Из уцелевших воспоминаний (1868-1917) Книга 2, часть 2 (epub) - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917) Книга 2, часть 2 404K (скачать epub) - Александр Николаевич Наумов

128

Къ 19-му іюля — дню годовщины Великой Европейской войны, мнѣ пришлось поѣхать въ Петроградъ для участія въ засѣданіяхъ открывавшейся сессіи Государственнаго Совѣта.

Въ тотъ же день, утромъ, начались также занятія въ Государственной Думѣ, въ присутствіи многочисленной публики и всего наличнаго состава Совѣта Министровъ, среди которыхъ, къ немалому удовольствію, я увидалъ своихъ добрыхъ друзей — князя Николая Борисовича Щербатова и Александра Дмитріевича Самарина. Послѣдній во время своей службы на посту Оберъ-Прокурора св. Синода, продолжавшейся всего 2 мѣсяца и 20 дней, проживалъ въ Европейской гостиницѣ, гдѣ я постоянно останавливался. Мы съ нимъ чуть ли не ежедневно встрѣчались, и я былъ въ курсѣ его нелегкой служебной жизни, осложненной вмѣшательствомъ закулисной Распутинской клики въ дѣла Церкви.

Засѣданіе Верхней Палаты было открыто вечеромъ упомянутаго дня, подъ предсѣдательствомъ Статсъ-секретаря Анатолія Николаевича Куломзина, замѣнившаго собой скончавшагося М. Г. Акимова.

Онъ пользовался репутаціей умнаго человѣка, усидчиваго работника и знатока Азіатской Россіи. По своему характеру и политическимъ убѣжденіямъ, Куломзинъ значительно отличался отъ своего предшественника, проявлялъ въ обхожденіи съ людьми большую сдержанность и мягкость, а въ исповѣдываніи своихъ монархическихъ принциповъ -— явную тенденцію къ упроченію въ странѣ конституціонализма. Но, къ сожалѣнію, въ качествѣ Предсѣдателя Государственнаго Совѣта А. Н. Куломзинъ оставлялъ желать много лучшаго, допуская при веденіи засѣданій нѣкоторую безпорядочность, не слѣдя строго за сущностью происходившихъ преній, принимавшихъ поэтому нерѣдко крайне расплывчатый характеръ, и не умѣя съ достаточной ясностью формулировать свои заключительныя резюме и предложенія. Въ этомъ отношеніи приходилось невольно вспоминать былую технику предсѣдательствованія М. Г. Акимова, можетъ быть, болѣе рѣзкую и строгую, но для сути дѣла — несомнѣнно болѣе ясную и производительную.

Открытіе сессіи обѣихъ законодательныхъ Палатъ совпало съ чрезвычайно угнетеннымъ настроеніемъ ихъ членовъ, находившихся подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ громадныхъ военныхъ потерь, общей растерянности и слабости на верху. Страхъ за будущее мелькалъ у всѣхъ въ головѣ и высказывался при разговорахъ. По городу упорно распространялись паническіе слухи о паденіи черезъ два-три мѣсяца Петрограда и готовившемся дворцовомъ переворотѣ. Говорили о замѣнѣ царствовавшаго Государя Николая Александровича Великимъ Княземъ Николаемъ Николаевичемъ, называли его племянника Романа Петровича его преемникомъ. Занятія Государственнаго Совѣта проходили вяло. Интересъ къ текущей дѣловой работѣ былъ заслоненъ иными помыслами, сводившимися къ одному основному всеобщему побужденію — такъ или иначе предотвратить надвигавшуюся катастрофу пораженія Россійскаго могущества.

Среди самихъ членовъ Государственнаго Совѣта замѣчалась повышенная нервность, дававшая о себѣ знать даже въ дѣлахъ внутренняго распорядка. Правую группу Верхней Палаты сталъ возглавлять „обаятельный” по обращенію, но въ серьезныхъ дѣловыхъ кругахъ мало авторитетный — графъ Алексѣй Александровичъ Бобринскій, вскорѣ перешедшій къ Штюрмеру, какъ его товарищъ по Министерству Внутреннихъ Дѣлъ. Въ самой правой группѣ чувствовался замѣтный разладъ, побуждавшій нѣкоторыхъ изъ ея членовъ думать объ образованіи новой самостоятельной консервативной группы. Что же касается меня, то въ 1915 году я окончательно примкнулъ къ группѣ „праваго центра”, продолжавшаго работать подъ предсѣдательствомъ того же спокойно-дѣлового Алексѣя Борисовича Нейдгардта, во время войны ставшаго во главѣ „Татьянинскаго” военно-благотворительнаго Комитета (имени Великой Княжны Татьяны Николаевны).

Однимъ изъ главныхъ предметовъ обсужденія законодательныхъ Палатъ въ описываемое время служилъ правительственный законопроектъ о введеніи подоходнаго налога. Вопросъ этотъ, отличавшійся необычайной сложностью, проходилъ рядъ предварительныхъ комиссіонныхъ инстанцій, и самый проектъ подвергался безпрестаннымъ видоизмѣненіямъ.

Надо сказать, что къ этому времени и въ области финансово-экономической жизни нашего государства стали проявляться чрезвычайно тревожные признаки. 3-го августа, на засѣданіи Финансовой Комиссіи, я былъ свидѣтелемъ безпощадной критики со стороны графа В. Н. Коковцова не только заслушанныхъ нами объясненій Министра Финансовъ П. Л. Барка. Въ концѣ концовъ, эта критика свелась къ ошеломившему всѣхъ насъ выводу. — Россія, — сказалъ разгоряченный и раскраснѣвшійся Коковцовъ, — находится наканунѣ экономическаго краха!..

Комиссія въ своихъ окончательныхъ постановленіяхъ оказалась вынужденной намѣтить рядъ экстренныхъ мѣръ, какъ то: 1) реализаціи внутрейнихъ займовъ, 2) заключенія внѣшнихъ, 3) выпуска кредитокъ и пр..

На другой день, 4-го августа, въ стѣнахъ Маріинскаго Дворца состоялось закрытое засѣданіе Государственнаго Совѣта, на которомъ были заслушаны объясненія Военнаго Министра А. А. Поливанова и Министра Иностранныхъ дел С. Д. Сазонова. Тотъ и другой своими докладами произвели на слушателей самое безотрадное и удручающее впечатлѣніе. Въ особенности тяжелую картину состоянія фронтовъ обрисовалъ Военный Министръ, отмѣтившій полное отсутствіе въ нашей арміи винтовокъ, снарядовъ и даже обученныхъ солдатъ, въ то время, какъ у нѣмцевъ во всемъ этомъ, по его словамъ, былъ избытокъ. — Людей у насъ имѣется даже излишекъ, но обучать ихъ нечѣмъ, — весь подергиваясь, закончилъ свои объясненія Поливановъ: — Воинскаго снабженія возможно ожидать не ранѣе поздней осени, а пока, войну приходится вести путемъ разумныхъ отступленій и оборонительныхъ дѣйствій... Насъ, впрочемъ, можетъ еще спасти осенняя грязь да зимній снѣгъ!..

Сазоновъ знакомилъ членовъ Государственнаго Совѣта съ положеніемъ дѣлъ на Балканахъ, гдѣ, по его словамъ никакого согласія между Сербіей и Болгаріей, такъ же, какъ и съ Греціей, ожидать нельзя.

Всюду, и съ кѣмъ бы ни случалось говорить, слышалось одно и то же: нареканія на непорядки въ Ставкѣ и на фронтахъ, недовольство слабостью и даже полнымъ бездѣйствіемъ Верховнаго Управленія.

Военный Министръ Поливановъ, на мой совѣтъ обратить вниманіе на отсутствіе надлежащаго надзора за дѣятельностью Самарскихъ военныхъ заводовъ, гдѣ несомнѣнно преобладалъ нѣмецкій элементъ среди служащихъ, и за состояніемъ такихъ важныхъ транспортныхъ пунктовъ, каковымъ являлся Сызранскій Волжскій мостъ, — откровенно заявилъ, что для упорядоченія надзора требуется немалое количество лицъ энергичныхъ и преданныхъ... межъ тѣмъ въ Военномъ Вѣдомствѣ — живыхъ такихъ чиновъ у насъ нѣтъ — промолвилъ съ горечью въ голосѣ Министръ — мертвыхъ же, сколько угодно! Вотъ почему на мѣстахъ сидятъ все больше „шляпы”.

Извѣстный знатокъ военнаго дѣла генералъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Палицынъ, состоявшій до 1908 года Начальникомъ Генеральнаго Штаба, всегда самымъ отрицательнымъ образомъ отзывался о предшественникѣ Поливанова — В. А. Сухомлиновѣ, считая его легкомысленнымъ человѣкомъ. Тотъ же Палицынъ давалъ чрезвычайно пессимистическую характеристику всему высшему окруженію Государя. По этому поводу онъ говорилъ: — Слишкомъ много среди насъ равнодушія, котораго не должно быть въ государственныхъ людяхъ...

Другой генералъ, бывшій Московскій Губернаторъ, Владиміръ Ѳедоровичъ Джунковскій, состоявшій въ то время Товарищемъ Министра Внутреннихъ Дѣлъ князя Щербатова, 30-го іюля, въ разговорѣ со мною выразился такъ: — Мы катимся но наклонной плоскости! Наступило время сплошныхъ уступокъ... Нѣтъ твердой власти! Въ Государственной Думѣ всѣ признаки зарождающагося народовластія. Когда и кто ее распуститъ — никто не знаетъ!

Въ томъ же духѣ, въ разныхъ выраженіяхъ, слышалось отъ всѣхъ, съ кѣмъ приходилось сталкиваться въ столицѣ.

Тогда же состоялось засѣданіе Совѣта Объединеннаго Дворянства подъ предсѣдательствомъ А. П. Струкова, спеціально посвященное обсужденію всѣхъ обстоятельствъ, порождавшихъ политическое неблагополучіе страны. Одинъ изъ его участниковъ, А. И. Мосоловъ, возбудилъ вопросъ о необходимости выразить со стороны дворянства протестъ противъ установившагося въ государствѣ безвластія и распущенности.

Нѣкоторыми членами Собранія было предложено уполномочить А. П. Струкова составить оффиціальное письмо на имя Предсѣдателя Совѣта Министровъ, въ которомъ долженъ быть высказанъ энергичный протестъ противъ нетерпимаго образа дѣйствій правительства и вмѣстѣ съ тѣмъ указаны мѣры къ достиженію въ государствѣ политическаго покоя и твердаго порядка.

Предложеніе это, однако, не встрѣтило общаго сочувствія. Голоса раздѣлились. Къ числу лицъ, не совѣтывавшихъ вставать на путь оффиціальнаго сношенія съ Совѣтомъ Министровъ принадлежали В. И. Карповъ и я. Тѣмъ не менѣе, послѣ означеннаго засѣданія, А. П. Струковъ, не имѣя полномочій ни отъ Совѣта, ни тѣмъ болѣе отъ Съѣзда Объединеннаго Дворянства, письмо въ упомянутомъ выше смыслѣ Предсѣдателю Совѣта Министровъ все-таки послалъ. Какими-то судьбами содержаніе его стало извѣстно редакціи „Биржевыхъ Вѣдомостей” и было оглашено въ вечернемъ изданіи. Весь Петроградъ заговорилъ о недопустимомъ вторженіи дворянскаго сословія въ область высшаго управленія. Дѣло приняло чрезвычайно непріятный оборотъ, не столько для самого автора этого письма (его на послѣдующемъ Съѣздѣ Всероссійскаго Дворянства забаллотировали въ Предсѣдатели Совѣта), сколько для всей сословной объединенной организаціи, неповинно скомпрометированной въ глазахъ серьезныхъ круговъ столичнаго населенія.

Наряду съ недовольствомъ внутренней политикой, среди членовъ Законодательныхъ Палатъ раздавались выраженія ожесточеннаго возмущенія по поводу происходившихъ вопіющихъ непорядковъ въ Ставкѣ Главнокомандующаго и въ штабахъ командующихъ фронтами. Объ этомъ съ достаточной убѣдительностью говорятъ изданные тогдашнимъ помощникомъ управляющаго дѣлами Совѣта Министровъ Аркадіемъ Николаевичемъ Яхонтовымъ, записанные имъ журнальные протоколы засѣданій Совѣта Министровъ, происходившихъ въ августѣ 1915 года, на которыхъ обсуждалось безпорядочное и неумѣлое веденіе дѣлъ въ Ставкѣ Великаго Князя Николая Николаевича Начальникомъ его Штаба генераломъ Янушкевичемъ, которое грозило неминуемой катастрофой для общаго хода военныхъ дѣйствій.

Что же касается фронтовыхъ штабовъ, то по поводу одного изъ нихъ у меня сохранились записи, занесенныя въ мой дневникъ со словъ моего коллеги по предводительству и Государственному Совѣту, князя Николая Петровича Урусова, работавшаго въ Краснокрестныхъ организаціяхъ на юго-западномъ фронтѣ. Онъ сообщилъ мнѣ ужасающія свѣдѣнія о положеніи вещей въ оставленныхъ нами Галиціи, Польшѣ и Волыни. По его словамъ, въ штабѣ командующаго юго-западнымъ фронтомъ генерала И. I. Иванова, въ гор. Бердичевѣ всѣ впали въ непреодолимую панику и царила страшная растерянность; въ результатѣ вреднаго для дѣла многоначалія, .давались несогласованныя распоряженія.

—    Войско разгромлено — остались одни прапорщики... Лучше было бы сразу Варшаву сдать и этимъ сохранить надежный составъ арміи, — съ горечью говорилъ князь Урусовъ.

Какъ слѣдствіе пораженій, среди воинскихъ чиновъ сталъ замѣчаться общій упадокъ боевой бодрости, появились признаки явнаго отчаянія, и, наряду съ этимъ зарождалась моральная распущенность, сказывавшаяся, между прочимъ, въ отношеніяхъ къ флиртующимъ сестрамъ милосердія.

—    Галичане, — продолжалъ князь Николай Петровичъ, — стали теперь нашими врагами. Передъ уходомъ изъ Галиціи русскія войска ее выжгди, затоптали, разграбили, народъ съ собой угнали, избивали даже ихъ войтовъ... Галичане озлоблены до крайности. Въ Россіи они содержатся въ невозможныхъ условіяхъ. Многіе изъ нихъ положительно брошены на произволъ судьбы...

Въ такомъ же духѣ передавалъ мнѣ свои впечатлѣнія о покинутой русскими войсками Курляндской губерніи графъ Рейтернъ и многіе другіе изъ моихъ коллегъ и друзей, оказавшихся очевидцами тяжелыхъ сценъ поспѣшной эвакуаціи западныхъ и пограничныхъ областей Россіи, послѣ паденія Варшавы, Ковно, Бреста и Гродно.

Наиболѣе пессимистическую оцѣнку переживаемаго страной момента я слышалъ отъ члена Государственнаго Совѣта генерала Петрова, назначеннаго въ концѣ іюля Предсѣдателемъ Верховной Слѣдственной Комиссіи. — Мы живемъ на вулканѣ... — вотъ что нерѣдко вырывалось изъ устъ далеко не экспансивнаго, въ высшей степени сдержаннаго, сѣдобородаго старика.

Такъ же мрачно смотрѣлъ на россійскую дѣйствительность мой сожитель по гостиницѣ А. Д. Самаринъ. Однажды, въ августѣ мѣсяцѣ, онъ пришелъ ко мнѣ въ номеръ, молча усѣлся въ кресло, посмотрѣлъ на меня полузакрытыми скорбными глазами, и глухимъ, мрачнымъ голосомъ промолвилъ:

—    Плохо!.. Безнадежно!.. Кругомъ страшныя интриги и шолная разруха... Остается только молиться, чтобы Господь «спасъ Россію!..

Тогда же пришлось мнѣ услыхать отъ одного изъ видныхъ и популярныхъ депутатовъ — Сергѣя Тимофеевича Baрунъ-Секретъ, избраннаго старшимъ товарищемъ предсѣдателя Государственной Думы, высказанныя имъ многознаменательныя слова, являвшіяся выраженіемъ не его только единоличнаго мнѣнія, а отголоскомъ настроенія значительной части Думы:

Ковно не подѣйствовало — Горемыкинъ остался. Падетъ Двинскъ — будетъ премьеромъ А. И. Гучковъ... Настало теперь время говорить съ правительствомъ иначе. Такимъ типамъ отживающей Россіи, какимъ является Горемыкинъ, больше не должно быть мѣста!.. Революція близится — надо создать власть.. Дума не разойдется!..

Приблизительно въ то же время, очевидно, въ цѣляхъ, на которыя намекалъ Варунъ-Секретъ, стали собираться частныя совѣщанія, состоявшія изъ членовъ обѣихъ законодательныхъ Палатъ и положившія основаніе образованію группы объединившихся между собой членовъ Государственной Думы и Государственнаго Совѣта, подъ наименованіемъ „прогрессивнаго блока”.

Параллельно съ ростомъ среди законодательныхъ и общественныхъ столичныхъ круговъ недовольства всѣмъ, что происходило на фронтѣ и въ верхахъ тылового управленія, — въ самихъ войсковыхъ частяхъ и въ рабочихъ массахъ все сильнѣе и ярче начали проявляться грозные признаки ожесточеннаго гнѣва на „начальство” за неумѣлыя распоряженія, причинявшія огромныя потери въ людяхъ и въ территоріи. До насъ стали доходить недобрые слухи объ усиленномъ распространеніи въ солдатской средѣ соціально-аграрной пропаганды, способствовавшей еще большему ослабленію войскового духа. Что же касается до настроеній столичныхъ заводскихъ рабочихъ то по этому поводу состоявшій въ то время петроградскимъ Вице-Губернаторомъ, бывшій Самарскій Уѣздный Предводитель Дворянства, графъ А. Н. Толстой, передавалъ мнѣ факты тоже мало утѣшительные. Среди рабочаго люда стало явственно проявляться настроеніе ярко-оппозиціонное. При выборахъ представителей отъ рабочаго класса въ военно-промышленный комитетъ, открыто раздавались общіе возгласы: „Долой войну! Долой самодержавіе!”

Единственный человѣкъ, котораго я встрѣтилъ въ описываемое время, какъ бы равнодушно спокойно относившийся ко всѣмъ невзгодамъ государственной жизни, былъ престарѣлый Иванъ Логгиновичъ Горемыкинъ, продолжавшій сохранять благодушный обликъ и любившій, въ отвѣтъ на мрачныя сужденія, повторять все тѣ же успокоительныя слова: — Все это пустяки!..

Подобное отношеніе являлось несомнѣннымъ исключеніемъ на общемъ фонѣ скорби, гнетущагр страха и остраго недовольства, грозившаго перейти въ открытый всенародный гнѣвъ. Страшныя пораженія русскаго былого доблестнаго оружія требовали возмездія. Вопіющій недостатокъ воинскаго . снаряженія; безпорядочность транспорта, въ связи съ продовольственными затрудненіями; утратившее свой авторитетъ штабное управленіе Верховнаго Главнокомандующаго; недобрые слухи о бывшемъ Военномъ Министрѣ Сухомлиновѣ, замѣшанномъ въ громкомъ шпіонажномъ дѣлѣ полковника Мясоѣдова, и вообще вся, создавшаяся къ .августу мѣсяцу тревожная обстановка властно указывала на необходимость срочно найти выходъ изъ катастрофическаго положенія и принять самыя энергичныя мѣры къ успокоенію народнаго недовольства и къ упорядоченію общаго хода дѣлъ, въ особенности сопряженныхъ съ обстоятельствами военно-боевого времени.

Въ половинѣ іюля 1915 года, на одномъ изъ засѣданій Государственной Думы, а затѣмъ и Государственнаго Совѣта, Военный Министръ Поливановъ выступилъ съ сенсаціоннымъ заявленіемъ о томъ, что, съ соизволенія Государя Императора, образуется Особая Верховная Слѣдственная Комиссія, въ цѣляхъ выясненія причинъ несвоевременнаго и недостаточнаго воинскаго снаряженія дѣйствующихъ армій. Заявленіе это вызвало единодушную поддержку обѣихъ Законодательныхъ Палатъ и произвело на ихъ членовъ, такъ же, какъ и на всю страну, глубокое и самое благотворное впечатлѣніе.. Былъ найденъ и своевременно открытъ клапанъ для выхода накипѣвшаго народнаго гнѣва. Высочайшій указъ объ образованіи означенной Комиссіи явился актомъ высокой государственной мудрости, сыгравшимъ значительную роль въ дѣлѣ умиротворенія общественныхъ настроеній и прекращенія распространявшихся тревожныхъ слуховъ.

Недѣли три спустя, во второй половинѣ августа, опубликовано было Высочайше утвержденное положеніе объ образованіи т. н. „Особыхъ Совѣщаній: 1) по оборонѣ, 2) по продовольствію, 3) по транспорту и 4) по топливу. Если учрежденіе Верховной Слѣдственной Комиссіи имѣло цѣлью выяснить дѣйствительныхъ виновниковъ прошлыхъ недочетовъ въ дѣлѣ воинскаго снаряженія, то въ основу образованія всѣхъ вышепоименованныхъ Особыхъ Совѣщаній было положено намѣреніе упорядочить на будущее время многосложныя дѣла первостепенной важности, отъ которыхъ въ огромной степени зависѣлъ успѣхъ русскаго оружія.

Какъ въ Слѣдственную Комиссію, такъ и въ Особыя Совѣщанія, ради ихъ авторитетности и большей освѣдомленности, наряду съ участіемъ въ нихъ служилаго чиновнаго элемента, были введены представители той или иной россійской общественности.

Приблизительно въ то же время, а именно 2-го августа, произошло чрезвычайно важное событіе въ области Главнаго Командованія всей дѣйствующей многомилліонной русской арміи. Его Императорское Величество Государь Николай Александровичъ рѣшилъ Верховное Командованіе взять непосредственно въ свои руки, а Великаго Князя Николая Николаевича назначить Главнокомандующимъ Кавказскимъ фронтомъ. Одновременно, съ должности Начальника Верховнаго штаба былъ смѣщенъ генералъ Янушкевичъ, уже давно вызывавшій всеобщее неодобреніе. Вмѣсто него, былъ назначенъ умный и знатокъ своего дѣла генералъ Михаилъ Васильевичъ Алексѣевъ.

Рѣшеніе Государя было подсказано его единоличнымъ желаніемъ быть фактически главой своей арміи. Его Величество сознавалъ неотложную необходимость смѣны и коренного обновленія всего штабного персонала въ Ставкѣ, о недостаткахъ котораго сами Министры ему безпрестанно докладывали въ самыхъ мрачныхъ краскахъ.

Я далекъ отъ мысли, что Государь, взявъ на себя обязанности Великаго Князя Николая Николаевича, руководствовался соображеніями личнаго характера, какъ о томъ подъ сурдинку говорилось въ нѣкоторыхъ кружкахъ .столичнаго общества. Я убѣжденъ, что Его Величество имѣлъ въ виду исключительно возстановленіе порядка въ командованіи и успѣхи россійскаго оружія. Благодаря способностямъ и усиліямъ генерала Алексѣева, Государь вскорѣ достигъ того и другого. Единство, согласованность и планомѣрность Верховнаго Командованія были возстановлены. Все подтянулось, и общій порядокъ штабной дѣятельности наладился. Въ результатѣ этихъ достиженій, русская армія смогла вновь проявлять свои доблестныя качества, заставивъ говорить о себѣ съ прежней похвалой...

Но вступленіе Его Величества въ обязанности Верховнаго Главнокомандующаго произошло при обстоятельствахъ, вызвавшихъ у обычно сдержаннаго и деликатнаго Государя рѣзкое надовольство, отозвавшееся впослѣдствіи на личномъ составѣ Совѣта Министровъ.

Дѣло въ томъ, что на почти ежедневныхъ засѣданіяхъ Министровъ, происходившихъ до 2-го августа, и отмѣченныхъ въ записяхъ А. Н. Яхонтова, происходила жестокая критика порядковъ и распоряженій имѣвшихъ мѣсто въ Верховномъ Штабѣ Великаго Князя Николая Николаевича. Когда же Государь пожелалъ положить этому предѣлъ, смѣнить негодный личный составъ Верховнаго Командованія, назначить, къ общему удовлетворенію, Начальникомъ Штаба генерала Алексѣева и замѣнить Великаго Князя своей Царственной Особой, то тѣ же Министры стали въ оппозицію къ Его Величеству и подали свой протестъ, убѣждая оставить Его Высочество Николая Николаевича, очевидно, со всѣмъ его окруженіемъ, на прежней его отвѣтственной должности.

Государь не внялъ совѣтамъ своихъ министровъ и свое намѣреніе осуществилъ. Нѣкоторыя подробности этого момента я имѣю въ своемъ распоряженіи. Со словъ А. Д. Самарина, состоявшаго въ числѣ протестантовъ, онѣ занесены въ мою записную книжку.

Въ концѣ августа министрами, за исключеніемъ И. Л. Горемыкина, А. А. Поливанова, И. К. Григоровича и А. А. Хвостова, былъ посланъ Его Величеству докладъ, въ которомъ лица, его подписавшія, высказались за нежелательность удаленія Великаго Князя Николая Николаевича и за сохраненіе, въ его лицѣ единства власти. Получивъ это посланіе, Его Величество распорядился вызвать всѣхъ г.г. Министровъ къ нему въ Верховную Ставку.

16-го сентября 1915 года состоялось экстренное засѣданіе Совѣта Министровъ, подъ предсѣдательствомъ самого Государя, который имѣлъ несвойственный ему безпокойный видъ и все время нервно подергивался. Войдя въ залу засѣданія, Его Величество обошелъ комнату, самъ закрылъ двери, холодно со всѣми поздоровался, сѣлъ на свое предсѣдательское мѣсто и пригласилъ всѣхъ послѣдовать его примѣру. Положивъ передъ собой исписанную небольшую бумажку, Государь сталъ въ повышенномъ тонѣ выражать по поводу полученнаго имъ отъ министровъ письменнаго протеста откровенное и сильное неудовольствіе. Свое обращеніе къ Совѣту Его Величество закончилъ слѣдующими словами:

—    Ко мнѣ со всѣхъ концовъ Руси поступаютъ самыя горячія привѣтствія истинныхъ моихъ вѣрноподданныхъ... По лезно было бы вамъ, господа министры, побыть нѣкоторое время здѣсь Iia фронтѣ и освѣжить ваши мозги! Надѣюсь — впредь вы будете слѣдовать безпрекословно моимъ распоряженіямъ, а также указаніямъ Ивана Логгиновича Горемыкина, котораго я имѣю въ виду надолго оставить во главѣ Совѣта!

Послѣ этихъ словъ Государя, Горемыкинъ промолвилъ:

—    Съ благоговѣніемъ выслушали мы слова Его Величества! Можетъ быть, теперь г.г. министры, подписавшіе письмо, сами выскажутъ свои резоны...

Государь въ знакъ согласія кивнулъ головой, и одинъ за другимъ стали излагать свои мнѣнія — сначала А. В. Кривошеинъ, за нимъ князь Н. Б. Щербатовъ, А. Д. Самаринъ и С. Д. Сазоновъ. Прослушавъ ихъ, Его Величество всталъ и, объявивъ засѣданіе закрытымъ, удалился въ свои аппартаменты.

24-го сентября былъ уволенъ князь Н. Б. Щербатовъ, имѣвшій, помимо исторіи съ письмомъ, еще рядъ непріятныхъ столкновеній съ Горемыкинымъ по поводу недопущенія въ Ставку представителей происходившаго въ Москвѣ Съѣзда общественныхъ дѣятелей.

Въ тотъ же день — 24-го сентября, произошла отставка А. Д. Самарина, который на другое утро пришелъ ко мнѣ въ номеръ съ возгласомъ: — Поздравьте меня со свободой!, — причемъ онъ повѣдалъ мнѣ подробности своего увольненія. Днемъ 24-го сентября состоялся очередной его докладъ Государю, который былъ съ нимъ чрезвычайно любезенъ, разспрашивалъ про его семейныхъ, про службу въ Красномъ Крестѣ, про Дворянское Московское Собраніе, внимательно выслушалъ обстоятельное изложеніе Самаринымъ возбужденнаго имъ дѣла противъ Распутинскаго протеже — Варнавы, и затѣмъ милостиво его отпустилъ.

Вечеромъ того же дня шло засѣданіе Совѣта Министровъ, во время котораго приносятъ пакетъ на имя Предсѣдателя. Прочтя вложенную въ него бумагу, Горемыкинъ объявилъ пе рерывъ и удалился въ сосѣднюю комнату, позвавъ съ собою Самарина, которому сообщилъ содержаніе только-что полученнаго имъ отъ Государя письма. Въ немъ, между прочимъ, значилась слѣдующая фраза: „Не успѣлъ сказать Самарину— дружески передайте ему объ увольненіи отъ должности Оберъ-Прокурора св. Синода”... Сообщая мнѣ всѣ эти подробности, Александръ Дмитріевичъ добавилъ: „Во всей этой исторіи съ нашимъ протестомъ Горемыкинъ выказалъ себя хитрымъ и лживымъ царедворцемъ... Про того, кто послѣ меня займетъ вакантное мѣсто Оберъ-Прокурора, можно будетъ сказать: это защитникъ Варнавы и Распутина!”...

Замѣстившій Самарина А. Н. Волжинъ, вскорѣ послѣ своего назначенія, встрѣтясь со мною, повѣдалъ мнѣ о своемъ положеніи въ такихъ выраженіяхъ: „Трудно быть Оберъ-Прокуроромъ послѣ Самарина, который дѣйствовалъ черезчуръ прямолинейно — est modus in rebus!”... Все жъ надо сказать правду про преемника Александра Дмитріевича — распутинцемъ онъ не былъ...

Князя Щербатова замѣнилъ членъ Государственной Думы, бывшій Вологодскій и Нижегородскій Губернаторъ — Алексѣй Николаевичъ Хвостовъ, сынъ моего добраго знакомаго и коллеги — члена Государственнаго Совѣта Николая Алексѣевича Хвостова. Дѣятельности новаго Министра Внутреннихъ Дѣлъ придется мнѣ неоднократно касаться въ послѣдующей части моихъ записей.

Результатъ министерскаго „протеста” этимъ не ограничился: произошли дальнѣйшія смѣны вѣдомственныхъ главъ, это коснулось Главнаго Управленія Земледѣлія и Землеустройства, переименованнаго въ октябрѣ 1915 года въ Министерство Земледѣлія, и затѣмъ Военнаго Управленія. Военный Министръ А. А. Поливановъ былъ впослѣдствіи замѣщенъ генераломъ Шуваевымъ. Но еще до. этого, въ ноябрѣ 1915 года, уступая настойчивому желанію Государя, постъ Министра Земледѣлія, принадлежавшій А. В. Кривошеину, пришлось принять автору этихъ строкъ.

Прежде чѣмъ перейти къ описанію этой исключительной эпохи моей жизни и работы, я долженъ вернуться нѣсколько назадъ и отмѣтить небезинтересный періодъ моей дѣятельности, связанный съ участіемъ моимъ въ занятіяхъ Верховной Слѣдственной Комиссіи.

129

Шелъ конецъ іюля и я 'намѣревался на нѣкоторое время съѣздить въ Самару, гдѣ ожидали меня служебныя срочныя дѣла, и хотя бы на нѣсколько дней побывать у себя въ Головкинѣ для осмотра своего хозяйства. Получивъ отъ любезнаго А. Н. Куломзина разрѣшеніе, я спѣшно приступилъ къ дорожнымъ сборамъ, стремясь, по возможности скорѣе, оставить мрачный и смрадный по настроеніямъ Петроградъ. Все мое нутро рвалось въ благодатную обстановку головкинскаго приволья и родного хозяйственнаго дѣла.

Наступило 29-ое іюля — канунъ моего отъѣзда. Рано утромъ въ моемъ номерѣ раздался телефонный звонокъ. Взявъ трубку, я услышалъ голосъ князя Н. Б. Щербатова, желавшаго со мною переговорить по экстренному и важному дѣлу, для чего просилъ меня немедленно къ нему пріѣхать. Черезъ полчаса я сидѣлъ уже у Щербатова въ его лѣтнемъ министерскомъ кабинетѣ и видимо очень удивилъ моего стараго пріятеля своей бодростью и жизнерадостностью. Эти качества рѣдко встрѣчались у ставшаго хмурымъ и раздражительнымъ столичнаго обывателя. „Въ чемъ дѣло?! — невольно спросилъ меня князь Николай Борисовичъ — завидно на васъ смотрѣть! Какая причина вашего радостнаго настроенія?” — „Получилъ отпускъ! покидаю Вашъ унылый Петроградъ и ѣду во свояси на косьбу и жниво!” — отвѣтилъ я, продолжая весело улыбаться... И вдругъ услыхалъ отъ моего собесѣдника наставительныя слова: „Человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ!’’ При этомъ милый князь подсѣлъ ближе ко мнѣ и, протягивая мнѣ руку, нѣсколько торжественно, но искренне и горячо сталъ поздравлять меня съ Высочайшимъ назначеніемъ на „ исключительно отвѣтственный постъ” члена только-что образованной Верховной Слѣдственной Комиссіи.

Онъ поспѣшилъ меня вкратцѣ познакомить съ сущностью и цѣлью этого новаго важнаго учрежденія и съ условіями моего назначенія.

Слушая все это, я переживалъ немало тяжкихъ думъ и сложныхъ душевныхъ испытаній... Неожиданное мое назначеніе въ такое важное по своимъ заданіямъ и значенію учрежденіе, меня совершенно выбило изъ колеи. Изъ веселаго и бодраго я превратился въ человѣка надломленнаго, и какъ бы оцѣпенѣлъ на мгновенье подъ тяжестью внезапнаго рѣзкаго удара... „Что съ вами?! Вы страшно поблѣднѣли! Вамъ нездоровится?” — участливо и не безъ тревоги въ голосѣ спросилъ меня князь. Въ отвѣтъ я могъ только выговорить: „ Все пройдетъ — дайте только мнѣ опомниться!... А главное — помогите мнѣ найти выходъ изъ создавшагося положенія! Я не могу взяться за подобную работу — она выше моихъ силъ и пониманія! Я безусловно считаю себя вынужденнымъ отъ участія въ Верховной Слѣдственной Комиссіи уклониться — передайте это Государю!”... Тогда Щербатовъ сталъ горячо меня убѣждать въ полнѣйшей невозможности отказаться и привелъ рядъ вѣскихъ доводовъ.

Не стану ихъ перечислять, но въ результатѣ нашихъ долгихъ переговоровъ я понялъ, что при создавшейся обстановкѣ отказываться отъ работы въ Верховной Комиссіи я не вправѣ... Разставаясь съ Щербатовымъ, я все же не могъ не упрекнуть его и его коллегъ за то, что, не снесясь предварительно со мною и не заручившись моимъ согласіемъ, они представили на Высочайшее благоусмотрѣніе мою кандидатуру... Итакъ, всѣ мои планы и разсчеты на отпускъ канули въ Лету!

Далеко не въ томъ радужно-бодромъ настроеніи, въ которомъ я входилъ въ Щербатовскій кабинетъ, покинулъ я его и возвратился въ свой номеръ Европейской гостиницы, гдѣ засталъ ожидавшаго меня среди разложенныхъ по комнатѣчемодановъ Александра Дмитріевича Самарина. „Ну-съ, дорогой Александръ Николаевичъ! — встрѣтилъ онъ меня съ нѣсколько лукавой усмѣшкой — раскладывайте-ка снова всѣ ваши дорожныя вещи по мѣстамъ! Довольно вамъ кататься по Волгѣ-матушікѣ широкой! Посидите-ка и вы теперь съ нами грѣшными въ немиломъ Петроградѣ!” Съ этими совами Самаринъ меня крѣпко обнялъ и поздравилъ съ назначеніемъ. Отъ него я узналъ нѣкоторыя подробности о моей кандидатурѣ. Онъ мнѣ сообщилъ, что при обсужденіи Совѣтомъ Министровъ семичленнаго состава Верховной Комиссіи было рѣшено, наряду съ четырьмя лицами, состоявшими на государственной службѣ, пригласить троихъ представителей общественности, изъ которыхъ двое должны были принадлежать къ средѣ Думскихъ депутатовъ, а третій долженъ быть членомъ Государственнаго Совѣта.

По поводу послѣдней кандидатуры было сдѣлано два предложенія: часть Министровъ — Харитоновъ, Кривошеинъ, князь Щербатовъ и Самаринъ выдвинули мое имя, а другіе называли Тамбовскаго земскаго избранника — Владиміра Михайловича Андреевскаго. Въ концѣ концовъ Министры, съ Горемыкинымъ во главѣ, единогласно остановились на моей кандидатурѣ, и въ тотъ же день состоялся по этому поводу всеподданнѣйшій докладъ.

По словамъ Самарина, Государь, прочтя въ представленномъ Министрами спискѣ мою фамилію, выказалъ замѣтную радость, промолвивъ: „Я Наумова давно знаю, его цѣню и привыкъ ему вѣрить”. Передавъ эти слова, Самаринъ еще разъ меня горячо привѣтствовалъ и, такъ же, какъ Щербатовъ, самымъ категорическимъ образомъ заявилъ, что я не имѣю права отказываться отъ работы въ Комиссіи, которая въ то время имѣла для всей страны крайне существенное значеніе, и дѣловое и моральное.

— И хотя — закончилъ Самаринъ свое обращеніе ко мнѣ — Горемыкинъ на нашемъ засѣданіи, обсуждавшемъ образованіе Верховной слѣдственной Комиссіи выразился въ томъ смыслѣ, что „Комиссія создается для декораціи, а Государь останется для истины”, — мы, Министры, думаемъ иначе. По нашему разумѣніею, только благодаря этой комиссіи Его Величество и можетъ узнать подлинную „истину” о всѣхъ вопіющихъ непорядкахъ, отъ которыхъ страдаетъ наша армія. Вотъ почему, намѣчая кандидата, мы искали человѣка, который могъ бы реальнымъ образомъ оказать намѣченному, огромному по своимъ послѣдствіямъ, государственному дѣлу серьезное содѣйствіе. Подсказывая ваше имя, съ полнымъ удовлетвореніемъ принятое Его Величествомъ, Совѣтъ Министровъ разсчитываетъ объединить вокругъ него также довѣріе Россійской общественности”...

На другой день Военный Министръ, привѣтствуя мое назначеніе, подтвердилъ мнѣнія его коллегъ, что уклоняться отъ этого важнаго дѣла мнѣ ни въ коемъ случаѣ нельзя. Когда я откровенно ему повѣдалъ свои сомнѣнія и тревоги, сказалъ, что въ дѣлѣ воинскаго снабженія я являюсь совершеннѣйшимъ профаномъ, Поливановъ сравнилъ мое будущее участіе въ занятіяхъ Верховной Слѣдственной Комиссіи съ положеніемъ присяжныхъ засѣдателей на судебныхъ засѣданіяхъ.

— За вами, Александръ Николаевичъ, — сказалъ онъ, — независимость и общественность. Техническое обслѣдованіе должно вестись спеціалистами. Предложенный ими на ваше разсмотреніе матеріалъ явится предметомъ вашего сужденія и окончательной расцѣнки вашего здраваго разсудка и совѣсти.

Перваго августа получено было отъ Предсѣдателя Совѣта Министровъ оффиціальное извѣщеніе о моемъ назначеніи. Въ тотъ же день я не имѣлъ ни минуты покоя: все время было отнято у меня телефонными переговорами или личными посѣщеніями. Со всѣхъ сторонъ слышались привѣтствія, пожеланія и всевозможные разспросы по поводу будущей дѣятельности Комиссіи и моего въ ней участія. Особенно допекалъ меня цѣлый рой газетныхъ сотрудниковъ. Отъ нихъ приходилось мнѣ отмалчиваться. Несмотря на это, вышедшіе номера газетъ были переполнены всяческими сенсаціонными свѣдѣніями, якобы полученными отъ меня, но въ которыхъ я былъ совершенно неповиненъ. Откуда-то на газетныхъ столбцахъ появились мои біографіи, даже — портреты. Все это до крайности меня нервировало и утомляло. Жизнь моя сбилась съ намѣченнаго пути... Пришлось забросить всѣ свои Дѣла, связанныя съ многосторонней работой въ Самарѣ и, конечно, — съ Головкинскимъ роднымъ хозяйствомъ.

130

Учрежденіе, въ которомъ мнѣ предстояло принимать участіе и которое приковывало острое вниманіе всей страны, мечтавшей отплатить за обидныя для отечественнаго самолюбія пораженія, — именовалось „Верховная Слѣдственная Комиссія для всесторонняго разслѣдованія обстоятельствъ, послужившихъ причиной несвоевременнаго и недостаточнаго пополненія запасовъ военнаго снаряженія”.

Составъ Комиссіи включалъ въ себѣ слѣдующихъ лицъ: Предсѣдатель — инженеръ-генералъ, членъ Государственнаго Совѣта Петровъ, члены — Товарищъ Предсѣдателя Государственнаго Совѣта Голубевъ; генералъ-адъютантъ членъ Государственнаго Совѣта Пантелѣевъ; сенаторъ Посниковъ; товарищъ предсѣдателя Государственной Думы Варунъ-Секретъ; членъ Государственной Думы графъ Владиміръ Алексѣевичъ Бобринскій и я, какъ выборный членъ Госудорственнаго Совѣта.

Коллегія, не считая Предсѣдателя, состояла изъ трехъ членовъ, принадлежавшихъ къ чиновному классу и троихъ, представлявшихъ собою общественный элементъ.. Генералъ-адъютантъ Пантелѣевъ являлся замѣстителемъ главы военнаго вѣдомства, а сенаторъ Посниковъ участвовалъ въ Комиссіи въ качествѣ представителя Министра Юстиціи.

Все дѣлопроизводство Комиссіи было сосредоточено въ особо образованной при ней многолюдной канцеляріи, во главѣ которой стоялъ Статсъ-Секретарь Государственнаго Совѣта Николай Ѳедоровичъ Дерюжинскій, имѣвшій своимъ ближайшимъ помощникомъ чиновника Государственной Канцеляріи Кизилбаша.

Помимо этого, въ зависимости отъ хода слѣдственнаго производства, въ распоряженіи каждаго изъ членовъ Верховной Комиссіи имѣлись особо прикомандированные секретари и спеціалисты, знакомые съ разнородными отраслями воинскаго снабженія. Все, что было въ этой области наиболѣе работоспособнаго, толковаго и энергичнаго, правительство предоставило къ услугамъ Верховной Комиссіи. Весь штатъ военно-слѣдственнаго персонала и прокурорскаго надзора, тоже являлся ближайшимъ сотрудникомъ упомянутаго учрежденія.

Засѣданія Верховной Комиссіи происходили въ одной изъ боковыхъ залъ Маріинскаго Дворца. Въ распоряженіе каждаго изъ ея членовъ для производства дознаній и допросовъ отводились въ томъ же зданіи отдѣльныя помѣщенія. Записи словесныхъ показаній велись особо прикомандированными для этого стенографистками, служившими въ Государственной Канцеляріи.

Предсѣдатель Комиссіи, генералъ Н. П. Петровъ, будучи весьма преклонныхъ лѣтъ, имѣлъ репутацію знающаго инженера и разсудительнаго военнаго сановника. Онъ держалъ себя чрезвычайно замкнуто и, состоя въ „центрѣ” Государственнаго Совѣта, принималъ участіе лишь въ комиссіонныхъ работахъ. Въ мою бытность въ Государственномъ Совѣтѣ, онъ на общихъ засѣданіяхъ не выступалъ.

Занятіями Верховной Слѣдственной Комиссіи Петровъ руководилъ болѣе чѣмъ сдержанно и осторожно, не проявляя ни творческаго интереса къ порученному ему дѣлу, ни той предсѣдательской иниціативы, которая всякой коллегіальной работѣ придаетъ необходимый подъемъ и полезную планомѣрность.

Заявленія по животрепещущему и злободневному вопросу того или другого члена Комиссіи встрѣчали обычно у предсѣдательствовавшаго Петрова или полное равнодушіе, или явное намѣреніе какъ-либо обойти остроту его разрѣшенія. Вспоминается мѣткая характеристика личности нашего предсѣдателя, которую однажды въ разговорѣ со мною далъ почтенный и остроумный Анатолій Федоровичъ Кони: „Генералъ Петровъ принадлежитъ къ тѣмъ „теплымъ” людямъ, о которыхъ сказано въ Апокалипсисѣ”... И дѣйствительно, въ нашей общей работѣ, за каждымъ шагомъ которой зорко слѣдила вся Россія, генералъ Петровъ былъ ни „холоденъ”, ни „горячъ”; онъ былъ именно „теплымъ” руководителемъ занятій Верховной Комиссіи и вносилъ въ нихъ струю того вреднаго для всякаго государственнаго дѣла „равнодушія”, о которомъ мнѣ говорилъ генералъ О. О. Палицынъ, какъ объ основной причинѣ непорядковъ и неудачъ высшаго россійскаго управленія.

Необходимо впрочемъ оговориться, что подобная „теплота” у Петрова проявлялась лишь въ отношеніи къ самой сущности того исключительно отвѣтственнаго и многосторонняго дѣла, которое входило въ компетенцію Верховной Слѣдственной Комиссіи, а не въ веденіи имъ нашихъ засѣданій, которыя онъ проводилъ въ чрезвычайно рѣзкой и нетерпимой формѣ въ тѣхъ случаяхъ, когда, по его мнѣнію, пренія принимали нежелательный характеръ... Онъ сообразовался не съ сущностью заданій Комиссіи, а скорѣе съ извѣстными одному Петрову или его закулисному, невѣдомому для насъ, вдохновителю, особыми цѣлями... На заявленіе нѣсколькихъ членовъ комиссіи о желательности предварительно намѣтить общій планъ и составить наказъ, точнѣе опредѣляющій права и обязанности какъ самаго учрежденія, такъ и его исполнителей, — генералъ Петровъ упорно отъ подобнаго предложенія уклонялся. Сначала откладывалъ, спустя два мѣсяца заявилъ, что установленіе наказа, въ виду того, что многія слѣдственныя дѣла уже закончились, — не представляется необходимымъ. Вся многосложная и исключительная по своей отвѣтственности работа носила характеръ крайне сбивчивый, расплывчатый, до извѣстной степени произвольный, чему, главнымъ образомъ способствовалъ самъ предсѣдатель, дѣйствовавшій во всемъ „безнаказно” и поэтому — совершенно безнаказанно. Особенной хаотичностью отличались первыя засѣданія нашей комиссіи, на которыхъ каждый изъ насъ приглашался высказываться по вопросу общихъ заданій предстоявшихъ работъ. Генералъ Петровъ всячески запутывалъ наши пренія и обсужденія, проявляя явную тенденцію по возможности сокращать масштабъ слѣдственныхъ дознаній и направлять послѣднія въ сторону компромиссно-снисходительныхъ заключеній.

Опрашивая множество воинскихъ чиновъ и знакомясь съ обстановкой боевой фронтовой жизни, я натолкнулся на „обстоятельство”, являвшееся одной изъ основныхъ причинъ „несвоевременнаго” и „неполнаго” воинскаго снаряженія нашихъ дѣйствующихъ армій и заключавшееся въ вопіющихъ непорядкахъ въ нашемъ транспортномъ дѣлѣ. Я счелъ своимъ долгомъ довести объ этомъ до свѣдѣнія Верховной Комиссіи, большинство членовъ которой пришло къ убѣжденію о необходимости возбудить спеціальное слѣдственное производство по этому поводу. Но генералъ Петровъ наотрѣзъ отказался согласиться съ подобнымъ мнѣніемъ, почему-то сочтя, что транспортные непорядки не входятъ въ нашу компетенцію. Въ такомъ же духѣ дѣлалъ онъ мнѣ неоднократныя предостереженія по поводу обслѣдованія мною дѣятельности Царицынскаго завода, рекомендуя вести слѣдственное производство въ отношеніи заготовленія на упомянутомъ заводѣ пушекъ и снарядовъ лишь для полевой артиллеріи, и запрещая затрагивать снаряженіе Морского Вѣдомства. Всѣ эти замѣчанія, оговорки, предупрежденія и прочія проявленія предсѣдательской своей власти Петровъ обычно выражалъ въ несдержанной, а подчасъ, довольно рѣзкой формѣ, къ которой трудно было привыкнуть и на которую невольно приходилось реагировать въ столь же непримиримомъ тонѣ.

Съ первыхъ же засѣданій мы — трое „общественниковъ” (Варунъ-Секретъ, графъ Бобринскій и я) образовали тѣсно сплоченное ядро. Петрову нелегко было съ нами ладить, и во многихъ случаяхъ ему приходилось уступать. Особенно послѣ того, какъ на нашу сторону удалось привлечь сенатора Посникова. Въ общемъ ходѣ работъ Петровъ вынужденъ былъ считаться съ мнѣніемъ большинства членовъ Комиссіи — тѣмъ болѣе, что за результатомъ нашихъ занятій общество слѣдило съ неослабнымъ вниманіемъ и особымъ интересомъ.

Ближайшимъ сотрудникомъ генерала Петрова по веденію комиссіонныхъ засѣданій являлся товарищъ предсѣдателя Государственнаго Совѣта Ив. Як. Голубевъ. Сдержанный, но обстоятельный и разсудительный, Иванъ Яковлевичъ служилъ своего рода регуляторомъ общей нашей работы, принимавшей иногда, не безъ вины предсѣдателя, безпорядочный характеръ. Но Голубевъ замѣтно остерегался высказывать свои заключенія въ опредѣленно-категорической формѣ, въ большинствѣ случаевъ предпочитая обходить острые вопросы, связанные съ обвиненіями персональнаго характера и склоняясь обычно на путь компромиссныхъ рѣшеній.

Представитель Военнаго Вѣдомства Генералъ-Адъютантъ А.И. Пантелѣевъ держалъ себя на нашихъ совмѣстныхъ занятіяхъ исключительно замкнуто и обособленно, замѣтно сторонясь „общественниковъ” и скептически относясь ко всѣмъ даннымъ, которыя компрометировали Военное Вѣдомство. Когда же нашему блоку, благодаря присоединенію къ намъ сенатора Посникова, удалось выдвинуть на очередь вопросъ о неотложной необходимости возбудить слѣдственное дознаніе по поводу дѣйствій бывшаго Военнаго Министра В. А. Сухомлинова, генералъ Пантелѣевъ, горячо ратовавшій противъ этого, демонстративно прекратилъ свои посѣщенія засѣданій Верховной Слѣдственной Комиссіи.

Что касается сенатора Посникова, то это былъ заслуженный судебный чинъ весьма преклонныхъ лѣтъ, тихій, скромный, глубоко-порядочный человѣкъ, имѣвшій гражданское мужество, подъ вліяніемъ убѣдительныхъ уговоровъ „общественниковъ”, круто измѣнить свое первоначальное отношеніе къ Сухомлиновскому дѣлу. Благодаря его переходу въ нашъ лагерь и при его же ближайшемъ содѣйствіи, было немедленно приступлено къ производству обстоятельнаго разслѣдованія дѣятельности Сухомлинова, какъ бывшаго Военнаго Министра, въ связи съ имѣвшимися данными о развитіи при немъ шпіонской организаціи.

Иниціаторомъ, возбудившимъ этотъ вопросъ, былъ членъ Государственной Думы графъ Владиміръ Алексѣевичъ Бобринскій — человѣкъ искренній и честный, но чрезвычайно пылкій и не всегда уравновѣшенный.

Выступивъ на одномъ изъ начальныхъ нашихъ засѣданій съ горячей и рѣзкой рѣчью, наведшей панику на степенныхъ нашихъ сочленовъ изъ высшаго чиновнаго міра, графъ Владиміръ Алексѣевичъ настаивалъ на томъ, что Верховная Слѣдственная Комиссія должна откликнуться на наболѣвшій злободневный вопросъ, глубочайшимъ образомъ волновавшій всѣ слои русскаго общества и касавшійся дѣйствій бывшаго Военнаго Министра Сухомлинова. По циркулировавшимъ настойчивымъ слухамъ онъ былъ замѣшанъ въ содѣйствіи шпіонскимъ организаціямъ, которыя были одной изъ причинъ роковыхъ пораженій русскихъ армій на Галиційскомъ и Польскомъ фронтахъ.

Графъ Бобринскій не былъ „теплымъ”, онъ отличался беззавѣтной „горячностью”, которая не позволяла ему относиться къ работѣ съ размѣреннымъ „равнодушіемъ”, а заставляла его отдаваться ей со всѣмъ пыломъ его отзывчивой и искренней души...

Съ самаго начала войны онъ вступилъ въ ряды гусаръ добровольцемъ, воочію увидалъ и испыталъ лично на себѣ всѣ вопіющіе недостатки боевыхъ распорядковъ и недочеты воинскаго снаряженія. Онъ оставилъ фронтъ и появился въ стѣнахъ Таврическаго Дворца, гдѣ со свойственной ему горячностью началъ всѣхъ и вся призывать на помощь родной арміи.

Разразившаяся скандальная „Мясоѣдовская” шпіонская исторія, заставившая широкіе общественные и законодательные круги заговорить о подозрительномъ поведеніи бывшаго Военнаго Министра Сухомлинова, подлила масла въ огонь и усилила народное недовольство. Графъ В. А. Бобринскій былъ совершенно правъ, настаивая передъ Верховной Слѣдственной Комиссіей на скорѣйшемъ раскрытіи закулисной дѣятельности шпіонскихъ организацій, по слухамъ, близко стоявшихъ къ семейному очагу Сухомлинова.

Предсѣдатель Комиссіи Петровъ хотѣлъ было уклониться отъ возбужденія этого вопроса, но встрѣтилъ столь горячую отповѣдь со стороны графа Бобринскаго, поддержаннаго Baрунъ-Секретомъ и мною, что пришлось, волей-неволей, поставить Сухомлиновское дѣло на очередь ближайшаго разсмотрѣнія и обсужденія.

Вспоминается мнѣ, какъ графъ Владиміръ Алексѣевичъ, послѣ высказаннаго генераломъ Петровымъ сомнѣнія въ возможности для Комиссіи разсматривать Сухомлиновское дѣло, вспылилъ, вскочилъ, бросилъ на столъ неизмѣнную свою спутницу — насквозь прокопченую трубку и, закинувъ кверху свою коротко остриженную густоволосую голову, на все зало засѣданія громовымъ голосомъ прокричалъ: „Довольно съ насъ этихъ замалчиваній!... Дольше терпѣть мы отказываемся! Русскіе люди требуютъ правды! Многомилліонная молва называетъ Сухомлинова предателемъ и главнымъ виновникомъ всѣхъ нашихъ боевыхъ неудачъ... Игнорировать это преступно! Мы обязаны въ первую голову заняться этимъ дѣломъ, выяснивъ его во зсемъ его объемѣ и во всей его безпощадной правдѣ. На насъ съ надеждой смотритъ вся страна! Преисполненное гнѣвомъ общество ожидаетъ, что наша работа приведетъ къ раскрытію преступныхъ дѣяній и къ должному наказанію виновныхъ... Если мы тотчасъ же не приступимъ къ разоблаченію всей Мясоѣдовщины и Сухомлиновщины, — я немедленно выхожу изъ состава Верховной Слѣдственной Комиссіи и всенародно оповѣщу о причинѣ моего ухода!”...

Графа Бобринскаго горячо поддержалъ Варунъ-Секретъ» принадлежавшій къ умѣренно-правой фракціи „Октябристовъ” и зарекомендовавшій себя въ дѣловыхъ общественныхъ и законодательныхъ сферахъ въ качествѣ серьезнаго, вдумчиваго и толковаго политическаго работника. Въ противоположность графу В. Бобринскому, онъ велъ себя обычно сдержанно и выступалъ въ спокойно-разсудительномъ тонѣ. Его мнѣнія и доводы отличались строгой обдуманностью и вѣской доказательностью. Такъ же, какъ Бобринскій, Варунъ-Секретъ стоялъ за немедленное принятіе къ разсмотрѣнію всего того матеріала, который могъ бы выяснить, насколько основательны распространившіеся по все странѣ тревожные слухи о преступной дѣятельности Сухомлинова.

Уклончивое поведеніе Предсѣдателя, явное желаніе генерала Пантелѣева во что бы то ни стало не допускать разслѣдованія дѣйствій бывшаго Военнаго Министра, сдержанность Голубева и первоначальная нерѣшительность сенатора Посникова — все это заставляло насъ троихъ, стоявшихъ за возбужденіе Сухомлиновскаго дѣла, дѣйствовать заодно, ради чего, наряду съ комиссіонными засѣданіями, у насъ происходили свои особыя частныя совѣщанія, имѣвшія мѣсто въ моемъ обширномъ, совершенно-изолированномъ номерѣ Европейской гостиницы.

На этихъ предварительныхъ совѣщаніяхъ по дѣлу Сухомлинова-Мясоѣдова мы изготовили для Верховной Комиссіи, какъ мы называли — „тяжелые артиллерійскіе снаряды”. Сначала мы выступали словесно, а затѣмъ мы перешли на иной способъ изготовленія „снарядовъ” и стали подавать генералу Петрову отъ насъ троихъ письменныя „особыя мнѣнія”. Они оказывали замѣтное воздѣйствіе на ходъ общихъ засѣданій и повліяли на судьбу возбужденнаго нами вопроса.

Для печати генералъ Петровъ давалъ столь краткія и неопредѣленныя свѣдѣнія о ходѣ работъ, что широкая публика ничего изъ подобныхъ газетныхъ сообщеній понять не могла. Тѣмъ не менѣе, близкое къ участникамъ Верховной Комиссіи окруженіе, въ лицѣ членовъ обѣихъ законодательныхъ палатъ, а за ними и остальное столичное общество, силою вещей, было болѣе или менѣе въ курсѣ нашихъ засѣданій. Вопросъ о разслѣдованіи дѣятельности Сухомлинова тотчасъ же сталъ достояніемъ Петроградскихъ широкихъ круговъ и былъ встрѣченъ съ чувствомъ живѣйшей радости и удовлетворенія.

Слѣдственное производство о дѣятельности бывшаго Военнаго Министра Сухомлинова Верховной Комиссіей было возложено на двухъ лицъ — на сенатора Посникова и графа Бобринскаго. Никакихъ ограничительныхъ рамокъ для ихъ работы указано не было, и они дѣйствовали сообразуясь съ матеріаломъ, который встрѣчался во время слѣдствія.

Занятія, какъ самой Верховной Комиссіи, такъ и отдѣльныхъ ея членовъ, велись двумя способами: во-первыхъ путемъ ознакомленія съ письменными и документальными данными, которыя доставляли намъ разныя учрежденія и лица, во-вторыхъ черезъ опросы, производимые всей Комиссіей или отдѣльными ея членами. Иногда приходилось осматривать ревизуемыя учрежденія, ихъ помѣщенія или сейфы. Въ общемъ — полномочія у Верховной Комиссіи были чрезвычайно широкія.

Первые шаги при ознакомленіи Верховной Комиссіи съ данными, касавшимися дѣятельности В. А. Сухомлинова, какъ Военнаго Министра, произвели на насъ чрезвычайно неблагопріятное впечатлѣніе, и сразу приковали къ себѣ напряженное вниманіе общественныхъ круговъ во всей странѣ. Недаромъ Верховная Комиссія среди публики нерѣдко именовалась — „Сухомлиновской”...

При ближайшемъ разсмотрѣніи имѣвшагося въ нашемъ распоряженіи матеріала, пришлось прежде всего убѣдиться въ томъ, что составленный къ 1-му января 1915 года генераломъ Сухомлиновымъ всеподданнѣйшій докладъ явнымъ образомъ не соотвѣтствовалъ дѣйствительному и всѣмъ извѣстному положенію вещей.

Обслѣдованное затѣмъ нами столь нашумѣвшее „Мясоѣдовское” дѣло въ достаточной степени компрометировало того же Сухомлинова, допускавшаго въ свой домъ и въ общество своей супруги Екатерины Викторовны, — лицъ въ родѣ Альтшуллера, Манусова и другихъ, которые, по свидѣтельству прокурора Жижина и судебнаго слѣдователя по особъ важнымъ дѣламъ Матвѣева, несомнѣнно принимали участіе въ интернаціональной шпіонской организаціи. Графъ Бобринскій представилъ Комиссіи составленную имъ, согласно документальнымъ даннымъ, карту Европы, на которой нанесена была вся сложная паутина шпіонской международной дѣятельности, распространявшей свои нити и на Петроградъ.

Видная и статная супруга Сухомлинова, урожденная Гашкевичъ, по первому мужу — Бутовичъ, пользуясь слабоволіемъ и рабской къ себѣ преданностью своего мужа, имѣла обыкновеніе окружать себя всякими подозрительными лицами и позволяла себѣ въ ихъ сообществѣ подслушивать происходившіе въ кабинетѣ ея мужа конфиденціальные вѣдомственные разговоры.

Я присутствовалъ въ числѣ нѣкоторыхъ другихъ членовъ Верховной Слѣдственной Комиссіи при осмотрѣ аппартаментовъ, занимаемыхъ Военнымъ Министромъ. Намъ пришлось детально ознакомиться съ обстановкой и устройствомъ рабочаго его кабинета. Въ немъ, помимо двухъ дверей обычнаго формата, была еще третья, небольшая и еле замѣтная. Она была продѣлана въ стѣнѣ, невдалекѣ отъ письменнаго стола, и въ бытность Сухомлинова Министромъ всегда заставлялась высокими ширмами. Эта дверь вела непосредственно въ смежную съ кабинетомъ небольшую комнату, служившую для его супруги интимнымъ будуаромъ. Согласно показаніямъ нѣкоторыхъ свидѣтелей, случалось, что во время пріема Сухомлиновымъ лицъ, являвшихся къ нему съ особо важными и секретными дѣлами, дверка за ширмами раскрывалась. Тогда находившіеся въ будуарѣ госпожа Сухомлинова и приближенныя къ ней лица, вродѣ Альтшуллеровъ, могли свободно слушать бесѣды и свѣдѣнія, которыя должны были носить характеръ строжайшей государственной тайны.

Принимая всѣ эти обстоятельства въ соображеніе, большинство членовъ нашей комиссіи не могло не усмотрѣть въ поведеніи Сухомлинова наличія съ его стороны „преступнаго бездѣйствія”, въ смыслѣ непринятія имъ должныхъ мѣръ къ огражденію неприкосновенности ввѣряемыхъ ему, какъ Военному Министру, вѣдомственныхъ тайнъ исключительнаго государственнаго значенія. Въ этомъ отношеніи В. А. Сухомлиновъ представлялся нашей Комиссіи лицомъ, которое, можетъ быть и невольно, но несомнѣнно содѣйствовало успѣхамъ гибельнаго для русскаго оружія шпіонажа. Пишу „невольно”, т. к, до сихъ поръ продолжаю оставаться при убѣжденіи, что Сухомлиновъ былъ далекъ отъ сознательнаго предательства своей родины. На мой взглядъ, онъ дѣйствовалъ скорѣе по природному своему легкомыслію и подъ воздѣйствіемъ для него неотразимыхъ чаръ властной, хитрой и настойчивой жены, заставлявшей мужа вращаться въ компрометировавшей его средѣ и добывать „всяческими” способами средства для ея, болѣе чѣмъ широкаго, образа жизни.

Верховной Комиссіи пришлось также, путемъ допроса ряда свѣдущихъ лицъ, освѣтить самую дѣятельность бывшаго Военнаго Министра. Данныя получились для него далеко не благопріятныя. Они указывали на рутинное веденіе дѣла и на проявленную съ его стороны въ области боевой подготовки крайнюю непредусмотрительность, граничившую съ „преступнымъ бездѣйствіемъ”. Вообще — чѣмъ болѣе у Комиссіи накапливалось по поводу дѣятельности бывшаго главы Военнаго вѣдомства матеріала, тѣмъ яснѣе подтверждалась умѣстность и необходимость возбужденія слѣдственнаго производства о дѣйствіяхъ Военнаго Министра В. А. Сухомлинова, оказавшихся одной изъ причинъ „несвоевременнаго и недостаточнаго пополненія запасовъ военнаго снаряженія”.

Занятый своимъ непосредственнымъ сложнымъ и отвѣтственнымъ дѣломъ, возложеннымъ на меня Верховной Комиссіей, а затѣмъ — съ ноября 1915 года — цѣликомъ захваченный громадой новыхъ обязанностей по должности Министра не столько Земледѣлія, сколько Продовольствія, я не могъ быть въ курсѣ всѣхъ деталей слѣдственнаго производства о Сухомлиновѣ, о которомъ докладывалось на общихъ засѣданіяхъ Комиссіи постольку, поскольку нашъ предсѣдатель, генералъ Петровъ, считалъ это необходимымъ и своевременнымъ. Но общее впечатлѣніе о немъ, когда я былъ членомъ Верховной Комиссіи, т. е. до ноября 1915 года, у меня сложилось слѣдующее: несомнѣнно, что въ своемъ военномъ вѣдомствѣ В. А. Сухомлиновъ оказался человѣкомъ мало энергичнымъ, компромисснымъ, склоннымъ смотрѣть на многое сквозь „розовые очки”, стараясь въ своихъ докладахъ Государю представлять не дѣйствительное положеніе вещей, а лишь то, что могло носить характеръ успокоительный и утѣшительный. Что же касается до его отношеній къ лицамъ, подозрѣваемымъ въ шпіонской дѣятельности и округ жавшимъ его волевую супругу, то на мой взглядъ, Сухомлиновъ безусловно виноватъ, что допускалъ подобныхъ господъ въ свою казенную квартиру и находился съ ними въ тѣсномъ общеніи. Прямыхъ уликъ въ соучастіи Сухомлинова въ преступной шпіонажной организаціи при мнѣ не обнаруживалось, но по мнѣнію моему, такъ же, какъ и большинства членовъ Верховной Комиссіи, онъ, занимая постъ Военнаго Министра, да еще во время войны, обязанъ былъ строжайшимъ образомъ ограждать себя отъ всего, что могло компрометировать его, какъ хранителя государственныхъ тайнъ рѣшающаго стратегическаго значенія. Сухомлиновъ, съ присущимъ ему легкомысліемъ, забывалъ о своей присягѣ, о воинскомъ долгѣ и о занимаемой имъ высокой должности, которая возлагала на него исключительную отвѣтственность передъ родиной. Въ этомъ, по моему крайнему разумѣнію, и заключалась его основная вина.

По выходѣ моемъ изъ состава Верховной Комиссіи, слѣдственное производство о дѣйствіяхъ Сухомлинова продолжало находиться въ рукахъ тѣхъ же лицъ: графа В. А. Бобринскаго и Посникова. На основаніи ихъ заключительнаго доклада, Верховная Комиссія представила въ Государственный Совѣтъ свое постановленіе о необходимости возбудить противъ В. А. Сухомлинова уголовное преслѣдованіе, по обвиненію его въ противозаконномъ бездѣйствіи, превышеніи власти, служебныхъ подлогахъ, лихоимствѣ и государственной измѣнѣ.

10-го марта 1916 года послѣдовало опредѣленіе Перваго Департамента Государственнаго Совѣта о назначеніи предварительнаго слѣдствія, которое было возложено на сенатора Кузьмина. 29-го апрѣля того же года, Сухомлиновъ былъ арестованъ и заключенъ въ Петропавловскую крѣпость, но въ октябрѣ былъ освобожденъ и переведенъ подъ домашній арестъ.

Послѣ февральской революціи 1917 года онъ былъ вновь арестованъ, и въ апрелѣ того же года былъ преданъ суду по обвиненію въ бездѣйствіи и превышеніи власти, въ государственной измѣнѣ и служебныхъ подлогахъ. Дѣло о немъ слушалось въ засѣданіи Правительствующаго Сената, съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей, и Сухомлиновъ былъ признанъ виновнымъ и приговоренъ къ лишенію всѣхъ правъ состоянія и къ пожизненной каторгѣ.

Привлеченная тоже въ качествѣ обвиняемой его супруга, Екатерина Викторовна, судилась одновременно со своимъ мужемъ, но вердиктомъ присяжныхъ засѣдателей была оправдана! Какимъ образомъ этой особѣ, являвшейся главной виновницей поведенія ея супруга, удалось выйти сухой изъ окружавшей ее темной воды, и какими судьбами посчастливилось Сухомлинову избѣгнуть суроваго наказанія, уцѣлѣть отъ большевиковъ и мирно прожить до 1920 года въ Зарубежьѣ — до сихъ поръ остается для меня неразрѣшимой загадкой!

131

Изъ имѣвшагося въ распоряженіи Комиссіи документальнаго матеріала, а также изъ показаній многочисленныхъ лицъ, близко освѣдомленныхъ о дѣйствительномъ положеніи воинскаго снабженія армій, Верховная Комиссія, въ первыхъ же своихъ засѣданіяхъ, пришла къ заключенію, что необходимо въ самомъ срочномъ порядкѣ приступить къ всестороннему разслѣдованію всего хода какъ русскаго нашего военно-заводского производства, такъ и исполненія огромныхъ заграничныхъ заказовъ по пополненію воинскаго снаряженія дѣйствующихъ армій. Особенно остро стоялъ вопросъ относительно винтовокъ. Недостатокъ ихъ ощущался не только въ тыловыхъ запасныхъ гарнизонахъ, гдѣ, при обученіи призванныхъ подъ ружье солдатъ, имъ, за неимѣніемъ винтовокъ, выдавали деревянныя палки, но и въ войсковыхъ частяхъ, который принимали непосредственное участіе въ боевыхъ дѣйствіяхъ, не хватало винтовокъ.

Комиссія также вскорѣ удостовѣрилась въ огромной, угрожающей нехваткѣ ружейныхъ патроновъ и артиллерійскихъ снарядовъ. Одинъ изъ наиболѣе компетентныхъ въ артиллерійскомъ дѣлѣ генералъ Кузьминъ-Караваевъ, вызванный

11-го августа 1915 года въ Верховную Комиссію для допроса, произвелъ своими показаніями на всѣхъ присутствовавшихъ самое удручающее впечатлѣніе. Характеризуя плохую освѣдомленность высшаго командованія о происходившемъ на боевыхъ фронтахъ, и отмѣчая гибельную для дѣла несогласованность общихъ распоряженій, Кузьминъ-Караваевъ довелъ до свѣдѣнія Комиссіи, что по имѣвшимся донесеніямъ съ фронтовъ, у русской артиллеріи въ данный моментъ имѣлось не болѣе двухъ снарядовъ на каждую пушку!..

Въ Комиссіи скопился огромный матеріалъ. Надо было спѣшить съ его разборомъ. Отдѣлъ по выясненію успѣшности заграничныхъ заказовъ (въ Америкѣ, Англіи, Франціи, Японіи и Швеціи) взялъ на себя нашъ сочленъ С. Т. Варунъ-Секретъ, одновременно занявшійся обслѣдованіемъ дѣятельности Тульскаго оружейнаго завода. Вопросъ о винтовочномъ снаряженіи принялъ къ своему разсмотрѣнію генералъ Пантелѣевъ, но вскорѣ передалъ его своему сочлену И. Я. Голубеву.

На мою долю выпала важная работа по обслѣдованію дѣятельности всѣхъ артиллерійскихъ заводовъ — двухъ Самарскихъ, Путиловскаго, Обуховскаго, Пермскихъ и Царицынскаго. Я самъ былъ въ этомъ виноватъ. На первыхъ засѣданіяхъ я выступилъ съ разоблаченіями, касавшимися отрицательныхъ сторонъ производства на Самарскихъ заводахъ: трубочномъ и Сергіевскомъ. Свѣдѣнія эти получены были мною на мѣстѣ, изъ источниковъ, казавшихся мнѣ достовѣрными. Я счелъ необходимымъ обратить на эти заводы вниманіе Верховной Слѣдственной Комиссіи. Заслушавъ мой докладъ, мои коллеги придали ему серьезное значеніе, и тутъ же постановили передать дѣятельность Самарскихъ заводовъ на мое обслѣдованіе. Впослѣдствіи къ нимъ были присоединены и остальные заводы.

Передъ нашей коллегіей и передо мною лично, при производствѣ моихъ обособленныхъ слѣдственныхъ дознаній, проходилъ многочисленный рядъ людей, принадлежавшихъ къ разнообразнымъ слоямъ и профессіямъ общественной и служилой среды. Начиная съ показаній простыхъ рабочихъ и кончая опросомъ Великихъ Князей, все шло на общее дѣло освѣщенія причинъ несвоевременнаго и недостаточнаго воинскаго снаряженія русской арміи.

Среди общей массы слѣдственнаго матеріала, наиболѣе интересными и вѣскими были показанія генераловъ: Михельсона, Маниковскаго, Смысловскаго и Дроздова.

Бывшій военный агентъ въ Берлинѣ, генералъ А. А. Михельсонъ своимъ обстоятельнымъ и обдуманнымъ докладомъ произвелъ на Верховную Комиссію сильнѣйшее впечатлѣніе. Онъ показалъ непростительную небрежность, проявленную Сухомлиновымъ въ дѣлѣ подготовки воинскаго снаряженія арміи. Съ цифрами въ рукахъ и ссылаясь на предъявленные имъ Комиссіи „Сборники вооруженныхъ силъ Германіи и Австріи”, а также на свои своевременныя донесенія изъ Берлина въ Петербургъ, еще задолго до войны 1914 года, генералъ Михельсонъ самымъ нагляднымъ образомъ доказалъ, насколько дѣятельность Сухомлинова не соотвѣтствовала всему тому, что надлежало дѣлать для боевой подготовки россійской арміи, и что онъ обязанъ былъ доводить до свѣдѣнія Г осу дар» въ своихъ всеподданѣйшихъ отчетахъ и докладахъ.

Огромное впечатлѣніе на Комиссію производили также неоднократныя показанія Начальника Главнаго Артиллерійскаго Управленія — умнаго и энергичнаго генерала А. А. Maниковскаго. Онъ сообщилъ немало интереснаго о положеніи дѣлъ съ нашими иностранными заказами и о постановкѣ воинскаго снаряженія въ Германіи.

Намѣченная до войны 1914 года Военнымъ Вѣдомствомъ, совмѣстно съ законодательными палатами, т. н. „Большая Программа Военнаго Министерства”, предусматривавшая реорганизацію арміи и обезпеченіе ея всѣмъ необходимымъ,. могла быть проведена полностью лишь къ 1917 году. Вспыхнувшая въ іюлѣ 1914 года война застала военное вѣдомство во многихъ отношеніяхъ неподготовленнымъ. Въ арміи не было ни тяжелой артиллеріи, ни достаточнаго количества броневыхъ автомобилей, ни авіаціи, ни тѣмъ болѣе — предметовъ техническаго снабженія — биноклей, телефонныхъ, телеграфныхъ принадлежностей и пр. Нехватало ни снарядовъ, ни патроновъ.

Съ первыхъ же мѣсяцевъ начавшейся войны, правительству, наряду съ принятіемъ мѣръ по усиленію отечественнаго производства, пришлось прибѣгнуть къ заграничнымъ заказамъ. При этомъ, у высшаго военнаго управленія, для осуществленія срочныхъ мѣропріятій, не было никакого плана. Не сумѣло оно использовать и общій энтузіазмъ, проявившйся въ началѣ войны, и выпустило изъ своихъ рукъ дѣло исключительной важности.

Въ результатѣ, вмѣсто планомѣрнаго единства дѣйствій въ области какъ военнаго снабженія, заготовлявшагося на отечественныхъ заводахъ, такъ и заказаннаго заграницей, наверху царило многоначаліе, кореннымъ образомъ тормозившее дѣло воинскаго снабженія. Наряду съ Военнымъ Вѣдомствомъ, дѣйствовали совершенно самостоятельно Всероссійскій Земскій и Городской Союзы, Военно-Промышленный Комитетъ, Красный Крестъ и другія организаціи, проявлявшія неумѣстное соревнованіе и вносившія немалую путаницу въ дѣло воинскаго снабженія.

Усиленіе дѣятельности существовавшихъ отечественныхъ заводовъ, при устройствѣ и оборудованіи которыхъ не была предусмотрѣна возможность срочнаго расширенія ихъ производительности, требовало времени. Что же касается частной нашей промышленности, то она вовсе не была приспособлена для обслуживанія военно-техническихъ нуждъ. Въ этомъ отношеніи Германія, по даннымъ, предоставленнымъ Верховной Комиссіи генераломъ Маниковскимъ, являлась несомнѣнно передовой и образцовой страной, гдѣ вся частная промышленность, въ случаѣ объявленія войны, была уже превосходно подготовлена къ мобилизаціи и могла немедленно приступить къ работѣ на нужды воинскаго снаряженія. Въ Германіи, еще въ мирное время, каждый, даже самый ничтожный, заводъ былъ у правительства на учетѣ. Для открытія его требовалось не только разрѣшеніе гражданскихъ властей, но и согласіе Военнаго Вѣдомства. Хозяева новаго предпріятія давали подписку, въ случаѣ объявленія войны, приступить къ заранѣе предуказанному имъ военно-техническому производству. Германская мобилизаціонная программа предусматривала, въ случаѣ объявленія войны, превращеніе въ больницы и лазареты помѣщеній, принадлежащихъ разнымъ учрежденіямъ и частнымъ лицамъ. Такая мобилизація не только арміи, но и всей страны, имѣла огромное значеніе и давала Германіи большія преимущества передъ Россіей. У насъ вопросъ о необходимости подобной планировки поднимался Мобилизаціоннымъ Отдѣломъ Генеральнаго Штаба, но каждый разъ отклонялся по соображеніямъ „соціально-экономическаго характера”. По мнѣнію Совѣта Министровъ, переходъ заводскихъ предпріятій на новое производство могъ неблагопріятно отразиться на развитіи частной россійской промышленности въ мирое время (?!)...

Что касается заграничныхъ заказовъ, то осуществленіе ихъ отличалось также крайней хаотичностью. Заказы производились не только правительством, но наряду съ нимъ, .параллельно и самостоятельно, дѣйствовали многочисленныя организаціи, о которыхъ упоминалось мною ранѣе. Дѣло велось частью непосредственно съ оффиціальными представителями иностранныхъ державъ, а также и черезъ представителей частныхъ фирмъ, комиссіонеровъ и ловкихъ спекулянтовъ, заполнявшихъ въ тѣ времена петроградскія гостиницы, клубы, салоны и пріемныя вліятельныхъ столичныхъ сановниковъ. При общей спѣшкѣ, въ заказахъ не было ни планомѣрности, ни единства дѣйствій. Случалось, что одинъ и тотъ же предметъ воинскаго снаряженія получался разными заказчиками по несхожей цѣнѣ и разнаго качества.

До 1915 года, наши союзники Франція и Англія уклонялись отъ принятія нашихъ заказовъ, ссылаясь на собственные свои недочеты по снабженію арміи.

Въ тотъ же періодъ войны Японія предъявила совершенно непріемлемыя для Россіи цѣны на заказы. Такъ, одно время она соглашалась отпустить 700.000 винтовокъ, но хотѣла получить за это весь Сахалинъ. Только позже удалось русскому "правительству пріобрѣсти отъ Японіи на болѣе или менѣе сходныхъ условіяхъ 400.000 ружей стараго образца.

Что касается Америки, то и тамъ дѣло съ заказами сложилось для Россіи крайне неблагополучно. Оказалось, что тотчасъ же послѣ открытія военныхъ дѣйствій все необходимое для воинскаго снаряженія было скуплено въ Соединенныхъ Штатахъ нѣмецкими организаціями, которыя своими сѣтями опутали рѣшительно всѣ американскіе рынки. Лишь „удачныя кражи”, какъ выразился генералъ Маниковекій случайно давали Россіи нѣкоторое количество винтовокъ. Подъ этими „кражами” онъ разумѣлъ комбинаціи, когда нѣмцами закупленныя партіи, на пути слѣдованія въ Европу, попадали; въ русскіе порты.

Впослѣдствіи, послѣ образованія Особаго Совѣщанія по Оборонѣ, какъ отечественное производство, такъ и заграничные заказы удалось болѣе или менѣе наладить. Къ концу 1916 года всю матеріальную часть арміи удалось въ достаточной степени обезпечить. Но въ описываемое мною время, август-сентябрь 1915 г., все, что сообщали знатоки военно-техническаго дѣла, производило на членовъ Комиссіи самое безотрадное впечатлѣніе, усугубляемое доходившими до насъ печальными извѣстіями о колоссальныхъ потеряхъ боевыхъ запасовъ, въ результатѣ сдачи Ковно, Бреста и Гродно.

Наряду съ допросомъ лицъ, вносившихъ своими обстоятельными показаніями существенный вкладъ въ общій слѣдственный матеріалъ, подлежавшій обсужденію Верховной Комиссіи, приходилось выслушивать немало сужденій, для сути дѣла никакой пользы не приносившихъ и лишь осложнявшихъ слѣдственное производство.

Вспоминаю громовыя выступленія передъ Комиссіей важнаго по осанкѣ и грузнаго по объему Предсѣдателя Государственной Думы, Михаила Владиміровича Родзянко, когда онъ, стуча кулакомъ по столу, своимъ зычнымъ голосомъ требовалъ „всѣхъ и вся” предать суду. Родзянко, въ результатѣ своего появленія и поведенія передъ нашимъ трибуналомъ, достигалъ лишь одного — почтенные сѣдовласые наши сочлены изъ высшаго чиновнаго міра, послѣ грозныхъ выкриковъ предсѣдателя Государственной Думы, впадали въ превеликую панику, отъ которой они не скоро отходили.

Сплошь и рядомъ появлялись передъ нами лица, которыя давали показанія о хорошо имъ извѣстныхъ обстоятельствахъ такъ сдержанно и туманно, что было невозможно вывести изъ ихъ словъ точныя умозаключенія. Къ категоріи подобныхъ лицъ приходится причислить Великаго Князя Сергія Михойловича, бывшаго Военнаго Министра Редигера, небезъизвѣстнаго дѣятеля въ банковско-промышленныхъ кругахъ А. И. Путилова, Директора Департамента Полиціи Бѣлецкаго и нѣкоторыхъ другихъ

Перехожу къ воспоминаніямъ, связаннымъ съ исполненіемъ возложеннаго на меня Верховной Комиссіей порученія по обслѣдованію дѣятельности двухъ Самарскихъ заводовъ — трубочнаго и Сергіевскаго (порохового). Я долженъ сознаться, что приступилъ я къ нему далеко не съ легкимъ сердцемъ и не безъ опаски, ввиду моего полнаго незнакомства съ технической артиллерійской частью, а также въ силу необычной обстановки предстоявшей мнѣ работы.

Въ мое распоряженіе былъ откомандированъ военный одно краткое, почти безъ всякой мотивировки изложенное, журнальное постановленіе Совѣта Министровъ, изъ коего было видно, что, по предложенію Морского Министра, рѣшено было, на особо выработанныхъ условіяхъ, сдать все дѣло постройки и оборудованія Царицынскаго завода англійской фирмѣ Виккерсъ и Ко. Допрошенный мною по поводу составленія означеннаго журнала, Управляющій дѣлами Совѣта Министровъ Иванъ Николаевичъ Ладыженскій не пролилъ никакого свѣта на мотивы сдачи завода фирмѣ Виккерса, которые по моимъ предположеніямъ должны были обсуждаться министрами. На мои ,вопросы онъ давалъ уклончивые отвѣты. О томъ, что конкурентомъ Крезо являлся Викерсъ и что правительство получало предложенія и отъ другихъ фирмъ, игнорированіе которыхъ казалось мнѣ совершенно непонятнымъ и требовавшимъ выясненія, я узналъ лишь отъ лицъ, которыхъ допрашивалъ. Ихъ показанія въ нѣкоторыхъ случаяхъ носили исключительно сенсаціонный характеръ. Между прочимъ, мнѣ стало извѣстно, что въ то время какъ Крезо, для поддержки своихъ домогательствъ получить царицынскій заказъ, избралъ великокняжескіе аппартаменты Августѣйшей семьи Великаго Князя Владиміра Александровича, въ частности салонъ Е. В. Маріи Павловны, фирма Виккерса поспѣшила заручиться симпатіями стоявшаго во главѣ Артиллерійскаго Вѣдомства Великаго Князя Сергѣя Михайловича, не безъ участія въ этомъ лицъ его интимнаго окруженія.

Великій Князь Сергѣй Михайловичъ былъ у себя во дворцѣ, на Милліонной, опрошенъ Верховной Комиссіей по всѣмъ обстоятельствамъ, связаннымъ съ подначальнымъ ему Артиллерійскимъ Вѣдомствомъ. Опросъ продолжался болѣе трехъ часовъ. Отвѣты Его Высочества были крайне неопредѣленны и расплывчаты. Когда я коснулся постановки пушечнаго производства на Царицынскомъ заводѣ, въ связи съ вызывавшей общія нареканія дѣятельностью фирмы Виккерсъ, Великій Князь, съ тревожнымъ недоумѣніемъ на блѣдномъ лицѣ, поспѣшно спросилъ:

— А вы почемъ это знаете?

Послѣ этого онъ замолкъ, и какихъ-либо дальнѣйшихъ поясненій по царицынскому дѣлу я отъ него не получилъ. Позже, встрѣчая меня въ Ставкѣ, Его Высочество нѣсколько разъ пытался узнать отъ ,меня результаты моего обслѣдованія царицынскаго дѣла. Долженъ сказать, что наши съ нимъ встрѣчи и собесѣдованія производили не меня впечатлѣніе далеко не въ его пользу. Косвеннымъ образомъ они какъ бы подтверждали то, что мнѣ приходилось слышать въ бытность мою членомъ Верховной Комиссіи изъ устъ нѣкоторыхъ опрошенныхъ мною лицъ, по поводу неблаговидной заинтересованности въ дѣлѣ сдачи Царицынскаго завода фирмѣ Виккерсъ интимныхъ совѣтниковъ Его Высочества.

Когда мнѣ пришлось, по порученію Верховной Комиссіи, заняться обслѣдованіемъ дѣятельности Царицынскаго завода, то я узналъ отъ генерала Маниковскаго, что Военнымъ Вѣдомствомъ была уже послана въ Царицынъ особая комиссія, во главѣ съ генераломъ Дроздовымъ, для выясненія на мѣстѣ всѣхъ недочетовъ по исполненію артиллерійскихъ заказовъ. При этомъ Маниковскдй присовокупилъ:

— Пусть Дроздовская комиссія обстоятельно все обслѣдуетъ и намъ доложитъ, послѣ чего мы увидимъ, слѣдуетъ ли намъ съ вами самимъ ѣхать въ Царицынъ...

Разговоръ этотъ происходилъ 26-го сентября, а 12-го октября я былъ увѣдомленъ о возвращеніи Дроздовской комиссіи въ Петроградъ.

По поводу добытыхъ ею результатовъ генералъ Маниковскій сообщилъ такія потрясающія данныя, что если бы они исходили не отъ Начальника Главнаго Артиллерійскаго Управленія, я бы имъ не придалъ значенія — настолько онѣ казались неправдоподобными. Генералъ указалъ, что работа Дроздовской комиссіи не могла дать существенныхъ и разоблачающихъ истинное положеніе вещей результатовъ, такъ какъ протекала въ крайне ненормальныхъ условіяхъ, будучи все время направляема и руководима директивами, исходившими отъ высшихъ инстанцій Морского Вѣдомства. Когда же я задалъ Маниковскому вопросъ, чѣмъ же можно объяснить подобное поведеніе Вѣдомства, которое, казалось бы, особенно чутко и строго должно было относиться къ недобросовѣстному исполненію Царицынскимъ заводомъ принятыхъ на себя заказовъ по морскому артиллерійскому снаряженію — я услыхалъ изъ устъ почтеннаго генерала, извѣстнаго своей честностью и прямотою, неожиданное сообщеніе, показавшееся мнѣ столь невѣроятнымъ, что я былъ до глубины души потрясенъ и смогъ лишь воскликнуть: „Быть этого не можетъ!”

Но дальнѣйшее обслѣдованіе заставило меня считаться съ тѣмъ, что говорилъ генералъ Маниковскій и о чемъ я, съ нелегкимъ сердцемъ, считаю себя обязаннымъ разсказать въ своихъ запискахъ. Обстоятельства, о которыхъ я сейчасъ скажу, имѣли, по мнѣнію многихъ государственныхъ дѣятелей, прямую связь съ назначеніемъ меня на министерскій постъ, что вынудило меня выйти изъ состава Верховной Слѣдственной Комиссіи.

Разоблаченія генерала Маниковскаго коснулись личности Морского Министра адмирала Ивана Константиновича Григоровича, пользовавшагося въ то время не только особымъ благоволеніемъ Государя Императора, но и всеобщей популярностью среди членовъ законодательныхъ палатъ, высшихъ вѣдомственныхъ сферъ и русскаго общества. Можно поэтому понять, почему услышанныя мною о немъ чудовищныя свѣдѣнія, не могли умѣститься въ моей головѣ, привыкшей съ уваженіемъ относиться къ личности Морского Министра. Сообщенныя мнѣ ген. Маниковскимъ данныя сводились въ главныхъ своихъ чертахъ къ слѣдующему: на борьбу фирмъ Крезо и Виккерсъ адмиралъ Григоровичъ по своему положенію могъ имѣть большое вліяніе. Онъ оказалъ явное предпочтеніе англійской фирмѣ, которая, по постановленію Совѣта Министровъ, и пол)учила въ свои руки все Царицынское дѣло, а за оказанную ей услугу якобы щедрымъ образомъ вознаградила И. К. Григоровича. Онъ получилъ объемистую пачку акцій Виккерса. Послѣ этого Виккерсъ приступилъ къ возведенію въ Царицынѣ пушечнаго завода, разсчитаннаго главнымъ образомъ на изготовленіе морского артиллерійскаго снаряженія. Въ своей дѣятельности означенная фирма съ самаго начала стала уклоняться отъ исполненія принятыхъ на себя передъ русскимъ правительствомъ обязательствъ въ срочности работъ, въ оборудованіи завода и въ исполненіи заказовъ. Но всѣ эти недочеты и неисправность Царицынской заводской администраціи, несмотря на явную ихъ недобросовѣстность, не вызывали со стороны заинтересованныхъ Вѣдомствъ никакихъ репрессій и оставались безнаказанными, вызывая лишь безконечную переписку между начальственными инстанціями Царицына и Петрограда...

Приступивъ къ выясненію положенія на Царицынскомъ заводѣ, я былъ вынужденъ заняться какъ сухопутной, такъ и морской артиллеріей... Между тѣмъ, — на всѣ запросы, обращенные мною къ Морскому Министру, я или вовсе не получалъ отвѣтовъ, или же до моей канцеляріи доходили свѣдѣнія въ крайне неудовлетворительномъ видѣ.

Самъ же адмиралъ Григоровичъ, встрѣтившись со мною однажды (13-го октября) въ колонной залѣ Маріинскаго Дворца, въ замѣтно раздраженномъ тонѣ задалъ мнѣ вдругъ вопросъ: „Что вы меня допекаете своими запросами? При чемъ тутъ мое Вѣдомство?!”. Но послѣ такого непривѣтливаго ко мнѣ обращенія, адмиралъ въ дальнѣйшей нашей съ нимъ бесѣдѣ самъ въ краткихъ чертахъ обрисовалъ дѣятельность Царицынскаго завода. Его сообщеніе показалось мнѣ далеко не соотвѣтствовавшимъ всему тому, что мнѣ стало извѣстно изъ хорошо освѣдомленныхъ источниковъ. Тогда же я занесъ по этому поводу въ свою записную книжку: „Неужели все въ такомъ же превратномъ видѣ Государю докладывается?!”

Разговоръ съ адмираломъ Григоровичемъ произвелъ на меня крайне неблагопріятное впечатлѣніе, но и подзадорилъ меня. Я безповоротно рѣшилъ отправиться въ Царицынъ лично осмотрѣть пушечный заводъ. Генералъ А. А. Маниковскій, не менѣе меня заинтересованный въ правдивомъ освѣщеніи Царицынской „панамы”, горячо поддержалъ мое намѣреніе, высказавъ пожеланіе ѣхать вмѣстѣ со мною. Дату нашего отъѣзда мы намѣтили на 25-ое октября.

Отъ того же генерала я узналіъ еще одно обстоятельство, являвшееся какъ бы дополненіемъ получавшихся мною сенсаціонныхъ свѣдѣній объ адмиралѣ Григоровичѣ. По словамъ Маниковскаго, послѣ образованія Верховной Слѣдственной Комиссіи, адмиралъ будто бы всѣ имѣвшіяся Виккерсовскія акціи поспѣшилъ изъять изъ банковскихъ хранилищъ и отправить ихъ въ Америку' черезъ содѣйствіе небезызвѣстнаго правительственнаго маклера по заключенію иностранныхъ заказовъ, Гинцбурга.

Сообщеніе это совпадало съ конфеденціальными показаніями только что назначеннаго Товарищемъ Министра Внутреннихъ дѣлъ С. П. Бѣлецкаго. Въ октябрѣ онъ заѣхалъ однажды ко мнѣ въ Маріинскій Дворецъ и съ обычнымъ своимъ заискивающимъ видомъ, пожелалъ сообщить мнѣ, какъ члену Верховной Комиссіи, ведущему обслѣдованіе Царицынскаго дѣла „нѣчто исключительно важное;” при этомъ онъ оговорился, что можетъ это сдѣлать лишь оставшись со мною наединѣ. Удаливъ изъ кабинета своихъ секретарей и стенографистокъ, я пригласилъ его приступить къ изложенію его секретныхъ данныхъ. Тогда Бѣлецкій сообщилъ мнѣ фактъ, который для выясненія дѣятельности Царицынскаго завода могъ сыграть исключительно важную роль.

Услыхалъ я отъ этого дошлаго господина слѣдующее: въ связи съ правительственными разлѣдованіями вѣдомственныхъ злоупотребленій, еще до образованія Верховной Слѣдственной Комиссіи, Бѣлецкій, стоявшій въ то время во главѣ Департамента Полиціи, по чьему-то распоряженію осматривалъ банковскіе сейфы. По его словамъ, въ одномъ изъ нихъ, принадлежавшемъ адмиралу Григоровичу, было найдено значительное количество акцій фирмы Виккерсъ и Ко... Придавая подобному заявленію оффиціальнаго лица, занимавшаго отвѣтственную должность по политическому сыску, особо серьезное значеніе, я, вмѣстѣ съ Тѣмъ, счелъ необходимымъ предупредить Бѣлецкаго, что основывать свое слѣдственное производство на анонимныхъ и секретно получаемыхъ данныхъ я не нахожу возможнымъ, и просилъ повторить свои показанія въ присутствіи моего секретаріата и съ занесеніемъ его словъ въ особый протоколъ.

Каково же было мое удивленіе и возмущеніе, когда Товарищъ Министра Бѣлецкій по поводу только что выслушанныхъ отъ него опредѣленныхъ свѣдѣній о томъ, что содержалось въ банковскомъ сейфѣ Григоровича, сталъ мнѣ объ этомъ фактѣ говорить, какъ о дошедшемъ до него слухѣ, вдобавокъ не провѣренномъ. Онъ ссылался на то, что не самъ производилъ осмотръ сейфовъ, а поручилъ это чиновнику, фамилію котораго забылъ. Вообще по дѣлу Царицынскаго завода онъ ничего опредѣленнаго сообщить не можетъ.

Въ такомъ видѣ моими стенографистками были запротоколированы повторныя показанія Бѣлецкаго, который по окончаніи своего уже оффиціальнаго передопроса, какъ ни въ чемъ не бывало, съ обычной подобострастной своей улыбочкой, откланялся и поспѣшилъ скрыться.

Вспоминая періодъ моихъ слѣдственныхъ работъ по Царицынскому дѣлу, не могу не отмѣтить одного факта, подѣйствовавшаго на меня самымъ угнетающимъ образомъ. На протяженіи не болѣе чѣмъ мѣсячнаго срока моего Царицынскаго обслѣдованія (23 сентября — 25 октября) мнѣ пришлось два раза выслушать отъ Предсѣдателя Верховной Комиссіи предупрежденіе, что, ведя слѣдствіе по дѣлу Царицынскаго завода, я долженъ касаться лишь производства артиллерійскаго сухопутнаго снаряженія, отнюдь не затрагивая заказовъ Морского Вѣдомства. При этомъ генералъ Петровъ всякій разъ оговаривался, что предупрежденіе это онъ дѣлаетъ согласно указанію самого Государя, и вынужденъ былъ этому вѣрить, такъ какъ до меня доходили настойчивые слухи относительно того, что адмиралъ Григоровичъ неоднократно позволялъ себѣ жаловаться Его Величеству на мои дѣйствія, затрагивавшія якобы честь и достоинство ввѣреннаго ему Вѣдомства (?!).

Всѣ эти предупрежденія меня не только нервировали, но и въ достаточной степени озлобляли. Мои отвѣты на нихъ генералу Петрову обычно сводились къ одному и тому же: „Передайте Его Величеству, — говорилъ я — что я дѣйствую сообразно веденіямъ своей совѣсти и во имя выясненія той правды, отъ которой зависитъ многое въ жизни Россійскаго Государства. Скажите также Государю, что на этомъ пути меня никто и ничто не остановитъ. Если же моя работа расцѣнивается отрицательно, то прошу меня уволить”...

Но увольненія моего изъ состава Комиссіи не послѣдовало, и я продолжалъ работать, нисколько не мѣняя ни объема, ни направленія моего слѣдственнаго производства. Само дѣло я старался вести возможно объективно, безпристрастно и согласно задуманному мною плану. Тѣ или другія личности, вродѣ окруженія Великаго Князя Сергѣя Михайловича или того же Григоровича, заставлявшія на путц моего Царицынскаго обслѣдованія обращать на себя мое вниманіе, ничуть не отвлекали меня отъ преслѣдованія намѣченныхъ мною для дѣятельности Верховной Комиссіи слѣдственныхъ заданій. Поскольку дѣйствія тѣхъ или другихъ лицъ — въ данномъ случаѣ, Морского Министра — могли приносить явный вредъ дѣлу воинскаго снабженія, я считалъ необходимымъ производить спеціальныя дознанія, что я имѣлъ въ виду предпринять относительно адмирала Григоровича.

Надо сказать, что послѣ обслѣдованія Самарскихъ заводовъ я вынужденъ былъ не только замѣнить состоявшаго при мнѣ полковника Орестова другимъ, болѣе подходящимъ, ра ботинкомъ, но и просить Комиссію откомандировать въ мое распоряженіе еще нѣсколькихъ лицъ. Просьба моя была уважена, и вскорѣ я могъ располагать свѣдущими и способными людьми и давать имъ порученія въ зависимости отъ хода слѣдственнаго производства.

Занявшись послѣ Самарскихъ заводовъ Царицынскимъ дѣломъ, я подобралъ себѣ особый штатъ сотрудниковъ, возглавивъ его дѣльнымъ и работоспособнымъ генераломъ Дроздовымъ. Что же касается до спеціальнаго обслѣдованія непонятной снисходительности Морского Вѣдомства и его главы къ неисправной дѣятельности Царицынскаго завода, то это дѣло было мною возложено на военнаго слѣдователя Орлова, который охотно согласился помочь мнѣ въ этомъ отвѣтственномъ и деликатномъ дознаніи.

Наладивъ всѣ свои дѣла, мы съ генераломъ Маниковскимъ тронулись 25-го октября въ Царицынъ, но я до мѣста не доѣхалъ и, въ силу назначенія меня Министромъ, моя слѣдственная дѣятельность сразу оборвалась.

Не могу не вспомнить по этому поводу характерный разговоръ, происшедшій у меня съ Предсѣдателемъ Верховной Комиссіи генераломъ Петровымъ наканунѣ моего отъѣзда въ Царицынъ. Въ то время уже ходили настойчивые слухи о моемъ назначеніи на Министерскій постъ, вмѣсто уходившаго Кривошеина.

24-го октября, послѣ общаго засѣданія Верховной Комиссіи, на которомъ было одобрено мое рѣшеніе отправиться въ Царицынъ, генералъ Петровъ отзываетъ меня въ сторону, и у насъ съ нимъ происходитъ слѣдующій діалогъ:

—    Согласно данному мнѣ Высочайшему порученію, считаю долгомъ передъ вашимъ отъѣздомъ въ Царицынъ еще разъ настойчиво вамъ посовѣтовать прекратить ваши слѣдственныя дознанія по поводу морскихъ артиллерійскихъ заказовъ”... —

—    На это я опять отвѣчу, — сказалъ я, — что считаю совершенно немыслимымъ при расслѣдованіи дѣятельности Царицынскаго завода выдѣлить изъ общей массы морскіе заказы... Совѣтъ вашъ я исполнить отказываюсь и предпочитаю выйти изъ состава Верховной Комиссіи — такъ и передайте Его Величеству”...

—    А вы слышали о предстоящемъ вашемъ назначеніи вмѣсто Кривошеина?

—    Да, — отвѣтилъ я, — слышалъ, но этому не вѣрю...

—    Напрасно, — съ злой усмѣшечкой замѣтилъ мнѣ на это Петровъ, — я убѣжденъ, что подобное высокое назначеніе васъ не минуетъ... Со своей же стороны, я вамъ по этому поводу могу лишь одно сказать — скатертью дорога!

При этихъ словахъ я вздрогнулъ и уставился на моего сѣдобородаго собесѣдника съ его хитрыми, прищуренными, небольшими глазками. Тогда же промелькнула въ моей головѣ мысль, нашедшая потомъ себѣ подтвержденіе у многихъ изъ моихъ близкихъ друзей и коллегъ... „Меня изъ Комиссіи выставляютъ”

Послѣднее предупрежденіе оказалось пророческимъ: Mopское Вѣдомство оставлено было въ покоѣ, а все начатое мною Царицынское слѣдствіе, гдѣ были собраны огромные документальные и опросные ,матеріалы, послѣ моего выбытія изъ состава Верховной Комиссіи, было сначала передано графу В. А. Бобринскому, а мѣсяцъ спустя совершенно изъято изъ дѣлопроизводства, и неизвѣстно куда на вѣки сгинуло.

Заканчивая свои воспоминанія по поводу Царицынской моей эпопеи, я считаю своимъ долгомъ занести въ эти мои записи нѣкоторыя соображенія и выводы, являющіеся своего рода итогомъ накопленныхъ за время моихъ слѣдственныхъ работъ впечатлѣній.

Прежде всего, несмотря на казавшуюся предоставленную мнѣ по положенію члена Верховной Комиссіи широту полномочій и самостоятельность дѣйствій, — работа моя протекала въ чрезвычайно неблагопріятныхъ условіяхъ, зависѣвшихъ отъ произвола отдѣльныхъ вліятельныхъ лицъ и создававшихъ величайшую помѣху именно для осуществленія того основного заданія, ради котораго была образована Комиссія. Работа моя оборвалась. Я не имѣлъ возможности провѣрить слухи, порочащіе Григоровича.

Съ именемъ адмирала, посколько оно фигурировало въ Царицынскомъ слѣдственномъ производствѣ, — у меня связано немало тяжелыхъ воспоминаній. Слишкомъ это имя высоко расцѣнивалось русскимъ обществомъ, къ составу котораго я и себя причислялъ, — чтобъ безъ твердо провѣренныхъ основаній произнести надъ нимъ суровый приговоръ. Все, что я услыхалъ порочащаго личность Григоровича, я держалъ въ своемъ дѣлопроизводствѣ въ величайшей тайнѣ. Игнорировать эти данныя я не имѣлъ права и ,всѣми силами стремился обставить обслѣдованіе такъ, чтобы лишь при полученіи однихъ безспорныхъ даказательствъ возможно было публично высказать окончательное сужденіе о Морскомъ Министрѣ. Таковы были мои директивы генералу Дроздову и слѣдователю Орлову. Судьба слѣдственнаго производства читателю этихъ записокъ извѣстна: такъ и осталось невыясненнымъ, по чьему хотѣнію и велѣнію было прервано Царицынское разслѣдованіе, включая и вопросъ объ адмиралѣ Григоровичѣ.

Прошло съ тѣхъ поръ немало времени. Много всякой и чистой и мутной воды утекло въ общемъ водоворотѣ событій послѣ 1917 года... Революціонная стихія на своемъ безпощадномъ пути смыла все прежнее — доброе и злое... Не стало Россіи... Отошелъ недавно въ Ментонѣ въ иной, какъ говорятъ, лучшій міръ и бывшій Министръ Григоровичъ. Судьбѣ было угодно, чтобы я, какъ единственный изъ его бывшихъ коллегъ, проживавшій на французской Ривьерѣ, присутствовалъ на похоронахъ и проводилъ его прахъ на Ментонское кладбище.

На погребальной службѣ, въ небольшой, благолѣпно отдѣланной церковкѣ, стоя рядомъ съ покрытымъ Андреевскимъ флагомъ дубовымъ гробомъ, гдѣ лежали останки адмирала, я, молясь за его упокой, невольно переносился мыслями въ прошлое, и въ моей головѣ пронесся весь циклъ воспоминаній о покойномъ Иванѣ Константиновичѣ, включая столь волновавшій меня въ былое время неразгаданный вопросъ — былъ ли на самомъ дѣлѣ Григоровичъ лично причастенъ къ той Царицынской „заинтересованности?” Подъ вліяніемъ этихъ думъ, стоя у праха покойнаго адмирала и видя передъ собой церковный алтарь, за которымъ незримо присутствуетъ высшій нелицепріятный и всемилостивый Судія, я задался мыслью самъ себѣ отвѣтить, имѣю ли я основаніе продолжать носить въ своемъ умѣ и сердцѣ ту долю подозрѣнія къ Ивану Константиновичу, которую невольно на меня навѣяли мои слѣдственныя работы по Царицынскому заводу?...

Одинъ за другимъ вставали факты, превратившіеся въ непрерывную послѣдовательную цѣпь соображеній... Съ одной стороны, вспомнились увѣренно звучавшія и столь поразившія меня, уличающія показанія такого авторитетнаго чина, какимъ являлся Начальникъ Главнаго Артиллерійскаго Управленія генералъ Маниковскій; съ другой — странная снисходительность Морского Вѣдомства и его главы къ дѣятельности Царицынскаго завода и къ обнаружившимся тамъ дефектамъ; затѣмъ, чрезвычайно загадочное для меня отношеніе самого Григоровича ко мнѣ лично — сначала, рѣзко недружелюбное, а послѣ назначенія меня Министромъ ставшее очень любезнымъ; и наконецъ, — неожиданная судьба всего начатаго мною Царицынскаго слѣдствія, которое, послѣ моего выхода изъ Верховной Комиссіи, было предано полному забвенію. Съ другой стороны — отказъ Бѣлецкаго отъ первоначально данныхъ мнѣ показаній — единственныхъ, которыя могли бы служить нѣкоторымъ подтвержденіемъ „заинтересованности” Григоровича въ сдачѣ Царицынскаго завода фирмѣ Виккерсъ. Все это не давало возможности его осужденія за то, что ему было приписано въ показаніяхъ генерала Маниковскаго. Не случайно при допросѣ меня 4-го апрѣля 1917 года въ Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи Временнаго Правительства я счелъ долгомъ уклониться отъ „категорическаго” указанія на адмирала Григоровича, какъ на лицо, особеннымъ образомъ „заинтересованное” въ судьбахъ Царицынскаго завода.

Приходили въ голову также нижеслѣдующія соображенія: первое время послѣ вспыхнувшей революціи и октябрьскаго большевистскаго переворота 1917 года И. К. Григоровичъ — оставался въ Петроградѣ, и лишь лѣтъ за пять до своей кончины, послѣдовавшей 5-го марта 1930 года, ему удалось выбраться изъ Совдепіи и обосноваться на югѣ Франціи, гдѣ онъ тихо проживалъ въ болѣе чѣмъ скромной комнаткѣ въ Ментонѣ, въ условіяхъ близко граничившихъ съ нищетой. Послѣднее обстоятельство, на мой взглядъ, являлось наиболѣе реальнымъ опроверженіемъ слуховъ о прикосновенности почтеннаго адмирала къ матеріальнымъ выгодамъ, якобы предоставленнымъ ему въ свое время фирмою Виккерсъ и Ко... Фабула о переводѣ Гинцбургомъ въ Америку значительнаго количества Виккерсовскихъ акцій, якобы принадлежавшихъ Григоровичу, также сама собой отпадала, при видѣ обнищавшаго бывшаго Морского Министра, ютившагося въ бѣдной обстановкѣ и зарабатывавшаго на свое пропитаніе продажей акварельныхъ рисунковъ собственнаго издѣлія...

Въ конечномъ итогѣ всѣхъ моихъ думъ и воспоминаній, связанныхъ съ личностью усопшаго Григоровича и явившихся какъ бы подведеніемъ прежнихъ моихъ съ нимъ служебно-житейскихъ счетовъ, въ душѣ моей зародилось непреодолимое желаніе при прощаніи съ его прахомъ откинуть въ сторону всѣ былыя недобрыя о немъ мысли и возстановить въ своемъ умѣ и сердцѣ то представленіе объ его высокихъ личныхъ и служебныхъ достоинствахъ, которое существовало относительно послѣдняго Морского Министра Императорской Россіи среди всѣхъ слоевъ неселенія, начиная съ Царя и кончая рядовымъ матросомъ.

Думается, что душевный порывъ, натолкнувшій меня, при отданіи послѣдняго долга усопшему адмиралу, на примирительное къ нему отношеніе, былъ мнѣ подсказанъ свыше.

На дняхъ я услыхалъ отъ бывшаго помощника Управляющаго дѣлами Совѣта Министровъ, Аркадія Николаевича Яхонтова, нѣкоторыя интересныя данныя, подтверждающія я мои былыя сомнѣнія въ личной виновности Григоровича, я справедливость моихъ надгробныхъ о немъ думъ.

Вскорѣ послѣ появленія на Ривьерѣ вырвавшагося изъ Совдепіи адмирала, у Яхонтова былъ съ нимъ разговоръ, который въ прошломъ объясняетъ многое. Сильно состарившійся и одержимый серьезнымъ недугомъ Григоровичъ обрадовался встрѣчѣ съ человѣкомъ, котораго въ дореволюціонное время близко зналъ, и сталъ вспоминать былыя страницы своей службы, а также той тяжкой жизни, которую ему пришлось испытать послѣ большевистскаго переворота 1917 года. „Но самое горькое и невыносимое для меня — чуть не со слезами на глазахъ повѣдалъ Григоровичъ Яхонтову — было то, что, проживая въ Петроградѣ на положеніи простого смертнаго, я узналъ про себя, какъ бывшаго Морского Министра, невѣроятныя вещи — меня называли и воромъ и мошенникомъ, даже предателемъ!... Только тогда я понялъ, кѣмъ я былъ въ свое время, находясь на отвѣтственномъ министерскомъ посту, окруженъ и кому я довѣрялъ! Лишь тогда у меня на все открылись глаза и сознаніе это было для меня убійственнымъ!”...

134

7 ноября 1915 года я въ послѣдній разъ принималъ участіе въ засѣданіи Верховной Слѣдственной Комиссіи, Предсѣдатель которой генералъ Петровъ, объявивъ о моемъ назначеніи Министромъ Земледѣлія, привѣтствовалъ меня съ актомъ Высочайшаго довѣрія, къ чему присоединились всѣ мои коллеги и весь наличный составъ канцеляріи.

Участвовать въ работахъ Верховной Слѣдственной Комиссіи пришлось мнѣ не болѣе трехъ мѣсяцевъ (съ августа по ноябрь). Вмѣсто меня былъ назначенъ членъ Государственнаго Совѣта отъ Тамбовскаго земства — Владиміръ Михайловичъ Андреевскій.

Оглядываясь на прошлое, задаешься вопросомъ — какой же результатъ получился въ конечномъ итогѣ слѣдственныхъ работъ Верховной Комиссіи, и смогла ли она оправдать возложенныя на нее Царемъ и обществомъ надежды? — Ранѣе я указалъ нѣкоторыя ея дефекты — безсистемность, отсутствіе наказа, предопредѣляющаго какъ самый ходъ работъ, такъ и взаимотношенія членовъ коллегіи между собой и къ служебному штату.

Въ силу этого во всей разносторонней дѣятельности Комиссіи слишкомъ ,много зазисѣло отъ личныхъ качествъ и способовъ дѣйствія ея Предсѣдателя. Ему полагалось періодически представлять Государю доклады о ходѣ работъ Комиссіи съ приложеніемъ особыхъ записокъ, по наиболѣе существеннымъ ея постановленіямъ. Подобныя ,записки не всегда докладывались предварительно г.г. членамъ Комиссіи. Бывали случаи, когда по поводу редакціи и сущности нѣкоторыхъ изъ нихъ раздавались со стороны членовъ, даже такихъ сдержанныхъ, какъ И. Я. Голубевъ, протестующіе голоса. Но это мало смущало невозмутимаго по виду Петрова. Межъ тѣмъ ,практическій смыслъ слѣдственныхъ работъ Верховной Комиссіи, главнымъ образомъ, состоялъ въ принятіи тѣхъ или другихъ мѣръ по упорядоченію воинскаго снаряженія, которыя зависѣли не отъ обслѣдованій, а должны были явиться результатомъ всеподданнѣйшихъ докладовъ. Были, однако, и. случаи, когда заинтересованное вѣдомство пользовалось данными слѣдствія и принимало соотвѣтственныя мѣры къ улучшенію снабженія. Такимъ образомъ было поступлено съ упорядоченіемъ дѣятельности Самарскихъ заводовъ послѣ моего' о нихъ доклада.

Съ 1916 года дѣятельность Верховной Слѣдственной Комиссіи замѣтно стала ослабѣвать и, въ концѣ концовъ, совершенно заглохла. Ея мѣсто заняла мощная организація — Особое Совѣщаніе по Оборонѣ, спеціально вѣдавшее дѣломъ воинскаго снабженія и дѣйствовавшее столь успѣшно, что за одинъ 1916 годъ оно смогло преодолѣть всѣ былые недочеты и заготовить должное боевое снаряженіе для всей многомилліонной Императорскій Арміи.

Заканчивая циклъ своихъ воспоминаній, связанныхъ съ дѣятельностью Верховной Слѣдственой Комиссіи, я долженъ отмѣтить ту несомнѣно зачительную роль, которую сыграло названное учрежденіе въ дѣлѣ временнаго успокоенія общественныхъ тревожныхъ настроеній, грозившихъ въ іюлѣ — августѣ 1915 г. перейти въ опасное для государственнаго спокойствія состояніе всенароднаго озлобленія и гнѣва. Въ этомъ отношеніи Верховная Слѣдственная Комиссія оказала государству огромную услугу, предоставивъ власти возможность» въ болѣе или менѣе благопріятно-спокойной обстановкѣ, собраться съ силами и достигнуть добрыхъ результатовъ по боевой подготовкѣ русской арміи.

135

Согласно моему сговору съ генераломъ А. А. Маниковскимъ, мы должны были выѣхать изъ Петрограда въ Царицынъ 25-го октября.1

Передъ моимъ отъѣздомъ на вокзалъ, у меня въ номерѣ Европейской гостиницы состоялся обѣдъ съ самарцами — гр. А. Н. Толстымъ, Б. Н. Карамзинымъ и С. Д. Самаринымъ. Двое послѣднихъ были отъ самарскаго дворянства выборщиками и только-что принимали участіе въ Всероссійскомъ съѣздѣ, собранномъ для избранія членовъ Государственнаго Совѣта отъ дворянства. Наканунѣ дня моего отъѣзда выборы закончились, и пришедшіе ко мнѣ проститься земляки-самарцы передавали свои далеко не радостныя впечатлѣнія, которыя они въ теченіе ряда дней наблюдали на съѣздѣ.

Подъ вліяніемъ общей нервности и всевозможныхъ слуховъ, сословные выборщики отошли отъ прежнихъ обычаевъ, отличавшихся общей согласованностью и взаимной уступчивостью. Съ перваго же дня съѣзда обнаружился рѣзкій расколъ. Образовались двѣ непримиримыя группы, съ явнымъ преобладаніемъ лѣво-оппозиціоннаго теченія. Борьба шла между обѣими сторонами упорная и продолжительная. Въ концѣ концовъ, въ Верхнюю законодательную палату избраны были лица, выставленныя лѣвой группой (Менделѣевъ, Скадовскій и др.).

Во всякомъ случаѣ, дворянскіе выборы въ Государственный Совѣтъ, по всей своей обстановкѣ и результатамъ, явились показателемъ общаго тревожнаго настроенія, которое переживала страна въ описываемую эпоху.

Выѣхавъ 25-го октября изъ Петрограда, я имѣлъ въ виду заѣхать на нѣкоторое время къ .своимъ въ Самару, побыть въ родномъ кругу и провести вмѣстѣ съ моей старушкой матерью .день ея именинъ — 28-е октября. Къ заѣзду въ Самару принуждали меня также и неотложныя предводительскія дѣла.

Остановившись отъ поѣзда до поѣзда 26-го октября въ Москвѣ, я, какъ обычно, просмотрѣлъ съ довѣреннымъ А. А. Семеновымъ свои конторскія дѣла и повидался съ А. Д. Самаринымъ, съ которымъ откровенно поговорилъ насчетъ слуховъ о назначеніи меня Министромъ, вмѣсто Кривошеина. Самаринъ горячо одобрилъ мое безповоротное рѣшеніе отъ этой высокой, но по многимъ соображеніямъ тяжкой чести уклониться.

Въ Самару я пріѣхалъ въ ночь съ 27-го на 28-е октября, во второмъ часу утра. Съ радостнымъ чувствомъ попалъ я, наконецъ, въ родную обстановку нашего чуднаго и уютнаго дома. Несмотря на поздній часъ, меня встрѣтила обрадованная нашимъ свиданіемъ жена и милая моя старушка-мать.

Войдя къ себѣ въ кабинетъ, я принялся пересказывать женѣ кое-какія столичныя новости. Передо мною, на письменномъ столѣ, лежала папка, куда обычно секретарь дворянства клалъ бумаги срочной важности. Прежде всего бросилась мне въ глаза лежавшая сверху нераспечатанная телеграмма. Продолжая бесѣдовать, я ее раскрылъ. Надо думать, что читая ее я сильно измѣнился въ лицѣ, такъ какъ жена съ тревогой въ голосѣ меня спросила: — Что случилось?!

Содержаніе депеши ‘оказалось слѣдующее: „Покорнѣйше прошу Ваше Превосходительство возможно незамедлительно пожаловать Петроградъ. Статсъ-Секретарь Горемыкин”. Для меня стало очевиднымъ, что подобный срочный вызовъ находится въ прямой связи съ настойчивыми слухами о моемъ назначеніи Министромъ.

Передавъ телеграмму женѣ, я долгое время сидѣлъ молча, охваченный вихремъ овладѣвшихъ мной думъ и чувствъ... Усѣвшись затѣмъ вмѣстѣ съ вѣрной моей спутницей, Анютой, на любимомъ угловомъ диванѣ, я разсказалъ ей столичные слухи о моемъ назначеніи Министромъ, и о тѣхъ невеселыхъ перспективахъ, которыя меня ожидали въ будущемъ. Закончилъ я нашу ночную бесѣду завѣреніемъ, что со своей стороны я предприму все возможное, чтобы избѣжать готовящейся мнѣ страшной участи.

Горемыкинская телеграмма круто измѣнила намѣченный мною порядокъ жизни и дѣйствій. О Царицынѣ нечего было и думать, такъ же, какъ и о желанномъ, хотя бы краткомъ отдыхѣ въ Самарѣ.

Проведя 28-е октября въ кругу своей семьи, гдѣ въ этотъ день праздновались двѣ именинницы — моя мать и дочь Пашенька, я вынужденъ былъ задержаться въ Самарѣ еще на однѣ сутки, въ силу цѣлаго ряда неотложныхъ служебно-общественныхъ дѣлъ.

Днемъ 29-го октября состоялось въ домѣ Дворянскаго Собранія скромное торжество освященія иконы, сооруженной самарскимъ дворянствомъ въ честь 300-лѣтняго юбилея царствованія Дома Романовыхъ, послѣ чего собравшіеся дворяне устроили частное совѣщаніе, на которомъ обсуждался рядъ вопросовъ, связанныхъ съ дѣятельностью мѣстныхъ общественныхъ организацій, работавшихъ на нужды военнаго времени. По этому поводу раздавались сѣтованія на то, что усилія Самарскаго военно-промышленнаго комитета не могли давать желательныхъ результатовъ изъ-за крайне неудовлетворительнаго состоянія путей сообщенія, причинявшаго постоянныя задержки въ доставкѣ нужнаго матеріала, а также вслѣдствіе неосвобожденія отъ воинскаго призыва необходимаго для работъ техническаго персонала.

На томъ же совѣщаніи нѣкоторыми дворянами былъ возбужденъ вопросъ, нервировавшій въ то время всѣхъ болѣе или менѣе мыслившихъ людей. Зашла рѣчь о роли гр. Распутина въ близкихъ къ царской семьѣ сферахъ, о его вмѣшательствѣ въ государственное управленіе, о слухахъ по поводу отстраненія Государя и замѣнѣ его Императрицей Александрой Ѳеодоровной въ качествѣ регентши и т. п. Надо сказать, что главнымъ виновникомъ, будоражившимъ самарское общество, являлся неудовлетворенный царскимъ вниманіемъ, болѣзненно неуравновѣшенный, В. Н. Львовъ, всякій разъ по пріѣздѣ своемъ въ Самару привозившій запасъ чудовищныхъ слуховъ. Пользуясь положеніемъ старшаго сословнаго избранника, я считалъ сзоимъ долгомъ посильно успокаивать взбудраженные умы своихъ дворянъ, убѣждая ихъ съ особой осмотрительностью относиться къ распространяемымъ по странѣ ложнымъ слухамъ. Я бралъ на себя смѣлость съ увѣренностью опровергать распускаемую клевету про Августѣйшую семью, т. к. былъ "убѣжденъ въ примѣрной чистотѣ ихъ семейнаго уклада. Также не вѣрилъ я ни въ пораженческія настроенія, приписываемыя Государынѣ Александрѣ Ѳеодоровнѣ, ни тѣмъ болѣе въ ея, якобы, вѣроломныя намѣренія предать Россію во вражьи руки.

Вліяніе Распутина на психику Императрицы несомнѣнно существовало. Съ этимъ фактомъ волей-неволей приходилось, съ тяжелымъ чувствомъ, считаться и бороться. Но бороться надлежало, конечно, не путемъ открытаго всенароднаго дискредитированія династическаго и монархическаго стяга, ослабляя его огромное объединяющее значеніе для цѣлости и мощи Имперіи, ея тыла и всего боевого фронта. Въ цѣляхъ этой борьбы, всему русскому обществу, и прежде всего.— высшимъ петроградскимъ чиновнымъ кругамъ надлежало единодушно разоблачить сибирскаго проходимца въ глазахъ мистически настроенной царицы. Межъ тѣмъ, вмѣсто подобной борьбы, не мало лицъ, принадлежавшихъ къ столичному высшему обществу, подъ вліяніемъ своекорыстныхъ и честолюбивыхъ побужденій, не только не чуждались Распутина, но своимъ поведеніемъ упрочивали его положеніе. Распутинъ, въ нѣкоторой части столичнаго общества, встрѣчалъ не протестъ, а угодничество, что служило къ вящему его возвеличенію въ глазахъ Государыни, которая была признательна „сибирскому старцу” за врачеваніе ея любимаго сына. Положеніе Распутина создавало недовѣріе царицы, а безпринципный оппортунизмъ свѣтскаго общества. Вмѣсто того, чтобы открыто и смѣло всячески бойкотировать Распутина, общество, а за нимъ и вся страна, принялись грязью забрасывать безупречно чистую царскую семью, чернить и ломать національно-боевую скрѣпу всей Россійской Имперіи. Результаты налицо!

30-го октября я выѣхалъ изъ Самары обратно въ Петроградъ, напутствуемый своими многочисленными сословными и общественными сотрудниками и друзьями, съ которыми пришлось въ сиду необходимости подѣлиться своими опасеніями по случаю экстреннаго вызова меня въ столицу, и отъ которыхъ я выслушалъ единодушный совѣтъ пойти навстрѣчу царскому выбору и желанію.

Утромъ, 1-го ноября, я былъ уже у себя въ номерѣ Европейской гостиницы, гдѣ меня ожидалъ чиновникъ, передавшій мнѣ приглашеніе И. Л. Горемыкина быть у него въ 2½ ч. дня. Утро у меня прошло въ безпрерывныхъ переговорахъ, личныхъ и по телефону, съ цѣлымъ рядомъ друзей, знакомыхъ и многочисленными газетными сотрудниками. Было ясно, что вопросъ о моемъ назначеніи на министерскій постъ сдѣлался извѣстенъ петроградскому обществу.

Повидался я съ моимъ двоюроднымъ братомъ, членомъ Государственной Думы А. М. Наумовымъ, сообщившимъ мнѣ, что слухъ о моемъ назначеніи встрѣченъ въ Таврическомъ Дворцѣ весьма благосклонно. Видѣлся я затѣмъ съ Алексѣемъ Борисовичемъ Нейдгардтомъ, предсѣдателемъ той группы членовъ Гогударственнаго Совѣта, къ которой я себя причислялъ. По обыкновенію спокойный, взвѣшивавшій каждое свое слово, Алексѣй Борисовичъ убѣждалъ меня принять предлагаемый постъ по ряду соображеній, изъ которыхъ самымъ существеннымъ, по его мнѣнію, было то, что я являлся практикомъ-сельскимъ хозяиномъ и опытнымъ земцемъ. Заканчивая свою бесѣду со мной, онь сказалъ: — Такіе люди теперь для Россіи нужны. Судя по всему, какъ бы вы ни отговаривались, врядъ ли вамъ удастся вывернуться!...

Какъ разъ обратное выслушалъ я отъ А. Д. Самарина, который горячо настаивалъ, чтобы я отказался отъ должности Министра.

Въ условленный часъ я вошелъ въ кабинетъ къ И. Л. Горемыкину, который встрѣтилъ меня и провелъ всю нашу довольно длительную бесѣду чрезвычайно любезно и, я бы сказалъ, даже задушевно. Послѣ февральской революціи, А. Н. Хвастовъ, давая показанія въ Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи, совсѣмъ иначе обрисовалъ этотъ разговоръ.

Сообщивъ объ уходѣ А. В. Кривошеина, Горемыкинъ обратился ко мнѣ со слѣдующими словами:

—Передъ отъѣздомъ на фронтъ Его Величеству благоугодно было поручить мнѣ передать вамъ его Высочайшую волю, чтобы вы приняли на себя освободившійся постъ Министра Земледѣлія. При этомъ я обязанъ довести до вашего свѣдѣнія, что кандидатура ваша исходитъ непосредственно отъ самого Государя Императора, слова коего привожу вамъ подлинныя: „Я Наумова хорошо знаю, и хочу видѣть его своимъ Министромъ”.

Выслушавъ не безъ волненія сообщеніе Предсѣдателя Совѣта Министровъ, я обратился къ нему съ просьбой прежде всего довести до свѣдѣнія Его Величества мою вѣрноподданническую благодарность за оказанную честь и довѣріе. Вмѣстѣ съ тѣмъ, я горячо просилъ Горемыкина быть ходатаемъ за меня предъ лицомъ Государя, въ смыслѣ освобожденія меня отъ принятія предлагаемой должности. Основнымъ мотивомъ моего рѣшенія я выставилъ свою неподготовленность для принятія обязанностей Министра Земледѣлія, поставленнаго во главѣ продовольственнаго снабженія фронта и многихъ тыловыхъ областей Имперіи. Я настойчиво доказывалъ Горемыкину всю нежелательность назначенія лица, совершенно незнакомаго съ постановкой сложнаго и отвѣтственнаго дѣла, исключительной государственной важности. Было бы раціональнѣе поручить его лицу, преемственно связанному съ дѣятельностью уходящаго Кривошеина. Всякій новый человѣкъ, не стоявшій раньше близко къ имперской продовольственной организаціи неизбѣжно' потратитъ немалое время для ознакомленія съ ней, что можетъ неблагопріятно отозваться прежде всего на общемъ ходѣ снабженія арміи. Помимо этого, я выразилъ Горемыкину желаніе свое довести до конца возложенное на меня Государемъ дѣло, тоже исключительно ,серьезнаго" государственнаго значенія, — работу Верховной Слѣдственной Комиссіи.

Мое обращеніе къ престарѣдому Ивану Логгиновичу носило характеръ искренней просьбы. Онъ отнесся ко мнѣ тепло и задушевно. То, что пришлось мнѣ позже прочесть, какъ сказано выше, въ показаніях бывшего Министра Внутреннихъ Дѣлъ А. Н. Хвостова,2 а также то, что, со словъ Хвостова, писала Государю Императрица Александра Ѳеодоровна по поводу моего отказа отъ назначенія — не соотвѣтствуетъ дѣйствительности.

Въ своемъ письмѣ отъ 3-го ноября 1915 года за № 1483 Государыня пишетъ слѣдующее:

„Повидимому старикъ (т. е. Горемыкинъ) предложилъ не въ любезной формѣ министерскій постъ Наумову, такъ что тотъ нашелъ себя вынужденнымъ отклонить предложеніе”...

Хвостовъ же въ своихъ показаніяхъ4 говоритъ такъ: „Я спросилъ Наумова, было ли ему какое-нибудь предложеніе. Онъ говоритъ: „Избави меня Богъ отъ всего этого: позвалъ меня Горемыкинъ, сѣлъ ко мнѣ почти спиной, и такъ предложилъ. Разъ мнѣ было въ такой формѣ предложено, этого довольно. Онъ сказалъ, что Государь поручилъ это передать, но отъ себя — никакихъ словъ приглашенія. Тогда я, конечно, отказался”. Я почувствовалъ изъ этихъ словъ, что это отказъ неискренній, что форма предложенія Горемыкина его не удовлетворила, хотя онъ и говорилъ: „Хорошо, что такъ вышло, я не принялъ бы эту должность”. Когда я ,пріѣхалъ въ Ставку и бывшій Императоръ подалъ мнѣ это письмо съ отказомъ Наумова, я ему сказалъ, что по моимъ свѣдѣніямъ Горемыкинъ къ нему сѣлъ спиной”...

Повторяю и утверждаю, что почтенный Иванъ Логгинрвичъ не только не повернулъ мнѣ спину, но отнесся къ моему нелегкому положенію чрезвычайно отзывчиво и явно душевно!

Выслушавъ мои всѣ доводы, Предсѣдатель Совѣта Министровъ заявилъ, что въ данное время онъ лишенъ возможности лично видѣть Государя, находившагося на одномъ изъ западныхъ фронтовъ. Онъ просилъ меня написать Его Величеству письмо, въ которомъ онъ рекомендовалъ изложить то, что мною ему было только что сказано. Со своей стороны, старикъ обѣщалъ тоже написать Государю, прося удовлетворить мое ходатайство не давать мнѣ министерскаго поста.

Бесѣда наша съ Иваномъ Логгиновичемъ на этомъ не ограничилась. Задержавъ меня еще на нѣкоторое время и угощая меня чаемъ, онъ перешедъ на разныя животрепещущія темы, связанныя съ ходомъ военнымъ дѣйствій и политическимъ положеніемъ страны. Коснувшись личности Государя, онъ подчеркнулъ, что въ сношеніяхъ съ Его Величествомъ надлежало бы, по его мнѣнію, всегда считаться съ женственностью его характера.

Вызванный на откровенный разговоръ, я не могъ не подѣлиться съ почтеннымъ хозяиномъ нѣкоторыми своими соображеніями по поводу государственнаго управленія, въ основу котораго я клалъ сильную, согласованную въ своемъ единствѣ, власть. Параллельно съ этимъ, въ странѣ, сверху до низу, долженъ быть установленъ планомѣрный всесторонній контроль, въ лицѣ реформированнаго Сената. Коснулся я также роли земства, какъ желательной основы всего представительнаго строя государства... „Напишите-ка все это Государю!”, — промолвилъ мнѣ своимъ тихимъ, но внушительнымъ голосомъ Горемыкинъ.

Вернувшись къ себѣ домой, я засталъ въ своемъ номерѣ A.Наумова и, кромѣ того, съ нетерпѣніемъ ожидавшихъ меня B.Н. Львова и гр. В. А. Бобринскаго которые, съ присущей имъ обоимъ горячностью, накинулись на меня съ уговорами — во что бы то ни стало отказаться отъ предложеннаго мнѣ портфеля, считая назначеніе на постъ Министра въ условіяхъ переживаемаго времени дѣломъ непопулярнымъ, и совѣтуя мнѣ „сохранить себя для будущаго.”

Отъ изступленныхъ выкриковъ темпераментныхъ моихъ посѣтителей — Бобринскаго и Львоза — въ номерѣ стоялъ невѣроятный шумъ, что, признаюсь, немало мѣшало мнѣ составлять письмо на имя Государя, которое должно было быть строго обдумано и обстоятельно изложено. Письмо это я обѣщалъ Горемыкину лично привезти часа черезъ два, чтобы его ему прочесть и съ особымъ курьеромъ отослать въ Ставку, къ Государю. Пришлось, несмотря на помѣхи, спѣшить. Въ концѣ концовъ, письмо было написано, и даже единодушно одобрено всѣми свидѣтелями моего творчества.

Въ своемъ письменномъ обращеніи къ Царю, я всеподданнѣйше просилъ освободить меня отъ принятія министерскаго поста, мотивируя свое ходатайство соображеніями, высказанными Горемыкину. Я прибавилъ, что вся прежняя моя служба и общественная дѣятельность проходили въ условіяхъ независимости и самостоятельности, которыя зиждились на довѣріи ко мнѣ моихъ мѣстныхъ избирателей. Я прошу Государя оставить меня въ привычной для меня обстановкѣ работы, гдѣ я смогу принести больше пользы, чѣмъ въ совершенно чуждой для меня средѣ высшей столичной бюрократіи.

Въ условленный часъ, я вновь посѣтилъ Горемыкина, который, прочтя мое письмо, его одобрилъ, присовокупивъ отъ себя: „Думаю, что Государь насиловать васъ не будетъ!”

Вечеромъ того же дня я былъ у А. В. Кривошеина, который, какъ онъ меня завѣрялъ, „жаждалъ” меня видѣть... Встрѣтивъ меня съ подчеркнутой любезностью, Александръ Васильевичъ сталъ горячо упрекать меня за мой отказъ, назвавъ при этомъ меня „единственно достойнымъ” замѣстителемъ по его вѣдомству... (какъ мнѣ потомъ стало извѣстно — тотъ же Александръ Васильевичъ проводилъ себѣ въ преемники Г. В. Глинку). Разставаясь со мной, Кривошеинъ бросилъ мнѣ памятную фразу: „се qui est remis n’est pas perdu!”...

Съ этого дня началось для меня выжидательно-„кошмарное” (такъ опредѣлилъ я его въ моемъ дневникѣ) время. Нескончаемые разспросы, вызовы, визиты, переговоры, безпрерывные телефонные звонки... Толчея людей, словъ и переживаній...

2-го ноября, словно золотыми обручами стянутый въ камергерскомъ мундирѣ, заѣзжаетъ ко мнѣ отъ Великой Княгини Маріи Павловны Министръ Внутреннихъ Дѣлъ, съ пухлой, но плутовской физіономіей, жирный Алексѣй Николаевичъ Хвостовъ, просидѣвшій у меня не менѣе двухъ часовъ и успѣвшій наговорить мнѣ кучу всяческихъ придворныхъ сплетенъ, своихъ личныхъ соображеній и по моему адресу незаслуженныхъ комплиментовъ.

Еле помѣщаясь въ креслѣ, жестикулируя коротенькими ручками вокругъ своего объемистаго живота, Хвостовъ говорилъ красно, убаюкивая своего собесѣдника задушевной вкрадчивостью своего тона и голоса. Прежде чѣмъ приступить къ пересказу, хотя бы краткому, разговора моего съ Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ, я долженъ здѣсь отмѣтить, что содержаніе нашей бесѣды, очевидно, легло въ основаніе той части показаній А. Н. Хвостова Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи 1917 г., которую я уже приводилъ выше, и которая абсолютно не соотвѣтствовала истинѣ.

Хвостовъ началъ съ того, что сталъ высказывать сожалѣніе по поводу моего отказа, и принялся настойчиво меня просить взять его обратно. Про Горемыкина и его поведеніе по отношенію ко мнѣ ни слова не било сказано. Надо сознаться, что особой охоты откровенничать съ сидѣвшимъ передо мною типомъ, симпатій къ которому я никогда не ощущалъ, у меня не было. Ограничился я лишь указаніемъ на мое безповоротное рѣшеніе не принимать министерскаго поста. При этомъ я невзначай обронилъ, фразу, заставившую всю жирную, зажатую въ тѣсный раззолоченный мундиръ, фигуру моего собесѣдника заерзать. „Слишкомъ я дорожу, — сорвалось у меня съ языка, — своей независимостью и репутаціей, чтобы мѣнять зсе это на министерское званіе, назначенія на которое за послѣдніе времена вызываютъ въ обществѣ немало порочащихъ слуховъ”... Засопѣвъ и торопясь, Хвостовъ сталъ меня увѣрять, что мое назначеніе исходитъ непосредственно отъ Государя; что мое имя стоитъ внѣ всякихъ слуховъ и подозрѣній, и что, напротивъ, — мой отказъ „даетъ дорогу подлинному Распутинцу — Глинкѣ”, товарищу Министра Земледѣлія, о кандидатурѣ котораго настойчиво, но неудачно, хлопоталъ Кривошеинъ. Что же касается Распутина, то онъ, Хвостовъ, пошелъ въ Министры, задавшись спеціальной цѣлью скорѣйшимъ образомъ этого лихого старца извести. Пока имъ — Хвостовымъ поручено кому слѣдуетъ „Гришку” всемѣрно „спаивать”, а мѣсяца черезъ два этотъ „фатальный” человѣкъ будетъ „ликвидированъ”. Въ своихъ циничныхъ признаніяхъ Хвостовъ не постѣснялся обрисовать воображаемую имъ обстановку намѣченнаго плана: Распутинъ, приглашенный имъ въ желѣзнодорожный вагонъ для совмѣстнаго путешествія, какъ бы нечаянно, на ходу, сваливается съ площадки вагона и... попадаетъ подъ колеса...

Смотрѣлъ я на раскрывавшаго передо мной свои тайные замыслы Министра Россійской Имперіи, слушалъ его циничную брехню и приходилъ въ ужасъ отъ той страшной дѣйствительности, которая окружаетъ тронъ и правитъ государствомъ!

Перескакивая затѣмъ съ одного вопроса на другой, обнаруживая при этомъ удивительную освѣдомленность обо всѣхъ даже мельчайшихъ, подробностяхъ столичной жизни, Хвостовъ закончилъ свой затянувшійся визитъ бахвальнымъ завѣреніемъ, что онъ, какъ Министръ Внутреннихъ Дѣлъ, никакихъ революціонныхъ эксцессовъ не боится, ибо, по его мнѣнію, ни англійское, ни французское посольства этого въ Россіи не допустятъ!

Отъ посѣщенія Хвостова у меня осталось впечатлѣніе самое тяжелое. Въ моемъ дневникѣ помѣчено: „пройдоха”. Держался я съ нимъ впослѣдствіи насторожѣ, съ опаской ему довѣряя и ограждаясь отъ его вѣдомственнаго вмѣшательства самымъ рѣшительнымъ образомъ.

1

Всѣ даты, помѣченныя въ моихъ записяхъ, относятся къ старому стилю.

2

Хвостовъ допрашивался въ Муравьевской Слѣдственной Комиссіи, образованной послѣ февральскаго переворота 1917 года.

3

См.: „Письма Императрицы Александры Ѳеодоровны къ Императору Николаю II”, томъ I, книгоиздательство „Слово”, Берлинъ, 1922 г.)

4

См.: стр. 18, томъ ѴI - „Паденіе Царскаго режима” — стенографическіе отчеты допросовъ и показаній, данныхъ въ 1917 году въ Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи Временнаго Правительства. Редакція Щеголева. Государственное Издательство, Москва 1926 г. Ленинградъ.

136

Въ ожиданіи царскаго приговора по моему ходатайству, я оказался лицомъ, привлекшимъ всеобщее'вниманіе. Оно проявлялось по разному: одни меня за посланный Царю отказъ одобряли, другіе упрекали, но были и такіе добрые люди, которые меня попросту жалѣли.

Вспоминается мнѣ откровенный разговоръ съ Предсѣдателемъ Государственной Думы, М. В. Родзянко, который высказалъ мнѣ сожалѣніе по поводу моего отказа. Онъ указалъ на необычайно тяжелое положеніе, создавшееся въ странѣ вслѣдствіе отсутствія порядка въ снабженіи... „Вамъ ни въ коемъ случаѣ не слѣдовало, отказываться, — закончилъ Родзянко своимъ низко-басовымъ голосомъ, — время подошло для всѣхъ насъ жертвенное — надо спасать Россію!”...

Въ томъ же духѣ приходилось мнѣ слышать рѣчи и отъ другихъ лидъ, принадлежавшихъ къ различнымъ столичнымъ кругамъ. Многихъ тревожилъ не одинъ только вопросъ упорядоченія снабженія, но и общее политическое положеніе въ странѣ. Указывалось на распущенность тыла и на усиливавшееся революціонно-аграрное настроеніе среди солдатства. Видимо назрѣвала срочная необходимость принять предупредительныя мѣры.

Не могу не отмѣтить здѣсь одной моей встрѣчи въ стѣнахъ Маріинскаго Дворца съ человѣкомъ, видимо страстно мечтавшимъ попасть на высшій постъ. Черезъ годъ онъ достигъ своего желанія и, въ качествѣ Министра, сыгралъ въ послѣдній періодъ царствованія Государя Николая II роль роковую и историческую. Я говорю о симбирскомъ депутатѣ Александрѣ Дмитріевичѣ Протопоповѣ, который при встрѣчѣ со мной, сталъ меня слащавымъ голосомъ, пересыпая рѣчь французскими словечками, упрекать за посланный Царю отказъ. Съ неподдѣльной искренностью онъ восклицалъ: „Развѣ возможно отказываться идти въ Министры?!... Подумайте, дорогой Александръ Николаевичъ, — въ Министры?!”

Приходилось выслушивать рѣчи, одобрявшіе мой образъ дѣйствія. Членъ Государственнаго Совѣта В. И. Карповъ и генералъ Маниковскій мнѣ прямо говорили, что назначеніе меня въ Министры непосредственно связано съ желаніемъ исключить меня изъ состава Верховной Слѣдственной Комиссіи. Эта версія одно время упорно .циркулировала среди столичной прессы, мнѣ это лично передавалъ сотрудникъ „Русскаго Слова”.

Первой ласточкой, принесшей мнѣ вѣсть о царскомъ рѣшеніи, явился А. В. Кривошеинъ, заѣхавшій ко мнѣ днемъ 6-го ноября. Онъ сердечно меня обнялъ и сообщилъ о состоявшемся Высочайшемъ назначеніи моемъ на постъ Министра, вопреки моему отказу. Объ этомъ онъ только что по телефону узналъ отъ А. Н. Куломзина и поспѣшилъ меня поздравить. Просидѣвъ у меня довольно продолжительное время, Кривошеин успѣлъ дать болѣе или менѣе подробную характеристику всѣмъ своимъ бывшимъ вѣдомственнымъ подчиненнымъ — моимъ будущимъ сотрудникамъ. При этомъ, разставаясь со мной, онъ настойчиво совѣтовалъ Глинку оставить въ качествѣ завѣдывающаго продовольствіем.

Но другой день, 7-го ноября, къ 2-мъ часамъ дня, меня вызвалъ къ себѣ Предсѣдатель Совѣта Министровъ Горемыкинъ, встрѣтившій меня слѣдующими словами: „Долженъ сообщить для васъ пренепріятную вѣсть — вашъ отказъ не принятъ. Государь назначилъ васъ Управляющимъ Министерствомъ Земледѣлія. Вотъ резолюція Его Величества”... И съ этими словами Иванъ Логгиновичъ передалъ мнѣ пакетъ, въ которомъ я нашелъ два письма, адресованныя на имя Государя — одно написанное мною, а другое — Горемыкинымъ. На лѣвомъ краю послѣдняго я увидалъ и прочелъ собственноручно начертанную резолюцію Государя. Въ ней говорилось, что изложенныя въ моемъ писмѣ основанія отказа являются, по мнѣнію Его Величества, подтвержденіемъ моихъ достоинствъ и моей честности. Въ силу этого соображенія, Государь еще болѣе убѣжденъ въ правильности своего выбора. Затѣмъ съ красной строчки было Его Величествомъ начертано: „Назначаю А. Н. Наумова Управляющимъ Министерствомъ Земледѣлія”. Мнѣ ясно вспоминается, какъ въ первый моментъ по прочтеніи Государевой резолюціи меня охватило чувство жуткаго отчаянія и, вмѣстѣ съ тѣмъ, досаднаго недоумѣнія. Самъ собой напрашивался вопросъ: какъ можно назначать въ Министры человѣка противъ его желанія?! Немалое время я молчаливо обдумывалъ создавшееся положеніе. Внутри меня боролись два чувства — общечеловѣческій протестъ противъ насилія надъ свободной волей человѣка, и сознаніе долга и обязанностей вѣрноподданнаго монархиста. Послѣднее взяло верхъ и я сказалъ: „Вынужденъ подчиниться волѣ своего Государя”, на что Горемыкинъ въ свою очередь глухо добавилъ: „Что же дѣлать! — Будемъ теперь вмѣстѣ работать”...

Итакъ, то страшное, что до сихъ поръ мнѣ мерещилось точно чудовищный кошмаръ, стало безпощадной дѣйствительностью. Стихійная волна захлестнула меня, подхватила на свой бушующій гребень и понесла въ неизвѣстность. Немало силъ пришлось употребить, чтобы удержаться на ней и спасти не столько себя самого, сколько переданное мнѣ въ управленіе плохо оснащенное судно, до верху перегруженное „внѣвѣдомственнымъ” грузомъ. Вѣдь отъ Кривошеина ко мнѣ переходило не только Министерство Земледѣлія, но и колоссальное заданіе продовольственнаго снабженія.

Указъ о моемъ назначеніи былъ полученъ лишь 13-го ноября, послѣ чего я оффиціально вступилъ въ должность и принялъ въ свое завѣдываніе Министерство. Между объявленной мнѣ Горемыкинымъ Царской резолюціей и полученіемъ Высочайшаго указа, темпъ моей жизни принялъ совершенно лихорадочный оборотъ. Съ утра до ночи приходилось принимать массу людей, спѣшно знакомиться съ Министерствомъ, а главное съ продовольственнымъ дѣломъ и приспособляться къ непривычнымъ условіямъ моего новаго служебнаго положенія.

Я распростился со своими сотрудниками по Слѣдственной Комиссіи.

Предсѣдатель Комиссіи, генералъ Петровъ, неожиданно сказалъ на прощанье теплое напутственное слово. Онъ высказалъ, между прочимъ, ту мысль, что русскому національному дѣлу и могуществу великій вредъ приноситъ не нѣмецкое засиліе, какъ о томъ принято теперь кричать, а „собственная наша русская лѣнь и равнодушіе”-..

Мало толка усматривалъ Петровъ и въ образованіи „прогрессивнаго блока”, по поводу котораго на томъ же „прощальномъ” засѣданіи С. Т. Варунъ-Секретъ мнѣ, между прочимъ, сказалъ, что; по его мнѣнію, программа, положенная въ основаніе этого объединенія, составлена такъ туманно и широко, что неизбѣжно вызоветъ рѣзкій расколъ. Въ программу блока требованіе отвѣтственнаго министерства еще не вошло, но, прибавилъ онъ, — за будущее ручаться нельзя и по окончаніи войны это требованіе всплыветъ во всей своей силѣ...

До полученія мною Высочайшаго Указа заходили ко мнѣ старшіе чины Министерства Земледѣлія съ цѣлью ознакомленія съ предстоявшими мнѣ отраслями управленія. Посѣтилъ меня также А. В. Кривошеинъ, со своимъ ближайшимъ сотрудникомъ Григоріемъ Вячеславовичемъ Глинкой. Они пробесѣдовали со мною цѣлый вечеръ о продовольствіи.

Съ образованіемъ осенью 1915 года „Особыхъ Совѣщаній”, Министру Земледѣлія, по положенію Предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, естественно пришлось принять на себя все руководство и отвѣтственность по продовольствію дѣйствующихъ армій, а также и нѣкоторыхъ областей Имперіи. Размѣры этого снабженія изо-дня на-день ширились и завѣдываніе имъ осложнялось. Межъ тѣмъ само „Особое Продовольственное Совѣщаніе”, по многочисленности и разнохарактерности состава, было учрежденіемъ мало приспособленнымъ для срочной выработки быстрыхъ и рѣшительныхъ мѣръ для удовлетворенія неотложныхъ продовольственныхъ нуждъ. Означенное „Особое Совѣщаніе” представляло собою скорѣе подобіе небольшого парламента со всѣми присущими ему особенностями и недостатками...

Наряду съ подобнымъ многоголовымъ и громоздкимъ учрежденіемъ, ощущалась необходимость образовать особый дѣловой аппаратъ, который могъ бы разрабатывать и создавать планы и способы дѣйствій, представлять ихъ на обсужденіе и утвержденіе Особаго Совѣщанія, и проводилъ бы ихъ затѣмъ въ жизнь. Силою вещей подобнымъ аппаратомъ явилось само Министерство Земледѣлія.

Кривошеину пришлось откомандировать значительное количество своихъ чиновниковъ въ образованные при Министерствѣ Земледѣлія спеціальные отдѣлы, обслуживавшіе разнообразные продовольственныя потребности.

Главнымъ помощникомъ Кривошеина, руководившимъ продовольственной организаціей, являлся Григорій Вячеславовичъ Глинка. На равныхъ съ нимъ правах былъ другой членъ Совѣта Министровъ —Ленинъ. Онъ завѣдывалъ самостоятельно нѣкоторыми отраслями продовольствія — мясомъ., сѣномъ, маслами и др., а Глинка занимался зерновыми, мучными продуктами и сахаромъ. Онъ пользовался у Кривошеина нѣкоторымъ старшинствомъ, и въ нужныхъ случаяхъ замѣщалъ его на засѣданіяхъ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія.

Надо отмѣтить, что продовольственная организація еще ни въ общемъ, ни тѣмъ болѣе въ деталяхъ, не была достаточно налажена . Изъ разговора съ Кривошеинымъ и Глинкой я вынесъ впечатлѣніе, что .всѣ ихъ дѣйствія носили случайный характеръ, что у нихъ не было опредѣленно, разработаннаго плана на будущее. Въ ихъ сужденіяхъ и разъясненіяхъ сказывались крайняя нервность и сбивчивость.

Сославшись на то, что въ дѣлѣ продовольствія арміи ближайшей задачей представляется необходимость установленія „конвенціоннаго соглашенія” распорядителей тылового транспорта съ начальниками желѣзнодорожнаго дзиженія въ военныхъ районахъ, Кривошеинъ сталъ затѣмъ путанно меня знакомить съ общими заданіями и дѣятельностью подвѣдомственныхъ ему продовольственныхъ организацій, все время обращаясь за справками къ Глинкѣ, который, со своей стороны, произвелъ на меня тогда самое безотрадное впечатлѣніе.

Опершись локтями въ колѣни и непривѣтливо глядя на меня исподлобья, Глинка съ видимой неохотой исполнялъ просьбу своего бывшаго принципала и давалъ мнѣ по самымъ животрепещущимъ вопросамъ туманныя и неутѣшительныя объясненія. Я. въ концѣ концовъ, не выдержалъ и высказалъ свое опасеніе за дальнѣйшій ходъ возложеннаго на Министра Земледѣлія продовольственнаго заданія.

Тогда изъ устъ Глинки, моего будущаго ближайшаго сотрудника, я наслышался такихъ неожиданныхъ малоутѣшительныхъ и паническихъ предсказаній, что не безъ явнаго недоумѣнія я воззрился на Кривошина, какъ бы мысленно его спрашивая: „Что это? —Правда, или же способъ запугиванія?” Чуткій Александръ Васильевичъ понялъ неумѣстность подобнаго выступленія своего сотрудника, котораго онъ мнѣ такъ рекомендовалъ. Онъ поспѣшилъ на выручку своего протеже и сталъ меня увѣрять, что ничего страшнаго впереди онъ не предвидитъ, и что все дѣло сводится собственно къ тому, чтобъ, „вмѣсто всякихъ измышленій, найти лишь дѣльнаго Министра Путей Сообщенія” (!)... Что же касается борьбы съ дороговизной, то по мнѣнію Кривошеина, самымъ существеннымъ въ этомъ вопросѣ являлось не то, по какой цѣнѣ добывать продукты, а лишь бы въ нихъ не ощущалось недостатка.

Мои продовольственные освѣдомители оставили удру* чающее впечатлѣніе отъ общаго положенія дѣла. Пришлось употребить нѣкоторыя усилія, чтобы сохранить должную долю самообладанія и увѣренность, что можно преодолѣть неимовѣрныя трудности, которыя я предзидѣлъ въ предстоящей работ.

Совершенно иное впечатлѣніе вынесъ я отъ посѣщенія меня другимъ Товарищемъ Министра Земледѣлія — Александромъ Александровичемъ Риттихомъ, который руководилъ землеустройствомъ и имѣлъ въ своемъ распоряженіи департаменты земледѣлія, государственныхъ имуществъ, лѣсной и др.

Александръ Александровичъ Риттихъ держалъ себя сдержанно и производилъ на собесѣдника своимъ мягкимъ говоромъ крайне пріятное впечатлѣніе. Примѣрный, аккуратный и умный работникъ, Риттихъ отличался рѣдкой усидчивостью и необыкновенной исполнительностью. Всѣ его труды и доклады носили печать всесторонняго изученія и являлись образцомъ точности и ясности.

Характеръ у Риттиха былъ ровный, мягкій и даже нѣсколько „женственный”. Долго оставаясь холостымъ и отдавшись цѣликомъ государственной службѣ, Алекандръ Александровичъ, благодаря своимъ выдающимся способностямъ и достоинствамъ, сталъ быстро подыматься по бюрократической лѣстницѣ, достигнувъ въ сравнительно молодые еще годы высокой должности, виднаго положенія, щедрыхъ наградъ и даже гофмейстерства.

Риттихъ, какъ кокетливоя женщина, любитъ, чтобъ его не забывали и поощряли; — повѣдалъ о немъ Кривошеинъ, сдавая мнѣ свою должность, — если вамъ удастся выхлопотать ему сенаторство, чего я не успѣлъ сдѣлать, вы, доставите Риттиху большое удовлетвореніе, и онъ не останется у васъ въ долгу.

Воспользовавшись вскорѣ наступившимъ скромнымъ министерскимъ торжествомъ десятилѣтняго юбилея землеустроительныхъ работъ, тѣсно связанныхъ съ именемъ Риттиха, я у Государя исходатайствовалъ ему сенаторство. Но считаю умѣстнымъ оговориться, что Александръ Алекандровичъ, въ своемъ сотрудничествѣ со мною, проявлялъ одинаковое дѣловое усердіе какъ до, такъ и послѣ полученія имъ желаннаго сенаторства.

За все время моей совмѣстной съ нимъ службы, Риттихъ работалъ, какъ лучшій часовой механизмъ. На вѣрность, честность его и преданность дѣлу можно было всецѣло разсчитывать. Я не ошибусь, если его назову не только идеальнымъ службистомъ, но и сановнымъ джентльменомъ в полномъ смыслѣ слова.

Г. В. Глинка, несмотря но свои недюжинныя способности и несомнѣнную работоспособность, казался полнѣйшимъ антиподомъ внѣшнѣ и внутренно выдержанному Риттиху. Насколько послѣдній являлся незамѣнимымъ сотрудникомъ по своей уравновѣшенности и обдуманной опредѣленности своихъ дѣйствій и совѣтовъ, настолько Глинка вносилъ въ нашу работу струю неувѣренности, постоянныхъ сомнѣній, колебаній и нервности. Послѣ Риттиховскихъ докладовъ, я чувствовалъ себя всегда удовлетвореннымъ и спокойнымъ, Глинка же въ нѣсколькихъ заключительныхъ словахъ, полныхъ сомнѣній въ собственныхъ же своихъ только что доложенныхъ выводахъ, все сводилъ на нѣтъ. Риттихъ являлся для меня своего рода успокоительнымъ бромомъ, а Глинка былъ своего рода испыніемъ. Риттихъ отличался всегда и во всѣхъ случаяхъ корректной сдержанностью и деликатностью, Глинка и въ этомъ отношеніи являлъ собой полную противоположность, оставаясь рабомъ свойственныхъ ему рѣзко смѣняющихся настроеній и крайней нервной возбудимости. Не даромъ хорошо знавшій его А. В. Кривошеинъ однажды, разоткровенничавшись, мнѣ замѣтилъ: — Не распускайте Глинку! Не давайте ходу его нахальству!

Черезъ день послѣ моего назначенія провелъ со мной вечеръ А. А. Риттихъ. Его привѣтливое благожелательное отношеніе ко мнѣ, его ясное и содержательное изложеніе всего того, что должно было знать Министру Земледѣлія, возбудило во мнѣ живой интересъ къ предстоящей мнѣ работѣ.. Въ довершеніе всего, я услыхалъ отъ него лестное и крайне отрадное для меня завѣреніе, что моя кандидатура въ Министры Земледѣлія была принята чинами вѣдомства съ чувствомъ полнаго удовлетворенія.

10-го ноября, совершенно неожиданно для себя, я вдругъ получаю отъ Ивана Логгиновича Горемыкина приглашеніе въ Маріинскій Дворецъ на засѣданіе Совѣта Министровъ, на которомъ я, за неполученіемъ еще оффиціальнаго указа о моемъ назначеніи, могъ участвовать лишь на правахъ „свѣдущаго лица по особому приглашенію Предсѣдателя Совѣта Министровъ”.

О личномъ министерскомъ составѣ я скажу еще въ дальнѣйшемъ своемъ повѣствованіи, здѣсь же ограничусь лишь общими своими впечатленіями. Принятъ я былъ всѣми Министрами очень благосклонно, въ особенности душевно привѣтствовалъ меня гр. П. Н. Игнатьевъ. Усѣвшись нѣсколько въ сторонѣ, я сталъ приглядываться и прислушиваться къ ходу занятій...

Первое впечатлѣніе отъ будущей моей коллегіи вынесъ я малоутѣшительное. Дѣло въ томъ, что на происходившемъ при мнѣ засѣданіи Министръ Внутреннихъ Дѣлъ, занимавшій за присутственнымъ столомъ своимъ объемистымъ туловищемъ центральное мѣсто противъ предсѣдателя, неожиданно для всѣхъ, въ особенности для Министра Путей Сообщенія А. Ф. Трепова, заявилъ, что, съ соизволенія Государя Императора, онъ имѣетъ въ виду предпринять ревизію всего транспортнаго дѣла на югѣ Россіи. Согласно его, Хвостова, представленію, Его Величеству благоугодно было назначить ревизоромъ сенатора Дмитрія Борисовича Нейдгардта. Заявленіе Хвостова вызвало среди участниковъ засѣданія неописуемый кавардакъ. Одинъ только И. Л. Горемыкинъ оставался, по своему обыкновенію наружно спокойнымъ. Что же касается Трепова, то тотъ, видимо забывъ, гдѣ и среди кого находится, красный, какъ ракъ, съ взъерошенной шевелюрой, сталъ отпускать такіе эпитеты и слова по адресу громко сопѣвшаго Хвостова, что я одно время не на шутку подумалъ — не лучше ли мнѣ, пока что, по добру по здорову убраться изъ этого „высокаго” учрежденія... Все же спокойный Горемыкинъ сумѣлъ скоро утишить бурю. Единодушно былъ высказанъ протестъ Хвостову и пожеланіе пріостановить приведеніе въ исполненіе намѣченной имъ ревизіи, впредь до выясненія ея необходимости на личномъ по этому поводу докладѣ Государю Министра Путей Сообщенія.

Придя домой, я долгое время не могъ придти въ себя отъ только-что разыгравшейся передъ моими глазами сцены въ Совѣтѣ Министровъ. Для моего будущаго участія въ немъ она предвѣщала мало утѣшительнаго. Произволъ отдѣльныхъ Министровъ, общая несогласованность, злоупотребленіе волей и именемъ Государя, явный расколъ среди самой коллегіи, отсутствіе сильнаго объединяющаго лица — все это оставило тяжелый осадокъ у меня на душѣ. „Машина не слаженная” — такъ отмѣчено въ дневникѣ мое первое впечатлѣніе о Совѣтѣ Министровъ.

Помимо всякихъ личныхъ переживаній, вызванныхъ коренной ломкой моей жизни и предстоявшей мнѣ огромной отвѣтственностью, въ эти дни приходилось мнѣ претерпѣвать невѣроятную надоѣдливость газетахъ сотрудниковъ. Съ присущей имъ профессіональной настойчивостью, они съ утра до вечера досаждали імнѣ своими разспросами и „интервью”, причемъ, несмотря на мое усердное корректированіе ихъ измышленій, все же немало появлялось въ газетахъ на Moit счетъ кривотолковъ и просто лжи.

Чтобъ имѣть хотя бы нѣкоторое понятіе, въ какой сгущенной атмосферѣ всяческихъ слуховъ и нервной подавленности обрѣталось въ то время столичное висшее общество, я приведу нѣсколько характерныхъ бесѣдъ, имѣвшихъ мѣсто незадолго до полученія мною Высочайшаго Указа, и занесенныхъ въ мою записную книжку 1915 года.

Бывшій мой коллега по Предводительству и состоявшій въ 1915 году короткое время Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ, князь Николай Борисовичъ Щербатовъ, завтракая у меня 10-га ноября сталъ разсказывать сначала о прошлой своей службѣ а затѣмъ перешелъ на характеристику лицъ, пользовавшихся въ то время наибольшимъ вліяніемъ въ высшихъ сферахъ, и закончилъ описаніемъ интимной жизни Августѣйшей семья въ Царскомъ Селѣ и огромнаго вліянія тамъ „Гришки”.

Пользуясь нашими добрыми отношеніями, я неоднократно пытался его прерывать, высказывая ему сомнѣнія по поводу его „достовѣрныхъ свѣдѣній”. Онъ горячился и на нихъ настаивалъ. Завершилъ князь Николай Борисовичъ свои, безжалостно бичевавшіе мои нервы, разсказы конфиденціальнымъ сообщеніемъ, что въ Царскомъ, несомнѣнно, нарастаетъ опасность дворцоваго переворота и что Государь съ недовѣріемъ и опаской сталъ относиться даже къ собственному своему конвою... „Страшное впечатлѣніе” — значится въ моемъ дневникѣ 10-го ноября, въ день нашей съ Щербатовымъ бесѣды.

12-го ноября меня навѣстилъ бывшій товарищъ предсѣдателя Государственной Думы, состоявшій въ описываемое время Товарищемъ Министра Внутреннихъ Дѣлъ, князь Владиміръ Михайловичъ Волконскій. Съ нимъ у меня съ давнихъ поръ установились самыя близкія и дружескія отношенія. Онъ привѣтствовалъ мое назначеніе Министромъ. Зашелъ онъ, чтобы сговориться о дальнѣйшей совмѣстной работѣ и способахъ оздоровленія создавшагося ненормальнаго положенія. Коснувшись личности чрезмѣрно мягкаго и податливаго Государя, Волконскій, будучи по своимъ связямъ и положенію въ курсѣ всего происходившаго въ сферахъ, близко стоявшихъ къ Царской семьѣ, высказалъ свое убѣжденіе, что наиболѣе вреднымъ лицомъ въ царскомъ окруженіи является дворцовый комендантъ генералъ Воейковъ. Человѣкъ неглупый, но наглый, онъ пользовался своимъ огромнымъ вліяніемъ на Государя исключительно для собственной выгоды. Впослѣдствіи я самъ могъ убѣдиться, что онъ справедливо оцѣнилъ дворцоваго коменданта. По мнѣнію Волконскаго, слѣдовало бы принять мѣры, чтобы отстранить отъ Его Величества этого безпринципнаго оппортуниста. Связь Царской семьи съ сибирскимъ старцемъ поддерживалась не безъ его помощи.

Затронули мы съ кн. Владиміромъ Михайловичемъ близкую и дорогую для насъ тему объ отношеніи Государя къ законодательнымъ Палатамъ, въ частности, — къ Государственной Думѣ. Мы оба были убѣждены въ необходимости возможно большаго сближенія Царя съ народными избранниками и установленія между ними взаимнаго ознакомленія и довѣрія. По отзыву Волконскаго этому всячески препятствовалъ все тотъ же ревниво оберегавшій „своего” Царя отъ постороннихъ вліяній генералъ Воейковъ.

Мы протянули другъ другу руки и рѣшили дѣйствовать вмѣстѣ въ желательномъ для насъ обоихъ направленіи. Перейдя затѣмъ къ характеристикѣ вѣдомства, однимъ изъ высшихъ чиновъ котораго онъ самъ состоялъ, Владиміръ Михайловичъ далъ мнѣ понять, какъ ему трудно сотрудничать съ такимъ начальникомъ, какъ Хвостовъ, котораго не иначе именовалъ, какъ типичнѣйшимъ „Хлестаковымъ”.

Приблизительно въ тѣ же дни видѣлся я съ бывшимъ Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ Александромъ Григорьевичемъ Булыгинымъ, который всегда казался такимъ благоду шньімъ, мирнымъ, уравновѣшеннымъ... Но и отъ него я выслушалъ немало горькихъ свѣдѣній, усугублявшихъ мое и безъ того подавленное настроеніе. Почтенный сановникъ очень былъ опечаленъ тѣмъ, что между двумя Императрицами — Вдовствующей и Александрой Ѳеодоровной — установились крайне натянутыя отношенія. За послѣднее время Марія Ѳеодоровна стала подчеркивать свою отчужденность и явное невниманіе къ Императрицѣ Александрѣ Ѳеодоровнѣ, которая, со своей стороны, все больше вмѣшивалась въ дѣла государственнаго управленія. Со скорбью въ голосѣ Булыгинъ дѣлился со мной невеселыми думами о роли Распутина въ окруженіи Царицы и о томъ, какъ его вліяніе замѣчается даже въ области Верховнаго Управленія.

Далекій отъ жизни высшихъ правившихъ круговъ, я былъ совершенно чуждъ какого-либо общенія съ вліятельными политическими салонами, тѣмъ болѣе — съ окруженіями Распутиныхъ, Андрониковыхъ, Мещерскихъ и имъ подобныхъ, — столичную жизнь знавалъ лишь съ чисто дѣловой ея стороны, участвуя въ занятіяхъ Государственнаго Совѣта, а въ послѣднее время въ работѣ Верховной Комиссіи...

Но въ періодъ моей министерской дѣятельности, я волей неволей очутился лицомъ къ лицу со служебной обстановкой, тѣсно соприкасавшейся съ тѣми высокими сферами, о которыхъ въ то время распускались по всей странѣ столь злостные слухи.

13-го ноября былъ полученъ, наконецъ, Высочайшій Указъ о назначеніи меня Управляющимъ Министерствомъ Земледѣлія (Министромъ я былъ утвержденъ 1 января 1916 г.) съ оставленіемъ меня Членомъ Государственнаго Совѣта по выборамъ отъ земства (небывалая комбинація) и съ освобожденіемъ меня отъ должности Самарскаго Губернскаго Предводителя Дворянства. Съ нелегкимъ сердцемъ пришлось разставаться съ моимъ предводительствомъ, съ которымъ за нѣсколько трехлѣтій я успѣлъ сродниться и которое я горячо любилъ, отдавая ему много силъ и умѣнья!

Утромъ, въ день полученія Указа, меня посѣтилъ Управляющій канцеляріей Министра Земледѣлія камергеръ Иванъ Ивановичъ Тхоржевскій. Онъ произвелъ на меня самое благопріятное впечатлѣніе своей поразительной освѣдомленностью въ дѣлахъ Министерства, толковостью, умѣньемъ излагать свои мысли, чуткостью и, наконецъ, самой манерой держать себя, указывавшей на большую выдержку и природную благовоспитанность. Превосходно владѣвшій перомъ, одаренный вдобавокъ поэтическимъ талантомъ, Тхоржевскій, какъ я вскорѣ узналъ, оказывалъ моему предшественнику незамѣнимыя услуги по подготовкѣ его публичныхъ выступленій и составленію дѣловыхъ записокъ. Иванъ Ивановичъ былъ, вѣроятно, правъ, когда, покидая свою службу въ министерствѣ, онъ при прощальномъ нашемъ съ нимъ разговорѣ, 17-го іюня 1916 года, подчеркнулъ заслуги, оказанныя имъ Кривошеину. Нѣтъ сомнѣнія, что онъ во многомъ содѣйствовалъ и популярности Александра Васильевича, и доброму реномэ его вѣдомства.

Вспоминая совмѣстную съ Тхоржевскимъ службу, продолжавшуюся почти все время моего управленія Министерствомъ, я не могу не отозваться о немъ съ наилучшей стороны, и высказать мою признательность Ивану Ивановичу за ту значительную помощь, которую я отъ него имѣлъ за все время моей министерской дѣятельности.

Получивъ Высочайшій Указъ о своемъ назначеніи, я въ тотъ же день, 13 ноября, вступилъ въ отправленіе моихъ обязанностей. Вмѣстѣ съ Тхоржевскимъ, я направился для пріемки дѣлъ въ Министерство Земледѣлія, расположенное въ наиболѣе видной и красивой части столицы — на просторной Маріинской площади, въ центрѣ которой высился изумительный по своимъ изящнымъ очертаніямъ памятникъ Императору Николаю Первому. Съ одной стороны площадь примыкала къ грандіозному зданію Маріинскаго Дворца. Напротивъ дворца, въ сравнительномъ отдаленіи, возвышался Исаакіевскій соборъ, а съ двухъ остальныхъ боковъ площади были расположены, одинъ противъ другого, два обширныхъ трехэтажныхъ корпуса въ стилѣ итальянскаго реннесанса. Оба эти зданія были заняты Министерствомъ Земледѣлія. Въ одномъ изъ нихъ, налѣво отъ Маріинскаго Дворца, помѣщались аппартаменты, предназначавшіеся Министру. Часть ихъ составляла казенную квартиру съ обширной пріемной залой и огромнымъ служебнымъ кабинетомъ, носившемъ наименованіе „зеленаго”, или „Ермоловскаго”, по имени бывшаго Министра Ермолова. Его кабинетъ былъ отдѣланъ въ зеленыхъ тонахъ и обставленъ огромными, до потолка, библіотечными шкафами.

Раньше Управляющіе Вѣдомствомъ Земледѣлія пользовались этой квартирой, но предшественникъ мой, А. В. Кривошеинъ, вступивъ въ должность, остался въ своей частной квартирѣ, а въ министерскомъ зданіи занималъ лишь служебный кабинетъ и пріемную залу, предоставивъ остальныя комнаты подъ разные вѣдомственные отдѣлы. Такъ же поступилъ и я, продолжая жить въ своемъ обычномъ номерѣ Европейской гостиницы.

Встрѣчали и провожали посѣтителей Министерства Земледѣлія два швейцара, — почтенные, другъ на друга похожіе, бѣлобородые старички, удивительно привѣтливые и симпатичные. У дверей министерскаго кабинета поочередно дежурили два курьера, находившіеся въ личномъ распоряженіи главы вѣдомства. Они перешли ко мнѣ по наслѣдству отъ Кривошеина. Одинъ изъ нихъ былъ Брыкинъ, бравый, высокій, усатый, украшенный безчисленными медалями, докладывавшій скоропалительно, но неразборчиво, а другой — сутуловатый, съ блѣднымъ, худощавымъ, безусымъ лицомъ — Антонъ, болѣе смѣтливый, но вкрадчивый. Эти же курьеры временами дежурили и въ моемъ помѣщеніи въ Европейской гостиницѣ. Во время служебныхъ поѣздокъ я предпочиталъ брать съ собой болѣе для меня симпатичнаго и проворнаго Брыкина.

Въ кабинетѣ мнѣ былъ представленъ Тхоржевскимъ состоявшій въ должности личнаго секретаря Министра Станиславъ Антоновичъ Загорскій — молодой еще, привѣтливый человѣкъ. Выдержанный, смѣтливый и дисциплинированный Станиславъ Антоновичъ, съ первыхъ же шаговъ зарекомендовалъ себя съ наилучшей стороны, и я съ нимъ не разставался до конца своей министерской дѣятельности.

Попавъ впервые въ качествѣ Министра въ „Ермоловскій” кабинетъ, я не безъ волненія усѣлся за „служебный”, письменный столъ, обязанный своимъ появленіемъ все тому же А. С. Ермолову и представлявшій собою цѣлое сооруженіе съ невѣроятной по размѣрамъ зеленой суконной покрышкой и безчисленнымъ количествомъ всевозможныхъ внутреннихъ ящиковъ и полокъ.

За этимъ столомъ, въ описываемый мною день 13-го ноября, состоялся первый докладъ Товарища Министра А. А. Риттиха, который ознакомилъ меня съ порядкомъ использованія конфискованныхъ на западныхъ окраинахъ нѣмецкихъ земель. Мнѣ предстояло по этому поводу высказаться въ Совѣтѣ Министровъ въ тотъ же день. Благодаря толковому и обстоятельному разъясненію Риттиха, я могъ быстро схватить сущность предстоявшаго мнѣ доклада. Въ 3 часа дня въ одной изъ боковыхъ залъ Маріинскаго Дворца, гдѣ ранѣе мнѣ приходилось сидѣть на собраніяхъ правой группы членовъ Государственнаго Совѣта, я впервые принялъ участіе въ засѣданіи Совѣта Министровъ въ качествѣ равноправнаго его сочлена. И сразу же пришлось выступить съ обширнымъ заключеніемъ по немаловажному вопросу объ использованіи конфискованныхъ нѣмецкихъ земель.

Вопросъ этотъ возбудилъ въ Совѣтѣ Министровъ острыя пренія. Въ концѣ концовъ получилось два противоположныя предложенія. Одни стояли за то, чтобы конфискованныя земли предоставить въ распоряженіе Поземельнаго Крестьянскаго Банка. Это мнѣніе отстаивалъ Министръ Финансовъ Баркъ, нашедшій себѣ поддержку въ большинствѣ своихъ коллегъ, включая Горемыкина. Противъ подобнаго взгляда мнѣ пришлось горячо возражать по чисто практическимъ соображеніямъ. Дѣло въ томъ, что порядокъ продажи земель Поземельнымъ Крестьянскимъ Банкомъ могъ причинить рядъ трудностей. Конфискованныя нѣмецкія владѣнія были расположены вдоль западныхъ фронтовыхъ районовъ, и заключали въ себѣ значительное количество удобной пахотной и луговой земли. Ее можно было сразу использовать для засѣва хлѣбными и луговыми злаками. Снятый съ этихъ земель урожай могъ быть доставленъ непосредственно на фронтъ. Это было очень важно, ввиду крайне неудовлетворительнаго состоянія транспорта. Слѣдовательно было выгодно скорѣе передать земли землепашцамъ.

Между тѣмъ, при нормальномъ порядкѣ Крестьянскаго Банка, съ его публикаціями, торгами, обжалованіями — передача земель отъ Банка въ руки новыхъ собственниковъ по нашимъ съ Риттихомъ подсчетамъ, могла бы состояться только черезъ 11 мѣсяцевъ. Вотъ почему было необходимо образовать спеціальное учрежденіе для спѣшной передачи конфискованныхъ земель въ нужныя руки, въ цѣляхъ немедленной ихъ эксплуатаціи.

Всѣ эти соображенія мнѣ предварительно доложилъ А. А. Риттихъ. Я съ нимъ всецѣло согласился и счелъ долгомъ на засѣданіи Совѣта Министровъ выступить горячо въ ихъ защиту. Ко мнѣ присоединились: Министръ Иностранныхъ Дѣлъ С. Д. Сазоновъ, Министръ Путей Сообщенія А. Ф. Треповъ, Министръ Народнаго Просвѣщенія гр. П. Н. Игнатьевъ и Морской Министръ Григоровичъ. Въ журналъ засѣданія занесено было не только постановленіе большинства членовъ Совѣта, но по нашему предложенію также и мнѣніе меньшинства. Согласно установленнаго порядка, мнѣніе меньшинства могло быть представлено на благоусмотрѣніе Его Величества, ,причемъ докладъ объ этомъ Государю былъ возложенъ моими единомышленниками на меня.

Дѣло это является для меня особо памятнымъ въ силу неожиданнаго его разрѣшенія, воочію убѣдившаго меня въ крайнемъ непостоянствѣ взглядовъ и рѣшеній Государя. 20-го ноября я лично доложилъ Его Величеству всѣ обстоятельства и соображенія, касающіяся порядка использованія конфискованныхъ нѣмецкихъ земель. Государю благоугодно было мнѣ высказать не только полное согласіе съ мнѣніемъ меньшинства, но Его Величество горячо поблагодарилъ меня за докладъ и предложеніе, идущее навстрѣчу срочнымъ продовольственнымъ нуждамъ арміи. Бывшіе послѣ меня на докладѣ у Государя Министры Баркъ и гр. Игнатьевъ передавали мнѣ потомъ, что Государь вполнѣ опредѣленно всталъ на сторону меньшинства, даже поручилъ Министру Финансовъ немедленно приступить къ разработкѣ намѣченнаго меньшинствомъ плана.

Каково же было мое удивленіе, когда недѣли двѣ спустя, на одномъ изъ засѣданій Совѣта Министровъ, я услышалъ изъ устъ Управляющаго Дѣлами Совѣта И. Н. Ладыженскаго, докладывавшаго перечень утвержденныхъ Его Величествомъ журналовъ Совѣта, что по вопросу о порядкѣ использованія конфискованныхъ нѣмецкихъ земель Государю угодно было утвердить мнѣніе... большинства! Какъ мнѣ потомъ передавали, въ этомъ направленіи воздѣйствовалъ на Государя, главнымъ образомъ, Горемыкинъ. Случай этотъ болѣзненно отозвался тогда на всей моей вѣрноподданнической психикѣ. Явное проявленіе неустойчивости взглядовъ и рѣшеній Государя, съ которымъ я столкнулся на первыхъ же шагахъ моей министерской дѣятельности, не могло не отразиться на всемъ послѣдующемъ моемъ къ нему отношеніи. Будучи сердечно расположенъ къ личности моего Государя, я вмѣстѣ съ тѣмъ невольно бывалъ вынужденъ съ чувствомъ нѣкоіораго недовѣрія относиться къ его словамъ и обѣщаніямъ, остерегаясь вседѣло на нихъ полагаться, и въ отвѣтственной министерской работѣ разсчитывая лишь на собственныя свои силы.

137

Коллегами моими по Совѣту Министровъ въ ноябрѣ 1915 года были слѣдующія лица: Предсѣдателемъ Совѣта Министровъ былъ И. Л. Горемыкин. Военнымъ Министромъ — генералъ А. А. Поливановъ, Морскимъ — адмиралъ И. К. Григоровичъ, Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ — Алексѣй Николаевичъ Хвостовъ, Иностранныхъ Дѣлъ — С. Д. Сазоновъ, Финансовъ — П. Л. Баркъ, Юстиціи — Александръ Алексѣевичъ Хвостовъ, Путей Сообщенія — А. Ф. Треповъ, Народнаго Просвѣщенія — графъ П. Н. Игнатьевъ, Tорговли и Промышленности — князь В. Н. Шаховской, Оберъ-Прокуроромъ Святѣйшаго Синода состоялъ А. Н. Волжинъ и Государственнымъ Контролеромъ былъ П. А. Харитоновъ. Постъ Министра Императорскаго Двора и Удѣловъ занималъ Генералъ-Адъютантъ графъ В. Б. Фредериксъ, лично на засѣданіяхъ никогда не присутствовавшій и въ нужныхъ случаяхъ присылавшій участвовать на нихъ своихъ замѣстителей.

Горемыкинъ въ роли Предсѣдателя Совѣта Министровъ казался мнѣ всегда лидомъ, относившимся къ исполненію своихъ обязанностей, хотя и безупречно корректно, но безъ необходимаго воодушевленія и подъема. Причиной тому были, съ одной стороны, преклонные годы Горемыкина, затратившаго много силъ и энергіи на долголѣтнее служеніе родинѣ; съ другой — новая „конституціонная” обстановка, въ которой пришлось работать за послѣдніе годы своей дѣятельности семидесятилѣтнему Ивану Логгиновичу. Представитель высшей бюрократіи былого самодержавнаго строя, онъ болѣе чѣмъ недовѣрчиво относился къ новымъ законодателямъ, къ народнымъ предствителямъ, засѣдавшимъ въ Таврическомъ Дворцѣ.

Горемыкинъ былъ скупъ на слова. Въ Совѣтѣ Министровъ, Иванъ Логгиновичъ производилъ не меня впечатлѣніе человѣка, который готовъ внимательно слушать пренія, но вмѣстѣ съ тѣмъ думаетъ про себя свою собственную думушку. Думушкой этой онъ дѣлился лишь съ однимъ своимъ Государемъ, настраивая Его Величество слѣдовать его, Горемыкина, взглядамъ и совѣтамъ. Такъ случалось множество разъ за время моего участія въ занятіяхъ Совѣта Министровъ.

Вступилъ я въ отправленіе министерскихъ обязанностей въ періодъ, когда законодательныя учрежденія не функціонировали и работали одни лишь постоянныя комиссіи (бюджетная, финансовая и др.). Продовольственное дѣло съ особой остротой привлекало вниманіе русскаго общества, въ особенности членовъ законодательныхъ палатъ.

О дѣловой работѣ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія была освѣдомлена лишь небольшая группа членовъ Государственнаго Совѣта и Думы. Пресса освѣщала ходъ продовольственной кампаніи недостоточно полно, временами распускала не всегда провѣренные, но зато сенсаціонные слухи, заставляя публику еще болѣе нервно относиться къ самой существенной и отвѣтственной по тому времени области правительственной дѣятельности.

Вскорѣ по вступленіи моемъ на постъ Министра, я пришелъ къ убѣжденію, что чѣмъ скорѣе будутъ созваны законодательныя палаты, тѣмъ лучше. Во мнѣ заговорила усвоенная за много лѣтъ общественной дѣятельности привычка ‘работать совмѣстно съ земскими и сословными собраніями.

Не разъ приходила мнѣ въ голову аналогія съ тѣмъ временемъ, когда приходилось мнѣ дѣлать доклады земскимъ и дворянскимъ собраніямъ.

На мой взглядъ открытіе законодательныхъ палатъ отвѣчало бы общему желанію ихъ членовъ. Они настойчиво высказывались за необходимость скорѣйшаго возобновленія дѣятельности палатъ, для совмѣстнаго съ правительствомъ обсужденія наиболѣе жгучихъ государственныхъ вопросовъ. На первомъ мѣстѣ, конечно, стояли задачи государственной обороны и связаннаго съ ней снабженія арміи и страны, которое всецѣло зависѣло отъ состоянія имперскаго транспорта и запаса топлива.

Установленный „конституціонный” порядокъ требовалъ безотлагательнаго созыва Государственнаго Совѣта и Государственной Думы, для разсмотрѣнія и утвержденія бюджета. А сѣдовласый, неизмѣнно спокойный, но какъ бы согбенный подъ тяжестью своей отвѣтственности Горемыкинъ, несмотря на нервное, выжидательное настроеніе законодательныхъ Палатъ и всего столичнаго общества, не взирая на вызывающія статьи серьезной прессы, продолжалъ безмолвствовать. На вопросы нѣкоторыхъ Министровъ, изъ числа которыхъ я, пожалуй, являлся наиболѣе нетерпѣливымъ, будутъ ли созваны Государственный Совѣтъ и Дума и когда — Предсѣдатель Совѣта Министровъ невозмутимо отвѣчалъ: — Все зависитъ отъ воли Его Величества... Но мнѣ опредѣленно говорили, что убѣжденный „антидумецъ” Горемыкинъ эту волю направлялъ по пути, если не полнаго отказа отъ созыва Палатъ, то, во всякомъ случаѣ, возможно дольшей его отсрочки.

Въ январѣ 1916 года событія и настроенія приняли такой оборотъ, что долѣе нельзя было терпѣть „кунктаторство” Горемыкина. Необходимо было, съ высоты престола, рѣшительно и опредѣленно сказать, считаетъ ли Государь для блага родины нужнымъ созвать законодательныя Палаты, или Его Величество признаетъ это несвоевременнымъ... Необходимо было то или иное рѣшеніе объявить странѣ во всеуслышаніе. Наряду съ лицами, бывшими противъ созыва Государственной Думы, было въ окруженіи Государя не мало лібдей, горячо настаивавшихъ на созывѣ. Послѣдняя группа одержала верхъ. Въ концѣ января 1916 года, Горемыкинъ былъ замѣненъ Штюрмеромъ, которому свыше было вмѣнено въ обязанность приступить къ немедленному созыву и открытію дѣятельности законодательныхъ Палатъ.

138

Я долженъ отмѣтить, что роль Предсѣдателя Совѣта Министровъ была не изъ легкихъ, въ силу самой его структуры. Дѣло въ томъ, что Министры назначались самимъ Государемъ и выбирались имъ изъ служилой чиновной и общественной среды, благодаря личному знакомству или по рекомендаціи лицъ, пользовавшихся особымъ довѣріемъ Его Величества. Предсѣдатель Совѣта при назначеніяхъ Министровъ почти никакой роли не игралъ. Сплошь и рядомъ случалось, что министры назначались даже вопреки представленіямъ и желаніямъ премьера. Лишь такія сильныя лица, какъ Витте и Столыпинъ, проводили въ составъ своего кабинета нѣкоторыхъ министровъ по своему усмотрѣнію. Въ результатѣ получалось, несомнѣнно, ненормальное ,положеніе для жизни и дѣятельности высшаго административнаго учрежденія въ Имперіи, коллегіальность котораго принимала нерѣдко несоотвѣтствовавшія этому понятію форму и направленіе.

Я не берусь судить объ обстановкѣ въ Совѣтѣ Министровъ при Витте или Столыпинѣ. Это были люди волевые, настойчиво проводившіе свою политику. То, что мнѣ пришлось видѣть и испытывать въ нашей министерской коллегіи при такихъ предсѣдателяхъ, какъ потерявшій вкусъ къ энергичной работѣ Горемыкинъ и послѣ него бездарный, пошлый распутинскій угодникъ Штюрмеръ, — представляло собой далеко не отрадную картину. Засѣдавшіе за общимъ присутственнымъ столомъ, расположеннымъ въ величественной боковой залѣ Маріинскаго Дворца, члены кабинета представляли собою группу лицъ, лишь механически соединенныхъ другъ съ другомъ, въ силу занимаемыхъ ими министерскихъ постовъ. Среди нихъ не было общности взглядовъ; ихъ не связывало единство заранѣе выработанной программы дѣйствій и, наконецъ, ихъ не объединяло авторитетное руководство сильнаго духомъ и творческимъ государственнымъ умомъ предсѣдателя, а ходъ коллегіальнаго управленія во многихъ случаяхъ зависѣлъ отъ воздѣйствія на Государя того или другого отдѣльнаго министра.

Кромѣ того, многое творилось помимо министерской коллегіи. Такія главы вѣдомствъ, какъ Поливановъ, Григоровичъ или Сазоновъ, дѣйствовали, почти исключительно считаясь лишь съ директивами, исходившими отъ Государя Императора. Нѣкоторые же ихъ коллеги, вродѣ Алексѣя Николаевича Хвостова, по свойству своего безцеремоннаго характера, дѣйствовали также „самодержавно”, сплошь и рядомъ игнорируя существованіе Совѣта Министровъ и злоупотребляя именемъ Его Величества.

Вся эта неналаженность учрежденія, въ которомъ мнѣ пришлось принимать участіе съ ноября 1915 по іюль 1916 года, и ненормальность котораго особенно сказалась при премьерствѣ печальной памяти Штюрмера, была мною, между прочимъ, совершенно откровенно обрисована и доложена самому Государю въ Могилевской Ставкѣ.

Въ первый разъ это произошло 15-го іюня 1916 года, когда Его Величество, позвавъ меня послѣ завтрака къ себѣ въ кабинетъ, предложилъ ознакомиться съ только что поданной ему генераломъ Алексѣевымъ запиской объ установленіи единой военной диктатуры надъ фронтомъ и тыломъ. Вторично я доложилъ объ этомъ 28-го того же іюня, когда я взялъ на себя смѣлость, подавая прошеніе объ увольненіи меня съ министерскаго поста, высказать Его Величеству рядъ совѣтовъ, какъ упорядочить высшее государственное управленіе. Въ обоихъ случаяхъ я проводилъ ту мысль, что, въ интересахъ дѣла, Государю слѣдовало бы поручать составленіе кабинета одному лиду, именно Предсѣдателю Совѣта Министровъ, который, со своей стороны, представлялъ бы на утвержденіе Его Величества списокъ лицъ, намѣченныхъ имъ на министерскіе посты. Этимъ, по моему мнѣнію, достигалось бы больше единомыслія между членами Совѣта, и для Государя это было бы облегченіемъ. Ему оставалось бы только найти лицо, достойное отвѣтственнаго поста Предсѣдателя Совѣта Министровъ. Положеніе послѣдняго должно было бы нѣсколько осложниться, но зато онъ могъ успѣшнѣе руководить ввѣренной ему коллегіей.

139

Остановлюсь нѣсколько на характеристикѣ тѣхъ г.г. Министровъ, которыхъ я засталъ при вступленіи моемъ въ ихъ среду.1

Военный Министръ, членъ Государственнаго Совѣта А. А. Поливановъ, несмотря на свой шестидесятилѣтній возрастъ, проявлялъ кипучую энергію и живую заинтересованность въ подвѣдомственномъ ему дѣлѣ. Окончившій двѣ военныя академіи и прошедшій серьезный служебный стйжъ въ качествѣ Начальника Главнаго Штаба и помощника Военнаго Министра, Алексѣй Андреевичъ отличался не только профессіональной, но и всесторонней образованностью, обладая при этомъ выдающейся работоспособностью. Человѣкъ остраго природнаго ума, Поливановъ быстро завоевалъ горячія симпатіи высшихъ служилыхъ круговъ столицы и среди членовъ обѣихъ законодательныхъ палатъ. Его появленія на думской трибунѣ отмѣчались шумнымъ успѣхомъ. Его доклады въ комиссіяхъ Таврическаго Дворца выслушивались съ неослабнымъ вниманіемъ. За нѣсколько лѣтъ сотрудничества съ народными представителями Алексѣй Андреевичъ близко сошелся съ нѣкоторыми изъ наиболѣе дѣятельныхъ членовъ Государственной Думы, участвовавшихъ въ спеціальныхъ комиссіяхъ по государственной оборонѣ.

Тамъ же установилась у генерала Поливанова тѣсная дѣловая дружба съ Александромъ Ивановичемъ Гучковымъ, состоявшимъ продолжительное время главнымъ руководителемъ думскихъ работъ по разсмотрѣнію военныхъ вопросовъ. Дружба эта привела къ двумъ результатамъ: съ одной стороны, она отняла отъ генерала Поливанова симпатій Государя, лично не расположеннаго къ Гучкову, съ другой, впослѣдствіи вовлекла Алексѣя Андреевича въ совмѣстную революціонную работу съ Гучковымъ, оказавшимся Военнымъ Министромъ Временнаго Правительства 1917 года. Работа эта завершилась полнѣйшей дезорганизаціей военной дисциплины и катастрофическимъ разложеніемъ всей, еще недавно славной, Императорской арміи.

Вспоминаю, какъ, въ началѣ марта 1917 года, Алексѣй Андреевичъ, въ стѣнахъ Маріинскаго Дворца, на мой вопросъ — правда ли, что онъ согласился, совмѣстно съ Гучковымъ, принять участіе въ переработкѣ на революціонныхъ началахъ воинскаго устава, генералъ Поливановъ, судорожно передернувшись, скороговоркой отвѣтилъ: — Что жъ подѣлаешь?! Надо дѣйствовать въ духѣ времени!.

Слова эти мнѣ впослѣдствіи припомнились, когда я, очутившись съ милліономъ мнѣ подобныхъ, въ зарубежномъ бѣженствѣ, услыхалъ, что бывшій мой коллега по Совѣту Министровъ, генералъ Поливановъ, послѣ большевистскаго переворота, пошелъ на службу къ Ленину, и при заключеніи мирнаго договора между большевиками и поляками, былъ экспертомъ по военнымъ вопросамъ со сторны совѣтскаго правительства.

Вскорѣ послѣ этого, Алексѣй Андреевичъ скончался. Разсказываютъ, что передъ смертью онъ завѣщалъ положить себя въ гробъ въ генеральскомъ мундирѣ, со всѣми пожалованными ему Государемъ отличіями.

Въ результатѣ сильной контузіи, лицо Алексѣя Андреевича было свернуто нѣсколько на бокъ, его часто всего передергивало, но въ дѣловыхъ выступленіяхъ и частныхъ бесѣдахъ его умѣніе заинтересовывать слушателей содержательностью мыслей и ихъ изложеніемъ заставляло забывать эти физическіе недостатки.

У него нерѣдко происходили тренія съ высшими сферами, которыя завершились въ 1916 году его отставкой. Послѣ этого, Поливановъ былъ настроенъ чрезвычайно оппозиціонно къ личности Государя, что, надо думать, и натолкнуло его на , еще большую близость съ Гучковымъ. Оправдывать дѣятельность Поливанова при Временномъ Правительствѣ, а тѣмъ болѣе — при большевистскомъ, я, конечно, отказываюсь. На посту Морского Министра я засталъ генералъ-адъютанта, члена Государственнаго Совѣта, адмирала Ивана Константиновича Григоровича, о которомъ я подробно говорилъ въ предшествующей части моихъ воспоминаній.

Высокаго роста, представительный, съ красивымъ, умнымъ и энергичнымъ лицомъ, обрамленнымъ сѣдоватой бородкой, Иванъ Константиновичъ имѣлъ за собой серьезный боевой стажъ съ Портъ-Артурской осадой включительно. Онъ превосходно зналъ морское дѣло и пользовался широкой популярностью и всеобщими симпатіями. Въ противоположность Поливанову, къ Григоровичу въ Царскомъ относились неизмѣнно не только благожелательно, но и съ явной любовью. Съ 1912 года и до дня февральскаго революціоннаго переворота 1917 года, Григоровичъ безпрерывно стоялъ во главѣ ввѣреннаго ему вѣдомства, оказавшись, такимъ образомъ, послѣднимъ Морскимъ Министромъ Имперіи.

Послѣ нашихъ „Царицынскихъ” перипетій, судьба снова свела насъ съ Иваномъ Константиновичемъ, усадивъ вмѣстѣ за общій присутственный министерскій столъ. Съ момента выхода моего изъ Верховной Слѣдственной Комиссіи и назначенія меня министром, Григоровичъ относился ко мнѣ подчеркнуто любезно, чего нельзя было сказать про его отношенія къ нѣкоторымъ другимъ моимъ коллегамъ, хотя бы къ А. Ф. Трепову или князю В. Н. Шаховскому, съ которыми на служебно-дѣловой почвѣ у нервнаго и вспыльчиваго адмирала нерѣдко происходили жестокія схватки....

Въ ноябрѣ 1915 года Министромъ Иностранныхъ Дѣлъ былъ Сазоновъ.

Это былъ дипломатъ строго выдержанный, былой Европейской школы. Воспитанникъ привилегированнаго учебнаго заведенія — Императорскаго Александровскаго лицея, проведшій всю послѣдующую свою жизнь и службу сначала въ Петербургѣ, въ Министерствѣ Иностранныхъ Дѣлъ, а затѣмъ въ заграничныхъ посольствахъ, Сазоновъ, силою вещей, лишенъ былъ возможности узнать подлинную жизнь своей обширной родины. Тѣмъ не менѣе, онъ крѣпко и искренно любилъ Россію.

Для внѣшняго представительства, для русскаго престижа и сношеній съ иностранными державами такого ограниченнаго отечествовѣдѣнія для Министра Иностранныхъ Дѣлъ, можетъ быть, было и достаточно; но Сазоновъ, привлеченный на этотъ отвѣтственный и видный постъ своимъ своякомъ Столыпинымъ, первое время, вѣроятно, пользовался его авторитетными совѣтами. Въ итогѣ долголѣтняго пребыванія въ нашемъ Лондонскомъ посольствѣ, Сазоновъ превратился въ убѣжденнаго англофила. Это не осталось безъ слѣда на его послѣдующей дипломатической дѣятельности, особенно въ бытность его Министромъ.

Въ памятные іюльскіе дни 1914 года, на долю Сергѣя Дмитріевича выпала исключительно отвѣтственная роль невольнаго и фатальнаго арбитра между двумя суверенами — взбалмошнымъ и задорнымъ Германскимъ Императоромъ И мягкимъ, мирнымъ, обычно колеблющимся нашимъ Царемъ.

Въ концѣ концовъ, страшная война разразилась. Послѣдствія ея оказались неисчислимы. О ней написаны цѣлые тома изслѣдованій и мемуаровъ. Сергѣй Дмитріевичъ Сазоновъ успѣлъ, къ счастью, незадолго до безвременной своей кончины, закончить свой нелегкій и всѣми ожидавшійся трудъ.

Германія до сихъ поръ упорно отрицаетъ, что она начала кровавую бойню 1914-1918 г.г. Сазоновъ, въ своихъ запискахъ, считаетъ Германію зачинщицей войны. Но и по его адресу стала раздаваться рѣзкая критика, и притомъ не только изъ нѣмецкаго лагеря... Пройдутъ года, улягутся страсти, изгладятся послѣдствія великихъ военныхъ потрясеній. Быть можетъ, когда-нибудь и обнаружится настоящая правда. А пока надо сказать, что Сергѣй Дмитріевичъ, будучи искреннимъ патріотомъ и честнымъ человѣкомъ, дѣйствовалъ въ предѣлахъ возможнаго такъ, какъ ему подсказывала его вѣрноподданническая совѣсть.

Довѣрчивое отношеніе къ нему высшихъ дипломатическихъ представителей союзныхъ державъ, т. н. „Антанты”, нынѣ всѣмъ хорошо извѣстно, и объ этомъ распространяться мнѣ нечего, отмѣчу лишь, что и въ отечественной средѣ, особенно въ думскихъ кругахъ, Сергѣй Дмитріевичъ завоевалъ себѣ прочныя симпатіи, горячо проявлявшіяся при его появленіи на трибунѣ Таврическаго Дворца.

Сазоновъ, какъ дѣлали это и другіе Министры Иностранныхъ Дѣлъ, руководилъ иностранной политикой, придерживаясь, главнымъ образомъ, непосредственныхъ указаній самого Государя. Но бывало, что въ его портфелѣ накапливалось немало дѣлъ, по существу подлежавшихъ коллегіальному обсужденію Совѣта Министровъ. Здѣсь Сергѣй Дмитріевичъ, какъ, впрочемъ, и многіе изъ его коллегъ, своимъ поведеніемъ ,подтверждалъ мое мнѣніе о „неналаженности” Совѣта Министровъ. Бывали случаи, когда Сазоновъ, не сносясь съ другими заинтересованными вѣдомствами, сговаривался единолично съ представителями иностранныхъ державъ, и Совѣтъ Министровъ узнавалъ лишь постфактумъ о дѣйствіяхъ Министра Иностранныхъ Дѣлъ. Переговоры о доставкѣ шведской стали для Румыніи, о снабженіи той же страны автомобильными принадлежностями, главнымъ образомъ, шинами и лошадьми, скупаемыми по вздутымъ цѣнамъ на россійскихъ ярмаркахъ — все это велось Министерствомъ Иностранныхъ Дѣлъ, помимо и безъ вѣдома другихъ Министерствъ.

Въ сношеніяхъ же со мною, какъ Предсѣдателемъ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, Сазоновъ допустилъ слѣдующій памятный для меня промахъ, въ которомъ, впрочем!., онъ впоследствии ошеломившій меня вопросъ:

—    Почему вами до сихъ лоръ не доставлены обѣщанныя партіи пшеницы въ Англію и Францію? Бывшій только что передъ вами съ докладомъ Министръ Иностранныхъ Дѣдъ, — продолжалъ Государь, — довелъ до моего свѣдѣнія, что ввиду неисполненія русскимъ правительствомъ этихъ заказовъ, послы французскій и англійскій обращались къ нему, Сазонову, съ запросомъ и ожидаютъ скорѣйшаго отвѣта...

—    Ваше Величество, — отвѣтилъ я не безъ смущенія, — долженъ сознаться, что объ этихъ заказахъ я слышу впервые. Мнѣ лично Министръ Сазоновъ никогда о какихъ-либо иностранныхъ продовольственныхъ заказахъ не говорилъ... Разрѣшите справиться и немедленно Вамъ послѣ этого доложить.

Вернувшись къ ,себѣ въ Министерство, я въ срочномъ порядкѣ сталъ наводить справки, но въ результатѣ оказалось, что ни о какихъ заказахъ для Франціи и Англіи въ подвѣдомственныхъ мнѣ учрежденіяхъ вопроса не поднималось. Я снесся лично съ Сазоновымъ и былъ немало изумленъ и изрядно раздосадованъ, узнавъ отъ него, что еще въ январѣ 1916 года къ нему обратились Бьюкененъ и Палеологъ съ просьбой уступить имъ партію русской пшеницы. Въ министерскомъ кабинетѣ Сазонова они втроемъ между собой условились, что въ Англію будетъ доставлено 15 милліоновъ пудовъ пшеницы, а во Францію — 25 милліоновъ.

Надо полагать, что этотъ хозяйственный сговоръ трехъ дипломатовъ такъ и почилъ въ стѣнахъ министерскаго зданія, что у Пѣвческаго моста...

—    Отчего же вы, Сергѣй Дмитріевичъ, мнѣ тотчасъ объ этомъ не сообщили? — воскликнулъ я — вѣдь вы должны же были знать, что распредѣленіе продовольственныхъ запасовъ Имперіи лежитъ на моей отвѣтственности!..

Бѣдный Сазоновъ видимо былъ очень сконфуженъ и, сознавъ допущенную имъ и его вѣдомствомъ оплошность, обратился ко мнѣ съ горячей просьбой скорѣйшимъ образомъ выручить его изъ создавшагося передъ союзными державами непріятнаго положенія. Конечно, я пошелъ ему навстрѣчу, но полностью удовлетворить ходатайства союзниковъ все жъ было невозможно, такъ какъ всѣ хлѣбные и зерновые запасы были строго и точно распредѣлены для отечественнаго потребленія.

Въ концѣ концовъ, пришлось для этой цѣли использовать весенній волжскій транспортъ, направленный по Маріинской системѣ въ Петроградъ и Финляндію, и отъ него урвать партію пшеницы въ 15 милліоновъ пудовъ. Я распорядился переслать ее воднымъ же путемъ въ Архангельскій портъ для дальнѣйшаго слѣдованія въ Англію и Францію. Вся эта партія, по соглашенію съ союзниками, была уступлена Франціи. Такъ, болѣе или менѣе благополучно завершился возникшій імежду мной и Сазоновымъ печальной памяти инцидентъ, въ свое время причинившій намъ обоимъ немало непріятностей, но нисколько не повліявшій на наши добрыя отношенія, которыя поддерживались, главнымъ образомъ, общностью нашихъ взглядовъ на тѣ или другіе государственные вопросы, обсуждаемые въ Совѣтѣ Министровъ.

Такіе случаи я считаю прежде всего слѣдствіемъ общей „неналаженности” Совѣта Министровъ. У его сочленовъ не было сознанія необходимости согласованно дѣйствовать въ интересахъ общаго государственнаго блага.

Бѣда была въ томъ, что большинство Министровъ имѣло только чисто бюрократическій стажъ. Мало кто изъ нихъ проходилъ черезъ службу на мѣстахъ, въ рядахъ сословныхъ, земскихъ или городскихъ должностныхъ лицъ. Межъ тѣмъ — общественная работа, помимо того, что она давала возможность знакомиться съ подлинной Россіей, обычно закладывала прочные и глубокіе корни навыка къ дѣловой солидарности.

Разразившаяся революція 1917 года Сергѣя Дмитріевича, какъ и многихъ насъ, оторвала отъ родныхъ насиженныхъ мѣстъ и отъ обычныхъ занятій. Послѣдніе годы своей жизни Сергѣй Дмитріевичъ прожилъ въ Ниццѣ, гдѣ скоропостижно скончался 11/25 декабря 1927 года. Похороненъ онъ на Ниццкомъ русскомъ кладбищѣ „Кокадъ”, невдалекѣ отъ могилки незабвенной нашей дочери Маріи. Его вдова, Анна Борисовна, передала мнѣ его фотографію съ надписью: „Покойный мой мужъ, послѣ посѣщенія виллы Волга”,2 писалъ мнѣ изъ Ниццы: Побольше бы такихъ людей, какъ Александръ Николаевичъ Наумовъ — не погибла бы наша родина. А. С. Февраль 1928 г. Версаль”.

Спасибо покойному Сергѣю Дмитріевичу за добрыя слова, и да пребудетъ среди всѣхъ насъ о немъ свѣтлая память на вѣчныя времена.

Во главѣ Министерства Внутреннихъ Дѣлъ стоялъ камергеръ Высочайшаго Двора Алексѣй Николаевичъ Хвостовъ. Послѣ ряда скандальныхъ разоблаченій, въ чемъ особенно усердствовалъ его же ближайшій помощникъ Бѣлецкій, Хвостову пришлось передать бразды правленія его „достойному” замѣстителю г-ну Штюрмеру.

Несмотря на свои чрезмѣрно объемистыя тѣлеса, уподоблявшія ихъ носителя надутому баллону, Хвостовъ отличался необычайной подвижностью, хлопотливостью и своеобразной энергіей, побуждавшей его всюду — даже туда, куда вовсе не слѣдовало, совать свой остренькій носикъ, еле видный на его жирной, краснощекой, бритой физіономіи.

Хвостовъ отъ природы не былъ обиженъ умомъ, иначе не могъ бы онъ въ молодые годы выдвинуться, стать губернаторомъ, затѣмъ попасть въ составъ депутатовъ Государственной Думы и занять тамъ видное положеніе лидера фракціи правыхъ. Но умъ Хвостова не былъ творческимъ и спокойнымъ руководителемъ мыслительныхъ способностей, а проявлялся въ изворотливости, неразборчиво направленной на удовлетвореніе честолюбивыхъ его стремленій. Хвостовъ былъ самый безцеремонный и безпокойный членъ Совѣта Министровъ. Онъ причинялъ въ нашей коллегіи не мало совершенно неожиданныхъ осложненій и бурныхъ сценъ. Хвостовъ то, вдругъ, на засѣданіяхъ сообщалъ о своемъ рѣшеніи приступить къ обревизованію транспорта, то хотѣлъ прибрать къ рукамъ все дѣло продовольственнаго снабженія Имперіи. Всѣ свои порывы забираться въ область постороннихъ ему вѣдомствъ онъ обычно обосновывалъ яко бы „соизволеніями Его Величества”. Конечно, несмотря на всю хлесткость его поведенія и на безпрестанныя ссылки на авторитетъ Царя, Хвостову не удавалось сбить съ позиціи затронутыя его непрошеннымъ вмѣшательствомъ вѣдомства, — ни Треповъ, съ его транспортомъ, ни я, съ моимъ продовольствіемъ, такого произвольнаго вторженія Министра Внутреннихъ Дѣлъ въ наши дѣла не допускали, но разговоровъ и шума вокругъ всего этого было немало.

Надо вообще сказать, что, ради достиженія своихъ цѣлей, Хвостовъ ни передъ чѣмъ не останавливался. Ему ничего не стоило наговаривать Государю своимъ вкрадчивымъ торопливымъ говоркомъ кучу всяческихъ совѣтовъ и собственныхъ измышленій, и въ то же время спускаться на дно столицы, топоткомъ интимно бесѣдовать и сговариваться съ темными проходимцами, способными на авантюры самаго компрометирующаго свойства. На этомъ пути Хвостовъ, несмотря на всю свою природную изворотливость, въ концѣ-концовъ, на смерть расшибся. Исторія съ Ржевскимъ и іеромонахомъ Иліодоромъ положила предѣлъ беззастѣнчивой, дѣятельности этого Министра. Мученическій конецъ жизни. Алексѣя Николаевича многое искупилъ въ его прошломъ:, послѣ февральскаго переворота онъ былъ посаженъ въ крѣпость, а смѣнившая Временное Правительство большевистская власть его разстрѣляла.

Совершенно инымъ по внѣшности, такъ же, какъ и по внутреннимъ свойствамъ, являлся родной дядя Алексѣя Николаевича Хвостова — сенаторъ Александръ Алексѣевичъ Хвостовъ, занимавшій въ мое время постъ Министра Юстиціи. Средняго роста, худощавый, со смуглымъ пріятнымъ лицомъ, на которомъ особенно выдѣлялись большіе, красивые, каріе, прямо и честно смотрѣвшіе глаза, Александръ Алексѣевичъ былъ кристально чистымъ и благороднѣйшимъ человѣкомъ и пользовался всеобщей любовью и уваженемъ. Скромный и спокойно разсудительный, хотя и мало разговорчивый, Александръ Алексѣевичъ являлся достойнѣйшимъ хранителемъ правосудія и безупречнымъ замѣстителемъ „царскаго ока”. Его всегда до крайности тяготило все то, что говорилось про министерскую дѣятельность его племянника, о которой и самъ онъ отзывался неодобрительно.

По натурѣ прямой и честный, Хвостовъ, какъ Министръ Юстиціи, мучился, когда распутинскіе круги подняли всѣхъ, чтобы во что бы то ни стало освободить изъ подъ тюремнаго ареста бывшаго Военнаго Министра В. А. Сухомлинова. Хвостовъ всѣми силами боролся противъ этихъ вліяній, но въ концѣ концовъ, не выдержалъ и ушелъ — сначала перемѣнилъ свое вѣдомство на Министерство Внутреннихъ Дѣлъ, а затѣмъ, черезъ короткій промежутокъ времени, въ сентябрѣ 1916 года, окончательно ушелъ со службы. Незадолго до моего увольненія, Александръ Алексѣевичъ, еще будучи Министромъ Юстиціи, сообщилъ мнѣ съ огорченіемъ, что Сухомлинову тюремное заключеніе, вѣроятно, скоро будетъ замѣнено домашнимъ арестомъ.

— Думаю я это потому, — добавилъ Хвостовъ, — что, по свѣдѣніямъ полиціи, у распутнаго старца стала по ночамъ появляться супруга Сухомлинова...

Пророчество его оправдалось, но уже послѣ его ухода изъ судебнаго вѣдомства.

Александръ Алексѣевичъ страстно любилъ родину, свою Орловскую губернію, свой Елецкій уѣздъ. Видимо, эта любовь одержала верхъ даже тогда, когда большевистская лавина стала затоплять и его родныя мѣста. Несмотря ни на что, Хвостовъ остался у себя дома, никуда не бѣжалъ и отдался на произволъ судьбы. По доходившимъ до меня слухамъ, какимъ-то чудомъ большевики его не тронули, оставили въ живыхъ. Надолго ли?!

Во главѣ Финансоваго Вѣдомства былъ Петръ Львовичъ Баркъ, вскорѣ назначенный членомъ Государственнаго Совѣта и остававшійся на министерскомъ посту до февральскаго переворота 1917 года.

Онъ еще раньше прошелъ основательную практическую школу въ частныхъ банковскихъ, фондово-биржевыхъ и желѣзнодорожныхъ учрежденіяхъ и былъ всесторонне подготовленъ для завѣдыванія финансово-денежнымъ хозяйствомъ Россійской Имперіи. На его долю въ періодъ 1914-1917 г.г. выпала тяжкая задача находить источники для покрытія неисчислимыхъ и неудержимо разраставшихся колоссальныхъ расходовъ, связанныхъ съ обороной и нуждами военнаго времени. На одномъ изъ засѣданій Совѣта Министровъ, когда Военно-Морское вѣдомство предъявило къ Министерству Финансовъ еще новое требованіе необычно крупной даже и для того времени суммы, сидѣвшій рядомъ со мною Баркъ, при всей своей сдержанности, не могъ скрыть охватившаго его волненія. Онъ сталъ горячо доказывать всю непосильную для государственнаго фиска тяжесть подобнаго требованія. Но представители государственной обороны были неумолимы, и Барку пришлось, въ концѣ концовъ, подчиниться. Повернувшись ко мнѣ, раскраснѣвшійся отъ тревожныхъ переживаній Петръ Львовичъ своимъ нѣсколько гортаннымъ голосомъ бросилъ мнѣ памятную фразу: — Ну, какъ при такихъ обстоятельствахъ не сказать — aprcs nous Ie deluge?:

„Deluge” этотъ дѣйствительно, хлынулъ и затопилъ Россію, смывъ съ ея поверхности многое, въ томъ числѣ и насъ всѣхъ. Немало „бывшихъ” людей въ этомъ стихійномъ мутномъ потокѣ погибло, нѣкоторыя лица, правда, весьма немногія, сумѣли всплыть, выбраться на берегъ, хотя и на чужой, сумѣли быстро оправиться, окрѣпнуть и почти цѣликомъ возстановить свое прежнее личное благополучіе. Къ этой категоріи „счастливыхъ” бѣженцевъ надо причислить и бывшаго Министра Баркд. Благодаря установившимся въ былое время финансово-банковскимъ связямъ, личнымъ способностямъ и практическому складу своего житейски-мудраго ума, онъ сумѣлъ такъ поставить себя въ Лондонскихъ высшихъ дѣловыхъ сферахъ, что въ нѣсколько лѣтъ сталъ главнымъ директоромъ распорядителемъ въ .одномъ из крупнѣйших банков на „Ломбардъ-Стритъ”, получалъ солидное содержаніе и имѣлъ честь быть принятымъ англійскимъ королемъ, который далъ ему титулъ.

Въ памяти всплываютъ двѣ наиболѣе характерныя встрѣчи мои съ Баркрмъ, происшедшія послѣ революціонныхъ событій 1917 года, — первая произошла во второй половинѣ 1918 года въ Крыму, въ Ялтѣ, когда мы съ нимъ дружески бесѣдовали за завтракомъ въ гостиницѣ „Россія”.

Несмотря на всѣ ужасы пережитаго, Петръ Львовичъ казался по-прежнему ровно-спокойнымъ человѣкомъ, не терявшимъ, видимо, надежды на лучшее будущее и на собственныя, свои сиды. Межъ тѣмъ, ,положеніе его было тогда не изъ легкихъ — Баркъ лишился всего и сильно бѣдствовалъ.

Когда зашла у насъ рѣчь, какого къ завтраку спросить вина, Петръ Львовичъ, привѣтливо улыбнувшись, промолвилъ;.

— Для меня никакого! Бывшій министръ финансовъ долженъ сознаться, что у него нѣтъ лишнихъ денегъ даже на бутылку вина!

Вскорѣ Крымъ пришлось всѣмъ намъ покинуть. Проживая: позже со своей семьей въ Ниццѣ, я вынужденъ бывалъ по дѣламъ ежегодно наѣзжать въ маѣ мѣсяцѣ въ Лондонъ, и почти каждый разъ видѣлся тамъ съ Баркомъ. Опишу послѣднюю нашу съ нимъ встрѣчу въ 1928 году, ровно черезъ десять лѣтъ послѣ ялтинскаго завтрака. Дежурный курьеръ доложилъ обо імнѣ. Послѣ нѣкотораго ожиданія въ банковской роскошной пріемной, я былъ впущенъ въ большой свѣтлый кабинетъ, великолѣпно отдѣланный въ строго-англійскомъ стилѣ краснымъ деревомъ и уставленный массивной кожаной мебелью. Все кругомъ было чисто, тихо, богато и величественно. Изъ-за солиднаго письменнаго стола поднялся ко мнѣ навстрѣчу элегантно, какъ только' въ Лондонѣ это умѣютъ, одѣтый, по-прежнему свѣжій, розовый, слегка посѣдѣвшій, по-прежнему привѣтливый Петръ Львовичъ, который тепло меня обмялъ, усадилъ рядомъ съ собой въ удобное кресло и сталъ ,дѣлиться своими лондонскими впечатлѣніями, ясно говорившими объ исключительномъ успѣхѣ на службѣ и въ жизни. Передо мной сидѣлъ человѣкъ, сумѣвшій возстановить почти полностью условія своей былой профессіональной дѣятельности, матеріальную обезпеченность и видное положеніе въ обществѣ.

На посту Министра Путей Сообщенія я засталъ члена Государственнаго Совѣта, сенатора егермейстера Высочайшаго Двора Александра Ѳедоровича Трепова, впослѣдствіи, съ половины ноября по конецъ декабря 1916 года, состоявшаго Предсѣдателемъ Совѣта Министровъ.

Треповъ былъ однимъ изъ наиболѣе темпераментныхъ и говорливыхъ членовъ Совѣта Министровъ. Онъ всегда принималъ самое горячее участіе въ обсужденіи многочисленныхъ дѣлъ, поступавшихъ отъ различныхъ вѣдомствъ. Александръ Ѳедоровичъ имѣлъ обыкновеніе' высказываться обстоятельно, въ непререкаемо-авторитетномъ тонѣ.

Треповъ, несомнѣнно, былъ человѣкомъ умнымъ, но умъ его зачастую принималъ, если можно такъ выразиться, безпокойное направленіе, подъ воздѣйствіемъ тѣхъ или другихъ побужденій, какъ меня увѣряли и какъ мнѣ самому потомъ казалось, больше личнаго, характера. Съ самаго начала моего съ нимъ знакомства и дѣлового сотрудничества я убѣдился въ рѣзкомъ непостоянствѣ взглядовъ Трепова — свойствѣ совершенно недопустимомъ при веденіи какого бы’то ни было общаго дѣла, тѣмъ болѣе государственнаго.

Вспоминается мнѣ поѣздка моя съ Треповымъ въ началѣ января 1916 года въ Царскую Ставку въ Могилевъ. На обратномъ пути въ Петроградъ, послѣ ряда засѣданій и совѣщаній съ представителями фронтовъ по поводу упорядоченія транспортнаго и продовольственнаго дѣла, мы съ Треповымъ до поздняго часа обсуждали и, въ концѣ концовъ, намѣтили опредѣленный общій планъ дѣйствій, который каждый изъ пасъ долженъ былъ безъ замедленія проводить въ жизнь.

Каково же было мое удивленіе, когда на слѣдующее утро, за нѣсколько часовъ до столицы, мой секретарь, которому я сталъ диктовать ;мои распоряженія, въ полномъ соотвѣтствіи съ наканунѣ выработанным съ Треповымъ планомъ, мнѣ, вдругъ, сообщаетъ, что онъ только что видѣлся съ состоявшимъ при Министрѣ Путей Сообщенія чиновникомъ, получившимъ отъ своего начальника совершенно иныя директивы. Я поспѣшилъ къ Трепову, который ѣхалъ въ сосѣднемъ вагонѣ, и къ немалому моему изумленію услыхалъ отъ Александра Ѳедоровича, что онъ „за ночь передумалъ” и рѣшилъ дѣйствовать вопреки нашему сговору.

Вспоминая исключительно трудное мое положенія руководителя всѣмъ продовольственнымъ дѣломъ въ Имперіи, находившимся въ тѣсной зависимости отъ общаго состоянія транспорта и заранѣе вырабатываемыхъ маршрутныхъ расписаній поѣздовъ, я долженъ признаться, что избѣгалъ непостояннаго Трепова и старался непосредственно сноситься съ его ближайшимъ помощникомъ. Выдающійся знатокъ желѣзнодорожнаго дѣла, товарищъ министра Эдуардъ Брониславовичъ Кригеръ-Войновскдй былъ человѣкъ точный, исполнительный, на него можно было всецѣло положиться. Именно благодаря ему, моя продовольственная организація, несмотря на всѣ затрудненія, функціонировала болѣе или менѣе нормально.

Все же надо отдать справедливость Трепову. Благодаря своему волевому характеру, способности быстро оріентироваться и удачному подбору своихъ ближайшихъ помощниковъ, онъ, при содѣйствіи ихъ, велъ свое нелегкое дѣло съ настойчивостью и энергіей, добиваясь сравнительно благопріятныхъ результатовъ. Существовавшее при немъ разстройство транспорта нельзя было цѣликомъ относить на счетъ дефектовъ его управленія Министерствомъ Путей Сообщенія. Разстройство это являлось однимъ изъ послѣдствій войны, принявшей непредвидѣнно гигантскіе размѣры.

Александръ Ѳедоровичъ не любилъ сдаваться передъ наплывомъ трудныхъ обстоятельствъ, продолжая вести свое дѣло. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ проявлялъ недюжинныя способности дальновиднаго политика по части привлеченія на свою сторону симпатій нужныхъ для его популярности и устойчивости его служебнаго положенія людей. Въ этомъ отношеніи, внесенный имъ въ Государственную Думу смѣлый и грандіозный законопроектъ объ осуществленіи т. н. большой желѣзнодорожной программы сослужилъ Трепову немалую службу. Своими, хотя и отдаленными, но заманчивыми, перспективами, онъ заставилъ г.г. депутатов на время забыть о пресловутомъ наличномъ транспортномъ расстройствѣ.

Эту большую программу, какъ и многое въ своемъ вѣдомствѣ, Треповъ началъ проводить не съ предварительнаго коллегіальнаго обсужденія въ Совѣтѣ Министровъ, а путемъ единоличнаго доклада Государю, соизволившему планъ его одобрить. Послѣ этого Министръ Путей Сообщенія довелъ свой многообѣщающій для отечественнаго, благоденствія проектъ до свѣдѣнія Совѣта Министровъ и тогда же поспѣшилъ внести на разсмотреніе думскихъ комиссій. Реклама получилась безусловно внушительная!

Помню, какъ вся эта несвоевременная въ военное время и чудовищная по своимъ размѣрамъ и денежнымъ затратамъ, затѣя Министра Путей Сообщенія, совершенно неожиданно свалилась на головы его коллегъ, въ частности, Министра Земледѣлія, мнѣніе котораго при опредѣленіи направленія намѣченныхъ путей запрошено не было. Узнавъ про треповскій проектъ, я счелъ своимъ долгомъ тотчасъ же приступить къ выработкѣ желательнаго для нашего вѣдомства плана новыхъ желѣзнодорожныхъ путей, для обслуживанія плодородныхъ районовъ Россійской Имперіи. Спѣшно составленный проектъ Министерства Земледѣлія былъ немедленно мною доложенъ Государю и Совѣту Министровъ, а также внесенъ въ думскія комиссіи для согласованія его съ проектомъ Министерства Путей Сообщена.

Умѣлъ Александръ Ѳедоровичъ по своему угождать и Государю. Позднею весной 1916 года, завтракая за царскимъ столомъ въ Могилевѣ, я не безъ удовольствія положилъ себѣ на тарелку кусокъ разварной а la russe великолѣпной аршинной стерляди и принялся ее съ наслажденіемъ вкушать, мысленно переносясь въ мои приволжскія палестины... Но вотъ я сталъ замѣчать неоднократно останавливавшіеся на мнѣ взгляды сидѣвшаго противъ меня Августѣйшаго хозяина, который, давъ мнѣ докончить лакомое блюдо, своимъ деликатнымъ и привѣтливымъ голосомъ меня спросилъ: — Понравилась вамъ рыба? Послѣ моего утвердительнаго отвѣта Государь добавилъ: — Это вѣдь ваша родная — волжская!...

Подошедшій ко мнѣ по окончаніи завтрака генералъ. Воейковъ шепнулъ мнѣ на ухо: — Берите примѣръ съ Трепова — пріѣхалъ съ Волги и привезъ Царю въ презент диковинныхъ стерлядей!..

Отношенія Александра Ѳедоровича къ своимъ коллегамъ нельзя было назвать ровными и устойчивыми; онѣ скорѣе отличались порывистостью и непостоянствомъ. Ко мнѣ лично Треповъ сначала относился необыкновенно дружески, позволяя себѣ высказывать въ моемъ присутствіи самыя интимныя свои мысли и предположенія.

Не забуду, какъ въ описанную мною выше нашу совмѣстную поѣздку въ Могилевъ, въ первый же вечеръ, пришелъ Треповъ ко мнѣ въ вагонъ пить чай и, пользуясь тѣмъ, что мы одни, разоткровенничался во всю. Высказавъ по моему адресу свою превеликую симпатію, онъ сталъ настойчиво призывать меня содѣйствовать его плану обновленія Совѣта Министровъ, доказывая необходимость въ первую голову срочно удалить изъ его состава С. Д. Сазонова. На это я замѣтилъ ему: — Очевидно, вы, Александръ Ѳедоровичъ, хотите быть на положеніи премьера и задались цѣлью формировать угодный вамъ кабинетъ. Если это’ такъ, умоляю васъ, одновременно съ Сазоновымъ, вычеркните и меня съ занимаемой мною должности, за что я отъ глубины души буду вамъ признателенъ!.. При этихъ словахъ Треповъ, весь вспыхнувъ, нервно мнѣ отвѣтилъ: — Въ премьеры я не собираюсь, а хочу лишь улучшить составъ своихъ сочленовъ по Совѣту Министровъ, оставивъ въ немъ такихъ людей, какъ вы или какъ Александръ. Алексѣевичъ Хвостовъ!

Надо думать, что тогда я своимъ намекомъ на премьерство затронулъ больное мѣсто Трепова, человѣка крайне честолюбиваго и, въ концѣ концовъ, достигшаго своей цѣли.

Долженъ сознаться, что, хотя относился ко мнѣ Александръ Ѳедоровичъ подчеркнуто-любезно, нерѣдко приглашалъ меня къ себѣ на обѣды и вызывалъ на откровенность, я какъ-то инстинктивно держалъ себя съ нимъ нѣсколько на сторожѣ, стараясь избѣгать интимныхъ съ нимъ собесѣдованій. Чѣмъ больше приходилось мнѣ съ нимъ сталкиваться и работать, тѣмъ яснѣе я замѣчалъ неискренность въ его поведеніи. Особенно ясно проявилъ онъ это въ памятный для меня день, 21-го іюня 1916 года, день безповоротнаго рѣшенія моего выйти въ отставку. Вспомнились мнѣ тогда неоднократныя предупрежденія А. В. Кривошеина относительно Трепова, котораго онъ не называлъ иначе, какъ „богомъ интриги”, и советовалъ мнѣ его всемѣрно опасаться.

Февральская революція 1917 года застала на посту Министра Путей Сообщенія Э. Б. Кригеръ-Войновскаго, замѣстившаго собою А. Ѳ. Трепова. Со словъ очевидца А. Н. Яхонтова, занимавшаго въ то время должность управляющаго канцеляріей Министра Путей Сообщенія, послѣ насильственной замѣны царскаго правительства революціоннымъ „Временнымъ” Правительствомъ, Треповъ, въ сопровожденіи своего брата Владиміра Ѳедоровича и А. В. Кривошеина, явился въ былое свое министерство съ намѣреніемъ предложить свои услуги вновь образовавшейся „народной” власти. Но поставленный Временнымъ Правительствомъ во главѣ вѣдомства Путей Сообщенія депутатъ Бубликовъ бывшему царскому министру въ этомъ отказалъ.

Свергнувшій Временное Правительство большевизмъ вынудилъ Александра Ѳедоровича Трепова уѣхать заграницу и поселиться въ Парижѣ, гдѣ онъ сумѣлъ устроить свою жизнь относительно благополучно. Онъ занялъ видное политическое положеніе въ бѣженской колоніи, какъ глава монархического объединенія и организовалъ довольно крупное акціонерное предпріятіе по желѣзо-бетонному строительству.

10-го ноября (н. с.) 1928 года Александръ Ѳедоровичъ заѣхалъ по дѣламъ въ Ниццу, гдѣ скоропостижно скончался на скамейкѣ желѣзнодорожнаго вокзала. Погребенъ онъ на русскомъ Ниццкомъ кладбищѣ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ того, чье имя онъ произносилъ съ нескрываемой непріязнью и кого онъ ревностно мечталъ исключить изъ состава министровъ. Кончилась жизнь этихъ двухъ царскихъ министровъ, Трепова и Сазонова, и на мѣстѣ вѣчнаго упокоенія они оказались рядомъ.

Министромъ Народнаго Просвѣщенія состоялъ шталмейстеръ Двора Его Величества графъ Павелъ Николаевичъ Игнатьевъ. Онъ завоевалъ себѣ въ широкихъ кругахъ общества большую популярность, какъ дѣятель либерально-гуманнаго направленія.

Доступный съ низшими, привѣтливый съ равными, графъ Игнатьевъ велъ себя на засѣданіяхъ Совѣта Министровъ сдержанно, уклоняясь отъ острыхъ споровъ и рѣзкихъ выступленій. Это не значило, что графъ Павелъ Николаевичъ относился поверхностно и хладнокровно къ политическимъ событіямъ. Въ частномъ быту и внѣ оффиціальныхъ засѣданій, онъ былъ инымъ и видимо питалъ ко мнѣ добрыя, довѣрчивыя чувства. Не разъ, передъ засѣданіями Совѣта Министровъ, онъ заѣзжалъ ко мнѣ, или въ самомъ зданіи Маріинскаго Дворца отводилъ меня въ сторону, чтобы подѣлиться со мною своимъ горячимъ возмущеніемъ по поводу казавшагося ему непріемлемымъ того или другого проекта, внесеннаго на разсмотрѣніе Совѣта Министровъ. Но стоило начаться засѣданію, какъ тотъ же Игнатьевъ, по свойству своего мягкаго характера, занималъ позицію не только сдержаннаго, но нерѣдко совершенно молчаливаго члена коллегіи, и мнѣніе его выяснялось лишь при окончательной баллотировкѣ.

Впрочемъ, на однмъ изъ засѣданій, когда Министру Народнаго Просвѣщенія было отказано въ прибавкѣ жалованья учителямъ, обиженный Игнатьевъ измѣнилъ своей обычной выдержкѣ и спокойствію и проявилъ ту горячность, которую я у него нерѣдко наблюдалъ въ частныхъ нашихъ разговорахъ. Считаю нужнымъ отмѣтить, что въ періодъ нашей совмѣстной съ нимъ службы, насъ съ Игнатьевымъ связывало одинаковое отношеніе ко многимъ вопросамъ государственнаго порядка (напримѣръ — къ вопросу о созывѣ законодательныхъ палатъ) и къ лицамъ, насъ окружавшимъ, хотя бы къ премьеру Штюрмеру. Разница между нами была, можетъ быть, та, что я, вѣроятно, казался менѣе сдержаннымъ, чѣмъ мой глубокоуважаемый коллега — Министръ Народнаго Просвѣщенія. Онъ, въ концѣ концовъ, послѣдовалъ моему примѣру, и за два мѣсяца до февральскихъ событій 1917 года вышелъ въ отставку, занявъ мѣсто А. А. Ильина, постъ предсѣдателя Главнаго Управленія Россійскаго Общества Краснаго Креста.

Очутившись послѣ революціи въ Англіи, Игнатьевъ одно время занимался на фермѣ сельскимъ хозяйствомъ, а затѣмъ переѣхалъ въ Парижъ, гдѣ онъ и по сіе время благополучно проживаетъ, взявъ вновь въ свои руки руководство дѣлами уцѣлѣвшей старой организаціи Россійскаго Краснаго Креста..

Во главѣ вѣдомства Торговли и Промышленности состоялъ гофмейстеръ Высочайшаго Двора, князь Всеволодъ Николаевичъ Шаховской. Въ противовѣсъ графу Игнатьеву* этотъ Министръ, ни въ служебныхъ, ни тѣмъ болѣе въ законодательныхъ кругахъ, не сумѣлъ себѣ снискать прочныхъ симпатій и репутаціи серьезнаго дѣлового человѣка.

Князь Шаховской держалъ себя нервно и суетливо. На засѣданіяхъ Совѣта Министровъ любилъ по всѣмъ вопросамъ, высказываться своимъ торопливымъ, слегка шепелявымъ говоркомъ. Его сужденія и предположенія рѣдко принимались его коллегами во вниманіе. Особенно не переваривалъ его адмиралъ Григоровичъ, не стѣснявшійся дѣлать ему довольнобезцеремонныя замѣчанія. На общихъ собраніяхъ законодательныхъ палатъ князь Шаховской выступалъ лишь въ случаяхъ крайней необходимости, и къ нему тамъ относились достаточно недружелюбно..

Назначеніе на такую серьезную и отвѣтственную должность, какъ Министръ Россійской торговли, да еще и промышленности, такого легковѣснаго человѣка, какъ князь Шаховской, всегда представлялось мнѣ загадкой. Говорили, что. въ этомъ назначеніи сыгралъ рѣшающую роль Великій Князь Александръ Михайловичъ, а Шаховской продолжалъ держаться на своемъ посту благодаря умѣнію угождать тѣмъ, отъ кого зависѣло его положеніе.

Немало испортилъ крови этотъ Министръ не только мнѣ, но и другимъ своимъ коллегамъ во время дѣловыхъ засѣданій „Совѣта пяти Министровъ”, который образовался въ цѣляхъ болѣе удобнаго общенія лицъ, стоявшихъ во главѣ „Особыхъ Совѣщаній”. Въ обстановкѣ этой срочной и серьезной работы князь Шаховской, вмѣсто вдумчиваго, строго-дѣлового разрѣшенія трудныхъ вопросовъ, сплошь и рядомъ позволялъ себѣ отдѣлываться шуточками и остротами, которыя потомъ не безъ возмущенія повторялись въ столичномъ обществѣ.

Когда на одномъ изъ этихъ засѣданій пришлось обратиться съ просьбой къ Министру Торговли и Промышленности, какъ Предсѣдателю Особаго Совѣщанія по топливу, чтобы онъ въ самомъ срочномъ порядкѣ распорядился подать уголь изъ Донецкаго бассейна въ смежный южный районъ для поддержанія сахаро-рафинаднаго производства, Шаховской отнесся къ этому ходатайству отрицательно. Онъ привелъ рядъ причинъ, по нашимъ свѣдѣніямъ совершенно неосновательныхъ и недостовѣрныхъ, о чемъ мы ему тотчасъ же и заявили. Тогда Шаховской объявилъ, что, по его понятіямъ, сахаръ-рафинадъ для даннаго времени является предметомъ ненужной роскоши, и что для нуждъ арміи можно обойтись однимъ лишь сахарнымъ пескомъ. На это присутствовавшіе на засѣданіи его сочлены не безъ основанія замѣтили, что русскій солдатъ привыкъ пить чай въ прикуску, и что желательно не лишать армію необходимаго продукта. Тогда Министръ Торговли, повернувъ свою глупо-улыбавшуюся физіономію къ возражавшимъ ему коллегамъ, не нашелъ ничего болѣе остроумнаго, какъ въ подтвержденіе своего капризнаго отказа дать слѣдующій мудрый государственный совѣтъ, вскорѣ обошедшій столичные не только салоны, но и переулки: „Пусть вмѣсто сахарныхъ кусковъ, солдатики подвяжутъ къ потолку мѣшки изъ марли съ насыпаннымъ въ нихъ сахарнымъ пескомъ и, вмѣсто прикуски, пусть по очереди посасываютъ ихъ съ чайкомъ”... Вообще, воспоминанія мои, связанныя съ именемъ Шаховского, какъ Предсѣдателя Особаго Совѣщанія по топливу, характеризуютъ его, какъ крайне нераспорядительнаго сотрудника. Нерѣдко онъ ставилъ мою продовольственную организацію въ очень тяжелое положеніе. Было время, въ первой половинѣ 1916 года, когда, несмотря на обиліе зернового продукта въ юго-западномъ районѣ Россіи, всѣ расположенныя тамъ мельницы испытывали топливный кризисъ и были вынуждены употреблять, вмѣсто угля, солому, или стоять. Между тѣмъ, при правильномъ руководствѣ, можно было снабжать означенный районъ углемъ, въ изобиліи имѣвшимся въ Донецкомъ бассейнѣ, откуда доставка могла безостановочно производиться.

Оберъ-Прокуроромъ Святѣйшаго Синода состоялъ гофмейстеръ Высочайшаго Двора Александръ Николаевичъ Волжинъ.

Онъ велъ свое вѣдомство, стоявшее особнякомъ, спокойно и разсудительно, не принимая особо дѣятельнаго участія въ разрѣшеніи общегосударственныхъ вопросовъ.

Я всегда ставилъ въ особую заслугу почтенному Александру Николаевичу занятую имъ непримиримую ,позицію по отношенію къ Петроградскому Митрополиту Питириму, находившемуся, какъ извѣстно, въ самыхъ близкихъ сношеніяхъ съ Распутинымъ. Надо сказать, что Питиримъ былъ мнѣ лично хорошо знакомъ. Въ бытность мою Губернскимъ Предводителемъ Дворянства онъ завѣдывалъ нѣкоторое время Самарской епархіей.

Питиримъ церковную службу совершалъ съ замѣтнымъ пафосомъ, мало вяжущимся съ монашескимъ смиреніемъ. Онъ склоненъ былъ въ сношеніяхъ съ людьми проявлять неподобающій его сану темпераментъ.

Съ первыхъ шаговъ появленія его въ Самарѣ, Питиримъ оказывалъ мнѣ и дворянству усиленное вниманіе. Онъ благословилъ ввѣренное моему попеченію сословіе богато украшенной иконой, которую просилъ водрузить въ нашемъ Дворянскомъ Домѣ. Во время его дальнѣйшаго пребыванія въ Самарѣ, пришлось его ближе узнать и глубочайшимъ образомъ въ немъ разочароваться.

Разговорились мы однажды съ Питиримомъ по поводу личности и дѣятельности епископа Уфимскаго, Андрея, приходившагося мнѣ двоюроднымъ братомъ и открыто въ то время выступавшаго въ печати и въ своихъ громовыхъ проповѣдяхъ противъ распутиновщины.

Не зная о моемъ близкомъ родствѣ съ епископомъ Андреемъ, Питиримъ сталъ о немъ отзываться съ явной непріязнью, приписывая ему желаніе шумѣть противъ Распутина, чтобы создать себѣ популярность и на этомъ обосновать свою дальнѣйшую карьеру. При этомъ самарскій архіерей нравоучительно добавилъ, что, по его мнѣнію, никому изъ нихъ, епископовъ, не слѣдъ идти противъ Синодскихъ указовъ, каковы бы они ни были.

Всѣ эти разсужденія меня рѣзко оттолкнули отъ Питирима, который вскорѣ послѣ этого проявилъ себя во всей силѣсвоего мерзкаго угодничества передъ тобольскимъ „старцемъ”. Это стало извѣстно совершенно случайно.

Спустя нѣкоторое время послѣ неудавшагося покушенія Гусевой на Григорія Распутина, пріѣзжаетъ ко мнѣ губернаторъ Протасьевъ и сообщаетъ, что начальникъ самарской почтово-телеграфной конторы привезъ ему копію телеграммы, посланной Питиримомъ въ Тобольскъ на имя грязнаго старца. Въ ней самарскій архіерей выразилъ свою искреннюю радость по случаю избавленія его, Распутина, отъ грозившей ему опасности и молилъ Господа сохранить его драгоцѣнное здравіе на многія лѣта. О содержаніи этой возмутительной телеграммы я счелъ долгомъ довести до свѣдѣнія своихъ сословныхъ сослуживцевъ, и мы всѣ единодушно рѣшили .порвать послѣ этого всякія сношенія съ распутинскимъ молитвенникомъ и вернуть ему полученную отъ него икону.

Вскорѣ Питиримъ былъ назначенъ экзархомъ Грузіи, а затѣмъ — Петроградскимъ Митрополитомъ. Нашъ дворянскій уговоръ по отношенію къ нему я свято продолжалъ соблюдать: попавъ на службу въ столицу и присутствуя на оффиціальныхъ соборныхъ служеніяхъ, я никогда ни подъ благословеніе, ни для цѣлованія креста къ Питириму не подходилъ, чѣмъ, какъ мнѣ говорили, доводилъ Митрополита до состоянія бѣшеной злости. Опредѣленное отрицательное отношеніе къ распутинскимъ угодникамъ со стороны Волжина мнѣ было тѣмъ болѣе по душѣ, и я Александра Николаевича за это глубоко уважалъ.

Вскорѣ послѣ назначенія премьеромъ Штюрмера, состоявшаго въ самыхъ интимныхъ отношеніяхъ съ Питиримомъ и Распутинымъ, я однажды услыхалъ горячій разговоръ новаго предсѣдателя Совѣта Министровъ съ Александромъ Николаевичемъ Волжинымъ, который при видѣ меня воскликнулъ:

— Да вотъ спросите Александра Николаевича Наумова, что такое представляетъ изъ себя Питиримъ! Онъ его хорошо знает!’’... На обращенный ко мнѣ вопросъ Штюрмера, я поспѣшилъ отвѣтить слѣдующее: „Всякій часъ, что Православную Церковь возглавляетъ нечистый Питиримъ, — приноситъ ущербъ ея достоинству и вредъ ея паствѣ”. Разумѣется, для Штюрмера моя характеристика была безразличной и недоказательной. Его интересовала не церковная, а иная дѣятельность Питирима, выгодная для Штюрмера, какъ премьера.

Волжинъ, вскорѣ послѣ моего ухода изъ Министровъ, тоже покинулъ службу, будучи назначенъ членомъ Государственнаго Совѣта. Послѣ революціоннаго разгрома судьба насъ съ нимъ свела въ далекомъ зарубежьѣ, на южномъ берегу Франціи, въ Ниццѣ. Тамъ мы съ Александромъ Николаевичемъ сначала часто и дружески видѣлись, а затѣмъ та же капризная судьба захотѣла насъ разъединить на почвѣ церковнаго раскола. Я остался вѣренъ возглавленію Западно-Европейскихъ церквей Митрополитомъ Евлогіе,мъ, какъ іерархомъ, преемственно получившимъ свою власть отъ Патріарха Тихона, а бывшій Оберъ-Прокуроръ Святѣйшаго Синода почему-то предпочелъ пойти вслѣдъ Митрополита Антонія, совершенно произвольно, или скорѣе — революціонно, истолковавшаго отмѣненныя Патріархомъ Тихономъ постановленія Карловацкаго Собора 1921 года.

Осталось мнѣ сказать еще про послѣдняго сочлена Совѣта Министровъ — наиболѣе давняго, старшаго по службѣ и чинамъ, числившагося замѣстителемъ предсѣдателя Совѣта. Это былъ статсъ-секретарь Его Величества, членъ Государственнаго Совѣта и сенаторъ — Петръ Алексѣевичъ Харитоновъ, занимавшій постъ Государственнаго Контролера.

Петръ Алексѣевичъ былъ однимъ изъ наиболѣе выдающихся государственныхъ дѣятелей по своимъ способностямъ, разсудительности, опытности и огромной дѣловой подготовкѣ. Обладая даромъ точно, логично и обстоятельно излагать свои мысли какъ на словахъ, такъ, въ особенности, на бумагѣ, ровный, спокойный и вдумчивый — Харитоновъ являлся незамѣнимымъ сотрудникомъ въ разностороннихъ работахъ Совѣта Министровъ, находя всегда удачный и толковый совѣтъ и исходъ для благополучнаго разрѣшенія самаго запутаннаго и сложнаго вопроса. Недаромъ почтеннаго Петра Алексѣевича именовали „акушеромъ” за ту помощь, которую онъ оказывалъ въ трудныхъ случаяхъ появленія на Божій свѣтъ того или другого постановленія г.г. Министровъ. Въ 1916 г. его замѣнилъ членъ Государственнаго Совѣта Н. Н. Покровскій, о которомъ рѣчь будетъ ниже. Вскорѣ послѣ этого, въ томъ же 1916 году, Петръ Алексѣевичъ Харитоновъ скончался.

1

О Министрѣ Императорскаго Двора графѣ Фредериксѣ будетъ мною сказано въ одной изъ послѣдующихъ частей моихъ воспоминаній.

2

гдѣ жили Наумовы.

140

13-го ноября 1915 года — въ день полученія Высочайшаго Указа о назначеніи меня Министромъ, я сразу приступилъ къ ознакомленію съ ближайшими моими сотрудниками по вѣдомству,

Въ составъ ввѣреннаго мнѣ Министерства въ обычное время входили департаменты: государственныхъ земельныхъ имуществъ, земледѣлія, лѣсной, переселенческое управленіе и отдѣлы: земельныхъ улучшеній, рыбный, сельской экономіи и сельскохозяйственной статистики, огнестойкаго строительства, кустарный, художественно-музейный, Ученый Комитетъ, Совѣтъ Министра и канцелярія.

Каждое изъ названныхъ учрежденій подраздѣлялось, въ свою очередь, на рядъ болѣе мелкихъ подотдѣловъ, имѣвшихъ свое спеціальное назначеніе и наименованіе.

Помимо всѣхъ перечисленныхъ отраслей, въ компетенцію Министерства Земледѣлія, со времени образованія въ августѣ 1915 года Особаго Совѣщанія по Продовольствію, — вошла огромная, чтобы не сказать безграничная, область продовольствія арміи, а отчасти и тыла.. Вмѣсто сконструированія особаго Министерства Снабженія, какъ въ экстренномъ порядкѣ организовали у себя всѣ воюющія Европейскія государства, — въ Россіи были образованы Особыя Совѣщанія — по оборонѣ, продовольствію, транспорту и топливу, во главѣ которыхъ стояли Министры: — Военный, Земледѣлія, Путей Сообщенія, Торговли и Промышленности. Въ результатѣ получилось раздробленіе многосложнаго дѣла снабженія арміи, требовавшаго по своему существу и заданію полнаго единства организаціи и дѣйствій. Въ то же время Министры, возглавившіе „Особыя Совѣщанія”, оказались вынуждены употреблять свой служебный персоналъ для новыхъ задачъ, въ ущербъ интересамъ собственныхъ вѣдомствъ.

Министръ Земледѣлія, онъ же Предсѣдатель Особаго Совѣщанія по продовольствію, для этой послѣдней задачи не имѣлъ въ своемъ распоряженіи никакихъ спеціальныхъ ассигновокъ и особо откомандированныхъ ему лицъ. Силою вещей онъ вынужденъ былъ для этой цѣли использовать значительный штатъ состоявшихъ подъ его началомъ чиновниковъ, отрывая ихъ отъ прямыхъ вѣдомственныхъ обязанностей. О необходимости образовать особое Министерство Снабженія въ Россіи начали среди членовъ обѣихъ законодательныхъ палатъ раздаваться громкіе голоса лишь въ концѣ моей министерской работы, когда всѣ воочію убѣдились въ исключительной трудности и ненормальности создавшагося для меня положенія.

Директоромъ Департамента Государственныхъ Земельныхъ Имуществъ былъ давній вѣдомственный работникъ — Петръ Павловичъ Зубовскій, отличавшійся необыкновенной работоспособностью, точной исполнительностью и всесторонней освѣдомленностью. Онъ былъ знатокомъ и главнымъ руководителемъ всей землеустроительной дѣятельности въ Имперіи, будучи въ этомъ отношеніи незамѣнимымъ помощникомъ своего непосредственнаго начальника — товарища министра А. А. Риттиха.

Департаментъ Государственныхъ Имуществъ подраздѣлялся на рядъ подотдѣловъ, возглавлявшихся особыми вицедиректорами (Сафоновъ, Забѣлло и др.), которые, благодаря примѣрному трудолюбію, ровности характера и, вмѣстѣ съ тѣмъ, справедливой требовательности ихъ ближайшаго начальника Зубовскаго, вели свое дѣло дружно и образцово.

Я любилъ выслушивать доклады почтеннаго Петра Павловича — все у него было заранѣе обстоятельно взвѣшено и обдумано. Говорилъ онъ тихимъ голосомъ, всегда спокойно, немногорѣчиво, но складно и вразумительно. Зубовскій цѣликомъ былъ человѣкомъ служебнаго долга и дѣла. Онъ всегда напоминалъ мнѣ моего незабвеннаго голрвкинскаго сотрудника, тоже человѣка долга и дѣла, Илью Петровича Кошкина. Такихъ достойныхъ работниковъ на людскомъ,торжищѣ не много можно было встрѣтить.

Не таковъ былъ Директоръ Департамена Земледѣлія — Дмитрій Яковлевичъ Слободчиковъ. При всей своей работоспособности, Дмитрій Яковлевичъ оставался въ столичной обстановкѣ все тѣмъ же неугомоннымъ искателемъ карьерныхъ благъ, какимъ онъ былъ и ранѣе, въ періодъ его самарской провинціальной службы. Какъ тогда, такъ и теперь, Слободчиковъ, очевидно, вслѣдствіе своего безпокойно-пронырливаго характера, не пользовался среди своихъ сослуживцевъ ни симпатіями, ни достаточнымъ авторитетомъ.

Во главѣ Лѣсного Департамента стоялъ сравнительно еще молодой, полный силъ, могучій, широкоплечій Николай Владиміровичъ Грудистовъ, съ первыхъ же своихъ докладовъ завоевавшій мои глубочайшія симпатіи. Со временемъ я провелъ его въ товарищи министра и имѣлъ въ виду оставить его на мѣсто Глинки.

Знатокъ своей лесной спеціальности, Грудистовъ обладалъ широкой иниціативой и отличался выдающейся работоспособностью и исполнительностью. Искренно преданный дѣлу, Николай Владиміровичъ былъ мощнымъ подсобнымъ устоемъ, на который можно было всецѣло положиться. Департаментъ свой Грудистовъ велъ образцово — у него во всемъ царствовалъ порядокъ, во всѣхъ дѣлахъ чувствовалась твердая рука. Лѣсную отрасль онъ любилъ безгранично. Въ этомъ отношеніи мы съ нимъ близко сходились, дружно и горячо обсуждая различныя мѣропріятія, касавшіяся нашихъ излюбленныхъ лѣсовъ.

Грудистовъ весь просіялъ, когда я согласился поѣхать съ нимъ осмотрѣть Лѣсной Институтъ и его питомникъ. Поѣздка наша состоялась въ солнечный весенній день (8-го мая 1916 года) и произвела на меня самое благопріятное впечатлѣніе. Удивительное радушіе, съ которымъ насъ встрѣтили не только профессорскій персоналъ, но и студенческая молодежь, превосходное зданіе, интереснѣйшій музей, богатѣйшіе лѣсные ,питомники — все это было отрадно видѣть и воочію убѣдиться въ огромномъ значеніи, которое имѣла высшая государственная школа для подготовки лѣсныхъ спеціалистовъ. Передъ отъѣздомъ изъ Института, я провелъ нѣкоторое время со студентами, съ которыми у меня завязались самые оживленные, лишенные всякой оффиціальной натянутости, разговоры. Къ немалому моему удивленію, при расставаніи, я отъ нихъ услыхалъ выраженіе горячей благодарности за посѣщеніе мною ихъ Института, въ стѣнахъ котораго, по ихъ словамъ, мой предшественникъ ни разу не бывалъ.

Въ Москвѣ мнѣ однажды тоже удалось, несмотря на обычное „некогда”, навѣстить грудистовское хозяйство — могучій, сѣдой, сосновый заповѣдникъ въ „Погоно-Лосиной” казенной дачѣ, гдѣ имѣлась превосходно поставленная и оборудованная лѣсная школа.

Въ общемъ, Николай Владиміровичъ могъ по праву гордиться очевидными результатами своей дѣятельности. Когда ему пришлось въ срочномъ порядкѣ заняться заготовкой лѣсныхъ матеріаловъ для нуждъ военнаго времени, то и тутъ онъ проявилъ иниціативу, установилъ премировку для оплаты работъ, исполненныхъ въ извѣстные сроки, и достигъ блестящихъ результатовъ.

Риттихъ и Грудистовъ, связанные личной дружбой, являлись для меня основными, искренне преданными помощниками. Ихъ доброе ко мнѣ отношеніе и дѣльные, честные совѣта поддерживали меня во всѣхъ перипетіяхъ моей министерской дѣятельности.

Волею судебъ, уже въ условіяхъ послѣреволюціоннаго бѣженскаго моего „существованія”, — я считаю, что до революціи 1917 года была у меня „жизнь”, а послѣ началось одно лишь „существованіе” — я неожиданно встрѣтилъ моихъ былыхъ „товарищей” и друзей А. А. Риттиха и Н. В. Грудистова въ 1922 году въ Лондонѣ. Они служили въ банкѣ бр. Рябушинскихъ и казались удовлетворенными своимъ относительнымъ благополучіемъ. Къ несчастью, оно продолжалось недолго. Рябушинскіе разорились, банковское ихъ дѣло было ликвидировано, и оба они очутились въ тяжеломъ положеніи. Бѣдный Риттихъ въ 1930 году скончался отъ рака, а Грудистовъ, не находя примѣненія своимъ знаніямъ и энергіи, болѣе чемъ скромно живетъ въ туманномъ и чуждомъ ему Лондонѣ. Жутко становится на душѣ, когда подумаешь, сколько безжалостная революціонная стихія уничтожила и отбросила полезныхъ и творческихъ государственныхъ силъ, въ былые годы создавшихъ столько цѣнностей, а нынѣ прозябающихъ на чужбинѣ...

Во главѣ Переселенческаго Управленія, находившагося въ вѣдѣніи Товарища Министра Г. В. Глинки, я засталъ Геннадія Ѳедоровича Чиркина, сообразительнаго, хорошо освѣдомленнаго работника, серьезно интересовавшагося порученнымъ ему дѣломъ.

Надо отдать должное Глинкѣ, онъ положилъ много трудовъ на разумное разрѣшеніе и постановку переселенческаго вопроса, имѣвшаго, какъ извѣстно, для Россійской Имперіи огромное государстве,иное значеніе. За свое долголѣтнее завѣдываніе Переселенческимъ Управленіемъ, Глинка успѣлъ достичь положительныхъ результатовъ и подготовить цѣлую школу спеціалистовъ по названной отрасли государственнаго управленія. Чиркинъ былъ однимъ изъ наиболѣе способныхъ его учениковъ, заслужившимъ не безъ основанія особое довѣріе своего учителя.

Я всегда особенно охотно принималъ въ своемъ кабинетѣ Чиркина, умѣвшаго своими обстоятельными и живыми докладами въ сильнѣйшей степени заинтересовать слушателя. Благодаря его ясному и планомѣрному изложенію, я успѣлъ быстро ознакомиться съ общимъ положеніемъ переселенческаго вопроса и общегосударственной переселенческой политики, которая вызывала съ моей стороны полное сочувствіе и одобреніе.

Послѣ большевистскаго переворота 1917 года, новые хозяева оставили Чиркина на прежнемъ мѣстѣ. Онъ продолжалъ завѣдывать столь близко знакомымъ ему Переселенческимъ Управленіемъ.

Невольно въ голову приходятъ слѣдующія соображенія: если такихъ выдающихся по уму и дѣловитости „Чиркиныхъ” въ разныхъ вѣдомствахъ осталось не мало въ распоряженіи еовдепской власти, то техника управленія у большевиковъ могла бы не худо наладиться. „Чиркины” это тѣ невидимые колесики часового механизма, скрытыя за циферблатомъ, которыя приводятъ въ движеніе часовыя стрѣлки. Такъ, думается гднѣ, обстоитъ дѣло и въ Россіи — циферблатъ нынѣ иной, а за нимъ работаютъ все тѣ же „Чиркины”. Не отсюда ли произошла та, для многихъ до сихъ поръ непонятная, устойчивость государственнаго механизма огромной имперіи, которую удалось сохранить безграмотнымъ въ государственномъ отношеніи кремлевскимъ заправиламъ. Они унаслѣдовали не только „Ленинскіе завѣты”, но и цѣннѣйшій внутренній механизмъ прежняго россійскаго государственнаго управленія?

Во главѣ Отдѣла Земельныхъ Улучшеній Министерства Земледѣлія находился многолѣтній вѣдомственный работникъ, князь Владиславъ Ивановичъ Масальскій. Въ его завѣдываніи находилась хозяйственная отрасль огромнаго масштаба и значенія. За послѣдніе годы, она, съ легкой руки Кривошеина, обращала на себя вниманіе законодательныхъ палатъ. Широкія вѣдомственныя заданія, направленныя на приведеніе Средне-Азіатскихъ обширныхъ степей, путемъ ихъ орошенія, въ земли, пригодныя для сельскохозяйственныхъ культуръ, встрѣчали въ Таврическомъ и Маріинскомъ дворцахъ самое благожелательное отношеніе. Благодаря этому бюджетъ Отдѣла Земельныхъ Улучшеній изъ года въ годъ разрастался и дѣятельность его вызывала всеобщій интересъ.

Такое же щедрое отношеніе законодательныхъ палатъ вызывало и развитіе меліоративнаго кредита, при содѣйствіи котораго упомянутый отдѣлъ Министерства Земледѣлія, въ области земельныхъ улучшеній, могъ способствовать проявленію частной иниціативы. При этомъ, денежный вопросъ или, скорѣе, матеріальная заинтересованность тѣхъ или другихъ контрагентовъ Вѣдомства Земледѣлія, играли не малую роль. На этой почвѣ глубоко порядочному и безусловно честному князю Масальскому приходилось иногда испытывать служебныя осложненія довольно непріятнаго свойства.

Вспоминается мнѣ одинъ изъ первыхъ его докладовъ. Обстоятельно его изложивъ, князь Владиславъ Ивановичъ попросилъ меня датъ ему указаніе, какъ поступить съ залежавшимся въ его дѣлопроизводствѣ ходатайствомъ небезызвѣстнаго въ закулисныхъ столичныхъ кругахъ князя Андроникова объ уступкѣ ему на концессіонныхъ началахъ значительной площади государственной земли въ предѣлахъ Хивинской области, на которой производилось орошеніе, для разведенія хлопковой культуры. Имя князя Андроникова, котораго я лично не зналъ и никогда не видалъ, но о которомъ до меня доходили недобрыя вѣсти, заставило меня невольно насторожиться, и я попросилъ князя Масальскаго все дѣло объ андрониковской концессіи мнѣ представить для всесторонняго ознакомленія. Просмотрѣвъ его, я убѣдился, что безъ необходимыхъ дополнительныхъ справокъ и заключеній Туркестанскихъ властей дѣло это рѣшать нельзя. Я далъ приказъ затребовать всѣ нужныя свѣдѣнія съ мѣстъ. Въ то же время для меня стало ясно, что по поводу андроникоаскихъ концессіонныхъ аппетитовъ происходитъ въ самихъ вѣдомственныхъ сферахъ — между княземъ Масальскимъ и Г. В. Глинкой — довольно острое расхожденіе во взглядахъ. Концессіи князю Андроникову получить такъ и не удалось, причемъ Глинка пробовалъ неоднократно мнѣ внушать, что Андрониковъ имѣетъ вліяніе на Масальскаго, в чемъ убѣдить меня онъ такъ и не смогъ.

Разрѣшеніе меліоративныхъ кредитовъ сплошь и рядомъ ставило Завѣдьівающаго Отдѣломъ Земельныхъ Улучшеній въ затруднительное положеніе. Претендентовъ оказывалось великое множество. Разбираться въ справедливости ихъ домогательствъ представлялось дѣломъ во многихъ случаяхъ нелегкимъ, а иногда и деликатнымъ.

Напримѣръ, появляется въ моемъ служебномъ кабинетѣ В. А. Маклаковъ, одинъ изъ наиболѣе видныхъ думскихъ депутатовъ, членъ оппозиціонно настроенной кадетской партіи, талантливый человѣкъ и выдающійся ораторъ, въ послѣреволюціонное время назначенный Временнымъ Правительствомъ на постъ Парижскаго посла.

Сославшись на то, что, по распоряженію А. В. Кривошеина, онъ пользовался меліоративнымъ кредитомъ для оборудованія въ подмосковномъ имѣньицѣ желѣзобетонной мельничной плотины, онъ просилъ снова оказать ему кредитъ въ 10.000 рублей для завершенія начатаго имъ показательно-меліоративнаго дѣла... Будучи самъ сельскимъ хозяиномъ и мельничнымъ строителемъ, я сталъ болѣе обстоятельно разспрашивать пришедшаго ко мнѣ думца, стараясь выяснить, насколько предпринятый имъ ремонтъ мельничной плотины можно подвести подъ понятіе меліоративныхъ работъ. Къ глубокому моему сожалѣнію, несмотря на все краснорѣчіе моего собесѣдника, я въ необходимости отпуска ему министерской ссуды сильно усомнился. Это повергло кадетскаго депутата въ раздраженіе, причемъ у него сорвалось такое замѣчаніе:

— Вашъ предшественникъ выдавалъ мнѣ просимыя суммы — почему же вы этого сдѣлать не хотите?!

Я отвѣтилъ, что Вѣдомствомъ Земледѣлія будетъ предпринято обслѣдованіе на мѣстѣ, и если окажется возможнымъ признать производимыя мельничныя работы за меліоративныя, то кредитъ будетъ немедленно открытъ въ размѣрѣ, соотвѣтствующемъ дѣйствительной надобности.

— Надѣюсь, — обратился я къ своему вліятельному просителю, — подобная постановка вопроса васъ, какъ члена Государственной Думы, вполнѣ удовлетворяетъ?!

При этихъ словахъ, Маклаковъ, принадлежавшій къ партіи, зорко и строга наблюдавшей за закономѣрностью дѣйствій правительства, — замѣтно недовольный результатомъ своего ходатайства, еле со мной простившись, быстрыми шагами удалился изъ кабинета, громко хлопнувъ дверью. Хуже всего, что, послѣ обслѣдованія на мѣстѣ, пришлось ему въ кредитѣ отказать.

Умный, осторожный и, вмѣстѣ съ тѣмъ, до болѣзненности самолюбивый князь Масальскій, при помощи своихъ достойнвхъ помощниковъ — инженера Максимова и Флексера,1 велъ свое дѣдо превосходно. Одинъ изъ его подотдѣловъ обслуживалъ отвѣтственное дѣло, непосредственно связанное съ обороной. Подъ его началомъ формировались гидротехническіе отряды, направлявшіеся на фронты. Имъ давали стратегическія заданія осушать или затоплять тѣ илц другія мѣстности. Лица, входившіе въ названные отряды, числились на дѣйствительной военной службѣ. Благодаря этому, многіе, во-избѣжаніе отбыванія воинской повинности на боевыхъ позиціяхъ, предпочитали записываться въ гидротехническія организаціи Министрества Земледѣлія. Желающихъ оказалось изрядное количество. Приходилось многимъ отказывать.

На этой почвѣ у князя Масальскаго возникало немало хлопотъ и непріятностей. Онъ получалъ массу писемъ и всяческихъ рекомендацій съ просьбами зачислить то или другое лицо въ списки гидротехниковъ. Нѣкоторыя видныя персоны обращались съ подобными ходатайствами непосредственно даже ко мнѣ, но я ихъ направлялъ къ Масальскому. Получалъ я подобныя обращенія и отъ Петроградскаго Митрополита Питирима. Его письма я самолично и немедленно уничтожалъ. Съ такимъ же ходатайствомъ появился однажды въ моей министерской пріемной самъ Распутинъ.

Работы гидротехническихъ организацій мнѣ пришлось осмотрѣть въ районѣ западнаго фронта, въ окрестностяхъ Могилева. О дѣятельности этихъ отрядовъ до меня доходили самые благопріятные отзывы.

Въ своей дѣятельности князь Владиславъ Ивановичъ проявлялъ не только умъ и энергію, но и немало живѣйшаго къ ней интереса. По его настоянію я подробно осмотрѣлъ подвѣдомственный ему превосходно обставленный музей, наглядно и детально знакомившій посѣтителя со всей сущностью торфяного дѣла и его производства. Въ музеѣ были отличныя карты, образцы почвъ и всѣ техническія изобрѣтенія и машинныя приспособленія для выработки торфа. Подобная постановка вѣдомственнаго учрежденія произвела на меня самое отрадное впечатлѣніе.

Во главѣ рыбнаго отдѣла стоялъ В. К. Бражниковъ. Это былъ человѣкъ, всесторонне изучившій свою спеціальность и превосходно освѣдомленный о положеніи всего огромнаго рыбнаго хозяйства въ Имперіи. Благодаря ему, я детально ознакомился съ цѣлымъ рядомъ научныхъ трудовъ по состоянію рыбнаго дѣла въ нашемъ многоводномъ отечествѣ, которое по цѣнности добычи рыбы занимаетъ, послѣ С. А. С. Штатовъ и Великобританіи, третье мѣсто на міровомъ рынкѣ.

Съ искреннимъ увлеченіемъ любящаго свое дѣло спеціалиста, Бражниковъ всегда пользовался удобнымъ случаемъ, чтобы въ живой и интересной формѣ разъяснить мнѣ сущность экспонатовъ, выставленныхъ въ помѣщеніи его рыбнаго отдѣла и добытыхъ въ результатѣ русскихъ научныхъ экспедицій. Изъ нихъ наиболѣе примѣчательными были — Астраханская и Каспійская. Этимъ общительный Бражниковъ не ограничивался. Онъ водилъ меня въ музей Академіи Наукъ, гдѣ продолжалъ давать мнѣ интереснѣйшія поясненія по поводу экспонатовъ другихъ экспедицій. Изъ нихъ мнѣ запомнились двѣ, въ научномъ отношеніи наиболѣе полно обставленныя, „Баргузинская” и „Саянская”, имѣвшая между прочимъ, цѣлью изучить мѣры по охраненію собольяго промысла.

Не могу не упомянуть здѣсь про одну исключительную по своему значенію услугу, которая была, въ бытность мою ,Министромъ, оказана отечественному рыбному хозяйству тѣмъ же Бражниковымъ, своевременно подсказавшимъ мнѣ мѣры въ огражденіе рыбоводнаго бассейна Тихаго Океана отъ хищническихъ поползновеній на него со стороны нашихъ желтолицыхъ сосѣдей — юркихъ японцевъ.

Въ началѣ 1916 года Глинка подъ вѣдѣніемъ котораго былъ рыбный отдѣлъ, доложилъ мнѣ, что, по поводу предстоявшей сдачи съ торговъ на Дальнемъ Востокѣ рыбныхъ ловель, намѣчается между дипломатическими представителями жадной Японіи и уступчивой Россіи предварительное соглашеніе, идущее вразрѣзъ съ принятой по этому вопросу хозяйственно-экономической политикой Министерства Земледѣлія.

Мнѣ не удалось что-нибудь точно узнать по этому поводу въ Министерствѣ Иностранныхъ Дѣлъ. По совѣту Бражникова, 6-го февраля 1916 года, я рѣшился принять экстренныя и пожалуй, не совсѣмъ обычныя, мѣры для предотвращенія возможнаго вмѣшательства постороннихъ вѣдомствъ въ нормальный порядокъ, установленный практикой Министерства Земледѣлія, которое охраняло интересы россійскихъ предпринимателей въ ихъ отношеніяхъ съ японскими рыбопромышленниками. Для японцевъ, какъ участниковъ на предстоящихъ рыбныхъ дальневосточныхъ торгахъ, въ Бражниковскомъ отдѣлѣ были выработаны особыя цѣны. Ввиду необходимости срочной их доставки и ради соблюденія служебной тайны, онѣ были вложены въ „секретный” министерскій пакетъ и экстренно посланы, за мой личный счетъ, съ особо откомандированнымъ мною курьеромъ на Дальній Востокъ, для непосредственнаго врученія ихъ тамъ старшему представителю нашего вѣдомства.

Обошлась мнѣ эта посылка свыше 1000 рублей, но зато цѣли своей мы съ Бражниковымъ достигли, интересы нашихъ соотечественниковъ отъ беззастѣнчивыхъ аппетитовъ желтолицыхъ сосѣдей мы, наперекоръ мягкотѣлой уступчивости нашихъ дипломатическихъ представителей, оградили.

Отдѣломъ сельской экономіи и сельскохозяйственной статистики завѣдывалъ Владиміръ Степановичъ Кошко. Въ Министерствѣ Земледѣлія онъ былъ своего рода юрисконсультомъ по всѣмъ вопросамъ экономическаго порядка, требовавшимъ всесторонняго обсужденія и разрѣшенія ихъ въ междувѣдомственныхъ совѣщаніяхъ.

При первомъ знакомствѣ онъ мнѣ показался далекимъ отъ жизни кабинетнымъ работникомъ, блуждающимъ въ академическихъ измышленіяхъ, но я вскорѣ былъ вынужденъ измѣнить мое мнѣніе. Умный и дѣльный, Кошко блестяще выполнилъ порученіе огромнаго практическаго значенія, возложенное мною на него ранней весною 1916 года. Это окончательна убѣдило меня, что онъ — выдающійся работникъ не только въ области теоретическаго мышленія, но и въ дѣлѣ хозяйственнопрактическаго порядка...

Въ цѣляхъ эксплоатаціи конфискованныхъ нѣмецкихъ к австрійскихъ земельныхъ владѣній, расположенныхъ вдоль нашего западнаго и юго-западнаго фронтовъ, и ради скорѣйшей и ближайшей доставки для нуждъ арміи продовольственныхъ и фуражныхъ продуктовъ, мною съ ранней весны немѣчена была спѣшная разработка и обсѣмененіе этихъ пустовавшихъ плодородныхъ земель. Дѣло это требовало исключительной энергіи, знанія и распорядительности со стороны лица, которому оно ввѣрялось. Кошко прекрасно справился съ порученной ему нелегкой задачей, и проявилъ выдающіяся административныя дарованія.

Съ нимъ у меня связаны также и иныя воспоминанія, относящіяся къ наиболѣе тяжкому періоду моего послѣреволюціоннаго существованія — ко времени нашей первой Крымской эвакуаціи, въ концѣ марта 1919 года, когда съ семьей, послѣ шестисуточнаго лежанія на грязномъ днищѣ кормового пароходнаго трю,ма, былъ выброшенъ на Новороссійской пристани безъ копѣйки денегъ и какого-либо пристанища. Не знаю, дойду ли я въ своихъ воспоминаніяхъ до описанія этихъ невыносимо тяжелыхъ дней нашихъ бѣженскихъ мытарствъ, но я считаю необходимымъ упомянуть объ одномъ обстоятельствѣ, въ полной степени характеризующемъ доброту и благородство души бывшаго моего сослуживца Кошко.

Измученный физически и морально, вылѣзши изъ вонючаго пароходнаго трюма, побрелъ я въ утро Вербнаго Воскресенья (1919 г.) по набережной Новороссійскаго порта въ городъ, имѣя въ виду на послѣдніе оставшіеся гроши купить свѣчу и поставить ее къ образу въ Соборѣ. Всѣ мои помыслы тогда были направлены единственно на Божье милосердіе. И Небесный Хозяинъ нашей человѣческой судьбы на самомъ дѣлѣ эту желанную и спасительную помощь мнѣ ниспослалъ!

Случилось со мною не иначе какъ чудо. Отойдя сотню шаговъ отъ парохода, я вдругъ услыхалъ около себя голосъ, назвавший мое имя и отчество. Я поднялъ, голову и обернулся. Къ немалому моему изумленію я увидалъ знакомый обликъ бывшаго моего сотрудника Кошко.

Отъ неожиданности и радости мы въ первый моментъ не знали, что другъ другу сказать, но мой измученный и обтрепанный видъ заставилъ Кошко перваго заговорить и высказать соболѣзнующее предположеніе о выпавшей на мою долю очевидно тяжелой жизни. Изъ невеселыхъ разсказовъ онъ вскорѣ узналъ всю горькую обо мнѣ и моихъ несчастныхъ семейныхъ правду.

— Позвольте, дорогой Александръ Николаевичъ, — обратился тогда ко мнѣ задушевнымъ голосомъ Кошко,— въ память всего добраго, которое я отъ васъ всегда видѣлъ въ прошлой нашей совмѣстной работѣ, предложить ва;мъ теперь съ моей стороны нѣкоторую помощь. Я состою на службѣ у Рябушинскихъ въ качествѣ одного изъ руководителей Ростовскаго. отдѣленія вринадлежащаго имъ Черноморскаго Банка. Сегодня же вамъ будетъ открыть кредитъ въ здѣшнемъ Новороссійскомъ ихъ отдѣленіи в той суммѣ, которая можетъ васъ удовлетворить. Не откажите выразить мнѣ готовность оказывать вамъ посильную помощь!..

Мнѣ оставалось лишь со слезами благодарности крѣпко обнять достойнѣйшаго человѣка за оказанную мнѣ и моей семьѣ своевременную поддержку.

Случай этотъ крѣпко запечатлѣлся не только въ нашей съ женой памяти, но и въ памяти моихъ дѣтей. Въ тоть же день они отъ меня узнали всѣ подробности. И если я сейчасъ еще разъ имъ объ этомъ напоминаю, то дѣлаю это для того, чтобъ закончить характеристику не только умнаго и образованнаго, но и благороднѣйшаго, христіански-настроеннаго Владиміра Степановича Кошко.

Въ Министерствѣ Земледѣлія былъ еще одинъ, сравнительно небольшой отдѣлъ сельскаго и огнестойкаго строительства, находившійся въ завѣдываніи двухъ дѣятельнихъ и способныхъ чиновниковъ, — Шилкина и Афанасенко.

Во время Европейской войны 1914 года отдѣлъ этотъ получилъ значительныя и широкія заданія — составитъ подробныя планировки и строительныя смѣты для населенныхъ мѣстъ, находившихся въ районахъ боевыхъ дѣйствій и подвергшихся полному или частичному разрушенію. Работа въ этомъ направленіи велась чрезвычайно интенсивно и представляла собой, въ нѣкоторомъ отношеніи, даже художественный интересъ, такъ какъ названный отдѣлъ періодически выпускалъ небольшія книжечки, превосходно изданные отчеты исполненныхъ работъ съ приложеніемъ отпечатанныхъ въ краскахъ иллюстрированныхъ образцовъ проектируемыхъ разнаго типа построекъ, городскихъ улицъ и общихъ плановъ.

Этими изданіями Министерства всегда очень живо интересовался маленькій Наслѣдникъ Цесаревичъ, когда я ихъ иногда бралъ съ собой и представлялъ на просмотръ во время всеподданнѣйшихъ докладовъ Государю Императору.

Кустарный отдѣлъ, такъ же какъ и художественно-музейный, находились въ рукахъ членовъ Совѣта Министерства — Анрея Михайловича Тернэ и Адріана Викторовича Прахова.

Надо сказать, что Совѣтъ Министра Земледѣлія существовалъ только по имени. Въ бытность мою Министромъ, да и ранѣе, Совѣтъ роли никакой не игралъ и самая доджность члена Совѣта являлась почетнымъ званіемъ, дававшимъ нѣкоторыя служебныя привилегіи и возможность, безъ всякаго дѣлового обремененія, получить генеральскій чинъ.

Такихъ членовъ Совѣта я засталъ несмѣтное количество, такъ же, какъ и лицъ, числившихся на министерской службѣ въ качествѣ чиновниковъ особыхъ порученій.

Встрѣчались, впрочемъ, среди нихъ и исключенія, хотя бы въ лицѣ упомянутыхъ мною выше такихъ кленовъ Совѣта, какъ Кошко, Тернэ, Праховъ и нѣкоторыхъ другихъ.

Кустарнымъ отдѣломъ завѣдывалъ А. М. Тернэ. Кустарное дѣло въ Россіи представляло изъ себя чрезвычайно широкую и интересную отрасль народнаго труда, сравнительно еще мало обслѣдованную. Но при моемъ предшественникѣ она стала объектомъ особаго его вниманія и поощренія. Кривошеинъ сумѣлъ привлечь къ кустарямъ и сердца россійскихъ законодателей, которые щедро шли навстрѣчу его смѣтнымъ предположеніямъ на развитіе и укрѣпленіе кустарнаго производства.

Благодаря этому, при Кривошеинѣ стали насаждаться кустарныя школы, устраивались грандіозныя кустарныя выставки, экспонаты которыхъ нарасхватъ раскупались и вывозились за границу. Наконецъ, отъ моего предшественника досталось мнѣ въ наслѣдіе начатое имъ дѣло по организаціи особаго кустарнаго общества въ видѣ Всероссйскаго Главнаго Кустарнаго Комитета. Кривошеинъ заранѣе испросилъ согласія Государыни Александры Ѳеодоровны на принятіе упомянутаго Комитета подъ ея Августѣйшее покровительство въ качествѣ его Предсѣдательницы. Ея Величество охотно выразила на это свое согласіе и поручила Кривошеину представить ей всѣ соображенія, касавшіяся устава. Кривошеинъ на помощь себѣ взялъ члена Совѣта Андрея Михайловича Тернэ, съ которымъ и приступилъ къ разработкѣ вопроса. Но Кривошеинъ не успѣлъ довести начатыхъ работъ до конца, и это довольно сложное дѣло перешло ко мнѣ, вмѣстѣ съ его главнымъ исполнителемъ, Тернэ.

Послѣдній былъ добросовѣстный, широко образованный работникъ и весьма симпатичный человѣкъ. Вскорѣ же послѣ вступленія моего въ должность, онъ мнѣ доложилъ о желаніи Императрицы Александры Ѳедоровны получить на ея утвержденіе уставы проектируемыхъ кустарныхъ организацій. Желаніе Государыни было нами тотчасъ же удовлетворено. Уставы были лично мною представлены на благовоззрѣніе Ея Величества, у которой по кустарнымъ вопросамъ совѣтчицей была Варвара Петровна Шнейдеръ, завѣдывавшая школой народнаго искусства.

Однажды мы съ Тернэ посѣтили выставку работъ этой школы, куда принимались русскія дѣвушки изъ простонародья. Ихъ обучали въ теченіе трехъ лѣтъ не только всевозможнымъ отраслямъ кустарнаго художественнаго мастерства, но и пѣнію народныхъ пѣсенъ. Впечатлѣніе я вынесъ отъ всего видѣннаго на выставкѣ самое отрадное. На всѣхъ экспонатахъ лежала печать могучей силы русскаго таланта, которую школа сумѣла использовать и выявить во всей красѣ художественнаго народнаго генія.

Кустарный отдѣлъ ввѣреннаго мнѣ Министерства требовалъ немало расходовъ. Приходилось заниматься имъ вплотную и спѣшно, благодаря острому интересу, проявляемому къ нему Государыней, пожелавшей скорѣйшимъ образомъ завершить организацію Кустарнаго Комитета. Но съ теченіемъ времени, въ виду присущей Ея Величеству неврастеничности и находившаго на нее упадочнаго настроенія, ея интересъ къ кустарному начинанію сталъ замѣтно ослабѣвать, доходя подчасъ до полнаго индефферентизма.

Въ такія болѣзненныя полосы Императрица вообще избѣгала постороннихъ людей. Даже самъ А. С. Танѣевъ, наиболѣе приближенный къ Государынѣ сановникъ, въ эти періоды не находилъ возможнымъ своими докладами нарушать покой Ея Величества. Подобное положеніе вещей неминуемо должно было отразиться и на общемъ ходѣ нашихъ работъ, задержавъ на довольно длительное время окончательное оформленіе кустарныхъ организацій.

О докладахъ по этимъ дѣламъ Императрицѣ я еще упомяну въ одной изъ послѣдующихъ частей моих воспоминаній. Пока скажу нѣсколько словъ о другомъ также дѣятельномъ членѣ Совѣта Министра Земледѣлія — о почтенномъ семидесятилѣтнемъ Адріанѣ Викторовичѣ Праховѣ.

Человѣкъ чрезвычайно образованный, спеціализировавшійся на изученіи археологіи и музейно-художественныхъ цѣнностей, онъ служилъ намъ живой справочной энциклопедіей и былъ очень полезенъ въ дѣлѣ устройства музеевъ, въ области издательствъ и въ нѣкоторыхъ другихъ случаяхъ, когда требовался совѣтъ или руководство чисто художественнаго порядка.

Послѣднимъ трудомъ Прахова для Министерства, своего рода памятникомъ его долголѣтней службы, было устройство, подъ его непосредственнымъ руководствомъ и по его собственныімъ рисункамъ, домашней церкви въ зданіи Министерства. Церковь была въ строго византійскомъ стилѣ. Особенно искусно и богато былъ изукрашенъ небольшой иконостасъ, весь покрытый мелко-кружевнымъ узоромъ.

Лично мнѣ съ Праховымъ почти не пришлось имѣть дѣла: вскорѣ послѣ вступленія моего въ должность, онъ сильно захворалъ, доктора его отправили на Крымское побережье, гдѣ я его, въ апрѣлѣ 1916 года, навѣстилъ и поздравилъ старика еъ Высочайше пожалованной ему лентой Бѣлаго Орла. Черезъ мѣсяцъ его не стало.

1

Давидъ Самуиловичъ Флексеръ являлся единичнымъ исключеніемъ среди многочисленнаго штата министерскихъ чиновниковъ — онъ былъ некрещеный еврей, дослужившійся, благодаря выдающимся своимъ способностямъ и ревностной работѣ, до чина дѣйствительнаго статскаго совѣтника.

141

Остановлюсь теперь на характеристике начальствующихъ лицъ, поставленныхъ во главѣ того внѣвѣдомственнаго учрежденія, которое возникло въ связи съ образованіемъ „Особаго Совѣщанія по продовольствію”.

А. В. Кривошеинъ раздѣлилъ продовольственное дѣло между двумя отдѣлами, и во главѣ каждаго поставилъ отдѣльнаго самостоятельнаго отвѣтственнаго руководителя. Я вскорѣ увидалъ, что мой предшественникъ сдѣлалъ организаціонную ошибку и попытался ее исправить и установить въ дѣлѣ продовольствія больше централизаціи и согласованности.

Пріобрѣтеніе и распредѣленіе зерновыхъ и мучныхъ продуктовъ, а также сахара, находилось въ распоряженіи Г. В. Глинки. Снабженіе мясомъ, рыбой, овощами, жирами, маслами и фуражемъ было ввѣрено члену Совѣта Сергѣю Николаевичу Ленину.

Личныя свойства этихъ двухъ лицъ вносили въ совмѣстную нашу дѣятельность немало осложненій.

Начать съ того, что Глинка и Ленинъ другъ друга не переваривали, избѣгали встрѣчъ, а тѣмъ болѣе разговоровъ. Между тѣмъ оба они служили одному общему дѣлу, которое должно было выполняться въ строго согласованномъ порядкѣ и по общему, заранѣе разработанному плану. Взаимная непріязнь моихъ помощниковъ доводила ихъ иногда до такого невмѣняемаго состоянія, что каждый изъ нихъ не стѣснялся при мнѣ выказывать злорадство въ случаяхъ допущенія его недругомъ какихъ-либо служебныхъ ошибокъ. Подобное положеніе вещей чрезвычайно тягостно отзывалось на мнѣ, на моей психикѣ и на сложномъ, грандіозномъ дѣлѣ продовольствія, которое почти цѣликомъ падало на мою голову. Я долженъ былъ среди хаоса не только разнорѣчивыхъ, но подчасъ и вовсе противорѣчивыхъ совѣтовъ моихъ ближайшихъ, враждовавшихъ между собою, помощниковъ, самостоятельно обдумать для нихъ примирительную линію.

О Глинкѣ я уже писалъ, скажу нѣсколько словъ о С. Н. Ленинѣ. Это былъ человѣкъ непривѣтливый. Улыбки, тѣмъ болѣе, радостной, я на его лицѣ никогда не видалъ. Голосъ у Ленина былъ глухой и грубый.Говорилъ онъ то какъ бы нехотя, то съ большимъ пафосомъ. Выраженія употреблялъ чрезвычайно рѣзкія, производившія въ собраніи, особенно думскомъ, довольно внушительное впечатлѣніе. Ленинъ былъ преисполненъ необычайной самоувѣренности, чѣмъ рѣзко отличался отъ вѣчно сомнѣвавшагося въ самомъ себѣ Глинки. Самоувѣренность эта не всегда приносила пользу его сотрудникамъ и дѣлу, такъ как была основана не на фактахъ, а на пылкомъ воображении и самомнѣніи. Даже когда Ленинъ, по моему распоряженію, былъ отстраненъ отъ продовольственной должности, онъ, съ обычнымъ своимъ апломбомъ заявилъ, что среди моихъ подчиненныхъ онъ являлся единственнымъ вѣрнымъ и преданнымъ мнѣ человѣкомъ, который не боялся мнѣ говорить правду.

Своими докладами Ленинъ нерѣдко ставилъ меня, какъ главное отвѣтственное лицо по продовольствію, въ исключительно тяжелыя условія. Прогремѣвшая по всей странѣ исторія съ мяснымъ кризисомъ окончательно убѣдила меня въ зловредности ленинскихъ самоувѣренныхъ и недостовѣрныхъ докладовъ. Это положило предѣлъ моему долготерпѣнію.

Я назначилъ на его мѣсто обстоятельнаго, скромнаго земскаго работника Николая Александровича Мельникова, долго состоявшаго Предсѣдателемъ Казанской Губернской Земской Управы. Я воспользовался этимъ назначеніемъ, чтобы измѣнить и взаимоотношенія главныхъ служащихъ въ продовольственномъ Управленіи. То, чѣмъ завѣдывалъ Ленинъ, было передано Мельникову, котораго я подчинилъ Глинкѣ, какъ товарищу Министра, благодаря чему получилось единство управленія и отвѣтственности. Получалась согласованность и возможность нѣкоторой планомѣрности въ общей ихъ работѣ.

Не могу не коснуться дѣятельности двухъ главныхъ помощниковъ Г. В. Глинки, взятыхъ имъ изъ излюбленнаго Переселенческаго Управленія.

Всѣми зерновыми и мучными продуктами завѣдывалъ Николай Александровичъ Гавриловъ, а сахарнымъ снабженіемъ вѣдалъ Кириллъ Іосифовичъ Зайцевъ. Лучшій выборъ трудно было сдѣлать.

Гавриловъ былъ выдающимся по своимъ способностямъ и трудолюбію работникомъ. У него была свѣтлая математическая голова. Сложное дѣло снабженія онъ не только изу; чилъ, но и продумалъ опредѣленный планъ разраставшейся продовольственной кампаніи. Благодаря Николаю Александровичу, я могъ съ самаго начала моей министерской дѣятельности быстро освоиться съ моими продовольственными обязанностями.. Я могъ твердо полагаться на Гаврилова на его планомѣрную устойчивость спокойную ровность въ работѣ острую практическую смекалку а главное на его преданность и честное ко мнѣ отношеніе.

Вообще роль и значеніе Гаврилова в ходѣ продовольственныхъ работъ я ставлю исключительно высоко. Скажу больше: если мнѣ съ честью удалось до конца моей службы исполнять возложенныя не меня обязанности по продовольствію, то этимъ я во многомъ обязанъ Гаврилову, денно и нощно безъ устали мнѣ помогавшему.

До конца моихъ дней я буду поминать добромъ неоцѣненную помощь, которая была мнѣ оказана даровитымъ Николаемъ Александровичемъ, въ періодъ, наиболѣе для меня трудной государственной дѣятельности...

Превосходнымъ работникомъ былъ и другой помощникъ Глинки — Кириллъ Іосифовичъ Зайцевъ, завѣдывавшій сахарнымъ снабженіемъ. Онъ выдѣлялся изъ остальной массы продовольственныхъ сотрудниковъ недюжинными способностями, быстрой сообразительностью, умѣньемъ излагать въ письменной и устной формѣ свои дѣловыя соображенія и заключенія. Всѣ эти качества и въ послѣреволюціонное время выдвинули его въ первые ряды бѣженскихъ зарубежныхъ интеллектуальныхъ силъ. Съ Зайцевыімъ. мы нерѣдко встрѣчались въ Франціи, гдѣ онъ играетъ болѣе или менѣе замѣтную роль въ качествѣ профессора въ нѣкоторыхъ заграничныхъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ и редактора серьезной и интересной газеты „Россія и Славянство” (Издательство П. В. Струве).1

Были также помощники и у С. Н. Ленина, въ качествѣ завѣдующихъ особыми подъотдѣлами его обширнаго, управленія. Фуражнымъ дѣломъ распоряжался Касьяновъ, мясомъ и прочими продуктами вѣдалъ Коваленко. Это тоже были добросовѣстные работники.

Осталось мнѣ сказать еще нѣсколько словъ относительно канцеляріи Министра Земледѣлія, которая въ общемъ ходѣ всей вѣдомственной жизни была какъ бы ея основнымъ мыслительнымъ и дѣйственнымъ центромъ, куда стекалась корреспонденція, откуда распоряженія главы вѣдомства расходились по всѣмъ разнообразнымъ отраслямъ подчиненнаго ему Министерства. Въ канцеляріи сосредоточены были сношенія Министра Со. всѣмъ внѣвѣдомственнымъ міромъ, начиная съ Государя Императора и кончая частными лицами.

Значительная роль выпадала на долю лицъ, стоявшихъ во главѣ этого учрежденія. Въ этомъ отношеніи мнѣ, полному новичку въ бюрократической области, посчастливилось, что на должности Управляющаго Канцеляріей оказался симпатичный и даровитый Иванъ Ивановичъ Тхоржевекій. Благодаря ему, мнѣ удалось сравнительно быстро освоиться съ моимъ новымъ положеніемъ. При ближайшемъ содѣйствіи умнаго и чуткаго Ивана Ивановича я, до нѣкоторой степени, „научился быть Министромъ”.

1

Позже К. I. Зайцевъ принялъ монашество, подъ именемъ Константина. Нынѣ въ санѣ архимандрита онъ преподаетъ богословіе въ Духовной Академіи при Свято-Троицкомъ монастырѣ въ Джорданвилѣ въ США.

142

Условія работы моей министерской службы, въ силу присоединенія къ ней обязанностей по продовольствію, были не только исключительно тяжелыми, но и безусловно не нормальными. Дѣло не въ томъ, что за работой въ общемъ приходилось просиживать почти 18 часовъ въ сутки, а иногда и всю ночь проводить въ состояніи крайняго мозгового напряженія. Ненормальность моего министерскаго служебнаго бремени заключалась прежде всего въ „жуткой”, какъ я выразился въ своей думской рѣчи 18-го февраля 1916 г., отвѣтственности передъ страной.

Размѣры продоволственнаго заданія были такъ велики, ростъ и острота продовольственныхъ потребностей такъ неудержимо увеличивались въ районахъ военныхъ дѣйствій, требуя столь срочныхъ мѣръ и распоряженій, что область эта цѣликомъ захватывала все мое вниманіе и время. Межъ тѣмъ, очередныя дѣла Министерства Земледѣлія тоже должны были идти и безотлагательно разрѣшаться. Выслушивались многочисленные доклады, происходили безконечные пріемы отдѣльныхъ лицъ и многочисленныхъ депутацій отъ земствъ, отъ разныхъ союзовъ, сельскохозяйственныхъ организацій, кустарей, овцеводовъ и всевозможныхъ объединеній, включая казачьи Кубанскія станицы, которыя поднесли мнѣ приговоръ своего войскового круга объ избраніи меня „почетнымъ старикомъ”.

Совмѣстительство министерскихъ обязанностей съ должностью Предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія значительно все осложняло. На пріемы являлись со всѣхъ концовъ Россіи люди, шкурно заинтересованные въ дѣлѣ продовольственныхъ и фуражныхъ поставокъ. Устраивали патетическія сцены чувствительныя помѣщицы, требующія освобожденія отъ реквизиціи ихъ „родныхъ коровушекъ”. Даже самъ Владиміръ Николаевичъ Коковцовъ, въ то время уже графъ, побывалъ у Министра Земледѣлія и хлопоталъ объ избавленіи небольшого стада въ его Новгородскомъ имѣніи отъ реквизиціонной регистраціи.

Установленіе „твердыхъ” цѣнъ тоже вызвало появленіе въ моихъ служебныхъ аппартаментахъ просителей всѣхъ званій и рангов, донимавшихъ меня своекорыстными просьбами о предоставленіи каждому изъ нихъ тѣхъ или другихъ льготныхъ разсчетныхъ привилегій, вопреки установленнымъ Ocoбым Совѣщаніемъ твердымъ цѣнамъ. Въ этомъ отношеніи особенно усердствовали г.г. сахарозаводчики, являвшіеся ко мнѣ и по одиночкѣ и цѣлыми депутаціями.

Долженъ не безъ горькаго чувства отмѣтить, что просители, заполнявшіе мою пріемную, производили на меня въ большинствѣ случаевъ тягостное впечатлѣніе. На фронтѣ армія проявляла подлинный героизмъ, а среди тыловыхъ обывателей, по крайней мѣрѣ тѣхъ, которые досаждали мнѣ своими „шкурными” просьбами, настроеніе было далеко не жертвенное и несовмѣстимое съ дѣйственнымъ патріотизмомъ. Досадно и больно бывало мнѣ выслушивать эти жалкія ламентаціи, и стыдно становилось за подобныхъ просителей. Видимо, миновали времена Мининыхъ!

Въ рѣчи, произнесенной мною въ Государственной Думѣ 18-го февраля 1916 года и касавшейся продовольственнаго положенія, я указалъ, что, наряду съ разраставшимися размѣрами закупочныхъ операцій, подъемъ патріотизма начала войны сталъ постепенно падать.

Появились, — сказалъ я, — патріоты въ кавычкахъ, пользующіеся растущей потребностью въ правительственной заготовкѣ продовольственныхъ продуктовъ для арміи, чтобы на нихъ безудержно набавлять цѣны... Наряду съ безпримѣрными подвигами нашей доблестной арміи, къ глубокому сожалѣнію, у насъ начинаетъ кое-гдѣ проявляться сѣрая, кислая, заплесневѣлая обывательщина. На почвѣ переживаемаго сейчасъ исключительнаго времени разыгрываются всяческіе аппетиты...

Борясь съ ними, я и установилъ предѣльныя твердыя цѣны.

Пріемы производились обычно въ утренніе часы, частью въ моемъ служебномъ кабинетѣ, иногда въ общей залѣ. На пріемы эти сходилось временами столько народа, что приходилось на каждаго, хотя бы пріѣзжаго изъ дальней провинціи, удѣлять не болѣе нѣсколькихъ минутъ, что само собой должно было взаимно нервировать, какъ являвшагося къ Министру, такъ и сего послѣдняго...

Нерѣдко случалось, что за недостаткомъ времени, даже не удавалось съ каждымъ переговорить, и пріемъ ихъ откладывался до слѣдующаго раза. Для лицъ, имѣвшихъ срочную служебную необходимость, назначались дополнительные пріемы. Исключительной привилегіей пользовались члены законодательныхъ палатъ, имѣвшіе доступъ къ Министру во всякое время.

Очередные вѣдомственные доклады директоровъ департаментовъ или начальниковъ отдѣловъ ежедневно занимали не менѣе 4-5 часовъ. Много времени приходилось также удѣлять участію во всевозможныхъ засѣданіяхъ и совѣщаніяхъ.

Особенно тяжелое положеніе создавалось для Министра Земледѣлія въ смыслѣ распредѣленія времени, когда открывались сессіи Законодательныхъ Палатъ. Приходилось буквально разрываться на части между засѣданіями Совѣта Министровъ, Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, всевозможныхъ комиссій, функціонировавшихъ при законодательныхъ палатахъ и, наконецъ, общими собраніями Государственной Думы и Совѣта. Не оставалось времени не только для отдыха, но и для обдумыванія своей работы.

Возьму къ примѣру краткую запись въ моемъ дневникѣ отъ 24-го марта 1916 г.: въ 1 ч. дня должно было быть мое выступленіе по ряду продовольственныхъ разъясненій въ Государственномъ Совѣтѣ. Въ 2 часа дня въ Государственной Думѣ ила смѣта Министерства Земледѣлія, и в тѣ же часы требовалось мое присутствіе на продовольственномъ совѣщаніи, экстренно собранномъ ввиду заявленія только что пріѣхавшаго изъ дѣйствующей арміи генералъ-интенданта Eroрьева, о полнѣйшемъ отсутствіи мясныхъ продуктовъ на Западномъ фронтѣ. На это послѣднее совѣщаніе я послалъ своего Товарища Министра Глинку, а самъ, закончивъ утренній пріемъ докладовъ и разныхъ лицъ, отправился сначала въ Государственный Совѣтъ, затѣмъ въ Таврическій Дворецъ. Вернувшись изъ Государственной Думы къ семи часамъ вечера, я долженъ былъ спѣшить на экстренное засѣданіе Совѣта Министровъ, обсуждавшее вопросъ, близко касавшійся моей компетенціи — о поставкѣ Франціи 15 милліоновъ пудовъ зерна...

И такихъ дней въ моей министерской службѣ встрѣчалось немало! Въ своемъ дневникѣ я нерѣдко называлъ эту службу — „каторгой духа и мозга”...

При этомъ, занимаемое мною положеніе обязывало меня къ нѣкоторому представительству и соблюденію придворно-свѣтскихъ правилъ. Необходимо было представляться старшимъ членамъ Императорскаго Дома, дѣлать визиты лицамъ, занимавшимъ высшіе посты въ Имперіи, отвѣтные визиты многочисленнымъ лицамъ, которыя заѣзжали ко мнѣ по случаю моего назначенія на министерскій постъ.

Въ этомъ отношеніи меня очень выручалъ мой секретарь Загорскій, который садился въ мой автомобиль1 и разъѣзжалъ по Петрограду, оставляя гдѣ нужно мои визитныя карточки. Но во многихъ случаяхъ я вынужденъ бывалъ самъ тратить долгіе часы на исполненіе визитныхъ ,повинностей.

1

Казеннаго автомобиля мнѣ, какъ Министру, не полагалось. Я пріобрѣлъ собственный.

143

Попутно скажу нѣсколько словъ о впечатлѣніяхъ, вынесенныхъ мною отъ посѣщенія нѣкоторыхъ членовъ Императорскаго Дома. Относительно же личныхъ докладовъ Ихъ Beличествамъ Государю Николаю Александровичу и Государынѣ Александрѣ Ѳеодоровнѣ я упомяну особо.

13-го ноября 1915 года былъ полученъ Высочайшій Указъ о моемъ назначеніи, а 25-го того же мѣсяца я счелъ своимъ долгомъ представиться Вдовствующей Императрицѣ Маріи Ѳеодоровнѣ въ ея обычной столичной резиденціи — Аничковомъ Дворцѣ

Встрѣченный престарѣдымъ княземъ Шервашидзе, я вскорѣ же былъ впущенъ въ кабинетъ Ея Величества, удостоившей меня чрезвычайно милостивымъ пріемомъ. Будучи, очевидно, въ курсѣ моего неудавшагося отказа отъ занятія министерской должности, она, съ чарующей улыбкой, высказала по этому поводу свое искреннее сожалѣніе, добавивъ: „Я такъ васъ понимаю!..”

Упомянувъ съ благодарностью о моей краснокрестной дѣятельности по подготовкѣ въ Самарѣ военно-санитарныхъ отрядовъ, Государыня перешла на злободневныя темы объ ужасахъ происходившей войны и страшномъ, небываломъ количествѣ человѣческихъ жертвъ и страданій. Ея разговоръ сводился, главнымъ образомъ, къ выраженію соболѣзнованія участи раненыхъ и разсказамъ объ ихъ лазаретной жизни. Ея сравнительно еще моложавое лицо, озаренное чудными глазами, выражало искреннюю и глубокую скорбь при упоминаніи о невыносимыхъ страданіяхъ раненыхъ.

Прервавъ внезапно свою рѣчь, Ея Величество придвинулась ко мнѣ и, пристально уставившись на меня полными внутренней тревоги глазами, волнующимся голосомъ спросила:

—    Скажите правду — какія настроенія сейчасъ среди народныхъ массъ? Вы бываете въ провинціи и можете все это знать!...

Въ то время еще ничего угрожающаго для цѣлости государственнаго порядка не предвидѣлось, и я былъ совершенно искрененъ, когда сообщилъ Императрицѣ лишь сравнительно утѣшительныя свѣдѣнія. Ея Величество, видимо, нѣсколько успокоилась и, отпуская меня и.зъ своего кабинета, промолвила запечатлѣвшіяся въ моей памяти, какъ-бы пророческія слова:

—    Хорошо, если все это такъ, но все же я страшно боюсь революціи!

Оказалось что чуткая сердцемъ Государыня Марія Ѳеодоровно предугадала грозное грядущее... Послѣднія ея слова я вспомнилъ съ особой остротой, когда, года полтора спустя пришлось мнѣ очутиться въ томъ же кабинетѣ гдѣ я былъ принятъ Ея Величествомъ но уже въ совершенно иной обстановкѣ. Въ немъ сидѣлъ мой самарскій землякъ В. Н. Башкировъ, состоявшій послѣ революцоннаго февральскаго переворота 1917 года на должности Товарища Министра въ особо созданномъ Временнымъ Правительствомъ Продовольственномъ Вѣдомствѣ, подъ которое новыми властителями отведено было все зданіе Аничкова Дворца. Предчувствія Вдовствующей Императрицы сбылись!

Представлялся я вскорѣ затѣмъ проживавшей въ своемъ великолѣпномъ дворцѣ на Французской набережной Великой Княгинѣ Маріи Павловнѣ — вдовѣ Ведикаго Князя Владиміра Александровича. Сановитая, видимо, не мало пожившая, но сохранившая на своемъ полномъ, уже поблекшемъ, лицѣ черты былой породистой красоты, Великая Княгиня почему-то сосредоточила весь свой разговоръ со мной на обсужденіи продовольственныхъ вопросовъ, закончившійся совершенно неожиданно для меня тѣмъ, что Ея Высочество обратилась ко мнѣ съ просьбой также продовольственнаго свойства. Дѣло въ томъ, что на фронтахъ дѣйствовали обширныя военно-лазаретныя организаціи имени Великой Княгини Маріи Павловны, для которых Ея Высочество и имѣла въ виду получить отъ представлявшагося ей вновь назначеннаго Министра Земледѣлія, бывшаго въ то же время Министромъ продовольственнаго снабженія, нѣкоторыя существенныя для ея лазаретнаго обихода съѣдобно-питательныя блага.

Въ самой почтительной формѣ пришлось мнѣ отъ исполненія просьбы Августѣйшей хозяйки уклониться, по цѣлому ряду приведенныхъ ей вѣскихъ соображеній. Это, видимо, вызвало со стороны Великой Княгини нѣкоторое недовольство. Съ теченіемъ времени оно, однако, замѣнилось особо-милостивымъ ко мнѣ вниманіемъ, проявленнымъ Ея Императорскимъ Высочествомъ при слѣдующихъ обстоятельствахъ. 6-го марта 1916 года Великой Княгиней былъ устроенъ великосвѣтскій благотворительный вечеръ, на который я, какъ Министръ, былъ также приглашенъ. Неотложныя дѣла заставили меня остаться дома, въ ,моемъ обычномъ номерѣ Европейской гостиницы. Я былъ очень занятъ, но по телефону меня неоднократно, по распоряженію Августѣйшей устроительницы, убѣждали пріѣхать на вечеръ. Я отказывался, такъ какъ не могъ оставить своихъ срочныхъ занятій.

Вдругъ, къ моему изумлѣнію, въ моемъ номерѣ появляется, состоявшій при особѣ Великой Княгини Маріи Павловны, сенаторъ Дмитрій Борисовичъ Нейдгардтъ. Извинившись за причиняемое безпокойство, онъ заявилъ, что командированъ Ея Высочествомъ спеціально съ цѣлью уговорить меня, хотя бы на самый краткій срокъ, „показаться” на ея вечерѣ...

— Къ этому обязанъ вамъ добавить лишь одно, — разведя руками и нѣсколько сконфуженно улыбаясь, заявилъ Нейдгардтъ, — Великая Княгиня приказала мнѣ безъ васъ не возвращаться!

Пришлось бросить все, надѣть фракъ и нацѣпить звѣзду.

То было начало моего „насильственнаго” посѣщенія великокняжескаго благотворительнаго вечера, а финалъ его оказался таковъ: я былъ милостиво встрѣченъ и приглашенъ Ея Высочествомъ къ ея чайному столу, куда она прослѣдовала подъ руку со мной, несмотря на присутствіе цѣлаго сонма высокопоставленныхъ и сановныхъ звѣздъ первой величины. Для моей скромной фигуры создалось самое непредвидѣнное положеніе. Подойдя къ столу, Великая Княгиня заняла свое хозяйское мѣсто. Сзади насъ шелъ Предсѣдатель Совѣта Министровъ Штюрмеръ, по праву своего высокаго ранга намѣревавшійся усѣсться рядомъ съ ней, но Ея Высочество его остановила рукой, указавъ мнѣ на сосѣднее съ ней мѣсто, а съ другой стороны посадила графа Владиміра Николаевича Коковцова, который, при видѣ происшедшей на его глазахъ сцены, нагнувшись за спиной Августѣйшей хозяйки, бросилъ мнѣ такое замѣчаніе: — Вотъ что значитъ быть моднымъ министромъ! — Этимъ онъ, очевидно, хотѣлъ намекнуть на раздававшіеся въ столичномъ обществѣ и прессѣ добрые обо мнѣ отзывы, вызванные моимъ выступленіемъ въ Государственной Думѣ 16-го февраля 1916 года.1

Слѣдствіемъ той же временной популярности, или „модности”, какъ выразился Коковцовъ, явились также тѣ лестныя для меня привѣтствія, которыя пришлось мнѣ выслушать по поводу успѣха моего думскаго выступленія отъ нѣкоторыхъ Великихъ Князей — главнымъ образомъ отъ грузнаго, умнаго и образованнаго Николая Михайловича и его брата Георгія, только что вернувшагося изъ своей поѣздки въ Японію и очарованнаго государственнымъ механизмомъ этой страны, въ особенности, существованіемъ около монарха регулирующаго его дѣйствія учрежденія — „генро”. Проѣхавъ весь Дальній Востокъ, Великій Князь Георгій Михайловичъ вынесъ впечатлѣніе о крайней напряженности работы мѣстныхъ общественныхъ и продовольственныхъ дѣятелей. Они нерѣдко высказывали Его Высочеству свое недовольство по поводу вредной медлительности столичныхъ властей.

Пришлось мнѣ посѣтить и третьяго ихъ брата Великаго Князя Сергѣя Михайловича, съ которымъ разговоръ все время велся вокругъ прошлыхъ моихъ работъ в Верховной Слѣдственной Комиссіи. Его Высочество поблагодарилъ меня за энергичную охрану Кавказскаго заповѣдника и охоты въ немъ, и высказалъ свои горестныя впечатлѣнія по поводу возникшаго новаго, непріятнаго, т. н. „братолюбовскаго” дѣла, которое компрометировало, до извѣстной степени, Великихъ Князей Бориса Владиміровича и, главнымъ обраомъ, Михаила Александровича.

Когда я представлялся Великому Князю Михаилу Александровичу, Его Императорское Высочество показался мнѣ по внѣшнему облику болѣзненнымъ, видимо, онъ находился въ состояніи крайней удрученности — всѣ его мысли и слова сводились къ высказанному имъ страху за будущее Россіи.

Изъ семьи „Владиміровичей” я засталъ лишь одного Великаго Князя Кирилла съ его супругой Викторіей Ѳеодоровной. Принятъ я былъ ими сухо-оффиціально. Разговоръ шелъ на смѣшанномъ русско-францускомъ нарѣчіи. Великій Князь задавалъ мнѣ вопросы на русскомъ языкѣ, а Великая Княгиня говорила по-французски. Изъ ихъ Августѣйшихъ устъ раздавались общія фразы о войнѣ, русской мощи, петроградской неувѣренности и англійскихъ аппетитахъ. Впечатлѣніе вынесъ я о нихъ, какъ о людяхъ холодно-поверхностныхъ, далеко стоявшихъ отъ пульса правительственной жизни.

Сплошь и рядом я получалъ вызовы, всегда самые экстренные, да еще „по Высочайшему повелѣнію”, къ милому моему сердцу, но взбалмошному старику Принцу А. П. Ольденбургскому, который меня заставлялъ часами его выслушивать о консервныхъ заготовкахъ, о значеніи для человѣческаго здоровья лимоннаго сока, о выработкѣ іода, о разведеніи кроликовъ и куръ, о способахъ уничтоженія вшей. А иногда сумбурный, но искренне увлекающійся, старикъ начиналъ читать цѣлыя лекціи о засухѣ и подборѣ растеній, ее выдерживающихъ... Въ послѣднее время я, вмѣсто себя, посылалъ къ не му С. Н. Ленина, с которым Принцъ сразу же поладилъ, видимо, сойдясь с нимъ на общей почвѣ самаго рьянаго фантазерства.

Несмотря на всю крайнюю напряженность моей министерской дѣятельности, я не могъ избѣгать оффиціальныхъ церемоніаловъ, званыхъ обѣдовъ и пріемовъ, которые происходили у премьра Горемыкина, потомъ Штюрмера, то у Министровъ: Сазонова, Барка и, чаще всего, у Трепова. Наиболѣе тонкіе въ гастрономическомъ отношеніи и парадно-изысканные, въ смыслѣ сервировки и обстановки, обѣды бывали у нашего Министра Иностранныхъ Дѣлъ, Сазонова.

Изъ всѣхъ этихъ оффиціальных трапезъ наиболѣе живо вспоминается ;мнѣ обѣдъ, устроенный 13-го мая 1916 года Предсѣдателей Совѣта Министровъ Штюрмеромъ. Для всѣхъ его участниковъ осталось совершенно непонятнымъ, по поводу чего и с какой цѣлью онъ былъ данъ.

Самый фактъ созыва многочисленныхъ гостей и гастрономическое обиліе всяческихъ дорогихъ яствъ и питей показались приглашеннымъ тогда лицамъ высшимъ проявленіемъ безтактности, въ силу полнѣйшаго несоотвѣтствія устроеннаго Штюрмеромъ лукулловскаго пиршества съ настроеніями военнаго времени и, тѣмъ болѣе, съ положеніемъ продовольственнаго столичнаго рынка, о которомъ въ то время высказывалось немало основательныхъ опасеній. Мнѣ, какъ Министру Продовольствія, пришлось въ тотъ же вечеръ, послѣ сытнаго премьерскаго банкета, давать его участникамъ нѣкоторыя поясненія по поводу продовольственныхъ затрудненій.

Не могу не разсказать еще нѣкоторыхъ подробностей этого памятнаго для меня штюрмеровскаго угощенія. Въ роскошномъ, еще Сипягинымъ отдѣланномъ, казенномъ помѣщеніи на Фонтанкѣ, въ помѣстительной круглой залѣ съ художественно выложеннымъ мозаично-паркетнымъ поломъ, Среди кущъ разбросанныхъ вдоль стѣнъ тропическихъ растений, въ центрѣ былъ расположенъ грандіозныхъ размѣровъ, тоже круглый обѣденный столъ, богато сервированный и въ буквальномъ смыслѣ этого слова, ломившійся подъ тяжестью разставленнаго на немъ „до неприличія” изобильнаго количества всяческихъ самыхъ изысканныхъ закусокъ. Одной зернистой икры виднѣлись цѣлыя горы, чернѣвшія въ сверкающихъ граненымъ хрусталемъ объемистыхъ вазахъ. Между ними лежали во всей своей янтарной красотѣ цѣльныя рыбины лучшихъ россійскихъ балыковъ, вперемежку съ краснѣвшими въ видѣ яркихъ пятенъ на бѣлоснѣжной скатерти громадными заморскими лангустами и омарами. Не только я одинъ, но и всѣ, пришедшіе къ премьеру на званый обѣдъ, были до невѣроятія ошеломлены, при видѣ заготовленнаго для нихъ несвоевременнаго пиршества...

Усѣвшись же на свои мѣста и очутившись вплотную ко .всей наставленной передъ нами гастрономической роскоши, гости, какъ мнѣ многіе изъ нихъ потомъ откровенно признавались, испытывали чувство неловкости, даже нѣкотораго рода стыда... Надо сказать, что къ Штюрмеру были приглашены не иностранцы, которымъ, можетъ быть, и полагалось временами „пускать пыль въ глаза”, а люди все свои — русскіе, Министры, или члены Государственной Думы и Государственнаго Совѣта. Они изо дня въ день живо обсуждали вопросы, связанные съ дѣломъ снабженія арміи и тыла, сплошь и рядомъ высказываясь за всеобщую бережливость въ жизни, за экономію въ расходованіи продовольственныхъ запасовъ... И вотъ, вдругъ — передъ ихъ глазами, въ квартирѣ главнѣйшаго руководителя политики Имперіи, происходитъ что-то совершенно несуразное, находящееся въ полномъ противорѣчіи со всѣмъ тономъ русской дѣловой жизни. У званыхъ Штюрмеромъ гостей создалось далеко не то впечатлѣніе, на которое .этотъ бывшій церемоніальныхъ дѣлъ мастеръ, видимо, разсчитывалъ...

Меня посадили между Предсѣдателемъ Государственнаго Совѣта А. Н. Куломзинымъ и однимъ изъ лидеровъ правой фракціи Государственной Думы, острымъ, нервнымъ, страшно подвижнымъ и скорогозорящимъ Владиміромъ Митрофановичемъ Пуришкевичемъ. Не успѣлъ онъ усѣсться около меня, какъ уже замоталъ своей голой головой, нервно заморгалъ небольшими воспаленными глазками и довольно громко, крикливымъ голосомъ, воскликнулъ, показывая костлявою рукой на высившіяся передъ нимъ груды всякой закусочной снѣди: — Что это?! Реклама россійскаго продовольственнаго благополучія?! Зачѣмъ же тогда копья ломать изъ страха грядущаго голода!...

А когда, одновременно съ пышной кулебякой и янтарной ухой, торжественно, по-придворному, разодѣтая прислуга стала разносить и разливать шампанское, обычно спокойный и уравновѣшенный Куломзинъ не выдержалъ и на ухо ,мнѣ промолвилъ:

—    Долженъ вамъ сознаться, что все это пиршество мнѣ поперекъ горла встаетъ — не ко времени оно и не по карману... Не могу понять, для чего вся эта шумиха?!

Завершилась эта гастрономическая „шумиха”, по крайней мѣрѣ, для меня, совершенно неожиданнымъ образомъ. По окончаніи обѣда, за котопымъ никакихъ тостовъ не было произнесено, всѣ его участники были приглашены спуститься въ обширный, расположенный въ нижнемъ этажѣ, кабинетъ, гдѣ было предложено кофе. Размѣстившись отдѣльными группами, съ чашками въ рукахъ, Штюрмеровскіе гости принялись между собой мирно бесѣдовать. Я вынужденъ былъ спѣшить домой, гдѣ меня ожидали все тѣ же срочныя продовольственныя дѣла. Не успѣлъ я подойти проститься къ хозяину, переходившему отъ одной группы къ другой, какъ онъ вдругъ во всеуслышаніе заявляетъ:

Господа! воспользуемся случаемъ, что среди насъ находится Министръ Земледѣлія и спросимъ его, какъ нынѣ обстоитъ все продовольственное дѣло въ странѣ, въ частности, — в нашей сѣверной столицѣ. Вопросъ злободневный, всѣхъ насъ глубоко волнующій!.. Дорогой Александръ Николаевичъ, не откажите удовлетворить наше любопытство!

Услышавъ подобный неумѣстный, какъ мнѣ показалось, хозяйскій призывъ, походившій скорѣе на своего рода вызовъ, я былъ имъ сильно возмущенъ. Во-первыхъ, потому, что о продовольственномъ положеніи всѣмъ присутствовавшимъ было и безъ того достаточно хорошо извѣстно, благодаря моимъ же неоднократнымъ выступленіямъ и разъясненіямъ. Во-вторыхъ, мнѣ положительно претило говорить о серьезныхъ продовольственныхъ затрудненіяхъ, въ обстановкѣ, гдѣ гости собрались сладко и мирно кейфовать послѣ сверхъ-обильнаго угощенія.

—    Что, не ожидали? — густымъ баскомъ спросилъ, видимо, тоже озадаченный финаломъ Штюрмеровскаго пиршества Предсѣдатель Государственной Думы Михаилъ Владиміровичъ Родзянко.

Въ моей головѣ вдругъ мелькнула мыслъ: не имѣлъ ли въ виду всячески подкапывавшійся подъ меня тупой, но лукавый Штюрмеръ своимъ внезапнымъ запросомъ поймать меня врасплохъ и поставить нежелательнаго ему Министра въ явно затруднительное положеніе передъ избраннымъ обществомъ? Подъ вліяніемъ моего вообще недружелюбнаго чувства къ личности хозяина, съ языка моего сорвался озорной отвѣтъ, который многихъ изъ присутствовашихъ потѣшилъ,

—    Послѣ вашего лукулловскаго угощенія, — сказалъ я стоявшему передо мной, какъ истуканъ, Штюрмеру, — страннымъ представляется мнѣ ваше любопытство относительно-продовольственнаго положенія нашей столицы. Все то, что мы сейчасъ видѣли на вашемъ обѣденномъ столѣ — не есть ли лучшее доказательство полнаго благополучія нашей родины?!..

Среди присутствовавшихъ произошло нѣкоторое замѣшательство. Послышался смѣхъ. Раздались возгласы одобренія, и, въ концѣ концовъ, большинство находившихся въ кабинетѣ стало выражать мнѣ явное сочувствіе.

Былъ моментъ, когда я рѣшилъ этимъ лишь ограничиться и отправиться домой. Самъ Штюрмеръ, послѣ моей реплики, видимо, растерялся, почему-то надѣлъ на свою мясистую рыжую физіономію роговые очки и сталъ вокругъ себя растерянно огладываться, какъ бы ища помощи.

Въ этотъ моментъ подходитъ вдругъ къ нему Коковцовъ и, сказав ему что-то на ухо, къ немалому моему изумлѣнію, заявляетъ, что онъ вполнѣ присоединяется къ мысли хозяина и былъ бы, со своей стороны, признателенъ, если бы я освѣтилъ нѣкоторые продовольственные вопросы. При этомъ графъ Владиміръ Николаевичъ, расположившись противъ меня на мягкомъ креслѣ и не давъ мнѣ что-либо ему отвѣтить, принялся по своему обыкновенію пространно и долго разглагольствовать на тему продовольственнаго снабженія.

Слушая его длиннѣйшія умствованія, въ нѣкоторомъ родѣ, даже нравоученія, я понялъ, что придется перейти на серьезно-дѣловой тонъ, тѣмъ болѣе, что Коковцовъ, умышленно или невзначай, но затронулъ мое дѣловое самолюбіе, упрекнувъ меня, что я, отвѣтственный руководитель организаціи продовольствія во всей Имперіи, игнорирую тѣ огромные зерновые запасы, которые лежатъ безъ употребленія въ обширныхъ сибирскихъ и средне-азіатскихъ районахъ...

Тутъ я не выдержалъ и рѣзко остановилъ Коковцова немало смутившимъ его замѣчаніемъ:

— Кто же въ этомъ виноватъ, какъ не вы сами, графъ! Если бы вы, въ свое время, рѣшительно поддержали финансированіе хотя бы того желѣзнодорожнаго пути, который проектировался для присоединенія к общей россійской сѣти обширной и плодоносной Акмолинской области, вашъ упрекъ продовольственному вѣдомству не имѣлъ бы нынѣ мѣста, и тѣ 300 милліоновъ пудовъ пшеницы, которые въ данное время гніютъ въ упомянутой области, сдѣлались бы достояніемъ потребителей Европейской Россіи...

Графъ Владиміръ Николаевичъ густо покраснѣлъ, посмотрѣлъ на часы и вскорѣ удалился, надолго сохранивъ противъ меня „зубъ”.

А мнѣ пришлось продолжать мои продовольственныя разъясненія въ отвѣтъ на рядъ вопросовъ, которые мнѣ задавались со всѣхъ сторонъ, съ нелегкой руки Коковцова, послѣ его ухода. Затянувшуюся нашу бесѣду я закончилъ при общемъ одобреніи многочисленными слушателями моихъ основныхъ выводовъ. Они сводились къ необходимости упорядочить весь имперскій транспортъ и установить въ странѣ сильную объединяющую власть... Разставаясь со своей случайно образовавшейся аудиторіей, я посовѣтовалъ всѣмъ русскимъ людямъ другъ другу посильно помогать и „духа не угашать”.

1

Текстъ этой рѣчи напечатанъ въ приложеніи.

144

Хочу теперь также описать банкетъ, запечатлѣвшійся въ моей памяти, не столько въ силу многолюдства и торжественности его обстановки, а скорѣе, благодаря одному привходящему обстоятельству, которое довольно характерно выявило нѣкоторыя своеобразныя стороны франко-русскихъ симпатій...

3-го мая 1916 года, по случаю пребыванія въ Петроградѣ французскаго премьера Вивіани и Министра Снабженія Альбера Тома, Совѣтъ Министровъ и члены обѣихъ законодательныхъ палатъ организовали у Контана торжественный банкетъ. Его устроители имѣли въ виду не только чествовать пріѣзжихъ представителей правительства дружественной державы, но и отмѣтить исполнившееся 25-тилѣтіе существованія франко-русскаго союза.

Въ обширной, ослѣпительно залитой свѣтомъ и красивой декорированной растеніями залѣ, за параллельно разставленными обѣденными столами, размѣстились многочисленные участники банкета, съ французскими гостями, посаженными на центральномъ мѣстѣ. Угощеніе, начиная съ всевозможныхъ закусокъ и кончая изысканнымъ и обильнымъ меню, отличалось обычнымъ русскимъ хлѣбосольствомъ и непревзойденной гастрономической утонченностью извѣстнаго Контана. Наконецъ, появилось шампанское. Полились рѣчи — привѣтственныя и отвѣтныя. Пріятно и небезъинтересно было послушать признаннаго у себя на родинѣ за мастера слова — симпатичнаго по виду Вивіани, но особеннымъ блескомъ краснорѣчія отличился членъ Государственной Думы Василій Алексѣевичъ Маклаковъ, вызвавшій во всѣхъ насъ необыкновенно приподнятое настроеніе, закрѣпившееся поразительнымъ по красотѣ и силѣ неожиданнымъ выступленіемъ знаменитаго Шаляпина. Геніальный пѣвецъ сталъ на эстраду, и подъ аккомпаниментъ рояля съ необычайнымъ воодушевленіемъ исполнилъ французскій національный гимнъ— звучную Марсельезу, которую ему, по шумному и единодушному требованію зачарованныхъ его пѣніемъ слушателей пришлось не разъ повторить

Подъ впечатлѣніемъ талантливыхъ рѣчей и увлекательнаго Шаляпинскаго пѣнія всѣхъ присутствовавшихъ охватилъ восторженный подъемъ, завершившійся самымъ искреннимъ и пылкимъ дружественнымъ братаньемъ русскихъ хозяевъ съ французскими гостями.

Въ разгаръ такого настроенія, я вдругъ почувствовалъ прикосновеніе чьей-то сильной руки. Ко мнѣ подошелъ и видимо хотѣлъ меня обнять сіявшій и раскраснѣвшійся подъ вліяніемъ общихъ патріотическихъ восторговъ — Вивіани.

—    Какъ все это хорошо! Какая сила чувств у русскаго народа! — промолвилъ французскій премьеръ.

Взявъ затѣмъ меня подъ руку, онъ пошелъ со мной къ выходу. Банкетъ кончался, и гости уже стали покидать залу. Вивіани вдругъ пріостановился и все съ тою же широко сіяющей улыбкой задалъ мнѣ неожиданный вопросъ, заставившій меня сразу забыть всѣ чары, навѣянныя банкетомъ:

—    Ну, а какъ же ваше превосходительство, насчетъ пшеничныхъ цѣнъ? — спросилъ меня французскій гость — Неужели такъ и не уступите пять копѣекъ съ пуда? Прошу васъ, пойдите намъ навстрѣчу и согласитесь въ концѣ концовъ на нашу просьбу!..

Я никакъ не ожидалъ такого заключенія нашего франкорусскаго братанья. Впечатлѣніе оно на меня произвело ,самое убійственное. Я отвѣтилъ французскому премьеру, что вести при данной обстановкѣ серьезно-дѣловые разговоры представляется для меня крайне затруднительнымъ. Во всякомъ случаѣ, мѣнять мною установленныя цѣны на пшеницу я ни въ коемъ случаѣ не намѣренъ."

—    Я не хлѣбный торгашъ и спекулянтъ, — какъ русскій Министръ, я уступаю Франціи значительную партію зерна, въ цоторомъ мы сами остро сейчасъ нуждаемся. Русское правительство вамъ назначило справедливую цѣну по себѣстоимости. Никакой прибыли оно отъ васъ не получаетъ и торговаться не намѣрено.

При этихъ словахъ рука Вивіани меня покинула, привѣтливость замѣнилась холодкомъ. Мы разстались и больше никогда не встрѣчались.

Вотъ чѣмъ для меня разрѣшилась накаленная талантливыми выступленіями русскихъ краснорѣчивыхъ ораторовъ и геніальныхъ артистовъ атмосфера франко-русскаго любвеобильнаго братанія.

Хочу нѣсколько пояснить происхожденіе приведеннаго выше діалога нашего съ Вивіани — діалога, столь рѣзко нарушившаго банкетную восторженность. Я уже говорилъ о продовольственныхъ заказахъ, которые были произведены въ январѣ 1916 года англійскимъ и французскимъ послами черезъ посредство С. Д. Сазонова и о которыхъ я только позже узналъ непосредственно отъ Государя Императора. Какъ извѣстно читателю этихъ мемуаровъ, я смогъ удовлетворить просьбу Франціи и Англіи только лишь въ размѣрѣ 15 !милліоновъ пудовъ пшеницы. Эта партія была мною перевезена весной съ волжскаго судоходнаго бассейна въ архангельскій портъ, для отправки ея далѣе во Францію. Цѣна этой пшеницы франко-Архангельскъ) по себестоимости получилась въ 2 р. 35 коп., являясь не только справедливо обоснованной, но въ условіяхъ того времени — болѣе чѣмъ умѣренной. Межъ тѣмъ, пріѣхавшіе въ маѣ 1916 года въ Петроградъ Вивіани и А. Тома, вмѣсто благодарности за отпускъ имъ зерна, изъ-за транспортныхъ затрудненій съ натяжкой добываемаго въ самой Россіи, принялись первымъ долгомъ торговаться, настойчиво прося сбавить „пятачекъ” съ пуда. Сначала они дѣйствовали, черезъ Г. В. Глинку, а затѣмъ обращались лично ко мнѣ, но неизмѣнно получали отказъ. Неоднократно приходилось имъ давать понять, что Продовольственное Вѣдомство не можетъ произвольно повышать или сбавлять цѣны. Все-таки представитель французскаго правительства попытался, подъ шумокъ дружественныхъ тостовъ, уговорить русскаго министра „скинуть пятачекъ”...

Ставка Вивіани была проиграна. Но долженъ оговориться, что> подобный оборотъ дѣла произошелъ лишь въ тотъ описанный моментъ. Затѣмъ французскіе гости уѣхали домой, пшеничная 15-тимилліонная партія отплыла по назначенію... Вскорѣ и я пересталъ быть Министромъ.

Разразилась дикая революція. Немало нашего брата — „бывшихъ людей” — очутилось въ эмиграціи. И вотъ, въ 1921 году, случайно встрѣтившись въ Парижѣ съ Глинкой, бывшимъ своимъ помощникомъ по продовольствію, я увидалъ въ его петличкѣ скромную розетку Почетнаго Легіона высокой степени. Это былъ знакъ признательности французскаго правительства за допущенную послѣ моего ухода изъ министровъ „пятачковую” уступку!

145

Этимъ я закончу бѣглый очеркъ всего того, что такъ или иначе могло быть подведено подъ понятіе „условій” моей министерской службы, которыя я въ самомъ началѣ предшествующаго отдѣла моего повѣствованія назвалъ не только тяжелыми, но и до нѣкоторой степени „ненормальными”, и которыя, конечно, отражались на моей личной и семейной жизни.

По вступленіи моемъ въ должность Министра, я ни своему частному дѣлу, ни семьѣ, ни себѣ самому болѣе не принадлежалъ... Все — и время, и помыслы были поглощены служебными обязанностями, моя же собственная жизнь была силою вещей отброшена на задній планъ.

Просматривая свои повседневныя записи за время моей министерской службы, я со всей остротой вспоминаю тотъ тяжкій путь, который пришлось мнѣ продѣлать, лишившись своего родного угла, семьи, хозяйства и природнаго приволья... Безысходная тоска по всему этому — близкому и привычному — вотъ то, что красной нитью проходитъ въ этихъ замѣткахъ въ періодъ министерской страды. Недаромъ на страничкѣ моего дневника, помѣченной 28-мъ іюня 1916 года, большими буквами вписаны и подчеркнуты знаменательныя слова: „Отнынѣ не министръ — слава Господу”...

146

Въ апрѣлѣ 1916 года, иначе говоря, на шестомъ мѣсяцѣ моей министерской дѣятельности, я предпринялъ, съ соизволенія Его Величества двѣ поѣздки — сначала въ Самару, а затѣмъ на югъ, въ Таврическую губернію.

Стремясь на Пасху свидѣться со всѣми своими семейными, включая мою старушку мать, я выѣхалъ, 4-го апрѣля 1916 года, совмѣстно съ женой и дочерью Маріей, изъ Петрограда въ Самару. Мы остановились на день въ Москвѣ, гдѣ мнѣ необходимо было переговорить съ нѣкоторыми імоими продовольственными агентами. Въ ихъ число входили въ провинціи всѣ годные для отправленія продовольственныхъ обязанностей. Губернаторы, градоначальники, мѣстные представители Министерства Земледѣлія и другихъ вѣдомствъ, предсѣдатели Земскихъ Управъ и частные люди всевозможныхъ профессій — всѣ они привлекались тогда на общую героическую работу по заготовкѣ, храненію и распредѣленію .продовольственныхъ запасовъ для нуждъ арміи и тыла.

Въ Москвѣ меня встрѣтили мои многочисленные сотрудники, среди которыхъ находились: градоначальникъ генералъ Шебеко, съ его помощникомъ Барковымъ, инспекторъ по сельскому хозяйству М. С. Карповъ, .предсѣдатель Московской Губернской Земской Управы А. Е. Грузиновъ и глава Московско-Казанской желѣзной дороги Н. К. фонъ-Меккъ, оказавшій мнѣ въ то время огромныя услуги.

Для прокормленія нашей дѣйствующей арміи, растянувшейся по всей западной границѣ Европейской Россіи, требовалось колоссальное количество мясного продукта. Довольствоваться однимъ свѣже-убойнымъ мясомъ, доставлявшимся изъ ближайшихъ районовъ Европейской Россіи, было нельзя. Необходимо было использовать и сибирскій скотъ. При вступленіи моемъ на министерскій постъ, не было никакихъ приспособленій для предохраненія отъ порчи мясныхъ тушъ, доставлявшихся изъ дальнихъ зауральскихъ мѣстъ на фронтовые распредѣлительные пункты — ни холодильныхъ складовъ, ни вагоновъ не было заготовлено.

Съ первыхъ же шаговъ моего ознакомленія съ постановкой государственнаго продовольственнаго снабженія, я увидалъ, что въ отношеніи мясного питанія безъ широкой организаціи холодильнаго дѣла обойтись немыслимо. При моемъ предшественникѣ Кривошеинѣ рѣчь о холодильникахъ заходила неоднократно, но дѣло дальше обсужденій въ комиссіяхъ не пошло. Сибирскій мясной цѣннѣйшій продуктъ при перевозкѣ продолжалъ гнить, а странѣ грозилъ мясной кризисъ.

Вотъ въ это именно время пришелъ мнѣ на помощь Николай Карловичъ фонъ-Меккъ. Онъ сразу же предоставилъ въ мое распоряженіе превосходно оборудованные желѣзнодорожные холодильники при Московской станціи и на нѣкоторыхъ другихъ узловыхъ центрахъ Московско-Казанской желѣзной дороги. Въ нѣсколько мѣсяцевъ Николай Карловичъ соорудилъ для Продовольственнаго Вѣдомства болѣе двадцати холодильниковъ въ наиболѣе важныхъ пунктахъ желѣзнодорожныхъ магистралей, соединявшихъ сибирскіе районы съ центральными и фронтовыми мѣстностями Европейской Россіи.

Николай Карловичъ былъ типичнымъ дѣльцомъ „американской” складки — рѣшительнымъ и разсчетливымъ. Ранѣе я его встрѣчалъ въ Москвѣ, въ семьѣ моего тестя, съ которымъ Меккъ очень дружилъ. Въ бытность мою Министромъ, я вспомнилъ о немъ, какъ о надежномъ практикѣ. Срочно вызвавъ его въ Петроградъ, объяснилъ всю остроту создавшагося положенія и попросилъ его своимъ опытомъ и энергіей оказать Россіи и арміи серьезную услугу. Николай Карловичъ меня выслушалъ, сказалъ — „дайте подумать” — и уѣхалъ къ себѣ въ Москву, откуда дня черезъ два я получилъ лаконическую телеграмму: „Согласенъ”.

Выборъ мой оказался правильнымъ: благодаря этому выдающемуся дѣльцу, мясное продовольственное дѣло, поскольку оно связано было съ перевозкой, быстро было кореннымъ образомъ упорядочено. Одновременно желѣзнодорожныя мастерскія стали выпускать значительное количество холодильныхъ вагоновъ. Нѣкоторые узлы дали до двадцати вагоновъ.

Пріѣхавъ 5-го апрѣля въ Москву, я тотчасъ же устроилъ въ отведенномъ мнѣ вокзальномъ аппартаментѣ продовольственное совѣщаніе съ встрѣтившими меня сотрудниками. Потомъ мы съ Меккомъ поѣхали осматривать уступленный имъ Вѣдомству Продовольствія желѣзнодорожный холодильникъ, попутно посѣтивъ и принадлежавшій нѣсколькимъ компаньонамъ - англичанамъ холодильникъ „Уніонъ”.

Холодильникъ этотъ служилъ мѣстомъ склада мясныхъ тушъ, но только склада, а не храненія. Результаты использованія услугъ „Уніона” оказывались столь печальными, что объ этомъ учрежденіи москвичи не иначе отзывались, какъ о „скотскомъ кладбищѣ”. И я изъ осмотра вынесъ самое отрицательное впечатленіе. Зато Мекковское холодильное хозяйство поразило меня своимъ благоустройствомъ, чистотой, дисциплиной и образцовымъ порядкомъ.

Но стоявшій около поѣздъ съ неразгруженнымъ сибирскимъ замороженнымъ мясомъ меня смутилъ. Меккъ, давая свои поясненія цѣликомъ винилъ Командующаго Московскимъ Военнымъ Округомъ генерала Мрозовскаго, упорно отказывавшагося разрѣшить нижнимъ воинскимъ чинамъ разгрузку мясныхъ поѣздовъ. Я рѣшилъ тогда же лично заѣхать къ Командующему Округомъ, съ цѣлью срочно устранить возникшія недоразумѣнія, приносившія значительный ущербъ всему ходу мясного снабженія.

Генералъ Мрозовскій принялъ меня сухо-оффиціально.

На мой вопросъ, почему онъ не даетъ въ распоряженіе московскихъ продовольственныхъ властей нижнихъ чиновъ для выгрузки изъ поѣздовъ въ холодильники мясныхъ тушъ, онъ недовольнымъ тономъ мнѣ замѣтилъ, что, по его мнѣнію, нижніе воинскіе чины призваны на службу лишь для отправленія прямыхъ своихъ обязанностей, и ни въ коемъ случаѣ не должны исполнятъ постороннихъ работъ, воинскимъ уставомъ не предусмотрѣнныхъ. На это я возразилъ, что поступавшій въ московскій холодильникъ мясной запасъ предназначался, прежде всего для продовольствія войскъ ему же ввѣреннаго округа. Поэтому, за отсутствіемъ вольнонаемныхъ рабочихъ, моя мѣстная агентура вправѣ была обратиться за помощью именно къ нему, какъ высшему представителю военнаго командованія.

— Надѣюсь, — закончилъ я свое обращеніе къ генералу — на благоразуміе вашего высокопревосходительства и безотлагательное мнѣ содѣйствіе.

Мрозовскій, вмѣсто отвѣта, что-то про себя промычалъ, видимо оставаясь при прежнемъ своемъ рѣшеніи. Тогда я всталъ и объявилъ генералу, что въ качествѣ предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія и въ силу присущихъ этой должности полномочій, я не только обращаюсь къ нему съ просьбой, но предъявляю къ нему требованіе о немедленномъ назначеніи нарядовъ нижнихъ воинскихъ чиновъ въ распоряженіе московскихъ продовольственныхъ властей, для исполненія срочныхъ работъ по разгрузкѣ мясныхъ поѣздовъ. Посмотрѣвъ на часы, я предупредилъ Мрозовскаго, что, если черезъ три часа послѣ нашего съ нимъ свиданія мое требованіе останется неисполненнымъ, о его дѣйствіяхъ будетъ мною доведено до свѣдѣнія Государя. Передъ отъѣздомъ изъ Москвы, вечеромъ того же дня, я, къ немалому своему удовлетворенію, узналъ, что Мрозовскій, въ концѣ концовъ, сдался и нижніе чины приступили къ разгрузкѣ мясныхъ поѣздовъ. Съ тѣхъ поръ холодильники стали работать полнымъ ходомъ, давая возможность сохранять цѣнный питательный продуктъ . и правильно его распредѣлять.

Не могу не отмѣтить, что сотрудничество мое съ Меккомъ было встрѣчено нѣкоторой частью русской прессы, со скворцовскимъ черносотеннымъ „Колоколомъ” во главѣ, чрезвычайно враждебно. Меня въ громовыхъ статьяхъ обличали въ сношеніяхъ съ нѣмцами, въ лицѣ „фонъ-Мекковъ”. Одновременно, я получалъ доносы,имѣвшіе цѣлью всячески дискредитировать въ моихъ глазахъ Николая Карловича. Ко всему этому присоединилось недовольство дѣйствіями Мекка со стороны представителей Желѣзнодорожнаго Вѣдомства и даже моихъ собственныхъ сотрудниковъ.

Выдающаяся кипучая энергія, съ которой Николай Карловичъ доводилъ до конца начатыя имъ дѣла, и нѣсколько рѣзкая властность въ распоряженіяхъ — вотъ что вызывало непріязнь среди лицъ, которыя, не состоя у него на службѣ, были обязаны подчиняться ему, какъ моему довѣренному агенту.

Несмотря ни на что, я крѣпко держался сотрудничества съ Меккомъ, который оказалъ существенную помощь въ дѣлѣ упорядоченія мясного продовольствія. Не разъ приходилось мнѣ брать его подъ свою защиту противъ всѣхъ ,голословныхъ обвиненій, сводившихся къ тому, что позже, на большевистскомъ жаргонѣ, стало называться „вредительствомъ”... По странной ироніи судьбы, бѣдный Меккъ, заподозрѣнный въ подобномъ вредительствѣ большевиками, былъ ими безжалостно разстрѣлянъ.

Изъ Москвы ,въ Самару, куда я ѣхалъ съ женой и дочерью Маріей, насъ взялся сопровождать самъ хозяинъ Московско-Рязанской желѣзнодорожной линіи, Н. К. фонъ-Меккъ, съ которымъ мы дорогой вели дѣловые продовольственные разговоры. Онъ предложилъ нашей семнадцатилѣтней дочкѣ проѣхать вмѣстѣ съ нимъ одинъ перегонъ на паровозѣ. Само собой, наша жизнерадостная Манечка приняла это необычное приглашеніе съ восторгом, и отъ Коломны до Рязани, поддерживаемая Меккомъ, пронеслась она на качающемся паровозѣ, со скоростью 90 верстъ въ часъ.

6-го апрѣля я очутился въ своемъ родномъ самарскомъ домѣ, среди всѣхъ моихъ семейныхъ. Шла Страстная недѣля. Я разсчитывалъ эти великіе и святые дни провести среди близкой родни, въ молитвенной тиши и возможно полномъ душевномъ отдыхѣ. Но надеждамъ моимъ не суждено было осуществиться. Съ перваго же дня появленія моего въ Самарѣ, со всѣхъ сторонъ нашего Поволжья, стали досаждать мнѣ многочисленные представители администраціи и общественности, предъявляя рядъ вопросовъ, главнымъ образомъ, относительно мясныхъ заготовокъ.

Наканунѣ моего выѣзда изъ Петрограда состоялись постановленія Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, близко затронувшія интересы какъ потребителей, такъ и поставщиковъ ,мяса. Установленный Особымъ Совѣщаніемъ рядъ запретительныхъ мѣръ вызывалъ на практикѣ немало недоразумѣній, требовавшихъ срочныхъ разъясненій и рѣшеній. Всѣмъ этимъ и суждено было :мнѣ заняться, почти одному, безъ привычныхъ моихъ помощниковъ, оставшихся въ столицѣ. Долженъ, впрочемъ, оговориться, что самарскій Губернаторъ Станкевичъ и мѣстный представитель Министерства Земледѣлія князь Владиміръ Ивановичъ Сумбатовъ оказывали мнѣ серьезныя услуги и существенную помощь. Даже первый день Пасхи — и тотъ начался не въ .праздничной обстановкѣ, такъ какъ надо было принять пріѣхавшихъ изъ Пензы земцевъ, во главѣ съ ихъ предсѣдателемъ Губернской Управы, княземъ Кугушевымъ, и все утро пробесѣдовать съ ними относительно установленія порядка закупки скота.

Почти ежедневныя засѣданія, пріемы, посѣщенія должностныхъ лицъ и просто визиты отвиркали меня отъ родной домашней среды.

Пагода стояла въ Самарѣ превосходная — весна была исключительно теплая и ранняя. 12-го апрѣля на Волгѣ уже появились первые пароходы. Не хотѣлось уходить съ любимаго балкона, съ котораго открывался чарующій видъ на родную даль, на Жигули, на могучій волжскій просторъ.

Въ четвергъ на Пасхальной недѣлѣ пришлось мнѣ съ великой грустью разстаться съ моимъ домашнимъ уютомъ, съ дорогой дряхлѣющей матерью и милыми дѣтками.

В поѣздѣ я глазъ не сводилъ съ мелькавшихъ передъ вагонными окнами весеннихъ полей и освободившихся изъ подъ снѣжнаго покрова озимыхъ всходовъ, превосходное состояніе которыхъ отъ Волги и до самой Москвы, радовало мое, уже не столько хозяйственное, сколько если можно такъ выразиться „министерско-продовольственное” сердце.

Въ Петроградѣ я пробылъ всего трое сутокъ, изъ которыхъ одинъ день у меня ушелъ на докладъ Государю въ Царскомъ.

Съ разрѣшенія Его Величества, 19-го апрѣля я выѣхалъ на югъ Россіи, задавшись цѣлью лично ознакомиться съ положеніемъ посѣвно-продовольственнаго дѣла, и помимо этого, съ соизволенія обѣихъ Императрицъ, произвести осмотръ двухъ военныхъ госпиталей, сооруженныхъ по иниціативѣ Ихъ Величествъ на Крымскомъ побережьѣ.

Къ моей поѣздкѣ на югъ было также пріурочено освященіе „Мисхорской Санаторіи имени Статсъ-Секретаря Кривошеина”, выстроенной и оборудованной на средства, собранныя Главнымъ Комитетомъ помощи призваннымъ на войну чинамъ Министерства Земледѣлія и ихъ семействамъ.

Со мной собралась проѣхаться в благодатный Крымъ жена, успѣвшая кончить въ Москвѣ всѣ необходимые переговоры по устройству нашей бѣдной больной Пашеньки въ санаторію. На вокзалѣ сошлись насъ проводить старшіе чины jvioero Министерства. Одинъ изъ нихъ, Директоръ Департамента Государственныхъ Земельныхъ Имуществъ, П. Н. Зубовскій, былъ мною приглашенъ для совмѣстной нашей поѣздки, какъ лицо, 'Оказавшее въ качествѣ предсѣдателя Главнаго Комитета, выдающіяся услуги по сбору средствъ на сооруженіе Мисхорской санаторіи.

Умный и скромный Петръ Павловичъ оказался рѣдко-пріятнымъ спутникомъ и полезнымъ собесѣдникомъ. По мѣрѣ нашего продвиженія съ сѣвера на югъ, черезъ обширную и разнохарактерную страну, онъ давалъ мнѣ рядъ цѣнныхъ и интересныхъ справокъ по вопросамъ, касавшимся ввѣреннаго мнѣ Министерства. Помимо этого, Зубовскій, какъ опытный службистъ, облегчалъ ;мою поѣздку, умѣло подготовляя справочный матеріалъ для дѣловыхъ аудіенцій съ вѣдомственными и продовольственными чинами въ тѣхъ крупныхъ провинціальныхъ центрахъ, гдѣ нашему поѣзду предстояло останавливаться. Эти временныя секретарскія обязанности Петръ Павловичъ несъ изумительно пунктуально и толково.

За все время нашего путешествія намъ съ Зубовскимъ не много приходилось отдыхать. Мы то готовились къ пріему должностныхъ лицъ, то подводили итоги дѣловыхъ съ ними свиданій и сдѣланныхъ нами распоряженій.

Начиная съ Москвы и кончая Симферополемъ, съ промежуточными крупными станціями — Тулой, Орломъ, Курскомъ и Харьковомъ, — въ моедоъ салонъ-вагонѣ перебывало множество всяческаго служилаго люда. Нѣкоторыхъ приходилось благодарить и одобрять, другихъ учить и понукать, а кому и просто дѣлать изрядный нагоняй. Къ послѣднимъ надо причислить Харьковскаго Губернатора князя Николая Леонидовича Оболенскаго, который, несмотря на все свое вкрадчивое краснорѣчіе, оказался далеко нераспорядительнымъ продовольственнымъ сотрудникомъ. Это ему не помѣшало, черезъ четыре мѣсяца послѣ нашего съ нимъ свиданія, попасть въ особый фаворъ къ Штюрмеру, который поставилъ его во главѣ придуманнаго имъ учрежденія, носившаго громкое названіе Комитета по борьбѣ съ дороговизной. Оно оказалось, въ силу Существованія Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, мертворожденнымъ.

Мои желѣзнодорожные разъѣзды изъ Петрограда въ Самарское Поволжье, а затѣмъ на югъ, черезъ всѣ наиболѣе хлѣбородныя губерніи — дали мнѣ возможность собственными глазами убѣдиться въ полномъ благополучіи какъ озимыхъ всходовъ, такъ и начатаго ярового сѣва.

Для меня было высшимъ наслажденіемъ и лучшимъ отдохновеніемъ — въ свободные отъ дѣлъ промежутки — усаживаться у открытой настежь двери моего прицѣпленнаго къ поѣзду служебнаго вагона, любоваться видомъ .необозримыхъ равнинъ и вдыхать полной грудью родной ароматъ свѣжей пашни и молодой весенней зелени.

Утромъ, 22-го апрѣля, въ Симферополѣ, нашъ салонъ-вагонъ заполнился массой желавшихъ представиться симферопольцевъ, во главѣ съ Таврическимъ Губернаторомъ Княжевичемъ. Моей женѣ былъ поднесенъ огромный букетъ великолѣпныхъ розъ.

Въ то же утро, на Симферопольскомъ вокзалѣ состоялось мое свиданіе съ А. В. Кривошеинымъ. Онъ работалъ на фронтѣ въ качествѣ Главноуполномоченнаго Краснаго Креста и пріѣхалъ въ Крымъ спеціально для присутствованія на торжествѣ открытія Мисхорской Санаторіи его имени. Одѣтый въ .походную смѣшанную придворно-краснокрестную форму Александръ Васильевичъ имѣлъ довольно унылый и утомленный видъ. Попавъ въ среду своихъ прежнихъ долголѣтнихъ сотрудниковъ, Кривошеинъ, видимо, переживалъ всю тяжесть оторванности отъ своей былой кипучей и интересной дѣятельности.

Въ день нашего пріѣзда въ Симферополь мы съ Кривошеины,мъ были приглашены мѣстными вѣдомственными чинами на завтракъ въ помѣщеніи Салгирской помологической станціи и школы Министерства Земледѣлія. Оба Министра — бывшій и настоящій — были посажены рядомъ за декорированный цвѣтами столъ и, разумѣется, явились центромъ вниманіе многочисленныхъ участниковъ Салгирскаго скромнаго торжества. Губернаторъ Княжевичъ, начальникъ мѣстнаго Управленія Земледѣлія Н. Н. Ярцевъ и нѣкоторыя другія лица произнесли по нашему адресу горячія привѣтственныя рѣчи. Многое было сказано о выдающейся, плодотворной дѣятельности прежняго главы Вѣдомства Земледѣлія, но не мало лестнаго пришлось выслушать и мнѣ.

Послѣ объѣзда и осмотра Симферопольскихъ вѣдомственныхъ учрежденій и интереснѣйшаго мѣстнаго земскаго музея, мы тронулись въ тотъ же день, 22-го апрѣля, на автомобиляхъ въ дальнѣйшій путь, вдоль удивительнаго Крымскаго побережья. Въ 8 часовъ вечера мы подъѣхали къ подъѣзду Министерской дачи, расположенной въ Императорскомъ Никитскомъ Саду, гдѣ насъ ожидала-торжественная встрѣча.

Участвовалъ въ этой встрѣчѣ и ближайшій мой сотрудникъ Иванъ Ивановичъ Тхоржевскій, отдыхавшій въ Министерской дачѣ.

Какъ дѣти, радовались мы съ женой пріѣзду нашему въ благодатный Крымъ, въ царство яркаго солнца, горныхъ красотъ и бодрящаго морского воздуха. Насъ невольно потянуло ®ъ нашу скромную, но чудесную Гурзувитту, но надо было считаться съ моимъ оффиціальнымъ положеніемъ и обязанностями.

Пришлось обосноваться на Министерской дачѣ, устраивать въ ней пріемы депутацій и отдѣльныхъ лицъ, приглашать почетныхъ гостей, мѣстныхъ или пріѣхавшихъ на торжество открытія Мисхорской Санаторіи. Изъ послѣднихъ вспоминаются мнѣ: болѣзненный и застѣнчивый Принцъ Петръ Александровичъ Ольденбургскій, симпатичная чета князей Юсуповыхъ гр. Cумароковыхъ - Э льстонъ и удивительно милая и симпатичная, украшенная тремя георгіевскими медалями, графиня Е. В. Шувалова.

Всѣ эти лица, такъ же, какъ и масса другихъ прибрежныхъ крымскихъ обитателей, приняли участіе въ торжествѣ освященія и открытія грандіозной, только-что выстроенной изъ чудеснаго Инкерманскаго камня, Мисхорской Санаторіи.

Торжество это, состоявшееся 23-го апрѣля — въ день тезоименитства Государыни Императрицы Александры Ѳедоровны, и носило весьма оживленный характеръ. Настроеніе у многочисленныхъ гостей создалось приподнятое, праздничное. Даже А. В. Кривошеинъ, по праву являвшійся центромъ всеобщаго вниманія, на время оживился и сталъ, какъ обычно, любезнымъ собесѣдникомъ. Вечеромъ того же дня, у меня, на Министерской дачѣ, данъ былъ обѣдъ, на которомъ присутствовали А. В. Кривошеинъ, супруги Юсуповы, графиня Шувалова,

Губернаторъ Княжевичъ и всѣ чины Вѣдомства Земледѣлія.

Министерская резиденція, въ которой мы пробыли съ вечера 22-го по утро 28-го апрѣля, расположена въ самой красивой и тщательно обработанной мѣстности крымскаго побережья, въ Императорскомъ Никитскомъ Саду, основанномъ еще въ 1812 году.

Среди пышныхъ цвѣтниковъ и роскошной южной растительности, на обширной ровной площади, въ нѣкоторо;мъ отдаленіи отъ морского берега, высилось красивое, каменное, двухэтажное зданіе, украшенное стройными колоннами и балконами.

Намъ съ женой отведены были особые аппартаменты въ нижнемъ этажѣ, выходившіе на югъ и на море.

Въ первое утро, которое я встрѣтилъ въ Никитскомъ Саду, при восходѣ солнца, до моего слуха стали доноситься мелодичныя пѣсни моихъ любимыхъ черныхъ дроздовъ, съ ихъ переливчатыми звонкими посвистами. Было 6 часовъ утра. Я распахнулъ широкое окно, и сразу же былъ охваченъ живительной струей удивительнаго крымскаго прибрежнаго воздуха, насыщеннаго смолистымъ запахомъ весенней свѣжей хвои, ароматоімъ безчисленныхъ цвѣтущихъ растеній и іодистымъ дуновеніемъ недальняго моря... Меня неотразимо потянуло на вольный просторъ. Наскоро одѣвшись, я вышелъ черезъ террасу прямо въ Никитскій паркъ. Все кругомъ цвѣло и благоухало... Акаціи, каштаны, „кровавыя” іудины деревья и фруктовыя насажденія, розы, глициніи, безчисленныя растенія — все это переливалось разнообразными яркими оттѣнками. Обстановка была воистину волшебная.

Никитскій Садъ по красотѣ мѣстоположенія, огромнымъ размѣрамъ и рѣдчайшимъ насажденіямъ, является однимъ изъ лучшихъ въ Европѣ. Названіе свое онъ получилъ отъ наименованія примыкавшаго къ его границѣ татарскаго, селенія: „Никита”, расположеннаго къ востоку отъ Ялты и Массандры. Садъ раскинулся на 120 десятинахъ по склонамъ горъ, обращенныхъ на югъ, къ морю. Въ него входятъ магарачскіе виноградники и всевозможные питоімники. Въ немъ культивировались полезныя и декоративныя растенія южно-европейской Россіи. Никитскій Садъ, съ Магарачскимъ винодѣліемъ и Училищемъ Садоводства, находился издавна въ вѣдѣніи Министерства Земледѣлія и являлся всегда предметомъ особыхъ его заботъ.

Само собой, я постарался ознакомиться съ постановкой многочисленныхъ отраслей его хозяйства. Я могъ удѣлять на это лишь утренніе часы, отъ 6 до 7 часовъ. Въ особенности заинтересовала меня широко развившаяся за послѣднее время культура лекарственныхъ растеній. Мнѣ были ,показаны превосходно укоренившіеся оливковые питомники, насажденія пробковыхъ дубовъ и опыты разведенія фисташковыхъ деревьевъ, путемъ прививокъ къ терпентиновымъ вѣтвямъ.

Успѣлъ я осмотрѣть интереснѣйшія лабораторіи и музеи, зашелъ однажды и въ Магарачскій подвалъ, славившійся выпускомъ знаменитаго „Чернаго Муската” и хранившій въ своихъ подземельяхъ цѣннѣйшую коллекцію удивительныхъ по вкусу и аромату мускатовъ давнихъ годовъ.

Встрѣтился я въ этомъ подвадѣ съ моимъ учителемъ по винодѣлію, — С. Ѳ. .Охрименко. Встрѣча наша носила не сухооффиціальный характеръ. Дружеская бесѣда подъ сводами подвала затянулась, благодаря дегустаціи чуднаго муската.

Дни пребыванія моего въ Крыму были заранѣе точно распредѣлены и ушли главнымъ образомъ на рядъ интереснѣйшихъ поѣздокъ на автомобиляхъ по окрестностямъ. Все жъ, одинъ вечеръ и послѣдующее утро нам удалось съ женой побыть въ нашемъ уютномъ гнѣздышкѣ — милой и живописной Гурзевиттѣ. Встрѣтилъ насъ тамъ все тотъ же проворный Иванъ со своей женой-хохлушкой, предоставившій намъ и моимъ гостямъ (Тхоржевскому и Ярцеву) возможность пріятно и беззаботно использовать наше краткое пребываніе.

Неохотно разстались мы съ нашимъ небольшимъ, но очаровательнымъ Гурзуфскимъ имѣнъицемъ. Далеки мы тогда были съ Анютой отъ мысли, что черезъ годъ съ небольшимъ намъ придется вернуться въ ту же Гурзувитту въ условіяхъ всероссійской революціонной смуты!

Благодаря великолѣпной погодѣ всѣ наши поѣздки, имѣвшія для меня серьезное служебное значеніе, носили, вмѣстѣ съ тѣмъ, характеръ пріятныхъ и чудныхъ прогулокъ, доставлявшихъ мнѣ огромное удовольствіе и возможность отдохнуть отъ суеты и тяжести столичной работы.

Сильныя машины, находившіяся въ распоряженіи мѣстныхъ министерскихъ чиновъ, быстро мчали насъ по крутымъ горнымъ дорогамъ. Мы могли въ теченіе сравнительно короткаго времени осматривать массу интереснаго и поучительнаго въ области предпринятыхъ Вѣдомствомъ техническихъ работъ большого хозяйственнаго значенія.

Такъ, за какихъ-нибудь два дня удалось посѣтить верхнія плоскогорья хребта Яйлы, у подножія грозной вершины Ай-Петри, гдѣ производились опыты по изслѣдованію выпасовъ, засаживались лѣсные питомники и приступлено было къ каптажированію горныхъ водныхъ истоковъ.

Осмотрѣли мы тогда же великолѣпно оборудованную метереологическую станцію на торѣ Шишко, съ которой раскрывался на все морское побережье изумительный по своей грандіозности видъ, и успѣли заѣхать въ горную здравницу Министерства Земледѣлія „Хизляръ”, расположенную среди великолѣпнаго хвойнаго лѣса.

За эти же дни мы, слѣдуя по горно-лѣсному пуги исключительной красоты, среди хаоса скалистыхъ нагроможденій и дикой чащи дѣвственныхъ хвойно-лиственныхъ древесныхъ насажденій, объѣхали обширныя земли Ялтинскаго казеннаго лѣсничества.

Служебныя экскурсіи чередовались съ заѣздами въ Ялту, гдѣ приходилось принимать всевозможныя депутаціи. Необходимо было также исполнить порученія Императрицъ и осмотрѣть сооруженныя съ Ихъ соизволенія превосходныя и обширныя госпитали-санаторіи.

25-го апрѣля состоялась дальняя моя поѣздка въ имѣніе „Кучукъ-Узень”, за Алуштой, принадлежавшее Таврическому Губернатору Николаю Антонидовичу Княжевичу. Встрѣтясь таімъ съ Кривошеинымъ, мы, вмѣстѣ съ нимъ и Княжевичемъ, отправились по отчаянной скалистой и пустынной дорогѣ въ отдаленнѣйшую мѣстность, именуемую „Туакъ”, гдѣ предполагалось устроить здравницу. Встрѣтила насъ тамъ масса мѣстнаго люда, проявившаго по отношенію къ представителямъ царскаго правительства необычайный энтузіазмъ. Все это нынѣ вспоминается какъ отдаленный маловѣроятный сонъ!

Настало 28-е апрѣля — день, намѣченный для нашего отъѣзда изъ гостепріимнаго Никитскаго Сада.

Мы отбыли на автомобиляхъ по Ялтинскому шоссе, въ направленіи къ Алупкѣ и дальше на Байдары. Замелькали знакомые виды и ,мѣста. Подъѣхавъ къ Форосской церкви, мы съ Анютой зашли въ нее, истово помолились и долго затѣмъ не могли отвести глазъ отъ простиравшейся подъ „Красной Скалой” грандіозной перспективы, столь близкой нашему сердцу.

Въ Байдарахъ состоялась закладка мною лѣсного питомника, и затѣмъ мы были всѣ приглашены къ управляющему „Мордвиновскихъ” владѣній. Наскоро отдохнувъ и досыта перекусивъ вкусными чебуреками, сочными шашлыками, нѣжными форелями и .прочими крымскими яствами, вплоть до свѣжей земляники, мы тронулись въ дальній путь черезъ Севастополь на Бахчисарай, гдѣ насъ встрѣтилъ Губернаторъ Княжевичъ, съ которымъ мы осмотрѣли древній ханскій дворецъ съ его воспѣтымъ Пушкинымъ „фонтаномъ слезъ”.

Дальнѣйшая наша поѣздка оказалась исключительно интересной. Въ двухъ верстахъ отъ Бахчисарая расположена на вершинѣ скалы крѣпость XI вѣка, служившая убѣжищемъ хозарскихъ хановъ и носившая наименованіе Чуфутъ-Коле. Въ настоящее время, какъ сама крѣпость, такъ и весь городокъ, заброшены. Это — печальныя груды развалинъ. Жившіе здѣсь ранѣе караимы почти всѣ переселились въ долину Бахчисарая. Въ Чуфутъ-Кале остался только свято охраняемый ими ихъ „молитвенный дворецъ”, гдѣ принимали Августѣйшихъ Лицъ и особо почетныхъ гостей...

Вотъ къ этому-то зданію мы были подвезены и торжественно встрѣчены многочисленной депутаціей караимовъ, во главѣ съ ихъ „гахамомъ”, которымъ въ то время состоялъ почтенный, свѣтски-образованный и видный чернобородый Шапшалъ. Тотчасъ по пріѣздѣ, мы съ женой и всѣ сопровождавшія меня лица, были приглашены гахамомъ въ ихъ храмъ, гдѣ было совершено краткое моленіе и состоялся обмѣнъ взаимныхъ привѣтствій. Послѣ, насъ повели осматривать вымершій городъ, произведшій на насъ самое удручающее впечатлѣніе.

Зато послѣдующій завтракъ, предложенный намъ въ обширной пріемной залѣ молитвеннаго дворца, пестро, но красиво декорированной въ восточномъ вкусѣ, отвлекъ насъ отъ грустныхъ настроеній, навѣянныхъ печальнымъ видомъ разрушенныхъ и заброшенныхъ жилищъ.

Насъ всѣхъ усадили за широчайшій столъ, заставленный такимъ изобиліемъ всевозможныхъ караимскихъ блюдъ и, главнымъ образомъ, сладостей, котораго я никогда и нигдѣ болѣе въ своей жизни не встрѣчалъ, такъ же, какъ никогда не приходилось мнѣ вкушать такихъ рѣдкихъ яствъ, какъ каймакъ съ вареньемъ изъ лилій, и такихъ необычайно вкусныхъ сластей, какъ удивительно нѣжно приготовленныхъ пирожковъ съ ;медомъ и орѣхами и всякихъ сортовъ сочныхъ фруктовыхъ пастилъ... Хлѣбосольные хозяева зорко слѣдили, чтобы ихъ дорогіе гости непремѣнно попробовали всего, что красовалось на ихъ, заставленномъ угощеньемъ, трапезномъ столѣ.

Любезное вниманіе, искреннее радушіе и привѣтливое гостепріимство милыхъ и симпатичныхъ караимовъ, въ особенности — ихъ умнаго и интереснаго во всѣхъ отношеніяхъ гахама — Шапшала, мы очень оцѣнили, пока подъ окнами молитвеннаго дворца, гдѣ насъ принимали, на улицѣ не собралась изрядная толпа своего рода ,музыкантовъ, образовавшихъ оркестръ изъ духовыхъ инструментовъ, барабановъ и бубновъ. Всѣ они безумолчно исполняли, каждый по собственному наитію, импровизированные номера, которые сливались въ одинъ сплошной, коробившій все человѣческое нутро; разнозвучный ревъ, стонъ и грохотъ. Представители современнаго музыкальнаго творчества могли бы ему позавидовать. Мы были несказанно рады, когда, наконецъ, намъ удалось избавиться отъ этого оркестроваго кошмара и отправиться осматривать чрезвычайно интересную, разстилавшуюся внизу подъ Чуфутъ-Кале, т. н. Іосафатову долину.

Это было древнее мѣсто вѣчнаго упокоенія караимовъ, расположенное въ обширной ложбинѣ, среди отвѣсныхъ скалъ. Съ одной стороны былъ высѣченный въ горѣ пещерный городъ, а съ другой, тоже въ скалѣ, старинный, посѣщаемый многочисленными богомольцами, Успенскій монастырь.

Уже вечерѣло, когда мы очутились подъ низкими сводами пещернаго храма. Осматривая монашескія кельи, я случайно отдѣлился отъ своихъ спутниковъ и вышелъ на высѣченный въ скалѣ балконный выступъ. Передо мною разстилалась безлюдная, покрытая вечерними тѣнями, Іосафатова долина, нѣмая свидѣтельница былыхъ тысячелѣтій. Изъ-за скалы стала медленно показываться матово-блѣдная луна. Кругомъ стояла полнѣйшая тишина. Вдругъ откуда-то изъ горныхъ разщелинъ нѣсколько разъ раздался сычиный рѣзкій крикъ. Стало жутко, захотѣлось поскорѣе уйти изъ мрачнаго пещернаго обиталища. Но не успѣлъ я уйти съ балкона, какъ долину огласилъ мелодичный звукъ одинокаго монастырскаго колокола. Онъ эхомъ отозвался среди отвѣсныхъ скалъ и умиротворяюще подѣйствовалъ на мое настроеніе. Это внезапно прозвучавшее среди мертвой тишины Іосафатовой долины чередованіе зловѣщаго стона хищной ночной птицы и церковнаго благовѣста наводило на мысль о вѣчномъ соревнованіи въ мірѣ между тьмой и свѣтомъ, между добромъ и зломъ.

Поздно ночью добрались мы до Симферополя и опять устроились въ своемъ вагонѣ. Простившись съ многочисленными провожавшими насъ лицами, горячо поблагодаривъ всѣхъ симферопольцевъ, съ милымъ ихъ Губернаторомъ во главѣ, за ихъ гостепріимство и доброе отношеніе, мы съ женой отправились обратно въ Петроградъ. Надо было еще остановиться на сутки на станціи Ново-Алексѣевкѣ, чтобы осмотрѣть организуемый Министерствомъ Земледѣлія культурный землеустроительный центръ.

Въ Ново-Алексѣевкѣ я нашелъ иную обстановку, тамъ велись другія рѣчи, касавшіяся дѣлъ хозяйственныхъ, продовольственныхъ. Я началъ съ осмотра станціонныхъ продовольственныхъ амбаровъ. Сердце радовалось при видѣ кипучей дѣятельности вокругъ нихъ. Какъ разъ происходила ссыпка подвозимаго къ нимъ огромнаго количества ячменя и пшеницы превосходнаго качества. Тутъ же невдалекѣ шла пріемка земствомъ скота для арміи, и я не мало восхищался породами, поставлявшимися нѣкоторыми сельскохозяйственными экономіями, въ особенности — г.г. Фальцъ-Фейновъ, великолѣпными, откормленными, бѣлыми, длиннорогими животными, вѣсившими въ среднемъ по 36 пудовъ каждый.

Предпринятый мною въ тотъ же день объѣздъ Ново-Алексѣевскихъ окрестностей, гдѣ сосредоточились землеустроительныя работы, имѣлъ для меня захватывающій интересъ. Несмотря на дождливую погоду, на автомобильныхъ шинахъ съ цѣпями, мы съ П. П. Зубатовскимъ и мѣстными вѣдомственныіми чинами успѣли продѣлать многоверстный путь по проселочнымъ дорогамъ, знакомясь съ разнородными земельными разверстками, надѣлами и хуторскими заселеніями на внутринадѣльныхъ, казенныхъ и банковскихъ участкахъ.

Центромъ всѣхъ этихъ образцовыхъ землеустроительных работъ служило многолюдное селеніе Павловское, гдѣ мѣстное населеніе устроило намъ не только торжественный, но и восторженный пріемъ.

Мы остановились невдалекѣ отъ церкви. Нашъ автомобиль былъ тотчасъ же окруженъ огромной толпой людей всѣхъ возрастовъ и обоего пола. Сотни дѣтскихъ рученокъ стали забрасывать насъ пучками свѣже-нарванныхъ полевыхъ цвѣтовъ. Лица обступившихъ насъ павловцевъ выражали привѣтливость, повидимому, искреннюю. Они радовались нашему пріѣзду, безумолчно оглашая воздухъ восторженными „ура”. У паперти встрѣтилъ насъ священникъ .и волостной старшина, дѣльно и складно сказавшій мнѣ привѣтственное слово. Затѣмъ всѣ вошли въ церковь. Был,ъ отслуженъ молебенъ съ провозглашеніемъ многолѣтія Государю Императору и всему Царствующему Дому. Само собой, пришлось и мнѣ произнести отвѣтную рѣчь. Я напомнил присутствующимъ о посѣщеніи ихъ селенія два года тому назадъ Государемъ Императоромъ, и обѣщалъ довести до свѣдѣнія Его Величества отрадныя впечатлѣнія, полученныя мною отъ осмотра ихъ землеустроительныхъ достиженій и образцовыхъ хуторскихъ хозяйствъ. Вновь раздалось единодушное „ура”, под возгласы котораго мы усѣлись въ автомобили и отправились дальше, любуясь чуднымъ видомъ полей и радуясь буйному росту озимой-пшеницы.

По возвращеніи въ Ново-Алексѣевку, я осмотрѣлъ питомникъ и присутствовалъ при закладкѣ зданія для нашего вѣдомства. Потомъ былъ многолюдный обѣдъ, устроенный въ мою честь мѣстными чинами Министерства Земледѣлія и общественными дѣятелями, на которомъ пришлось выслушать не ,мало для меня лестнаго, можетъ быть, и не заслуженнаго, но пріятнаго и придавшаго мнѣ бодрости для моей нелегкой и отвѣтственной дѣятельности.

2-го мая я вернулся въ Петроградъ, гдѣ меня ожидала вся та сложная обстановка и работа, отъ которой я во время моихъ разъѣздовъ до нѣкоторой степени успѣлъ отойти и отдохнуть.

147

Возвращаясь къ обзору моей министерской дѣятельности, я хочу весь уцѣлѣвшій въ моихъ краткихъ записяхъ и немолодой памяти матеріалъ распредѣлить соотвѣтственно порядку разрѣшенія дѣлъ, подлежавшихъ моей компетенціи, какъ Министра Земледѣлія.

На первомъ мѣстѣ стоитъ обширная область вопросовъ, которые разрѣшались единоличной властью Министра.

Затѣмъ идетъ рядъ вѣдомственныхъ дѣлъ, требовавшихъ внесенія ихъ на разсмотрѣніе Совѣта Министровъ.

Съ образованіемъ Особаго Совѣщанія по продовольствію, Министръ Земледѣлія, который состоялъ его предсѣдателемъ, былъ въ области продовольственныхъ своихъ распоряженій органически связанъ съ дѣятельностью упомянутаго учрежденія.

Затѣмъ, вся вѣдомственная жизнь, поскольку она зависѣла отъ денежныхъ бюджетныхъ ассигнованій, регулировалась законодательными палатами. Онѣ утверждали всѣ министерскія смѣтныя предположенія и имѣли право наблюденія за ихъ исполненіемъ путемъ предъявленія соотвѣтственныхъ запросовъ.

Наконецъ, по цѣлому ряду вѣдомственныхъ дѣлъ Министръ обязанъ былъ представлять всеподданнѣйшіе доклады, а также доводить до свѣдѣнія Государя о всемъ ходѣ дѣятельности своего министерства.

Дѣла, разрѣшавшіяся моей единоличной властью, я, обычно, разсматривалъ совмѣстно съ начальниками тѣхъ департаментовъ и отдѣловъ, вѣдѣнія которыхъ они касались. Со всѣхъ концовъ обширной Имперіи ежедневно поступала въ Министерство огромная почта, распредѣлявшаяся по разнымъ отдѣленіямъ, но адресованная непосредственно на имя Министра — представлялась ему на просмотръ управляющимъ канцеляріей ранѣе другихъ докладовъ.

Какъ полученіе дѣлъ, подлежавшихъ моему единоличному разсмотрѣнію и разрѣшенію, такъ и исполненіе моихъ по нимъ распоряженій проходило черезъ канцелярію Министра. Благодаря превосходному личному составу ея работниковъ, это было образцово поставленное, безукоризненно функціонировавшее учрежденіе.

Для разсмотрѣнія дѣлъ въ Совѣтѣ Министровъ существовалъ слѣдующій порядокъ: по каждому вопросу, касавшемуся компетенціи Вѣдомства Земледѣлія и подлежавшему коллегіальному обсужденію Совѣта Министровъ, канцелярія Министра собирала обстоятельныя справки, которыя представлялись главѣ Вѣдомства, какъ матеріалъ, на основаніи котораго онъ могъ на засѣданіи Совѣта знакомить своихъ коллегъ съ сущностью дѣла, отстаивать свою точку зрѣнія. Само собой разумѣется, что по болѣе сложнымъ вопросамъ Министру приходилось предварительно совѣщаться со своими сотрудниками, а не удовлетворяться письменными справками.

Очередныя засѣданія Совѣта Министровъ происходили въ зданіи Маріинскаго Дворца, обычно два раза въ недѣлю — по вторникамъ и пятницамъ. Начинались онѣ въ два часа дня и продолжались до 6 - 7 часовъ вечера. Въ обширномъ залѣ, украшенномъ огромными хрустальными люстрами и великолѣпнымъ малахитовымъ каминомъ, стоялъ покрытый краснымъ сукномъ присутственный столъ, за который усаживались во время засѣданій члены Совѣта Министровъ. Спиной къ камину сидѣлъ предсѣдатель Совѣта, по бокамъ его сидѣли Министры: Военный и Морской. Противъ него помѣщался управляющій дѣлами Совѣта Министровъ Иванъ Николаевичъ Ладыженскій, а позади, въ нѣкоторомъ отдаленіи, за отдѣльнымъ столикомъ, помѣщался его помощникъ — Аркадій Николаевичъ Яхонтовъ. Помимо упомянутыхъ двухъ старшихъ лицъ, вѣдавшихъ дѣлами Совѣта Министровъ, также присутствовали нѣсколько подначальныхъ имъ канцелярскихъ чиновъ.

Ладыженскій былъ человѣкъ неглупый, но типичный питерскій карьеристъ. Онъ умѣлъ кому нужно угождать, а кому и показать свой чиновный снобизмъ. Лично м,нѣ Ладыженскій былъ мало симпатиченъ, и взаимоотношенія у насъ с ним установились сухо-оффиціальныя...

Иное долженъ я сказать про его помощника — Яхонтова, и по внѣшнимъ и по внутреннимъ своимъ качествамъ выгодно отличавшагося отъ своего старшаго сослуживца. Послѣреволюціонное наше съ Аркадіемъ Николаевичемъ совмѣстное проживаніе въ Ниццѣ позволило мнѣ его ближе узнать и еще болѣе оцѣнить, какъ человѣка не только умнаго и дѣловитаго, но и высоко-идейнаго, посвятившаго себя въ зарубежьѣ общественно-просвѣтительному дѣлу большого національно-государственнаго значенія. О дѣятельности Яхонтова, какъ руководителя русскаго лицея въ Ниццѣ, я имѣю въ виду сказать должное слово въ дальнѣйшихъ своихъ воспоминаніяхъ, когда дойду до описанія нашего бѣженскато существованія въ предѣлахъ пріютившей меня и мою семью гостепріимной Франціи.

Въ періодъ участія моего на „очередныхъ” засѣданіяхъ Совѣта Министровъ, во времена премьерства Ивана Логгиновича Горемыкина, т. е. до 20-го января 1916 года, наиболѣе тревожнымъ вопросомъ было снабженіе арміи и тыла.

Время переживалось тогда исключительно сложное и трудное. Государству приходилось напрягать всѣ силы для борьбы съ врагоімъ. Положеніе воинскихъ заказовъ, продовольствіе, транспортъ, топливо, рабочій вопросъ, упорядоченіе желѣзнодорожной службы, — всѣ эти дѣла горячо обсуждались на очередныхъ засѣданіяхъ Совѣта Министровъ, и временами возбуждали довольно острыя пренія, иногда доводя участниковъ до состоянія крайняго возбужденія. Такъ, я уже отмѣчалъ проявленное на одномъ изъ подобныхъ засѣданій возмущеніе Министра Путей Сообщенія Трепова, по поводу вмѣшательства Министра Внутреннихъ Дѣлъ А. Н. Хвостова въ область его желѣзнодорожныхъ распорядковъ...

Такъ же рѣшительно я отстранилъ намѣреніе того же А. Н. Хвостова повліять на общій ходъ моей продовольственной политики. 17-го декабря мнѣ было доложено, что Министръ Внутреннихъ Дѣлъ написалъ предсѣдателю Совѣта Министровъ письмо, въ которомъ онъ, критикуя принятыя мною продовольственныя мѣры, предлагалъ свой собственный планъ снабженія, вносившій недопустимую двойственность въ дѣло высшаго продовольственнаго управленія. Вмѣстѣ съ тѣмъ, я получилъ свѣдѣнія, что тѣмъ же Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ циркулярно внушалось подвѣдомственнымъ ему чинамъ, состоявшимъ на мѣстахъ и моими агентами по продовольствію, что эти послѣднія функціи они должны исполнять постольку, поскольку ихъ продовольственныя обязанности не встрѣчаютъ запрета со стороны его, Хвостова. Тогда же до меня, изъ вполнѣ достовѣрнаго источника, дошли свѣдѣнія, что безпокойный Алексѣй Николаевичъ, желавшій всюду играть первенствующую роль, сталъ во время своихъ нерѣдкихъ докладовъ настраивать Государя противъ намѣчавшейся въ Министерствѣ Земледѣлія продовольственной кампаніи. Все это усугубляло мое, и безъ того крайне нелегкое, положеніе отвѣтственнаго руководителя дѣла имперскаго продовольствія. Я рѣшилъ самымъ срочнымъ образомъ и въ корнѣ пресѣчь вредное не столько для меня, сколько для дѣла, поведеніе моего коллеги. На одномъ изъ ближайшихъ очередныхъ засѣданій Совѣта Министровъ, я внесъ запросъ по всему вышеприведенному и просилъ Алексѣя Николаевича Хвостова дать свои разъясненія. Причемъ, со своей стороны, я счелъ долгомъ заявить, что въ такоімъ государственно-важномъ и отвѣтственномъ дѣлѣ, какъ продовольствіе фронтовъ и тыла, всякія постороннія вмѣшательства, тѣмъ болѣе, двойственность управленія, на мой взглядъ, совершенно недопустима.

Поэтому, — добавилъ я, — если Алексѣю Николаевичу угодно самому принимать активное участіе въ руководительствѣ продовольствіемъ и проводить въ жизнь свой собственный планъ продовольственной кампаніи, во многихъ отношеніяхъ отличающійся отъ того, который намѣчается Министровъ Земледѣлія, то пусть онъ — Хвостовъ и возьметъ все дѣло въ свои руки и встанетъ во главѣ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія...

Я повторилъ, что ради успѣха продовольственной кампаніи необходимо соблюсти въ этой области полнѣйшее единство управленія и отвѣтственности,

— Одно изъ двухъ — закончилъ, я свое обращеніе къ сидѣвшимъ вокругъ меня коллегамъ: — или Хвостовъ или я!

Послѣ этихъ моихъ словъ, А. Н. Хвостов поспѣшилъ заявить, что онъ не имѣлъ въ виду нарушать существовавшую продовольственную организацію, тѣмъ болѣе — „перехватывать продовольственную власть” въ свои руки. Совѣтъ Министровъ единодушно одобрилъ мои взгляды, и этимъ вся хвостовская продовольственная бравада благополучно завершилась, разъ навсегда освободивъ дальнѣйшую мою дѣятельность отъ назойливаго вмѣшательства „безпокойнаго” Министра Внутреннихъ Дѣлъ.

Вспоминаются мнѣ и другія „очередныя” засѣданія Совѣта, возбуждавшія немало острыхъ преній, какъ напримѣръ, по вопросу о разгрузкѣ населенія Петрограда. Эта мѣра была предложена мною изъ-за крайней затруднительности продвигать къ сѣверу необходимые продовольственные запасы. Она сводилась къ желательности эвакуаціи изъ Петрограда до 420.000 воинскихъ чиновъ, 150.000 бѣженцевъ и 50.000 раненыхъ.

Совѣтъ Министровъ принципіально ,пошелъ мнѣ навстрѣчу, но, къ глубокому сожалѣнію, къ реальному осуществленію моего плана приступлено не было.

Не говоря уже о продовольственныхъ затрудненіяхъ, самое наличіе огромнаго числа войсковыхъ частей, сконцентрированныхъ въ столичномъ городѣ, въ условіяхъ казарменнаго бездѣлья, представляло собой готовый матеріалъ для разрушительныхъ идей, которыя легли въ основаніе февральскихъ революціонныхъ дней 1917 года. Если бы своевременно была осуществлена разгрузка столицы, а въ петроградскихъ казармахъ не было бы полумилліона призванныхъ изъ запаса воинскихъ чиновъ, возможно, что февраль, какъ и всѣ послѣдующіе мѣсяцы памятнаго года, прошли бы спокойно, и не было бы уличныхъ эксцессовъ, которые первоначально носили характеръ уличнаго бунта!

Не мало горячихъ разговоровъ происходило на засѣданіи Совѣта Министровъ 1-го декабря 1915 года, вокругъ вопроса, возбужденнаго А. Ѳ. Треповыімъ — о необходимости срочнаго ассигнованія 62 милліоновъ рублей на прибавку жалованья желѣзнодорожнымъ служащимъ. На выдачу пришлось, въ концѣ концовъ, согласиться, ввиду категорическаго заявленія Министра Путей Сообщенія объ угрожающемъ для всего транспортнаго дѣла положеніи, въ случаѣ отклюненія его ходатайства.

Вспоминается мнѣ также та страстность преній, которая проявлена была со стороны нѣкоторыхъ Министровъ на очередномъ засѣданіи Совѣта, 15-го января 1916 года, на которомъ обсуждался рядъ вопросовъ, касавшихся общаго хода заграничныхъ воинскихъ заказовъ. Выяснилось, между прочимъ, что между Россіей и Японіей возникли тренія изъ-за нашей неаккуратности въ платежахъ за заказы. Со другой стороны, Англія опаздывала въ исполненіи нашихъ заказовъ и оказалась, по отношенію къ нашему государству, неладной союзницей. Это послужило предметомъ острыхъ препирательствъ между Баркомъ, нападавшимъ на Великобританское правительство, и Сазоновымъ, его отстаивавшимъ.

На томъ же засѣданіи Совѣта Министровъ былъ также поднятъ другой вопросъ чрезвычайной важности для сельскохозяйственной жизни страны, — о восполненіи убыли рабочей силы, необходимой для производства продовольственныхъ продуктовъ. Я предложилъ двѣ мѣры: 1) допущеніе въ Европейскую Россію „желтаго” труда (китайскихъ рабочихъ) и 2) предоставленіе для сельскохозяйственной уборки воинскихъ частей.

По поводу послѣдняго предложенія произошелъ слѣдующій памятный для меня инцидентъ, оставившій по себѣ крайне неблагопріятное впечатлѣніе, въ смыслѣ допущенія на засѣданіи высшаго государственнаго учрежденія безтактнаго отношенія къ особѣ Государя Императора. Засѣдавшій вмѣстѣ съ нами въ качествѣ замѣстителя Военнаго Министра, умный и видный по занимаемому имъ высокому положенію, генералъ Лукомскій принципіально высказался противъ моего .предложенія объ использованіи для сельскохозяйственныхъ работъ расположенныхъ въ тылу и свободныхъ отъ занятій воинскихъ частей. Когда же я довелъ до свѣдѣнія Совѣта, что объ этой мѣрѣ пополненія рабочей силы мною доложено было Государю, и со стороны Его Величества я встрѣтилъ этому полное сочувствіе, представитель Военнаго Вѣдомства, слегка ухмыльнувшись, замѣтилъ:

— То, что вы говорите, существа дѣла нисколько не мѣняетъ... Мало ли что Государь находитъ достойнымъ одобренія! Всѣмъ вамъ вѣдь извѣстна неустойчивость его взглядовъ. Если сегодня Его Величество такъ отозвался, это не значитъ, что завтра онъ не измѣнитъ своего рѣшенія!..

Пораженный подобнымъ отвѣтомъ, я взглянулъ на престарѣлаго Горемыкина, но тотъ, къ концу засѣданія сильно утомившійся, видимо, пропустилъ мимо своихъ ушей болѣе чѣмъ неумѣстную реплику представителя военнаго вѣдомства. Всѣ остальные Министры такъ же неодобрительно, какъ и я, отнеслись къ словамъ генерала. Въ результатѣ обѣ предложенныя мѣры были единодушно приняты.

Наряду с очередными, бывали также и экстренныя засѣданія Совѣта Министровъ, собиравшіяся въ обычномъ помѣщеніи Маріинскаго Дворца, или въ казенной квартирѣ Горемыкина на Моховой. Такъ, 19-го декабря 1915 года, Иванъ Логгиновичъ собралъ экстренно, у себя на дому, Министровъ, чтобы обсудить полученное имъ отъ Государя письмо, въ которомъ, между прочимъ, значилось: „Познакомившись изъ повременной печати о неблагополучіи въ нѣкоторыхъ мѣстахъ по продовольствію и топливу, поручаю срочно разсмотрѣть этотъ вопросъ в Совѣтѣ Министровъ”...

Это Высочайшее обращеніе къ Предсѣдателю Совѣта Министровъ состоялось вскорѣ послѣ полученія Горемыкинымъ письма Министра Внутреннихъ Дѣлъ по поводу продовольственныхъ мѣръ, о которомъ мною упомянуто было выше, и которое послужило основаніемъ моего открытаго протеста противъ вмѣшательства А. Н. Хвостова въ область моего управленія. У моихъ коллегъ создалось впечатлѣніе, что письмо Его Величества Горемыкину было инспирировано тѣмъ же безпокойнымъ Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ. Совѣтъ Министровъ, само собой, принялъ къ свѣдѣнію Высочайшее порученіе, но былъ безсиленъ что-либо предпринять по существу разрѣшенія продовольственнаго вопроса.

Я постарался использовать экстренное засѣданіе Совѣта Министровъ и провести въ жизнь одну необходимую мѣру, которая, на мой взглядъ, могла значительно облегчить и упорядочить продовольственное снабженіе арміи и тыла. Исходя изъ того соображенія, что продовольственный вопросъ находится въ тѣсной зависимости отъ потребностей воинскихъ частей и тылового гражданскаго населенія, а также отъ желѣзнодорожнаго транспорта и топлива, я предложилъ организовать для обсужденія всѣхъ мѣропріятій, связанныхъ со снабженіемъ, особый совѣтъ изъ Министровъ, непосредственно въ этом дѣлѣ заинтересованныхъ, а именно: 1) Военнаго, 2) Внутренних Дѣлъ, 3) Путей Сообщенія, 4) Торговли и Промышленности и 5) Земледѣлія. Эти пять лицъ могли легче и болѣе дѣловито сговориться между собой, вмѣсто того, чтобы разсуждать на сравнительно рѣдко происходившихъ общихъ засѣданіяхъ Совѣта Министровъ въ полномъ его составѣ. Подобное объединеніе главъ вѣдомствъ, одновременно состоявшихъ предсѣдателями „Особыхъ Совѣщаній”, должно было оказать существенную пользу въ смыслѣ установленія большей согласованности и планомѣрности въ снабженіи. Предложеніе ;мое было принято. Съ 19-го декабря 1915 года, наряду съ обычными засѣданіями Совѣта Министровъ, стали, по мѣрѣ надобности, происходить „совѣщанія пяти министровъ”, собиравшіяся сначала подъ предсѣдательствомъ А. Ѳ. Трепова,а затѣмъ Б. В. Штюрмера, при которомъ, по настоянію думскихъ старѣйшинъ, съ Родзянко во главѣ, эти пятичленныя совѣщанія, приносившія дѣлу явную пользу, были прекращены.

Въ дѣятельности „Совѣта пяти министровъ” ревнители думскихъ прерогативъ стали усматривать опасную для авторитетности законодательныхъ учрежденій организацію, „клонящуюся къ диктатурѣ”(?!) На эту тему изъ устъ краснобаевъ Таврическаго Дворца полились громовыя хлесткія рѣчи. Родзянко, по свойству своего „глубокаго ума”, сталъ вторить имъ басомъ, а пошлый оппортунистъ, безпринципный и лживый лицедѣй, Штюрмеръ, счелъ за благо угодить, въ душѣ ненавистной ему, Государственной Думѣ. Въ результатѣ, строго-дѣловая и чрезвычайно полезная для всего хода снабженія организація, не носившая въ себѣ никакихъ признаковъ „диктатуры”, обречена была на закрытіе.

Вскорѣ послѣ описаннаго мною засѣданія, 26-го декабря 1915 года, И. Л. Горемыкинъ экстренно созвалъ Министровъ для обсужденія составленной Министромъ Финансовъ П. Л. Баркомъ обширной записки, вызванной исключительно тяжелымъ положеніемъ Россіи, втянутой въ грандіозную Европейскую войну. Баркъ пытался разрѣшить вопросы большой государственной важности, непосредственно связанные съ упорядоченіемъ финансоваго положенія, отъ котораго зависѣла дальнѣйшая судьба не только боевыхъ дѣйствій, но н всей государственной жизни нашей родины. Задолженность Россіи къ тому времени равнялась 28 милліардамъ золотыхъ рублей. Въ бюджетѣ предвидѣлись милліардные дефициты... Министръ Финансовъ въ своей обстоятельной запискѣ, вызвавшей со стороны всѣхъ Министровъ необычайно острый интересъ, совершенно правильно указывалъ, что для огражденія Россійскаго государства отъ обременительныхъ послѣдствій такой высокой задолженности, необходимо выработать и установить не одинъ только финансовый планъ, но и общеэкономическій, чтобы выявить къ жизни неисчислимыя естественныя богатства страны. Я поддержалъ докладчика и, со своей стороны, предложилъ для использованія нашихъ природныхъ богатствъ, наряду съ правительственными начинаніями, привлечь къ сотрудничеству частныхъ лицъ и предоставить большую свободу предпріимчивости и помѣщенія капиталовъ.

Помимо „очередныхъ” и „экстренныхъ” засѣданій Совѣта Министровъ, въ двухъ случаяхъ Горемыкинымъ были созваны особо-конфиденціальныя совѣщанія, из которыхъ одно имѣло мѣсто 11-го января 1916 года, а другое состоялось 16-го того же, мѣсяца. На нихъ присутствовали только Министры, безъ участія даже кого-либо изъ управленія дѣлами Совѣта.

На первомъ „тайномъ” засѣданіи товарищъ Военнаго Министра генералъ А. С. Лукомскій доложилъ „дѣло Братолюбова”, в свое время сильно нашумѣвшее въ столичныхъ высшихъ и законодательныхъ кругахъ.

Въ кипучей и нервно-суетливой атмосферѣ всевозможныхъ воинскихъ заказовъ, военно-техническихъ опытовъ и изобрѣтеній, вызванныхъ войной, въ петроградскомъ дѣловомъ мирѣ появлялось, наряду съ серьезными дѣльцами, немало проходимцевъ, умѣвшихъ въ общей суматохѣ военнаго времени удовлетворять свои аппетиты авантюристовъ. Къ такимъ типамъ принадлежалъ нѣкій Братолюбовъ, знакомившій всѣхъ, начиная съ простыхъ смертныхъ и кончая Августѣйшими Особами, со своимъ изобрѣтеніемъ — „горючей жидкостью”. И я съ группой членовъ Государственнаго Совѣта посѣтилъ однажды „лабораторію” этого чудодѣя, который оказался высокимъ господиномъ, очень привѣтливымъ, даже обворожительнымъ въ обращеніи. Онъ обосновался со своей конторой и агентурой невдалекѣ отъ Народнаго Дома. Подъ желѣзной крышей помѣстительнаго сарая производилъ онъ свои сенсаціонные опыты: разливая по землѣ самовоспламеняющуюся жидкость, Братолюбовъ не скупился на широковѣщательныя поясненія рекламнаго свойства, увѣряя, что изобрѣтенная имъ жидкость во время военныхъ дѣйствій способна своимъ огнемъ остановить наступленіе противника.

Надо помнить, что настроеніе въ то время въ правящихъ и военныхъ кругахъ было крайнѣ напряженное и тревожное. Съ фронтовъ доходили вѣсти мало утѣшительныя. Раздавались рѣзкія жалобы на недостатокъ боевого снабженія. То, что во вражеской арміи примѣнялись небывалые технически-боевые способы борьбы, вродѣ удушливыхъ газовъ, усиливало общую растерянность. На верхахъ хватались за все, что, такъ или иначе, могло служить противодѣйствіемъ безпощадной разрушительной тактикѣ непріятеля. На этой почвѣ братолюбовская „горячая” затѣя и возымѣла быстрый успѣхъ, который далъ ловкому изобрѣтателю возможность попользоваться немалыми суммами. Но болѣе благоразумная и осторожная часть военнаго начальства, произведя рядъ серьезныхъ опытовъ, отнеслась къ братолюбовскому начинанію совершенно отрицательно, и сочла нужнымъ въ срочномъ порядкѣ его ликвидировать... „Тайное” засѣданіе Совѣта Министровъ 11-го января было собрано Горемыкинымъ именно въ цѣляхъ этой поспѣшной ликвидаціи. Проводить ее приходилось въ условіяхъ не совсѣмъ обычныхъ. Въ „братолюбовской исторіи” были замѣшаны нѣкоторые члены Императорской фамиліи, главнымъ образомъ Великій Князь Михаилъ Александровичъ.

Изобрѣтатель „горючей жидкости”, неувѣренный въ ея успѣхѣ у серьезныхъ знатоковъ военной техники, сталъ умѣло рекламировать свою находку въ кругу лицъ мало компетентныхъ, но за то имѣвшихъ доступъ къ Августѣйшимъ Особамъ. Братолюбовъ задался цѣлью провести въ жизнь свою затѣю не обычнымъ .путемъ, черезъ спеціально созданныя авторитетныя учрежденія, вѣдавшія дѣломъ воинскаго снабженія, а при содѣйствіи отдѣльныхъ лицъ, имѣющихъ привиллегированное положеніе и вліяніе въ Царскомъ. Великій Князь Михаилъ Александровичъ, довѣрчивый по своей натурѣ, такъ увлекся братолюбовскимъ изобрѣтеніемъ и его рекламными заманчивыми перспективами, что, пользуясь близостью своей къ державному Брату, онъ, съ согласія Государя, за сравнительно короткое время переслалъ больше 20 своихъ рескриптовъ разнымъ лицамъ и учрежденіямъ. Въ каждомъ изъ нихъ упоминалось: „по волѣ Его Императорскаго Величества”. Въ нихъ заключались распоряженія приступить къ немедленному изготовленію братолюбовской жидкости и отпустить для этого производства 150 милліоновъ рублей. При этомъ, все по тѣмъ же великокняжескимъ рескриптамъ и все такъ же, — съ соизволенія Государя, — Братолюбову, въ цѣляхъ содѣйствія наискорѣйшему исполненію сдѣланныхъ ему грандіозныхъ заказовъ, предоставлялись исключительныя привилегіи, вплоть До права реквизиціи по его усмотрѣнію частныхъ владѣній въ предѣлахъ столицы.

Обстоятельный докладъ дѣловитаго генерала А. С. Лукомскаго произвелъ на всѣхъ насъ самое удручающее впечатлѣніе и вызвалъ длительное обсужденіе, какъ найти .наилучшій способъ для спокойнаго и, ,вмѣстѣ съ тѣмъ, быстраго прекращенія братолюбовской шумихи, со всѣми ея великокняжескими рескриптами. Министры оказались вынуждены не только упоминаемую въ нихъ Высочайшую волю не исполнять, но употребить всѣ усилія, чтобы предотвратить ея осуществленіе. Въ этомъ отношеніи предложенія Военнаго Министра носили опредѣленный и рѣшительный характеръ. Он заявилъ, что необходимо откровенно доложить Государю о дѣйствительномъ положеніи вещей и просить его аннулировать всѣ изданныя по братолюбовскому дѣлу Высочайшія распоряженія. Совѣтъ Министровъ одобрилъ этотъ единственный путь ликвидаціи всѣхъ братолюбовскихъ происковъ. Военный Министръ, А. А. Поливановъ, отъ имени всего Совѣта Министровъ, явился съ докладомъ къ Государю, который благоразумно пошелъ навстрѣчу нашему единодушному рѣшенію.

Въ томъ же „тайномъ” засѣданіи Совѣта Министровъ 11-го января Горемыкинымъ былъ поднятъ вопросъ который занялъ своимъ обсужденіемъ еще одно такое же конфиденціальное засѣданіе, имѣвшее мѣсто 16-го января.

Предсѣдатель Совѣта Mинистров внесъ на ,наше разсмотрѣніе докладъ, касавшійся срока длительности созыва Государственной Думы. Горемыкинъ въ немъ высказался за необходимость устройства предварительнаго совѣщанія по этому поводу изъ представителей Правительства и обѣихъ законодательныхъ палатъ. Онъ доложилъ также проектъ обращенія Государя на случай открытія сессіи Государственной Думы. Докладъ этотъ вызвалъ чрезвычайно пространныя и горячія пренія, показавшія мнѣ — новичку среди высшихъ представителей власти — недовѣрчиво-непріязненное отношеніе, которое нѣкоторые изъ ;моихъ коллегъ питали къ законодателямъ Таврическаго Дворца.

Особенно рѣзко отзывался противъ оговоровъ съ думцами Баркъ. Онъ предлагалъ обойтись безъ всякихъ предварительныхъ совѣщаній съ представителями законодательныхъ палатъ, а просто издать Правительственный Указъ о созывѣ Государственной Думы съ непремѣннымъ упоминаніемъ продолжительности сессій. Я заявилъ протестъ, поддержанный С. Д. Сазоновымъ. Я указывалъ на необходимость созыва Государственной Думы безъ упоминанія какого-либо срока, и на желательность обсудить вопросъ о длительности сессіи въ особомъ совѣщаніи, какъ предлагалъ Горемыкинъ, т. е. съ представителями правительства и обѣихъ законодательныхъ палатъ. На это Баркъ и нѣкоторые другіе Министры въ пренебрежительно-непріязненномъ тонѣ замѣтили, что въ прошломъ всѣ подобныя мѣры разныхъ сговоровъ съ думцами были правительствомъ не одинъ разъ испытаны, но никогда ни къ чему положительному не приводили.

Долженъ сознаться, что впечатлѣніе отъ нашихъ преній я вынесъ тогда самое тяжелое, и будущее мое сотрудничество въ подобной обстановкѣ рисовалось мнѣ въ достаточно мрачныхъ краскахъ...

Возбужденный Горемыкинымъ вопросъ, обсуждавшійся въ двухъ „тайныхъ” засѣданіяхъ, въ концѣ концовъ большинствомъ голосовъ былъ рѣшенъ въ томъ смыслѣ, чтобы Государственную Думу собрать срокомъ на одинъ мѣсяцъ, съ 5-го февраля по 5-е марта. Надо сказать что на обоихъ этихъ засѣданіяхъ у большинства ,моихъ коллегъ помимо нѣкоторой непріязни къ Думѣ, проглядывало, какъ мнѣ казалось, еще и другое настроеніе. Я не иначе могу опредѣлить его, какъ состояніемъ невольной боязни думской критики правительственной дѣятельности. Это впечатлѣніе возникало у меня каждый разъ, когда то одинъ, то другой изъ членовъ Совѣта Министровъ высказывался за необходимость ограничить работу Думы возможно кратким срокомъ. Раздавались даже голоса за созывъ Думы всего лишь на десять дней. Въ то же время слышались пожеланія, чтобы въ Указѣ объ открытіи сессіи было предложено Государственной Думѣ заняться одной лишь бюджетной работой.

Возражая на это предложеніе, я замѣтилъ, что критика правительственной дѣятельности, главнымъ образомъ, можетъ возникнуть именно при разсмотрѣніи бюджетныхъ предположеній, причемъ привелъ въ примѣръ Земскія собранія, гдѣ дѣятельность Управъ служила предметомъ безпощадной критики, обычно при прохожденіи .смѣтныхъ докладовъ. Что же касается ограниченія до ,минимума времени думскихъ занятій, какъ мѣры, могущей оградить правительственную дѣятельность отъ думскихъ нападокъ, я замѣтилъ, что при желаніи „можно и въ три часа наговорить того, чего и въ три года не расхлебаешь”...

Въ концѣ своего обращенія къ членамъ Совѣта, я не постѣснялся поднять общій вопросъ о довѣріи правительства къ законодательнымъ палатамъ.

—    Если вы искренне, — сказалъ я, — довѣряете имъ, вамъ ни срокъ, ни предметъ занятій не должны казаться опасными... Если же вы боитесь, — тогда не созывайте Думы совсѣмъ.1

Спокойно выслушивавшій всѣ происходившія въ обоихъ „тайныхъ” засѣданіяхъ пренія, престарѣлый нашъ Предсѣдатель внесъ свой первоначальный докладъ и болѣе ни въ какія разсужденія по затронутымъ имъ вопросамъ не вступалъ, предоставивъ членамъ Совѣта самимъ столковываться по дѣлу о возывѣ, столь мало привлекавшей его симпатію, Государственной Думы. Лишь однажды, когда Алексѣй Николаевичъ Хвостовъ, со свойственной ему циничной развязностью, сталъ разсказывать, что митрополитъ Питиримъ предпринимаетъ всѣ мѣры воздѣйствія на Царя и Царицу, чтобы законодательныя палаты не были созваны, Иванъ Логгиновичъ, съ присущимъ ему спокойствіемъ на это замѣтилъ:

—    Питиримъ — Питиримомъ, а мы будемъ дѣйствовать своимъ чередомъ...

Но дѣйствовать почтенному старику суждено было недолго. 18-го января, во время вечерняго засѣданія Совѣта пяти Министровъ, разнесся слухъ, что Горемыкинъ получаетъ графство и покидаетъ свой постъ... „Очередная титулованная выставка”, какъ выразился тогда про это одинъ изъ моихъ коллегъ, очевидно намекая про былыя пожалованія графствомъ Витте и Коковцова. На слѣдующій день слухъ былъ лишь частично подтвержденъ: Иванъ Логгиновичъ съ занимаемой имъ должности былъ уволенъ, но въ графское достоинство возведенъ не былъ. Въ этотъ день, на очередномъ засѣданіи Совѣта Министровъ, по окончаніи всѣхъ дѣлъ, Горемыкинъ, имѣвшій болѣе чѣмъ когда-либо утомленный видъ, обратился ко всѣмъ присутствовавшимъ Министрамъ съ краткимъ, но прочувствованнымъ прощальнымъ словомъ, выразивъ надежду на сохраненіе и впредь установившихся у насъ съ нимъ добрыхъ отношеній. При этомъ онъ довелъ до наше-то свѣдѣнія, что указъ о созывѣ Государственной Думы Его Величествомъ не подписанъ, и вопросъ этотъ будетъ еще разъ обсуждатся съ новымъ предсѣдателемъ Совѣта Министровъ. А. Ѳ. Треповъ, отъ имени всѣхъ присутствовавшихъ, высказалъ Ивану Логгиновичу теплое прощальное слово. Горемыкинъ, передъ своиімъ уходомъ, довольно продолжительное время дружески бесѣдовалъ съ С. Д. Сазоновымъ, который мнѣ потомъ сообщилъ, что, по полученнымъ имъ свѣдѣніямъ, гр. Коковцовъ ведетъ противъ него — Сазонова, самую ожесточенную кампанію.

Мнѣ было жаль разставаться съ почтеннымъ старикомъ» всегда относившимся ко мнѣ привѣтливо и ровно.

Послѣ того, какъ Иванъ Логгиновичъ покинулъ засѣданіе, ,мы, оставшіеся Министры, за исключеніемъ А. Н. Хвостова, долгое время еще не расходились, обсуждая сголь внезапную отставку нашего Предсѣдатели. И вдругъ, откуда-то изъ присутственныхъ нѣдръ Маріинскаго Дворца, до насъ докатился невѣроятный слухъ о назначеніи на мѣсто Горемыкина, члена Государственнаго Совѣта Бориса Владиміровича Штюрмера. Мы были такъ ошеломлены подобной, показавшейся намъ совершенно несуразной новостью, что отмахнулись отъ нея, какъ отъ какого-то страшнаго кошмара, и разошлись по домамъ, будучи увѣрены въ полнѣйшей вздорности распущеннаго досужими озорниками „дикаго” слуха.

Но но слѣдующій день, 20-го января 1916 года, у всѣхъ въ рукахъ былъ Высочайшій Указъ объ увольненіи Горемыкина и о назначеніи на постъ Предсѣдателя Совѣта Министровъ Штюрмера.

Ужасъ и отчаяніе завладѣли всѣмъ моимъ существомъ — ужасъ за царскій престолъ и отчаяніе за предстоящее ,мнѣ сотрудничество съ лицомъ, которому я при встрѣчахъ неохотно подавалъ руку.

Долженъ сознаться, что при этомъ назначеніи у меня впервые возникъ настоящій жуткій страхъ за цѣлость россійскаго престола и за спокойствіе страны. Выборгъ Государя явился вызовомъ не только антиправительственно настроенному, но и всему русскому обществу, благоразумно и лояльно относившемуся къ правящимъ верхамъ. Оправданія подобному поступку Государя найти было нельзя. Распутинское воздѣйствіе проявилось во всей своей наглости и наготѣ. Всѣмъ было извѣстно преклоненіе передъ „тобольскимъ старцемъ” вновь назначеннаго на постъ руководителя правительственнаго учрежденія Штюрмера. Фатальный для судебъ Россіи „Григорій Ефимовичъ” распоряжался имъ, какъ своимъ вѣрнымъ и исполнительномъ агентомъ.

Штюрмеровское назначеніе тяжело легло на императорскую корону и бросило тѣнь на всю многолюдную служилую семью россійской государственной іерархіи. Моимъ первымъ побужденіемъ было — немедленно же отказаться отъ министерской должности, не входить въ служебное соприкосновеніе съ человѣкомъ, котораго я глубоко презиралъ. Я заявилъ объ этомъ Государю, но Его Величество меня отпустить не пожелалъ, поставивъ на видъ, что „во время войны изъ окоповъ не уходятъ”.

Своими мыслями и настроеніями подѣлился я съ нѣкоторыми близкими мнѣ друзьями. Всѣ они, въ одинъ голосъ, предостерегли меня отъ подобнаго поступка. По ихъ общему мнѣнію, онъ былъ бы сочтенъ въ широкихъ кругахъ русскаго общества за рѣзкую демонстрацію не въ отношеніи ничтожнаго Штюрмера, а противъ личности самого Государя. Они говорили, что, въ условіяхъ военнаго времени, такая демонстрація, исходящая изъ консервативныхъ круговъ, могла бы усилить и безъ того крайне возбужденное общественное настроеніе. Мнѣ было указано на необходимость, несмотря ни на что, продолжать начатую мною работу по продовольствію арміи и тыла. Отъ правильной ея постановки зависѣлъ успѣхъ русскаго оружія и спокойствіе страны.

Въ концѣ концовъ, я вынужденъ былъ измѣнить первоначальное свое рѣшеніе и, стиснувъ зубы, остаться въ коллегіи, возглавленной нынѣ лицомъ, имя котораго уже нѣсколько времени вызывало нбпріязнь. Достаточно сказать, что, сравнительно незадолго до описываемаго времени, когда предполагалось дать Москвѣ городского голову по назначенію, кандидатура Б. В. Штюрмера на эту должность встрѣтила горячій протестъ со стороны бывшаго тогда премьеромъ В. Н. Коковцова, который привелъ цѣлый рядъ вѣскихъ соображеній противъ него. Тогда Штюрмеръ до занятія должности московскаго головы Его Величествомъ допущенъ не былъ. Прошло меньше двухъ лѣтъ, и тотъ же Штюрмеръ, признанный недостойнымъ встать во главѣ городского управленія, былъ призванъ взять въ свои негодныя руки высшую власть въ Имперіи.

Высокаго роста, прямой и неповоротливый, какъ столбъ, Штюрмеръ держалъ себя чрезвычайно важно-сановито, но при разговорахъ рѣчь велъ торопливо и часто въ заискивающемъ тонѣ. По всему, что приходилось мнѣ о Штюрмерѣ слышать и знать, его личныя качества далеко не соотвѣтствовали его величаво-импозантной внѣшности. Не отличался онъ ни широтой взглядовъ, ни прямотой дѣйствій, ни моральной устойчивостью. Вся его карьера прошла подъ знакомъ сплошного угодничества передъ сильными міра сего. Въ этомъ отношеніи Штюрмеръ умѣлъ проявлять немало сообразительности и такта. Онъ зналъ, гдѣ надо позавтракать или пообѣдать, а гдѣ и вечеръ провести, чтобы обо всемъ для него по лезномъ поразузнать и о себѣ словечко во время замолвить. Будучи самъ тверскимъ земцемъ, онъ въ 1892 году согласился стать въ своей Тверской губерніи предсѣдателемъ Земской Управы по назначенію. За это он получилъ въ Новгородѣ губернаторство. Онъ былъ завсегдатаемъ богдановичевскихъ завтраковъ, на которыхъ устраивалась судьба многихъ карьеристовъ, но гдѣ, вмѣстѣ съ тѣмъ, имя Распутина произносилось съ нескрываемой ненавистью, но не брезговалъ посѣщать окруженіе грязнаго тобольскаго старца, въ которомъ онъ почуялъ вѣрную опору для желаннаго осуществленія своихъ честолюбивыхъ замысловъ. И Штюрмеръ не ошибся. Его многолѣтній, давно натасканный нюхъ по части протекціи ему и въ этотъ разъ не измѣнилъ. Питиримъ, Вырубовы и прочіе распутинскіе „радѣтели” сослужили ему немалую службу. Состарившійся, выдохшійся, потерявшій въ своемъ общеніи съ омерзительными подонками „Гришкиной” компаніи всякое представленіе о чести и совѣсти, Штюрмеръ все же, въ концѣ концовъ, задѣлался калифоімъ на часъ, ошеломивъ всѣхъ и вся своимъ вступленіемъ на постъ премьера, да еще въ такой героическій и отвѣтственный для главнаго руководителя государственнымъ управленіемъ ,періодъ. Дальше мнѣ придется подробнѣе обрисовать неприглядную сторону личныхъ свойствъ и служебной дѣятельности новаго Предсѣдателя Совѣта Министровъ. Пока не могу не привести ,здѣсь краткій, но мѣткій отзывъ о немъ одного изъ его ближайшихъ сотрудниковъ — князя Владиміра Михайловича Волконскаго, состоявшаго одно время Товарищемъ Министра Внутреннихъ Дѣлъ.

„Штюрмеръ, — по словамъ князя, — начиналъ свой рабочій день съ 6 часовъ утра и старательно весь день всѣхъ выслушивалъ, но къ вечеру изъ него все испарялось — его свободно можно сравнить съ особаго рода губкой, которую съ ранняго, утра и до вечера намачивали, а тогда, когда приходилось ее выжимать, ни одной капли изъ нея было не выжать”.

Возможно, что когда-то Штюрмеръ обладалъ и нормальной памятью, и достаточной смекалкой, но то, что онъ изъ себя представлялъ въ бытность его премьеромъ, давало полное право его называть субъектомъ, опредѣленно выжившимъ, изъ ума. Лично мнѣ, напримѣръ, приходилось первое время чуть ли не ежедневно знакомить его съ продовольственнымъ положеніемъ страны и Петрограда, вдалбливая въ его объемистую голову однѣ и тѣ же цифры, которыя тутъ же изъ-его памяти улетучивались.

Въ качествѣ Предсѣдателя Совѣта Министровъ Штюрмеръ. производилъ впечатлѣніе напыщеннаго манекена, не способнаго ни на что реагировать, ни тѣмъ болѣе проявлять живое творческое руководство въ порученномъ ему отвѣтственномъ дѣлѣ. Большой по виду и маленькій по своей мелочной душонкѣ, прямой по внѣшней выдержкѣ и весь искривленный в тайникахъ своей покладистой совѣсти, Штюрмеръ несъ свои обязанности, сообразуясь не съ серьезными государственными запросами и нуждами, а считаясь, прежде всего, съ настроеніями и подсказами безотвѣтственныхъ закулисныхъ силъ.

Въ частномъ быту я съ Штюрмеромъ былъ мало знакомъ и рѣдко съ нимъ видѣлся. Потомъ мнѣ говорили, что онъ издавна затаилъ противъ меня непріязненное чувство послѣ инцидента, случившагося съ однимъ изъ его сыновей въ бытность послѣдняго въ Самарѣ. Ко мнѣ, какъ къ Губернскому Предводителю Дворянства, появляется однажды небольшого роста, невзрачной наружности рыженькій человѣчекъ, заявляетъ, что онъ сынъ Бориса Владиміровича Штюрмера и обращается ко мнѣ, какъ другу своего отца (?!), съ просьбой — выручить его изъ крайне тяжелаго положенія и ссудить нѣсколькими тысячами рублей для уплаты карточнаго долга. Само собой, съ моей стороны послѣдовалъ отказъ. Тогда Штюрмеръ-сынъ вынулъ револьверъ и заявилъ, что если я ему немедленно не выдамъ просимой суммы, онъ тутъ же у меня въ кабинетѣ застрѣлится. Я позвонилъ, вызвалъ дежурившаго у меня курьера и приказалъ ему предупредить всѣхъ въ домѣ, что сейчасъ раздастся выстрѣлъ. Послѣ этого я заявилъ сидѣвшему противъ меня рыженькому господину:

—    Теперь дѣйствуйте — стрѣляйтесь!..

Какъ и слѣдовало ожидать, Штюрмеръ - сынъ угрозы своей не исполнилъ, а, впавъ въ истерику, былъ при помощи того же курьера изъятъ изъ предѣловъ моего дома. Этого, какъ говорили, ;мнѣ Штюрмеръ - отецъ простить никогда не могъ.

Итакъ, 20-го января 1916 года, почтенный и глубоко порядочный, всѣми уважаемый Иванъ Логгиновичъ Горемыкинъ, просвѣщенный сановникъ, создавшій себѣ прочное и всѣми уважаемое имя въ доконституціонныя времена, былъ замѣненъ Штюрмеромъ, котораго я, при всемъ желаніи, доброімъ помянуть не въ силахъ, и съ которымъ мнѣ суждено было заканчивать мою тяжкую министерскую службу.

Для обрисовки личности новаго премьера очень характерны событія, которыми сопровождалось самое вступленіе его въ отправленіе высокихъ служебныхъ обязанностей. Начать съ того, что въ первый же пріемъ въ Царскомъ Штюрмеръ, надо думать, подъ давленіемъ той же „закулисной” клики, доложилъ Государю о желательности удаленія изъ состава министерской коллегіи двухъ лицъ, такъ какъ ему извѣстна ихъ излишняя симпатія къ общественнымъ элементамъ и ихъ неустойчивое исповѣдываніе настоящаго консерватизма. Лицами этими оказались: Министръ Народнаго Просвѣщенія — графъ П. Н. Игнатьевъ и Министръ Земледѣлія — Наумовъ. Государь, выслушавъ Штюрмера, съ неудовольствіемъ ему замѣтилъ.

—    Прошу въ область моихъ распоряженій не вмѣшиваться.

Все вышеизложенное мнѣ стало вскорѣ извѣстно со словъ графа Игнатьева. Онъ, въ свою очередь, объ этомъ узналъ отъ одного изъ наиболѣе приближенныхъ лицъ къ Государю, если не ошибаюсь, отъ флигель-адъютанта Нарышкина, которому Его Величество, послѣ того, какъ Штюрмеръ отъ него ушелъ, лично пересказалъ подробности этого пріема. Въ результатѣ, въ тотъ самый день, когда Государю было доложено о желательности увольненія съ министерскихъ постовъ графа Игнатьева и Наумова, Штюрмеръ поспѣшилъ замести свою неудачную попытку и нежданно-негаданно явился къ намъ обоимъ, въ наши служебные кабинеты, съ визитомъ. Держалъ онъ себя съ нами съ подчеркнутой любезностью. Мнѣ только что назначенный Предсѣдатель Совѣта Министровъ наговорилъ кучу всяческихъ комплиментовъ, высказавъ особое ко мнѣ благоволѣніе за мою принадлежность къ земско-общественной средѣ. По его словамъ, эта среда ему „хорошо знакома”, „близка его сердцу” и ,„играетъ громадную роль въ жизни не только мѣстной, но и всего Россійскаго Государи ства”...

Пробылъ у меня новый премьеръ часа полтора, успѣлъ также коснуться вопроса о созывѣ Государственной Думы и внимательно выслушалъ мое мнѣніе о желательности довѣрчиваго отношенія къ Ду,мѣ со стороны правительственныхъ круговъ. Разставаясь со мною, Штюрмеръ высказалъ свое полное сочувствіе моимъ словамъ и согласился съ выраженнымъ мной пожеланіемъ созвать Государственную Думу послѣ предварительнаго сговора правительства съ представителями обѣихъ законодательныхъ палатъ и безъ указанія на длительность сессіи.

Въ общемъ, вновь назначенный Предсѣдатель Совѣта Министровъ явно употреблялъ всѣ усилія, чтобы произвести на меня самое пріятное впечатлѣніе...

Но съ его визитомъ фатально, а можетъ быть и иначе какъ-то, совпало одно незаурядное происшествіе, о которомъ считаю небезъинтереснымъ болѣе подробно здѣсь разсказать. Только что Штюрмеръ изъ зданія моего Министерства ушелъ, какъ ко мнѣ въ кабинетъ съ нѣсколько взволнованным видомъ приходитъ секретарь Загорскій, съ докладомъ о томъ, что только что по телефону просилъ меня принять его въ 5 часовъ дня „Григорій Ефимовичъ”..

—    Какой такой Григорій Ефимовичъ?! — озадаченно спросилъ я секретаря, на что послѣдовалъ сначала отвѣтъ:

—    Новыхъ...

И только уже послѣ этого Загорскій съ замѣтнымъ смущеніемъ рѣшился произнести настоящую фамилію этого Григорія Ефимовича. Меня передернуло.

—    Передайте Распутину, — сказалъ я въ нѣсколько повышенномъ тонѣ своему секретарю, — что я его не приму, н прошу васъ, Станиславъ Антоновичъ, болѣе мнѣ никогда с* немъ не докладывать!..

Надо имѣть въ виду, что до посѣщенія меня Штюрмеромъ Распутинъ никогда и ничѣмъ мнѣ себя не заявлялъ. Я въ жизни своей съ ни;мъ не говорилъ, и даже его не видѣлъ. И вотъ странное совпаденіе — появляется премьеръ Штюрмеръ, и за нимъ, словно всюду слѣдующая по его пятамъ тѣнь, возымѣлъ намѣреніе проникнуть въ мое вѣдомственное святилище закулисный его вдохновитель.

Слухъ о моемъ отказѣ принять Распутина вскорѣ сдѣлался достояніемъ всѣхъ чиновъ моего ведомства, а къ концу дня и нѣкоторой части столичнаго общества. Ко мнѣ, одинъ за .другимъ, стали появляться мои старшіе служащіе, съ выраженіемъ полнаго сочувствія отданному мною распоряженію. Л о среди нихь раздавались также голоса, высказывавшіе опасенія за мою дальнѣйшую судьбу. Изъ нѣкоторыхъ ихъ намековъ я вывелъ заключеніе, что даже независимые сановники не прочь бывали временами снисходить къ просьбамъ „тобольскаго старца”, очевидно, придерживаясь житейскаго правила „не дразнить гусей”, не возстанавливать противъ себя ни самого Распутина, ни слѣпо вѣрившихъ въ него обитателей Царскосельскаго Дворца. Меня предостерегали не только мои сотрудники., но и другіе доброжелатели, принадлежавшіе къ разнымъ слоямъ ,столичнаго общества. Всѣмъ я отвѣчалъ -одно:

—    Распутина не приму и чѣмъ скорѣе освобожусь отъ службы, тѣмъ лучше.

Но долженъ все же отмѣтить, что въ этотъ день впервые я съ болью въ сердцѣ осозналъ то огромное вліяніе, которымъ пользовался въ столичныхъ сферахъ негодный „старецъ Григорій”, добиравшійся нынѣ и до моего покоя... „Бѣдная Россія” — кратко отмѣчено въ моемъ дневникѣ.

Наступилъ слѣдующій день — 22-е января. Съ 12 час. дня начался у меня обычный пріемъ лицъ и депутацій. Народу подошло много. По заранѣе одобреному мною списку, секретарь сталъ по очереди пропускать въ мой служебный кабинетъ лицъ, имѣвшихъ до меня дѣло. Представлялся мнѣ одинъ изъ начальниковъ Прибалтійскихъ губерній, когда вдругъ, безъ всякаго ',моего вызова, робко и съ крайне сконфуженнымъ видомъ, входитъ въ кабинетъ Загорскій. Извинившись передъ Губернаторомъ, я быстро подошелъ къ Станиславу Антоновичу и въ невольно рѣзкой формѣ спросилъ:

—    Что это значитъ?! Какъ вы могли войти въ кабинетъ bo время пріема безъ моего вызова? Что случилось?

Взволнованнымъ и чуть внятнымъ голосомъ секретарь .пробормоталъ:

—    Въ пріемную пришелъ Григорій Ефимовичъ и требуетъ, чтобы ваше высокопревосходительство его приняли тотчасъ.

Посмотрѣлъ я на бѣднаго Загорскаго, и мнѣ стало его жаль. Я подумалъ: до чего распутинское имя всесильно! Даже такой корректный и безукоризненно исполнительный служака, какъ милѣйшій Станиславъ Антоновичъ, и тотъ не устоялъ противъ желанія „тобольскаго старца”, забылъ распоряженіе своего прямого начальника.

—    Пойдите и передайте Распутину, — сказалъ я, — что разъ онъ прищелъ, пусть сидитъ, но въ кабинетъ къ себѣ я его не пущу!

Многолюдный пріемъ затянулся. Пришло время отправлиться на засѣданіе Совѣта Министровъ. Выйдя въ пріемную, я въ ней засталъ еще человѣкъ 10 -12, которыхъ я рѣшилъ наскоро обойти и опросить. Обведя глазами ожидавшихъ въ пріемной лицъ, которыя при моемъ появленіи всѣ вѣжливо привстали, я сразу замѣтилъ единственную, оставшуюся сидѣть, одѣтую въ длиннополую поддевку, мужскую бородатую фигуру, всѣми своими примѣтами походившую на извѣстный по иллюстрированнымъ изображеніямъ обликъ знаменитаго „тобольскаго старца”. Дѣйствительно, это былъ Распутинъ, котораго я, въ первый и единственный разъ въ своей жизни, имѣлъ случай видѣть и достаточно хорошо разсмотрѣть. Обходилъ я просителей въ сопровожденіи своего секретаря, который отбиралъ подаваемыя мнѣ заявленія и отмѣчалъ у себя мои распоряженія. При моеімъ приближеніи къ Распутину, послѣдній все же всталъ и пристально уставился на меня своими воспаленными, слегка растаращенными и, надо сказать правду, отвратительными глазами, обычно именуемыми среди простонародья „безстыжими зѣнками”. Передо мной стоялъ средняго роста, пожилой, простецкаго ,мужицкаго вида человѣкъ, съ жидкими, темнорусыми, подстриженными въ скобку волосами, напоминавшій сидѣльцевъ кабацкихъ заведеній былыхъ временъ, до монополіи. Его истасканная физіономія, обрамленная темной, висѣвшей мочалой, бородой, имѣла совершенно отталкивающее выраженіе. Особенно омерзительны были выглядывавшіе изъ темныхъ впадинъ глаза, которыми Распутинъ въ упоръ смотрѣлъ на меня, то расширяя, то суживая свои нечистыя „зѣнки”. Мнѣ вспомнились росказни про будто бы присущую ему необыкновенную силу внушенія. Я рѣшилъ испытать эти чары на себѣ и, подойдя вплоть къ Распутину, съ вызовомъ принялъ глазами направленный на меня не просто пристальный, но напряженный его взглядъ. Но ничего, кромѣ отвращенія, я въ себѣ не ощутилъ.

—    Что нужно? —спросилъ я его.

Трясущимися руками Распутинъ досталъ изъ-за пазухи своей поддевки лоскутокъ бумаги, который я поручилъ своему секретарю взять и прочесть. На бумажкѣ была изложена просьба зачислить какого-то студента въ гидротехническую организацію Министерства Земледѣлія. Приказавъ заявленіе это передать на разсмотрѣніе Мосальскаго, я вновь обратился къ Распутину съ вопросомъ, имѣется ли у него еще какая-либо просьба? Отвѣтъ получился отрицательный, Тогда я показалъ ему рукой на выходную дверь и, уже не имѣя силъ больше себя сдерживать, крикнулъ:

—    Идите вонъ!

Весь съежившись и метнувъ на меня въ послѣдній разъ полный злобы взглядъ, Распутинъ быстрыми шагами скрылся изъ залы на площадку лѣстницы, гдѣ его поджидала нервно ходившая взадъ и впередъ какая-то дама подъ вуалью, принадлежавшая, какъ потомъ мнѣ говорили, къ одной изъ самыхъ старинныхъ титулованныхъ фамилій Россіи. Я задержался еще на нѣкоторое время въ пріемной залѣ, а затѣмъ поспѣшилъ въ Маріинскій Дворецъ на засѣданіе Совѣта Министровъ.

Позже, со словъ очевидцевъ, я узналъ, что Распутинъ, спустившись со своей спутницей въ швейцарскую и накинувъ на себя соболью шубу, передъ уходомъ поднялъ кверху свой кулакъ и съ неистовой злобой потрясъ имъ въ воздухѣ. Затѣмъ онъ и дама поспѣшно усѣлись въ превосходный автомобиль и быстро скрылись изъ виду.

Стало мнѣ также извѣстно, что первымъ долгомъ послѣ посѣщенія моей пріемной, тобольскій старецъ направился въ Царское, съ жалобой на Министра Земледѣлія. Слухъ этотъ меня не толусо не омрачилъ, но въ сильной степени обрадовалъ... „Я въ восторгѣ” — записано по этому поводу у меня въ дневникѣ 23-го января 1916 года, — какъ будто послѣ удачной охоты!”

Не могу не отмѣтить здѣсь той для меня совершенно неожиданной обстановки, которая создалась вокругъ меня и моего имени, послѣ только что описаннаго распутинскаго появленія у меня. Отказъ принять и впустить къ себѣ въ кабинетъ вреднаго и мерзкаго „старца” казался мнѣ дѣломъ вполнѣ естественнымъ, даже обязательнымъ. Я былъ немало озадаченъ, когда, во всѣ послѣдующіе послѣ распутинскаго инцидента дни, ко мнѣ являлись не только отдѣльныя лица, но цѣлыя депутаціи отъ общественныхъ организацій, даже и отъ нѣкоторыхъ думскихъ партійныхъ группировокъ. Всѣ они привѣтствовали меня по поводу открыто выказаннаго мною опредѣленного отрицательнаго отношенія к заслуживающей всеобщаго презрѣнія личности „тобольскаго старца”. Я получалъ въ томъ же духѣ составленныя груды письменныхъ привѣтствій. Съ утра до вечера раздавались нескончаемыя телефонныя восхваленія, как будто я совершилъ героическій подвигъ, проявилъ необычайное гражданское мужество. Даже почтенный мой коллега, Министръ Юстиціи — чистый и честный А. А. Хвостовъ мнѣ сказалъ:

—    Я слышалъ, что вы Распутина не впустили къ себѣ въ кабинетъ. Я тоже его ненавижу, но тѣмъ не менѣе долженъ былъ въ этомъ отношеніи пойти на уступку.

Остались у меня также въ памяти по телефону сказанныя мнѣ на другой день послѣ появленія у меня Распутина слова всероссійскаго полицейскаго сыщика и всезнайки — Товарища Министра Бѣлецкаго:

—    Жаловался и во Дворцѣ и намъ всѣмъ старецъ на непривѣтливый вашъ пріемъ, а въ концѣ мнѣ добавилъ: „все-таки видно, что Наумовъ баринъ”.

Такъ или иначе, но съ тѣхъ поръ, послѣ непривѣтливаго моего пріема „старецъ Григорій” болѣе никогда и ничѣмъ моего покоя не нарушалъ, если, конечно, не считать, что съ того момента въ его окруженіи началась, какъ до меня доходили слухи, постепенная подготовка высокихъ сферъ къ мысли о желательности замѣнить Министра Наумова инымъ, болѣе подходящимъ лицомъ. Подобные слухи я искренне привѣтствовалъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, откровенно говоря, о нихъ скоро забывалъ, т. к. съ головой ушелъ въ дѣло продовольствія страны и фронта.

1

См. мои показанія, данныя въ 1917 году въ Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи Временнаго Правительства — „Паденіе Царскаго Режима”, томъ 1. Госуд. Издательство. Ленинградъ 1925.

148

Во время премьерства Штюрмера засѣданія Совѣта Министровъ по прежнему подраздѣлялись на очередныя, обычно происходившія по вторникамъ и пятницамъ, и экстренныя, носившія характеръ особо конфиденціальныхъ совѣщаній.

Въ пятницу 22-го января 1916 года, какъ разъ въ день появленія въ мое;мъ Министерствѣ Распутина, я участвовалъ на засѣданіи Совѣта Министровъ, на которомъ впервые предсѣдательствовалъ Штюрмеръ. Долженъ сознаться, что результатомъ этого засѣданія я остался въ полной мѣрѣ удовлетвореннымъ. Обсуждался вопросъ о созывѣ законодательныхъ палатъ. Рѣшено было доложить Его Императорскому Величеству о желательности изданія по этому ,поводу указа безъ обозначенія въ немъ какого-либо опредѣленнаго срока. О длительности предстоявшихъ сессій имѣть особое совѣщаніе изъ представителей правительства и законодательныхъ учрежденій. „Моя побѣда!”... И на самомъ дѣлѣ — на ,протяженіи какихъ-нибудь 10 дней одни и тѣ же люди оказались способны заговорить на совсѣмъ другомъ языкѣ!

Очевидно, настойчивое воздѣйствіе на Царя нѣкоторыхъ лицъ, внушавшихъ Его Величеству о государственной необходимости созыва законодательныхъ палатъ, въ особенности Государственной Думы, при условіи открытаго къ нимъ довѣрія, — оказало рѣшающее вліяніе не только на судьбу самаго факта созыва, но и дальнѣйшаго пребыванія на посту премьера лица, опредѣленно подобному акту не сочувствовавшаго. Когда Горемыкинъ ушелъ въ отставку, редактированный при немъ проектъ указа о созывѣ Государственной Думы срокомъ на одинъ мѣсяцъ, Государемъ подписанъ не былъ. Покидая свой постъ Иванъ Логгиновичъ насъ предупредилъ, что вопросъ о созывѣ законодательныхъ палатъ, согласно желанію Государя, долженъ быть вновь пересмотрѣнъ при его замѣстителѣ. Этотъ пересмотръ состоялся на засѣданіи Совѣта Министровъ 22-го января. Новый премьеръ, внося на наше обсужденіе вопросъ о созывѣ Государственной Думы, со своей стороны, опредѣленно высказался въ томъ самомъ направленіи, которое мы съ Сазоновымъ отстаивали на первомъ „тайномъ” засѣданіи 11-го января. Тогда мы встрѣтили горячій протестъ со стороны большинства нашихъ коллегъ. Теперь же со стороны послѣднихъ послышались иныя пѣсни. Предложеніе Штюрмера встрѣтило, конечно, полнѣйшее сочувствіе представителей былого меньшинства, т. е. меня и Сазонова, и было скрѣплено покорнымъ согласіемъ остальныхъ Министровъ, включая горячо протестовавшаго ранѣе противъ подобнаго созыва П. Л. Барка.

Итакъ, въ вопросѣ, имѣвшемъ въ общемъ ходѣ государственной жизни, несомнѣнно серьезное значеніе, замѣна Горемыкина Штюрмеромъ явилась какъ бы благопріятнымъ факторомъ для его разумнаго разрѣшенія. Однако, по моему убѣжденію, въ этомъ дѣлѣ взгляды новаго премьера никакой роли не играли. Штюрмеръ былъ человѣкъ прежде всего безпринципный, передъ „высокими” сферами рабски угодливый. Онъ надѣвалъ на себя личину то непримиримаго, то компромиснаго консерватора, въ зависимости отъ требованія обстановки и соображеній личной пользы... Не таковъ былъ почтенный Иванъ Логгиновичъ Горемыкинъ, — серьезный государственный сановникъ, съ огромнымъ административнымъ стажемъ, успѣвшій выработать и усвоить опредѣленные взгляды и принципы. Онъ жилъ ими и потому проводилъ ихъ въ своей служебной дѣятельности. Вопросъ иной, — насколько эти взгляды соотвѣтствовали данной эпохѣ государственной жизни и возможно ли было ихъ съ этой точки зрѣнія поддерживать, но Горемыкинъ, призывавшійся Государемъ въ ближайшіе сотрудники, говорилъ съ нимъ нелицепріятно, говорилъ „своимъ” языкомъ, отражавшимъ его собственныя, сложившіяся за многолѣтнее служеніе Царю и родинѣ, понятія о пользѣ и о нуждахъ россійскаго, государства. Убѣжденный противникъ виттевскихъ законодательныхъ учрежденій, онъ себя такъ и велъ, стараясь при этомъ всѣми своими силами ограждать престижъ и полноту царской власти. Вопросъ о томъ или другомъ способѣ созыва Государственной Думы былъ всецѣло связанъ съ деликатной стороной взаимоотношеній между ней и царской властью. Въ силу важнѣйшихъ государственныхъ соображеній, именно въ описываемый моментъ, необходимо было съ высоты Престола открыто выявить искренне-довѣрчивое отношеніе Короны къ дѣятельности Государственной Думы. На этотъ путь Горемыкинъ, вѣрный своимъ убѣжденіямъ, встать не могъ. Тогда Государю его фатальное „закулисное” окруженіе подсказало имя Шпормера, хотя и принадлежавшаго къ крайне-правому партійному крылу Государственнаго Совѣта, но готоваго пойти на все, лишь бы достичь высшей степени его карьеры. Штюрмеръ былъ, можетъ быть, сильнѣе Горемыкина предубѣжденъ противъ всякихъ общественныхъ вмѣшательствъ въ область чиновничьихъ распорядковъ и въ глубинѣ своей мелочной и темной душонки относился еще болѣе враждебно къ существованію нижней палаты со всѣми ея злободневными запросами, но онъ, въ угоду создавшагося тогда царскаго настроенія и ради достиженія высокаго вліятельнаго поста, все жъ взялся быть глашатаемъ необходимости созыва Государственной Думы и съ высоты Престола открытаго къ ней выраженія довѣрія.

Такъ или иначе, но начало Штюрмеровскаго премьерства казалось, съ моей точки зрѣнія, удачнымъ, до нѣкоторой степени даже примирило меня съ новымъ назначеніемъ. Но, увы, — подобное настроеніе продолжалось у меня недолго. Слѣдующее послѣ 22-го января очередное засѣданіе Совѣта Министровъ, имѣвшее мѣсто 26-го января, сразу же со всей остротой всколыхнуло во мнѣ все прежнее къ Штюрмеру непріязненно-гадливое отношеніе. И не безъ основанія.

Засѣданіе это было продолжительное, затянулось до 7 час. вечера. Стоявшіе на повѣсткѣ вопросы были, наконецъ, всѣ исчерпаны. Я собирался уходить, когда вдругъ Штюрмеръ, переговоривъ о чемъ-то съ Алексѣемъ Николаевичемъ Хвостовымъ, заявляетъ, что онъ имѣлъ въ виду предложить г.г. Министрамъ подписать составленный имъ проектъ журнала по одному экстренному дѣлу, не предусмотрѣнному дневной повѣсткой. Ограничившись этими словами, предсѣдатель Совѣта Министровъ передаетъ какой-то листъ сидѣвшему рядомъ съ нимъ Военному Министру А. А. Поливанову, который просмотрѣвъ содержаніе бумаги, былъ, видимо, немало смущенъ и, весь судорожно подергиваясь, сталъ что-то горячо объяснять Штюрмеру. Послѣдній, не теряя своего олимпійскаго величія, призвалъ къ себѣ на помощь А. Н. Хвостова, который, обѣжавъ вокругъ стола, всѣмъ своцмъ баллонообразнымъ туловищемъ приникъ къ худощавой фигурѣ Поливанова и началъ что-то на ухо ему быстро и многозначительно доказывать. Съ превеликой нерѣшительностью и весь волнуясь, Военный Министръ въ концѣ концовъ взялъ перо и поставилъ на полученномъ отъ Штюрмера листѣ свою подпись.

Въ ожиданіи своей очереди, я вновь присѣлъ на свое мѣсто и спрашивалъ сосѣдей, въ чемъ дѣло и что это за журналъ? Но никто изъ нихъ отвѣта мнѣ дать не могъ — для всѣхъ заявленіе Штюрмера оказалось полнѣйшей неожиданностью. Межъ тѣмъ листъ продолжалъ переходить отъ одного Министра къ другому, постепенно заполняясь ихъ подписями, пока, наконецъ, дошелъ до моихъ рукъ.

Содержаніе проекта сверхпрограммнаго журнала былр чрезвычайно кратко и сводилось къ ассигнованію въ безотчетное распоряженіе Предсѣдателя Совѣта Министровъ пяти милліоновъ рублей.

Первымъ моимъ побужденіемъ послѣ прочтенія этой бумаги, успѣвшей собрать болѣе половины министерскихъ подписей, было — бросить все и уйти подальше отъ создавшейся вокругъ меня обстановки, отъ вызывающе-пренебрежительнаго отношенія новаго премьера къ возглавляемому имъ коллегіальному учрежденію, членовъ котораго, Министровъ, онъ превращалъ въ безсловесныхъ пѣшекъ.Я положилъ журналъ обратно на столъ, не поставивъ своей подписи, и рѣшилъ покинуть засѣданіе. Но меня самымъ рѣшительны;мъ образомъ остановили мои коллеги, убѣждавшіе меня не ставить ихъ моимъ демонстративнымъ уходомъ въ еще болѣе тяжелыя условія.

Тогда я обратился къ Предсѣдателю Совѣта Министровъ съ вопросомъ, изъ какихъ суммъ онъ испрашиваетъ себѣ ассигновку и на какія цѣли? Вмѣсто отвѣта, Штюрмеръ подозвалъ къ себѣ А. Н. Хвостова и сталъ съ нимъ довольно продолжительное время перешептываться, послѣ чего изъ устъ нашего предсѣдателя послышался чрезвычайно туманный отвѣтъ, который окончательно подтвердилъ зародившееся у меня соображеніе въ полнѣйшей незаконности подобнаго акта. Имъ разрѣшалась передача въ руки Предсѣдателя Совѣта Министровъ крупной суммы не изъ т. н. „десятимилліоннато фонда”, находившагося въ безотчетномъ распоряженіи Верховной власти, а изъ общегосударственныхъ средствъ, расходованіе которыхъ требовало прежде всего санкціи со стороны законодательныхъ* учрежденій и, сверхъ этого, подлежало установленному порядку отчетности передъ Государственнымъ Контролемъ. Заготовленный Штюрмеромъ, при несомнѣнномъ содѣйствіи А. Н. Хвостова, журналъ явно нарушалъ то и другое требованіе закона...

На мой вопросъ, на какой предметъ испрашивается пятимилліонное ассигнованіе, получился довольно своеобразный отвѣтъ: „Подпишите немедленно предложенный вамъ журналъ, а поясненія даны будутъ потомъ”.

Я указалъ на незаконность составленія даннаго журнала и на невозможность его утвержденія безъ упоминанія въ немъ, на какой предметъ пойдутъ ассигнуемыя денежныя суммы, и счелъ своимъ долгомъ отказаться отъ скрѣпленія его моей подписью.

Снова посовѣтовавшись съ Хвостовымъ, Штюрмеръ торжественно во всеуслышаніе заявилъ, что ассигнованіе ему въ безотчетное распоряженіе 5 милліоновъ рублей воспослѣдовало по Высочайшему повелѣнію, что проектъ этого журнала былъ въ свое время Его Императорскому Величеству доложенъ, и Государю благоугодно было повелѣть всѣмъ Министрамъ его подписать. Эти, сказанныя въ повышенномъ тонѣ слова, являвшіяся своего рода провокаціоннымъ вызовомъ по отношенію къ лицамъ, завѣдомо лояльно исполнявшимъ свои вѣрноподданническія обязанности, меня въ сильной степени возмутили. Послѣ минутнаго размышленія я заявилъ Штюрмеру:

— Если вы такъ ставите вопросъ, я, какъ вѣрноподданный своего Государя, подчиняюсь Высочайшему повелѣнію и журналъ, вами предложенный, подпишу, но оставлю за собой право доложить Его Величеству, при какихъ необычныхъ условіяхъ я эту подпись вынужденъ былъ вамъ дать...

Подписавъ, я быстро всталъ и ушелъ къ себѣ въ Министерство, находясь подъ гнетущимъ впечатлѣніемъ поступка, впервые за всю .мою служебную дѣятельность содѣяннаго, вопреки моимъ понятіямъ о долгѣ, чести, совѣсти и..., вмѣстѣ съ тѣмъ, — по Высочайшему повелѣнію!

Придя къ себѣ въ кабинетъ и оставшись на нѣкоторое время одинъ, я ощутилъ такой стыдъ, такую досаду за выраженное мною, въ концѣ концовъ, согласіе дать подпись и тѣмъ самымъ принять участіе въ явно беззаконномъ дѣлѣ, — что немедля же рѣшилъ дѣйствовать самымъ рѣшительнымъ образомъ, чтобы не допустить Штюрмера до полученія вожделѣнныхъ пяти милліоновъ государственныхъ денегъ. Моимъ единомышленникомъ и энергичнымъ сотрудникомъ въ этомъ отношеніи оказался только что назначенный на постъ Государственнаго Контролера членъ Государственнаго Совѣта Николай Николаевичъ Покровскій, замѣнившій собою П. А. Харитонова и впервые принявшій участіе въ засѣданіи Совѣта Министровъ именно въ тотъ самый день, когда произошла описанная мною сцена съ подписями Штюрмеровскаго журнала.

Николай Николаевичъ пришелъ въ мой министерскій кабинетъ, усѣлся молча въ кресло, уперся длинными локтями въ свои колѣни и, опустивъ свою бритую голову, сталъ изъ стороны въ сторону ею безмолвно укоризненно поматывать.

— Ну, и компанія! — наконецъ глухимъ голосомъ промолвилъ новый Государственный Контролеръ, — угораздило же меня придти сегодня на это невѣроятное засѣданіе! Вотъ ужъ именно — первый блинъ да комомъ!

Обмѣнявшись другъ съ другомъ своими невеселыми впечатлѣніями, мы съ Покровскимъ условились самымъ энергичнымъ образомъ дѣйствовать противъ вызывающаго поведенія Штюрмера, который, съ первыхъ же шаговъ своего премьерства, позволилъ себѣ нарушить основные устои дѣятельности высшихъ государственныхъ учрежденій и затронуть достоинство служебнаго положенія Министровъ. Мы рѣшили протестовать непосредственно передъ лицомъ самого Государя — каждый по своему: Покровскій — по должности Государственнаго Контролера, заинтересованнаго въ соблюденіи установленнаго закономъ порядка по наблюденію за отчетностью въ расходованіи государственныхъ суммъ, а я — въ качествѣ рядового Министра, требующаго на правахъ члена Совѣта Министровъ, возстановленія нормальнаго порядка веденія дѣлъ въ высшемъ имперскомъ коллегіальномъ учрежденіи и должнаго со стороны его предсѣдателя уваженія къ Ми нистрамъ..

Совмѣстные наши съ Покровскимъ шаги не остались безслѣдны. Черезъ три дня, на первомъ же очередномъ засѣданіи Совѣта Министровъ (29-го января), Штюрмеръ довелъ до нашего свѣдѣнія, что состоялось Высочайшее повелѣніе о подчиненіи ассигнуемыхъ въ распоряженіе предсѣдателя Совѣта Министровъ пяти милліоновъ рублей общему порядку государственнаго контроля. Спустя еще нѣсколько дней, намъ стало извѣстно, кто Штюрмеръ отказался отъ полученія этихъ злополучныхъ милліоновъ.

1-го февраля, обѣдая у Давыдовыхъ съ графомъ В. Н. Коковцовымъ, я съ нимъ разговорился объ успѣвшей достаточно нашумѣть по всей столицѣ исторіи съ „штюрмеровской ассигновкой”. Отъ него я узналъ о .нѣкоторыхъ подробностяхъ, разъяснившихъ мнѣ скрытыя цѣли, ради которыхъ премьеръ добивался этой ассигновки. Оказалось что въ этомъ предпріятіи главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, претендовавшимъ на полученіе огромной суммы и побуждавшимъ Штюрмера къ составленію упомянутаго выше журнала и насильственному его утвержденію министерскими подписями, былъ никто иной, какъ Министръ Внутреннихъ Дѣлъ А. Н. Хвостовъ. Онъ въ то время имѣлъ на новаго премьера рѣшающее вліяніе и хотѣлъ, при его содѣйствіи, получить въ свое безотчетное распоряженіе огромную сумму, якобы для начала предвыборной агитаціи...

Дѣло въ томъ, что въ 1917 году полномочія депутатовъ четвертой Государственной Думы кончались, и, несмотря на затянувшіяся военныя дѣйствія, въ высшихъ административныхъ сферахъ не оставляли мысли о необходимости приступить къ подготовительнымъ работамъ для выборовъ въ пятую Государственную Думу. Дѣломъ этимъ особенно интересовался „безпокойный” А. Н. Хвостовъ, задавшійся цѣлью получить въ свои руки солидную сумму денегъ, пользуясь которой онъ хотѣлъ широко раскинуть сѣть право-правительственной предввборной агитаціи, и даже пріобрѣсти у А. С. Суворина очень распространенный газетный органъ — „Новое Время”. По словамъ графа Коковцова, со всей этой грандіозной затѣей Министръ Внутреннихъ Дѣлъ носился еще при И. Л. Горемыкинѣ, но послѣдній ей ходу не давалъ. Съ появленіемъ же у власти Штюрмера, Хвостовъ восторжествовалъ, и, вмѣстѣ съ послушнымъ ему тогда премьеромъ* успѣлъ быстро обойти мягкаго Царя.

Все же пятимилліонное предпріятіе „сорвалось”! Да и отношенія двухъ компаньоновъ — Штюрмера и Хвостова вскорѣ круто измѣнились. Въ чемъ-то они въ своемъ интимномъ закулисномъ кругу не поладили. Не прошло и мѣсяца, какъ Хвостовъ палъ. Его замѣнилъ на посту Министра Внутреннихъ Дѣлъ самъ премьеръ. Уже никто не могъ ему мѣшать идти рука объ руку съ его благодѣтелемъ и вдохновителемъ, Григоріемъ Распутинымъ. Даже начальника „чернаго” хвостовскаго кабинета, товарища министра внутренныхъ дѣлъ Бѣлецкаго, и того сослали въ далекій Иркутскъ на постъ генералъ-губернатора.

Вскорѣ послѣ увольненія Хвостова, для всѣхъ совершенно неожиданно, Военнаго Министра А. А. Поливанова замѣнили полевымъ интендантомъ генераломъ Дмитріемъ Савельевичемъ Шуваевымъ. Утромъ, 14-го марта 1916 года, я пріѣхалъ въ Могилевскую Ставку для всеподданнѣйшаго доклада и былъ приглашенъ генераломъ Алексѣевымъ въ офицерское собраніе къ завтраку, за которымъ мы принялись бесѣдовать на общія злободневныя темы — объ использованіи для сельскохозяйственныхъ нуждъ рабочихъ командъ, объ упорядоченіи и объединеніи фронтово-тыловыхъ распоряженій по продовольственному снабженію, объ условіяхъ примѣненія реквизицій и т. п. Вдругъ появляется въ дверяхъ знакомая намъ небольшая, плотная, одѣтая въ походную генеральскую форму, фигура главнаго полевого интенданта Шуваева. При видѣ насъ, онъ быстрыми шагами подошелъ къ нашему мѣсту, усѣдся по сосѣдству и, нагнувшись къ намъ, тихимъ взволно ваннымъ голосомъ сообщилъ ошеломившую обоихъ насъ вѣсть — о только-что состоявшемся назначеніи его, Шуваева, Военнымъ Министромъ, вмѣсто Поливанова. Мы были такъ озадачены этой неожиданной новостью, что забыли даже выразить привѣтствіе почтенному старику, съ оказаннымъ ему царскимъ довѣріемъ и цѣликомъ отдались обсужденію судьбы, постигшей А. А. Поливанова, причинъ его увольненія и того, какъ можетъ отразиться подобное распоряженіе Государя на настроеніи правящихъ круговъ и, въ частности, — высшихъ военныхъ властей...

Правда, нерасположеніе Царя къ Поливанову было фактомъ общеизвѣстнымъ, но всѣ также знали, что Государь все же цѣнилъ исключительныя профессіональныя знанія, выдающуюся работоспособность и, наконецъ, несомнѣнную популярность военнаго министра. И вдругъ, въ разгарѣ военныхъ дѣйствій, когда со стороны главы Военнаго Министерства требовались особая опытность и освѣдомленность, вмѣсто умнаго, свѣдущаго руководителя военным вѣдомствомъ, къ которому законодательныя палаты относились съ явнымъ довѣріемъ, назначается генералъ, стоявшій въ сторонѣ отъ высшаго военнаго административнаго механизма, и въ силу свой прежней службы совершенно неавторитетный въ широкихъ военных кругахъ. Всѣ знали почтеннаго Дмитрія Савельевича Шуваева, какъ свѣдущаго, опытнаго интенданта и безупречно-честнаго человѣка, но никому въ голову не могло придти считать его кандидатом на занятіе министерской должности — слишкомъ онъ казался умомъ и словомъ простоватъ...

Шуваевъ, съ виду похожій на пожилого мужика, свое интендантское дѣло велъ, не мудрствуя лукаво, но честно и чисто. За время своего пребыванія во главѣ этого вѣдомства, онъ успѣлъ его поставить внѣ обычныхъ подозрѣній въ взяточничествѣ и лихоимствѣ. Съ Шуваевы;мъ, до его назначенія на постъ Министра, приходилось мнѣ совмѣстно работать по продовольственному снабженію. Онъ мнѣ всегда казался человѣкомъ безхитростнымъ, простымъ, хотя недалекимъ, но благожелательнымъ и хозяйственнымъ. На засѣданіяхъ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія онъ говорилъ отрывисто, нескладно, подчасъ и мало понятно, все время оговариваясь, что онъ привыкъ мыслить и дѣйствовать „по-солдатски” и неоднократно заставляя предсѣдателя переспрашивать, въ чемъ же сущность его предложеній. Въ этомъ отношеніи, какъ впрочемъ и во многомъ другомъ, Шуваевъ значительно разнился отъ лица, которое, по волѣ Монарха, онъ призванъ былъ замѣнить.

Нечего и говорить, что назначеніе Шуваева произвело на всѣхъ самое удручающее впечатлѣніе, тѣмъ болѣе, что при увольненіи бывшему Военному Министру не было даже объявлено съ высоты престола обычной въ этихъ случаяхъ благодарности за его службу. Это не помѣшало Поливанову получать со всѣхъ сторонъ выраженія горячаго сочувствія въ постигшей его царской опалѣ, а заѣхавшій къ нему японскій посолъ позволилъ себѣ публично высказать отъ имени Японіи сожалѣніе по поводу его ухода съ министерскаго поста.

Вскорѣ послѣ своего увольненія, Поливановъ заѣхалъ ко мнѣ и откровенно подѣлился своими невеселыми думами и глубокимъ своимъ огорченіемъ по поводу обидныхъ для него условій его отставки. Онъ повѣдалъ тогда нѣкоторыя свои догадки по поводу причинъ столь явно отрицательнаго къ нему отношенія Государя. По его мнѣнію, въ этомъ дѣлѣ на царскую волю имѣла свое воздѣйствіе вся распутинская клика, въ связи съ докладомъ Поливанова по братолюбовской исторіи, въ которой, какъ я уже - писалъ, не малую роль играли Великіе Князья Михаилъ Александровичъ и Борисъ Владиміровичъ.

Итакъ — съ начала премьерства Штюрмера до конца моей службы въ Совѣтѣ Министровъ произошли три перемѣны: на посту Государственнаго Контролера Харитонова замѣнилъ Покровскій; послѣ увольненія Алексѣя Николаевича Хвостова — обязанности Министра Внутреннихъ Дѣлъ принялъ на себя Штюрмеръ и наконецъ, вмѣсто А. А Поливанова, на должности Военнаго Министра очутился Шуваевъ.

149

Я уже указывалъ на основной недостатокъ работъ Совѣта Министровъ, вытекавшій, главнымъ образомъ, изъ отсутствія во главѣ названнаго коллегіальнаго учрежденія лица, которое бы могло съ достаточной авторитетностью объединять его участниковъ и вносить въ ихъ совмѣстныя занятія живую струю творческаго дѣлового подъема и руководства.

Иванъ Логгиновичъ Горемыкинъ не проявлялъ въ достаточной степени этихъ качествъ въ силу своего возраста, переутомленія и, какъ я выразился ранѣе, „потери вкуса” къ работѣ, которая послѣ виттевскихъ подсказокъ была направлена по пути, не соотвѣтствовавшему его доконституціоннымъ убѣжденіямъ. Но все же это былъ человѣкъ съ заслуженнымъ и чистымъ именемъ прежняго большого государственнаго ра ботника. Поэтому, какіе бы дефекты почтенный Иванъ Логгиновичъ ни проявлялъ, какъ предсѣдатель, — все жъ чувство уваженія къ его личности у меня всегда оставалось.

Иное ощущеніе приходилось испытывать, когда Штюрмеръ возглавилъ Совѣтъ Министровъ. Помимо ранѣе установившейся за нимъ безславной репутаціи, онъ не преминулъ вскорѣ выказать на новомъ посту все убожество своихъ мыслительныхъ и душевныхъ свойствъ, хотя и старался внѣшне импонировать окружающимъ своей застывшей напыщенностью. Въ этомъ, надо думать, сказывался нѣкоторый отблескъ его прежней службы по придворно-церемоніальному вѣдомству.

Упоенный величіемъ своего высокаго положенія, сей церемоніальныхъ дѣлъ мастеръ десять дней спустя послѣ своего назначенія вдругъ по телефону меня предупреждаетъ, что онъ „имѣетъ въ виду” заѣхать ко мнѣ въ Министерство, и проситъ представить ему весь наличный составъ моихъ служащихъ... „Зачѣмъ вамъ это?!” — невольно вырвалось у меня съ языка. „Мнѣ необходимо — послышался отвѣтъ — какъ предсѣдателю Совѣта Министровъ, ознакомиться со служащимъ персоналомъ всѣхъ Министерствъ”.

Пришлось уступить этой необычной фантазіи, и къ условленному часу вызвать въ залу Министерства всѣхъ старшихъ чиновъ моего вѣдомства. И вотъ явился къ намъ съ необыкновенно торжественнымъ видомъ премьеръ. Онъ преважно обошелъ всѣхъ собравшихся, свысока, снисходительно пожалъ каждому руку, затѣмъ всталъ въ середину залы, вынулъ изъ бокового вицмундирнаго кармана бумажку, насадилъ на свою безжизненную физіономію толстые роговые очки и въ начальническомъ тонѣ, но невнятно, прочиталъ не то привѣтствіе, не то своего рода наставленіе, послѣ чего, пробормотавъ по моему адресу слово не то одобренія, не то ободренія, еле нагнувшись, сдѣлалъ что-то вродѣ общаго поклона, и прослѣдовалъ обратно къ выходу.

Ту же комедію Штюрмеръ продѣлалъ и въ другихъ Министерствахъ. Впечатлѣніе отъ этихъ премьерскихъ церемоній у всѣхъ у насъ получилось не только смѣхотворное, но и достаточно удручающее. Мы сознавали, что своимъ поведеніемъ Штюрмеръ, передъ лицомъ многочисленныхъ чиновниковъ, способенъ былъ въ значительной степени дискредитировать достоинство не столько своей собственной персоны, сколь той высокой должности, которую онъ занималъ по выбору и волѣ Государя Императора.

Публичныя выступленія Штюрмера въ качествѣ предсѣдателя Совѣта Министровъ производили самое отрицательное впечатлѣніе. Изъ устъ этого „футлярнаго” субъекта исходило обычно что-то весьма невнятное и безжизненное. Присутствуя при подобныхъ выступленіяхъ въ законодательныхъ учрежденіяхъ, невольно приходилось чувствовать безусловное умаленіе правительственнаго престижа.

Особенно рѣзко выявилась вся бездарность и непригодность Штюрмера, какъ публичнаго выразителя высшей правительственной политики, когда ему пришлось выступить отъ имени Совѣта Министровъ при открытіи занятій Государственной Думы и Государственнаго Совѣта, имѣвшемъ мѣсто 9-го февраля 1916 года.

Событіе это происходило при необычайной обстановкѣ и носило характеръ особаго торжества, такъ какъ въ этотъ день Государь Императоръ, внявъ голосу многихъ лицъ, искренне и горячо того желавшихъ, утромъ, передъ открытіемъ Государственной Думы, ,лично появился въ стѣнахъ Таврическаго Дворца, сопровождаемый всѣми своими Министрами. Его Величество, окруженный со всѣхъ сторонъ многочисленными депутатами, вмѣстѣ съ ними молился во время торжественнаго молебна. Моментъ этотъ навсегда запечатлѣлся въ моей памяти, такъ какъ онъ отвѣчалъ моему горячему тогда желанію добиться возможнаго сближенія Царя съ думскими работниками.

Надо сказать, что встрѣча Государя съ народными представителями, которыхъ возглавлялъ предсѣдатель Государственной Думы, отличалась чрезвычайнымъ патріотическимъ подъемомъ и подлинной задушевностью.

Родзянко сказалъ съ необычайнымъ воодушевленіемъ превосходную привѣтственную рѣчь, преисполненную любви и преданности Царю, даровавшему странѣ народное представительство, и заключавшую призывъ къ единенію всѣхъ силъ вокругъ Императорскаго' Престола для защиты родины въ дни тяжкихъ боевыхъ испытаній.

Я стоялъ близко отъ Государя и видѣлъ, какъ Онъ еле сдерживалъ охватившее его волненіе. Послѣ привѣтственнаго слова предсѣдателя Государственной Думы, въ переполненной огромной залѣ наступило напряженное ожиданіе — всѣ взоры были направлены на Монарха.

Блѣдный, съ утомленнымъ лицомъ, Государь нѣсколько мгновеній стоялъ съ опущенной головой, какъ бы въ замѣшательствѣ, затѣмъ быстро поднялъ свой взоръ на стоявшаго передъ нимъ Родзянко, заглянулъ на дно своей фуражки, гдѣ лежалъ исписанный листокъ бумаги, и мѣрнымъ и яснымъ голосомъ произнесъ краткое слово благодарности за оказанный ему пріемъ и надежду на помощь ему и родинѣ со стороны народныхъ избранниковъ. Раздалось „ура” и при звукахъ на; роднаго гимна Государь покинулъ Таврическій Дворецъ.

Совѣтъ Министровъ въ полномъ составѣ остался въ Государственной Думѣ и присутствовалъ при открытіи засѣданія. На высокой, украшенной государственнымъ гербомъ, трибунѣ первымъ появился предсѣдатель Совѣта Министровъ. Въ залѣ воцарилась тишина. Штюрмеръ приступилъ къ чтенію Правительственной деклараціи. Съ первыхъ же словъ съ разныхъ сторонъ депутатскихъ мѣстъ послышались замѣчанія: „громче!”. Это дѣлу не помогло. Чтеніе премьера продолжало оставаться все тѣмъ же монотоннымъ, невнятнымъ бормотаньемъ. Это немало нервировало депутатовъ, желавшихъ вслушаться въ содержаніе деклараціи. Закончилъ свое выступленіе предсѣдатель Совѣта Министровъ при общемъ молчаніи и замѣтной неудовлетворенности всѣхъ участниковъ засѣданія, которое началось такъ торжественно.

Послѣ темпераментныхъ и патріотическихъ рѣчей Министровъ: Поливанова, Григоровича и Сазонова — настроеніе въ залѣ рѣзко измѣнилось. Ихъ всѣхъ Дума встрѣчала и провожала апплодисментами, въ которыхъ принимали участіе также сидѣвшіе въ ложахъ дипломатическіе представители дружественныхъ государствъ.

Завершилось засѣданіе пространной и претенціозной рѣчью депутата Шидловскаго, выступившаго съ деклараціей отъ имени „прогрессивнаго блока”. Выступленіе это, какъ мнѣ тогда говорили, находилось въ тѣсной связи съ посѣщеніемъ Государевъ Таврическаго Дворца и тѣми словами, которыя были сказаны Его Величествомъ въ отвѣтъ на привѣтственное обращеніе Родзянки.

Считаю умѣстнымъ здѣсь вкратцѣ коснуться того объединенія членовъ законодательныхъ палатъ, которому присвоено было наименованіе „Прогрессивнаго блока” и которое стало образовываться съ первой половины августа 1915 года.

Европейская война, принимавшая все болѣе и болѣе угрожающіе размѣры, не могла, конечно, не отразиться на общемъ настроеніи населенія и, въ частности, его избранниковъ, входившихъ въ составъ законодательныхъ палатъ. Военныя неудачи первой половины 1915 года, обусловленныя частью слабой распорядительностью высшаго военнаго командованія, главнымъ же образомъ — недостаткомъ воинскаго снабженія; понесенныя страной за истекшій годъ огромныя жертвы людьми и матеріальными ресурсами; грозная неувѣренность въ будущемъ, и отсутствіе въ центрѣ живой, авторитетной и объединяющей правительственной власти — все это вмѣстѣ взятое, побудило смѣнить личный составъ верховнаго военнаго командованія, сорганизовать особыя учрежденія по упорядоченію всѣхъ видовъ снабженія арміи, и допустить къ совмѣстной съ правительствомъ работѣ по обслуживанью военныхъ нуждъ цѣлый рядъ общественныхъ организацій. Была образована Верховная Слѣдственная Комиссія для выясненія дефектовъ въ области воинскаго снабженія, явившаяся своего рода предохранительнымъ клапаномъ для накипѣвшаго народнаго недовольства. Къ тому же времени надо отнести и зародившуюся сначала среди депутатовъ Государственной Думы и поддержанную затѣмъ многими членами Государственнаго Совѣта мысль о необходимости возможно большаго между ними объединенія, которое, минуя всяческія партійныя распри и различія, должно стремиться къ общей цѣли, къ спасенію родины въ дни тяжкихъ ея испытаній.

Еще 11-го августа 1915 года графъ Дмитрій Адамовичъ Олсуфьевъ звалъ меня на первое частное организаціонное совѣщаніе членовъ обѣихъ законодательныхъ палатъ. На слѣдующій день меня пригдашалъ на ихъ объединенное собраніе М. В. Родзянко. Но я исполнялъ въ то время отвѣтственныя обязанности члена Верховной Слѣдственной Комиссіи, и кромѣ того былъ до чрезвычайности занять срочными дѣлами. Поэтому я уклонился и не ходилъ на эти совѣщанія, которыя вскорѣ привели къ образованію изъ членовъ обѣихъ палатъ !многочисленной группы, наименовавшей себя „Прогрессивнымъ блокомъ”.

Ощущавшееся въ странѣ общее недовольство, вмѣстѣ съ широковѣщательными и расплывчато формулированными лозунгами вновь народившагося объединенія, его заманчивыя патріотическія заданія, сдѣлали то, что въ „прогрессивный блокъ” стали вступать лица, въ своихъ политическихъ убѣжденіяхъ имѣвшія другъ съ другомъ мало общаго. Представители крайнихъ — правыхъ и лѣвыхъ думскихъ партій не вошли въ составъ означеннаго блока; всѣ же остальные, начиная съ умѣренныхъ „трудовиковъ” и лѣвыхъ „кадетъ”, кончая правыми „октябристами” и даже „націоналистами” — смѣшались въ общую массу людей, задавшихся цѣлью создать объединеніе, способное спасти родину. Въ Г осу дарственномъ Совѣтѣ предсѣдатель группы „центра”, баронъ В. В. Меллеръ-Закомельскій, тоже увлекся этой идеей. Вмѣстѣ со многими своими единомышленниками, въ томъ числѣ и гр. Д. А. Олсуфьевымъ, — онъ явился рьянымъ проповѣдникомъ необходимости образованія также и въ стѣнахъ Маріинскаго Дворца верхняго подъотдѣла спасительнаго думскаго блока. Къ нему охотно примкнула вся „академическая” группа Государственнаго Совѣта и лишь лица, ,принадлежавшія къ „правой” группировкѣ и весь „правый центръ”, возглавляемый А. Б. Нейдгардтомъ, остались въ сторонѣ отъ этого прогрессивнаго объединенія. Вспоминается замѣчаніе одного изъ правыхъ острослововъ по поводу его образованія. „Ужасно звучитъ наименованіе этого моднаго блока; боюсь, какъ бы оно не привело нашу бѣдную родину къ общему прогрессивному параличу!”

Я уже говорилъ, что одинъ изъ видныхъ участниковъ образованія прогрессивнаго блока — Товарищъ Предсѣдателя Государственной Думы, „октябристъ’’ — Сергѣй Тимофеевичъ Варунъ-Секретъ, указывалъ на чрезмѣрную широту и крайнюю неопредѣленность редакціи прогаммы блока, какъ на возможную причину недолговѣчности объединенія. Еще 8-го ноября 1915 года онъ убѣжденнымъ тономъ замѣтилъ, что при ближайшемъ разсмотрѣніи подобной многобѣщающей программы, участники блока, силою вещей, будутъ вынуждены разойтись въ своихъ взглядахъ и дѣйствіяхъ. ,

Спустя нѣкоторое время, предсказаніе это сбылось: 8-го марта 1916 г. тотъ же Варунъ-Секретъ мнѣ сообщилъ о расколѣ въ думскомъ прогрессивномъ блокѣ. Внесенный въ Государственную Думу, по иниціативѣ Милюкова, запросъ объ евреяхъ, видимо, положилъ конецъ долготерпѣнію октябристовъ.

Мы увидали, — откровенно повѣдалъ мнѣ Сергѣй Тимофеевичъ, — что идемъ на поводу у кадетъ. Рѣшаемъ отъ нихъ отколоться, и будемъ настаивать на окончаніи бюджетнаго разсмотрѣнія къ 1-му апрѣля съ тѣмъ, чтобы скорѣйшимъ образомъ прервать занятія Думы...

Очевидно, государственно болѣе честная и благоразумная часть думцевъ не на шутку стала опасаться дѣйствій нѣкоторыхъ своихъ коллегъ, искавшихъ не столько общаго оздоровленія родины, сколько прежде всего всенароднаго дискредитированія правительственнаго престижа, въ цѣляхъ конечнаго крушенія существующей власти и государственнаго строя.

Широко оповѣстивъ о своихъ патріотическихъ задачахъ, использовавъ благопріятно' сложившуюся для ихъ агитаторской дѣятельности обстановку, слабость верховнаго управленія и неизбѣжность ошибокъ, — иниціаторы прогрессивнаго блока, они же и лидеры оппозиціонныхъ думскихъ партій, сумѣли взять „на поводокъ” слишкомъ податливыхъ представителей лояльно къ правительству относившихся думцевъ. Тѣмъ сдмымъ блокъ превратился во внушительную силу, съ которой не только приходилось считаться въ стѣнахъ законодательныхъ учрежденій, но къ которой стала прислушиваться и вся страна. Благодаря этому, роль прогрессивнаго блока, несмотря даже на образовавшіяся въ немъ за послѣдніе мѣсяцы существованія Государственной Думы трещины, въ политической исторіи Россіи въ конечный періодъ жизни Имперіи несомнѣнно была не только значительной, но безусловно рѣшающей.

Я позволяю себѣ такъ думать не безъ нѣкотораго основанія. На первыхъ же своихъ организаціонныхъ засѣданіяхъ, объединившись подъ лозунгомъ необходимости упорядочить власть, участники прогрессивнаго блока вскорѣ перешли къ вопросу о своевременности установленія въ россійскомъ государственномъ строѣ т. н. „отвѣтственнаго” министерства и перехода къ парламентскому образу правленія. Осенью 1915 года этотъ вопросъ многихъ занималъ и немало волновалъ, но въ концѣ концовъ встрѣтилъ многочисленную оппозицію среди самихъ членовъ прогрессивнаго блока.

Приведу по этому поводу занесенное въ мою книжку мнѣніе такого авторитетнаго государствовѣда, какимъ являлся членъ Государственнаго Совѣта Анатолій Ѳедоровичъ Кони, съ полнымъ убѣжденіемъ заявившаго мнѣ о безусловной непримѣнимости для россійскаго государственнаго быта того времени института „отвѣтственнаго министерства”.

Не встрѣтивъ достаточнаго единодушія въ этомъ направленіи, участники прогресивнаго блока, однимъ изъ руководителей котораго былъ кадетскій лидеръ — Милюковъ, замѣнили наименованіе отвѣтственнаго министерства терминомъ — „министерство общественнаго довѣрія”. Въ такомъ смыслѣ они стали звонить во всѣ колокола, устнымъ словомъ и бъ печати взывая къ верхамъ и низамъ о необходимости обновить министерскій составъ людьми, облеченными „общественнымъ довѣріемъ”... Съ этого началось. Болѣе серьезныя и крупныя намѣренія его главарей, до конца существованія Государственной Думы оставались въ сферѣ конфиденціальныхъ переговоровъ. Рѣшаюсь объ этомъ писать на основаніи моихъ личныхъ впечатлѣній, вынесенныхъ мною при памятномъ разговорѣ съ нѣкоторыми думскими представителя,ми, игравшими значительную роль въ жизни прогрессивнаго блока.  Вскорѣ послѣ моего думскаго выступленія 18-го февраля 1916 года, завершившагося шумными оваціями со стороны народныхъ представителей и вызвавшаго въ стличной прессѣ хвалебные по моему адресу отзывы, гдѣ меня именовали „министромъ общественнаго довѣрія”, со мной пожелали свидѣться и конфиденціально переговорить нѣсколько человѣкъ, принадлежавшихъ къ заправиламъ прогрессивнаго блока. Въ числѣ ихъ находился мой землякъ — самарскій депутатъ, націоналистъ Владиміръ Николаевичъ Львовъ. Встрѣча состоялась въ моемъ но,мерѣ Европейской гостиницы и велась н на ту тему, чтобы я согласился вступить въ прогрессивный блокъ. При этомъ мнѣ было дано понять, что я принадлежу къ разряду тѣхъ лицъ, которыя думскимъ большинствомъ намѣчены для занятія министерскихъ должностей въ будущемъ кабинетѣ „общественнаго довѣрія’”. Помимо этого, въ ихъ словахъ, касавшихся общаго положенія вещей въ странѣ, я нѣсколько разъ уловилъ недоговоренные намеки на предположенное ими грядущее обновленіе верховнаго правительственнаго аппарата.

Прежде чѣмъ дать имъ тотъ или другой отвѣтъ, я рѣшилъ уточнить нашъ разговоръ и поставилъ имъ вопросъ ребромъ, что означали ихъ подготовительныя дѣйствія по подбору кабинета „общественнаго довѣрія”, и какъ надо было понимать ихъ намѣреніе обновить верховную власть?... „Скажите правду! — не безъ волненія обратился я къ нимъ, — имѣетъ ли въ виду прогрессивный блокъ учинить государственный переворотъ?”... Отвѣтъ получился въ томъ смыслѣ, что они и ихъ единомышленники дѣйствительно задались цѣлью свергнуть съ престола „совершенно неспособнаго” для управленія страной Николая II, и само собой отстранить вмѣстѣ съ нимъ Александру Ѳедоровну со всѣмъ ея Распутинскимъ окруженіемъ”.

Надо сказать, что въ переговоры со мною вступили лица, ранѣе принадлежавшія къ лагерю стойкихъ и убѣжденныхъ монархистовъ. Поэтому я и спросилъ ихъ, разсчитываютъ ли они, послѣ учиненнаго ими дворцоваго переворота, сохранить для Россіи монархическій образъ правленія.. „Конечно, да!” — послышался твердый ихъ отвѣтъ. Тогда я задалъ имъ дальнѣйшій вопросъ: кого же они намѣтили возвести на царскій престолъ, вмѣсто свергнутаго Николая II? — „Ну, знаете! — къ немалому своему удивленію услышалъ я изъ устъ заговорщиковъ, — это вопросъ будущаго! Главное же, что предстоитъ намъ сдѣлать въ первую очередь — это очистить страну отъ безволія и распутиновщины!... А тамъ видно будетъ”...

Помню, съ какой горячностью я сталъ доказывать имъ всю безразсудность ихъ образа мыслей и намѣреній уничтожить Верховный Государственный Стягъ, имѣвшій для страны огромное значеніе въ смыслѣ объединенія обширной Россійской Имперіи и всей многомилліонной боевой арміи...

— Можно было бы васъ понять, — съ волненіемъ обратился я къ нимъ, — если бы вы, исторгнувъ этотъ стягъ изъ однѣхъ рукъ, незамедлительно передали бы его въ другія — лучшія, по вашему мнѣнію, руки... Но, если у васъ эти послѣднія еще не подысканы и опредѣленно не намѣчены — вы не имѣете права посягать на цѣлость и неприкосновенность лица, занимающаго священный Россійскій Императорскій Престолъ, да еще въ столь тяжкій, переживаемый нынѣ нашей родиной, момент!..

Въ конечномъ итогѣ, я идти съ ними по одному пути наотрѣзъ отказался и, несмотря на перспективы попасть въ участники „кабинета общественного довѣрія, самымъ категорическимъ образомъ отказался вступить въ прогрессивный блокъ.

Какъ извѣстно по нынѣ опубликованнымъ документамъ и даннымъ — основные руководители этого блока, не безъ ближайшаго участія А. И. Гучкова, шли твердымъ путемъ къ намѣченной цѣли, и въ концѣ концовъ достигли своего!.. То, чего я такъ боялся и о чемъ я заговорщиковъ изъ „прогрессивного блока” предупреждалъ, фатально случилось — съ престола царскаго Николай II былъ свергнутъ, и замѣститель ёму найденъ не былъ. На верху огромной Имперіи и дѣйствующей арміи образовалась пустота. Ее заполнила революціонная стихія, низвергшая въ пропасть величіе, честь, достоинство и красу нашей родины, приведшая къ позорному Брестскому миру и большевистскому воцаренію, разметавшая въ концѣ концовъ всѣхъ насъ — какъ участниковъ, такъ и противниковъ „прогрессивнаго блока”, по всѣмъ угламъ земного шара...

149

Вернусь къ думскому засѣданію 9-го февраля 1916 года. Слухъ о намѣреніи Государя лично прибыть на открытіе сессіи Государственной Думы быстро разнесся по Таврическому Дворцу, сдѣлался предметомъ самого живого обсужденія среди всѣхъ депутатскихъ партій. Co стороны огромнаго большинства членовъ Думы извѣстіе было встрѣчено съ чувствомъ самаго искренняго удовлетворенія, и лишь крайніе лѣвые отнеслись къ нему съ присущей имъ нетерпимостью, постановивъ, въ моментъ нахожденія Царя въ помѣщеніи Думы, демонстративно отсутствовать.

Что же касается многочисленныхъ сторонниковъ прогрессивнаго блока, то среди нихъ замѣчалось особое оживленіе и приподнятое настроеніе, явившіяся въ результатѣ почему-то возникшей у многихъ изъ нихъ надежды, что Государственная Дума услышитъ изъ царственныхъ устъ давно желанную благую вѣсть о дарованіи странѣ кабинета „общественнаго довѣрія”... Вотъ почему съ такимъ радостнымъ воодушевленіемъ былъ встрѣченъ Государь огромнымъ большинствомъ думскихъ депутатовъ. И вотъ почему составленный въ тиши Царскосельскаго Дворца краткій и сдержанный отвѣтъ Его Величества на горячее привѣтствіе предсѣдателя Думы произвелъ на присутствовавшихъ такое расхолаживающее впечатлѣніе.

Немедленно послѣ проводовъ Государя, собралась руководящая головка прогрессивнаго блока, рѣшившая выпустить на трибуну Государственной Думы своего представителя, съ оглашеніемъ, въ противовѣсъ правительственной, „своей” деклараціи, которая и заслушана была, какъ ранѣе было упомянуто, послѣ горячо встрѣченныхъ всей думской залой патріотическихъ заявленій Министровъ — Поливанова, Григоровича и Сазонова.

Послѣ нихъ рѣзкимъ диссонансомъ прозвучала затяжная рѣчь одного изъ лидеровъ прогрессивнаго блока, октябриста Шидловскаго, сразу понизившаго общую восторженную приподнятость думскаго засѣданія и неблагопріятно подѣйствовавшая на настроеніе присутствовавшихъ среди публики представителей дружественныхъ иностранныхъ державъ...

Лично на меня выступленіе Шидловскаго произвело чрезвычайно тяжелое впечатлѣніе не потому, что въ немъ слышалась критика правительственной дѣятельности, а потому, что декларація прогрессивнаго блока почти вся цѣликомъ сводилась лишь къ признанію полной несостоятельности правительственнаго аппарата и указанію на необходимость его замѣны другой властью, по понятію докладчика, болѣе соотвѣтствовавшей переживаемому страной моменту.

Въ результатѣ, давно желанное событіе — открытіе Государственной Думы, которое въ самомъ началѣ было осчастливлено исключительнымъ актомъ вниманія со стороны Монарха, лично на него явившагося, и которое, благодаря вдохновеннымъ рѣчамъ трехъ популярныхъ министровъ, проходило въ обстановкѣ всеобщаго патріотическаго воодушевленія, было совершенно неожиданно омрачено несвоевременнымъ, на мой взглядъ, выступленіемъ прогрессивнаго блока, болѣе иныхъ, зазѣдомо противоправительственныхъ крайнихъ партій, подрывавшимъ въ періодъ тяжкаго боевого лихолѣтья не только pro domo sua, но и на всемъ международномъ политическомъ рынкѣ престижъ и могущество Россійской Державы.

150

Съ открытіемъ занятій законодательныхъ палатъ, въ силу круто измѣнившагося темпа всей дѣловой государственной жизни страны, былъ также до извѣстной степени нарушенъ и обычный порядокъ созыва очередныхъ засѣданій Совѣта Министровъ, собиравшихся не въ опредѣленные дни, а по мѣрѣ возможности и накопленія дѣлъ. Въ этотъ періодъ экстренныя засѣданія участились, такъ какъ нерѣдко было необходимо срочно разсмотрѣть вопросы исключительной государственной важности, какъ, напримѣръ, законопроектъ о введеніи подоходнаго налога, горячимъ сторонникомъ котораго являлся Государственный Контролеръ Н. Н. Покровскій. Предложеніе Министра Путей Сообщенія Трепова о принятіи составленной имъ т. н. большой желѣзнодорожной строительной програм;мы. Вопросъ объ образованіи особаго земельнаго фонда для надѣленія демобилизованныхъ нижнихъ чиновъ — участниковъ войны 1914 года. Проектъ Министерства Внутреннихъ Дѣлъ о волостномъ земствѣ, а также цѣлая серія дѣлъ, возникавшихъ въ связи съ ходомъ военныхъ событій.

Во времена штюрмеровскаго премьерства, наряду съ экстренными засѣданіями, стали нерѣдко созываться еще особыя совѣщанія министровъ для заслушанія спеціальныхъ докладовъ представителей Министерства Внутреннихъ Дѣлъ, которые завѣдывали Департаментомъ Полиціи. Сначала это дѣлалъ товарищъ !министра Бѣлецкій, а затѣмъ его замѣститель Степановъ. Они обстоятельно и документально знакомили членовъ Совѣта Министровъ съ политическимъ настроеніемъ разныхъ слоевъ населенія, начиная съ рабочихъ и крестьянскихъ массъ, представителей интеллигенціи и общественности, включая думскихъ депутатовъ.

Съ нелегкимъ сердцемъ приходилось выслушивать донесенія докладчиковъ о появленіи въ странѣ грозныхъ симптомовъ того, что въ государственномъ организмѣ не все благополучно. То тамъ, то сямъ вспыхивали среди населенія безпорядки. Нѣсколько рабочихъ районовъ было охвачено забастовочнымъ движеніемъ, принявшимъ особо серьезный характеръ на Путиловскомъ заводѣ. Въ распоряженіе Департамента Полиціи поступали свѣдѣнія о быстромъ ростѣ среди нѣкоторыхъ общественно-столичныхъ, даже думскихъ, круговъ рѣзко-оппозиціонныхъ теченій, въ иныхъ случаяхъ уже выливавшихся въ опредѣленные планы рѣшительнаго государственнаго переворота.

Незадолго до ухода ,моего въ отставку, Штюрмеръ, помимо упомянутыхъ засѣданій, надумалъ собирать у себя на казенной квартирѣ особыя „тайныя” совѣщанія министровъ, для выработки способовъ не только „обеззреженія” но и значительнаго сокращенія, если не полной ликвидаціи, дѣятельности образовавшихся въ началѣ войны 1914 года военно-общественныхъ организацій — Всероссійскаго Союза Земствъ и Городовъ, а также и Военно-Промышленнаго Комитета.

Характеристику происходившихъ во времена штюрмеровскаго премьерства засѣданій Совѣта Министровъ можно свести къ одному основному положенію: дѣло велось подъ его руководствомъ не столько безлично, сколько безсистемно и безпринципно. Безличнымъ поведеніе самого Штюрмера нельзя было назвать по одному тому, что онъ, будучи совершенно неспособенъ единолично нести отвѣтственыя обязанности предсѣдателя Совѣта Министровъ, въ своей служебной дѣятельности нуждался постоянно въ подсказкѣ тѣхъ или другихъ лицъ, которыхъ онъ выбиралъ себѣ въ совѣтчики, по соображеніямъ не высшей политики или общегосударственной пользы, а исключительно — личной шкурной выгоды. Такъ, одно время Штюрмеръ цѣликомъ находился подъ вліяніемъ Алексѣя Николаевича Хвостова; затѣмъ имъ руководилъ Бѣлецкій, за нимъ — членъ Совѣта Министра Внутреннихъ Дѣлъ, нѣкій Гурляндъ, а за послѣдній періодъ нашей совмѣстной съ нцмъ службы замѣтное на него воздѣйствіе оказывалъ стремившійся его замѣнить А. Ф. Треповъ. Но само собой, главнымъ закулиснымъ вдохновителемъ оставался все тотъ же тобольскій „старецъ” Распутинъ. Какъ мнѣ передавали, онъ ни одного дня не оставлялъ премьера въ покоѣ, инспирируя его то по телефону, то попросту вызывая его къ себѣ на домъ...

Въ качествѣ предсѣдателя Совѣта Министровъ, Штюрмеръ велъ лишь свою личную политику, проявляя интересъ къ разсматриваемымъ вопросамъ, поскольку то или другое ихъ рѣшеніе могло прійтись по вкусу лицамъ, которые могли такъ или иначе повліять на устойчивость его положенія, какъ премьера.

Тѣ дефекты веденія дѣлъ въ Совѣтѣ Министровъ, о которыхъ мною говорилось въ одной изъ предыдущихъ частей моихъ воспоминаній — при Штюрімерѣ стали выясняться еще острѣе. Вопросы даже наиболѣе въ государственномъ отношеніи значительные проходили въ обстановкѣ полнаго безразличія со стороны предсѣдательствующаго къ существу дѣла, при полномъ отсутствіи авторитетнаго объединяющаго руководства, явной безсистемности и случайности саімыхъ рѣшеній.

Особенно смущало, а со временемъ и прямо возмущало меня, какъ Министра Земледѣлія, отношеніе не одного только Штюрмера, но и многихъ моихъ коллегъ къ вопросамъ, касавшимся основной области Россійскаго государственнаго существованія — сельскаго хозяйства, отъ состоянія котораго зависѣло все матеріальное благополучіе страны. Сплошь и рядомъ, на засѣданіяхъ Совѣта Министровъ приходилось сталкиваться или съ безразличнымъ отношеніемъ большинства моихъ сочленовъ къ интересамъ замледѣлія, или даже съ явнымъ непониманіемъ его значенія для всего государственнаго уклада нашей родины.

Начать съ того, что при выработкѣ правительственной деклараціи, происходившей наканунѣ открытія занятій законодательныхъ палатъ, я вынужденъ былъ заявить свой горячій протестъ противъ заслушаннаго ея проекта, въ которомъ ни одного слова не было упомянуто относительно хода и значенія дѣятельности Министерства Земледѣлія, занятаго въ то время и отвѣтственнымъ дѣломъ продовольствія арміи и тыла и поддержаніемъ сельскаго хозяйства на сколько-нибудь удовлетворительномъ уровнѣ. Между тѣмъ, въ проектѣ деклараціи, кстати сказать, средактированнымъ И. Н. Лодыженскимъ, цѣлый отдѣлъ былъ посвященъ широковѣщательнымъ заявленіямъ правительства о его намѣреніяхъ приступить къ выработкѣ энергичныхъ мѣръ для экономическаго возрожденія страны. Какъ будто его можно было достичь безъ поддержки и поощренія сельскохозяйственной промышленности!

То же самое повторилось и на другомъ экстренномъ засѣданіи Совѣта Министровъ, 20-го марта 1916 года, по поводу составленія и редактированія правительственной программы, которая должна была быть доложена на предстоявшей Парижской конференціи. И въ ней опущено было указаніе на первенствующее значеніе въ Россіи сельскаго хозяйства. По этому поводу я съ откровеннымъ укоромъ обратился къ своимъ коллегамъ и, въ частности, къ нашему предсѣдателю. Пришдось немало усилій употребить, чтобы измѣнить въ Совѣтѣ Министровъ подобное безразличное отношеніе къ основному источнику россійскаго хозяйственнаго благополучія.

Дѣло дошло до того, что по окончаніи засѣданія, я задержалъ Штюрмера и заявилъ ему о своемъ намѣреніи уйти изъ министровъ, если со стороны его и возглавляемой имъ коллегіи не воспослѣдуетъ коренной перемѣны во взглядахъ на сельское хозяйство въ Россіи и не будетъ проявлено къ нему больше благожелательности. Встрѣчено мое заявленіе было горячимъ завѣреніемъ премьера, что редакція правительственной докладной записки для Парижской конференціи, въ части, касающейся сельскаго хозяйства, безусловно будетъ передѣлана въ томъ духѣ и смыслѣ, какъ я настаивалъ на засѣданіи Совѣта Министровъ, и что въ будущемъ я могу всегда твердо разсчитывать на его, Штюрмера, поддержку.

Правительственная записка была затѣмъ дѣйствительно средактирована въ точномъ соотвѣтствіи съ тѣми данными и заключеніями, которыя были предварительно выработаны мною, совмѣстно съ членомъ Совѣта Министра Земледѣлія В. С. Кошко. Что же касается обѣщанія Штюрмера оказывать мнѣ и впредь твердую поддержку въ отстаиваніи интересовъ родного сельскаго хозяйства, то въ'этомъ я былъ вскорѣ полностью разочарованъ. Во мнѣ поднялся новый приливъ возмущенія противъ тѣхъ ;моихъ коллегъ, которые не отдавали себѣ отчета въ значеніи сельскохозяйственнаго производства для устойчивости всего россійскаго государственнаго бытія.

Укажу хотя бы на судьбу одного вопроса, благопріятное разрѣшеніе котораго въ свое время вызвало съ моей стороны немало заботъ и усилій, и даже волненій... Вскорѣ по вступленіи моемъ на должность Министра, я, при энергичномъ содѣйствіи товарища министра А. А. Риттиха, задался цѣлью мобилизовать возможно большее количество рабочей силы для нуждъ сельскаго хозяйства, за время войны потерявшаго огромное количество рукъ. Ради пополненія этой убыли, нами, начиная съ января 1916 года, приняты были всѣ возможныя мѣры для привлеченія въ распоряженіе Министерства Земледѣлія значительнаго контингента военноплѣнныхъ. Усилія наши, несмотря на рядъ препятствій, главнымъ образомъ, со стороны Военнаго Вѣдомства, въ концѣ концовъ, все же увѣнчались нѣкоторымъ успѣхомъ. Къ веснѣ 1916 года, обѣщавшаго быть- урожайнымъ, въ нашемъ распоряженіи имѣлось свыше 350.000 человѣкъ военноплѣнныхъ, намѣченныхъ для распредѣленія по хлѣбороднымъ районамъ Европейской Россіи

Надо сказать, что спросъ на военноплѣнныхъ былъ въ то время огромный. Со всѣхъ краевъ землевладѣльческой Россіи получались самыя настойчивыя просьбы снабдить ихъ хозяйства рабочими руками. Законодательныя палаты горячо вторили этимъ голосамъ. Лишь среди носителей высшей правительственной власти эта острая нужда, требовавшая самого срочнаго и возможно полнаго своего удовлетворенія, не встрѣчала должнаго пониманія и отклика.

Случилось такъ, что 25-го марта — какъ разъ наканунѣ весенняго сѣва, собравшіеся на засѣданіе министры, пользуясь, очевидно, моимъ отсутствіемъ (въ тотъ день я долженъ былъ присутствовать въ Государственной Думѣ, разсматривавшей смѣту моего Вѣдомства), — уважили ходатайство Министра Торговли кн. Шаховского, потребовавшаго для работъ въ Донецко-угольномъ районѣ значительное количество военноплѣнныхъ, и рѣшили передать въ его распоряженіе 50.000 человѣкъ изъ контингента предназначеннаго для сельскохозяйственныхъ работъ. Объ этомъ постановленіи мнѣ тотчасъ же по телефону дали знать въ Таврическій Дворецъ. Немало этимъ возмущенный я вызвалъ къ себѣ Риттиха и поручилъ ему немедленно передать отъ моего имени предсѣдателю Совѣта Министровъ оффиціальную бумагу, написанную мною въ рѣзкой формѣ, и съ категорическимъ отказомъ подчиниться постановленію Совѣта Министровъ объ уступкѣ Министерствомъ Земледѣлія Министерству Торговли и Промышленности 50.000 военноплѣнныхъ. Угроза князя Шаховского жаловаться на Наумова Государю не подѣйствовала. Его Величество опредѣленно всталъ на мою сторону.

Приведу еще нѣсколько случаевъ безсистемнаго' или, скорѣе, государственно-легкомысленнаго отношенія Совѣта Министровъ къ нѣкоторымъ вопросамъ, имѣвшимъ для страны несомнѣнно первостепенное значеніе.

Прежде всего, вспоминается мнѣ то тяжелое впечатлѣніе, которое я вынесъ изъ засѣданія нашей коллегіи, завершившагося постановленіемъ большинства объ уничтоженіи т. н. „Совѣта пяти Министровъ”. Вмѣсто него было рѣшено по всѣмъ дѣламъ военнаго характера собираться разъ въ недѣлю на спеціально созываемыя для сего пленарныя засѣданія, съ участіемъ всѣхъ министровъ. Это произошло въ угоду думскимъ вздорнымъ слухамъ и в корнѣ необоснованнымъ выкрикамъ о якобы нарождающейся министерской пятичленной диктатурѣ (?!). Штюрмеръ, очевидно, пожелалъ подладиться подъ тонъ думскихъ настроеній. Большинство министровъ пошло за нимъ, и такъ прекратилось существованіе во всѣхъ отношеніяхъ практически полезной организаціи, абсолютно ничего обш.аго съ политикой не имѣвшей. Долженъ еще отмѣтить, что постановленіе это состоялось 24-го мая 1916 года, слѣдовательно, болѣе чѣмъ за мѣсяцъ до моего ухода со службы. За все это время спеціальныхъ засѣданій Совѣта, съ участіемъ министровъ, по дѣламъ воинскаго снабженія ни разу не созывали.

Такъ же неосмотрительно и скоропалительно принято было Совѣтомъ Министровъ грандіозное по своимъ размѣрамъ и далеко не обработанное по существу предложеніе Министра Путей Сообщенія А. Ѳ. Трепова о внесеніи въ законодательныя палаты его проекта большой желѣзнодорожностроительной программы. Въ своемъ мѣстѣ я имѣлъ случай говорить объ этомъ проектѣ, какъ несогласованномъ съ общими потребностями страны и требовавшимъ въ тяжелый періодъ военнаго лихолѣтья колоссальныхъ денежныхъ затратъ (по 600 милліоновъ зол. рублей въ годъ, всего за пять лѣтъ — 3 милліарда золотыхъ рублей).

Къ сожалѣнію, при обсужденіи треповскаго предложенія, мой протестующій голосъ, настаивавшій на необходимости предварительной основательной его разработки, прозвучалъ одиноко. Предсѣдатель, по обыкновенію, представлялъ изъ себя подобіе окаменѣвшей фигуры буддійскаго божка, и весь ходъ обсужденія фактически велся самимъ творцомъ этой фантастической затѣи, въ рѣзко нетерпимомъ тонѣ, дававшемъ понять присутствующимъ министрамъ о неумѣстности ихъ замѣчаній, ввиду состоявшагося полнаго одобренія проекта со стороны самого Государя. Тѣмъ дѣло и кончилось, и Треповъ восторжествовалъ, и одинъ лишь я остался при особомъ мнѣніи, которое и было мною приложено къ журналу.

Одновременно, я не замедлилъ сдѣлать распоряженіе въ подвѣдомственномъ мнѣ Министерствѣ о разработкѣ и составленіи схемы тѣхъ желѣзнодорожныхъ магистралей, которыя представлялись для Россійской Имперіи жизненно необходимыми, въ цѣляхъ наиболѣе полной эксплоатаціи ея природныхъ богатствъ.

Благодаря энергичному содѣйствію товарища министра Грудистова, въ сравнительно короткій срокъ былъ изготовленъ спеціальный, тоже пятилѣтній, планъ желѣзнодорожнаго строительства, желательнаго для удовлетворенія тѣхъ интересовъ, защита которыхъ входила въ компетенцію Министерства Земледѣлія. Планъ этотъ былъ мною доложенъ Его Величеству, имъ одобренъ и препровожденъ затѣмъ по принадлежности, въ видѣ дополнительнаго регулятора къ проекту Трепова.

Все это' происходило въ первой половинѣ іюня 1916 года. Въ концѣ того же мѣсяца занятія Государственной Думы были прекращены, и самъ я тогда же ушелъ со службы. Въ послѣдующій, конечный, періодъ Россійской Имперіи всемъ было не до треповскаго трехмилдіарднаго строительства, и весь его головокружительный проектъ теперь можно' разсматривать, какъ одинъ изъ историческихъ эпизодовъ, характеризующихъ «е всегда правильный образъ дѣйствій былого Совѣта Министровъ.

Вспоминается мнѣ еще одинъ случай совершенно непредвидѣннаго рѣшенія, вынесеннаго все тѣмъ же высшимъ въ государствѣ учрежденіемъ. 3-го іюня 1916 года собрались на засѣданіе, чтобы обсудить поднятый мною еще во времена горемыкинскаго премьерства вопросъ о разгрузкѣ Петрограда. Предложеніе это было тогда единодушно поддержано какъ пресѣдателемъ совѣта, такъ и всѣми его членами. Однако, осуществленіе ,принятаго нами постановленія, къ сожалѣнію, было задержано, въ силу цѣлаго ряда соображеній Военнаго Вѣдомства.

Прошло немало времени. Продовольствіе перегруженнаго столичнаго центра, расположеннаго въ значительномъ отдаленіи отъ производительныхъ районовъ Имперіи, становилось все труднѣе. Совѣтъ Министровъ, но моему настоянію, имѣл въ виду вновь, и въ болѣе рѣшительной формѣ, поднять тотъ же вопросъ. Всѣ данныя были въ моемъ Министерствѣ тщательно разработаны, съ указаніемъ тѣхъ мѣръ, благодаря которымъ подобная операція должна была пройти совершенно безболѣзненно и безъ нарушенія интересовъ Военнаго Вѣдомства. Не успѣли члены Совѣта приступить къ обсужденію моего доклада, какъ Военный Министръ Шуваевъ выступаетъ съ неожиданнымъ заявленіемъ о томъ, что по вопросу о разгрузкѣ Петрограда состоялась Высочайшая резолюція „Этимъ дѣломъ не заниматься”... Среди министровъ произошло замѣшательство. Посыпались со всѣхъ сторонъ вопросы: — какъ, да что, да почему,!.. Шуваевъ — человѣкъ простой и на слова въ достаточной степени скупой, — отвѣчалъ односложно, твердя все время одно и то же:

—Царь того не хочетъ!

Высказавъ по этому поводу мое искреннее недоумѣніе, такъ какъ мнѣ самому неоднократно' приходилось на эту животрепещущую тему съ Его Величествомъ бесѣдовать, и Государь всегда охотно шелъ навстрѣчу ,нашему, еще при Горемыкинѣ состаявшемуся постановленію, — я, въ концѣ концовъ обратился къ Штюрмеру съ просьбой — отъ лица Совѣта Министровъ, войти съ всеподданнѣйшим по этому поводу докладомъ и усердно просить Его Величество удовлетворить наше прежнее ходатайство. На это Шуваевъ вновь своимъ скрипуче-рѣзкимъ голосомъ, въ повышенномъ тонѣ, почти прокричалъ:

—    Вы не имѣете права такъ поступать, разъ опредѣленно выражена воля Государя Императора — не касаться этот вопроса!

Пришлась тогда и мнѣ въ томъ же тонѣ указать почтенному, но недалекому старику на то, что долгъ всякаго вѣрноподданнаго министра повелѣваетъ говорить своему Монарху правду и во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда государству грозитъ та или другая опасность.

—    Положеніе съ продовольствіемъ Петрограда — заявилъ я — столь осложнено, что далѣе съ его разгрузкой медлить не приходится, и необходимо въ этой области стать на путь самыхъ срочныхъ и рѣшительныхъ мѣръ. Вотъ почему я повторяю и горячо прошу предсѣдателя внять моему голосу и исполнить передъ Государемъ нашъ общій долгъ...

Увы! Штюрмеръ, начиненный крикомъ Шуваева, остался глухъ къ моимъ словамъ. Большинство членов Совѣта отнеслось также болѣе чѣмъ хладнокровно ко всѣмъ моимъ доводамъ. Вопросъ былъ снятъ съ очереди и вновь повисъ въ воздухѣ. Почти восемь мѣсяцевъ спустя перегруженный Петроградъ сдѣлался центромъ продовольственныхъ безпорядковъ и очагомъ взбунтовавшейся полумилліонной арміи запасныхъ солдатъ.

Почемъ знать? — Если бы въ свое время военными властями были приняты тѣ мѣры по разгрузкѣ сѣверной столицы, которыя я дважды настойчиво рекомендовалъ Совѣту Министровъ, — нашу родину, можетъ быть, миновали бы тѣ грозныя событія, которыя разлились въ бушующее революціонное море, захлестнувшее въ своемъ мутномъ водоворотѣ былую россійскую государственность.

151

Перехожу къ обрисовкѣ техъ особыхъ тайныхъ совѣщаній министровъ, которыя Штюрмеръ началъ, съ начальныхъ чиселъ іюня 1916 года, устраивать у себя на казенной квартирѣ, на Фонтанкѣ, и которыя, по его словамъ, предназначались для обсужденія ряда вопросовъ, связанныхъ съ дѣятельностью Земскаго и Городского Союза, а также и Военно-Промышленнаго Комитета.

Первое подобное совѣщаніе, имѣвшее мѣсто 4-го іюня, неожиданно для меня, началось съ подробнѣйшаго доклада товарища Министра Внутреннихъ Дѣлъ Степанова о разраставшихся революціонныхъ теченіяхъ среди рабочихъ массъ на заводахъ, обслуживавшихъ воинское снабженіе. Все, мною тогда услышанное, произвело на меня чрезвычайно тяжелое впечатлѣніе, тѣмъ болѣе, что изъ дальнѣйшихъ разсужденій участниковъ совѣщанія стала выясняться тенденція нѣкоторыхъ изъ нихъ связать развитіе революціонныхъ настроеній среди рабочаго люда съ антиправительственной пропагандой, исходившей, по слухамъ, отъ персонала Военно-Промышленныхъ Комитетовъ и Земско-Городского Союза.

На слѣдующихъ подобныхъ же засѣданіяхъ, между министрами рѣчь шла исключительно о дѣятельности названныхъ общественныхъ организацій, и пространно обсуждалось, какія взаимоотношенія слѣдуетъ центральному правительству съ ними установить. Дѣло въ томъ, что вообще къ описываемому мною времени взаимоотношенія эти чрезвычайно осложнились и носили крайне неопредѣленный, напряженный и, во всякомъ случаѣ, неискренній характеръ. Первой причиной, на мой взглядъ, являлось слѣдующее обстоятельство: условія веденія войны 1914 года поставили правительство въ необходимость сотрудничать съ патріотически въ то время настроенными общественными силами, которыя вскорѣ образовали Всероссійскій Земскій и Городской Союзъ и Военно-Промышленный Комитетъ.

Всѣ эти военно-общественныя учрежденія имѣли свои центральныя управленія и цѣлый рядъ мѣстныхъ подъотдѣловъ. Первыя двѣ организаціи сосредоточили свою дѣятельность, подъ флагомъ Краснаго Креста, на обслуживаніи больныхъ и раненыхъ воиновъ, а Военно-Промышленный Комитетъ взялъ себѣ заданіемъ оказывать содѣйствіе изготовленію воинскаго снабженія, въ которомъ былъ большой недостатокъ.

Всѣмъ этимъ организаціямъ, съ момента ихъ появленія, правительство безпрепятственно, по первом ихъ требованію, выдавало крупныя денежныя ассигновки. По мѣрѣ развитія военныхъ дѣйствій, правительственныя субсидіи сами собой принимали все большіе размѣры, исчисляясь къ лѣту 1916 года въ многомилліонныхъ суммахъ. Правительство, вынужденное въ періодъ войны принять съ несомнѣнной признательностью сотрудничество общественныхъ силъ и выдавать ихъ организаціямъ на защиту отечества и заботу о раненыхъ крупныя денежныя средства, вмѣстѣ съ тѣмъ, допустило съ самаго же начала непростительную ошибку, не установивъ за расходованіемъ этихъ суммъ строгаго, точнаго и разумнаго контроля.

Подобную оплошность можно объяснить не только вѣяніемъ переживавшагося момента и настроеніями начала войны 1914 года, но и нѣкоторымъ излишнимъ преклоненіемъ передъ т. н. „общественностью” и чрезмѣрно щепетильно-деликатнымъ отношеніемъ къ ея представителямъ. Сужу потому, что съ первыхъ же шаговъ моей министерской службы, я самъ встрѣтился съ подобными взглядами моего ближайшаго помощника по продовольствію, очевидно, усвоенными имъ отъ своего бывшаго начальника А. В. Кривошеина. На мой вопросъ, какъ поставлено дѣло отчетности мѣстныхъ продовольственныхъ агентовъ, вербовавшихся моимъ предшественникомъ въ большнствѣ случаевъ изъ общественной среды, — я получилъ, въ видѣ нѣкотораго рода даже назиданія, ,немало удивившій меня отвѣтъ, что А. В. Кривошеинъ, приглашая къ сотрудничеству общественныхъ дѣятелей, никогда подобнымъ вопросомъ не задавался, всецѣло довѣряя ихъ добросовѣстности. На это послѣдовало мое разъясненіе, что во всѣхъ благоустроенныхъ сословныхъ, земскихъ, городскихъ и даже частныхъ общественныхъ организаціяхъ ревизія и отчетность являлись всегда основой всей ихъ служебно-хозяйственной дѣятельности. Я тогда же предложилъ подобный же порядокъ безотлагательно ввести для многочисленныхъ мѣстныхъ агентовъ Центральнаго Управленія Продовольственнаго Вѣдомства. Приходится думать, что взглядовъ Кривошеина держалось въ его время и правительство относительно отчетности правительственныхъ суммъ, расходуемыхъ въ громадномъ масштабѣ Всероссійскимъ Земскимъ и Городскимъ Союзами, а также Военно-Промышленнымъ Комитетомъ. Вслѣдствіе этой .недопустимой нетребовательности, въ концѣ концовъ, какъ въ правительственныхъ сферахъ, такъ и въ частяхъ русскаго общества стали зарождаться слухи, часто не въ пользу названныхъ общественныхъ учрежденій. Возникли подозрѣнія, что правительственныя средства ими опредѣленно расходуются на дѣло революціонной ,пропаганды, тѣмъ болѣе, что личный персоналъ, набиравшійся Союзами въ краснокрестные отряды и лазареты, подавалъ къ этому немало поводовъ.

Ввиду съ самаго начала ,неправильно допущенной постановки контроля и правительственнаго надзора за дѣятельностью означенныхъ организацій, провѣрить достовѣрность всѣхъ доходившихъ до властей свѣдѣній представлялось дѣломъ почти недостижимымъ. Между тѣмъ, недобрые слухи росли и ширились. Штюрмеръ, очевидно' подстегнутый чьимъ-то вліятельнымъ подсказомъ, прибѣгнулъ къ созыву „тайныхъ министерскихъ, совѣщаній”, которыя, вмѣсто разумнаго упорядоченія дѣла, занялись, съ легкой руки ихъ руководителя, голословнымъ разслѣдованіемъ политической стороны дѣятельности Союзовъ и, главнымъ образомъ, Военно-Промышленнаго Комитета. Старались уловить связь между нимъ и возникновеніемъ среди заводскихъ рабочихъ революціонныхъ эксцессовъ. Однимъ изъ убѣжденнѣйшихъ партизановъ подобнаго образа дѣйствій явдялся А. Ѳ. .Треповъ. Онъ требовалъ не столько установленія строгаго надзора за дѣятельностью названныхъ организацій, сколько значительнаго сокращенія денежныхъ выдачъ.

На защиту дѣятельности общественныхъ организацій на первомъ же совѣщаніи всталъ Военный Министръ Шуваевъ. Въ своей своеобразной отрывистой рѣчи онъ отмѣтилъ несомнѣнную пользу, которую они приносятъ арміи и горячо отстаивалъ необходимость сохраненія ихъ организаціи во всемъ ихъ объемѣ. Въ томъ же смыслѣ, при поддержкѣ Сазонова, говорилъ и я. Я предостерегалъ Совѣтъ Министровъ не вступать на путь рѣзкой ломки огромной работы военно-общественныхъ организацій, налаженной въ пользу арміи, и совѣтовалъ лишь установить за ихъ дѣятельностью и за расходованіемъ ими правительственныхъ ассигновокъ планомѣрный и строгій контроль.

Къ сожалѣнію, наши голоса были заглушены иными настроеніями и побужденіями участниковъ этихъ совѣщаній, главнымъ образомъ, самого Штюрмера. Онъ велъ съ представителями Союза и Комитета двойную игру: лично съ ними онъ былъ учтивъ и вѣжливъ, а за ихъ спиной велъ иную линію, направленную, при содѣйствіи нужныхъ ему „тайныхъ” министерскихъ совѣщаній, къ постепенной ликвидаціи военно-общестренныхъ организацій.

Подневольное свое сотрудничество съ нашимъ премьеромъ я вскорѣ себѣ достаточно уяснилъ и рѣшилъ, послѣ третьяго „тайнаго” совѣщанія, къ нему на эти сборища больше не ходить. Надо принять во вниманіе, что за два года войны Земскій и Городской Союзы, также, какъ и Военно-Промышленный Комитетъ, успѣли проявить незаурядную творческую энергію и оказать неисчислимыя услуги, какъ въ области помощи раненымъ, такъ и по военному снабженію арміи. Въ глазахъ русскаго общества эти организаціи стали чрезвычайно популярными. Правительству, въ описываемый мною періодъ времени, слѣдовало бы относиться къ нимъ съ разумной осторожностью, и въ совмѣстной съ ними работѣ, также, какъ и въ области всѣхъ дѣловыхъ сношеній, дѣйствовать прямо и открыто.

Если, по тѣмъ или другимъ причинамъ, Правительство усмотрѣло въ дѣятельности названныхъ учрежденій нѣкоторый, вредный для общегосударственныхъ интересовъ, уклонъ — оно должно было вступить въ непосредственные переговоры съ общественными представителями и совмѣстно обсудить замѣченные дефекты. Между тѣмъ, вмѣсто такого, достойнаго сильной власти, образа дѣйствій, Штюрмеровское Правительство стало втихомолку созывать тайныя совѣщанія и стараться на нихъ сговариваться, не какъ наилучшимъ образомъ упорядочить совмѣстную съ общественными организаціями работу, столь необходимую для защиты родины, а какъ удобнѣе дѣятельность этихъ подсобныхъ учрежденія „обезвредить” и „ущемить” съ тѣмъ, чтобы со временемъ ихъ и вовсе ликвидировать.

Подобная, несовмѣстимая съ достоинствомъ себя уважающей сильной, высшей государственной власти, подпольная работа само собой вскорѣ сдѣлалась достояніемъ широкихъ столичныхъ круговъ. „Тайность” этихъ совѣщаній была очень условной, но — „нѣтъ ничего тайнаго, что не стало бы явнымъ”.... И на самомъ дѣлѣ, какъ тщательно ни задергивалъ передъ этими засѣданіями самъ Штюрмеръ тяжелыя дверныя и оконныя портьеры (тайныя совѣщанія эти происходили въ помѣщеніи нижняго этажа, окнами выходившаго на Фонтанку)» — одно присутствіе среди Министровъ на всѣхъ этихъ засѣданіяхъ тощей, еврейскаго облика, фигуры никому неизвѣстнаго, молоденькаго брюнетика съ тонкимъ птичьимъ клювомъ вмѣсто носа, заставляло невольно сомнѣваться въ строгой изолированности нашихъ „тайныхъ” сговоровъ.

Типъ этотъ оказался однимъ изъ новенькихъ смѣнныхъ фаворитовъ премьера, состоявшимъ у него на роляхъ личнаго секретаря и носившимъ чрезвычайно подходившую къ нему фамилію — „Фогель”.

Какъ бы то ни было, но слухи о секретныхъ совѣщаніяхъ и о томъ, что на нихъ говорилось, стали широко циркулировать въ столичномъ обществѣ, частично, въ видѣ ясныхъ намековъ, попадая даже въ прессу и, конечно, усугубляя и безъ того крайне ненормальныя, напряженныя отношенія власти и руководителей общественныхъ организацій.

Для поясненія моего изложенія хочу коснуться моихъ личныхъ отношеній съ общественными организаціями. Будучи самъ давнимъ земскимъ дѣятелемъ и отдавая должное огромной для государства полезной работѣ названныхъ общественныхъ учрежденій, въ бытность мою Министромъ — не столько Земледѣлія, сколько продовольственнаго снабженія, — я могъ испытывать къ нимъ лишь искренне довѣрчивое отношеніе, и съ самаго начала моей службы всегда выражалъ представителямъ этихъ организацій полную готовность идти съ ними рука объ руку въ совмѣстной, связанной съ войной, работѣ.

Въ такомъ духѣ велъ я неоднократно разговоры съ княземъ Г. Е. Львовымъ и съ М. В. Челноковымъ. Я не стѣснялся имъ откровенно заявлять, что, если они искреннимъ образомъ готовы сотрудничать со мной, какъ Министромъ, безъ всякой затаенной мысли, что они хотятъ перехватить изъ нашихъ рукъ власть, — всегда буду радъ съ ними совмѣстно работать на общее благо нашей родины и за всякое содѣйствіе буду имъ горячо благодаренъ. Разъ на такое заявленіе я получилъ отвѣтъ, ставшій для меня болѣе понятныімъ только подъ конецъ моей министерской службы... „Въ вашей искренности, Александръ Николаевичъ, — замѣтили они мнѣ — мы не сомнѣваемся, но искренно ли это со стороны правительства, въ составѣ котораго вы состоите?!”,..1 Вопросъ этотъ, въ свое время меня немало смутившій, вспомнился мнѣ впослѣдствіи, когда мнѣ пришлось принимать участіе въ пресловутыхъ „тайныхъ” совѣщаніяхъ на Фонтанкѣ и присутствовать при томъ, какъ члены правительства сговаривались о выработкѣ способовъ „обезвреженія” и конечной ликвидаціи военно-общественныхъ организацій — этихъ, по выраженію одного изъ министровъ, „страшныхъ для существованія отечества гидръ”.

Для меня создавалось не только тяжелое, но и невыносимое положеніе, изъ котораго мнѣ необходимо было такъ или иначе выйти. Говоря съ общественными представителями на одномъ языкѣ и одновременно участвуя по своему положенію на Штюрмеровскихъ „тайныхъ” засѣданіяхъ, цѣль и сущность которыхъ стали всему обществу хорошо извѣстны, — я невольно на нѣкоторое время попалъ въ нелѣпое и несвойственное моимъ взглядамъ ,положеніе, будучи вынужденнымъ играть какъ бы двойственную роль.

Съ этимъ несноснымъ состояніемъ я рѣшилъ тогда же, въ двадцатыхъ числахъ іюня 1916 года, разъ навсегда покончить, и заявилъ Штюрмеру о своемъ отказѣ посѣщать его тайныя, всю душу мою возмущавшія, совѣщанія. Чтобы широко оповѣстить общественное мнѣніе о моихъ дѣйствительныхъ взглядахъ на значеніе и желательность совмѣстной съ правительствомъ государственной работы военно-общественныхъ организацій, — я рѣшилъ 24-го іюня принять газетныхъ сотрудниковъ и дать имъ по волнующему меня вопросу обстоятельное дѣловое интервью. На слѣдующій день оно появилось въ наиболѣе значительныхъ Петроградскихъ газетахъ(„Рѣчь”, „Новое Время”, „Биржевыя Вѣдомости” и пр.) и произвело въ высшихъ сферахъ не малую сенсацію. Къ этому мнѣ еще придется вернуться, а пока коснусь того ненормальнаго положенія, въ которомъ высшіе представители власти находились по отношенію къ печатному слову, когда имъ приходилось помѣщать въ прессѣ оффиціальныя сообщенія.

По распоряженію Штюрмера на правительственныхъ верхахъ было образовано особое бюро, черезъ которое долженъ былъ проходить весь получаемый изъ всѣхъ правительственныхъ мѣстъ матерьялъ, подлежащій опубликованію въ ,повременной печати. Завѣдываніе этимъ бюро было возложено на всесильнаго зъ то время Штюрмеровскаго временщика, члена Совѣта Министра Внутреннихъ Дѣлъ, Гурлянда — человѣка талантливаго и ловкаго, умѣвшаго устраивать себѣ и сохранять прочное положеніе при самыхъ разнообразныхъ условіяхъ. Достаточно сказать, что вліяніе Гурлянда одинаково ощущалось какъ ранѣе при Столыпинѣ, такъ затѣмъ и при Штюрмерѣ.

Оказавшись во главѣ упомянутаго бюро, Гурляндъ явился тѣмъ центральнымъ лицомъ, черезъ руки котораго' должна была проходить вся корреспонденція министровъ, предназначавшаяся къ направленію въ газетныя редакціи для опубликованія. Такая централизація представляла существенныя неудобства, лишая Министерства свободы своевременнаго печатнаго оповѣщенія и защиты и внося въ эту область элементъ личныхъ пристрастій, присущихъ всякому человѣку и, въ особенности, свойственныхъ Гурлянду. На этой почвѣ немало бывало у меня съ нимъ треній, доходившихъ до рѣзкихъ съ моей стороны по его адресу выпадовъ и вызывавшихъ крупные на эту тему разговоры съ самимъ Штюрмеромъ.

Надо имѣть въ виду, что еще со временъ нашихъ встрѣчъ и совмѣстныхъ занятій на засѣданіяхъ Совѣта по дѣламъ мѣстнаго хозяйства, Гурляндъ особыхъ симпатій ко мнѣ питать не имѣлъ основаній. Это отразилось на его отношеніяхъ къ требованіямъ моимъ, какъ Министра, помѣщать тѣ или другія вѣдомственныя замѣтки въ періодической печати.

Бывали случаи, что опроверженія мои, какъ предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, по своему содержанію исключительно важныя и срочныя, Гурляндъ подолгу задерживалъ. Они появлялись въ печати уже тогда, когда помѣщеніе ихъ теряло почти всякое значеніе.

Такъ, между прочимъ, поступилъ Гурляндъ съ моими требованіями срочно опубликовать ;мое вѣдомственное опроверженіе свѣдѣній относительно порчи въ холодильникахъ мяса и по поводу внесенія якобы мною въ Совѣтъ Министровъ предложенія объ ассигнованіи одиннадцати милліоновъ рублей на образованіе Государственнаго Земельнаго Фонда. Не могу попутно не остановиться, хотя бы вкратцѣ, на послѣднемъ обстоятельствѣ.

Среди прочихъ дѣлъ., доставшихся мнѣ въ наслѣдіе отъ Кривошеина, находился, въ совершенно сыромъ видѣ набросанный, проектъ объ образованіи особаго земельнаго фонда, который, по окончаніи Европейской войны, долженъ былъ быть распредѣленъ, въ видѣ Монаршаго вознагражденія, между демобилизованными нижними чинами. По порученію Совѣта Министровъ и съ соизволенія Государя, проектъ этотъ былъ переданъ мнѣ на разработку, къ чему я и приступилъ, пригласивъ въ качествѣ сотрудника А. А. Риттиха.

Вопросъ, обнимавшій какъ самое образованіе земельнаго фонда, такъ и предусмотрѣнную заранѣе царскую милость въ видѣ земельнаго вознагражденія милліоновъ участниковъ Великой войны, являлся чрезвычайно сложнымъ по трудности какъ въ отношеніи созданія фонда, такъ и будущаго его проведенія въ жизнь. Работа наша съ Риттихомъ происходила по возможности конфиденціально, во избѣжаніе преждевременныхъ кривотолковъ и чрезмѣрныхъ надеждъ всего фронтового люда на грядущее его земельное благополучіе. Такъ, никто, кромѣ нынѣ покойнаго А. А. Риттиха, не зналъ объ одной изъ мѣръ, которую я проектировалъ осуществить въ цѣляхъ образованія земельнаго фонда. Горе было бы мнѣ, если бы въ то время эти думы сдѣлались достояніемъ моихъ собратьевъ — крупныхъ землевладѣльцевъ! Имѣлъ же я въ виду, помимо пустопорожнихъ удобныхъ земель казенныхъ, удѣльныхъ путемъ меліораціи въ годное состояніе, присоединить къ государственному демобилизаціонному фонду принадлежащія частнымъ лицамъ земли, которыя самими владѣльцами хозяйственнымъ образомъ не обрабатывались, а сдавались въ арендное пользованіе. За эти земли владѣльцы должны были получить вознагражденіе въ видѣ твердыхъ государственныхъ бумагъ, размѣры процентовъ съ которыхъ равнялись бы суммѣ ранѣе получавшейся ими арендной платы.

Повторяю, всѣми этими соображеніями мы съ Риттихомъ дѣлились пока исключительно лишь между собой. И вдругъ, въ день Благовѣщенія, 25-го марта 1916 года, въ „Новомъ Времени” появляется сенсаціонное сообщеніе о томъ, что Министръ Земледѣлія вноситъ въ Совѣтъ Министровъ предложеніе объ ассигнованіи одиннадцати милліоновъ рублей (!?) на образованіе Государственнаго Земельнаго Фонда, причемъ было добавлено, что подобный путь полученія означенной суммы, въ обходъ законодательныхъ учрежденій, Министръ избралъ во избѣжаніе пониженія его вѣдомственной смѣты. Можете себѣ представить наше съ Риттихомъ возмущеніе подобнымъ очереднымъ газетнымъ враньемъ, въ которомъ все, отъ начала до конца, являлось сплошнымъ вымысломъ, кромѣ, конечно, упоминанія о какомъ-то образующемся земельномъ фондѣ.

Въ цѣляхъ пресѣченія возможныхъ кривотолковъ вокругъ этого вопроса, мнѣ необходимо было въ срочномъ порядкѣ помѣстить въ прессѣ соотвѣтствующее опроверженіе. Оно и было въ тотъ же день отправлено въ монопольное бюро г-на Гурлянда. Прошли дни — и нигдѣ ничего. Лишь послѣ рѣзкаго воздѣйствія на самого премьера появилось въ одной изъ газетъ запоздалое мое сообщеніе.

Вотъ почему, въ интересахъ возстановленія истины и реабилитаціи своего имени въ глазахъ русскаго общества, я рѣшилъ оповѣстить о своемъ дѣйствительномъ отношеніи къ общественнымъ организаціямъ, путемъ непосредственной бесѣды съ серьезными газетными сотрудниками, ;минуя всяческія гурляндовскія преграды. Правда, въ то время я считалъ себя до извѣстной степени свободнымъ отъ оффиціальныхъ обязательствъ, да еще связанныхъ съ именемъ Штюрмера и его присныхъ. Я уходилъ въ отставку.

Заканчивая обзоръ дѣятельности Совѣта Министровъ въ періодъ штюрмеровскаго премьерства, я долженъ отмѣтить, что отношенія многихъ членовъ названнаго учрежденія къ законодательнымъ палатамъ, главнымъ образомъ, къ Государственной Думѣ, продолжало оставаться нѣсколько непріязненными, неискренними и, вмѣстѣ съ тѣмъ, до извѣстной степени опасливыми, какими онѣ были и во времена Горемыкина. На этой почвѣ у меня, 21-го іюня 1916 года, произошло съ Штюрмеромъ, Треповымъ и княземъ Шаховскимъ рѣзкое столкновеніе, побудившее меня принять окончательное рѣшеніе покинуть министерскую должность. Но объ этомъ немаловажномъ для меня и всей моей дальнѣйшей жизни событіи, такъ же, какъ о послѣднемъ моемъ участіи въ засѣданіи Совѣта Министровъ, имѣвшемъ мѣсто 28-го іюня 1916 года, въ Могилевѣ, въ Царской Ставкѣ, подъ личнымъ предсѣдательствомъ Государя Императора, я имѣю въ виду написать особо въ одной изъ ,послѣдующихъ частей моихъ воспоминаній.

1

Смотри стр. 337 „Паденіе Царскаго Режима” по матерьяламъ Чрезвычайной Комиссіи Временнаго Правительства, т. I. Государственное Издательство. Ленинградъ. 1925 г.

ЧАСТЬ X

(1915 — 1916 годъ)

ОБЗОРЪ МОЕЙ ДѢЯТЕЛЬНОСТИ, КАКЪ ПРЕДСѢДАТЕЛЯ ОСОБАГО ПРОДОВОЛЬСТВЕННАГО СОВѢЩАНІЯ. СЛУЖБНО-ДЕЛОВЫЯ ВЗАИМООТНОШЕНІЯ СЪ ГОСУДАРСТВЕННЫМЪ СОВѢТОМЪ И ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМОЙ. ВЫСТУПЛЕНІЕ ВЪ ТАВРИЧЕСКОМЪ ДВОРЦѢ 18-ГО ФЕВРАЛЯ 1916 ГОДА. ЗАСЕДАНІЯ ДУМСКИХЪ КОМИССІЙ. ВЫСТУПЛЕНІЕ ВЪ МАРІИНСКОМЪ ДВОРЦѢ 21-ГО МАРТА 1916 ГОДА. ВЫСОЧАЙШІЙ ПРІЕМЪ 20-ГО НОЯБРЯ 1916 ГОДА. ИМПЕРАТРИЦА АЛЕКСАНДРА ѲЕОДОРОВНА. ВСЕПОДДАННѢЙШІЕ ДОКЛАДЫ ВЪ ЦАРСК. СЕЛѢ. ПРИСУТСТВІЕ НА НИХЪ НАСЛѢДНИКА. ПОСѢЩЕНІЕ КІЕВА. САХАРОЗАВОДЧИКИ. ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТЪ. БЕРДИЧЕВCKOE СОВѢЩАНІЕ. ГЕНЕРАЛЪ Н. I. ИВАНОВЪ. ВСЕПОДДАННѢЙШІЕ ДОКЛАДЫ ВЪ ВЕРХОВНОЙ СТАВКѢ. МОГИЛЕВЪ. ОБСТАНОВКА, БЫТЪ ЦАРСКОЙ РЕЗИДЕНЦІИ. ОКРУЖЕНІЕ ГОСУДАРЯ. ГЕНЕРАЛЪ М. В. АЛЕКСѢЕВЪ. МИНИСТРЪ ДВОРА ГРАФЪ ФРЕДЕРИКСЪ. ВЕЛИКІЙ КНЯЗЬ СЕРГІЙ МИХАЙЛОВИЧЪ. ГЕНЕРАЛЪ ВОЕЙКОВЪ. ЕПИСКОПЪ КОНСТАНТИНЪ. НАСЛѢДНИКЪ ЦЕСАРЕВИЧЪ ВЪ МОГИЛЕВѢ. П. М. КАУФМАНЪ-ТУРКЕСТАНСКІЙ. ДЕНЬ ГОСУДАРЯ. АУДІЕНЦІЯ 15-ГО ІЮНЯ 1916 ГОДА. ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ГЕНЕРАЛА АЛЕКСѢЕВА. ГЛАВНѢЙШІЯ ТЕМЫ МОИХЪ ВСЕПОДДАНѢЙШИХЪ ДОКЛАДОВЪ. ОТНОШЕНІЕ КЪ НИМЪ ГОСУДАРЯ. ДОКЛАДЫ У ИМПЕРАТРИЦЫ АЛЕКСАНДРЫ ѲЕОДОРОВНЫ. МОЙ УХОДЪ ИЗЪ МИНИСТРОВЪ. ЗАПРОСЪ ЧЛЕНОВЪ ВЕРХНЕЙ ПАЛАТЫ. СРЫВЪ ПРЕДПОЛОЖЕННАГО МОЕГО ВЫСТУПЛЕНІЯ ВЪ ГОСУДАРСТВЕННОМЪ СОВѢТѢ 21 ІЮНЯ 1916 ГОДА. ПОВЕДЕНІЕ ШТЮРМЕРА И А. Ѳ. ТРЕПОВА. „СУТОЧНОЕ” ОБДУМЫВАНІЕ. БЕЗПОВОРОТНОЕ РѢШЕНІЕ. СЪѢЗДЪ МИНИСТРОВЪ 28-ГО ІЮНЯ ВЪ МОГИЛЕВѢ. НАГЛАЯ ЛОЖЬ ШТЮРМЕРА. ОТНОШЕНІЕ КЪ МОЕМУ УХОДУ ЧИНОВЪ ВЕРХОВНОЙ СТАВКИ. СОВѢЩАНІЕ ПОДЪ ПРЕДСѢДАТЕЛЬСТВОМЪ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. ПОСЛѢДНЯЯ АУДІЕНЦІЯ У ГОСУДАРЯ. ОБРАТНЫЙ ОТЪѢЗДЪ ВЪ СТОЛИЦУ. ПЕРЕЖИВАНІЯ. ПОДПОЛЬНАЯ ДѢЯТЕЛЬНОСТЬ ШТЮРМЕРА. ТРОГАТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНІЕ ВѢДОМСТВЕННЫХЪ И ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫХЪ СОТРУДНИКОВЪ. ПРОВОДЫ. ПРЕССА. ОТЪѢЗДЪ ВЪ ГОЛОВКИНО.

152

Переходя къ обзору моей дѣятельности въ качествѣ предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, я вынужденъ прежде всего оговориться, что такая внѣвѣдомственная функція Министра Земледѣлія, вызванная военными дѣйствіями 1914-1915 г.г., захватывала также безграничное поле срочной работы и связана была съ такой исключительной передъ страной и боевой арміей отвѣтственностью, что, силою вещей, приходилось отдавать ей все мое время и силы, само собой не безъ ущерба для ;моихъ прямыхъ обязанностей.

Сознаніе подобнаго осложненія предстоявшей мнѣ министерской дѣятельности послужило, между прочимъ, одной изъ основныхъ причинъ, побудившихъ меня заявить Государю о моемъ отказѣ принять предложенную мнѣ должность. Въ письмѣ отъ 1-го ноября 1915 года я Его Величеству это откровенно высказалъ. Когда же, въ концѣ концовъ, я вынужденъ былъ уступить настойчивому желанію Государя и принять въ свое завѣдываніе Министерство' Земледѣлія, то я увидалъ, что та ужасающая обстановка, которую я встрѣтилъ въ унаслѣдованныхъ отъ Кривошеина продовольственныхъ дѣлахъ, превысила всѣ ;мои опасливыя предположенія. Только не оставлявшее меня все время моей службы сознаніе, что моя напряженная работа идетъ на пользу арміи и на защиту родины, до конца моихъ министерскихъ дней поддерживало во мнѣ необходимую энергію и выносливость.1

До 1914 года дѣло продовольственнаго снабженія въ Россіи находилось въ вѣдѣніи двухъ Министерствъ: Внутреннихъ Дѣлъ и Военнаго. Колебавшаяся политика петербургскихъ руководящихъ сферъ въ отношеніи постановки и регулировки продовольственнаго дѣла въ Имперіи проявлялась въ чередовавшейся передачѣ завѣдыванія продовольствіемъ то мѣстнымъ общественнымъ самоуправленіямъ (земствамъ, городамъ), то правительственнымъ учрежденіямъ и агентамъ (губернскимъ присутствіямъ, уѣзднымъ съѣздамъ, непремѣннымъ членамъ, земскимъ начальникамъ и др.). Въ недородные годы къ продовольственному дѣлу привлекалась вся мѣстная агентура Министерства Внутреннихъ Дѣлъ, какъ выборная, такъ и чиновничья. Казалось бы, что за долгіе годы своего существованія Продовольственное Управленіе Министерства Внутреннихъ Дѣлъ могло пріобрѣсти и выработать соотвѣтствующую технику.

Продовольственнымъ снабженіемъ воинскихъ частей вѣдало Интендантское Управленіе Военнаго Министерства, которое къ 1914 году постепенно координировало свою дѣятельность по закупкамъ и заготовкамъ съ работой, мѣстныхъ общественныхъ организацій (земствъ, городовъ, биржевыхъ комитетовъ и пр.), благодаря чему нѣкоторые недочеты прошлаго исчезли. Вѣдомства Внутреннихъ Дѣлъ и Военное дѣйствовали въ области продовольственнаго снабженія безъ заранѣе выработаннаго плана согласованія дѣятельности.

Первый же годъ войны (1914-1915 г.г.) указалъ на недостаточность и неустроенность снабженія, прежде всего арміи, а затѣмъ и населенія.

Въ іюлѣ и августѣ 1915 года былъ въ экстренномъ порядкѣ выработанъ и утвержденъ правительствомъ и законодательными "палатами рядъ исключительныхъ мѣръ для снабженія арміи и страны. Общественныя силы Россіи были привлечены къ работѣ по ея оборонѣ и снабженію. Были созданы 17-го августа 1915 года Особыя Совѣщанія по оборонѣ, транспорту, топливу и продовольствію, съ широкими компетенціями и правами. Предсѣдателемъ послѣдняго состоялъ Министръ Земледѣлія.

Такимъ образомъ, фактически продовольствіе очутилось въ рукахъ Министерства Земледѣлія, которое никогда этимъ не занималось и не имѣло техническаго аппарата.

Я не буду вдаваться въ разъясненія того, какъ это случилось. Считаю лишь долгомъ отмѣтить, что въ ноябрѣ 1915 г., когда мнѣ пришлось подчиниться волѣ Государя и принять отъ А. В. Кривошеина Министерство Земледѣлія, я очутился передъ полнымъ хаосомъ рѣшеній, мнѣній и предположеній. Министерство, какъ продовольственный административный центръ, должно было быть наготовѣ во всякое время дня и ночи удовлетворять запросамъ и требованіямъ, разрѣшать сложные вопросы. Это придавало нежелательную нервность ежедневной текущей работѣ центральнаго аппарата.

Составъ Особаго Совѣщанія по продовольствію, которое призвано было играть роль руководящаго центра всей продовольственной политики фронта и тыла, былъ разнообразный и многолюдный.

Члены Государственнаго Совѣта и Государственной Думы, представители Всероссійскихъ Земскаго и Городского Союзовъ; делегаты земствъ и городовъ, военно-промышленныхъ и биржевыхъ комитетовъ, всевозможныхъ профессіональныхъ союзовъ (мукомоловъ, сахарозаводчиковъ и др.); губернаторы, предсѣдатели Управъ; чины Министерства Земледѣлія, въ качествѣ уполномоченныхъ на мѣстахъ; вѣдомственные представители разныхъ центральныхъ управленій и пр. и пр. Всѣ они почти ежедневно засѣдали до позднихъ часовъ, обсуждали, спорили, голосовали, протестовали. Нѣкоторые вопросы (напр., о твердыхъ цѣнахъ) вызывали безконечно долгія страстныя пренія. Такая сложная обстановка мало способствовала спѣшной выработкѣ общаго плана продовольственнаго снабженія, безъ наличія котораго нельзя было дѣйствовать ни въ центрѣ, ни на мѣстахъ.

На этотъ основной дефектъ — отсутствіе плана снабженія было прежде всего обращено вниманіе законодательныхъ палатъ, по открытіи сессіи въ февралѣ 1916 года. Въ Государственную Думу внесенъ былъ по этому поводу запросъ. Депутаты, его подписавшіе, выступали съ упреками по адресу правительства, говоря, что оно не имѣло „за все время войны 1914-1915 г.г. ни опредѣленнаго плана, ни опредѣленной системы, ни опредѣленныхъ заданій”...2

По поводу означеннаго запроса, Министръ Земледѣлія, въ тотъ же день, далъ объясненія и сообщилъ, что Особое Продовольственное Совѣщаніе утвердило планъ закупки и распредѣленія продовольствія.

Я долженъ указать на отрицательныя условія, съ которыми пришлось встрѣтиться въ области ввѣренной мнѣ продовольственной дѣятельности и которыя отрицательно вліяли на осуществленіе намѣченнаго плана снабженія.

Начать съ того, что никакихъ цифровыхъ данныхъ по учету существовавшихъ въ странѣ запасовъ продуктовъ, даже первой необходимости, не было. Не имѣлось ни въ центрѣ, ни на мѣстахъ никакихъ статистическихъ данныхъ для подсчета производства и потребленія хлѣба, мяса и прочихъ продуктовъ. Разныя Министерства давали противорѣчивыя справки. По принятіи мною должности Министра, т. е., съ ноября мѣсяца 1915 года, пришлось приступить къ учету торговыхъ запасовъ и въ срочномъ порядкѣ произвести въ странѣ общую сельскохозяйственную перепись. Лишь благодаря этому удалось установить болѣе или менѣе планомѣрное отношеніе между производительными и потребительными районами, а также установить нѣкоторую согласованность между требованіями фронта и потребностями тыла.

Сначала имѣлось въ виду удовлетвореніе нуждъ только арміи. Это была болѣе или менѣе опредѣленная, до извѣстной степени поддающаяся учету, величина, но съ теченіемъ времени продовольственный нарядъ на продукты первой необходимости сталъ распространяться и на гражданское населеніе, что, конечно, очень расширило дѣятельность продовольственныхъ учрежденій.

Это вызвало значительное расширеніе закупочной операціи, что, въ свою очередь, повело за собой и спекуляцію и повышеніе цѣнъ на продукты первой необходимости. Пришлось прибѣгать къ исключительнымъ мѣрамъ, чтобы оградить многомилліонную армію въ разгаръ боевыхъ дѣйствій отъ капризовъ рынка.

Одною изъ подобныхъ, наиболѣе рѣшительныхъ и успѣшныхъ, мѣръ было установленіе Особымъ Продовольственнымъ Совѣщаніемъ „твердыхъ предѣльныхъ цѣнъ” на продукты первой необходимости. Это не устраняло частнаго товарообмѣна, но давало возможность въ нужный моментъ закупать достаточное количество продуктовъ.

Наряду съ этой мѣрой борьбы съ спекуляціей и дороговизной, нельзя не упомянуть и о другомъ, болѣе существенномъ и планомѣрномъ, мѣропріятіи, о заготовкѣ запасовъ для населенія. Это опять дѣлалось безъ заранѣе обдуманнаго плана.

Между тѣмъ, эти вопросы въ свое время должны были бы привлечь вниманіе правительства. Если взять нѣкоторыя цифры довоеннаго времени, ;мы увидимъ, что годовой сборъ главнѣйшихъ хлѣбовъ въ Россіи — рожь, пшеница, ячмень, кукуруза, овесъ — въ среднемъ за 1910-1913 г.г., доходилъ до четырехъ съ половиной милліардовъ пудовъ. C 1914 года и, въ особенности, съ 1915 года, началось сокращеніе, вызванное обстоятельствами военнаго времени, уменьшеніемъ рабочихъ рукъ, скота, посѣвной площади и пр. Но одновременно, въ тѣ же года, сталъ сокращаться вывозъ хлѣба заграницу Въ среднем, главнѣйшихъ хлѣбовъ вывозилось ежегодно заграницу до 680.000.000 пудовъ, т. е., около 15% общаго сбора. Почти весь этотъ вывозъ со времени войны оставался въ странѣ. Въ 1914 году ;мы вывезли 348.000.000 пудовъ. Въ 1915 году изъ 4.000.000.000 пудовъ сбора вывезено было лишь 31.000.000 пудовъ, слѣдовательно, свыше 3.900.000.000 пудовъ оставалось въ странѣ. Между тѣмъ, годовое потребленіе разныхъ хлѣбовъ въ арміи и населеніи составляло около 3.000.000.000 пудовъ, по нормѣ въ 21,3 пуд. на душу, считая въ томъ числѣ и семена. Такимъ путемъ, въ 1915-1916 г.г. до 900.000.000 пуд. избытка главнѣйшихъ хлѣбовъ могли идти на удовлетвореніе потребностей населенія. Хозяйственныя силы Россіи въ предвоенный періодъ времени были огромны. При умѣло;мъ ихъ использованіи, ихъ хватило бы и на длительную войну. Но для этого надлежало правительству своевременно' разработать планъ заготовокъ, учета, храненія и распредѣленія нашихъ хлѣбныхъ запасовъ. Вмѣсто этого, Министерству Земледѣлія пришлось въ разгаръ войны дѣлать случайныя, поспѣшныя закупки, въ размѣрахъ, не соотвѣтствующихъ ни объему самихъ потребностей, ни размѣрамъ имѣвшихся запасовъ.

За первые мѣсяцы моей министерской дѣятельности удалось заготовить только около 30.000.000 пудовъ, переданныхъ городамъ и земствамъ — въ первую очередь, для столицъ, затѣмъ для прочихъ нуждающихся мѣстностей. Продовольственныхъ ссудъ этимъ же учрежденіемъ выдано было 18.500.000 рублей.

Вопросомъ чрезвычайной важности являлось также мясное питаніе арміи и населенія, тѣсно связанное съ положеніемъ отечественнаго скотоводства.

Если наши хлѣбные запасы были обильны и при правильной постановкѣ даже неистощимы, то въ обратномъ положеніи было въ Россіи скотоводство, ибо и въ нормальное время наша страна была, по сравненію съ другими государствами, бѣдна домашнимъ скотомъ.

На всю необъятную территорію Имперіи въ 1913 году было всего 52.400.000 головъ рогатаго скота. Ежегодно естественный приростъ давалъ около 9.000.000 годовъ. Это приблизительно было годовое потребленіе населенія. Съ началомъ войны питаніе армій потребовало усиленнаго притока мяса, и въ населеніи потребленіе мяса увеличилось, главнымъ образомъ, благодаря прекращенію пьянства.

За годъ армія потребила до 5.000.000 головъ, что вмѣстѣ съ потребленіемъ мирнаго населенія составляетъ внушительную цифру въ 14.000.000 головъ. Эвакуація ряда Западныхъ губерній была сопряжена съ потерей для хозяйства страны не менѣе чѣмъ 4.000.000 головъ, частью оставленныхъ въ занятомъ непріятелемъ районѣ, частью павшихъ. Въ общемъ, за годъ было израсходовано болѣе 18.000.000 головъ, т. е. сверхъ нормальнаго прироста было взято изъ стадъ болѣе 9.000.000 головъ. Остававшіяся 43.000.000, считая и Сибирь, должны были дать предположительно до 7.000.000 годовъ нормальнаго прироста. Между тѣмъ, армія и населеніе прадъявляло спросъ на 14.000.000 головъ. .Приходилось опять уменьшать капиталъ основного стада на 7.000.000 головъ, или, какъ это и было сдѣлано, сокращать размѣры мясного питанія въ первую очередь тыла, а затѣмъ и фронта.

При этихъ условіяхъ было необходимо имѣть цѣлесообразный планъ заготовокъ, храненія и распредѣленія мясныхъ запасовъ. Къ глубокому сожалѣнію, вступивъ въ Министерство, я встрѣтилъ дѣловую растерянность, благія предначертанія, успокоительныя надежды и полное отсутствіе заранѣе обдуманнаго практическаго плана. Скотъ пропадалъ въ пути и на стоянкахъ. Заготовленное мясо портилось. Холодильниковъ не было, учета скота никакого!

Вопросъ о холодильникахъ — основная мѣра для сохраненія мясныхъ заготовокъ — мѣсяцами безрезультатно обсуждался. Лишь прервавъ всѣ эти переговоры и обратившись непосредственно за содѣйствіемъ къ энергичному и компетентному Н. К. фонъ-Мекку, я смогъ въ короткій срокъ оборудовать свыше 20 холодильниковъ, устроенныхъ на узловыхъ станціяхъ и пристаняхъ, гдѣ можно было производить скупку и заготовку мясныхъ запасовъ.

Благодаря срочному оборудованію холодильниковъ, Министерству Земледѣлія удалось къ веснѣ 1916 года въ значительной степени упорядочить храненіе мясныхъ запасовъ. Къ этому времени Вѣдомство смогло болѣе точно учесть, путемъ продѣланной имъ сельскохозяйственной переписи и подсчету земствъ, общее количество мясного запаса, установивъ болѣе правильное взаимоотношеніе между районами потребленія и производства, упорядочивъ организацію закупокъ и распредѣленія.

Для продовольственнаго снабженія арміи и .населенія факторомъ исключительной важности является единство дѣйствій.

Какіе бы планы ни создавались, ихъ основная сила заключается всегда въ ихъ внутренней согласованности и цѣлокупности, при наличіи единства дѣйствій ихъ исполнителей.

При разрозненности дѣйствій и усилій отпадаетъ и та полнота отвѣтственности, которая является непремѣннымъ условіемъ всякой здоровой постановки дѣла.

Съ первыхъ же шаговъ моей продовольственной дѣятельности, я встрѣтилъ ту разрозненность дѣйствій учрежденій и лицъ, которая въ корень подрывала текущую работу и ослабляла энергію для предстоящей. Для достиженія необходимаго единства пришлось приступить къ соотвѣтствующимъ мѣрамъ:

Согласовать дѣятельность гражданскаго продовольственнаго аппарата съ распоряженіями Военнаго Вѣдомства. Всякое промедленіе въ упорядоченіи ихъ взимоотношеній грозило дѣлу продовольствія какъ арміи, такъ и населенія. Я вступилъ въ должность Министра Земледѣлія 10-го ноября 1915 г., а 23-го того же ноября, согласно моему докладу, состоялось Высочайшее Повелѣніе, обращенное къ начальникамъ продовольствія фронтовъ, согласно которому они въ закупкѣ и распредѣленіи продуктовъ обязаны были дѣйствовать въ полной согласованности съ моими распоряженіями. Затѣмъ получено отъ Штаба Верховнаго Главнокомандующаго согласіе на привлеченіе къ поставкамъ скота на армію земствъ тѣхъ губерній, которыя входили въ районъ театра войны. Всѣ эти переписки и распоряженія помогали дѣлу лишь относительно. Необходимо было активное и авторитетное личное посредничество, которое до извѣстной степени я налаживалъ въ моихъ поѣздкахъ на фронтъ и непосредственныхъ переговорахъ съ высшими военными чинами на фронтѣ.

Потребность въ подобномъ посредничествѣ признавалась и въ Ставкѣ. 15-го іюня 1916 года Начальникъ Штаба генералъ М. В. Алексѣевъ подалъ Государю записку о необходимости болѣе полной согласованности дѣйствій тыловыхъ и фронтовыхъ организацій въ дѣлѣ продовольствія арміи и населенія и возславленія его особымъ лицомъ съ диктаторскими полномочіями. Этотъ проектъ не встрѣтилъ сочувствія въ ближайшемъ окруженіи Государя, который не имѣлъ рѣшимости провести его единолично. На засѣданіи Совѣта Министровъ, 28-го іюня 1916 года, подъ предсѣдательствомъ Государя, онъ только высказалъ пожеланіе, чтобы всѣ руководящія центральныя вѣдомства и лица, въ связи съ условіями переживаемаго страной исключительнаго момента, напрягли всѣ свои силы на благо Родины и объединились ради выполненія общаго патріотическаго подвига.

Въ дѣятельности гражданскихъ учрежденій, вѣдавшихъ продовольствіемъ, я также засталъ растерянность и разобщенность. Продовольствіе находилось въ непосредственной связи и зависимости отъ транспорта и топлива. Необходимо было установить согласованность между образованными 17-го августа 1915 года Особыми Совѣщаніями по продовольствію, по перевозкамъ и по топливу. Въ нихъ принимали участіе Министры: Военный, Путей Сообщенія, Торговли и Промышленности, Земледѣлія и Внутреннихъ Дѣлъ. Образованіе 19-го декабря 1915 года этого „Малаго Совѣта пяти Министровъ” дало возможность приходить быстро и согласованно къ безотлагательнымъ рѣшеніямъ. Судьба „Совѣта пяти Министровъ” извѣстна. Онъ былъ почему-то признанъ нѣкоторыми группами законодательныхъ палатъ нарушающимъ ихъ компетенцію и „основныя” права. Поднятъ былъ вокругъ этого вопроса немалый шумъ. Непримиримую позицію противъ „Малаго Совѣта” занялъ Родзянко - предсѣдатель Государственной Думы. Бывшій въ то время премьеромъ Штюрмеръ пошелъ ему навстрѣчу и прекратилъ совѣщанія пяти министровъ.

Касаясь „единства дѣйствій”, не могу не вспомнить того положенія вещей, которое создалось при формированіи въ августѣ 1915 года новаго продовольственнаго аппарата. Вѣдомству Земледѣлія понадобились огромные кадры уполномоченныхъ по продовольствію на мѣстахъ. Губернаторы, непремѣнные члены всяческихъ присутствій различныхъ вѣдомствъ, представители земствъ, городовъ, биржевыхъ комитетовъ и пр. и пр. — всѣ были спѣшно привлечены къ дѣлу завѣдыванія продовольствіемъ на мѣстахъ. Много потребовалось времени и силъ, чтобы весь этотъ разнохарактерный со ставъ привлечь къ общему образу мыслей и дѣйствій. Бывали случаи, когда высшіе губернскіе чины другихъ вѣдомствъ предостерегали своихъ непосредственныхъ подчиненныхъ, что они могутъ исполнять продовольственныя порученія лишь постольку, поскольку это соотвѣтствуетъ взглядамъ и веле ніямъ ихъ прямого начальства.

Но, въ концѣ концовъ, удавалось придти къ положительнымъ результатамъ въ смыслѣ координаціи дѣйствій помѣстной агентуры въ интересахъ важнѣйшаго общаго дѣла.

Исключитедьное, часто рѣшающее значеніе въ общемъ ходѣ закупокъ и доставокъ продовольствія имѣлъ транспортъ. Затрудненія въ перевозкѣ создавали недостатокъ продовольствія въ одной мѣстности, въ то время, какъ другія страдали отъ низкихъ цѣнъ и невозможности сбыта продуктовъ.

Наиболѣе разительный примѣръ подобнаго ненормальнаго распредѣленія запасовъ представляла собою отрѣзанная отъ желѣзнодорожной сѣти Акмолинская область, гдѣ въ одномъ Кокчетавскомъ уѣздѣ имѣлись стомилліонные запасы пшеницы, которыми можно было бы обезпечить года на два чуть ли не всю Европейскую Россію. Однако, пшеницу невозможно было сбыть даже по 40 коп. за пудъ. Между тѣмъ, если бы до войны была проведена Южная Сибирская магистраль, соединяющая Орскъ и Семипалатинскъ, то богатыя азіатскія области съ ихъ богатѣйшими запасами явились бы источникомъ снабженія всѣмъ необходимымъ.

Я отмѣтилъ главнѣйшіе недостатки и препятствія, которые встрѣтились мнѣ на пути моей продовольственной дѣятельности съ ноября 1915 г. по іюль 1916 г., но я не могу обойти молчаніемъ и положительныя явленія въ дѣлѣ продоводьствованія арміи и населенія. Я говорю объ исключительной работѣ, въ центрѣ и на мѣстахъ, нашихъ агентовъ по продовольствію, о чемъ я имѣлъ возможность заявить во всеуслышаніе съ трибуны Государственной Думы въ моей рѣчи, сказанной въ отвѣтъ на вопросы по поводу снабженія (18-го февраля 1916 г.). Какъ тогда, такъ и теперь, я не могу не отозваться объ этихъ труженикахъ иначе, какъ о людяхъ, полныхъ сознанія всей важности возложеннаго на нихъ дѣла и огромной своей отвѣтственности передъ Россіей. Только благодаря ихъ беззавѣтной и самоотверженной работѣ и общему патріотическому подъему, который ощущался и проявлялся въ странѣ въ первые годы Великой Европейской войны, возможно было совершить колоссальную работу снабженія.

На основаніи всего изложеннаго, суммирую главнѣйшее недостатки въ постановкѣ продовольственнаго снабженія арміи и населенія:

1)    Отсутствіе къ моменту объявленія войны 1914 года спеціальнаго Имперскаго Вѣдомства, компетенція котораго обнимала бы всю многогранную и сложно-хозяйственную область продовольственнаго снабженія, какъ въ мирное время такъ и на случай возникновенія войны.

2)    Вмѣсто объединенія, исправленій и приспособленій къ условіямъ военнаго времени ранѣе существовавшихъ отдѣльныхъ продовольственныхъ организацій, въ разгаръ военныхъ дѣйствій была создана новая продовольственная организація, и къ ней привлечены учрежденія и лица, не имѣвшія въ этомъ дѣлѣ ни навыка, ни знаній.

3)    Отсутствіе плана продовольственнаго снабженія, какъ въ отношеніи самого объема заданій, такъ и въ смыслѣ техники его исполненія. Трудность его разработки и составленія, ввиду исключительно неблагопріятныхъ для этого условій.

4)    Отсутствіе учета запасовъ продовольственныхъ продуктовъ первой необходимости. Ненормальныя условія храненія таковыхъ — отсутствіе зернохранилищъ, холодильниковъ, консервныхъ заготовокъ.

5) 0тсутствіе единства дѣйствій во взаимоотношеніяхъ а) — фронтовъ и тыла, б) — между самими центральными вѣдомствами,въ связи съ органической зависимостью продовольствія отъ транзита и топлива, в) — Центра съ помѣстной продовольственной агентурой.

6)    Неудовлетворительная постановка контроля и отчетности,

Транспортныя затрудненія.

Перечисляя въ общихъ чертахъ отрицательныя стороны продовольственнаго снабженія къ началу войны 1914 года, я вполнѣ присоединяюсь къ мнѣнію тѣхъ разумно настроенныхъ и любящихъ свою родину лицъ, которые считаютъ необходимымъ учесть тяжелые уроки военнаго періода, въ надеждѣ, что это можетъ оказаться полезнымъ для конструкціи будущаго аппарата снабженія. Ввиду этого, я и высказываю соображенія, какъ, согласно моему пониманію, должно было быть налажено снабженіе во время войны.

Начать съ того, что налажено оно должно быть не во время войны, а заблаговременно, какъ всесторонне обдуманный общегосударственный планъ, какъ заранѣе заготовляется спеціалистами планъ военной мобилизаціи. Послѣдній приводится въ исполненіе въ случаяхъ открытія военныхъ дѣйствій. Такому же неукоснительному осуществленію подлежитъ и про-довольственный планъ.

Вся послѣдующая исполнительная дѣятельность по примѣненію его въ жизни должна быть сосредоточена въ спеціально для сего созданномъ, ЕДИНОМЪ ЦЕНТРАЛЬНОМЪ ВѢДОМСТВЪ, располагающемъ широкой организаціей на мѣстахъ, опытнымъ персоналомъ и необходимыми средствами.

Подходящимъ для завѣдыванія продовольственнымъ дѣломъ, въ широкомъ смыслѣ этого слова, учрежденіемъ и въ мирное, и въ военное время я бы считалъ Министерство Земледѣлія, съ особымъ отдѣломъ и наименованіемъ всего вѣдомства МИНИСТЕРСТВО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ И ПРОДОВОЛЬСТВІЯ

Я исхожу изъ слѣдующихъ соображеній: земледѣліе, до 1914 года, давало намъ свыше 2/3 нашего народнаго богатства, — не менѣе девяти милліардовъ зол. рублей, при общей годовой производительности Имперіи въ пятнадцать милліардовъ зол. рублей. Земледѣліе составляло основу общаго благополучія и народнаго богатства. Этимъ подсказывается и первенствующая роль въ государственной жизни аппарата управленія земледѣліемъ. Въ рукахъ этого единаго вѣдомства должно быть наблюденіе за производствомъ продуктовъ и содѣйствіе сельскому хозяйству, но и учетъ запасовъ, должное храненіе таковыхъ и, наконецъ, въ нужныхъ случаяхъ — пріобрѣтеніе и распредѣленіе ихъ. Всѣ эти отрасли единаго хозяйственнаго завѣдыванія должны функціонировать при непремѣнномъ наличіи планомѣрнаго контроля и ясной отчетности.

Итакъ, Министерство Земледѣлія и Продовольствія должно явиться, по нашему разумѣнію, тѣмъ единымъ и единственнымъ вѣдомствомъ, которому надлежитъ вѣдать всѣмъ дѣломъ продовольствія, въ самомъ широкомъ его пониманіи. Дѣятельность названнаго вѣдомства должна протекать въ условіяхъ опредѣленной программы, согласно заранѣе всесторонне разработанному и соотвѣтствующимъ образомъ утвержденному плану дѣйствій, разсчитанному на мирное время, а также и плану спеціально-мобилизаціоннаго характера на случай возникновенія военныхъ дѣйствій.

Покинулъ я свою министерскую службу въ іюлѣ 1916 года. Одновременно съ этимъ, само собой, Пришлось отойти и отъ руководства Продовольственнымъ Вѣдомствомъ. О подробностяхъ моего ухода изъ министровъ я имѣю въ виду подѣлиться воспоминаніями въ послѣдующей части моихъ записокъ. Здѣсь же не могу не указать на то, что къ моменту оставленія мною должности, всѣ боевые фронты, такъ же, какъ и тыловые наиболѣе нуждавшіеся въ продовольственномъ снабженіи районы были обезпечены продуктами первой необходимости на полныхъ три мѣсяца, о чемъ, 28-го іюня 1916 года, въ дейь, когда я подалъ въ отставку въ Могилевской ставкѣ, въ присутствіи самого Государя, публично заявили представители военнаго командованія — генералы Алексѣевъ, Ронжинъ и др., и при этомъ выразили свою признательность. Надо сказать, по тогдашнему времени, обезпечить продовольствіе фронта на три мѣсяца было дѣломъ далеко не імалымъ. Въ этомъ отношеніи мой преемникъ оказался въ значительно лучшихъ условіяхъ, чѣмъ я. Принимая должность министра, я не только не имѣлъ въ своемъ распоряженіи трехмѣсячнаго продовольственнаго обезпеченія арміи и тыла, но съ первыхъ же часовъ своей дѣятельности я вынужденъ былъ въ самомъ спѣшномъ порядкѣ предпринимать продовольственныя мѣры на ближайшіе три дня, чтобы удовлетворить потребность арміи.

Цѣликомъ отдавшись въ періодъ съ ноября 1915 по іюль 1916 года трудной и отвѣтственной работѣ, до извѣстной степени осиливъ всю громаду продовольственныхъ трудностей и намѣтивъ основные пути дальнѣйшаго снабженія, я отошелъ отъ этого великаго патріотическаго дѣла, съ трудомъ, съ сожалѣніемъ, я оказался вынужденъ оборвать свою продовольственную дѣятельность, вслѣдствіе сложившихся у меня служебныхъ отношеній съ тѣми сочленами по Совѣту Министровъ, отъ содѣйствія которыхъ во. многомъ зависѣлъ успѣхъ моей работы. Пришлось уйти не отъ дѣла, а отъ людей...

1

Въ 1925 г., по иниціативѣ генерала А. С. Лукомскаго, былъ въ С. Ш. Д. выпущенъ сборникъ „Русское Снабженіе въ Великую Войну”. Въ немъ А. Н. Наумовъ помѣстилъ свою записку о продовольственномъ снабженіи Россіи въ военные годы. Настоящая глава основана на матеріалахъ, которые въ зту записку вошли.

2

Засѣданіе Общаго Собранія Государственной Думы 18-го февраля 1916 года — слова депутата Дзюбинскаго и др.

153

Съ установленіемъ въ государственной жизни Россійской Имперіи двухъ законодательныхъ палатъ, дѣятельность каждаго министерства стала предметомъ ближайшаго разсмотрѣнія названныхъ учрежденій въ смыслѣ учета итоговъ и утвержденія смѣтныхъ предположеній.

Принятіе муою должности Министра Земледѣлія совпало съ періодомъ, когда законодательныя палаты не засѣдали, и среди министровъ велась рѣчь объ ихъ созывѣ. 9-го февраля 1916 года состоялось одновременное открытіе какъ Государи ственной Думы, такъ и Государственнаго Совѣта, и съ той поры вся моя вѣдомственно-продовольственная дѣятельность, почти до самого конца моей министерской службы, проходила при совмѣстныхъ нашихъ занятіяхъ съ обѣими законодательными палатами, роспускъ которыхъ (въ концѣ іюня 1916 года) предшествовалъ лишь на нѣсколько дней принятію Государемъ моей отставки (28-го того же іюня).

Среди членовъ Государственнаго Совѣта были группы, мнѣ близко и хорошо знакомыя, въ силу долголѣтняго моего пребыванія въ ихъ составѣ, въ качествѣ избранника Самарскаго Губернскаго Земства. Какъ Министру Земледѣлія, мнѣ впервые довелось встрѣтиться съ моими прежними коллегами, 30-го ноября 1915 года, на засѣданіи Финансовой Комиссіи, разсматривавшей смѣту моего вѣдомства. Теплое привѣтствіе, съ которымъ обратились ко мнѣ передъ началомъ нашихъ совмѣстныхъ работъ участники означеннаго засѣданія, и то благожелательное отношеніе, которое съ ихъ стороны было проявлено при обсужденіи министерской смѣты, произвели на меня глубоко отрадное и бодрящее впечатлѣніе. Члены верхней палаты авансомъ выразили мнѣ столь нужныя и цѣнныя для меня въ началѣ новой дѣятельности довѣріе и поддержку.

Въ иныхъ условіяхъ пришлось мнѣ вступить на путь моего дѣлового' общенія съ членами другой законодательной палаты, дѣятельность которой протекала въ стѣнахъ Таврическаго Дворца. Надо принять во вниманіе, что до вступленія моего въ составъ правительства, я лично знавалъ многихъ членовъ Государственной Думы, принадлежавшихъ, главнымъ образомъ, къ категоріи земскихъ и сословно-дворянскихъ общественныхъ дѣятелей, съ которыми въ былое время приходилось не разъ сталкиваться на всевозможныхъ съѣздахъ. Помимо этого, неоднократно, до назначенія меня Министромъ, посѣщая думскія засѣданія, я успѣлъ свести довольно многочисленныя знакомства съ депутатами различныхъ партійныхъ группировокъ. Но я отдавалъ себѣ отчетъ въ тамъ, что для большинства депутатовъ мое имя, какъ вновь назначеннаго Министра, да еще послѣ популярнаго среди думцевъ Кривошеина, являлось не только мало за себя говорившимъ, но по вполнѣ понятнымъ причинамъ, вызывавшимъ скорѣе скептически-осторожное къ себѣ отношеніе. Правда, худыхъ слуховъ имя мое въ кулуарахъ Государственной Думы не порождало. Этимъ я въ значительной степени обязанъ своимъ друзьямъ - самарцамъ, которые всегда распространяли среди своихъ думскихъ сочленовъ самые добрые обо мнѣ отзывы. Все же, въ Думѣ, по отношенію ко мнѣ чувствовалось настроеніе выжидательное. Я это ясно сознавалъ и съ нетерпѣніемъ готовился предстать на судьбище того учрежденія, безъ содѣйствія котораго считалъ невозможнымъ успѣшно проводить въ жизнь возложенное на меня продовольственное заданіе.

Въ жизни человѣческой, какъ бы ни складывалась она въ общемъ благополучно и даже счастливо, неизбѣжно встрѣчаются незадачи, одни болѣе ощутительныя, другія ,менѣе прискорбныя. Одной изъ подобныхъ житейскихъ невзгодъ, показавшейся мнѣ острой и досадной, явилось одно обстоятельство, случившееся какъ разъ наканунѣ моего перваго выступленія въ качествѣ Министра Земледѣлія передъ членами Государственной Думы.

На вторникъ, 8-го декабря 1915 года, было назначено засѣданіе думской бюджетной комиссіи, гдѣ должны были разсматриваться два отдѣла смѣты Министерства Земледѣлія: по Переселенческому Управленію и по Департаменту Земледѣлія. Хотя Министру и предоставлялось право, вмѣсто себя, командировать въ ко,миссію одного изъ высшихъ представителей его вѣдомства, но я безповоротно рѣшилъ лично явиться на упомянутое засѣданіе, чтобы установить съ членами Думы первое дѣловое знакомство. Объ этомъ моемъ намѣреніи въ Таврическомъ Дворцѣ уже знали. Но случилось такъ, что съ воскресенья, 6-го декабря, я слегъ въ постель въ сильнѣйшей инфлуэнціи. Утромъ, 8-то декабря, я уже собирался предупредить кого слѣдуетъ, что не могу прибыть въ комиссію, какъ вдругъ въ утреннемъ выпускѣ „Биржевыхъ Вѣдомостей”, въ отдѣлѣ хроники, читаю нѣсколько строкъ и глазамъ своимъ не вѣрю.

На видномъ мѣстѣ значилось: „Въ понедѣльникъ, 7-го декабря, Министръ Земледѣлія А. Н. Наумовъ выѣзжалъ съ всеподданѣйшимъ докладомъ въ Царское Село”.

Въ другое время такая, довольно обычная въ газетной практикѣ, неточность могла пройти незамѣчённой, но въ данный моментъ для меня лично положеніе создалось чрезвычайно сложное, досадное, даже острое. Я рѣшилъ выйти изъ него немедленно, хотя и довольно рискованно.

Въ головѣ моей пронеслась мысль: что могутъ подумать члены Государственной Думы о новомъ Министрѣ Земледѣлія, который наканунѣ выѣзжалъ въ Царское, а явиться затѣмъ въ Государственную Думу не пожелалъ? Я считалъ, что всякая самая правдивая версія о моей болѣзни могла вызвать среди думскихъ круговъ досужіе кривотолки, обидные для моего самолюбія. Для газетныхъ опроверженій времени не было. Оставалось одно — забыть докторскіе запреты, вылѣзть изъ постели, одѣться и, несмотря на жаръ и охрипшее горло, ѣхать въ Таврическій Дворецъ. Это я и рѣшилъ сдѣлать.

Въ Государственной Думѣ меня, очевидно, ждали. Къ предупрежденіямъ ранѣе меня пріѣхавшаго на засѣданіе А. А. Риттиха о серьезности моего заболѣванія собравшіеся члены бюджетной комиссіи отнеслись явно недовѣрчиво и указывали ему на газетную замѣтку о моемъ вчерашнемъ посѣщеніи Царя...

Появленіе мое было ими встрѣчено съ нескрываемымъ удовлетвореніемъ. На засѣданіе бюджетной комиссіи подошло множество думцевъ, даже изъ среды тѣхъ, которые в числѣ членовъ комиссіи не состояли, и которые пришли изъ чувства одного лишь любопытства — посмотрѣть и послушать новаго Министра. Но слушать послѣдняго почти не пришлось, такъ какъ, при первыхъ же попыткахъ говорить, глава Вѣдомства оказался совершенно безъ голоса, и вообще весь его внѣшній обликъ долженъ былъ всѣхъ убѣдить въ достовѣрности словъ Риттиха о томъ, что я не шутя боленъ. Все же удалось со смѣтой Переселенческаго Управленія благополучно покончить, послѣ чего сами думцы посовѣтовали мнѣ, ввиду моего явно болѣзненнаго состоянія, вернуться домой. Предсѣдатель комиссіи, отъ лица всѣхъ присутствовавшихъ, высказалъ мнѣ признательность за мой пріѣздъ въ Государственную Думу. Такимъ образомъ, правда не безъ изряднаго риска, но дѣло свое я исполнилъ. Въ общемъ, все сошло благополучно — ухудшенія въ состояніи моего здоровья не послѣдовало, а отношенія ко мнѣ думскихъ дѣятелей съ тѣхъ поръ установились въ достаточной степени благожелательныя. Это не помѣшало многочисленной группѣ депутатовъ, принадлежавшихъ къ различнымъ политическимъ партіямъ, начиная съ соціалъ-демократовъ и кончая правыми октябристами, предъявить 9-го февраля, при открытіи сессіи Государственной Думы, не столько ко мнѣ единолично, сколько' въ моемъ лицѣ всему правительству, запросъ по поводу состоянія сельскаго хозяйства, въ связи съ сокращеніемъ посѣвовъ и положеніемъ продовольственнаго вопроса.

Надо сказать, что предъявленіе упомянутаго запроса въ первые же дни начавшихся въ Государственной Думѣ занятій я искренне привѣтствовалъ. Запросъ этотъ давалъ мнѣ возможность въ собраніи членовъ Государственной Думы или „государственныхъ гласныхъ”, какъ я ихъ мысленно называлъ, обстоятельно и откровенно высказаться по поводу той отвѣтственной дѣятельности, которой я въ теченіе трехъ мѣсяцевъ цѣликомъ себя отдавалъ, и успѣшность которой я ставилъ въ зависимость отъ содѣйствія мнѣ всѣхъ наличныхъ общественно-государственныхъ силъ страны.

Открытіе Государственной Думы состоялось 9-го февраля, и уже на слѣдующій день въ стѣнахъ многолюдной залы Таврическаго Дворца стали раздаваться горячіе и нервные голоса только что собравшихся со всѣхъ концовъ Имперіи думскихъ депутатовъ, подчеркивавшіе серьезность положенія сельскаго хозяйства, въ связи съ нуждами военнаго времени. Вмѣстѣ съ тѣмъ, они обращали вниманіе правительства на необходимость срочныхъ мѣръ для поддержанія экономической мощи страны, какъ залога боевой сопротивляемости арміи.

Съ особенной силой и страстностью объ этомъ говорилось 18-го февраля, въ день, когда въ общемъ собраніи Государственной Думы заслушаны были заявленія, внесенныя въ порядкѣ ст. 40 Учрежденія Государственной Думы: 1) „За подписью 31 члена Государственной Думы объ обращеніи къ Министрамъ Земледѣлія и Внутреннихъ Дѣлъ за разъясненіями по поводу принятія мѣръ противъ сокращенія посѣвовъ” и 2) „За подписью 32 членовъ Государственной Думы объ обращеніи къ предсѣдателю Совѣта Министровъ и Министру Земледѣлія за разъясненіями по вопросу объ обезпеченіи населенія продуктами питанія”.

Засѣданіе 18-го февраля происходило подъ предсѣдательство,мъ С. Т. Варунъ-Секрета.1 Въ залѣ Таврическаго Дворца собрался въ этотъ день не только наличный комплектъ думскихъ депутатовъ, но и многочисленная публика,заполнявшая хоры. По обоимъ запросамъ Совѣтъ Министровъ поручилъ мнѣ дать разъясненія, о чемъ я былъ увѣдомленъ всего лишь за сутки до думскаго засѣданія. Пришлось въ спѣшномъ порядкѣ [мобилизовать моихъ сотрудниковъ для подготовки нужныхъ справокъ, и самому намѣтить схему моего выступленія. Его основное заданіе высказано въ нѣсколькихъ словахъ, занесенныхъ въ мой дневникъ 16-го февраля 1916 года. „...Вечеромъ работалъ надъ.сущностью и характеромъ моего выступленія — надо и правду сказать и, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ, чтобы нѣмцы поняли нашу силу”...

Утромъ, 18-го февраля, не безъ внутренняго волненія, занялъ я мѣсто въ министерской ложѣ думской залы, въ ожиданіи одного изъ серьезнѣйшихъ моментовъ моей жизни — перваго публичнаго выступленія передъ россійской законодательной палатой, иначе говоря — передъ всѣмъ русскимъ народомъ, по вопросамъ исключительнаго государственнаго значенія, отъ правильнаго разрѣшенія которыхъ въ немалой степени зависѣла самая судьба нашего отечества.

Полученное мною оть А. В. Кривошеина продовольственное наслѣдіе, какъ извѣстно, представляло собой мало обработанный материалъ, ставившій огромныя заданія. За три мѣсяца ;моей министерской работы, въ этой области обозначился рядъ достиженій, которыя я хотѣлъ какъ можно скорѣе довести до свѣдѣнія русскаго общества въ лицѣ членовъ законодательныхъ палатъ. Съ другой стороны, депутаты, цѣлыхъ полгода не будучи у дѣлъ и собравшись, наконецъ, въ Таврическомъ Дворцѣ, съ естественнымъ интересомъ и нескрываемымъ нетерпѣніемъ пожелали приступить къ выясненію положенія сельскаго хозяйства, которое являлось основой государственнаго благополучія Россіи, Отсюда происходила та нервная напряженность, которая при открытіи ощущалась не только мною, какъ представителемъ правительства, но одновременно проявлялась и у думскихъ депутатовъ, и на хорахъ въ публикѣ. Недаромъ предсѣдательствовавшій Варунъ-Секретъ, отложивъ рядъ другихъ дѣлъ, значившихся на повѣсткѣ дня, предложилъ въ первую голову приступить к обсужденію предъявленныхъ запросовъ о положеніи отечественнаго сельскаго хозяйства и продовольствія.

Всходившіе на каѳедру одинъ за другимъ члены Государственной Думы — „трудовикъ” Дзюбинскій „октябристы” гр. Капнистъ 1-й, Неклюдовъ и др. — въ своихъ обстоятельныхъ и темпераментныхъ рѣчахъ не преминули указать на рядъ дефектовъ, допущенныхъ раньше правительствомъ въ области сельскохозяйственной и продовольственной дѣятельности. Они запрашивали правительство, какія мѣры оно предполагаетъ принять во избѣжаніе въ дальнѣйшемъ нарушенія правильнаго хода всего экономическаго положенія страны, а въ особенности, сельскаго хозяйства.

Само собой разумѣется, что я былъ чрезвычайно заинтересованъ въ этихъ преніяхъ и съ напряженнымъ вниманіемъ прислушивался къ словамъ думцевъ. Долженъ сознаться, что высказанные ими упреки и сомнѣнія я почти цѣликомъ раздѣлялъ, находилъ ихъ отвѣчавшими дѣйствительности и въ переживаемый моментъ безусловно умѣстными. Члены Государственной Думы жаждали скорѣе узнать подлинную правду о положеніи земледѣлія, этой основной базы хозяйственнаго благополучія страны, а представитель правительства, съ своей стороны, стремился подѣлиться съ народными избранниками тѣми данными, которыя были имъ собраны въ результатѣ его трехмѣсячной напряженной работы.

—    Общество слишкомъ мало ознакомлено — сказалъ въ своей рѣчи гр. Капнистъ 1-й, — съ тѣмъ, что сдѣлало и что предполагаетъ сдѣлать правительство для того, чтобы въ этомъ году не было техъ же препятствій, которыя сельскому хозяйству пришлось встрѣтить въ прошломъ”.2

Все, что я тогда выслушалъ отъ депутатовъ, въ общемъ соотвѣтствовало моимъ впечатлѣніямъ, которыя я вынесъ о положеніи продовольственнаго и сельскохозяйственнаго дѣла въ странѣ, при первоначальномъ моемъ ознакомленіи съ полученнымъ отъ Кривошеина наслѣдіемъ. Какъ мнѣ было мысленно не согласиться с заявленіемъ депутата Дзюбинскаго:

—    Правительственныя власти не имѣютъ ни опредѣленнаго плана, ни опредѣленной системы, ни опредѣленныхъ заданій. Всѣ мѣры, принимаемыя ими, принимаются совершенно разрозненно, по тѣмъ или другимъ вѣдомствамъ, не имѣя опредѣленной цѣли и опредѣленнаго плана. Кромѣ того, правительственные чины, принимая тѣ или другія мѣры, не всегда обосновываются на местныхъ общественныхъ организаціяхъ, иногда совершенно ихъ игнорируютъ...

И дальше: — обратите вниманіе, напримѣръ, на гибель многомилліоннаго количества скота, реквизированнаго на западной границѣ. Вѣдь этотъ скотъ, которой могъ бы служить основой во многихъ местахъ для дальнѣйшаго благополучія, онъ почти весь погибъ и растраченъ.

При послѣднихъ словахъ мнѣ невольно припомнился первый день моей службы, когда я, въ грудѣ штабныхъ депешъ, полученныхъ мною съ фронта, читалъ о гибели на юго-западномъ фронтѣ полутора милліоновъ головъ бѣженскаго скота!..

Рядъ членовъ Государственной Думы затронули въ своихъ рѣчахъ другой вопросъ, также, съ самаго начала моей продовольственной дѣятельности, причинявшій мнѣ не мало осложненій и требовавшій принятія ряда срочныхъ мѣръ для его разрѣшенія... Такъ, депутатъ Харьковской губерніи Неклюдовъ заявилъ:

—    Гр. Капнистъ въ своей рѣчи указалъ на то, что въ области продовольствія населенія были нѣкоторые недочеты, объясняющіеся отчасти, а можетъ быть, даже въ значительной мѣрѣ, двоевластіемъ: съ одной стороны, военныя власти работали, съ другой стороны, Министерство Земледѣлія, и согласованности между дѣйствіями этихъ властей не наблюдалось. Со своей стороны, долженъ и я отмѣтить, что двоевластіе, отсутствіе единой власти, обнаружилось не только на фронтѣ и въ центральномъ правительствѣ, но и въ самомъ центрѣ: такъ, въ то время, когда мы наблюдаемъ планомѣрную работу Министерства Земледѣлія, мы видимъ нѣкоторый натискъ въ области продовольствія со стороны Министерства Внутреннихъ Дѣлъ...

И дальше: — совершенно аналогичнымъ является провозглашеніе Министерствомъ Внутреннихъ Дѣлъ лозунга борьбы съ дороговизной. Въ то время, когда въ Министерствѣ Земледѣлія идетъ планомѣрная работа, обсуждается вопросъ обезпеченія населенія продовольственными продуктами во всемъ его цѣломъ, въ это время другое вѣдомство выхватываетъ одинъ уголокъ этого крупнаго государственнаго вопроса и urbi et orbi оповѣщаетъ о необходимости борьбы съ дороговизной всѣми зависящими средствами...

Все это „Хвостовское” вмѣшательство въ свое время было мною въ достаточной мѣрѣ болѣзненно лично пережито и, какъ я уже упоминалъ, съ большими усиліями устранено.

Горячо привѣтствовалъ я мысленно и на мой взглядъ вѣрныя слова, исходившія изъ устъ того же Неклюдова:

—    Мы не только должны въ настоящее время бичевать тѣ органы центральнаго управленія, которыя не способствуютъ продовольствію, а, наоборотъ, мѣшаютъ продовольствію населенія. Мы должны сказать нѣсколько словъ и по своему собственному адресу, по адресу самого населенія. Господа, мнѣ часто приходится пріѣзжать въ Петроградъ по дѣламъ, и я всегда уѣзжаю изъ него съ большой радостью — настолько здѣсь противно, настолько противны люди въ Петроградѣ, въ большихъ городахъ: никго ничего не дѣлаетъ, всѣ сплетничаютъ, всѣ недовольны и зсѣ требуютъ, чтобы ихъ хорошо питали, чтобы былъ полный комфортъ, но сами палецъ о палецъ не ударятъ. Проведите нѣкоторую параллель. Тамъ на фронтѣ вы видите бодрыхъ людей, они испытываютъ страшную тяготу, но они всѣ бодры, ихъ настроеніе ярко-патріотично. А кто больше всѣхъ брюзжитъ и кто требуетъ, чтобъ его хорошо кормили? Посмотрите, какъ набились столицы людьми, — никогда столько людей не было — сколько праздношатающейся толпы ходитъ по Невскому, сколько развелось здѣсь театровъ поганыхъ, и все кишмя кишитъ. Господа, мы должны воевать всѣ сейчасъ. Преступленіе со стороны народа, который не оказываетъ поддержки своимъ войскамъ и скопляется въ крупныхъ центрахъ, въ которые ничего не ввезешь, и требует, чтобы его кормили...

Съ величайшимъ сочувствіемъ отнесся я къ предложенію гр. Капниста обратиться отъ имени Государственной Думы ко всему сельскому населенію Россіи съ твердымъ призывомъ, что надо, чтобы засѣяны были наши нивы, надо, чтобы продукты были предоставлены государству, чтобъ государство и впредь могло снабжать обильно нашу армію идущую къ побѣдѣ...

Радостнымъ откликомъ отозвались въ моемъ сердцѣ глубоко патріотическія слова того же гр. Капниста, находившіяся въ полномъ соотвѣтствіи съ моими собственными заданіями по поводу характера предстоявшаго мнѣ выступленія.

— Пусть же знаетъ Германія — воскликнулъ онъ — уменьшающая ежедневно свои раціоны, что наша страна, несмотря на всѣ внутренніе непорядки во время войны, закаляется, какъ сталь, богатѣетъ, живетъ трезвой, спокойной и достойной жизнью въ, самыхъ народныхъ глубинахъ...

Надо сказать, что за тѣ сутки, когда я готовился къ выступленію въ Государственной Думѣ, пришлось мнѣ передумать и пережить немало тревожныхъ мыслей и острыхъ ощущеній. Благодаря исключительному подъему многочисленныхъ сотрудниковъ, мнѣ удалось за сравнительно недолгое Время многое упорядочить и наладить, но все же общее положеніе какъ сельскаго хозяйства, такъ и продовольственнаго снабженія, далеко еще не было благоустроено и требовало со стороны правительства принятія дальнѣйшихъ срочныхъ мѣръ для его улучшенія. Обо всемъ этомъ мнѣ, какъ представителю правительства, надо было сказать съ думской трибуны громко и откровенно, сознаваясь въ прошлыхъ ошибкахъ, указывая на мѣры ихъ исправленія, намѣчая планъ на будущее. Обдумывая схему и сущность своего выступленія, я рѣшилъ выйти на судъ страны, въ лицѣ ея народныхъ избранниковъ, съ открытымъ забраломъ, взявъ тяжесть прошлыхъ недочетовъ на себя и сохранивъ въ полной неприкосновенности престижъ моего предшественника. Въ то же время я хотѣлъ построить мою рѣчь, которая и по общимъ условіемъ и по содержанію должна была носить характеръ нѣкотораго рода правительственной деклараціи, такъ, чтобы враждовавшія съ нами страны отнюдь не могли бы усмотрѣть какихъ бы то ни было признаковъ умаленія экономической и боевой мощи Россіи.

Подъ вліяніемъ всѣхъ этихъ соображеній, сознавая вмѣстѣ съ тѣмъ исключительную отвѣтственность предстоявшаго мнѣ выступленія, предвидя также неизбѣжность ожидавшей меня думской критики, которая мнѣ, въ моемъ воображеніи, представлялась безпощадной, я провелъ канунъ памятнаго мнѣ 18-го февраля въ крайне нервномъ состояніи, и въ такомъ же настроеніи продолжалъ обрѣтаться, когда занялъ свое мѣсто въ министерской ложѣ. Но, по мѣрѣ того, какъ я прислушивался къ рѣчамъ выступавшихъ ораторовъ, столь отвѣчавшихъ моимъ личнымъ помысламъ и взглядамъ, настроеніе мое прояснялось, начала нарастать увѣренность въ торгъ, что съ сидѣвшими передо мною членами Государственной Думы я могу найти нужный, общій языкъ, который въ прошломъ меня никогда не покидалъ въ моей совмѣстной съ общественными дѣятелями работѣ.

Взойдя на думскую трибуну, я искренно привѣтствовалъ членовъ Государственной Думы по поводу того, что вопросъ о поддержаніи отечественнаго земледѣлія, какъ основы могущества Россіи, они поставили своей первой очередной задачей...

—    Вступая въ ряды министровъ, — сказалъ я, — я прежде всего, исповѣдывалъ одно, — что то или другое состояніе тыла должно отражаться соотвѣтствующимъ образомъ на настроеніи нашей доблестной арміи. (Голоса: —„Правильно!”). Я считаю, господа, что связь тыла и арміи въ настоящее время такова, что, надо сказать — въ настоящее время происходитъ борьба не армій, а народовъ. (Голоса: „вѣрно!”). Господа, малѣйшее нарушеніе этой органической связи несомнѣнно отзывается на успѣхахъ нашего доблестнаго оружія, и придти на помощь дѣлу упорядоченія этой связи — наша святая обязанность.

Здѣсь многими лицами говорилось объ этомъ, — со многимъ изъ того, что было сказано по отношенію учета общаго настроенія, я долженъ согласиться. Такъ вотъ, если мы примемъ во вниманіе, господа, что Вѣдомству Земледѣлія поручено дѣло продовольствія арміи, которое потомъ разрослось въ продовольствіе тыла и населенія; если вы учтете, что Вѣдомство Земледѣлія должно обезпечить дѣйствительно добычу продуктовъ, не только въ данный моментъ, но и на будущее, то передъ вами предстанетъ картина огромной, я скажу — жуткой отвѣтственности Вѣдомства Земледѣлія.

Вступленіе свое я закончилъ слѣдующими словами:

—    Я, изстари, съ университетской скамьи — общественный земскій дѣятель, и не могу себѣ представить правительства одинокимъ. Я никогда отвѣтственности не боялся, но всегда искалъ искренняго дѣлового сотрудничества. Помогите, господа, мнѣ вашей критикой, но критикой содѣйствующей, а не обособленной. (Милюковъ — Вы одиноки въ правительствѣ!”) ...

Въ дальнѣйшей своей пространной рѣчи, изобиловавшей многочисленными документальными и цифровыми справками, я посильно старался дать исчерпывающія объясненія по всѣмъ вопросамъ, затронутымъ въ Думскомъ ко мнѣ обращеніи. Данныя, приведенныя въ моемъ выступленіи, я почти полностью упомянулъ въ той части моихъ записокъ, гдѣ я касался постановки въ Имперіи всего дѣла продовольственнаго снабженія и моей дѣятельности, какъ предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія.

Здѣсь я ограничусь лишь упоминаніемъ одной подробности, связанной съ ;моимъ первымъ публичнымъ выступленіемъ въ Таврическомъ Дворцѣ, воспоминаніе о которомъ и понынѣ является для меня однимъ изъ наиболѣе свѣтлыхъ и радостныхъ въ моей жизни моментовъ.

Рѣчь моя продолжалась около двухъ часовъ, и по мѣрѣ того, какъ я излагалъ свои данныя, доводы и заключенія, я чувствовалъ, что невидимая связь между мною и думской аудиторіей становилась все крѣпче и тѣснѣе. Слова мои нерѣдко прерывались одобрительными и сочувственными возгласами, въ концѣ моей рѣчи превратившимися въ сплошную по моему адресу ОЕацію. Позволю себѣ здѣсь точно привести, согласно имѣющейся у меня подъ руками думской стенограммы отъ 18-го февраля 1916 года, заключительную часть моей рѣчи

— Возвращаясь, господа, къ мѣрамъ, принимаемымъ для обезпеченія производства продуктовъ, я свидѣтельствую, что я обычно все;мѣрно прибѣгаю къ содѣйствію мѣстныхъ общественныхъ организацій, въ частности, близкой сердцу и пониманію моему, — земской средѣ. Въ этомъ отношеніи я могу привести только тѣ слова изъ моего циркуляра, гдѣ я говорилъ, что „считаю долгомъ обратиться къ земствамъ съ усерднѣйшей просьбой внести въ столь важное для сельской Россіи дѣло свою энергію, свой дѣловой опытъ, будучи убѣжденъ, что въ сложной области мѣстныхъ сельскохозяйственныхъ нуждъ земства ближе всего освѣдомлены и потому найдутъ наиболѣе жизненные способы къ успѣшному использованію того состава рабочей силы, который привлеченъ для посильнаго удовлетворенія этихъ нуждъ”. Я считаю, что общность работы Министерства Земледѣлія съ мѣстными общественными организаціями есть фундаментъ, на которомъ можно осуществить огромнѣйшую задачу, возложенную на вѣдомство. Внѣ этого общенія я не мыслю совершенно работать. Я долженъ засвидѣтельствовать здѣсь, въ Государственной Думѣ, что тѣ сотрудники, которыхъ я получилъ изъ министерства А. В. Кривошеина, работаютъ съ полнымъ сознаніемъ всей важности ихъ дѣла и исторической отвѣтственности передъ страной. Работа ихъ беззавѣтна. Работу всѣхъ лицъ на мѣстахъ я называю не иначе, какъ самоотверженной работой. Но если зся эта могучая сила, всѣ эти, такъ сказать, дѣловыя пружины, которыя облегли всю Россію, если онѣ сольются съ !мѣстными общественными силами, то я думаю что въ этомъ единеніи мы, господа, безусловно побѣдимъ того врага, который имѣетъ главную, основную ставку на нашей разобщенности и на нашей дезорганизаціи. (Бурныя рукоплесканія слѣва и въ центрѣ). Потому, господа, ваше обращеніе къ населенію, хотя бы въ томъ видѣ, какъ здѣсь я о немъ слышалъ, я глубоко привѣтствую. Если бы можно было возстановить то сознаніе, которое проявилось въ первые мѣсяцы войны! Я выросъ, господа, съ крестьянами, и, вѣроятно, тамъ и останусь со временемъ, но я не узнавалъ многихъ, ,настолько они сознательно относятся къ моменту, переживаемому страной (рукоплесканія и голоса: „Правильно!5’), настолько это война среди нихъ популярна. Если, господа, въ настоящее время война приняла затяжную форму, то я боюсь, что этотъ подъемъ начинаетъ кое-гдѣ остывать. Вѣдь это кое-гдѣ замѣчается. Господа! помогите оживить эту страшную мощь нашей страны. Помогите въ этомъ отношеніи, путемъ единства дѣйствій возстановить нашу старую пословицу: ,„міръ — великъ человѣкъ”! (Бурныя и продолжительныя рукоплесканія въ центрѣ, слѣва и справа).

Послѣ моей рѣчи былъ объявленъ перерывъ, въ самомъ началѣ котораго ко мнѣ в т. наз. „министерскій павильонъ” Таврическаго Дворца пришли лидеры многочисленныхъ думскихъ партій (за исключеніемъ крайнихъ правыхъ и крайнихъ лѣвыхъ), среди которыъ вспоминается мнѣ Н. Н. Львовъ, А. И, Шингаревъ, И. Н. Ефремовъ и др., съ выраженіемъ горячихъ привѣтствій и поздравленій по поводу моего выступленія. Они пригласили меня вмѣстѣ съ ними позавтракать и, когда я появился въ Думской столовой, заполненной сидѣвшими за столами депутатами, послѣдніе всѣ встали и вновь принялись мнѣ единодушно апплодировать.

Присутствовавшій во все время моего выступленія и послѣдующей оваціи товарищъ министра А. А. Риттихъ, крѣпко пожавъ мнѣ руку, промолвилъ:

— Такого восторженнаго пріема я не запомню... и Столыпина такъ не принимали!...

Долженъ сознаться, что подобное счастье выпало на мою долю совершенно для меня неожиданно. По правдѣ сказать, подготовляясь къ своему выступленію, я ждалъ обратнаго! Пріятно ,мнѣ было также и то, что весь мой тріумфъ прошелъ на глазахъ присутствовавшей на хорахъ жены моей Анны.

Въ два часа дня того же 18-го февраля, я долженъ былъ поспѣшить въ Государственный Совѣтъ, гдѣ предполагалось поименное голосованіе законопроекта чрезвычайной важности — о подоходномъ налогѣ, и гдѣ многіе изъ моихъ друзей и сочленовъ .тоже горячо меня привѣтствовали съ успѣхомъ и „удачнымъ”, какъ они выразились, „крещеніемъ”. Министръ Финансовъ П. Л. Баркъ, единственный изъ моихъ коллегъ, присутствовашій цмѣстѣ со мной на утреннемъ думскомъ засѣданіи 18-го февраля, послѣ моего выступленія заметил:

— Ну, и ловко же вы сумѣли перебросить мостъ въ Таврическій Дворецъ!..

Слова эти меня въ то время немало покоробили, такъ какъ, говоря съ думской трибуны, я ни о какихъ „мостахъ” заранѣе не загадывалъ, а лишь искренно желалъ дѣлового, тѣснаго сотрудничества съ народными представителями. Долженъ сознаться, что я былъ несказанно' счастливъ и до глубины души удовлетворенъ, когда почувствовалъ, что слушатели мои поняли меня такъ, какъ я этого хотѣлъ. Если этотъ „мостъ”, о которомъ мнѣ Баркъ намекалъ, оказался на самомъ дѣлѣ перекинутымъ между мною и Думой, то это послужило лишь общему отечественному благу.

Послѣ февральскаго моего выступленія, у меня съ депутатской средой установилась прочная связь, основанная на взаимномъ довѣріи. Благодаря этому, несмотря на случавшіяся впослѣдствіи въ области ,продовольственнаго снабженія осложненія, я, до конца моихъ министерскихъ полномочій, встрѣчалъ со стороны думскихъ дѣловыхъ круговъ самое благожелательное отношеніе къ себѣ и къ руководимому мною вѣдомству.

Благодаря депутатскимъ отзывамъ, а, главное — газетнымъ восхваленіямъ, моя рѣчь создала мнѣ тогда значительную популярность. Недаромъ гр. В. Н. Коковцовъ называлъ меня „моднымъ Министромъ”, а С. Д. Сазоновъ, устроивъ у себя на слѣдующій день, послѣ моего думскаго выступленія, парадный завтракъ, за столомъ, во всеуслышаніе, сталъ восхвалять мою, какъ онъ выразился — „выдающуюся” рѣчь и поднялъ бокалъ за то, чтобы въ скорѣйшемъ времени увидѣть меня Россійскимъ премьеромъ.

Въ тотъ же день, 19-го февраля, на засѣданіи Совѣта Министровъ, я былъ встрѣченъ всеобщими привѣтствіями. Одинъ лишь Штюрмеръ не принялъ въ этомъ участія, продолжалъ оставаться напыщенно-безсловеснымъ истуканомъ. Послѣ моего думскаго успѣха, его нерасположеніе ко мнѣ усилилось. Ежедневно мой секретарь Загорскій приносилъ мнѣ по утрамъ цѣлыя кипы не только русскихъ, но и заграничныхъ газетныхъ вырѣзокъ, чесавшихся моей Думской рѣчи. Особенно цѣннымъ и лестнымъ для меня отзывомъ показалась мнѣ статья, написанная обо мнѣ бывшимъ Министромъ Земледѣлія А. С. Ермоловымъ и помѣщенная въ номерѣ „Биржевыхъ Вѣдомостей” отъ 21-го февраля 1916 года. Впослѣдствіи Загорскій всѣ эти многочисленныя вырѣзки сброшюровалъ въ особый объемистый томъ — третій по счету. Два другихъ онъ составилъ изъ газетных замѣтокъ и статей, посвященныхъ мнѣ по поводу сначала назначенія моего в министры, а потомъ ухода со службы. Вся эта для меня исторически-интересная литература сдѣлалась, какъ и все остальное былое, достояніемъ революціонной стихіи, вѣроятно, ее не пощадившей.

Выступленіе мое въ общемъ .собраніи Государственной Думы, 18-го февраля 1916 года, осталось единственнымъ. Въ остальное время пребыванія моего Министромъ, мнѣ приходилось участвовать лишь въ думскихъ комиссіонныхъ работахъ, главнымъ образомъ — на засѣданіяхъ такъ называемой соединенной Военно-продовольственной и сельскохозяйственной комиссіи. Это давало мнѣ возможность держать членовъ законодательной палаты въ курсѣ всѣхъ моихъ продовольственныхъ распоряженій и постановленій руководимаго мною Особаго Совѣщанія. Довольно часто созываемыя засѣданія комиссій отличались многолюдствомъ и проходили въ обстановкѣ общаго интереса и серьзнаго отношенія къ дѣлу. Иногда, впрочемъ, приходилось выслушивать и иныя рѣчи, произносившіяся не столько ради содѣйствія моей сложной и отвѣтственной работѣ, сколько во имя узкопартійныхъ директивъ оппозиціонно къ правительству настроенныхъ думскихъ политическихъ группировокъ.

Вспоминается мнѣ слѣдующій эпизодъ: на одномъ изъ засѣданій „соединенной комиссіи”, на которой обсуждался рядъ предпринятыхъ много мѣръ, саратовскій депутатъ Масленниковъ, въ то время принадлежавшій къ лѣвому крылу „кадетской” партіи, а нынѣ состоящій в числѣ крайнихъ правыхъ „бѣженскихъ” монархистовъ, — долго и горячо старался доказать абсурдность какъ ему казалось, правительственной продовольственной политики. Свои выводы онъ самымъ безцеремоннымъ образомъ основывалъ на совершенно голословныхъ данныхъ. Рѣчь эта, произнесенная съ немалымъ пафосомъ, въ силу бездоказательности и явной подтасовки фактовъ, успѣха не имѣла. Съ моей стороны она вызвала немногословную, но рѣзкую отповѣдь.

По окончаніи засѣданія, вдругъ подходитъ ко мнѣ сей самый Масленниковъ и, дождавшись момента, когда онъ смогъ остаться со мною наединѣ, въ заискивающемъ тонѣ говорить мнѣ слѣдующее:

— Ваше высокопревосходительство, дорогой Александръ Николаевичъ! Признаюсь, что рѣчь свою я произнесъ по долгу принадлежности къ оппозиціонной партіи... Ради Бога, не претендуйте на меня за нее... Имѣйте въ виду, что я прежде всего являюсь вашимъ искреннимъ поклонникомъ и доброжелателемъ!

Повернуть ему спину и скорѣе отойти — вотъ все, что оставалось мнѣ сдѣлать въ отвѣтъ на признаніе моего своеобразнаго „доброжелателя”...

Но бывать в Думскихъ комиссіяхъ я считалъ для себя необходимымъ, ради сохраненія живой дѣловой связи съ депутатами, которые стремились быть въ курсѣ продовольственнаго и хозяйственнаго положенія въ странѣ, и видимо не довольствовались сравнительно немногочисленнымъ своимъ представительствомъ въ Особомъ Совѣщеніи. Надо думать, что благодаря подобнымъ совмѣстнымъ нашимъ занятіямъ въ упомянутыхъ комиссіяхъ, Государственная Дума сочла возможнымъ ограничиться однимъ тѣмъ засѣданіем общаго собранія 18-го февраля 1916 года, которое посвящено было заслушанію предъявленныхъ мнѣ запросовъ по продовольствію. Палата, видимо, вполнѣ удовлетворилась моими разъясненіями. Въ комиссіяхъ, со стороны большинства думскихъ депутатовъ, я видѣл лишь самое благожелательное къ себѣ отношеніе. Въ Государственной Думѣ благопріятно проходили и ею утверждались всѣ дѣла моего Вѣдомства, включая и годовую смѣту Министерства Земледѣлія, быстро разсмотрѣнную и одобренную на двухъ послѣдовавшихъ одно за другимъ засѣданіяхъ — 23-го и 24-го марта 1916 года.

1

См. въ „Приложеніи”. Стенографическій отчетъ засѣданія Государственной Думы 18-го февраля 1916 года.

2

Всѣ помѣщенныя мною здѣсь слова депутатовъ, такъ же, какъ и приводимыя мною ниже выдержки изъ моей рѣчи, взяты мною изъ стенографическаго отчета засѣданія Государственной Думы 18-го февраля 1916 года.

154

Переходя къ воспоминаніямъ о моихъ служебныхъ дѣловыхъ отношеніяхъ съ Верхней Палатой, долженъ прежде всего отмѣтить, что, хотя члены Государственнаго Совѣта, по сравненію съ законодателями Таврическаго Дворца, обычно отличались въ своихъ мнѣніяхъ и выступленіяхъ большей сдержанностью и уравновѣшенностью, но въ описываемое тревожное время замѣтно и среди нихъ проявлялась повышенная нервность, отражавшаяся на общемъ характерѣ занятій и самомъ ихъ поведеніи. Недаромъ думскія оппозиціонныя теченія, приведшія въ 1915 году къ образованію Прогрессивнаго блока, нашли живой откликъ и среди нѣкоторой части законодателей Маріинскаго. Дворца, поддавшихся вліянію упадочныхъ настроеній столичнаго общества и не мало способствовавшихъ своими, въ государственномъ смыслѣ необдуманными, дѣйствіями еще большему разваду правившаго, центра.

Я не буду говорить о моихъ выступленіяхъ, какъ Министра Земледѣлія, и о прохожденіи въ Государственномъ Совѣтѣ смѣтныхъ предположеній моего Министерства. Въ этомъ отношеніи для меня, какъ Министра, все обстояло болѣе чѣмъ благополучно, и эта область моей дѣятельности не вызывала никакихъ осложненій. Въ иныхъ условіяхъ приходилось мнѣ имѣть дѣло съ Верхней* Палатой по вопросамъ, касавшимся моей дѣятельности, какъ предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія.

Сначала Государственный Совѣтъ не принялъ столь близко къ сердцу всѣ эти жизненные, продовольственные и хозяйственные вопросы, какъ то сдѣлала. Государственная Дума. Мнѣ казалось, что верхняя палата довольствуется сообщеніями объ общемъ ходѣ продовольственной работы, которыя она могла получать отъ членовъ Государственнаго Совѣта, участвовавшихъ въ засѣданіяхъ Особаго Совѣщанія. Но видимо думскій примѣръ оказался заразителенъ. Въ первой половинѣ марта мѣсяца 1916 года, среди группы членовъ Государственнаго Совѣта, возникло намѣреніе затребовать отъ Министра Земледѣлія разъясненій по тѣмъ же вопросамъ, по которымъ онъ недавно уже высказался въ Государственной Думѣ.

Долженъ сознаться, что, получивъ этотъ запросъ за подписью 52 членовъ верхней палаты, я мысленно немало на этихъ лицъ попенялъ за, какъ мнѣ показалось, безцѣльность ихъ выступленія. Больше того, что я сказалъ съ Думской трибуны, сообщить членамъ Государственнаго Совѣта въ то время я не имѣлъ возможности. Значительное большинство моихъ коллегъ по верхней палатѣ въ этомъ отношеніи были одного мнѣнія со мною, въ че;мъ они мнѣ откровенно признались 21-го марта 1916 года, въ день, намѣченный для моего выступленія.

Въ этотъ день состоялся мой дебютъ въ общемъ собраніи Государственнаго Совѣта, засѣданіе котораго, по соображеніямъ высшей политики и военно-стратегическаго порядка, предсѣдателемъ было объявлено закрытымъ. Главными застрѣльщиками обращеннаго ко мнѣ запроса являлись: кн. Н. В. Щербатовъ, незадолго до того избранный въ предсѣдатели Всероссійской Сельскохозяйственной Палаты и спѣшившій, видимо, такъ или иначе проявить свою новую роль радѣтеля интересовъ отечественнаго сельскаго хозяйства; Владиміръ Іосифовичъ Гурко, человѣкъ, по складу своего характера вообще безпокойный, да при этомъ немало тосковавшій объ утраченной ,имъ власти и положеніи; Уфимскій земскій избранникъ гр. А. П. Толстой, выступавшій по совершенно аналогичнымъ побужденіямъ, какъ и Саратовскій думскій депутатъ Масленниковъ; проф. Иванъ Христофоровичъ Озеровъ, всегда готовый, при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, преподавать аудиторіи свои излюбленные академическіе совѣты по части упорядоченія финансово-экономическаго положенія страны, и еще нѣкоторые другіе.

Какъ самъ запросъ, изложенный тенденціозно, такъ и рѣчи, не носили характера серьезной дѣловой заинтересованности, а скорѣе били на показной эффектъ, больше отличаясь пустымъ фразерствомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ явной неосвѣдомленностью о дѣйствительномъ положеніи вещей.

Въ особенности возмутилъ меня Гурко, бросившій на всю залу засѣданія такую фразу:

— Всѣ какъ будто работаютъ, что-то дѣлаютъ!., а возъ и нынѣ тамъ!.. Нѣтъ! видно подгнило все въ нашемъ государствѣ!..

И подобныя хлесткія фразы говорили люди, толкомъ не интересовавшіеся всей той огромной работой, которой были заняты не только лучшія столичныя вѣдомственныя силы, но и многочисленные, разбросанные по всей странѣ, лучшіе представители мѣстной власти и общественности.

За пять мѣсяцевъ моего управленія Министерствомъ Земледѣлія и продовольственнымъ снабженіемъ, я никого изъ выступавшихъ ораторовъ въ будничной рабочей обстановкѣ подвѣдомственныхъ мнѣ отдѣловъ не встрѣчалъ, какъ ни съ кѣмъ изъ нихъ на злободневныя темы по сельскому хозяйству и продовольствію не имѣлъ случая когда-либо серьезно и обстоятельно бесѣдовать. Видимо, въ обычное время это ихъ мало интересовало. Въ составъ членовъ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія эти лида также не входили.

Усталый, сидѣлъ я на своемъ министерскомъ мѣстѣ, слушалъ эти цвѣтистыя, громкія фразы, являвшіяся вызовомъ и кровной обидой для многочисленныхъ самоотверженныхъ работниковъ продовольствія, моихъ сотрудниковъ. Невольно я спрашивалъ себя: къ чему вся эта крикливая шумиха? Какую цѣль преслѣдуютъ голословные вопли людей, не потрудившихся даже болѣе обстоятельно ознакомиться съ тѣмъ, о чемъ они съ такимъ вызывающимъ апломбомъ позволяли себѣ говорить?! Выводъ складывался у меня какъ бы самъ собой далеко не въ пользу выступавшихъ со своими хлесткими рѣчами иниціаторовъ предъявленнаго мнѣ запроса.

Съ нелегкимъ сердцемъ и не остывшимъ возмущеніемъ, въ особенности противъ Гурко, поднялся я на каѳедру и приступилъ къ своей „правительственной” отповѣди. Въ начальной части своего выступленія я, въ силу необходимости, вынужденъ бы,лъ держаться лишь строго дѣловыхъ рамокъ изложенія, изобиловавшаго цѣлымъ рядомъ всевозможныхъ цифровыхъ выкладокъ и вѣдомственныхъ справокъ. Но, мало по малу, переходя къ общимъ соображеніямъ и выводамъ, я сталъ отвѣчать на то, что говорили затронувшіе мое вѣдомственное самолюбіе ораторы. Дойдя до оцѣнки выступленія В. I. Гурко, я почувствовалъ, что больше сдерживать себя не могу, и со всей силой накипѣвшаго во мнѣ гнѣва обрушился на того, кто пос,мѣлъ во всеуслышаніе произнести относительно государственнаго вопроса наглую ложь, будто „возъ” продовольственной работы „и нынѣ тамъ”. Слова эти я подвергъ безпощадной критикѣ, я опровергъ ихъ рядомъ неоспоримыхъ фактическихъ данныхъ, я бросилъ жестокій укоръ какъ самому Гурко, такъ и его единомышленникамъ, которые, вмѣсто активнаго сотрудничества съ ,патріотами, которые самоотверженно трудятся надъ государственнымъ дѣломъ огромнаго значенія, занимаются голословной критикой. Это не только не содѣйствуетъ общей работѣ, но подрываетъ энергію и силы ея участниковъ.

— Если бы вы, — закончил я свою рѣчь, обратившись непосредственно къ сидѣвшему внизу въ одномъ изъ первыхъ рядовъ Гурко, — хотя бы разъ сами зашли въ продовольственный отдѣлъ Министерства и пожелали узнать дѣйствительное положеніе вещей, вѣроятно вы убѣдились бы, что этотъ колоссальный государственный „возъ” нынѣ не стоитъ, а, правда — медленно, но вѣрно движется въ нужномъ направленіи! Настало время, когда я призываю всѣхъ себѣ на помощь, и было бы достойно каждаго россійскаго гражданина посильно помочь везти со всѣми нами этотъ необходимый для государственнаго благополучія „возъ”! Но, конечно, это было бы куда тяжелѣе, чѣмъ здѣсь говорить красныя словца!..

Рѣчь моя вызвала въ стѣнахъ Маріинскаго Дворца необычайное явленіе: со всѣхъ сторонъ раздались шумныя одобренія и даже... долго не смолкавшія рукоплесканія. Ко мнѣ тотчасъ подошли многочисленные мои сочлены. Они протягивали мнѣ руки и привѣтствовали съ успѣхомъ моего выступленія. А Гурко послѣ заключительныхъ моихъ словъ, видимо не на шутку взбѣшенный, сорвался со своего мѣста, что-то началъ по моему адресу кричать и стремительно бросился ко мнѣ, но былъ тотчасъ же остановленъ плотной стѣной обступившихъ меня членовъ Государственнаго Совѣта.

Эти;мъ завершилось мое единственное выступленіе въ Общемъ Собраніи Верхней Палаты. Вторично я долженъ былъ съ каѳедры Государственнаго Совѣта говорить спустя ровно три мѣсяца — 21-го іюня, но по независящимъ отъ меня обстоятельствамъ, выступленіе это не состоялось, послуживъ, между прочимъ, поводомъ ухода моего съ министерскаго поста. Объ этомъ я дальше разскажу подробнѣе. Здѣсь же считаю умѣстнымъ отмѣтить, что насколько необоснованнымъ казался мнѣ запросъ, на который я вынужденъ былъ давать разъясненія въ общемъ собраніи Государственнаго Совѣта 21-го марта, настолько же намѣченное на 21-е іюня выступленіе передъ членами верхней палаты представлялось мнѣ желательнымъ и необходимымъ. Не случайно съ этимъ несостоявшимся моимъ выступленіемъ оказалась въ непосредственной связи дальнѣйшая участь моей министерской службы.

155

Моя прошлая министерская дѣятельность обязывала меня входить въ непосредственныя сношенія съ Государемъ Императоромъ, иногда и съ Государыней Александрой ѲеодоровнойЯ хочу возстановить въ своей памяти нѣкоторыя подробности Высочайшаго пріема, который воспослѣдовалъ послѣ указа о моемъ назначеніи министромъ, и на коорый я возлагалъ послѣднюю надежду освободиться отъ столь неожиданно выпавшей на мою долю высокой и почетной, но представлявшейся мнѣ невыносимо тяжкой участи.

Я уже упоминалъ, что 1-го ноября 1915 года я заявила И. Л. Горемыкину о своемъ отказѣ принять министерскій постъ. Я стремился лично объ этомъ доложить Государю, но Его Величество былъ на фронтѣ. Пришлось, по совѣту того, же Горемыкина, послать о своемъ отказѣ Государю письмо, въ отвѣтъ на которое послѣдовала Высочайшая резолюція о моемъ назначеніи.

Въ половинѣ ноября 1915 года, когда Государь возвратился въ Царское, 20-го ноября, я получилъ возможность явиться къ Его Величеству и снова высказать то, что въ письменной формѣ успѣха не имѣло. Стоялъ чудный, яркій зимній день. Проѣзжая съ вокзала во дворецъ, я любовался снѣгомъ занесеннымъ и солнцемъ залитымъ Царскимъ Селомъ, съ наслажденіемъ вдыхалъ морозный прозрачно-чистый воздухъ, такъ отличавшійся отъ испареній туманнаго, дымомъ закопченнаго Петрограда. Это придало мнѣ бодрости.

Государя я давно не видалъ. Его Величество привѣтливо принялъ меня въ своемъ свѣтломъ, знакомомъ мнѣ, кабинетѣ. Онъ имѣлъ замѣтно утомленный видъ и показался мнѣ на много лѣт постарѣвшимъ. Я поспѣшилъ выразить Государю мою вѣрноподданническую признательность за оказанное мнѣ милостивое довѣріе и высокую честь. Въ отвѣтъ на это Его Величество, лестно обо мнѣ отозвавшись, поинтересовался узнать подробности моего вступленія въ должность и мои первыя служебныя впечатлѣнія.

Я отвѣтилъ на предложенные мнѣ вопросы и постарался использовать данную мнѣ аудіенцію, чтобы изложить, почему меня надо освободить отъ министерскихъ обязанностей. Горячо и съ полной искренностью старался я убѣдить Государя въ основательности моихъ доводовъ, сводившихся къ несовмѣстимости должности Министра Земледѣлія и предсѣдателя Особаго Продовольственнаго Совѣщанія. Я повторилъ въ еще болѣе ясной и подробно мотивированной формѣ то, что было изложено 1-го ноября, въ представленномъ черезъ Горемыкина всеподданѣйшемъ моемъ письмѣ. Въ дополненіе я рѣшился высказать Государю еще рядъ соображеній, и откровенно сказалъ, что министерскія назначенія послѣдняго времени порождаютъ столичные слухи, которые компрометируютъ доброе имя лицъ, призываемыхъ къ власти. При этихъ словахъ, ранѣе спокойно слушавшій меня, Государь какъ бы очнулся, нервно одернулся и, вскинувъ голову, рѣзко мнѣ замѣтилъ:

—    Васъ назначилъ... я!

Все же я не преминулъ напомнить Его Величеству что всей моей прошлой общественной и служебной дѣятельностью я не былъ подготовленъ къ занятію министерской должности, о которой я никогда не помышлялъ.

—    Въ этомъ отношеніи, — продолжалъ я свои признанія Государю, — вѣроятно, я рѣзко отличаюсь отъ всѣхъ тѣхъ служилыхъ лицъ, которыя заранѣе намѣчаютъ себѣ высокую сановную карьеру, усиленно подготовляясь къ , ней и заблаговременно подбирая себѣ нужныхъ помощниковъ...

—    Ну, по этой части — вновь прервалъ меня Государь — вамъ нечего безпокоиться! Отъ вашего предшественника къ вамъ переходитъ хорошо подобранная группа сотрудниковъ.. А. В. Кривошеинъ былъ умѣлый антрепренеръ!..

Кромѣ этихъ двухъ замѣчаній, Государь все послѣдующее время аудіенціи слушалъ меня молча, часто пристально въ Меня всматриваясь и, какъ мнѣ казалось, сочувственно относясь ко всѣмъ моимъ соображеніямъ, и во мнѣ, по мѣрѣ того, какъ я говорилъ, росла уверенность въ конечномъ успѣхѣ моего ходатайства. Но, когда, исчерпавъ свои доводы, я замолчалъ, Государь, протягивая мнѣ на прощанье руку промолвилъ:

—    Я васъ цѣню и привѣтствую, какъ хозяина-практика и живого человѣка...

Сдѣлавъ затѣмъ небольшую паузу и привычнымъ своимъ жестомъ нервно одернувшись, Его Величество рѣшительнымъ тономъ добавилъ:

—    Прошу васъ бывать у меня съ докладами, такъ же, какъ приходилъ ко мнѣ Кривошеинъ, — по понедѣльникамъ. Желаю вамъ отъ души полнаго успѣха и разсчитывайте на мою помощь...

Признаюсь откровенно, подобнымъ оборотомъ дѣла я былъ немало озадаченъ, такъ какъ ожидалъ другого. Послѣ заключительныхъ словъ Государя мнѣ осталось лишь откланяться и подчиниться волѣ !моего Монарха. Не успѣлъ я дойти до выходной двери, какъ Его Величество бросилъ мнѣ въ догонку:

—    Не забудьте мнѣ въ срочномъ порядкѣ подать докладъ объ освобожденіи васъ отъ участія въ Верховной Слѣдственной Комиссіи.

Обласканный, но и разочарованный, покинулъ я Царскосельскій Дворецъ, чтобы сразу приняться за исполненіе новыхъ министерскихъ обязанностей.

Черезъ два дня, въ понедѣльникъ, 23-го ноября, состоялся мой очередной докладъ Государю. Невольно, со всей остротой и въ ;мельчайшихъ подробностяхъ, припомнился мнѣ первый мой пріемъ у Его Величества, имѣвшій мѣсто ровно десять лѣтъ тому назадъ и происходившій въ наиболѣе острый періодъ аграрно-революціоннаго броженія 1965 года. Иная была тогда обстановка и иныя были въ то время рѣчи.

Мой выѣздъ въ Царское Село съ первымъ, въ качествѣ Министра, всеподданнѣйшимъ докладомъ, отмѣченъ въ моей памяти однимъ обстоятельствомъ, не лишеннымъ своего рода фатальности. Войдя въ министерскій вагонъ, я нашелъ другого, уже сидѣвшаго тамъ, министра — адмирала Григоровича. При видѣ меня, онъ сдѣлалъ радостный жестъ и въ самыхъ искреннихъ выраженіяхъ привѣтствовалъ мое появленіе съ министерскимъ портфелемъ въ рукахъ. „Какая иронія судьбы!” — записалъ я въ моемъ дневникѣ. Дѣйствительно, вмѣсто поѣздки въ качествѣ члена Верховной Слѣдственной Комиссіи въ Царицынъ, для немало смущавшей всѣхъ заинтересованныхъ лицъ ревизіи дѣятельности пушечнаго завода; я попадаю въ царскосельскій вагонъ и какъ только что назначенный министръ, ѣду къ Царю съ первымъ министерскимъ докладомъ, въ которомъ ходатайствую отъ освобожденія меня отъ обязанностей члена Верховной Слѣдственной Комиссіи. Первый, кого я по дорогѣ встречаю, был Морской Министръ — глава именно того вѣдомства, отношеніе котораго къ созданію и дѣятельности Царицынскаго завода вызывало съ моей стороны рядъ серьезныхъ недоумѣній.

Въ день моего перваго министерскаго, доклада въ Царскомъ — на представленномъ мною всеподданѣйшемъ ходатайствѣ объ исключеніи меня изъ состава Верховной Слѣдственной Комиссіи Государь собственоручно начерталъ резолюцію: „Согласенъ”. Такимъ образомъ я былъ освобожденъ отъ своихъ слѣдственныхъ полномочій и обязанностей. Черезъ часъ послѣ пріема меня Государемъ, я очутился вновь вдвоемъ съ адмираломъ Григоровичемъ, съ которымъ мы принялись мирно и интересно бесѣдовать за завтракомъ, обычно предлагаемымъ пріѣзжимъ изъ столицы министрамъ въ одномъ изъ служебныхъ аппартаментовъ Царскосельскаго Дворца. Наши съ Иваномъ Константиновичемъ ,совмѣстныя поѣздки и такіе же оживленные завтраки повторялись во всѣ послѣдующіе пріемные наши царскосельскіе „понедѣльники”.

Первый мой министерскій докладъ прошелъ въ обстановкѣ исключительно привѣтливаго и задушевно-теплаго ко мнѣ отношенія Его Величества. Неоднократно приходилось мнѣ и ранѣе бывать в Царскосельскомъ Государствомъ кабинетѣ, причемъ Августѣйшій Хозяинъ принималъ меня обычно стоя у ближайшаго отъ входной двери огромнаго окна.

Въ этотъ же разъ, когда я впервые появился въ качествѣ Министра-докдадчика, я былъ Его Величествомъ приглашенъ присѣсть къ обширному, глаголемъ расположенному, письменному его столу. Прежде чѣмъ приступить къ своему докладу, я обратилъ вниманіе на впервые замѣченный мною на груди Государя скромно бѣлѣвшій эмалевый крестъ Георгія Побѣдоносца, недавно имъ надѣтый и, видимо, доставлявшій Его Величеству чувство радостнаго удовлетворенія. На мое привѣтствіе съ подобнымъ высокимъ боевымъ отличіемъ Государь Николай Александровичъ, закуривъ папироску, сталъ совершенно запросто, по-домашнему, но съ замѣтнымъ оживленіемъ дѣлиться своими впечатлѣніями по поводу всего имъ видѣннаго во время фронтовыхъ поѣздокъ и при посѣщеніи боевыхъ позицій. Его Величество неоднократно отмѣчалъ то удовольствіе, которое ему доставляло всеобщее воодушевленіе и патріотическій подъемъ въ войскѣ и населеніи. Съ необычайнымъ жаромъ бесѣдуя на эту тему, Государь какъ бы весь переродился, сталъ бодрымъ и жизнерадостнымъ, замѣтно помолодѣлъ...

Не могло быть сомнѣнія, что достоинство Россіи и судьба ея защитницы, Императорской Арміи, стояли для него превыше всего!.. „Займемся же теперь нашимъ дѣломъ”, - наконецъ, прервалъ Его Величество самъ себя и предложилъ мнѣ приступить къ докладу. Основной его частью была сводка унаслѣдованнаго мною отъ Кривошеина продовольственнаго дѣла и перечисленіе намѣченныхъ мною въ этой области мѣропріятій.

Продовольственные вопросы занимали во всѣхъ всеподданнѣйшихъ моихъ докладахъ первенствующее мѣсто. Его Величество ими всегда особенно интересовался и заставлялъ меня держать его въ курсѣ всѣхъ работъ и постановленій Особаго Продовольственнаго Совѣщанія. Чисто вѣдомственныя дѣла, обычно представляемыя Министромъ на Монаршее благовоззрѣніе, по вполнѣ естественнымъ причинамъ, должны были отходить на задній планъ, кромѣ тѣхъ мѣропріятій Министерства Земледѣлія, которыя, будучи органически связаны опять-таки съ продовольственнымъ снабженіемъ арміи и тыла, принимались въ цѣляхъ поддержанія отечественнаго сельскаго хозяйства. Война, довольствіе арміи и спокойствіе тыла —    вотъ что тогда въ первую голову являлось предметами всеобщихъ заботъ.

Излагать свои очередныя дѣла старался я сжато и кратка, но все же докладъ мой затянулся на довольно' продолжительное время, въ теченіе котораго Его Величество, не прерывая, слушалъ меня съ напряженнымъ вниманіемъ. Въ заключеніе онъ одобрилъ всѣ мои плановыя предначертанія и обѣщалъ распорядиться объ удовлетвореніи моего ходатайства по поводу принятія немедленныхъ мѣръ для установленія въ продовольственной области согласованности дѣйствій фронтовыхъ властей съ моими распоряженіями.

Закончивъ свой докдадъ, я тотчасъ же принялся складывать въ портфель свои дѣловыя бумаги, чтобъ немедленно откланяться и покинуть кабинетъ, но Государь меня еще надолго задержалъ своими разспросами промою семью. Узнавъ о предстоящей свадьбѣ моей старшей дочери, онъ пожелалъ узнать нѣкоторыя подробности о семействѣ Поливановыхъ. Его Величество сталъ мнѣ задавать еще цѣлый рядъ вопросовъ, касавшихся моего головкинскаго имѣнія и веденіятсго хозяйства, одновременно разспрашивая про Самарскую губернію, со времени ея образованія и о настроеніяхъ мѣстнаго приволжскаго населенія. По этому поводу припомнились слышанныя мною въ Головкинѣ осенью 1915 года и запечатлѣвшіяся въ моей памяти по своей глубокой потріотичности слова одного чердаклинскаго1 мужичка, который на мое привѣтствіе — „Какъ здраствуешь?” — бодрымъ голосомъ простецки мнѣ отвѣтилъ

-    „Ничего, Лександръ Миколаевичъ, живемъ помаленьку! Вотъ, двое моихъ сыновей съ нѣмцами дерутся, а придетъ нужда — и самъ на царскую службу пойду!” Этотъ діалогъ съ чердаклинскимъ мужичкомъ я не преминулъ пересказать Государю, который, выслушавъ его, какъ бы весь просвѣтлѣлъ и еле слышно промолвилъ: „Спасибо имъ”... Отпуская меня, Его Величество пригласилъ, буде по ходу дѣлъ потребуется, бывать съ докладами въ Могилевской Ставкѣ и пожелалъ мнѣ въ дальнѣйшей работѣ полнаго успѣха.

Не могу здѣсь не отмѣтить, что первый мой министерскій докладъ произвелъ на меня неизгладимое впечатлѣніе. Онъ прошелъ въ условіяхъ удивительной простоты, искренней привѣтливости и теплой задушевности. Принятіе мною министерскаго поста отозвалось въ то время на всемъ моемъ самочувствіи чрезвычайно угнетающимъ образомъ, но тотъ сердечный, ласковый пріемъ и чарующая манера обращенія со своими Министрами, которое я встрѣтилъ со стороны моего Монарха, заставили меня забыть о трудностяхъ моего новаго положенія и воодушевиться искреннимъ желаніемъ посильно придти на помощь Его Императорскому Величеству въ его огромномъ дѣлѣ государственнаго управленія.

Послѣ нѣкотораго перерыва, во время котораго мы съ адмираломъ Григоровичемъ успѣли позавтракать, я былъ приглашенъ въ томъ же Царскосельскомъ Дворцѣ на пріемъ къ Государынѣ Александрѣ Ѳеодоровнѣ. Мнѣ показалось, что съ тѣхъ поръ, какъ я ее не видалъ, она замѣтно осунулась и похудѣла. Представляясь ей въ качествѣ вновь назначеннаго Министра, я удостоился отъ Ея Величества выслушать нѣсколько милостивыхъ замѣчаній, отмѣчавшихъ мою „дѣловую опытность” и „близкое знакомство съ деревней”.

Принимая меня, Императрица пригласила меня сѣсть къ ея рабочему столу и сразу же перешла къ обсужденію живо интересовавшаго ее вопроса объ организаціи Всероссійскаго Кустарнаго Комитета. Въ противоположность Государю, Императрица не ограничивалась задаваніемъ однихъ вопросовъ. Она сама на довольно правильномъ русскомъ языкѣ старалась меня ввести въ курсъ дѣла, которому она придавала серьезное государственное значеніе, и съ которымъ она просила меня спѣшно и обстоятельно ознакомиться, представивъ ей мои соображенія соотвѣтственно съ ея резолюціями, ранѣе начертанными на докладахъ моего предшественника. Въ общемъ пріемъ мой продолжался недолго. Отпуская меня, Государыня пожелала мнѣ полнаго успѣха въ предстоящей дѣятельности.

Впечатлѣніе я вынесъ отъ этого пріема самое отрадное. Императрица была привѣтлива и искренне благожелательна въ особенности мнѣ понравился ея живой, серьезный дѣловой интересъ. Говорила она сжато, но умно и властно. Постороннихъ вещей она не касалась, о нихъ не спрашивала, почти исключительно придерживаясь волновавшей ее темы объ упорядоченіи и процвѣтаніи русской кустарной промышленности.

Не могу не разсказать нѣкоторыя подробности о слѣдующемъ моемъ всеподдданѣйшемъ докладѣ, имѣвшемъ мѣсто 23-го декабря 1915 года и ознаменовавшемся совершенно неожиданнымъ для меня обстоятельствомъ. Надо сказать, что въ утренніе часы „пріемныхъ” для меня „понедѣльниковъ”, совмѣстныхъ съ Морскимъ Министромъ, очередь докладовъ соблюдалась всегда одна и та же — сначала у Государя бывалъ Адмиралъ Григоровичъ, а за нимъ слѣдовалъ мой докладъ. Такъ было и въ этотъ разъ, но въ упомянутый день, вмѣстѣ съ Морскимъ Министромъ, были приняты Начальникъ Штаба адмиралъ Русинъ и генералъ Вильчковскій, только что вернувшіеся изъ заграничной командировки и вызванные въ Царское для личныхъ всеподданѣйшихъ докладовъ.

До пріема ихъ Государемъ, я встрѣтилъ ихъ въ министерскомъ вагонѣ на пути въ Царское Село и имѣлъ съ ними чрезвычайно интересную бесѣду. Русинъ и Вильчковскій успѣли подѣлиться со мной своими заграничными впечатлѣніями, сводившимися к слѣдующимъ выводамъ. По ихъ словамъ, общее настроеніе во Франціи въ то время было удивительно бодрымъ и повсюду наблюдалась поразительная дисциплина. Перейдя къ оцѣнкѣ флотовъ, сначала англійскаго, адмиралъ Русинъ отнесся къ нему явно отрицательно, усматривая основной его недостатокъ въ томъ, что все командованіе сосредоточено было въ Лондонѣ.

Что же касается нѣмецкаго флота, то Русинъ отозвался о немъ, какъ объ организаціи относительно новой, еще не успѣвшей пріобрѣсти ни нужнаго навыка, ни должныхъ традицій.

Необычайный интересъ представляли изъ себя показанные Русинымъ съ Вильчковскимъ фотографическіе снимки, сдѣланные французскими авіаторами съ нѣмецкихъ боевыхъ позицій и затѣмъ искусно увеличенные. Ясность и детальность этихъ фотографій были изумительны. На нихъ можно было даже разсмотрѣть проволочныя загражденія и было рельефно обозначено расположеніе батарей, какъ дѣйствующихъ, такъ и обманныхъ; около послѣднихъ на означенныхъ снимкахъ не было видно проложенныхъ тропинокъ, и не было замѣтно лучей, обычно исходившихъ изъ дѣйствующихъ батарей при обстрѣлѣ.

Пріемъ Государемъ адмирала Григоровича, совмѣстно съ Русинымъ и Вильчковскимъ, оказался чрезвычайно продолжительнымъ, затянувшимся болѣе чѣмъ на полтора часа, такъ что мнѣ пришлось войти въ Государевъ кабинетъ лишь въ 12 ч. и 30 м. дня. Докладъ предстояло мнѣ сдѣлать длинный, такъ какъ, въ силу моей затянувшейся болѣзни, я не смогъ быть въ очередные пріемные дни у Государя.

Только что я приступилъ къ дѣловому докладу, какъ вдругъ одна изъ дверей, соединявшая кабинетъ съ внутренними аппартаментами, тихо растворилась и въ ней, къ моему изумленію и радости, показался Наслѣдникъ, одѣтый въ солдатскую цвѣта хакки форму. Его Императорское Высочество я давно не видалъ и былъ пріятно удивленъ. Онъ значительно выросъ, возмужалъ, нисколько не хромалъ, выглядѣлъ совершенно здоровымъ, удивительно красивымъ мальчикомъ. Правильныя и привлекательныя черты его нѣсколько смуглаго лица теперь рѣзче обозначались и гармонировали съ чарующимъ выраженіемъ большихъ, темно-карихъ, умныхъ, прекрасныхъ его глазъ.

Подойдя.на цыпочкахъ къ отцу, Наслѣдникъ ему на ухо сказалъ: „Тамъ всѣ тебя ждутъ къ завтраку”. Я всталъ и поклонился Его Высочеству, послѣ чего Наслѣдникъ подошелъ ко мнѣ, протянулъ мнѣ свою ручку и затѣмъ вернулся къ отцу.

Государь предложилъ мнѣ продолжить начатый докладъ, я сталъ излагать его, а передо мной была незабываемая картина, — два дорогихъ для русскаго сердца существа, — Государь — отецъ съ прислоненной къ его щекѣ темно-кудрой головкой его сына — Наслѣдника. Всю послѣдующую часть доклада я провелъ въ особо приподнятомъ, радужномъ на,-строеніи. На меня смотрѣли не только обаятельные глаза Царя, но рядомъ съ ними еще и другая пара подобныхъ же, лишь съ дѣтскимъ выраженіемъ, глазъ милаго отрока — Цесаревича. Это счастье не одинъ разъ выпадало на мою долю. Надо было видѣть, какъ радовался всегда самъ Государь приходу своего горячо любимаго сына, который, припавъ къ отцовской щекѣ своимъ очаровательнымъ личикомъ, внимательно прислушивался къ разговору Царя съ его министромъ.

Помню, какъ однажды (18-го января 1916 г.) я докладывалъ Государю о дѣятельности отдѣла сельскаго строительства, на обязанности котораго было популяризировать практическія свѣдѣнія о сельскомъ строительствѣ въ особыхъ брошюркахъ. Онѣ были превосходно изданы съ чертежами, планчиками и картинками, отпечатанными въ краскахъ. Изданіе это Его Величеству чрезвычайно понравилось, и онъ какъ бы про себя замѣтилъ: „Ихъ надо показать Алексѣю Николаевичу”. Вскорѣ пришелъ Наслѣдникъ и Государь поспѣшилъ передать ему эти книжки. Алексѣй Николаевичъ сейчасъ, же забралъ ихъ себѣ, разложилъ на диванѣ и принялся ихъ со вниманіемъ разсматривать, нерѣдко обращаясь ко мнѣ за разъясненіями. Само собой, Его Высочество больше всего занимали раскрашенныя картинки домиковъ и домашнихъ животныхъ. Съ той поры Наслѣдникъ сталъ проявлять ко мнѣ явное расположеніе. При дальнѣйшихъ нашихъ встрѣчахъ въ Могилевской Ставкѣ нерѣдко онъ удостаивалъ меня своимъ вниманіемъ, разспрашивалъ про Волгу, про моихъ семейныхъ, про нашу жизнь. Его особенно интересовало, что дѣлаетъ его сверстникъ, мой старшій сынъ Александръ. Не безъ явной зависти выслушивалъ милый Августѣйшій собесѣдникъ мои разсказы о томъ, какъ нашъ сынъ научился недурно ѣздить верхомъ, грести на лодкѣ, какъ удачно онъ въ нашей купальнѣ рыбачилъ... „Какой онъ счастливый!”—съ грустью въ голосѣ говорилъ Царственный отрокъ, — „а мнѣ все это. строго запрещаютъ!” При этихъ словахъ сердце сжималось жалостью къ бѣдному мальчику, и невольно западалъ въ душу суевѣрный страхъ за его будущее!

1

Селеніе Чердаклы находится въ 25 верстахъ отъ с. Головкина.

156

Въ бытность мою министромъ, я побывалъ у Государя не болѣе двадцати разъ, изъ которыхъ въ семнадцати случаяхъ являлся къ Его Величеству со своими служебными докладами. Государь большей частью меня принималъ въ Царскосельскомъ Дворцѣ, но пять разъ я выѣзжалъ всеподданѣйше докладывать въ Могилевскую Ставку.

Я не буду останавливаться на описаніи подробностей моихъ Царскосельскихъ докладовъ, каждаго въ отдѣльности. Объ общемъ ихъ характерѣ я скажу нѣсколько ниже. Доклады обычно протекали въ болѣе или менѣе одинаковыхъ условіяхъ, — все тѣ же понедѣльники и утренніе часы, та же пріемная, въ которой приходилось нерѣдко подолгу бесѣдовать съ лицами изъ ближайшаго1 царскаго окруженія; тотъ же Государевъ кабинетъ съ его глаголеобразнымъ письменнымъ столомъ. Единственно, что иногда нарушало порядокъ Царскосельскихъ докладовъ — это — всегда радостное, какъ для Государя, такъ и для его министра, — появленіе въ отцовскомъ кабинетѣ Наслѣдника Цесаревича.

Не такъ обстояло дѣло съ Могилевскими докладами. Начать съ того, что самая форма одежды для пріѣзжавшихъ въ Ставку министровъ была иная, чѣмъ для обычныхъ Царскосельскихъ пріемовъ. Вицмундирный фракъ замѣнялся для Могилева походной формой, представлявшей собою для министровъ нѣкоторое подобіе одежды участниковъ дѣйствующей арміи. Военнаго покроя „френчъ” цвѣта „хакки”, шашка, высокіе сапоги со шпорами — все это придавало министрамъ въ нѣкоторомъ смыслѣ боевой видъ Только плечевые жгуты, вмѣсто погонъ, да гражданская кокарда на форменной фуражкѣ выдавали, что мы штатскіе тыловые чины. Могилевскіе доклады происходили всегда въ разные, особо назначенные Государемъ дни и часы. Всѣ пріѣзжавшіе въ Ставку министры обычно; приглашались къ Высочайшимъ трапезамъ, къ завтраку или обѣду, за которымъ приходилось встрѣчаться съ рядомъ новыхъ лицъ, не считая постоянныхъ ихъ участниковъ свитскихъ, или проживавшихъ въ Могилевѣ представителей военныхъ миссій союзныхъ державъ. Помимо этого, лично для меня, какъ Министра Земледѣлія, состоявшаго одновременно Предсѣдателемъ Особаго Продовольственнаго' Совѣщанія, каждая поѣздка въ Верховную Ставку, сопровождалась дѣловыми свиданіями съ многочисленными гражданскими и военными властями, осмотромъ мѣстныхъ вѣдомственныхъ учрежденій, иногда даже заѣздами въ штабные центры дѣйствующихъ фронтовъ.

Первую свою поѣздку въ Могилевъ я предпринялъ въ началѣ января 1916 года, не столько въ силу накопившихся для всеподданѣйшаго доклада дѣлъ, сколько вслѣдствіе необходимости скорѣйшимъ образомъ разрѣшить на мѣстѣ рядъ сложнѣйшихъ продовольственныхъ вопросовъ, возникшихъ частью въ центрѣ сахарнаго производства — Кіевѣ, частью въ районѣ юго-западнаго фронта.

Считаю небезинтереснымъ остановиться болѣе подробно на описаніи моихъ докладовъ въ Ставкѣ. Тѣмъ болѣе, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ мои Могилевскія аудіенціи у Государя носили исключительный характеръ.

Выѣхавъ 3-го января въ сопровожденіи С. Н. Ленина и Н. А. Гаврилова изъ Петрограда, я на другой день использовалъ свой проѣздъ черезъ Москву для свиданія съ съѣхавшимися со всѣхъ кондовъ Россіи представителями Губернскихъ земствъ, которые были моими уполномоченными по продовольственнымъ операціямъ. Этотъ съѣздъ, созванный для обсужденія цѣлаго ряда основныхъ вопросовъ, касавшихся пріобрѣтенія и распредѣленія продуктовъ питанія первой необходимости, засѣдалъ въ зданіи Московской Губернской Земской Управы, куда я въ сопровожденіи ея Предсѣдателя А. Е. Грузинова, проѣхалъ прямо съ вокзала. Подъ моимъ предсѣдательствомъ состоялось совѣщаніе по наиболѣе животрепещущимъ продовольственнымъ вопросамъ. Съ многими изъ присутствовавшихъ я былъ раньше знакомъ по* прошлымъ всероссійскимъ съѣздамъ. Говорить съ ними мнѣ было легко*. Я самъ принадлежалъ къ этой родной мнѣ земской средѣ. Закрывая наше совѣщаніе, я обратился къ участникамъ Съѣзда съ горячимъ призывомъ протянуть мнѣ руку помощи для преодолѣнія огромнаго государственнаго дѣла, требовавшаго всеобщаго энергичнаго сотрудничества. Мои слова нашли единодушный откликъ среди участниковъ съѣзда и они обѣщали оказать мнѣ полное содѣйствіе для выполненія намѣченныхъ мною продовольственныхъ заданій...

Вспоминая прошлое, могу засвидѣтельствовать, что эти земскіе дѣятели, большинство изъ которыхъ состояло предсѣдателями Губернскихъ Управъ, крѣпко сдержали данное ими слово: — продовольственное ихъ сотрудничество нельзя иначе назвать, какъ работой самоотверженной, преисполненной любовью къ родинѣ и сознаніемъ важности принятой ими на себя отвѣтственности.

Не могу не привести одинъ фактъ, въ достаточной степени характеризующій жертвенно-идейное отношеніе земскихъ людей того времени къ общей нашей работѣ. Въ возмѣщеніе расходовъ, вызываемыхъ исполненіемъ продовольственныхъ обязанностей, я предложилъ земскимъ уполномоченнымъ по продовольствію суточное вознагражденіе въ размѣрѣ десяти рублей, на что отъ всѣхъ нихъ получилъ рѣшительный отказъ.

Черезъ годъ съ небольшимъ картина рѣзко измѣнилась. При Временномъ Правительствѣ въ составъ продовольственныхъ уполномоченныхъ влились иныя силы, и въ ихъ настроеніи свершился крутой переломъ. Въ концѣ марта 1917 года Товарищъ Министра Продовольствія, мой землякъ — самарецъ В. Н. Башкировъ привелъ мнѣ въ примѣръ такую параллель: въ бытность мою Министромъ, на работу продовольственныхъ организацій въ Самарскомъ районѣ никакихъ правительственныхъ денежныхъ ассигновокъ не отпускалось. При Временномъ же Правительствѣ на одинъ означенный районъ на оплату продовольственныхъ учрежденій предположено было выдавать до 11 милліоновъ рублей. Въ результатѣ, накладные расходы по заготовкѣ продовольственныхъ продуктовъ за годъ со времени моего ухода изъ Министровъ выросли на 100 и болѣе процентовъ.

Вечеромъ, 4 янв., я выѣхалъ изъ Москвы черезъ Орелъ и Курскъ, гдѣ принималъ продовольственные доклады отъ Предсѣдателей Губернскихъ Земскихъ Управъ: умнаго С. Н. Маслова и обстоятельнаго К. А. Раппа. На слѣдующій день, къ четырем часамъ дня, я прибылъ въ Кіевъ, гдѣ былъ встрѣченъ многочисленной группой мѣстныхъ чиновъ, во главѣ съ Кіевскимъ губернаторомъ гр. А. Н. Игнатьевымъ и предсѣдателемъ Кіевской Губернской Земской Управы М. А. Суковкинымъ. Въ парадныхъ комнатахъ Кіевскаго вокзала, гдѣ состоялся общій пріемъ, находились губернаторы Таврическій и Бессарабскій, чины Министерства Земледѣлія, нѣсколько депутацій и рядъ уполномоченныхъ по продовольствію Кіевской, Волынской, Подольской и другихъ смежныхъ губерній. Города Кіева мнѣ не пришлось увидать. Прямо съ вокзала въ закрытомъ автомобилѣ меня увезли на обѣдъ къ мѣстному Губернатору, послѣ котораго я долженъ былъ спѣшить на два засѣданія, сначала — областного съѣзда сахарозаводчиковъ, а затѣмъ — продовольственнаго совѣщанія, закончившагося лишь къ 11-ти часамъ вечера. Въ томъ же автомобилѣ меня доставили на вокзалъ, гдѣ я принялъ еще нѣсколькихъ лицъ, а въ 12 часовъ ночи я выѣхалъ изъ Кіева по направленію къ г. Бердичеву, гдѣ находилось центральное Управленіе Штаба Юго-Западнаго фронта.

На послѣднихъ двухъ засѣданіяхъ въ Кіевѣ настроеніе было нервное и напряженное, вслѣдствіе, съ одной стороны, чрезмѣрныхъ своекорыстныхъ требованій сахарозаводчиковъ, а съ другой, крайне натянутыхъ отношеній, создавшихся у продовольственныхъ работниковъ Кіевскаго района съ представителями главнаго командованія Юго-Западнаго фронта.

Первое, что пришлось выслушать отъ явившагося ко мнѣ въ вагонъ предсѣдателя Кіевской Губернской Земской Управы Суковкина, былъ его. отказъ отъ обязанностей продовольственнаго уполномоченнаго. Онъ считалъ невозможнымъ имѣть дѣло съ грубымъ и чрезмѣрно придирчивымъ Начальникомъ Штаба Юго-Западнаго фронта, ген. Мавринымъ. Его заявленіе отражало общее мнѣніе и настроеніе всѣхъ мѣстныхъ моихъ сотрудниковъ по закупкѣ продовольственныхъ продуктовъ. Пришлось немало усилій употребить, чтобъ их умиротворить. Подѣйствовало, главнымъ образомъ, мое обѣщаніе упорядочить сложившіяся ненормальныя отношенія путемъ моихъ переговоровъ какъ съ Главнокомандующимъ Юго-Западной арміей, генераломъ Н. I. Ивановымъ, такъ и съ самимъ генераломъ Мавринымъ.

Что касается съѣзда сахарозаводчиковъ, то, откровенно говоря, онъ произвелъ на меня довольно расхолаживающее впечатлѣніе. Надо сказать, что на этотъ съѣздъ собрались почти всѣ наиболѣе извѣстные и крупные сахарозаводчики: графы Бобринскіе, гр. Мусинъ-Пушкинъ, Бродскій, Харитоненко и др. Представляя мнѣ участниковъ съѣзда, М. А. Суковкинъ обратилъ мое вниманіе на скромно себя державшаго молодого человѣка, съ бритымъ и довольно выразительнымъ лицомъ американскаго типа, изъ выдающихся дѣятелей послѣдняго времени. Это былъ М. И. Терещенко, впослѣдствіи вступившій въ составъ революціоннаго Временнаго Правительства въ качествѣ его перваго Министра Финансовъ.

Стремясь въ продовольственной политикѣ установить плановое единство1 управленія, я, естественно!, имѣлъ въ виду подобное же единство и въ области снабженія арміи и населенія сахаромъ, регулируя изъ центра его заготовку, оплату и распредѣленіе. Въ этихъ цѣляхъ рѣшено было1 въ Кіевѣ, являвшемся средоточіемъ всего россійскаго сахарнаго производства, организовать особое учрежденіе, которое служило бы мѣстнымъ филіаломъ центральнаго общеимперскаго продовольственнаго органа по сахарному снабженію. Этотъ планъ Министерство Земледѣлія выработало въ полномъ согласіи съ Особымъ Продовольственнымъ Совѣщаніемъ. Но онъ пришелся многимъ крупнымъ вліятельнымъ сахарозаводчикамъ далеко не по вкусу, такъ какъ ставилъ для ихъ все разыгрывавшихся аппетитовъ твердыя преграды. Вотъ почему на Кіевскомъ съѣздѣ г.г. сахарозаводчики стали сначала несмѣло, а затѣмъ и болѣе рьяно выступать съ критикой принятыхъ мною мѣръ, которыя они объявляли стѣснительными для производства и сбыта сахара, а также убыточными для его1 производителей. Одинъ изъ участниковъ съѣзда, крупный сахарозаводчикъ Бродскій, позволилъ себѣ сдѣлать намекъ на то, что всѣ означенныя мѣропріятія принимались исключительно лишь въ цѣляхъ предоставленія правительству удобствъ по надзору за сахарнымъ производствомъ и его учету. Въ своей отвѣтной рѣчи я высказалъ по этому поводу рѣзкій протестъ, сославшись на рядъ данныхъ, съ достаточной убѣдительностью показывавшихъ, что намѣченныя мною мѣры проводились въ жизнь въ интересахъ всего населенія. Въ концѣ концовъ, съѣздъ присоединился къ нашему проекту общеимперской централизаціи всего дѣла сахарнаго снабженія и образованія въ Кіевѣ особаго въ этихъ цѣляхъ распорядительнаго бюро.

Вопросы, обсуждавшіеся на обоихъ кіевскихъ съѣздахъ, такъ живо затрагивали ихъ участниковъ, что часть ихъ просилі позволенія выѣхать со мною изъ Кіева съ тѣмъ, чтобъ въ вагонѣ еще выяснить нѣкоторыя детали нашихъ злободневныхъ продовольственныхъ дѣлъ. Наши вагонныя собесѣдованія затянулись до двухъ съ половиной часовъ утра.

6-го января, въ 10 утра, мы подъѣхали къ Бердичеву. Надо сказать, что изъ самого Петрограда въ моемъ поѣздѣ, но въ отдѣльномъ своемъ служебномъ вагонѣ, ѣхалъ Министръ Путей Сообщенія А. Ѳ. Треповъ, у котораго по пути велись свои вѣдомственные разговоры съ подначальными ему лицами. Ему по дѣламъ транспорта надо было повидать представителей Главнаго Командованія Юго-Западнаго фронта. На Вердичевскомъ вокзалѣ насъ встрѣтилъ генералъ-адъютантъ Н. I. Ивановъ, генералъ Мавринъ, членъ Государственнаго Совѣта

С. Н. Гербель, состоявшій въ то время моимъ Главноуполномоченнымъ въ юго-западномъ районѣ, Волынскій и Подольскій губернаторы и рядъ вѣдомственныхъ чиновъ.

Первый, кто вошелъ ко мнѣ въ вагонъ — былъ Гербель, съ которымъ меня связывала давняя и прочная дружба. Изъ его словъ я понялъ, какая невѣроятно тяжелая обстановка создалась въ отношеніяхъ представителей центральнаго Продовольственнаго Вѣдомства съ штабнымъ командованіемъ, допускавшимъ въ сношеніяхъ съ нашей агентурой ничѣмъ неоправдываемую рѣзкость, придирчивость и нервировавшую раздражительность. Особенной грубостью и дѣловой нетерпимостью отличался Начальникъ Штаба генералъ Мавринъ.

Вскорѣ, вслѣдъ за Гербелемъ, вошли ко мнѣ въ вагонъ Главнокомандующій Юго-Западной арміей генералъ адъютантъ Николай Іудовичъ Ивановъ, въ сопровожденіи генерала Маврина. Выше средняго роста, плотный, съ широкимъ, чисто русскимъ лицомъ, обрамленнымъ большой, темно-русой, съ сильной просѣдью, густой бородой, Ивановъ, одѣтый въ походную генеральскую форму, съ двумя Георгіями на груди, оказался собесѣдникомъ мало разговорчивымъ, явно чѣмъ-то разстроеннымъ. Онъ обо всемъ отзывался крайне пессимистически. Оба — Ивановъ и Мавринъ — были явно переутомлены, неохотно отвѣчая на мои вопросы о ходѣ боевыхъ дѣйствій. Когда я спросилъ о возможности наступленія нашей арміи, Ивановъ мрачно промолчалъ, а генералъ Мавринъ только рукой махнулъ.

Въ тотъ же день, 6-го января, въ небольшой комнатѣ Главнокомандующаго состоялось многолюдное совѣщаніе по вопросамъ, связаннымъ съ продовольствіемъ и съ желѣзнодорожнымъ транспортомъ. Участвовало на этомъ совѣщаніи нѣсколько генераловъ съ Н. I. Ивановымъ во главѣ, два Министра (Треповъ и я), С. Н. Гербель, С. Н. Ленинъ, главный полевой интендантъ генералъ Д. С. Шуваевъ и рядъ офицеровъ военнаго штаба.

Съ первыхъ же словъ опредѣлилось коренное расхожденіе во взглядахъ на постановку продовольственно-транспортнаго дѣла между представителями Главнаго Командованія Юго-Западнымъ фронтомъ и всѣми нами, руководителями министерской работы въ центрѣ. Генералъ Ивановъ, поддерживаемый рѣзкими выступленіями генерала Маврина, ,съ необычайнымъ упорствомъ отстаивалъ свою точку зрѣнія, сводившуюся къ необходимости въ дѣлѣ продовольственнаго снабженія признать за всей примыкавшей къ Юго-Западному фронту областью Россіи полную районную автономію. Иначе говоря, генералъ Ивановъ имѣлъ въ виду совершенно отрѣзать отъ остальной Россіи и другихъ фронтовъ всю плодороднѣйшую юго-западную окраину, съ ея богатыми запасами и предстоявшимъ урожаемъ. Все изобиліе продуктовъ этой области онъ предлагалъ направлять на нужды его фронта.

Всѣ наши доводы о явной несправедливости и нецѣлесообразности подобнаго требованія оказались безуспѣшны. Рядъ ясныхъ цифровыхъ выкладокъ, говорившихъ объ избыткѣ въ указанной области продовольственныхъ запасовъ, что въ ней, сверхъ того, что нужно для питанія юго-западной арміи есть излишки, которыми надо воспользоваться для продовольствованія остальныхъ фронтовыхъ и тыловыхъ мѣстностей Россіи, не переубѣдили генерала Иванова и его единомышленниковъ.

Затянувшіяся пренія, которыя велись въ крайне нервномъ и приподнятомъ тонѣ, заставили въ концѣ концовъ меня самымъ категорическимъ образомъ заявить, что я, какъ отвѣтственный руководитель всего общеимперскаго продовольственнаго снабженія, обязанъ заботиться не только объ одномъ Юго-Западномъ фронтѣ, но обо всей дѣйствующей арміи. Я ни въ коемъ случаѣ не могу согласиться съ точкой зрѣнія представителей Главнаго Командованія Юго-Западной арміи и безповоротно остаюсь при убѣжденіи, что необходимо сохранить общее руководство всѣмъ дѣломъ продовольственнаго снабженія за центральнымъ вѣдомствомъ, которому должно подчиняться и Главное Командованіе Юго-Западнаго фронта. Имѣя въ этомъ отношеніи поддержку Министра Путей сообщенія Трепова, генерала Шуваева и Главноуполномоченнаго по продовольствію Гербеля, я предупредилъ генерала Иванова, что своей политики мѣнять я не намѣренъ, о чемъ, а также о встрѣченномъ въ Бердичеве на этотъ счетъ разномысліи — сочту долгомъ довести до свѣдѣнія Штаба Верховнаго Главнокомандующаго.

Мое заявленіе положило конецъ нашимъ спорамъ. Совѣщаніе было закрыто. Оно оставило среди насъ тяжелое впечатлѣніе, но дѣлу принесло несомнѣнную и существенную пользу: Ставка подтвердила представителямъ Главнаго Командованія Юго-Западнымъ фронтомъ необходимость согласовывать ихъ продовольственную дѣятельность съ распоряженіями, исходившими изъ столичнаго руководящаго Центра. Благодаря этому, взаимоотношенія Петроградскаго вѣдомства и всей его мѣстной продовольственной агентуры съ военными чинами Юго-Западнаго фронта пришли въ нормальный порядокъ.

Отъѣздъ изъ Бердичева состоялся вечеромъ того же 6-го января, а на другой день, въ два съ половиной часа пополудни, мы были въ Могилевѣ. Я принялъ тамъ Губернатора Пильца и чиновъ моего вѣдомства и поспѣшилъ, передъ назначеннымъ мнѣ на 4 часа дня всеподданѣйшимъ докладомъ, повидать Начальника штаба Верховнаго Главнокомандующаго, генерала Михаила Васильевича Алексѣева, съ которымъ м.нѣ необходимо было предварительно переговорить о цѣломъ рядѣ продовольственныхъ дѣлъ.

Съ вокзала я поѣхалъ на автомобилѣ по длинной невзрачной улицѣ, съ сѣренькими домишками, до просторной площади, окруженной бѣлыми каменными солидными зданіями. Слѣва возвышался многоглавый соборъ. Противъ него, на краю спуска къ Днѣпру, стояли почти рядомъ два бѣлыхъ дома: первый — поменьше, а за нимъ — болѣе видный и помѣстительный, одной стороной примыкавшій къ обширному саду.

Въ первомъ домѣ помѣщался штабъ Верховнаго Главнокомандующаго и его начальникъ генералъ Алексѣевъ. Въ большомъ домѣ, ранѣе служившемъ квартирой губернатора, проживалъ со своей свитой Государь. Около параднаго крыльца стоялъ военный караулъ и дежурили конвойцы.

Генералъ,. Алексѣевъ принялъ меня въ сравнительно небольшой, узкой комнатѣ, почти цѣликомъ занятой большимъ длиннымъ столомъ, на которомъ была разложена подробная карта всѣхъ фронтовъ и боевыхъ позицій. Какъ потомъ я узналъ, въ этой комнатѣ, ежедневно, по утрамъ, происходили занятія Верховнаго Главнокомандующаго съ его Начальникомъ Штаба, который по картѣ объяснялъ Его Величеству весь ходъ происходившихъ боевыхъ дѣйствій. Меня встрѣтилъ средняго роста, худощавый, скромный на видъ генералъ, въ походной формѣ, съ Георгіемъ на шеѣ. Усадивъ меня около письменнаго стола, Михаилъ Васильевичъ принялся меня разспрашивать про общее положеніе продовольственнаго дѣла и предупредилъ, что отъ этой области зависитъ многое для успѣшнаго веденія войны. Я видѣлъ передъ собой человѣка съ некрасивымъ, но умнымъ лицомъ. Изъ-за очковъ смотрѣли на меня сѣрые проницательные глаза. Алексѣевъ выглядѣлъ усталымъ, но не нервнымъ. Онъ спокойно и обстоятельно обсуждалъ возникавшіе вопросы

Объ общемъ положеніи военныхъ дѣйствій Михаилъ Васильевичъ избѣгалъ говорить. Онъ произвелъ на меня впечатлѣніе человѣка вдумчиваго, знающаго и толковаго. Первоначально привѣтливостью онъ не отличался, но впослѣдствіи, когда у насъ установился прочный дѣловой контактъ, Михаилъ Васильевичъ сталъ относиться ко мнѣ съ явнымъ радушіемъ и искренней благожелательностью.

Окончивъ переговоры, я отъ генерала Алексѣеза прямо направился въ сосѣдній, бывшій губернаторскій, домъ, называвшійся нынѣ „дворцомъ”. Пройдя сквозь строй военнаго караула, раздѣлся въ небольшой нижней передней, поднялся по скромно убранной лѣстницѣ во второй этажъ и вошелъ въ залу, служившую пріемной для лицъ, ожидавшихъ царской аудіенціи

Это была сравнительно небольшая комната съ бѣлыми стѣнами, паркетнымъ поломъ, нѣсколькими выходившими на площадь окнами. Обставлена она была чрезвычайно прост Десятка два стульевъ вдоль стѣнъ и рояль, слѣва отъ входа — вотъ и все, что въ ней находилось. Въ залѣ имѣлись три двери: одна выходила на парадную лѣстницу, другая соединялась со столовой, а третья вела вь кабинетъ Государя.

Ждать пришлось мнѣ недолго. Его Величество встрѣтилъ меня съ присущей ему ласковой привѣтливостью, усадилъ противъ себя за свой небольшой письменный столъ и предложилъ приступить къ докладу. Поблагодаривъ за полученныя мною къ Новому Году Высочайшія награды, я перешелъ къ подробному изложенію всего хода налаженнаго мною продовольственнаго снабженія и дальнѣйшихъ мѣръ, которыя были намѣчены, согласно выработанному мною, совмѣстно съ Особымъ Совѣщаніемъ, плану дѣйствій. Въ видѣ иллюстрацій, мною были представлены на благовоззрѣніе Государя составленныя моими сотрудниками интересныя картограммы, гдѣ было отчетливо указано имѣвшееся въ странѣ количество всякаго рода продовольственныхъ запасовъ. Не преминулъ я также указать на ту пользу, которую приноситъ „Советъ пяти министровъ’', какъ столичный центръ, объединяющій представителей всѣхъ вѣдомствъ, такъ или иначе обслуживавшихъ продовольственное снабженіе. На мой взглядъ такое же объединеніе повсемѣстно въ провинціи явилось бы въ высокой степени желательной мѣрой, къ осуществленію которой я имѣлъ въ виду немедленно' приступить. Его Величество все мною доложенное полностью одобрилъ, поблагодарилъ меня за мою работу и обѣщалъ оказывать во всѣхъ моихъ начинаніяхъ твердую поддержку и защиту отъ возможныхъ, какъ Государь выразился, — „постороннихъ помѣхъ и вмѣшательствъ.

Покончивъ съ продовольственными дѣлами, я перешелъ къ изложенію своего ходатайства о разрѣшеніи использовать въ случаяхъ, когда представится тому возможность, свободныя тыловыя войсковыя части для сельскохозяйственныхъ работъ въ періодъ ихъ наибольшей рабочей спѣшки, хотя бы для уборки предстоявшаго урожая. Его Величество далъ мнѣ на это свое принципіальное согласіе, послѣ чего сталъ мнѣ задавать вопросы, интересуясь знать мое мнѣніе относительно общаго экономическаго положенія нашего отечества, въ связи съ предстоявшей въ Парижѣ конференціей по финансово-экономическимъ вопросамъ. Государь неоднократно высказывалъ опасеніе относительно возраставшей задолженности Россіи, доходившей въ описываемое время до 330 милліардовъ золотыхъ рублей, включая займы на войну 1914 года. Въ этомъ отношеніи я счелъ возможнымъ всемѣрно успокаивать Государя. Я утверждалъ, что подобная цифра задолженности, сама по себѣ, несомнѣнно', значительная, не представляется страшной при неисчерпаемыхъ природных богатствахъ Россіи. Но при непремѣнномъ условіи однако, чтобъ использованіе этих богатствъ въ цѣляхъ финансово-экономическаго возрожденія Россіи шло по заранѣе разработанному и всесторонне обдуманному плану. Подобный имперскій планъ долженъ быть намѣченъ на много дѣтъ впередъ, какъ для внутренняго' государственнаго устроенія, такъ* и для установленія внѣшней Россійской политики. Тутъ Его Величество прервалъ меня замѣчаніемъ, немало меня удивившимъ: „лишь бы на Алексѣеву жизнь хватило”...

Передъ уходомъ изъ кабинета, я вспомнилъ данное мною въ Кіевѣ обѣщаніе спеціально прибывшей ко мнѣ съ юга депутации, представить Государю отъ имени винодѣловъ и виноградарей ходатайство о разрѣшеніи населенію употреблять виноградныя вина умѣренной крѣпости. Мотивомъ подобнаго своего обращенія къ Его Величеству просители выставляли то обстоятельство, что послѣ изданнаго при объявленіи войны 1914 года Высочайшаго указа о запрещеніи продажи спиртныхъ напитковъ винодѣліе, а съ нимъ вмѣстѣ и виноградарство, были поставлены въ условія, грозившія полной гибелью этой цѣннѣйшей, съ такимъ трудомъ насаждавшейся, культуры. Въ означенномъ ходатайствѣ былъ приведенъ рядъ авторитетныхъ медицинскихъ справокъ, доказывавшихъ несомнѣнную пользу умѣреннаго употребленія винограднаго вина. Доложивъ объ этомъ ходатайствѣ, я счелъ долгомъ заявить Государю, что со своей стороны я всецѣло къ нему присоединяюсь, въ силу чего просилъ его удовлетворить. Его Величество выразилъ на это свое согласіе, отмѣтивъ, что запретительный указъ имѣлъ въ виду лишь употребленіе водки и другихъ крѣпкихъ напитковъ. Это разрѣшеніе вскорѣ послѣдовало и было, конечно, восторженно встрѣчено на югѣ Россіи, гдѣ населеніе было заинтересовано сохраненіемъ виноградной культуры.

Приглашенный на обѣдъ къ Высочайшему столу, я поспѣшилъ использовать оставшееся мнѣ до семи съ половиной часовъ вечера время, чтобы посѣтить проживавшаго въ нижнемъ этажѣ резиденціи Государя Министра Двора графа Владиміра Борисовича Фредерикса и еще разъ повидать генерала Алексѣева.

Графъ Владиміръ Борисовичъ занималъ, какъ и всѣ свитскіе, чрезвычайно скромное помѣщеніе. Все въ его комнатѣ имѣло видъ чего-то временнаго, неуютнаго, и самъ Министръ одѣтъ былъ въ необычную для него походную, цвѣта хакки, генеральскую форму. Несмотря на свой почти восьмидесятилѣтній возрастъ, графъ Фредериксъ держался прямо, молодцевато несъ свою красивую, съ большими пушистыми усами, сѣдую голову. Бесѣдуя съ нимъ, глядя въ его голубые, ясные, привѣтливые глаза, в чувствовалъ около себя морально чистаго, душевнаго человѣка, честнаго и преданнаго слугу своего Державнаго хозяина.

Съ первыхъ же его привѣтственныхъ словъ и разспросовъ графъ Владиміръ Борисовичъ завоевалъ мою искреннюю симпатію, меня потянуло именно къ нему, а не кому другому откровенно высказаться по одному наболѣвшему вопросу, занимавшему въ то время умы и сердца многихъ государственныхъ дѣятелей.

Графъ Фредериксъ, искренне любившій своего монарха и принимавшій близко къ сердцу всѣ невзгоды военнаго лихолѣтья, сталъ мнѣ высказывать свои опасенія по поводу начинавшихъ возникать въ тылу настроеній, по его мнѣнію чреватыхъ возможностью грядущихъ, еще худшихъ, осложненій. Почтенный старикъ закончилъ свои невеселыя думы вопросомъ: „Что вы по этому поводу скажете?” Свой отвѣтъ я построилъ съ тѣмъ расчетомъ, чтобы откровенно высказать человѣку близкому къ Государю мое убѣжденіе въ необходимости, прежде всего, въ скорѣйшемъ времени созвать законодательныя палаты, и принять всѣ мѣры для установленія наилучшихъ отношеній между Государемъ и народными представителями въ лицѣ Государственной Думы. Министръ съ большимъ вниманіемъ прислушивался къ моимъ словамъ и, пожимая мнѣ на прощанье руку, промолвилъ: „Вы, пожалуй, правы... Хорошо, если бы вы сами обо всемъ этомъ доложили Государю”... Въ ближайшій же январскій мой докладъ въ Царскомъ пожеланіе графа Фредерикса сбылось.

Наступилъ часъ обѣда. Въ пріемной залѣ, въ ожиданіи выхода Государя, собралось человѣкъ двадцать, среди которыхъ выдѣлялся своимъ ростомъ Великій Князь Сергій Михайловичъ. Тутъ же находились лица изъ ближайшаго Государева окруженія съ графомъ Фредериксомъ во главѣ, а также представители всѣхъ пяти союзныхъ военныхъ миссій — Франціи, Англіи, Италіи, Бельгіи и Сербіи. Наконецъ А. Ф. Треповъ, генералъ Алексѣевъ, помощникъ Военнаго Министра генералъ Бѣляевъ и нѣсколько генераловъ, прикомандированныхъ къ Ставкѣ.

Простота и радушіе — вотъ что бросалось въ глаза каждому, кто попадалъ въ число приглашенныхъ въ Могилевѣ къ Высочайшимъ трапезамъ. Самый „дворецъ” представлялъ собой скромное зданіе стариннаго помѣщичьяго типа. Все въ немъ казалось уютнымъ и похожимъ на обыденную домашнюю обстановку.

Царственный хозяинъ этого временнаго могилевскаго обиталища усугублялъ общее впечатлѣніе теплой привѣтливости, создавая вокругъ себя настроеніе полной непринужденности и задушевности, которое передавалось приглашеннымъ, какъ только они вступали, вслѣдъ за Государемъ, въ обширную столовую, где въ сторонкѣ у стѣны, какъ и полагалось для старо-помѣщичьяго быта, виднѣлся небольшой столикъ съ закусками и граненымъ графинчикомъ водки. Обычно Государь становился около' столика сбоку и предлагалъ гостямъ и приступить къ закускѣ.

Со мною, когда я впервые попалъ въ Могилевскую обстановку царской трапезы, случился слѣдующій казусъ. Подходя въ общей группѣ къ закусочному столу, я очутился далеко не въ первыхъ рядахъ и, съ ,любопытствомъ присматривался къ норой и крайне интересной для меня обстановкѣ. Разумѣется, я слѣдилъ съ особымъ вниманіемъ за всѣмъ, что говорилъ и какъ себя велъ въ домашнемъ быту Государь. Пока я стоялъ позади нѣсколькихъ лицъ въ ожиданіи свободнаго' доступа къ закусочному столику, я замѣтилъ неоднократно останавливавшіеся на мнѣ пристальные взгляды Его Величества. Я въ то время, по своей неопытности, особаго значенія этому придавать не имѣлъ никакого основанія, пока ко мнѣ не подошелъ Министръ Двора. Онъ тихо мнѣ сказалъ: „Подходите же скорѣй къ Государю Его Величество васъ къ себѣ вызываетъ!”... Оказывается, у Государя была особая манера отличать того или другого изъ своихъ гостей, выражавшаяся въ томъ, что' особымъ пристально-привѣтливымъ взглядомъ онъ приглашалъ это лицо приблизиться къ нему. Тогда Его Величество предлагалъ ему рюмку водки и самъ съ нимъ выпивалъ сбою. Послушавшись графа Фредерикса, я выдвинулся впередъ. ГосуДарь, подозвавъ меня ближе къ себѣ спросилъ, пью ли я водку, причемъ напитокъ этотъ онъ назвалъ „челышевкой”, сославшись, что такъ научилъ его П. А. Столыпинъ... „Вѣдь Челышевъ былъ Вашъ Самарскій?”... спросилъ, привѣтливо' посмѣиваясь, Государь. Въ тамъ же веселомъ духѣ Его Величество продолжалъ нѣкоторое время бесѣдовать со мной, одновременно попросту, какъ подобаетъ доброму хозяину, рекомендуя мнѣ брать ту или другую стоявшую передъ нами закуску.

Послѣ рюмки водки за закусочнымъ столомъ, всѣ разсаживались за общій большой столъ, просто и скромно сервированный Въ центрѣ его, лицомъ къ окнамъ, помѣщался Державный Хозяинъ — всегда ровный, со всѣми привѣтливый, умѣвшій ,всякому сказать ласковое слово.

Меня посадили почти противъ Государя между военными атташе: сухимъ, усатымъ англичаниномъ и стройнымъ, красивымъ итальянцемъ, оказавшимся чрезвычайно милымъ и разговорчивымъ собесѣдникомъ. Одно его курьезное замѣчаніе я даже привелъ въ своей думской рѣчи 18-го февраля 1916 года. Я разказалъ ему, какія колоссальныя партіи мясныхъ, мучныхъ и прочихъ продуктовъ приходилось ежедневно’ доставлять на нашу многомилліонную армію. Мой итальянецъ, всплеснувъ руками, воскликнулъ: „Да вѣдь над or быть своего рода Микелемъ Анджело, чтобы творить подобную работу!”...

Меню царскихъ трапезъ отличалось крайней простотой — завтракъ изъ двухъ блюдъ, обѣдъ изъ трехъ, включая сладкое. Еда состояла изъ чисто-русскихъ кушаній. Подавались часто щи, селянки, похлебки, уха, разныя каши и пр. На ряду съ винами, разливался удивительно' вкусный бѣлый сухарный квасъ, а генералъ Воейковъ не разставался со своей „Кувака” (усиленно рекламируемая имъ самая обыкновенная вода изъ его имѣнія...).

Государь за ѣдой обычно выпивалъ одну большую рюмку излюбленной своей мадеры. Послѣ поданнаго кофе вынималъ папиросу, вставлялъ ее въ изогнутый небольшой янтарный мундштучекъ и предлагалъ всѣмъ курить.

Въ описываемый первый мой пріѣздъ въ Ставку, опять-таки по своей неопытности и незнанію установившагося этикета, я позволилъ себѣ поступокъ, заставившій нѣкоторыхъ свитскихъ лицъ, вродѣ Воейкова, отзываться потомъ обо мнѣ, какъ о небывало „вольномъ” въ своемъ поведеніи министрѣ, а престарѣлаго графа Фредерикса обратиться ко мнѣ съ чрезвычайно деликатнымъ, но все же предупрежденіемъ.

Дѣло въ томъ, что я былъ очень озабоченъ обезпеченіемъ сельскаго хозяйства рабочей силой, о чемъ и упомянулъ въ свомъ всеподданѣйшемъ докладѣ. Въ тотъ же день въ Могилевѣ былъ съ докладомъ у Государя замѣщавшій Военнаго Министра генералъ Бѣляевъ. Я былъ до чрезвычайности заинтересованъ тѣмъ, чтобъ Государь ему сообщилъ О' своемъ согласіи на использованіе тыловыхъ воинскихъ частей для сельскохозяйственныхъ работъ. Безпокоило меня также, что, при распредѣленіи между вѣдомствами военноплѣнныхъ рабочихъ генералъ Бѣляевъ убѣдитъ Государя большую ихъ часть передать въ распоряженіе военнаго' вѣдомства, а не для сельскихъ работъ. По окончаніи обѣда, всѣ вышли изъ столовой въ залу, и Государь, обходя всѣхъ находившихся въ т. н. „серклѣ”, остановился нѣсколько дольше около генерала Бѣляева, который что-то горячо Его Величеству докладывалъ. По доходившимъ до моего слуха отрывочнымъ словамъ, мнѣ казалось, что дѣло идетъ о рабочемъ вопросѣ. Далекій отъ мысли, что въ такихъ случаяхъ есть придворный этикетъ, я рѣшился тотчасъ же послѣ Бѣляева подойти къ Его Величеству и ему напомнить о томъ огромномъ жизненномъ значеніи, которое имѣло правильное разрѣшеніе рабочаго вопроса для сельскаго хозяйства. Я позволилъ себѣ еще разъ почтительно попросить Государя заступиться за Вѣдомство Земледѣлія при распредѣленіи рабочихъ рукъ.

— Простите, Ваше Величество, мою назойливость! — закончилъ я свое обращеніе къ Государю.

Его Величество мнѣ ласково замѣтилъ: — Не по личному же вы хлопочете дѣлу, а для общаго блага!

На что я отвѣтилъ: — Я, Государь, никогда по личнымъ дѣламъ Васъ не безпокоилъ, и впредь о нихъ отъ меня вы не услышите !

Его Величество привѣтливо' улыбнулся и кивнулъ головой. Вскорѣ Государь, обойдя всѣхъ, сдѣлалъ общій поклонъ и удалился къ себѣ въ кабинетъ.

Около парадной лѣстницы, ко мнѣ подошелъ графъ Фредериксъ ъ любезно, привѣтливо мнѣ замѣтилъ:

— Въ случаяхъ необходимости, предпочтительнѣе имѣть У Его Величества разрѣшеніе на дополнительный докладъ, чѣмъ обращаться къ нему съ дѣловыми вопросами во время его прощальнаго обхода „Сегсіе”. Самъ Государь — добавилъ графъ — никогда вамъ объ этомъ по своей деликатности не скажетъ, но я знаю, что онъ подобныхъ обращеній не долюбливаетъ, о чемъ я рѣшилъ васъ дружески предупредить.

Этимъ нѣсколько неожиданнымъ, но, какъ потомъ оказалось, благопріятно повліявшимъ на судьбу озабочивавшаго меня рабочаго вопроса, обстоятельствомъ, завершился мой первый всеподданнѣйшій докладъ въ Ставкѣ. Посѣтивъ передъ отъѣздомъ Могилевскаго епископа Константина, бывшаго нашего Самарскаго архипастыря, въ 12 часовъ ночи, съ экстреннымъ поѣздомъ, выѣхалъ я обратно въ Петроградъ.

Вторичная моя поѣздка въ Могилевъ, состоявшаяся 14-го марта 1916 года, совпала съ періодомъ происходившихъ на западныхъ фронтахъ крупныхъ боевыхъ операцій. Среди обитателей Ставки въ то время чувствовалось напряженно-нервное настроеніе, не столь замѣтное у всегда сдержаннаго Государя, сколько у геенерала Алексѣева, который, несмотря на .приходившія съ фронтовъ сравнительно благопріятныя вѣсти, имѣлъ чрезвычайно озабоченный видъ и отличался сугубой неразговорчивостью.

Въ тотъ же мой пріѣздъ въ Ставку произошло неожиданное для всѣхъ увольненіе съ поста Военнаго Министра Поливанова и замѣна его Шуваевымъ, о чемъ было мною въ этихъ записяхъ разсказано ранѣе;

14-го марта, пріѣхавъ въ Ставку, я въ тотъ же день, въ шесть часовъ вечера былъ у Государя ,съ докладомъ, затянувшимся почти до самаго обѣда и прошедшимъ въ условіяхъ все того же ласково-привѣтливаго ко мнѣ со стороны Его Величества отношенія.

Приглашенный къ Высочайшему обѣду, я предварительно успѣлъ на нѣкоторое время зайти къ дворцовому коменданту генералу Владиміру Николаевичу Воейкову, позвавшему меня къ себѣ переговорить о своихъ „хозяйственныхъ” дѣлахъ.

Нанималъ онъ въ томъ же нижнемъ этажѣ Могилевскаго „дворца”, гдѣ помѣщался и Министръ Двора, небольшой скромно, на походную ногу обставленный аппартаментъ, состоявшій изъ двухъ узенькихъ комнатъ, раздѣленныхъ тонкой перегородкой. Въ одной изъ нихъ помѣщался пріемный кабинетахъ, а въ другой стояла кровать и рядомъ съ ней ванная.

Средняго роста, упитанный, съ розоватой бритой физіономіей В. Н. Воейковъ имѣлъ цвѣтущій видъ не столько жизнерадостный, сколько самодовольный.

Я уже приводилъ его характеристику со словъ князя Владиміра Михайловича Волконскаго, который считалъ его самымъ вреднымъ лицомъ въ окруженіи Государя. Въ такомъ же свѣтѣ выставлялъ мнѣ его состоявшій при Ставкѣ протопресвитеръ Шавельскій, не разъ намекавшій на то, что на совѣсти Воейкова лежалъ великій грѣхъ попустительства въ дѣлѣ сближенія царской семьи съ фатальнымъ „старцемъ” Распутинымъ. Не столь прозрачно, въ болѣе неопредѣленныхъ выраженіяхъ, мнѣ о томъ же говорилъ гр. Фредериксъ, на дочери котораго былъ женатъ ген. Воейковъ.

Всякій разъ, какъ я попадалъ въ Ставку, само собой, я вынужденъ бывалъ сталкиваться съ дворцовымъ комендантомъ, На меня онъ производилъ впечатлѣніе человѣка, заинтересованнаго лишь устройствомъ собственныхъ дѣлъ, или служебныхъ, или касавшихся его матерьяльнаго благополучія.

Пригласивъ меня къ себѣ, Воейковъ принялся тотчасъ же говорить о своей знаменитой водѣ „Кувакѣ”, въ распространеніи которой онъ просилъ меня, какъ Министра Земледѣлія и Продовольствія, оказать ему возможное содѣйствіе. То же повторялось и въ послѣдующіе мои пріѣзды въ Могилевъ. Онъ бралъ меня обычно подъ руку, высказывалъ мнѣ всякіе комплименты, а разговоръ сводился къ той или другой просьбѣ по „хозяйственной части”: то ему нужно было сѣмена добыть, то заводскихъ производителей достать, то выписать для его имѣнія тракторы и т. п.. Это не мѣшало Воейкову распускать про меня недобрые слухи и дѣлать все возможное, чтобы отвратить отъ меня расположеніе Государя.

Изучивъ до мельчайшихъ подробностей натуру Государя, и слѣдя въ интересахъ собственнаго' своего служебнаго благополучія за каждымъ его шагомъ, Воейковъ ревниво относился ко всѣмъ новымъ симпатіямъ Его Величества, въ частности, и ко мнѣ. Стоило Государю назначить меня Министромъ и тѣмъ самымъ приблизить къ себѣ, какъ Воейковъ принялся за свою обычную тактику, разсчитанную на особенныя свойства хорошо изученнаго имъ характера Царя, — слабовольнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ, болѣзненно самолюбиваго, чутко оберегавшаго свою дѣловую самостоятельность...

Если Его Величеству, послѣ моего доклада, бывало, заблагоразсудится въ кругу своихъ приближенныхъ высказаться по поводу желательнаго разрѣшенія того или другого' государственнаго вопроса, тотчасъ же Воейковъ, въ осторожной, но достигавшей своей цѣли, формѣ, намекалъ, что высказанное Его Величествомъ мнѣніе, видимо, сложилось вслѣдствіе только что состоявшагося доклада новаго Министра Наумова. Получалось желанное дѣйствіе. Государь замолкалъ, но былъ невольно возстановленъ противъ того, о комъ говорили, какъ о лицѣ, на него, повліявшемъ.

Навѣрное знаю, что такъ было съ моими совѣтами Государю, направленными на сближеніе его съ членами законодательныхъ палатъ. Одно лишь энергичное въ этомъ смыслѣ воздѣйствіе на Его Величество, проявленное, какъ я слышалъ, въ концѣ января 1916 года СО' стороны графа Фредерикса, принесло хоть временно' желанный результатъ. Дѣйствуя такъ, Воейковъ руководился соображеніями не государственнаго порядка, а исключительно эгоистическаго свойства, оберегая свое служебное положеніе и близость къ Престолу.

Коснувшись характристики личности дворцоваго коменданта, не могу не упомянуть и про то, что по поводу его послѣдняго фатально-гибельнаго воздѣйствія на Г осударя я слышалъ .нѣсколько лѣтъ тому назадъ отъ нынѣ покойнаго герцога Николая Николаевича Лейхтенбергскаго, состоявшаго въ роковые дни конца царствованія Николая Александровича дежурнымъ при особѣ Его Величества.

Въ числѣ нѣкоторыхъ другихъ приближенныхъ въ то время лицъ, герцогъ Лейхтенбергскій горячо настаивалъ на томъ, чтобы немедленно послѣ полученія изъ столицы свѣдѣній о начавшемся солдатскомъ бунтѣ — вытребовать съ сѣверо-западнаго фронта доблестную стрѣлковую часть и направить ее въ Петроградъ для усмиренія мятежа. Государь склонялся къ этому рѣшенію. Вдругъ генералъ Воейковъ сталъ высказывать Его Величеству свои сомнѣнія по этому поводу, обронивъ такую фразу: .,Если вы, Ваше Величество, снимете эту часть съ фронта, да вдругъ случится послѣ этого прорывъ вражескихъ войскъ, что скажетъ тогда исторія?! Не понесете ли вы, Государь, тогда за это тяжкую роковую отвѣтственность?!” Этого было достаточно, чтобъ Его Величество' раздумалъ и отмѣнилъ свое первоначальное рѣшеніе... Черезъ сутки схватились за генерала Иванова, но было уже поздно!..

Пріѣхавъ въ Ставку 14-го марта, я имѣлъ у Государя въ тотъ же день докладъ и пробылъ въ Могилевѣ еще весь послѣдующій день, проведенный мною, если не считать пребыванія моего во Дворцѣ за Высочайшимъ завтракомъ, въ занятіяхъ съ моими вѣдомственными чинами. Я остался не особенно доволенъ осмотромъ и ревизіей Могилевскаго Управленія Министерства Земледѣлія, ,находившагося въ рукахъ плохенькаго и устарѣвшаго начальника — Чанцева.

Мое неожиданное появленіе въ стѣнахъ подвѣдомственнаго мнѣ мѣстнаго Управленія произвело среди его чиновъ всеобщій переполохъ. Оказалось, что въ этомъ Управленіи не нашлось даже картъ на нѣкоторыя недвижимыя государственныя имущества мѣстнато округа. Пришлось съ его начальствомъ серьезно говорить и вскорѣ заняться обновленіемъ Управленія.

Слѣдующій мой пріѣздъ въ Ставку состоялся 20-го мая — въ дни успѣшныхъ боевыхъ дѣйствій нашей арміи на Юго-Западномъ фронтѣ. Русскія войска побѣдоносно щли на Черновицы, забирая на своемъ доблестномъ пути десятки тысячъ плѣнныхъ. Общее настроеніе въ Ставкѣ, сравнительно съ прежнимъ, я нашелъ болѣе бодрымъ и увѣреннымъ, да и самъ генералъ Алексѣевъ казался значительно спокойнѣе, проявляя не только' большую общительность, но даже привѣтлизость.

Въ шесть съ половиной часовъ вечера я былъ съ докладомъ у Государя, котораго я послѣ своей апрѣльской крымской поѣздки еще не имѣлъ случая видѣть. Я счелъ своимъ долгомъ познакомить Его Величество съ наиболѣе въ государственномъ отношеніи интересными впечатлѣніями, которыя я Еынесъ изъ посѣщенія мною юга Россіи. Положеніе продовольственнаго снабженія; состояніе посѣвовъ и общіе виды, на урожай; результаты землеустроительной дѣятельности въ южныхъ земледѣльческихъ районахъ — обо всемъ этомъ я старался обстоятельно' доложить Его Величеству. Государь неоднократно прерывалъ меня вопросами, касавшимися не дѣловой стороны моего служебнаго объѣзда, а скорѣе представлявшими для него интересъ съ точки зрѣнія выясненія житейски-бытовыхъ мелочей. Напримеръ, когда я развертывалъ передъ моимъ Августѣйшимъ слушателемъ общую картину землеустроительныхъ работъ и успѣшныхъ ихъ достиженій, которую я наблюдалъ при объѣздѣ земледѣльческихъ районовъ при селеніяхъ Новоалексѣевкѣ и Павловскомъ, Его Величество, года два тому назадъ лично посѣтившій тѣ же самыя мѣста, сталъ меня подробнѣйшимъ образомъ разспрашивать, какъ меня тамъ принимали, сколько встрѣчало народа, служили ли молебенъ, звонили ли въ колокола, какая была погода, были ли дѣти, цвѣты и пр., оставляя въ сторонѣ серьезно-дѣловую часть моего доклада

Долженъ сознаться, что подобное отношеніе Государя къ вопросамъ существеннаго государственнаго значенія произвело на меня въ то время самое расхолаживающее впечатлѣніе. Вообще, въ мой пріѣздъ 20-го мая 1916 г. для меня съ особой ясностью выявилась одна характерная черта Государя, которую я объясняю общимъ нервнымъ переутомленіемъ, явившимся въ результатѣ всѣхъ невзгодъ, сопровождавшихъ его царствованіе и тѣхъ необычайныхъ осложненій, которыя встрѣтились на пути его управленія съ начала войны 1914 года. Подобно неврастенику, у котораго спокойное состояніе сохраняется лишь до тѣхъ поръ, пока не касаются какихъ-то наболѣвшихъ местъ, Государь, видимо переутомившійся подъ гнетомъ сложнѣйшихъ государственныхъ думъ и непосильной отвѣтственности, инстинктивно искалъ спокойствія, предпочиталъ во время докладовъ говорить и думать о болѣе пріятномъ и легкомъ, чѣмъ выслушивать и обсуждать что-либо злободневно-дѣловое, трудно разрѣшимое, волнующее.

Случилось такъ, что въ означенный мой пріѣздъ я считалъ себя вынужденнымъ во всеподданѣйшемъ своемъ докладѣ затронуть одинъ острый вопросъ, касавшійся общей постановки продовольственнаго снабженія, требовавшій срочнаго разрѣшенія именно' со стороны Верховнаго Правителя государства. Послѣ вступительной части моего доклада, я довелъ до свѣдѣнія Государя о ненормальности тѣхъ условій, при которыхъ я вынужденъ былъ вести дѣло продовольственнаго снабженія арміи и тыла.

Хотя въ Петроградѣ и былъ созданъ, въ свое время, особый Совѣтъ изъ пяти министровъ для совмѣстнаго обсужденія и принятія согласительныхъ мѣръ, касавшихся дѣла снабженія, тѣмъ не менѣе, остро чувствовалось отсутствіе сильной, объединяющей всѣ отрасли снабженія, власти, безъ которой, по моему мнѣнію, невозможно было достичь настоящаго упорядоченія продовольственнаго дѣла. Не касаясь лицъ, я фактически обрисовалъ положеніе и сталъ выяснять Государю вредъ, происходившій изъ-за отсутствія должной согласованности въ дѣйствіяхъ отдѣльныхъ вѣдомствъ. Какъ одинъ изъ примѣровъ, я сослался на слѣдующій фактъ' исключительно вслѣдствіе полнѣйшей нераспорядительности надлежащих властей, несмотря на изобиліе угольнаго запаса в Донецкомъ бассейнѣ, мельницы и сахаро-рафинадные заводы южной Россіи стояли изъ-за отсутствія топлива. Мои горячія настоянія о предоставленіи для нихъ Донецкаго топлива при содѣйствіи черноморскаго транспорта оставались безъ результата. Время шло, и на югѣ положеніе съ продовольствіемъ начало сильно ухудшаться. Такія затрудненія, въ силу все той же полнѣйшей зависимости продовольствія отъ транспорта и топлива, приходилось мнѣ встрѣчать и во многихъ другихъ случаяхъ. Обо всемъ этомъ я счелъ долгомъ доложить Государю.

Съ нелегкимъ чувствомъ докладывалъ я обо всемъ этомъ Царю. Для меня это былъ остро-наболѣвшій вопросъ. А, главное, Государь моимъ сообщеніемъ былъ видимо встревоженъ и, какъ мнѣ показалось, — даже недоволенъ... Раза два во время моего доклада Его Величество порывисто вставалъ, отходилъ къ окну, усиленно курилъ и нѣкоторое время тамъ стоялъ, какъ бы желая уйти отъ непріятныхъ вѣстей. Потомъ онъ вновь возвращался на свое мѣсто. Я все продолжалъ говоритъ. Государь ни разу не прервалъ меня и дослушалъ до конца. Тогда его обычно привѣтливый взглядъ ,сталъ строгимъ. Онъ ударилъ кулакомъ по столу и въ рѣзкомъ, повелительномъ тонѣ вдругъ воскликнулъ'

—Да скажите всѣмъ этимъ министрамъ отъ моего имени, чтобъ они дѣйствовали въ полномъ согласіи съ вами!..

На это я не выдержалъ, и со своей стороны заявиль:

—    Ваше Величество! не мнѣ это надо, говорить, а вамъ самимъ слѣдуетъ всѣхъ насъ объединить!..

Государь замолкъ. Быстро охватившій его гнѣвъ отошелъ. Вскинувъ на меня свои по-прежнему спокойно-привѣтливые глаза, онъ тихо промолвилъ:

—    Ну, займемся дальше! Какія еще у вас дѣла остались?..

Въ дальнѣйшей части моего доклада на очереди стояли другіе вопросы, тоже въ достаточной степени злободневные и требовавшіе верховной санкціи: распредѣленіе военноплѣнныхъ, число которыхъ, благодаря успѣшнымъ дѣйствіямъ Юго-Западной арміи съ каждымъ днемъ увеличивалось, и использованіе для сельскохозяйственныхъ работъ свободныхъ тыловыхъ воинскихъ частей.

При обсужденіи и разрѣшеніи обоихъ этихъ вопросовъ, я продолжалъ встрѣчать со стороны не только военнаго, но и другихъ вѣдомствъ рядъ досадныхъ препятствій, пагубно отбывавшихся на заданіяхъ Министерства Земледѣлія, которое стремилось своевременно помочь срочнымъ сельскохозяйственнымъ работамъ. Я рѣшилъ вновь обратиться къ Государю съ горячимъ ходатайствомъ взять на себя защиту нашего сельскаго хозяйства, которое служитъ опорой, придаетъ силу сопротивленію россійской арміи. Государь слушалъ меня теперь спокойно, обѣщалъ исполнить мою просьбу, такъ же благосклонно отнесся къ остальной части моего болѣе чѣмъ полуторачасового доклада, послѣ котораго Его Величество прослѣдовалъ вмѣстѣ со мной прямо на обѣдъ въ столовую.

Среди приглашенныхъ къ Высочайшему столу я встрѣтилъ тогда предсѣдателя Государственнаго Совѣта Анатолія Николаевича Куломзина и бывшаго Главнокомандующаго Юго-Западной арміей генералъ-адъютанта Николая Іудовича Иванова, замѣненнаго генераломъ Брусиловымъ и прикомандированнаго въ Ставкѣ къ Особѣ Его Величества.

Обѣдъ мнѣ этотъ памятенъ тѣмъ, что сидѣвшій около меня А. Н. Куломзинъ мнѣ сообщилъ одно меня касавшееся обстоятельство, цѣликомъ занесенное въ тотъ же вечеръ въ мою записную книжку.

— Государь — сказалъ мнѣ Куломзинъ — всѣ уши мнѣ ,прожужжалъ про васъ, всячески всегда васъ восхваляя, и все, бывало, хотѣлъ назначить васъ въ Государственный Совѣтъ, а я всегда былъ противъ этого, опасаясь, какой, въ случаѣ вашего назначенія, будетъ исходъ новыхъ самарскихъ выборовъ на ваше мѣсто. И вотъ, въ концѣ концовъ, Государь успокоился, назначивъ васъ Министромъ!..

Въ Ставкѣ я пробылъ и весь слѣдующій день, 21-го мая. Съ ранняго утра, въ сопровожденіи начальника мѣстныхъ Гидротехническихъ организацій Кожевникова, объѣхалъ я дальнія окрестности Могилева, гдѣ чинами Министерства Земледѣлія производились разнаго рода, связанныя съ фронтомъ, гидротехническія работы, буреніе артезіанскихъ колодцевъ, окопка, осушка траншей и пр.

Погода стояла чудная. Майское яркое солнце согрѣвало и вызывало къ жизни всѣ могучіе соки отходившей отъ зим? ней стужи земли, свѣтло-изумруднымъ цвѣтомъ окрашивая свѣжую зелень и щедро украшая окрестные лѣса ароматною маслянистой вешнею листвой...

Спустившись съ городской площади, на которой красовался освѣщенный ранними лучами восходящаго солнца многоглавый соборъ и бѣлѣлъ скромный царскій временный „дворецъ”, я былъ очарованъ общимъ видомъ на блестѣвшій, извилистый Днѣпръ и простиравшееся за нимъ живописное лѣсисто-луговое зарѣчье. Переѣзжая по мосту черезъ Днѣпръ, Кожевниковъ обратилъ мое вниманіе на открывшуюся съ моста красочную панораму рѣчного городского побережья. Къ нему примыкалъ покрытый хвойно-лиственнымъ паркомъ склонъ холма, на верху котораго ярко выдѣлялось бѣлое строеніе „дворца”, съ раззѣвавшимся надъ нимъ царскимъ штандартомъ. У берега, подъ самымъ паркомъ, виднѣлась цѣлая лодочная флотилія. Оказалось, что гребной спортъ являлся однимъ изъ любимѣйшихъ развлеченій Государя.

Скоро мы, по живописнымъ дорогамъ Заднѣпровья, подъѣхали къ довольно обширной полянѣ, уставленной рядомъ артиллерійскихъ орудій особаго устройства, спеціально приспособленныхъ для защиты Могилевской резиденціи Государя, на случай налета непріятельскихъ аэроплановъ. Нашъ осмотръ гидротехническихъ работъ произвелъ на меня самое благопріятное впечатлѣніе, и я отъ души поблагодарилъ за нихъ моего симпатичнаго спутника.

По возвращеніи нашемъ въ Могилевъ и до Высочайшаго завтрака, на который я получилъ приглашеніе, у меня оставалось еще около часа времени, и я имъ воспользовался, чтобы навѣстить проживавшаго за городомъ на своей архіерейской дачѣ сердечно почитаемаго' мною епископа Константина. Происходя изъ купеческой почтенной семьи, бывшій Самарскій, нынѣ Могилевскій, владыка былъ человѣкъ прекрасныхъ душевныхъ, качествъ. Между нами еще съ Самары установились теплыя и сердечныя отношенія. Въ Самарѣ основной связью между нами служила тѣсная и многолѣтняя дружба между моей матерью и родительницей епископа Костантина — милой и не по годамъ еще бодрой Августой Bapсонофьевной.

Могилевская архіерейская дача представляла изъ себя изумительное мѣсто по красотѣ мѣстоположенія, а въ особенности по богатству своей мощной растительности. Такихъ вѣковыхъ шапкообразныхъ липъ, развѣсистыхъ кедровъ и толстоствольныхъ грандіозныхъ туй я, кажется, нигдѣ не встрѣчалъ. Съ просторнаго балкона помѣстительной дачи открывался превосходный видъ на Днѣпровскую даль, а вокругъ зданія находилась широкая лужайка для цвѣточныхъ клумбъ.

Владыка Константинъ говорилъ пріятнымъ, мягкимъ, слегка картавымъ голосомъ. У него были добрые, привѣтливые сѣро-голубоватые глаза. Вся повадка его' была тихая, скромная и, вмѣстѣ съ тѣмъ, внушительная и представительная. Служилъ онъ превосходно, проповѣди говорилъ ясно и умно. Я радъ былъ найти епископа Константина въ Могилевѣ; гдѣ иной разъ приходилось переживать довольно острыя настроенія, которыми мнѣ было легко дѣлиться съ душевно любимымъ Архипастыремъ. Какая участь постигла его въ безбожной Совдепіи, мнѣ неизвѣстно. Но. могу себѣ представить, какъ скорбѣлъ чистый сердцемъ владыка Константинъ обо всемъ, что принесло нашей родинѣ сатанинско-мрачное лихолѣтье.

Зайдя передъ Высочайшимъ завтракомъ къ себѣ въ вагонъ, я къ удивленію своему засталъ въ немъ только-что пріѣхавшаго въ Ставку Штюрмера, который сталъ разспрашивать меня про могилевскія новости и про то, былъ ли у меня съ Царемъ разговоръ о моемъ уходѣ изъ министровъ.

Дѣло въ томъ, что наканунѣ моего отъѣзда изъ столицы въ Ставку, я, въ силу цѣлаго ряда причинъ, имѣлъ серьезное намѣреніе на докладѣ у Государя поднять вопросъ объ оставленіи мною министерской службы. Премьеръ былъ объ этомъ освѣдомленъ. Вотъ почему этотъ господинъ, лелѣявшій мечту скорѣйшимъ образомъ освободить себя отъ моего присутствія въ Совѣтѣ Министровъ, живо интересовался результатомъ моего вчерашняго всеподданнѣйшаго доклада. Узнавъ отъ меня, что я пока раздумалъ заявлять Государю о своемъ уходѣ, мой рыжій собесѣдникъ раскрылъ ротъ въ видѣ буквы „о”, издалъ носомъ какой-то неопредѣленный звукъ и затѣмъ, какъ и подобало лживому ханжѣ, перекрестился, пробурчавъ:

— Hy и слава Богу, что не рѣшились!..

Я сталъ при немъ торопливо переодѣваться, чтобы ѣхать во дворецъ на завтракъ, на который, къ моему немалому недоумѣнію и его замѣтному огорченію, премьеръ приглашенія не удостоился.

Впервые въ этотъ день встрѣтилъ я въ Ставкѣ отпущеннаго къ отцу на побывку Наслѣдника Цесаревича, который за завтракомъ былъ посаженъ между Государемъ и генераломъ Н. I. Ивановымъ, игравшимъ около царственнаго отрока роль „дядьки”.

Бросилась мнѣ прежде всего въ глаза рѣзкая перемѣна въ поведеніи двѣнадцатилѣтняго Цесаревича въ обстановкѣ Могилевскаго домашняго быта, по сравненію съ тѣмъ, какъ онъ велъ себя въ отцовскомъ царскосельскомъ кабинетѣ. Изъ тихаго, спокойнаго, внимательно слушавшаго министерскіе доклады мальчика, какимъ онъ мнѣ представлялся при встрѣчахъ нашихъ въ столичной царской резиденціи, въ Могилевѣ Наслѣдникъ превращался въ отчаяннаго озорника, который шалилъ даже за столомъ, подъ бокомъ у своего добряка-отца. Еще прежде чѣмъ мы усѣлись за завтракъ, я своимъ глазамъ не повѣрилъ, увидавъ, какъ Наслѣдникъ, наклонивъ впередъ свою головку и разбѣжавшись по залѣ, со всего размаху налетѣлъ на добродушнаго толстяка, бельгійскаго военнаго агента и сталъ съ хохотомъ похлопывать ладонями по мягкимъ округлостямъ своей жертвы. Правда, мнѣ говорили, что подобныя продѣлки Алексѣй Николаевичъ позволялъ себѣ лишь въ отношеніи этого симпатичнаго бельгійца, который съ милой снисходительностью относился къ озорству по дѣтски привязавшагося къ нему Наслѣдника.

Сидѣлъ я за завтракомъ противъ Алексѣя Николаевича, рядомъ съ его любимцемъ — бельгійскимъ атташе, котораго Его Высочество не оставлялъ въ покоѣ даже за столомъ, все время поддразнивая его, строя ему всевозможныя гримасы. Въ концѣ концовъ, когда подали сладкое блюдо, онъ крикнулъ мнѣ: „Не давайте ему!”.. На что, разведя руками, я Наслѣднику шутя отвѣтилъ: „Вынужденъ ослушаться Вашего Высочества!” При этомъ я невольно перевелъ свой взглядъ на Государя, который, вмѣсто того, чтобы сдерживать своего расшалившагося сына, только улыбался счастливой улыбкой и до конца завтрака предоставилъ ему полную свободу. Пользуясь этимъ, Алексѣй Николаевичъ не переставалъ продѣлывать рядъ дѣтски-невинныхъ, но какъ мнѣ казалось, неподобающихъ въ данной обстановкѣ шалостей. Со стороны сидѣвшаго вдали отъ своего воспитанника гувернера Жильяра онѣ вызывали укоризненные взоры и жесты. А въ то же время на лицѣ генерала Воейкова, сидѣвшаго почти рядомъ съ гувернеромъ, выражалось явное сочувствіе Цесаревичу.

Однимъ изъ любимыхъ его занятій во время завтрака являлось выскабливаніе ножикомъ государственнаго герба, изображеннаго на лежавшихъ передъ каждымъ приборомъ небольшихъ картонныхъ меню. Каждый разъ, когда мнѣ приходилось видѣть Наслѣдника въ Могилевѣ за обѣденнымъ столомъ, Его Высочество всегда съ удивительной настойчивостью занимался уничтоженіемъ государственной эмблемы. Это мелочь, но теперь и она вспоминается какъ что-то роковое.

Наслѣдникъ то переглядывался съ сидѣвшими за столомъ лицами, то перешептывался съ ген. Ивановымъ, который неоднократно что-то назидательно шепталъ на ухо юному шалуну. Однихъ онъ дарилъ привѣтливой, чарующей улыбкой, а другимъ строилъ невѣроятныя гримасы. Особенно щедро' преподносилъ ихъ бѣдному Жильяру, издали грозившему ему пальцемъ. Однимъ изъ обычныхъ застольныхъ развлеченій Алексѣя Николаевича было также переливаніе въ свой стаканъ напитковъ, разлитыхъ для его сосѣдей, иначе говоря, для Государя и генерала Иванова. Это продѣлывалось потихоньку, въ то время, когда Государь и генералъ Ивановъ отвлекались разговоромъ. Учинивъ подобное опустошеніе сосѣднихъ стакановъ и рюмокъ, Алексѣй Николаевичъ на время притихалъ, лукаво на всѣхъ оглядывался, выжидалъ момента, когда отецъ или сѣдобородый генералъ возьмутся за свои пустыя рюмки и можно будетъ расхохотаться. Желанный моментъ, наконецъ, наступалъ, и Цесаревичъ приходилъ въ неистовый восторгъ. При этомъ его сосѣдъ справа продолжалъ все'такъ же благодушно улыбаться, а сидѣвшій слѣва Ивановъ принимался вновь что-то нашептывать ему на ухо.

Мнѣ Наслѣдникъ гримасъ не строилъ, относился ко мнѣ привѣтливо, а генералъ Ивановъ, съ которымъ мы послѣ завтрака ближе познакомились, продѣлавъ вмѣстѣ большую прогулку, меня не мало обрадовалъ, сообщивъ мнѣ, что Наслѣдникъ Цесаревичъ питаетъ ко мнѣ самую горячую симпатію.

Заканчивая свои воспоминанія о Высочайшемъ завтракѣ 21-го мая 1916 года, я не могу не привести здѣсь того, что въ тотъ же день занесъ въ мою записную книжку:

„Вставъ по окончаніи завтрака изъ-за стола, Государь, прежде чѣмъ прослѣдовать въ залу для обхода „серкля”, вдругъ подходитъ прямо ко мнѣ и говоритъ: „благодарю васъ за самоотверженную работу... Все, что вы мнѣ вчера докладывали, будетъ исполнено”.

Въ тотъ же день я былъ приглашенъ къ тремъ съ половиной часамъ дня къ великому князю Сергію Михайловичу, который въ бесѣдѣ со мной по поводу снабженія указывалъ на отсутствіе необходимой централизаціи этого дѣла даже въ сферѣ военно-фронтового хозяйства. Его Высочество передалъ мнѣ то отрицательное впечатлѣніе, которое произвела наша постановка воинскаго снабженія на пріѣзжавшаго въ Россію французскаго министра Альбера Тома. По словамъ великаго князя, — „онъ такъ и не добился толкомъ, кто же, въ концѣ концовъ, въ Россіи является подлиннымъ руководителемъ военнаго снабженія арміи. Генералъ Маниковскій отсылалъ его къ генералу Бѣляеву, Бѣляевъ — къ генералу Алексѣеву, а послѣдній направлялъ французскаго министра къ генералу Жилинскому, находившемуся въ Париже(!)”...

Въ описываемое мною время, въ Ставкѣ постоянно находился, въ качествѣ Главноуполномоченнаго' Краснаго Креста, состоявшій при Верховномъ Главнокомандущемъ членъ Государственнаго Совѣта оберъ-гофмейстеръ Петръ Михайловичъ Кауфманъ-Туркестанскій, съ которымъ я былъ знакомъ еще съ того времени, когда онъ былъ Министромъ Народнаго Просвѣщенія, и затѣмъ, по совмѣстному участію въ работахъ Верхней Законодательной Палаты. Высокаго роста, прямо державшійся, представительный старикъ, съ импозантной внѣшностью истаго патріарха, Петръ Михайловичъ отличался удивительнымъ спокойствіемъ, огромной выдержкой и дѣловой уравновѣшенностью. Честный, умный и благородный, онъ велъ себя скромно, но, будучи искренно, преданъ царю, вмѣстѣ съ тѣм’ц являлся однимъ изъ тѣхъ, кто старался направлять Государеву волю въ русло отечественной пользы и народной правды. Послѣ назначенія меня Министромъ, Петръ Михайловичъ явно сталъ проявлять ко мнѣ особую симпатію, перешедшую затѣмъ въ душевно-дружескія отношенія, длившіяся до дня его кончины въ эмигрантскомъ зарубежьѣ.

21-го мая, въ четыре съ половиной часа дня, я сѣлъ въ свой вагонъ, чтобы ѣхать обратно въ столицу. По сосѣдству со мной оказался въ поѣздѣ также направлявшійся въ Петроградъ и Кауфманъ. Онъ вскорѣ зашелъ ко мнѣ, и, подъ мягкій гулъ вагонныхъ колесъ, мы весь вечеръ, до. поздней ночи, говорили обо всемъ, что волновало сердца всѣхъ мало-мальски мыслившихъ и любившихъ свою родину русскихъ людей.

Перебирая всякія злободневныя политическія и общегосударственныя темы, мы стали обсуждать одинъ, особо нервировавшій русское общество, фактъ, — возславленія высшаго въ странѣ административнаго учрежденія позорнѣйшей и бездарнѣйшей личностью Штюрмера. Всецѣло, сходясь со мной въ расцѣнкѣ нашего „горе-премьера”, Кауфманъ подыскивалъ ему земѣстителя, сталъ долго, но безуспѣшно, перебирать всѣхъ видныхъ государственныхъ дѣятелей, которыхъ онъ давно и близко лично зналъ. Его обезкураживало слѣдующее соображеніе: по его понятію, подходящимъ для несенія обязанностей предсѣдателя Совѣта Министровъ долженъ быть человѣкъ энергичный, полный силъ и знаній, въ достаточной степени властный и способный вокругъ себя объединить людей, необходимыхъ для достиженія опредѣленныхъ государственныхъ задачъ.

— Но подобное лицо... ну, скажемъ, хотя бы вы, — промолвилъ, вскинувъ на меня сквозь пенснэ большіе вдумчивые глаза, Кауфманъ — по моему твердому убѣжденію, никогда у власти оставаться долго не сможетъ, по той простой причинѣ, что этому всегда будутъ служить непреодолимымъ препятствіемъ личныя свойства самого Государя, слабовольнаго по натурѣ, но одновременно ревниво относящагося ко всѣмъ, кто начинаетъ пріобрѣтать явную популярность и авторитетъ.

Отъ этихъ сужденій Петръ Михайловичъ перешелъ къ болѣе детальной іобрисовкѣ личности нашего Государя и къ интереснымъ для меня подробностямъ о томъ, какъ занимался Его Величество, и какъ онъ проводилъ свой день въ Могилевѣ. По отзыву Кауфмана, Государь, въ общемъ, занимался немного у генерала Алексѣева в его штабномъ рабочемъ кабинетѣ. Его Величество ежедневно, съ 11 час. и до 12½ ч. дня, знакомился съ ходомъ военныхъ событій, послѣ чего возвращался къ себѣ во дворецъ и принималъ доклады до завтрака, который подавался въ 1½ ч. дня. Въ 2½ ч. дня обычно совершались при участіи тѣхъ или другихъ лицъ свиты прогулки на автомобилѣ по окрестностям Могилева. Остановившись въ какой-нибудь излюбленной, большей частью лѣсной, мѣстности, Государь выходилъ изъ машины и немного гулялъ пѣшкомъ. Иногда эти прогулки замѣнялись катаньемъ на лодкѣ. Обычно Его Величество садился на весла, а за руль брался адмиралъ Нилов. Къ 6½ час. вечера всѣ возвращались во дворецъ. Съ этого часа и до обѣда, подававшагося къ 8 час. веч., у Государя происходилъ пріемъ докладовъ. Вскорѣ послѣ обѣда, на четверть часа заходилъ къ Царю въ кабинетъ со своимъ спеціальнымъ докладомъ Министръ Двора гр. Фредериксъ. Затѣмъ Государь игралъ въ домино или бесѣдовалъ съ наиболѣе приближенными лицами, какъ Воейковъ, Ниловъ, Нарышкинъ, гр. Мордвиновъ. Отъ 10 — 11 час. веч. подавался чай, послѣ котораго Его Величество' у себя въ кабинетѣ просматривалъ нужныя бумаги, а въ 12 ч. веч. всѣ расходились спать.

Осталось также у меня въ памяти изъ нашего съ Кауфманомъ длительнаго и интереснаго вагоннаго разговора одно обстоятельство, лично меня близко касавшееся и до нѣкоторой степени ознакомившее меня съ подробностями назначенія моего на министерскій постъ.

По словамъ П. М. Кауфмана, осенью 1915 г., послѣ отставки Министровъ А. Д. Самарина и кн. Н. Б. Щербатова, въ ближайшемъ къ Царю окруженіи создалась увѣренность въ необходимости срочно сгладить то неблагопріятное впечатлѣніе, которое произвело въ широкихъ дворянскихъ и общественныхъ кругахъ исключеніе изъ Министровъ двухъ видныхъ общественныхъ дѣятелей, бывшихъ Губернскихъ Предводителей Дворянства. Вотъ почему, при обсужденіи кандидата, который долженъ былъ замѣнить уходившаго Кривошеина, Государю подсказали остановиться выборомъ на комъ-либо изъ той же дворянской и общественной среды, къ которой принадлежали Самаринъ и кн. Щербатовъ. Когда Его Величеству былъ представленъ списокъ такихъ кандидатовъ, ему благоугодно было остановить свой выборъ на мнѣ.

157

Въ четвертый разъ пришлось попасть мнѣ въ Могилевъ 14-го іюня 1916 г. и пробыть въ немъ весь послѣдующій день.

Первый, кого я встрѣтилъ по пріѣздѣ на вокзалъ, былъ Министръ Народнаго Просвѣщенія гр. П. Н. Игнатьевъ. Онъ возвращался въ столицу, но успѣлъ подѣлиться со мной нѣкоторыми свѣжими могилевскими впечатлѣніями, включая яко бы непрочность подоженія нашихъ общихъ коллегъ — Трепова, Шуваева и даже самого Штюрмера. Впрочемъ къ подобнымъ ,сообщеніямъ за восемь мѣсяцевъ министерскаго пребыванія было мнѣ не привыкать стать, вслѣдствіе царившаго на верхахъ непостоянства во взглядахъ и настроеніяхъ.

Днемъ 14-го числа я провелъ много времени у генерала Алексѣева, съ которымъ необходимо было договориться по цѣлому ряду неотложныхъ продовольственныхъ дѣлъ. Изъ разговоровъ съ нимъ выяснилось его опредѣленное недовольство нерѣшительной дѣятельностью генерала Куропаткина, вызывающимъ поведеніемъ Министра Трепова и, въ особенности, отношеніемъ къ нему Штюрмера. Генералъ Алексѣевъ не скрывалъ своей сильнѣйшей къ нему непріязни. Коснувшись побѣдоноснаго наступленія генерала Брусилова, Михаилъ Васильевичъ сказадъ, что это только начальная стадія ожидающихъ русскую армію огромныхъ событій. Этимъ онъ ограничился, видимо не желая давать мнѣ какія-либо болѣе подробныя разъясненія военно-стратегическаго характера.

Приглашенный къ Высочайшему обѣду, я засталъ его накрытымъ въ саду на длинномъ столѣ, разставленномъ въ громадной военно-походной палаткѣ, одна сторона которой, обращенная къ парку, была оставлена открытой.

Его Величество неоднократно удостаивалъ меня милостивой бесѣдой, а послѣ обѣда позвалъ меня въ необычное время для доклада къ себѣ въ кабинетъ. Я ушелъ изъ него по окончаніи совмѣстныхъ съ Государемъ занятій только около 11 часовъ вечера.

Затянулся мой докладъ въ силу множества вопросовъ, накопившихся вслѣдствіе изо дня на день осложнявшагося продовольственнаго положенія, - моей основной министерской дѣятельности. Въ моемъ майскомъ всеподданѣйшемъ докладѣ, я призывалъ Государя принять самыя срочныя мѣры для большей согласованности между Министрами въ области снабженія. Но, несмотря на лично данное мнѣ тогда Государемъ обѣщаніе означенную просьбу исполнить, не только не было въ этомъ направленіи что-либо предпринято, но вскорѣ же (24-го мая) былъ даже уничтоженъ столь полезный малый „Совѣтъ пяти министровъ”.

Между тѣмъ, общія нехватки въ продовольствіи продолжали неуклонно' увеличиваться, дѣло снабженія разросталось съ угрожающей быстротой, принимая грандіозные общеимперскіе размѣры, вынуждая продовольственное вѣдомство принимать строгія регулирующія мѣры и тѣмъ самымъ причиняя населенію необычныя житейскія осложненія. На этой почвѣ стало возникать въ широкихъ общественныхъ кругахъ недовольство и даже опасеніе за близкое будущее. Со всѣмъ этимъ Правительству необходимо было считаться и сдѣлать усиліе, чтобы сообща преодолѣть очередныя тяжкія и отвѣтственныя задачи. Межъ тѣмъ подобнаго согласованія и общаго подъема среди членовъ правительства того времени не было, все шло вразбродъ, а во главѣ стояло лицо бездарное, выдохшееся, помышлявшее лишь о своихъ личныхъ интересахъ.

Попавъ снова въ Ставку, я счелъ своимъ долгомъ безъ утайки обрисовать Государю полную картину общаго положеніе продовольствія и съ прежней, если не съ большей, горячностью ходатайствовать передъ Верховнымъ вождемъ Россіи о необходимости координировать дѣйствія министровъ.

Въ этотъ разъ Государь выслушивалъ меня болѣе терпѣливо и наружно спокойно. Онъ только усиленно курилъ и нервнымъ движеніемъ слегка вскидывалъ голову. Ничѣмъ не отозвавшись на мой горячій призывъ, Его Величество совершенно неожиданно перевелъ разговоръ на тему о перспективахъ дальнѣйшаго веденія войны и объ устроеніи государственныхъ дѣлъ послѣ ея окончанія. По этому поводу Государь пожелалъ знать мое мнѣніе. Я вынужденъ былъ откровенно сознаться что ничего готоваго и конкретнаго я въ данную минуту предложить Его Величеству не могъ, но что считаю для правительства необходимымъ приступить къ немедленной разработкѣ широкаго плана, который обнималъ бы какъ періодъ продолженія войны, такъ и весь послѣдующій послѣ ея прекращенія періодъ.

Въ дальнѣйшемъ Государь поинтересовался моимъ мнѣніемъ по поводу настойчивыхъ и разнорѣчивыхъ слуховъ, которые шли съ Дальняго Востока, о вредномъ для русскихъ интересовъ чрезмѣрномъ вліяніи японцевъ, даже ихъ явномъ будто бы засиліи. На это я только посовѣтовалъ Государю вызвать Пріамурскаго Генералъ-Губернатора Гондатти, который, будучи знатокомъ дальневосточныхъ дѣлъ, лучшіе могъ бы всесторонне освѣтить затронутый Его Величествомъ вопросъ.

На этомъ закончилась моя дѣловоя аудіенція у Государя. Я всталъ, не получивъ отвѣта на наиболѣе существенный для меня вопросъ о согласованіи министерскихъ дѣйствій, и предъ уходомъ не могъ удержаться, чтобы вновь не напомнить Его Величеству въ самыхъ краткихъ, но сильныхъ выраженіяхъ о крайней затруднительности вести дальнѣйшую продовольственную кампанію, если не будутъ созданы для этого соотвѣтствующія условія, о которыхъ я за послѣднее время неоднократно докладывалъ. Подойдя ко мнѣ, Государь, вмѣсто отвѣта, взволнованннымъ голосомъ промолвилъ:

— Горячо и сердечно благодарю за вашу всю работу... Знаю, что вы служите только для родины и ради моей просьбы.

Съ этими словами Его Величество меня ,обнялъ и поцѣловалъ... Случилось это столь неожиданно и такъ глубоко меня тронуло, что, не желая выдавать чуть ли не до слезъ охватившаго меня волненія, я поспѣшно удалился изъ кабинета Государя и стремительно бросился въ ожидавшій меня автомобиль, чтобы скорѣе вернуться къ себѣ въ вагонъ и въ ,одиночествѣ справиться съ нахлынувшими чувствами.

На другой день, съ ранняго утра, въ сопровожденіи своихъ вѣдомственныхъ чиновъ, среди которыхъ находился пріѣхавшій со мной изъ Петрограда И И. Тхоржевскій, я объѣхалъ на автомобилѣ дальнія окрестности Могилева, расположенныя во фронтовой зонѣ, гдѣ земля была изрыта глубокими окопами, защищенными проволочными загражденіями или грудами срубленнаго лѣса.

Закончивъ свой объѣздъ осмотромъ вагоновъ-холодильниковъ, я поспѣшилъ вернуться въ Могилевъ къ Высочайшему завтраку, который былъ сервированъ въ той же помѣстительной садовой палаткѣ. Стояла великолѣпная лѣтняя погода, которая соотвѣтствовала общему оживленію сидѣвшихъ за столомъ лицъ и, въ особенности, успѣвшаго замѣтно загорѣть на Могилевскомъ просторѣ черноглазаго красавчика-Наслѣдника, продолжавшаго продѣлывать за столомъ всѣ свои обычныя шалости.

Еще до того, какъ усѣсться за завтракъ, Алексѣй Николаевичъ не преминулъ затѣять своеобразную игру съ обычнымъ объектомъ своихъ мальчишескихъ выходокъ — бельгійскимъ военнымъ атташе, стоявшимъ около большого круглаго бассейна. Юный шалунъ подкрадывался и бросалъ въ воду большой резиновый мячъ, съ разсчетомъ обдать брызгами своего толстаго любимца, что ему не разъ и удавалось.

Приходъ Государя положилъ предѣлъ дальнѣйшимъ поползновеніямъ Наслѣдника повторять подобные эксперименты. Его Высочество попрежнему былъ за завтракомъ водворенъ между отцомъ и генераломъ Ивановымъ.

Мнѣ пришлось сидѣть какъ разъ противъ раскраснѣвшагося отъ бѣготни Алексѣя Николаевича, забросавшаго меня оживленными разпросами про мою родную Волгу, про наше деревенское житье, и о томъ, какъ проводитъ дни его сверстникъ — нашъ сынъ Александръ.. Сидѣвшій рядомъ съ нимъ Государь прислушивался къ нашему разговору и часто любовно' взглядывалъ на своего обожаемаго сына.

По окончаніи завтрака, Его Величество подошелъ ко мнѣ и просилъ меня зайти къ нему въ кабинетъ, предупредивъ, что онъ имѣетъ намѣреніе посовѣтоваться со мной по одному весьма серьезному дѣлу, Сообщивъ объ этомъ, Государь отошелъ къ другимъ гостямъ. Я былъ очень смущенъ столь необычнымъ ко мнѣ обращеніемъ Государя. Подошедшій ко мнѣ о. Шавельскій усилилъ мое волненіе. Узнавъ объ экстренномъ царскомъ приглашеніи, онъ высказалъ предположеніе объ ожидавшемся, по слухамъ въ Ставкѣ, высшемъ моемъ назначеніи... Не успѣлъ я при этихъ словахъ воскликнуть: „Спаси меня Господи и помилуй!” — какъ Государь внозь ко мнѣ подошелъ и, взявъ подъ руку, повелъ меня къ себѣ.

По дорогѣ, взглянувъ на продолжавшаго рѣзвиться сына, Его Величество пріостановился и вдругъ задалъ мнѣ вопросъ:

—    Что вы скажете объ Алексѣе Николаевичѣ? — Государь любилъ нерѣдко такъ именовать своего Наслѣдника.

Разумѣется, ничего, кромѣ самыхъ восторженныхъ отзывовъ, я не могъ сказать Его Величеству про мальчика, котораго я горячо либилъ. Но все же я взялъ на себя смѣлость не скрыть что мнѣ думается, что Государь черезчуръ его балуетъ и даетъ слишкомъ много воли его шалостямъ. На это Его Величество мпѣ изволилъ сказать;

—    Я это самъ сознаю... Но пусть Алексѣй здѣсь рѣзвится и отдыхаетъ, а то „тамъ” слишкомъ строго его держатъ!..

Очевидно, подъ словомъ „тамъ” Государь разумѣлъ петергофскую резиденцію Императрицы Александры Ѳеодоровны...

Войдя со мною вмѣстѣ въ свой кабинетъ, Его Величество досталъ изъ письменнаго стола отпечатанную на машинкѣ, довольно объемистую, сброшюрованную тетрадь, оказавшуюся докладной запиской, составленной генераломъ Алексѣевымъ и поданной имъ Государю утромъ того же 15-го іюня. Передавая ее мнѣ, Его Величество просилъ тутъ же у него въ кабинетѣ съ ней познакомиться и высказать затѣмъ свое мнѣніе. Государь предложилъ .мнѣ стоявшее около дивана кресло; а самъ усѣлся за свой письменный столъ и, закуривъ папиросу, принялся что-то писать. Въ кабинетѣ воцарилась тишина. Царь л его министръ были заняты каждый своимъ дѣломъ. До сихъ поръ я живо помню то ощущеніе особой близости къ моему монарху, которое испытывалъ я тогда, сидя довольно' долго въ сравнительно небольшой комнатѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него. Два раза Государь вставалъ и подходилъ ко мнѣ, справляясь о результатѣ моего чтенія. Я отвѣчалъ, что я еще не успѣлъ записку до конца прочесть. Его Величество вновь усаживалъ меня въ кресло, а самъ возвращался къ своему столу.

Подробно и обстоятельно составленная докладная записка Алексѣева, помѣченная имъ 15-мъ іюня 1916 года, касалась самаго существеннаго и больного вопроса государственнаго управленія военнаго времени, именно отсутствія въ этомъ управленіи сильной, объединяющей и твердой руководящей власти. Генералъ Алексѣевъ, въ подтвержденіе этого, приводилъ рядъ фактическихъ данныхъ и цифровыхъ справокъ, указывавшихъ на значительные дефекты транспорта, не отвѣчавшаго потребностямъ воинского снабженія и нуждамъ населенія. Считаясь съ исключительными условіями переживаемаго лихолѣтья, Начальникъ. Штаба предлагалъ учредить въ Имперіи особую должность верховнаго министра съ диктаторскими полномочіями, который сосредоточилъ бы въ себѣ всю руководящую власть въ Имперіи, цѣликомъ направивъ ее на дѣло государственной обороны.

Закончивъ просмотръ записки и обдумывая свое заключение, я смотрѣлъ на сидѣвшаго сбоку отъ меня, занятаго своей работой, Государя и подумалъ: „Какая же роль при Алексѣевскомъ верховноімъ министрѣ выпадетъ на долю Россійскаго Императора? Еще если бы Царь, создавъ эту новую должность, пожелалъ бы отойти отъ Верховнаго командованія. Но этого, по всѣмъ вѣроятіямъ, ожидать отъ него нельзя. Тогда, какъ же возможно — сказалъ я мысленно себѣ — допустить, чтобы рядомъ съ полновластнымъ законнымъ Императоромъ оказался новый всесильный глава той же Имперіи, которому, по диктаторскому статуту, въ иныхъ случаяхъ, долженъ былъ бы подчиняться самъ Верховный Главнокомандующій Россійской арміей?!

Мои размышленія прервалъ обернувшійся ко мне Государь. Увидавъ, что я закончилъ просмотръ Алексѣевской записки, онъ предложилъ мнѣ занять противъ себя мѣсто за его письменнымъ столомъ и обратился ко мнѣ оо слѣдующими словами:

Записку генерала Алексѣева я сегодня утромъ прочиталъ. Она касается столь важнаго вопроса и предусматриваетъ такую серьезную ломку существующаго порядка управленія, что я имѣю въ виду затронутый въ ней вопросъ обсудить на особомъ совѣщаніи въ Ставкѣ, съ участіемъ всѣхъ г.г. министровъ. Но предварительно мнѣ интересно объ этомъ переговорить съ нѣкоторыми лицами, мнѣнія которыхъ я цѣню. Вамъ первому я предложилъ ознакомиться съ этой запиской, и прошу васъ откровенно дать мнѣ свой отзывъ.

Въ своемъ отвѣтѣ Государю я прежде всего отмѣтилъ, что генералъ Алексѣевъ совершенно правильно указывалъ на отсутствіе въ области верховного управленія сильной, единой руководящей власти, о чемъ я самъ неоднократно' имѣлъ случай докладывать Его Величеству. Затѣмъ я счелъ долгомъ обратить вниманіе Государя также и на то, что самый способъ устраненія этого дефекта, рекомендуемый Алексѣевымъ, мною (одобренъ быть не можетъ по нижеслѣдующимъ соображеніямъ: самый фактъ учрежденія новой должности верховнаго министра съ особыми полномочіями по государственной оборонѣ, на мой взглядъ, являлся несовмѣстимымъ съ отправленіемъ Государемъ Императоромъ обязанностей Верховнаго Главнокомандующаго, который, по мысли генерала Алексѣева, долженъ былъ бы во многихъ случаяхъ подчиняться распоряженіямъ верховнаго диктатора по оборонѣ. По моему мнѣнію, — въ цѣляхъ установленія ,объединяющей сильной власти, которая согласовывала бы весь механизмъ высшаго государственнаго управленія, не слѣдовало бы прибѣгать къ учрежденію новой должности, которая явилась бы только лишней надстройкой надъ и безъ того громоздкимъ зданіемъ многоголовой іерархіи. Но, если на то была бы твердая воля самого Государя — возможно, съ вѣрнымъ успѣхомъ, достичь желаннаго результата путемъ упорядоченія существующаго административнаго аппарата. Продолжая оставаться на посту Верховнаго Главнокомандующаго, Государь могъ бы всю полноту власти сохранить въ своихъ рукахъ, имѣя своими ближайшими помощниками' по управленію всей фронтовой областью — своего Начальника Штаба, а по завѣдыванію имперскимъ тыломъ — предсѣдателя Совѣта Министровъ. Все сводилось бы лишь къ, соотвѣтствующей регламентаціи и подбору достойныхъ для занятія означенныхъ должностей лицъ.

—    Само собой разумѣется, — добавилъ я, — предложеніе генерала Алексѣева было бы не только умѣстнымъ, но и необходимымъ, если бы Вы, Ваше Величество, рѣшились оставить нынѣ занимаемый Вами постъ Верховнаго Главнокомандующаго..!

При этихъ словахъ Государь весь выпрямился и сдѣлалъ рѣзкій отрицательный жестъ.

Помолчавъ нѣкоторое время, какъ бы обдумывая все, мною изложенное, Его Величество, ничего не сказавъ по существу моего отзыва о запискѣ, вдругъ задалъ сильно, смутившій меня вопросъ:

— А какъ бы вы думали — кого можно, было бы назначить на проектируемый генераломъ Алексѣевымъ постъ Верховнаго Министра?

—    Ваше Величество, — отвѣтилъ я, — подобная должность въ моей головѣ, повторяю, совершенно не вяжется съ Вашимъ пребываніемъ на посту Верховнаго Главнокомандующаго. Разрѣшите на заданный Вами вопросъ отъ отвѣта уклониться!..

Но Государь, видимо, настойчиво задался мыслью продолжать со мной разговоръ въ томъ же направленіи. Въ нѣсколько, какъ мнѣ показалось, насмѣшливомъ тонѣ онъ спросилъ:

—    Ну, а все же, какъ вы полагаете — на постъ такого верховнаго министра, можетъ быть, слѣдовало бы пригласить кого-либо изъ видных общественныхъ дѣятелей? Хотя бы, скажемъ, предсѣдателя Государственной Думы Родзянко?

—    Я промолчалъ, считая такіе вопросы, послѣ моего пред

шествующаго заявленія общаго характера, безполезными. Тогда выраженіе лица Государ измѣнилось. Онъ снова, уже серьезно, задалъ мнѣ вопросъ:

—    Если не изъ общественныхъ дѣятелей, то, можетъ быть, изъ выдающихся государственныхъ сановниковъ? Какого вы мнѣнія, напримѣръ, о Коковцове?

Тутъ я не выдержалъ и не безъ нѣкоторой доли удивленія переспросилъ: — Коковцова?! Развѣ Вы, Государь, не были въ свое время освѣдомлены, какую, при всѣхъ своихъ талантахъ, далеко не объединяющую роль игралъ Владиміръ Николаевичъ въ кабинетѣ Столыпина?!..

Его Величество, кивнувъ въ знакъ согласія головой, тихимъ голосомъ, какъ бы про себя, произнесъ: — Да! Коковцовъ слишкомъ ужъ чиновникъ...

Видя, что Государь все еще продолжалъ настойчиво интересоваться занявшимъ его мысли разговоромъ, я рѣшился высказаться въ томъ смыслѣ, что, если ужъ задаваться намѣреніемъ подыскивать на создаваемую генераломъ Алексѣевымъ верховную должность подходящее лицо, то слѣдовало бы его искать въ средѣ, наиболѣе близкой къ Царствующему Дому и особо почитаемой въ народныхъ массахъ. Тутъ Государь прервалъ меня быстрымъ вопросомъ:

—    Вы хотите сказать — кого-либо изъ Великихъ Князей? — и затѣмъ, не дожидаясь моего отвѣта, улыбнувшись, воскликнулъ*

Не назначить ли на эту должность принца Александра Петровича Ольденбургскаго? — Но тутъ же спохватившись, какъ бы про себя, промолвилъ:

—    Хорошій человѣкъ, но правильно его называютъ — „сумбуръ-пашей”!

Тогда я снова напомнилъ Государю высказанную ранѣе свою точку зрѣнія и добавилъ, что вмѣсто подыскиванія лица на проектируемую генераломъ Алексѣевымъ должность, лучше было бы, если Его Величество рѣшилъ бы твердо стать на предложенный мною путь, осуществивъ желательную для управленія страной объединяющую сильную власть въ самомъ себѣ при содѣйствіи двухъ помощниковъ: по военной части — генералъ Алексѣевъ, по гражданской области — предсѣдатель Совѣта Министровъ. При этомъ я съ полной откровенностью заявилъ Государю, что нынѣшній премьеръ достойнымъ помощникомъ быть ему не можетъ. Подъ предсѣдательствомъ Штюрмера Совѣтъ Министровъ останется необъединеннымъ.

Не преминулъ, я попутно высказаться по поводу необходимости реформированія вообще всей структуры составленія министерскаго кабинета. Я указалъ на желательность, чтобъ приглашеніе лицъ на министерскіе посты исходило отъ предсѣдателя Совѣта Министровъ, котораго назначаетъ Государь, и который списокъ намѣченныхъ имъ кандидатовъ на министерскія должности представлял бы Его Величеству на утвержденіе. Такой премьеръ, облеченный Императоромъ всей полнотой власти, могъ бы объединить гражданскихъ чиновниковъ въ тылу и, вмѣстѣ съ тѣмъ, подъ руководствомъ Императора, дѣйствовать въ полномъ контактѣ съ другимъ помощникомъ Государя, вѣдавшимъ военными дѣлами.

—    Ну, хорошо! — внимательно выслушавъ меня, сказалъ Государь, — кого же вы могли бы рекомендовать мнѣ въ качествѣ такого Предсѣдатели Совѣта Министровъ, о которомъ вы говорите?... Вы сами были бы согласны занять этотъ постъ?” Подобнаго оборота нашихъ переговоровъ я никакъ не ожидалъ и не безъ смущенія, но твердымъ голосомъ заявилъ Его Величеству. „Совѣтуя Вамъ, Государь, замѣнить неподходящаго Предсѣдателя Совѣта Министровъ болѣе достойнымъ, я въ мысляхъ не имѣлъ говорить о себѣ. Въ отвѣтъ на Вашъ вопросъ, я считаю своимъ долгомъ Вашему Величеству доложить, что на этотъ постъ по цѣлому ряду причинъ и соображеній я идти не могу”... „Тогда кого же?!” — съ тревогой въ голосѣ спросилъ Государь. „Дайте подумать, Ваше Величество!” — тихо отвѣтилъ я и съ этими словами, положивъ на столъ записку Алексѣева, я всталъ съ намѣреніемъ откланяться и покинуть кабинетъ, но Государь меня задержалъ, задавъ рядъ вопросовъ, касавшихся общаго положенія въ странѣ.

Я сказалъ, что народный патріотическій подъемъ въ отношеніи войны еще не совсѣмъ остылъ. Однако, я счелъ нужнымъ предупредить Государя о несомнѣнномъ ростѣ безпокойства, даже недовольства, которыя замѣчались не только среди общественныхъ круговъ, но и въ самой народной толщѣ, въ результатѣ .неустойчиваго состоянія внутренней политики и усиленія безотвѣтственныхъ „закулисныхъ” вліяній...

Тутъ Его Величество меня быстро прервалъ вопросомъ, что я намѣревался дѣлать въ ближайшемъ будущемъ. Я подѣлился съ Государемъ моей неувѣренностью, ѣхать ли мнѣ въ двадцатыхъ числахъ іюня на Волынь для осмотра многомиліоннаго вѣдомственнаго хозяйства, заведеннаго мною на конфискованныхъ нѣмецкихъ земляхъ, или оставаться въ столицѣ, выжидая момента моего выступленія въ Государственном Совѣтѣ съ разъясненіями по предъявленнымъ мнѣ вопросамъ.

Узнавъ отъ Его Величества, что закрытіе сессіи Верхней Палаты предположено на 21-е или 22-е іюня, я высказался за необходимость остаться въ Петроградѣ, ввиду желательности передъ закрытіемъ сессіи Государственнаго Совѣта выяснить то, что безпокоило членовъ высшаго законодательнаго учрежденія. Государь съ этимъ вполнѣ согласился, добавивъ на прощанье, что чѣмъ скорѣе я съ Государственнымъ Совѣтомъ договорюсь, тѣмъ лучше...

—    Въ этомъ дѣлѣ — замѣтилъ онъ, — всякое промедленіе — смерти подобно.!..

Послѣ этихъ словъ Его Величество, приблизившись ко мнѣ, взял мою руку и крѣпко ее пожалъ, поблагодаривъ за все, мною ему высказанное.

Вечеромъ того же 15-го іюня, на Могилевскомъ вокзалѣ, среди другихъ провожавшихъ лицъ, я встрѣтилъ о. Шавельскаго, который, подойдя ко мнѣ, тихонько задалъ вопросъ:

—    Hy какъ? Чѣмъ кончилось? Можно васъ поздравить?

—    Если съ тѣмъ, — отвѣтилъ я, — о чемъ вы сегодня утромъ мнѣ говорили — нѣтъ.

— Какъ жаль! — промолвилъ о. протоіерей, а всѣ такъ надѣялись!...

На другое утро я былъ въ Петроградѣ.

Почти полмѣсяца спустя я вновь попалъ въ Могилевъ, чтобъ участвовать на экстренно созванномъ тамъ совѣщаніи Министровъ, послѣ котораго я былъ принятъ Государемъ. Въ послѣдній разъ... На Высочайшей аудіенціи 28-го іюня 1916 года рѣшена была моя служебная участь. Въ этотъ памятный для меня день я покинулъ Верховную Ставку, освобожденный отъ министерскихъ обязанностей. Объ этомъ моментѣ моей жизни я имѣю въ виду сказать болѣе или менѣе подробно въ послѣдующей части моихъ воспоминаній. Теперь же, обозрѣвая всѣ мои всеподданнѣйшіе доклады за восемь мѣсяцевъ министерской дѣятельности, я хотѣлъ бы отмѣтить главнѣйшія темы, которыхъ больше всего приходилось касаться при моихъ свиданіяхъ съ Государемъ.

Надо имѣть въ виду, что ,министерская моя работа протекала въ наибольшій разгаръ военныхъ событій 1915-1916 гл., вотъ почему во всѣхъ своихъ всеподданѣйшихъ докладахъ я прежде всего говорилъ о положеніи съ продовольственнымъ снабженіемъ арміи и тыла, подробно знакомилъ Государя съ дѣятельностью Особаго Продовольственнаго Совѣщанія.

Докладывалъ я Его Величеству о мѣрахъ, принимавшихся Министерствомъ Земледѣлія для поддержанія отечественнаго сельскаго хозяйства.

Приходилось мнѣ касаться чисто земельныхъ вопросовъ, землеустроительныхъ работъ, а также образованія демобилизаціоннаго земельнаго фонда.

Само собой разумѣется, въ каждый докладъ входили мелкія вѣдомственыя дѣла, — разныя пенсіи, пособія, награды, служебныя перемѣщенія, назначенія и т. п., которыя надо было представить на утвержденіе или благоусмотрѣніе Государя.

Помимо продовольствнныхъ и чисто вѣдомственныхъ дѣлъ мнѣ приходилось при докладахъ Его Величеству затрагивать вопросы общеполитическіе, имѣвшіе государственное значеніе. Такъ, въ 1916 году, я горячо настаивалъ предъ Государемъ на скорѣйшемъ созывѣ Государственной Думы и довѣрчивомъ къ ней отношеніи, и непрестанно говорилъ о необходимости сближенія Царя съ народными представителями.

Государь, искренне любившій свой народъ, въ силу условій своего воспитанія и всего установленнаго царскаго быта, мало его зналъ и былъ далекъ отъ провинціальной служилой и общественной среды. Онъ видимо искалъ случая, чтобы ближе съ этимъ отдаленнымъ отъ него государственнымъ элементомъ знакомиться, но, вслѣдствіе нѣкоторыхъ свойствъ его натуры, это желаніе носило характеръ нѣсколько случайный, усугубляло лишь его природную нерѣшительность и порождало въ немъ мучительныя колебанія. Но я, за все время пребыванія моего на посту министра, всегда являлся открытымъ сторонникомъ идеи сближенія Государя съ избранными въ законодательныя палаты представителями россійскаго населенія.

Приходилось объ этомъ лично высказывать Его Величеству и совѣтовать періодически собирать у себя во дворцѣ наиболѣе видныхъ и для дѣла полезныхъ членовъ обѣихъ законодательныхъ палатъ, принадлежащихъ къ различнымъ политическимъ группировкамъ, причемъ я бралъ на себя смѣлость ссылаться на то соображеніе, что добрая половина думцевъ, и еще большая часть членовъ Государственнаго Совѣта* имѣютъ одинаковые со мной монархическіе взгляды и такъ же преданы Престолу.

— Всякое довѣріе, — говорилъ я Государю — вызываетъ взаимное доцѣріе. Проявленный Вашимъ Величествомъ благой починъ сблизиться съ законодательно-общественной средой вызвалъ бы большую сплоченность среди вѣрнаго престолу ядра россійскихъ депутатовъ, а въ остальныхъ уменьшилъ бы оппозиціонное настроеніе.

Въ томъ же духѣ я, при всякомъ удобномъ случаѣ, старался настраивать многихъ лицъ, принадлежавшихъ къ ближайшему церскому окруженію. Пріѣзжая въ Могилевъ, я откровенно говорилъ съ Министромъ Двора гр. В. Б. Фредериксомъ и съ оберъ-гофмаршаломъ гр. П. К. Бенкендорфомъ, болѣе другихъ чутко относившимся къ политической жизни Россіи и всецѣло соглашавшимся съ моими взглядами и совѣтами... Единственно, съ кѣмъ я избѣгалъ говорить на эту тему, — это былъ генералъ Воейковъ. Онъ не вызывалъ во мнѣ довѣрія и, как мнѣ всегда казалось, старался всячески оберегать „его” Государя отъ чьего-либо вліянія.

Наряду съ вопросомъ сближенія Царя съ законодательной средой я въ своихъ докладахъ постоянно напоминалъ Его Величеству о необходимости вести государственное управленіе согласно всесторонне обдуманному плану, намѣченному на много лѣтъ впередъ. Такимъ образомъ установилась бы здоровая преемственность въ правительственныхъ заданіяхъ и распоряженіяхъ, природныя богатства страны должнымъ образомъ были бы использованы и устойчивость самого государства обезпечена.

Упомяну еще объ одномъ злободневномъ вопросѣ, который давалъ о себѣ знать на каждомъ шагу моей отвѣтственной продовольственной работы и которымъ я неоднократно, но, увы, безрезультатно досаждалъ Его. Величеству. Это былъ вопросъ о необходимости установленія въ странѣ сильной, твердой власти которая должна была объединить и согласовать дѣйствія высшихъ руководителей отдѣльныхъ центральныхъ вѣдомствъ, для наиболѣе успѣшнаго преодолѣнія труднѣйшихъ задачъ государственнаго управленія того времени. Къ послѣднимъ, въ первую голову, относилось общеимперское снабженіе включая въ него всю многогранную продовольственную область. По фатальному стеченію обстоятельствъ, разрѣшеніе не разъ возбуждавшагося мною упомянутаго вопроса встрѣчало непреодолимыя препятствія, прежде всего, со стороны Верховнаго Главы государства, органически не обладавшаго подобнымъ даромъ объединенія, и въ то же время, по свойству своего характера не допускавшаго другихъ до этого.

Подводя итогъ всѣмъ своимъ всеподданнѣйшимъ докладамъ, хочется задать самому себѣ вопросъ — какое же отношеніе къ нимъ проявлялъ самъ Государь? Долженъ отмѣтить, что за рѣдкими исключеніями, о которыхъ мною уже упоминалось и которыя я приписывалъ нервности Государя, обычно онъ проявлялъ при докладахъ удивительную привѣтливость, полную благожелательность и необычайную деликатность.Простой и дущевно-отзывчивый въ обхожденіи, внимательный не только къ докладываемому дѣлу, но и къ личности самого докладчика, Государь обнаруживалъ одну характерную черту, въ обыденной житейской обстановкѣ мало замѣтную, но невольно бросавшуюся въ глаза въ условіяхъ выполненія Россійскимъ Императоромъ своихъ высокихъ и отвѣтственныхъ обязанностей. Обладая несомнѣннымъ умомъ, острой памятью, не малой долей чуткости и любознательности, Николай Александровичъ всѣ эти свои природныя свойства направлялгь скорѣе на усвоеніе вещей, если можно такъ выразиться, мелочного порядка, а къ государственнымъ вопросамъ широкопринципіальнаго значенія относился поверхностно. Его мысли, вопросы, замѣчанія, какъ я ихъ вспоминаю, въ большинствѣ случаевъ, отличались относительной узостью, недостаточной серьезностью ихъ содержанія. Въ нашихъ разговорахъ на общеполитическія темы, Государь не проявлялъ глубины и широты государственно-мыслительнаго размаха, который такъ хотѣлось чувствовать въ Верховномъ Правителѣ огромной Россійской Имперіи. „Лишь бы на Алексѣеву жизнь хватило”... — такъ реагировалъ Его Величество на мой совѣтъ выработать для Россіи планъ государственнаго строительства на многіе десятки лѣтъ впередъ. Обычно при докладахъ Государь не вступалъ ни въ какія пререканія. Я не помню случая, когда съ его стороны не воспослѣдовало бы на мои представленія согласія. Благодаря этому, обстановка, при которой протекали дѣловыя аудіенціи, для докладчика была исключительно благопріятной, способствуя его спокойствію и безпрепятственному изложенію вопроса. Но эта обстановка имѣла и обратную свою сторону для дѣятельности докладывавшаго министра, не всегда имѣвшаго возможность твердо полагаться на данное благожелательнымъ и мягкимъ Царемъ обѣщаніе или выраженное имъ согласіе. Легко поддающійся вліянію, Государь былъ способенъ ихъ быстро и остро измѣнять или даже вовсе отмѣнять.

Въ общемъ, приходится съ несомнѣнностью удостовѣрить, что чрезмѣрно мягкій Государь, обычно., проявлялъ отличительное свойство, своего характера, которое считалось общепризнаннымъ его недостаткомъ и было принято называть его слабоволіемъ. Но я считаю своимъ святымъ долгомъ отмѣтить передъ памятью нынѣ въ вѣчность отошедшаго Царя-мученика, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ онъ проявлялъ въ своихъ поступкахъ и убѣжденіяхъ удивительную стойкость и настойчивость. Сошлюсь на личное мое впечатлѣніе. Въ результатѣ моихъ горячихъ и убѣдительныхъ просьбъ къ Государю освободить меня отъ назначенія въ министры, Его Величество меня долго выслушивалъ, но оставался при своемъ. Мнѣ пришлось подчиниться и приняться за работу. Это примѣръ частнаго порядка. Но у всѣхъ у насъ, у всего мыслящаго міра, имѣются неопровержимыя доказательства исторической доблестной стойкости духа Россійскаго Императора Николая II, до самой своей мученической кончины оставшагося, несмотря ни на что, вѣрнымъ своимъ союзникамъ...

Иное, чѣмъ Государь, впечатлѣніе производила при докладахъ Императрица Александра Ѳеодоровна, у которой мнѣ пришлось быть всего лишь дважды. Въ обоихъ случаяхъ разговоръ велся исключительно относительно организаціонныхъ работъ по образованію Всероссійскаго Кустарнаго Общества и Комитета. Насколько Его Величество проявлялъ къ своему министру-докладчику снисходительно-деликатное отношеніе, никогда почти не прерывая его изложенія, и во всемъ съ нимъ обычно соглашаясь, настолько Государыня, имѣя передъ собой листокъ, исписанный заранѣе намѣченными вопросами, производила докладчику своего рода строгій экзаменъ. Не довольствуясь отвѣтами, она часто переспрашивала, заставляла уточнять докладываемыя данныя, нерѣдко вступала въ споръ, доказывая правоту высказываемыхъ ею взглядовъ и намѣреній. Въ общемъ Ея Величество проявляла удивительную дѣловую заинтересованность, такую же настойчивость въ достиженіи намѣченныхъ ею цѣлей и несомнѣнную властность.

Надо сказать, что послѣ того, какъ я, 22-го января 1916 года, выгналъ изъ своей министерской пріемной тобольскаго проходимца Распутина, отношеніе Императрицы Александры Ѳеодоровны ко мнѣ рѣзко измѣнилось. Я въ этомъ убѣдился при встрѣчахъ съ Ея Величествомъ З-го марта 1916 года на торжествѣ освященія церкви въ школѣ народнаго искусства, и 9-го іюня, на засѣданіи Верховнаго Совѣта въ малахитовомъ залѣ Зимняго Дворца. Въ томъ и другомъ случаѣ, похудѣвшая, вся въ себѣ замкнутая, Императрица, вмѣсто прежней привѣтливости, выказала по отношенію ко мнѣ подчеркнутое невниманіе и явное нерасположеніе.

На докладѣ 24-го іюня встрѣченъ я былъ Ея Величествомъ чрезвычайно сухо. Ко всему этому, у насъ произошелъ при обсужденіи вопроса о кустарныхъ инструкторахъ настолько крупный споръ, что Государыня въ сильнѣйшей степени на меня разсердилась, оставшись, видимо, всѣмъ моимъ докладомъ крайне недовольна. Расхожденіе въ нашихъ взглядахъ произошло по слѣдующему поводу: коснувшись общей постановки кустарнаго дѣла въ Россіи, Государыня замѣтила, что для надлежащаго его упорядоченія и развитія необходимо организовать особый институтъ кустарей-инструкторовъ, которыхъ желательно было бы пригласить откуда-либо изъ заграницы. Привѣтствуя мысль Ея Величества о пользѣ инструктированія россійскаго кустарнаго производства, я, вмѣстѣ съ тѣмъ, позволилъ себѣ высказать сомнѣніе въ томъ, что иностранные инструктора смогутъ дать толчокъ для развитія и улучшенія чисто-русскаго народнаго производства, успѣвшаго пріобрѣсти широкую и почетную извѣстность не только на отечественномъ, но и на міровомъ рынкѣ. О крупныхъ достиженіяхъ нашего кустарнаго дѣла можно было судить по художественнымъ экспонатамъ Всероссійской кустарной выставки. Помимо этого, въ распоряженіи Министерства Земледѣлія имѣлись многочисленные альбомы фотографій цѣлаго ряда кустарныхъ издѣлій, поі которымъ также возможно было воочію убѣдиться въ высокихъ достоинствахъ и извѣстной законченности русскаго кустарнаго искусства. Руководясь этими соображеніями, я просилъ Императрицу предоставить мнѣ возможность организовать кадры инструкторовъ изъ среды наиболѣе талантливыхъ отечественныхъ кустарей. Въ подтвержденіе своего ходатайства, я указалъ и на то, что иностранные руководители могутъ внести въ кустарное русское производство черты, чуждыя русскому стилю и обезличить національный характеръ этой отрасли нашей отечественной промышленности.

Съ явнымъ нетерпѣніемъ, волнуясь, слушала меня Императрица и властно прервала меня памятнымъ мнѣ замѣчаніемъ:

—    Для русскихъ рабочихъ нуженъ образованный инструкторъ, котораго можно найти лишь гдѣ-либо заграницей, хотя бы въ Швейцаріи. Россія — страна дикая и невѣжественная!

—    Ваше Величество, — съ невольной горячностью отозвался я на это, — если Вы настаиваете, лучше замѣните меня кѣмъ-либо другимъ, такъ какъ на предлагаемый вами путь я ни въ коемъ случаѣ встать не могу.

Государыня, разсерженная, с красными пятнами на лицѣ, порывисто встала и, не подавая мнѣ руки, дала понять, что докладъ мой оконченъ. Послѣ этого Императрицу Александру Ѳеодоровну я больше никогда не встрѣчалъ.

Возвратившись 1-го іюня изъ Ставки въ Петроградъ, я тотчасъ же былъ увѣдомленъ моимъ замѣстителемъ, Товарищемъ Министра Риттихомъ, о томъ, что Совѣтъ Министровъ рѣшилъ разъясненія на предъявленный членами Государственнаго Совѣта запросъ правительству о положеніи продовольственнаго дѣла въ связи съ транспортными затрудненіями возложить на меня и поставить на повѣстку Общаго собранія того же 21-го іюня.

Надо сказать, что еще недѣли за три до этого въ стѣнахъ Маріинскаго Дворца стали раздаваться полоса о необходимости открыто обсудить на Общемъ Собраніи Государственнаго Совѣта рядъ продовольственныхъ вопросовъ, вызывавшихъ въ то время не только въ законодательныхъ сферахъ, но и среди всего русскаго общества особо .острый къ себѣ интересъ, въ силу неудержимо разроставшихся продовольственныхъ операцій и осложненій въ транспортѣ, а, слѣдовательно, и въ самомъ снабженіи. Еще 2-го іюня члены законодательныхъ палатъ, участвовавшіе въ занятіяхъ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, имѣли со мной длительный и серьезный разговоръ о необходимости скорѣйшаго реформированія Министерства Земледѣлія, въ смыслѣ облегченія его работъ по продовольственному снабженію. Одни стояли за полное отдѣленіе отъ него продовольственныхъ функцій и передачу ихъ въ особое Министерство. Другіе высказывались за учрежденіе при Министерствѣ Земледѣлія спеціальнаго штата служащихъ по продовольствію, возглавляемаго добавочнымъ третьимъ товарищемъ министра.

Въ Общемъ Собраніи Государственнаго Совѣта отъ имени сельскохозяйственной группы выступилъ князь Николай Борисовичъ Щербатовъ. Онъ указывалъ, что необходимо придти на помощь перегруженному Министерству Земледѣлія, дѣятельность котораго, не безъ явнаго ущерба для интересовъ отечественнаго! сельскаго хозяйства, почти цѣликомъ нынѣ направлена на обслуживаніе внѣвѣдомственнаго безгранично огромнаго дѣла продовольственнаго снабженія.

Въ переговорахъ съ тѣмъ же Щербатовымъ, а также съ нѣкоторыми другими членами Государственнаго Совѣта (кн.А. Д. Голицынымъ, В. И. Карповымъ, С. С. Крымъ и др.), которые впослѣдствіи подписали правительству запросъ о положеніи продовольствія въ связи съ состояніемъ транспорта, выяснилось, что всѣ ихъ выступленія были направлены къ оказанію мнѣ поддержки въ непосильной для меня одного борьбѣ съ моими коллегами въ правительствѣ за интересы отечественнаго сельскаго хозяйства. Члены законодательныхъ палатъ не могли не отдавать себѣ отчета въ напряженіи, которое приходилось мнѣ, Министру Земледѣлія, переносить, вслѣдствіе полнаго безразличія почти всѣхъ министровъ къ интересамъ сельскохозяйственнаго производства и промышленности.

Возможно, что, помимо вышесказанныхъ соображеній общаго характера, положенныхъ въ основаніе запроса, предъявленнаго скорѣе мнѣ, а не всему правительству, нѣкоторые члены верховной палаты изъ числа крупныхъ землевладѣльцевъ и сахарозаводчиковъ, имѣли затаенное намѣреніе добиться смягченія, или даже полной отмѣны, тѣхъ принятыхъ мною строго регулировавшихъ мѣръ, благодаря которымъ возможно было центральному продовольственному органу болѣе или .менѣе планомѣрно удовлетворять потребности многомилліонной боевой арміи.

Откровенно говоря, самъ я былъ далекъ отъ мысли встрѣтиться съ подобной оппозиціей при выступленіи моемъ на Общемъ Собраніи Государственнаго Совѣта, намѣченномъ на 21-е іюня, а тѣмъ болѣе предполагать, какъ мнѣ нѣкоторые намекали, что возбужденный тридцатью членами верхней палаты запросъ былъ направленъ лично противъ меня, съ цѣлью „свалить” меня съ министерскаго поста. Лица, подписавшія этотъ запросъ, являлись если не моими друзьями, то во всякомъ случаѣ и не врагами. У меня не было никакихъ рѣшительно основаній не вѣрить тому, что они мнѣ говорили.

Что же касается самаго факта представленія правительству запроса, то я лично былъ этому искренне радъ. Это давало мнѣ случай подробно ознакомиться съ ходомъ продовольственной кампаніи и съ тѣми результатами, которыхъ удалось достичь за восемь мѣсяцевъ примѣненія опредѣленной продовольственной политики. Мое открытое выступленіе по всѣмъ этимъ вопросамъ состоялось всего лишь одинъ разъ — 18-го февраля 1916 года, въ Государственной Думѣ. Мартовская моя рѣчь по продовольствію произнесена была въ закрытомъ засѣданіи Государственнаго Совѣта. Вотъ почему я былъ живо заинтересованъ въ возможности въ открытомъ засѣданіи законодательнаго учрежденія освѣдомить все россійское населеніе о нашихъ достиженіяхъ въ продовольственной области и пресѣчь распространеніе вяческихъ кривотолковъ.

Узнавъ 15-го іюня отъ Государя о предположенномъ перерывѣ занятій въ верхней палатѣ съ 21-го или 22-го іюня, я придавалъ особое значеніе своему выступленію именно передъ самымъ роспускомъ Государственнаго Совѣта, съ тѣмъ, чтобы съ его членами, до ихъ разъѣзда изъ столицы, договориться по основнымъ продовольственнымъ вопросамъ Недаромъ, въ аудіенціи 15-го іюня, Государь, по поводу моего намѣренія выступить въ Государственном Совѣтѣ, отозвался, что необходимо этимъ послѣднимъ моментомъ сессіи верховной палаты воспользоваться, и что для меня всякое въ этомъ отношеніи промедленіе — „смерти подобно”...

Немногихъ оставшихся у меня дней ,для подготовки мнѣ было совершенно достаточно. Къ 21-му іюня я чувствовалъ себя въ полной мѣрѣ готовымъ выступить въ Общемъ Собраніи Государственнаго Совѣта и встрѣтить любую дѣловую критику, которой я въ своей дѣятельности никогда не боялся и всегда привѣтствовалъ въ интересахъ работы въ ввѣренномъ мнѣ сложномъ и отвѣтственномъ дѣлѣ.

Нѣкотораго рода предварительными репетиціями для моего публичного выступленія служили происходившія въ промежутокъ между моимъ возвращеніемъ изъ Ставки въ столицу засѣданія особой экономической комиссіи, занятія которой шли подъ предсѣдательствомъ гр. В. Н. Коковцова, гдѣ всесторонне освѣщались тѣ же злободневные продовольственные вопросы.

Главные мои оппоненты — кн. Н. Б. Щербатовъ, кн. А. Д. Голицынъ, проф. И. X. Озеровъ, полянъ Мейштовичъ и др. обрушивались на введенную мною систему „твердыхъ цѣнъ”. Приходилось въ этой комиссіи выступать часто и подолгу, и каждый разъ все больше убѣждаться въ правильности и цѣлесообразности принятаго плана снабженія. Получалось впечатлѣніе, что, вѣроятно, и предстоявшее мнѣ выступленіе на Общемъ Собраніи Государственнаго Совѣта будетъ успѣшнымъ.

Наконецъ, наступило 21-е число. Утромъ у себя я достаточно наволновался, но при входѣ въ зданіе Маріинскаго Дворца взялъ себя въ руки и успокоился. Съ тяжелымъ портфелемъ, начиненнымъ всяческими вѣдомственными справками, поднялся я по парадной лѣстницѣ, и только что вступилъ въ широкій вестибюль-корридоръ, какъ ко мнѣ подходитъ, очевидно, поджидавшій меня, Министръ князь Шаховской и, взявъ меня подъ руку, своимъ слегка шепелявымъ говоркомъ вопрошаетъ:

—    Вы собираетесь выступать?

—    Да, князь, какъ же не выступать, разъ дѣло касается самаго жизненнаго вопроса страны?

Въ отвѣтъ на это, Шаховской мнѣ заявляетъ, что предсѣдатель Совѣта Министровъ проситъ меня къ нему зайти.

Посмотрѣвъ на часы, я замѣтилъ Шаховскому, что времени передъ началомъ засѣданія Государственнаго Совѣта, на повѣсткѣ котораго первымъ значился предъявленный правительству запросъ, оставалось не болѣе четверти часа, и что поэтому я вынужденъ отказаться отъ бесѣды съ премьеромъ. Шаховской отвѣтилъ, что переговоры эти имѣютъ непосредственное отношеніе именно къ предполагамому моему выступленію въ Государственномъ Совѣтѣ, и что Штюрмеръ, Треповъ и онъ, Шаховской, убѣдительно просятъ прежде чѣмъ идти въ залу засѣданій, дать возможность предварительно со мной обсудить вопросъ крайней важности. Я согласился.

Войдя въ комнату, расположенную за залой засѣданія Совѣта Министровъ, я засталъ въ ней сидѣвшаго за большимъ круглымъ столомъ Штюрмера и рядомъ съ нимъ Министра А. Ѳ. Трепова. Холодно встрѣченный, я поспѣшилъ своихъ коллегъ предупредить, что въ моемъ распоряженіи имѣлось не болѣе десяти минутъ, и затѣмъ обратился къ премьеру съ вопросомъ: — Въ чемъ дѣло?

—    У васъ сегодня какой-то вопросъ предстоитъ въ Государственномъ Совѣтѣ? — небрежно цѣдя сквозь зубы, спросилъ меня величаво возсѣдавшій на широкомъ креслѣ „ампиръ” Штюрмеръ.

—    Не какой-то вопросъ , — еде сдерживая свое возмущеніе, отвѣтилъ я, — а очень серьезный и существенный вопросъ о продовольствіи, въ томъ числѣ вопросъ о твердыхъ цѣнахъ, отстаивать который придется самымъ энергичнымъ образомъ. Если это все, что вамъ угодно было знать, то я извиняюсь и ухожу — меня въ залѣ ждутъ...

—    Такъ что вы считаете, что вамъ необходимо сегодня выступить? — вновь въ томъ же тонѣ бросилъ мнѣ вопросъ Штюрмеръ.

—    Да. выступленіе мое необходимо, не говоря уже о томъ, что оно было предметомъ обсужденія на Совѣтѣ Министровъ, и вы же сами всѣ меня на него уполномочили.

—    А вотъ теперь нѣкоторые министры находятъ, — нѣсколько возвышая голосъ, замѣтилъ Штюрмеръ, — что при сложившихся обстоятельствахъ, иначе говоря, наканунѣ роспуска верхней палаты, всякое правительственное выступленіе въ Общемъ Собраніи можетъ повлечь нежелательныя послѣдствія и нарушить наладившіяся между ними добрыя взаимныя отношенія...

„Я съ вами не могу согласиться, — въ отвѣтъ замѣтилъ я, — такъ какъ не представляю себѣ возможности подобныя отношенія налаживать путемъ замалчиванія”... „Однако же, — невозмутимо постарался мнѣ !объяснить мудрый премьеръ, — вы сами должны знать, въ какихъ благопріятныхъ условіяхъ Правительству удалось распустить Думу, съ которой у насъ, въ концѣ концов установились наилучшія отношенія, напоминающіе собой не иначе, какъ настоящую симфонію”... „Будучи не менѣе васъ музыкантомъ, — перебилъ я его, — позволяю себѣ съ вами не согласиться. Взаимоотношенія Правительства съ Думой, применяясь къ вашей терминологии, я тоже не иначе могу назвать, какъ сплошной какофоніей... Что же касается даннаго положенія вещей и моего выступленія въ Государственномъ Совѣтѣ по вопросу, поставленному сегодня на повѣстку дня, то заявляю вамъ и здесь стоящимъ г.г. министрамъ, что отказъ Правительства отъ дачи разъясненій по - нему можетъ быть сочтенъ или за оскорбленіе, наносимое высшему законодательному учрежденію, или за признаніе Правительствомъ собственнаго своего безсилія. Ни на тотъ, ни на другой путь вставать я не намѣренъ, тѣмъ болѣе, что для ввѣреннаго' мнѣ продовольственнаго дѣла необходима установить твердый контактъ между обѣими законодательными палатами, и тотъ планъ снабженія, который разрабатывался при содѣйствіи Государственной Думы, я желалъ бы сдѣлать предметомъ широкаго обсужденія въ Государственномъ Совѣтѣ и надѣюсь со стороны послѣдняго встрѣтить одобреніе моимъ действіямъ... Лишь при содѣйствіи общихъ усилій Правительства и обѣихъ палатъ возможно добиться желаннаго успѣха!”... „Я съ вами, — заявилъ Штюрмеръ, — совершенно несогласен и думаю, что А. Ѳ. Треповъ и кн. Шаховской ко мнѣ тоже присоединятся”... Удобно' устроившійся въ глубокомъ мягкомъ креслѣ, Александръ Ѳеодоровичъ, оказавшійся, какъ мнѣ потомъ передавали, иниціаторомъ столь неожиданно подстроеннаго „срыва” моего выступленія, спокойно-наивнымъ голосомъ промолвилъ:

—    Съ вами я вполнѣ согласенъ, Борисъ Владиміровичъ, и думаю, что необходимо было бы сейчасъ выступить кому-либо, — вамъ (обращаясь къ Штюрмеру) — или вамъ, Александръ Николаевичъ, съ заявленіемъ о томъ, что всѣ разъясненія по предъявленному намъ запросу мы дадимъ осенью...

—    Да, да, вотъ то-то и есть, — поспѣшно забормоталъ премьеръ, — тѣмъ болѣе, что, можетъ быть, у васъ еще не все подготовлено.

—    Въ смыслѣ подготовки, — возразилъ я, — все, что возможно и нужно было, мною сдѣлано.

—    Но... увѣрены ли вы, — продолжалъ изводить меня своими мелочно-придирчивыми вопросами премьеръ, — что, выступивъ сегодня въ Государственномъ Собраніи, вы заручитесь симпатіями большинства?

—    Еле сдерживаясь отъ охватившаго меня возмущенія, я резко отвѣтилъ:

—    Увѣренность въ достаточной подготовкѣ для сегодняшняго моего выступленія и въ правильности образа моихъ дѣйствій у меня имѣется, но самоувѣреннымъ я не былъ никогда, почему на вашъ вопросъ я не отвѣчу...

—    Вотъ видите! — съ несвойственной ему горячностью воскликнулъ весь какъ бы оживившійся Штюрмеръ: — Если у васъ самого нѣтъ увѣренности въ успѣшномъ исходѣ вашего выступленія, тогда можно ожидать при роспускѣ верхней палаты. что между ней и правительствомъ можетъ образоваться нѣкотораго рода нежелательный осадокъ!...

Выслушивая подобныя возмутительныя замѣчанія, я убѣждался въ невозможности продолжать нести свои обязанности, въ окруженіи людей или убогихъ въ государственномъ смыслѣ, или попросту интриговавшими противъ меня. Я все же сдѣлалъ послѣднее усиліе, чтобы сдержаться, и еще разъ попробовалъ изложить сидѣвшимъ со мной министрамъ крайнюю необходимость именно передъ самымъ закрытіемъ сессіи Государственнаго Совѣта выступить съ рядомъ разъясненій, цѣнныхъ для общаго продовольственнаго дѣла. Это имѣло значеніе и острый интересъ не только для законодательныхъ учрежденій, но и для всей страны именно въ данный переживаемый моментъ. Къ осени же 1916 г. это явилось бы уже анахронизмомъ, терявшимъ всякій смыслъ для удовлетворенія текущихъ запросовъ дня.

—    Вы не имѣете права — не безъ горячности закончилъ я, — лишать меня возможности именно сегодня, передъ роспускомъ Государственнаго Совѣта, договориться съ его членами по поводу насущныхъ нуждъ страны такъ, какъ я это сдѣлалъ въ Государственной Думѣ. Меня на это уполномочилъ Совѣтъ Министровъ, а васъ всего трое, и вы чините мнѣ препятствіе... Немало времени ушло на пустые съ вами разговоры — въ залѣ меня давно ждутъ.

—    Ну, тогда и выступайте одни, если вы такъ того хотите! Но не отъ имени всего правительства! — послышался въ непріязненно ироническомъ тонѣ сказанный отвѣтъ Штюрмера, встрѣтившій, видимо, сочувствіе Трепова и Шаховского. Это положило предѣлъ и моему долготерпенію и тому издѣвательству, которое чувствовалось въ придирчивыхъ замѣчаніяхъ Штюрмера.

—    Разъ это такъ ставится, я, само собой, отказываюсь выступать! — вставая, заявилъ я. — Но отказываюсь также и отъ совмѣстной съ вами работы!..

—    Что вы говорите, дорогой Александръ Николаевичъ! — заволновался Штюрмеръ, многозначительно переглянувшись съ невозмутимо сидѣвшимъ Треповымъ. — Развѣ можно по пустяшному поводу создавать серьезный конфликтъ?!

—    Для меня это не пустяшный поводъ, а вопросъ успѣшности всего дѣла и моего служебнаго самолюбія. Своихъ словъ я не беру назадъ и прошу лишь довести до свѣдѣнія Государя, что при создавшейся обстановкѣ я слагаю съ себя всякую отвѣтственность за веденіе ввѣреннаго мнѣ огромнаго государственнаго дѣла. А разъ это такъ, то я вынужденъ сложить съ себя и обязанности Министра Земледѣлія. Примите, господинъ предсѣдатель Совѣта Министровъ, мой портфель. — Съ этими словами я бросилъ по лакированной поверхности раздѣлявшаго насъ стола свой увѣсистый портфель съ такой силой, что онъ въ одно мгновенье очутился передъ величественно возсѣдавшей фигурой Штюрмера... — И пусть Его Величество передастъ его кому слѣдуетъ!..

Въ это время въ комнату вошелъ Министр Юстиціи А. А. Хвостовъ, къ которому Штюрмеръ, Треповъ и Шаховской тотчасъ же подошли и, сильно жестикулируя, стали что-то горячо говорить. Я же, послѣ моихъ заключительныхъ словъ, быстро отошелъ къ окну и, прислонившись къ стеклу, старался преодолѣть захватившее меня сильнѣйшее чувство не только гнѣва, но и отвращенія къ людямъ, проявившимъ всю ничтожность своего государственнаго пониманія и всю силу своей мелочности.

Ранѣе въ моей министерской службѣ я не мало претерпѣвалъ и отъ Штюрмера, и отъ Шаховского, но Треповъ впервые проявилъ себя такимъ, какимъ мнѣ его всегда изображалъ Кривошеинъ. Только теперь открылись у меня глаза на Александра Ѳедоровича, как на человѣка скрытно, но умно дѣйствовавшаго, сообразно своимъ личнымъ эгоистическимъ честолюбивымъ цѣлямъ. Мнѣ потомъ говорили, что Треповъ, добиваясь премьерства, былъ встревоженъ отношеніемъ ко мнѣ Государя во время моего послѣдняго пріѣзда въ Ставку, и рѣшилъ принять мѣры къ моему устраненію. Приглядѣвшись за много мѣсяцевъ нашей совмѣстной службы къ моему образу дѣйствій и характеру, Треновъ намѣтилъ вѣрный шахматный ходъ, преградивъ мнѣ путь къ моему выступленію 21-го іюня въ Государственномъ Совѣтѣ. Начинивъ безпринципнаго Штюрмера и самъ оставаясь какъ бы въ сторонѣ, Треповъ добился своего: уязвленный въ .моемъ служебно-дѣловомъ самолюбіи, я выбылъ изъ ряда возможныхъ его конкурентовъ.

Узнавъ про случившееся, Хвостовъ быстро подошелъ ко мнѣ вмѣстѣ с Штюрмеромъ, и сталъ меня уговаривать успокоиться и взять свое рѣшеніе обратно.

—    Когда все отъ меня узнаете, — сказалъ я симпатичному Хвостову, — вѣроятно, вы тогда мой поступокъ хорошо поймете и оправдаете!

—    Что же теперь дѣлать?! — съ какой-то безпомощностью вопросилъ всѣхъ присутствовавшихъ премьеръ...

—    Пойдите къ Предсѣдателю Государственнаго Совѣта и попросите снять съ повѣстки предъявленный правительству запросъ, — сказалъ я ему.

Обрадовавшись удачному разрѣшенію создавшагося положенія, Штюрмеръ съ несвойственной ему живостью скрылся изъ комнаты и поспѣшилъ исполнить мой совѣтъ.

Долго еще упрашивал меня милѣйшій Хвостовъ „сложить гнѣвъ на милость”, и я даже пошелъ ему на нѣкоторую уступку, пообѣщавъ отложить исполненіе своего намѣренія еще на однѣ сутки. Сговорившись на этомъ, мы съ нимъ вышли въ общіе кулуары Маріинскаго Дворца, гдѣ столпилась масса разбившихся на группы и горячо о чемъ-то толковавшихъ между собой членовъ Государственнаго Совѣта.

Когда, по просьбѣ Штюрмера, предсѣдательствовавшій на общемъ собраніи И. Я. Голубевъ объявилъ о снятіи съ повѣстки дня обсужденія предъявленнаго правительству запроса о продовольствіи и транспортѣ, въ залѣ произошло необычное для верхней палаты волненіе среди ея членовъ, завершившееся перерывомъ занятій.

При нашемъ съ Хвостовымъ появленіи въ кулуарахъ, всѣ направились ко мнѣ, окружили меня тѣснымъ кольцомъ и забросали вопросами о причинахъ моего отказа появиться на общемъ собраніи для дачи разъясненій. Пришлось передать моимъ коллегамъ, что произошло у меня съ предсѣдателемъ Совѣта Министровъ. Мое столкновеніе со Штюрмеромъ вызвало негодующіе возгласы по адресу послѣдняго и, видимо, общее сочувствіе къ моему образу мыслей и дѣйствій.

Во время моего оживленнаго разговора съ окружавшими меня членами Государственнаго Совѣта, появляется около меня, протолкавшись сквозь ихъ тѣсный строй, Алексѣй Борисовичъ Нейдгардтъ, съ моимъ портфелемъ въ рукахъ. Передавая его мнѣ, предсѣдатель праваго центра къ числу членовъ котораго я въ то время принадлежалъ, просилъ этотъ портфель взять обратно и еще разъ хорошенько подумать, прежде чѣмъ его оставлять.

Въ кулуарахъ образовалось частное совѣщаніе членовъ Государственнаго Совѣта, которые рѣшили потребовать отъ Голубева, чтобъ онъ вновь поставилъ на повѣстку снятый имъ по заявленію премьера запросъ. Пришлось Ивану Яковлевичу уступить, и на послѣдовавшемъ засѣданіи Государственнаго! Совѣта было постановлено запросъ этотъ принять и сдать въ особую комиссію на предварительное разсмотрѣніе. На засѣданіи этомъ на правительственныхъ мѣстахъ было пусто...

Я покинулъ зданіе дворца и, въ сильнѣйшей степени удрученный всѣмъ случившимся, пришелъ въ свой министерскій кабинетъ, гдѣ долгк> не могъ опомниться отъ возмутительнаго поведенія, которое проявили по отношенію ко мнѣ участники памятнаго для меня Штюрмеровскапо совѣщанія...

Мои невеселыя думы были прерваны приходомъ ко мнѣ двухъ лицъ — бывшихъ Министровъ ввѣреннаго мнѣ вѣдомства Земледѣлія А. С. Ермолова и кн. В. А. Васильчикова. Они посѣтили меня и отъ себя лично и по уполномочію членовъ Государственнаго Совѣта, сочувствовавшихъ моему положенію и образу дѣйствій. Тотъ и другой выразили надежду, что я, во имя блага Родины и въ интересахъ ввѣреннаго мнѣ дѣла, сочту возможнымъ измѣнить свое рѣшеніе и не покину занимаемый мною министерскій постъ...

Оставивъ себѣ суточный срокъ для обдумыванія своей служебной участи, я постарался за это время возможно хладнокровнѣе взвѣсить въ умѣ всѣ обстоятельства, сопровождавшія мою сравнительно недолгую, но полную непосильнаго труда и моральныхъ испытаній службу, а также тѣ условія, которыя создались вокругъ меня при исполненіи огромной работы по продовольствію.

Стали вставать въ памяти подробности моего насильственнаго назначенія въ Министры и вся послѣдующая служебная дѣятельность, протекавшая въ непривычной для меня !обстановкѣ и полной оторванности отъ прежнихъ условій моей общественной работы. Премьерство старика Горемыкина, при которомъ такъ ясно обозначилось принципіальное мое расхожденіе съ моими коллегами министрами во взглядахъ на законодательныя палаты и сотрудничество съ ними, замѣна почтеннаго сановника Горемыкина безпринципнымъ распутинскимъ угодникомъ Штюрмеромъ, тотчасъ же вынудившая меня заявить Государю объ уходѣ моемъ изъ министровъ; невыносимый въ дѣловомъ и моральном отношеніи періодъ Штюрмеровскаго премьерства; тяжкая обстановка работы по продовольственному снабженію, всецѣло зависѣвшая отъ распорядительности и согласованности чиновъ разныхъ вѣдомствъ; обидное пренебреженіе Совѣта Минпстровъ къ интересамъ отечественнаго сельскаго хозяйства, не разъ заставлявшее меня предупреждать Штюрмера о невозможности при этихъ условіяхъ вести ввѣренное мнѣ дѣло, отсутствіе на верху управленія страной твердой, авторитетной и объединяющей власти, на которую, въ случаѣ нужды, можно было бы опереться. Все это промелькнуло тогда въ моей головѣ и наталкивало на мысль подвести итогъ тѣмъ усиліямъ духа и воли, которыя пришлось затратить на преодолѣніе встрѣчавшихся на моемъ служебномъ пути треній и затрудненій.

Въ то же время, не безъ чувства нѣкотораго удовлетворенія, я отдавалъ себѣ отчетъ въ томъ, что въ дѣловой борьбѣ я выходилъ побѣдителемъ, и въ основномъ моемъ дѣлѣ —продовольственномъ, достигъ крупныхъ результатовъ. Это сознаніе въ значительной степени давало мнѣ свободу въ моихъ мысляхъ объ оставленіи министерскаго поста. При достигнутыхъ результатахъ, когда всѣ фронты были на три мѣсяца впередъ обезпечены продовольствіемъ, никто не дерзнулъ бы сказать, что я покидаю свой постъ, не справившись съ дѣломъ.

Съ другой стороны, достигнутый мною съ такими усиліями результатъ причинялъ мнѣ искреннюю печаль. Грустно было думать, что придется покинуть дѣло, тѣсно связанное съ нашей дѣйствующей арміей, дѣло, которому за восемь мѣсяцевъ напряженной работы я отдалъ столько' силъ, и съ которымъ я всѣмъ умомъ и есѢмъ сердцемъ сжился.

За тѣ памятные двадцать четыре часа, которые я себѣоставилъ для обдумыванія вопроса объ уходѣ изъ министровъ, я неоднократно себя ловилъ на чувствѣ глубокаго сожалѣнія, что придется выпустить изъ своихъ рукъ значительно налаженное мною важное государственное дѣло продовольственнаго снабженія арміи и тыла. Но я сознавалъ, что если мнѣ удавалось до сихъ поръ преодолѣвать встрѣчавшіяся чистодѣловыя затрудненія, то это не значитъ, что я могу съ такимъ же успѣхомъ бороться противъ начавшагося на меня натиска чисто личнаго характера. Въ общемъ ходѣ моей служебной работы, въ Оіообенности, въ конечномъ ея періодѣ, именно это обстоятельство стало наиболѣе тяжело отзываться на моихъ нервахъ, на моей энергіи и работоспособности.

Еще послѣ февральскаго моего выступленія въ Государственной Думѣ, чуткій А. В. Кривошеинъ меня предупреждалъ о зародившейся вокругъ меня „людской зависти” и добавилъ, что „сколько было у васъ ранѣе друзей, столько' же послѣ вашего успѣха окажется и злыхъ недруговъ”. Изъ числа послѣднихъ, съ момента появленія его у власти и до самаго конца моего министерскаго пребыванія, былъ Штюрмеръ. На первомъ же своемъ всеподданнѣйшемъ докладѣ онъ посовѣтовалъ Государю исключить меня изъ состава министровъ.

Послѣ того какъ я выгналъ „тобольскаго старца” нерасположеніе ко мнѣ премьера встрѣтило сочувствіе и поддержку въ распутинскихъ кругахъ. Это придало Штюрмеру большую смѣлость въ борьбѣ противъ меня, и тѣмъ еще сильнѣе осложняло мое и безъ того нелегкое положеніе. Въ послѣдній же періодъ нашей съ нимъ совмѣстной службы, премьеръ, видимо, заручился поддержкой стремившагося его замѣнить А. Ѳ. .Трепова и нѣкоторыхъ другихъ господъ вродѣ князя Шаховского. Этотъ періодъ оказался для меня наиболѣе тяжкимъ и невыносимымъ. Неоднократно я заявлялъ Штюрмеру о невозможности продолжать свою работу, прося объ этомъ довести до свѣдѣнія Государя, но премьеръ отказывался исполнить мою просьбу, ссылаясь на нежеланніе безпокоить Особу Его Величества въ такія трудныя времена. Въ разговорахъ со мною, Штюрмеръ. мало-по-малу оставлялъ свою прежнюю манеру подлаживанья ко мнѣ, якобы сочувствуя моей былой земско-общественной работѣ, и сталъ смѣлѣе открыто упрекать меня въ принадлежности къ этой средѣ, ставя мнѣ въ вину мою очевидную на его взглядъ неподготовленность для дѣлъ высшаго государственнаго порядка...

Надо сказать, что тому настроенію, которому Кривошеинъ далъ наименованіе „людской зависти”, способствовали еще два фактора: пресса и столичные слухи.

Дѣдо въ томъ что многочисленныя газетныя статьи и замѣтки, помѣщавшіяся по поводу моей министерской работы, носили въ общемъ характеръ чрезвычайно' для меня благопріятный, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже открыто хвалебный, ставя мое имя въ ряды выдающихся, по ихъ отзывамъ, министровъ, желательныхъ для состава кабинета „общественнаго довѣрія”. Подобныя восхваленія создавали мнѣ въ широкихъ кругахъ русскаго общества популярность, въ то же самое время, среди сравнительно немногочисленной, но вліятельной въ „сферахъ” группы моихъ недруговъ, значительно усиливая и обостряя мою непопулярность.

Послѣднихъ особенно раздражали непрекращавшіеся столичные слухи обо мнѣ, какъ о кандидатѣ на „высшее назначеніе”.

Возможно, что подъ воздѣйствіемъ этихъ слуховъ А. Ѳ. Треповъ завелъ со мной 10-го іюня задушевную бесѣду, намекая на то, что я, видимо, чрезмѣрно переутомленъ и тягощусь продовольственной дѣятельностью, что будто бы я даже кому-то откровенно высказывалъ свои сомнѣнія по поводу успѣшности дальнѣйшаго' веденія дѣла, подъ конецъ невиннымъ тономъ, какъ бы невзначай, заявивъ, что все дѣло продовольственнаго снабженія намѣревается взять себѣ самъ Штюрмеръ.

Выслушавъ всѣ эти сказки, я преспокойно замѣтилъ Трепову, что пусть Штюрмеръ и займется моимъ дѣломъ, такъ какъ все равно я имѣю въ виду Государю заявить о своемъ уходѣ. Видимо не ожидавшій подобнаго оборота нашего разговора, Треповъ сначала нѣсколько опѣшилъ, а затѣмъ принялся усиленно меня просить „не вмѣшивать его во всю эту исторію”, и сталъ увѣрять меня, что „мною тамъ (въ Ставкѣ) довольны ”... Какъ значится въ моемъ дневникѣ, „я махнулъ рукой — настолько мнѣ противна вся обстановка работы”...

На слѣдующій день, 11-го іюня, въ 4 часа дня, въ мой служебный кабинетъ вновь появляется тотъ же Треповъ. Согласно моей записи,онъ принялся „уговаривать меня не отказываться отъ портфеля и на него не ссылаться въ Ставкѣ”. Свое обращеніе ко мнѣ онъ закончилъ просьбой: - „Обѣщайте мнѣ хотя бы на мѣсяцъ не подымать этого разговора”... Далѣе значится: — „Я согласился”... Но, какъ извѣстно, ,обѣщаніе свое я вынужденъ былъ нарушить 21-го іюня въ условіяхъ, мною подробно описанныхъ выше...

Надо думать, что обстоятельства, сопровождавшія мое посѣщеніе Ставки 14-15 іюня и проявленное в эти дни ко мнѣ особое вниманіе Государя не остались незамѣченными зорко наблюдавшимъ за настроеніемъ въ „верхахъ” Треповымъ, который счелъ тогда нужнымъ нѣсколько ускорить приведеніе своего плана въ исполненіе, остановившись на умно обставленномъ и мѣткомъ шахматномъ ходѣ устраненія моей „фитуры” съ доски его карьеристической игры. Учиненный имъ въ сообществѣ премьера Штюрмера и послушнаго ему Шаховского „срывъ” моего выступленія въ Государственномъ Совѣтѣ воочію убѣдилъ меня въ невозможности долѣе терпѣть изо дня на день усиливавшійся натискъ со стороны моихъ ближайшихъ коллегъ, очевидно, задавшихся опредѣленной цѣлью разъ навсегда меня отстранить.

Теперь мнѣ предстояло рѣшить, возможна ли для меня дальнѣйшая борьба съ подобными людьми, отъ которыхъ въ значительной степени зависѣлъ успѣхъ моей продовольственной дѣятельности, органически связанной съ ходомъ транспорта и состояніемъ топлива, а также съ общей согласованностью дѣйствій и распорядковъ другихъ министерствъ.

Отдавая должное добрымъ отношеніямъ, которыя у меня сложились съ законодательными учрежденіями, съ представителями военно-общественныхъ организацій, со всѣмъ земскимъ людомъ и моимъ вѣдомственнымъ персоналомъ, я все же ясно отдавал себѣ отчетъ, что для успѣшнаго продолженія моей дѣятельности я зависѣлъ отъ нѣкоторыхъ высшихъ моихъ сослуживцевъ, которые были способны во всякій моментъ моей работы вкладывать „палки въ колеса” и тормозить мои и многочисленныхъ моихъ сотрудниковъ усилія.

Невольно самъ собой вставалъ вопросъ — если бъ даже удалось мнѣ „претерпѣть” столь нагло учиненный надо мной „срывъ” 21-го іюня и продолжать работу, какая могла быть для меня гарантія, что со стороны все той же, противъ меня настроенной, кучки министровъ, имѣвшихъ большое вліяніе на общее дѣло имперскаго снабженія, не смогутъ повторяться и въ дальнѣйшемъ подобные эксперименты надъ моимъ служебнымъ самолюбіемъ?! — Отвѣтъ получался у меня одинъ: гарантіи никакой нѣтъ, и защиты искать не у кого. Государь для этого слишкомъ слабъ и неустойчивъ. Премьеръ — мой врагъ, является олицетвореніемъ лжи. Что же касается законодательныхъ, общественныхъ и прочихъ сферъ, то всѣ онѣ въ этомъ отношеніи стояли слишкомъ далеко отъ насъ. Выводъ складывался одинъ: употреблять оставшіяся силы не столько на продолженіе отвѣтственной работы, сколько на борьбу съ моими „вредителями”, представлялось мнѣ дѣломъ безцѣльнымъ и невыносимымъ. Помимо этого я не допускалъ мысли о возможности испытывать повтореніе наглыхъ выходокъ, вродѣ того, что я пережилъ 21-го іюня, а возможность эта, при существовавшихъ условіяхъ, отнюдь не исключалась.

Въ результатѣ всѣхъ этихъ размышленій, къ утру 22-го іюня я пришелъ къ безповоротному рѣшенію — выйти въ отставку.

Первымъ, ,съ кѣмъ мнѣ пришлось этимъ рѣшеніемъ подѣлиться, оказался заѣхавшій ко мнѣ въ то утро, всегда душевно ко мнѣ относившійся, министръ гр. П. Н. Игнатьевъ, всецѣло одобрившій мои мысли, дѣйствія и намѣренія.

Дружески съ нимъ разставшись, я отправился съ оффиціальнымъ визитомъ къ предсѣдателю Совѣта Министровъ, которому тотчасъ же заявилъ о своемъ окончательномъ и всесторонне обдуманномъ рѣшеніи покинуть службу, о. чемъ и просилъ довести до свѣдѣнія Государя Императора. Штюрмеръ сталъ повторять свои избитыя фразы о томъ, что въ тяжкія времена нельзя безпокоить Его Величество, бормоталъ успокоительные совѣты и пошлые комплименты и, въ концѣ концовъ, упрекнулъ меня, что я способенъ слишкомъ близко къ сердцу принимать всякій пустякъ. Тутъ я вновь не выдержалъ и, отбросивъ всякую оффиціальностъ, наговорилъ въ глаза этом горе-премьеру всю о немъ правду, которая за много времени накипѣла въ моемъ нутрѣ, и закончилъ подтвержденіемъ своего ухода изъ состава министровъ. Покинулъ я кабинетъ предсѣдателя Совѣта Министровъ, не простившись съ его хозяиномъ и оставивъ послѣдняго въ положеніи нѣкоего истукана, съ разинутымъ ртомъ и растопыренными руками.

Въ этотъ же день состоялся по Высочайшему Указу роспускъ Государственнаго Совѣта, и отъ имени Государя было объявлено, министрамъ о вызовѣ ихъ на 28-е іюня въ Верховную Ставку на экстренное совѣщаніе.

Въ промежутокъ времени, оставшійся до выѣзда моего въ Могилевъ, произошли два наиболѣе значительныхъ въ моей служебной дѣятельности событія: докладъ 24-то іюня Императрицѣ Александрѣ Ѳеодоровнѣ, и 25-го того же мѣсяца появленіе въ столичной прессѣ моего интервью по поводу отношенія моего къ дѣятельности военно-общественныхъ организацій.

Мои откровенныя, высказынныя черезъ печать, слова вызвали въ обществѣ сенсацію. Многіе мнѣ выражали горячее сочувствіе. Другіе принимали еще болѣе рѣшительныя и срочныя мѣры, чтобы изъять меня изъ состава правительства.

27-го іюня весь Совѣтъ Министровъ», почти въ полномъ составѣ, за исключеніемъ его предсѣдателя и адмирала Григоровича, выѣхавшихъ въ Ставку за сутки раньше, занялъ спеціальный поѣздъ, который долженъ былъ насъ доставить въ Могилевъ. Что предстояло обсуждать на совѣщаніи, никто изъ министровъ точно не зналъ, каждый высказывалъ лишь свои личныя предположенія. Впрочемъ, подобная неосвѣдомленность членовъ высшаго коллегіальнаго органа управленія была довольно обычнымъ явленіемъ въ нашей министерской службѣ, лишній разъ подтверждая отсутствіе во главѣ Совѣта Министровъ полновластнаго и авторитетнаго лица, которое смотрѣло бы на отправленіе высокихъ обязанностей премьера не съ точки зрѣнія лишь формально-бездушнаго ихъ исполненія, а вкладывая въ свою дѣятельность живую, творческую струю.

Дорогой мнѣ хотѣлось оставаться одному съ моими нелегкими и сложными думами, которыя все сильнѣе меня одолѣвали, по мѣрѣ приближенія къ цѣли нашего путешествія, гдѣ, какъ я предчувствовалъ, найдется разрѣшеніе моей дальнѣйшей служебной участи. Только къ вечеру, въ день нашего отъѣзда, пришлось выйти изъ моего вагоннаго отдѣленія и, по приглашенію Министра Трепова, принять участіе въ торжественномъ и великолѣпно обставленномъ въ его дорожномъ салонѣ обѣдѣ, который онъ почему-то. для насъ устроилъ. Со мной лично хлѣбосолъ-хозяинъ казался подчеркнуто любезнымъ.

На слѣдующій день, 28-го іюня, въ 10 час. утра, поѣздъ нашъ прибылъ, въ Могилевъ, и мы, министры, сочли нужнымъ тотчасъ же Зайти въ стоявшій невдалекѣ на запасномъ пути служебный вагонъ, въ моторомъ помѣщался предсѣдатель Совѣта Министровъ.

Усадивъ всѣхъ пришедшихъ къ .нему въ своемъ помѣстительномъ салонѣ, Штюрмеръ, на рядъ заданныхъ ему вопросовъ о цѣли и сущности созываемаго Государемъ совѣщанія, отдѣлывался лишь краткими отвѣтами неопредѣленнаго содержанія, тѣмъ самымъ ставя всѣхъ насъ въ обидно-глупое положеніе. Точно и ясно узнали мы отъ нашего премьера лишь то, что. экстренное совѣщаніе назначено на 28-е число, въ 6 часовъ вечера, и что. къ этому часу ©сѣ министры должны быть въ сборѣ, въ домѣ, служившемъ резиденціей Его. Величеству.

Предъ тѣмъ, какъ отъ премьера разойтись, я обратился, въ присутствіи нѣкоторыхъ изъ своихъ коллегъ, къ Штюрмеру съ вопросомъ — доложилъ ли онъ Государю о моей отставкѣ? На что получился немало удивившій меня отрицательный отвѣтъ, все съ той же оговоркой, что „сейчасъ не время безпокоить Государя”.

— Тогда придется мнѣ самому объ этомъ доложить, — замѣтилъ я, — ради чего не откажите исходатайствовать особую у Его Величества для меня аудіенцію...

Премьеръ пробормоталъ: „Какъ хотите!”: но при этомъ обѣщалъ „все возможное” для этого сдѣлать...

Разставшись съ Штюрмеромъ, я направился къ своему вагону, гдѣ столкнулся съ генераломъ Алексѣевымъ, который меня искалъ. Онъ былъ, видимо, чѣмъ-то разстроенъ и тотчасъ же задалъ мнѣ вопросъ, правда ли, что я изъ министровъ ухожу и почему я это. дѣлаю? Отвѣтилъ Алексѣеву утвердительно и спросилъ, откуда могъ генералъ о моемъ рѣшеніи услыхать. И вотъ тогда я узнаю о возмутительномъ и невѣроятномъ обстоятельствѣ, завершившемъ въ моихъ глазахъ характеристику лживой личности премьера. Онъ, по какимъ-то своимъ соображеніямъ, только что во всеуслышаніе сказалъ мнѣ непразду по поводу моей просьбы объ отставкѣ. Оказывается, что, по словамъ генерала Алексѣева, вся Ставка была взволнована вечернимъ полуторачасовымъ докладомъ Штюрмера Государю, имѣвшимъ мѣсто въ предшествовавшій нашему пріѣзду день, 27-гo іюня.

Этотъ докладъ, какъ мнѣ передалъ Алексѣевъ, сводился къ тому, что Штюрмеръ убѣждалъ Его Величество въ необходимости спѣшно, удалить съ должности Министра Земледѣлія Наумова, который, по завѣренію премьера, сталъ дѣйствовать совершенно’ вразрѣзъ съ политическими воззрѣніями всего остального Совѣта Министровъ, проявлялъ полную и вредную въ государственномъ отношеніи независимость въ сужденіяхъ и стремился играть роль продовольственнаго диктатора. Штюрмеръ этимъ, по словамъ Алексѣева, не удовольствовался и началъ увѣрять Царя, что Наумовъ человѣкъ неуравновѣшенный, которому нуженъ не столько отдыхъ, сколько серьезное леченіе всей его явно расшатанной нервной системы... При этихъ словахъ я невольно про себя улыбнулся, вспоминая, чего отъ меня наслушался премьеръ при нашемъ послѣднемъ свиданіи 22-го іюня, и въ какомъ перепуганно-жалкомъ видѣ я его тогда оставилъ!..

Сообщивъ мнѣ содержаніе Штюрмеровскаго доклада, сущность котораго въ тотъ же вечеръ 28 іюня стала извѣстна ближайшимъ къ Государю лицамъ, Михаилъ Васильевичъ принялся .меня усиленно уговаривать, не обращая вниманія на личность премьера, оставить всякіе помыслы объ отставкѣ и продолжать свою большую работу.

— Мыслимое ли дѣло вамъ теперь уходить! Горячо сталъ мнѣ доказывать почтенный генералъ. — Только-что у насъ съ вами налажено, намѣчено и другъ къ другу мы привыкли!.. Развѣ теперь время все разстраивать?! Придетъ вмѣсто васъ новый человѣкъ, неизвѣстно, что будетъ, а время стоитъ тревожное.

Нелегко было мнѣ выслушивать горячій призывъ большого, сильнаго военнаго работника, который только, въ тотъ моментъ не сталъ скрывать своего полнаго одобренія сотрудничеству со мной.

— Вотъ увижу, какъ и что придется мнѣ съ Царемъ говорить, — сказалъ я Михаилу Васильевичу, который продолжалъ меня убѣждать измѣнить мое рѣшеніе, разставаясь, крѣпко меня обнялъ и расцѣловалъ.

Пользуясь свободнымъ временемъ, я надумалъ навѣстить архіепископа Константина, съ которымъ передъ наступавшимъ рѣшительнымъ моментомъ захотѣлось мнѣ всю свою наболѣвшую душу отвести... И дѣйствительно, чистый сердцемъ и любовно ко мнѣ относившійся владыка, подробно выслушавъ все, что меня за послѣднее время такъ волновало, успокоилъ меня и благословилъ встать на путь принятаго мною рѣшенія, !оговорившись, чтобы противъ воли Государя не идти.

Ободренный его созѣтомъ, я отправился въ Могилевскій, знакомый мнѣ, „дворецъ”, гдѣ встрѣтился сначала съ Великимъ Княземъ Сергіемъ Михайловичемъ, а затѣмъ съ гр. Фредериксомъ. Они подтвердили все то, что было мнѣ ген. Алексѣевымъ сообщено по’ поводу Штюрмеровскаго обо мнѣ доклада, выразили искреннее сожалѣніе по поводу слуховъ о моемъ уходѣ и стали горячо совѣтовать не покидать службу, вызывавшую, по ихъ словамъ, въ Ставкѣ всеобщее одобреніе.

Вторично встрѣтившійся со мной ген. Алексѣевъ, къ тому, что онъ успѣлъ мнѣ утромъ передать, добавилъ, что, судя по нѣкоторымъ слухамъ, наряду со  Штюрмеровскими на меня наговорами, за послѣднее время, по выраженію генерала, „изъ Царскаго шла усиленная артиллерійская подготовка”, намекая на получавшіяся Государемъ обо мнѣ письма Императрицы.1

Мало-помалу министры и особо приглашенныя на совѣщаніе лица стали собираться въ залѣ Могилевскаго „дворца”, гдѣ, вдоль оконъ, былъ разставленъ длинный присутственный столъ.

Незадолго до объявленнаго часа засѣданія, подходитъ ко мнѣ Министръ Двора и говоритъ: „Штюрмеръ просилъ, чтобы я вамъ устроилъ аудіенцію, но Государь, видимо, къ этому не расположенъ”, замѣтивъ мнѣ: „Штюрмеръ вѣдь все сказалъ про Наумова... Что же еще ему нужно?”.

Сообщеніе это произвело на меня крайне тягостное впечатлѣніе, но я рѣшилъ не сдаваться и добиться того, чего такъ всѣмъ своимъ помысломъ желалъ.

Въ это время изъ входной съ лѣстницы двери показался напыщенный премьеръ. Разговаривая съ Министромъ Сазоновымъ, онъ всталъ около окна, невдалекѣ отъ входа въ Государевъ кабинетъ. Всѣ находившіеся въ залѣ говорили между собой вполголоса, съ минуты на минуту ожидая Высочайшаго выхода. При видѣ Штюрмера, который утромъ мнѣ такъ нагло солгалъ, я сразу ощутилъ такой порывъ возмущенія, что, на мигъ забывши все вокругъ себя, я быстро подошелъ къ премьеру и въ присутствіи Сазонова сказалъ:

— Когда простой обыватель говоритъ неправду, его называютъ извѣстнымъ именемъ, но когда лицо, облеченное исключительными полномочіями, занимающее такой высокій постъ, какъ Ваше Высокопревосходительство, говоритъ неправду, какъ его тогда приходится называть?!..

Весь побагровѣвшій Штюрмеръ отъ меня быстро отпрянулъ, и въ тотъ же моментъ Сазоновъ громко произнесъ: „Государь” — При этомъ словѣ я опомнился и увидалъ появившагося изъ своего кабинета Государя, который подошелъ сначала къ премьеру, а затѣмъ, поочередно обойдя всѣхъ насъ, занялъ за присутственнымъ столомъ предсѣдательское мѣсто. Съ приходомъ Государя, моя вспышка улеглась, и я вновь сталъ хозяиномъ своей воли и дѣйствій... Думать же о томъ, что произошло', не было ни времени ни мѣста, да и не хотѣлось — слишкомъ противенъ мнѣ былъ человѣкъ, которому я нанесъ оскорбленіе, на мой взглядъ, заслуженное имъ.

Ровно въ 6 час. вечера Eго Величество объявилъ экстренное совѣщаніе открытымъ. Помимо министровъ, въ засѣданіи участвовали начальники тѣхъ или другихъ отдѣловъ высшаго военно-фронтового управленія, во главѣ съ Начальникомъ Штаба Верховнаго' Главнокомандующаго, ген. Алексѣевымъ. Народу собралось много, столъ былъ небольшой, такъ что сидѣть пришлось въ необычайной тѣснотѣ, плечомъ къ плечу съ сосѣдями, не имѣя возможности удобно расположить портфель и разбираться въ его содержимомъ. Мое мѣсто приходилось нѣсколько наискосокъ противъ сидѣвшаго въ центрѣ стола Государя, около котораго расположился Предсѣдатель Совѣта Министровъ, за все время засѣданія не проронившій ни одного слова.

Тотчасъ по открытіи засѣданія, Его Величество взялъ въ руки небольшой исписанный листъ бумаги и сталъ читать свое ,обращеніе къ присутствовавшимъ членамъ совѣщанія, указавъ, прежде всего, на то, что Россіи нынѣ приходится переживать исключительно-тяжелыя времена въ силу затянувшейся войны и цѣлаго ряда осложненій, возникшихъ въ результатѣ транспортныхъ затрудненій, недостатка въ топливѣ и воинскомъ снабженіи (о продовольствіи Государь не упоминалъ).

Далѣе, Его Величество обратилъ вниманіе Совѣщанія на то, что въ наступившія трудныя времена всѣ наличныя силы государства должны проявить не только наибольшее напряженіе, но и возможно полную согласованность своихъ дѣйствій, ради доведенія начатой страшной борьбы до успѣшнаго конца...

„Межъ тѣмъ, — прочелъ дальше Государь, — къ глубокому моему сожалѣнію подобной согласованности я не усматриваю въ дѣятельности даже того высшаго въ государствѣ учрежденія, именуемаго Совѣтомъ Министровъ, которое должно было бы служить образцомъ для другихъ правительственныхъ организацій, и въ которомъ, за послѣднее время, вмѣсто согласованнаго единства дѣйствій его членовъ, замѣчаются лишь крайне нежелательныя между ними тренія и разногласія. Подобное положеніе вещей я признаю для дѣла недопустимымъ, и прошу впредь его всячески избѣгать”...

При этихъ словахъ, сидѣвшій близко отъ премьера и какъ разъ противъ меня, гр. П. Н. Игнатьевъ, слегка откинувшись назадъ, сталъ дѣлать мнѣ выразительные знаки, намекавшіе на то, что царскій упрекъ о министерскихъ разногласіяхъ подсказанъ Штюрмеромъ и направленъ по моему адресу...

Затѣмъ Государь задалъ нѣсколько вопросовъ, касавшихся постановки дѣла съ транспортомъ, послѣ чего перешелъ къ обсужденію дѣятельности организацій, связанныхъ съ добычей и снабженіемъ топлива. На разсмотрѣніе всѣхъ этихъ вопросовъ ушло довольно продолжительное время, и лишь по окончаніи ихъ выясненія, Его Величество поинтересовался узнать общее положеніе съ продовольствіемъ во фронтовыхъ областяхъ, на что лица, спеціально вѣдавшія этой частью, отозвались въ крайне благопріятномъ для меня смыслѣ. Ген. Ронжинъ, указавъ на меня, во всеуслышаніе заявилъ, что, благодаря исключительно энергичной дѣятельности центральнаго продовольственнаго вѣдомства, всѣ боевые фронты нынѣ обезпечены продовольствіемъ больше чемъ на три мѣсяца впередъ.

При этихъ словахъ Государь вскинулъ не меня глаза, но быстро ихъ вновь отвелъ, предложивъ послѣ нѣкоторой паузы перейти къ обсужденію вопроса, связаннаго съ поданной 15-го іюня докладной запиской генерала Алексѣева объ учрежденіи Верховнаго Министерства по оборонѣ.

Вопросъ этотъ прошелъ въ томъ направленіи, какъ я о немъ докладывал Его Величеству 15-го іюня. Въ этомъ отношеніи я нашелъ себѣ горячую поддержку въ лицѣ А. Ѳ. .Трепова, который заявилъ, что— „у насъ есть предсѣдатель Совѣта Министровъ — пускай онъ возметъ въ свои руки все управленіе и пускай всѣхъ объединяетъ”. Совѣщаніе съ этимъ мнѣніемъ согласилось и вынесло постановленіе въ такомъ духѣ... Мѣха обновили, но негодное вино въ нихъ осталось то же. Должность премьера усилили, но Штюрмеръ остался тѣмъ же.

По окончаніи засѣданія, я былъ сначала въ нѣкоторой нерѣшительности — подчиниться ли мнѣ тому, что мнѣ сказалъ Министръ Двора, или же, вопреки этому, немало огорчившему меня заявленію, рѣшиться самому обратиться къ Государю съ просьбой разрѣшить въ послѣдній разъ къ нему явиться съ докладомъ

Дѣло въ томъ, что, съ одной стороны, все, что я узналъ по пріѣздѣ моемъ въ Ставку, говорило за вѣроятность моего ухода изъ министровъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, я всемъ сердцемъ стремился прежде, чѣмъ покинуть свой постъ и министерскую работу, еще разъ повидать своего Царя и лично ему высказать всю правду о своемъ рѣшеніи. Я не могъ допустить мысли, чтобы у Государя, всегда столь милостиво и искренне-душевно ко мнѣ относившагося, напослѣдокъ осталось обо мнѣ впечатлѣніе, навязанное ему пристрастнымъ и лживымъ Штюрмеромъ. Совѣсть моя, какъ относительно моей работы, такъ и передъ Царемъ была чиста. Я продолжалъ, не глядя ни на что, Государя любить и всей душой порывался съ нимъ по-хорошему разстаться, откровенно, какъ на духу, повѣдать, что вынуждало меня покинуть министерскій постъ.

Побуждаемый подобными мыслями, я быстро приблизился къ Его Величеству, разговаривавшему съ Сазоновымъ и Хвостовымъ. Вставъ сзади нихъ и посмотрѣвъ на Государя, я рѣшилъ просить о предоставленіи мнѣ желанной аудіенціи лишь въ томъ случаѣ, если Его Величество на меня попрежнему взглянетъ своимъ привѣтливо-добрымъ взглядомъ. И этотъ счастливый для меня моментъ вскорѣ же наступилъ. Отвѣтъ получился добрый и милостивый. Пріемъ Государь мнѣ назначилъ въ тотъ же вечеръ, въ 9½ час., послѣ обѣда, на который всѣ участники состоявшагося Совѣщанія получили Высочайшее приглашеніе. Великая тяжесть отъ сердца у меня отлегла — все обѣденное и послѣдующее до моего, пріема время я чувствовалъ себя радостно и легко. Въ такомъ настроеніи я, въ ,назначенный часъ, вошелъ въ столь знакомый мнѣ скромный кабинетъ Государя.

Посаженный на свое* обычное за письменнымъ столомъ мѣсто, я попросилъ у Его Величества разрѣшенія изложить ему откровенно все, что я считалъ нужнымъ для правдиваго освѣщенія происшедшихъ за послѣднее время исключительныхъ обстоятельствъ. Вкратцѣ напомнивъ Его Величеству ходъ ,пройденной мной продовольственной работы съ ея планами и достиженіями — работы, являвшейся основной осью моей министерской дѣятельности, я счелъ нужнымъ еще разъ обратить вниманіе Государя на главнѣйшія встрѣчавшіяся въ этой дѣятельности затрудненія, которыя происходили въ силу органической ея зависимости отъ распорядковъ въ другихъ министерствахъ. Послѣ этого, я перешелъ къ описанію обстоятельствъ моего вынужденнаго отказа отъ выступленія отъ имени правительства на Общемъ Собраніи Государственнаго Совѣта 21-го іюня.

Его Величество внимательно меня выслушалъ и, пристально на меня посмотрѣвъ, нѣкоторое время сидѣлъ молча, какъ бы о чемъ-то раздумывая, ни словомъ не обмолвившись по поводу происшедшаго у меня конфликта съ ,премьеромъ...

—    Какъ ваше здоровье? — вдругъ вопрошаетъ меня Государь. Невольно вспомнился мнѣ разсказъ генерала Алексѣева о Штюрмеровскомъ докладѣ Царю, гдѣ, видимо, немало было говорено о расшатанности моихъ нервовъ. Я отвѣтилъ Его Величеству, что здоровье мое зависѣло отъ общихъ условій моей крайне напряженной дѣятельности...

—    Думается мнѣ, — откровенно отвѣтилъ я Царю, — что если бъ Ваше Императорское Величество соблаговолили создавшуюся вокругъ меня и извѣстную Вамъ нынѣ обстановку измѣнить въ такомъ направленіи, чтобы я могъ болѣе свободно и попрежнему продуктивно работать, я былъ бы въ силахъ снова съ той же энергіей вести свое во многомъ уже налаженное дѣло. Въ противномъ случаѣ, я окажусь не въ состояніи съ должной пользой продолжать свою дѣятельность, и тогда я почтительно просилъ бы меня отъ занимаемой должности освободить.

Государь довольно продолжительное время, видимо, что-то про себя обдумывая, молчалъ и усиленно курилъ. Затѣмъ тихимъ, слегка волнующимся голосомъ промолвилъ:

—    Трудно мнѣ съ вами разстаться, ввиду вашей выдающейся дѣятельности и моего къ вамъ искренняго расположенія, но я самъ вижу, какъ тяжело вамъ ,при создавшихся условіяхъ работать. Мѣнять же эту обстановку я сейчасъ не могу... не имѣю въ виду. Между тѣмъ, я привыкъ къ вашимъ совѣтамъ и вашему сотрудничеству... Желалъ бы и впредь съ вами вмѣстѣ работать. — Сдѣлавъ небольшую паузу, Государь въ болѣе рѣшительномъ тонѣ мнѣ заявляетъ: — Отъ министерской должности я васъ освобождаю и назначаю васъ въ Государственный Совѣтъ, гдѣ вы будете тоже полезны...

На это я замѣтилъ: — Ваше Величество! Да вѣдь я и теперь состою членомъ Государственнаго Совѣта по выборамъ! — А я — послышалось въ отвѣтъ — хочу, чтобы вы тамъ состояли по моему назначенію!

Подобный оборотъ дѣла съ моимъ уходомъ въ отставку оказался для меня совершенно непредвидѣннымъ, причинившимъ мнѣ впослѣдствіи немало осложненій во взаимоотношеніяхъ съ моими выборщиками, а также въ области собственной моей идеологіи и вынужденныхъ рѣшеній, о чемъ, вѣроятно, придется сказать нѣсколько ниже.

Объявивъ о моемъ назначеніи, Его Величество поднялся со своего мѣста, обошелъ вокругъ стола и подойдя ко мнѣ со словами благодарности за всю мою прежнюю службу, меня вдругъ обнялъ и поцѣловалъ. Сильно взволнованный подобнымъ трогательнымъ отношеніемъ ко мнѣ Государя и сознавая, что можетъ быть, въ послѣдній разъ я вижу своего Монарха, которому привыкъ говорить правду и котораго я, за время своей министерской службы, всегда стремился во имя общаго государственнаго блага направлять на путь сближенія съ здоровой общественной средой, я рѣшился еще разъ передъ окончательнымъ своимъ уходомъ изъ министровъ высказать Его Величеству искренній по тому же поводу совѣтъ, послѣ чего глубоко поклонился ему и вышелъ изъ кабинета.

Проходя по залѣ по направленію къ парадной лѣстницѣ, я услыхалъ сзади себя чьи-то шаги. Обернувшись, — къ немалому своему изумленію, увидалъ шедшаго ко мнѣ Государя. Пріостановившись у выходной двери, я всталъ лицомъ къ подходившему Николаю Александровичу, который, вплоть приблизившись ко мнѣ, взялъ обѣими руками меня за плечи, приподнялъ свою голову и съ замѣтно влажными отъ слезъ глазами меня вновь поцѣловалъ. Я самъ въ этотъ, моментъ готовъ былъ расплакаться и, еде сдерживая подступавшія къ горлу слезы, успѣлъ лишь промолвитъ:

„Благодарю васъ, и какъ Государя... и какъ человѣка! Съ этими словами я быстро вышелъ и, сѣвъ въ автомобиль, направился къ вокзалу

Это былъ послѣдній разъ, что я видѣлся и говорилъ съ Государемъ Императоромъ. Его царственный незабываемый обликъ до сей поры встаетъ въ моей памяти такимъ, какимъ онъ мнѣ представился при прощальномъ послѣднемъ его появленіи в Могилевской залѣ. Грусть на блѣдномъ усталомъ лицѣ, слезы на рѣсницахъ прекрасныхъ, но далекихъ отъ міра житейскаго глазъ, что-то неизъяснимо свѣтлое и, вмѣстѣ съ темъ, фатально-покорное во всей повадкѣ и фигурѣ — вотъ то, что рисуется въ моемъ воображеніи, когда вспоминаешь послѣдняго Монарха Россіи. Хотѣлось бы навсегда запечатлѣть память о немъ не въ видѣ обыденнаго житейскаго портрета, а какъ иконный обликъ многострадальнаго Царя-Мученика.

Вернувшись послѣ описанной аудіенціи къ себѣ въ вагонъ, я засталъ тамъ немало своихъ, нынѣ уже „бывшихъ” коллегъ* которые не безъ нетерпѣнія поджидали моего возвращенія, интересуясь узнать о результатѣ моихъ съ царемъ переговоровъ. Вѣсть о моемъ уходѣ произвела среди нихъ волненіе. Отношеніе къ этому событію съ ихъ стороны проявлено было разное: одни одобряли и даже завидовали выпавшей на мою долю свободѣ, другіе, напротивъ, упрекали меня за мой поступокъ. Были и такіе, которые просто молчали, не высказываясь ни въ ту, ни въ другую сторону. Но то, что мною въ этотъ вечеръ занесено въ мой дневникъ, являлось для меня, очевидно, наиболѣе въ этомъ отношніи значительнымъ: „Гр. Игнатьевъ сказалъ министрамъ: вы не понимаете, кого мы лишаемся въ лицѣ Александра Николаевича, — живой связи съ Государственной Думой!” — Это я считалъ для себя наивысшей похвалой!..

Въ ту же нашу совмѣстную поѣздку обратно въ столицу, тр. Игнатьевъ, на предложеніе ѣхавшаго съ нами въ одномъ поѣздѣ премьера перенять отъ меня должность Министра Земледѣлія, заявилъ: — Отпустите меня совсѣмъ изъ вашего кабинета,- но замѣнить А. Н. Наумова никогда не соглашусь!.

Только очутившись одинъ въ своемъ вагонномъ отдѣленіи, я осозналъ весь тотъ огромный житейскій сдвигъ, который совершился въ краткій вечерній часъ моей могилевской аудіенціи. Впереди меня ждала свобода отъ страшной сложности министерской работы, отъ никогда не покидавшихъ меня мучительныхъ думъ о жуткой передъ страной отвѣтственности. Этому всему наступалъ конецъ, впереди все было какъ будто бы просто и легко. Но это лишь такъ казалось. Внутри меня зарождались сложныя думы, чувствованія и предположенія, сплетавшіяся вокругъ одного ощущенія. Теперь, когда осуществилось мое желаніе, и я больше не былъ министромъ, становилось до боли въ сердцѣ жаль разставаться съ труднымъ, но большимъ потріотическимъ и ставшимъ близкимъ мнѣ дѣломъ продовольствія нашей доблестной арміи и родного населенія. Сколько было вложено въ него моихъ усилій и заботъ!..

И снова вихремъ въ головѣ закружился рядъ мыслей и вопросовъ, не дававшихъ мнѣ покоя всю ночь и все утро 29-го числа, пока ко мнѣ, въ мой вагонъ, не заявился Штюрмеръ, одинъ видъ котораго меня сразу отрезвилъ и выбилъ изъ головы всѣ мои сожалѣнія. Вотъ когда почувствовалъ я все счастье полученной свободы, осознавъ, что отнынѣ ни съ нимъ, ни съ кѣмъ другимъ изъ его невыносимаго, для меня сообщества я ничѣм больше не .связанъ! При одной этой мысли я былъ готовъ забыть обо всемъ другомъ...

Какъ оказалось, пожелалъ меня видѣть премьеръ, чтобы поздравить сь назначеніемъ въ Государственный Совѣтъ.

Этотъ своеобразный господинъ со мной былъ милъ и привѣтливъ, какъ будто между нами ничего не произошло! Не мало времени отнялъ онъ у меня своими разспросами по продовольственному дѣлу, стараясь получить подсобныя свѣденія о личномъ персоналѣ, обслуживавшемъ эту область и интересуясь сущностью намѣченныхъ мною мѣропріятій. Мнѣ невольно въ голову пришло, не собирается ли Штюрмеръ на самомъ дѣлѣ, какъ мнѣ однажды объ этомъ обмолвился Треповъ, всю продовольственную область взять въ свои дряхлыя и негодныя руки?!.. При этой мысли мнѣ стало жутко, и я прекратилъ съ премьеромъ разговоръ на эту тему. Вскорѣ мы прибыли въ столицу и разстались, чтобы никогда съ нимъ больше не встрѣчаться.

Вѣсть о моемъ уходѣ произвела своей неожиданностью на всѣхъ вѣдомственныхъ моихъ сотрудниковъ „ошеломляющее”, какъ значится въ моемъ дневникѣ, впечатлѣніе. Долженъ сознаться, не безъ грусти приходилось мнѣ разставаться съ людьми, съ которыми у меня сложились наилучшія отношенія, не только' дѣловыя, но личныя.

Въ Петроградѣ меня ожидалъ невѣроятный сюрпризъ: Штюрмеръ, соединявшій въ то время въ своей персонѣ не только обязанности премьера, но и должность Министра Внутреннихъ Дѣлъ, находясь 28-го іюня въ Могилевѣ, вмѣстѣ со всѣми нами, министрами, въ Ставкѣ, и ни единымъ словомъ со мной, какъ Предсѣдателемъ Особаго Продовольственнаго Совѣщанія, не обмолвившись, имѣлъ у Государя спеціальный докладъ о предположенной имъ коренной реформѣ всего продовольственнаго снабженія и о передачѣ изъ Министерства Земледѣлія въ Министерство Внутреннихъ Дѣлъ всѣхъ операцій л о борьбѣ съ дороговизной и всей остальной, неразрывно связанной съ этимъ вопросомъ, ,продовольственной организаціи. Означенный докладъ Штюрмера былъ изготовленъ въ тайникахъ его канцелярій, въ Совѣтѣ Министровъ не обсуждался, и мы о немъ узнали лишь послѣ ,нашего возвращенія въ столицу, куда Штюрмеръ уже вызвалъ Харьковскаго Губернатора кн. Н. Л. Оболенскаго, назначивъ его товарищемъ министра Внутреннихъ Дѣлъ по борьбѣ съ дороговизной. Этотъ кн. Н. Л. Оболенскій принадлежалъ къ тѣмъ немногимъ изъ моихъ продовольственныхъ уполномоченныхъ, дѣйствія которыхъ оставляли многаго желать. Ни я, ни мои ближайшіе помощники не были освѣдомлены о подробностяхъ Штюрмеровской реформы продовольственнаго дѣла, вплоть до 1-го іюля, когда вдругъ была получена на это число повѣстка, съ вызовомъ меня на экстренное засѣданіе Совѣта Министровъ для обсужденія вопроса объ организаціи особаго комитета по борьбѣ съ дороговизной. Я, какъ получившій отъ Государя отпускъ, да еще покидающій министерскій постъ, заявилъ по телефону Штюрмеру о своемъ отказѣ прибыть на засѣданіе, обѣщавъ, вмѣсто себя послать на него Товарища Министра Глинку...

Я, конечно, былъ сильно позмущенъ всей этой подпольной и вредоносной дѣятельностью Штюрмера, которая лишній разъ убѣдила меня въ своевременности моего ухода. Я понялъ и причину той живой заинтересованности къ продовольственному дѣлу, которую проявилъ премьеръ при обратной нашей поѣздкѣ 29-го іюня изъ Ставки въ столицу.

Изъ всей предпринятой Штюрмеромъ затѣи я ничего добраго для дѣла не ожидалъ, предвидя на почвѣ подобнаго вторженія Министерства Внутреннихъ Дѣлъ въ налаженную продовольственную организацію только еще большія затрудненія въ работѣ Особого Продовольственнаго Совѣщанія. Мои предположенія оправдались, и все это рекламное Штюрмеровское новшество, включая и Оболенскаго, потерпѣло полное фіаско...

Вернувшись изъ Ставки въ Петроградъ, я поспѣшилъ, согласно разрѣшенію Государя, сдать должность своему обычному замѣстителю А. А. Риттиху, такъ какъ собирался уѣхать, къ себѣ на Волгу 1-го іюля. Свадьба нашей дочери Маріи была назначена въ с. Головкинѣ на шестое, о чемъ зналъ и самъ Государь, разрѣшившій мнѣ немедленно же взять отпускъ, не ожидая назначенія преемника на оставляемый мною постъ.

Несмотря на высказанный при этомъ Его Величеству мой совѣтъ, какъ можно скорѣе назначить новаго Министра, имѣя въ виду спѣшность продовольственныхъ работъ, я былъ замѣщенъ гр. Бобринскимъ только спустя почти цѣлый мѣсяцъ. Это дало поводъ Штюрмеру распространять слухъ, что о мѣсячной отсрочкѣ замѣны меня другимъ лицомъ я самъ ходатайствовалъ передъ Ело Величествомъ, въ разсчетѣ получить за этотъ срокъ свое министерское жалованье. Объ этой сплетнѣ потомъ разсказывали мнѣ предсѣдатель Государственнаго Совѣта А. Н. Куломзинъ, кн. В. М. Волконскій и многіе другіе, въ томъ числѣ А. А. Риттихъ, который съ моего согласія помѣстилъ въ газетахъ замѣтку о томъ, что іюльское свое жалованье Министръ Земледѣлія передалъ на нужды министерской церкви. Тотъ же милѣйшій Александръ Александровичъ, до глубины души возмущенный Штюрмеровскими обо мнѣ сплетнями, совѣтовалъ тогда оповѣстить газетныя редакціи также и о томъ, что, передъ уходомъ изъ министровъ, я, 1-го іюля, возвратилъ Государственному Казначейству тѣ шесть тысячъ рублей, которые министрамъ были выданы изъ 10-тимилліоннаго фонда, по случаю дороговизны жизни. Я попросилъ Риттиха этого не дѣлать.

За два дня, что мнѣ пришлось еще пробыть въ столицѣ, послѣ возвращенія моего изъ Ставки и до отъѣзда въ Годовкино, на положеніи „уходящаго министра”, мои сотрудники, министерскіе и продовольственные, проявили столько единодушія въ выраженіи мнѣ симпатіи и сожалѣнія объ моемъ уходѣ, что я былъ тронутъ до глубины души, и до сихъ поръ не могу вспомнить о нихъ безъ чувства искренней имъ всѣмъ признательности.

Особенно запечатлѣлись въ моей памяти тѣ теллыя проводы, которыя, спустя почти мѣсяцъ (2-го августа) послѣ оставленія мною должности, были мнѣ устроены всѣми моими бывшими сослуживцами по Министерству Земледѣлія и сотрудниками по управленію дѣлами Особаго Продовольственнаго Совѣщанія.

Тридцать пять чиновъ бывшаго моего вѣдомства чествовали меня у Донона обѣдомъ, на которомъ было произнесено по моему адресу столько добраго и хорошяго, что этотъ моментъ является и понынѣ однимъ изъ самыхъ счастливыхъ воспоминаній моей жизни и лучшей наградой за время моей министерской службы. Особо прочувствованныя рѣчи сказаны были тремя товарищами министра, а также Кошко и Чиркинымъ. Называли меня, какъ отмѣчено въ моемъ дневникѣ, — и „богатыремъ”, и „Микулой Селяниновичемъ” и „свѣтлымъ мощнымъ рыцаремъ”, отмѣчали установившееся между мной и моими подчиненными „полное взаимное пониманіе и „сердечное объединеніе”...

И. И. Тхоржевскій, вѣрный своему таланту, сказалъ вызвавшій общее одобреніе, нынѣ имъ самимъ для меня возстановленный, экспромтъ такого содержанія:

Изъ скромной норки „Трехугольной”2

Вернувшись въ вашъ широкій кругъ,

Радъ подхватить я рифмой вольной,

Что прозой высказалъ мой другъ.3

Трудясь — и страстно, и серьезно, —

Вы были пламеннымъ бойцомъ!

Царю служили честно, грозно,

Съ открытымъ сердцемъ и лицомъ.

И, забывая грани службы,

Мы, рядовые, шлемъ вамъ вслѣдъ

Дань благодарности и дружбы,

Дань уваженья — и привѣтъ!

Закончилось это чествованіе поднесеніемъ мнѣ двухъ адресовъ: отъ чиновъ Министерства Земледѣлія и отъ служащихъ въ Управленіи Особаго Продовольственнаго Совѣщанія.

Копія послѣдняго какимъ-то чудомъ4 въ моихъ бумагахъ уцѣлѣла. Считаю умѣстнымъ текстъ полностью воспроизвести:

„Древній мудрецъ задалъ вопросъ молодому знаменитому современнику: „Вотъ передъ тобой три жребія жизни: первый — богатство Креза, второй — любовь красивѣйшей въ мірѣ женщины, съ которой въ красотѣ не могла бы поспорить сама прекрасная Елена, и третій — гусли-самогуды. Отъ тебя зависитъ выбрать любое. Блестящій юноша выбралъ послѣднее. Излишнее богатство сдѣлаетъ меня зависимымъ; красивѣйшая женщина состарится, и красота ея пропадетъ, а гусли-самогуды — это чудное напряженіе нервовъ, которое, творя въ области мысли, всегда доставитъ высочайшее наслажденіе человѣку, приближая его къ божеству.

„Съ незапамятныхъ временъ человѣчество живетъ, представляя собой разновидности, изъ которыхъ каждая сдѣлала выборъ между этими тремя жребіями, названными древнимъ мудрецомъ.

„Золото увлекло за собой огромную массу сильныхъ порою, но тупыхъ людей, женская красота поработила другихъ, и лишь немногіе взяли себѣ гусли-самогуды.

„Однако, все человѣчество, во всѣ времена, прислушивалось къ чарующимъ звукамъ этихъ гуслей, и подъ ихъ ритмъ слагалась сама жизнь. Въ особые же моменты даже звонъ золота не въ силахъ былъ оторвать человѣчество отъ ихъ музыки, и красивѣйшая женщина плакала порою, наслаждаясь ихъ дивной мелодіей.

„И никогда еще съ тѣхъ поръ, какъ создался міръ, властные звуки гуслей-самогудовъ не были слышны такъ далеко, когда почта, телеграфъ, телефонъ и печатный листъ разносятъ ихъ повсюду, и никакое разстояніе не можетъ уменьшить ихъ обаянія и силы.

„Завиденъ жребій гусляра-пѣвца. Но чѣмъ могущественнѣе его пѣснь, тѣмъ отчаяннѣе врагъ стремится порвать струны божественныхъ гуслей, и невѣдомыя силы усѣиваютъ терніями и шипами путь гусляра.

„Какъ восточная сказочница Шехеразада, онъ долженъ напрягать всѣ силы своего ума и воли, чтобы звуками гуслей-самогудовъ развѣять власть этихъ темныхъ силъ...

„Безъ колебаній сравнивая Васъ, глубокоуважаемый Александръ Николаевичъ, съ благороднѣйшимъ юношей, избравшимъ творческую мысль своимъ жребіемъ жизни и, являясь свидѣтелями удивительной силы свободнаго духа, проявленной Вами въ переживаемый моментъ на пользу великой родины и на благо всего’ русскаго народа, мои товарищи по службѣ въ Управленіи дѣлами Особаго Продовольственнаго Совѣщанія уполномочили меня передать Вамъ душевный привѣтъ и выраженіе истиннаго восторга, что» судьбѣ было угодно дать намъ возможность участвовать съ Вами въ Вашей благородной и плодотворной работѣ. Если правда; что даромъ ничего не дается, судьба жертвъ искупительныхъ проситъ, то мы еще болѣе вѣримъ также пророческимъ словамъ поэта: чѣмъ ночь темнѣй, тѣмъ звѣзды ярче, чѣмъ глубже скорбь, тѣмъ ближе Богъ.

„Желая успѣха въ дальнѣйшихъ трудахъ Вашихъ, которыхъ отъ Васъ попрежнему будетъ ждать страна, мы позволяемъ себѣ просить Васъ и въ дальнѣйшей Вашей дѣятельности вспомнить иногда ту малую семью, которая зовется Управленіемъ дѣлами Особаго Совѣщанія. Она была допущена быть къ Вамъ близкой и сохранитъ о Васъ самую свѣтлую память, какъ о прекрасномъ человѣкѣ, „который дѣлъ своихъ цѣною злата не взвѣшивалъ, не продавалъ, не ухищрялся противъ брата и на врага не клеветалъ”.

2 августа 1916 года. А. Петровъ (слѣд. подписи).

До отъѣзда 1-го іюля изъ Петрограда я, съ помощью моего секретаря, срочно разбиралъ груду накопившихся бумагъ и въ то же время отбивался отъ осаждавшихъ меня многочисленныхъ газетныхъ интервьюеровъ, которымъ я категорически отказывался что-либо сообщать о причинахъ моего ухода. Несмотря на это, они умудрялись заполнять длиннѣйшіе газетные столбцы своими редакціонными соображеніями и предположеніями.

Изъ этихъ статей мой секретарь Загорскій сброшюровалъ цѣлый объемистый альбомъ, представлявшій для меня несомнѣнный интересъ. При этомъ, весь этотъ газетный мате-рьядъ, касавшійся моей отставки и оцѣнки моей министерской дѣятельности, былъ, въ общемъ, для меня весьма благопріятнымъ.

Изо всей массы газетныхъ отголосковъ чудомъ уцѣлѣли и имѣются у меня подъ руками нѣкоторыя вырѣзки, случайно попавшія среди немногочисленныхъ бумагъ, захваченныхъ мною при спѣшной эвакуаціи изъ Крыма.

Я привожу наиболѣе интересныя изъ нихъ.

Въ номерѣ отъ 1-го іюля 1916 года, въ одной изъ наиболѣе распространенныхъ въ Россіи газетъ, „Русское Слово”, жирнымъ шрифтомъ отпечатанъ заголовокъ: „Уходъ А. Н. Наумова, Министра Земледѣлія”.

— „Въ Государственной Думѣ А. Н. Наумовъ встрѣчалъ къ себѣ, наравнѣ съ Министромъ Народнаго Просвѣщенія гр. П. Н. Игнатьевымъ, очень благожелательное отношеніе, которое нѣсколько разъ проявлялось особенно ярко при выступленіи А. Н. Наумова съ думской трибуны. За послѣднее время много говорили о недовольствѣ А. Н. Наумовымъ и его так-

тикой въ примѣненіи твердыхъ цѣнъ на продукты со стороны вліятельныхъ аграрныхъ круговъ, въ частности аграріевъ Государственнаго Совѣта......

Слѣдующія двѣ вырѣзки, судя по шрифту, ловидимому, принадлежатъ „Утру Россіи” и „Русскимъ Вѣдомостямъ”.

Въ первой говорится: — „Уходящій Министръ Земледѣлія проявилъ себя за всѣ семь мѣсяцевъ своего пребыванія во главѣ „зеленаго вѣдомства” человѣкомъ того традиціоннаго такта, который сталъ своего рода обязательствомъ для преемниковъ Статсъ-Секретаря Кривошеина. А. Н. Наумовъ не упускалъ ни единаго случая, чтобы не подчеркнуть своего доброжелательнаго отношенія къ сотрудничеству съ общественными силами. У всѣхъ въ памяти добрыя взаимоотношенія, создавшіяся между Министромъ и Государственной Думой. Членъ Государственнаго Совѣта по избранію Самарскаго земства являлся въ составѣ кабинета Б. В. Штюрмера, по существу, едва ли не единственнымъ общественнымъ элементомъ. Сейчасъ, понятно, неподходящій моментъ подводить оцѣнку дѣловымъ качествамъ уходящаго Министра и опредѣлять, въ какой мѣрѣ плодотворнымъ было сотрудничество въ одномъ и томъ же вѣдомствѣ дѣятелей типа А. Н. Наумова и Г. В. Глинки. Но надо признать, что, каковы бы ни были личныя качества и личная энергія любого Министра Зеледѣлія, у него нѣтъ и не могло быть ни той полноты власти, ни того авторитетнаго исполнительнаго аппарата на ,мѣстахъ, безъ котораго дѣятельность завѣдывающаго продовольственнымъ дѣломъ Имперіи заранѣе обрекалась на неуспѣхъ. Сознавалъ это, по слухамъ, и самъ А. Н. Наумовъ, выдвигая проектъ созданія особаго Министерства Снабженія страны всѣми необходимыми продуктами за исключеніемъ предметовъ военнаго снаряженія”...

Въ послѣдней, имѣющейся въ ,моемъ распоряженіи, газетной вырѣзкѣ значится: — „Уходъ Министра Земледѣлія А. Н. Наумова не является неожиданностью и не случайно совладаетъ какъ разъ съ тѣмъ моментомъ, когда въ правительственных кругах вновь усиленно заговорили о необходимости начать борьбу съ общественными силами и союзами, работающими на защиту страны. Далекій отъ тенденцій либерализма, — достаточно вспомнить, что онъ входитъ въ группу правыхъ Государственнаго Совѣта, — бывшій Министръ Земледѣлія являлся все же въ кабинетѣ Штюрмера представителемъ, хоть и не ярко выраженной, но общественной струи. Съ печальныхъ дней весны прошлого года было' сдѣлано нѣсколько попытокъ влить эти струи въ чисто-бюрократическія воды. Но опыты эти неизмѣнно терпѣли крушеніе, и уходъ А. Н. Наумова, это ликвидація чуть ли не послѣдняго такого опыта. Недавно, за нѣсколько дней до отставки А. Н. Наумова, въ печати появилась бесѣда съ нимъ на злободневную тему о роли общественности. Сопоставленіе высказанныхъ въ этой бесѣдѣ взглядовъ съ послѣдними выступленіями оффиціальныхъ и правыхъ офиціозныхъ сферъ очень ярко подчеркиваетъ изолированность Наумова среди кабинетскаго большинства.

Министръ Земледѣлія, человѣкъ съ почтеннымъ общественнымъ стажемъ и одинъ изъ немногихъ русскихъ министровъ, успѣвшихъ завоевать извѣстное довѣріе нашей палаты народныхъ представителей, рѣзко подчеркнулъ въ своей бесѣдѣ, что, по его убѣжденію, правительству, безъ поддержки общественныхъ организацій, не справиться съ продовольственнымъ кризисомъ. Поэтому, по мнѣнію Министра, необходимо установить довѣрчивыя отношенія сотрудничества правительственныхъ органовъ. И установленіе подобныхъ отношеній, по убѣжденію г. Наумова, вполнѣ возможно', но для этого необходимо, чтобы правительство отказалось отъ своей политики недовѣрія къ органамъ самоуправленія и общественнымъ организаціямъ. Разъ только подозрѣнія исчезнутъ, сговориться той и другой сторонамъ будетъ не трудно. Совершенно очевидно, что подобная декларація Министра Земледѣлія рѣзко противорѣчитъ всему курсу политики г. Штюрмера, который идетъ послѣдовательно по стопамъ г. Хвостова и стремится окончательно взять продовольственное дѣло въ руки Министерства Внутреннихъ Дѣлъ. Вновь возродился классическій проектъ накормить Россію „досыта” путемъ губернаторскихъ и градоначальническихъ обязательныхъ постановленій, опирающихся на твердую и нигдѣ не стѣсненную власть губернской администраціи. Губернаторъ еще разъ является понацеей отъ всѣхъ бѣдъ дороговизны и разстройства внутренней жизни страны. Г. Штюрмеръ остался, такимъ образомъ, вѣрнымъ исконной бюрократической традиціи: ни событія войны, ни опытъ прошлаго не научили его и его" единомышленниковъ справа ничему! Впрочемъ, г. Штюрмеръ не одинокъ въ своихъ разногласіяхъ съ бывшимъ Министромъ Земледѣлія. Противъ г. Наумова говоритъ не только бюрократическая традиція, но и стоящая за спиной сильныхъ міра сего россійская плутократія. Продовольственной политикой г. Наумова, и особенно его твердыми цѣнами, оказались весьма недовольны гг. землевладѣльцы и торговые люди, которые еще недавно на съѣздѣ подняли такой дружный шумъ противъ „стѣсненій” русской коммерціи и внушали г. Наумову’ и его вѣдомству столь любезныя имъ мысли насчетъ „свободы:, торговли и прочихъ „свободъ” по части наживы и эксплуатаціи обывателя. Въ интересныхъ разъясненіяхъ Министерства Земледѣлія дана была у насъ вчера картина борьбы вѣдомства со спекуляціей сахарозаводчиковъ, вскрывающая весьма любопытныя отношенія изъ области „сахарнаго” патріотизма. Гг. сахарозаводчики, не менѣе гг. торговцевъ и русскихъ аграріевъ, имѣютъ всѣ основанія быть недовольными Министромъ Земледѣлія. И, несмотря на то, что твердыя цѣны г. Наумова были установлены къ явной выгодѣ гг. сахарныхъ и иныхъ спекулянтовъ, непомѣрные аппетиты мародеровъ тыла заставили ихъ всѣми правдами и неправдами вести борьбу съ твердыми цѣнами.

Вся совокупность указанныхъ обстоятельствъ придаетъ уходу г. Наумова крупный общественный интересъ. Г. Наумовъ пришелся со своими общественными симпатіями не ко двору чисто-бюрократического кабинета, не угоденъ оказался онъ и тѣмъ, кто, не взирая не бѣдствія войны, не можетъ поставить интересы родины выше интересовъ своего кармана и самой беззастѣнчивой наживы, и Министру Земледѣлія пришлось очистить свой постъ”...

Въ томъ же номерѣ московской газеты „Русское Слово” отъ 1-го іюля 1916 года, гдѣ были высказаны редакціонныя мысли и предположенія по поводу моего ухода изъ Министровъ, напечатана статья, озаглавленная: „Министерство Земледѣлія и продовольственное дѣло”, дающая общую картину „положенія продовольственнаго дѣла въ Имперіи и дѣятельности въ этой области Министерства Земледѣлія”.

Происхожденіе этой статьи было таково: лишенный возможности 21-го іюня, съ трибуны Государственнаго Совѣта, познакомить его членовъ и все русское общество съ общей постановкой продовольственнаго дѣла въ странѣ, съ уже достигнутыми въ этой области результатами и намѣченнымъ дальнѣйшимъ планомъ снабженія, я рѣшилъ то, что я имѣлъ намѣреніе публично сказать въ открытомъ засѣданіи Общаго Собранія верхней палаты, сообщить, въ краткомъ конспективномъ видѣ, редакціямъ наиболѣе авторитетныхъ и распространенныхъ въ Россіи газетъ, и передъ выѣздомъ моим на могилевское экстренное совѣщаніе 28-го іюня, далъ журналистамъ интервью.

Вернувшись 29-го того же мѣсяца въ Петроградъ, ввиду ухода моего со службы, я счелъ неудобнымъ, чтобы это интервью было помѣщено отъ моего лица, какъ Министра, вслѣдствіе чего, черезъ посредство Н. А. Гаврилова, я принялъ къ тому мѣры. Редакціи согласились напечатать полученныя ими данныя не отъ моего имени, а какъ добытыя изъ „освѣдомленныхъ источниковъ Министерства Земледѣлія”.

1-го іюля во всѣхъ наиболѣе видныхъ, петроградскихъ и московскихъ органахъ періодической печати появилось то, что я считаю небезынтереснымъ помѣстить теперь въ моихъ воспоминаніяхъ, пользуясь уцѣлѣвшей газетной вырѣзкой изъ „Русскаго Слова”. Все то, что въ копіи съ нея будетъ помѣщено мною здѣсь, появилось -одновременно въ томъ же самомъ видѣ во всѣхъ остальныхъ крупныхъ русскихъ газетахъ, чему я былъ несказанно радъ, такъ какъ, хотя и косвеннымъ путемъ, но все же до нѣкоторой степени добился своего, оповѣстивъ urbi et огbi о положительныхъ результатахъ моей продовольственной дѣятельности, и тѣмъ самымъ далъ всей странѣ отчетъ о моей министерской службѣ.

Помѣщенныя 1-го іюля 1916 года во многихъ газетахъ данныя о положеніи продовольственнаго дѣла достаточно ясно и доказательно говорятъ, насколько несвоевременнымъ и неумѣстнымъ являлся конффиденціально обставленный всеподданѣйшій докладъ Министра Внутреннихъ Дѣлъ Штюрмера о ломкѣ всей, установленной мною, совмѣстно съ Особымъ Совѣщаніемъ, системы продовольственнаго снабженія и проектъ передачи послѣдняго въ завѣдываніе Министерства Внутреннихъ Дѣлъ.

Воспроизвожу здѣсь точную копію имѣющейся въ моемъ распоряженіи газетной вырѣзки изъ „Русскаго Слова” отъ 1-го іюля 1916 года:

„Министерство Земледѣлія и продовольственное дѣло”

„Одинъ изъ главныхъ руководителей вѣдомства Министерства Земледѣлія, въ бесѣдѣ съ нашимъ корресподентомъ, сообщилъ слѣдующія свѣдѣнія о положеніи продовольственнаго дѣла въ Имперіи въ настоящее время и о дѣятельности въ этой области Министерства Земледѣлія.

Запасы хлѣба. — По общему вопросу, естественно интересующему всю Имперію, о состояніи продовольственнаго дѣла могу заявить, — сказалъ нашъ собесѣдникъ, — что хлѣба въ Имперіи имѣется совершенно достаточное количество, которое обезпечиваетъ въ полной мѣрѣ потребности арміи и населенія. Отъ урожая прошедшаго года, который исчисляется приблизительно въ 4 милліарда 300 милліоновъ пудовъ, за удовлетвореніемъ потребностей населенія въ хлѣбѣ въ 3½ милліарда пудовъ, остатокъ составляетъ около 800 милліоновъ пудовъ. Отъ урожая прошлыхъ лѣтъ осталось около 500 милліоновъ пудовъ. Такимъ образомъ, всего, ко времени сбора урожая текущаго года, остатокъ хлѣба въ Имперіи можетъ быть опредѣленъ въ 1.300.000.000 пудовъ. Заготовка Министерства Земледѣлія для арміи и населенія изъ урожаевъ послѣднихъ двухъ лѣтъ составляетъ до 800 милліоновъ пудовъ. Если даже допустить, что эти 800 милліоновъ пудовъ хлѣба должны быть цѣликомъ отнесены за счетъ вызваннаго войной увеличенія потребленія хлѣба въ Имперіи, то и тогда свободный остатокъ хлѣба составитъ не менѣе 500 милліоновъ пудовъ.

Собираемыя Министерствомъ Земледѣлія свѣдѣнія О' состояніи посѣвовъ позволяютъ надѣяться, что урожай текущаго года будетъ выше средняго, т. е., во всякомъ случаѣ, при сокращеніи посѣвной площади, все же превыситъ 4 милліарда пудовъ, что при потребленіи 3½ милліардовъ дастъ вмѣстѣ съ прежнимъ остаткомъ, въ общемъ, свободный запасъ въ милліардъ пудоівъ. Изъ этого количества заготовка Министерствомъ Земледѣлія для арміи и населенія на періодъ 1916-17 г.г. исчисляется въ 500 милліоновъ пудовъ. Такимъ образомъ, за покрытіемъ не только всѣхъ потребностей, но и съ образованіемъ крупныхъ правительственныхъ запасовъ, чистый свободный остатокъ хлѣба въ Имперіи будетъ не менѣе полумилліарда пудовъ.

Мясной вопросъ: — Слѣдуетъ ожидать недостатка въ снабженіи населенія мясомъ. Но и здѣсь не можетъ быть и рѣчи о призракѣ голода, и въ самомъ плохомъ случаѣ населенію придется примириться съ необходимостью переносить нѣкоторыя лишенія. Это уже признано арміей, гдѣ уменьшена мясная порція. Тѣмъ больше можетъ государство потребовать этого отъ населенія, ибо мясной капиталъ, во> имя интересовъ всей страны, необходимо беречь. Прежде всего, были приняты мѣры для болѣе равномѣрнаго использованія имѣющихся запасовъ мяса. Для этого Министерство Земледѣлія обратилось ко всѣмъ земствамъ съ просьбой о сотрудничествѣ въ распредѣленіи по губерніямъ того количества мяса, которое необходимо заготовлять для арміи и населенія. Привлекая для такого важнаго государственнаго дѣла земства, Министерство' Земледѣлія далеко было, отъ мысли, такимъ образомъ, переложить отвѣтственность съ вѣдомства на земства. Общее руководство остается попрежнему за Особымъ Продовольственнымъ Совѣщаніемъ. Всѣ земства откликнулись на приглашеніе вѣдомства, и уже первые результаты показываютъ, насколько правильна была мысль о привлеченіи ихъ къ этому важному дѣлу. Остается въ настоящую минуту лишь благодарить земства за оказываемое ими энергичное содѣйствіе.

Потребленіе овощей. — Въ числѣ другихъ мѣръ, которыя приняты вѣдомствомъ для улучшенія питанія Имперіи, была и забота о развитіи потребленія овощей. Съ этой цѣнно за время войны значительно увеличилась площадь земли, отведенной подъ огороды. Всего въ настоящее время по 28-ми губерніямъ подъ огородами находится 200.000 десятинъ.

Сахаръ. — Установленная 9-го октября 1915 года твердая цѣна вполнѣ отвѣчала желаніямъ сахарозаводчиковъ и считалась ими выгодной. Особое Совѣщаніе, примѣняя въ октябрѣ нѣсколько преувеличенныя цѣны, имѣло въ виду возможное повышеніе стоимости производства сахара въ будущемъ. Однако, въ ближайшее же время обнаружилась тенденція сахарозаводчиковъ къ дальнѣйшему повышенію цѣнъ. Неуклонно и постепенно на рынкѣ стада все въ большей степени проявляться раздвоенность цѣнъ, твердой и вольной, при постепенномъ ростѣ послѣдней. При такомъ положеніи вещей, достать продуктъ по твердой цѣнѣ оказалось невозможно, такъ какъ спекулянты принимали всѣ мѣры къ сокрытію сахара и къ задержанію его подвоза на желѣзнодорожныя станціи. Тогда Особое Совѣщаніе стало вести борьбу съ раздвоенностью цѣнъ и стремиться создать такія условія, при которыхъ полученіе продуктовъ по твердымъ цѣнамъ сдѣлалось бы дѣйствительно невозможнымъ. Повысивъ цѣны на сахаръ-рафинадъ, Особое Совѣщаніе примѣнило ко всѣмъ перевозкамъ сахара разрѣшительную систему на адреса уполномоченныхъ районовъ потребленія. Но сахарозаводчики стали обходить это ограниченіе путемъ принявшаго массовый характеръ вывоза сахара съ заводовъ гужомъ. Послѣ всего этого, пришлось прибѣгнуть къ радикальнымъ мѣрамъ, — къ допущенію пропуска сахара съ заводовъ не иначе, какъ съ разрѣшенія центральнаго бюро, учрежденнаго въ Кіевѣ Особымъ Совѣщаніемъ и къ устраненію разсчета покупателей съ заводами. Установленъ обязательный порядокъ покупокъ черезъ это центральное бюро, которое само разсчитывается съ заводами, т. е. была введена фактически сахарная монополія.

1

Изданныя письма Императрицы къ Государю подтверждаютъ этотъ слухъ.

2

Въ то время Тхоржевскій состоялъ на частной службѣ въ Обществѣ „Треугольникъ”. '

3

А. А. Риттихъ.

4

Всѣ подлинные адреса, фотографическія группы и пр. хранились послѣ революціоннаго большевистскаго переворота 1917 года у моего московскаго довѣреннаго АлексЬя Алексѣевича Семенова, о которомъ съ 1929 г. нѣтъ никакихъ извѣстій. Слухъ дошелъ, что бѣдный старикъ, заключенный большевиками въ тюрьму въ 1930 году, отдалъ Господу Богу свою душу.

Въ связи съ принятыми мѣрами, явилась необходимость организаціи равномѣрнаго распредѣленія сахара, что возможно лишь на началахъ государственнаго регулированія по составленному Особымъ Совѣщаніемъ плану. Установленныя твердыя цѣны и принятыя мѣры, какъ думается, предупредили (опасность повышенія цѣнъ на сахаръ до невѣроятныхъ размѣровъ въ ближайшемъ будущемъ. Если исходить изъ нынѣшняго потребленія сахара, то на будущій годъ для всей Имперіи необходимо будетъ 96 милліоновъ пудовъ, между тѣмъ выработано будетъ только 85 милліоновъ пудовъ. При такихъ условіяхъ несомнѣнно, что и въ будущемъ придется распредѣленіе сахара въ Имперіи регулировать распоряженіемъ правительства.

Соль. — Относительно снабженія населенія солью, въ настоящее время приняты всѣ необходимыя мѣры, и едва ли слѣдуетъ ожидать затрудненія въ обезпеченіи населенія этимъ продуктомъ. Для урегулирования дѣла, вся соль, добытая въ Пермскомъ районѣ, около 14 милліоновъ пудовъ, уже закуплена казной черезъ уполномоченнаго' и доставляется въ нуждающіеся районы.

Дороговизна, — Спекулятивные аппетиты во всѣхъ областяхъ рынка безграничны. Особое Совѣщаніе по продовольственному дѣлу дѣлаетъ въ этомъ вопросѣ всё возможное въ областяхъ, доступныхъ его вліянію. Являясь главнымъ оптовымъ покупателемъ хлѣба и мяса и имѣя возможность путемъ твердыхъ цѣнъ регулировать оптовую стоимость продуктовъ, Министерство Земледѣлія уже совершаетъ очень крупный шагъ въ смыслѣ борьбы съ дороговизной. Заниматься мелочной, такъ сказать, раздробительной продажей продуктовъ Министерство' не въ состояніи. Это уже сфера дѣятельности городовъ, земствъ, кооперативовъ и другихъ мѣстныхъ организацій. Во всякомъ случаѣ, нѣсколько сдержать развитіе дороговизны пищевыхъ продуктовъ Особое Совѣщаніе по продовольствію можетъ, только благодаря именно твердымъ цѣнамъ и праву реквизировать необходимые продукты, въ случаѣ нарушенія этихъ цѣнъ. О необходимости твердыхъ цѣнъ не можетъ быть двухъ мнѣній. Нынѣшнее время есть время лишеній и жертвъ. О нормальной свободѣ рынка говорить нельзя, и всѣ государства принимаютъ мѣры для того, чтобы упорядочить вопросъ продовольствія и рыночныя цѣны.

Сельскіое хозяйство. — Естественно, что война въ сильнѣйшей степени повліяла на сельскохозяйственную промышлнность, и мѣропріятія Министерства Земледѣлія были направлены къ тому, чтобы по возможности уменьшить вліяніе войны на народное хозяйство. Въ этомъ направленіи, въ области сельскаго хозяйства, при энергичномъ содѣйствіи земскихъ и общественныхъ учрежденій и самого. населенія, удалось достичь немалыхъ результатовъ для возмѣщенія различными способами убыли рабочихъ рукъ., замѣны ручного труда механическимъ, и т. п. Съ особымъ вниманіемъ слѣдуетъ остановиться на томъ, что. сдѣлала въ это время русская женщина', эта великая сила нашей страны. Женщина замѣнила мужчину въ сельскомъ хозяйствѣ и работаетъ съ полнымъ успѣхомъ. Она пашетъ, обрабатываетъ поле, воздѣлываетъ огородъ, ведетъ все хозяйство, неустанно, работаетъ, полная самоотверженнаго труда. Надо преклониться передъ заслугами русской женщины въ настоящее трудное время”.

Вечеромъ, 1-го іюля 1916 пода, провожаемый всѣми своими сослуживцами по Министерству, я, послѣ своихъ поѣздокъ въ министерскихъ вагонахъ, снова въ качествѣ „свободнаго гражданина”, усѣлся въ скромное купе симбирскаго вагона „прямого сообщенія” и, тепло простившись съ дорогими для меня людьми, тронулся въ путь, въ свое благословенное Головкино....

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ КНИГИ

Приложеніе.

Стенографическій отчетъ.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА.

Четвертый созывъ.

Сессія 4. Засѣданіе двадцать третье Четвергъ, 18 февраля 1916 г.

Стр. 1831-1856

Министръ Земледѣлія А. Н. Наумовъ. Гг. Члены Государственной Думы. Ввиду исключительной важности тѣхъ вопросовъ, которые затронуты подписавшими ихъ, я счелъ своимъ срочнымъ долгомъ отозваться нынѣ-же, въ мѣрѣ тѣхъ данныхъ, которыми я располагаю и которыя буду имѣть честь сейчасъ Вамъ представить. (Голоса: правильно). Я не стану говорить вамъ, гг., о той сложности всей нашей сельскохозяйственной жизни, которая создалась условіями необычайными, которыя переживаетъ въ настоящее время наша страна; масштабъ войны исключительный, небывалый, безпримѣрный. Земледѣліе же все-таки — основа нашей мощи, съ этимъ надо считаться, и я лично привѣтствую, что Государственная Дума своей первой очередной задачей поставила именно этотъ вопросъ. Вступая въ ряды министерства, я, гг., прежде всего исповѣдывалъ одно, что то или другое состояніе тыла должно отражаться соотвѣтствующимъ образомъ на настроеніи нашей доблестной арміи. (Голоса: правильно). Я считаю, гг., что связь тыла и арміи въ настоящее время такова, что, надо сказать, въ настоящее время происходитъ борьба не армій, а народовъ. (Голоса: вѣрно). Гг.,малѣйшее нарушеніе этой органической связи несомнѣнно отзывается на успѣхахъ нашего доблестнаго оружія и придти на помощь дѣлу упорядоченія этой связи — наша святая обязанность. Здѣсь многими лицами говорилось объ этомъ, со многимъ изъ того, что было сказано, по отношенію общаго настроенія и учета настроенія, я долженъ согласиться. Такъ вотъ, если мы примемъ во вниманіе, гг., что вѣдомству земледѣлія поручено дѣло продовольствія арміи, которое потомъ разрослось въ продовольствіе тыла и населенія, если вы учтете, что вѣдомство земледѣлія должно обезпечить дѣйствительно добычу продуктовъ не только въ данный моментъ, но и на будущее, то передъ вами встанетъ картина огромной, я скажу жуткой отвѣтственности вѣдомства земледѣлія. Но одно могу вамъ сказать, что тѣхъ традицій вѣдомства, которыя я получилъ отъ моего глубокоуважаемаго предшественника Александра Васильевича Кривошеина, я ихъ свято держусь, я ихъ держусь кровно и иначе не могу себѣ представить, — я, изстари, съ университетской скамьи, общественный земскій дѣятель и не могу себѣ представить правительства одинокимъ; я никогда отвѣтственности не боялся, но всегда искалъ искренняго дѣлового сотрудничества, помогите, гг., мнѣ вашей критикой, но критикой, гг., содѣйствующей, а не обособленной. (Милюковъ: вы одиноки въ правительствѣ). Въ вопросѣ написано: все ли сдѣлано? Гг., само собою разумѣется, не все. Въ этомъ сомнѣнія быть ие можетъ. Я постараюсь только вамъ сказать то, что именно вѣдомствомъ сдѣлано въ отношеніи разрѣшенія вопросовъ, которыми заинтересовалась Дума, и, между прочимъ, относительно сокращенія посѣвной площади. Но все то, что я буду имѣть честь вамъ сейчасъ говорить, все это несомнѣнно не будетъ матеріаломъ исчерпывающимъ. По многимъ обстоятельствамъ, о которыхъ, вы, вѣроятно, сами знаете, это входитъ отчасти въ область нашей военной государственной тайны, ибо дѣятельность наша тѣсно связана съ фронтомъ, а съ другой стороны, эта область настолько многогранна, настолько обширна, что я прошу, гг., дать мнѣ возможность въ будущемъ, постепенно, при случаяхъ, въ порядкѣ извѣстной системы, вамъ давать соотвѣтствующия разъясненія и выслушивать ваши сужденія. Но одно только могу сказать, что я лично, какъ человѣкъ реальной политики, всегда держался извѣстнаго плана, и буду очень радъ совмѣстно съ вамп установить извѣстный планъ не только на ближайшее, но и на грядущее длительное будущее. Конечно, эта задача огромна; поскольку огромна вся наша Россія, относительно которой недавно одно лицо, представитель одной изъ нашихъ союзныхъ державъ, сказало мнѣ, что Россіей надо управлять широкими штрихами Микель Анджело. (Шингаревъ: съ его талантомъ). Повторяю, обширная наша страна требуетъ большого размаха; но, во всякомъ случаѣ, гг., именно по громадности нашей родины и нужно сдѣлать широкія заданія на будущую государственную жизнь, скажемъ, въ частности сельскохозяйственную, въ связи съ другими отраслями промышленности. Непремѣнно надо установить извѣстную систему жизни государственной на долгое время. (Рукоплесканія въ центрѣ, голоса; правильно). Итакъ, гг., я постараюсь въ дальнѣйшемъ, иллюстрируя соотвѣтствующими цифрами, отвѣтить на тѣ вопросы, которые я получилъ недавно, и постараюсь эти вопросы въ извѣстной степени освѣтить, само собою разумѣется, постольку, поскольку они касаются ввѣреннаго мнѣ Министерства Земледѣлія. Что касается общей политики правительства, то я имѣю порученіе передать вамъ отъ лица г. Предсѣдателя Совѣта Министровъ, что онъ въ соотвѣтственное время дастъ свои разъясненія.

Вниманіе общественное съ глубочайшей тревогой относится теперь ко всему тому, что обнимаетъ собой понятіе сельскаго хозяйства, и пытается уяснить себѣ значеніе и размѣръ потрясеній, внесенныхъ войной въ эту основную отрасль русскаго народнаго хозяйства. И на самомъ дѣлѣ, гг., тревога эта вполнѣ естественна: вѣдь земледѣліе даетъ намъ свыше двухъ третей нашего народнаго хозяйства — не менѣе 9.000.000.000 р. изъ общей годовой производительности имперіи въ 15.000.000.000 р. Не есть ли это основа нашего благополучія? Не есть ли это основа той мощи, которая при сопутствующихъ ей благопріятныхъ обстоятельствахъ является неодолимой въ борьбѣ? Вмѣстѣ съ тѣмъ, разрозненныя впечатлѣнія, получаемыя въ глубинѣ страны, заставляютъ думать, что сельскохозяйственная промышленность, въ которую въ настоящее время несомнѣнно внесено извѣстное разстройство, должна обратить на себя серьезнѣйшее вниманіе. Особенныя опасенія высказываются по отношенію къ убыли рабочихъ рукъ, которая несомнѣнно связана съ уменьшеніемъ посѣвной площади. Позвольте мнѣ по сему поводу дать нѣсколько цифровыхъ данныхъ. Имѣющіяся изслѣдованія показываютъ, что сборъ главнѣйшихъ хлѣбовъ въ Россіи — рожь, пшеница, ячмень, кукуруза, овесъ, составлявшій въ среднемъ за 1910-1913 гг. 4½ милліарда пудовъ, въ 1915 г. сократился до 4 милліард. пуд. Приведенное уменьшеніе сборовъ составило соотвѣтственное паденіе его на 6,5% въ 1914 г. и 10,7% въ 1915 г.; въ абсолютныхъ цифрахъ это даетъ недоборъ въ 284.000.000. пуд. на 1914 г. и 485 мил. пуд. для 1915 г. Такой недоборъ появился въ годы войны, взамѣнъ наблюдавшагося ранѣе увеличенія сборовъ. Это сопровождалось соотвѣтствующимъ уменьшеніемъ съ 1913 по 1915 гг. засѣвная площадь уменьшилась на 9½ милліоновъ десятинъ, въ 1914 г. — 89 мил. дес. и въ 1915 г. — 82 мил. дес. Слѣдовательно съ 1913 по 1915 гг. засѣвная площадь уменьшилась на 9½ милліоновъ ддесятинъ, или на 10,3%. Умалять значеніе этихъ цифръ невозможно; несомнѣнно, онѣ знаменуютъ собой ежегодную потерю производительности русскаго сельскаго хозяйства, приблизительно, на четверть милліарда рублей въ годъ. Но нельзя, съ другой стороны, и преувеличивать вліянія указаннаго недобора на общую совокупность хозяйственныхъ силъ Россіи. Отчасти недоборъ 1915 г. связанъ былъ съ временнымъ оставленіемъ нами во власти непріятеля нѣкоторых губерній, но въ связи съ этимъ уменьшеніемъ сбора сократилось и количество потребителей; а затѣмъ, и это главное, война прекратила нашъ вывозъ. Въ среднемъ, главнѣйшихъ хлѣбовъ вывозилось ежегодно до 680.000.000 пуд. т. е. около 15% общаго сбора. Я, гг., подхожу къ освѣщенію этого вопроса не съ точки зрѣнія обрисовки обогащенія нашего денежнаго хозяйства, но съ точки зрѣнія учета имѣющихся у насъ хозяйственныхъ силъ, постольку, поскольку онѣ связаны съ той или другой длительностью .войны и обезпеченіемъ тыла. Почти весь этотъ вывозъ, 680.000.000 пуд., со времени войны сталъ оставаться въ странѣ. Въ 1914 г. мы вывезли 348 милліон. пуд., въ 1915 г. изъ 4 млрд, всего лишь 31 милліонъ пуд. — свыше, слѣдовательно, 3.900 мил. пуд, осталось въ странѣ. Между тѣмъ, годовое требованіе для арміи и населенія — разрѣшите, гг., въ общей цифрѣ это сказать — четырехъ главнѣйшихъ хлѣбовъ: ржи, пшеницы, овса и ячменя — составляютъ, приблизительно, около 2 милліард. пуд.( причемъ въ данномъ случаѣ разсчетъ, безусловно, сдѣланъ нами въ самыхъ широких размѣрахъ — по нормѣ въ 21,3 пуд. на душу, причемъ это считается съ сѣменами. Такимъ образомъ, при учетѣ небольшого — 150.000.000 пуд. — остатка урожая 1914 г., въ имперіи имѣется до 900 милліоновъ пуд. избытка главнѣйшихъ хлѣбовъ, могущихъ идти на удовлетвореніе потребностей страны въ 1915-1916 гг. Другими словами, не менѣе одной третьей части годовой потребности у насъ имѣется въ запасѣ на одинъ годъ впередъ. Само собою, это въ значительной мѣрѣ уравновѣшиваетъ опасную сторону временнаго сокращенія площади посѣва. Разумѣется, приведенный разсчетъ производства потребленія хлѣба основанъ на тѣхъ свѣдѣніяхъ, которыя имѣлись въ моемъ распоряженіи. Особымъ Совѣщаніемъ по продовольственному дѣлу предрѣшено производство общей сельскохозяйственной переписи. Но думается мнѣ, что общій выводъ, сдѣланный въ докладѣ бюджетной комиссіи Государтвенной Думы по росписи, на стр. 37 доклада о наличности у насъ избытка продовольственныхъ запасовъ, будетъ безусловно подтвержденъ тою переписью, которая имѣется въ виду. Изъ этого я только могу заключить, что безусловно силы наши хозяйственыя еще представляютъ громадный запасъ; онѣ, скажу больше, неисчерпаемы, н, слѣдовательно, у насъ нѣтъ грознаго призрака недостатка продовольственнаго хлѣба, который страшенъ нашимъ врагамъ. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, Министерство Земледѣлія не считаетъ, что все въ сельскохозяйственной жизни идетъ совершенно нормально. Во-первыхъ, ненормально въ странѣ распредѣленіе запасовъ и избытковъ, проистекающее изъ транспортныхъ затруднеій, создающее временный недостатокъ продовольствія въ однихъ мѣстахъ, въ то время как другія страдаютъ отъ низких цѣнъ и невозможности сбыта; это само по себѣ причиняет много тревогъ населенію и правительству. Но, во всякомъ случаѣ, наличіе, хотя бы и ненормально распредѣленныхъ запасовъ, несомнѣнно, и оно обезпечиваетъ пользу и настоятельность всякихъ мѣръ, направленныхъ со стороны правительства къ устраненію упомянутыхъ затрудненій. У меня, гг., недавно былъ бывшій начальникъ Акмолинской области, который мнѣ говорилъ, видимо, съ чувствомъ чрезвычайной тревоги и досады, что ему пришлось оставить Акмолинскую область, гдѣ въ одномъ Кокчетавскомъ уѣздѣ имѣются сотни-мнлліонные запасы пшеницы, которую не могутъ даже сбыть и по 40 коп.; въ Кокчетавскомъ уѣздѣ, говоритъ онъ, которыми возможно было бы по крайней мѣрѣ года на два обезпечить этимъ самымъ продуктомъ чуть ли не всю Европейскую Россію; если бы этотъ Кокчетавъ соединить съ Петропавловскомъ — тамъ около 300 верстъ, — то все равно мы приткнемся къ той Сибирской магистрали, которая болѣе 750 вагоновъ опять-таки не можетъ дать. Мы изъ-за каждаго вагона на Сибирской дорогѣ торгуемся, каждое вѣдомство отбираетъ себѣ этотъ вагонъ, я боюсь, что это сможетъ отозваться, между прочимъ, и на скорости доставки уборочныхъ машинъ изъ Владивостока. Между тѣмъ, если бы была своевременно проведена южная Сибирская магистраль, передъ войной, соединяющая Орскъ и Семипалатинскъ, то кореннымъ образомъ обезсилено было бы то несчастье, съ которымъ мы должны бороться — уменьшеніе посѣвной площади въ Европейской Россіи, ибо такая провинція, какъ Сибирь, обладающая колоссальными богатствами, всегда смогла бы подавать эти богатства въ Россію. Тамъ закуплено чрезвычайно много всякихъ продуктовъ — и овесъ, и сѣно, и мясо, и масло, но доставить сюда вовремя, къ сожалѣнію, невозможно, за отсутствіемъ развитой желѣзнодорожной магистрали.

Теперь, гг., я позволю себѣ подойти къ вопросу о видахъ на сборъ хлѣба въ текущемъ 1916 году. Основная причина уменьшенія посѣвовъ — сокращеніе числа рабочихъ рукъ въ сельскомъ хозяйствѣ — получила силою вещей дальнѣйшее развитіе. Военныя событія повелительно требуютъ пополненія рядовъ бойцовъ нашей арміи. Изъ общаго числа населенія имперіи въ 178 милліоновъ, сельскимъ хозяйствомъ занято до 140 милліоновъ, т. е. около трехъ четвертей всего населенія, въ томъ числѣ мужчинъ рабочаго возраста, полныхъ рабочихъ, надо считать около 45 мил. Не малая часть ихъ, гг., призвана подъ оружіе, и этотъ отливъ наиболѣе работоспособной части населенія, естественно, долженъ отражаться на результатѣ производительности земледѣльческаго труда, какъ бы не напрягали свои силы оставшіеся.

Подсчитывать результаты сборовъ 1916 г., разумѣется, преждевременно, но нѣкоторыя справки и указанія въ этомъ отношеніи могу дать — о посѣвѣ озимых въ 1915 г. и подготовкѣ земли къ весеннему сѣву. Министерство Земледѣлія, съ первыхъ же шаговъ вступленія моего въ качествѣ руководителя вѣдомства, обратилось ко всѣмъ возможнымъ источникамъ, чтобы получить свѣдѣнія относительно угрожающаго уменьшенія посѣвной площади. Были использованы всѣ возможныя въ этомъ отношеніи мѣстныя силы и административныя учрежденія: и губернскія, и уѣздныя земскія управы, и мѣстныя агрономическія организаціи, но, само собою разумѣется, гг., что это является не картиной точнаго цифрового учета, скорѣй я долженъ охарактеризовать это извѣстной областью впечатлѣній. Къ сожалѣнію, гг., эго вопросъ очень больной у насъ. Подойдя ближе къ вѣдомственнымъ работамъ, я столкнулся съ крайней необходимостью чисто государственнаго порядка — имѣть въ нашемъ правительствѣ особый такой органъ, который бы учитывалъ дѣйствительно на основаніи цифровыхъ данныхъ все то, что у насъ имѣется въ странѣ, и чтобы это былъ бы одинъ источникъ, а то получается такая картина, что по части статистическихъ свѣдѣній въ разныхъ министерствахъ имѣются различныя данныя. Такъ что я лично считаю, что этотъ вопросъ чрезвычайно важный въ случаѣ необходимости срочнаго его упорядоченія, дабы при наличіи его установить извѣстную планомѣрную государственную дѣятельность и работу. Вотъ по таковымъ, собранымъ нами, свѣдѣніямъ, о которыхъ я говорилъ, явич лась нѣкоторая возможность установить районы и губерніи, гдѣ наиболѣе замѣтно сократилась площадь озимыхъ посѣвовъ. Районами этими являются Малороссія, южное Поволжье, Предкавказье, Западная Сибирь. Особенно сильный недосѣвъ, въ среднемъ, свыше 20, а иногда и до 50%, отмѣчается въ Донской области, въ Ставропольской губ., въ Кубанской обл., въ отдѣльныхъ уѣздахъ Саратовской, Самарской, Воронежской, Астраханской губ., а именно: въ Царицынскомъ, Камышинскомъ, Новоузенскомъ, Новохоперскомъ уѣздахъ. Въ Западной Сибири посѣвная площадь вообще уменьшилась для озимых хлебовъ на 20-22%. Кромѣ того, не столь сплошной характеръ имѣлъ, но въ отдѣльныхъ хозяйствахъ достигалъ крупныхъ размѣровъ, недосѣвъ въ Херсонской губ., Подольской губ., Таврической и, въ особенности, въ Екатеринославской губ. Какъ общее явленіе, уменьшеніе площади озимыхъ посѣвовъ чаще наблюдается въ тѣхъ районахъ, гдѣ и до войны наблюдался недостатокъ рабочихъ рукъ, и притомъ болѣе въ крупныхъ частновладѣльческихъ хозяйствахъ п менѣе въ хозяйствахъ крестьянскаго типа, причемъ, гдѣ существуетъ трехпольная система, этотъ процентъ почти сведенъ на нѣтъ. Что касается яровыхъ посѣвовъ 1916 г., то пока можно было выяснить только сокращеніе вспашки полей подъ зябь, и это явленіе, конечно, можетъ повлечь за собой ,.уменьшеніе посѣвовъ, но, съ другой стороны, это можетъ отозваться не на уменьшеніи, собственно, не на количествѣ площади посѣва, но въ смыслѣ качественномъ, потому что, само собой разумѣется, продуктъ не можетъ родиться въ томъ размѣрѣ, если земля не была заготовлена во-время. Изложенныя данныя безспорно говорятъ за то, что 1916 г. въ отношеніи сбора хлѣбовъ дастъ результаты худшіе противъ 1915 года. Оцѣнивая ихъ, нельзя вмѣстѣ съ тѣмъ забывать одного: 1915 годъ не только имѣлъ запасъ отъ прошлаго, но самъ далъ на душу населенія хлѣбовъ въ размѣрѣ болѣе средняго обычнаго потребленія, и что поэтому положеніе вещей въ отношеніи запасовъ продуктовъ сельскохозяйственныхъ является отнюдь не угрожающимъ и уравновѣшивается на ближайшіе годы наличностью 33% избытка хлѣбнаго запаса, ввиду отсутствія вывоза. Изъ этого, гг., конечно, не слѣдуетъ выводить того заключенія, чтобы съ сокращеніемъ посѣвовъ площади нельзя или не надо было бороться. Наоборотъ, я считаю это необходимымъ, и нѣкоторыя мѣры въ этомъ направленіи вѣдомствомъ приняты въ самомъ срочномъ порядкѣ. Но я заранѣе говорю, что при нашихъ огромныхъ пространствахъ и при отбытіи почти четверти рабочаго населенія въ армію, возстановить ВСЮ площадь прежнихъ запасовъ полностью при дѣйствующихъ условіяхъ я считаю весьма затруднительнымъ.

Но, прежде чѣмъ переходить къ перечисленію принятыхъ вѣдомствомъ мѣръ, я долженъ коснуться одного, если хотите, больного и вмѣстѣ очень важнаго вопроса въ нашемъ сельскомъ хозяйствѣ — это относительно нашего скотоводства, о чемъ здѣсь уже говорили, въ связи съ мяснымъ питаніемъ арміи н населенія. Несомнѣнно, гг., не мнѣ вамъ доказывать, какое тѣсное взаимоотношеніе имѣетъ этотъ вопросъ съ тѣми интересующими І'осударственную Думу свѣдѣніями, которыя касаются посѣвной площади, ибо рабочій скотъ, съ одной стороны, и необходимость въ нѣкоторыхъ губерніяхъ унаваживанія, съ другой, это вопросы чрезвычайно острые и находятся въ постоянномъ и тѣсномъ взаимоотношеніи. Но этотъ вопросъ настолько огромный, настолько сложный, что я попросилъ бы по поводу его представить вамъ въ соотвѣтствующее время самостоятельный и подробный докладъ. (Голоса: просимъ). Теперь же я считаю необходимымъ отмѣтить слѣдующее: и въ нормальное время Россія была бѣдна домашнимъ скотомъ по сравненію съ другими государствами; на всю огромную территорію имперіи въ 1913 г. было всего только 52.4 милліона головъ рогатаго скота. Ежегодно естественный приростъ давалъ около 9.000.000 головъ. Этимъ количествомъ измѣрялось приблизительно обычное годовое потребленіе населенія. Съ начала войны питаніе арміи требовало усиленаго притока мяса; увеличилось потребленіе мяса и въ населеніи, подъ вліяніемъ прекращенія пьянства и тѣхъ данныхъ, о которыхъ мы имѣли случай здѣсь слышать. За годъ армія взяла до 5.000.000, что, вмѣстѣ съ потребленіемъ мирнаго населенія, составитъ расходъ 14.000.000 головъ. Кромѣ того, эвакуація, какъ здѣсь тоже было заявлено, ряда западныхъ губерній была сопряжена съ потерей для хозяйства страны не менѣе 4.000.000 головъ, частью оставшихся въ занятомъ непріятелемъ районѣ, частью павшихъ. По этому поводу я, опять повторяю, сочту своимъ долгомъ сообщить всѣ подробности особо. Въ общемъ, за годъ было израсходовано болѣе 18.000.000, т. е. сверхъ нормальнаго прироста было взято изъ стада болѣе 9.000.000 головъ. Оставшіеся 43 милліона, считая и Сибирь, дадутъ въ слѣдующемъ году нормальный приростъ до 7 милліон. Потребленіе же арміи и населенія предъявитъ спросъ на 14 милліон. Придется снова уменьшить стада на 7 миліоновъ пли сократить размѣръ мясного питанія страны, о чемъ въ настоящее время уже возбужденъ вопросъ въ Особомъ Продовольственномъ Совѣщаніи,— и ждетъ по этому поводу сужденій и рѣшеній сь вашей стороны. (Голоса слѣва: конечно, сократить). Въ этомъ я считаю самый тяжелый ущербъ, который нанесла война сельскому хозяйству, ибо въ другихъ отрасляхъ оно стойко выдержитъ послѣдствія военной бури. Конечно, опредѣлить точно размѣръ этого ущерба нельзя до выясненія результатовъ той переписи скота, которая приготовляется въ настоящее время министерствомъ, согласно постановленія Особаго Продовольственнаго Свѣщанія. Дѣло это въ настоящее время направлено въ самомъ срочномъ порядкѣ. Особымъ Совѣщаніемъ принятъ рядъ мѣръ въ отношеніи арміи и плѣнныхъ, въ смыслѣ ограниченія расходованія мяса. Вслѣдствіе сношеній Министра Земледѣлія съ начальникомъ штаба Верховнаго Главнокомандующаго, дѣлаются попытки замѣны говяжьяго мяса бараниной и свининой. Обращено также вниманіе на увеличеніе добычи рыбы. Затѣмъ, мною установлена роль земства въ дѣлѣ реквизиціи скота. (Голоса: это правильно). Всѣ подробности объ этомъ, гг., вы разоѣшнте мнѣ доложить вамъ въ свое время при соотвѣтствующихъ условіяхъ. Затѣмъ, громадный рынокъ, который уже частично использованъ въ прошломъ году и на который мною обращено особое вниманіе, это рынокъ монгольскаго скота. Объ этомъ вы также позволите мнѣ, гг., доложить вамъ особо. Но главныя заботы приходится устремлять на возстановленіе нашего отечественнаго животноводства. Для этого необходимо сохраненіе племен» ного скота, и на указанную сторону мною обращены преимущественно заботы. Министерство испросило для этого согласіе штаба Верховнаго Главнокомандующаго освобождать ближайшіе къ фронту районы отъ доставки племенного скота точно опредѣленной категоріи, передавая таковой въ министерство для эвакуаціи. Въ остальныхъ мѣстностяхъ театра военныхъ Дѣйствій освобожденный племенной, съ установленными клеймами, скотъ разрѣшено либо оставлять у хозяевъ, либо передавать вѣдомству. При этомъ, весь скотъ, имѣющій клейма и снабженный соотвѣтствующими удостовѣреніями, разрѣшено освобождать отъ сгона на сборные пункты, взамѣнъ чего владѣльцы скота должны представить удостовѣренія, что этотъ скотъ не подлежитъ реквизиціи. Освобожденіе отъ предварительнаго сгона дастъ возможность избѣжать неудовлетворительнаго держанія скота въ гуртахъ, отчего наиболѣе страдаютъ культурныя породы. На осуществленіе этого мѣропріятія Министерство Земледѣлія испрашиваетъ, для возмѣщенія реквизированной стоимости, на содержаніе и перевозку скота во внутреннія губерніи, кредитъ въ суммѣ 6½ милліоновъ рублей. Веденіе этого дѣла поручено особой организаціи, при дѣятельномъ участіи земскихъ учрежденій и мѣстныхъ властей; равнымъ образомъ достигнуто соглашеніе съ военными властями объ облегченіи въ дѣлѣ реквизиціи лошадей н установлена льготная норма для обязательнаго оставленія лошадей въ хозяйствѣ, а именно: на каждый крестьянскій дворъ пару или на каждыя 12 дес. въ экономіи также пару. (Голоса: правильно).

Позвольте перейти теперь къ мѣрамъ прямымъ, напримѣръ направленнымъ для возможнаго сохраненія посѣвной площади. Главная причина недосѣва — убыль рабочихъ рукъ, вызванная наборами. Министерство Земледѣлія, когда еще нужда въ сельскохозяйственныхъ рабочихъ не чувствовалась съ такой остротой, поставило на очередь вопросъ о привлеченіи на сельскохозяйственныя работы военноплѣнныхъ; это было въ февралѣ 1915 года; оно внесло на обсужденіе бывшихъ тогда въ Петроградѣ представителей губернскихъ н уѣздныхъ земскихъ управъ и другихъ земскихъ дѣятелей и свѣдущихъ лицъ; затѣмъ, въ соотвѣтствіи съ сужденіями совѣщанія, по соглашенію съ Министрами Военнымъ и Внутреннихъ Дѣлъ, были выработаны правила, вамъ, вѣроятно, гт„ извѣстныя. Для обезпеченія сельскохозяйственныхъ работъ рабочей силой въ текущемъ году приняты по соглашенію съ тѣми же министерствами слѣдующія мѣры: по даннымъ Военнаго Министерства, свыше 700.000 военноплѣнныхъ прочно заняты на работахъ первѣйшей для страны важности, значительная часть на сельскохозяйственныхъ — 260.000, другіе въ каменноугольныхъ копяхъ, на заводскихъ работахъ особой срочности, на цѣломъ рядѣ новыхъ соооружаемыхъ желѣзнодорожныхъ линій, на лѣсныхъ работахъ, по заготовкѣ желѣзнодорожныхъ шпалъ и т. д. Оставшійся контингентъ составляютъ исключительно нѣмцы и мадьяры, которыхъ къ нѣкоторымъ работамъ не признавалось возможнымъ допускать въ прошломъ году, а на другія, напримѣръ, на сельскохозяйственныя, нерѣдко избѣгали брать и сами заинтересованные — хозяева и сельскія общества. Поэтому, этотъ контингентъ оставался въ Сибири и въ значительной степени использовался не постоянно, а только періодически. Но такъ какъ при назначеніи нѣмцевъ и венгровъ на сельскохозяйственныя работы никакихъ неблагопріятныхъ результатовъ, по отзывамъ сельскихъ хозяевъ, не наблюдалось, то при увеличеніи нужды въ рабочихъ рукахъ, по настоянію Министерства Земледѣлія, рѣшено передвинуть изъ-за Урала для нуждъ сельскаго хозяйства часть военноплѣнныхъ въ количествѣ 120.000, сверхъ 260.000. Военное вѣдомство, подробно учтя всѣ дополнительныя требованія на рабочую силу для прочихъ нуждъ государственнаго значенія, сдѣлало передвигъ этихъ 120.000 новыхъ, распредѣливъ ихъ между губерніями съ такимъ разсчетомъ, чтобы въ каждой губерніи общее количество военноплѣнныхъ достигло высшаго числа, бывшаго въ прошедшемъ году. Затѣмъ, телеграфными распоряженіями губернаторамъ сообщены подробныя указанія относительно порядка, доставки и распредѣленія, причемъ это предоставлено и мѣстнымъ земскимъ управамъ. Такимъ образомъ, всѣ военноплѣнные всѣхъ національностей уже распредѣлены по такимъ работамъ, въ которыхъ они заняты. Остаются лишь совершенно непригодные къ труду вслѣдствіе войны. Какое-либо дальнѣйшее пополненіе на сельскохозяйственныхъ работахъ количества военноплѣнныхъ сверхъ достигнутаго признается военнымъ вѣдомствомъ въ настоящее время уже невозможнымъ. Слѣдовательно, общій комплектъ военноплѣнныхъ на сельскихъ работахъ въ 1916 г. выражается въ 380.000. Само собою разумѣется, всякій успѣхъ военный опять въ данномъ случаѣ дастъ нѣкоторое количество военноплѣнныхъ, которые будутъ распредѣляться соотвѣтствующимъ образомъ по имперіи. Но это количество далеко не возмѣститъ того недостатка рабочихъ рукъ въ сельскомъ хозяйствѣ, который предвидится въ текущемъ году. Поэтому мною испрошено, по соглашенію съ Военнымъ Министерствомъ, Высочайшее соизволеніе на использованіе для полевыхъ работъ, въ періоды обсѣмененія полей н въ періоды уборки урожая, до четырехъ недѣль, нѣкотораго количества нижнихъ чиновъ. (Голоса: правильно). Гг., вамъ извѣстно, что у нашихъ враговъ — нѣмцевъ въ прошломъ году весною всѣ почти сельскіе хозяева и земледѣльцы были отпущены изъ строя на время весенняго посѣва. Въ настоящее время это Высочайшее повелѣніе состоялось, оно испрошено, такъ что имѣется въ виду привлечь къ работамъ, приблизительно, около 250.000 чел. нижнихъ чиновъ. Распредѣленіе ихъ будетъ произведено черезъ земскія управы, а тамъ, гдѣ ихъ нѣтъ, черезъ подлежащихъ воинскихъ начальниковъ. Наконецъ, третья мѣра, отъ которой возможно бы, конечно, при извѣстной сорганизованности, — ожидать наиболѣе важныхъ результатовъ впослѣдствіи, это — привлеченіе къ сельскохозяйственному труду бѣженцевъ, общее количество коихъ превышаетъ 3.000.000 душъ. Въ соотвѣтствіи съ этимъ, по соглашенію Министровъ Внутреннихъ Дѣлъ и Земледѣлія, телеграфно предложено губернаторамъ, при посредствѣ земскихъ управъ, а гдѣ ихъ нѣтъ — при посредствѣ образованныхъ для этого особыхъ комитетовъ, срочно ввести на мѣстахъ посредническія особыя организаціи, причемъ указывается, что для широкаго привлеченія бѣженцевъ къ сельскохозяйственнымъ работамъ надлежитъ устраивать ихъ цѣлыми семьями и группами односельчанъ или товарищескими артелями и усилить мѣры попеченія о семьяхъ, оставляемыхъ бѣженцами на время работъ. (Голоса слѣва: правильно). Наряду съ этимъ, для облегченія бѣженцамъ отдѣльнаго отъ ихъ семей пребыванія на работахъ, предложено немедленно широко оповѣстить ихъ, что каждый, ставшій па сельскохозяйственныя работы, независимо отъ признанія его трудоспособнымъ или нѣтъ, сохраняетъ причитающееся отъ казны воспособленіе, которое и выдается его семьѣ сверхъ имъ получаемаго. (Голоса слѣва: правильно). Эта мѣра можетъ дать отъ 500.000 до одного милліона сельскихъ рабочихъ (голоса справа: никогда), а въ случаѣ привлеченія къ работамъ женщинъ и подростковъ — и свыше одного милліона душъ. Такимъ образомъ, при успѣшномъ осуществленіи всѣхъ указанныхъ выше мѣръ, направленныхъ къ восполненію убыли рабочихъ рукъ въ сельскомъ хозяйствѣ, можетъ быть привлечено къ сельскохозяйственнымъ работамъ въ наступающій полевой періодъ — я 6t~y собственно минимумъ — отъ одног о до полутора милліоновъ новыхъ сельскохозяйственныхъ рабочихъ. Я, вотъ, слышалъ здѣть, гг., относительно бѣженцевъ выраженіе „никогда”. Но, съ другой стороны, я имѣю отъ цѣлаго ряда лицъ свѣдѣнія, что въ настоящее время уже и бѣженцы начинаютъ приспосабливаться къ работѣ и поступаютъ на работы, и ихъ трудомъ довольны. Теперь коснусь вопроса возможнаго дальнѣйшаго увеличенія кадровъ рабочихъ — я коснусь вопроса относительно желтаго труда. По соглашенію съ Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ, у насъ имѣется въ виду тоже нѣкоторая организація, которую желательно было бы обосновать при Приамурскому генералъ-губернаторствѣ. Собственно, фактически, желтый трудъ въ лицѣ китайцевъ и частично корейцевъ, уже частными экономіями, частными предпринимателями использованъ. Здѣсь, опять-таки, мы встрѣчаемся съ большими затрудненіями въ видѣ непровозоспособности Сибирской магистрали; если бы этотъ источникъ — желтый трудъ — и удалось использовать, то все равно возможно было бы переправлять не болѣе 15.000 чел. въ мѣсяцъ. Такъ что, въ общемъ, если взять и полную интенсивность напряженія работы желѣзнодорожной магистрали, возможно было бы на полевой періодъ 1916 года имѣть только до 50.000 человѣкъ.

Всѣ принятыя мѣры къ увеличенію рабочей силы, само собою, не могутъ восполнить той убыли въ рядахъ рабочихъ, которая произошла отъ многомилліоннаго призыва въ армію; поэтому, для разрѣшенія этого исключительно важнаго вопроса я считаю необходимымъ все-таки коснуться вопроса о мобилизаціи женскаго труда, который могъ бы замѣнить мужской.

Къ широкому примѣненію женскаго труда Министерство Земледѣлія приступило уже въ области тѣхъ громадныхъ лѣсныхъ 'заготовокъ, которыя оно ведетъ для снабженія лѣснымъ матеріаломъ и топливомъ арміи и страны.

Это, гг., вопросъ очень обширный и, думается мнѣ, не безынтересный, н я считаю, что онъ поставленъ благопріятно въ смыслѣ учета имѣющихся реальныхъ результатовъ. По этому поводу я сочту своимъ долгомъ при ближайшемъ разсмотрѣніи бюджета, въ части, касающейся Министерства Земледѣлія, вопросъ этотъ всесторонне освѣтить. Въ настоящее время я его опускаю. Затѣмъ, я не буду касаться тоже нѣкоторыхъ мѣръ, не имѣющихъ такого большого значенія, но которыя имѣютъ значеніе частичнаго концепта это — устройство рабочихъ артелей въ Сибири, при посредствѣ переселенческихъ нашихъ организацій. Затѣмъ, графъ Павелъ Николаевичъ Игнатьевъ, Министръ Народнаго Просвѣщенія, тоже имѣетъ намѣреніе образовать вольныя дружины школьниковъ. Все это вопросы, заслуживающіе полнаго сочувствія, но которые основнымъ образомъ помочь этому дѣлу сами собой не смогутъ. Позвольте перейти къ вопросу относительно сельскохозяйственныхъ машинъ, тѣхъ самыхъ машинъ и орудій, которыя несомнѣнно смогутъ сберечь живую мускульную силу населенія. На съѣздѣ, въ октябрѣ этого же года, было выяснено, что вопросъ объ орудіяхъ обработки и обмолота ке внушаетъ серьезныхъ опасеній. Главнымъ образомъ, надо имѣть уборочныя машины: косилки, сноповязалки, молотилки, конныя грабли. (Голосъ справа: со шпагатами). Разумѣется, и шпагатъ, о чемъ будетъ сказано мною потомъ. Министерство Земледѣлія, войдя, на предметъ удовлетворенія потребности неселенія, въ соглашеніе съ объединенной земской кооперативной закупочной организаціей, — это Орловское товарищество, товарищество западныхъ земствъ и народный банкъ, — предоставило этимъ организаціямъ соглашеніе съ фирмами при распредѣленіи заказовъ. На испрошенный Министерствомъ Земледѣлія кредитъ въ суммѣ 6.000.000 руб. заблаговременно произведены въ Америкѣ и Швеціи заказы свыше 25.000 уборочныхъ машинъ; отпущена на это дѣло иностранная валюта и приняты всѣ рѣшительно мѣры къ возможной заблаговременной доставкѣ машинъ. Часть машинъ идетъ черезъ Владивостокъ, часть направляется черезъ Норвегію и Швецію. Я думаю, что уже на дняхъ будутъ эти машины поступать на платформы желѣзныхъ дорогъ, и я предполагаю, что, ежели не встрѣтится какихъ-либо особыхъ обстоятельствъ затрудняющихъ, вѣроятно, въ маѣ мѣсяцѣ мы ихъ станемъ получать. Что касается дальнѣйшихъ мѣръ въ отношеніи запаса косъ, то надо считать, въ настоящее время этотъ запасъ обезпеченнымъ. Въ настоящее время имѣется до 3.000.000 этихъ косъ, причемъ на дняхъ еще было предложеніе увеличить ихъ производство. Относительно ремонта машинъ — отпущено до этого времени свыше 500.000 р. и еще предполагается отпустить до 250.000    р. Отпускаются эти средства разнымъ земскимъ учрежденіямъ и обществамъ въ числѣ 59. Затѣмъ, вѣдомство приняло необходимыя мѣры по снабженію отечественныхъ заводовъ сельскохозяйственныхъ орудій необходимымъ для производства сырьемъ и углемъ. Комитету по дѣламъ металлургической промышленности разрѣшено отпустить 4.000.000 пуд. сырья чугуна. Въ отношеніи снабженія углемъ вѣдомство достигло того, что сельскохозяйственные заводы были переведены по очереди предоставленія имъ угля двумя разрядами выше. Теперь коснусь вопроса о шпагатѣ. Съ начала войны остро сказалась нужда въ шпагатѣ. Потреблялось ежегодно для земледѣлія до 800.000 пуд., отечественное производство давало не болѣе 100.000 пуд. Для удовлетворенія предстоящихъ нуждъ 1916 г. выписано иностраннаго шпагата до 935.000 пуд. Будетъ изготовлено русскаго шпагата до 200.000 пуд. и имѣется остатокъ съ прошлаго года свыше 110.000    пуд.; такимъ образомъ, все количество выразится въ размѣрѣ 1.245.000    пуд. То же самое, — Министерствомъ были принимаемы до сихъ поръ всѣ мѣры для того, чтобы своевременно доставить этотъ шпагатъ сюда, причемъ, главнымъ образомъ обращалось вниманіе, чтобы нѣна на сюда. Причемъ, главнымъ образомъ( обращалось вниманіе, чтобы цѣна на размѣрѣ 15 руб. за пудъ. Къ сожалѣнію, ввиду непомѣрнаго вздорожанія веревочныхъ и пеньковыхъ издѣлій, пришлось ограничиться выдѣлкой въ нашемъ отечествѣ 200.000 пудовъ шпагата, вмѣсто предполагаемыхъ ранѣе 400.000 пудовъ.

Вопросъ объ обсѣмененіи полей, о снабженіи поселянъ посѣвнымъ матеріаломъ, порученъ, по соглашенію вѣдомствъ, ближайшему попеченію Министерства Внутренихъ Дѣлъ по сельской продовольственной части (голоса слѣва: это напрасно), и въ этомъ отношеніи я могу сказать, что согласованость дѣйствій установлена. Здѣсь, въ центрѣ, собственно, продовольстенное совѣщаніе устанавливаетъ размѣры потребности, а на мѣстахъ всѣ порученія Министерства Внутреннихъ Дѣлъ закупочнаго, собственно, характера, переданы уполномоченнымъ по заготовкамъ Министерства Земледѣлія. Всего приблизительно предполагается пріобрѣсти 12 милліоновъ пуд. овса и 2 мил. пуд. ячменя, не считая собственныхъ закупокъ земства. Министерствомъ Земледѣлія осуществлены въ этой области также и частичныя мѣропріятія, касающіяся, напримѣръ, свекловичныхъ сѣмянъ. Въ цѣляхъ сохраненія ихъ, была устроена въ Кіевѣ особая организація, которой удалось провести вывозъ этихъ сѣмянъ изъ района военныхъ дѣйствій и сохранить значительное количество цѣнныхъ сѣмянныхъ матеріаловъ. Затѣмъ, для нуждъ пріобрѣтающаго нынѣ столь важное значеніе огородничества, заготовлено около 170.000 пуд. сѣмянъ, главнымъ образомъ, простѣйшихъ овощей, которыя и используются согласно требованіямъ земскихъ и кооперативныхъ учрежденій. При этомъ приняты мѣры къ льготной раздачѣ хозяевамъ земли подъ огороды, съ облегченіемъ сбыта продуктовъ огороднаго хозяйства путемъ выдачи задатковъ изъ отдѣла заготовокъ по снабженію арміи. Все то количество, которое можетъ быть выращено, мы уже заранѣе взяли себѣ. Наконецъ, вѣдомство поставило в текущемъ году очистку сѣмянъ и луговыхъ травъ, полученныхъ впервые изъ урожая вновь устроенныхъ сѣменныхъ разсадниковъ, въ числѣ тринадцати. Кромѣ того, идя навстрѣчу потребностямъ фронта въ увеличеніи запаса сѣна въ районѣ расположенія войскъ, вѣдомство намѣтило для Четырнадцати губерній фронта рядъ мѣропріятій для увеличенія тамъ засѣва земли однолѣтними травами или смѣсью ихъ съ хлѣбными злаками или даже сгущеннымъ хлѣбомъ, предназначеннымъ къ уборкѣ на сѣно, установивъ шнрокія'мѣры поощренія (голоса: правильно), а именно выдачу задатковъ при посѣвахъ и затѣмъ при уборкѣ сѣна, съ опредѣленіемъ впередъ цѣны такого сѣна на мѣстѣ, при обязательствѣ взять весь урожай на нужды войны. (Голоса: правильно). Арендаторамъ казенныхъ земель въ тѣхъ же цѣляхъ предоставлена самая широкая льготность при распашкѣ неочередныхъ полей. Мѣропріятія эти нынѣ получили уже Высочайшее одобреніе. Вчера я получилъ объ этомъ телеграмму. Затѣмъ я долженъ буду коснуться, конечно, лишь вскользь, вопроса относительно искусственнаго удобренія. У насъ имѣется избытокъ сѣрнокислаго аммонія и костяной муки. Сѣрная же кислота идетъ на воинское снабженіе. Затѣмъ приняты мѣры относительно расширенія выдѣлки удобреній на земскихъ заводахъ въ Пермской и Самарской губерніяхъ и при пороховыхъ заводахъ военнаго вѣдомства. — Вотъ, гг., тѣ мѣры непосредственныя, какія вѣдомствомъ направлены къ расширенію производства у насъ продуктовъ питанія. Позвольте теперь, въ дополненіе къ нимъ, конечно, въ возможно краткомъ изложеніи, коснуться дѣятельности неразрывно связаннаго нынѣ съ Министерствомъ Земледѣлія Особаго Совѣщанія по продовольственному дѣлу, существенно вліяющаго на ходъ хозяйственной жизни въ странѣ и устанавливающаго въ совмѣстныхъ закупкахъ, насколько, конечно, представляется возможнымъ, благопріятное соотвѣтствіе между интересами производителя, — а эти интересы производителя, несомнѣнно чрезвычайно вліяютъ на оборотъ всего его хозяйства, а, слѣдовательно, и на посѣвную площадь, — а также интересами потребителя, причемъ главной задачей этой государственной организаціи, при осуществленіи ея закупочныхъ операцій, являлось не абсолютное удешевленіе стоимости сельскохозяйственныхъ продуктовъ, а предотвращеніе ихъ недостатка на рынкѣ потребленія и мѣры противъ спекуляціи ими. Вотъ, касаясь этой области, гг., я долженъ буду привести иллюстрирующія это положеніе вещей, относительно цѣнъ, данныя и цифры. Цѣны эти несомнѣнно выросли, но, принимая во вниманіе общія экономическія условія, созданныя войной, паденіе курса рубля, удорожаніе издержекъ производства и т. д., повышеніе цѣнъ для большинства продуктовъ надо признать безусловно не чрезмѣрнымъ. Къ 1915 году цѣны возросли: пшеница на 54% (десятыя доли я откидываю), мука пшеничная на 43%, рожь на 45%, мука ржаная на 53%, ячмень — 37%, овесъ — 62%, крупа гречневая — 74%, пшено — 55%, мясо — 42%, сахаръ-рафинадъ — 40%, сахарный песокъ — 37½%, масло почти 90%, соль — 102½%; въ среднемъ, считая и эту цѣну на соль, — удорожаніе цѣнъ на 56,7%. Для сравненія съ тѣмъ, что дѣлается въ лагерѣ нашихъ враговъ, я укажу, что съ іюля 1914 г. по іюль 1915 г., когда у насъ цѣны еще рѣзко не повышались, въ Берлинѣ цѣны на предметы потребленія повысились, по англійскимъ источникамъ, имѣющимся у насъ и совпадающими съ германскими, также имѣющимися въ нашемъ распоряженіи, въ среднемъ на 69,6%, и это несмотря на всѣ принятыя тамъ правительственныя мѣры регулированія снабженія. Цѣны на мясо въ Берлинѣ съ января 1915 г. по январь 1916 г. возросли: на говядину — на 80%, на телятину и баранину — на 100%. Еще сильнѣе вздорожаніе мяса въ Австріи; на говядину втрое, — на 190%, на свиное сало вчетверо — на 325%, на конину, которую тамъ приходится ѣсть, втрое — на 202%.

Перехожу, гг., повторяю, въ краткихъ чертахъ, потому что это вопросъ громадный, я буду считать долгомъ выяснить его болѣе подробно при ближайшемъ случаѣ, — къ вопросу борьбы съ дороговизной, поскольку она касается Министерства Земледѣлія. Я считаю, гг., что основная задача Министерства Земледѣлія, коему поручено продовольствіе арміи н тыла, это, прежде всего, какъ я уже говорилъ, добыча продуктовъ (голоса: вѣрно), но, какъ сопутствующее обстоятельство одновременная задача, конечно, и борьба съ спекуляціей (голоса: вѣрно). Это есть, гг., основа моею взгляда; правъ я или не правъ, но я его высказываю. Прежде всего, мнѣ нужно было выяснить цифру существующихъ у насъ запасовъ, во-вторыхъ, нарядъ для арміи, •— это уже болѣе или менѣе опредѣленная величина, — и затѣмъ нарядъ на нужды населенія въ тѣхъ или другихъ размѣрахъ на продукты первой необходимости. Это, гг., область безбрежная, это область безпредѣльная, такъ что вопросъ этотъ я поставилъ такъ: постольку, поскольку въ мѣстахъ производства уполномоченные вѣдомства могли производить закупки и образовывать запасы государственные и мѣстные, постольку, но соглашенію съ уполномоченными районовъ потребленія, и давалось населенію. Пока это идетъ въ соотвѣтствіи съ той планомѣрностью, которая учитывалась нами въ смыслѣ установленія очереди, срочности и необходимости того или иного продукта и транзитной способности. По этому поводу я скажу нѣсколько словъ потомъ. Перепись торговыхъ запасовъ была начата тотчасъ же по вступленіи моемъ въ должность съ ноября мѣсяца, и въ настоящее время въ нашемъ распоряженіи имѣются данныя почти въ полной ихъ совокупности. Онѣ показываютъ, что по разсчетамъ на душу населенія размѣръ торговыхъ запасовъ представляется безусловно нормальнымъ. Въ отношеніи мѣръ, какимъ образомъ надо было подходить къ борьбѣ съ дороговизной, в связи съ той основой дѣятельности, которую вѣдомство земледѣлія, такъ сказать, имѣло у себя, г. е. добычей продуктовъ, пришлось пойти на мѣру, безусловно, чрезвычайной важности. Я подчеркиваю, гг., слово „пришлось”, нбо мы вынуждены были пойти на это: именно, на установленіе предѣльныхъ, твердыхъ цѣнъ на предметы первой необходимости; иа овесъ, на рожь, на пшеницу, на ячмень, на всѣ продукты мукомольнаго производства, муку, отруби, крупу, пшено, а также на сѣно, солому; твердая цѣна установлена на сахаръ и масла, предоставлено земствамъ принимать на себя заготовку мяса и установить цѣну на мясо. При этомъ дѣйствительность твердыхъ цѣнъ обезпечивается примѣненіемъ реквизиціи съ пониженіемъ цѣны на 15%. Оговариваюсь опять, что министерство вынуждено было пойти именно потому, что эти продукты сначала реализировались при условіяхъ болѣе или менѣе нормальныхъ. Тотъ подъемъ патріотизма, который былъ вначалѣ, вліялъ также на уровень цѣнъ; сдѣлки совершались при совершенно обычныхъ нормальныхъ условіяхъ. Съ одной стороны, закупочныя операціи стали разрастаться въ болѣе широкіе размѣры, съ другой и патріотизмъ сталъ переходить, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, я оговариваюсь, — въ иную плоскость. Появились, простите меня за выраженіе, патріоты въ кавычкахъ, и если ранѣе была нормальная цѣна, которую хозяева считали совершенно достаточной, ну, напримѣръ, 1 р. и 1р.05к. за рожь, — я беру наше Поволжье, — потомъ, черезъ нѣкоторое время, имъ давали 1р. 10 к., они хотѣли 1р. 15к., имъ давали 1р. 15к., они требовали 1р. 20, и т. д. — рынокъ принялъ выжидательное положеніе. Между тѣмъ, гг., отвѣтственность той правительственной организаціи, которая должна была снабжать армію и потомъ расширилась въ организацію, которая должна питать все населеніе, эта отвѣтственность заставила искать опору, которая позволила бы не ставить армію въ зависимость отъ капризовъ рынка. И вотъ эти соображенія были учтены Особымъ Продовольственнымъ Совѣщаніемъ, и ввиду этихъ обстоятельствъ пришлось пойти на этотъ путь. Что значитъ твердая предѣльная цѣна? Это есть та опора, которая позволяетъ продовольственной организаціи въ переживаемый очень отвѣтственный моментъ, получить продуктъ въ необходимомъ количествѣ. Продовольственная организація можетъ сказать: я по этой цѣнѣ беру этотъ продуктъ. Причемъ я, гг., подчеркиваю то обстоятельство, что всѣ эти предѣльныя, твердыя цѣны были проведены Особымъ Продовольственнымъ Совѣщаніемъ, на основаніи голоса мѣстныхъ совѣщаній, съ участіемъ даже нѣкоторыхъ сидящихъ здѣсь мѣстныхъ людей; онѣ были проведены съ большой осторожностью, и въ настоящее время я считаю, что этотъ вопросъ былъ разрѣшенъ безусловно удовлетворительно, ибо, благодаря ему, я всегда могу быть обезпеченъ необходимымъ количествомъ продуктовъ для питанія арміи и тыла. Я, гг., позволю себѣ вамъ сказать одно, что наряду съ безпримѣрными подвигами нашей доблестной арміи, —послѣднее взятіе Эрзерума доказываетъ это самымъ блестящимъ образомъ, къ глубокому сожалѣнію, у насъ начинаетъ кое-гдѣ проявляться сѣрая, кислая, заплѣсневѣлая обывательщина; начинаютъ на почвѣ переживаемаго сейчасъ исключительнаго времени разыгрываться всяческіе аппетиты и приходится за этимъ, несомнѣнно, слѣдить. Важнымъ средствомъ я считаю эти предѣльныя цѣны; онѣ безусловно не исключаютъ частнаго товарообмѣна, но рискъ падаетъ на'эти сдѣлки, потому что, если свыше предѣльной цѣны данный продуктъ обращается на рынкѣ, то, конечно, въ самый важный моментъ, и я этотъ продуктъ могу получить по установленной цѣнѣ, и, конечно, потерпитъ этотъ убытокъ тотъ, кто будетъ держать его на рукахъ въ данный моментъ; но, во всякомъ случаѣ, это не есть запретъ рынку производить добровольныя сдѣлки, но это есть опорное положеніе всей громадной правительственной организаціи въ извѣстный моментъ имѣть достаточное количество продуктовъ. (Голоса: правильно). Итакъ, гг., я считаю, что, собственно, эти предѣльныя твердыя цѣны, онѣ уже по существу своему заключаютъ въ себѣ сдерживающія начала, такъ сказать, на всемъ нашемъ хлѣбномъ рынкѣ въ отношеніи такихъ скачковъ спекулятивнаго характера. Все-таки, каждый коммерсантъ, каждый контрагентъ будетъ считаться съ тѣмъ: а, ну, какъ у меня возьмутъ!

Затѣмъ, гг., дальнѣйшею мѣрою я считаю заготовку запасовъ для населенія. Производятся эти запасы для населенія Министерствомъ Земледѣлія черезъ своихъ мѣстныхъ уполномоченныхъ. Въ первую очередь заготовляется это, — помимо запасовъ для арміи, — для столицъ; затѣмъ для прочихъ нуждающихся мѣстностей. Такихъ запасовъ въ настоящее время передано городамъ и земствамъ свыше 30.000.000 пуд. Затѣмъ другимъ способомъ образованія запасовъ является закупка продуктовъ городами и земствами при помощи выдачи продовольственныхъ ссудъ. Этихъ ссудъ выдано на 18.500.000 р. Но образованіе запасовъ, какъ и регулярный подвозъ продовольственныхъ продуктовъ, стоятъ, несомнѣнно, въ зависимости отъ успѣшной дѣятельности перевозочныхъ средствъ. Это, гг., громадная область, которая, несомнѣнно, чрезвычайно важна для учета всей нашей продовольственной организаціи, и въ этихъ видахъ для семнадцати сѣверныхъ губерній уже теперь установлена перевозка по заранѣе выработанному распорядительнымъ комитетомъ плану, а по остальнымъ губерніямъ — внѣочередная перевозка по нарядамъ районныхъ желѣзнодорожныхъ комитетовъ. Былъ установленъ сначала планъ Министерствомъ Земледѣлія въ ноябрѣ и декабрѣ, планъ продовольственный, планъ согласованности между районами производства и районами потребленія. Это огромный продовольственный планъ, который имѣется въ распоряженіи Министерства Земледѣлія, — я былъ бы очень радъ, если бы вы удостоили его своимъ вниманіемъ. Произведенныя работы, не говоря о томъ, что онѣ дорого стоютъ, отнимаютъ много труда и энергіи, но онѣ признаны всѣми другими вѣдомствами въ настоящее время чрезвычайно отвѣчающими данному моменту. Эти продовольственные планы были переданы въ распорядительный комитетъ для согласованія съ нашей грузо- и провозоспособностью желѣзныхъ дорогъ. Вотъ въ результатѣ учета продовольственныхъ запасовъ и недостаточной провозоспособности дорогъ составленъ извѣстный общій планъ; этотъ планъ имѣется уже для семнадцати губерній и сталъ осуществляться съ января мѣсяца. Эти данныя сосредоточены въ распорядительномъ комитетѣ Министерства Путей Сообщенія, гдѣ у насъ существуетъ нашъ вѣдомственный представитель. Теперь коснусь только того, что впереди — открытіе навигаціи. Это безусловно облегчитъ нашъ товарообмѣнъ, и. вмѣстѣ съ тѣмъ, выполненіе заданій всѣхъ продовольственныхъ операцій. Организація навигаціонныхъ перевозокъ занимала много времени п въ настоящее время завершена и закончена. Одна Волга при открытіи навигаціи подастъ до 50.000.000 пуд. продовольствія, готовыхъ совершенно, причемъ фрахты обезпечены. Итакъ, гг., въ общемъ, планъ нашъ заключается въ томъ, что районъ производства связанъ съ райономъ потребленія черезъ посредство уполномоченныхъ, которые всѣ объединяются здѣсь, въ одномъ центральномъ вѣдомствѣ. Уполномоченный района потребленія можетъ всегда снестись чрезъ центральное вѣдомство относительно необходимости полученія того или другого продукта и даже цѣны на таковые у уполномоченнаго района производства, и можетъ тотъ же, при этихъ сношеніяхъ, таксировать данный продуктъ. Вотъ это я считаю важной мѣрой въ борьбѣ съ дороговизной. Затѣмъ, ежели этимъ не достигнута, то въ настоящее время уже выработана Особымъ Продовольственнымъ Совѣщаніемъ организація мѣстныхъ таксированій. То, что я говорю относительно уполномоченныхъ районовъ производства и районовъ потребленія, это у насъ принято называть разрѣшительной системой; но, въ дополненіе къ этой разрѣшительной системѣ, имѣется еще возможность таксировать предметы первой необходимости массового потребленія и на мѣстахъ. Въ этомъ дана иниціатива мѣстному уполномоченному; но для того, чтобы эти районы не слишкомъ пестрѣли своимъ разнообразіемъ, все это сведено въ центръ, который имѣется здѣсь въ Особомъ Продовольственномъ Совѣщаніи, т. е. предсѣдатель такового будетъ слѣдить за тѣмъ, чтобы не было такихъ вопіющихъ аномалій, чтобы все было относительно согласовано.

Вотъ, собственно говоря, въ самыхъ краткихъ чертахъ, гг., схема, план; съ одной стороны, необходимость усилить добычу продуктовъ и, съ другой, построить наши работы такъ, чтобы спекулятивное движеніе цѣнъ уже не принимало такого серьезнаго угрожающаго характера Это касается Министерства Земледѣлія. Но при всемъ этомъ, гг., главнымъ образомъ, еще я обращаю вниманіе на необходимость одного: это — единства дѣйствій. (Голоса слѣва: вѣрно). Это единство дѣйствій, гг., въ смыслѣ продовольствія, въ смыслѣ закупокъ и распредѣленія, это главная основа борьбы съ дороговизной. Если бы этого возможно было бы достигнуть въ полномъ объемѣ, то, мнѣ кажется, этимъ само собою вопросъ рѣшался бы, при тѣхъ сопутствующихъ обстоятельствахъ, о которыхъ я имѣлъ честь вамъ докладывать. Въ отношеніи достиженія единства безусловно сдѣлано очень много и съ другими министерствами, и частью даже съ представителями снабженія фронта. (Шингаревъ: далеко не все). Въ этомъ отношеніи уже состоялось Высочайшее повелѣніе 23 ноября 1915 г., чтобы начальники снабженій въ этомъ отношеніи шли въ полной согласованности со мной. Затѣмъ, получено отъ штаба Верховнаго Главнокомандующаго согласіе на привлеченіе скота на армію земствъ тѣхъ губерній, которыя входятъ въ районъ театра войны, — ранѣе, чѣмъ прибѣгать къ реквизиціи скота. Въ отношеніи закупки продовольственныхъ сѣмянъ гражданскими вѣдомствами и Земствами также достигнуто объединеніе закупокъ съ Министерствомъ Земледѣлія. Всѣ заготовки, производящіяся частью Министерства Внутреннихъ Дѣлъ и земствомъ, совершаются всегда по соглашенію съ главноуполномоченнымъ Министерства Земледѣлія по закупкѣ хлѣба для арміи. (Шингаревъ: это не столько единство, сколько ваше одиночество). Я коснусь еще одного вопроса, который одно время принялъ нѣкоторый болѣзненный оттѣнокъ. Гг., я считаю такъ, что продовольствіе безъ соотвѣтствующаго транзита, безъ топлива, которое нужно для мукомольнаго производства, это есть что-то абстрактное, висящее въ воздухѣ. Поэтому на первыхъ же порахъ необходимо было установить какую-либо объединяющую организацію, содѣйствующую успѣху всѣхъ особыхъ совѣщаній: по продовольствію, по перевозкѣ, по топливу и проч., — я очень, гг., настаиваю на этомъ — „содѣйствующей”, а отнюдь не претендующей на отнятіе въ данномъ случаѣ чего-либо отъ сути того закона — положенія 17-го августа 1915 г., которое уже существуетъ и функціонируетъ. Вотъ, ради этой согласованности и необходимо было всѣмъ предсѣдателямъ особыхъ совѣщаній принять участіе: Военному Министру, Министру Внутреннихъ Дѣлъ, который безусловно долженъ былъ принять участіе потому, что на немъ лежитъ отвѣтственность за весь государственный порядокъ, затѣмъ, несомнѣнно, Министру Путей Сообщенія, Министру Торговли и Промышленности, какъ предсѣдателю совѣщанія по топливу, и затѣмъ Министру Земледѣлія. Такимъ образомъ, сама жизнь подсказала намъ собираться, такъ сказать, болѣе срочно, ибо весь Совѣтъ Министровъ представляетъ собой для этой цѣли учрежденіе слишкомъ громоздкое. Образованіе „Малаго Совѣта” я считаю безусловно положительнымъ результатомъ. Мы цѣлый рядъ мѣръ проводили чрезвычайно быстро. Хотѣлось бы, съ другой стороны, достигнуть отраженія этой согласованности, повторяю, лишь въ порядкѣ большей взаимной освѣдомленности и лучшей согласованности дѣйствій. Подобно этимъ совѣщаніямъ здѣсь изъ пяти министровъ и на мѣстахъ было бы желательно тоже устроить такія совѣщанія изъ представителей мѣстной администраціи, представителей по продовольствію, по перевозкѣ и по топливу. Это тоже въ высшей степени облегчило бы проведеніе въ жизнь тѣхъ заданій, которыя возложены на всѣ особыя совѣщанія.

Возвращаясь, гг., къ мѣрамъ, принимаемымъ для обезпеченія производства продуктовъ, я свидѣтельствую, что я обычно всемѣрно прибѣгаю къ содѣйствію мѣстныхъ общественныхъ организацій, въ частности, близкой сердцу и пониманію моему, — земской средѣ. Въ этомъ отношеніи я могу привести только тѣ слова изъ моего циркуляра, гдѣ я говорилъ, что: „считаю долгомъ обратиться къ земствамъ съ усерднѣйшей просьбой внести въ столь важное для сельской Россіи дѣло свою энергію, свой дѣловой опытъ, будучи убѣжденъ, что въ сложной области мѣстныхъ сельскохозяйственныхъ нуждъ земства ближе всего освѣдомлены и потому найдутъ наиболѣе жизненные способы къ успѣшному использованію того состава рабочей силы, который привлеченъ для посильнаго удовлетворенія этихъ нуждъ”.

Я считаю, что общность работы Министерства Земледѣлія со всѣми мѣстными общественными организаціями есть тотъ фундаментъ, на которомъ можно осуществить огромнѣйшую задачу, возложенную на вѣдомство. Внѣ этого общенія я не мыслю совершенно работать. Я долженъ засвидѣтельствовать здѣсь, въ Государственной Думѣ, что тѣ сотрудники, которыхъ я получилъ изъ министерства Александра Васильевича Кривошеина, работаютъ съ полнымъ сознаніемъ всей важности ихъ дѣла и исторической отвѣтственности передъ страной. Работа ихъ беззавѣтна. Работу всѣхъ лицъ на мѣстахъ я называю не иначе, какъ самоотверженной работой. Но если вся эта могучая сила, всѣ эти, такъ сказать, дѣловыя пружины, которыя облегли всю Россію, если онѣ сольются съ мѣстными общественными силами, то я думаю, что въ этомъ единеніи мы, гг., безусловно побѣдимъ того врага, который имѣетъ главную, основную ставку на нашей разобщенности и на нашей дезорганизаціи. (Бурныя рукоплесканія слѣва и въ центрѣ). Потому, гг., ваше обращеніе къ населенію, хотя бы въ томъ видѣ, какъ здѣсь я о немъ слышалъ, я глубоко привѣтствую. Если бы можно было возстановить то сознаніе, которое проявилось въ первые мѣсяцы войны! Я выросъ, гг., съ крестьянами и, вѣроятно, тамъ и останусь со временемъ, но я не узнавалъ многихъ, настолько они сознательно относятся къ моменту, переживаемому страной (рукоплесканія и голоса: правильно), настолько это война среди нихъ популярна. Если, гг., въ настоящее время война приняла затяжную форму, то я боюсь, что этотъ подъемъ начинаетъ кое-гдѣ остывать; вѣдь это кое-гдѣ замѣчается. Гг., помогите оживить эту страшную мощь нашей страны. Помогите въ этомъ отношеніи, путемъ единства дѣйствій, возстановить нашу старую пословицу: „міръ — великъ человѣкъ”. (Бурныя п продолжительныя рукоплесканія въ центрѣ, слѣва и справа).

СОДЕРЖАНІЕ

Часть VI (главы 67 — 72)

стр. 3 — 62

Часть VII (главы 73 — 93)

стр. 63 — 143

Часть VIlI (главы 94 — 120)

стр. 144 —257

Часть IX (главы 121 — 151)

стр. 258 — 465

Часть X (главы 152 — 157)

стр. 466 — 567

Приложеніе: Стенографическій отчетъ. Рѣчь А. Н. Наумова въ Государственной Думѣ.

стр. 568 — 583

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg