«ОДИНОКИЙ БУНТАРЬ: Брайан Джонс и юность «Rolling Stones»»

ОДИНОКИЙ БУНТАРЬ: Брайан Джонс и юность «Rolling Stones» (fb2) - ОДИНОКИЙ БУНТАРЬ: Брайан Джонс и юность «Rolling Stones» 1581K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анатолий Лазарев

Светлой памяти моих бабушки и дедушки посвящается

От автора

Брайан Джонс — основатель старейшей рок-группы мира — «Роллинг Стоунз», талантливый музыкант и сложный человек — это фигура, которая совсем скоро уйдет от нас в далекое прошлое. Многое в жизненном пути Брайана роднит его с великими творцами из рода человеческого. Брайан родился в одном городе с композитором Г. Холстом, озвучившим таинственные космические миры своей сюитой «Планеты». Брайан с детства страдал астмой, как Вивальди, которому тоже не суждено было изведать настоящей любви и семейных радостей. Наконец, Брайан нашел свой последний приют в водной глади, подобно Шелли — поэту-певцу неведомых далей и эфирных видений. Однако не это делает его одним из замечательных людей ХХ века. Брайан Джонс был ярким примером бунтаря 60-х, предвестником целой эпохи в мировой культуре — эпохи рок-н-ролла и хиппи, самой плодотворной на музыкальные шедевры за последние полтора столетия.

Поколение Брайана Джонса — поколение «кайфующих 60-х» — уже разменяло шестой десяток, многих уже нет в живых, а оставшиеся на этом свете обзавелись внуками, государственными пособиями и — те, кому повезло больше других, — весомыми титулами, именами и состояниями. Между тем подлинные ценители ушедшей в прошлое рок-культуры уже не считают ныне живущих представителей того поколения такими же небожителями, такими же великанами, как прежде. Даже сами «Роллинги» больше напоминают тени самих себя, некое воспоминание о своем былом могуществе. Увы, эпоха 60-х безвозвратно канула в Лету… За рубежом о Брайане выпущено 10 книг, канул в прошлое один фан-клуб с собственным журналом и возник другой. Во всем мире Брайан перестал быть «персоной нон грата», негативным примером для молодежи — его чтут и уважают как настоящего «идола» рок-музыки. Вместе с тем и недругов у него по-прежнему хватает — чего стоят хотя бы оскорбительные слова о нем в недавних интервью Кита Ричардса, гитариста «Роллинг Стоунз», вероятно, забывшего, что если бы не Брайан, он не стал бы ни миллионером, ни кумиром стадионов, ни просто музыкантом. Противоречивые факты биографии Брайана — сплетение правды и вымысла, объективных и предвзятых мнений — также все время подливают масла в огонь вечной дискуссии о его месте в пантеоне Славы Рок-н-ролла.

Но как бы много не было написано о Брайане и «Стоунз», его фигура все равно остается загадочной даже для близко знавших его людей. Вся жизнь Брайана окутана тайной. Как он смог с таких юных лет овладеть столькими музыкальными инструментами? Как и почему он создал группу, которая не распадается почти 50 лет и, видимо, не распадется никогда? Брайан Джонс в сознании нынешнего поколения является титаном Золотого Века Рок-н-ролла; изучение и осмысление его наследия начинается только сейчас, спустя 40 лет после его смерти. Только сейчас мы понимаем, какого человека потеряли. Ученые и журналисты охотятся за каждым фактом его биографии, а меломаны лелеют виниловые и печатные артефакты и снова, и снова вслушиваются в загадочные звуки его инструментов.

Для нас, русских людей, черты Брайана Джонса как личности воплотились в судьбах многих известных российских музыкантов, также ушедших от нас в молодости. В России о Брайане известно не так уж и много, если не считать упоминаний в переводных книгах о «Роллингах», к сожалению, не всегда лестных. Поэтому данная книга стремится как можно более подробно восполнить недостаток знаний, касающихся биографии бессмертного «Катящегося Камня». Брайан Джонс прожил очень мало — меньше, чем Пушкин и Лермонтов, но он оставил после себя такое множество записей и фотографий, которых хватит не на одну жизнь. Он оставил нам и бездну тайн, которые наверняка придется разгадывать в следующие 50 лет уже новому поколению исследователей и журналистов. Хочется верить, что не одни только большие «звезды» делают погоду на арене большой рок-музыки и культуры, но и такие на первый взгляд незаметные, маленькие «звездочки», как Брайан Джонс. Мы надеемся, что он прочно займет место в числе кумиров российских любителей рок-музыки.

Автор этой книги впервые познакомился с творчеством Брайана Джонса в 1988 году. Он опубликовал первую статью о нем в 1994 г. в газете «Московская правда»; он мечтал издать о нем книгу в 2002-м, что вылилось в конце концов в сайт «Rolling Stones: бес в ребро» () и одноименный журнал; и только сейчас его мечта о биографии основателя «Роллингов» на русском языке воплотилась в реальность.

Я благодарю за помощь в создании этой книги прежде всего своего папу Н.Я. Лазарева, который ободрял меня в те трудные минуты, когда я опускал руки, и который придумал название для книги; Александра Беттихера (г. Москва) — за финансовую помощь; Адриана Стеенланда (г. Гоуда, Нидерланды) — за предоставленную литературу; Дэвида и Мэрэлин Рейнольдс (г. Челтнем, Великобритания) — за дружескую поддержку; а также многих других, кого я по тем или иным причинам не могу здесь поименовать.

Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.

Новый Завет, Коринфянам 1, глава 13

Глава 1 Детство и ранняя юность

Родина Брайана — город Челтнем, также именуемый Челтнем-Спа (по источнику минеральных вод), находящийся в 160 км к западу от Лондона. В нем доминирует архитектура эпохи Регенства: массивные белые дома и дорические колонны, ровные ряды окон — геометрические и четкие, с навесами из аккуратных кованых узоров. Копии древнегреческих кариатид из Эрехтейона украшают самую многолюдную улицу города с обилием магазинов — Монтпелье-Уок. Массивные деревья венчают просторные улицы. В центре города находятся Имперские Сады, в которых цветы высажены скрупулезно по особому, чисто челтнемскому порядку.

Внешние атрибуты Челтнема являются предметом гордости местного населения. Они горды тем, что в нем нет некрасивых парковочных счетчиков, потому что в городе принята безлимитная парковочная система. Они горды своими импозантными тяжеловесными домами, длинными улицами и зелеными скверами, носящими громкие названия Виктория Веллингтон и Трафальгар. Челтнемцы отнюдь не угнетены столь «правильным» ландшафтом города — наоборот, они уверены в себе и в своем образе жизни. Правда, пресловутая «чопорность» Челтнема — до той степени, что его жители настолько стремятся держать себя «в рамочках», что не оттопыривают мизинец, когда пьют чай — это очередной миф, сложенный в 60-е годы, когда над всеми городами Британии доминировал развязный, шикарный, кичливый Лондон. Челтнемцы открыты, общительны, доброжелательны, но несколько холодны — как и подобает настоящим англичанам.

Льюис Брайан Хопкин-Джонс родился 28 февраля 1942 года в челтнемском роддоме «Parkins». В своей семье он был первенцем. Отец Брайана, Льюис Блаунт Джонс, был родом из Уэльса. За плечами у него имелось университетское образование, а по профессии он был аэроинженером. В свободное от работы время он был органистом и одним из руководителей хорового общества в местной церкви. Мать Брайана, Луиза Беатрис Джонс, была учительницей игры на фортепиано. Брайан родился чрезвычайно похожим на нее. Конечно же, он был еще очень мал и не мог помнить, как она пряталась с ним на руках в местном бомбоубежище во время налетов фашистских бомбардировщиков, которые метили в крупную военную базу Британии в Бристоле. Самые ранние воспоминания Брайана — это игры с сестрой Памелой (она была младше его на 2 года) и со своей любимой полосатой кошкой по кличке Роллэйдер. Вообще, Брайан еще с детских лет легко находил контакт с животными. Преданные друг другу, Роллэйдер и Брайан всюду появлялись вместе.

Памела Джонс скончалась от лейкемии в возрасте 2-х лет. Однако вскоре у Брайана появилась сестра Барбара (род. в 1946 г.). Шумный и энергичный Брайан со временем стал ребенком, что называется, в себе. Как вспоминала его мать, он с самых ранних лет старался вести себя не как все. Вполне вероятно, что индивидуальность Брайана сложилась особым образом в результате того, что в детстве он отличался слабым здоровьем и поэтому нуждался в постоянном внимании родителей. В четыре года он перенес крупозное воспаление легких, что в последующие годы переросло в бронхит, а затем в астму, принявшую отчетливый нервный характер в более зрелом возрасте, когда ее приступы приключались у Брайана в моменты сильного стресса. До восьми лет Брайан жил с родителями и сестрой в доме под названием «Rosemead» под №17 на Эльдорадо-роуд. В 1950-м семья Джонсов переселилась в дом «Ravenswood» №335 по Хэтэрли-роуд. Это была традиционная провинциальная двухэтажная постройка с белыми стенами, по одному окну на каждом этаже, с ромбовидной кладкой из красного кирпича у входной двери. Перед домиком был живой островок — лужайка и деревья: самое подходящее место для детских игр.

Летом — обычно после семейных походов на пляж — Брайану становилось трудно дышать, и он начинал кашлять. После приступов кашля Брайан медленно приходил в себя. В такие минуты он отдалялся от своих друзей, садился под деревом, опирался на него спиной и наблюдал, как дети веселятся без него — это прямо-таки настоящая сценка из песни «As Tears Go By». Как вспоминала Луиза, подобные вынужденные уединения превратили его в меланхоличного и мечтательного мальчика.

Брайан рано проявил себя чрезвычайно способным ребенком. Его не нужно было заставлять заниматься познавательной деятельностью. Он любил ходить с родителями на выставки поездов, где над ним возвышались огромные локомотивы и, вернувшись домой, упражнял свою фотографическую память, проводя целые часы за тем, что вырисовывал мельчайшие детали этих локомотивов в своих альбомчиках для рисования. Именно эта страсть Брайана к транспорту заставила его отца соорудить для него игрушечный деревянный автобус-даблдеккер, оснащенный фарами и сигнальным рожком, с которым Брайан играл и в зрелые годы, когда приезжал домой.

Когда Брайану исполнилось шесть лет, Луиза наняла ему первую учительницу по музыке, которая начала давать ему уроки игры на фортепиано. Сама Луиза учила сына сольфеджио. От пианино Брайан вскоре перешел к блокфлейте, а от нее — к кларнету, но учителя у него долго не задерживались. Успехи Брайана в занятиях музыкой были настолько ощутимыми, что его отец даже начал подумывать о том, не светит ли его сыну карьера классического музыканта. Одной из любимых пьес Брайана был Концерт для кларнета с оркестром Вебера, который он с блеском исполнял под фортепианный аккомпанемент матери.

В 1947-м году Брайан поступил в начальную платную частную школу Дина Клоуза, основанную в Челтнеме во второй половине XIX века. Здесь он сразу же проявил себя в таких предметах, как музыка и родной язык. Еще в первом классе ему было дано задание каждую неделю писать небольшое сочинение. Брайан придумал космическую историю с продолжением и каждый раз сочинял новую главу. Это так понравилось его учителю, что тот с нетерпением ждал каждого продолжения.

В детстве Брайан носил очки. Примерно в девять лет ему стало казаться, что он очень некрасив. Брайан протестовал против ношения школьной формы и все время прятал свои шорты и блейзер, чтобы мать не могла его одеть. В то время у учителей еще не было привычки называть учеников по имени, и он был известен учителям как Джонс Л.Б.Х. По окончании начальной школы в 1953 г. Брайан поступил в престижную челтнемскую среднюю школу Пейта на Хай-стрит (то здание, в котором она располагалась, уже снесено) в районе Променада. Школа эта была основана в 1574 г. Ричардом Пейтом, тогдашним членом британского Парламента от Глостершира. Пейт был похоронен в 1588 г. в кафедральном соборе Глостера, и эпитафия на его надгробии одновременно стала и девизом школы, который был выгравирован на ее гербе: «Patebit tum quod latuit» (лат. «Все тайное станет явным»). Для того чтобы быть зачисленным туда, Брайан блестяще прошел ответственный экзамен, разделяющий детей по способностям. Директором школы тогда был доктор Артур Белл, считавший его «интеллигентным бунтарем». К тому времени Брайан стал интровертным, погруженным в себя. С годами характер Брайана развивался в пику школьным правилам, что выливалось в регулярные вызовы «на ковер» к доктору Беллу. Однако когда приходила пора экзаменов, он был на высоте.

Мать Брайана вспоминала, что он делал ощутимые успехи в физкультуре, особенно в крокете, настольном теннисе и дзюдо. Кроме того, он был хорошим ныряльщиком, хотя плавание как вид спорта его не особо интересовало. Позднее, впрочем, Брайан говорил, что в детстве футбол и крокет казались ему «скучными». Когда Брайану нужно было играть в футбол, он внезапно начинал хромать или кашлял весь день с целью быть исключенным из списка игроков.

В старших классах у Брайана начались проблемы с дисциплиной: так, он никогда не стучался в дверь класса, когда опаздывал. Его IQ равнялось внушительному коэффициенту 135, но в классе он чувствовал себя явно не в своей тарелке. Против него были дважды приняты дисциплинарные санкции. В первый раз это случилось, когда он выступил против обязательного ношения соломенных шляп летом и прямоугольных шляп с кисточкой зимой («нераскаянным грехом» Брайана было использование своей шляпы в качестве бумеранга, которая в конце концов, как он того и добивался, просто развалилась на мелкие кусочки). Во второй раз Брайан стал лидером забастовки против старосты класса, и за это его на некоторое время даже отлучили от учебы. Эта штрафная неделя должна была стать горьким уроком для Джонса Л.Б.Х., но вместо того, чтобы раскаяться, Брайан провел все время своего изгнания в челтнемском бассейне «Lido» и вернулся в школу героем.

Родители Брайана почувствовали себя очень задетыми этим его наказанием. Отец понимал, что школа была не лучшим средством к образумлению сына, но его отношения с доктором Беллом от этого только ухудшились. Дома родители строго спрашивали с Брайана за жалобы, которые они получали из школы, на что тот отвечал невозмутимым тоном: «Ведь это всего лишь учителя. Они же ничего не делают!» Льюису было просто нечем крыть. Между Брайаном и родителями постепенно возник непреодолимый барьер. Брайан понимал, что для того, чтобы войти к ним в доверие, нужно было отказаться от любых проявлений своей личности и своих интересов.

Бунтарство Брайана проявилось даже в его занятиях музыкой: от классики он переметнулся к джазу, который, как вспоминал его отец, «стал для него абсолютной религией». Льюису и Луизе вскоре стало казаться, что эту страсть в нем надо пресечь на корню. Брайан, к 12 годам самоучкой овладев игрой на гитаре, прекратил разучивать классические пьесы на пианино и кларнете. Спустя два года он увлекся творчеством Чарли Паркера. Брайан продал кларнет, который купили ему родители, и на эти деньги приобрел подержанный альт-саксофон. (Профессиональные музыканты хорошо знают, что кларнетистам перейти к игре на саксофоне чрезвычайно легко, так как у этих инструментов один и тот же способ звукоизвлечения и почти идентичная аппликатура.) Предвидя яростное противодействие своим занятиям, Брайан прятался в спальне, где играл за закрытыми дверями. Родители считали, что если бы Брайан посвящал учебе столько же времени, сколько он отдавал музыке, то вскоре стал бы превосходным учеником.

В общественной жизни Брайана, в отличие от домашней, в то время наступил небольшой просвет, так как он присоединился к местной скиффл-группе. Он играл в ней на стиральной доске и абсолютно не стыдился столь плебейского инструмента, так как все ребята в группе в основном валяли дурака, а не играли настоящую музыку. Позднее, когда Брайан выучился неплохо играть на саксофоне, стиральная доска, конечно же, была заброшена. Оркестры с его участием — под управлением Джока Хендерсона, Джона Кина и Алекса Уэлша — выступали перед концертами заезжих джазовых звезд: тромбониста Криса Барбера и Хамфри Литтлтона, признанных лидеров биг-бендов.

Свободолюбивый нрав Брайана оказывал влияние на его одноклассников. Один из них, Питер Уотсон, вспоминал, как однажды Брайан пришел в класс в футбольных бутсах, которые, по его словам, были более удобными, чем обычные ботинки. А в другой раз Брайан сказал ему, что пить обязательное молоко на переменах — это скучно. Одноклассник Брайана Колин Дрю, вспоминал, как учитель дал им полкроны (12,5 пенсов), чтобы они сходили в город и постриглись. Вместо этого они вернулись в школу с десятью пачками сигарет.

Чем старше становилась сестра Брайана — Барбара, тем больше послушания и внимания к требованиям родителей она проявляла, что заставляло Брайана бунтовать в пику родителям все активнее и активнее. К тому же, он не мыслил жизни без некоей «перчинки». Недалеко от школы Брайана располагалась средняя женская школа, где обучались самые симпатичные девушки Челтнема. Не нужно говорить, что они привлекали неизменное внимание всех учеников старших классов. Брайан иногда хвастался перед сверстниками своими любовными победами, но ему верили далеко не все. Когда же однажды его 14-летняя подружка из женской школы забеременела, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Весь Челтнем был шокирован этим известием, и для родителей Брайана оно было сущей катастрофой, как и для родителей самой девушки. Брайан хотел, чтобы подруга сделала аборт, но та настояла на родах. Хотя и мать, и ребенок (сын, которого позднее она отдала на усыновление) продолжали жить в Челтнеме, они отказались впредь общаться с Брайаном.

Этот скандал отдалил Брайана от его сверстников. Его выгнали из школы. Все в Челтнеме — от соседей до совершенно посторонних людей — говорили теперь о нем с оттенком ужаса и отвращения. С той поры Брайан начал жизнь, весьма далекую от той, какую его родители для него готовили.

Со своими школьными отметками Брайан мог без труда поступить в университет, имея девять отличных оценок и особые похвалы по химии и физике. Но он не сделал этого. Став местным парией, он видел себя знаменитым музыкантом и присоединился к местному «комбо» «Ramrods», игравшему пьесы в стиле Дьюэйна Эдди. Брайан взял дерзкий курс на достижение успеха. Отец Брайана был чрезвычайно раздосадован тем, что его сын покинул школу. Льюис Джонс — покладистый сотрудник самой большой челтнемской корпорации «Группа Даути» — прочил сыну университетскую скамью и профессиональную карьеру.

Брайан очень хотел снова наладить близкие в детстве отношения со своим отцом, но не на его условиях. Даже после того, как Брайан стал успешным участником «Роллинг Стоунз», он по-прежнему жаждал отцовской поддержки. Бывало, что Брайан по нескольку дней и ночей подряд писал и переписывал письма к родителям. Брайан желал от них признания хотя бы того, что он, неважно как, но добился успеха в этой жизни. Однако каждый раз, возвращаясь из родительского дома, он говорил друзьям, что ему просто невозможно общаться со своими домочадцами.

Каждый ребенок желает радовать своих маму и папу, ощущать их поддержку, и Брайан Джонс не являлся исключением из этого правила. Всю свою жизнь он старался убедить себя в том, что он все-таки стал предметом гордости для своих родителей. Изо всех «Стоунз» Брайан более всех ощущал свои корни и более всех переживал о том, что о нем подумают в его семье. Быть винтиком в профессиональном механизме Челтнема не входило в его планы, но он все-таки ждал хоть полслова, хоть намек, что он нужен родному городу. Увы, даже эти полслова так и не прозвучали для него.

Глава 2 1960–1961 годы

Отец девушки, родившей первого сына Брайана, скончался еще во время беременности своей дочери от нервного потрясения, и под давлением скандала его главный виновник был вынужден на время уехать из города. Собрав нехитрый скарб из недавно приобретенной за 3 фунта гитары, Брайан покинул отчий дом в надежде повидать мир. Он отправился в путешествие автостопом по Скандинавии и Германии. Там ему пришлось нелегко. Брайан был еще очень юн для серьезных приключений. Стараясь не впасть в панику, он начал играть в барах и бистро, где быстро познал школу жизни; это продолжалось недолго, потому и не закалило Брайана должным образом, однако некий воспитательный эффект эта поездка на него все же имела. Когда он вернулся домой, знакомые не смогли не отметить произошедшие в нем перемены: он выглядел очень хиппово и независимо.

Челтнем может показаться не самым подходящим местом для бит-движения, но в конце 50-х годов этот город терпел самые разные причуды от своей прогрессивной молодежи, не предполагая, что в 60-х они предвосхитят появление хиппи. Неформальная часть города уже к 1960-му году порядочно разрослась: такие клубы, как “Patio”, “Aztec”, “El Flam” и самый популярный из них — “Barbeque-Waikiki” на улице Квинс-Секас, привлекали большое количество свободолюбивой молодежи. Добропорядочное общество смотрело на владельцев этих клубов как на изгоев. Для тинейджеров “Barbeque” был тем местом, где собирались действительно стоящие молодые люди города. Это был обычный кофе-бар с джюк-боксом и автоматом с фруктами, небольшими столиками без пространства для ног с одной стороны и высокими диванчиками, а также с большим и широким баром с сиденьями вдоль него. Брайан тусовался здесь и в “El Flam”. Его неформальная атмосфера была необычна для Челтнема. За 2 года до этого некто Рой Селлик превратил этот дом №56 по Хай-стрит из мрачного темного закутка в кофе-бар “El Flamenco” c кокосовыми циновками, столами и скамейками из цельных стволов деревьев. “El Flam” обычно начинало наполняться посетителями к 20.00, и в нем было многолюдно до самого утра. Завсегдатаи заведения могли приносить сюда еду, а также помогали Рою на кухне. Здесь Брайан разбирал записки, узнавал о грядущих вечеринках или просто мог перекусить поздно ночью.

В “Waikiki” Брайан часто справлялся у товарищей о том, что намечается «у Филби». Филби — это миссис Н.И. Филби, чей дом №38 по Прайори-стрит стал пристанищем самых безбашенных музыкальных вечеринок — это было место, куда сходились все джаз-бэнды после своих концертов в городе. Такие знаменитости, как Лонни Донеган, Терри Лайтфут, Экер Билк, “Temperance Seven” (позднее в этой группе играл брат Ронни Вуда — Тед) и Томми Стил были завсегдатаями Филби. Кажется, миссис Филби делала все, что только было в ее силах, если не больше любой другой городской организации, для того, чтобы объединить молодое поколение Челтнема в этом бурливом море жизни, открывая свои двери сотням молодых людей, интересующихся новейшей прогрессивной музыкой.

Прайори-стрит была тогда элегантной, обрамленной деревьями жилой заводью близ Лондон-роуд, и дом №38 был самым последним на этой улице. Эта трехэтажная постройка с террасой и бледно-желтой входной дверью была неким храмом для юных меломанов города. Все важные события в ней проходили в большом облицованном дубовыми досками подвале, где для экономии места бильярдный стол был однажды заменен на пианино, микрофон и крошечный магнитофончик — это был настоящий джаз-клуб. Брайан торчал здесь день и ночь. Всегдашняя атмосфера праздника, звуки любимой музыки и море разливанное фруктового пунша — все это неизменно привлекало его здесь. В 1960 году Брайан познакомился с 15-летней девушкой по имени Пэт Эндрюс. Она, как и Брайан, тоже родилась в Челтнеме, но так как ее семья еще в годы войны была эвакуирована сюда из Лондона, ей пришлось в этом городе нелегко. Способная к наукам от природы, Пэт, как и многие ее тогдашние ровесницы, не поступила в колледж только потому, что у ее семьи не хватило на это средств. Она, по ее собственным словам, просто «изголодалась по образованию». Вероятно, именно поэтому ее привлек не внешний облик Брайана, а его умственные качества. Рассказы друзей о нем заинтриговали Пэт. Однажды в воскресенье, на вечернем кинопоказе, общий приятель представил их друг другу. Брайан пригласил Пэт на чашку кофе, но не особо понравился ей. Однако первое впечатление сразу же испарилось, когда Брайан заговорил с ней о музыке, в которой он уже тогда был на высоте. Брайан проводил Пэт до дома, а затем пригласил к себе.

Родители настаивали, чтобы Брайан нашел себе работу, и, наконец, таковая подвернулась — на развозчике угля. Зная, что домашние посчитают, будто подобное место отнюдь не подходит для воспитанника средней школы Пейта, Брайан решил не говорить им ни о чем. Он тайком переодевался и принимал душ после работы дома у друзей, а родителям врал, что нашел себе место в порядочной конторе. С первой зарплатой он купил Пэт на день рождения два колье. Вторая его работа была на фабрике, откуда он каждое утро ездил с грузчиками на фургоне, развозя продукты. После одного случая на этой работе, когда его фургон попал в аварию, Пэт познакомилась с родителями Брайана. Брайан отделался тогда ушибом колена, а также выбил себе передний зуб. По дороге к зубному он позвонил в компанию Бутса, где Пэт работала в химической лаборатории, чтобы она пришла к нему домой, так как он чувствовал себя после аварии настолько неважно, что был не в состоянии прийти к ней сам. Брайан ранее никогда не приглашал Пэт к себе, чтобы познакомить ее с родителями, так как его прежние подруги неизменно не вызывали у них одобрения. Как и следовало ожидать, они встретили Пэт с напускной вежливостью.

Пэт стала понемногу интересоваться музыкой, которая нравилась Брайану. Она, в отличие от него, была явно более сформировавшейся личностью и всегда называла вещи своими именами, что время от времени было поводом для конфликтов между ними; впрочем, они, как правило, заканчивались благополучно. Живя без каких-либо регулярных доходов, Брайан надеялся на финансовую помощь своих друзей, и в 1961-м начал играть за небольшую плату в группе “Cheltone Six” — это стало его любимым занятием, в котором он смог сконцентрировать всю свою неуемную энергию.

Вместе Брайан и Пэт ходили на репетиции в доме №38 на Прайори-роуд. В то время популярной музыкой был традиционный джаз. Брайан любил музыку и казался самым счастливым на свете, когда бренчал на своей гитаре, не обращая внимания на то, что из нее трудно было выжать какую-нибудь узнаваемую мелодию, так как она была дешевой и грубо сделанной. Вскоре Брайан понял, что ему нравится играть ритм-энд-блюз. В клубе он часто спорил с друзьями по поводу той или иной пластинки или музыкального исполнения, и к его мнению прислушивались.

Из-за проблем в родительском доме Брайан часто отыгрывался на своей подруге, несмотря на то, что по характеру он был скрытен и не любил никому изливать свою душу. Брайан постоянно боялся, что Пэт предпочтет ему кого-либо другого, и бешено ревновал ее к любому встречному парню. Впрочем, и он подавал Пэт поводы к ревности: группа “Ramrods” набирала популярность, и на концертах он неизменно привлекал внимание многих красивых девушек, чего Брайан не мог отвергать и не ценить. Нужно ли говорить, какие концерты после его выступлений закатывала ему Пэт!

Брайан по-прежнему искал работу и, наконец-то нашел нечто более подходящее для своего интеллектуального уровня. Понимая невозможность окончательно распрощаться с надеждами, которые на него возлагали родители, Брайан начал работать младшим ассистентом архитектора в Челтнемском Совете. Родители Брайана, как и его начальство, поначалу ликовали. Но поработав совсем немного, Брайан возненавидел свою профессию. Он работал под началом мистера П.Дж. Ньюкомба, хотя, как тот потом вспоминал, слово «работа» было в отношении Брайана большим преувеличением, так как тот часто опаздывал или же не приходил вовсе. Брайан попросил поручительства своего коллеги по работе на приобретение в кредит нового пальто в сети магазинов “Burtons”. Как и следовало ожидать, он стал пропускать сроки внесения оплаты, и в конце концов коллега Брайана был вынужден заплатить за него по соглашению полную стоимость пальто — 30 фунтов, что в 1961 г. было большими деньгами. Брайан так и не отдал долга. Этот коллега писал ему возмущенные письма, но не удостоился и единого ответа.

И все-таки, ненавидя все трудности повседневной жизни, Брайан на время поддался ее требованиям. В стремлении следовать чаяниям своих родителей он старался все больше сконцентрироваться на работе. Отношения Брайана со своей сестрой Барбарой, неплохие в детстве, становились все более хрупкими, когда он начал взрослеть. Отчасти это было потому, что родители считали, будто Брайан негативно влияет на нее, и в итоге решили всячески оградить Барбару от брата. Брайан считал себя домашним аутсайдером на протяжении многих лет, никоим образом не желая идти на уступки, и избранный им жизненный путь вряд ли оставлял хотя бы один призрачный шанс, что он когда-нибудь сделает это. Он и его семья говорили на разных языках. Не желая, в свою очередь, менять свои взгляды и принимать сына таким, какой он есть, родители так и не наладили отношений с Брайаном. Отчуждение Брайана и Барбары проявилось, наконец, в финальной и до ужаса странной детали. У Барбары была подруга по переписке в США — с ней Брайан познакомился на гастролях в 1964 году. Когда Брайан уже умер, Барбара отправила ей вырезки из газет, в которых говорилось о его смерти — как если бы скончался не ее родной брат, а просто какая-то чужая знаменитость.

Тем не менее, Брайан относился к отцу с огромным доверием, и это означало, что его душа была достаточно чиста для того, чтобы сделать окончательный выбор между «да» или «нет» — подчиниться его требованиям, либо же отвергнуть их раз и навсегда. Брайан был до поры до времени не в состоянии сделать этот выбор. Его потребность в родительской любви и в демонстрации привязанности к ним были слишком велики для того, чтобы отторгнуть их от себя на веки вечные. Для Брайана его открытость была мгновенной реакцией на сближение с ними; он в этом плане напоминал рыбака, наудачу закидывающего удочку: каждый раз он надеялся, что родители наконец-то захотят понять его. Это у них получалось, увы, совсем не часто.

В конце концов Брайан поселился в комнате замужней сестры Пэт, но те 9 месяцев, что он прожил у Тейлоров (такова была фамилия сестры по мужу — воистину странное совпадение, если принять во внимание то, что в «Роллингах» Брайана заменил музыкант с такой же фамилией), были беспокойными. Постоянная желчность с обеих сторон только усилилась, когда Брайан не заплатил им за 4 недели своего проживания. Мистер Тейлор выгнал его, чтобы тот подыскал себе новую квартиру, и Брайан наконец нашел ее на Селкерк-стрит. Ему нужен был соквартирник, и с ним почти было поселился его школьный товарищ Пит Босуэлл, пока сестра одного их общего друга, которую прислали, чтобы проследить за ними, не пресекла эту мысль на корню: она провозгласила, что для Пита этот шаг будет равнозначен моральному падению. В итоге Брайан поселился вместе со студентом-архитектором по имени Грэм Райд, который, как и он, играл на альт-саксофоне. Обрадованный родственной душе — и особенно когда пристрастия Грэма, подобно его собственным, изменились от традиционного джаза к ритм-энд-блюзу, — Брайан торжествовал. Его новая страсть затмила для него все на свете. Он мог часами сидеть и восхищенно слушать чернокожих артистов — таких, как Мадди Уотерс, Бо Диддли и Джимми Рид.

Как играть блюз? Это было тайной за семью печатями. На сцене музыканты, особенно белые блюзовые артисты, прятали свои пальцы от взоров жаждущих раскрыть их секреты. Постигать блюз по пластинкам было определенным подвигом, но жгучий интерес Брайана к нему только начинал разгораться, и теперь он добавил ко все возрастающему списку своих героев Хаулин Вулфа и Элмора Джеймса. Он горел желанием однажды сымитировать игру Джеймса на слайд-гитаре. Брайан искал что-то, что послужило бы ему слайдером для гитары. Он пробовал использовать для этого отбитое горлышко бутылки, но все время резал себе пальцы, как вдруг на него нашло, что ему нужно попросить кусочек жестяной трубки у местного сантехника. Спустя много лет Билл Уаймен сказал: «Брайан был первым слайд-гитаристом в Англии, который только существовал в природе».

В книге Питера Уилмотта «Подростки восточного Лондона» мальчик, которого он описал, вполне мог быть юным Брайаном Джонсом: «Он любил оставаться один, слушая пластинки Билли Холлидей и Майлса Дэвиса. Он говорит о своих родителях: «Они не поймут меня даже через сто лет. Как и у всех обычных восточных лондонцев, их смысл жизни — это найти приличную работу и, поселившись с милой маленькой женушкой в милом маленьком домике или квартирке, заниматься одним и тем же каждый день. Они считают, что то, что я делаю — это безумие. Я, например, могу взять себе отгул, пойти в парк, сесть там и медитировать. Или пойти домой к другу на всю ночь. Наша компания пьет виски, курит чай и говорит о том, что такое счастье, и все такое в этом роде»».

Брайан искал единомышленников, с которыми он мог бы разделить свою любовь к блюзу. Это было сделать нелегко, так как в основном все слушали традиционный джаз. Но когда в челтнемской «Ротунде» выступил оркестр Кенни Болла, Брайан познакомился с Ричардом, или Диком, Хэтреллом, которого он видел на многих концертах местных групп. Брайан подошел к Ричарду, представился и попросил его помочь раздобыть ему какие-нибудь пластинки Мадди Уотерса. На следующий день Ричард расчистил свои залежи и составил для Брайана внушительный список. Брайан был очень обрадован, что наконец-то нашел кого-то, кто говорил на его языке. Брайан беседовал с Ричардом о музыке долгие часы; вместе они ходили на концерт каждой группы, которая играла поблизости. Отцу Ричарда его дикий образ жизни казался просто невыносимым. Он настаивал на том, что если тот продолжит гулять допоздна на вечеринках и тусоваться в кофе-барах, то ему нужно будет жить где-нибудь в другом месте. Вскоре нечто подобное Льюис Джонс сказал и Брайану. Вскоре друзья переселились в дом №73 по Престбери-роуд на окраине города. Они платили за квартиру 5 фунтов 50 пенсов, но главной их заботой оставалась только музыка. Ребята поселились вместе с несколькими студентами местного колледжа искусств. Этот переезд был знаковым для Брайана, потому что он чувствовал, что уже не вернется назад. Ричард же остался в близких отношениях со своей семьей, возвращаясь домой на ланч каждое воскресенье. Часто он брал с собой Брайана, но сам ни разу не побывал у него дома и так и не познакомился с его родителями. Брайан говорил, что хотел бы, чтобы его дом напоминал дом Хэтреллов. Хотя мистер Хэтрелл, адвокат и полковник Британской армии в отставке, не принимал стиль жизни Брайана и Ричарда, он — в отличие от отца Брайана — все еще находил в себе силы общаться с ними.

Подобно музыкантам Нового Орлеана, друзья организовывали на своей квартире «съемные вечеринки». Они обеспечивали всем присутствующим гостям еду, ликер и праздничную атмосферу, а те, в свою очередь, вносили небольшую плату за вход. Вся прибыль, включая сданные бутылки, шла на оплату съемной квартиры. Местные музыкальные знаменитости были частыми гостями вечеринок и играли там бесплатно. Любая группа, игравшая неподалеку, приходила сюда после своего концерта. Завсегдатаями этих вечеринок были «Рыцари Диксиленда» Эрика Энненболла. «Рыцари» могли играть где угодно в радиусе 90 км, и когда они заканчивали концерт, то приходили на вечеринку и дудели там всю ночь. Однажды, когда Ричард работал в магазине электротоваров, «Рыцари» проводили его с музыкой от квартиры до самого магазина через весь город в 8 часов утра — и прохожие челтнемцы глазели на это действо в немом ужасе. На вечеринках Брайан начал попивать виски, чтобы качественнее оттянуться. В Челтнеме Брайана уже ничто не держало. Уйдя с головой в мир ритм-энд-блюза, он не думал теперь ни о чем другом. На работе его еще терпели, и его зарплаты кое-как хватало на струны — впрочем, это продолжалось недолго. Вместе с Пэт он съездил в Лондон на свадьбу ее кузины, и здесь они походили по клубам. Особенно им запомнилась одна из знаменитых послеобеденных воскресных джаз-сессий в клубе Кена Кольера. Брайан, вдохновленный музыкальной жизнью Лондона, мечтал сочинять собственные песни. Пэт чувствовала себя счастливой, но она и представить себе не могла, какие трудности ждут ее в будущем.

Тусуясь в баре “El Flam”, Брайан подружился с Джоном Эпплби, который был на 10 лет старше его. Добрый и радушный по своей натуре, Джон был единственным из друзей Брайана, который поддерживал одинаково хорошие отношения как с ним, так и с его сородичами. Уже после смерти Брайана Льюис Джонс отправил Джону письмо, в котором благодарил его за дружеское отношение, которое тот выказал Брайану, и надеялся, что однажды Джон посетит с визитом его и миссис Джонс. (Впрочем, сделан ли был этот визит или нет — неизвестно.) Луиза попросила Джона, чтобы тот подыскал Брайану какую-нибудь несложную работу. Вскоре Джон сказал ему, что челтнемскому автобусному депо были очень нужны кондукторы. Брайан вначале отказался, но чуть позже согласился поработать там. В первый же день он нашел своих новых коллег на удивление интересными. Ему понравилась эта работа.

Джон Эпплби имел ощутимое успокаивающее влияние на Брайана. Самой большой любовью в жизни Джона были британские трамваи. Он создал в Криче, Дербишир, музей трамваев, где по выходным реставрировали старые вагоны. Однажды в воскресенье Джон пригласил Брайана туда, и тот стал с охотой ходить на эти увлекательные экскурсии. Хотя у него не было подлинной страсти к реставрации, ему импонировали тесные и теплые отношения с Джоном, которые ему никогда не надоедали.

Однажды вечером Пэт с невинным видом объявила Брайану, что у нее прекратились месячные. Брайан упросил её сходить сдать анализы врачу. Наконец, сестра силком затащила Пэт к гинекологу, где та столкнулась с суровой правдой жизни — она забеременела. Реакция Брайана на это была смешанной. Он волновался за Пэт, но подозрительно относился к тому, что должно было произойти. Внезапная свадьба не входила в планы ни Пэт, ни Брайана.

23 октября 1961 года Пэт родила на свет прекрасного светленького мальчика. Брайан захотел преподнести ей цветы, но, как обычно, у него не было денег. Тогда он решил расстаться со своей единственной ценностью: пластинками. Он продал четыре из них, и на полученные деньги купил не только цветы, но и новую шерстяную кофту и свитер, которые, как он знал, нужны были Пэт. Она даже не нашлась, что сказать ему, но когда узнала, как он достал деньги, то была просто поражена. Новоиспеченные родители назвали сына двойным именем: Джулианом — в честь одного из музыкальных кумиров Брайана Джулиана Эддерли, и Марком — потому что простота этого имени привлекала Пэт.

Казалось, Брайан устроился на работу кондуктором почти с комфортом. Начальник автобусного депо даже испытывал к нему некую симпатию. Утренние часы работы очень подходили Брайану, так как если он был на раннем дежурстве, то днем и вечером оказывался полностью свободен, чтобы играть свою музыку. Проблема была в том, что он не всегда был в состоянии прийти на работу вовремя на следующее утро после полуночных бдений. Записи в путевом журнале о его поздних прибытиях на ранние рейсы были такими частыми, что начальник депо однажды намекнул ему на уход. Брайан проработал кондуктором 3 недели.

Сейчас трудно судить, для какой же работы Брайан был действительно приспособлен. Без каких-либо устремлений в этом плане он подал прошение на зачисление в Челтнемскую архитектурную школу, и это прошение было удовлетворено. Но когда задолженность по квартплате накопилась, Брайан попал под гнев мужа сестры Пэт, который написал директору школы жалобу на него, и в конце концов Брайана туда не приняли. Тот долг повис в воздухе аж до 1963 г.

Вскоре Брайан нашел себе работу, самую близкую к его великой любви — музыке. Он стал помощником продавца в магазине пластинок “Curry’s”. Но даже здесь он вскоре попал в немилость, пригласив туда всех своих друзей, которые немедленно начали слушать там все подряд. Кажется, что Брайан катился по жизни беспечно. Он по-прежнему жил в одной квартире с Диком Хэтреллом, но Пэт с Марком, жившая у родителей, приходили к нему почти каждый вечер. По средам, когда в магазине был короткий день, Брайан встречал Пэт с детской коляской около магазина, и вместе они везли Марка в парк. Это была, впрочем, только видимость семейности, так как по ночам Брайан и Дик устраивали дикие вечеринки. Обычно из-за шума соседи неизбежно звонили в полицию. Однажды, когда прибыли стражи порядка, Брайан повел свой сводный «оркестр» в центр города в челтнемский бассейн “Lido”, где можно было поплавать и отрезвиться. Какое странное, спустя годы привычное и роковое сочетание для Брайана — алкоголь, вечеринка, полиция и… бассейн.

Дома Брайан практиковался на своей дешевой гитаре, используя переделанный магнитофон в качестве усилителя. Он сам научился играть на слайд-гитаре, слушая пластинки Элмора Джеймса. После концертов, на которых он играл, у музыкантов не было отбоя от девочек, они флиртовали с Брайаном, и ревность Пэт только возрастала. Они часто ссорились; во время одной из ссор Брайан поставил Пэт синяк под глазом.

Одним из идолов Брайана был Джонни Кэш — единственный кантри-музыкант, который ему нравился, и единственный автор текстов, чьи стихи он изучал; каждая фраза и каждый нюанс значили для него что-то особое. Музыка Кэша успокаивала Брайана, и он, бывало, засыпал под нее за кучей своих пластинок. Когда же он просыпался, то первая песня, которую он вспоминал, была для него знаковой; если, скажем, она была о путешествиях, то они с Ричардом отправлялись в путешествие автостопом в Лондон. Брайан благоговел перед романтическим образом Кэша — удачливого одиночки, который попробовал в жизни почти все и остался при этом в живых.

Еще одним кумиром Брайана и Ричарда Хэтрелла был Алексис Корнер. Они записывали каждую песню в исполнении его группы со своего маленького радиоприемника и переслушивали эти записи так много раз, что магнитофонная пленка буквально рассыпа́лась на части. Когда Брайан узнал, что Корнер приезжает в Челтнемский Таун-Холл, то просто-напросто впал в экстаз. Он купил на его концерт три билета — для себя, Дика и Пэт.

В Таун-Холле собралось приличное количество народу, но из всех зрителей, наверное, только двое по-настоящему фанатели от Алексиса. Крис Барбер объявил со сцены: «А сейчас я хочу представить вам человека, которого я считаю лучшим последователем блюза в этой стране… Алексис Корнер». «Йееееее!» — вскричали Брайан и Ричард. Они вместе с Пэт сидели на балконе и прыгали от радости. Остальные зрители наверняка глядели на них с превеликим удивлением, как будто желая спросить у них: «Какого черта здесь происходит?»

После концерта Брайан (он был просто вне себя от радости) узнал, что Алексис ушел в винный бар “Patio”, который располагался через дорогу. Друзья отправились туда, и Брайан набрался смелости подойти к Алексису и представиться. После длинного признания Брайана в любви к музыке Алексиса, тот пригласил его в Лондон на открытия блюзового клуба «Ealing». Брайан собрался добраться до столицы автостопом в ближайшую субботу. Позднее Алексис вспоминал те времена: «В Брайане бурлил фонтан бешеной энергии… я очень живо помню тот день, когда я познакомился с Брайаном, но — убей Бог — я абсолютно не помню, как я познакомился с Миком».

С неослабевающим пылом Брайан, а при нем — его любимая гитара, стал бывать у Алексиса каждые выходные. Приезжая в столицу ранним утром, он забирался через окно на кухне в квартиру Корнеров на Москоу-роуд и тихо устраивался на полу вместе с их домашним котом. Брайан сопровождал Алексиса по лондонским пабам и клубам, часто просто наблюдая, слушая, как играют другие, и учась у всех понемногу. Вскоре местные почитатели блюза приметили его.

Глава 3 1962 год

1962-й был годом, когда хит Чабби Чеккера «Let’s Twist Again» спровоцировал настоящее танцевальное сумасшествие, когда Боб Дилан получил свою первую рецензию в «Нью-Йорк Таймс», и когда умерла Мэрилин Монро. Лондон, нерв и центр музыкальной культуры Британии, был городом, словно созданным для Брайана. Дом Корнеров был хорош для того, чтобы ночевать там в выходные, однако Брайану необходимо было иметь собственное жилье. Он, наконец, пришел к мысли, что ему стоит найти здесь работу.

За 250 км от него родители по-прежнему хотели образумить Брайана. С тяжелым сердцем приняв его решение покинуть отчий дом и навсегда переехать в Лондон, Льюис и Луиза не были готовы к тому, что их сын начнет просто шататься по столице без дела. После того, как они попросили бывшего классного руководителя Брайана, доктора Белла, помочь ему, Льюис отправился в Лондон с несколькими мыслями по поводу возможной карьеры сына, чтобы переубедить своего непутевого отпрыска. Так не найдя работы и видя нетерпение отца, Брайан поддался его давлению и согласился попробовать поступить в Лондонский колледж прикладной оптики. Если бы он продержался там хотя бы немного дольше — а он вполне был в состоянии это сделать — то у него появилась бы отличная возможность попасть на ТВ, в средства массовой коммуникации и т.д. У Брайана были отличные природные способности, однако для него учеба там означала полное одиночество по интересам.

Теперь Брайан ловчил, чтобы попасть на квартиру не к хозяину-мужчине, а к женщине. Женщин всегда можно было уговорить о продлении кредита. В противном случае, если какая-нибудь из хозяек пыталась пресечь его намерения, он немедленно исчезал ночью, оставляя за собой неуплаченную ренту. Теперь его главной целью было зафиксировать руку на музыкальном пульсе времени. Он вернулся к тому, чем занимался, когда уехал путешествовать еще зеленым тинейджером на Континент — организовывал небольшие собственные концерты в близлежащих пивных. Вечер за вечером — и, возвращаясь к себе на квартиру далеко за полночь, у него получалось играть на гитаре все лучше и лучше. Он попробовал было рассказать своим родителям в письмах о планах создать собственную группу, порой преувеличивая то, сколько он заработал, чтобы они перестали волноваться за него. Однако это их не утешало: они были огорчены тем, что Брайан бросил колледж.

Брайан ходил на разведку в местные пабы и клубы, играя с тамошними группами и выбирая себе потенциальных музыкальных партнеров. Теперь он точно знал, чего хочет. Местом одного из его регулярных набегов был Гилдфорд, где он сидел в баре отеля “Wooden Bridge” и играл с сомнительными группами “Rhode Island Red” и “Roosters” (гитаристом последней был тогда бледный и тихий стриженый юноша по имени Эрик Клэптон). Тогда-то Брайан и нашел того, кто был ему нужен. Этим человеком был выпускник кафедры английского языка Оксфорда по имени Пол Понд, который возглавлял блюзовую группу “Thunder Odin’s Big Secret”. Пол Понд позднее сменил свое имя на Пол Джонс и стал лидер-певцом у Манфреда Мэнна. Они вместе отлично спелись и сыгрались. Порой они говорили на квартире у Брайана о своих взаимных планах и надеждах далеко за полночь.

Это было начало 1962-го. Традиционный джаз по-прежнему доминировал на музыкальной сцене, но нашествие британского блюза было еще впереди. В воздухе витало настроение того, что времена изменятся, но это не всем было по нраву. Крис Барбер возглавлял один из самых успешных диксилендовых джаз-бэндов в Британии, и после того, как он услышал в Чикаго Мадди Уотерса, то ввел блюзовый сегмент в свой репертуар, пригласив Алексиса Корнера и Сирила Дэвиса играть «электрический» ритм-энд-блюз со своим вокалистом Оттили Паттерсоном. Эти выступления снискали популярность, особенно в клубе “Marquee” на Оксфорд-стрит, который Крис Барбер открыл вместе с Харольдом Педлентоном, и который был штаб-квартирой Национальной джазовой федерации.

Но в начале все было не так просто. Когда Алексис и Сирил отделились от Криса Барбера, чтобы создать “Blues Incorporated”, первую белую блюзовую группу — им пришлось прослушать великое множество юных музыкантов. Первый состав “Blues Inc.” состоял из самого Алексиса (он играл на гитаре с электрическим звукоснимателем сидя, одетый в девственно-белую рубашку с галстуком), Сирила Дэвиса — 2-х метрового вышибалы из Южного Харроу, который прекрасно играл на «харпе» — маленькой блюзовой губной гармонике, а также Дика Хекстолла-Смита на саксофоне, Джека Брюса на контрабасе и меланхоличного парня по имени Чарли Уоттс — на ударных.

Алексис Корнер увлекся блюзом еще в детстве. Его семья жила сначала в Париже, где он стал брать уроки игры на фортепиано в 5-летнем возрасте, но эти занятия ему не нравились, так как учителя его, кажется, все время старались польстить в его успехах отцу Алексиса: «Если ваш сын будет прилежно заниматься, то может достигнуть успехов. Больших успехов!» Летом 1940-го Корнеры переехали в Лондон, когда Алексису исполнилось 12 лет. Он сдружился с местными мальчишками, главным развлечением которых было бегать на уличный рынок в Шефердс-Буш и воровать там пластинки на 78 оборотов. На одной из пластинок, которую украл Алексис, был записан блюз Джимми Янси. С тех пор он мечтал играть только блюз и буги-вуги.

Отец, как и положено, возражал. В первую мировую войну он был кавалерийским офицером в австрийской армии. В 1917-м он возглавил делегацию на линии фронта, повел за собой своих солдат и сдался русским войскам. Он просто решил, что Октябрьская революция в России — это хорошо, а Германская империя — это плохо; он терпеть не мог ни императора Франца-Иосифа, ни кайзера — и перешел на политически более жизнеспособную, как ему тогда казалось, сторону. Во время войны он каким-то образом смог переправить свою первую жену с детьми в Россию, став там инженером-геологом. Алексис любил вспоминать позднее, как его отец рассказывал ему занимательные истории о своих геологических экспедициях на Кавказ, связанные с поиском нефтяных месторождений, но так и не понял, откуда его отец нашел время и силы стать экспертом в этой области.

Старший Корнер появился в Лондоне в 1922-м, у него по-прежнему было австрийское подданство, но он был прикреплен к загадочной советской «земледельческой миссии» (если верить биографам). Он женился на матери Алексиса в 1927-м, и Алексис родился в Париже год спустя, потому что для будущего дипломата, коим отец видел своего сына, он считал идеальным местом рождения и развития именно Континент. Отец Алексиса мечтал, что его сын обязательно станет блестящим дипломатом и вдобавок прекрасным пианистом — таким, что все вокруг будут говорить ему: «О Боже, вы должны были стать профессиональным пианистом!» А потом Алексис услышал Янси и заболел блюзом навсегда.

Отец, бывало, приходил домой, чтобы проконтролировать, как прилежно Алексис выполняет уроки, и слышал, как его сын вовсю наяривает ритмы Альберта Эванса.

Тогда он с грохотом захлопывал перед Алексисом крышку инструмента. Вскоре Алексиса отправили учиться в закрытый пансион. И там он продолжал играть блюз. Когда его забрали на военную службу в Германию в 1947 году,

Алексис начал выступать с местными танцевальными оркестрами, ему за это еще и приплачивали. После демобилизации он вернулся в Лондон и примкнул к джаз-бэнду тромбониста Криса Барбера, став там, как он сам называл себя, полупрофессиональным музыкантом. Бэнд Барбера играл джаз, но Алексис выступал в его рамках внутри блюзового квинтета, который играл по получасу в перерыве между джазовыми номерами.

Алексис недолго продолжил играть с Барбером, а потом сменил несколько самых невероятных мест работы в маленьких пластиночных компаниях, пока не присоединился к Кену Кольеру — лидеру оркестра традиционного джаза. Кен тогда только что вернулся из рабочей поездки по Новому Орлеану и попросил Корнера сформировать скиффл-группу, которая работала бы внутри основного оркестра. Это была более блюзово-фолковая группа, чем что-либо еще, но промоутеры настаивали, чтобы они называли себя скиффл-группой, так как ее создание пришлось на бум «домашних» групп в Англии. В конце концов он эту группу покинул, неудовлетворенный ее музыкой, и в 1953-м сдружился с Сирилом Дэвисом, с которым начал играть дуэтом в клубах Лондона, привлекая к своим концертам таких талантливых молодых исполнителей, как Джон Болдри и Дэйви Грэм.

Алексис все время носился с идеей создать собственный клуб — так, как это сделал Кен Кольер. Волна ритм-энд-блюза обретала силу невероятно быстро, и стало просто очевидно, что данный шаг необходим для того, чтобы оградить эту музыку и музыкантов от пренебрежения и предрассудков, которые сопутствовали всем без исключения последователям чикагского блюза в Британии. Поп-промоутеры не приближались к исполнителям ритм-энд-блюза и на пушечный выстрел. Казалось, все вокруг словно сговорились, чтобы пресечь на корню это движение. Устав, наконец, от постоянных сражений с коллегами, Алексис объявил об открытии нового блюзового клуба, который расположился в западном лондонском пригороде Илинг. Сам клуб был крошечной комнаткой под чайной-булочной “ABC” через дорогу от железнодорожной станции Илинг-Бродвей. Первый сейшн состоялся на День св. Патрика — 17 марта 1962 г., и в качестве рекламы в газете “New Musical Express” было помещено крохотное объявленьице:

BLUES INCORPORATED АЛЕКСИСА КОРНЕРА

Самое волнующее событие года!

Клуб «G»

Станция Илинг-Бродвей

Поверните направо, перейдите зебру и спуститесь вниз

в подвал между чайной «ABC» и ювелирным магазином

Суббота, 19.30

Клуб немедленно начал притягивать аудиторию, словно гигантский магнит. В ее числе были и трое участников любительской группы из Дартфорда “Little Boy Blue & Blues Boys” Мик Джаггер, Кит Ричард и Дик Тейлор. Как только они увидели объявление Алексиса, то быстренько записали себя на магнитофон и послали ему свою пленку по почте.

В течение многих выходных Брайан и Ричард разбивали лагерь на полу в квартире Алексиса и говорили о блюзе до рассвета. И как бы тишина и спокойствие Челтнема ни казались иногда Брайану привлекательными — перед клубами, музыкой и отвязностью Лондона просто невозможно было устоять. И вот тогда, наконец, он собрал чемодан и перебрался в Лондон насовсем.

Пэт ощутила этот шаг всем своим нутром. Брайан всегда был неугомонным, но в свете драматических перемен, которые произошли в тот год и его страстного увлечения музыкой, девушка все больше и больше стала бояться, что потеряет его навсегда. Брайан тоже не мог не ощущать этого. Он не перестал переживать за Пэт и Марка, но теперь уже слишком хорошо знал, чего хочет от жизни, и по ночам не мог заснуть, сознавая свое призвание и стараясь соизмерить его с тем, что хотели от него близкие.

Он не исчез нежданно; целые дни он еще обсуждал свои планы с Пэт, во многом ободренный тем, что она знала его достаточно хорошо, чтобы предугадать последующий ход событий. Они договорились писать друг другу письма каждый день, и Брайан пообещал, что когда сможет, то будет приезжать к ней и к Марку. Но, уехав из Челтнема на этот раз, он покинул его — как оказалось — навсегда.

***

Алексис был просто потрясен успехом своего начинания, который не только оправдал его надежды на возрождение блюза, но даже дал определенную прибыль. У “Blues Incorporated” не было постоянного вокалиста, но каждую субботу в клубе не было отбоя от молодых людей, которые хотели бы спеть с Алексисом. Спустя две недели после того, как Алексис получил ужасную пленку трио из Дартфорда, он со своим легендарным великодушием пригласил Мика Джаггера выступить в своем клубе.

В ту субботу Мик выглядел как типичный студент в льняной рубашке, галстучке-лассо и толстой шерстяной кофте на пуговицах без воротника. И хотя “Blues Inc.” уже нашли постоянного певца — Джона Болдри, после вселявшего доверие выступления Мика его взяли вокалистом второго созыва за зарплату в 1 фунт, плюс пиво. Брайан, будучи весьма доволен работой Илингского клуба, записал кассету вместе с Полом Пондом и тоже представил ее Алексису для прослушивания на предмет возможности выступления в клубе. На этот раз Корнер был так впечатлен, что немедленно предложил Брайану работу в качестве «промежуточной» группы.

7 апреля 1962 года Брайан впервые выступил в Илинге в дуэте с Полом Пондом. Он долго готовился к этому. В новом итальянском костюме и модной рубашке с петлицами на воротнике, прижимая свой новый блестящий «Гибсон» с инкрустированной шейкой грифа — деньги на него были им наполовину заработаны, наполовину украдены — он вышел на сцену и просто прижал публику к полу, сыграв с поражающей красотой классический номер Элмора Джеймса “Dust My Blues”. В ту ночь он взял себе сценическое имя Элмо Льюис — производное от имен его любимых блюзменов Элмора Джеймса (1918–1963) и Уолтера Льюиса (1893–1981) по прозвищу Фурри (Меховой). Когда он водил по грифу своего «Гибсона» металлическим слайдом, с блестящей точностью воспроизводя безжалостное, но чувственное, похожее на голос человека завывание блюза Дельты, Мик Джаггер, Кит Ричардс и Дик Тейлор вошли в зал и впервые увидели Брайана.

То впечатление, которое Брайан произвел на них, было действительно очень убедительным. Брайан был чрезвычайно оживлен теплым приемом, но одновременно почувствовал облегчение, когда его номер кончился. Когда он спустился со сцены, то три неопытных парня из Дартфорда с широко раскрытыми от удивления глазами приблизились к Брайану, глядя на него с религиозным трепетом.

В Илинге хватало талантов. Брайан мог легко присоединиться к любой группе — но он горел желанием создать свою. Он хотел быть лидером — самым сильным, центральным ее участником, самым первым. На сцене Брайан был настоящим музыкальным Мессией. Но теперь, когда он стоял перед Миком, Китом и Диком, то еще не выглядел тем, с которым можно было иметь дело. В отличие от них, живших каждый со своей мамочкой, он был по-настоящему искушен. Это стало ясно им тогда, когда они узнали, что он уже стал отцом. Заказав себе по полпинты пива, ребята с горячим интересом окружили Брайана за столиком в углу. Всю оставшуюся ночь посвятив только разговорам о блюзе, Брайан был очень обрадован тем, что нашел таких же как он, энтузиастов, и с превеликой охотой обменивался с ними мнениями, терпеливо слушая то, что Кит говорил ему о Чаке Берри, которого Брайан еще не открыл для себя. Во время разговора с ними Брайан обнаружил, что его амбиции были на порядок выше и более сфокусированы, нежели у каждого из его новых друзей.

Дуэт Элмо Льюиса и Пола Понда просуществовал всего один вечер. Однако Брайан не желал расставаться со своей мечтой. Он поместил объявление в информационный листок клуба в Сохо “Jazz News”, где приглашал кандидатов на прослушивание в его новую группу, которое он организовал в задней комнате паба “Bricklayer’s Arms” на Бервик-стрит, снятой за 5 шиллингов в час. Прогуливаясь между пустыми столами и слушая свой любимый альбом Хаулин Вулфа, он ждал.

Первым, кто пришел к нему, был Иэн Стюарт (или Стю, как его все звали), блюзовый пианист из Шотландии. Он не вызвал особой уверенности в Брайане, но все его сомнения испарились, когда Стю выдал на старых, пожелтевших от никотина клавишах джазовый шлягер “Bye Bye Blackbird”. Вторым, кто прибыл по следам Стю достаточно быстро, был гитарист по имени Джефф Брэдфорд. Помаленьку подтянулись и другие — например, певец и гитарист Брайан Найт из группы “Blues by Six”, также выступавшей в Илинге.

Брайан начал репетировать с ними, но им так и не удалось добиться ни одного выступления в клубах. Спустя день-другой к нему пришла и троица из Дартфорда, немного погодя целиком влившаяся в его группу. Правда, как гитарист чистого блюза, Брэдфорд на дух не переносил Кита. Брайан старался смягчить их жаркие дебаты, но в конце концов понял тщетность своих попыток и выгнал Брэдфорда. Брайан проводил сейшны в “Bricklayer’s Arms” по три дня в неделю. Группа еще не имела названия, ни ударника, ни репертуара, с которым ее могли бы пригласить выступать в клубах, но Брайан работал над всем этим.

Живя новой жизнью, Брайан уже не мог вернуться к старой. Лежа на своей бугорчатой кровати под тусклой лампой, он был особенно красноречив в своих страстных любовных письмах к Пэт: он писал ей о том, как он соскучился по ней и по Марку и как хранит ей верность. У Брайана было редкое качество заставлять людей верить именно в то, во что он хотел. Но он не учел одну важную вещь: Пэт слишком хорошо его знала — ей рассказывали о том, как он встречается в Лондоне с другими женщинами. Это беспокойство стало для нее последней каплей.

На Пасхальное воскресенье 1962-го, с единственным фунтом в кармане, Пэт, по ее же собственным словам, сделала «смелый, но по-дурацки невежественный» шаг, сев на лондонский автобус в 3 часа ночи и отправившись к своему сердечному другу с чемоданом и малышом. Она прибыла на вокзал «Виктория» в 8.30 утра без шиллинга в кармане. В конце этого путешествия, с огромным чемоданом в одной руке и коляской с голодным ребенком в другой, Пэт собралась уже пойти пешком, как вдруг ей повезло: пара «добрых самаритян» на авто подвезла ее. Так она подъехала к воротам огромного обшарпанного старого дома, в котором Брайан снимал квартиру. Он не спал. Всю ночь ему не переставая звонили родственники Пэт. Мистер и миссис Эндрюс желали знать, куда она запропастилась. Они хотели увериться, что Пэт доехала к нему в целости и сохранности. Только за час до ее прибытия Брайану сказали, что она едет к нему, и он ждал ее в одной пижаме перед домом на большом каменном крыльце под скупыми лучами апрельского солнца. Он был один.

За этими событиями последовали нелегкие месяцы. Пара перебиралась на временные, порой просто ужасные, квартиры; Брайан то ругался, то безбожно льстил хозяевам каждой из них, чтобы остаться у них дольше, чем на одну ночь. Проблема была в том, что хозяева один за другим отказывались поселить к себе в комнату ребенка. Брайану и Пэт пришлось так трудно, что у них не осталось выбора: Марка нужно было отдать кормилице, пока они не найдут подходящее место, за которое смогут зацепиться. Брайан был сильно раздосадован тем фактом, что Марка нужно было препоручить в чужие руки.

Теперь, под тяжким бременем ответственности, Брайан снова искал работу. Пэт работала в прачечной, так что они могли жить в складчину. Наконец они нашли комнату на Финчли-роуд в Хендоне. В ней была спартанская обстановка, где все, кроме газовой плитки, было общим, но зато комната находилась поблизости от Милл-Хилл, что означало, что они смогут видеться каждый день с Марком. Брайан нашел место в магазине спецодежды, и когда его рабочий день кончался, он начинал бесконечные поиски объявлений о сдаче квартиры. Пэт сопровождала его по вечерам и в выходные дни. Брайан очень уставал — он часто вставал с первыми лучами зари, чтобы искать объявления перед тем, как снова идти на работу.

Алексис пристально наблюдал за жизнью Брайана. Он по знакомился с Пэт еще в Челтнеме, а в Лондоне он и его жена были для Брайана вторыми родителями, но они почти ничего не знали о его частной жизни. Для Алексиса, который часто видел Брайана в клубе с бессчетным количеством красоток в мини-юбках, стало сюрпризом то, что у него есть семья, о которой нужно беспокоиться. Видя, как Брайан таскает Пэт по городу в поисках объявлений, Алексис открыл для себя другую сторону своего юного друга. Также он знал, что три вечера в неделю после этого ритуала Брайан покидал Пэт и отправлялся на репетиции в “Bricklayer’s Arms”.

То, как Брайан продолжал оставаться энтузиастом своего дела — это целая история, но свои личные невзгоды он хранил глубоко в себе, и никто из парней не знал, что порой у него были вполне уважительные причины для опоздания. Часто Стю ворчал на то, как Брайан, назначив репетицию на 7 вечера, порой не приходил вовсе. Но на деле Брайан был жестким руководителем, и ему подчинялись все без исключения.

Брайан находился на перепутье. Его новоиспеченная группа обнаруживала большой потенциал, но добиться этого было не так-то просто. Конечно же, если бы не Брайан, никакой группы не было бы вообще. Окидывая свою группу пристальным взором, Брайан видел, что ей как воздуха недостает ударника; они были «перегружены» гитарами, и он нашел отличное решение, как извлечь из этого пользу. Он разработал взаимодействие между собой на своем «Гибсоне» и Китом на его «Хефнере». Упорно занимаясь, Брайан почувствовал, что они в состоянии сыграть не только ведущий и субординированный ритм, но и переплетающийся дуэт, обмениваясь одним соло за другим и создавая гармонию из двух усилителей, когда один проходился по басовым нотам, а другой действовал в высоком регистре. Он знал, что это тяжелая и утомительная работа, но разработка звука группы с двумя гитарами стала со временем их классическим приемом.

Он много говорил об этом с Пэт. Порой это была единственная тема, которая поднимала их дух. Теперь группе нужен был прорыв — Брайан постоянно говорил ей об этом. И этот прорыв был не за горами. 12 июля 1962 г. “Blues Incorporated” были приглашены на свою первую национальную радиотрансляцию в радиопрограмме легкой музыки Би-Би-Си “Jazz Club”. Это было в четверг, и Алексис должен был выступать в “Marquee”. Джаггеру нужно было уезжать с “Blues Incorporated” в качестве певца, но бережливая радиостанция отказалось платить более чем 5-и музыкантам, так что его не взяли. Но во имя ритм-энд-блюза Мик не был покинут и брошен: между Алексисом и Харольдом Педлентоном, совладельцем “Marquee”, было оговорено, что они отдадут в тот день сцену клуба на откуп юной группе с его участием.

Фанаты ритм-энд-блюза расценили все эти события как то, что джаз наконец-то забуксовал. Как только Брайан узнал о том, что будет выступать в “Marquee”, то наконец-то решил придумать для группы название — “Rollin’ Stones”. Он взял его из песни своего давнишнего идола Мадди Уотерса “Rollin’Stone Blues”. (Впрочем, не так давно стало известно, что в Англии в 1956–1961 гг. уже существовала группа с абсолютно тем же названием, но с “g” в конце первого слова.) Хотя Стю и препятствовал этому выбору, все остальные согласились, что Брайан может назвать группу так, как он хочет. Следующим важным шагом было найти ударника для этого важного концерта. Им стал Мик Эйвори, позднее — барабанщик “Kinks”.

До 12-го числа время пролетело незаметно. За день до этого “Jazz News” анонсировал дебют “Rollin’ Stones” в “Marquee”. В тот самый вечер их сет-лист был накорябан на страничке, вырванной из карманного ежедневника Стю. Реакция публики на их выступление была более чем сдержанной, но Брайан отнюдь не был обескуражен этим. Наверное, он был бы еще более счастлив, если бы мог читать мысли одного парня, который стоял и слушал их в “Marquee”. “Blues Inc.” закончили свою запись на Би-Би-Си раньше, чем ожидалось, и их ударник Чарли Уоттс, с которым они уже все были знакомы, пришел, чтобы послушать концерт “Rollin’ Stones”. Он тихонько присматривался к Брайану, Киту и Мику, когда они играли вместе на сцене в первый раз, и был весьма впечатлен.

Концерт в «Marquee» получился в общем-то неплохим. Брайан начал раскручивать группу. Оглядываясь назад, можно смело сказать, что эти дни были, наверное, самыми счастливыми в его жизни. Он чувствовал себя в приподнятом настроении и знал, что он уже кое-чего добился. Брайан даже обсуждал возможность убрать Мика с роли ведущего певца — он хотел, чтобы пел Пол Джонс. И все-таки потом ребята решили оставить Джаггера в группе. Однажды вечером во время репетиции они дружно сказали ему: «Ох, Мик, как же ты плох… но у тебя это отлично получается!» Им нравилось, как Мик забавно и немного нелепо раскачивал головой в разные стороны в такт музыке.

Июль стал переломным месяцем для Брайана еще и потому, что он и Пэт наконец-то нашли подходящий дом на Поуис-сквер в Северном Кенсингтоне. Теперь им можно было забрать Марка от кормилицы. Жизнь в роли отца была для Брайана, конечно же, непривычной и странной, но он принял ее как есть. Более того — он стал отлично с ней справляться. Сам — клубок энергии, он теперь клоунничал перед Марком часы напролет, который активно ползал по квартире и часто лез туда, куда не надо. Брайану было очень хорошо с Марком. Он только однажды разозлился на него — когда Марк неожиданно уполз и стал дергать за ручки его усилитель, который Брайан поставил на полу. Брайан, конечно же, ничего ему не сделал. Он просто взял его и, унося от усилителя, приподнял Марка на расстояние вытянутой руки над своей головой. На руках у своего папы Марк счастливо засмеялся, и хмурый вид Брайана как рукой сняло.

Однако Брайану и Пэт становилось все труднее и труднее преодолевать мелкие раздоры — и в этом была вина их обоих. Для Пэт теперь было не так-то просто ходить с Брайаном в Илинг и слушать, как они играют — Брайан приглашал домой сиделку, и она волновалась за сына. “Rollin’ Stones” привлекали в клуб все большее количество публики, и фаны теперь приезжали послушать их издалека — так же, как когда-то сам Брайан приезжал послушать Алексиса. И их напор не уменьшался, а напротив — рос с каждым днем. Когда владельцы клуба “Flamingo” на Уордоур-стрит «просекли» обстановку и начали проводить у себя собственные ритм-энд-блюзовые вечера, количество поклонников «Роллингов» только утроилось.

В те времена Мик по-прежнему учился в Лондонской Школе Экономики, но еще ничего не решил по поводу своего будущего. Кит был на грани исключения из Сидкапской школы искусств, а Брайан так же работал в магазине спецодежды, все время обманывая свое начальство. Если раньше его еще мучили хоть какие-то угрызения совести по этому поводу, то теперь у него их не осталось совершенно. Деньги, как это повелось, были для него средством удовлетворения музыкальных нужд, в которые теперь входила и плата за репетиционные базы. Спустя два месяца, когда нужно было и кормиться, и платить за квартиру на Поуис-сквер, молодая семья постепенно растрачивала не только финансовые средства, но и саму веру в свою любовь.

Пэт была с ним с тех самых пор, когда он еще только предавался мечтам о славе в Челтнеме. Он знал, что она понимает его. Но теперь, когда мечты понемногу приобретали реальные очертания, их отношения становились все более и более натянутыми. Пэт было нелегко. Любовь и понимание, которые она тщетно ждала от Брайана, сделали ее жизнь еще более трудной, но это одновременно помогало ей оставаться с ним в эти сложные времена. Брайан этого не понимал. Давление обстоятельств было неумолимым. Брайан был единственным семейным человеком среди участников группы. Остальные же были беспечны и беззаботны. Хотя Пэт и не была замужем за Брайаном, ее уже называли за глаза «его старушкой». Брайан часто с подозрением поглядывал из-за этого на Мика. Было время, когда Мик положил на Пэт глаз. Однако та продолжала хранить верность Брайану — несмотря на всяческие пересуды, которые распространял уже гораздо позднее в своих интервью Кит Ричардс. Кстати, Кит не понравился Пэт с первого взгляда.

Впрочем, угроза расставания не переставала отныне мелькать в отношениях ее и Брайана. Чтобы стать нормальным семьянином, Брайану нужно было отрезвиться в своих мечтаниях по поводу «Роллингов». Но он не мог сделать этого, да и Пэт не просила его об этом. Они были просто очень молоды. Расстаться было необходимо. Однажды в конце сентября, когда Брайан был на работе, Пэт собрала вещи, взяла с собой Марка и ушла. У ней не было выбора. Она ничего не сказала Брайану, а просто уехала, оставив прощальную записку.

И снова в жизни Брайана все поменялось. В то же время, как Пэт ушла от него, он сменил место своей работы в магазине спецодежды на отдел электротоваров в супермаркете “Whiteley’s” в Бейсуотере, где немедленно начал погружать свою руку в его кассу. Он переселился на квартиру вместе с Миком и Китом — так, чтобы они смогли всецело сконцентрироваться на группе. Это была двухкомнатная квартира на 2-м этаже трехэтажной трущобы на Эдит-гроув, в конце непрестижной Кингс-роуд в Челси. Случилось то, к чему Брайан и стремился: смена одной семьи со всей ее ответственностью на другую, менее требовательную (до поры — до времени). По крайней мере, наконец-то у него была работа, но он продержался там всего несколько недель. Его начальники в “Whiteley’s” были более дальновидными, чем предыдущие, и вскоре попросили его вон. Он был уволен, но ему повезло, что его не привлекли к суду. Этот опыт помог Брайану увертываться от любой неприятности — так он делал это раньше, и так же он поступал и позднее. Брайан бил на жалость, рассказывая боссам слезливые истории, в которых правду трудно было отделить от вымысла, о том, что он на взводе с тех пор, как его «жена» покинула его, и просил их не звать полицию.

Но отсутствие работы означало отсутствие денег. Вклад Мика состоял в крошечной сумме, которую тот мог отделить от своего еженедельного гранта в 7 фунтов, а у Кита не было доходов и вовсе. Его мать, Дорис Ричардс, присылала ему сумки с едой и раз в неделю забирала их белье в стирку. Стю по своему талону на завтраки, которые он приобретал у худеющих девушек из отдела печатных машинок в химической конторе “ICI”, где он тогда работал, кормил всех. Но Брайану по-прежнему было нелегко держать свой дух в согласии с телом в физическом, моральном и музыкальном плане. Тепленькое местечко в среднем классе могло бы быть его кровным, но Брайан сбежал из дома и уже познал уличные нравы сполна. Однако он совершенно не был готов к полному прозябанию. В следующие месяцы он стал главной опорой их сомнительного существования. Чтобы сохранить крышу над головой и достать хоть немного еды, Брайан начал понемногу приворовывать. Если у него была работа, то там он крал деньги, а если слонялся по улицам без дела — то еду. Он воровал и из близлежащих домов, и забирался в соседние квартиры, собирая пустые бутылки после вечеринок, чтобы сдать их в бакалею на Фулэм-роуд. Но временами случалось, что терпение его лопалось, тогда «Роллинги» голодали.

Чтобы как-то смягчить отчаяние от жизни в этом сыром доме с крысами, отваливающимися обоями и паутиной на закопченных окнах, Брайан начинал валять дурака, соревнуясь с Китом в том, кто скорчит более страшную рожу. Они рисовали безумные рисунки на стенах и вяло оборонялись от поганок, которые росли по углам. Однако Брайан продолжал хранить у себя маленький узелок с деньгами, которые он получал за организованные им концерты в залах на окраинах Лондона. Это были в основном воскресные танцы в церковных холлах, где их плата составляла не больше пары фунтов, которые Брайан неизменно получал в свои руки и потом делил между остальными пятью ребятами. Иногда он откладывал немного сверх положенной каждому суммы для себя, как их менеджер и агент, о чем остальные не знали.

В борьбе с проблемами решимость Брайана только усиливалась. Несмотря на их удачные выступления в “Marquee”, они по-прежнему считали, что страдают от гнета установившейся музыкальной клики, и Брайан забрасывал “Jazz News” письмами, жалуясь на псевдоинтеллектуальный снобизм тогдашнего музыкального мира. Он писал: «Должно быть очевидно, что рок-н-ролл имеет гораздо большую общность с ритм-энд-блюзом, чем последний — с джазом, и что, таким образом, рок-н-ролл — это прямая деградация ритм-энд-блюза, в то время как джаз — это совершенно иная негритянская музыка, интеллектуально более сложная, но менее эмоциональная». В это время дома он упражнялся в игре на гитаре интенсивнее, чем когда-либо, горя нетерпением понять, как создаются ритмы Бо Диддли. Брайан желал перенять саунд Диддли, одновременно стремясь не звучать как бездушный имитатор. Он бесконечно занимался с Китом, подбодряя его, когда тот ленился, на ударную работу. В результате они действительно крепко сыгрались — и не только на гитарах. Играя вместе до тех пор, пока их пальцы не начинали отваливаться, они быстро достигли необычной и мощной инновации на двух гитарах. Часто Брайан так уставал, что просто буквально валился с ног и засыпал со своей гитарой. Однако именно тогда он выучился превосходно играть на блюзовом «харпе», чем немедленно поразил и Мика, и Кита — и чем поразит в недалеком будущем миллионы слушателей во всем мире. Слушая пластинки Джимми Рида и общаясь с Сирилом Дэвисом, Брайан имитировал «ленивый» стиль Рида и практиковал технику Дэвиса по «оттягиванию» и «уплощению» звука. Брайан посещал Сирила на дому, и тогда они вдвоем начинали играть на своих «харпах».

Однажды к «Роллингам» в их репетиционную комнатку постучался неизвестный. Он отрекомендовался им как Кит Норрис, представитель артистического агентства “Cockfosters”. Не медля ни минуты, он выпалил: «Вы сможете хорошо заработать на вашей кантри-энд-вестерновой музыке. Давайте подпишем контракт!» Брайан в эту минуту изменился было в лице, но Норрис продолжал: «Да, я достану вам костюмы, и вы сможете играть на американских базах, понимаете? Вот вам моя визитка». Едва за ним захлопнулась дверь, ребята просто попадали со смеху. С тех пор тогда, когда «Роллинги» теряли присутствие духа, Брайан напускал на себя важный вид и говорил деланным басом: «Я — Кит Норрис, представитель артистического агентства “Cockfosters”...» Этот случай стал отныне в рядах группы ходячим анекдотом.

В октябре Брайан заказал для группы сеанс в крошечной лондонской студии, принадлежавшей джазовому музыканту Керли Клейтону. После записи, вооруженный ацетатом — металлическим диском с лаковым покрытием — он обошел с ним все крупные музыкальные компании, показав его, помимо прочих, представителю “EMI” Невиллу Скримширу, но все они в итоге отвергли его. На некоторое время Брайан впал в депрессию. Конечно же, он расстроился, но по-прежнему был полон желания действовать. В те дни группа бедствовала, и Брайан в прямом смысле слова обменял ацетат на рубашку с плеча одного из своих знакомых.

Иногда «Роллинги» играли в пригородных клубах Лондона. Ричард Хэтрелл, ставший роуд-менеджером группы, вычерчивал маршруты между станциями метро. Группа порой больше тратила на дорогу, чем получала за свою игру. Из-за суровой погоды большинство выступлений отменялись, а те, которые случались, игрались перед ужасно малым количеством народа, что заставляло менеджеров с неохотой расставаться с гонорарами для «Роллингов». Они ездили на концерты на автобусах, неся с собой весь свой скарб и хитро избегая платы за проезд, в то время как Брайан бесстыдно заговаривал зубы кондукторшам. Пассажиры глазели с вящим изумлением на все их оборудование.

Наступил декабрь, и у Брайана начались серьезные проблемы с составом группы. По-прежнему испытывая дефицит в ударниках, группа теперь лишилась Дика, которого Брайан считал очень хорошим басистом. Дик решил уйти и хотел поступить в Королевский колледж искусств. (По злой иронии судьбы, в колледж Дика так и не приняли.) А Брайан снова поместил объявление — на этот раз в “Melody Maker” — о том, что ищет басиста-энтузиаста в сложившуюся ритм-энд-блюзовую группу. На него откликнулся Билл Уаймен. Несмотря на то, что на прослушивании ни одна из сторон не была впечатлена друг другом, он таки заменил Тейлора. «Я им не нравился, — вспоминал потом Билл. — Им нравился мой усилитель».

Проблема с ударником в “Rollin’ Stones” по-прежнему так и не была решена. Иногда барабанил Тони Чэпмен, иногда — Карло Литтл, но это не было подходящим вариантом. Однажды ночью в Илинге Брайан заметил, как Джинджер Бейкер пришел как раз в то время, когда они играли свой последний номер. После этого он подошел к нему и спросил, что он думает об их группе. Джинджер ответил Брайану, что им нужен ударник — так как их нынешний был просто ужасен. Он посоветовал им взять Чарли Уоттса. Несмотря на свою преданность джазу и несколько отрешенный вид за установкой, Чарли играл всегда на хорошем уровне, но уговорить его представлялось непростой задачей. Уоттс попросил у Брайана время подумать, пока он не посоветуется с Алексисом о том, стоит ли ему присоединяться к этой сомнительной компании, которая испытывала перед ним нечто вроде благоговейного трепета. В конце концов он стал одним из «Роллингов».

Как только новый состав Брайана был сформирован, на арену действий вступил агент — один из многих, которые ходили по клубам в поисках талантов. Его звали Джон Мэнсфилд. Совладелец клуба “Ricky Tick” в Виндзоре, Джон обычно приглашал к себе джаз-бэнды, но он слышал так много хорошего об Алексисе, что решил сам сходить в Илинг, дабы увидеть все своими глазами. Он был так впечатлен “Blues Incorporated”, что пригласил их выступить во вторую пятницу декабря.

Джон от кого-то уже слышал о “Rollin’ Stones” и, следуя совету Алексиса, позвонил Стю в “ICI”. То, что Стю был единственным из них, кто имел доступ к телефону, означало, что он стал главным контактером для выступлений. Они получили 12 фунтов, то есть по 2 фунта на каждого и их концерт прошел настоящим штормом, как это уже сделал Алексис за неделю до этого. В ту же секунду, как они «зарядили» свою музыку, все поняли, что в них что-то есть.

Брайан в ту ночь так и не поговорил с Джоном. Мэнсфилд нашел его сам с целью пригласить их на следующую неделю. Но «Роллинги» уже выступали в другом месте, и вместо них сыграли “Paramounts”, позднее ставшие известными как “Procol Harum”. Однако Джон не позволил “Rollin’ Stones” ускользнуть прямо из его рук, и приглашал их в клуб каждую вторую неделю, заставив музыкальную жизнь Виндзора заиграть невиданными доселе красками.

Клуб “Ricky Tick” находился в большом старом 55-комнатном доме, которым когда-то владел бриллиантовый миллионер Оппенгеймер. После того, как это здание сменило многих хозяев, оно окончательно пришло в ветхость. Джон, предвидев удобную возможность, снял его за плату в 16 фунтов в неделю и переоборудовал в нем небольшую площадь под клуб. Одна большая комната с освинцованными окнами и огромным кованым камином стала кофе-баром, а группы играли в комнате для танцев. Декор там был весьма изобретательным. Стены покрывали рулоны черной бумаги; картонные коробки и части кузовов старых «Фольксвагенов» были обернуты войлоком и заменяли скамейки, а люстрами служили упаковки от мороженого “Walls” с отрезанными крышками и цветными лампочками. Последним штрихом были рыболовные сети, поднимавшиеся от пола до потолка.

«Роллинги» имели здесь невероятный успех. В ту первую пятничную ночь их афиша произвела смущение в рядах местных джазовых поклонников — врагов жанра, которые тоже пришли в клуб. Кому-то из них было неприятно, другим — любопытно. Одной из последних была робкая темноволосая 17-летняя девушка-битник по имени Линда Лоуренс, дочь местного строителя. Высокая, стройная, с миловидным личиком, Линда регулярно зависала в «Ricky Tick». Обычно в клубе играли джаз-бэнды, но когда тамошний менеджер объявил о том, что у них выступит группа «ритм-энд-блюз-рок-н-ролла», Линда заинтересовалась. Кроме нее, на тот концерт «Роллингов» пришли еще 5 человек. Еще несколько подтянулись во время самого концерта.

Брайан сразу же привлек внимание Линды своей виртуозной игрой на губной гармонике и показался ей старше остальных ребят. Линда потанцевала с друзьями, а в перерыве Брайан подошел к ней и заговорил. Он был так же робок, как и она. Брайан с энтузиазмом рассказал ей о своей музыке. Действуя наверняка, он предложил ей придти на их концерт в следующий раз, когда они будут там играть. Линда согласилась.

26 декабря 1962 года они провально выступили в клубе “Picadilly”, которым владел занимательный персонаж, в следующем году прочно вошедший в жизнь группы: Джорджио Гомельски. В оставшиеся 5 дней уходящего года им пришлось дрожать от холода в своей окоченелой квартире, постоянно вспоминая об этом своем провале. Чтобы избежать переохлаждения, Брайан беспрестанно играл на гитаре. Голод и скука наводили на ребят невероятное уныние, которое даже не могло развеять их обычное кривляние. Однако Брайан отнюдь не пренебрегал личной гигиеной, что весьма раздражало остальных двоих его компаньонов. Кит и Мик постоянно дразнили Брайана за то, что тот мыл свои жесткие волосы каждый день и потом тщательно сушил голову. Теперь они были у него длинные, и за ними нужно было ухаживать. Наверное, это была извращенная ревность или же подозрительная зависть к тому, что у Брайана всегда был лишний шиллинг для того, чтобы согреть воду на нагревателе, и Мик с Китом начали обзывать его различными жалкими кличками — самой любимой из них была «мистер Шампунь». Со временем причины, из-за которых они обзывали его, изменились, но теперь Брайану было все равно. Он глядел только вперед.

В том году в Британии появилась ливерпульская группа под названием «Битлз», и ее первый сингл “Love Me Do” достиг 17-го места в хит-параде после того, как с ними отказалась заключить контракт фирма “Decca”. “Parlophone” — маленький лейбл, переживавший тогда не лучшие времена, подобрал их, и эти четыре парня с провинциальным акцентом стали самым значительным событием в Англии со времен эпидемии бубонной чумы. Первой реакцией Брайана на них было депрессивное озлобление, но, памятуя о фиаско в “Picadilly”, он не мог не отметить про себя, что те были очень симпатичны. Брайан чувствовал, что «Битлз» повезет в будущем еще больше. Единственная проблема была в одном — он торопился.

Еще перед самым уходом Дика Тейлора группа присоединилась к Национальной Джазовой Федерации в надежде, что этот шаг даст им связи в профессиональном музыкальном мире. Впрочем, считаться с джазом было не так уж и необходимо: ритм-энд-блюз уже смело шагал по Лондону.

Глава 4 1963 год

С первого же дня 1963 года и на протяжении последующих 12 месяцев все решающие шаги в жизни «Роллингов» совершал именно Брайан. С самого начала год задался хорошо, когда их пригласили быть постоянной группой поддержки Алексиса на его выступлениях по четвергам в “Marquee”. Ритм-энд-блюз взял музыкальный мир за глотку, и во многом к этому приложили руку и “Rollin’ Stones”. Без всякого сомнения, самая большая заслуга в этом была Брайана: его маниакальная настойчивость показала всем, что они — новый бренд ритм-энд-блюза, мощный и живой, который привлекал к себе внимание, превосходившее самые смелые ожидания. В то время как Алексис играл перед 200–300 зрителями, на «Роллингов» приходила тысяча. Брайан был очень рад этому, но его радость была кратковременной, так как всего спустя четыре недели их выгнали из клуба.

Несмотря на то, что «Стоунз» потеряли престижное место выступлений, опыт работы в “Marquee” оставил свой отпечаток на них. Собирая свой собственный виртуальный клуб, они перебрали все маленькие площадки Лондона в Саттоне, Ричмонде, Патни, Туикнеме, Эел Пай, Илинге, и, конечно, в Виндзоре. По субботам и воскресеньям они уродовались в фургончике Стю, подпрыгивавшем на каждой кочке, останавливаясь, чтобы расклеить нелегальные афиши «Ритм-энд-блюз с “Rollin’ Stones”, входная плата 4 шиллинга», и количество их поклонников увеличивалось каждый вечер. Армия фанов блуждала за ними от клуба к клубу.

Их стиль был уникален. Одетые в то, что было им по карману, они приезжали в клубы со стульями, утащенными из разных пабов, сидели и играли, пиво стояло на полу, а они прикуривали друг у друга сигареты в перерывах между песнями. Завсегдатаи такого никогда не видели и обычно прекращали танцевать, сгрудившись с изумленным видом у сцены. Впрочем, стулья скоро ушли в прошлое.

Несомненно, Брайан был самым талантливым участником группы. В музыкальном плане это именно его гитара оживляла толпу, наполняя душные и тесные клубы кипучей и яростной энергией, которая из него так и лезла во все стороны. Внешне даже тогда он был самым вызывающим. Брайан излучал настоящий магнетизм и наслаждался выступлениями. Он делал акцент на эмоциональное взаимодействие с публикой — неуловимо и грубо одновременно — и был абсолютно непредсказуем. Мик просто неподвижно стоял у микрофона и пел. Но Брайан прыгал по всей сцене, играл, лежа на спине и даже прыгал в публику, играя на гитаре. Шоуменом в группе тогда был Брайан, а не Мик.

За сценой адреналин Брайана также выплескивался сильнее, чем где-либо. Его амбиции возрастали; он хотел привлечь еще большие толпы зрителей, играть в еще большем количестве клубов. Он начал со страстью привлекать внимание музыкальной прессы к своей группе, заводя нужных друзей. Он описывал круги вокруг журналистов и агентов, обхаживал их и надоедал им в надежде, что они заметят, наконец «Роллингов». Он начал также писать письма на Би-Би-Си в том стремлении, что их однажды могут пригласить на популярную радиопередачу “Jazz Club”.

Примерно в конце января «Стоунз» играли в пабе “Red Lion” в Саттоне. Молодой человек по имени Глин Джонз чередовал свои обязанности управляющего этого заведения со своим бизнес-партнером один раз через неделю. Глин был старшим звукорежиссером в студии звукозаписи IBC на Портленд-Плейс, в Западном Лондоне. «Роллинги» выступали в “Red Lion” именно тогда, когда на работу вышел именно он. Увидев их на сцене, Глин был так впечатлен, что предложил им записать 11 марта у себя в студии несколько песен. К тому времени их единственным опытом в этом плане была запись у Керли Клейтона, и Брайан всеми силами уцепился за этот шанс. Во время того сеанса записи Брайан единолично дирижировал группой. Брайан говорил с Глином от имени всего ансамбля. Он очень волновался, но совершенно напрасно: у группы был точно такой ритм-н-блюзовый саунд, который он хотел: саунд в духе Джимми Рида, который тогда практически невозможно было услышать в Англии. В этих записях Брайан играл на гармонике, гитаре и подпевал. Это были песни — “Diddley Daddy”, “Road Runner”, “Bright Lights, Big City”, “I Want to Be Loved” и “Honey What’s Wrong?” На этикетке пробного диска впервые значилось обновленное название группы: “Rolling Stones” — с “g” в конце первого слова. Это были определенно любимые песни Брайана. Он гордился ими больше, нежели чем-либо, записанным «Роллинг Стоунз» уже потом. Он снова и снова проигрывал их своим гостям, словно говоря: «Вот чего я хотел; вот это — то, кем мы должны быть».

Брайан держал ухо востро. Он узнал, что Джорджио Гомельски собирается открыть новый клуб в Ричмонде, и Брайан горел желанием выступить там. Джорджио был экстравагантным 29-летним эмигрантом из России. Выросший в Швейцарии и получивший образование в Италии и Германии, он сперва работал курьером, сопровождая американских блюз-певцов на континентальные концерты. Его первым детищем был блюзовый клуб “Picadilly”, но теперь он создавал новый клуб в просторной задней комнате отеля “Station” на Кью-роуд в Ричмонде. Он был близким другом Криса Барбера и Харольда Педлентона, и когда последний узнал, что́ его неугомонный товарищ собирается предпринять, то пришел в ужас. Джорджио открыл свой клуб и пришел в “Marquee” с рекламными листовками. Педлентон выгнал его оттуда взашей. Но Брайан ухитрился проникнуть и в эту тусовку. Джорджио увидел «Роллингов» в клубе “Red Lion”, а после концерта Брайан уговорил его посетить Эдит-гроув, где, то убеждая его, то умоляя, надавил на него так, что Джорджио вскоре сдался и предложил группе выступить у него. Предварительно Брайан сказал, что они согласны сыграть в его новом клубе бесплатно. Джорджио так вспоминал то время: «Революция в музыкальных вкусах произошла, и я был одним из тех, кто ее совершал. Брайан был основным источником энергии в группе».

Клуб назывался “Crawdaddy” — по песне Бо Диддли “Do the Crawdaddy”, и открывался по воскресеньям между 7-ю и полдесятого вечера. Джорджио был здорово впечатлен прогрессом «Роллингов», но все еще находился в сомнениях. У него уже была постоянная команда — “Dave Hunt Group” с Рэем Дэвисом, и он вряд ли уволил бы их — как бы ни изворачивался перед ним в своих мольбах Брайан. Но судьба взяла свое. Брайан проклинал, наверное, миллионы раз эту самую холодную за 100 прошедших лет зиму и свою мерзкую квартиру с замерзшими трубами и засоренным туалетом, но однажды в начале февраля из-за заснеженных дорог “Dave Hunt Group” не смогли приехать на свое выступление. И тогда прозвучали заветные слова: «Вы выступаете в следующее воскресенье». Это должно было случиться 3 марта. В тот же день группа должна была сначала отыграть в джаз-клубе Кена Кольера.

В “Marquee” их гонорар составлял 15 фунтов. В “Crawdaddy” договоренность была другой: Джорджио делил доход от продажи билетов с Брайаном пополам. Гомельски гарантировал им по 30 шиллингов (1.5 фунта) каждому, и так как их было шестеро, ему нужно было собрать хотя бы 18 фунтов, чтобы не разориться. В ту первую неделю сборы были еще меньше, публика приходила неохотно, и Джорджио пришлось заманивать посетителей пивной при отеле словами: «Купите один билет, а вашего спутника мы пропустим бесплатно».

В первый день сетлист группы выглядел так: “Route 66” (Троуп), “Poison Ivy” (Либер-Столлер), “Little Egypt” (Либер-Столлер), “Nadine” (Берри), “You Better Move On” (Александер), “I’m All Right” (Бо Диддли), “ I’m A King Bee” (Слим Харпо) , “You Can’t Judge A Book” (Диксон), “Honest I Do” (Рид) , “I Want to Be Loved” (Диксон), “Walking the Dog” (Томас), “Memphis Tenessee” (Берри), “Beautiful Delilah” (Берри), “Pretty Thing” (Бо Диддли), “Hey Crawdaddy” (Бо Диддли). Одна из этих песен вскоре появится на дебютном сингле группы, две — на первом мини-альбоме в январе следующего года, четыре — на первом долгоиграющем диске (апрель 1964 г.), еще две войдут в их радио-репертуар, а другие две — в концертный репертуар до 1965 года. Таким образом, выступления в “Crawdaddy” стали для юных «Стоунз» настоящей кузницей славы.

В теперешнем хорошем настроении Брайана не было ничего странного. Куда бы «Роллинги» не поехали, везде случалось одно и то же. В других группах музыканты, находившиеся в зале, поднимались на сцену и джемовали с выступающими. Но никто не осмеливался джемовать с «Роллингами»; даже Эрик Клэптон просто стоял и смотрел на их игру. Истерия публики стала привычным элементом их выступлений. В клубе Джона Мэнсфилда “Ricky Tick” особенно безумствовали девушки. Как-то раз они решили взобраться по рыболовным сетям, поднимавшимся с пола до потолка, над головами публики, поближе к «Роллингам», и Брайан прямо во время концерта успел словить одну из них перед тем, как она смогла грохнуться об пол.

Брайан играл все соло на губной гармонике. Он и Мик стояли на переднем фланге. Часто после концерта Джон Мэнсфилд угощал голодную шестерку ужином в местном шикарном ресторане, игнорируя подчеркнутое пренебрежение остальных посетителей. А иногда он приглашал «Роллингов» к себе домой, где у него был большой сад, спускавшийся к реке. Сад был большим — трава по колено. У Джона был маленький козлик, который любил там пастись. Однажды то ли Кит, то ли Мик схватил козлика за задние ноги и потянул их вперед, чтобы «покосить лужайку». Брайан единственный не засмеялся на это, и козлик увидел в нем своего спасителя. С тех пор он ходил за Брайаном как приклеенный, и Брайан очень полюбил его. В конце концов у Джона не осталось иного выхода, как подарить козлика ему. Брайан назвал его Билли.

Теперь связь Брайана с Виндзором не ограничивалась клубом “Ricky Tick”. Как он и предложил недавно Линде Лоуренс, она приходила на концерты Брайана снова и снова и, привлеченный ее тихим изяществом, Брайан начал встречаться с ней. Линде понравилось в нем с первого взгляда, что он обращался с ней как с настоящей леди. Он был мил, вежлив и галантно ухаживал за ней. Это были первые романтические отношения Линды с парнем с тех самых пор, как она окончила школу. Когда Линда сказала ему, что ее родители будут рады познакомиться с ним, Брайан стал очень нервничать, но их знакомство прошло очень тепло.

Линда была брюнеткой, а Брайан — блондином, так что вместе они создавали весьма колоритную пару. Он встречался с ней везде, где только мог, но теперь его график был уж чересчур лихорадочным. Группа по-прежнему репетировала три раза в неделю в самых дешевых задних комнатах местных пабов. У них не было денег, которыми можно было похвастать, и все, что они зарабатывали, шло на их оборудование или на пластинки. Времена стояли по-прежнему нелегкие, но теперь группа держалась на ногах крепко. Для Брайана главным достижением было то, что дни традиционного джаза были сочтены.

У Брайана теперь был повод для гордости. Написав письмо Би-Би-Си в январе, он не получил оттуда никакого ответа и сместил все свое внимание на Джорджио, на этот раз убеждая его наладить контакты с музыкальной прессой и пригласить кого-нибудь из этого мира посмотреть и послушать их в клубе. Его желание исполнилось, когда 13 апреля газета “Richmond And Twickenham Times” отдала целую страницу под статью о “Crawdaddy” и о его главной группе — «Роллинг Стоунз», благодаря чему всего за несколько недель количество посетителей клуба возросло с 50 до 700. Единственным недостатком статьи было то, что лицо Брайана на фотографии помещалось сбоку и на заднем плане от лиц Мика и Кита — какое дурное предзнаменование! Однако Брайан не унывал. Он хранил эту статью аккуратно сложенной и спрятанной у себя во внутреннем кармане пиджака. Он любил приговаривать: «Это — единственная газета, написавшая о нас». В то же самое время, ему на радость, Джорджио удалось заманить на концерт группы журналиста Питера Джонса. Однажды в субботу, в обед, Джонс встретился с Брайаном и пообещал ему, что предпримет все усилия, чтобы протащить о них статью в газету “Record Mirror”. А спустя неделю Джорджио просто превзошел сам себя. «Битлз» были еще не слишком знамениты, но чертовски близки к этому — и он уговорил их придти однажды вечером в “Crawdaddy” после того, как те закончили запись для шоу ITV “Thank Your Lucky Stars”. Он поведал об этом Брайану в тот же вечер, сразу же перед тем, как они начали играть, и с той секунды Брайан весь вечер был «на взводе». Играя, он постоянно оглядывался на Джорджио, но, не видя четверки в клубе, он чувствовал, как его вера в него постепенно испаряется. Брайан был убежден, что «Битлз» не придут, но напоминания Джорджио о том, что им просто нужно время для того, чтобы приехать сюда из телестудии, снова и снова заводили его. Наконец в 9 вечера Джон, Пол, Джордж и Ринго тихо зашли в клуб с черного хода. Брайан ужасно нервничал, но играл как никогда хорошо.

Его игра на губной гармонике произвело неизгладимое впечатление на Джона Леннона. Леннон считал себя довольно хорошим исполнителем на этом инструменте, но, как он сам потом признавался, у Брайана был совершенно иной класс владения им. После того, как он закончил играть, Джон прямо-таки набросился на него с вопросами. Глядя на него, как на героя, он воскликнул: «Ты ведь по-настоящему играешь на этой гармонике, разве нет? А я не могу играть по-настоящему — я просто дую в нее!» В ту ночь они все вместе отправились на Эдит-гроув. Скоро «Битлз» должны были появиться на первом крупном концерте в Лондоне — в “Royal Albert Hall”, — и они с радостью вручили билеты в первый ряд своим новым друзьям.

Выступление «Битлз» в “Royal Albert Hall” научило голодных «Роллингов» многому. Интересно, что Брайана, помогавшего в тот вечер их роуд-менеджерам, приняли за одного из «Битлз». Несмотря на его протесты, девушки обступили его, суя под нос кусочки бумаги и ручки в руки, чтобы он подписал автографы. Сделав это к их радости, он ушел от них в смятении, едва переводя дух. Джорджио нашел его стоящим в раздумьях в одиночестве, наблюдая, как настоящие «Битлз» общаются со своими фанами. «Вот этого я и хочу, Джорджио», — сказал он ему. Первый шаг в этом направлении был сделан. Постоянное бомбардирование Брайаном Би-Би-Си своими письмами возымело, наконец, действие, и «Роллингов» пригласили на прослушивание для участия в передаче “Jazz Club”. Брайан писал, что «благодаря стремительному росту интереса к ритм-энд-блюзу в Британии многие, очень многие слушатели предрекают нам большое будущее». Би-Би-Си пригласила их во вторник 23 апреля на прослушивание. Затем пленка с их записью была проиграна на продюсерской консоли, но руководители станции — увы и ах! — не разделили веру Брайана в группу, отписав ему, что: «Ваша игра признана не подходящей для наших целей». Если верить Биллу, причиной тому было то, что на прослушивание пришли только Брайан, Мик и Кит, в то время как он, Чарли и Стю работали: они приехали туда с Рики Фенсоном на басу и ударником Карло Литтлом из группы Вопящего Лорда Сатча. Это, конечно же, не были «Роллинги» в полном смысле слова.

В студии “R.G. Jones”, где группа записала, по словам Джорджио, 12 песен (ни одна из них так и не была выпущена), Гомельски снял 20-минутный документальный фильм о группе. Событие это совпало с его 31-м днем рождения, и потом он проигрывал пленку своим гостям снова и снова. Никто из них не знал о группе ничего, но все начали раскачиваться и танцевать в такт их музыке! А ровно через неделю после визита «Битлз» в “Crawdaddy” пришли два загадочных человека. Одним из них был 19-летний щеголь Эндрю Луг Олдэм, а другим — пожилой человек по имени Эрик Истон.

Олдэм был сыном офицера американской авиабазы в Голландии. Еще учась в частной начальной школе в Уитни, Оксфордшир, он любил кино и много мечтал. В своих мечтах он был поп-звездой, хотя и не мог ни петь, ни играть на каком-либо инструменте. Он тусовался по телестанциям, среди лондонских агентов, работая на подхвате и заваривая чай модной дизайнерше Мэри Квант перед тем, как устроиться публицистом в компанию Брайана Эпстайна “NEMS”. По одной из версий, он занимался в ней не «Битлз», а другой обоймой ливерпульских артистов. После случайной встречи с Филом Спектором он, наконец, понял, кем он хочет стать — великим продюсером.

К тому времени Олдэм уже не работал на Эпстайна, а ошивался в офисах газеты “Record Mirror” в надежде чему-нибудь там выучиться. Случайно он услышал, как Питер Джонс расхваливает одну неизвестную блюзовую группу, которой он предрекал большой успех. Немедленной реакцией Эндрю было пойти и познакомиться с ней. Однако ему нужен был деловой партнер, так как у него не было ни денег, ни влияния, да и он был не в той социальной позиции, чтобы самому стать менеджером поп-группы. После того, как Эпстайн отказался поделить с ним наполовину полномочия от возможного руководства «Роллингами», Олдэм обратился к Эрику Истону — солидному лондонскому агенту, который занимался артистами средней руки. Бывший органист, лысоватый и немногословный, он выглядел странным компаньоном для лохматой и агрессивной ритм-энд-блюзовой группы. Тем не менее, он согласился пойти вместе с Олдэмом в Ричмонд в первое же воскресенье.

28 апреля 1963 года Олдэм и Истон посетили концерт «Роллинг Стоунз», и, надо сказать, это было далеко не лучшее их выступление. В клубе стояла мрачная атмосфера, так как у Джорджио неожиданно скончался отец, и ему пришлось уехать в Швейцарию на похороны. Но Олдэм вполне просек то, что он увидел. После того вечернего выступления юный Эндрю сразу же отрапортовался Брайану и его команде. Как он вспоминал позднее: «Брайан обладал невероятной внутренней силой. Он мог запросто зафиксировать ваше внимание на своем лице». В это же время Эрик Истон безмятежно «отбывал свой номер». Ему наверняка пришлось не раз вздрогнуть во время игры группы, но он уже был искушен в поиске талантов и со своей профессиональной проницательностью не мог не заметить этот самый талант в громыхающих своими гитарами молодых музыкантах. В ту ночь эти двое еще долго говорили с Брайаном. Эрик даже начал было разговор о том, что Мика нужно заменить на «кого-то, кто может петь». Брайан не знал, что на это ответить. Слава Богу, что вмешался Олдэм с предложением оставить все как есть. Вопрос был исчерпан.

В понедельник 29 апреля в офисе Эрика на Арджилл-стрит в Уэст-Энде Брайан подписал с ним эксклюзивный контракт от лица всех «Роллингов» — оставляя, таким образом, Джорджио на обочине истории. Это был первый шаг в биографии группы, из-за которого ее позднее не раз обвиняли в жестокости и беспринципности. Гомельски был менеджером «Стоунз» «де-факто», не заключив с ними никакого письменного соглашения — и Олдэм этим умело воспользовался. С тех пор Джорджио продолжал давать «Роллингам» ангажементы в “Crawdaddy”, но их некогда теплые и доверительные отношения быстро сошли на нет. «Роллинги» стремились «вверх», к славе — Джорджио остался «внизу», в безвестности. В некотором роде вина в том, как грубо и некорректно «Стоунз» повели себя со своим первооткрывателем и импресарио, лежала и на Брайане — ведь это именно он согласился подписать соглашение с Эндрю сразу же и безоговорочно. Конечно, он был еще молод и неопытен в делах, но если вспомнить о том, с какой легкостью он отказался от Пэт и Марка — его теперешнее отношение к жизни вполне можно было назвать по-настоящему холодным и расчетливым. Брайан Джонс старался выбиться в люди что есть сил. В этом был его бунт против старой жизни.

Втайне от остальных Брайан также подписал еще один контракт с Эриком о том, что будет получать на 5 фунтов в неделю больше, чем все остальные. Первое, на чем настояло новое руководство группы — это две перемены: одна — маленькая, в результате которой Киту нужно было лишиться буквы «с» в своей фамилии Ричардс, чтобы молодежь посчитала его родственником Клиффа Ричарда (на что Кит согласился, но спустя многие годы все-таки вернул себе «с»). Вторая была поважнее: группа должна была выгнать Иэна Стюарта. Это было решением Эндрю, что Иэн не выглядит как органичная часть их компании. Он привел в оправдание своей точки зрения мысль о том, будто тот смотрится слишком «нормальным» и «обычным», и что шесть лиц — это слишком много для того, чтобы их запомнили потенциальные фаны. Но он не был готов к грязной работе, чтобы сказать об этом самому Иэну. Это было препоручено Брайану. Таким образом, за 5 лишних фунтов еженедельно Брайан впервые поступился своим ранее непререкаемым авторитетом лидера группы, согласившись на сомнительный шаг по сокращению ее состава. Возможно, ему надоело безденежье. Возможно, он тоже испытывал некую неловкость в присутствии Стю. В любом случае, этот шаг стал первым стратегическим просчетом Брайана и дистанцировал его от группы — пока на небольшое, но ощутимое расстояние.

Когда Брайан попытался примирить Стю с постигшей переменой, тот вылил всю свою ярость на него. В итоге Стю стал роуд-менеджером и компаньоном-помощником «Роллингов». Наверное, частично на решение Стю не порывать отношения с группой повлияло его полное нежелание возвращаться на работу в свою химическую компанию после той насыщенной событиями жизни, что он повидал, будучи музыкантом «Стоунз». Однако он отнюдь не принял решение Олдэма великодушно — да у него и не было на то никаких причин. Это был ветер перемен, но о том, насколько знаковым были эти самые перемены, тогда еще никто толком не задумывался. Самым несправедливым в этом было то, что Стю ни минуты не обвинял в своей отставке Эндрю, а предпочел найти крайнего в лице Брайана, и с тех пор отношения между ними резко ухудшились.

Брайан, тем не менее, изрядно переживал по поводу отстранения Стю от дел. Ему было очень неловко, но ничто не смогло уже поправить столь неприятную ситуацию, только усиливавшуюся с годами. Наверное, с тех пор Иэн и возненавидел Брайана. Что ж, он вполне был вправе винить в этом его, потому что тот был лидером группы. Видя Брайана в роли виновника потери Иэна, остальная группа как бы отделилась от него. Никто из них не захотел тогда испачкать себе руки. Но Брайану было недосуг рассуждать о морали: время требовало немедленных действий.

В то же самое время, как Олдэм и Истон подписывали контракт с «Роллингами», глава артистического отдела фирмы “Decca” Дик Роу читал письмо, которое он получил от Джорджио Гомельского, в котором тот писал ему, как эта новая блюзовая группа сносит всем крышу в Ричмонде. Тогда Роу был самым невезучим человеком в музыкальном бизнесе: в прошлом году его самым монументальным промахом было то, что он отказался заключить контракт с «Битлз». Теперь Дик выжидал момент, когда ему можно будет реабилитироваться в глазах своих боссов, которые пребывали в лютой ярости от того, что их давнишние конкуренты из EMI воспользовались его ошибкой и приютили удачливую четверку. Осунувшееся недовольное лицо главы “Decca” сэра Эдварда Льюиса было ежедневным напоминанием ему об этом. И вот, когда Роу познакомился в Ливерпуле с Джорджем Харрисоном и узнал от него, что «Роллинг Стоунз» стоит прослушать, он был уже внутренне готов к встрече с ними. В ту же ночь, после утомительного переезда на авто из Ливерпуля в Лондон, Дик прибыл в “Crawdaddy”, готовый буквально завернуть и унести с собой «Роллингов», не мешкая ни минуты. Впрочем, правила артистического отделения фирмы предусматривали, что он должен был сначала поговорить с их менеджером, но так как тогда впопыхах Дик не смог узнать, кто же является таковым, ему пришлось прождать до самого утра, пока он не сел, наконец, за свой телефон. В конце концов он достучался до Эрика Истона — и спустя каких-то несколько дней дело было в шляпе!

Однако перед тем, как попасть в полное распоряжение “Decca”, нужно было сделать еще один важный шаг. «Роллинги», как известно, сделали ранее запись на IBC. И хотя она не была выпущена, факт ее наличия означал собой прямое соглашение со студией в том случае, если она захочет эту запись использовать. Группе нужно было вернуть пленки себе, и эту деликатную работу также препоручили Брайану. Перед тем, как владелец пленок мог разузнать, что «Роллинги» собираются заключить контракт с “Decca”, Брайан пришел к нему, шурша сотней фунтов, которую Эндрю и Эрик предварительно вручили ему, и сказал, что его группа распадается. Брайан объяснил своим всегдашним спокойным и хорошо модулированным голосом, что им хотелось бы сохранить эту пленку как сувенир, и что не мог бы владелец продать ее им? Веря каждому слову в правдоподобном вранье Брайана, ничего не подозревающий хозяин IBC согласился в порыве великодушия отдать ему запись — всего за 93 фунта наличными. Глин Джонз, узнав об этом чуть позднее, был просто вне себя от досады.

Когда 3 мая Эрик Истон организовал им подписание контракта с “Decca”, на лицах «Роллингов» были широкие улыбки и радость. Это был обычный двухгодичный контракт, но “Decca” проявила со своей стороны щедрость, в результате которой «Роллинги», никому не известные и еще не зарекомендовавшие себя в пластиночном бизнесе, получали стандартные отчисления от продажи пластинок в размере 5% от розничной цены каждого проданного экземпляра (в отличие от мизерной платы, на которую был вынужден согласиться Эпстайн, когда подписывал контракт «Битлз» с EMI). Единственным недоразумением в переговорах стал совершенно нелепый отказ Олдэма записывать «Роллингов» в студиях фирмы и нанимать продюсера, так как он яростно желал заполучить эту роль для себя.

Авторские права на весь материал, записанный в студии звукозаписывающей компании, автоматически принадлежит именно ей. Записываясь независимо, а потом давая на прокат свои записи “Decca” для того, чтобы она выпускала и распространяла их, «Роллинги» сами владели авторскими правами на свои записи и одновременно лишали фирму контроля над ними. Подобного соглашения не бывало за всю историю британской музыкальной индустрии. То, что “Decca” пошла на это, показывает ее отчаяние в желании взять реванш за упущение «Битлз». Однако Олдэм невольно подставил свою шею в петлю, так как знал о работе продюсера записей не больше, чем об обратной стороне луны.

Первая волна эйфории в рядах группы вскоре сменилось растерянностью. Несмотря на то, что впереди маячил некий проблеск славы, Стю был уволен, и они чувствовали себя некомфортно. Вскоре в отношениях между Брайаном и так называемым продюсером назрел личный конфликт. Недовольный его хвастовством, Брайан имел серьезные сомнения на счет того, что Эндрю действительно знает, что делает. Его скептицизм со всей убедительностью подтвердился тогда, когда, по решению Олдэма записываться без участия опытных кадров пластиночной компании, они под его командованием собрались сделать свой первый диск в студии “Olympic” в Барнсе. Студия эта, впоследствии ставшая вторым домом для «Роллингов», была в свое время переоборудована из низкопробного кинотеатра “Rex”, и в ее укромных уголках до сих пор можно было заметить приклеенные к стенам порнографические картинки. За 5 фунтов в час группе помогал звукорежиссер Роберт Сэвидж, и вскоре она начала работу под его пристальным оком. Какую песню выбрать — вот в чем была проблема. Их лучшим номером был “Dust My Blues” с Брайаном на слайде, но его исполняли тогда многие, так что он не произвел бы особого резонанса в качестве коммерческого сингла. Наконец они решили сыграть “Come On” — песню Чака Берри, а на вторую сторону пустить “I Want to Be Loved” Вилли Диксона. В итоге они потратили 3 часа и 15 фунтов на вещь, которая им не нравилась, и которая длилась всего лишь около 2-х минут.

Как Брайан и предполагал, единственным вкладом Олдэма в работу был подсчет денег во время записи. Не удивительно, что в результате получившийся пробный диск не соответствовал никаким стандартам, и “Decca” забраковала его, позже перезаписав его в своей студии в Вест-Хемпстеде. Дата выпуска была назначена на 7 июня.

Брайан был обрадован этим известием, и даже сделал звонок отцу в Челтнем. «Для меня, — говорил Льюис Джонс, — это был явный знак того, что, несмотря на все наши прежние разногласия, он по-прежнему относился ко мне с огромным доверием. Он приехал в Челтнем, чтобы повидать нас, и был полон амбиций на будущее. Кажется, он нашел то, что искал так долго — шанс стать компетентным джазовым музыкантом. Он упомянул группу людей, которую он называл «Роллинг Стоунз». С этого момента в наших отношениях наступило полное и долгое перемирие».

“Come On” отметила первый прорыв «Роллингов» в музыкальный мир еще и тем, что стала песней, с которой они дебютировали на телепрограмме “Thank Your Lucky Stars”. Снятые на кинопленку в Бирмингеме, артисты открывали рты под звуки собственных записей, утопавших в также записанных заранее восторженных девичьих криках. Это был единственный раз, когда «Роллинг Стоунз» изо всех сил старались быть добропорядочными. Эрик купил им всем одинаковые пиджаки в черно-белую полоску, а Эндрю силком вогнал в них ребят. Олдэм и поныне любит повторять, как он наделил «Роллингов» бунтарским имиджем, но тогда он солгал им. Хотя их выступление длилось всего пару минут, на режиссерский пульт сразу же легла куча жалоб по поводу их непотребного и неряшливого вида. Одним словом, шумиха только начиналась.

“Come On” была принята в штыки: в хит-параде газеты “New Musical Express” она зажалась не выше 26-го места — только на одну позицию выше, чем “From Me to You”, выпущенная «Битлз» тремя месяцами ранее. Но, что самое неприятное, после того, как газета “Record Mirror” дала ей весьма характерный отзыв, пивоваренный завод “Ind Coope”, владелец отеля “Station”, ранее глядевший сквозь пальцы на все хулиганства, творящиеся в его недрах, теперь читал о клубе “Crawdaddy” с явной яростью. В итоге Джорджио выгнали из “Station”. Не теряя бодрости духа, он предусмотрительно перенес свой клуб в Ричмондский атлетический клуб, и, несмотря на то, что группа выступала у него регулярно, задачей Эрика было теперь устроить им как можно больше концертов.

Помощь пришла в лице самой влиятельной телепрограммы 60-х — “Ready Steady Go!”, которая сфокусировала свое внимание на буме вокруг бита. Эта передача гордо несла свой девиз: «Уикенд начинается у нас!» “RSG!” была довольно живеньким шоу, в котором веселая молодежь тусовалась, словно в клубе, и выходила в эфир пятничными вечерами. 28 августа 1963 г. «Роллинги» впервые выступили на “Ready Steady Go!”.

Теперь Брайан и Мик все реже приходили к консенсусу по любому поводу. Джаггера глодала зависть. Теперь, когда «Роллинги» начали движение к славе, он желал, чтобы все внимание было приковано только к нему, и много над этим старался, но Брайан по-прежнему затмевал его с убедительной и естественной простотой. Тем летом группа была занята ежедневными сессиями звукозаписи и почти ежевечерними концертами. Джаггер выработал сценическое поведение, в котором использовал отдельные гимнастические движения, когда его руки и голова как бы в спазме подавались вперед, а ноги словно запутывались. Это пошло от выступлений в “Crawdaddy”, когда толпе приходилось именно так танцевать в толкотне. Это был хороший контраст к интригующей неподвижности Джонса на сцене, но у того по-прежнему сохранялся непререкаемый авторитет, который было трудно превозмочь.

Вскоре Брайан привел Линду Лоуренс в квартиру на Эдит-гроув, где он, Мик и Кит переслушивали снова и снова старые блюзовые пластинки, стараясь выучить технику игры чернокожих музыкантов. Линда начала учиться в школе парикмахеров в Лондоне. Брайан предложил ей стать манекенщицей. Он за ручку привел ее в лондонскую школу фотомоделей, потому что ему казалось, что там она выйдет на интересных и нужных людей. Однако Линда в школе моделей долго не задержалась.

Внезапно личная жизнь Брайана чуть не накрылась медным тазом, так как спустя почти год после своего первого визита в Лондон в столицу вернулась Пэт. На этот раз она не предупредила Брайана, и он был застигнут врасплох. Линда была невероятно огорчена. Будучи матерью сына Брайана, Пэт гнула свою линию очень властно, и Линда впала в панику. Пэт отлично понимала, как была потрясена та, но у нее в душе не находилось ни малейшей симпатии к этой молоденькой девочке. Линда была просто ослеплена Брайаном, популярностью группы и забрезжившей вдали славой.

Застигнутый врасплох, Брайан оказывался теперь среди неприятностей, куда бы он не ткнулся. В воскресенье, когда приехала Пэт, «Роллинги» играли в Слоу. Покинув Эдит-гроув, он взял Пэт с собой на концерт. Линда, как было условлено заранее, приехала тоже. На мгновение Пэт была поражена их шоу и начисто забыла обо всех своих личных проблемах, видя, как успешны теперь «Роллинги». Однако реальность расставила все на свои места, и Пэт, по-прежнему любя Брайана, была готова сражаться за него. Но и Линда — так же, как и она — была полна решимости пойти на все, только чтобы остаться с ним. Однажды в дождливый вечер где-то на улице Пэт увидела Брайана вместе с Линдой. Линда билась в истерике. Она упала на колени прямо в лужу перед Брайаном, умоляя его не бросать ее только из-за того, что вернулись Пэт и Марк. Брайан старался успокоить ее, но она продолжала рыдать и что есть силы сжимать его руки. Он тоже плакал и говорил ей, что они должны разлучиться. Но, по правде говоря, Пэт очень сомневалась, что он говорил серьезно.

Брайан и сам сомневался. Ему не хотелось обижать ни ту, ни другую, но он, сам того не ведая, сделал это. В прошлом году Брайан часто брал Марка на ярмарку в Баттерси, и Марк сидел у него на плечах. Теперь, же когда Брайан снова взял его с собой, «Роллинги» играли на открытом воздухе, соревнуясь с остальными аттракционами парка. После концерта, Брайан, как и обещал, взялся «покатать» Марка. Он со счастливым видом изображал лошадку, бегая повсюду как угорелый, в то время как Марк, приподнимаясь на его плечах, льнул к нему и радостно смеялся. Все это время Брайан и не подозревал, что за ним цепким взором наблюдает Эндрю. Он был просто вне себя от злости, и сразу же заявил Пэт и всем, кто его слышал, что Брайан не должен носиться с Марком как «чертов семьянин». Отношения между Брайаном и Пэт, конечно же, были далеко не те, что прежде. Но Брайан не занял в создавшемся щекотливом положении никакой позиции, и обоим девушкам было неловко. В конце концов Пэт сдалась и, взяв с собой Марка, вернулась в Челтнем, оставив Брайана Линде.

Постепенно «Роллинги» начали играть на танцах, став одними из бессчетного количества групп в ночном нон-стопе. Обычно они играли отвратительно и постоянно пребывали от этого в депрессии, но стратегия была в том, что Эрик хотел сделать их имена и лица узнаваемыми среди молодежи. Он настойчиво пробивал «Роллингам» путь к славе, и во многом благодаря ему они отправились в первое турне национального масштаба, которое должно было начаться в конце сентября. Его звездами были знаменитый американский дуэт “Everly Brothers” и Бо Диддли.

Прокатиться по сельской местности и играть перед равнодушной (пока) публикой было для пошатнувшихся отношений Брайана и Линды глотком свежего воздуха. Еще не придя в себя от недавних дебатов, Линда нуждалась в поддержке, которую Брайан был готов ей дать с новыми силами. Брайан успокоился и успокоил ее, благодаря чему они не только еще больше сблизились после столь драматических событий в их жизни, но и получили одобрение родителей Линды, которые в конце концов пригласили его жить с ними в Виндзоре.

Здесь Брайан был принят с широко распахнутыми руками и полностью влился в семью. У Лоуренсов он был очень приятным, обходительным парнем, всегда добрым и вежливым. Брайан по достоинству оценил стабильность семейного жилища. Брайан жил с Лоуренсами примерно год — сначала в Виндзоре, потом в Ридинге. Кажется, это был первый раз за много лет, когда он чувствовал себя уютно в семье. Лоуренсы завтракали вместе. Брайан носил рубашки брата Линды. Ее мать стирала его одежду. Мистеру и миссис Лоуренс Брайан сразу же понравился, особенно мистеру Лоуренсу. Он одалживал Брайану свою машину и ссуживал его деньгами, когда в этом возникала необходимость.

Брайан почувствовал, что Лоуренсы по-настоящему приняли его. С первыми гонорарами он купил им всем подарки: электрические часы в форме солнца для всей семьи и дамскую сумочку с флакончиком духов внутри для миссис Лоуренс. Линда, зная, что Брайан не отличался чрезвычайной щедростью, была очень рада его подаркам. Ему нравились длинные прогулки, которые он проводил с ней — и со своим славным козликом Билли. Брайан хотел познакомить Линду со своими родителями и надеялся, что им понравится эта скромная и милая девушка. Линда была единственной подругой эпохи «Стоунз», которую Брайан привез к себе домой. Он думал, что обрадует их — однако этого, увы, не случилось. Первое британское турне «Роллингов» началось 29 сентября. Перед этим Брайан совершил поход по магазинам за одеждой, которую группа должна была носить на сцене. Теперь они упрямо исповедовали свой индивидуальный стиль — одеваться во что попало. Первый концерт состоялся в кинотеатре Нью-Виктории. Основными артистами были “Everly Brothers”, но теперь они были угасающими легендами, а Бо Диддли еще оставался культовым «королем» ритм-энд-блюза. Когда Бо прибыл в Лондон, Мик, Кит и Брайан подарили ему набор золотых запонок. Это был его первый ангажемент в Англии. Он, Брайан и Кит сразу стали «однокорытниками». В турне также поехала Линда Лоуренс, и она занималась прической сестры Бо. Брайан был единственным, у которого на гастролях была подруга. Бо был очень добр к нему. Он учил его, как двигаться и как вести себя на сцене.

С дальнейшим течением гастролей позолота, впрочем, начала потихоньку слетать. Ночь за ночью они путешествовали по безвкусным гримеркам и влажным от унылого английского дождя (который, казалось, не прекращался никогда) аллеям, наводненным крысами и мусором. Брайан пребывал в экстазе от того, что играл бок о бок со своим идолом, и чтобы выказать ему свое уважение еще больше, заставил группу убрать из своего сета весь материал Диддли. Бо был польщен и в конце концов попросил «Роллингов» подыграть ему во время выступления на радиопередаче “Saturday Club”, которое состоялось 26 сентября и стало, пожалуй, единственным ярким событием того турне. Исполнилась не только мечта всей жизни Брайана; они извлекли из этого выступления большую пользу для себя, так как их пригласили выступить в этом же шоу позднее.

Спустя 8 дней тура они сыграли в челтнемском «Одеоне» — это был первый раз, когда Брайан играл перед своей родной публикой. Пэт тоже взяла себе билет, но у нее уже не было желания поднимать шум. Она тихо стояла в первом ряду, и видеть, как Брайан выходит на сцену, было для нее и горько, и сладко одновременно. Она не знала, что, несмотря на яркие огни рамп, Брайан приметил ее среди публики. Он по-прежнему переживал из-за того, что случилось летом, и лишь только оказавшись за сценой, послал к Пэт Стю с запиской. Смущенная завистливыми взглядами окружавших ее девушек, Пэт прошла за кулисы в конце первого шоу, где Брайан уже ждал ее и, нежно взяв ее за руку, увел куда-то, чтобы поговорить по душам. Они говорили и говорили, пока ему не пришло время возвращаться на сцену, и Брайан договорился, что встретится с Пэт на следующий день.

Но сюрпризы той ночи только начинались. В конце второго выступления его подкараулил за кулисами еще один посетитель — частный сыщик, нанятый Берни Тейлором, которому Брайан задолжал 12 фунтов за квартиру. Пойманному с поличным, Брайану ничего не оставалось делать, как выплатить долг двухгодичной давности, да еще и прибавить денег на покрытие расходов Берни.

Следующим утром на Хай-стрит Брайан взял под руку Пэт, и они прошлись по своим старым излюбленным местам города. Брайан рассказал ей о том, что сейчас происходит в его жизни, о своих новых идеях и новых звуках, о своей музыке, а она говорила о себе и о Марке. Он хотел расставить все точки над “i” в их отношениях; они оба знали, что эти их отношения подошли к своему логическому концу. Пэт не закатила истерику и не зарыдала. Она понимала все уже давно. Теперь они оба повзрослели настолько, насколько это только было возможно. И тут пришло время уезжать — Брайану нужно было покинуть Челтнем, так как группа готовилась к очередному выступлению по ходу гастролей. В том октябре Брайан сказал Пэт свое последнее «прости» — и уехал от нее навсегда.

“I Wanna Be Your Man” стал вторым синглом «Стоунз», выпущенным 1 ноября — всего за два дня до окончания турне. Она была записана в студии “Kingsway” и, чтобы достичь эффекта исполнителей чикагского блюза, Брайан снова руководил этой записью. Вокальные гармонии «Битлз» были приятны на слух, но Брайан предпочел более грубое звучание. Безжалостная и воинственная, его слайд-гитара здесь атакует, чего нельзя сказать об остальных инструментах и вокале. На обратной стороне был 12-тактный блюзовый инструментал “Stoned”. К тому времени, когда гастроли подходили к концу, конферансье были дико смущены тем, что толпа, осадившая зал “Hammersmith Odeon” вместо того, чтобы выкрикивать братьев Эверли, кричала: «Мы хотим “Stones”! Мы хотим “Stones”!» Они начали свои гастроли почти как балласт, а окончили их «звездами».

Внимательно наблюдая за хит-парадами, Брайан упивался их теперешним 13-м местом, в то время как “Come On” по-прежнему пряталась где-то на дне. Разница в прежнем и нынешнем приеме группы была видна невооруженным глазом, и журналисты осаждали их. Главное внимание на пресс-конференциях привлекал Брайан. Когда ему задали неизбежный вопрос: «Как же вы решились играть ритм-энд-блюз?», — Брайан ответил: «На самом деле это — тема для социологов, психологов и т.д. Если вы спросите кого-нибудь, как они пришли к ритм-энд-блюзу, то вы обязательно получите претенциозный ответ. Вам скажут, что в ритм-энд-блюзе они находят правду экспрессии, истинность чувств и так далее. Для меня это в основном — саунд. Я имею в виду, что мне нравятся всякие звуки — например, церковные колокола. Я всегда останавливаюсь, чтобы послушать церковные колокола. Эти звуки не говорят мне о чем-то многом. Но они мне нравятся». Обстоятельный и доброжелательный, Брайан с тех пор стал настоящим магнитом для репортеров, а последняя его фраза спустя годы выльется в название для хита «Роллингов» “It’s Only Rock’n’Roll (But I Like It)”.

Теперь выступления в клубах напоминали сущий ад — например, в “Studio 51” Кена Кольера. Это была длинная комната с очень маленькой сценой с одного конца и низким потолком, до которого можно было дотянуться рукой. По воскресеньям он был настолько забит людьми, что пот просто струился по его посетителям и стенам, а усилители из-за этой сырости постоянно барахлили. Но музыка была просто фантастической.

Но перед тем, как год подошел к концу, лидирующая позиция Брайана снова подверглась серьезному испытанию — в группе, наконец, узнали, что он получает больше денег, чем они. Данный факт неизбежно должен был выйти на поверхность, и как только это произошло, для Брайана наступили трудные времена. Несмотря на его уверенность в том, что сам он вполне заслуживает этого, остальные начали считать его лгуном и видели в этом его слабость как лидера — лидера, который же не был актуален для остальных участников группы, ранее подчинявшихся только ему.

«Роллинги» стали думать, что такой сомнительный и за всего лишь одно мгновение «устаревший» в их глазах руководитель не может больше управлять группой. Конец демократическим тенденциям внутри коллектива пришел тогда, когда пришло время сочинять собственные песни. Все это привело к совершенно иным правилам внутри «Стоунз». Неудивительно, что Брайан теперь не знал, какую роль он выполняет в группе. Потерпев неудачу в погоне за длинным фунтом, он обнаружил в себе одно качество, о котором доселе не ведал: один раз став наперекор интересам команды, он оказался весьма уязвимой личностью.

Глава 5 1964 год

В 1964-м Америку поразило Великое Британское Нашествие. В феврале туда прибыли «Битлз» — на гастроли и на «Шоу Эда Салливана». Их сингл “I Want to Hold Your Hand” и альбом “Meet the Beatles” достигли 1-го места в хит-парадах. К апрелю на их вершине у «Битлз» было уже 5 синглов и 2 альбома. «Роллинги» же в самом начале 1964 г. вместе с “Dave Clark Five”, Клиффом Ричардом, “Hollies”, “Freddie & the Dreamers”, Дасти Спрингфилд и “Swinging Blue Jeans” приняли участие в записи пилотного выпуска телешоу “Top of the Pops”. Дитя Билла Коттона, главы отдела эстрадных программ Би-Би-Си, эта передача, снимавшаяся, кстати, в специально переоборудованном для этих целей церковном холле, стала последышем бешеного успеха “Ready Steady Go!”. Перед трансляцией тем же вечером между «Роллингами» и “Swinging Blue Jeans” произошла небольшая стычка. Они переругивались друг с другом, едва приехав в студию, и кто был виноват, сказать трудно, но все закончилось настоящей потасовкой с опрокинутыми столами, в результате чего студийный персонал бросился разнимать драчунов.

“I Wanna Be Your Man” добралась до №15 в хит-парадах, и теперь должен был выйти их первый мини-альбом с песнями “Bye Bye Johnny” и “Money” на одной стороне и “You Better Move On” и “Poison Ivy” — на другой. Записанный в студии “Regent Sound”, он должен был совпасть с новыми гастролями группы. Перед тем, как Брайан покинул Лондон, он узнал устрашающую новость о том, что станет отцом в третий раз: Линда обнаружила, что беременна, и объявила, что ребенок родится летом. Брайан не знал, как ему теперь быть. С одной стороны, он был счастлив с Линдой, ему было уютно с ее родителями, и он наслаждался стабильностью семейного дома Лоуренсов. Однако Брайан отлично знал, что последнее, чего он хотел — это быть связанным обязательствами, и неважно какими. Он был полон амбиций, и его отношения с Пэт и Марком, окончившиеся так неблагополучно, были жертвоприношением всепоглощающей страсти к сцене, которая бурлила в его душе. Теперь его мечты сбывались: слава уже заблестела перед его взором, и меньше всего на свете он желал успокаиваться на этом. По просьбе родителей Линды она и Брайан решили посетить Джонсов и рассказать им об ожидаемом внуке. Однако что-то помешало им сделать это.

В период беременности Линды пара жила в Виндзоре в родительском спокойствии и счастье, хотя у Брайана бывали короткие вспышки ревности по поводу ее друзей. Брайан никогда не считал себя симпатичным, и ему все время казалось, что все эти здоровенные темноволосые парни-битники, с которыми обычно тусовалась Линда, выглядели гораздо лучше, чем он. Однажды она пошла на вечеринку с прежним бойфрендом, чтобы повидать своих старых друзей. Брайан узнал об этом и поставил ей синяк под глазом. Линде пришлось сказать своему отцу, будто она ударилась о дверь. Когда Брайан чувствовал себя подавленным, наружу выходила агрессия, но потом он чувствовал себя виноватым и вел себя уже хорошо. Так он выпускал пар; что-то из его прошлой жизни делало его таким злым. И Линда знала, что Брайан мог выплеснуть эти свои чувства только на нее.

Брайан любил флиртовать с опасностью, но не мог поддерживать с ней долговременные отношения. Только тогда, когда он понимал в себе всю силу своего саморазрушения, то менял свое поведение. Помочь понять эту ситуацию может такой случай. Брайану очень нравилось ощущение своей власти над кем-либо в быстро едущем автомобиле. Как-то он взял Линду на испытательный пробег в «Ягуаре». Когда они набрали скорость, начался дождь. Внезапно их путь пересекла кошка. Брайан нажал на тормоза, машина подпрыгнула и перевернулась. Все в синяках и ушибах, ни Брайан, ни Линда серьезно не пострадали. Испуганный, Брайан решил не покупать эту машину — или вообще никакую машину. После этого случая на концерты группы его возил мистер Лоуренс.

Впрочем, времени на то, чтобы как следует переварить и обдумать возможность появления ребенка и того, что из этого последует, у Брайана было как всегда катастрофически мало. «Роллинги» начали свою череду бесконечных туров, которые продлились почти без перерыва еще 4 года. Новое турне группы превзошло все ожидания, и пресса, уже измученная битломанией, была только рада освещать его. «Роллинги» и их музыка — более сырая, грубая и чувственная, чем у любой британской команды до них — имела поразительный эффект на публику и словно просилась в заголовки. Некоторые из них звучали так: «Смогут ли «Роллинг Стоунз» побить «Битлз»?», другие описывали их как поп-отщепенцев, которые способны только на то, чтобы сердито глядеть на своих зрителей со сцены. Мика Джаггера обычно не смущал плохой прием. Когда они играли в Гринвич-Таун-Холле, на вопль одного недоброжелателя: «Постригись!», Джаггер немедленно ответил: «На себя посмотри!»

Во время тех гастролей, в дороге, Брайан скучал по Линде. В Манчестере он написал ей следующее письмо:

«Манчестер, среда

Моя дорогая Линда,

Я очень, очень извиняюсь, что до сих пор не писал тебе — но на самом деле мы были очень заняты и, к тому же, ты знаешь, как я ненавижу писать письма. Турне это очень забавное, но играть в театрах — определенно скучно. Мы хорошо повеселились и познакомились со многими людьми. Прошу прощения, что не позвонил тебе в субботу вечером. Я пробовал снова и снова, но связь с Лондоном все не налаживалась, и я не смог пробиться — честно, дорогая это правда. Мы возвращаемся в воскресенье ночью — может быть, останемся в Виндзоре? Мы должны снова уехать утром во вторник.

Честно, дорогая — не могу дождаться, когда снова увижу тебя. Хотя ты, наверное, уже перестала надеяться. Я очень, очень тебя люблю. Я всегда думаю о тебе и о том, чем ты занимаешься, и с кем ты — я не доверяю тебе ни на дюйм! Я веду себя хорошо и не нарушил своего обещания — и буду поступать так и впредь!

Прошлым вечером мы играли в Гулле в концерте с Джонни Киддом и “Pirates” и Хайнцем. Девушки просто обезумели — от их криков у меня чуть не лопнули барабанные перепонки — мы были хозяевами шоу. Нам нужно вставать завтра рано утром (я пишу тебе в постели ночью в среду), чтобы ехать в Шотландию.

Ты помнишь «Mindbenders» — группу Уэйна Фонтаны? Ну, ты помнишь их куртки, которые были на них надеты в тот вечер, когда они пришли посмотреть на нас? Серые, с ярлыками, с черными воротничками, карманами и т.д. — я купил себе такую же сегодня — это одежда что надо. Мне она нравится больше, чем моя кожаная, и это хорошо! А ты купила себе такую же на свой день рождения?

Я бы хотел быть с тобой на твой день рождения, дорогая, и я буду думать о тебе все время. Будешь ли ты в Виндзоре ночью в пятницу? Я позвоню тебе в два часа ночи — думаю, из Ньюкасла.

Ну, дорогая, я расскажу тебе обо всем остальном потом, когда позвоню в пятницу. Пожалуйста, веди себя хорошо, будь верна мне и не забывай обо мне. Я люблю тебя больше, чем когда-либо, и так будет всегда.

Пока, милая!

Брайан».

По возвращении домой группа отправилась прямо в студию “Regent Sound”, чтобы записать там свой третий сингл — вещь Бадди Холли под названием “Not Fade Away”. И снова у «Роллингов» получился совершенно иной саунд, нежели у оригинала. На этот раз Брайан показал высший класс владения губной гармоникой: каждый куплет песни сопровождался его дикой атакой на этом инструменте, он играл теперь гораздо виртуознее, чем раньше. «Роллинги» были очень независимыми в студии, что было редкостью для того времени, и весьма агрессивно реагировали на любое вторжение в их творческий процесс. Для этой записи они решили выбрать ночное время, когда их никто не мог бы побеспокоить. Выпущен диск был в последнюю неделю февраля.

“Not Fade Away” вместе с “Little By Little” на обратной стороне стал первым хит-синглом «Роллингов». Всего за несколько недель до этого «Битлз» совершили свой неподражаемый вояж через Атлантику, совершив первое американское турне и дебютировав в самой престижной телепередаче страны — “Ed Sullivan Show”, тем самым подготовив почву для Британского вторжения. Однако «Битлз» подвергли себя рис ку показаться всем слишком милыми и сладкими. Родители подростков стали также покупать их пластинки, что порой вызывало недовольство детей. Когда вышла “Not Fade Away” со своими открыто сексуальными призывами, она не имела ни малейшего шанса быть принятой на «ура» взрослыми слушателями. Но молодежь просто обезумела от этой песни. Газета “Daily Express” провозгласила: ««Роллинг Стоунз» стали голосом подростков». Брайан читал и перечитывал это предложение с нескрываемой гордостью.

Скоро начались и съемки на телевидении, благодаря которым на группу теперь смогла посмотреть вся страна. Продюсеры “Thank Your Lucky Stars” и “Ready Steady Go!” начали получать негодующие письма с возгласами недовольных зрителей по поводу того, почему в эфир не приглашают только хороших мальчиков вроде Клиффа Ричарда. Волосы «Роллингов» стали самым большим камнем преткновения для зрителей. Хотя «Битлз» уже ранее шокировали всех своими прическами, они все-таки были более-менее ухоженными, в то время как волосы «Роллингов» неряшливо торчали в разные стороны и имели разную длину.

Особенно доставалось Брайану. Он ходил с прической «паж», которая полукругом обрамляла его лицо и скрывала от посторонних взглядов его уши и лоб. Эта прическа настолько не понравилось президенту Национальной федерации парикмахеров, что он счел своим долгом предложить следующей группе, которая станет номером первым в хит-парадах, бесплатную стрижку и обработку специальным составом против вшей. Он выдал следующий перл на радость всему старшему поколению: ««Роллинг Стоунз» просто ужасны. Один из них выглядит так, будто на голове у него ворсистая тряпка со швабры».

Брайан был очень задет не столько общим содержанием этой нападки, сколько совершенно нелепым предубеждением о том, что волосы, более длинные, чем это принято повсеместно, должны быть грязными. Брайан мыл голову дважды в день, что, как мы знаем, вызывало неизменные насмешки со стороны остальных «Роллингов», которые дали ему прозвище Мистер Шампунь. Впрочем, его вскоре стала доставать не только эта кличка, но и многое другое, что происходило тогда в рядах группы.

Наклевывавшийся имидж «Стоунз» рисовал их молодыми людьми, презиравшими хорошие манеры и частную собственность, смеющимися над школой и всеми социальными институтами, но при этом жаждавшим уважения и признания — под маской бравады и цинизма. Эти характеристики заставили Брайана с нарастающей болью сознавать свои жантильные средне-классовые корни. Брайан был тем «Роллингом», кому с наибольшим трудом приходилось мириться с тем, чего группа добилась — и в то же время пользоваться этим на «всю катушку». Брайан, по сути, прожил такие песни «Стоунз», как “19th Nervous Breakdown”, “Mother’s Little Helper”, “Ride On Baby” и “No Expectations”. Они если и не были написаны именно о Брайане, то несли в себе явные параллели с его жизненным путем.

Но пока что Брайан и «Роллинги» были настоящей находкой для прессы. Чем больше родители и истэблишмент нападали на них, тем больше росла их популярность. Их традиционной манерой общения стали грубости, подчеркнутые насмешки и враждебность. Эндрю Олдэм мог только торжествовать. Подначивая прессу на сенсационные статьи, он выдал однажды классическую строчку, ставшую национальным слоганом десятилетия. Она появилась в “Melody Maker” 13 марта, набранная большими заглавными буквами: «РАЗРЕШИТЕ ЛИ ВЫ ВАШЕЙ ДОЧЕРИ ВСТРЕЧАТЬСЯ С «РОЛЛИНГОМ»?». Теперь каждая новая статья начиналась со слов: «Их называют самой отвратительной группой Британии…» или «Любимые детьми, ненавидимые родителями…» Впрочем, были и те, кто выступал за них. Таковых пока было меньшинство.

Видя, каким радикальным стал их образ, Брайан не мог не огорчаться этому. Ему казалось, что пресса словно преследует их по пятам, и ему это было явно не по нраву — неважно, каким бы уступчивым в прошлом он не был. Против нападок прессы он нашел верное средство: как только представители прессы начинали публично честить «Роллингов», те по его команде одновременно начинали строить рожи: задирать пальцами носы и опускать нижние веки глаз. Эти движения имел верный, но, к сожалению, кратковременный эффект.

За кулисами страсти тоже накалялись. Ревность внутри группы начала потихоньку разъедать ее. Брайан, больше всех постаравшийся сделать из «Роллингов» нечто, когда они были еще ничем и никем, понимал, что потенциал Олдэма неплох в определенных дозах, но ему было совершенно чуждо подчиняться человеку, который ничего не понимал ни в музыке, ни в сценических движениях, ни в управлении людьми. Именно это неприятие и профессиональное пренебрежение к молодому и не в меру прыткому менеджеру и было расценено многими как ревность. Но это было скорее соперничество. На сцене Брайан был динамичен, но он стоял не в центре. Как певец, в центре и впереди стоял Мик. Брайана обижало, что все внимание на себе сконцентрировал именно он.

«Роллинги» записались для радиопередачи Би-Би-Си “Saturday Club”, которую передавали по утрам в субботу. Они исполнили 4 песни, и на каждую был отведен всего один дубль. Обуржуазившаяся индустрия рок-н-ролла только училась, как вести себя со своими «звездами». Сольные артисты не имели контроля над своей музыкой. «Битлз» и «Стоунз» были первыми группами, которые сами решали вопросы по поводу своей музыки — это было по тем временам неслыханное дело.

Один из «засценных» элементов уже определенно работал не на Брайана. Из-за того, что он жил с Линдой, остальные «Роллинги» обзывали его «деревенским сквайром», в то время как сами они перебивались, что называется, с хлеба на квас. Их уколы Брайан перебирал внутри себя каждый раз, когда ехал домой — каждую ремарку, каждый нюанс. Если бы он был более толстокожим, то оградил бы себя от массы неприятных слов, которые нещадно били по его самооценке. Однако он таким, увы, не был и часто спрашивал Линду, которая в его честь даже переименовала название своего дома «Лоуренсы» в «Роллинг Стоун», любят ли его или ненавидят в группе. Но она не знала, что ему на это ответить.

Во многом жизнь с семьей своей подруги стала стержнем спокойствия для Брайана, где он мог расслабиться. Гиперчувствительный, он не мог не ощущать теперь постоянное давление извне. Это были нелегкие времена, когда «Роллинги» изо всех сил лезли на вершину музыкального Олимпа. Брайан стал прятать в себе свою неуверенность и концентрироваться на внешних проявлениях того, чего теперь достигла группа: вызывающий ритм-энд-блюз, заводная агрессия, шовинизм и гордая сексуальность. Там, где сдались «Битлз», «Роллинги» сделали реванш.

И вот вышел долгожданный первый альбом «Роллингов». Записанный в сжатые сроки на “Regent Sound”, он стал для всех настоящей головной болью. Необходимость собрать целых 12 песен для долгоиграющей пластинки показала изрядную скудость их репертуара. Мик и Кит, после нескольких неудачных попыток, предложили свою песню “Tell Me”. Остальные 11 песен были взяты из их боевого клубного прошлого. Однако все они были очень короткими по длительности, и Брайану пришлось изрядно постараться, чтобы наполнить их своими невероятными инструментальными проходами. Для многих шедевром стала его игра на слайд-гитаре в провокационной песне Слима Харпо “I’m A King Bee”.

Но главным достижением альбома была, наверное, обложка. Этот диск сломал все стереотипы. После долгих споров с отделом дизайна фирмы “Decca” он был выпущен без названия и без имени группы на лицевой стороне конверта — просто мрачное фото пятерых молодых людей, пристально смотрящих в камеру. Особенным было освещение. Их одежды с Карнаби-стрит были едва заметны, а свет сфокусирован на лицах. Первый слева, Брайан выглядит щеголем в жилете в тонкую полоску и белой рубашке с золотыми запонками — единственный, кто выделяется своим «прикидом» среди всех «Роллингов», в то время как остальные четверо одеты в темные пиджаки.

По предварительным заказам альбом был продан в количестве 10 тыс. экземпляров. Это было даже больше, чем у дебютного альбома «Битлз», на который пришло всего 6 тыс. заявок. И более того, альбом «Стоунз» потеснил в хит-парадах второй их альбом “With the Beatles”.

Теперь Брайан нуждался в пространстве. Он часто приезжал в Челтнем со скорыми визитами к своим родителям и друзьям. В предыдущие разы он брал с собой Линду — не упоминая, впрочем, в разговорах, что они ожидают появления ребенка. Когда же Линду разнесло, она осталась дома, и он приехал один. Первой остановкой Брайана была Парк-Плейс, где он повидался с Джоном Эпплби. Он позвонил ему, чтобы тот пришел к нему домой. При встрече Брайан поинтересовался у Джона, изменился ли номер у его авто. Джон ответил, что нет. «Слава Богу, что хоть что-то в этом мире не подвержено изменениям», — сказал ему тогда Брайан. Казалось, что в чем-то его жизнь до того, как он стал известным, была ему дороже. Вместе с Джоном Брайан посетил старые депо, а потом они пошли в паб.

Когда друзья прибыли в местную пивную, вокруг них столпились люди, желавшие заполучить автограф. Добродушный по своей природе, Брайан не только не жаловался, но даже обрадовал присутствующих тем, что пригласил всех желающих сесть с собой рядом. Джон же, оценивая своего юного друга, не мог не заметить усталых линий вокруг его глаз и рта. Какой-то молодой человек спросил Джона, каково это — быть отцом поп-звезды. Джон отвечал, что он — не отец Брайана. Тут вмешался сам Брайан, весь сияя от радости. Он заявил всем присутствующим: «Джон — мой второй отец». Но график «Роллингов» не позволял Брайану надолго задерживаться в Челтнеме, и очень скоро он возвращался к обычной повседневной суете, успевая только попрощаться с Линдой перед своим самым ответственным на тот момент шагом: первым американским турне.

Этот самый шаг одновременно и пугал, и радовал «Стоунз». С болью понимая, что в Штатах у них еще не было хит-сингла, они были полны сомнений. Они старались успокоить себя тем, что «Битлз» уже прошли через все это. У других групп был хит, успешный тур, успешное выступление по ТВ. У «Стоунз» же не было за спиной ничего такого, чтобы можно было переполняться какими-либо ожиданиями. Неудивительно, что перед тем, как отправиться в путь, все впали в уныние. Брайан подошел к этому делу по-философски, решив, что им нужно сначала произвести впечатление на публику перед тем, как они начнут продавать там свои записи. В интервью «New Musical Express» 29 мая 1964 г. он сказал: «Сейчас мы отправляемся в Америку, и я думаю, что наконец-то доказал всем тем, кто говорил, будто я занимаюсь не тем, чем надо, — что все это время я был прав».

Их приезд анонсировали всего несколько газет, в привычной уже манере разрекламировав их неряшливость, но это мало помогло им. Встреченных прохладным приемом в аэропорту Кеннеди, где около сотни девушек приветствовали их с крыши его здания («Битлз» встречали тысячи), кто-то в толпе спросил «Роллингов»: «Эй, парни, вы что, в париках?» Только Западное Побережье встретило их достаточно тепло, но если в Нью-Йорке прием прошел на высшем уровне, то в среднезападной Америке группу встречала замогильная тишина. Местные шерифы, работники отелей, даже продавщицы — все, кажется, возненавидели их с первого же взгляда. После того, как эскорт из 12 копов на мотоциклах с воющими сиренами встретил их в аэропорту, они начали свое турне в Сан-Бернардино. Их сопровождали Бобби Ви, «Chiffons», Бобби Голдсборо и Бобби Комсток. «Роллинги» играли в Сан-Антонио, Миннеаполисе, Омахе, Детройте, Питтсбурге, а завершили гастроли в «Карнеги-Холле» в Нью-Йорке. В частности, в Омахе, штат Небраска, в зале на 15 тыс. мест заняты были только 600.

Их гастроли были разительным контрастом с более ранним триумфом «Битлз». Тогда вся четверка была заключена от неистовых зрителей в отеле “Plaza”. Этого не случилось со «Стоунз», хотя Олдэм протащил в газету “Daily Express” историю о том, что они будто бы забаррикадированы в гостинице Манхэттена фанатками с ножницами, каждая из которых желала во что бы то ни стало остричь у них прядь волос на память. Это могло бы сработать, если бы Брайан не был замечен прогуливающимся в гордом одиночестве по Бродвею — в самом центре Манхэттена.

Для Брайана наивысшей точкой всей их поездки была двухдневная сессия звукозаписи в знаменитой студии “Chess” в Чикаго. Там они познакомились с великим блюзменами Вилли Диксоном, Бадди Гаем и Мадди Уотерсом, которые даже помогли им внести в студию свое оборудование. Но самая большая радость для них была, конечно, в том, чтобы иметь возможность воспользоваться продвинутыми технологиями звукозаписи и услугами ее главного и самого компетентного звукорежиссера Рона Мэйло.

Под чутким руководством Мало игра группы звучала более собранно, чем обычно. Брайан был настроен на работу, и ему явно хотелось взять все от этих двух волшебных дней. Они записали там 15 треков, в том числе номер Бобби Уомэка “It’s All Over Now”, который вскоре станет их первым хитом в Англии. После сессии они устроили импровизированную пресс-конференцию около строения на Саут-Мичиган-Авеню, создав невероятную пробку и массовую давку, в результате чего начальник чикагской полиции пригрозил «запереть в кутузке всю чертову компанию».

Песня “Tell Me” была издана в качестве сингла в Америке, когда их турне окончилось на высокой ноте — двумя концертами в Карнеги-Холле, где фаны начали буйство еще до того, как была сыграна первая нота. Вместо того, чтобы завершить шоу, группа по настоянию полиции отыграла только первую половину, а потом убралась со сцены во время антракта. Американцы начали понемногу раскачиваться от «Стоунз». Брайану очень нравилось выступать в США. Он пританцовывал на сцене, его гармоника рыдала, он раскачивал головой и взъерошивал свои длинные светлые волосы. Обычно на концертах он был одет в костюм, но когда снимал пиджак, то выглядел как денди в одном жилете. Брайан был переполнен энергией. Можно было заметить, как он действительно кайфовал от музыки, особенно когда он играл на гармонике. Он полностью «включался». Огни рампы Мика Джаггера как будто бы светили для Брайана Джонса. Звучала гармоника и гитарные проходы; потом Мик немного танцевал и тряс маракасами на краю сцены. Музыка лилась из каждого «Роллинга». Даже Чарли вставал из-за своей установки и объявлял некоторые номера.

Брайан посылал Линде открытки из разных городов с местными видами. Первая была из залитого лунным светом Миннеаполиса:

«Дорогая Линди, прочитай сначала — вот наши открытки. Я купил их давно, но еще ни одной не прислал — так что теперь у тебя будут сразу все!

Люблю, Брайан».

Другая была из Миннеаполиса с изображением Ферст-Нейшнл-Билдинг:

«Как поживает Пип (пудель Линды и Брайана — Прим. авт.)? Надеюсь, что с ним все о-кей. Америка — это просто круто! Я скоро вернусь домой к тебе.

С любовью, Брайан».

Следующая изображала собой Чикаго-ривер:

«Теперь ты не можешь пожаловаться, что я не шлю тебе открыток, не так ли? Передай твоим маме и папе, что я люблю их.

Брайан».

Две из Омахи:

«Я очень скучаю по Техасу. Погода стояла жаркая, и все было просто отлично. А еще я прихлопнул гремучую змею! Я сохранил ее погремушку для тебя. Очень надеюсь снова увидеть тебя.

Пока, Брайан».

«Вот где я теперь. Жизнь здесь протекает счастливо. Я не хочу теперь вообще возвращаться назад в Англию — но я хочу к тебе, к Пипу и к Билли.

С любовью, Брайан».

Также он прислал своим родителям следующую открытку:

«Дорогие мама и папа,

Америка — это самое лучше место, которое я когда-либо видел. Мы только что побывали в Атланте, Нью-Йорке и Чикаго. Я фантастически хорошо провожу время. Если вы захотите прилететь ко мне, я пришлю вам билеты и вы сможете прилететь. Там очень здо́рово — извините, что не написал раньше.

С любовью, Брайан».

«Роллинги» прервали свое турне и вернулись домой для того, чтобы сыграть на давно запланированном концерте в Магдален-Колледже в Оксфорде на ежегодном Памятном Балу. Организаторы концерта невольно удивились, какими же знаменитыми они теперь стали. Обычно привередливые в таких вопросах «Битлз» отказались играть за 500 фунтов на Майском бале колледжа Христа, и «Роллингам» убедительно намекнули на то, чтобы они тоже отменили свой концерт. Но они больше не могли оставаться в Штатах еще и потому, что в Оксфорде выступал их кумир Хаулин Вулф. Когда группа прилетела в Хитроу, Мика встречала Крисси Шримптон. Брайану же пришлось ждать, пока он доберется до Виндзора и увидит Линду. Опыт от поездки в Штаты, каким бы он противоречивым не был, изрядно оживил его. Да, конечно, он очень соскучился по Линде. Он накупил множество дорогих подарков для нее и ее семьи. Но приближавшееся рождение ребенка ставило под вопрос все то, что он собирался делать дальше. Брайан не мог не ощущать, как его счастливое возвращение мало-помалу становится ему самому в тягость. Он изменился — и это было заметно. Но Линда не обращала на все это внимание — ведь он наконец-то вернулся!

Успех группы рос, и Брайан все чаще сомневался, сможет ли он быть звездой и при этом оставаться самим собой. Нужно ли ему было затмить Мика? Или достаточно было бы быть просто Брайаном Джонсом? Эти вопросы не давали ему покоя, когда группа начала получать письма от поклонников. Брайан часто спрашивал Линду: «Как ты думаешь, кому фаны пишут больше всего? Как ты думаешь, Мик — лучше меня? Нравится ли фанам его типаж больше, чем мой?» Брайан вставал перед зеркалом дома у Линды и говорил: «Мик делает так, так что я думаю и мне нужно делать так же… И как ты думаешь, что бы такое одеть для девушек?» Иногда Брайан плакал, потому что он чувствовал, как теряет контроль над группой, которую сам же и создал.

Олдэм тем временем продолжал свое наступление. Его излюбленной шуткой было посылать нескольких «Роллингов» в лучшие лондонские отели и наблюдать вместе с дюжиной журналистов и фотографов, как их оттуда с позором прогонят. После десятого раза Брайану это надоело. Зрителям нравилось видеть их как жертв истэблишмента, но это, как Брайан признавался своим друзьям, теперь очень беспокоило его.

Самым скандальным их выступлением стало, наверное, шоу на британском телевидении “Juke Box Jury”, где новые пластинки проигрывались специально для жюри из 4-х знаменитостей, которые голосовали за них табличками ХИТ или ОПУСКАЕМ. Специально для «Роллингов» это был единственный раз, когда разрешалось присутствие пятерых судей. Олдэм увидел в этом очередной повод для скандала, и проинструктировал их быть как можно более грубыми и невежливыми по отношению к представляемым дискам. Но Брайан быстро потерял к этому всякое терпение. Группа начала свои выкрутасы, как только села за свои места. Но Брайан несколько раз попытался призвать их к порядку, и сказал им, что они производят эффект непрофессионалов и должны позволить ведущим вести шоу в своей обычной манере. Это возымело на группу немедленное действие, и ребята неожиданно стали вести себя порядочно.

Но бомба уже взорвалась. Шокированные зрители после программы сразу же побежали строчить в редакцию гневные письма, так как «Роллинги» безжалостно проголосовали против всех пластинок, представленных в эфире. Одна женщина горько заметила, что всю программу они без перерыва курили, и только Брайан встал со своего места, когда пожимал руку леди. «Думаю, это было ошибкой — приглашать всех пятерых сразу, — вспоминал потом Брайан. — Наверное, первые двое должны были быть в одну неделю, а остальные — в другую; это было бы лучше». Он также пытался защитить «Роллингов», сказав, что: «Окружающие к нам относятся грубо, и это смешно. Так и надо. Но если мы кому-нибудь грубим, то… оу, как это ужасно!» С этого дня Брайан начал, словно акробат, балансировать на натянутом канате шатких переговоров с недоброжелательной общественностью. С одной стороны, он выходил из себя и в личных беседах осуждал хулиганский имидж группы — так часто, что его почти перестали слушать. Одновременно он был лоялен к «Стоунз» как к своей группе и больше остальных публично оборонялся от зенитной артиллерии нападок в их адрес, что, конечно же, потом выходило ему боком. Неудивительно, что большую часть своего свободного времени он пребывал в смешанных чувствах.

4 июля «Роллинги» заняли 1-е место в британском списке лучших синглов с песней “It’s All Over Now”. Атака Джонса на гитаре с первых же аккордов этой вещи привлекла к ней внимание настолько, что 150 тысяч предварительных заявок на нее пропустили сингл во все «горячие десятки» страны, потеснив хит “Animals” “House of the Rising Sun”.

А спустя всего несколько недель после этого Линда подарила Брайану третьего сына — еще одного прекрасного мальчика, которого они окрестили Джулиан Брайан. Он был так же рад Джулиану, как и Марку. Брайан стремительно прибежал в роддом, чтобы увидеть своего маленького сына — и, конечно же, Линду. Там же, в роддоме, он сделал Линде предложение руки и сердца. Мать Линды Вайолет и ее муж Алек тоже были там, и он первым делом попросил их благословения на союз с Линдой.

Советом Вайолет было то, чтобы они не спешили пожениться только из-за появления ребеночка. Предложение Брайана Линде было не пустым жестом, и конкретно в тот момент он явно отвечал за то, что говорил. Но на самом деле он, конечно же, был далек от того, чтобы завести семью — даже дальше, чем тогда, когда это было с Пэт. Хотя Вайолет и дала ему некоторое послабление, он уже отлично знал, чего от него ожидает семья Линды. Прошло совсем немного времени, чтобы он понял, какие трудности встают на его пути.

Напряженный график «Роллингов» позволил ему уйти от семейных проблем — но, как оказалось, лишь на время. Полностью игнорировать их было нельзя, и вместо того, чтобы сблизить пару, рождение Джулиана и давление со стороны родителей новоиспеченной матери, которое оно вызвало, изрядно ухудшило отношения Брайана с Линдой в последующие месяцы. У группы появился первый хит, и в оставшиеся полгода им нужно было показаться на ТВ в трех странах, без остановки проехаться с концертами по Франции, Голландии и трижды обернуться с гастролями вокруг света. В этом случае для Брайана семья была бы чересчур непосильным испытанием.

Это были нелегкие времена. Мечась между настроениями опустошенности и радостного оживления, изо всех благ новой «звездной» жизни Брайан наверняка наслаждался теперь только одним чувством — чувством предвкушения чего-то необычайного, нового и будоражащего перед тем моментом, как над группой поднимался занавес. На концертах публика просто бесновалась. Описывая свои чувства по поводу выступлений, Брайан говорил: «Атмосфера там более чем электрическая. Это — нечто осязаемое: как большая эластичная повязка, которая собирается лопнуть в любой момент».

То, что группа теперь должна была находиться друг с другом 24 часа в день, породило новые проблемы. Разногласия и различия между Брайаном и Миком с Китом очень влияли на его самооценку и самочувствие. В этом внутреннем, закрытом от посторонних мирке «Роллинг Стоунз» раскрылись самые неприглядные стороны отдельных личностей. Взаимоотношения внутри коллектива были несомненным источником проблем для Брайана. Он чувствовал себя во власти все возрастающего чувства досады и затененным именно благодаря Олдэму. Эндрю, будучи менеджером группы, имел неограниченную (до поры до времени) власть над группой, но Брайан был пуристом, настоящим музыкантом. Он лучше бы играл для двух человек, которые действительно слушают его, чем для двух тысяч, которые орут в зале на чем свет стоит. В то же время главной заботой и работой Эндрю было продвижение «Стоунз» на мировой рынок. Он считал пуризм Брайана чем-то глупым — что тот якобы помешан на определенном стиле музыки с ограниченностью и фанатизмом коллекционера марок. Брайан же считал Эндрю «музыкальным мусорным баком» — ему он никогда не нравился. Но Брайан знал, что Эндрю полезен группе, как никто другой.

Всегда впечатлительному Брайану нелегко было сносить нападки. Временами он чувствовал, что остальные питают к нему презрение, и это обижало его, но еще труднее ему было верить в то, что это — правда. К тому времени Мик и Кит научились очень смешно и обидно изображать его, фокусируя внимание на его физических недостатках — коротких ногах и шее. Их грубое и извращенное кривляние достигло своего апогея во время турне в Ирландии и просто смертельно обижало Брайана. Брайан, будучи почти на ножах с Олдэмом, не видел надежды на то, что это отношение к нему когда-нибудь изменится к лучшему. Ярость, которую он выплеснул на остальных «Роллингов» во время съемок “Juke Box Jury”, была прямой защитной реакцией на непотребный имидж группы, который Олдэм решился защищать не на жизнь, а на смерть. Все чаще и чаще чувствуя себя словно прижатым чей-то беспощадной и властной рукой к холодной стене, Брайан начал пить.

Когда с ним была Пэт, он почти не делал этого. Однако как только он переселился в Лондон, он начал понемногу принимать алкоголь, чтобы быть более уверенным в себе. Это «понемногу» с течением времени увеличивалось и увеличивалось так, что к 1964-му он почти стал алкоголиком. Также из-за постоянного нервного напряжения он стал выкуривать по 60 сигарет в день, что еще более ослабило его пораженные астмой легкие. Помимо этого он — как, впрочем, и все остальные — страдал от отсутствия сбалансированного питания. В перерывах между концертами они довольствовались всего лишь каким-нибудь бургером. Домом для них было то место, где кончался последний тур. Времени для сна — редко в одиночку — выдавалось у Брайана катастрофически мало, и постоянная усталость усиливала его неуверенность в себе и углублялась с каждым днем все больше и больше. Он выпивал, чтобы побороть пугающее его чувство неуверенности, и тогда его поведение становилось весьма странным. Уверенность, которую он теперь искал, навсегда покинула его. Обида, досада и смущение терзали его душу, он становился невероятно колючим и агрессивным.

Самая большая наглость со стороны остальных «Роллингов» заключалась в том, что после того, как Брайана так бессердечно и обидно передразнивали, от него ждали, что он будет играть на сцене с такой же отдачей, что и всегда. Никто не сможет отрицать, что сила и драйв «Стоунз» во многом шли именно от Джонса. Группа заставляла его молчать и играть, как будто бы ничего не происходило. Брайан не мог ни забыть, ни простить всего этого. В итоге среди них он чувствовал себя одиноким и готовым постоянно обороняться. Подозрение, что остальным нравится видеть его подавленным, вскоре превратилось в его самое большое убеждение. Он считал, что его благополучно отставляла в сторону «Анти-святая Троица» в лице Мика, Кита и Эндрю. Как он не старался скрыть от всех свое плохое настроение, ему становилось все горше и горше. Самое несправедливое, что даже после его смерти не все находят в себе силы понять Брайана и посочувствовать ему.

Непрерывные гастроли продолжались, и теперь им приходилось курсировать между бедламом, что творился во время их концертов, и бедламом в их личных отношениях. Брайан всегда боялся толпы. Парадоксально, но факт: ее хаотический энтузиазм давал ему некий эмоциональный толчок. В действительности он был робкой и нервной натурой, не приспособленной к публичной жизни, и массовая истерия пугала его. Впрочем, она пугала их всех, особенно если что-то случалось не так, как надо. Так, в “St. George’s Hall” в Брэдфорде Брайан был атакован фанатами, когда группа решила пробежаться через дорогу к своему отелю между концертами. В перерыве между шоу «Роллинги» не захотели сидеть в своей гримерке до начала второго концерта и решили в шутку перебежать дорогу к отелю. Всем им это удалось — кроме Брайана. Перед тем, как Брайан появился перед входом в гостиницу, фаны плотно обступили его. Он повернулся и побежал в другую сторону. Фаны немедленно побежали за ним и настигли Брайана, порвав его одежду в клочья. Наконец, он вернулся с полицией — без пиджака, без рубашки, потеряв ботинок и несколько прядей волос. Подобное вскоре произошло в Шеффилде. Поклонники подкараулили его в городском сквере. Брайан бежал через весь город, а позади него были 50 разъяренных девчонок, которые срывали с него одежду клочок за клочком. В это время остальные «Стоунз» наблюдали за этим из окна гостиницы и смеялись от души.

К осени 1964-го Британия виртуально разделилась на два лагеря. «Ты — фан «Стоунз» или фан «Битлз»?» — вот каков был самый насущный вопрос сезона. О том, чтобы быть поклонником и тех, и других, невозможно было и думать. Соперничество между ними было как никогда острым, и выбор между двумя группами обычно характеризовал самого человека. Быть фаном «Битлз» означало быть милым, дружелюбным и безопасным для окружающих. Быть же фаном «Стоунз» — это ставило вас на определенную ступень, словно оставляло у вас на лбу клеймо нонконформиста.

В то время как Лондон «раскачивался» под звуки музыки группы “Who”, “Small Faces” и “Kinks”, «Роллинги» продолжали сеять по стране разрушение. Градус истерии повышался и повышался. Выдранные из пола сиденья и разорванные занавесы стоили театрам, в которых они выступали, всех их доходов. Однажды какие-то парни из публики решили положить конец фатальной привлекательности Брайана на сцене, и на одном концерте его рояль «Стейнвей» был увезен прямо из-под рук и скинут за кулисы. Бесчисленные концерты были отменены из-за страха перед повторением актов вандализма. Этот вирус разрушения, приносимый концертами «Стоунз», стремительно разносился по Европе, где «роллингомания» намного превзошла «битломанию».

В октябре Брайан попытался все-таки протянуть одну свою песню в репертуар группы: это была “Dust My Pyramids”, записанная для радиопрограммы Би-Би-Си. Песня, продолжавшаяся меньше минуты, была более похожа на импровизированный джэм в духе Элмора Джеймса, и открывала программу группы. Особого резонанса она не получила. В том же месяце группа объявила миру, что будут гастролировать по Южной Африке. В это же время Чарли раздосадовал Олдэма тем, что тайно женился на своей невесте Ширли Шеферд.

Осенью «Роллинги» завоевали Германию и Бельгию. 18 октября, после неудачной попытки министра внутренних дел Бельгии запретить там концерты «Стоунз», они сыграли перед обезумевшей толпой на Всемирной ярмарочной площади в Брюсселе — за ее воротами собрался еще более широкий контингент, которому не удалось достать билеты. Этих взбешенных молодых людей едва сдерживала мрачная вооруженная полиция с собаками. Спустя два дня анархия началась и на улицах Парижа, где они сыграли в «Олимпии»; на этот раз фаны были так смелы, что с бешеной силой вступили в бой с жандармами.

Второе американское турне началось спустя 3 месяца после рождения Джулиана. В нем группу ждало целых два престижных выступления: одно в Академии музыки, а второе, более важное — долгожданный дебют на шоу Эда Салливана. О своем решении пригласить группу сам Салливан пожалел, едва «Стоунз» появились на сцене. Хотя они выглядели вполне прилично — Брайан даже одел костюм и галстук — зрители были по-прежнему неприятно поражены их неформальным стилем и понуждали Салливана объяснить всем, зачем он вообще пригласил их выступать. Защищаясь, он сказал, что не видел группу до последней секунды их выхода в эфир, и даже не представлял, что они будут выглядеть настолько вызывающе. Позднее он был вынужден заверить зрителей в том, что они больше никогда не появятся у него на шоу.

Брайан, как всегда, был поглощен музыкой, и если в июне самой большой радостью для него был визит в “Chess”, то теперь он был переполнен самыми приятными чувствами от походов в студию “RCA” в Голливуде. В перерывах между съемками церемонии награждения премией “TAMI” и шоу “Shindig!” Брайан умудрился подцепить вирус, уложивший его на пару недель в постель, и без того апатичного и усталого.

Брайан был снова ослеплен совершенно новым для него образом жизни. Быть отцом и мужем с одной стороны, и рок-звездой — с другой, это казалось для него просто невозможным. Постоянные пробежки от интервью на концерт и от концерта на телешоу не оставляли Брайану ни минуты драгоценного времени на рефлексию по поводу своей частной жизни и отношений с Линдой. Часто пресыщенного, усталого и смущенного Брайана бросало в эмоциональные крайности. Он мог быть любящим и веселым в первую минуту — и отвратительно кричащим в следующую, что казалось Линде явной провокацией. Так, однажды Брайан побил Линду совершенно без повода. Он ударил ее просто потому, что был на взводе. Большую часть времени Брайан балансировал на грани нервного срыва, и это было очень заметно. Он мог кардинально меняться за какие-то секунды. Временами у него были проблемы с контролем над своими эмоциями. Он был достаточно разумным для того, чтобы держать себя в руках, но порой у него не было на это никакого желания. Ему было присуще качество, которым страдают многие из нас: испытывать себя на пути опасности — как далеко ты сможешь в этом зайти.

Последним релизом года стал ноябрьский сингл “Little Red Rooster” — весьма смелая вещь, продолжавшая линию “It’s All Over Now”. Это было возвращение к чистому и незамутненному блюзу. Сексуальные намеки в тексте этой песни были весьма умелыми, но что действительно сделало этот номер успешным — это захватывающая своим трепетом одинокая слайд-гитара Брайана, ставшая жизненной энергией этой записи. Встреченный фанами втихую, “Rooster” тем не менее стал вторым хитом группы и одной из любимейших вещей Брайана. Для его раскрутки «Роллинги» вернулись на шоу “Ready Steady Go!”, и перед тем, как дать им сыграть этот номер, его ведущий Кит Фордайс взял интервью у Брайана и Мика. Бросающаяся в глаза разница между ярким, мастерским исполнением Брайана и полудетским бормотанием Мика характеризует тогдашние основные различия между этими двумя молодыми людьми.

Когда юная телеведущая Эллен Грэйен тоже интервьюировала Мика на этом шоу, ее мать ожидала дочь в другой комнате вместе с Брайаном. После 4-х часового интервью они с Эллен вышли на обед. Эллен отметила про себя, что в противоположность ее ожиданиям, Брайан показался ей достаточно светлым человеком. Ее же мать говорила потом, что была поражена депрессией и мрачностью Брайана. Брайан сказал ей, что ему стало казаться, будто «Роллинги» начали постепенно выживать его из группы, а без «Роллингов» он будет никем и ничем. Он ожидал, что дочь и мать не обрадуются общению с ним. Брайан открылся матери Эллен — может быть, потому, что она была обычной, приземленной шотландской домохозяйкой. А может быть, потому, что он чувствовал, что просто может рассказать ей обо всем наболевшем без риска быть осмеянным. Брайан предложил, чтобы он и миссис Грейэн продолжили знакомство, и они даже обменялись несколькими письмами с каждой стороны. Письма Брайана были очень грустными. Он ощущал на себе враждебность остальных участников группы. Ему казалось, что они все объединились против него. Но без музыки он не видел никакого смысла в жизни.

Во второй половине 1964-го «Стоунз» наконец-то стали ярким событием в мировой поп-культуре. Их второй альбом «12х5» был издан в США в октябре. Брайан играл на слайд-гитаре в “Grown Up Wrong” и на абсолютно невероятной губной гармонике в “2120 South Michigan Avenue”. В декабре был издан сингл “Heart Of Stone”. В это время Олдэм, узнав о том, что Брайан стал отцом, рвал и метал. Он был разъярен и тем, что женился Чарли. Олдэм считал, что для того, чтобы не разрушить фантазии поклонниц, они все должны быть привлекательными холостяками, находящимися в поисках своей половинки. Став отцом, Брайан решил — будь, что будет, но рождение Джулиана лучше держать в секрете. Он, впрочем, и не старался упрочить свое положение родителя. Это было последней каплей, но не главной причиной того, что его роман с Линдой позднее сошел на нет. Брайан даже мечтал о большом семейном доме и о поместье, где бы у него было много домашних животных. Однако ему было всего 22 года, и он был весьма далек от того, чтобы надеть обручальное кольцо на палец хоть какой-либо девушки. Музыка влекла его неудержимо, а личные отношения были для него необязательным приложением к ней. Это легкомыслие не было необычным для Брайана, и было очевидно, что он не будет сильно горевать над потерей Линды. Ситуация с семьей Лоуренсов была весьма тревожна. Разрыв с Линдой у Брайана еще не произошел — но, к сожалению, он был не за горами, так как с каждым днем становилось все яснее, что Брайан не оправдает ожиданий ее семьи.

Брайан мог бы взять ситуацию в свои руки и воспрепятствовать нападкам со стороны Олдэма, но он просто не захотел сделать этого. Жизнь беззаботной рок-звезды подсознательно привлекала его гораздо больше, чем жизнь добропорядочного семьянина. Обожания Линды и присутствия малыша для Брайана было явно недостаточно, чтобы почувствовать себя полностью удовлетворенным и довольным жизнью. Хотя кто знает — чего он вообще хотел от жизни? Быть может, боязнь семейных отношений была продиктована неблагополучным детством Брайана...

Поп-мир — очень изменчивая штука. Что-то планировать в своей жизни можно было только тогда, когда вам сопутствует удача — максимум пару лет. Как только первый успешный год «Роллингов» пролетел метеором, Брайан выдал лаконичное предсказание: «Так классно будет не всегда…»

Глава 6 1965 год

В 1965-м модные веяния на мировой музыкальной сцене менялись с невероятной быстротой: Боб Дилан совершил «электрический» дебют на Ньюпортском фолк-фестивале; королева Англии пожаловала «Битлз» Орден Британской Империи; «Роллинг Стоунз» выпустили сингл “(I Can’t Get No) Satisfaction”. Именно тогда выработался новый образ жизни творческой молодежи: свободное проживание, свободная работа, свободная любовь. Мораль и привычки общества стремительно менялись под влиянием тех слоев общества, которые проторили себе путь в большой мир. Это было началом самого гламурного периода в поп-музыке. Взрыв в искусстве ощущался во всех его течениях: моде, театре, фотографии. Но главенствовала все-таки музыка: рок-звезды стремительно разрабатывали новые стили, привлекая к себе пристальнейшее внимание самых утонченных представителей общества. Популярное мнение о том, что все эти богатые детки были совращены сексом и наркотиками благодаря рок-музыкантам — отчасти ложный вывод. Опытные, обеспеченные и во многом уже достаточно испорченные, они некоторое время экспериментировали с «пурпурными сердцами» и другой наркотой, и, как правило, именно они продавали ее неискушенным поп-звездам, проторяя себе путь в это новое, но уже изрядно испорченное «дворянство» от культуры.

В рядах «Роллинг Стоунз» еще можно было поспорить о том, что именно Мик теперь привлекал львиную долю внимания зрителей. Никто не мог отрицать сильной ауры Брайана, по-прежнему считавшегося лицом группы. В то время имидж музыканта значил порою много больше, чем сама музыка, и Брайан в этом плане был культовой фигурой. Его яркий внешний вид в сочетании с уверенностью на сцене, фотогеничностью и свободным духом сделали его идолом молодежи. Но что более важно — теперь он стал ее голосом в борьбе против истэблишмента, устоев и традиций. Подростки всего мира инстинктивно доверяли ему как носителю истинной бунтарской сути и преданно имитировали все его манеры.

В самых фешенебельных и эксклюзивных лондонских ночных клубах — таких, как “Scotch of St. James” в самом сердце Уэст-Энда — лишь только Брайан проходил по лестничному пролету к маленькому бару, у которого обычно располагались танцпол и маленькая сцена, он неизменно привлекал к себе внимание всей находившейся там разношерстной публики. Своим присутствием он словно наполнял весь клуб, временно парализуя все, что там происходило, и его завсегдатаи, все как один, неизменно поворачивали головы в его направлении. Брайан стал авторитетом в музыкальном мире.

Для «Роллингов» 1965-й начался выпуском их второго альбома “The Rolling Stones No.2”, который звучал в коротком туре по Ирландии. На концертах в Белфасте в прошлом году фаны так разбушевались, что их увозили на «Скорой помощи» в смирительных рубашках. На этот раз до подобного дело не дошло, но поклонники группы по-прежнему бесновались. Это уже была не музыка, а целая стена звука, воздвигнутая в попытке противостоять огромным волнам истерического безумия, захлестывавшего сцену с невероятной силой. Когда перегруженные усилители замолкали, опьяневшие от музыки девочки лезли на сцену, чтобы прикоснуться к своим идолам и падали с балконов, в то время как мальчики ожесточенно колотили своими кулаками всех стоящих впереди них. Все, что попадало им под руку — начиная от концертных программ и кончая кусками металла — закидывалось на сцену.

В конце января «Роллинги» снова отправились в путь — на этот раз в Австралию, где их репутация давно превзошла их самих. Брайан все больше и больше пытался обороняться от ухудшающегося имиджа группы. Он полностью сознавал, какую важную роль этот имидж играл в их успехе, но признавал тот факт, что все зашло чересчур далеко. Брайан считал, что группа становится карикатурой на самих себя, и особенно беспокоился за то, что его имидж «Роллинга» все меньше соответствовал его настоящему образу. Брайан безуспешно пытался хоть как-то образумить Эндрю, и когда их самолет взошел на посадочную полосу в Сиднее, Брайан уже был готов к серьезному разговору с ним.

Австралийская пресса, приготовившаяся к нападкам, спросила мнения Брайана о последней прокламации Эндрю, сделанной перед тем, как они покинули британскую землю, о том, что «Роллинги» должны «отстранить в сторону родителей и завоевать детей». Перед лесом микрофонов, склонившихся у его лица, Брайан решил не оправдывать его слова. Он сказал: «Я думаю, что это — очень недальновидная политика для любого артиста: привлекать одну публику в любой стране и намеренно пренебрегать другой публикой, не так ли? Это — очень негативный образ действий, и навязывать кому-либо подобное весьма глупо».

Сомнительно, что Эндрю понравились его слова. Но Брайан выразил ему открытое неповиновение после того, как тот заявил сотням поклонников, ожидающих группу, что «Роллинги» не дают автографов. Брайан, огорошенный этим заявлением, несмотря на нервность оживленной толпы, встал неподвижно у дверей театра и целый час подписывал автографы, пока его рука не заболела от напряжения. Он никогда не забывал о тех, кто покупал их пластинки, о тех, для кого они все это делали — без своей аудитории они были бы уже давно никем и ничем.

В это время в Сиднее одна треть из 10-и тысяч встречавших группу вышла из повиновения, руша ограждения и таможенные турникеты в аэропорту. Из 20-и пострадавших девушек две были серьезно ранены. Австралийские газеты ответили на это потоком самой мерзкой грязи, которой только можно было разыскать о «Роллингах» — и этого было вполне достаточно для того, чтобы произошли еще более вопиющие беспорядки. Брайан, читая все это скрепя сердце, был настроен не поддаваться на провокацию. В ту же ночь он позвонил на радио, представился и попросил поставить пластинку “Have I the Right?” австралийской группы “Honeycombs”.

Затем наступил первый прорыв этого года, когда был выпущен “The Last Time” — первый сингл «Роллингов», написанный Джаггером-Ричардсом. Считается, что он был встречен сильной неприязнью со стороны Брайана. Он был уязвлен, конечно, но все было не так драматично. Его уже почти целый год мучили проблемы с написанием песен и — не без повода — он очень злился, что почти все песни группы сочинялись Миком и Китом, в то время как его композиции игнорировались. Впрочем, он признавался своему другу-журналисту Дону Шорту: «Это не значит, что мне не нравится их музыка. Она прекрасна. Но на них должна быть хоть какая-то управа. Как группа мы должны использовать все музыкальные каналы, в том числе и мой». И это было отнюдь не беспочвенное желание. Что обижало его больше всего — это нелепое предубеждение в том, что он не мог сочинять песни. Пожалуй, единственным ненасытным желанием Брайана в его жизни, как это наверняка видели многие, кто его знал, было стремление к творческому удовлетворению. Как грустно, что двери не всегда были открыты для него. И хотя в силах Брайана было распахнуть их настежь, боязнь отрицательной реакции ломала все его планы.

Идея Эндрю о том, чтобы именно Мик и Кит писали песни для группы, способствовала скорейшему уходу Брайана с позиций главного «Роллинга». Почему эта роль не была предложена ему — большая загадка. И теперь, хотя он и имел желание, и способности создавать собственный материал для «Роллингов», это так никогда и не оформилось в нечто осязаемое. Брайан ничего не говорил Мику и Киту о своих чувствах. Конечно, он был достаточно профессионален для того, чтобы сочинять свою музыку — ведь он отлично играл на гитаре и губной гармонике. Одной из трагедий жизни Брайана было то, что после него не осталось ни одной его песни. Однако Брайан продолжал оказывать на музыку группы сильнейшее влияние. В этом плане он был просто неповторим. Многие записи «Роллинг Стоунз» построены на риффах — и Брайан в той или иной степени играл эти риффы.

На самом деле Брайан действительно пробовал писать песни дома — еще когда жил с Линдой в Виндзоре. Песни Брайана были его секретом. В эти редкие моменты его лицо озаряли настоящие лучики света. Сочинять Брайану было очень приятно: он чувствовал, что словно ведет с кем-то задушевный разговор. Его песни были романтичными — почти спиритуальными. Но Брайан никогда не показывал ребятам свои сочинения, так как считал, что они слишком сентиментальны. Единственным человеком, которому Брайан исполнял их, была Линда. Она часто подбивала его сыграть свои вещи Мику и Киту, но Брайан неизменно отвечал ей: «Они еще не окончены». Это была его отговорка на все время. Так он все свои песни и оставил с собой. Брайан подарил несколько собственноручно написанных от руки страниц нью-йоркскому журналисту Элу Ароновитцу. Позднее Ароновитц отдал одну из этих песен певцу Доновану (ставшему в 1968 г. мужем Линды) с тем, чтобы тот передал ее сыну Брайана Джулиану. Вот ее слова:

Спасибо тебе за то, что ты здесь (Thank You For Being There)

1. Когда каждое яркое очертание Тает и мерцает И переливается волнами во времени С непреодолимым Ритмическим постоянством Каждой тяжелой музыкальной линии, Насмешливая танцующая леди, одетая В черное, наконец-то открывает всем, Что она на самом деле не здесь — Она просто нереальна. Так спасибо же тебе за то, что ты здесь, — Моя любовь, По крайней мере, я один знаю, что ты — реальна. 2. Когда я говорю о тебе с любовью — Метафорами и кодами, Нужда в удовлетворении все растет, Но это все — истории, которые только предстоит рассказать, Об искушении и фантазиях, О видениях и о страхах, Но когда видения исчезают — Ты будешь здесь, В окружении моих слез. Спасибо тебе за то, что ты здесь, моя любовь, Теперь я знаю, что ты — реальность. 3. Если вдруг резкий хлыст параноидальных страхов Ударит по моему печальному лицу — Твое понимание согреет меня И расставит все по местам, Так что тише, любовь моя — Твой взгляд и твое прикосновение Оставят все несказанным, И я смогу встретиться лицом к лицу со всеми этими Маленькими людишками Точно так же, как это делал Гулливер. Спасибо тебе за то, что ты была здесь, Наконец-то я нашел кого-то, кто — реален. 4. Маниакальные хоры, которые пели песню-предостережение, Теперь поют колыбельную; Стены, которые однажды столкнулись, чтобы похоронить тебя и меня, Теперь укрывают наше убежище. Спасибо тебе за то, что ты здесь, Наконец-то я нашел кого-то, кто — реален. Спасибо тебе, что ты здесь, моя любовь, Наконец-то я знаю, что ты — реальность.

***

Чем больше Брайан чувствовал себя отделенным от «Роллингов», тем больше он начинал пить, что часто доходило до крайности. Линду беспокоила эта страсть Брайана, она боялась за его и так слабое здоровье, и они часто ссорились по этому поводу. Как-то раз, когда Брайан осушил бутылку ликера всего за час, Линда стала плакать и умоляла его остановиться. Он прикрикнул на нее, чтобы она перестала докучать ему, и продолжил пить.

Когда Брайан пребывал в дурном настроении и все более замыкался в себе, Линде становилось все труднее понимать его. Вместо того, чтобы хладнокровно проанализировать, события, предшествовавшие той или иной обиде, Брайан все выворачивал наизнанку и во всех своих несчастьях винил себя. Он сравнивал себя с хамелеоном, который изменяется по желанию публики, но его внутренняя конституция оказалась сильнее, чем он предполагал. Его страхи не быть тем, кем он хотел быть — Миком Джаггером — стали все более отчетливыми, как только «Роллинги» набирали популярность. В конце концов слава и почитание еще более опустошили Брайана. Он начал подумывать о том, чтобы покинуть группу.

Однако в середине 60-х на поп-сцене доминировали группы, а не отдельные исполнители. Покинуть «Стоунз» и начать самостоятельную карьеру стало бы для него чрезвычайно рискованным и необычным шагом. Брайан даже обсуждал возможность создания совместной группы с Эриком Клэптоном, который играл в «Yardbirds”, но что-то держало Брайана в «Стоунз». Брайан стал злым. Он хотел оградить Линду от своих невзгод; он видел, как она чувствует себя все более беспомощной рядом с ним. Брайан чувствовал, что жизнь словно наказывает его за что-то. Кажется, он старался защитить Линду от своих проблем, думая про себя: «Ты слишком мила и хороша для того, чтобы пройти через то, через что прохожу я».

После визита в Австралию группа вернулась в Британию, где началось ее очередное крупное турне, ознаменовавшееся инцидентом, который был возведен в ранг события национального масштаба. Это случилось, когда их «Даймлер» подъехал к автозаправочной станции “Francis” на Ромфорд-роуд в лондонском Ист-Энде. Билл Уаймен вспоминал: «Мы остановились там, чтобы воспользоваться туалетом. Я спросил дежурного об этом, но он немедленно насупился и ответил: «Тут нет туалета! Вы не сможете воспользоваться им!» Мы вышли на проезжую часть и просто пописали у стенки. А потом нас арестовали. Нам пришлось идти в суд, нас обвинили в том, что мы обмочили всю гаражную стену, что мы матерились, и так далее». Таким образом, взалкавшие «Роллинги» — вернее, трое из них — были арестованы. Их преступление было признано не самым опасным на свете, но газеты выжали из него все, что можно, и слушание их дела было назначено на 22 июля.

Еще в начале 1964 г. Брайан потерял своего большого друга — Сирила Дэвиса. Тот скончался от лейкемии. Его друзья дали концерт памяти Сирила в клубе «Flamingo» в Лондоне. Здесь Брайан познакомился с Ронни Мани — маленькой шотландкой, женой блюзового пианиста Зута Мани (в 1995 г. он дал несколько совместных концертов с Миком Тейлором). Они подружились, и их тесные дружеские отношения оставались неизменными до конца жизни Брайана. Брайан обсуждал с Ронни свои отношения с Линдой и уже позднее признался ей, что «очень редко встречал таких людей, которые, став моими друзьями, ничего от меня не хотят — которые не желают купаться в лучах моей славы». Однажды, правда, он предложил Ронни переспать с ним — но встретил категорический отказ. Это не разрушило их дружбы, только крепчавшей с годами. Брайан всегда знал, что Ронни выслушает его и даст дельный совет о том, как быть. Здоровые несексуальные отношения между мужчиной и женщиной — в их социальной среде было редким явлением. Тусовщики, составлявшие основу высшего света Лондона, были поверхностными, капризными и меняли свои вкусы и настроения, подобно флюгерам. Брайан сказал как-то Ронни: «Кем бы я ни был, и чего бы мне это не стоило (а это, может быть, и ничего не стоит), я могу быть таким и с тобой, и с Линдой». Он говорил ей, что считает Линду слишком «милой» для того, чтобы проходить через все те перипетии, которые встречались на пути Брайана. Трагедия была в том, что они с Линдой в конце концов расстались.

В феврале 1965-го, Брайан и Линда решили больше не жить вместе. Брайан был оглушен своим отцовством, измучен давлением своей «звездности» и огорчен дальнейшим развитием отношений в «Роллингах». Для него открывались новые миры: легкодоступные женщины, вечеринки, веселье. К тому же он начал много пить, и будучи пьяным, становился очень агрессивным. Линда осталась в Виндзоре, а Брайан нашел квартиру в Белгравии. Он взял к себе квартиранта — Тони Брейнсби, который в 70-е станет одним из лучших поп-публицистов Британии. Чтобы отметить свое официальное возвращение к холостой жизни, он оседлал свой быстрый и роскошный автомобиль «Хамбер» и проехался по бутикам Карнаби-стрит, соря деньгами на дорогую одежду (так, он купил за 40 фунтов французский пиджак от Сесиля Джи), поддерживая свой статус Самой Модной Поп-звезды, данный ему журналом “Rave”. Он также стал частым гостем в таких фешенебельных клубах, как “Ad Lib” и “Whipps”, где без устали знакомился с новыми людьми. Живя на новой квартире, Брайан постоянно терял от нее ключи. Обычно Тони еще спал, когда Брайан после бурно проведенной ночи приезжал домой в ранние часы и барабанил по входной двери.

Социальная среда Брайана менялась. Так, в его жизнь вошел Роберт Фрейзер, лондонский арт-дилер. Он познакомился со «Стоунз» в Париже. Вместе с Фрейзером на авансцене появился воспитанник Итона Кристофер Гиббс — молодой торговец антиквариатом со своим магазинчиком в Челси. Племянник губернатора Родезии и друг королевского фотографа Сесиля Битона, Гиббс и вся его компания явно желали заполучить к себе в компанию Брайана — настоящего поп-принца 60-х годов. До этого времени друзьями Брайана были почти сплошь знакомые музыканты, а отнюдь не богемная светская тусовка. Постепенно Брайан все больше уединялся и отдалялся от своих старых и крепких дружеских знакомств. Никто еще толком не замечал этого — или не видел в этом ничего плохого.

Тем временем втайне от Брайана родители Линды начали активную переписку с его родителями. Лоуренсы были более чем раздосадованы тем, как Брайан поступил с Линдой, и в плену своей ярости сочли, что больше не могут держать факт рождения Джулиана в секрете. Вайолет Лоуренс написала Льюису и Луизе Джонс, рассказав им, что у них есть 9-месячный внук, и предупредила их о возможности активных действий с их, Лоуренсов, стороны. Ответом Льюиса было странное смешение жалости, смятения и страха перед возможной шумихой в прессе, которую они, без всякого сомнения, могли вызвать — и имели на то полное моральное право:

«Рейвенсвуд

335 Хэтэрли-Роуд

Челтнем, Глостершир,

19 марта 1965 г.

Дорогая миссис Лоуренс,

Большое спасибо за ваше письмо, которое мы получили вчера. Те новости, что мы узнали из него, были, конечно же, далеко не из приятных, и мы просим извинения за то, что у вас сейчас прибавилось забот.

Мы не можем сказать, что удивлены или особенно шокированы, так как, кажется, Брайан и Линда жили в достаточно близких отношениях, и подобный поворот дел был неизбежным. Но, тем не менее, нам очень жаль…

Как бы то ни было, многие аспекты данной ситуации кажутся весьма таинственными. Вы пишете, что ребенку 9 месяцев, из чего следует, что он родился в прошлом июне. Мы дважды виделись с Линдой в мае, и у нас не было и малейших подозрений, что рождение ребенка будет таким скорым, или что оно вообще ожидается. Я говорил с Линдой 1-го июня, а потом — в конце июня, когда Брайан вернулся из Америки. Она не сказала нам решительно ничего, что хоть как-то подразумевало бы данное событие.

Брайан и Линда жили у нас в октябре. Ничего в их разговорах или в поведении не вызывало у нас никаких подозрений.

Вы и мистер Лоуренс приезжали повидать нас в январе, и снова ничего не было сказано по этому поводу. Так что теперь, после 9-и месяцев успешной конспирации, вы сказали мне об этом — и я не могу понять, почему.

Угроза чрезмерного внимания прессы — это то, чего мы все, конечно же, хотим избежать, и это — обоюдоострый меч, который ранит всех нас одинаково. Если этот секрет держался в тайне столько времени, то мне кажется, что он может стать публичным достоянием лишь в том случае, если это сделать нарочно — чего, я думаю, никто не желает.

Мистер Лоуренс сказал мне, когда вы пришли, что после ссоры по какому-то поводу с Брайаном перед Рождеством он покинул вас. Я не могу понять, почему это произошло именно тогда, так как я надеялся, что это могло произойти гораздо раньше, если ребенок был на это основной причиной, что, насколько мне представляется, и было в реальности.

Как бы то ни было, я повторяю, что мне очень жаль и мои симпатии на стороне вас как родителей Линды и на стороне самой Линды. Но я также не забываю о Брайане, так как его карьера, которой он добивался с таким трудом, будет отмечена позором, если газеты узнают об этой истории, или же если кто-то некстати проговорится. В таком случае я очень боюсь за то, как он может себя повести, так как я знаю, в какой ужасной депрессии и погруженности в себя он может пребывать.

Наконец, я молю Бога о том, чтобы эта грустная проблема была бы разрешена без какого-либо урона для всех сторон. Это один из самых таинственных эпизодов, с которыми я когда-либо встречался в своей жизни.

Искренне ваш,

Льюис Б. Джонс».

Конечно, ответ Джонсов никоим образом не удовлетворил Лоуренсов, но справедливости ради стоит сказать, что для родителей Линды Джулиан был первым, а для родителей Брайана — уже третьим ребенком. Дважды пройдя через эту травму ранее, они чувствовали, что их ждут еще более серьезные испытания — в свете того, что Брайан теперь был звездой мирового масштаба, — поэтому их беспокойство за то, что этот факт мог просочиться в газеты, более чем понятно. Тем не менее, Линду и ее родителей, конечно же, задел столь прохладный ответ, и они решили поступить позднее по-своему, как Брайан вскоре смог в этом убедиться: они стали вынашивать планы по судебному иску против него по поводу алиментов.

Алкоголизм Брайана усугублялся. Раньше он пил только белое вино, как и все «Роллинги», за сценой перед концертом. Потом он перешел к скотчу и водке с кока-колой. К концу 1964-го Брайан возвращался с американских гастролей с литрами выпивки в своей багажной сумке. В период первых гастролей он не присоединялся к остальным, когда те выпивали вместе, и вначале никак нельзя было предположить, что он станет законченным алкоголиком. В это же самое время он уединялся со своей багажной сумкой. Он хранил ее содержимое в тайне и не открывал, пока не оставался наедине с самим собой.

24 марта 1965 г. в Лондоне у Брайана родился еще один сын. На этот раз все походило на детективную историю. С его матерью — девушкой по имени Доун Моллой, которой к моменту рождения ребенка было всего 19 лет, Брайан познакомился еще тогда, когда группа выступала в пабе “Red Lion” — в самом начале 1963 г. Встречаясь с Линдой, Брайан находил время и для Доун. В октябре 1964-го, будучи на 4-м месяце беременности, она пришла на концерт «Стоунз» в Торк, чтобы встретиться с Брайаном, но Билл и Стю сказали ей, что Эндрю не разрешает Брайану видеться с ней, так как это «не будет полезно для группы». Как вспоминала потом она сама, они оба обняли Доун, пока та рыдала. Во время ее беременности Олдэм вынудил Доун подписать бумагу, согласно которой она принимала на себя обязательства ни при каких условиях не разглашать подлинное отцовство будущего ребенка. В качестве официального свидетеля выступил Мик Джаггер. Доун заплатили за молчание 700 фунтов, вычтенные из доходов Брайана (как утверждается, без его ведома), которые она с покорностью приняла. При рождении сын Брайана был назван Полом, но из-за того, что Доун под давлением своей семьи и общественности была вынуждена отдать его на усыновление в шесть недель, его имя сменили на Джон. Летом 1965-го Линда Лоуренс пришла проведать ее вместе с Джулианом, чтобы удостовериться в том, что Доун действительно отказалась от своего сына 18 декабря 1965 года она вышла замуж. За неделю до этого события Брайан (он жил тогда на два квартала дальше, а она проживала в Чэшэм-хаус) пришел к ней под дверь и потребовал, чтобы она показала ему сына. Однако ее отец, брат и будущий муж выгнали его. Джон разыскал свою настоящую мать только в сентябре 1994 г. — после почти 10 лет поисков.

Бесчисленные гастроли продолжались, и Брайан теперь редко бывал дома — как, впрочем и вся группа. Домом его стал, как уже говорилось выше, апартамент №13 по Честер-стрит, Белгравия — очень роскошная и шикарная квартира. У Брайана была квартира на первом этаже, которую он снимал теперь вместе с другом Майком Джексоном. В квартире наверху жили два участника группы “Pretty Things” — вокалист Фил Мэй и экс-«Роллинг» Дик Тейлор. Некоторое время частным гостем на Честер-стрит была Линда Лоуренс. Она по старой памяти приходила повидать Брайана, и первое время он радовался ее визитам. Но потом они начинали ругаться, и Фил с Диком часто слышали звуки криков, обычно заканчивавшиеся хлопанием дверей. Линда считала, что новые компаньоны Брайана чрезвычайно плохо влияли на него — спаивали и приучали к богемному образу жизни. Впрочем, в апреле и мае личные проблемы Брайана заняли в его жизни второстепенное место, так как группа без устали снималась на телешоу в Германии, а затем два дня выступала в Париже. После Парижа «Роллинги» вернулись в Штаты ради еще одного турне, записавшись по ходу дела в телепередаче “Shindig” с Джеком Гудом и на шоу Эда Салливана. Последний раз, когда они появились там в 1964-м, Салливан пообещал, что они никогда к нему не вернутся. Но так как “The Last Time” достигла 8-й позиции в «Биллборде», он не смог удержаться от искушения, и 2 мая снова представил «Роллингов» зрителям. Прождав своего выхода 8 часов, они теперь пошли на компромисс, более-менее приведя себя в порядок. Но взрослых американцев это по-прежнему не порадовало. После шоу Салливан послал «Стоунз» телеграмму, в которой говорил, что получил сотни звонков от обескураженных родителей. Но он добавил также: «Я получил и тысячи звонков от тинейджеров, которые восхваляли вас!» Эд великодушно пожелал им всего наилучшего в их гастролях.

Это было турне, в котором группе пришлось столкнуться еще с одной темной стороной концертной жизни. Однажды за кулисами к Брайану пристал угрожающего вида полисмен с настоятельной просьбой подписать пластинку «Стоунз» — в противном случае он пообещал выстрелить ему в голову. Не желая быть обозванным «длинноволосой девчонкой», Брайан повиновался. В определенных городах копы ждали, пока истерия поклонников не достигнет своего апогея, и только потом предлагали свою помощь группе за приличные деньги. Взятки тогда были большим бизнесом для тех, кто был обязан защищать рок-группы по долгу своей службы.

Отношения «Роллингов» с полицией были, надо сказать, плохими во всех странах. В Онтарио полисмены остановили шоу всего через 15 минут после начала, а затем выключили все освещение и усилители. Чувствуя себя виноватыми перед разочарованными фанами, «Роллинги» вступили в конфронтацию с полицией. На следующий день все газеты обошли заголовки: «Жестокие и грубые «Роллинг Стоунз» выкрикивали оскорбления в адрес блюстителей правопорядка». На этот раз газетам не удалось отпраздновать победу. Канадские тинейджеры осадили своими звонками все местные радиостанции, защищая своих идолов и обвиняя во всех грехах свою национальную полицию.

А потом группа вернулась в Британию. В середине июня прошло маленькое турне по Шотландии. В ту ночь, как они отыграли в Абердине, друг Брайана и его сосед по квартире Дэйв Томпсон стал «лже-Брайаном»: Брайан дал ему свой пиджак после концерта, чтобы его приняли за него. Удирая от толпы, бегущей за ним по пятам, Дэйв еле успел залезть в уезжающий фургон, в то время как Брайан скрылся в неизвестном направлении.

В следующем месяце Брайан, Билл и Мик первый раз в своей жизни предстали перед судом, чтобы выслушать обвинения по поводу недавнего инцидента у автозаправки. «Длинноволосые монстры» и «Так вести себя нельзя», — таковы были заголовки в прессе, но судья всего-навсего оштрафовал каждого на 3 фунта. Об этом факте не было объявлено во всеуслышание, так как судебное преследование было организовано не полицией; это была частная акция мистера Кили и хозяина заправки Эрика Лавендера. Их имена были изъяты из прессы во избежании мести со стороны фанов. Однако всеобщая шумиха, поднятая процессом, только усугубила негативное отношение общественности к «Роллингам». С того момента им начали отказывать в приюте почти в каждом придорожном отеле или кафе, и группе приходилось останавливаться на грузовых станциях и на станциях техобслуживания, где они встречались с людьми, которые презирали их больше всего на свете. Все пятеро «Стоунз» страдали от нападок, но без сомнения, Брайан — больше всех.

Но порой он еще мог стойко переносить испытания. Однажды Брайан и журналист Рэй Коулмен собрались пообедать в роскошном лондонском ресторане, как вдруг презрительный официант, не в силах скрыть свою неприязнь перед Брайаном, выдал ему: «Вам кофе, мадам?», — злобно уставившись на его прическу. Это был «электрический» момент. Брайан был чувствительным человеком, часто выказывавшим злобу, и Рэй ожидал, что он, по крайней мере, ударит официанта по лицу. Но Брайан, показывая великодушие и слишком уважавший себя, просто засмеялся: «Это очень весело, друг! В каком фильме ты снимался?»

Спустя несколько месяцев после расставания с Брайаном Линда отправилась в Париж с его друзьями — Робертом Фрэйзером и режиссерами Дональдом Кэммелом и Кеннетом Энгером. Здесь она познакомилась с юной фотомоделью Анитой Палленберг. Дональд и Кеннет знали Аниту лично. Она пришла к ним с визитом, и они представили ее Линде, думая, что девушки подружатся. Анита взяла Линду в один ночной клуб, где они немного потусовались. Она была доброжелательна к ней, подарив кое-что из своей одежды, в том числе и сумасшедшие розовые колготки. Когда Линда уезжала обратно в Англию, Анита пообещала, что приедет туда тоже, и, возможно, они смогут снять квартиру на двоих. Это был довольно прозрачный намек... Линда отказалась. Она и не подозревала о том, сколь значимой фигурой в жизни Брайана со временем станет эта ее новая знакомая.

В конце лета пришли перемены: поменялось руководство «Роллингов». Вместо Эрика Истона был взят американский бизнесмен Аллен Кляйн. Звезда Истона быстро закатилась с появлением яркого и импозантного Кляйна, окружившего «Стоунз» своим агрессивным управленческим стилем, который, как казалось, должен был укрепить финансовый успех группы. В то же время на поверхность вышли и более личные моменты. Линда нуждалась в деньгах для того, чтобы прокормить себя и Джулиана. В прошлом Брайан давал ей деньги каждый раз, когда она просила об этом, но теперь с этим было сложнее. Наконец, Линда решила, что ей необходимо организовать финансовую поддержку своего ребенка законным путем. Линда никогда ни о чем не просила Брайана, но была вынуждена подать на него в суд. Эндрю Олдэм яростно пытался прикрыть дело Линды Лоуренс об алиментах, и в конце концов пригласил ее в офис поверенного в делах группы. В присутствии его и Брайана, не промолвившего ни слова в ее защиту, она подписала бумагу, в которых говорилось, что она никогда и ни за что не скажет никому о том, что Джулиан — сын Брайана.

Брайан чувствовал себя действительно очень плохо — так плохо, что вскоре после этого повез Линду с собой в Марокко в виде некоей благодарности. Потом он посещал Марокко еще много раз, и эта страна стала для него второй родиной. Не важно, что влекло его туда — он всегда возвращался туда за новыми впечатлениями. Он обожал все атрибуты марокканской жизни и всегда привозил оттуда кафтаны и берберские ювелирные украшения. (Эл Ароновитц заметил в свое время, что «Брайан был первым гетеросексуалом, который начал носить женскую бижутерию».) Брайан бродил по тамошним базарам-соукам, наблюдая за музыкантами и стараясь перенять их музыкальные приемы. Когда он видел какого-нибудь старого бербера, игравшего на дудке с камышовым язычком, то обязательно пытался научиться играть на этом инструменте.

Линда посчитала, что это — примирение, но все было совсем не так. Брайан считал, что ему нужно продолжать свою карьеру, а она должна расправить крылья и повидать жизнь. В их расставании у Линды, как и у Пэт, не оставалось выбора. Особенно обидным для нее стал тот факт, что пресса раздула историю о том, будто они с Брайаном собираются пожениться; репортеры подняли по этому поводу настоящую шумиху. Они оба одинаково сильно страдали от той «заботы», которой их окружила молва, и, как результат — от остракизма, которому их подвергли «друзья» Роберт Фрэйзер, Дебора Диксон и Дональд Кэммелл, присоединившиеся к ним в Марокко. Брайан почувствовал себя посмешищем и впал в паранойю. Итак, поездка была испорчена. Брайан и Линда вернулись домой поодиночке. Линда, которая приехала с друзьями Брайана, провезла с собой — она даже и не подозревала об этом — немного наркотиков. Роберт Фрэйзер вручил ей какую-то вещь, которая оказалась огромным куском гашиша, и Линда пронесла его через таможню.

В жизни Брайана случился и еще один перелом — на этот раз профессиональный: когда «Роллинги» заняли первое место одновременно в хит-парадах США и Британии с песней “Satisfaction”. Это было вехой в жизни Брайана, и, как утверждают многие, началом конца Брайана в том плане, что теперь он стал «Роллингом» второго плана. Он, как говорят, начал понимать, что теперь является всего лишь обычным участником группы, которым можно пренебречь в любое время, так как два композитора постепенно доказали свой талант — то есть, что Брайан оказался лишним. Кит Ричардс любит вспоминать о том, будто рифф “Satisfaction” пришел к нему во сне. Но многие близкие к группе пытаются оспорить этот факт. На самом деле неудовлетворенность Брайаном от «Удовлетворения» имеет более глубокие корни. Его самые близкие товарищи давно обсуждают между собой факт, что это именно Брайан придумал рифф для “Satisfaction”. Один из таких людей, пожелавших остаться неизвестным, говорит: «Это Брайан придумал рифф и показал его им. Потом парни ответили ему: «Да, хорошо, спасибо», и забрали его». Не подтвержденный самими «Роллингами», этот факт, если он действительно имел место быть, в некотором роде объясняет горькие чувства Брайана.

Перед выступлением группы в Портсмуте случился один обидный эпизод. В те дни туда вела только одна автомобильная дорога. Майк Джексон вез Брайана на его старом «Ровере», и машина внезапно сломалась. Они не смогли починить ее, и Брайан сказал Майку: «Слушай, не волнуйся — ребята должны проехать мимо в лимузине». Брайан всегда был пунктуален в том, что касалось концертов, и всегда был первым, кто отправлялся в путь. И вот лимузин подъехал — Брайан махал ему рукой изо всех сил, и Майк тоже. Что же произошло дальше? Лимузин набрал скорость, и из окна высунулись пальцы в характерном жесте. Это очень обидело Брайана. Может быть, другой на его месте принял бы это по-другому, но только не он.

Если этот инцидент действительно имел место, то он наверняка был не единственным в своем роде. Например, когда однажды после концерта Брайан здорово простыл и охрип, по пути домой он попросил Стю остановить их авто у аптеки. Брайан выбежал купить себе несколько пастилок. В это время их заметили фаны. Кит увидел приближающуюся толпу и враждебно посмотрел на Брайана из-за стекла. «Оставим его здесь и уедем», — сказал он Стю, который, конечно же, повиновался. Когда Брайан, наконец, появился, то увидел, что «Роллинги» были таковы, а ему навстречу бежит толпа вопящих девчонок, готовых разорвать его на сувениры…

Летом 1965 г. Брайан начал встречаться с французской актрисой ЗуЗу. Вообще-то ее постоянным бойфрендом был Дэйв Дэвис из “Kinks”, но она не меньше симпатизировала и Брайану. ЗуЗу прославилась тем, что сыграла главную роль в фильме «Хлоя после полудня» (“Chloe In the Afternoon”), и очень плохо говорила по-английски. Брайан познакомился с ней через общих друзей. Он виделся с ней регулярно, когда бывал в Париже, и она останавливалась в его квартире, когда приезжала в Лондон. Он плакал на ее плече целыми ночами — и от «роллинговских» обид, и оттого, что они не могли даже просто поговорить друг с другом.

Когда языковой барьер мало-помалу перестал быть для них проблемой, Брайан и ЗуЗу стали обсуждать возможность снять вместе фильм. Они придумали историю о мужчине и о женщине, которые идут друг к другу с противоположных берегов по мосту. Они встречаются, смотрят друг другу в глаза и влюбляются друг в друга. Но когда они начинают общаться, то оказывается, что девушка говорит на одном языке, а юноша — на другом. Они не понимают друг друга. Тем не менее они решают, что им необходимо быть вместе, и поселяются жить в башне.

В фильме «Роллинг Стоунз», выпущенном примерно в то же время — “Charlie Is My Darling”, — Брайан сказал: «Я заинтересован в том, чтобы снять фильм. У меня есть друг, который сильно увлек меня этим, и сценарий уже почти готов, так что я начну работать над этим фильмом. Его можно описать как новую интерпретацию вечной темы о любви, вот так… Я сниму в фильме только двух актеров — мужчину и женщину. Я хочу, чтобы третьим персонажем была «любовь», которую я постараюсь представить внутри фильма, используя различную технику… картины и символы. Это может быть отнюдь не новой идеей, но я уверен, что это выльется в нечто сюрреалистическое... абстрактный реализм, если хотите».

ЗуЗу очень нравился Брайан, его воображение и музыкальный энтузиазм. Однако позднее она отмечала, что Брайан с трудом понимал сам себя. Это было его самое невероятное качество: он был несчастлив из-за того, что у него были деньги и вещи, и из-за того, что он был знаменит. Он старался понять, почему он стал знаменит, почему у него оказалось столько денег. Он постоянно пребывал в сомнениях и ни на минуту не верил собственной правоте, не задавшись сначала по этому поводу вопросом. Брайан всегда просил ЗуЗу о помощи, но его бывало очень трудно настроить на откровенность. Спустя несколько месяцев ЗуЗу просто выбилась из сил и заявила ему, что если останется с ним еще на месяц, то попадет в дурдом. В ее присутствии Брайан действительно потихоньку сходил с ума. Однажды при ней он позвонил в клинику, так как захотел сделать себе пластическую операцию — ему казалось, что он недостаточно привлекателен для ЗуЗу. А потом она обнаружила его в ванной, где он хотел вскрыть себе вены. Окончательная размолвка наступила тогда, когда Брайан пригласил ее съездить вместе с ним в Марракеш. За день до этого друзья предупредили ее, чтобы она не делала этого. ЗуЗу последовала этому совету.

В то время менеджмент группы раздирали нескончаемые раздоры. Приход Кляйна с его тонким нюхом и неподражаемым чутьем на большие барыши в то время, как двухлетний контракт с «Decca» истек, означал профессиональный закат Эрика Истона, который поддерживал «Роллингов» в финансовом плане на плаву с тех пор, как у них не было в кармане ни гроша. Поняв, что его услуги уже никому не нужны, Эрик немедленно принял законные меры по поводу неправомерного, как он считал, разрыва соглашений с Эндрю. Однако у него появились трудности с тем, чтобы настроить газеты против него, и он избежал гражданской тяжбы. «Роллингам», как сообщникам из гангстерского фильма, было приказано молчать и не высовываться в то время, пока Кляйн лично вел переговоры с председателем “Decca” сэром Эдвардом Льюисом. В итоге Кляйн и Олдэм воцарились на менеджерском троне группы, а Истон навсегда остался в прошлом. Контракт с “Decca” обещал солидные прибыли, и в этом была абсолютная заслуга Кляйна, но едва новое управленческое ядро «Стоунз» вступило в свои полномочия с 28 августа, Брайану сразу не понравилось то, что Эрик был выгнан. Возможно, его начинали терзать смутные угрызения совести по поводу того, как группа поступила в свое время с Джорджио Гомельским. Однако пути назад не было.

В сентябре 1965 г. альбом “Out of Our Heads” стал лидером хит-парадов в Штатах, в то же самое время, как Брайан был выбран по результатам голосования газеты “Record Mirror” «Самым Симпатичным Молодым Человеком в мире поп-музыки». Этот титул смутил его. Но каким бы скромным он ни был, несмотря на усталость и стресс, которые все это время были надежно спрятаны от глаз поклонников, Брайан хорошо знал себе цену и знал, когда и как блеснуть. Со стороны он был самым модным и стильным медийным персонажем в столице с мощной личной харизмой. Все это особенно проявилось тогда, когда шоу “Ready, Steady, Go!” одарило «Роллингов» редкой честью быть единоличными героями его отдельного выпуска. Брайан, сам не ведая этого, достиг кульминации своей жизни. Спустя день после съемок «Стоунз» отправились в турне по Австрии и Германии, и в Мюнхене одна юная леди пробралась за сцену, чтобы познакомиться с ними...

…Фамилия Палленберг еще в XV веке была шведской — богатый клан, самый известный представитель которого запечатлен на картине Гольбейна, сидящий среди мешков с золотом. Прапрадед Аниты, Арнольд Беклин, швейцарец по происхождению, эмигрировал во Флоренцию, чтобы стать там известным художником неоклассической школы XIX века. Ее дед и отец также были художниками — они обосновались в Риме, но у них были семьи и социальные контакты в Германии, Испании и Франции. Анита вместе со своей сестрой якобы знали четыре языка и провели свое детство и раннюю юность в мире богемы. По слухам, отец Аниты входил в близкое окружение Гитлера.

В подростковом возрасте Анита обучалась медицине, реставрации картин и графическому дизайну в Мюнхене. В 1963-м, в возрасте 21 года, она приплыла из Рима в Нью-Йорк на небольшом корабле со своим бойфрендом — итальянским фотографом по имени Марио Скифано. Она хотела продолжить изучать искусство и проводила много времени в студии художника Джаспера Джонза. Также она позировала Скифано и другим модным фотографам, когда профессиональные фотомодели опаздывали или же вовсе не приходили к ним на съемки. Вскоре в самых лучших модных журналах появились фотографии девушки с короткими светлыми волосами, стройным породистым телом и недовольной улыбкой на привлекательном курносом лице. Это и была Анита Палленберг.

К 1965-му она имела контракты с глянцевыми журналами во всех европейских столицах. Но ее главной социальной сферой оставался мир искусства. В Лондоне она познакомилась с Робертом Фрэйзером, а через него — с Кристофером Гиббсом. В те дни Анита просто излучала энергию. Где бы она не появлялась, все мужчины оборачивались, чтобы посмотреть на нее. В ней было нечто кошачье, некое озорство — озорство испорченности. Когда пути Аниты пересеклись с Брайаном, ей был 21 год, и она работала во всех европейских столицах. Она приехала в Западную Германию по контракту с агентством мод и была в Мюнхене в ту ночь, когда там играли «Стоунз».

Ей ничего не стоило проникнуть за кордон охраны «Роллингов», использовав свои внешние данные и обаяние. Она горела одним желанием — познакомиться с Брайаном, которого она заприметила еще на прошлом концерте в Гамбурге. В тот самый момент, когда она появилась в их закулисном царстве, Брайан спускался со сцены расстроенным и готовым зарыдать из-за одного инцидента — реального или воображаемого, — который произошел во время концерта и заставил его в очередной раз убедиться, что Мик и Кит явно имеют на него зуб. Завидев у себя в гримерной красивую блондинку с манящим взором, которая рассыпала на его столик пригорошню гашиша и амилнитрата — явно заинтересованную в его личности, полную если не страсти, то восхищения, и ничуть не похожую на обычную группи, — Брайан не стал тратить время на преамбулы. Он заявил ей: «Не знаю, кто ты такая, — сказал он ей, — но ты нужна мне. Ты проведешь ночь со мной? Я не могу оставаться один. Будь со мной этой ночью — пожалуйста» (эта сцена словно взята из песни “Let’s Spend the Night Together”, которую группа записала спустя год).

Это было странное начало для романа. В просьбе Брайана как будто бы не было никакой сексуальной окраски, и Анита обняла Брайана, как дитя. Всю ту первую ночь он проплакал у нее на руках и никак не мог остановиться, словно сдерживал всю свою боль много лет, а теперь внезапно позволил выплеснуться ей наружу. Трудно сказать, знала ли Анита истинные причины этих слез или нет — но она повела себя в этой ситуации более чем умело. Теперь Брайан был в ее руках. Наутро Анита уехала из Мюнхена, потому что ей нужно было отправляться по контракту в Париж, но спустя пару дней пришла на следующий концерт «Роллингов» в Берлине. После его завершения Аните вместе с ними пришлось убегать от разъяренных фанов по подземному бункеру, который служил в свое время убежищем для фюрера. Вернувшись в отель, Брайан попросил Аниту вернуться вместе с ним в Лондон. Анита сперва помялась, ссылаясь на то, что ей в Германии предстоит еще модельная работа, но потом сказала, что упросит своего агента дать ей возможность приехать в британскую столицу по какому-то ей одной ведомому делу.

Брайан был очарован Анитой. Она была первой женщиной, действительно поразившей его, и единственной женщиной, ставшей доминировать над ним — то, чего совершенно нельзя сказать обо всех без исключения ее предшественницах. Анита стала самым сильным и самым коварным наркотиком из всех, какие Брайан перепробовал за свою недолгую жизнь, и ее влияние на него с течением времени было, очевидно, самым разрушительным. Привлекательность Аниты была многоликой, но Брайану прежде всего невероятно импонировала ее дьявольская дерзость. Пережив на своем веку немало неприятностей, Брайан посчитал, что Анита как нельзя более была способна удовлетворить его потребности в любви, сексе и окружении.

«Он напоминал мне девочку, — такую уничижительную характеристику оставила о Брайане Палленберг годы спустя, — и, кроме того, он постоянно смешил меня. Как бы я полюбила мужчину, который не мог бы меня рассмешить?» Сейчас, с позиции прошедших лет, становится ясно, что Брайан не столько смешил Аниту, сколько был поводом для ее насмешек, сам того и не подозревая. Он много откровенничал с нею — и, как оказалось позже, абсолютно напрасно: все то, о чем он говорил с ней, она потом называла «ужасными вещами». Брайан немного говорил по-немецки, и порой Анита обращалась к нему на родном языке на людях, мотивируя это тем, что эти слова, дескать, не предназначены для ушей остальных. Нетрудно догадаться, каким это было удобным для нее поводом лишний раз посмеяться над Брайаном, который, конечно же, не мог понимать иностранного жаргона.

Анита была в глазах Брайана самым большим его жизненным достижением. Брайан стал считать, что именно такую женщину — нежную и резкую одновременно, ангела и демона в одном обличье — он и заслуживает. Более того — он просто влюбился в нее по уши. Брайан впервые почувствовал превосходство над коллегами по группе. Анита была абсолютно непохожа на женщин других «Роллингов», и немудрено, что она была встречена с изрядной подозрительностью, особенно со стороны Мика — тот даже прозвал ее за глаза «язвой». Говорили, что Анита могла заставить его замолчать одним лишь словом. Мик тогда встречался с Крисси Шримптон — «типичной секретаршей», как называла ее сама Анита, и видеть Палленберг под ручку с Брайаном, было для самолюбия Мика настоящим холодным душем. Ведь даже он не смог найти себе такую пташку! Брайан видел, что Мик чувствует себя в компании Аниты явно не в своей тарелке. Она была в состоянии показать Джаггеру его место единственным взглядом или нечаянной фразой — Анита вращалась в высших кругах лондонского полусвета! Мик не мог не впечатлиться тем влиянием, которое она оказывала на таких людей, как Фрэйзер, Гиббс или Тара Брауни, юный наследник Гиннессовских миллионов, — и на всех остальных людей в той знатной социальной прослойке, где Мик чувствовал себя плебеем. Возможно, именно эта осторожность Мика и спровоцировала ту горячность, с какой Брайан всецело отдался внезапно захватившей его страсти к Аните. Когда они были порознь, его бешеная ревность многократно усиливалась. Найдя женщину, с которой он решил связать всю свою дальнейшую жизнь, он просто цепенел в ужасе от одной мысли, что может ее однажды потерять.

Мотивы же Аниты в отношении Брайана всегда были самой туманной областью для изучения. Считается, что Анита, якобы любя его, прошла с ним через все круги ада, терпя побои, являвшиеся результатом его неуверенности в себе, и что в конце концов ее терпение лопнуло. Но как утверждают другие люди, близкие к Брайану, ситуация была совершенно иной. Они считали, что Анита, которую никто никогда не считал дурочкой, первой просекла, что главной движущей силой «Роллингов» был именно Брайан и, как справедливо посчитала Линда Лоуренс, она задалась целью выбиться благодаря нему в высший свет лондонской богемы. Анита была сильной, целеустремленной женщиной и не привыкла отступать.

Была ли она настоящей ведьмой или нет — трудно сказать — однако, вне всякого сомнения, ее можно назвать Черной Королевой (это, кстати, ее роль в фильме “Barbarella”). У Аниты были черные как ночь глаза, и от природы она была брюнеткой. Ее мрачному флеру вполне соответствовало туманное прошлое, о котором никто ничего не мог сказать внятно. «Красивая» и «испорченная» — в отношении Аниты эти эпитеты можно было использовать как синонимы. Брайан вряд ли мог с точностью оценить меру этой испорченности: она почти всегда глядела на него с умопомрачительной улыбкой на губах — улыбкой-камуфляжем некоей большой и мрачной тайны, которую она держала глубоко в себе. Анита излучала невероятно мощную ауру соблазнительности, и когда в своем воображении Брайан соединял воедино ее красоту, стильность, яркость, силу характера и пофигизм, то ему было трудно отделить то, кем она была на самом деле, от того, кем она казалась — неважно, находилась Анита под влиянием наркотиков или же была трезва. Она гипнотизировала Брайана как змея — маленького птенчика, то усиливая, то ослабляя свою мертвую хватку. Сама Анита вполне сознавала ту силу, с которой она приворожила Брайана к себе. Она завладела им на некоем биполярном уровне. Вполне возможно, что Анита обладала определенными экстрасенсорными способностями.

Но Брайан еще не знал, что несет ему день грядущий. Тогда он все еще находился на гребне волны. Общество считало его мачо — непоколебимым, сильным, уверенным в себе. И чем больше он думал об этом — вместо того, чтобы сконцентрироваться на «Стоунз» — тем труднее ему становилось в студии и на сцене. Все неожиданно прояснилось для него во время сентябрьского турне по Британии. Исполняя на органе песню “That’s How Strong My Love Is”, Брайан не мог не ощущать всю горькую иронию ее слов. Группа пела о любви, а он играл в это чувство с женщиной, которая, как ему порой казалось, отвечала взаимностью, и в то же время чуть ли не ежедневно доводила его до слез. Истерика публики усиливалась, и его внутреннее напряжение — тоже. Лишь только свет рампы отвернулся от него, он резким движением головы повернулся к нему снова, чтобы прожектора высветили его жестокую и циничную усмешку в кульминации песни.

Брайан по-прежнему всецело привлекал к себе влияние публики и прессы. В одной из статей, опубликованных к началу американского тура, он использовал слово «эзотерика». Это слово тут же подхватили поклонники. Когда «Роллинги» выходили из самолета, приземлившись в США, надпись на одном из приветственных плакатов гласила: «Брайан, ты такой эзотерик!»

В конце октября, когда «Роллинги» поехали в турне по Штатам и Канаде нервное напряжение, в котором находился Брайан, заставило его пропускать выступления. Перспектива подниматься на сцену вместе с группой была для него столь безрадостной, что он по-настоящему заболел. В то время обострились и личные отношения внутри группы. Конечно, физически Брайан был еще в состоянии играть на гитаре, но проблема была в том, что он просто не мог заставить себя делать это. Личная жизнь стала сказываться на его жизненном настрое. Брайан был госпитализирован в Чикаго после передозировки наркотиков и пропустил несколько концертов. Анита прилетела в Голливуд, чтобы поддержать его, и заявила в прессе: «Если он сделает мне предложение, я выйду за него замуж. Может быть, мы поженимся в Штатах. Я влюблена».

Без Брайана остальные четверо «Роллингов» продолжали давать концерты. Сложившаяся ситуация была им глубоко неприятна, и их хрупкие взаимоотношения только ухудшились. В идеале они могли бы сесть и поговорить друг с другом по душам о том, что же пошло в их жизни не так, но ревность и обостренное чувство собственного «я», очевидно, мешали им сделать это. Круговерть гастрольной жизни также была во многом этому виной. Каждое утро они с трудом вспоминали, в какой стране просыпаются, не говоря уже о том, чтобы собрать волю в кулак и начать мыслить рационально и объективно для того, чтобы починить паруса своей яхты под названием «Роллинг Стоунз». Это был порочный круг.

Единственное хорошее, что Брайан вынес из Нью-Йорка — это дружбу с Бобом Диланом. Геред Манковитц впервые познакомился с Брайаном и Диланом в ночь затмения в Нью-Йорке, когда во всем городе было отключено электричество, и когда Дилан организовал дружескую вечеринку через пять лестничных пролетов от номера Брайана в гостинице “Motor Inn” на Линкольн-сквер. В ту ночь они играли на акустических гитарах вместе и пели при свечах. Отсутствие электричества означало то, что это событие так и не было запечатлено для истории. Многие считают, что песня Боба “Ballad Of A Thin Man” (с рефреном, обращенным к «мистеру Джонсу»), была написана специально для Брайана. Кстати, американские фаны написали в редакцию журнала “Rolling Stones Monthly” о том, что на концерте в Карнеги-Холле в 1965-м Дилан сказал: «Эта песня (“Like A Rolling Stone”) написана для мистера Джонса. А другая (“Thin Man”) была о мистере Джонсе. Она — для него». (К тому времени Брайан уже выработал свой особенный стиль игры на губной гармонике, но в песне “Who’s Been Sleeping Here?” с “Between the Buttons” Брайан словно забывает о нем и копирует манеру Дилана.)

После маленькой драмы в Сакраменто, когда Кита ударил током микрофон, и тот потерял сознание на 5 секунд, турне окончилось 5 декабря в Лос-Анджелесе. Чтобы отметить это событие, Брайан и Кит сходили на вечеринку под названием «Кислотный Тест», которую устроили писатель Кен Кизи и его друзья. Не стоит и говорить, что Брайан и Кит прошли тест — проверку рукотворного наркотика, такого нового, что его еще не объявили противозаконным — диэтиламида лизергиновой кислоты, галлюциногена, сокращенно — ЛСД, широко известного как «кислота». В ту ночь он принял «кислоту» и шагнул на новый виток саморазрушения.

Когда Брайан прилетел обратно в аэропорт «Хитроу», то снова встретился с Анитой. Она все время жалась к нему, красивая и голоколенная, в детской меховой курточке, цветастой мини-юбке и замшевых туфлях на широкой подошве, на виду у множества фотовспышек. Брайан собирался увезти ее на своем «Роллс-Ройсе Серебряное Облако», который только что купил у Джорджа Харрисона. Он хотел поехать из аэропорта прямо в Челтнем, чтобы показать и машину, и свою новую подругу родителям. По дороге к авто на пути Брайана и Аниты появились фотографы. Их фото, облетев страницы СМИ во всем мире, должно было показать всем, что судьба, кажется, наконец-то повернулась к Брайану своим капризным лицом. В конце концов Брайан и Анита решили не ехать в Челтнем — они свернули на его квартиру и вскоре улеглись там спать.

Итак, Брайан начал принимать ЛСД. Этот наркотик обладал эффектом «русской рулетки»: он мог вызывать самые непредсказуемые последствия в голове того, кто его принял — либо «хороший трип» (когда мир начинал казаться вам сияющим, как кристалл), либо «плохой трип», в котором концентрируются все ужасы чистилища. «Плохие трипы» вскоре стали для него обычным явлением. В то время Линда Лоуренс жила в Лос-Анджелесе и через общих друзей нашла Брайана. Однако тот был настроен холодно, и разговора у них так и не получилось. Мысли Брайана были всецело заняты Анитой.

Линда была самой обычной девушкой — простой и безыскусной. Именно ее «обычность», вероятно, и оттолкнула в итоге Брайана. Линда была начисто лишена томной, изысканной утонченности и романтичности с одной стороны, и таинственности, некоего флера мистики, которые привлекали Брайана как охотника за чем-то необычным — с другой. Даже появление Джулиана не образумило его; он не считал сына плодом любви, желанным созданием в своей жизни, венчавшим любовь к нему Линды. Поэтому их расставание можно назвать еще одним большим предательством в жизни Брайана — после прежних его расставаний с Пэт, Марком и Джорджио.

Брайан теперь стал человеком, у которого есть все. По слухам, он собирался жениться на мисс Палленберг. Однако они были опровергнуты, когда Брайан провозгласил: «Это не мое, ребята». Впрочем, это не помешало ему также сказать, что «Анита — первая девушка, с которой у меня все очень серьезно». Она была первой с тех пор, как он добился своей славы, и разделившей с ним его роскошную лондонскую квартиру. Как только Анита стала жить с Брайаном, старый год окончательно ушел в прошлое с выступлением «Роллинг Стоунз» в специальном выпуске “Ready Steady Go!” 31 декабря.

Иллюстрации

Брайану 2 года

Дом “Rosemead” №17 по Эльдорадо-роуд, Челтнем, где Брайан провел свое детство

«Rollin’ Stones» образца весны 1963 г. в клубе “Crawdaddy”. Слева направо: Брайан Джонс, Билл Уаймен, Чарли Уоттс, Иэн Стюарт, Кит Ричардс и Мик Джаггер

Алексис Корнер в 70-е гг. (фото с обложки его компакт-диска)

«Роллинг Стоунз», 1964 г.

Брайан Джонс, 1965 г.

Брайан перед концертом в “Royal Albert Hall”, 23 сентября 1966 г.

Брайан при полном параде, январь 1967

На съемках «Рок-н-ролльного Цирка», 10–11 декабря 1968 г. Слева направо: Джон Леннон, Йоко Оно, Кит Ричардс, артисты цирка Роберта Фоссета, Мик Джаггер и Брайан Джонс

Ферма Котчфорд в наши дни

Сестра Барбара, Сьюки Потье и родители Луиза и Льюис провожают Брайана в последний путь, 10 июля 1969 г.

Пэт Эндрюс у статуи Кристофера Робина на ферме Котчфорд, лето 1996 г.

Друг юности Брайана — Дик Хэтрелл — на открытии мемориальной доски на стене дома, в котором Брайан провел свое детство, 3 июля 2003 г.

Мемориальная табличка на стене дома “Rosemead”: «Брайан Джонс, основатель «Роллинг Стоунз», жил здесь, 1942–1950»

Бронзовый бюст Брайана работы Мориса Джаггинса в челтнемском торговом центре “Beechwood”

Мэрэлин и Дэвид Рейнольдс у могилы Брайана

Глава 7 1966 год

1966-й был годом, когда Лондон «кайфовал». Джон Леннон объявил, что «Битлз» более популярны, чем Иисус, ЛСД продавалась в США по рецепту, Боб Дилан попал в мотокатастрофу и скрылся в уединении, и, наконец, журнал «Time» вышел с фразой: «Умер ли Бог?» на обложке. Это был романтический период. Молодые люди и девушки покидали свои дома и устремлялись в другие города. Посторонние глядели на них с недоумением и приговаривали: «Кто вы такие, длинноволосые дикари в джинсах?» Все это общественное движение носило радостный, приподнятый характер, так как оно было повсеместным, и развивалось коллективными музыкальными мыслями. Хит-парады словно звенели этим звуком свободы, этим струящимся рок-н-роллом. Напряженность 50-х породила раскрепощенные 60-е, и радикализм прошлого десятилетия перекочевал в новое в совершенно иной плоскости. В 60-е уже не чувствовалось никакого напряжения: это было царство экспрессии. Многие из тех, кто прошли через 60-е, стали сознавать свою значимую позицию только в последние 2–3 года этой декады. После того, как 60-е уже сошли на нет, поколение, сотворившее эту революцию, окончательно проснулось от своих иллюзий. А пока что события в искусстве все еще были дерзкими и новаторски-безумными.

Повсюду, как грибы после дождя, появлялись новые клубы, в то время как старые меняли облик и владельцев; все время откуда-нибудь исходил новый импульс, и темп развития был задан очень интенсивный. Молодые лондонцы скучивались в клубах и по ночам впитывали в себя музыку под свет стробоскопов. Брайан тусовался в клубе под названием “Blaise’s” в Кенсингтоне, к северу от Челси, по три ночи в неделю. Джим Картер-Фэй, менеджер “Blaise’s”, а также клуба “Pheasantry” и позднее — “Speakeasy”, постоянно выискивал то тут, то там новые таланты. Он регулярно приглашал новые британские группы, и если в Англию приезжала какая-нибудь американская команда, то он старался залучить к себе и ее. Вслед за «Byrds» — первыми американцами, сыгравшими в “Blaise’s”, там появились “Lovin’ Spoonful”, Отис Реддинг, Пол Баттерфилд и ревю Айка и Тины Тернер из 17 человек, которые еле уместились на 4,5-метровой сцене клуба. Позднее, когда там стала постоянно звучать соул-музыка, Джим пригласил к себе Уилсона Пикетта и Чака Берри. Даже Рави Шанкар выступил единственный раз в “Blaise’s”. Завсегдатаями клуба были люди из мира поп-бизнеса: фотомодели, фотографы, музыканты, кинорежиссеры, а также рекламщики, брокеры и банкиры. Когда в клубе проходило какое-нибудь особенное действо, то там обязательно появлялись «Битлз» или «Роллинги». Они даже устроили однажды в клубе вечеринку для Дилана.

Однако проза жизни была много суровей, чем приключения на вечеринках, завсегдатаями которых были многие рок-звезды 60-х — и Брайан в их числе. 16 января 1966 года газета “News of the World” вышла с заголовком «Девушка, которая любила «Роллинга»». Ниже шла статья, во всех деталях описывающая несладкую жизнь Пэт Эндрюс и Марка, так несправедливо и жестоко брошенных Брайаном. Его личная жизнь никогда еще не была столь запутанной и трудной. Избежав претензий Линды Лоуренс на алименты, он, тем не менее, не смог скрыть это от газет. Именно данный факт и побудил Пэт рассказать свою историю репортерам.

Долгое время Пэт была более чем огорчена тем, что Брайан не сдержал свое слово — финансово поддерживать ее и сына. Когда же она открыла однажды газету и прочитала, что у него есть не просто еще один ребенок, но тоже мальчик и тоже Джулиан, то решила «затрубить во все трубы». Живя в Кэмберуэлле и работая помощницей продавца в магазине за 11 фунтов в неделю, Пэт решила, что ей не остается ничего, кроме как подать в суд на Брайана. До той поры она еще держала личность отца Марка в секрете, но все переменилось, когда она дала своему делу законный ход.

Понимая, что дело не окончится примирительной поездкой за границу, как это было в случае с Линдой, машина «Роллингов» заработала с неистовой силой, и Пэт вскоре предстала перед лицом тех, кто занимался его делами. Ей предложили 13 шиллингов (1.50 фунтов) в неделю, пока Марку не исполнится определенное количество лет, но ей нужно было подписать бумагу, которая гарантировала, что она никогда никому не скажет о том, что Марк — сын Брайана. Пэт с возмущением отвергла это предложение. Однако возможность встретиться с Брайаном теперь для нее равнялась возможности слетать на самолете до Марса.

Развязка была такова, что Пэт открыла судебное дело о выплате алиментов в Юго-Западном Муниципальном суде Лондона. Ей была присуждена максимальная сумма на те времена: 2.50 фунтов в неделю на содержание плюс 78 фунтов на судебные издержки. Судья сказал в осуждение Брайану: «Мы находим прискорбным тот факт, что ребенок, которому на данный момент уже 4 года, так и не был признан своим отцом и не получал от него никакой материальной помощи. Мы находим невозможным понять это отношение отца к нему. Если бы мы могли присудить еще большую сумму на содержание ребенка, мы бы сделали это». Спустя годы, случайно, Пэт узнала через надежный источник, что ее частное письмо к Брайану было намеренно скрыто от него, и что он так и не узнал о ее скромных запросах на его тогда весьма толстый кошелек.

В начале 1966 года Брайан вылетел в Копенгаген вместе с Анитой. Это было приятное времяпрепровождение. Но Анита просто «высушивала» Брайана своими причудами. Это в сочетании с изматывающими сессиями в звукозаписывающей студии и на фоне возрастающего приема ЛСД и других наркотиков сделало его больным. В феврале он появился со «Стоунз» на шоу Эда Салливана с мешками под глазами и выжатый, как лимон. Анита провоцировала Брайана на всевозможные безумства. Так, в Калифорнии, когда «Роллинги» отдыхали на пляже, и каждый из них арендовал по миниатюрной моторной лодке, Анита была просто смертельно опасной — она таранила всех подряд. Спустя некоторое время Брайан повернул свою лодку и взял курс в открытое море. Спасатели забили тревогу, но Брайан все плыл вперед и вперед. Все кончилось тем, что у него иссякло топливо, и его лодка была отбуксирована на берег специальным катером.

Вернувшись в Лондон, Брайан все больше времени проводил на вечеринках. Он переселился с Анитой в более обширную и невероятно красивую квартиру-студию на Кортфилд-роуд возле станции метро «Глостер-роуд». Облицованная деревом галерея, 31-футовый подвал с чуланом и спальня — галерея над студией, в которую можно было попасть только по веревочной лестнице — этот дом стал магнитом для всех красивейших людей столицы. На одной из стен квартиры Брайан вместе с Анитой нарисовал странную картину: огромного орла со звездой Давида на груди, который вперил свой взгляд на надгробие, над которым нависла черная туча. Самые громкие имена в рок-н-ролле выстраивались в очередь для того, чтобы посетить жилище Брайана — эти светловолосые хозяин и хозяйка стали стержнем социальной жизни богемного Лондона. Его роман с Анитой был как никогда в фокусе внимания СМИ, и постоянно циркулировали слухи о том, что эта пара вскоре поженится. Боба Дилана — как считали, очень близкого человека Брайана, — прочили шафером на их свадьбе. Но Брайан снова пресек эти слухи.

Новым синглом «Роллинг Стоунз» в этот период стал “19th Nervous Breakdown” — напористый, агрессивный номер, хотя на обеих сторонах Атлантики его наивысшей позицией был №2 — первый сингл из прошлых пяти, не достигших вершины хит-парада. Его название было недалеко от состояния духа Брайана. Все пятеро «Стоунз» чувствовали усталость от нового года, будучи на гастролях с середины февраля до начала апреля, когда они переезжали от одной беснующейся толпы к другой в Австралии и Новой Зеландии, плюс дополнительное турне по Европе.

Вспышки насилия на концертах становились теперь все сильнее. Мику наложили несколько швов на правом глазу, когда в него запустили стулом на сцене в Марселе. Битвы фанов с полицией имели место во всех столицах, что обычно выливалось в массовые аресты и тысячи фунтов ущерба. Их бегства с концертов стали еще более нервными и стремительными.

«Роллинги» уже несколько месяцев работали над своим 4-м альбомом “Aftermath”, который должен был выйти в апреле. Это был первый альбом, составленный исключительно из песен Джаггера-Ричардса, но его сила заключается не столько в этом, сколько в той изобретательности, которую Брайан проявил в записи этих композиций. С неугасающей пытливостью Брайан нарушал все правила, когда приносил в студию инструменты, которые в рок-музыке никто и не мечтал использовать — флейты, клавесин и цимбалы. Во многом это были инструменты, которые мало кто когда-либо видел в своей жизни; он сам учился играть на них и привносил интеллигентное, новое и изысканное звучание в мир рока. Таланты Брайана простирались и далее: он открыл в себе способности блестящего аранжировщика. Интуитивно он знал, какой звук подойдет для той или иной композиции, которые ему предлагала авторская пара «Стоунз». Здесь им никто не управлял. Группа и звукорежиссеры смотрели на него с подчеркнутым удивлением — никто никогда не знал, какой инструмент Брайан принесет с собой в студию в следующий раз. Когда его творческая энергия расцветала буйным цветом, он устанавливал стандарты для всех, кто играл вместе с ним.

“Aftermath” определенно носит в себе печать влияния Брайана. Здесь он играет на маримбах (африканском ксилофоне), колокольчиках, ситаре, фортепиано, органе, барочном клавесине и цимбалах. Этот альбом стал подлинным триумфом Брайана. На какое-то время этот диск вернул ему чувство уверенности в себе. По следам “Aftermath” был выпущен сингл “Paint It Black”, и он снова утер нос всем соперникам группы. Вначале эта песня должна была стать комическим номером — Билл Уаймен играл в ней на органе в подражание Эрику Истону, который одно время был органистом в кинотеатре, — но, как они не старались, у них ничего не получалось. Когда же подключился Брайан и они опробовали версию с ним, песня неожиданно превратилась в качественно иную вещь. Его игра на ситаре навсегда сделала “Paint It Black” невероятно новаторской. Интуитивное понимание такого трудного для овладения инструмента сделало его игру абсолютно отличной от игры Джорджа Харрисона в песне «Битлз» “Norwegian Wood”. В то время как Харрисон играет бережно и нежно, Брайан атакует на ситаре с энергией. Его душевное влечение к экзотическим звенящим диссонансам было тем, что шло из самых недр его души.

Теперь весь музыкальный мир аплодировал ему. С помощью Брайана «Стоунз» в очередной раз заняли 1-е место в сингловых хит-парадах в Британии и Штатах. Рок-н-ролл благодаря нему открылся для восточных музыкальных влияний. Однако отношения Брайана с остальными участниками «Роллинг Стоунз» продолжали ухудшаться. Брайан подозревал, что будто даже после того, как он блестяще сыграл в “Paint It Black”, презрение к нему выливалось в разговорах о его музыкальной силе и игре на ситаре. Однако остальные участники группы пока не подтверждали его подозрений.

Мастерство игры Брайана на не-рок-н-ролльных музыкальных инструментах считается непревзойденным. В “Lady Jane” Брайан придает песне своей игрой на клавесине и цимбалах (dulcimer) «елизаветинский» характер, которые превосходно иллюстрируют содержание песни. В то время никто еще не использовал цимбалы в рок-композициях. По словам его самого, на создание этой партии его вдохновило творчество Ричарда Фариньи. Для концертного исполнения песни были специально изготовлены цимбалы с электрическим звукоснимателем. Брайан сыграл на цимбалах также в “I Am Waiting”, а на маримбе — в “Under My Thumb” и “Out Of Time”. Но самой оригинальной его партией была, думается, губная гармоника на “Goin’ Home”, которая определила новые пути для всех исполнителей на этом инструменте.

Во время сессий “Aftermath” Брайан присутствовал на записи, но не всегда. Иногда же он находился в студии без дела, чем приводил остальных участников группы в бешенство. После третьего года существования группы Брайан был разочарован в музыке, потому что играть композиции Джаггера-Ричардса для него было ущемлением собственного «я». Но, тем не менее, Брайан стал первым, кто изменил музыку «Стоунз» после того, как неожиданно проникся открытиями «Битлз». Однажды он пришел на студию с детской гитаркой укелеле — одной из тех, что продают в игрушечных магазинах. «Роллинги» скептически заметили, что Брайан не сможет даже настроить ее. Но он в течение часа не просто заиграл на ней, а начал выводить целые мелодии. (Послушайте “Cool Calm & Collected”.)

Брайан жил и дышал музыкой, у него был острый ум и отчетливые политические взгляды. Как и в случае с другими его убеждениями, присущая ему порой характерная упрямость могла обернуться для его друзей долгими спорами по тому или иному поводу. Его пугала цензура, он сочувствовал гомосексуалам и другим социальным меньшинствам, а также населению Нигерии, в то время погрязшему в гражданской войне, что вылилось в нашествие на близлежащие страны миллионов беженцев из этой страны — все это словно налагало на него огромное чувство вины за его декадентский стиль жизни. Теперь его круг общения составляла новая лондонская элита, но это окружение было таким же эфемерным, как дым от «травы», которой они все тогда очень увлекались.

Однажды летним днем, когда на очередной веселой вечеринке уже зажглись палочки с благовониями, Линда появилась на пороге квартиры Брайана на Кортфилд-роуд. Некоторые свидетели (например, Мэриэнн Фейтфулл) утверждают, будто Брайан отреагировал на ее появление тем, что не только не впустил Линду внутрь, оставив ждать на улице, но и начал смеяться и издеваться над ней, выйдя на балкон с подвыпившими гостями. Однако на самом деле Брайан препроводил Линду и Джулиана в спальню и прикрыл за собой дверь. Чуть позже Линда ушла, а он остался на лестнице и проплакал целых два часа. Он скучал по Линде, думал о ней и все время говорил о том, как это приятно — держать на руках собственного сына.

Брайан, сам того не ведая, оставил глубокий след в душе своего сына. Джулиан спустя годы вспоминал: «Я помню папу, когда я был еще очень маленьким. Тогда я испугался и заплакал, и папа взял меня на руки. Я навсегда запомню его лицо, когда он крепко прижал меня к себе. Иногда, когда мне плохо, я закрываю глаза и снова переживаю тот момент. Это помогает мне в трудных ситуациях». Брайан вернулся тогда к гостям весьма понурый, но кто-то из них счел потом нужным раздуть этот трогательный и очень личный случай до отвратительного недоразумения.

В продолжение развития негативного образа «Роллингов» в глазах публики было заявлено, что они начинают работу над первым из пяти своих фильмов, как заявил еще в канун Нового Года Аллен Кляйн. “Only Lovers Left Alive” («В живых остаются только любовники») — так он назывался, и эта лента обещала стать контрастом легковесным кинофарсам от «Битлз». Сценарий был написан по одноименному роману Дэйва Уоллиса, и в нем рассказывалось о том, как Англию после ядерной атаки захватили тинейджеры. Обозначая фундаментальную разницу между собой и «Битлами», Мик Джаггер так сказал в интервью “Melody Maker”: «Я, например, не могу представить себе Ринго отрицательным персонажем в киноленте с пистолетом в руках, который хочет кого-нибудь убить. Но я не думаю, что вы посчитаете особенно странным, если бы это сделал на экране Брайан».

Это был просто душераздирающий «комплимент» Брайану. В конце концов мир так и не увидел его в столь ужасающем обличье — фильм не был снят. Вместо этого Брайан вместе с Анитой и Кристофером Гиббсом отправился в Марокко, чтобы развеяться после нелегкого визита к нему Линды. Внутри него все разрывалось на части, и он надеялся, что эти каникулы послужат ему только на пользу.

Марокко в 30-40-е года прошлого века была для американских литераторов тем же, чем был для них Париж за десятилетие до этого. В Танжере — центре обитания талантливых артистов-экспатриантов, жил известный писатель — идеолог хиппи Уильям Берроуз. В 60-е годы Марокко была самой близкой восточной страной, которую можно было посетить западному человеку, так как Турция еще не была тогда такой открытой. Американцы и европейцы потоком хлынули туда, привлекаемые такими распутными развлечениями, как «киф» и мужская проституция.

Зловещая, испорченная, но вместе с тем невероятно манящая страна, Марокко производила на Брайана глубочайший эффект. Он боготворил все, что было связано с Марокко: шум базара Гранд-Скко, запруженные людьми узкие улочки, где он мог купить себе роскошный кафтан, джеллаб (свободный халат с капюшоном), экзотическую подушку или красивый гобелен, которым можно было бы достойно украсить — на зависть всем друзьям — свою лондонскую галерею на Кортфилд-роуд, не говоря уже о наркотиках — гашиш, который нужно любовно потягивать через водяную трубку-хуку, или безымянные смеси в таинственных горшочках. Даже дневной свет здесь был особым, когда яркое летнее палящее солнце отражалось в глади девственно-белых песков. Брайану нравилась и простецкая чувственность трапезы без столовых приборов, когда нужно было брать пищу пальцами. В Марокко он как бы стряхивал с себя груз цивилизации со всеми ее проблемами и треволнениями.

Марокко — о, это была страна, словно созданная для Брайана! Ее жизненный уклад, как духовный, так и светский, был абсолютно неотделим от музыки. Ни одно из тех развлечений, что предлагались в древних стенах из красного песчаника города Марракеш, не привлекало его больше, чем уличные музыканты, которые, сидя на голой земле, играли тысячелетние берберские мелодии на своих дудках, или выбивали неистовые африканские ритмы на барабанах, создавая неповторимый саундтрек к повседневной жизни города.

Кристофер Гиббс, Брайан и Анита решили вместе отправиться в Танжер. Они выбрали себе пристанище в отеле «Minza» в огромном номере с окнами, выходившими на море. Уже спустя 10 минут после того, как трио расположилось здесь, Анита и Брайан начали громко ругаться. Брайан поднял руку на Аниту и промахнулся, сильно ударившись о железную решетку окна; он сломал себе запястье. Кристофер и Анита положили его в больницу, где он оставался несколько дней. Тем временем Анита и Кристофер исследовали город, и однажды подошли к одному таинственно выглядевшему мужчине, стоявшему неподалеку от цветочного базара. Он держал в руках белую китайскую вазу и маленький кожаный мешочек. Он приблизился к ним, представился Ахмедом и прошептал: «Не хотите ли закурить?» Анита и Кристофер последовали за ним, в то время как он пошел по базару с такой скоростью, что они чуть не свернули себе шеи. Наконец Ахмед привел их к каменной лестнице в пустой магазин перед отелем, где вручил им свой мешочек с гашишем и берберскими украшениями. Здесь Кристофер и Анита изрядно накурились.

Как только руку Брайана загипсовали, они повели его к Ахмеду. Брайан все время повторял: «Возьмите что-нибудь из его добра к нам в Лондон». У Ахмеда был килограмм гашиша в двух полых медных подсвечниках. Брайан заплатил за наркотики, но попросил Кристофера, чтобы он рискнул провести их: «Дружище, у тебя же антикварный магазин. Никаких проблем не будет; они подумают, что это — для твоего магазина». (Подсвечники перешли границу благополучно, и трио спустя некоторое время с превеликими церемониями стало наслаждаться на квартире у Брайана их содержимым.)

По вечерам в Танжере Брайан, Кристофер и Анита приходили в Медину пропустить чашечку-другую мятного чая, покурить хорошего «кифа» и перебрать кучу красивых вещей — здесь они незло спорили, кто из них купит то-то или то-то. Они радовались, обнаружив какую-нибудь ткань, которая еще со времен войны лежала в пыльных углах или, например, необычную вышивку, которую содеяли в свое время евреи из Тетуана. По ночам в отеле они ели кебаб и кускус и, потягивая пахучий табак, наслаждались танцами живота берберок, с ног до головы увешанных серебряными украшениями.

Брайан провел в Марокко много времени, слушая тамошних музыкантов. Это было очень интересно — ходить-бродить без определенной цели по многолюдному африканскому городу. Он заговаривал с музыкантами, и его радовала открытость и непритязательность этих «уличных» контактов. Брайан был одним из тех, кого ничто не могло отвлечь, когда он старался понять, как играть на новом инструменте. Музыка — какой бы она не была — всегда испускала тот зов, на который Брайан немедленно откликался. Если где-то на базаре звучала флейта или кто-то бил в барабан, он немедленно отвечал всем сердцем на эти звуки. Если он замечал редкий инструмент в магазине старья, то всегда пробовал его в действии. И если это у него получалось — тогда он полностью забывал обо всем на свете. Он был настоящим музыкантом, полностью настроенным на творчество.

В Марокко Брайан познакомился с Брайоном Гайсином, посвятившим всю свою жизнь музыке деревни Джаджука. Тот поселился в Марокко только для того, чтобы слушать эту музыку. Однажды один из местных поселенцев привел его в Джаджуку. Для Брайана встреча с Гайсином была настоящим знаком судьбы — Брайан впервые узнал о мастерах-музыкантах Джаджуки именно от него. Деревня Джаджука располагалась у подножья гор Риф, и ее музыка была рождена задолго до принятия страной ислама. Гайсин, который был так очарован ею, что не встречал без нее ни единого заката, запросто передал свою страсть чувствительному Брайану, который вскоре чуть ли не на коленях начал умолять его взять его туда с собой. Брайан был просто вне себя от нетерпения — но понадобилось еще два года, чтобы он, наконец, осуществил свою заветную мечту попасть в Джаджуку.

Поклонники, с нетерпением ожидавшие новых концертов своих любимцев, прочитали в прессе о том, что «Брайан Джонс не сможет работать 2 месяца» — из-за своего сломанного запястья. Это звучало так, как если бы группа взяла на его место другого гитариста, хотя Олдэм поступил благоразумно, не заменив Брайана; это была бы самая последняя новость, которую Брайан смог бы вынести.

Путешественники вернулись в Лондон, и жизнь снова покатилась со стремительностью американских горок. Вокруг Брайана образовался избранный круг приятелей. Он часто позволял им что-нибудь стянуть из своей квартиры, только чтобы они поддержали его компанию. Его использовали многие люди, которые взамен ничего не давали ему — в эмоциональном или интеллектуальном плане. Когда эти «друзья» уходили домой после хорошего вечера с Брайаном Джонсом, он оставался совсем один, и тогда чувствовал себя совершенно опустошенным, зная при этом, что то же самое повторится и на следующий день. У Брайана просто не хватало самодисциплины для того, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. Брайан настолько боялся того, что его не будут любить, что тратил на это любые деньги.

Когда «Стоунз» отправились в свое 5-е американско-канадское турне, он уже присутствовал на сцене как обычно — с перевязанной рукой, и это можно увидеть во время исполнения “Paint It Black” на шоу Эда Салливана. Впрочем, повязку на его левом запястье в записи почти невозможно разглядеть. Турне началось в “Manning Bowl”, Линн, Массачусетс, с истерикой зрителей под проливным дождем. 85 полицейских сдерживали натиск 15 тысяч фанов до того самого момента, как прозвучала первая нота “Satisfaction”. Фаны прорвали кордон охраны, и тогда в действие был пущен слезоточивый газ, но и он не смог сдержать толпу из-за поднявшегося сильного ветра. В то время как группа попробовала было уехать, взбешенная толпа окружила автомобили и наносила удары по стеклам кабин. Одна из девочек, в отчаянии прицепившаяся за бампер машины Брайана, была так возбуждена, выкрикивая его имя и стараясь прикоснуться к своему идолу хотя бы на мгновение, что даже не заметила, как лишилась двух пальцев.

Турне было очень подробно освещено в прессе. Журнал “Town And Country” вышел с «Роллингами» на обложке. Прием для представителей прессы прошел на роскошной яхте Кляйна «Морская пантера» из арсенала дивизии СС. Брайан ошеломил принимающих все за чистую монету репортеров своим значком с надписью: «Секс — он здесь, чтобы остаться». Но перед тем, как турне было окончено на Гавайях, Брайан оскандалился. Его обвинили в том, что он хотел украсть американский флаг, без малейшего трепета проволочив его по полу Мемориального военного холла в Сиракузах. Брайан сказал, что хотел просто взять его в качестве сувенира, и вполне возможно, что ему удалось бы привезти его к себе на Кортфилд-роуд. Работник музея, заметивший, как Брайан тащил флаг за собой, увидел в этом свой звездный час и не преминул поставить распустившуюся рок-звезду на место. Да, тогдашние американские политики были мягки и непостоянны как никогда — но это был не самый умный поступок, который можно было ожидать от Брайана.

Брайан курил много «травы». Все «Роллинги» делали это, и на время их жизнь расцветала новыми красками, но язвительность никуда не исчезала. Ко всему этому жизнь Брайана с Анитой напоминала собой опасный аттракцион. В их отношениях не было абсолютно никакой стабильности. Ронни Мани наблюдала за ними в течение долгого времени, и ей казалось, что такая жизнь просто невыносима. Однажды Анита, встретив Брайана и Ронни в клубе, грубо обозвала ее, в ответ на что Брайан немедленно ударил свою любовницу. Все были шокированы произошедшим — это был непростительный поступок и, возможно, выход его затаенной ярости по поводу того, что Анита имела привычку публично диктовать ему, с кем разговаривать и что делать. В своих предыдущих романах Брайан никогда так сильно не зависел от женской воли.

К осени «Битлз» изрядно огорчили своих поклонников заявлением о том, что прекращают концертные выступления и будут собираться лишь для того, чтобы записывать альбомы. «Роллинги» между тем продолжали беспечно катиться по жизни, а Брайан по-прежнему вел опасный флирт с депрессией. Когда группа приехала в Бристоль, он был абсолютно не в состоянии собраться для шоу, на которое пришли его родители. Брайан предстал перед ними совсем другим, нежели в детстве; кажется, его искрящееся настроение совсем испарилось. Он был очень несчастлив. Брайан не особенно дружелюбно побеседовал с отцом и матерью после концерта, но потом перезвонил им и извинился. Он сказал, что был таким неприветливым из-за Аниты.

Во время американского турне летом 1966-го Брайан снова попал в больницу. Люди, работавшие на группу и ездившие вместе с ними на гастроли, давали Брайану (или всякому, кто этого желал) всевозможные наркотики, которые были у них в наличии. Брайан принимал все подряд, пока не оказался на больничной койке. В прессе было сказано, что у него пневмония. Но на самом деле отчаянию Брайана, вылившемуся в такой наркотический загул, больше всего способствовало напряжение внутри группы. И он чувствовал себя еще хуже, когда «Роллинги» продолжили турне, поехали в Голливуд и начали записывать там альбом на студии «RCA» без него.

Именно тогда что-то сломалось внутри Брайана Джонса, и это «что-то» уже никак нельзя было починить. Музыка была самой большой любовью Брайана, и он выражал эту любовь в песнях «Роллинг Стоунз». Теперь же музыка, которую они создавали, перестала что-либо значить для него. Брайан изолировал себя от группы, играя как придется, без былой страсти, и это в итоге подточило его силы и талант. Он желал бы вернуть ту активность, тот прилив энергии, которые ощущал в былые дни — но не мог. Сменить роль лидера на должность всего-навсего «украшателя» музыки, пусть и блестящего — это был невероятный вызов для его самооценки. Потеря статуса была для него слишком ощутимой.

Казалось, что по-другому и не возможно. В то время было очень мало сольных рок-звезд; почти все они были в группах. Хотя идеи Брайана и были глубокими и инновационными, он знал, что уже не может сочинять музыку, которая могла бы соперничать с композициями Джаггера-Ричардса. Но все-таки: действительно ли он так хотел состязаться с ними, или же он желал вернуться к блюзу? Брайан выбрал путь наименьшего сопротивления.

В сентябре «Стоунз» окончательно распоясались. Реклама их последнего сингла “Have You Seen Your Mother, Baby, Standing In the Shadow?” полностью затмила саму музыку. Они решили переодеться в женские одежды и с помощью режиссера Питера Уайтхеда заснять эту фотосессию на кинопленку в Нью-Йорке, в переулке 3-й Авеню. Первый раз в своей взрослой жизни Брайан выглядел неуверенным в том, что делать с черными женскими колготками, так неподходящими к его толстой кофте без воротника. Перевоплощение в женщину у него получилось — но сослужило ему плохую службу: уже после его смерти выйдут воспоминания людей, утверждавших, будто Брайан был бисексуалом.

Впервые в своей истории «Стоунз» взяли к себе в штат на работу человека, ставшего для них и другом, и нянькой — это был первоклассный специалист по связям с общественностью по имени Лес Перрин. Он занимался этим бизнесом много лет и был уважаем в своей среде. Для группы приглашение его было важным шагом. Лес никогда не подписывал контракта со «Стоунз»; соглашение было в том, что если группа будет недовольна его услугами, то она сможет выгнать его в любой момент. Также, если он захотел бы расстаться с ними, то он свободно сделал бы это. Но неважно, болела ли за него нация или нет, Брайан окончательно потерял почву под ногами и все глубже скатывался в омут депрессии, хотя он и боролся с ней как только мог. Это была борьба, в которой особенно старалась помочь ему жена Леса Джэни. Одна из причин падения Брайана состояла в его глубоко укоренившемся чувстве неуверенности в себе. Соперничество внутри «Стоунз» имело под собой не только музыкальные причины. Брайан, Мик и Кит были вечно озабочены вопросом о том, чья подружка лучше. В результате этого Кит, которого редко можно было увидеть в женской компании, оставался без определенной спутницы, с которой бы он публично ассоциировался, а если таковые и были, то они состояли явно не в той же лиге, что Анита и Мэриэнн Фейтфулл — новая девушка Мика, дочь баронессы и воспитанница закрытого женского пансиона. Все возрастающий интерес Мика к Мэриэнн означал, что трое — это уже толпа, как поется в песне “Get Off My Cloud”. Оставленный в тени, Кит обратился к Брайану.

Нужда Брайана в друге внутри группы, к сожалению, лишила его возможности трезво оценивать поступки Кита в рамках возобновления их хороших отношений со времен Эдит-гроув. Брайан совершил ошибку, посчитав, что Кит теперь находится в его лагере, и это безмерно радовало его. Это ярко характеризует тогдашний дефицит у Брайана позитивных эмоций от общения со «Стоунз» в том плане, что его сверхподозрительная натура немедленно не распознала в Ричардсе потенциального неприятеля в так называемом «женском вопросе». Кит сразу же откликнулся на предложение Брайана разделить с ним и Анитой его роскошную квартиру. В отношениях этой триады что-то теперь было нездоровым, неестественным. Постепенно они начали ссориться, и во время таких ссор здравый смысл из их отношений полностью улетучивался. Ведомый Анитой, Брайан был очень чувствителен к подшучиваниям — особенно если в данный момент он находился «под кайфом». Но со всей своей неосмотрительностью он поддался на одну из очередных безумных Анитиных «придумок».

Брайана и Аниту постоянно приглашали попозировать для глянцевых журналов. Будучи красивой и к тому же знаменитой парой, они могли бы просто разодеться в пух и прах и обниматься в самых чувственных позах для глянцевых журналов. Западногерманский журнал «Штерн» очень желал заполучить фотогеничного Брайана для обложки своего ноябрьского номера, но когда редакция получила фотографию, то была более чем поражена. На ней Брайан в нацистской форме с отвратительно гордым взглядом давил голую куклу каблуком своего сапога, в то время как Анита сочувственно расположилась у его ног.

Журнал немедленно отверг этот снимок — но, к сожалению, он немедленно вызвал невероятный фурор. Пресса снова сомкнула когти над Брайаном и теперь жаждала крови. Фотография появилась во множестве национальных газет. Сомнительно, что Брайан отчетливо отдавал себе отчет в том, что он наделал, пока, наконец, не протрезвел окончательно. В попытках объяснить перед массами этот свой шаг он только вяло оправдывался: «Это — реалистические картины. Все это — обычная бессмыслица». Очень сомнительное извинение, показавшее его недальновидность и неразборчивость. Брайан определенно не симпатизировал нацистам и позднее весьма сожалел о том, что сделал такой снимок. Спустя годы Анита со злорадством вспоминала: «Это было просто отвратительно! Но какого черта — он прекрасно выглядел в униформе СС!»

Со шквалом критики, обрушившейся на него, Брайан все ощутимей стал испытывать подозрения в истинных мотивах многих поступков Кита по отношению к нему. И без того уже достаточно морально неустойчивый, он теперь все больше принимал ЛСД, который усиливал его неуверенность, и тогда ему все сильнее начинало казаться, что прямо за его спиной против него задумываются самые гнусные дела. Из-за этих страхов его характер, и так вспыльчивый, только ухудшился. Он сам очень стыдился вспышек ярости, в которую он временами впадал, и воспоминания о прошедших бурях на следующий день только усиливали его чувство вины.

Чтобы хоть как-то пресекать эти приступы, он начал принимать еще больше «кислоты». Вообще, ее действие крайне непредсказуемо. При «хорошем трипе» Брайан видел мир словно сквозь прекрасный и блестящий, переливающийся всеми цветами радуги кристалл. Тогда он расслаблялся, кайфовал и дурачился, безобидно усмехаясь. Но «плохой трип» заставлял его бегать из угла в угол в непонятном страхе и съеживаться где-нибудь в углу, пока этот страх не наполнял все его естество до самых краев. Тогда ему чудились монстры, выползающие из стен и приближающиеся к нему. Но, несмотря на все ужасы «плохого трипа», он продолжал — когда жизнь прижимала его к стенке — в очередной раз отправляться в поисках галлюциногенной глухоты и слепоты, которые даровал ему «хороший трип».

Брайан был убежден в том, что «кислота» дает ему возможность сочинять лучшую музыку. Это было вполне справедливо, если он испытывал последствия «хорошего трипа». «Плохие трипы» же много раз способствовали тому, что Брайан просто не приходил в студию. Конечно, не приходя на сейшены, Брайан понимал, что это дает дополнительные причины остальным участникам группы для того, чтобы открывать очередной огонь упреков и насмешек в его сторону, что усиливало его депрессию. Брайану мало-помалу начало казаться, что куда бы он не повернулся — его везде преследует только неудача. Однако когда он, наконец, приходил в студию, то обнаруживал, что в его отсутствие в творчестве группы повеяли ветра перемен, и они дули явно не в его паруса.

Примерно в этот период Брайан начал усиленно экспериментировать с одеждой — возможно, в стремлении компенсировать свою неуверенность. Он стал первым, кто привнес гламур в недра «Стоунз» своими разноцветными сюртуками, фетровыми шляпами и берберскими украшениями. Поп-тусовка последовала его примеру безоговорочно. Воплотив в себе безответственный и опасный блеск своей эпохи, он подтолкнул ее на грань андрогинного, представив на суд лондонской моды кружева и халаты, развевающиеся шарфы и широкополые шляпы, ранее бывшие достопримечательностью разве что конкурсов на лучший женский головной убор, ежегодно проводимых во время скачек в британском Эскоте. Женские пиджаки, шелковые рубашки и меховые жилеты, не говоря уже о ярко-полосатых, как ярмарочная конфета, блейзерах, разноцветных продолговатых очках, за которыми он скрывал от окружающих свой печальный взгляд, неизменно притягивали к его экзотической фигуре любопытные взгляды и вспышки фотокамер. К вящей радости владельцев бутиков, его демарши спровоцировали в 1966-м массовые рейды молодежи по магазинам в поисках яркой одежды, когда начался всеобщий взрыв интереса к психоделическим цветам и тканям.

Красивые ткани виднелись в каждом выдвижном ящике, в каждом серванте квартиры Брайана на Кортфилд-роуд. Брайан выбирал свой ежедневный костюм так, как художник создает коллаж. Он был первой рок-звездой, который стал обвивать свои колени и шею шарфами. Он украшал себя колье и браслетами, антикварными брошами, кусочками старинных тканей — парчи и шелка. Они связывали его с другими временами и иными местами планеты. Брайан превратил стиль своей одежды в захватывающее личное послание. Да — одежда для Брайана, как, скажем, и для многих женщин, была (после музыки) его самым сильным средством самовыражения. Все в ней служило для эффекта красоты. Брайан доказал, что и мужчина может одевать невероятную, почти женскую одежду и при этом все равно выглядеть привлекательным и мужественным. Он размыл границы между мужским и женским. И этому андрогинному вызову последовали не только поп-звезды, но и обычная публика, покупавшая пластинки, а также хиппи.

Возвращения с сессий домой с Китом абсолютно не умиротворяли Брайана, так как он начал все более подозревать, что у двоих его компаньонов по квартире наклевывается нечто похожее на роман. Эти постоянные подозрения Брайана, правда, ненадолго отступили на второй план, когда Аниту пригласили сыграть главную роль в новом фильме немецкого режиссера Фолькера Шлендорфа под названием “Mord Und Totschlag” (в переводе с немецкого — «Простое убийство, или же умышленное убийство без отягчающих обстоятельств»). 27-летний Фолькер выиграл в прошлом году награду критиков в Каннах. Когда Фолькер проводил кастинг на главную роль, немецкий фотограф Вернер Бокельберг предложил ему взять Аниту, описав ее Шлендорфу как «невероятную девушку, которую он фотографировал на Цугшпице — самой высокой горе в Германии». В то время у нее была квартира в Париже, и Фолькер поехал туда, чтобы снимать пробы. Они прошли неудачно, но Шлендорф от своей затеи не отказался. Более того — он решил поручить написание музыки к своему фильму Брайану. Фолькер предоставил ему в свободное пользование свою мюнхенскую квартиру на Тенгштрассе, 48. Уже когда монтаж картины был закончен, Брайан прилетел из Лондона в Мюнхен, где как заправский кино-композитор обсудил с Фолькером то, какой фрагмент музыки подойдет для той или иной сцены фильма.

Готовый с радостью погрузиться в новое дело, Брайан плотно занялся им с самого начала. Идеи переполняли его. Сначала он написал главную тему в духе фолк-музыки — нечто вроде танцевального ритма, которая бы иллюстрировала поездку по сельской местности перед тем, как она переходит в прихотливую пьесу с участием фортепиано. Брайану предоставились бесконечно большие возможности реализовать свой талант. Брайан прибегнул к услугам гитариста Джимми Пейджа и пианиста Ники Хопкинса, а также Кенни Джонса (ударные) и Питера Гозлинга (вокал) из группы “Moon’s Train”, которую продюсировал тогда Билл Уаймен. Сам Брайан сыграл на ситаре, органе, цимбалах, губной гармонике, автохарпе, блокфлейте, банджо, казу и саксофоне. По завершении Брайаном работы над исходным материалом для саундтрека Фолькер был более чем доволен — даже не потому, что эта музыка была особенной, а потому что она была спонтанной, немного сыроватой. Только Брайан мог сочинить такое. Но его радость смешивалась с болью. Когда Брайан вернулся в студию “Olympic”, чтобы записать свою музыку, былые невзгоды снова дали о себе знать: он попросил помочь ему в работе над саундтреком звукорежиссера «Стоунз» Глина Джонза, который недолюбливал Брайана. Но ему пришлось затаить в себе неприязнь к Глину и начать работу, результатов которой он сам ждал в большом нетерпении.

18 декабря Брайан потерял в автокатастрофе хорошего друга. Тара Брауни, наследник фамилии Гиннессов, скончался, когда его спортивный автомобиль, голубой “Lotus Elan” с тонированными стеклами, столкнулся с фургоном. В машине с Тарой была его подруга, фотомодель Сьюки Потье (ее полное имя — Мелани Сьюзан Потье. Природа ее истинных отношений с покойным туманна, так как Тара был женат). Брауни умер сразу же, но Сьюки выжила. Брайан немедленно вылетел в Ирландию на его похороны. Сьюки была просто безутешна, пока не приехал Брайан, который подставил ей свое плечо, на которое она могла бы опереться. По словам Сьюки, он заставил ее снова почувствовать себя женщиной. На какой-то промежуток времени после гибели Тары она стала зависима от Брайана в повседневной жизни. Вскоре у них наладились определенные отношения, но официальной подругой Брайана еще была Анита, и, несмотря на три поездки в Мюнхен в перерывах между записью песни “Let’s Spend the Night Together” в студии “Olympic” (тогда с группой впервые начал работать звукорежиссер Джордж Чкьянц, оставивший впоследствии множество интересных воспоминаний о Брайане и группе в целом), волнение по поводу того, что Анита оставит его, не покидало Брайана ни днем, ни ночью.

К концу 1966-го Брайан был определенно убежден, что между Китом и Анитой что-то есть. Волны взаимного влечения, пробегавшие между ними, пошатнули и без того слабое физическое и духовное самочувствие Брайана. Теперь он был готов к самому худшему.

Глава 8 1967 год

Для «Роллингов» новый 1967-й год начался со скандала. За день до своего выступления на шоу «Sunday Night At the London Palladium» 22 января 1967 г. Брайан, Анита и Кит занялись шопингом в магазине одежды в Челси под названием «Granny Takes A Trip» («Бабушка путешествует»). Кит купил себе футболку с надписью «Иисус спасает», а Брайан — гирлянду украшений и пять или шесть слоев одежды с шарфами, которые он обернул вокруг колен и локтей. Следующим вечером, когда «Роллинг Стоунз» играли на телешоу, на Брайане и Ките были те же самые костюмы, что и во время визита к «Бабушке». В финале концерта «Роллинги» со всей вызывающей самоуверенностью отказались выйти вместе с остальными участниками шоу на вращающуюся сцену, откуда они могли бы мило попрощаться с ожидающими их выхода 10-ю миллионами зрителей. Эти плохие мальчики еще раз подтвердили свою репутацию. Сразу же после этого инцидента Брайан пришел к Питеру Джонсу и сказал ему с горечью: «Мик и Кит подумали, что мы повредим своей славе, если встанем на вращающуюся сцену, потому что это — шоу-бизнесовская сентиментальщина. Но, честно говоря, я с ними не согласен. «Роллинги» наверняка продадут еще 100 тысяч пластинок после такого шоу. Я не понимаю, почему мы не сделали того, что сделали все остальные».

Вышедший в том же месяце альбом «Between the Buttons» встретил у публики далеко не самый теплый прием. Критики окрестили его «однообразным». Брайан добавил на диск множество различных инструментов, в том числе блокфлейту, терменвокс, аккордеон и саксофон.

В начале года газета «News of the World» опубликовала серию статей о тайной жизни дебоширов из стана богатых и бесстыдных небожителей. И, спрашивается, кто более подходил для одной из таких статей, чем распущенные «Роллинг Стоунз»? В ней говорилось, что Мика Джаггера видели в ночном клубе «Blaise’s», игриво предлагающего своим друзьям «бенни» — таблетку амфетамина-бензедрина. На самом деле это был Брайан. А спустя менее чем неделю, 12 февраля — возможно, по наводке «News of the World», — полиция обыскала дом Кита Ричардса в Западном Уиттеринге. Брайан в то время завершал работу над музыкой к фильму и решил передохнуть. Он позвонил Киту с тем, чтобы сказать ему, что он и Анита присоединятся к его вечеринке в течение пары часов. Брайан просто-таки подгадал время! В ту самую секунду отряд детективов во главе с главным инспектором Дайнли вломился в дом Кита, потрясая ордером на арест перед удивленными лицами всех присутствовавших там. «Не волнуйся, Брайан, — успел сказать ему по телефону Кит, — нас всех только что арестовали!»

Впрочем, несмотря на столь широкий публичный резонанс, со временем оказалось, что Мик и Кит были и не особо-то виноваты, и Джаггер много позже говорил, что теперь вся эта история выглядит просто невинной шуткой. Но тогда все было очень серьезно, и это отразилось на судьбе группы. И без того подорвавший свое душевное спокойствие постоянными скандалами с Анитой, Брайан был по-своему шокирован этим арестом и в конце концов поддержал общее решение на время покинуть Британию, которую теперь все называли не иначе, как полицейским государством, пока судебное дело Мика и Кита находится на рассмотрении. Они выбрали Марокко — а именно Марракеш. Для Брайана это путешествие, едва начавшись, стало судьбоносным — в самом плохом смысле этого слова.

Он путешествовал с Анитой и Китом в его авто ”Bentley Continental”, которое вел Том Килок — бывший десантник, видимо, более сведущий в искусстве нападения, чем в умном ведении машины, но у Кита была неисправимая склонность к подозрительным людям. Во время многокилометрового пробега по Франции и Испании они остановились в Париже, чтобы принять к себе на борт подругу режиссера Дональда Кэммелла — Дебору. Дорога, по которой они ехали, была гористой, и вскоре Брайану стало очень нелегко, так как разреженный воздух вызвал у него астматический приступ. Несмотря на то, что он использовал свой аэрозоль, его самочувствие резко ухудшилось всего за час. Вскоре у него случилась лихорадка, температура поднялась необычайно высоко, и им пришлось сдать его в ближайшую больницу, где его немедленно приняли с подозрением на пневмонию. Предположительно, что именно в этот момент Брайан попросил Аниту ехать в Испанию с Китом и остальными без него, сказав, что он присоединится к ним в Танжере, когда будет чувствовать себя лучше. Остановившись в Валенсии, Кит и Анита не могли больше противостоять друг другу, и Кит провел ночь в ее комнате. В это же время Брайан лежал без сна в своей больничной кровати, мучая себя бесконечными подозрениями о том, что же на самом деле происходит между ней и Китом. В приемной отеля служащий передал Аните гору записок от Брайана, в которых он просил ее вернуться к нему в Тулузу, чтобы они уже вместе смогли бы вылететь оттуда прямо в Марракеш. Кит, стараясь сделать еще хоть что-нибудь приличное, попросил ее об этом, но приехав в Тулузу, Анита и Брайан немедленно подрались.

Брайан немедленно почувствовал, что его страхи имеют под собой вполне реальную почву. Недоказанные подозрения, мучившие его еще в Англии, казались ему тогда ничтожными, но у Брайана еще оставался призрачный шанс, что он ошибается. Теперь же и его не осталось. К тому времени, как он вылетел с Анитой к Мику, Мэриэнн, Роберту Фрейзеру, фотографу Майклу Куперу, Киту и Деборе, то был изможден, напряжен и психологически сломлен. Каждая секунда с тех пор была наполнена непереносимым напряжением. Заняв весь десятый этаж отеля, «Роллинги» и антураж устроили «кислотную вечеринку» в надежде заглушить тревогу ожидания надвигающегося суда, но в случае с Брайаном это только спровоцировало в его душе еще большее напряжение. Сцена оказалась уже приготовлена для финального акта драмы, в котором Брайон Гайсин, с кем Брайан немедленно встретился в Марракеше, был всего лишь невинной жертвой.

Не говоря Брайану ни слова, Кит и Анита приняли решение уехать от него, и сказали Гайсину, что в аэропорту должна приземлиться компания британских репортеров. Они попросили его о том, чтобы ради группы Брайан подождал их вместе с ним где-нибудь в городе. Гайсин отвел его на целый день на Джемаа Эль Фна — самую большую городскую площадь, — где бы они могли записать музыку и погрузиться в туманную, сюрреальную атмосферу, наполненную пикантными ароматами приправ и других манящих запахов. Как только Брайан закончил запись, то, счастливый, начал бродить по излюбленному лабиринту базаров с легким сердцем — не ведая, что это ощущение к нему уже долго не вернется. Тем временем в отеле злоумышленники лихорадочно готовились к отъезду. Вся их веселая компания эвакуировалась в мгновение ока. Кит и Анита забрались вместе в «Бентли» с Томом Килоком за рулем и уехали, не оставив ни записки и ни минуты не переживая о том, что почувствует Брайан, когда всего через несколько часов обнаружит себя здесь обманутым и покинутым.

Килок отвез их из Марракеша в Танжер, где они наняли яхту до Малаги, а потом пересели на самолет из Мадрида в Лондон. Вместо того, чтобы вернуться в Марракеш, Том уехал назад в Британию, оставив, таким образом, Брайана предоставленным исключительно самому себе. В этот момент Брайан вернулся в отель, светящийся от радости из-за того, что сделал удачные записи, сжимая в руке длинную резную курительную трубку, перед покупкой которой он не смог устоять на базаре. Когда он обнаружил, что произошло, то просто обезумел. Он начал бешено бегать по отелю, совершенно не в состоянии поверить в то, что его все покинули. Снова и снова спрашивал он служащего в приемной отеля, нет ли какой записки для него, и, наконец, бурно разрыдался. Его самые глубокие и потаенные страхи оказались правдой, и в этот день он готов был покончить с собой. В ту ночь он позвонил Ронни Мани в Лондон, еле связывая слова в предложения. Та посоветовала ему не терять голову и дать телеграмму в офис «Стоунз» о том, чтобы ему немедленно выслали деньги на обратный путь. Брайан повиновался.

Льюис Джонс сказал в радиопередаче о Брайане, которая вышла уже после его смерти в 1971 году: «В чем я твердо убежден — это что он потерял единственную девушку, которую он когда-либо любил; это стало для него большим ударом. Он изменился неожиданно и пугающе — из светлого энтузиаста Брайан превратился в тихого, мрачного и погруженного в себя молодого человека. Эта перемена была настолько разительной, что мы с матерью, увидев его, были просто шокированы, и, как мне кажется, он уже никогда не стал прежним. Именно в это время, как мне кажется, он связался с наркотиками. Принимал ли он их так, как многие любят выпить иногда, или нет — не знаю... Я не узнаю этого никогда. Я убежден и всегда буду убежден в том, что это был переломный момент в жизни Брайана — гораздо более значительный, чем вся эта его поп-сцена».

Прибыв в Париж, Брайан появился на пороге квартиры своего друга Дональда Кэммелла, растрепанный, шальной и без багажа. «Они покинули меня, — это все, что он мог сказать ему, когда тот открыл дверь, — они просто отвалили и покинули меня!» В ту ночь Брайан был так взволнован, что Дональд с трудом понимал, что же с ним произошло. Временами все, о чем Брайан мог говорить — это о деревянной трубке, которую он купил вместе с Гайсином в Марракеше, но Дональд мог легко заметить, какой ужасный стресс Брайан получил от всего происшедшего с ним. Брайан все время продолжал бормотать о том, что просто не представляет, где же Кит и Анита могли запропаститься. (Тем временем беглецы приютились в небольшой квартирке на Сент-Джонс-Вуд в Лондоне.)

На следующий день, будучи совершенно не в состоянии отвлечься от навалившихся на него эмоций, Брайан продолжил свой путь в Лондон. Несмотря на всю свою ярость и горестные чувства, его единственной мыслью тогда было умолять Аниту вернуться к нему. Но его мольбы остались неуслышанными. Единственное, что теперь надолго завладело умом Брайана — это вернуть Аниту назад, но чем больше он унижался и получал от нее очередной отказ, тем больше он ощущал всю горечь этой коварной измены. Он стал намного больше пить. Брайан поглощал теперь двойной «Бакарди» с «Колой» как простую воду, но и в этом питье ему никак не удавалось утопить свое горе. Если раньше его квартира была переполнена друзьями, то теперь вокруг него были лишь немногие, у которых хватало терпения или желания попытаться хоть как-то помочь ему. Он обратился к наркотикам — заполняя ими свою душу, он пытался забыться, укрыться от буйного пожара смешанных чувств, что кипели в нем — и, в случае «хорошего трипа», его непреходящая грусть и одиночество, которые неумолимо простерли свои объятия над ним, на время уходили. Эта история привела к самым плохим последствиям из всех возможных. Брайан никогда не был дураком по части наркотиков. Он всегда знал свой предел и не принимал определенных видов наркоты. Но на этот раз он полностью потерял контроль над собой.

То, что Анита покинула Брайана ради Кита, было для него несчастьем вдвойне: с одной стороны, из-за того, что его предали, с другой — как коварно все это было обставлено. Еще более жестоким было то, что Анита, живя с Китом, стала для него постоянным напоминанием этого фиаско — и его, Брайана, неадекватности, как ему самому это казалось. Одно — это потерять женщину, но совсем другое — увести ее у друга, участника своей же группы. Это невозможно было забыть, так как главный виновник — Кит — был всегда рядом как постоянное напоминание о случившемся. Очевидно, что Анита никогда не любила Брайана — с самого начала. Она использовала страстное чувство Брайана, чтобы купаться в лучах его славы под солнцем «Кайфующего Лондона» — и для того, чтобы пробиться в сферу влияния «Роллингов». В конце концов она этого добилась. Развязка была неизбежной…

Брайан в душе всегда оставался ребенком. Слишком многого в своей жизни он достиг играючи, почти нечаянно, он привык к легким победам и сознательно искал для себя трудностей, если не сказать — проблем. Анита была для Брайана больше, чем просто красивой игрушкой: в ней он видел плод своих долгих мучений в поисках себя и славы; награду за свое существование в мире страстей; итог своих вечных стремлений к прекрасному. Вместе с тем вкус Брайана был безнадежно испорчен его образом жизни: вместо обычной человеческой любви, простых и понятных чувств он хотел запретных любовных утех, безумного томления, бесплодных переживаний и роковых страданий — и он получил их в итоге.

Теперь он был самым несчастным человеком на свете — без веры во что бы то ни было, дрейфуя между пароксизмами рыданий и всплесками ярости. Наконец, он обратился к неизбежной в своем положении помощи. 9 марта 1967 года Брайан решился лечь в частную психиатрическую клинику «Priory» в Роуэмптоне в надежде избавиться от депрессии. Впрочем, оставался он там весьма недолго, и вся польза от этого вскоре улетучилась буквально в один момент, так как спустя две недели «Роллинги» отправились в европейское турне, начавшееся в Швеции. И каждый раз, когда Брайан смотрел на Кита, он являл для него символ его, Брайана, личных неудач. Этот изматывающий прессинг привел к быстрой дегенерации Брайана, превратившегося, как любили и любят отмечать до сих пор, из ее лидера в главного отстающего. Но, тем не менее, по этому поводу имеются диаметрально противоположные мнения. Одни утверждают, что возможности Брайана в эту пору резко сошли на нет, другие — что он был настолько экстраординарен, что даже когда находился под действием наркотиков, то мог играть просто великолепно. Наверное, истина лежит где-то посередине.

Закончив свой памятный тур 17 апреля, группа, прекратила гастролировать, как оказалось потом, на следующие два с лишним года. Это турне оказалось последним в жизни Брайана. Вернувшись домой, Брайан изо всех сил начал стараться отвлечься от своих проблем, но у него это абсолютно не получалось. С тех пор, как в его жизнь вошли Перрины, он стал по-настоящему зависим от них. Брайан очень верил Лесу, и тот помогал ему везде, где только можно. Джэни Перрин стала лучшим другом Брайана. Несмотря на то, что у нее была своя семья, она всегда находила время для Брайана — и это дошло до того, что ее собственные дети считали его своим старшим братом. В основном Брайан просил выслушать его разговоры о наболевшем. Ему было необходимо знать, что он может обратиться к Джэни по любому волнующему его вопросу. Но Брайан был таким мужчиной, который никогда ни с кем не обсуждал своих женщин. Его частная жизнь оставалась его личной проблемой. Это подтверждал и его новый друг Ноэль Реддинг, басист Джими Хендрикса — Брайан взял его под свое крыло. Они часто появлялись вместе на серебряном «Роллс-Ройсе» Брайана: в «Speakeasy» или в «Ad Lib» — просто как два друга-одноклассника.

Некоторые силы Брайан по-прежнему черпал из своей работы над саундтреком. Фильм «Mord Und Tőtschlag» (в английском переводе названный «A Degree of Murder») представил Германию на Каннском кинофестивале, который прошел в начале апреля. Однако вся гордость, переполнявшая его, была омрачена тем, что ему нужно было ехать во Францию на фестиваль вместе с Анитой. Ее присутствие в Каннах в качестве главной «звезды» фильма означало то, от чего он старался спрятаться, вновь настигло его и начало преследовать с новой силой.

Но сие было неизбежно. Анита была рядом — вместе с остальными заговорщиками: Китом, Майклом Купером и всем антуражем. В прессе появились фото Брайана и Аниты, пирующих в ресторанах, но в реальности они были далеки друг от друга, как никогда. К сожалению, Брайан еще не принял данный ему в Марокко урок впрок, и каждый раз, когда ему подворачивался шанс, он по-прежнему слезно упрашивал Аниту вернуться к нему. Но его рыдания были напрасными. Он отступал и снова наступал, налегая на наркотики и выпивку, которые, как он ожидал, могли привести его в забытие.

Уехав из Канн за день до закрытия фестиваля, 10 мая, Брайан в безрадостном расположении духа прилетел назад в Лондон, где обнаружил у порога своей квартиры отряд из отдела по борьбе с наркотиками Скотленд-Ярда, которые немедленно ткнули ему в лицо ордер на его арест. Было четыре часа вечера. Брайан с затуманенными глазами недоуменно взирал на то, что полиция устроила в его доме ночью. Один из гостей еще оставался в квартире — это был его друг, происходивший из швейцарской благородной фамилии — принц Станислаус Клоссовски де Рола, барон Уоттвилльский, своим друзьям известный как Стэш. Брайану в этом художественном беспорядке просто некуда было ступить. Детективы методично шерстили всю квартиру, постоянно что-то находя. Шаря под покрывалами кровати в зале, они обнаружили кошелек с таинственной субстанцией. Брайан сказал, что хоть эта кровать и его, он никогда не видел этого кошелька — и Стэш тоже. В ванной полисмены обнаружили фиалу с небольшим количеством в ней кокаина. Всего в различных местах квартиры было найдено 11 «объектов», каждый из которых содержал в себе следы наркотиков: две канистры, два кошелька, две трубки, два сигаретных окурка, коробка с папиросной бумагой, кувшин и даже колесико от кресла, которое использовалось как пепельница. Конопли они нашли достаточно, чтобы скрутить семь или десять «косяков».

Глядя на все происходящее спросонья, но вместе с тем и с изрядной долей тревоги, Брайан понял, что его настигло окончательное поражение. Когда Брайана и Стэша вели к машине, на улице их уже поджидала толпа репортеров, как если бы случилось какое-нибудь культурное событие. Невероятно, но факт — вся пресса Лондона прознала об этом аресте словно заранее, и теперь она словно ожидала момента поглотить Брайана.

В тот же день в 5 часов вечера Брайану было предъявлено формальное обвинение в «хранении конопли и конопляной смолы, что является нарушением пункта 13 Акта 1965 г. об опасных наркотиках и Положения 3 об опасных наркотиках (№2) Положения от 1964 г. (СИ 1964 №1811), а также «использования средств для курения конопли и конопляной смолы, что является нарушением Секции 5(а) вышеназванного Акта».

Это было жуткое совпадение, что Брайан был арестован в тот самый день — 10 мая, когда Мик и Кит появились в суде магистрата Чичестера на предварительном слушании по их делу в «Redlands». Они были выпущены на испытательный срок под залог 100 фунтов каждый, присяжные заслушали ходатайство об их невиновности, и суд был назначен на 27 июня. Для всей страны теперь стало очевидным, что полиция хочет ни много ни мало развала «Стоунз»; для всех, кто был близок к ним, не оставалось никакого сомнения в том, что их решили сделать плохим примером для всех. Пэт Эндрюс, узнав об аресте Брайана, решила было подбодрить его — но у ней не было никакой возможности встретиться с ним хотя бы ненадолго.

На следующий день, 11 мая, Брайан и Стэш ненадолго предстали перед председателем Верховного Суда на Марльборо-стрит. Оба они выбрали суд присяжных на Внутренних заседаниях в Лондоне, и были выпущены под залог в 250 фунтов. Первым движением Брайана была телеграмма родителям в Челтнем: «Пожалуйста, не переживайте. Не делайте плохих выводов. И не судите меня слишком строго. Люблю вас. Брайан». Брайан тогда избрал своим временным жилищем квартиру на Слоун-стрит фотомодели Аманды Лир, впоследствии — известной певицы, которую вывел в люди Дэвид Боуи. С Амандой он познакомился в Париже в 1965 году, когда ездил туда с Анитой. Они оставались хорошими друзьями, и эта их дружба даже была запечатлена в песне «Стоунз» «Miss Amanda Jones». Вместе они тусовались в клубе «Speakeasy», а по ночам Брайан плакал у нее на плече. К сожалению, их отношения долго не продлились, хотя Брайан и Аманда встречались еще пару раз в следующем году.

Если в хит-парадах это был явно не лучший год для «Стоунз», то теперь он обещал стать еще хуже. Когда два года назад Брайан, Мик и Билл были оштрафованы за то, что обмочили стену гаража, их соперники «Битлз» получили Ордена Британской Империи. Теперь, приближающимся летом 1967-го, когда Брайану, Мику и Киту угрожали вполне реальные тюремные сроки, «Битлз» с неподражаемой интуицией сфокусировали все самые разноплановые аспекты «власти цветов» в своем совершенно особенном альбоме “Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band”. С самого первого аккорда эффект этого диска был потрясающим для всех групп на тогдашней поп-сцене. Мик и Кит, прослушав «Пеппера», немедленно решили ответить на него альбомом в таком же духе — и даже лучше. Брайану не понравилось это намерение. Теперь ему все труднее становилось понимать их. Впрочем, он сам и не подозревал, что в нем скрыты просто недюжинные способности исполнителя психоделической музыки, и это со всем великолепием проявится в следующем альбоме группы.

К счастью, у Брайана еще была отсрочка — в следующем месяце в Монтерее, Калифорния, должен был состояться самый первый в мире международный поп-фестиваль под открытым небом. Оргкомитет уже был собран для организации этого действа, и, в частности, туда был приглашен Пол Маккартни. Чэз Чандлер, экс-участник «Animals», был в это время менеджером потрясающего молодого чернокожего гитариста по имени Джими Хендрикс. Будучи давним другом Джонса, Чандлер позвонил Джону Филлипсу из группы «Mamas And Papas» в Калифорнию, и позвал к телефону Брайана, который тогда гостил у него дома. Он попросил своего друга, не объявит ли он Джими со сцены. Тот согласился и сразу же был приглашен гостем оргкомитета на весь уикенд 10–11 июня. Он поехал туда вместе с женой Эндрю Олдэма Шилой и Нико, певицей из «Velvet Underground», и там немедленно накупил себе целый чемодан одежды. Каждый день он примеривал на себя кучу прикидов и всегда спрашивал мнение окружавших его женщин. После нескольких таких примерок Нико даже взмолилась, чтобы Брайан перестал — однако тот, конечно же, не остановился.

Здесь Брайан провел очень счастливые выходные. В отличие от своих коллег, он отказался от услуг телохранителей и свободно разгуливал между бивуаками хиппи, радостно созерцая зрелище разноцветных палаток и сопутствующих шоу, наслаждаясь ощущением «всемирного товарищества». Как утверждали в основном те, кто не был там, Брайан был якобы «эфирной тенью» себя самого, уже неся на своем челе печать медленного угасания. Если принять во внимание то, что с ним произошло незадолго до этого, в подобном описании нет ничего удивительного. Оглядываясь назад, он уже почти считал свой арест чем-то маловажным и, несмотря на слухи, будто все эти три дня он провел на STP — наркотике, который вызывает 72-часовой «трип», Брайан был не «под кайфом».

Он привлек к своей персоне колоссальное внимание. Куда бы он ни пошел, разодетый в пух и прах, весь честной народ восхищался одним его присутствием. Представитель «королевской семьи» рока, облаченный в вельвет, кружева и развевающиеся шелковые узорчатые рубашки, кумир молодежи, в то же время пивший со всеми обычное пиво и наслаждавшийся их компанией — Брайан стал настоящим богом для хиппи 60-х. Ему всегда нравилось знакомиться с новыми людьми и не строить из себя недотрогу; одним своим присутствием он заставлял любого, кто находился с ним рядом, чувствовать себя непринужденно и позволял следовать за ним. Брайан постоянно дрейфовал от одной тусовки к другой, оставаясь с каждой из них ненадолго, а потом уходя в неизвестном направлении. Представив публике выступление Джими Хендрикса, он всецело отдался созерцанию новых американских «звезд» блюза — например Джэнис Джоплин. С типичной для него откровенностью он поразил журналистов, сказав об Отисе Реддинге, также выступившему в Монтерей: ««Роллинги» считают себя лучшей группой мира. Но я и за миллион фунтов не смогу стать таким же, как Отис Реддинг».

Широко освещенный в прессе суд над Миком и Китом начался 27 июня. Оба были признаны виновными. Сочувствие к ним было массовым. Брайан, воспользовавшись тем, что все внимание общественности перешло на Мика и Кита, втайне от всех посетил психиатра — доктора Леонарда Генри, принимавшего своих пациентов на Харли-стрит. Угроза суда, как электричество из песни группы «Аквариум», смотрела Брайану прямо в лицо, и куда бы тот не пошел — везде его встречало неизменное осуждение. Брайан буквально гнулся под тяжестью проблем, навалившихся на него. Усталость и опустошение настолько прижали его к стене, что он уже не питал никакой надежды на лучшую жизнь. Доктор Леонард Генри пришел к выводу, что очередной нервный срыв Брайана не за горами, и с 6 июля посоветовал ему отдохнуть второй раз в этом году — на этот раз в стенах клиники «Priory» под чутким надзором доктора Энтони Флуда, которого Генри предварительно попросил об услугах для своего «звездного» пациента. Брайан хотел скрыться от глаз публики тихо, но что бы он не предпринял — неважно, насколько личным был этот шаг — все всплыло-таки в газетах, и уже на следующий день его изрядно огорошили заголовки, кричавшие: «Брайан Джонс в больнице».

Его трехнедельное пребывание в клинике началось с того, что он приехал туда, экстравагантно одетый, вместе со Сьюки Потье и кучкой друзей, на своем «Роллс-Ройсе» с затемненными стеклами. Брайан отказался оставаться в больнице, пока ему не предоставят сдвоенную палату для Сьюки, предпочтительно с двухместной кроватью. Однако доктор Флуд запретил ей расположиться вместе с ним. Брайан спорил, но безуспешно. В итоге он проводил ее, и в тот же вечер Брайана усыпили на несколько часов, чтобы затем начать полноценное лечение.

Надо сказать, что доктор Флуд с самого начала отнесся к Брайану более чем скептически, посчитав, что тот смотрит на него «сверху вниз». В последующие дни они много беседовали на разные темы, говорили и о наркотиках — помогала ли Брайану марихуана расслабиться лучше, чем лекарства, и так далее. Однако доктор Флуд так и не проникся к своему пациенту симпатией, чего Брайан не мог не ощущать. Впрочем, лечащий врач дал ему дельный совет — попробовать выпустить в Англии пластинку с арабской музыкой.

В начале лечения Брайан пребывал в очень плохой форме. В его диагнозе было сказано: «тревожный, депрессивный и явно суицидальный характер». Доктор Флуд считал, что Брайану нужно не лечение от наркозависимости, а помощь в обретении эмоциональной стабильности и сведение на нет его приступов депрессии, случавшихся в результате жизненных проблем. Брайан поначалу с неохотой отвечал на провокационные вопросы психиатра, но вскоре «сдался». Он отлично понимал, что ему нужна помощь, и вскоре открыл доктору Флуду все свои внутренние раны. Словно наказанный за все свои излишества болезнью и депрессией, Брайан в беседах с ним выказал страстное желание стать нормальным, обычным человеком, или даже поступить в университет, чтобы заняться академической карьерой. Но эмоциональный дискомфорт не покидал Брайана ни на минуту. Почувствовав себя несколько лучше на половине лечения, он начал просить доктора Флуда разрешить ему посетить студию «Olympic». Он сказал ему, что группа сейчас записывает новый альбом, и убедил его в том, насколько необходимо его присутствие в студии. Флуд не видел в этом шаге ничего хорошего и с неохотой отпустил Брайана с тем условием, что тот вернется к полуночи. Брайан вернулся на следующее утро в 7 часов, явно что-то приняв «на грудь» — столько, что даже не мог стоять прямо. В студии ему дали наркотик мандракс. Доктору Флуду ничего не оставалось, как начать лечение сначала, снова усыпив Брайана на двое суток.

Спустя десять дней, 24 июля, Брайан был выписан. А еще спустя неделю слушалась апелляция Мика и Кита. В то время как их судьба висела на волоске, Мик и Эндрю Олдэм ответили согласием на предложение Питера Уайтхеда снять клип по мотивам их безрадостных приключений. Съемка проходила в тот же день, когда Брайан сбежал из больницы, и его плачевное состояние как нельзя лучше видно в этом ролике. Это была песня “We Love You” с подпевками Леннона и Маккартни, и она вышла на сингле в августе. Ужасающий вид Брайана со стеклянными глазами под действием психотропных лекарств, скорее всего, был причиной тому, что Би-Би-Си запретила сей клип. По собственным словам Уайтхеда, «это была, наверное, лучшая вещь, что они сделали, так как ее хотели видеть все». С этим трудно согласиться: столь больного и жалкого Брайана не нужно было показывать никому — а тем более миллионам зрителей.

В то время как Мик вместе с «Битлз» слушал в Уэльсе лекции нового гуру хиппи из Индии — Махариши, Брайану и Киту пришлось взвалить на себя весь груз работы над новым альбомом «Their Satanic Majesties Request». Но конфликты внутри группы не утихали, и, чтобы развеяться, Брайан отправился вместе со Сьюки в Танжер и, как всегда, остановился в отеле «Minza». Вместе с ними поехал Кристофер Гиббс. Во время своих каникул парочка повздорила, и Сьюки в отчаянии приняла сверхдозу наркотиков. Брайан отнеся к этому событию на удивление прохладно — но, к счастью, все закончилось благополучно: вскоре Сьюки выписали из больницы, и пара продолжила свои каникулы еще на неделю.

Они вернулись в Лондон, где Брайан стал ожидать суда. Он провел много ночей в походах по клубам. Однажды в клубе «Speakeasy» Брайан выпивал вместе со Сьюки и несколькими друзьями, как вдруг неожиданно заметил у стойки бара привлекательную блондинку с волосами точь-в-точь как у него. Ее звали Дебби Скотт. Так как Брайан был навеселе, она отреагировала на его интерес довольно холодно, но согласилась приехать к нему домой — в то время как Сьюки ничего не оставалось, как с досадой ретироваться. Брайан позднее спросил Дебби, поехала ли она к нему на квартиру из-за того, что он ей понравился, или из-за того, что был «Роллингом». Она сказала, что из-за того, что он был «Роллингом». Брайан удивился, но ненадолго.

Дебби работала официанткой в клубе «Blaise’s», и Брайан начал посещать ее по нескольку раз в неделю. Менеджер «Blaise’s» Джим Картер-Фэй иногда позволял Дебби отлучаться, когда Брайан приходил к ней. Однажды вечером они уехали за город, и Брайан украсил все заднее сиденье своей машины опавшими листьями с деревьев, которые подобрал на дороге — потому что они выглядели очень красиво и уютно шуршали, когда на них садились. Брайан и Дебби виделись друг с другом время от времени в течение следующего года — обычно тогда, когда Сьюки не было в городе. Вместе они принимали много «кислоты». Хотя у Брайана с Дебби так и не случилось настоящего «путешествия» под ее действием, это часто происходило у него с другими — часто случайными — людьми.

В то же время Брайан иногда занимался работой над альбомом «Роллингов» “Their Satanic Majesties Request” — и качество этой работы было превосходным. Как считает Глин Джонз, именно Брайан спас от провала песню “2000 Light Years From Home”, изменив ее стилистическую и лирическую направленность с помощью меллотрона. Его игра на этом инструменте в песнях “We Love You” и “2000 Light Years From Home” — это одни из его самых замечательных музыкальных пьес. Меллотрон представляет собой похожую на орган машину, которая, используя записанные ранее звуки на магнитных пленках, воспроизводит звук любого инструмента или их комбинации. Играть на нем — это целое дело, так как ни одна из лент внутри него не выстроена ровно. Чем больше клавиш вы нажимаете, тем медленнее крутятся пленки внутри него. Брайан про себя отрабатывал, в какой отрезок времени нажимать определенные клавиши на секунду раньше других, чтобы не получилось диссонанса.

Мистическая, загадочная, холодно-космическая партия меллотрона Брайана вызывает в памяти знаменитую Хоральную прелюдию фа-минор И.С. Баха, звучащую в фильме А. Тарковского «Солярис». Тоска Брайана по извечному — любви и пониманию, его тревоги и страх перед настоящим и будущим, тяжкие видения и призраки его прошлой жизни, о которой мы никогда не узнаем, и которые он так желал изжить в себе навсегда — чтобы они оказались «за 2000 световых лет» от него, — все это соединилось в инструментальной дорожке “2000 Light Years From Home” (в рабочем варианте, еще без текста, она носила название “Toffee Apple”.) Прерывистые, тревожные звуки заключенных в недрах меллотрона скрипок и альтов напоминают морзянку или позывные неведомого космического корабля, а может быть — крик о помощи заблудшей в недрах далеких галактик одинокой человеческой души. Эту вещь можно смело назвать предтечей «нью-эйджа» и всей «электронной» музыки. Меллотрон немедленно взяли на вооружение новые талантливые исполнители и группы, среди них — “King Crimson”, чей дебют состоялся уже после смерти Брайана — на мемориальном концерте в Гайд-парке 5 июля 1969 года. Меллотрон Брайана также звучит в вещах “She’s A Rainbow”, “On With the Show”, а также “Citadel”, где он играет, кроме того, и на саксофоне. Хаотические, сюрреальные композиции “Satanic Majesties” как нельзя лучше охарактеризовали его жизнь и его настрой в этот период. Как он однажды сам заметил по-философски: «Вся наша жизнь так или иначе испытывает на себе воздействие социальных и политических влияний. Немудрено, что все это проявляется в наших работах». В ту пору Брайана часто обвиняли в том, что он не приходил на запись, или же ничего не делал в студии. Однако никто и не задумывался о том, насколько близко он подошел к очередному жизненному кризису. К тому же прибавились и другие проблемы. После четырех лет работы группу покинул Эндрю Олдэм. После своего увольнения он немедленно начал судебное преследование издательской компании, организованной Кляйном — “Nanker Phelge USA”.

Cьюки все труднее было успокаивать расшатанные нервы Брайана, и в конце концов она сама подверглась его разрушительному влиянию. Брайану все время казалось, что он окружен врагами, и что за ним охотятся. Однажды, когда он был в квартире один, к нему домой стали яростно стучать какие-то двое мужчин, и первой его мыслью было, что это — полиция. Брайан стремглав побежал к телефону, чтобы позвонить Джэни Перрин. Та немедленно посоветовала ему открыть дверь на минуту и ударить одного из них по лицу. Не желая следовать смелому совету Джэни, Брайан положил трубку и сел в испуге, прислушиваясь к повторяющимся ударам в дверь и угрозам в его адрес. Наконец, непрошенные гости ушли.

В одиночестве Брайану неизменно начинал являться самый жуткий кошмар, который он когда-либо видел в жизни: тюремное заключение. День суда приближался с каждым днем, отношения с группой у него были просто никакие, и, за некоторым исключением, его окружали только недоброжелатели. Находясь в столь опасном положении духа, Брайан за сравнительно недолгий период времени дважды попытался свести счеты с жизнью. Однажды он позвонил Джэни с тем, чтобы сказать о том, что собирается выкинуться в окно в отеле “Дорчестер”. Во второй раз он сказал ей, что хочет перерезать себе вены, но та невозмутимо ответила ему, чтобы он сделал это в ванной, чтобы не пачкать кровью паркет в спальне. Подобные «шуточки» на время успокаивали Брайана. Но вообще трудно сказать, в какой помощи на самом деле он нуждался. В сочувствии — да, но какими понятными ему и действенными способами можно было выразить его в те черные дни? Брайан замкнулся в себе и, кажется, словно полюбил это невероятно тяжкое, но вместе с тем и такое бесконечно щемящее чувство покинутого и преданного всем миром.

Суд над Брайаном начался 30 октября на Внутренних слушаниях в Лондоне. После обвинения было зачитано ходатайство о признании Брайана виновным в хранении и курении конопли, но невиновного во всех остальных обвинениях. Главный обвинитель сказал суду, что когда Брайана допрашивали в процессе обыска его квартиры, есть ли у него еще какие-нибудь наркотики, то он ответил: «Я страдаю астмой; единственные наркотики — это лекарства от нее». Обвинение строилось на 11-ти «объектах», которые были конфискованы при обыске.

Защитник Брайана, королевский адвокат Джеймс Комин, доложил суду, что Брайан страдает от глубокого нервного срыва и находится под строгим медицинским надзором, который идет ему на пользу. Он многое сказал о музыкальном таланте Брайана и его интеллекте. В суд был вызван и доктор Леонард Генри, подтвердивший необходимость продолжения лечения. Затем было дано слово самому Брайану. Когда его спросили, намеревается ли он полностью завязать с наркотиками, то он ответил: «Это — моя непосредственная цель». Он сказал судье, что наркотики приносят ему только неприятности, мешают его карьере, и озвучил желание в том, чтобы никто не последовал его примеру. Адвокат счел нужным отметить, что Брайан не торговал наркотиками и не распространял их.

Но все это было бесполезно. Брайана признали виновным. Попросив Брайана встать, судья сказал: «Я чрезвычайно тронут всем тем, что услышал, но ввиду всех обстоятельств вас правильнее всего приговорить к тюремному заключению». Несмотря на то, что в штрафном списке Брайана не значилось ничего более страшного, чем хождение в туалет перед гаражной стеной, его приговорили к 9-и месяцам тюремного заключения за то, что он сделал свою квартиру местом для курения наркотиков, плюс 3 месяца за хранение конопляной смолы. Отбывание наказания должно было начаться немедленно. Кроме того, судья присудил Брайана заплатить 250 гиней судебных издержек и отказался отпустить его под залог. Как только Брайан, охваченный ужасом, был увезен в тюрьму, суд словно прорвало. Журналисты осадили недоумевающих друзей Брайана и его фанов, сгрудившихся в галерее зрителей, в надежде протащить сенсационный вердикт в прессу сегодня же.

Брайан, бледный как мел, сжав решетку в полицейской машине, в безмолвии и страхе смотрел на тюремных офицеров, которые по-садистски размахивали парикмахерскими ножницами перед самым его лицом, показывая тем самым, как долго они ждали, чтобы состричь его знаменитые локоны. На улицах уже собирались маленькие демонстрации против осуждения Брайана. Одну из них, в частности, возглавлял брат Мика Джаггера Крис, который отсидел после этого ночь в полицейском участке. В тот же вечер доктор Грин, по распоряжению адвокатов Брайана, пошел на встречу с судьей в его приемной в Королевском Зале Правосудия. Грин внес в дело Брайана поправку о том, что тот болен. В итоге Брайана освободили под залог в 750 фунтов. Когда Брайан покидал тюрьму, то единственное, что он сказал, было: «Все, что я хочу — это чтобы меня оставили в покое». Спустя несколько дней публицист «Роллингов» издал официальное заявление: ««Роллинги» продолжат свою карьеру — в этом нет никакого сомнения». Другими словами, они стремились доказать всему миру, что если Брайана и посадят, то группа определенно продолжит играть без него.

В начале декабря был, наконец, издан альбом “Their Satanic Majesties Request”. Брайан по-прежнему шел в музыкальном арьергарде, хотя и пребывал в постоянной депрессии. Он старался держать себя в руках — но только до дня своей апелляции. На этот раз Брайан предстал перед советом из четырех судей, возглавляемых верховным судьей лордом Паркером Уоддингтонским. В пользу Брайана снова выступили доктора Генри и Флуд, обрисовавшие для него мрачные перспективы в случае возможного заключения под стражей. Они оба сочли нужным предупредить суд, что «столкнувшись с невыносимой для него ситуацией, Брайан, вполне возможно, совершит попытку самоубийства». (Обратите внимание на это заключение! )

Апелляционный суд решил пойти — на благо Брайану — на весьма нестандартный шаг: консультацию с независимым психиатром Уолтером Нойштадтером. Грин и Нойштадтер встретились за несколько дней перед апелляцией. Тогда Нойштадтер сказал Грину, что Брайан показался ему вполне милым юношей и весьма чувствительной личностью с несомненным талантом. Также он подумал, что Брайан испытывает большие трудности с идентификацией себя как личности. Вместо стандартной процедуры, когда он встречался со своим подопечным только единожды перед судом,

Нойштадтер виделся с Брайаном четыре раза. Для апелляции он подготовил следующий доклад:

«Его IQ равно 133. Интеллектуальное функционирование больного простирается в рамках его словаря и общих познаний об окружающем, способностей к абстрактному мышлению и социальной осведомленности. Он не выказывает признаки расстройства формального мышления либо психотических нарушений мыслительного процесса. Как бы то ни было, мыслительные процессы мистера Джонса раскрывают в себе некоторое ослабление связи с реальностью как результат интенсивной и стихийно возникающей тревоги. В последнее время он чувствует большую угрозу со стороны внешнего мира, как результат возрастающего неадекватного контроля агрессивных инстинктивных импульсов. Этот репрессивный контроль имеет тенденцию к исчезновению, и тогда больной часто отчетливо игнорирует угрозу, созданную при прорыве этих импульсов в сферу сознания. Временами он проектирует свое чувство агрессии так, что ощущает себя жертвой своего окружения; в других случаях он обращает его вовнутрь, результатом чего являются отчетливые депрессивные тенденции и ассоциированный с ними риск суицида. Сексуальные проблемы мистера Джонса тесно соприкасаются с его проблемами по поводу возникающего в нем чувства агрессии — так, он испытывает весьма ярко выраженную тревогу в плане фаллической и садистической сексуальности из-за скрытых агрессивных побуждений. Тем не менее, эти фаллические побуждения также находятся в конфликте с его желаниями, возникающими как результат его значительной пассивной зависимости от кого-то или чего-то. Этот конфликт препятствует любому зрелому гетеросексуальному урегулированию — он отчетливо удаляется от любого нормального гетеросексуального вмешательства. Эти сексуальные трудности являют собой определенную эмоциональную незрелость мистера Джонса и вызывают в нем значительное смятение и вопрос о его идентификации. Он колеблется между образами пассивного, зависимого ребенка со смутными признаками взрослого человека с одной стороны, и идола поп-культуры — с другой. Он по-прежнему очень подвержен Эдиповым фиксациям. Он смешивает роли матери и отца. Частью эта запутанность может показаться результатом очень сильного отторжения, которое он испытывал по отношению к доминирующей и контролирующей матери, отвергавшей его и явно предпочитавшей его сестру. В заключение, моя точка зрения в том, что в настоящее время мистер Джонс находится в крайне рискованном состоянии эмоциональной нестабильности, что является результатом его неразрешенных проблем с импульсами агрессии и сексуальной идентификацией. Его понимание реальности весьма хрупко как следствие ослабленного эффекта интенсивной тревоги и конфликтов, окружающих подобные проблемы. Большая часть его тревоги ныне локализована вокруг его потенциальной возможности тюремного заключения, но ее глубокие причины коренятся гораздо глубже. По этой причине он настоятельно нуждается в психотерапии, которая поможет собрать сведения о его потенциальных личностных возможностях и интуитивных способностях для сдерживания его тревожного состояния. С другой стороны, его прогноз очень неблагоприятен. Ясно и вполне вероятно, что его тюремное заключение спровоцирует полный разрыв с реальностью, психотический срыв и отчетливо увеличит риск суицида для этого молодого человека».

Спустя 5 недель, 12 декабря, слушалась апелляция Брайана. Вечерние газеты вышли с полуметровыми заголовками «ДУША БРАЙАНА ДЖОНСА». Полагаясь на свидетельства троих независимых психиатров, суд оштрафовал Брайана на 1000 фунтов и осудил его условно на 3 года с тем, чтобы он продолжил свои визиты к доктору Грину. Брайан был очень недоволен тем, что ему нужно было каждые 2 недели ходить к офицеру и просить у него разрешения в том случае, если он намеревался покинуть страну. Особенно ему не нравилось, что офицер был старше его и много говорил о своих детях.

Когда суд постановил не заключать Брайана в тюрьму, то лорд Паркер, верховный судья, предупредил его: «Запомните, что это — лишь определенная степень милосердия, которую оказал вам суд. Это — не прощение. Вы не можете теперь хвастаться, что вас «отпустили». Вы по-прежнему находитесь под контролем суда. Если вы не сможете сотрудничать с инспектором, наблюдающим за поведением условно освобожденных преступников, или с доктором, и если вы учините еще одно правонарушение любого рода, то вас снова будут судить и наказывать. И вы знаете, какое наказание вас ждет».

Брайан покинул зал суда в безмолвии. Его единственными словами было: «Я очень счастлив, что свободен». Единственным «Роллингом», присутствовавшим на апелляции, был Мик. На следующий день газеты отдали ему целые страницы. А спустя два дня Брайан был найден без сознания на полу своей квартиры шофером Джоном Кори. Отвезенный в больницу св. Джорджа в Гайд-Парк-Корнер, очнувшись, он запаниковал. Теперь он не верил никому и рвался домой. Спустя всего час после госпитализации Брайан, вопреки советам врачей, начал суетиться и говорить, что он всего лишь устал, и что ему нужно идти домой.

Брайан надорвался. За его плечами было 33 турне; ожидание суда и связанные с ним проблемы, взаимоотношения в группе, прогрессирование болезни — все это постоянно держало его в стрессовом состоянии. Он изменился в худшую сторону — как физически, так и морально. Однако Брайан надеялся, что пройдя через все круги ада в ушедшем году, ему удастся, наконец, поправить свои дела к лучшему в следующем.

Глава 9 1968 год

Брайан решил вернуться в Марракеш в начале 1968-го вместе с Глином Джонзом, чтобы найти и написать музыкантов Г’наоуа. Это было братство или религиозная община, уходящая своими корнями в Судан. Музыканты Г’наоуа были чернокожими — в противоположность более светлокожим арабам и берберам. Брайан решил, что будет здорово, если он запишет как можно больше этой музыки, а потом наложит на получившиеся записи ритм-секцию в стиле «соул». Теория Брайана состояла в том, что чернокожая музыка в Америке произошла из Африки — так что это могло бы стать символическим посланием как в музыкальном, так и в этническом плане — и достаточно глубоким. Несмотря на то, что Брайан и Глин «зарыли топор войны» на время работы над «A Degree of Murder», отношения между ними оставались весьма прохладными, и запись не удалась: после нескольких прослушиваний Брайан решил, что она не так хороша, как он надеялся. Он обнаружил, что они использовали несколько дефектный магнитофон, из-за чего поверх музыки слышалось шипение. И хотя Брайан наверняка мог исправить потом этот дефект пленок, но они так и остались неупорядоченными.

Записывая Г’наоуа и позднее — Мастеров-Музыкантов из Джаджуки, Брайан открыл новое направление в поп-музыке — «трансовую музыку». Западные люди традиционно предпочитают музыку с разнообразием гармоний, мелодическим началом и развитием. Однако музыка Джуджуки, в отличии от нее, использует ритмическое и модальное повторение в целях вызвать у слушателей чувства релаксации, созерцания, эйфории, либо же гипнотическое состояние. Сложная игра на барабанах была изобретена именно в Марокко, где «трансовая музыка» полиритмична. Эффекты, которые сопутствуют ей (они вызваны т.н. «ритмической стимуляцией») — люди в трансе способны высоко прыгать в воздух, ходить по горячим углям и наносить себе раны, которые затягиваются с невероятной быстротой. Лабораторные опыты ритмической стимуляции показывают, что множество звучащих одновременно ритмов увеличивает степень ответной реакции обычного человека. Регулярное раскачивание, прыжки, танцы и верчение на месте — т.е. все выражения марокканского «фолк-транса» — служат для усиления начальной стимуляции. Уровень децибелов и интенсивность игры на барабанах препятствуют прохождению боли в разумный мозг.

С начала года и по февраль «Роллинги» репетировали дома у Ричардса в “Redlands”, а с 21 февраля — в лондонской студии “R.G. Jones”, где пять лет назад Джорджио Гомельски снял их на кинопленку. И тут Брайан неожиданно снова оказался в центре скандала. «Девушка «Роллинга» в наркотической драме» — кричали заголовки лондонских газет. Бывшая подруга Кита, Линда Кит, иногда встречалась с Брайаном. По причинам, которые были много лучше известны ей самой, 16 марта Линда приехала в квартиру на Чишэм-плейс, которую Брайан снимал для своего шофера. Брайан иногда жил в ней, так как она находилась рядом со студией звукозаписи. В квартире она позвонила своему доктору и сказала ему, что хочет принять сверхдозу лекарств. Доктор вызвал полицию, и та вскоре приехала туда, взломала дверь квартиры и нашла Линду без сознания, обнаженной и лежащей поперек кровати. Ее немедленно отвезли в больницу. Когда Брайан с ключами приехал на квартиру, то увидел, что в ней полно полицейских и репортеров. Он сказал газетчикам: «Я работал в студии всю ночь, и когда пришел к себе после полуночи, то обнаружил в квартире полицию. Я был полностью шокирован тем, что хозяин квартиры попросил меня немедленно съехать оттуда. Он сказал: «Мы не хотим, чтобы такие, как вы, жили в нашем доме». Я объяснил ему, что снимал квартиру только для своего шофера и жил там, когда бывал поблизости, но он не слушал меня. Я оплатил ренту за шесть месяцев вперед, но он не обратил на это никакого внимания. Я не могу этого понять». Мисс Кит чудесно оправилась от своего удара, и на следующее утро покинула больницу как ни в чем не бывало, в то время как Брайан с трудом приходил в себя после этой бури, которая, как он считал, была подстроена заранее. Плохое паблисити — это было последнее, чего он хотел.

Работа над новым альбомом «Стоунз» началась на следующий же день — 17 марта — в студии “Olympic”. Однако новый продюсер «Роллингов» Джимми Миллер не разделял увлечения Брайана музыкой Марокко. Мик Джаггер отрицает, что Брайан был первым из рок-звезд, кто заинтересовался этнической музыкой. Однако факты говорят обратное. Брайан похоронил свои музыкальные идеи глубоко внутри себя, чтобы выплеснуть их для будущих проектов — которым, увы, так и не суждено было осуществиться.

Тогда же, во время записи альбома, который позднее получил название “Beggars Banquet”, в жизнь Брайана вошла 17-летняя студентка колледжа по имени Хелен Спиттал. Их отношения продолжались до самой смерти Джонса и были платоническими. Как-то Брайан узнал от других фанов, что Хелен преданно стояла у студии “Olympic” по три раза в неделю на протяжении семи месяцев, чтобы только увидеть его. В первую неделю апреля ее желание познакомиться с Брайаном, наконец, сбылось. Он вскоре тоже начал испытывать какие-то чувства к Хелен, которые невозможно было описать. Теперь, из-за того, что он был наслышан о ней так много, он не мог «отшить» ее подобно миллионам других своих фанаток. И в тот вечер он также чувствовал, что она для него станет кем-то большим, чем просто очередной фаншей. Со временем Брайан еще более сдружился с Хелен. Брайан часто прогуливался с ней под руку, или же клал обе руки ей на плечи, когда они разговаривали друг с другом. Их отношения были почти родственными — Брайан стал для нее словно старшим братом. Он переживал по поводу ее учебы и отношений с родителями, а однажды поругал Хелен за то, что она пришла к дверям студии засветло.

Название для нового альбома — “Beggars Banquet” — было предложено Кристофером Гиббсом. На пробных пленках остались песни, которые не попали на альбом: например, тягучий блюз Мадди Уотерса “Still A Fool”, на котором Брайан отлично играет «боттлнеком». Примечательно, что мелодия ее полностью совпадала с хрестоматийной вещью “Rollin’ Stone Blues”, давшей в 1962-м название группе. После электронно-психоделического “Satanic Majesties” “Beggars Banquet” олицетворял собой возвращение «Роллингов» к корням — блюзовому «харпу» и слайд-гитаре. На ней Брайан великолепно сыграл в песнях “No Expectations”, “Jig-Saw Puzzle” и “Salt Of the Earth”. После сессии 25 марта, когда «Роллинги» записали “Jumpin’ Jack Flash”, Брайан позвонил Ронни Мани в 6 утра и сказал: «Мы все утро были в студии, и мы возвращаемся к рок-н-роллу. Они придумали “Jumpin’ Jack Flash”, и это действительно здорово». Как иронично, что он назвал «Роллинг Стоунз» «они», а не «мы».

Когда начались сессии “Beggars Banquet”, Брайан подошел к продюсеру Джимми Миллеру, сообщив ему, что он, наверное, будет не в состоянии сделать весомый вклад в запись. Однако, когда работа началась, он втянулся и начал получать от нее удовольствие. После этого он извинился перед Джимми. Работа над новым материалом продолжалась, и группа была озабочена выпуском своего нового сингла. На 26 мая «Стоунз» наметили выпуск новой песни Мика и Кита “Pay Your Dues”, но в последний момент изменили свое решение и выпустили другую вещь — “Jumpin’ Jack Flash”. “Pay Your Dues” со временем трансформировалась в “Street Fighting Man”. Брайан сыграл здесь на ситаре и танпуре.

Здесь стоит остановиться на очередной инноватике Брайана — использовании впервые в рок-музыке танпуры (индийской лютни). Если ситар достаточно широко известен публике по своему звучанию и конструкции, то танпура — отнюдь нет. Само название «танпура» является сочетанием двух слов на хинди — «тана» (музыкальная фраза) и «пура» («полный», «завершенный»). В индийской музыке танпура не ведет мелодическую линию, в отличие от того же ситара, а поддерживает и «продолжает» ее своим весьма богатым резонансным полем, основанном на одном тоне, основной ноте или ключевой ноте тональности. В основе особенного звучания танпуры лежит принцип, именуемый в индийской музыке «дживари» (от слова «джива» — «душа» или «дающее жизнь естество»). Это — акустический феномен, характеризуемый богатым обертонами слегка «жужжащим» звуком, называемым индийскими музыкантами «живым», который достигается применением в конструкции инструмента особо отшлифованной деки из красного дерева. Этот феномен применим не только для танпуры, но и для ситара. Однако звук танпуры — более живой, полный и подвижный. Вероятно, именно данное свойство этого инструмента настолько привлекло Брайана, что он решил использовать в качестве ритмической поддержки ситара на записи этого трека. Он играет на нем здесь как на акустической гитаре, придавая песне мистический, загадочный, глубокий оттенок.

12 мая «Роллинги» выступили на концерте призеров опроса газеты “New Musical Express” на стадионе “Wembley Empire Pool”. Они появились там, не будучи объявленными заранее. Это выступление стало последним «живым» концертом Брайана. Звезда сериала о Джеймсе Бонде, Роджер Мур вручил им тогда награду как «Лучшей ритм-энд-блюзовой группе». Группа исполнила всего две песни — “Jumpin’ Jack Flash” и “Satisfaction”. Газета “Daily Miror” вышла на следующий день с заголовком: «Джаггер и «Роллинг Стоунз» возвращаются с триумфом». Не нужно и говорить, как этот заголовок огорчил Брайана.

Тогда, в мае 1968-го «Битлз» окончательно разочаровались в Махариши. У Брайана подходил к концу неудачный роман с Дебби Скотт. В конце месяца, спустя неделю после очередного свидания с ней, Брайан как-то позвонил Дебби и пригласил ее в гости в свою квартиру на Ройял-Авеню-Хаус в Челси. Когда Дебби приехала, то Брайан повел себя необычайно странно — он отказался с ней разговаривать, а потом нагрубил ей. Дебби гордо удалилась. Через неделю Брайан позвонил ей со словами: «Как делишки? Приезжай-ка сюда!» Она приехала, и вместе они приняли «кислоты». Брайан сказал ей, что, по его мнению, за ним наблюдает полиция. Он был уверен, что его телефон прослушивается, и все время поднимал трубку и кричал поверх гудка: «Вы хотите знать, принимаю ли я наркотики? — ДА!!!» После этого Брайан и Дебби не говорили друг другу ничего в течение примерно двух часов. Наконец, Дебби уставилась на Брайана с немой мольбой об объяснении. Когда это не помогло, она зашлась истерическим плачем. В шесть утра Дебби ушла. Брайан смотрел в окно на лестнице, как она шагала по пустынной Кингс-роуд. Внезапно к дому, в котором находилась квартира Брайана, подъехала одинокая полицейская машина: она замедлила ход и поехала дальше.

Спустя еще час, оставшись наедине с самим собой, Брайан подошел к холодильнику, чтобы перекусить кусочком курятины. И тут в его квартиру постучали представители полиции. Брайан застыл в немом ужасе. В то время как его дверь ломилась от громкого стука, он глянул в глазок, а затем взял в руки телефон, чтобы позвонить Лесу Перрину, и закричал в трубку: «Лес, они лезут ко мне в окно!» Он не преувеличивал: один из полисменов забрался к нему в окно по водосточной трубе. На дворе стояло 21 мая. Полиция спросила Брайана, нет ли у него каких-нибудь клубков шерсти или мотков пряжи. Брайан был очень возмущен — даже зол: «Какого черта мне делать с клубками шерсти?», — огрызнулся он на них. Но в другой комнате полиция действительно нашла то, что искала: кусок гашиша в клубке шерсти.

В тот же день Брайан предстал перед председателем Верховного суда на Марльборо-стрит, на этот раз обвиняемый в хранении 44 граммов конопляной смолы. Его выпустили под залог в 2000 фунтов в ожидании суда — снова на Внутренних слушаниях в Лондоне. То есть, он попал в руки полиции в тот период, когда еще не окончился его первый условный срок наказания. Кто бы ни стоял за этим вторым арестом — это был намеренный и жестокий умысел причинить Брайану зло. В это время он не принимал наркотиков и старался привести свою жизнь в порядок. Хотя он и неохотно ходил отмечаться у офицера полиции, но все же делал это, и к тому же он был как нельзя более активным на записи альбома “Beggars Banquet”. Когда об аресте Брайана узнал его отец, то первым, что пришло ему в голову, была мысль о том, что его сын был схвачен полицией во второй раз специально по чьему-то навету. Брайан позвонил ему и поклялся, что он невиновен.

Спустя день после ареста Брайан был снова помещен в больницу, где уже бывал ранее. Линда Лоуренс, узнав о срыве Брайана, взяла с собой Джулиана, чтобы посетить его. Она надела на Джулиана белый шелковый костюмчик, который сшила сама, и, по иронии судьбы, на Брайане был такой же белый костюм. Когда Линда приехала в больницу, в палате сидела Сьюки, и Брайан препроводил Линду в холл, чтобы там поговорить, понимая, что ее присутствие огорчит его нынешнюю подругу. Линда чувствовала, что у нее с Брайаном есть какой-то контакт — он, казалось, робко открывался ей. Брайан мрачно смотрел несколько минут в лицо Джулиана, а потом почувствовал, что боится чего-то. Об этом он говорил позже по телефону с Ронни Мани: «Встреча с Джулианом испугала меня. Он такой невинный». Брайан смотрел на него и видел в нем свою потерянную невинность. Это был последний раз, когда сын и отец виделись друг с другом. В больнице Брайана посещала и Дебби Скотт. Она, Ронни и Линда образовали маленький круг друзей, который оберегал Брайана. Они были теми женщинами, с которыми он мог поговорить по душам, вести себя естественно и не волноваться о том, какое впечатление произведет на них. Впрочем, ни одну Брайан не любил так преданно и страстно, как Аниту.

Вскоре Брайана выписали. К этому времени он уже проч но отделил соратников по цеху от своей частной жизни. С публичными людьми он чувствовал себя теперь, мягко говоря, некомфортно. Брайан был невероятно уязвлен тем, что думали — или могли подумать о нем — Мик, Мэриэнн, Кит и Анита. Они все были «звездами» Лондона. Брайан думал, что вот Мик и Мэриэнн стараются показать ему свое расположение, Кит и Анита тоже стараются… и, тем не менее, он абсолютно одинок. Однажды Брайан зачем-то позвонил Мику в студию. Тот ответил ему в шутку: «Почему бы тебе не придти сюда, УРОД?» Для Брайана эти слова были равносильны удару грома.

4 июня известный французский режиссер Жан-Люк Годар начал съемки фильма “Sympathy For the Devil”. Эта лента запечатлела процесс развития одноименной песни, начиная с набросков и кончая завершенной версией, с комментариями Годара о политических революционерах и различными продолжительными, часто нелицеприятными вставками, напрямую не связанными с «Роллингами». Это был знаковый фильм, предвещавший конец эры хиппи. В кадрах с участием группы все внимание сконцентрировано на Мике и Ките, в то время как Брайан выглядит аутсайдером. Когда он играет на акустической гитаре, то не слышно ни одного звука — его инструмент полностью исключен из микса. Примечателен и забавен всем своим трагизмом эпизод, когда группа вовсю работает над песней, в это время Брайан в отгороженном уголке читает газету, всем своим видом давая понять, что какие бы эпохальные шедевры ни творили в данный момент «Роллинги» — это ему глубоко «по барабану». Вероятно, он просто ждал, когда его позовут принять участие в процессе записи. Но ответом ему было только плохо скрываемые равнодушие и раздражение. В другом эпизоде, когда записывались подпевки, Брайан на виду у всех камер пытается робко обнять за талию Мэриэнн Фейтфулл — думается, при предварительном просмотре фильма Мик Джаггер просто рвал и метал! И конечно же, слева от Брайана в тот момент стояла Анита — вечное напоминание о его неудачах. Когда фильм завершается, Брайан сидит на полу в одиночестве и курит нечто похожее на самокрутку, в то время как все остальные сидят и музицируют вместе.

Летом началась работа над фильмом под названием “Performance” с участием Мика и Аниты в роли любовников. Именно в этот период Ричардсу довелось испытать те же чувства жгучей, бешеной ревности, что за полтора года до этого испытывал Брайан. Когда фильм снимался на Лоундс-сквер, Кит даже не заходил в то здание. Он просто сидел на улице в машине и посылал Аните оттуда записки. Видимо, именно из-за ревности он не участвовал и в записи основной музыкальной темы для фильма.

Возможно, после съемок “Performance” Кит, начал было лучше понимать Брайана, проникся к нему некоторой жалостью и даже предложил ему отдохнуть в ожидании суда у себя дома в “Redlands”. Вряд ли этот отдых пошел бы ему на пользу, в доме, где каждый день был живым напоминанием об Аните — но Брайан принял это предложение и на время поселился там вместе со Сьюки.

***

Местом, где Брайан забывался, успокаивался и приводил свою нервную систему в относительный порядок, было Марокко. И он решил отправиться в эту сказочную страну до суда. Хотя его и постигла неудача с записью музыкантов Г’наоуа, он теперь лелеял мечту о Джаджуке, о которой ему так много рассказывал Брайон Гайсин.

…Примерно в 2-х часах пути к юго-западу от Танжера, в марокканской провинции Аль-Сариф, раскинулись невысокие горы Риф. Из города Ксар-эль-Кебир дорога ведет в крохотное село Таттоуфт, откуда верхом на ослах вы покидаете цивилизованный мир, отправляясь в путешествие в горы к древней и далекой деревне Джаджука.

Брайон Гайсин открыл ресторан «Тысяча и одна ночь» в стенах прекрасного дворца в Танжере специально для того, чтобы в город пришли и поиграли музыканты из Джаджуки. Однажды он познакомился с марокканским художником по имени Хамри, и они быстро подружились. Хамри привел в ресторан музыкантов из своей родной деревни Джаджуки. Гайсин, находясь под впечатлением этой музыки, захотел узнать их поближе, и Хамри взял его в деревню, где тот узнал, что их ежегодное празднество было посвящено божеству доримской эпохи Пану и связанными с ним церемониям. Он подумал, что Джаджуку надо записать, и даже безуспешно пробовал сделать это сам. Одаренный высокой честью населения Джаджуки, тогда Гайсин был единственным, кому позволялось приводить в деревню чужаков. Гордые, но добросердечные люди, полностью преданные ритуалу, они играли и играют до сих пор свою суфистскую музыку перед принцами Марокко и Саудовской Аравии. Летом 1968-го Гайсин взял Брайана в эту деревню по личному приглашению хаджа Абдесалама Аттара.

Прибыв в Марокко, Брайан вызвал из Лондона звукорежиссера Джорджа Чкьянца. Перед своей поездкой тот зашел на квартиру Брайана в районе Хэмпстеда, чтобы забрать оттуда его магнитофон “Uher” и два микрофона. Это было довольно пустынное место, очень странное и грустное: из обстановки там были только три пустых коробки из-под чайных пакетиков. Джордж прибыл в Танжер самолетом в 8 утра. Полный энергии Брайан вместе со Сьюки поприветствовали его в аэропорту и немедленно же поехали с ним в местный отель “Es Saadi”. Джордж был так шокирован, увидев Брайана на ногах в столь ранний час, что немедленно послал телеграмму в офис «Роллинг Стоунз». Брайан был чрезвычайно обрадован его прибытием и показал себя очень гостеприимным хозяином. Чтобы Джордж почувствовал себя более уверенно, Брайан постарался рассказать ему все, что он знал о Марокко.

Перед тем, как отправится в путь, Брайон Гайсин объяснил, что Сьюки будет представлять определенную проблему, так как женщины и мужчины в деревне были жестко разделены, и что ей нужно остаться с берберками. Но Сьюки настояла на том, чтобы ехать с ними; Брайан тоже хотел этого. Она постриглась как можно более коротко и оделась в джинсы, чтобы походить на мужчину. Была и еще одна, более важная проблема — в деревне не было электричества, и нужно было срочно достать батареи для магнитофона. Наконец, Джордж достал их где-то на базаре — к великому удивлению Брайана. Оказывается, Джордж просто попросил у торговцев по-французски, всего-то и делов. Брайану такой «маневр» был явно не под силу. Этот случай красноречиво показывает ту отстраненность от реального мира, в которой тогда он пребывал.

Итак, великолепная четверка в составе Брайана, Сьюки, Джорджа и Гайсина отправилась в Джаджуку — без фотографа или какого-либо представителя СМИ. Они уехали на огромном старом «Шевроле». Акустика в деревне была просто превосходной. Хотя она и находится далеко от океана, на этом расстоянии можно было слышать плеск волн о скалы. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что он удостоился редкой чести, Брайан был невероятно обрадован. В то же время его приезд оказал самое глубокое влияние на жителей деревни. Они впервые увидели чужеземца в том виде, в каком к ним приехал Брайан Джонс. Сыну главы племени Абдесалама Аттара Бахиру было тогда всего 7 лет. Он был пастушком и пас свое стадо, как вдруг его младший брат Мостафа прибежал к нему и рассказал ему о самом странном событии, которое только случалось в Джаджуке. Бахира поразил внешний вид Брайана — его экстравагантная одежда и «большие волосы». Поздоровавшись со старшим сыном хозяина деревни и поцеловав его в щеку, Брайан и не подозревал, какое глубокое впечатление он оставит на него. Абдесалам и все музыканты поняли, что Брайан — это тот, кто вполне заслуживает их уважения, которое просто так никому не выказывалось. Его личность, энергия и исследовательское чутье в области их культуры и музыки, его неподдельная потребность в том, чтобы понять этот народ как можно лучше, не говоря уже о его способностях взять любой из древних инструментов и играть на нем — все это послужило причинами их теперь всегдашней любви к Брайану.

В тот вечер они устроили обед для своего почетного гостя. Неожиданно откуда-то возникли два человека с белым козликом, которого нужно было зарезать для трапезы. В этот момент Брайан поднялся со своего места, начал издавать какие-то нелепые звуки и вдруг сказал своим спутникам: «Это же я!» Все поднялись вслед за ним и подтвердили: «Да, правильно — он выглядит в точности как ты». Это было пугающей правдой: у козлика была челка из белых волос, нависавшая прямо перед его глазами. Через двадцать минут они уже ели печенку козлика на шиш-кебабовых палочках. Тогда никто не придал особого внимания этому роковому совпадению.

На следующий день началась работа. Джордж и Брайан включили запись на закате и продолжали до четырех утра. Музыканты сыграли часть священной церемонии Бу-Джелуда — олицетворения духа бога Пана. Они начали заключительную часть фестиваля, и некоторые дети танцевали. Звучала раита — духовой инструмент с двойной тростью. Иногда громкость была такой сильной, что Джорджу приходилось направлять микрофоны к земле, которая была очень сухой и прекрасно отражала звук. Ему даже довелось стоять в центре, в то время как музыканты ходили вокруг него восьмеркой. Брайан был просто очарован самим действом. В перерывах более молодые жители ставили пленки и слушали их, но старики решили, что это — волшебство, и не участвовали в процессе записи. Гости Джуджуки из далекого Лондона сидели и пили мятный чай, в то время как у угольной печки парень с раскаленной докрасна кочергой делал флейты из стеблей бамбука, проделывая в них дырочки. Интересно, что на спектральном анализе второй стороны альбома можно увидеть статические фигуры Лиссажу, которые указывают на то, как аккуратно этот парень подходил к своему делу.

В ту ночь вся компания осталась в деревне и легла спать в пять утра. Местные освободили для них комнату и нашли несколько кроватей. Брайан и Сьюки спали в одном конце комнаты, Джордж — в другом, а Гайсин — на веранде. Они дали им отоспаться до 11 утра, что по их стандартам было невероятно поздно. Потом же все игроки на флейте или камыше, которые были в деревне, ушли прочь. Джордж внезапно услышал за дверью сначала какое-то легкое пошмыгивание, и внезапно раздался массивный диссонирующий аккорд, который они выдували примерно 5 секунд — огромная порция шума. После этого прозвучала серия отрывистых звуков, и все эти люди внезапно исчезли на большом расстоянии. Когда Брайан и его друзья кое-как оделись и выглянули наружу, в поле зрения уже никого не было. Это был сигнал к сбору.

Они снова начали работу. Запись флейт была сделана ночью. На диске в тишине ночи можно услышать, как вдали лает собака (для проведения празднества музыканты отвели своих собак примерно за 400 м), и как плачет ребенок — если вы прислушаетесь. Флейтисты играли парами — один использовал циркулярное дыхание, чтобы выдуть основную ноту-фон, в то время как второй играл мелодию, а потом, после многих тактов или недолгого времени (около 30 секунд), они менялись ролями. Что интересно, во время записи у одного из флейтистов был насморк, и слышно, как он шмыгает носом, когда играет фоновую ноту. Это пошмыгивание показывает ту скорость, с которой он дышал, держа ее. Эти музыканты использовали такую же технику, что и Роланд Керк (известный джазовый саксофонист, его считает своим вдохновителем Иэн Андерсон из “Jethro Tull”), который играл на своих инструментах без каких-либо пауз для взятия дыхания. Они создавали у себя во рту некий «мешочек» воздуха, контролируя его щеками, постоянно выдувая звук, когда вдыхали воздух. Потом в этот «мешочек» они направляли воздух из своих легких.

Сегрегация в деревне была очень странной: женщины носили с собой своих сыновей до 7-летнего возраста, на которых даже были надеты женские одежды и берберские украшения. Мужчины жили в другой части деревни и сами готовили себе еду — они не принимали в пищу ничего, до чего бы дотронулась женская рука. Песни женщин были спиритуальными и очень личными, и чтобы записать их, Джорджу пришлось надеть джеллабу (марокканский халат) с большим капюшоном, чтобы его можно было принять за «почетную женщину». Три певицы пели внутрь некоей штуки вроде круглого барабана, и Брайан решил позднее подвергнуть эту запись фазингу для того, чтобы синтезировать воздушный эффект, который сопутствовал им везде, где они находились.

Гости провели в Джаджуке еще целый день. Брайан курил «киф» и привез с собой немного морфина и лекарств от астмы, которые он так и не пустил в дело. А потом он начал неистово танцевать под мелодию джаджукканцев — по-сумасшедшему, как если бы он впал в транс. Унесенный гипнотическим потоком музыки Джаджуки, Брайан продолжал танцевать и наслаждаться ею всю ночь и все следующее утро. Звуки и вибрации, которые Брайан услышал и прочувствовал в этой удивительной деревне, были для него очень важны; его восхищение той необычной музыкой с тех пор не ослаблялось ни на йоту. И музыканты инстинктивно чувствовали это.

Брайон Гайсин описал обряды и музыку Джаджуки в аннотации к альбому Брайана так: «Магия именует сама себя «Иным Методом» для контроля над материей и познанием пространства. В Марокко магия практикуется более усердно, чем гигиена, хотя экстатические танцы под музыку местных братств вполне можно назвать формой психической гигиены. Вы узнаете свою собственную музыку, когда однажды слышите ее. Вы попадаете в струю и танцуете, пока не придет время платить дудочнику за его игру…

Пан, Бу-Джелуд, Отец Кож, танцует лунными ночами в своей горной деревне Джаджуке под вой сотен дудок Мастеров-Музыкантов. Внизу, в городах, далеко к морю, можно услышать дикие рыдания похожих на гобои раитов — обморочное дыхание паники, принесенной ветром. За неухоженным частоколом гигантских голубых кактусов, окружающих деревню на вершине холма, музыка льется потоками, питая и оплодотворяя расстилающиеся книзу поля.

В самой деревне дома под соломенной крышей припадают к земле в своих садиках, скрывая собой обрамленные кактусами переулки. По их лабиринту вы идете к широкой зеленой деревне, где дудят дудочники; пятьдесят раитов собрались напротив обвалившейся от сильного удара молнией стены, разрежая своими звуками воздух. Пятьдесят диких флейт выдувают шторм рядом с ними, в то время как отряд из маленьких мальчиков в рубахах с длинными поясами и в коричневых шерстяных тюрбанах барабанит подобно грому. Все жители деревни одеты в свои лучшие белые одежды, они кружатся большими кругами и вьются вокруг одного дикаря в шкурах».

Брайан поместил такие комментарии в аннотации:

«…В Джаджуку еще только будет построена дорога; там нет электричества, водопровода и всех удобств, без которых многие из нас закричали бы диким криком в таком дискомфорте. Кстати, такой школы, как там, тоже нигде нет. Все знания и культура передаются от матери к ребенку до 12-летнего возраста, и тогда в этом возрасте отеческая община наблюдает за мальчиками в их нежном возрасте, и им невозможно увидеть юных девушек вплоть до самой свадьбы.

Что особенно важно — здесь существует специфически отработанная манера и тип музыки, которая играется и поется во время празднества. Пьесы и, как следствие, высшие точки этой музыки для диска были специально укорочены, и когда вы видите, что многие из этих песнопений продолжаются часами, то поймете эту необходимость. Мы извиняемся за то, что ведущая певица практически не слышна во время песнопений женщин, но она и остальные поют не для публики, состоящей из простых смертных — они выпевают заклинания для иных миров, и когда мы записывали ее, она прятала свой прекрасный голос в звуках барабана, на котором играла. Это было не для наших ушей. Как бы то ни было, мы надеемся, что запечатлели-таки дух и магию Джаджуки».

Вернувшись в Танжер, Брайан, Сьюки и Джордж повидались с самими Уильямом Берроузом, автором легендарной книги “Обнаженный завтрак”. Впрочем, разговора не получилось — Берроуз чувствовал себя неважно и не уделил Брайану должного внимания. В тот день Джордж лег спать очень усталым, но вскоре Брайан разбудил его, сказав, что магнитофон не работает, и ему пришлось прийти в его номер и постучать по магнитофону сзади, чтобы тот заработал. Вот уж эта беспомощность рок-звезды перед мирскими трудностями!.. На следующий день Джордж вспомнил, что когда приходил к нему, то был абсолютно голым. Он извинился перед Сьюки, но та, кажется, особенно не переживала по этому поводу. А потом они пошли на пляж. Самое интересное, что это место было абсолютно пустынным. Водный патруль сначала не пускал их туда, но потом пропустил. Было очень сильное течение, и купаться в тот день было запрещено. Брайан сказал, чтобы Джордж был осторожен и оставался на мелководье. Следующее, что он услышал — это крик Сьюки о том, что какая-то дальняя точка на горизонте — это Брайан. (Обратите внимание на это происшествие — оно много скажет нам уже позднее, когда Брайан покинет этот мир.)

В Танжере Брайан вернулся к своим «нормальным» саморазрушительным привычкам — он стал много пить и активно принимать наркоту, после чего становился очень агрессивным. Однажды, после очередной непечатной тирады, он неожиданно рухнул на пол без единого движения, чем немало испугал Джорджа. Сьюки удалось успокоить его — она сказала, что с Брайаном такое случалось каждый вечер. Возможно, это падение было результатом действия алкоголя и мандракса — а может быть, Брайан просто дурачился.

Марокканская эпопея Брайана и Джорджа окончилась тем, что первый вместе со Сьюки отправился в Лондон, а второй остался в Танжере еще на пару недель — ему уж очень там понравилось. Брайан купил Джорджу обратный билет в первом классе. Перед отъездом Чкьянц проинструктировал Джонса, чтобы тот не слушал записи слишком часто, иначе они могут стереться.

Брайан хотел привлечь к музыке Джаджуки внимание во всем мире и переложить ее на язык современного рока. Бахир Аттар с тех пор считал и считает его «великим музыкантом». После того, как в 1971 г. были изданы записи, сделанные Брайаном, под названием “Brian Jones Presents the Pipes of Pan at Joujouka”, никто и не предполагал, что это станет началом обширной дискографии музыкантов Джуджуки. В первой половине 1975-го был выпущен еще один их альбом — “Jajouka Black Eyes”. Они были так благодарны Брайану Джонсу за все, что он сделал для них, что превратили школу, в которой обучаютcя их сыновья, в своеобразный «центр всемирного культа Брайана Джонса». На ее стене висит фотопортрет Брайана работы Дэвида Бэйли, и джуджукканцы сложили песню на магрибском диалекте арабского языка под названием “Брахим Джонс”, в которой говорится о том, что светловолосый человек, прославивший их музыку по всему миру, находится с ними сейчас и будет пребывать здесь вечно. Это — неистовая и моторная марокканская песня, в ней всего несколько английских слов, и, кажется, что портрет Брайана прыгает в своей рамке, когда они поют ее:

«Когда Брахим Джонс был с нами, люди деревни не знали, что происходит. Когда Брахим Джонс был с нами, мы были очень счастливы. Он записал нашу музыку для того, чтобы ее услышал целый мир. Сила Джаджуки происходит от святого Сиди Хамида Шейка, который похоронен здесь. Брахим Джонс покинул нас, но мы никогда не забудем того, что он для нас сделал. Ах, Брахим Джонс, Джаджука Роллинг Стоун, Ах, Брахим Джонс, Джаджука совсем под кайфом».

Вернувшись в Лондон, Брайан слушал свои драгоценные записи снова и снова, проигрывая их и в обычном режиме, и задом наперед. Он снова и снова показывал их участникам группы, убежденный — несмотря на их равнодушие — что именно в этих звуках сокрыто будущее мировой музыки. И он был прав. Спустя 20 лет «Роллинги» пригласили музыкантов Джаджуки на запись своей песни “Continental Drift”. В 90-е годы джуджуккский инструмент раита прозвучал в одной из песен группы “Enigma”. Но в 1968-м Брайан был один.

Альбом «Роллингов» “Beggars Banquet” к тому времени был почти готов. Время шло, и в июне пришло время суда над Брайаном. Он очень нервничал. Суд заслушал показания представителей полиции о том, как они приехали к нему домой, и как детектив обнаружил обвиняемого сидящим на полу с телефоном в руках, собирающегося звонить своему адвокату. Когда Брайану предъявили ордер на его арест и спросили, почему он не открыл дверь немедленно, его предположительным ответом было: «Вы и так все знаете. Почему мне все время докучают?»

Обстоятельства, при которых детектив, прошедший в одиночку в спальню и обнаруживший там кусочек гашиша в клубке с шерстью, весьма туманны. Почему его решили наказать таким образом? Этот клубок с гашишем был не его собственностью. Ранее в этой квартире жила актриса Джоанн Пететт. Брайан с явным раздражением сказал суду, что не вяжет носки, и что у него также нет подруги, которая вяжет.

Опытный адвокат Брайана, Майкл Хэйверс, обратил внимание суда на непрофессиональную, если не сказать сомнительную, ажитацию офицера, который нашел в квартире наркотики. Он предположил, что она было весьма неуместной. Более того, в Лос-Анджелесе была допрошена актриса, жившая в этой квартире до Брайана. Она согласилась с тем, что клубок мог быть ее собственностью, но в нем определенно не могло быть наркотиков.

На суде Брайан старался держать себя в руках, несмотря на явную угрозу тюремного заключения и мстительные взгляды, которыми его одаривал главный обвинитель. Доктор Флуд снова выступил с рекомендацией по поводу того, что Брайана не следует держать под стражей. Во время процесса в зрительную галерею пробрались Мик и Кит, и суд начал больше напоминать сходку бандитов Дикого Запада. Это произвело на всех присутствующих впечатление более или менее публичной — но, к сожалению, безмолвной поддержки Брайана.

Брайана не следовало признавать виновным — даже судья в своей заключительной речи дал направление мысли присяжных о том, чтобы его не признавали таковым. Но есть что-то такое в нас, когда мы исподволь желаем, чтобы те, кто избалован привилегиями, были бы рано или поздно за что-нибудь наказаны. Пуританское убеждение о том, что каждый должен в конце концов расплатиться за свои грехи, победило — присяжные вернулись со своего совещания с вердиктом о виновности. Для Брайана это не прозвучало новостью.

Судья Реджинальд Ситон уже был жесток и бесчувствен по отношению к Брайану, когда приговорил его в прошлом году к девяти месяцам тюрьмы. Когда на этот раз он зачитывал приговор, Брайан ожидал самого худшего. Ситон сказал: «Мистер Джонс, вы признаны виновным. Я собираюсь отнестись к вам, как к любому другому молодому человеку, предстающим перед этим судом. Я собираюсь оштрафовать вас по вашим же меркам: 50 фунтов и 105 фунтов судебных издержек». С иронией он добавил: «У вас будет одна неделя на то, чтобы выплатить эту сумму. Ваш условный срок не будет отменен, но вы должны теперь следить за своими поступками и больше не употреблять наркотики».

Осуждение тяжким бременем легло на душу Брайана. Встретившись после суда с экстатичной, в слезах Сьюки, он попробовал поприветствовать своих собравшихся поклонников широкой улыбкой, которая бы означала то, что теперь все невзгоды позади — но вместо улыбки у него получилась только жалкая и душераздирающая гримаса. Скрывшись в недрах своего роскошного «Роллс-ройса», Брайан тихо уехал домой.

Однако после суда депрессия с новой силой сковала его душу. Хотя у него и были стабильные отношения со Сьюки, он по-прежнему не мог оправиться от ухода Аниты. Он любил ее отчаянной и безнадежной любовью. Брайан испытывал сильнейшее чувство одиночества. Однажды он сказал Ронни Мани, что заплатит ей, если она согласится жить с ним — не как любовница, а чтобы защищать его от всех тех людей, которых он не мог в своей слабости послать куда подальше. Ронни ответила Брайану, что ему нужно учиться доверять самому себе и что нельзя считаться с тем, что вокруг тебя всегда кто-то ошивается. Спустя несколько дней после этого Брайан попросил ее найти ему девушку по вызову, но не для того, чтобы переспать с ней, а просто чтобы с ним побыл кто-то и подержал его за руку. Ронни привела к нему некую жрицу любви по имени Доун, и они с Брайаном провели всю ночь в разговорах, а наутро Брайан упросил Доун взять у него деньги за визит. Этот эпизод как нельзя больше напоминает момент романа Сэлинджера “Над пропастью во ржи”, когда главный герой вызывает проститутку затем, чтобы просто поговорить с ней по душам. Неважно, что это закончилось по-другому — Брайан в свои 27 лет все еще был подростком; он нисколько не повзрослел, и смесь одиночества, растерянности и наивности по-прежнему сопутствовали его характеру, не желая уходить с возрастом. Идеальной жизнью для Брайана всегда была и оставалась возможность отдавать всю свою энергию музыке — возможность управлять ей и всем, что из неё следует. А все остальное? Да, секс был для него необходимостью, — это признавала еще Пэт Эндрюс. Он мог желать секса без отношений — если они отягощали его. Но в то же время он более, чем кто-либо другой, искал истинные чувства и поддержку в своей жизни. Он нуждался в сострадании.

Это было одной из функциональных черт в характере Брайана — он желал от окружающих того, чего не давал им, или не мог дать им никогда. Его понимание людей и всего мира было раз и навсегда извращено сначала нелегкими семейными отношениями в детстве и ранней юности, а затем — без особого труда добытой любовью женщин, славой и деньгами — со всеми вытекающими из этого негативными последствиями. Брайан добился всего чрезвычайно легко — или, по крайней мере, так ему казалось. И малейшее напряжение собственных сил вызывало в нем теперь такое внутреннее, почти органическое, отторжение, что вскоре он был готов проклинать все то, к чему так отчаянно стремился. Это, скорее всего, было следствием его воспитания, которое с течением времени превратилось в неотъемлемую сущность его души и тела.

Вероятно, ребенком и подростком Брайан был чрезвычайно несчастлив. Он отчаянно нуждался в поддержке своих родителей. Где они были тогда, когда он ждал их помощи? Иногда, когда он звонил Джэни или Ронни, те задавались неизбежным вопросом — почему он не говорит то или это своим папе или маме? Брайан жаждал любви, но какой именно? Вряд ли он знал точно, какая именно любовь ему нужна — ведь его искренне любили в свое время и Пэт, и Линда. Вероятно, он просто устал от жизни и от людей.

Брайан решил поселиться в сельской местности. Ферма Котчфорд, бывшее жилище А.А. Милна, автора бессмертных книг о Винни-Пухе, была тогда выставлена на продажу. Брайан поехал на встречу с американской супружеской четой Тейлоров (и снова мистическое совпадение — в рядах «Роллингов» через полгода его заменит гитарист именно с этой фамилией), которые продавали дом. Едва Брайан ступил в Котчфорд, его сердце было потеряно навсегда — он сразу же влюбились в этот дом и купил его буквально за пять минут. В сделку включили условие: он берет к себе и жившую в доме домработницу миссис Холлетт. Ее долгая служба была неотделима от фермы, и к счастью, она согласилась работать у Брайана. Покупка была совершена 21 ноября 1968 года. За королевскую сумму в 30 тыс. фунтов Брайан стал гордым владельцем Котчфорда.

4 декабря «Роллинги» выступили на воскресном шоу Дэвида Фроста с песней “Sympathy For the Devil”. Группа «мимикрировала» под инструментальную фонограмму, в то время как Мик Джаггер пел вживую. Брайан во время съемок клипа сидел за клавишными. Это оказалась последняя телесъемка, вышедшая в эфир при его жизни. Выглядел он неважно — словно постаревшим на несколько десятилетий. Во время фотосессии после съемок он демонстративно отстранил от себя руку Мика Джаггера, пытавшегося «по-дружески» подержать его за локоть.

Альбом “Beggars Banquet” был, наконец, выпущен на следующий день после долгих споров с “Decca” по части оформления. По поводу выхода диска группа устроила «банкет нищих» в Елизаветинской комнате отеля “Gore” на лондонской Куинс-Гейт. Все закончилось битвой кремовыми тортами, в которой никто не остался безнаказанным. Брайан швырнул тортом прямо в лицо Мика, и досужие наблюдатели могли заметить, насколько это было проявлением его затаенной агрессии по отношению к нему. Отношения между Брайаном и остальными «Роллингами» были к этому времени как нельзя более холодными.

Тем не менее, вклад Брайана в новый диск группы вошел в анналы поп-музыки. Скорбные звуки его слайд-гитары наверняка были отражением его изоляции и внутренней неустроенности. Его гитара никогда не звучала так отстраненно, так одиноко, как у других музыкантов — чернокожих, белых, живых или умерших. В чернокожей фолк-культуре игра на слайд-гитаре всегда имела характер человеческой речи. Брайан просто превзошел себя в “No Expectations”, потому что эта песня была рассказом о нем самом, о его чувствах.

Спустя неделю Брайан принял участие в своей самой последней записи с «Роллинг Стоунз». Проект «Рок-н-ролльный Цирк», задуманный режиссером Майклом Линдси-Хоггом, включал в себя двухдневные съемки, начавшиеся 10 декабря в студии “Intertel” в Уэмбли. В них были задействованы “Who”, Эрик Клэптон, Джон Леннон и Йоко Оно, Митч Митчелл и “Jethro Tull”. Было несколько причин, по которым фильм не вышел тогда на экраны, но в основном из-за того, что «Стоунз» посчитали, будто “Who” выступили лучше них. “Who” записывались ранним вечером, а «Роллинги» начали только в 2 ночи. Потом их съемка растянулась на 5 часов, и «Стоунз» чувствовали себя измотанными. Напряжение ощущалось не только из-за того, что съемки шли очень поздно: внутри группы ощущался определенный стресс. Брайан повредил себе кисть руки, когда был в Марокко, записывая музыкантов Джаджуки. Она еще не зажила, и ему было больно, когда он играл. Брайан и вовсе хотел отказаться от участия в съемках, но Линдси-Хогг уговорил его прийти, сказав ему: «Что такое «Роллинг Стоунз» без тебя?»

На съемках этого шоу Брайан затеял свой последний в жизни тихий бунт против группы, которую он сам же и создал. За время съемок с его участием была записана только одна песня — “No Expectations”; во всех остальных он только делал вид, что играл, так как его гитара не была подключена к усилителям. Все эти сутки он был в одной и той же одежде: мятые вельветовые штаны и пиджак, на котором были следы от еды и напитков. Трудно было поверить в то, что он все это время не менял своего наряда — в то время, когда у него их было такое множество. Брайан был явно не в себе — и этого не могли не заметить и другие музыканты, участвовавшие в шоу. Теперь ни для кого не было секретом, что в группе грядут глубокие перемены. Брайан потерял всякий контакт с группой. «Роллинги» терпели Брайана уже долгое время, и Брайан, в свою очередь, так же долго терпел их. Ему нравился успех, он действительно любил славу и деньги — даже, кажется, пресытился ими. Но в то же время он хотел играть Блюз с большой буквы. Брайан по-прежнему не находил в себе решимости и силы взяться в одиночку за собственное, столь трудное и ответственное дело — сольную карьеру. Это был очередной год, насыщенный стрессами, и он просто устал воевать со всеми и вся. Он смог свободно вздохнуть только тогда, когда вся группа разъехалась на Рождественские каникулы. Вместе с Линдой Кит (к тому времени у него случилась временная размолвка со Сьюки) Брайан отправился на Цейлон (ныне Шри-Ланка). Здесь он обозрел дилемму с более безопасной дистанции и пришел к выводу, что существование в подобном вакууме разрушит его как личность. Ходили слухи, что во время съемок «Цирка» у Брайана был разговор с Джоном Ленноном, который, внемля жалобам Брайана, якобы посоветовал ему покинуть команду. Если это и было правдой, то слова Леннона наверняка могли всколыхнуть еще больший водоворот противоречивых чувств в и без того неспокойной душе Брайана.

В любом случае, эту пропасть уже было не перейти. Если бы Брайан согласился плыть по течению без каких-либо личных целей или амбиций, тогда его жизненный путь был бы просто легкой прогулкой. Но он хотел чего-то большего. Он был очень талантлив, и его видение музыкальных горизонтов простиралось гораздо дальше того, чего «Стоунз» уже добились. Он не мог быть простым пассажиром на борту корабля под названием «Роллинг Стоунз», так как ему однажды уже выпала уникальная возможность быть ее лидером и стоять у руля. Как бы долго он ни укрывался от активных действий, в студии между ним и другими участниками «Стоунз» то и дело вспыхивали конфликты. Встречаемый с явным раздражением, он осознал, что стал для них персоной нон грата. Критическая точка в его жизни и карьере была не за горами.

На Цейлоне, незадолго до конца года, посетив астролога, Брайан получил от него странное предупреждение: «Соблюдайте осторожность при плавании в наступающем году. Не входите в воду без сопровождающего». На ферме Котчфорд тем временем был оборудован прекрасный наружный бассейн.

Глава 10 1969 год

Брайан встретил новый 1969-й год на Цейлоне, и начался этот год, скажем прямо, неважно. Разодетый в колоритный розовый костюм, психоделический галстук и круглые затемненные очки, он вступил в конфликт с управляющим гостиницы в столице этого государства, который, едва взглянув на него, записал в книге регистрации у Брайана напротив графы «профессия» слово «бродяга». Брайан в ярости выпалил: «Я зарабатываю себе на жизнь в поте лица! У меня есть деньги, и я не желаю, чтобы ко мне относились как к человеку второго сорта». Там же, на Цейлоне, Брайан и Линда посетили с визитом Артура Кларка, автора книги «2001: Космическая Одиссея», с которым Брайан познакомился чуть раньше через общих друзей, — а также с его братом. Брайан был на Цейлоне в хорошей форме — он даже играл на сцене с местной группой. Он дважды дрался из-за ревности с Линдой, чем та была весьма обрадована.

В начале января Брайан, загоревший и поздоровевший, вернулся в Лондон в той надежде, что правосудие изменит свое решение в его пользу. Будучи дважды судимым, он понимал, что ему теперь очень нескоро дадут визу в Штаты, и волновался о том, что рискует своей карьерой. Апелляционный суд слушался 13 января 1969 года. Адвокат Брайана Майкл Хэйверс заявил в суде, что из-за того, что присяжные могли иметь предвзятое мнение, их вердикт был не объективен. Представители полиции заявили, что обнаружили в квартире Брайана треть унции конопли в клубке с шерстью. Брайан снова опроверг, что что-либо знает об этом клубке. Он сказал, что проживал в той квартире временно — всего 2 недели. Мистер Хэйверс доложил, что это — недостаточные улики, и что суд должен «несколько усомниться», особенно после того, как судья уже высказал свое сомнение касательно приговора. В итоге Брайан был оправдан.

На суде мыслями Брайан был за 3000 километров от Лондона — в Джаджуке. Сейчас там проходил ежегодный праздник. Он шел в канун Аид-эль-Кебира (полной луны), когда исполняются Ритуалы Пана. По словам Бахира Аттара, Брайан хотел играть роль Бу-Джелуда на празднестве, которое должно было длиться 7 дней и ночей, обернутый в свежесодранные козьи шкуры. Однако Джордж Чькянц вспоминает, что Брайан в последний момент сам не захотел посетить этот праздник, так как имел какие-то «смутные опасения по поводу того, чтобы частично войти в мир духов». Какие пророческие опасения!

Уставший от треволнений городской жизни, Брайан переселился из Лондона и обосновался на ферме Котчфорд — поместье в 4,8 гектара площадью. По слухам, в доме, расположившемуся примерно в 80,5 км к юго-востоку от Лондона на краю леса Эшдоун в Хартфилде, Сассекс за несколько веков до того, как его купил А.А. Милн, якобы останавливался сам король Вильгельм Завоеватель. В Котчфорде было 6 спален, 3 приемных покоя, 3 ванны, гаражи, квартира для обслуги и бассейн с подогревом. В саду стоят солнечные часы с высеченными на них фигурками ослика Иа, Пуха и Пятачка. В углу сада, пестрящего разноцветными цветами, находится статуя Кристофера Робина в полный рост. Эти идиллические атрибуты смягчали и успокаивали Брайана. Но для него новая ферма стала чем-то большим, нежели просто деревенской резиденцией. Все англичане выросли на Винни-Пухе, в том числе и Брайан. Его детская мечта сбылась, и теперь он владел этим жилищем — то, о чем большинство простых смертных могло только мечтать.

Брайан очень полюбил свой новый дом. Построенный в XV веке, он был значительно преобразован А.А. Милном, который превратил его из трех рабочих коттеджей в один. Жене писателя принадлежала идея разбить сады-террасы там, где изначально была большая холмистая лужайка, и она высадила в саду основную часть деревьев. Брайан часто бродил по его раскидистым гущам, останавливаясь у солнечных часов, вокруг громоздкого пьедестала, на которых были выгравированы фигурки всех героев книг о Пухе. Он обожал солнечные часы, но больше всего гордился потайной тропинкой за домом, по которой к нему никто не мог попасть. Брайану нравилось, что только он может гулять по ней.

Приезд Брайана в Котчфорд был обставлен невероятной секретностью. На ферме пошли слухи об истинной личности ее нового владельца. Ее работники знали, что скоро приедет новый владелец, но были не в курсе, кто же он такой. Они спрятались в кустах, чтобы поглядеть на его авто, но все окна машины были затемнены, и они смогли только рассмотреть, как некто, похожий на игрушечного медвежонка — большой круглый шар из меховой шубы и меховой шапки — направился прямо в дом. Конечно же, это был ни кто иной, как Брайан в своем зимнем облачении. Садовник Мик Мартин немедленно отрапортовался новому владельцу и назвал его в беседе «сэр», чем весьма раздосадовал Брайана. Тот немедленно попросил называть его только по имени. В доме вместе с Брайаном поселилась и Сьюки.

Доктору Флуду показалось, что покупка Брайаном фермы Котчфорд — это попытка спрятаться в какую-то нереальную фантазию. Он считал, что купить дом Винни-Пуха — это далеко не творческая идея. Впрочем, к началу 1969 года он и Брайан не встретились в стенах клиники ни разу. Очевидно, что Брайан махнул рукой на свое лечение, хотя и продолжал принимать предписанные ему лекарства.

Вначале Брайан жил в основном в Лондоне, а на выходные приезжал в Котчфорд вместе с Сьюки, а иногда с фотографом Дэвидом Бэйли, тогда работавшим в журнале «Vogue», и фотомоделью Пенелоуп Три. Брайан колебался между ролью деревенского сквайра, отдыхая перед камином в компании собак и кошек у своих ног, и дебошира, гудящего на полную катушку в столице. Долгие вечерние прогулки по деревне иногда уравновешивали эту изматывающую дихотомию. В Котчфорде Брайан менялся в лучшую сторону — он наконец-то обрел счастье и снова смеялся. Но его застигла патовая ситуация в «Роллингах» — он не знал, что делать дальше, и потому много нервничал. В итоге Сьюки была вынуждена покинуть его. На прощание она сказала, что вернется к нему, когда он перестанет вести себя как поп-звезда. Брайан принял эту новость стоически. Вскоре в его жизнь вошла новая спутница — 23-летняя шведка Анна Катарина Волин, некоторое время работавшая в гоу-гоу-группе “Ravens”. Она познакомилась с Брайаном еще два года назад в клубе “Speakeasy”, где они разговорились, а спустя некоторое время снова встретились на вечеринке и начали активно встречаться.

Будучи в Лондоне, Брайан проводил много ночей в походах по клубам. Его внутреннее напряжение отчетливо передавалось его внешнему виду. На Брайане были более экстравагантные одежды, чем когда-либо, и он нездорово поправился. В это время объектом полицейских преследований стал Мик, который тогда заканчивал работу над фильмом “Performance”. Теперь он сполна ощутил горький привкус постоянной слежки за ним, который испытал ранее Брайан. Полиция жаждала арестовать его, и теперь Джаггер, кажется, начал понимать, что Брайан не заслуживал к себе отношения как к безнадежному невротику.

Тем временем «Роллинги» начали работу над очередным альбомом, позднее названным “Let It Bleed”. Вклад Брайана в его создание был минимальным: автохарп в “You Got the Silver” и стук в марокканские барабаны в середине “Midnight Rambler” (он изображен с ними на обложке промо-альбома группы, выпущенного — уже после его смерти — осенью того же года тиражом всего 200 экземпляров для американских радиостанций). У «Стоунз» возникли значительные проблемы с финансами, характер которых всегда отличался запутанностью, а их потребности астрономического масштаба еще больше возрастали. Когда они получили предложение отыграть сезон в Лас-Вегасском отеле “Hilton” за 100 тыс фунтов, это только с невероятнейшей силой подстегнуло их желание вернуться к гастролям. Однако Брайана с двумя судимостями не выпустили бы в Штаты, и во время записи нового сингла “Honky Tonk Women” (отец Брайана вспоминал, что примерно в это же время Брайан сыграл ему эту песню в своей аранжировке, таким образом, делая вывод, что это именно он сочинил ее) вопрос о том, что его следует убрать из группы, стал предметом ожесточенных дебатов.

Далее события стали происходить быстро, как в кино. Мик Джаггер был арестован в своей квартире на Чейни-Уок, а спустя пару недель «Роллинги» решили проинформировать Брайана о том, что они решили взять на его место другого музыканта. Мик, Кит и — с неохотой — Чарли поехали к нему, чтобы сказать об этом. Группа рвалась в турне. Предложение, которое дал Брайану Аллен Кляйн, состояло в том, чтобы Брайана уволили, и чтобы «Роллинги» смогли поехать в США. Во избежание шумихи в прессе решено было объявить о том, что Брайан собирается сконцентрироваться на своих сольных проектах. «Стоунз» гарантировали ему выплату 100 тыс. фунтов. Можно предположить, что это была далеко не соответствующая вкладу Брайана в деятельность группы сумма, так как именно он вывел их к мировой славе. Но таковы были условия этой сделки, и Брайану поневоле пришлось принять их. Чарли Уоттс подытожил позднее эту встречу так: «Незадолго до своей смерти он стал гораздо более приятным в общении. Я до сих пор чувствую себя виноватым перед ним за то, как мы поступили с ним тогда: думаю, что мы отняли у него самое дорогое, что было у него в жизни — это возможность играть в группе». Какие глубокие и справедливые слова! Это был последний раз, когда «Роллинги» виделись с Брайаном.

Фаны были шокированы этим известием, но не все из них считали его плохим. Линда Лоуренс, узнав о том, что Брайан покинул «Стоунз», была очень обрадована и даже надеялась на то, что Брайан вернется к ней. День спустя Брайан послал длинную телеграмму Джэни Перрин со словами: «Я очень несчастен. Так несчастен… я делал разные штуки. Но я уладил все в финансовом и в моральном плане. Я постарался как можно больше сделать для людей, которых я люблю. Я очень люблю тебя и Леса».

7 июня 1969 г. супергруппа Эрика Клэптона “Blind Faith” провела грандиозный концерт на открытом воздухе в Гайд-парке, немедленно дав «Роллингам» понять, что они вполне смогут затеять нечто подобное. На следующий день в прессе появилось официальное объявление о том, что Брайан покидает группу, и газета “Daily Sketch” вышла с заголовком: «Брайан Джонс покидает «Стоунз», так как не поделил с группой свои песни». Лес Перрин выпустил официальное объявление от имени Брайана: «Из-за того, что я не вижусь с глазу на глазах с другими «Стоунз» по поводу дисков, которые мы записываем, у меня появилось желание играть собственную музыку. Мы согласились на том, что единственным разрешением этого будет дружественное прекращение наших взаимоотношений».

Но Брайан не собирался почивать на лаврах — он задумал создать новый музыкальный проект. Он посетил в одиночку студию “Olympic”, чтобы прикинуть массив сольной работы на будущее, и попросил Джорджа Чкьянца, чтобы тот дал согласие помочь ему в записи нового материала. (Больше они, к сожалению, не встречались.) Брайан воспрял духом. Однажды вечером он позвонил своему отцу, радостный, пригласив своих родителей посетить Котчфорд. Брайан рассказал ему, почему его уволили из группы. Также он поведал Льюису, что его уход из «Роллингов» не является перманентным — он планировал снова присоединиться к ним во время европейского турне 1970 года. Брайан пригласил родителей к себе в гости, и они приехали к нему на выходные. Это был невероятно счастливый уикэнд — наверное, самый счастливый уикэнд, что они провели вместе с ним со времен его детства. И это был последний раз, когда родители видели его живым.

Шофер Брайана Том Килок стоял на лужайке перед домом, разговаривая с Льюисом Джонсом, как вдруг увидел, как Брайан смотрит на них из окна на втором этаже странным взглядом: в этот момент он казался намного моложе — почти ребенком. Войдя в дом, Килок спросил Брайана: «Почему ты так смотрел на нас?» И тот ответил: «Я захотел снова вернуться домой к папе и маме».

Был еще один человек, которому Брайан мог довериться — Хелен Спиттал. Однажды Брайан позвонил Ширли Арнольд в офис «Стоунз» и попросил передать послание Хелен о том, что хочет пригласить ее к себе домой на целый день. Когда та приехала, Анна тактично оставила их одних и, взяв Хелен за руку, Брайан медленно гулял с ней, гордо показывая юной гостье свои обширные владения. Он казался счастливым и все время говорил о своей новой группе. Брайан был воодушевлен, и это его оживление не могло не передаться и его юной гостье. У Хелен на языке вертелся вопрос о том, почему Брайан согласился уйти из группы, но она так и не задала его ему. Все, что тот сказал ей по этому поводу, было: ««Стоунз» не хотят меня».

Возвращаясь в дом, Брайан неожиданно заговорил с Хелен о смерти. Он случайно обмолвился о том, что если умрет, то хотел бы быть похороненным именно здесь. Хелен ужаснулась и сказала ему, чтобы он не был таким мрачным, но Брайан в ответ только засмеялся. Он пояснил, что Котчфорд — такое прекрасное и умиротворенное место, что он хотел бы быть здесь всегда. В руках у Брайана все это время была бутылка вина, из которой он прихлебывал, не закусывая. Это тоже насторожило Хелен. Брайан сказал ей под большим секретом о том, что Анита беременна, но больше не возвращался к этой теме. Также он выразил недовольство по поводу того, что рабочие во главе с Фрэнком Торогудом, которых наняла для перестройки его дома контора «Роллингов», все время бездельничают.

Вечером Хелен и Анна смотрели по телевизору шоу “Top of the Pops”. Анна приготовила на ужин цыпленка, который был подан в столовой. Брайан не поел с ними, но постоянно ходил взад-вперед, попивая красное вино. Он все время повторял, как ему нравится жить в Котчфорде. В тот день Хелен сделала несколько снимков Брайана, предварительно пообещав ему, что не станет их публиковать. Эти фото стали последними в его жизни.

Какими бы не были истинные чувства Брайана по поводу его разрыва с группой, машина «Роллингов» продолжила движение без него, представив публике на следующий день, 13 июня, своего нового гитариста — Мика Тейлора. Тот факт, что Брайан покинул «Стоунз», вызвал много пересудов, но это было не единственное переломное событие в рок-жизни в то время: Джон Леннон поссорился с «Битлз», группа Джими Хендрикса “Experience” распалась; Эрик Клэптон положил конец “Cream”, а Грэм Нэш покинул “Hollies”. Многие талантливые музыканты принимали трудные решение и стояли на перепутье. Счастливые, «кайфующие» 60-е годы подходили к концу.

Алексис Корнер, который тогда работал на Би-Би-Си, интервьюировал Мика спустя несколько дней после того, как тот вместе с Китом и Чарли посетил Брайана. Мик попросил его позвонить в Котчфорд, выражая некое беспокойство. Мик прибегнул к помощи Алексиса потому, что тот долгое время был другом Брайана, но особенно — вследствие отцовской роли Алексиса по отношению ко всем блюзовым музыкантам Англии. Корнер вспомнил о былых днях — своем первом знакомстве с Брайаном и рождении «Роллинг Стоунз», когда позвонил Брайану семь лет спустя в попытке ободрить его в трудный час.

Однако тот, кажется, быстро забыл о своих невзгодах и безмятежно отдыхал вдали от мирской суеты. В деревенской тиши, так непохожей на суету бесчисленных роскошных, но таких безликих гостиничных номеров, окруженный своими преданными собаками — черно-белым спаниелем по кличке Эмили и Лютером (названным в честь Мартина Лютера Кинга) — глупой и медлительной афганской борзой, Брайан гулял по своей земле без страха быть преследуемым. Он даже вынашивал заманчивый проект приобрести несколько лошадей для Котчфорда — вдобавок к обширной популяции кошек. Но самое главное — он был окружен теперь любезными и настоящими людьми, которые ничего от него не требовали и ни в чем не осуждали, и которым он мог — и страстно желал — отвечать тем же.

Грубая оболочка, за которой скрывался настоящий Брайан, постепенно начинала таять, и вскоре он стал невероятно популярен среди жителей деревни близлежащего Хартфилда. Он часто проводил время в местном пабе под названием “Hay Waggon”, где играл в бильярд, пил пиво и проводил остатки дня с другими завсегдатаями этого заведения. Если не принимать во внимание его кричащую одежду, он был просто очередным молодым человеком, который выпивал в баре. Он никогда не раскрывал в пабе своего богатства, хоть и одевал во время походов туда характерные обтягивающие вельветовые брюки или шелковые шорты. Брайан даже рассказал Деннису — бармену о том, что волнуется, не огорчает ли он соседей тем, что его имение выросло вширь. Он не хотел, чтобы они считали его хиппи. Брайан хотел построить забор и собрал для этого все необходимые материалы. Он попробовал найти нескольких мужчин, чтобы поставить его, но все были заняты до следующей недели. Наконец, Брайан попросил Денниса, чтобы тот убедил своих друзей построить забор. Деннис собрал несколько человек, и в тот же день они поставили забор — к великой радости Брайана. А однажды вечером, будучи изрядно навеселе, Брайан покинул “Hay Waggon”, забрался на свой мотоцикл «Триумф» и протаранил витрину местной бакалеи. Несколько местных друзей подобрали его и под вымышленным именем отправили в больницу.

Брайан пересматривал все свои взгляды на жизнь и начинал ощущать всем своим нутром, что душевное напряжение наконец-то покидает его. Он очень сдружился со своей домработницей Мэри Холлет и даже подарил ей маленький журнальный столик ручной работы. В своем доме Брайан обожал бездельничать, играть на гитаре и петь о том, что было у него на сердце, выкристаллизовывая множество идей, посещавших его время от времени. Но он серьезно подходил и к своей роли хозяина большого поместья. Он обсуждал с садовником Миком Мартином его зарплату и явно хотел заплатить ему больше, но тот ответил, что ему достаточно и того, что Брайан платит ему теперь. Брайан купил Мартину маленький мини-фургон и торжественно вручил ему фуражку из «Metropolitan Water Board» (так называемого «Водяного совета», созданного в Лондоне в 1903 г. и объединившего девять частных водопроводных компаний города в единый общественный конгломерат), сказав в шутку, что только теперь он может быть его личным шофером.

Брайан начал активно интересоваться жизнью фермы. Он больше всего ценил это новое чувство сопричастности окружающим, которого уже давно не испытывал. Он изголодался по обычной человеческой теплоте и земным привязанностям, которые наконец-то нашел здесь. Например, Мэри Холлет могла придти домой из магазина и обнаружить Брайана сидящим у порога — он ждал ее, так как в одиночку не мог разжечь свою угольную печку. Дома у Холлетов Брайан с превеликим удовольствием сидел на кухне и болтал о том-о сем со всеми членами семьи Мэри, чувствуя себя одним из них.

В 1969 году в Британии воцарилась очень жаркая погода, и к Брайану вернулся его старый недуг. В окружении гектаров полей и цветов он снова начал страдать от приступов астмы — и порой очень сильных. Это заболевание, кажется, почти отступило от него в прошлые годы, но теперь, почти как в детстве, ему было так трудно дышать, что он едва мог говорить. Но он не ударился в панику. У него были свои ингаляторы — по одному в каждой комнате, а также еще один, который он все время носил с собой.

Впрочем, недуг не позволил ему отказаться от мысли организовать у себя дома музыкальную комнату, в которой бы он воплотил свои творческие идеи на практике. Брайан превратил свою гостевую в «звуковую». Роскошно облицованная деревом, с французскими окнами, выходящими на сверкающий бассейн, она скрывала в своих недрах большой и красивый камин, в котором горели и уютно потрескивали большие поленья, разносящие запах дерева по всему дому. Установив магнитофоны и достав из чулана многочисленные дорогие инструменты, он был готов творить. Брайан выработал некий режим — обычно он спал до полудня, а потом трудился в студии вечером, время от времени отлучаясь на природу, весь в мыслях о своей музыке. По вечерам у него обычно бывали гости — к тому времени его прислуга уже заканчивала свой рабочий день.

Все, кто знал начальника рабочей бригады в Котчфорде Фрэнка Торогуда, считали его весьма неприятной личностью, и почему Брайан все-таки нанял его, до сих пор остается неясным. Зачем Брайан позволил им остаться здесь и продолжать свои, с позволения сказать, «работы», которые они делали якобы по контракту — загадка. Рабочие явно считали Брайана человеком, из которого можно и нужно выкачивать деньги. Причиной подобной мягкости Брайана могло быть то, что даже если он и понимал, как его надувают, временами это давало ему — впрочем, чисто теоретически — некое чувство уюта от ощущения активной деятельности вокруг него. Теперь он был не тем человеком, который любил полное одиночество.

Брайан, видимо, втайне боялся и ненавидел своих рабочих. Они же, в свою очередь, могли ненавидеть, но не бояться его. Причин этому могло быть множество — но главное, наверняка, то, что они принадлежали к разным классовым сословиям, исподволь враждующим друг с другом: люмпен-пролетариат, не желающий трудиться, а только получать деньги на выпивку — с одной стороны, и утонченный интеллигент-декадент с круглым счетом в банке и слабым характером — с другой. Это было настоящим противостоянием. Неважно, сколько раз и кому бы Брайан не жаловался на своих работников — он не хотел или не мог уволить их. Брайан даже позволил Фрэнку Торогуду жить в квартире над гаражом у подъездной аллеи к дому, так как тот заявил ему, что так ему будет сподручнее наблюдать за ходом работ — обещанию о начале которых Брайан уже не радовался.

Внешне Брайан был в добром здравии. Он вырос и окреп как в физическом, так и в духовном плане, но по-прежнему нуждался в отдыхе, и это было единственным, что он мог позволить себе на тот момент — и тем очевиднее было, что Брайан медленно, но верно выздоравливает. Хотя он и прибавил в весе, но старался похудеть, и у него это неплохо получалось. Время лечило его — и вино, кажется, тоже. Брайан начал по-новому, более спокойно глядеть на жизнь. Он даже попросил своего садовника разрешения придти к нему домой на час изучения Библии, который тот проводил со своими детьми. Брайан сказал Мику Мартину: «Я бы хотел прийти однажды в воскресенье к вам, Мик, чтобы поговорить с вашими детьми и рассказать им о том, как я заработал все деньги, что хотел заработать, как я смог ездить куда угодно и делать что угодно, но какой, в сущности, прогнившей была моя жизнь вплоть до самого последнего времени… Я знаю, что для них мой мир кажется миром, полным одних удовольствий, но они должны знать, на что он был похож на самом деле».

Брайан хотел вернуться к музыке, которая увлекла его в самом начале — к блюзу. Его всеобъемлющим желанием было собрать группу и играть музыку с элементами традиционного джаза, ритм-энд-блюза, госпела и марокканской музыки. Брайан хотел сотворить нечто абсолютно отличное от «Роллинг Стоунз». На третью или четвертую неделю, когда он и Алексис Корнер начали серьезно готовиться к возвращению Брайана к творчеству, последний ощутимо успокоился. Кажется, он начал более походить на старого Брайана, исполненный радостью и энтузиазмом по поводу нового саунда, работу над которым ему хотелось начать. Брайану очень нравился сингл “Proud Mary” американской группы “Creedence Clearwater Revival”, и он решил сочинить нечто подобное. Однако Алексису совершенно не улыбалось играть старые вещи Мадди Уотерса и Элмора Джеймса, поэтому он про себя немедленно исключил любую возможность создания совместной с Брайаном группы. В итоге они решили, что Корнер поможет ему найти подходящих музыкантов и станет музыкальным руководителем его коллектива.

Брайан начал много работать. К нему приходили Джон Мэйолл, Мики Уоллер, Митч Митчелл — они все играли с ним. Как-то Брайан сказал Алексису: «Я хочу встать и прибить их к каблуку, прибить их к каблуку». Конечно же, он имел в виду «Роллингов». Но вскоре он начал задумываться и о наличности. Финансовая поддержка от Кляйна запаздывала. Однако в конце июня ему позвонили с известием о том, что скоро ему привезут деньги. В один из своих регулярных визитов Алексис взял с собой свою дочь Сафо — певицу, и Питера Торапа, лидер-вокалиста его новой группы “New Church”. Брайан был настроен снова отправиться на гастроли. Он выразил желание помочь Сафо спродюсировать ее пластинку, потому что ему очень понравилось, как она поет. Брайан также позвонил Клео Сильвестр — молодой лондончанке, которая познакомилась со «Стоунз» еще в 1962-м, когда была школьницей. Тогда Клео едва не стала «Роллингом»: Джаггер попросил ее найти двух других чернокожих девушек-певиц, так как хотел, чтобы у группы был девичий хор, но у них так ничего и не вышло. Теперь же Брайан спросил ее, сможет ли она спеть на его первой пластинке, когда он соберет свою новую группу. Клео поначалу отнекивалась, но затем дала свое согласие на запись.

Группа Алексиса “New Church” собиралась в турне по Германии. Брайан хотел присоединиться к ней на время гастролей. Но Корнер сказал ему категорическое «нет», потому что не захотел взять на себя ответственность присматривать за Брайаном во время гастролей, зная, что он там из себя представлял. Особенно в Германии — где долгое время были Брайан Джонс и «Роллинг Стоунз», а не Мик Джаггер и «Роллинг Стоунз». Брайан был невероятно популярен в этой стране, и Алексис был несколько испуган этим.

В это душное и жаркое лето в перерывах между приступами кашля, Брайан скрывался в прохладной музыкальной комнате. У него была на это и еще одна очень веская причина: в преддверии визита к нему Леса и Джэни Перрин с их дочерью Стефанией на ближайший уикэнд, Брайан решил избавить Котчфорд ото всех праздных работников. Брайан был очень обрадован перспективой стать гостеприимным хозяином для Перринов.

Однако у него был и еще больший повод радоваться. Он был переполнен энергией в предвкушении студийной работы. Наконец-то эта работа выкристаллизовалась в пробную пластинку. По слухам, Брайан записал демо-сингл и намеревался отослать его в прессу. Осознавая свой недюжинный потенциал и полный самых радостных ожиданий, Брайан позвонил своему отцу, чтобы рассказать ему обо всем этом. Пройдя самый жесткий и самый критичный самоконтроль, сингл Брайана был готов к выходу в самом начале июля 1969 года.

Глава 11 До и после смерти

Вторник 1 июля был еще одним жарким летним днем, а для Брайана — еще одной причиной радоваться жизни. Он организовал два прослушивания для музыкантов своей новой группы — на этот раз с Карлом Палмером и Винсом Крейном из “Atomic Rooster”, которые должны были приехать в Котчфорд в четверг. А на выходные у Брайана в гостях обещались быть Перрины. Также Питер Суэльс, ассистент «Роллингов», пообещал, что пришлет к Брайану своего знакомого по имени Кевин Уэстлейк для того, чтобы тот помог ему сочинять песни (к сожалению, по каким-то неизвестным причинам машина за Кевином тогда так и не пришла).

Однако настроение Брайана было несколько омрачено предстоящим событием: он должен был распрощаться раз и навсегда с Торогудом и компанией. В Котчфорде появился и еще один персонаж. Ее звали Джэнет Энн Лоусон — медицинская сестра из Госпорта, Хэмпшир. Многочисленные позднейшие свидетельства о том, что она была медсестрой Брайана, она сама опровергла в полицейском заключении: «Я хочу, чтобы всем было ясно, что я не была раньше знакома с Брайаном Джонсом. Я впервые увидела его около 12 месяцев назад в Чичестере (обратите на эти слова пристальное внимание!). А потом я увидела его во вторник 1 июля, когда решила провести несколько дней в сельской местности». Джэнет поселилась в квартире Фрэнка Торогуда.

После душной ночи наступил один из самых жарких дней за всю историю Англии. Уровень пыльцы в воздухе был в районе Сассекса особенно высоким, и астма Брайана немедленно дала о себе знать. Он-таки приспособился к ее приступам и поэтому разговаривал очень тихо и только тогда, когда это было необходимо. Его дыхание было очень тяжелым из-за астмы. В самом поместье работа шла как обычно. Фрэнк Торогуд сделал свой регулярный (по средам) визит в Лондон. Во время ланча из Лондона позвонил Том Килок, чтобы обсудить планы Брайана по поводу будущих выходных. Затем весь вечер Брайан смотрел теннис по телевизору вместе с Анной и верными псами у своих ног.

Вечером 2 июля Брайан решил устроить у бассейна вечеринку вместе с Анной, Фрэнком и Джэнет. Гости, которых Брайан пригласил, несмотря на свою астму, так и не приехали. Далее вечером Брайан попросил Фрэнка съездить за спиртным (по словам самого Торогуда), посмотрел с Анной телевизор, а после 23.00 предложил ей искупаться в бассейне. Когда та ответила отказом, он решил пригласить Фрэнка поплавать вместе с ним, предварительно пропустив рюмку-другую. Фрэнк согласился и тут же переоделся. Из дома вышли Анна и Джэнет. Спустя 10 минут, однако, они снова исчезли в доме, а еще через полчаса из бассейна поднялся и Фрэнк, оставив Брайана плавать в одиночестве. Он столкнулся в коридоре с Джэнет и попросил у нее полотенце. Спустя несколько минут она подошла к бассейну — и тут увидела, что Брайан лежит на дне без каких-либо признаков жизни. Джэнет закричала, и на ее крик из дома выбежали Фрэнк и Анна. Джэнет отправилась звонить в «Скорую помощь», однако не смогла дозвониться и вернулась. В то время как Анна старалась сделать Брайану искусственное дыхание изо рта в рот, Джэнет массировала ему сердечную мышцу. Пока к ним ехали врачи, Анна и Джэнет, старались получить какую-нибудь ответную реакцию от Брайана. «Я вдруг почувствовала, как его рука на мгновение сжала мою», — утверждала позднее Анна, но для Джэнет и прибывших вскоре медиков и полиции было очевидно, что Брайан уже умер.

Что же произошло той ночью на самом деле? Все трое свидетелей дали полиции настолько путаные показания, что их нельзя было сложить в сколь-либо правдоподобную версию. Причина трагедии была не разгадана; в печальном конце Брайана не виделось ничьей злой воли. Доклад патологоанатома вместе с докладом биохимика, подготовленными независимо друг от друга, были доставлены в Королевскую больницу Сассекса в Брайтоне, и заключения следователя по этому делу были весьма огорчительными.

Считалось, что у Брайана случился в воде приступ астмы, что он не смог добраться до кромки бассейна, чтобы воспользоваться своим ингалятором, и результате этого утонул. Это предположение быстро превратилось в факт, так как Брайан действительно страдал от астмы и в тот день у него отмечались приступы. Однако в реальности у него не было приступа астмы в момент смерти! Согласно патологоанатому: «При приступе астмы бронхи находятся в спазме. Это закупорило бы проводящую ткань и помешало прохождению воды, пока спазм продолжался. Клейкая вязкая слизь в бронхах, которая выделяется при приступе астмы, не обнаружена. Так как интервал между тем, когда его последний раз видели живым, и когда он был найден на дне бассейна лицом вниз, составлял всего пять минут, мне кажется маловероятным, что во время гибели у него был приступ астмы». Проще говоря, если бы Брайан в результате приступа яростно вдыхал воздух, он не смог бы утонуть. К тому же, Брайан очень приспособился к приступам астмы в воде — они случались у него, когда еще он плавал в море ребенком, и там не было ни одного ингалятора, или же кромки, к которой можно было бы подплыть. Так что это — вряд ли серьезная гипотеза. Если бы он утонул именно так, то перед этим обязательно бы громко кашлял и плескался, чего никто из свидетелей не слышал.

Некоторые утверждали, что Брайан умер от передозировки действующего вещества в ингаляторе. Это можно смело исключить. Так как в прошлом, может быть, и были случаи смертей по этой причине, в теле Брайана не было никаких следов его действия. Более того, он не умер неожиданно от естественных причин, или по состоянию, связанному с приемом наркотиков. Точка зрения медиков была такова, что причин, по которым Брайан мог внезапно умереть, не было.

Также предлагалась теория о том, что Брайан просто уснул в воде. После того, как Анна пожаловалась на то, что во вторник вода была холодной, Брайан включил в бассейне термостат до 32°. Последние медицинские данные свидетельствуют о том, что подобное тепло в комбинации с алкоголем и наркотиками вызывает кому и смерть. Но в случае с Брайаном было медицински доказано, что он не был пьян настолько, чтобы не быть в состоянии выбраться из своего бассейна. Этот факт плюс три противоречащих показания свидетелей показывают, что его смерть не могла быть признана «несчастным случаем».

Самая странная правда о смерти Брайана вытекает из развернутого доклада биохимика. Популярная точка зрения о том, что Брайан был полон наркоты и алкоголя — грубое искажение фактов. Содержание барбитуратов в его крови равнялось нулю. Содержание алкоголя равнялось 140 миллиграмм-процента (т.е. 140 мг алкоголя на 100 мл крови), эквивалентное содержанию трех с половиной пинт пива (около 2 л). Это, быть может, было и немалое количество, но если принять во внимание, что Брайан пил не один год, то такой объем спиртного вряд ли мог бы свалить его с ног или погубить. Если верить Анне Волин, Брайан пил в ту ночь всего лишь бренди. Перед тем, как его смерть была засвидетельствована официально, констебль Эванс вошел в дом и немедленно конфисковал полбутылки бренди, выпитой на 4/5, которая была отправлена на анализ вместе с бутылкой водки, выпитой на 2/3, и полбутылки виски, выпитой наполовину. Впрочем, в документах о смерти не присутствует никакого анализа этих напитков, а также, видимо, не был проведен анализ стаканов, из которых все это было выпито.

Тело Брайана было подвергнуто тонкослойной хроматографии — технологии, которая отделяет и анализирует все химические компоненты, находящиеся в организме. По ее результатам, в его органах не было найдено ни амфетаминов, ни метадрина, ни морфия, ни метадрона или изопреналина. Однако было обнаружено нечто более подозрительное: две плотные точки, одна желто-оранжевая по цвету, другая — пурпурная, которые были объявлены как «неидентифицируемые». Возможно, в интересах тайны следствия названия этих веществ, являвшихся продуктами действия психотропных препаратов, которые Брайан принимал начиная с 1967 года, находясь на лечении у психиатра, были не разглашены. (Обратите внимание на этот факт — возможно, он был решающим в смерти Брайана!) В урине Брайана была обнаружена амфетаминоподобная субстанция, и ее уровень немал — 1720 мг/% — примерно в 9 раз выше нормы. Доклад резюмирует: «Это показывает прием достаточно большого количества наркотика». Впрочем, так как это было не конкретно наркотическое вещество, а опять-таки — загадочная субстанция, следует предположить, что это были следы лечения нейролептиками, которые продолжались несколько лет. Примечательно, что Анна говорила о таблетках, которые ему прописал врач, так: «Он не любил принимать их. Он боялся лекарств». В доме не было найдено никаких наркотиков, когда его обыскали позднее. Не были они найдены и в его баре. По результатам обследования, на теле Брайана не было никаких следов насилия.

В своем обращении к полиции Льюис Джонс сказал следующее: «Когда я и моя жена остались на выходные в его доме, Брайан был здоров и бодр. Последний раз, когда я говорил с ним по телефону, он был просто полон энергии».

«Стоунз» были как никогда далеки от всего произошедшего. Они записывались в студии “Olympic”, и свидетельства о том, как они впервые узнали о смерти Брайана, также сильно отличаются друг от друга. Будто бы шокированные известием, они кое-как продолжили работу в студии еще на несколько часов перед тем, как собрать экстренное заседание в своем офисе. Некоторые говорят, что Чарли даже заплакал. Да, это был обычный бизнес, — в тот же день они снимали свое выступление для шоу “Top of the Pops”. Необычайно трудно представить себе степень бездушной отстраненности, с которой все это осуществлялось. Многие были неприятно удивлены их решением дать в черные эти дни концерт в Гайд-парке.

Следующие два дня после смерти Брайана скорбели не только его семья, друзья и фаны, но и коллеги-музыканты. Когда наступило утро субботы 5 июля, нестерпимая жара все продолжалась. Около четверти миллиона человек собрались на концерт, призванный стать возвращением «Роллингов». Облаченная в бисер и браслеты, толпа зажигала ароматные палочки и приносила цветы. Около 400 фанов упали в обморок от полуденного солнца, в то время как остальные вняли совету ведущего Сэма Катлера снять рубашки и повязать их у себя на головах. Атмосфера была явно напряженной, когда под усиленной охраной прибыли «Стоунз» — их бронированный фургон с наводящим страх эскортом из фашиствующих молодчиков в немецких касках эпохи Второй Мировой медленно пробирался в отгороженное пространство.

В белом платьице с оборочками поверх брюк Джаггер проводил на сцену остальных четырех музыкантов и немедленно приказал публике замолчать. «Успокойтесь и послушайте, — скомандовал он. — Я хочу сказать кое-что в память о Брайане». Лишь только воцарилась тишина, он прочел два четверостишия из «Адонаиса» П.Б. Шелли, и тысячи белых бабочек были выпущены из картонных коробок в воздух, когда «Стоунз» заиграли свою первую песню. Их 75-минутное выступление было ужасным и вошло в историю как самый плохой концерт «Стоунз». Жара давала о себе знать, и электрооборудование и инструменты постоянно расстраивались. В этом концерте многих поразило отсутствие какого-либо уважения к покойному. Это был неверный шаг со стороны группы.

Все еще полный скорби, Алексис Корнер был, кажется, единственным, кто сохранял в ту тяжкую пору присутствие духа. Он был очень близок с Брайаном, и принять его смерть ему казалось просто невозможным. Он как-то сказал: «Что вы скажете, когда концерт превращается в похороны вашего друга? Я думаю, вы скажете, что это — хорошие похороны». Но пустота, созданная отсутствием Брайана, имела далеко идущие последствия. Многие уже сделали тогда свои выводы. Ноэль Реддинг, например, записал в своем дневнике: «Без Брайана Джонса нет «Роллинг Стоунз»!»

После смерти Брайана «Роллинги» окончательно «закостенели». По крайней мере, им для этого понадобилось еще около пяти лет. В более общих словах, смерть Брайана ознаменовала собой конец одной эры и начало другой. Некогда бунтарски настроенная общественность, которую олицетворял собой Брайан, по-новому посмотрела на жизнь. Это проявилось хотя бы в том, что после концерта в Гайд-парке даже самые яростные фанаты поразили власть имущих тем, что вместо того, чтобы носиться по городу и крушить все подряд, убрали 15 тонн мусора, существенно облегчив работу уборщиков, которые пришли в парк только на следующее утро. А на следующий день Джаггер еще раз показал свое неуважение к памяти Брайана, вылетев в Австралию на съемки своего фильма “Нед Келли”. Официально было объявлено, что он делает это вследствие контрактуальных обязательств.

В понедельник 7 июля в Ист-Гринстеде открылось формальное следствие по поводу смерти Брайана. Анна Волин, Джэнет Лоусон и Фрэнк Торогуд были призваны, чтобы дать каждый свою версию того, что в официальных бумагах фигурировало как «купание поздней ночью под влиянием спиртного, завершившееся смертью». Как только журналисты заполонили мрачное помещение муниципального суда, патологоанатом доктор Альберт Сакс продемонстрировал всем присутствующим результаты своих исследований, и в ходе слушания Брайана признали утонувшим под влиянием алкоголя и наркотиков. Вердикт следователя по делу Брайана, формально фигурировавшему как «артист с фермы Котчфорд, Хартфилд» был таков: «смерть в результате несчастного случая».

Похороны Брайана состоялись в четверг 10 июля в его родном городе Челтнеме. Хотя на них и присутствовало множество друзей, в том числе Алексис Корнер, Лес и Джэни Перрин, Джон Эпплби, Пэт Эндрюс со своим отцом, Сьюки Потье и Линда Лоуренс с Джулианом, из «Стоунз» пришли только двое: Билл Уаймен и Чарли Уоттс. Мик Джаггер находился в Австралии, а Кит Ричардс якобы работал в студии. Похороны были очень многолюдными. Билл вспоминал потом: «Когда мы ехали по Челтнему, все улицы были забиты людьми. Я никогда не видел ничего подобного. Это было похоже на коронацию или что-то в этом роде. Вся его семья и родственники были как сомнамбулы, и все плакали и скорбели. Вокруг были тысячи поклонников».

В 13.30 дня каноник Хью Эванс Хопкинс провел 20-минутную панихиду в церкви святой Марии, дирижируя хором местной церковной общины во время исполнения гимна «Мой Пастырь есмь Владыка любви». Он зачитал всем собравшимся библейскую притчу о Блудном сыне. Не особо воодушевленный скоплением в церкви большого количества молодых женщин в мини-юбках, он прочел надгробную речь, которая прозвучала так, как если бы он обвинял поп-музыкантов во всех болезнях, которыми западное общество страдает с самых времен Промышленной Революции: «Брайан был бунтарем, он мало внимания уделял авторитетам, обычаям, традициям… Это типично для столь многих представителей его поколения, которые видят в «Роллинг Стоунз» выражение особого отношения к жизни. То, что эта древняя церковь стоит здесь вот уже 900 лет, для них наверняка покажется сейчас неуместным фактом».

Кортеж из пяти катафалков, четыре из которых были нагружены цветами, и восьми лимузинов, проехал полтора километра до Прайори-роуд, где сотни фанов в слезах окружили кладбище, чтобы хоть одним краешком глаза увидеть закрытый бронзовый гроб, увитый венками. Когда тело Брайана проходило в ворота кладбища, констебль на вахте отдал салют, и Чарли Уоттс зашелся в рыданиях в одной из машин, ехавших сзади. Спустя час после похорон преданные фаны собрались и сели по-турецки у неубранной могилы, забывшись в медитативных молитвах о своем мертвом идоле, не желая отпускать его от себя навсегда.

После похорон Линду Лоуренс пригласили домой к Джонсам, и миссис Джонс крепко обняла Джулиана. Линда оставила на могиле Брайана это японское стихотворение — хокку — в венке из незабудок:

«Теперь вслед за фейерверком приходит мое одиночество — Смотри! Падающая звезда!»

***

Но даже после смерти Брайан продолжал страдать за свои грехи. Ректор челтнемского кладбища св. Филипа и св. Якова вначале отказался хоронить Брайана из-за слухов о том, что, возможно, тот покончил с собой. Льюис и Луиза Джонс с вполне понятной робостью умоляли его и каноника Хопкинса разрешить похоронить их сына по-христиански у стен приходской церкви. Видимо, кое-кто считал, что Брайану не уготовано спасение на небесах.

Неприятные события продолжались. В церкви среди прочих были некоторые рабочие с фермы Котчфорд. После смерти Брайана им нечего было делать в доме, но они возвратились туда из Челтнема поздно вечером, чтобы обыскать дом — кто позволил им это сделать, до сих пор неясно. Они вели себя с позорнейшим неуважением и грубостью. Позднее приехали грузовики и, как успел увидеть некто, пожелавший во имя собственной безопасности остаться неизвестным, все вещи из дома, в том числе содержимое музыкальной комнаты Брайана (за исключением, быть может, одного-двух его драгоценных музыкальных инструментов), были методично погружены в них и увезены. Чуть позже в саду был разожжен костер. Садовник Мик Мартин даже был вынужден отдать маленькую Библию, которую ему подарил Брайан, чтобы она тоже была сожжена. Эти люди сжигали все вещи Брайана — его одежду, рубашки и все, что было. Они расчистили весь дом.

В это же время, в 1969-м, перед тем, как дело предстало перед Службой Королевского Обвинения, на отдел по расследованиям Сассекса легло нелегкое бремя принять решение, имело ли здесь место преступление или нет. Они в любой момент могли передать дело начальнику публичных расследований, задачей которого было разобраться по мере собранных улик и рекомендовать или не рекомендовать криминальное преследование. Но, несмотря на специфические отсылки в статье из газеты “Daily Express” на то, что «новые свидетельства по поводу обстоятельств, окружавших смерть «Роллинга» Брайана Джонса, изучаются руководителем публичных расследований», в реальности это, согласно Р.М. Хипгрейву, бывшему начальнику полиции Сассекса в Ист-Гринстеде, так и не было сделано. Хотя расследование и продолжалось некоторое время, в конце концов последнее слово было за отделом по расследованиям Сассекса. И каков же был их вердикт? Они не нашли никакого состава преступления против покойного.

В посмертных статьях Брайан был представлен далеко не в лучшем виде, и его заслуги в музыке и личные качества порой полностью игнорировались. Почему? Своей смертью он никого не обидел. Из-за чего ему так мстили и мстят на протяжении стольких лет? Почему музыкальная комната Брайана была разграблена? Почему все его вещи были сожжены? Кто это сделал и с какой целью? Вопросы, вопросы…

В конце 70-х следователь Ист-Сассекса Дэвид Уодмен сказал, что смерть Брайана была расследуема не только полицией Сассекса, но и Головным офисом в столице. Однако он добавил: «Я должен сказать, что считаю, что вы вряд ли отыщете по этому поводу большую информацию. Я уверен, что офис посчитает результаты своих исследований конфиденциальными». (Обратите внимание: «конфиденциальными»!) Головной офис, более того, и вовсе опроверг, что у него хранятся какие-либо результаты расследований. Официальный представитель сказал: «У нас нет никакой информации по поводу смерти мистера Джонса».

В 1993 г. в Лондоне от рака скончался Фрэнк Торогуд. Том Килок, находившийся у его смертного одра, заявил, что перед кончиной Фрэнк признался в том, что это именно он утопил Брайана. Однако никаких документальных подтверждений этого признания (записанного на пленку или же на бумагу с подписью покойного) не последовало, что означало отсутствие его веса в юридическом плане. Семья Торогуда также отрицала слова Килока. В любом случае, у Фрэнка Торогуда не было явного мотива для убийства, за исключением, быть может, взаимной неприязни к Брайану. Причина, по которой кому-либо была выгодна смерть Брайана, также никем не озвучена.

Наша версия заключается в том, что Брайан покончил с собой. Он просто нырнул, затаил дыхание …и не вынырнул. Конечно, для такого шага необходима решительность или, по крайней мере, соответствующее психическое состояние.

Как известно, Брайан с 1967 года находился на лечении у психиатра. Что это была за болезнь — мы можем только догадываться, так как документы, относящиеся ко времени пребывания Брайана в клинике, до сих пор не обнародованы, ибо являются врачебной тайной и, скорее всего, не будут обнародованы никогда. Вряд ли это была шизофрения, как предполагали некоторые его «друзья». Скорее всего, речь идет о некоем пограничном расстройстве — например, психопатическом, иначе называемом «акцентуацией характера». Это заболевание, не являясь слишком тяжелым и «явным», тем не менее, проявляется в периодических вспышках агрессии, быстрой смене настроения, продолжающейся депрессии, суицидальных склонностях, тяге к алкоголю и наркотикам. Оно далеко не всегда является наследственным, но обычно развивается у людей со слабой психической конституцией и сопряжено с тяжелым детством или с потрясениями в дальнейшей жизни. Странные улыбки Брайана, запечатленные на фотографиях 1967–1968 годов, больше похожие на гримасы, в психиатрической практике указывают на очень плохой прогноз, так как являются прямыми признаками отчетливых суицидальных тенденций в характере человека. Брайан мог заболеть еще в середине 60-х, после обильных сексуальных излишеств с Анитой и постоянного употребления наркотиков, но предпосылки к развитию этого заболевания следует искать еще в его детстве, когда он был гиперактивным подростком, бунтовавшим против учителей и родителей. И, тем не менее, мы делаем акцент именно на половых излишествах весьма и весьма непростых отношениях с Джаггером и Ричардсом и наркотиках — они, безо всякого сомнения, положили основу для заболевания Брайана Джонса, которое с годами только прогрессировало.

Такая болезнь, как показывает медицинская практика, не поддается полному излечению, сопутствуя всей жизни несчастного больного. Однако ее признаки купируются — если имеют место долгая депрессия и приступы ярости — препаратами, гасящими агрессию в поведении: антидепрессантами и (уже в наше время) нейролептиками. Обычно у подобных больных нарушен сон (вспомним, как Брайан в юности регулярно недосыпал ночами), и тогда им дополнительно предписываются сильные снотворные. Побочными эффектами таких препаратов обычно является апатия, быстрая утомляемость, нежелание что-либо делать, сонливость, дрожание рук (вспомните крупные планы Брайана с гитарой в «Рок-н-ролльном цирке») и т.д. Именно этим было характерно поведение Брайана в последний период его жизни, когда он с большой неохотой появлялся в студии. Данные препараты полностью противопоказано применять с наркотиками и алкоголем, однако мы прекрасно знаем, что Брайан в последний год своей жизни увлекся спиртным, как никогда. После 2–3 лет терапии обычно возникает потребность в изменении лечебной схемы, иначе — прописываются другие препараты в других дозах, так как организм привыкает к лекарствам, и их действие притупляется. Очень часто многие препараты имеют пролонгированное действие: будучи введенными в организм однажды, они действуют в течение определенного продолжительного срока — до двух-трех недель.

Именно этим можно объяснить присутствие в Котчфорде медсестры Джэнет Лоусон, подруги Тома Килока: вспомним ее же слова о том, что она «едва знала» Брайана, но вместе с тем «впервые познакомилась с ним около 12 месяцев назад». Она вполне могла быть медсестрой из психиатрической больницы, призванной контролировать прием лекарств или делать Брайану инъекции антипсихотических препаратов. Поэтому то, что она солгала полиции, можно оправдать тем, что она хранила тайну о своем настоящем предназначении в доме Брайана и, как следствие, об истинном его заболевании. Согласитесь — если бы в 1969 году мир узнал о том, что основатель «Роллинг Стоунз» является душевнобольным, это подняло бы такую бучу, что даже сам Мик Джаггер не смог бы ее унять.

Мы знаем, что к началу 1969 года Брайан существенно прибавил в весе. Это можно отнести к побочным действиям лекарств, в результате которых у больных часто разыгрывается нешуточный аппетит. Но также мы знаем, что именно тогда Брайан начал принимать много горячительных напитков. Он чередовал спиртное со снотворными таблетками (по словам очевидцев) и при этом, кажется, не замечал никаких отрицательных последствий. Почему же Брайан стал так много пить? Ответ до банального прост. Вспомним утверждение Пэт Эндрюс о том, что «секс для него был необходимостью». Одним из побочных действий антипсихотических препаратов является сексуальная дисфункция, то есть резкое снижение чувства полового удовлетворения. Именно из-за этого жизнь стала казаться Брайану настолько пресной, что он обратился к бутылке.

После мая 1968 года Брайан, очевидно, не обращался за помощью к психиатрам (во всяком случае, подобных свидетельств нет в литературе о нем), и вполне вероятно, что именно это могло послужить причиной ухудшения его самочувствия со временем. Хелен Спиттал свидетельствовала, что он «с большой неохотой принимал свои таблетки», и вполне возможно, что в Котчфорде он мог и вовсе отказаться от них. Джэнет Лоусон могла продолжать делать ему инъекции лекарства, но фрагментарная терапия и алкоголь только усугубляли суицидальные настроения в душе Брайана. Они наверняка достигли своего пика тогда, когда его официально выгнали из «Роллинг Стоунз», лишив тем самым его жизнь всяческого смысла.

Горький уход из «Роллингов», беременность Аниты, отказ Алексиса взять его в свою группу, страх перед Торогудом и хамовитыми рабочими у себя дома — все это только усилило депрессию Брайана летом 1969 года. Алкоголь в сочетании с лекарствами принимаемыми бессистемно, также был этому виной. Доктора ранее неоднократно предупреждали близких Брайана об угрозе его самоубийства. Это и могло стать причиной трагической развязки 2 июля 1969 года. Находясь в бассейне и улучив время, когда все его спутники скрылись в доме, Брайан погрузился в воду с головой и решил не выныривать, дождавшись асфиксии от нехватки кислорода.

То, что позднее полиция хранила молчание о результатах вскрытия, а также наличие большого количества «загадочных» веществ в его крови на момент смерти (читай — лекарственных препаратов), можно отнести именно к тому, что семья Брайана — либо, что более вероятно, контора «Роллинг Стоунз» — решили скрыть от общественности истинные факты о заболевании Брайана и о его смерти, которые не позволили бы ему быть отпетым в Челтнемском кафедрале и похороненным с почестями на городском кладбище. То, что Брайан покончил с собой, наложило бы печать позора на всю его семью на долгие годы.

Недоуменный читатель может спросить — о какой депрессии у Брайана летом 1969 года может идти речь, если он был веселым, оптимистичным и даже немного похудел? Подобное настроение или «просветление» характерно для больных, готовящихся — не важно, осознанно или подсознательно — к акту суицида, а потеря веса является прямым клиническим признаком грозного приступа болезни. Вспомним, как во время визита Хелен Спиттал Брайан неприятно удивил ее, внезапно заговорив о смерти. Также следует припомнить то, как он неоднократно пугал всех окружающих тем, что заплывал слишком далеко и глубоко. Теперь мы видим со всей очевидностью, что это было далеко не случайно.

Глава 12 «Сквозь тусклое стекло»

Итак, Брайан ушел из этого мира навсегда. После его смерти все вещи, как уже было сказано, были вывезены из Котчфорда в неизвестном направлении. В их числе были и многочисленные магнитофонные пленки — результаты работы Брайана в его музыкальной комнате. Неоднократно высказывались предположения, что Котчфорд был разграблен по указке «Стоунз». В справочнике немца Центграфа фигурирует название одной из песен, над которой Брайан якобы работал незадолго до своей смерти — “Has Anyone Seen My Baby?”. Спустя много лет «Роллинги» издали вещь с подобным названием — “Anybody Seen My Baby”. Ее загадочный, гипнотический рефрен отчетливо вызывает в памяти игру Брайана в “2000 Light Years From Home”. Швейцарец Ф. Эппли, автор книги обо всех сессиях записи группы, обмолвился, что якобы слышал фрагменты пленок Брайана — будучи проездом в США — в начале 90-х. Это наводит на определенные выводы: записи Брайана были похищены и нашли свое пристанище в Штатах.

В интервью для журнала “Mojo”в 2003 году Кит Ричардс несколько раз непечатно обозвал Брайана. Многие фаны «Роллингов» видят в этом проявление некой молодецкой удали и «крутизны» Ричардса. Но это — очень прискорбный факт. Человек, который получил от Брайана все в этой жизни, еще имеет совесть так нелицеприятно высказываться о нем! Впрочем, Бог ему судья. Среди многих простых смертных очень распространена привычка не целовать, а кусать руку дающего. Окончательную точку в безмолвном споре Джонса и Ричардса, вероятно, поставит только Ее Величество История.

Гитары, очень и очень похожие на те, на которых играл Брайан в 60-е годы, неоднократно появлялись в руках у Ронни Вуда во время последних 2-х турне «Роллингов». Плащ с блестками и знаками Зодиака, в который Брайан был облачен на открытии «Рок-н-ролльного Цирка», находился в числе гардероба Аниты во время съемок фильма “Performance”, которые закончились после его смерти. Этот список можно продолжать и продолжать. Пусть вдумчивый читатель сам сделает свои выводы.

Ферма Котчфорд уже в ноябре 1969 г. была выставлена на продажу фирмой “Bernard Walsh&Co.” за 32 500 фунтов. Покупателем ее стал некто Алистер Джонз (поистине — эта фамилия всплывает всюду, где дело так или иначе касается Брайана).

Алексис Корнер после смерти Брайана продолжил свою музыкальную карьеру, параллельно сделав передачи на радио Би-Би-Си о Брайане (1971 г.) и «Роллингах» (1975 г.). Он умер в Лондоне 1 января 1984 года от рака легких (всю свою жизнь Алексис был заядлым курильщиком, и его низкий и хрипловатый от никотина голос долгие годы был его «торговой маркой»).

Сьюки Потье после смерти Брайана некоторое время продолжала поддерживать видимые дружеские отношения с «Роллингами», но вскоре эта «дружба» сошла на нет. В 70-е годы она вышла замуж за бизнесмена из Гонконга Роберта Хо, от которого родила двоих дочерей. К сожалению, ей удалось пережить Брайана всего на 12 лет: 23 июля 1981 г., в неполные 34 года, она вместе с мужем разбилась на автомобиле в Португалии. За рулем сидела сама Сьюки, и предположительно, она не справилась с управлением после ссоры с супругом, который якобы заявил ей о том, что намерен подать на развод.

Анита Палленберг прожила с Китом Ричардсом до 1979 г., родив ему двоих детей. К тому времени она изрядно подурнела, располнела и даже сломала себе шейку бедра, из-за чего некоторое время передвигалась с тростью. Формально ее роман с Ричардсом закончился после того, как в его доме в присутствии Аниты застрелился ее 19-летний любовник Скотт Кантрелл. После расставания с «Роллингом» Аните достался легендарный дом “Redlands”, где она проживает по сей день с дочерью Анджелой и ее семьей. От ее былой красоты не осталось и следа — своим видом она теперь больше напоминает бомжиху с Курского вокзала. Временами ее дьявольский нрав выплескивается наружу: так, после трагедии в США 11 сентября 2001 г. она появилась на каком-то званом приеме в майке с изображением Осамы Бен Ладена, а затем посетила инкогнито российскую столицу, где коллекционировала сделанные на свой мобильник фото интерьеров общественных уборных.

В 1996 г. жители Челтнема Дэвид Рейнольдс и его супруга Мэрэлин решили создать первый в мире фан-клуб Брайана Джонса. Тогда же было принято решение издавать собственный журнал (фэнзин) о Брайане под названием “The Spirit”. Вскоре почетными членами клуба стали Пэт Эндрюс, Ричард Хэтрелл и Билл Уаймен. Клуб выпускал по одному номеру журнала три раза в год, а также проводил встречи у могилы Брайана 28 февраля и 3 июля каждого года с привлечением всех желающих.

8 сентября 2001 г. в Лондоне в возрасте 62 лет от рака скончался самый первый вокалист будущих «Роллингов», тогда еще безымянных — Брайан Найт, известный блюзовый гитарист, композитор и певец. Ему принадлежала почетная, хотя и краткосрочная миссия объединения самого первого состава группы Брайана — такой, какой она была в начале 1962 года: на запись своего альбома “A Dark Horse” (1980) он пригласил Иэна Стюарта и Джеффа Брэдфорда. На этом же альбоме играл и Чарли Уоттс.

3 июля 2003 г. на стене дома №17 “Rosemead” по Эльдорадо-роуд в Челтнеме была торжественно открыта круглая мемориальная табличка синего цвета с надписью: «Брайан Джонс, 1942–1969, основатель «Роллинг Стоунз», жил здесь, 1942–1950».

В 2003 г. фан-клуб Брайана начал вынашивать идею о возведении памятника ему в его родном городе. Тогда же строительная компания “Bryant Homes” (обратите внимание на название!) предложила городскому совету назвать одну из новых улиц, застройкой которыми она заведовала, именем Брайана Джонса. К сожалению, Городской Совет ответил в итоге отказом, мотивировав его недовольством жителей будущей улицы по поводу того, что она будет поименована в честь «наркомана». Планам о статуе Брайана, к сожалению, также не удалось сбыться. Фан-клуб собрал гораздо меньшую сумму, чем требовалось, и часть ее ушла на открытие скамеечки возле могилы Брайана. Остальные деньги было решено вложить в бронзовый бюст, более дешевый по своей себестоимости. В том же 2003 г. фан-клуб с согласия теперешнего владельца Котчфорда Алистера Джонза решил компенсировать затраты на воздвижения бюста Брайана продажей плиток из бассейна, в котором он нашел свой последний приют. Можно по-разному относиться к этой идее, но другого выхода собрать деньги на памятник у фан-клуба просто не было.

В июле 2005 г. бюст Брайана наконец-то был открыт в челтнемском торговом центре “Beechwood”. Бронзовая голова Брайана обошлась клубу в 5000 фунтов, а соорудил ее известный скульптор из Экингема Морис Джаггинс. Среди почетных гостей на открытии бюста основателю «Роллингов» присутствовал и Том Килок, сыгравший, как известно, весьма двойственную роль в судьбе Брайана. Билл Уаймен прислал фан-клубу приветственное письмо, в котором сказал, что присутствовать на данном мероприятии не сможет, но искренне пожелал энтузиастам удачи.

В конце 2005 г. на экраны вышел долгожданный фильм о жизни и смерти Брайана “Stoned” режиссера Найджела Вули с Лео Грегори в главной роли. В качестве основы для сценария была выбрана не лучшая книга о Брайане — “Who Killed Christopher Robin?” Терри Роулинса. Рабочим названием ленты было “The Wild And Wycked World of Brian Jones” («Дикий и грешный мир Брайана Джонса»). Львиную долю музыки в фильме исполнил американец Мэтт Трайбер со своей группой. Получившийся фильм оказался весьма спорным. Можно долго рассуждать о том, похожи ли внешне или не похожи на своих реальных прототипов его герои — но главное в нем, на наш взгляд, так и осталось за кадром. “Stoned” представил зрителям стереотипный образ Брайана — прожигателя жизни и вообще малосимпатичного человека, избивающего Аниту, ссорящегося с Миком и Китом безо всякого повода, и т.д. Его творчество, а также многие важные факты его жизненного пути, характеризующие Брайана как личность неординарную и сложную, были освещены весьма слабо. Неудивительно, что особого резонанса фильм не получил.

Однако это был не единственный художественный фильм, в котором можно было увидеть Брайана Джонса. Еще в 2003 г. в британской ленте о Джими Хендриксе “My Dinner With Jimi” (режиссер Билл Фишман) в одном из эпизодов также предстает образ Брайана (актер Джей Майкл Фергюсон). К сожалению, на экране его можно увидеть не более 15 минут, поэтому сказать о том, точно ли раскрыт образ Брайана или нет, не представляется возможным.

В июле 2006 г. фан-клуб Брайана торжественно вручил челтнемской средней школе Пейта переходящий Серебряный Кубок, которым должен будет отныне награждаться лучший юный музыкант из числа учащихся школы. Годом раньше аналогичный кубок был вручен и администрации начальной школы Дина Клоуза. В декабре 2006 г. Дэвид Рейнольдс сотоварищи решили, что их клуб добился всех своих целей, и официально заявил о прекращении его деятельности. К тому времени лондонец Тревор Хобли уже 3 года вместе с некоторыми из бывших членов челтнемского клуба руководил деятельностью нового фан-клуба Брайана. Вплоть до 2010 г. он также издавал свой журнал, выпуск которого в конце концов пришлось свернуть из-за его неокупаемости. Тревор Хобли был одним из главных инициаторов в вопросе повторного открытия дела о смерти Брайана Скотленд-Ярдом; он собрал обширное «досье», и в 2005 г. полиция даже заново обследовала Котчфорд. В конце концов Хобли пришла в голову безумная идея эксгумировать тело Брайана на предмет нахождения на нем следов насильственной смерти, так как он выяснил по своим каналам, что оно было забальзамировано. К счастью, его планам не суждено было сбыться — осенью 2010 г. Скотленд-Ярд ответил на просьбу его инициативной группы категорическим отказом. Он был мотивирован отсутствием «улик, указывающих на возможность преступления».

28 января 2011 года старейшая челтнемская группа “The Ramrods”, в составе которой Брайан начинал свою карьеру, дала в городском театре “Bacon” финальный в своей истории концерт по случаю 50-летия со дня основания. Все ее музыканты отлично помнят юного и еще здорового телом и душой Брайана, и его дух незримо присутствовал на этом концерте.

Заключение

Больше 40 лет прошло со дня смерти Брайана, однако споры о нем не утихают до сих пор. Брайан Джонс был и остался воплощением «Роллинг Стоунз». В то время как Мик Джаггер и Кит Ричардс — если это действительно были они — сочиняли песни, то Брайан проживал их. Его жизнь была, по меткому выражению критиков, «самой длинной коктейльной вечеринкой на свете». Эндрю Олдэм — напомним, не самый близкий друг Брайана — спустя 15 лет после его смерти так подытожил трагедию его жизни: «Вместе с талантом человеку редко дается продуктивность. Каждый из нас достигает ее по-своему. Это — наша жизненная доля. В судьбе Брайана ничего не было предначертано так, чтобы достичь такой стадии, когда все становилось просто. Он всегда был Брайаном Джонсом — через какие бы перипетии не проходили «Роллинг Стоунз». Он играл роль Брайана Джонса всю свою жизнь, и даже его смерть была частью этой роли».

Это — весьма распространенный взгляд на жизнь и творчество Брайана. Очень трудно с ним согласиться, так как трагедия никогда не бывает ни «коммерчески удачной», ни «частью роли», так как всегда нежданна и до безумия удручающа. Последняя фраза Олдэма особенно жестока. Но если призадуматься, в словах экс-менеджера «Роллингов» все же есть крупицы истины. Брайан достиг всего в своей жизни легко, играючи — и не смог удержаться на вершине славы. Вероятно, для этого он не обладал какой-то врожденной стойкостью. Но это ни в коем случае нельзя поставить ему в вину. Он прожил жизнь так, как мог — и в этом и его достоинство, и трагедия. Брайан не осознавал величины своего таланта. Оттого, что он недооценивал его, ему приходилось унижаться перед «Роллингами». Оттого же, что он порой переоценивал себя, он не смог стать таким же жестким, целеустремленным и самоуверенным, как, скажем, Пол Маккартни.

Брайан до самой своей смерти жил и чувствовал себя вечным подростком. Он бунтовал всю свою жизнь — сначала против родителей и учителей, потом — против истэблишмента, и, наконец, в финале — против «Роллинг Стоунз». Чем это в итоге это обернулось для него, мы знаем. В политике подобных людей называют «перманентными революционерами». В России такими были Толстой и Троцкий. В ранней юности Брайан предпринял все для того, чтобы порвать со средним классом, к которому принадлежала его семья, и выбиться в суперзвезды, в небожители. Достигнув же этого статуса, он не нашел в себе ни сил, ни желания наслаждаться роскошью и славой.

Почему же так произошло? Брайан увидел, что те идеалы, за которые он боролся, стали химерой, что роскошь и слава — обманчивы, что его семья не поняла его, что в любимых женщинах он не нашел сочувствия, и что друзья — «Роллинги» предали его и изгнали из ансамбля, а роскошная усадьба А.А. Милна стала для него не местом успокоения, но смертного упокоения. Спрашивается — почему такой кризис убеждений не настиг многих других ныне здравствующих рок-звезд, порой даже более одаренных, чем Брайан? Да потому, что Брайан в 60-х годах был яркой, оригинальной, кричащей индивидуальностью. Брайану было мало чисто материальных атрибутов счастья — солидного счета в банке, поместья, красивых поклонниц — он стремился к достижению высоких образцов в музыке. Подавляющее же большинство современных ветеранов рок-сцены — типичные буржуазные исполнители, действующие по тем «правилам игры», что им предложили в самом начале, за которые они с радостью ухватились и которым следуют всю свою жизнь. Брайан — трагический неудачник, «лишний человек», который как никто другой отчетливо видел фальшь окружающего мира; он внезапно понял, что близкие люди и фанаты стремились не к пониманию его души и устремлений, а к тому, чтобы просто погреться в лучах его славы. Прочие исполнители верили и доныне веруют в идеалы современного общества и являют собой наиблагополучнейшее их выражение: они счастливы, так как понимают, что человеческое счастье имеет в наши дни сугубо материальную оболочку — и, достигнув его, откровенно наслаждаются им. Большинство рок-звезд 60-х избрали проторенную дорогу успеха — Брайан же Джонс, бунтарь-одиночка, подобный лондоновскому Мартину Идену, отверг ее.

Трагизм Брайана как человека и музыканта состоит в том, что он был вынужден бороться за право заниматься любимым делом в одиночку, безо всякой помощи со стороны как близких, так и общества, в котором он жил. Брайан подрубил сук, на котором сидел: сначала тем, что одним за другим отверг своих детей, а потом — ужасающими излишествами как в личной, так и в общественной жизни. Брайан не хотел следовать «правилам игры» в своем обществе. Он стремился к Алым Парусам своей мечты. Близкие люди много раз уговаривали его отказаться от нее, смириться, стать обычным человеком. Брайан, вырываясь из тесных оков сначала челтнемского, а затем — и всего английского общества, твердо стоял на своем и отвергал все попытки заковать себя в его «хитиновый покров». На этом пути он растерял сначала возлюбленных, затем друзей, перестав находить у кого бы то ни было ни поддержку, ни простое сочувствие — и все потому, что действовал необычно, нетрадиционно, строя свой стиль и образ жизнь как подлинное Искусство. Когда знакомишься с его жизненным путем, то поражаешься обилию странных поступков, эпатирующих высказываний, необычной одежды, вызывающих жестов — словом, всевозможной эксцентрики, которая заставляет задаться вопросом: а объединяется ли все это пестрое разнообразие в единое целое? Да! Да! Жизнь — как Искусство.

Мы вправе предположить, что все самое странное и необычное в биографии Брайана, начиная от музыки и кончая сексом, явилось закономерным порождением особой культуры — контркультуры 60-х годов. Его жизнь стала традиционным каноном поведения молодого музыканта того времени, и можно сделать вывод о том, что Брайан был одним из законодателей подобного канона жизни; той Личностью, что стояла у его истоков; тем Человеком, который придал 60-м годам их неповторимый дух, цвет и звук. Корни подобного мировоззрения можно найти в понятиях артистической богемы, сложившейся в XIX веке в лоне европейского Романтизма. Брайан Джонс — это романтик чистой воды.

Брайан создал принципиально новый стиль жизни: он стал основоположником Гламура задолго до XXI века, когда это слово стало уже ничего не значащим и стершимся, как старая монета. Не жить чужой жизнью, быть верным самому себе — таков был главный девиз Брайана Джонса. Для него главным в творчестве были вдохновение, душевный подъем, радость творческой окрыленности. К его чести следует добавить, что он так и не успел стать Гордым Арийцем рок-н-ролла, подобно тем же «Роллингам», Маккартни, “Led Zeppelin” и другим (таковым его сделали уже последующие поколения его фанатов). Думается, именно поэтому его фигура так близка российским любителям музыки. Для нас, русских, Брайан навсегда останется воплощением творческой свободы 60-х годов, их бесстрашия и дерзкой самобытности. Нам, выношенным в утробе российской цивилизации с ее вниманием ко всем «позабытым и позаброшенным», очень дорог Брайан как носитель образа «лишнего человека» — классического образа русской литературы. Он оказался близок русской душе с ее тяготением к Несбывшемуся, к запредельным образцам Прекрасного и Гармоничного в душе, в сердце и в жизни. Он всегда будет напоминать нам о «чарующем аромате» незабвенных 60-х.

Какие бы новые скандальные подробности жизни Брайана не всплыли рано или поздно на поверхность, Брайан Джонс был, есть и будет подлинным Героем рока, великим Музыкантом, замечательным Человеком. Он научил людей жить смело, мыслить нестандартно и жертвовать собой ради непреходящих целей. Группа «Роллинг Стоунз», в создание которой он вложил все, что мог, существует до сих пор — и это главное его достижение. Брайан Джонс всегда жив в наших сердцах!

Литература

1. Aftel, Mandy. Death of a Rolling Stone: The Brian Jones tory. London, Sidgwick & Jackson, 1982.

2. Eder, Bruce. Brian Jones: His Life, His Legacy // Goldmine, November 23, 1984.

3. Hotchner, A.E. Blown Away: The Rolling Stones & the Death of the Sixties. London, Simon & Shuster, 1990.

4. Jackson, Laura. Brian Jones: The Untold Life and Mysterious Death of a Rock Legend. London, Piatkus, 2009.

5. Miles, Barry. Rolling Stones: A Visual Documentary. London, Omnibus Press, 1994.

6. Norman, Philip. The Stones. London, Elm Tree Books, 1984.

7. Scaduto, Anthony. Mick Jagger. London, Mayflower, 1975.

8. The Spirit — The Brian Jones Fan Club Cheltenham Official Magazine & Newsletter. Cheltenham, 1996–2006.

9. Wyman, Bill, with Coleman, Ray. Stone Alone: The Story of a Rock’n’Roll Band. London, Viking, 1990.

10. Лазарев Анатолий. Был ли убит Брайан Джонс? К 35-летию со дня гибели основателя “Rolling Stones // Московская правда, 30 сентября 1994.

Оглавление

От автора

Глава 1 Детство и ранняя юность

Глава 2 1960–1961 годы

Глава 3 1962 год

Глава 4 1963 год

Глава 5 1964 год

Глава 6 1965 год

Спасибо тебе за то, что ты здесь (Thank You For Being There)

Иллюстрации

Глава 7 1966 год

Глава 8 1967 год

Глава 9 1968 год

Глава 10 1969 год

Глава 11 До и после смерти

Глава 12 «Сквозь тусклое стекло»

Заключение

Литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg