Восходитель Повесть о Михаиле Хергиани (epub) - Восходитель Повесть о Михаиле Хергиани 4255K (скачать epub) - Юрий Борисович Бурлаков

ГЛАВА I. КОРОЛЬ ЛАГАМСКОГО СВИФА

Чхумлиан

«Я родился в Местии, в крестьянской семье» находим мы в его записях. 23 марта 1932

года в семье Виссариона и Фацу Хергиани родился третий ребенок. Виссарион хорошо

запомнил тот день. Было солнечное утро, звонко, по-весеннему кричали петухи, по узким

кривым улочкам Ланчвали, увлекая щепки и комья навоза, скатывались ручьи в мутную

речку Местиачалу. Мартовский воздух был еще прохладен, но лицо, руки, спина

чувствовали то приятное припекание, после которого недолго уже сереть остаткам снега

на огородах, недолго дремать нехитрому крестьянскому инвентарю, сохам, лопатам, граблям. Два тягловых быка, истосковавшихся по сочной траве, которая вот-вот появится

на гривах и обочинах, нетерпеливо переступали в мачубе, со свистом втягивая ноздрями

прелые запахи. Ланчвали один из поселков Местии, в которую входят помимо пего еще

Сети, Лехтаги, Лагами. Виссарион расположился под яблоней и колол дрова, когда

распахнулась калитка и во двор вошла его мать Мамял, проделывая движения, весьма

похожие на танец. «Что это с ней?» подумал Виссарион, продолжая орудовать с чурками.

У моего сына родился сын сказала Мамял. Бросай топор, беги к Фацу, отблагодари. После

первых двух девочек, Керикмез и Евы, мальчик большая радость в семье. Да,

действительно, что же он мешкает? Хоть это и непривычно куда-то бежать: со всеми

повивальными делами раньше управлялись у себя дома. Третьего ребенка принимали в

государственном роддоме-новости для Верхней Сванетии. Потом он стоял у Окна

роддома и смотрел на круглолицое сморщенное существо в руках Фацу, которое крутило

головой, гримасничало, щурилось на солнце и упрямо не хотело замечать пальцы, барабанившие по стеклу. Мальчику дали древнее имя Чхумлиан. За сыном вновь пошли

дочери. С перерывами в два года родились Ира и Тина. Характер Чхумлиана стал

проявляться рано. Долгие зимние вечера семья обычно коротала около железной печи.

Девочки усаживались поближе к теплу, звали к себе Чхумлиана. Но тот упорно

отказывался: он не неженка. Чхумлиан настоящий мужчина, - поощрял отец. А вот

полазить он любил. С пяти лет уже путешествовал по шатким лестницам старой башни, при этом часто падал. За шалости крепко влетало от матери.«В детстве я был

принципиальным мальчиком: хотел все делать только по-своему». Его так и дразнили

упрямец. В ланчвальском доме проживали три семьи, объединенные в одну общую. К

концу тридцатых годов эта общая семья насчитывала пятнадцать человек. Старшим по

возрасту, а стало быть и по положению, был Антон. Дедушка Антон и его жена бабушка

Тэрро располагались в комнате первого этажа. В левой маленькой Комнате второго этажа

жили Виссарион, Фацу и пятеро их детей, в правой, такой же по размеру, сын Антона и

Тэрро Александр, его жена Марьямул и их дети старшая дочь Маро, сыновья Филипэ и

Бидзина и младшая дочь Додо. С шести лет Чхумлиан помогал старшим но хозяйству.

Отец брал его в Лагунвари, на поливные луга. Мальчик особенно любил поездки за сеном.

Лежишь себе на широкой доске сава, узких сванских саней, у самых: ног бредущих быков, а мимо проплывают зеленые леса, белые вершины. Красиво. Оп помогал отцу увязывать

сено, то и дело юркая под сав, чтобы найти застрявшую между полозьями веревку, обирал

граблями не захваченные вязью травинки. Потом приводил быков, пасущихся невдалеке, помогал надеть на них деревянное ярмо. Когда сани с сеном выводились со склонов на

ровную дорогу, Чхумлиану доверяли управлять быками. Мальчик, брал в руки повод

налыгач и шагал впереди быков. Хать, хать, покрикивал он на животных. Горячими

струями дышали в спину быки, в руку с налыгачем тыкалась упругая мокрая подушечка

носа. Вот, наконец, и поселок, но мальчик не жалуется на усталость, он будет вести быков

до самого дома. Прижимаются к стенкам повизгивающие свиньи, в щелях каменных

заборов мелькают серые хвосты убегающих ящериц. Останавливаются сельчане, чтобы

перекинуться словом с возчиком. Магвайт хари (как поживаешь)? Хочамд хвари (хорошо

живу), отвечает мужичок с ноготок. Еще любил маленький Чхумлиан веселую молотьбу

Она начиналась в солнечный день в конце августа, когда от Лайлы дул устойчивый

летний ветер. Спокойные, волы медленно волочили по кругу загруженную камнями

молотильную доску навир. Чхумлиан со сверстниками и ребятами постарше запрыгивал

на доску, стараясь подольше удержаться на ней. Взрослые не ругали за эту игру, а, наоборот, поощряли: чем больше народа стоит на молотилке, тем лучше она молотит.

Всем хочется про ехать на такой безколесной колеснице, особенно малышам. Некоторые

подолгу семенят рядом с навиром, пытаясь сесть на его краешек. И, конечно, кто-то

упадет в мягкую солому, кто-то порвет рубашку или штаны, оцарапается или набьет

шишку. Крики и смех звенят на току с утра до вечера. Но не только чисто крестьянскими

делами жила семья. Среди различных вещей в доме, глубоко врезавшихся в детскую

память Чхумлиана, были дедушкин кинжал в серебяных ножнах (его потом носил дядя

Александр), охотничье ружье и не совсем понятный инструмент, похожий одновременно

и на кирку, и на тяпку, альпинистский ледоруб, с помощью которого, как позже объяснил

отец, рубили ступеньки во льду, страховались и выполняли массу других полезных дел.

Уходя на охоту, дедушка Антон брал с собой ледоруб. Но чаще всего ледорубом

пользовался отец: он был известным альпинистом. Альпинистские разговоры в семье

были едва ли не первыми после разговоров об урожае. А когда в доме собирались

сподвижники отца, Чхумлиан пристраивался поближе к столу: было интересно послушать

увлекательные рассказы главного заводилы богатыря Габриэля, дельные предложения

отца, страстные выкрики молодого Бекну, обстоятельные объяснения дяди Максима, замечания осторожного Чичико или бесстрашного Годжи Зуребиали, альпиниста из

Мулахи. Иногда в разговоры встревала мать, что, впрочем, бывало редко. «Язык, как мед, такая вежливая», отзывались о ней местийцы. Она говорила, что было бы лучше, если бы

мужчины больше думали о семьях, чем о вершинах. У нее были на этот счет свои взгляды.

Чхумлиан вел знакомства со многими ланчвальскими и лехтагскими ребятами: Марленом, Шамилем, сыном Кадерби: Михой, Табеком, Шалико, Бавчи, Ноем, Карло. Особенно

близок он был с Марленом. Они любили угощать друг друга. Чтобы никто не мешал, устраивались под навесом, где лежали плетеные корзины для перевозки мелкого сена, разворачивали прихваченные из дома свертки. Здесь было все: кусочек сулгуни, хачапури, лепешки, печеный картофель, ломтик сот с медом, зеленый горох в стручках, местные

горьковатые вишни. Чужая еда уписывалась с большим аппетитом. А сколько побродили

они и вдвоем, и вместе с другими сверстниками. Бывало, нагрянет во двор целая ватага и

хором просит родителей Чхумлиана отпустить его в горы за гэхом. Ребята отправлялись

вверх по ущелью, где в провале белели снега Лекзыра, переходили морену ледника

Чалаат, пока, наконец, не выбирались на склоны Далла-Коры. Там рос гэх. По пути

устраивали ночевку под большим нависающим камнем, разводили костер, пекли

картошку и, укрывшись старыми отцовскими пиджаками, коротали ночь. А утром, слегка

перекусив, разбредались по склону, рубили длинными, как шашки, ножами высокие

сочные стебли, напоминающие конский щавель. И первые ошкуренные прутки гэха, миновав сумки, попадали в рот. Мякоть была сочная, кисловатая, вкусная. Часто

приходилось пасти коров. Навсегда остались в памяти эти пастушьи выходы. День

начинался с первыми петухами. Скрипели ворота со всех дворов выходили сонные

коровы, сбиваясъ в узком проходе между заборами, позвякивая колокольчиками. Стадо

вытягивалось лентой и так шагало до тех пор, пока, наконец, не кончались посевы

картофеля, кукурузы и ячменя, а вместе с ними и заросшие крапивой каменные и

штакетные ограды. Вырвавшись на простор, коровы разбредались, щипали траву.

Размахивая палками, носились пастухи, сгоняя упрямых животных в плотный косяк, чтобы гнать выше на верхние пастбища. - Хоу, хоу, жях, гай-гай... У начала пастбища

коровы предоставлялись самим себе. Целый день они будут пастись на стыке леса и

альпийских лугов, где есть все, что им надобно: трава, тень, вода.

Коровы спокойно пасутся, и пастухи чувствуют себя свободными от забот. Можно и

самим чем-нибудь заняться. Например, жвачкой. У старых елей, в местах, где сбита кора, выступают смоляные сгустки. Есть мягкие, прозрачные, как вода. Это писе молодая

смола, ее не жуют. Но есть твердые, как камень, и желтые, как янтарь. Это нашк. Когда

нашк начинают жевать, он рассыпается на зубах на мелкие кусочки, обдавая язык мучной

пудрой. Потом постепенно мягчеет, розовеет, становится податливым, как воск. Жевать

его приятно. От нашка зубы делаются чистыми, нан зерна белой кукурузы. Конечно, за

коровами надо еще присматривать, чтобы далеко не разбредались, но как хочется

подняться выше, к скальному гребню горы, заглянуть на другую сторону, увидеть вблизи

Ушбу! Чхумлиан первый подбивал на такие прогулки. Путь был не близок. Надо было

пересечь огромное холмистое пастбище, на котором паслись молодые и взрослые быки

(завидев людей, они тянулись мордами, просили соли), перейти через остатки зимнего

снега. По мелким осыпям и легким скалам пастухи выбирались на гребень и шли по нему

еще добрый километр, прежде чем отыскивали подходящую точку, откуда хорошо видна

вся Ушба. Двурогая загадочная гора стояла совсем рядом, окутанная легким, как кисея, туманом. Ее левая вершина торчала скальным зубом, а правая - напоминала белый шатер.

С седловины спускался длинный висячий ледник, похожий на остановившуюся в прыжке

лавину, которой словно в детской игре, кто-то сказал «замри». С этой высокой точки

хорошо были видны все горы вокруг. Рядом с Ушбой стоял черный массив Чатына, за ним

выглядывал снежный горб Бжедуха, а правее его - Далла-Кора с длинным рваным гребнем

и Лекзыр. Правее Лекзыра, с зеленым поясом лугов и лесов, стояла теплая уютная

вершина Бангуриани, самая близкая к Местии. Вдали на востоке царил белый Тетнульд.

Справа и слева от него, точно копируя исполина, толпились большие остроконечные

вершины-пирамиды. С юга панораму замыкал спокойный домашний Сванетский хребет

со снежной Лайлой. Налюбовавшись вершинами, ребята бежали вниз прыгали через

камни, скатывались по осыпям и снежникам. Пора было собирать стадо и гнать домой.

Привькшие к дневной воле, животные упрямились. Рубашки прилипали к спинам

пастухов. Скорее бы выгнать этих бестии из леса, где они так умело прятались у нижнего

брода гонки, наконец, заканчивались. Коровы входили в ручей и, вытянув шею, не спеша

пили воду. К ручью припадали и пастухи. Нет ничего прекраснее входить в селение со

стадом при догорающей заре. Коровы идут кучно, дружно. И мычат они вечером как-то по

особенному трубно протяжно, вытягивая звук с низкого тона до самого высокого. Словно

говорят: встре-ча-ай... Некоторые хозяйки выходят к околице и издали зовут своих

любимиц. Быстро разбредается стадо по дворам, желтая пыль теплым молочным запахом

долго еще висит в воздухе. По характеру Чхумлиан был не только упрямым, но и

честолюбивым. Не прочь был похвастать школьными отметками, своей ловкостью, отцовской славой, - чем угодно. Когда его приняли в пионеры и повязали кумачом шею, он так возгордился, что всю неделю, невзирая на уговоры родителей, спал в пионерском

галстуке. А когда Като, бойкая и задиристая девчонка, сказала в шутку, что он боится

один ходить в лес, Чхумлиан постарался доказать, что она болтает чепуху. Впрочем, отличиться ему помог случай: домой не пришли коровы. Я их мигом пригоню, заявил

мальчик. Он добрался до леса, когда сгустились сумерки. Хяпш, хяпш, звал Чхумлиан.

Коровы не попадались. В полночь темноте он выбрался к верхней поляне. Спугнутое

стадо поросят, как горох, прокатилось от родника в чащу. Хяпш, хяпш. Ни хруста ветки, ни шороха. Темнота хоть глаз выколи. Изредка пролетали светлячки, и тогда казалось, что

кто-то прошел мимо с горящей цигаркой. Совсем рядом ухнул филин. Одинокому

путешественнику стало жутко, и он полез на дерево. А когда утром стадо вновь выходило

из села, навстречу ему шагали две коровы и Чхумлиан. Теперь беглянки дня три будут

сидеть дома и есть (в наказание!) сочную чучелу, любимое коровье блюдо. Чучела

заставит их почувствовать всю прелесть домашнего очага, и они уже не захотят оставаться

в лесу на ночь. После этого случая еще долго говорили о том, как Чхумлиан один ночевал

в лесу. А ты смелый, сказала Като. Чхумлиан небрежно посмотрел на девочку: какие

могли быть на этот счет сомнения!

Трудное время

1941 год навалился на семью двойным горем: войной и тифом. И если первая беда гремела

еще далеко на западе, то вторая вошла прямо в дом. Во время осенней вспышки тифа в

Местии переболела почти вся семья. Первым захворал десятилетний Бидзина. Александр

отправил его с Марьямул на кош в Лагунвари, чтобы изолировать больного сына от

других детей. Сам же прописал и лечение: чеснок с аракой. Чеснок как лекарство арака

для сна. Похоже, это нехитрое снадобье и спасло Бидзину. Вернувшись с коша, слег сам

лекарь. Его отправили в беспамятстве и бреду в больницу. Следующей жертвой стала

старшая дочь Виссариона Керикмез. Через три недели она умерла. Вслед за ней скончался

Александр. Бедная Фацу обезумела от горя. Вскоре тиф скосил и ее. Тифом переболели

тогда и Чхумлиан, и Ира и Филипэ, но выжили. После этой страшной осени в большой

дружной семье не осталось ни одной супружеской пары. Виссарион лишился жены, Марьямул - мужа, бабушка Тэрро умерла за год до вспышки тифа. Чхумлиан глубоко

переживал потерю матери. Отец за делами и восхождениями не шибко баловал его

нежностями, вся ласка шла от нее. Старики говорили - мать хранительница очага, святая

святых сванского дома, дети в вечном долгу перед матерью. Чтобы отблагодарить мать, надо в собственных ладонях изжарить ей яичницу на огне или трижды накормить мясом

неродившегося туренка. Он бы, наверное, так и сделал, как велит поверье, но нет уже

матери, некого благодарить. Раннее сиротство поселило в глазах его печаль,

проступавшую потом даже в минуту веселья. Долгий траур стоял в доме. Особенно

убивалась Ева. Она пряталась на сеновале и плакала. Помнится, сказал ей тогда отец:

- Не надо прятаться, дочь моя. Плачь на людях. Никогда не стесняйся правды.

Долго еще в дом не приходили гости: люди боялись заразиться тифом. Заходили только

дядя Восеб и друзья Чхумлиана Марлен и Миха. Они ничего не боялись. К весне 1942

года в поредевшей семье стала налаживаться нормальная жизнь. Самым крепким в горе

был дедушка Антон. Он подбадривал всех, учил стойко переносить беды. К нему

тянулись. Едва оправились от одного несчастья, как надвинулось другое: к дому

неумолимо приближался фронт. Люди в селениях говорили о предстоящих бомбежках.

Разгром фашистов под Москвой зимой сорок первого вселил надежду на скорое

окончание войны. Однако сорок второй нес новые огорчения: наши отступали. Горцы

всматривались в карту, висевшую в сельсовете, 4 июля оставлен Севастополь, 24 июля

Ростов на Дону. Фашистские армии, словно прорвав плотину, вливались в междуречье

Дона и Волги и стремительно катились к Кавказу. В первой декаде августа они захватили

Армавир, Ставрополь, Минеральные Воды, Пятигорск, Кисловодск, подошли к Нальчику, вступив на землю соседней Кабардино-Балкарии. 10 августа пришла очередь Майкопа, 11

августа Краснодара, потом Моздока. Враг двигался к Санчарскому, Марухскому, Клухорскому и другим перевалам Западного Кавказа. Вскоре гитлеровцев заметили на

склонах Эльбруса. Земляки, побывавшие на антифашистских митингах в Тбилиси и

Орджоникидзе, рассказывали, что Гитлер задумал захватить хлеб юга, нефть Кавказа и

посадить страну на голодный паек, как Ленинград. Говорили о хитрости и коварстве

врага. К сванским селениям со стороны Зугдиди начали подходить регулярные части.

Говорили, что войсками командует Константин Леселидзе. Чхумлиану казалось, что на

защиту перевалов идет целая армия грузин под предводительством грузина командира. Он

был удивлен, когда увидел в потемневших от пота гимнастерках не только грузин, но и

русских, украинцев, армян, казахов, узбеков, туркмен, азербайджанцев. Все эти люди

пришли защищать Грузию, ее высокогорные селения, его ланчвальский дом. Может быть, тогда, в сорок, втором еще детским умом он начала постигать смысл слова «Отечество».

Чхумлиан со сверстниками бегал к бойцам, приносил нарзан. Дни стояли знойные. Было

приятно видеть, как запыленный красноармеец запрокидывал кувшин и пил с

наслаждением, долго, жадно. Струйки нарзана проливались у краев губ, стекали по

подбородку и шее, оставляя на коже светлые полосы. Спасибо, говорил боец, а иногда, подмигнув, добавлял: Ивасухари. Так, кажется, по-вашему. И это было особенно приятно.

Солдаты 214-го кавалерийского полка Ромазова 63-й кавдивизии комбрига Белошниченко

3-го стрелкового корпуса Леселидзе спешили к перевалам. Вскоре ни оседлали

Донгузорун, Бечо, а затем подошли под тийский, Твибер, Цаннер. Всем мальчишкам

хотелось принять участие в предстоящих сражениях.

- Идем на Бечо, - предложил Миха Чхумлиану.

- Идем, сразу согласился тот.

Мальчики заскочили к Марлену, но, не застав его дома, отправились вдвоем. Пешком

дошли до Ленджери, потом на кавалерийской упряжке доехали до развилки на Бечо. По

дороге вверх двигались войска. В селении Бечо увидели первых беженцев с северной

стороны женщин, стариков, детей. Человек сорок, некоторые женщины держали грудных

детей. Люди были измучены. Горцы из селения говорили, будто немцы высадили на

Эльбрусе десант. Мальчики двинулись дальше, Пристроившись к группе бойцов,

обвешанных амуницией.

- Вы куда?

- Корова, сказал Миха и показал наверх....

Им поверили. Так они прошли еще несколько километров.

- Отставить движение, раздалась команда.

- Сойти с тропы, всем стать под деревья.

Красноармейцы смотрели в небо. На огромной высоте медленно плыл самолет с двумя

туловищами. Вот он, враг, мальчики следили за самолетом. Самолет-разведчик

развернулся и улетел на север. Отряд продолжил движение. У буковой поляны встретился

конный боец.

-Где капитан? спросил его усатый сержант.

-Капитан под перевалом, конник, проехал дальше вниз.

Наверное, этот капитан самый главный командир на перевале Бечо, его и попросим, чтобы

взял в отряд, решили мальчики.

-Привет! услышали они знакомый голос.

Перед ними стоял Габриэль, вышедший из-за поворота тропы. Объяснения были

короткие. Не помогли ни уговоры, ни просьбы. Мальчики повернули обратно. Они

спустились вместе с беженцами из Тырныауза, очередную партию которых сопровождал

Габриэль до селения Бечо. А утром следующего дня, договорившись с каким-то военным, он отправил маленьких вояк на попутной машине в Местию, поступали новые вести о

событиях в Приэльбрусье. В селениях знали многие подробности, связанные с подходом

врага и первыми боями. Знали, например, что просочившись по долине Кубани через

Микоян-Шахар и Хурзук, фашисты вышли на перевал Хотютау в южном плече Эльбруса

и без единого выстрела заняли перевалы, ведущие через Главный Кавказский хребет на

юг, Чипер и Чипер-Азау. В этой глухомани наших войск не было. Неожиданный выход к

Эльбрусу с занятием малохоженых перевалов говорил о хорошем знании врагом

Кавказских гор. Вскоре стало известно, что здесь действует специальный

горнострелковый корпус, в котором есть особая дивизия «Эдельвейс», состоящая сплошь

из альпинистов и горнолыжников. Эдельвейсовцы вышли на южные склоны Эльбруса, заняв высокогорную гостиницу «Приют одиннадцати», Ледовую базу и Старый кругозор, нависли над Баксакским ущельем, по которому полным ходом шла эвакуация. На Эльбрус

была-послана наша разведка из гарнизона перевала Донгузорун. 17 августа разведчики

напоролись на вражеское охранение у Ледовой базы. Завязался бой. Разведчики видели, как десятки гитлеровцев мчались на лыжах от «Приюта Одиннадцати» на помощь своему

охранению. Силы были неравные, и, потеряв троих бойцов, наши отошли в ущелье.

Караваны мулов с тяжелыми вьюками стали курсировать от перевала Хотютау к «Приюту

Одиннадцати» и Старому кругозору противник серьезно закреплялся. Пользуясь

отсутствием наших войск, гитлеровцы спустились с перевалов Чипер и Чипер-Азау на

южные склоны, прошли верховья малохоженого ущелья Ненскры и заняли перевал Васса, расположенный в Южном отроге Главного хребта и ведущий из ущелья Ненскры в долину

Накры. Это означало, что враг находится за сванскими огородами. 18 августа

эдельвейсовцы спустились в Баксанское ущелье со Старого кругозора, у селения Терскол

шел кровопролитный бой. Трудно было представить, что в каких-то пятнадцати

километрах под отдаленный треск автоматов и пулемётов, под гулкие взрывы гранат и

мин двигались группами по ущелью Баксан к ущелью Юсеньги и далее к перевалу Вечо

работники Тырныаузского вольфрамо молибденового комбината и их семьи. Путь к

Нальчику, ставшему фронтовым городом, был практически отрезан. Обеспечивали этот

переход знакомые горцам альпинисты-инструкторы Георгий Одноблюдов, Алексей

Малеинов, Александр Сидоренко с помощниками. Они перевезли ли около полутора

тысяч человек, в том числе двести тридцать детей. Бойцы 214-го полка, заперев немцев на

склонах Эльбруса, прикрывали эвакуацию. Сваны прислушивались к отдаленным

взрывам, прикидывая, где идут бои. Гул шел от южных отрогов хребта, из района

перевала Басса. Потом пришли вести, что перевал Васса отбит и наши его прочно

удерживают. Значит, враг в Накру не попал. Начались тяжелые бои за освобождение

перевалов Чипер-Азау и Чипер. Надо было закрыть бреши. Старики гадали пройдут или

не пройдут немцы через перевалы? Одни говорили, что могут пройти, другие, что нет.

Лишь мальчишки были абсолютно уверены: не пройдут, наши не пустят. Они с завистью

смотрели, как вручают винтовки бойцам сванского отряда особого назначения. Чхумлиан

гордился; что первыми добровольцами были его однофамильцы, а, стало быть, по-

местному и родственники, Габриэль и Бекну. Потом записался и дядя Максим. Всего в

отряде было триста человек. Отряд должен был подносить боеприпасы и топливо

гарнизонам перевалов, а также бороться с десантами и другими просочившимися

группами противника.

Во второй половине сентября спешившихся кавалеристов 214-го полка, сумевших

выстоять против эдельвейсовцев, сменили 242-я горнострелковая дивизия полковника

Курашвили и отдельные горнострелковые отряды, специально обученные и

экипированные для войны в горах. Дух войск был высокий. Каждый горный боец

чувствовал свое особое предназначение. Бои на склонах Эльбруса и в урочище Чипер

разгорелись с новой силой. Многие инструктора альпинизма находились в действующих

частях. В это время через перевал Донгузорун, под носом у гитлеровцев, засевших на

Эльбрусе, полным ходом еще шла эвакуация из Баксанской долины всего ценного на юг

перегонялись стада крупного и мелкого скота, уносился в мешках вольфрамо-

молибденовый концентрат. Под мычание, блеяние и ржание тысяч голодных коров, овец и

лошадей, после тяжелых боев на равнине и в предгорьях, унося раненых, которых

насчитывалось более трехсот, отходила через этот завален ный снегом перевал отрезанная

от своей 37-й армии и прижатая горам 392-я стрелковая дивизия полковника Купарадзе. В

середине ноября наши оставили ущелье Баксана, закрепившись на более выгодных для

обороны, рубежах на перевалах. Гарнизоны перевалов Донгузорун и Бечо со дня на день

ждали нападения. Однако, заняв все Баксанское ущелье, гитлеровцы активных действий

не предпринимали. Сама природа Кавказа чинила трудности непрошенным гостям: началась удивительно ранняя зима тяжелая, многоснежная, с трескучими морозами, буранами, лавинами. Враг затаился за хребтом. Складывалось впечатление, что он оставил

помыслы о дальнейшем наступлении, словно чего-то ждал. Судьба Кавказа решается не у

перевалов, а в Сталинграде, сказал дедушка Антон. Вот уже третий месяц там шли

ожесточенные бои. Совинформбюро сообщало, что 19 и 20 ноября войска Юго-Западного

и Сталинградского фронтов перешли в контрнаступление и окружили фашистскую

группировку. Это известие обрадовало всех. Теперь гитлеровцам будет плохо и в

Приэльбрусье. Складывалась благоприятная обстановка для нанесения удара по

Баксанскому ущелью. В середине декабря из штаба войсковой части, расположенного в

селении Бечо, запросили в сванском отряде четырех альпинистов-проводников. 18

декабря в Бечо прибыли Габриэль и Бекну Хергиани, Максим Гварлиани, четвертым был

Симон Мадлиани, школьный учитель из селения Чолаши, имевший несколько

восхождений. Предстояло идти в разведку через перевал Ахсу, находящийся чуть

восточнее перевала Бечо и выводящий через ущелья Шхельды и Адылсу в Баксанекую

долину командование нуждалось. В свежих данных о противнике. Попытки захвата языка

в последние дни были безуспешными. Помимо четырех горцев в разведгруппу отобрали

восемнадцать физически крепких бойцов. Группу возглавил лейтенант Юрий Сорокин.

Сдали личные документы, дополучили оружие, боеприпасы, паек. Запасались

основательно, уходили дней на десять. Рюкзаки весили килограммов по двадцать пять.

Кроме того, проводники прихватили по шесть пучков цераквы тонкой мягкой

подсушенной травы. Лейтенант не мог взять в толк, зачем горцам сено? Максим объяснил: цераква убирает из ботинок сырость и хорошо греет ноги, ею пользуются в горах уже

сотни лет. 20 декабря группа Сорокина выступила вверх. Пошли пешком. Опыт показал, что для большинства бойцов лыжи не помощь, а помеха. Сказывалось все и высота, и

крутые склоны, и оружие на ремне, и тяжелый рюкзак за плечами, и, конечно, неумение.

Топать ногами надежнее. Шли в маскхалатах с накинутыми капюшонами. Снега было

много, но опытные проводники выбирали места с твердым настом, умело обходили

лавиноопасные склоны. Первую ночевку сделали в рантклюфте трещине между скалой и

льдом. А утром снова вверх. Шли медленно, держались ближе к скалам. Когда немецкий

разведывательный самолет выныривал из-за гребня; останавливались и замирали.

Четверка горцев шла впереди, вытаптывая прочные ступени. К перевальной точке (время

клонилось к вечеру) выходили со всеми предосторожностями, чтобы не напороться на

засаду. Температура под минус тридцать.

Надо идти дальше, иначе поморозимся, посоветовал Габриэль. Сорокин согласился.

Оставив на перевале двух радистов для промежуточной связи, разведгруппа начала спуск

на северную сторону. Только исключительное альпинистское чутье позволило

проводникам провести группу в темноте через лабиринт трещин и выбраться к повороту

Шхельдинского ледника, к приюту Аристова. Сухой спирт не лучшее топливо для

добывания большого количества воды, всех мучила жажда, третий день вволю не пили.

- Мы знаем родник около леса, в трех часах ходьбы отсюда, сказал Максим. Надо

выбираться туда.

-Днем теперь двигаться всем нельзя, могут заметить, сказал Сорокин. Мы уже, считай, за

линией фронта. Пойдете пока двое ты и Габриэль.

С наступлением темноты Симон и Бекну приведут нас к источнику. Ждите там.

Подобравшись к роднику, Габриэль и Максим заметили на снегу следы. Залегли. Стали

всматриваться в кромку леса. Никого. Вскоре убедились, что следы старые. Габриэль взял

на прицел лесную тропу, а Максим с флягами отправился к воде. Напившись вволю, двойка залегла под соснами.Двигаться ночью по заснеженной Шхельдинской морене было

непросто. Бекну и Симон часто останавливались, поджидая отставших. Сорокину вдруг

стало казаться, что слишком долго спускается, группа, а тех двоих что ушли утром, все

нет и нет. Он беспокойно вглядывался в неуютную черноту ущелья. Подошли ближе к

лесу и, наконец, увидели два силуэта. Сорокин облегченно вздохнул.

Есть вода? Есть.

До лагеря «Молния», расположенного у входа в Шхельдинское ущелье, где могло

находиться охранение неприятеля, оставался час хода. Решили захватить лагерь ночью.

Окружили, вошли никого. Выбитые двери окна без стекол. Из живых существ Две худые

голодные кошки. Переждали день в районе лагеря, ночью двинулись вниз по ущелью

Адылсу. Подкрались к баксанской развилке у моста через реку пулеметные гнезда с обеих

сторон. Отошли в лес незамеченными. Несколько суток пробыли разведчики в Баксанской

долине. Ночью передвигались залесенными склонами, днем вели наблюдение. Сорокин не

выпускал из рук бинокля, наносил на карту свои пометки. Гитлеровцы двигались по

дороге группами пешком или на машинах. Зимние физиономии их были невеселые.

Захватив двух языков (засада на дороге между «Молнией» и развилкой была удачной) и

раздав через местное население листовки для немецких солдат пригодилось знание

Габриэлем балкарского языка, группа Сорокина стала спешно отходить. Теперь шли и

днем. 30 декабря были на перевале Ахсу. Радистов на месте не оказалось, в рации зияли

пулевые пробоины. Вот почему в последние дни связь с ними пропала. Спустившись с

перевала, разведчики увидели двух заросших людей, резво выскочивших из трещины к

ним навстречу. Это были радисты. Два дня назад их засек вражеский самолет и стал

обстреливать. Прищлось, давай бог ноги, скатываться с перевала на юг. Однако далеко

вниз не пошли, решили ждать группу на первой ночевке. Радости их не было предела.

31 декабря, в день возвращения, в верхних гарнизонных землянках группа Сорокина, перебарывая усталость, чокалась кружками. Пили за Новый год. За удачную разведку.

Молодец, Сорокин, говорил офицер штаба, курировавший эту операцию, отлично

сработал. Будешь представлен к ордену Красной Звезды, бойцам медали «За отвагу».

- Я считаю, эти четверо, и Сорокин кивнул на горцев, вполне заслуживают одной награды

со мной. Без них я бы ничего не сделал.

Успешно сработали и разведгруппы, ходившие с перевала Донгузорун. Теперь о

противнике знали многое. По поручению командира дивизии подразделения 897го полка

начали готовить удар по Баксанской долине. Атака не состоялась: эдельвейсовцы

покинули Приэльбрусье. Дивизия Нурашвили стала готовиться к переброске на побережье

в район Туапсе. Теперь радио приносило радостные вести: наши наступали! В начале

февраля 1943 года по поручению Закавказского фронта в Местии формировалась группа

альпинистов для снятия фашистских флагов с вершин Эльбруса и водружения советских.

Это была почетная миссия. Группу составили альпинисты из 242-й дивизии, остававшиеся

еще в горах. Вошли в нее также Габриэль и Бекну Хергиани. В долину Баксана группа

перешла через перевал Бечо. Помимо неё задание Закфронта выполняли еще две.

Поднялись на Старый кругозор. Колючая проволока, пулеметные гнезда, горы стреляных

гильз. Ходили осторожно, боясь напороться на мину. На Старом Кругозоре догнали

первую группу альпинистов, которая вышла на день раньше через перевал Донгузорун.

Объединились. Пошли дальше. Снег был глубокий, двигались медленно. У «Приюта

Одиннадцати», в метрах двухстах, залегли. Дали две очереди из автоматов. На выстрелы

никто не ответил. Вошли в Приют: разорванные матрацы, старые батареи питания, разбитая радиостанция, клочья старых немецких газет и журналов со снимками «героев

Эльбруса». Видно, большое значение фашисты придавали своему присутствию на этой

вершине. 9 февраля на Приют поднялась третья группа от штаба Закфронта, прибывшая

из Тбилиси. Все три группы вошли в объединенный отряд, состоявший из двадцати

человек под общим руководством активного участника боев под Клухорским перевалом

Александра Гусева, совершившего еще в 1934 году вместе с Корзуном первое зимнее

восхождение на Эльбрус. Начали готовиться к зимнему штурму вершины. Но тут

испортилась погода: повалил снег, задул ураганный ветер. Стали ждать. Сутки, другие, третьи. Погода не улучшалась. И хотя операция с флагами не была связана с прямыми

боевыми действиями и представлялась чисто альпинистским делом, она имела одну

особенность: не взойти на вершину было нельзя. Командир решил послать на Западную

вершину маленькую, но сильную группу в составе Николая Гусака, Габриэля и Бекну

Хергиани, Александра Сидоренко, Евгения Белецкого и Евгения Смирнова. Вышли

ночью. Видимость плохая: ветер, снег, туман. Петляли. Габриэль и Сидоренко

провалились в трещину, но все обошлось. Шли на кошках. Вот, наконец, и стоящий как

маяк триангуляционный знак Западная вершина. Никогда не прекращающийся

эльбрусский ветер, словно освобождая вершину от нечисти, в клочья изорвал фашистские

штандарты. На вершине водрузили Государственный флаг СССР. Через несколько дней

другая группа под руководством Александра Гусева водрузила флаг СССР на Восточной

вершине, отметив это событие пистолетным салютом.

Лагамский свиф

Чем больше подрастали дети, тем теснее становилось в ланчвальском доме. Велись

разговоры о разделении. Мамял тянула Виссариона на новый участок в Лагами, чтобы

сын был ближе к ней, старой матери. После смерти мужа она вышла за Давида Гварлиани, а после кончины его жила у младшего сына Максима. Дедушка Антон был против

разделения.

-Когда все вместе, жить легче. Ты сейчас главный мужчина в доме. Я уже старый, Филипу только шестнадцать, Бидзине тринадцать, совсем пацан, косу еще держать не

умеет. Не уходи.

-Разве я далеко уезжаю, говорил Виссарион. Всего за десять огородов. Буду помогать.

Шли даже споры, наконец, дедушка Антон согласился. Так Виссарион с четырьмя детьми

перебрался в Лагами, самый северный поселок Местии. На новом участке, сплошь

заросшем крапивой бурьяном, стояла полуразрушенная стена старого дома,

притулившаяся к невысокой, но осанистой башне со сбитой макушкой. Надо было срочно

делать дом. Временно жили у Максима. Пока возводилось строение, Виссарион

обдумывал и вторую проблему: найти детям мачеху. Но кого взять в жены? Жениться

просто на приглянувшейся женщине было бы шагом крайне легкомысленным. В выборе

супруги Виссарион, человек весьма строгий в матримониальных вопросах,

руководствовался не столько личными мотивами, сколько желанием найти такую

спутницу жизни, которая относилась бы к его детям как к своим собственным. Вскоре

после переселения в новый дом в нем появилась худенькая женщина с четырехлетней

дочерью Нателой. Это была Мамол, молодая вдова. Но то ли из-за молодости, Мамол

была лет на двадцать моложе своего нового супруга. Виссарион остановил на ней выбор.

Мамол была родная племянница его первой жен, Фацу. Дети Виссариона родственники

Мамол, её двоюродные сестры и братья Виссарион не ошибся в выборе. Мамол

относилась ко всем детям Нателе, Еве, Ире, Тине, Чхумлиану и появившимся позже

Анвару, Назо и Эверезу с одинаковой любовью и заботой. К тому же Мамол была

альпинисткой. Построенный дом, как и большинство сванских домов, был двухэтажным.

Первый этаж - мачуб: зимнее жилье со стойлами для скота, второй дарбаз: ceновал летнее

Жилье. Через год была пристроена комната с востока, а еще позже дарбаз разделили

вдоль, и появились еще две комнаты с окнами на юг. Чхумлиан бывал уже не раз в

Лагами. Поселок ему нравился. Здесь дома вы тянулись вдоль маленькой речки, выбегающей из узкого Лагамского ущелья. С верхней башни поселок смотрелся хаосом

дранковых крыш, прижавшихся друг к другу под разными углами. На крышах,

поблескивая слюдой, серебрились камни. В центре Лагами рядом с большим ясенем

стояла Мацхвар, церковь Спаса, с двориком и склепом. На облупившейся ее стене, обращенной на улицу, просматривалась старинная фреска охотник и олень. Вокруг церкви

и домов, как стражи, стояли башни. Их было больше десяти. Почти все целые, крепкие, только две или три без макушек. Верхняя башня, самая стройная и высокая она имела

шесть этажей, принадлежала роду Барлиани. у черных щелей-бойниц на третьем и

четвертом этажах были видны старые выбоины в кладке: следы пуль. После кривых и

узких, зажатых домами и башнями ланчвальских улочек Лагами казался более

просторным поселком. С веранды нового дома открывался красивый вид на всю

долинную чашу. Слева возвышалась вершина Бангуриани, справа белая Лайла. В центре

долины ровное аэродромное поле, где по нескольку раз в день садились и взлетали

двукрылые самолеты. Правда, отсюда не было видно Тетнульда. Зато, если перебежать по

бревну через русло шалой речки, можно увидеть две макушки Ушбы. Первые дни, пока

налаживались лагамские знакомства, одинадцатилетний Чхумлиан проводил с сестрами.

Однажды он придумал игру в цирк, дети цирка не видели, но много о нем слышали.

Чхумлиан пригласил сестер в дарбаз, стал над дыркой, через которую бросали сено скоту, взял за руки семилетнюю Тину, опустил в проем и начал раскачивать. Дух захватывало. У

бедной девочки, зрители Ира и Натела неистово хлопали в ладоши, восторгам не было

предела. Ире тоже захотелось полетать под куполом цирка. На этот раз верхний партнер

не справился с весом (девятилетняя Ира была грузнее Тины), и «артистки» улетели в

дыру. Хорошо, что внизу лежали отстатки сена: Ира приземлилась благополучно, Чхумлиан ушиб колено. Он лежал и корчился от боли. Подошел Виссарион (ему уже

успела доложить Ева), добавил. За этим пацаном надо было следить и следить. Как-то он

собрал девочек и, глядя на старую башню, сказал:

Полезем?

Натела и Тина молчали, косились на Иру. Страшно, чистосердечно призналась Ира. Она

стала с опаской относиться к затеям брата. Дети альпинистов не должны бояться высоты.

Это звучало веско. Колебаний больше не было. Экспедиция выступила на штурм. В башне

стояла жуткая темнота. Все, не сговариваясь, перешли на шепот. Впереди лез Чхумлиан, за ним Ира, далее, посапывая, карабкалась Тина. Не распускать сопли! Шикнул

Чхумлиан; Тине, перебираясь с этажа на этаж, «восходители достигли верха башни.

Виссарион обомлел, увидев на вершине полуразвалившегося строения три детские

макушки. Пришлось бросать все дела, брать веревку и спускать «альпинистов». Я хочу, чтобы сестры мои были смелые, оправдывался Чхумлиан, получив очередную порцию

воспитания.

На глазах у взрослых не развернуться. И Чхумлиан отправлялся с сестрами к Ламлидским

камням, что стояли за поворотом ущелья, и учил девочек лазить по скалам. Он видел, как

тренировались отец и дядя Максим, и мог уже кое-что сам показать. Отец не раз заставал

такую Картину: на пологой плите лазали девочки, а рядом на отвесе Чхумлиан. И хотя

камни были не очень высокие, разбиться на них было вполне возможно. Чхумлиану

крепко влетало за такие вылазки. Вскоре он ближе сошелся с поселковыми ребятами, которых встречал много раз в школе. Очень подружился с Нопе, смелым пареньком с

дерзким взглядом, самым отчаянным лагамским драчуном. Во всех поселках Местии были

у ребят излюбленные места. Лагамсние собирались на свифе, небольшой площадке в

центре поселка, окруженной башнями. Свои свифы имели почти все селения Сванетии. На

этих маленьких площадях исстари собирался народ, чтобы обмозговать и решить

серьезное дело, услышать важную новость, отметить праздник, поделить верхние

сенокосы. Со свифов уходили воевать. Уютный лагамский свиф помимо своего старого

назначения стал постоянным местом игр и соревнований ребят, этаким дворцом спорта

под открытым небом. Арена его зеленая лужайка, единственный спортивный снаряд, большой, похожий на тыкву намень. До позднего вечера заигрывались ребята на свифе.

Сколько их было, этих игр?!Сама жизнь, связанная с суровыми природными условиями и

нелегким трудом земледелием, скотоводством, охотой, заставляла воспитывать крепких

людей: сильных, смелых, ловких, выносливых. Десятки игр, пришедших из древности, а

также новых, школьных, хорошо развивали ребят. Конечно, мальчики играли в свои игры, девочки в свои, но были и общие. Играли в прятки, жмурки, камушки, кости, классики, чижика, кто ударил третьего лишнего, лахт, два удара, длинного осла. Из игр последнего

времени самым заразительным был футбол: мяч готовы были гонять сколько угодно.

Многие народные праздники проходили с играми-соревнованиями. Состязались в беге, скачках на лошадях, прыжках в длину и высоту, стрельбе из лука и арбалета, лазании по

шесту, фехтовании на деревянных саблях, борьбе. Некоторые соревнования были связаны

с камнями: мелкие бросали в мишень, средние толкали как ядра, большие, весом под сто

килограммов, просто поднимали. Свои камни-тяжеловесы имел каждый поселок. Старики

могли назвать имена богатырей с отдаленных времён умевших поиграть с этими

валунами.

Народ напридумывал и трудовые игры. Кому, например, охота топтать ток, делаемый, как

правило, на том же мягком поле, где скошен хлеб? Долгим и нудным было бы это занятие.

Изобрели хитрую карусель. Вкапывался, заостренный кол, насаживали на него бревно с

дыркой в боку вот и все сооружение. Ребята запрыгивали на бревно, раскачивались и

вертелись по кругу. Было интересно и весело. Через неделю ток готов. А сама молотьба?

Разве это не игра с пользой?

С двенадцати лет мальчиков брали на охоту. Учили ходить по скалам, снегу и льду, выслеживать зверя, подкрадываться, сидеть в засаде, метко стрелять. Учили с помощью

камней или бревна наводить переправы через бурные реки. На лагамском свифе часто

играли в лахт. Разделялись на две команды; человек по восемь. Одни стерегли лежащие на

земле ремни, другие эти ремни отнимали. Чхумлиан был, искусным игроком, он мог в

немыслимом прыжке поднырнуть под ноги сторожа и в перевороте выдернуть ремень. С

добытым ремнем нападать было легче. Зная спортивные способности Чхумлиана, каждая

команда стремилась заполучить его себе. Бывало ребята тянули его, как канат, в обе

стороны: не могли поделить. Соревновались в поднятии камня. Никто толком не помнил, как попал сюда серый, тяжеленный, как, железо, валун. Лежал он здесь, по словам

стариков, давно. Молодые мужчины, проходя мимо свифа, частенько останавливались у

камня пробовали силу: брались за круговую впадину, в которую удобно входили пальцы, пытались приподнять. Далеко не каждому это удавалось. Главным силачом лагамского

свифа считался Гвегну (он был на три года старше Чхумлиана) камень в его руках

становился легким, податливым. Гвегну без особых усилий переваливал его через себя. За

Гвегну тянулись все ребята. Но, пожалуй, больше всего любили борьбу. Боролись и в

праздники и в будни. Самым сильным борцом был Джобе. Крупный, мускулистый, с

могучей шеей, он легко расправлялся со своими одновесами. Собственный вес Чхумлиана

был значительно меньше, чем вес Джобе, но он боролся с ним почти на равных. В своем

же весе Чхумлиан не знал поражений. Особенно интересны были состязания на празднике

Джгвиб. Вся Местия приходила тогда в Лагами. Ранним утром в день веселья, чтобы

никто не видел, отправлялись на свиф женатые мужчины, жены которые ждали ребенка, и

делали из снега фундамент для башни. Согласно поверью, в их семьях родятся мальчики.

Когда утром приходил а на свиф молодежь, фундамент, как правило, был уже готов.

Начиналось строительство самой башни. Лепили снежные кирпичи, наращивали стены, башня получалась высокой. И начиналась потеха. Тут было в чем посоревноваться ловким

и сильным. Парни из других поселков старались завалить башню, лагамцы Не давали. А

когда башня все-таки заваливалась, начиналась борьба за столб, что стоял в центре ее. Все

старались утащить его в свой поселок. Кто победит, у тех будет лучший урожай. Так

гласило поверье. На этом празднике боролись на поясах борцы всех поселков. Хорошо

натренированные лагамские парни, накачавшйе свою силушку на родном свифе, обычно

выходили победителями. С десяти лет Чхумлиан катался на лыжах и к четырнадцати

годам хорошо ими владел. К началу сороковых годов в Местии уже проводились лыжные

соревнования собиравшие сотни зрителей. Маленький Чхумлиан совершал тогда спуски

по первым своим слаломным трассам, прыгал с учебного трамплина. Позже он стал

чемпионом района по слалому, а еще позже призером чемпионат Грузии. Ранняя

спортивная одаренность сделала Чхумлиан! королем лагамских подростков.

Первое восхождение

В мае сорок пятого из всех ружей Местии гремел салют: кончилась война. Оживилась

замершая на четыре года альпинистская жизнь. Однако первый послевоенный сезон

принес большую беду. Осенью, когда густые облака перекрыли с хребта на хребет Вне-

сванетскую котловину, когда перестали стрекотать прилетавшие самолеты и Местия

затихла в сонном оцепенении, с гор пришли тревожные вести: известный альпинист

Алеша Джапаридзе со спутниками Келешби Ониани и Николаем Мухиным захвачены на

Ушбе жестокой непогодой. Вышли они в конце сентября на траверс Ушба Шхельда и вот

уже две недели находились наверху. На спасработы прибыл Евгений Абалаков, один из

самых знаменитых в стране альпинистов. Вместе с ним на Ушбу пошли Бекну Хергиани, Годжи Зуребиани и Николай Гусак

Подъем проходил в тяжелых, почти зимних условиях. У седловины спасатели нашли

забитый крюк с петлей - место, откуда начали спуск на Гульский ледник Алеши группа

Джапаридзе. Но куда она делась потом? Только на следующий год группа Ивана Марра

сняла записку Алеши с Северной Ушбы, а на спуске с седловины к Гульскому леднику

нашла висящую веревку, с привязанным к ней куском палатки. Стало ясно, что трех

альпинистов снесла лавина. Это была большая потеря для советского альпинизма. Летом

1946 года Местия готовилась к массовому восхождению на Бангуриани. Командовал

альпиниадой тбилисец Сандра Гвалия, человек с масштабным замахом. «Дай ему волю, говорили люди, он весь Советский Союз на Тетнульд потащит. Чхумлиан днями торчал на

турбазе, помогал отбирать снаряжение, таскал ботинки, кошки, ледорубы, спальные

мешки, рюкзаки, палатки. «С детства я любил бороться и кататься на лыжах. Но более

всего полюбил альпинизм. Отец и дядя Максим часто рассказывали о своих

восхождениях. Например, как ходили на Ушбу. С детства я сказал: буду альпинистом. Но

отец не хотел об этом слышать».

- Ты чего здесь крутишься, - ворчал Виссарион. - Можно подумать, что тебя возьмут. Мал

еще.

Обидно, когда тебе четырнадцать и ты чувствуешь себя почти, взрослым, но родителям

кажется, что ты маленький, и они не считаются с твоим мнением. Как можно сказать

«нет» человеку, который жил вершинами, когда сама судьба даровала ему такую

возможность? Ничего, он добьётся своего в день выхода, решил мальчик. Он хорошо

попросит отца. Чхумлиан поднялся чуть свет, чтобы не проспать. Отец неторопливо

укладывал в объемистый рюкзак нужные вещи свитер, шерстяные носки, флягу для воды, рукавицы, под клапан заложил аккуратно смотанную веревку. Потом не спеша

позавтракал и вышел, потягиваясь, из-под навеса. Пора, решил мальчик.

- Отец.

Камень должен был расплакаться от его голоса.

- Что ты на меня тоску наводишь, вспылил Виссарион. Сказано: таких не берем. Ни тебя, ни Пирибе. - Ты только послушай, как он ревет и просит Максима.

- А Бидзину?

Сравнил! Бидзине скоро в армию. Со всех уголков Местии на сборный пункт, на стадион, шли парни и девушки, участники альпиниады. Слышались шутки, смех, веселые крики.

Счастливчики! Чхумлиан вдруг почувствовал себя таким забытым, таким несчастным, что

слезы горечи брызнули из глаз. Он более не мог стоять у ворот. Не разбирая троп и дорог, он бежал вниз по каменистому склону, по колкой стерне скошенных лугов, туда, к реке, где можно было спрятаться за валунами в старых руслах и досыта нареветься. Сколько он

там пробыл, он не знал, время словно остановилось, но когда он поднял голову, то увидел

шагающих по дороге людей с ледорубами и рюкзаками, Впереди шел Сандро. Шествие

замыкала тощая яловая коровенка с высохшим выменем и обнавоженными ногами - пища

восходителей. Отряд отпылил и уже начал Скрываться за поворотом ущелья. Ветер

развеивал пыль, а вместе с ней последние надежды Чхумлиана. И тут произошло

удивительное. Мальчик встал и пошел за отрядом. Он еще ясно не сознавал, что делает, какая-то странная сила заставила его перешагнуть через отчаяние, через безнадежность и

властно повела вверх.

Он долго шел по местийской тропе, прячась за деревьями, в трехстах метрах от хвоста

колонны. Вот уже остались позади луга Лагунвари с родным кошем, контрфорс Далла-

Коры. Отряд обогнул западный склон Бангуриани и повернул направо в цирк ледника

Мурхвами. Гвалия решил брать вершину у «затылка» и пройти ее траверсом. Отряд

остановился на бивуак у ледниковой морены. Мальчик зашел за кусты и стал наблюдать: люди ставили палатки, гремели посудой, рубили дрова. От лагеря потянуло дымом.

Дождавшись сумерек, Чхумлиан шагнул к огню. Он знал: сейчас его вниз не отправят.

Когда фигурка паренька освещенная отблесками костра, выплыла из темноты, поднялся

веселый гвалт. Его обступили, потащили к костру, сунули миску с горячей кашей. На лице

отца гуляла недобрая усмешка. Дядя Максим, батоно Сандро, возьмите меня на вершину, Чхумлиан искал союзников, я все умею делать. Конечно, его надо взять, подхватили

десятки голосов. К великой радости Чхумлиана Сандро и Максим уговорили Виссариона.

Умолкли в лагере голоса, погасли костры, наступила тишина. Виссарион укрыл сына

штормовкой и долго еще сидел один у тлеющих углей. Три дня на леднике и скалах шли

занятия, на четвертый отправились на восхождение. Цепочка людей вытянулась на склоне

в длинную гусеницу. Начался долгий тягучий подъем. «На гребне я шел следом за отцом.

С обеих сторон зияли пропасти. В одном месте было так страшно, что ноги мои начали

дрожать. Я еле двигался, думал не пройду. Когда отец поворачивался и смотрел в мою

сторону, я присаживался и делал вид, что шнурую ботинок. Но отцу была понятна моя

хитрость. К середине дня выбрались к вершине, к той самой точке, от которой куда ни

пойдешь, все вниз. Отдышались, разговорились, заахали: вид с вершины был великолепен.

-Нет лучше точки для обзора, чем Бангуриани, - сказал Бекну.

И это было действительно так кругом, до края видимости, теснились снежные пики и

гребни десятки сотни вершин. Одни напоминали застывшие облака, другие гие строгие

шатры, третьи острые башни. Чхумлиан не раз любовался горами с верхнего пастбища, но

такой картины он еще не видел. Помимо знакомых Ушбы, Эльбруса, Чатына, Далла-Коры, Бжедуха, Лекзыра, Лайлы, Тетнульда он увидел Светгар, а правее его залитые солнцем

безенгийские громады Гестолу, Шхару, Дыхтау. Он стоял между отцом и Максимом и, как зачарованный, смотрел на белых стражей вечности. Может быть, его восторг

передался отцу, и Виссарион запел в полный голос: «О-о-о, Лиле о-о-о, исгвами дидаби-о-

о-о...»Это была песня о солнце, «Лиле». Ее подхватили Максим, Бекну, другие

инструкторы и участники. Хор звучал торжественно и мощно, как огромный орган.

Мурашки побежали по спине паренька. Так совершилось альпинистское крещение

Чхумлиана. На церемонии награждения, состоявшейся в Местии, батоно Сандро, большой

мастер цветисто-звонких речей, Сказал:

Первое послевоенное массовое восхождение закончилось полным триумфом! Мне,

руководителю трех альпиниад Сванетии, Покорителю Шхары, а также пика, гордо

носящего имя автора «Витязя в тигровой Шкуре», приятно первый значок «Альпинист

СССР» вручить самому молодому восходителю, преодолевшему неприступные скалы и

вечные снега знаменитой вершины Бан-Гуриани, славному сыну страны Руставели

Чхумлиану Хергиани. Поднялся веселый гул.

-Разрешите вместе со значком, продолжал Гвалия,

вручить ему документ об этом героическом событии, который, возможно, понадобится

ему для отстаивания приоритета перед Европой на западе, Японией на востоке и страной, что простирается за океанами, именуемой США. Старики чесали бороды: ну и завернул

Сандро! Но Чхумлиан воспринял эту шуточную речь вполне серьезно. Ему и впрямь

казалось, что он покорил не вершину за дальними сенокосами, а высшую точку земли. Он

совершенно забыл неприятные минуты страха, одолевавшего его на гребне. Он

чувствовал себя настоящим восходителем: вот она, на груди, подтверждающая мастерство

Чхумлиана не знало границ. Отец не выдержал.

-Будь я на твоем месте, сказал он строго,

-я бы не взял награды. Во-первых, ты труслив и к тому же хвастун.

Пристыженный восходитель перестал задаваться. Более того, он стал совершать поступки, доселе не свойственные ему. Как-то на празднике Джгвиб он выиграл пять схваток.

Оставалась еще одна. Его последним противником был Нопе. Кто же станет первым?

Большинство не сомневалось в победе Чхумлиана.

- Будешь бороться или сразу сдашься? - спросили Нопе.

- Конечно, буду.

Драчун Нопе исподлобья посматривал на друга - соперника. Поединок начался

фейерверком красивых приёмов: оба партнера умели бороться. Но вот Чхумлиан провел

прием, и Нопе, описав в воздухе дугу, - едва не оказался поверженным. Хохот поднялся на

весь свиф. Кто-то из остряков кричал:

- Нопе, продержись хотя бы минуту, козу подарю.

В глазах Нопе светилось отчаяние. Чхумлиан провел подсечку, и колено соперника

коснулось земли. Еще больший поднялся смех. Свиф поощрял своего любимца. Брось его

через себя, Чхумлиан брось. Нопе пошел с подножкой, но, налетев на контрприёмы

заплясал на одной ноге. Толкни его чуть, и он бы свалился. Но Чхумлиан не

воспользовался моментом. Более того, он сам вскоре оказался в затруднительном

положении и, к удивлению зрителей, коснулся коленом земли

- Ничья, - объявил судья.

- Ничья, - подтвердил Чхумлиан.

И никто тогда, кроме Нопе, не догадался, что Чхумлиан специально сделал ничью. Он не

хотел, чтобы над другом смеялись. Урок Виссариона не прошел даром: сын учился

управлять своим честолюбием, вкушая ощущения иного, высшего, порядка. Конечно, он

вовсе не собирался в будущем отказываться от побед. Спорт есть спорт. И надо

побеждать, но только если это красивая, человеческая победа.

Като

Игры, спортивные состязания, здоровый крестьянский труд и все это на чистом воздухе не

проходили даром: Чхумлиан вырос в ладного юношу. В шестнадцать лет его взяли на

заработки в Зугдидский район - копали ямы, канавы. С отхожего промысла вернулись

поздней осенью. Чхумлиан привез домой первые заработанные деньги. Виссарион

пересчитал их, похвалил. Сын почувствовал себя вполне взрослым человеком. Хотелось

действовать, работать. Но надо было ходить в школу, учиться. А со школой получалось не

совсем ладно. С первого класса он учился хорошо. После тифа, в тяжелое для семьи

время, начались пропуски занятий, потом он и Ева оставили школу; В пятый класс пошел

только в 1945 году, усевшись за одну парту с маленьким Леваном, соседским мальчиком.

У нового пятиклассника пробивались усы. Почувствовав себя переростком, Чхумлиан

вновь забросил занятия. «Буду работать», заявил он дома. Через год, по настоянию отца, он все же вернулся в школу, но теперь уже в вечернюю, где учились не только его

ровесники, но и люди постарше. Как и ко всем в свое время, к Чхумлиану пришла любовь.

В семнадцать лет он влюбился в Като Барлиани. Сколько раз он играл с ней в прятки и

ловитки, ходил за гэхом и малиной, сколько раз дергал за косу, не удосуживая особым

вниманием. Он даже не заметил, как из босоногой занозы за какие-нибудь три-четыре года

выросло очаровательное существо. Като стала стройной и величавой. Лицо ее, не

поддающееся загару, поражало белизной. Она хорошо пела, танцевала, играла на гитаре, пандури и была всегда в центре девичьей компании, собиравшейся под ясенем у Мацхвар

или у ее дома. Чхумлиана неудержимо тянуло к Като, ему постоянно хотелось ее видеть, слышать. Но девушка нравилась не только ему, на нее поглядывали все лагамские парни, да что лагамские - всей Местии, И это больно кололо сердце. Чхумлиану хотелось скорее

дать понять Като, что его детская небрежность по отношению к ней давно прошла и что

она для него отнюдь не безразлична. Но как просто было играть, и как, сложно теперь

сказать два-три слова. Чхумлиан томился от невысказанных чувств. Как-то утром он

подкараулил Като у нарзана и спросил:

- Кто это тебе все пишет?

- Кто пишет? Хотя бы вот.

Чхумлиан достал из кармана конверт.

- А ты что, почтальон?

Смущенный юноша сунул конверт на старое место.

- Я пошутил.

Пути любви они такие странные И зачем пришла в голову эта нелепая шутка с пустым

конвертом еще обидится, раскачивая кувшином, Като удалялась вверх по улице. Ее

стройные ноги легко ступали по черным сланцевым плитам. Чхумлиан догнал девушку у

Мацхвар.

-Только ты не обижайся. Давай я помогу.

И хотя до калитки оставалось совсем немного, девушка, к радости Чхумлиана, отдала

ношу: пусть себе несёт, если ему так хочется. Она позволила ему помочь. Это же что-то!

Прыгая, с камня на камень, ободренный юноша сбежал вниз к свифу. Вечером, когда

совсем стемнело, он подошел к дому Като и простоял у ворот, пока не погасли окна. Было

слышно, как трутся в закуте козы. Уходить не хотелось. А утром следующего дня его

вновь потянуло к верхнему дому. Он слышал за забором голос Манял, матери Като.

Заглянул в щель: Като рубила дрова. Собравшись с духом, Чхумлиан распахнул калитку.

Гамарджоба! Пришел с Кабарды на заработки

Возьмете? - Возьмем, ответила Манял

Чхумлиан взял у Като колун с длинной тонкой ручкой и играючи принялся раскраивать

толстые сосновые чурки. Манял со вниманием посматривала на знакомого гостя, бывавшего здесь много раз. Только сегодняшний визит особый. Молодой горец помогал, девушке рубить дрова. Казалось бы, дело совсем необременительное, пустячное, но как: оно много здесь значило. И не надо слов, не надо заверений, все ясно: он влюблён в Като.

А та памятная посиделка у барлианцев, похожая наверное, на все сельские посиделки.

Началась она, как всегда, с новостей. Потом спели «Мирангулу», грустную песню о

юноше. Потом пошли танцы. Чхумлиан неотрывно следил за Като, всматриваясь в

завитушки волос у висков и шеи, в ровный, как нитка белый пробор, разделявший черные

пряди, розоватую мочку уха. Любая деталь ее простого наряда была для него

притягательно дорогой. И вот затеяли игру «Выбирание невесты». Чхумлиан

заволновался, вспотел и сразу встал со своего места, боясь, что его опередят. Он плыл к

Като в сладостном угаре. Он заметил, что игра на миг остановилась, на него смотрели все.

И пусть смотрят, пусть знают. Ему казалось, что эта игра вовсе не игра, а нечто более

серьезное и что все, что он делал сейчас, очень важно. Он протянул Като ладонь: вот она, моя невеста! И когда она в согласном полупоклоне коснулась лбом его горячей щеки, он

чуть не потерял сознание.

Чхумлиан прекрасно пел и танцевал (тяга к искусству была семейной: отец и дядя Максим

были артистами сванснкого народного ансамбля; его исполнением всегда «угощали»

заезжих гостей), но никогда еще не пел и не танцевал он с таким упоением и лихостью, как в те летние вечера. Никто из лагамских парней не мог его переплясать. Даже Нопе.

Особенно недосягаем был Чхумлиан в трудном па на носках венце движений горца-

танцора. А если вдруг кто-то первым успевал вызвать на танец Като, недолго длилась

радость выскочки. Чхумлиан, пригладив пышные волосы, сразу выходил в круг и заменял

самоуверенного танцора. Сменить Чхумлиана в танце никто не решался: никому не

хотелось разбивать такую пару. Чхумлиан парил то у левого, то у правого плеча своей

избранницы, прикрывая ее распростертой покровительственной рукой. Его движения

говорили: ты моя судьба, никто никогда не посмеет тебя обидеть. Смущенная Като

порхала под его рукой, как под надежным крылом, опустив глаза. Счастье ему рисовалось

тогда четко и просто. Они поженятся. Будут крестьянствовать: пахать поле, косить сено, Пасти скот; у них будет свой дом, большой, как строят сейчас, будут дети, много детей, семь или девять. В свободное время, как отец и дядя, будет делать восхождения. Они

встречались каждый день, и только жаркая пора косовицы ненадолго разлучала

влюбленных. В это страдное время дел хватало всем: с косами ходили и крестьяне, и

врачи, и учителя, и руководители района. Как говорили об этой поре старики, «щицвси

угва хааг» - даже кошка ярмо надела. Потому что сено - это все. - Будет оно - будет и

пища: молоко, мацони, сулугуни, мясо, «цицвси угва хааг» - даже кошка ярмо надела.

Потому что сено - это всё. Будет сено - будет и пища: молоко, мацони, сулугуни, мясо.

Вставали рано: по росе и косить легче, и не жарко, В полдень работалось труднее: трава

становилась сухой, жесткой, сверху нещадно палило солнце. Не спасали мокрые платки на

головах. После обеда обычно делали перерыв. Поливные луга Лагунвари на глазах

менялись. Вначале, выстраивались рядами полосы скошенной травы, потом на стерне, как

башни, вырасталии копны; затем, по мере вывоза сена, открывался ровный без единого

камешка зеленый ковер (только хорошо всмотревшись, можно было заметить через

каждые два шага прямые продольные гривки края рядов) раздолье для ребячьих игр. Да и

вврослые не могли отказать себе в удовольствии поваляться на лугах. Там и сям под

развесистыми грушами или пушистыми кустами орешника собирались вечерами

компании посидеть час-другой у полевого застолья. Слышалось пение. Многие косцы

после работы оставались здесь на ночь, чтобы до одури наваляться в душистом сене и

заснуть после дневных трудов мертвецким сном. Чхумлиан, выпустив рубашку из-за

пояса, шел за отцом, повторяя его движения. Оба косца размеренно покачивались в такт

взмахов. Сын старался не отставать, коса скользила почти по земле, срезая траву у самого

корня. И надо было все время смотреть, не зевать склон то и дело менялся, плясал

впадинами, буграми, поливными канавами, того и гляди срежешь краюху земли или

воткнешь тонкий, как жало, клинок в мякоть дерна. «Жну-у, жну-у», - пела, мелькая, коса.

И, хотя все внимание было на ней, глаза успевали замечать и шарики росы на падающей

траве, и скромный луговой цветок, и растревоженных муравьев, таскающих белые яйца, и

яркую каплю земляники, и краснокрылых заболотных кузнечиков, и отползающую змею.

На крутых верхних склонах приходилось низко кланяться, сгибать колени и в такой

немыслимой позе двигаться вниз. Как бы хорошо было остаться с ней на ночь в

Лагунвари! Конечно, не сейчас, а когда поженятся. Сейчас даже думать об этом страшно

слишком строги местные правила. Наваливая на себя большие оберемки, Мамол вместе с

Евой, Ирой и Тиной укладывали на сав готовое сено, за три дня оно хорошо подсохло.

Когда ворох поднялся выше головы, Чхумлиан бросил снизу веревки и туго увязал воз.

Потом пригнал двух быков, пасшихся у коша, зашпилил деревянное ярмо.

Чтобы выбраться на дорогу, приходилось долго кружить по склонам и руслам. Отец и сын

подпирали плечами возок, чтобы не опрокинулся. Вот когда оценишь сванские сани-сав: ползут по любым кручам. Никакая телега здесь бы не прошла, колеса набегали бы на ноги

животных, пугали бы их, сталкивали под гору. А сав надо всегда тянуть, даже вниз.

Сильные флегматичные быки медленно и сонно тянут возок по каменистой дороге.

Впереди, держась за повод шагает Восьмилетняя Натела, на возу сидит маленький Анвар, за савом идут Мамол, Ева, Ира и Тина. Шествие замыкают отец и сын, отстав от воза на

добрую сотню метров. Они ведут неторопливый, степенный разговор о жизни, о будущем.

О женитьбе. Однажды вечером к Чхумлиану прибежала Като. Меня сватают люди Шакро

Маргиани! Для Чхумлиана это было как гром среди ясного неба. Он хорошо знал Шакро, высокого ланчвальского парня с голубыми смеющимися глазами. Не думал, что тот может

подставить ему подножку. В порыве ревности Чхумлиан бросился к дому Барлиани. В

доме сидело застолье, люди вели заинтересованный разговор: решалась судьба его

любимой, а значит, и его судьба. Как отвести беду? Он поспешил к отцу. Виссарион

выслушал сына и сказал:

-Со сватовством мы прозевали, это плохо. Что толку что все Лагами говорит, что ты и

Като жених и невеста. Надо было успеть засватать по всем правилам.

-Отец, помоги. Я люблю ее и женюсь только на ней.

Положение складывалось трудное. Всю ночь думал Виссарион, как помочь сыну, и все не

находил нужного решения. С приходом сватов заработала строгая машина обычая.

Казалось бы, давно приняты и соблюдаются новые законы, но сложившиеся веками

народные правила не теряли силу. Сказывалась некоторая оторванность этого

высокогорного уголка Грузии, зимние периоды замкнутого существования, когда жизнь, честь и имущество семьи охранялись исключительно этими правилами. Что значит

отказать Шакро в сватовстве? Это значит опозорить его. Для такого отказа Магедану и

Манял надо иметь весьма веские причины. Смогут ли они убедить родню Шакро? Да и

пойдут ли они вообще на конфликт: Шакро вполне достойный жених сильный,

работающий, хозяйственный, из большой крепкой семьи. Чем он хуже Чхумлиана с его

вечными спортивными увлечениями. И Виссарион начал действовать. Он послал своих

людей поговорить с родней Шакро и Магеданом Барлиани. Чхумлиан и Като с

нетерпением ждали решения своей участи. Первые вести были неутешительные. Родня

Шакро возмутилась поведением Виссариона, разразился скандал. Вы что, приносили

пулю к колыбели Като? Чего же вы хотите? Чхумлиан нам не говорил, что он хочет на ней

жениться. Неужели он должен был каждому об этом говорить. Он наш родственник, его

мать, Фацу, из маргианцев, он не должен мешать Шакро. Мы первые в этом деле! Магедан

колебался. Виссарион рассчитывал теперь только на доброту отца Шакро Дмитрия

Маргиани, человека умного, грамотного, рассудительного. Он-то должен понять

ситуацию и погасить скандал. Главный разговор должен был состояться на свифе.

Виссариону всю ночь снились кошмары. И хотя предстоящий разговор касался дела

сугубо гражданского, ему мерещился морвар суд медиаторов. Вот стоят они, двенадцать

человек, лицом к востоку, освещенные луной. Громким, леденящим душу, голосом

мгарцами (ведущий) прокричал:

Если скажете неправду, то не будете знать покоя до тех пор, пока из зернышка, привезенного из-за моря, не вырастите столько зерен, чтобы заполнить все тока, и пока не

смелете эти зерна на вершине Тетнульда, пока не спечете из этой муки тысячу лепешек и

не накормите ими тысячу людей на народном празднике. И пусть не будет вам спасения, пока не зарежете столько быков, сколько листьев на всей земле, пока не пригоните

столько белых овец, сколько капель дождя упадет на крышу Мацхвар.

После таких страхов никому не захочется говорить неправду. Ляквшад эса ачкуда маг

хапагар накр (если я совру, пусть всегда мне будет плохо), произнес Виссарион, и эти

слова повторила его родня. Ляквшад эса ачкуда маг халагар накр, - сказал Дмитрий, и эти

слова повторила его родня. Потом Виссарион и Дмитрий обратились к медиаторам: Клянитесь рассмотреть наше депо по справедливости, не увлекаясь родством, не помня

обид, не искажая истины, как если бы оно касалось вас лично. В случае нарушения вами

этой клятвы пусть род ваш будет самьм несчастным.

Клянемся решить дело так, как если бы оно было нашим личным, сказали медиаторы. Но

присягните и вы в том, что наше решение будет вами исполнено: вы не будете больше

враждовать.

Виссарион и Дмитрий поклялись, что решение медиаторов будет ими исполнено и они

помирятся. Долго разбирались медиаторы, слушали доводы сторон, делали сопоставления, ссылались на примеры старины, взвешивали все за и против, и получалось, что обе

стороны правы. Был объявлено решение: ни одна из сторон недолжна брать Като.

Виссарион проснулся весь в поту. «Хорошо, что это только снилось», С облегчением

подумал он. Такое решение не могло устроить ни Чхумлиана, ни Като. Разговор предстоял

трудный. Трижды сваты приходили в дом Барлиани и трижды не могли получить ясного

ответа. Като стояла на своем. Но сваты считали, что виноват во всем Виссарион, затеявший ненужную склоку. Перед главным разговором Чхумлиан Сказал Като:

Пусть спорят сколько угодно, мы сами решим вою судьбу. Приходи сегодня вечером на

кош в Лагунари. Она ничего не ответила. Этот шаг для нее был страшен. Чхумлиан ждал

Като за поселком у Ламлидских камней. Он стоял и зорко всматривался в сумерки. На

фоне ровного шума реки он мог различать любые шорохи ночи. Решится ли она на такое?

Он был уверен, что только такими действиями они могли отстоять свое счастье. На тропе

между кустами барбариса мелькнула тень Като. А в это время на площадке собирались

люди. Пришел Виссарион с родней, пришел и Дмитрий со своими. Особенно воинственно

был настроен брат Шакро Бавчи.

-Ты почему нам мешаешь? кричал он Виссариону.

Виссарион держался уверенно. Свои доводы он обращал к Дмитрию, главной фигуре

маргианцев. Если бы я был на твоем месте. О, эта сакраментальная фраза, сколько раз она

произносилась в ту ночь! Спорщики предлагали друг другу мысленно поменяться местами

и взглянуть на дело с чужой стороны.

По обычаю право первых ставится выше утверждал Дмитрий

- В этом деле первые мы, возражал Виссарион

- Как?

- Мой мальчик и Като давно любят друг друга об этом знают в Лагами все я имею в виду

сватовство

- Если бы Като так хотела идти к вам, как к нам я бы вам слова не сказал.

- Я в этом не уверен.

К спору подключилась родня. Ни одной из сторон уступать не хотелось. И вот в этом

бушующем гаме кто то крикнул:

Смотрите, Чхумлиан и Като идут с Лагунвари!

В белой испарине рассвета из чутких сумерек отгремевшей ночи в поселок входили

мужчина и женщина все замолчали. Наступила напряженная тишина. Через мгновение она

могла расколоться новым взрывом. Все повернулись к Дмитрию, ждали его слова. Я не

знал, что Като так сильно любит Чхумлина: сказал Дмитрий.

- Берите ее.

Он протянул руку Виссариону...

Пусть никогда не скажутся плохие слова друг другу. Пусть будет мир между нашими

семьями! Хорошо, что, все сванские споры заканчиваются примирением сторон. И никто

после пожатия рук не упрекал друг друга. Не таил обиды и Шакро. Более того, он и

Чхумлиан. Вскоре они подружились и относились друг к другу как братья. После визита

Виссариона и Мамол в дом Гедедана Барлиани Като была засватана по всем правилам и

записана» на имя Чхумлиана. Со свадьбой решили не спешить, чтобы хорошо

подготовиться. К тому же, ради приличия, полагалось, чтобы первым свадьбу сыграл

Шакро. Через год он женился на Нателе Нигуриани.

Отцовские думы

Виссарион хотел дать сыну образование. Он мечтал, что после школы сын пойдет дальше, станет зоотехник, ком, или агрономом, или, может быть, даже учителем. Не раз затевал он

разговор на эту тему. Чхумлиан примерял к своей душе разные специальности. В какой-то

момент заинтересовался метеорологией и проработал несколько месяцев наблюдателем на

метеостанции в местийском аэропорту. Что касается спорта, Виссариону никогда не

хотелось, чтобы сын увлекся альпинизмом. Есть же другие виды, в которых можно

преуспеть. Разговаривали и об этом. Лишь на короткое время Чхумлиан стоял на распутье

чем заняться всерьез: горными лыжами, борьбой или альпинизмом? В первых двух он

вполне мог достичь высоких результатов. Призовые места на чемпионатах Грузии по

борьбе и горным лыжам, занятые, без особых тренировок, а лишь силой и умением, развитыми на свифе и на склоне за огородом, подтверждали его возможности. Но

очередной летний сезон с новыми восхождениями отца и дяди перечеркивал все эти

благоразумные разговоры. Его вновь занимали только горы, и он не хотел слышать ни о

чем другом. В тот сезон 1950 года было много разговоров о траверзе Шхельда Ушба, прогремевшем на всю страну. В нем участвовали дядя Максим, Бекну Хергиани, Годжи

Зуребиани, Чичико Чартолани. Руководил траверсантами тбилисец Иван Марр. Виссарион

командовал вспомогателями, базируясь на Ушбинском плато. Словом, сезон получился

удачный. Странное дело, думал Виссарион, сам он альпинист, но вся натура его

противилась желанию сына стать альпинистом. Опасное это дело восхождения. Горы

могут заманить и погубить человека, как по преданию заманила и погубила незадачливого

охотника Беткила богиня Дали. Для сына эта страсть началась с Бангуриани. Первое

впечатление - самое сильное. Как Виссарион не хотел пускать его тогда! Он знал, что на

одном восхождении Чхумлиан не остановится. Горы коварны: они дают почувствовать

человеку сладостный вкус победы, наделяют славой и делают его, такого хрупкого, слишком самоуверенным. Конечно, можно пройти через все неприятности этой страсти, набраться мудрости и остаться целым. Но мудрость приходит не скоро. Да и разве можно

предусмотреть даже опытному? Закрытые трещиы, большие высоты, грозы, бураны, лавины, камнепады, наконец: голод, усталость всегда подстерегают в горах. Непонятная

штука: одно победное опьянение, и человек готов надеть на себя бремя риска на всю

жизнь. Впрочем, виною всему не только Бангуриани. Отцовский пример разве он не

заразителен? А с чего это началось для него самого? Скорее всего с охоты. Альпинист не

обязательно охотник, но горный охотник обязательно чуть-чуть альпинист. Сошел с

тропы в сторону, и началось восхождение. Чтобы выследить тура, надо подняться очень

высоко, пройти снежники, ледовые склоны, лезть по скалам, траверсировать острые

гребни. Надо уметь топтать снег, рубить лед, ходить в кошках. Часто действовать в

одиночку. Укрывшись в засаде, часами лежать на холодном ложе. А если добыча - нести

тяжелую ношу вниз, по тем же скалам, льду и снегу. Отец его, Бекаил, был неплохим

охотником, да и Антон просто великолепным. Себя Виссарион считал тоже далеко не

последним. Постепенно от охоты интерес перешел к альпинизму. Он знал, что еще в XVIII веке французы Бальма и Паккар поднялись на Монблан. Приблизительно в то же время на

Казбек взошел горец Иосиф Мохевец. На Кавказ зачастили европейские альпинисты, и

местные горцы бывали у них проводникам. Горцы смотрели на эти прогулки, как на

подвернувшийся заработок и нисколько не заботились о личной славе. Практичные люди, они не видели в вершинах самоцели. Охота, работа проводником достойные занятия, а

подниматься просто так на неохотничьи вершины? Слишком праздным казалось им это

дело. Октябрьская революция всколыхнула народный дух. Всем захотелось чего-то

большого, героического. Наверное, это стремление к подвигу вылилось и в желании

штурмовать вершины. В 1923 году на Казбек поднимается большая группа грузинской

молодежи, в основном студенты Тбилисского университета, под руководством

профессора Николадзе. Вслед за первой группой поднимается вторая, под руководством

профессора Дидебулидзе. И хотя до 1923 года были сделаны отдельные восхождения на

Казбек и другие вершины страны, но именно с этих массовых по тем временам

восхождений и начался отсчет этапов советского альпинизма. Потом зазвучали имена

альпинистской семьи Джапаридзе Александры, Симона и Алеши. Первой начала

заниматься горовосхождениями Александра. Она была единственной женщиной в группе

профессора Дидебулидзе. За ней увлекся альпинизмом Симон, студент геологического

факультета Тбилисского университета. В 1925 году в группе профессора Николадзе он

делает свое первое восхождение (Эльбрус). Затем несколько раз поднимается на Казбек. А

в августе 1929 года Симон вместе со своим наставником Георгием Николадзе и

альпинистом Пименом Двали отправились на Тетнульд с ледника Нагеби. Первым

поднимался Симон, он рубил во льду ступени. Склон был средней крутизны. Шли

несвязанными. При переходе со ступени на ступень Пимен поскользнулся. Ближе всего к

нему был Симон. Помочь сорвавшемуся без дополнительной страховки было делом

огромного риска, но Симон не рассуждал. Он рванулся к товарищу, пытаясь его

задержать. И он его почти задержал, еще секунда, и к ним бы, наверное, подоспел

Николадзе. Но не хватило устойчивости, самой ее малости, и оба альпиниста на глазах

потрясенного, профессора заскользили по ледовому склону в пропасть. Первое

знакомство рода Хергиани с альпинизмом. Виссарион относил именно к 1929 году, когда

старший, их семьи дядя Антон вместе с другими опытными охотниками отправились

искать Джапаридзе и Двали. Непокорённый Тетнульд приковал тогда взоры многих. И

вот альпинистский мир услышал третье имя семьи Джапаридзе имя Алеши. Александра и

Алеша вместе с другом Симона Ягором Казаликашвили и поднимавшимся на Казбек

Васаси Каландаришвили отправились в июле 1930 года на штурм Тетнудьда. К ним

присоединились Адцил и Романоз Авалиани, Годжи Зуребиани. Как потом говорил

Алеша, он хотел видеть в своей группе местных горцев. Он считал их людьми особого

склада. В течение веков находясь в относительной изоляции и будучи предоставленными

самим себе, они вели; борьбу за жизнь примитивными орудиями труда и охотой. В них

выработались огромное упорство, сильная воля, невероятная выносливость. И даже зная

это, он немало удивился, когда трое горцев пришли к нему в лагерь на высоте 3400 метров

в полночь. Он не мог представить, как они одолели в темноте долгий подъем по льду и

скалам и нашли затерявшуюся крошечную палатку. И Тетнульд покорился. Алеша

поражал своим упорством. В тот же год вместе с Александрой, Ягором и местными

горцами Нвициани и Ниболани он пытается подняться на Южную Ушбу попытка была

дерзкой, недавний новичок замахнулся на вершину вершин. С высоты 4000 метров группа

отступила. Ничего, я еще вернусь сюда, сказал Алеша, и никто не сомневался в твердости

его слова. В Местию приходили вести об успехах других восходителей страны из Москвы, Ленинграда, Харькова, азиатских республик. С 1931 года зазвучали имена Виталия и

Евгения Абалаковых. Знаменитые братья, как и Алеша Джапаридзе, громко заявили о

себе. Они дебютировали на Дыхтау, на которую, как и на Ушбу, не было простых путей. В

компании с ними была Валентина Чередова, ставшая женой Виталия. В том же 1931 году

Погребецкий с группой покорил Хан-Тенгри. Удивительные подвиги совершали пионеры

советского альпинизма! Во время первовосхождения на пик Коммунизма из

многочисленной группы подъем закончил только Евгений Абалаков. Выбиваясь из

последних сил, восходитель на четвереньках выполз к вершине. Есть 7495 метров! Да, это

было славное время, время тридцатых, время челюскинцев и папанинцев, время первых

пятилеток. Эти годы выдвинули и большую группу выдающихся восходителей. Многие

восхождения совершались буквально рядом с домом Виссариона. Это еще более

повышало интерес к альпинизму. А когда в начале 1934 года на только что

организованные трехмесячные курсы кавказских проводников в Нальчик отправилась

группа сванов, он решил не отставать. В августе 1934 года в Местию прибыла маленькая

экспедиция Алеши Джапаридзе. В нее был приглашен и местный горец Гио Нигуриани, отличавшийся помимо высокого роста спокойным и твердым характером. Все с

Волнением следили за второй попыткой Алеши покорить Южную Ушбу. В конце августа

восходители двинулись на штурм носильщики помогли им поднять груз до начала

верхнего кулуара, ведущего к Мазерской зазубрине. Для Подстраховки и резерва на

Мазерской зазубрине были оставлены Сандро Гвалия и Леван Маруашвили. Дальше

пошли Алеша, Александра, Ягор и Гио. Сотни людей наблюдали из Бечойской долины за

вспышками бенгальских огней, которые зажигали восходители на Скалах Южной Ушбы, отмечая этапы движения. И всякий раз в ответ на вспышку в селениях зажигались костры

и так вплоть до вершины. Участники штурма рассказывали потом, как трудно им

пришлось. Особенно во втором камине предвершинной стены, где в продолжении

четырех часов, поочередно сменяя друг друга, пытались пройти его Алеша и Гио и, обессиленные, отступали. И к к изнуренный вконец Гио сплюнул и сказал:

-Вранье все, что люди бывали на Южной Ушбе. На нее подняться нельзя.

И как Александра, осматривая Скалы, нашла место по которому возможно движение

вверх. И как Гио, пройдя по новому варианту несколько метров, радостно крикнул:

«Идется!» И как все обрадовались его сообщению Но наступил вечер, и надо было искать

место для ночлега. А место не находилось. И тогда все спустились вниз на террасу у

Красного угла, оставив Александру в бурке на скальной полочке. А утром мужчины

спешили вверх как там заложница? Но, пожалуй, самым трудным местом был верхний

камин с отвесными гладкими стенами. Вновь Алеша и Гио безрезультатно грызли новый

«орешек». Уже все смирились с поражением, но Гио не унимался. Он вдруг поверил в

победу, разулся и босиком полез вверх. В неудобной позе умудрился забить в середине

камина крюк и прошел это последнее, действительно самое трудное место. Бенгальский

огонь на вершине Ушбы вызвал сотни костров из долины: внизу царило ликование.

Первое сов тке восхождение на южную Ушбу с участием их земляка совершилось. Тот год

был примечателен и другим событием: на Пик Ленина (7134 метра) взошли Виталий

Абалаков, Чернуха и Лукин.

В тридцатые годы разворачивалась и организаторская деятельность Сандро Гвалии, мечтавшего увлечь горцев самостоятелыми восхождениями. Если Алеша заронил искру, то Сандро принялся раздувать пламя. Для начала он задумал провести в 1937 году

массовую альпиниаду Земо-Сванетского района на Тетнульд. Для этого требовалось около

20 инструкторов. А где их взять? И тогда он решил организовать краткосрочную школу

инструкторов альпинизма. Он принял в нее проводников, окончивших нальчинские курсы

и нескольких хороших охотников. Так большая группа сванов получила инструкторские

звания. На вершину Тетнульда поднялись 182 человека. Это восхождение запомнилось

Виссариону. Трудно пришлось тогда. Не хватало горной обуви, и до верхнего штурмового

лагеря шли в своей обычной, потом переобувались в специальную и на вершину.

Спустившись, передавали горные ботинки другим. В 1937 году в Сванетском районе

появился и свой организатор Габриэль Хергиани, человек большой смелости и

физической силы. Он задумал проложить новый путь на Южную Ушбу. Помимо

инициатора в нее вошли Виссарион, Бекну, Максим и Чичико. Взяли на турбазе кошки, ледорубы, веревки, крючья и пошли. На морене у ледника Гуль разбили первый бивуак.

На штурм вышли в три часа ночи. светила луна. Поднимались з крытым ледником, звонко

поскрипывая смерзшимся фирном. Вдруг что-то глухо ахнуло, и шагавший первым

Габриэль исчез. Виссарион не успел наладить страховку, резкий рывок толкнул его к

дыре, и он полетел следом. Остальные бросились на снег, пытаясь задержать

провалившихся. Но старая сизалевая веревка не выдержала нагрузки, порвалась. Ударяясь

о скользкие стенки ледовой трещины, Виссарион пролетел метров дёсять и упал на

снежную пробку рядом с Габриэлем. Вытащили их из трещины. На ногах, руках и боках

сплошные ушибы. О движении вверх в тот день думать не приходилось. Спустились на

старый бивуак. На следующее утро пострадавшие с тоской провожали уходящую вверх

тройку.

- Неужели из-за таких пустяков мы будем здесь сидеть? - нарушил молчание Габриэль.

Виссариона не надо было агитировать. Они догнали троих, когда те искали место для

очередной ночевки. На третий день вышли на отвесные скалы главной стены. На этот раз

пришлось разуваться Максиму. Хождение по скалам босиком становилось исконно

сванским приемом. В тот день они достигли вершинного тура. Настроение было веселое.

- Не будем пока радоваться, - сказал Габриэль, - надо еще спуститься.

Стали смотреть вниз: ого, куда забрались! Немного отойдя от вершинного тура, заночевали в узкой нише. Начала портиться погода, закружились облака, все ближе

раскаты грома. В голову полезли тревожные мысли. Зажгли свечи и стали молиться. Всю

ночь бушевала гроза, а под утро повалил снег. Выглянули: весь Корулд отрог над Местией

белый. Спуск прошел благополучно. В сумерках угасавшего дня они бежали, не

развязываясь, по нижним снежным увалам Гульсного ледника, дергали друг друга

спутавшейся веревкой, падали, вскакивали и снова бежали вниз, в долину, к зеленой

траве. Их душил прилив ликования. На следующий день состоялось победное застолье у

Алыацгила Квициани в Бечо. Пришло с поздравлениями много народа. Жители всех

селений, где они проезжали, выходили с угощениями. В Местии был митинг. Ярко алели

галстуки пионеров, выстроившихся у трибуны. Пятерых сванов чествовали как героев.

Вот так, неотвратимо, как судьба, пришел альпинизм к Виссариону. Потом было много

других восхождений. Можно сказать, сама история отечественного альпинизма не раз

заглядывала в его дом. И так же неотвратимо шел альпинизм и к его сыну. Чхумлиан, конечно, станет альпинистом. Было бы удивительно, если бы он им не стал.

Школа инструкторов

В июне 1951 года Виссарион отпустил сына в школу инструкторов.

- Вот деньги, придешь к дяде Максиму на ферму, он поможет.

Чхумлиан шел вверх по Лекзырскому ущелью, испытывая радостное волнение. Он остро

чувствовал, что мир это не только Верхне-Сванетская котловина, а нечто огромное, широкое, бурлящее. Он спешил к перевалу Гарваш. Более спокойным перевалом был

Местийский, но тот находился дальше. Хотелось быстрее попасть на козью ферму.«Я

буквально вбежал -на перевал. Был весел и смеялся, не чувствовал усталости. На Гарваше

мне раньше не приходилось бывать, но когда мы охотились с отцом в верховьях Лекзыра, он мне рассказывал, как проходится этот перевал. Я спускался бегом, не замечая трещин, и. провалился. К счастью, трещина была небольшая. Вырубив с десяток ступеней, я

выбрался из ледовой западни. Внизу на северо-западе открывалась широкая зеленая

долина, затянутая голубым туманом. У кромки леса виднелись строения. Это были

альпинистские лагеря «Химик» и «Металлург». Напротив «Металлурга», на другой

стороне ущелья, располагалась колхозная ферма, которой заведовал дядя Максим. На ней

трудились Ира и сын Максима Пирибе, а с середины лета и Като. К вечеру он дошел до

фермы. Без направления в школу не примут, засомневался Максим. Попробуем уговорить

Белецкого. Дня через три дядя и племянник шагали вниз по ущелью Адылсу в долину

Баксана, чтобы потом по ней и далее по боковому ущелью Адылсу подняться в лагерь

«Локомотив», где базировалась Всесоюзная школа инструкторов альпинизма.

Начальник школы Евгений Белецкий и Максим встретились как старые закадычные

друзья: обнялись, похлопали друг друга по лопаткам. Справились о здоровье. Только

потом заговорили о деле. Максим рассказал с чем пожаловал.

- Документ на третий разряд, надеюсь, есть? - спросил Белецкий.

- Нет.

- Ходатайства, характеристики?

- Нет.

- Ну, путевка хотя бы имеется?

- Нет.

- Что, ничего нет?

- Ничего. И по-русски не разговаривает. Но парень хороший, все умеет. Максим искал

козыри. Подошли начальник лагеря Гильгнер и начальник учебной части Звезднин. Стали

советоваться. Конечно, одной справки о восхождении на Бангуриани - для «отстаивания

приоритета перед Европой на западе и Японией на востоке» - для школы было маловато.

Но рекомендация самого Максима - «хороший парень» оценивалась выше всего, чего

недоставало. Решили за наличные принять Чхумлиана в лагерь, дать ему возможность

совершить восхождения на третий разряд, а потом уже перевести в школу.

Максим сдал положенную сумму в бухгалтерию - эта служба и в горах любит точный счет

- и ушел. Начался первый сезон Чхумлиана. Он с интересом рассматривал Локомотивский

лагерь, разбросанный по южному склону у кромки соснового бора. В больших и

маленьких деревянных домах размещались медпункт, столовая, склады, радиорубка, методкабинет (настоящий терем). В центре лагеря - широкая площадка с флагом на

длинном шесте, от которой вверх уходили ступеньками палатки. Из лагеря открывалась

красивая картина. Слева, в глубине ущелья, как чум, торчал Джан Туган, чуть правее его -

двугорбая Чегет-Кара-Баши, от нее начинался крутой взлет пик а Гермогенова, с макушки

которого спадали вниз желоба. Далее из-за склона выглядывала Вольная Испания, а еще

правее - петушиной грудью выгнулся Бжедух. Почти к самому лесу спускался язык

ледника Кашкаташ. Над оголившейся скальной плешью конечного «бараньего лба»

нависали его бело-зеленые разломы. Пушечными выстрелами гремели ледовые обвалы.

Многотонные глыбы падали на нижнюю морену, раскалываясь и крошась. Из-под кучи

обломков выбегали ручьи, собираясь ниже в единое русло. Чхумлиану выдали снаряжение

- широченные брюки из плащпалаточной ткани, засаленную куртку, расходящуюся вниз

колоколом, большие горные ботинки с триконями, ледоруб, кошки, очки и целую кучу

всяких необходимых вещей. После совершения требуемых для третьего разряда

восхождений Чхумлиан был зачислен в школу шестым сверхнормативным курсантом

отделения тренера Дмитрия Суходольского, питавшего к сванам особую симпатию. В

течение нескольких послевоенных лет он зимовал в ущелье Адылсу и часто встречался со

сванами, переходящими через, Местийсний перевал. Много раз отгревались горцы в его

теплом лагерном домике. Сухим, так звали они его - был своим человеком. Ребята в

отделении попались компанейские, особенно Сережа Саввон, он сразу перетащил манатки

Чхумлиана в свою палатку.

- Так как тебя зовут?

- Чхумлиан.

- Мудреное имя. Давай будем звать тебя просто Миша.

Горец не возражал. Новое имя сразу закрепилось за ним. Даже в списках школы сделали

поправку. И сам вскоре привык к этому имени, словно родился с ним и при знакомствах

называл только его, тем более все курсанты сошлись на том, что оно ему - спокойному, чуть полноватому крепышу - очень даже к лицу:

Чхумлианом он остался тольно для родных. Каждый день шли лекции, но я ничего не

понимал. Чтобы не выделяться, я, как и все курсанты, слушал, писал. Писал письма

домой. Преподаватели, наверное, думали, что конспектирую по-грузински. С

практическими делами обстояло лучше. Скальные занятия проводились у Густавшпица, высокого монолитного зуба, расположенного в тридцати минутах ходьбы от лагеря и

названного в честь австрийского политэммигранта Густава Деберля, прекрасного

альпиниста и горнолыжника, работавшего в этом же лагере. Рассадив отделение

полукругом, Суходольсний поминал о канонических правилах лазания, затем проводил па

валунах скальную гимнастику и только потом приступал к Густавшпицу.

- «Выдай!», «Выбери!», «Пошел!» - только и слышалось над местом занятий. Лазание по

скалам было для горца настолько привычным, что он почти играючи проходил отвесы.

Иногда он замечал, как собирались внизу тренеры и с любопытством на него

посматривали. Тогда он впервые услышал непонятное слово «самородок». На трудных

маршрутах, на которых подолгу зависали сами тренеры, к Мише обращались обычно с

такими словами:

- А что скажет потомок славного рода Хергиани? Потомок легко проходил скальную

стенку. Он чувствовал, что быть «потомком славного рода» не только приятно, но и

ответственно. Род обязывал, род подвести нельзя. Он даже обскакал инструктора Ивана

Лимарева, узкобедрого, тонконогого гимнаста с сильными, цепкими руками - лучшего

локомотивского лазуна. У дорожки в палаточный городок стоял высокий камень-валун, на

котором любили полазить курсанты. Лимарев проложил очень трудный путь из-под

навеса и сам проходил его далеко не всегда. Миша пролез с ходу.

- Ну, дает сваненок! - изумился Иван.

В нижней трети ледника Кашкаташ, на ноздреватых глетчерных увалах, проходили

ледовые занятия, а под самым перевалом - снежные. Снег и лед, как и скалы, были

родным материалом для горца. Многие приемы передвижения он перенял от отца. На

переправах через горные реки он удивил всех новым способом: поднял шест над головой

и быстрыми прыжками пересек поток. Вода не успевала его сбивать. Правда, для способа

Хергиани надо было иметь сильные и прыгучие ноги. Периодически курсанты проводили

самостоятельные уроки. Миша хорошо показывал технические приемы, вот с рассказом

дело не клеилось: слишком мало знал русских слов. Жизнь в шумном молодежном лагере

пришлась ему по душе четким ритмом, постоянной занятостью, веселостью. Каждый день

приносил что-то новое. А вечерами, после ужина, в столовой звучала красивая музыка, и

начинались танцы.

-Ты чё, как медведь, топчешься, сказал Сергей. Давай, приглашай. Заезд хороший

Только что в лагерь прибыла смена новичков. Всюду мелькали незнакомые восторженные

лица. Курсанты держались важно, как и положено старожилам. В эти самые дни с Мишей

случилось то, чему он был немало удивлен. Он, законный жених законной невесты, стыдно подумать, влюбился в русскую девушку. Он, понимал, что пересматривать свои

личные дела он не имел сейчас никакого права. Но совладать с собой не смог. С Надей он

познакомился в женской палатке, куда его затащили новые приятели. Там было четыре

дев шки. Одна из них, беленькая, показалась ему удивительно красивой. Ребята

непринужденно разговаривали, Миша молчал. Какой он собеседник двух слов по-русски

слепить, не может чувствуя неловкость своего, положения, стесни тельный курсант почел

за благо удалиться.

-Куда же вы? - русая головка выглянула из палатки.

Очень хотелось вернуться, но он не решился. Как ни старался он побороть в сердце новое

чувство, не мг его тянуло к Наде. Каждый день начинался с желания поскорее ее увидеть.

Вот что, друг, сказал однажды Сергей, отделение не может спокойно смотреть на твои

страдания, мы тебя научим трем заветным словам, после Катары все должно пойти

хорошо. Ты скажешь Наде: «Я тебя люблю».

«Я вошёл в девичью палатку, Надя была одна. Она сказала: «Садись на кровать». Я сел.

Щеки ее горели. Я, наверное, тоже был весь красный. Я очень волновался, но выпалил все, как было велено». Теперь уже Надю надо было искать на улице. «Бог ты мой, что я

наделал!» испугался горец. И все-таки Сергей был прав: после заветных слов все пошло

куда лучше. Свободное от занятий время Миша и Надя проводили вместе. Наверное, не

было у него более терпеливого учителя русского языка, чем эта девушка. Вскоре он знал

«Я помню чудное мгновенье», пел «Катюшу». В знак благодарности он учил девушку

лазать по скалам, в чем она, впрочем, больших успехов не достигла. Зато сам в ее

присутствии обретал сатанинское бесстрашие. «Когда она была со мной, я поднимался по

таким скалам, по которым на веревках ходить боялись». Вечерами читал ей по-грузински

стихи Важа Пшавелы, которого очень любил. Потом был заключительный вечер, и были

танцы, и было ощущение счастья, нового счастья. А утром он проводил ее до Верхнего

Баксана: Надя уезжала домой в Москву. Долго не могли расстаться. Договорились о

встрече в Терсколе, в ноябре. К чему все это приведет, он еще не знал, но очень хотел этой

встречи. За время учения в школе Максим трижды проведывал племянника.

- Ну как? спрашивал он и всякий раз получал похвальный ответ.

Приводи еще такого парня, сказал Белецкий. 15 августа начались экзамены. Когда Миша

вошел и взял билет, все отделение прильнуло к окошку. Саввон ободряюще моргнул: не

робей. Хорошенькое дело не робей, когда перед тобой такие мудрые, седые и лысые люди.

Миша выскочил очень быстро, показал пальцем: «четверка». Из выпускного документа:

«Хергиани Михаил Виссарионович в период учебы в школе инструкторов альпинизма

ВЦСПС с 8 июля 1950 по 16 августа 1951 г. показал следующие успехи: Техника

скалолазания - отлично, техника передвижения по льду и снегу - отлично, учебные

восхождения - отлично. Исключительно хорошо подготовлен физически. Обладает

отличными природными данными и воспитанньми с детства навыками альпиниста. При

дальнейшем правильном развитии этих качеств из Хергиани безусловно вырастет

первоклассный альпинист. Выпущен для стажировки с оценкой «хорошо».

Прощай, Сванетия

У выпускника Всесоюзной школы инструкторов альпинизма Хергиани самоуверенности

было хоть отбавляй: «Я инструктор, я теперь могу везде ходить!»

И он пошел, в одиночку, через перевал Кой-авганауш с заходом на вершину Виа-Тау.

Схватил на гребне «холодную» ночевку, чуть было не замерз: всю ночь танцевал, прыгал, бросал камни. Когда он позже рассказал об этом путешествии Шалико Маргиани, работавшему уже инструктором, тот строго предупредил: «О своем одиночном

восхождении никому. Узнают - сразу дисквалифицируют». «Из школьных лекций я так и

не узнал, что в одиночку в горах ходить не следует». Подходя к ферме, он увидел Като, державшую на руках козлёнка. На ней были рабочие сапоги, светлый розовый сарафан

поверх свитера, простенькая косынка. Все таки городские девушки одеваются с большим

вкусом, отметил про себя выпускник. Конечно, им не надо вставать на рассвете, когда

холодная роса лежит на лопухах, не надо месить навозную жижу в загонах, доить

колхозных коров или коз. Но разве от этого глазу легче? Максим прочел документ, поздравил.

-Даст бог, походим вместе.

Дня через три Миша появился в Лагами.

-Доволен? спросил Виссарион.

-Доволен.

Ну да, конечно, чего тут спрашивать. В голосе усмешка. Будем считать, первую

специальность получил. Хоть, правда, не ахти какую, но все-таки. Инструктор.

-А что?

-Я просто хотел сказать, что ты стал солидным человеком не стыдно свадьбу сыграть.

Свадьба была намечена на осень. .

Чем ближе подходил день свадьбы, тем большее беспокойство овладевало Мишей. Разве

он разлюбил Като? Пожалуй, нет. Тогда что же было то, в августе? Забава, увлечение? Ни

то и ни другое. Значит, снова любовь? Так где же она настоящая? Разобраться в этом было

непросто. Он понимал, что окончательное решение должен принять не под давлением

обстоятельств, а оставаясь свободным, насколько можно было оставаться свободным в его

положении. И он сказал отцу: я хотел бы отложить свадьбу на год.

-Ты что полюбил другую?

-Может быть.

-Кто она?

-Одна городская.

Большей глупости Виссарион не мог себе представить. Какими же они окажутся в глазах

людей: сорвали сватовство хорошего парня, отстояли для себя Като и теперь начинают

крутить носом. И это в момент, когда люди называют Мишу и Като мужем и женой.

Миша должен жениться на Като, и никаких других вариантов быть не может. Обмануть

девушку и улизнуть такого в Сванетии не бывает. Даже если бы не было всего этого, женитьба сына па городской казалась Виссариону делом непривлекательным. О, здесь у

свана много причин. Примет ли городская местные правила, привычные разве только тем, кто с ними родился? В сванской жизни все расставлено по своим местам. Мужчине -

мужское, женщине женское. Мужчина пахарь, косарь, исполнитель много трудных дел, защитник и опора дома. А женщина - у нее свое, но прежде всего, конечно, семья, дети, домащний уют. Казалось бы, базар что тут такого? Пошел купил, продал. Но мужчина не

унизит себя продажей, шапок, сыра, орехов, яблок и прочей мелочи. Вот мясо - его дело, здесь он на своём месте. А нормы поведения жены, исключающие, казалось бы, самые

безобидные поступки? Пройтись с посторонним - бесстыдство, крутиться у зеркала -

срамота, одна в кино - неслыханная наглость: только с мужем, с детьми. Не сможет кровь

и плоть горца смириться даже с малейшими сомнениями в верности жены. Он и ей задаст

перца и потащит на свиф подозреваемого вместе с его родней - пусть присягают. Нет, таких строгостей не выдержит городская. Значит - неминуемы скандалы, а это уже не

жизнь. И конечно, она может уговорить сына жить в городе. Но только что тут хорошего?

Затеется раздел. А какому отцу приятно, если сын отделяется. Бывало, сыновья

поженятся, построят свои дома, но все равно все общее: большая семья-мечта свана. Иные

семьи насчитывают по сорок-пятьдесят человек Ничего такой семье не страшно. А

городская - муж, жена, ребенок. Разве это семья?

-Свадьба объявлена, свадьба состоится, твердо: сказал Виссарион.

Заведенное колесо крутилось неумолимо. За несколько дней до свадьбы Миша ушел через

перевал Бечо на северную сторону: «Неправда, без меня не состоится» Возмущенный

Виссарион воспринял его уход как бегство от святых обязательств. Как поступить?

Извиниться и дать отбой? Нет, это невозможно. Ему вдруг показалось, что он был

слишком мягок в воспитании сына, слишком уступчив. Вот теперь сын и плюет в

отцовские седины. Боже мой, кто раньше спрашивал у молодых согласия? Женились так, как решали родители. И в этом был свой резон: старшие знали жизнь и могли дать верный

совет. В отдаленную старину было даже такое дети еще в животе, а родители уже

договаривались о женитьбе. Разумеется, в случае рождения разнополого потомства. Для

скрепления договора отец родившегося мальчика приносил пулю (знак обручения) родителям родившейся девочки. «Даю тебе знак, - говорил отец мальчика отцу девочки, что дети наши обручены». Это означало, что девушка просватана и никто другой не имеет

права ее сватать. Через год после приноса пули родители девочки приглашали в дом

родителей мальчика. «Жениха» и «невесту» укладывали в одну люльку, делали угольком

пометки на детских лбах и оставляли этот уголёк как символ очага, у головы девочки. А у

головы мальчика клали нож. Потом люльку мальчика и люльку девочки ставили рядом, и

целую неделю «жених» гостил у «невесты». Потом шли встречные подарки. Родители

старались их больше сдружить. Если у девочки что-то не ладилось, приходил на выручку

мальчик: запрягал быков, разгружал сено. Девочка, в свою очередь, могла сшить мальчику

одежду. Они привыкали друг к другу, связываясь крепкими нитями. Но вот наступало

время, когда родители мальчика присылали уважаемых людей к родителям девочки с

сообщением: пора играть свадьбу. Свадьба была естественным завершением союза, заключенного еще до рождения жениха и невесты. Сейчас это может казаться не совсем

правильным. Но ведь так жили, и не один век. И ничего: не жаловались. И очень даже

были довольны, по девять, а то и по одиннаццать детей имели. Виссарион помнил только

один случай в Сванетии, когда девочку засватали и свадьба не состоялась. Девочка была

обручена во младенчестве, но позже, когда подросла, выяснилось, что она родилась

недоразвитой. Свадьбу отменили по причине вполне уважительной. И люди это

понимали. И все-таки родители жениха, чувствуя некоторую вину, подарили родителям

несостоявшейся невесты дойную корову, чтобы те не обижались. Сорвать же свадьбу в

обстоятельствах теперешних значит замахнуться на строгие устои сванской жизни! Это

значит накликать позор на свою семью, прослыть нечестными. «На это я не пойду, решил

Виссарион. Пусть состоится то, что должно состояться». Одетая в белое шла к дому

Хергиани Като. Лицо ее было почти закрыто. Вместе с ней двигалась ее свита-родня, подруги. Строгий и решительный Виссарион подносит Като миску с мукой символ

изобилия и достатка, берет ее за руку и вводит в дом. Невесту сажают за свадебный стол, рядом с ней подруги. Жениху не обязательно сидеть с невестой, и его отсутствие почти не

замечается. На коленях невесты маленький мальчик, чтобы рождались мальчики, так

гласит поверье. Огромная комната с земляным полом (свадьбу играли в мачубе), несмотря

на убранство ковры, занавески, выглядела мрачновато. Шесть толстых балок,

закопченных до черноты, грозно нависали над сидящей компанией. Кое-где драпировка

сбилась в сторону и были видны такие же закопченные стоики и ящики кормушек, за

которыми в темной глубине стойл маячили коровьи головы и белые рога быка Шхарила.

Черная квадратная дыра в потолке, как окно â преисподнюю, молчаливо глазела на

собравшихся. Тамадой был троюродный брат Миши Филипэ. Тост родственника невесты

был обращен к Виссариону: Като еще ребенок, она что-то знает, что-то не знает. И ваш

долг помочь ей стать хорошим человеком, умелой хозяйкой, чтобы она справлялась с

обязанностями жены и матери. За счастье молодых!

-Аминь! кричало застолье.

Ответный тост со стороны жениха произнес тамада. Ваша девочка из хорошей семьи. Мы

это знаем, мы это ценим. Она не последняя в вашем роду, и мы надеемся, что она будет не

хуже других. Мы со своей стороны постараемся никогда ее не обижать и не укорять

никаким дурным словом. Мы готовы терпеть любые лишения, лишь бы у нее всегда был

достаток. Мы даже готовы умереть с голоду, лишь бы она была сыта. За счастье молодых!

-Аминь! кричало застолье.

...Миша не застал Надю в Терсколе. На почте до востребования его ждало письмо. «Я

узнала, что ты женишься. Поздравляю. Как обидно и глупо все получилось. Прощай».

Потеря всегда горька. Вначале он заметался, ему хотелось бежать, искать, догонять. Он

готов был ехать иуда угодно: в Нальчик, Пятигорск, Минводы, Москву, «Но, может быть, это и к лучшему?» с грустью подумал он, глядя в записку. Слишком сложным казался

клубок, который надо было теперь распутывать. Позже в дневнике он запишет: «Три года

я ждал ее, но она не появилась. Адреса ее я не знаю.

Он вернулся в Сванетию. С тревогой и волнением шел через селения в Лагами. По

ироническим взглядам земляков он понимал, что дома произошло то, что и должно было

произойти. Я поступил так, как требуют наши законы, - жестко сказал Виссарион.

-Законы, законы. Вы все ослепли от этих законов, взорвался Миша.

Его слова обидели Виссариона. Он стал кричать так, что все домашние постарались

скрыться с глаз долой: Только Като осталась на веранде. Законы тебе не нравятся?! Они

плохи только для плохого человека. Сказать, что плохие обычаи, все равно, что сказать -

плохой народ. А разве это так? Разве у нас не в почете труд, разве мы не презираем

роскошь, разве забыта у нас чья-то могила? Молчишь? Ты встречал у нас хоть одну

гулящую женщину? Ты видел у нас хоть одного нищего, бездомного, одинокого, забытого

миром человека пусть он будет стар, дряхл или болен? Нет у нас такого человека. Ты

видел у нас хоть одного брошенного ребенка? Нет у нас таких детей. Ты видел у нас хоть

одного пьяницу, валяющегося под забором? Не видел и не увидишь. Где еще есть место на

земле, чтобы так уважали стариков, как у нас? Где еще есть такие места, чтобы люди так

помогали друг другу? Народные обычаи плохи!? Не может народное быть плохим. Я

поступил так, как требуют правила. И ты должен почитать эти правила превыше

собственных желаний и даже жизни. Като, подойди сюда. Возьмитесь за руки, дети. Миша

провел день, как в бреду. В сравнении с той свободой чувств, которую он встретил в

лагере, сванские старомодные обычаи казались ему сущим адом. Он был уверен; что над

ним совершилось насилие. Лучше бы его поймали, уговорили, привязали бы к стулу. Ну

что это за свадьба, если нет жениха? Люди смеются. «Не признаю я такой свадьбы, не

признаю!»

Спальня молодых. Он лежал, как в прострации, глядя в потолок. Вошла Като. Конечно, она ни в чем не виновата. Кругом виноват только он. Сейчас они проведут вместе ночь, разрешенную, освященную всеми законами, и будет поставлена скрепляющая печать под

тем, что совершилось. Он вдруг почувствовал, себя опутанным сетями, из которых уже не

вырваться и которые не порвать. Волна отчаяния захлестнула его душу, и он, как

невменяемый, сорвался с постели и бросился бежать. Он бежал по снегу через огороды-в

трусах, майке, босой бежал от женщины, которую еще недавно так пылко любил.

Упрямый, протестующий, гневный, он бежал в Верхний Лехтаги, древнее гнездовье

хергианцев, в дом старика Николоза. Этот дом казался ему в ту ночь последним

пристанищем, где можно было укрыться. Вскоре он ушел за хребет на северную сторону.

Он покинул Сванетию, землю суровых законов и предрассудков, чтобы никогда, как он

полагал тогда, не вернуться. И он действительно много лет не жил в Сванетии, заходя

домой лишь на короткое время. У него не оставалось ничего, кроме гор. Он видел в этих

огромных белых вершинах, к которым всегда тянулся, своё единственное утешение.

Глава II. НОВАЯ ЗВЕЗДА

Любимец "Металлурга"

Михаил Хергиани вступал в альпинизм, когда в нем безраздельно царствовал Виталий

Абалаков со своей командой. Конечно, были в стране и другие сильные альпинисты, но

то, что делали в те годы абалаковцы, не могло сравниться ни с чем. Мише хотелось сразу

развернуться. И он действительно развернулся, выиграв в сезоне 1952 года звание

чемпиона ВЦСПС по скалолазанию (в связках). Новый стажер удивлял всех изысканной

вежливостью. Кто-то из инструкторов сказал:

-Ты с нами проще, Миша, мы здесь все работяги.

Действительно, почти все инструктора лагеря были рабочие металлургических

предприятий Днепропетровска, Москвы, Тырныауза и других мест народ здоровый, веселый и, что более всего нравилось Мише, очень дружный. Впрочем, симпатии были

взаимными. Этот горец с черными усами и пышной шевелюрой, одетый в широкие

мешковатые брюки и такой же мешковатый пиджак, сразу пришелся ко двору. Лагерь

тогда не имел подъездов, все продукты, снаряжение доставляли из Баксанской долины на

ишаках; и в выходные дни инструктора брали ломы, кирки, лопаты, топоры и пилы и

отправлялись строить дорогу. Миша с охотой включился в работы, сразу заслужив

репутацию человека трудолюбивого. К тому же он был одержим горами - здесь это тоже

высоко ценилось. Стажировка не казалась трудной. Инструктор брал на себя

теоретическую часть, Миша показывал новичкам приемы лазания, страхоки, вязки узлов.

Но едва заканчивался учебный цикл с обязательным восхождением на Гумачи или на

Тютю-Баши и начинался пересменок, он сразу устремлялся на квалификационные

восхождения. В сезоне 1952 года он выполнил второй разряд. Не стояла на месте и

тренерекая работа: закончив стажировку Миша получил звание младшего инструктора.

После первых спасательных работ авторитет Хергиани стал быстро расти.

СОС получили от группы, шедшей на джайлык с юга. При спуске с вершины сорвался

Виктор Скотекий. Миша пошел на спасработы с головным отрядом: не мог оставаться не

у дел, если кто-то взывал о помощи. Так он был воспитан сванской жизнью, где

взаимовыручка возведена в степень закона. Вышли ночью. С восходом солнца достигли

места аварии. У Виктора была ушиблена нога и, похоже, сломаны ребра. Предстоял спуск

по крутому снежно-ледовому склону. Пострадавшего усадили в рюкзак-носилки. Миша

взвалил на себя ношу и стал спускаться с верхней страховкой. Потом его сменили. Так, попеременно неся раненого, спасгруппа двигалась вниз. Во время одной из пересадок кто-

то крикнул: «Камень!» Огромная плита грузно и лениво переваливалась по склону. Вскоре

она разогналаеь и покатилась на людей. Снежные брызги летели во все стороны. Что

делать? Можно, конечно, в последний момент отскочить и увернуться, но как бросить

раненого? Тогда Миша лег и прикрыл Виктора своим телом. Плита пролетела в метре над

спасателем, обдав его холодом. Он еще не сделал ни одного мало-мальски стоящего

восхождения, но в ущелье уже говорили о нем: отличный парень, этот Хергиани. Его

работоспособность удивляла. Он взял за правило подниматься на час раньше других.

Только работники кухни могли видеть, как он бегал, делал зарядку, ходил на руках. Потом

подолгу лазил на скалах. «Алеша Джапаридзе начал заниматьея альпинизмом слишком

поздно, в тридцать лет. Я начал раньше. Это хорошо». Чуть ли не с первой смены

инструктора присматривались к приезжающим альпинистам, выбирали-хороших

скалолазов. Лучших, несмотря на окончание срока путевки, оставляли в лагере.

Готовились к всесоюзным соревнованиям в Ялте. Первые официальные соревнования по

скалолазанию, в которых выступил и которые выиграл Миша, проходили между

лагерями-соседями «Химиком» и «Металлургом». И хотя масштаб их был невелик, он

гордился врученной грамотой. Это была его первая победа в скалолазании. А осенью

команда «Металлурга» выехала в Крым. Ялта встретила альпинистов теплым морем и

обилием Скал. То там, то сям прямо из леса выглядывали светлосерые каменные массивы: Перед стартом Миша немного волновался, встряхивал руками, выискивал глазами зацепки

и на вопрос стартера: «Участник готов?» - отрицательно мотал головой. Наконец, он

поднял руку: можно давать старт. Он полез медленно, потом, обретя уверенноеть, начал

разгоняться, вверху почти бежал. Секундомеры показали лучшее время, судьи не нашли

погрешностей в технике: Михаил Хергиани чемпион Центрального совета ДСО

«Металлург» в индивидуальном лазании. На этих же соревнованиях он в паре с Шалвой

Маргиани выиграл и связки. Оба они вошли в сборную команду своего общества и

выступили здесь же на чемпионате ВЦСПС. Миша быстро поднялся по скале, но при

спуске дюльфером замешкался (не было набедренных и плечевых желобков, как у

опытных скалолазов) и потерял драгоценные секунды. В итоге четвертое место, И все из-

за пустяка. Однако в паре с Шалвой они стали чемпионами ВЦСПС в соревновании

связок.

С июня следующего, 1953 года он снова в «Металлурге». В тот сезон в лагере только и

говорили о покорении высотного полюса земли: в конце мая английская Экспедиция под

руководством Джона Ханта взяла Эверест (8848 метров). В экспедиции вместе с

носильщиками шерпами участвовало несколько сот человек. Высшей точки достигли

только двое шерп Норгей Тенцинг и новозеландец Эдмунд Хиллари, «связка последнего

шанса». Близки к победе были англичане Том Бурдилон, Чарльз Эванс, выступившие

первой связкой. Они взяли Южную вершину Эвереста, но до главной не дошли всего

несколько сот метров. Никто не думал, что Эверест падет так быстро. Совсем недавно был

взят французами первый восьмитысячник. От первой попытки англичан покорить

восьмитысячную гору (Нангапарбат, 8125 метров, 1895 год) до успеха французов на

Аннапурне прошло более полувека. Все полагали, что для взятия Эвереста потребуется не

один десяток лет. Прошло всего три года. У альпинистов мира был праздник и вместе с

тем было немного грустно. Раньше впереди маячила великая цель. Теперь ее нет. На что

употребить силы? Утратилась некая логика борьбы. Но это только казалось. Человек

давно уже открыл нечто более ценное, чем собственно полюсные точки. Он открыл

трудности, которые помогают ему познать себя. Что более волнует подвиг Амундсена, покорившего первым Южный полюс, или подвиг Скотта, опоздавшего его взять? Второй

более потрясает: Скотт расширил пределы человеческого духа. Нач.уч. лагеря Андрей

Малеинов, человек требовательный и дотошный, постоянно «гонял» металлурговских

инструкторов. Он разработал на скалах страховочный стенд с чуркой для разыгрывания

всевозможных ситуаций на маршрутах, пользовался визиром и биноклями для проверки

тактических навыков, проводил разборы восхождений. Тем, кто хорошо понимал горы, давал быстрый рост. Помимо троек Миша начал прихватывать и четверки. А в начале

сентября, буквально под занавес сезона, совершил в компании инструкторов восхождение

на свою первую пятерку-на Уллу-Тау-Чану по северо-западному склону (по «доске»). Как

инструктор Миша уже тогда приобрел репутацию человека терпеливого, никогда не

давящего своей властью. Он мог часами без раздражения обучать самого неспособного к

горному делу новичка, внушая ему, что умение придет обязательно. В то время, когда

многие инструкторы отчисляли (суровость поощрялась) из своих отделений слабаков.

Миша неизменно отвечал:

-У меня на восхождение пойдут все.

В одном из многодневных кольцевых переходов он, как квочка цыплят, опекал одного

молодого математика, неповоротливого, грузного человека. В конце первого дня похода

математик выдохся и сел на землю. Миша взвалил на себя второй рюкзак, оставив горе

ходоку котелок с маслом.

«Я не мог смотреть, когда людям было тяжело».

Так они и шли в хвосте колонны: один пыхтел под двумя рюкзаками, другой семенил с

котелком. В довершение математик упал в речку, упустил ношу, начал тонуть, но был

вовремя схвачен за шиворот инструктором, бросившимся за ним в ледяную воду. Вы меня

извините, Миша, говорил бедолага, бревно скользкое, голова закружилась. Если бы не вы.

Пустяки. Миша грустно смотрел в мутную воду. Масло жалко! Сван по-крестьянски

подытожил ситуацию: уплыл котелок, а вместе с ним все жиры отделения. Есть от чего

расстроиться.

В новом сезоне он совершил восхождения на Джайлык, Эльбрус, Адырсу-Баши (новым

вариантом), руководил траверсом Светгара от Марьян-на до перевала Тот. В этом сезоне

он получил, наконец, Формальное право штурмовать маршруты самой высокой категории

и не замедлил им воспользоваться. Его внимание, естественно, привлекла северо-западная

стена Уллу-Тау-Чаны, лучшая стена альпинистского сезона 1951 года, пройденная

группой Виталия Абалакова. Ее одолели пока считанные альпинисты. Предстояло

подняться метров триста по крутому ледовому склону к небольшому скальному острову, обойти его слева и по запорошенным снегом, скалам подобраться к черной башне. Скалы

башни местами отвесные, но они уже пройдены, и следующим восходителям

психологически легче. Вся башня от нижней, крутой, до верхней, чуть пологой, части

метров четыреста. От макушки ее протянулся красивый снежный конец. После него взлет

предвершинных скал. Словом, здесь было все, что просит альпинистская душа, и лед, и

скалы, и камины, и крутые снежные гребешки. Наконец-то Миша добрался до настоящей

стены.

«Меня посылали первым на Скалы и лед, и я с радостью выполнял работу лидера. Иногда

я кричал: «Страховка железная!», а сам не забивал крючьев и страховал через поясницу.

Это было глупо. Я рисковал не только собой, но и другими. В 1954 году я был опасный

альпинист». Удивительное признание! Потом он специально уходил на скалы учился бить

крючья, бить надежно, до «малинового» звона. В 1954 году он выполнил норматив

мастера, хотя звание это было присвоено ему чуть позже. Отношения с домом все еще

продолжали оставаться сложными, но на судьбу он не жаловался. В межсезонье жил в

семье родственника своего Естате Палиани в селении Верхний Баксан. Кстати и его жена

Нинуша приняли Мишу как сына. Со своей стороны он старался не быть обузой помогал и

материально и по хозяйству. Дети Палиани, с которыми он сразу сдружился, не чаяли в

нем души. Виссарион ревниво относился к проживанию сына у Естате. Приходил

проведать, уговаривал вернуться домой, но сын давал понять отцу, что живется ему здесь

ничуть не хуже, чем дома. Новую жизнь скрашивало еще одно обстоятельство. В те годы

в Верхнем Баксане помимо Шалико Маргиани, и Юрия Мурзаева («Юра был моим

первым другом в альпинизме») жили закадычные друзья детства Марлен и Миха. Марлен

самый хозяйственный и практичный из всех, считал альпинизм пустой забавой. А вот

Миха потянулся за Мишей, пошел в альпинисты. И хотя покоренные им вершины были

пока несложны, он неустанно повторял:

-Я все равно тебя догоню.

Конечно, соглашался Миша. Мы обязательно будем ходить

вместе.

Чемпион СССР

Для счастливой судьбы, пожалуй, мало одной одаренности, надо еще вовремя родиться, чтобы при ступить к делу в момент великих начинаний. Миша включился в альпинизм в

удачное время - кончилась война. Чувствовался необыкновенный подъем духа. И не

только в стране, но и в мире. Подросшая молодежь, обойденная ратной славой, жадно

искала своей доли героического. Особенно чувствовалось это в альпинизме, где

реализация смелости так зрительно заманчива и доступна. В горы возвращались

восходители с довоенным стажем, умудренные и мужественные, готовые замахнуться на

новые пределы. Валом валила молодежь. Именно после второй мировой войны люди

одолели первый восьмитысячник, а за ним и остальные (в течение пятнадцати лет пали все

четырнадцать исполинов), покорили знаменитые альпийские стены, долгое время

считавшиеся непроходимыми. Восходители мира брались, за самое трудное. Что касается

Кавказа, Памира, Тянь-Шаня, то здесь была настоящая альпинистская благодать. В

неприкосновенности стояли фантастические стены (одни у всех на глазах, другие

затаившись в отдаленных цирках), пики-семитысячники. Сотни вершин представляли

собой белые пятна и пробуждали не только чисто спортивный, но и географический, исследовательский, хозяйственный интерес. А сколько было непройденных перевалов, ущелий, ледников! Конец сороковых был периодом прощупывания «новых объектов», с

началом пятидесятых началась атака! на главные цели. В 1955 году Альпийский клуб

Грузии звал под свои знамена альпинистов-земляков: готовилась большая экспедиция на

пик Коммунизма с восхождением по новому пути с ледника Гармо.

Это была вторая самостоятельная высотная экспедиция Грузии. Первая состоялась в

прошлом году в район юго-западного Памира и прошла успешно. За юго-восточную стену

пика Энгельса, покоренную под руководством Максима Гварлиани, грузинские

альпинисты разделили серебряные и бронзовые медали всесоюзного первенства (с 1954

года за лучшие восхождения в трех классах: технически сложном, высотном и в траверсах

стали присуждаться медали) с альпинистами Казахстана, взошедшими на Хан-Тенгри. В

состав штурмовой группы грузинской экспедиции входили лучшие действующие

альпинисты республики волевой и расчетливый Максим Гварлиани, многоопытный Мито

Оболадзе, спокойные и надежные Джокиа и Сезар Гугава, настоящие богатыри Леван и

Зураб Ахвледиани, упорный до фанатизма Джумбер Медзмариашвили (все они уже

испытали себя высотой в прошлогодней экспедиции), техничный, осторожный Иосиф

Кахиани и Миша Хергиани, самый молодой ее участник. На топографической схеме пик

Коммунизма стоял в центре гигантского горного узла, в точке примыкания хребта Петра

Первого к хребту Академии наук, и напоминал голову осьминога с отходящими

щупальцами - отрогами. Пик, как высшая точка страны был обнаружен в 1928 году во

время камеральной обработки материалов Памирской комплексной высокогорной

экспедиции. Понадобилось еще четыре года усилий альпинистов и ученых, чтобы этот

горный исполин занял свое место на карте. В 1933 году в состав Таджико-Памирской

экспедиции Академии наук была включена специальная альпинистская группа для

штурма вершины. Еще при обработке восточного ребра были человеческие потери

сорвался и погиб альпинист Николаев, умер от воспаления легких молодой носильщик

Джамбай Ирале; но это не остановило людей. Штурм продолжался. Мороз, высота, непогода. И, конечно, психологическое неведение: берется ли вообще такая гора? Вниз

уходили раненые, обмороженные, заболевшие. К 30 августа осталось только трое. Один из

них Евгений Абалаков буквально дополз до вершины. То была воистину тяжкая победа!

Вторично побывать на пике Коммунизма удалось лишь в 1937 году. 13 сентября из лагеря

«6900» на штурм вышли шестеро Аристов, Бархаш, Белецкий, Гусак, Киркоров и врач-

альпинист Федорков. И на этот раз победа не досталась без жертв. Перед самой вершиной

сорвался и погиб руководитель штурма Олег Аристов. И вот теперь, через 18 лет после

второго восхождения, альпинисты грузинской экспедиции могли стать третьей группой, побывавшей на самом высоком пике страны. Часами обсуждали тактический план

начальник экспедиции Отар Гигинеишвили и руководитель штурмовой Группы Максим

Гварлиани. Хотелось провести восхождение надежно, безопасно, с максимальным

использованием способностей каждого альпиниста. Окончательное тактическое решение

пришло на леднике Беляева, куда альпинисты поднялись, пройдя почти

тридцатикилометровый ледник Гармо. Чтобы покорить пик Коммунизма с этой стороны, а

заодно с ним вершину «6853» и пик Правды (6400 метров), находящиеся рядом, надо

выйти на гребень хребта Академии наук. Проход был найден в непосредственной

близости от южной стены пика Коммунизма. Крутой склон, выбранный для подъема, напоминал широкий кулуар, переходящий в верхней части в висячий ледник. Помимо

реальной опасности попасть под ледово-снежный обвал путь представлял и большую

техническую трудность. Хотелось свести к минимуму пребывание людей на этом

неприятном лавиноопасном отрезке. Было решено обработать висячий ледник, закрепив, где нужно, перила, и сделать заброску на гребень. Затем штурмовая группа полным

составом совершит подъем на вершину «6853» и пик Правды и разделиться пополам.

Часть группы останется на хребте и после короткого отдыха начнет штурм пика

Коммунизма, другая часть спуститься в лагерь у ледника Беляева и в случае неудачи

первой попытки предпримет вторую. Конечно, обидно не участвовать в первом штурме.

Но так было надежнее. Для нас важен не личный, а общий успех, твердил Отар, надо

временно забыть свое «я». Из лагеря, названного позже Грузинскими ночевками, хорошо

просматривалась вся южная стена пика Коммунизма. Миша часами любовался этим

грандиозным отвесом, высотой более двух километров. Черный, местами припорощенный

снегом косой треугольник опирался на три, огромные скальные лапы. Самый трудный

маршрут предел мечтаний альпиниста проходил по вертикали прямо на вершину. Только

под силу ли это человеку? Огромная высота, протяженный отвес, трескучие морозы, шквальные ветры, длительное кислородное голодание. 15 августа штурмовая группа, покачиваясь под увесистыми рюкзаками, выступила на восхождение. К 18 августа

вершина «6853» и пик Правды были взяты. Согласно плану, с гребня спустились Мито

Оболадзе, Джокиа и Сезар Гугава, Зураб Ахвледиани. Наверху, под снежными скатами

пика Коммунизма, остались Максим Гварлиани, Джумбер Медзмариашвили, Леван

Ахвледиани, Иосиф Кахиани и Миша. Альпинистам предстояло набрать более тысячи

метров по вертикали. Восхождение осложнялось еще и тем, что группа, идущая по склону

к вершине, теряла из виду нижний лагерь и не могла сигнализировать о себе. Рации не

было. Отсутствие связи могло привести к тяжелым последствиям. Ради общего успеха

Максим взял на себя роль ретранслятора: остался на перемычке, с которой видно было и

тех и других. Трудное это дело добровольно отказаться от вершины, когда она рядом

(представится ли еще когда-нибудь возможность штурмовать ее, а вместе с ней от

реальной золотой медали чемпиона СССР. Но Максим смог. Руководить штурмом он

поручил Иосифу. Поднимаясь все выше и выше, Миша видел одинокую фигуру на гребне, постепенно превратившуюся в точку. Высота 6900 метров. Ужасно болит голова, словно

железный обруч обхватил ее и с силой стягивает, монотонно колотится сердце, пульс, наверное, за 130, дыхание частое легкие, словно вхолостую, перекачивают тощий

воздух.На высоте 7100 метров штурмовая группа сделала ночевку. А утром снова за

работу. Торящие путь попеременно менялись. Кажется, нет уже сил переставлять

свинцовые ноги. Но надо идти. На трудных местах впереди неизменно Миша. Он бил

следы и рубил ступени с каким-то особым упорством. Счастливые метры! Нет лучшей

доли в этом мире, чем прокладывать путь другим! Вот и последние шаги. Вершина! А

потом после спуска на перемычку Максим радовал всех, снимал шеклтоны, растирал

прихваченные морозом ноги (все четверо лежали обессиленные и даже не могли

разговаривать), кормил, как детей, манной кашей из ложечки. На этом подъеме Миша был

самым сильным из нас, сказал Джумбер. Он рожден для гор. Возвращение экспедиции

сплошной праздник. Цветы, поздравления, приемы, золотые медали чемпионов страны.

Советский альпинизм праздновал очередную победу. Грузия ликовала!

Снова чемпион

«Металлург» с радостно встретил своего любимца. Мише хотелось в новом сезоне пройти

стену, достойную чемпиона. Какую же выбрать? Хорошие стены у самого лагеря уже

пройдены. Он выбрал северную стену Тютю-Баши, круто спадающую в соседнее ущелье

Тютю су. Честь первого прохождения северных стен Тютю-Баши принадлежала Борису

Гарфу. В августе 1949 года его маленькая группа в составе трех мужчин и одной

женщины совершила восхождение по маршруту, ведущему на восточную вершину Тютю-

Баши. Это, конечно, не могло не задеть ревнивые чувства аборигенов ущелья Адырсу: Абалаков увел из-под носа лучший стенной маршрут на Уллу-Тау-Чану, Гарф

вскарабкался по стене на другую чтимую в этих местах гору. Надо было шевелиться.

Альпинисты «Химика» и «Металлурга» с начала пятидесятых годов стали чаще

заглядывать в верховья Тютюсу, этот забытый богом уголок Центрального Кавказа, осваивать свое добро. К середине пятидесятых металлурговцы сделали первопрохождения

по ребру и башне Сушукол-Баши. Пока это были простые восхождения. И вот теперь

Миша намеревался штурмовать северную стену западной вершины Тютю-Баши. С ним

пойдут те с кем он уже не раз совершал восхождения и кого за эти четыре года хорошо

узнал: балкарец Юрий Мурзаев, кабардинец Лялю Занилов, оба горняки Тырныаузского

вольфрамо-молибденового комбината, украинец Александр Синьковский из

Днепропетровска. Если припомнить, что руководитель группы - грузин, то получилась

вполне интернациональная команда. 19 августа с рассветом группа выступила на свою

стену. Вот она, его первая рекордная стена, чуть припудренный снегом

полуторакилометровый отвес с тремя параллельными косыми линиями-террасами.

Верхний пояс скал кажется непроходимым, но чернобелая пестрота говорит о наличии

каких-то складок, полок, расщелин. Ночь перед штурмом прошла беспокойно.

Сказывалась предстартовая лихорадка: так же как легкоатлет перед забегом, боксер перед

боем, альпинист томится в ожидании восхождения. Скорее бы за дело. Поднялись в

шесть. Стали одеваться. Сосредоточенно, быстро. И это простое копошение натягивание

теплого белья, шерстяных носков, штормовых костюмов было уже началом действия.

Миша ощущал почти физический восторг в эти минуты приготовления. Он ловил на себе

взгляды ребят когда шнуровал ботинки, когда стягивал на груди абалаковский пояс, когда

поправлял на лопатках плечевую шлейку и понимал: им хотелось знать, как чувствует

себя капитан. Что ж, он чувствует себя хорошо, он спокоен, уверен. Пусть и они будут

уверенны и спокойны. Он видит, как ребята стараются разгрузить его рюкзак, берут на

себя весь общественный скарб палатку, продукты, бензин, примус. Понимают, что

капитану придется идти впереди. Мощно заговорил ледопад над ледниковой трещиной. В

зелено-черный зев ее скатывались надломившиеся сьераки. Снежный мост помог

перебраться через это первое препятствие. Началось лазание. Крутая наклонная полка, далее внутренний угол с гладкими стенами (Миша шел на распорах), потом тупик пробка: большой камень заткнул внутренний угол. Пошла в ход лесенка. Лидер повесил ее на

забитый крюк и перелез через пробку. Солнце, едва лизнув стену, спряталось за гребень.

Вновь стало холодно. Вот и снежное плечо, на котором намечен первый бивуак. Но еще

только час дня. Группа решает двигаться дальше. Миша всматривается вверх, в

следующий пояс скал. Пожалуй, логичнее пройти по большому внутреннему углу, у

начала которого торчит длинный сигарообразный камень. Он вновь уходит вперед...

Только под вечер выбрались на узкую наклонную террасу со впаянными в лед камнями.

Два часа затрачены на выравнивание площадки: только удобный ночлег мог восстановить

силы. С утра вновь за работу: по крутому гребню подошли к рыжей башне. Обошли ее по

льду справа. Далее вновь крутые заглаженные скалы, потом некое подобие контрфорса, сочетание плит и коротких стенок. Пошла в ход живая лестница: став на плечи Занилова, Миша забил очередной крюк. Контрфорс прервался коротким ледовым склоном с

торчащими валунами. Место обычное, ничего тревожного. К первому скальному островку

выбрались довольно быстро. Ведущий с рубкой ступеней подошел ко второму забил

крюк, прищелкнул к нему веревку, потом пошел по косой вправо-вверх, работая в

открытой стойке. Метров через десять забил ледовый крюк и снова по косой, но теперь

уже влево-вверх, прорубился к впаянному в лед большому камню. Едва Миша встал на

него, как камень выскользнул из гнезда; лидер ухватился за край ледовой лоханки, но

камень захватил веревку и сдернул альпиниста. Миша крикнул: «Срываюсь!» Его

перевернуло через голову, и он полетел вниз, машинально держась за веревку. Ударился

боком о лед, потом его стегануло по скалам второго острова, и он повис, Мурзаев

страховал надежно.

-Все целы?

первое, что спросил Миша. Потом они кричали всполошившимся наблюдателям, что все в

порядке, ничего особенного не произошло. Все обошлось удачно. Выскользнувшая из-под

лидера глыба падала прямо на стоящую на первом скальном острове тройку. Увернуться

от нее было почти невозможно. Но глыба ударилась о второй скальный остров,

раскололась на два «чемодана», которые есть бог, отскочили в разные стороны, не задев

восходителей. Миша падал маятником, удары были скользящие, несильные, ушибы

оказались незначительными. Вот только руки: вся кожа на суставах содрана. В момент

этой, как сейчас говорят, экстремальной ситуации вниз улетели Мишины шапочка и

ложка. Без шапочки обойтись можно, но вот без ложки остаться в такой компании...

Пальцы в крови, а он еще шутит. Воистину юмор первый спаситель альпинистов. Мише

перевязали раны, предложили сменить в лидировании, но он не дался: ему хотелось

перебороть в душе дурные ощущения и обрести былую уверенность. Не дать возобладать

страху! «Самые страшные места я прошел с побитыми руками. Дойдя до первой

маленькой площадки, мы остановились на бивуак. Юра по-собачьи стал зализывать мои

раны».

Тяжелая, бессонная ночь была у капитана. Но и следующий день он шел впереди, забивал

скальные и ледовые крючья, рубил во льду ступени. Их пришлось в тот день вырубить

более двухсот. В третью ночь прибавилась еще одна неприятность: Начала портиться

погода. Матерчатый торец палатки освещался отблесками далеких вспышек. Все ближе

небесное громыханье. По перкалевым скатам противно забарабанила снежная крупа. К

трем часам ночи началась настоящая свистопляска: ветер нещадно рвал жиденькую

палатку, молнии, то белые, то красные, вспыхивали совсем рядом. Хотелось закутаться с

головой лишь бы не видеть этих вспышек. Однако они проникали сквозь мешок и

штормовку, слепили глаза. К утру гроза угомонилась, но ветер был еще сильный.

Вершинную башню не узнать: все забито и запорошено снегом; павлиньими хвостами

топорщились заструги. Капитан полез по скалам вершинной башни. Медленно уползала

вверх веревка: метр, другой, третий. Но вот она надолго остановилась. Миша безуспешно

пытался одолеть выступающий камень. Побитые, стертые пальцы на маленьких зацепах

уже не держали.

-Выбирай назад, - глухо произнес он. Посовещались.

- Если ты не пройдешь, сказал Миша Мурзаеву, дела наши плохи.

- Раз ты не смог, я тем более не смогу.

- Попробуй.

Юра снял рюкзак и полез к выступающему камню.

Место было трудное: движение шло по косой, стоило отпустить одну руку, и тело

начинало выворачиваться. Мурзаеву удалось на мгновенье закрепиться и перебросить

руку на хорошую зацепку. Потом он маятником перенес тело и прошел злополучное

место. Молодец! Теперь веревка уходила вверх за Мурзаевым. Я на балкончике, крикнул

он сверху. Пройден еще кусочек. Потом Мурзаев, загоняя руку по самое плечо, преодолел

расщелину и выбралсл на узкую полочку. Но дальше двигаться уже не мог: выдохся.

Капитан понимал всю критичность момента. Продукты почти кончились. Люди мокрые, уставшие. Надвигалась темень. Места для палатки не было. Метель не прекращалась.

Через час-другой ударит ночной мороз и тогда все. Спасатели не успеют оказать помощь.

Но нет! Надо действовать, всегда надо действовать!

-Я пойду вверх, сказал Миша,

-кончится веревка, надвяжите вторую. Пройду столько, сколько смогу.

Капитан скрылея в пурге. Он сгребал с зацепок снег, искал щели, бил крючья, поминутно

крича вниз: «Выдай!» До него донеслось: «Надвязали вторую веревку». Я, кажется, подхожу к финишу, крикнул он вниз. Чутье его не подвело: метров через десять он

выбрался на вершину. Все ковры лагеря были вынесены на площадку: «Металлург»

встречал свою четверку. Минут десять взлетали в небо похудевшие альпинисты.

Рекордное восхождение принесло им золотые медали чемпионов страны в классе

технически сложных восхождений. С этой второй золотой медали о славном потомке рода

Хергиани заговорили по-настоящему.

Тяжкий урок

В первых числах сентября 1956 года в Адырсу стали приходить тревожные вести о

спасательных работах на гребне пика Щуровского. Вскоре в «Металлург» пришла

радиограмма группе Хергиани срочно прибыть в ущелье Адылсу и принять в них участие.

Из группы в горах оставались Мурзаев и он сам. Хорошо, что в соседнем «Химике»

находился Шалва Маргиани, сразу согласившийся включиться в дело. В лагере

«Шхельда», Куда их доставила старенькая полуторка, к ним присоединился Иосиф

Кахиани. Первые подробности. Два альпиниста Владилен Семакин и Юрий Савельев

поднимались по северному ребру пика Щуровского. Один из них где-то в районе

жандарма Палец получил травму. Альпинисты сообщили об этом по рации. Для оказания

помощи были направлены малоопытные разрядники. Два дня потеряли они на подходах

да к тому же не удосужились взять теплую одежду. Захваченные на r гребне пика

Щуровского непогодой, разрядники остановились. Со вторым эшелоном спасателей, с

разрывом в сутки, двигался начальник спасотряда лагеря «Баксан»: Константин Сизов.

Наткнувшись на стоянку разрядников, он отругал их за нерешительность и возглавил

движение по гребню. Однако более сильный заряд непогоды заставил спасателей вновь

остановиться. Две ночи и день пережидали они буран. Из порванных палаток спасатели

вынуждены были перебраться в наспех вырытую снежную пещеру. Тут уж было не до

спасания, самим бы остаться целыми. Часть разрядников первого эшелона совсем

раскисла. Сизов принял решение отступить. При спуске с перевала Ложный Чатын

спасотряд попал в лавину. Сизов и врач Константин Горелов погибли. Один из спасателей

обморозился. С момента первого сигнала о беде прошло, наверное, около недели.

-Почему поздно вызвали нас? - спросил Миша. Никто не думал, что так сложатся

спасработы. Новая четверка спасателей спешила вверх.

В лагере, расположенном на срединной морене, Миша услышал рассказ о Горелове. Падая

с лавиной, он получил двойной перелом позвоночника. Единственное спасение при такой

травме неподвижность. Но разве мог он, врач, позволить себе такую роскошь, когда рядом

могли быть, раненые. Волоча отнявшиеся ноги, превозмогая боль, он ползал по лавинному

выносу, откапывая товарищей. Врач понимал: в создавшейся ситуации он главная фигура.

-Вы готовы идти на гребень в такую крутоверть? - спросил руководитель спасработ.

Приказать вам никто не может.

-Мы выходим, ответил Миша.

Вот уже несколько дней потерпевшие не подавали никаких сигналов. Крики их больше не

доносились в ущелье. Живы ли они, никто не знал. Предположительное местонахождение

под Пальцем, может быть в провале? По крутому склону, с которого скатилась роковая

лавина, четверка поднялась на перевал Ложный Чатын. На шквальном ветру с трудом

удалось установить палатку. Ночью ветер стих мороз и звезды. Солнечное утро

предвещало удачу. Однако после крутого подъема у первых гребневых скал под ногами

побежала поземка. Погода портилась, и вскоре вновь бушевал ветер. В жуткую пургу, когда крупа до крови секла щеки, спасатели пробились через частокол жандармов, прошли за Палец и достигли провала. Никаких признаков живого. Снежный саван

покрывал скалы. Стали кричать, звать. Никакого ответа. Принялись копать снег. Он был

глубокий, до полутора метров. Где они? Где искать? Может быть, попавшие в беду

альпинисты в отчаянии решились на последнее: начали самостоятельно спускаться вниз

прямо с гребня и сорвались? Срыв могли не заметить.

Шесть часов работали спасатели, перелопачивая снег в провале. Им удалось извлечь

только израсходованную сухую батарею (питание рации), брошенную, наверное, за

ненадобностью. Погода продолжала ухудшаться. Вскоре их отозвали. С тяжелым

чувством спасатели покидали провал. В полной темноте выбрались к Приюту немцев. В

эту кошмарную ночь Миша не спал. Его не покидало ощущение вины. Люди бедствовали

рядом, в зоне голосовой слышимости, и их не удалось спасти. Почему его группу вызвали

так поздно? Он переживал состояние, близкое к позору. Как можно было спать в такую

ночь?! В ту бессонную ночь в нем окрепло убеждение, что настоящий спасатель это

человек предельной самоотверженности. Участвовать в спасработах смогут многие, но на

смелые действия, когда во имя спасения другого надо рискнуть собой, решится не

каждый. В горах продолжала бушевать снежная буря. С гребней непрестанно скатывались

лавины. Горы гнали вниз людскую колонну, несущую в себе несостоятельность и

бессилие. Внизу придется отводить глаза в сторону и объяснять: да, не смогли, да, не

сумели, стихия взяла верх. И лишь на следующуй год нашли погибших восходителей. Они

лежали в заваленной снегом «здарке» выше провала. Один из них не имел травм и мог с

помощью веревки спуститься вниз. Но он не оставил товарища. Их похоронили вместе

одна судьба, одна могила в сосновом бору напротив лагеря, откуда они вышли.

В Абалаковской команде

«С 1957 года я навсегда перешел работать в лагерь «Шхельда» начспасом».

Приглашение в «Шхельду» он получил после спасаловки на пике Щуровского, но

решение о переходе принял не сразу. Предложение было заманчиво по многим причинам.

«Металлург» работал только летом и имел длинный межсезонный простой, а если нет

работы, то нет и зарплаты, а надо на что-то жить. С другой стороны, приглашение в

«Шхельду» по сути приглашение В абалаковскую команду, а это большая честь. Абалаков

имел зоркий глаз на талантливых альпинистов. Кроме того, «Шхельда» обещала в

ближайшие два года квартиру в Нальчике. О своей крыше над головой мечтает каждый

скиталец. Приглашение в «Шхельду» получил и Иосиф Кахиани, с которым Миша успел

подружиться и сейчас был не прочь посоветоваться. Вообще советоваться - очень

сванская привычка. За советом готовы идти к кому угодно и куда угодно, хотябы два-три

слова услышать. Ну, а если нет поблизости человека, сван снимает свою шапку

скорлупку, кладет ее перед собой и ведет разговоры с ней. Лишний раз подумать - никогда

не мешает. Иосиф был старше на десять лет, многоопытнее, рассудительнее и, что

особенно нравилось Мише, всегда давал хороший ответ. Лучшая союзная команда, твердая зарплата, квартира, сказал Иосиф. Надо переходить в «Шхельду». С грустью

отпустил «Металлург» своего любимца, понимая, что его уход был вызван жизненной

необходимостью. В «Шхельде» Миша познакомился с Абалаковым, приехавшим в лагерь

в конце июня, и уже во время первого разговора почувствовал, что понравился этому

человеку. Третье десятилетие имя Виталия Абалакова гремело в альпинизме. Особенно

сильными были его послевоенные восхождения. Что ни сезон, то рекордное достижение.

Откуда в нем, неболышом и щуплом на вид, такая мощь? Несмотря на свои пятьдесят, Абалаков выглядел молодо. Он сидел ровно, чуть откинувшись; руки его были подвижны, то скрещивались на груди, то жестикулировали. Эти руки привлекали к себе внимание.

Вернее, даже не руки, а пальцы, еще точнее то, что от них осталось. Передние фаланги

левой кисти, словно ударом топора, были отсечены ровным рядом; правую кисть

пощадили рубили по косой от мизинца к указательному (следы Хан-Тенгри), Пальцы-

обрубки скользили по лицу, поглаживали бритую голову, чесали за ухом, выстукивали на

столе беззвучные, триоли; они были игривы, эти пальцы. Белые, выжженные солнцем

брови, глубоко сидящие глаза, маленький острый подбородок, тонкие губы, веер

височных морщин, ироническая улыбка в нем было что-то вольтеровское. Ходил он

прихрамывая. Левая нога с ампутированными пальцами (все тот же Хан-Тенгри) не давала

толчка и чуть отставала. Железный хромец.

Миша задумал в новом сезоне взойти на Донгузорун. Северо-западная стена этой

вершины нависала над ущельем, волнуя альпинистские души. Огромная ледовая шапка

венчала макушку горы. Периодически шапка обламывалась, оглашая окрестности

грохотом канонады. Те, кто был вблизи, могли видеть, как билось по стене белое месиво.

Донгузорун. Стену уже «заявляли» на чемпионатах, но выйти на нее пока не решались.

Владимир Кизель, высокий седоватый альпинист из абалаковской команды, высказал

любопытную мысль. Альпинист менее всего дипломат, он слишком верен выбранной

цели, хотя ситуации иной раз подсказывают и другие варианты. В этом упрямстве он весь.

Непогода, опасности, а он знай прет на свою гору. Такую, чисто альпинистскую черту

характера надо учитывать. Поэтому лучше долго отбирать цель, чем потом идти упрямо к

ложной. Миша сказал, что он не считает Донгузорун случайной целью. Абалаков

высказался более категорично:

-Стена не представляет особой технической сложности, разве что ледовая шапка.

Однако подставлять добровольно голову под шальную глыбу льда просто глупо. По

теории на эту стену нечего было соваться: она была объективно опасна. Широченные

белые желоба, пробитые обвалами, пересекались в нижней части стены и напоминали

гигантские клещи для колки сахара. Куски бело-зеленого льда, лежащие внизу на леднике

у кончиков клещей, усиливали это впечатление. Правая рукоять клещей была похожа на

цифру 7. Выше и ниже перекрестия чернели скальные треугольники места относительной

безопасности. Стена беспрерывно разговаривала: шипела, рокотала, ухала. Падающий лед

бомбил ее во всех направлениях. Сверху навесными «снарядами» обстреливала шапка.

Висячий ледник на середине стены (верхняя черта семерки) бил с фланга. Маленький

ледопад у перемычки между Донгузоруном и Накрой также шебуршился, поддавал огня.

Самым неприятным местом было перекрестие клещей. Все, что ни падало по желобам, било в этот крест при большом отломе льда вся стена с обоими треугольниками осыпалась

осколками, и тогда на ней не спастись. Но как маняще сладостна эта дрожащая в воздухе

опасность, как горячит кровь этот реальный риск! Конечно, стена не абалаковская, на ней

нельзя отвести угрозы. Он так и сказал: «Не рекомендую». Однако Мише казалось, что

рекордное восхождение должно быть немного безумным.

-Как твое мнение? - спросил Миша Иосифа.

-Стена серьезная, но мы ее пройдем.

Иосиф всегда знал хороший ответ. В принципе не одобряя задуманное восхождение, Абалаков по-отечески опекал двойку. Из своих запасов снаряжения он выделил легкие

трехступенчатые лесенки, всевозможные крючья, клинья, «чтобы не метаться по стене».

Дал дельные советы по тактике, по времени прохождения тех или иных участков, по

взятию шапки. Все готово, можно выходить. Однако затея чуть было не сорвалась по

совершенно неожиданной причине. Рассерженный Виссарион спешил в «Шхельду» через

перевал Джан-Туган. С него хватит. Сын совсем отбился от рук. Живет не поймешь где, домой почти не заявляется мелькнет, как гость, и прощай на полгода, о семье не думает, брак не признает. Просил как-то Марлена поговорить с Мишей. Очень надеялся на этот

разговор: Марлен старый друг, знает Мишу чуть ли не с пеленок. Какое там! Старый друг

получил такой отпор, что зарекся касаться щекотливой темы. А теперь еще дикие слухи: твой сын сумасшедший, он выбирает самые страшные стены, свою жизнь потеряет и

других погубит. Разве можно после этого усидеть дома? Ничего, он найдет на него

управу...

-Вот возьму и отправлю насильно домой, - твердил вслух Виссарион. Я еще не потерял

своего отцовского права. Миша всполошился, увидев в лагере хмурого отца. Что-нибудь

дома?

-Мне непонятно, - волнуясь, заговорил Виссарион, я, похоже, в горах не был дураком, твой дядя и родичи тоже, но в кого ты такой удался? Если не умеешь умно ходить, отправляйся домой, я найду тебе работу.

Миша понимал, что своими доводами не переубедит разгневанного отца. Я пока в горах

ничего плохого не сделал. Пойдем к старшим, спросим. Пошли, спросили. Кроме

хорошего, Виссарион ничего не услышал. И что более всего его удивило: сын пользуется

здесь уважением.

- Пойдем посмотрим стену. Если запретишь, я не пойду, - сказал Миша.

Долго смотрел на Донгузорун Хергиани-отец. Стена крута, но не предельно, до шапки

вполне проходима. Если бы не годы, он, пожалуй, сам рискнул бы. Стоило ли теперь

удивляться сыну? Он не cтал отговаривать. Если хочешь иди. Но мне трудно будет

смотреть на это восхождение. Приду домой, скажу всем, что ты передумал. Пусть никто

не волнуется, они и так извелись. Сам отправлюсь на охоту, займу себя делом, не смогу я

спокойно ждать известий. Дня через три вернусь и прочту телеграмму. Молю бога, чтобы

она была хорошей. Потом голос отца стал мягче: я разрешаю тебе это восхождение, но

пойми и меня. Возращайся домой, хватит скитаться по чужим углам у тебя дома жена. Не

забывай. Да, конечно. Надо было что-то предпринимать. По отношению к Като он

поступил некрасиво. Нелегко ей там, в Сванетии, нести свой крест. Но и она хороша - как

она могла явиться на свадьбу, зная, что его на свадьбе не будет. Миша ничего не ответил

отцу. 21 июля лагерь «Шхельда» провожал Мишу и Иосифа на Донгузорун. В машину к

восходителям забрались десятки попутчиков.

-Еще раз посмотрите, подумайте, - напутствовал Абалаков.

На штурм вышли ночью 22-го числа. Нижний, скальный треугольник преодолели с

фонариком. Утром в быстром темпе пересекли перекрестно семерки. Перед скалами

второго треугольника на пути оказался бергшрунд. Мостика не было. Пришлось лезть в

ледовую трещину и по отвесной стенке выбираться наверх. Пошли в ход лесенки, захваченные для шапки. На скалах второго треугольника очень пригодились клинья.

Изредка то там, то сям пролетали куски льда. Во второй половине дня солнце перешло

через гребень и стена заговорила камнями: их шуршащий свист заставлял поминутно

прижиматься к скалам. Внизу у дороги скопище людей и машин: за альпинистами следили

сотни зрителей. Это приятно волновало. Мише хотелось как можно больше пройти в

первый день, он готов был лезть непрерывно, но слова напарника «чангал хахд» (крюк

бей) заставляли останавливаться и думать о «чангал хахд».

К 6 часам вечера они подошли к маленькой площадке в верхней точке второго

треугольника. С грехом пополам поставили палатку. Дали вниз световой сигнал все в

порядке. Снизу взвилась ракета сигнал принят, Стали укладываться спать.

Посовещавшись, легли валетом: так один камень разом в две головы не угодит, только

задремали, сверху раздался нарастающий гул, Прикрыв головы руками, альпинисты

замерли. Вокруг визжало, гремело, рикошетило. Один из камней величиной с кулак

пробил палатку и врезался между ними, О каком тут сне можно говорить, если такие

каменюки влетают прямо в дом? Долго сидели понурые, ловя ухом каждый шорох.

Иосиф был фронтовиком, он сказал:

-Новый снаряд в старую воронку не падает.

Немного успокоились, снова улеглись. Но сон не приходил. Ужасное это состояние, когда

в тебя нацелены сотни тонн льда и негде укрыться. Надежда только на везение. Им на

тропе попадались лягушки: по сванским приметам это хорошо. С рассветом альпинисты

поспешили вверх, чтобы до появления солнца забраться как можно выше. Путь преградил

ледовый пояс, протянувшийся слева от носика семерки, вначале некрутой, но потом

вздыбившийся до семидесяти градусов. Рубить ступени дело долгое, проскочили на

передних зубьях кошек. Пошли крутые скалы, покрытые натечным льдом. От удара

ледоруба лед скалывался большими пластами, угрожая захватить с собой альпиниста.

Лезли аккуратно, как по яичной скорлупе. Гулко отзывались под ногами ледовые пустоты.

«Вечером подошли под шапку. Палатку ставить негде. Кое-как сидим на полочке. Иосиф

на коленях держит примус. Пытаемся добыть хотя бы кружку воды. Думаем о завтрашнем

дне. Вверх уходит на сотню метров ледяная стена, прямо над нами нависает карниз около

двадцати метров. Пока по-таким альпинисты не ходят. Но другого пути нет. Зажигаем

фотопленку, даем вниз сигнал, что все в Порядке. Ответ получаем ракетами. С базы

Высокогорного геофизического института нам посветили прожекторами»Ночевку

устроили сидячую, закрепив себя крючьями. Стена ухала. И когда она только замолкает: гудит и вечером, и ночью, и днем; Ночевка прошла без происшествий, если не считать

куска льда, огревшего Иосифа, когда тот топил из снега воду. 24 июля утром предстояло

брать шапку. Как это сделать, вроде бы ясно: бей ледовые крючья, перевешивай лесенки.

Внизу на леднике это здорово получается. Но работать на ледяном отвесе, когда под тобой

километровая пропасть. «Иосиф забил три крюка, связал их в паук и стал на страховку. Я

пошел вверх. Забил первый крюк. Плохо забил. На вертикальной стене лоханку не

сделаешь, а на отрицательной тем более. Но выхода нет, надо идти. Навесил на него

лесенку, стал на ступеньки. Хорошо, что отец не видит. Бью второй, звук пухлый, плохой

звук. Прощелкиваю веревку, вешаю лесенку. Бью третий, четвертый, пятый. Только

шестой крюк зашел с хорошим звуком. Иосиф заулыбался. Четыре часа я работал на

карнизе, потом лед стал выполаживаться, и к середине дня мы вышли на вершину. В

Терсколе дали залп из ракет. Иосиф делал мне массаж: очень устади руки, и сам я очень

устал. На четвертый день нас шумно встретили в лагере. После этого Абалаков

официально ввел нас в свою группу».

Иосиф Кохиани и Михаил Хергиани после восхож дения на Донгузорун

Абалаковцы с нескрываемым любопытством всматривались в нового пришельца. Как

смог этот парень из сельской глубинки за короткий срок стать альпинистской звездой?

Непостижимо. Всплеск популярности после Донгузоруна превзошел все ожидания.

Альпинистская масса не давала проходу двум покорителям. Миша познакомился со всеми

абалаковцами. Вот они сидят в тесной комнате капитана, заваленной всевозможным

снаряжением веревками, мешками, палатками, ледорубами, молотками, крючьями.

Железный хромец собрал вокруг себя сильных альпинистов. Основной костяк, ходит с

ним с первого послевоенного сезона. В том сорок шестом году на Кавказе во время

испытания нового снаряжения в районе ледника Кашкаташ у подножия Бжедуха и

заработала команда. Кое-кто тогда еще не успел расстаться с военной гимнастеркой, кое

на ком поблескивали еще бляхи армейских поясов. Именно тогда зашел разговор о

создании постоянной команды с многолетней программой действия. Эта испытательная

бригада, созданная из альпинистов Москвы, стала основой, команды. В том же году в

порядке запева Виталий Абалаков, Александр Боровиков, Николай Гусан и Иван Леонов

поднялись по контрфорсу северной стены Нанры. Это восхождение вместе с

восхождением по северо-западной стене Ушбы с выходом на перемычку, совершенным

группой Алексея Малеинова, были главными кавказскими достижениями того сезона. В

следующем году была покорена северо-западная стена пика Щуровского. И пошло, пошло. Что ни сезон, то решение очередной проблемы. Сколько их было, этих блестящих

восхождений! Обрастая сподвижниками, Абалаков сколотил дружную команду,

сделавшую эпоху. В отечественном альпинизме. Помимо упомянутой четверки в нее

вошли Яков Аркин, Лев Филимонов, Владимир Кизель, Михаил Ануфриков, Валентина

Чередова, Иван Лапшенков, Петр Буданов, Фарид Улумбеков, Виктор Буслаев,

Константин Клецко, Герман Аграновский... И вот теперь прославленная команда

пополнилась еще двумя: Михаилом Хергиани и Иосифом Кахиани. Абалаков намеревался

в новом сезоне приступить к прохождению стен предельной сложности. Одной из них

считалась северная стена Чатына через ромб. Часть команды собиралась пройти северо-

восточную стену Тихтенгена.

Чат ын, вид с севера

Было решено: Абалаков, Кизель, Буданов, Клецко, Хергиани и Кахиани выходят на

Чатын; Филимонов, Боровиков, Аркин, Аграновский, Улумбеков, Лапшенков - к

Тихтенгену. В середине августа, после основательной подготовки, чатынцы выступили

под стену. Лагерь был разбит на леднике Чалаат. Стена Чатына вот уже несколько лет не

давала покоя альпинистам. Внимание к ней привлек все тот же Гарф, совершивший

первый подъем левее ромба. Талантливый инженер, конструктор дирижаблей, Борис Гарф

стоял в альпинистской элите несколько особняком. Он не имел постоянной команды и

часто принимал решение о восхождении прямо в горах. Его, наверное, больше всего

привлекала свежесть альпинистского волнения. На черном полукилометровом ромбе

просматривалось несколько вариантов подъема. Сошлись на среднем, начинающемся

после короткой ледово-снежной подпорки длинной косой полкой. На обработку выходили

двойками: Абалаков - Кизель, Клецко - Буданов, Хергиани - Кахиани. Началась осада

стены. Альпинисты проходили кусок, навешивали перила и спускались. Обычно

обрабатывали за день метров восемьдесят, две веревки.

-Мы попробуем пройти сегодня метров сто пятьдесят, заявил однажды Миша.

По отвесу не побежишь. Лезли-лезли; а в итоге только половина намеченного. Миша

понимал, как чистый лазун он здесь выше всех, но надо не просто лезть, надо искать

подходящие трещины, бить надежно крючья, протягивать и крепить веревку, вешать

петли, маркировать готовить трассу. В такой работе с альпинистским хозяйством первая

связка была, самой техничной. Миша, как губка, впитывал советы многоопытных

мастеров. Около четырехсот метров перил висело на северной стене Чатына.

-Пора штурмовать, сказал Абалаков.

Выбрались на верхнюю завоеванную точку, заночевали. С рассветом следующего дня

вперед вышел Миша. Он прошел по отвесу две веревки, закрепил перила и спустился на

полочку, где провели предыдущую ночевку. На вторую ночь погода резко испортилась, повалил снег. утром вся стена была закована белым панцирем. Ждали день. Снег валил и

валил. С «крыши» по желобам скатывались лавинки. Ждали еще день. Погода и не думала

улучшаться. Штурм затягивался на неопределенное время. Наверное, придется ждать

здесь неделю, пока наладится погода и очистится стена. А продукты на исходе. Садиться

сейчас на голодный паек и идти потом ослабленными ненадежное дело. Верный своему

принципу - безопасность прежде всего, Абалаков скомандовал: «Вниз». Стена Тихтенгена

была взята, что немного утешило. Сезон закрывался, абалаковцы разъехались по городам.

Но в сентябре, как назло, установилась отличная погода. Стояли звенящие деньки. Ничего

не стоило в двойке по готовому добить Чатын. Но Миша отбросил эту идею: идти на

Чатын без Абалакова было неэтично. И еще один маленький эпизод произошел в том

сезоне. В начале октября из Москвы неожиданно пришло известие, что на Кавказ

приезжает английская альпинистка Джойс Даншит. Мишу и Иосифа просили оказать ей

помощь при путешествиях в горах. Вскоре в сопровождении альпиниста-переводчика

Евгения Гиппенрейтера и известного восходителя Александра Сидоренко в «Шхельде»

появилась обвешанная фотоаппаратами энергичная дама лет пятидесяти, с короткой

стрижкой, одетая по-альпинистски: ботинки-вибрам, гетры, куртка, брюки-гольф.

Последняя вещь обращала на себя внимание своей ветхостью. Миша был удивлен: такая

важная, а носит такие старые штаны. В этих штанах я ходила в Гималаях, похвасталась

англичанка. О, она гордилась своими латками. Дама оказалась опытной альпинисткой: побывала во Французских, Швейцарских и Новозеландских Альпах, в Скалистых горах

Канады, возглавляла в 1955 году женскую экспедицию в Гималаях. Взойти на Эльбрус

было ее давней мечтой. Несколько акклиматизационных подъемов до приюта Пастухова, и англичанка двинулась на штурм. Ее сопровождали Сидоренко и Гиппенрейтер. Миша и

Иосиф подстраховывали группу на случай спасработ: безопасность гостьи превыше всего.

Во второй половине дня спасгруппа встретила спускающихся восходителей у приюта

Пастухова. Джойс была возбуждена, счастлива.

-Сейчас бы принять ванну, мечтательно сказала она.

«Маленький Ташкент», устроенный в одной из комнат приюта, отогрел гостью, которая, по ее словам, никогда в жизни не испытывала такого ужасного ветра, как на вершине

Эльбруса. Дальше по программе была Сванетия: гостья хотела Посетить Местию, Ушгули, взглянуть на Лагурку, старинную церковь в селении Кала, познакомиться с

жизнью грузин. Миша сопровождал группу только до Местии. Медленно шагал он в

Лагами. Нахлынувшие воспоминания острой болью отдавались в сердце, обида и горечь

не проходили. Ему вдруг стало казаться, что признание брака с Като приведет его к

дальнейшим уступкам: к сокращению занятий альпинизмом, в котором многого достиг и в

котором видел для себя большие перспективы, к обязательному проживанию в Сванетии, и тогда лагамская жизнь засосет его целиком, как засосала она Максима, Бекну, Чичико, Годжи, так и оставшихся, несмотря на высокие альпинистские титулы, простыми

крестьянами. Нет, не готов он к примирению. Придя домой, Миша неожиданно заболел и

три недели провалялся в постели. Пот, жар все боялись за его легкие. Едва оправившись, он вновь ушел на северную сторону.

Сезон надежд

Сезон 1958 года обещал быть интенсивным. Планы громоздились один на другой. И

зимние восхождения, и рекордные стены, и траверсы. С нескрываемым интересом

восходители страны ждали, что «закажет» на очередной сезон Михаил Хергиани. В том, что это вновь будет на пределе человеческих возможностей, никто не сомневался.

Спортивные руководители Кабардино-Балкарии не могли не заметить на территории

республики альпинистскую звезду. Хергиани предложили возглавить команду

республиканского «Спартака». Миша согласился. Не выходя из абалаковской группы, иметь свою команду было очень кстати. Приход к Абалакову был логичным и

правильным, но Мишу не покидало чувство неловкости перед друзьями Юрием

Мурзаевым, Шалвой Маргиани и другими, с кем он ходил раньше. К тому же вырос почти

до мастера. В 1957 году он уже покорял вершины высшей категории трудности. Двух

Михаилов начали путать. Однако вскоре, приспособились: одного стали величать

Большим Мишей, другого Маленьким эпитеты подчеркивали не возраст (Михаил

Кадербеевич был на три года старше Михаила Виссарионовича), а альпинистские заслуги.

Близкие знакомые звали Маленького Мишу просто Кадербеич, а Большого просто Миша.

Оба они называли себя братьями. Кадербеич пошел в альпинизм не столько по призванию, сколько для того, чтобы быть рядом с другом. Возникшее совпадение имен и фамилий

подхлестывало его в этом желании. Вместе с Иосифом набиралось пять человек это уже

сила. Мишины друзья приветствовали создание своей команды, больше всех радовался

Кадербеич. Решено было, не откладывая, сделать зимний траверс (зимние восхождения

только начинали входить в моду) вершин Суарьша, расположенного севернее Эльбруса.

Больших технических трудностей маршрут не представлял. В начале марта новая команда

Михаил Хергиани (Большой), Иосиф Кахиани, Юрий Мурзаев, Шалва Маргиани, Михаил

Хергиани (Маленький) и Игорь Полевой (сильный киевский альпинист, которого Миша

знал с 1952 года и с которым уже подружился) вышла из Верхнего Баксана в ущелье

Киртьш. Начался штурм вершины. Скалы были заснежены и обледенелые. Во время

прохождения одного не очень трудного места сброшенный веревкой камень ударил

Мурзаева в ногу. Превозмогая боль, альпинист продолжал восхождение (позже эта травма

повлияет на его альпинистскую карьеру: образовавшийся от удара костный нарост

потребует операции. О больших восхождениях нечего будет и думать).При шквальном

ветре прошли перемычку. С западной вершины спускались в пургу, местами прорывая в

снегу траншею в человеческий рост. К двум своим наблюдателям они подошли в инее и

сосульках, как новогодние деды-морозы. Это было отличным испытанием команды. Для

летних восхождений команда пополнилась Шакиром Тенишевым. Было еще одно

приглашение: Миша звал в команду, роли поменялись, дядю Максима. Максим ответил

согласием, если, конечно, отпустят дела. С приближением летнего сезона появились

приятные новости: в мае из Пекина пришло предложение о совместном восхождении

Китайских и Советских альпинистов на Эверест. После июньских переговоров в столице

КНР было решено штурмовать вершину с севера, со стороны Тибета, весной 1959 года.

Договорились о совместной тренировке участников будущей экспедиции в районе Пика

Ленина в июле августе 1958 года. Абалаков вместе со своими вчерашними соперниками

по чемпионатам Кузьминым, Белецким и другими включились в создание сборной

страны, куда должно было войти все лучшее, что имелось в отечественном альпинизме.

Однако до совместных втк-Китайских сборов на Восточном Памире было еще далеко, и

Миша решил заняться Кавказскими планами. Что пройти? Оставался проблемой Чатын, но он отпадал по упомянутым этическим соображениям. Не менее проблемной считалась

северо-западная стена Южной Ушбы с проходом по отвесу башни. Об этой стене

говорили, пожалуй, чаще всего, потому что гладкий профиль ее привлекал внимание всех, кто траверсировал Ушбу, и Миша пометил ее основным вариантом, запасным северную

стену центральной вершины Тютю-Баши, тоже непройденную, рекордную. В июле в

«Шхельду» приехала группа английских альпинистов, проявлявших повышенный интерес

к советским восходителям. Самым известным из прибывшей группы был сэр Джон Хант, руководитель победной экспедиции на Эверест. Высокий рост, волевое лицо, густые

рыжеватые волосы. Прост, общителен, спокоен. Понятный интерес возбуждал Джордж

Бенд, первовосоходитель на третью высоту мира Канченджангу (в паре с Джо Брауном).

На пик Кавказ с англичанами помимо альпиниста переводчика Гиппенрейтера

отправились Миша и Иосиф: гости много слышали о них от Джойс и хотели, чтобы они

сопровождали их на первом восхождении. Миша и Иосиф согласились. Пообщаться с

большими альпинистами всегда интересно. Кое-что их сразу удивило: на девять человек

англичане взяли одну буханку хлеба. Оба свана, любители хлеба, были крайне озабочены.

Вскоре обнаружилось и еще одно новшество: гости не умели ходить строем. На подходах

мы двигаемся обычно кто, как хочет: никто не должен навязывать другому свой темп, объяснил Хант. Другое, однако, понравилось: сэр Джон, исправно дежурил на бивуаке -

возился с примусом, кашеварил для всей братии, нискольно не стесняясь своего высокого

звания.

Когда выбрались наверх, Хант заснул (третье новшество). Разбуженный, он не мог сразу

понять где находится, что за люди вокруг него. Это было единственное восхождение, которое совершил Хергиани с англичанами в тот их приезд: вскоре дела команды

захватили его целиком. На Ушбу англичан сопровождали другие альпинисты. Правда, из-

за непогоды восхождение не состоялось, и после трех суток отсидки, проваливаясь по

пояс в снег, группа спустилась с Ушбинского плато. В Безенги гости взошли на Гестолу, Шхару, Джангитау, Дыхтау. Ваши горы оказались не такими, какими мы ожидали их

увидеть, сказал Хант. Мы предполагали, что совершим восхождения альпийского типа, и

ошиблись. Восхождения на Кавказе значительно серьезнее, чем в Альпах, и скорее

напоминают небольшую гималайскую экспедицию. Для тренировочного восхождения

Миша выбрал Третью западную Шхельду по пути Шмадерера, Пройденному немецкими

альпинистами в тридцатых годах. В 1947 году зтот маршрут повторил Абалаков вместе с

Гусаком, Леоновым и Чередовой. Скальный кант Шмадерера как бы по косой

перечеркивал массив Шхельды. Над кантом угрожающе нависал ледопад. В сезоне 1958

года этот путь был особенно опасен. «Я люблю трудные скалы, по которым не ходят

люди». Мать горянка говорит сыну: Не гоняй скот в этот лес, в нем живет медведь, он

съест тебя. А сын все равно гоняет туда стадо. Так и у меня получается. Вышли четверкой

- Иосиф, Шалва, Кадербеич и я. Стену прошли за восемь часов. Это был самый

скоростной подъем: мы двигались почти бегом. В восхождении не было происшествий; за

исключением небольшого случая. Кадербеич и Шалико все время просили меня с

Иосифом выпустить их вперед. В верхней части на пути оказалась ледовая трещина с

полуразвалившимся мостом. Человека такой мост не выдержит. Трещина неглубокая, метров шесть. На дне трещины снег, упасть в нее не страшно. «Хотите вперед? Идите».

Иосиф и я решили над ними посмеяться. Шалико как-то умудрился переползти через

мост, но при этом почти совсем его разрушил. Очередь за Кадербеичем. Я уселся на краю

трещины, чтобы удобнее было наблюдать. Кадербеич добрался до середины моста и

полетел вниз. Я зашелся от смеха, ничего не мог с собой сделать. Когда взглянул в

трещину, увидел глаза Кадербеича в них было горькое удивление. Он был, наверное, поражен не столько своим падением, сколько моим смехом. Нет, он не обиделся, но я

зарекся устраивать подобные шутки».В конце июля команда в составе двух Михаилов

Хергиани, Иосифа Кахиани, Шалвы Маргиани, Шакира Тенишепа и Игоря Полевого

выступила на рекордное восхождение по северной стене Центральной вершины Тютю-

Баши. Ушба откладывалась на другое время.

1. маршрут Л.Попова - В. по С. ст ене, 5Б

2. маршрут И. Кахиани - Гл. по С. ребру, 5Б

3. маршрут М.Хергиани - 2-я Зап. по С. ст ене, 6А

В первый день впереди шел Иосиф, он рубил ступени и бомбил нижних осколками льда.

Со второго дня начались трудные скалы, вперед вышел Миша. Это было суровое лазание.

В одном из трудных мест, когда лидер завис на гладкой скале, по которой скатывалась

вода, сверху пошел камнепад. С такого места не убежать и не спрятаться. Оставалось

только крутить головой, уворачиваясь от каменных ядер. Все обошлось, если не считать

побитой веревки.

«Товарищи обрадовались, увидев, что я улыбаюсь. Маленький Миша чуть не сошел с ума, так за меня волновался». Стена стала призовой. Чемпионами СССР в классе технически

сложных восхождений в том сезоне стали Лев Мышляев и Вадим Николаенко за

прохождение северо-западной стены Южной Ушбы, той самой, которую намеревался

пройти Миша. С падением ее многие стены казались теперь проще, доступнее. Все сразу

почувствовали себя на несколько делений смелее. Так на альпинистском небосклоне

появилась еще одна звезда Лев Мышляев.

Ушба (вид с юга)

Впервые Миша увидел Льва при траверсе Светгара. В 1956 году Лев был участником

первопрохождений по северной стене Домбай-Ульгена, которыми руководил Анатолий

Овчинников. Эти трудные восхождения прошли тогда незамеченными. И вот

потрясающий успех Мышляев был па пять лет старше Хергиани, родился на Вязниках

Владимирской области. Увлекался футболом, лыжами, боксом. Альпинизмом занялся

после окончания Московского Высшего Технического Училища имени Баумана, будучи

аспирантом. Мишу удивляло: откуда в нем, молодом ученом, читающем в

радиотехническом институте лекции по теоретической электротехнике и автоматике, такая смелость? Как он решился пойти на такую стену? Оказывается, Лев присматривался

к ней не один год. Вместе с Овчинниковым, которому обязан был приходом в альпинизм, он уже пытался брать башню Южной Ушбы. В этом году решил обязательно взять ее.

Перед штурмом Мышляев с группой осуществил траверс Ушбы, чтобы еще раз

просмотреть верхние двести метров. На штурм вышли в паре с Николаенко. Три дня

проходили отвес вершинной башни. Было тяжело. В ход пошло все, чем располагал

альпинизм к тому времени, в том числе лесенки, лепестковые и шлямбурные крючья.

Лазание было виртуозным. Не все удавалось пройти с ходу. Приходилось отступать, собираться с духом и вновь заставлять себя лезть на неприятный кусок. После первого дня

работы на башне Вадим предложил вернуться. Лев сказал: «Нет! Столько мечтаний, и

вниз? Никогда.» Работать па столь протяженных отвесах было психологически

непривычно. Каждый срывался по нескольку раз. При одном срыве Лев летел больше

десяти метров и сильно ушиб бедро. Последний день выхода со стены стоил им

предельного напряжения. Длинная косая щель, по которой они поднимались, исключала

отступление (дюльфер уводил бы на гладкий отвес без мест пересадки). Выход наверх

был для них теперь единственным выходом. Крючья на исходе. Шла жестокая борьба не

за славу и медали за жизнь, которую они могли сохранить только взяв вершину. Они

выбрались за перегиб стены, почти не веря, что остались живы. Да, от этого человека

можно было ожидать новых рекордов. Вначале Мышляев показался Мише человеком

необщительным. Но потом разговорились, и Миша обнаружил в нем искреннего, готового

поделиться чем угодно. Как тренируюсь? Прыгаю по деревьям, как обезьяна. По

воскресеньям приезжаю в Царицыно, лазаю по развалинам дворца. Выпал снег бегаю на

лыжах. Всю зиму. С марта снова деревья, снова Царицыно. Тренируюсь в любую погоду в

дождь, снегопад, пургу. Ведь в горах всяко бывает. И надо уметь двигаться. Ты согласен?

Жизнь это движение. Если идешь - значит борешься. Остановился - значит в чем-то

сдался. Женат? Нет. Это попозже. Наверное, у него все четко расписано: ясли, детский

сад, школа, институт, аспирантура, наука, альпинизм. Он, наверное, точно знает, когда

станет профессором и когда женится. В начале августа 1958 года Миша с Иосифом

улетели на Памир, на советско-китайский сбор высотников. Джомолунгма Эверест! Эти

слова произносились все чаще и чаще. Альпинисты жили предстоящим выходом в

Гималаи. Лучшие высотные силы страны сосредоточились в верховьях Караджилги у

языка ледника Октябрьского. Начальствовал на сборах Кирилл Кузьмин, имевший к тому

времени наибольшее количество высотных восхождений. Слава его, особенно после

покорения Музтагаты и Конгура, приближалась зениту. Старшими тренерами были

Виталий Абалаков и Евгений Белецкий. Китай прислал сорок четыре человека, некоторые

из них были уже знакомы по совместным восхождениям прошлых годов. На штурм пика

Ленина выступили тремя смешанными отрядами. Мише запомнился день 7 сентября.

Отряд вышел из лагеря «6800» на последний бросок к вершине. Несмотря на высоту, Миша не чувствовал усталости. Он шел в первой тройке, связанный одной веревкой с

Абалаковым и Аркиным. Во второй связке шел с кинокамерой, снимая по ходу,

Ануфриков. Несколько китайских альпинистов были впервые на такой высоте, и Мише

казалось, что они свалятся от усталости. Алое знамя с пятью звездами, выхваченное из-

под пуховки Ян Дун-ляном, сработало как допинг китайцы заработали с удвоенной

энергией. В тот день на вершину. пика Ленина поднялись 38 восходителей 21 советский и

17 китайских. В списках предстоящей эверестовской экспедиции Миша значился в числе

первых. Ему шел 27-й год. Золотое время альпиниста. В середине октября для разведки

северных склонов Эвереста в Пекин вылетели Белецкий, Филимонов и Ковырков. Зимний

тренировочный сбор для советских альпинистов был назначен на февраль март 1959 года, вылет в Гималаи на конец марта того же года.

Срыв экспедиции на Эверест

Из зарубежной прессы:

«...По сообщениям из Катманду, разведывательная экспедиция русских в составе трех

человек возвратилась в Россию после трехмесячного пребывания в районе Ронгбука с

северной стороны Эвереста. Шерпы-контрабандисты сказали, что эти мужчины, имена

которых они не знают, исследовали северные склоны Эвереста для попытки подняться на

него с этой стороны. По словам шерпов, русские заявили, что они возвратятся сюда с

болышой хорошо организованной экспедицией...»

«...На просьбу сэра Эдмунда Хиллари разрешить организовать в 1960 году экспедицию на

Эверест с севера с участием китайских альпинистов китайское правительство ответило

отказом, сославшись на «...План сэра Эдмунда Хиллари подняться на Эверест в

следующем году с трудной стороны вряд ли удастся. Сэр Джон Хант заявил, что русские и

китайцы планируют подняться на Эверест непройденным путем с севера. «Я был в тесном

контакте с русскими, сказал он, и нет сомнений в их намерении. Русские

консультировались с нами о применении кислорода». Сэр Джон не думает, что китайцы

разрешат команде британского содружества сделать первопрохождение по северному

склону, если они вместе с русскими готовятся сделать подобный подъем осенью этого

года или весной следующего». Шерпы-контрабандисты, слишком занятые своими делами, не смогли оценить истинный размах разведывательной экспедиции. Помимо, трех русских

в нее входили китайцы-десять альпинистов, четыре метеоролога, четыре топографа, четыре радиста; кроме того, в ней были тибетцы носильщики, погонщики, обслуга. В

караванах шагало пятьдесят лошадей и триста пятьдесят прочих вьючных животных.

Словом, предприятие это мало чем отличалось от обычных гималайских экспедиций.

Проделав многодневный переход по Тибету, разведчики достигли 17 ноября Ронгбукского

монастыря (4970 метров) и четырнадцать дней проработали на высотах более 5000

метров. Главная цель разведки состояние Ронгбукского ледника и склонов перевала

Чангла (7007 метров), доставлявших предыдущим экспедициям немало хлопот. Вот уже

двадцать лет с момента последней английской экспедиции эти склоны никем не

посещались, как они выглядят сейчас?

Эверест (вид с Севера).

Разведгруппы поднимались на высоты порядка 6500 метров, с которых хорошо

просматривались ключевые места будущего штурма. Путь на Чангла с востока (западный

вариант оказался лавиноопасным) был выбран за основной. Одновременно с разведкой

велась подготовка главной экспедиции. Хлопот было много. Все время возникали какие-

то вопросы, которые надо было срочно решать. Как, например, доставить снаряжение и

все оснащение экспедиции к склонам вершины? Самолетами или носильщиками?

Самолеты Антонова вполне могли справится с этой задачей. Построить временный

аэродром под Эверестом несложно. Но тогда необходимо получить разрешение на полеты

вдоль границы с Непалом. Если это положительно не решится, вместо самолетов придется

использовать носильщиков. Их потребуется уже больше, чем планировалось, значит, надо

доукомплектовываться пуховыми и штормовыми костюмами, высотными палатками,

кошками, ледорубами, шеклтонами. Или такой вопрос: как лучше организовать

оперативную радиосвязь? С Эвереста на Ош или на другую точку?

Из Москвы в Пекин и из Пекина в Москву шли письма и телеграммы. В конце февраля

1959 года в Приэльбрусье на базе лагеря «Шхельда» начался предэкспедиционный сбор

эверестовцев. Но задолго до его начала осень и зимние месяцы Миша готовил себя к

Гималаям главному высокогорью земли. Лазал по заснеженным скалам, купался зимой в

реке, обтирался снегом. Отказался от шерстяного белья и теплых вещей. Только легкая

одежда. Таскал по склонам камни в рюкзаке. «Я был в такой форме, что мог поднять

быка». Главной целью кавказского сбора были предварительная акклиматизация людей и

испытание снаряжения высотных палаток, четырехместных спальных мешков,

кислородных аппаратов, шерстяных шлемов. Зимний Эльбрус, с его высотой, холодом и

постоянными ветрами, был вполне подходящим для этого местом. Несколько суток

альпинисты провели на седловине, где температура падала до минус сорока. Высотные

палатки оказались не очень удобными. Во-первых, слишком пологие скаты: снег не

сползал и мог завалить палатку. Во-вторых, круглый чехольный вход смерзался, и его

трудно было открывать. Не очень оправдали себя шерстяные шлемы. Впрочем, может

быть, сказывалась непривычка носить их. Воздух от дыхания создавал под шлемом

обманчивое впечатление обилия тепла, усыпялась бдительность. Кое-кто подморозил

лица. Все это потом на разборе высказывалось и учитывалось. К 20 марта в Москве

собрались советские участники экспедиции. Грузы отправлены, билеты на руках. Боевой

настрой сборной давал полную уверенность в победе над высотным полюсом земли. И

вдруг, этому вначале не поверили, отбой: политическая обстановка в Тибете мешала

вылету экспедиции. Отъезд откладывлся на неопределенное время. Совместная советско-

китайская экспедиция на Эверест так и не состоялась.

Эверест 8848 м (вид с Севера)

Так подсказывало сердце

В апреле Миша получил письмо от Абалакова: он приглашал на Памир. Хорошую

спортивную форму, набранную для гималайской экспедиции, лучше всего было «тратить»

на больших высотах. Да и чем черт не шутит может быть, эверестовский выход когда-

нибудь состоится, и тогда лишний высотный опыт будет отнюдь не лишним. Пойти с

Абалаковым было очень заманчиво. Чутье этого человека на рекордные стены

поразительное! Но Миша остался на Кавказе. Он не мог бросить друзей, свою маленькую

команду. В новом сезоне Миша задумал совершить два рекордных восхождения по

северной стене центральной вершины Шхельды и по северной стене Гестолы с

дальнейшим траверсом Безенгийской стены. Впервые Шхельду с севера прошел в 1936

году Фердинанд Кропф в паре с Петром Заричняком. Во время подъема связка попала в

тяжелое положение: сорвавшийся камень ранил Кропфа в голову. Однако восхождение

продолжилось и завершилось победой. Это был не самый трудный путь, зато он был

пионерский. Миша хорошо знал Кропфа как опытного инструктора, опекавшего после

войны горноспасательную службу. Кропф был требователен к инструкторам, замечал

Малейшую неопрятность, малейшую промашку: «Пришейте пуговицу», «Завяжите

шнурок», «Почему вы носите каску, как авоську?» Громкие команды и четкий строй

всегда ласкали его глаз и ухо.

К 1959 году центр стены еще не был пройден и смотрелся устрашающе. 15 июля Миша, Кадербеич, Шалва Маргиани, Игорь Полевой и разрядник Леонтьев, включенный в группу

как фотограф, вышли на восхождение. Шхельда стояла засахаренная, как сдобный пряник.

Жидкие облака белыми пятнами висели у ее макушек. Пройдены трещины, бергшрунд, ледовый взлет. Начались плитообразные склады крутизной 60-70 градусов. Набрав по

высоте метров шестьсот, альпинисты остановились на узенькой площадке под навесом, на

которой можно было только сидеть, привязавшись к крючьям. В оставшееся до сумерек

время Миша и Шалва обработали еще метров сто скал и навесили перила. О, эти

изнурительные сидячие ночевки! Тело ноет от неудобного положения, расслабиться

невозможно, голова устает упираться в натянутую веревку не знаешь, куда приклонить. В

полночь Миша поднялся. Лучше стоять, чем так спать. Минан, сказал Кадербеич, приляг

на меня: тебе завтра много работать. Миша, наверное, никогда бы этого не сделал в другое

время, но сейчас надо было хоть немного освежиться сном, ведь он, как, всегда, главный

забойщик Он привалился к Кадербеичу и мгновенно заснул. Короткий целительный сон

взбодрил его. С первыми лучами солнца команда полезла выше. Час ушел на

обработанный кусок. Дальше пошли мокрые, отвесные, местами нависающие скалы.

Приятен водопад, когда им любуешься издали. Но когда он окатывает тебя. Два часа

работал лидер под ледяным душем и совершенно выбился из сил: мышцы окоченели, цепкость исчезла, еще секунда и он бы сорвался. Забив крюк, Миша крикнул вниз:

-Держите крепко, я отдохну.

И повис на веревке, как мешок. Подлез Шалико, сделал растирание, массаж. Озноб

прошел. И снова вперед. Через сорок минут мокрого лазания лидер выбрался на крутую

ледовую полку. По ней с рубкой ступеней восходители подошли к отвесной стене. И

опять холодная ночевка, к тому же на льду. Одежда, мешки все мокрое. Не унять

дрожащее тело, зубы щелкают, выбивая дробь. Альпинисты жмутся друг к другу, как

собачата. «А утром впереди десять метров труднейших скал. Обойти их невозможно.

Крючья бить негде. Внизу Шалико забил в скалу ледовый крюк на случай моего срыва. Я

начал подниматься и до половины стенки прошел хорошо, но устал и сорвался. Товарищи

меня удержали. Я снова пошел вверх и снова сорвался. После такой ночевки что-то не

лезлось. Только в третьей попытке одолел стенку». За плитой находился выступ, от

которого стена начинала чуть ложиться. Вот и вершинная башня. Уже не летели осколки

льда и водяные брызги, грани скал были прочные, зацепок навалом, идти одно

удовольствие. К пяти часам вечера пятерка вышла на вершину. Впервые за трое суток

появилась возможность провести ночь лежа. Теперь - в Безенги, где был заявлен второй

рекордный маршрут.

Гест ола (безенгийская ст ена)

Три дня сидели под Гестолой, изучали режим; когда и где скатываются лавины и валится

лед. Наметили путь подъема, места для отдыха. Стена была опасной. Лавины и лед

гремели на ней беспрестанно. Двигаться можно было только ночью: Мише вновь

захотелось заглянуть в самую пасть горного молоха... «Все говорили: «Сумасшедший

Миша!» Но все равно мы пошли. Леонтьев отказался.

19 августа вечером две связки Миша Кадербеич и Игорь Шалва начали подъем. Шли

быстро, на Передних зубьях кошек. Надо было во что бы то ни стало до начала обвалов

выбраться в укромное место под Навесом. Двигались по крутым зализанным фирновым

желобам, пробитым лавинами и ледовыми обвалами. Стояла тихая лунная ночь.

«Работали до 9 часов утра. Поднялись под навес, установили палатку. Все теперь летело

через нас. Целый день отдыхали, а вечером снова в путь. 22 августа, за две ночи и день, четверка вышла на вершину Гестолы и двинулась по гребню на восток. Но едва начался

траверс альпинисты еще шли по снежно-ледовой шапке Гестолы, как погода начала

портиться. Теперь, главное, не стоять. Сколько групп погубила «сидячка» в непогоду! В

забравшемся в мешок восходителе умирает боец. Появляются лень, раздражительность, брюзжание. И уже не хочется поправлять завалившуюся палатку, разводить приму с, выходить. Такой «отдых» на высоте часто становится преддверием к несчастьям. Лучше

сто метров пройти за день, но не сдаваться. Сознание, что ты не залег, сохранит дух. Все

четыре дня траверса восходителей трепала пурга, но они не остановились. Была лишь

одна заминка. При подъеме на Джангитау оборвался карниз, и Игорь стал падать в

сторону Безенгийского цирка. Миша, шедший в этот день в связке с Игорем, не

раздумывая, прыгнул с гребня на юг, в сторону Сванетии. С хрустом врезалась в снег

капроновая веревка, оба альпиниста повисли с двух сторон гребня. Партнер был спасен.

Пила Шхары с десятью ее жандармами, очень трудными при движении с запада, совсем

доконала альпинистов. Люди еле держались на ногах. Спустившись с перевала Дыхни-

ауш на Австрийские ночевки, траверсанты упали на камни и стали обнимать землю: соскучились. «Итак, два рекордных восхождения в один год. Я был доволен своей

командой».

Рыцарь гор

«У меня было много медалей, но не в этом счастье. Мое сердце больше радуется, когда я

вспоминаю, сколько людей я спас». Он принял участие во многих спасательных работах, которые проводились в те годы в Приэльбрусье и других районах Кавказа. Спасаловки, как сито, отбирали лучших из лучших. Туда шли добровольцы, готовые на риск и тяжкий

труд, люди, чувствующие чужую боль острее собственной. У Миши эта обостренность к

чужой беде доходила до абсурда. Вечерами он подолгу всматривался в силуэты вершин: ему казалось, что вот-вот рассекут черноту шесть слабых вспышек (сигнал бедствия) или

взовьется над гребнем красная ракета: «Помоги, браток, у нас беда!» И он рванется туда, в

кромешную тьму, через морены, ледники, ледопады (любой риск обретал в тот момент

смысл) и придет на помощь. Некоторые спасательные работы ему особенно

запомнились.....5 июля 1958 года на вершину Башкара из «Шхельды» вышла группа, руководимая Юрием Гави. В ночь с 7 на 8 июля в горах внезапно ухудшилась погода

холод, резкий ветер, снегопад, буран. Группа не имела рации, и о состоянии альпинистов

до 9 июля не было ничего известно. В пятнадцать часов 9 июля истекал контрольный

срок. Под Башкару вышла наспех собранная группа для связи с запоздавшими

альпинистами. К ночи того же числа в лагерь пришла весть: от группы Гави с верхней

части ребра Башкары принят сигнал бедствия. Не дожидаясь рассвета, Миша выступил со

спасотрядом, в который вошли Иосиф, Кадербеич и Шалва, к месту аварии. С ходу

прошли лагеря «Эльбрус» и «Джан-Туган», миновали верхний кош. Первую передышку

сделали у Зеленой гостиницы. Там находился отряд альпинистов, пережидавших

непогоду. Минут через пять Миша вновь шагал вверх впереди спасотряда, утопая по

колено в свежем снегу. Непогода не прекращалась. К середине дня выбрались на

Джантуганское плато. Там были люди, вышедшие сюда после просрочки группой Гави

контрольного срока. Ситуация чем-то напоминала трагическую спасаловку на

Щуровском: первые посланные на связь альпинисты не рискнули подниматься к

пострадавшей группе. Кто-то хорошо сказал, что в жизни всегда есть место подвигу.

Лишь бы нашлись люди, готовые на него. Подниматься пургу по заснеженным скалам, глядя в ночь, было почти безумием. Но Миша начал подъем. Он спешил. Слишком

тяжелым камнем на сердце лежали Савельев и Семакин. К спасотряду присоединились

Игорь Полевой и Феликс Меляускас. Те, кто оставался на плато, отдали им свою теплую

одежду. «Снега много, но мы поднимались левее гребня, по стене: на ней снега почти не

было». До группы Гави оставалось метров триста. Миша лез быстро, выходя сразу на

полную веревку. Он не бил крючьев. Он чувствовал необыкновенную уверенность. Он

знал: в минуты больших желаний человек способен на многое. Пальцы будут железными, чувство равновесия идеальным, ловкость поразительной. Это как озарение. Он пройдет, пролезет где угодно и не сорвется. К семи часам вечера Миша вылез на маленькую полку

и увидел под куском рваного перкаля полузамерзших людей с обмороженными руками и

лицами. Люди трогали руками спасателя, словно не веря, что он пришел. Если бы не

подоспела помощь, очередная ночь была бы для них последней. Да, жизнь в горах

капризна и переменчива. Сегодня все спокойно, а завтра может завернуть такая кутерьма, что и не загадаешь. В начале февраля, буквально перед эверестовским сбором, Миша был

вновь захвачен непредвиденными делами. Из Грозного запросили опытных

горноспасателей для поиска потерявшихся туристов. В Грозный вместе с Мишей выехали

Кадербеич, Иосиф и еще несколько добровольцев.

В обкоме партии сказали:

-Энтузиазм людей велик: многие хотят принять участие в спасательных работах. Но одно

дело хотеть, другое уметь. Мы опасаемся ненужных потерь. Поэтому вызвали вас.

-Что же произошло?

В первых числах февраля вышли в поход девять туристов. Вел их студент нефтяного

техникума Олег Булгаков. Погода была неустойчивая: то выглянет солнце, то вдруг

начинает валить снег. Крупные хлопья медленно, как перья, опускались на землю, их

можно было ловить ртом. Не поход сплошное удовольствие! Так было и когда группа

покинула селение Советское. Однако все меньше появлялось солнце, а снегопад все

усиливался. Задымила поземка, налетели метельные вихри. Добрый снег становился злым.

Тут бы самое время трезво поразмыслить да возвратиться. Но в группе девушки

стимуляторы смелости: парням не хотелось выглядеть слабаками. На третий день

разыгрался настоящий буран. Снег засыпал глаза, сбивал с пути, укрыться было негде.

Группа двигалась по склону горы с отметкой 2879.

-Быстрей, торопил Олег. Мы должны перевалить гребень и добраться до развалин аула

Сандухой. Там сможем укрыться. Люди шли, проваливаясь по пояс в снегу. Но короток

зимний день. Стало ясно: до аула засветло не дойти. На гребне на ночь оставаться нельзя, ветер порвет палатки, и тогда всё, можно замерзнуть. Надо спускаться. Группа скатилась в

незнакомое ущелье. Все пока шло удачно. Добрались в темноте до русла мёртвого ручья, с

горем пополам поставили палатки, забрались в мешки. Весь следующий день крутила

метель, а когда утром появилась мысль о возвращении, заболела шестнадцатилетняя Рая

Ужахова: отказали ноги. Туристы так и не смогли выбраться с больной из ущелья, хотя

попытка такая предпринималась. командир принял решение: Я остаюсь с кем-нибудь из

ребят с заболевшей, остальным надо уходить и вызывать помощь. Третьим остался

Шавалу Дадаев. Шестеро туристов, выбравшихся из каньона, и принесли в Грозный эти

подробности. Погода испортилась еще больше, найти затерявшуюся тройку стало совсем

сложно. Был создан специальный штаб. Принимались срочные меры по спасению. На

поиски отправились грозненские спортсмены. Ушли в горы отряды комсомольцев

Дагестана и Северной Осетии. Заснеженные ущелья прочесывали конники-добровольцы

Советского района. Используя любую возможность для вылета, парили над гребнями и

теснинами вертолеты, ведя трудный и опасный поиск в ненастных условиях. По два, три и

четыре человека, действуя по собственной инициативе, уходили в горы местные

охотники. За судьбу троих волновались тысячи. Весь Северный Кавказ следил за

спасательными работами. Провожая альпинистов из селения Итумкале, начальник штаба

поиска сказал: Ваш отряд небольшой, зато в нем есть знаменитые спасатели. Отряд

сопровождал один из шестерки, выбравшейся пять дней назад из каньона за помощью.

Парень с трудом ориентировался в изменившейся за дни непогоды местности. Получив от

него направление, спасатели двигались к перевалу, чтобы потом следовать к высоте 2879.

Мела поземка. Часов через шесть встретилась поисковая группа, человек десять, из

Грозного. Люди устали бороться с глубоким снегом и отходили к селению, так и не

осилив подъема. Отряд упорно двигался вверх. Растянувшиеся в цепь лыжники

прочесывали склоны. Ночь прервала поиск. Мороз доходил до минус тридцати. Ботинки

укладывали в спальные мешки, чтобы не смерзлись. С утра продолжили движение.

Вдалеке заметили две точки. Это были охотники. Оба измучены. Оба рады встрече. Они

рассказали, как поднялись на перевал, как бедовали две ночи. Измотавшиеся в течение

трех суток, они уже не верили в успех поиска. К середине дня отряд выбрался на

перевальную точку. Погода чуть угомонилась. Используя «окно»; застрекотали в небе

вертолеты. Один из них пролетел прямо над головами и сбросил послание: «Действуйте

осторожно, чтобы не попасть в лавину». Да, склоны перегружены свежим снегом, местами

его намело метров до двух. Казалось, достаточно ружейного хлопка, и сотни тонн снега

стронутся, замешиваясь в белую клокочущую кашу, и тогда все: никакого спасения.

Благоразумие взывало к осмотрительности. Отряд остановился. Стали совещаться. Кто-то

предложил пару дней переждать на перевале, где было безопасно.

-Почти неделю люди ждут помощи, а мы будем сидеть? удивился Миша.

Но спасатели тоже люди, их тоже нельзя терять Подобные рассуждения были непонятны: Мише. Да, опасно. Да, можно погибнуть. Но все равно надо вершить спасение даже ценой

собственной жизни. Это должно быть незыблемым правилом: люди должны верить в

людей до конца. Вновь жизнь оказывала честь: приглашала на подвиг. Кто же примет это

приглашение? Миша отделился от отряда и пошел вдоль гребня. Он вновь брал

инициативу в свои руки. Следом за ним двинулся еще один спасатель. Можно было не

сомневаться это Кадербеич. Догнав Мишу, он сказал торжественно, как клятву: «Что ты

скажешь, я все сделаю. Я хочу с тобой жить и умереть». Миша знал: это правда. Может

быть, судьба предоставит ему когда-нибудь возможность отплатить другу такой же

верностью. Пойдет ли с ними Иосиф? Вот что занимало теперь Мишину голову. Кахиани

осмотрительный, опытный, осторожный. Наверное, метров сто прошли двое, когда от

отряда отделился третий и стал догонять. Эрмине идет, сказал Кадербеич. Сван не оставил

сванов. Значит, переломил себя Иосиф, перешагнул через здравый смысл. Молодец, хороший человек, генацвале. Как я вас мог пустить одних?! По-доброму проворчал

Иосиф. Он еще сказал, что в отряде решили считать их головной группой. Что ж, пусть

будет так. От срезанного карниза покатилась вниз огромная лавина, кипя и

расплескиваясь в кулуаре, словно в чаше. Под такой до весны не найдут. Это точно.

Назад! Кричали с Перевала. Назад! Трое уходили все дальше и дальше. Это был, по всем!

приметам, тот самый гребень, по которому в последний день двигались туристы. Где-то с

него они сошли вправо, в каньон. Но где именно? Для спуска спасатели выбрали крутой

контрфорс с выходами скал. Пригодилась и верёвка. Спустившись, пошли по дну каньона, сплошь перекрытому лавинными выносами. Чутье подсказывало: где-то здесь бедствуют

люди.

-Вижу какой-то чум, сказал Миша. - Возможно, угол палатки.

Да, то, что чернело в полукилометре от них, очень напоминало край заваленной палатки.

Сомнений не было: стоянка!

Вновь застрекотал вертолет. Он появился откуда-то сзади, прошел над спасателями и стал

кружиться над палаткой. Пилот тоже увидел лагерь. Потом зеленая стрекоза сделала круг

над спасателями и снова. Вернулась к заваленной палатке: летчик помогал выйти к

стоянке. 13 февраля с борта вертолета, пилотируемого летчиком Юрием Буровым, в штаб

поиска полетела радиограмма:

«Экипаж Ми-1 в 14.10 в районе Кочехой у отметки 2879 в ущелье обнаружил тройку

туристов: один из них лежал, второй, возможно, сидел, третий при появлении вертолета

размахивал курткой. В 15.00 повторю вылет к месту тройки с задачей сбросить продукты

и просьбой обозначить место посадки. Одновременно ориентирую группу спасателей о

местонахождении тройки. Третьим вылетом решаю посадить вертолет в районе

пребывания тройки».

Однако посадить вертолет Бурову в тот день не удалось. Не так-то просто садиться в

узком ущелье, да еще в надвигающихся сумерках. Но помощь пришла именно в тот день

-Живые? - спросил Миша.

-Живые, ответили слабые голоса.

Туристы были настолько истощены, что еле разговаривали. Загудел примус, появился

горячий чай, сахар люди на глазах оживали. Несколько дней они уже не ели, не было

продуктов. Впрочем, это не совсем так: оставался небольшой ломтик хлеба.

- Шавалу и я уступили его Рае, - сказал Олег.

- А я не стала его есть без ребят, - ответила та. «Они, наверное, тут бы и умерли, не

прикоснувшись к этому последнему кусочку хлеба. Такое отношение друг к другу мне

очень понравилось».

Олег рассказывал, как они держались. В первую ночь, когда они остались втроем, их

завалило снегом. Пришлось прорезать потолок, чтобы выбраться из палатки. Настроение

было еще бодрое. 8 февраля встали пораньше, оделись на выход-пора домой. Неуемный

Шавалу несколько раз выбирался из палатки, чтобы посмотреть не идут ли за ними. Увы, никого. Продержались еще два дня. Кончились последние продукты рис и, макароны.

Днями лежали, экономя силы.

-Что будем делать, командир? спросил Шавалу. Попробуем завтра пробиваться сами.

Но попытка не удалась. Парни стояли у палатки, как пьяные: подкашивались ноги, гудела

голова, их качало. С такими силами самим не выбраться, а с больной-тем более. Пришлось

отказаться от этой затеи.

- Теперь остается только надеяться на помощь, - сказал Олег, как бы предлагая начать

новый отсчет времени.

- А ты веришь в нее? - в голосе Шавалу сомнение.

- Конечно, - убежденно сказал Олег.

- И я верю, чуть слышно сказала Рая.

И она пришла, потому что не могла не прийти. Так закончилиеь спасработы. Тысячи

людей следили за ходом их, сотни приняли в них участие. И на острие этого огромного

человеческого порыва был Миша Хергиани с товарищами. С конца пятидесятых годов за

ним прочно закрепилась слава первого горноспасателя страны.

ГЛАВА 3. ТИГР СКАЛ

Англия: рождение легенды

В начале 1960 тогда из Англии пришло письмо:

«Вы уже знаете, как рада группа, посетившая Кавказ в 1958 году, перспективе принять

шесть советских альпинистов для трехнедельной поездки по нашим горам в мае июне

этого года. Подробности программы в настоящее время вырабатываются и будут вскоре

сообщены вам Джоном Нейллом. Однако поскольку я пишу вам это письмо, то могу

известить, что мы намерены пригласить вас с прибытием 22 мая и отъездом 12 июня. Мы

сведем формальности до минимума и надеемся, что дадим широкие возможности для

планирующих эту поездку с тем, чтобы наши планы удовлетворили ваши. С самыми

наилучшими пожеланиями всем нашим друзьям среди советских альпинистов. Искренне

ваш Джон Хант».

Джон Хант

Одна из старейших альпинистских держав, отметившая в 1957 году столетие своего

Альпийского клуба, приглашала к себе советских альпинистов.

В «английскую» группу помимо руководителя и переводчика вошли: Михаил Хергиани и

Иосиф Кахиани одна связна, Анатолий Овчинников и Евгений Тур другая. 21 мая утром

шестеро советских альпинистов белые рубашки, строгие галстуки, голубые костюмы с

нагрудными гербами, сшитые специально под Олимпийские игры в Риме (представлять, так представлять) вылетели из Москвы в Британию. Вечером того же дня приземлились в

Лондонском аэропорту. Несмотря на традиционный уик-энд (конец недели) время: отдыха

англичан, встречающих было довольно много. Среди них английские альпинисты, представители Британского Альпинистского совета, члены общества «Великобритания

СССР», сотрудники советского посольства. И, конечно, сэр Джон Хант, главный дирижер

встречи. К нему Постоянно обращались, с ним советовались, вслушивались в его

указания. Он был у англичан популярной личностью.

Первые интервью.

-Цель вашего приезда?

-Дружеские контакты, восхождения.

-Как вы оцениваете альпинистов британского содружества? Весьма высоко. Покорение

Эвереста можно отнести к великим общечеловеческим достижениям.

-Вы будете ходить своими связками или вместе с англичанами?

-Конечно, вместе с англичанами. Что за вопрос?!

Весело ответил руководитель делегации, а сам с тревогой подумал: Вот и рассыпались

свои связки, которыми хотелось блеснуть; как-то теперь пойдет дело, один бог ведает.

Широкое шоссе, ведущее из аэропорта в Лондон, из-за обилия машин кажется узким.

Автомобили большие и малые, всевозможных марок, такое впечатление, что нет двух

одинаковых. Двухэтажные автобусы. Левостороннее движение воспринимается

непривычно, как недоразумение. Серые строгие дома. Разместились в отеле напротив

Гайд-парка кислородной подушки города и сразу высыпали осматривать английскую

столицу. Блеск, мельтешня реклам. А вот и площадь Пикадилли сэркус. От нее лучами

расходятся улицы. Здесь все магазины, рестораны, клубы, кинотеатры. Старенькая

площадь явно перегружена увеселительными заведениями. Ранним утром следующего дня

гости бегали в парке, заряжались, набирались сил, чтобы. Выдержать предстоящую серию

традиционных английских приемов и посещений. Оксфорд, университет. Общежитие две

комнаты на одного человека. Порядки строгие, даже суровые. Занятия с девяти тридцати

до четырнадцати тридцати, затем до семнадцати спортивные игры, и снова занятия до

двадцати одного часа. В двадцать три ноль-ноль ворота общежития закрываются: никого

не впускают и не выпускают. Вестминстерское аббатство, где покоится: прах выдающихся

деятелей Англии. Трафальгарская площадь с колонной Нельсона. Парламент. Палата

общин. Спикер в парике и черной мантии, восседающий на мешке с шерстью символе

английского могущества. Справа и слева представители правящей партии и оппозиции.

Методично и четко стучит молоточек. Букингемский дворец. Поднят флаг королева на

месте. Смена караула. Гремит музыка. За оградой маршируют гвардейцы и шотландские

стрелки. Шагают потешно, как в мюзик-холле, выбрасывают и приставляют ногу. На

стрелках короткие расклешенные юбки, на гвардейцах красные мундиры и высокие, напяленные по самые глаза медвежьи папахи. Дом Ханта на берегу Темзы. Серокаменный, старомодный, трехсотлетний. Жить в старом доме английский шик. Хозяин, жена, две

дочери. На стенах фотографии вершин. Есть фото: Хант с королевой Елизаветой. Книги, книги, книги. Тридцать изданий на разных языках. Книга Ханта «Восхождение на

Эверест». Тридцатое на русском. Награды. Уютная усадьба Даншит. Джойс очень

хотелось достойно ответить русским друзьям за гостеприимство на Кавказе. Стратфорд на

Эйвоне, домик Шекспира. Впрочем, это было чуть позже. После привычных комплексных

обедов вначале трудно было освоиться с большим количеством подаваемых к столу

всевозможных вин, закусок, тарелок, рюмок, вилок, ложек, ножей. Приходилось не

спешить с трапезой, посматривать по сторонам, сверяя свои действия с действиями

других. Миша чувствовал, как от напряжения у него выступал пот. Постепенно привыкали

и к новому звучанию собственных имен: теперь они были Майклами, Джозефами,

Анатолями, Юджинами. 23 мая после ленча в ассоциации «Великобритания СССР» и

короткого отдыха шестерка советских альпинистов отправилась на вечер в Альпийский

клуб. Для любого приезжего восходителя это было, пожалуй, самым интересным местом

Лондона. Здесь предметно предстала история освоения гор. Камни с Эвереста и

Канченджанги. Камни с Эльбруса. Камни с вершины Музтага, преподнесенные Белецким.

Личный дневник первовосходителя на Монблан Паккара. Солнечные часы и карманный

компас Соссюра. Ледоруб (длинный, необычный) Меллори, погибшего с Ирвином на

Эвересте в 1924 году. Их последняя записка перед штурмом. Здесь было много реликвий.

Начался доклад руководителя нашей делегации. Доклад был большой и слегка утомил

аудиторию, но она вновь оживилась, когда зашел разговор о тщетных поисках «этого

ужасного снежного человека», предпринятых в долине реки Пшарт на центральном

Памире. Крутили фильм Ануфрикова «Если бы горы могли говорить». Фильм понравился.

Миша вручил хозяевам альбом с фотокопиями писем сэра Дугласа Фрешфилда,

знаменитого английского географа и горовосходителя, исследователя Кавказа,

подготовленный грузинскими альпинистами. Вечер затянулся до двенадцати.

Закончились встречи и приемы, пора было браться за дело. Во вторник 24 мая

микроавтобус с советскими и английскими альпинистами, укатил из Лондона в горы

Северного Уэльса. Первая база на выезде горная хижина в долине Огвен у вершины

Сноудон (1085 метров). Утром гости усиленно разминались, готовили себя к скальной

работе; ходили гусиным шагом, приседали на одной ноге. Газета «Дейли Мейш» писала:

«Русские альпинисты начинают день с интенсивной гимнастики, во время которой

применяют элементы русской народной пляски». Скалы были простые, лазалосъ легко.

Похоже, что англичане изучали возможности русских, чтобы подобрать каждому

достойного партнера. На другой день вышли на более серьезные стены, расположенные с

северной стороны вершины Сноудон. Скалы отвесные, мокрые, покрытые мхом. Для

лазания неприятные. Разбились на пары. Первой на скалах заработала связка Ран

Овчинников. Впереди идет англичанин. Овчинникову явно неуютно в резиновой обуви на

мокром отвесе, лучше бы он пошел в отриконенных ботинках. Проходя второй трудный

участок на страховке Рана, он не мог отделаться от мысли, что первым бы здесь не

прошел. А ведь придется ходить и первым, может быть даже сегодня. Но проходить в этот

день много не пришлось. Крик: «Сорвался Женя Гиппенрейтер!» заставил всех сойти со

скал и переключиться на транспортировку раненого альпиниста-переводчика. Первые

серьезные скалы, и сразу срыв. Начало нешикарное. Сказалась непривычка ходить в

ботинках с резиновой подошвой вибрам. В нижней части каминного маршрута Женя

поскользнулся на мокром мху. Пролетев метров двенадцать, он сильно рассек голову.

Череп вроде, цел. Интернациональный спасотряд под руководством начспаса мистера

Брикса трусцой понес носилки с пострадавшим к железной дороге, расположенной в двух

километрах. Мальчишки и девчонки из местной спортивной школы бежали рядом и

предлагали свои услуги. Некоторым счастливчикам удалось подержаться за ручки

носилок. Гиппенрейтера погрузили в вагон и отправили в Бангор, в госпиталь. День был

испорчен. Лазать никому уже не хотелось. И только к вечеру, сидя в кабачке у мистера

Брикса, успешно сочетавшего коммерческие дела со спасательскими: свое заведение он

держал прямо при спаспункте, вернулось, наконец, спокойствие, а с ним и боевое

настроение. Назавтра ожидался приезд знаменитого английского альпиниста Джо Брауна, покорителя Канченджанги, «короля Уэльса». Еще не было разбивок на связки, но Миша

чувствовал, что в паре с Джо придется идти ему. Что ж, тем лучше. Утренние газеты

поместили короткие сообщения о том, как один из русских альпинистов, благодаря

счастливой случайности, избежал смерти на скалах Сноудона. Хант недовольно буркнул:

«Ох, уж эти газетчики прямо смерти, ни больше, ни меньше».То уважение, с которым

Хант представил Брауна невысокого мускулистого парня лет двадцати семи, с косым

черным чубом, свисавшим над смуглым лицом, в чертах Джо улавливалось что-то

восточное лишний раз подтверждало высокий класс приехавшего альпиниста.

Михаил Хергиани и король скалолазов Уэльса, Дж о Браун

Вышли на скалы, расположенные напротив. Здесь было сухо. Разделились на связки.

Мише дали Джо. «В Англии в каждом горном районе есть свой король в лазании по

скалам. Я ходил со всеми королями». Джо предложил один из сложнейших маршрутов.

Вэри сивиэрли, он показал на пальцах шесть, мол, шестой категории трудности. Точный

перевод: очень сурово. Вэри, так вэри, согласился Миша и сел переобуваться. Он

тщательно затягивал на ноге только что приобретенные скалолазные туфли. Маршрут

представлял собой восьмидесятиметровую стенку, нижняя часть которой была сложена из

монолитных блоков и имела крутизну градусов семьдесят, верхняя часть отвес со щелью.

Надев на шею по три-четыре петли (английская безжелезная школа страховка

осуществлялась петлями с наброской на выступ или заклинкой узла в щель), связка

выступила к стене, под которой уже собралась солидная толпа альпинисты, туристы, корреспонденты газет, учащиеся спортивной школы: всем хотелось посмотреть как будут

работать «король и гость». Конечно, то, что Браун пройдет любое место стены, сомнений

не вызывало. Это его родные скалы. Он знал здесь каждый выступ, каждую щелку и был

психологически спокоен. А вот как будет чувствовать себя советский альпинист? Миша и

сам понимал что работать на незнакомых, к тому же трудных скалах на глазах британских

восходителей тонких ценителей свободного лазания, а также падких на сенсацию

корреспондентов - дело непростое. Попеременно лидируя и страхуя друг друга, оба

альпиниста легко преодолели нижний блочный контрфорс и подошли под щель.

Всё «вэри сивиэрли» маршрута заключалось именно в этой двадцатиметровой щели. Джо

Браун считался непревзойдённым специалистом в лазании по щелям, «щелевым

экспертом». Он полез первым, уверенно заклинивая в расщелине руки и ноги. Чтобы идти

по длинной щели без крючьев с нижней страховкой, надо иметь крепкие нервы. Джо их

имел.

Потом полез Миша. Он тоже уверенно и красиво, нисколько не уступая хозяину скал, стал

продвигаться выше и выше. Он шел по труднейшему маршруту, который за всю историю

одолели лишь несколько связок, как по простой скале.

Кто-то из англичан восхищенно сказал:

- Рок тайгэ!

Понравившийся комплимент, означавший в переводе «Тигр Скал», повторили несколько

человек. Да, именно в этот момент момент прохождения труднейших скал вблизи

вершины Сноудон в Северном Уэльсе родился знаменитый титул. Потом он иногда

использовался англичанами для оценки и других советских альпинистов, удачно

выступивших тогда в горах Британии, но навсегда закрепился лишь за одним, за тем, кому

впервые был адресован и кто бесспорно был лучше всех. Связку окружили, стали

поздравлять, пожимать руки. Оба альпиниста довольны: сделали хороший почин. - Это

событие, естественно, хотелось чем-то отметить, и они нашли чем: Шапочка Джо

переходит на голову Миши, сванка Миши на голову Джо.Анатолий Овчинников и Ран

загорелись повторить этот маршрут. Они прошли его тоже довольно быстро. После обеда

Миша и Анатолий преодолели два трудных маршрута на скалах Клогги. Однако и этот

день не прошел без происшествий. Сорвался английский альпинист Ольварес. Перелом

ноги. Не открытый, правда, но все-таки. Суета с перевязками, транспортировкой. Мистер

Брикс вновь удивил оперативностью, доказав что он человек на своем месте: в считанные

минуты Ольвареса доставили в госпиталь, уложили ногу в гипс, и он уже вечером того же

дня прыгал на костылях по хижине. Утром 28 мая вокруг хижины вырос целый городок из

разноцветных палаток. Большинство англичан субботу и воскресенье проводят на

природе. Выезжают обычно семьями. В газетах ни слова про Ольвареса. Лазали на

Черных скалах. Прошли несколько трудных маршрутов. Вновь блеснули Хергиани, Браун, Овчинников. Прошли для интереса маршрут, на котором сорвался Гиппенрейтер.

Проведали раненого. Бледность, под глазами мешки. Похоже, ему еще неделю придется

отлеживаться, хотя он рвался из госпиталя и надеялся дня через три догнать группу в

новом районе. После встречи в местном клубе скалолазов состоялся неожиданно долгий

разговор на улице с уэльсцами о Москве, Сталинграде, второй мировой. День завершился

у мистера Брикса. Как обычно, пили, Брикс едва успевал крутиться. В воскресенье, пройдя

несколько маршрутов на скалах Клогги, Браун снял скалолазные туфли и стал прощаться.

Он сожалеет, но пора домой, дела не позволяют ему остаться долее. А 30 мая советские и

сопровождавшие их английские альпинисты выехали в Озерный округ, на родину

британского скалолазания. Бангор, Ливерпуль, Престон, Кендаль, Лангдейл.

Остановились в горной хижине местного альпинистского клуба, в двадцати минутах езды

от Лангдейла. В связку «тигру скал» Хергиани дали сильнейшего скалолаза Озерного

округа инструктора горной подготовки Пауля Росса, местного. Среди маршрутов, пройденных Мишей, особенно. Запомнился один - на Джиммер Крэг. Выбранная стена

была крута и слажена из крепких гранитов. Шестьдесят метров скал требовали предельно

сложного лазания. «Вэри сивиэрли». Росс шел уверенно, легко переносил тело с зацепа на

зацеп, применял заклины, отрывы, распоры. «Король» отлично владел всем арсеналом

техники свободного лазания. На середине стены у внутреннего угла он на секунду

замешкался, на вскоре преодолел трудное место. Пауль вышел наверх за одиннадцать

минут. (Теперь и альпинисты и корреспонденты стали засекать время для сравнения

мастерства.) Очередь за Мишей. Он шел быстро, почти бегом, чуть касаясь скал руками.

Но вот он вылез к внутреннему углу, заклиненному блоком, и... застрял. Застрял надолго.

Лидер советской команды не мог пройти простого с виду места. Гудящая толпа, подбадривавшая скалолаза, замолкла, наступила тягостная тишина. Неужели не пройдет?

Какое-то заколдованное место! Миша принимался за дело и так и этак, чуть было не

сорвался. Что предпринять? И он решился на отчаянную попытку: обхватил коленями

блок, загрузил мизерные зацепы и начал медленно тянуться вверх, балансируя на грани

срыва. И тут, поднявшись на метр, он увидел справа небольшую щель на два пальца, которую снизу просто не мог видеть. Воспользовавшись спасительной точкой опоры, он

добил, наконец, проклятый блок. Дальнейший путь не представлял для него особых

трудностей. Время Хергиани пятнадцать с половиной минут в сравнении с временем

Росса выглядело скромно.

Миша спустился злой. Его окружили соотечественники. Что случилось?

Эшмакма далахврас (черт побери) голос горца звучал звонко. Все просто: это место надо

знать. Знать, куда сунуть пальцы. Толя, мы должны с тобой обязательно пройти Джиммер

Крэг, сейчас же. Мы проскочим его за несколько минут. Я тебе обещаю.

Он жаждал реабилитации немедленной, сиюминутной. Овчинников, не колеблясь,

согласился. Миша объяснил, как надо проходить «кадушку», так назвал он это клятое

место. Миша лез первым. Он показал на этом подъеме все, на что был способен. С

«кадушкой» покончил в считанные секунды: сунул руку в спрятанную щель и прыжком

влетел на блок. И снова пошел вверх, бегом. Он прошел все шестьдесят метров отвеса без

единой петли, без единой точки страховки, совершенно не обращая внимания на

ползущую за ним веревку.

Время подъема меньше шести минут Англичане такого лазания не видели. Раскусив

секрет «кадушки», легко прошел Джиммер Крэг и Анатолий Овчинников. Потом этот

подъем преодолели Евгений Тур и Иосиф Кахиани. Английские газеты запестрели

другими заголовками: «Внушительное лазание», «Успех русских восходителей», «Русские

приобретают друзей». В последующие дни советские альпинисты выступили на скалах

Шотландии близ селения Гленка и на острове Скай, где когда-то жили кельты. Миша

ходил в связке с сильнейшим скалолазам Эдинбурга Робином Смитом.

Армандо да Ройт

11 июня прощальный ужин в Лондоне, устроенный в честь гостей президентом

Королевского географического общества лордом Нейвеном.

Надо сказать, к этому вечеру гости вполне освоились с английским этикетом, разобрались, когда надо хлопать в ладоши? когда кланяться! Знали, что после обязательного тоста за

здоровье королевы. Можно снять пиджак, расстегнуть ворот, забросив ногу на ногу, закурить и, откинувшись на спинку стула или кресла, раскованно беседовать с лордом или

сэром об инфляции, эмансипации, «общем рынке», ну и, конечно, о традициях,

незыблемость которых так радует сердце британца. Они уже знали, как с помощью

дюжины замысловатых вилочек и ножей извлечь из виноградной ягоды косточку и как

потом эту выпотрошенную ягоду отправить в рот. Жаль, что не было винограда. Сэр Джон

поднял бокал за дружбу альпинистов, за успех совместной англо-советской высотной

экспедиции на Памире. Все за эту идею. Состоявшаяся поездка советских альпинистов в

Англию во многом была обязана этому человеку. «Вообще Хант хороший мужик»,

написал в своем дневнике Овчинников, что было высшим комплиментом в устах русского

человека. «Он единственный в мире человек, который не лазает, а гуляет по скалам».

Отбывали 12 июня. В аэропорту перед самым отлетом Хант сказал, что Миша Хергиани

произвел в Англии исключительное впечатление. Миша рассматривал в иллюминатор

наплывающий контур Европейского континента и думал: что означает для него

новоявленный титул Тигр скал? Для горожанина Овчинникова, человека столичного, вузовского (он преподавал в МВТУ имени Баумана), сей титул ничего не значил. Доцент

его, наверное, уже забыл. Для горца, склонного к поверьям, он значил многое. Миша

увидел в этом титуле зарождение некой легенды. Легенды о Тигре скал, о человеке, может

быть единственном в мире, который ходит по скалам, как по земле, и не знает себе равных

в этом умении. Его волновала аналогия: простой горец Тенцинг Тигр Снегов, простой

горец Хергиани Тигр Скал. Легко ли быть в тигровой шкуре? Наверное нет. Но он готов к

любым испытаниям. О том, что Тигр есть Тигр, он заявил в том же сезоне на Кавказе, за

несколько часов поднявшись по северо-западной стене пик а Щуровского. Группа еле

успевала за лидером. Осенью в Ялту съехались сильнейшие профсоюзные скалолазы: разыгрывался после многолетнего перерыва чемпионат ВЦСПС. Перерыв был настолько

большим, что сейчас трудно было разобраться, кто на что горазд. Миша всматривался в

соперников, прикидывал их силу. Его намётанный глаз мог выделить на тренировках

наиболее вероятных конкурентов, обладающих приличной техникой и скоростью, -

Владимира Зырянова, Виталия Тимохина, Валерия Павлотоса, Анатолия Шалыгина.

Фаворит предыдущих чемпионатов красноярец Зырянов шагал на старт индивидуального

лазания, обвешанный спусковыми желобками, обутый в старые, привязанные верёвками

галоши. Галоши со стёртыми пупырышками, по мнению красноярских столбистов

держали на скалах лучше всего. Позже на галоши перейдут все, однако тогда, в

шестидесятом, на них смотрели с улыбкой. По скале он шёл быстро, но нервно, с

остановками. Погрузнел чемпион. Спустился мокрый. Миша пробежал по скале, как по

дорожке стадиона. Он был вне конкуренции. Тигр был Тигром. Осенью Миша появился в

Сванетии. Поздравления, пожатия сотен рук, застолья. Здесь все уже знали о новом титуле

и искренне радовались успеху земля ка. Твоя слава, Минан, наша слава, сказал старый

Чхинтолд. Слова старика перевернули душу, заставили взглянуть на жизнь другими

глазами, помогли понять своё предназначение. Сразу вспомнился добрый Миндия, герой

поэмы Важа Пшавелы «Змееед», витязь открытого, чистого сердца, не знавшего зла, обладатель клада мудрости, могучий и непобедимый. О себе он никогда не пекся. В его

сердце был только долг верно служить народу. Да, жизнь теперь это не личные успехи и

удовольствия, это нечто гораздо большее. Миша знал: ради этого большего он отбросит

все мелкое, эгоистичное, пересилит любые трудности. Теперь ему иначе представлялись

сванские правила. Если так утверждает народ, значит, так оно и есть. Главная правда

народная правда. Строгость? Да, строгость! Народ, заботящийся о своем здоровье, всегда

будет иметь строгие правила. Как можно иначе? Мише подумалось: разве он стал бы тем, кем он стал, если бы сам не был воспитан этими же правилами? Как можно плевать в

колодец, который тебя вспоил? Он понял, что жизнь без семьи закончилась. Слишком

легкомысленным и несолидным выглядело его поведение. Он должен принять Като, как

судьбу. Так будет честно. Именно сейчас, когда он окружен славой и почетом, ибо

чванство и заносчивость осуждались земляками более всего. Като дождалась своего часа.

Это от нашей квартиры, Миша протянул жене ключ. Говорят, обещанного три года ждут.

Он ждал четыре. Закончилась, наконец, его неустроенность то общежитие, то койка в

лагере, то деревянный топчан на спартаковской базе. Он получил, наконец,

однокомнатную квартиру на улице Пачева в Нальчике. Мише нравился Нальчик, с его

тихими, ровными, как стрела, улицами, центральным проспектом, парком с голубыми

елями, переходящим в лес, большим базаром. Теплыми безветренными вечерами, когда

густые тени ложились в предгорьях и город совсем затихал, приходило ощущение, что ты

в Лагунвари.

Сезон-61: пик Победы

Год споров, горьких потерь. А кто прав? Каждый, по своему. И те, для которых цель

восхождения выше собственной жизни, и те, для которых жизнь человека выше любых

альпинистских целей. «Первый мой проигрышный год», скажет Миша. «Год

удивительного подвига Хергиани», скажут люди. Однако по порядку. Приближался

летний сезон 1961 года. Альпийский клуб Грузии вновь собирал лучшие свои силы: готовилась большая экспедиция на самый северный семитысячник, на Победу. Вершина

горя и радости, тревоги и боли, вершина подвигов и неразгаданных тайн, вершина, на

которой сшибались лбами и азарт, и честолюбие, одно имя: которой будило в душах

альпинистских сложные чувства. Быть может, поэтому Победа всегда влекла к себе

восходителей. Миша дал согласие участвовать в экспедиции. Немного истории. В 1938

году на гребень горы взошли альпинисты из экспедиции известного исследователя Тянь-

Шаня профессора Август Летавет, Леонид Гутман, Евгений Иванов и Александр

Сидоренко. Только тогда гора еще не называлась пиком Победы и никто не считал ее

семитысячной. Все прошло без лишнего шума. В 1943 году военные топографы под

руководством Рапасова определили высоту массива, расположенного у границы с Китаем, у стыка высочайших хребтов Тянь-Шаня Меридионального и Кокшаалтау, -7439,3 метра.

Новый семитысячник! Трудное было время, на фронтах шли тяжелые бои, враг отступал, но еще не был разгромлен, все с нетерпением ждали окончания войны, и пик Победы, так

назвали семитысячник зазвучал тогда более чем просто название вершины, он

предвосхищал желаемое! В 1949 году на штурм пика выступили альпинисты Алма-Аты, но были сметены лавиной. К счастью, никто не погиб, однако впечатлений осталось

достаточно, чтобы на несколько сезонов повременить с восхождением. Казахский

альпинистский клуб приступил к подготовке молодых высотников. В 1953 году

алмаатинцы провели успешное восхождение на вершину Мраморная стена, в 1954 году на

пик Хан-Тенгри, соседа Победы сотни горожан пришли тогда на площадь к театру Абая, чтобы встретить покорителей Хана. Растроганный Михаил Дадиомов, участник

драматического восхождения на эту вершину 1936 года, произнее с трибуны

прочувствованную речь обрубки ампутированных пальцев нежно гладили старую

помятую записку, только что снятую с вершины, подтверждение его былого подвига, и

крепко обнял капитана команды Володю Шипилова.

Хан Тенгри (Повелит ель Неба) 6995 м

Окрыленные успехом, алмаатинцы вновь замахнулись в 1955 году на Победу. В то лето

под северный семитысячник прибыло две экспедиции - объединенная ТуркВО и

Узбекистана под руководством Владимира Рацека, намеревавшееся подняться на вершину

по северному склону, и казахская под руководством Евгения Колокольникова, решившая

теперь, во избежание лавин, взойти на пик от перевала Чон-Терен по восточному гребню.

Азарт был великий. Молодые участники обеих экспедиций рвались к пику. Предчувствуя

возможный ажиотаж, Всесоюзная секция альпинизма в целях безопасности установила

очередность восхождений: первыми идут казахские альпинисты, вторыми, после спуска

первых, узбекские. Боясь упустить Победу, шестнадцать казахских восходителей во главе

с Шипиловым без достаточной акклиматцзации 14 августа выступили в сторону перевала

Чон-Терен на штурм. А 15 августа, нарушив указание об очередности, на северный склон

горы вышла штурмовая группа узбекских альпинистов под руководством Эдуарда Нагела.

Этот маневр был замечен алмаатинцами, и началась гонка: кто кого. За 16 августа

казахстанцы набрали 700 метров высоты, за 17 августа 550 и достигли отметки 6350.

Отправив с заболевшим Меняйловым трех сопровождающих, двенадцать альпинистов

Алма-Аты продолжили подъем и 18 августа были на высоте 6800 метров. Для

неакклиматизированных людей такой темп оказался непосильным. В результате 19

августа группа смогла подняться лишь на сто метров с небольшим. У нее не хватило сил

преодолеть еще восемьдесят метров взлета и выбраться на пологий участок Восточной

вершины. Уставшие люди разбили три палатки на крутом, неудобном гребне,

продуваемом всеми ветрами. В ночь с 19 на 20 августа разразился жестокий буран.

Выбраться наружу, чтобы крепить палатки и отгребать снег, могли немногие.

Большинство потеряли силу и волю. О дружных действиях не было и речи. Страдая от

удушья в заваленных снегом палатках, стали резать их ножами, чтобы вдохнуть свежего

воздуха. В образовавшиеся дыры ворвались снег и холод, и альпинисты двух палаток

практически оказались снаружи; они судорожно извлекали из снега теплые вещи и

переползали в единственную непорванную палатку. Но разве могла она, рассчитанная на

четверых вместить двенадцать? Шипилов распорядился рыть пещеру. Попытались, но

ничего не вышло: слой плотного снега был малым, а под ним лед. Оставшиеся без

укрытия люди забились в небольшую отрытую нишу. Можно себе представить, как они

провели остаток ночи. Утром 20 августа Шипилов приказал Усенову и Сигитову

отправляться за помощью, а вскоре дал совеем странное распоряжение: спускаться всем, у

кого есть силы, началось беспорядочное отступление. Одни двигались по гребню к

перевалу Чон-Терен, другие, в порыве отчаяния, спускались прямо по стене на ледник

Звездочка. Из двенадцати человек в живых остался только Урал Усенов. 24 августа его

случайно нашли на леднике в трещине, куда он провалился днем раньше. Виталий

Абалаков заявил о своем намерении штурмовать Победу в следующем 1956 году. В том, что он разделается с вершиной, не было сомнений: железный хромец имел к Тянь-Шаню

личные счеты. Он брал коварную гору постепенно, осадно, железобетонно выкапывая на

разных высотах северного гребня комфортабельные снежные пещеры. 30 августа он

привёл свою команду на вершину. С ним были Кизель, Гусак, Леонов, Аркин, Буданов, Филимонов, Клецко, Мусаев, Тур и Усенов. В 1958 году на траверс массива двинулись

альпинисты Высшего технического училища имени Баумана и Московского университета.

Семеро Ерохин (руководитель), Богачев, Божуков, Белопухов, Муравьев, Цирюльников и

Чадеев поднялись на вершину Победы со стороны перевала Чон-Терен и спустились по

северному склону. В 1959 году альпинисты Узбекистана вновь предприняли попытку

штурма Победы. Постепенная высотная акклиматизация, связанная с периодическими

подъемами и спусками на отдых, показалась им обременительной, и они пошли на штурм

с ходу, сразу двадцать пять человек: и вспомогатели и те, кто рассчитывал дойти до

вершины. Тактический план напоминал теорию естественного отбора: сильные остаются, слабые отпадают. С высоты 7100 метров ушла вниз последняя группа вспомогателей.

Изнуренные люди смогли спуститься только на сто метров. У них недоставало сил даже

поставить палатку, и они пропели ночь в наспех вырытой яме, прижавшись друг к другу.

Обморозившись и не имея возможности самостоятельно двигаться, утром они подали

сигнал бедствия. Штурмовой группе ничего не оставалось, как, отказавшись от подъема, спуститься к вспомогателям и транспортировать их вниз. На спуске скончались трое.

Зажатая пургой и ураганным ветром, группа застряла на высоте 6600 метров. Под

Победой тогда было много людей, но пробиваться к бедствующей группе отважились

лишь двое: москвич Витольд Цверкунов и алмаатинец Алексей Вододохов.

Самоотверженная двойка принесла продукты и бензин, но самое главное веру в спасение.

В 1960 году совместная экспедиция профсоюзов и ТуркВО под общим руководством

Кирилла Кузьмина пятьдесят альпинистов, из которых тридцать один имел восхождения

на семитысячники, задумала осуществить полный траверс массива Победы от западной

вершины 6918 до перевала Чон-Терен. В первом же выходе, рассчитанном на подъем до

5600 метров, двадцать девять альпинистов вместе с Кузьминым попали в лавину. Те, кто

избежал ее, и те, кто быстро выбрался из-под снега, начали спешно откапывать остальных.

Однако спасти всех не удалось. Это была вторая страшная - по числу жертв - трагедия на

Победе, поглотившая десять человек.

Пик Победы (слева Важ а Пшавелы 6918 м)

Двадцать четыре альпиниста трех экспедиций сложили головы на склонах Победы.

Восемнадцать альпинистов двух послевоенных экспедиций достигли высшей точки

вершинного гребня горы. При таком балансе считать массив Победы освоенным было бы

большой натяжкой. И вот в 1961 году к грозному пику стартовала экспедиция Грузии, задумавшая осуществить полный траверс Победы с запада на восток. В ней были

представлены восходители трех основных альпинистских центров республики Тбилиси, Кутаиси и Сванетии. В экспедиции принял участие Кирилл Кузьмин, который и ранее

совершал высотные восхождения с грузинскими альпинистами, в частности по юго-

восточной стене пика Энгельса в 1954 году, и который достаточно хорошо знал район. Его

решимость вновь попытать счастье на Победе была достойна всяческих похвал. Состав

подобрался довольно сильный: из тридцати человек двадцать могли рассчитывать на

включение в основную штурмовую группу. Руководил, как и многими прежними

экспедициями Грузии, Отар Гигинеишвили, альпинист с довоенным стажем, опытный

организатор, умевший видеть за восхождениями более высокие цели. Использовав

самолеты, машины, караваны, экспедиция в конце июля срок довольно поздний для

данного района прибыла под Победу и разбила базовый лагерь на боковой морене (уютная

площадка, вода) ледника Дикого. Между 1 и 7 августа сделали несколько

разведывательных выходов для ознакомления с районом в основном для тех, кто еще не

бывал здесь, а также для изучения путей подъема, а 8-го числа две группы по двум разным

маршрутам вышли в первый акклиматизационный поход с заброской продуктов и

снаряжения. Миша вел группу к перевалу Чон-Терен, Джумбер Медзмариашвили на

перевал Дикий и далее на гребень, ведущий к западному плечу Победы, вершине 6918, названной позже пиком Важа Пшавелы. Первая группа заложила заброску на перевале, вторая в пещере на гребне к 13 августа обе группы вернулись в базовый лагерь. Первые

впечатления, первые страсти, споры. Споры о вариантах штурмовых групп. Конечно, на

траверс должны идти самые сильные. Но как выбрать эту шестерку, если столько

именитых высотников, личностей, авторитетов? При спорах и разногласиях создать

единый ансамбль не просто. А что такое распавшаяся группа, показал 1955 год. Как

правильно поступить? Об этом думал тренерский совет. На траверс, конечно, должен идти

Кирилл Кузьмин, опытный высотник, один из ведущих альпинистов страны. Конечно, Миша. В его альпинистской мощи никто не сомневался. Конечно, Джумбер

Медзмариашвили, постоянный участник высотных экспедиций Грузии. Волевой,

спокойный, самоотверженный. Конечно, Теймураз Кухианидзе, «могучий Кухо».

Наверное, Илия Габлиани из Местии. Высотного опыта ему не занимать. Долго спорили, включать ли в группу траверсантов Кадербеича, не делавшего еще ни разу высотных

восхождений.

Если не будет включен Кадербеич, я тоже не пойду, сказал Миша. Слишком много

доброго сделал для него Кадербеич, так неужели он не может сейчас постоять за друга? В

том, что Кадербеич выдюжит подъем, Миша не сомневался. Многие восприняли это как

каприз, как ультиматум. Все понимали, если не пойдет Миша, группа будет ослаблена.

Пришлось согласиться. Наконец, проблема составов была одолена. На траверс шли: Джумбер Медзмариашвили (руководитель), Миша Хергиани (заместитель), Илия

Габлиани, Кирил Кузьмин, Теймураз Кухианидзе и Кадербеич. Восхождение на Победу

через вершину 6918 с возвращением по пути подъема поручалось группе в составе: Отар

Хазарадзе (руководитель), Зураб Ахвледиани (заместитель), Реваз Хазарадзе, Омар

Берадзе, Дмитрий Дапгадзе и брат Иосифа Кахиани Джумбер. На восточную вершину

Победы для встречи траверсантов отправятся Пирибе Гварлиани, Георгий Кобидзе, Лаэрт

Чартолани и Гиви Цередиали. В случае болезни одного из участников штурмовых групп

восхождение прекратить и всем вместе спускаться в лагерь. Позже можно будет говорить

о лучших вариантах: все крепки задним умом, но тогда это казалось единственно

правильным решением. Первая группа вышла 18-го числа, вторая 19-го, третья

намеревалась выйти несколько позже. Оставшиеся в базовом лагере наблюдали за

движением групп в бинокуляр. Несмотря на глубокий снег, траверсанты двигались в

хорошем темпе. Чаще всего торил путь Миша, его ярко-красную штормовку легко было

различить. Много раз выходил вперед и Кадербеич. 19 августа траверсанты заночевали в

пещере на гребне, ведущем к вершине 6918, 20-го в пещере под первым скальным

взлетом. К вечеру 21 августа, пройдя первые и вторые скалы, группа достигла высоты

6400 метров и провела ночь в палатке. Группа Хазарадзе, задержавшаяся на сутки из-за

лавинной опасности в цирке ледника Дикого, располагалась в эту ночь в первой пещере на

гребне. В тот день для встречи траверсантов из базового лагеря вышла группа Гварлиани.

22 августа. Погода ясная, но не ходовая: ураганный ветер. Огромные снежные флаги

свисали с массива. Победы. Приходилось буквально ложиться, чтобы не улететь с гребня.

Через час-полтора после выхода траверсанты вынуждены были вновь ставить палатку.

Группа Хазарадзе двигалась по более простому участку и смогла подняться до 6100

метров. К 15 часам 23 августа траверсанты достигли вершины 6918, затем прошли часть

гребня, ведущего к главной вершине, и заночевали в пещере на высоте 6900 метров. 24

августа первая группа «добила» гребень западного плеча и остановилась. Погода вновь

испортилась перед самым вершинным взлетом на высоте около 7000 метров. В этот же

день вторая группа достигла вершины 6918, но дальше не пошла. Ожидая улучшения

погоды, она два дня отсиживалась в палатке в зоне вершины и, израсходовав продукты и

горючее, вынуждена была отказаться от подъема на Победу. 27 августа начала спуск. 28

августа группа была в базовом лагере. 25 августа утром, несмотря на сильный ветер и

пургу, траверсанты предприняли несколько безуспешных попыток пробиться выше. Лишь

в 14 часов 30 минут погода позволила им покинуть бивуак. За три часа альпинисты

поднялись по предвершинному взлету до высоты 7300 метров и разбили палатку.

Выходить на вершину в темноте не решились. На следующий день можно перейти через

главную вершину и начать сброс высоты, сразу будет легче. На Восточной Победе их уже

ждала группа встречи. Утро 26 августа. Еще готовясь к выходу, Миша заметил, как

медленно одевается Кадербеич. Конечно, высота: всем трудно. Но на него она

действовала сильнее, чем на других. Миша с тревогой следил за другом, когда вышли в

этот последний бросок к вершине. Кадербеич покачивался, как пьяный, ежесекундно

припадая грудью на ледоруб; временами он просто топтался на месте, не в состоянии

поднять ногу. Каждый шаг давался ему с невероятным трудом. Ничего, быть может

втянется. Позавчера, когда проходили западное плечо, он почувствовал первый приступ

слабости, но превозмог ее и пошел дальше. Сейчас осталось каких-то сто метров набора.

Высоту, говорил как-то Кизель, надо брать методом старой клячи. Тяжело? А ты через

тяжело, скрипи, но тяни, без рывков, без скачков, помаленьку, полегоньку, вперевалку, но

чтобы постромки все время были натянуты. Кадербеич сел на снег:

- Все, больше не могу. Плохо мне.

Кадербеич был человеком терпеливым, и если так сказал, значит, так оно и есть. На Мишу

смотрели глаза, полные вины и страдания: не оправдал я твоего поручительства, подвел

тебя.

- Идите сами, меня оставьте.

Миша с укоризной взглянул на друга: какую глупость он говорит. Стали совещаться.

Траверс, естественно, сразу отпал. Если уложить и укутать Кадербеича, то можно еще, пожалуй, сходить на вершину, она совсем рядом. И цель, экспедиции, хоть частично, будет выполнена. А потом всем начать спуск по пути подъема. Для себя Миша такого

варианта не допускал. Разве мог он сейчас оставить ослабевшего друга? Миша помнил, как в грозненской спасаловке, когда перегруженные снегом склоны готовы были

разрядиться лавинами и шанс уцелеть был ничтожно мал, Кадербеич не оставил его. И не

только тогда.

Вот она, вершина, рукой подать, две-три сотни шагов. Он взбежал бы на нее легко сил

хоть отбавляй, никогда раньше он не чувствовал себя так хорошо, как сейчас, и порядок: золотые медали обеспечены. Но упаси бог быть расчётливым в такую минуту. Четверо

уходят к вершине, двое медленно начинают спускаться. Состояние Кадербеича еще более

ухудшилось. Временами он хватал воздух ртом, как умирающий. Миша осторожно вел

больного по гребню. «Ничего, думал он, четверка добьет сегодня вершину, догонит их, и

спуск пойдет быстрее». Вновь портится погода: Чтобы не оказаться без убежища, Миша

принялся искать место для пещеры. Лавинная лопата у него была. Вскоре он нашел

подходящее место и стал рыть. Большой наддув позволял сделать пещеру достаточно

просторной. Миша втащил в нее товарища, расстегнул его пуховку, принялся массировать

грудь. Потом уложил в спальный мешок, укутал, накормил. Погода неистовствовала.

Миша часто выглядывал из пещеры и смотрел вверх: не идет ли четверка. Никого: ветер, нег, темень. Неужели их бросили?! Нет, такого не могло быть. Или не успели спуститься, или что-то случилось. Ночь прошла тревожно. Миша не сомкнул глаз, грея ноги больного

на груди под пуховкой. Тот метался, стонал, терял сознание. Плохо болеть на большой

высоте: простуда, ангина, особенно воспаление легких, могут в сутки скрутить человека.

Единственное спасение быстрый сброс высоты. Наступил рассвет 27 августа. Выбравшись

из своего убежища, Миша увидел вверху бивуак. Там были только двое. После первых

расспросов выяснилось, что потерялась связка Кухианидзе и Габлиани. Как могли

разбрестись восходители?

Из дневника Кузьмина:

«Время 14 часов 30 минут. Погода хорошая, и мы, оставив рюкзаки, начинаем

траверсировать гребень на восток, к тому месту, где предыдущие восходители оставили

свои записки. Мы с Джумбером идем впереди, осматривая все встречающиеся по пути

скальные выходы: на вершине должно быть три тура, и все в разных местах. Абалаков не

нашел тура Гутмана, а Ерохин тура Абалакова. Теймураз и Илико идут, видимо, медленнее нас, поэтому мы вскоре теряем их из виду за неровностями гребня. Наши следы

точно укажут им направление, и мы не тратим времени на ожидание второй связки. В 17

часов мы в районе официальной вершины. Тур Абалакова находим без труда. Забираем их

записку и оставляем свою (на русском и грузинском языках). Затем кричим Кухианидзе и

Габлиани, чтобы они поворачивали назад, а сами идем восточнее поискать другие туры.

Погода резко ухудшается, уже ничего не видно в пяти, а вскоре и в двух шагах. Снег бьет

в лицо, забивает очки. В разрывах вьюги видим на скале тур. Это наверняка тур Ерохина: они довольно точно описали место. Но добраться до него не так-то просто, нужны еще

усилия в противоборстве с пургой. Посоветовавшись, решаем не тревожить тур: пусть

записка погибших год назад на Кавказе Ерохина и Цирюльникова останется на Победе

вершине их альпинистских успехов. Отсюда поворачиваем назад в надежде Догнать

вторую связку. Но тут начинается светопреставление. Ураган крутит снег, лишая нас

всякой видимости. Следов уже нет, и мы стараемся идти, не теряя высоты, вдоль гребня. К

19 часам окончательно выбиваемся из сил, теряем ориентировку. Один выход

остановиться, закопаться в снег и переждать до утра. Но как это сделать? Начинаем

копать снег руками результаты мизерные, а силы уходят. Вдруг совершенно неожиданно

все стихает. Тучи уходят куда-то вниз. Появляется Голубое небо, и кошмар пропадает так

же внезапно, как и начался. Ориентируемся и видим, что мы шли совершенно правильно и

до наших рюкзаков совсем близко. Темнеет. Уже в глубоких сумерках находим свои

рюкзаки. Рюкзаков Теймураза и Илико не ищем, полагая, что они уже спустились к

бивуаку. В темноте начинаем спускаться, по острому снежно-ледовому гребешку.

Джумбер впереди, на расстоянии укороченной веревки. Идем предельно осторожно, а я

все равно повторяю: «Осторожнее, медленнее, не спешить». Мне виден лишь силуэт

Джумбера. Вдруг крик: «Держи!» Втыкаю ледоруб и наваливаюсь на него. Но тут же

рывок выдергивает его, срывает меня, и мы с Джумбером летим по крутому снежному

склону в сторону ледника Звездочка. Я хорошо знаю, что ледяные поля под нами на

высоте менее 5000 м, а мы пока на 7400 м. Знаю также, что крутой склон всего лишь

метров 50-70. Далее склон обрывается на ледник скальной стеной. Понимаю, что

задержать падение не в силах ни я, ни Джумбер. Но вот неожиданно, резкий рывок, и я

больше не скольжу по склону, а повис на веревке, захлестнувшей левую руку Боюсь

поверить в это чудо и боюсь пошевелиться, чтобы не сбросить случайно зацепившуюся за

что-то веревку кричу Джумберу, и он отвечает, что цел и невредим. Снова кричу ему, чтобы он не делал резких движений, а осторожно ногами выдалбливал ступеньки в снегу.

Сам делаю то же. Наконец, оба стоим на ногах. Веревка ослабевает. Вгоняем в снег

ледорубы и начинаем выбираться на гребень. Оказывается, наша веревка, хорошо, что я не

собирал ее в кольца, врезалась в перегиб на снежном склоне так основательно, что

остановила нас обоих. Мы снова на гребне. Уже совсем темно. Бивуак наших товарищей в

100-150 м ниже, но мы решаем ночевать там, где стоим. Ледорубами срубаем гребень; делаем полку...»

Миша стал звать: Илия! Кухо!

Вскоре наверху, несколько выше площадки, где ночевали Кузьмин и Медзмариашвили, показались Габлиани и Кухианидзе. Они двигались медленно, как тени. Выяснилось, что, возвращаясь вчера назад, они не нашли своих рюкзаков и, не имея спальных мешков и

палатки, провели холодную ночевку несколько выше первой двойки. Маленькая снежная

ниша, отрытая ледорубами, была единственным укрытием. «Холодная» на вершине

Победы такое не проходит бесследно. Однако днем 27 августа Габлиани и Кухианидзе

двигались самостоятельно, и это давало надежду, что все обойдется. Растянувшись по

гребню, альпинисты спускались мульде, к бивуаку 7000 метров. Миша вел Кадербеича.

Придя на бивуак, он откопал маленькую пещеру, втащил в нее больного. К семи часам, наконец, собрались все вместе. Люди были усталые, изнуренные. Миша крутился за всех: ставил палатку, разводил примус, готовил чай. Только теперь он увидел, что двойка,

«схватившая» холодную ночевку на вершине, обморозилась. Особенно Габлиани: руки, ноги, лицо.

Мне жаль, Чхумлиан, что ты не смог побывать на вершине, сказал Габлиани. Разве об

этом надо горевать ответил Миша. Видишь: почти все больные. Он делает Габлиани

растирание и массаж, убеждает его проглотить шоколад, но не лезет тому шоколад. Илия

постоянно просит пить и никак не может напиться. Да, плох земляк, может быть, отдых

вернет ему силы. И в эту ночь заснуть Мише не удалось. Из палатки слышалось тяжелое

дыхание Габлиани. Он вновь и вновь просит воды. Миша разводит примус, топит снег.

Илия жалуется на боли в печени. Утром Габлиани не мог самостоятельно одеваться, совсем ослаб, но крепился. Теперь в группе было двое тяжелобольных, и кто более плох

еще не ясно. Предстоял трудный день, надо было тащить больных по гребню к западной

вершине. Миша начал вытаскивать из мульды Кадербеича. Ты пока иди с ним вперед и

делай ступени, сказал Джумбер, мы вас догоним. Авангард шел недолго, всего несколько

минут, и Миша услышал сзади окрик: «Подожди!» Это Джумбер. Подошел, в глазах

слезы:

-Илия умер.

Победа продолжала счет: двадцать пятый. Джумбер сказал, что они помогли одеться Илии

и тот вылез из палатки погреться на солнце, а когда окликнули его минут через

пятнадцать, он не отозвался: сидел на скальном выступе, точно спал. Все повыскакивали

из палатки, принялись его тормошить, и стало ясно, что это не сон. Миша испытывал

внутренние муки от того, что не находился в момент кончины рядом с Габлиани; он бы, конечно, не спас его жизнь угасала, но Илия мог сказать перед смертью какие-то важные

слова, должен был сказать. По сванским обычаям тело Габлиани нельзя бросать здесь, его

надо снести вниз и схоронить в родной земле. Но как это сделать? Кухо обморожен, у

Кирилла после срыва болит плечо, левая рука почти не работает. Кадербеич валится без

поддержки. Разве могут они вдвоем с Джумбером спустить с высоты 7000 метров труп и

больных? Это не по силам. Решили похоронить Габлиани на скальной полке, сделав ему

временную могилу из камней. Я его потом сниму и привезу в Сванетию, сказал Миша. Он

знал, хоть решение это общее, но ответственность его здесь особая: в Сванетии с него

сурово спросят, как он мог бросить земляка, и еще неизвестно, чем разговор закончится.

Джумбер положил в карман Илии записку: «Прости. В этом году мы не смогли тебя

спустить, но обязательно спустим».Пальцы отрежут, руки отрежут, но я приду сюда за

Илико, сказал Кухианидзе. Та ночь нас намертво сроднила. Еще труднее стало идти по

гребню. Свинцовой тяжестью давил груз первой потери. Миша упорно тащил Кадербеича.

Больной не мог сделать и двух шагов без отдыха, он поминутно ложился и молил: «Брось

меня, Минан, мне все равно не выжить». Особенно тяжелым был взлет к вершине 6918.

казалось, этому подъему не будет конца Кадербеич выдохся окончательно, он уже не мог

вставать. Потерпи, мы уже все прошли. Во всяком случае, самое трудное, подбадривал

Миша. На вершине 6918 лежала записка Хазарадзе, и стало ясно, что вторая группа

дальше не пошла и спустилась вниз. Рассчитывать на ее помощь было бесполезно.

Начался спуск по северному гребню, стало немного легче. Пятерка остановилась на

ночевку на высоте 6750 метров; в тот же вечер была дана красная ракета, извещавшая о

беде. Утром 29 августа Миша ушел вперед с больным Кадербеичем, опережая остальных

минут на двадцать, на тридцать. В простых местах больной садился на снег и сползал на

страховке вниз. Потом спускался Миша. Он заметил, что в трудных местах Кадербеич

держался уверенней. На скалах я боюсь сорваться и сдернуть тебя, объяснил больной. Но

так только начинался снежный склон, Кадербеич валился: силы вновь покидали его. На

пологих местах Миша привязывал к ногам больного веревку и волоком тащил его вниз.

Так они прошли отметку 6000 метров и продолжили спуск. Вот уже скоро и перевал.

Верхней тройки все не было видно.

Миша заметил («от радости я побежал к ним») на гребне поднимающихся снизу

спасателей - Джокиа Гугаву, Отара Хазарадзе, врача экспедиции Джуаншера Муселиани.

Теперь он точно был уверен: Кадербеич спасен. Он оглянулся назад: сверху спускался

один человек! Это был Кузьмин.

Из дневника Кузьмина:

«Наша тройка, свернув бивуак, начала спуск. У Кухианидзе подморожены ноги, и он не

может надеть кошки. У Джумбера шеклтоны подбиты шипами, которые не очень надежны

на льду. Поэтому они оба спускаются на всю веревку, затем принимают меня с нижней

страховкой: мои кошки держат хорошо. Так спускаемся до верхних крутых скал, а потом

и по скалам. Перед последней скальной стеной Джумбер и Теймураз ожидают меня, чтобы помочь спуститься, так как моя левая рука после срыва наверху практически не

действует. Собираемся на уступе. Спуск отсюда всего 10-12 м. Джумбер проходит стенку

с верхней страховкой. Что делать нам? Теймураз предлагает организовать дюльфер. Это

разумно. Закрепляем петлю за выступ скалы, и я спускаюсь первым. Дохожу до снега, отстегиваюсь от веревки и сажусь рядом с Джумбером. Спускается Теймураз. Вот уже два

шага остается ему до снега, и мы поднимаемся, чтобы освободить его от веревки и

продолжить спуск. Но именно в этот момент что-то происходит наверху, Веревка слабеет.

Теймураз с криком отклоняется от скалы и вместе с веревкой, кувыркаясь на крутом

снежнике, летит вниз и скрывается за перегибом склона. По пути он задевает Джумбера.

Тот падает, но быстро задерживается. За Теймуразом сверху летит камень, видимо

перебивший веревку. Нам кажется, что за перегибом снежного склона есть площадка и

Теймураз может на ней задержаться это в 200 м от нас. Вынимаем из рюкзаков все

лишнее, оставляем палатку предстоит спуск без страховки: веревки у нас больше не

осталось. Осторожно и медленно спускаемся по пути нашего подъема, чтобы потом

траверсировать склон на уровне возможного задержания Теймураза. Идем не очень

уверенно. В крутом скальном кулуаре чувствую, как рюкзак отталкивает меня от скалы, и

я вот-вот сорвусь в пропасть. Но тут Джумбер, спустившийся впереди, поддерживает

меня, и все обходится благополучно. Наконец мы на площадке одного из наших бивуаков.

Высота 6400 м. Отсюда решаем траверсировать вправо. Сначала на склоне снег, и ступени

держатся хорошо. Постепенно слой снега становится тоньше приходится подрубать

ступени в подстилающем льду. Впереди идет Джумбер. На мои неоднократные

предложения пропустить вперед меня он отвечает молчанием. Ему особенно тяжело: он

руководитель группы и близкий друг Теймураза. Уже не так далеко до того места, откуда

мы должны увидеть весь путь падения Кухианидзе. Джумбер для чего-то поворачивается

лицом к склону, и в тот же момент его нога соскальзывает со ступеньки, шипы скользят

по льду (как жаль, что это не кошки: передние зубья, безусловно, обеспечили бы

задержание). Джумбер падает, на склон. Пытается задержаться ледорубом, но тот

вырывается из его рук сначала медленно, потом все быстрее Джумбер скользит вниз и

исчезает из виду за поворотом кулуара. Стою и смотрю ему вслед, не в силах хоть что-то

сделать для его спасения. Крутой кулуар в 400 м подо мной заканчивается 1000-метровым

отвесом, на ледник Звездочка. Не помню, как я вернулся на площадку, откуда мы начали

траверсировать склон, и начинаю медленно спускаться. Мысль работает тупо, как в бреду: когда же и где моя очередь в этой нелепой трагедии? И лишь на сложных участках

мобилизуюсь в борьбе за жизнь. Особенно боюсь случайно нагрузить левую руку и не

выдержать болевого шока. Впереди минимум 1400 м спуска до людей и лазание на крутых

ледовых и скальных участках. Хергиани ушли далеко. Пытаюсь звать их, но они, конечно, не слышат, и через, некоторое время вижу их далеко внизу, на снежном гребне». Срыв

Джумбера видели в бинокуляр с базового лагеря. Двадцать шестой, двадцать седьмой.

По всем признакам Победа намеревалась взять еще одного того, за кем охотилась с

прошлого года. Но опытный альпинист обхитрил вершину: с высоты 6400 метров, полагаясь только на одну здоровую руку, спустился без веревки, в одиночку. Врач

приводил в чувство Кадербеича. Миша расспрашивал Кузьмина. У всех троих

спустившихся на перевал Дикий были страшные лица: черные струпья кожи, обожженной

морозом и солнцем, свисали со щек, губ, носа. Кузьмин показал место падения.

Километровая стена, по которой летели альпиписты, не оставляла надежд, что они живы.

«Зона, где лежали тела, лавиноопасна. Если мы завтра их не найдем, они будут погребены

навечно. Всю ночь я плакал. А утром сказал: я иду искать погибших товарищей. Я пойду с

тобой, сказал Гугава». Позже к ним присоединился Отар Хазарадзе. Большую смелость

надо было иметь, чтобы идти в это гиблое место. Лавины пощадили их. Тела погибших, разбитые до неузнаваемости, были найдены и отправлены на родину. На Победе остался

один Габлиани. Тбилиси бурлил, потрясенный трагедией. Печальный материал заполнял

газетные полосы. Сотни людей шли к Дидубийскому пантеону, где совершилось

погребение двух выдающихся альпинистов Грузии. Говорили о самоотверженном

поступке Михаила Хергиани, сумевшего в одиночку спустить с высоты 7300 метров

тяжело заболевшего товарища. Все считали это подвигом. Еще до поездки в Сванетию

Миша имел трудный разговор с Бекну, прилетевшим в Пржевальск. Почему не было

спайки? Почему действовали раздробленно? Наконец, почему Габлиани оставлен на

Победе? Но ведь уже был сентябрь, начались холода, люди измотаны. Почему сразу не

забрали? Опять двадцать пять. Приходилось вновь и вновь повторять, как все было, прежде чем неистовый родич взял, наконец, свои упреки обратно. С волнением и тревогой

летел Миша в Сванетию держать главный ответ. Туда же летели члены экспедиции, а

также ответственный секретарь Федерации альпинизма СССР Александр Каспин. С дней

экспедиции Миша не брился, густая черная борода подступала под самые глаза. Он был

острижен наголо. Всё это придавало облику его почти монашескую аскетичность. В день

условных похорон сотни горцев из Местии и других селений пришли к дому Габлиани. Во

дворе в несколько рядов выстроились сбитые из сырых досок длинные поминальные

столы. В доме, в центре большой комнаты, стояла кровать. На кровати лежали вещи

покойного: одежда, оружие, награды. Вдоль стен толпились родственники, облаченные в

черное. За кроватью лицом к дверям, как бы встречая входящих, стояла женщина. Черное

платье, черный платок. Лицо мадонны. Это жена Илии - Домна. В ее больших карих

глазах еще теплилась надежда. Женская фантазия ей почему-то казалось, что Миша

придет сюда вместе с Илией. Когда члены экспедиции подошли к дому, в толпе горцев

прокатился вздох: «Миша!» Миша шел впереди. Толпа расступалась перед ним и следом

смыкалась, отторгая его от сопровождающих. Он шел один через разверзающийся черный

коридор. Ступив в комнату, Миша приложился ладонью ко лбу, глаза его были закрыты и

повалился на колени, простирая руки к кровати покойного. Плечи его тряслись. Никто не

прерывал его причитаний. Домна строго смотрела на земляка. Но вот она сказала, чтобы

он встал. Миша поднял голову, лицо его было мокро. Она спросила: «Что он передал для

нас? Что он сказал в последнюю минуту?» Что ей ответить? Приступ рыданий захватил

Мишу. Чувствуя, что волнение вряд ли позволит ему говорить, Домна отпустила его.

Москвич Каспин стоял тихий и бледный у стены, потрясенный увиденным. Он даже не

предполагал, как глубоко понимал Миша понятия долга и ответственности. Миша отошел

к стене. Меня, кажется, простили, сказал он. В тот же день, вечером, когда все разошлись, Миша остался в доме Габлиани: он сидел в кругу его близких родственников и подробно

рассказывал все, что знал и видел. Он поклялся снять тело Габлиани с Победы и привезти

в Сванетию. Уезжал он спокойным: земляки не питали к нему обид, они понимали он

делал на Победе все, чтобы не было жертв, он вел себя достойно.

Лето больших замахов

В начале февраля 1962 года Грузинская республиканская федерация альпинизма

пригласила его принять участие в экспедиции на Победу. Это было как раз то, о чем он

думал. Вскоре, однако, в Грузии решили не торопиться с Победой и пока заняться

подготовкой молодых высотников в районе пика Ленина. Обидно, но ничего не

поделаешь, придется ждать. Чуть позже Абалаков пригласил его в экспедицию на северо-

западный Памир. Главная цель южная стена пика Коммунизма. Проблема проблем, воистину «мечта и отчаяние альпинистов». Миша дал согласие. «Южная стена пика

Коммунизма была моей мечтой». Вообще сезон-62 в мировом альпинизме был сезоном

больших замахов. Ведущие альпинисты включились в прохождение стен семитысячников.

Лев Мышляев, не имевший пока опыта высотных восхождений, намеревался штурмовать

северо-восточную стену пика Революции (6987 метров).

Пик Коммунизма Южная стена (Памир)

В мае из-за рубежа пришла новость: французская экспедиция взошла на пик Жанну (7710

метров) в Гималаях, вершину предельных технических сложностей, воможность

покорения которой считалась сомнительной. После первых предварительных экспедиций

(в 1957 году под руководством Гвидо Маньона и в 1959 году под руководством Жана

Франко) весной 1962 года на Южную стену пика Коммунизма помимо экспедиции

«Спартака» взяла на прицел и англо-советская экспедиция - (идея Ханта осуществилась), хотя цель эта не значилась основной: совместная экспедиция намеревалась действовать в

районе ледников Гармо, Гандо и Памирского фирнового плато, совершая там

восхождения. Спартаковская и англо-советская экспедиции будут работать по соседству.

Жанну 7710 м (Гималаи)

До отъезда в Азию Миша покорил со своей нальчинской командой рекордную стену на

Кавказе, поднялся на пик Щуровского по новому пути с севера (серебряные медали

чемпионата СССР). А 10 июля вместе с Джумбером Кахиани, тоже приглашенным в

экспедицию Абалакова, улетел в Душанбе. Кадербеича в экспедиции не было. Надо

сказать, что он вполне оправился после событий на Победе. Более того, он вскоре

женился, взяв в жены, кто бы мог подумать Нателу, дочь Мамол. Совсем породнился с

Мишей. В сезоне 1962 года он еще раз хотел испытать себя высотой и отправлялся с

экспедицией Грузии на пик Ленина. С Абалаковым Миша встретился в Тавильдаре, старом таджикском поселке. Стена вполне по силам, сказал тот.

-Нам нужна хорошая погода. Только погода!

С шести утра 13 июля застрекотал вертолет, началась переброска грузов к языку ледника

Гармо. Знакомая экспедиционная суета: сверка ящиков и тюков, погрузка. Вертолет

сновал туда и обратно, делая в день по три рейса. Англо-советская экспедиция на

несколько дней раньше развернула свою работу и уже находилась у языка ледника Гармо.

Пик Гармо 6595 м

Волнующая встреча с Джоном Хантом, напарниками по былым восхождениям в горах

Британии Джо Брауном и Робином Смитом. Кроме этой тройки в английский состав

экспедиции входили известные альпинисты Малколм Слессер, Джордж Лоу, Дерек Булл, Ральф Джонс, Тэд Рэнгам, Иан Макнот-Дэвис, Кеннет Брайн, Грэм Никол и Уилфрид

Нойс. Советский состав экспедиции - Анатолий Овчинников, Анатолий Севастьянов, Николай Шалаев, Николай Алхутов, Владимир Малахов, Евгений Гиппенрейтер. Англо-

советская экспедиция работала полным ходом, совершая тренировочные подъемы и

заброски. 16 июля спартаковцы осуществили первый однодневный выход, поднялись по

леднику Гармо, сделали заброску (каждый, нес по 18 кг), взглянули на «свою» стену и

вернулись. На совещании 17 июля Абалаков дал каждому высказаться. По мнению Миши, запланированный подъем на пик Коммунизма по грузинскому пути 1955 года перед

основной работой на стене мог отнять много сил. Дважды подниматься на такую высоту

для некоторых будет трудно. Чтобы не терять силы и время, он предложил стеновикам

сразу браться за стену. Остальные пусть займутся забросками на плато и всем прочим.

Были и другие мнения. Решили сократить один выход на заброски, но восхождение по

грузинскому пути сохранить. В процессе этой работы выявить сильнейших. С 19 июля

начались челночные операции таскание тяжелых рюкзаков из одного места накопления в

другое все выше и выше по леднику Гармо, вначале до Сурковой поляны, а потом и до

Грузинских ночевок. Стена была перед самым носом. 25 июля погода стояла хорошая

Абалаков и Хергиани ушли вверх на разведку. Много раз 13 эти дни, прокладывая путь в

трудных местах, работали они в паре. Абалаков редко кому завидовал. Но сейчас он не раз

ловил себя на желании всмотреться, как ходит Хергиани. Даже в шхельдах на леднике

горец чувствовал себя уверенно: легко и мягко взбегал по ледовым взлетам, используя

лишь талые ямочки и впаянные в лед камни. Позже Абалаков напишет: «Миша был

прирожденным скалолазом: легкость и естественность движений, как у горного тура, у

него сочетались с поразительным мужеством и настойчивостью, завоевавшими ему

многочисленные победы.»

Уточнили путь по стене снежный кулуар (крутизна порядка шестидесяти пяти градусов), отрезок скал, большая дискообразная снежная плешь, скальная башня, крутые

заснеженные полки, потом отвес... Верх стены закрыт туманом.26 июля группа Абалакова

вышла с Грузинских ночевок, держа путь к перемычке под пиком Правды. Миша отлично

знал этот путь по экспедиции 1955 года, своей первой счастливой экспедиции. Бивуак

разбили на отметке 6050 метров. Погода ясная, настроение отличное. Маленький, повисший над пропастью лагерь, засыпал под мелодичный дуэт: Миша и Джумбер пели

грузинскую песню «Лети, черная ласточка, вдоль берега Алазани».27 июля Миша в связке

с земляком в великолепном стиле прошел крутой ледовый четырехсотметровый склон, прокладывая путь всей группе. Из дневника Джумбера Кахиани: «...Хергиани начал

обрабатывать и до конца прошел очень удачно. Понадобилось полтора часа, чтобы он

вышел на 450 м. Это своеобразный рекорд! Про Михаила Хергиани можно сказать: он из

всех самый вежливый, вдумчивый, решительный и, главное, сильнейший из сильных. С

его техникой и железной мускулатурой можно добиться успеха в любом восхождении »

Оставив на перемычке заброску, альпинисты стали навешивать перила и спускаться. 29

июля, вечером, подгоняемая снегом (вверху) и дождем (внизу), группа вернулась на базу у

языка ледника Гармо, Здесь они узнали печальную новость: при спуске с вершины Гармо

разбилась английская связка У. Нойс и Смит. Альпинисты англо-советской экспедиции

совершали в эти дни восхождения тремя группами, по четыре британца и по двое русских.

Руководили группами Слеесер, Хант и Нойс. Группа Ханта действовала успешнее всех и

покорила безымянную вершину 5640 в хребте Академии наук, дав ей имя пик

Содружества. Благополучно вернулась с восхождения и группа Слессера, ходившая на

пик Патриот (6350 метров). Несчастный случай произошел в группе Нойса,

штурмовавшей пик Гармо (6595 метров). Она вышла на гребень Академии наук на высоту

5500 метров и разбила лагерь. Предполагалось подняться по склону вершины до 5800-6000. метров и поставить еще один лагерь, штурмовой. Но непогода помешала это сделать

на следующий день. Нойс предложил штурмовать вершину из лагеря 5500, что требовало

набрать за день 1100 метров по высоте! В 6 часов утра 24 июля группа вышла на штурм.

Первая связка Нойс Овчинников Севастьянов, вторая Булл Рэнгам Смит. Первые

движутся быстро, вторые чуть отстают. У ледовых сбросов первую связку догнал в

одиночку Робин Смит. Он сказал, что Дерек и Тэд вернулись на бивуак (5500), но он хотел

бы продолжить подъем. Разрезали веревку, бросили конец. В 15.00 четверка вышла на

вершину, где сняла записку грузинских альпинистов, траверсировавших ранее

Дарвазскую стену. Сфотографировались, начали спуск. Нойс шел в связке с

Севастьяновым. Смит с Овчинниковым. После скал советские восходители стали надевать

кошки. Британские же, чтобы не терять время (они проходили заснеженные скалы не

снимая кошек), связались вместе и пошли вперед: «Вы все равно нас догоните».

Английская связка сорвалась на снежном склоне, имеющем спокойный выкат, но, развив

скорость, Нойс и Смит налетели на снежный надув у скального жандарма и были

отброшены влево на крутой ледовоскальный склон, по которому падали метров

восемьсот. Это случилось вечером 24 июля. Их нашли потом в самом низу, на краю

бергшрунда. Обоих хоронили у места гибели. С непокрытыми головами стояли

британские и советские восходители. Со свистом и жужжанием летели с вершины

шальные камни. Никто не обращал на них внимания. Хант читал молитву. Не одну смерть

повидал он в горах. Но эти две были для него, наверное, самыми тяжкими.

Двадцатитрехлетний Робин Смит, единственный сын у матери, был альпинистской

надеждой Англии. В намеченном штурме южной стены пика Коммунизма на него и Джо

Брауна, сильнейших скалолазов Британских островов, делалась главная ставка англичан.

А с Уилфридом Нойсом было связано самое дорогое в его жизни покорение Эвереста. Это

Нойс с шерпом Аннулой продолжили путь на Южное седло, расположенное под самой

вершиной. Опытнейший высотник сделал тогда многое для успеха экспедиции.

Возможно, отдельная экспедиция британская или советская после таких потерь

прекратила бы свою работу, если бы это, конечно, не касалось национального престижа: слишком малыми казались бы обычные альпинистские победы в сравнении с тем, что

произошло. Но миссия этой экспедиции была особой она демонстрировала пример

сотрудничества представителей двух систем, их взаимопонимание и терпимость, причем в

обстоятельствах чрезвычайных, когда рядом реальные опасности, когда физические и

волевые нагрузки у верхних пределов. Совместная экспедиция продолжила работу, намереваясь подняться на пик Коммунизма по грузинскому пути. Сэр Джон решал

трудную дилемму: оставаться па Памире или лететь в Англию, к семьям погибших, чтобы

быть вместе с ними в трудные дни. Он знал мнение Абалакова: нельзя руководителю

экспедиции покидать ее в момент главного восхождения. И тем не менее верх взяли

человеческие чувства: он должен быть сейчас в Англии. Перед отлетом Хант зашел к

Мише. Печальный генерал, словно делая для себя открытие, говорил о чрезмерности

человеческих честолюбий и неоправданности риска, о том, что альпинистская слава и

смерть ходят рядом. Ты хороший альпинист, Миша, тебя все уважают. Будь осторожен!1

августа Хант улетел на вертолете вместе с Буллом и Рэнгамом, свидетелями несчастного

случая, и Лоу. Руководить штурмом пика Коммунизма он предложил Овчинникову.

Забегая вперед, скажем, что это восхождение прошло успешно: на пик поднялись

Овчинников, Браун, Алхутов, Слеесер, Гиппенрейтер, Никол, Малахов, Макнот-Дэвис.

Малколм Слессер написал позже книгу «Красный пик» о совместной экспедиции и

восхождении на пик Коммунизма. В ней говорилось, в частности: «Мы были довольно

обычной смешанной компанией. Триумфом явилось уже то, что удалось, отодвинув на

задний план наши разногласия, достичь всем вместе этой вершины». А еще позже, в

ноябре 1964 года, в американском журнале «Спортс иллюстрэйтед» появился обзор на

книгу «Красный пик» Роберта Кантвелла, в котором он не столько «обозревал», сколько

был занят поисками всевозможных козней русских. Кантвелл, в частности, писал: «Итак, началось восхождение на пик Коммунизма. Восходители были разделены не только

идеологически, но и дикой личной ненавистью друг к другу. Они были: меньше

товарищами, объединенными общностью смелой цели, а скорее напоминали смертельных

врагов, ждущих гибели друг друга»...

Это было вопиющей неправдой!

Сдежанный Хант взорвался протестующей статьей: Редактору журнала «Спортс

иллюстрэйтед», Нью Йорк. Уважаемый сэр, мое внимание привлек опубликованный

Вашим журналом обзор Роберта Кантвела на книгу «Красный пик», являющуюся, как об

этом свидетельствует ее подзаголовок, личным отчетом д-ра Малколма Спенсера о

британо-советской экспедиции 1962 года, которую я возглавлял. Я буду признателен за

разрешение высказать критические замечания об этом обзоре, который дает чрезвычайно

неправильное впечатление о духе и фактах экспедиции. Это впечатление не является, на

мой вгзляд, и правдивым отображением самой книги.

Возьмем некоторые из утверждений г-на Кантвелла:

1. «Жестокие ссоры между русскими и англичанами после отъезда сэра Джона Ханта».

Вплоть до моего отъезда с тремя спутниками не было ничего даже напоминающего ссору, я справился у нескольких оставшихся членов экспедиции, и они категорически отрицают, что это имело место впоследствии. По общему признанию, члены британской части

экспедиции были обеспокоены откладыванием отъезда из базового лагеря у ледника, что

объяснялось задержкой с прибытием вертолетов.

2. «Бесчисленными небольшими, но тонкими способами русские уклонялись от

выполнения условий соглашения».

Это чрезвычайно тенденциозное замечание создает очень несправедливое впечатление о

вероломстве со стороны наших советских товарищей. В любых планах, составляемых

задолго до их осуществления, следует ожидать изменений и незначительных отклонений.

Некоторые из пунктов, согласованных в Москве в декабре, оказались измененными, когда

мы прибыли в июне следующего года в Душанбе (в 2000 милях от Москвы в

самоуправляющейся республике). У меня есть основания полагать, что наши русские

друзья так же сильно сожалели об этих изменениях, как и мы. Только подозрительно

настроенные люди могут вкладывать в это иной смысл. Например, «место расположения

базового лагеря было таинственным образом изменено». А причина состояла просто в

том, что пилоты русских вертолетов посчитали небезопасным приземляться месте, первоначально намеченном во время переговоров в Москве. Кстати сказать, вертолеты

использовались в этом районе и в подобной местности впервые, и я хотел бы отдать

должное мужеству, мастерству, сотрудничеству и находчивости пилотов».Так методично, пункт за пунктом, Хант восстанавливал истину. В конце он писал:

«Конечно, у нас имелись существенные различия в идеологии, но очень многое

высказывалось и воспринималось искренне и с хорошим чувством юмора. Одной из целей

совместной экспедиции являлось предоставление возможности для обмена мнениями, и я

смею утверждать, что в этом плане она была вполне успешной... Ни один из моих

спутников не разделяет горечи, подразумеваемой словами Вашего обозревателя. Я хотел

бы отметить, что первопрохождение на пик Содружества четырех британских и двух

русских альпинистов явилось выдающимся примером гармоничных взаимоотношений, правда, этому восхождению в книге уделяется мало внимания, поскольку д-р Слессер не

принимал в нем участия. Из Эдинбурга в СССР пришло письмо от матери Смита: «Мой

дом небольшой, и живу я не богато, но, знайте, у меня всегда найдется место для одного-

двух советских альпинистов». Вернемся, однако, в август 1962 года, в экспедицию

«Спартака».

Руководителем восхождения на пик Коммунизма по грузинскому пути, задуманному

ранее для полной акклиматизации и отбора сильнейших для стены, Абалаков назначил

Мишу. 8 августа на высоте 7290 метров трое восходителей почувствовали слабость и

спустились в пещеру, вырытую ранее на высоте 7050 метров. С Мишей остались

Константин Клецко, Джумбер Кахиани, Ясен Дьяченко и Петр Скоробогатов,

занимавшийся киносъемкой штурма. Снег был тяжелый, глубокий. Поминутно менялись

лидеры, бьющие след. Вот, наконец, и вершина. Миша поднялся на нее вторично. 12

августа группа вернулась в базовый лагерь. Разбор восхождения и обсуждение

дальнейших планов позволили назвать окончательный состав стеновиков Виталий

Абалаков, Михаил Хергиани, Константин Клецко, Джумбер Кахиани. «старых

абалаковцев» в этой группе представлял только сам Абалаков. Как показал медосмотр все

четверо обрели отличную спортивную форму. 17 августа после пятидневного отдыха

штурмов ан группа в сопровождении двух наблюдателей вышла под стену и... просидела

там целую неделю. Случилось то, чего боялись: на Памире разразилась небывалая

непогода. Снегопад шел днем и ночью без перерыва с 17 по 25 августа. Стена была

затянута от верха до основания; лишь 25 числа открылась на полчаса, поразив своим

угрожающим видом. Почти все эти дни гремели лавины, заволакивая лагерь снежной

пылью. Чтобы стена очистилась и подпустила к себе, надо было ждать, наверное, с

десяток дней. Сроки были упущены. Рискнуть пробиться сейчас, надеясь на случайность?

Нет, Абалаков на авось ходить не любил. Он принял трудное решение: отойти. Миша не

стал спорить, хоть было чертовски обидно: столько усилий затрачено зря, больше месяца

гнулись под тяжелыми рюкзаками, работали по двенадцать и более часов в день. Конечно, надо было раньше заняться стеной и не делать обычного восхождения. На фоне скромных

результатов спартаковской экспедиции восхождение группы Льва Мышляева по

северовосточной стене пика Революции было воспринято почти как сенсации. Вот уже

несколько лет подряд Лев успешно доказывал, что его подъемы в классе технически

сложных восхождений - лучшие в СССР. Теперь он стал чемпионом страны в другом

классе высотном. В альпинистской «табели о рангах» Лев стал значиться номером

первым. Это признавали все. Это признавал и Тигр скал. Но скалолазного Олимпа Тигр

никому не собирался уступать. После памирской экспедиции он выехал в Крым и

выступил на всесоюзных соревнованиях скалолазов, проводившихся, как всегда, на глазах

сотен зрителей. На девяностометровой скале Крестовой в Нижней Ореанде он был

недосягаем.

Команды выходят из игры

21 декабря 1962 года, отвечая на вопрос болгарской газеты «Эхо» о, предстоящих планах, Миша писал: «В 1963 году думаю сделать первопрохождение на Ушбу по западной стене, а на Тянь-Шане высотный траверс пика Победы». Он помнил свой долг. Однако тянь-

шаньские дела пришлось вновь откладывать. Обеспокоенное несчастными случаями во

время экспедиции грузинского Альпийского клуба по подготовке молодых высотников, спортивное руководство республики опасалось новых жертв. Март подарил ему дни

приятного общения с Норгеем Тенцингом: гостивший в СССР покоритель Эвереста заехал

на Кавказ. Вот и встретились Тигр Скал с Тигром снегов. Коренные жители гор, они легко

понимали друг друга. Мише казалось, что он давно знает этого человека. Тенцинг

улыбался мягкой, почти женской улыбкой, сверкая белыми рядами зубов. Много стран

посетил покоритель Третьего полюса, много видывал всяких приемов, но, наверное, не

было слаще простому горцу, чем посидеть в доме простого горца. Он принял приглашение

побывать в гостях у Иосифа Кахиани, вернее в доме его родителей в селении Тегенекли.

Стоя во дворе, шерп залюбовался красивым видом: снежные вершины, как три вулкана, стояли в проеме ущелья Адылсу пик Гермогенова, Чегет-Кара, Джан-Туган. Потом зашел

в коровник:

Хочу взглянуть, как вы держите скот. Корова беспокойно косилась на гостя, нервно

переступая ногами. Тенцинг погладил коровьи бока, шею, почесал за ушами. Животное

успокоилось. Не могу понять: сейчас я имею новый дом в Дарджилинге, а меня тянет к

старому в долине Кхумбу. Я тоже держу корову, лошадь, собак. Зайдя в дом, шерп

заинтересовался печью, из чрева которой выныривали румяные хачапури.

Двухкомфорочная печь с духовкой казалась ему верхом изобретательства: жаркая, удобная, экономная. Такую бы в Дарджилинг. Развернулось застолье. Пошли задушевные

разговоры. Было хорошо. Потом зазвенела пандури, грянули песни, танцы. Почувствовав

себя в родном краю, бросился в пляс и гость. Он семенил по кругу, быстро перебирая

ногами, при этом пел и в такт звонко хлопал в ладоши. Вместе с другими альпинистами

Тигр Скал сопровождал Тигра снегов на Эльбрус. Великий восходитель шел на высшую

точку Кавказа, желая выполнить просьбу своей дочери Нимы побывать на этой вершине.

Пурга, затянувшаяся на несколько дней, сорвала восхождение. Религиозный шерп не имел

привычки обижаться на вершины. Взошел, не взошел такова воля провидения. Он видел в

вершинах не кучу камней, а нечто одухотворенное. Шесть раз он поднимался на Эверест, и шесть раз вершина не принимала его. Но он не роптал, он терпеливо ждал, ждал с

надеждой. Лишь в седьмой раз вершина была милостива и пустила к себе. Миша готов

был штурмовать Эльбрус в пургу. Но Тенцинг сказал:

-Эльбрус не хочет сейчас принимать меня. Ничего, будет возможность, я в другой раз

выполню просьбу дочери.

Начинался сезон-53. Барабаны судьбы сзывали альпинистов на очередной раунд. В этом

сезоне Миша решил штурмовать западную стену Южной Ушбы, считавшуюся проблемой.

О намерении пройти ее заявили также Лев Мышляев со своей командой и группа

Анатолия Кустовского. Все понимали: судьба золота в классе технически сложных

восхождений будет решаться на этой стене. Только не торопись, предупреждали

Виссарион и Максим, когда Миша на несколько майских дней приходил в Сванетию. Зима

была суровая, в горах много снега. Пусть сойдет. Раньше августа на Ушбу не выходи. В

июне из Москвы пришла приятная весть о присвоении звания заслуженного мастера

спорта. Приходил поздравить Лев Мышляев. Поговорили о прошедшем сезоне.

-Как стена пика Революции? - спросил Миша.

Было тяжко. Раза два думал все, не выберемся. Выручила команда. Ребята верили в меня, я в ребят, и вышли. Потом, смеясь, добавил:

-Я на том восхождении потерял больше десяти килограммов, ребра торчали, как заборный

штакет.

Лев любил себя вышучивать. Ему не терпелось в этом сезоне развернуться особенно лихо.

Он говорил, что перед главной стеной сделает с десяток пятерок, так, в порядке разминки.

Они расстались, надеясь встретиться под западной стеной Южной Ушбы в начале августа.

Лев ушел к себе в лагерь «Баксан».До поздней ночи 5 июля готовилась к выходу команда

Мышляева, собиравшаяся пройти в первом заходе половину задуманных пятерок. Начспас

лагеря «Баксан» чесал затылок: как записать в журнале выходов столько вершин на одну

команду. Наконец документы оформлены, подписи получены. Теперь можно лезть хоть к

черту на рога. Ранним утром 6 июля мышляевцы выступили из лагеря. Они сделали

восхождение на восточную Шхельду и пик Щуровского (базовый бивуак был разбит на

Приюте немцев) и, перейдя перевал Ложный Чатын, ушли в цирк Чатына.

В эти первые дни июля группа Анатолия Кустовского вышла под Южную Ушбу и

приступила к осаде заявленной стены. Киевлянин решил не мешкать. Миша не спешил.

Первые неприятности сезона начались со срыва восьми альпинистов с гребня Восточного

Лекзыра (отрог Светгара). Верный долгу спасателя, он летал на вертолете через перевалы

Местийский и Тот к месту аварии. Его точные знания района здесь особенно пригодились.

Миша не мог спокойно относиться к гибели альпинистов. Всякий раз в начале сезона ему

казалось, что все прежние несчастья тщательно расследованы и найден спасительный

рецепт: теперь-то люди не будут гибнуть. Но наступал июль, и становилось ясно, что

никакого рецепта нет. Вдуматься только: человек был, вот одежда, следы, фотографии, и

теперь его нет и больше никогда не будет. А на дворе ни войны, ни мора, ни голода. 15

июля Кавказ облетело печальное известие: при штурме Чатына погиб Лев Мышляев с

частью своей группы. Несчастье произошло 14 числа при выходе на предвершинный

гребень Чатына. Группа вышла на стену ранним утром и к 11 часам (темп был очень

высокий) оказалась уже у гребня. Альпинисты связками по двое траверсировали под

карнизом влево, где снежное нависание постепенно сходило на нет. Едва первая связка

вышла на гребень, карниз рухнул.

-Назад! крикнул Лев.

Но куда, находились на траверсе - место простое, страховки никакой и были сбиты

рухнувшим снегом. Пятая связка, Коршунов Божуков, только выходила со стены под

карниз и еще имела крючьевую страховку. Сорванный снегом Коршунов пролетел со

всеми на полную веревку и был остановлен партнером. От сильного рывка Божуков был

подтянут к самому крюку, кисть руки заклинило в карабине. К счастью пятой связки, забитый ранее Космачевым крюк выдержал. Шестеро альпинистов упали в пропасть.

Оправившись от шока, уцелевшие восходители спустились по стене купавшим

товарищам, надеясь на чудо. Все шестеро лежали сверху на снежных комьях, обломках

карниза. Никому из них помощь была уже не нужна.

Чатын

16 июля Кавказ встряхнуло небольшое землетрясение, горы словно содрогнулись от

содеянного. События на Кавказе встревожили альпинистское руководство, заработали

радиостанции Кавказа, летели радиограммы указания, предписания. Зазвучали голоса

ответственных работников, регулирующих альпинистский режим. «Всем лагерям Кавказа.

По согласованию с Федерацией альпинизма СССР все восхождения выше третьей

категории трудности запретить до особого распоряжения». «Всем КСП Кавказа.

Приказываю возвращать все группы с четвертой и пятой категорий трудности,

находящиеся на подходах и началах маршрутов». Потом новая тревожная весть: «Группа

Романова после землетрясения 16 июля подала сигнал бедствия в верхней части плеча

Восточного Домбая наблюдается тройка в сидячем положении. Заметны движения.

Спасательные отряды идут с двух сторон: к Южной стене и к ущелью Буульген. К

пострадавшим ведут маршруты пятой категории трудности». Опять загудел эфир.

Полетели команды, приказы, указания, распоряжения. Лишь одна радиостанция выдавала

в эфир спокойные тексты: группа Кустовского уверенно продвигалась по западной стене

Южной Ушбы. 19 июля наблюдатели киевлян, рация находилась у них, передали: «Группа

подходит к вершине, все в порядке». Группа Кустовского, работая на стене, наверное не

знала, что творилось тогда на Кавказе. Из Домбая поступали подробности. Обвал, происшедший во время землетрясения, накрыл группу на стоянке. При подходе к месту

аварии выяснилось: Кулинич погиб, у Романова перелом ребер, ушиб головы, состояние

удовлетворительное, у Короткова - перелом бедра и ключицы; у Ворожищева - сотрясение

мозга, состояние удовлетворительное. Утром 20 июля начался спуск пострадавших.

Вскоре Кавказ облетела новая радиограмма! «В Федерацию альпинизма СССР, всем

командам, участницам первенства СССР по альпинизму, открытое письмо сборной

команды ДСО «Труд». В последние дни наш альпинизм понес тяжелые потери. Из

чемпионата выбыли сильнейшие альпинистские команды. Чтя память погибших

товарищей, мы обращаемся к вам с предложением отказаться от участия в соревнованиях

на лучшее восхождение сезона. Капитан команды Андрей Снесарев, тренер команды

Игорь Солодуев». Да, они правы. Миша снял свою команду с чемпионата. Так же

поступили альпинисты других команд. Соревнования не состоялись. В оставшееся время

Миша сделал несколько обычных восхождений, Кюкюртлю по южной стене, пик

Щуровского по северо-восточной, Мир с севера. Вряд ли такие восхождения могли

удовлетворить его запросы, однако ему было приятно помочь товарищам выполнить

мастерский норматив. Такой был у него характер тратить себя для других

.

Болгария: в тигровой шкуре

В августе он получил приглашение на международный альпинистский фестиваль в

Болгарию, который должен был состояться с 14 по 21 сентября на Врачанском массиве у

города Враца. Напарником по связке Федерация утвердила Владимира Кавуненко, отличного «технаря», имевшего к 1963 году восхождения на пик Ленина, Домбай-Ульген

восточный с юга, Ушбу южную по северо-западной стене, пик Карла Маркса по южному

ребру. Миша знал Володю по совместным восхождениям на Памире и по скалолазным

соревнованиям. Это был отважный парень. Скальный массив Вратцата имел стены

высотой от ста до четырехсот метров. Рельеф самый разнообразный - щели, уступы, блоки, плиты, карнизы отрицательные стенки, внутренние углы, ребра, камины.

Настоящий скальный стадион. Здесь и должны были совершать подъемы альпинистские

связки из СССР, ГДР, Чехословакии, Польши, Румынии, Югославии, Австрии, Болгарии.

Еще в пятницу 6 сентября газета «Эхо» сообщила о предстоящем прибытии на фестиваль

Тигра скал Михаила Хергиани. Конечно, лестно, когда тебя знают и ждут, но как же надо

теперь выступать, чтобы быть на уровне рекламы! По условиям фестиваля каждая связка

сама выбирала маршрут и на глазах сотен зрителей совершала восхождение. Болгарам

нельзя было отказать в смелости задуманного предприятия. Советская связка начала с

малого. 13 сентября, за день до официального открытия фестиваля, Миша и Володя

прошли две тройки. Так, ради разминки, чтобы почувствовать новые скалы. В день

открытия они преодолели маршрут четвертой категории трудности, а 15 сентября

двухсотметровый маршрут «Безенги», пятой категории. На 16 сентября советская двойка

заявила Тур Винкела, стену высотой триста с лишним метров, шестой категории. Румыны

Феуричио и Крачун заявили Второй конгресс БТС, тоже шестой категории трудности.

Решили не отставать. Миша и Володя лезли вверх, попеременно лидируя. Лазание было

предельно сложным. Они преодолели стену за четыре часа, не забив ни одного своего

крюка, обойдясь старыми - маршрут был окрюкован. Румынская двойка также успешно

прошла свою шестерочную трассу. Какому маршруту отдать предпочтение? Некоторые

считали, что Второй конгресс чуть сложнее. Завтра же выходим на Второй конгресс, сказал Миша. Они подали заявку и 17 сентября вышли на штурм второй шестерки. Высота

стены была такой же, триста с небольшим, крутизна восемьдесят пять градусов. Миша и

Володя задумали не просто пройти маршрут, а спрямить его в верхней части, в месте, где

он имел П-образный зигзаг. Георгий Атанасов, ведущий альпинист Болгарии,

предупредил: дело это трудное. Для спрямления надо пролезть метров сорок по

внутреннему углу, напоминающему желоб, в котором почти нет зацепок и трещин.

Нижние сто пятьдесят метров преодолели быстро. Первым к желобу подошел Володя.

Скалы мелкая спекшаяся брекчия. Трение хорошее, но забить что-нибудь невозможно. Не

потому ли уходили с этого места вправо, на зигзаг.

-Жарь прямо, крикнул Миша.

-Есть прямо, Володе смелости не занимать.

Он прошел на распорах метров восемь и остановился: дальше не лезлось. Зацепки были, но какие-то неудобные. Чуть выше, метрах в полутора, он видел что-то похожее на

хороший зацеп. Но как до него дотянуться, Когда ноги дрожат. Скорее бы вниз, К

надежным выступам, но не тут-то было: на чистом трении спуститься невозможно.

Оценив ситуацию, Миша крикнул:

-Держись, сейчас подойду!

Выщелкивая веревку из промежуточных крючьев, он полез вверх. Когда подошел к

Володе, веревка не имела ни одной страховочной точки и свободной петлей свисала вниз.

Если сейчас произойдет срыв любого из них, это конец.

-Держись, спокойно сказал Миша.

Он встал на Володино колено, даже не встал, чуть коснулся, перелез через его спину, распираясь руками в желобе, потом, слегка загрузив Володино плечо, дотянулся до

перегиба, где был зацеп. Затем, все остальное было легче, подтянулся, полез выше, прошел чисто все тридцать метров желоба и забил вверху спасительный крюк. Толпа, наблюдавшая за этой эквилибристикой, облегченно вздохнула. Дальнейший маршрут не

представлял для связки больших трудностей, и она вышла наверх, опережая график

румынской двойки на целых три часа. Лучшей связке была оказана особая честь, проложить новый маршрут на стенах Вратцата. На память. Мише хотелось сделать что-

нибудь потруднее. Атанасов показал стену высотой за триста метров, на которую уже

пытались взойти, но пока безуспешно. Однако не советую: там рыхлый воровик

(известняк Ю.Б.), предупредил он. Вся трудность стены заключалась в гладком, чуть

нависающем красном зеркале в средней части маршрута. На эту стену и решили пойти

под занавес. Смотреть за восхождением собрались почти все участники фестиваля.

Первую веревку, сорок метров, прошел Володя. Забил крюк, стал принимать Мишу. Миша

прошел восемьдесят: сорок с верхней страховкой (до партнера) плюс сорок с нижней

(выше него). Затем Володя на Мишиной страховке проделал то же самое. К красному

зеркалу первым подошел Володя. До этого места скалы были хотя и трудные, но

достаточно крепкие. Володя забил в щель дюралевый клин, сел в стремена, стал выбирать

веревку и принимать партнера, а потом выдавать, когда тот вышел на зеркало. Лезть было

неприятно. Тонкий слой каких-то лишайников (вот отчего красноватый оттенок) сделал

скалы сырыми и мягкими. Для такого места нужно специальное снаряжение удлиненные

крючья. Идти на обычных рискованно. Но фаворитам отступать не хотелось. Что здесь

взяло верх? Азарт, честолюбие, упрямство? Вероятно, все вместе. Миша прошел лазанием

еще два с половиной метра, забил дубовый клин в широкую щель, повесил на клин

лощадку и, стоя на ней, принялся заколачивать крюк. Рыхлая скала была плохим

материалом для коротких крючьев, и четвертый крюк вырвался. Звякая амуницией, Миша

полетел вниз. Один за другим вырывались промежуточные крючья, от сильного рывка

дубовый клин раскололся надвое. Оставалась единственная страховочная точка

дюралевый клин. Стена отрицательная, и сван пролетел за спиной страхующего. Володя

сжался, готовясь к последнему рывку. Руки в перчатках это в теории; выбрать лишнюю

веревку - это в теории; протравить ее на энное количество метров в зависимости от

высоты падения все это в теории; единственной его мыслью сейчас было: стерпеть боль и

не выпустить веревку. Рывок, клин не выскочил, веревка перестает скользить в горячих

ладонях.

Миша пролетел метров пятнадцать и сильно ударился спиной о стену. Он висел на

веревке, страховочный Пояс больно сжимал грудь.

-Выдай, выдай, кричал он снизу.

Володя со страхом смотрел на свои руки: капроновая веревка на полдиаметра врезалась в

ладони.

-Да выдай же!

Наверное, ему было невмоготу висеть. Веревка загружена, расслабить руки и переделать

страховку невозможно, и Володя стал спускать партнера через мясо. На капроне, выползающем из ладоней, висели белесые с сукровицей лохмотья. Вот когда он

почувствовал настоящую боль. Бросить веревку? Нет, он этого не сделает, даже если

придется протравить еще сто метров: там на конце ее партнер! И он спустил его до полки.

Миша ощупал себя: кости целые, но спина горела - была содрана. Какая досада! Но

ничего, он сейчас оправится, и все будет в порядке.

- Можешь идти вверх?

- Могу, - машинально ответил Володя.

Он потянулся за молотком, хотел взять его, но молоток выпал из рук и повис на поводке.

Я сжег руки, не держат. Только теперь обоим стало ясно, что подъем надо прекращать.

Миша спускал Володю висом руки того совсем отказали через карабин, повешенный на

верхний дюралевый клин. И тут случилась новая беда: едва Володя перешел карниз, как

вырвался клин. Сильный рывок, наверное, ослабил его. Теперь падал второй альпинист.

Миша видел, как Володя перевернулся вниз головой и начал дергать руками и ногами, пытаясь развернуться: ему не хотелось приземляться на голову. Выровняться так и не

удалось, он ударился спиной о наклонную плиту (рюкзак смягчил удар), вновь

перевернулся и полетел дальше, теперь уже вниз ногами. Миша удержал партнера на

крюке, забитом перед спуском. Володя пролетел метров двадцать, основной удар

пришелся на ноги. «Десять переломов почти все плюсневые на обеих ногах, малая и

большая берцовые на правой, смещение позвонка, сотрясение мозга и морда всмятку», подобьет он позже итог падения. Да, тогда на стене фавориты фестиваля попали в

тяжелейшее положение. Володя несколько минут лежал на полке без сознания.

Выключился. Когда очнулся, увидел перед собой лицо напарника, флягу с водой, сделал

несколько глотков. Наверное, можно было вполне дожидаться спасателей, но не такая это

была пара. Несмотря на травмы, связка продолжала самостоятельно спускаться. Все, кто

был вблизи, бежали под стену. Миша успел спустить Володю метров на восемьдесят, почти до террасы. Однако до нижних осыпей было еще далеко: терраса заканчивалась

обрывом, и предстоял длинный обход через боковое ребро. На выручку бросились

болгарские альпинисты Георгий Атанасов и Иван Мишев. Они оказали первую помощь.

Володю надо было нести на руках, что и собирались делать по очереди Георгий и Иван, но разве мог позволить Миша, чтобы кто-то нес раненого партнера. Вместе они

сражались, вместе радовались успеху, вместе заглянули почти за черту, но спасли друг

друга. Садись, мужик, поехали. Миша наклонился и взял на плечи напарника. Теперь они

спускались вчетвером: Георгий шел впереди, выбирал путь, Миша нес Володю, Иван

страховал. Часть зрителей видела первый срыв и не видела второго и, не могла толком

понять: кто же, собственно, падал. Все перепуталось: тот, кто должен лежать, стоял, а тот, кто стоять, лежал. Так завершился этот сезон. В ноябре Миша и Като переехали в

Тбилиси.

“Я с детства мечтал подняться на Ушбу”

«С момента, как я начал заниматься альпинизмом, я думал об Ушбе. Она хорошо видна из

нашего селении. Когда внизу солнечная погода, на Ушбе всегда туман. Всегда в облаках

две ее вершины. Я с детства мечтал подняться на Ушбу и, может быть, поэтому стал

альпинистом. Когда я провел три года в лагере «Металлург», то уже вполне мог покорить

ее. Все группы приглашали меня на это восхождение. Почему ты не хочешь идти на

Ушбу? Это же самая красивая вершина в мире. Не хочу. Но что творилось у меня в

сердце, никто не знал. Когда я выполнил первый разряд, наверное, зазнался. Я подумал, на

Ушбе есть путь Алеши Джапаридзе, путь, отца и дяди, путь Ивана Марра, а также других

альпинистов, в том числе заграничных Шульца, Коккина. Я должен проложить свой.

Когда в Англии меня спрашивали: «Вы, наверное, много раз поднимались на Ушбу?» мне

было неловко признаться, что я там не был. В 1964 году Федерация альпинизма Грузии

приняла решение о восхождении по восточной стене Северной Ушбы. Я собрал хорошую

группу: Гиви Цередиани, Шалва Маргиани, Джокиа Гугава, Джумбер Кахиани, Кадербеич

и я. В начале мая я получил из Киева письмо: по нашему пути готовилась выйти группа

Моногарова. Я заволновался, как может Моногаров опередить меня на Ушбе, если я живу

под ней?! На другой же день вылетел в Кутаиси, захватил Кадербеича и вместе с ним

отправился в Местию. Отец нас успокоил: Ушба большая, места всем хватит, а на спешке

ходить по горам нельзя. Пусть приезжают Моногаровцы, пусть поднимаются, они наши

гости, им надо помогать. Ты забываешь древний обычай. Мы согласились с отцом. На

разведку пошли отец, Кадербеич и я. Поднялись до основания стены. Отец посмотрел и

говорит: горы на каждом шагу опасны, но, если умно ходить и хорошо готовиться, можно

подняться и по этой стене. Я знал: если сильно чего хочу, отец одобряет мое желание и

этим приносит мне облегчение. Теперь я всегда советуюсь с отцом. Вернулись. Пока еще

времени много. Можно успеть. Подготовить мастеров Гиви Цередиани, Пирибе Твариани.

Для этого надо покорить три вершины высшей категории. Первой выбрали Южную Ушбу

по пути Габриэля. Со мной шли Кадербеич, Пирибе, Гиви, Баграт Свициани из села

Мазери, сын знаменитого альпиниста Алмацгила Квициани. На следующий день в шесть

утра начали подъем. Всплывали в памяти рассказы отца и Габриэля об этой стене. И

радовался, какими же они были героями в свое время. С таким плохоньким снаряжением

одолели трудную стену. От этой стены отступали группы и с хорошим снаряжением.

Через день мы вернулись в село Мазери. Алмацгил увидел нас, грустно махнул рукой:

-Нет у меня и моих сыновей счастья на Ушбе. Мы смеемся:

-Почему, дядя Алмацгил?

-Потому что вернулись.

Тогда я сказал:

-Мы уже побывали на вершине.

-Меня не проведете. Не было еще такого случая, чтобы так быстро ходили на Ушбу.

Я достал записку, снятую с вершины, и показал ему, он обрадовался и всех расцеловал.

Группа из Киева поднялась на Ушбу, но совсем по другому пути. Наша стена осталась

нетронутой. Утром нагрузили коней и двинулись в путь. Пока могли подниматься лошади, нас сопровождали местийские мальчишки. Подошли под стену. На второй день погода

испортилась. Вообще погода нам пока не очень мешала. Мы были на крутых скалах, снег

на них не задерживался. Днем работали, ночью спали в гамаках. Для меня ребята

старались устроить место получше. Каждый вечер в девять часов мы подавали для

наблюдателей сигнал, что все в порядке. Но Ушба, как всегда, была закрыта туманом.

Сверху летели камни, над головами шли лавины. И тогда казалось, что вершина решила

разделаться с нами. Прошло пять дней. Мы были мокрые, ничего сухого. Вдруг из тумана

вышло солнце. И я подумал: пройду этот участок, потом будет легче. Быстро переобулся в

скалолазные кеды и отправился. Ребята очень беспокоились, далеко не хотели пускать, заставляли бить крючья. Но я хотел побыстрее пройти трудный участок, вот когда Ушба, наверное, надеялась, что я сорвусь. Я прошел метров сорок по скалам, но тут поднялся

ветер со снегом, меня начало засыпать. Я был в резиновых кедах, а они на снегу и на

мокром не держат вот она моя ошибка, подумал я, но слишком поздно спохватился. Вишу

только на руках. Сколько я так выдержу, отвяжитесь от моей веревки, крикнул я ребятам.

Они же, наоборот, обмотали себя веревками. Настоящие друзья! Ушба не пожалела, друзья не жалели. Я смерти хотел: так был измучен. Думал уже отпустить пальцы. Но как

я мог это сделать?! Собрав остатки сил, подтянул подбородок до пальцев и над головой

увидел маленькую зацепку. Правую руку я должен был бросить на нее, ибо левая долго не

выдержит. И я зацепился! На место, где была правая рука, поставил правую ногу. И

только тогда свободно вздохнул. Радости ребят не было границ. Они сразу начали петь

«Лиле». Голоса так гремели, что казалось, развалятся вершины. Я сразу забил надежный

крюк. Вскоре погода улучшилась, мы услышали гул самолета. Он пролетел внизу и, наверное, нас не видел. В этот день три раза пролетал самолет. Мы знали, что сейчас вся

Сванетия на ногах и старый и малый: ждут, волнуются. На седьмой день прошли стену и

поднялись на вершину. Была отличная погода. Вечером, ровно в девять, мы дали сигнал

из трех ракет. Как всегда, зашли в село Мазери, в дом Алмацгила. Село забито машинами

столько приехало встречать. Это был большой праздник для народа! Осенью с командой

выезжал в Ялту на всесоюзный чемпионат скалолазов. Завоевал золотую медаль в

индивидуальном лазании. За стену Ушбы также получил золотую медаль чемпиона СССР.

В этом году было хорошо «две золотые медали»

Тигр садится за учебники

Работая инструктором альпинизма Альпийского клуба Грузии, а с января 1965 года

совмещая эту работу с тренерством в ДСО «Колмеурне», он особенно ощутил, что тренер

без высшего образования не тренер. Может быть, впервые в тридцать три года Тигр

серьезно задумался над своим образованием. Не меняя альпинистских планов на сезон, он

решил преодолеть довольно трудный барьер: сдать экстерном экзамены за десятый класс

и поступить на заочное отделение Тбилисского института физкультуры. Теперь, куда бы

ни шел и ни ехал, брал он с собой стопку учебников, выкраивая для занятий любую

свободную минуту. Альпинистская программа, как всегда, была предельно насыщенной.

Уже в марте он прошел с группой альпинистов из Адырсу по ледовому зеркалу северной

стены Уллу-Тау-Чаны с выходом на гребень между центральной и восточной вершинами.

На этом восхождении Тигр скал мог вполне заслужить титул Тигра льда. Лед штука

скользкая. Не дай бог потерять на нем равновесие. Миша почти не рубил ступеней и шел

все время на передних зубьях кошек, что требовало большой смелости и хладнокровия.

Через каждые десять-пятнадцать метров он вбивал или вворачивал ледовый крюк, прищелкивал к нему с помощью карабина веревку и лез дальше. Он сразу преодолевал по

шестьдесят метров льда. Периодически его сменял Черносливин. Остальные двигались на

зажимах по закрепленной веревке. В апреле и мае за партой местийской вечерней школы

сидел новенький, солидный, лысеющий мужчина, весьма прилежный и внимательный. Он

не стеснялся ни усов, ни возраста, жадно слушал объяснения, задавал вопросы, просил

растолковать непонятное. В июне он успешно сдал экзамены и получил аттестат зрелости.

Разворачивался летний сезон, и Миша спешил.в лагерь «Айлама» на сборы. Ему хотелось

в новом сезоне вновь пройти восточную стену Северной Ушбы, но взять правее, ближе к

центру глади. Надолго испортилась погода. 15 августа, в порядке утешения, Миша повел

группу по менее сложной юго-восточной стене Чатына, «желтой стене», также заявленной

на чемпионат. 17-го числа альпинисты достигли вершины. В сентябре сдавал приемные

экзамены в институт. Специализация пять, гимнастика пять, легкая атлетика четыре. По

родному языку, физике и химии отметки поскромнее. Он не особенно огорчился, что не

стал сразу круглым отличником. Важно другое - он стал студентом. Миша учился

прилежно. Шутники говорят, что был лишь один случай, когда он не блеснул знаниями: при сдаче зачета по истории физической культуры ему задали, казалось бы, простой, вопрос назвать вершины, покоренные Тигром скал. Стал перечислять, запутался.

Пришлось брать учетную карточку и изучать свой собственный послужной список.

Осенью в Ялте разыгрывался чемпионат СССР по скалолазанию. На старт вышли

восемьдесят пять сильнейших скалолазов страны. Блестяще выступил напарник Льва

Мышляева Олег Космачев. Лишь филигранная техника позволила Мише стать чемпионом

СССР в своем коронном виде индивидуальном лазании. Не зря ел он и тренерский хлеб: команда Грузии, которую он готовил, завоевала командное первенство.

Время возвращения долгов

Главной целью сезона-66 он считал пик Победы. Союз спортивных обществ и

организаций Грузии дал добро. Наконец-то настал момент, когда он мог снять камень с

сердца и вернуть долг спустить тело Габлиани с северного семитысячника. Так требовали

народные правила. В апреле пришла приятная весть: за выдающиеся спортивные

достижения он был награжден орденом «Знак Почета». Приближался летний сезон. Тигр

думал над составом Тянь-Шаньской экспедиции. С ним пойдут Шалва Маргиани, Джокиа

Гугава, Гиви Цередиани, Джумбер Кахиани, Пирибе Гварлиани, Лаэрт Чартолани, Баканидзе и молодые, но уже обстрелянные Рома Гиуташвили и Джулипер Галусташвили.

Быть может, подключатся Бекну Хергиани, Шота Чартолани, Мито Дангадзе. Миша не

сомневался, что в экспедиции примет участие и Кадербеич, но тот неожиданно заболел. К

лету он совсем занемог. Верный друг заболел болезнью, о которой больному не говорят. В

последние дни он лежал в местийской больнице. Перед отлетом в Азию оба Миши

встретились. Большой пришел попрощаться с маленьким. Тигр говорил весёлые слова, ободряющие шутки, но на душе было тяжело. Застанет ли он его живым, когда вернется?

Кадербеича в экспедиции заменил Марлен. Начались тренировки у озера Иссык-куль

(кроссы, спортивные игры), но мысли Тигра были в местийской больнице:

Мой дорогой и любимый! Боль моей души, какими мы были счастливыми, когда были

вместе. Я бы не побоялся драться с целым светом, если бы ты находился рядом. Мой

характер знал только ты. Он был не из легких, как, впрочем, и твой. Но мы умели ладить и

всегда были добры друг к другу. Что бы ни было все перебори, дорогой Мишенька.

Сейчас находимся в Пржевальске и скоро выезжаем под Победу. Держись! Твой Миша.

Закончив десятидневную тренировку на Иссык-Куле, экспедиция перебазировалась в

верховья ледника Южный Иныльчек на его, боковую ветвь ледник Дикий. Миша понимал

Тянь-Шаньскую экспедицию как важное народное поручение. Конечно, он не будет себя

щадить и сделает все, чтобы выполнить это поручение. Кто знает, что ждет его на Победе.

Хотелось на прощанье сказать близким какие-то особые слова.

«Ледник Дикий. 15 июля.

Дорогие сестры Ева, Ира и Тина!

Надеюсь, у вас все хорошо. Мне всегда хотелось с вами поговорить, со всеми вместе, но

как-то все не получалось. Один только раз человек живет на свете. И пока живы - цените

друг друга, любите друг друга, уважайте друг друга. Живите так, как если бы вы жили

одним общим домом. Если у одной что-то не получается, другие помогите. Чтобы семьи

ваши никогда не были разделены, а мужья ваши были бы друзьями. Уважайте отца, относитесь к нему всегда хорошо. Ева, ты, как старшая, должна учить младших. Мы

должны жить так, чтобы наши сестры и братья были здоровы и полезны для государства.

Если интересуетесь, как у меня, то я жив, здоров, чувствую себя хорошо. Вот только

очень переживаю, что болеет маленький Миша. Пусть все будет у него хорошо, а я все

вытерплю. За дела не боюсь. Я никогда не сделаю ничего такого, чтобы вам было за меня

стыдно. Если я погибну, вы будете в почете как мои сестры. Хоть живой, хоть мертвый, я

всегда вам защита и опора. Но надейтесь, что я не погибну и буду еще другим полезен.

Чем жить для себя, лучше жить для других. Ева, скажи Эверезу, чтобы обязательно ходил

в школу. Приеду, решим, где ему учиться дальше.

Надеюсь, что через полтора месяца вы получите телеграмму, что я победил.

Сестры мои, живите дружно! Ваш брат Чхумлиан».

Хан Тенгри 6995 м. (Повелитель Неба, Тянь-Шань)

Сюда же на Дикий прибыла экспедиция московского «Труда» под руководством Бориса

Романова. После отличных восхождений на пик Корженевской и на Хан-Тенгри команда

«Труда» котировалась очень высоко. Домбайские травмы 1963 года давно зажили. Одна из

групп этой экспедиции намеревалась совершить траверс массива Победы с запада на

восток, другая сделать подъем на пик Важа Пшавелы и пройти траверсом до пика Неру.

Первую поведет сам Романов, вторую Ворожищев.

Пик Победы 7439 м. (вид с ледника Дикий, Тянь-Шань)

Работая бок о бок на гребне пика Важа Пшавелы, альпинисты Грузии и Москвы

подготовили трассу для решающего штурма. Во всех трудных местах были навешены

перила. В четвертый выход Миша надеялся снять тело Габлиани. С ним пошли Джумбер, Шалва, Марлен, Гиви, Томаз и Лаэрт. В первый день группа поднялась до 5300 метров, во

второй до 6000, в третий до 6400, в четвертый вышла под самую вершину Важа Пшавелы

и установила палаточный бивуак. На пятый день на гребне свирепствовал ветер. О

движении всей группой не могло быть и речи. Миша в связке с Томазом ушел вперед, чтобы просмотреть дальнейший путь: он надеялся завтра добраться до каменной могилы

земляка. Но этому плану не суждено было сбыться. Неожиданно заболел Шалва, скрутила

ангина. Ночью он задыхался, утром из горла шла кровь. Требовалась срочная врачебная

помощь, и Миша, не колеблясь, принял решение: вниз. Уже на спуске на высоте 6000

метров встретились с идущей вверх группой Ворожищева.

-Нужна ли помощь? спросил Володя.

-Спасибо, сказал Миша, мы сами спустим больного.

У перевала Дикий встретилась группа Романова. Тот же вопрос, тот же ответ. Шалва был

спущен в базовый лагерь. Этот сбой отнял много сил. Теперь понадобится дней пять-

шесть, чтобы восстановиться для новой попытки. 8 августа небо словно прохудилось, повалил снег.

Миша всматривался вверх в белесую мглу: как оно там, у москвичей? Если потихоньку

идут ничего, если задрейфовали хуже. Сидячка на высоте изведет кого угодно. На третий

день непогоды по рации сообщили сверху, что умер Ворожищев. Сердечная

недостаточность. Утром, надевая шеклтоны, он почувствовал сильную слабость и поплыл.

Запросили врача из расположившейся чуть ниже группы Романова. Подошёл Вячеслав

Онищенко. Стали готовить больного к спуску, но он вскоре потерял сознание, потом

пропало дыхание, пульс. Несколько часов бился врач, пытаясь оживить товарища, но

безуспешно. Миша представил себе, в каком тяжелом положении находится верхняя

группа, потерявшая руководителя. Скорее вверх. В кромешную непогоду, утопая по пояс

в снегу, пробивался он навстречу спускающимся трудовцам. Первую группу трудовцев

спасатели встретили в районе перевала Дикий. Двое были сильно обморожены. Врач

развернул полевой лазарет: бинтовал, делал уколы, давал лекарства. Миша с частью

спасателей отправился выше. На высоте порядка 5900 метров он встретил

транспортировщиков. Люди были измотаны. Миша взял на себя транспортные хлопоты и

вместе с Томазом и другими спасателями спустил к шести часам вечера тело Ворожищева

на ледник. Экспедиция «Труда» приступила к ликвидации базы. Отъезд соседей

подействовал расслабляюще, но Миша настраивал людей на боевой лад. Немного отдыха, и можно снова выступать вверх. Подготовка хорошая, потолок акклиматизации доведен

почти до 7000 метров, на трассе пещеры, палатки, перила. Плохо одно: поджимали сроки.

Еще декада с небольшим и сентябрь. От траверса, а также от восхождения на вершину

Победы, наверное, придется отказаться. Успеть бы снять тело. На последнем совещании

было решено: до Габлиани поднимаются Миша, Гиви, Джумбер и Лаэрт, тройка - Джокиа, Томаз и Рома должна сопровождать их до высоты 6500 метров, потом спуститься до 6000

метров и ждать, увидев транспортировку тела Габлиани по гребню, тройка выйдет

навстречу с этой отметки. 18 августа семеро альпинистов начали подъем на курящийся

белыми флагами гребень Важа Пшавелы. За один день они поднялись сразу до третьей

пещеры, на уровень 6000 метров. С вечера вновь подуло, начался сильный снегопад. Снег

шел, не переставая, целыми днями. Видимости никакой, лишь свист ветра и грохот лавин.

Сдвинуться с места было невозможно. Стали ждать. Каждый день отсидки уносил свою

толику надежд. Удастся ли им эта попытка? 22 августа, используя просвет, альпинисты

попытались пробиться вверх. За несколько часов работы лавинными лопатами удалось

подняться всего на веревку, то есть на какие-то сорок метров. Люди двигались в снежной

траншее глубиной до двух и более метров. Даже высокий Гиви едва дотягивался до ее

верха. Победа устроила надежный заслон. Выбившиеся из сил восходители буквально

ложились. Было ясно: по такому снегу вверх не выбраться. Ничего, мы подождем внизу, сказал Миша. Потянулись дни ожидания. Миша продолжал считать, что шанс еще есть.

Последний шанс. Вот установится погода, сойдут лавины, окрепнет наст... и тогда... Но

погода, похоже, принялась дразнить. Утро обычно бывало чистым, солнечным, а с 12

часов все заволакивало и вновь сыпал снег. И так каждый день нудно, методично, по-

Тянь-Шаньски. Базовый лагерь на морене завалило сугробами. Зима - да и только. Даже в

воздухе зимний запах. В конце августа поступила команда сворачивать экспедицию.

Больше всех переживал Миша. Разве объяснишь землякам, что произошло. Почему не

поднялись и не сняли тела Габлиани. В Пржевальске он узнал о смерти Кадербеича: из

жизни ушел преданнейший друг. «Пржевальск. Какие мы несчастные с тобой, Натела, мы

потеряли его! Как перенести нам это горе?! Один-единственный человек был на земле, который знал все боли души моей. Когда я был в хорошем настроении, он летал от

счастья. Теперь я ни с кем, наверное, не поделюсь душевно. Наши общие имя и фамилию

теперь я должен носитъ один. Я был уверен, что случится все наоборот. Я даже говорил

ему в шутку: «Когда я погибну, мое имя будешь носить ты». О, как он обижался на это.

Ну, Натела, крепись и смотри за детьми. Твой Чхумлиан».

На короткое время он заехал в Тбилиси, чтобы отчитаться по экспедиции, и улетел в

Крым. Тигр скал обязан был защитить свой высокий титул на профсоюзном чемпионате.

На прошлогоднем первенстве СССР ему уже попытались наступать на пятки. Можно не

совершить восхождение там причины все-таки извинительные: спасработы, непогода, лавины, холода, сроки, но проигрывать на скалах Тигр не имел никакого права. Каждое

утро с шести часов он уходил на скалы и лазал. С тренировки возвращался поздно. И так

все три недели. Только перед самыми соревнованиями он дал себе пару дней отдыха.

Первые метры после старта Миша лез спокойно, неторопливо, даже медленно, потом стал

постепенно разгоняться. И вот он уже не лезет, а бежит по скале. Не тратит время на

поиски лучших зацепок, его устраивает любая, даже крохотная. Девяностометровая скала

взята за 5 минут 5 секунд. Тигр превзошел самого себя: так велика была жажда победы.

Ближайший соперник отстал почти на две минуты. Был ли в мире более сильный

скалолаз, чем он? Очередная золотая медаль чемпиона подняла его настроение, и он

решил заехать в Сванетию. Упреков не было - понимание, сочувствие. Земляки сознавали, что в той обстановке, что сложилась в августе на Тянь-Шане, ничего нельзя было сделать.

Даже самому Мише. Домна сказала: Не надо больше рисковать, я не хочу, чтобы кто-

нибудь еще погиб на Победе. Прости еще раз, сказал Миша, и дай время: я не успокоюсь, пока не принесу его сюда. Был вечер. Исчезали тени, в долине сгущались сумерки, лишь

ярко белел в проеме ущелья остроглавый Тетнульд. Миша шел в Лехтаги, древнее

гнездовье хергианцев. Старые сванские улочки, пахнущие дымом, сеном, навозом, кривые, узкие, зажатые каменными стенами (груженый сав едва протискивался в этих

коридорах), есть ли где-нибудь еще такие? Вот большой дом Николоза, стоящий у самого

верха. Вот темный тоннель под домом, ведущий к святая святых - родовому кладбищу.

Ограда, калитка, маленькая церковь Натымцевел, стоящая посреди небольшого

кладбищенского пространства; рядом с могилой Габриэля свежий холмик земли и

надпись: «Михаил Хергиани». Скрипнула калитка, вошел старый Николоз, он, наверное, видел, когда Миша заходил на кладбище. Добрая Сванетия: здесь всегда найдутся люди, готовые облегчить твою печаль. За Николозом вскоре вошли еще несколько человек Они

несли араку, сулгуни, лепешки, зелень. Поздоровались, поцеловались. Николоз, как самый

старший - ему было почти восемьдесят, поднял бутыль с аракой и произнес: Светлая

память нашим старым и новым мертвым, от чистого сердца! Затем он не спеша стал

говорить о покойном, о том, что человек он был честный, добрый, трудолюбивый, вежливый, уважаемый, примерный семьянин, верный товарищ. Словом, хороший человек

хоча марэ. Никто слова плохого о нем не скажет. Старик вылил араку на могилу. Сумерки

еще более сгустились, у скромного застолья дрожала свеча. За кладбищенской оградой, гулко стуча сапогами, промаячили три фигуры, вновь скрипнула калитка. Люди

возвращались с работы, наверное, устали, но мимо не прошли; присоединились. И вновь

сплескивалась арака на земляной холмик, и вновь ее пили, и наступала ясность, все

становилось простым и понятным, и не было боязни смерти, потому что никуда они не

денутся, не пропадут, они будут здесь, в своем последнем доме. И Миша говорил. Долго

говорил. Ему было что сказать о друге. Кладбище обступали силуэты башен больших, корявых, неоштукатуренных, древних, и вновь слышались в ночи шаги, скрипела калитка, где-то вдали одиноко залаяла собака. Ровно гудела речная вода, и пламя плясало на

щетинистых лицах, и крупные звезды горели на черном небе, и ночь веяла вечностью и

необыкновенным покоем. Он вдруг ощутил до щемящей тоски, как все это дорого ему и

эти могилы, и люди, и дома, и башни и тот вечер он принял решение вернуться в

Сванетию. Что толку бывать здесь наездами. Конечно, надо построить новый дом.

Лагамский, как и некогда ланчвальский, стал уже тесен. Он поставит его рядом со старой

башней, На том же придворье. На втором этаже обязательно сделает большую комнату

для гостей и оформит ее в старинном стиле - резное дерево, чеканка, турьи шкуры. Он

отдаст все силы без остатка родному горному уголку - у него созревали большие планы.

ГЛАВА 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

Франция: триумф!

Что делать в новом сезоне? Эта мысль занимала его еще зимой. Пик Победы? Хотелось

бы. Но, экспедицию на Тянь-Шань сейчас вряд ли удастся пробить. Надо что-то выбирать

на Кавказе. Пройти восточную стену северной Ушбы, теперь уже по центру зеркала? Или

хотя бы Шхару? Этот безенгиский пятитысячник имел достойные стены. В конце апреля

из Федерации альпинизма СССР неожиданно пришло письмо: принято решение

командировать его во Францию на международный сбор в Шамони вместе с Вячеславом

Онищенко. В письме испрашивалось также его согласие на участие в юбилейной

международной альпиниаде на пик Ленина, посвящённой пятидесятилетию Октябрьской

революции. Об этом можно было не спрашивать: он, конечно, пойдет на пик. Так

неожиданно заполнился сезон. Само собой разумеется, осенью он будет в Ялте на

чемпионате СССР по скалолазанию. Тигр скал не собирался пропускать форум

скалолазов. В мае он улетел в Сванетию: не терпелось начать строительство задуманного

дома. Рыл котлован под фундамент и заодно накачивал силу. Сваны с любопытством

посматривали на новый метод тренировки знаменитого земляка, иные выговаривали отцу:

«Зачем утомляешь сына перед важной поездкой?»

Его будущий напарник тренировался в лагере «Уллу-Тау».

Вячеслав Онищенко

Из учетной карточки альпиниста Онищенко: год рождения 1936, украинец, лучшие

восхождения к 1967 году пик Ленина, пик Евгении Корженевской, Талгар по стене, Уллу-

Тау-Чана центральная с севера, траверс Ушбы, Хан-Тенгри по мраморному ребру, Пти

Дрю по Бонатти.

Как скалолаз Онищенко был весьма высокого класса. В 1962 году, когда они близко

познакомились, Вячеслав стал призером в соревновании связок на всесоюзном

чемпионате в Ялте. Лучшего напарника Тигру скал в 1967 году в Союзе, пожалуй, не

найти. Впрочем, Миша более ценил не столько альпинистские, сколько внутренние

качества партнеров. «Я люблю всех людей, человека любой нации я уважаю, лишь бы он

был настоящий человек». В своем ответе в Москву он написал: «Увидите Славу, передайте: я рад с ним ехать во Францию. Друг друга знаем хорошо. Он тоже спокойный

парень». В прошлогодней Истории на Победе «спокойный парень» действовал

самоотверженно. В нем чувствовалась постоянная потребность помогать другим. Быть

может, эта душевная щедрость привела его и к выбору профессии - он стал врачом. С

таким партнером можно идти на любое дело. Федерация придавала большое значение

этой поездке. По сути, по настоящему выступить в Альпах советским альпинистам еще не

удавалось. Рядовые восхождения, рядовое время. В 1965 году Федерация альпинизма

СССР впервые приняла участие в международном слете в Шамони, проводимом раз в два

года па базе Национальной школы лыж и альпинизма (ENSA). На слет приглашались по

два альпиниста от страны, одна связка. Советский Союз выставил пару Овчинников

Онищенко. Здесь не устраивали соревнований, но по трудности пройденных стен, стилю и

скорости их прохождения составлялось довольно четкое мнение о связках. В ту пору

слету не повезло с погодой. Почти все время шли дожди, заливая, как в потоп, Шамони. За

пять дней до конца слета, уповая на обнадеживающий прогноз, Овчинников и Онищенко

решили пройти юго-западную стену Пти-Дрю (путь Бонатти), главную цель своего визита.

Состояние маршрута было тяжелейшее: на стене местами блестел лед. Но это не

остановило альпинистов. Они продолжали лезть и тогда, когда налетали новые заряды

снега, поднимался шквальный ветер, била гроза. Коченели руки, терялась лазучесть, оба

альпиниста поочередно срывались и повисали на спасительной страховке. А когда

захватывала темень и не было места для бивуака, лезли с налобными фонарями, метр за

метром отвоевывая у отвесной стены. То была отчаянная схватка. На четвертый день

связка выбралась наверх, к статуе мадонны.

Пти Дрю (фр. Альпы)

Из всего сделанного это было, пожалуй, самое сложное, самое впечатляющее советское

стенное восхождение в Альпах. И вот через два года в там они вновь приглашались в

лучшие связки мира. 10 июля, в день официального открытия слета, Жан Франко -

директор ENSA, провел небольшую конференцию о правилах восхождений и представил

профессоров консультантов, известных французских альпинистов, лучших гидов Шамони

Пьера Жюльена, сорокалетнего молодцеватого шатена; Андре Контамина, высокого, сухого, с корявой походкой горного волка; Рене Раймонда, молодого, но достаточно

опытного альпиниста; энергичного Поля Виляра.Среди профессоров-консультантов уже

не было прославленного Лионеля Террая, с которым Вячеслав встречался в 1965 году, веселого, резвого, категоричного. Это был один из колоритнейших альпинистов мира.

Рожденный в горах Гренобля и полюбивший горы на всю жизнь, он не знал страха и

усталости. После покорения труднейших маршрутов Альп, в числе которых были

знаменитые северные стены Эйгера и Гран-Жорас.

Эйгер (Северная стена. Швейцарские Альпы)

Террай вполне мог уйти «на покой» на всю жизнь хватило бы и почета и впечатлений. Но

он не захотел смирять страсть и жить старой славой. Особенно когда французский

альпинизм стал посматривать на главные горы земного шара Гималаи. Террай был

незаменим в победной экспедиции на первый взятый восьмитысячник Апнапурну. Вместе

с Гастоном Ребюффа он приложил решительные усилия по спасению обмороженных

товарищей Мориса Эрцога и Луи Ляшеналя, взошедших на вершину. В 1952 году он

совершил в паре с отчаянным Гвидо Маньоном первовосхождение на мрачный,

считавшийся неприступным пик Керр-Фицрой в Патагонии, цитадели бурь и ураганных

ветров.

Фиц Рой (Патагония)

В 1955 году Террай делает первовосхождение на пятый восьмитысячник мира Макалу, а в

1962 году успешно руководит Экспедицией на пик Жанну. В этой изнуряющей борьбе за

вершины он, выносливый из выносливейших, исчерпывал порой всего себя без o статка, и

наступали моменты, когда перед глазами плыли круги, когда последний шаг к вершине

казался ему последним его шагом, когда в самой победе, добытой такой жуткой ценой, ему виделось что-то несуразное, страшное, неоправданное. Казалось бы, теперь, после

Аннапурны, Керро-Фицроя, Макалу, Жанну, что еще большее можно совершить.

Жанну (7710 м. Гималаи)

Макалу (Гималаи)

И он, наверное, мог бы сказать себе: «Хватит, ты сделал всё, что может человек, и даже

невозможное. Пора ходить по ровной дороге». Но Террай рассуждал иначе: «Если я

вовлёк в опасное дело других людей, я не имею права выходить из игры». И он оставался

действующим альпинистом. Он разбился в конце сезона 1965 года в связке с юным гидом

из Шамони Мартином Мартинетти на вершине Жербье (район Веркора). Двадцать шесть

стран прислали в Шамони лучших своих мастеров горной игры. Кроме того, сюда

прибыли по собственной инициативе многие сильные альпинисты австрийцы, итальянцы, поляки, чехи, японцы, немцы, французы. Словом, почти весь цвет мирового альпинизма

был здесь.

Где Бонатти? спрашивал у Вячеславава Миша. Покажи мне Бонатти.

Об итальянце Вальтере Бонатти в Союзе много наслышались, и Мише хотелось

помериться силами с лучшим альпинистом Запада. Но Вальтер почему-то не приехал на

слет.

-Жаль, сокрушался Миша, он был настроен по боевому.

Французская газета «Дофине либере» в июле писала: «Национальная школа альпинизма

приняла сильнейших альпинистов мира по случаю международного слета. Альпинистам

предоставлено право совершать восхождения по своему выбору, при одном только

условии если их выбор будет одобрен профессором школы, способным оценить

техническую ценность маршрута». Альпинисты не мешкали. Уже на следующий день 11

июля на знаменитые альпийские маршруты вышло более десяти связок. Советская пара

начала с восточной стены Гран-Капуцина по пути Бонатти. Преодолев снежный взлет, а

затем бергшрунд, альпинисты вышли на скалы. Стена настолько крута, что после первых

десятков метров свободного лазания пришлось достать стремена и подниматься с

использованием искусственных точек опоры. Конечно, не этого хотелось. Хотелось

чистого лазания, быстроты импровизаций. Популярный же отвес со строгой

методичностью предоставлял альпинистам давно забитые крючья, и ничего не оставалось

делать, как вдевать карабины, прищелкивать веревку и с утра до вечера раскачиваться на

лесенках. Последние метры стены Миша преодолел на ощупь в темноте. На прохождение

стены затратили двенадцать часов. Время отличное! Первые поздравления. Для второго

восхождения советская связка заявила западную стену Пти-Дрю, преодоление которой

долгое время считалось за пределами человеческих возможностей. Тринадцать лет

штурмовали ее европейские альпинисты. Лишь в 1952 году французские восходители во

главе с Гвидо Маньоном прошли стену в два приема, со спуском на отдых. Что же это за

стена? Ее протяженность от подгорной трещины до вершины более 1100 метров, средняя

крутизна 80 градусов. Нижний участок, длиной 450 метров, от основания до верхних

террас крутой ледовоскальный Кулуар, переходящий в серию каминов. Второй участок

(300 метров) почти отвес. Около ста метров его имеют отрицательный уклон. Участок

замыкается девяностометровым нависающим внутренним углом. Третий участок (350

метров) - гладкие отвесные стенки с карнизами. Прохождение второго и третьего участков

требовало предельного напряжения сил. Миша и Вячеслав подошли к стене на рассвете 16

июля. Отрезок к нижним террасам, не представлявший для них технической трудности, они прошли в высоком темпе, торопясь поскорее выбраться из камнепадного места. От

нижних террас началось настоящее дело, из дневника Онищенко: «Перед нами сложный

камин, закрытый сверху нависающим карнизом, но мы еще полны сил и довольно быстро

преодолеваем препятствие. После камина трудности посыпались как из рога изобилия.

Теперь перед нами наклонный внутренний угол, забитый натечным льдом. Где-то за

вершиной солнце поднимается все выше и выше, но мы не видим его, хотя становится

теплее. Лед начинает таять, и вот первые крупные капли звонко ударяются о каски, а на

скалах появляются мокрые разводы. Лезть по таким скалам неприятно: ноги

соскальзывают с зацепок. Но Миша уверенно идет впереди. Я неоднократно любовался

его движениями. Кажется, ему любая трудность нипочем уж слишком легко, на первый

взгляд, преодолевает он одно препятствие за другим. И от того, как ровно и упрямо идет

веревка из моих рук, я испытываю радость за напарника по связке и верю: вершина будет

нашей. Конечно, придется нелегко, и неизвестно, сколько еще ловушек поставит Пти-Дрю

на пути, но это чувство уверенности, хотя и тревожной, нас не покидало. Ведь прошли мы

с Толей Овчинниковым Дрю по другому пути, да еще в очень плохую погоду! А сейчас

видимость отличная, Монблан не покрыт облаками - значит, погода еще постоит. Миша

уже прошел на всю веревку и кричит мне, чтобы я начинал движение. Вешаю одну

лесенку за другой, вхожу во внутренний угол. Постепенно он становится все отвеснее и

наконец, переходит в отрицательный. Мои ноги начинают болтаться в воздухе в поисках

более надежной опоры. Но ее нет! И если нога не дотянулась до скалы, то приходится

пользоваться малым, висеть на лесенках. Еще одно усилие, и я подошел к Мише. Мне бы

сменить его, но, пока я налаживаю дыхание после лазанья, Миша уже пошел дальше. Путь

нам преграждает огромный, почти непроходимый карниз, нависающий метров на восемь.

Путь обхода справа по гладкой и мокрой стене. Преодолев это препятствие, входим в

крутой ледовый кулуар. Слово за ледорубом! Теперь стучат по каске часто, как град, осколки льдинок. А ледовый кулуар закрыт четырехметровым карнизом. После

нескольких акробатических движений Мише все же удается пройти сложное место и

выйти на площадку. Здесь можно отдохнуть. Солнце уже коснулось скал, и мы с полчаса

сидим, согреваясь его ласковыми лучами. Вверх смотреть не хочется, вниз тем более. С

обеих сторон обрываются стены. Остается смотреть друг на друга. Но идти все же надо.

Нас ждет один из ключевых отрезков маршрута девяностометровый внутренний угол, как

раскрытая книга, с отдельными нависающими участками. Собираюсь сменить Мишу и

выхожу вверх. Каждый метр дается с неимоверным трудом.

Шаг за шагом отвоевываем у угла участки скал. Непрерывное навешивание стремян, протягивание двойной веревки. Медленно тянется время. А лазанье становится все

труднее. Вот нависающий карниз, закрывающий внутренний угол. Такое ощущение, будто

за ним полочка, где можно отдохнуть. Именно это чувство заставляет преодолеть

последнее препятствие. Увы, наверху никакой полки нет! Вернее она есть, но значительно

дальше. Чтобы попасть на нее, поднимаемся еще метров на десять и маятником выходим

на площадку размером метр на два: для Дрю роскошная площадь. После прохождения

такого куска хочется чего-нибудь полегче, но не тут-то было. Впереди плитообразные

скалы, в верхней части нависающие. Жажда мучит, хотя солнце уже начинает заходить.

Когда подошел к Мише, с удивлением увидел: на голове его нет каски, она лежит рядом, наполовину заполненная падающей сверху водой. Утолив жажду, начинаем движение.

Пройдя стенку, выходим под карниз, нависающий метров на пять. Удивительное дело, Дрю будто нарочно собрала в один маршрут все сложности на свете! Этот участок

проходится с большим нервным напряжением исключительно на отвесах. Казалось, что

ему не будет конца. Вот и опять за карнизом внутренний угол. Темнеет. Выбирать путь

становится все труднее. Наконец раздается голос Миши: «Стою на площадке!» Это

придает сил. Через некоторое время мы вместе стоим на полочке. Быстро вскипятили чай

и, согревшись, мгновенно уснули». Двух утренних часов оказалось достаточно, чтобы

добить стену и счастливо опуститься у ног мадонны на вершине. Один из сложнейших

маршрутов мира пройден за семнадцать часов. Возвращение в Шамони было

триумфальным. Цветы, поздравления. Всех удивило, с какой легкостью советская пара

покорила Дрю.

Пти Дрю

К этому моменту почти все связки международного слета совершили восхождения, а

некоторые даже по два. Поляки взяли Гран-Напуцин и Гран-Шармоз, чехи Гран-Капуцин

и Монблан дю Такюль, голландцы Эгюий-Нуар-де-Пётерэ, швейцарцы Триоле, англичане

и французы Монблан-дю-Такюль по ребру Джервазутти. Хорошее впечатление произвели

австрийцы, взошедшие на Монблан по ребру Френэ и на Гран-Пилье д’Англь, причем на

последний с одной ночевкой (Бонатти и Гобби, делавшие первопрохождение этого

маршрута, имели четыре). Но, пожалуй, наибольшего успеха помимо советской пары до

бились пока, двадцатипятилетние англичане Бойсен и Исткот. Газета «Дофине либере»

писала о них 19 июля: «Отправившись в прошлое воскресенье из Шамони, они достигли

во вторник вершины Эгюий-дю-Фу (Aig du Fou), совершив, таким образом, второе

удачное восхождение по головокружительной южной стене».

Aig du Fou 3501 м.

Поистине феноменальный успех ждал советскую связку на третьей шестерке. К взятию

Гран Жорас по ребру Валькера гигантской стене, протяженностью 1200 метров,

сложенной из монолитных скал с небольшими зацепками, покрытыми местами натечным

льдом, они прицеливались еще с Москвы. Первопрохождение маршрута было совершено

в 1938 году итальянскими альпинистами Нассиным, Эспозито и Тиццони, применивши ми

тогда впервые универсальную обувь с подошвой вибрам. Так как Гран-Жорас стоял на

границе с Италией, советской двойке был вручен любопытный документ:

«Господа Вячеслав Онищенко и Михаил Хергиани русские альпинисты, приглашенные

французским правительством, участвуют в настоящее время в международном слете

альпинистов, который проводится в Национальной школе лыж и альпинизма в Шамони.

Эти альпинисты сделают восхождение по северной стене Гран Жорас по ребру Валькера и

спустятся нормальным путем на итальянскую сторону. Директор школы заранее

благодарит итальянские и французские пограничные власти за содействие возвращению

во Францию господ Вячеслава Онищенко и Михаила Хергиани».

Из дневника Онищенко: «1 час 30 минут ночи. Пока одеваемся, готов чай. С нами выходят

две связки чехословацких альпинистов. В 2 часа с налобными фонарями покидаем хижину

Лешо. Спустились с морены на ледник, через два часа подошли к основанию стены. Здесь

путь нам преградила подгорная трещина. Преодолели ее. Затем по семиметровой ледовой

стене поднимаемся к началу маршрута стометровому ледовому склону крутизной

градусов 60. Во взаимодействии с чехословацкими альпинистами на кошках проходим

склон. Перед нами вертикально поднимающиеся гладкие плиты, переходящие в отвесный

внутренний угол. С этого места каждая двойка работает самостоятельно. Миша, позвякивая крючьями, начинает подъем. Особенно тяжело дается внутренний угол. На

помощь приходят лесенки, и вот уже веревка замерла, готовая к страховке. Начинаю

подъем. Скалы еще холодные, а натечный лед отнюдь не способствует быстрому

прохождению участка. Подхожу к маленькой полочке, на которой стоит мой напарник.

Вдруг послышались голоса. Недоумевая, смотрим вверх и замечаем двойку альпинистов.

Это испанцы. Они находятся как раз в середине 75-метрового внутреннего угла.

Приходится ждать, пока они вылезут из него. Не теряя времени, достаем продукты и

устраиваем второй завтрак на стене. Через полчаса выходим и догоняем двойку у выхода

из камина. Похоже, что испанцы и не думают уступать дорогу, они продолжают медленно

набирать высоту. Наконец, мы поравнялись с ними. Обменялись приветствиями. Встреча

была дружеской, но в то же время мы оказались в щекотливом положении: обгонять

испанцев было бы нетоварищеским поступком. Висеть же на сложных скалах и ждать, когда они пройдут очередной участок своим неторопливым темпом, представлялось

весьма мучительным. И тогда мы решили пройти нехоженым путем прямо вверх

примерно пятьдесят метров исключительно трудного лазания с микроскопическими

зацепками, чтобы в дальнейшем выйти на обычный путь. В прохождение этого участка

Миша вложил все свое исскусство скалолаза. Такое зрелище трудно описать словами. Кто

видел Мишу Хергиани на скалах и имел счастье совершать с ним восхождения, легко

поймет мое восхищение».Да, то было фантастическое зрелище, свидетелями которого

помимо Онищенко были испанцы и чехи. На всем протяжении труднейших скал он

воспользовался только одним крюком почти не было трещин, да и остановиться для

забивания крюка было просто нельзя: можно перестоять, сорваться. Участок брался

только в непрерывном движении, как бы на одном дыхании. Не всякий мог решиться на

столь протяженным бросок Миша решился. Иностранных альпинистов,

засвидетельствовавших подъем Хергиани, поразило не столько то, что он проложил свой

вариант в классическом маршруте, сколько то, с каким блеском он это сделал. Тигр

эффектно подтвердил свой высокий титул. Дальнейший путь шел по хоженым скалам, и в

17 часов связка вышла на вершину. На весь подъем было затрачено только тринадцать

часов.

Гран Жорас (Скоростное взятие стены связкой Хергиани - Онищенко долго оставалось в

центре внимания альпийских горовосходителей)

Жан Франко

«Мне так приятно, когда в других странах говорят: «Вот как ходят советские альпинисты!

Вот что они могут!» И тогда я стараюсь пройти маршрут еще лучше и не жалеть себя!»

По приветствиям и улыбкам альпинистов можно было легко догадаться, что в Шамони

уже знали о скоростном восхождении на Гран Жорас.

-Ваше время в числе лучших, сказал Жан Франко. К тому же, я слышал, вы прошли как-то

иначе. Связка показала, какое место было пройдено в лоб.

Поздравляю с русским вариантом на Гран-Жорас! Жан Франко энергично пожимал руки.

Вызвать восторг у этого человека что-то значило. Заслуги его перед французским и

мировым альпинизмом общеизвестны совмещая в себе талант восходителя и

организатора, он возглавлял несколько гималайских экспедиций, лучшей из которых

явилась, пожалуй, экспедиция 1955 года на пятую высоту земли Макалу. Несмотря на

большое количество труднейших восхождений, совершенных связками из других стран, скоростное взятие северной стены Гран-Жорас советской двойкой оставалось до конца

слета в центре всеобщего внимания. Корреспонденты радио и газет закидывали наших

альпинистов всевозможными вопросами. Мише особенно запомнилось одно интервью.

Разговор шел во дворе школы у памятника, напоминавшего огромный бутылочный

штопор, в присутствии Жана Франко.

-Вы действительно первый раз в Альпах?

-Лично я - да.

Человек впервые попадает в цитадель мирового альпинизма и делает чудеса! Журналист в

восхищении развел руками. Вы давно занимаетесь альпинизмом? С детства. Я родился в

альпинистской семье. Отец и дядя известные альпинисты Грузии.

- Вы представляете Грузию?

-Я представляю Советский Союз.

А когда 27 июля Вячеслав и Миша совершили За пять часов траверс Монблана (к 9 часам

утра они уже вернулись в Шамони), Франко воскликнул: Русские летают по французским

вершинам, как самолеты Туполева. Не только французские, но и итальянские газеты

отметили успех советских восходителей. Так, миланская газета в пространной заметке

«Советские альпинисты Хергиани и Онищенко в горах Монблана» писала, в частности:

«Русские альпинисты изменили обычный маршрут, пройдя по прямой труднейший

участок длиной в 50 м и выйдя непосредственно к так называемым, черным пластам, оставив в стороне участок, где обычно, совершается траверс с последующим спуском по

способу Дюльфера. Советские. альпинисты начали восхождение в 4 часа утра 21 июля и

достигли вершины в 17 часов». Высокую оценку восхождениям дал Генеральный

председатель Итальянского академического альпинистского клуба Уго ди Валлепиана в

своем письме в Москву от 27 июля 1967 года: «Деятельность, развернутая двумя

советскими альпинистами Хергиани и Онищенко по случаю слета, организованного

французской Национальной школой альпинизма в Шамони, действительно, считается

исключительной и заслуживает того, чтобы быть поставленной в пример любому

альпинисту. Поздравляю!» Заключительный банкет, очередная порция поздравлений

(долгое пожатие беспалой руки Эрцога, первого покорителя восьмитысячника), и можно

собирать, багаж домой. В Шереметьевском аэропорту судьба уготовила ему невиданную

встречу. В вокзальной суете с объятиями, расспросами, цветами он обратил внимание на

стоящую у барьера, чуть в стороне от встречающих, даму с заколотыми вверх русыми

волосами. И хотя глаза ее были за темными стеклами солнечных очков, он почувствовал

ее взгляд. Надя! Он узнал ее, хотя прошло шестнадцать лет, как они не виделись.Он

бросил на попечение друзей свою поклажу и стал протискиваться к барьеру. Словно

почувствовав какую-то тревогу, Надя поспешила к выходу и села в стоящую рядом с

аэровокзалом легковую машину, которая влилась в поток автомобилей, мчавшихся к

Ленинградскому шоссе. Миша схватил свободное такси. Началась погоня. В тесном

московском многорядье машин, с постоянными перестроениями и затрудненными

обгонами, с частыми перекрестками, с немыми автоматическими светофорами,

рассекающими поток, они чуть не потеряли цель. Водитель, спасибо ему, вел мастерски.

На Ленинградском проспекте «Москвич» неожиданно шмыгнул на Беговую. Поворот, еще

поворот. «Москвич» остановился у серого дома с большими балконами. Миша видел, как

Надя щелкнула дверкой и направилась к подъезду. Он вышел из такси, чтобы окликнуть

ее в груди барабаном гудело сердце, но тут же отказался от своего намерения: из подъезда

навстречу Наде шел улыбающийся мужчина с ребенком. Миша вдруг почувствовал, что

его собственное появление здесь совершенно некстати. Чего это он, действительно, так

грубо ломится? Кто они этот мужчина в белой рубашке и белых брюках, поцеловавший

Надю и эта девочка лет пяти - шести, которую поцеловала она? Муж и дочь? А почему бы

и нет? Ведь прошло столько лет. У нее могли быть и более взрослые дети. И может быть, есть. Мужчина что-то сказал Наде, взглянул на часы и направился с девочкой в сквер.

Надя скрылась в подъезде, и странное дело, вместо страдания и ревности они подступили

комом лишь на какой-то миг, Миша почувствовал облегчение, словно невидимое крыло

смахнуло с души тяжелую ношу. Он еще постоял немного на тротуаре и тоже перешел в

сквер. Белые брюки наблюдали поверх газеты, как какой-то грузин о чем-то весело

поболтал с девочкой и, помахав ей рукой, удалился. Мише хотелось подольше поиграть с

ребенком, по его навязчивость могла показаться странной. У него даже мелькнула мысль

купить девочке какой-нибудь подарок куклу, например, или медвежонка. Но как он

объяснит это мужчине? Не вызовет ли подобный жест семейных осложнений? И вообще, нечего теперь суетиться. Ведь то прекрасное, что было, не вернешь. Спасибо и за то, что

оно было. Уже уходя, он заметил, он это точно заметил в окне, на третьем этаже, за белой

шторой недвижно замер силуэт. «Дай бог, чтобы она была счастлива!» подумал он.

-Осечка? спросил таксист,

-Нет, почему? Все правильно. Все даже очень правильно.

Шофер снова крутил баранку, сочувственно посматривая на своего пассажира, тихо

напевавшего накую-то свою грузинскую песню. Миша ехал за брошенным багажом, чтобы отправиться потом в мастерскую своего друга художнина Алексея Гапоненко

(Лёхи), у которого любил останавливаться, приезжая в Москву. 1 августа он писал из

Москвы в родное селение: «Здравствуйте, мои дорогие родители. Надеюсь, что дома все

хорошо и вы здоровы. Наверное, интересуетесь моей поездкой во Францию? Сделали три

вершины мирового класса и на всех подъемах показали лучшее время - удивили всех. Я

боялся, что плохо тренирован и тяжёл: такого веса семьдесят два килограмма я не помню

с 1951 года. Завтра уезжаю на Памир, на пик Ленина. Придется еще много поработать.

Здоровье мое хорошее. Ваш Чхумлиан».7 августа Миша и Вячеслав прибыли на Памир в

базовый лагерь юбилейной международной альпиниады, в которой помимо советских

восходителей участвовали альпинисты Австрии, Болгарии, Венгрии, ГДР, Италии, Польши, Чехословакии и Югославии. Лучшие альпинисты страны были собраны под

пиком Ленина. Десятки знакомых лиц. Но, пожалуй, самой теплой была встреча с

Евгением Белецким. Прояви Белецкий в 1951 году бумажное рвение, неизвестно еще как

бы сложилась судьба сванского парня. Мише было приятно, что он не подвел Белецкого, предсказавшего ему большое альпинистское будущее. 9 августа вместе с Иваном

Богачевым он повел на штурм пика Ленина передовой отряд альпиниады, состоявший из

альпинистов союзных республик. Вершинной точки отряд достиг 14 августа и установил

там государственные флаги стран-участниц и обелиск. Наверное, после гигантских

нагрузок в Альпах и на Памире можно было бы отдохнуть. Но не об отдыхе он думал. В

первых числах октября в Ялте начинался очередной чемпионат СССР по скалолазанию, участвовать в котором его обязывал высокий титул. Захватив с собой тбилисского

студента Ладо Гурчиани, он вылетел в Крым. В Тбилиси было много хороших скалолазов, но в рослого, сухощавого Гурчиани он верил больше всего. У Ладо были отличные

данные, не хватало только опыта и выносливости. Здесь, в Ялте, они тренировались

вместе. Брали стометровую веревку и попеременно лазали по отвесу Крестовой. Чтобы не

кричать друг другу команды, условились дергать за веревку: один раз-выбирай, два раза!

трудное место, три выдай. Для Ладо это была полезнейшая школа. Никогда подолгу не

задерживайся на трудном месте, старайся все преодолевать с ходу, поучал Миша.

Остановка на отвесе не радость, а мучение. Но Ладо останавливался и мог подолгу висеть, теряя силы. Все время иди в среднем темпе, внушал Миша, в трудном месте быстро

решай: или разом вверх, или в сторону, или даже чуть вниз, чтобы снова атаковать с ходу.

От висения силы не прибавится. И Миша учил Ладо «быстро решать». Заставлял бегать за

собой по «своей!» пересеченке вначале по тропе, потом впрыгивать в хаос скальных

нагромождений, перескакивать с валуна на валун, лазать в темпе по глыбам вверх, вниз, в

сторону, забираться на деревья, спрыгивать с них и опять бежать вверх по тропе, чтобы

через минуту вскочить на новые скальные завалы и лазать, прыгая с камня на камень, делать траверзы, ходить без помощи рук. Такой бег по деревьям и скалам длился обычно

минут десять. Нет лучшего упражнения для выработки быстрой реакции, говорил Миша, стаскивая с себя мокрую майку. Еще любил он упражнения на повисание висел на одной

руке, на руке и ноге, на кончиках пальцев; висел подолгу, минутами. Тело его было таким

гибким и эластичным, что он мог без помощи рук легко заводить ногу за голову, делая это

почище любого йога.

На тренировке он так вживался в скалы, что пребывание на них становилось для него

естественным состоянием. Уставший Ладо дней через двадцать не мог уже без

раздражения смотреть на серый крымский известняк: наступило скальное, пресыщение.

Он удивлялся, с какой настойчивостью и постоянством выходит на тренировки мастер, отказывая себе в тысячах радостей. Вверх вниз, вверх вниз, вверх вниз. Тигр был великим

тружеником. Откуда в нем такое упорство? Словно понимая немой вопрос ученика, Миша

как-то сказал:

- Надо быть верным своему призванию.

Минут на пятнадцать задержался старт Хергиани. Судейская коллегия не в состоянии

была удалить со стартовой площадки фотокорреспондентов и кинооператоров: находиться

под стартующим скалолазом небезопасно и запрещено правилами. Трещали кинокамеры, щелкали фотоаппараты. Уникального атлета снимали и с правой стороны и с левой, а

наиболее отчаянные репортеры, взобравшись на скальный уступ, снимали сверху.

Главный судья соревнований увещевал в мегафон, налегая на верхние регистры. Наконец, дали старт. Под нарастающий гул многочисленных зрителей, превратившийся в конце в

настоящий рев, Миша пронесся по отвесу. 5 минут 22,8 секунды! Трасса была посложней

прошлогодней. Ближайший соперник отстал от чемпиона СССР на 1 минуту 22 секунды.

Это все равно, что в беге на 800 метров оторваться на 200 метров. Тигр скал на десять

голов оставался выше всех. И надежда Ленинграда Виктор Маркелов, и алмаатинец Олег

Космачев, и красноярцы все были далеко позади.

В Ялте Тигр Скал защищает свой титул

Восторженная толпа подняла его на руки и понесла по осыпи вниз. Под Крестовой царило

невообразимое возбуждение. Так закончился самый счастливый его сезон. За блестящие

выступления во Франции ему и Вячеславу Онищенко были присвоены звания мастеров

спорта международного класса. Удостоверения вручались прямо под Крестовой. Он был

отмечен и как тренер: За подготовку десятков мастеров спорта, среди которых были

чемпионы Союза по альпинизму, он получил в октябре звание заслуженного тренера

Грузинской ССР. Тбилиси. Дигоми. Уставшие ждать глаза Като. И обнимая жену, он

чувствовал к ней особую благодарность. Ее терпение и выдержка не знали границ. Какой

он семьянин? Тренерская работа, восхождения, экспедиции, поездки. Он не засиживался

дома ни летом, ни зимой. Он весь ушел в вершины. А эта вечная тревога за мужа-

альпиниста? Сам он волнуется какие-то секунды, жена переживает весь сезон. И никаких

упреков, жалоб. Одно понимание. Женщины любят, чтобы только им приносились

жертвы - посвящалась жизнь. Като не была такой. Она дала ему возможность отдать всего

себя одному делу и стать таким, каким он стал. Всякий раз, уезжая, он знал, что за спиной

крепкий тыл, верная жена, хранительница очага, и дом, в котором хоть и не было никогда

хорошей мебели, но всегда были уют и тепло. Като нужна ему была как воздух, как вода, как хлеб.

Человек особых полномочий

Конец осени и начало зимы помимо основной, тренерской работы почти полностью

заняли институтские дела. Почти, потому что надо было продолжать личные тренировки, выезжать на встречи (издержки популярности), отвечать на многочисленные письма, которые приходили к нему со всего света, встречаться с литераторами и киношниками, задумавшими писать о нем. Расслабиться и немного передохнуть пришлось только в

Приэльбрусье: на вторую половину зимы, как и в прежние годы, он уезжал работать

тренером по горным лыжам. Миша отлично крутил слалом. Уступая уговорам спортивных

руководителей, выступал иногда на соревнованиях. Слова диктора: «На трассе

заслуженный мастер спорта Михаил Хергиани» вызывали в нем смешанное чувство

веселости и смущения. Дежурная подначка приятелей не по слалому же он заслуженный.

Закончив смену, он уехал в Тбилиси. Надо было думать о предстоящем сезоне. Из

Всесоюзной федерации сообщили о планируемом выезде в конце августа в итальянские

Доломиты. Что ж, идея хорошая. Однако до этой поездки можно было что-нибудь сделать

и на Кавказе. Например, в республиканской федерации возникла мысль организовать в

сезоне-58 массовое восхождение на Северную Ушбу. Собственно, это было продолжение

старой традиции альпиниад. От простых вершин шли к более сложным. Так в тридцатые

годы были взяты массовыми колоннами Тетнульд, Комито, Джимарай-хох. Теперь

намеревались сделать массовый подъем на вершину высшей категории трудности. Миша

согласился руководить этим восхождением. В апреле и мае он был в Местии. В последние

годы его приезды в Сванетию становились в какой-то степени событием в общественной

жизни района. Первые дни по прибытии уходили на встречи с людьми. Он был подтянут, серьезен, деятелен. К Мише прислушивались, ему доверяли, с ним советовались. К нему

шли и с радостью и с нуждой. Он стал в Сванетии человеком особых полномочий.

Бывало, скажет старик:

- Будь проклят сатана, не пустивший Христа в Сванетию, И нет у нас ни винограда, ни

цитрусовых; одни горькие яблоки, горькие вишни да кислый барбарис. И пойдет разговор

о том, что старику нужно о пенсии, или о материалах для ремонта дома, или о лекарствах, или о какой-либо покупке через минуту-другую становилось ясно, как помочь, что

предпринять. Как-то пожаловалась женщина из хергианцев на грубость молодых людей.

Конечно, «нинс хоча мульдэг хаку» (трудно быть пастухом своего языка), но зачем же

обзывать друг друга и, что совершенно немыслимо быть невежливыми со старшими.

Старшие сердятся, становятся неуступчивыми и, наверное, правы: с хорошим словом в

горах оленя можно выдоить, а с плохим даже корову нельзя. Надо с ними серьезно

поговорить.

И Миша говорил. Он собрал всех однофамильцев здесь их пятьдесят семей и вел долгую

беседу о достоинстве, о добрых правилах человеческого поведения. И были извинения за

грубые слова, и были заверения, и было как тут без него обойдешься застолье. Кто был

тамада? Конечно, Миша. Дашдвс лах деш хацнэд баба у эсер хэка (если медведь сильнее

тебя, зови его отцом), - скажет колхозник печально и задумчиво. И начнется разговор о

конфликте с начальством, о справедливости. Почему, например, сено сдают по-разному: одни больше, другие меньше. Почему одним поблажка, а другим нет. Чем одни лучше

других? Голубь за правду клюв потерял - может, лучше не ввязываться? Но Миша

ввязывался. В каждый свой приезд он заходил в дом Габлиани говорил с Домной, справлялся о жизни. Ему очень хотелось вылечить ногу другу детства Шамилю Палиани.

Такой сильный, веселый, крепкий мужчина, а хромает. Он везет его в Ленинград в Военно

медицинскую академию, о которой слышал много добрых слов. Шамиля обследовали

хирурги: поврежден нерв, операция может ухудшить положение; рекомендовали массаж, специальные упражнения, грязи. Сказали что восстановление будет идти очень медленно.

Не удовлетворившись этим, Миша остановился на обратном пути в Москве. Московские

специалисты повторили слово в слово заключение ленинградских коллег: массаж, упражнения, грязи. Шамиль начал лечиться в Саках. А сколько участия принял он в

судьбе Ноя Чартолани, школьного товарища, совсем уже потерянного человека. Ной

учился хорошо, мечтал стать летчиком, но был непоседлив, драчлив, хулиганист. Все

перемены боролся, мерился силой, в класс прибегал запыхавшийся, потный пар шел с

головы. Уже учась в вечерней школе, как-то опоздал на урок. Сторож школы счел

нужным отчитать его за это. «Ты что мне отец?» вспылил Ной и ударил сторожа. Судили, дали год, но заменили условным сроком. Однако Ной опять сорвался, и его посадили на

три года. В сорок восьмом году он сидел на Чукотке. Работал каменщиком. Ему повезло: бригада собралась работящая, выполняли по сто сорок сто пятьдесят процентов. Шли

зачеты. Как-то в барак заглянул нарядчик:

- Собирайся Чартолани, оформляйся на волю.

Побежал в бухгалтерию, получил расчет.

- Отпустили мы тебя пораньше за хорошую работу, - сказал на прощанье начальник

лагеря. - Смотри, больше не дерись.

- Не-е-е, начальник, никогда.

Пришел в поселок и прямо в милицию:

- Прошу дать разрешение на выезд.

Без пропуска ни на пароход, ни по дорогам никуда не сунешься. Места такие. Неудачное

время выбрал, сокрушались в милиции. Дел в крае много, а рабочих рук не хватает. Из

освободившихся на выезд оформляем только инвалидов. Работай по вольному найму. В

начале пятидесятых существовали такие методы набора рабочей силы. Вот ведь какая

ситуация и из заключения освободился, и деньги были, и домой охота, а не выедешь, и

ушел пароход без Ноя. Теперь жди целый год. Напился Ной с досады, свалился, уснул, проснулся - денег нет ограбили. Совсем плохо стало: ни кола ни двора, ни копейки.

Поплутал день-другой, злой и голодный. И решил в отместку сам ограбить. Вот так по

обидчивости да недоумию и покатился дальше по косой. Вместо летчика стал налетчиком.

Появился дружок. В пятьдесят втором оба схлопотали по двадцать годков. Срока

огромные, говорят про такие. В середине шестидесятых после драки в тюрьме Ною грозил

расстрел. Заменили сроком, приплюсовав новый к старому. Попал в разряд особо

опасных. Был доставлен! жесткую, и строгую тюрьму, как раз для преступников такого

сорта. Сюда и решил поехать к нему Миша. Хотел поговорить с Ноем, внушить ему какие-

то истины, а заодно понять, как получилось, что вместо исправления драчуна дело пошло

к худшему. Как мог Ной сойти на преступную дорогу? Для иного осторожного, особенно

когда ему есть что терять, общение с подобным человеком прямая порча репутации. Но

Миша измерял свое поведение иными критериями. Он считал, что Ной может вернуться к

нормальной жизни, если поговорить с ним по-доброму, по-человечески, как земляк с

земляком. Он захватил с собой брата Ноя и поехал. Путь неблизок. Вначале самолетом, дальше поездом, потом на автобусе. Брат пусть встретится, а вы кто такой, спросили его

на месте. В списке родственников Миша не значился. Пришлось выложить на стол

документы. А-а, Хергиани, как же: слышали, сказала начальство, но пустить не пустило.

Миша не сдавался. Он написал объяснение о целях визита и добился встречи. Похоже, администрацию тюрьмы не столько тронули его имя и титулы, сколько миссия: человек

преодолел тысячи верст, чтобы преподать заключенному урок воспитания. Подобное не

часто встречалось. Показали бумаги когда, за что, какие сроки давались Ною. И

получалось, что бедолаге еще сидеть и сидеть; во всяком случае лет десять минимум. Ной

не рассчитывал на встречу с соучеником. С братом встретился и на том спасибо. Но вот

пришел к нему надзор: «Собирайся, пойдём». В кабинете за большим столом сидели

человек пять офицеров, заместитель начальника тюрьмы и какой-то мужчина в штатском.

Вот и встретились два человека, принявшие когда-то равный старт, хотя в одном из них

рослом, угрюмом, с глазами зверя мало что осталось человеческого. Оба всматривались

друг в друга, пытаясь узнать. Оба сильно изменились. Встретившись на улице, они бы, наверное, разошлись, не окликнув друг друга. Это и есть Чартолани, сказал один из

офицеров. Миша подошел к заключенному.

-Узнаешь?

-Ты Чхумлиан Хергиани.

Они долго говорили. Ной был в отчаянии. Зачем так мрачно думать, сказал Миша. Еще

вернешься домой. Тебя там ждут. Ты помнишь, как мы встречались на верхних

пастбищах? Ной вспомнил это. Он вспомнил многое - школу в которую вместе бегали, свиф, на котором всегда играли, луга, где не раз косили, шумную речку с форелью, белые

горы, темные хвойные леса, вспомнил родных знакомых этот разговор о любимом крае

вошел в него как большая радость, как праздник, и может впервые за долгие годы, пробудилась в нем надежда, что он еще вернется домой - там его ждут, пусть. Даже

придется просидеть еще целую вечность. Главное, не нарушать режим. Миша смог

заразить отчаявшегося человека жаждой возвращения. Он верил - Ной выдюжит свой

гигантский срок и станет человеком. Еще будут долгие годы колоний, прежде чем

услышит он последние напутственные слова женщины-врача: «Из твоих здешних

дружков, ты, наверное, самы счастливый» и сможет подвести черту: двадцать семь лет

жизни вне общества. Но это будет позже, В середине семидесятых, когда доброго гостя

уже не будет в живых. Мишка помогал людям в малом и большом. Заболел Шота

Джапаридзе, и он спешит в больницу. Что с ним? Чем помочь? Надо похлопотать о

переводе девушки из одного института в другой, и он пишет письмо в самые высокие

инстанции. «Жить для других» не было для него только фразой. С местными

руководителями он говорил о перспективах района, о преодолении хозяйственного

отставания: географическое положение и транспортные трудности не позволяли Сванетии

по-настоящему развернуться. Говорил об Ингури ГЭС. И хотя стройка в основном

разворачивалась за пределами Местийского района, дела ее всех волновали. Говорил о

приходе высоковольтной ЛЭП и включении района в систему Грузэнерго. Надоело сидеть

при желтом мигающем свете, вырабатываемом дизельной электростанцией.

Говорил об альпинистском и горнолыжном строительстве, чем собирался заняться после

института. Западный склон местийской котловины представлялся ему единым

спортивным комплексом со школой инструкторов проводников, слаломными трассами, трамплинам, подъемниками. Если построить несколько гостиниц и горных хижин, сюда

потянутся и зарубежные туристы да альпинисты. А это принесет государству большие

доходы. Говорил о реконструкции автомобильной дороги Джвари Местия. Конечно, с

приходом асфальта острее столкнутся современная жизнь и сванский уклад. Старый и

новый опыт будут биться здесь острие в острие. Не растерять бы хорошее в этом споре.

Его юношеское отрицание сванских законов сменилось в зрелом возрасте истым

народопоклонением. Он подчеркнуто стал уважать традиции, обнаруживая в них

собранную столетиями мудрость. В суровых и строгих правилах он увидел

нерастраченное богатство народа, куда более ценное, чем материальное изобилие. Через

опыт, часто мучительный, народ приходил к своим законам и потом придерживался их.

Их сотни, этих правил, ставших натурой свана. Честность, взаимопомощь,

гостеприимство, уважение старших, соблюдение родства, культ семьи, высокая

нравственность, воспитание трудом, добросовестность, высокое чувство собственного

достоинства, свободолюбие (башни вечные свидетели тому). Сван убежден: материальные

проблемы, это не проблемы. Душа человека вот главное. Плохо, когда души калечатся

обманом, когда честность святая святых всех правил перестает цениться, когда за норму

принимаются нечистоплотные приемы, когда деньги становятся единственной целью, когда больше полагаются на знакомства и связи, чем на общие для всех правила, когда

фигура становится выше закона. Века придется тратить на восстановление утраченных

свойств. Не зря говорят старики: «Честная душа свана - главное богатство Сванетии». А

народные праздники? С соревнованиями, хороводами, песнями, с рассказыванием сказок

и легенд. Разве не воспитывают они в понятиях добра и справедливости? Разве не

разгоняют они скуку? А народная служба медиаторство? Официальный суд еще не все.

Наказать, по сванским понятиям, - лишь полдела. Срок дали, а как жить? Виновному и

пострадавшему, родственникам той и другой стороны! Злобно смотреть друг на друга и

вечно враждовать? Народ этого не хочет. И идут медиаторы, авторитетные люди, в семьи

пострадавшего и виновного, разговаривают и доводят дело до полного примирения

сторон, чтоб никто не таил обиды. Наивно? Может быть. Зато уютней жить. Конечно, есть

и извращения. Что, казалось бы, плохого в застолье, собравшемся по уважительному

случаю? Сидят раскованно, ничем не выделяясь, шофер, профессор, учитель, колхозник, врач, лесник, зоотехник, летчик, председатель сельсовета и слушают пастуха - тамаду. И

никто не ловит красивых птичек из уст начальника, не изгибается в полупоклонах, не

роняет достоинства. Можно посадить рядом пионерский отряд ребята не услышат

бранного слова, а лишь высоко нравственные слова. Здесь поднимут тост за родителей за

тех, кто умер, за присутствующих, за дружбу народов, за русских, проливших главную

кровь на Великой войне. Но если застолья собираются по самому незначительному

поводу? Если люди соревнуются в питье тосты стаканами, тосты двумя стаканами, тосты

рогами. Что тут хорошего? От чрезмерного питья страдает вековой обычай

гостеприимства. Гостя спаивают в одном доме, потом в другом. Что он запомнит?

Сколько раз Миша уходил в Лагунвари, чтобы избежать лишних застолий, особенно перед

летним сезоном и ответственным стартом осенью! Слишком долог траур. По году и более

носят женщины черные одежды. При многочисленном родстве некоторые почти всю

жизнь ходят в черном. А умыкание невест? Это полное извращение народных традиций.

Никогда умыкание не было обычаем. Правила говорят: нельзя создавать так семью. Какое

может быть счастье, если девушка взята насильно? Иная от горя в кровь издирает свое

лицо. Бывает даже такое: сорокалетний «жених» ворует семнадцатилетнюю. Вся Сванетия

гудит, осуждая проходимца. Медиаторы с месяц будут носиться, как заполошные, между

семьями, пытаясь найти выход из трудного положения. Бывало, целый род шагал на

коленях, вымаливая прощение. Это помимо осуждения «жениха» официальным судом.

Впрочем, однажды Мише пришлось защищать одно умыкание. Но то был особый, случай.

Нона и Шота любили друг друга, а родители Ноны не хотели слышать о браке. Пришлось

инсценировать воровство. Как тут не помочь молодой паре? Миша подоспел вовремя: родственники Ноны врывались в комнату беглецов. Момент был острейший. Послушайте, какой вам смысл колотить собственного зятя? Миша оттеснял напиравшую толпу. Они

распишутся в загсе, и вам будет стыдно. И погасил драку. Потом он ездил в Кутаиси, к

отцу и матери невесты, улаживать скандал. Были даже нелепости и несуразности в

обычаях. Хотя, как правило, обычай не обманывал, он заблуждался. Происходило это от

людской темноты. Подумать только, в конце прошлого столетия из тысячи местийцев

грамотных было только тринадцать, из тысячи мулахцев восемь, из тысячи латальцев два; в Лала и Ленджери ни одного. До семидесятых годов прошлого века здесь не было ни

одной школы ни сельской, ни церковно-приходской. Правители царской России не

спешили образовывать горцев. Но пришли новые времена, и появились школы много

школ. Сейчас Сванетия имеет самый высокий уровень образованности в Грузии. Народ и

прежде стремился освободиться от нелепых обычаев. Знания ускорили этот процесс. Уже

забыли, когда мужчины бегали на утренней зорьке в одну из недель голыми вокруг дома

приговаривая: «Пусть и вор будет голым, пусть уйдет с пустыми! руками». Слишком

наивен был прием, да и надобность в таком заклинании была малая - воров в Сванетии

почти никогда не было. Уже не откапывают мертвых из могил в случае дождя в день

похорон или на другой день, воспринимая ненастье, как отказ земли принять грешное

тело. Уже не выскакивают с ружьями в момент солнечного затмения и не палят в небо, отпугивая пожирателя солнца, стало ясно это явление. Уже не устраивают по себе

прижизненных поминок, чтобы гарантировать их размах чем лучше поминки, тем лучше

отлетевшей душе, заодно воочию увидеть, кто по тебе более убивается, а стало быть, и

более любит, и успеть сделать до смерти нужные распоряжения. Почти изжит обычай

кровной мести. Почти не навязывают молодым женихов и невест. Возможно, со временем

еще что-то отпадет, но хорошее и ценное, составляющее золотой фонд народа,

сохранится. Весь май он провел в поездках по селениям и ущельям: выбирал места для

будущих горных хижин. Он мечтал сделать Сванетию альпинистским раем.

Трагедия поражения

После тщательной подготовки ему удалось в начале августа провести массовое

восхождение на Северную Ушбу. Вершину штурмовали сорок пять альпинистов из

Тбилиси, Кутаиси, Сванетии и других мест Грузии. В основном молодежь: парни, девушки. В знак особого расположения Миша удовлетворил просьбу

семидесятидвухлетнего Алмацгила Квициани, старейшего сванского альпиниста,

сподвижника отца, и включил его в группу. Алмацгил жил под Ушбой, но до сих пор не

побывал на ней. Разве не обидно? Старик был несказанно рад.Восхождение прошло

удачно и стало причиной больтого праздника в Сванетии. Руководитель штурма, отвечавший головой за каждого, был изрядно измотан.

Вместе с Марленом Ратиани и другими альпинистами Хергиани подготовил путь на

Ушбу, массовое восхождение на которую стало праздником Сванетии

Теперь Италия. Доломиты, куда они поедут, имели вершины с отвесными стенами по

шестьсот, восемьсот и даже тысяче с лишним метров. Маршруты чисто скальные, то, что

надо Тигру скал. Он, конечно, постарается достойно представить отечественный

альпинизм, как это делал и раньше. Миша вылетел в Москву. Однако поездку в Италию

советских альпинистов перенесли на следующий год. Почти месячная бездеятельность

выбила его из графика нормальных скальных тренировок. Он вышел из формы. Однако, принимая в октябре старт одиночного лазания на чемпионате ВЦСПС в Ялте, Миша

надеялся выиграть и на этот раз. Он включил все скорости, он рвался вверх, торопил себя.

И он был близок к победе, но в самом конце трассы, в каких-то пятнадцати метрах от

верха, вдруг почувствовал в боку резкую боль. Взбунтовалась не подготовленная к такой

нагрузке печень, раньше он подходил к пику спортивной формы постепенно. В глазах

поплыло, ноги стали ватными. Скорость упала, каждый шаг давался с невероятным

трудом. «Я поднимал свои ноги руками». Он не был готов к этому старту. Наверное, серебряная медаль на всесоюзном чемпионате для любого тридцатишестилетнего

спортсмена была бы вполне почетной наградой, но для Тигра скал она означала тяжкое

поражение. Он увидел в проигрыше не потерю чемпионского звания, это еще можно

снести, а нечто гораздо большее: рушилось то, чему он отдавал все свои силы, самую

жизнь, рушилась легенда. А с нею, это он четко сознавал, рушился он. Чемпион мог

проигрывать, Тигр никогда! Он уехал в Тбилиси в мрачном настроении. Неприятность

одна не приходит. Началась возня с зеркалом Ушбы: как прошел, где прошел, сантиметр

влево, сантиметр вправо. Может быть, добрые люди, просто интересовались, где точно

проложен путь, но ему почему-то казалось, что к нему проявляют недоверие. Лично он

был рад, что в этом сезоне вновь пройдена восточная стена Северной Ушбы. Почти там, где он мечал пройти в 1964 году (он прошел тогда чуть левее); и собирался подняться в

1965-м. Стену прошла после двухгодичной осады группа Владимира Моногарова. И хотя

они лежат рядом, эти два маршрута его и Моногаровский, но второй проложен более по

глади «зеркала». Возникал вопрос: считать ли новый путь первопрохождением? Если да, то команда «Авангард» реально претендовала на золотые медали чемпионата СССР по

альпинизму. Если же это повторение (пусть даже частичное) пройденного, то успех

моногаровской группы мог быть оценен гораздо скромнее. При положительном для

авангардовцев решении невольно возникал и второй вопрос: кого же считать

первопроходцем «зеркала»? В споре за «зеркальный» приоритет Миша имел отличный

козырь: его путь, наверное, единственный в зоне «зеркала», где можно было подниматься

свободным лазанием. (Трудность и логичность этого пути подтвердят в 1971 году

альпинисты Чехословакии и в 1975 году, украинские альпинисты под руководством

Леопольда Кенсицкого.) Все, что правее, требовало индустриального метода, то есть

создания многочисленных искусственных точек опоры с помощью шлямбурных крючьев, что с альпинистской точки зрения менее ценно. На запрос Федерации о новом пути он

ответил телеграммой: «Маршрут Моногарова на Северную Ушбу 1968 года лежит правее

нашего маршрута. Считаю маршрут Моногарова первопрохождением». Пусть люди

получат свои медали. Не стал он спорить и за «зеркальный» приоритет, тем самым отдав

предпочтение команде Моногарова, прошедшей хоть и не намного правее, но более по

«зеркалу», чем он в 1964 году. Он сам снял с себя венок и надел на шею соперника. Боже, как быстро стареет успех! Еще вчера твое достижение было рекордом, потолком, почти

немыслимым завоеванием, добытым на пределе человеческих мук, сегодня оно пустяк, а

завтра уже забыто. И слава поворачивается к тебе в профиль и того смотри совсем

отвернется. Былой триумф? Да был ли он? Какая, право, тоска. А он еще надеялся

столько сделать. Но кто он теперь без легенды? В чем его полезность, смысл, долг, в чем

служение?! Хоть бери и кричи, как пшавеловский Змееед: «Беда мне, я клад потерял!»

Пионер отечественного альпинизма, последняя из могикан просла вленной семьи

Джапаридзе, почти святая женщина Грузии, мать всех альпинистов страны, чувствуя

психологический надлом Хергиани, поспешила в Москву, в Федерацию. В этой осенней

сутолоке, царящей в высшем альпинистском органе, когда решалась судьба медалей

чемпионата страны, когда затурканные члены президиума ходили с распухшими

головами, когда десятки претендентов толпились у заветных дверей, когда за суетою дел

немудрено было забыть или упустить что-то важное, седая Александра просила об одном -

о поощрении Михаила Хергиани за массовое восхождение на Ушбу грамотой Комитета.

Она хотела вернуть ему веру в себя. 22 ноября в театре Руставели общественность

Тбилиси чествовала участников летнего восхождения на Ушбу, чествовала его

руководителя. Как нечто нереальное, отзвеневшее, как розовый сон, воспринял он это

событие. А может быть, он уже исчерпал себя; иссяк? Нагрузки все росли и росли.

Трудности становились все предельнее. И не было передышки. Разве передохнешь: чуть

расслабился и поезд ушел. Но он не роптал на судьбу, принимал эту гонку, нес терпеливо

бремя диких нагрузок и риска. Он лидер, он в тигровой шкуре, ему иначе нельзя. Но

сколько сил отпущено человеку? Скорее по инерции, чем в силу внутренней потребности, он выехал зимой в Приэльбрусье работать тренером по горным лыжам. Во время

трехдневной спасаловки (искали попавшего в лавину лыжника) он простудился и заболел.

10 марта, несмотря на слабость, болело горло, знобило, он за, ставил себя выйти на

поисковые работы, но к вечеру окончательно свалился: кашель, температура. Ночь провел

как в бреду. Нашел в аптечке биомицин, но принять его не решился. Антибиотик! О них

дурно говорят. И вообще он не любил лекарства. Парил горло теплым молоком. Кашель

слегка приутих, но самочувствие не улучшалось, болело горло. Всякий раз, глотая слюну, он прислушивался сильнее или слабее боль. Вроде даже сильнее. А может, это не

простуда, а нечто худшее астма, туберкулез, рак? Он валяется уже почти полмесяца, и

никакого улучшения, любая простуда должна за это время пройти. Человек он был

мнительный и немного суеверный. Сейчас он думал, что заболел той же болезнью, что и

Кадербеич, судьба, связавшая их на всю жизнь, уготовила им одинаковую участь. Он

всматривался в свое пожелтевшее лицо, в белые пигментационные пятна на шее и

подбородке, считая их роковыми метами обреченности. Его мозг съедали мысли о

близком финале, а грустные воспоминания о прошедшем сезоне угнетали и добивали. Все

чаще и навязчивее всплывал образ несчастного Змеееда-Миндии, n реступившего свои же

правила и потому оглохшего душой, утратившего былую мощь и мудрость. Как он

мучился своей бесполезностью! Как укорял себя! Ему даже не дали умереть в бою: слишком откровенно он шел на гибель. Сражение проиграно, селения горят, и Миндия

прокалывает мечом свое сердце. Почему ему не дали умереть в бою? Тигр не обращался к

врачу. Он не просил ни у кого никакой помощи. Тигр замкнулся. Люди, окружавшие его, могли услышать в эти дни не свойственное ему: «Оставьте меня в покое». Находясь в

угнетенном состоянии, он не сразу сообразил, что за люди, с бутылками вина и снедью, так бесцеремонно распахнули двери, что за веселье, что за смех. Бог мой, ведь сегодня 23

марта, ему исполнилось тридцать семь. Он совершенно забыл об этом. Через несколько

дней врач лагеря, случайно узнавшая о его нездоровье, после дотошных расспросов и

осмотра определила пневмонию. Но Миша понимал, что не в меде и алоэ дело, а в том, что приближался сезон да-да сезон, в сезоне все решится. Он верил: вернется успех, вернется здоровье. Надо только постараться взять себя в руки и готовиться, чтобы

выступить, как следует в Доломитах, на Памире, в Крыму. Так и только так. Тигр заявил о

своем намерении штурмовать Южную стену пик а Коммунизма, на которую когда-то

замахивался Абалаков, самую трудную стену в горах Союза. Узнав об этом, врач лагеря

прислала ему большое письмо:

«Насколько я могу судить, твое обследование существенно не продвинулось, и, несмотря

на это, а может быть именно поэтому, ты все-таки едешь в свою безумную экспедицию.

Вчера я послала маленькую бандероль с лекарствами, которые тебе могут понадобиться

для оказания первой помощи самому себе. Сегодня я отослала бандероль с лекарствами, необходимыми для постоянного лечения. То, что у тебя одна вспышка туберкулеза

прошла без лечения, вовсе не доказательство, что без лекарств обходиться

предпочтительнее во всех случаях жизни! Просто у тебя достаточно крепкий организм, чтобы однажды справиться с болезнью без лекарств, но сейчас ты должен понять, что

нельзя полагаться на авось или бросаться в другую крайность смиренно ожидать

смертельного исхода, уверовав в свою обреченность без всяких к тому оснований. Между

прочим, твое уныние очень просто обьяснить. Всем людям, редко болеющим, даже если

болезнь протекает не в тяжелой форме, кажется часто, что она (болезнь) никогда не

кончится и они непременно умрут. Вот ко всякого рода травмам ты привык, и если бы ты

несколько месяцев пролежал с каким-нибудь переломом, тебе ведь не пришло бы в

голову, что ты умираешь? А ведь при переломе у тебя было бы больше неприятных

ощущений. Зато уж сейчас с непривычки твоя разыгравшаяся фантазия привела к выводу, что ты умираешь. Пойми, ты по собственной неосведомленности попал сейчас в

замкнутый круг. Сначала ты отказался от лечения и ни разу даже не потрудился сказать

мне, что тебе не становится лучше, а теперь, когда болезнь не проходит сама по себе, как

ты того ожидал, ты уже думаешь будто она не пройдет вообще и у тебя остался только

один выход «красиво умереть в горах». Я еще могу понять отказ от лечения в случае, если

тебе вообще надоело жить. Но ведь, насколько мне известно, у тебя-то для этого нет

никаких причин. Все это я пишу с единственной целью, чтобы ты, наконец, понял: из

создавшегося замкнутого круга есть еще один выход и гораздо более разумный, а именно

немедленно начать лечиться». Далее следовали подробные рекомендации по приему

лекарств. Милый доктор, ничего-то ты не понимаешь. Меня могут исцелить только горы.

В них и причина и следствие, в них и спасение. Другого пути у меня нет. С апреля он

начал тренировать на скалах Ботанического сада и в Цавкиси скалолазов Школы высшего

спортивного мастерства. Четкие часы занятий помогли включиться в тренировки самому

тренеру.

Он уже вышел из оцепенения, он уже нацелился на сезон. Он уже запускал себя на всю

катушку: Италия, Памир, Ялта. Он верил: вернется легенда Тигра - вернется все: слава, здоровье, жизнь.

Италия: ва-банк

8 мая он написал письмо Джумберу Кахиани. «Здравствуй Джумбер! Желаю тебе хорошей

жизни и здоровья, надеюсь, что у тебя все будет хорошо. Джумбер, я обижен на тебя: прошло столько времени, а ты еще не выслал заявление на участие в высотной

экспедиции. Теперь о делах. Ты являешься моим заместителем во всех вопросах, и тебе

придется поработать. Ты должен провести пятнадцатидневный сбор в «Айламе» с 10 по 25

июня. Я, может быть, буду в это время в Италии. Моя поездка туда очень кстати: могу

кое-что привезти для эспедиции газовые примусы и баллоны, которые нам очень

пригодятся для стенных восхождений. Смету утвердили, приказ подписали. Так что

помогай мне, я немного болею... Все надежды мои на тебя. Я и Мито Оболадзе выезжаем

11 мая в Москву насчет снаряжения»13 мая в Москве ему вручили письмо из Франции

«Мон шер камарада» приглашали в Париж. «Общее собрание и ежегодный ужин

Высокогорной Группы 1969 году в связи с 50-летием организации этой группы будет

носить особый характер. Мы весьма рассчитываем на присутствие членов Высокогорной

Группы на это! дружеской встрече, которая будет проходить в сельской корчме в лесу

Фонтенбло». После успешных выступлений на международном слете в Шамони он был

принят в Высокогорную Группу французского альпинистского клуба, о чем ему «с

удовольствием» сообщил в прошлом году президент Группы Робер Параго. Приятно, конечно, отужинать в Париже с альпинистской элитой мира, но... время, будет ли оно? «14

мая вернулись из Москвы в Тбилиси. В Москве был у врачей, осмотрели, сделали рентген, ничего не оказалось». Это его очень взбодрило. Он лишний раз утвердился корень хвори в

другом. Он старается меньше думать о болезни. Благо, колесо сезона быстро

раскручивалось. Итак, первым местом была Италия. 7 июня он прибыл на недельную

тренировку в Ялту, где его уже ждали спутники по предстоящей поездке, Вячеслав

Онищенко и Вячеслав Романов. Олег Космачев, также включенный в состав команды, тренировался у себя в Алма-Ате. Жили в излюбленном Мишином месте Нижней Ореанде.

«10 июня... Пока мне хорошо, думаю, что здоров, но иногда на тренировке трудно

дышать...»

Он ощущал в себе воскрешение.

11 июня написал письмо брату:

«Анвар, здравствуй! Надеюсь, что все здоровы. Хочу написать о своих путях-дорогах, чтобы вы были в курсе, когда и где буду. Сейчас я в Ялте. 15 июня улетаю в Москву. 18

июня утром в Италию. Двадцать один день буду делать там восхождения. Оттуда вернусь

в Москву и улечу в Среднюю Азию. Из Средней Азии, наверное, приеду в конце августа.

Очень плохо не чувствую, но немножко болею. Однако бояться нечего. Ну, а так как я

спортсмен, то это немножко мне мешает. С каждой тренировкой возвращались силы, форма, уверенность. Его умение оно же никуда не делось! 15 июня, как и планировали, вылетели из Крыма в Москву. Окончательно уточнился состав сборной. Главным

забойщиком команды проходил, как и прежде, Михаил Хергиани. Вторым номером

значился Вячеслав Онищенко. Далее шли неоднократные призеры всесоюзных

чемпионатов по альпинизму и скалолазанию Олег Космачев, Вячеслав Романов и

Владимир Кавуненко. Здесь было собрано все лучшее, чем располагала страна для чисто

скальных доломитских восхождений. Руководителем маленькой экспедиции был

утвержден начальник отдела альпинизма Всесоюзного спорткомитета Михаил

Ануфриков. Планы намечались такие совершить в Доломитах (районы Чиветты и

Лаваредо) восхождения по классическим маршрутам, а потом пройти несколько

рекордных стен, в частности северо-западную Чиветты, протяженностью около 1200

метров. Все было по силам: народ отправлялся отважный. Получили новое снаряжение: каски, рюкзаки, дюралевые карабины. Вибрама не было. Запаслись остроносыми

галошами «тайным оружием русских». После некоторой задержки 25 июня вылетели в

Рим. Аэропорт Фьюмичино толчея, гвалт, отсутствие чинности, атмосфера базара.

Завертелся новый, калейдоскоп. Разместившись в гостинице «Люкс» и отобедав в

обществе членов общества дружбы Италия СССР, альпинисты с переводчицей

отправились смотреть город семи холмов. Рим напоминал Ленинград скульптуры, фонтаны, обилие мрамора. Он всюду: в отделке зданий, ступенях скульптурных

ансамблях белый, серый, розовый. Памятник Гарибальди и его сподвижникам. Могила

неизвестного солдата. Многотысячная людская пестрота строгие английские пиджаки, японские кимоно, французские береты, азиатские тюрбаны и фески. Рим город туристов, в

нем больше гостей, чем хозяев. Музей Ватикана картины, фрески, скульптуры, Почти все

о Христе. Молчаливые служители ревностно следили за фотоаппаратами, снимать

категорически запрещалось. Произвел впечатление храм святого Петра, расположенный

на границе Ватикана и Рима, один из самых грандиозных храмов мира. Церковники знали, что делали: высоченные своды храма и гигантские скульптуры давили своей

огромностью. Потрясенные богомольцы, уже наполовину вьцеловали большой палец

босого святого. С верхушки храма можно взглянуть на тихий зеленый Ватикан, с одной

стороны, и серый, гудящий Рим с другой. «У меня так много впечатлений, что не

помещается в голове». Вечером того же дня советские альпинисты сели на поезд и утром

следующего были в Милане. Осмотру города был отдан только один день. Как и в Риме, везде мрамор, но здесь он тусклый, прикопченный в городе много промышленных

предприятий. Театр Ла Скала, театральный музей рояль Верди, личные вещи Карузо.

Собор Санта-Мария и истинное утешение всех прорабов Миланский собор, феномен

затянувшегося строительства. Объект начат в XIV веке и до сих пор не закончен. В

Милане здесь располагалась штаб-квартира восходителей КАИ (Клуб Альпино Итальяно) встретились с итальянскими альпинистами, Которые утром 28 июня повезли на своих

машинах советских коллег в район действия экспедиции, К массиву Чиветты. Пора было

приниматься за дело. Мелькали деревни и поселки провинциальной Италии. Вот нечто

оригинальное: бар К-2, в честь успехов итальянских восходителей в Гималаях; церквушка

с четырьмя большими репродукторами для подачи колокольного звона с магнитофонной

ленты. Доехали до Агордо, небольшого опрятного городка провинции Беллуно, дальше

пошли пешком вслед за уходящим с вещами вездеходом. Дорога Крутая. Вот они

знаменитые Доломиты. Серо-голубые полосатые скалы, похожие на крымские, только

более грандиозные. Чистые отвесы по нескольку сот метров. Некоторые вершины, отделившиеся от массива, торчат, как столбы. В плане массив напоминал четырехлапого

паука. Главная – Чиветта, его тело, Торре-Венеция, Торре-Триест, Чима делле Сассе и

Торре-Колдай кончики лап отдельным поленом за Торре-Венецией стоял Банкон.

Основные стены располагались в гребне, идущем почти по прямой от Торре-Венеции до

Торре-Колдая. Это северо-западные стены вершины Су-Альто, главной Чиветты (3218

метров), на которую еще в Москве облюбован основной, рекордный маршрут

протяженностью 1200 метров, башен Торре да Лаго, Торре ди Вальгранде, Торре Ди

Лялеге.

Торре да Лаго, Торре ди Вальгранде, Торре Ди Лялеге

Ряд знатных стен имели вершины, стоящие рядом с горной хижиной Марио Ваццолер, ставшей базой экспедиции, уже упомянутые Торре-Венеция, четкая и Элегантная, как

парус бригантины; Торре-Триест, торчащий, как пузатая бутылка, прямо из травы; Банкон, похожий на Торре-Венецию, но более крупный. 29 июня миланские альпинисты

давали пояснения по вершинам и стенам. Главная - Чиветта четкий, широкий

треугольник с небольшим изломом у вершины и многослойными, как пирог, скалами

смотрелась угрожающе. Левая половина стены была почти отвесом. На все 1200 метров

спадала скальная гладь.

Чиветта

Ла парете делле парети (стена всех стен). Почти в мистическом восторге произносилась

эта фраза, подкрепляемая всякий раз категорическими жестами, какие могут делать только

итальянцы. На этой Миша наметил свой рекордный подъем, который намеревался сделать

через неделю, когда сойдут остатки снега с предвершинной части и подсохнут потеки и

мокрые пятна. Представив гостям вершины, сопровождающие альпинисты отбыли в

Милан. Приют Ваццолер, стоявший в хвойном лесу под южной стеной Торре-Венеции, представлял собой небольшое двухэтажное здание из серого тесаного камня с высокой

трубой и квадратными окошками с железными ставнями. На первом этаже размещались

кухня, уютный бар с макетом Чиветты, зал-столовая с камином, где висели на стенах

фотографии знаменитых вершин, в том числе К-2 с автографом первовосходителя Лино

Лачеделли. Второй этаж спальные комнаты. Над кроватями альпинистов, как символ

вечных страданий, висело белое резное распятие. Около хижины был разбит

декорированный дворик, что-то вроде мини-парка, с дорожками, скамейками, столом.

Заведовал хижиной ша фамоза гида альпина» (знаменитый гид-альпинист), покоритель

десятка сложнейших доломитских стен, академик КАИ, президент Союза гидов Италии

Агордо Армандо Да Ройт. Этого высокого рослого, чуть раздобревшего сейчас

восходителя знали далеко за пределами Италии. Его имя всякий раз упоминается, когда

говорят о пионерах освоения стен Чиветты. Выгоревшие брови и веер разбегавшихся от

глаз морщин говорили о постоянном общении Тама, как любя называли Да Ройта

итальянцы, с горным солнцем.

Армандо Да Ройт

Он знал здесь все и мог ответить на любой вопрос, касавшийся альпинизма. С особым

смаком произносил он звонкие как литавры, слова. Вечером 29 июня Миша, назначенный

руководителем альпинистской части экспедиции, провел совещание. Решили, что первая

связка Хергиани Онищенко будет иметь неизменный состав, а вторая будет

комплектоваться из остальных альпинистов по самочувствию. Намеревался тряхнуть

стариной даже Ануфриков. Первая связка выбрала для начала Торре-Венецию по пути

Тисси, маршрут пятой, местами шестой категории трудности; вторая связка (Космачев-

Кавуненко-Романов) выбрала путь на ту же башню, но по маршруту Кастильоне

четвертой категории. Утром 30 июня связки вышли на штурм. Обычно стена Торре-

Венеции проходится за семь-девять часов. Лучшее время четыре часа принадлежало Да

Ройту. Это время и взял за ориентир Миша. Он подошел к стене, ощупал скалы. Зацепки

торчали, Как арбузные корки, кажется нагрузишь и сломишь. Взялся за одну-другую, ничего: держат. Связки начали подъем по стене. Тройка, вышедшая позже и довольно

быстро сходившая по легкому пути на Торре-Венецию, полагала, что двойка ещё работает

на стене, Каково же было ее удивление, когда она увидела гуляющих у хижины Хергиани

и Онищенко!

-Зацепки, как дверные ручки, лезлось хорошо, жаль, что стена быстро кончилась, сказал

Миша.

Он продолжал делать короткие записи.«30 июня. В семь утра вышли из хижины. В восемь

начали подъем. В одиннадцать пятнадцать были на вершине. Впереди шел я. Прошли

очень быстро. Так еще никто не ходил. Это рекордное время. Советские альпинисты

прекрасно защитили свою честь. Посмотрим, что будет дальше».

Итак, первый шаг сделан. «Иль Гадзеттино ди Беллуно» в репортаже «Шесть советских

скалолазов и Тама говорят на языке, общем для всех гор» писала: «Советские скалолазы

уже взялись за веревку и крючья, совершив с блеском два ответственных восхождения.

Восхождения, каждое высотой по 300 м, были сделаны по знаменитейшей Торре Венеции

двумя отдельными связками: одно по маршруту Кастильоне было осуществлено тремя из

шестерки в отличное время два часа с четвертью, при преодолении препятствий третьей и

четвертой категории сложности. Другая связка из двух человек совершила восхождение

по более сложному маршруту Тисси, затратив на него три часа, время совершенно

выдающееся, если учесть, что стена имеет участки шестой категории трудности! Эти два

восхождения - визитная карточка, которую советские альпинисты предъявили любителям

горного спорта, относящимся к ним с понятным любопытством. Таким образом была

развеяна дымка таинственности, которой была окутана советская экспедиция по ее

прибытии в Агордо. Как мы уже писали, речь идет о цвете советского альпинизма, школу

которого мы еще плохо знаем, но которая, вне сомнения, находится в авангарде

Восточного мира. В приюте Ваццолер гости встретили идеальную обстановку, которая

вызвала, как они говорят, их энтузиазм. Вечерняя беседа у камина между советскими

альпинистами и добрым Тама, идущая в основном на языке жестов, проникнута взаимным

уважением, симпатией и сердечностью». В хижине Армандо было удивительно уютно.

Здесь работала вся его семья, неизменный участник вечеров у камина. Жена Армандо

Ольга, спокойная, домовитая, из местных крестьянок. Ее царство кухня.

Старшая дочь Карла, светловолосая, с очень русским лицом. Она педагог, работает в

хижине только летом, выполняя функции барменши и официантки. Большая поклонница

Макаренно, любит порассуждать о школьных проблемах. Вообще о стиле она готова

говорить с утра до вечера, однако стоило появиться в хижине новому клиенту, и Карла

мигом убегала к стойке, чтобы обслужить: сервис прежде всего. Младшая дочь Отилия

совершенно не похожа на Карлу: тощая, чернявая, порывистая, типичная итальянка.

Помогала матери и старшей сестре. Помимо семьи Да Ройта в хижине была еще наемная

работница, в шутку прозванная Золушкой, сухая, жилистая девица. Трудяга до

самозабвения, она и убирала, И стирала, и стряпала, и занималась всякими переносками.

Ни секунды без дела. Отвлечь ее разговорами и пригласить к камину за все время так и не

удалось. Быть может, глядя на это бабье царство, окружавшее Армандо, единственного

мужчину в персонале хижины, Миша предложил устроить дровяной аврал. Тем более, что

день (это было 1 июля) выдался пасмурный, неходовой. Идея пришлась по душе. Карла и

Отилия показали, где есть сухие деревья, и закипела работа: все оказались большими

мастерами по пилке и колке дров - у приюта выросла огромная поленница. Вечером по-

семейному посидели. Попели песни. Армандо был особенно оживлен: Миша выбрал для

следующего штурма Банкон, детище и гордость Да Ройта. Стену Банкон Тама прошел в

лучшие свои годы в паре с французским альпинистом Габриэлем. Сесто градо суперьоре!

выводил он с особой мелодичностью, помахивая кистью, собранной в щепоть. Папа

пришел с Банкона - во! Карла провела руками по втянутым щекам: так похудел, бедный

папа. Да Ройт сказал, что первая связка может, пожалуй, одолеть его маршрут часов за

девять. Вторая связка в составе Космачев Романов рвалась на Торре-Венецию по пути

Тисси, что несколько обеспокоило Ануфрикова. Связка будет пытаться улучшить время

подъема, Космачев по характеру именно такой. Не устраивайте гонки, предупредил он

вторую связку. Он понимал: пройти стену резвее связки, в которой лидирует Хергиани, нельзя. А излишняя спешка может привести к пренебрежению страховкой и срыву. Миша

дал второй связке свежую консультацию по маршруту, обратив внимание на косой

траверс, вправо в середине стены: мелкие зацепы, местами откидывает. На альпинистском

языке это «задерживаться не хочется» яснее прочих терминов объясняло, что участок

шестой категории. На пятерке можно остановиться и перевести дух, чего на шестерке не

сделаешь. Разумеется, если альпинисты поднимаются свободным лазанием. Вешайте на

крюк по два карабина, советовал Миша, так легче протаскивать веревку. Мы со Славой

вначале помучились. Ему хотелось, чтобы и вторая связка блеснула хорошим временем.

Итак, 2 июля советские восходители вновь вышли на стены. За гостями смотрели в этот

день многие итальянские альпинисты. Не мог отказать себе в удовольствии и Армандо Да

Ройт. Король Чиветты наблюдал за восхождением на Банкон в двадцатикратный японский

бинокль. Глаз его был наметан: за свою жизнь в горах он повидал многих альпинистов, в

том числе с мировыми именами, с некоторыми связывался одной веревкой. Сегодня Тама

испытывал особое волнение: он хорошо помнил, какой ценой достался ему каждый кусок

скал этого семисотметрового отвеса. В те достославные дни он и Габриэль вынуждены

были ночевать на стене. Его поразила стремительность, с которой связка Хергиани

Онищенко начала продвигаться вверх. В бинокль он легко мог выделить скалолаза с

мягкими кошачьими движениями, лидера связки. Альпинист быстро ориентировался и лез

без остановки, словно шел по тропе. И еще: со стены слышалось пение. Какой же

смелостью надо обладать, чтобы совершенно забыть страх, столь извинительный для

человека, лезущего по отвесу, да еще распевать !Да, в тот день Миша был в ударе. Он шел

с такой надежностью, что уходил на десятки метров от ближайшего крюка. Такое мог

допустить альпинист, абсолютно уверенный в своих силах. «Иль Гадзеттино» писала:

«После двух прекрасных восхождений на Торре-Венецию советская экспедиция

завершила вчера утром еще одно чрезвычайно сложное восхождение. Был повторен

классический маршрут, проложенный Да Ройтом, агординским академиком альпинизма, вместе со знаменитым французским скалолазом Габриэлем на вершину Банкон -

величественную стену, одну из самых известных в этом массиве близ Торре Венеции.

Восхождение было сделано за шесть часов время, вызывающее уважение, так как

маршрут, превышающий 700 метров, включает многочисленные препятствия шестой

категории сложности». Связка Космачев Романов прошла Венецию по пути Тисси за

четыре часа, повторив время Да Ройта. Принимая в тот день многочисленные

рукопожатия, Миша чувствовал, что, это триумф. Подумать только: всего три месяца

назад он был больной, почти умирающий, а теперь. Его переполняло ощущение

огромного счастья. Слава, отвернувшаяся от него на какой-то миг, вновь сияла ему в лицо

ярко, ослепительно! Вся прожитая жизнь вновь казалась ему цельной, счастливой, удавшейся. Во второй половине того же дня советская экспедиция отправилась в Агордо

на встречу с местными альпинистами и жителями городка. Миша шел в отличном

настроении. Как похожи эти места на родные долины! Такие же леса, луга, гнездовья

домов, образующих хаос крыш, двориков, проходов. И дома такие же большие, с

длинными открытыми верандами. Такие же деревянные штакеты, жердевые ограды, такая

же кладка стен. Не хватало только башен. Вверху на пастбищах попадались немудреные

сарайчики под дранкой коши. И также камни, большие, тяжелые, лежали на крышах: прижимали дранку, чтобы не снесло ветром. Местные горянки были похожи на сванских

женщин. Даже платки завязывали, как сванки. Еще более походили на земляков мужчины

загорелые, обветренные, в простых рубахах и брюках. Наверное, люди труда всюду

одинаковы. Почему-то вспомнилась косовица, в Сванетии она обычно начиналась в

первых числах августа. Хлеб косили, когда зерно было чуть мягкое, чтобы не осыпалось, ранним утром или вечером: колос меньше ломался. Зерно твердело и досушивалось в

копнах. В эти августовские дни Сванетия становилась удивительно красивой. На верхних

ярко-желтых нивах, подходящих к самому лесу, выстраивались рядами высокие, как

свечи, копны. Ниже, в полосах, чуть пожухлая кукуруза с рыжими султанчиками

соцветий. Сочно зеленели только квадратные делянки картофеля. Яркими, красками

пестрели и сванские дома на верандах вывешивались разноцветные перины, матрацы, одеяла. Женщины использовали последние дни жаркого солнца. А вечером в селения, поскрипывая, тянулись груженные сеном савы. Все придворье, весь дом со всеми

комнатами и чуланами наполнялись сладким, душистым запахом. И тогда всем хотелось

поспать в дарбазе на свежем сене, где запах его был особенно густ.

«Я люблю горы и скалы, люблю хачапури, лепешки с медом, люблю запах араки, сам не

знаю почему, и готов ее пить утром после пира. Но пить подряд несколько дней трудно. И

тогда я ухожу в родной кош, где лес, где шумит река; с удовольствием занимаюсь по

хозяйству. Дою коров. Я люблю наши песни и запах араки, сам не знаю почему, и, когда я

далеко, я вспоминаю их, как родную землю». Миша с любопытством смотрел на

итальянских косцов, и ему вдруг захотелось самому пройти ряд-другой. Руки его

истосковались по такой работе. Он подошел к косцам, взял нехитрый инструмент, поплевал для порядка на ладони и, чуть раскачиваясь, пошел. Блестящее жало с мягким

звоном врезалось в зелень, выкладывая слева ровный травяной валик низкий бобрик

стерни, без обронов и огрехов, оставался за спиной косца. Крестьяне одобрительно качали

головами: умеет. В мэрии Агордо, где состоялась встреча, Миша был в центре внимания: герой Банкона казался одновременно героем фильма о восхождении на пик Коммунизма

1962 года. Его лицо лучилось счастьем. Вечером Миша сделал последнюю запись:

«Селение Агордо произвело на меня большое впечатление. Думал, что нахожусь в

Сванетии во время сенокоса. Женщины сгребали сено и были одеты также, как и наши

горянки: одни в черном (траур), другие в пестром. Сено здесь помещают вверху на

сеновале, а скот внизу, как и у нас. Сено носят на спинах. В Лагунвари я помню много раз

носил точно так же. И орудуют граблями так же, как у нас. И я поработал немного. Они

удивились, как я красиво косил».

3 июля из Рима нагрянули кинооператоры итальянского телевидения.

-Всем одеться по форме, сказал Миша.

Это прежде всего касалось Олега Космачева. Его облегченные доспехи, в которых он

выходил на штурм доломитских стен, потрясали всех. Вместо скалолазных штанов он

надевал шерстяные в обтяжку рейтузы, а сверху их легкоатлетические трусы. Потертые

галоши, привязанные н ногам белыми тесемками, великолепно дополняли вид.

Киносъемка длилась час. Заполучив свои кадры, довольные телевизионщики укатили в

Рим. Для следующих штурмов выбрали стены северо-западной диспозиции,

расположенные в основном шатре Чиветты. Первая связка нацелилась на стену вершины

Су-Альто (2900 метров). Протяженность стены восемьсот метров. Миша считал это

восхождение генеральной репетицией перед выходом на рекордный подъем по левой щеке

Чиветты. Вторая связка, теперь уже в составе Космачева и Кавуненко, выбрала стену

вершины Торре ди Вальгранде (2752 метра). Протяженность стены шестьсот метров.

Трудность обеих стен предельная «сесто градо суперьоре». Впервые стену Су-Альто

прошла французсная связка Ливанос Габриэль. Этот путь за восемнадцать лет повторили

считанные альпинисты - слишком труден подъем. Стена начиналась с крутого

расчлененного участка, затем переходила в заглаженную, отвесную среднюю часть с

козырьками и карнизами и только перед вершиной чуть ложилась. Ранним утром 4 июля

две двойки вышли из хижины Ваццолер, прошли вместе по тропе до плато Лоры и, пожелав друг другу удачи, расстались. Одна связка направилась к подножию Су-Альто, другая дальше, за главную - Чиветту. Чуть позже к Су-Альто подошли наблюдатели -

Ануфриков и Романов. На седьмой день пребывания в Доломитах первая связка начала

штурм третьей шестерки. Пройдя в одновременном движении нижние легкие скалы, альпинисты, начали пересекать снежно-ледовыи склон. Впереди пока шел Вячеслав, рубил и вытаптывал ступени, он был в вибраме. Миша был обут во французские

скалолазные туфли и на этом отрезке, а также на первых метрах мокрых и обледенелых

скал двигался вторым. Он вышел вперед от первого старого крюка, там, где скалы резко

вздыбились.

Сколько раз Вячеслав наблюдал вблизи, как работает на отвесах Миша, и не мог сдержать

восхищения: техника Тигра была безупречной. Было просто непонятно, как он мог

держаться на заглаженных скалах, смело откидываться от стены, просматривая

следующий участок. Скалы все более усложнялись. Пошли нависающие плиты, карнизы.

Однако темп движения лидера не сбавлялся. Дошли до маленькой ниши - ночевки

первопроходцев. Сделали короткую остановку, подкрепились шоколадом. Попили из

фляги воды. Отсюда с середины стены хорошо просматривалась зеленая долина. По

альпийским лугам бродили стада, слышался перезвон колокольчиков, доносились голоса

пастухов.

- Закрою глаза и думаю, что я дома, в Сванетии, - сказал Миша. К тринадцати часам

связка преодолела шестьсот метров стены и находилась рядом с перегибом, от которого

начиналось легкое выполаживание. Наблюдатели уже считали, что на Су-Альто дело

сделано и можно переходить под Торре ди Вал гранде, связке оставалось пройти

полверевки трудных скал. Путь преграждала огромная нависающая плита, Которую

можно обойти справа или слева. Внешне варианты были равноценны. Лидер выбрал

второй. Вячеслав внимательно страховал, следя за движениями партнера. Миша с

помощью трехступенчатой лесенки, место было неудобное, прошел траверсом влево

метра на четыре (лесенку не снял, оставил напарнику), вошел в камин и, поднимаясь по

нему, скрылся из вида. Из камина донеслось пение. Вячеслав следил за движениями

вереки, медленно уползавшей вверх. Через минуту-другую послышался камнепад, и он

увидел невероятное - сверху вместе с камнями из камина вывалился Миша. Первая мысль

- мягко погасить рывок и удержать партнера. Он вложил в страховку все свое умение

рывок резкий, сильный. Но почему веревка сразу ослабла? Он потянул ее на себя и понял: обрыв, наверное, одним из камней веревка была перебита. Второй веревки, а с ней и

лишнего шанса на спасение, сорвавшегося у связки не было. Ради скорости Миша, ходил

в этом сезоне на одинарной. Слишком много он возлагал на этот сезон. Вячеслав видел, как, стремительно набирая разгон, падал со стены партнер. Тигр летел вниз

сгруппировавшись, выставив руки и ноги, словно еще надеясь таким способом смягчить

удар. Он пролетел в чистом падении более сотни метров, прежде чем ударился о скальный

выступ. Потом тело его падало бесконтрольно, билось о скалы низа стены, о стенки узкого

с остатками льда кулуара и наконец остановилось на снежнике. Было жутко во все это

поверить: внизу, за бергшрундом, на глубине шестисот метров, виднелась неподвижная

красная точка. Как врач-травматолог, Вячеслав понимал, что означает падение на такую

глубину. В нахлынувшей лавине мыслей, самоупреков, душевной боли он чуть было не

бросился вниз, чтобы одним махом покончить со всеми муками и поставить точку.

Закрепись! кричали ему снизу. Закрепись. Внемля зову команды, он стал закрепляться.

Весь путь падения Миши видел в бинокль Романов от «сорвался» до «упал».Спешно

переобувшись в ботинки-вибрам, взятые у находившихся рядом на учениях итальянсних

солдат-артиллеристов, Ануфриков и Романов бежали по снежнику, чтобы подняться к

горловине кулуара. Сообщите в ближайшую хижину КАИ о несчастье с советским

альпинистом. Пусть принесут носилки, попросил Ануфриков офицера.

- Нужен ли врач?

- Я врач, - ответил Романов.

Чем ближе подбирались наблюдатели к Мише, тем более гасла надежда. Под разрывом

бергшрунда, на нижней его грани лежало изуродованное тело.

Старый восходитель, сподвижник братьев Абалаковых, ответственный работник

Спорткомитета, отправивший по долгу тяжкой службы не одну альпинистскую

похоронку, рыдал как ребенок.

Михаил Хергиани на стене в Су-Альто в своём последнем восхождении

Реквием

Он не собирался умирать в тот день, когда камень ударил его в плечо и он потерял

равновесие, хотя всего три месяца назад почел бы такую смерть за благо. Он принял бы ее

с распростертыми объятиями, с улыбкой уставшего человека; принял бы как спасение, как

милость, как самое желанное завершение уход на гребне триумфа. Он падал вниз без

крика о помощи, без традиционного «Держать», понимая происходящее, как рядовой

случай. Он видел камни, летящие рядом, метнувшуюся за ним веревку, он видел

Вячеслава на страховке, слышал, как звякали крючья и карабины, висевшие на петле.Он

ждал рывка.И вот рывок. Но почему он не повис, раскачиваясь на веревке? Этого он так и

не понял не успел понять. Он летел на первый уступ собранный, выставив по кошачьи

руки и ноги, надеясь самортизировать чудовищную силу разгона. Он совершенно не

думал умирать.

«Униту»: «Советский альпинист, имя которого еще неизвестно, погиб сегодня около 13

часов во время восхождения в массиве Чиветты. Он упал при подъеме на вершину Су-

Альто по стене со стороны Аллеге. Речь идет об очень сложной стене, без полок, близ

которой находится приют Тисеи. Погибший альпинист входил в группу из шести человек, приехавших в Агордо на прошлой неделе. Эта делегация представляет элиту советского

альпинизма... первый раз официально прибывшую в Доломиты». В секунду забыта победа

над Торре ди Валькранде, стоит на тропе вторая связка, Космачев Кавуненко, пораженная

известием: «Тигр погиб». Мир словно задернуло черной шторой. Тоска, оглушающая

тоска. И горе, заливающее все уголки души, без остатка, без отдушины.

Гибель альпиниста не потрясает альпинистов, она как бы входит в игру. Они были бы

несчастны, если бы относились к этому иначе. Но эта гибель потрясла! Альпинисты

лишились чудо-человека, которому отдавали все свое обожание. И это давящее ощущение

какой-то вины. Словно он немо говорил: «Я вовсе не чудо, я обычный смертный. И, если

что: простите мою гибель».

Не уберегли.

Но как уберечь?!

Не только доктор что-то почуяла. Острую ситуацию видели многие альпинисты. Это был

тот самый случай, когда все ясно и ничего нельзя сделать. Да разве только с ним такое

случалось? Бывали и у других спады, безнадежность, тупики и через взрыв приходило

воскрешение. Отговаривать? Запрещать? Пустое дело. Он отвел бы в сторону любую

бесцеремонную руку. «Я должен ехать в Италию, потом на Памир», - твердил Тигр. И все

понимали. Если он не поедет, будет хуже. Бесславный сезон его доконает. В горах был

шанс. Он должен был прогарцевать весь сезон на белом коне. Обязательно должен. Таков

характер или все, или ничего. Быть или не быть звучало тогда в натуральном смысле.

Немного успокаивало, что выступать он будет в паре с Онищенко, человеком сильным, надежным.

Как он выступал!

Когда-то обида на судьбу и крайняя неудовлетворенность сделали его альпинистом риска, заставил ходить с полной самоотдачей, что предопределило его быстрый успех. Легенда

пробудила в нем новые силы, и он сделал рывок, доведя скорость движения до крайних

делений. Прошлогодний сбой заставил его снять с себя последние сдерживающие путы.

Он был освобожден от боязни смерти, переживая блаженные ощущения полной

скованности, немыслимой доселе. Все так надеялись, что он победит в этом поединке с

самим собой.

«Иль Гадзеттино»: «Михаил Хергиани погиб на вершине Су-Альто.

Как Хергиани падал, видели не только двое его товарищей, находившихся у подножия

стены, но и солдаты; шестого артиллерийского полка бригады Кадора. Владелец приюта

Тисси Ливио де Бернардин с пятнадцатью артиллеристами занялся переноской тела.

Ануфриков и Романов много раз кричали Онищенко оставшемуся на стене. Он отзывался

и позднее, когда Армандо Да Ройт, а затем и Ануфриков пролетели над этой зоной на

вертолете, он махал рукой. Видели, как он надел куртку, чтобы защититься от дождя.

Положение Онищенко не вызывает опасений».

Когда солдаты проносили тело альпиниста через военный лагерь у поляны Лоры, дежурный взвод у орудий стал в положение (на караул), весь лагерь замер по стойке

«смирно». Флаг был приспущен:

К стене Су-Альто, влекомые чувством товарищества, спешили два альпиниста американец

и француз. Они начали подъем. Им хотелось помочь Онищенко оставшемуся на стене в

одиночку. И хотя дождь заставил отступить интернациональную связку, все равно: порыв

ее был прекрасен.

«Иль Гадзеттино»: «Хергиани и Онищенко совершали: восхождение по маршруту

Ливанос Габриэль, одному из самых сложных классических маршрутов во всех

Доломитах благодаря своей абсолютной вертикальности, включающему многочисленные

препятствия высшей шестой категории трудности. Чтобы представить себе это,

достаточно вспомнить, что в сентябре 1951 года, когда маршрут был проложен, двум

сильным французским скалолазам потребовалось три дня для того, чтобы достичь

вершины.

Связка проходила карниз на две трети стены, когда неожиданно Хергиани, шедший

впереди, полетел вниз. Восхождение началось за пять часов до этого, что доказывает, как

быстро шли русские».

Я, сенатор-коммунист Джованни Бартот, прибыл в приют Ваццолер, чтобы помочь вам. Я

слышал, у вас несчастье. Вчера вечером итальянское телевидение сообщило, что

советский альпинист, герой только что переданного репортажа, разбился.

Я, коммунист Сандро Де Тоффол, из партийной организации Беллуно. Вы можете

рассчитывать на меня во всех вопросах.

Спасибо, товарищи.

«Иль Гадзеттино»: «Команда спасательной службы Агордо сняла со стены сегодня во

второй половине дня советского скалолаза Вячеслава Онищенко, который остался вчера

на Чиветте.

Во время спасательных работ вертолет альпийской бригады Кадоре, управляемый

майором Паскуали, все Время контролировал зону. В Агордо днем приехал из Генуи

советский консул Андреев, который осмотрел тело Хергиани и затем в сопровождении

карабинеров поднялся в приют Ваццолер». Вечером 5 июля в хижине Ваццолер шла тихая

тризна. Разливалась по рюмкам русская водка, говорились бередящие душу слова, люди

пили не чокаясь. Вместе с советскими восходителями сидели итальянские альпинисты и

альпинисты других стран, находившиеся в эти дни под Чиветтой, члены Общества

дружбы Италия СССР. Какая прекрасная смерть! сказал итальянский альпинист. Если, конечно, слово «прекрасная» можно поставить рядом со словом «смерть». 9 июля, аэропорт Фью Мичино. Поредевшая советская команда. Состояние нервной усталости.

Мир не мил. Нет той обостренности в восприятии, что была прежде, в день прилета сюда, в Италию радости. Команда покидала Италию печали. Альпинисты смотрели, как

деревянный контейнер, внешне напоминавший ящик с оборудованием, медленно

скрывался в зеве самолета ИЛ-62. Они почти не обратили внимание, как по нижнему

вестибюлю и далее по посадочной площадке, обтекаемая толпой фотокорреспондентов, прошагала к лайнеру быстро, чуть косолапя, высокая дама с лицом мулатки. Софи Лорен

летела тем же рейсом на Московский кинофестиваль. Звезды мертвые, звезды живые. О, этот страшный мир контрастов. Среди сотен голов, запрудивших все перронное

пространство Тбилисского аэропорта, повязанные черной тканью головы Виссариона и

Максима. От самолета гроб поплыл на руках, тянувшихся со всех сторон. Он плыл долго, неспешно к стоящей в отдалении машине с откинутыми бортами. Взревели клаксоны, и

сотни автомобилей медленно двинулись вслед за головной. По пути поток обрастал

новыми и новыми машинами, катился к городу, как лавина. Кахетинское шоссе,

виноградники с печальными тополями, высотные дома района Двадцати шести бакинских

комиссаров, железная дорога. Вдали показалась дрожащая в июльском мареве Мтацминда

с телебашней; улица Черноморская, проспект Шаумяна, Долобаури, Эльбрусская, набережная Куры, белый обелиск арагвинцев, отвесные скалы левобережья с

прилепившимися старыми домами, Метехский замок с конным Вахтангом Горгасали, Майдан, арки мостов, автостанция. Поток сопровождавших машин затопил площадь

Героев, создав в центре города двухчасовую пробку; парк Кирова. Головная машина

остановилась. Гражданская панихида. Тысячи людей проходят через Альпийский клуб

Грузии, где установлен гроб. У пьедестала веревка, айсбайль и удивительно точный

портрет Тигра работы московского художника Алексея Гапоненко (Лёхи). В Тбилиси и

Местию идут тысячи телеграмм и писем. Они приходят из всех республик Советского

Союза, а также из Лондона, Софии, Парижа, Варшавы, Милана, Рима от людей всех

профессий, положений, национальностей.

10 июля он посетил в последний раз свою квартиру в Дигоми.

Он должен был по обычаю побыть хотя бы ночь у себя дома. Неутешная в горе Като.

Сколько раз она с тревогой ждала окончания сезонов.

«Не шли мне, пожалуйста, телеграмм, просила она, я боюсь их распечатывать. Пиши мне

только письма».

«Дорогая Нати! Я пишу от своего имени и от имени всех английских друзей, чтобы

сказать Вам о нашей глубокой печали после известия о гибели Миши. Вам и Вашей семье

мы приносим глубокое сочувствие в Вашей потере, но я уверен, что Вы почувствуете себя

сильнее, гордясь его памятью. Пожалуйста, передайте соболезнование от всех нас его

отцу Виссариону. Лорд Джон Хант».

Виссарион знал, где похоронить сына. В Сванетии: сван должен быть погребен в родной

земле. Так требовали правила, а правил он никогда не нарушал. Отца просили дать

согласие на захоронение в Дидубийском пантеоне.

-Здесь он затеряется, сказал Виссарион.

- В Сванетии никогда.

Самолет с телом Хергиани летел над горами Кавказа. Вот и Сванетия. Но не на посадку

пошел самолет, он взмыл вверх, к Бангуриани, вершине первого альпинистского

крещения Миши, потом развернулся над, перевалом Башиль, прошел над Уллу-Тау-

Чаной, над гребнями Далла-Норы и Чатына и направился к Ушбе. Самолет облетел ее на

высоте седловины в непосредственной близости от знаменитых стен. Пилоты понимали, не мог Хергиани лечь в землю, не попрощавшись с вершинами. Тысячи горцев молча

следили за этим кругом прощания. Со всех селений Сванетии, близких и далеких шли

люди в Местию, в Лагами. Обомкнув полукольцом дом Хергиани, каждая селенческая

делегация пела «Зарю». Свою «Зарю». Потому что песня-стон в каждом селении поется

по-своему. В Ушгули своя «Заря», в Нала своя, в Мулахи своя, в Бечо своя, в Лентехи

своя, в Местии своя. Торжественно и печально лилось над Лагами многоголосое пение, под которое десятки веков погребаются сваны. В ночь с 14 на 15 июля, последнюю перед

похоронами, сваны вскрывали гроб. Из комнаты были удалены почти все. Остались

Виссарион, Максим и еще два-три человека. Сваны делали это, на первый взгляд

странное, вскрытие по двум веским причинам увидеть истину своими глазами и положить

к покойному его лучшую одежду, как требовали правила. Они срезали с альпиниста

страховочный пояс с обрывком новой австрийской веревки, внимательно рассмотрели

пряди в месте разрыва - все ли совпадало с рассказом Онищенко? Вложили спортивный

костюм, куртку, обувь. Длинная людская река соединила Лагами с центром Местии.

Впереди шествия рядом с портретом Хергиани шел его последний напарник.

Митинг.

Предпогребальное оплакивание. Бьется поседевший на глазах Виссарион: я знал, что так

случится, но не думал, что так рано. Сванские женщины, похожие на монашек,

обладающие особым даром страдания, почти мученическим талантом, вели плач с

причитаниями. Громко звучит голос Евы. Мечется у ямы с распущенными волосами

страшная Шушана, Мишина тетка.

О, дедес исгва, Миша. О, дедес исгва.

Все смешалось здесь, не враждуя, и идейные речи, и обрядовые слова, и почетные

караулы, и тонкие свечи и черные одежды, и красные пионерские галстуки. Никого и

никогда не провожала так Сванетия.

Швендбав хар хоча мара Мишас.

Огромный бурый бык, нагнув голову, истово лижет ботинок свана, говорящего

ритуальные слова. Янтарные глаза быка глядят печально и доверчиво. Кто знает, может, он взывает о пощаде, а может, благодарит за уготованную судьбу. Две тонкие свечи

трепетно дрожат на его красивых рогах.

Этот медвежьей масти бык любимый бык Миши будет сейчас забит. Мясо его сварят в

трех больших котлах и подадут вместе с лепешками и аракой на сорокадневный

поминальный стол. Швендбав джарх нишгвей. Сван поднимает вверх бутыль с аракой.

Шершавый бычий язык лижет черный ботинок.

-Скажи, Виссарион, почему ты разрешил схоронить сына не на тихом фамильном

кладбище, а у шумной площади? спросил на поминках строгий родич.

-Сын давно уже не лично мой. Он давно принадлежит народу.

Да, согласился родич, он накрыл нашу землю золотой шапкой.

1972 год, 8 июля. Местия. Солнечный день. Белое покрывало падает с высокого

памятника: базальтовый Тигр скал смотрит вверх на горы. И вновь гремят многоголосые

песни. Но печальной «Зари» здесь уже нет. Сваны поют «Лиле» песню о солнце, любимую

песню Миши, и «Квириа», песню о человеке, прожившем достойную жизнь.

Базальтовый Тигр Скал смотрит вверх на горы

Скалолазание - младший брат альпинизма

Их надо знать в лицо

Виталий Абалаков Вячеслав

Красноярец

Соревнования связок

Онищенко

Александр

Губанов

Легендарный

На трассе

Многократная

Ленинградские скалолазки Нина

грузинский

многократный

чемпионка страны Новикова и Люсьен Федорова

скалолаз Михаил чемпион СССР

Вера Выдрик

Хергиани

Виктор Маркелов

Абсолютная

Тренер

Один из

Команда Ленинграда на

чемпионка страны красноярских

сильнейших

первенстве СССР 1973 года в

1979 года

скалолазов

скалолазов страны Крыму

Алевтина

Владимир

Николай

Пахомова

Григорьевич

Молтянский

Путинцев

Тренер ленинградских

Многократный

Сильнейший

Самый юный

скалолазов Владимир

чемпион страны скалолаз

скалолаз

Григорьевич Старицкий

красноярец

последних лет

Александр Демин Валерий Балезин

Узбекская спортсменка Флюра

Скалолаз-

Боец спецотряда

Жирнова в последнее время

монтажник Юрий "Буревестник"

стала сильнейшей скалолазкой в

Янович

Михаил

стране

Тимошенко

Document Outline

ГЛАВА I. КОРОЛЬ ЛАГАМСКОГО СВИФА

Чхумлиан

Прощай, Сванетия

Глава II. НОВАЯ ЗВЕЗДА

Любимец "Металлурга"

Чемпион СССР

Тяжкий урок

Так подсказывало сердце

ГЛАВА 3. ТИГР СКАЛ

Англия: рождение легенды

Сезон-61: пик Победы

Команды выходят из игры

Болгария: в тигровой шкуре

“Я с детства мечтал подняться на Ушбу”

ГЛАВА 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

Франция: триумф!

Человек особых полномочий

Трагедия поражения

Италия: ва-банк

Реквием

Скалолазание - младший брат альпинизма

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg