«Военная контрразведка. Эпизоды борьбы»

Военная контрразведка. Эпизоды борьбы (fb2) - Военная контрразведка. Эпизоды борьбы 1274K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анатолий Степанович Терещенко

Анатолий Терещенко Военная контрразведка. Эпизоды борьбы

Предисловие

Сегодня мы, И это наша слово, Погибших и вернувшихся назад, Мы сами рассказать должны по праву О нашем поколении солдат… Н. Старшинов

70 лет Победы! Как стремителен бег времени…

Рядовым участникам Великой Отечественной войны сейчас за девяносто. Все меньше и меньше остается свидетелей той далекой войны. Армейские чекисты в лице Особых отделов НКВД СССР и военной контрразведки Смерш НКО СССР внесли свой достойный вклад в достижение Великой Победы на полях невидимых сражений со спецслужбами гитлеровской Германии, кто бы и как их ни прессинговал всякого рода недостойными инсинуациями и безобразными пасквилями.

Воспоминаниями оперативников-фронтовиков об операциях по вычислению и преследованию фашистского зверья — агентуры спецслужб Третьего рейха и предателей Родины разного рода — автор решил поделиться с читателями.

Солдаты невидимого фронта рассказывают о своем времени, о своем поколении и о результатах своей деятельности в годы военного лихолетья.

В книге есть их воспоминания и воспоминания о них, не оставивших своих мемуарных повествований. Для этого существуют в России благодарные потомки.

Оставшиеся в живых ветераны и сегодня во власти воспоминаний. И каждый может расписаться под такими поэтическими строками:

Когда последний взрыв раздался, Не умерла война во мне: Я долго, долго оставался Солдатом в мирной тишине!

Солдатами в мирной тишине они остаются и живут среди нас. Они видят цветные сны о минувших битвах. Вспоминают погибших однополчан. Разговаривают с ними, как с живыми.

Все они патриоты своей Родины, исповедующие слова

А.С. Пушкина о том, что «ни на что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю наших предков, какой нам Бог ее дал».

К великому сожалению, у нас находятся типы, которым хочется «переменить отечество» и накропать «другую историю наших предков». Бог нам ее дал одну, и она покоится в прошлом. И мы, потомки, не должны дать злопыхателям и недобрым людям очернить ее. Ради живых ветеранов-фронтовиков, которых уже, к великому сожалению, мало, совсем мало. Время забирает их в Бессмертие.

Так и хочется крикнуть — оставайтесь подольше с нами!

Глава первая Пойман по приметам

Об одной интересной операции, в которую лично внес свой вклад ветеран военной контрразведки, участник Великой Отечественной войны, полковник Андрей Кузьмич Соловьев, отдавший службе в органах государственной безопасности более сорока лет, и пойдет речь. Всю войну ветеран провел с войсками в рядах Особых отделов НКВД СССР и ВНР Смерш НКО СССР на Крайнем Севере и в Прибалтике.

В марте 1942 г. контрразведке 14-й армии, оборонявшей Советское Заполярье, стало известно о готовящейся заброске вражеской агентуры в район города Мурманска.

Учитывая, что армия готовилась к крупной наступательной операции, шпионская акция гитлеровцев представляла несомненную опасность. Командующий армией обязал армейских чекистов принять все меры к розыску и задержанию вражеских лазутчиков.

Военные контрразведчики совместно с территориальными органами госбезопасности немедленно ввели в действие всю систему поисково-заградительных мер. Шли дни, а «гости» не появлялись. И лишь в морозное первоапрельское утро одна из групп розыскников задержала в тридцати километрах от Мурманска в заснеженной тундре подозрительного гражданина в красноармейской форме.

Обнаруженные при нем пистолет, крупная сумма денег, чистые бланки документов, а также слабость его легенды, вынудили оперативников арестовать его и допросить с целью дачи правдивых показаний.

— Ну, и сразу он их дал или приходилось «колоть» посланца из-за линии фронта? — поинтересовался автор.

— А куда ему было деваться при такой шпионской экипировке? Он побледнел, затрясся и стал «колоться».

Задержанный оказался агентом абвера Федором Коршуновым, добровольно перешедшим в одном из боев к противнику. А потом известная судьбоносная тропинка — плен, лагерь, работа…

Он понравился немцам своим поведением, поэтому был назначен в лагере полицаем и переводчиком. Затем обучался в разведшколе в эстонском местечке Вихула. А потом вместе с агентами Николаем Прудько и Михаилом Вороновым прошел спецподготовку в финском городе Рованиеми.

Коршунов при допросе показал, что его напарники должны будут переброшены чуть позже и в районе южнее города Мурмаши-Кола. Он подробно описал их внешность. У Воронова никаких особых примет не было, а вот у Прудько в нижней челюсти имелись три стальные коронки. На безымянном пальце левой руки было небольшое родимое пятно, а ноготь мизинца отсутствовал.

После этого закрутилась работа в поисковых группах. Приметы агентов были доведены до всех тех, кто мог столкнуться с ними. Особый отдел 14-й армии выделил группу во главе с майором Чижевским, которой вменялось в обязанности координировать поисковые мероприятия.

— Вы в эту группу входили?

— Да, инструктировал свою агентуру, тыловых командиров, патрулей из комендатуры и тому подобных военнослужащих, которые могли встретиться с лазутчиками.

* * *

В этот день ветер пригнал с Баренцева моря тяжелые свинцовые тучи. Мокрый снег с каплями дождя обжигал лица моряков, дежуривших в порту. Мурманск заволокло многоярусной облачностью. Темень в городе усиливала светомаскировка. Это была мера военного времени, препятствующая прицельному бомбометанию геринговских асов. Лишь изредка пробегали автомобили с «прищуренными глазами» — замаскированными

лучиками, пробивающими жидкий свет через щели на фарах.

Было уже поздно.

Медсестра Клавдия Ивановна готовила к закрытию медпункт неотложной первой помощи. Она в этом помещении жила, т. к. дома не стало — попала бомба. Ютилась в небольшой комнатушке, отведенной под склад. Там были печка и окошко. Давно похоронила мужа — капитана рыболовецкого сейнера, вырастила сына — офицера-подводника Северного флота. Думала — уйдет на пенсию и отдохнет. Но началась война…

Её невеселые мысли прервал стук в дверь. Клавдия Ивановна взглянула на модные в то время ходики, заводимые цепочкой, — было десять вечера.

— Кто там?

— Откройте, пожалуйста! — прозвучал жалобный мужской голос.

— Пункт уже закрыт. Если не срочно — приходите завтра.

— В том-то и дело, что срочно!

Клавдия Ивановна открыла дверь.

На пороге стоял невысокий плотный мужчина в промокшем от моросящего дождя бушлате и в шапке с кокардой торгового моряка.

— Не поможете ли вы моей беде?

— Если смогу…

— Понимаете, глаз у меня разболелся. Когда я прикуривал на ветру, кусочек горящей серы отлетел от спички и угодил в глаз. Я почувствовал боль, а потом она прошла, но появилось жжение… Я стал растирать…

— Вот это напрасно.

Клавдия Ивановна надела очки и стала внимательно изучать состояние раненого глаза. Потом поняв, что ей нужно, прошла на кухоньку, опустила светомаскировочную шторку, включила свет и принялась готовить лекарство. Затем принесла раствор и смоченной в нем марлевой салфеткой стала протирать больной глаз. Незнакомец старался ей помочь, обеими руками придерживая веки.

Вдруг женщина похолодела — на безымянном пальце его левой руки было родимое пятно, а ноготь мизинца отсутствовал. Недавно проинструктированная контрразведчиком, она подумала: «Этот человек подпадает под доведенные мне приметы и может быть агентом. Но если это действительно он» тогда у него должны быть еще и три стальные коронки на нижней челюсти. Как же это проверить? Если они есть — значит, точно немецкий шпион. Тогда я могу не выдержать, выдать себя, и этот фашист покалечит меня или убьет».

Объяснив пациенту, что надо исследовать слезную железу, которая связана с глазным яблоком и находится в районе нёба, медсестра попросила открыть рот…

«Так и есть — три коронки внизу! Теперь ясно — передо мной враг, которого разыскивают чекисты. Но что мне делать? Как сообщить, чтобы его задержали?»

Клавдия Ивановна лихорадочно искала выход из создавшегося положения, и вдруг лучик надежды высветил решение.

— Я пойду приготовлю вам полоскание, — сказала медсестра и юркнула в свою «спальню-лабораторию». Одним движением она незаметно подняла бумажную шторку, и горевший свет устремился в окно.

«Патруль может заметить нарушение светомаскировки и непременно войдет сюда», — подумала Клавдия Ивановна.

Она неторопливо готовила полоскание, а он терпеливо ждал, веря в искренность этой немолодой женщины, посвятившей себя докторской профессии. Возможно, он не знал девиза медиков — «светя другим, сгораю сам», но она действительно сгорала сейчас от нетерпения передать агента в руки военных контрразведчиков.

Клавдия Ивановна принесла ведерко и стакан с раствором. Незнакомец несколько раз прополоскал горло.

— А это вам с собой. Два-три дня надо обязательно полоскать.

— Ясно…Спасибо…

И в это время она, к великой радости, услышала скрип входной двери и властный голос с порожка:

— Вы что, захотели попасть под суд?

— А что такое?

— Ваше заведение сияет рекламными огнями, словно магазин. Где маскировка? — продолжал нагонять страх начальник патруля в звании лейтенанта, вошедший с двумя краснофлотцами.

Медсестра взглянула на окно и, всплеснув руками, с воплем «Что я наделала?» устремилась в свою «опочивальню». За ней последовал лейтенант. Матросы с винтовками, словно часовые, застыли у входной двери.

Я сейчас всё сделаю, — залепетала Клавдия Ивановна, — только помогите мне.

И когда лейтенант наклонился, чтобы расправить бумажную штору, она успела шепнуть ему на ухо:

— Я специально это сделала… Там, — она кивнула в сторону приемной, — сидит шпион. Его разыскивает Особый отдел…

Лейтенант внимательно посмотрел на нее, кивнул головой и, закончив с окном, вернулся в приемную.

— А вы кто будете? — спросил он у мужчины.

— Это мой пациент, моряк с катера. У него воспалился глаз, — стала объяснять Клавдия Ивановна. — Хорошо, что вовремя обратился, а то бы без глаза остался.

— Ваши документы, — потребовал лейтенант.

После проверки документов выяснилось, что в них отсутствует специальный вкладыш к удостоверению, и задержанному предложили пройти в комендатуру. При конвоировании он пытался бежать, но тут же был задержан двумя патрульными, которые сбили его с ног и прижали к земле.

— Еще один подобный взбрык, и я вас пристрелю, понятно? — предупредил лейтенант.

Шпиону связали за спиной руки и доставили сначала на КПП порта, а потом — в комендатуру.

* * *

— А как же вы, Андрей Кузьмич, узнали о задержании?

— Мне сразу же позвонили из комендатуры, и я приехал, так сказать, для первого свидания с задержанным «моряком». Он сразу же признался, что его зовут Николай Прудько, что он старший шпионской группы, направляющейся в Мурманск с важным разведывательным заданием. Оказался он тем самым абверовским посланцем, которого уже несколько дней разыскивали военные контрразведчики и областное управление госбезопасности.

— Очевидно, у него была другая фамилия по легенде?

— По документам он значился Николаем Ивановичем Денисюком.

Соловьев далеко за полночь отвез шпиона в Особый отдел к майору Чижевскому, где его стали «колоть» профессионально. Теперь главная задача была найти третьего бандита — Воронова. Первый и второй сидели в изоляторе.

Решили пойти в «психическую» атаку. Разыграли небольшой спектакль, используя данные Федора Коршунова. Когда Чижевский вошел в кабинет, Соловьев громко отрапортовал:

— Товарищ майор! На допрос вызван агент фашистской разведки Прудько Николай Филиппович, прошедший индивидуальную подготовку в Реваниемском учебном центре абвер-группы-214 под руководством начальника — капитана абвера Ройтера и руководителя центра капитана Ройло. Переброшен с разведывательным заданием вместе с агентом Вороновым Михаилом.

Этот доклад окончательно сломал немецкого агента, и он «потёк». Решил все рассказать, как есть, и чего еще не знали контрразведчики. Он, в частности, сообщил, что в их группу входили трое: он, Михаил Воронов и Федор Коршунов. Коршунова забросили, как пояснил Прудько, раньше, в конце марта, а их с Вороновым — 9 апреля.

— Что вам известно о судьбе Коршунова? — спросил Соловьев.

— Ничего.

— Где вы с Вороновым остановились? — задал главный вопрос Чижевский.

— У знакомой еще по довоенному времени бабки Евдокии Химаевой — тети Дуси, проживающей на Верхнедонской улице в собственном доме.

— Есть ли пароль на вход в дом? — задал еще один вопрос майор.

Шпион пояснил, что обычно они уходили утром и возвращались вечером, а то и ночью. Каждый тихо барабанил в кухонное окно три раза по два стука. У двери каждый откликался по имени и на названное хозяйкой произвольное число от одного до девяти должен был добавить недостающую до двенадцати цифру. После правильного ответа хозяйка открывала дверь.

— Когда вы в последний раз виделись с Вороновым? — спросил Чижевский.

— Позавчера рано утром он отправился в район Мурмаши-Кола…

* * *

Теперь, по всем правилам чекистского жанра, был срочно разработан план захвата Воронова и создана оперативная группа во главе с пограничником капитаном Савченко. Расставив посты вокруг дома, Савченко с сержантом Алашиным осторожно приблизились к входной двери, затаились и прислушались. В этот поздний час было совсем тихо, лишь из порта доносились короткие гудки буксиров и отдельные команды рабочих при разгрузке судов.

Капитан точно в соответствии с паролем постучал в кухонное окно. Через несколько минут послышались шаркающие шаги, и старческий голос спросил:

— Кто?

— Я, Николай, — полушепотом откликнулся капитан.

— Восемь, — назвала хозяйка цифру.

— Четыре, — ответил капитан и неслышно поставил пистолет на боевой взвод.

Как только дверь стала открываться, он рывком ворвался в дом и чуть было не сбил старушку. Включил свет и, убедившись, что в доме никого нет, все же спросил:

— Кто дома?

— Я одна…

— Как вас величать?

— Евдокия Никифоровна…

— Где постояльцы?

— А кто их знает? Наверное, работают. Они же комиссованные по болезни.

Она рассказала о режиме их «работы».

— А зачем такие хитрости с паролем? — поинтересовался капитан.

— Так это же придумал Николай. Сами знаете, какое нынче время — неспокойное, военное, бандитов полно, и убить могут. А откуда вы, товарищ военный, об этом прознали?

— Бабушка, у нас служба такая! Ваши постояльцы — дезертиры, убежали с передовых позиций — предали своих боевых товарищей. Мы подождем их у вас. И не вздумайте их предупредить. Пойдете под суд!

— Что вы, что вы — все сделаю, как велите, — прошамкала беззубым ртом перепуганная старушка…

* * *

А в это время Соловьев продолжал допрашивать шпиона Прудько. Тот подробно рассказал военному контрразведчику, как в первом же бою добровольно, с оружием в руках, перешел на сторону гитлеровцев, как в лагере дослужился до старосты барака, а потом, в январе 1942 г., согласился стать платным агентом гитлеровской военной разведки — абвера.

— Какие конкретно задания стояли перед вашей группой? — спросил Соловьев.

— Выявление новых воинских частей, характер поступающей военной техники, мер командования по укреплению оборонительных линий и возможных планов весеннего наступления, наличие самолетного парка и их характеристики. Особенно немцев интересовали маневренные, с мощным вооружением, МИГи и ЛАГГи, а также сведения о работе Мурманского торгового порта, его охраны и путях нелегального проникновения в порт агентов для совершения крупных диверсионных актов.

Соловьев подробно фиксировал все показания агента и продолжал держать шпиона в «признательном» состоянии.

— Чем объяснить, что Ройтер лично готовил вас к заданию? — спросил Андрей Кузьмич.

— Я, действительно, у Ройтера прошел индивидуальную подготовку. Кроме общей для всех программы обучения он тщательно отрабатывал мне особое, специальное задание…

— Расскажите о нем подробнее, — потребовал старший лейтенант.

— После выполнения разведзадания мой напарник Воронов один должен возвратиться к Ройтеру и доставить собранные нами сведения.

— А вы?

— А я остаюсь здесь…

— И?..

— Иду в органы госбезопасности с «повинной». Заявляю, что я абверовский агент, и что, будучи патриотом Родины, шпионское задание выполнять не желаю.

— С какой целью?

— Простая цель — перевербовка… И я, в случае проявления интереса военной контрразведки, становлюсь двойным агентом — «двойником».

— Вы бы пошли на это?

— А почему нет? Пошел бы. Так как с вашей помощью я целый и невредимый прибыл бы к Ройтеру. А там и благодарная встреча, и хорошие деньги, и тихая обеспеченная жизнь. Во всяком случае, такую жизнь мне обещали, — откровенничал припертый к стенке шпион…

Допрос длился уже несколько часов. Была глубокая ночь. Оперативник настолько устал, что боялся — уснет, а его подследственный вдруг сбежит.

Закрепив показания собственноручной подписью арестованного, Соловьев вызвал конвой…

* * *

— А как задержали Воронова? — поинтересовался автор.

— Было раннее утро. С попутным товарняком Воронов приехал в Мурманск. Он побывал в одном из военных гарнизонов города. Провел разведку штаба одного из авиационных соединений. Выяснил типы, количество и места базирования боевых машин, складов военно-технического имущества, боеприпасов, горючего, расположение административных и жилых помещений. Он был доволен вылазкой. Таким же транспортом он добрался «домой» — к своей знакомой тете Дусе.

Уверенно открыл калитку и постучал условно в окошко. Через минуту раздался голос ХОЗЯЙКИ:

— Кто?

— Открывайте, тетя Дуся. Это я, Михаил! — весело отозвался шпион.

— Семь…

— Да ладно тебе дурака валять!

— Семь! — снова повторила хозяйка.

— Ну, пять, пять! — зло добавил гость.

Дверь медленно отворилась. Он сделал несколько шагов по

домотканой дорожке-половику, и тут же почувствовал сильнейший удар в спину. Агент хотел сделать шаг вперед, чтобы не

потерять равновесие, но помешала подножка. Чьи-то крепкие руки заломили его левую руку за спину, да так, что он взвыл от боли. Потом шпион оказался на полу…

Скоро за участниками операции прибыла машина, в которую загрузили и пойманного предателя.

— А какова судьба Клавдии Ивановны — разоблачительницы Прудько? Ее хоть как-то поощрили?

— Обязательно. Мы приезжали к ней — простой советской труженице и настоящей патриотке. Поблагодарили и вручили большой продуктовый паек. А я за участие в этой операции получил благодарность от начальства…

Глава вторая Долгом и честью венчанный

Сослуживец автора по Особому отделу КГБ СССР в Прикарпатском военном округе» бывший сотрудник

Смерша полковник Константин Павлович Анкудинов в далекие 1980-е гг. делился воспоминаниями о минувшей войне. Он был не столько свидетелем, сколько участником борьбы с агентурой противника.

В апреле 1942 г. на льду Финского залива, недалеко от стрелки Морского канала Ленинграда, раздались автоматные очереди предупредительных выстрелов. По льду прямо на порядки расположения советских войск шел краснофлотец с тремя автоматами и двумя вещмешками.

Его задержали моряки.

Допросили контрразведчики.

Он назвал себя Ушаковым Анатолием Денисовичем. Выяснилось, что задержанный военнослужащий служил во 2-й бригаде морской пехоты. При эвакуации гарнизона Таллина транспорт, на котором он шел с другими моряками, подорвался на мине и стал тонуть. Его — контуженного — подобрали немцы. А дальше — плен, лагерь, допросы и обучение.

Как настоящий патриот, он тяжело переживал случившееся. В лагере военнопленных Анатолий дал фашистам себя завербовать для учебы в разведшколе, с надеждой таким образом вырваться из неволи. Срывая истинные цели, он прилежно учился. Это не осталось незамеченным.

Как ленинградец, он через два месяца был включен в агентурную группу, возглавляемую неким рослым якобы «капитан-лейтенантом». Он имел кличку «Николай». Фамилия его была Епифанов. Морской офицер неплохо ориентировался в Ленинграде, особенно в районе порта. Говорил, что уже раз ходил в город на Неве и встречался с семьей. У фашистов этот 35-летний верзила пользовался уважением и авторитетом.

Третьим в группе был «рядовой» Балашевич. Он использовался в качестве радиста. В начале 1942 г. группу Епифанова перевели в поселок Сиверский с заданием на «бросок» в Ленинград. Там они должны были собрать информацию о расположении кораблей Балтийского флота на Неве и в Кронштадте.

На выполнение задания абверовцы отвели двадцать дней. Они были снабжены фальшивыми документами — «возвращаются из госпиталя». Епифанов и Ушаков, согласно отработанной легенде, должны были вернуться к немцам, а Балашевич — остаться для выполнения какого-то задания в городе.

В первый раз группа вышла на задание в начале апреля 1942 г., с наступлением темноты. Шли по льду Финского залива. Епифанов потребовал, чтобы его подчиненные шли впереди него. Анатолий радовался в душе — скоро он окажется на родине!

Но ситуация изменилась. Проблуждав целую ночь, группа вышла в район Стрельны. Епифанов струсил и убедил напарников повернуть назад. Рушились надежды Ушакова. Но он ничего не смог поделать, находясь практически под прицелом своего начальника.

Пришлось вернуться.

Немецкий офицер был явно недоволен возвратившимися агентами, не выполнившими поставленное задание. Долго фашист беседовал о чем-то наедине с Епифановым.

Через сутки тем же маршрутом группа снова двинулась в сторону Ленинграда. И опять Епифанов струсил. Он дал команду на возвращение.

— Объясним немцам, что нас обстреляли и этим маршрутом не пробиться в город, — предлагал главарь такую версию возвращения.

Балашевич покорно закивал головой.

— А ты чего молчишь? Или к своим захотел? — гаркнул Епифанов на Анатолия.

Ушаков понял, что если они вернутся второй раз, группу распустят, и он снова может оказаться в лагере для военнопленных. Ему было очевидно, что убеждать Епифанова и Балашевича — бесполезно. Он должен быть что-то решить, причем быстро и кардинально. Воспользоваться малейшей оплошностью капитан-лейтенанта…

* * *

И она нашлась.

Епифанов поднялся с привала и пошел назад, приказав двигаться за ним. Шагая за партнерами, Ушаков пришел к выводу, что у него появился шанс — открыть огонь по предателям. Он снял с плеча автомат и, максимально приблизившись к впереди идущим предателям, дал две короткие очереди.

Забрав оружие и вещмешки, он заторопился в город — к своим. Скоро его задержали моряки.

— Срочно отправьте меня в Особый отдел фронта…

— Мы допросили Ушакова, — рассказывал Анкудинов, — а потом выехали к месту ЧП. На льду лежали два трупа. Мы их осмотрели. Исследовали документы убитых, вещевые мешки. В них оказались сорок тысяч рублей, сухари, консервы, махорка и радиостанция. Навели справки об Ушакове — везде он характеризовался только положительно.

Кроме того, узнали интересные факты из биографии старшего лейтенанта Епифанова. Он действительно служил на Балтфлоте и командовал одним из вспомогательных судов. За невыполнение приказа командования по трусости в начале войны был осужден военным трибуналом на десять лет. Заключение заменили направлением в штрафной батальон, где он имел возможность искупить свою вину перед Родиной. Но Епифанов выбрал другой путь — путь предательства. Он в первом же бою с оружием в руках перебежал на сторону противника.

В дальнейшем шел подробный допрос Ушакова о структуре разведшколы, ее слушателях, планах на разведку и т. д.

Контрразведчики поняли, что перед ними человек, обладающий хорошей памятью, и к тому же патриот.

— Так к кому вы конкретно шли, можете сказать? — спросил Анкудинов.

— Шли мы на связьс агентурой, но к комуименно — не знаю, — честно ответил Ушаков. — Это мог знать только Епифанов, а он нас не посвящал в свои тайны.

Обстановка требовала быстрых решений. Если Ушаков прав, то надо было искать агентуру, а его — подготовить для заброски вновь за линию фронта. Естественно, при условии его согласия.

Потом в очерке «Выполняя сыновний долг…» Анкудинов напишет:

«Возвращение Ушакова в фашистский шпионский центр было для него делом весьма непростым: он все время стремился уйти из этого логова, а мы, наоборот, намерены были направить его обратно. Чтобы выполнять наши задания, он должен был сам проникнуться мыслью о необходимости этого. И он постепенно пришел к этому выводу, повидав своими глазами, на какие страдания и лишения обрекли фашистские изуверы жителей и защитников Ленинграда.

И все же главным для проверки оставался вопрос: действительно ли Епифанов шел в Ленинград для связи с агентурой немецкой разведки? Был ли он в феврале 1942 г. в Ленинграде по заданию фашистской разведки? Накую информацию ему удалось собрать и через кого? Возникали и многие другие вопросы. Времени же у нас было мало — всего двадцать суток, как было обусловлено противником, перед заброской группы Епифанова».

Проверкой установили, что Епифанов действительно проживал в Ленинграде. После чего оперативники пришли к выводу, что в феврале 1942 г. он мог быть в Ленинграде и встречаться с семьей, тем более об этом он говорил Ушакову.

Руководством Особого отдела Балтфлота была поставлена задача перед военными контрразведчиками: проникнуть в семью Епифановых и с помощью этих граждан выяснить интересующие вопросы.

В связи с полным доверием к Ушакову Особым отделом Балтфлота было принято решение послать на квартиру предателя опергруппу. В нее входили двое — Анатолий и оперуполномоченный Анкудинов.

Конечно, проблемы конспирации оперативников тревожили. Но в той обстановке они не имели права дать возможность безнаказанно действовать вражеской агентуре, да и сроки отправки поджимали.

И вот этот день «X» настал.

На звонок Анатолия дверь открыла женщина. Ею оказалась жена Епифанова. Он представился Борисом и передал привет от «Николая». Женщина встрепенулась. Было видно, что пароль она знает. Чтобы женщина не опомнилась, Анатолий стал забрасывать ее информацией о муже и о том окружении и обстановке, в которой «варится» ее благоверный.

Анкудинов тоже подключился к беседе. Он передал привет от мужа, деньги и вышитый платок, который находился в вещмешке. В свое время «капитан-лейтенант» похвастался Ушакову, что перед первым возвращением из Ленинграда жена подарила ему собственноручно вышитый платок на память и удачу.

На жену это подействовало — она поняла, что «люди пришли стой стороны», а потом прямо спросила:

— Откуда вы?

— Оттуда, — ответили гости, — где обитает ваш муж.

Это сразу разрядило обстановку.

В квартире находился еще один мужик — небритый, хмурый на вид, с колючим взглядом. Он оказался братом Епифанова по фамилии Вейт-Владимиров.

И тут наступил момент истины…

Оперативники ждали, сдадут ли их властям или нет. Не сдали, значит, поверили, что они для них свои. Угостили чаем и разрешили переночевать. Это свидетельствовало, что они заодно с «пришельцами» от немцев. Брат был чрезмерно болтлив и все рассказал о двухнедельной побывке своего родственника в феврале 1942 г., утверждавшего, что Ленинград скоро падет, и Германия одержит победу в этой войне. Жена не только поверила байкам мужа, но и согласилась с его братом помогать в сборе сведений, необходимых немцам.

Жена Епифанова служила секретарем-машинисткой в военном госпитале. Она выкрала на работе несколько чистых, с печатями, бланков удостоверений и передала мужу во время его побывки. Как у супруги бывшего флотского командира, у Епифановой сохранились широкие личные связи с военнослужащими. Через них методом выпытывания и через болтливых военнослужащих она узнавала многое из того, что интересовало гитлеровцев о Балтийском флоте, моральном состоянии в городе и работе промышленных предприятий.

Вейт-Владимиров тоже, по просьбе брата, включился в работу по сбору разведывательной информации для фашистов.

— Мы ему тогда передали много чего, — хвастался братец предателя. — Например, места швартовок подводных лодок, замаскированных под мелкие суда.

Перед оперативниками были люди, люто ненавидящие страну, в которой жили, и желающие ей поражения в войне.

* * *

Наутро оперативники распрощались с семьей Епифановых, сославшись «на дела важные, которые не терпят суеты». Однако они не раз еще наведывались в гости к предателям. Анатолий негодовал и готов был чуть ли не удавить Вейт-Владимирова. Но Анкудинов его постоянно сдерживал — нельзя было погубить начатую операцию.

На одной из встреч предатель передал Ушакову план-схему расположения кораблей в порту и на Неве.

— Это для прицельного бомбометания люфтваффе, — подобострастно глядя в лицо Ушакова, пояснил он.

— Спасибо, передам нашим друзьям, — ухмыльнулся Анатолий. — Я скоро ухожу, а вот мой товарищ остается. Дел невпроворот…

Было решено до поры до времени не трогать ни Епифанову, ни Вейт-Владимирова, чтобы ненароком не спугнуть немцев.

Арестуют их только в середине 1943 г. В ходе следствия выяснится, что они — дети крупного священнослужителя в дореволюционной России, лишенного после 1917 г. многих привилегий. Поэтому они люто ненавидели сталинскую власть и продались другой — гитлеровской власти. Суд воздал должное изменникам Родины с учетом военного положения.

Что касается операции — времени было в обрез. Нужно было разработать легенду, Анатолию же — ее усвоить. По ней, он должен был рассказать абверовцам, что во время перехода в Ленинград убит Балашевич, а при возвращении — Епифанов.

Проверить эту версию гитлеровцам практически было невозможно.

После тщательного изучения в Особом отделе карты Вейт-Владимирова, по согласованию с командованием Балтийского флота, приняли решение — передать ее без всяких изменений. Правда, морякам пришлось поработать: все корабли, указанные на карте, были сняты со стоянок и укрыты в других местах, перенесены были и склады. А там, где стояли корабли, на льду соорудили их макеты из старого железа и всякой рухляди…

Переход Ушакова к немцам являлся рискованным делом, поэтому подготовку его вели в строжайшей тайне.

И вот наступила пора прощания. Поздним вечером оперативники вывели его к нужному месту. Он шел тем же путем, каким пришел, и при расставании пообещал громить врага теперь тайным оружием.

Для лучшей убежденности в «потери» шефа при возвращении, моряки и чекисты разыграли шумный бой — фашисты должны были услышать треск автоматных и пулеметных очередей и взрывы гранат.

А через сутки фашистская авиация «прицельно» отбомбилась по прежним стоянкам советских кораблей.

Всю эту музыку слышал Анкудинов и про себя подумал: «Толя Ушаков, наверное, благополучно добрался до фашистов! Значит, они поверили нашей легенде!»

Контрразведчики радовались, что дезинформация сработала. Довольны были и моряки, вовремя убравшие корабли.

Анатолий быстро вошел в доверие к немцам. Он стал преподавателем школы абвера и успел переправить только две группы перевербованных им агентов, через которых передал важную информацию.

Но потом, как стало известно от пойманных шпионов, Анатолий не рассчитал силы и был недостаточно осторожен: при попытке войти в контакт с одним из курсантов шпионской школы, оказавшимся немецким провокатором, он был разоблачен и повешен там же, в поселке Сиверском.

К сожалению, мы — потомки людей, совершивших этот подвиг, — мало знаем подробностей о них, отдавших свои жизни ради грядущей победы над фашизмом, который сегодня поднимает голову на Западе и даже на некоторых постсоветских территориях.

Глава третья Воспоминания гуру

Для нас, даже семидесятилетних, он, участник Великой Отечественной войны, — гуру. С первого и до последнего дня этой битвы — он на фронтах в качестве сотрудника сначала Особых отделов, а потом — легендарного Смерша.

Когда Леонид Георгиевич Иванов приходит в Совет ветеранов Департамента военной контрразведки, вокруг него всегда вьются любознательные офицеры — ветераны помоложе, не заставшие войну. Он, словно магнит, притягивает к себе своими честными рассказами о службе по линии Особых отделов — военной контрразведки.

Огромный опыт оперативной работы создает ту ауру интереса, ту притягательность к нему, во время бесед ветерана, возведенного в квадрат или даже в куб внимания за счёт участия в боевых действиях в период минувшей войны в рядах легендарного ГУКР НКО Смерш.

В годы войны в качестве оперуполномоченного Особого отдела, а затем — Смерша, он участвовал в обезвреживании более чем тридцати агентов, агентов-парашютистов и диверсантов, около десяти силовых задержаний провел в одиночку. Он — кавалер девяти боевых орденов, почетный сотрудник госбезопасности СССР.

Генерал-майор в отставке Л.Г. Иванов доступен, откровенен, честен в своих воспоминаниях о тяжелейших испытаниях, выпавших на долю молодых лейтенантов, опаленных пламенем страшной войны.

Автору этих строк приходилось неоднократно встречаться и разговаривать с ним, но никогда он не выказывал менторского высокомерия. Манера его повествования такова: говорить не столько о себе, сколько о деле и товарищах — коллегах по огненной и незримой войне с тайным противником — его спецслужбами, активно работавших против нашей Родины до, во время и после войны.

Помнится, накануне 90-летнего юбилея военной контрразведки его пригласили на праздничное собрание. Несмотря на преклонный возраст и болячки, обступившие со всех сторон, он пришел, с тростью, чтобы поделиться с «молодыми» ветеранами не только воспоминаниями о давно минувших делах, но и сказать напутственное слово, кому ещё по возрасту придётся некоторое время жить в «реформаторских» условиях.

Он никогда не прислонялся к власти, называя черное — черным, а белое — белым. Особенно он резок, когда на газетно-журнальные полосы и голубые экраны телевидения попадают статьи и фильмы, часто сырые, а подчас умышленно искажающие истину о работе военных контрразведчиков в годы войны, работу которых он знает не с позиций генеральских должностей, а простого «траншейного» опера.

Именно всю черновую работу военных контрразведчиков, по его мнению, сегодня пытаются очернить те, кто совершенно безграмотен в оперативном искусстве, а потому не знает предмета исследования. К таким «шедеврам» он относит художественные фильмы «Смерть шпионам», «Штрафбат», «Сволочи» и др.

— В сегодняшней буржуазной России, — говорил Леонид Георгиевич, — нет необходимости доказывать преимущества политического и государственного образования под названием РФ над великим и могучим СССР. Но некоторые либералы пытаются это сделать. Ложь стала ремеслом многих политиков, журналистов, режиссеров, ведущих. Лгут они виртуозно — и по мелочам, и по-крупному, лгут так, что даже их западные кураторы замолкают — не то брезгливо, не то смущенно.

— Что вас подвигло для написания книги-исповеди «Правда о Смерше»? — спросил его один из ветеранов.

— Если честно (а нечестно говорить я не умею) — это клевета, которая стала в изобилии плодиться на различных, главным образом» желтых» печатных страницах в годы горбачевско-ельцинской «демократии». Клевета касалась самого святого — подвига советского солдата в годы Великой Отечественной войны.

Среди клеветников оказались люди самых различных национальностей, гордящихся своей нерусскостью, люди, чья главная, хотя и скрытая, суть в том, что свою бесталанность и никчемность они списывают на промахи политики Советского государства…

Его прямота некоторых, быстро перекрасившихся партийных чиновников, ставших в один миг либералами, ставила в тупик их, когда он не чернил недавнее большое Отечество, а говорил о достижениях в нем.

Он подчеркивал, что государство, победившее неграмотность и разруху, не сдавшееся Антанте — целому десятку агрессивных государств, разгромившее немецкий фашизм и десяток стран его сателлитов, управляемых антисоветскими и антирусскими правительствами, и, наконец, ставшее сверхдержавой и открывшее человечеству путь в космос, не могло быть совковым.

— Как и когда вы попали в органы? — спросил его автор на одной из встреч в Совете ветеранов военной контрразведки.

— После окончания школы с отличием я поступил в Академию связи. Она располагалась тогда на шоссе Энтузиастов в доме № 109А, недалеко от завода «Компрессор». В январе 1939 г. меня пригласил на беседу оперативный работник НКВД и предложил перейти на работу в органы.

Я стал отказываться, хотелось продолжить учебу в техническом вузе. Но чекист оказался напорист, и его доводы были, наверное, более вескими. И вот так я стал учиться в школе НКВД в Сиротском переулке Москвы.

Окончил ее я тоже с отличием, и мне было присвоено звание на ступень выше. На петлице заалели три кубаря вместо двух. Я стал младшим лейтенантом госбезопасности. Оставляли в Москве, но я попросился на периферию. Попал в распоряжение НКВД УССР, а потом вместе с войсками оказался в Северной Буковине. Там я с пограничниками одной из застав встретил войну, приняв свое первое боевое крещение.

А потом была оборона Одессы, Керченская трагедия, Сталинградская эпопея, Западная Украина, Молдавия, Польша и, наконец, Германия. Я оказался в поверженном Берлине, до которого оставалось 1418 дней и ночей не простого хода, а боев с заклятым противником не на жизнь, как говорится, а на смерть, которую я видел постоянно. Она выкашивала людей пулями и осколками круглосуточно…

По словам ветерана, во время войны, особенно в начальный ее период, кроме агентуры противника большую опасность представляли изменники Родины. На сторону немцев переходили не только одиночки, но и целые группы. Были даже такие случаи, когда изменники, сговорившись, убивали своего командира и переходили на сторону немцев целыми подразделениями.

И такое бывало!

Чтобы побуждать наших людей к измене, фашисты не брезговали ни чем: вели радиопередачи на переднем крае, применяя усилители большой мощности, использовали обращения к нашим воинам изменников, разбрасывали листовки-пропуска, рисуя в них чуть ли не райскую жизнь в немецком плену. Много времени у работников Смерша отнимала борьба с дезертирством и членовредительством.

На вопрос о самом тяжелом периоде войны, Иванов ответил: — Конечно же, Керченская трагедия при краткосрочной обороне города и дальнейшего нашего повального отступления, виновниками которого были Г. Кулик и Л. Мехлис. Были страшные картины…

«Во время одной из бомбежек из дымящихся руин выскочил человек с обожженной головой. Одно штанина его была оборвана, на колене кровоточила большая рана, один глаз висел около носа. Он прохрипел что-то вроде: «Помогите…» — и упал. В помощи он уже не нуждался…

Фронтовой быт… Он был очень тяжелый. Часто шли дожди. Никаких землянок не было. Все бойцы, включая командование батальона, находились в окопах по колено в грязи. Спать приходилось стоя…

Месяцами были лишены возможности поменять бельё или искупаться. Вшей было множество…

С водой было плохо. Во фляги набирали дождевую воду из воронок и клали туда для дезинфекции 2–3 таблетки хлорки…

17–18 мая противник прижал нас к берегу Керченского пролива. Велся беспрерывный обстрел кромки берега, на котором находились толпы людей. Отдельные снаряды выкашивали целые отделения. Многие стрелялись, другие открыто выбрасывали партбилеты, кто-то срывал с себя петлицы. Там и тут валялись останки — руки, головы, человеческие ноги…

С пирса было видно, что в морской воде находится большое количество трупов, почему-то они были в вертикальном положении. Кто был в шинели, а кто в ватнике. Это были убитые или утонувшие наши люди.

Была небольшая волна, и создавалось впечатление, что они как бы маршируют. Страшная картина…»

Потом была борьба в Крыму. Со слов ветерана, большую помощь немецким войскам там оказывали татары. Они хорошо знали горную местность. А потому помогали гитлеровцам выслеживать и убивать партизан, выявляя их замаскированные склады с оружием и продовольствием. Часты были случаи, когда без всяких оснований они расстреливали людей только за то, что те были русские.

«Со мной также произошел в Крыму памятный случай в октябре 1942 г. При отходе от Перекопа наш батальон остановился в селе Изюмовка, километрах в двадцати севернее Феодосии. Утром батальон снялся и ушел, а мы с комиссаром Ковальчуком задержались.

Я зачем-то зашел в сарай, там на меня неожиданно напал здоровый татарин и стал душить. Завязалась драка. На шум прибежал комиссар Ковальчук и, изловчившись, застрелил татарина…

Считаю правомерным решение Сталина о высылке татар за их многочисленные злодеяния…»

Из Крыма Иванов, назначенный старшим оперуполномоченным 4-го отделения Особого отдела отступающей 51-й армии, шел степями через Ростов к Дону, чтобы потом окунуться в Сталинградское пекло.

«Бои летом 1942 г. были горячими, в прямом и переносном смысле. Вспоминается такой случай. Однажды мы задержали одинокого человека — пожилого, интеллигентного вида, одетого в деревенские штаны, рубаху и лапти. В руках он нес висящий на веревочке горшок с водой. Спрашиваем его: кто он такой?

Отвечает:

— Я, такой-то, командир дивизии. Дивизия была разбита в степях под Ростовом. Из личного состава многие погибли. Другие разбрелись кто куда.

Спрашиваем:

— Нак вы докажете, что являетесь командиром дивизии?

Старик тяжело вздохнул, сел прямо на землю и снял лапоть. Из-под стельки он достал удостоверение личности, партбилет и звезду Героя Советского Союза.

Мы не имели времени заниматься его проверкой, сказали только, чтобы он шел в направлении Сталинграда. Снабдили его картой, дали покушать…

Это было действительно опасное время для страны.

28 июля 1942 г. Сталин подписал тяжелый, но объективно необходимый приказ № 227, широко известный в народе под названием «Ни шагу назад». В приказе была заложена великая мобилизующая сила. В целом этот документ личным составом одобрялся. Он был большим подспорьем и для военных контрразведчиков».

Вот основной текст приказа № 227:

«Враг бросает всё новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвётся вглубь Советского Союза, захватывая новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге и у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Части войск Южного фронта, идя за паникерами, оставили Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относившееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

…Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

…Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину.

…Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо, как с предателями Родины…

…Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:

1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтов:

а) безусловно, ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

б) безусловно, снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования фронта;

в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить свои преступления против Родины.

2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;

б) сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (по 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;

в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.

3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:

а) безусловно, снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в военные советы фронта для предания военному суду;

б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

Народный комиссар обороны СССР И. Сталин».

О действиях наших войск и работе военных контрразведчиков в Сталинграде Леонид Георгиевич глубоко и подробно описал в своей выше упомянутой книге в главе «Сталинград». Он писал, что после того, как 23 ноября 1942 г. войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов соединились, замкнув кольцо окружения вокруг 22-х неприятельских дивизий, заметно больше в людях стало веры в грядущую победу. И это несмотря на то, что началась операция по спасению окруженной под Сталинградом 6-й полевой армии силами танковых стратегов Манштейна и Гота. Но немец уже был не тот — он был измотан, хотя и зол.

По мнению ветерана, в Сталинградской битве с наилучшей стороны, кроме Чуйкова, показал командующий Донским фронтом К.К. Рокоссовский. Интересный эпизод с Рокоссовским рассказал Леонид Георгиевич:

«Известно, что будущий маршал стал жертвой клеветы, был арестован и находился в ленинградской тюрьме «Кресты» с августа 1937 г. по март 1940 г. Вскоре после своего освобождения в конце мая 1940 г. генерал-майор К.К. Рокоссовский был принят маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко, а затем — И. В. Сталиным. Сталин спросил:

— Где ты так долго пропадал?

— Сидел, — кратко ответил генерал.

— Нашел время сидеть. Работать надо! — заметил ему вождь.

После победоносной Сталинградской эпопеи портреты Рокоссовского замелькали в газетах и журналах. Его поздравляли из разных мест Союза. Прислал поздравительную телеграмму и начальник тюрьмы «Кресты». Генерал немедленно ответил ему тоже телеграммой:

«Рад стараться, гражданин начальник. Рокоссовский».

Таковы крутые повороты жизни!»

Много интересного Леонид Георгиевич рассказывал и о майском Берлине 1945 г. Когда войска 5-й ударной армии перешли границу Германии, военные контрразведчики были поражены реакцией местного населения. Берлинцы, напуганные геббельсовскими страшилками, прятались от советских воинов, которые «в лучшем случае сравнивались с ордами жестокого завоевателя Аттилы из раннего средневековья».

Со слов контрразведчика:

«…Запомнилось, что в первом немецком доме, куда мне довелось зайти, чувствовалось недавнее присутствие хозяев, они бежали буквально с нашим приходом. На кухне, на выключенной плитке, еще потрескивала приготовленная яичница…»

В первые дни нахождения наших войск в Берлине некоторые солдаты и офицеры, особенно потерявшие близких, проявляли озлобленность и чувство ненависти ко всему германскому. Эти чувства иногда проявлялись в изнасиловании немок, расстрелах фашистов, поджогах их домов.

— Помню, у одного из плакатов с надписью «Вот она, проклятая Германия» стояла пролетка с тремя убитыми голыми немцами с трубками во ртах и в цилиндрах. Такой же немец сидел на месте возницы. Над пролеткой висел чуть поменьше плакат «Вперед, Великая Германия!», — рассказывал Леонид Георгиевич. — Это, естественно, долго продолжаться не могло, и вскоре была издана директива Главного Политического Управления Красной Армии (ГЛАВПУРа), разъяснявшая, что Красная Армия пришла в Германию не для мщения, унижения и порабощения немецкого народа, а для его освобождения от гитлеризма.

И сразу преступность пошла на спад.

Некоторые современные борзописцы договорились до того, что называют число изнасилований — 100 тысяч. Ни больше, ни меньше — непонятно, когда и как они считали. Глупость это вкупе с недоброжелательностью и озлобленностью на наших воинов.

— Территория расположения рейхсканцелярии входила в зону ответственности вашей — 5-й ударной армии, почему же трофеи достались офицерам-смершевцам 3-й ударной армии? — поинтересовался один из присутствовавших на беседе.

— Мне, как начальнику отделения, довелось возглавлять оперативную группу наших сотрудников по поиску и задержанию главных военных преступников. Подобные группы были сформированы и в других органах Смерша.

Наш офицер-контрразведчик майор Зыбин первым обнаружил обгоревший труп Геббельса и доложил, что доставить его в Карлсхорст, где размешался отдел Смерш 5-й ударной армии, не может, т. к. нет подходящего транспорта. Он просил меня срочно прислать полуторку. Но в это время в район рейхсканцелярии прибыл начальник контрразведки Смерш 3-й ударной армии полковник Мирошниченко и, поинтересовавшись у майора находкой, тут же дал команду своим людям. Они увезли труп Геббельса.

— Выходит, элементарно украли?

— Да! Причем» когда Зыбин запротестовал и высказал нежелание делиться трофеем, Мирошниченко ударил майора по лицу. Этот позорный случай получил резкую оценку руководства Управления ВКР Смерш фронта. Потом полковника Мирошниченко за грубость и беспринципность понизили: он работал начальником сектора в Особом отделе Прикарпатского военного округа.

Автору этих строк довелось работать в этом секторе Особого отдела КГБ ПрикВО, и он полностью солидарен с оценкой Иванова. Слава грубияна ходила рядом с ним и по Прикарпатью.

— Во время службы в ГСВГ были ли случаи покушений на измену Родине в форме бегства за границу?

— Был случай, когда мне удалось предотвратить групповую измену Родине, — как говорится, преступное сообщество состояло из трех лиц. Во главе группы стоял старшина, как потом выяснилось, при немцах «трудился в поте лица» полицейским. Он склонил к побегу двух солдат, но вся троица была задержана при попытке уйти в Западный Берлин.

Леонид Иванов после ГСВГ служил в Особых отделах ПрибВО, ЮГВ и КВО — сначала заместителем у генерала А. Шурепова, а затем — начальником отдела, а также в МВО. Возглавлял 1 — й отдел 3-го управления КГБ по обеспечению государственной безопасности Генштаба ВС СССР, где довелось почти двадцать лет прослужить и автору этих строк.

Одним из интересных событий при работе Леонида Георгиевича в центральном аппарате военной контрразведки было его активное участие в учениях на Тоцком полигоне при испытании реального ядерного взрыва. Дело в том, что уже с 1953 г. на вооружение Советской армии стало поступать серийное ядерное оружие. Министр Вооруженных Сил СССР Н. Булганин выступил с инициативой о проведении учений при непременном участии личного состава.

— Как это было? — поинтересовался автор этих строк.

— Руководителем учений был назначен Г. Жуков. Подготовительная работа для проведений учений осуществлялась под руководством генерала армии И. Петрова. Техническая подготовка возлагалась на министра среднего машиностроения В. Малышева и ученых: трижды Героев Социалистического Труда

И. Курчатова и К. Щелкина. Органы госбезопасности представлял генерал армии И. Серов.

Осенью 1954 г. я был назначен старшим оперативной группы по обеспечению безопасности названных учений. Мне приходилось докладывать обстановку товарищам Жукову и Серову. Первоначально мы находились в блиндаже, потом поднялись на улицу. Ждать пришлось недолго — в небе мы заметили высоко летящий самолет в сопровождении нескольких истребителей. Мы надели темные очки. Хорошо помню картину атомного взрыва.

14 сентября 1954 г. в 9 часов 33 минуты с бомбардировщика Ту-4 была сброшена атомная бомба в 20 килотонн. По мощности она равнялась американской, взорванной в Хиросиме.

Взрыв был воздушный, на высоте 350 метров. Сначала все подернулось молочной белизной, затем последовал зловещий, долгий гром, а через несколько секунд налетел воздушно-песчаный смерч — прошла первая взрывная волна, а потом — вторая, отраженная от земли. Через 15 минут после взрыва подошли машины, и мы поехали к эпицентру.

«Запомнились, — писал Леонид Георгиевич в книге «Правда о Смерше», — покореженные и почерневшие разбитые автомобили, орудия, тонки, сгоревшие и разрушенные щитовые домики, расставленные в зоне взрыва, почерневшие обугленные деревья. Неподалеку от эпицентра, в траншее, мы увидели… овец, шерсть их была обожжена тепловым излучением, но животные остались живы… Передовые части наступающих войск выдвинулись к эпицентру взрыва через 2–4 часа. Маршевые подразделения прошли недалеко от эпицентра, солдаты и офицеры были соответствующим образом экипированы и получили незначительные дозы облучения. Нераскрытые подробности учений стали предметом настойчивых полулитературных спекуляций… Я лично вместе с руководством был в эпицентре взрыва минут 20. Наверное, какую-то дозу я хватил… Я жив, здоров, мне уже 88 лет…»

Во время службы в Венгрии — начальником Особого отдела КГБ по Южной группе войск, Леонид Георгиевич встречался с Н. Хрущевым и Я. Кадаром. Командующий ЮГВ Герой Советского Союза генерал-полковник К. Провалов пригласил их «на чай». О поведении на этой вечеринке нашего нового вождя — яростного критика сталинского тоталитаризма вспоминал так Леонид Иванов:

«В маленьком уютном зале я сидел напротив Н. Хрущева и Я. Надара. Никита Хрущев пил рюмку за рюмкой и рассказывал довольно пошлые анекдоты. Помню, как безуспешно он пытался зацепить вилкой застрявший в середине тарелки тоненький кусочек редиски в сметане… Это ему не удалось, Хрущев заметно погрузнел, достал редиску рукой, а затем, несмотря на наличие салфеток, нагнулся под стол, вытер руки и губы о скатерть.

Я и Надар, сидевший рядом, конечно, сделали вид, что ничего не замечаем.

Было очень стыдно. На душе был тяжелый осадок. Как может такой человек быть во главе партии и государства, — думал я. В этом же 1964 г. Н. Хрущев был снят со всех своих постов».

На встречах с военными контрразведчиками — и стоящими в ратном строю, и ветеранами — Леонид Георгиевич порой резко, но справедливо называет поименно разрушителей большого Отечества с «конкретным вкладом» каждого в поганое дело развала СССР и переписывание истории, особенно, когда «тщательно пересчитывают» наши потери в годы войны.

— Эти типы, — с его слов, — потери порой считают только со стороны Германии, а ведь вместе с немцами воевали Румыния, Италия, Венгрия, Австрия, Словакия, Болгария, Финляндия, Япония и представители других стран. К осени 1942 г. на советско-германском фронте воевали 10 итальянских дивизий, испанская и словацкая дивизии, французский и хорватский пехотные полки, бельгийский и голландский батальоны, многочисленные польские «волонтёры», вояки из Норвегии, Дании, Чехии.

Конкретно: «Голубая дивизия» из Испании, легионы «Нидерланды», «Фландрия», «Валлония», «Дания», «Галиция». Были и неофициальные головорезы, прибывшие из США, Англии, других стран Британской империи, Латинской Америки, Австралии и других стран. На фашистскую Германию работали почти все экономические ресурсы и промышленное производство Европы. Об этом доморощенные критики «тоталитаризма» забывают отразить в своих опусах.

«Боевая мощь, — писал он в «Правде о Смерше», — дана ей от бога, закалена в вековых противостояниях с кочевниками, разномастными крестоносцами и гетманами, императорами и «демократиями». Уверен, несмотря ни на что, хватит нам боевой мощи и в будущем! Россия всегда найдет в своих рядах великих воинов и полководцев — подвижников и героев…

По ряду объективных и субъективных причин в настоящее время в нашей стране сложились исключительно благоприятные условия для агентурной работы иностранных разведок…

Борьба с терроризмом, конечно же, важна и требует больших усилий и затрат, безусловно, надо активно ей заниматься. Но первоочередной задачей спецслужб была и остается борьба с агентурой иностранных разведок, с ее проникновением в жизнеобразующие центры страны. Это аксиома — так всегда было, так всегда и должно быть».

В этих словах весь Леонид Георгиевич!

Глава четвертая Счастье, опаленное войной

Некоторые подробности драматической судьбы военного контрразведчика генерал-майора Александра Алексеевича Шурепова и его супруги Александры Федоровны впервые автору этих строк рассказал участник Великой Отечественной войны» армейский чекист, прекрасный живописец и поэт Геннадий Петрович Лысаков.

Он кратко изложил то, что ему стало известно в начале 1970-х гг. со слов одного из сослуживцев Шурепова. Потом с автором поделился воспоминаниями о контрразведчике генерал-майор Виктор Прокофьевич Дунаевский, написавший небольшой очерк о его нелегкой судьбе.

Много поведали о Киевском периоде службы Шурепова в должности начальника Особого отдела КГБ в Киевском военном округе бывший комендант отдела полковник В.В. Мартынов и генерал-майор в отставке Е.Г. Чекулаев.

Александр и Александра были спортсменами всесоюзного значения. Впервые встретились на сборах в Пятигорске. Он завершал учебу в Горьковском строительном институте, она — в пединституте города Ростова-на-Дону. Молодые полюбили друг друга. Скоро сыграли свадьбу, а потом появились дети — две дочери: Галя — в 1939 г. и Наташа — в 1940-м…

Вместо строителя Шурепов становится сотрудником органов военной контрразведки. Человека с высшим образованием, физически развитого, общительного не могли обойти стороной органы госбезопасности. Скоро его определили в органы военной контрразведки — в один из Особых отделов НКВД СССР.

Армейский чекист начал службу с глухого приграничного гарнизона в небольшом литовском городке Вилкавишкис.

Здесь была особая оперативная обстановка — активизировались националистические элементы с профашистской ориентацией. Одни организовывали глубоко законспирированное подполье, другие — более радикальные элементы — сбивались в банды и с оружием уходили в леса. Именно поэтому семейное счастье часто разрывалось срочными и порой длительными командировками. Из-за этого детей он видел накоротке, как правило, спящими.

Гарнизон жил ожиданием войны. Многие офицеры разделяли мнение ветеранов: Германия готовится воевать на Востоке, а это значит, против своего главного противника в лице СССР. Но для Александра тупое ожидание войны было неприемлемо. Он активничал на службе, не забывая физически готовить и себя к предстоящим битвам на зримых и незримых фронтах будущих баталий.

Сразу же по приезду на новое место службы он соорудил перекладину и шведскую лестницу. Утреннюю зарядку начинал с пробежек, а заканчивал — гимнастическими снарядами. Не забывал он гантели, гири и мячи.

Однажды с женой и дочерьми они собрались отдохнуть на поляне. Жена увидела, как в вещмешок Александр аккуратно укладывал детские игрушки, мяч, бутылки с водой и… пистолет.

— Зачем? — осторожно спросила она.

— На всякий случай — я вас должен защитить как мужчина — как муж и отец, — ответил Александр.

— Неужели все так серьезно?

— Да, Саша, неожиданности могут быть в любое время и в любом месте.

— Нас учили, что люди все братья, что даже там, где нет людей, надо стараться остаться человеком, — вздохнула Александра.

— Не пойму, о чем ты, Саша?

— Это я так.

“И я— так. Дело в том» что стволу я разрешу разговаривать только с нелюдями, которые попытаются посягнуть на наши жизни.

С началом Второй мировой войны, развязанной фашистской Германией, осмелели литовские коллаборационисты. Почти всё население Литвы ждало страшного слова — война-и… прихода немцев. Александр перенес собранный тревожный чемодан из квартиры в свой рабочий кабинет.

— Алексеевич, вы готовитесь воевать, а что делать будут наши бабы с детьми и внуками, когда посыплются бомбы? — И такой вопрос он услышал от супруги.

— Все семьи будут заранее эвакуированы в Вильнюс. Штаб предусмотрел для этих целей выделение автотранспорта и подразделений охраны, — кратко ответил Александр.

— А дальше?

— А дальше — покажут события. Нельзя заранее ничего предугадать. Думаю, Родина позаботится о семьях ее защитников, которые будут сдерживать новые оборонительные рубежи.

— А вот Соня, наша соседка, говорит, что Сталин на нашей территории войны не допустит.

— Наверное, у Сони есть ухо в Кремле, — улыбнулся Александр, которому по оперативным каналам было известно больше того, что он мог рассказать супруге. Разведка противника стала активнее и жестче работать среди лиц, ослепленных националистической злобой и опьяненных антисоветским угаром. Агентура свидетельствовала: Гитлер подтягивает к границам Советского Союза войска — танки, артиллерию, строит рокады и полевые аэродромы.

Часто Александра, словно упрекая власть, задавала мужу нелепые для возможного точного ответа вопросы, хотя в них и была глубокая логика.

— Сашок, почему в нарушение обоюдной договоренности немцы практически идут на провокации, а мы молчим? Гарнизон не укрепляем, запрещаем говорить о том, что может обернуться трагедией?

Александр на такие острые вопросы отвечал односложно — нужно проявлять выдержанность для того, чтобы успеть перевооружить армию. Вот что для нас сегодня главное.

— Но ведь, милый, в событиях много очевидного. Да, глупость — дар Божий, но злоупотреблять им не следует, — стала заводиться супруга.

— Подожди, не горячись. Ты ведь знаешь, что два года назад мы предложили Франции и Англии тройственный союз. Ну и что? Они не пошли на его заключение, теперь на своих шкурах узнают, что такое современная война.

— Они нас ненавидят, а потому пытаются столкнуть Советский Союзе Германией…

В начале мая Александра Федоровна спросила откровенно мужа:

— Саша, может мне с детьми уехать в Вильнюс, немцы совсем близко, а то, что они нападут, нет никаких сомнений?

— Милая моя, ты говоришь о самостоятельном отъезде, но ведь никто пока не уезжает. Как после этого, если такое случиться, я буду смотреть товарищам в глаза? Отправить всех — командование успеет!

— Все, я поняла!

Больше она никогда не задавала подобных вопросов.

* * *

В ночь на 22 июня 1941 г. Александр Шурепов из-за сложившихся непредвиденных обстоятельств не смог попасть домой, а Александра в ожидании мужа, не раздеваясь, прилегла на диван и тут же уснула…

Разбудил ее и детей разрыв упавшего рядом с домом снаряда.

«Война… Вот оно, ее страшное лицо. Значит, фашисты обманули, обвели вокруг пальца наше руководство, — пробежала крамольная, как показалось ей вначале, мысль. — Где Саша? Он же гарантировал наш отъезд. Что с ним?»

Боясь опоздать вовремя эвакуироваться, Александра побежала к штабу, но там никого не было, кроме нескольких женщин с детьми, которые молча и испуганно озирались по сторонам. Некоторые из них плакали и прижимали к себе детей, словно отгораживая их от пришедшей беды. Они ещё не знали, какой будет эта беда. Не получив никакого вразумительного ответа в пустом, покинутом офицерами штабе, она предложила женщинам возвращаться домой, ждать мужей из эвакуации.

«Не могли же отцы-командиры нас бросить, — рассуждала Александра Федоровна. — Они обязательно нас вывезут в Вильнюс, а там видно будет, как говорил мой Саша».

Грохот разрывающихся снарядов стих. Наступила звенящая, как казалось — предательская тишина. Вскоре из-за лесистого пригорка послышалась автоматная стрельба и мотоциклетный стрекот. Строй трехколесных машин с пулеметами на колясках въезжал в гарнизон. За ними ползли бронированные чудовища — бронетранспортёры, самоходные артиллерийские установки и танки, грохочущие гусеничными траками по мостовой.

Нескончаемым потоком немецкое воинство катилось мимо дома Александры. Через выбитое осколком снаряда окно она впервые увидела так близко гитлеровских вояк.

На третий день вечером к дому Шуреповых подъехал грузовик. Выскочившие из него немцы и двое полицейских ворвались в квартиру. Один из местных стражей «нового порядка» заорал:

— Где твой муж, где его документы? Собирайся быстро!

Начался обыск. Ничего компрометирующего, естественно, не обнаружив, они затолкали женщину с детьми в машину и увезли в город. В здании местной милиции уже хозяйничали представители другой власти. Когда полицейские отобрали у матери малюток-дочерей, Александра рухнула, потеряв сознание.

Теперь ее жизнь перешла в другое измерение с больными вопросами: «Где дети? Что с мужем?» Она догадывалась, что арестована как жена чекиста. Через месяц допросов и просьб возвратить ей детей дочурки, действительно, оказались на руках у матери. Но, как выяснилось, их выпустили домой для приманки. Это был известный прием — а вдруг муж наведается за семьей в родной очаг. Оказавшись на свободе, она стала решать проблему выживания вместе с другими женами офицеров.

Она ждала от неприятеля жестких оккупационных мер, но то, что она увидела в его действиях сразу же по приходу нацистов, потрясло её до основания.

«Как в живом, наделенном умом животном под названием ЧЕЛОВЕК могли прижиться жестокость с высочайшей степенью ненависти к другим народам, «виновность» которых только в том, что они родились на другой территории и разговаривают на других языках? — рассуждала Александра. — В чем они провинились? Взять хотя бы военнопленных — в том, что до пленения с оружием в руках защищали свою землю от непрошеных гостей? Не пришедших на посиделки, а огнем и мечом взломавших двери мирной жизни и сейчас грязным пятном растекающихся по просторам моей Родины».

Когда она увидела в местном пункте сбора, а затем концлагере, наших военнопленных — грязных, уставших, оборванных — ей стало жутко. Серые, припавшие пылью, они то медленно плелись по дорогам, то по издевательским командам конвоиров переходили на бег. Во время привалов наши женщины умудрялись передавать им бинты, лекарства, хлеб.

Через военнопленных она получила печальную весть — муж погиб. А ночью в дом снова нагрянули немцы и полицейские. Учинили обыск, детей отобрали, а женщину увезли в Мариям польскую тюрьму. Дни и ночи её допрашивали, морили голодом — пытались сломить, превратив в послушное животное, чтобы она навела их на следы мужа и его сослуживцев.

Но чем больше ее истязали, тем выше поднималась планка борьбы за достойное выживание. Чтобы не простудиться на бетонном полу, она, как спортсменка, постоянно разогревала мышцы — делала зарядку. Она старалась в своём несчастье найти то, что могло бы удержать ее на плаву.

Сидевшие с нею в переполненной камере полячки, литовки, француженки и даже немки смеялись, считая ее сумасшедшей. Хохотали над ней по этому поводу и надзиратели, крутя пальцем у виска.

— Зачем эти спектакли? — спросила её одна из литовок.

— Затем, чтобы доказать вам всем, что только так можно выжить!

В феврале 1942 г. в тюремные застенки просочилась новость — немцам «дали перцу» под Москвой, и они покатились на Запад. Эта теплая и радостная весть многим подняла настроение. Но её ждало здесь ещё одно подлое испытание, учиненное администрацией тюрьмы. Как-то утром её посадили в небольшую камеру. Она обомлела — в углу стояли две ее маленькие исхудавшие дочурки. Увидев мать, они заплакали, а она бросилась к ним, прижала озябшие тельца к груди и зарыдала от безысходности. Потом их быстро разлучили. Александру затолкали в крытый грузовик и повезли на работы в Германию…

* * *

Подполковник Шурепов в составе управления военной контрразведки Смерш 2-го Прибалтийского фронта о судьбе жены и дочерей ничего не знал. Это волновало и мучило его, но служба есть служба, тем более на фронте.

Новый командующий немецкой группой армий «Север» генерал-полковник Шернер решительно потребовал активизировать разведывательно-диверсионную деятельность против войск противника — частей и подразделений, их штабов именно 2-го Прибалтийского фронта.

Шурепов был на острие противоборства нашей военной контрразведки и гитлеровских спецслужб. В 1943 г. он принимал активное участие в операции по внедрению в одну из школ абверкоманды «Марс», осевшей в городе Стренги, — своего агента, отважного советского разведчика Мелентия Олеговича Малышева. Благодаря его деятельности советская военная контрразведка обезвредила не один десяток фашистских шпионов, диверсантов и террористов, тем самым спасши жизни многим советским людям.

Однажды ночью оперативный дежурный по управлению ВКР Смерш фронта доложил Шурепову:

— Товарищ подполковник, поступило сообщение, что на фронтовой дороге подорвался тыловой грузовик.

— На какой мине? — поинтересовался Александр Алексеевич.

— Как мне доложили — на мине небольшой мощности.

— Ясно. Отслеживайте обстановку. Я скоро буду.

К утру набралось ещё несколько подобных сообщений. Из них можно было сделать определенные выводы: противник камуфлировал мины под бытовые предметы — фонарики, фляжки, котелки, портсигары и пр.

«Ясно, мины не армейские, значит, мы столкнулись с деятельностью абверкоманды, — подумал Шурепов. — Надо искать диверсантов».

Шуреповым срочно была организована розыскная группа. Она выехала к месту последней диверсии — подрыва грузовика. При опросе водителя, к счастью, оставшегося живым, оперативники получили конкретную информацию. После взрыва шофер заметил, как в густолесье метнулся неизвестный солдат.

По указанию подполковника было организовано оцепление участка леса. Через несколько часов поиска были задержаны двое военнослужащих с вещмешками, наполненными опасными «игрушками».

При появлении двухметровой фигуры Шурепова, диверсанты «заговорили» и сознались, что являются выходцами абверовской школы «Марс». Они сообщили подробности запасного канала связи со своим руководством через резидента абвера в Риге. Указали место тайника, где спрятали оружие, взрывные заряды и дали приметы на других диверсантов, которые вскоре были задержаны смершевцами…

* * *

В одном из выступлений в 1966 г. перед слушателями Высшей школы КГБ, среди которых присутствовал и автор книги, начальник её 1-го факультета генерал-лейтенант Н.И. Железников рассказывал о боевых буднях Управления военной контрразведки Смерш 2-го Прибалтийского фронта, руководителем которого он вто время был.

Он, в частности, освятил подробности одной операции против диверсионной абверкоманды-212, созданной при штабе 16-й армии вермахта.

— План захвата, — говорил Железников, — мне доложил подполковник Шурепов. Кстати, он был опытный розыскник. Мы ему поручили захватить вражескую разведшколу. Но к моменту начала операции она была пуста: улепётывало войско полковника Хельмута Хоссельмана всегда раньше и быстрее, чем отступали регулярные войска.

Прикрывал он подобные действия необходимостью сохранения секретов особой важности. Однако моего подчиненного подполковника Шурепова это не смутило. Он скрупулёзно стал обследовать помещения школы, понимая: то, что не сказали абверовцы, должны поведать стены, столы, черновики, бухгалтерские бумаги и прочий «хлам». Вскоре это информационное «вторсырьё» подсказало военным контрразведчикам, что через эту школу прошло более 5 000 радистов, диверсантов и террористов.

В ходе этого разбирательства Шурепов вышел на местного фотографа, у которого из-за разгильдяйства Хоссельмана сохранилось более двухсот негативов выпускников-радистов.

Когда мне об этом доложил Шурепов, я подумал, вот уж верно — кто неправильно застегнул первую пуговицу, уже не застегнется, как следует. По фотографу была подготовлена ориентировка со списками и фотоальбомом на выпускников школы, вокруг которой развернулась большая поисково-розыскная работа. В ходе её осуществления был задержан резидент, оказавшийся… женщиной-испанкой, заброшенной в Ригу ещё в конце 1930-х гг.

Железников охарактеризовал Шурепова оперативно грамотным, предельно внимательным к оперативному составу руководителем, постоянно терзаемым поисками пропавшей семьи. После завершения Курляндской операции и освобождения советскими войсками Прибалтики, Шурепов так и не смог вырваться в Литву, к месту прежней службы и дому, в котором он жил с семьей.

* * *

Заканчивалась война.

В пылу контрразведывательной работы Шурепов всё чаще и чаще мысленно обращался к семье. После освобождения Прибалтики он прикладывает максимум усилий через коллег-чекистов, чтобы выяснить истинную судьбу семейства. Приходили разные ответы: в одних говорилось, что жена была арестована немцами и содержалась в Мариямпольской тюрьме, а потом была угнана на работы в Германию, в других указывалось, что она расстреляна, в третьих констатировалось, что детей фашисты вывезли и определили в приюте…

Были и сплетни с окраской грязных инсинуаций.

Всё это надо было пережить мужу и отцу. Вскоре Шурепов побывал в предвоенном гарнизоне. От дома осталась только наполовину разрушенная печная труба, а вместо песочницы, где когда-то играли дети, зияла глубокая воронка. Но война продолжалась. И вот уже огненно-кровавый вал наступающей Красной Армии покатился по землям Третьего рейха. Отчаянно сопротивляясь, немцы откатывались к Берлину.

«Гумбиннен» — это слово вписано кровью воинов Русской армии в сражениях Первой мировой войны; вписано в анналы отечественной и мировой истории. Здесь шли тяжелые бои с германскими и австро-венгерскими войсками. И вот через тридцать лет на Гумбинненском танкоремонтном заводе пришлось трудиться «остарбайтерам», среди которых была «иностранная рабыня» Шурепова Александра. Каждое поступление подбитых немецких танков являлось для восточных работников радостным событием.

У неё постоянно зрели планы побега — и этот день всё-таки настал.

Но всё по порядку.

По улицам Гумбиннена потекли побитые неприятельские войска и их тыловые подразделения. Отвоевавшее воинство настигали наши штурмовики. Они клевали вражеские колонны так же, как когда-то немцы — наши. Не раз она откладывала уже созревший план побега, но благоразумие и чутье подсказывали: не торопись, можешь потерять всё!

И вот удача — наши бомбардировщики серьёзно «пощипали» местный гарнизон. Досталось и танкоремонтному заводу — были взорваны основные цеха, в том числе обрушились стены в его «чахоточном» — гальваническом цехе.

Нехитрый скарб — сухари, сухофрукты, кусочек пожелтевшего сала — и Александра покидает пределы завода и направляется в сторону Мариямполя — места, где её разлучили с детьми. Сорвав с куртки нашивку «ОСТ», она стала пробираться лесными массивами, сторонясь сел и хуторов.

«В случае задержания, — размышляла Александра, — представлюсь полькой немецкого происхождения. Скажу только часть правды — ищу потерянных детей. Мне поверят — я больше, чем уверена».

Когда она однажды увидела красноармейцев, ей захотелось крикнуть во всю глотку: «Дорогие мои, я своя!» — но поостереглась: сказались гитлеровская пропаганда и рассказы некоторых военнопленных. Суть этих «убедительных» россказней заключалась в том, что бывших военнопленных и угнанных на работу в Германию на Родине арестовывают и отправляют в концлагеря, как «врагов народа».

И в этом была своя правда — в потоках освобожденных пленных и беженцев пытались бесследно раствориться звери — власовцы, оуновцы, шуцманы-полицаи, старосты, каратели, агенты немецких спецслужб и прочие проходимцы.

Боясь расплаты за свои злодеяния, они, подобно хамелеонам, меняли окраску, мимикрировали, и не так-то быстро было военным контрразведчикам распознать в напряженных, фронтовых условиях предателя и отделить его от патриота.

С понятным недоверием, а то и открытой враждебностью, некоторые наши граждане смотрели на тех, кто по нескольку лет провел в плену или работал на заводах фашистской Германии, но остался в живых.

Для них новым испытанием были изнурительные допросы, недоверие, проверки, а также содержание нередко в одном лагере с разоблаченными предателями и уголовниками.

Поэтому Александра осторожничала в пути, идя к Мариямполю. Работала у добрых людей по хозяйству — в огородах, на сенокосах, при заготовке дров и пр. Несколько раз выезжала к первому месту службы мужа — в покинутый гарнизон. Долго с горечью сидела на пожарище своего дома.

— Вот то, что осталось от песочницы, где играли Галя и Наташа, — рассуждала Александра. — Вместо неё глубокая воронка, наполненная водой. Война отобрала у нас с Сашей детей. Как же жесток мир и в нем люди, просящие помощи у Неба, но оно часто отвечает молчанием. Всякий раз, когда я вспоминала и вспоминаю, что Господь справедлив, я дрожала и дрожу за свою страну.

* * *

Закончилась война…

Весна и лето словно хотели побыстрее прикрыть своей зеленой красотой кровавые следы войны, отогреть души людей от постоянного холодного напряжения. Именно в это время Александра наконец-то решила открыться и пошла в городской отдел НКГБ.

Чекисты встретили Шурепову доброжелательно и попросили описать всю её «одиссею». Потом помогли с трудоустройством: определили инспектором в отдел народного образования. Одновременно коллеги вели розыскную работу по установлению мест нахождения, её мужа — Александра и их детей.

Через месяц в кабинет, где она работала, вошли два офицера-чекиста в званиях капитана и старшего лейтенанта. Она одновременно удивленно и испуганно посмотрела на них, ожидая вестей.

— Александра Федоровна?

— Да!

— Ваш муж жив-здоров!!! — радостно вскрикнули вошедшие офицеры.

— Пра-авда-а? — заикаясь от неожиданности, проговорила женщина и чуть было не потеряла сознание.

— Правда, правда, Александра, мы нашли вашего мужа, — заметил капитан. — А ну, Гриша, прочти…

Старший лейтенант достал из кармана вчетверо сложенный лист и стал читать:

«На ваш запрос №… от… 1945 г. сообщаем, что подполковник Шурепов Александр Алексеевич… г. рождения, с первых дней войны до победного конца находился на фронте и в настоящее время проходит службу в войсковой части полевая почта №…»

Словно неведомая мощная пружина бросила Александру Федоровну от стола в сторону Григория. Она обняла его горячими руками и, одновременно рыдая и смеясь, стала целовать офицера, приговаривая: «Я это чувствовала, я знала, что он герой, что он останется жить и дождется меня. Я верила ему — ве-ри-ла!»

Коллеги мужа заверили её, что они дадут срочное сообщение о её месте нахождения. Через неделю пришла телеграмма:

«Срочно выезжаю отпуск. Жди. Скоро буду. Твой Саня».

Прижав телеграмму к груди, она долго ходила по комнате. Вечером следующего дня Александра услышала шум автомобиля. Птицей подлетев к окну, она увидела старенький «Виллис», на котором приезжали к ней недавно офицеры, и… вылезавшего из машины своего Саню…

Он вошел в коридор. Она бросилась к нему на шею. Обнялись, оба заплакали от радости встречи. Она в нем увидела возмужалого, обветренного бурями войны своего защитника, он в ней, исхудавшей и уставшей, заметил в волосах не по годам появившиеся седые пряди.

Говорили и говорили всю ночь и никак не могли наговориться. И всё же в круге разговоров присутствовала одна животрепещущая тема — судьба детей. За время отпуска отец и мать сделали много: выяснили круг приютов, домов-интернатов, куда могли попасть дети, отправили ориентировки и запросы о дочерях, опросили немало людей, могущих помочь в розыскных мероприятиях. Но никаких конкретных зацепок не было.

Однажды пришла ориентировка о существовании до недавних пор детского приюта, а фактически, концлагеря для детей, под названием «Группа «Пляумфе». Эта группа была создана фашистами для выкачивания из детишек крови и вливания её немецким офицерам и солдатам.

— Неужели Галя и Наташа оказались там? — всплакнула Александра.

— Не надо отчаиваться. Будем искать — коллеги помогут, — успокоил супругу Александр Алексеевич.

— Да, твои друзья живо откликнулись на наши беды.

— Общими усилиями выйдем на детей…

* * *

Быстро летело время — в службе у Александра, в работе у Александры в Гродненской области. В течение трех послевоенных лет в семье у Шуреповых появилось ещё двое детей — сын Сергей и дочь Оля, а поиски Галины и Натальи мучительно продолжались. Родители чувствовали, что они в Германии. Но где?

На запросы приходили иногда обнадеживающие ответы. Но однажды пришло письмо из советского посольства в ГДР, в котором сообщалось, что Галина и Наташа Шуреповы умерщвлены в группе «Пляумфе» в 1944 г. Это был шок, леденящий душу удар по результатам более чем трехлетнего розыска детей. Но опыт, интуиция, вера говорили: не всё потеряно. Надо искать и, если это так, найти хотя бы подтверждающие данные о гибели дочерей.

В ходе оперативной разработки группы «Пляумфе» Шуреповым было установлено, что из Мариямполе в Германию было отправлено 50 детей: из них 28 установили и возвратили родителям. За эту работу Александр Алексеевич получил массу благодарных писем от счастливых родителей. Жаль, что государство никак не оценило этого гуманного подвига чекиста.

А тем временем, контрразведчики в архивах докопались до важнейшей информации. Было установлено, что детей Шуреповых в составе группы сопровождала некая Анна Линк. Выйдя на её родителей в Литве, вскоре нашли и её, проживающей в предместье Мюнхена. Она сообщила, что дети живы…

Вскоре очередную группу советских детей переправили в Каунас. Шурепов выехал туда. Но в списках детей под своей фамилией он не обнаружил, но обратил внимание на двух девочек-сестер Шубертайте с именами Хелена и Алдона. Особенно его поразили даты рождения: 05.05.1939 и 10.10.1940. Эти даты были ему, как отцу, знакомы. Какая-то неведомая сила подбросила его со стула. Он вскочил, заволновался, достал фотографии дочерей и показал сотруднице приюта.

— Это они? — вскричал он.

— Да-да! — кивнула женщина. — Старшая девочка очень похожа…

— Прошло ведь восемь лет, как я их не видел…

И вот к нему привели двух девочек. Он их сразу узнал, а дети, естественно, не могли сразу в нём признать родителя. Но гены дали о себе знать: зов родной крови, флюиды родственности душ, инстинкт самой природы, детская тоска о родителях толкнули их в руки отца. Они бросились к нему на шею. Галя что-то говорила на смешанном польско-немецком, а Наташа шептала: «Яя-яя, гут!»

Свой родной русский язык они не знали…

Александр забежал на почту и отправил телеграмму жене и матери:

«Дорогая, еду с нашими девочками. Не волнуйся. Всё хорошо».

Когда Александр с дочерьми вошел в квартиру, дети бросились к матери со словами: «Мамите! Мамите!»

Плакали все — слёзы радости были сладкими.

* * *

Сослуживец героя очерка генерал-майор в отставке В.П. Дунаевский рассказал, что с семьей Шуреповых он познакомился в 1963 г. по прибытию в Хабаровск на должность старшего оперуполномоченного 2-го отдела Управления КГБ СССР по Дальневосточному военному округу:

«Как положено, представившись ному положено, мне необходимо было доложиться начальнику управления. Обычно в таких случаях кто-либо из начальства сопровождал новичков — назначенцев, но тут было сказано, что генерал предпочитает сам разговаривать с вновь прибывшими, без «переводчиков».

С определенной служебной напряженностью я вошел в большой кабинет начальника управления. Внимательно выслушав мой доклад о прибытии, из-за стола поднялся высоченного роста, с полысевшей седой головой, генерал, медленно подошел ко мне и протянул свою большую, как лопата, натруженную руку.

Поздоровавшись, пригласил сесть за приставной стол и кратко расспросил обо всем необходимом. Без всяких назиданий обратил внимание на важные вопросы моей предстоящей службы. Не забыл сказать, что пока придется пожить в коммунальной квартире, но позже появится возможность изменить это положение в лучшую сторону.

В дальнейшем приходилось не сразу, а лишь по отдельным эпизодам узнавать о семье Шуреповых… Сами они себя ни в чем не рекламировали, о прошлом не распространялись, жили скромно, сплоченно и активно… В любую погоду-непогоду делали во дворе зарядку.

В строю, говоря по военному, непременно находились их послевоенные повзрослевшие дети: Сергей, Ольга и Андрей. А довоенные — Галя и Наташа — н тому времени успели вырасти, выучиться и теперь жили в других городах.

По делам службы с генералом не раз я выезжал в командировки. Работал он сам много, деловито-спокойно и уверенно, умел сдерживать свои эмоции в различных неординарных ситуациях, даже тогда, когда находившиеся рядом кипели и бурлили. Решения принимал взвешенные, четкие, требуя активных и решительных действий и от нас…»

Генерал-майор в отставке Б.В. Коковин рассказал такой случай:

«Как-то раз я должен был доложить срочный документ, но Шурепова не оказалось в кабинете. Мне передали, что он в своем доме. Дело в том, что с учетом высокого роста Александра Алексеевича командующий округом выделил ему небольшой особняк, чтобы «не кланялся» при входе в квартиру из-за стандартного проёма двери.

Когда я пришел к нему, он встретил меня любезно — предложил сесть, а сам стал читать документ. Это было на высокой террасе, на которой стояла перекладина. Взглянув на потолок, я поразился отпечаткам подошв обуви. Видно, дети, а может, и он сам пытались крутить на этом гимнастическом снаряде большие обороты — «солнце», а т. к. появлялось препятствие, приходилось «пробегать» по потолку.

Со спортом он не расставался до последних дней…»

* * *

О заключительном периоде службы — службы Шурепова на Украине, в должности начальника Особого отдела Киевского военного округа — автору поведали его соспуживцы-отставники. Полковник Мартынов в Киеве и генерал-майор Чекулаев в Москве существенно дополнили рассказы о деловых и личных качествах военного контрразведчика.

Мартынов вспоминал:

«Это был человек большой души. Запомнился мне случай, когда один из его подчиненных подполковник К. пришел на службу на следующий день после свадьбы нетрудоспособным. Его заместители предлагали об этом факте немедленно доложить в Москву, и таким образом, чтобы усилить фактор наказания.

— А стоит ли торопиться? Ему осталось до пенсии несколько месяцев. Не навредим ли мы этим докладом? Я думаю, у нас с вами достаточно правовых рычагов, чтобы поставить его на истинный путь, ведь до этого за ним подобных глупостей не замечалось. Я не боюсь за себя, а вы подумали о его семье?

Таким образом, в Центр не доложили. Но кто-то всё-таки о случившемся ЧП поставил в известность отдел кадров 3-го Главного управления КГБ. Пришлось «отдуваться» Александру Алексеев и чу. Ему поставили на вид, но он был доволен своим поступком. Вскоре офицера проводили на пенсию без административно-правовых последствий».

А вот слова Чекулаева:

«В лице Шурепова, все мы — его подчиненные — видели, прежде всего, человека высокой профессиональной ковки вкупе с отеческой заботой о подчиненных. Эти качества, к сожалению, порой редки для высокого начальства. Угодничество он презирал, подхалимство терпеть не мог. Отказывался от особых привилегий для себя, старался жить, как все его сотрудники. Прежде чем принять решение, готов был выслушать до конца любого работника. Здоровую мысль поддерживал, от кого бы она ни исходила. Шил по принципу: мысли не облагаются налогом или пошлиной».

После ухода на пенсию его вскоре не стало — не выдержало сердце. Сколько оно пережило! Похоронили Александра Алексеевича по месту последней службы в городе Киеве.

Глава пятая Подозрительный майор

Об этой операции, проведенной органами военной контрразведки Смерш на 3-м Украинском фронте, автору поведал участник Великой Отечественной войны, военный разведчик, не раз забрасываемый в тыл противника генерал-майор Виталий Никольский. Автору оставалось облечь его рассказ в небольшое повествование.

Итак, 3-й Украинский фронт был образован на юго-западном направлении 20 октября 1943 г., на основании приказа Ставки ВПК от 16 октября 1943 г., путем переименования Юго-Западного фронта.

В августе 1944 г. в ходе проведения Ясско-Кишиневской стратегической операции войсками 3-го Украинского фронта была освобождена вся территория Молдавии, а Румыния объявила войну фашистской Германии.

7 августа 1944 г. во время короткого боестолкновения на правом берегу реки Прут в советский плен попала группа румынских военнослужащих. В их числе оказался раненый румынский майор без каких-либо документов.

Наиболее «интересных» военные разведчики передали военным контрразведчикам.

Начальник 2-го отдела УКР Смерш фронта доложил своему фронтовому руководителю генерал-майору П.И. Ивашутину о подозрительном майоре.

— Товарищ генерал, меня насторожил тот факт, что все офицеры при документах, только у одного майора они отсутствуют, — докладывал начальник отдела.

— Значит, что же выходит: или он их утерял, или ему есть что скрывать, — задумчиво проговорил Петр Иванович Ивашутин, — Одно из двух. Дерзайте — разберитесь, в чем причина такого феномена.

— Думаю, тут больше тянет на второй вариант — скрывает что-то бестия… Глазки бегают, говорит зачастую невпопад, словно чего-то и кого-то остерегается.

— Что ж, правильно говорите, проверьте эти версии и найдите истинный ответ на вопрос о таком поведении задержанного. Подключите агентуру из числа румынских военнопленных. Сейчас этих «мамалыжников» у нас предостаточно, — спокойно рассуждал генерал.

Пока пленный майор приходил в себя после контузии, были допрошены остальные военнопленные. Один из них назвал в числе задержанных в группе двух офицеров румынской разведки Нацеску и Маринеску…

* * *

Офицеры 2-го отдела решили детально поработать с ними. Проведя личный обыск, смершевцы обнаружили у румын прямые улики их принадлежности к спецслужбам — у них нашли шифровальные блокноты и коды. Тем ничего не оставалось делать, как чистосердечно признаться, что они действительно являются кадровыми офицерами разведывательных органов Румынии, а «контуженный» майор — их начальник, руководитель разведцентра «Н» 2-й секции Генштаба румынской армии по фамилии Ботезату.

После поправки майор Ботезату дал контрразведчикам ценные показания не только по структуре разведцентра, но и всех разведывательных и контрразведывательных органов Румынии. Раскрыл три резидентуры, оставленные на освобожденных территориях Молдавии и Одесской области, назвал ценную агентуру, находившуюся у него на личной связи. Правдоподобность его показаний вскоре подтвердилась. Сотрудниками Смерш была арестована его агентура.

Начальник Управления КР Смерш фронта генерал-майор П.И. Ивашутин много интересного почерпнул, присутствуя на допросах румынского разведчика, высветившего историю создания тайной службы Румынии — сигуранца. Оказывается, румынскую охранку возглавлял с 1924 по 1940 гг., создавая ей мрачный имидж, потомок запорожских казаков Михаил Морузов. Его карьера началась ещё во время Первой мировой войны, когда он согласился с ролью агента Генерального штаба Румынии.

Он занимался установлением активистов революционных комитетов в русской армии, склонявших к дезертирству румынских солдат, имевших русское и украинское происхождение. Так ему впервые пригодились его русские корни. С началом Второй мировой войны он с одинаковой степенью напряженности работал и против немецкой, против и советской разведки.

Морузов даже разоблачил в Бухаресте глубоко законспирированную немецкую резидентуру, которую возглавлял полковник фон Майер. Потом переориентировал сигуранцу на борьбу с советской агентурой.

Надо отметить, что руководством советских органов госбезопасности румынская разведка рассматривалась в одном ряду с польской Дефензивой, французской Сю рте Женераль и британской Интеллидженс Сервис в качестве главного противника. Руководство НКВД СССР подозревало румын не только в проведении подрывной деятельности, но и в поддержке троцкистских организаций, как за границей, так и на территории Советской России.

Так, в газете «Правда» от 21 июля 1937 г. в статье под названием «Шпионский интернационал» утверждалось:

«Выполняя задание обер-шпиона Троцкого, Гелертер с ведома румынской разведки (сигуранца) широко развернул работу своей группы (Партия унитарных социалистов). Эта троцкистско-шпионская шайка всячески срывает создание единого фронта в Румынии, единство профсоюзов, распространяет клевету против СССР, выдает сигуранце коммунистов».

Правда в этой статье была одна, а именно — в Румынии действительно расстреливали коммунистов пачками. А что касается Морузова, то его русское происхождение, в конце концов, погубило и его самого.

С началом войны главу румынской спецслужбы начали подозревать в двойной игре. Ярый антикоммунист в 1940 г. был неожиданно арестован и тут же расстрелян по обвинению в сотрудничестве с НКВД. Не помогло сохранить ему жизнь и заступничество всесильного в то время шефа абвера адмирала Канариса, на кого, по всей вероятности, он тоже активно работал.

Управление Смерш фронта уже располагало материалами, что сигуранца отличалась крайне жестокими методами работы в захваченных советских городах Одессе и Кишиневе. Во время борьбы с партизанами и военнослужащими в одесских катакомбах в начале войны каратели зверели при допросах военнопленных. Устраивали пытки, избивали, подвешивали за ноги, били шомполами, выдирали щипцами ногти, насиловали женщин.

С начала июля до середины сентября 1941 г. части Отдельной Приморской армии и подразделения Черноморского флота героически обороняли Одессу. Но силы были не равными. С каждым днем становилось ясно, что рано или поздно город придётся оставить врагу. Но сопротивление оккупантам продолжалось…

По личному указанию наркома внутренних дел СССР Л. Берия, для оказания помощи местным органам НКВД в создании резидентур, разведывательно-диверсионных групп и партизанских отрядов на случай оккупации города, из Москвы в Одессу выехал сотрудник центрального аппарата НКВД капитан госбезопасности Владимир Александрович Молодцов.

Центр не настаивал, чтобы контрразведчик обязательно остался в городе, но офицер принял окончательное решение — остаться!

Москва ответила согласием. Ядро подпольной организации составили чекисты: Сергей Виноградов, Петр Морозовский, Тамара Мижигурская, Павел Шевченко, Петр Балонин, Иван Петренко, Иван Гринченко и радист Евгений Глушков.

При резидентуре Молодцова (оперативный псевдоним «Бадаев») было создано два партизанских отряда, руководимых местными гражданами Афанасием Клименко и Антоном Федоровичем. Для жизнеобеспечения отряда Клименко в катакомбах подготовили специальную базу. Под землей хранились продукты питания, рассчитанные на шестимесячное пребывание под землёй до полусотни человек. Туда же завезли взрывчатку, оружие и боеприпасы к нему.

16 октября 1941 г., в день оккупации города немецко-румынскими войсками, в одесские катакомбы через шахту в селе Нерубайское вошел весь партизанский отряд Клименко и руководящий состав резидентуры.

О том, что в оккупированной Одессе остались партизаны и подпольщики, румынской контрразведке (сигуранце) было известно. В одном из её документов, захваченном после войны, по борьбе с партизанским движением, говорилось:

«Советское правительство организовало и хорошо снабдило действия партизан на потерянных территориях. Партизаны составляют невидимую армию коммунистов на этих территориях и действуют со всем упорством, прибегая к самым изощренным методам выполнения заданий, ради которых они оставлены. Вообще, всё население, одни сознательно, другие несознательно, помогают действиям партизан».

Партизанами и подпольщиками проводилась определенная положительная работа: уничтожалась живая сила противника, подрывались железнодорожные пути и склады с продовольствием и вооружением, пускались под откосы поезда, велась агентурная разведка побережья…

Центр периодически принимал спецсообщения от «Кира» (радиопозывной Молодцова). Документы, начинающиеся словами: «Нелегальный резидент НКВД в Одессе сообщает…» нередко ложились на стол руководителю НКВД и даже Верховному главнокомандующему. Сталин их внимательно читал…

Но случилось предательство со стороны… руководителей партизанских отрядов, сначала — Антона Федоровича, а затем — и Афанасия Клименко. Согласились сотрудничать с сигуранцей ещё несколько арестованных подпольщиков, в том числе и радист отряда Евгений Глушков, инициативно предложивший свои оперативные услуги недавнему его противнику.

Как писал Олег Матвеев по этому поводу в газете «Независимое военное обозрение»:

«По заданию немецких спецслужб с августа 1942 г. по ноябрь 1943 г. он поддерживал по рации связь с Москвой, дезинформируя о партизанском отряде и требуя прислать помощь людьми и материальными средствами. Однако уже в сентябре 1942 г. на Лубянке пришли к выводу, что Глушков работает под контролем, и включились во встречную дезинформационную радиоигру с противником».

8 февраля 1942 г. Владимир Молодцов вместе с Тамарой Межигурской во время выхода из катакомб были выслежены и схвачены румынской контрразведкой возле дома Антона Федоровича.

По доносам предателей за небольшой промежуток времени было расстреляно более тридцати партизан.

Суд над Молодцовым и Межигурской состоялся 28 мая 1942 г. Они сидели на скамье подсудимых, закованные в цепи кандалов. После того как 29 мая был зачитан приговор военно-полевого суда, по которому все трое приговаривались к расстрелу, на предложение подать прошение на имя короля о помиловании чекист категорически отказался, заявив: «Мы на своей земле и у врага помилования не просим!»

В июле 1942 г. герои были расстреляны.

После освобождения Одессы войсками Красной Армии органы военной контрразведки Смерш 3-го Украинского фронта разыскали Афанасия Клименко, Антона Федоровича и других предателей…

Все они были судимы военным трибуналом.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 г. капитану госбезопасности Владимиру Молодцову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Большую роль в расследовании причин провала Одесского подполья и розыска предателей для привлечения их к суду военного трибунала сыграли армейские чекисты 2-го отдела УКР Смерш 3-го Украинского фронта.

В ходе проведения розыскной работы оперсоставом 2-го отдела этого же фронта в лагере военнопленных № 22 было установлено, что унтер-офицер Остермайер не пехотинец, а кадровый военный разведчик, располагавший, как выяснилось потом, интересной информацией.

Через агента-опознавателя, сослуживца проверяемого по 219-му полевому резервному батальону, было установлено, что он до пехотного подразделения проходил службу в подразделении абвера, в частности, в абвергруппе-253.

На допросе немец всё-таки признался в своей принадлежности к германским разведорганам и раскрыл свой «профессиональный профиль» — специалист по диверсиям. Оказалось, что он готовил диверсионные команды и забрасывал их в тыл наших войск.

* * *

В ходе дальнейшей работы с Остермайером стал известен перечень конкретных диверсионных устремлений абвера в зоне ответственности 3-го Украинского фронта. Об этих сведениях начальником военной контрразведки П.И. Ивашутиным сразу же было доложено командующему фронтом маршалу Советского Союза Ф.И. Толбухину, который приказал начальнику штаба фронта генерал-полковнику С.С. Бирюзову усилить охрану обозначенных для диверсий объектов.

Через некоторое время у этих сооружений (складов, ангаров и железнодорожных магистралей) действительно было задержано несколько диверсантов, что говорило о честном сотрудничестве немца со смершевцами.

По мере дальнейшей работы с абверовцем стали известны сведения о структуре и численности абвергруппы-253, входившей в состав абверкоманды-212, о закладке на территории Италии 150 тайных складов с оружием и взрывчаткой. Назвал он псевдонимы и реальные фамилии диверсантов, которые должны были осуществить подрывы тыловых объектов в полосе действий фронта.

Результаты работы военных контрразведчиков фронта докладывались в Центр — Абакумову и Карташову…

Из таких и подобных фрагментов борьбы с противником лепилась мозаика цельной картины Великой Победы.

Глава шестая Конец нелегальной переправы

Киевлянин с известной тренерской фамилией» военный контрразведчик, полковник Николай Григорьевич Лобановский родился в Киеве, воевал на Балтике и в Прибалтике. О некоторых интересных операциях он поведал потомкам. Об одной из них и пойдет речь в этом повествовании.

Шел 1944 год. С этим годом связаны были два интересных события, так необходимых, чтобы порадовать народы и нашей страны, и других государств, находящихся под оккупацией нацистской Германии.

Первое — открытие Второго фронта в Западной Европе в ходе проведения с 6 июня по 31 августа 1944 г.» в основном, англо-американскими союзниками Нормандской операции, или операции «Оверлорд».

Второе — полное освобождение территории СССР от немецко-фашистских войск, когда 20 июля 1944 г. наши войска вошли в Польшу.

Именно в это время в освобожденный от немецко-фашистских захватчиков Таллин прибыла оперативная группа отдела контрразведки во главе с генерал-майором Валентином Васильевичем Виноградовым — начальником ВКР Смерш НКО СССР Краснознаменного Балтийского флота.

В состав группы входило несколько подразделений по четыре-пять оперативных работников в каждом, во главе которых стояли опытные армейские чекисты. Именно Николаю Григорьевичу Лобановскому довелось заниматься вопросами координации этих групп и докладывать результаты их работы руководству — генералу В.В. Виноградову.

Об этом времени Николай Григорьевич потом скажет:

«Без преувеличения скажу, что у всех нас настроение было тогда особенно приподнятым. Приближавшаяся победа над врагом вдохновляла нас на самоотверженные действия во имя Родины.

Все чекисты работали самоотверженно. Смело проникали в тайные организации, созданные бежавшими фашистами, организовывали засады, вступали в открытую схватку с врагом. Никто не жаловался на усталость, хотя спали нередко всего по два-три часа в сутки.

Благодаря такому отношению к делу, проявляемой инициативе и находчивости оперативные работники за сравнительно короткий срок задержали и обезвредили немало государственных преступников, в том числе и шпионов, проходящих подготовку в немецких разведывательных школах на территории Эстонии.

Одной из значительных, на мой взгляд, стала операция по захвату нелегальной переправы участников фашистских националистических формирований в Финляндию и оттуда — в Швецию».

Было очевидным, что с освобождением временно занятой фашистами советской территории лица, скомпрометировавшие себя во время оккупации, — провокаторы, каратели, участники фашистских националистических формирований и прочие прихвостни гитлеровцев — попытаются бежать за границу к американцам и англичанам, чтобы спасти свою шкуру.

На Украине то же самое происходило с бандеровцами и всякого рода шуцманами — предателями и палачами украинского народа. Бежало это зверье на Запад, как крысы с тонущего корабля.

Со слов Лобановского, к проведению данной операции они готовились заранее, зная по опыту работы в 1939–1940 гг., как эстонский буржуазно-националистический центр, обосновавшийся в Швеции, привлекал местных контрабандистов для переброски своей агентуры и эмиссаров на территорию Советского Союза.

Оперативники были убеждены, что реверс будет происходить теми же каналами и теми же средствами, что было в довоенное время. Поэтому работа по розыску и захвату переправы была предусмотрена отдельным планом в работе опергруппы.

«Начиналась она с разведки районов, — говорил ветеран, — ранее пораженных контрабандистской деятельностью, и поиска подходящих людей, которые смогли бы нам помочь в осуществлении задуманного.

Скажу прямо, в последнем нам повезло. Буквально в первые же дни работы опергруппы кто-то из оперативных работников обнаружил в таллинской тюрьме некого Бейка, немца, осужденного фашистским военно-полевым судом. При проверке выяснилось, что этот эстонский немец до установления Советской власти в Прибалтике жил в Таллине, занимался коммерцией, по делам которой неоднократно выезжал в другие страны.

В 1940 г. он из Эстонии выехал в Германию по репатриации. В Германии был мобилизован в армию и направлен на Восточный фронт, но не солдатом, а, как знавший русский язык и отчасти — Россию, служащим в одну из немецких торговых фирм, занимавшуюся заготовкой сырья для промышленности.

Там он проворовался и после был осужден к нескольким годам тюремного заключения…»

Бейку исполнилось сорок лет — мужчина в расцвете сил. По характеру он был пронырливый, компанейский, коммуникабельный, располагал обширными связями среди разных слоев населения эстонской столицы, в том числе среди националистов, антисоветски настроенных граждан и всякого рода русофобов.

Лучшего кандидата в той обстановке и для той работы трудно было найти. Оперативники решили с ним установить доверительные отношения с расчетом в дальнейшем, в зависимости от результатов взаимодействия» перейти на негласную основу сотрудничества.

Лобановский поручил руководство негласной деятельностью Бейка своему заместителю К.П. Анкудинову, который продуманно направлял действия своего помощника.

На очередной встрече Бейк рассказал, что напал на след одного из каналов переправы в Швецию, Финляндию и другие соседние страны из числа бывших пособников фашистов. Это была небольшая закрытая и трудно просматриваемая со стороны бухта. Бухта — заросшая, с подковообразной береговой линией, сосновым лесом и кустарником — гарантированно скрывала подходы к себе.

Лес тянулся вглубь эстонской земли на многие километры. На обрывистом берегу стояло небольшое рыбацкое селение, тоже окруженное густым сосняком. Лучшего места для контрабандистов не придумаешь.

Хуторская жизнь рыбаков позволяла приютить за вознаграждение и на время скрыть от любопытных глаз любого незнакомца, желающего покинуть страну. Были случаи, когда в поселке собирались группами все те, кто желал бежать за границу. Естественно, переброска таких людей производилась с соблюдением основ конспирации и за большие деньги или драгоценности. Последние у таких людей были в силу того, что они, служа немцам, часто грабили богатых евреев, у которых можно было поживиться золотом и другими ценностями.

Однажды Бейк запросил срочную встречу и пришел на явку взволнованным.

— Что случилось? — поинтересовался Анкудинов.

— Готовится большая операция…

— Можете подробнее?

— В ближайшее время ожидается прибытие из-за границы судна, которое должно вывезти в Финляндию большую группу эстонских предателей. С этой группой намеревается уплыть и крупный государственный преступник, бывший эстонский адмирал и националист Питка.

Кто он такой и чем он занимался?

На этот вопрос у чекистов было достаточно материалов. Адмирал Йохан Питка — ярый эстонский националист, активно сотрудничавший с фашистами. После революции 1917 г. — основатель национал-либеральной партии. В 1940 г. уехал в Финляндию. В 1944 г. вернулся в Эстонию, призывая к сопротивлению Красной армии любой ценой.

В сентябре 1944 г. он создал боевой отряд под названием «Боевая группа адмирала Питка» и пытался организовать сопротивление советским войскам. Розыском Питка активно занималась наша контрразведка.

Со слов Лобановского:

«Получив такие сведения, мы разработали операцию по захвату переправы и ее участников. Н ней были привлечены корабли флота — два или три больших охотника, отдельная рота матросов, наш радиоцентр и радисты.

По замыслу, в группу, намеревавшуюся нелегально перейти границу, должен был проникнуть Бейк вместе с радистом — старшим сержантом Матвеевым. У радиста должна была находиться при себе хорошо замаскированная портативная рация.

Обо всех событиях в стане врагов Бейк обязан был через радиста докладывать нам.

Для захвата преступников в море на заранее определенные позиции выводились корабли флота…»

Захватить переправу и ее участников на берегу было поручено Лобановскому.

Для этого ему выделили группу оперработников, роту матросов, транспорт, средства связи и сигнализацию. Связь с Бейком было поручено держать Анкудинову, находившемуся в нескольких километрах от рыбацкого селения. Общее руководство операцией осуществлял генерал Виноградов.

* * *

Накануне предполагаемого прибытия из Финляндии контрабандистского рыбацкого мотобота, Бейк с радистом Матвеевым ушли в лес на поляну, где расположились беглецы. Оперативники понимали, что нахождение их агента с радистом в той среде, в которой они очутились, было крайне опасным. Ждали с часу на час сигнала. И он пришел с содержанием — они на месте в ожидании активных действий.

Но прошли сутки, вторые, наступили третьи — мотобота не было.

Матвеев радировал:

«Кончаются продукты… У ожидающих теряется уверенность в успехе переправы… Высказываются намерения разойтись «по домам».

Возник вопрос — что делать?

На оперативном совещании пришли к выводу, что надо захватить переправу. Группа военных контрразведчиков с приданным армейским подразделением двинулась лесом в направлении сосредоточения людей, ожидающих финское судно.

План был таков — окружить рыбацкое селение и прилегающий к нему лес, прочесать его и задержать коллаборационистов и других подозреваемых лиц. А уже потом в ходе следствия вскрыть каналы их связи с зарубежным антисоветским центром и передать материалы судебным органам.

Связь с радистом Матвеевым потом прервалась по независящим от него причинам — сели батареи.

Лобановский на «Виллисе» вместе с одним из оперативников оторвался от колонны и первым выскочил на прибрежную полосу. И тут он услышал рокот мотора и взволнованный людской говор. Мрак ночи скрывал от военных контрразведчиков обстановку. Только слух ловил удаляющийся шум мотора какого-то плавательного средства.

Лобановский дал несколько автоматных очередей. Взвились две красные ракеты. Получив заранее предусмотренные планом операции сигналы, — две красные ракеты — корабли включили мощные прожекторы. Скоро мотобот был обнаружен. К нему подошел большой охотник.

Последовала команда: «Оружие за борт!»

Моряки мгновенно овладели мотоботом и приказали всем переместиться на корабль. Всего было двадцать пять человек, не считая капитана мотобота и моториста.

Капитаном оказался известный в округе контрабандист по имени Эрик, а по кличке «Одноглазый». Это был молодой, широкоплечий мужчина с черной «пиратской» повязкой на лбу. Кучерявую голову украшала видавшая виды морская фуражка со следами беловатых разводов от солевых «выпаров». На темном околыше «мичманки» — с якорем желтоватый «краб». Так на морском жаргоне называлась кокарда.

Держался хозяин морской посудины самоуверенно. Заявил сразу же, что никакой политикой не занимается, его интересуют деньги и только деньги.

В ходе предварительного обыска в «трюме» мотобота среди сумок, вещмешков и коробок были найдены большие ценности — золото, драгоценные камни, деньги. Наш военный корабль взял мотобот на буксир и повел его в Таллинский порт. Но операцию чекисты продолжили.

В ходе окружения рыбацкого поселка и прочесывания близлежащего леса силами оперативной группы было обнаружено еще около трех десятков подозрительных лиц. Их, прячущихся, буквально выковыривали из землянок, амбаров, схронов в домах. Мотобот не мог поместить всех желающих покинуть Эстонию. Они надеялись уехать следующим рейсом. Капитан шаланды обещал прибыть за ними на следующую ночь.

Как пояснил Лобановский:

«Всего же при проведении этой операции было задержано и привлечено к уголовной ответственности более пятидесяти человек, ярых врагов Советской власти — буржуазных националистов, пособников фашистов, карателей, контрабандистов.

Помню и такую пару среди задержанных: она — молодая, интересная женщина, эстонка. Решила тайно перебраться за границу вместе со своим «женихом», высоким плотным немцем с явно военной выправкой.

При расследовании выяснилось, что никаким женихом этой дамы он не был, обычный дезертир, бежавший из разваливавшейся фашистской армии за рубеж.

Среди задержанных адмирала Питка, к сожалению, не оказалось…»

Существует несколько версий его исчезновения — старика выбросили за борт, как много знающего при подходе нашего охотника. По другой версии, он застрелился, а по третьей — дожил в схроне у своих родственников.

Так прекратила существование одна из нелегальных переправ, служившая лазейкой для бегства предателей за границу, бежавших от уголовного преследования за совершенные преступления в годы немецкой оккупации Прибалтики…

Глава седьмая Человек удивительной судьбы

Так уж заведено, что человеческие судьбы лепятся из окружающих обстоятельств и поступков самих людей.

Младший лейтенант в отставке Мария Ивановна Диденко, участница Сталинградской битвы, сотрудница военной контрразведки Московского округа ПВО и центральных аппаратов МГБ СССР и 3-го Главного управления КГБ СССР.

С ней автор этих строк знаком с 1974 г. по службе в центральном аппарате военной контрразведки КГБ СССР. Это человек удивительной судьбы. Проработав вместе около 15-ти лет, она ни одним словом не обмолвилась о боевых буднях на фронте. Считалась просто участницей войны, которых в 1970-х гг. было еще достаточно на службе в подразделениях военной контрразведки.

И вот встреча четверть века спустя.

Мы сидим с Марией Ивановной в Совете ветеранов Департамента военной контрразведки ФСБ РФ в историческом месте — бывшем здании Особого отдела Московского военного округа на Пречистенке в доме № 7, и мирно беседуем о пережитом. Если честно, меня волновали ее воспоминания о периоде работы в Смерш, о чем она никогда не говорила.

— Мария Ивановна, меня интересует ваша служба в годы войны, в том числе и период Смерша. Время, наверное, было не из легких?

— Вы правы, мне нынче перевалило за девяносто, но даже сегодня чисто физически легче переживать с таким мешком солидных лет за плечами, чем в период военного лихолетья. Хотя я была молодой и сильной. Нахлебалось горя наше поколение. Я была на войне больше в окопах, на маршах, в отступлении и наступлении, чем в кабинетах. Свою жизнь в Смерше я бы скорее назвала походной. Хотя начинала службу с кабинетов на Лубянке.

— А как вы попали в органы госбезопасности?

— Жила я до войны в Москве в районе Сретенки с мамой и сестрой. Окончила восемь классов и решила поскорей приблизиться к какой-нибудь конкретной профессии. Хотелось поскорей помочь матери.

Поступила в строительный техникум. Сразу же влилась в круговорот активной жизни. Меня избрали секретарем комсомольской организации. Отучившись два курса, по рекомендации райкома комсомола в 1940 г. была направлена в органы НКВД. Меня определили в 3-е Управление народного комиссариата Военно-Морского флота СССР.

Назначили на должность помощника оперуполномоченного. Первым моим начальником в органах был комиссар госбезопасности Петр Андреевич Гладков. Осенью 1942 г. подразделение переименовали в 9-й отдел Управления Особых отделов НКВД СССР.

В 9-м отделе я познакомилась с моей коллегой Антониной Николаевной Смирновой, красивой и статной женщиной. Мы в какой-то мере были даже подругами. Через некоторое время я заметила, что моя подруга после отдельных звонков краснела и отвечала на вероятные вопросы позвонившего ей неизвестного мне человека как-то сбивчиво, невпопад, словно волновалась с ответами. Понижала голос, чтобы я не услышала этих самых ответов.

— Тоня, ты чего — вся горишь от стеснения, влюбилась, что ли? — спросила я однажды после такого звонка.

Антонина еще больше покраснела и призналась, что на нее «положил глаз» сам Виктор Семенович Абакумов.

— Ну и что, значит, понравилась ты ему.

— Стыдно…

Со временем она осмелела, и они стали прогуливаться по Кузнецкому мосту — их замечали наши сотрудницы. Красивая пара!

И действительно, через некоторое время наш шеф развелся с первой женой. И второй его супругой стала моя подруга. Вскоре у них родился сын. В 1951 г., после ареста Абакумова, задержали и Антонину Николаевну вместе с двухмесячным ребенком.

Малышу пришлось организовывать в заключении детское питание: у матери на нервной почве пропало молоко. Рассказывали, что следователям приходилось подкармливать младенца — покупали в магазине молоко и приносили им в камеру…

— Какая она была?

— Внешне чуть выше среднего роста, лицо слегка продолговатое, русые волосы, глаза серые с голубизной. Кожа лица отливалась аристократической белизной. Одевалась она со вкусом. Помню, любила ходить в голубом кашемировом платье. Девчата, наши сотрудницы, были без ума от этого красивого платья…

Но всё это случится потом, после сорок пятого, а пока шла война…

Я стала проситься на фронт.

— Как и когда это произошло?

— Когда на устные мои просьбы кадровики не реагировали, я решилась на авантюру — написала рапорт на имя Виктора Семеновича Абакумова.

— Передали в кадры?

— Нет, я его понесла сама. Понимала, что он решит вопрос положительно, т. к. не надо забывать, какое время это было — канун Сталинградской битвы. Патриотические порывы приветствовались.

— На какой фронт вас направили и на какую должность?

— Наш эшелон прибыл в город Горький. Там, как потом я выяснила, в четвертый раз формировалась 24-я армия, входившая в состав Донского и Сталинградского фронтов. Командующим армией был генерал Галанин. Потом после 1943 г. армия получила новое наименование — 4-я Гвардейская.

Меня назначили помощником оперуполномоченного с возложением функций секретаря особого отдела одного из соединений армии. Я отвечала за сохранность сейфов с агентурными делами и другими секретными материалами. Вооружена была пистолетом ТТ и автоматом ППШ.

В каждом металлическом ящике находилась бутылка бензина и спички для срочного уничтожения документов в случае непредвиденных обстоятельств. Мне также поручили быть ответственной за охрану вместе с личным составом отделения арестованных предателей, членовредителей и немецких лазутчиков до суда.

— Как вы попали из Горького под Сталинград?

— Дивизии армии погрузили в эшелоны и направили в сторону Сталинграда. Остановился наш состав в степи. Спешились и пешком шли до Калача. Было очень жарко. Многие, в том числе и я, сапогами натерли ноги до крови. Под Калачом попали под такой обстрел, что думала — не выберусь живой. Гул, взрывы, дым, стоны раненых, ржанье покалеченных лошадей, обезумевшие лица контуженных и кровавые останки людей — и наших, и немцев на земле и даже на крышах домов и ветвях деревьев. Наших павших военных, к сожалению, было больше. Это все война…

А потом Сталинград: ничего нового вам сказать не могу. Об этой эпопее уже написано столько, что мне неудобно повторяться, кроме того, что на берегу Волги, в этом Сталинградском пекле погиб мой отец Васильев Иван Павлович. Царство ему небесное! Не увиделась с ним, а ведь могла…

— Какие фронтовые пути-дороги вас встретили после Сталинграда?

— Меня направили на трехмесячные курсы шифровальщиков в Москву. Они тогда располагались в этом здании, где мы с вами сегодня находимся. Отучилась тут положенный срок и сразу же была направлена секретарем-шифровальщицей Особого отдела НКВД, а после 19 апреля 1943 г. — отдела контрразведки Смерш, 3-го гвардейского танкового Котельниковского корпуса 5-ой гвардейской танковой армии генерала Ротмистрова. С сослуживцами прошла дорогами Украины, Белоруссии и Прибалтики. Запомнила имя командира нашего корпуса — генерал-майор Вовченко Иван Антонович.

Помню, в Белоруссии, в районе Молодечно у одной из деревень случилось ЧП. Отдел перемещался на новые позиции. Секретке выделили вездеход-амфибию. Машина мощная — готовая ездить по бездорожью и плавать по воде.

При подъезде к реке Уша «закипел», а потом и загорелся двигатель. Стали тушить пламя, но не тут-то было. Машина вспыхнула факелом

Взвод охраны стал срочно выгружать сейфы из полюбившегося нам вездехода. Побежала искать помощи. В одном доме веселилась компания. Среди офицеров я увидела знакомого корпусного прокурора. Он был пьян. Все равно я у него попросила помощи — секретные ведь документы, а немцы — на том берегу. Он что-то промямлил невразумительное. Тогда с командиром взвода мы решили задержать машину то ли его, то ли какого-то другого офицера и доставили документы в назначенный пункт.

В конце войны была направлена секретарем-шифровальщицей в отдел контрразведки Смерш 29-го танкового корпуса 5-й танковой армии.

Войска корпуса принимали активное участие на Курской дуге. Особенно запомнились бои во встречном сражении под Прохоровной. Наша 5-я армия, под руководством того же Ротмистрова, была на острие атак немцев. Как сейчас помню, в середине июля 1943 г. уперлись лбами две броневые силищи — немецкая и советская. Фашисты никак не могли захватить Прохоровку, прорвать оборону наших войск и выйти на оперативный простор, а нашим войскам не удавалось окружить группировку противника.

И вдруг это случилось 12 июля 1943 г. — земля заходила ходуном от артиллерийско-танкового огня с обеих сторон. В единоборстве встретились броневые машины. Они были похожи на громадных черепах, ползущих друг на друга и так же неуклюже, по-черепашьему переворачивающихся на свои броневые панцири. Горела сталь, как дерево. Сотни костров с густым черным и едким дымом заволокли пространство боя.

— А как действовали военные контрразведчики вашего отдела?

— В наш отдел Смерша 29-го танкового корпуса то и дело приезжали с докладами начальству оперативники. Получали инструктажи и тут же отправлялись на поле брани. Я замечала тогда, что все они были в пыли, чумазые, пропитанные пороховыми газами. Они сражались на передовой не только своим специфическим оружием, но и огневым.

— Были ли смертельные случаи со стороны ваших сотрудников?

— А как же, с любого сражения кто-то не возвращался — погибал. В том аду у нас погибло трое.

— А чем вы, Мария Ивановна, были загружены в тот период?

— Работы было много — тут и регистрация секретных документов, и отправка шифровок, и раскодирование входящих шифротелеграмм, и сохранность секретного делопроизводства. Гарантии не было, что мы не попадем в окружение. Но все-таки была уверенность, что после Сталинграда на Курской земле мы выстоим.

— После самой битвы какое впечатление оказали на вас детали и панорама этого грандиозного сражения?

— Впервые я почувствовала запах горелой стали, пылающей брони. До этого не было такого ощущения. Танки горели, как спички. Теперь, после боев, они стояли покореженные, перевернутые, с разорванными гусеницами и снесенными башнями, остывшие. Серо-грязные их тела с налетом пыли казали жуткое зрелище.

Вокруг валялись в неестественных позах застывшие наши и немецкие воины. Тошнотворный запах от разлагающихся трупов людей и лошадей не давал полной грудью вдохнуть воздух. Порой приходилось мочить носовой платок и через него дышать…

Поэтому мне казалось, — наверное, так оно и было — организм испытывает кислородное голодание. За сутки животы падших лошадей от жары раздувались до неимоверных размеров. Потом они лопались сами по себе, обдавая округу зловонием, если кто-либо из солдат не протыкал эти огромные пузыри штыком.

Не забыть мне Курскую битву никогда…

— А дальше, на каких баталиях вам пришлось побывать?

— Наша 5-я танковая армия и ее 29-й танковый корпус участвовали в Белгородско-Харьковской стратегической операции, вели бои по расширению плацдарма на реке Днепр юго-восточнее города Кременчуг, сражались в Корсунь-Шевченковской наступательной операции. Потом была Белоруссия, Литва и Восточная Пруссия.

Многие эпизоды забылись — сколько воды утекло!

В Белоруссии видела, как пострадало местное население от немцев. Одни печные трубы стояли по хуторам, деревням и селам. Домов нет, стен нет, а печи курятся вовсю. Возле них крутятся бабы да копошатся детки.

Видела, как из леса привели к нам в отдел те же бабы с вилами наперевес «пленного» полицая — местного предателя, прятавшегося в лесу от народного гнева. Привели поколоченного ими, но самосуда белорускам не дали мы осуществить.

Судили зверя на месте, военно-полевым судом — «шлепнули» его солдаты.

А в другом районе видела аналогичную картину. Того по

приговору правого и скоротечного суда вздёрнули — повесили. Это всё лики войны.

Помнится, на границе Белоруссии и Литвы наткнулись наши оперативники на логово «лесных братьев». Жестокие были националисты. Много нарубили «красной капусты» — так они называли свои жертвы из числа наших военнослужащих, советского и партийного актива, евреев.

Привели их тоже в отдел. Разные и они были. Одни переживали — просили пощадить, другие смотрели волками на нас.

Подключили следователя. Нашлось десятка два свидетелей. Наиболее кровожадных передали суду, а молодежь отпустили после профилактических бесед.

В Прибалтике наши оперативники постоянно участвовали в облавах против хорошо вооруженных лесных «литовских полицаев», ведущих, по существу, партизанскую борьбу. Особой страницей в деятельности литовской полиции являлось участие в Холокосте — уничтожении еврейского населения.

— Мария Ивановна, я недавно прочитал в одной из газет, что в годы Второй мировой войны на территории Литвы было уничтожено почти девяносто четыре процента литовских евреев. Правдоподобна ли эта цифра?

— Вполне. Причем уничтожение евреев литовские вооруженные формирования нередко осуществляли, не дожидаясь приказа немецкого военного командования, с целью первичного грабежа. Жертв тщательно обыскивали, забирали драгоценности, потом раздевали и уже нагими вели на расстрел.

Местом массовых казней евреев гитлеровцами и их литовскими пособниками были форты Каунаса, а также специально созданный для этих целей лагерь в местечке Поныри. Именно в этом лагере только за один день в апреле 1943 г. было уничтожено два эшелона советских граждан в количестве более 5 000 человек.

Я эту цифру хорошо запомнила, т. к. готовила и отправляла в ОКР Смерш армии шифровку год спустя после этой трагедии.

В Литве было очень много уклонистов, когда на призывные пункты военных комиссариатов многие просто не приходили.

В Восточной Пруссии сотрудники Смерш нашего корпуса встречались с дикими случаями ведения партизанской войны недобитыми нацистскими солдатами и офицерами спецслужб и вермахта, сколоченные в диверсионно-террористические отряды под названием «Вервольф».

Видела волчьи, колючие взгляды этого зверья. Вначале не хотели отвечать на задаваемые вопросы. Потом они сдавались на милость победителей и отправлялись в плен.

В конце войны я была контужена взрывной волной, слава богу, не зацепила разорвавшаяся неприятельская бомба осколком.

Отлежалась в госпитале и снова на войну…

— А после войны?

— А после войны направили служить в Особый отдел МГБ СССР Московского округа ПВО, где я проработала несколько лет. Помню треклятый 1951 г., когда арестовали нашего шефа Виктора Семеновича Абакумова, а затем и его супругу Антонину Николаевну Смирнову с малюткой-сыном, о чем я уже говорила вам раньше.

Потом предложили работу в центральном аппарате 3-го Главного управления КГБ СССР, где и прослужила я в 10-ом отделе до пенсии.

О прожитом и пережитом не сожалею — так судьба мне на пророчила. Пока больше нахожусь в вертикальном положе нии. Лежать долго боюсь. В движении — жизнь!

— Значит, долгая жизнь вам завещана.

— Дай бог!..

Глава восьмая Попарились и попались

В этом повествовании речь пойдет об одной интересной операции в годы минувшей войны, проведенной нашими старшими коллегами — военными контрразведчиками.

Летом 1944 г., когда наши войска вели бои за освобождение Польши, начальником Особого отдела 47-й гвардейской стрелковой дивизии был назначен майор А.И. Матвеев. Противник тогда пытался предпринять всяческие меры, чтобы задержать продвижение Красной Армии, в том числе путем совершения диверсий на коммуникациях. Кое-что ему удавалось сделать.

Вот почему из управления Смерш 1 — го Белорусского фронта в Особый отдел соединения было передано указание сосредоточить силы на противодиверсионной деятельности. Хотя контрразведчики и раньше уделяли ей внимание, но с такой остротой вопрос не ставился.

Дивизия к этому времени дислоцировалась в районе польского города Люблина — принимала пополнение, готовилась к броску на Вислу. Командир соединения гвардии генерал-майор Василий Минаевич Шугаев, начальник штаба соединения и руководитель Особого отдела прорабатывали маршрут. В нем они наметили полосу наступления, определили, согласно ориентировкам и своим разведывательным данным, где имеются подразделения спецслужб противника, карательные части, какие объекты в нашем тылу могут быть выбраны немцами для совершения диверсий.

Командование соединения выделило пять таких уязвимых мест, и в том числе железнодорожный узел, по которому шел основной поток грузов для готовящейся наступательной операции. В эти населенные пункты были направлены оперативные группы по 7-10 человек во главе с военными контрразведчиками, чтобы скрытно вести наблюдение за объектом, а в случае появления подозрительных лиц — разбираться, не являются ли они диверсантами.

Группу, направленную к тому самому важному железнодорожному узлу, возглавил старший оперуполномоченный капитан Голубцов. Два человека в ней были военнослужащие из Смерша, остальные — из разведывательного подразделения полка.

Довольно скоро в районе объекта, наблюдаемого Голубцовым, появилась дрезина, а в ней — офицер. Дрезину, конечно, остановили, попросили предъявить документы. Офицер без всяких лишних вопросов показал все положенные документы, в том числе и командировочное предписание за подписью начальника штаба фронта.

Это был якобы представитель железнодорожных войск нашего 1-го Белорусского фронта, который ехал на узел, чтобы определить, насколько он подготовлен к приему большого количества боеприпасов и других грузов для наступающей группировки.

Хотя документы сомнений не вызывали, но Голубцов заколебался, обратив внимание на одно обстоятельство: в ориентировке, которую контрразведчики получили, наряду с другими признаками экипировки диверсантов фигурировал ранец.

У этого офицера как раз и был ранец. Это вызвало подозрение, но т. к. всё остальное было в полном порядке, то железнодорожника пропустили следовать по назначению. Однако доложить начальнику Особого отдела майору Матвееву об этой встрече Голубцов лишним не посчитал…

А буквально на следующий день в этот же самый район прибыла группа из семи бойцов во главе с офицером. Эти люди имели задачу сбора новых образцов немецкого вооружения в период наступления — этакая трофейная команда. Старший её предъявил оперативному работнику документ за подписью на-пальника штаба фронта — требование, чтобы все командиры и начальники оказывали этой трофейной команде всяческую помощь в выполнении поставленной задачи. И офицер, и все его бойцы имели за спиной ранцы…

* * *

Нужно ли объяснять, что эта группа сразу же вызвала у капитана Голубцова подозрение? Но виду сотрудник Смерша, конечно, не подал. Поскольку же ему была высказана просьба о содействии, то он на неё охотно откликнулся.

«Хорошо, — сказал он. — Тут у нас недалеко штаб, я вас с ними свяжу, вы договоритесь, как будете действовать…»

Посадил бойцов и командира на проходящую штабную машину и привел их всех в землянку к своему начальнику. А т. к. он уже доложил Матвееву насчет ранца у вчерашнего офицера, то у него сразу же возникло подозрение, что с этими «трофейщиками» надо разобраться повнимательнее…

Сначала майор попросил документы, и офицер охотно ему их предъявил — своё удостоверение, командировочное предписание, просьбу и указание начальника штаба фронта оказать помощь.

Когда начальник особого отдела дивизии стал их внимательно просматривать, то сразу обнаружил отдельные подозрительные признаки, которые были указаны в ориентировке. В частности, в удостоверении личности скрепки оказались из нержавеющей проволоки (помните, у Богомолова «В августе 44-го» — там как раз об этом говорится — авт.), буквы некоторые написаны не так…

В общем, в конце концов, особист обнаружил четыре подозрительных признака, и никаких сомнений у него теперь не было, что это диверсанты, которые находятся в розыске.

И вот создалась ситуация — они все вооружены автоматами. Сидят в землянке вокруг майора Матвеева. Целая диверсионная группа. И что же делать с ними? Как их задержать, как обезоружить, чтобы обойтись без жертв?

В голове один за другим прокручиваются варианты — и такой вариант, и другой… Но майор никак не мог быстро представить, как решить эту проблему. Конечно, сказывалось и волнение. Ну, поволновался он так немножко, потом взял себя в руки и повел беседу вполне нейтральную.

Мол, он им полностью поверил и теперь вникает в их проблемы, старается помочь команде. Сказал, что есть тут у нас склад трофейного оружия, и они его могут им показать. Они там сразу же найдут что-то нужное для выполнения своей задачи…

— Потом мы свяжем вас со штабом, — проговорил майор. — Так как мы, в чем нет большой тайны, буквально на днях готовимся идти в наступление, то вы можете с нами продвигаться и собирать все, что душе угодно…

Такой разговор был, и майору удалось как-то разрядить и успокоить «командированных». Подействовали доводы — офицер перестал волноваться, и все присутствующие, видимо, решили, что майор им действительно поверил.

Тогда Матвеев вызвал начальника АХЧ хозяйственной части и приказал ему разместить «гостей» в соседней палатке, поставить на все виды довольствия и прикрепить к штабной команде, какая будет участвовать в наступлении.

Они с этим согласились, и таким образом удалось их из землянки вывести…

Но что дальше с ними делать?!

Майор быстро созвал всех оперативных работников, кто был под рукой, и они в спешном порядке стали обсуждать, как им обезвредить этих диверсантов без открытия огня. Прорабатывали самые разные варианты. Но всё никак не получалось обойтись без жертв.

Парни они все были здоровые, как на подбор, и у каждого автомат наготове. Не так, конечно, чтобы откровенно наизготовку и палец на спусковом крючке, но чувствовалось уже наметанным глазом — они готовы на все.

В конце концов, идею подсказал не оперативник, а этот же самый начальник АХЧ. Он пришел в землянку, где мы совещались, и спрашивает:

— Товарищ майор, а как быть с их санобработкой?

Как раз в это время в дивизию прибыл полевой комбинат по санитарной обработке личного состава, и контрразведчики за эту мысль ухватились.

Матвеев приказал ему пойти, проинструктировав, как говорить с ними. Предложить пройти обязательную в этой ситуации санобработку в связи с приказом командира дивизии во избежание педикулёза и других инфекций.

Офицер — старший группы — начал отказываться: мол, мы перед отправкой сюда прошли осмотр, у нас всё в порядке, — но начальник АХЧ твёрдо стоял на своём. Выполняя нашу инструкцию, он сказал, что в этом случае никуда дальше допустить вновь прибывших не может, потому что приказ — есть приказ, и ему лишние неприятности не нужны, он с командиром дивизии ссориться не собирается. В общем, люди мы все военные, сами всё понимать должны.

Длинный получился разговор, но, в конце концов, офицер вынужден был согласиться на санитарную обработку.

* * *

А тем временем солдаты подготовили баню.

Разумеется, она давно уже была готова — в смысле, истоплена — но оперативники оттуда вывели всех военнослужащих и вокруг этой палатки скрытно расположили группу захвата…

Когда всё было готово, начальник АХЧ предложил «гостям» идти в палатку, принять там душ и пройти санитарный осмотр.

После некоторых колебаний они всё-таки разделись в палатке-раздевалке, сложили обмундирование на специальную полку, автоматы и ранцы там же оставили и пошли в палатку-баню, что была в двух метрах от неё. Но одного охранника с автоматом всё-таки оставили.

В бане их начали мыть, как следует, — под паром, а в это время вступил в действие чекистский план — начальник отдела понимал, что охрану они оставят…

Был у майора такой старший оперуполномоченный Иван Каратуев — здоровый, смелый парень, ему и поручили обезоружить охранника. Переодетый санитаром, он преспокойно зашел в палатку, а потом внезапно нанес часовому удар по шее. Да такой, что тот свалился, как сноп, на землю, не пикнув. Но Иван ему ещё добавил для верной «отключки».

Тут же взяли под охрану и всех остальных — их стали связывать под паром, прямо как были, голеньких. Они пытались

брыкаться, рваться, но поздно — группа захвата была сильная.

Только потом, когда их связали, им выдали нательные рубахи и портки, а затем и всё обмундирование.

Когда контрразведчики осмотрели вещи задержанных, то оказалось, что в ранцах у них была взрывчатка, — сто килограммов на всю группу набралось. Вот для чего, оказывается, ранцы-то они с собой носили!

Потом контрразведчики шутили: «Попарились и попались…»

«Офицер» — это был кадровый сотрудник абвера, родом из поволжских немцев. На допросе признался, что они имели задание взорвать эшелон с боеприпасами на том важном железнодорожном узле и подорвать стрелочные коммуникации на железной дороге, чтобы затормозить движение поездов.

Остальные диверсанты, кстати, были из числа изменников Родины, ранее служившие в полиции и карательных отрядах на нашей территории, временно оккупированной гитлеровцами.

Конечно, тут же было принято решение найти вчерашнего «офицера-железнодорожника» — оперативники поняли, что это была разведка. Начали интенсивные его поиски, которые вскоре увенчались успехом. Диверсант был обнаружен в двух километрах от объекта, где он отсиживался, замаскировавшись в кустах. При задержании он оказал сопротивление, и был убит…

Таким образом, была обезврежена разведывательно-диверсионная группа и предотвращена диверсия на важном железнодорожном узле.

Глава девятая Сито контрразведки

Водной из бесед с автором ветеран военной контрразведки полковник Козловцев Леонтий Иванович, проработавший в системе 2-го отдела ГУКР Смерш НКО СССР, назвал работу его подразделения «большим ситом» военной контрразведки. Он высоко отозвался о своем начальнике — полковнике Сергее Николаевиче Карташове, доброта и требовательность к подчиненным, феноменальная память и невероятная работоспособность которого многих поражала и заряжала энергией работать ещё лучше, ещё активней.

— Карташов, по сути дела, являлся своеобразным аккумулятором оперативной мысли, — подчеркивал Леонтий Иванович. — Мы в него верили, как в себя.

Это было время, когда стремительно воплощался в жизнь призыв руководителя абвера адмирала Канариса:

«…Чтобы выиграть войну, теперь нужны не только танки, пушки, самолеты. Необходимо расшатать советский тыл, максимально ослабить боеспособность их войск. Для этого мы должны завалить противника и в тылу, и на фронте тысячами шпионов и диверсантов, террористов, агитаторов, паникеров и подстрекателей, возмутителей малых народов и народностей, мы должны взорвать их тыл, проникнуть в штабы воинских частей, оперативное руководство войсками, военную промышленность, государственный аппарат».

Вот уж действительно» стоит где-нибудь воздвигнуть храм

Господу Богу, как дьявол строит рядышком свою часовню — и самая многолюдная паства оказывается у нее на поклоне. Особенно это было в начале войны — в концлагерях» где содержались советские военнопленные. Этим дьяволом был абвер, готовивший свою паству из духовно опустошенных или лютых ненавистников Отчизны, превращая их потом в зверей.

2-й отдел ГУКР Смерш — это был основной генератор оперативно-розыскной и следственной работы по фильтрации военнопленных вражеских армий, находящихся в лагерях на территории СССР, в ходе и по окончании Великой Отечественной войны.

В начальный период войны, когда тыл быстро превращался в передовую, личному составу Особых отделов НКВД приходилось серьёзно заниматься и вышедшими из окружения нашими военнослужащими, и бежавшими из фашистского плена. Этот канал проникновения на нашу территорию активно использовали абвер и «Цеппелин», гестапо и другие подразделения главного управления имперской безопасности — РСХА.

Объём работы» проделанной военной контрразведкой» трудно даже себе представить — по своим масштабам и размаху задействованных сил и средств.

В начале войны руководство НКВД, как и руководство страны, предполагали, что враг скоро будет разбит «непобедимой и легендарной» и возникнет необходимость в содержании большого количества военнопленных вермахта и союзнических с ним армий.

Нарком внутренних дел Л.П. Берия докладывал И.В. Сталину о необходимости разворачивания более тридцати приемных пунктов для военнопленных. Но с учетом неудач на фронтах в первые месяцы войны и неожиданно широкого и глубокого отступления Красной Армии, было создано всего лишь девятнадцать таких лагерей, да и те пустовали, а если заполнялись, то советскими военнопленными, т. к. всё больше и больше территории нашей страны захватывалась противником. Вот такой парадокс получился в истории первых месяцев войны.

Группа армий «Центр» с «танковым королем» генералом Гейнц Вильгельмом Гудерианом и другими броневыми стратегами, взламывая наши оборонительные редуты, стремительно приближалась к Москве. Но уже наступившая осень 1941 г. отрезвила оккупантов и заставила немецко-фашистское командование торопиться, чтобы до дождей и холодов реализовать цели, поставленные в плане «Барбаросса».

Главный удар по-прежнему был нацелен на советскую столицу, решающая фаза которого имела кодовое название «Тайфун». Берлин считал, что взятием Москвы всему миру будет продемонстрирован триумф стратегии «молниеносной войны» и неотразимость германского оружия.

Но блицкрига по многим причинам не получилось. Наши доблестные воины и труженики тыла в невероятно трудных условиях отстояли столицу. Красная Армия погнала непрошенных, наглых гостей на Запад. Это была первая ласточка нашей будущей Великой Победы.

В этой борьбе свой вклад внесли и военные контрразведчики. По мере боевых действий всё больше стало попадать в плен солдат и офицеров вермахта. Этот канал для борьбы со спецслужбами Третьего рейха грех было не использовать.

По данным архивных материалов уже к 1 января 1942 г. численность германских военнопленных составляла более девяти тысяч человек. После Сталинградской битвы в советском плену оказалось 151 346 человек, в их числе — 2 500 офицеров и 24 генерала, во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Всего же с 22 июня 1941 г. по 8 мая 1945 г. было пленено 4 миллиона 377,3 тысячи гитлеровских вояк. После разгрома Квантунской армии их число увеличилось ещё на 639 635 человек.

Наряду с военнопленными на освобожденные территории нашими войсками были интернированы и помещены в лагеря 208 239 человек, «способных носить оружие», и 61 573 функционера низовых фашистских партийных и административных органов.

Всё это делалось с одной целью — пресечение диверсий и террористических актов в тылу наступающих советских войск.

Для содержания и обслуживания военнопленных на территории СССР и других государств, помимо 24 фронтовых приемно-пересыльных лагерей (ППЛ), были сформированы и действовали:

— 72 дивизионных и армейских пересыльных пункта;

— более 500 стационарных лагерей;

— 214 специальных госпиталей;

— 421 рабочий батальон;

— 322 лагеря органов репатриации военнопленных, интернированных и иностранных граждан.

И вот среди этой массы людей надо было искать кадровых сотрудников немецких спецслужб, их притаившуюся агентуру, военных преступников, обагривших руки кровью наших мирных граждан, а среди вышедших из окружения и сбежавших из лагерей военнопленных наших граждан — предателей и агентуру противника.

Как заметил уже упоминаемый полковник Козловцев, знавший эту работу не понаслышке:

«Это была тяжелая и изнурительная борьба. Перед нами был сильный и коварный противник… Всю работу военных контрразведчиков жестко контролировал наш шеф, в ранге не только руководителя Смерша, но и заместителя НПО, т. е. — Сталина, комиссар госбезопасности

2-го ранга, а потом — генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов. Он часто выезжал в войска, т. к. не любил засиживаться в кабинете. Ггнерал предпочитал знакомиться с содержанием и качеством работы своих подчиненных в боевой обстановке. Со слов многих моих коллег, Абакумов был сильным и смелым человеком, причем эта храбрость не была показушной. Мне рассказывали, что однажды его машину в районе Великих Лук атаковал немецкий самолет, и только господин Случай спас Абакумова и его охрану от неминуемой гибели.

В 1944 г. в тылу тринадцатой армии 7-го Украинского фронта машину руководителя Смерша обстреляли бандеровцы, и опять чудо спасло его от смерти. А в феврале того же года в том же месте был смертельно ранен оуновцами командующий фронтом генерал армии Ватутин».

От рук тех же бандеровцев погиб и легендарный разведчик партизанского отряда «Победители», действовавший на Ровенщине и Львовщине соответственно под личиной обер-лейтенанта, а потом гауптмана Пауля Зиберта — Николай Иванович Кузнецов.

После этих случаев Абакумов дал команду провести серию чекистско-войсковых операций на территориях Ровенской, Львовской, Дрогобычской и Тернопольской областей. В ходе боестолкновений с бандитами основные силы повстанцев были уничтожены, хотя отдельные разрозненные их отряды действовали на этих «теренах» — территориях — ещё до начала 1950-х гг.

* * *

Первичную проверку и фильтрацию большая часть военнопленных проходила на дивизионных и армейских приемно-пересыльных пунктах (ППП).

Военные контрразведчики в полном объёме проводили оперативную и следственную работу в ППЛ и ППП: вербовали и использовали свою агентуру, строили оперативные комбинации.

Следственные работники вели допросы и дознание в интересах сначала Особых отделов НКВД, а потом — ГУКР Смерш НКО СССР.

Кроме выше указанных мероприятий, органы Смерш вели оперативную работу с активным использованием личного состава заградительных отрядов, военно-полевых комендатур, дорожной службы, кабельно-шестовых рот, различных служб тыла и др.

В ходе оперативной работы с военнопленными нередко поступала ценная разведывательная информация. Только в мае — июле 1943 г. военные контрразведчики УКР Смерш Центрального фронта в ходе оперативных разработок и допросов военнопленных получили более десятка конкретных сведений о месте расположения крупных арсеналов с оружием и боеприпасами, заводов по ремонту боевой техники и пр. По этим объектам активно поработала наша авиация — успех был ожидаемым.

28 мая в Управление (УКР Смерш Центрального фронта. — Прим, авт.) доставили немецкого перебежчика Шаафта из 86-й пехотной дивизии. Он сообщил старшему оперуполномоченному 3-го отделения 2-го отдела лейтенанту Тарабрину, а затем и начальнику Управления генерал-майору Вадису о том, что гитлеровцы готовятся к применению химического оружия.

Немец обладал феноменальной памятью и без запинки называл места дислокации заводов и армейских складов, на которые завозились химическое оружие и отравляющие вещества. Такая информация вызвала подозрение, что это — грандиозная провокация абвера.

Но вскоре показания Шаафта подтвердил другой военнопленный. Их перекрестный допрос и последующая оперативная разработка показали, что Шаафт не является агентом Абвера, а сообщенные им сведения — достоверны. В тот же день была направлена срочная докладная на имя В.С. Абакумова.

В результате последующей операции, проведенной 1-м Управлением НКГБ СССР (внешняя разведка), до руководства рейха через прессу союзников была доведена информация, что в случае применения химического оружия на Восточном фронте, Германия получит адекватный, но гораздо более масштабный ответ со стороны держав антигитлеровской коалиции.

Другая разведывательная информация позволила вскрыть стратегический план гитлеровского наступления на Курском направлении.

5 июля огнем зенитной артиллерии был сбит немецкий самолет-разведчик, а оба летчики взяты в плен со всеми своими документами. Их отправили в Управление контрразведки Смерш фронта, где, спасая свои жизни, они сообщили о численности и составе ударной группировки, участвующей в наступлении на Курск. Полученную информацию генерал-майор Вадис немедленно доложил по ВЧ-связи начальнику ГУКР Смерш НКО СССР.

В эти же дни от военнопленного Майера удалось получить подробные сведения не только о новом самоходном штурмовом орудии «Фердинанд», но и узнать о местонахождении завода-изготовителя и системы его охраны.

Всего за годы войны контрразведчики Смерш, совместно с сотрудниками других подразделений органов госбезопасности, добыли в ходе работы среди военнопленных свыше шести тысяч различных разведывательных материалов.

Тяжелым испытанием для сотрудников Смерш стало выявление и разоблачение среди пленных военных преступников, совершивших злодеяния против советских граждан. Месяцами, а порой и годами оперативники добывали доказательства преступной деятельности нацистов. Эта работа во многом способствовала изобличению главных военных преступников нацистской Германии и милитаристской Японии, представших перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге, а также привлечению к уголовной ответственности их сообщников по агрессии на судебных процессах в Японии, Финляндии, Румынии, Венгрии, Италии и других государствах.

Искали смершевцы агентуру противника также в пунктах и лагерях при фильтрации бежавших из плена и вышедших из окружения наших военнослужащих.

При организации органами Смерш оперативного розыска большое значение имела тактика использования агентов-розыскников, агентов-опознавателей и агентов-маршрутников.

Агенты-розыскники вербовались из числа почтальонов, писарей, медиков, связистов, т. е. действовавших в местах большого скопления военнослужащих.

Агенты-опознаватели подбирались из числа разоблаченных или явившихся с повинной вражеских разведчиков и диверсантов, хорошо знавших в лицо готовившихся к переброске либо уже действовавших в советском тылу немецких агентов.

Агенты-маршрутники приобретались из числа линейных надсмотрщиков связи, шоферов, снабженцев, экспедиторов…

В сентябре 1943 г. в поле зрения контрразведчиков 2-го отдела УКР Смерш Южного фронта попал военнопленный — бывший лейтенант немецкой армии по фамилии Ритц. Первичная информация на него поступила от агента, опознавшего в Ритце офицера «Цеппелина», с которым тот встречался в штаб-квартире группы армий «Юг». Ритц пытался убедить агента, что тот обознался. Однако в ходе дальнейшей оперативной разработки сотрудникам ВКР Смерш удалось получить дополнительные материалы, подтвердившие принадлежность Ритца к германским спецслужбам.

Таким образом, его «раскололи» и он признался в правдоподобности предъявленных ему обвинений. Он подробно рассказал о структуре «Цеппелина», местах дислокации основных центров и назвал установочные данные их руководителей и агентуры. Итак, военные контрразведчики получили данные о 17 кадровых сотрудниках и 25 агентах и диверсантах, заброшенных или готовящихся к выброске в тыл советских войск.

Большим подспорьем в розыске агентуры противника стали вышедшие в мае и сентябре 1943 г. сборники «Материалов по распознаванию поддельных документов», в составлении которых принимали основное участие офицеры 2-го отдела ГУКР Смерш. В них впервые были систематизированы уловки противника по подделке фиктивных документов. По материалам сборников были подготовлены «Краткие карманные справочники по проверке документов».

Если до 1943 г. удостоверения личности офицерского состава армии и флота печатались в десятках типографий, и они имели разные размеры, цвет обложек, качество бумаги, то, в соответствии с приказом НКО СССР № 319 от 16 декабря 1943 г., офицерскому составу произвели обмен удостоверений личности на новые.

Новый образец имел единый вид и был отпечатан централизованным порядком в ведомственных типографиях. Каждое удостоверение имело серийный и порядковый номер. При этом одновременно заполнялся и контрольный листок. Он хранился в управлении кадров, где очень легко и быстро можно было проверить подозреваемого. Внедрялись и некоторые новшества-уловки — ставились в определенных местах черточки, точки, запятые…

С целью разоблачения агентуры противника в июле 1944 г. был выпущен специальный сборник «Материалов по распознаванию поддельных орденов и медалей СССР, изготовленных немецкой разведкой».

Со слов участника Великой Отечественной войны, сотрудника ВКР Смерш генерал-майора Л.Г. Иванова, факты разоблачения агентуры обобщались, в ориентировках доводились признаки подделки документов.

В частности, стало известно, что в фальшивых красноармейских книжках, которыми фашисты снабжали своих агентов, они использовали скрепку из нержавеющей стали. Такая скрепка всегда была чистой, блестящей. По бокам смежных листов она не оставляла никаких следов ржавчины. В подлинных же красноармейских книжках скрепки изготавливались из черного металла и всегда оставляли на страницах ржавые следы от атмосферной влажности и соленого солдатского пота.

Противником был выпущен фальшивый орден Красной Звезды, где красноармеец был изображен не в сапогах, как в настоящем ордене, а в обмотках.

По приблизительным данным, общее число фальшивых орденов и медалей СССР, выпущенных абвером или же вообще спецслужбами фашистской Германии, составило 20–25 тыс. экземпляров.

Так, одной из причин провала операции покушения на Сталина со стороны агента разведывательного органа «Цеппелин-Норд», дислоцировавшегося в Риге, — террориста «майора Таврина» и его сподвижницы Шиловой, было незнание спецслужбой некоторых особенностей ношения орденов и медалей.

Вот какая оценка деятельности нашей, в том числе и военной, контрразведки, была дана на допросе 28 мая 1945 г. военнопленным, бывшим начальником отдела «Абвер-3» генерал-лейтенантом Бентивеньи:

«…Исходя из опыта войны, мы считали советскую контрразведку чрезвычайно сильным и опасным противником. По данным…абвера, почти каждый заброшенный в тыл Красной Армии немецкий агент не избежал контроля советских органов, и, в основной своей массе, немецкая агентура была русскими арестована, а если возвращалась, то, как правило, была снабжена дезинформационными материалами».

Понять битого бывшего одного из руководителей гитлеровской военной разведки, конечно, можно…

Глава десятая По следам зверья

Воспоминания Анны Кузьминичны Зиберовой — капитана госбезопасности в отставке, участницы Великой Отечественной войны, сотрудницы Смерша — автору не раз доводилось слышать, когда она выступала перед разными аудиториями, в том числе и перед нами: 1970-1980-е гг., когда мы были еще молодыми сотрудниками, и в новом тысячелетии — когда уже стали ветеранами.

Ей было что вспомнить, потому что она служила на одном из острейших участков оперативной деятельности, связанном с установкой и наружным наблюдением. Она ходила по следам зверей — немецких агентов в облике военнослужащих Красной Армии.

Это такие, как Анна Кузьминична, приносили оперативникам материалы, после которых можно было уверенно ставить точку в главной версии — перед ними враг — и более целеустремленно продолжать вести дела по проверке и разработке лиц, попавших в поле зрения органов госбезопасности.

Некоторое время назад раздался телефонный звонок.

— Это Анатолий Степанович?

— Да!

— Здравствуйте, дорогой коллега. Вас беспокоит Анна Кузьминична Зиберова. Прослышала, что вы написали книгу об Абакумове. Это правда?

— Да, Анна Кузьминична, она уже вышла.

— Я хотела бы получить её от вас.

— Это не проблема…

Через несколько дней после передачи ветерану Смерша книги «Абакумов. Жизнь, Смерш и смерть…» Зиберова снова позвонила автору и сообщила, что с удовольствием прочла повествование о своем начальнике, которого уважала и уважает

до сих пор.

— А я вам передала свою книгу «Записки сотрудницы Смерш». Получите ее в Совете ветеранов. По прочтению я бы хотела услышать от вас отзыв…

Действительно, в Совете ветеранов автору передали эту книгу. Титул был исписан прямым каллиграфичным, хорошо разбираемым почерком.

В верхней части она привела слова народного поэта Кабардино-Балкарии Кайсына Кулиева:

Мир и радость вам живущие, Не от ваших ли забот жизнь идет, Земля цветет. Существует в мире сущее. Мир и радость вам, живущие!

А внизу написала:

«Уважаемому Терещенно Анатолию Степановичу на добрую память о моей боевой молодости, о службе в военной контрразведке Смерш и дальнейшей работе, которой посвятила всю свою жизнь.

Желаю вас здоровья, долголетия и творческих успехов. С глубоким уважением А. Зиберова 14 октября 2011 г.»

Конечно, автор был польщен таким вниманием сотрудницы Смерша. Он с удовольствием прочел её мемуарную книгу, которая выгодно отличалась от других произведений подобного жанра, прежде всего, искренностью и честностью. Она показалась по-настоящему интересной; написанной человеком, хорошо владеющим литературным языком, а потому и золотым пером.

Ещё бы так не писать — автор закончила в 1942 г. филологический факультет Московского городского педагогического института им. Потемкина, соединившегося в последующем с пединститутом им. Ленина.

О детских годах она говорила с придыханием. Видно, трудно было вспоминать то тяжелое время.

— Перед поступлением на учебу в 1929 г. повела мама меня в школу, чтобы записаться в первый класс. Директор принял нас, побеседовал и предупредил, что учителя будут навещать семьи и, если увидят иконы в квартире, — ждите, мол, неприятностей. А у нас в красном углу висело и стояло на киоте несколько красивых старинных образов.

На семейном совете отец порекомендовал их снять, подальше от греха. Пришлось нам с матерью их отнести в церковь. Иконы были очень дорогие и красивые, доставшиеся по наследству от прабабушки.

В начале 1929 г. началось массовое закрытие церквей. Помещения бывших храмов использовались под склады, овощехранилища, квартиры, клубы, а монастыри, поскольку они были окружены высокими стенами, — обычно под тюрьмы и колонии. Началось разрушение храмов, памятников старины. В 1929 г. на Рогожской заставе закрыли церковь Рождества Христова, в ней сделали общепитовскую столовую.

В 1930 г. закрыли Симонов монастырь.

В 1931 г. взорвали храм Христа Спасителя. Обратите внимание: на станции метро «Новокузнецкая» стены облицованы светлым мрамором, полы — разноцветным гранитом, по центру на металлических подставках установлены светильники, сидения мраморные. Мало кто знает, что все это было вывезено из храма Христа Спасителя.

Вообще, в 1920-е гг., когда утвердилась пролетарская власть, «по просьбе трудящихся» сломали свыше четырех сот храмов — половину всех, что насчитывалось в Москве. Это было неприятное, духовно холодное время…

* * *

Судя по её выступлениям перед аудиторией, она прекрасно владела и ораторским искусством. Метод убеждения ей привила служба установщицы.

Слушая её, я всякий раз задавался вопросом, как могло

случиться, что в этой хрупкой, небольшого росточка девушке, судя по фотографиям, появилось в душе столько решительности, смелости, выдержки и силы воли, чтобы выдержать суровую службу в органах Смерша во время войны, да еще на таком остром участке деятельности.

— Как вы попали в органы госбезопасности?

— После окончания института меня распределили в Калининский областной отдел народного образования преподавателем русского языка и литературы средней школы, а муж мой — Харитонов Анатолий Иванович — был летчиком. Служил на подмосковном аэродроме «Мячниково». Он стал тогда добиваться, чтобы меня оставили в Москве или направили в часть, в которой он проходил службу.

Наркомат высшего образования на это не давал согласия, тогда друг мужа — полковник Н.А. Мартынов, старший следователь по особо важным делам, работавший в Управлении, которое возглавлял В.С. Абакумов, — рекомендовал меня на работу в НКВД СССР. Вскоре я была приглашена на беседу к В.С. Абакумову, после которой 15 ноября 1942 г. и была зачислена в 10-й отдел Управления Особых отделов НКВД СССР…

— А как вы попали в установщицы?

— 20 ноября 1942 г. помощник начальника отделения Иван Федорович Зернов привел меня на конспиративную квартиру на улице 25-го Октября. В отделе было два отделения: «наружна» и «установка». Я была зачислена в «установку», где и проработала до 1952 г. Кроме этих двух отделений, имелась группа обыска и ареста. В ней было двое мужчин — высокие, плотные, здоровые.

Мне объяснили, чем занимается контрразведка, какие задачи стоят перед ней. С первых дней войны контрразведчики вели беспощадную борьбу со шпионами, предателями, диверсантами, дезертирами, членовредителями и всякого рода паникерами и дезорганизаторами.

Противник активно использовал бывших военнослужащих Красной Армии, которые под видом побега из плена направлялись для внедрения в наши боевые подразделения. Эти агенты, помимо всего, имели задания по ведению пораженческой агитации, распространению провокационных слухов, склонению военнослужащих к переходу на сторону врага и сдаче в плен.

Усвоив основные задачи, я стала привыкать к распорядку отдела. Нам внушали, что каждый сотрудник должен знать только то, что ему требовалось по работе. Конспирация была во всем. Мне дали псевдоним «Хаценко» — созвучно с фамилией Харитонова, которую я тогда носила.

Все донесения подписывала этим псевдонимом. Выдали оружие — маленький пистолет, не помню, какой системы. Он всегда лежал в моей сумочке и был такой тяжелый, что прорвал дно нескольких сумок. Вместе с оружием лежала записная книжечка, где я шифром записывала задания, делала небольшие наброски о каждом проверенном объекте. В целях конспирации нам давали документы, зашифровывающие нас и нашу ведомственную принадлежность.

— Вы имеете в виду документы прикрытия?

— Нуда!

— Какая тогда у вас была «крыша?»

— Главным из документов прикрытия являлось удостоверение уголовного розыска, которое выдали всем сотрудникам «установки» и наружного наблюдения. У меня также имелись удостоверения Наркомата среднего образования и работника почты и связи, а иногда срочно выписывали то, что непосредственно требовалось для выполнения конкретного задания.

— Естественно, работы было много. Из чего она состояла?

— Режим труда у нас сложился очень суровый, выходных и праздников не было, дисциплина очень строгая. Начальник всякий раз предупреждал всех — заболеешь, то хоть на корточках, но доберись до телефона и сообщи дежурному, что с тобой случилось, где ты находишься, нужна ли какая помощь.

Но мы вто время были молодые, весь день и в любую погоду на улице, поэтому почти никто из нас не болел. Работали напряженно с утра до вечера, не жалея себя. Утром получали задание и расходились по всей Москве. Обеденный перерыв с 17.00 до 20.00. К восьми вечера возвращались на «конспиративку», отчитывались, что сделали за день. Работали до часа ночи. Начальники оставались до пяти утра, пока работали другие начальники, а тех задерживали ночные бдения И.В. Сталина.

Отдел располагался на конспиративной квартире, а начальник, его заместитель и два секретаря работали в доме № 2 на

площади Дзержинского.

— Как было воспринято образование Смерша?

— С энтузиазмом и сразу. 19 апреля 1943 г., как известно, наше Управление Особых отделов НКВД СССР было преобразовано в ГУКР Смерш НКО СССР. Теперь мы подчинялись Наркомату обороны. А наркомом был сам Сталин. Представляете, какой авторитет у нас появился, ну, и ответственность в связи с этим повышалась.

Это было тяжелое время — середина затяжной войны. После поражения под Москвой и Сталинградских потерь гитлеровские

спецслужбы усилили заброску агентов, диверсантов и террористов в прифронтовые полосы и в тыловые районы страны, в том числе и в Москву…

— Вы трудились на ответственном участке, можно сказать, на передовой оперативной работы, связанном с установкой и наружным наблюдением за подозреваемыми лицами в преступлениях — проверяемыми и разрабатываемыми. Не могли бы вы вспомнить и рассказать об интересных эпизодах в этой работе?

— Вот один из них.

Нашей службе сообщили, что необходимо установить личность некоего полковника, прибывшего с фронта и остановившегося якобы в своей квартире. Его семья еще находилась в эвакуации. Старшего офицера серьезно подозревали в принадлежности к вражеской агентуре.

Радиоперехват получил объективные данные о том, что этот объект должен «…вернуться назад через линию фронта». «Вернуться» мог только агент спецслужб противника. В связи с этим нашей оперативной группе была поставлена задача — перехватить его на квартире. Группа срочно выехала по адресу.

Квартира находилась на верхнем этаже, уже запамятовала, на каком. Лифт не работал, т. к. электричество было отключено. Поднялась наверх. Постучала в дверь — никто не открывает. Тогда я повернулась к двери спиной и стала бить ногами. Неожиданно дверь распахнулась и я, потеряв равновесие, стала падать в сторону прихожей. Сразу же почувствовала, что меня схватили за воротник чьи-то сильные руки и поволокли по полу. Неизвестный втащил меня в какую-то комнатку и закрыл на замок. Приглядевшись, я поняла, что меня «пленили» в туалете…

Прошло несколько минут, и я услышала, что кто-то бегает по квартире. Поняла по голосам — свои, коллеги! Обрадовалась. Первый из ворвавшихся в квартиру через черный ход коллег схватил этого полковника. Открыли и основную дверь. И тут «влетает» начальник нашего отдела Збраилов и задает первый вопрос задержанному:

— Где девушка?

— Если бы знал, что она ваша, убил бы, — ответил неприятный, плюгавенький человек. Его вынесли на руках из квартиры, посадили в машину и увезли на Лубянку.

Там с ним должны были работать оперативники…

* * *

Война!!!

Её недаром называют травматической эпидемией, жатвой которой являются миллионы невинных граждан, вброшенных в пекло волей, как правило, не военных, а политиков. Лучшие умы человечества предупреждали о пагубных последствиях войн словами, что нет ни одного народа, который обогатился бы вследствие войны, что старики объявляют войну, а умирать идут молодые, что если бы исход войны можно было предвидеть, прекратились бы всякие войны.

Но природой этого прозрения, увы, человеку не дано, т. к. все войны состоят из цепи непредусмотренных событий, о чем когда-то говорил Наполеон.

Жизнь любого человека неповторима и хрупка. Она собирается каждый день из фрагментов определенных подробностей в удивительную форму, которая при повороте, как в калейдоскопе, разрушается. Этот поворот совершают события, впрессованные в конкретное время. Трафаретных повторов в жизни не бывает. Не время проходит, а мы проходим через время непредусмотренных событий, которое не имеет в планетарном масштабе ни начала, ни конца.

Не обошли «непредусмотренные события» и близких Анны Кузьминичны. Война забрала сначала мужа — военного летчика Анатолия Харитонова» брата — Алексея Овсянникова, двух братьев супруга, а под конец военного лихолетья и отца.

Говорят, фронтовики обращаются к войне, как к одушевленному предмету» предвестнику и последователю беды. Даже некоторые песни об этом: «Ах, война, война, война, что же ты наделала…» военной поры или ее послевоенного перепева Булата Окуджавы: «Ах, война, что ж ты сделала, подлая…»

— Говорят, что хозяин Смерша Виктор Семенович Абакумов принимал личное участие в ходе проведения острых оперативных мероприятий в Москве? Так ли это? И был ли такой случай в вашей практике?

— Конечно, это произошло летом 1943 г. с небольшим курьезом.

Наша радио-контрразведка запеленговала рацию, работавшую в доме на Рождественке. Установили точно дом. Мне было приказано выяснить, в какой именно квартире и кто в ней работает. Тщательно проверила весь дом, получила сведения, что в одной из квартир остановился офицер, приехавший на несколько дней с фронта в командировку. Гостил у своей двоюродной сестры, которая работала на заводе и часто оставалась там на несколько дней. Соседи по коммуналке были в эвакуации, и приехавший офицер в квартире практически коротал время в одиночестве.

Кроме того, было установлено, что он иногда свободно ходит по Москве. Отметился в военкомате и стал получать там сухой паек. То есть ведет себя как обычный командировочный.

Руководство приказало установить за ним наружное наблюдение. Во время слежки проверили документы — всё в порядке. И вдруг радиоперехват снова нас потревожил сообщением, что объект передает по рации, что в такой-то день и час он выйдет из дома и в таком-то месте будет переходить линию фронта.

Вы представляете, получить такое сообщение — естественно, сотрудники отдела на ушах. Мне было поручено находиться в подъезде и, увидев, что офицер выходит из квартиры, махнуть белым платком повыше того этажа. Кстати, стекло из форточки наши сотрудники заранее выставили.

Прибыла я рано, вошла в подъезд и вдруг, к своему ужасу, вижу, что этот офицер уже спускается вниз. Увидев меня, остановился, пропустил, и боковым зрением я замечаю, что он смотрит мне вслед. Прохожу один этаж, второй, третий — он все стоит! Дошла до последнего этажа. Стучу в квартиру.

— Кто это? — спрашивает за дверью старческий голос.

Называю первое имя, пришедшее мне на ум. Дверь любезно открывают.

Захожу и прошу стакан воды. Когда старушка пошла за водой, быстренько выскакиваю обратно и, сняв туфли, спускаюсь к окну. Выдавливаю стекло из форточки, т. к. я была на другом этаже, порезав при этом руку, и машу окровавленным платочком.

Увидев из окна, что к подъезду пошли парами (парень и девушка) наши сотрудники, я села на ступеньку лестницы и от перенесенного волнения или, как сегодня говорят, стресса заплакала.

Позже мне стало известно, что после моего красно-белого сигнала к объекту быстро подошли два наших сотрудника, заломили руки за спину и втолкнули предателя в подъехавшую машину. Сделано всё было молниеносно, так что прохожие не успели даже сообразить, что же произошло.

Шеф Смерша Абакумов и наш начальник отдела Збраилов стояли около Архитектурного института — на углу Рождественки и Кузнецкого моста. Абакумов направился вслед за машиной — на Лубянку, а Збраилов подошел к нам, похвалил за четкую работу.

Старший группы «наружки» поинтересовался у Збраилова, кто стоял рядом с ним. Когда услышал, что Абакумов, растерялся, заволновался. Оказалось, он не узнал шефа Смерша и гаркнул на него из-за того, что тот все время интересовался, как идут дела. А он послал его на три заборно-стенных буквы.

— Ой, что теперь мне будет? — загоревал он.

Збраилов засмеялся и ответил, что ничего не будет, т. к. Виктор Семенович и сам сильно нервничал, а потому такие «детали» не замечаются, когда достигается победа. Абакумов и Збраилов часто присутствовали при задержании особо опасных преступников.

— Ну, и были какие-то последствия за ругань вашему сотруднику?

— Естественно, никаких. Для оперативника Абакумова это были всего лишь издержки сложного чекистского производства.

И действительно это так…

Автору, как оперативнику, такие факты известны, когда у чекиста, идущего по следу преступника, сдавали нервы, но холодный ум приказывал ему — держись!

Помнится, на одного из больших начальников, неожиданно приехавшего ради праздного интереса в район наблюдения за объектом разработки, мой подчиненный, не узнав его, «вежливо» шепнул:

— Какого х…уставился, а ну-ка слинял отсюда.

Этот проступок разбирался на служебном совещании, а потом и на партийном собрании. Как видит читатель, Абакумов до этого срама не опустился.

— Анна Кузьминична, а были ли курьезные случаи в вашей многолетней практике при установках личностей?

— В 1943 г. стал создаваться «ядерный проект». Занимался им институт, который тогда именовался «Лабораторией № 2» Академии наук СССР. Он находился на территории Щукинского военного городка. Ныне это институт им. Курчатова. Вскоре там был установлен атомный реактор. Многие из жителей городка стали устраиваться туда на работу, и я каждый день здесь бывала, делала «установки» на желающих работать на этом объекте. Одна из женщин, к которой я пришла побеседовать, — она работала горничной в гостинице на территории военного городка — заподозрила меня… в шпионаже.

Стала расспрашивать, как меня найти, если она еще что-то о ком-то вспомнит. Я ей рассказала и обещала прийти на следующий день. После моего ухода «бдительная советская гражданка» побежала в уголовный розыск местного отделения милиции, поведала о нашем разговоре, и там сказали, чтобы она сразу же сообщила о моем появлении. А я, возвратившись в отдел и рассказав о беседе с этой женщиной, решила вновь к ней зайти, чтобы закрепить наше знакомство, т. к. получила от нее информацию о многих интересных нам ее соседях по дому.

На следующий день я позвонила в дверь ее квартиры, и она, увидев меня, растерялась:

— Это вы?

Я засмеялась и сказала» что я же обещала зайти. Но тут к ней пришла соседка по квартире» осталась в комнате со мной»

а та стала кому-то звонить по телефону. Я хорошо видела это, т. к. аппарат стоял в коридоре. Быстро переговорив, женщина вернулась в комнату и стала рассказывать, что она вчера разыскивала меня в комендатуре военного городка, расспрашивала всех обо мне, но по ее описанию никто такую не знал и не видел. Оказывается, она описала меня девочкой лет семнадцати. И потому, конечно, работники комендатуры меня не признали.

Сидим, беседуем…

Вдруг раздается звонок, входит начальник местного уголовного розыска с двумя милиционерами. Проверили документы и повели меня в отделение милиции, которое находилось на территории городка. Ведут «преступницу», а многие жители городка меня знали, стали здороваться. Удивило это «сыскаря».

Начальник угрозыска, майор по званию, спрашивает:

— Кто же ты есть на самом деле?

Молчу.

Привели меня к начальнику отделения милиции, он задает мне тот же вопрос. Ему я ответила, что сотрудник МУРа. Несколько часов продержали меня с командами: «входите», «выходите», «подумайте»…

Мое муровское удостоверение начальник отделения милиции держит у себя, слышу, кому-то звонит, что-то спрашивает, ему отвечают, а он повторяет:

— Нет-нет-нет.

В конце концов, я попросила разрешить мне позвонить. Только набрала телефон Збраилова, как начальник отделения милиции вырвал у меня трубку и услышал:

— Збраилов слушает!

— Леонид Максимович! Так это твоя девушка у меня сидит?

— Мы уже несколько часов разыскиваем ее по Москве! — отвечает Леонид Максимович.

Он тут же приехал за мной. И выяснилось, что МУР, выдавая нам удостоверения, не поставил в нем какой-то одной точки. Пришлось Збраилову самому туда ехать и разбираться, после чего нам поставили недостающий знак. Начальник отделения расхвалил меня Збраилову, сказав, что я стойко держалась.

— Мне бы таких! — закончил он.

* * *

— Читая и перечитывая воспоминания ветеранов военной контрразведки периода войны, приходится удивляться их честности, целеустремленности и скромности. Нет никакого «яканья». Эпизоды, в том числе интересные, даются авторами как бы со стороны на них смотревших. Что вы можете сказать о своих сослуживцах по Смершу?

— Коллектив нашего отдела был очень дружный, дисциплинированный, трудолюбивый. Состоял из простых, порядочных и инициативных людей. Настоящие патриоты своей Родины, патриоты самой высокой пробы, настроенные принести как можно больше пользы Отчизне в борьбе с агентурой противника. У нас в отделе находились опытные кадры, способные заметить то, на что другой человек не обратил бы внимания. А ведь целое лепится из частностей. Этот закон собирания улик соблюдался нами для помощи в работе оперативникам, аналитикам и руководству Смерша.

— Это правда, что в конце войны вы принимали участие по выявлению связей изменника Родины Власова?

— Да! Когда арестовали предателя генерала Власова, в его штабных материалах нашли большую групповую фотокарточку — он среди приближенных.

Мне поручили разыскать аккордеониста, который всегда его сопровождал; он считался чуть ли не правой рукой Власова. Было известно только то, что он аккордеонист и проживает в Москве в районе Таганки.

Я за несколько дней обошла все улицы и переулки на Таганке, а разыскала объект оперативного интереса в конце Малой Коммунистической улицы. Он проживал в небольшом частном одноэтажном доме. Расспрашивала о нем во всех домах, находившихся поблизости, осторожно, чтобы не спугнуть.

Оказалось, что всем он рассказывал о себе одно и то же: в Красную Армию был призван в начале войны, сражался с фашистами на фронтах. Затем жена получила из войсковой части уведомление, что он пропал без вести. Но в конце войны он неожиданно вернулся домой. По его рассказам, он попал в плен к немцам, где ему выбили все зубы. Когда Красная Армия освободила его из фашистской неволи, он вместе с воинскими частями дошел до Берлина, вставил там золотые зубы, приобрел дорогой перламутровый аккордеон и по болезни был демобилизован. Вернулся в Москву, привез трофейные подарки для жены и всех родных.

Нужно сказать, на аккордеоне он играл блестяще, был настоящим виртуозом. Его часто приглашали на свадьбы, в клубы, на танцплощадки. Физически это был рослый и крепкий мужчина. Аккордеон в его больших руках казался игрушечным. Однажды я увидела, что собрался народ, танцуют под аккордеон. Договорилась с ним, чтобы он сыграл «на свадьбе моей сестры».

От него же я узнала, что вечером он будет дома. Предупредила его, что приду к нему домой и принесу деньги. Он сразу же согласился — все же деньги! В тот же вечер группой захвата власовец был арестован…

* * *

В середине 1952 г. после очередной реорганизации органов госбезопасности Зиберова Анна Кузьминична была направлена для дальнейшей службы в Особый отдел Московского района ПВО, который с сентября 1954 г. стал называться Московским округом ПВО, где и завершила свою чекистскую практику.

Говоря о пережитом, она подчеркивала, что совсем не сожалеет о своем пройденном пути, потому что он был светлым, несмотря на черные тучи лихолетий.

Она смело и откровенно говорила о репрессиях, о войне, о Сталине, о своих руководителях и вообще о политиках и политике.

Анна Кузьминична призналась:

«Я не могу доже сказать, почему мы так любили Сталина. Но у меня так было: если увижу во сне Сталина или Зброилова (Начальника отдела. — Прим, авт.), то обязательно случится что-нибудь хорошее: или повышение по службе, или премия, или в семье что-то приятное. Мы знали, что Сталин никогда не был стяжателем, набивателем своих карманов.

Правильно говорят, что политика — грязное дело. Но почему во всех злодеяниях, репрессиях до сих пор обвиняют только Сталина? В этом виновата и вся система, и люди, которые находились вокруг него, в первую очередь, ближайшее окружение. Тот же Хрущев, кстати. Так что дело не только в правителе — надо создать такую систему, которая будет работать вне зависимости от того, кто у власти. А у нас принято боготворить первое лицо, зато, когда оно сходит с «престола», тут же выясняется, что это было ничтожество. Словно раньше никто этого не замечал. Странная система!

У Сталина были реальные заслуги перед народом. В период Великой Отечественной войны он начал воссоздавать империю, исправлял прежние ошибки: вернул офицерские погоны и звания, содействовал подъему патриотизма, проявлял благосклонность к православной церкви…

Кстати, когда мы в институте изучали произведения Ленина и Сталина, то говорили: «В сочинениях Ленина не сразу разберешься, а Сталин пишет просто, его легко читать».

В день похорон И.В. Сталина патриарх всея Руси Алексий I провел панихиду в Патриаршем соборе. Он говорил:

«Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума…

Его имя, как поборника мира во всем мире, и его славные деяния будут жить в века…

Память о нем для нас незабвенна, и наша православная церковь, оплакивая его уход, провожает его в последний путь, «в путь всея Земли», горячей молитвой…

Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души…

Нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память.

В день смерти Сталина заказал панихиду по отцу и его сын Василий».

В этих словах умудренной долгой жизнью женщины чувствуется искренность вместе с немалым мужеством, тем более в настоящее время, как думает большинство нашего народа, хоть и говорится, что откровенность — вовсе не доверчивость, а только дурная привычка размышлять вслух. Но по-другому она сказать не смогла, потому что верила в правильность своей выстроенной жизни и выбранного пути. А пережитое всегда остается с человеком.

«Время, — заметила сотрудница Смерша, — отсеивает второстепенное и мелкое, а главное видится еще острее. Близких людей не так много, но тех, кого я люблю и уважаю, немало, и это в радость. Возможно, были когда-то обиды, но все забылось и в памяти остается только хорошее. В жизни каждый отвечает за себя, и судить других мы не имеем права. Если же я могу кому-то помочь, то в этом вижу смысл своего существования».

Из-за секретности участниками Великой Отечественной войны нас признали только в 1992 г. на основании соответствующих директив начальника Генштаба и приказа министра безопасности. Удостоверение участника войны я получила 15 октября 1993 г. — после 48-й годовщины Победы.

Это наше российское разгильдяйство.

Даже сейчас я рассказываю о той своей работе с упоением.

Я была влюблена в нее и вообще уверена, что военные контрразведчики — и наши смершевцы, и те, с кем я служила в Особом отделе Московского округа ПВО, и сегодняшние сотрудники Департамента военной контрразведки ФСБ России — это самые лучшие, самые порядочные люди!

В этих словах объективной самооценки чувствуется человеческая благодарность за правильно прожитую жизнь Человека, который полностью отдавался учебе, работе, службе и семье — всецело!

Только из таких людей рождаются патриоты, которых сегодня либералы забрызгивают дерьмом, — те, кто на жизнь стараются поставить поменьше, а выиграть побольше, а потом ещё говорят, что такая жизнь их обманула.

Человек, как отмечал Достоевский, всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется. То есть делает, лепит из себя личность.

Думается, капитан госбезопасности в отставке, сотрудница легендарного Смерша сочинила прекрасную жизненную повесть о себе и своих коллегах. На такое способны были только мадонны Смерша!

Глава одиннадцатая Одна операция генерала Железникова

C1963 по 1967 гг. автор учился на 1 — м факультете (военная контрразведка) Высшей школы КГБ при СМ СССР. Это были интересные годы не столько из-за дерзновенной юности, сколько из-за учебы в престижном и интересном вузе.

Нас, молодых, тогда позвала на эту незнакомую дорогу, надо честно сказать, чекистская романтика, которая стала постепенно развеиваться по мере врастания в практику серьёзных дел.

Начальником факультета у нас был генерал-лейтенант Железников Николай Иванович — легендарная личность. Познакомиться и впервые поговорить с ним мне позволила элементарная оказия. Как-то, будучи помощником дежурного по Школе, я оказался в комнате один — ответственный дежурный, из преподавательского состава, отлучился. И в это время раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и представился, как положено, по уставу. Голос из трубки мне ответил такой скороговоркой, что я не разобрал фамилии…

Потом голос спросил:

— Где генерал Железников? Никак не могу дозвониться в кабинет, будьте любезны, поищите его и передайте, чтобы он мне позвонил.

— Извините, пожалуйста, — кому?

— Рокоссовскому…

Волосы мои зашевелились и подняли пилотку. Я даже присел от неожиданности.

— Есть, товарищ маршал Советского Союза! — пролепетал я перепуганным, а потому несколько надтреснутым голосом.

В это время появился дежурный. Я передал ему содержание звонка.

— Он вас просил, вот и выполняйте просьбу маршала, — порекомендовал он своему помощнику.

Сначала пришлось наведаться в кабинет начальника факультета, располагавшегося на втором этаже, — он был закрыт, потом пробежал по группам курсов — нет генерала, хотя все видели «недавно». Пришлось мне возвращаться в дежурку — снова позвонил в кабинет — молчок. И тогда майор мне и говорит:

— Ты сходи ещё раз к нему в кабинет и постучи в дверь морзянкой — три коротких и один после небольшой паузы. И тут же рукой продемонстрировал стук.

Вняв совету, я отправился вновь на второй этаж. Знакомая дверь. Теперь я уже, вооруженный советом, несколько раз «музыкально» отбил дробь. Послышались шаги, и дверь отворилась. Качнулась седая прядь с желтизной волос на голове.

— А, свои, — улыбнулся генерал. — Что случилось?

— Товарищ генерал, звонил маршал Советского Союза Рокоссовский, просил связаться с ним.

— Знаю, знаю, Костя напоминает, наверное, о своем дне рождения… Буду…

Сквозь открытую дверь я увидел за приставным столиком седого человека с кипой одинаковых книг, одну из которых он подписывал.

«Наверное, какой-то писатель, — подумал я, — принес плоды своего творчества».

На этом мы и распрощались…

Потом было много встреч и бесед с ним. Железников часто выступал перед слушателями. Его глуховатый, возможно, из-за курева, голос приятно было слышать и слушать по двум причинам: во-первых, он никогда не повышался в децибелах, а во-вторых, он рассказывал интересные вещи — эпизоды из своей боевой контрразведывательной практики.

Помнится, мы — желторотые первокурсники — задавали какие-то наивные вопросы, заставляя его по-серьёзному на них отвечать. Он рассказывал о деятельности разведывательно-диверсионной группы «Братушки» в Болгарии, о тяжелых боях под Брянском, об освобождении Прибалтики, тепло отзывался о своем командующем Рокоссовском, с которым до сих пор они дружат семьями…

Запомнился мне один его рассказ о событиях в Прибалтике в конце войны.

Детали этого повествования я записал в блокнот, с которым всегда приходил на такие встречи, считая, что на них могут быть интересные сюжеты.

* * *

Итак, это было в октябре 1944 г., накануне наступления советских войск в Латвии.

Военные контрразведчики разоблачили, а потом и арестовали резидента абвера — местного гражданина по фамилии Лангас. В ходе допросов он рассказал, когда и кем был завербован, назвал несколько явочных мест для встречи с агентурой, подробно описал несколько своих агентов, работавших в тылу советских войск и, самое главное, сообщил о дислокации в Риге подразделения гитлеровского разведывательного органа «абверштелле-Остланд».

— Я в то время был, — говорил генерал, — руководитель Управления контрразведки Смерш 2-го Прибалтийского фронта. Начальник следственного отдела управления наряду с интересными протоколами допросов доложил мне обобщенную справку, в которой предлагал заманчивую мысль — захватить это абверовское гнездо вместе с документами: картотекой, списками агентуры, преподавателей и пр. Но это надо было сделать до нашего наступления, потому что была опасность срочной эвакуации разведцентра…

Посоветовавшись, мы решили, что разведорган в Риге надо захватить не в момент нашего наступления, когда уже будет поздно, а непосредственно перед ним. Для этого нужно направить в город боевую оперативную группу, которая неожиданно захватит здание разведоргана, завладеет документами и скроется в Риге до прихода советских войск или попытается прорваться обратно. Операцию поручили провести молодому, способному и смелому военному чекисту — капитану Михаилу Андреевичу Поспелову…

За его плечами уже был опыт партизанской борьбы в тылу врага. Поздней осенью 1941 г. партизанский отряд, где комиссаром был Поспелов, в яростном бою разгромил фашистский гарнизон в одной из деревень под Старой Руссой, освободил из плена более четырехсот красноармейцев и командиров, взорвал немецкий артиллерийский склад. В этом бою Михаила тяжело ранило. После выздоровления он опять участвовал в боевых операциях партизан.

В 1942 г. Поспелова отозвали из-за линии фронта и направили на службу в военную контрразведку. К октябрю 1944 г. он уже приобрел богатый опыт контрразведывательной работы. На войне учатся и мужают быстро…

* * *

В ночь на 13 октября 1944 г. группа Поспелова, переодевшись в гражданское платье, под видом местных граждан благополучно перешла линию фронта и незаметно вышла к окраине города.

Группа Поспелова состояла из четырех человек вместе с Лангасом — он хорошо знал не только улицы Риги, но и расположение абверовского разведоргана. Ему поверили, т. к. понимали — бывшему резиденту надо отрабатывать свои грехи, а сбежать к отступающим немцам — нелогично.

Под покровом темноты Лангас, хорошо ориентировавшийся в городе, провел группу к объекту операции — двухэтажному, неказистому зданию, стоящему на узкой старинной улочке Риги. В нем и располагался один из разведывательных отделов «абверштилле-Остланд».

Сообразуясь с обстановкой, договорились бесшумно снять часовых, что и было аккуратно сделано. Но, ворвавшись внутрь здания, где было темно и тихо, контрразведчики неожиданно наткнулись на группу засидевшихся допоздна абверовцев. Они и открыли беспорядочную стрельбу. Смершевцам удалось быстро уничтожить их, найти сейф с картотекой и некоторые другие, оперативно значимые документы. Однако звуки выстрелов привлекли внимание патрулей — скоро всё здание было окружено гитлеровцами.

Завязалась жестокая и кровавая сшибка. Пятеро смельчаков из Смерша противостояли батальону немцев.

— Ребята, надо продержаться, — скомандовал Поспелов. — Нас выручат… Наступление должно начаться или уже началось.

В ход пошли, в том числе, оружие и гранаты противника. Вскоре Поспелов и ещё один чекист были ранены, но они продолжали сражаться.

И вот они услышали дальний гул канонады, стремительно приближавшийся к городу.

— По договоренности с командующим фронтом, одному из подразделений войсковой разведки, — рассказывал Железников, — были даны координаты того места, где сражались чекисты. Группа воинов-разведчиков спецназа спешила, чтобы выручить военных контрразведчиков.

И вот они услышали рядом с домом сухие автоматные очереди наших ППШ и разрывы родных гранат. Слух развила война музыкальный — воины определяли звуковые оттенки стреляющего оружия.

— Ура!!! — закричали сразу все вместе оборонявшиеся. Немцев этот яростный крик и стремительно приближающая стрельба повергла в шок. И вдруг они в панике побежали. Это наши автоматчики — группа спецназа из соседнего переулка — открыли по ним шквальный огонь…

Когда оперативные работники стали изучать содержимое картотеки и других сейфовых документов, вырисовалась четкая картина агентурного круга, изучаемых и преподавателей рижского разведоргана «абверштелле-Остланд».

— Тогда мы вышли и арестовали десятки немецких агентов, проходивших по этой картотеке и работавших в тылу наших войск, — заметил Железников. — Командующий войсками фронта и руководство Управления контрразведки Смерш в Москве остались довольны нашей работой. Это была хорошо просчитанная и дерзкая операция. Всех её участников представили к правительственным наградам…

Помнится, ещё генерал рассказывал и о печальных днях отступления, когда в районе Брянска приходилось нашим войскам очень туго — противник яростно рвался к Москве, осуществляя план Гитлера по «Блицкригу».

Из уст Николая Ивановича мы, молодые его слушатели, впервые узнали о вооруженном антисоветском отряде на Брянщине, возглавляемым неким Каминским. Перед войной он — Каминский Бронислав Владимирович, по отцу — поляк, по матери — немец — был арестован за антисоветскую деятельность, но после отсидки в тюрьме его направили в поселок Локоть инженером спиртзавода.

После прихода немцев Каминского назначили обер-бургомистром Локотского округа в составе так называемой Брянск-Локотской Республики. В знак благодарности немцам за оценку своего труда, осенью 1942 г. он сформировал бригаду Русской Освободительной Народной Армии (РОНА). В ней на январь 1943 г. числилось уже около десяти тысяч человек. Она постоянно вела бои с партизанами. В течение нескольких месяцев Каминский очистил свой округ от партизан, получив прозвище «хозяин Брянских лесов». Однако после налета на Локоть чекистского спецотряда капитана Фролова и под напором советских войск бригада Каминского в 1943 г. отошла в Белоруссию, где он стал полновластным хозяином созданного по образцу Локотского — теперь Лепельского округа.

Весной 1944 г. бригада Каминского была передана в непосредственное подчинение обергруппенфюрера СС К. Готтебер-га, руководившего проведением крупномасштабных антипартизанских операций на территории Белоруссии. За участие в этих боях предатель получил награду — Железный крест 1-го класса. Летом 1944 г. бригада по распоряжению Генриха Гиммлера бригада РОНА была включена в состав войск СС, а вскоре — преобразована в 29-ю гренадерскую дивизию войск СС или 1 — ю русскую дивизию. Это было первое русское соединение в составе немецкой армии. Его первым командиром стал жестокий и властный по характеру Каминский. Когда в Варшаве вспыхнуло национальное восстание, немцы бросили эту дивизию на его подавление. Основные боевые и карательные действия подразделения Каминского проводили в районе Охта, польской столицы.

Жестокость активного пособника фашистов не знала пределов. Чтобы угодить им, он вешал и расстреливал всех, кто попадал живым в его руки. Дошло до того, что в ходе кровавой

Вандеи его солдаты стали угрожать оружием даже немецким офицерам, пытавшимся прекратить грабежи, изнасилование и убийства головорезами Каминского, от рук которых погибло более 15 000 варшавян. Мародерство своего войска Каминский не только не пресекал, а поощрял и оправдывал перед гитлеровским командованием. Ходили слухи, что роновцы ограбили и изнасиловали двух немецких женщин.

Подобные действия Каминского вызвали бурю возмущения даже у такого палача, каким был Э. Бах-Зелевский, который пожаловался своему шефу Гиммлеру. Каминского отозвали в Лодзь, где он был арестован гестапо и 28 августа 1944 г. по приговору трибунала СС расстрелян именно за неподчинение, своеволие и мародерство. Однако личному составу дивизии объявили, что командир погиб в стычке с польскими партизанами — такой авторитет он имел среди подчиненных ему отморозков. Новым командиром 29-й гренадерской дивизии СС стал немец — бригаденфюрер СС генерал-майор войск СС Кристоф Дим.

Вскоре 29-я дивизия СС была расформирована ввиду «ненадежности личного состава». Около 3 000 роновцев затем влились в ряды РОА генерала Власова.

Глава двенадцатая Тельняшка — ее амулет

Обычно люди раскрываются тогда, когда их внимательно слушают. Недаром говорится, что искренность состоит не в том, чтобы говорить всё, что думаешь, а в том, чтобы думать именно то, что говоришь. Так, чисто профессионально, отвечала старший лейтенант в отставке, ветеран военно-морской контрразведки Смерш НКО СССР и 6-го отдела 3-го Главного управления КГБ СССР Анна Николаевна Сафронова на вопрос о своей жизни в репортерский диктофон.

Говорила она искренне, совсем не рисуясь.

Послушаем же её — ставшую со временем сотрудницей Смерша:

— Родилась я на Дону, в селе Стригунки 24 сентября 1919 г., в крестьянской семье. Затем мы переехали в город Белев Тульской области. Там я закончила десять классов местной школы и, решив стать летчицей, подала документы в Ленинградскую военно-воздушную инженерную академию им. К.Е. Ворошилова.

Однако по состоянию здоровья к вступительным экзаменам в неё я допущена не была и решила поступить в железнодорожный институт. Туда не прошла по конкурсу и, по рекомендации своего дяди, в 1939 г. поступила на работу в Гатчинский отдел НКВД. Через некоторое время я была избрана секретарем Гатчинского, а ещё спустя непродолжительное время — членом бюро Ленинградского обкома комсомола. Приходилось много ездить по области, общаться с самыми разными людьми. И эта работа, скажу вам, мне была по душе.

В одной из поездок мой близкий знакомый — начальник Особого отдела базирующейся под Ленинградом авиационной дивизии предложил мне перейти к нему на работу и переехать в Таллин.

Весну 1941 г. я встретила уже в должности секретаря-шифровальщика особого отдела Таллинского военного гарнизона. Подчинялись мы Особому отделу Балтийского флота, значительная часть которого (и в том числе лидер этого флота крейсер «Киров») базировалась в Таллине.

22 июня началась Великая Отечественная война.

С первых же дней Таллин стала бомбить немецкая авиация, которой активно противодействовали стоящие на рейде корабли. Особенно мощно отражал эти атаки крейсер «Киров», от залпов которого сотрясался весь рейд. По ночам это была страшная картина — город горел. От огромных языков пламени по ночам в городе было светло, как днем, а днем — темно от дымов, заволакивающих небо и солнце. На улицах — шум, гам, крики, плач и люди с перепуганными лицами, все куда-то спешащие.

28 августа 1941 г. мы получили приказ об эвакуации. Упаковали в металлические шкатулки секретные документы и шифр-коды, после чего в порту все сотрудники Особого отдела флота погрузились на плавмастерскую «Серп и Молот». Это было огромное судно, загруженное людьми и военным снаряжением, как говорится, под завязку.

Отходили под непрерывными бомбежками. Через некоторое время судно получило несколько пробоин, стало крениться, и нам пришлось подняться на верхнюю палубу без вещей. С собой в противогазной сумке я смогла унести только мое любимое крепдешиновое синее платьице с кружевным воротничком.

Весь залив был усеян движущимися под взрывами кораблями. Многометровые молочного цвета фонтаны воды, вспышки разорвавшихся снарядом и мин, разлетающиеся обломки пораженных суденышек. Рядом с нами проходил эсминец с курсантами Фрунзенского военно-морского училища, откуда раздался крик: «Нюра, Нюра Казакова, это я, Женя!»

Среди курсантов с винтовками на палубе был мой одноклассник по школе — Женя Бочаров, с которым мы жили на одной улице.

— Передай родным» что у меня все в порядке! — кричал он — размахивая бескозыркой.

Женю я больше не встречала. Их корабль погиб при переходе, о чем впоследствии я рассказала его маме…

Бомбежки продолжались непрерывно и на второй день. В следующее рядом с нами судно «Верония», на котором находились семьи командиров, попало несколько бомб — оно стало тонуть. Как впоследствии рассказывали очевидцы, в числе других, в воде оказалась жена командующего Балтийским флотом адмирала В.Ф. Трибуца. Ее спасла… плавающая мина, за взрыватели которой женщина держалась руками до тех пор, пока не была подобрана моряками с подошедшего тральщика. За время, проведенное в воде, она поседела.

В наш «Серп и Молот» тоже попало несколько бомб, я оказалась в воде и в числе других была подобрана катером, который высадил нас на остров Гогланд. Из нашего отдела спаслось только несколько человек, и в том числе его начальник Лазарь Моисеевич Иоффик, который принял на себя общее командование над военнослужащими.

На острове под бомбежками мы прожили несколько дней, после чего тральщиком были эвакуированы в Кронштадт, а оттуда — доставлены в Ленинград, на Литейный проспект в «Большой дом». С тех пор носила тельняшку — тельник. Она была моим амулетом.

Там я продолжила свою службу секретаря-шифровальщика…

— А как вы познакомились со своим будущим супругом?

— Впервые я услышала о капитане Германе Сафронове от сотрудников Особого отдела Ленинградской военно-морской базы. В один из первых дней войны он был отправлен в Таллин для организации агентурного подполья на его территории этого города.

Прошло некоторое время.

И все стали сокрушаться, что их товарищ, который до настоящего времени не вернулся с задания, по-видимому, погиб — все признаки на лицо.

Однажды, когда я в своем синеньком платьице работала в приемной начальника Управления, в помещении появился веселый бородатый мужчина с автоматом ПП1Д в измазанных грязью армейской плащ-палатке и таких же сапогах.

— Что здесь за «васильки» в мое отсутствие появились? — засмеялся он, вешая свою замызганную плащ-палатку на мой единственный черный жакетик, который подарили девушки отдела. Затем подошел к столу, хитро на меня посмотрел и заявил, — Женой будешь?..

— А кто вы такой? — поинтересовалась я у незнакомца.

— Я старший оперуполномоченный Герман Иванович Сафронов, — ответил тот.

Еще через несколько секунд в приемную набежали оперативники, появился начальник, и все стали радостно обнимать своего воскресшего товарища.

С этого момента и началась наша дружба с моим будущим мужем. Мы несколько раз сходили в кино, навестили его квартиру на Петроградской стороне, а через непродолжительное время Герман Иванович был назначен начальником Особого отдела стрелковой дивизии и убыл на Ленинградский фронт. Меня же перевели в отдел военной контрразведки в мотострелковую дивизию, стоящую под Шлиссельбургом. И на некоторое время наши фронтовые дороги разошлись…

— А как дальше у вас складывалась служба?

— Далее пришлось служить в отделе контрразведки Ладожской военной флотилии и под бомбежками многократно ездить по Дороге жизни. Одна такая поездка едва не закончилась для меня трагически: служебная «эмка» с шифрами и другими секретными документами провалилась в полынью и мы едва не утонули в ледяной купели.

— Я знаю, вы служили и на Черноморском флоте. Как такое произошло, что вы изменили Балтике?

— Служба — есть служба: приказало начальство, и поехала. Да, действительно в 1945 г. меня перевели в Особый отдел Черноморского флота, где довелось встретиться с президентом США Франклином Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем, которые участвовали по приглашению Сталина на Ялтинской конференции.

— Как же и при каких обстоятельствах это случилось?

— Дело в том, что контрразведка флота обеспечивала безопасность проведения встречи глав Большой тройки непосредственно в Ялте, и наши оперативники пригласили меня посетить Ливадийский дворец, где они работали. Попали мы, как говорится, с корабля на бал. Наш начальник — генерал-лейтенант береговой службы Николай Дмитриевич Ермолаев — пил в это время кофе в гостевом зале вместе с Рузвельтом и Черчиллем.

Кто-то из них поинтересовался через переводчика, кто из шифровальщиков обеспечивает бесперебойную обработку информации конференции. Ермолаев вызвал меня и представил высоким гостям. Те очень удивились, увидев совсем молоденькую девушку, поцеловали мне руку и пригласили к столу выпить с ними чашечку кофе.

Отказываться было не принято, пришлось согласиться, после чего, поблагодарив их за угощение, я покинула зал. Видела я и жену Рузвельта, которая после отъезда мужа почему-то несколько дней проживала в Севастополе во флигеле, расположенном рядом с Особым отделом. Однажды мы даже приветственно помахали друг другу руками…

— Война разбрасывала людей по разным фронтам. Вас она тоже не пощадила — влюбленные оказались за тысячу километров друг от друга. Как вам удалось найти своего будущего супруга и встретиться с ним?

— В один из дней, это было в апреле 1945 г., я обнаружила на столе шифрпоста спецсообщение начальника Особого отдела одной из армий, за подписью майора Сафронова. Это был мой Герман.

С ответом на сообщение адресату ушла и маленькая записка, напомнившая ему обо мне…

В 1946 г. мы встретились с Германом Ивановичем в Одессе, поженились и продолжили службу в Особом отделе Одесского военного округа.

— На какой должности в Одессе после войны работал Герман Иванович?

— Руководил 1-м сектором, который обеспечивал безопасность и режим секретности штаба округа. Округ в то время возглавлял маршал Советского Союза Г.К. Жуков, попавший в опалу. С Георгием Константиновичем у Германа Ивановича сложились теплые дружеские отношения, и я тоже знала его семью, хотя и не близко.

Однако вскоре службу в военной контрразведке мужу пришлось оставить. В период войны он получил три ранения и три контузии, что серьезно сказывалось на его здоровье. После рождения двух сыновей в 1948 г. мы переехали в Ленинград. Встал вопрос, чем заниматься в мирное время, где работать.

В этот период во время посещения родственников мужа в Москве, по моему настоянию мы зашли в Министерство легкой промышленности, которое тогда возглавлял А.Н. Косыгин, в довоенное время подчиненный Германа Ивановича по работе на ткацкой фабрике им. Желябова.

Встретил он нас очень тепло и предложил мужу должность директора ленинградского текстильного комбината. Там Герман проработал до 1952 г. Перенес три инфаркта и получил категорическое заключение медкомиссии о невозможности дальнейшей трудовой деятельности с рекомендацией срочной перемены места жительства. Пришлось переезжать в Москву, обменяв свое ленинградское жилье на комнату в деревянном доме. Здесь мы встретили фронтового товарища мужа, генерал-майора Петра Калиновича Прищепу, порекомендовавшего мне вернуться на работу в Комитет государственной безопасности.

Я так и сделала. И вскоре продолжила службу на Лубянке в должности секретаря отдела морской контрразведки…

В 1956 г. Германа Ивановича не стало, и я осталась с двумя детьми на руках в своих деревянных «хоромах».

Руководство управления пошло мне навстречу и через некоторое время направило в служебную командировку в ГДР — в Управление Особых отделов ГСВГ, в город Потсдам. В отставку вышла в 1975 г. Скопила денег и приобрела небольшую кооперативную квартиру и еще некоторое время трудилась на кадровой работе в Большом театре и в других учреждениях…

* * *

Как быстро рассказана вся жизнь Анны Николаевы — достаточной для нескольких книжных страниц. А если хорошо разобраться — событий бы хватило и на целый роман.

Жизнь, как кто-то говорил из великих, — вещь грубая. Ты вышел в долгий путь — значит, где-нибудь и поскользнешься, и получишь пинок, и упадешь, и устанешь, и воскликнешь: «Умереть бы!» — и, стало быть, солжешь, потому что жить захочется.

А еще жизнь — подарок, который мы не просили. Жить легко очень трудно. Анна Николаевна никогда не претендовала на легкую жизнь. Вообще, старшему поколению, нашим отцам и дедам выпали тяжелые годы выживания после трех войн (Первой мировой, Гражданской, Великой Отечественной) и одной революции.

Мое поколение не выдержало натиска Холодной войны извне, а также внутреннего предательства верхов и потеряло Великую страну, которую отстаивали и отстояли наши предки во многих столкновениях с лютым ворогом.

Контр-адмирал в отставке Владимир Иванович Батраков, хорошо знавший секретаря 6-го (морского) отдела военной контрразведки Анну Николаевну Сафронову, отмечал в беседе с автором, что эта женщина «…была святой, которую уважали и любили все сотрудники подразделения за её честность, такт, высокий профессионализм и доброту. Эти качества она пронесла по дороге большой и правильной жизни».

Глава тринадцатая Любовник-агент Абвера

Город Рославль на Смоленщине. Слякотная осень 1943 г. После выигранной Красной Армией битвы

на Курской дуге пришел черед новых побед. Войска Западного фронта под командованием генерал-полковника В.Д. Соколовского в ходе Смоленско-Рославльской операции 25 сентября освободили город…

Думается, читатель помнит персонаж Серпилина из романов К. Симонова «Живые и мертвые» и «Последнее лето», который, прибыв в военный Рославль, глазами писателя увидел:

«Серпилин запомнил Рославль приветливым зеленым городком. На девятый день войны их эшелон остановился здесь, на станции, и никому ещё не приходило в голову, что ехать оставалось всего ничего до Могилева…

Машина поднялась в гору по исковерканной булыжной мостовой. Главную улицу Рославля было не узнать: две стоявшие при дороге старые церкви разрушены. Одна избита снарядами и вся в дырах, у другой колокольня обрушилась горой битого кирпича: бомба ударила под самый корень.

По обеим сторонам улицы всё, что было деревянного, сгорело; среди пустырей полуразбитые каменные дома — нежилые и жилые, с пробоинами, на скорую руку залатанными кирпичом, взятым с других развалин.

От прежних уцелели только деревья, но и их стало меньше, чем раньше — спилили на дрова…»

Так вот в одном из чудом уцелевших домов в ту радостную для рославльцев осень обосновалась военная комендатура. Управление городом в первые же дни после освобождения, как обычно, взяли на себя военные. Длинная очередь военнослужащих и местных граждан стояла на прием к коменданту — седовласому уставшему общевойсковому майору с посеревшим от бессонницы лицом. Среди ожидавших приёма посетителей была и молодая девушка. И вот, когда толпа рассосалась, она вошла в прокуренную комнату.

— С каким вопросом ко мне? — поднял высоко брови майор.

— У меня живёт немец, — краснея и волнуясь, ответила гостья. — Но он целиком наш сторонник, добрый и честный человек, ненавидит фашистов и Гитлера. Он сбежал из своей отступающей части, понимая, что скоро наступит конец Германии…

«Это не по моей части, — подумал старый пехотинец. — На хрена мне возиться ещё с этим добропорядочным фрицем и разбираться с их страстями».

Он направил Анну Астафьеву — так представилась девушка — к военным контрразведчикам, которые подчинялись УКР Смерш Центрального фронта.

Там, в беседе с оперативным работником, старшим лейтенантом Стариновым девушка «поведала необычную для военного времени романтическую историю». Она рассказала, как однажды вечером к ней на улице пристали пьяные немецкие солдаты. Случайно оказавшийся поблизости ефрейтор Клаус Биттиг защитил её и проводил до дома. Потом он несколько раз заходил к ней на квартиру, приносил продукты и помогал деньгами. Так постепенно между ними складывались добрые отношения. Инициатива в глубоком чувстве больше исходила со стороны немца.

— Где сейчас находится Клаус? — естественно, поинтересовался Старинов.

— У меня дома.

— Чем он объяснял побег из части?

— Непринятием гитлеровского режима…

— Кого, кроме вас, он знал в городе?

— Никого… Не было у него в Рославле других знакомых… Откуда?

— Что собирается делать?

— Устроиться на работу и помогать нашей семье, — ответила Аня Астафьева, участница недавнего роспавльского подполья.

Во время беседы у начальника отдела военной контрразведки капитана Москалева, ефрейтор Биттиг почти слово в слово подтвердил рассказ своей дамы. Дополнительно он сообщил, что служил в секретном отделе штаба армейского корпуса.

«Зачем думать и мечтать о журавле, когда у меня синица в руке, — подумал военный контрразведчик. — В случае вербовки и переброски его за линию фронта откроется прямой путь ко многим тайнам гитлеровского армейского командования. Медлить нельзя. Время работает против этой затеи. Германская контрразведка тоже не спит и тщательно будет проверять прорвавшихся своих солдат из окружения».

В то же время он понимал, что в ставке на Биттига есть рискованный компонент, — слишком мало он знал о немецком ефрейторе. В приемно-пересылочном армейском пункте для немецких военнопленных ни ему, ни Старинову не удалось найти его сослуживцев. Соседи Астафьевой ничего существенного не добавили к тому, что стало известно контрразведчикам.

И всё же на имя начальника Управления контрразведки Смерш Центрального фронта генерала Вадиса Александра Анатольевича была отправлена обобщенная справка на Биттига с замыслом вербовки его и переброски через линию фронта.

Ответ фронтового управления Смерш не задержался. Москалев получил на проведение такой операции разрешение, обставленное различными советами в тщательной перепроверке всех объяснений немецкого ефрейтора.

А дальше события развивались так: Беттиг охотно согласился на сотрудничество и дал подписку о неразглашении факта установления негласного контакта с советской военной контрразведкой под псевдонимом «Штабист». По этому случаю на столе появилась бутылка водки и нехитрая армейская закуска.

— А теперь, Клаус, — заметил Москалев, — я предлагаю нам всем троим сфотографироваться.

Это предложение Биттиг воспринял без энтузиазма. На второй день троица встретилась снова.

Москалев показал сделанную фотографию и попросил на обратной её стороне ещё раз подтвердить советским контрразведчикам свою преданность и готовность выполнить задание.

— Зачем это? — настороженно спросил, естественно, на своем языке немецкий ефрейтор.

— Для закрепления нашей дружбы, — улыбнулся капитан.

— Если так, то почему бы и не написать, — кисло проговорил Клаус.

С этого момента наступил период интенсивной подготовки «Штабиста» к внедрению в гитлеровский армейский штаб. Ефрейтор, на удивление «педагогов», оказался весьма смышленым и способным учеником. Как говорится, всё схватывал на лету, и на второй день занятий все говорили на одном языке — языке разведки.

Решили подготовить два варианта задания, согласовав их с руководством УКР Смерш Центрального фронта.

Вариант первый:

«После возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и с ними перейти линию фронта».

Но в этом варианте была одна зазубрина: агент совершенно не знал русского языка, а без этого пройти почти полсотни километров по незнакомой местности было делом рискованным, если не сказать — несбыточным и невозможным.

Вариант второй:

«После возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и всю собранную информацию передать нам через связника».

Именно на этом варианте стал настаивать смышленый агент «Штабист».

Это обстоятельство ещё более усилило подозрения чекистов о возможной подставе со стороны гитлеровской разведки.

Вот уж действительно, чем меньше мы знаем, тем больше выказываем подозрений. А знали армейские чекисты о немецком ефрейторе очень мало. Вокруг «Штабиста» была абсолютная пустота, не за что было зацепиться.

После беседы с Биттигом Москалев возвратился к себе в кабинет и в который раз стал внимательно перечитывать материалы дела на перебежчика, пытаясь найти важную зацепку, которая бы привела к раскрытию хитроумного плана, возможно, задуманного немецкой разведкой.

«Если Клаус — враг и осел в городе для сбора информации о наших войсках, — размышлял Москалев, — то у него должен быть связной, который забирал бы у агента секретные материалы и передавал бы их немцам по радио или курьерским способом через линию фронта.

Если это так, то надо искать этого затаившегося недруга в городе. Но ведь проверка указанных Астафьевой адресов, где она видела Биттига, тоже ничего не дала. Хозяева пяти квартир не вызывали никаких подозрений, а в двух других жильцы отсутствовали».

* * *

Старинов решил переговорить с солдатами из комендатуры, задержавшими ефрейтора в надежде, — а вдруг что-нибудь прояснят они…

«Что меня толкнуло на этот шаг, — разговаривал сам собой старший оперуполномоченный контрразведки Смерша, спешивший на доклад к своему начальнику. — Наверное, интуиция, которая никогда не подводит того, кто ко всему готов. Она — наш первый учитель. Я был готов ко всему из-за того, что появился в деле «Штабиста» напряг в уверенности запланированной операции. Сомнения у меня росли, ширились и, наконец, после встречи с бойцами превратились в навалившийся огромный ком полного недоверия к немцу».

И вот подчиненный в кабинете Москалева. Ни слова не говоря, Старинов выложил на стол начальнику кучу вещей, среди которых оказался фотоаппарат.

— Что это, и откуда оно у тебя? — непонимающе спросил капитан.

— Отобрал, вернее, предоставили наши солдаты.

— Не понимаю… Какие? И какое имеют отношение эти предметы к нашему главному делу? — чуть строже спросил Москалев.

— Прямое, самое прямое, — он назвал хозяина кабинета по имени и отчеству, чего раньше никогда не делал, и на лице старшего лейтенанта расплылась довольная улыбка. — Это вещи, которые шустрые комендачи экспроприировали у нашего Клауса при задержании.

— ???

— Да, да, пришлось немного постращать наших мародёров, так они всё забранное у немца и принесли мне, — с охотой докладывал подчиненный своему начальнику.

Кроме всего прочего ещё одна новость — в одном из двух пустовавших домов неожиданно появились жильцы. Стали обустраивать свое теперь уже послевоенное жилище. Затеяли даже небольшой ремонт в надежде отабориться на прежнем месте жительства, не ахти как пострадавшем от бомбёжек.

— Что ж интересно, интересно… Надо хозяина дома хорошенько проверить через наших коллег, кто он и как характеризовался до войны.

— Я навел справки. Перед войной он уже попадал в поле зрения органов госбезопасности, но последующие события, связанные с войной, помешали провести проверку до конца.

Подозрения Москалева начали оправдываться.

— Надо хорошо проработать адрес появившихся хозяев, — приказал начальник отдела оперативнику, а сам занялся с Биттигом подготовкой к заданию. Тот был возбужден и с трудом сдерживал волнение: ведь завтра предстояла его заброска в немецкий тыл.

Москалев, прежде чем пригласить Биттига в кабинет, разложил на столе некоторые вещи «Штабиста», в том числе и фотоаппарат.

Когда немец зашел в помещение, то, увидев фотоаппарат, слегка побледнел, но быстро справился с волнением. В дальнейшем разговоре с советским контрразведчиком он стал энергично отвергать свою связь с гитлеровской разведкой. Самозащиту свою строил на слабых доводах и труднопроверяемых аргументах. Испарины пота на лбу и бледность лица, чередуемая с покраснением ушей, выдавали в нём процессы глубокого волнения.

* * *

А тем временем Старинов, работая по адресу, выяснил интересные подробности о хозяине дома. Им оказался некий чех — Рудольф Гочекаль, попавший к нам в плен ещё в годы Первой мировой войны и оставшийся затем проживать в приютившей его России.

Он был тут же доставлен в отдел контрразведки Смерш, где, поняв сложившуюся ситуацию, явно провальную для своего агента, не стал долго отпираться. Гочекаль признался в своей причастности к германской разведке, сообщив, что начал работать на гитлеровскую спецслужбу с 1936 г.

Перечислил ряд выполненных им перед войной шпионских заданий. Последнее из них касалось организации связи с Биттигом, который был специально оставлен на советской территории для сбора развединформации о войсках Красной Армии…

Агента арестовали. На следующий день Москалев и Старинов решили допросить немецкого агента. Когда Биттиг вошел в кабинет, то он увидел в углу странную фигуру человека с нахлобученной на лоб черной шляпой с большими полями.

— Проходите и садитесь, — предложил стул военный контрразведчик недавнему «Штабисту».

— Благодарю, — испуганно, как будто ожидая нового удара в своем разоблачении, по-змеиному прошипел Клаус.

Москалев выдержал некоторую паузу, затем вытащил из ящика большую фотографию и спросил:

— Взгляните, вы знаете этого человека?

Биттиг посмотрел на фото и снова, в который раз, внезапно бледность исчезла, и его бросило в жар из-за понимания, что игра с военными контрразведчиками окончательно проиграна.

На фотографии был портрет Гочекаля.

В это время за спиной немецкого разведчика раздались шаги, и появился сам Гочекаль.

Проигрыш был очевиден, а потому Биттиг заговорил вдруг на хорошем русском языке.

О разоблаченном немецком лазутчике в Центр полетела шифротелеграмма:

«Оперсоставом УКР Смерш НПО Центрального фронта был разоблачен агент немецкой разведки обер-лейтенант отдела 1-Ц армейского корпуса Клаус Биттиг, который по заданию начальника разведотдела капитана Виккопфа пытался осесть в тылу Красной Армии в г. Рославль Смоленской области для сбора шпионской информации по нашим войскам».

Обескураженный быстрым разоблачением немецкий разведчик много чего интересного рассказал армейским чекистам. Он поведал о структуре своего отдела, имеющейся на личной связи агентуре и дал установочные данные на ряд своих сослуживцев.

А что касается Астафьевой, то она легко попалась на расставленную Биттигом и его коллегами ловушку. Её профилактировали и отпустили. Спектакль с закономерно трагическим концом для фашиста, игравшим «рыцарскую» роль, закончился судом.

И всё равно «Штабист» даже в таком виде — неудачника — по-настоящему поработал на военную контрразведку.

Глава четырнадцатая Кровавый садист

Зимним, холодным и вьюжным днем с северным ветром вдобавок к непогоде некоторые сотрудники Особого отдела Южного фронта стали свидетелями задержания немецкого полковника, прятавшегося в бетонных развалинах разрушенного многоэтажного здания.

А случилось это рядовое, казалось бы, для войны событие 29 января 1943 г. в самом городе Сталинграде.

Во время прочесывания освобожденного квартала разведывательно-поисковая группа одного из полков фронта в своеобразной норе внутри обломков бетона и кирпича обнаружила человекоподобное существо, одетое в грязные лохмотья.

Вместо обуви ступни ног были замотаны в обрывки детского одеяла. На плечах болтался порванный и прожженный в нескольких местах, припорошенный известкой и бетонными, мелкими осколками тулуп. Голову укутывал грязный женский платок, покрытый терракотовой пылью — следами кирпичного крошева.

На наших солдат испуганно смотрели поблёкшие серые водянистые глаза, когда-то имевшие, по всей видимости, другие цветовые оттенки.

Только по замусоленным погонам и нашивкам на порванном мундире они догадались, что перед ними стоит целый оберст — немецкий полковник. При нем находился небольшой потрёпанный кожаный чемоданчик, в котором лежали карта и исписанные мелким убористым почерком общие тетради.

Пока окоченевшего пленного полковника вели в штаб к военным контрразведчикам, он сразу же приободрился — как-никак его вытащили из могилы, где он должен был бы замерзнуть или быть погребенным под обломками здания при очередном артобстреле или бомбометании люфтваффе.

— Этот тип, товарищ капитан, мне кажется, по вашей линии. При нём и чемоданчик, который может заинтересовать вашу службу, — пояснил командир разведывательно-поисковой группы.

— Ну что ж, молодцы! И его проверим, и с документами разберёмся, — ответил старший оперуполномоченный капитан Фёдоров.

Перед ним стоял поникший, сухопарый, как сморщенный гриб, немецкий вояка в большом военном звании.

Скоро Федоров установил, что военнопленный — это командир 134-го пехотного полка 44-й пехотной дивизии вермахта полковник Бойе.

«Здесь на Сталинградской земле, — подумал военный контрразведчик, — все они — некогда лощенные, высокомерные и наглые полковники и генералы, я уж не говорю о солдатах, — становились смирными, суетливыми и угодливыми».

На карте, изъятой из чемодана, немец расторопно и охотно стал указывать места расположения огневых позиций его части, оборонительных рубежей батальонов и их штабов, которые к тому времени перестали уже существовать. Полковнику теперь нечего было скрывать — 300-тысячная Сталинградская группировка немцев была окружена и уничтожена в ходе проведения наступательной операции наших войск — «Уран» и операции «Кольцо», целью которой являлась ликвидация окруженных гитлеровских войск, во главе с командующим 6-й полевой армией фельдмаршалом Паулюсом.

В результате победоносного завершения этой операции только подобрано было с полей сражения более 140 тыс. убитых непрошеных гостей. А скольких врагов Сталинградская земля не показала — спрятанных в осыпавшихся траншеях и погребенных под обломками обрушившихся стен зданий в городе. В плен попало более 91 тыс. человек, в том числе свыше 2,5 тыс. офицеров, а также 24 генерала…

Допрос подходил к концу. Полковник, хлебнувши горячего чая, стал уже успокаиваться. Но вдруг из чемодана военный контрразведчик высыпал на стол документы — тетради и фотографии. Бойе напрягся и задрожал — понимал, что последуют вопросы, на которые нужно будет честно отвечать. Он, конечно, мог слукавить, но его бы сразу же разоблачили документы, написанные собственной рукой, и фотодокументы.

Немец, наверное, проклинал себя за ту тщеславную мысль, толкнувшую его в эпистолярном жанре обратиться к потомкам в ходе хронологии событий на оккупированных территориях Украины и России, где его подчиненные не сражались, а хозяйничали и упивались властью.

Да, он со своим палачами из 134-го пехотного полка больше воевал с мирным населением, чем с бойцами Красной Армии.

«Дранг нах Остен» хотелось запечатлеть в мельчайших подробностях, показав в них степень личного участия в завоевании жизненного пространства Третьему рейху для «нового порядка» на этих землях.

Капитан Федоров придвинул лампу поближе к документам и стал внимательно, сначала молча, пробегать по строчкам…

«По всей видимости, он знает немецкий язык, — подумал Бойе. — Да, вопросы неизбежны».

Тетради составляли своеобразный дневник полковника. Это был готовый материал для пропагандистской книги, которая встретила бы одобрение у самого Геббельса. На каждой обложке его записей красовался отрезок боевого пути части с одной и той же надписью — «История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов».

Документы же штаба и вся канцелярия давно сгорели или остались лежать вместе с её обитателями под кирпично-бетонными развалинами здания. Как потом выяснилось, это была школа.

В блиндаже было тихо. И вдруг словно разверзлось небо, зловеще для пленного загрохотал по-немецки простуженный баритон капитана:

«…Проезжаем старую немецкую границу. Мы в Польше. Везде видим евреев. Уже давно пора, чтобы эта страна перешла в порядочные руки империи.

…22 июня полк занимает укрепления, ещё одни ночь и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядки, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Ник мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность и неожиданно ударит. Ещё только одна ночь!

За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотни стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался — другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, том — соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперёд, дальше!..»

* * *

А вот какие воспоминания об этом же дне родились у полковника в отставке Козловцева Леонтия Ивановича, в то время лейтенанта военной контрразведки:

«Впечатление страшное по своему апокалипсическому накалу. Брест обстреляли и бомбили сразу же с началом фашистского вероломства. Артподготовка частей вермахта началась в 3:15. Каждые 4 минуты огневой вил продвигался на 100 метров вперед… День превратился в ночь от поднятой пыли и дымов, заслонивших огни многочисленных пожаров. Всюду убитые, стоны раненых, дикое ржание покалеченных лошадей, мечущиеся женщины с детьми ни руках… Военные чисти и подразделения НКВД сразу распределились в Брестской крепости. Напор немцев был тиков, что крепость к 9:00 22 июня уже была окружено, кок потом выяснилось, войсками 45-й и 31-й пехотных дивизий. До сих пор эти картины вижу во снах, а ведь сколько воды утекло! Ах, сколько наших людей тут полегло, в основном, молодых парней!..»

Когда писались эти прозаические строки, автору захотелось откликнуться на них коротеньким стихотворением:

Он служил на западе — у Буга, Встретив тут июня грозный день. Не успев чирннуть в письме подруге, Нон бессмертья набежала тень. А она ждала вестей из Бреста, В мыслях из далёной стороны… Женщина состарилась невестой, Став новей невестою войны!

* * *

Пройдет всего месяц, и тональность гитлеровского полковника несколько поменяется. Он с нескрываемым раздражением заметит:

«Мы все удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом «раю» Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, поры курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов?!»

С другой стороны, всё большее изумление вызывало у Бойе растущее сопротивление советских воинов. Особенно ночные атаки наших воинов, попавших в окружение. Они не желали сдаваться на милость оккупантам и делали всё возможное, чтобы вырваться из полуплена. А он был в виде, говоря военным языком, «петли», «мешка» или «котла».

А вот к концу 1941 г. от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:

«…Противник укрепляется. Продвижение всё ухудшается. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются но обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань…»

Военный контрразведчик перестал читать дневниковые записи, затем тряхнул бумажный пакет, и оттуда посыпались черно-белые фотографии разных размеров. В них кровавые сцены: горящие дома, отрубленные головы, повешенные на деревьях и телеграфных столбах, разрушенные церкви, истерзанные тела мирных граждан, массовые сцены расстрела цивильных в затылок, штабеля из трупов, полевые крематории, работающие на срубленных деревьях, и прочее варварство.

— Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверету… Это он, — скороговоркой бубнил испуганный полковник.

— Кто такой Эверет?

— Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.

— Где он сейчас находится? — спросил Федоров.

— Он погиб под обломками дома… Его накрыла обрушившаяся стена…

Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно не равнодушен к «коричневым» взглядам и соответствующим оценкам на происходящие события. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатлённых объективом фотокамеры. Листки фотобумаги его уличали…

Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники доложили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую оперативную разработку.

— Надо этого голубоглазого монстра плотно обставить агентурой из числа соплеменников. Только так он может раскрыться. Вам он своей истинной натуры не покажет, попытается ее скрыть, — заметил генерал.

В лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с коллегами по вермахту не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что политика слишком важное дело, чтобы доверять её политикам. Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.

Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах, Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:

«С этим сбродом вскоре будет покончено! Нельзя терять веру в себя и Германию… Мы должны победить, а победителя никто не спросит, правильно он воевал или нет, правду он говорил или тоже нет…»

Один из агентов нашей контрразведки из числа немцев заметил, что Бойе боится за тексты своих дневниковых записей.

Вскоре — это было 26 сентября 1943 г. — контрразведчики Смерш получили информацию, что полковник с 1936 по 1938 гг. служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист.

И вот, наконец, удача — в нескольких лагерях для военнопленных, в частности, в № 27 и № 171 были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку — бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.

Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР Смерш Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.

Из дневника полковника Бойе:

«Рай Советов….Что мы видим в раю Советов? Народ не имеет религии и души. Церкви разрушены и служат амбарами. Культуры не видно и следа. У каждого из нас лишь одно чувство — это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему.

Победа, сохрани нашего фюрера!..»

А дальше оперативникам пошли чистосердечные признания свидетелей, которые высветили затушеванные иногда языком Эзопа описания конкретных событий самого Бойе.

Из протокола допроса Пауля Сухича:

«…B 15–20 нм от города Дергачи, в населенном пункте, название которого не помню, по приказу полковника Бойе все население было согнано в синагогу. Последняя была заминирована и взорвана вместе с находившимися там людьми.

…13 июля в населенном пункте Несолонь, 30 км восточнее Новоград-Волынского, полковник Бойе приказал взорвать церковь.

… Приблизительно в первой половине августа месяца 1941 г. по дороге Круполи — Верезань, в 10 км от станции Березань, был сожжен совхоз и расстреляно более 300 военнопленных Красной Армии, среди которых большинство были женщины. Полковник Бойе ещё кричал: «Что означает женщина с оружием — это наш враг…»

Из дневника полковника Бойе:

«Выходные дни.

…Не часто выпадали выходные дни в войне против Советов. Но после горячих боев около Юровки, Почтовой и на юго-западной окраине Киева принимаем выходные, как лучшие дни. Как быстро в шутках забываются упорные бои. Теплое августовское солнце светит с неба. Все ходят в спортивных брюках. Солдаты занимаются своим лучшим занятием — заботой о желудке. Это удивительно, сколько может переварить солдатский желудок. Утки, курицы и гуси — ничто не может скрыться. Их ловят. Гэняют и стреляют…»

Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:

«…Впервой половине августа около города Киева полковник Бойе разъезжал по полю на своей машине и стрелял по военнопленным из винтовки, т. е. охотился на них. Убил лично сам десять человек. Данный факт также видел я…»

Из дневника полковника Бойе:

«Наступление на Дубна.

…Невыносимо жжет солнце. Золотистый урожай но полях. Нон хорошо в пшеничном поле! В бесконечных рядах через песни Волыни продвигаются серые колонны. Песок, кок мука, попадает в сапоги и делает невыносимым каждый шаг. Пот ручьями течет по лицу и телу. Пересохло во рту. Воды! Воды! Но ничто не может задержать нас! Ни жара, ни песок, ни пыль и ни пот. Мы всё дальше и дальше продвигаемся на восток…»

Из протокола допроса майора Эбергарда Поля:

«…B городе Дубно 134-й полк захватил в плен много русских танков и четыре танковых экипажа. По приказу полковника Бойе они были расстреляны. Солдаты в городе занимались грабежом мирного населения. По его приказанию, все памятники, статуи, бюсты советских руководителей уничтожались личным составом…»

Из дневника полковника Бойе:

«Шоссейная дорога на север.

…Коммунизм за все годы существования ничего не делал кроме уничтожения Европы и, в первую очередь, Армении. Везде мы видим огромные укрепления, казармы и казармы. Длинные колонны военнопленных встречают нас. Азиатские лица смотрят на нас. История потеряла свой ум! Чтобы эти орды победили нас?!..»

Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича.

«…Около села Круполи, у озера в камышах по приказанию полковника Бойе было расстреляно пять комиссаров. Это лично видел я, находясь с одним сержантом из нашей роты на охоте в этих камышах. Там же, название населенного пункта я не помню, лично полковник Бойе расстрелял офицера, который прятался в стоге сена. Для демонстрации этот труп лежал непогребенным. Среди солдат ходили разговоры, что труп принадлежал работнику ГПУ. Раньше в укрепленном пункте Янов, за рекой Буг, за укреплением из бетона была построена группа из командиров и красноармейцев Красной Армии, приблизительно 20 человек. Полковник Бойе приказал их расстрелять…»

Теперь у чекистов, на основании буквально кровоточащих записей в дневнике и показаний свидетелей — сослуживцев, были причины подозревать полковника Бойе в совершении тяжких преступлений. Но он на допросах упорствовал, пытаясь всё и вся отрицать. Больше того, он стал, спасая свою шкуру, строчить доносы на своих командиров.

Первой мишенью стал генерал-фельдмаршал Паулюс. О нем он донёс:

«…Я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом ещё до войны на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь, в лагере, его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, т. к. считает, что его подслушивают. Фельдмаршал никогда и ничего не предпримет против Германии и её правительства. К «Союзу немецких офицеров» его никогда нельзя будет привлечь. Это он расценивает как предательство…»

Но у военных контрразведчиков было другое мнение, поэтому на этот донос они никак не среагировали. Тогда Бойе стал сдавать своих соплеменников рангом чуть пониже, чем генерал-фельдмаршал, не исключая генерал-полковника Штреккера. Он даже попытался сыграть роль наводчика в поиске кандидатов на вербовку. Бывший полковник буквально заваливал контрразведчиков своими письмами-наводками «на нелояльных СССР немецких офицеров и генералов».

Предлагал свои услуги в работе по сбору доказательств в их преступной деятельности. В очередных доносах о своих начальниках он писал:

«…Генерал Штреннер раньше многих других офицеров стол придерживаться национал-социалистичесних взглядов. Он против «Союза немецких офицеров» и никогда и ничего не предпримет против Ггрмонии. К деятельности в плену его привлечь нельзя».

«…Генерал Дебуо — (Непосредственный начальник Бойе — генерал-лейтенант. — Прим, авт.) убежденный националист-социалист и противник «Союза немецких офицеров». Но он не верит в военную победу Германии, и его можно привлечь к сотрудничеству».

Но приближался конец войны, а с ним и долгожданная Победа. Активней заработали отделения Государственной комиссии по вскрытию злодеяний фашистов. Большую работу в этом деле проводили и военные контрразведчики Смерш. В одном из Актов говорилось:

«…Южнее село Выдумка Ровенского района, в 500 метрах в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находились три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров, на расстоянии 30 метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и 3 метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».

Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала:

«В июле 1941 г. командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей».

Житель этого же села Оскиренко подтвердил» что «в июле 1941 г. по приказу полковника Бойе также были сожжены церковь и 12 жилых домов, а жители села убегали в лес, преследуемые немцами…»

Оперативная разработка «голубоглазого монстра» продолжалась более четырех лет, и вот 29 декабря 1947 г. военный трибунал вынес вердикт. Бойе был осужден на 25 лет лишения свободы. Спасла ему жизнь отмена в Советском Союзе смертной казни, которую он явно заслуживал.

Глава пятнадцатая Тайное оружие — проказа

Близился конец Великой Отечественной войны. Шли ожесточенные бои на подступах к Берлину. Сломлено сопротивление фашистских войск на Зееловских высотах.

И вот уже воины Красной Армии штурмуют Рейхстаг, добираясь до подземельного логова фюрера.

В это же время в дивизионные и армейские отделы военной контрразведки Смерш из различных источников стала поступать информация о том, что из Берлина и его окрестностей в срочном порядке эвакуируются различные фашистские специальные органы, которые были сформированы из изменников и предателей нашей родины.

По полученным сведениям, они концентрировались где-то на территории Южной Германии. Поступали также данные, что руководители как военной, так и политической фашистских разведок пытаются вступить в контакт со спецслужбами наших союзников.

С этой целью они делали всё от них зависящее, чтобы эвакуировать на Запад свою ценную агентуру и специалистов по проведению подрывной работы против советских Вооруженных Сил.

Перед военными контрразведчиками была поставлена задача — организовать тщательную проверку этих лиц. Как известно, фильтрацией в Смерше занимался 2-й отдел ГУКР Смерш НКО СССР. Первичная проверка бывших военнослужащих Красной Армии возлагалась на 3-и отделения 2-х отделов управлений КР Смерш фронтов.

К концу войны в странах Западной Европы и западных зонах Германии оказались миллионы советских граждан. Добыть доказательства преступной деятельности некоторых из них или опровергнуть их входило в задачу военных контрразведчиков. Особое внимание обращалось на выявление позиции союзников к намерениям фашистских спецорганов.

По рассказу генерал-лейтенанта в отставке А.И. Матвеева, активного участника в работе по репатриации наших граждан, он в 1945 г. был назначен представителем советской стороны по лагерям в Южной Германии.

А происходило это таким образом.

В один из весенних дней 1945 г. в отдел контрразведки его 47-й гвардейской мотострелковой дивизии прибыл представитель Смерш 1-го Украинского фронта майор В.П. Михайлов, который имел специальное задание по проверке этой настораживающей информации.

Вот, что рассказал об этом А.И. Матвеев:

«В свою очередь, я получил указание оказывать самое активное содействие Михайлову в подготовке и проведении спецмероприятий. Работу начали с опроса военнопленных, выявленных абверовцев. Во время боев ещё на одерском плацдарме был взят в плен офицер туркестанского легиона Мустафаев.

Он привлек внимание в связи с тем, что рота, которой он командовал, прибыла на Берлинский фронт из Южной Германии. Мустафаев оказался довольно словоохотливым и сообщил ряд данных, которые представляли оперативный интерес. В частности, он рассказал, что на место боевых формирований туркестанского легиона, которые отправлялись на фронт, прибывали из Берлина и других районов Восточной Германии какие-то секретные подразделения, среди их личного состава было много выходцев из СССР».

После доклада добытой информации Центру, было получено указание:

«Для более глубокой её проверки подобрать и направить на юг Германии своих надежных людей».

Проведение этой операции было поручено майорам Михайлову и Матвееву. Поскольку война подходила к концу, отобранных людей надо было перебросить на юг Германии в потоке беженцев, стремящихся уйти на Запад. Эта операция должна была проведена в самые сжатые сроки.

Подбор нужных людей из числа советских граждан, служивших в РОА и туркестанском легионе, их проверка, подготовка и переброска через линию фронта была закончена за несколько дней до капитуляции Берлинского гарнизона.

В числе переброшенных за линию фронта были Мустафаев и Беспалов, ранее служивший в РОА. Оба прибыли на Берлинский фронт из южно-германского города Ульм.

2 мая Берлинский гарнизон капитулировал. Наши войска расположились в Берлине. Наступила тишина, необычная для воинов. Началось мирное время. Но и в эти дни у военных контрразведчиков было много работы, т. к. крестоносцы тайной войны уходили в подполье, стремясь раствориться в общей массе военнопленных и мирного населения. Они не собирались разоружаться, и война с ними продолжалась.

Осенью 1945 г. Центром были получены данные о трагической гибели майора Михайлова, направленного в Южную Германию для выполнения специального задания, начало которому было положено ещё до окончания войны.

«Обстоятельства его гибели, — поведал Матвеев, — были весьма загадочными. Не исключалось предательство со стороны лиц, с которыми он должен был установить контакт…»

* * *

После загадочной смерти майора Михайлова руководителем советской миссии по репатриации в городе Тюбингене был назначен подполковник Александр Иванович Матвеев. Он действовал под именем Николая Федоровича Смирнова. Путь к будущему месту работы лежал через Франкфурт-на-Майне, Баден-Баден, Нюрнберг и, наконец, Тюбинген.

Работа по изучению наших граждан и их репатриация сталкивалась с яростным противодействием разведок недавних союзников — Франции, Великобритании и США. Международная организация ЮН РА, занимающаяся репатриацией перемещенных лиц на родину, в том числе и советских граждан.

Сотрудниками этой организации в основе своей были разведчики и контрразведчики. Помогали им бывшие гестаповцы, абверовцы и наши граждане, совершившие разного рода преступления против советской власти, — полицаи, националисты из ОУН, УПА, прибалтийских «лесных братьев», каратели, старосты, агенты германской разведки, диверсанты и террористы, у которых были, как говорится, руки по локоть в крови.

Четко налаженная работа советской миссии по возвращению соотечественников на родину мешала разведкам союзников и предателям, боявшихся возвращаться домой. Они строили разного рода козни нашим сотрудникам и в первую очередь Смирнову, видя в нем честного, принципиального, требовательного начальника и тонкого психолога. Он был опасным для них человеком.

Он постоянно ходил над пропастью. Вокруг него плелась паутина грязных сплетней, слухов и инсинуаций. Смирнову не раз угрожали убийством, пытались натравить толпу лагерных сидел ьцев-уголовников для физической расправы над офицером; периодически работало наружное наблюдение.

Однажды, пригласив Смирнова на рыбалку, попытались через аквалангиста-террориста, прорезавшего дно надувной резиновой лодки, утопить его в озере. И только сила воли и соответствующие физические данные позволили военному контрразведчику справиться с создавшейся чрезвычайной обстановкой, освободиться от потащившего его на дно бандита, а потом во второй атаке с его стороны, обезвредить и уничтожить этого тайного «советского друга».

Реакционные круги Франции, Великобритании и США и их разведки, опираясь на бывшие фашистские разведывательные органы, пытались использовать предателей для ведения подрывной работы в лагерях перемещенных лиц, чтобы воспрепятствовать советским гражданам, в том числе и бывшим военнопленным, вернуться к своим семьям.

Кроме того, они использовали канал репатриации для засылки в нашу страну диверсантов, террористов и шпионов из числа людей, у которых окровавлены руки совершенными злодеяниями на оккупированной территории во время войны.

Их направляли в страну победителей, чтобы путем террора, диверсий и шпионажа помешать залечивать тяжелые раны войны.

* * *

В один из рабочих дней в миссию прибыла женщина, которая отрекомендовалась врачом, представителем Красного Креста при ЮНРА. Она предъявила документ, свидетельствующий, что дама работает в Мюнхене в секции Красного Креста при ЮНРА. Она назвала своё имя и фамилию — Инга Шмидке.

Это была немка, женщина средних лет, с привлекательной внешностью и хорошими манерами. Во всему было видно, что она получила достаточно хорошее образование и воспитывалась в интеллигентной среде. Вообще, Шмидке производила впечатление открытой и добропорядочной женщины. Охотно рассказывала о своей семье и работе в ЮНРА.

— Так что вы хотели? — спросил Смирнов, привыкший к четким изъяснениям и не получивший вразумительного ответа о цели её прибытия.

— Я имею поручение от своего руководства сопровождать вас, господин Смирнов, в больницу города Зальцнер, где находится на излечении советский гражданин, — заученно отрапортовала она, называя фамилии руководителей миссий.

— Скажите мне, что известно о больном, чем он болен, когда заболел. В каком состоянии находится в настоящее время, — поинтересовался советский офицер.

— Я незнакома с его историей болезни и выполняю сейчас чисто благотворительную миссию Красного Креста, — ответила Шмидке.

В клинику прибыли в середине дня. О приезде Смирнова там был осведомлен персонал. Но Смирнова насторожило то, что лечебное заведение было обнесено высоким глухим забором и охранялось вооруженными полицейскими.

В кабинет, куда привели Смирнова с Ингой, их встретил мужчина в белом халате, представившийся дежурным врачом.

— Господин Смирнов» я в курсе цели вашего визита» — словно что-то не договаривая» быстро пролепетал доктор. — Рекомендую пройти вам к лечащему врачу, который как раз сейчас и занимается с интересующим вас пациентом.

— Благодарю, но я не смогу выполнить вашу рекомендацию, — спокойно ответил Смирнов.

— ???

— Не смогу, пока не ознакомимся я и доктор, прибывший со мной, с историей болезни больного.

Глаза дежурного врача забегали по сторонам, как будто они искали какой-то и от кого-то поддержки. Чувствовалось его сильное волнение и растерянность.

— Дело в том, господин Смирнов, что история болезни находится у лечащего врача, и вы на месте можете с нею ознакомиться.

— Я не согласен, а потому требую пригласить сюда вашего шефа и главного врача клиники, — настойчиво повторил советский офицер.

Такой тон фактического отпора дежурному врачу насторожил и взволновал последнего. Он стал лихорадочно куда-то звонить, но «телефоны упорно молчали». Затем врач буквально выбежал из кабинета, ничего не сказав гостям.

Оставшись в кабинете вдвоём, Смирнов спросил у Шмидке:

— Как вы оцениваете ситуацию?

— Если честно, то мне не нравится поведение врача, — откровенно ответила немка.

Через минут десять вернулся врач и сообщил, что шеф и главный врач на обеде и скоро приедут в клинику. Прошло почти полчаса, и они прибыли. Шульц — шеф клиники, Шнайдер — главный врач. Шеф, протянув руку Смирнову, заметил:

— Извините, что заставил вас ждать. Я не знал точного времени вашего приезда.

— Прежде, чем встречаться с соотечественником, я хочу знать историю его болезни. Этого желает и мой врач, — нахмурив брови, процедил сквозь зубы Смирнов.

— Мне интересен диагноз вашего пациента, — подтвердила Инга.

— Разве вы не информированы, что ваш соотечественник Федотов болен проказой? — Шульц вопросительно посмотрел на Смирнова.

Военный контрразведчик был ошеломлен этой новостью. Врач Шмидке изменилась в лице и, виновато взглянув на офицера, односложно стала повторять, что она ничего не знала о характере заболевания. Только теперь Смирнов сообразил — это очередная ловушка.

— С какой целью этого больного вы пригласили в клинику? — спросил Смирнов.

— Мы это сделали по настоятельной просьбе больного Федотова.

— Вы же врач и прекрасно знаете, что проказа — это особое

инфекционное заболевание, общение с такими больными исключено, — со сталью в голосе вещал подполковник. — Как вы намерены осуществить нашу встречу с больным?

— Да, конечно, это самое страшное заболевание, но он, бедняга, так просил, так просил о встрече, — бормотал Шульц. — Если всё же вы пожелаете встретиться с больным, мы примем все меры безопасности. У нас есть специальные костюмы, и встреча будет происходить в комнате, отгороженной от больного толстым органическим стеклом.

— Хорошо, — сказал Смирнов, — готовьте все меры безопасности для комиссионного осмотра больного. В состав комиссии должны войти, кроме нас с доктором Шмидке, шеф клиники Шульц, главный врач Шнайдер, лечащий врач и представитель эпидемической службы города. А пока пригласите лечащего врача с историей болезни.

Через несколько минут принесли папку с историей болезни и фотографиями больного. Шнайдер, передавая её в руки доктору Шмидке, пояснил, что лечащий врач не мог прийти, т. к. находится в карантинной зоне, а поэтому не будет участвовать во встрече с больным в составе группы.

— Позвольте! Почему же тогда ваш дежурный врач пытался направить нас прямо к лечащему врачу? — с возмущением обратился Смирнов к Шульцу.

— Не может этого быть, — возбужденно произнес шеф клиники.

— Ну, тогда пригласите его сюда, и мы быстро установим истину, — заметил Смирнов.

Шульц, несколько растерявшись, распорядился немедленно вызвать дежурного, но его якобы не оказалось на месте — он вовремя ретировался. Как потом выяснилось, это был не врач, а сотрудник полиции.

Врач Шмидке, просмотрев историю болезни, констатировала, что Федотов действительно болен проказой.

«Как же так, — подумал Смирнов, — получается, чтобы избавиться от меня, они хотели заразить этой неизлечимой болезнью? Но этот план провалился, и Шульц будет отрабатывать какой-то запасной вариант своей реабилитации. Надо же исправить неприглядную картину, которую он рисовал вместе с художниками из спецслужб».

* * *

Скоро все в составе указанной группы, облачившись в спецодежду, отправились в бокс к больному. Это была небольшая комната, перегороженная двухслойным стеклом со столом с переговорным устройством.

Усевшись за столом, Смирнов за стеклом увидел какое-то чудовище. Все его открытые части тела были покрыты высоко поднятыми струпьями. Оно медленно двигалось по комнате и что-то жевало.

Когда представитель советской миссии поздоровался с ним, Федотов бодро и радостным голосом ответил:

— Здравия желаю, товарищ Смирнов…

А дальше он попросил разыскать его родственников и сообщить им о его несчастной судьбе. Смирнов записал все установочные данные и объяснил ему о невозможности в настоящее время, при таком обострении болезни, его репатриировать на Родину.

Федотов с пониманием отнесся к словам советского офицера И грустно промолвил:

— Да я и сам понимаю нереальность своей просьбы.

— Тогда скажите, кто вам посоветовал встретиться со мной? — громом прогрохотали слова Смирнова.

— Лечащий врач Манфред, — последовал ответ…

Возвратившись в кабинет шефа клиники, Смирнов отклонил предложение Шульца выпить кофе. Сухо распрощавшись, вместе со Шмидке направился к машине. Всю дорогу на обратном пути Смирнов молчал. Он был возмущен этой гнусной провокацией.

Шмидке сидела на заднем сидении. Она сначала молчала, а потом расплакалась. Пришлось остановить машину и успокаивать её. Шмидке только теперь поняла, какая смертельная опасность была уготована ей вместе с советским офицером и призналась, что не была осведомлена об этом коварном плане. Ею решили пожертвовать ради достижения главной цели. Это и есть нравы западной цивилизации.

Смирнову стало жалко эту женщину. Она упала ему на грудь и ещё больше разрыдалась, живо представляя, как её дети могли остаться сиротами. Он, как мог, стал её успокаивать. Потом предложил зайти в кафе. Она согласилась.

— Ах, как я была беспечна! — всё повторяла и повторяла Шмидке, а потом неожиданно спросила: — Что я должна сказать своему начальству?

— Всё, как было в действительности, — последовал ответ. — А если узнаете что-либо о причастности к этой провокации конкретных лиц, сообщите мне об этом.

На прощанье она горячо поблагодарила Смирнова за её спасение. Они распрощались как друзья.

На следующий день Смирнов нанес визит к руководителю ЮНРА и сделал ему официальное представление по поводу организованной провокации, которая провалилась благодаря грамотным действиям советского военного контрразведчика.

Глава шестнадцатая Неотвратимое возмездие

Оккупационная политика гитлеровской Германии на

территории СССР под названием «Выжженная земля», сопровождавшаяся неслыханными ранее зверствами, истреблением мирного населения, разрушением городов и сел, вывозом сырья, продовольствия, различных ценностей, не могла оставаться незамеченной мировой общественностью.

СНК, МИД СССР неоднократно выступали с заявлениями, декларациями и нотами по поводу злодеяний и насилия захватчиков в отношении мирного населения и военнопленных. Сообщения Совинформбюро также обращали внимание на эту проблему.

Поэтому всё более актуальной становилась задача документирования преступной деятельности гитлеровского оккупационного режима.

25 февраля 1942 г. Л.П. Берия подписал приказ о направлении материалов (трофеи, кино— и фотоматериалы, письма, акты, свидетельские показания, протоколы допросов пленных немцев и пособников фашистов) о зверствах немецко-фашистских захватчиков в Управление государственных архивов СССР и его местные органы.

2 ноября 1942 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР:

«Об образовании Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР».

Освобождение Краснодара проходило в рамках Северо-Кавказской наступательной операции. На Краснодарском направлении главная роль отводилось 56-й армии генерала А.А. Гречко. В боях за освобождение города сложили головы более 1 800 воинов.

Как известно по материалам органов государственной безопасности, в том числе и военной контрразведки, в СССР в период войны и в послевоенный период было проведено несколько судебных процессов над гитлеровскими палачами и их прихвостнями — предателями из числа советских граждан: Краснодарский, Смоленский, Харьковский и ряд других процессов.

Думается, те, кто занимался розыском военных преступников, понимали, что люди делятся на две части: те, кто сидит в тюрьме и те, кто должен сидеть в тюрьме.

Свидетель тех событий и житель Краснодара Н. Майоров не узнал свой собственный город в марте 1943 г. после освобождения от фашистских оккупантов.

«Я ходил по улицам, — писал Н.Майоров, — и не узнавал их. Пожарища, развалины, руины. Были взорваны здания всех институтов, техникумов, библиотек, Домов культуры и сотни жилых домов.

Люди ещё не успели избавиться от страшного кошмара, который им пришлось пережить. Они только и говорили о душегубке, оврагах, наполненных трупами людей, казнях детей…

Сначала душегубка появлялась на улицах города по пятницам, а потом курсировала каждый день. Особенно часто ее видели перед бегством гитлеровцев из Краснодара в январе 1943 г. Машина смерти спешила на окраину города и останавливалась у края противотанкового рва. Двери открывались автоматически, изнутри шел синеватый дымок. Вывалив десятки трупов людей на землю, фашисты сбрасывали их в ров, наскоро присыпали землей, и душегубка снова мчалась за очередной партией смертников…»

Вот неполный перечень злодеяний гитлеровцев и их подручных в Краснодаре:

— за два дня, 21 и 22 августа 1942 г. гитлеровцы истребили почти всех евреев, проживавших в городе;

— 23 августа 1942 г. было уничтожено 320 больных, находившихся на излечении в краевой психбольнице;

— 9 октября 1942 г. фашисты погрузили в машины 214 детей в возрасте от 4 до 7 лет, эвакуированных в город Ейск из Симферопольского детского дома, вывезли их за город, побросали в ямы и закопали живыми;

— на железнодорожной станции Белореченская фашисты заперли в двух товарных вагонах 80 советских раненых солдат и офицеров и сожгли их;

— по дороге от станции Белореченская до села Вечное были найдены 88 советских военнопленных, замученных и застреленных гитлеровцами;

— в селе Воронцово-Дашковское немецкие захватчики учинили дикую расправу над 204 пленными ранеными советскими военнослужащими. Их кололи штыками, обрезали носы и уши;

— перед самым бегством из города гитлеровцы повесили на улицах 80 советских граждан и сожгли в камерах гестапо 39 арестованных;

— на Кубани за время оккупации немцы умертвили только посредством отравляющего газа около 7 000 советских граждан…

Сразу после освобождения Краснодара по поручению Государственной чрезвычайной комиссии (ГЧК) местными органами власти было начато расследование о совершенных преступлениях оккупантами и их сообщниками. Большую помощь в сборе данных о злодеяниях захватчиков оказали военные контрразведчики 56-й армии Северо-Кавказского фронта.

Оперативным составом, в частности, было установлено, что массовые преступления совершались по прямому указанию командующего 17-й немецкой армией генерал-полковника Рихарда Руофа.

Казнями руководили шеф гестапо Кристман, его заместитель капитан Рабе, а убивали, вешали, травили людей в душегубках офицеры гестапо Пашен, Босс, Ганн, Сарго, Мюнстер, Мейер, Сальге, Винц, гестаповскин врачи Герц и Шустер, содействовали этому переводчики Эйкс и Шертерлан.

Активными помощниками палачей были изменники Родины

В. Тищенко, Н. Пушкарев, И. Речкалов, Г. Мисан, М. Ластовина, Г. Тучков, Ю. Напцок, И. Котомцев, В. Павлов, И. Парамонов, И. Кладов, служившие в фашистском карательном органе — «Зондеркоманде СС-10-А».

Процесс начался 14 июля 1943 г. в городском кинотеатре «Великан». В зал ввели 11 подсудимых злодеев-изменников, подручных фашистских палачей, истязателей мирного населения.

Из показаний В. Тищенко:

«…B августе 1942 г. я добровольно поступил на службу в немецкую полицию. А затем в порядке поощрения был переведен сначала на должность старшины «Зондеркоманды СС-10-А», а потом следователя гестапо…»

Одновременно он являлся действующим агентом гестапо. Идя по этим должностным ступенькам, Тищенко часто с другими нацистами выезжал на облавы и аресты советских активистов. На следствии чаще орудовал плетью, чем ручкой и словом, подвергая жертв изощренным пыткам: выворачивал им руки, колол булавками, выдергивал волосы и ногти, принимал участие в казнях, вталкивая наших сопротивляющихся граждан в душегубки.

Об одной посадке он рассказал следующее:

«Однажды в душегубку загнали 67 взрослых и 18 детей от одного года до пяти… В машину сначала посадили женщин, а потом, как дрова, начали бросать детей. Если какая из матерей защищала ребенка, её тут же избивали до полусмерти. Один мальчик, когда его втаскивали в душегубку, укусил гестаповца за руку. Другой фашист убил этого мальчика, ударив его прикладом по голове».

Кроме того, он признался» что офицеры-гестаповцы Кристман, Рабе, Сальге, Сарго и другие насиловали арестованных женщин.

Из показаний Н. Пушкарева:

«Я старался всячески выслужиться перед немецкими офицерами, чтобы они ко мне хорошо относились. Поэтому они назначили меня на должность командира отделения «Зондеркоманды СС-10-А».

Потом началась серия признаний…

Пушкарев участвовал в расстреле двадцати жителей Анапы, которых загнали в яму и расстреляли в упор из автоматов, и в удушении одиннадцати детей в душегубке. После пыток людей выносили или выволакивали с обезображенными лицами, синяками, кровоподтеками, переломанными конечностями. В декабре 1942 г. при побеге одной женщины, он отдал команду стрелять в неё, а когда его подчиненный замешкался, выхватил у того винтовку и сам убил женщину.

Далее Пушкарев рассказал, как однажды подвыпивший следователь гестапо Винц проболтался о секретном приказе генерала Руофа, которым предписывалось: при отступлении из Краснодара разрушить город, истребить как можно больше граждан, остальных угнать с собой. Успешное наступление войск Северо-Кавказского фронта помешало гитлеровцам в полной мере осуществить этот преступный замысел.

И. Речкалов, в прошлом — растратчик и вор, дважды судимый и условно-досрочно освобожденный — признался, что, уклонившись от мобилизации в Красную Армию, в августе 1942 г. добровольно поступил в немецкую полицию. Вскоре за ревностное служение гитлеровцам был переведен в «Зондер-команду СС-10-А», где участвовал в облавах, арестах, допросах и расстрелах мирных жителей.

На вопрос председательствующего суда, почему он пошел на службу к немцам, Речкалов цинично ответил: «Искал работу полегче, а заработок побольше…»

Из показаний Г. Мисана:

«В августе 1942 г. добровольно поступил на службу в немецкую полицию, а через 12 дней меня перевели в «Зондеркоманду СС-10-А»… Нес охрану арестованных, неоднократно принимал участие в насильственной погрузке смертников в душегубку. Лично расстрелял местного гражданина Губского…»

Потом он стал агентом гестапо — входил в доверие патриотам, выдавал их немцам, участвовал в арестах и расстрелах горожан.

И. Котомцев, осужденный до войны за хулиганство на два года лишения свободы, бывший военнослужащий Красной Армии, добровольно в сентябре 1942 г. сдался в плен, совершив тем самым измену Родине. Поступил в полицию, а потом был принят в «Зондеркоманду СС-10-А», в составе которой активно уничтожал советских людей. Принимал участие в трех карательных экспедициях против партизан. За связь с партизанами в станице Крымской участвовал в казни через повешение 16-ти советских патриотов.

М. Листовин, в прошлом кулак, перед войной поселился в Краснодаре и стал дожидаться прихода немцев, устроившись в Березанскую лечебницу. В декабре 1942 г. принимал личное участие в расстреле 60-ти больных граждан. Он служил у гитлеровцев палачом — лично расстреливал земляков-кубанцев, ставя их на краю выкопанных ими ям. Убивал по четыре-пять человек. Таким образом, он уничтожил более сотни сограждан.

Ю. Напцок был тайным агентом гестапо. Добровольно поступил в полицию, а затем был принят в «Зондеркоманду СС-10-А». Выслеживал патриотов, выезжал на карательные экспедиции против партизан. По его наводке на хуторе Курундупе были повешены несколько советских патриотов.

Почти та же картина возникновения предательства и злодеяний вырисовалась в показаниях И. Кладова, Г. Тучкова, В. Павлова и И. Парамонова.

* * *

После слов перепуганных иуд настал черед очевидцев злодеяний подсудимых. Заговорили свидетели…

Из показаний Климовой:

«Женщин, сидевших в нишей номере, приводили после допроса в таком состоянии, что их невозможно было узнать. Врезался в память страшный рассказ одной девушки, возвратившейся с допроса. Немецкие офицеры приказали раздеть её и обнаженную привязать к столу. Завели патефон и, пока он играл, девушку били плетьми. Потом начался допрос. Поскольку она ни в чем не признавалось, палачи снова заводили патефон и снова жестоко избивали ее. Так продолжалось несколько часов…»

У свидетеля Головатого был сын 17-ти лет, комсомолец. Его арестовало гестапо. С тех пор он не видел его. Лишь после того, как оккупантов изгнали из Краснодара, отец нашел в противотанковом рву изуродованный до неузнаваемости труп сына. На голове кожа у него была вздернута ото лба к затылку вместе с волосами.

«Волосы у него были густые, пышные», — тихо сказал свидетель и заплакал.

Свидетели Корольчук и Талащенко жили недалеко возле свалки убитых. Душегубка ходила ко рву мимо окон их дома. Однажды машина застряла в грязи. Тогда фашисты и сопровождающие их на лошадях прихвостни стали выгружать трупы из машины на подводы и отвозить в ров.

Из показаний протоиерея Георгиевской церкви города Краснодара Ильяшева:

«На второй день после бегства немцев из Краснодара меня пригласили совершить погребальный обряд в семью фотографа Луганского. Только что привезли труп их единственного сына, убитого фашистами. Я не мог совершить обряд, слёзы безудержно катились из глаз. Думалось о русских людях, безвинно погибших на своей родной земле от рук немецких извергов… Я свидетельствую перед миром, перед всем русским народом, что это дикие звери, и нет у меня слов, которые бы выразили всю ненависть и проклятие этим извергам».

Из показаний врача Краснодарской городской больницы свидетеля Козельского:

«22 августа 1942 г. в больницу прибыл немецкий врач — гестаповский палач Герц. Он поинтересовался, сколько больных и кто они. Потом он собрал в кабинете врача всех служащих больницы, снял с пояса револьвер, положил на стол и на ломаном русском языке спросил: «Коммунисты, комсомольцы, евреи есть?». Услышав, что среди врачей коммунистов и евреев нет, герц продолжил: «Я немецкий офицер, мне приказано изъять отсюда больных. Немецкое командование приказало, чтобы больных во время войны не было. Все. Я приступаю к делу».

Всех больных партиями вывозили душегубкой и вываливали уже их трупы в противотанковый ров за городом.

Из показаний работницы краевой детской больницы Иноземцевой:

«В этой больнице на излечении находилось 42 ребенка…

13 сентября 1942 г. в больницу приехала группа немецких офицеров: Эрих Мейер, Якоб Эйкс и другие. Они остались на несколько дней в больнице, шныряли по всем палатам, следили за детьми и медицинским персоналом. 23 сентября, выйдя на дежурство, я увидела во дворе большую темно-серую автомашину, внешним видом напоминавшую товарный вагон.

Высокий немец спросил, сколько детей находится в больнице и кто они по национальности. Это был офицер гестапо Герц…

Приехавшие вместе с ним солдаты по его приказу начали грузить детей в автомашину. Одевать их не разрешали, хотя и сказали служащим больницы, что везут детей в Ставрополь.

Дети были только в трусиках и майках. Они сопротивлялись, молили о помощи, о защите, цеплялись ручонками за санитаров и врачей. Фашист Герц улыбался им, забавно шевеля усами. А потом дверь душегубки захлопнулась, заработал мотор…

Никогда не забуду, как маленькие дети — среди них были и годовалые — плакали, кричали, инстинктивно чувствуя, что над ними затевают что-то недоброе, страшное».

После изгнания немцев из Краснодара были вскрыты места погребения детей. Оно представляло собой месиво из детских трупиков в майках и трусиках, на которых были штампы краевой детской больницы.

Из показаний свидетельницы Гажак, жившей поблизости со зданием, в котором размещалось гестапо:

«Я много раз слышала женские крики и детский плач. Они раздавались из подвала. Часто заключенные слабым голосом просили: «Дайте хоть глоток воды». Когда часовой отвлекался, мне удавалось сунуть в окно через решетку кружку с водой или корку хлеба, и тогда я слышала взволнованные детские голоса: «Не пей, не пей. Оставь мне хоть немножко». Через забор я видела, как сажали заключенных в душегубку. Я видела, как пятилетняя девочка, не понимая, что происходит, кричала матери, которую фашисты волокли к зловещей машине: «Мамочка, я поеду с тобой!»

Тогда один из немецких офицеров вытащил из кармана какой-то тюбик и смазал ей губы его содержимым, оказавшимся ядовитым веществом. Девочка затихла, и её бросили в кузов душегубки».

* * *

После показаний свидетелей было оглашено заключение судебно-медицинской экспертизы. Для оценки того, что натворили оккупанты, достаточно привести несколько только фраз из этого заключения:

«Трупы располагались в ямах, представляя клубки человеческих тел… Судебно-медицинские, судебно-химические и спектроскопические исследования с бесспорностью установили, что причиной смерти в 523 случаях было отравление окисью углерода, а в 100 случаях — огнестрельные ранения головы и грудной клетки».

На основании Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР от 19 апреля 1943 г. военный трибунал приговорил В. Тищенко, И. Речкалова. Н. Пушкарева, Ю. Напцока, Г. Мисана, И. Котомцева, И. Кладова, и М. Листовину к смертной казни через повешение, а И. Парамонова, Г. Тучкова и В. Павлова — к каторжным работам сроком на 20 лет.

Знаменательно было то, что именно в этот день было подписано Постановление СНК СССР № 415-138сс о создании Главного управления контрразведки Смерш НКО СССР.

В газете «Правда» от 19.07.1943 г. была помещена короткая заметка:

«На городской площади Краснодара 18 июля приведен в исполнение приговор над восемью иудами-предателями, пособниками гитлеровских разбойников. Свою позорную жизнь злодеи закончили позорной смертью.

Не уйдут от суровой расплаты и их подлые хозяева, гитлеровские палачи. Суровое советское возмездие настигнет всех фашистских зверей, мучителей русского, украинского, белорусского и других народов Советского Союза!»

С этой знаменательной даты начался путь легендарного Смерша, завоевавшего право считаться лучшей военной контрразведкой в мире того времени, вчистую разгромившего спецслужбы Третьего рейха — от абвера и до РСХА…

«Переиграть» сотрудников Смерша удалось лишь Джеймсу Бонду, да и то только в кино.

Но Смершу тоже оставалось недолго жить. В 1946 г. он прекратил своё существование. Как кто-то сказал из великих людей, иногда настоящая схватка начинается на пьедестале почета. Если вы проживёте достаточно долго, вы увидите, что каждая победа оборачивается поражением.

В 1951 г. бессменный руководитель Смерша генерал-полковник В.С. Абакумов был арестован, а в 1954 г. — незаконно расстрелян. Второе поражение победители ощутили в августе 1991 г. и октябре 1993 г., когда не стало страны-победительницы, и был расстрелян парламент из танковых орудий в центре нашей столицы.

Это был позор ельцинской России…

Глава семнадцатая Легион предательства

Вопрос об использовании против Советской России подразделений вермахта, состоящих из тюркских народов СССР и Центральной Азии, был поставлен Гитлером ещё в 1933 г., сразу же по приходу бывшего ефрейтора к власти.

В советской исторической литературе говорилось, что идея (проект) создания Туркестанского легиона, как части большого Восточного легиона, принадлежала некому Мустафе Шокаю.

Однако сегодня обнаружены другие данные — ему, видному антисоветскому эмигранту, осенью 1941 г. лишь предлагалось возглавить Туркестанский легион. Но он отказался и вскоре скоропостижно скончался. Есть подозрение, что он был отравлен немецкой спецслужбой. Первым руководителем легиона в марте 1942 г. был назначен Вели Каюм, узбек по национальности.

Источником пополнения Туркестанского легиона, созданного 15 ноября 1941 г. при 444-й охранной дивизии, являлись советские военнопленные, а также эмигранты и беженцы, осевшие в Турции и европейских странах.

В подразделениях легиона служили казахи, узбеки, туркмены, киргизы, уйгуры, татары и другие народы, исповедующие ислам. Сначала легион, состоявший из четырех рот, назывался «Туркестанским полком».

Зимой 1942 г. он обрёл название «Туркестанский легион», и состоял уже из батальонов. База формирования батальонов находилась в Польше. Весной 1942 г. на советско-германский фронт были отправлены первые два батальона — 450-й и 452-й, за ними ещё — 781-й и 784-й. Весной 1943 г. — 8 батальонов. Уже к началу 1944 г. на фронте действовало 24 туркестанских батальона.

И всё же из-за относительной малочисленности личный состав легиона чаще использовался не в ходе активных боевых действий, а был занят во вспомогательных и тыловых военных, в основном — карательных операциях. Задействовали его также в охране стратегических военных объектов. Большинство батальонов было приписано к 6-й армии генерал-полковника Ф. Паулюса.

В мае 1943 г. в городе Нойхаммере была сформирована экспериментальная 162-я туркестанская пехотная дивизия, которая воевала в Словении и Италии. Солдатам и офицерам дивизии германское командование обещало создание Туркестанского государства — Большого Туркестана под протекторатом Германии. Большой Туркестан, в который бы входили, помимо Средней Азии и Казахстана, ещё Башкирия, Поволжье, Азербайджан, Северный Кавказ и Синьцзян.

Руководство вермахта и спецслужб фашистской Германии не оставляло надежд поднять против советской власти восстание в Центральной Азии. Для этой цели активно работала гитлеровская резидентура в Афганистане. Именно с этой страны немцами планировалась операция по прорыву госграницы.

В 1943 г. фашисты сформировали специальное подразделение под кодовым названием «Алаш». Его руководителем назначили некого А. Агаева с задачей заброски отряда в Казахстан и проведения там серии враждебных актов. Группа должна была проникнуть на территорию Жилокасинского района Гурьевской области. Кроме того, диверсантам ставились конкретные задания.

Им приказывали установить связи с враждебно настроенными к существующей власти элементами и дезертирами из числа местного населения для организации как в глубоком тылу Красной Армии, так и в местах работы эвакуированных заводов, завязанных с оборонной промышленностью, проведения диверсий на нефтепромыслах и железнодорожном транспорте.

Для ведения профашистской агитации и пропаганды в тылу в группе имелось около трех тысяч листовок на казахском языке, типографский станок, набор шрифтов, краски, готовые клише антисоветских карикатур, а для легализации на территории Казахстана имелось 130 чистых бланков и свыше 120 печатей различных государственных учреждений.

Немецкие самолеты дважды выбрасывали диверсантов -3 и 6 мая 1944 г. Полеты транспортников, на которых летели разведывательно-диверсионные группы, были вовремя замечены средствами ПВО. Об этом военные быстро сообщили местному управлению НКВД, личный состав которого был задействован в поиске диверсантов. Вскоре чекистам удалось обнаружить пришельцев с неба.

Операция завершилась тем, что пять человек из парашютного десанта были уничтожены в ходе боевого столкновения, а девять диверсантов — пленены. Оставшийся в живых радист группы до окончания войны работал на военную контрразведку Смерш, передавая немцам ложную информацию.

Приятно было отметить контрразведчикам, что дезинформация по группе Агаева достигла цели — абвер, а потом и РСХА, до последних дней войны считали, что получают от «алашистов» объективную информацию.

* * *

О результатах розыскной работы сотрудников военной контрразведки Смерш 3-го Украинского фронта на территории Болгарии и Югославии свидетельствует один документ, фрагменты которого есть смысл привести, чтоб показать масштабы этой деятельности армейских чекистов.

Так, в докладной записке УКР Смерш фронта № 29342/3 от 14 декабря 1944 г. в ГУКР Смерш НКО СССР о результатах розыска на упомянутых территориях активных карателей, служивших в «Туркестанском легионе» говорилось:

«Со времени вступления войск 3-го Украинского фронта на территорию Болгарии и Югославии органами контрразведки Смерш в результате проводимых мероприятий установлено и арестовано 116 карателей, служивших в т. н. «туркестанских легионах», принимавших активное участие в вооруженной борьбе против частей Красной Армии и в карательных экспедициях против местных партизан.

В процессе агентурно-следственных мероприятий установлено, что арестованные каратели являются бывшими военнослужащими Красной Армии, изменившими Родине, в разное время перешедшими на сторону противника, а затем добровольно поступившими на службу к немцам и сформированные ими 11 — й, 224-й,785-й и 789-й батальоны легионеров из числа среднеазиатских национальностей.

13 октября с.г. в отдел контрразведки Смерш 93-й сд, входящей в состав 57-й армии, поступили данные о том, что в населенном пункте Шабурь (Югослаия) скрываются добровольцы немецкой армии, отставшие при их отступлении. Принятыми мерами розыска в указанном пункте были обнаружены и задержаны:

1. Матякубов Базарбай, в Красной Армии служил с декабря 1941 г. до мая 1942 г., с мая 1942 г. по октябрь 1944 г. — в немецкой армии в звании ефрейтора.

2. Нагиметов Толеу, в Красной Армии служил с 1939 г. по сентябрь 1941 г., с мая по октябрь 1944 г. служил в немецкой армии, унтер-офицер.

3. Мирзаев Тимур, в Красной Армии служил с июня по август 1941 г., с октября 1942 г. по октябрь 1944 г. служил в немецкой армии, унтер-офицер.

Произведенным расследованием установлено, что указанные лица в разное время и на различных участках фронта, проявив трусость в боях с немцами, добровольно перешли на сторону противника, а спустя некоторое время также добровольно поступили на службу в немецкую армию. Из показаний арестованных видно, что все трое находились на службе в 785-м туркестанском батальоне легионеров, который на разных участках фронта принимал участие в боевых действиях против частей Красной Армии.

До мая 1944 г. батальон располагался в г. Речице Белорусской ССР и Минске-Мазовецком, где нес гарнизонную службу и охрану от нападения партизан. В августе с.г. батальон был направлен на германо-советский фронт и занимал оборону по реке Висла, откуда в начале октября был переброшен в Югославию, где добровольцы принимали участие в боях с Красной Армией в районе Белграда.

В октябре с.г. отделом контрразведки Смерш 244-й сд от осведомителя «Стороженко» было получено аг. донесение, в котором указывалось, что находящийся на службе в 91 3-й сд рядовой «Андрей» ранее служил в туркестанском батальоне в должности командира взвода и зверски относился к мирным жителям. В процессе дальнейшей разработки было установлено, что «Андрей», о котором сообщил осведомитель «Стороженко», есть — Рахимов Хайдар, в Красную Армию вторично призван в августе 1944 г. на территории Бесарабии. На основании указанных данных и показаний свидетеля Хамраева Рахимов 22 сентября с.г. был арестован…

На допросе он показал, что, находясь в плену у немцев, в марте 1943 г. добровольно поступил на службу в формируемый германским командованием 244-й туркестанский батальон легионеров, где был вначале рядовым солдатом, затем командиром отделения и в последнее время командиром взвода в чине унтер-офицера. Одновременно Рахимов показал, что вместе с ним в батальоне служили и принимали участие в грабежах населения находящиеся на службе в 913-й сд:

1. Оразов Туак, в Красную Армию мобилизован в ноябре 1941 г., а в июне 1942 г. добровольно перешел на сторону немцев и сдался им в плен. Вторично в Красную Армию мобилизован в августе 1944 г.

2. Джумаев Коленжар Кули, в Красную Армию призван в 1941 г., был в плену противника с 1942 г. по 1944 г., служил в немецкой армии.

Оразов и Джумаев также арестованы, и показаниями последних установлено, что 244-й туркестанский батальон во время отступления немцев но территории СССР немецким командованием использовался в карательных целях, занимался поджогами населенных пунктов, отбирал у населения скот и угонял его в тыл немецких войск, а также насильственно угонял мирных советских граждан, проводил обловы на партизан и коммунистов.

Солдаты этого батальона творили массовые злодеяния и насилия над советскими людьми. Кроме грабежей и насилий, легионеры в составе батальона в 1943 г. принимали участие в боях против Красной Армии в р-не г. Словянска и по реке Северный Донец. Из показаний арестованных видно, что немецкое командование среди солдат этого батальона проводило усиленную пропаганду под лозунгом «Борьба за создание самостоятельного туркестанского государства».

* * *

В ноябре 1944 г. отделом контрразведки Смерш 34-го стрелкового корпуса на сборно-пересыльном пункте, за время дислокации последнего в Софии (Болгария), среди военнослужащих агентурным путем было вскрыто 3 группы изменников. Они служили в немецкой армии и принимали активное участие в боях против частей Красной Армии и партизан на оккупированной немцами территории.

6 ноября этим же отделом по подозрению в причастности к «туркестанскому легиону» было задержано 34 человека.

Все арестованные в ходе следствия показали, что в 789-й туркестанский батальон они вступили добровольно, находясь под влиянием антисоветской пропаганды, проводимой среди военнопленных немецким командованием и изменниками Родины, бывшими командирами Красной Армии из числа среднеазиатских национальностей. В составе этого «батальона» они в конце 1942 г. были направлены на Украину, где вели бои с регулярными частями Красной Армии, несли охрану складов, мостов, железнодорожных путей и принимали участие в операциях по борьбе с партизанами.

В декабре 1943 г., после того как одна из рот «легионеров» перешла на сторону Красной Армии, 789-й батальон был разоружен и направлен в Германию. Там добровольцы в течение двух месяцев проходили обучение, а затем снова были вооружены и направлены в Грецию для борьбы с греческими партизанами.

Находясь в Греции, арестованные изменники Родины принимали участие в вооруженной борьбе с греческими партизанами, занимались грабежом мирного населения и разрушениями населенных пунктов.

1 ноября 1944 г. отделом контрразведки Смерш 9-го района авиабазирования 17-й воздушной армии на территории Югославии была задержана, а впоследствии арестована, группа изменников Родины в количестве 29-ти человек, среди которых: Синкенов Байнияз, Курчиев Абас, Алтабаев Козикбай, Салмапаев Имаш и другие лица, являвшиеся военнослужащими Красной Армии, — в разное время в 1941–1942 гг. в боевой обстановке, с оружием в руках, добровольно сдались в плен противнику…

Будучи в составе туркестанского батальона Синкенов, Курчиев, Алтабаев и другие изменники в течение всего времени службы принимали непосредственное участие в борьбе против Красной Армии; до августа 1944 г. несли службу по охране немецких коммуникаций в Польше, в августе — сентябре 1944 г. принимали участие в строительстве укреплений немцев на реке Висла и там же держали оборону, в сентябре — октябре участвовали в боях против частей народно-освободительной армии Югославии, несли службу по охране немецких коммуникаций в Югославии.

* * *

А вот еще один документ, направленный в центр, апостолу Смерша — генерал-лейтенанту В.С. Абакумову.

«Отделом ионтрразведии Смерш 34-го стрелкового корпуса 10 ноября 1944 г., была арестована группа изменников Родине в количестве девяти человек: Ачилова Мухтара, Минбаева Ионлибая и других лиц, служивших в 789-м туркестанском батальоне, проводивших активную вооруженную борьбу против греческих партизан и принимавших участие в грабежах мирного населения.

Следствием установлено, что все арестованные в преобладающем своем большинстве в первые месяцы Отечественной войны сдались в плен противнику и некоторое время содержались в лагерях военнопленных, а затем весной 1943 г. добровольно поступили на службу в 789-й туркестанский батальон…

Отделом контрразведки Смерш 295-й стрелковой дивизии, входящей в состав 37-й армии, 31 ноября 1944 г. арестовано 20 человек военнослужащих, проникших на службу в дивизию, разоблаченных агентурным путем как изменники Родине, состоявшие на службе у немцев. В процессе следствия установлено, что все арестованные по делу, находясь в плену противника, добровольно поступили на службу в сформированный немцами т. н. 11 — й туркестанский батальон легионеров. В этом подразделении они под командованием немецких офицеров обучались навыкам боевых действий в условиях горной местности, несли охрану железнодорожных сооружений, а затем принимали участие в карательных экспедициях против польских и греческих партизан, поджогах сел и участвовали в грабежах мирных жителей.

Одновременно отделом контрразведки Смерш 34-го стрелкового корпуса 17 ноября 1944 г. было арестовано 14 человек военнослужащих, находившихся на сборно-пересыльном пункте. В отношении этих лиц имелись данные об их службе в том же батальоне и участии в борьбе против партизан, поджогах населенных пунктов и грабежах мирных жителей, в особенности на территории Греции…

Отделом контрразведки Смерш 259-й стрелковой дивизии 11 ноября 1944 г. арестовано 6 человек, ранее изменивших Родине, а затем служивших в 769-м туркестанском батальоне легионеров, в составе которого принимали участие в борьбе против греческих партизан. Также установлено, что все они, нон и другие добровольцы 789-го батальона, являлись активными карателями, проводившими грабеж мирного населения и поджоги населенных пунктов. Из материалов следствия по всем делом изменников-карателей видно, что батальоны, в которых они служили, осенью 1944 г., в ходе боевых действий были разбиты частями Красной Армии на территории Югославии. Остатки недобитых легионеров бежали с немцами, о часть их было взята в плен.

Входе следствия выявлен ряд новых изменников Родины — карателей, в отношении которых проводим дальнейшие мероприятия по розыску и аресту.

Список выявленных и арестованных изменников Родине, служивших в т. н. «туркестанском легионе», прилагаем.

Начальник Управления контрразведки Смерш

3-го Украинского фронта Генерал-лейтенант Ивашутин».

Эти предатели получили по заслугам. Одних военные трибуналы приговорили к ВМН — расстрелу, других ожидали, как правило, десятилетние сроки лагерного содержания.

* * *

Военные контрразведчики Смерш провели серию интересных операций и на территории Чечено-Ингушской АССР против немецкой агентуры и гитлеровских пособников в лице руководителей и организаторов повстанческого движения в Чечне Хасана Исраилова и Майрбека Шерипова.

Начиная войну с нашей страной, немцы, среди прочего, рассчитывали разыграть «националистическую карту». Частично это им удалось. Ряд народностей СССР, в частности, чеченцы и ингуши, фактически встали на путь массового предательства. И эти слова подтверждаются архивными данными.

Во-первых, с их стороны отмечалось массовое дезертирство. За первые три года войны из рядов РККА дезертировало около пятидесяти тыс. чеченцев и ингушей — точнее, 49 362 человек, уклонилось от призыва — 13 389, что в сумме составляло 62 751 человек.

Во-вторых, организация бандитизма. Сегодня деятельность «борцов с Советами» часто героизируется, а по сути, «повстанцы» были элементарными бандитами. Их обычная тактика — ограбить, украсть, убить, а потом скрыться при появлении милиционеров, опергрупп ГБ или воинов РККА. За период с начала войны по 1944 г. органами госбезопасности было уничтожено около двухсот банд.

В-третьих, на территории Чечено-Ингушетии произошло три крупных восстания: в конце октября 1941 г. — в Галанчожском, Шатоевском и Итум-Калинском районах, в августе 1942 г. — в Итум-Калинском и Шатоевских районах и в октябре 1942 г. — в Введенском и Чеберлоевском районах.

С приближением фронта к Кавказу немцы стали забрасывать в эти районы свою агентуру и диверсионные группы с целью максимального усиления бандитско-повстанческих формирований.

Есть смысл остановиться на совместной работе военных контрразведчиков вместе с отдельными территориальными органами НКВД Чечено-Ингушской АССР. Почему отдельными, будет сказано чуть ниже. ГУКР Смерш нужны были сведения о степени участия местного населения в оказании помощи немецким оккупантам и состоянии повстанческого движения в Чечне.

В начале 1943 г. советской военной контрразведкой был арестован резидент немецкой разведки Осман Сайднуров (агентурный псевдоним — «Губе»), получивший от руководства абвера звание оберста — полковника.

Он был выброшен с германского самолета в районе селений Аршты — Берешки Галашкинского района ЧИ АССР еще в 1942 г. вместе с четырьмя пособниками. Перед ними была поставлены следующие задачи:

— разведдеятельность;

— проведение диверсий на железнодорожном транспорте в расчете на срыв передвижения частей Красной Армии;

— формирования бандитских групп и организации восстания на Кавказе.

На допросах Губе показал» что немецкое командование требовало подбивать местное население на участие в саботаже, срывать продовольственные поставки воюющей Красной Армии, проводить теракты против местного чиновничества и военнослужащих, сеять панику и слухи.

Гитлеровцы в ответ на лояльность и помощь оккупационным властям заявляли, что дадут после войны независимость всем кавказским народам. Большое внимание уделялось влиянию на призывную молодежь для склонения её к дезертирству и пополнения банд, особенно в гористых местностях…

На одном из допросов он показал:

«Среди чеченцев и ингушей я без труда находил нужных людей, готовых предать, перейти но сторону немцев и служить им. Меня удивляло: чем недовольны эти люди? Чеченцы и ингуши при Советской власти жили зажиточно, в достатке, гораздо лучше, чем в дореволюционное время, в чем я лично убедился после 4-х с лишним месяцев нахождения на территории Чечено-Ингушетии. Чеченцы и ингуши, повторяю, ни в чем не нуждаются, что бросалось в глаза мне, вспоминавшему тяжелые условия и постоянные лишения, в которых обитала в Турции и Германии горская эмиграция.

Я не находил иного объяснения, кроме того, что этими людьми из чеченцев и ингушей, с настроениями изменническими в отношении своей Родины, руководили шкурнические соображения, желание при немцах сохранить хотя бы остатки своего благополучия, оказать услугу, в возмещение которых оккупанты им оставили бы хоть часть имеющегося скота и продуктов, землю и жилища».

25 августа 1942 г. группа обер-лейтенанта Ланге в количестве 30 человек, укомплектованная в основном чеченцами, ингушами и осетинами, десантировалась в районе селений Читки, Дачу-Борзой и Дуба-Юрт Атагинского района ЧИ АССР тоже для организации диверсионно-террористических актов и организации повстанческого движения.

Для этого руководитель группы установил связь с одним из главарей чеченских банд Хасаном Исраиловым, а также с предателем Эльмурзаевым, который, будучи начальником Старо-Юртовского райотдела НКВД, в августе 1942 г. перешел на нелегальное положение вместе с районным уполномоченным заготовительной конторы Гайтиевым и четырьмя милиционерами, забрав 8 винтовок и крупную сумму денег.

Однако развернуть свою преступную затею в полной мере им не удалось. Вскоре бандиты были обнаружены. Не выполнив указаний немцев, обер-лейтенант с остатками своей группы с помощью проводников-чеченцев во главе с Хамчиевым и Бельтоевым перешли линию фронта и оказались снова у фашистов.

В октябре 1942 г. группа, возглавляемая унтер-офицером Гертом Реккертом, забрасывается в горную часть Чечни в составе 12-ти человек — в основном это были чеченцы. Им была поставлена конкретная задача — встретиться с одним из руководителей повстанцев горных территорий Расулом Сахабовым и подтолкнуть население селений Введенского района к массовым выступлениям.

Его группа в течение непродолжительного времени привлекла в свои ряды около полутысячи человек. Всем завербованным чеченцам и ингушам тут же было вручено немецкое оружие, сброшенное с самолетов во время десантирования группы Реккерта, который уже в октябре того же года сумел организовать восстание в ряде аулов Введенского и Чеберлоевского районов.

Однако принятыми оперативно-войсковыми мерами это вооруженное выступление было ликвидировано. Реккерт в одном из столкновений был убит, а примкнувший к нему главарь другой диверсионной группы Дзугаев — арестован органами военной контрразведки.

Но в борьбе с немецкой агентурой органами Смерш в конце 1943 г. были вскрыты недоработки, ошибки и факты предательства со стороны местных сотрудников НКВД. Возглавлявший НКВД ЧИ АССР капитан госбезопасности Султан Апбогачиев, ингуш по национальности, всеми путями отмежевывался от участия в борьбе с террористами.

На одном из заседаний бюро Чеченско-Ингушского обкома ВКП(б), а конкретно 9 ноября 1941 г., говорилось:

«Наркомат внутренних дел (норном т. Албогачиев) не выполнил постановления бюро Чечено-Ингушского обкома ВНП (б) от 25-го июля 1941 г. Борьба с бандитизмом до последнего времени строилась на пассивных методах, в результате бандитизм не только не ликвидирован, а наоборот активизировал свои действия».

На вопрос, откуда такая пассивность у наркома ЧИ АССР, ответ нашли военные контрразведчики. В ходе очередной чекистстко-войсковой операции военнослужащими 263-го полка Тбилисской дивизии войск НКВД лейтенантом Аникеевым и старшиной Нециковым был обнаружен вещмешок одного из главарей чеченских бандитов Исраилова-Терлоева с его дневником и перепиской. В этих документах находилось письмо от Апбочагиева следующего содержания:

«Дорогой Терлоев! Привет тебе! Я очень огорчен, что твои горцы раньше положенного времени начали восстание. Я боюсь, что если ты не послушаешь меня, мы, работники республики, будем разоблачены… Смотри, ради Аллаха, держи присягу. Не назови нас никому. Ты разоблачился сам. Ты действуй, находясь в глубоком подполье. Не дай себя арестовать.

Знай, что тебя будут расстреливать. Связь держи со мной только через моих доверенных пособников. Ты пиши мне письмо враждебного уклона, угрожая мне возможным, а я тоже начну преследовать тебя. Сожгу твой дом, арестую кое-кого из твоих родственников и буду выступать везде и всюду против тебя. Этим мы с тобой должны доказать, что будто мы непримиримые враги и преследуем друг друга.

Ты не знаешь тех орджоникидзевских агентов Гестапо, через которых, я тебе говорил, нужно послать все сведения о нашей антисоветской работе.

Пиши сведения об итогах настоящего восстания и пришли их мне, я их сразу сумею отослать по адресу в Германию. Ты порви мою записку на глазах моего посланника. Время опасное, я боюсь.

10 октября 1941 г.»

* * *

Не отставали от милиционеров и чекистов также и партийные чиновники. При приближении линии фронта в августе-сентябре 1942 г. бросили работу и бежали в горы к повстанцам около сотни членов ВКП(б), в том числе 16 первых секретарей райкомов, 8 руководящих работников райисполкомов и 14 председателей колхозов. С учетом того, что в описываемое время ЧИ АССР включала в себя 24 района и город Грозный, вырисовывается картина — со своих постов дезертировали ровно две трети первых секретарей райкомов.

Когда ГУКР НКО Смерш получил обильные материалы, свидетельствующие о массовом сотрудничестве местного населения с гитлеровцами, начальник ГУКР НКО СССР генерал-полковник В.С. Абакумов доложил обобщенной справкой Верховному Главнокомандующему.

В феврале 1944 г. по указанию Иосифа Сталина органы НКВД СССР провели спецоперацию под кодовым названием «Чечевица», в результате которой из Чечено-Ингушской Автономной Республики спешно выселили в районы Средней Азии, особенно на территории Казахстана и Сибири, почти всех чеченцев и ингушей, а саму республику упразднили. Покарали, таким образом, и не виновных.

Хотя с позиций сегодняшнего дня многим исследователям показалось, что можно было решить эту задачу другим способом, каким — никто не может ответить. Однако война — есть война, у неё жестокий нрав, и она не делает мягче ни солдат, ни офицеров, ни политиков.

«Надо честно признаться, — писал Д.М. Ну роев на одном из сайтов в Интернете, — что эффективность данной акции, жертвой которой стали, главным образом, ни в чем не повинные старики, женщины и дети, оказалась непродуманной и иллюзорной. Вооруженные противники советской власти, озлобленные и доведенные до отчаяния, продолжали мстить русскоязычному населению, устремившемуся на Кавказ после окончания войны».

Операция же по выселению чеченцев и ингушей в Среднюю Азию — в основном, в Казахстан и Киргизию, — получившая, как известно, кодовое название «Чечевица», началась 23 февраля 1944 г. в 2 часа ночи.

Были оцеплены все населенные пункты, устроены дозоры и засады, отключены радиотрансляционные станции и телефонная связь. В 5 часов мужчин созвали на сходы, где им объявили решение правительства и тут же разоружили.

Со слов уже упоминаемого знатока этой темы И. Пыхалова, пока проходил сход, в это время в двери чеченских и ингушских домов уже стучались опергруппы (ОГ). Каждая ОГ, состоявшаяся из одного оперативного работника и двух бойцов войск НКВД, должна была произвести выселение четырех семей.

По прибытию в дом выселяемых проводился обыск, в ходе которого изымалось огнестрельное и холодное оружие, валюта, антисоветская литература.

Главе семьи предлагалось выдать участников созданных немцами отрядов и лиц, помогавших фашистам. С собой выселяемым разрешалось брать продовольствие, мелкий бытовой и сельскохозяйственный инвентарь из расчета 100 кг на каждого человека, но не более полтонны на семью.

Деньги и бытовые драгоценности изъятию не подлежали. На сельскохозяйственное оборудование, фураж, крупный рогатый скот выдавалась квитанция для восстановления хозяйства по новому месту жительства.

Оставшееся движимое и недвижимое имущество переписывалось представителями приемной комиссии. Все подозрительные лица подвергались аресту. В случае сопротивления или попыток к бегству виновные расстреливались на месте без каких-либо окриков и предупредительных выстрелов.

Следует отметить, что подавляющее большинство «воинственных горцев» послушно отправилось к сборным пунктам, даже не помышляя о сопротивлении. При сопротивлении или попытках к бегству было убито всего лишь 50 человек. В ходе выселения оперативный состав совместно с солдатами НКВД изъяли 20 072 единицы огнестрельного оружия, в том числе 4 868 винтовок, 479 пулемётов и автоматов.

Что касается сознательного уничтожения чеченцев и ингушей, как об этом уверяют обличители «преступлений тоталитаризма», то его не было, а был жестокий послевоенный голод. В этих условиях государство должно было в первую очередь заботиться о лояльных гражданах, а чеченцы и прочие поселенцы во многом оказались предоставлены сами себе.

Естественно, традиционное отсутствие трудолюбия и привычка добывать пропитание разбоем и грабежом отдельных из них отнюдь не способствовали их выживанию. Тем не менее постепенно переселенцы обжились на новом месте, и перепись 1959 г. дает уже большую цифру чеченцев и ингушей, чем было на момент выселения…

* * *

Ошибки в национальной политике Сталина, Хрущева, Горбачева и Ельцина дорого обошлись нашему народу. В ходе первой и второй чеченских войн практически всё русскоязычное население из Чечни было выдавлено.

Более 500 000 русскоговорящих граждан, исповедующих христианство, под воздействием угроз и совершения преступлений покинули пределы республики. Их выбрасывали из квартир, убивали, захватывали имущество, делали заложниками для получения выкупа.

Кто ответит уже за это современное головотяпство, если не сказать жестче — преступление? А мы хотим разобраться со сталинским произволом во время такой непредсказуемой войны.

Сегодняшние политики молчат вместе с ангажированными властью журналистами. Но всё же жизнь заставит отвечать! Иногда лишь кара пробуждает чувство вины, ибо, если виновных нет, их назначают…

Сегодня приятно отметить, что, пройдя через полосу тяжелейших испытаний, в том числе в современном мире, чеченский народ достойно «встроился» в региональную обойму России. Отстроенный Грозный стал одним из красивейших городов нашей страны.

Горцы всегда были в России и с Россией.

Другое время и другие люди!

Глава восемнадцатая Волки в капканах

Заканчивалась война. Войска Красной Армии до предела сжали всё ещё сильную пружину вермахта, разбавленного в ходе разного рода «мобилизационных зачисток», — от подростков «гитлерюгена» до стариков «патриотов рейха».

Именно в это время органы военной контрразведки Смерш получили данные об организации в гитлеровской Германии отрядов ополчения, для ведения партизанской войны в тылу наступающих советских войск.

Движение под названием «Вервольф» (нем. Werewolf — «волк-оборотень») рейхсфюрер Гиммлер поручил создать и возглавить обергруппенфюреру СС Гансу-Адольфу Прютцману, наделив его особыми полномочиями. Этот головорез отметился «активной работой» на оккупированных землях Украины. Кроме того, он хорошо знал территорию своей родины — районы Восточной Пруссии. Именно Прютцман организовал в предместьях Берлина свой штаб под названием «Бюро Прютцмана» (нем. Dienstelle Prutzmann). Движение существовало с 14 сентября 1944 г. по 5 марта 1946 г. Что касается личности Прютцмана, то он работал руководителем оберабшнита СС «Юго-Запад» в Штутгарте, с марта 1937 г. по май 1941 г. был руководителем оберабшнита «Северо-Восток» в Кёнигсберге.

В апреле 1941 г. он стал генерал-лейтенантом полиции. С июня по октябрь 1941 г. — СС-полицейфюрер на севере России. Этот же пост он занимал на Украине и Юге России до лета 1944 г. С 9 ноября 1941 г. — обергруппенфюрер СС и генерал полиции. Летом 1944 г. командовал группой «Прютцман» на Украине, был награждён Немецким крестом в золоте. С июня по ноябрь 1941 г. — высший СС-полицейфюрер в оккупированной Латвии, ответственен за отправку десятков тысяч евреев в гетто в крупных городах Латвии и холокост на территории оккупированной республики.

В сентябре 1944 г. был назначен Гиммлером генерал-инспектором специальной обороны, руководил созданием организации «Вервольф». Имея опыт в борьбе с партизанским движением на Украине, планировал обучать членов организации тактике советских партизан. В начале 1945 г. по приказу Гиммлера организовал убийство бургомистра Аахена Франца Оппенхофа, назначенного на этот пост американцами. Незадолго до окончания войны Прютцман попал в плен к союзникам. Покончил жизнь самоубийством в тюрьме в Люнебурге 21 мая 1945 г. Клятвой-лозунгом для «вервольфовцев» были такие слова:

«Превратим день в ночь, а ночь в день! Бей врага, где бы его ни встретил! Будь хитрым! Воруй у врага оружие, боеприпасы и продовольствие! Немецкие женщины, помогайте борьбе «Вервольфо», где это только возможно!»

Кроме боевых вылазок, они распространяли листовки такого содержания:

«Мы покараем каждого изменника и его семью. Наша месть будет смертельной».

Но несмотря на эти угрозы в отношении мирного населения, «Вервольф» так и не стал действенной боевой силой, способной дезорганизовать, ослабить наступательный порыв наших войск.

И всё же следы вооруженного сопротивления отмечались. Как вспоминали многие военные контрразведчики, участвующие в штурме Берлина, стандартной тактикой берлинских «вервольфовцев» были такие действия, как стрельба фауст-патронников с верхних этажей полуразрушенных зданий по втягивающим колоннам танков, бронетранспортеров, автомобилей.

Они пропускали колонну вперед, а потом подбивали головную и последнюю машину. После этого «вервольфовцы» начинали расстреливать спешившихся солдат.

Несмотря на то, что преемник Гитлера адмирал Карл Денниц приказал всем членам «Вервольфа» прекратить боевые действия, сложить оружие и самораспуститься, «партизаны рейха» продолжали свои кровавые вылазки и после взятия Берлина.

Вот что рассказал он представителям военным контрразведки Смерш. На вопрос, что известно ему об обращение НСДАП к членам партии и германскому народу, он заметил, что слышал обращение по радио, но санкции на это не давал.

Но несмотря на это, «вервольфовцы» убивали наших солдат и офицеров, обстреливали здания военных комендатур, подрывали эшелоны с вывозимым в СССР демонтированным оборудованием, расстреливали назначенных новой властью обер-бургомистров, угрожали соплеменникам за вывешенные из окон белые полотнища.

До последних дней своего существования у «команды смерти» было свой мощный радиоцентр. Часто в эфире можно было услышать:

«Говорит радио «Вервольф».

Каждый немецкий гражданин, который оказывает содействие врагу, будет занесен в черный список. «Вервольф» всегда найдет средства и возможности, чтобы покарать того, кто позорит нацию.

У нас длинные руки, и мы доберемся до каждого предателя».

Со слов упоминаемого уже сослуживца автора по ЮГВ в 1960-е гг. полковника в отставке Николая Васильевича Левши-на 16 июня 1945 г., «прютцмановцы» совершили террористический акт в отношении коменданта германской столицы генерал-полковника Николая Эрастовича Берзарина.

Чтобы не поднимать панику среди наших военнослужащих, было сообщено, что полководец погиб в дорожно-транспортном происшествии — его мотоцикл якобы случайно столкнулся с грузовым автомобилем.

В ночь на 29 апреля 1945 г. перед захватом американцами верхнебаварского городка Пенцберга на стенах его домов и заборах появились листовки с угрозами «Вервольфа»:

«Мы мстители. Расплата — смерть!»

В тревожные ночные часы ожидания американцев бригаденфюрер СА Ханс Цэберляйн с сотней своих подельников из «Вервольфа» прочесал притихший городок в поисках «изменников». Они вытащили до десятка женщин и мужчин и повесили их на главной площади города.

Ещё Николай Васильевич поведал о том, что он во время фильтрационной работы разбирался с материалами одного немецкого офицера, которому была известна информация об организации партизанского сопротивления оккупационным войскам.

Набирали в нелегальные отряды в основном подростков, стариков и молодых женщин, не связанных семьёй.

Отмечались случаи, когда в партизаны «Вервольфа» попадали и советские граждане, молодые парни и девушки, хорошо знавшие немецкий язык. Их учили обращаться не только с огнестрельным оружием, но и профессионально убивать ножом.

В случае отказов в службе или невыполнения задания угрожали убийством родных и близких. Девушки выполняли функции установки, т. е. мест проживания будущих жертв и разведчиц наружного наблюдения.

Членам «Вервольфа» рекомендовалось внедряться в государственные и частные структуры, налаживать деловые контакты, организовывать в горах склады для оружия, боеприпасов, радиосредств, одежды и продуктов питания. Кроме того, ставили и более острые задачи — проводить диверсии в советской зоне.

Сотрудниками Смерш в ходе проведения операций по так называемым «зачисткам» в советской зоне оккупированной

Германии задерживались десятки «подпольщиков», вскрывались их склады с оружием и боеприпасами.

Особенно много было отрядов «вервольфовцев» в окрестностях города Бреслау. В течение первых двух недель боев наши войска потеряли 162 танка, в основном уничтоженных на улицах города, и около 4 000 личного состава.

Под влиянием относительных неудач в борьбе с немецкими «партизанами», командование Красной Армии изменило тактику и занялось постепенным подавлением опорных пунктов огнем артиллерии по квадратам и применением практики выдавливания противника в центр города с использованием штурмовых групп при поддержке саперных подразделений.

В качестве отборных штурмовых частей были введены в бой три батальона морской пехоты Краснознаменного Балтийского флота. Огнем артиллерии была выведена из строя взлетно-посадочная полоса на Кайзерштрассе.

Однако немцы решили построить новую взлетно-посадочную полосу в центре города, но и она была разгромлена действиями артиллерии и штурмовой авиации. Немецкие войска, оказывая яростное сопротивление, оставляли дом за домом. 4 мая 1945 г. вдохновитель обороны Бреслау, гауляйтер города Ханке, сбежал, эвакуировавшись на легкомоторном самолете — «стрекозе» — «Fiseler-156 Storch».

Именно на таком самолете прилетели на встречу с Гитлером 25 апреля 1945 г. летчица Ханна Рейч и генерал Риттер фон Грейм — командующий 6-м воздушным флотом. Преемнику Геринга фюрер перед своей смертью присвоил звание фельдмаршала. Это был его последний приказ, связанный с присвоением воинских званий.

Ханке занял пост рейхсфюрера СС, заняв место смещенного Гиммлера. Спустя неделю он пропал без вести в районе Праги. Потери гражданского населения Бреслау составили около 80 000 человек, включая «фольксштурм» и подразделения «гитлерюгенда».

6 мая комендант Бреслау генерал Нейхофф подписал акт о капитуляции, а уже 9 мая город перешел под управление Польши.

* * *

Зимой 1946 г. в одном из кабинетов на Лубянке оперативники читали необычный документ, добытый агентурным путем и датированный событиями 1944 г.

В нем, в частности, говорилось, что 10 000 преданных нацистов следовало внедрить в среду иностранных рабочих, находящихся в Германии на тот момент. Они должны были после падения фашистского режима вместе с рабочими выехать в разные страны и осуществлять там нелегальную работу.

Для этого, кроме денег в швейцарских банках, законсервировали огромные суммы в Аргентине и Португалии. Наци-стам-нелегалам настоятельно рекомендовалось налаживать контакты с руководителями троцкистских групп, поскольку последние не принимали политику Сталина, что давало реальные шансы с их помощью расколоть международную солидарность в Европе.

Не остались безучастными организаторы нацистского подполья и к судьбе фюрера. В агентурном донесении сообщалось:

«…Когда для Германии не останется уже надежды на военное сопротивление, Гитлер и его ближайшие сотрудники вылетят в Японию на самолете «Фоке-Вульф-62», имеющем запас горючего в 200 тонн.

Гитлер передаст японцам секрет нового германского оружия, для того чтобы Япония могла продолжать сопротивление».

Документ «рисовал» картину создания «Вервольфа» с выбором в руководители 42-летнего группенфюрера войск СС и полиции Ганс-Адольфа Прютцмана.

Немцы верно просчитали, что союз между СССР и Англией, а также США долго не продержится. Причину холодка они заметили сразу же после 1944 г., когда красная лавина окрепшего в военном отношении Советского Союза может хлынуть за пределы Польши, а потом и Германии. Присутствие СССР в Западной Европе для Лондона было крайне нежелательным.

С другой стороны, советская разведка отслеживала активность челночных поездок высокопоставленного гитлеровского генерала по маршруту Берлин — Берн. В шифровке, полученной органами госбезопасности из Берна, помимо уже приведенных фактов, была и такая информация:

«Если между Великобританией, США и СССР возникнет разлад, то будет оказываться открытая и нелегальная помощь британским и американским капиталистам, а также римским католикам в деле создания антисоветского фронта».

Речь шла о помощи со стороны подпольной нацистской организации США и Великобритании в случае союзного раскола. И этой организацией мог быть только «Вервольф».

В декабре 1945 г. при переходе демаркационной линии из английской зоны в советскую была задержана некто Крюгер Анна-Мария. На допросах она рассказала о своей работе в штабе немецкой группировки «Норд», находившемся в Гамбурге. Девушка сообщила, что эта группировка была создана в мае 1945 г.

По её словам, среди офицеров вермахта ходили упорные слухи, что в конце 1946 г. сформированная армейская группировка будет участвовать в войне с СССР на стороне англичан. А организации «Вервольф» отводилась особая роль — она должна была провести серию массированных терактов в советской зоне Германии, после чего планировалось движение армейской группировки «Норд»…

* * *

Преемник Гитлера гросс-адмирал Карл Денниц не дал вразумительного ответа уполномоченному НКВД СССР 1-го Белорусского фронта генерал-полковнику И.А. Серову по поводу создания «Службы Прютцмана» с организацией «Вервольфа». Он назвал её бессмысленной из-за того, что народ не мог оказать сопротивления оккупированным войскам союзников, т. к. армия была уже разгромлена, другие же военнопленные оказались более разговорчивыми.

Так, допрошенные сотрудниками ГУКР Смерш немецкие военнопленные: начальник личной охраны Гитлера группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Иоганн Раттенхубер, вице-адмирал Ганс-Эрих Фосс и генерал-фельдмаршал Фердинанд Шернер дали развернутые показания о существовании организации.

Из показаний Раттенхубера:

«Организация «Вервольф» была создана после того, как союзники переправились через Рейн. Руководителем этой организации был назначен обергруппенфюрер Притцман. Вопросы, касающиеся практической деятельности этой организации, не обсуждались. Но я не верю, что эта организация будет иметь успех, т. к. вся Германия оккупирована и обеспечение боеприпасами и оружием невозможно, и к тому же немецкий народ устал от войны, чтобы снова подняться на борьбу, а обергруппенфюрера Притцмана я не считаю человеком, который способен организовать эту борьбу».

Из показаний Фосса:

«Относительно организации «Вервольф», о которой меня тоже спрашивали следственные органы, мне известно лишь то, что по приказу Гитлера на территории Германии действительно создавались нелегальные организации под названием «Вервольф», руководимые Борманом. Они должны были заниматься террором и диверсией в тылу советских войск и войск союзников».

Из показаний Шернера:

«Вервольф» в немецкой разговорной речи имеет два значения. Первое — мистическое существо — «оборотень». Второе — крестьянский союз, организованный тайно герцогом фон Люнебургом (40 км юго-восточнее Гамбурга) во времена тридцатилетней войны 1648 г. с заключением Вестфальского мира. Этот союз возглавил крестьянин Вульф (Вольф) из деревни Пергобстеля. Крестьяне защищали свои семьи и имущество от разбойничьих банд. Известный немецкий писатель Ленз написал об этом роман из старой хроники под названием «Вервольф».

На основании этого исторического факта рейхсминистр Борман назвал свою импровизацию «Вервольфом». Насколько я помню, основание этой организации относится к концу 1944 г. или началу 1945 г. Я совершенно точно знаю, что эта организация была чисто партийным делом. Высшее и низшее руководство в ней осуществлялось партийными людьми…

В моем окружении к «Вервольфу» относились отрицательно по целому ряду причин: несвоевременности этого движения, недостаточного сохранения тайны, неудовлетворительного распространения этого движения, недостаточного вооружения и т. п..»

Несмотря на критичность отзывов о подпольной военной и послевоенной борьбе вышеупомянутых военнопленных на столе начальника ГУКР Смерш генерал-лейтенанта В.С. Абакумова, часто читались им документы иного содержания.

В них прямо указывалось, что с приближением агонии Третьего рейха в больных головах нацистской верхушки стали мелькать «проекты партизанщины».

Все партийные «бонзы» склонялись к мысли организации тайного отпора — подрывной работы в тылу Красной Армии. В этих целях, кроме своих подразделений, готовящих диверсантов и террористов: 4-е Управление РСХА (внешняя разведка), Абвер-2 (саботаж и диверсии), отряды «СС-Ягдфербанд» СД (истребительные части СС), сухопутные войска с отделами 1Ц (формирование диверсионно-разведывательных групп т. н. фернихтунгсгруппен) — ставка делалась на партизанщину «высшей категории», какой могли быть вооруженные формирования самообороны нацистской партии НСДАП только «Вервольф».

Кроме того, в этих целях активно использовались польские и украинские подпольные организации, формирования Армии Крайовой (АК) и Украинской повстанческой армии (УПА).

23 июля 1944 г. начальник 1-го Управления НКГБ СССР, комиссар госбезопасности 3 ранга Павел Михайлович Фитин направил начальнику ГУКР Смерш НКО СССР Виктору Семеновичу Абакумову докладную записку за № 1 /и/14256.

В ней он детально проинформировал коллегу о принятом руководством германского рейха 10 января 1944 г. решении создать «…нелегальную националистическую организацию на случай оккупации Германии союзниками».

Цель организации — реставрация нацистского режима и подготовка новой мировой войны, из которой Германия должна выйти победительницей.

Поражение в этой войне они прогнозировали, объясняя фиаско двумя основными моментами, — недостаточной технической оснащенностью новыми типами вооружения германской армии и слабостью разведывательной работы перед войной.

О накале не мнимой, а реальной борьбы Смерша против нацистских «оборотней» говорят цифры в докладных записках военных контрразведчиков 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.

Только с марта по май 1945 г. оперативными группами армейских чекистов этих фронтов было арестовано 675 участников германской подпольной диверсионно-террористической организации «Вервольф» и 6 человек уничтожены при задержании. Обнаружено более 50-ти складов с оружием и боеприпасами, из которых изъято:

— 6 миномётов;

— 102 гранатомёта (фаустпатронов);

— 20 станковых пулемётов;

— 258 ручных пулемётов;

— 6 079 винтовок;

— 256 автоматов;

— 272 пистолета;

— 5414 гранат;

— 628 мин;

— 100 снарядов;

— 5 484 взрывателей;

— 3 230 детонаторов;

— более 7 173 000 патронов;

— 1 024 зарядов к гранатомётам;

— 8 217 тонн взрывчатых веществ и 310 ящиков;

— 17 800 толовых шашек;

— 3 045 м. бикфордова шнура;

— 30 бутылок с горючей смесью;

— 448 клинков и стилетов.

Это результаты конкретной работы военной контрразведки. Но существовали и мифы, созданные Главным политическим управлением Красной Армии и другими советскими пропагандистскими средствами. Так, до советских солдат и офицеров доводилась информация, что по приказам «вервольфовцев» в Берлине специально оставили много женщин с венерическими заболеваниями для того, чтобы они заражали наших воинов. Говорилось, что молодые, красивые девушки, входившие в состав «Вервольфа», получили от нацистов задание, вступая в контакты с советскими командирами, наносить им вред или уничтожать их путем применения отравляющих веществ.

Но это всё были «фейки» — подделки обанкротившихся нацистов!

Глава девятнадцатая Еще раз о заградотрядах

Сегодня недалекие и в какой-то степени ушибленные жизнью люди стыдят военных контрразведчиков из-за использования ими заградительных отрядов, якобы отстреливающих всех, кто отступал.

Заградотряды! Старое, как мир, понятие и, естественно, совсем не сталинско-советское изобретение, как пытаются его изобразить некоторые злопыхатели.

Они, эти отряды, были, может быть, под другими названиями, но с заградительными функциями в войнах Македонского и Чингис-Хана, Наполеона и Гитлера и многих других воителей…

Историки говорят, что англичане в ходе проведения операции «Оверлорд», при высадке десанта в Нормандии созданными заградительными подразделениями за трусость и бегство с поля боя расстреляли чуть л и не в один день более 300 солдат и офицеров своей армии. Этот факт перепроверен и исторически доказан.

В вермахте было то же самое, особенно в конце войны, когда Гитлер приказывал держаться «за каждый дом, за каждый куст, за каждый выступ». Во время службы в Особом отделе КГБ СССР по Прикарпатскому военному округу во Львове автору довелось работать и беседовать со многими участниками войны.

Старший оперуполномоченный майор Левашов, бывший сотрудник Смерша, рассказывал о фактах, когда в районе боев в Карпатах доводилось быть свидетелем прикованных цепями к скалам немецких пулеметчиков. Во время допроса одного из них, чудом оставшегося в живых и не застреленного своими, он показал, что его приковали специалисты из заградотряда.

«Если бы вы меня не убили, — заявил он, — тоя должен был застрелиться или меня прикончили бы свои снайпера после того, нон кончился боекомплект».

Спабоизученными в разы по сравнению со Второй мировой войной остаются события 1914–1918 гг., когда русская армия была союзницей Англии и Франции. Во французской армии на полях Первой мировой войны заградительные мероприятия практиковались против союзных русских частей.

Как писал поручик Власов, участник предпринятого генералом Невелем в апреле 1917 г. наступления, за спиной у русских солдат размещались многочисленные формирования французов, оснащенные артиллерией и готовые открыть огонь в случае, если русские дрогнут.

Не дрогнули, а потому не получили ни снарядов, ни осколков, ни пуль в спину. Разве это не заградительный отряд в самом позорном и чудовищном виде? Причем какой — союзническо-предательский!

Для них россияне были не чем иным, как пушечным мясом, которых надо было гнать на проволочные заграждения германцев, а при попытке бегства с позиций — расстрелять в упор.

А вот как обстояло с этой проблемой в русской армии.

Есть смысл привести выдержку из приказа по 8-й армии генерала от кавалерии А.А. Брусилова, датированной 15 июня 1915 г.:

«…Сзади нужно иметь особо надежных людей и пулемёты, чтобы, если понадобится, заставить идти вперед и слабодушных. Не следует задумываться перед поголовным расстрелом целых частей за попытку повернуть назад или, что ещё хуже, сдаться в плен».

Не меньше, чем штрафные подразделения, массой слухов и домыслов «обросли» заградительные отряды, активно использовавшиеся в годы Великой Отечественной войны в Красной Армии. Они, ещё раз хочется подчеркнуть, ни в коем случае не были изобретением сталинского режима, а явились реакцией на тяжелейшую обстановку на фронтах, сложившуюся особенно в первый период войны.

Нередко в современных фильмах и телесериалах о войне можно узреть такие сцены с мрачными личностями в синих фуражках войск НКВД, расстреливающих из пулеметов раненых бойцов и командиров, выходящих из боя. Утверждая эти мифологемы, авторы берут на душу большой грех.

Во-первых, «синих картузов» в армии не было — была полевая армейская форма, во-вторых, зачем же светиться перед снайперами противника синей тулью? В-третьих, никому из исследователей не удалось найти в архивах ни одного факта в подтверждение этой экзекуции.

Как известно, 17 июля 1941 г. Постановлением ГКО № 187сс военная контрразведка из Наркомата обороны выводилась в Наркомат внутренних дел, объединенный с НКГБ. Органы 3-го управления НКО СССР от отделений в дивизиях и выше преобразовывались в Особые отделы НКВД, а само 3-е управление НКО — в Управление Особых отделов НКВД СССР.

С этого момента за безопасность фронтовых тылов, за заградительную систему во фронтовой полосе отвечал Наркомат внутренних дел во главе сЛ.П. Берией.

Особые отделы, в отличие от органов 3-го управления, получили право не просто задерживать дезертиров, но и «в необходимых случаях» расстреливать их на месте в сложной боевой обстановке…

Заградительные отряды, в основном, состояли из пограничников. Они размещались позади основных воющих войск и предназначались для охраны тыловых частей, предотвращения бегства военнослужащих с поля боя, задержания шпионов, диверсантов и дезертиров, возвращения в части бежавших с поля сражения и отставших военнослужащих.

Они создавались во всех вооруженных силах, особенно в критических ситуациях, из наиболее подготовленных бойцов, потому что порой «заградотрядовцам» приходилось вступать в бой с прорвавшимся противником, прикрывая обошедших их с флангов своих солдат и офицеров при внезапном отступлении.

Таким образом, бойцы заградительных отрядов не только останавливали и возвращали на фронт отступающих военнослужащих, но и удерживали возникающие тыловые оборонительные рубежи.

Как известно» в соответствии с приказом НКО № 227 в частях»

действующих в Красной Армии по состоянию на 15 октября 1942 г.» было сформировано 193 заградительных отряда. Из них в частях Сталинградского фронта создано 16 заградотрядов и Донского — 25, а всего-41 отряд, которые подчинялись Особым отделам НКВД армий.

Были заградотряды и чисто армейские.

Первым инициативу такого рода проявило военное командование Брянского фронта. Генерал-лейтенант А.И. Еременко 5 сентября 1941 г. обратился к Сталину с просьбой создать заградительные отряды в «неустойчивых» дивизиях, где неоднократно имели место случаи оставления боевых позиций без приказа. Через неделю эта практика была распространена на стрелковые дивизии всей Красной Армии.

Заградительными отрядами с начала их сформирования (с 1 августа по 15 октября 1942 г.) было задержано 140 755 военнослужащих, сбежавших с передовой линии фронта. Из числа задержанных:

— арестовано 3 980 человек;

— расстреляно 1 189;

— направлено в штрафные роты 2 776 человек;

— штрафные батальоны — 185 человек;

— возвращено в свои части и на пересыльные пункты 131 094 человека.

По Донскому фронту:

— задержано 36 109 человек;

— арестовано 736 человек;

— расстреляно 433 человека;

— направлено в штрафные роты 1 056 человек, в штрафные батальоны — 33 человека;

— возвращено в свои частим и на пересыльные пункты 32 933 человека.

По Сталинградскому фронту:

— задержано 15 649 человек;

— арестовано 244 человек;

— расстреляно 278 человек;

— направлено в штрафные роты 218 человек;

— в штрафные батальоны — 42 человека;

— возвращено в свои части и на пересыльные и пункты 14 833 человека.

* * *

Следует отметить, что заградительные отряды в период ожесточенных боёв с гитлеровцами на Сталинградском и Донском фронтах сыграли свою положительную роль в деле наведения порядка в частях и предупреждения неорганизованного отхода — бегства с занимаемых ими рубежей, возвращения значительного числа военнослужащих на передовую линию фронта.

Вот несколько примеров.

29 августа 1942 г. штаб 29-й стрелковой дивизии 64-й армии Сталинградского фронта был окружен прорвавшимися танками противника. Части дивизии, потеряв управление, в панике отходили в тыл.

Действующий за боевыми порядками частей дивизии загра-дотряд во главе с начальником отряда лейтенантом госбезопасности Филатовым, приняв решительные меры, приостановил отходящих в беспорядке военнослужащих и возвратил их на ранее занимаемые рубежи обороны. Контратака немцев была отбита и наши воины устремились преследовать врага.

На другом участке этой дивизии противник пытался прорваться вглубь обороны. Заградотряд вступил в бой и задержал продвижение врага…

13 сентября 1942 г. 112-я стрелковая дивизия под давлением противника отошла с занимаемого рубежа. Заградотряд 62-й армии под руководством начальника отряда лейтенанта госбезопасности Хлыстова занял оборону на подступах к важной высоте. В течение 4-х суток бойцы и командиры отряда отражали атаки автоматчиков противника и нанесли им большие потери.

Заградотряд удерживал рубеж до подхода воинских частей.

Отмечались случаи, когда отдельные командиры использовали силы заградотрядов в качестве строевых частей.

Так, заградительный отряд 29-й армии Западного фронта, будучи в оперативном подчинении у командира 246-й стрелковой дивизии, использовался как строевая часть. Принимая участие в одной из атак, отряд из 118-ти человек личного состава потерял убитыми и ранеными 109 человек, в связи с чем заново формировался.

Как свидетельствуют многие участники войны, заградотряды существовали не везде. По утверждению последнего министра обороны СССР, маршала Советского Союза Д.Т. Язова, они вообще отсутствовали на ряде фронтов. Особенно в частях и соединениях, действовавших на северном и северо-западном направлениях.

Не выдерживают критики и версии, будто заградотряды «караулили» штрафные части. Командир роты 8-го отдельного штрафного батальона 1 — го Белорусского фронта полковник в отставке А.В. Пыльцын, воевавший с 1943 г. до самой Победы, утверждал:

«За нашим батальоном ни при каких обстоятельствах не было никаких заградотрядов, не применялись и другие устрашающие меры. Просто в этом никогда не возникало такой нужды».

Известный писатель, Герой Советского Союза, армейский разведчик полковник В.В. Карпов, воевавший в 45-й отдельной штрафной роте на Калининском фронте, также отрицает присутствие заградотрядов за боевыми порядками их части.

Что касается преступников, то к ним применялись самые суровые меры, диктуемые реалиями обстановки. Это касалось дезертиров, перебежчиков, мнимых больных, членовредителей, так называемых «самострелов».

Информация доводилась до личного состава — и расстреливали таких преступников перед строем. Но решение о приведении в исполнение этой крайней меры принимал не командир заградот-ряда, не особист или смершевец, а военный трибунал дивизии (не ниже) или, в отдельных, заранее оговоренных случаях, начальник особого отдела армии.

По рассказам очевидцев — ветеранов военной контрразведки, — В.С. Абакумов, выезжая для оказания помощи фронтовым управлениям Особых отделов, а потом и Смерш, внимательно относился к вопросам заградотрядов.

Он требовал от руководителей фронтового и армейского звена больше уделять внимания функциям качественной фильтрации заградотрядами, появившихся в тылах подозрительных лиц с целью разоблачения возможно проникшей вражеской агентуры.

Это тоже была одна из основных задач заградительных отрядов.

* * *

В битве под Москвой пограничники, задействованные в заградительных отрядах, оказали большую помощь военному командованию. Они сдерживали паникеров, оставляющих свои позиции и пытающихся уйти в глубокий тыл и вообще дезертировать.

Боролись они и с диверсантами-парашютистами, которым противником ставилась задача дезорганизовать тылы Красной Армии, обескровленные части которой отчаянно сражались на передовой.

Начальник тыла Красной Армии генерал Андрей Васильевич Хрулев высоко оценивал работу военных контрразведчиков по защите фронтового и армейского тыла армии, в том числе и через использование заградотрядов.

Это они спасли от диверсий тысячи тонн снарядов и мин, продовольствия и снаряжения на территории Подмосковья.

Обобщенные справки, докладные записки, шифротелеграм-мы ложились на стол начальнику военной контрразведки — заместителю наркома внутренних дел В.С. Абакумову, в том числе и по работе заградительных отрядов при подходе немцев к Москве.

Вот один из многих:

«Докладная записка «Об обстановке на фронте в районе города Тулы и о работе заградительных отрядов Особого отдела ННВД 50-й армии»

2 ноября 1941 г. Совершенно секретно Заместителю Наркома внутренних дел Союза СС

тов. Абакумову

По Вашему приказанию выездом на место в гор. Тулу проведенной разведкой через группу оперативного состава и личным выездом на линию обороны гор. Тулы установлено:

Противник в течение дня 29 октября стремился прорваться в Тулу. В 17 час. 30 мин. 7 танков и до взвода противника вышли на южную опушку леса села Ясная Поляна. Во второй половине дня 29 октября авиация противника в количестве 17 самолетов бомбила линию обороны, занимаемую 290 стрелковой дивизией…

В результате действий авиации противника основной командный пункт дивизии был уничтожен, запасной командный пункт подготовлен не был. Управление дивизией было потеряно. Командир 290-й стрелковой дивизии к концу дня оставил дивизию и явился к командующему 50-й армии. Дивизия самостоятельно снялась с рубежа и открыла участок обороны.

По дороге на Тулу наблюдалось движение танков и мотопехоты: до 50 танков в районе Житово, Плавок, Щекино, колонны мотопехоты до 100 автомашин и 60 танков в районе Косой горы, у завода Алексин до 75 танков, около двух полков пехоты противника было замечено в движении из Белева в Богданово.

Разведка противника 29 октября к вечеру по шоссе Щекино — Тула в количестве 7 танков приблизилась к гор. Тула на расстояние двух километров от окраины. Для перепроверки этих данных в 23 часа 29 октября я и товарищ Быстров выехали в этом направлении на линию противотанковой обороны, и с командного пункта противотанковой батареи было видно, как противник освещал ракетами подступы к Туле.

Командир противотанковой батареи сообщил, что впереди на расстоянии 200 метров, около взорванного моста, находятся танки противника, по которым они вели огонь, подбив один танк.

Огонь был прекращен, т. к. в этом месте появилась большая группа гражданского населения (надо полагать, немцы принудили местное население строить мост). Перепроверив данные о появлении противника в непосредственной близости к Туле, мы возвратились в Особый отдел НКВД, сообщив об этом в штаб армии.

30 октября утром противник перерезал шоссе в 6 километрах от Тулы на Сталиногорск и захватил село Косая Гэра.

Противник действует танковыми частями во взаимодействии с наземными войсками при поддержке авиации.

Разведывательная группа танков двигалась на Тулу оторвано от мотопехоты, но при сильной поддержке авиации — 7 танков сопровождались 14 бомбардировщиками.

В течение ночи части 50-й армии продолжали частично отходить на новые рубежи обороны. 30 октября 1941 г. приказом командования частям армии поставлена задача: удерживать подступы к Туле с юга, юго-запада, прикрывая одновременно Тулу с севера и востока.

Для непосредственного руководства войсками на подступах к Туле созданы Тульский боевой участок под командованием зам. командующего 50-й армии генерал-майора Попова… Штаб армии находится в районе дачи, северо-восточнее дер. Медведка.

Особый отдел 50-й армии в ночь на 30 октября из Тулы переехал в дер. Медведка, оставив в Туле оперативную группу в составе 8 человек во главе с зам. нач. особого отдела тов. Едуновым для руководства заградительными отрядами и работой ПРО.

Следует заметить, что в составе 50-й армии находятся части, вышедшие из окружения, по составу малочисленные, с большим недостатком вооружения.

Так: 290-я стр. дивизия, занимая оборону, на 29 октября имела 1 800 человек, из низ 300 без винтовок. Противотанковых средств (пушек, гранат, бутылок «НС») дивизия не имела.

По борьбе с дезертирами, трусами и паникерами Особым отделом ННВД 50-й армии организовано 26 заградительных отрядов в составе 111 человек и 8 патрульных групп в составе 24 человек. Работает группа оперативного состава в гор. Туле на сборном пункте формирования.

По Вашему приказанию 30 октября в районе гор. Тулы заградительная работа была усилена. Непосредственно в районе гор. Тулы выставлено 6 заградительных отрядов.

По городу организовано патрулирование оперативным составом.

Дополнительно к группам, из состава роты, создано 2 патруля из оперативного состава особого отдела. Высланы заградительные отряды в гор. Сталиногорсн и гор. Винев. По шоссе на гор. Винев (основное движение воинских частей) выставлено 2 заградительных отряда и опер, чекистская группа.

Для связи с Особыми отделами и оказания им помощи в борьбе с дезертирами выслано в дивизии 5 оперативных работников.

С 15 по 31 октября заградительными отрядами задержано 2 681 человек, из них арестовано 239 человек. В числе арестованных преобладающее большинство дезертиры. В то же время задержано и изобличено ряд немецких шпионов.

Арестованный Крылов И.И., военврач 3 ранга 269 батальона 173 авиабазы аэродромного обслуживания, уроженец гор. Тулы, на следствии признал, что в плену был завербован под кличкой «ЗЕТ-2» и переброшен к нам с заданием — собирать шпионские сведения по линии авиации.

Арестованный бывший красноармеец минометной роты 3 батальона 62 стр. полка Шабалин И.В., на следствии признал, что он в плену был завербован немцами и переброшен с заданием — подготовить красноармейцев для перехода на сторону противника.

Арестованный Иванов М.П., бывший повар полкового хлебозавода 1 батальона 405-й горно-стрелковой дивизии, оказался завербованным немецкой разведкой. Вербовка была произведена после того, как Иванов рассказал немцам о расположении известных ему частей Красной Армии. Иванов после вербовки был передан в распоряжение штаба разведки танковой дивизии СС и по заданию должен был пробраться в гор. Тулу, изучить на этом пути дороги, проходимые для танков, вернуться и быть проводником при продвижении немецких танков.

Бывший красноармеец Дерышев П.П., уроженец Удмуртской АССР, завербован немцами и переброшен для сбора сведений о воинских частях, расположенных на линии фронта.

Арестованный Проворов Н.И., уроженец Вологодской области, признал, что переброшен немцами с заданием собирать данные о расположении частей Красной Армии на расстоянии 10 км от линии фронта. При возвращении обратно Проворов при встрече с немцами должен был поднять руку с зажатым кулаком и открытым большим пальцем и назвать пароль «Белая ракета».

По постановлениям Особых отделов НКВД расстреляно 38 дезертиров.

31 октября 1941 г. в гор. Тула была попытка начать грабежи. Особым отделом НКВД 50-й армии из числа грабителей двое публично расстреляны.

Произведенные аресты и расстрелы дезертиров и грабителей дали возможность быстро восстановить порядок в городе.

Начальник 3 отдела Управления 00 НКВД СССР Майор безопасности Рогов».

Такие докладные записки, а их приходило каждый день десятками, приходилось обобщать и докладывать своему непосредственному начальнику Л.П. Берии. Это потом, с образованием Смерша, В.С. Абакумов, как заместитель наркома обороны, т. е. Сталина, стал напрямую замыкаться на Верховного.

По архивным данным на 1 декабря 1945 г., в советской зоне оккупации сотрудниками Смерша было ликвидировано 620 организаций и групп «Вервольфа», совершавших поджоги, убийства, распространение листовок и ложных слухов, провоцировавшие гражданское население.

Этот перечень красноречиво свидетельствовал, к чему готовились битые нацисты, но благодаря высокому профессионализму и мужеству военных контрразведчиков, их планы по организации «партизанской» войны потерпели крах. Таким образом, были сохранены жизни десятков тысяч советских воинов, ставших победителями в одной из самых кровавых в мире войн.

Глава двадцатая Чекистские мелодии в эфире

Во время Великой Отечественной войны военные контрразведчики в лице Особых отделов НКВД СССР, а затем Главного управления контрразведки Смерш НКО СССР, освоили новую сферу тайного противоборства с противником. Это был радиоэфир как «четвертое измерение», помимо битв на суше, на море и в воздухе.

Одним из новых направлений в деятельности контрразведки стали радиоигры с разведкой противника. Суть чекистских мелодий в эфире заключалась в использовании захваченных на своей территории вражеской агентуры, имевшей при себе портативные коротковолновые приемно-передающие рации.

Проведение радиоигр способствовало внедрению нашей агентуры в разведывательные органы противника. Кроме того, доведения до вражеского командования дезинформации и повышения эффективности по разоблачению непрошеных гостей из числа лазутчиков, террористов и диверсантов противника.

Дезинформационные материалы передавались через агентуру исключительно с разрешения Генштаба РККА. Они утверждались в то время заместителем начальника ГШ генерал-полковником А.И. Антоновым и начальником Оперативного управления ГШ генерал-лейтенантом С.М. Штеменко.

Внедренные в разведшколы противника наши разведчики после тщательного изучения их личного состава, склоняли отдельных агентов, подготовленных к переброске на советскую территорию, к явке с повинной. А через наиболее проверенных и надежных граждан практиковали доставку в органы контрразведки собранную ими информацию.

Так, в ноябре 1941 г. с задачей внедриться в Полтавскую разведывательно-диверсионную школу был переброшен через линию фронта лейтенант РККА Николай Рахов. Удачно разработанная легенда и высокая планка морально-патриотических качеств позволили ему внедриться в разведывательный орган гитлеровцев абвергруппы-114 «Орион» при штабе группы армий «Юг».

Старания и сметка Николая понравилась немцам. Рахова стали экстренно готовить к заброске и 11 июня 1942 г. его перебросили на нашу сторону. Выйдя на руководство Особого отдела, направлявшего его в стан противника, наш агент прибыл в контрразведывательное подразделение не с пустыми руками. Он сообщил, изложив письменно, важную упреждающую информацию:

«…B годовщину начала войны, а именно, 22 июня, немецкое командование начнет крупное наступление на Сталинград. В связи с этим абверкоманда-101 «А» забросит в тылы Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов около двухсот агентов, окончивших Варшавскую, Брянскую, Полтавскую разведшколы и курсы в Мариуполе, Волновахе и Харькове.

Заброска будет производиться, главным образом, по воздуху на территории Тамбовской, Саратовской, Сталинградской и Астраханской областей, Краснодарского и Ставропольского краев…»

Далее в своем донесении Рахов подробно описал приметы готовящейся к заброске агентуры, установочные данные на некоторых, приметы, звания, пароли, точные места десантирования, методы их действий, экипировку.

По этим материалам военные контрразведчики и оперативники управлений НКВД Тамбовской, Саратовской и Сталинградской областей в июле 1942 г. задержали более ста агентов гитлеровской разведки.

Большую роль в развитии радиоигр сыграл руководитель ГУКР Смерш НКО СССР генерал-лейтенант В.С. Абакумов, постоянно доказывавший Л.П. Берии о необходимости введения в практику освобождения от уголовной ответственности явившихся с повинной немецких агентов.

Однако глава НКВД долго не соглашался, как он выражался, с «телячьими нежностями» главного особиста.

Абакумов знал крутой нрав наркома внутренних дел Лаврентия Павловича, да и времена были суровые. Виктор Семенович не единожды был свидетелем рыка своего начальника:

«Ты что, песок кушать хочешь? От таких слов в обморок падали наркомы».

Но он устоял и более того — настоял на своем мнении при докладе руководителю Ставки Верховного Главнокомандования (СВК). После этого Абакумов для Берии предстал в образе законченного врага.

И действительно, только вмешательство Сталина, вставшего на стороне доводов Абакумова, позволило военным контрразведчикам активнее работать в эфире.

Поток агентуры противника, явившейся с повинной, заметно увеличился. Некоторые активисты из их среды, удачно отработавшие в радиоиграх с противником, представлялись к высоким правительственным наградам.

За время войны было проведено 183 радиоигры с абвером и РСХА противника. Среди них хотелось бы отметить такие, как «Развод», «Знакомые», «Фисгармония», «Десант», «Подрывники», «Витольд», «Березина», «Туман», «Монастырь», «Борисов», «Арийцы», «Явка», «Двина», «Трезуб» и др.

По понятным причинам нельзя рассказать в книге обо всех операциях в эфире, поэтому остановлюсь на одной из последних раиоигр под кодовым названием «Трезуб», с материалами которой автору довелось познакомиться во время службы на Украине.

* * *

Операция в радио эфире началась 28 ноября 1944 г. в Житомире с использованием рации, переданной трем агентам немецкой разведки. Они были выброшены с самолета в ночь на 21 ноября в районе местечка Дзержинск Житомирской области.

Заявление местных жителей одного из сел о том, что они слышали ночью гул самолета, заставило контрразведчиков — Смерш и территориальных органов — организовать тщательное прочесывание окрестностей городка.

Вскоре трое агентов были задержаны в ходе проверки документов. Они пояснили, что имели задание выйти на связь с любой из боевых групп УПА, установить контакт с бандеровцами и через них начать сбор данных о новых видах вооружений в Красной Армии, рвущейся к своей госгранице. Дело в том, что немцы были встревожены полученной информацией о появлении якобы новых вооружений у противника.

Для выполнения задания агенты были снабжены рацией, работающей от электросети и генератора, тремя пистолетами, ручными гранатами и фиктивными документами на собственные имена.

Радист с паролем «Рыбак» дал согласие на ведение связи с оператором разведцентра под кличкой «Капитан». Первая шифровка ушла в Германию через несколько дней. В ней говорилось, что группа успешно приземлилась, нашла «хату» в Житомире и начала выполнять задание — вышла на подпольную антисоветскую группу националистов, и ей необходима помощь оружием, боеприпасами, людьми; группа установила места расположения лагерей с немецкими военнопленными и определила примерную численность Житомирского гарнизона.

Через несколько дней «Капитана» снова загрузили «приятной информацией». В шифровке говорилось:

«Капитану.

Случайно встретился со старым знакомым, работает здесь бухгалтером в лесотресте. Человек очень надежный. Советской властью был недоволен до войны. Заявил, что знает много людей, которые борются за Украину без коммунистов. Советует и мне принять в этом участие. Думаю сказать ему все про себя. Каково ваше мнение?

Рыбак».

С ответом «Капитан» не задержался и уже 4 февраля 1945 г. прислал радиограмму:

«Рыбаку.

Поддерживайте связь с бухгалтером. Сперва, однако, надо быть особенно осторожным.

Напитан».

Сотрудники Смерш почувствовали, что радисту противник доверяет, начали через него требовать у фашистов новых документов, денег, новой рации и другой шпионской амуниции.

7 марта 1945 г. немцам ушла очередная шифровка с «пудрой»:

«Капитану.

Знакомый из лесотреста является членом организации, борющейся за Украину без коммунистов. По его словам, организация проводит работу среди населения и в армии, а также с вооруженными группами, действующими в районах области. Эти группы немногочисленны, нуждаются в оружии, боеприпасах и командном составе. Срочно сообщите, как мне действовать в дальнейшем, думаю вступить в организацию. Рассказать ли правду, и какую помощь можно обещать?

Рыбак».

22 марта 1945 г. разведцентр ответил:

«Рыбаку.

Какой линии придерживается местная организация? В каких районах находятся отряды? Дайте подробные конкретные данные относительно возможной поддержки.

Капитан».

Для того чтобы активизировать игру и втянуть немцев в русло намеченных советской контрразведкой мероприятий дважды в разведцентр противника отправляли радиограмму такого содержания:

«Капитану.

Организация называется «Национально-трудовой союз украинского народа». Боевые группы организации скрываются и особо активно действуют в районах: Андрушевский, Красноармейский, Гэродницкий, Олевский.

Отряды пополняются за счет дезертиров украинцев и местных жителей, ранее служивших в украинской полиции. Для отряда сейчас необходимы оружие, деньги и опытные руководители из украинцев. Знакомому из лесотреста я дал согласие вступить в организацию, он обещал познакомить меня с местным руководителем по имени Чернота.

Рыбак».

Но чернота наступила уже в Берлине.

Все слышнее и слышнее содрогалась земля от наших мин, снарядов и бомб в бункере имперской канцелярии, где находилось руководство «тысячелетнего» Третьего рейха с опустошенным и неадекватным Гитлером.

«Капитан» и ему подобные думали в это время, как спасти свои шкуры, поэтому не до «рыбаков» им было.

После 12 апреля 1945 г. вызовы радиоточки прекратились…

Глава двадцать первая Преданность большому делу

Есть люди, которых называют подвижниками — преданными своему делу. И это дело они готовы всегда писать с большой буквы. Потому что дело, которым они занимались, было для них всегда большим, т. к. оно касалось государственной безопасности.

Капитан государственной безопасности в отставке Федосья Федосьевна Борисова, сотрудница Смерша НКО СССР, бывший старший оперуполномоченный Особого отдела Краснознаменного Балтийского флота.

Впервые это имя автор услышал из уст своего первого оперативного начальника генерал-майора Николая Кирилловича Мозгова, в его выступлении на день чекиста во Львове — в Особом отделе КГБ СССР по Прикарпатскому военному округу.

Повествуя о фронтовых буднях во время службы в Особом отделе, а потом Смерше на Балтфлоте, он вспоминал некоторые операции и оперативников, участвовавших в них.

Рассказывал он и о женщине — старшем оперуполномоченном на Балтике Федосье Федосьевне Борисовой. Потом, годы спустя, он подарил сослуживцу по Прикарпатью книгу «Чекисты Балтики», где публиковались его воспоминания — «Тревожные дни на Ханко». В этой книге упоминалось и имя Борисовой. Ей была посвящена отдельная статья.

Говоря о ее деятельности, географии службы и ее характере, он назвал сотрудницу военной контрразведки «женщиной — метеором». На самом деле это была очередная сотрудница Смерша, исколесившая по местам службы почти всю страну.

Родом она была из Украины.

Родилась в образованной и большой семье с восьмью детьми. Отец — Федосий Третьяченко — был учителем в большом селе Старая Буда Киевской области. В конце 1920-х гг. на Украине жилось не сладко. И люди срывались с родной земли и отправлялись за счастьем в Сибирь. Уехала осваивать Алтайские земли и семья учителя. Любимой дочери Федосье было всего десять лет…

* * *

Это было время свирепствования на Алтае остатков белогвардейских банд. Они расправлялись с учителями, военными, коммунистами и, вообще, сторонниками советской власти.

Вот как вспоминала наша героиня тот период.

Банда Шишкина налетела днем откуда-то из лесу, оставляя за собою кровь, трупы, слезы, наводя ужас на местных жителей…

Черная слава бежала впереди них. Бандиты прошли рядом с селом Егорьевкой, в котором учительствовал отец.

Первым бандиты схватили Локтевского судью Василия Муромцева. Привязали за ноги к хвосту коня и погнали. Живой человек бился о дорогу, об ухабы да камни. Его лицо превратилась в кровавое месиво. В таком виде он и принял смерть мученика. И братьев его убили эти звери.

А секретарю райкома комсомола Павлу Локтеву шашкой срубили голову. Откуда такая лютая ненависть бывает у людей? Наверное, от того, что в такие моменты они превращаются в звероподобные существа.

Отец в тот период оказался в Змеиногорске. Там проходило совещание учителей и директоров школ. Бандиты откуда-то узнали об этом. Налетели, ворвались в здание, арестовали педагогов и заперли в тюрьму.

Расправа готовилась чуть позднее. Но нашлись смелые люди. Из Рубцовки на конях поскакали в Усть-Каменогорск, где стояли красные. Успели предупредить — красноармейцы разгромили банду. Заключенных освободили. Так отец остался живым, но от стресса стало болеть сердце, и в 1931 г. Федосия Третьяченко не стало.

И вот тут-то Федосья, которую близкие называли нежно Феня, рассказала о человеческой подлости. Она вспомнила, что за две недели до нападения банды к ним приезжал инспектор школ. Принимал его отец дома — накормил, напоил. Говорили о школьных делах.

Отец был партийным, инспектор знал это. А оказалось, что этот человечишка с бандитами заодно. И совещание-то учительское собрано было по его указанию. А, может, он сам и был этим Шишкиным.

Когда наши освободили арестованных, отец рассказывал, как «инспектор» на коне прискакал с бандой. За одной лошадью труп Локтевского судьи, весь в крови, волочится, а «инспектор» гарцует на своем коне да показывает, кого из учителей брать. Увидев отца, пообещал ему:

— Вечером расстреляем…

Сегодня, по вине партийного руководства СССР, мы лишенные Большой Родины, которую предали и разломали, часто от них самих, перекрасившихся под либералов-рыночников и их последователей, мы слышим, что Советам власть досталась легко — она, мол, валялась на дороге. Глупость все это. Слишком прост и слеп тот человек, который думает, что Советская власть нам даром досталась, вроде подарка новогоднего. Нет, за нее жизнями уплачено.

* * *

Эти кровавые картины из детства постоянно тревожили девушку. Как дальше строить свою жизнь? Природа ее не обидела — высокая, сильная, красивая, общительная, с ямочками на щеках…

Когда разгромили банду, поплакала Фенечка по погибшим товарищам, а потом вытерла покрасневшие глаза жесткой ладошкой и дала себе крутой обет:

«Нет, распусиаться нечего. Слёзы — слабость наша. Иной раз, проливая слезы, мы ими обманываем не только других, но и себя. Слезы — оборонительная жидкость.

С врагом бороться — силушка и знания нужны. Только слабость не прощает, только бессилие не забывает».

А после этих слов, сказанных молча себе, она предалась общественной жизни. Феню выбрали в состав райкома комсомола города Локоть. Потом она стала заведующей женотделом в райкоме партии. Окончила юридические курсы. Стала нотариусом, членом суда, увлеклась стрельбой.

Потом, по призыву Хетагуровой, уехала строить Комсомольск-на-Амуре. В Хабаровске работала оперуполномоченным в аппарате управления НКВД — боролась с сектантами, расхитителями, бандитами.

Вскоре вышла замуж за коллегу оперуполномоченного Борисова, которого перевели в Ленинград. Он был коренным жителем Северной Пальмиры.

В июне 1940 г. Федосья Борисова тоже оказалась в северной столице. Война застала сотрудницу НКВД внезапно, как и всех советских людей. За каких-то полгода голодной блокады Федосья Федосьевна потеряла свою монументальность, сбавила вес. Ещё бы — голодала, как все…

Прыгала по крышам, сбрасывая или туша на месте зажигалки, обслуживала через Ладогу Дорогу жизни. Помогала, чем могла, родственникам мужа. Одним словом, метеор, а не женщина — везде успевала.

Потом с ней познакомились работники Особого отдела Краснознаменного Балтийского флота. Забрали её в Ленинградскую морскую базу КБФ. Предложили работу по обслуживанию морских госпиталей. На первый взгляд объекты слабые в смысле разведывательных устремлений гитлеровских спецслужб, но старший оперуполномоченный Федосья Борисова нашла сферу приложения своего богатого опыта и на этих объектах.

Как-то через агентуру она получила сигнал, что один из медиков с высшим образованием стал проводить с врачами странные беседы по склонению их к измене Родине. Нужно было перепроверить эти сведения. И вот на её столе лежат несколько исписанных мелким почерком донесений. Она читает, и кровь приливает к щекам:

«Как же так можно вести себя в годину тяжелейших испытаний?! На нас напал враг, а не мы на него. А этот тип твердит: «Люди, бегите из страны, потому что Германия нам родная страна, она добра желает». Что он, не видит, что фашисты сделали за несколько первых месяцев войны? Нет, он настоящий враг!»

Она ещё раз перепроверила эту информацию. Факты подтвердились. И только после этого материалы с делом, назовем его «Предатель», стали достоянием Особого отдела НКВД Ленинградской морской базы КБФ.

А вот другой случай, когда сотрудница военной контрразведки предотвратила идеологическое разложение среди медперсонала одного из оперативно обслуживавших госпиталей.

Один санитар стал активно распространять сведения антисоветского содержания с призывами бросать оружие и сдаваться немцам. Сначала медперсонал считал его чуть ли не больным на голову, но потом выяснилось, что он вполне здоров и обиделся на власти за отсидку в тюрьме — обворовал магазин…

Всяких историй было много за время блокады.

* * *

В 1943 г., как известно, Особые отделы приобрели новое название — Смерш. Федосья Борисова стала старшим лейтенантом госбезопасности. 18 января 1943 г. силами Ленинградского и Волховского фронтов блокада была прорвана, а через год она была полностью снята.

Госпиталя пошли вслед за фронтами загонять фашистского зверя в берлинское стойло. Чего только не насмотрелась сотрудница Смерша. Были и казусы.

Так, развернули госпиталь в Койвисто (теперь это Приморск), стали принимать раненых с островов Биорки, Тюрисари, Пейсари. Госпиталь так и шел за армией, за частями, личный состав которых отбивал эти острова у противника.

Сотруднице Смерш доложили, что среди раненых какой-то иностранец. Заинтересовалась Борисова этим человеком.

Одежда раненого была окровавлена, изодрана, ее сразу выбросили. Неизвестного ночью подобрали на поле брани, почти без сознания. Подошел врач к чекистке и говорит:

— Этот тип, наверное, вашу службу заинтересует. Он, очевидно, не немец, а финн. Посмотрите, поговорите.

— А откуда известно, что он финн? — спросила контрразведчица.

— Говорит не по-нашему и не по-немецки, впрочем, и на финский язык его речь очень мало похожа.

Сотрудница Смерш решила сама поговорить с ним. Зашла в палату, присела у кровати. Пыталась заговорить с ним. Человек произносил странные слова. Решила подождать несколько дней, понимая, что лечат не только медикаменты, но и время. Зашла снова в палату и спрашивает его:

— Ты сам-то откуда будешь?

На лице появилась маска осмысленности. И вдруг он отвечает:

— С Урала! С Урала я буду!

Оказалось, свой боец был. Просто от болевого шока в результате контузии стал заговариваться…

Летом 1944 г. Борисова трудилась в администрации госпиталя для выздоравливающих офицеров. Приходилось работать и с военнопленными. Последние вели себя, со слов Федосьи Федосьевны, послушно — отвечали на все поставленные вопросы. Эсесовцы были высокомерны, но спесь с них быстро сбивали разоблачениями их участия в конкретных преступлениях.

Со слов Елены Серебровской, побывавшей у нее дома в северной столице:

«…Она не одинока. Чуть ли не но каждом этаже многоквартирного дома есть у неё знакомые, друзья. У одних она, случается, посидит, покараулит дошкольника. Другие забегут к ней: «Чего вам купить в молочном магазине? Рощинский творог привезли, и сметана свежая…»

Простыми, земными людьми были сотрудницы Смерша.

Это сегодня некоторые болтуны и Иваны, не помнящие родства, хотят их сделать злодеями. Не дадим! Они были достойными людьми достойного Отечества!

Глава двадцать вторая Секретарь — патриарх отдела

Её называли патриархом штабного отдела в системе центрального аппарата военной контрразведки на Лубянке. Она не ходила в атаку, не проводила операций по захвату вражеских агентов, не носила ППШ на плече, но была прямым, непосредственным участником войны в сражениях на незримом фронте.

Секретарем 1-го, штабного отдела ГБ, обслуживающего головные подразделения Генштаба ВС СССР, она проработала более сорока лет. Многие планы операций легендарного Смерша печатались ее руками, а значит, она тоже имела отношение к невидимым боям.

Старший лейтенант госбезопасности в отставке Валентина Андреевна Воробьева — ветеран Смерша и ведущего штабного отдела ВКР, прослужившая в центральном аппарате на Лубянке всю войну вплоть до 1980-х гг. Она стала практически летописцем и свидетелем истории возникновения, развития и существования Смерша и дальнейшего совершенствования контрразведывательных органов.

Война!.. Для многих из сегодняшних современников она виртуальна, познаваема только через книгу, кино, телевидение и, как редкость, через устные повествования тех, кто ее пережил, за исключением «афганцев» и «чеченцев», участвующих в этих сумасбродных сшибках.

А очевидцев, участников Великой Отечественной войны остается все меньше и меньше. Поэтому надо спешить, чтобы уловить через живое слово реальный отзвук того страшного для страны и нашего народа времени, которое наступило после 22 июня 1941 г.

1940-е гг., особенно их первая половина, были своего рода травматической эпидемией, безжалостно отправившей на тот свет миллионы жизней.

Одной из героинь, пытавшейся вместе с коллегами по службе на Лубянке предусмотреть возможность нападения фашистской Германии, а потом участвовавшей в незримой битве спецслужб, была и остается в моей памяти и многих моих коллег В.А. Воробьева. Для старшего поколения военных контрразведчиков — наша «Валюта», для нас — более молодых — наша «Андреевна» — бывший секретарь 1-го отдела 3-го Главного управления КГБ СССР старший лейтенант в отставке Валентина Андреевна Воробьёва.

Это ее мы в шутку называли «Валя-пулеметчица» из-за скорости печатания на пишущей машинке. Нет, она скорее не печатала на своей «Оптиме», а громко писала — быстро и грамотно.

В связи с 90-летием органов военной контрразведки и зная, что 23 февраля у неё день рождения, автор решил с коллегой полковником в отставке В.Ф. Евсеевым навестить нашего дорогого человечка, от звонка до звонка проработавшего в ГУКР Смерш НКО СССР — с 1943 по 1946 гг. Она пережила рождение этого легендарной организации и ее ликвидацию после войны.

Нас встретила ее внучатая племянница Ирина и, словно извиняясь, пропела:

— Бабушка подойти к двери не смогла. Сломала ногу…

— ???

— Ходила в магазин и поскользнулась. Сами знаете, как коммунальщики сегодня с наледью справляются.

И вот мы сидим за маленьким овальным столом в небольшой комнатушке однокомнатной квартиры, быстро накрытом бутербродами и нарезанной колбасой хлопотуньей Иришкой, появились и наши подарки: конфеты, буклеты, книги, торт и цветы.

— Ну, зачем же вы это, у меня все есть, — по обыкновению стеснительно замечает скромная сотрудница Смерша.

— А вы зачем?

— Уж извольте, от нашей славянской традиции никуда не денешься: гость в избе, хлеб на столе. Так уж издревле на Руси повелось.

Она нас узнала, несмотря на почти двадцатилетний перерыв в общении.

Пока обставлялся стол, она подслеповатыми глазами ласково смотрела на нас «молодых» — семидесятилетних мужиков.

— Не представляете, как я рада, что вы пришли в этот день. Ведь я ровесница Советской, а теперь уже Российской армии — родилась ведь 23 февраля 1918 г. Спасибо, мои дорогие, что навестили меня, плохо слышащую и видящую старушку, — знакомым и таким добрым голосом говорила с нами эта мужественная, столько пережившая женщина.

Посыпались вопросы…

— Валентина Андреевна, скажите, когда начался ваш трудовой стаж?

— Сразу же после окончания школы и курсов машинописи. В непростом в смысле продовольствия, даже в Москве, в 1932 г., когда меня приняли машинисткой в одно из управлений Главного штаба ВВС РККА, где я проработала до 1939 г. А потом как-то позвонил мне незнакомый мужчина, предложил встретиться и переговорить в отношении «дальнейшего профессионального роста». Назвал место и время встречи. Адрес был таков — Кузнецкий мост, дом № 4. Побежала на встречу в обеденный перерыв. Так оказалась я там, в кругу сине-красных фуражек. Поняла — это НКВД. Предложили должность секретаря-машинистки оперативного отдела. Я, скажу вам откровенно, с радостью согласилась, т. к. выгадывала материально. Оклад мой в 240 рублей сразу подпрыгивал до 756!!! Разница любого бы обрадовала. Так вот с тех пор я и трудилась на одном месте — в штабном отделе. Офицеры Управления Особых отделов, а затем Смерша обслуживали подразделения Генштаба и центральных управлений РККА.

— Надо понимать, что генштабовский отдел всегда был Первый?

— Нет, нумерация менялась, а вот по степени опытности у нас всегда были высокие профессионалы. В Первом мы с вами работали!

— Работая на Лубянке, вы застали войну, руководителей тех лет, оперативных работников. Расскажите подробнее об этом периоде — молодому поколению будет интересны подробности.

— Общеизвестно, что недавнее забывается быстрее, чем давнее. Оно цепче держится — такая уж особенность человеческой памяти. Действительно, я всю службу прошла в «генштабовском отделе» — подразделении центрального аппарата военной контрразведки. Начала я работать при начальнике 4-го (Особого) отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР генерале Викторе Михайловиче Бочкове. Кстати, он был участником боевых действий на Халхин-Голе и в войне с Финляндией. Закончил он службу, кажется, в звании генерал-лейтенанта.

Его сменил уже начальник военной контрразведки Анатолий Николаевич Михеев. С августа 1940 г. его должность называлась так — начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР. Вскоре после реорганизации, это было зимой сорок первого, его должность величалась — начальник 3-го управления Наркомата обороны СССР. Скромный и красивый был мужчина. Помню, как сегодня, 19 июля 1941 г. он был назначен начальником Особого отдела Юго-Западного фронта. Погиб в начале войны при отступлении Юго-Западного фронта на территории Полтавской области…

Со многими начальниками работала…

Работала при Викторе Семеновиче Абакумове, а после него руководители быстро менялись: Селивановский, Королев, Едунов, Гоглидзе, Леонов, Гуськов, Фадейкин, Цинев, Федорчук, Устинов. Вышла на пенсию в 1981 г. при генерале Николае Алексеевиче Душине.

Вот видите, сколько мне лет и скольких начальников я пережила! Без кокетства, скажу прямо, — за девяносто перевалило, а жить-то хочется. Есть желание увидеть новую Россию в блеске славы и мощи. Кризисов не боюсь — они всегда были, а мне сегодня всего хватает. Да и много ли мне надо?! В мои годы теперь больше заботит уже не столько качество жизни, сколько количество.

— При каких обстоятельствах вы застали начало войны?

— Войну, мои дорогие, я застала профессионально, печатая

на машинке какой-то срочный материал. Завывание первых бомб над Москвой услышала только через месяц после фашистского нашествия — 22 июля 1941 г. А в конце августа, точной даты уже не помню, я регистрировала оперативные документы: обобщенные справки, агентурные сообщения, приказные брошюры и прочие материалы. Вдруг мой слух четко уловил гул быстро приближающегося самолета. Потом этот звук перешел в дикий рев. Когда я подбежала к окну и взглянула вверх, — Боже мой, буквально вдоль Лубянки не очень высоко пронеслось темное крыло с черно-белым крестом. Затем раздался страшный взрыв с оглушительным треском и звоном разбивающихся стекол. Земля содрогнулась. Я мышкой шмыгнула в подвал — там было наше бомбоубежище. Углового четырехэтажного дома по улице Кирова, теперь это Мясницкая, как не бывало. Удивительно сегодня, но за сутки москвичи буквально руками разобрали кирпичные завалы рухнувших стен, и к утру следующего дня на месте дома стояла чистая площадка. Конечно же, были человеческие жертвы.

С началом войны все без исключения — оперативный состав и руководители отделов — ушли на фронт. А какие красивые мужчины служили в нашем штабном подразделении — с ума можно было сойти, глядя на них в гимнастерках при ремнях и портупеях. Военная выправка у всех была исключительная — наглаженные, подтянутые, подстриженные… Надо заметить, никто из «стариков» не вернулся с войны в родной отдел. Большинство погибло на фронтах.

— А кем же заменили «красивых мужчин»? Работа ведь не должна была стоять?

— Конечно! Пришли выпускники высшей школы НКВД и разных курсов, которых тоже дергали в командировки, а некоторых направляли на фронт. Но постепенно утечка кадров замедлялась по мере продвижения Красной Армии на Запад.

— А какой был режим работы на Лубянке при объявлении воздушной тревоги?

— В нарушение указаний сверху продолжали работать. Ведь было много срочных документов. Окна занавешивали плотными шторами, стекла во избежание ранения прохожих заклеивали крест-накрест бумажными лентами. Правда, руководители нас ругали за то, что не заботимся о своем здоровье и жизнях.

Требовали спускаться в бомбоубежище. Но разумные доводы начальства тогда никого из нас не убеждали. Молодые были — горячие. Тогда мы не размышляли над тем, что молодость — это недостаток, который быстро проходит. Нам казалось, впереди — вечность.

Однажды во время воздушной тревоги я побежала с напечатанным документом к Виктору Семеновичу Абакумову. Он внимательно прочитал справку, встал из-за стола, поправил широкий армейский ремень на ладно сидевшей на нем гимнастерке из темно-зеленого габардина с накладными карманами. Потом заложил руки по-толстовски за пояс, как он нередко практиковал, когда у него повышалось настроение, и, сверкнув карими глазами, совсем не строго спросил:

— А почему это вы, Валентина Андреевна, нарушаете рабочий режим в центральном аппарате — не укрылись вовремя в подвале? По зданию ведь объявлена воздушная тревога! Она же всех, всех касается.

И вот тут я его поймала.

— Товарищ начальник, — сказала я, — потому что знала, вы же будете ждать этот документ, он же очень срочный. Использование его связано с жизнями наших солдат и офицеров на фронте. А еще — где бы я вас искала, если бы вы сами побежали в бомбоубежище?

— Ух, и язычок у вас, ишь как повернула. Быстренько нашлась, что ответить, — улыбнулся начальник, явно в хорошем настроении и, поблагодарив меня за срочно отпечатанную справку, тут же отпустил.

Как говорится, необычные случаи обычно повторяются. Я часто носила ему и запечатанные конверты, и открытые документы. У меня о нем осталось самое приятное впечатление. Он нам, секретарям, никогда никаких разносов не учинял.

— Какой все-таки был Абакумов: апостол или тиран Смер-ша? Ведь вы его часто видели в работе. Каким виделись вам его портрет: внешний вид, черты характера, отношение к подчиненным?

— Красавец — вот мое обобщающее слово, говоря о внешнем виде Виктора Семеновича. Комиссар госбезопасности 2-го ранга был высок, спортивного телосложения. Мыслил он глубоко и перспективно. У него были темно-русые волосы, которые всегда были аккуратно зачесаны назад. Его открыто смотрящие на собеседника карие глаза, прямоугольное лицо и высокий лоб выдавали решительную, сильную и смелую личность. Характером был крут, но за дело. Но вот, что я заметила, к молодежи, хотя и сам был молодым — за тридцать, — относился с заботой, а вот нерадивых начальничков часто распекал за явные ошибки и просчеты. Они иногда в сердцах жаловались на него в секретариате. Но самое главное, о его порядочности говорит тот факт, что, находясь на нарах за решеткой, — в следственном изоляторе, он никого не оговорил и свою вину в предательстве полностью отрицал, несмотря на страшные пытки и издевательства.

Недавно я прочла книгу историка Олега Смыслова «Генерал Абакумов» — советую почитать. Там есть много подробностей о режиме содержания Абакумова и его поведении на следствии.

В ноябре 1952 г. по распоряжению министра госбезопасности Игнатьева заключенного № 15 (Абакумова) поместили в камеру № 77. Его со средневековой жестокостью заковали в кандалы, которые снимали только во время приема пищи. Какое зверство!

Неужели мы, русские, такие? Нет, нет и еще раз нет! Преступники, совершившие преступления, не имеют национальности. А вот допрашивали таким способом генерала — преступники.

Потом, правда, «смягчили» режим содержания — остальное время суток арестованный сидел в наручниках. Причем в дневное время с руками за спину, а в ночное время — с руками на животе. Многие следователи (что ужасно — наши коллеги) пытались сломить его, но он не проявил ни малейшей слабости. Абакумов не дал им повода выбить из него нужные Сталину, а потом и Хрущеву, показания. Последний его очень боялся, понимая, что всесильный хозяин Смерша много знает, какую кровь и сколько крови этот партийный работник пролил на Украине и в Москве. Угробили Абакумова его завистники и шептуны возле Вождя.

И всё же заслуги его были — невозможно отрицать факт успешной работы военной контрразведки во время войны. Я думаю, это мои коллеги той поры из Смерша, руководимые Виктором Семеновичем, в буквальном смысле спасли Красную Армию от развала и паники в самое тяжелое начальное время войны. А ещё я считаю, это мое личное мнение, — нельзя судить человека той сумасшедшей эпохи по меркам сегодняшнего дня, как это недавно делала быстро перекрасившаяся партийно-политическая элита. Чего стоят, например, откровения бывшего заместителя начальника Главного политического управления Советской Армии, генерал-полковника Волкогонова, ставшего сразу же после 1991 г. помощником Ельцина. Быстро поменял окрас, лишь бы попасть в новую властную нишу. Но за этот грех его и ему подобным, наверное, придется отчитываться перед Божьим Судом. Да, ну их в ж…

Продолжим лучше о Викторе Семеновиче.

Как физически крепкий молодой мужчина, он любил спорт. Его главной спортивной страстью был футбол, он опекал нашу ведомственную команду «Динамо». Сотрудники говорили, что ни один интересный матч он не пропускал, как Брежнев — хоккейных баталий.

Причина его падения, скажу по-простому, — элементарная человеческая зависть. И старые кремлевские сидельцы с глубокими корнями в политике и новые, смотревшие им в рот, не могли простить ему того, что Сталин чисто внешне так сильно приблизил Виктора Семеновича к себе и назначил министром госбезопасности СССР. Берия на этот пост все время толкал Меркулова. Они постоянно «капали» на руководителя МГБ и подкапывались под него.

Есть вина и самого Абакумова, который в последние годы из-за близости к вождю посчитал, что «взял бога за бороду». По своей простоте и прямолинейности он считал, что у него в жизни есть только два главных понятия — Вождь и его Последователь, а с остальными «последователями» можно не считаться. Вот и получилось, что эти «остальные» легко подставили молодого министра. Летом, кажется, в июле 1951 г., он был снят с должности министра госбезопасности и вскоре арестован. Расстреляли его при Хрущеве 19 декабря 1954 г. в Ленинграде через 1 час 15 минут после вынесения приговора. Ему даже не дали возможность обратиться с просьбой о помиловании.

— Я все напишу в Политбюро» — успел сказать Виктор Семенович до того, как пуля попала ему в голову. Так, во всяком случае, говорят и пишут многие.

Новый вождь, ещё раз подтверждаю, испачканный кровью невинных жертв, особенно на Украине и в Москве, избавлялся от опасных свидетелей, каким был Абакумов. Руководитель грозного и всевидящего Смерша много знал об ошибках и даже преступлениях новых поводырей советских людей.

В это же самое время по указанию Хрущева был арестован и один из руководителей внешней разведки генерал-лейтенант Судоплатов, отсидевший по прихоти нового вождя 15 лет, как говорится, от звонка до звонка. А вина одна единственная, естественно, надуманная — работал при Сталине и Берии. Но разве человек виновен, что родился в такой период?! Судьба слепа, но разит без единого промаха.

— Не Фортуна слепа, а мы зачастую тащимся с закрытыми глазами по дороге жизни.

— И это верно. Мог бы Виктор Семенович и разглядеть пороги на реке событий и перспектив службы. Высота и знание обстановки позволяли.

— Валентина Андреевна, распространялся ли на женщин, сотрудниц Смерша, сталинский режим работы? Имеется в виду, с ночными бдениями и большим перерывом на обед.

— Конечно, и в войну, и до самого 1953 г. мы работали с 8:00 до 23:00, а то и позже, с перерывом на дневной отдых между 15:00 и 20:00. Много вкалывали и, естественно, уставали, особенно пальцы и мозги. Как тогда говорили мои коллеги-машинистки: «Работают руки — кормит голова».

— При таком режиме не боялись ходить ночью?

— А чего было бояться? Действовал комендантский час. Москва была пуста. Я жила в коммунальной квартире — в районе Чистых прудов — в малюсенькой комнатушке. Всегда смело шла домой, была уверена — никто не нападет. А если и встретится хулиган или бандит — патрули тут же придут на помощь. На всякий случай я носила свисток с шариком. Это не то, что сейчас. Кричи не кричи — все равно тебя ограбят. Люди стали не те. Обеднели душой, здоровую ментальность потеряли. Молодежь стала равнодушной, облученной западной поганью из телеэкранов — кровь, пьянство, наркота, секс и деньги, деньги, деньги… Пустота. А отсюда и порог болевого восприятия в обществе понизился до нуля, как образно говорят, — до уровня плинтуса.

— Как вы оцениваете современные кино— и телефильмы о ваших коллегах периода войны?

— О работе наших ребят во время войны в основном врут фильмы и их создатели… Посмотрела «Штрафбат» и «Смерть шпионам» — передернулось что-то внутри и захотелось сразу же хорошо умыть руки и лицо. Сколько в этих картинах неправдоподобия, грязи, напраслины. Несправедливость так и прет из каждого показанного эпизода. Так и хочется спросить, — а кто заказывает эти пасквили? За какие деньги? Наверное, бюджетные, — налогоплательщиков. Неужели государственным чиновникам безразлично, какое пойло будет пить молодежь? Так мы скоро и Россию потеряем, как потеряли Советский Союз. У предательства одно лицо и нравы одни. Молодежь надо воспитывать на героизме, а не на мерзости… Увы, в нашем несовершенном мире гораздо легче избавиться от хороших привычек, чем от дурных…

* * *

Племянница принесла старые альбомы с затертыми и обломанными на углах черно-белыми фотографиями. Мы подолгу всматривались в просветленные лица людей того поколения. Вот Валя с одноклассниками в школьные годы, потом где-то на улице Москвы. А тут уже Валентина Андреевна в гимнастерке с погонами старшего лейтенанта госбезопасности, с орденом и медалями на груди. С разрешения хозяйки мы сфотографировали некоторые снимки и записали несколько монологов на диктофон.

Потом заговорили о приближающейся весне. Лицо Валентины Андреевны сразу же посветлело и потеплело.

— Знаете, мои дорогие, давайте выпьем по три чарки, — предложила она. — Сначала помянем ушедших, потом — за здоровье живущих, а третью — за процветанье Отчизны.

Мы согласились!..

— Выпьем за тех моих друзей по Лубянке» которые в сорок первом ушли на фронт и не вернулись. Они были чистыми людьми, а не жупелами, какими пытаются их бедных и несчастных сегодня изобразить. Молодые, погибшие на войне, — как изъятая из года весна. Служба в военной контрразведке была настоящей и постоянной войной. Знаете ли вы, что средний срок службы оперативника госбезопасности — военного контрразведчика Смерша — на фронте составлял около трех месяцев, до выбытия по смерти или ранению.

А что видим сегодня: историю переписывают, все время мажут черной краской, рушат памятники, а ведь их много не бывает, по могилам предков топчутся стервецы, дома, в том числе с исторической значимостью, в столице поджигают ради какой-то «точечной застройки». Не по-христиански, братцы, это все… Ох, не по-людски…

Чокнулись рюмками только два раза — за здоровье собравшихся и за Отчизну.

— Моя память держит большой список тех, кого сегодня нет с нами — пусть земля им будет пухом, — опять она вернулась к теме павших.

Иришка сидела за столом и внимательно слушала в знаменательный день свою любимую бабушку и пришедших к ней двух седовласых «молодых» ветеранов — ее недавних и последних коллег по службе. Судя по реакции, ей было интересно узнать о Зазеркалье далекой жизни, в которой она совсем не ориентировалась.

Потом, когда вновь заговорили о войне и ушедших на фронт молодых оперативниках, девушка встрепенулась и промолвила:

— А Валентина Андреевна в войну и за войну тоже награждалась.

Мы вопросительно взглянули на хозяйку стола.

— Почему мы никогда не видели у вас наград? На День Победы вы крепили на груди только красный бант или гвардейскую ленточку. Понимаем, вам нескромно перечислять все, чем отметила служба на Лубянке. Ну, так и быть, назовите, пожалуйста, хотя бы самые близкие вашему сердцу правительственные награды?

— Я бы все показала, только уже не помню, где положила. А что касается самых дорогих, то это, конечно же, орден Красной Звезды, полученный в тяжелом и трагичном 1941 г. и медаль «За оборону Москвы», которую мне вручили уже в конце войны. Они для меня самые дорогие.

Время пробежало быстро, и, когда стали прощаться, Валентина Андреевна смахнула передником набежавшую слезу и промолвила, задыхаясь от волнения:

— Заходите чаще, я вас всегда буду ждать! Мне уже осталось чуть-чуть, поэтому каждый ваш визит — это путешествие не в «тера инкогнито», а в очень знакомую страну под названием Лубянка!

В это время я смотрел на чуть покрасневшее от наперсточных порций «Столичной» лицо нашей Валентины Андреевны и думал, каких красивых внешностью и душой лепила «тоталитарная» система. Она не обкрадывала их нравственно, не заставляла торговаться с совестью, не прививала иглой индивидуализма холодного равнодушия, не втравливала в жизненную гонку за длинным, часто дурно пахнущим рублем. То тяжелое время их закалило морально и сделало порядочными людьми на всю оставшуюся жизнь.

Такими они останутся в нашей памяти…

Глава двадцать третья Зачистка территории

Победитель никогда не оправдывается, это дело побежденных, тем более захваченных в плен. Одному из высоких гитлеровских клевретов пришлось в клетке ехать пленным, чтобы каяться в Москве.

В отечественной исторической литературе по поводу пленения румынского диктатора и соратника Гитлера по войне против Советского Союза Иона Антонеску было много разночтений, т. к. об этом пытались писать люди не сведущие, далекие от сердцевины тех событий.

Впервые автор услышал подробности этой истории в Киеве от Михаила Артемьевича Белоусова — генерал-майора, бывшего начальника Особого отдела КГБ Киевского военного округа. Потом он продублировал эти сведения в одном из своих выступлений в Высшей школе КГБ…

Во время войны М.А. Белоусов служил в управлениях военной контрразведки Смерш Юго-Западного, Сталинградского, Донского и Южного фронтов.

Это он, будучи старшим оперуполномоченным, в тяжелейшие своей трагичностью сентябрьские дни 1941 г. выходил из окружения вместе с начальником военной контрразведки фронта, комиссаром госбезопасности 3 ранга Анатолием Николаевичем Михеевым.

Это Белоусов был свидетелем гибели А.Н. Михеева, а также командующего Юго-Западным фронтом Героя Советского Союза генерал-полковника М.П. Кирпоноса, его начальника штаба генерал-майора В.И. Туликова, члена Военного совета М.А. Бурмистенко и других офицеров и генералов Управления фронта.

Комиссар госбезопасности и командующий погибли, попав в окружение и отбиваясь от атакующих гитлеровцев в Полтавской области. В бою под урочищем Шумейково вместе с ними пали смертью героев несколько штабных генералов, офицеров и десятки солдат из охраны штаба. Старшему оперуполномоченному Михаилу Белоусову удалось вырваться из пекла и пройти Дорогой войны длиною по времени в 1 418 дней и ночей.

В послевоенный период он находился на руководящей работе в отделах контрразведки военно-морских баз, с 1948 г. трудился в подразделениях Прибалтийского военного округа, в УКР МГБ — Особых отделов КГБ СССР Приморского, Дальневосточного, Прикарпатского военных округов.

В 1956–1958 гг. — начальник Особого отдела Киевского военного округа (КВО). В июле 1958 г. и по июнь 1962 г. — начальник Управления Особых отделов КГБ группы советских войск в Германии. С июля 1962 г. — вновь начальник 00 КВО. В отставку ушел в далеком для современников 1966 г.

В своем выступлении в Высшей Школе он подчеркивал, что Ион Антонеску и его брат были арестованы не военной контрразведкой Смерш, как писали некоторые борзописцы, а офицерами королевской канцелярии вместе с королем Михеем Первым.

Хотя нужно отметить, что всю подготовительную работу к переходу Румынии из лагеря союзников Третьего рейха в антигитлеровскую коалицию и акту ареста бухарестских коллаборационистов готовили армейские чекисты, во главе начальником УКР Смерш 3-го Украинского фронта генерал-лейтенантом П.И. Ивашутиным вместе с представителями Центра.

Конечно же, не в стороне был и командующий фронтом маршал Советского Союза Ф.И. Толбухин. Конвой для арестованных был военным.

Вот как вспоминал об этом эпизоде король:

«23 августа я вызвал и себе самого Антонеску и его брата Махая, который был вице-премьером. Со мной был начальник королевской военной канцелярии генерал Константин Сэнэтэску. Я сказал Антонеску: «Мы должны запросить перемирия». Антонеску ответил: «Я ничего не могу предпринять, не спросив прежде разрешения у Гитлера».

Тогда я сказал: «Ну что же, стало быть, я больше ничего не смогу сделать». Это была кодовая фраза. Тут же распахивается дверь, и входят мой адъютант капитан Думитреску и с ним три сержанта. У всех в руках пистолеты. Они сказали Антонеску: «Вы арестованы». Антонеску был ярости. Он заорал на генерала Сэнэтэску: «Я не оставлю страны в руках ребенка!»

Антонеску и его брата увели, а я стал формировать новое правительство, куда вошли в основном военные, которых Антонеску уволил из армии за симпатии к союзникам…»

Многоходовая комбинация по внедрению в новое правительство Румынии коммунистов увенчалась успехом. Сталин высоко оценил податливость и сообразительность короля и только поэтому наградил его высшим полководческим орденом — «Победа». А вот Антонеску с наградами не повезло.

17 мая 1946 г. он был приговорен румынским судом в Бухаресте к смертной казни. Вскоре правоохранительные органы привели приговор в исполнение.

В 1990 г. «демократическим» режимом в Румынии Антонеску был полностью реабилитирован со снятием против него всяких обвинений.

О времена, о нравы!

Чтобы ничего не выдумывать при воспоминаниях того давнего выступления Белоусова, есть смысл процитировать фрагменты статьи о нём коллеги автора, с которым они вместе исследовали тему о работе Смерша в годы войны, и участника тех событий — Бориса Александровича Сыромятникова, недавно опубликованной в газете «Военно-промышленный курьер»:

«Я тогда имел звание подполковника, служил в военной контрразведке Смерш. Мне было приказано принять задержанных — Иона Антонеску и его подручных, в том числе и брата маршала министра иностранных дел Михая Антонеску — на станции Бельцы, это порядка 500 км от Бухареста.

Мне было сказано, что задание я получил сугубо секретное, ответственное, особое. Румынские руководители должны быть доставлены в Москву живыми и невредимыми. С момента взятия их под стражу молодым королем Михаем прошла неделя. Враждебные нам силы — сторонники Антонеску в Румынии, Гитлер в Германии, — конечно, знали, что они были увезены из дворца Бондарашем и переданы советскому командованию.

Гитлерy крайне было невыгодно, чтобы его ближайший партнер оказался в распоряжении Советского Союза. У Гитлера с Антонеску были более близкие отношения, чем с другими руководителями стран-сателлитов.

Начальником управления Смерш фронта мне было лишь обещано позвонить по «ВЧ» наркому внутренних дел Молдавии и попросить его оказать мне помощь. Вопросов пришлось решать много. Как организовать специальный поезд?

Сколько дней мы будем в пути, как, чем и где будем кормить задержанных (для себя мы взяли на неделю сухой паёк), кто за ними будет осуществлять медицинский надзор и т. д.?

Если у меня создадутся условия для бесед с задержанными, то о чем с ними можно говорить и на каком языке? В нашей группе не было переводчика с румынского языка.

Все эти вопросы имели существенное значение, и их надо было разрешить в Бельцах. Поэтому ещё в пути я отдал своим двум старшим оперуполномоченным — капитанам Зеленову и Яковлеву — распоряжение: по прибытию в Бельцы немедленно связаться с уездным отделом НИВД и начальником располагающегося там фронтового госпиталя, с их помощью подобрать для поездки с нами переводчика, врача, повара, знающего румынскую кухню, официантку и парикмахера.

Сам же по приезде в Бельцы срочно разыскал уполномоченного транспортного отдела НКВД и через него стал выяснять возможности для оформления спецпоезда. К нашему приезду сюда не поступило сверху об этом никаких указаний. Пришлось немедленно установить связь по селектору и просить прибыть наркома внутренних дел Молдавии генерал-майора Мордовца.

Он прибыл и сообщил, что начальник управления контрразведки фронта ему уже звонил, и он принимает меры: где-то к 14:00 из Кишинева в Бельцы прибудет под наш спецпоезд паровоз с подобранной для такой поездки бригадой и вагоном-салоном, которым пользовались немцы при оккупации ими Молдавии.

По рекомендации уполномоченного транспортного отдела станции Бельцы было решено оформить спецпоезд из пяти вагонов: товарного (у паровоза для смягчения), вагона-кухни, салона, спального для «гостей» и оперработников, а также пассажирского для охраны. Вопрос о том. какая будет дана «улица» нашему поезду, я решил с начальником транспортного управления НКВД СССР.

Мне вменялось в обязанность при остановках для пополнения паровоза топливом и водой доносить по селектору о состоянии «груза» начальнику транспортного управления НКВД, а он об этом будет информировать ГУКРСмерш.

Румын на станцию Бельцы доставил армейский конвой. Старший работник штаба фронта генерал-майор

Захаров попросил, чтобы этим же поездом следовать в Москву: у него там семья, которую он давно не видел, а ему предоставили недельный отпуск. Я не стал возражать.

Захаров мне рассказал, что в пути следования он ехал с И. Антонеску, но с ним почти не разговаривал. Остальные четверо румын находились в двух других легковых машинах. Вели себя они в дороге крайне настороженно.

Кроме прочего, оказывается, им было сказано, что их «везут в Москву на переговоры об условиях перемирия».

Для меня эти слова стали неким ориентиром, как к ним относится в пути.

…Захаров распорядился выводить из машин задержанных. Наш переводчик предложил им почиститься и принять душ. Все, кроме министра иностранных дел М. Антонеску, промолчали, а он отозвался на это с благодарностью. Я отдал распоряжение, и капитан Котов повел их в душ.

Затем «подопечные» были размещены по купе спального вагона. Мы расположили в купе по одному румыну и нашему оперативному работнику, а для И. Антонеску, переводчика и меня отвели два смежных купе с внутренней дверью…

В Москву прибыли вечером. Нас встретили руководящие работники ГУКР Смерш. Своих «подопечных» мы доставили на одну из дач в Подмосковье.

Затем ночью я был принят заместителем начальника ГУКР генерал-лейтенантом Н.Н. Селивановским, которому доложил о поведении румын в пути…

А в 4 часа утра о доставке в Москву клики Антонеску было доложено Сталину».

Следует заметить, что в числе арестованных были начальник разведывательного центра «Н» 2-й секции румынского генштаба — Батезату, заместитель начальника разведывательного центра № 2 «Специальной службы информации» Румынии — Шербанеску, резидент германской разведки — немец Штиллер, резидент гитлеровского разведывательного органа абверштелле «Вена» — Царану и другие высокопоставленные функционеры армии и спецслужб Румынии.

Кроме того, органами Смерш было установлено, что германская и румынская разведки активно использовали для шпионской работы против Красной Армии белогвардейцев и участников различных зарубежных антисоветских организаций.

В Бухаресте, после отъезда Антонеску в Москву, было арестовано 99 участников этих организаций. Среди задержанных находились генеральный секретарь головной войсковой рады украинской военной организации в Европе И.Е. Пороховский, доктор экономических наук В.В. Трепке, генерал-лейтенанты С.Н. Дельвиг и А.В. Геруа, полковник В.Е. Жолондковский и др.

Всего на 15 ноября 1944 г. в результате «зачистки» освобожденной территории в полосе действия 3-го Украинского УКР Смерш фронта было арестовано 194 сотрудника и агента разведки и контрразведки противника…

Так закончилась операция по аресту и депортации фашистского прихвостня Антонеску.

Глава двадцать четвертая Они должны были умереть

Сосед автора по месту жительства в московском районе «Хамовники» и коллега по службе в центральном

аппарате органов военной контрразведки КГБ СССР, участник Парада 7 ноября 1941 г., защитник столицы, скромнейший по природе человек, полковник в отставке Алексей Филимонович Бойко — кладезь информации о делах минувших.

Ему автор посвятил статью, опубликованную в журнале «Патриот Отечества» № 11-2014 г. под названием: «Мы готовили «достойную встречу» непрошеным гостям».

Время всё больше и больше отдаляет нас от тех событий, которые связаны с Великой Отечественной войной и её одной из страниц — героической обороной Москвы, контрнаступлением наших войск и провалом гитлеровского плана «Тайфун» по захвату и уничтожению столицы.

Города не ведут дневников, улицы не пишут воспоминаний, дома не оставляют мемуаров. Но их безмолвие — особый язык. Он понятен лишь тем, кто связал свою судьбу с судьбой города. Именно об одном из таких людей, связавших свою жизнь с Москвой в грозное военное время, был и герой настоящей статьи.

Ветераны — это золотой фонд любого государства. В народе уважают опыт, возраст и мужество тех, для которых война не кончилась. Они, эти оставшиеся долгожители, досматривают цветные сны с баталиями на полях сражений и хитроумными оперативными операциями по разоблачению вражеской агентуры и обезвреживанию бандитов до сих пор.

То, что ветераны пролетели, проехали, прошли и проползли при защите Отечества — незабываемо для них, и не должно быть предано забвению поколениями.

Имена наших ратников, сеятелей добра должны помнить и власть имущие, ставшие теми, кто они есть сегодня, и простые граждане. «Гордиться славою своих предков не только можно, — как писал А.С. Пушкин, — но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».

Благодаря нашим молчаливым, скромным героям Родина смогла выжить в страшной войне, в которой немецким фашизмом было поставлено на кон само существование нашего народа. Это их, наших ветеранов, либерально-олигархическая богема, часть которой и сегодня у власти, через СМИ, функционирующие по законам дикого рынка, ещё недавно презрительно называла «совками», неудачниками, недобитыми сталинистами, коммуно-фашистами, «красно-коричневыми» и прочими гадкими словами.

Каких только грязных эпитетов на них не вешали, стоило им с теплотой вспомнить о своих быстро пролетевших годах. И ничего удивительного в этом нет — деньги стали определяющим мотивом деятельности говорящей и пишущей братии.

Но люди не выбирают ни время, ни матерей, ни Родины! Эти категории с ними навсегда.

Ветераны — герои своей эпохи, они любят свои песни, дорожат прошлым, как и родителями, подарившими им жизнь. В истории человечества нет подвига, равного подвигу нашего народа во Второй мировой и Великой Отечественной войнах.

Потому что ещё никогда на свете не было такого открытого, могущественного и опасного для страны и её народов вызова Зла в лице гитлеровской Германии. Советская Россия выиграла это небывалое по масштабам и жестокости сражение, освободив от западноевропейских варваров не только себя и Европу, но и весь мир.

И потому Запад не может простить ей этой Победы, поскольку победа СССР над Гитлером означала победу и над Западом. Ведь именно в лоне западной демократии был взлелеян и взращен фашизм — о чем там не любят вспоминать.

Переписывая историю» некоторые западные борзописцы договорились до того» что не Россия» а Запад выиграл Вторую мировую войну.

И возникает вопрос: а почему только один народ — советский — положил на алтарь победы половину всех жертв в этой вселенской войне? Потому что основную тяжесть войны он вынес на своих плечах!

Как говорится, память — это медная доска, покрытая буквами, которые время незаметно сглаживает, если периодически не восстанавливать их резцом. К великому сожалению, с развалом СССР и приходом чванливо-хаповатых «новых русских», в одночасье разбогатевших по «доброй» воле высокого чиновничества, щедро раздававших госимущество только своим, государству этот резец в 1990-х гг. оказался не нужен.

Скоро не стало и мастеров, умеющих работать резцом благодарной памяти. А потом были сорваны и медные доски. На могилах прошлого стали топтаться новые хозяева — разрушители страны, которую мы потеряли.

Многих трезвомыслящих людей это потрясало своим варварством и дикостью.

Мы должны помнить о тех, кто выгравирован на этой доске, и кто ушел в небытие «неизвестным». К великому сожалению, с годами быстро тает список незащищенных, как никогда прежде, ветеранов, которым многие обязаны рождением, учебой, работой и самой жизнью сегодня.

Как сказал поэт Михаил Львов:

Поклонимся великим тем годам: Тем славным командирам и бойцам, И маршалам страны, и рядовым, Поклонимся и мёртвым, и живым, — Всем тем, которых забывать нельзя, Поклонимся, поклонимся, друзья. Всем миром, всем народом, всей землёй — Поклонимся за тот великий бой!

Именно такому живому, славному бойцу прошлого автор кланяется в этой статье — Алексею Филимоновичу Бойко, с которым знаком с 1974 г. по работе в центральном аппарате военной контрразведки КГБ СССР.

О себе он никогда ничего не говорил, и только с годами через других сослуживцев постепенно вырисовывались контуры его личности и стали известны некоторые интересные факты из его войсковой и оперативной биографии.

Узнав, что он участник исторического Парада 7 ноября 1941 г., единственный из оперативного состава, кто остался в живых, я решил написать о нем небольшой очерк. Именно это обстоятельство подвигло меня напроситься на встречу с Алексеем Филимоновичем, обитающим по соседству со мной на Комсомольском проспекте.

Жена его, Антонина Дмитриевна, умерла несколько лет тому назад. Дети — два сына, два внука и внучка — живут отдельно. Появилось уже пять правнуков. Какой богатый человек!

И вот, несмотря на преклонный возраст, ветеран содержит небольшую квартирку в идеальном состоянии. Сам себя обслуживает: он и уборщик, и повар, и заботливый отец, дед и прадед. По его словам, он мастер по приготовлению щей; его кулинарные способности высоко оценивают те, кто пробовал его блюда.

— Почему вы раньше никогда не говорили, что участвовали в Параде 1941 г.? Не из-за природной ли скромности? — поинтересовался я.

— Скромность, скромность… Знаете, она — середина между бесстыдством и стеснительностью. Скромность, хвастающая собой, — это уже не скромность, а высокомерие, облаченное в одеяние скромности. Ложная скромность — самая утонченная уловка тщеславия, — отвечал ветеран. — Только время способно вдохнуть интерес у потомков к их предкам, потому что оно — мудрый учитель, но, к сожалению, оно безжалостно убивает своих учеников.

Вот и моё время пришло — болезни, боли, лекарства, госпитализации. Многих из моих сверстников время убило. Осталась только память о друзьях-товарищах. Я пока жив и хочу жить так, как хочу, как умею, не в тягость родным и близким.

— Прекрасно, вы остались бойцом, а потому сама смерть, наверное, испугалась оперативника, — в шутку замечаю я.

— Нет, эта старуха не боится никого…

* * *

Немного о герое.

Родился Алексей Филимонович Бойко 1 октября 1922 г. в селе Кобриново Тальновского района Черкасской области. В 1940 г. после окончания средней школы юноша был призван на срочную службу в армию. Попал в 19-й горно-кавалерийский полк войск НКВД СССР, где прошел курс обучения молодого бойца, и в декабре того же года был направлен в составе молодых солдат в 10-й мотострелковый полк войск НКВД в город Ташкент.

Надо отметить, что в годы становления советской власти в республиках Средней Азии полк активно участвовал в боевых действиях против вооруженных формирований басмачей. На полотнище боевого знамени части имелись следы пулевых прострелов — отблески былых сражений…

— Где и как вас застало известие о начале войны? — интересуюсь у ветерана.

— Сообщение о нападении фашистской Германии на СССР поступило ранним утром 22 июня 1941 г., когда подразделения полка с полной выкладкой на плечах совершали очередной марш-бросок. Этот полковой марш-бросок стал незабываемым. Дело было в Узбекистане.

Мы двигались вдоль горного ручья. Вдруг резкий звук мотоцикла. Он обогнал нашу колонну и исчез вдали. А пять минут спустя раздалась команда: «Привал!». Ещё не успев скинуть на землю поклажу, я услышал тихое, неизвестно кем сказанное: «Война…»

По приказу высшего командования уже в июле полку было дано указание срочно прибыть в Москву. По железной дороге подразделения части прибывали в столицу эшелонами. Москва в то время выглядела сурово.

Прифронтовой, мрачный город находился практически на осадном положении. Чтобы поднять боевой дух у населения, наша рота часто задействовалась для маршрутирования по Пятницкой улице, у Покровских ворот, в других местах города, чтобы показать жителям — в Москве есть защитники.

Полк сразу же вошел в состав 1-й Отдельной мотострелковой дивизии особого назначения им. Ф.Э. Дзержинского (ОМСДОН), которой командовал генерал Павел Артемьевич Артемьев, ставший с 1941 г. сначала начальником Управления оперативных войск НКВД, а потом с октября 1941 по октябрь 1943 гг. — командующим Московской зоной обороны. В 1943 г. ему было присвоено звание генерал-полковника. Он был смелый и справедливый военачальник. Так, во всяком случае, о нём отзывались солдаты и офицеры НКВД.

— Какие задачи были поставлены перед вашим 10-м полком?

— Во-первых, в короткие сроки обеспечить высокую боеготовность части для возможного участия в обороне на ближних подступах к столице.

Во-вторых, изучение местности с выездами на автотранспорте в районы Можайска, Наро-Фоминска, Серпухова, Михнева и других населенных пунктов с целью определения наиболее вероятных участков появления войск противника и организации боевых действий по ликвидации их прорыва.

В-третьих, при выездах преследовалась также задача ликвидации десантов и диверсионно-террористических групп противника, организация прочесывания лесных массивов. Мы были смертниками и должны были умереть в битве с немцами у стен столицы, но не впустить в город «непрошеных гостей».

То, что гитлеровцы будут активно работать в этом направлении, никто не сомневался. Столица манила спецслужбы нацистской Германии — это ведь была «десятка» в мишенной системе борьбы с нашими как оборонными объектами, так и органами государственной безопасности. Я выезжал на эти мероприятия в составе пулемётной роты.

В связи с быстрым приближением немецких войск фельдмаршала Федора фон Бока, руководившего группой армий «Центр», столица готовила «достойную встречу».

Постановлением Государственного Комитета Обороны (ГКО) «Об охране Московской зоны» от 12 октября 1941 г. НКВД СССР предписывалось наведение «жесткого порядка» на тыловых участках фронта, прилегающих к территории Москвы с запада и юга по линии Калинин — Ржев — Можайск — Тула — Коломна — Кашира, которые разбивались на семь секторов. При НКВД СССР организовался штаб охраны Московской зоны, которому в оперативном отношении были подчинены войска НКВД, в том числе и наш 10-й полк ОМСДОНа, милиция, районные подразделения НКВД, истребительные батальоны и заградительные отряды. А уже 19 октября ГКО объявил Москву на осадном положении…

* * *

Перед нами также стояли задачи по борьбе с паникёрами, ворами, насильниками, грабителями, разбойниками, спекулянтами, мародёрами и другой нечистью, пользующейся некоторое время неразберихой в городе, особенно в начальный период войны.

Кроме того, мы отслеживали также случаями массового бегства мирного населения в сельскую местность к родственникам и в эвакуацию, а также контролировали процессы передислокации на Восток некоторых крупных оборонных предприятий.

В нашем полку была команда выпускников снайперской школы. Это были лучшие стрелки нашего полка. Команде ставилась задача встретить неприятеля прицельным огнём в случае его втягивания в Москву через западный сектор города. Охота планировалась вестись на офицеров и генералов, въезжающих в столицу.

Для этой цели каждый наш воин знал «свой чердак» на Кутузовском проспекте. Наши станковые пулемётчики тоже имели свой сектор обстрела с чердачных помещений относительно высоких в то время зданий.

Существовала полная реальность того, что противник сможет появиться на этом направлении — бронированный клин танкового генерала Гудериана стремительно приближался к столице со стороны Тулы.

— Алексей Филимонович, а приходилось ли реально вам задерживать в Москве мародеров?

— Такие факты были нередки. Мерзость появляется где надеется что-то урвать, жируя на несчастье своих жертв. Мы жестко пресекали подобные преступления в столице.

Эти наглые потрошители чужого имущества хорошо были осведомлены о конкретных брошенных квартирах. Они знали, кто выехал, а потому часто действовали дерзко.

Мы их вылавливали, передавали в органы НКВД, где судами военных трибуналов некоторых приговаривали к высшей мере социальной защиты общества — расстрелу. Понятно — военное время требовало суровых мер. И скажу честно, такие жесткие карательные экзекуции очень скоро дали положительные результаты. Столица стала постепенно избавляться от мародеров.

* * *

— Алексей Филимонович, сегодня по рассекреченным документам ФСБ РФ, изложенным в книгах «Укрощение «Тайфуна» и «Лубянка в дни битвы за Москву», известно, что на случай вторжения гитлеровских войск быстро создавались группы сопротивления и подполья для ведения боевой, разведывательной и диверсионной работы, минировались различные объекты, запасалось оружие, взрывчатые и горючие вещества.

Недавно мне удалось прочесть материалы о том, что в тяжелые московские дни в органы госбезопасности в московскую группу пришла бывшая ткачиха с комбината «Красная Роза». Молодая девушка Аня Камаева, окончив ускоренный курс разведшколы, готовилась для физического уничтожения главарей нацистской Германии в случае захвата Москвы. После войны она продолжала свой тернистый путь разведчицы на нелегальной работе за границей. Она была одним из консультантов фильма «Семнадцать мгновений весны». Этот процесс был масштабен и всеохватен. Как это проходило?

— Я тогда не мог знать всех тонкостей, но со временем стало известно, что кроме этого минировались различные объекты, запасалось оружие, взрывчатые и горючие вещества, продовольствие для подпольщиков.

Приготовления были необходимы, т. к. передовыми частями 4-й немецкой танковой армии по маршруту Рославль — Юхнов — Медынь — Малоярославец двигались к столице подразделения особой команды «Москва» во главе с начальником 7-го управления Главного управления имперской безопасности (РСХА), штандартенфюрером СС Зиксом. Кстати, в Интернете я нашел, что Франц Альфред Зикс являлся еще профессором, наверное, по части уничтожения славян, которых он, как и его патрон Гиммлер, считал недочеловеками.

Задача у него была одна — ворваться с передовыми частями в Москву и захватить важнейшие объекты. Противостоять этому специальному подразделению врага должны были боевики ОМСДОН НКВД СССР, в особый период располагавшиеся в Доме Союзов и в ГУМее на Красной площади.

10-му полку совместно с Отдельной бригадой особого назначения ОМСДОНА была поставлена задача — защита центра Москвы и Кремля по линии Охотного ряда до Белорусского вокзала. Одна из моторизированных частей ОМСДОН участвовала в ликвидации прорвавшихся к мосту через Москву-реку близ Шереметьево немецких мотоциклистов и бронетранспортеров. Все они были уничтожены, попав в своеобразный огненный мешок.

Планировалось использование нелегалов-боевиков, входивших в состав нескольких подпольных групп, оставляемых в Москве в случае отступления и сдачи города. Их конкретные задачи нам не были известны, но мы догадывались, что это наши самые смелые воины, а по существу — смертники.

Они должны были ликвидировать немецко-фашистских бонз. По всей вероятности, и Аня Камаева должна была стать такой смертницей. Эта работа была возложена на начальника Московского областного управления НКВД М.И. Журавлева.

Немец почти что праздновал победу.

Спустя годы выяснилось, что в ночь с 8 на 9 октября 1941 г. в кругу своих сообщников Гитлер хвастался: великий час пробил — исход восточного похода решен… Москва будет скоро окружена и стерта с лица земли. Но суд истории безжалостен!

— Алексей Филимонович, вы участник, как теперь известно, исторического Парада 7 ноября 1941 г. Как это было? Какая погода стояла? Был ли Сталин на мавзолее Ленина? В последнее время в СМИ появились отдельные статьи, авторы которых пытались доказать его отсутствие, а показ его на трибуне мавзолея представляли монтажом. Даже Солженицын договорился до того, что назвал этот Парад опереточным и заявлял, что Сталина в Москве якобы не было.

— Начну с конца. Глупости всё это спуженические. Это не что иное, как попытка проходимцев и всяких нечистых на душу переписать нашу историю. Пусть он и великий писатель, но тут не прав — заблуждался, а если нет — то это некрасиво.

Парад принимал Буденный, с поздравительной речью выступил Сталин, которого я видел и слушал, стоя в одной из парадных коробок. Он сказал тогда, обращаясь от имени партии и народа к советским воинам, проникновенные слова, до сих пор помню основной их смысл. По памяти точно не передам дословно, а вот то, что есть в исторической литературе — полностью подтверждаю:

«На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпало на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии!»

Именно так и сказал Сталин.

Надо отметить, что Москва уже на пятые сутки с начала войны была объявлена на военном положении. События развивались стремительно и, надо прямо сказать, не в нашу пользу.

Нужно было показать миру и советским гражданам, что Москва стоит и выстоит. Необходимо было поднять планку патриотического духа, вдохнуть в людей веру, что враг не войдет в столицу, что она, власть, во главе со Сталиным, владеет обстановкой.

Что касается погоды, то снегопад и сильный ветер в тот день мешали не только возможным бомбардировочным атакам противника с воздуха, но и церемонии прохода войск и военной технике.

Снег падал то крупными мягкими снежинками, то вовсе переставал, чтобы через минут пять-десять снова швырнуть в лица не белые пушинки, а колючие небесные приветствия…

Иногда порывы ветра чуть было не сбивали нас с ног.

Но вы посмотрите киношную хронику того патриотического действа и убедитесь в монолитности парадных коробок и синхронности шагов проходящих воинов мимо правительственной трибуны.

Одна наша рота сразу после Парада направилась на Волоколамское направление и почти вся полегла там. Возвратились в полк единицы — почерневшие от пороховой копоти, израненные, все в земле… Было много ранено моих боевых товарищей.

Помню, мы пели ротой песню, где были такие слова:

Мы выроем немцу могилу В туманных полях под Москвой…

И вырыли её — много немцев погибло на подступах к советской столице.

Я с остальными воинами по приказу командования убыл в Лефортово, на Красноказарменную улицу, дом № 4. В этом доме располагался штаб 10-го мотострелкового полка особого назначения. Мы прибыли в свои подразделения для выполнения специальных и, я бы сказал, специфических задач, которые выполнялись в Москве и в Подмосковье вплоть до середины 1944 г. В том числе по очистке столицы от «пятой колонны» и диверсантов.

По существу, я «провоевал» в Москве, а потому «…Москвою привык я гордиться» и горжусь до сих пор. Стыдно было только в 1993 г., но не за столицу, а за власть предержащих, за их преступление. Вот тогда было не по себе… Той бойней разве можно гордиться? Это был наш позор. Таким он и останется в истории России.

* * *

— В 1944 г. я выезжал в составе полка для выполнения специального задания НКВД СССР в Румынию.

— А как вы попали из пулемётчика в военную контрразведку?

— В декабре 1944 г. приказом командира полка я был переведен в распоряжение отдела контрразведки Смерш дивизии имени Ф.Э. Дзержинского на оперативную работу. А в начале апреля 1945 г., после непродолжительных занятий на курсах, меня откомандировали для работы в должности оперуполномоченного военной контрразведки Смерш 98-го пограничного отряда Западного погранокруга в город Любомль Волынской области.

По прибытию в часть, в оперативное обслуживание, принял маневренную группу и некоторые другие подразделения штаба погранотряда. Эта группа не только вела разведку, но и активно участвовала в боестолкновениях с бандитами разного пошиба: бандеровцами, оуновцами, уповцами, бульбашами — как только они себя и мы их не называли.

Так, в течение 1945–1946 гг. постоянно выезжал вместе с маневренной группой для борьбы с бандитским подпольем ОУН-УПА на территориях Волынской, Ровенской и Львовской областей. Встречались страшные картины кровавых следов недобитых лесных братьев — бандеровцев.

Злодеяния националистов были страшными: заваленные трупами колодцы, зарубленные семьи призванных в Красную Армию, утопленные в водоёмах колхозные активисты, задавленные и повешенные молодые девчата, кстати, украинской национальности; прибывшие из восточных областей на помощь землякам-украинцам — учителя, библиотекарши, повара, медсёстры, врачи, работницы почты, связистки и др.

Охотились мы и за связниками ОУН И УПА. За лояльность к новой — советской — власти бандеровцами вырезались или рубились топорами целые семьи ни в чем не повинных, как правило, незащищенных сельских граждан.

В города бандеровцы боялись входить; знали — могут получить достойный отпор.

Кроме того, мы ещё бандитов выкуривали, как тараканов из щелей, — из всевозможных схронов и землянок, болот и лесов, нор и берлог, где они прятались от неминуемого возмездия.

Иногда приходилось вступать в настоящие бои с неразо-ружившимися достаточно крупными отрядами оуновцев, в которых встречались даже немецкие военнослужащие. Правда, в последнее время, исходя из указания Службы безопасности ОУН, они старались избавиться от «компрометирующего материала».

Ещё недавние украинские друзья гестаповцев и абверовцев теперь группами расстреливали немцев.

Война в этих местах шла и после войны вплоть до середины 1950-х гг. Страдало местное мирное население, в основном, сельское, терроризированное воинствующими националистами.

Они крутили и крутили страшную мясорубку репрессий, хотя разум должен был им подсказать, что они никак не справятся с народом и его армией, вышедшими победителями в схватке с таким зверем, как фашистская Германия.

Но они продолжали своё гнусное дело — боялись ответственности за свои злодеяния, а потому были обречены пакостить. Пуля их ожидала и по суду, и в боевых столкновениях с чекистами или «истребками».

— Какие правительственные награды, Алексей Филимонович, вы считаете самими дорогими? — задал я ему неожиданный вопрос.

— Самыми дорогими наградами я считаю те, которые получил как рядовой в военное лихолетье: за участие в оперативных мероприятиях в годы войны орден «Отечественной войны 2-й степени» и медали «За оборону Москвы», «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой отечественной войне». Они для меня самые желанные, самые дорогие.

— А дальше как сложилась ваша судьба?

— В 1946 г. я был переведен в Москву, где до июля 1952 г. работал сотрудником 8-го отделения отдела контрразведки МВД СССР. С 1952 по 1956 гг. обслуживал военно-строительные батальоны, занятые на строительстве стартовых площадок для размещения зенитно-ракетных комплексов Московского округа ПВО, а с 1956 по 1975 гг. трудился в 1 отделе 3-го Управления КГБ СССР.

Пришлось оперативно обслуживать ряд важных управлений Министерства обороны и Генерального штаба ВС СССР.

С марта 1975 по март 1977 гг. состоял в действующем резерве органов КГБ. А потом настал естественный процесс — увольнение со службы. Кстати, это событие я перенес спокойно. Надо было уступать дорогу молодым — это закономерность жизни. Наша зрелость закатывалась за горизонт, всходило солнце нового поколения сотрудников военной контрразведки…

* * *

Алексей Филимонович проводит большую патриотическую работу. Часто встречается со школьниками Центрального административного округа (ЦАО), правдиво рассказывая им о событиях минувшей войны, и особенно, об обороне столицы и контрнаступлении под Москвой в зиму 1941–1942 гг. и о проведенных операциях военными контрразведчиками по обезвреживанию наших войск от гитлеровской агентуры.

Он собирает материалы для музея о своем 10-м мотострелковом полку особого назначения ОМСДОН НКВД СССР, отслеживая судьбы своих однополчан. Хочет создать своеобразную книгу Памяти о своих однополчанах.

Полковник А.Ф. Бойко является членом совета «Общественной организации ветеранов-участников исторического Парада на Красной площади 7 ноября 1941 г.». В ней, как ему известно, на сегодняшний день насчитывается 77 человек.

С благодарностью и уважением поддерживает личные и деловые связи с сотрудниками Первой службы Департамента военной контрразведки ФСБ и её ветеранами.

Он нередко выступает перед молодыми сотрудниками военной контрразведки Департамента ВК ФСБ РФ.

Автору этих строк довелось слушать негромкий голос Алексея Филимоновича о громких делах его поколения. Но в этих повествованиях полковник никогда не говорил о себе, о своих конкретных действиях, вершившихся порой в сложнейших ситуациях военного и послевоенного периодов службы, — больше речь шла о сослуживцах.

Вот уж действительно, достоинства человека — драгоценные камни, которые красивее играют в оправе скромности. Участия в конкретном деле он так и не рассказал. На вопрос автора: «Почему?» — ответил, — «Я же не один действовал!»

В этом ответе он весь.

Наш герой — занятой человек, такие люди увлечены занятостью собой дома и в обществе. У них нет времени оглядываться на окружающих, красоваться перед ними. Вот почему такие, как Алексей Филимонович Бойко, у которых, несомненно, много достоинств, но ещё больше скромности, нередко годами остаются в тени, незамеченными вчерашними друзьями и сослуживцами.

Мне хотелось нарушить эту закономерность, поздравить его с приближающейся славной датой 90-летия со дня образования органов военной контрразведки и пожелать ветерану крепкого здоровья и долгих лет жизни!

Потом мы эту дату отметили в своем коллективе — в Совете ветеранов военной контрразведки.

Глава двадцать пятая В логове «Сатурна»

Планету «Сатурн» немецкая военная разведка с началом войны взяла в кавычки в качестве радиопозывного для абверкоманды-1В, а с июля 1943 г. — абверкоманды-103 при армейской группировке «Митте». Кто не помнит кинотрилогию «Путь в Сатурн», «Сатурн почти не виден» и «Конец операции Сатурн»?

В этих фильмах рассказывалось об агенте советской военной контрразведки Александре Ивановиче Козлове — нашем человеке в «Сатурне».

Разведшкола противника, подчиняющаяся абверкоманде-103 и расположенная в районе Катыни на Смоленщине, вела активную разведывательную работу против Западного, Калининского, Брянского, Центрального, а позже против Белорусских и Прибалтийских фронтов Красной Армии, проводила глубинную разведку в тыловых районах Советского Союза, засылала свою агентуру в Москву и в глубокий тыл — города Поволжья.

Военное командование РККА было обеспокоено активизацией разведывательно-диверсионной деятельностью абвера, а поэтому потребовало от военной контрразведки принятия решительных мер по пресечению подрывной работы «Сатурна».

А начиналась сюжет для «трилогии» так.

Ранним июльским утром 1943 г. на постового красноармейца из 1086-го кавалерийского полка, охранявшего пасущихся лошадей вблизи деревни Высокое Павшинского района Тульской области, вышел пехотный офицер.

Он представился капитаном Раевским из разведотдела дивизии и, скорее, приказал, а не попросил, вызвать к нему начальника штаба полка. Прибывшего офицера он попросил доставить его в отдел контрразведки.

Оказавшись в отделе КР Смерш 323-й стрелковой дивизии (СД) он заявил оперуполномоченному, что является агентом-курьером немецкой разведки.

— Куда и с какой целью вы направлялись в тыл? — спросил смершевец.

— В деревню Малаховку в Подмосковье для встречи там с агентом «Ароматовым» для передачи ему батарей для радиостанции, денег и бланков новых документов.

Кроме того, 23-летний командир сообщил свою настоящую фамилию — Козлов Александр Иванович и попросил оформить ему явку с повинной.

На вопрос оперативника, как он попал в разведшколу, перебежчик пояснил, что он лейтенант Красной Армии. В качестве командира батальона 21-го полка 7-й стрелковой дивизии он попал в окружение. А вернее — во вражеский «котел».

В тяжелейших боях под Вязьмой, когда стало ясно, что противник стремится уничтожить остатки соединения, Козлов принял решение уйти в партизаны. Ему это удалось. В районе Дорогобужа был создан партизанский отряд из военнослужащих, попавших в Вяземский котел, в последующем влившийся в более крупное соединение народных мстителей на Смоленщине — «Дедушка». Здесь же в отряде он нашел свою будущую жену — Галину Тимофеевну Вилкову.

После одной операции Козлов с группой в 12 человек, в которой находилась и жена, попали в засаду. Через внедренных провокаторов партизаны были разоружены карателями и взяты в плен. Так они с женой оказались в лагере для военнопленных в Вязьме.

В августе 1942 г. в лагерь прибыл офицер из авбверкоманды — 1 В, расположенной в поселке Красный Бор под Смоленском. После беседы с офицером Козлова, а затем и его жену, направили на работу в одну из воинских частей.

Прошло несколько дней, и в часть, где обитали Козловы, снова явился обер-лейтенант. Он предложил им двоим учебу в Катынской разведшколе» нарисовав радужные перспективы борьбы с большевиками» неминуемой победы над Красной Армией» хорошей зарплатой и высокими постами после войны в границах Германской империи.

Козлов, горевший желанием попасть на Родину, переговорив с женой, согласился стать агентом немецкой разведки.

Вскоре дружная чета оказалась в Катыни — в разведшколе. Козлов, согласно заполненной анкете, теперь превратился в «Меньшикова». Под таким псевдонимом он обучался в абверовской школе, постигая азы радиодела, методологии сбора развединформации и диверсионной работы.

По мере наступления наших войск школа абверкоманды-103 переехала из Катыни в белорусский город Борисов.

Его стали готовить к заброске. Он попросил направить его через линию фронта с женой. Но просьба его была отклонена. Супруга оставалась практически заложницей.

20 июля 1943 г. Козлову выдали документы на капитана Раевского — помощника начальника штаба 49-го стрелкового полка 16-й СД. Перед самой отправкой в тыл Козлов получил конкретное задание от зондерфюрера Ю. Фурмана на десять дней командировки: после приземления добраться до деревни Малаховка и передать посылку агенту «Ароматову» с питанием для радиостанции, деньгами и документами. Пароль: «Я от доктора Брониковского».

Перед отправкой за линию фронта в комнату к Козлову зашел офицер школы и стал успокаивать агента:

«Действуйте смело. Документы у вас хорошие. Забудьте фамилии Козлов и Меньшиковвы теперь капитан Раевский, биографию которого читайте про себя, как молитву. Легенду надо усвоить прочно и быстро».

21 июля 1943 г. в 22 часа 30 минут взревели моторы двухмоторного бомбардировщика «Дорье-217» на Борисовском полевом аэродроме. Самолет благополучно пересек линию фронта и выбросил Козлова с парашютом в одном из районов Тульской области. Вот так он оказался в гостях у контрразведчиков 323-й сд…

* * *

А потом Москва, Лубянка, Главное управление контрразведки Смерш НКО СССР в хозяйстве В.С. Абакумова. Допрос, опрос, беседы и подтверждение многого из сказанного им через информацию Д.З. Шинкаренко — агента Борисовской школы, в мае месяце перебежавшего к партизанскую бригаду «Разгром» НКГБ СССР. Он передал огромный массив агентуры этой школы. Трафаретное наложение данных Козлова на сведения Шинкаренко позволили оперативникам 3-го отдела ГУКР Смерша принять решение на игру с немцами. Доложили Абакумову. Операцию по возвращению Козлова в школу он одобрил с задачами выявления предательского «зверья» — агентуры абвера. Козлов тоже согласился «…выполнить задание Родины».

Времени было в обрез. Прежде чем возвращаться в Борисов, Козлову надо было, согласно заданию, посетить Малаховку, что и было сделано. Георгий Алексеевич Гурский, он же Ароматов, был уже давно перевербован органами ГБ. Но об этом Козлову не сказали. Выполнив задание абвера, Козлов под псевдонимом «Следопыт» был снова направлен в Борисовскую школу, в основном, с контрразведывательными заданиями. Ему было сказано, что до конца войны, «не покладая рук», он должен работать в этой школе.

17 июля 1943 г. «Следопыт» был переправлен на немецкую сторону в полосе действий нашей 17-й сд. Немцы его задержали.

— Штаб-Смоленск! — назвал он пароль для связи с абвером. Последовал естественный ответ, — Гуд-гуд!..

Сразу же он был переправлен в абверкоманду-103.

Агент Меньшиков отчитался перед начальником «Сатурна» подполковником Феликсом Герлицем. По случаю удачной вылазки агента, немцы даже устроили небольшой банкет. В ходе попойки Козлов заметил, что его хотят «разговорить», но он строго контролировал себя, понимая, что лишняя болтовня может печально кончиться. Когда же намерения немцев таким образом «развязать язык» своему агенту-победителю не удались, к Козлову подошел зондерфюрер Фурман.

Он поставил вопрос в лоб:

— Скажите, вас не завербовало НКВД?

— Нет! — твердо и убедительно ответил агент.

И вдруг посыпались, как орехи из прорванного пакета, перепроверенные вопросы: где и как он приземлился, на каком транспорте добрался до Малаховки, какие цены на продукты в Москве, на каком участке фронта он переходил линию фронта, ит.д.

Козлов достойно выдержал и это испытание.

Через некоторое время он принял присягу на верность Гитлеру и получил звание капитана РОА. Его определили начальником учебной части школы. Он стал читать лекции. Меньшиков настолько врос в среду школы, что за время работы в ней получил ряд наград: две медали, а также был награжден военным крестом «За заслуги»…

* * *

Красная Армия победоносно наступала. Немцы неторопливо, ожесточенно сопротивляясь, откатывались к своим границам. После поражения гитлеровцев на Орловско-Курском направлениях, Борисовская школа абверкоманды-103 переместилась в Восточную Пруссию. У Козлова возникла проблема с передачей собранных сведений. И все же он вместе с женой, перед которой раскрылся, что возвратился с заданием военной контрразведки Красной Армии для сбора развединформации, находил проверенных людей среди слушателей. Через них он направлял «приветы» Смершу.

Вскоре он завербовал повара школы Любовь Матусевич, через которую они склонили агента-радиста под псевдонимом «Березовский» к явке с повинной. Что и было сделано. Таким же образом в тыл Красной Армии были направлены еще четыре агента. Всех их склонили к переходу на советскую сторону: «Гун», «Вишнецкая», «Санин» и «Титоренко».

Козлов и некоторая его агентура участвовала в радиоиграх ГУКР Смерш — «Друзья» и «Борисов». В ходе этих радиоигр было арестовано несколько агентов-связников и захвачено около 1 млн. 100 тысяч рублей, оружие и средства радиосвязи.

После того, как в конце войны разведшкола из Восточной Пруссии перебазировалась в глубь Германии, в городок

Бисмарк» в апреле 1945 г. сюда вошли американцы. Теперь

Козлов оказался в плену у союзников. Во время нахождения в лагере с немецкими военнопленными, он попросил связать его с начальником лагеря.

— Я советский разведчик, — представился он. — Прошу вашего содействия связать меня с представителем советского командования.

Через неделю он был уже в Москве на Лубянке в доме № 2. Он подробно докладывал руководству ГУКР Смерш НКО СССР о проделанной работе по вычислению предательского «зверья».

Затем он подготовил и написал обобщенную справку о своей деятельности.

Вот цитата из официального документа о его деятельности в тылу противника:

«…C июля 1943 г. по апрель 1945 г. по заданию органов безопасности находился в немецкой разведшколе, сначала преподавателем, а затем начальником учебной части.

Используя свое служебное положение, перевербовал 7 немецких агентов, 6 из которых прибыли по паролю, данному Козловым, в органы госбезопасности.

Козловым проводилась также работа по отчислению из школы немецких агентов, которые были наиболее преданы немецкому командованию.

Возвратившись в июне 1945 г. в Советский Союз, Козлов представил в органы госбезопасности подробный отчет о деятельности разведшколы. Назвал 57 агентов и 29 официальных сотрудников школы.

В дальнейшем проживал в Ставропольском крае, оказывая помощь органам госбезопасности. Им было опознано 12 немецких агентов».

О подвиге Козлова длительное время молчали органы МГБ, КГБ и, естественно, пресса. Органы — из-за того, что продолжалась работа по опознанию немецких прихвостней, СМИ — потому что ничего не знали о герое.

И только по этой причине о подвиге Александра Ивановича Козлова во вражеском тылу широкой советской общественности стало известно лишь в 1964 г.

Это был подарок к 20-летию Победы в Великой Отечественной войне!

Глава двадцать шестая Контрразведчик в науке

Бывают люди, которые обладают особым душевным магнетизмом и с которыми хочется долго оставаться в беседе, впитывая в себя мудрость, опыт и интересные развороты судьбы собеседника.

Об этом человеке можно написать большую книгу или снять полнометражный фильм. Он герой своего времени, герой эпохи того государства, которого уже нет, как и нет многих его простых граждан — тружеников тыла и ратников боя, одолевших в небывалой войне по жестокости сильного и умного противника — нацистскую Германию.

Мой герой прошел через войну в должности сотрудника военной контрразведки Смерш, получил сильнейшую контузию и инвалидность. Но он из этой жизненной передряги выкарабкался, не сломался, устоял… Поступил в институт, закончил его и окунулся в процесс труда. Был принят на работу в КБ, где столкнулся с такими титанами технической мысли, какими были С.П. Королев, С.А. Лавочкин, Г.Н. Бабакин.

Он стоял у истоков ракетостроения, он ковал ракетно-ядерный щит Державы, став лауреатом Ленинской и Государственной премий и многих других правительственных наград.

Он свою Жизнь сделал сам, опираясь на друзей-товарищей. Он делал то, что должен был сделать, а не то, что мог.

Как быстро летит время!

Кажется, недавно мы отмечали 65-ю годовщину со дня образования Главного управления контрразведки Смерш — «Смерть шпионам!», структура которого была утверждена

Народным комиссаром обороны СССР И.В. Сталиным в апреле 1943 г.

Среди сотрудников этого грозного для германского вермахта и нацистских спецслужб органа военной контрразведки автора также привлекла судьба сотрудника легендарного авиационно-ракетного конструкторского бюро им. Лавочкина, бывшего военного контрразведчика из легендарного Смерша — ученого Олега Генриховича Ивановского.

Кстати, мечта стать лётчиком автора привлекала с детства. Он знал все типы самолётов периода войны. Всех создателей гениальных машин — генеральных конструкторов. Занимался авиамоделированием, увлекался историей авиации. Знаком был с трижды Героем Советского Союза И.Н. Кожедубом, удачно провоевавшим всю войну на любимых им самолетах — самолетах Генерального конструктора С.А. Лавочкина — «Ла-5» и «Ла-7».

В одну из последних встреч Иван Никитович подарил автору красочную открытку, отражающую один из эпизодов последнего боя над Берлином на «аппарате», как он выражался, от Лавочкина.

Именно эти машины представляли гордость страны и угрозу фашистским стервятникам в небе. Не случайно они, «краснозвездные ястребки», составляли одну треть истребительного парка ВВС Вооруженных Сил СССР.

Об интересной судьбе Ивановского автору доводилось слышать давно. Ещё проживая в середине 1970-х гг. в квартире по улице Лавочкина, в доме № 52, он знал, что недалеко от станции метро «Речной вокзал» в Химках находится КБ славного конструктора. Квартиру на этой улице автор получил от руководства Главного управления Генштаба по приезду в Москву. Лавочкин. Лавочкин!!!

Что это — мистика или случайное совпадение?

И вот вмешался господин Случай. Отдел ветеранов Департамента военной контрразведки ФСБ РФ пригласил автора на встречу с бывшим сотрудником Смерша Олегом Ивановским!

* * *

В музее Федерального государственного унитарного предприятия «НПО им. С. А. Лавочкина» по случаю его 70-летнего юбилея нас встретил сухощавый человек в сером костюме. Экскурсовод с голубыми, как мне показалось, не вылинявшими и не потерявшими юношеской свежести и цепкости глазами представился — директор музея Олег Ивановский.

На его живом лице играла задорная улыбка. Тихим, спокойным голосом он стал рассказывать о космических экспонатах: луноходах и ракетах-носителях, автоматических станциях «Марс-96» и самолетах «Ла-5» и «Ла-250». Подробно останавливался на зенитно-ракетных комплексах «Беркут» и «Даль», спускаемых аппаратах «Вега -1» и «Венера — 9». В разработке большинства их он лично принимал участие.

«Надо же так сохраниться человеку, — подумал автор, — отвоевавшему всю войну, получившему серьёзные ранения, списанному с военной службы и ставшему выдающимся специалистом совсем в другом деле, хотя тоже связанном с защитой Отечества.

Наверное, прав классик, сказавший, что «в чем бы ни состоял труд, это всё равно: он сам по себе служит благословением, когда человек жаждет деятельности. Этот человек всегда трудился, а труд, как известно, подливает масло в лампу жизни. Он мотор жизни».

* * *

О себе и своей деятельности он говорил скупо, больше о своих фронтовых и космических дорогах.

Родился Олег Генрихович 18 января 1922 г. в посёлке Тайнинка (сейчас платформа «Тайнинская», мимо которой автор часто проезжает на электричке по дороге на дачу), что близ Мытищ. Восемнадцатилетним пареньком был призван в армию. В 1940 г. попал в погранвойска. Службу начинал в 92-м пограничном отряде НКВД СССР на Западной Украине в городе Перемышле Дрогобычской области на его 9-й заставе. Она стояла в 20-ти километрах вниз по реке Сан на север от Перемышля в деревне Михайлувка.

Перемышль известен нашим прадедам, воевавшим здесь в Первую мировую войну. Много русской крови впитала эта галицийская земля.

Вскоре 12 апреля 1941 г. молодого смышленого пограничника направляют в школу младшего начсостава (МНС) служебного собаководства.

Этот день подарил юноше жизнь и через двадцать один год — славу последнего проводника первого космонавта в мире Ю.А. Гагарина. Но всё по порядку…

В 3 часа ночи наряд пограничников 9-й заставы медленно обходили участок границы. И вдруг отчетливо услышали всплеск воды. Кто-то с противоположного берега переходил реку. Пограничники молча легли на землю и притаились. Скоро из-за кустов вышел коренастый мужчина и направился в сторону старинной перемышльской крепости.

— Стой! Руки вверх! — последовала команда.

Неизвестный тут же поднял руки.

— Есть оружие?

— Нет, — по-польски ответил задержанный.

Его обыскали и доставили на заставу. Как только он оказался в помещении заставы, последовало с его стороны требование:

— Прошу немедленно доложить о моем задержании майору Зимину. Меня зовут «Бойко»…

Встреча теплая с поздним ужином и чаркой водки состоялась. Неизвестного угощал майор. Он знал, что его агент принес важное сообщение о том, что в Засанье прибыл пехотный полк гитлеровцев и два артиллерийских дивизиона. В Журавице расположились две пехотные дивизии и два дивизиона тяжелой артиллерии. Идут строительные работы по расширению шоссе Краков — Перемышль…

Ровно через час с небольшим началась война.

В первый же день войны — 22 июня 1941 г. — вся до одного пограничника 9-я «михайлувская» застава полегла смертью героев. События выстраивались в роковую судьбу для миллионов граждан Советской России. И опять вмешалась судьба. Контактного, грамотного, спокойного сержанта заметил один из офицеров-особистов. Он и предложил пойти на курсы подготовки сотрудников военной контрразведки.

Олег Генрихович согласился и после окончания учебы был направлен оперуполномоченным в Кубано-Черноморский 250-й кавалерийский казачий (29-й гвардейский) полк 11-й имени Морозова кавалерийской дивизии.

Пришлось городскому пареньку учиться езде верхом на лошади — кавалерист, хоть ты и особист, должен быть всегда в строю и поспевать за теми, кого обслуживаешь, с кем делишь фронтовые будни и рискуешь быть забранным войной…

В паузе между повествованием гида музея, автор поинтересовался:

— Олег Генрихович, я слышал, что вы были ранены?

— Ну, не совсем так. В бою за небольшой город Валуйки, что на Белгородчине, я получил сильную контузию с некоторыми телесными повреждениями. Удар!!! Опрокинулось куда-то небо. Стало темно и тихо. И появились разодранные мысли: зачем меня убили? Ну, вот и отвоевался. А как не хочется умирать. Как всё тихо. Где я? Почему нет боли? Но вскоре сознание вернулось… Рядом лежит сослуживец, у которого на виске я заметил небольшую дырочку, из которой толчками выплескивалась кровь. Я дал себе команду — выползти из сектора неприятельского обстрела. И пополз локтями, не чувствуя ни рук, ни ног в сторону железнодорожного полотна. «Скорее, скорее, — приказывал я сам себе, — ползи под разбитые вагоны в надежде спрятаться от пуль за колесными парами…»

Спас меня мой ординарец и коновод, Николай Горбунов.

Потом были бои за освобождение таких городов Украины, как Коростень и Сарны, Ровно и Дубно, Львов и Перемышль и других, где немцы, упорно сопротивляясь, дрались с особой ожесточенностью, и где я потерял много своих фронтовых друзей. Со мной в боях за город Дубно сражался и будущий великий кинорежиссер и артист Станислав Ростоцкий. Он получил там тяжелое ранение и вскоре был эвакуирован в госпиталь…

Вслед за освобождением вышеперечисленных территорий была Венгрия и Чехословакия, а за ними Великая Победа. Разве мог я предположить, что судьба подарит мне жизнь в те страшные, кровавые годы, подарит Победу, в которую верили все мои друзья, и до которой страстно хотелось всем дожить — и старым, и молодым?

Говорят, статистики подсчитали, что нам, родившимся в 1920, 1921, 1922 гг., не повезло. Очень многих взяла война.

Остались в живых трое из ста. Может быть, это и так. Наверное, очень счастливым может считать себя человек вот из этих самых троих. Да, судьба подарила мне это счастье.

* * *

Олег Ивановский не только дожил до Победы, но и был делегирован единственным представителем Смерша в состав сводного полка 2-го Украинского фронта для прохождения на Красной Площади в Великом 1945 г.

— Какое впечатление было от Москвы, какая погода была в тот день, в какой форме шли казаки-кавалеристы на Параде? — автор засыпал вопросами Олега Генриховича в минуты пауз при переходах из зала в зал музея.

— Начну с погоды — утро было дождливым, но не пасмурным. Создавалось впечатление, что Москва словно оплакивала павших героев. К Параду готовилась и сама столица, умывалась, подкрашивалась, ремонтировалась и шила нам парадное обмундирование. В своём фронтовом — просоленном, обветшалом и вылинявшем на Парад не пойдешь!

Нас нарядили в темно-синие черкески, красные казакины, черные каракулевые кубанки. Ко всему этому положены были шашки, шпоры на сапоги, красные суконные башлыки. Кубанцам, терцам — такое же, но только синего цвета, уральцам — белого.

С каким вниманием, с какой любовью встречали нас москвичи. На улицах буквально проходу не давали. И как приятно было оценить их внимание. Когда по утрам, приходя позавтракать в маленькое кафе на углу дома, близ моста, на берегу Яузы, мы в каждой пачке папирос «Казбек», лежащей на столе, находили красивую вкладку с золотистой надписью «Привет победителям» или на пачках «Беломорканала», красными буквами, эти же слова приветствия.

К 8 часам мы вышли на Красную площадь. Сводным полком 2-го Украинского фронта командовал маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский…

Проводив последний сводный батальон, замолк тысячетрубный оркестр. Резкая дробь восьмидесяти барабанов, и две сотни воинов бросают фашистские знамена на землю к подножью мавзолея…

После Парада я прослужил ещё год, а потом меня комиссовали. Подвели больные ноги — последствия контузии. Медкомиссия вынесла вердикт:

«К службе в органах не годен. Годен для работы в гражданских учреждениях при пониженном рабочем дне без тяжелой физической и умственной нагрузки».

Так закончилась моя служба в органах Смерш. Да, шпионов мне поймать не удалось, хотя грозить им смертью был обязан…

* * *

После окончания Московского энергетического института Олег Генрихович, в результате скитаний при поиске интересной работы, скоро нашел себя, а вернее, его нашли и приняли в одно важное КБ. Так, в письме, датированном 1957 г., своему однополчанину он написал:

«Ну что ещё рассказать тебе? Институт, как я уже писал, успешно закончил и вернулся в наше конструкторское бюро. Его возглавляет замечательный, особенный, энергичнейший и талантливейший человек, с которым мне посчастливилось последние годы познакомится ближе. Жаль, что не смогу назвать его имени и рассказать о его непростой судьбе. Ты знаешь, этот человек мне очень напомнил образ незабвенного нашего командира Василия Федоровича Симбуховского. (Командира полка, геройски погибшего в конце войны. — Прим, авт.)

И того, и другого можно было или любить, или ненавидеть… А о своих планах и говорить нечего. Фантастика и только! Знал бы ты, как я счастлив, что работаю здесь. Могу только намекнуть, что имею самое непосредственное отношение к одному из последних сообщений ТАСС о создании такой машины, какой ещё не было в мире…»

Конечно же, речь шла о работе в секретном КБ требовательного и трудолюбивого Главного конструктора ракетостроения

Сергея Павловича Королёва. А что касается «непосредственного отношения к одному из последних сообщений ТАСС», то Олег Генрихович имел в виду первый советский искусственный спутник планеты Земля — Спутник-1. Кстати, свою лепту, пусть небольшую, в этот космический аппарат внесла и покойная супруга автора этого повествования — технолог одного из смежных КБ, работающих по программе первого спутника — Людмила Григорьевна.

После удачной работы над созданием Спутника-1 и его запуска для Олега Генриховича начались бессонные ночи — ответственные испытания в цехах отдельных узлов космического корабля «Восток», предназначенного для полёта первого человека в космос.

На вопрос, как работалось в таком большом коллективе КБ и не было ли завистников, т. к. в то время уже намечалась жесткая конкуренция идей и личностей конструкторов, как пишут сегодня газеты, Олег Ивановский честно ответил:

— Я считаю себя человеком, которому очень повезло в жизни. Мне везло на хороших, порядочных людей, которые участвовали в моей судьбе и на войне, и потом. Но я не искал их. Сводила нас жизнь совершенно случайно. Сколько таких людей, товарищей по фронту, сотрудников в конструкторских бюро, на полигонах, в институтах были рядом все эти годы. А завистники крутились где-то там наверху, среди прислонившихся к власти. Были случаи, что нездоровая конкуренция, элементарная человеческая слабость в виде зависти мешала большим делам. Но это уже прошлое…

* * *

После встречи в музее ветеран Смерш каждому подарил написанную им книгу «Записки офицера Смерша. В походах и рейдах Гвардейского кавалерийского полка 1941–1945 гг.» В предисловии, которое могло быть и эпилогом, он написал довольно ёмко об этапах своей жизни:

«Судьба подарила мне, демобилизованному, ставшему инвалидом, счастье почти пятнадцать лет работать в коллективе, которым руководил Сергей Павлович Королев. Стать вместе со своими сверстниками, вернувшимися с войны, и ветеранами ракетной техники участником создания ракетного щита нашей Родины, первых в мире космических аппаратов, подготовки первого полета человека в космическое пространство, последнему пожать руку Юрию Гагарину уже но старте перед его взлётом в Историю, участвовать в создании первых автоматических межпланетных станций «Луно»…

Потом, уже в течение сорока лет, работать в коллективе, созданном ещё до войны замечательным конструктором и ученым авиационной и ракетной — Семеном Алексеевичем Лавочкиным. С 1965 г. коллектив лавочкинцев возглавил преемник Королева в создании автоматических космических станций Георгий Николаевич Бабакин.

В этой книге я хочу написать о своей юности, о четырёх годах войны, о службе в пограничных войсках, о военной контрразведке Смерш, о которой в последние годы появилось немало мифов».

И действительно, в современной прессе и на ТВ появилось много неправды о военной разведке и контрразведке, армии и её полководцах. Пасквили в отношении армии, опубликованные в «МК», активного деятеля времен «застоя», «перестройки» и ельцинского безвременья Г.Х. Попова вкупе с лаем из английской подворотни некого неудачника в разведке Резуна (Суворова).

По утверждению Г.Х. Попова, после штурма Берлина нашими военнослужащими было изнасиловано 100 тысяч (не больше, не меньше?!) немок, и он вносит предложение, чтобы Россия извинилась перед Германией за якобы допущенные ею массовые преступления против немок. Это ли не попытка погреть руки на углях своего отечества? Видно, короткая память у этого вельможи-демократа.

А «великий знаток истории войны, разведки и контрразведки» предатель Резун (Суворов) вообще пытается очернить всё наше прошлое, как будто в нем не было таких людей, как Олег Ивановский и ему подобных. Он даже замахнулся бросить тень на Великого маршала Войны Г.К. Жукова и других полководцев, пытаясь изобразить их в саркастической форме неучами и глупыми личностями. Всё это идёт из-за недостатка художественных и фактических средств, пустоты и надуманности и, прежде всего, писательского таланта.

«Записки офицера Смерша» лауреата Ленинской и Государственной премий, конструктора космических аппаратов Олега Ивановского, написанные в пору его достаточной жизненной зрелости, эти наветы начисто опровергают.

Опровергают, потому что строки каждой главы делались честным и скромным человеком, видевшим работу военной контрразведки с самых низов. Именно там, в окопах и рейдах, в пору отступления и контратак, бурлила квинтэссенция чекистского ремесла в условиях войны.

В конце встречи в музее КБ им. С.А. Лавочкина ветерану военной контрразведки Олегу Генриховичу Ивановскому от имени Департамента военной контрразведки ФСБ и его ветеранам были вручены памятные подарки.

Такие люди — это наша гордость!

Глава двадцать седьмая Бой рукопашно-музыкальный

Данная статья взята из повести автора

«Не славы ради, а чести для…»

Сотрудники отдела контрразведки Смерш дивизии, в котором служила Лида Ванина, занимались святым делом — вместе с воинами Красной Армии гнали противника на запад. Однажды при смене позиций соединения пришлось перемещаться и армейским чекистам. Жалко было покидать обжитый блиндаж, расположенный на опушке смешанного леса. Вход в штаб военной контрразведки дивизии прикрывал густой кустарник орешника — лещины. Маскировка его была такова, что он не просматривался ни в бинокли вражескими пехотинцами и артиллеристами, ни воздушными пиратами при бомбометании.

Погрузив на кузов полуторки нехитрый скарб отдела, Лидия Федоровна отказалась от предложения начальника сесть в кабину грузовичка, куда посадили раненого оперативника, а взобралась на кузов, в котором сидело отделение охраны и несколько оперативников.

— Павел Федорович, как я могу ехать без визуального контроля над моими секретами. Как говорится, хранить свой секрет — мудро, но ждать, что его будут хранить другие — глупо. В такой ситуации секреты долго не живут, — смудрила розовощекая от переполняющих ее эмоций Лида.

Она всегда волновалась, когда отделу приходилось срочно перемещаться. Кроме всего прочего ей было приятно проехать вместе с красивым, рослым парнем — коллегой особого отдела, оперуполномоченным старшим лейтенантом Виктором Малоземовым.

Несмотря на молодость, — ему было всего только двадцать шесть — в коллективе отдела его уважали сорокалетние «старики». Он был коренаст и плечист фигурой, умен, добр и обязателен. Обладал недюжинной силушкой. Однажды он даже показал фокус — «крест» из двух двадцатилитровых канистр с бензином. Каждую канистру он удерживал, разводя руки в стороны, на среднем пальце.

Другой раз вытолкал плечом полуторку, завязшую на разбитой осенними дождями проселочной дороге. Его карие глаза всегда светились доверчивой радостью. Они всегда словно улыбались. Такое явление наблюдается только у душевно высоких людей, обладающих особым магнетизмом.

Чуб густых русых волос всегда выбивался из-под фуражки летом и шапки-ушанки — зимой, хотя он и просил всякий раз местных парикмахеров стричь его покороче. Окончив пехотное училище в 1941 г., он, еще и не послужив как следует, был оформлен в органы государственной безопасности. Попал в военную контрразведку после скоротечных курсов.

Утро было хмурое. Ехали лесной, а потом проселочной дорогами. Хоть и скорость была небольшая, но свежий утренний холод пронимал до костей. Небо казалось предельно низким. Висели иссиня-черные тучи, которые никак не могли прожечь лучи солнца. Свинцовый их оттенок выглядел зловеще.

Когда проезжали полем, в стороне, совсем близко с правой стороны от автомашины разорвался немецкий снаряд.

«Неужели началась охота за нашей полуторкой? — подумал Виктор Павлович. — Явно сейчас начнется перестрелка. Не попасть бы на вилку».

Он нежно взглянул на свернувшуюся калачиком на полу кузова секретаршу, к которой был уже давно неравнодушен. Она ему понравилась с первого дня пребывания в отделе. Постучав по фанерной крыше кабины, он велел водителю резко свернуть вправо.

— Ваня, нас начали обстреливать, надо на время сменить маршрут. Поезжай вот за тот бугорок. Видишь, березовую рощицу. Там переждем маленько, иначе нам придется туго — не доедем, — кричал старший лейтенант, перегнувшись через передний борт, чуть ли не прямо в ухо водителю.

— Товарищ Малоземов, не боись, доедем. Немец не попадет в нас.

— Я тебе приказываю.

— Ясно, ясно, — закивал шофер.

Как в воду глядел Виктор. Второй снаряд разорвался слева. Машину так подбросило, что Лида упала на грудь Малоземову.

— Извините, Виктор Павлович, — виновато промолвила вся зардевшаяся секретарша.

— Лидия Федоровна, о чем вы. Мне приятно было поймать вас, а то ведь вы могли улететь от нас на поле через борт, — улыбнулся старший лейтенант, крепко удерживая одной рукой шинельный лацкан девушки, а второй держась за борт кузова.

Так близко он её ещё не видел. Виктор вдохнул до этого неуловимый запах здорового женского тела, блеск глаз с поволокой, набежавший румянец щек и подумал: «Способность женщины краснеть — наверное, самое характерное и самое человеческое из всех человеческих свойств, свидетельствующих о её непорочности. С красотою женщины, в общем-то, увеличивается её стыдливость».

Машина, урча и буксуя задними колесами на влажном глинозёме, буквально не скатилась, а сползла за высотку к березовой роще. И в это время раздался третий взрыв. Снаряд разорвался точно там, где ещё минуту назад находилась машина.

— Волшебник и спаситель всех нас, — выкрикнула Лида и опять волнительно поглядела на Малоземова. Солдаты тоже вместе с водителем стали хвалить его за волевой и мудрый совет в приказной форме.

Переждав обстрел, через минут десять машина двинулась низиной, прикрытой с западной стороны длинным взлобком, поросшим густым березняком. К обеду доехали до указанной точки и встретились с руководством и другими сотрудниками отдела. Переместившись на новое место — на окраину небольшого хутора — отдел Смерш дивизии занял небольшую избенку.

Разгрузка прошла быстро. Теперь здесь, по сравнению с блиндажной жизнью, четче слышалась невообразимая мешанина басовых, грубо ворчащих звуков — это рокотала канонада.

В сплошной вой слились внезапно появляющиеся очаги пулеметной стрельбы, взрывы авиабомб, снарядов и мин, рев проносящихся самолетов-штурмовиков и рокот грохочущих траками гусениц танков. Земля в такие моменты уходила из-под ног. Писать, конечно, было невозможно.

Потом, когда внезапно стихала эта лихорадка боевого столкновения, наступила звенящая и тревожная тишина, готовая в любую минуту взорваться откуда-то прилетевшей немецкой миной, снайперской пулей или возникшей очередной фронтовой какофонией. И все они охотились за жизнями противной стороны.

* * *

Лидии Ваниной запомнился ещё один эпизод, который она восприняла как «фронтовой спектакль». Это произошло во время поездки в один из полков дивизии, где надо было застенографировать показания раненого немецкого летчика, близко стоящего к руководству люфтваффе.

Проезжая мимо заграждений из колючей проволоки, выстроенной неприятелем, она вместе со следователем капитаном Костей Верненко отчетливо услышала по громкоговорителю доносящие песни и марши нацистской Германии.

Костя рассказал, что здесь недавно было настоящее рукопашное сражение, поэтому немцы решили надежно «отгородиться» от возможного повтора атаки таким образом. Со стороны немецких окопов раздавались звуки губной гармошки и вдруг по громкоговорителю полились бодрящие песни.

Только закончился маршевая песня «Знамена ввысь…»Хорста Веселя, как началась другая, в темпе фокстрота «Лилли Марлен». Немецкая фрау хрипловатым голосом напевала что-то вроде «верности в ожидании». В песне говорилось о том, что Лилли будет ждать своего солдата. Эту фразу Лида туг же перевела капитану и водителю.

Костя взял и срифмовал:

И фриц в тоске по своей хоте, Теперь он вынужден страдать, Видать и немцу плоховато Без баб в России воевать?!

Водитель остановил машину, и стали все трое слушать эту бодрящую и одновременно тоскливую для солдат вермахта песню, ещё недавно увлекающую молодежь на танцы. Немцы пластинку с модной песней прокрутили несколько раз и вдруг словно лавина грома обрушилась с ясного неба — откуда-то взявшиеся наши громкоговорители контрпропаганды выстрелили советской песней «Катюша».

Немка Лилли Марлен сдалась на милость нашей российской Катюши. Загремела сначала приподнятая музыка, а потом полились нежные и звонкие слова довоенной песни, ставшей во время войны одной из самых желанных:

Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой. Выходила на берег Катюша, На высокий берег, на крутой…

Она заглушила хрипловатый голос немецкой исполнительницы. Фашисты тут же выключили свой проигрыватель. Вдоль нейтральной полосы и на сторону позиций неприятеля неслись свежим ветерком слова этой задорной песни.

Когда прекратилась мелодия советской песни, немцы продолжали молчать.

— Ну что, Лидия Федоровна, мы с вами были не только свидетелями, но и участвовали в бою, в бою рукопашно-музыкальном и, как видите, выиграли его. Так же выиграем и войну. Осталось недолго сопротивляться гитлеровцам, — образно проговорил следователь.

— Да, это же готовый сюжет для стихотворения. Тут нужен поэт, — с восхищением об увиденном концерте и услышанной песне проговорила Ванина.

— Напишет кто-либо со временем…

— Обязательно напишет, — согласилась девушка…

Пройдет время. Закончится война, и Лидия Федоровна встретится с этим стихотворением уже в XXI в. глубокой старушкой. Принесёт и вручит ей это послание с войны правнук Алексей. Оно так и называлось — «Катюша». К сожалению, не найдя автора, она подумала:

«А может, его написал тот следователь, который ехал со мной

в машине и был таким же, как и я, свидетелем необычайно-трогательной картины».

Вот слова послания:

Ползет букашка по погону, А каску солнышко печет… Мы загораем в обороне — Стрелковой роты третий взвод. Затишья месяц. Редкий случай. На фронте всё без перемен. К нам через мины и «колючку» Ползет мотив «Лилли Марлен». Чужая фрау хрипловато Твердит: «Солдата буду ждать…» Видать и немцам плоховато Без баб три года воевать. И так мотив тревожил душу, Что молвил взводный с матерном: «А ну, боец, давай «Катюшу»! Да непременно с огоньком!». Взял гармонист ремень на плечи. Гармошка враз отозвалась. Со дна траншей «Лили» навстречу, «Катюша» гордо поднялась. Бой рукопашно-музыкальный Пусть в сводки фронта не войдет. Сошлись две песни на нейтральной, Заспорив насмерть, чья возьмёт! Их фрау выглядит опрятно: Шёлк, воротник из соболей. На Кате — сапоги да ватник, Но наша краше и родней. «Так кто из нас сегодня лучший?» — Плечом Катюша повела… «Марлен» обратно — за «колючку» — Плацдарм без боя отдала. Щербатый рот раскрыв в улыбке, Задорно рявкнула гармонь. «Блицкриг», похоже, был ошибкой — Ответим враз — попробуй тронь! Фокстрот немецкий смолк в унынье, Шипит с досадой патефон. Ну, «гансы», ждите нас в Берлине: Пехоту, Катю и гармонь! Мотив летит над минным полем, Победно в воздухе кружась. И взводный очень был доволен, Что песня, в целом, удалась. А немцы из окопов: «Слюшай, Иван, пожалуйста, играй. Давай ещё твоя «Катюша», Мы тоже будем помогай». Губной гармошкой неумело Нам вторят с вражьей стороны: «Эх, как «Катюша» вас задела, И будто вовсе нет войны…» Перепоём и перепляшем, В кровавой драке победим, Но ни клочка России нашей Вовек врагу не отдадим!

«Нет, нет, такое послание мог написать только человек, переживший что-то подобное именно на войне, — размышляла Лидия Федоровна. — Современнику оно не под силу. Как всё точно передано, словно подсмотрел автор со стороны на эту песенную дуэль.

Если эти слова не Кости Верненко, то могу только поклониться в ноги человеку, написавшему то, что я видела и слышала в далеком 1943 г.».

Такие люди воевали на войне! Разве их можно было одолеть?! Нет, нети нет!!!

Послесловие

Вот и закончилась попытка подготовить повествование тех и о тех военных контрразведчиках, преждевременно ушедших от нас и живущих, к великой радости, среди нас, действовавших в годы Великой Отечественной войны на фронтах невидимых сражений. Это они приближали день Победы, «как могли». Это они, честью и долгом венчанные, вершили такие крупные операции, которые не смогли выдержать хваленые немецкие спецслужбы в лице абвера и РСХА с разведывательными и контрразведывательными подразделениями вкупе.

Что бы там ни врала антисталинская пропаганда, Особые отделы и легендарный Смерш выполнили возложенные на них в военное время обязанности, поставленные Ставкой Верховного Главнокомандования. Они нейтрализовали большинство тайных подрывных акций противника.

Как говорится, «переиграть» сотрудников военной контрразведки удалось лишь Джеймсу Бонду, да и то лишь в кино.

В реальности же его коллегам из Главного управления имперской безопасности и абвера Третьего рейха пришлось признать собственное поражение, сдаться на милость победителей и отправиться в сибирские лагеря или бежать на Запад.

Сегодня мы славим армейских чекистов и поздравляем их с 70-летием Великой ПОБЕДЫ!

Оглавление

Предисловие

Глава первая Пойман по приметам

Глава вторая Долгом и честью венчанный

Глава третья Воспоминания гуру

Глава четвертая Счастье, опаленное войной

Глава пятая Подозрительный майор

Глава шестая Конец нелегальной переправы

Глава седьмая Человек удивительной судьбы

Глава восьмая Попарились и попались

Глава девятая Сито контрразведки

Глава десятая По следам зверья

Глава одиннадцатая Одна операция генерала Железникова

Глава двенадцатая Тельняшка — ее амулет

Глава тринадцатая Любовник-агент Абвера

Глава четырнадцатая Кровавый садист

Глава пятнадцатая Тайное оружие — проказа

Глава шестнадцатая Неотвратимое возмездие

Глава семнадцатая Легион предательства

Глава восемнадцатая Волки в капканах

Глава девятнадцатая Еще раз о заградотрядах

Глава двадцатая Чекистские мелодии в эфире

Глава двадцать первая Преданность большому делу

Глава двадцать вторая Секретарь — патриарх отдела

Глава двадцать третья Зачистка территории

Глава двадцать четвертая Они должны были умереть

Глава двадцать пятая В логове «Сатурна»

Глава двадцать шестая Контрразведчик в науке

Глава двадцать седьмая Бой рукопашно-музыкальный

Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg