«Виктор Розов. Свидетель века»

Виктор Розов. Свидетель века (fb2) - Виктор Розов. Свидетель века 5283K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Стефанович Кожемяко

Виктор Стефанович Кожемяко Виктор Розов. Свидетель века

Я не хочу жить в скотском обществе. Не хочу, чтобы мои дети, внуки, правнуки жили в скотском обществе. Криком кричу и буду кричать: не хочу!

Верно, многие устали. Порой можно слышать: да отстаньте вы с вашей историей, с вашей победой, с вашей борьбой. Эту, довольно большую числом, часть нашего общества важно подбодрить и оживить. Чтобы пополнить ею ту часть, которая хочет жить по-человечески, а не по-скотски. Вот я свою задачу так и вижу: будить и не давать уснуть…

У меня вот какая мысль. Мы проиграли «холодную войну», да? Но мы, говорят, проиграли и Бородинское сражение. А что было потом, а? Даже Москву сдали. А что было потом? Нет, русский дух проявит свою силу, свою мощь и – победит.

Из беседы писателя Виктора Розовас журналистом Виктором Кожемяко,«Правда», 16 августа 1995 года

В честь того, кто честью не поступился Введение в книгу о достойнейшей судьбе

Виктор Сергеевич Розов… Именно он – герой этой моей книги. Известный писатель, знаменитый драматург, автор сценария фильма «Летят журавли», признанного одним из лучших в мировом кино.

Однако главным в этой книге о нем будет обращение не к пьесам и сценариям, а к личности их автора и драматургии его жизни, особенно на последнем, завершающем этапе.

Как назвать то время – с 1990 года, когда состоялась первая моя беседа с ним для газеты «Правда», до 2004-го, оказавшегося прощальным? Называют по-разному. Например, временем перестройки и реформ. Или годами рождения новой России. Многие из тех, рядом с кем он жил и работал, самодовольно именующие себя ныне творческой элитой, воспринимали все происходившее тогда с ликованием.

А в его восприятии это была трагедия великой страны. Уничтожение Советской власти, которой за многое он искренне и глубоко был благодарен. Обозначившийся вначале как нечто невообразимое, а потом вдруг ставший ужасающим фактом развал Советского Союза. Ликвидация русской, советской духовности и культуры, без чего немыслима для него Россия…

И как же быть ему, старому человеку, родившемуся в далеком 1913 году, когда вокруг развертывается и нарастает вакханалия разрушения?

Другие деятели искусства (весьма существенное число) приветствуют: все правильно, так и надо! Исходят угоднической слюной в подобострастии к новой власти.

А он твердо встал против.

Запахло большой кровью. На горизонте – расправа над «бунтовщиками». И та самая «элита», собранная в Бетховенском зале Большого театра, вдохновляет главного властителя на «решительные действия».

– Раздавите гадину! – сбиваясь на визг, кричит популярная актриса.

– Канделябрами их, канделябрами! – подстрекает впавший в истерику пианист, вполне сознавая при этом, что «канделябры» по воле президента могут стрелять.

– Холуяж! – припечатает участников того сборища и всех других ельцинских подпевал честный русский, советский писатель Виктор Розов.

А когда свершится то, к чему призывали «мастера культуры», когда танковые орудия ударят по Дому Советов и польется кровь, он, перекрывая одобряющие и поощряющие на продолжение кровопролития вопли, со страниц «Правды» заявит: «Сеются зубы дракона».

* * *

Давайте же воздадим ему должное. И попробуем представить, разобраться, понять, что двигало этим человеком в его действиях и высказываниях, которые многим из недавно близких ему людей, прямо скажем, казались недопустимыми и весьма странными. Недаром, как рассказывал мне режиссер Сергей Розов, сын Виктора Сергеевича, одна известная театральная критикесса, не выдержав, однажды обратилась к нему с крайним недоумением и осуждением:

Виктор Сергеевич Розов – знаменитый писатель, драматург, сценарист

– Ну почему вы себя всем противопоставляете?

– А знаете, – ответил он, – вчера незнакомая женщина в магазине подошла ко мне и сказала: «Спасибо вам, вы один говорите правду».

И сколько было таких, как та критикесса! «Террор среды» – понятие реальное. Этот террор проявлялся не только в приватных осуждениях, подобных приведенному выше, не только в изоляции большинством СМИ, где он сразу стал неприемлемым. В тех же СМИ появились по его адресу злобные материалы, переносить которые было тяжело.

Но – он не сдался. Не уступил. Не отступил. Почему?

Вы все лучше поймете, прочитав эту книгу. Беседы, которые я вел с ним почти пятнадцать лет (самых трудных, самых горьких!), были в полном смысле исповедальными. Предельно искренне и откровенно говорил он обо всем и обо всех, в том числе о себе. И, осмелюсь сказать, многое раскрывалось мне в тех беседах.

Выделю, с моей точки зрения, самое главное. Это его любовь к Родине и обостренная совесть.

Признаюсь, само намерение мое подготовить и выпустить документальную книгу о нем вызвано было в первую очередь именно этими сильно выраженными – необыкновенно сильно! – свойствами его натуры. Ведь мы дожили ныне до общественного состояния, когда очень многим, если не большинству, такие человеческие свойства кажутся уже чем-то нереальным, выдуманным, да и ненужным. Абстракции какие-то, просто слова – не более того. Что за любовь к Родине? Какая там еще совесть, какая честь? «Не говорите красиво…»

Его примером хочется всех, а особенно молодых, убедить: есть это чудо – душевно красивый русский человек. Советский человек. Было и должно быть. Вопреки насаждаемому скотству, культивируемой власти денег, поощряемому и захватывающему индивидуализму, который справедливо называют зоологическим…

Вот в 1941-м почти двадцативосьмилетний актер Московского театра Революции, имеющий «белый билет», то есть освобожденный от воинской обязанности, добровольно и настойчиво просит зачислить его в ополчение. Уходит на фронт. Переносит тяжелейшее ранение и возвращается в жизнь буквально с того света. А мог он туда не пойти? Нет, он – не мог.

«Я должен быть там, где всего труднее», – скажет потом Борис, герой его пьесы «Вечно живые» и его фильма «Летят журавли». Но ведь это устами написанного им персонажа говорит сам он, Виктор Розов!

А теперь сбросим полвека. Год 1991-й. Над Родиной опять угроза. Кто-то этого не понимает, кто-то, воспользовавшись ситуацией, хочет получше устроиться, сделать карьеру, чего-нибудь в созданном хаосе прихватить и разбогатеть. Разумеется, честному человеку это противно, однако старый писатель, да еще инвалид, мог бы, наверное, постараться сохранить личное спокойствие.

Нет, он себе опять говорит: «Я должен быть там, где всего труднее». А если уж совсем точно, это говорит его совесть. И он, как когда-то в начале великой войны, снова добровольцем вступает в бой за Родину.

* * *

Конечно же, это был его бой за Родину – все, чему на протяжении без малого пятнадцати лет я стал очевидцем и свидетелем. А оружие в том бою могло быть у него единственное: слово.

И вот страна услышала слово великого патриота и гражданина Виктора Розова. На сей раз не с театральных подмостков, не с кино– или телеэкрана, а с газетных страниц. Основной трибуной для него становится «Правда».

Вряд ли есть надобность подробно объяснять, почему именно она. Его позиция совпала с позицией газеты «Правда». Ну а большинство других, с позволения сказать – «демократических» изданий просто перестали его печатать, как почти полностью закрытым оказался для него и телевизионный экран.

В советские годы Виктор Сергеевич не раз печатался на страницах главной газеты страны, о чем сам свидетельствует в своей замечательной автобиографической книге «Путешествие в разные стороны». Но советские годы – это иное. Тогда многие из творческой интеллигенции рвались, за честь почитали выступить в «Правде». А вот по мере нарастания антисоветской, антикоммунистической волны, в ходе так называемой перестройки, положение резко менялось. И я, возглавляя тогда редакционный отдел прессы и публицистики, это очень хорошо чувствовал.

Бывало, договоришься с известным писателем о статье, а наступит срок – он вдруг тебе сообщает, что не будет писать. О причинах вскоре и спрашивать уже не приходилось. Причина, в общем-то, ясна: «не подходит» им теперь «Правда». Одни внутренне быстренько перевернулись и думают сегодня уже совсем не так, как вчера. Другие, может, и не вполне перевернулись, да боятся об этом заявлять, даже появляться со своей фамилией в «Правде» трусят.

Но велика ли, в сущности, разница? Можно ли сказать, кто хуже – сознательный предатель, конъюнктурный перевертыш или обыкновенный трус?

Вот в какой ситуации обратился к Виктору Сергеевичу Розову с предложением написать статью или побеседовать со мной для моей газеты. Он согласился сразу, без колебаний. Готов побеседовать, и сам готов приехать в редакцию. Хоть завтра.

Право же, мне показалось, что он словно ждал этого предложения. И на следующий день, сильно припадая на покалеченную во время войны ногу, вошел в мой редакционный кабинет. Приветливо поздоровавшись и сбросив полушубок, сказал:

– Что ж, давайте говорить.

Эту нашу беседу, состоявшуюся в декабре 1990-го и напечатанную в феврале 1991 года, вы прочтете на страницах книги. Далее я о ней еще кое-что выскажу, а сейчас подчеркну то, что меня тогда особенно поразило. Человеку без малого восемьдесят и передвигаться с раненой ногой, опираясь на палку, как вижу, ему крайне тяжело, а он почему-то пустился в этот путь. Ведь мог бы меня к себе позвать, и я приехал бы, мне-то легче.

– Ничего, – отвечает. – Зачем же вас утруждать, если я в этой беседе заинтересован…

Ну разве не удивительно? Потом, конечно, я не буду позволять ему ради меня такие путешествия, да и со временем даваться они станут ему все труднее, но – поездки ему и потом придется совершать. Причем даже еще чаще! Дело в том, что первые же его выступления в «Правде» вызвали сильнейший читательский отклик. Для многих, очень многих слово Розова оказалось спасительно необходимым. Люди захотели общаться с ним не только через газету, но и лично. И посыпались приглашения – встретиться в том или ином коллективе, выступить, ответить на вопросы.

Я знаю, он старался не отказывать никому, сколь бы ни было это трудно. Не раз видел у него дома, как после таких встреч, мучаясь, под охи жены Надежды Варфоломеевны, пытался – в тазу с водой или иными какими-то способами – «успокоить» натруженную больную ногу. Затем прибавились серьезные проблемы с сердцем. Затем – и вовсе неожиданное…

Однако до последнего он старался не утрачивать этих живых связей с людьми. И, конечно, постоянных связей с «Правдой», которой был от души признателен и благодарен.

«Пользуясь случаем, – писал он, – хочу сказать спасибо газете «Правда» за то, что она есть, за то, что она такая. Я эту газету люблю. В ней действительно много Правды».

А когда в 2002-м подошло наше 90-летие, он для юбилейного номера продиктовал мне по телефону:

«Моя подружка «Правда» всего на полтора года старше меня. Мы вместе, рядом прошли большой и нелегкий путь. Всякое бывало. Однако и в самые трудные для газеты времена она держала свою марку.

Откровенно скажу: когда страну нашу начали ломать через колено, когда смешались все ценности, я очень боялся, что газета «Правда» не выдержит и займет какую-нибудь недостойную позицию. Нет, к счастью, этого не случилось. По-прежнему «Правда» осталась верна Правде. Не ударилась в конъюнктуру, не развалилась от всех страшных нажимов. Стояла и продолжает крепко стоять!

Все, что происходит в это драматическое время со страной, с обществом, находит отражение на ее страницах. Мне особенно дорога позиция «Правды» по вопросам литературы и культуры в целом. Дорого и то, что предоставляла мне возможность выступать по самым острым проблемам нашей жизни. Увы, далеко-далеко не каждая газета могла на это пойти – смелости не хватает…

Рад, что в «Правде» сохранился журналистский костяк не изменивших своим убеждениям, не предавших Родину людей. Вот так и продолжайте марку держать!»

* * *

Это его слова из года 2002-го. Уже в каком-то смысле итоговые. А ведь до этого сколько пережил вместе с «Правдой», став членом нашего Общественного совета в самый критический момент!

Газету не раз закрывали. Распространителей ее преследовали. В 1993-м, после расстрела Верховного Совета, ельцинский клеврет, прибывший к нам в редакцию, прямо заявил:

– Борис Николаевич не хочет, чтобы в стране выходила газета «Правда»!

Можно считать неким чудом, что, в конце концов, «Правда» продолжила свой выход. Но если это все-таки свершилось, то в немалой степени благодаря духовным ратникам, не предавшим Правду. И Виктор Сергеевич был здесь в первом ряду таких наших авторов, как Леонид Леонов и Юрий Бондарев. Валентин Распутин и Александр Зиновьев, Владимир Бушин и Сергей Кара-Мурза, Татьяна Доронина и Николай Губенко…

Невозможно назвать всех, но вклад каждого остался запечатленным на газетных страницах. Вклад его, Виктора Розова, – очень весомый. Вклад в отстаивание Правды.

Когда-то поэт написал:

Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье.

Вот мы и видим сегодня.

А другой поэт выразился так: «Все минется – одна правда останется».

Она и осталась о том трагическом, смутном времени, которое теперь, хотя несколько иначе, продолжается, но вместе с тем принадлежит истории.

Вклад Виктора Розова – очень весомый. Вклад в отстаивание Правды

Осталась, например, в ужасающем признании поэта-лирика Окуджавы после кровавой расправы над российским Верховным Советом, свершившейся двадцать лет назад: «Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было. И, может быть, когда первый выстрел прозвучал, я увидел, что это – заключительный акт. Поэтому на меня слишком удручающего впечатления это не произвело».

Вот вам правда о Булате Окуджаве и всех других, кто наслаждался, радовался, ликовал вместе с ним под залпы танковых орудий, убивавших людей.

Но осталась и другая правда о том, что произошло тогда, – Виктора Розова: «Особенно страшно, когда интеллигенция мутирует, когда она, которая веками стояла на стороне униженных и оскорбленных, была поборницей добра и милосердия, вдруг, оскалившись, начинает вопить о мщении, о безжалостности, об уничтожении «врага». Кровь, пролитая при расстреле Дома Советов, навеки запятнала их пиджаки, фраки и мундиры. Слезы матерей, отцов, жен, детей по убитым и покалеченным выступают белой солью на их упитанных лицах… Произошла же национальная катастрофа, свершилось великое народное бедствие!»

Ну как? В чьих устах Правда? На чьей она стороне?

Благородный голос Виктора Сергеевича Розова доносится к нам сквозь годы, давая убедительные уроки совести, честности и чести.

Глава первая КОГДА НАД РОДИНОЙ СГУСТИЛИСЬ ТУЧИ

Честно говоря, многое меня тревожит. Но особенно, пожалуй, беспокоит угроза, нависшая над единством нашего Союза. Это ужасное зло, прямо-таки дьявольское – вспышка национализма, свидетелями которой мы стали… Безумство какое-то! Кто и что может от него выиграть?

Виктор Розов

Итак, я первый раз встречаюсь с Виктором Сергеевичем Розовым. Год 1990-й, декабрь. Ни он, ни я не знаем, конечно, что будущий год, в начале которого «Правда» опубликует эту нашу беседу, станет последним годом существования великой страны под названием Советский Союз. Мы еще не знаем этого, но тревога, большая тревога, уже витает, что называется, в воздухе, остро входя в душу его и мою…

Нет, ни я, ни он не предполагали тогда, что это может произойти так скоро. Да и вообще нереальной казалась (по крайней мере, мне) возможность того, что страна окажется разрезанной на части. Однако джинн разрушения уже был выпущен, слово было произнесено!

Хорошо помню, как на второй или третий год «перестройки» шел по коридору редакции веселый Михаил Полторанин, работавший в «Правде», и с радостью сообщал о своем впечатлении предыдущего дня. Был на встрече с Гавриилом Поповым, который, используя какие-то выкладки Сахарова, подробно изложил, на сколько частей может быть разрезан Советский Союз.

Меня это потрясло. И самим озвученным фактом, и той деловитостью, с какой – надо же! – анализируют будущее разрезание, и, конечно, непонятной обрадованностью рассказчика. Непонятной… Вот так все более раскрывались то один, то другой человек из подвизавшихся рядом…

Короче, для тревоги оснований было в избытке. Она шла по нарастающей, и, казалось, каждый день таких оснований добавляет. Когда вспоминаешь то время, оно представляется началом массированного и ошеломляющего наступления сил зла.

Началом, потому что это наступление продолжается и сегодня. Но со временем горький опыт многому нас все же научил. А тогда ошеломление от происходящего – от неожиданного предательства, от коварства и цинизма, подрыва нашей нравственности, духовности, культуры – было столь сильным, что головы у людей шли буквально вразнос. И надо было, считал я, головы как-то вправлять. Привлекая в газету для этого самых разумных, честных и стойких.

Конечно, сегодня во многом критически оцениваю то, что удалось сделать. Да и тогда постоянно была большая неудовлетворенность. Давление Горбачева и Яковлева, приславших в «Правду» вместо неподатливого Виктора Григорьевича Афанасьева «своего» главного редактора, внутренний идейный раздрай в коллективе, смута общественная, сбившая ориентиры, – все это сковывало, не давало говорить в полный голос. Прямо скажу, слишком долго оставались и какие-то иллюзии в отношении того же Горбачева, а противостояние его с Ельциным, во многом имитированное, эти иллюзии подкрепляло.

Что там я! У Виктора Сергеевича в той первой беседе вы тоже почувствуете некую обманную надежду. Например: «И лично я всей душой поддерживаю меры нашего президента, направленные на охрану общественной нравственности». Имитационные были «меры», увы…

Вообще, кому-то сегодня Розов в диалоге 1990 года наверняка представится слишком мягким, недостаточно резким и острым. Что ж, добрый по природе своей, всегда веривший и продолжавший верить в добро, он органически не мог вести себя так же агрессивно и хамски, как те, против кого выступал. Потому и призывает: «Терпимее надо бы нам быть друг к другу… Цивилизованно вести спор и решать вопросы. Если же ты берешь на вооружение в борьбе с коварным противником его способ, его оружие с кривым ходом, то сам же уподобляешься ему».

Он не хочет уподобляться и не будет. Оружие «с кривым ходом» не применит против своих противников и впредь. Главным оружием Розова останется правда честного человека. Однако дальше вы убедитесь: голос его будет крепнуть, а оценки заостряться. Никакой терпимости не допустит к тем, кто несет зло Родине!

Впрочем, ее нет и здесь.

«Это ужасное зло, прямо-таки дьявольское», – говорит он об угрозе, нависшей над единством Советского Союза.

«Пусть Союзный договор сохранит наш Союз как монолит – не просто собрание разнородных элементов, а органическое соединение элементов внутренне близких, как нередко бывает в природе».

«Многих, думается, увлекает только внешняя сторона церковных служб, их пышность, красочность, и гораздо меньше – проникновение в нравственную глубину того же христианства. Вообще, у меня часто возникают противоречивые чувства. Например, когда я вижу, как закладывают храм иконы Казанской Божией Матери и со свечками стоят там Ельцин и Попов. Знаете, я даже рассмеялся: это же старые безбожники. Не надо мне такого театра. Это меня не только не привлекает к религии, а отталкивает».

«Для меня вот это появление грязных, мерзких слов в художественной ткани современных произведений просто болью в сердце отдается… Пользуясь случаем, хочу обратиться ко всем деятелям культуры: не несите похабщину, давайте бороться с этим злом!»

Актуально, согласитесь. Очень актуально и сегодня…

А тогда его размышления о насущном и наболевшем вызвали целый поток читательских откликов. Сотни писем шли в редакцию. Все их я отдавал Виктору Сергеевичу. И читал он эти письма с необыкновенным вниманием.

К счастью, несколько посланий из того потока чудом остались у меня. Вы можете прочесть их вслед за нашей беседой, и волнение разных людей послышится в этих строках с разных концов еще единой и великой тогда Советской страны, за которую так болело сердце истинного патриота Виктора Розова.

ДОБРО И ЗЛО

Диалог ведут писатель Виктор Розов и редактор «Правды» по отделу прессы и публицистики Виктор Кожемяко

Виктор Кожемяко. Предлагаемая тема беседы, Виктор Сергеевич, может показаться несколько абстрактной. Но попробую как-то обосновать, почему остановился именно на ней. Жизнь человека и общества человеческого, согласитесь, так или иначе, складывается в исходном счете из борьбы сил Добра и сил Зла. Верх одерживают то одни, то другие. Ну, может, не в примитивном механическом раскладе, а все же… Так всегда было, так есть и, наверное, будет. Отражение этого мы находим и в философии, и в религии, и в общечеловеческой нравственности. Да и в истории, конечно. Как вы думаете – сегодня какое зло нам угрожает больше всего?

Виктор Розов. Честно говоря, многое меня тревожит. Но особенно, пожалуй, беспокоит угроза, нависшая над единством нашего Союза. Это ужасное зло, прямо-таки дьявольское – вспышка национализма, свидетелями которой мы стали. Вспышки в Прибалтике, и в Закавказье, и на Украине, и в Молдове. Уже говорят, что и Россия должна отделиться от всех. Безумство какое-то! Кто и что от него может выиграть? Кто так злонамеренно развил узконационалистические подлые чувства, вспыхнувшие с эдакой силой?

Нет, национальное самосознание – это, конечно, прекрасно. Однако все мы должны понимать, что нация нацией, а есть еще и нечто большее – союз наций. Банально даже напоминать: Европа вся сейчас объединяется, а мы вдруг хотим разъединиться.

В.К. Но вы же не станете отрицать, что Союз наш нуждается в обновлении?

В.Р. Разумеется, не стану. Я всей душой за то, чтобы в каждой республике активнее развивались национальная культура, экономика, черты национального характера. Все это очень хорошо. Но почему это должно рушить Союз? И какая будет от такого разрушения польза народам?

При всем при том, что мы клянем сейчас свое прошлое вдоль и поперек, наискосок и по диагонали, во многом справедливо клянем, надо же признать, что за годы Советской власти все республики очень сильно двинулись вперед. И дружба была отнюдь не только показная. У меня, например, пьесы шли во всех республиках. Я очень часто ездил на премьеры. И всюду приезжал как к родным. Везде меня одинаково хорошо принимали, в любой республике. А что хорошего даст языковое и культурное разъединение, разобщение людей – возврат к распаду Вавилонской башни?

Или представьте вариант военной опасности. Не хотелось бы об этом говорить, но кто знает, что может быть в будущем. Предполагали ли мы, что Саддам Хусейн вдруг совершит такую безумную акцию – проглотит целое государство? Так же в свое время и Гитлер выскочил – как черт из бутылки, быстро и неожиданно. И вот обратите внимание, когда он начал завоевывать Европу, он быстро и Австрию проглотил, и Чехословакию, и такую большую страну, как Франция. Не говоря уже о Бельгии, Голландии, Люксембурге. Почему он их так легко проглотил? Они все были разделены, и он их по кусочку кушал, как бисквит. А когда напал на нашу страну, то он столкнулся не с отдельными государствами – Белоруссией, Украиной, Грузией, Арменией и так далее, а с монолитом.

Виктор Сергеевич был не только выдающимся русским советским писателем. Он был и настоящим гражданином своего Отечества, великим патриотом

Так вот, скажу откровенно, хотя, может, это кому-то и не понравится или покажется совсем наивным: я за монолит в лице обновленной федерации. Пусть Союзный договор сохранит наш Союз именно как монолит – не просто собрание разнородных элементов, а органическое соединение элементов внутренне близких, как нередко бывает в природе. И потом, должно же быть у наших людей чувство общей Родины, единого дома. Я, скажем, никогда не забуду, как воевали у нас в батарее ребята самых разных национальностей..

В.К. Проблема, к которой вы обратились, исключительно актуальна. Ну а добро и зло в культуре, в литературе, где вы работаете? Как они здесь себя проявляют?

В.Р. Наша культура – и русская, и многонациональная – всегда отличалась высокой нравственностью. А сейчас на нее полезла безнравственность. Нахраписто, бесцеремонно полезла.

Вот я захватил с собой письмо, которое пришло мне как секретарю правления Союза писателей. Из Саратова. Автор просит, чтобы я публично дал соответствующую оценку пьесе Владимира Сорокина «Пельмени», опубликованной в шестом номере журнала «Искусство кино» за 1990 год. Дескать, легализуется самая настоящая порнография, в данном случае словесная. И что же? Я прочитал эту пьесу и полностью согласен с автором письма. Кстати, радует, что это молодой человек. Подписался: Голяков Алексей, 21 год.

Значит, и некоторых молодых уже возмущает тот разгул, который идет ныне и в театре, и в кино, и в литературе. Для меня же – я старый человек – для меня вот это появление грязных, мерзких слов в художественной ткани современных произведений просто болью в сердце отдается.

Вспоминаю в связи с этим, как во время путешествия по Волге в одном из храмов я увидел необычную икону: Богоматерь, а в грудь ее вонзаются стрелы. Заинтересовался, потому что никогда раньше такой иконы не видел. А мне объяснили: это Богоматерь Семистрельная. Когда говорят скверные слова, они ей в сердце вонзаются. Вот так.

Я думаю: есть любовь, есть секс, есть эротика, а есть похабщина. Эти похабные слова оскверняют душу, они развращают людей. И лично я всей душой поддерживаю меры нашего президента, направленные на охрану общественной нравственности. Пользуясь случаем, хочу обратиться ко всем деятелям культуры: не несите похабщину, давайте бороться с этим злом!

В.К. Но ведь многие вполне серьезно считают это важным завоеванием свободы.

В.Р. По-моему, в понятие свободы непременно входит и самоограничение. Иначе получается не свобода, а распущенность. А это вещи разные. Распущенным-то быть гораздо легче, нежели свободным.

Часто ссылаются на США: свободная страна, свободный народ. Но я недавно был там в деловой командировке и убедился: вот где дисциплина строгая, вот где законопослушание, вот где порядок. Потому что власть ограничивает поведение своих граждан. Попробуйте, например, поспорить с полицейским…

И люди сдерживают себя перед законом. Что ж, пожалуй, здесь вполне подходит Марксово определение: свобода – осознанная необходимость.

В.К. Добро я непосредственно связываю с добротой: тут, по-моему, недаром общий корень. А как вы относитесь к известному выражению поэта о том, что добро должно быть с кулаками?

В.Р. Иногда должно, а иногда – нет. Я приведу пример из своей личной жизни, настолько ужасный, что мне даже стыдно об этом говорить. Когда я применил кулак. На меня было нападение: ткнули в глаз, правда, попали около глаза, но потекла кровь. Я растерялся: что делать? В это время я держал за руку трехлетнюю внучку. И пришлось пустить в ход кулаки. Я отбился.

Это вынужденная, можно сказать, крайняя ситуация. Но мне совсем не по душе, когда врукопашную идут, скажем, на пленуме в Союзе писателей. Вот тут добрее надо быть даже к своему противнику. Цивилизованно вести спор и решать вопросы. Если же ты берешь на вооружение в борьбе с коварным противником его способ, его оружие с кривым ходом, то сам же уподобляешься ему.

Терпимее надо бы нам быть друг к другу. Вы знаете, я не раз замечал даже в магазине. Сейчас ведь все ругают, все ругаются. И вот рявкает какая-то из продавщиц, именно не скажет, а рявкнет – ты же ей вежливо ответишь: извините, я вот вас побеспокоил. И вдруг все смещается. Моментально смещается. Сколько раз я замечал: когда начинаешь говорить мягко и хорошо, сразу сникает агрессивность с противоположной стороны.

В.К. Наше общество сейчас, кажется, переполнено борьбой. Во всех сферах. Идет и борьба за власть, и борьба разных взглядов на историю, на сегодняшний день, и борьба каких-то экономических концепций, политических взглядов, национальных позиций, нравственных установок… Во всем этом, согласитесь, нелегко бывает не только сориентироваться, но и сохранить человеческое лицо.

В.Р. Теряют многие люди человеческое лицо. До того, что в борьбе, казалось бы, за добро убивают. Убивают и женщин, убивают детей. Вот вам зло, как бы выросшее из добра. И меня еще убеждают: да, но это, Виктор Сергеевич, люди, доведенные до отчаяния! А я ответил: человек, доведенный до отчаяния, убивает себя. Если же он убивает другого, он доведен не до отчаяния, а до остервенения.

В.К. Добрый человек, злой человек… В абсолюте их, наверное, не бывает. Но все же мы так говорим. Вами прожита долгая жизнь. Каких людей, по вашим наблюдениям, можно было назвать добрыми, а каких – злыми? И каких все-таки больше?

В.Р. Конечно, больше добрых. У меня основная часть книги воспоминаний посвящена добрым людям, которых я встречал на своем жизненном пути. Одна глава так и называется: «Я счастливый человек». А счастливый потому, что всегда, в самые тяжелые моменты жизни встречал добрых людей.

Вот лежал я в госпитале, очень тяжело раненный, умирающий, с гангреной до пояса. Врач, который положил меня на операционный стол, сказал: вам отнимут ногу выше колена. Когда же я очнулся в палате, то увидел, что нога в громадном гипсе, но цела. И я спросил: что с ногой? А врач говорит: мы решили побороться за вашу ногу. Это во время войны, когда раненых – многие тысячи, миллионы! И я, рядовой солдатик, истекающий кровью, скелет, одни косточки. «Решили побороться за вашу ногу…» Ну каково? И ведь ногу-то спасли.

В.К. Да, это потрясающе.

В.Р. Это было во Владимире, а потом перевезли меня в Казань. Другой врач, женщина, спрашивает: чего бы вы хотели? Пить хотите? Я говорю: да. Врач обрадовалась: раз есть желание, значит, сохранилась страсть к жизни. А есть хотите? Да. Она воскликнула даже: это хороший признак! А чего вы хотите? Не теряя чувства юмора, я сказал, что хочу пирожки с мясом и компот. Это означало пожелать совершенно невозможное. Но знаете, утром она принесла мне компот и пирожки с мясом. Уж где она их достала, чего это ей стоило! Врач, совершенно мне раньше неведомый. Ну что это, объясните?

Нет, я столько добрых людей встречал, столько помощи оказывали мне в тяжелых обстоятельствах… А у меня много было тяжелых обстоятельств. Я, например, жил в квартире коммунальной, где двенадцать комнат в коридоре, народу набито битком, один умывальник, туалет один тоже. Все это вроде бы ужасно, но эти 23 года, что я прожил в той квартире, это годы очень счастливые. Потому что рядом были хорошие люди. И хотя кто только там не был – и уборщица в каком-то учреждении, и судомойка в столовой, и учительница, кинорежиссер, авиаконструктор… Какая смесь племен, наречий, состояний! Но, вы знаете, за 23 года в этом общественном коридоре, где керосинки, горшки, ведра, чайники, не произошло, кажется, ни одной ссоры. Соседи оказывали всегда взаимное внимание и посильную помощь.

В.К. Откуда же сегодняшняя наша озлобленность и раздражение по отношению друг к другу?

В.Р. Я тоже думаю. Понимаю, что некоторые обстоятельства это вызывают – нехватка товаров, продуктов. Но ведь все этим не объяснишь. И потом – в одинаковых обстоятельствах разные люди ведут себя по-разному. Смотришь, в той же очереди: один стоит и молчит, старается кого-то не толкнуть, а другой так и лезет, локтями пихает да еще ругает всех подряд.

Замечу, что раздраженность эту вызывают, по-моему, не только материальные трудности. А разве не действует тут, например, телевидение, которое без конца показывает заседания Верховного Совета и съезды, где депутаты тоже, прямо скажем, ведут себя не ахти как? Агрессивно крайне, оскорбительно. Кроме того, я ведь не знаю, как лучше провести экономическую реформу или сформулировать какой-то закон, это не моя профессия. И многие другие не знают, и все раздражаются от того, что помочь не могут, а гусей раздразнили.

Нет, нельзя возбуждать так бессмысленно. Чрезмерная замкнутость людей на политике, оказывается, тоже может быть вредна. Как-то я выступал в клубе и говорю: вот вы сейчас все раздражены, все недовольны, так примите мой совет – не читайте газет и журналов, не смотрите телевидение и не слушайте радио, и вам будет лучше. Понятно, это шутка, но, я бы сказал, с долей горькой истины.

В.К. В последнее время люди стали все больше клониться к религии. По вашему мнению, может это спасти нас и нашу нравственность?

В.Р. Многих, думается, увлекает только внешняя сторона церковных служб, их пышность, красочность, и гораздо меньше – проникновение в нравственную глубину того же христианства. Вообще у меня часто возникают противоречивые чувства. Например, когда я вижу, как закладывают храм иконы Казанской Божией Матери и со свечками стоят там Ельцин и Попов. Знаете, я даже рассмеялся: это же старые безбожники. Не надо мне такого театра. Это меня не только не привлекает к религии, а отталкивает. Хотя, конечно, если бы ведущих себя истинно по-христиански стало больше, было бы хорошо.

В.К. Во все времена велика была воспитующая сила нравственного идеала. Не отсюда ли, скажем, и святые христианской церкви? Сейчас об идеале многие говорят разве что с иронией. А верите ли вы в воспитующее его воздействие, в нравственную силу литературы, искусства?

В.Р. Вопрос об идеале, если его ставить в общем, для меня всегда чересчур абстрактный. Для меня важен вопрос конкретного человеческого поведения. А идеалы… Сколько их было, за которые боролись огнем и мечом. Уж на что прекрасны были идеалы нашей революции, а к чему зачастую они приводили. Или идеалы Великой французской революции? То же самое. А религиозные идеалы, из-за которых вспыхивали и вспыхивают настоящие войны? Посмотрите, что творится сейчас на Западной Украине. Церкви двух направлений одного и того же христианства учиняют форменную драку, чуть ли не хоругвями и иконами бьют друг друга по башке. Это же безобразие, кошмар.

В.К. Но все-таки разве не нужен для людей, особенно для молодых, в пору нравственного становления какой-то пример, на который бы они равнялись? Вы много писали о молодежи – от первых своих пьес до одной из последних, «Кабанчика». Что думаете о нравственных проблемах молодежи сегодня, довольно-таки, согласитесь, растерянной, многого лишенной и в прошлом, и в настоящем? Нужен ли молодым герой? И какой? Нужен ли, скажем, Павел Корчагин или брат Алеша? Вспоминаю вашу инсценировку Достоевского. Это ведь тоже по-своему тема нравственного идеала, жизненного подвига, самоотверженности, наконец.

В.Р. Скажу так: и зло заразительно, и добро. И когда в произведении заложено добро, оно действует, не может не действовать на людей. Вот вы помянули инсценировку «Брат Алеша». Я помню, был в Театре на Малой Бронной на спектакле в постановке Эфроса. Шел какой-то 105-й или 110-й спектакль, в общем, обычный, рядовой. А какая стояла тишина! Прямо-таки гробовая. С напряженнейшим вниманием люди слушали великие мысли Достоевского. Сосед даже наклонился ко мне и спросил: «Разве сегодня премьера?» То же было в Саратове, где «Брат Алеша» шел в хорошей постановке Киселева Юрия Петровича: огромное внимание.

Могу похвастаться и насчет «Кабанчика». Вы знаете, какая аудитория в Центральном детском театре: подростки, юноши, девушки. Пожалуй, больше подростков на спектакле. Время от времени я сюда прихожу. Так вот, есть у меня в этой пьесе длинный монолог – он занимает в тексте, по-моему, шесть страниц, что, казалось бы, для зрителей совершенно невыносимо. Но как слушают! И это современная молодежь, которую столько ругают, поливают из всех шлангов, до чего она плохая.

В.К. Значит, не такая уж пропащая молодежь…

В.Р. Нет, я к молодежи в целом хорошо отношусь. Хотя вижу в ней и немало плохого, сознаю, как много у нее трудных проблем. Но доброе, хорошее ей в душу все-таки западает. Стало быть, и надо давать побольше прекрасного, доброго, душу очищающего, а не матерных слов, о которых написал молодой человек из Саратова. Добро, повторюсь, заразительно. А зло, о котором сейчас много пишут и печатают, ставят спектакли и фильмы, оно нередко разрушающе действует на душу человеческую, портит ее.

В.К. Может, и нам, журналистам, в прессе стоило бы больше рассказывать о проявлениях добра? Ведь есть же они в жизни – примеры истинной доброты, самопожертвования, красоты душевной.

В.Р. Безусловно. Только не надо искусственно конструировать подвиги и героев напоказ… На меня, например, всегда производит большее впечатление, когда пишут: проходивший мимо человек увидел, что горит дом, а в доме ребенок, и он залез по водосточной трубе и вытащил ребенка. И ушел, даже не сказавши, кто он. Такой случай действительно был, и сейчас подобные случаи бывают. Это настоящие люди. Это золото. Это то добро, без которого мир не может существовать. Как в Евангелии сказано, это соль жизни.

Да. Я приблизительно излагаю: добро есть соль жизни. Без этой соли она портится, и наступает всеобщая смерть. Один мой родственник сказал: «Дядя Витя, это значит соль в качестве консерванта, который не дает жизни протухнуть?» Грубовато, но верно по сути. Как раз в некоторых сегодняшних литературных произведениях, а особенно в статьях, выступлениях с трибуны нет такой соли, нет добра, но есть злоба, есть крайнее раздражение.

В.К. Вспоминается лермонтовская строка: «К добру и злу постыдно равнодушны…» Не считаете ли, что равнодушие – серьезная болезнь, которая порождает и нравственную инфантильность, и даже душевную подлость, я бы сказал?

В.Р. Если говорить о политике, то у нас равнодушных сегодня, пожалуй, нет. Все вовлечены в политические страсти, все до беспредела политизированы. Не мешало бы, как я уже замечал, и поубавить этих страстей. Зато нравственное состояние человека… Тут многое неблагополучно именно из-за равнодушия. Иначе откуда же, скажем, брошенные старики, сироты-дети при живых родителях?

В.К. Значит, с еще большей неизбежностью встает вопрос о нравственном воспитании. И о самосовершенствовании в толстовском смысле…

В.Р. У меня есть формула: каждый сам себе заведующий. Да, человек сам себя делает прежде всего. Будь внимательным к своим родителям, к детям, к родственникам и друзьям, не делай подлостей. Все есть для того, чтобы ты был порядочным человеком. Все для этого есть, несмотря на то, что в магазинах ничего нет.

А что человека воспитывает? Хорошие книги, фильмы, спектакли, хорошие выставки и музеи. Но, подчеркну, именно хорошие, когда они пронизаны нравственностью и светом истинного искусства. Которое есть драгоценнейший дар, квинтэссенция жизни. Тут у меня тоже имеется своя теория. Ведь великие наши учителя, художественные гении постигали мир тем шестым чувством, которое называется интуицией, они ощущали его как бы в четвертом измерении. Им озарение было дано, чтобы проникнуть в суть жизни. Об этом и Блок писал, и Ахматова писала, Пушкин, Гете, Флобер – каждый по-своему, но все они испытывали это…

И вот к такому проникновению в жизнь приобщаешься через великие книги. Они делают тебя добрее, терпимее и сострадательнее к людям, они делают тебя лучше. Почему я придаю огромное воспитательное значение искусству и особенно книгам? Потому что с книгой ты один на один, как с умным и душевным собеседником. Я рад, что очень рано подружился с книгой и читал, что называется, запоем. И книги, конечно, мою душу формировали, ой, формировали как! Я плакал над книгами, я хохотал, я прыгал от радости и счастья. Но для этого, знаете ли, нужно иметь контакт. Иначе кнопку жмешь, жмешь, а если провода где-то нет, то ничего не зазвенит, ничего не зажжется. Нужен и умный совет при выборе книги. Тут бы, думаю, телевидение и радио могли людям больше помогать, вообще средства информации. А школа? Сейчас же школа нередко прививает только отвращение к литературе.

В.К. Говорят, нашему обществу очень требуются ныне предприниматели, деловые люди. А не возникнет ли в связи с этим еще более острый дефицит людей нравственных? Вспоминается ваша инсценировка гончаровской «Обыкновенной истории», сделанная в свое время для «Современника». Разве не злободневны сегодня ее проблемы?

В.Р. Деловитость – хорошее качество. И я бы приветствовал истинно деловых людей у нас. Но, конечно, чтобы практицизм не превращался в хищничество. Тут действительно включен серьезный вопрос.

Что же касается «Обыкновенной истории», то это вечная книга. Я уже потом вычитал, Лев Толстой рекомендовал ее своим детям в воспитательных целях. И не случайно сейчас она в студии Олега Табакова с успехом идет. Проблемы там вечные. Скажем, как разрушается личность, вырождается юношеский идеализм. Я грешным делом не люблю вот таких идеалистов. Пока их товарищи, практические люди, делают карьеру (назовем так), они еще витают в облаках идеализма. Когда же очухиваются, то начинают догонять и перегонять тех, кто нормально ушел вперед, не гнушаясь уже никакими методами. Нет, это я не люблю.

В.К. Вы верите, что добро, в конце концов, возьмет верх над злом?

В.Р. Я верю в то, что жизнь наша нормализуется. Но, думаю, для этого нужно время. И большая работа всех нас. Время, работа, терпение.

«ОБЯЗАТЕЛЬНО СОХРАНИТЬ НАШ БОЛЬШОЙ ОБЩИЙ ДОМ – СОВЕТСКИЙ СОЮЗ»

Так откликнулись читатели

Уважаемый Виктор Сергеевич Розов!

Прочитали ваш диалог с публицистом Виктором Кожемяко в газете «Правда». Вы очень глубоко и честно дали характеристику прошлого и настоящего нашей Родины. Кто отвергает прошлое, у того нет будущего.

Кто же эти новые вожди? Это ведь бывшие коммунисты, а теперь перевертыши, самые злые антикоммунисты, карьеристы, в большинстве своем по существу антисоветчики. Прикрываясь «демократией», нагло ведут ярое наступление на социализм, выступают реставраторами капитализма, хотят разрушить наш Советский Союз.

Эта публика и их средства массовой информации способны только крушить все завоевания народа за 70 лет Советской власти. Но, как показала их практическая деятельность, кроме демагогических прожектов вроде «500 дней» и «частник на землю – накормит народ», ждать от них нечего. А это же глупость несусветная!

Мы думаем, что 10 миллионов читателей «Правды» с благодарностью воспримут ваш диалог и еще лучше поймут, куда ведут эти «демократы» наш народ – к краху нашего Союза. Нам с ними не по пути. Надо жить прежде всего своим умом, а не по подсказке так называемой «свободной» и «независимой» прессы, которая вовсю смотрит на любимый капиталистический Запад.

Хотелось бы посоветовать Вам, Виктор Сергеевич, написать пьесу на злободневную современную тему – например, «Перевертыши». Очень просим Вас как фронтовика.

С уважением к Вам от группы фронтовиков и постоянных Ваших читателей ветеран партии, войны, труда

Блинов Петр Семенович

г. Николаев,

Украинская ССР.

* * *

Здравствуйте, Виктор Сергеевич!

С большим удовольствием прочитал Вашу и Виктора Кожемяко беседу «Добро и зло». Действительно, мы сейчас живем в очень сложное время, в каком-то Бермудском треугольнике: торговля – теневая экономика, кооператоры – Моссовет, «демократы» – национализм. Верховный Совет РСФСР вместо того, чтобы помогать Союзу, сует палки в колеса. Вместо того, чтобы заниматься остро наболевшими вопросами, занимаются пустословием, говорильней, политической трескотней и демагогией.

В первую очередь нужно решить экономические вопросы, национальный вопрос, чтобы как можно скорей перестала литься кровь. Экономика, которая нас кормит, одевает, дает тепло, отошла на второй план. Бросившись соревноваться в красноречии, составляющие власть люди теряют драгоценное время и души, забыли всю нашу богатую историю.

О народе, о его труде, о его истории нужно думать больше всего. И на этом надо воспитывать молодежь, нашу смену. Хорошо, что наша партия стала давать отпор господам «демократам» на страницах своих газет. Недопустимо, чтобы страной стали править всевозможные Травкины и подобные им стяжатели-кооператоры.

Уважаемый Виктор Сергеевич, разве можно забыть подвиг Н. Островского, П. Корчагина? Это же пример всей нашей советской молодежи! Для нас книга Н. Островского «Как закалялась сталь» была настольной книгой.

Жили мы в то время, когда первые Герои Советского Союза спасали челюскинцев, летали через Северный полюс, когда строили Днепрогэс, Магнитку, метро. Вся страна была в трудовом порыве. Разве это можно забыть и перечеркнуть? Да и пример собственных родителей тоже помогал формировать в нас тружеников и патриотов своей Советской Родины.

Строительство Магнитки

Я, мальчишка из далекой сибирской глухомани, закончив 10 классов, приехал в Казань и поступил в авиационный институт. Одновременно учился в аэроклубе. Сразу после войны было тяжело с питанием. Ходили разгружать баржи, вагоны, чтобы подработать. Выжили, выучились!

Мой летный стаж – 40 лет: 10 спортсменом, 30 – летчиком-испытателем. Был в заграничной командировке как инженер по летным испытаниям. Сейчас на пенсии, но продолжаю работать, пишу инструкции для летчиков.

Горжусь старшим сыном, который работает зам. главного архитектора города. Сумел поставить на правильный путь и воспитать хорошего труженика! А вот второго сына, который еще учится в школе, очень трудно воспитывать. Именно потому, что живет он в это непонятное время: в комсомол не хочет, в армию не хочет, а о своей будущей специальности даже и не думает.

Обстановка накладывает свой отпечаток. Что делать? Кто придет нам на смену?

Формировать настоящего советского человека, труженика и патриота, – важная задача школы, комсомола, партии и нас, родителей. А смена нам нужна надежная. Партии, видимо, нужно больше заняться воспитанием подрастающего поколения. Ведь ни одна страна не имеет такую богатую историю и таких героев, как наша, такие примеры мужества и героизма. А сегодня стараются, чтобы мы это все забыли. Дорого придется расплачиваться, если не примем меры!

Я горжусь своей страной. Горжусь, что внес толику своего труда в общее дело. Советские вертолеты, которые летают во всех точках земного шара, несут и мой труд.

С искренним пожеланием всего самого доброгоНиколай Жен, заслуженный летчик-испытатель СССР

г. Казань.

* * *

Дорогие два Виктора – В. Кожемяко и В. Розов!

Я ваш постоянный читатель из Молдовы, рабочий. Извините, никогда не писал никуда, но на этот раз не выдержал. Спасибо вам за диалог.

Я – за соль жизни, за единство нашего Союза, за монолит Союза. За вашу формулу: сохранить Союз! За культуру, нравственность, за Добро.

Мы, то есть я и мои близкие, тоже верим, что жизнь нормализуется. Нужно работать и иметь терпение. Но обязательно при этом нужно сохранить наш большой общий дом – Советский Союз.

Спасибо вам!

Семья Шмалько

г. Кишинев.

* * *

Уважаемый редактор В. Кожемяко!

С первых слов своего письма прошу прощения, что писать буду по-житейски просто. А во-вторых, хочу сердечно поблагодарить вас за такой умный, душевный разговор с писателем В. Розовым.

Я считаю, такие диалоги в наше неспокойное время очень нужны. Побольше бы искренности и душевности на страницах нынешней печати! И хочу поделиться еще некоторыми своими соображениями.

Думается мне, что зло в обществе часто идет даже не от трудностей жизни, а от алкоголизма и наркомании, которые приводят к тяжким изменениям психики. Представьте, если это происходит на уровне парламентов, правительств, других высших руководителей страны?! Ведь требуются здоровые мозги, чтобы управлять обществом и государством. А у каждого ли, кто берется за это, мозги в порядке? По моим наблюдениям, далеко не так.

Хотелось бы услышать на этот счет мнение специалистов. И вообще, надо бы узаконить обследование руководителей всех уровней психиатрами. Особенно это необходимо, по моим наблюдениям с экрана, Российскому парламенту, президенту и Моссовету.

Е.Ф. Малахова, пенсионерка.

г. Старый Оскол, Белгородская область.

* * *

Уважаемые товарищи!

Спасибо авторам и редакции за прекрасный диалог В. Розова и В. Кожемяко «Добро и зло». Хорошо бы продолжить тему всестороннего освещения нашей истории.

Нет, далеко не все было плохо, как утверждают некоторые. Была вера в возможность построения справедливого общества и огромные успехи в этой работе. Были энтузиазм строек, дружба народов разных наций, значительные достижения социализма во всех советских республиках. Был великий патриотизм в годы войны и в результате Великая Победа. А главное – во все времена были настоящие люди, великие сердца, добрые, честные, справедливые.

Очернительство в печати всего и всех плохо влияет на общество, особенно на молодежь.

Газета «Правда» мне нравится своей объективностью и принципиальностью. Желательно чаще публиковать очерки о хороших людях. Ведь они есть!

С добрыми пожеланиями Е. Озеринина

г. Череповец, Вологодская область.

* * *

Откликаюсь на диалог «Добро и зло» В. Розова и В. Кожемяко.

Я постоянный читатель газеты «Правда». В ней нахожу интересные мне вопросы, раздумья и объяснения. Ведь человек всю жизнь учится. Мы учимся друг у друга.

Жизнь сложна и многолика. Человек рожден для дерзаний, счастья и продления рода. Вся наша жизнь – это борьба добра со злом. Доброта облагораживает человека, дает ему честь и хвалу. Утверждение доброты – главное в морали. Есть такая пословица: «У желающего добра врагов не отобьешь». Ведь преграда встает перед добром.

Но все-таки человек призван творить добро. Зло легко произвести. Много зла на свете. Но хуже всего зло, сознательно порождаемое. Ведь зависть и ненасытность порождают зло. Еще Н.Г. Чернышевский отмечал, что вся безнравственность проистекает из внешнего мира.

В жизни много аргументов, чтобы ошибиться. Требуется от человека много знаний, умений, нравственных сил, чтобы творить добро и быть справедливым.

Меня очень печалит натянутое положение в стране. Ведь все мы – дети нашей земли. Все мы связаны видимыми и невидимыми узами. Нам нужен труд, труд счастливый, свободный. А равнодушие, ложное честолюбие, разжигание розни между людьми разных национальностей хорошего никогда не могут принести. Сегодня у нас явно не хватает сердечности, душевной теплоты. Это в первую очередь касается тех, кто заправляет в политике и в СМИ, от кого зависит будущее нашей общей Советской страны. Человек жив духовными и моральными критериями – утрачивать их недопустимо! После уже поздно будет кулаками махать.

У критики мало клиентов, она не мед. А вот цены на товары опять повысились. Но ведь не все в кооперативах и не все занимаются индивидуальной предпринимательской деятельностью. Я травмирован и вижу, что травмированы происходящим многие…

М. Замтарадзе, учитель.

г. Боржоми, Грузинская ССР.

* * *

Уважаемый Виктор Стефанович!

С большим вниманием прочитал в «Правде» Вашу беседу с драматургом B.C. Розовым «Добро и зло». Виктор Сергеевич мудрый человек! Он умеет рассказать о своей трудной жизни, о творчестве, поделиться интересными мыслями. Угроза единству нашего Советского Союза – это сегодня действительно страшнейшее зло!

Мне кажется, сейчас просто необходимо давать в «Правде» больше материалов об этом, необходимы также материалы на тему «Дружба, товарищество, коллективизм».

В последнее время газета, по-моему, недостаточно пишет о жизни трудовых коллективов. Насколько я могу судить, у нас в целом атмосфера здоровая (я связан с автозаводом). Но нельзя не заметить: нравственность падает. Один кадровик сказал: «Главное – уметь деньги получать, а остальное неважно». А у всех ли крепка вера в наши идеалы, в человеческое достоинство?

Если Вы помните, я посылал Вам статью «Не упрощать». Пока она не появилась в газете. Прочитайте ее еще раз: я думаю, она актуальна.

Александр Сергеевич Жмырев.

г. Ульяновск.

* * *

Уважаемый Виктор Сергеевич!

Внимательно прочитал Ваш диалог с Виктором Кожемяко на тему «Добро и зло». Диалог умный, интересный. В нем освещены многие стороны нашей жизни. Он меня взволновал и заставил задуматься о многом. Но мне очень жаль, что Вы не дали достаточно полного и убедительного ответа на один вопрос тов. Кожемяко: «Откуда же сегодняшняя наша озлобленность и раздражение по отношению друг к другу?».

Я не писатель, не журналист, не публицист. Простой немолодой уже человек, переживший и перевидевший многое. Но вот именно поэтому считаю своим правом дать свой ответ на этот вопрос.

Я считаю, что озлобленность и раздраженность среди людей исходят от безверия, в котором ныне живут многие, от осквернения и растоптания реакционными силами человеческой веры в святое. Ведь многие наши люди перестали во что-либо верить.

В одной из своих воскресных проповедей мудрый украинский поэт Борис Олейник очень верно сказал: «Людина без вiри – уже не людина». Это значит: «Человек без веры перестает быть человеком». Я целиком соглашаюсь с Борисом Олейником. На самом деле, человек, живущий без какой-либо веры, теряет человеческую сущность. Да еще добавлю, что человек, легко отказавшийся от собственной веры, следовательно, никогда и не имел никакой настоящей веры.

Но в какой вере человек должен пребывать, чтобы не потерять свою человеческую сущность?

Целые тысячелетия человечество верило во Всевышнего. Тысячелетия шло под его хоругвями, становилось перед ним на колени, просило у Всевышнего заступничества, жизненного благополучия, если не для себя, то хотя бы для своего потомства, мирного и справедливого образа жизни на земле. И до чего же дошло человечество в своем многовековом пути? До фашизма, до атомной бомбы – средства массового уничтожения людей.

Борис Олейник, украинский поэт: «Человек без веры перестает быть человеком»

В мире не было общественной силы, которая могла бы преградить путь фашизму и атомной бомбе, кроме силы, которая состояла из людей, душами которых владели идеи Социализма и Коммунизма.

Наверное, идеи Социализма, гуманного, справедливого, демократического образа жизни людей, родились вместе с религией. Так они параллельно и двигались многие века, где-то, в чем-то согласуясь между собой. Но идеи Социализма были лишь прекрасной мечтой человечества до того времени, пока среди людей не появились гении, которые сумели обобщить все многовековые умственные приобретения человечества, отсеять все непотребное и создать подлинную науку о Коммунизме и его первой стадии – Социализме.

Теория марксизма как наука не могла не овладеть лучшими умами человечества. Ленин, созданная им партия коммунистов внесли теорию научного коммунизма в сознание пролетариата и беднейшего крестьянства, подняли, организовали их и совершили социалистическую революцию.

После революции и Гражданской войны трудящиеся, проникнутые идеей социализма, верой в будущее, преодолевая все трудности, с невероятным энтузиазмом взялись за строительство нового, справедливого общества. Не буду распространяться о том, чего добилась наша страна за годы первых пятилеток. Скажу только, что когда-то отсталая страна стала за короткое время в ряд с наиболее развитыми индустриальными государствами.

Противники социализма ныне утверждают, что в нашей стране велось строительство казарменного социализма. Это явная ложь! В стране культивировалась строгая трудовая дисциплина, но в ее основе были глубокое самосознание и глубокая вера трудящихся в светлое будущее.

Строительство социализма в первые десятилетия сопровождалось острой классовой борьбой, навязанной нам реакционными силами и приведшей к репрессиям, в которых пострадало немало невинных людей. Это негативное явление в истории нашего общества стало исходным для третирования и торпедирования деструктивными силами всех завоеваний нашего народа. Но надо быть уверенными в том, что, если человечество не погубит себя во всеобщей злобе и раздраженности, образумится в конце концов, то оно откроет истину и даст правильную оценку событиям того времени.

Когда началась Великая Отечественная война, советские люди грудью стали на защиту своего Отечества. Я, например, имел возможность получить «бронь», но я от нее отказался. Верю, что и Вы, уважаемый Виктор Сергеевич, так же по велению собственного сердца пошли защищать Родину.

Я от начала до конца защищал Сталинград, воевал на Курской дуге, форсировал Днепр и закончил войну на реке Эльба. Как и Вы, был ранен. Никто из нас не был уверен, что останемся живы. Но воевали не за страх, а за совесть, ибо была вера, что воюем за правое дело. Лаконичный призыв Сталина «…Все силы народа на разгром врага! Вперед, за нашу победу!», его проникновенные слова «Наше дело правое, победа будет за нами!» лейтмотивом звучали в сердцах и душах воинов. И мы победили! Чувство борьбы за правое дело, вера в светлое будущее явились той силой, которая вдохновляла советских людей на подвиги.

В артиллерийском полку, где я руководил партийной организацией, личный состав сложился из представителей 22 национальностей. И за три с половиной года пребывания полка на фронте не было ни единого случая пренебрежительного отношения со стороны кого-либо к какому-либо воину иной национальности. У нас господствовали доброта, доброжелательность, дружба, боевая взаимовыручка. Полк являл собой единую боевую семью.

И такие отношения преобладали повсюду. Как, например, получилось, что, будучи обреченным на ампутацию ноги, Вы остались жить с двумя ногами? Благодаря любви людей к воину. Врачи совершили сверхвозможное, чтобы сохранить Вам жизнь и здоровье. Это был их подвиг, не меньший, чем подвиг в бою. Такие же чувства владели женщиной в госпитале, которая, чтобы поддержать раненого бойца, казалось бы, в несбыточных условиях раздобыла то, чего хотелось Вам.

А что владело нашими душами, когда мы бросались в горящие дома, спасая детей и престарелых родителей тех, кто уничтожал наших детей и родителей на оккупированной территории? Чувства человечности, доброты и правды. И в абсолютном большинстве советские люди во время войны, да и после, жили правдой, любовью к ближнему, взаимовыручкой и добротой. Ни разговорная речь, ни цвет кожи, ни территория не делили нас. Так воспитала советских людей Коммунистическая партия.

Так бы и жить! Да не так случилось.

«Откуда же сегодняшняя наша озлобленность и раздражение по отношению друг к другу?»

Конечно, не только от недостатка товаров, искусственно созданного, и длинных очередей. В период Отечественной войны куда труднее было с продуктами и товарами и очереди были подлиннее. Но такой злобы между людьми не было. Господствовали чувства доброты и взаимовыручки, а не парламентская болтовня, на которую люди иногда смотрят как на увеселительное представление, и не журнальная и газетная стряпня, которую многие не читают, а только просматривают и бумагу используют на хозяйственные и санитарные нужды. Указанные явления есть лишь побочные раздражители злобы людей. Главное – в другом!

Недавно меня пригласили в среднюю школу на теоретическую конференцию, организованную для учащихся десятых классов по теме «Великая Отечественная война». И что же? С первым рефератом выступила ученица десятого класса. Так вот, топталась та девчушка по имени Сталина, как только можно топтаться по какой-то выброшенной ненужной вещи.

Я вспомнил Зою Космодемьянскую, такую же десятиклассницу. Вспомнил ее слова, когда она, стоя под виселицей с петлей на шее, обратилась к людям, согнанным фашистами на ее казнь: «Не плачьте, люди, правда победит! Сталин придет и отомстит за меня и за ваши страдания». Дело не в самом Сталине как личности. Дело в правде и вере в светлое будущее, о котором мечтала юная Зоя. Эту веру ей внушили школа, комсомол, партия, руководимая в те времена Сталиным. С этой верой Зоя боролась против фашистов, за правду и веру она отдала свою молодую жизнь. И ее вера в победу сбылась!

После конференции я спросил девчушку-докладчицу: «С какой верой ты живешь, веришь ли ты во что?» Девушка мгновенно сникла, недоуменно посмотрела мне в глаза и пожала узкими плечиками, опустив потом глаза к низу, да так и не ответила мне.

Конечно же, эта девушка живет в безверии. Поэтому она легко поддалась наговору на Сталина того учителя-историка, который готовил конференцию. Готовил на материале, взятом из публикаций «историков» Волкогонова, Юрия Афанасьева и других фальсификаторов истории. А надо было бы школьному историку, создавая образ Сталина в Отечественной войне, использовать мемуары Г.К. Жукова, К.К. Рокоссовского, других советских полководцев, которые во время войны стояли наиближе к Сталину и объективно, уже после его смерти, создали его образ. Да что говорить, конечно, Советская Армия спасла мир от фашизма, однако – под руководством Сталина!

Как я уточнил, данный учитель-историк получил свое мировоззрение после того, как Никита Хрущев произнес такие, по смыслу, слова: «Теперь нам нет надобности учить людей, что такое коммунизм. Надо учить, как строить коммунизм…» Многие идеологические работники всех уровней восприняли эти указания буквально и предали забвению пропаганду и изучение теории марксизма-ленинизма. Марксистско-ленинская наука преподносилась людям теперь в виде докладов и речей Хрущева и Брежнева, написанных кем-то, а не ими самими…

Может быть, людям старших поколений в то время и не обязательно было преподавать «азы» теории марксизма. Они знали, куда идут и что строят. Ведь сумели же они спасти мир от порабощения фашизмом, в течение пяти лет возродить разрушенное войной народное хозяйство и вывести нашу страну на первое место в Европе и на второе – в мире по производству промышленной продукции. Ну а новое поколение что? Оно воспитывалось в основном лишь на крикливых лозунгах: «Вперед к победе коммунизма!», «Да здравствует коммунизм!».

Строить что-то, не зная – что, идти куда-то, не зная – куда, да еще с завязанными глазами, – непременно натолкнешься на стену и раскрошишь себе лоб или кувырком полетишь в прорву.

Что-то подобное случилось с поколением, которое росло и воспитывалось в период руководства нашим государством Хрущева и Брежнева. Это поколение в настоящее время должно быть деятельным, созидательным, но… оно не столько созидает, сколько разрушает.

Получив в советских школах образование, достигнув даже ученых степеней в различных науках, они ушли от мистицизма, но не пришли к диалектическому материализму. Как результат, в их душах образовалась пустота. А ведь известно, место пусто не бывает. Это место заполнили сумбур, хаос, ералаш, что видно из частых «круглых столов», выступлений многих депутатов, из публикаций в печати. Как раз во время становления этих поколений из-за рубежа в нашу страну (особенно сильно – с началом «перестройки»!) хлынуло все порочное, чем богато буржуазное общество: стяжательство, алчность, бандитизм, проституция, наркомания и другие пороки, не свойственные нашему обществу, коммунистической морали и образу жизни людей социалистического общества.

В это-то нечеловеческое состояние – в полном безверии! – и погрязла большая часть новых поколений, в том числе и часть коммунистов.

Я, например, ознакомился с интервью секретаря ЦК ВЛКСМ А. Алейникова, которое он дал сотруднику журнала «Молодая гвардия» тов. Зенкову. Голова идет кругом от этого интервью. А ведь Алейников учился на философском факультете Ленинградского университета! По его образу мышления становится ясным, какую продукцию в последние десятилетия дали гуманитарные факультеты нашей страны. Другого и не могло быть. Ведь мы, коммунисты, допустили такой курс руководства, который создал основу для деморализации общества, для разлада экономики, обнищания части народа, национальной и политической неурядицы.

Во всей этой совокупности не могло не ожесточиться, не впасть в неверие и эйфорию почти все наше общество.

А могут ли наши люди обрести веру и возвратиться в нормальное состояние? В конце диалога Вы выразили уверенность, что жизнь наша нормализуется: «…для этого нужно время и большая работа всех нас. Время, работа и терпение».

А сколько потребуется того времени? Какая работа и кто такие все мы? Сколько времени и кому придется терпеть? Об этом Вы не сказали. Что, работа по возвращению «блудного сына» к вере во Всевышнего, за которую так активно взялись нынешние «демократы»? Но Вы ж сами возмущаетесь религиозными войнами, которые ныне ведутся в западных областях Украины. А события 28 октября 1990 года в Киеве возле Святой Софии, где священники дубасили друг друга под бока, за длинные волосы тягали, древки хоругвей обрушивали на головы «святых отцов»! Спрашивается: с какой же верой они живут? Какие чувства владеют ими? Не что иное, как чувства немыслящих существ.

Встреча первого эшелона с воинами-победителями на Белорусском вокзале в Москве. Май 1945 г.

В безверии, и еще раз – в безверии потонули многие наши люди, а потому теряют человеческую сущность. Вот об этом и надо говорить во всеуслышанье.

А могут ли обрести веру и возвратиться в нормальное человеческое состояние? Могут! Надо только открыть им глаза на истину. А это может сделать только политическая партия, руководствующаяся учением марксизма-ленинизма.

С уважением Владимир Викторович Чучко

г. Новоархангельск, Кировоградская область, Украинская ССР.

* * *

Уважаемые Викторы – Розов и Кожемяко!

Ваш диалог прочитал, и хочется вас поблагодарить за такой откровенный, глубоко аналитический разговор.

После Вашего, Виктор Сергеевич, рассказа о 23-летней жизни в многонаселенной коммунальной квартире я вспомнил и свое, очень похожее. Но ведь жили дружно!

«Откуда же сегодняшняя наша озлобленность и раздражение по отношению друг к другу?» – задает вопрос В.К.

Я считаю, это проявления инстинктивного характера, которые идут от животного мира. Они были подавлены, а вот в нынешнее время поднялись. Потому что за последние годы вовсю поощряются не только невоспитанность, бескультурье, но и самое настоящее хищничество. Право доступа к общественным богатствам совершенно незаслуженно и несправедливо получили люди, которые одержимы только хватательным инстинктом.

И эти хапуги, тянущиеся к тому, что было создано в течение 70 лет Советской власти всем народом, хотят все захватить. А им государство вдруг предоставило для этого полную возможность! Разве в таких условиях может быть доброжелательное отношение людей друг к другу, как у нас было раньше?..

Чего стоит один только Ельцин, который, не будучи ни экономистом, ни обществоведом, ни умным политиком, руководствуется лишь своими личными амбициями, неся обществу большое, накопленное внутри зло. Он говорит от имени народа России, используя высшую власть в республике, а на деле создает реальную угрозу разрушения Советского Союза, развала всего и вся.

А ведь он совершил столько поступков, которые заслуживают не просто осуждения, а суда! Его поддерживают те, кто, к сожалению, не понимает этого…

Я. Аллаяров, юрист

г. Стерлитамак, Башкирская АССР.

* * *

Уважаемый Виктор Стефанович!

Появилась потребность вновь обратиться к Вам. Правда, ранее наши контакты (и почтовые, и телефонные) проходили в иных условиях. Дойдут ли мои раздумья до адресата на этот раз?

С двояким чувством воспринял Вашу беседу с B.C. Розовым. С одной стороны, все верно: и вопросы подняты актуальные, и освещаются они интересно. Однако, с другой стороны, собеседники ограничились констатацией некоторых явлений сегодняшней нашей жизни, а хотелось бы большего.

Так, затронув вопрос о добрых и злых людях, по Вашей просьбе B.C. Розов рассказал о некоторых хороших людях, с которыми сводила его жизнь, и вот Вы спросили: «Откуда же сегодняшняя наша озлобленность и раздражение по отношению друг к другу?» Полновесного ответа не последовало: «…не только материальные трудности», а высказанные затем замечания о телевидении и печати не прояснили причины возникновения этого явления.

Второй эпизод (с него началась беседа) в этом плане оказался более обнадеживающим. Отвечая на Ваш вопрос, B.C. Розов назвал наибольшим злом в настоящее время угрозу единству государства и в этой связи вспомнил: «…надо же признать, что за годы Советской власти все республики очень сильно двинулись вперед. И дружба была отнюдь не только показная… Когда (Гитлер. – Л.Э.) напал на нашу страну, то он столкнулся… с монолитом».

Отвлекусь: наши недруги клевещут, что монолит этот якобы был замешен на всеобщем страхе. Но это, извините, брехня! Он цементировался подлинной дружбой народов нашей страны, беззаветной преданностью партии, безоговорочной верой в правоту нашего дела. И вот теперь все это у людей отняли. Они ничему не верят, жизненный уровень катастрофически падает, беспросветное будущее – отсюда и озлобленность, раздражение!

Итак, объективно зафиксированы два состояния советского общества: в 30–40-е годы – МОНОЛИТ, а ныне – разваливающееся государство. Что же подтачивало, разрушало монолит все эти годы? Актуальнейший вопрос, что справедливо отметили и Вы: «Проблема, к которой Вы обратились, исключительно актуальна…» Отметили, но, к сожалению, перевели разговор на другую тему. А жаль…

Клеветникам надо давать во всем решительный отпор! От идеологической борьбы нам никуда не уйти, если хотим твердо стоять на позициях марксизма-ленинизма. Правда, в новых условиях, когда возникают многочисленные объединения, группировки самого разного толка, политическая работа партии в массах значительно усложняется. С одной стороны, необходимо находить пути сближения с группировками социалистической ориентации для проведения совместной работы в массах, а с другой – вести непримиримую борьбу с идейными противниками, раскрывая советским людям антинародную сущность их взглядов.

Нельзя также не учитывать, что и внешние идеологические враги не дремлют. Характерное свидетельство тому привела «Литературная Россия» (1991, № 6, стр. 4), поведавшая об антисоветской, подрывной деятельности неправительственной реакционной организации США «Фонд свободного Конгресса».

Таких тоже надо разоблачать, причем в более массовых и доступных изданиях, чем «Литературная Россия».

Упомянул о доступных изданиях, и подумалось: как же мы усложнили себе проведение идеологической работы резким подорожанием массовых изданий. При этом ссылаемся на нехватку бумаги, а в это же время чуть ли не каждый день в киосках «Союзпечати» можно увидеть все новые и новые издания, подавляющее большинство которых клевещут на нашу партию. А ведь на их публикации тоже надо реагировать, и реагировать принципиально, по-партийному.

С уважением Л. С. Эйсурович

г. Москва.

* * *

Уважаемый Виктор Кожемяко!

Написать Вам это письмо побудил меня Ваш диалог с писателем В. Розовым, опубликованный в «Правде».

Вы задаете ему вопрос: «Откуда сегодняшняя наша озлобленность и раздражение по отношению друг к другу?»

Он отвечает: «Нехватка товаров, продуктов…» А, по-моему, точнее надо сказать так: причина озлобленности людей в том, что у нас не хватает не товаров, а справедливости.

Партийный бюрократ заявляет с высокой трибуны: «У нас нет других интересов, кроме интересов страны и народа». А в жизни как? Он сам-то заботится только о себе, о своей карьере!..

Заслуженный человек во всех отношениях – ветеран войны и труда, простой труженик, который работал 40–45 лет в общественном производстве, стоит с утра до вечера в очереди за килограммом сахара или за пачкой сигарет, которые отпускаются по талонам. Если не успеешь забрать в отведенные дни, больше не отоваривается. А какому-то выскочке-молокососу, работающему в партаппарате, нужные товары и продукты завозятся автолавкой прямо во двор. Потому что он – особая персона, привилегированная каста! Кроме того, он получает до 500 рублей жалованья, а товары покупает по госценам. Потому этот партаппаратчик не чувствовал и не чувствует, что такое очередь, что такое нужда людей. А бедный пенсионер получает 90 рублей. Это с прошлого года – после повышения, а раньше получал 60 рублей в месяц. И все продукты вынужден теперь покупать по рыночным ценам. Килограмм мяса стоит 9–10 рублей, масло – 15 рублей, чай тоже ныне кооперативный – килограмм по 22 рубля. Даже есть виноградный сок (в трехлитровой банке), который стоит 46 рублей 53 копейки…

Что характерно, все эти продукты выпущены государственными предприятиями, а на продажу поступают через посредников-кооператоров! Кто же, зачем и почему дал им такую разбойничью волю? Тоже темная сделка, к тому же еще ширма для руководителя-бюрократа: отчитаться, отговариваться – мол, «в продаже все есть». Фальшивые лозунги принесла эта так называемая перестройка… Я сам коммунист, обожал идею коммунизма, но партийная бюрократия, партийный аппарат своими действиями все святое в марксизме-ленинизме ставит вверх ногами…

Один пример. Стали часто критиковать В. Колбина за кровавые события в Алма-Ате 17–18 декабря 1986 года. Да, и Колбин, и аппарат ЦК Компартии Казахстана несет ответственность перед казахским народом. Но все-таки кто же главный виновник? Первым секретарем ЦК КП Казахстана многие годы был Кунаев. Однако о нем и его ближайшем окружении молчат. Почему не писать об этом?..

Чтобы ему услужить и чтобы он, член Политбюро, получил еще одну звезду Героя Соцтруда, пошли в свое время на прямой обман и приписки. Думаете, он не знал об этом? Все знал. Но здесь была круговая порука: я – тебе, ты – мне.

Конечно, хотелось бы отмахнуться от этого 80-летнего старика. Дескать, черт с ним, что было – то было, бог судья. Но за последнее время в республиканской прессе то здесь, то там стали появляться хвалебные материалы о Кунаеве. Даже он сам стал выступать.

Цель какая? Обелить, оправдать его! А почему? Потому что те люди из партийной бюрократии, которые работали вместе с Кунаевым и натворили кому что не лень, до сих пор здравствуют. И держат в своих руках ключевые посты и в республике, и в областях, и даже в районах! Они корнями связаны с Кунаевым, и вот – хозяева в Казахстане.

К чему это ведет и к чему в конце концов приведет?.. Бюрократы, думая только о своей выгоде, подрывают страну.

Вы, может быть, возразите мне: «Теперь не те времена… Гласность и демократия… Почему мы не боремся, не отстраняем этих людей «от ключевых постов?» Но эти «гласность» и «демократия» – пока еще обман, фикция, фальшь!

Да, стало не лучше, а хуже. Раньше, скажем, в годы «застоя», критиковать бюрократа-руководителя было трудным делом. Однако если критика состоялась, тогда этого бюрократа наказывали. Снимали или хотя бы перемещали «по горизонтали». А теперь? Критикуй кого хочешь, сколько хочешь – никто тебя не услышит. И слышать не хотят! Все свалят на «демократию» и демагогию… Но страдает в конечном счете страна.

Вот так, уважаемый коллега! Это письмо Вам для размышления.

С журналистским приветом Узакбай Рахматуллин,редактор районной газеты «Жанарган онир».

Джангалинский район Уральская область,

Казахская ССР.

* * *

Уважаемый Виктор Сергеевич!

Пишет Вам человек, относящий себя к движению «зеленых». Я Вас давно знаю по Вашим книгам и выступлениям в «Правде». Теперь прочел «Добро и зло».

«Перестройка» ввергла в хаос все наше общество

Да, сейчас нет важнее проблемы, чем сохранение нашей единой Советской страны. Скоро референдум о судьбе Союза. Живется сейчас как-то тревожно, а то и просто плохо, даже жутко.

Многое, что нам дорого, сейчас под угрозой. Понимаю, что нам нужно «обновленное союзное государство…» Но не понимаю, как могут быть «мощная наука и культура» при такой мощной «утечке мозгов» за границу. Как будет дальше развиваться обратная связь народа с номенклатурными, кадровыми работниками? Как предотвратить безудержную эксплуатацию природы? Как накормить и одеть народ? Как предотвратить бесконтрольность, саботаж? Как создать безъядерные зоны, гарантирующие безопасность? Как сполна раскрыть потенциал общественной деятельности народа, его энтузиазм, соборность в своем Отечестве?

Особый вопрос – земля, которая стонет под «самостийными» действиями министерств и ведомств. Лучшие земли – русский чернозем, дающий сортовую пшеницу, – застраиваются АЭС, химзаводами, затопляется гигантскими водохранилищами. Загрязнение почвы, рек, атмосферы происходит ценой здоровья людей…

И все-таки я – за СССР! Надо объединяться, а не разъединяться. И в процессе объединения необходимо внедрять народовластие, утверждать справедливость.

Мы, Ростовская инициативная группа защиты русских черноземов, организовавшись при Ростовском областном музее краеведения, написали. 30 октября 1989 года письмо М.С. Горбачеву, в котором обращали внимание на плачевное состояние лучших почв страны, на недопустимость строительства Ростовской АЭС в центре лучших каштановых и черноземных почв, предложили идею создания Статуса русских черноземов. Но долгожданного ответа по существу не последовало (в уведомлении говорилось, что передано в секретариат Верховного Совета СССР). Это наводит на грустные размышления.

А ведь надо бы сплотиться всему народу вокруг русского чернозема, который дороже золота, угля и нефти, вокруг его сельскохозяйственных регионов и районов, включающих Молдавию, Украину, часть РСФСР до Красноярска. Дать сельскохозяйственным землям статус наибольшего благоприятствования в аграрном направлении. Создать в этом регионе всенародную заботу о земле, полную культуру народовластия, основа которого – общественно-депутатский контроль, широкая общественная деятельность.

Статус черноземов должен включать также районы каштановых плодородных почв Нечерноземья, другие районы и регионы, где развито сельское хозяйство. Проект закона о Статусе русских черноземов 30 января 1991 г. отправлен в Верховный Совет СССР (так сказать, снизу). Люди обсудят, дополнят его (если напечатают). Статус черноземов включает заботу о природе, людях на всей территории СССР. Союз должен крепиться и снизу, самими людьми, нашей прогрессивной, природоохранной общественностью! Пусть эта земля, защищенная в войнах и в мирные дни, будет нашей живой памятью и живым щитом, не позволит разбрестись по «отдельным княжествам»!

Сейчас самое время колокольного звона нашей соборности: Отечество в опасности! Речь идет о сохранении Союза ССР с подлинным народовластием. Его непременно надо сохранить!

С уважением Э. Кулигин, руководительРостовской группы защиты русских черноземов

г. Ростов-на-Дону.

* * *

Через полтора месяца, в марте 1991-го, вопрос о сохранении Советского Союза будет вынесен на всенародный референдум. И хотя большинство выскажется за то, чтобы СССР жил, предатели во власти сделают все для уничтожения нашего большого общего дома. Это станет величайшей трагедией для миллионов советских людей, в том числе для Виктора Сергеевича Розова…

Глава вторая И ВОТ – ОГОНЬ ПО СОВЕТАМ!

Спросите тех яростных защитников насильственных методов внедрения капитализма в нашей стране: что их побуждает к этому? То ли им грезится, что в перспективе мы станем Америкой… Но мы же станем в лучшем смысле банановой республикой! К этому все идет. Много сил есть, очень много целенаправленных сил, которые хотят сделать из нашей страны государство второго, а еще лучше – третьего сорта. Сил извне и сил изнутри. Сейчас сеются зубы дракона, и будут всходы.

Виктор Розов

Вслед за августом 1991-го будет октябрь 1993-го.

О том, как отнесся Виктор Сергеевич Розов к расстрелу Верховного Совета, главное я уже сказал. Добавлю некоторые подробности.

Он предчувствовал ту трагедию. Время от времени мы говорили с ним по телефону, и я ощущал, в каком внутреннем напряжении находится он все эти месяцы после свержения Советской власти и уничтожения Союза. Внимательно следил за событиями. С горечью говорил о приватизации, ваучерах, о «шоковой терапии».

– Сколько нищих стало! Надо писать обо всем этом, а у меня сил нет. Болен… Хорошо, что вы пишете. Читаю «Правду»…

21 августа 1993 года ему исполнилось 80 лет, и я позвонил, чтобы поздравить.

– Как вы себя чувствуете, Виктор Сергеевич?

– Плохо… Боюсь, что прольется большая кровь. Если что-то напечатаете от меня, пусть будет прямо сказано в адрес властителей: нельзя допускать крови!

Я это в «Правде» напечатал.

Но «братья интеллигенты» вокруг пели совсем другую песню.

Недавно его сын Сергей рассказал мне, как все произошло на знаменитой встрече Ельцина с «творческой интеллигенцией» в Бетховенском зале. Розова позвали туда, однако слова не дали. А он чуть не задохнулся от всего, что здесь услышал, чуть сознание не потерял. И, выйдя из этого помещения, сказал, что такого холуяжа не было никогда – ни при Сталине, ни при Хрущеве, ни при Брежневе…

Вдохновили «творцы» палача. Кровь все-таки пролилась. Большего страдания, как признается мне потом Виктор Сергеевич, не пережил он за всю свою жизнь.

Страдание было не только от прозвучавших залпов. Он видел: на глазах все больше меняются люди. Страшно меняются. У многих вдруг стали отрастать звериные когти и хищные клыки. Что же далее будет с людьми и родной страной, которой насильственно навязана эта ядовитая среда обитания – безжалостный, беспощадный, ненасытный в алчности капитализм?

В декабре, на исходе трагического 1993-го, Виктор Сергеевич позвонил мне и попросил приехать к нему: «Написалось у меня что-то для «Правды».

Статья под названием «Мутанты» оказалась короткая, но, когда я ее тут же прочел, она пронзила меня. Такое же впечатление, появившись в газете, произвела на читателей. Об этом говорил мне Валентин Григорьевич Распутин, с которым в те дни я готовил большую беседу. Говорил и приехавший из Парижа писатель Владимир Максимов, к которому я тоже пришел побеседовать для «Правды». Попав в эмиграцию из-за серьезного конфликта с Советской властью, он теперь со страниц коммунистической газеты (в других не печатали) буквально проклинал ельцинский режим и всех, кто его поддерживал.

А Виктору Сергеевичу он просил передать огромный привет. И вот на что обратил я внимание. Сам Владимир Емельянович писал хлестко, резко. Казалось бы, куда резче, нежели Розов. Однако именно его статью «Мутанты» он размножил на ксероксе, чтобы везти эти пачки для распространения среди русских в Париже. Значит, слово Виктора Розова, не такое уж вроде бы броское внешне, обладает какой-то особо действенной внутренней силой?

Да, да, это так. Ведь и в следующей нашей беседе, опубликованной в январе 1994-го, Виктор Сергеевич ни к каким особо эффектным фразам вроде бы не прибегал. Он говорил, как всегда, просто, но настолько искренне, прочувствованно, что на читателей это действовало неотразимо. И – опять масса откликов!

Откликнулись, впрочем, не только единомышленники. Прореагировали и те самые мутанты, о которых он написал. Взвился, например, в «Московской правде» журналист Лев Колодный, чью злобную статью, как наиболее характерную, я счел нужным полностью здесь воспроизвести. Прочтете и увидите, сколько же оскорбительно неправедной ненависти излил на голову благороднейшего Виктора Сергеевича ее автор.

А кто он сам? В советское время – известный журналист газеты МГК КПСС. Известный в основном публикациями о памятных местах и знаменитых людях Москвы. Примерно за год-полтора до августа 91-го произошел у меня с ним такой эпизод. Начавшееся наступление на все советское привело кое-кого в «демократической» журналистской среде к идее изменить дату праздничного Дня печати. Зачем отмечать 5 мая – день рождения «Правды»? Пусть будет 13 января – день выхода петровских «Ведомостей».

Тогда-то, будучи редактором «Правды» по отделу прессы и публицистики, решил я расспросить, все ли коллеги в других изданиях эту идею поддерживают. Позвонил и Колодному. О, как горячо воспротивился Лев Ефимович намерению переменить день профессионального праздника! И сколько лестных, громких слов услышал я от него по адресу «Правды»! Понятно, исход «перестроечного» противостояния окончательно еще не был ясен, поэтому осторожный Колодный с полной откровенностью заявлять о себе не спешил (немало их было, таких «осторожных»: до поры до времени).

Зато как теперь обрушился на старого писателя – в том числе и за то, что связался с «Правдой». Уже одно это, по мнению Колодного, непростительно: хуже некуда. Вот вам и кульбит мутанта.

Вскоре у меня будет еще одна возможность убедиться, каков он по сути своей, Лев Ефимович. Получилось так, что в начале 80-х, совершенно случайно, обнаружил он рукопись шолоховского «Тихого Дона». Одни считали, что она утеряна навсегда, другие утверждали, будто бы ее никогда и не было: как же, ведь Шолохов – «плагиатчик», сам этой великой эпопеи он не писал…

Расстрел Белого дома. Трагедия октября 1993-го

И вот, еще при жизни писателя, Колодный находит рукопись. Какое благородное дело совершил бы он, как облегчил бы последние дни жизни оклеветанного классика, если бы тогда же публично заявил о находке!

Но… Колодный начинает длительную игру. С единственной целью: побольше выгадать лично для себя, побольше выторговать, получить за находку.

Отвратительная история, о которой рассказал я потом на страницах «Правды» в статье «Приватизаторы Шолохова» (ее и комментарий к ней B.C. Розова вы прочтете в этой книге).

Так вот, примечательная деталь. Шесть лет спустя после того, как Колодный публично расплевался с «Правдой», Розовым и со мной, он выпускает книгу «Как я нашел «Тихий Дон» и дарит мне ее. Знаете, какую сделал надпись? Лестную и намекающую: «Виктору Кожемяко, которого я давно уважаю. А он меня – нет… Л. Колодный. 11 апреля 2000 г.»

Но, поскольку хвалебной статьи о книге от меня не последовало, а на презентации ее в Доме журналиста я задал Льву Ефимовичу весьма неприятный для него вопрос, он, вместо ответа, закричал, что я работаю… «в гнусной газете»! Забыв, что и коммунист Шолохов полвека был корреспондентом этой газеты, что многие свои художественные страницы он тоже впервые печатал именно здесь…

Вот такой человек ударил по Розову в «Московской правде».

Многочисленные отклики у меня, к сожалению, не сохранились. Могу привести здесь лишь несколько. Ну и письмо театрального критика Бориса Поюровского, которое «Московская правда» все-таки опубликовала тогда.

А я понимал: главное сейчас – не в оценке Виктора Розова как драматурга (к этой теме мы обратимся позже). Главное – в его отношении к нынешней власти и к советскому прошлому. Будь он в этом смысле на позициях Колодного, тот его и как писателя превознес бы. Да вот позиции-то у них оказались противоположными, а раз так…

Огонь по Дому Советов стал во многом символическим. Потому что огонь по Советам – по советской истории, советским героям, советской культуре – уже несколько лет к тому времени велся из тысяч орудий в прессе и по телевидению. И этому посвящена была моя статья «Унять бы демонов в душе» – мой ответ Льву Колодному, моя защита Виктора Розова.

Хотя, как вы знаете, огонь по Советам из тысяч орудий продолжается и до сих пор…

МУТАНТЫ

Боль писателя

Прочел в газете о том, что в Москве-реке и в Яузе появились рыбы-мутанты – одни с глазами на животе, другие покрыты чуть ли не черепашьими панцирями, у третьих – крокодильи зубы, у четвертых – рога. Говорят, этих уродов показывали по телевидению, – я не видел. Появились они в результате загрязнения, отравления воды. Употреблять в пищу этих рыб нельзя, можно сильно отравиться, а то и сразу умереть.

На мой взгляд, то же происходит у нас и со многими людьми. Причина одна и та же – изменение среды обитания. Но кто же сливает ядовитые нечистоты в поток нашего общественного развития? Безусловно, носители новой идеологии. Ну назовем это сменой ориентиров человеческих ценностей. Я не жалуюсь. Я не ругаюсь. Я стараюсь понять, почему, вследствие каких причин люди становятся мутантами. Вчера он был весьма тонким, отважным и доброжелательным журналистом, а сегодня я вижу через телевизор, как у него от злобы вылезают глаза из орбит и вот-вот они окажутся у него действительно на шее или лысине. Читаю статью какой-нибудь политизированной женщины – и испытываю чувство ужаса от летящей в меня слюны, пропитанной ядом ненависти. Слушаю оратора – и сознание мое раздваивается: этот оратор одарен Богом, всем своим творчеством он пробуждал в людях самые лучшие чувства, но вот теперь на трибуне будто в него вселился сам сатана – призывает к жестокости, к насилию, к избиению, вижу его хищные кованые клыки.

Мутанты взрослые, мутанты и дети, которым в сознание внедряется: «А я выиграл миллион». И дети идут воровать или заниматься проституцией. Да, да, вся эта мутация – от смены понятий о человеческом достоинстве, даже о самой человеческой сущности.

Сейчас усиленно пробуждается животное начало в человеке. Это декларируется с самого верха, утверждается всеми видами и средствами воздействия на человека – воздействия умственного и психического. В очень старой русской комедии есть такие строки:

Бери, большой тут нет науки, Бери, что только можно взять! На что ж привешены нам руки, Как не на то, чтоб брать, брать, брать!

Собственно, это стало лозунгом нашего времени. Подмена высших ценностей жизни низменными – главная беда. Она-то и порождает мутантов.

Я уж не говорю о наиболее ярких их представителях: бывших вождях разного разбора – коммунистических, ставших вдруг «демократами». Это самая ядовитая порода мутантов, это люди, просто потерявшие человеческое обличье, они могут проводить вивисекцию не только над одним человеком – над миллионами сразу. Мутант объявит «шоковую терапию» – и люди гибнут или, так же как рыбы, вынуждены приспосабливаться, и у них отрастают клыки и звериные когти.

Мне могут сказать: а раньше разве не было таких же тварей? Были! Но в неизмеримо меньших масштабах. В прежние времена щука и была щукой, крокодил – крокодилом, удав – удавом. А сейчас? Думаешь, это пескарь, а взял в руки – оказывается, гадюка. Начал разговор с самим осетром – ай-ай, беги! Это, оказывается, акула!

Мутанты прививают мне бездуховность, внедряют в меня вещизм, ненасытность, безжалостность, беспощадность к ближнему, если тебе это выгодно. Разбогатеть! Вот главный лозунг времени. И, как у зверей, – выживает сильнейший.

Нет, не это мне внушали с детства! «Витька, вон идет нищий, сбегай, подай хлеб», – говорила мама, которая также говаривала: «Я люблю готовить, но голову сломала – из чего»…

Не это я вычитал из великих и добрых книг гениев человечества!

Не этому меня учили учителя!

Не на этом была основана наша крепкая дружба в юности!

Не такие люди меня окружали и все зрелые годы!

Бедность – плохо, бедность – беда, но бездуховность – страшнее. Она – родная сестра страшной идеи «все дозволено».

Мысли, которые я сейчас высказываю, давным-давно и глубоко разработаны лучшими умами человечества. Я не говорю ничего нового, я их только повторяю, но их именно и надо повторять неустанно. Забвение истины – путь в дебри, в джунгли. Особенно страшно, когда интеллигенция мутирует, когда она, которая веками стояла на стороне униженных и оскорбленных, была поборницей добра и милосердия, вдруг, оскалившись, начинает вопить о мщении, о безжалостности, об уничтожении «врага». Кровь, пролитая при расстреле Дома Советов, навеки запятнала их пиджаки, фраки и мундиры. Слезы матерей, отцов, жен, детей по убитым и покалеченным выступают белой солью на их упитанных лицах.

Они не испугались, даже не вздрогнули, когда настоящий фашизм показал свое лицо 3–4 октября на Краснопресненской набережной…

На мой взгляд, роль интеллигенции (особенно в нашей стране) должна сводиться к критике ошибочных поступков правительства всех уровней. Власти предержащие должны знать, что они находятся денно и нощно под мощными прожекторами общественности, особенно творческой интеллигенции как «чувствилища своего времени».

Закончу тем, с чего начал: изменилась среда обитания, породившая нынче не только уголовников разных уровней и мастей, но и людей-мутантов. Как выжить в этой новой среде и не потерять человеческий облик – дело каждого в отдельности. Просвещенных указаний на этот счет нет. Но быть человеком все же лучше, чем скотом.

Изменить же среду обитания могут только сами люди. Каким способом? Будем надеяться на новых избранников народа – тех, кто составил нашу Думу. Только не путем кровопролития! Только без гражданской войны!

Виктор Розов

СЕЮТСЯ ЗУБЫ ДРАКОНА

Виктор Розов в беседе с Виктором Кожемяко

Пьесы замечательного драматурга Виктора Розова известны не только у нас в стране, но и в мире. Однако за последнее время гораздо большее внимание писателя привлекает жутковатый политический театр абсурда, который разыгрывается вокруг, а особенно – начальные результаты этого драматического, даже трагического действа для большинства россиян. Человек незаурядного жизненного опыта – прошлым летом ему исполнилось 80 лет – и обостренной совести, высокого гражданского чувства (достаточно сказать, что во время Великой Отечественной добровольцем ушел на фронт и был тяжело ранен), этот человек никогда не кривит душой, потому его мысли о происходящем в стране заслуживают, думается, особого внимания.

Виктор Кожемяко. Виктор Сергеевич, мне хотелось бы начать с самого задевающего и острого, по-моему, что связано за последнее время в общественном сознании с вашим именем. После встречи творческой интеллигенции с российским президентом в Бетховенском зале весной прошлого года вы окрестили ее крылатым словом «холуяж». Сразу после президентского указа от 21 сентября, перечеркнувшего Конституцию, сказали в «Правде» о своем предчувствии крови. А когда эта кровь пролилась, когда был расстрелян «Белый дом» и в «Независимой газете» появилось жестокое обращение к президенту собрания «демократической общественности Москвы» с призывом уничтожить в России всяческую оппозицию и как можно беспощаднее расправиться с участниками октябрьского сопротивления, вы опубликовали в той же «Независимой газете» свое письмо Ельцину, воззвав к разуму и милосердию. Причем авторов коллективного обращения нелицеприятно назвали людьми злобными, мстительными и трусливыми, а их призывы – антихристианскими, бесчеловечными, сатанинскими. Задолго до этого предупреждали: самое страшное – диктатура. Между тем интеллигенция, кажется, оправдывает и поддерживает новую Конституцию, способствующую по сути установлению режима единоличной власти. Что же, выходит, вы сами, всемирно известный писатель и деятель культуры, ставите себя в оппозицию к нынешней творческой «элите»?

Виктор Розов. Я нахожусь в оппозиции лишь к определенной части интеллигенции, которая, на мой взгляд, не понимает того, что происходит, и поддерживает силы разрушения, методы насилия. Против этих я выступаю решительно. Но, право, среди интеллигенции немало людей, которые понимают ситуацию правильно, которые протестуют против жуткого эксперимента над великим народом, протестуют против насилия. Достаточно назвать хотя бы имена Станислава Говорухина, Юрия Власова, Никиты Михалкова, постоянного автора «Правды» профессора Сергея Кара-Мурзы. Или вот недавно я прочитал интересную статью Бориса Можаева, который поддерживает мою мысль, что земля не может находиться ни в чьей частной собственности. Впрочем, это мысль не моя, а Толстого. Я мог бы назвать много представителей интеллигенции, чьи позиции разделяю. Да простите, что вроде получается, как бы гречневая каша сама себя хвалит, но ко мне подходят люди где-нибудь в магазине, на рынке, в театре и говорят, что они поддерживают мои выступления.

Виктор Розов предчуствовал эту трагедию. Он находился в напряжении все эти месяцы после свержения Советской власти и уничтожения Союза. Внимательно следил за событиями. С горечью говорил о приватизации, ваучерах, о «шоковой терапии»

Нет, не могу сказать, будто вся наша интеллигенция сошла с ума. Я думаю худо только о тех, кто призывает к насилию. Это не такой уж большой слой интеллигенции. Но он очень крикливый, и ему отводится очень много места на телевидении, в газетах, и они верещат, они трещат, и эти треск и верещание производят, очевидно, свое впечатление. Но напрасно власти считают, что голос этой части интеллигенции есть голос народа. Думаю, в том должны были убедить наших правителей и итоги выборов…

В.К. Кстати, я хотел спросить, какое впечатление произвели на вас итоги выборов в Федеральное собрание?

В.Р. Выборы-то особенно ярко и показали, что не эта верещащая часть интеллигенции реально воздействует на людей. Да люди и сами просто видят жизнь как она есть, и они не хотят согласиться, что должны жить такой жизнью. Они спрашивают: за что? Почему на нас обрушилось такое несчастье? Вот ведь что в первую очередь показали эти выборы. Не было бы Жириновского – все эти голоса получил бы кто-то другой, только не пропрезидентский и проправительственный «Выбор России». У меня такое впечатление, что еще больше голосов получила бы тогда партия коммунистов. И это не потому, что при коммунистах всем хорошо жилось, а потому, что не жилось так плохо, как сейчас.

Недавно я путешествовал по разным странам – посетил Грецию, Египет, Израиль, Турцию… и Одессу, которая теперь тоже чужая страна. Так вот, в Израиле, в одной газете, которая называется «Неделя» и издается на русском языке, я прочел статью, очень сильную статью, остро критикующую сегодняшнее состояние нашего общества и политику нашего правительства. И там, в статье, встретил такую мысль: зло побеждено в нашей стране еще большим злом. Вы понимаете? Даже они там это говорят. Да, та насильственная капитализация на американский манер, которая у нас проводится, она неорганична для нашей страны, она не может быть для нас реальностью так же, как не стал реальностью коммунизм. Но если коммунизм – это мечта о всеобщем благе, то развитой капитализм американского типа – это совсем не идеал. Коммунизм мог быть мечтой, идеалом для миллионов людей, а капитализм, несущий беду многим, идеалом и мечтой для них ну никак быть не может.

В.К. Интересная мысль. Полностью согласен с вами, Виктор Сергеевич…

В.Р. Я вижу: сейчас у общества, у государства нет идеи. Оно сейчас животное, наше общество. Весь смысл лишь в том, чтобы питаться. И еще – обогащаться, обогащаться любым способом. А высокой идеи, идеала у наших сегодняшних правителей нет. Это самое ужасное. Отсюда и распад государства. Я уже не раз говорил, что этот распад переживаю страшно, как самое большое несчастье. Не только как русский человек переживаю. Вот я ехал недавно по Украине и думал: боже мой, я еду по чужой стране… Сжалось сердце: а ведь это моя Украина! Я не захватчиком был в ней – это моя Родина, которую я защищал во время Великой Отечественной войны. Это моя Родина, как и весь Советский Союз – и Кавказ, и Средняя Азия, где я бывал не раз и где мне было прекрасно, где у меня много хороших, добрых друзей.

В.К. А что, по-вашему, случилось с той частью ультрарадикальной нашей интеллигенции, которая, кажется, напрочь забыла о жизни народа, об интересах народа, в верности которым всегда вроде бы громогласно присягала? Да и носителем духовности в России интеллигенция претендовала быть. Что же сейчас с ней происходит?

В.Р. А вы ее спросите. Спросите тех яростных защитников насильственных методов внедрения капитализма в нашей стране. Что их побуждает к этому? То ли им грезится, что в перспективе мы станем Америкой… Но мы же станем в лучшем случае банановой республикой! К этому все идет. Много сил есть, очень много целенаправленных сил, которые хотят сделать из нашей страны государство второго, а еще лучше – третьего сорта. Сил извне и сил изнутри. Сейчас сеются зубы дракона, и будут всходы.

В.К. Очень больно все это переживать… А тут еще один за другим уходят из жизни крупнейшие корифеи российской культуры – Козловский, Наталия Сац, Елена Гоголева. Будто огромные культурные пласты отпадают. Да и вообще с культурой у нас сегодня неблагополучно и крайне тревожно. Иван Семенович Козловский сетовал в интервью незадолго до смерти: словно ветром уносимая, распадается духовная сущность России. Что вы думаете по этому поводу?

В.Р. Недавно я вам же вручил статью для «Правды» (она напечатана 5 января), в которой написал: произошла перемена ориентации ценностей. Это самое главное. И вот внедряется в сознание, что вся наша великая культура – ничто. Не только русская, а шире – та, которая была до революции и потом при Советской власти, в Советском Союзе, то есть все союзные республики я сюда включаю, называя ее нашей отечественной культурой. Думаю, все это делается сознательно, вытравливается именно самая сущность нашей культуры – духовность, которая создала великих творцов: Мусоргского и Достоевского, Толстого и Чайковского, Пушкина и Рахманинова. А на такой бездуховности, которую сейчас внедряют, не может взрасти ничего хорошего.

В.К. Вы со своим творчеством в моем представлении – неотъемлемая часть советской культуры. Понятие советской культуры как вы расцениваете?

В.Р. Знаете, я расцениваю это так. Когда объявили метод социалистического реализма в приказном порядке, никто не понимал, что это такое, и никто не писал по методу социалистического реализма. Это была такая, я бы сказал, неудачная и преждевременная формулировка. Потому что литературное течение обозначают тогда, когда оно сильно развилось или когда оно кончается. Были в истории классицизм, романтизм, натурализм, когда течения эти широко себя показали. А тут литература и культура в целом как бы заранее объявили себя социалистическим реализмом… Однако теперь, когда целый исторический период нашего общества позади, мы, думается, вправе говорить о культуре эпохи Советской власти – со всеми ее недостатками, но и с достоинствами.

Литература, может быть, менее богата была, чем другие виды искусства, хотя и в ней есть очень яркие имена. Причем всем республикам есть чем гордиться. Вспомните: киргиз Чингиз Айтматов, калмык Давид Кугультинов, аварец Расул Гамзатов, абхаз Фазиль Искандер… Широчайшей популяризации в стране и в мире советских литераторов, пишущих на национальных языках, много способствовали русские переводчики: они давали огромную аудиторию чтения, признание массового читателя.

Я не говорю уже о советском театре, о балете, в частности, над которым позволяли себе иногда иронически посмеиваться: дескать, тут мы впереди планеты всей. Но что же, так ведь и было: Марина Семенова, Уланова, Лепешинская, Плисецкая, Максимова с Васильевым… Звезды-то какие! Первой величины. А опера скольких дала? Тот же Иван Семенович Козловский, Лемешев, Михайлов, Держинская, Обухова – потрясающая певица была. Ой, да разве всех переберешь, сколько их было – изумительных артистов мирового масштаба.

В.К. В общем, было, было кое-что. Нельзя сказать, что советская культура – это пустое место.

В.Р. Были очень хорошие спектакли, огромное количество. При всех своих мучительных родах, но такой великолепный, блистательный, тончайший спектакль, как «Дни Турбинных» в МХАТе, вышел ведь при Советской власти. Сколько режиссеров появилось замечательных! Товстоногов, Ефремов, Эфрос… Все яркие и все разные. Можно ли об этом забывать?

В.К. Виктор Сергеевич, в свое время вы написали прекрасную пьесу «Вечно живые», и по ней кинорежиссер Михаил Калатозов поставил столь же прекрасный фильм «Летят журавли», который триумфально обошел весь мир. Скажите, а мог бы быть создан, на ваш взгляд, такой фильм в теперешние дни?

В.Р. Мне трудно сказать. Говорят, сейчас тоже создаются хорошие фильмы. Увы, их мало показывают. Совсем не показывают. И это очень печально, потому что для широкого зрителя отечественное кино как бы перестает существовать.

В.К. Выдающийся кинорежиссер Георгий Данелия в недавнем интервью «Российской газете» сказал, что, несмотря на наличие цензуры в нашем советском прошлом, реализовать свой талант тогда было проще, нежели теперь. Повальная коммерциализация губит искусство. Вот слова Данелии: продюсер дает деньги, и его вкус, его прихоть – закон. По старой пословице: кто платит, тот и музыку заказывает. Государство же как бы бросило художников. Что вы об этом думаете?

В.Р. Многих настоящих художников в нашем обществе постигла сейчас, по-моему, некоторая растерянность, и они пишут, творят очень мало. Отчего у них эта растерянность? Может быть, еще и оттого, что те ценности, в которые они были влюблены и которые в той или иной форме воспевали, нынче кажутся некстати?

Но идеалы были, и культура великая была, что там говорить. Это авторы некоторых появившихся за последнее время мемуаров да чересчур ретивые публицисты все наше прошлое взахлеб порочат, как бы мстя ему. Напоминает мне это басню Крылова, в которой осел лягает копытом умирающего льва. Тоже ведь очень горько! Мне совершенно непонятно, когда люди, получившие звания народных артистов Советского Союза, Государственные и Ленинские премии, снискавшие признание при Советской власти, клянут теперь эту самую власть, которая их родила, воспитала, дала дорогу в жизнь. Клянут решительно за все. Это уж такая бессовестность, такое паскудство!

Они говорят, что, дескать, сами всего добились. Не сами! Талант – дар Божий, а условия, в которых он развивался, тоже ведь кое-что значат. Иметь возможность, скажем, окончить театральную, музыкальную или балетную школу, чтобы твой талант, отграненный, имел широкое всенародное, а то и всемирное признание. И это все дала тебе она, Советская власть! Так что погоди клясть ее, наоборот – перекрестись и скажи спасибо. Да, ужасного было много, но тебе-то выпал счастливый билет…

В.К. Увы, талант на поверку может оказаться безнравственным.

В.Р. Верно. Это, я бы сказал, все равно что ругать отца, который тебя воспитал, кормил, поил, но отец пил. И вот ты, ставши всенародно и всемирно признанным, начинаешь кричать на весь свет: отец мой – пьяница! У меня в свое время был разговор со знаменитым Сартром – в начале 60-х годов в Париже. Я как раз прочел тогда его книгу автобиографическую, где он, между прочим, написал: «Я родился, когда мой отец, к счастью, уже умер». И я сказал ему: «Как вы могли написать такое – «к счастью»? По-моему, это ужасно безнравственно». Позволил себе откровенно сказать это великому писателю и философу, потому что безнравственная его фраза меня потрясла. Не могу принять подобное и в устах отечественных культуртрегеров, поливающих отца-мать грязью.

В.К. А вот еще одна больная тема, связанная с сегодняшним состоянием нашей культуры. «Правда» недавно опубликовала заметку «Оставьте России хотя бы голос Марины». Речь о талантливейшей молодой певице, выпускнице Московской консерватории Марине Ивановой – бриллианте чистой воды. Не оскудела земля русская самородками! Но… радость знакомства с новым ярким дарованием была омрачена известием о том, что в ближайшие два с половиной года россияне не смогут услышать Марину. Оказывается, вскоре после окончания консерватории она стала победительницей конкурса оперных певцов в Германии – и ей тут же предложили работать в одном из немецких театров. И сколько фактов подобных сегодня!

Фильм «Летят журавли», снятый в 1957 году Михаилом Калатозовым по пьесе Виктора Розова «Вечно живые», стал классикой мирового кино

В.Р. Да, к величайшему сожалению, продолжается и даже усиливается утечка не только умов, но и талантов. Это серьезная угроза для будущего Родины как процветающего государства – отъезд больших ученых и больших талантов. Это ведет к оскудению, которое может обернуться для страны духовной немочью. Таково горькое, обидное порождение времени, очень грозный и зловещий симптом для перспективы государства, которое не может дома достойно обустроить своих талантливых детей, бросая их по существу на произвол судьбы.

В.К. Вы умудренный годами, жизненным опытом человек, многое пережили и повидали на своем веку. Как, по-вашему, сможет ли все-таки Россия спасти, вернуть свою духовность и культуру? Или мы обречены навсегда распрощаться с этим бесценным достоянием?

В.Р. Знаете, у меня, кроме надежды, мало на чем основанной, ничего нет. И, как ни больно сознавать, в последнее время все больше появляется неверие в свою собственную надежду. Никогда, замечу, такого не было в моей жизни.

В.К. С чем же это связано, Виктор Сергеевич?

В.Р. Это связано с изменением нашей среды обитания.

В.К. А когда началось?

В.Р. Пожалуй, впервые особенно остро я ощутил, что надежда моя гаснет, где-то уже с полгода назад, а после расстрела Дома Советов я совсем испугался, что погибнет наша страна, раз ее вожди прибегают к таким методам, когда люди в центре Москвы расстреливают других людей. Понимаете, я боюсь, я не хочу никакой гражданской войны, никакого насилия и вместе с тем не вижу мирных путей нашего возвращения к исконным духовным ценностям. Образовался какой-то тупик.

Я уже сказал, что недавно объехал несколько стран. И что же там сохранилось? Сохранился Парфенон в Афинах, сохранились египетские пирамиды и сфинксы, сохранились в Иерусалиме святыни религиозные. То есть все, что связано с великими идеями. Скажем, Парфенон – это храм в честь древнегреческой богини Афины. Она миф, так ведь? Но что этот миф создал! Все искусство Древней Греции, Древнего Рима. Все искусство Возрождения в конце концов, да и многие другие духовные ценности, можно сказать, мифом вдохновлялись. Я вспоминаю Пушкина: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».

Люди, воздвигавшие пирамиды, верили, что те, кому эти памятники посвящаются, будут вечно живы. А вот разбойничающие сейчас в нашем государстве думают, что жизнь, которой они живут, есть единственная жизнь. Однако их ведь ждет, как говорят все религии (все!), еще и загробная жизнь! И она будет определяться по жизни, прожитой здесь, на земле.

Но есть и Божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет, Он не доступен звону злата, И мысли и дела он знает наперед. Тогда напрасно вы прибегнете к злословью: Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью…

А они думают, что живут вот в этой жизни, – и им абсолютно все можно делать. Типичное, о чем я уже писал и говорил, «все дозволено». Они, по-моему, и церковь поддержали только для удобства правления своего. На самом же деле, убежден, не верят в Бога. Если бы верили, не творили бы такое.

В.К. Значит, оптимизма у вас поуменьшилось, Виктор Сергеевич?

В.Р. Да, к сожалению. Поскольку я вижу, что творится вокруг. А под конец хотел бы поделиться через вашу газету одним своим очень глубоким огорчением самого последнего времени. Дело в том, что начало работы Государственной думы и всего Федерального собрания я представлял себе так: депутаты встанут и почтят минутой молчания память безвинно погибших при защите своего предшественника – Верховного Совета. Должно было встать на колени все правительство и поклясться устами любого из своих членов, что никогда ничего подобного не повторится. Произошла же национальная катастрофа, свершилось великое народное бедствие! Нет, не встали, не поклялись… А ведь они должны знать и все время обязательно помнить, что возникли они на человеческой крови!

ВЗВИЛСЯ ЛЕВ КОЛОДНЫЙ. КОГО ХВАЛИТ ГРЕЧНЕВАЯ КАША

Ответ Виктору Розову, публицисту

С Виктором Розовым, известным драматургом, я бы никогда полемизировать не стал по проблемам драматургии, не будучи причастным к миру театра, имея к нему отношение только как зритель. Но патриарх советской русской драматургии в последнее время активно занялся публицистикой, пишет статьи и дает интервью, находящие выход, в частности, на страницах газеты «Правда».

Последняя такая публикация состоялась во второй половине января. Под названием «Сеются зубы дракона» Виктор Сергеевич дал интервью сотруднику газеты «Правда», тезке Виктору Кожемяко, со своей стороны сопроводившему эту беседу изрядной долей ностальгии по недавним временам, когда коммунизм был государственной идеологией, а родная «Правда» ее главным рупором, а также большой дозой лести по адресу драматурга. Его он величает «замечательным», известным «не только у нас в стране, но и в мире». Чуть ниже этих слов, показавшихся интервьюеру недостаточными, Виктор Сергеевич представляется «всемирно известным писателем и деятелем культуры».

Если Виктор Розов – всемирно известный драматург, то кто же тогда Вильям Шекспир? Может быть, они – одного поля ягоды? Неужели пьесам Виктора Сергеевича суждена такая же участь и поколениям зрителей предстоит на спектаклях, поставленных режиссерами будущего, страдать, любить, плакать и смеяться, духовно очищаясь и обогащаясь? Не уверен.

Поспорить же хочу не с драматургом, а публицистом Розовым, потому что стал замечать его как автора на страницах даже такой очаровательной газеты, как «Завтра», а это всего-навсего поменявшая название закрытая погромная газета «День», в одном из последних номеров доказывающая в статье, заполнившей целую страницу, что события в начале октября, бой у Белого дома, спровоцировали… евреи, члены некой военизированной организации «Бейтар», а стреляли с крыш снайперы, подготовленные израильским «Моссадом», бывшие наши граждане с двойным гражданством России и Израиля, то есть все те же евреи. На страницах этой же газеты Виктор Розов напечатал свои мемуары о друзьях, многие из которых были евреями… Не перевернулись ли они после такой публикации в гробах?!

И вот вслед за публикацией в «Завтра» возникает новая, в «Правде», где «всемирно известный» драматург предстает в ряду с теми, кто выступает против политики нынешнего президента, «протестует против насилия». Кто же эти протестанты, смельчаки, бросающие перчатку Борису Николаевичу?

«Достаточно назвать хотя бы имена Станислава Говорухина, Юрия Власова, Никиты Михалкова, постоянного автора «Правды» профессора Сергея Кара-Мурзы», – говорит Розов.

Да, такой вот список, такая, как говаривали в прошлом, обойма имен, закладываемая ныне не в один пулемет, строчащий в сторону Кремля.

С двумя названными в этом списке авторами статей мне приходилось полемизировать. Теперь вот захотелось ответить и драматургу, занявшемуся политикой, начавшему борьбу с властью. Места для Розова редакции не жалеют, такого интеллектуала из московской элиты в рядах правой оппозиции пока что не было. Он высказывается и о социалистическом реализме, и о советской культуре, в частности, близкой ему драматургии:

«Были очень хорошие спектакли, огромное количество. При всех мучительных родах, но такой великолепный, блистательный, тончайший спектакль, как «Дни Турбиных» в МХАТе, вышел ведь при Советской власти. Сколько режиссеров появилось замечательных! Товстоногов, Ефремов, Эфрос… Все яркие и все разные. Можно ли об этом забывать?»

Действительно, режиссеры были замечательные и все разные. А вот то, что их стригли под одну гребенку, что закрывали их театры, арестовывали, убивали режиссеров и лучших артистов, что драматургов отправляли в лагеря для трудового перевоспитания, и о многом другом, когда заходит речь о недавнем прошлом драматургии и театра, разве можно умалчивать? Неужели театральная Москва успела забыть унижения Эфроса, не имевшего своего театра, пребывавшего в роли второго режиссера Театра на Малой Бронной, куда ходили на его спектакли? Разве не Ефремову приходилось крутиться и изворачиваться, по пятнадцать раз устраивать просмотры для всевозможных комиссий, ставить спектакли, где той же самой «Советской власти» ему удавалось показывать дулю в кармане? Ну, а уж про «Дни Турбиных» вспоминать даже неприлично, пытаясь доказать наличие неких добродетелей у покойной власти.

Разве не автора этих самых «Дней» родная Виктору Розову власть лишила права быть драматургом при жизни? Разве не он, начиная с 1925 года, не имел возможности у себя на родине публиковаться? Разве не его пьесы, отрепетированные на сцене Художественного театра, снимались с треском с репертуара, не о пьесах ли Булгакова все та же мерзкая (особенно при Сталине) «Правда» публиковала разносные статьи?

Ну, а если по прихоти Иосифа Виссарионовича, по какой-то неразгаданной мистической причине «Дни Турбиных» появлялись строго дозированными на подмостках МХАТа, а сам гениальный вождь восемнадцать раз приезжал, как гласит легенда, лицезреть блистательную игру Аллы Тарасовой (которая в «Днях Турбинных» не играла! – В.К.), то что же об этом вспоминать, что же об этом-то тосковать, лить слезы?.. Понять Виктора Розова можно. Его драматургия недолговечна, свое время она не пережила, умерла вместе с ним, вряд ли сегодня какой-нибудь режиссер решится ставить спектакли даже по самым лучшим его пьесам, да и пойдет ли публика смотреть на переживания его героев? А произошло это по той причине, что даже очень талантливые авторы в прошлом, и Розов в их числе, вынуждены были в бочку меда непременно добавлять ложку коммунистического дегтя. Нахлебались все этого пойла предостаточно, никто больше не хочет.

Не оставляет без внимания наш драматург-публицист и святая святых – метод социалистического реализма, вполне справедливо ставит знак равенства между ним и таким понятием, как «советская культура», отвечая на вопрос корреспондента: «Понятие советской культуры как вы расцениваете?». А расценивает вот так:

«Когда объявили метод социалистического реализма в приказном порядке, никто не понимал, что это такое, и никто не писал по методу социалистического реализма. Это была такая, я бы сказал, неудачная и преждевременная формулировка. Потому что литературное течение обозначают тогда, когда оно сильно развилось или когда оно кончается. Были в истории классицизм, романтизм, натурализм, когда течения эти широко себя показали. А тут литература и культура в целом как бы заранее объявили себя социалистическим реализмом… Однако теперь, когда целый исторический период жизни нашего общества позади, мы, думается, вправе говорить о культуре эпохи Советской власти – со всеми ее недостатками и достоинствами».

Первая постановка «Дней Турбиных» Михаила Булгакова во МХАТе. 1926 г.

Да, конечно, никто у Виктора Сергеевича не отнимает права говорить и писать о культуре недавнего прошлого, которую он в меру своих сил и таланта, в меру своей способности приспосабливаться к обстоятельствам (цензуре, идеологии, генеральной линии партии на том или ином этапе и т. д.) продвигал вперед своими пьесами. Но и у меня есть сегодня возможность полемизировать с ним, даже когда он выступает на страницах «Правды», чье слово считалось законом. (Как известно из ее истории, одному товарищу, чью фамилию исказил правдинский корреспондент в своем очерке, даже пришлось пойти в паспортный стол и исправить возникшее разночтение, потому что опровержений ошибок орган ЦК ВКП(б) не признавал.)

А поспорить необходимо: разве можно спокойно читать о том, что у метода социалистического реализма были какие-то достоинства? Разве не этим методом, как дубиной, тараном, крушилось и ломалось творчество замечательных писателей, да и сама жизнь их переставала чего-то стоить, если они объявлялись противниками соцреализма, чуждыми его духу? Прежде чем писателей объявляли врагами народа и отправляли на Лубянку, далее – везде, в лагеря по всему пространству, где царила «Советская власть», их отлучали от церкви, от метода «социалистического реализма». Надо ли сегодня приводить примеры для доказательства этой аксиомы? Разве дело в том, что этот самый злосчастный метод, придуманный на Старой площади в недрах отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), позднее обоснованный Максимом Горьким и тьмой литературоведов, выслуживавшихся перед все той же партией и ее идеологами, появился ПРЕЖДЕВРЕМЕННО? Что поспешили его обозначить в 1932 году? Не придумали бы тогда, придумали бы чуть позже или чуть раньше, потому что не могли не придумать, потому что так называемая «политика партии в области литературы» существовала со времен появления всем памятной статьи Ильича о партийной организации и партийной литературе, а случилось это событие аж 13 ноября 1905 года, в годы первой русской революции. А в результате последующих революций русская литература, как и Россия и ее народ, понесла непоправимый урон, произошло бегство большей части писателей за рубеж: Бунин, Андреев, Зайцев, Бальмонт, Куприн, Шмелев, Ремизов, сбежал, не выдержав унижений, Максим Горький… А если возвращались, то умирать, чтобы покончить с собой, как Марина Цветаева, или писать романы, такие лживые, как «Хлеб» Алексея Толстого, статьи «Если враг не сдается, его уничтожают», какие стал сочинять толкователь и пропагандист нового метода Горький.

Можно ли вообще видеть какие-то достоинства в пороке, во лжи? Но метод соцреализма – в сути своей именно порочен, потому что он предполагает наличие в реализме (бочке меда) коммунистическую ложь (ложку дегтя). Иначе метода – нет! Не было этой лжи у Андрея Платонова, ему и писать не давали, Сталин обозвал его заочно «сволочью», ну а очно травили его сталинские клевреты. Все это факты уже, можно сказать, старые, общеизвестные, но почему-то Виктором Розовым, перешедшим двумя ногами на позиции партийности, оказались вдруг забытыми. Потому и приходится напоминать о них. (Потому и появился в «Иркутской истории» рядом с нормальными героями образ шагающего в коммунизм экскаватора – согласно методу.)

Но все рассуждения корреспондента и драматурга относительно советской культуры, соцреализма не самое существенное в интервью в «Правде». Там плач стоит, и рыдают Кожемяко и Розов по материям еще более возвышенным: по коммунистическим идеалам, по социалистическому образу жизни, когда Виктору Сергеевичу дышалось легко и свободно. Розов убежден, что новый экономический строй, с такими мучениями утверждающийся в России, зло еще большее, чем социализм.

Цитирую. «…Да, та насильственная капитализация на американский манер, которая у нас проводится, она неорганична для нашей страны, она не может быть для нас реальностью, как не стал реальностью коммунизм. Но если коммунизм – это мечта о всеобщем благе, то развитой капитализм американского типа – это совсем не идеал. Коммунизм мог быть мечтой, идеалом для миллионов людей, а капитализм, несущий беду многим, идеалом и мечтой ну никак для них быть не может».

На эту эскападу корреспондент «Правды» немедленно реагирует:

«Интересная мысль. Полностью согласен с вами, Виктор Сергеевич…»

С чем и хотелось бы поздравить маститого мэтра, нашел достойных союзничков! Нашел-таки идеал, о чем и спешит порадовать современников, которые при виде драматурга где-нибудь в магазине, на рынке, в театре подходят к нему и говорят, что они поддерживают его выступления в печати последнего времени. Действительно, как не подойти запросто на рынке или в магазине к живому Шекспиру, к «всемирно известному» современнику и не пожать ему руку, не солидаризироваться. Почувствовав, что перебрал, Виктор Сергеевич извиняется: «Да простите, что вроде получается, как бы гречневая каша сама себя хвалит». Не беспокойтесь, Виктор Сергеевич. Сами себя вы не особенно хвалите, вы человек достаточно скромный, на экране телевизора не мелькали особенно.

В роли гречневой каши хвалите вы такую заразу, как коммунистические «идеалы», кажущиеся сегодня вам невинной мечтой. Поэтому и хочется мне вашу правдинскую похлебку, вашу гречневую кашу, извините меня за грубость, спустить в унитаз, смыть холодной водой. Виктор Сергеевич, вы же прожили на земле 80 лет, неужели в вашем возрасте полагаете, что какие-то самые лучшие мечты, став целью государственной политики, могут принести народу благо, особенно такая мечта, как коммунизм? Разве вы продолжаете верить в такую мечту, когда где-то какие-то граждане работают по способности? Когда сидит папаша и то землю попашет, то стихи начинает писать лесенкой, как мечталось Маяковскому? Социальная мечта изначально нереальна. Чем больше попыток ее реализовать, тем она отдаленнее, тем ближе пахнет кровь у носа тех, кто засучив рукава берется за претворение мечты такого свойства в жизнь.

Где вы у нас в Москве видите, что происходит насильственная капитализация на американский манер? Даже если вы не бывали в Соединенных Штатах, то и тогда должны были бы знать, что там, за океаном, каждый трудящийся зарабатывает на порядок больше, чем в стране победившего было развитого социализма.

Ваши нынешние правдинские друзья ездили в эту самую Америку, в другие развитые капиталистические страны, покупали себе там все, вплоть до мелочей, галстуков, запонок, спичек, сигарет, а потом, обрядившись во все заморское, начинали писать статьи, клеймящие американский империализм, появлялись на экране телевизора, демонстрируя свои импортные костюмы и американских бродяг, бездомных и безработных.

Наше несчастье не в том, что мы пытаемся сейчас реально догнать Америку, строя рыночное, капиталистическое, если вы хотите, общество. А в том, что не знаем, как это сделать правильно, не знаем, как справедливо разделить общегосударственную собственность, как создать так называемый «средний класс», который бы взял на свои плечи державу, начал бы работать и производить не только ракеты и БТРы, но и хорошие видики, хорошие лимузины, хорошие костюмы и обувь.

Посмотрите на Москву, Виктор Сергеевич, какие замечательные сооружения появляются на ее улицах, когда их начинают строить американскими методами, быстро и хорошо, используя самые современные строительные материалы. Я имею в виду здание офиса напротив Центрального телеграфа, гостиницу на Тверской…

«Я вижу, сейчас у общества, у государства нет идеи. Оно сейчас животное, наше общество. Весь смысл лишь в том, чтобы питаться. И еще – обогащаться, обогащаться любым способом. А высокой идеи, идеала у наших сегодняшних правителей нет. Отсюда и распад государства».

Нет, не отсюда, а потому что у наших правителей пусто в казне, потому что у них не идей нет, а валюты мало, потому что демократическая Россия в наследство от коммунистического Союза ССР получила пустую казну, долги, разорение и бедность миллионов трудящихся.

Но произошло сие не из-за отсутствия идеалов у нынешних правителей, как считаете вы, ругая на чем свет президента и его команду. А потому, на мой взгляд, что у Бориса Николаевича твердости не хватает, верности своему же слову. Все помнят, говорил публично недавно, что Егор Гайдар останется! Останется в правительстве. А где сегодня Егор Тимурович? Минувшей весной получил президент поддержку народа на референдуме, а парламент решился распустить только осенью. Вот и пришлось бить из пушек, против чего вы решительно возражали.

Но к чему пришли? Цитирую последний раз: «Я не хочу никакой гражданской войны, никакого насилия и вместе с тем не вижу мирных путей нашего возвращения к исконным духовным ценностям. Образовался какой-то тупик».

Каким таким ценностям, коммунистическим? Не видите путей мирного возвращения, значит, видите только путь насильственного возврата к утраченным идеалам, разлюбезному социализму и его литературному методу… Остановитесь, переведите дух, даже если сами оказались в духовном тупике. Так бывало не только с вами, с каждым нормальным человеком случается подобное. Но ведь вам впереди померещилась справедливая война, точнее говоря, гражданская война. Но разве стоит любой самый лучший идеал самой лучшей гражданской войны?! Даже самой маленькой, почти бескровной? Забыли ли вы о той слезе, что не давала спокойно жить Достоевскому? Кажется, забыли. Слезы и идеалы несовместимы.

Лев Колодный, «Московская правда», 17 февраля 1994 г.

«ЦЕЛЬ – ОЧЕРНИТЬ, ОКЛЕВЕТАТЬ, ПРЕДАТЬ АНАФЕМЕ»

Ответ читателей «антирозовцу» и «антиправдисту»

Откликов на очередной диалог мой с B.C. Розовым, как я уже сказал, снова было огромное количество. А особенно поток читательских писем усилился после публикации в «Московской правде» статьи Льва Колодного – антирозовской и антиправдистской. К сожалению, сохранились у меня из сотен тех писем опять-таки лишь единицы – их здесь привожу. В самой «Московской правде» Колодному ответил известный театральный критик Борис Поюровский.

НЕ УВЕРЕН, НЕ ПИШИ!

Лев Колодный решил публично со страниц «МП» (17 февраля с. г.) преподать урок общественной добродетели Виктору Розову, сразу же оговорив, что он не стал бы полемизировать с известным драматургом, если бы тот не вторгся в публицистику. Да еще на страницах таких изданий, которые ужасно несимпатичны Колодному. И тут же популярно объяснил, почему именно он не одобряет позиции некоторых авторов газет «Правда» и «Завтра». Однако…

Олег Ефремов и Игорь Кваша в спектакле «Вечно живые» по пьесе Виктора Розова на сцене театра «Современник». 1956 г.

…При чем же здесь Розов? Разве он редактирует эти издания? К чему все эти пассажи, исполненные в лучших традициях столь ненавистной Колодному партийной прессы, когда с помощью различных манипуляций с цитатами подменялся истинный смысл и навешивались несправедливые, убийственные ярлыки?

Наконец, разве не личное дело каждого решать, где ему изложить свою точку зрения? Важно лишь при этом соблюсти элементарные правила: быть честным, правдивым, доказательным, корректным, компетентным. Но, увы…

Должен Вас огорчить, господин Колодный: Виктор Сергеевич Розов действительно известен во многих странах мира. Фильм «Летят журавли», снятый по его сценарию, еще в 1957 году получил Главный приз на Каннском международном кинофестивале и с тех пор обошел едва ли не все экраны планеты. А пьесы Розова с успехом ставились не только у нас и в странах Восточной Европы, но и в США, Канаде, Японии, Великобритании, ФРГ, Испании, Австрии, Австралии, Италии, Франции, Швеции, Греции, Турции, Египте, Китае, Бразилии, на Кубе, в Израиле, Аргентине, хотя отечественная цензура и бывшее Министерство культуры СССР действительно приложили немалые усилия к тому, чтобы этому воспрепятствовать.

Вы справедливо пишете о том, в каких муках рождались лучшие спектакли Товстоногова, Ефремова и Эфроса, «забывая», что они ставили пьесы… Розова. «Современник» начал свою биографию с его «Вечно живых». Анатолий Эфрос проснулся наутро знаменитым после премьеры пьесы Розова «В добрый час!». Кстати, и в «Ленкоме» Эфрос дебютировал пьесой Розова «В день свадьбы» – знаменитый был спектакль! И у Товстоногова шли многие произведения Виктора Сергеевича.

Что верно, все они выпускались с трудом, но при чем же здесь Розов? Его «вина» состояла лишь в том, что он писал правду, подмечая в жизни то, мимо чего проходили другие. «Важно, не кем я буду, а каким», – скажет Андрей Аверин из «Доброго часа». Не это ли обостренное чувство современности стало причиной запрещения многих пьес Розова, которые с большим трудом попадали на сцену?! Не потому ли одна из поздних его пьес «Гнездо глухаря», талантливо поставленная Валентином Плучеком в столичном Театре сатиры, была встречена хорошо организованным заговором молчания в прессе, ибо автор посмел посягнуть на святая святых и рассказать о подлинных нравах, царящих в высших эшелонах власти?

Однако что до всего этого господину Колодному, если он полагает, что в «Иркутской истории» рядом с нормальными героями появился образ (?!) шагающего в коммунизм экскаватора? Но не было там такого образа, это какое-то наваждение! К тому же «Иркутскую историю» – одну из лучших пьес 50–60-х годов – сочинил не Розов, а Арбузов, но это уж так, к слову, «мелочи жизни»…

Впрочем, таких сенсационных «мелочей» в публикации Колодного – хоть пруд пруди! Оказывается, у Эфроса не было своего театра в Москве. Выходит, что в «Ленкоме» и на Таганке главным режиссером служил не сам Анатолий Васильевич, а его двойник или того хуже – какой-то самозванец. Вот здорово! А Сталин, оказывается, ездил 18 раз на «Дни Турбиных» во МХАТ, чтобы лицезреть блистательную игру Аллы Тарасовой. Откуда Колодному знать, что первой исполнительницей роли Елены Тальберг была B.C. Соколова? Что позднее ее играли К.Н. Еланская и О.Н. Андровская? Да и зачем ему все это, если главная задача Колодного доказать, что Виктор Сергеевич Розов лично причастен к трагической судьбе автора «Дней Турбиных» и многих других талантливых писателей, актеров, режиссеров, загубленных в сталинских лагерях, раз он смеет утверждать, что в те годы могли появляться выдающиеся произведения литературы и искусства.

Но что поделаешь, если как раз на тот период выпала доля родиться и творить Прокофьеву, Шостаковичу, Эйзенштейну, Мейерхольду, Таирову, Ахметели, Курбасу, Михоэлсу, Цветаевой, Ахматовой, Мандельштаму, Булгакову, Олеше, Платонову, Пастернаку, Маяковскому, Фальку? Их личная судьба во многом была действительно трагична, но разве это хоть в какой-то степени может умалить вклад каждого из этих колоссов в сокровищницу отечественной и мировой культуры?!

К тому же по иронии судьбы именно на этот отрезок времени приходится расцвет творчества других выдающихся художников, чудом избежавших репрессий. Так что же теперь объявлять коллаборационистами Маршака, Чуковского, Образцова, Чабукиани, Марецкую, Плятта, Раневскую, Уланову, Рихтера, Мравинского, Ильинского?! Зачем? Чтобы доказать «состоятельность» концепции Колодного?

Мой оппонент сомневается, станут ли современные режиссеры ставить пьесы Розова? «Если Виктор Розов – всемирно известный драматург, то кто же тогда Вильям Шекспир? Может быть, они – одного поля ягоды? Неужели пьесам Виктора Сергеевича суждена такая же участь, и поколениям зрителей предстоит на спектаклях, поставленных режиссерами будущего, страдать, любить, плакать и смеяться, духовно очищаясь и обогащаясь? Не уверен».

В другом месте Колодный позволяет себе писать: «Понять Виктора Розова можно. Его драматургия недолговечна, свое время она не пережила, умерла вместе с ним». И добавляет: «Все эти факты уже, можно сказать, старые, общеизвестные, но почему-то Виктором Розовым, перешедшим двумя ногами на позиции партийности, оказались вдруг забытыми».

Вынужден снова огорчить Л. Колодного. И пьесы, и фильмы Розова, пока во всяком случае, остаются в действующем репертуаре. И при чем здесь Шекспир? Разве кто-нибудь утверждал, что Розов – второй Шекспир? По мне так вполне достаточно того, что он – первый Розов. А уж кому сколько суждено оставаться на сцене или экране, рассудит сама история, зачем ей наши подсказки?

Что же касается партийности Розова, то он-то как раз никогда ни в какой партии не состоял, хотя и мог бы вступить, к примеру, перед боем под Вязьмой осенью 1941 года, где был тяжко ранен.

А уж натерпелся драматург от этого самого партийного руководства, не дай Бог никому! Но в последнее время выясняется парадоксальная ситуация: больше всего эту самую партию поносят вовсе не те, чьи интересы она так или иначе ущемляла, но те, напротив, кого она неправомерно вознесла, обласкала, напоила и накормила. Судя по пафосу, с каким это делает господин Колодный, начинаешь думать, а не был ли он сам до недавнего времени в первых рядах борцов за светлое будущее, что олицетворяли собою ум, честь и совесть нашей эпохи? Уж больно он от нее открещивается, но при этом подозрительно пользуется теми же методами, с той лишь разницей, что большевики все сваливали на царя, помещиков и буржуазию, разоривших Россию, а Колодный обвиняет коммунистическое руководство СССР, оставившее в наследство демократам «пустую казну, долги, разорение и бедность миллионов трудящихся». Вот-вот и проклюнется сквозь все эти стенания знакомый с детства призыв: пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Мне не хочется продолжать полемику с господином Колодным, пусть его филиппики останутся на совести моего оппонента. Хочу лишь в заключение сказать, что я и сам не всегда соглашаюсь с Виктором Сергеевичем. Но, следуя заповеди Вольтера, готов умереть за то, чтобы любой человек получил возможность высказать свое мнение. Иначе какая же это демократия? Только тоталитаризм не разделял это суждение великого французского просветителя. Но ведь господин Колодный как будто тоже против тоталитаризма?

Или только как будто…

Борис Поюровский

НЕОБХОДИМЫЙ КОММЕНТАРИЙ. Естественно, очень обрадовала меня, как и Виктора Сергеевича, эта публикация в «Московской правде». Обрадовала прежде всего тем, что нашелся-таки честный, совестливый человек, причем в охваченном крайней смутой театральном мире, который, не стерпев хамской неправды Л. Колодного, решил публично высказать свою правду в защиту драматурга и публициста В. Розова. Большое спасибо за это говорил и сегодня говорю Борису Поюровскому!

Хочу лишь, слегка перефразировав заключение его статьи, отметить, что не во всем с ним соглашаюсь. Верно определив выдающееся место Виктора Розова в современной ему советской драматургии и советском театре, к месту приведя впечатляющие факты о мировой его известности (каков хотя бы список стран, где шли розовские пьесы!), автор статьи стремится доказать, будто все это было как бы вопреки советскому строю жизни, который, получается, только и делал, что препятствовал проявлению и утверждению таланта художника.

Например, говорится о «запрещении многих (?!) пьес Розова, которые с большим трудом (?!) попадали на сцену», хотя такое обобщающее и категоричное утверждение, мягко говоря, сильно преувеличено. Как и другое, относящееся к успешной постановке пьес Виктора Сергеевича во множестве театров мира: якобы «отечественная цензура и бывшее Министерство культуры СССР… приложили немалые усилия к тому, чтобы этому воспрепятствовать».

Эти и другие подобные преувеличения, не соответствующие действительности, потребовались, конечно, для того, чтобы противопоставить Виктора Розова советской жизни, в которой он существовал. Но есть ли для этого реальные основания? Не хочу сказать, что не возникало у Виктора Сергеевича проблем с тем же Министерством культуры, что не вступал он никогда в противоречие или даже конфликт с кем-то из редакторов, критиков или с цензурой, но запрещен-то был, да и то совсем не надолго, лишь «Кабанчик». Все остальное шло и шло – шире некуда…

Впрочем, к этой теме мы потом еще обратимся. А здесь, говоря о самочувствии гражданина и театрального автора Виктора Розова в советском времени, подчеркну самое главное, что без обиняков написал о себе (и затем не раз повторял) он сам: «Я счастливый человек».

Виктор Кожемяко

Далее – еще некоторые из писем, пришедших тогда в «Правду». Почти все остальные в основном были аналогичны по направленности и содержанию.

* * *

Господин Л. Колодный, как и мадам В. Новодворская, много выступает с публикациями на страницах газеты «Московская правда». Открылась возможность сполна излить свою ненависть к коммунистической идее, Советской власти, объединиться со стремлениями и действиями нарождающейся спекулятивной буржуазии, задача которой – во что бы то ни стало капитализировать матушку Россию. Благо, «демократическая» печать услужливо представляет свои издания для подобных авторов.

Газетчики жалуются на отсутствие бумаги. Однако разверните «МП»: вот бы порадовались шутники хрущевского периода – можно все завернуть. Читать же простому человеку подобные пухлые издания не хочется. В основном сексуально-эротическая направленность публикаций. Бедный слабый пол! Женщин показывают в анфас и в профиль, сзади и спереди – зарабатывает пишущая братия, благодатная тема в «демократической» печати. Но не так-то просто стало оболванивать простой люд. Да и настоящая демократическая печать, такие газеты, как «Правда» и «Советская Россия», дают отповедь зарвавшимся писакам от «демократии».

Виктор Сергеевич Розов на встрече с моряками

Содержательные статьи таких известных авторов-правдистов, как профессор С. Кара-Мурза, писатель В. Распутин, Ю. Власов, а также бывшие диссиденты Зиновьев, Максимов, являются примером правдивого, реального освещения того, что с нами произошло и происходит. Среди этих авторов – Виктор Розов.

В «МП» от 17 февраля с.г. Л. Колодный решил отчитать известного драматурга за то, что он посмел в «мерзкой «Правде» выступить с беседой «Сеются зубы дракона», где изложил свое видение сегодняшнего дня в нашей стране. «Правда» такими публикациями помогает людям снять зашоренность с глаз, задуматься над всем происходящим на территориях разваленного Советского Союза. «Правда» доносит до людей Правду! Пусть не изгаляются господа «идеологи-демократы», но ленинская идея об общерусской правдивой газете, как никогда, сегодня востребована. Потому-то «Правду» притесняют и закрывают, но она должна жить.

Публицист Л. Колодный буквально обрушился на драматурга В. Розова. Но чего же он добивается своей злобной публикацией? Цель прежде всего – очернить, оклеветать, предать анафеме ненавистную коммунистическую идею и Советскую власть. Для этой черной работы выбрал себе «мишень» – писателя, пользующегося уважением народа, и, как пишет сам, достаточно скромного человека, не мелькающего на экранах телевизоров. На полемике с таким авторитетным автором можно больше завоевать благосклонности от тех, кому подыгрывает.

Утверждает, никакой он не знаменитый человек – драматург В. Розов. Дескать, его пьесы не хотят ставить современные режиссеры, а в будущем тем более не поставят. Ну это, как говорится, время покажет, а не Колодный! Он же далее начинает ворошить негативные и трагические события становления советской культуры. Что Советская власть унижала, запрещала, физически устраняла режиссеров и лучших артистов. И пошло, пошло…

Нам, родившимся в 20-х годах и позже, горько за трагедию Мейерхольда и других деятелей культуры и литературы. Но не Советская власть повинна в этом! Изначально природе Советской власти чуждо насилие. Однако во всяком обществе, особенно на стадии его становления, всегда есть радикалы всех мастей, завистники, клеветники. Эта страшная сила может делать свое черное дело, вплоть до физического устранения своих соперников. Они и сейчас есть, эти черные силы. Призывал же М. Захаров расправиться с инакомыслящими – противниками «демократии»! Найдутся исполнители. А разве танковый расстрел неугодного Верховного Совета не пример этому?

Колодный приводит «факты» гонения Советской власти на деятелей культуры и литературы более позднего времени. Упоминаются О. Ефремов, ныне покойный Г. Товстоногов. Между тем нам известно, что они удостоены всех возможных почестей и наград! Какие тут притеснения и ущемления? Непонятно.

Трудно не специалисту говорить о литературе советского периода. И все же любой грамотный человек в понятие соцреализма вкладывает отображение литературой советской социалистической действительности. Как же можно утверждать, что соцреализм был дубиной и тараном, крушившими и ломавшими творчество писателей? Аполитичной литературы нет нигде. Она обязательно несет какую-то идею.

Естественно, советские писатели (во всяком случае, большинство их) привносили в свое творчество коммунистическую идею. Вот за это и ругают «демократические» критики В. Маяковского, М. Горького, А. Толстого. И вы, господин Л. Колодный, за то же поносите В. Розова – за коммунистическую идею в его драматургии. Но разве эта идея – самая прекрасная идея справедливости – хуже собственнической, хищнической установки, на которой строится безжалостный капитализм?

Чуть не целую газетную полосу Л. Колодный отводит доказательству недоказуемого. Ведь всем понятно: идет сегодня насильственная капитализация страны, обогащение нечестных, воровских людей, грабителей, а с другой стороны – обнищание трудового люда. Почему социальная мечта, по Л. Колодному, есть изначальная нереальность? Ведь лучшие умы человечества – французские социалисты-утописты (того времени), английские политэкономы, немецкие философы и, наконец, русские социал-демократы – своими учениями подвели человечество к осуществлению социальной справедливости.

С Великого Октября на основе строго научного марксистского учения началось претворение этой мечты в реальность. Более 70 лет неимоверного народного труда, невзгод, лишений, трагедий и жертв превращали мечту в действительность. Человек труда на себе познал социальную справедливость! Но вот в наш общий советский дом пришла страшная трагедия. Внешние силы и внутренняя мелкобуржуазная стихия затормозили, если не прервали, наше движение к социальной справедливости. Для абсолютного большинства народа – это огромная беда!

Но Вы, господин Л. Колодный, пишете: «Демократическая Россия в наследство от коммунистического Союза ССР получила пустую казну, долги, разорение и бедность миллионов трудящихся». Это – ложь! Даже в конце 30-х годов автор этих строк учился в техникуме и жил только на одну стипендию без какой-либо помощи со стороны. Может студент вуза, а не то что техникума, в настоящее время учиться и жить на стипендию? Ответить правильно на это господин Л. Колодный не сможет.

Г. Крапивцев, преподаватель МВТУ им. Н.Э. Баумана,доцент, кандидат технических наук

* * *

Стыдно за вас, Лев Колодный, когда читаешь ваш «выговор» прекрасному человеку и писателю Виктору Сергеевичу Розову. Какая развязность, бесцеремонность, какое хамство! Наконец-то подобные вам получили возможность раскрыть свое подлинное лицо, и оно, лицо это, оказалось просто отвратительным…

Почему вы считаете, что все, как и вы, обязаны ненавидеть советское время и великую советскую культуру? Почему убеждены, что каждый, равняясь на вас, обязан любить Ельцина и Егора Гайдара? Почему надо как Колодный, плевать в социализм, при котором наша страна стала по-настоящему великой, и, опять же как Колодный, восхищаться капитализмом, в который нас загоняют?

Нет, меня и моих товарищей гораздо больше убеждает то, что высказано Виктором Розовым в его беседе с Виктором Кожемяко «Сеются зубы дракона». Мы все на себе ощущаем сегодня, как сеются эти злые и беспощадные драконьи зубы, от которых нашей стране и абсолютному большинству нашего народа – только несчастье. Никакие адвокаты капитализма и уничтожения советского строя не смогут оправдать нынешние преступления власти. Уймитесь!

С неуважением Владимир Никифоров, инженер

г. Коломна.

* * *

Г-н Колодный! Вы, вероятно, в восторге от учиненного драматургу Виктору Розову «разноса» за его интервью правдисту? А напрасно! Ваш ответ – типичный для современных перевертышей-приспособленцев набор бездоказательных обвинений и амбициозных претензий, не более того.

Не буду спорить, г-н «обличитель», о выплеснутых вами оценках советской литературы и творчества писателя Виктора Розова. Ведь смешно полемизировать с человеком, насчитавшим в «той» литературе всего два имени, с публицистом, не знающим значения слова «реформа», но при этом посвятившим себя обличению надуманных «противников реформ». Можно только посочувствовать: ведь по признанию академиков в вашей же газете, опрос выявил, что такие, то есть нынешние «реформы» поддержали лишь 8 процентов населения.

Ну а об очевидном промахе ваших неметких стрел в Виктора Сергеевича говорят многочисленные аудитории, собираемые для встречи с ним и кинопросмотров «Журавлей» и других шедевров, время которых, как вы опрометчиво поспешили объявить, «прошло». О вкусах, конечно, не принято спорить, но зачем же навязывать свои оценки свысока посредством газетных тиражей?

Меня в вашей статье заинтересовали сногсшибательные откровения современного «борца-радикала» насчет нынешних российских «реформ». Оказывается, неудачи строительства «рыночного общества» (автор прямо называет его капиталистическим) происходят от того, что «мы… не знаем, как это сделать правильно» (видимо, «мы» – это верхи государства и наемные работники радикальных СМИ). Такое признание (или обвинение?) в глобальном непрофессионализме выбравших и оправдавших, без народного благословения, путь «шоковых» потрясений не часто попадает на страницы правой (или околоправой) печати. Не понятны только ваши крокодиловы слезы по поводу ухода из номенклатурной элиты «реформаторов»-гайдаровцев. Или вы их исключаете из числа сановных неумех? Если так, то это просто восхитительно!

Что касается брани в адрес «Правды», то не грешно освежить в памяти поведение родной газеты во времена, когда она выходила по ведомству партийного горкома и обкома.

Или вы всерьез полагаете, что «народные» и «независимые» СМИ перестали заниматься «перебором»? Ведь вы и подобные вам коллеги не устаете ежедневно рассказывать побасенки о 75-летнем развале второй в мире державы (когда же при этом она успела стать такой?), о чуть ли не сотнях миллионов репрессированных (кто же тогда победил в величайшей войне и вывел страну на второе место в мире?) и т. д. и т. п.

Следовать вашему примеру по части использования не понравившегося чтения для туалета я не стану, а сохраню этот ваш опус как образец «эпистолярного жанра» невымерших динозавров.

Без почтения Н. Кулагина, доцент

г. Москва.

* * *

Чем покоряет в газете автор читателя, заставляет его прикипеть к предложенной публикации? Меня лично – выбранной из жизни проблемой, способностью управлять словом и, конечно, личностью самого автора. А пуще землетрясения боюсь перевертышей, которых вокруг стало так много. Скажу так: ныне честная позиция автора – дороже всего. А уж если все названное объединяется в творческом человеке, то результат бывает особенно сильным.

Два таких творческих человека вели беседу, которая опубликована в «Правде» под заголовком «Сеются зубы дракона». Это изумительный драматург Виктор Розов и журналист Виктор Кожемяко, чьи работы я всегда читаю с большим интересом. Радует, что эти двое – единомышленники друг с другом и со мной. В их диалоге – моя атмосфера, моя система координат, в которой я страдаю и мыслю, надеюсь и верю, оставаясь человеком в страшное смутное время.

Но вот явление Льва Колодного с его «Ответом Виктору Розову, публицисту» резануло ножом по сердцу. Нас ведь уже буквально затопили морем лжи и ненависти в писаниях, фильмах, спектаклях о советском периоде нашей истории. Все самое чистое и светлое, самое дорогое душе советского человека залито грязью. И, однако, продолжают заливать! А стоит прозвучать такому честному голосу, как у Виктора Сергеевича Розова, сразу же, словно с цепи, срываются рьяные перевертыши-капитализаторы, чтобы поставить неугодного и неудобного автора «на место».

Памятный диплом

Только не очень-то у них получается. Вот и Колодный, язвящий, оскорбляющий, унижающий своего оппонента, демонстрирует лишь безграничные амбиции да высокомерие, на которое он вряд ли имеет право. Сколько бы ни изощрялся, я верю не ему, а Розову. Для меня несомненен его нравственный авторитет, сложившийся из очень искренних пьес и фильмов. А также из биографии человека, не способного на предательство. Это Колодный вчера легко мог писать одно, а сегодня – столь же легко! – совсем другое, противоположное.

В Розове чувствуется глубокая убежденность, которую не сломить лихим кавалерийским наскоком политического конъюнктурщика. Понимаешь: человеком основательно продумано и выстрадано все, что он говорит. Если даже с чем-то, в частностях, я не вполне согласен. У меня есть уверенность, что мои доводы он воспримет с должным вниманием, будет аргументированно и всесторонне их обсуждать.

Колодный же решил доказать «правду капитализма» не аргументами, а оскорблениями. С моей точки зрения (уверен, не только с моей), ничего у этого Льва не получилось. Правда Виктора Розова берет верх! А значит, наша советская Правда…

Владислав Шерстюков, полковник Советской Армии

г. Москва

УНЯТЬ БЫ ДЕМОНОВ В ДУШЕ

Разговор об отношении к ценностям советской истории

ПО СИГНАЛУ ТРЕВОГИ

Вместо петуха на исходе «новогодней политической ночи» по телевизору надрывно прокричал крутой демократ Карякин. Он воззвал к стране: «Россия, одумайся! Ты – одурела».

Россия не удовлетворила карякиных тем, что во время выборов отвергла выбор, который они заранее сделали за нее. Почему же отвергла? Пришлось задуматься и власть имущим, и обслуживающей их прессе.

Уже через день после выборов один из авторитетов радикально-демократической публицистики – Отто Лацис написал в «Известиях» следующее: «Не могу не обратить горькие слова к самому себе, ко всем коллегам-журналистам. На нас лежит большая доля вины… Мы упивались «крутой» журналистикой, пренебрегая элементарным разъяснением читателю сложных явлений жизни. Мы соревновались в уничтожении общественных идеалов по делу и без дела: кто страшнее вывернет наизнанку все, чему поклонялся. Пора и нам одуматься».

Знаменательное признание! С определенным покаянием и призывом на будущее…

Сегодня очевидно, что холодный душ декабрьских выборов стал в какой-то мере отрезвляющим рубежом для нынешних властных и идеологических структур. Достаточно вспомнить, сколь быстро провозгласили они себя патриотами, перехватив лозунги самой непримиримой оппозиции, как упорно начали вдруг твердить во все рупоры о необходимости социальной переориентации реформ. Ну а чем отозвались резонные мысли о более бережном отношении к идеалам?

ОКАЗЫВАЕТСЯ, БЫЛИ И ГЕРОИ

Говоря о геростратовых заслугах журналистов в том, что произошло за последние годы, известинец выразился очень точно: «Мы соревновались в уничтожении…»

Согласен с коллегой. Действительно, усилия определенной прессы были направлены на уничтожение прежде всего. На уничтожение в памяти народной того светлого и доброго, героического и святого, что дала, наряду с горестным и трагическим, советская эпоха.

«Главным достижением» ее категорически объявлялись «горы трупов». Объявляются кое-кем и до сих пор (я дословно процитировал сейчас статью Бориса Сопельняка из «Российской газеты» за 11 марта). А коли так, коли горы трупов – главное, ни о чем другом в той эпохе говорить не рекомендовалось. Слава богу, тотальный абсурд этот все-таки нарушен.

И вот в «Известиях», где работает О. Лацис, к 60-летию знаменитой челюскинской эпопеи появляется материал, который еще совсем недавно никак нельзя было представить в этой газете. Вопрос перед двумя компетентными полярниками поставлен неоднозначно: чем являются те события – подвигом, трагедией или преступлением Сталина, пославшего людей на неминуемую смерть, «как считают некоторые современные авторы»? Ясно, какие ответы с помощью именно этих авторов были бы найдены редакцией еще недавно. Теперь же разговор идет с другими людьми. И их развернутая, убедительная аргументация завершается твердым выводом: «Это подвиг… Ярлык «преступление» к челюскинским событиям не клеится».

Другая дата: 90 лет со дня рождения Валерия Чкалова. Как изгалялись по поводу «славного сталинского сокола», чьи заслуги будто бы сильно преувеличены! А вот нынче и разные газеты, и телевидение отметили юбилей величайшего летчика вполне достойно. Вспомнили даже (весьма кстати!), что в США стоит памятник в честь легендарного чкаловского перелета – в Москве же улица Чкалова «отменена».

По-хорошему удивила меня газета «Труд», опубликовавшая пронзительный материал об Александре Матросове. В день его 70-летия. Удивило не только то, что бывший коллега по «Правде» не пропустил этот день. Удивило, что известный журналист и популярная газета, внесшие, увы, немалый вклад в огульное развенчание нашего советского прошлого, на сей раз сочли необходимым вступиться за него. Приведу большую цитату из этой заметки, поскольку считаю ее принципиальной:

«Здравствуй, страна героев!» – много лет мы с удовольствием подпевали задорной Любови Орловой и действительно гордились своими героями. Были среди них и дутые, придуманные, но больше – настоящих. Часто ли вспоминаем их сейчас, произносим их имена, чтим?

Ответим искренне: нет. Больше того, иные недобросовестные люди избрали своим делом осквернение праха, скрупулезно ищут в героических биографиях грязь, вносят «уточнения» – все, мол, не так, все военные и трудовые подвиги, мол, совершались в приказном партийном порядке. Не миновала горькая чаша и Александра Матросова.

Неуважаемые борзописцы! Один «крохотный» контраргумент: многие из вас ходят по этой земле и радуются жизни благодаря объектам ваших исследований, тем более ответить критикам погибшие не могут.

Живые обязаны героев защищать, хотя бы в знак благодарности. На земле беспамятства хорошо растут только сорняки».

Прекрасно сказано! Что ж, будем всегда помнить эту истину? Будем защищать своих героев и по заслугам воздавать им должное? Тем более что герои не только среди ушедших, но и среди тех, кто пока рядом с нами. Наши ветераны.

Хорошо, что нынче, как никогда за последние годы, вспомнили о них 23 февраля – в День Советской Армии, или новообъявленный День защитников Отечества. Просто здорово, что телевидение адресовало им столько передач. А картину Петра Тодоровского «Анкор, еще анкор!», несмотря на увенчавшую ее «Нику», совершенно разумно заменили лентой Алексея Германа «Двадцать дней без войны». Чувство такта и в праздничные дни нелишне…

О чувстве такта и верности правде я думал также, когда смотрел по останкинскому каналу новый телефильм-размышление, подготовленный к 60-летию первого космонавта планеты.

Понимаю, как нелегко было авторам найти и выдержать верный тон в разговоре о Юрии Гагарине, вокруг которого тоже успели нагородить массу кривотолков и небылиц. Вплоть до отделения его подвига от достижений советской науки и техники, которых вроде бы и не существовало. Академик Борис Раушенбах говорит об этом в телефильме прямо: «Журналисты взяли дурацкую манеру сплошняком чернить советское прошлое. Я специально подчеркиваю: дурацкую манеру»…

Как бы солидаризуясь с мыслью советского академика и словно в пику «демократическому ревизионизму», которому сам в свое время отдал модную дань, один из наиболее квалифицированных советских журналистов космической темы – Ярослав Голованов написал в своей замечательной статье «Прогулки с Гагариным» («Комсомольская правда» за 10 марта): «Гагарин был истинно советским человеком, не «совком», а именно советским в лучшем смысле этого слова… Гагарин был человек идейный. Опять-таки нынче это слово бранное: «идейный» почти приравнено «идиоту». Советскую власть Гагарин любил искренне: она его, деревенского парнишку, образовала, в трудные годы кормила и одевала в ПТУ, он стал тем, кем мечтал стать в отрочестве, – военным летчиком. Простое происхождение не только не препятствовало его пути в космос, наоборот, помогло стать космонавтом». Спасибо за правду, Ярослав!

ДОЖДАЛИСЬ РАЙСКОГО НАСЛАЖДЕНИЯ

А теперь, дорогой читатель, я задам тебе трудный вопрос: когда и с чего началась в нашей стране забота о человеке? Думаю, ни за что не угадаешь.

Ладно, раскрою секрет: «Одна наивная немецкая фирма построила в Москве на Тверской изящные автобусные остановки из стекла и металла… Это первые общедоступные сооружения в Москве, сделанные с глубоким уважением к человеку». О такой сенсации сообщил 5 марта нынешнего года на первой странице уже упоминавшегося «Труда» политический обозреватель Юрий Лепский.

Ты удивлен, читатель? Еще бы! Выходит, например, что московское метро, построенное целиком при Советской власти (и не знавшее тогда, кстати, нынешних аварий и нынешней грязи), или не общедоступное сооружение, или человека вовсе не уважает. Ни в какое сравнение не идет с восхитительными автобусными остановками иноземного производства. Автор «Труда» от них в полном экстазе: «Они изящны: предполагается, что человек, который ждет автобуса, знает, что это такое, и умеет ценить. Они удобны: предполагается, что любой человек заслужил это изначально, без предварительного предъявления удостоверения ветерана войны или кавалера Золотой Звезды».

Словом, райское наслаждение. Наконец-то сподобились! А то ведь все, ну абсолютно все у нас было никуда не годно – и дома, и поезда, и самолеты. Даже трубки в наших телефонных будках, как остроумно подметил автор статьи, делали не для людей: «Их делали для убийц». И обобщающее заключение: «Несколько десятилетий наша страна ничего не делала для отдельного человека, для того, чтобы ему было хорошо жить».

Ничего не делала! Так и написано черным по белому. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Интересно, а в какой квартире живет Юрий Лепский и кто сделал ее?

Я сознательно останавливаюсь на этом газетном пассаже, чтобы ясно стало: нет, не все коллеги-журналисты одумались. Когда речь заходит об оценке нашего недавнего советского прошлого, многим по-прежнему изменяет чувство объективности и элементарной правды.

Фильм «В добрый час!» по одноименной пьесе В. Розова с незабываемым Леонидом Харитоновым в главной роли пользовался огромной популярностью не у одного поколения зрителей

Очень хотят доказать: жить стало лучше, жить стало веселее. Но, поскольку сама жизнь аргументов для этого не дает, приходится идти на откровенную ложь, то и дело поминая всуе «черные семьдесят лет». Как будто чем сильнее их вычернить, тем светлее нынешний день покажется. Увы!

Вот идет в теленовостях сюжет о разрушающемся дворце-музее в Останкино. И ведущая комментирует: «Видите, к чему черные семьдесят лет привели!» Но я-то помню, дворец был в нормальном состоянии даже при том «остаточном», как говорилось иногда, принципе финансирования культуры, который у нас существовал. Музей работал, принимал посетителей. Развал наступил в последние, «демократические» годы, когда государство полностью отвернулось от культуры. Ведь на 1994 год доля российской культуры в государственном бюджете составляет всего… 0,3 процента!

А кто довел до нынешнего бедственного положения наших актеров? Недавно газеты облетела скорбная весть о трагедии звезды советского кино Георгия Юматова. В последние годы он нищенствовал, влачил жалкое существование. Как и тысячи его собратьев по искусству. Но – не об этом ведет речь в своем репортаже журналистка «Вечерней Москвы», препарируя горе замечательного артиста. Ни к селу, ни к городу она приплетает вдруг…жертв сталинского руководства, «съеденных властью так, что косточек даже не осталось». Эти жертвы были, кто отрицает. Но Юматов-то здесь при чем?

БЕЙ ДУБИНКОЙ ПО ГОЛОВЕ!

Да, говорить об эпохе Советской власти многие наши коллеги по-прежнему дозволяют себе и другим лишь в контексте репрессий. Иного не дано. За иное – дубинкой по голове.

Ярким примером такой дубины может служить реакция автора «Московской правды» Льва Колодного (номер от 17 февраля) на мою беседу с драматургом Виктором Розовым («Правда», 19 января).

Многое из того, что я хотел сказать Колодному в связи с этой его публикацией, уже высказал 1 марта через ту же «Московскую правду» в статье «Не уверен, не пиши!» театральный критик Борис Поюровский. И все-таки кое-что надо бы добавить.

Что особенно возмутило Колодного в высказываниях Розова? Прежде всего – признание самого факта существования великой советской культуры. Литературы советской, советского театра, кино, которые в лучших своих творениях принадлежат не только времени, когда создавались, но и будущему.

Несколько лет назад «Литературная газета» опубликовала шумную статью «Поминки по советской литературе». Дескать, была, но померла. Колодный идет еще дальше: вообще ничего не было. Называет только Булгакова и Платонова – в связи со «сталинскими гонениями», которым они подверглись. «Забыл» даже такого советского писателя, как нобелевский лауреат Шолохов, за честь которого, помнится, сам активно вступался в печати. Не потому ли «забыл», что Шолохов был коммунистом, а это сегодня в концепцию Колодного никак не вписывается?

Поюровский в своей статье значительно (и вполне справедливо!) расширил круг выдающихся имен, представляющих культуру советского периода. Можно и еще расширить его. Что поделаешь, как ни раздражает, как ни бесит кого-то даже слово «советская» применительно к культуре, а она, говоря словами поэта, «существует – и ни в зуб ногой».

Вот и Виктор Сергеевич Розов – достойная часть этой культуры. В предисловии к беседе я назвал его замечательным драматургом, известным не только у нас в стране, но и в мире. Как же взвихрился Колодный, немедленно обвинив меня в лести: «Если Виктор Розов – всемирно известный драматург, то кто же тогда Вильям Шекспир? Может быть, они – одного поля ягоды?»

Смешной довод. А если всерьез, то куда же денешь действительно всемирно известный фильм по сценарию Розова «Летят журавли»? Как быть с его пьесами, которые обошли сцены десятков стран мира?

Да и с категорическим утверждением, что розовская драматургия недолговечна, Колодный явно опрометчив. Мол, «вряд ли сегодня какой-нибудь режиссер решится ставить спектакли даже по самым лучшим его пьесам». А я на днях прочитал в «Комсомолке», что Олег Табаков (которого столь почитаемые Колодным американцы называют «волшебником из Москвы») хочет поставить «В поисках радости»: «Чтобы юный герой на глазах у всех рубил обливную дубленку, а кто-то своими ручонками потными тянулся бы спасать рукав от нее».

В пьесе это – протест против культа вещей, культа потребительства и стяжательства. Тут, кстати, и ответ Колодному насчет коммунистических идеалов, за «рыдание» по которым он клеймит Розова. Вздумал Виктор Сергеевич в нашей беседе заявить: «Коммунизм мог быть мечтой, идеалом для миллионов людей, а капитализм, несущий беду многим, идеалом и мечтой для них ну никак быть не может». Но разве это неверно, если понимать идеал как стремление к справедливости и большей духовности? И не потому ли Олег Табаков берется сегодня за пьесу Розова, что вдохновлена она была именно этим стремлением? А вот нынешнее молодое поколение, как с горечью отмечает режиссер, «неожиданно и в одночасье подвели к мысли, что все можно купить. Это ложь. Когда я был молодым, конформизмом считалось холуйство по отношению к идеологии, к властям предержащим. Сегодня – синдром холуйства по отношению к доллару».

Этот синдром пронизывает и статью Льва Колодного, который словно неразумного мальчишку отчитывает восьмидесятилетнего писателя за то, что ему, видите ли, не нравится насильственная капитализация России на американский манер. Колодному-то очень нравится! Он и мощное доказательство в свою пользу приводит: посмотрите, дескать, как хороши здание офиса напротив Центрального телеграфа и гостиница на Тверской, построенные «американскими методами». Восторг и упоение! Он, всю свою журналистскую жизнь писавший об исторических памятниках Москвы, теперь уже ничего лучше этого офиса и этой гостиницы в российской столице не находит. (Наверное, с ними могут сравниться только автобусные остановки немецкого производства на той же Тверской, воспетые Юрием Лепским. Помните?)

А тон, которым журналист позволяет себе разговаривать с одним из самых светлых и уважаемых деятелей нашей культуры! В выборе выражений не стесняется. «Нахлебались все этого пойла предостаточно, никто больше не хочет» – так сказано о пьесах Розова. «Хочется мне всю вашу похлебку, вашу гречневую кашу, извините меня за грубость, спустить в унитаз, смыть холодной водой» – это об интервью Розова «Правде».

Стремясь вконец добить неугодного писателя, беспощадный журналист пригвоздил его и таким обвинением: «не в тех» газетах выступает. Не в тех, которые по душе Колодному. А когда Поюровский логично возразил, что это личное дело каждого – решать, где ему изложить свою точку зрения, в ответ последовало: нет, не личное! Стало быть, Колодный будет решать и за Розова, и за всех нас, кому в каких изданиях выступать…

ОТКУДА ЖЕ ОНА, НОСТАЛЬГИЯ?

Всех, кто посмеет сказать хоть что-то доброе о советском периоде, воинствующие радикал-демократы тут же уличают в ностальгии по прошлому. И Розова в этом Колодный уличает (забывая, что автора «Белой гвардии» и «Дней Турбиных», которого он как бы противопоставил Розову, колодные тех времен тоже травили за ностальгию по прошлому – дореволюционному).

Откуда же ностальгия сегодня? Виктор Сергеевич, отмечая в своей правдинской беседе, что «ужасного было много», выразился четко об успехе коммунистов на минувших выборах: «Это не потому, что при коммунистах всем хорошо жилось, а потому, что не жилось так плохо, как сейчас». Еще четче высказался на этот счет в «Литературной России» Юрий Власов: «Политика Ельцина делает российские народы коммунистическими. В советском прошлом люди ищут избавления от чумы сегодняшней действительности».

Вот вам, господин Колодный, и ответ по поводу ностальгии. А ваши рассуждения, что «демократическая Россия в наследство от коммунистического Союза ССР получила пустую казну, долги, разорение и бедность миллионов трудящихся», уже мало кого убеждают. Разорение-то произошло, как все видят, благодаря именно усилиям «демократов», следовавших лозунгу «разрушить до основанья, а затем…» Вместо того чтобы, по резонному замечанию академика Никиты Моисеева в «Новой ежедневной газете», «исправить то, что плохо, а не разрушать то, что хорошо!»

Было оно, хорошее. Было. Не черными сплошь останутся в памяти людской советские годы, в которых еще предстоит разбираться и разбираться историкам. Что же касается нас, современных журналистов, то в подходе к этим годам читатели ждут, наверное, побольше честности и объективности. А поменьше – предвзятости и злобности, идеологической заданное™ и клоунского ерничества, когда, скажем, о той же челюскинской эпопее молодой газетчик восклицает: «О, это была игра всех времен и народов! По сути, это была отчаянная игра со смертью, тотальная русская рулетка». Или когда бойкий фельетонист издевательски ставит рядом, на одну доску, Чикатило и… Павлика Морозова. Маньяка-убийцу, погубившего десятки людей, и мальчика, павшего под ножом убийц!.. Конечно, трагического в нашей сложной истории много. Но можно ли говорить о трагическом в фарсовых интонациях?

Симптоматичной кажется мне в этой связи такая мысль из проекта «Соглашения о достижении гражданского согласия в России»: «Стороны, воздавая должное величию российской истории, ее героическим и трагическим страницам, вкладу поколений наших граждан, отдавших силы служению Отечеству, будут избегать оскорбительных оценок прошлого, навешивания ярлыков». Вот хорошо бы!

СМЕХ У МОГИЛЫ

Облетев заокеанскую статую, коммунист становится антикоммунистом. Потерпев фиаско на выборах, космополиты объявляют себя патриотами. Но вот вопрос: насколько искренне?

…Не отпускает меня впечатление об одном выразительном телеэпизоде. 23 февраля, 20 часов, программа «Вести». Президент Б. Ельцин направляется к Могиле Неизвестного Солдата, чтобы возложить венок в честь Дня защитников Отечества. У президента и у сопровождающих его персон – соответствующие торжественному моменту скорбно-печальные лица.

Но вдруг… Вдруг телекамера выхватывает (нечаянно, разумеется!) совсем иное лицо – расплывшееся в сальной, скабрезной улыбке. Не иначе кто-то рядом ну очень смешной анекдот рассказал!

И сразу – будто маска свалилась с показательной церемонии. Вопиющее святотатство, случайно разоблаченное, обнажило фальшь, лицемерие, притворство ее участников. Всегда ли в политической жизни и в публицистике сумеем распознать эту фальшь?

Виктор Кожемяко, «Правда», 13 апреля 1994 г.

Могила Неизвестного Солдата у стен Кремля – национальный символ славы и мужества России

Глава третья ИДЕТ АТАКА НА ДУХОВНОСТЬ И РУССКУЮ ДУШУ

Да, надо прямо сказать: мы столкнулись с желанием, и, по-моему, целенаправленным желанием, разрушить русскую культуру. Ведь до чего доходит: читаешь иногда – и оказывается, что ее уже просто нет! Забывают всех. Забывают Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Глинку, Мусоргского – всех великих художников, которые выразили ярко и, разумеется, самобытно нашу духовность. И вот сейчас идет глобальное покушение на нашу духовность, и мне подсовывают все время какую-то чужую культуру… А ведь я живу своей духовностью. Она веками создавалась, духовность русская…

Виктор Розов

У нас с Виктором Сергеевичем по-разному бывало в нашем сложившемся сотрудничестве. Иногда я предлагал тему для очередного разговора, иногда звонил мне и предлагал он. Темы тоже бывали разные – их диктовала жизнь. Но одна тема, так или иначе, возникала в наших беседах почти постоянно: состояние и судьба русской культуры. Ну, понятно, он же сам был частью этой культуры. Он ее не только с детства воспринимал, в ней воспитывался и рос, но затем многие годы и работал в ней. Театр, кино, литература стали его жизнью. Русский, советский театр. Русское, советское кино. Русская, советская литература.

А что произошло с ними в ходе «перестройки» и «реформ»? Что продолжало происходить, когда мы встречались для наших бесед?

Собственно, уже в самой первой, если вспомните, он начал об этом говорить: «Наша культура – и русская, и многонациональная – всегда отличалась высокой нравственностью. А сейчас на нее полезла безнравственность. Нахраписто, бесцеремонно полезла». И следствие этого не замедлило сказаться: «Теряют многие люди человеческое лицо».

Тогда уже, с первого разговора, мне стало понятно, что на культуру, искусство он не смотрит как на нечто изолированное и замкнутое в стенах башни из слоновой кости. Культура для него неотделима от жизни, от того, как жизнь влияет на нее и как она влияет на жизнь, на человека. А наиболее для него невыносимое из того, что теперь входило в окружающую действительность (нет, не входило, а усиленно внедрялось!), определит он в следующей нашей беседе так: «…Произошла перемена ориентации ценностей. Это самое главное. И вот внедряется в сознание, что вся наша великая культура – ничто… Думаю, все это делается сознательно: вытравливается именно самая сущность нашей культуры – духовность, которая создала великих творцов… А на такой бездуховности, которую сейчас внедряют, не может взрасти ничего хорошего».

Это было им сказано на рубеже 1993 и 1994 годов. Вскрыт основной смысл политики капитализаторов России: «смена понятий о человеческом достоинстве, даже о самой человеческой сущности». Помните, как он тогда написал?

«Сейчас усиленно пробуждается животное начало в человеке. Это декларируется с самого верха, утверждается всеми видами и средствами воздействия на человека – воздействия умственного и психического».

А разве сегодня, спрошу я двадцать лет спустя, продолжается не то же самое?

«Мутанты, – делился он с читателями «Правды» своим ощущением, – прививают мне бездуховность, внедряют в меня вещизм, ненасытность, безжалостность, беспощадность к ближнему, если тебе это выгодно. Разбогатеть! Вот главный лозунг времени. И, как у зверей, выживает сильнейший».

А разве сегодня, повторю свой вопрос, что-либо изменилось?

«Нет, – категорически утверждал он, – не это внушали мне с детства!.. Не это я вычитал из великих и добрых книг гениев человечества! Не этому меня учили учителя! Не на этом была основана наша крепкая дружба в юности! Не такие люди меня окружали и все зрелые годы!»

Он сознает, что высказываемые им мысли давно и глубоко разрабатывались лучшими умами человечества. Но он считает, что их надо повторять неустанно, и он делает это, развивая мысли великих и прилагая открытые ими истины к нынешней российской реальности, чтобы коренным образом изменить ее: «Забвение истины – путь в дебри, в джунгли».

И вот в этой главе предлагаю две беседы с ним следующего, 1995 года – беседы, целиком посвященные культуре. Первую, как и абсолютное большинство других в книге, я вел с Виктором Сергеевичем сам. Вторую попросил организовать для него наш постоянный в то время автор – профессор Сергей Георгиевич Кара-Мурза. А его, в свою очередь, настоятельно просили провести такую беседу с Розовым театральные деятели Испании, где Сергей Георгиевич регулярно бывал.

Вот, кстати, одно из реальных опровержений того язвительного смехачества, которое позволил себе в своей статье Лев Колодный, – по поводу мировой известности выдающегося русского, советского драматурга. Испанские деятели культуры (да и не только – многие за рубежом!) хотели тогда слышать автора «Вечно живых» и «Летят журавли».

Что же говорить о читателях «Правды», которые с нетерпением ждали и горячо встречали каждое выступление Виктора Сергеевича на страницах нашей газеты. И я старался использовать любой повод для встречи с ним. В данном случае – выход книги умершего к тому времени литературоведа Владимира Лакшина «Берега культуры», где, к радости своей, обнаружил я определенную перекличку с Розовым.

Перекличка была! Розов все-таки не оставался в одиночестве. Просматривая подшивки «Правды» за те годы, наталкиваюсь подчас на совпадения удивительные. Вот, например, что говорит Виктор Сергеевич (вы сейчас это прочитаете) в беседе со мной: «…Мне очень не нравится, что нас переименовали в господа, я не могу этого терпеть и сам таким обращением никогда не пользуюсь».

А рядом с беседой на газетной полосе – Виктор Боков, «Новые стихи». И чем же начинается эта стихотворная подборка старейшего русского, советского поэта?

Меня сегодня назвали — сударь! И потянули за рукав. И звякнула в шкафу посуда, И сахар с полочки упал. Меня назвали господином, А я ответил: – Не похож! И все слова в кругу едином Смутились, слыша эту ложь. А я по-прежнему — товарищ! Как в те далекие года. Вы понапрасну так старались Меня зачислить в господа!

Между прочим, у Виктора Сергеевича в этой беседе есть весьма точный вывод на сей счет: «А наше правительство сейчас ведет сражение с народом именно потому, что он не хочет изменять себе, не хочет быть другим, чем он был при Советской власти, быть другим душой».

Прошло время. Но сражение власти с народом за переделку его души продолжается. Кто кого? Это будет зависеть, утверждал Виктор Сергеевич, и от каждого из нас.

Нестареюще современным и злободневным во многом остается он, Виктор Розов…

ВМЕСТЕ С РУССКОЙ КУЛЬТУРОЙ ХОТЯТ УНИЧТОЖИТЬ РУССКИЙ НАРОД

Так говорит Виктор Розов в беседе с Виктором Кожемяко

Писатель Виктор Сергеевич Розов, которого знали ранее по его замечательным пьесам и киносценариям, в последние, трагические для нашей страны годы стал широко известен и в другом качестве – как страстный публицист и общественный деятель, неустанно поднимающий свой голос во имя спасения России. В этом смысле он, пожалуй, как немногие другие, заслуживает быть названным совестью нации. Конечно, мы рады, что Виктор Розов – постоянный автор «Правды», член ее редакционного Общественного совета, что в нашей газете он публикует и свои статьи, и мемуары, и беседы по острейшим проблемам современности. Вот и сейчас, когда возникла душевная потребность обсудить ряд жгучих вопросов, которые ставит жизнь и которые особенно беспокоят наших читателей, решаю обратиться именно к нему, к Розову. А поскольку встреча наша происходит на этот раз в преддверии близящейся 82-й годовщины писателя (21 августа), от имени «Правды» поздравляю его с днем рождения.

Виктор Кожемяко. Виктор Сергеевич, сегодняшний наш разговор хотелось бы начать с очень значительного, на мой взгляд, события. Недавно вышла книга Владимира Лакшина «Берега культуры», в которой собраны статьи этого выдающегося литератора, опубликованные в различных изданиях за последние годы его жизни. Основная тема для этого автора, можно сказать, традиционна: сохранение и развитие отечественной культуры. Но, согласитесь, в последних работах Владимира Яковлевича, безвременно ушедшего от нас, знакомая тема приобрела необычно острое и весьма драматическое звучание. И связано это, конечно, с тем катастрофическим положением, в котором оказалась наша культура в результате предпринятых «реформ». Уже сами тревожные заголовки лакшинских статей о многом говорят: «Крик над площадью», «Утрата достоинства», «Мы оскудели не деньгами, а разумом», «Культура – не украшение на мундире государства», «Самоубийство совершает общество, загоняя в тупик культуру». Причем гражданская боль и тревога за судьбу родной культуры от статьи к статье, от беседы к беседе у Лакшина усиливаются, нарастают. Вас тоже, насколько я понимаю, невероятно мучает эта боль…

Виктор Розов. Еще бы! Тут мое душевное состояние вполне совпадает с настроением Лакшина. Замечу, мне не раз приходилось встречаться с Владимиром Яковлевичем, и впечатление всегда от него было, что это человек редкостно большой культуры и громадного ума, глубокого понимания того, что у нас происходило, и того, что происходит сейчас. И поэтому, когда я раскрыл книгу «Берега культуры», интерес у меня был совершенно особенный. А читал ее с таким удивительным чувством, будто мы с ним разговариваем, продолжаем встречаться и беседовать, при этом наше восприятие современной действительности, понимание роли культуры в народе, в обществе, в государстве синхронно. Разумеется, поскольку Владимир Яковлевич в этом направлении работал как аналитик, а я писал пьесы, он умел намного точнее обобщить и выразить то или иное явление, так точно, как я выразить бы и не мог. И теперь я искренне восхищаюсь, читая его книгу. Как нужен он сегодня, в нашем раскачавшемся, нравственно и духовно рассыпающемся обществе!

Владимир Яковлевич Лакшин – известный литературный критик, литературовед, прозаик, мемуарист

Да, надо прямо сказать: мы столкнулись с желанием, и, по-моему, целенаправленным желанием, разрушить русскую культуру. Ведь до чего доходит: читаешь иногда – и оказывается, что ее уже просто нет. Русской культуры вообще нет! Забывают всех. Забывают Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Глинку, Мусоргского – всех великих художников, которые выразили ярко и, разумеется, самобытно нашу духовность. И вот сейчас идет глобальное покушение на нашу духовность, и мне подсовывают все время какую-то чужую культуру. Я вообще-то не против культуры чужой, там тоже есть великие создания, но жить хочу все-таки прежде всего своей культурой.

Я часто говорю, что драгоценная русская культура есть украшение мира. Также украшение мира и японская культура, и французская, и английская, и немецкая… Ведь мир многоцветен, он не состоит из одной краски. Но вот нас хотят, как говорится, размазать, чтобы никакой нашей краски не было, чтобы мы не обладали самостоятельной культурой. И нас пичкают вторичным, дешевым, развлекательным и развращающим, чтобы только погубить нашу душу. Даже не знаю, как выразиться, но я не могу этого переносить. Порой ощущение такое, будто меня превращают в лягушку или в какую-нибудь мышь. А ведь я живу своей духовностью. Она веками создавалась, духовность русская…

Очень много на эту тему думаю. У Владимира Яковлевича Лакшина много тоже горьких статей на эту тему. Очевидно, он тоже был ранен в самое сердце, в самую душу, крича, буквально крича, что идет атака на нашу духовность.

В.К. Да нынче уже и само понятие это поставлено под сомнение. О русской духовности говорят или с усмешкой, или даже прямо издевательски. Вот Лакшин процитировал Льва Аннинского: «Духовность и как крайнее ее проявление русская дурь и есть наша отличительная черта, наше главное богатство». То есть русская духовность, которая нам так дорога, представляется как некая дурь, как некое юродство, неполноценность, что ли… С возмущением цитируя это, Лакшин замечает, что, быть может, безжалостная критика всего русского затеяна «из педагогических соображений». Но тут же такую версию отбрасывает, поскольку из педагогики известно: унизить вовсе не значит помочь освободиться от недостатков и пороков.

В.Р. Вообще-то лично я отношусь к Льву Аннинскому с большим уважением. И, думаю, гнев его на «русскую дурь» – это тоже в своем роде крик страдания по поводу того, что происходит в стране.

А наше понимание культуры, конечно же, неотделимо от духовности. Я уже где-то говорил, может быть, даже и писал, что я так это себе представляю. Вот у меня нога – зачем мне нога? У меня рука – зачем мне рука? Печенка, селезенка, глаза, уши… Что они делают, что они обслуживают? Друг друга? Вертятся, понимаете, и все? Нет, они обслуживают мою душу. И если нет души, то ты скотина, грубо выражаясь. Ты скотина! А истинное искусство, настоящее искусство, которое, бесспорно, божественного происхождения, – оно и освещает, оно и осмысляет, оно и держит человека на двух ногах. Потому, выступая, особенно перед молодежью, везде стараюсь говорить: приобщайтесь к подлинному искусству, которое вам стараются заменить суррогатом и отравой, берегите духовность русскую. Она созидательна, она душу бережет. Погибнет душа – погибнете вы.

Хотя без души в некотором смысле даже хорошо. Удобно. Скотине на четырех ногах вон как удобно. И даже бывает сытно. Только ничего человеческого в ней уже нет. Вот превратить новые поколения русских в нечто скотиноподобное – это и есть задача наших противников. Причем в центре их атаки именно молодежь. Ясно, что над нашим поколением не одержишь победу: мы сами раздавили фашизм. А вот над теми, чье сознание еще подобно воску, верх взять они стремятся, хотят вылепить потребные им бездуховные существа. Ну а без души не будет и народа.

В.К. У Лакшина тоже то прямо, то в подтексте звучит эта мысль: душа народа – в его культуре и уничтожают культуру, чтобы сломить народ. Сильно звучит. То есть от проблем культурологических, которыми он постоянно занимался, в последнее время все больше переходил к проблемам общественно-государственным и национальным. Речь шла уже не о судьбе русской культуры только, а о судьбе русского народа. Лакшин прямо говорит об угрозе, нависшей над ним. Сильнее всего, пожалуй, это выражено в самой последней его прижизненно опубликованной статье «Россия и русские на своих похоронах». Помните, он цитирует там известного литературного критика и публициста, пророчившего, что русские как народ могут деградировать до самоощущения «третьего мира»? И с негодованием прослеживает, как все дальше и глубже идет атака на отечественную историю и народ. От осуждения Сталина перешли к Ленину, потом к русским просветителям и демократам-народникам, ну а потом («копаем глубже, господа!») – к русскому менталитету, то есть характеру русскому. Ату его, ату! А сейчас ведь эта массированная атака еще более усилилась. Вот главная идея: с таким народом в этой стране ничего хорошего никогда не было и не может быть. Значит, что же? Уничтожить эту страну и народ как народ ликвидировать? Не кажется ли вам, что эта гитлеровская задача сейчас фактически и осуществляется?

В.Р. Конечно. Вместе с русской культурой очень хотели бы уничтожить народ русский, неповторимое его лицо. У меня выработалась своя позиция в отношении к тому, что происходит. Мы потерпели поражение в «холодной войне». Поражение это было и остается для меня очень и очень тяжелым. Если я на той войне, на фронте настоящем, в Великой Отечественной войне, или Второй мировой, как вам угодно, был тяжело ранен и долго лежал в палате смертников, то сейчас я ранен тоже. Я ранен в душу. Это страшнее. Если осколки, которые сидят во мне, меня беспокоят и мне трудно ходить, то все-таки, когда нога в более спокойном положении, мне хорошо. Но душа моя и в физически спокойном положении, когда лежу, например, она неспокойна. Все время.

Она неспокойна от сознания того, что учинили с моей страной. Этот сговор в Беловежской пуще втроем – это для меня до сих пор непостижимо. Разрушили великое многонациональное государство, чего не смог добиться всей мощью своей военной Гитлер!

Да, у нас были свои крупные недостатки, бесспорно, но они не носили характера межнациональной вражды, к чему мы пришли сейчас. Это был единый советский народ. И куда я ни приезжал – или на премьеры, или в гости, или просто отдыхать – в любой республике мне было хорошо, и везде были такие же люди, как я. Мне все равно ведь, кто там – грузин, таджик, армянин, еврей, кто угодно, мне это одинаково. Для меня люди делятся на порядочных и непорядочных, на злобных и добрых. По душевным качествам делятся люди, а совсем не по национальному признаку. Ну родись я во Франции, то, наверное, любил бы мою дорогую Францию и чувствовал бы себя очень хорошо французом. Я себя чувствовал русским очень хорошо в России. Но сейчас, когда ей обрублены руки-ноги, я за нее болею, болит моя душа. Честно вам признаюсь, успокоить ничем себя не могу. У меня довольно приличная квартира, у меня очень много хороших книг, у меня очень хорошие отношения с женой, с детьми, с внучкой. Казалось бы, все хорошо. Но почему я так переживаю? Горько, что сейчас, после нашего раздробления и возбуждения национальных чувств во всех республиках, национализм буквально взбесился. Ведь бешеный национализм везде! Пожалуй, более-менее нормально в Белоруссии, как мне кажется. А в остальных республиках… И вот желание превосходить другие нации приводит, как мы видим, к тяжелым столкновениям. Но это, на мой взгляд, не столкновения народов, это и не пробуждение в народах национального самосознания – нет, это игра политических сил. Этим заняты политики, и на этом зарабатывают они себе не только политический капитал, а настоящий капитал, доллары. Это видно, зримо. Но, увы, от того мне не легче. И тяжелее всего видеть, что взрыву агрессивного национализма повсюду целенаправленно придается антирусский характер.

В.К. Есть у Лакшина такое признание: «Как многие другие люди моей генерации, я был взращен так, что мне претит всякий оттенок агрессивного национального чувства: антитюркизм, антисемитизм, антиамериканизм. И русский шовинизм мне враг. Но примите уж как угодно, как причуду или национальный предрассудок, но мне почему-то хочется, чтобы к понятию «русский» – русского характера, русской культуры, русской литературы – относились хотя бы с минимумом уважения и справедливости». А одно из своих выступлений назвал гордо и даже несколько вызывающе: «Я – русский литератор». Не находите ли, Виктор Сергеевич, что нынче называть себя так стало рискованно? Не за то ли, что вы последовательно отстаиваете достоинство русского имени, некий кинодраматург Аркадий Инин навешивает на вас в газете «Труд» ярлык «российского нациста»? Ничего себе – вы, солдат Великой Отечественной, тяжело раненный в борьбе с нацизмом, оказывается, теперь сами нацист…

В.Р. Не надо отвечать на подобные идиотизмы. Рабиндранат Тагор очень хорошо сказал: «Если ты будешь бросать камнем в каждую лающую на тебя собаку, ты никогда не дойдешь до цели». Скажу только: много развелось духовных бомжей. Им все равно где. Им главное, как и бомжам обычным, порыться в помойке и нажраться. Вот главное…

А наше правительство сейчас ведет сражение с народом именно потому, что он не хочет изменять себе, не хочет быть другим, чем он был при Советской власти, быть другим душой.

В.К. Знаете, Виктор Сергеевич, для ваших критиков и вы, и я, и все, кто разделяет вашу точку зрения, – это «совки». Вот словечко-то придумано! Кстати, после одной из прошлогодних наших бесед, опубликованных в «Правде», если помните, на вас очень злобно набросились как раз за то, что вы уж слишком любите культуру советскую и недооцениваете американскую. И вообще советское американскому предпочитаете…

В.Р. Что поделаешь, грешен, но уж какой есть. Не люблю людей, которые получили от Советской власти буквально все, а теперь кричат: «Распроклятая, трижды распроклятая!». Наверное, нехорошо говорить о покойнике Нагибине, я люблю его рассказы, но как же можно: тебя печатали вовсю, ты стал знаменитым писателем, широко шли фильмы по твоим сценариям, кажется, все в этой жизни имел – и вдруг оказывается, что ты – жертва. Или Майя Плисецкая, которая заявляет: «Как ужасно у меня сложилась судьба». Ах, каждой бы артистке по четвертинке такой судьбы… Нет, я так не могу. Вот у меня в книге есть глава «Я счастливый человек». Действительно, я счастливый человек, потому что те крохи, которые я делал, мои пьесы и фильмы, были хорошо восприняты зрителями.

Но дело, конечно, не только в личном самоощущении. Надо же объективно на все смотреть. Была революция, кровавая революция, с гражданской войной. Однако сколько потом песен прекрасных советских родилось, которые мы до сих пор поем! Сколько появилось художников ярких, возникли целые направления! Какое возникло новое кино – с Эйзенштейном, Пудовкиным, Довженко! А театр… Вот у меня лежит книжка, сколько было театров в то время. Боже мой, какое многоцветье!

А сейчас? Какими созданиями сейчас мы можем погордиться, чему порадоваться? Очень немногому. Показательно – нынешний упадок культуры и духовности как симптом состояния нашего общества.

Виктор Розов с академиком Леонидом Абалкиным

Что же касается Америки… Да, это великая страна. Очень сильная, энергичная, предприимчивая. Я много раз там бывал, и всегда – с интересом. Однако позвольте мне иметь свое мнение. Основа Америки – это доллар, основа ее – это капитал, основа ее – это тело. Вот ты много денег имеешь – и все… Духовность же Америки, в общем, заемная.

Я писал уже где-то: единственное, что, на мой взгляд, американцы самостоятельно и великолепно сделали, – это мюзикл. Им (в массе, конечно) не надо такой духовной пищи, которая нужна нам, без которой мы жить не можем. Им нужно развлечение. И мюзикл как развлечение великолепен! Испытываешь восторг. Это определенное искусство и, бесспорно, хорошее искусство, но – развлекательное. А нам подай поглубже что-нибудь, пошевели мне душу. Я не прочь на спектакле поплакать настоящими слезами и, вытирая слезы, выходя из театра, говорю странную фразу: «Ой, как хорошо!».

Помню, вышел после чеховского «Вишневого сада», еще когда играли Книппер-Чехова, Качалов, Тарханов – великие актеры. Так вот, вышел из театра – бедный, голодный был, уж, казалось, проклинать должен все на свете, – перешел улицу, уткнулся лбом в стену, стою, и слезы льются на тротуар. И такое было счастье! Мне было все равно, куда идти, мне ничего не надо было. Я через Чехова, через Художественный театр ощутил то божественное, чем и рождается истинное искусство.

А что пытаются мне сейчас навязывать из другой культуры?.. Ну бывает и любопытно, экзотично. Как моя любимая телепередача была раньше – «Клуб кинопутешествий». Я где-то вдруг в Африке, бегут носороги, бегут жирафы. Интересно, верно? Так и тут. Мне интересна любая культура. Кроме той, замечу, псевдокультуры, которая проповедует и несет, агрессивно несет бездуховность или совершенно чуждую мне духовную сущность. Как я не люблю этих зачастивших к нам проповедников! Какие-то лютеране, чертяне, дьяволяне… Я не знаю, кто они, но видеть и слышать их не могу. Потому что я другой культуры. Я православный, крещеный, и с детства во мне заложены папой и мамой какие-то иные основы… Знаете, я горжусь, что родился в стране такой высокой культуры.

В.К. Эту гордость оппоненты ваши толкуют по-своему.

В.Р. Что ж, как говорится, на здоровье. Не понимают, стало быть, или не хотят понять. Вот недавно была у меня перепалка по такому поводу. Один автор в «Независимой газете» облил грязью Достоевского, любимого моего писателя, вытащил и раздул скверный какой-то, будто бы имевший место бытовой эпизод. Я ответил, что пачкать грязью такого великого писателя недопустимо. И я написал, что когда читал Достоевского в возрасте 18–19 лет, то прыгал от радости. Тот автор ответил мне: как можно прыгать от радости, когда там Смердяков, когда там Раскольников, когда там Свидригайлов и т. д. Он не понимает, что я радовался соприкосновению с гением. Ведь каждый гений нас берет как бы под локоток и поднимает на ту духовную высоту, где он находится, и наслаждение от этого особенное. Этот человек не понимает. Он, значит, не живет душой. Он, может, живет разумом, но жить душой – это гораздо выше, чем жить разумом.

А когда нам предлагают жить просто телом… «Бери, большой тут нет науки, бери, что только можно взять. На что ж привешены нам руки, как не на то, чтоб брать, брать, брать». Вот нам предлагают это…

В.К. На фоне возрождаемого у нас капитализма русскую литературу упрекают нынче за неуважение к богатству и богатым. Например, с точки зрения бывшего пародиста, а теперь публициста Александра Иванова, Чехов не проявил должного почтения к Лопахину. Как, по-вашему, склонимся мы в конце концов перед золотым тельцом, пойдем окончательно в духовное рабство к нему? Я имею в виду и культуру нашу, и все общество.

В.Р. Александр Иванов был хорошим пародистом, а в какую сторону он бредет сейчас – не понимаю…

Не хочу, чтобы для нас, русских, советских, кумиром стал золотой телец. Нам нужно что? Ну, конечно, мы не против, чтобы у нас были какие-то деньги, чтобы мы могли себе что-то позволить – и на именины, и на день рождения, и на Рождество, и на Пасху, и на все другие праздники, и в иные дни. Мы не против. Но… Вот это, я считаю, одно из великих свойств русского и советского характера: нам нужен достаток, а совсем не обязательно богатство.

У русского человека вот есть квартира, еда, дети в садик устроены. Ему говорят: «Вася, пойдем сегодня по 100 тысяч заработаем, сутки всего-навсего». А он говорит: «Да, знаешь, у меня вроде все есть, я уж собрался рыбу ловить, сговорился с товарищем. Нет, пойду рыбу ловить, клев пошел. Знаешь, так клюет, так клюет…» Вот пришел, принес, да принес не чего-нибудь, а сазана, да такого огромного – и пошла писать губерния! И он забыл, что его соблазняют ста тысячами.

Вот это наш русский человек. Ему нужен достаток, но еще обязательно что-то для души. И раньше в деревнях песни могли петь в свободное от работы время. Или пряжу пряли и пели. Дивно, поэтично. Сам это помню по временам моего детства, я живал в деревне. Тогда очень нелегкая жизнь там была, и все равно. Конечно, если теперь ткачихи в Иванове едят комбикорм, как я в газетах прочел, то это ж невозможно… Больно думать, сколько русских и людей других национальностей сейчас бедствует, сколько измученных, обездоленных в нашей стране. Достаток надо всем обеспечить. Золотой же крючок, думаю, все-таки мы не возьмем взаглот, чтобы душу из нас не вытащили.

Да, территорию нашу они разрушили, но это еще не самая большая беда. Если сохранится наша душа, то и территория либо снова воедино соберется, либо устроится так, что на ней всем будет хорошо. И экономику наладим. Но вот если им удастся вынуть из нас духовный стержень, все пойдет именно так, как они задумали. Останется тогда на этих просторах 15–20 миллионов индивидов, которые будут жить, как живет привилегированная часть там, а остальные – будут пастись на привязи и щипать травку, да вкалывать, как рабы, дергать то, что им повелят. Вот на каком рубеже мы сейчас стоим. И на этом-то рубеже мы победить обязаны.

В.К. А как вы относитесь к утверждениям, что не что-нибудь иное, а антисемитизм составляет существо характера русского народа? Помню, и вас обвинили чуть ли не в склонности к антисемитизму…

В.Р. Это вопрос очень сложный и болезненный. На Руси антисемитизм при царе был. Моя теща, которая умерла в прошлом году в возрасте 102 лет, прошедшая гражданскую войну вместе с мужем, вместе с войсками красными, она видела результаты еврейских погромов, и она много раз говорила: самое страшное, что ей довелось за долгую жизнь видеть, – это еврейские погромы, когда маленьких деток брали и били об стенку головой.

Что говорить, это ужасно. К сожалению, антисемитизм, хоть не в таких, конечно, чудовищных проявлениях, есть и у нас сегодня. Но есть и сионизм. И эти силы между собой сталкиваются, не будем закрывать на это глаза. Но вот обвинять в антисемитизме весь народ русский… Это нелепость, злая нелепость!

Увы, с подобными нелепостями и мне приходится встречаться. Я приведу вам два примера. Повторяю, я интернационалист, потому что для меня все люди, если говорить об их национальном происхождении, абсолютно равны. И вот написал когда-то пьесу «В поисках радости», из нее сделали фильм «Шумный день». Там приходят к мальчику две девочки, в которых он влюблен – в ту и в другую. Мальчику 15 лет, девочки Фира и Вера. И вдруг получаю письмо: «Вы антисемит, как вы могли назвать гадкую девочку Фира». Меня это поразило невероятно. Я, конечно, не ответил на письмо, глупость какая-то. Вера ведь такая же девочка, тоже не очень хороша. И мальчик кричит им вслед: «Все Фиры и Веры – дуры без меры». Нет, Вера – это ладно, пускай будет плохая, а Фира (то есть Эсфирь) ни в коем случае не может быть плохой. Вот видите, какой подход.

Второй случай. Я напечатал в газете «День» воспоминания о своих друзьях, о людях, с которыми встречался. У меня там разных национальностей люди были – и грек, и грузин, и евреи, и русские… Появляется заметка: как это Розов мог в газете «День» написать о евреях, евреи перевернулись в гробу. Думаю: ну русские, наверно, остались спокойно лежать на своем месте… На это я тоже не отвечал, потому что глупости человеческой, равно русской или еврейской, нет предела.

В.К. Крылатым стало ваше определение «холуяж» применительно к поведению определенной части интеллигенции, предавшей по существу свой народ. А как смотрите на нашу интеллигенцию сегодня? Способна ли она все-таки выполнить роль истинного просветителя народа, мудрого советчика, поводыря?

В.Р. Я смотрю на сегодняшнюю интеллигенцию, конечно, по-разному, потому что она разная. К сожалению, много таких, которые руководствуются непонятными мне корыстными целями. Хотя какая, казалось бы, может быть у интеллигенции корыстная цель. Вот ты писатель, корыстная цель одна – написать хорошо. И ты пляшешь: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Вот высшая награда. «Ты сам свой высший суд. Всех строже оценить сумеешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник?» Да, все знал товарищ Пушкин, все знал.

Кстати, мне очень не нравится, что нас переименовали в господа, я не могу этого терпеть и сам таким обращением никогда не пользуюсь. Затем герб старый опять, знамя старое. К чему это? А некоторым нравится, довольны, приветствуют. Ну это к слову…

Так вот, о писательской оценке и самооценке. Астафьев получил премию под названием «Триумф». Он очень талантливый человек. Но войну, Великую Отечественную войну, показывает в последнее время с одной стороны. Если можно так выразиться, с грубой, грязной, жестокой и т. д. Вроде бы оно и правильно. Все это было, война есть война. Но он как бы забывает, во имя чего она нами велась, что это все было необходимо для спасения Родины, то есть матери нашей. Ведь если ты хочешь спасти свою мать или спасти своего ребенка, ты готов горло врагу перекусить.

В.К. Наверное, для многих Родина уже не мать, нет у них чувства Родины. Другие не осознают нависшую сейчас над нами опасность, третьи просто устали… Вот вы, Виктор Сергеевич, ведь не молодой человек. Скажите, что дает вам силы для такой активной борьбы?

В.Р. Я не хочу жить в скотском обществе. Не хочу, чтобы мои дети, внуки, правнуки жили в скотском обществе. Криком кричу и буду кричать: не хочу!

Верно, многие устали. Порой можно слышать: да отстаньте вы с вашей историей, с вашей победой, с вашей борьбой. Эту, довольно большую числом, часть нашего общества важно подбодрить и оживить. Чтобы пополнить ею ту часть, которая хочет жить по-человечески, а не по-скотски. Вот я свою задачу так и вижу: будить и не давать уснуть.

Я ни в какой организации не состою. У меня индивидуальный окоп. Но в стране, где все очевиднее опасность лишиться самой этой страны, я не могу быть одинок.

В.К. А чувствуете какие-то реальные результаты своих усилий? Есть ли, по-вашему, желанный отзыв в обществе на подвижнические усилия истинных патриотов и радетелей в защиту России, русского народа, культуры русской? Еще раз вспомню Лакшина. Одна из самых тревожных его статей заканчивается все же так: «Россия, по моим наблюдениям, не собирается отдавать Богу душу, рассеиваться по другим народам и терять имя… Катафалк заказывать рано». Прошло два года. Что сказал бы он, на ваш взгляд, сейчас?

В.Р. Думаю, сейчас он сказал бы то же самое, но еще более твердо. По-моему, народ постепенно очухивается, приходит в себя. Признаки есть разные.

Фильм «Шумный день», снятый Георгием Натансоном и Анатолием Эфросом по пьесе «В поисках радости», проникнут верой в человека, его доброе начало

Вот хотя бы один – положение в театре нашем. Шла-шла тут всякая иностранная дребедень, дешевка всякая, и народ смотрел, глотал, получал удовольствие. И вдруг остыли. И что пошло? Пошел густо Островский, самый русский писатель. Сколько я за последнее время спектаклей пересмотрел, очень хороших и просто хороших! И как принимает зритель! Вы знаете, замечательно. Вот это меня очень подбодрило, что густо пошел Островский, и народ пошел на Островского. Это русская культура нанесла удар по швали, которую хотят нам внедрить.

Мне кажется, уже меньше смотрят боевики эти кровавые, похабство это. Конечно, они еще многих приманивают и будут приманивать. Я понимаю, враг наш предлагает людям внешне привлекательную конфетку, заманчивую побрякушку. Но человеку-то этого мало. И молодежь, слава Богу, это постепенно понимает.

Должен сказать, что среди учителей и школьников-старшеклассников настроение сейчас «антисовременное». Они с большей симпатией относятся к нашему прошлому, чем к настоящему. Я даже удивляюсь, насколько едины многие в неприятии чуждого образа жизни и чуждой эрзац-культуры. Это обнадеживает. Это укрепляет уверенность, что мы выдюжим, отстоим наши ценности.

Думаю, одолеть нас все-таки не удастся. У меня вот какая мысль. Мы проиграли «холодную войну», да? Но мы, говорят, проиграли и Бородинское сражение. А что было потом, а? Даже Москву сдали. А что было потом? Нет, русский дух проявит свою силу, свою мощь и – победит.

НЕТ ПЕВЦОВ У РАЗРУШИТЕЛЕЙ

Диалог: Виктор Розов – Сергей Кара-Мурза

Вот мое предисловие к этой публикации в «Правде» 1995 года:

«Рады предоставить тебе, читатель возможность встретиться с двумя нашими интереснейшими постоянными авторами. Причем на этот раз они выступают вместе.

А история публикуемого материала такова. По просьбе журнала испанской ассоциации режиссеров «Театр» виднейший русский и советский драматург Виктор Сергеевич Розов дал интервью, в котором поделился мыслями о состоянии культуры в сегодняшней России. Испанский журнал эту беседу напечатал. Но мы посчитали ее интересной и для читателей «Правды». Беседовал с Виктором Розовым замечательный ученый и публицист Сергей Кара-Мурза».

С.К.-М.: Сегодня в России мы переживаем тяжелый кризис. Как, по-вашему, до какой глубины этот кризис проникает в сознание и подсознание человека? Рушатся ли только идеологические структуры? Ставятся ли под сомнение социальные институты, привычный способ совместной жизни людей? Затрагиваются ли ценностные основания, наши культурные архетипы?

В.Р.: Я думаю, что кризис культуры, как и всего общества, идет по всем уровням. Культура и искусство в этом кризисе мечутся, пытаются найти свое место. И лучшие их представители в этом урагане, который проносится над страной, пытаются удержаться на ногах и что-то спасти. Это и делает честь некоторым нашим художникам. Я видел некоторые только что поставленные спектакли – они хороши, несмотря на все то, что вокруг происходит! Но в целом идет неслыханное разрушение нашей культуры. Сказать отечественной культуры – это даже мало. Я думаю, наша отечественная культура – общечеловеческая. Она, в своих лучших выражениях, питала весь мир. Я не беру только XIX век, русскую литературу, которая оказала важное влияние на мышление всех наций. Но и советская культура, несмотря на очень сложные условия ее взаимодействия с властью, не теряла связи с духовной основой той культуры, преемницей которой она была. А вот сейчас идет вторжение какой-то чуждой нам культуры.

С.К.-М.: Разве взаимодействие культур может быть губительным?

В.Р.: Полезно и необходимо, когда взаимодействуют культуры. Но сегодня внедряется иное понимание смысла своей собственной жизни. Важна ведь личность. Каждый сам себе хозяин, сам себя выстраивает. На него со всех сторон действует множество сил, но если в нем есть, скажем, божественное начало и он его хранит, он неприступен соблазнам. А сейчас наносится удар именно по этому началу. После поражения СССР в «холодной войне» идет натиск псевдокультуры – чужого понимания чести, чужого понимания совести, разрушение тех сфер, на которых держится в своей жизни человек как личность.

С.К.-М.: Но многие идеологи реформаторов более или менее открыто проводят мысль, что русской культуры или, шире, российской цивилизации как самостоятельного явления не было, что это – фантом. Что есть единая мировая цивилизация, и различия определяются лишь степенью отставания от ее авангарда – Запада. Каковы, на ваш взгляд, те ценностные основания нашего типа человека, которые задавали ориентиры и для нашей культуры?

В.Р.: Возьмем хотя бы привычное обвинение русского человека в лени. Вот я рос в деревне и помню, как после страды, убрав урожай, люди отдыхали. Я видел умиротворение, и так мне это нравилось, – а кто-то видит лень. А люди не рвались заработать еще и еще. Понятие достойной жизни у них было связано с достатком. Подумайте, как много смысла в этом русском понятии: достаток! Человек должен искать не богатства, а достатка – того, что достаточно для жизни, а лишнего не надо. И у нас это сохранялось – вплоть до недавнего времени. А раньше это было общим у многих культур, и потому-то человечество с достоинством выдержало испытание бедностью. А вот испытание сытостью, похоже, выдержать труднее.

С.К.-М.: То, что происходит в России, лидеры переворота определили как революцию. Все революции в истории, какие бы травмы они ни наносили обществу, вызывали оптимизм, мобилизацию духовных сил. Горький, Маяковский, даже Лев Толстой видели за революционным разрешением кризиса путь к обновлению. Даже Платонов, показывая страшную сторону революции, был полон антропологического оптимизма. Почему же у тех, кто воспринимался как «буревестники перестройки» – вспомним хотя бы Петрушевскую, Каледина, Кабакова, – столько пессимизма, так принижен человек? Таковы идеалы этой революции – или интеллигенция не уловила ее скрытых ценностей?

В.Р.: Мне кажется, это нельзя назвать пессимизмом. Вот я хорошо знаю Петрушевскую. В театре она выражает то, что видит как художник. А другого она не видит – и это ее право как художника. Как человек она воспринимает мир в его целостности, и сама – цельный человек, очень хороший человек. Но описывает она жизнь в локальном ракурсе, и пишет очень хорошо. И здесь не пессимизм, а скорее страдание. Она страдает от того, что видит как художник, она сострадает своим героям. У нас и в начале века были те, кого обвиняли в пессимизме, декадентстве, – Леонид Андреев, Сологуб. Так они видели мир. Художник не обязан объять, как Пушкин или даже Есенин, мир в его целостности.

Другое дело – почему эта наша либеральная революция (или контрреволюция, или переворот) не нашла своих буревестников, своих певцов? Вот в чем вопрос! Где песни этой революции? Уже десять лет нет никакой цензуры – где этот поток прекрасных, свежих произведений? Почему в недрах советского тоталитаризма созревали целые поколения оригинальных и сильных художников и при первой же оттепели вырывались мощным и разнообразным потоком? Как будто их держали за пазухой: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, да тот же Солженицын. А сегодня… Может быть, смешно звучит, но меня радует, что нет певцов нынешнего времени. Это замечательно – нечего воспевать-то! Никаких идеалов! Общество, которое они пытаются создать, – бессмысленное общество! Существуешь в нем как заблудшая овца. Те, кто совершил этот переворот, не могут предложить никакого смысла существования. Что воспевать – богатство? Такого никогда не было – просмотрите всю мировую литературу. Кого ни копни, буржуа как образ – всегда отрицательный персонаж. Мы недавно плыли по Волге на теплоходе, была встреча деятелей культуры с предпринимателями. Так один крупный предприниматель жаловался: что это, мол, так ведется в России? Чуть человек завладел богатством, его выставляют в отрицательном свете! Но он ошибается, это не только в России, это во всей мировой литературе так. Это идет от Евангелия. Вот Леонардо да Винчи поучает молодого художника: не торопись гнаться за деньгами, честь искусства выше чести денег!

Так что интеллигенция ответила на перестройку своеобразно, но адекватно: ничем!

Полным художественным бесплодием. Даже те, кто как идеологи ее прославляет, как художники этого сделать не могут.

С.К.-М.: Но почему художественная интеллигенция, пусть даже отрицая старый, советский порядок, не пошла по пути развития ценностей русской культуры – ведь они давали возможность для критического осмысления. Почему свернули к либерализму в его самой пошлой, обветшавшей трактовке?

В.Р.: Думаю, что поток западной антикультуры хлынул таким валом, что снес их. Они барахтаются, не могут ничего понять и отделить зерна от плевел. Ведь они воспитаны и на образцах западной культуры, на Бальзаке и Флобере. То, что они сегодня получили, смяло их. Они не справились, их раздавило. Идет смешение понятий. Вот мелочь: любая культура разделяет такие категории, как любовь, эротика, секс и похабщина. А у нас сегодня ряд художников все это перемешивает, и образуется такое варево, что жрать невозможно. Все смешалось. Они ушли от тех путей, на которых искалось счастье в нашей культуре. Ищут совсем в другом месте, прельстились нелепыми, даже смешными химерами. Это и есть буквальный смысл выражения: человек сошел с ума! Ведь им нравится это новое государство, которое зовет их: «Обогащайтесь!» – и в то же время это им противно. Это я знаю абсолютно точно. Интеллигенция имеет расщепленное сознание. И эта раздвоенность не позволяет им что-то создать. Хотя, повторяю, речь не обо всех.

С.К.-М.: А где сейчас те, кто устоял? Заняты рефлексией? Ушли в «чистое искусство»? Ищут путь вперед на тех же ценностных основаниях?

В.Р.: Прежде всего стараются собрать, сохранить и возродить уцелевшее. Я видел несколько прекрасных спектаклей. Театр имени Маяковского восстановил на своей сцене спектакль Эфроса «Наполеон» (поставленный ранее в Театре на Малой Бронной). С прелестной Ольгой Яковлевой в роли Жозефины. Это – прекрасное произведение. Фоменко поставил «Без вины виноватые» в Театре имени Вахтангова с прекрасными актерами – очаровательная Борисова, Максакова, Яковлев. Это – произведение высокого искусства. А уж когда я достал билет в Большой театр на балет «Баядерка» – восстановление постановки Петипа 1909 года – я вечер провел в раю. И я повторял про себя: «Это же существует!» Вопреки всему хаосу и мраку, которые царят за стенами театра. Есть хранители! Так же, как наши подвижники – музейные работники. На таких пока все и держится.

С.К.-М.: Но как объяснить беспрецедентное в истории явление – фактически предательство авторами их героев, отказ от трудов всей жизни? Чем же можно компенсировать такую потерю?

В.Р.: Это можно было бы компенсировать только созданием равноценных, высокохудожественных произведений. Но это невозможно. Они все воспитаны при Советской власти, состоялись при ней как художники, стали знаменитыми. Им уже психологически, чуть ли не биологически невозможно уйти от этого. Не говоря уж о том, что у меня презрение вызывает человек, все получивший от Советской власти, украшенный всеми возможными премиями и увешанный всеми возможными орденами, который сегодня отказывается от своего прошлого, в котором «он так ужасно жил». Какими бы великими деятелями культуры они ни были, я отношусь к этой их позиции с глубоким презрением.

Т. Дружков в роли Олега в спектакле «В поисках радости» на сцене МХАТ им. М. Горького

С.К.-М.: Но как же можно психологически понять эту позицию? Ведь они теряют все, что создали, ничего не получая взамен в будущем. Можно понять, когда так поступает голодный человек за чечевичную похлебку, но у них-то эта похлебка была.

В.Р.: Для меня это загадка. Я просто не могу этого объяснить. Это надо их спросить. От них абсолютно не требовалось такого разрыва с прошлым. Какая-то внезапная полная утрата исторического чувства. Так оплевать всю свою прошлую жизнь! Видимо, испытали смятение. Творческие люди, они эмоциональны, импульсивны. Они постоянно находятся в противоречии со своей собственной жизнью. Не выдержали этой бури.

С.К.-М.: Сегодня всем уже ясно, что рыночная утопия провалилась. Ее результат – лишь разрушение экономики и криминализация жизни. Рухнул и демократический миф: нас ведут к тоталитаризму, да еще самому тоскливому – тоталитаризму без большой идеи. Как видят свой выход художники?

В.Р.: Это именно тупик, потому что тоталитаризма-то никто из художников не хочет.

С.К.-М.: Но ведь из тупика надо выбираться. Даже предприниматели – некоторые или многие – готовятся отбыть на Запад. Те, кто особенно хищнически грабил в эти годы страну, даже собираются при этом сделать себе пластическую операцию, чтобы их не нашли и на Западе, есть такие.

В.Р.: Неужели? Вот не знал.

С.К.-М.: Да, есть. И это все-таки поиск выхода. Но есть ли у художников, которые пошли с «реформаторами», какие-то планы творческого прорыва из тупика, куда-то вперед?

В.Р: Думаю, придется ждать, пока народится новая художественная интеллигенция. Та свое дело уже сделала. Сделала она много хорошего. Сегодня, в растерянности, она делает много нехорошего. Очень много нехорошего. Но давайте оставим ее в покое. Так она и запомнится в ее двойственности. А прорыва ее из тупика уже быть не может. Скажем честно: от них ждать уже ничего нельзя. Они уже состоялись: Ростропович, Майя Плисецкая, Эльдар Рязанов, Олег Ефремов, Олег Табаков, Михаил Александрович Ульянов. Все это были прекрасные деятели искусства. Мы от них получили много хорошего. Скажем же им спасибо, и пусть они ведут себя так, как им Бог на душу положит, как они считают нужным. Но ждать от них новых откровений нельзя. А осознать свое место в том процессе, который привел к катастрофе, – это личное дело каждого, тут и совета никакого дать нельзя. И упрека никому я не могу бросить. И предположить ничего нельзя. Вот вернулся в Россию Солженицын. С кем он в конце концов будет – с народом или с этим правительством?

С.К.-М.: Посмотрим.

В.Р.: Да, посмотрим. А новая интеллигенция наверняка родится. Хотя сегодня указать пальцем и сказать: «Вот она!» – нельзя.

Глава четвертая СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. БОРОТЬСЯ. И ПЕРЕХОДИТЬ В НАСТУПЛЕНИЕ!

Сейчас противники наши, вдохновленные, опять всюду подняли головы. Угроза дальнейшего развала России вполне реальна. Покушение идет на Россию со всех сторон…

Сопротивляться. Бороться. Активнее противостоять этому агрессивному наступлению, которое развернулось против нас извне и изнутри. И самим переходить в наступление!.. Знаете, какая у меня мысль? В войну-то Великую Отечественную мы потеряли еще больше. Но потом был Сталинград. Так, может быть, у нас и теперь будет Сталинград?

Виктор Розов

Мы вступаем в 1996 год, когда главным событием для России стали президентские выборы. Все, кому родная страна была по-настоящему дорога, встали на сторону народно-патриотических сил, выдвинувших своим кандидатом в президенты лидера КПРФ Геннадия Андреевича Зюганова. И, конечно, Виктор Сергеевич Розов был в первых рядах патриотов.

Прочтите мою беседу с ним, состоявшуюся и опубликованную в преддверии выборов – в мае 1996-го. Он сам стал ее инициатором, сам попросил меня к нему приехать. Понимал же, что в такой решающий момент многие ждут его слова. Именно поэтому чаще обычного выступал на разных встречах, высказывая свое мнение о положении в стране и о том, кто должен быть ее президентом. Но выступлению в «Правде», как всегда, придавал особое значение.

Что отличало его настрой в те предвыборные месяцы и дни? Определенность и решительность. Подъем духа. Стремление к тому, чтобы переломить ситуацию, сложившуюся за последние годы. Вот что хотел он внушить всем, кто будет его читать и кому вскоре придется опускать свой бюллетень на президентских выборах.

Фронтовые выражения у него не случайны. Да, все последние годы шли бои, шла борьба. Но враг продолжал наступать. Так не пора ли нам переходить в наступление?

Я помню, как обрадовала меня его мысль о Сталинграде. Во время войны мы сначала тоже ведь отступали и потеряли очень многое. «Но потом был Сталинград, – многозначительно глядя на меня, сказал он. – Так, может быть, у нас и теперь будет Сталинград?»

Закономерно и естественно возникали ассоциации с той войной. Мысли о победителях и предателях остро приходили и к нему, и ко мне. Как раз перед встречей с ним я напечатал в «Правде» свою статью «Победители и предатели», о которой Виктор Сергеевич тоже заговорил со мной тогда. Потому и привожу ее в этой главе. Нет, дело не в том, что писатель высоко оценил эту журналистскую работу, причина совсем в другом. Как-то особенно близко к сердцу принял он, солдат-ветеран, приведенные в статье факты.

Об одном из них, буквально потрясенный, Виктор Сергеевич звонил мне еще раньше, когда впервые рассказал я про этот трагический факт в корреспонденции «Убийство при отягчающих обстоятельствах». Ветеран войны Тимерян Зинатов, защищавший Брестскую крепость в 1941-м, после предательского беловежского акта 1991-го приехал сюда, в Брест, и в знак протеста против уничтожения Советского Союза лег под поезд, оставив записку с проклятиями ельцинско-гайдаровскому правительству.

– Конечно, это не выход, – говорил Виктор Сергеевич. – Враги были бы только рады, если бы все мы убили себя. Но что пережил этот человек, решившись на такое! Как болел за Родину! И какой символический шаг: президент только болтал, что ляжет на рельсы, если хуже будет стране и народу, а в действительности ложится на рельсы воин Великой Отечественной… Ох, как должна бы подняться в ответ на это страна!..

Относительно Ельцина, которого вновь изо всех сил тащили на президентскую высоту, ему, Розову все было ясно. И в тексте нашей беседы вы прочтете: «Честно говоря, у меня даже нет особого желания углубляться в его программу. Потому что я совершенно не верю в возможности Ельцина как политического деятеля реализовать свои обещания. Сколько их мы от него уже слышали! Вплоть до пресловутого обещания лечь на рельсы, если допустит понижение жизненного уровня… Да что там, человек совсем не отвечает за свои слова».

Но вот этого человека, который «сделал то, чего не смог добиться ни один завоеватель – ни Наполеон, ни Гитлер», прославляют и превозносят по всем телеканалам! А против его оппонента Геннадия Зюганова поднята настоящая истерия.

«Просто травля, прямо скажу, – заявляет Виктор Сергеевич. – Положения, которые Зюганов высказывает, мне нравятся. Но ведь их всячески стараются дискредитировать! Используя самые недостойные приемы…»

Поистине, как говорится, против лома нет приема. Та выборная кампания наглядно показала, какова на деле демократия в «новой России». Не исключено, что историки раскроют со временем еще много неизвестного о том, как в 1996 году обеспечивалась «победа» Ельцина и его режима. Но и того, что известно, вполне достаточно для определенных выводов и для приговора.

«Должна же быть хоть элементарная справедливость!» – с возмущением восклицал Виктор Сергеевич, наблюдая за происходящим. И сколько гнева было в его реакции, когда прочитал письмо распространительницы «Правды» Галины Гусевой, опубликованное во время президентской кампании. Вон как! Оказывается, за распространение газеты, в которой он печатается, людей тащат в милицию.

Привожу здесь это письмо. Для осмысления сегодня и завтра. А чтобы еще нагляднее стало, в каких условиях приходилось работать «Правде» и печататься в ней публицисту Виктору Розову, замечу: следующая моя беседа с ним – в защиту защитников Отечества – появилась в феврале 1997 года, когда «Правда» выходила уже не ежедневно, а всего… один раз в неделю!

Вот к чему приводили иезуитские и ломовые приемы против КПРФ и ее газеты, которыми горячо возмущался Виктор Розов.

Впрочем, за пятнадцать лет, прошедших с тех пор, мы видели уже не одни президентские и парламентские выборы. Вместо Ельцина появился Путин, затем Медведев, потом опять Путин. Но, положа руку на сердце, можно ли сказать, что выборы стали более честными, а отношение к КПРФ и тем, кто ее поддерживает, – более справедливым? Да и вообще, больше ли стало у нас в стране справедливости, о чем болела душа Виктора Сергеевича Розова?

Виктор Сергеевич на встрече фракции КПРФ в Госдуме с деятелями культуры. Справа налево – Геннадий Зюганов, Николай Губенко, Виктор Розов, Жанна Болотова

Сам он, думаю, вряд ли утвердительно ответил бы на этот вопрос.

Значит, по-прежнему в силе остается его призыв: «Сопротивляться. Бороться. И переходить в наступление!».

МОЖЕТ, ХВАТИТ ОТСТУПАТЬ, СООТЕЧЕСТВЕННИКИ?

Несмотря на свой почтенный возраст, он не утратил молодого, горячего интереса к современной политической жизни. Все его остро волнует, особенно перед президентскими выборами. Вот и на днях позвонил с предложением встретиться и поговорить «о том, что наболело». Что же больше всего заботит сегодня одного из старейших и самых уважаемых русских писателей?

Виктор Розов. Сейчас, в это время, чего только не вычитаешь в газетах. Прочел я о том, что некий господин Глезер – я его не знаю – объявляет и ищет соратников, чтобы совершить суд над КПСС.

Виктор Кожемяко. Да, международный трибунал, «Нюрнберг-2». А представляется этот Глезер как «известный правозащитник, литератор, коллекционер». Уехал в свое время в Париж или Нью-Йорк, а теперь вот прибыл обратно и хлопочет о суде.

В.Р Ну, вы знаете, нечего ему делать, что ли? Хоть бы раскладывал пасьянсы от нечего делать. Потому что эта мысль какая-то дикая. Значит, надо судить всех крупных коммунистов, начиная с Ельцина Бориса Николаевича, Черномырдина, Коржакова, Барсукова…

А Шеварднадзе и Алиева можно ли забыть? Не последние ведь были люди в КПСС…

Как-то у меня не укладывается это в голове – сама идея этого суда. На Нюрнбергском процессе все было персонифицировано, там судили конкретных людей. И приговор вынесли конкретным людям. А кого тут собираются вешать? Манекены Берии со Ждановым или живых Ельцина с Шумейко? Или это что-то чисто символическое, для забавы? И чего этому Глезеру надо? Крови? Ну дайте ему стакан какой-нибудь донорской крови, пусть выпьет и успокоится.

Это какая-то чушь несусветная – идеи подобные. И рождается все это, конечно, в связи с предстоящими выборами президента. Ведь идет настоящая истерия по отношению к лидеру Коммунистической партии и кандидату от Народно-патриотического блока Зюганову. Идет на него большая атака, а по телевизору – просто травля, прямо скажу. Я не коммунист, не был ни пионером, ни комсомольцем, ни членом КПСС, так что у меня нет субъективного отношения ко всему этому, нет какой-то личной заинтересованности при оценке. Однако должна же быть хоть элементарная справедливость!

В.К. Значит, в вас говорит чувство справедливости?

В.Р. Конечно. Положения, которые Зюганов высказывает с экрана телевизора, по радио и в прессе, мне нравятся. Но ведь их всячески стараются дискредитировать! Используя самые недостойные приемы. Разве вы не замечаете этого?

В.К. По-моему, все замечают.

В.Р. К сожалению, даже Киселев, который на телевидении казался мне всегда более объективным, чем другие, в беседе с Зюгановым явно выполнял возложенную на него миссию – во что бы то ни стало дискредитировать кандидата-коммуниста. И потому это было так утомительно, так долго и так, я бы сказал, некрасиво со стороны Киселева – выворачивать, изворачиваться и т. д. Я поражался терпению Зюганова.

Буйный Жириновский чем-нибудь плеснул бы, наверное. А он все выдержал. Причем с честью, можно сказать.

Или вот недавно Сванидзе тоже имел беседу один на один с Зюгановым. Ну Сванидзе – личность, на мой взгляд, очень мелкая, Зюганову было нетрудно с ним справиться. И опять он держался прекрасно. Ни разу не сорвался, ни разу не ответил какой-нибудь дерзостью, ни разу не уколол оппонента, хотя оппонент, который брал интервью, все время тыкал какой-то невидимой шпагой – надо сказать, довольно тупой. Эти потуги заангажированного телеведущего произвели ужасное впечатление!

Неужели все эти мастера компромата не понимают, что они, в общем-то, помогают тем самым Зюганову набирать очки? Потому что они выглядят – в данном случае Сванидзе – ничтожными, а самое главное – они выглядят худшим слоем прислуги. И что он прислуга, это сразу видно, несмотря на то, что он хорошо одет, имеет модную и ухоженную бороду, причесан вроде под интеллигента, а на самом деле… Ну нельзя так низко пасть. Не надо. Ведь не такой глупый, думаю, этот Сванидзе, зачем же ставить себя в глупое положение. Как будто ему дали задание и он его ревностно выполняет.

В.К. Насчет того, что выполняет задание, по существу так и есть. Все это очень просматривается.

В.Р. Все ясно. И Киселев, к сожалению, выполнял тогда задание. А Сванидзе играл роль, всегда свойственную ему. Этот человек в моем представлении – просто мальчик на побегушках…

И вот все эти мальчики на побегушках, молодые, не очень молодые и совсем не молодые, как по команде, набрасываются на одного из кандидатов в президенты. Спрашиваю себя: а почему именно на него? Не потому ли, что он – по своей программе и как личность – наиболее достойный и весомый конкурент президента нынешнего? Скорее всего, именно поэтому.

В.К. А как вы относитесь к нынешнему президенту, Виктор Сергеевич?

В.Р. Он совершил ряд неслыханных, непростительных, непоправимых государственных ошибок. То есть в чем-то, может, и поправимых, но со временем и с большим трудом. Прежде всего это Беловежская Пуща, развал Советского Союза. У меня твердое впечатление, что Борису Николаевичу было важно стать владыкой пусть хотя бы части нашей великой Русской земли.

Любой ценой. И он сделал то, чего не смог добиться ни один завоеватель – ни Наполеон, ни Гитлер. Это удалось Борису Николаевичу с двумя его подельниками. Удалось разрушить великую страну! Это неслыханно. И разве можно простить такое? Для меня это ни с чем не сравнимая боль.

Второе – это расстрел «Белого дома», который я видел по телевизору. Такие акции оставляют глубочайшие, неизгладимые рубцы в твоей душе и в твоем сознании, как немыслимые и абсолютно неприемлемые формы правления. И затем, конечно, война в Чечне, которая длится до сих пор.

Понимаете, когда возьмешь только три этих фактора, мнение о президенте складывается уже вполне определенное. А разве только это на его счету? Развалилось все в промышленности. У меня племянник работает на ЗИЛе и вот четыре месяца не получает зарплату. Это мне непонятно. Если бы такое лет 10–15 назад допустили коммунисты при Советской власти – не платить зарплату по четыре месяца, я и не знаю, что бы было. И в сельском хозяйстве, и в науке, в образовании, в культуре – во всем сейчас плохо.

Правда, надо отдать должное мужеству и стойкости наших людей – в самых невероятных условиях они держатся, а многие даже очень хорошо работают. Вот только зарабатывают хорошо, по труду своему, увы, далеко не все. И у меня болит душа за бедных, которых стало у нас так много. Столько бедных людей, которым или совсем зарплату месяцами не платят, или платят практически символическую… Минимальная зарплата вообще ничтожна. Говорят: ничего, на садово-огородных участках проживете. Дойти до первобытного или феодального общества, вероятно, ничего не стоит при таком правлении…

Меня на этом фоне поразила и глубоко возмутила фраза, брошенная как-то Борисом Николаевичем: дескать, только лентяй или дурак не может быть сейчас богатым.

В.К. Да, это нынешние руководители частенько говорят.

В.Р. Но это же ужасно, потому что абсолютно не соответствует действительности! Разве у нас сегодня богатство достигается, как правило, честным трудом своих рук и своего мозга? Нет, чаще хитростью, какими-нибудь жульническими махинациями или просто воровством. Простор открыт не для честного производительного труда, а для хищничества.

Я даже не ожидал, что у нас так много окажется хищников. Конечно, если взять весь народ – их меньшинство. Большинство народа живет нормальной, пусть бедной жизнью, но никогда не согласится на мошенничество. Он лучше пойдет – будь он хоть инженер или ученый – работать дворником или каким-нибудь сторожем, но никогда не пойдет на мошенничество. Он пойдет, как говорится, на левый заработок, но честный. Естественно, кормиться надо, детей кормить, жену кормить, но он не согласится на мошенничество. Большинство наших людей так воспитаны, и за это я люблю наш народ, очень люблю наш народ, несмотря на то, что о нем говорится: пьяница, ленивый и т. д. Совсем это не так. Пусть правители не народ обвиняют, а лучше на себя оборотятся.

В.К. Значит, вы считаете, что-то серьезно надо менять в нашей жизни и в нашем правлении?

В.Р. Безусловно. И мне крайне не понравилось выступление Ельцина, когда он (уже в преддверии выборов!) очень резко и очень злобно заявил: «Я не допущу коммунистов, не будут коммунисты!» Погоди, а как же тогда выборы? Они для чего? Просто для вида, что ли? А будет, получается, в конечном счете все равно так, как он хочет, Ельцин, а не народ?

Странно это: «Я не допущу…» У Бориса Николаевича вообще, мне кажется, преувеличенное мнение о своих возможностях. Он любит говорить: «Я как президент издал указ»… «Я как президент дал распоряжение»… «Я как президент запретил»… «Я как президент разрешил»… Вот это у него «Я как президент» – словно припевка к какой-то песенке. Вспоминаю старую советскую пьесу, где есть такая фраза: Николай II говорил «мы», да и то с оговоркой «милостью Божией». А тут: «Я как президент, я как президент…» Да знаем мы, что вы президент, знаем!

В.К. А что вы можете сказать о программе, которая вырисовывается из предвыборных выступлений Ельцина?

В.Р. Честно говоря, у меня даже нет особого желания углубляться в его программу. Потому что я совершенно не верю в возможности Ельцина как политического деятеля реализовать свои обещания. Сколько их мы от него уже слышали! Вплоть до пресловутого обещания лечь на рельсы, если допустит понижение жизненного уровня… Да что там, человек совсем не отвечает за свои слова.

Сейчас он буквально не сходит с телеэкрана. Такое впечатление, что телевидение занято только им, организуя мощную, ошеломляющую пропагандистскую кампанию в его пользу. И это, конечно, на многих действует. А он опять обещает, обещает, обещает.

Чего стоит хотя бы прозвучавшее на днях заявление, что наша армия к 2000 году станет профессиональной, будет переведена на контрактную основу? Это какая-то хлестаковщина. Или маниловщина.

Ясно же, что такое абсолютно нереально. Откуда деньги возьмутся? Контрактная армия стоит очень дорого. А сами правители наши говорят, что денег нет. Налоги высокие, цены немыслимые, но все равно нет денег. Значит, это будет совсем маломощная армия, которую любая другая легко победит – хоть албанская, хоть венгерская или эстонская.

И потом, кто пойдет в эту армию? Уголовники какие-нибудь, которых выпустят из заключения? Безработные, которые рады будут любому заработку?

Нет, переход от призыва к наемной армии – дело серьезное, требующее длительного времени и больших ресурсов. Недаром военные специалисты, знающие в этом толк, не поспешили выразить восторга по поводу ельцинской предвыборной сенсации. Матери, у которых дети служат, особенно, скажем, в Чечне, эти матери, естественно, обрадовались: слава Богу, призыва в армию не будет! Я бы и сам так сказал. Если бы не понимал, что всех нас просто обманывают. К тому же он и срок назвал для себя подходящий – через четыре года поди спроси с него. На следующего президента все переложится. А этот скажет: старался, делал что мог…

В эйфории от грядущих перемен

В.К. Когда вы говорите насчет возможностей Ельцина, я думаю о том, что он продемонстрировал их уже достаточно широко. И достаточно внушительно. Хотя бы в октябре 93-го. Так что не исключено – и еще может продемонстрировать.

В.Р. Я согласен: от этого человека можно ждать всего что угодно. Понимаю, Борис Николаевич очень рвется удержать свое место. Несмотря на возраст, несмотря на свое болезненное состояние, во что бы то ни стало хочет удержать его. И чего он так, грубо говоря, цепляется за эту должность? Ну повластвовал, ну сделал то, что хотел. Не вышло. Прямо скажем, не вышло. Ну и успокойся. Ну не вышло и не вышло, скажи сам: извините меня, господа-товарищи, у меня не получилось, я не знаю – как. И все. Нет, продолжает цепляться.

В.К. Вы же догадываетесь, Виктор Сергеевич, что тут играют роль не только личное властолюбие и тщеславие, которых у Ельцина, как мы знаем, предостаточно. За ним и другие люди стоят, определенные силы и определенные интересы.

В.Р. Догадываюсь об этих интересах и этих силах. Могучие силы. Очень могучие и умные. Вот сейчас мы испытываем горечь поражения, которое потерпели в «холодной войне». Потерпели, в общем, где-то и по своей вине. Я понимаю Америку, которая не желала возвышения и мощи Советского Союза, все понимаю: если бы я был на их стороне, тоже был бы за это. Но я не понимаю тех людей, которые внутри страны, наши люди, русские люди или другой национальности, ну то, что я называю советские люди, желали и желают этого развала, желают этого разброда, добиваются дальнейшего уничтожения великой страны. Вот это мне непонятно. Но они добиваются этого!

Страшно ведь от того, что получилось. Я очень переживаю за людей, которые оказались вне Родины, то есть в бывших республиках разрушенного Советского Союза. С особой болью думаю о живущих в разных республиках русских людях. Всем им плохо – и в Прибалтике плохо, и на Украине плохо, и в Казахстане, и в Средней Азии, и на Кавказе, и в Крыму. Представить только: Украина оказалась отрезанной. Родная сестра наша, земли исконные… Это же предательство по отношению к нашим общим предкам! Собирались так нелегко, иногда в боях одолевая происки стольких противников. Скажем, победа под Полтавой – это битва, которая дала России очень много. И все это потеряно, что завоевано было тем же Петром Великим…

Сейчас противники наши, вдохновленные, опять всюду подняли головы. Угроза дальнейшего развала России вполне реальна.

Покушение идет на Россию со всех сторон. На ее культуру, на ее письменность. Посмотрите, в центре Москвы есть надписи уже не двойные, а просто на чужом языке. Это ли не знак превращения в колонию? Если уж в столице государства такое…

В.К. И в чем же видите выход из положения, в котором мы оказались?

В.Р. Сопротивляться. Бороться. Активнее противостоять этому агрессивному наступлению, которое развернулось против нас извне и изнутри. И самим переходить в наступление!

Разве нельзя добиться – для начала хотя бы – запрета этих вывесок на иностранных языках? И такой запрет не был бы одиозным. Он был бы нормальным, цивилизованным. Это Россия – будьте добры, пишите на русском языке.

Вот смотрите, в нынешнем мае – 51-я годовщина Победы в Великой Отечественной войне. Дата не круглая, однако праздновали так громко. Взяли на вооружение и красные флаги, и парад на Красной площади. Я понимаю, делалось это в основном для того, чтобы поднять авторитет президента Ельцина перед выборами. Но ведь с другой стороны – это победа Компартии, победа патриотов. Потому что именно они все последние годы боролись против оплевывания нашей истории, в том числе советской истории, военной нашей славы. И вот Знамя Победы легализовали, красное знамя разрешили.

Да, у нас сегодня положение крайне трудное. Куда, как говорится, ни кинь – в стране и вокруг. НАТО уже приближается к нашим границам. Ракеты их скоро будут, наверное, буквально где-то около Пскова, около Ленинграда, Новгорода. Что ж, мы побежденные. Горе побежденным!

Но знаете, какая у меня мысль? В войну-то Великую Отечественную мы потеряли еще больше. Но потом был Сталинград. Так, может быть, у нас и теперь будет Сталинград?

В.К. Хорошая мысль, чтобы поддержать моральный дух людей.

В.Р. Конечно, для достижения перелома надо поднять этот самый моральный дух. И требуется объединение всех патриотических сил. Вдохновить нужно народ, донести до его сознания, как много поставлено нынче на карту: Родина – что может быть дороже…

Иногда мне хочется крикнуть на всю страну: может, хватит нам отступать, соотечественники? Может, пора переходить в наступление?

В.К. В предвыборной агитации против кандидата-коммуниста чаще всего используется аргумент, что он приведет нас в прошлое.

В.Р. Если говорить о плохом, даже ужасном, что в нашем прошлом было, я сам этого не хочу. Но почему, угрожая возвращением в прошлое, постоянно пугают 37-м или 52-м годом? Было все же другое. Партия сама осудила прежние извращения. Сама начала демократизацию, стала давать свободу предпринимательству, частной инициативе в экономике.

И я надеюсь, если Зюганов победит на выборах, он не допустит повторения прежних ошибок, а возьмет из нашего прошлого только хорошее. А ведь хорошего в те времена было немало. Только сейчас все это затаптывается. Между тем надо бы, по-моему, все хорошее, что было у нас, не отбрасывать, а обязательно взять и в новых условиях по-умному использовать, развивать, по-хозяйски обогащать.

Ну и вот что еще, поскольку речь зашла о будущем. Я считаю, президентство надо бы у нас со временем отменить. Оно России не подходит. Оно вольно или невольно к диктатуре ведет. Пусть подумают об этом в Думе и Совете Федерации. У меня такая давняя мысль…

ЭТО – ХУЖЕ ВРЕДИТЕЛЬСТВА

Слово в защиту защитников Отечества

«Оборона России почти прорвана».

«К XXI веку наша армия может превратиться в партизанский отряд».

«Россия без армии? Не дурной сон».

Все это – из текущих заголовков российских газет, причем относящихся не только к оппозиционным. Вот даже издание администрации президента «Российские вести» выносит на заметное место слова министра обороны Игоря Родионова: «Мы видим, как разрушается армия, и мало что можем сделать».

Страшные слова! А самое страшное, если вдуматься, состоит в том, что в кризисе обороноспособности России, который, по признанию министра, достиг предельной, небывалой остроты, вроде никто конкретно и не виноват. Более того, есть уже достаточно распространенное мнение, будто армия нам теперь не очень и нужна, поэтому, дескать, нечего беспокоиться.

С тревожными мыслями обо всем этом пришел я накануне Дня защитников Отечества к нашему замечательному писателю и гражданину Виктору Сергеевичу Розову.

Виктор Кожемяко. Конечно, Виктор Сергеевич, вы не самый военный человек в нашей стране. Однако в роковой для Родины час стали солдатом. И пусть недолго выпало вам служить и воевать, но, когда я вижу вас тяжело припадающим на эту вот палку, невольно думаю (снова и снова!), какой дорогой ценой досталась нам та Победа. А что теперь? Как воспринимаете вы то, что происходит с нашими некогда славными Вооруженными Силами?

Виктор Розов. Читая сейчас газеты, слушая по телевидению выступления, связанные с так называемой военной реформой, с положением в армии, я прихожу к очень печальным выводам. Армия – это серьезно. Это, можно сказать, сердце страны. Если правительство – это мозг, то армия – сердце. И если это сердце здоровое, то нормально функционирует весь организм, вся кровеносная и нервная системы, тогда государству хорошо. Надежно. Но если сердце больное, то ведь и организму всему плохо.

А сейчас наша армия больна. Я действительно далек нынче от армии, я прикасался к ней только во время войны. По профессии же своей далек от нее. Но я не могу как гражданин своей страны беды армии не переживать! Потому что я всегда помню великие строки великого поэта:

«Все мое», – сказало злато; «Все мое», – сказал булат. «Все куплю», – сказало злато; «Все возьму», – сказал булат.

В.К. Значит, думаете о том, что сила булата временем, увы, не отменена, то есть фактор силы, если выражаться современным языком, остается весьма весомым в мировой политике?

В.Р. Вы понимаете, пушкинские строки не идут у меня из головы вот почему. На нашу страну сейчас развернута атака. Покушение произошло, а теперь идет фронтальное наступление. Идет разорение по всем аспектам жизни. Уничтожается наша великая русская культура, уничтожается наша наука, уничтожается даже элементарная грамотность.

Знаете, я сам в ранней юности, когда окончил школу, преподавал взрослым людям арифметику и грамматику, потому что тогда был такой лозунг: сделать страну поголовно грамотной! Страна ведь была до Октябрьской революции в основном неграмотная, а за годы Советской власти ее сделали сплошь грамотной. Теперь хотят повернуть как бы обратно – опять неграмотной сделать. И это относится не только к штатским, но и к военным.

Военное искусство, военная наука – это очень высокое искусство и большая наука. Положение военного – это особое положение. Всегда на Руси, и в советские наши годы, гордились званием офицера. Лейтенанта или, скажем, капитана. Уж я не говорю – полковника. Мой брат во время войны дослужился до полковника и даже занимал должность генерала, и это возвышало его в моих глазах. И он вел себя согласно своему званию. А когда сегодня я узнаю, в каком положении находятся те же полковники и подполковники, становится не по себе.

В.К. Военнослужащие по три месяца и даже больше не получают денежного содержания! Сам министр обороны приводит факты, что в некоторых округах офицеры не в силах выполнять служебные обязанности из-за систематического недоедания, врачи вынуждены освобождать их от занятий по физподготовке… Да и чему удивляться, если бюджет Вооруженных Сил был выполнен в прошлом году по продовольствию и вещевому довольствию едва наполовину, а по другим показателям – и того меньше! На медицину отпущено всего 6 процентов…

В.Р. Офицеры кончают с собой, потому что им нечем кормить своих жен и детей. У них есть честь офицерская, и они, чтобы не потерять эту честь, кончают с собой, совершая великий грех. Самоубийство – это же грех. Но ведь их доводят! Куда же, как говорится, дальше?

Разруха постсоветских времен. Заброшенная воинская часть

Я сам вижу за городом, как военные, переодевшись в штатское, подрабатывают на богатых дачах – грядки копают, сажают какие-то кусты, строят что-то. Причем это не рядовые, рядовых-то и не подпускают к этому заработку, а именно в чине подполковника, майора… Что это такое?! Слыханное ли это дело?

В.К. Драматизм и даже трагизм положения усугубляется тем, что ведь людям в погонах законом запрещено иметь какой-либо иной доход, кроме жалованья. По существу это абсолютно правильно. Только как быть, если жалованье не платят месяцами? Выкручиваются как только могут. А солдаты, голодные, уже просят около магазинов милостыню на хлеб…

В.Р. До слез жалко было смотреть на наших солдат в Чечне. Какие они изможденные, как одеты плохо. Пока я вижу по телевизору очень хорошо одетых и с очень сытыми лицами только гвардейцев президента. Или как они там называются, эти войска? Президентский полк? Какая прелесть! Какая выправка, какой шаг! По телеэкрану, конечно, я сужу. Но ведь раньше такая выучка и такое состояние, самочувствие солдат разве в одном полку у нас были? Думаю, в большинстве воинских частей. Это была гордость наша.

В.К. Сейчас, судя по всему, предпочтительное внимание власти отдано не армии, а так называемым внутренним войскам. Чтобы охранять власть и защищать ее – в случае голодного бунта, скажем. А в армии за прошлый год совершенно не было новых поставок вооружений! Бюджет по ремонту техники выполнен лишь на 25 процентов, по связи – на 10. Стало проблемой курсантам в авиационном училище получить необходимую летную практику, командующим армиями или командирам корпусов – провести учения с боевой стрельбой. Несколько лет не проводятся в округах командно-штабные учения на местности, которые должны быть ежегодными, чтобы поддерживать боевую и мобилизационную готовность войск на необходимом уровне. Будто уже отпала у нас такая необходимость. Между тем только на северо-западе Европы объединенные вооруженные силы НАТО провели в прошлом году более 30 учений различного уровня. То есть не ослабляют интенсивность своей подготовки.

В.Р. Меня очень и очень все это беспокоит! Я вижу, что идет целенаправленное разрушение, разложение нашей армии. А кто знает, что грозит нам, зачем к нам приближают западные державы свое оружие, зачем расширяют они свои военные силы. Убаюкивающая фразеология их политиков на меня гипнотически не действует. Нет. У них же свои интересы! И я думаю: неужто наши политики, пусть не все, а хотя бы некоторые, воспринимают эту фразеологию всерьез? Верят, самообманываются! Неужто правители наши не понимают значения армии в таких условиях?! Не хотят понять или, хуже того, подыгрывают нашему противнику, что, к сожалению, приходит мне в голову. Хотя я понимаю, насколько страшна эта мысль. Но уж очень хорошо разрушается армия, разрушается страна. Очень успешно.

В.К. Виктор Сергеевич, я знаю, вы к Сталину относитесь критически. Но в сталинское время то, что происходит сегодня по отношению к армии, наверное, было бы названо вредительством.

В.Р. Нет, этого просто не могло бы произойти.

В.К. Но, согласитесь, похоже на вредительство.

В.Р. Нет, то, что наши правители делают с армией, – это не вредительство. Такое слово слишком маленькое. Это хуже вредительства. Это предательство. Предательство и продажность – вот два внутренних врага, которые уничтожают нашу страну. Ясно же, что внутри страны действует «пятая колонна», которая делает все, чтобы было плохо. Нашей стране сейчас очень плохо. И военным… Добрались до военных, добрались до сердца, до кровеносных артерий, соединяющих сердце со всей периферией. Что будет – страшно подумать!

И на все беды наши – один стандартный и вполне спокойный ответ: нет денег. На школы нет. На больницы нет. Шахтерам, чернобыльцам, пенсионерам… И вот на армию – нет тоже. Я не могу понять, куда все деньги делись, куда вообще все подевалось у нас. Неужели так окончательно уже все разворовано? В голове не укладывается, честное слово.

Как за такой короткий срок можно было продать, предать, изувечить свою собственную страну, в которой ты родился, которая тебя вырастила, выучила, дала образование, как можно так поступить… Ну это равносильно предательству своего отца и матери. Я никак не могу понять людей, которые выучились бесплатно в школе, выучились бесплатно в вузах, получили доступ в какие-то научные учреждения или в сфере искусства получили признание всенародное, как они могут не любить Родину и не защищать. Хотя бы словесно, если иначе нет сил. Криком кричать о том, что гибнет страна, которая их сделала людьми, и людьми порой заметными. Вот это я тоже переживаю чрезвычайно.

В.К. Но ведь многие, кажется, искренне убеждены, что нам теперь и не от кого защищаться, не перед кем готовиться к обороне. Потому что некому на нас нападать.

В.Р. Да, некоторые, может быть, и убеждены. Но как не видеть, что враг уже напал на нас. Не физически пока что, но напал. Чрезвычайно коварно! Умно – не могу сказать, потому что между умом и коварством в моем представлении – огромная пропасть. Мы попали в коварные сети. И наши руководители попали, и народ, к сожалению, попал в эти сети. Бьется теперь, вспоминает прошлое… Больно говорить.

А что завтра? Враг грозит нам полным развалом всей страны, окончательным уничтожением великой страны, которая была когда-то. И если смириться с тем, что происходит, принять это как должное, то самого худшего не избежать.

Некоторые утешают себя мыслью: ну была раньше Римская империя, была великая Испания, были великие Нидерланды. А потом не стало. Вот теперь не будет России. Ну что здесь особенного? Новый исторический момент, новая историческая эпоха. Но я-то, простите, живой человек, я люблю свою Родину, я люблю свою страну. Я хочу, чтобы она существовала в том качестве, в котором она должна существовать. С ее неповторимой, уникальной духовностью, которая дала так много для культуры всего мира. И об этом я кричу. За это борюсь как могу.

Да, мы потерпели поражение в «холодной войне». А в «горячей войне» я не знаю уже, чем нам придется сражаться. Не дай Бог, конечно. Однако пути Господни неисповедимы. А бескрайнее благодушие – и это горький исторический опыт показывает! – не доводит до добра. Мне более надежным и правильным представляется все-таки держать порох сухим.

Как всякий нормальный человек, я не хочу войны и не люблю войну. Я даже и написал-то о войне только одну вещь – «Вечно живые», которая потом превратилась в фильм «Летят журавли». И больше никогда к этой теме не возвращался. Но я трезво отдаю себе отчет в том, что войны не будет скорее при условии, если мы будем сильными. А сейчас, когда вовсю идет развал нашей армии, когда день ото дня я все больше узнаю о ее бедах, о страданиях людей, которые служат в этой армии, я вдруг ловлю себя на мысли, что понимаю ребят, которые не хотят в такую армию идти. Я понимаю, вот в чем ужас – не хотят… Так кто же страну защищать будет? Ну скажем так: в случае чего. Или мы уже подняли лапки кверху – берите нас голыми руками? Нас уже нет, не существуем мы и нет страны?..

В.К. Министр обороны Родионов, по-моему, очень точно сказал: «Принципиально неверно ставить вопрос, как это порой делается: армия для России или Россия для армии? Да, армия призвана служить интересам общества, защищать его от внешних угроз. Но без армии не будет России». Вы согласны с этим?

В.Р. Конечно! Не будет армии – не будет и России. Именно так.

В.К. Поразительно только, в каком положении оказывается нынче сам военный министр. Даже жаль Игоря Николаевича. Вот его признание: «Весь ужас в том, что я как министр обороны России становлюсь сторонним наблюдателем разрушительных процессов в армии и ничего не могу с этим поделать». До чего же дошло!.. Кроме всего прочего, согласитесь, убивают в молодежи дух патриотизма. Если уже не убили. Нынче слова о защите Родины вызывают у многих ироническую усмешку. А вот скажите о ваших ощущениях человека, надевшего военную форму в самое трудное для Родины время. Что вы, человек сугубо штатский, артист, литератор начинающий, который вдруг встал в военный строй, чувствовали тогда?

В.Р. Прежде всего – необыкновенный подъем души. Наверное, от сознания, какое великое и благородное дело меня позвало… Мое личное ощущение тех дней и месяцев вообще удивительно славное, хоть и было невероятно тяжело. Но у нас было единство, была взаимовыручка, дружба. По-другому мы и не жили, и не представляли себе, что можно жить по-другому. Как-то в самом главном все жили одними мыслями и стремлениями. И никакой ни подлости, ни коварства, или кто-то чтобы нос задрал, или что-то в этом духе…

В.К. Виктор Сергеевич, вы сохраняете надежду, что удастся одолеть то страшное, что навалилось на нас?

В.Р. Я все-таки не теряю надежды. Должен сказать, что в отчаянии я не живу. Вы знаете, я верю: то, что случилось с нами, это будет только явлением временным, историческим отрезком, как какое-то смутное время, как семибоярщина, как самые злые времена нашей истории. Но это все должно пройти. Не может не пройти! Знаете, я вам скажу так: преступники на виду, мы их видим, мы их знаем.

И я как человек верующий, может быть, жду прихода какого-то мессии, который спасет нас. Убежден: есть люди, которые смогут перевернуть всю эту тяжелейшую ситуацию, сложившуюся в нашей прекрасной, дивной, духовно чистой, духовно интересной, богатой, глубокой стране.

Понимаете, поднять бы нужно с колен наше правительство. Оно стоит на коленях – и на коленях неловкие движения все время делает. А народ хотя и не проявляет больших каких-то политических движений, но народ наш не стоит на коленях. И не будет вставать. С голоду помрет, но на колени не встанет.

В.К. В это вы твердо верите, Виктор Сергеевич?

В.Р. Да, да…

В.К. Вот этот оптимизм, хоть и с большой горечью, с большой болью и даже где-то с яростью, которую, по вашему признанию, вы начинаете в себе чувствовать, этот ваш оптимизм и меня, человека более молодого, но иногда, наверное, более отчаивающегося, откровенно говоря, как-то поддерживает. И, я думаю, поддерживает многих людей, которые вас слушают и читают. Вот почему ваше слово так нужно сегодня… Что вы пожелаете защитникам Отечества перед их праздником, который многие годы был для всех нас да и остается Днем Советской Армии?

В.Р. Пожелаю, чтобы в них не гасло, а, наоборот, крепло это чувство и сознание – именно защитников Отечества. Пожелаю, чтобы скорее изменилась к лучшему их жизнь. Чтобы правительство пришло такое, которое в конце концов одумалось бы и поняло роль армии, схватилось за голову и осуществило не подрывные «реформы», которые лишают армию последней силы, а на деле укрепило ее. Чтоб была она как наша славная Советская Армия – несокрушимый монолит.

ПОБЕДИТЕЛИ И ПРЕДАТЕЛИ

Почему для многих людей военного поколения жизнь сегодня страшнее войны

Это давно стало не новым слышать: «Уходят ветераны».

А они действительно уходят.

Месяц назад мы простились с Давидом Иосифовичем Новоплянским, который прошел всю Великую Отечественную и многие годы вел в «Правде» военную тему.

Для многих людей военного поколения сегодняшняя жизнь страшнее войны

Последнее время он был на пенсии, болел, писать ему становилось все труднее. Но он писал. По-прежнему, как привык, не на машинке, даже не авторучкой или шариковой, а старым школьным пером и фиолетовыми чернилами.

Да нет, самые сильные свои статьи он писал кровью сердца!

Вот и эту, последнюю.

В сопроводительной записке было, по существу, одно слово: «Накипело». А поводом стало публичное глумление над Государственным флагом Советского Союза, учиненное некоей «демократической» организацией молодежи и дважды (в лучшее время!) показанное нашим замечательным телевидением. Неспроста, конечно: «мероприятие» проводилось для того, чтобы призвать народ не голосовать за коммуниста.

Ну вот, у входа в зал бросили красное полотнище с советской символикой и повесили табличку: «Вытирайте ноги здесь». И бравые юнцы, деловые барышни вытирали.

Новоплянский написал обо всем этом с максимальной сдержанностью – мне казалось, буквально стиснув зубы, но, право, мороз пробирал до кожи, когда я пытался представить, что чувствовал он, как и многие другие фронтовики, глядя на эту сцену – жуткую в своей внешней обыденности и сущностной дьявольской запредельности. Ведь под таким же красным знаменем они проливали кровь за Родину, его подняли над поверженным фашистским рейхстагом как символ величайшей Победы! И вот – вытирать о святыню туфли, штиблеты и прочую обувь. Как о тряпку…

Я не говорил с врачами на эту тему, но уверен, что добило нашего ветерана-правдиста (да и его ли одного?) именно такое беспримерное кощунство. Во всяком случае, резкое ухудшение его состояния наступило сразу после того, как он дописал и отправил в редакцию эту свою статью – «Обыкновенный антикоммунизм».

Когда в пятницу позвонил ему, чтобы сказать, что завтра, 30 марта, статья появится в газете, я не узнал его голоса. Спросил:

– Вам плохо, Давид Иосифович?

– Да, плохо.

– Очень плохо?

– Очень.

2 апреля он умер, успев, однако, увидеть номер «Правды» с этой крайне важной для него публикацией. Убедившись: самая большая его тревога и боль, воплощенная в газетном слове, все-таки дойдет до читателей.

* * *

Впрочем, этой тревогой и этой болью пронизана душа многих людей военного поколения все последние годы.

Сколько раз я слышал:

– Жизнь для нас сегодня куда страшнее войны.

Почему же, чем она страшнее?

Помню, после одной из моих статей, посвященных ветеранам-фронтовикам, когда мы говорили о ней с Новоплянским, я уловил в голосе его, при всем высказанном одобрении, какую-то неудовлетворенность.

– А что, Давид Иосифович, – спросил напрямую, – не понравилось вам?

– Знаете, вы много пишете о наших материальных трудностях. И это, конечно, правильно: нас ограбили, обобрали. Но ведь так же ограбили большинство народа, а если говорить о стариках, то у нас пенсии-то еще повыше, чем у других. Короче, не в этом самое главное. Душа болит, Виктор. Невыносимо болит при виде всего, что происходит в стране!..

А через несколько дней – так получилось – я ехал в город Брест по ужасному известию. Один из защитников легендарной крепости-героя, приехав сюда из Иркутской области, где он жил и работал последние годы, бросился под поезд.

Вот что прочитал я на синем листке бумаги, над которым сидел последней своей ночью в неуютном гостиничном номере старый солдат Тимерян Зинатов и который он положил сверху в потертом фибровом чемоданчике, оставленном на перроне, – перед тем как шагнул на рельсы:

«Извините, что таким образом объявляю протест нашему ельцинско-гайдаровскому правительству. Конечно, это не метод борьбы, но другого выхода у меня нет бороться с теми, кто нас, ветеранов, поставил на колени. Но я хочу умереть стоя, чем так жить на коленях…»

Никогда не забыть мне душевного потрясения, пережитого при чтении этой записки в тесной комнатке следователя железнодорожной милиции. Подумалось: может быть, это самый впечатляющий документ нашего времени, сильнее всего выразивший трагедию страны и народа…

Интересно, где он сейчас, тот документ? Неужели так и остался где-то в пыльных архивных папках?

– Я считаю, место этой записки, завещания и приговора одновременно, – в музее на Поклонной горе! – сказал мне Виктор Сергеевич Розов, тоже ветеран Великой Отечественной.

Согласен с ним. А рядом стоило бы поместить письмо Тимеряна Хабуловича, присланное в Брест за полтора года до смерти. Письмо-предупреждение.

«Привет из далекой Сибири! Поздравляю вас всех, всех, всех с Новым 1991 годом. Желаю вам счастья и здоровья. Дай Бог нам всем, чтобы мы надолго, навсегда забыли, что есть такое слово – «война». Мы многое пережили, как бы трудно ни было, и разрушенное восстановили. Теперь надо бороться, чтобы построенное не было глупцами разрушено. Это будет страшнее войны. Некоторые дышло истории хотят повернуть по-своему. Надо бороться, чтобы был единый наш Советский Союз, только тогда мы будем уверены, что над нами не повиснет вновь 1941 год. Если мы не будем делить страну на карманные государства. Вот что страшнее войны! Я этого боюсь. Этого нельзя допускать! Это будет смерть всем. Не хотел огорчать вас, но высказать всем об этом – моя обязанность. Это наши предсмертные наказы ветеранов войны».

Как он предчувствовал! Письмо написано в канун 91-го года, который, как и 41-й, стал роковым для нашей страны. Только с гораздо худшим исходом…

* * *

Мне не забыть тех пронзительно холодных дней осени 1992-го, когда я бродил по пустынным, продуваемым жгучим ветром площадям и руинам крепости-мемориала. Стоял перед остатками казармы, где размещались курсанты полковой школы 44-го стрелкового полка, возле которой, на берегу реки Мухавец, они и приняли ранним утром 22 июня свой первый бой. В их числе – курсант Зинатов.

И туг же, снова и снова, мысль возвращала меня к железнодорожному вокзалу, где полвека спустя он принял свой последний бой.

Вот так во время великой той войны бойцы ложились с гранатами под танки, чтобы преградить путь врагу. Бросались на амбразуры дотов и дзотов.

Он бросился навстречу идущему составу.

Ну, конечно же, не с целью его остановить! Хотел остановить нечто другое. «Наверное, все помнят, – написал я тогда в «Правде», – президент России клялся лечь на рельсы, если допустит ухудшение жизни народа. Однако пока на рельсы ложится старый солдат – защитник Отечества. Кладет жизнь за други своя. За всех нас. Вечная память!»

Он надеялся смертью своей привлечь внимание власть имущих к тому, от чего так болит душа ветеранов.

Нет, не последовало ровным счетом ни-че-го! И это было в моем представлении самое страшное: трагедия на станции Брест, как и трагедия всей страны, продолжавшаяся к тому времени уже несколько лет, осталась совершенно не замеченной властью.

* * *

Беловежская Пуща, где наконец-то реализовалась заветная мечта Гитлера о развале Советского Союза, и ограбление народа путем так называемой либерализации цен были тогда уже позади, а впереди – не менее грабительская «приватизация», расстрел Верховного Совета, война в Чечне… Это еще три с половиной года президента Ельцина.

Теперь он выдвинул свою кандидатуру на новый срок.

Понятно, что развернувшаяся предвыборная кампания ознаменовалась целой россыпью широковещательных мер, призванных склонить к действующему президенту как можно больше людей разных слоев, категорий и возрастов.

Подарок ветеранам Великой Отечественной – милостивое разрешение вывешивать «наряду» с трехцветным флагом красный флаг в День Победы. Указ об этом был подписан две недели спустя после упомянутой статьи Новоплянского в «Правде», и можно даже предположить, что стал своего рода реакцией на статью. Эх, не дожил Давид Иосифович!

Впрочем, не уверен, что и такая мера, вроде бы реабилитирующая красный флаг, за который еще недавно ветеранов, прозванных «красно-коричневыми», били омоновскими дубинками по голове, вполне его удовлетворила бы.

Возмущаясь публичным надругательством над символом государства, сыгравшего решающую роль в разгроме фашизма, оскорблением памяти павших воинов, он писал: «Так неужели высокопоставленные лица, произносящие пламенные речи на Красной площади и Поклонной горе, теперь промолчат? Неужели сделают вид, будто ничего особенного не случилось – просто недосмотр, шалость, – и не выскажут в полный голос своего отношения к бесконечным плевкам на прошлое народа?»

Не высказали. Промолчали.

И понятно – почему. Ведь если говорить, то надо признать собственную причастность к происшедшему. Признать, что стало оно логическим следствием оголтелой антисоветской и антикоммунистической кампании, которая несколько лет ведется не только с благословения власти, но и под ее руководством. Признать, какие чудовищные извращения допущены в толковании нашей истории, в том числе истории Великой Отечественной войны. Да в конце концов и сказать, что Знамя Победы, о котором идет речь в президентском указе, – это Государственный флаг разрушенного СССР, флаг коммунистов, знамя Ленина, под которым ленинская партия во время той войны вела народ к самой трудной и самой славной Победе. Нет, не говорят!

* * *

Когда я уже начал писать эту статью, из Киева пришла скорбная весть о смерти еще одного нашего правдиста-ветерана. А год назад, в дни 50-летия Победы, обрадованный Михаил Семенович Одинец был здесь, в Москве. Правда, радость его заметно поубавилась, когда прошли мы по улицам российской столицы, похожей теперь больше на какой-то американский город. И совсем расстроился, увидев на телеэкране Мавзолей, специально задрапированный к параду ветеранов так, чтобы не было видно имени Ленина.

– В общем, предали нас и нашу Победу, – покачал он головой. – Скверное это ощущение, когда тебя предают.

Я вспомнил, что в партию коммунистов он вступил в ноябре 1942-го под Ленинградом, на фронте, где призыв «Коммунисты, вперед!» означал только одно – первым идти под огонь, и мне еще понятнее стала ветеранская боль от сознания, что имя Ленина вот прячут или обливают грязью (тем более – Сталина, даже Жукова!), а Бандера и Власов, которые были с Гитлером, возводятся в ранг героев.

О том же, по существу, написал мне недавно земляк, старший друг и коллега из Рязани Геннадий Васильевич Карпушкин. Его остро резануло, когда на встрече ветеранов родного танкового корпуса кое-кто из устроителей предательски старался не развертывать боевые знамена с портретом Ленина и надписью «За нашу Советскую Родину!».

Знамя Победы – это Государственный флаг разрушенного СССР, флаг коммунистов, знамя Ленина, под которым ленинская партия во время войны вела народ к самой трудной и самой славной Победе

И как не понять чувство Зои Георгиевны Куторги, позвонившей на днях с искренним гневом: писательница Светлана Алексиевич в интервью «Известиям» осудила партизанское движение в Белоруссии, назвав освободительную войну в тылу врага «партизанщиной», которая, по ее мнению, «страшная вещь», а партизанский отряд сравнила с бандой.

– Выходит, мы уже бандиты? – спрашивала меня Зоя Георгиевна.

Она ушла на войну сразу после ее начала, студенткой театрального института. Много лет дружила с легендарным Артуром Карловичем Спрогисом, который был командиром воинской части 9903 – особой, разведывательно-диверсионной, где прошла свой короткий боевой путь Зоя Космодемьянская, И, когда после августа 1991-го вокруг имени прославленной героини сгустилась черная клевета, Куторга привела в «Правду» группу ее боевых подруг с категорическим требованием: защитить Зою!

Теперь они, бывшие бойцы этой части, подготовили и с немалым трудом все-таки выпустили интереснейшую книгу воспоминаний «В лесах Подмосковья», которую прислали мне Клавдия Васильевна Сукачева и Нина Васильевна Молий (урожденная Морозова). Приведу выдержку из сопроводительного письма Нины Васильевны:

«Очень мало пишут нынче о девушках-добровольцах, которые в тяжелейшие для Москвы дни ушли защищать Родину. В нашу часть осенью 1941-го было подано свыше трех тысяч заявлений, из которых принято лишь две тысячи. Среди них было 288 девушек. В боях под Москвой и при дальнейших боевых заданиях погибло 168 девушек. После войны в живых осталось 120, на сегодня уже 25 похоронили. Около 40 лежат одинокие, тяжело больные. Их опекают боевые подруги.

В годы войны в нашей части были две группы, состоявшие только из девчат. О подвигах этих групп в свое время были написаны книги. Елена Колесова погибла в бою в 1942 году, посмертно удостоена звания Героя Советского Союза. А Катя Пожарская провоевала всю войну, ее девичья группа была образцом геройства. А сейчас она нуждается в посторонней помощи. Наши девочки, уже старушки, посильно помогают ей.

Катя Елина (теперь Столярова), рождения 1922 года, в боях под Москвой была ранена, ампутировали обе ноги. После длительного лечения она вернулась на родной завод «Динамо», работала хорошо. Сейчас, похоронив мужа, лежит больная, ей тоже помогают наши девчата.

Приближается День Победы. Может быть, вы поздравите в «Правде» девчат и упомянете наших героинь. Это для них будет лучшим лекарством. В книге «В лесах Подмосковья» вы найдете имена многих. Мне бы очень хотелось, чтобы вы прочитали и мою статью. В ней я пишу, что даже немцы хоронили наших героев с почестями. А вот теперь в отечественных «демократических» СМИ могут и поиздеваться…

О тяжелом положении защитников Отечества все знают. Говорят много, но результаты почти нулевые. Да, подошли мы к такой черте, когда Родину снова надо спасать!

Все бойцы нашей части – истинные коммунисты. Естественно, будем голосовать за нашего лидера. Берегите его, ведь прохвосты на все способны…»

* * *

С волнением читал я присланную книгу, которая вместила столько удивительных личностей и судеб. Кончается она стихами Марата Шпилева «Где вы, друзья?»:

А «шарик» кружится… Бежит за годом год. А круг друзей моих Все уже, уже, уже. Я знаю: Родина без нас не пропадет. Но станет ей, по-моему, намного хуже.

Намного, товарищи, очень намного. Не уходите!

Виктор Кожемяко

Май 1996 г.

Глава пятая С ВЫСОТЫ ПРОЖИТОГО И ПЕРЕЖИТОГО

Однако у меня все-таки есть ощущение, что мы победим. Но для этого все мы – и люди искусства, и военные люди, и наше поколение, и молодежь – должны оставаться русскими людьми со своей особой русской духовностью и не разлагаться. Даже по каким-то космическим законам духовность должна победить.

И значит, в третьем тысячелетии и в XXI веке Россия будет занимать свое место. Не может быть этого века, этого тысячелетия без России. Причем великой, духовной России.

Виктор Розов

В 1998 году, 21 августа, ему исполнялось 85 лет. Близился к завершению и XX век, значительную часть которого он прожил. Мы находились у порога нового, третьего тысячелетия. Все это требовало осмысления и подведения каких-то итогов, настраивало на философский лад.

Именно тогда в «Советской России» начал я вести рубрику «Размышления на исходе века», и одним из первых материалов под этой рубрикой стала беседа с Виктором Сергеевичем Розовым «На крючке позолоченном». А в «Правде» его юбилей я отметил статьей «Честное имя – Виктор Розов»: это был мой взгляд на прекрасного писателя и настоящего патриота, каким узнал я его к тому времени за восемь лет нашего сотрудничества. Несколько позднее появится в газете и его ответ на мой вопрос, ставший рубрикой «Правды»: «Что век грядущий нам готовит?».

Вот эти и другие беседы, статьи, заметки, родившиеся на рубеже веков и тысячелетий, вошли в очередную главу. Здесь Виктор Сергеевич с высоты прожитого и пережитого размышляет о прошлом, настоящем и будущем.

«Не правда ли, стоит оглядываться в прошлое, думая о будущем?» – завершил он наш разговор накануне своего юбилея.

Поучителен его взгляд в прошлое и сегодня, когда идет уже второе десятилетие XXI века и близится 100-летие со дня рождения B.C. Розова. Ведь спор о советском времени, которое в нашей стране составило основную часть века минувшего, не только не окончен, но в чем-то обретает еще большую остроту.

Свидетельства Розова ценны безусловной искренностью и честностью. Он не идеализирует прошлое, помнит его тяготы. Но он четко сознает при этом величие свершенного! Ему отвратительны те, для кого советская эпоха – это «черная дыра». Да как же язык поворачивается произносить такое…

«Меня поражают люди (я уже не раз об этом говорил), которые зачеркивают свое собственное прошлое, клянут его. Несмотря на то, что именно тогда эти люди сделались известными, знаменитыми, прославленными. Это все равно, что плевать на своего родного отца и родную мать!.. Считаю это аморальным, безнравственным и очень некрасивым».

Дело не только в личной безнравственности таких людей. Есть же и объективные показатели достигнутого за советское время, и они особенно впечатляют по сравнению с годами «новой России». Ну, скажем, в сфере культуры, которая Розову наиболее близка.

«После Октябрьской революции, – говорит он, – хлынули (буквально хлынули!) таланты во всех сферах литературы и искусства. Вспомните первое десятилетие Советской власти: Маяковский, Есенин, Шолохов, Вахтангов, Мейерхольд, Эйзенштейн, Довженко, Пудовкин, Шостакович… Всех не перечислишь. И в живописи, и в архитектуре – да везде! Очень ярко рождались тогда и новые формы, и новое содержание. А сейчас – ничего. Просто поразительно!..

Посмотрите, ведь уже целая эпоха, больше десяти лет прошло, как все это у нас началось. Но это десятилетие в нашей сфере – в сфере искусства – ничего не дало! Или почти ничего».

Розов прямо говорит о своем расхождении «с достаточно значительной частью нашей интеллигенции»: «Они сердятся на меня, что я придерживаюсь каких-то старомодных взглядов, приписывают мне, что я оправдываю все беды, которые были в прошлом, винят в том, что не принимаю происходящего сейчас».

И отвечает: «Да, не принимаю! И не понимаю, как это можно принимать. Как может у них не болеть душа, если они знают, сколько миллионов людей оказались у нас сегодня за чертой бедности, что больше двух миллионов детей в невоенное время – беспризорники…»

Поистине, все познается в сравнении. Он, 85-летий человек, осмысливая вчерашний и нынешний дни, к сравнениям обращается постоянно. А из них, даже на бытовом уровне, вытекает для него философия бытия – например, что есть счастье, что значит быть счастливым. Послушайте:

«Моя судьба была очень суровой до 36 лет. Крайне суровой. Но… счастливой. Вот что поразительно! Скажем, сейчас я более обеспечен, чем тогда, гораздо более обеспечен, но я, как это ни странным может показаться, – более несчастен. Да что там. Я просто несчастен…

Ну когда маленький был, можно сказать, многое воспринималось бессознательно. Голодовки тех лет, беспризорщина после Гражданской войны… и многое потом стало понятно, во всяком случае, объяснимо. Произошел ведь великий слом – революция. Но почему же тогда, в те времена и позднее, я чувствовал себя счастливым, а теперь – нет?

Вот сейчас – мы сидим с вами в теплой комнате, чистой и уютной, и не видно вроде бы вокруг той разрухи, но – боли в сердце неизмеримо больше, чем тогда! И это не только потому, что тогда я был очень молод и молодость сама по себе кипела и радовала. Нет, суть в другом. Не может же меня оставить, допустим, сознание того, что если в Гражданскую войну было два миллиона беспризорных детей, то сейчас тоже два миллиона. Или даже еще больше! Казалось бы, без войны…»

Вы понимаете, почему он несчастлив?

Впрочем, не буду больше пересказывать – все прочтете сами, и сами, уверен, о многом вместе с ним задумаетесь. Какие-то мысли свои он повторяет, считая, как я уже отмечал, что самое важное надо для усвоения повторять.

У него это – о русском духе, об истинных и мнимых ценностях, о том, что нам нужен достаток, а не богатство…

Без правильного отношения к прошлому и его урокам не может быть будущего, утверждает он.

Читайте. Думайте.

«Журавлики-кораблики летят под небесами… Татьяна Самойлова и Алексей Баталов в фильме «Летят журавли»

НА КРЮЧКЕ ПОЗОЛОЧЕННОМ

Размышления на исходе века

Приближаюсь к этому дню с особой внутренней сосредоточенностью и каким-то даже душевным трепетом. Завтра Виктору Сергеевичу Розову грянет 85 лет!

Пожалуй, нынче он один из самых известных людей в нашей стране. Знаменитости у нас создаются теперь в первую очередь весьма специфическим «российским» телевидением, которое определяет и «героев дня», и «героев века». Своих героев!

Здесь же прецедент совершенно иной. На телеэкране Виктор Розов не мелькает. Какое там, многие последние годы его почти вовсе туда не зовут. Конечно, идут время от времени знаменитые фильмы по его пьесам – шедевр мирового кино «Летят журавли» или более скромный, но до сих пор волнующий «Шумный день». Однако всенародно известен (и уважаем!) этот человек не благодаря сегодняшнему телевидению, а в чем-то, может, даже вопреки.

Как объяснить его феномен? Миллионы соотечественников, воспитывавшихся в советские годы на прекрасных пьесах Розова, несут в душе их свет и тепло, передавая самые добрые чувства детям, внукам, новым поколениям. Так что живы «В добрый час!» и «В поисках радости», «Вечно живые» и «В день свадьбы», «Затейник» и «Традиционный сбор»…

А недавно МХАТ имени Горького под руководством Татьяны Дорониной поставил самую первую, почти полвека назад написанную и тогда же впервые показанную Центральным детским театром пьесу замечательного драматурга – «Ее друзья». И этот спектакль стал событием, еще раз подтвердив молодость и насущную востребованность такого таланта. Как иногда нужна людям в нынешнее жестокое время искренняя, сердечная розовская доброта!

Но не меньше нужна и его стойкость. Нужны другие, поистине бойцовские качества его натуры, столь впечатляюще проявившиеся в последние, трагические для нашей страны годы. Именно эти качества страстного публициста и общественного деятеля, неустанно поднимающего свой голос во имя спасения России, сделали особенно известным и уважаемым в народе истинного русского патриота Виктора Розова.

Я к нему всегда иду с вопросами «самыми-самыми». О том, что в жизни острее всего тревожит и более всего заставляет думать. А теперь вот сошлись, совпали такой почтенный его юбилей и завершение века, свидетелем которого он стал.

Виктор Кожемяко: Действительно, Виктор Сергеевич, вас вполне можно назвать свидетелем века. Давайте с этого и начнем сегодня наш разговор. Какие воспоминания и мысли приходят «под занавес» XX столетия?

Виктор Розов: Да, этот век почти целиком я прожил. Изобиловал он разными разностями. Были и хорошие времена, и невыносимо тяжелые…

Дело еще в том, что человек о каком-либо времени судит по собственной судьбе. Моя судьба была очень суровой до 36 лет. Крайне суровой. Но… счастливой. Вот что поразительно! Скажем, сейчас я более обеспечен, чем тогда, гораздо более обеспечен, но я, как это ни странным может показаться, – более несчастен. Да что там, я просто несчастен по сравнению с теми временами, когда было мне и холодно, и голодно, и припев в доме был: «Мама, нет ли чего укусить? Дай какой-нибудь кусочек хлебца!».

Ну когда маленький был, можно сказать, многое воспринималось бессознательно. Голодовки тех лет, беспризорщина после Гражданской войны… И многое потом стало понятно, во всяком случае, объяснимо. Произошел ведь великий слом – революция. Но почему же тогда, в те времена и позднее, я чувствовал себя счастливым, а теперь – нет?

Вот сейчас – мы сидим с вами в теплой комнате, чистой и уютной, и не видно вроде бы вокруг той разрухи, но – боли в сердце неизмеримо больше, чем тогда! И это не только потому, что тогда я был очень молод и молодость сама по себе кипела и радовала. Нет, суть в другом. Не может же меня оставить, допустим, сознание того, что если в Гражданскую войну было два миллиона беспризорных детей, то сейчас – тоже два миллиона. Или даже еще больше! Казалось бы, без войны…

Вот это для меня совершенно необъяснимо. Вернее, я могу объяснить это лишь как следствие неслыханного и невиданного ограбления народа частью общества. Ну как назвать эту часть? Их называют иногда почему-то новыми русскими, называют нуворишами. А надо говорить прямо: воры! Называть вещи своими именами. Впрочем, и воры – это для них, пожалуй, слабовато. Вор – он на чем-то себя останавливает. А эти… хищники! Хищнику надо все больше, больше, больше. Он ненасытен! И чем это кончится, какая будет развязка – предугадать не могу. Но тревожусь, скажу вам, очень. Потому что может произойти какой-то ужасный взрыв в обществе. Такой взрыв, что только щепки полетят от всего этого!

Вот чего я опасаюсь! Хотя есть люди, которые этого не опасаются, а даже ждут. Мне кажется, я смотрю более трезво. Потому что я знаю, что реально значит такой взрыв.

Но, с другой стороны, как теперь может измениться жизнь, чтобы снова пойти по нашему, православному, русскому руслу, – я даже не знаю как. Слишком далеко зашло, слишком все серьезно! И, наверное, должны те политические фигуры, которые действительно болеют за судьбу государства и каждого человека в нем, – как-то объединиться. Все лучшие силы должны объединиться и сплотиться! Во имя спасения Отечества.

Сейчас разделение общества на супербогатых и сверхбедных настолько велико, пропасть между ними так глубока и широка, что да – не знаешь, как разрешится этот вопрос. Тут нужна какая-то величайшая мудрость, чтобы обошлось без миллионных человеческих жертв.

Вот это – первое, пожалуй, что больше всего сегодня меня волнует. Второе, о чем хочу сказать: государство наше приобрело уголовный облик. Поразительно это произошедшее буквально на глазах перерождение значительной части нашего общества – неслыханная, массовая уголовщина! И тоже – не видишь тут ни конца, ни края. Порой возникает чувство, что уголовные элементы захватили уже буквально всю страну, начиная, конечно, с самого верха. И не знаешь, что же против этого делать…

В.К.: Однако вы, Виктор Сергеевич, все же поднялись на борьбу против этого. Несмотря на свой возраст, нездоровье. Вы поднялись и делаете, по-моему, все, что только в ваших силах.

В.Р.: Может быть, это потому, что я никогда не был в шорах. Что я понимаю под шорами? Они могут быть надеты на себя добровольно, могут быть надеты хозяином – «по сторонам ты не смотри, а смотри лишь прямо».

Так вот, на мне этих шор никогда не было, и всегда я видел жизнь такой, как она есть, без всяких прикрас. Видел плохое, что было раньше, и видел хорошее, что тоже тогда было. Меня поражают люди (я уже не раз об этом говорил), которые зачеркивают свое собственное прошлое, клянут его. Несмотря на то, что именно тогда эти люди сделались известными, знаменитыми, прославленными. Это все равно, что плевать на своего родного отца и родную мать!

В.К.: Увы, среди так называемой творческой интеллигенции подобных немало.

В.Р.: Мне это непонятно. Учились бесплатно, начиная с детского садика и до вуза. Выдвинуты на сцену, если о нашем театральном деле говорить. Стали народными артистами СССР или РСФСР, лауреатами Государственных и Ленинских премий, Героями Социалистического Труда. Все это в то время! Стали знамениты на весь мир – и теперь плюют на свое прошлое…

Считаю это аморальным, безнравственным и очень некрасивым. На этой почве у меня с достаточно значительной частью нашей интеллигенции негласное, но явственное расхождение. Они сердятся на меня, что я придерживаюсь каких-то старомодных взглядов, приписывают мне, что я оправдываю все беды, которые были в прошлом, винят в том, что не принимаю происходящего сейчас.

Да, не принимаю! И не понимаю, как это можно принимать. Как может у них не болеть душа, если они знают, сколько миллионов людей оказались у нас сегодня за чертой бедности, что больше двух миллионов детей в невоенное время – беспризорники…

Невольно все это обращаешь в адрес власти, которая неправильно правит государством. Наверное, мои понятия и представления во многом, что называется, доморощенные, возможно, в чем-то даже наивные. Но я считаю, что нам надо было идти сейчас по пути ленинского нэпа. И тогда все-таки страна вышла бы на социалистический путь развития. Без иллюзий общества коммунистического, ибо в моем представлении это больше литература, а социалистический путь – реально наиболее справедливый. И если бы мы пошли в нынешнее время по пути нэпа, мы бы, как мне кажется, вернули все наши социалистические завоевания.

Сегодня я все чаще думаю об этом, возвращаюсь мысленно к периоду нэпа, вспоминаю, сопоставляю. Даже статью об этом хочу написать. Конечно, мои личные впечатления того времени – полудетские. Мне хочется кое-что почитать, поглубже разобраться, как разрабатывал Ленин свой экономический план. Ведь за короткий срок тогда удалось при экономической многоукладное™, но сохраняя Советскую власть, достигнуть очень многого. Не знаю, может быть, в Китае за последние годы сделано нечто подобное…

В.К.: Словом, насколько я понимаю, Виктор Сергеевич, вы не за капитализм, а за социализм.

В.Р.: Одни люди живут более богато, другие – менее, но бедных нет! Вот это, по-моему, справедливо. Всех абсолютно уравнять, наверное, нельзя, да и не нужно. Я всегда с пониманием относился, например, к тому, что академик получал более высокую, чем другие, зарплату. Имел дачу, особенно хорошую квартиру. На то он и академик – у него голова какая! Мозговые клетки стоят всего дороже. Или гениальный актер, талантливый писатель…

В.К.: А теперь академики объявляют голодовку, стреляются или выходят с протестом, чтобы отстоять институты, которые душат и уничтожают.

В.Р.: Я всегда понимал разделение по степени таланта и по той пользе, которую люди приносят обществу.

В.К.: Но не по талантливости прохиндейства, верно я понимаю?

В.Р: Да, да, конечно… А сейчас в «новой культуре» просто глаз по-хорошему не на ком остановить. Посмотрите, ведь уже целая эпоха, больше десяти лет прошло, как все это у нас началось. Но это десятилетие в нашей сфере – в сфере искусства – ничего не дало! Или почти ничего.

После Октябрьской революции хлынули (буквально хлынули!) таланты во всех видах литературы и искусства. Вспомните первое десятилетие Советской власти: Маяковский, Есенин, Шолохов, Вахтангов, Мейерхольд, Эйзенштейн, Довженко, Пудовкин, Шостакович… Всех не перечислишь. И в живописи, и в архитектуре – да везде! Очень ярко рождались тогда и новые формы, и новое содержание. А сейчас – ничего. Просто поразительно! Вот открыли на телевидении канал «Культура» – и он кормится только прошлым. Ибо нынешнее состояние культуры… я уж не знаю, как точнее сказать… убого.

В.К.: И если на том же канале «Культура» показывают что-либо из нынешнего, особенно очевидно, как в сравнении проигрывает…

В.Р.: Я давно уже понял, что вступили мы, вернее – поставили нас не на тот путь, который нам нужен. Я поначалу был сторонником горбачевской реформы. Когда объявили плюрализм мнений.

Герой фильма «В добрый час!», из состоятельной московской семьи, не выбрал для себя легкий путь

Но… эта свобода была подавлена односторонней распущенностью! И чем обернулось? Словоблудием.

В.К.: Когда вы говорите о резком упадке нашей культуры, я думаю, что немалую роль в этом сыграло и обезьянничанье многих деятелей, носителей культуры перед Западом.

В.Р.: У меня тут свое мнение. Когда Хрущев впервые поехал в Америку, он пришел от нее в восторг. Потом отправился туда Ельцин. Он облетел два раза вокруг статуи Свободы – и почувствовал себя свободным…

А я вот частенько вспоминаю, как вскоре после окончания Карибского кризиса послали туда, в Америку, нашу маленькую писательскую делегацию. Для налаживания отношений. И нас принимал не кто-нибудь, а Госдепартамент. Совалось нам в нос самое великолепное, что только можно было найти в США! Начиная от самых шикарных гостиниц, где нас поселяли, до встреч с богачами, вплоть до сенатора, который вскоре стал вице-президентом. И везде – самый роскошный прием.

Когда полетели обратно, Катаев лукаво смотрит на меня и спрашивает: «Виктор Сергеевич, ну как?» Я говорю: «Потрясающе!» А он в ответ: «Нас пытали роскошью».

Да, действительно, нас пытали роскошью, но – ничего из этого не вышло! Мы вернулись такими же советскими людьми. А Хрущев испытания роскошью не выдержал. Сразу: «Догоним и перегоним Америку!» Какие-то пустые и нелепые слова.

Ельцин дважды облетел статую Свободы – и переродился. Ну лазили мы на эту статую. На плечах у нее – смотровая площадка, виден океан, видны Манхэттен и все эти небоскребы. Все это действительно очень красиво и очень хорошо. Но – ничего не изменилось у нас внутри по отношению к нашей родной стране!

А у этих… Произошла какая-то аберрация: «Давайте и мы сделаем вот так!». Слушайте, более глупого не придумаешь. Как будто игрушку какую-то сделать – давайте и мы выточим.

В.К.: Нелепо. Страна скроена на свой манер. Люди иные, культура совершенно иная…

В.Р.: Россия – особая цивилизация. Да к тому же многонациональная страна. Причем я не беру то, что сегодня Россией называют. Я беру Советский Союз. Великий, единый и неделимый, многонациональный Советский Союз! Это было устройство очень хорошее.

В.К.: И жилось в нем, прямо скажем, хорошо…

В.Р.: В целом – очень хорошо. Я бывал во всех республиках. Хотя бы на свои премьеры ездил. Везде приветливо, везде дружно, везде весело. Были, конечно, свои проблемы, без этого в жизни не бывает – у каждого и дома свои проблемы.

Но сейчас, наряду со всеми этими казино (в Москве, по крайней мере), сверкающими вывесками, всякими ресторанами, гостиницами роскошными, – какая-то серость. Как ни странно – серость и унылость!

В.К.: Вы ее ощущаете?

В.Р.: Я ее ощущаю. Очень. И тут понятно: у государства нет идеи. Оно не знает, что оно делает, к чему стремится.

В.К.: Неизвестно, куда мы идем. То есть куда ведут. Хотя догадаться можно – отнюдь не к хорошему, не к лучшему…

В.Р.: Получается для многих, даже для большинства, бессмысленность жизни. Очень остро ощущаю эту бессмысленность!

Я бы еще и поэтому предложил обратиться сейчас к периоду нэпа. Изучить как следует все документы того времени. Была частная собственность, была государственная. Но у общества была также идея, большая советская, социалистическая идея, которая его объединяла и вела. Вообще на протяжении всей нашей советской истории благороднейшие идеи человечества – идеи добра, справедливости, равенства и братства – играли очень большую роль. В том числе во время самой великой войны – Отечественной. Идея Родины, которую нельзя не защищать, даже ценой собственной жизни. Потому что она, Родина, – выше и дороже.

В.К.: Я хотел о вашей малой родине спросить. О Костроме. Вот вам исполняется 85 лет, и многое ведь за эти годы с Костромой связано. Что она для вас? Тянет ли душу туда? Что при встрече в душе возникает?

В.Р.: Ну это возникает, наверное, у каждого человека. Там, где ты рос, где духовно родился, а Кострома именно моя духовная родина, потому что физически я родился в Ярославле, но жил там совсем немного.

В Костроме я впитал все лучшее, что мне внушалось, начиная с матери и отца. Друзья мои дворовые, школа, книги, которые читал, Волга, Молочная гора… Этот охватывающий душу простор!

В.К: Вы давно были там последний раз?

В.Р.: Да нет, совсем недавно с Надей, женой, были. Не упускаем ни малейшей возможности побывать. Знаете, это душу питает. Это – родное, особенно родное и близкое. Без этого, наверное, русскому человеку нельзя. Трудно.

В.К.: Чувство Родины в большом и даже великом смысле начинается, видимо, все же с так называемой малой родины?

В.Р.: У меня – да. А за всех говорить не берусь. Очевидно, для других наций их родина – это тоже Родина. И тоже есть любовь к Родине, какое бы государство ни было. Я-то считаю: у англичан, французов, японцев, китайцев, вьетнамцев, испанцев – да кого ни возьми, у всех свои корни. Единственная страна, которая не имеет своих корней, – это Соединенные Штаты Америки. Вот она, по-моему, не может быть в полном смысле родиной. Там родиться, конечно, можно и всю жизнь можно находиться там, но…

Я много раз бывал в Америке. И встречали меня там хорошо. Но я всегда чувствовал, что для людей это – просто место жительства. Именно так: место жительства, а не Родина. Потому что Родина – это для индейцев, но их уже нет фактически, я видел их только, так сказать, штучно – они в своих резервациях.

Да, у американцев, в моем понимании, нет Родины. И американская психология, очевидная государственная психология, она игнорирует чувство Родины. Думаю, что и наши разногласия больше всего на этой почве. Мы цепляемся за свою Родину, и мы не хотим быть Америкой, то есть страной без Родины. Это, на мой взгляд, вопрос очень важный! Ведь испанцы не отдают свою Испанию, и англичане не отдают свою Англию, французы – свою Францию и даже какая-нибудь маленькая Голландия, или Дания, или Бельгия… Во всех этих странах я бывал, и везде чувствуется дух Родины.

В.К.: А у нас? Что же происходит у нас? Раствориться хотим?..

В.Р.: Идет атака, чтобы истребить у нас чувство Родины. Уже территорию разбили, военный приоритет Америки безусловен – им только сейчас не хватает убить этот наш русский дух. Вот и идет разложение русского духа всеми способами. С одной стороны – жвачкой, рекламами всякими, пропагандой всего заграничного, а с другой – искусством западным, то есть в основном американским, кино. Всегда с погонями, всегда с убийствами и часто с безнравственностью. Это – самое главное!

В.К.: Да, убийство русского духа…

В.Р.: Покушение на русский дух. Его растлевают всяко. В том числе материально. Смотри, дескать, вон тот человек получает сколько – и ты можешь, если будешь делать то-то и то-то. Пусть и грязное, подлое, мерзкое. Ой, даже говорить об этом не хочу… Выброшен же лозунг: каждый отвечает за себя сам и живет в одиночку, а государство вроде вообще ни за что не отвечает.

Наше общество в этом отношении было гораздо более справедливое. Хотя мы жили всегда скромно, но во всяком случае обеспеченно. Мы знали, что 14-го зарплата, и она была – 14-го, а не 15-го.

В.К.: Не искушали нас «золотым тельцом». А теперь он воздвигнут в полный рост.

В.Р.: Брошен «позолоченный крючок», на который клюют люди. И все делается, чтобы они поглубже его заглотили.

В.К.: Погубят нас этим вконец, как вы думаете?

В.Р.: Испытание нам выпало суровое. Очень суровое! Испытание на сытость.

В.К.: Пожалуй, в чем-то оно еще пострашнее, нежели испытание голодом.

В.Р.: Бесспорно, бесспорно.

В.К.: Дух или заплывает салом, или разлагается, растлевается.

В.Р.: Я до 36 лет жил бедной жизнью, иногда очень бедной, голодал, и одеться не во что было. Но, как уже говорил, я был счастливым. Это парадокс, однако это – реальность.

В.К.: Вы мне рассказывали о счастье, испытанном тогда после мхатовских спектаклей…

В.Р.: Великое было счастье и радость – любимые театры. Книги, конечно. Музыка, выставки, да и все окружение… Свое представление о ценностях было. Идет нарядно одетый человек – ты смотришь: ах, как красиво! Но, кроме этого ощущения, что идет красиво одетый человек, ничего и нет. Не то что: вот мне бы так!..

В.К.: То есть зависти не возникало?

В.Р.: Никогда.

В.К.: Вот это – свойство души.

В.Р.: Конечно, душа так должна быть устроена. Но это еще и следствие воспитания. Потому все мои друзья, костромичи, они были такие. Сейчас осталось нас только двое – Катя Шелина и я.

В.К.: А она кто?

В.Р.: Она окончила пищевой институт и стала крупным специалистом по этой части. Другая девочка, ее подружка, – тоже…

В.К.: Это ваши одноклассники?

В.Р.: Да.

В.К.: И вы с одноклассниками все время поддерживали отношения?

В.Р.: Постоянно. Собирались у нас дома, накрывали стол, говорили, пели…

В.К.: И кто были эти люди?

В.Р.: Порядочные все люди. Во-первых, трудящиеся. И потом, надо сказать, многие вышли в крупные государственные фигуры. Вон Игорь Волнухин заведовал какими-то очень ответственными приборами на военных кораблях. Изобретал. Его хоронили с воинским салютом. Федя Никитин в подмосковном Калининграде был главным инженером, занимался металлом, который делали для спутников и космических кораблей. Тоже не шутка! Кирилл Воскресенский окончил военную академию и стал преподавателем высшего артиллерийского училища. Наталья Воскресенская, его сестра, – текстильщица, работала на фабрике в Костроме, потом ее перевели в Иваново, а потом в Смоленск, где она заведовала огромным комбинатом текстильным. И затем – в Министерство текстильной промышленности, на какую-то очень высокую должность.

Причем я подчеркну: никто никогда не добивался этих высоких должностей, а просто своим трудом, своими способностями выделялись – и их выдвигали. Ну, многие погибли во время войны.

В.К.: Да, это – поколение. Лицо поколения. Вы в каком году окончили школу?

В.Р.: В 31-м.

В.К.: Какая это была школа?

В.Р.: 4-я девятилетка имени Энгельса.

В.К.: И что бы вы отметили как наиболее характерное для этого поколения, для своего поколения?

В.Р.: Дружба. Отсутствие пьянки – мы водку попробовали я уж и не помню когда, взрослыми… Верность слову. Трудолюбие. Честность. Полное отсутствие карьеризма! Полное… И – никакой погони за деньгами.

Сцена из спектакля МХАТ им. М. Горького «Ее друзья»

В.К.: То есть деньги нужны просто для жизни, но никакой специальной погони за ними, поглощающей душу?

В.Р.: Именно.

В.К.: Отсюда, наверное, и такое настроение ваших пьес – светлое.

В.Р.: Я оказался в Костроме в самой обычной школьной и дворовой среде, но – идеальной.

В.К.: А чувство Родины тогда уже было?

В.Р.: Вы знаете, слов-то этих высоких не было.

В.К.: Это я понимаю. Но дело не в словах. А ощущение… Ведь вот началась война – и вы же пошли воевать. Добровольно. И сколько пошло…

В.Р.: Я в книжке об этом написал. Когда решался вопрос, идти мне на войну или не идти, я мог не идти, я был белобилетник, меня и из военкомата отправили: «Чего ты пришел? У тебя белый билет!» А я пошел. Понимаете, как-то нехорошо иначе… В пьесе «Вечно живые» я вставил фразу – Борис отвечает: «Я должен быть там, где всего труднее». А всего труднее было на фронте.

В.К.: Как вы думаете, сейчас совсем это утрачено?

В.Р.: Нет, и сейчас есть увлеченные люди. Не хищники. Я уж не говорю о старшем поколении, которое держится в целом очень достойно. Однако и молодое поколение в чем-то меня радует, хотя оно разное. Многие, к сожалению, сворачивают с пути истинного. И тут общая обстановка, которая у нас создана, конечно, сказывается.

В государстве сейчас ведь по всем статьям плохо. Бюджет… Дома разваливаются. То и дело стреляют. А что такое с самолетами, которые постоянно падают?

В.К.: Вы знаете кого-нибудь близко из молодого поколения?

В.Р.: В основном это дети и товарищи детей.

В.К.: Но какие-то отрадные впечатления, наверное, бывают, раз вы так небезнадежно говорите о молодых?

В.Р.: Конечно! Я иногда и в школах выступаю. Вижу молодых зрителей на спектакле по моей пьесе в театре Татьяны Дорониной. У меня такое впечатление: несмотря ни на что, хорошей молодежи сейчас много.

В.К.: Действительно, ведь на вашем спектакле всегда молодежь. Что-то же их тянет сюда!

В.Р.: Меня подчас это даже удивляет. Однажды был 35-градусный мороз, когда мой спектакль должен были идти. И представьте себе: было в зрительном зале 900 человек!

В.К.: Видимо, на этих людей – наша надежда…

В.Р.: И потом иногда встречаешься, говоришь, смотришь в глаза молодых людей, как они реагируют, – хорошо глядят! Думаю, испоганить русского человека все-таки трудно.

В.К.: До конца…

В.Р.: Да, да.

В.К.: Ваша общественная деятельность последних лет, которая уже не только как литератора выдвинула вас пред очи народные, но и как радетеля за Родину, за Россию, она требует большой самоотдачи. Все время надо что-то отстаивать, за что-то бороться, куда-то спешить. Это дает вам удовлетворение?

В.Р.: Это дает мне жизнь. Значит, я кому-то нужен. И надо, очень надо что-то говорить и повторять. Повторенье – мать ученья. А не так: сказал – и ладно, и неважно, что будет…

Где-то мои слова отклик находят. Я в этом не раз убедился. Люди благодарят. Меня не очень популяризируют, но где удается сказать свое слово, я стараюсь сказать.

В.К.: И конкретно удается кому-то помочь? Помню, вы рассказывали о хождениях по разным просьбам…

В.Р.: Вот и сейчас на столе два таких дела лежат. Жду, когда встречусь с мэром нашим или его заместителем Шанцевым.

В.К.: А что за дела?

В.Р.: Один из племянников моих, по линии жены, занимается полезным для государства делом. Такая фирма у них, по сбору металлолома, которая очищает Москву от ржавых автомобилей, стоящих по дворам, и прочих таких предметов. Но у них мал круг, где они могут действовать, – просят расширить территорию. Доброе дело, я считаю, они работают хорошо.

А другой вопрос вроде бы частный, но для человека, который обратился ко мне, – весьма серьезный. Жизненный. Простой работяга… Тоже надо помочь.

В.К.: Я недавно читал в газете вашу статью о новом спектакле в Театре имени Ермоловой. Значит, находите время, чтобы смотреть?

В.Р: Стараюсь. Сейчас на очереди спектакль в «Современнике». Борис Галин – для меня интересн. ый драматург…

В.К.: А кого-нибудь из молодых драматургов выделяете?

В.Р.: Сейчас, к сожалению, не очень. Читаю пьес много, но… не хватает в них чего-то главного. А не хватает потому (вернусь к уже сказанному), что у государства нет идеи.

В.К.: Вы счастливы в семье? Жена, с которой прожили в любви и согласии более полувека, сын и дочь – по-моему, замечательные, внучка и внук – достойные своего дедушки. В этом ведь тоже счастье?

В.Р.: Еще бы! Семья – это дом. Я часто думаю, что нашему обществу нужно вернуть семью. Сейчас все больше замечаешь: семьи-то нет!

В.К.: Колоссальная проблема. И это, по-моему, тоже влияние Запада, что семья разрушается. Прививают молодежи отношение к семье пренебрежительное. Принесли оттуда: не жених, а бойфренд, то есть временный какой-то сожитель. Все переводится на контрактную основу: в семье не любовь, а контракт, брачный контракт…

В.Р.: Да, но я старомоден.

В.К.: Как бы вот эту хорошую старомодность по возможности восстановить и укоренить! Русская семья, наверное, тоже поддерживала всегда русский дух, о котором вы говорили. Что для вас это понятие – русский дух?

В.Р.: Очень большое. Очень глубинное. Многие столетия ведь складывался он, этот дух, который мне так мил. Люди бездуховные часто говорят: вот вы превозносите свой национальный дух, русский дух, вы националисты, шовинисты… Но я не считаю, что, если, скажем, татарин исповедует свою религию и следует своим татарским обычаям, он обязательно националист или шовинист. А почему же обвиняют нас?

Мне иногда кажется, что во многом от тех же американцев такое идет. Потому что вот там этого нет. Ведь не скажешь: «американская духовность».

В.К.: В самом деле, не звучит.

В.Р.: «Американский дух» – так можно сказать, но – полуиронически. Потому что американский дух – это как раз бездуховность. А у нас… В каком веке духовность наша возникла, в каком тысячелетии и как – на это я ответить не берусь, тут ученые пусть отвечают. Но это не только уклад жизни.

Русский дух для меня – это Чехов, это Достоевский; понятно, всех, даже очень ярких выразителей русского духа в великой русской литературе не перечислишь. Вот говорят о загадочности русской души, и она действительно в чем-то загадочная, и для меня загадочная, удивительная, эта русская душа…

В.К.: А в чем, Виктор Сергеевич?

В.Р.: А в том, что не до конца она мне понятна. Вот хотя бы один случай недавний. Сидит возле ермоловского театра инвалид – без ноги или без обеих ног, перед ним кепка, в которую денежки бросают. Я иду и тоже наклоняюсь, чтобы бумажку какую-то положить. А мне трудно наклониться, у меня нога, как вы знаете, на фронте подбита. И вдруг он посмотрел на меня так удивленно и воскликнул: «Да ты же сам инвалид!»

В.К.: Характерный случай, ничего не скажешь…

В.Р.: Целая поэма! Или пьеса, новелла. Я, знаете, по привычке сразу начал домысливать и досочинять…

Чтобы глубже понять русскую душу, надо читать и изучать Достоевского. Я с огромным увлечением это делал всю жизнь, а особенно когда работал над своей инсценировкой по «Братьям Карамазовым».

В.К.: «Брат Алеша»?

В.Р.: Да. Достоевский в этом романе берет все аспекты русской души. Он берет святость Алеши (и ведь не случайно намерен был именно его сделать дальше главным своим героем!); берет разум Ивана – разум, мучающий человека, доводящий его буквально до сумасшествия; страсть Дмитрия, безудержную русскую страсть. Тут, в этих трех братьях, – многое о русской душе!

В.К.: Есть и еще один брат, сводный: Смердяков. Не находите, Виктор Сергеевич, что сегодня он вышел чуть ли не на самый первый план?

В.Р.: Ну если и не на первый, то достаточно наглядно себя проявил…

Так вот, читая Достоевского, Чехова, других наших великих писателей, можно понять, что такое русский дух. Примитивизирую: это все нравственные и духовные ценности человека. Русский дух не продается! А если продается, он перестает быть русским духом. Он становится тогда духом инородным.

Вот сегодня говорят: «новые русские». Да простят они мне, но эти «новые» – потеряли русский дух. Они взяли американскую бездуховность в образец. А русский дух не продается – ни за какие деньги…

В.К.: Когда вы говорите о предпринимаемой попытке убийства русского духа, вы имеете в виду и попытку его купить?

В.Р.: Так, так, совершенно верно. Слишком сильна власть денег. Деньги – изобретение дьявола!

В.К.: И как вы все же думаете, Виктор Сергеевич, выдюжим? Удастся ли врагам убить последнее, чем еще держимся, – русский дух? Недавно Татьяна Васильевна Доронина очень точно, по-моему, сказала: «Утратить дух – значит утратить силу…»

В.Р.: Я уже говорил: мы действительно сдали очень многое. Как в первый период Великой Отечественной. Мы сдали тогда Брест, сдали Минск, сдали Киев, Одессу, Смоленск – до Сталинграда. Но что было потом? Был Сталинград.

Вот и сейчас. Страна разбита на куски. Фабрики и заводы стоят. Поля не убираются. Мы сдаем, можно сказать, город за городом. Приезжают с Запада какие-то дряхлые «роллинг стоуны» – и вокруг них устраивается странный ажиотаж…

Да, мы отступаем пока на всех направлениях. Но я верю: наступит наш Сталинград!

В.К.: Все-таки верите?

В.Р.: Верю. Очень трудно, конечно, будет поправлять все, что с нами сделали. Но – все вернется на круги своя. И русская культура, и наука, и экономика наша с мощнейшим ее потенциалом. И Союз наш вернется – Союз, разрушенный этим ужасным событием, Беловежской Пущей. Потому что мы были и есть интернационалисты.

Вот это слово сейчас почти не употребляется. Между тем я считаю себя интернационалистом. Я – русский патриот и интернационалист. И это ведь одна из особенностей русского духа: умение понимать другие народы и жить с другими народами.

В.К.: Белоруссия внушает вам какие-то надежды? Ее стремление быть с нами…

В.Р.: Безусловно. Я невероятно обрадовался, когда стало известно, что Белоруссия снова хочет создать с нами Союз, воссоединиться с Россией. И был страшно огорчен, когда начались яростные попытки всячески помешать этому, не допустить, сорвать, когда принялись лить грязь на Лукашенко – очевидно, очень хорошего человека.

Это все они, наши враги! Враги русского духа! Ну и, конечно, окрик из-за океана: что это, вздумали опять соединяться?! Они-то столько денег потратили, чтобы нас разъединить, небось, уже посчитали, сколько истратили на это.

8 декабря 1991 года Россия, Белоруссия и Украина подписали предательское «Беловежское соглашение»

Однако история показывает: многим народам вместе лучше, чем порознь. Многие ведь по доброй воле соединились в свое время с Россией, хотя нынче стараются это позабыть. Та же Грузия. Она же добровольно вошла в состав России, еще в самом начале прошлого века. Это и у Лермонтова поэтически запечатлено. Помните первые строки «Мцыри»? В грузинском монастыре:

…старик седой… Сметает пыль с могильных плит, Которых надпись говорит О славе прошлой – и о том, Как, удручен своим венцом, Такой-то царь, в такой-то год Вручал России свой народ. И Божья благодать сошла На Грузию! Она цвела С тех пор в тени своих садов, Не опасаяся врагов, За гранью дружеских штыков.

В.К.: Да, удивительно злободневно звучит это сегодня!

В.Р.: Не говорите. Поразительные бывают воспоминания, поучительные переклички времен. Не правда ли, стоит оглядываться в прошлое, думая о будущем?

ЧЕСТНОЕ ИМЯ – ВИКТОР РОЗОВ

Прекрасному русскому писателю и настоящему патриоту сегодня исполняется 85 лет. Поздравляем!

Можно ли прожить целую жизнь, большую жизнь, ни разу не покривив душой и не поступившись совестью? Это, конечно, очень трудно. Однако иногда мне кажется, что все же я знаю таких людей. И среди них, весьма немногих, – Виктор Сергеевич Розов.

Я всегда считал, что сам он органически не терпит громких слов. Собственно, вся драматургия Виктора Розова, как представлялось мне, взошла на противодействии таким словам. Негромкая, лирически-бытовая, почти камерная. Он и заголовки своим первым пьесам давал чуть ли не вызывающе простые – «Ее друзья», «Страница жизни»…

Правда, потом вдруг торжественно прозвучит: «Вечно живые». И хотя пьеса по сюжету и интонации тоже была почти камерной (почти, почти! в этом – суть!), хотя начинавший именно с нее свою биографию молодой и никому не известный, но вскоре уже прославленный театр «Современник» выбрал ее как программную именно за душевную гражданскую негромкость, противостоявшую высокопарной официозности, высота этих слов – «Вечно живые» – ни случайной, ни ошибочной не была.

О, теперь-то я это особенно понимаю! Теперь, после десяти последних лет, когда подарено мне было судьбой ближе узнать этого человека. Не только по пьесам его, которые вошли в ряд самых любимых еще с детства, а и «по жизни».

Когда-нибудь стоило бы подробнее рассказать о встречах с Виктором Сергеевичем Розовым и о том, как раскрывался он для меня все глубже, все значительнее. Сегодня из-за газетной тесноты ограничусь лишь некоторыми моментами. Но и они, по-моему, скажут немало, каков этот человек.

Тему для первой нашей беседы я, обозреватель «Правды», предложил ему вполне в духе «общечеловеческих ценностей», о которых столько говорилось в то время – вскоре после года 1985-го. Я еще не успел тогда заметить, что понятие Родины в числе этих ценностей почему-то отсутствовало.

Так вот, предложенная мною тема была «Добро и зло». Я видел, чувствовал, как по мере разворота «перестройки» они все острее и непримиримее сталкиваются в самых разных проявлениях, причем агрессивное зло все чаще одерживает верх. Душа была в сумятице от этого, и очень хотелось понять: почему же так складывается? Хотелось обобщить происходящее и поразмышлять философски, может быть, несколько даже воспарив над текущими фактами…

Тему Виктор Сергеевич принял, но – никакого «воспарения» не получилось. Он сразу же повел разговор в сугубо конкретном русле! И заговорил об опасности разрушения Советского Союза, в чем было для него главное зло переживаемого времени.

Признаюсь, мне тогда это еще казалось невозможным, а опасность такая – сильно преувеличенной. Но собеседник мой говорил со жгучей тревогой и болью. Было ясно: этой болью и этой тревогой он переполнен, все остальное сейчас вытеснено в нем куда-то на второй план. И как ни старался я преодолеть абсолютную его поглощенность одной заботой – не удалось.

Жизнь скоро показала (увы!), кто из нас был более прав…

Следующая наша обстоятельная встреча состоялась, когда Советского Союза уже не существовало. Да и все советское, буквально все, предавалось анафеме в так называемой демократической прессе – теперь уже не только с привычным патологическим сладострастием, но и с не терпящей ни малейшего возражения категоричностью победителей.

А он возразил. Прямо и резко. Вот что сказал, когда речь у нас в беседе зашла о советском прошлом:

«Идеалы были, и культура великая была, что там говорить. Это авторы некоторых появившихся за последнее время мемуаров да чересчур ретивые публицисты все наше прошлое взахлеб порочат, как бы мстя ему… Мне совершенно непонятно, когда люди, получившие звания народных артистов Советского Союза, Государственные и Ленинские премии, снискавшие признание при Советской власти, клянут теперь эту самую власть, которая их родила, воспитала, дала дорогу в жизнь. Клянут решительно за все. Это уж такая бессовестность, такое паскудство!»

Он по натуре мягкий и добрый человек. Он настоящий русский интеллигент. «Паскудство» – это было верхом резкости в его устах. Не выдержал. Довели!

* * *

Однако те, кому он адресовал это, конечно, тоже выдержать не могли. Принять такое и смолчать? Им, чувствующим себя уже полными и безраздельными хозяевами в «этой» стране!..

Особенно зло откликнулся, помню, Лев Колодный в «Московской правде». Оскорбительной до крайности статьей. Он и назвал ее так, чтобы задеть побольнее да пообиднее: «Кого хвалит гречневая каша».

Получалось, будто хвалит себя сам Виктор Розов. Он же и есть «гречневая каша», то есть не ахти какой изысканный продукт…

Невероятно обидно мне было читать все это! Из-за чудовищной несправедливости. Во-первых, естественно, Виктор Сергеевич и не думал себя хоть в какой-то мере хвалить. Поводом, а точнее – «зацепкой» для уничтожающего заголовка и едва ли не половины статьи послужили мои слова о нем во вводке к беседе. Вот какие слова: «Пьесы замечательного драматурга Виктора Розова известны не только у нас в стране, но и в мире». Колодный иронизировал: «Всемирно известный драматург… А кто же тогда Шекспир?»

Но если уж говорить во-вторых, Розов действительно всемирно известен. И даже прославлен, коль вспомнить поставленный по его пьесе и сценарию фильм «Летят журавли», единодушно отнесенный ведущими кинокритиками всех стран к наивысшим достижениям мирового кино.

Словом, было совершенно очевидно: суть вовсе не в каких-то моих оценочных определениях, а в содержании беседы. Ну и в том, конечно, что появилась она не где-нибудь, а в «Правде». Ядом брызгал Колодный по этому поводу.

Как показать Виктору Сергеевичу такую статью? Я был уверен, что она ранит его еще больше, чем меня.

Долго не решался даже сказать о ней! И лишь спустя довольно продолжительное время, очень осторожно, начал изъясняться: вот, мол, какие бывают нечестные журналисты, но вы не расстраивайтесь, не принимайте близко к сердцу…

Виктор Сергеевич понимающе улыбнулся в ответ. Оказывается, статью эту он давно прочитал – кто-то принес ему.

– Да вы сами, прошу вас, не расстраивайтесь, – сказал, ощутив мое настроение. – Если уж драться, то надо уметь держать удар.

* * *

Я не раз убедился: при всей своей душевной мягкости, при своем возрасте и нездоровье он драться и держать удар умеет, как мало кто другой.

Когда в 1993-м Ельцин объявил печально знаменитую «артподготовку», а так называемая творческая интеллигенция ликующе восславила его в Бетховенском зале, призвав бить политических оппонентов канделябрами (на деле – танками!), именно он, старый русский писатель Виктор Розов, произнес на всю страну удивительно меткое, точное, разящее: «Холуяж!».

Когда на исходе лета того же 1993-го стало понятно, что режим готовит окончательную расправу над Советами и в воздухе явственно запахло кровью, именно он возвысил голос со страниц «Правды»: «Остановитесь! Что вы делаете? К чему идете?»

И когда в октябре не канделябры – танковые снаряды ударили по Дому Советов, завалив его трупами ни в чем не повинных людей, а те же «творческие интеллигенты» с визгом требовали от своего президента уничтожить в России всяческую оппозицию и как можно беспощаднее расправиться со всеми участниками сопротивления, опять-таки он, Виктор Розов, как совесть истинной русской интеллигенции, поднял голос против всего, что творилось. В своем открытом письме Ельцину категорически осудил его действия и воззвал к разуму.

Если вспомнить атмосферу подавленности и страха, которая нагнеталась в те дни и, что греха таить, охватила даже многих мужей не робкого десятка, это был поступок. Это был шаг чести и мужества!

Под истерическим письмом президенту с кличем «Добить!», которое было опубликовано в «Известиях», стояли подписи персон известных. Более сорока – от Окуджавы до Виктора Астафьева. И всех этих авторов кровожадного коллективного послания Розов нелицеприятно назвал людьми злобными, мстительными и трусливыми, а их призывы – антихристианскими, бесчеловечными, сатанинскими…

Прошло немного времени – телефонный звонок. Виктор Сергеевич: «Не могли бы ко мне подъехать? Я что-то прихворнул, а у меня тут написалась небольшая статья для «Правды».

Небольшая… Она и в самом деле была совсем короткая – странички четыре его рукой. Но, без преувеличения, эти странички потрясли меня, а потом и читателей нашей газеты. И когда теперь, достав подшивку, я перечитал ту статью в номере за 5 января 1994 года, мне еще понятнее стало, почему Владимир Максимов, приехав из Парижа, так рвался тогда к Виктору Сергеевичу и почему именно эту статью размножил на ксероксе, чтобы потом, как листовку, распространять среди русских в зарубежье.

«Прочел в газете о том, что в Москве-реке и в Яузе появились рыбы-мутанты – одни с глазами на животе, другие покрыты чуть ли не черепашьими панцирями, у третьих – крокодильи зубы, у четвертых – рога. Говорят, этих уродов показывали по телевидению – я не видел. Появились они в результате загрязнения, отравления воды. Употреблять в пищу этих рыб нельзя, можно сильно отравиться, а то и сразу умереть.

Виктор Розов: «Прочел в газете, что в Москве-реке появились рыбы-мутанты. На мой взгляд, то же происходит у нас и со многими людьми…»

На мой взгляд, то же происходит у нас и со многими людьми…»

Так начал Виктор Розов свою статью «Мутанты». О перерождении людей вследствие «изменения среды обитания», в результате «смены ориентиров человеческих ценностей», навязанной нашему обществу «носителями новой идеологии».

Какая это идеология? Виктор Сергеевич нашел подходящую формулу для нее в старой русской комедии, где звучит она из уст персонажа отнюдь не положительного:

Бери, большой тут нет науки, Бери, что только можно взять! На что ж привешены нам руки, Как не на то, чтоб брать, брать, брать!

«Особенно страшно, когда интеллигенция мутирует, – говорилось в статье. – Когда она, которая веками стояла на стороне униженных и оскорбленных, была поборницей добра и милосердия, вдруг, оскалившись, начинает вопить о мщении, о безжалостности, об уничтожении «врага». Кровь, пролитая при расстреле Дома Советов, навеки запятнала их пиджаки, фраки и мундиры. Слезы матерей, отцов, жен, детей по убитым и покалеченным выступают белой солью на их упитанных лицах…»

Не пришлось мне долго ломать голову, какую дать этой статье рубрику. Она сама возникла из пронзительных розовских строк – «Боль писателя».

* * *

Боль все последние годы не оставляет его. Нестерпимая боль за родную страну, за Россию. И каждая беседа с ним, чему бы конкретно ни была посвящена, несет почти физически ощутимую остроту этого чувства: что же делают с Россией!

Вот я сказал, что громкие слова, по моему убеждению, всегда ему были органически противопоказаны. Но сегодня переживаемая им боль настолько велика и мучительна, что порой он чуть ли не кричит.

Да что там, недавно на одной из встреч, организованных Международным сообществом писательских союзов, обращаясь к собравшимся писателям и журналистам, он именно воскликнул в тоне, какого раньше, пожалуй, я не слыхал от него.

– Прошу вас, – воскликнул он, – спасайте нашу русскую духовность! Это самое уникальное и бесценное, что еще есть у нас, но уничтожается со страшной силой. Берегите, отстаивайте, спасайте духовность России!

До всех ли доходит это? Все ли хотя бы понимают, что значит уничтожение духовности в нашей стране, из-за чего он так глубоко страдает?

Я был даже рад, что после того своего выступления на встрече он должен был уйти. Ибо сразу же началось невообразимое. Странно было слушать некоего Евгения Львовича, заведующего отделом культуры «Вечерней Москвы», который очень игриво и долго доказывал необходимость в массовой газете регулярной тематической страницы под названием «Сексодром». С разъяснением, в частности, всех тонкостей «французской любви», то есть «орального секса»…

Несчастная наша духовность! Бедный Виктор Сергеевич Розов!

Он не бедный, конечно, и несчастным его не назовешь, если говорить о собственной богатейшей духовной наполненности русского писателя Розова.

Кого-то она раздражает. Кого-то просто бесит. Выводит из себя сам факт, что он, не переставая и не уставая, продолжает бороться за духовность родной русской культуры, которая ему бесконечно дорога. Вот и в Общественный редакционный совет «Правды» вошел не случайно – кстати, в труднейшее для нашей газеты время.

Ну а реакция на все это… Читаю как-то в заметке кинодраматурга, Аркадия Инина: «Русский нацист Виктор Розов». Походя эдак, мельком.

Надо же – это о нем: русский нацист!

Не выдержав, опять поделился обидой за него. А он, как не раз уже бывало, усмехается и машет рукой:

– Мало ли дураков!

И вспоминает, какое злое письмо (совершенно неожиданно!) пришло к нему в свое время после пьесы «В поисках радости». Почему, дескать, самую несимпатичную девочку назвал Фирой, то есть Эсфирью?

– Ни больше ни меньше – в антисемитизме обвинили! А у меня там, между прочим, две девочки, и трудно сказать, какая более симпатичная, а какая – менее. Обыкновенные девчонки-школьницы. Другую Верой зовут. И мальчик, главный герой пьесы, в минуту досады бросает им: «Все Фиры и Веры – дуры без меры!»

Не знаю, как было раньше, но в последние годы его совсем затаскали по разного рода общественным мероприятиям. Просят и требуют – выступать. Ждут и жаждут искреннего, умного его слова. И как бы плохо он ни чувствовал себя, старается не отказывать людям.

Надежда Варфоломеевна, жена, с которой три года назад он отпраздновал золотую свадьбу, иногда не выдерживает:

– Да что же это! Унялся бы! Ведь вчера снова с сердцем лежал…

А он не унимается, хотя, действительно, то с больным сердцем приходится лежать, то весьма серьезно дает о себе знать нога – тяжелая рана, полученная в Краснопресненской дивизии народного ополчения, куда летом 41-го он вступил добровольцем – защищать Москву.

Вот вам: мягкий, добрый, но всегда – Солдат. Смелый и мужественный. Готовый за Родину не на словах, а на деле отдать саму жизнь. Большинство товарищей его, с которыми ушел на фронт, там и остались. Он уцелел лишь чудом, больше года проскитавшись по госпиталям… На днях узнаю – попал в больницу. В кардиологическое отделение. Это за считаные дни до юбилея!

Приезжаю. Слава богу, кажется, отдышался малость.

– Виктор Сергеевич, вы же загнали себя! Ну разве так можно?

А он машет рукой и улыбается слегка лукавой, но детской какой-то улыбкой.

И я знаю: иначе жить все равно он не сможет.

Виктор Кожемяко

ИЗЛУЧАЮЩИЙ ДОБРОТУ

Наша газета неоднократно печатала беседы с замечательным писателем и настоящим патриотом России Виктором Розовым. Не раз и мне посчастливилось встречаться с ним, готовя материалы для «Правды».

Однако интервью, которое мы публикуем сегодня, не совсем обычное. Автор его – молодая итальянская журналистка Оливия Сканта. Начинала она работать в нашей стране для венецианского телевидения. Съемки, сделанные ею на демонстрации в Москве 1 мая 1993 года, помогли депутатам Верховного Совета России неопровержимо доказать, кто был виновником кровавой трагедии, разыгравшейся в тот день на Ленинском проспекте.

А затем Оливия встречалась со многими интересными и даже выдающимися людьми нашей Родины, писала о них – о Геннадии Зюганове, об Ольге Дмитриевне Ульяновой, о Михаиле Ножкине и т. д. Естественно, не могла не встретиться и с Виктором Розовым, которого в Италии особенно хорошо знают по фильму «Летят журавли».

Два обстоятельства делают это интервью несколько необычным – молодость журналистки и то, что пишет она больше для итальянских газет. В чем-то взгляд автора, характер ее вопросов могут показаться наивными, как и восприятие ответов. Но такая непосредственность по-своему интересна, почему мы и приняли предложение Оливии познакомить с этим разговором читателей «Правды». Привожу его здесь с небольшими сокращениями.

Виктор Кожемяко

На Крещение ходят в церковь, а я шла на «исповедь» к человеку, имя которого широко известно в мире. Ему в этом году исполняется 85 лет.

Стоя у двери его квартиры, я сильно волновалась, как перед экзаменом, и представляла себе, что сейчас откроется дверь, появится горничная, пригласит зайти и снять пальто, попросит подождать и, доложив обо мне, проводит к нему.

Дверь отворил мне сам великий русский советский драматург – Виктор Сергеевич Розов. Он доброжелательно улыбнулся и пригласил в свой кабинет, на стенах которого висели огромные театральные афиши с названиями его пьес.

Мои волнения и фантазии как рукой сняло. Я устроилась рядом с ним за его письменным столом, и мы разговорились.

– Виктор Сергеевич, мне помнится, что летом 1995 года мы вместе с вами участвовали в телевизионной передаче «Пресс-клуб», где подвыпивший Боровой с Марком Дейчем три часа злобно шавкали на спокойного, не поддающегося на провокации Геннадия Зюганова. Вы молча сидели и слушали, а когда в конце вас спросили ваше мнение о передаче, вы назвали ее «собачником». Помните?

– Конечно, помню. Потому что, действительно, собрались люди вроде образованные, и в силу своего образования должны бы считаться интеллигентными, а вместо этого лаяли, как собаки. Поэтому я так и сказал: «собачник».

– Вы всегда призываете людей к добру. И сам вы человек душевный и добрый, проживший наш двадцатый век почти от начала до конца. Какой период был, на ваш взгляд, самым добрым?

– Пожалуй, раньше доброты в нашей жизни было больше. Доброты, взаимопонимания, сердечности и совершенного бескорыстия было очень много. А сейчас взаимоотношения часто какие-то корыстные, люди становятся менее контактными, более разобщены, может быть, в силу того, что настала более жестокая жизнь, поиски заработка. Происходит отъединение людей друг от друга – это очень неприятно.

– Может быть, еще и злое телевидение играет какую-то роль в разобщении людей?

– Это очень сложный вопрос. Как говорится, «свинья везде грязь найдет». Кто не подвержен растленному влиянию телевизора, для того все его гадости – как об стенку горох. Если я когда-то читал страшные книжки про Шерлока Холмса, я же не стал после этого собакой Баскервилей! Говорят, что телевидение влияет на молодежь, но мне молодежь попадается хорошая, а о плохой молодежи я только в газетах читаю и смотрю по телевизору – это страшно!

– Ну а то, что сейчас много молодежи в политике, это хорошо?

– А почему же нет? Ведь те наши прежние вожди тоже начинали Октябрьскую революцию в молодом возрасте. Это не была, конечно, юная поросль. Это были люди зрелые, но достаточно молодые. (Ленину было 47 лет, а Сталину – 38. – О.С.).

– Вы помните то время, когда умер Ленин?

– Конечно. У нас в школе 21 января был вечер. Вдруг на сцену вышел директор и объявил, что вечер прерывается, произошли трагические события. Мы не могли понять, что произошло, потом по дороге домой я встретил своего дядю Шуру, и он сказал: «Ленин умер!». Хотя я был маленький, но хорошо запомнил, как все переживали эту потерю.

– Теперь говорят, что Ленин похоронен не по-христиански, и вынашивают мысль о перезахоронении его тела. Что вы об этом думаете?

С женой Надеждой Варфоломеевной. За плечами полвека супружеской жизни

– Ну, знаете, можно всякой ерунды наговорить сколько угодно, а факт есть факт, и изменять этот факт никакого резона нет. А если это чистая политика, то это глупо. Я плохо отношусь к идее перезахоронения тела Ленина.

– А когда Сталин умер, тоже все плакали?

– О да, еще как плакали! Помню, иду я мимо своего магазина, стоят продавщицы на ступенях, и слезы градом текут у них из глаз. Тогда многие переживали, а я – нет. Честно вам скажу, я не переживал.

– Почему? Вы страдали от репрессий?

– Сам я нет, но знаю по рассказам моих друзей. Из всей нашей породы только мой двоюродный брат Леня пострадал. Он написал на доске какую-то непристойную фразу, и его расстреляли.

– Но это, на ваш взгляд, целиком была вина самого Сталина или все-таки его окружения, создававшего такую атмосферу? Ведь прислуживал ему тогда его же разоблачитель Хрущев?

– Да, и время было такое, и прислужников было много. Да и сейчас, если Ельцин умрет, еще неизвестно, что будут говорить о нем его же соратники. Двуличность свойственна многим людям. При Брежневе было более-менее спокойное время, но застой в общественной мысли плохо сказывался…

– И перестройку вы поддержали?

– Увы, перестройка до сих пор продолжается и продолжается! Вот только неизвестно, когда начнется стройка.

– Ваше отношение к Александру Лукашенко?

– Хорошее. Я очень положительно отношусь к этому белорусскому президенту.

– Виктор Сергеевич, вы никогда не были членом КПСС. Почему же в последнее время больше сотрудничаете с коммунистами, чем с демократами?

– Потому что демократы наделали много плохого, привели нас к строительству капитализма, который мне совсем не нравится. Капитализм – это очень жестокая форма существования людей, поэтому я сейчас ближе к левым, хотя ультралевые взгляды не разделяю. Я сторонник социалистического пути развития нашей страны.

– А религия? Разве социализм и церковь могут существовать вместе?

– Я считаю, что могут. Пусть будет и церковь! У меня это не вызывает никакого раздражения, хотя и большого энтузиазма тоже, потому что я с Богом один на один. Ритуальность не в моем духе. Я, наверное, фаталист. Верю в судьбу. Я – человек судьбы…

К сожалению, пока человечество на Земле устроено очень дробно, недружно. Войны на Ближнем Востоке, на Кавказе…

– Получается, что Бог здесь не в помощь. Зато об этом пекутся «миротворцы» из НАТО, расширяясь до российских границ.

– Я плохо отношусь к НАТО и боюсь, чтобы они не навязали нам войну. А если начнется война, тут полетят пух и перья от всех. Американцы ведь – народ очень трусливый. Живут они все более-менее в достатке, им есть что терять. А нам, как говорится, терять нечего. Вот чего они и боятся. Может быть, этот страх их и держит. Единственно, что они могут, – так это спровоцировать, натравить на нас другие страны. Чьи-нибудь нервы не выдержат и лопнут. Существует опасность современного оружия, а через пять-десять лет будет еще более страшное оружие. Так что один неосторожный шаг – и может случиться непоправимая трагедия.

– Это угрожает не только России, но и всему человечеству на Земле. Кстати, Виктор Сергеевич, вы побывали во многих странах мира. Какая из стран дальнего зарубежья вам больше всего понравилась?

– Италия. Я несколько раз бывал там – и со спецгруппой в туристической поездке, и по приглашению сенатора Адамоли, который в то время был председателем общества «Италия – СССР». Будучи здесь, в Москве, он сгоряча пригласил нас троих к себе – Арбузова, Штейна и меня.

Это была замечательная поездка. Мы объездили всю Италию, от севера до юга, даже в Сицилии побывали. А в Венеции я вообще бывал несколько раз, читал лекции на встречах со зрителями. Побывал на острове Мурано, где находится знаменитая фабрика венецианского стекла, на могиле Данте в Равенне, возложил цветы. Эти необыкновенной красоты замки высоко в горах! В общем, посмотрел очень много, диву подивился и решил, что это страна, которую все человечество должно сохранять под стеклянным колпаком и платить дань за то, что такая красота существует на свете. Можно сказать, изо всех европейских стран я Италию люблю больше всего. Конечно, кроме России.

…Виктор Сергеевич взял на руки маленького зверька, прижал к груди и погладил.

– Моя радость теперь вот – Патрик, – сказал он и поцеловал в носик свою любимую морскую свинку.

Я уходила от великого драматурга с таким чувством, что не интервью у него взяла, а частицу чистой души. Как будто бы в храме доброты побывала.

Оливия Сканта

ВИКТОР РОЗОВ. ВСТУПАЯ В НОВОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ

Замечательную книгу подготовили и издали ветераны журналистики России! Вышел в свет четвертый том документальной эпопеи «Живая память».

Три предыдущих тома, выпущенных к 50-летию Победы, получили заслуженную признательность читателей. Уникальные воспоминания, очерки, документы и другие материалы, запечатлевшие подвиг советского народа в годы Великой Отечественной войны, сделали это издание своеобразным и очень достойным памятником тем, кто защитил и отстоял Отчизну в годы самого сурового испытания.

И вот – продолжение рассказа об этих людях. Кончилась война. Фронтовики вернулись домой, чтобы восстановить разрушенное врагом и поднять родную страну к новым высотам.

Как это было? Как живут ветераны войны и труда сегодня? Какая боль – невыносимая душевная боль за преданную, разрушенную и поруганную Родину – не дает им покоя в нынешнее проклятое время?

Именно об этом – новая книга. Она обжигает неприкрашенной правдой жизни, волнует искренностью чувства и слова. Известные писатели и журналисты, наиболее честные общественные и политические деятели стали авторами ее.

Книгу открывает выступление Маршала Победы Георгия Жукова об историческом значении битвы за Москву, а завершается том своего рода эпилогом – словом прекрасного русского писателя-патриота Виктора Розова, которое «Правда» предложила тогда, в январе 1998 года, вниманию своих читателей. Поскольку та статья в немалой мере повторяла высказанное Виктором Сергеевичем в беседах со мной, я включаю в эту книгу лишь фрагмент из нее.

Виктор Кожемяко

Да, мы стоим практически на пороге нового, третьего тысячелетия. Не сразу воспринимаешь это умом. Но вот через недолгое время закончится – подумать только! – бурный двадцатый век, и все – второе тысячелетие канет в вечность!

Людям моего поколения выпало это тысячелетие завершать, причем быть не только очевидцами, сторонними зрителями, а, можно сказать, главными действующими лицами происходивших на последнем его этапе событий. И потому нам есть что вспомнить, о чем подумать, какими мыслями поделиться, сколь бы ни были они горьки.

Я не захватил лишь самого начала века – родился в 1913 году и видел за долгую жизнь, можно сказать, все. Много было в истории XX столетия разных страниц: и ужасных, и прекрасных. К концу тридцатых годов жизнь у нас вроде стала окончательно налаживаться, как-то посветлело, но, к сожалению, ненадолго: началась финская война. А вслед за нею почти без передышки – Великая Отечественная, которая длилась четыре года… Вот я сказал: «Длилась четыре года» – и тут же подумал: какие странные, ни о чем не говорящие слова! Ведь кажется, что эта война заняла целое отдельное столетие, так она была велика, так всенародна, так захватила всех поголовно – наверное, ни одного человека не было, которого бы она не коснулась – Великая Отечественная война. Роль ее во всемирной истории – я имею в виду прежде всего значение нашей победы – неизмерима и не сравнима ни с чем.

Невольно приходит мысль, которая кому-то поначалу может показаться кощунственной, дикой: хорошо еще, что фашистские полчища напали на нас тогда, в сорок первом, а не теперь. Представьте себе, что это случилось бы сейчас, – да они бы, фашисты, каждую республику по отдельности перещелкали, как орехи. Тогда мы были едины – великая единая страна. В этом была наша главная сила. И как раз именно этой силы Гитлер и не учел. Потому и просчитался.

Уже до Волги немцы дошли – вон как далеко – и о победе своей над нами вовсю трубили, да мы-то по-другому распорядились. Выдохся Гитлер, и все его железные, машинизированные полчища покатились обратно. Потому что весь наш народ встал на защиту своей Родины, все до единого – не только военные, но и самые что ни на есть мирные люди.

Мне иногда задают вопрос: что я, человек сугубо штатский, артист, чувствовал, надев в 41-м году военную форму, встав в боевой строй? И я отвечаю: прежде всего – необыкновенный душевный подъем. Наверное, от сознания, какое великое и благородное дело меня позвало… Мое личное ощущение тех дней и месяцев – вообще удивительно славное, хоть и было невероятно тяжело. Но у нас было единство, были взаимовыручка, дружба. По-другому мы и не жили, и не представляли себе, что можно жить по-другому. Как-то в самом главном все жили одними мыслями и стремлениями. И никакой ни подлости, ни коварства, ничего похожего, чтобы кто-то нос задрал или что-нибудь в этом духе…

Солдатом я стал вскоре после начала войны, в июле сорок первого. Наша Краснопресненская дивизия народного ополчения вышла 10 июля. Вышли, кстати, даже еще не в форме военной, а в своих ботиночках, брючках и пиджачках. Форму (с обмотками, которые мучили нас чрезвычайно) выдали где-то уже на двадцатый или тридцатый день. Эту форму я носил очень долго и после госпиталя, только что без звездочки на пилотке, так как другой одежды не имел. О том, как воевал, как был тяжело ранен и как потом более полугода скитался по госпиталям, рассказывать было бы слишком длинно, да и не обо мне сейчас речь.

Речь о нашем поколении, обо всех нас, которые одолели считавшуюся непобедимой гитлеровскую армаду, спасли человечество от фашизма. Я так думаю: вот, допустим, победи Гитлер Россию, Советский Союз, сразу Япония отхватила бы весь Дальний Восток, и мы пропали бы, просто пропали бы, и все страны были бы порабощены.

Но поразительное дело: ту историческую Великую Победу, о которой слагались песни, которой посвящались симфонии, начали теперь всячески принижать и искажать в сознании людей. За последние годы в связи с переменами в нашей жизни, с установлением так называемой демократии все более заметно меняется отношение к тем, кто принес победу, да и сама война стала уже выглядеть как бы по-иному. Эти самые «демократы» на наших глазах беспардонно навязывают людям свое мнение, свой взгляд на Великую Отечественную войну. Доходит до комического. Как известно, Америка открыла второй фронт в Европе в самом конце войны, когда уже мы практически повергли врага ниц, но вот теперь усиленно насаждается мысль: якобы Европу спасла Америка! Однако историю не поправишь, и, как бы ни старались маратели истории, мы были и останемся спасителями мира от фашизма – этого факта не извратить никому…

Кадр из фильма «Летят журавли». Виктор Розов: «Ту историческую Великую Победу, о которой слагались песни, которой посвящались симфонии, начали теперь всячески принижать и искажать в сознании людей»

Первое время, наблюдая, как всякого рода мерзавцы – и чужие, и свои – стараются принизить значение нашей Победы и унизить нашу армию, я страшно удивлялся и ахал: «Боже мой, что пишется! Боже мой, что говорится!» Потом стал возмущаться, пока не понял истинной цели, какую преследовали наши враги, начавшие против нас третью мировую войну, которую нарекли «холодной». Вот эта «холодная война» нацелена была на разрушение Советского Союза, и врагам удалось многое, удалось разрушить нашу великую страну территориально. У нас теперь уже не Советский Союз, мы все разделились: вот я живу только в Российской республике, а мои старые знакомые, друзья оказались в других странах – в Азербайджане, Армении, Таджикистане, Латвии, Эстонии, на Украине… Ощущение такое, что меня сослали с моей Родины куда-то. Я это воспринимаю чрезвычайно болезненно. И вся победа в Великой Отечественной войне, хотя она и останется навечно в истории, словно бы как-то померкла сейчас.

Я надеюсь, конечно, хотя и не могу сказать, что эта надежда на чем-нибудь основана, – крепко надеюсь, что жизнь в нашей стране изменится. Я даже верю, что республики опять соберутся в единый Союз. Думаю, что это со временем произойдет. Горячо приветствую Лукашенко и его сторонников, которые хотят, чтобы Россия и Белоруссия были единым государством. Мечтаю, конечно, чтобы и Украина также была вместе с нами. Но к этому теперь не так-то просто прийти, хотя национализм, на котором сыграли в Беловежской Пуще три предателя Родины, свойствен только верхушкам этих республик или этих вновь образовавшихся государств. Простой народ остался тем же простым народом и таким же дружелюбным по отношению друг к другу, как было и раньше. Мне приходилось встречаться с людьми разных национальностей, и это дружелюбие я ощущал везде. Национализм держится не на массах, а на определенной и очень небольшой группе людей, которые заражены личными интересами или хотят власти. И больше ничего.

Когда Лукашенко выдвинул идею объединения Белоруссии с Россией и Ельцин пошел навстречу этой идее, боже мой, какой вой подняли на телевидении телерепортеры! Особенно отличился в своей передаче этот Киселев! Говорил с такой ненавистью, с такой яростью, с такой злобой, с таким почерневшим лицом кричал о том, что не надо, немыслимо, нельзя допустить объединения, что я был поражен. Киселев вызвал у меня чувство какого-то удивительного отвращения. С той передачи я буквально возненавидел его, поняв со всею ясностью, что он состоит на службе, очевидно, на службе у американцев, а их задача всем ясна.

Да, Соединенным Штатам удалось добиться победы в «холодной войне» с помощью наших внутренних сил, им многое удалось: разрушить нашу промышленность, наши финансы, наше сельское хозяйство, разрушить всю нашу экономику, удалось, и очень крепко удалось. Удалось породить огромное количество безработных, огромное количество преступников. Причем меня особенно удручает, что в преступный мир втягиваются порядочные люди на почве самой элементарной – в заботе о выживании. Крадут порядочные люди, мелочь крадут, не то что там верхушечные. И вот то, что людей заставляют быть подлыми и вороватыми, – тоже явление времени.

Особенно ощутимые удары наносятся по науке и культуре. Почему? Поскольку удалось развалить государство и основные его элементы, о которых я говорил, значит, осталось только разрушить духовность, нашу великую русскую «загадочную» духовность! Вот тут они еще не знают, как подобраться к этому, как разрушить этот самый важный наш бастион. И боятся!

Делают в этом направлении очень много – и газеты, и телевидение, все стараются. Стараются насадить нам чужую культуру, чуждый образ жизни, образ мыслей, образ поведения, которые нам совсем несвойственны. Я люблю приводить один пример. Что нужно русскому человеку? Конечно, ему нужен достаток. Однако русский человек – не хищник. Если у него в закромах лежит на всякий случай запас – мало ли что, неурожай, например, – он и доволен. Но вот приходит к нему приятель и говорит: «Слушай, пойдем сегодня к вечеру, можно там подзаработать, по десять, пятнадцать или двадцать баксов получить. Давай…» А тот отвечает: «Понимаешь, я с приятелем сговорился поехать рыбу ловить. Как-то знаешь… Да провались они, эти двадцать баксов, у меня и так все хорошо. Не пойду. Спасибо за предложение. Ты к Сидору зайди, ему вроде бы деньги нужны, чего-то он строит. А мне не надо». Вот это – загадочно. Это только русский человек может не променять рыбалку на баксы. И вот эту загадочную русскую душу никогда им не понять, как не понять, кстати, почему народ наш терпит измывательства, которые сейчас над ним вытворяют. Это тысячи безработных, это миллионы, которым не платят зарплату вовремя… Ведь раньше как было? 14-го числа вынь да положь первую половину получки. Никому и в голову не приходило, что могут сказать: «Вы знаете, 14-го не получается, дадим 15-го…» «Что случилось? – возмутились бы люди. – Какое землетрясение? 14-е есть 14-е, день зарплаты, будьте любезны выдать». А сейчас все живут и думают: только бы не закрыли предприятие. Ну ладно, три месяца без зарплаты прошло, так пусть хоть на четвертый выдадут. Люди мыкаются. Ой, столько страданий! Несмотря на то, что телевидение изо всех сил старается задурить нам головы, мы все видим, как идет жизнь.

И только духовность им пока что не удается разрушить. Правда, определенная категория людей внутри страны клюнула на золотой крючок, который заброшен. Ведь они забросили этот крючок, надеясь, что человек схватит его, как окунь, взаглот, и тогда можно будет вырвать его вместе с кишками. Но, к счастью, большинство не клюнуло в том смысле, в каком бы они хотели. Да, все хотят, чтобы были деньги, чтобы можно было что-то купить, все хотят иметь зарплату такую, сколько стоит жизнь. И тем не менее хищничества в нормальных людях я не наблюдаю. Определенная категория – да, клюнула на золотой крючок, заглотила, и с ними произошла метаморфоза: они изменились, стали чужими, вовсе не русскими людьми, а какими-то мутантами.

В области культуры клюнули сначала на разрешенность всего, что только можно и что законом Божьим и по самым человеческим законам допускать нельзя; все сейчас вывалили и на сцену, и в книги, и в газеты, и в журналы – всякую похабщину, грязь, погань. Но это тоже все сделано чужими руками. Русский человек довольно скромен и, я бы сказал, стыдлив. Вот эти качества и стараются вытравить: и стыдливость, и скромность, и целомудренность, чтобы остался только хищник, мелкий хищник – крупные хищники, они сами по себе – и чтобы расплодившегося хищника, кроме денег, ничего не интересовало. Вот и идет сейчас атака на духовность. И это особенно заметно в литературе и в театре. Как-то один из моих знакомых побывал в театре и говорит: «Это же невозможно смотреть, один мат со сцены». А ведь театр искони называли храмом искусства. Представляете, в храме священник в проповеди вдруг матюжком пустил, а? Мыслимо ли это дело!

Но должен сказать, опять-таки к чести русского человека и бывшего советского человека, что он, не боясь прослыть националистом, уже требует другого. И вот опять пошел Островский, и зритель с радостью идет на Островского; опять пошла русская классика, и мировая классика тоже, и на нее стал идти народ.

Или приведу такой пример (не сочтите за нескромность): Московский Художественный театр имени Горького на Тверском бульваре, которым руководит Татьяна Доронина, громадный, гигантский театр на 1200 мест, вдруг поставил мою первую пьесу «Ее друзья». Пьеса – не сильная, можно даже сказать, слабая, первая моя пьеса, которая шла на сцене 42 года назад. И вдруг поставили эту пьесу: о школьниках, которые помогают друг другу в драматических обстоятельствах. И произошло чудо. Зрителей – полный зал! Чего давно уже не было. Под потолок глянул – все 1300 мест заняты. И какая тишина – на одном дыхании все! Слезы у людей. Смеются, плачут, аплодируют. Я беспокоился: пришло много подростков лет 12–15, думал, шуметь будут, галдеть… А тут – тишина.

Подумал: ну первый спектакль, ладно, бывает. Через некоторое время опять пошел, и снова – полный зрительный зал. А это был уже чуть ли не двадцатый спектакль. И порадовало, что больше половины зрителей составляла молодежь.

Для меня это было особой радостью: видеть в зале ребят. Как они аплодировали, как жили вместе с моими героями, чистыми мальчишками и девчонками, какими мы были именно тогда, при Советской власти, потому что я писал практически о своей школе, в которой когда-то учился, событие это из жизни взял. Повторяю, что пьеса написана довольно примитивно, – это самокритично и самодостаточно. Но вот люди, зрители так восторженно отзываются на дружбу, на добро! А с каким воодушевлением играли молодые актеры! И вот запели они песню, нашу песню 40-х годов: «Летят перелетные птицы ушедшее лето искать…» Спели до конца – и буря аплодисментов в зрительном зале! Вот она, перекличка поколений!

Для меня это было самым главным, что удалось завоевать молодую аудиторию: пусть хоть на несколько часов, а что-то у них отложилось такое, что, может быть, останется надолго и что-то сформирует в них, потому что искусство театра сильно влияет на душу человека, очень сильно. И я рад. А режиссер, который поставил этот спектакль, прекрасный, к слову сказать, режиссер, просит: давайте еще какую-нибудь вашу старую пьесу поставим. Вспомнили пьесы: «В поисках радости», «В добрый час!», которых я не стыжусь.

Вот это и есть мое сопротивление американцам, той бездуховности, которую они нам навязывают. Разве не удивительно то, что произошло в театре? Почему вдруг в разгар такой неистовой буржуазной атаки, такого целенаправленного развращения народа по разным параметрам вдруг – любовь к чистому, к светлому, к прекрасному? Считаю, что я одержал большую победу…

Бороться надо, тем более что у нас существует «пятая колонна», составившаяся из определенных людей, из людей, которых в свое время очень уважали (я беру нашу сферу) за их творчество. Я сейчас к ним отношусь очень сдержанно. Ценю их дарование, но не могу не противиться какой-то их жеребячьей радости по поводу происходящих на глазах у всех ужасных вещей. Поэтому при каждом удобном случае, а мне приходится довольно часто выступать, в том числе перед молодежью, я призываю: «Сопротивляйтесь, сопротивляйтесь! У нас еще будет свой Сталинград…» И принимают меня очень хорошо.

Но ведь и те атакуют, да еще как… Телевидение-то в чьих руках? С первой до последней программы. А совесть продана за деньги, за большие деньги, не за копейки. И вот этот главный учитель – телевизор – учит людей самым большим подлостям… Говорят, что ведут нас в цивилизацию. А что это такое – цивилизация в их понимании? Безжалостность и жестокость. Как они безжалостны друг к другу, как они убивают, взрывают друг друга, все эти богатые люди, так называемые новые русские… Взорвать своего соперника, уничтожить физически… Не победить своим умом, сделав дело гораздо лучше, чем делает тот, а просто уничтожить, да и все. Ах, как это жутко и мерзко!

Спектакль МХАТ им. М. Горького «Ее друзья»

Однако у меня все-таки есть ощущение, что мы победим. Но для этого все мы – и люди искусства, и военные люди, и наше поколение, и молодежь – должны оставаться русскими людьми со своей особой русской духовностью и не разлагаться. Даже по каким-то космическим законам духовность должна победить.

И значит, в третьем тысячелетии и в XXI веке Россия будет занимать свое место. Не может быть этого века, этого тысячелетия без России. Причем великой, духовной России.

Надеюсь на это потому, что и сейчас все равно хороших людей больше, чем плохих. Даже сейчас. И в этом – главный залог нашего успеха.

ПРИЗНАЛИ ЛУЧШИМ ФИЛЬМОМ ВЕКА!

В прожитом 1995 году у каждого из нас были свои памятные дни – и хорошие, и не очень. Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. И наши авторы, друзья «Правды» рассказывают об этом. Вот что выделил из личных событий года Виктор Сергеевич Розов:

– Незабываемыми впечатлениями было переполнено мое путешествие по любимой Волге, которое удалось предпринять в минувшем году. Ведь в нынешние дорогие и трудные времена такое удовольствие, еще недавно всем вполне доступное, для многих стало абсолютно невозможным. Мне просто повезло как ветерану войны, что взяли в это плавание. И особое счастье – день, случившийся в дорогой, милой моему сердцу Костроме: во время пребывания там мне сообщили о присвоении звания Почетного гражданина города. Не скрою, чрезвычайно приятно это!

Да, под самый занавес года, ставшего годом столетия кино, произошло еще одно очень приятное для меня событие. Дело в том, что фонд юбилея тайным голосованием среди кинематографистов решил определить лучший отечественный фильм столетия. И вот таким фильмом была признана лента «Летят журавли», снятая по моему сценарию. Не знаю, насколько уж это верно, ведь фильмов замечательных было много, но все-таки с отрадным чувством принимал приз вместе с Таней Самойловой. Радовался и за режиссера Калатозова, оператора Урусевского, артиста Меркурьева – за всех, кто участвовал в создании этой картины, но многих из кого уже нет с нами…

Пользуясь случаем, хочу сказать спасибо газете «Правда» за то, что она есть, за то, что она такая. Я эту газету люблю. В ней действительно много Правды.

«Правда», 28 декабря 1995 г.

СЛОВО О ГИМНЕ

Виктор Розов:

– Я считаю, что музыка Александрова – это очень удачная музыка, как нельзя лучше подходящая для гимна. Это был великий Гимн великой страны, впервые прозвучавший в самое тяжелое для нас военное время, которое, вместе с тем, стало и временем надежды. Потому что тогда, в 1944-м, уже ясен был перелом, который привел нашу страну к Победе. Может быть, и сейчас эта музыка поможет нам победить, вырваться из того ужасного состояния, в котором мы находимся уже десять лет.

Есть такие, кто против? Что ж, всегда были и будут люди (их немного, к счастью), которые хают прошлое, да и неизвестно какого будущего желают своей стране…

«Правда», 7 декабря 2000 г.

ДА СКРОЕТСЯ ТЬМА!

Что век грядущий нам готовит?

В преддверии Нового, 2001 года, Нового века и Нового тысячелетия редакция «Правды» обратилась к ряду известных и авторитетных людей с просьбой ответить на вопрос: что век грядущий нам готовит? Сегодня начинаем публикацию полученных ответов словом патриарха нашей литературы и нашего театра Виктора Сергеевича Розова.

«В глубокой тьме таится он…» Это – Пушкин, и я это вспоминаю, когда думаю о новом неведомом веке, в который мы вступаем.

Каким он будет? Ой, не знаю. Лучше скажу, каким хотелось бы, чтобы он был.

Прежде всего хотелось бы, чтобы моя страна, которая так много перенесла в уходящем веке, и особенно в последнем лихом его десятилетии, поскорее снова вышла на свой настоящий путь. Помню, как было после голода и холода Гражданской войны. Вдруг – нэп, и даже ведь никто предположить не мог, что так быстро наступит невероятное улучшение всей жизни.

А теперь у нас в этих бесчеловечных, жестоких «реформах» как-то все ужасно запуталось и затянулось. Я уж даже и не хочу вспоминать бесчисленные обещания бывшего президента, с какого года и какого числа начнутся стабилизация и подъем. Этими обещаниями все мы сыты по горло. Но при всем при том десятки миллионов людей по-настоящему голодают, а вот теперь еще и замерзают в темноте по воле преступного «главного энергетика» страны. И сколько же это может продолжаться – Россия во мгле?

Думая о наступающем Новом годе и Новом веке (даже тысячелетии!), мысленно повторяю опять-таки Пушкина: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!».

Скорее бы сгинула…

«Правда», 26–27 декабря 2000 г.

ДЕРЖИТЕ МАРКУ СВОЮ

Виктор Розов, драматург, лауреат Государственной премии СССР

Моя подружка «Правда» всего на полтора года старше меня. Мы вместе, рядом прошли большой и нелегкий путь. Всякое бывало. Однако и в самые трудные для газеты времена она держала свою марку.

Откровенно скажу: когда страну нашу начали ломать через колено, когда смешались все ценности, я очень боялся, что газета «Правда» не выдержит и займет какую-нибудь недостойную позицию. Нет, к счастью, этого не случилось. По-прежнему «Правда» осталась верна Правде. Не ударилась в конъюнктуру, не развалилась от всех страшных нажимов. Стояла и продолжает крепко стоять!

Все, что происходит в это драматическое время со страной, с обществом, находит отражение на ее страницах. Мне особенно дорога позиция «Правды» по вопросам литературы и культуры в целом. Дорого и то, что предоставляла мне возможность выступать по самым острым проблемам нашей жизни. Увы, далеко-далеко не каждая газета могла на это пойти – смелости не хватает…

Рад, что в «Правде», отмечающей свое 90-летие, сохранился журналистский костяк не изменивших своим убеждениям, не предавших Родину людей. Вот так и продолжайте марку держать!

«Правда», 30 апреля – 6 мая 2002 г.

Глава шестая А ПЬЕСЫ ЕГО ПРОДОЛЖАЮТ СТАВИТЬ

Да, вот такими мы были, так жили… Это ведь пьеса о моих друзьях. Мне везло на людей – честных, порядочных, чистых. Они меня и воспитывали. Спасибо актерам, которые совсем в другое время поняли и сумели показать, какие это люди.

Виктор Розов

В этой главе речь пойдет о том, чего предыдущие только вскользь касались. О художественном творчестве драматурга Виктора Розова, а точнее – о судьбе его пьес.

Известно, в советское время эта судьба была счастливой. Начиная с 1949 года, с первой написанной им пьесы – «Ее друзья», в многочисленных театрах нашей страны и за рубежом ставилось практически все, что он писал. Как правило, с большим зрительским успехом. По многим его сценариям снимались фильмы, в том числе уже упоминавшийся, по-настоящему эпохальный – «Летят журавли».

Казалось бы, остается констатировать то, что сообщает всем интересующимся справка из Интернета: «Виктор Розов – крупнейший драматург XX века. Его театр – это миллионы зрителей разных поколений, разных стран, это пьесы, вошедшие в золотой фонд драматургии: «В добрый час!», «В поисках радости», «Вечно живые», «Традиционный сбор».

Список действительно вошедших в золотой драматургический фонд розовских пьес я могу продолжать и продолжать. Но вот в чем вопрос: а как используется этот фонд в «антисоветские» годы, то есть после 1991-го?

Драматургия как вид литературы в полном смысле живет тогда, когда ставится в театре. Этим определяется и долговечность (или краткосрочность) автора пьес как писателя. Помнится, журналист Лев Колодный, стараясь всячески уязвить, оскорбить и принизить Розова, сопоставил его с Шекспиром и ернически вопросил: «Неужели пьесам Виктора Сергеевича суждена такая же участь и поколениям зрителей предстоит на спектаклях, поставленных режиссерами будущего, страдать, любить, плакать и смеяться, духовно очищаясь и обогащаясь? Не уверен».

М. Дахненко и С. Курач в спектакле МХАТ им. М. Горького «В день свадьбы»

Дал понять: никто пьесы Розова ставить не будет.

Для меня ясно (ранее об этом уже обмолвился), что злобный прогноз г-на Колодного, конечно же, напрямую был связан с гражданской, общественной позицией писателя, за что и бил его без правил журналист «Московской правды». Будь у Розова другая политическая позиция, соответствующая вкусу Колодного, – глядишь, Лев Ефимович щедро восславил бы его драматургический талант и предсказал бы его пьесам светлое будущее.

Хотя… в то время (начало 1994-го) некоторые основания для злобных прогнозов, пожалуй, имелись. Ведь российские театры почти сплошь перестали тогда ставить не только Розова, но и Горького. Как же, основатель социалистического реализма! Но – скоро хватились: оказывается, все-таки великий драматург…

Конъюнктура политическая, увы, влияет на восприятие и оценку произведений художественных. Уйти от этого бывает нелегко. И в 90-е годы прошлого века это ой как сказалось! А уж по отношению к творчеству Виктора Сергеевича, если учесть его выступления в «Правде», – особенно.

Как всегда, тон задавала «элита». Одно отношение к Розову было у нее в 50-е – 60-е годы и совсем другое – в 90-е. Про начало жизни розовских пьес на сцене известный актер и режиссер Михаил Козаков написал в своей «Актерской книге» так:

«… Когда Ефремов сыграл в спектакле А. Эфроса «В добрый час!», это стало для нас событием выдающимся. Этот спектакль по пьесе Розова вообще можно назвать самым значительным явлением в театральной жизни Москвы тех лет, особенно если понять, что он положил начало дальнейшему развитию Эфроса и Ефремова, двух людей, которые на много лет определили направление современного театра. Но тогда эфросовская режиссура, актерские работы были, без сомнения, новым словом, а Розов казался чуть ли не новым Чеховым. Именно так.

Мы беседовали с И. Квашой о театре, который замышлял Ефремов на основе курса, где учились Игорь и Галя Волчек.

– Нужен новый МХАТ, – сказал Игорь.

– Это так, – согласился я. – Но кто Чехов?

– Розов, – ответил Кваша».

Вот как было. И ведь вскоре пьеса Розова «Вечно живые» действительно станет для новорожденного театра «Современник», созданного Олегом Ефремовым, тем же, чем когда-то для Художественного театра чеховская «Чайка». Скажу словами М. Козакова: «Именно так».

Что же, случайно это получилось? Никак нет. Козаков признает, что колоссальный успех «Вечно живых» (а эту пьесу Виктор Сергеевич начал писать еще в 1943 году!) был подтвержден затем всей последующей работой драматурга: «Тогда Розов действительно был центром, вокруг которого кипели страсти, за право постановок его пьес сражались театры и режиссеры, о спектаклях выходило множество статей».

Случайным такое быть уж никак не могло. И сам Козаков подтверждает это, приводя статистические выкладки: «Из 35 пьес, поставленных «Современником» с 1956 по 1970 год, в репертуаре театра пять (!) было собственно розовских: «Вечно живые», «В поисках радости», «В день свадьбы», «С вечера до полудня», «Традиционный сбор» и одна – его инсценировка «Обыкновенной истории» Гончарова. «Вечно живые» шли в трех версиях, дважды возобновленные… Итак, почти одна шестая часть репертуара – это Розов».

Да ведь и не только в «Современнике» такой успех! «Часто его пьесы шли одновременно в разных московских театрах, – вспоминает Козаков. – Когда они появлялись из-под пера автора, за них брались, я бы сказал, хватались такие режиссеры, как Эфрос, Товстоногов, Ефремов, оспаривая право «первой ночи»… В провинции же пьесы Розова игрались в сотнях театров…»

Могло ли произойти так, будь эти пьесы не талантливы? Собственно, Козаков талантливости автора не отрицает. Но вот, вспомнив былое, неожиданно ошарашивает своим выводом: «Антимещанский писатель Розов сам стал отчасти советским мещанином, смотрящим на мир сквозь «розовые очки».

Откуда это? В чем мещанство Розова? Голову сломаешь, но не поймешь. А Козаков и еще подбрасывает: дескать, «жизнь показала, что все пьесы Розова, кроме разве «Вечно живых», – бабочки-однодневки». Вон как! «Их никогда потом не ставили снова…»

Если не ставили, то тем более не поставят в будущем, – так следует понимать. То есть Козаков в своей оценке становится рядом с Колодным (или Колодный рядом с Козаковым). Они явно одинаковы в своей недоброжелательности и предвзятости.

Только вот жизнь (да, да, именно она!) показала совсем иное, нежели то, чего хотелось недоброжелателям выдающегося русского драматурга.

В феврале 1997 года МХАТ имени М. Горького, руководимый Татьяной Дорониной, показывает премьеру спектакля по самой первой пьесе Виктора Розова – «Ее друзья», написанной в 1949 году. Успех огромный, о чем вы прочитаете в моей статье.

Прошло два года, и тот же МХАТ показывает «В день свадьбы» – спектакль по розовской пьесе, появившейся в 1963 году. И опять успех!

А через некоторое время осуществится и еще один замысел Татьяны Васильевны Дорониной: на сцене МХАТ пойдет знаменитая пьеса Розова «В поисках радости». Бунт против всепоглощающего собственничества, который юный Олег Савин поднимает в 1959 году, оказывается не просто актуальным, а гораздо более актуальным в наступившем XXI веке…

Кстати, в фильме «Шумный день», снятом по этой пьесе, бунтующего Олега Савина играл Олег Табаков. Хорошо играл, страстно. А со временем, глядя на самодовольное, расплывшееся лицо мэтра, я думал: в кого же, увы, превратился тот юный и обаятельный Олег, набрасывавшийся с отцовской шашкой на осточертевшую мебель! Предал «шестидесятник» своего героя и его идеи, как предали, к сожалению, и многие другие.

Казалось бы, «новый» Табаков никогда уже не обратится теперь к «старому» Розову. Но вот проходит время – и происходит нечто такое, что должно, наверное, всерьез испортить настроение Колодному. Весной 2012-го узнаю: Театр под руководством Олега Табакова (называемый «Табакеркой») поставил розовскую пьесу 1978 года «Гнездо глухаря»! И я смотрю этот спектакль на сцене МХТ имени Чехова…

Ну ладно, когда ставит розовские пьесы МХАТ имени Горького – театр Дорониной – это понятно. Для колодных Розов и Доронина – маргиналы, вчерашний день. А тут мало того, что театр любимого колодными «за все» Табакова и сам он в главной роли, да ведь к тому же поставил пьесу наимоднейший молодой режиссер Константин Богомолов. И правительственная «Российская газета» пишет: «…Воссоздавая быт и взаимоотношения людей брежневской эпохи, создатели спектакля говорят с залом о современности».

Значит, современен Розов. Значит, современны лучшие пьесы советской драматургии. А о чем писал я в своей статье 1997 года «Свет и тепло доброты» после просмотра возобновленных на сцене МХАТ «Ее друзей»? Об этом!

Теперь же читаю в «Аргументах и фактах» (№ 21, 2012 год): «Сегодня театры вновь ставят советские пьесы: в «Современнике» – «Пять вечеров» Володина, во МХАТе им. Горького – Розова и Вампилова, в Театре п/р О. Табакова репетируют «Гнездо глухаря» Розова, в МХТ им. Чехова – «Прошлым летом в Чулимске» Вампилова. В Иркутске фестиваль пьес Вампилова проводят. Почему режиссеров на старое потянуло? Г. Полуянова, Клин».

И отвечает читательнице Олег Табаков, худрук Театра под руководством О. Табакова и МХТ им. Чехова. Приведу его ответ полностью:

«Такое случается – с написанными и 40 лет назад, и 140 лет назад пьесами. Когда нет высокохудожественной современной драматургии, то в поле зрения театра попадают пьесы, в чем-то существенном перекликающиеся с нынешней быстротекущей жизнью. Да, лет 20 назад мы пытались бежать от, как нам казалось, позорного советского прошлого. Но «бежали» – вовсе не значит «убежали». Да и человек от Рождества Христова поменялся мало – к сожалению ли, к радости ли, не стану утверждать. И пьесы Розова и Вампилова, которые мы репетировали, время не подвергло инфляции. Они рассматривают острую проблематику дня сегодняшнего: что такое верность, обман, предательство, как нравственность проверяется искушением сытого быта».

Выделю самое главное для нашей темы: пьесы Розова время не подвергло инфляции! Это признал даже режиссер, находившийся на противоположных Розову общественно-политических позициях. То есть эти пьесы доказывают свою жизнеспособность и долговечность не какой-то конъюнктурой, а своей психологической глубиной, своими художественными достоинствами. И, конечно, непреходящей актуальностью поднятых проблем, ставших, как ни удивительно, еще более злободневными.

Меня уже вконец сразило признание такого отъявленного антисоветчика, как Олег Басилашвили, в интервью газете «Мир новостей» (от 31 июля 2012 года): «Я не режиссер, но мечтаю сейчас поставить пьесу Виктора Розова «В добрый час!», где герой с шашкой наголо бросается на мебель. Накопительство считалось жутким мещанством, изменой всем семейным традициям. Посмотрел бы, как мы к этим людям отнесемся сейчас? Хорошо это или плохо? Смешно или нет?»

Ну и ну! Даже Басилашвили, сверхгорячий поклонник Ельцина и Гайдара, озадачился теперешним торжеством накопительства и обратился к Розову. Правда, «В добрый час!» и «В поисках радости» то ли сам артист, то ли интервьюер перепутал, но ведь по-своему обе пьесы актуальны. Как и многое другое у Розова: надо только, чтобы режиссеры повнимательнее перечитали эти психологически тонкие, глубокие, по-настоящему талантливые произведения. В них свет души незаурядного автора.

Колодный и Козаков уже биты с их прогнозом. Ведь «Вечно живые» не сходили со сцены ряда театров и в 90-е годы, а останутся вместе с фильмом «Летят журавли», я уверен, навеки. Но вот, как видим, возобновляются одна за другой также те розовские пьесы, которые считались вроде бы почти забытыми. Их успех дает надежду, что возвращение к зрителям всего лучшего из наследия выдающегося драматурга XX века будет продолжаться.

Колодный издевался над возможностью такой перспективы, а я, перефразируя его и Козакова, скажу: да, пьесам Виктора Сергеевича суждена не однодневная, долгая участь. Да, поколениям зрителей на спектаклях, поставленных режиссерами будущего по его пьесам, предстоит страдать, любить, плакать и смеяться, духовно очищаясь и обогащаясь.

Скажем великое спасибо писателю за то, что он сделал для нас и будущих поколений.

СВЕТ И ТЕПЛО ДОБРОТЫ

О новой постановке старой пьесы Виктора Розова в театре Татьяны Дорониной и о больших надеждах, которые рождает спектакль

У меня нет сомнения, что спектакль этот – одно из самых больших и значительных событий в нынешней театральной жизни. Наверное, даже самое значительное.

С режиссером Валерием Усковым и актрисой Татьяной Дорониной

Театр взял пьесу, написанную почти пятьдесят лет назад никому не известным тогда начинающим драматургом, пьесу, которую ни он сам, ни критики не относили позже к лучшим его произведениям, а потому совсем забытую. Взял, поставил – и свершилось настоящее чудо.

Впрочем, тут изначально очень важно, какой театр и почему он остановил свой выбор именно на этой пьесе.

Татьяна Васильевна Доронина давно думала о том, чтобы поставить спектакль, как говорилось некогда, для школьников старшего возраста. Причем такой спектакль, который, вопреки и наперекор возобладавшей ныне жестокости, вливал бы в ребят доброту.

Поиск, вполне естественно, привел к Розову – человеку и драматургу генетически доброму.

И вот на предложение написать пьесу вдруг последовало встречное предложение. Абсолютно неожиданное! Знаете, сказал Виктор Сергеевич, поставьте «Ее друзья».

Сперва в театре были весьма озадачены. Пьеса 1949 года. Тогда, поставленная в Центральном детском замечательными театральными педагогами Пыжовой и Бибиковым, она имела определенный успех. Но подлинный-то громкий успех и широкая известность пришли к автору не после этой «пробы пера», а когда появились «В добрый час!», «В поисках радости» и особенно «Вечно живые» – на сцене новорожденного «Современника». Первый же свой труд драматург и в последующие сборники не включал, считая недостаточно совершенным.

– Нет, вы все-таки прочтите повнимательнее, – попросил он теперь Доронину.

А через несколько дней уже она те же самые слова обратила к известному кинорежиссеру Валерию Ускову, предложив ему поставить в своем театре «Ее друзья» и услышав по поводу пьесы вполне понятные сомнения.

– Нет, – сказала художественный руководитель МХАТ имени Горького, – вы прочтите, пожалуйста, повнимательнее.

Так заново, полвека спустя, судьба «Ее друзей» была решена. К великому счастью для театра и зрителей. Но не только! Не боясь впасть в преувеличение, скажу: для всей нашей сегодняшней и, надеюсь, завтрашней культуры.

* * *

В чем смысл происшедшего? В неожиданном для многих успехе старой скромной пьесы, который напомнил самые триумфальные из былых розовских премьер?

Да, это успех. Безусловно. Такого органического слияния зала с переживаемым на сцене я уж давно не чувствовал. И затаенное дыхание, и слезы, и добрый смех. А в конце – буря благодарных аплодисментов, долго-долго не отпускавших создателей спектакля. Так было 6 февраля на официальной премьере, когда огромный зрительный зал был заполнен до отказа; но точно так же, рассказывали мне, – и на предыдущих шести «прогонах»…

Между тем пьеса действительно скромная и, что называется, непритязательная. Кто-нибудь скажет: сентиментальная. Да и совсем, казалось бы, несовременная!

Девочка, отличница, кандидат на золотую медаль, за полгода до выпускных экзаменов начинает вдруг слепнуть. Нужна сложная операция. Срываются все планы, связанные с окончанием школы и будущей учебой. Однако друзья берутся помочь Люсе подготовиться к экзаменам, чтобы успешно их сдать.

Вот и все.

Но, оказывается, какой непредвиденный оборот приобретает давняя история, рассказанная в свое время драматургом и воплощенная театром в наши дни!

Я не очень удивился, когда услышал от Виктора Сергеевича, что история эта документальна. То есть пьесу свою он написал, прочитав газетный очерк о реальной школьнице и ее друзьях. Как выразился, «написал на одном дыхании».

Но я подумал вот о чем. Возможна ли сегодня такая ситуация и напечатали бы очерк о ней?

Даже если бы где-нибудь что-то подобное произошло, согласитесь, вряд ли это привлекло бы внимание большинства газет. Сами видите, чем они заполнены.

Тем более трудно представить, что молодого драматурга увлечет ныне аналогичный жизненный сюжет.

Виктора Розова привлек, увлек, искренне взволновал.

Часто говорят, и не без основания, о какой-то загадке розовских пьес. При обсуждении этого спектакля тоже было немало сказано о магической тайне, секрете драматургического материала. Все вроде предельно просто, а, поди ж ты, как трогает!

– Я иной раз смотрю на телеэкран, где человеку вспарывают живот или всаживают пулю в голову, и остаюсь абсолютно равнодушным, – заметил редактор газеты «Дуэль» Юрий Мухин. – А тут ведь и никакой смерти нет, но… глаза мокрые.

Так вот осмелюсь назвать, в чем, на мой взгляд, главный секрет этой самой магии розовского таланта. В его абсолютной искренности.

О, пусть никто не подумает, что искренность не так уж много стоит по сравнению, скажем, с мастерством! Сколько можно вспомнить мастеровитых и по-своему талантливых пьес, которые оставляют нас бесстрастно-холодными наблюдателями. Или повестей и рассказов, которые мы читаем вполне прохладно, хотя умом отдаем должное профессиональным достоинствам автора.

Розов все, что писал, по-моему, писал сердцем. С искренней Верой, Надеждой, Любовью. Уже в этой своей самой первой пьесе – с верой в целительную силу человеческой дружбы и доброты. И авторская искренняя вера передается зрителям.

Нет, сначала актерам. Удивительные подробности рассказывал мне о работе над спектаклем его постановщик – народный артист России Валерий Усков. Для него, много сделавшего в кино и на телевидении (наиболее известны поставленные вместе с Владимиром Краснопольским телесериалы «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень», а сейчас на экраны выходит грандиозный «Ермак»), эта работа в театре была дебютом. И никогда раньше, по собственному его признанию, не испытывал он столь дружного и доброго настроя творческого коллектива.

– Все эти месяцы мы жили в атмосфере необыкновенной доброты, которая шла, конечно, от Розова и согревала нас, прекрасным светом освещала все вокруг. Она захватила не только актеров, но и работников так называемых вспомогательных цехов – костюмеров, бутафоров, реквизиторов, рабочих сцены. Всем было как-то радостно и хорошо. И жаль завершать такую работу. А когда спектакль прошел на зрителя первый раз и уже разбирали декорации, занавес нечаянно открылся – и оказалось, что в зале еще сидят люди. Много людей. Стали опять аплодировать, благодарить. Ну что может быть театру дороже?

Усков ставил пьесу о собственной юности. Он сам окончил школу лишь на год позже розовских героев, в 1950-м, и, как главная героиня, с золотой медалью. Как и в пьесе Розова, они в своей школе тоже ставили «Молодую гвардию» (а в какой школе не ставили ее тогда?).

Я это к тому, что Валерию Ивановичу глубинно близки были реалии пьесы, за которую он взялся и которой в конце концов увлекся страстно. Ему и его однокурснику по ВГИКу – художнику Владимиру Серебровскому доставляло истинное наслаждение вновь окунуться в обстановку тех лет и с узнаваемыми деталями воссоздать ее: тесную комнатку путейского инженера и несколько претенциозную гостиную в квартире академика, строгий кабинет школьного директора и небольшой спортзал, где мальчики из мужской школы вместе с девочками из женской, в гости к которым они пришли, готовятся к новогоднему вечеру.

А музыка, песни! Щемящий сердце «Школьный вальс» Дунаевского, сопровождавший выпускные вечера нашего поколения и детство последующих – с первого класса, естественно, стал музыкальным эпиграфом спектакля, сразу же переносящим в то время. Однако Усков вспомнил (очень кстати!) и совершенно прелестный, хотя мало кому известный «Новогодний вальс» Вадима Ломова – своего товарища по годам учебы в Уральском университете. На слова автора, которого даже он припомнить теперь не может. Но и слова из того времени! Светлые, чистые, в полном согласии с мелодией:

Голубыми снежинками ранняя К нам в окно постучалась зима. Наша улица в городе крайняя, Прямо на поле вышла она…

Песни, очень точно отобранные, помогают режиссеру многое выразить. Ведь это гораздо больше, чем просто создание стиля «ретро», когда он вводит в действие «Летят перелетные птицы», а затем и пронзительно завершает спектакль этой великой песней Исаковского и Блантера, которая нынче, увы, не звучит совсем:

Летят перелетные птицы Ушедшее лето искать, Летят они в жаркие страны, А я не хочу улетать. А я остаюся с тобою, Родная навеки страна, Не нужно мне солнце чужое, Чужая земля не нужна.

Не «эта страна». Родная! Навеки. И не «перелетные птицы» воспеваются, которым там Родина, где теплее и сытнее. Вы чувствуете, какой остросовременный смысл обретает песня, написанная вскоре после Великой Отечественной?

А на стене в кабинете директора школы вас остро резанет по сердцу будничная деталь – учебная карта, где через обширное пространство – красные буквы: СССР.

А вот одна из девочек-школьниц, собравшихся дома у подруги, в разговоре о будущем читает Пушкина:

Когда-нибудь, и скоро может быть, Все области, которые ты ныне Изобразил так хитро на бумаге, Все под руку достанутся твою…

– Помните, – комментирует она, – это Борис Годунов своему сыну говорит, когда тот карту земли Русской рисует. Вот когда я смотрю на карту нашей страны, думаю: все это под руку досталось нашу! Дух захватывает! Все охватить хочется!

Розов – едва ли не самый «тихий» из советских драматургов. Пафос и всякие громкие речи, отдающие официозом, чужды ему органически. Но… в этой пьесе, как видите, пафос был.

Конъюнктура? Неизбежная дань, которую пришлось заплатить, чтобы проложить дорогу на сцену?

Думаю, тут все сложнее. Не уступил же начинающий автор, когда на него «давили», чтобы вставил где-нибудь упоминание имени Сталина. Однако высокую, приподнятую ноту, романтическую по сути своей, в том нашем времени и его юных героях он все же расслышал! И постарался передать.

Свидетельствую: это – было. Постепенно заглушенное и, кажется, совсем уже сведенное на нет всепоглощающим цинизмом.

Сцена из спектакля МХАТ им. М. Горького «Ее друзья»

Но могли, могли мы тогда – не официозно, а от души! – сказать высокое слово о Родине. Или о дружбе, о хороших книгах, учивших нас добру. Это теперь даже само слово «дружба» заменяется «партнерством».

Режиссер принял достаточно смелое, однако, как стало ясно, правильное решение: сохранить авторский текст в первозданности, не меняя в нем ни единого слова! Были попытки и покушения. То от автора, то от кого-нибудь из актеров, то вдруг даже от него самого. Но, советуясь и обсуждая совместно, приходили к выводу: не надо.

В результате чего и родился этот уникальный спектакль, удивительно передающий дух времени и самочувствие людей в нем.

– Да, вот такими мы были, так жили, – сказал Виктор Сергеевич в кратком слове к зрителям после премьеры. – Это ведь пьеса о моих друзьях. Мне везло на людей – честных, порядочных, чистых. Они меня и воспитывали. Спасибо актерам, которые совсем в другое время поняли и сумели показать, какие это люди.

Актеры поняли и сумели. Надо сказать, спектакль соединил мхатовцев старшего, среднего и, что особенно дорого, самого молодого поколения. Ветеран театра народная артистка России Клементина Ивановна Ростовцева, колоритно играющая домработницу Нюшу, время действия знает не понаслышке. Оно, это время, было частью жизни народной артистки России Светланы Коркошко – очень достоверного классного руководителя и заслуженной артистки Генриетты Ромодиной, в которой я увидел памятные черты моих школьных директоров. Время зримо несут в себе Валерий Косенков в роли отца Люси и Наталья Вихрова – мать, а также Владимир Ровинский, сдержанно, однако весьма выразительно рисующий инвалида-фронтовика, ставшего педагогом. Ансамбль «отцов и матерей» ярко дополняет Лариса Жуковская в образе легкомысленной, взбалмошной и все-таки добродушно-обаятельной «академической жены».

Но главные поздравления – молодым. Для них время, в которое они переносятся действием пьесы, – уже далекое прошлое. Причем основательно оболганное и растоптанное! Как же смогли они – Ира Фадина, Ксения Косаренкова, Наташа Моргунова, Ира Курносова, Саша Морозов, Максим Дахненко, Станислав Курач, – как смогли, преодолев толщу лет и напластования злобной клеветы, пробиться и постигнуть нечто самое существенное, самое драгоценное в людях поколения, презрительно именуемого ныне «совками»?

Прошу извинить за беглую перечислительность имен. Конечно, работа каждого из вас, дорогие, любовная и филигранная, заслуживает обстоятельного разбора.

Но газета тесна. Потому примите от представителя ребят 40– 50-х годов хотя бы общие для всех вас уверения, что с задачей своей вы справились блестяще.

Для меня же это – неопровержимое доказательство, что народная артистка СССР Татьяна Доронина формирует молодой состав своего театра не по одним лишь профессиональным, но и по человеческим, душевным качествам. Иначе, думаю, такой спектакль был бы просто невозможен.

* * *

Подведу итог. В своем подзаголовке я написал о больших надеждах, рождаемых новой постановкой старой советской пьесы. Какие же это надежды?

Вскоре после августовского переворота в 1991-м или перед ним «Литературная газета» опубликовала программную статью под заголовком «Поминки по советской литературе». Тем самым как бы забивался последний гвоздь в семидесятилетний период всей отечественной прозы, поэзии, драматургии. Ну разве что за некоторыми исключениями, не относимыми к литературе советской.

Прошло время. Много чего еще было сделано, чтобы советскую литературу люди забыли напрочь. Ее, согласно «образовательным стандартам», даже исключили из школьных и вузовских программ. Но вот в театре появляется стопроцентно советская пьеса, и зритель, массовый зритель, молодой зритель приветствует ее как долгожданное явление, по которому откровенно истосковался. Я прикинул: 1200 мест в зале, прошло семь спектаклей – это значит почти десять тысяч человек. Стало быть, число зрителей советского спектакля уже на днях превысит количество всех читателей собрания сочинений так и оставшегося мало кому известным Виктора Ерофеева, который провозгласил в своей статье те самые «поминки».

А в пустых залах кинотеатров идет новый фильм еще одного могильщика советского искусства – Эльдара Рязанова: «Привет, дуралеи!» Героиня фильма, как и в пьесе Розова, слепнет. Только не в проклятые советские времена, а в наши замечательные капиталистические. И проблему ей приходится решать совсем иную, о которой тогда никто и не задумывался: где достать деньги на операцию? Стоимостью от двух до четырех тысяч долларов. В рублях – примерно от десяти до двадцати миллионов.

Вот такая получается комедия. Хорошо, что по закону комедийного жанра нашелся запрятанный когда-то предками дорогой браслет. А если бы не нашелся?

Посмотрит этот фильм молодой наш человек не из «новых русских», а потом – пьесу Розова в театре Дорониной. Неужто не задумается? Неужто не спросит себя: к чему же нас привели?

Ясно, что во избежание и таких вот сравнений очень хотелось бы кое-кому советскую драматургию из употребления изъять. Но главное – она несет необыкновенно мощный заряд духовности, противостоящий всяческим «капитал-шоу» и «ток-шоу» с их циничной нацеленностью на чистоган. Творческая встреча Виктора Розова и Татьяны Дорониной – двух наших духовных лидеров в драматургии и театре, да и во всем патриотическом движении, – убедительное тому свидетельство.

Именно об этом прежде всего говорили при обсуждении спектакля «Ее друзья» Николай Губенко и Жанна Болотова, Валерий Ганичев и Владимир Бондаренко, Сергей Куняев и Владимир Костров…

Кажется, это первая советская пьеса, поставленная за последние годы. Первая ласточка. Но будем надеяться – не последняя.

Я уже услышал от Татьяны Васильевны: «В поисках радости» была бы сейчас актуальна.

Сам вспомнил и «Платона Кречета» Корнейчука, и арбузовскую «Таню», другие пьесы, и лирические, сердечные стихотворные драмы и комедии Виктора Гусева, которых нет на сцене давным-давно…

Боже, какое накоплено у нас богатство, продолжавшее лучшие традиции русской классики и оказавшееся под спудом! Обращение к нему, я уверен, поможет в борьбе за человеческое в человеке.

Виктор Кожемяко

Февраль 1997 г.

А ВСЕ-ТАКИ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ БОЛЬШЕ!

Пьеса Виктора Розова, написанная треть века назад, вновь ожила на сцене МХАТ имени М. Горького

Знаменательное и радостное совпадение: через три дня после премьеры спектакля «В день свадьбы» по пьесе Виктора Розова на той же сцене состоялось сотое представление другой пьесы того же автора – «Ее друзья». И тот же режиссер – народный артист России Валерий Усков, многие из тех же молодых актеров. Между тем следует заметить, что «Ее друзья» были написаны пятьдесят лет назад (это самая первая пьеса выдающегося нашего драматурга), а «В день свадьбы» – тридцать пять лет назад…

Что побудило МХАТ имени М. Горького взять для постановки одну за другой эти, казалось бы, давние пьесы, которые много лет уже не ставились? Думаю, ответ содержится в двух именах: Виктор Розов и Татьяна Доронина.

Да, конечно, именно в них – объяснение замечательного феномена, свидетелями которого мы стали. Татьяна Васильевна Доронина, олицетворяющая в нынешнем театре лучшие, достойнейшие традиции отечественной сцены, искала и ищет для своего коллектива такой драматургический материал, чтоб на его основе можно было вести разговор со зрителями о самом главном сегодня. Этот материал дает «не новая» драматургия Виктора Сергеевича Розова, которая оказывается гораздо интереснее многих современных пьес.

Вот когда становится совершенно очевидной непреходящая ценность того, что он писал давно, отнюдь не рассчитывая, наверное, на зрителей конца века или начала будущего тысячелетия. Как и драматурги всех времен, писал для сцены своего сегодняшнего дня. Но этот день для него счастливо продлился! Понятно почему: людям всех времен нужны доброта, тепло сердечное, любовь, нужно серьезное осмысление, зачем и как они живут, и, если в пьесах выражено все это искренне и талантливо, они, как мы убеждаемся, способны значительно продолжить свою сценическую жизнь.

Нынче многие остро ощущают дефицит простого человеческого тепла. В общественном устройстве, которое нам навязали, отчуждение людей друг от друга диктуется всеми условиями существования. Каждый за себя! Думай только о себе, лишь о себе одном заботься. Вместо дружбы внедряют «партнерство», любовью призывают «заниматься». А вот первая пьеса Розова, выбранная театром Дорониной, – о настоящей дружбе, вторая – об истинной любви.

Любовь, совесть, долг, верность… Все это завязано сюжетом драмы «В день свадьбы» в такой тугой узел, что разрубить очень нелегко. Потому что рубить надо по живому. Если накануне свадьбы, уже слаженной, вдруг встает перед женихом и невестой вопрос, а есть ли у них взаимная любовь, если спокойная, ровная радость неожиданно оборачивается невыносимым страданием, причем каждый из двоих ни в коем случае не хочет страдания для другого, как может этот узел развязаться, чтобы драма не стала трагедией? Только если оба, справившись со многим в себе, сумеют быть на подлинной человеческой высоте.

Должен подчеркнуть, что психологическая задача, поставленная автором перед молодыми исполнителями ролей Нюры и Михаила, чрезвычайно сложна. Я помню интересные спектакли «В день свадьбы» 1960-х годов, однако при всей интересности исход вот этой, самой главной сюжетной линии далеко не всегда убеждал.

Может, отчасти сказывается особое мое нынешнее чувство и к розовской драматургии в целом, и к доронинскому театру, но здесь я почти безусловно верю юным Наталье Моргуновой и Максиму Дахненко, обратившим, кстати, на себя внимание еще в «Ее друзьях». Пока есть некоторая скованность и зажатость в каких-то эпизодах, все будет от спектакля к спектаклю совершенствоваться, но главное, по-моему, уже достигнуто. Перед нами ну такая узнаваемая девушка из рабочего пригорода! А в душе она предельно скромна и добра. Та самая русская женщина, которая может, как никто другой, и собой пожертвовать во имя любимого. «Люблю тебя, Миша! Не могу твою судьбу брать… Не хочу!» – этот крик отчаянный в финале вырывается у нее из самого сердца.

Михаил у Дахненко несет в себе неизгладимый отпечаток трудного военного детства, которое, однако, не озлобило и не отъединило от людей, а, наоборот, выработало повышенную ответственность перед ними и постоянную серьезность чувств. Он может в определенный момент даже ближайшему детдомовскому другу Василию показаться «выдуманным» человеком, который «порядочным выглядеть хочет». Но нет, он на самом деле такой! Порядочный в полном смысле, а не «в наряды разряженный». А поскольку порядочность весьма нелегко дается как в жизни, так и на сцене, актер должен преодолевать некоторую однотонность и однокрасочность того, что раньше прямолинейно именовалось положительным героем. Необходим сегодня этот живой и убедительный положительный герой как никогда!

С. Курач и К. Косаренкова в спектакле МХАТ им. М. Горького «В день свадьбы»

Собственно, Василия Заболотного тоже не назовешь отрицательным. Хороший, в сущности, парень получается у талантливого Станислава Курача, искренний, веселый, честный. Ну, «по женской части» увлекается, перебирает, это есть. Однако и здесь он чуток к чувству подлинному, расчета и высокомерия не приемлет, а детдом, из которого, как считают некоторые, выходит лишь ворье, для него совершенно иное – нечто вроде нравственного мерила: «У детдома душа есть, а у тебя эгоизм один… Один ход – полный вперед всем корпусом. Так ведь и обожраться можно».

Это резко звучит в его столкновении с Майей Мухиной – антиподом не только Василию, но и основной нравственной позиции самого автора. В спектакле этой роли повезло. Выбор на нее столь яркой актрисы, как Наталья Пирогова, помогает уйти от схематизма «резонерши со знаком минус». Все у нее вырывается изнутри горячо и убежденно, любая пакость. А уж до чего для наших дней современно Розов эту Майю написал, а Пирогова сыграла! Вы только послушайте коронный ее монолог: «Да разве они молодежь понимают!.. Они все свои принципы в нос тычут!.. Все понять не могут, что их век кончился, другой идет. Не хочу я половыми вопросами мучиться, без них дел хватает… Плюйся не плюйся, к тому идет – к свободе! Старики повымрут, наши порядки будут, увидишь».

Ну как? Другой век календарно сейчас и в самом деле на пороге. Что же, будет веком Мухиной? Она ведь изложила, можно сказать, программу нынешних «молодых реформаторов», их установку на то, чтобы поскорее вымерли ненавистные «совки», тормозящие безграничную свободу «новых порядков». Она эти порядки и олицетворяет. С чувством полноправной хозяйки (прямо-таки по знаменитому чубайсовскому «Больше наглости!») бросает дочка начальника вызов всем – и своим сверстникам, и, уж конечно, этим донельзя надоевшим старикам с их опротивевшими принципами.

Невероятно интересно (на «Ее друзьях» – то же самое!), сидя в зале, прислушиваться к его восприятию спектакля. Особенно вот в таких кульминационно напряженных сценах. Зал опять на розовском спектакле в основном молодой, что само по себе для театра большое завоевание. И реагирует, я бы сказал, удивительно адекватно! То есть все, что автор вместе с театром хотят утвердить, горячо приветствуется, а все, что создателям противно, неприемлемо, чуждо, вызывает явное отторжение и у зала. В наше время, когда реакция на хорошее и плохое, положительное и отрицательное смазана, а часто бывает даже «с точностью до наоборот», столь полное покорение своих зрителей доронинским коллективом дорогого стоит.

Очевидна заслуга в этом режиссера-постановщика Валерия Ускова. Известный по своим работам в кино и на телевидении (телесериалы «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень», поставленные им совместно с Владимиром Краснопольским, идут до сих пор, а недавно на экраны вышел и эпический «Ермак»), он нашел себя в театре Дорониной как бы заново. Бывают же такие точные приглашения! И Розов, что называется, лег ему на душу, оказался стопроцентно его драматургом, и театр – тоже его. Сплотил здесь творческую группу молодежи, заинтересовал и увлек розовскими идеями, розовской атмосферой. Из «Ее друзей» органично пришли в новый спектакль, кроме уже упомянутых, молодые Ирина Фадина и Ксения Косаренкова, Александр Морозов и Елена Ивасишина. А вместе с начинающим актерским поколением и в полном единстве, взаимопонимании с ним «держат» спектакль опытнейшие мхатовские мастера. Можно было бы много написать, как достоверен в роли старого рабочего и отца любимой дочери заслуженный артист России Владимир Ровинский. Вся большая жизнь хорошего человека, простого в поступках и вместе с тем совсем не простого в размышлениях своих, видна в этом образе. Интересна работа народного артиста России Геннадия Кочкожарова. Даже небольшие роли, выпавшие народным артисткам России Клементине Ростовцевой и Маргарите Юрьевой, заслуженным артисткам Татьяне Маховой и Елене Хромовой, оживлены их талантом, несут верно схваченные черты характеров, времени и среды.

Один мой коллега, посмотрев «Ее друзей», сказал: «Как будто переносишься в машине времени!». Этот дар Ускова, тонко чувствующего и умеющего передать дух времени, в котором происходит действие розовских пьес, проявился и в новом спектакле. Очень помогает режиссеру музыка композитора Валерия Соколова, которая не только аккомпанирует действию, но и органически вливается в него. И, конечно, нельзя не сказать о блестящей работе художника – заслуженного деятеля искусств России и Таджикистана Владимира Серебровского. Прекрасен созданный им волжский пейзаж, просторный, поэтичный, захватывающий душу. Он тоже становится больше, чем просто фоном, на котором развертывается действие спектакля.

После премьеры зал бурно и долго аплодировал. И вот что сказал со сцены Виктор Сергеевич Розов, выражая, как я понял, самое коренное, ради чего он работал и работает: «Хороших людей все-таки больше! Несмотря ни на что, я верю: будущее принадлежит хорошим людям».

А Татьяна Васильевна Доронина обрадовала потом очередным своим замыслом: Виктор Розов, «В поисках радости»…

Виктор Кожемяко

Март 1999 г.

РАВНЕНИЕ – НА РОЗОВА

Заметки после чествования первых лауреатов новой литературно-театральной премии

Мы уже рассказывали об учреждении этой премии, получившей имя выдающегося русского писателя и патриота. Чем продиктована главная идея «Хрустальной розы Виктора Розова»? А вот чем. Есть человек – он живет среди нас, который для многих стал образцом порядочности как в творчестве своем, так и в жизни. Примером высокой взыскательности к себе, гражданского мужества, любви к литературе, театру и Родине.

Это – Виктор Сергеевич Розов. И вот Московский интеллектуально-деловой клуб во главе с Н.И. Рыжковым решил: пусть будет премия, ориентирующая писательские и театральные таланты на розовские достоинства! В положении так и записали, что премия «Хрустальная роза Виктора Розова» присуждается авторам талантливых, самобытных и ярких произведений литературы и достижений в театральном творчестве, исполненных высокой гражданственности, художественности и патриотизма.

Определены первые лауреаты новой всероссийской премии. В Московской государственной картинной галерее народного художника СССР А.М. Шилова состоялось вручение наград и чествование победителей творческого конкурса.

ИМЕНА

Прежде всего надо рассказать, кого же признали победителями. Перед экспертным советом, которым руководит художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин, стояла очень непростая задача. Ведь на первом этапе претендовали на премию более семидесяти человек, выдвинутые общественными и творческими организациями. Причем могу засвидетельствовать, что каких-то случайных кандидатур среди них не было. Отобраны – одиннадцать.

По разделу литературного творчества первым значится драматург. И это понятно. Виктор Сергеевич Розов, который из-за болезни не мог присутствовать на церемонии вручения, в своем обращении к ее участникам написал: «Я надеюсь, что новая премия даст возможность в первую очередь проявиться новым талантливым драматургам и способствовать появлению нового театрального языка российских театров».

Так вот, Михаил Ворфоломеев – именно такой драматург, за короткий отведенный ему срок сумевший существенно обогатить нашу сцену. Его острые по сюжету и глубокие по философскому содержанию пьесы стали основой ряда ярких театральных спектаклей, которые шли и идут во многих городах нашей страны и за рубежом. Увы, сам автор нынешней весной ушел от нас, и заслуженную награду получал его сын.

Двое прозаиков среди лауреатов – Сергей Сибирцев и Вадим Месяц. Первый удостоен премии за романы «Государственный палач» и «Приговоренный дар», второй – за повесть «Ветер с конфетной фабрики» и сборник рассказов «Когда нам станет весело и светло». Совершенно разный творческий почерк, но темы у обоих современные, а мастерство незаурядное, и каждый из этих молодых авторов видит в сегодняшней жизни проблемы, о которых надо говорить.

Молод и поэт Федор Черепанов, отмеченный премией за стихотворный сборник «Устье каменных гор». Он еще студент Литературного института имени А.М. Горького, а наибольшие успехи его связаны с продолжением лучших традиций отечественной поэзии.

Этим традициям был посвящен цикл «Поэты России» на телеканале «Русский дом» – беседы, ставшие очень заметным, впечатляющим событием. Вел их профессор Литературного института Владимир Смирнов, и он тоже вполне заслуженно – в числе лауреатов.

А среди театроведов и театральных критиков пальма первенства отдана Инне Вишневской, чьи выступления, по признанию многих, несут справедливость. Кстати, в Литературном институте профессор И.Л. Вишневская много лет руководит драматургическим семинаром вместе с B.C. Розовым.

За выдающуюся театральную деятельность специальной премии экспертного совета удостоена Татьяна Васильевна Доронина – народная артистка СССР, художественный руководитель МХАТ имени М. Горького. Вот факт абсолютной бесспорности в оценке, признание заслуг действительно выдающихся! Сумевшая вопреки многочисленным препятствиям и неимоверным трудностям не только сохранить мхатовский коллектив, но и поднять его на новый уровень, она выпускает спектакль за спектаклем, сама с неизбывной силой своего дара создает новые сценические образы, воспитывает талантливую молодежь.

Знаменательно, что вместе с Татьяной Дорониной лауреатом Розовской премии стал один из молодых актеров МХАТ имени М. Горького – Андрей Чубченко.

– Он эту премию заслужил, – сказала Татьяна Васильевна.

Нашу беседу с ней о молодежи в театре, о том, что такое розовские принципы и требования, надеюсь опубликовать позднее. А пока замечу, что по разделу театрального творчества экспертный совет преимущественное место отвел молодым. Это и Глеб Подгородинский, интересно сыгравший Чацкого в «Горе от ума» на сцене Малого театра, и Екатерина Климова, привлекшая внимание исполнением роли Дездемоны в Центральном театре Российской армии, и Марина Брусникина, ставшая организатором комплексного постановочного проекта «Мхатовские вечера» в МХАТ имени А.П. Чехова.

Кроме лауреатов есть еще и дипломанты. Их четырнадцать. А номинации говорят сами за себя. Вот некоторые: за мужество и талант в отстаивании русского реалистического искусства; за бескорыстие и благородство при поддержке отечественной культуры; за верное служение отечественному театру…

С художником Александром Шиловым

АТМОСФЕРА И РЕЗОНАНС

Об атмосфере вручения Розовских премий и дипломов хочу сказать особо. Организаторы постарались, чтобы это стало действительно незабываемым для всех. Способствовали настроению праздничности и торжественности уже сами стены, сам дух галереи Александра Шилова, где проходило торжество.

– Запоминайте это все! – говорил, обращаясь к награжденным, один из вручавших награды – народный артист России и Молдовы Эмиль Лотяну, сам заметно взволнованный. – Запоминайте эти прекрасные картины на стенах, этих людей вокруг, эти напутствия, которые здесь звучат.

Напутствия и люди были весьма достойные. Премии вручали Николай Рыжков, Юрий Соломин и Николай Губенко, Валерий Ганичев и Станислав Куняев, Александр Шилов и Михаил Ножкин… С прочувствованным словом обратилась к собравшимся супруга и верная соратница Виктора Розова – Надежда Варфоломеевна…

Да, да, все это было по-человечески очень тепло и вместе с тем необыкновенно значительно. Конечно же, начало пути такой премии – событие! Но вот я думаю: а стало ли событием по-настоящему всероссийского масштаба? Имею в виду прежде всего информированность людей. Вернувшись две недели назад с так называемой «пресс-презентации», где учредители Розовской премии рассказывали о ней журналистам, я стал смотреть, как же прореагирует телевидение. Но ни по одному каналу сообщения в тот вечер не последовало!

Завершали день на канале «Культура» итоговые полуночные «Новости культуры». Ну здесь-то, казалось бы, сам Бог велел! Нет, сладкоголосый Флярковский какие только новостишки не перебрал, включая сетования по поводу «напряженки» с финансированием «российско-английской» или «англо-российской» премии «Букер». А о премии Розова даже не обмолвился! Такие вот у них приоритеты.

Правда, мне сказали, что на следующий день кто-то другой все-таки представил на этом канале сюжет о Розовской премии. На других же каналах, кроме ТВЦ, так и замолчали вглухую. Почти не откликнулись и газеты.

То же самое, с небольшими вариациями, повторилось после вручения премий. Меня не удивляет, конечно, такое отношение к награде с именем Розова определенных телеканалов и газет. Но кроме уж совсем антирусских имеются, так сказать, «умеренно патриотические» или сами себя считающие таковыми. А они почему молчат? Может быть, более активными должны быть и учредители. Есть ведь нынче такое понятие – «раскрутка». Надо, значит, «раскручивать»! Очень досадно будет, если эта премия (особенно эта!) по звучанию станет клубной. Она должна быть общенациональной – в полном смысле слова.

НЕОБХОДИМОЕ ДОПОЛНЕНИЕ

И еще одно соображение, о котором не могу не сказать.

Вместе с дипломом и очень красивым призом, изготовленным на Гусевском хрустальном заводе по проекту профессора Л.И. Никитиной (та самая «Хрустальная роза»!), вместе с денежной частью премии лауреатам вручался не менее ценный дар – трехтомное собрание сочинений B.C. Розова.

Просто замечательно, что в издательстве «Олма-пресс» успели завершить это дело к торжеству. Добротное полиграфическое исполнение, множество уникальных фотографий. Приятно взять в руки такие книги… Составитель трехтомника Юрий Голубицкий, проделавший большую работу, еще раньше говорил мне, что это будет самое объемное, даже чуть ли не вообще полное собрание сочинений Виктора Розова. Что ж, самое объемное из выходивших до сих пор – да. А вот насчет полноты…

Да, в трехтомнике полно представлен Розов-драматург. Здесь все его пьесы, сценарии, даже инсценировки. Но ведь в последние годы страна узнала Розова и как страстного публициста! Острая боль за разрушенное и поруганное Отечество, горячее возмущение действиями тех, кто все это учинил, не отпускающая тревога за будущее России – вот что пронизывало многочисленные его статьи, беседы, интервью на страницах патриотической печати.

Помню, с каким волнением читали при мне военные в Рязани беседу с Виктором Сергеевичем о проблемах нашей армии – «Ну-ка, матушка, встань с колен», опубликованную на страницах «Советской России». Да вот и сейчас, в день вручения премий, Николай Иванович Рыжков сказал мне, что перечитывал сохранившиеся у него две беседы, напечатанные после трагических событий 1993 года. Одна из них, помню, называлась «Сеются зубы дракона…» Проникали розовские слова до самого сердца!

А в сжатом публицистическом разделе третьего тома очень мало гражданских выступлений последнего времени. Наверное, сказалось, что составляли этот раздел работники театральной библиотеки, по вполне понятным причинам отдавшие предпочтение теме театра, литературы, искусства.

Но Розов последних лет гораздо шире! И более всего силен он в это трагическое время, осмелюсь сказать, – другим. Именно в публицистике с новой и неожиданной силой проявилось его гражданское лицо, излилась его истинно патриотическая душа.

Если бы нашлись среди состоятельных друзей Московского интеллектуально-делового клуба люди, которые помогли бы восполнить такой пробел, то вышла бы еще одна розовская книга, своего рода дополнительный, четвертый том собрания сочинений с его публицистикой проклятого десятилетия.

Виктор Кожемяко

Ноябрь 2001 г.

Глава седьмая ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ. НЕСМОТРЯ НА РОКОВУЮ БОЛЕЗНЬ…

Всегда считал и считаю, что социализм – наиболее человечный путь развития. В конечном счете он не делит людей на классы, не распродает всеобщее богатство, данное им свыше. Землю, например…

Какой клич кликнуть? Какое магическое слово произнести, чтобы подействовать на совесть, на нравственную сторону жизни людей?

Виктор Розов

О его болезни, ставшей роковой, я услышал впервые не от него и совершенно случайно. Весной 2000 года был у академика Валерия Ивановича Чиссова, директора Института онкологии имени Герцена, показал по ходу разговора номер «Правды», где оказался портрет Розова, а хирург вдруг говорит:

– Наш больной…

– Как?!

Он стал что-то пояснять.

А я думал: да что же Виктор Сергеевич даже словом не обмолвился про такое…

Но этой темы он избегал и в дальнейшем. Когда я звонил ему по телефону или приезжал в больницу, домой, потом в хоспис, меньше всего речь шла о болезни. Спрашивал его, конечно, как он себя чувствует, и получал неизменно короткий ответ: «Да ничего». И тут же он переходил к проблемам, которые беспокоили его больше всего.

Получалось, как будто мы с ним продолжаем давний разговор, начатый более десяти лет назад: что происходит и что будет с нашей страной?

– Жаль, писать не могу, – обронил однажды. – Раньше, бывало, вроде ни с того ни с сего, а пьеса вдруг в голову влетела. Сейчас не влетает.

Когда же я спросил его, о чем все-таки могла бы сегодня быть новая пьеса Виктора Розова, ответил:

– Интересно было бы написать о семье, в которой дети знают, что отец богатеет нечестным путем. И что в душах у них творится…

Он, начинавший когда-то как автор Центрального детского театра, в эти последние месяцы своей жизни особенно много думал о детях, о молодежи. Ведь они – будущее страны. А какие они?

Его потряс сюжет, показанный по телевизору: пятнадцатилетние подростки убили своего товарища. Фактически ни за что: прорвалась какая-то накопленная жестокость. И ведь сколько подобных сюжетов!.. Я тогда приехал к нему, чтобы поговорить о первых лауреатах премии «Хрустальная роза Виктора Розова», поразмышлять вместе с ним, поможет ли такая премия лучшим силам в нашей литературе и искусстве. Но на вопрос об этом, занятый в мыслях совсем другим, он сказал:

– Не знаю. Честно говоря, меня сегодня интересует не столько литература, сколько жизнь. Сегодняшняя жизнь. Какая она стала.

И трагедия убийства пятнадцатилетнего мальчика, о которой узнал он накануне, буквально не могла его отпустить, определив все содержание нашего разговора.

– Откуда у молодежи такая жестокость?.. Откуда же родилась эта гидра уголовщины? Ужасная гидра! По телевизору только и слышишь: преступление за преступлением.

Тут же начинает говорить о том, что показывают молодым на телеэкране.

– Телевизор, извините, стал какой-то дрянной! Не имеет как будто цели и установки, к чему он зовет, чего хочет. Всякую гадкую всячину несет.

Вот теперь минуло еще больше десятка лет, а телевизор продолжает нести ту же «всякую гадкую всячину». Ах, Виктор Сергеевич, мало что меняется к лучшему!..

Он, впрочем, не хотел, чтобы его негативные высказывания о современной жизни «наводили тоску». Видел и хорошее в молодежи. Радовался, например, как воспринимают молодые его пьесы, поставленные в театре Татьяны Дорониной. Стремился поддержать талантливого юного художника Святослава Гуляева, о котором говорила с ним моя коллега по «Правде».

С Виктором Кожемяко. Одно из последних интервью газете «Правда»

А мне представлялось необходимым снова и снова напоминать со страниц моей газеты о великом подвиге военного поколения. И когда приближалась 60-я годовщина начала Великой Отечественной, поехал к Виктору Сергеевичу в больницу, чтобы вспомнить те дни. Был у меня при этом один вопрос, который давно хотел задать ему. Очень важный: почему он и другие, такие же, как он, имевшие право по состоянию здоровья не пойти на войну, все-таки пошли?

– Наверное, у всех было по-разному и вместе с тем в чем-то одинаково. Что касается лично меня, то на ваш вопрос я ответил в той же пьесе «Вечно живые». Там ведь моего героя тоже спрашивают, зачем он идет, зачем ему это. А он отвечает: «Я должен быть там, где всего труднее». Так он понимает долг.

Точно так же понимал свой долг будущий автор пьесы, вложивший в уста героя свое ощущение, свое понимание. И мне показалось не просто интересным, а замечательным дальнейшее размышление Виктора Сергеевича по этому поводу:

– Меня, конечно, за такие слова, произносимые в пьесе, нигде не ругали, но, думаю, некоторые критики все же косо посматривали: ишь, чего написал. Мол, легко сказать, а пошел бы сам?.. Однако совесть моя была чиста. А вот если бы не пошел, то не знаю, смог ли бы тогда жить.

Жизнь по совести, поступки по совести, творчество по совести… Бывая с ним долгими часами в те месяцы, которым суждено было составить последние, завершающие страницы его жизни, я думал: наверное, удивительные выдержка и спокойствие, которые меня в нем поражают перед лицом смертельной болезни, крепятся прежде всего сознанием чистой совести.

А рядом с ним все время видел еще одного удивительно красивого душой человека – его жену. Их совместная жизнь приближалась тогда к шестидесяти годам. Их любовь прошла испытание войной, временем, множеством невзгод. И, став свидетелем, как самоотверженно помогает Надежда Варфоломеевна Розова мужу своему в дни и ночи тяжелейших страданий, я не мог не сказать о ней благодарное слово в газете. Под рубрикой «Красивый человек».

Они поистине были достойны друг друга, Виктор Сергеевич и Надежда Варфоломеевна…

Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ТАМ, ГДЕ ВСЕГО ТРУДНЕЕ

За окном больничной палаты – яркая зелень июня. А пришел я сюда, чтобы услышать воспоминания о другом июне, который был в 1941-м, шестьдесят лет назад. Всем в нашей стране, кому довелось его пережить, он врезался в память навсегда.

Вот и Виктор Сергеевич Розов, я знаю, живет с этой памятью. Она дает о себе знать невыносимыми подчас болями в ноге – последствием тяжелого ранения. Она – в самой знаменитой пьесе замечательного драматурга «Вечно живые», в прославленном фильме «Летят журавли». И в беседах, бывавших у нас на разные темы и по разным поводам, нет-нет да обращался он к тем дням.

Теперь, накануне 60-летия начала Великой Отечественной, я прошу его подробнее вспомнить, как все начиналось для него. Вспомнить и сказать о каких-то уроках тогдашнего времени для нашего нынешнего. Итак, включаю диктофон. Слово – Виктору Розову.

– Московский театр Революции, где я работал актером, в июне 1941-го был на гастролях в Кисловодске. Божественные места! Я получал необыкновенное наслаждение дивностью дивной той природы, которая с течением тысячелетий ваяла эти скалы, эти пропасти, эти горные вершины. Само пребывание здесь наполняло твой дух какой-то романтикой, создавало у тебя прямо-таки сказочное ощущение: ты живешь в некотором царстве, в некотором государстве. Вот так мне было хорошо.

Проснулся я 22 июня в приподнятом, чудесном настроении. Было воскресенье, и были планы, намеченные с вечера: идти на рынок куда-то в горы. Такой рынок-барахолка, рынок-развал с местными товарами, мы там еще ни разу не были, но надо посмотреть – говорят, очень интересно.

Выхожу я из номера гостиничного и вдруг чувствую: что-то все не так. В воздухе как бы все находится в непонятно другой ауре. Спрашиваю товарища, идущего по коридору:

– Происходит что-то? Что случилось?

– А ты не слыхал?

– Да нет, проснулся только.

– Война началась!

– Да брось ты…

– Я тебе говорю!

– А у кого разузнать-то получше?

– Да никого нет, все с утра разошлись.

Спешим на улицу. Смотрю, люди ходят какие-то растерянные. И тут репродуктор со столба все мне подтвердил.

Мысли смешанные были у меня. Накануне, 21-го, мы играли в Пятигорске, и по дороге туда из Кисловодска я поспорил с заведующим нашей музыкальной труппой, что война на носу, война будет не сегодня-завтра. Тот уверяет: нет, не будет, это исключено, ни в коем случае. А я разгорячился и говорю:

– Да война будет завтра!

Конечно, я не в прямом смысле это сказал, а получилось…

Потом этот человек, Иван Михайлович, уже много лет спустя спрашивал меня:

– Розов, откуда вы знали, что начнется война?

А я не знал, я чувствовал. Наверное, как и многие другие. Потому что все время предвоенное так было накалено, так густо начинено порохом, что война должна была разразиться. И ощущение мое было: вот-вот…

Дальше такие у меня воспоминания лирические. Мы опять играли спектакль в этот вечер в Пятигорске, «Собаку на сене» Лопе де Вега, а я весь трепещу, как жилочка. Не пропустить бы чего-нибудь! Ведь началась война, и первый раз в жизни ты увидишь настоящую войну. Не в кино, не в театре, а настоящую. Пусть сейчас ты за тысячу километров, идет война где-то далеко, но ты непременно будешь там.

А пока подглядываю в дырочку в занавесе сбоку: что творится со зрительным залом, как он отреагировал на войну? Обыкновенно на наших спектаклях, особенно где участвовала Бабанова, в зале было битком набито и всегда толпа перед входом. На этот раз смотрю – не все места заняты, свободных кресел много. Через какое-то время смотрю опять – нет, не полон зал! И это уже заставляет мой пульс биться учащенно. Значит, нечто неведомое охватывает людей.

Кончился спектакль. И, оказывается, на улицах погашен всюду свет! Не знаю, мера эта была действительно необходимая или, что называется, на всякий случай, но оставались кое-где лишь какие-то контрольные лампочки. А темнота такая! Темень южной ночи. И мы идем, держась за руки, перекликаясь: «Вася!.. Митя!.. Дальше куда?.. Думаю, направо…» Кругом мрак.

Короче говоря, кое-как добрались до вокзала. Поехали в Кисловодск. А на следующий день услышал я уже и некоторые звуки войны. Мы репетируем, а в это время за окном раздается марш. Боевой марш. Это идет колонна призывников. Мы бросаем репетицию и бежим смотреть, как идут эти люди. Они шагают, а сбоку бегут женщины, что-то крича…

Прервались наши репетиции. Прервались тут же и гастроли. Нас грузят в вагоны, и мы едем в Москву.

Замечаю, отменены гудки сигнальные к отходу и приходу поездов. Или это показалось мне тогда? Вообще мне казалось, что сразу как-то меньше стало звуков. Все в напряжении. Едем в этом напряжении по другой уже в чем-то стране…

А в голове вопрос: что делать? Я себе ответил так: идти в военкомат. По приезде в Москву первым делом узнал, где он находится, поскольку до этого там не бывал – на то были причины, о которых сейчас скажу. Ну вот, разыскал. Подаю свою книжечку – по-моему, коричнево-зеленого цвета. Мне служащий, который сидит в окошке, говорит:

– Чего ты пришел? У тебя полное освобождение от военной службы. У тебя же глаз правый не видит на девяносто процентов.

И разговор наш закончился.

Тогда мы с Митей Вуросом, он был мой товарищ, тоже актер Театра Революции, решили идти в народное ополчение. Как вскоре выяснилось, далеко не мы одни…

Узнали адрес: 2-я Звенигородская улица. Туда собирались люди с Красной Пресни, и собралось очень много народу. Во дворе школы шла запись.

Некоторые мои впечатления. Когда построились, военный говорит:

– У кого есть освобождение от армии – шаг вперед!

Ни один не сделал шага вперед, хотя я, например, видел, что у некоторых, в том числе у моего соседа по строю, очки больше похожи на телескоп…

На следующий день мы пришли в этот же двор уже с рюкзачочками. И пошли на войну. Другими словами не могу это определить. Народ, состоящий из студентов консерватории, Московского университета, музыкального училища, студентов и молодых актеров Театра Революции… Хороший был народ! Но, конечно, сугубо штатский.

Пошли под вечер. Идем. Тишина. И раздается только топот ног – этот, можно сказать, знаменитый топот ног, который потом повторится в фонограммах многих фильмов. Шлеп, шлеп, шлеп…

Вдруг – голос пожилой женщины из стоящих на краю тротуара:

– Возвращайтесь живыми!

* * *

Очень остро он это запомнил – женский возглас в мертвой, как ему казалось, тишине. И спустя годы даже включил в свою пьесу «Вечно живые».

– Но вернулись, конечно, не все. Мы покидали матушку-Москву надолго, а многие навсегда…

Из предыдущих бесед с Виктором Сергеевичем и его книги «Путешествие в разные стороны» я уже знаю, что будет для него дальше. Рытье противотанкового рва на историческом Бородинском поле, когда руки сбивались в кровавые мозоли. Страшный бой с утра до вечера, где он вместе с товарищами в расчете легкой 76-миллиметровой пушки отражал атаки намного превосходящих вражеских сил. Прорыв из окружения. Тяжелейшее ранение и палата смертников. Чудо возвращения к жизни, а потом, после многомесячного лечения в госпиталях, – инвалидность.

В Театре имени Маяковского (бывший Революции) есть мемориал в память погибших, куда Виктор Розов каждый год 9 мая приносит цветы. Здесь имена тех, кто уходил на войну одновременно и вместе с ним, так что чувства его тут мне понятны. Но есть один вопрос, очень важный, который давно хотел задать, и вот задаю сегодня.

Это вопрос о том, почему он и другие, такие же, как он, которые могли не пойти на войну (имели право не пойти!), все-таки пошли.

– Наверное, у всех было по-разному и вместе с тем в чем-то одинаково. Что касается лично меня, то на ваш вопрос я ответил в той же пьесе «Вечно живые». Там ведь моего героя тоже спрашивают, зачем он идет, зачем ему это. А он отвечает: «Я должен быть там, где всего труднее». Так он понимает долг.

– Значит, вы вложили в уста Бориса свое ощущение и свое понимание?

Борис Бороздин – Алексей Баталов герой фильма «Летят журавли»

– Абсолютно верно. Меня, конечно, за такие слова, произносимые в пьесе, нигде не ругали, но, думаю, некоторые критики все же косо посматривали: ишь, чего написал. Мол, легко сказать, а пошел бы ты сам?.. Однако совесть моя была чиста. А вот если бы не пошел, то не знаю, смог ли бы тогда жить.

Он говорит, что вопрос, как себя вести во время войны, каждым решался индивидуально. Напоминает, что немало было и таких, которые, наоборот, старались избежать, то есть от фронта любыми способами уйти.

Вот, может быть, знаете – было такое понятие: самострел. Война показала ему свое лицо, частичку этого беспощадного, ужасного лица, и он с отчаяния и от страха выстрелил в себя. Только чтобы больше не идти. Я, когда увидел первый раз войну, увидел раненых – эти перебинтованные головы, оторванные руки, ноги, совершенно отсутствующие и полные боли глаза, когда услышал эти стоны, во мне тоже что-то перевернулось. Может, одно время держался даже где-то на грани срыва. Но держался. Ну а когда война началась и я ехал из Кисловодска в Москву, мне уже было ясно: я должен принять в этом участие! Потому что мне в голову сразу влетела мысль отца, которую я не раз от него слышал: «Человек должен быть там, где всего труднее».

– Так это завет вашего отца?

– Вы правильно сказали: у меня были заветы. И мне хотелось, чтобы в пьесе моей это прозвучало именно как завет. Это главное!

– А как вы думаете, возможно ли до нынешней молодежи такое донести?

– До всех – нет. До всех и никогда это не дойдет. Тут вопрос серьезный! Из семьи, из дома твоего собственного, где дверная ручка, которую ты однажды починил, вот из этого дома что ты выносишь? В жизнь всеобщую. В общество. Дома тебя должны наполнить, грубо говоря – напичкать непременными, непреложными заповедями, которым ты призван следовать всю жизнь. Из дома надо выйти чистым и вернуться туда еще более очищенным, поскольку ты что-то еще познал.

– Я согласен с вами. Дом, семья – это чрезвычайно важно. Однако они тоже разрушаются сегодня. Многие устои разрушаются! И молодой человек оказывается на семи ветрах, обуян всякими злыми стихиями – уличными, телевизионными, проклятого этого порнографического шоу-бизнеса. Да еще алкоголь, наркотики… Все разлагает. А ведь самому себя, одному, в такой атмосфере трудно воспитать. Далеко не каждый может.

– Мы с вами снова, в который раз, приходим к этому сложному делу – воспитанию. Мне хочется напомнить мысль английского философа Локка, которой открывается в его книге глава «О сущности человека». Приведу, кажется, дословно: здоровый дух в здоровом теле – вот истинный предел человеческого счастья, возможного в этом мире. Начало этой формулы в свое время мы часто повторяли, однако как утверждение звучало: в здоровом теле обязательно здоровый дух. Но ведь не так! В здоровом теле может быть такой дух, что не дай Бог… Разве вы не знаете?

– Болен сегодня дух, нездорова, и очень, духовная жизнь нашего общества.

– Да. И не представляю, когда же тут произойдут целительные перемены, которые крайне нужны. Очень далеко заходит! Так далеко уже все зашло…

Разговор наш длился долго, и могу лишь пожалеть, что газетная тесная площадь не дает возможности воспроизвести его полностью. Но, прослушивая несколько раз запись, я обратил внимание, как настойчиво мой собеседник возвращается к одному и тому же вопросу: а насколько сильны мы сегодня? Насколько реально сильна теперь наша страна?

– Я очень не люблю, – сказал он, – казенный оптимизм. И, по-моему, сейчас очень много лжи. Иногда у меня такое впечатление, что мы ничего, ничего не знаем… А какие испытания ждут нас впереди? С чем придется столкнуться, может быть, уже и в недалеком будущем?..

Старый писатель, человек, много переживший на своем веку, и настоящий патриот, душой болеющий за судьбу Родины, он с большой тревогой воспринимает происходящее в нынешнем раздробленном и деформированном мире. Считает: опасность велика и многолика для человечества в целом и для нашей страны в особенности (хотя оговаривался все время, что никого не хочет пугать).

…А что же мы будем делать, если не останется у нас людей, исповедующих принцип: «Я должен быть там, где всего труднее»?

Виктор Кожемяко

В СТАЮ ПОПАЛ – ХВОСТОМ ВИЛЯЙ?

А об этой встрече с Виктором Сергеевичем, когда он уже был безнадежно болен, рассказывает моя коллега по «Правде» Татьяна Витальевна Морозова, которая теперь тоже ушла от нас. Поводом для встречи стал портрет писателя, представленный на художественной выставке.

Молодой художник Святослав Гуляев, лауреат первой премии конкурса «Пушкин и Москва», особенно ярко заявил о себе в год 200-летия А.С. Пушкина. В музее Пушкина была развернута его выставка, посвященная поэту. Литературные темы переплелись с историческими сюжетами, в частности, поражала картина «Пир Петра Великого», посвященная 300-летию Российского флота. А недавно в Центральном Доме литераторов состоялась седьмая персональная выставка двадцатидвухлетнего студента Суриковского института. Со стен булгаковского дома из картинных рам на зрителей смотрели Виктор Розов, Наталия Дурова, Геннадий Печников, Людмила Касаткина, Сергей Колосов, Светлана Коркошко. Судя по тому, что они пришли на открытие выставки и говорили много восторженных слов в адрес художника, портреты им пришлись по душе.

Виктор Кожемяко

В тот день из-за болезни не смог прийти только Виктор Сергеевич Розов, который и был одним из инициаторов, покровителем этой выставки. С патриархом отечественной литературы и Святославом Гуляевым мы встретились спустя несколько дней в рабочем кабинете писателя. За окнами уже буйствовала весна, на солнечном асфальте грелась бабочка, трехлетний малыш норовил шагнуть на зеленый газон. Виктор Сергеевич сидел в кресле, подперев голову рукой, совсем как изобразил его на портрете Святослав Гуляев. Втроем мы беседовали о том, как живется в искусстве молодым талантам, и главное – как сберечь данное Природой дарование, как распорядиться им. Я подумала, что Святославу несказанно повезло – иметь такого наставника.

– Почему я согласился позировать Святославу? – говорит Виктор Сергеевич. – Меня захлестнули его энтузиазм, его увлеченность. Я видел многие его работы. Они показались мне интересными, перспективными для художника, который только-только заявляет о себе.

– Наше время отличается тем, что некогда известные, маститые художники, писатели, актеры стали невостребованными, находятся в творческом простое. И поэтому особенно отрадно, что в свои двадцать два года Святослав имеет возможность работать, проводить выставки. Какое напутствие вы дали бы молодым художникам?

– Не обольщаться первыми успехами первых выставок. У начинающих художников, как правило, еще нет своего искусства. Есть лишь его предчувствие. Если художник хочет в будущем чего-то достичь, совершенствовать свой талант, ему предстоит долгая, упорная, вдумчивая, я бы сказал, келейная работа. Творческому человеку необходимо уединяться в каком-нибудь «художественном монастыре». Я бы советовал Святославу и всем молодым, кто только начинает творческий путь, быть крайне осторожными в стремлении поскорее занять определенное место в современной суете. Не терять самостоятельности, остаться вне стаи, пусть даже очень влиятельной. Для настоящего творца это во все времена было презираемо.

– Тем не менее, после уничтожения Советского Союза значительная часть российской интеллигенции оказалась в той самой стае, о которой говорят: «В стаю попал – лай не лай, а хвостом виляй». И голоса многих наших актеров, писателей, поэтов, которые в социалистической стране звучали действительно самобытно, красиво, пробирая, как говорится, до мурашек, теперь слились в глумливое повизгивание. Из их творческого кредо напрочь изъяты такие понятия, как нравственность, долг, совесть. Есть ли объяснение тем метаморфозам, что претерпели наша интеллигенция, наши идеологи?

– Даже странно в современных деятелях усматривать понятие совести. Даже тени ее я у них не вижу. Нашу интеллигенцию я бы разделил на три группы. Одна из них, как метко это подметили в какой-то газете, уже на брюхе поползла к новому президенту. Другая часть, когда в России свершилась контрреволюция, оказалась во власти бессознательных ошибок. И третья (их, к сожалению, меньшинство) осталась верной идеалам, которые всегда превозносила наша великая русская культура.

– Почему же все-таки именно интеллигенция, ползущая на брюхе к восседающим на троне, оказывает столь сильное, хотя и пагубное, влияние на умы и души людей? Сомневаюсь, чтоб эти служители муз не ведали, что творят…

– В семи кругах ада, описанного Данте, есть такой круг, где помещены злые советодатели. Вот и у нас в стране, как только переменился строй, сразу появилось слишком много злых советодателей – как своих, так и зарубежных. Объединившись, они сыграли и продолжают играть страшную роль в дальнейшей судьбе России.

– Виктор Сергеевич, одна из телепередач «Кофе со сливками» на ТВ-6 была посвящена вашей жизни, творчеству. Но когда вы сказали, что являетесь сторонником социалистического пути развития, и попытались объяснить его преимущества перед капитализмом, ведущий беспардонно перевел разговор на другую тему… Перепугался. Не могли бы вы сейчас закончить прерванную мысль?

– Всегда считал и считаю, что социализм – наиболее человечный путь развития. В конечном итоге он не делит людей на классы, не распродает всеобщее богатство, данное нам свыше. Землю, например. Давно уже дискутируют – приватизировать ее или нет? Но чудовищна даже сама постановка вопроса! Земля принадлежит человечеству не только в смысле, что все мы найдем в ней свое успокоение. Это основа жизни всей планеты. Если же земля будет принадлежать отдельным капиталистам, они станут смотреть на нее только как на средство добычи денег и будут к ней безжалостны. Земля перестанет рожать, превратится в пустыню.

Вопрос о земле – это и вопрос огромной политической важности: ведь страна и так почти вся уже продана. В результате значительная часть народного богатства оказалась во власти небольшой группы людей. Большинство же живет в нищете или крайне скромно. Да, при социализме мы тоже жили не слишком богато, но были уверены, что впереди у нас, у страны есть будущее, более обеспеченное. К сожалению, случилось так, что иные партбилетчики стали главными капиталистами. И при их участии осуществляются мечты главным образом Соединенных Штатов – освоить в собственных интересах бескрайние просторы России. А мы, русские, им не нужны. Нас они считают неполноценными людьми. Но в этом-то и есть их самая страшная ошибка, на которой они и прогорят. Мы – великая страна. Духовно весь мир живет Россией.

Беседовала Татьяна Морозова

С журналисткой газеты «Правда» Татьяной Морозовой и Сергеем Михалковым

СТРАШНО, ЧТО МОЛОДЕЖЬ УБИВАЕТ ДРУГ ДРУГА

Осенью 2001 года в Государственной картинной галерее народного художника СССР Александра Шилова состоялось первое вручение первым лауреатам новой литературно-театральной премии «Хрустальная роза Виктора Розова», которая учреждена Московским интеллектуально-деловым клубом под руководством Н.И. Рыжкова. Но человек, чье имя носит эта творческая награда, сам присутствовать на торжественной церемонии не мог: Виктор Сергеевич уже продолжительное время болен. Чтобы узнать его мнение о премии, о нынешнем состоянии нашей культуры и жизни в целом, еду с фотокорреспондентом «Правды» к нему домой. Превозмогая болезнь, 88-летний Розов готов говорить о главном – о том, что особенно беспокоит и тревожит его сегодня.

– Виктор Сергеевич, вам рассказывали, как прошло вручение премий?

– Да. Жена там была, сын, внучка…

– Что вы об этом думаете – может быть, такая премия поможет лучшим силам в нашей литературе и искусстве?

– Не знаю. Честно говоря, меня сегодня интересует не столько литература, сколько жизнь. Сегодняшняя жизнь. Какая она стала.

– Все последние годы вы думали и говорили об этом.

– Страшная стала жизнь! Очень страшно жить. Вот говорят: бен Ладен. Да не из-за бен Ладена. Страшно, что молодежь у нас такая. Когда пятнадцатилетние подростки убивают своего товарища – просто так! И это обычным стало. Откуда у молодежи такая жестокость? Бессмысленная жестокость… Это в моем сознании не укладывается. Я прожил очень длинную жизнь, и никогда такого не было. Откуда же родилась эта гидра уголовщины? Ужасная гидра! По телевизору только и слышишь: преступление за преступлением.

– Жизнь этим перенасыщена, и телевизор – тоже.

– Телевизор, извините, стал какой-то дрянной! Не имеет как будто цели и установки, к чему же он зовет, чего хочет. Всякую гадкую всячину несет. А моя медсестра Лена говорит, что ей просто стыдно смотреть телевизор со своим семнадцатилетним сыном.

– Наверное, телевизор-то как раз очень виноват в том, что с молодежью сейчас происходит. Вообще, вседозволенность. О чем в свое время Достоевский предупреждал…

– Да, на сегодняшний день «Бесы», наверное, самая злободневная его книга. Не «Братья Карамазовы», самый великий роман, где нравственные нормы высоко подняты, а именно «Бесы».

– Приходится это вспоминать. И в жизни бесовщина, и на телевидении – она же. Разгул бесовщины!

– Да, да… Не знаю, как их остановить. Ведь они же убивают друг друга!

– Вы о молодежи?

– Конечно.

– Наверное, и потому, что пустота в душе, что никто ими сегодня не занимается, что многие предоставлены самим себе.

– Мечтали о свободе – пожалуйста, наступило царство свободы… А оказывается, наступила анархия. Откуда такая жестокость, жестокосердие, что убивают пятнадцатилетнего подростка свои же товарищи? Бессердечие!

– Жестокостью тот же телевизор переполнен. Все время демонстрируют насилие, и это не может не передаться молодым.

– Это я давно заметил. Когда еще не было у нас такой уголовщины. Но уже с американскими боевиками пошли на голубой экран всякие эти жестокости. И вошли в жизнь. Теперь родители боятся детей из дому выпускать. Сами вечером боятся выйти.

– Наша литература, культура в целом тоже находятся в сложном состоянии.

– По-моему, культура во многом зашла в тупик. Не может понять, как же оказать влияние на жизнь – благотворное, а не тлетворное. Верх берет именно бесовщина.

Вот и я не могу понять, что сегодня представляют собой их ценности, чего они не могут переступить. Все, кажется, могут!

– Вы снова о молодежи?

– Да. Такой массовый характер все это приняло…

– Я-то придаю большое значение премии вашего имени как стимулу. Премию Виктора Розова нельзя будет давать безнравственным людям в искусстве, за безнравственные произведения…

– Знаете, относительно этого я не очень обольщаюсь. Иногда стихи вспоминаю:

И погромче нас были витии, Да не сделали пользы пером. Дураков не убавим в России, А на умных тоску наведем.

Вот я не хотел бы, чтобы мои эти негативные высказывания о современной жизни наводили тоску. А другого я говорить сейчас не могу, другого не вижу.

Какой клич кликнуть? Какое магическое слово произнести, чтобы подействовать на совесть, на нравственную сторону жизни людей?

– Трудно это. Но как надо!

– Я сейчас не берусь сказать. Ничего писать не могу.

– А если бы могли, если бы не болезнь, то, наверное, о молодежи стали бы писать? К ней бы обратились?

– Да, наверное. Нынче ведь все у молодых перевернуто с ног на голову! Ценятся больше всего ловкость рук и мошенничество, умение делать деньги из ничего. Появились эти «новые русские», хотя по сути никакого отношения к русским они не имеют. Психология у них не русская, а американская. Интересно было бы написать о семье, в которой дети знают, что отец богатеет нечестным путем. И что в душах у них творится…

– Я вот что хочу сообщить вам, Виктор Сергеевич. При всем плохом, что с молодежью сегодня происходит, как воспринимаются молодыми ваши пьесы в театре Татьяны Дорониной! И самая первая из написанных вами – «Ее друзья», и «В день свадьбы». Очень современно они звучат и с очень большим интересом смотрятся. Какая напряженная тишина по-прежнему стоит в зале, какая живая на все реакция, какой непосредственный отклик…

– Я тоже это заметил, когда был на первых спектаклях. И удивился, что молодежь, оказывается, все понимает.

– Значит, есть и такая молодежь! По-моему, это все-таки не может не обнадеживать.

– Ох, ох, ох… Но почему одни молодые убивают других?

– Вы не можете уйти от этих мыслей, я так понимаю.

– Не могу. Все время возвращаюсь к тому, что творится с людьми и как остановить этот поток насилия, бессмысленного и жестокого.

– Достоевский тоже мучился мыслями об этом. Вот сейчас отмечается 180-летие со дня его рождения, и на фронтоне того же МХАТ имени Горького под руководством Татьяны Дорониной появилось: «Униженные и оскорбленные». Тоже весьма современно – много у нас нынче униженных и оскорбленных…

– Да, это так.

– А вы в свое время, как я понимаю, делали свою инсценировку «Брат Алеша» по «Братьям Карамазовым», потому что увидели там неустаревшие нравственные проблемы?

– Конечно. Они остаются и сегодня. Только теперь они неизмеримо острее.

НАДЕЖДА ВМЕСТЕ С ВЕРОЙ И ЛЮБОВЬЮ

Красивый человек

Надежда Варфоломеевна Розова – жена знаменитого драматурга, и в 2002-м уже к шестидесяти годам приближается срок их совместной жизни.

Познакомившись на встрече Нового года (очень давнего, 1936-го!), когда Виктор Розов вовсе еще не был знаменитым, а был просто молодым актером в Театре Революции, они затем были разлучены войной. Он добровольцем ушел на фронт, едва выжил после тяжелейшего ранения, больше года скитался по госпиталям.

И все-таки, как в романе, снова встретились. Много лет спустя, вспоминая и заново переживая былое, она так напишет об этом в своей стихотворной исповеди:

Послевоенный сорок пятый Соединил нас с ним навек. Тогда – невидный, небогатый, Но очень добрый человек!

А главный итог времени, прошедшего после памятной новогодней встречи, подведет так:

Он выжил всем смертям назло! Мне в жизни очень повезло: Из всех подарков Дед Морозов — Большой и самый дорогой, Конечно, это – Виктор Розов, Мне предназначенный судьбой.

Она верила и верит, что он именно предназначен был ей. Она посвятила ему и детям свою жизнь, не жалея, что, будучи перепективной актрисой, должна была уйти из театра. Ведь потом вернулась в театр – с прославленными пьесами Виктора Розова, в которых столько (кто подсчитает?) ее души и заботы, ее веры и любви.

Жизнь не была легкой, особенно в первые их совместные годы, но любовь и вера в лучшее помогли перенести все.

Вера, надежда, любовь дают этой женщине силы и в последние годы, когда Виктор Сергеевич оказался лицом к лицу со смертельной болезнью. И если в противостоянии ей вот уже много месяцев происходит настоящее чудо, то среди главных творцов этого чуда – она, Надежда Розова.

Напряженные, не знающие отдыха дни. Бессонные ночи. Постоянное стремление облегчить страдания любимого человека и чем только можно помочь ему. Проникновенные ее стихи звучат как молитва:

Не оставляй меня одну, Я тотчас же пойду ко дну. В больнице, дома иль на даче, Но только вместе, не иначе!

А на днях, благодарно обращаясь к врачам, медсестрам и нянечкам 1-го Московского хосписа по случаю десятилетия этого учреждения, где ей с Виктором Сергеевичем тоже приходится бывать, она написала:

Нужны здесь выдержка, терпенье, Всех сил душевная отдача, Пусть Бог пошлет вознагражденье, Пусть вам сопутствует удача!

Скажем же это и мы ей – замечательному человеку, прекрасной женщине – накануне ее дня, когда празднуются Вера, Надежда, Любовь и мать их София. А рядом – и его именины.

Здоровья вам, дорогие Виктор Сергеевич и Надежда Варфоломеевна!

Виктор Кожемяко

«Правда», 27–30 сентября 2002 г.

С любимой внучкой Анастасией

Он всей душой любил родину

Ушел из жизни Виктор Сергеевич Розов. Патриарх советской драматургии. Гражданин великой эпохи.

Он был особенно близок и дорог нам. Писал о дружбе и семье. Любви и молодости.

Истинно русский по духу, Розов отстаивал в своих произведениях доброе и светлое. Проповедовал и силой своего таланта утверждал высшие человеческие ценности, ценности советского строя. Он дал работу нескольким поколениям актеров и режиссеров. Наполнил сцены театров прекрасными пьесами. По самой популярной из них был снят великолепный фильм «Летят журавли».

Ни в жизни, ни в искусстве Виктор Сергеевич не искал легких дорог. В начале Великой Отечественной он добровольцем ушел на фронт, а затем своим творчеством укреплял и сберегал все лучшее в нашей жизни, достоинство, правду и силу духа нашего народа.

Вечно живыми останутся Виктор Розов и его герои в памяти людской, сохраняя в бессмертии честь, долг и совесть.

Г.А. Зюганов, Председатель ЦК КПРФ

Трудно это произносить: умер Виктор Розов. Хотя мы знали, что он давно и тяжело болен, все равно…

Написанные им пьесы составили целую эпоху в отечественном театре. Фильм «Летят журавли» по его сценарию признан одним из лучших не только в советском, но и во всем мировом кино. А была еще уникальная жизнь русского, советского человека Виктора Сергеевича Розова, в которой он, как и в своем творчестве, проявил себя истинным гражданином и патриотом.

В 1941-м, будучи по состоянию здоровья освобожденным от воинской службы, добровольцем ушел в ополчение. Был тяжело ранен – врачи вернули его буквально с того света. Став инвалидом, исключительно мужественно переносил свое положение. А когда в 1991-м над Родиной вновь нависла смертельная угроза, уже очень немолодой писатель опять объявил себя мобилизованным.

Его оружием стала страстная публицистика. В то время, когда многие его коллеги, увы, потеряли свое лицо и ударились, говоря метким розовским словом, в холуяж, Виктор Сергеевич отважным бойцом сопротивления вступил в бой за любимую Родину на страницах «Правды» и «Советской России».

Сколько раз он звонил к нам в редакцию, предлагая выступить в газете! В самые горячие и ответственные моменты предвыборной борьбы писатель Розов всегда поддерживал кандидата от КПРФ. Немедленно откликался, когда его приглашали приехать и сказать свое слово где-нибудь в трудовом коллективе. Пусть потом мучительно болела натруженная раненая нога, солдат Розов не уходил с передовой.

По-солдатски он держался и в поразившей его несколько лет назад неизлечимой болезни.

Мы выражаем сердечные соболезнования Надежде Варфоломеевне, его верной жене и подруге, всем родным и близким дорогого для нас человека.

Он – незабываем!

Правдисты

Душою русский и советский

Беседа Виктора Кожемяко с режиссером Сергеем Розовым, сыном драматурга

В завершение своей книги, посвященной Виктору Сергеевичу Розову, я решил поместить запись беседы с его сыном Сергеем, состоявшейся в год столетнего юбилея писателя. Чем это продиктовано?

Прежде всего, конечно, тем, что Сергей Викторович, родившийся в 1953 году, много лет прожил рядом с отцом, хорошо знает обстоятельства его жизни почти за полвека, да и биографию в целом. А мне хотелось все-таки выйти за пределы пятнадцатилетия, ставшего для Виктора Сергеевича последним, когда я сам непосредственно общался с ним, и рассказать о нем читателям несколько шире.

Есть и еще причины, побудившие меня обратиться к Сергею Розову. Он – режиссер, то есть человек театральной профессии, поэтому к творчеству отца у него не только сыновнее, но и профессиональное отношение. А кроме того, как я давно понял, они были близки во взглядах не только театральных, но и общественно-политических. Виктор Сергеевич прислушивался к нему, а иногда на него даже ссылался: «Вот Сережа говорит…»

Словом, есть смысл нам сегодня послушать, что вспоминает и что думает о своем замечательном отце Сергей Викторович Розов.

ПОЧЕМУ ПОШЕЛ «ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ»

Виктор Кожемяко: Основная цель этой беседы – подробнее познакомить читателей с жизнью выдающегося русского советского писателя Виктора Розова. Однако начать все же хочу не в биографическом порядке, а с того, что считаю второй кульминацией его жизни. Первой была война, куда он ушел добровольцем. А второй – смута на рубеже 80–90-х годов прошлого века, когда, в отличие от многих, казалось бы, близких ему деятелей культуры, поддержавших развал Советской страны, он твердо встал против. Решительно пошел поперек течения, убежденно поднял свой голос в защиту Советского Союза и вообще духовных советских ценностей. Вы все это наблюдали, находясь рядом с ним. Как объясняете такую его позицию? Ведь надо прямо сказать, многих его «демократически настроенных» коллег она тогда удивила…

Сергей Розов: Вы правы, очень удивила. Конечно же, потому, что в большинстве тот круг людей искусства, с которым он был близок, занял совсем другую позицию. И если страстная защита Советского Союза такими крупными деятелями нашей культуры, как, скажем, Юрий Васильевич Бондарев, была вполне предсказуема, то от отца, именно вследствие определенного литературно-театрального его окружения в течение многих лет, ждало это окружение совсем иного.

И он-то знал про либеральный террор, про «террор общественного мнения» – хотя бы по «Дневнику писателя» Достоевского, который не раз перечитывал и где об этом много сказано. А теперь вот самому пришлось столкнуться.

B.К.: Что же так резко развело его с людьми, от которых еще вчера, казалось, он был неотделим?

C.Р.: Многое. Но в первую очередь – отношение к Советскому Союзу и Советской власти.

Нельзя сказать, что он не видел недостатков в текущей жизни. Видел, конечно, и писал об этом. Искренне переживал: было немало такого, что ему хотелось улучшить. Но когда вдруг начали расшатывать Советский Союз и возникла угроза демонтажа Советской власти, он воспринял это как катастрофу.

Я запомнил вот что. Поначалу, в связи с нараставшей стихией разрушения, кое-кто обращался к нему чуть ли не с поздравлениями. Дескать, вы так много сил потратили на улучшение системы, критикуя советскую действительность, но мы же понимаем, что не улучшить ее вы хотели, а сломать. Он обижался и категорически возражал: нет, не было у меня никакого второго дна, никакого подвоха!

В.К.: То есть в отличие, как выяснилось, от многих, он был вполне искренним в жизни и творчестве?

С.Р.: По-моему, такова суть. Лицемерие в любой форме было ему отвратительно. Он рассказывал, например, как однажды, будучи в Америке, встретился с одним из своих учеников по Высшим литературным курсам, который стал эмигрантом. И очень отцу не понравилось, как тот вел себя. В конце концов, сказал ему: «А знаете, в Советском Союзе вы были совершенно другим». Ответ поразил: «Там я все время притворялся». Тогда у отца вырвалось: «Так, может, вам и здесь надо притворяться?»

B.К.: Сам он, я думаю, никогда не смог бы уехать из «этой страны», как выражаются некоторые.

C.Р.: Ни в коем случае! Он с удовольствием ездил в разные страны, с огромным интересом все там воспринимал, особенно музеи, выставки, памятники. Но уже довольно скоро начинал тяготиться и рвался домой.

Как ни удивительным может показаться, но во время этих поездок он сумел разглядеть и существо буржуазной демократии, которой некоторые у нас восторгались. Например, рассказывал мне после посещения им Франции в конце 60-х годов про такой эпизод. Там как раз должен был проходить референдум по вопросу о том, останется де Голль у власти или нет. Муж переводчицы, которая сопровождала отца, входил в президиум организации типа нашего Союза промышленников и предпринимателей. Так вот, накануне референдума приходит этот человек и говорит жене, а она переводит отцу: «Состоялось заседание – де Голля завтра не будет». Отец с удивлением: «Да как же, народ еще своего слова не сказал!» А этот представитель корпорации олигархов только рукой махнул: «Ну причем тут народ…»

B.К.: Сильное впечатление это произвело на Виктора Сергеевича?

C.Р.: Очень сильное. Не единожды к этому возвращался. Политически в тех поездках он оказался, как я понял, гораздо более зрелым, чем даже некоторые люди из партийного аппарата, на кого обрушивалось это западное изобилие и внутренне ломало.

Он видел, что материально там много лучше, чем у нас, но оставался при убеждении: у нашей страны должен быть свой путь. Его не ослепили эти западные витрины и не вскружили ему голову. Помните, как Ельцин облетел статую Свободы, насчитал в супермаркете 80 сортов колбасы – и разочаровался в коммунизме.

Отец с презрением к этому отнесся. Хотя он видел большие их плюсы, но не меньшие минусы тоже видел. Вообще он очень не любил капитализм. Он ведь родился в 1913 году, так что социальной подкоркой отзвуки совсем недавнего русского капитализма ощутил. И абсолютно никакой идеализации российского капиталистического прошлого у него не было. Не мыслил своей жизни без социализма.

В кругу семьи

А когда начались все эти геральдические дела, раскапывание своих дворянских предков, гербов и т. п., он смеялся над этим: «Что ты кичишься? Ну, допустим, прадедушка у тебя был граф, а сам-то ты что собой представляешь?..» Наверное, сегодня это немодно звучит, но он плохо относился к аристократии. В том числе российской.

B.К.: И к появившейся так называемой элите?

C.Р.: Да, и к этой «элите» – тоже. Скажу прямо: он был в полном смысле слова советский человек (как и я, замечу, ощущал себя советским человеком). Вот сейчас издеваются над тем, что у нас формировалась новая общность людей – советский народ. А ведь это действительно так! И отцу это было неимоверно дорого. Ему даже совершенно не важна была национальность человека, он, всегда чувствуя себя русским, был как дома в любой советской республике и дружеские, братские отношения людей разных национальностей, которые сложились в нашей стране, очень высоко ценил. Когда же их стали рвать, он переживал это трагически. Встал против.

СУДЬБА РОДИНЫ ДАЯ НЕГО БЫЛА ВЫШЕ ЛИЧНЫХ БЛАГ И СПОКОЙСТВИЯ

B.К.: Когда он четко понял, что над Советским Союзом нависла реальная угроза?

C.Р.: Помню хорошо: когда было объявлено о референдуме, быть Союзу или нет. Это переполошило и встревожило его невероятно. Я такого даже не ожидал. Мне-то казалось: ну и что особенного? Проведут опрос, люди в большинстве выскажутся за Союз. А он необычайно горячился: «Как ты не понимаешь – есть в жизни такое, что никак нельзя даже ставить под сомнение!..»

После уж я услышал термин: детабуирование. То есть снятие запрета с того, на что было наложено табу. И понял, насколько отец смотрел глубже меня.

Он даже пытался Горбачева отговорить. Дело в том, что какое-то время, около года, Горбачев его к себе приближал. Это после поездки в Японию, когда отец был включен в состав делегации. Так вот, он убеждал Горбачева, что какими бы ни были результаты референдума, уже сам факт его проведения будет страшным ударом по Советскому Союзу.

B.К.: А теперь-то мы знаем, что Михаилу Сергеевичу скорее всего и нужен был такой удар – чем страшнее, тем лучше.

C.Р.: Позже, в 1993-м, точно так же отец пытался предотвратить кровавую развязку с Верховным Советом. Был абсолютно вне себя, звонил кому-то, писал. Все понапрасну…

B.К.: Не понапрасну было, что он свою позицию и свой гражданский темперамент в те годы проявил публично. Во-первых, спас таким образом честь русской интеллигенции, которая основательно себя замарала. А во-вторых, многим помог лучше понять, что происходит.

C.Р.: Он, конечно, и сам понял далеко не сразу. Так называемую перестройку приветствовал и Горбачева вначале поддерживал. Считал, что какие-то перемены определенно нужны. Но когда все стало принимать негативный, разрушительный оборот, он, что называется, уперся. Причем у него был такой характер: если уж он упирался, то очень твердо – переубедить его было невозможно. Скажем, никто не мог ему внушить, что при Советской власти был только ужас и Советский Союз – это ужасно…

Знаете, на него не действовал медицинский гипноз: это впервые выяснилось, когда в 50-х годах он перенес инфаркт. И вот так же не действовал на него гипноз социальный.

B.К.: Меня в то критическое время привлекло к нему именно это его самостояние, независимость и твердость выношенных, выстраданных убеждений, что резко отличалось от поверхностного и угоднического конформизма многих крикливых «творческих интеллигентов».

C.Р.: Вы верно связали его поведение в эти годы с тем, как проявил он себя в 41-м: доброволец, ополчение, тяжелое ранение. Как совершенно искренне, убежденно и мужественно шел он на защиту Родины тогда, так и теперь, через много десятилетий, стал яростно защищать свою любимую Родину – Советский Союз.

В.К.: Однако многим из тех, кто еще вчера был с ним близок, это очень не понравилось! Так же ведь? Вот вы рассказывали мне про театральную критикессу, которая заявила: дескать, вы не понимаете, Виктор Сергеевич, что противопоставляете себя большинству…

С.Р.: Такое было не раз. Он этой критикессе при мне ответил: «А я вот сегодня стоял в магазине в очереди за молоком, и незнакомая женщина мне сказала: «Вы Виктор Сергеевич Розов? Спасибо вам большое, вы ведь один правду говорите о том, что происходит».

Какое-то время тогда ему еще давали слово на телевидении, поэтому люди узнавали его в лицо. Но он довольно скоро встал на позицию резкого, полного неприятия этих капиталистических реформ и всего, что вело к развалу Советского Союза, и трибуны, кроме «Правды», почти всюду стали его лишать.

B.К.: Однако в 1993-м на встречу Ельцина с интеллигенцией в Бетховенском зале все-таки пригласили?

C.Р.: Да, пригласили. Может, какая-то надежда у них была, что удастся его повернуть. А ему там физически плохо стало. Он просто задыхаться начал от всего, что кричали вокруг. Помните? Знаменитый пианист: «Канделябрами их, Борис Николаевич, канделябрами!» Но канделябров, видимо, не оказалось – были танки. Ну и пошли в ход.

Эти люди уже поняли, что очень много может перепасть им от новой власти. Не какие-то цэковские спецпайки – куски куда жирнее. Собственность! Так что знали ради чего стараться. У отца же это вызвало глубокое негодование. И при всей своей сдержанности, тактичности, он отреагировал сразу: «Холуяж!» Заявил после этой встречи, что не видел и не слышал такого ни при Сталине, ни при Хрущеве, ни при Брежневе. То есть сказал правду и сказал прямо, без обиняков.

B.К.: Я часто думаю: а мог бы он в те годы повести себя иначе? Все же возраст, инвалидность, болезни, а он, вместо спокойной жизни, навлекает на себя горы неприятностей…

C.Р.: Уверен, иного не могло быть. Я уже сказал вам про главное в его убеждениях и в характере. А особенно надо учесть, что для него любовь к Родине вовсе не была какой-то декларацией «на публику». Это было глубоко внутреннее, но очень сильное чувство, которое владело и двигало им, заставляло страдать, диктовало решительные слова и поступки.

Я вот говорил, как он болел за Советский Союз и за все советское. Но тогда же, и не менее активно, он начал выступать в защиту русских – русского характера, русской души, русской культуры. А почему? Это опять-таки стало реакцией на атаку так называемого общественного мнения, когда пошла волна издевательств: будто все русское – это, как теперь говорят, отстой, чуть ли не уродливое отклонение мировой цивилизации.

B.К.: Да, уж такое, как я понял, он принять не мог.

C.Р.: Возмущался страшно каждым подобным выпадом! Суть в том, что душою он был русский и советский вместе. Всегда. Это в нем не противостояло, как в некоторых, он не видел и не допускал здесь никакого противопоставления.

B.К.: Мне понятно: в органическом единстве – интернационализм и патриотизм. Ведь интернационализм – это вовсе не космополитизм, который правильно назван безродным. Это, в конце концов, проявление той самой всемирной отзывчивости русской души, которую Достоевский выделял в Пушкине. А вот некий сценарист Аркадий Инин позволил себе в газете назвать Розова… русским нацистом. И ведь не он один так бил по солдату Великой Отечественной! Наверное, вы тоже были свидетелем этих ударов?

C.Р.: Увы. Не только в газетах и по телевидению. Домой звонили. Конечно, не называясь. Но при том как оскорбляли его!

B.К.: Переживал сильно?

C.Р.: Естественно, было неприятно. Однако у него за большую жизнь уже выработался определенный иммунитет на несправедливые выпады. Ну а самое главное – он был убежден в своей правоте, и столкнуть его с твердой убежденности, как я уже говорил, ничем было невозможно.

ОБ ИСТОКАХ, КОРНЯХ, ЖИЗНЕННОЙ ОСНОВЕ

B.К.: Давайте, Сергей Викторович, перейдем сейчас к тому, что весьма важно для читателей. Я имею в виду, как сложилась жизнь писателя Розова и сформировалась вот такая уникальная его личность, о которой мы с вами говорим. Можно начать с истоков и корней биографии?

C.Р.: Всем порекомендовал бы книгу отца, которую он назвал «Путешествие в разные стороны». Там, правда, нет последовательного изложения биографии. Это какие-то, на первый взгляд, обрывочные воспоминания, эссе, зарисовки, новеллы из жизни, но все вместе складывается в очень искреннюю исповедь.

B.К.: Там есть важнейшая, на мой взгляд, глава под названием «Я счастливый человек». Можно сказать, квинтэссенция Розова. Казалось бы, жизнь-то в большой ее части очень нелегкая, а человек называет себя счастливым. Другие (ох, сколько их!) брюзжат по гораздо меньшим поводам так, что становится тошно. А тут какой-то генетический оптимист…

C.Р.: Что ж, начнем, как вы сказали, с истоков и корней. Когда он родился, семья жила в Ярославле. Мать воспитывала детей, была домохозяйкой. Отец, то есть мой дед, работал бухгалтером. Во время Первой мировой войны он попал под газы, оказался в плену, и психика у него была несколько нарушена.

А в 1918-м, во время эсеровского мятежа, их дом был разрушен, и они переехали в Ветлугу. Там поблизости брат дедушки, двоюродный мой дед, которого в семье называли дядей Шурой и который по профессии был врачом, основал больницу в селе Одоевском. Она цела до сих пор. Позапрошлым летом мы с двоюродным братом туда съездили. Открываем дверь в это деревянное старое здание – и видим портрет дяди Шуры…

Потом дядю перевели в Кострому, и семья отца потянулась за ним. Как вы знаете, Кострома для отца стала второй родиной. Очень любил этот город на Волге. Здесь он пошел в школу, затем в техникум легкой промышленности, который окончили многие известные костромичи. Но у него интересы были другие: увлекся театром.

B.К.: Как это произошло?

C.Р.: По-моему, любовь к театру родилась у него через любовь к литературе. Чувство слова и чувство сцены развивались параллельно. В семье все пели. У дяди Шуры был роскошный голос. А у отца ни голоса, ни слуха не было. Но, видимо, атмосфера семейная тоже способствовала любви к искусству.

Так появился в его жизни TPAM – театр рабочей молодежи. Тогда, в 20-х годах, много было таких театров для рабочих. Костромской, судя по всему, входил в число лучших. Например, там работал будущий великий режиссер Алексей Дмитриевич Попов. Сейчас в этом здании Театр кукол, и есть памятная доска с именем А.Д. Попова.

Родная Кострома

B.К.: Насколько я помню из книги Виктора Сергеевича, он познакомился с этим выдающимся режиссером уже в Москве?

C.Р.: Да, некоторое время даже жил у него дома как у земляка. Это когда поехал поступать в театральную школу. ТРАМ определил его судьбу. Дело в том, что отец был здесь не только исполнителем, но и проявил свои лидерские, режиссерские наклонности, начал что-то для сцены сочинять.

А поступил он в столице в школу Театра Революции. Курс вела великая Мария Бабанова, он сразу стал старостой, и после окончания школы его оставили в этом театре, правда, во вспомогательном составе.

Вообще нельзя сказать, что актерская его карьера складывалась очень успешно. К тому же, как назло, он влюбился в маму, и любовь эта поначалу долго была безответной. Маме было тогда всего 16 лет, и она приписала себе годы, чтобы поступить в театральную студию Хмелева. Волю, конечно, он проявлял незаурядную, когда ухаживал за ней. Она была хороша собой, и кавалеры у нее были гораздо выгоднее и красивее, нежели он. Однако их предложения она тоже не принимала.

B.К.: Провожала его на фронт, как Вероника провожает Бориса в пьесе «Вечно живые» и фильме «Летят журавли»?

C.Р.: Наверное, было похоже. В отличие от Бориса, он выживет, но вернется инвалидом на всю оставшуюся жизнь. И все-таки они поженятся. Через десять лет после знакомства!

B.К.: Мама ваша, Надежда Варфоломеевна, тоже была во многих отношениях удивительным человеком. Стихи писала, дневник в стихах…

C.Р.: Она была талантливая актриса – любимица Хмелева в Театре имени Ермоловой. На конкурсе молодых актеров Москвы – по-моему, это был 1949 год – заняла первое место. А потом оставила театр. Ради семьи, детей, ради отца, которому полностью себя посвятила.

B.К.: Они ведь поженились сразу после войны?

C.Р.: Да. Еще где-то в 1944-м договорились жить вместе и расписаться, как только кончится война. И вот интересно получилось. Война кончилась 9 мая, а 15-го у мамы день рождения. Он говорит: «Ну давай в твой день рождения». Явились в ЗАГС, а он на замке: оказалось – выходной. На следующий день пришлось повторить…

B.К.: Эту историю и Виктор Сергеевич, и Надежда Варфоломеевна мне рассказывали. Я думаю, об их любви можно было бы написать хорошую пьесу или снять фильм.

C.Р.: В самом деле, непридуманная и очень трогательная драма из жизни. Ведь среди всех своих многочисленных и престижных ухажеров, поклонников мама в конце концов предпочитает его. С кем связывает жизнь? С раненым, обреченным на инвалидность человеком. Абсолютно неимущим. И полная неясность, что будет. Понятно, к своей профессии актера он уже не вернется, а получится ли из него режиссер или сценарист – колоссальный вопрос.

Живут буквально впроголодь, снимают эту келью крошечную в бывшем Зачатьевском монастыре – они называли его «Зачмон». Но тем не менее мама сделала именно такой выбор. И оба они счастливы.

Это, кстати, на заметку нынешним девушкам, ищущим выгоды. Кроме того, что у родителей моих любовь оказалась на всю жизнь, совершенно непредвиденно, и уже скоро отец становится весьма обеспеченным человеком. Свадьба в 45-м, а в 49-м – первая пьеса его начинает идти по всей стране. И через десять лет у них четырехкомнатная квартира, дача, машина ЗИМ…

B.К.: Крутой поворот, ничего не скажешь. Награда судьбы?

C.Р.: Победа таланта. И труда. Отец больше всего ценил в людях талант и труд.

B.К.: Вы родились, затем ваша сестра. Тоже семейное счастье Розовых. С кем еще из родных отец поддерживал отношения?

C.Р.: Своих дедушку и бабушку по линии отца я уже не застал. Но он очень трепетно относился ко всем родственникам. Помогал, если надо. А особенно тесно был связан со своим старшим братом Борисом и с двоюродным братом, Александром Александровичем.

Оба были военные. Александра Александровича я знал уже полковником. Он работал на крупном военном заводе в Москве, стал потом парторгом этого предприятия. Ну а Бориса Сергеевича военная судьба бросала по стране. Помню, мы ездили к нему в Петрозаводск, в другие города. А когда пенсию оформил, вернулся в Кострому. Отец очень его любил и страшно переживал, когда он умер. Так получилось, что отец тогда был в Америке, и после возвращения маме пришлось с этим горем встречать его в аэропорту…

СЧАСТЬЕ В ТОМ, ЧТО ОН ОСУЩЕСТВИЛ СВОЕ ПРИЗВАНИЕ

B.К.: Главным делом жизни Виктора Розова стала литература для театра – драматургия. Расскажите, пожалуйста, как он к этому пришел.

C.Р.: Я уже сказал вскользь, что сочинять он начал еще в Театре Рабочей молодежи, а затем это продолжилось в школе Театра Революции. Сочинения были, конечно, не очень серьезные: скетчи, интермедии, всяческие капустники.

За большую работу неожиданно взялся, когда, вернувшись с того света, вышел из казанского госпиталя и приехал в Кострому. Здесь он более или менее оклемался, осмотрелся и… начал писать пьесу. Это и будут «Вечно живые», а тогда пьеса называлась «Семья Серебрянских».

Когда закончил, понес цензору. Это был, как я понимаю, старый большевик. Говорит: «Ну, я завален работой, у меня сверхсрочные материалы для армии. Скоро не прочту. Ты не дергайся: когда надо будет, я найду тебя сам».

А на следующий день просит зайти. «Ну и пьесу ты, Розов, написал, – говорит. – Я вечером начал читать, плакал всю ночь, не заснул… Запрещаю».

B.К.: Вот это да! Удар под дых начинающему автору?

C.Р.: Отец так не воспринял. Он особых иллюзий не питал, просто писал как пишется, понимая в глубине души: пьеса, где невеста изменяет жениху, сражающемуся на фронте, в любой стране во время войны вряд ли может быть поставлена. И он ее отложил.

B.К.: Но такое понимание, можно сказать, государственное, далеко не каждому пишущему свойственно.

C.Р.: У отца оно было. Проявлялось по-разному, а замечал я это много раз. Например, начиная с «перестройки», и до сих пор усиленно спекулируют на теме «бессмысленных жертв» во время войны. Отец возмущался такой спекуляцией.

Какой-нибудь Пивоваров делает телефильм о Ржевской операции, где изображает ее всю как бессмысленную. Бред какой-то несет! А ведь известно же, что это были отвлекающие действия, чтобы не дать возможности немцам перебросить дополнительные войска к Сталинграду.

B.К.: То есть Виктор Сергеевич понимал сложность большой войны?

C.Р.: Да, война есть война, кровавое и сложное дело, упрощать которое задним числом недопустимо. Он, например, с черноватым юмором рассказывал, как их выстроили после прорыва немцев под Вязьмой. Командир сказал примерно так: теперь наша задача – завалить врага трупами. Если, дескать, он потом сутки потратит, чтобы путь от нас расчистить, значит, мы свою боевую задачу выполнили. И никакого пивоваровского кошмара, никакой паники не было, потому что, говорил отец, все понимали, насколько тяжела ситуация…

B.К.: Вернемся к первой его пьесе. Как потом с ней сложилось?

C.Р.: Она сохранилась каким-то чудом. Ведь все свои документы и все первые юношеские литературные опыты – скетчи, рассказы, стихи – он в войну потерял. А эта пьеса уцелела. И когда через 13 лет (!) рождавшийся новый театр – «Современник» насел на него: «Дайте пьесу!», он про нее вспомнил. «Есть, – говорит, – у меня одна военная пьеса, но ее даже показывать неудобно: на амбарной книге, на обороте страниц написана…»

А в «Современнике» прочитали – и сразу было решено: открываться они будут этой пьесой. Конечно, он многое переделал, переписал, но в основе было произведение 1943 года…

B.К.: Чтобы на него, на Розова, к 1956 году так настойчиво «насел» новый театр, необходимы были известность и репутация.

C.Р.: Было уже и то, и другое. В 1949 году Центральный детский театр поставил пьесу Виктора Розова «Ее друзья». И никому до тех пор не известное имя автора стало известно всей стране: десятки театров, один за другим, ставят эту пьесу. Центральным детским руководили тогда выдающиеся театральные деятели Пыжова и Бибиков, в спектакле были заняты замечательные актеры, в том числе и Олег Ефремов. Потом с Ефремовым и с режиссером Анатолием Эфросом будут связаны следующие пьесы отца – «Страница жизни», «В добрый час!», «В поисках радости»…

B.К.: Полвека спустя «Ее друзья», первую розовскую пьесу, увидевшую сцену, поставил МХАТ имени М. Горького под руководством Татьяны Дорониной. С огромным успехом! И ведь продолжает идти почти два десятка лет. А как эта пьеса родилась?

C.Р.: О, тут интересная история. Несколько поправив в Костроме свое здоровье, отец начинает работать в разъездных фронтовых театрах. Пишет для них, ставит, ведет концерты. Однажды выступали они на строительстве Рыбинской ГЭС, и зрителями оказались строители-заключенные. Так вот, после выступления выходит эффектная женщина – в тюремной робе, но такое впечатление, что она царица. Властным голосом вопрошает: «Кто это все писал и ставил?»

Отец робко представляется. И что же слышит? «Я – Наталья Сац. Освобождаюсь в 44 году, а в 45-м открываю театр для детей в Алма-Ате, мне уже выделено здание. Приглашаю вас к себе на работу».

B.К.: Ничего себе сюрприз. А он знал к тому времени, кто такая Наталья Сац?

C.Р.: Конечно, знал. Ей ведь до войны в Москве для детского театра было отдано здание 2-й студии МХАТ… Но это приглашение – от заключенной! – всерьез он не воспринял.

Далее продолжает разъездную работу во фронтовых театрах, берут его режиссером в театр Центрального Дома культуры железнодорожников, которым руководила известнейшая Мария Осиповна Кнебель. Начались уже послевоенные годы. Они с мамой живут в коммуналке, в том самом «Зачмоне». И вот однажды крик на весь коридор: «Розов здесь живет? Вам правительственная телеграмма!»

Оказалось, от ЦК Компартии Казахстана: «Согласно договоренности, вы приглашаетесь на постановку спектакля «Снежная королева» для открытия Алма-Атинского театра для детей и юношества».

B.К.: Теперь уже сюрприз настоящий!

C.Р.: Действительно, неожиданность. Он едет и ставит спектакль – по всем отзывам, очень хороший. Мне, например, с восторгом рассказывала о нем Роксана, дочь Натальи Сац. Когда же отец прощался с Натальей Ильиничной, она ему говорит: «Вы ведь еще и пишете. Сделайте пьесу для нашего театра. О школе, о сегодняшней молодежи». Он отвечает неуверенно, что попробует, а она – требовательно, в своем стиле: «Нет, вы обязательно напишите! Дайте мне слово и получите аванс».

Он аванс взял, обязавшись написать в течение полугода. Но в Москве его закрутили другие дела. И вот проходит время – в коридоре снова голос: «Розов, вам правительственная телеграмма!» Читает: «В связи с неисполнением вами срока написания пьесы, передаем дело в суд и вычитаем с вас полученный аванс, если вы в течение месяца не представите пьесу».

Тогда он садится и пишет «Ее друзья».

Наталья Ильинична Сац

B.К.: Мне Виктор Сергеевич рассказывал, что в основу этой пьесы была положена реальная история.

C.Р.: Да, он как раз прочитал в газете о девочке-школьнице, которая потеряла зрение, но благодаря друзьям ей удалось сдать выпускные экзамены в школе, а затем и зрение восстановилось. Можно было бы отнестись к этому как к советской сказке, но ведь врачи знают, как действительно велика при лечении роль положительных эмоций, как много значит создание душевно благоприятной среды.

В общем отца эта тема – верной дружбы, бескорыстного товарищества – очень взволновала и увлекла. И пьеса, вроде бы бесхитростная, чуть ли не наивная, как видим, продолжает жить. С нее началась сценическая биография более двадцати пьес Розова, в которых реализовалось его драматургическое призвание. И тогда же, в 1949-м, он начинает свою жизнь как профессиональный драматург. Даже поступает в Литературный институт, заканчивает его, почти сразу становится здесь преподавателем…

ПРИНЦИПЫ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ У НЕГО БЫЛИ ЕДИНЫ

B.К.: Надо нам теперь несколько подробнее поговорить о творчестве Виктора Сергеевича. И давайте все-таки задержимся на «Ее друзьях» – той его пьесе, которая как говорится, первой увидела свет рампы. Вот вы сказали: чуть ли не наивная. Сам он тоже подчеркивал, что это был первый его опыт, во многом несовершенный. Все так. Однако почти через полвека, в 1997-м, на просьбу Татьяны Васильевны Дорониной дать что-нибудь для руководимого ею МХАТа имени М. Горького он предлагает именно «Ее друзья». А Доронина, прочитав пьесу, сразу же принимает ее, позвав для постановки талантливого кинорежиссера Валерия Ускова. Он с невероятной увлеченностью – я сам был свидетелем! – ставит этот спектакль, премьера которого, как и в 1949-м, имеет феноменальный успех. Как объяснить?

C.Р.: Может быть, и тогда, вскоре после тяжелейшей войны, и в нынешнее жестокое время пьеса эта особенно ответила потребностям людей в добрых чувствах, дефицит которых они остро испытывают.

B.К.: Согласен. «Ее друзья» (впрочем, как и другие пьесы Виктора Сергеевича) – произведение очень доброе. Недаром статью о спектакле в театре Т.В. Дорониной я назвал «Свет и тепло доброты». В самом деле, на этих спектаклях, что я неоднократно чувствовал, люди согреваются душой и выходят из зрительного зала как бы озаренными…

C.Р.: А между тем я вам сообщу забавный факт, о котором рассказывал сам отец. Пьеса после Центрального детского пошла, наверное, более чем в ста театрах страны, и во многих местных газетах тогда писали примерно так: «Какой молодец наш театр – из такой слабой пьесы сделал такой замечательный спектакль». Но если в ста театрах это получилось, значит, все-таки в пьесе что-то есть?

B.К.: Да, оценки и пророчества бывают, что называется, пальцем в небо. Вы, наверное, читали в свое время злобную статью журналиста Льва Колодного в «Московской правде» после того, как «Правда» опубликовала мою беседу с Виктором Сергеевичем под заголовком «Сеются зубы дракона». Очень хотелось Колодному побольнее ударить и посильнее принизить советского драматурга Розова, которому предсказал он немедленное и полное забвение. Дескать, пьесам его теперь, после уничтожения Советской власти, – конец, никто их ставить и смотреть не будет. Как сильно ошибся! Он писал такое в начале 1994-го, а в 1997-м появляется этот спектакль у Дорониной. Потом в ее же театре ставят «В день свадьбы», «В поисках радости»…

C.Р.: И когда Колодный писал свою статью, пьесы Розова продолжали идти. А затем, с годами, их ставили не меньше, а все больше. Сегодня только в Москве в пяти театрах идут пять его пьес. Всего же, по имеющимся у меня данным, на май 2013 года, в репертуаре разных театров пятнадцать розовских спектаклей.

В.К.: В общем плохим предсказателем оказался Лев Ефимович Колодный. Сопоставляя ернически Розова с Шекспиром, он ехидничал: «Неужели пьесам Виктора Сергеевича суждена такая же участь и поколениям зрителей предстоит на спектаклях, поставленных режиссерами будущего, страдать, любить, плакать и смеяться, духовно очищаясь и обогащаясь? Не уверен». Это было написано почти двадцать лет назад. И что же? Процитирую беседу с молодой актрисой Алисой Гребенщиковой, дочерью известного музыканта, опубликованную в газете «Московский комсомолец» 27 апреля 2013 года: «Когда я училась на третьем курсе, посмотрела там (во МХАТе имени М. Горького. – В.К.) спектакль по пьесе Виктора Розова «Ее друзья». Я была «насмотренный» к тому времени человек. Но это единственный спектакль в моей жизни, когда я в первом акте заплакала, а весь второй акт прорыдала, не останавливаясь». Каково признание и что вы на это скажете?

С.Р.: Да, выходит, зря Колодный сомневался, что будут плакать, страдать и смеяться на спектаклях по пьесам Розова.

B.К.: Совсем зря! Кстати, Алиса Борисовна далее в том интервью подчеркивает: «Я далеко не самый доброжелательный зритель, весьма пристрастный. Не люблю неискренние спектакли, особенно для детей, не выношу фальши». От себя могу сказать: когда я думаю, в чем секрет притягательности розовских пьес, искренность среди их достоинств для меня на одном из первых мест. Вот вы говорили, что отец не был в жизни человеком с двойным дном. Важно, что и в творчестве он таким не был. Это очень чувствуется и, безусловно, покоряет зрителей – в ситуациях его пьес, в интонациях, в какой-то особенной розовской обаятельности и проникновенности.

C.Р.: Искренность в литературе и в театре для него была очень важна. Фальши не терпел в других и старался не допускать у себя.

Не раз слышал я от него и такое двустишие (автора не помню): «Правда, сказанная злобно, лжи бессовестной подобна». Он разделял понятие «злость», которая непродуктивна, которая убивает человека, а тем более – художника, и гнев, негодование, даже ярость. Я хочу сделать лучше, очень сильно хочу, так сильно, что невольно начинаю яриться…

B.К.: Расскажите, пожалуйста, какие еще творческие принципы вы наблюдали в его работе. Что двигало им как художником? К чему стремился? Что он любил, а чего категорически не принимал?

C.Р.: Знаете, его автобиографическая книга «Путешествия в разные стороны» имеет еще второй заголовок – «Удивление перед жизнью». Вот это удивление перед жизнью, насколько она интересна и разнообразна, удивление перед людьми, как они интересны, многомерны, глубоки, по-моему, и было его главным творческим двигателем. Именно это ему хотелось раскрыть в своих пьесах.

И у других авторов он очень ценил, когда речь идет об интересных личностях. Причем совсем не обязательно это должны быть люди выдающиеся, великие, хотя таковыми искренне восхищался. Считал, что каждый человек – это целый мир. По-своему интересен каждый, даже из самых, что называется, простых и неприметных. Умел это рассмотреть. А нарочитого принижения человека терпеть не мог.

В этом смысле он полностью согласен был с Горьким, который, если помните, критиковал Чаплина за то, что своей маской он «маленького» человека еще более принижает. Было у отца на определенном этапе и расхождение с Алексеем Николаевичем Арбузовым, вокруг которого в так называемой арбузовской студии стали группироваться молодые драматурги, увлеченные тем, что впоследствии назвали «чернухой». Маленького человека эти авторы показывали не с сочувствием и желанием, чтобы он стал большим, а с неким любованием, что он духовно так мал и узок, так жалок и пошл.

Вот этого отец не любил. Он говорил так: «Ну зачем я пойду в театр и три часа проведу с людьми, которые мне неинтересны, когда в жизни масса интересных людей?»

B.К.: Ныне все чаще и великих опошляют. Например, какой-нибудь «клубничкой». Якобы таким образом делают их «интереснее» для зрителей. Между тем смотришь подобный спектакль или сериал и думаешь: да чем же велик-то этот человек?

C.Р.: Отец очень переживал, когда жизнь великих людей изображали как череду мелких измен и бытовых пороков. Он возмущался: «Что же это происходит? Люди вместо того, чтобы тянуться к высокому уровню выдающегося человека, или по крайней мере понимать его масштаб, радуются, что и я такой же. Дескать, вот он изменял жене – и я изменяю…»

Часто вспоминал в связи с этим известное письмо Пушкина Вяземскому по поводу дневников Байрона. Мол, толпа радуется, что он низок и подл, как я, а Пушкин восклицает: врете, подлецы, он и низок не так, как вы!..

B.К.: Сейчас то, что огорчало Виктора Сергеевича, буквально наводнило телеэкран, кино, сцену. Да еще это повальное уродование классики! Наверное, он в ужас пришел бы от постановок какого-нибудь Кирилла Серебренникова…

C.Р.: Конечно, не в восторг. Но, знаете, вряд ли он был бы этим удивлен. Всякого насмотрелся на своем веку. И вот что подчеркну: никогда не боялся говорить то, что шло совершенно вразрез как бы с общественным мнением.

Например, он не принимал Мейерхольда. Он застал его спектакли, видел и прямо говорил, что ощущение у него было скверное. И от «Горя уму», и от «Ревизора», и от других. Кроме одного, который он считал божественным и относил к вершинам театра. Это «Дама с камелиями», поставленная в конце жизни Мейерхольда в совсем иной эстетике.

Даже в любимом Художественном театре очень не понравился отцу спектакль «Горячее сердце», и он говорил: «Гротеск они не умеют играть». Не принимал на сцене Художественного и постановки пьес Шекспира, каждый раз повторяя: «Это не Шекспир». А если что-то ему не нравилось, свернуть, сбить его было невозможно, о чем я уже говорил.

Впрочем, если нравилось, тоже был тверд, несмотря ни на что. Скажем, где-то в середине 90-х его резко настраивали против фильма «Сочинение ко Дню Победы» Сергея Урсуляка, тогда еще начинающего режиссера: дескать, в неприглядном виде показаны ветераны войны. А потом повели этот фильм смотреть. На последующем обсуждении, где решалась судьба картины, то есть дать ей широкую дорогу или нет, он вдруг выступил совсем не так, как от него ожидали: «Замечательный фильм! Не могу его ругать. Я согласен с позицией авторов».

Мне приятно, что позднее Урсуляк, снявший уже «Ликвидацию» и другие весьма заметные фильмы, этот факт в интервью вспомнил. С большой благодарностью отцу. Сказал, что от Виктора Сергеевича тогда очень многое зависело, а сам он мысленно решил: если Розов отрицательно отзовется, уйду из профессии. К счастью, получилось иначе.

ИСКУССТВО И ЖИЗНЬ, «ЭЛИТА» И НАРОД

B.К.: Из бесед с Виктором Сергеевичем я понял, как много значило для него искусство, насколько глубоко воспринимал он духовность литературы, культуры, особенно русской. Не раз слышал от него, как молодым после спектакля «Вишневый сад» во МХАТе он ходил по ночной Москве и плакал. Плакал от счастья…

C.Р.: Знаете, он чувствовал искусство прямо-таки на физиологическом уровне. Был случай, когда в Москву приехала Мария Калласе, и отец собирался на ее концерт в Большой театр, но заболел. Температура поднялась высокая, да еще случился какой-то серьезный сердечный спазм. Однако в таком состоянии он в театр все-таки пошел, совершенно больной. А вернулся – здоровым! Вот вам наглядно исцеляющая сила искусства. Кстати, он так об этом и говорил.

На концерт Марии Каллас в Большом театре Виктор Сергеевич пошел совершенно больным

B.К.: Кто были его любимые писатели?

C.Р.: Достоевский, Толстой… Конечно, Пушкин. Он говорил, что в мировой литературе есть два абсолютных гения – Пушкин и Шекспир. Я спрашивал: почему? А они, объяснял, могли быть в разных произведениях совершенно разными.

Из зарубежных авторов любимым для него стал Ромен Роллан. На всю жизнь. Я говорил: «Папа, ну теперь-то, наверное, тяжеловато его читать, и многословно, и затянуто. Нет, он все равно перечитывал. Это я к тому, что за модой слепо он не шел, моде сразу не поддавался. Разумеется, открывал для себя со временем все новые и новые имена, увлекался молодыми талантами. Но сам никогда искусственно не молодился – считал это даже чем-то постыдным.

B.К.: Хочу затронуть вот какую тему. Лев Колодный возмутился, когда я назвал Виктора Розова всемирно известным деятелем культуры, однако же так и есть. И, конечно, он был очень известен в нашей стране, достиг большой литературно-театральной и общественной высоты. А как отразилось это на его самочувствии? В советское время слово «элита» не было столь расхожим, как сегодня, но ведь по нынешним меркам он с каких-то пор в это понятие входил. Изменило ли его такое положение?

C.Р.: По-моему, нисколько. У отца до этого были в жизни очень тяжелые времена, когда он, что называется, и голодал, и холодал. Долгие годы прошли в коммуналке, о которой, кстати, он вспоминал всегда с необыкновенной теплотой. А когда пришли успех и деньги, то это вовсе не перевернуло его. Внутренне он остался таким же, каким был. И, надо сказать, в крайнее недоумение привели его те перемены, которые произошли со многими людьми вместе с приватизацией и рынком, под влиянием свалившихся денег.

Вы ведь знаете, он исповедовал принцип разумной достаточности…

B.К.: Конечно! «Нам нужно не богатство, а достаток», – повторял он.

C.Р.: И это было глубочайшее его убеждение.

В.К.: Но все-таки талант и результаты творческого труда в определенном смысле поднимали его над многими. Не только материально. По моим наблюдениям, при этом нелегко человеку избежать ощущения своей исключительности, что весьма характерно для тех, кто составляет творческую интеллигенцию.

С.Р.: Отец над этим размышлял, видимо, уже тогда, когда писал «Вечно живых». Есть там у него Монастырская – казалось бы, эпизодическая роль, но очень важная. Есть Марк – музыкант, пианист, находящихся во время войны не на фронте, а в эвакуации. Уже как только появились «Вечно живые» на сцене, кое-кто бурчал: «А почему отрицательный персонаж именно пианист? Почему он Марк?» И стали говорить, что Розов не любит творческую интеллигенцию.

Нет, он любил интеллигенцию, обожал талантливых людей! Не любил чернь в пушкинском понимании, которая сама относит себя к «элите» и тщится вознестись над другими людьми.

Там же, в «Вечно живых», глава семейства Федор Иванович Бороздин – интеллигент, врач. И он произносит замечательно написанный монолог, обращенный к Марку: «А почему ты думаешь, что кто-то должен отдавать за тебя жизнь, глаза, челюсти?» Набор слов почти гениальный – про челюсти только хирург может сказать. Каждый раз очень сильно исполнял этот монолог Ефремов в спектакле «Современника», а потом и Меркурьев – в фильме.

B.К.: Само употребление слова «элита» (то есть самоназвание – «лучшие»!) предназначено для того, чтобы отделить себя от народа и противопоставить ему. В XIX веке было слово «свет» – в смысле узкого, привилегированного круга людей, и «Война и мир» начинается с нескольких страниц на французском языке: только так говорят в салоне мадам Шерер, ну и, конечно, не только у нее…

C.Р.: Пушкинская Татьяна, «русская душою», писала свое знаменитое письмо Онегину по-французски, так что в романе Александра Сергеевича мы читаем его перевод. Расколота была Россия – две страны в одной. И только Советская власть небывало широко открыла шлюзы снизу вверх для потока из народа в искусство, науку, руководство страной. Словно плотина рухнула, и пошли, пошли талантливые люди через ликбез, рабфаки, через художественную самодеятельность и профессиональное искусство… Ничего этого не было бы, если бы не Октябрьская революция, если бы ограничились тогда рамками буржуазной демократии.

Отец и сам поднялся через свой TPAM – Театр Рабочей Молодежи. Он высоко ценил возможность учиться для широчайших масс. Очень существенно это сказалось в том, как горячо отстаивал он Советскую власть.

B.К.: Но значительная часть интеллигенции как-то вдруг забыла, откуда и благодаря чему вышла она.

C.Р.: Да, противопоставила себя большинству народа. На этом с ней у отца и возник конфликт. Он не мог ни понять, ни принять такой позиции. Это ведь значило бы для него предать свои корни, всю свою предыдущую жизнь, предать людей, среди которых он вырос и которых никогда не забывал.

Кострома была у него в душе, и он использовал любую возможность, чтобы там побывать. Все время поддерживал связь со своими бывшими одноклассниками…

B.К.: О них часто мне рассказывал – кто кем стал, кто как живет.

C.Р.: Он никогда не ограничивал себя кругом каких-то «избранных», что, увы, было у некоторых видных деятелей, а ныне-то для так называемой элиты стало непреложным правилом «хорошего тона». Для него счастьем было общаться с людьми самыми простыми, которых, впрочем, он так не называл.

Очень много в этом смысле давал ему теплоход. Каждое лето мы ездили по Волге до Астрахани или до Ростова-на-Дону и обратно. Стоило это тогда копейки. Конечно, это был отдых, но вместе с тем и работа: на теплоходе ему хорошо писалось. А самое главное – он здесь получал массу впечатлений от разговоров с людьми.

Он брал пассажирский теплоход, хотя были и туристские. Но там экскурсии, музыка, суета, а это же обычный транспорт. Садились разные люди: кто-то переезжает из Костромы в Горький или, скажем, из Саратова в Ульяновск, иногда каюты даже не берут. И вот очень любил он разговориться где-нибудь на палубе, разузнать про жизнь, про заботы.

B.К.: Наверное, сюжеты для пьес тоже могли здесь возникать.

C.Р.: Даже не надо искать прямой утилитарности в таком общении, оно, по моему убеждению, было ему необходимо «для души». Вот говорят: связь с народом. Это было одной из форм такой связи, без чего он не мог жить.

B.К.: Сергей Викторович, а вот как вы себя ощущали в «элитной» семье? Каково быть сыном знаменитого писателя?

C.Р.: За всех не скажу, но в нашей семье, несмотря на безусловную обеспеченность, жизнь была достаточно скромной. Неприличным считалось, например, похваляться какими-то предметами роскоши да и вообще кичиться чем-либо. Совсем другая этика поведения в советское время была!

Правда, я учился в спецшколе французской, а там немало детей было из семей знаменитых родителей. Возникал у них иногда соблазн подвезти сына или дочь на машине до школы, что бывало и со мной. Но, честно скажу, мы почти все чувствовали себя при этом неловко перед остальными ребятами и требовали, чтобы нас где-то за квартал высадили: вроде, прибыв на общественном транспорте, идем пешком.

А сейчас я езжу на троллейбусе до метро «Парк культуры», и около остановки – школа, какая-то «элитная», наверное. Так вот вижу, как детишек подвозят чуть не по ногам людей на «скромненьком» «Мерседесе» или «БМВ». С гордостью, демонстративно, прямо к подъезду. Кажется, была бы возможность – на третий этаж бы въехали…

ВОСТРЕБОВАН СЕГОДНЯ И БУДЕТ НУЖЕН ЗАВТРА

В.К.: Подведем, Сергей Викторович, некоторые итоги. Когда ломали советский, социалистический строй в нашей стране, когда рушили Советский Союз и одновременно изо всех сил поливали грязью русский народ, писатель Виктор Розов твердо встал против. Чего, увы, не сделали многие другие деятели культуры. И что теперь? Лучше стало той же культуре в Отечестве нашем? Она по сравнению с временем советским поднялась, возвысилась, расцвела?

С.Р.: Нет, конечно. Деградирует. Это нельзя не признать – по-моему, для всех очевидно. Упадок невероятный. Отец, предчувствуя это и видя, куда все пошло, не зря печалился и страдал, недаром протестовал и возмущался.

Есенин прав: большое видится на расстоянье. Теперь-то я просто уверен, что нигде и никогда (может быть, после древней Греции) роль художника и значение искусства не были подняты так высоко, как в Советском Союзе. При всех проблемах, горьких ошибках, роковых утратах или даже глупостях. Все более понимаешь масштаб и значимость свершавшегося в то время, особенно для духовного возвышения людей, что отец считал главным назначением искусства.

А что сегодня происходит? Абсолютно явный и, судя по всему, намеренный, целенаправленный курс «на понижение». Отец быстро понял, к чему поворачивают и что будет в результате. Вот, скажем, эта «диктатура рейтингов», когда сначала человек приучается, фактически насильственно, к самому примитивному, самому пошлому, самому низменному, а потом говорят: ну вы же видите – они этого хотят, что мы можем поделать…

B.К.: Действительно, подлая политика и катастрофический результат. Прежде всего – в уничтожении духовности, нравственности народа, а уж отсюда и многое другое: преступность, жестокость, зоологический индивидуализм, эстетическая и этическая тупость, полное бездушие… Горьки плоды капитализма, которого так не хотел и которому так противился Виктор Сергеевич, не радует буржуазное искусство… И вот в связи с этим давайте попробуем определить место, значение личности и творчества Виктора Розова – сегодня и завтра. Двадцать лет назад Лев Колодный и подобные ему поставили черный крест как на всей советской эпохе, так и на Розове. Но разве время, которое с тех пор прошло, подтвердило их оценки, их диагноз?

C.Р.: Я думаю, нет. Впрочем, не только же я! У многих взгляды существенно изменились в сторону, можно сказать, отцовских. Сегодня мало кто из видных деятелей культуры не признал, например, что нынешняя «цензура денег» куда сильнее, а главное – ущербнее, чем прежняя, идеологическая.

B.К.: Идеологическая тоже есть, только с другим знаком. И потом, художественные советы, которые были тогда, поднимали своей требовательностью уровень искусства, а теперь видишь: художественный уровень да и содержание искусства, отданные на откуп коммерциализации, продолжают падать. Где выход? На что надежда? Может ли что-то дать обращение к советскому опыту, который Виктор Розов высоко ценил и частью которого сам он был?

C.Р.: Отношение к советскому прошлому в чем-то меняется даже у нынешней власти. Разумеется, не случайно: жизнь заставляет.

B.К.: Это зачастую изменение внешнее, показное, сути не касается.

C.Р.: И все-таки о многом свидетельствует. Власть вынуждена идти на это, поскольку уж совсем не проходит в народе утверждение, будто советский период – это какая-то «черная дыра» нашей истории. А отец в самое острое время прямо говорил, что это не так.

С Николаем Рыжковым и писателем Альбертом Лихановым

B.К.: Тогда писатель Виктор Ерофеев опубликовал в «Литературной газете» статью под панихидным заголовком «Поминки по советской литературе». Дескать, прощаемся с ней навсегда. Собственно, и Колодный писал о том же, утверждая, что драматургия Виктора Розова умерла вместе с советским временем. Однако теперь просто смешно сопоставлять похабный роман Ерофеева «Русская красавица» и великую литературу советской эпохи, которая живет и будет, конечно, жить творчеством выдающихся авторов. Розов в их числе. Как вы думаете, дата 100-летия со дня его рождения поможет справедливой, достойной общественной оценке творчества и личности Виктора Сергеевича?

C.Р.: Хотелось бы. В моем представлении, сам он своим наследием больше всего для этого делает. Как-никак фильм режиссера Михаила Калатозова «Летят журавли» по его сценарию остается и навсегда останется одним из лучших в мировом кино. Продолжает жить и фильм «Шумный день», созданный по пьесе «В поисках радости» Анатолием Эфросом и Георгием Натансоном. Идет по телевидению картина Константина Худякова «С вечера до полудня», а эту пьесу отца я считаю большой его творческой удачей. В фильме «Страница жизни», снятом тем же Худяковым по одной из первых отцовских работ, мы видим молодого Юрия Соломина…

Это кино. А особенно важно, разумеется, что пьесы Розова вовсе не забыты в театре, они востребованы сегодня. Я уже говорил: пять пьес в пяти театрах Москвы.

B.К.: Назовите, пожалуйста, пьесы и театры.

C.Р.: На сцене МХАТ имени М. Горького у Дорониной продолжают идти «Ее друзья», в Театре Российской армии – «Вечно живые», Театр на Таганке поставил «В поисках радости», Театр-студия под руководством О. Табакова показывает на сцене МХТ имени Чехова «Гнездо глухаря», а Новый драматический театр недавно выпустил «С вечера до полудня».

B.К.: Диапазон интересный.

C.Р.: Очень разные театры и режиссеры. Взгляд на то, что написал Розов, бывает неожиданный, как, например, у «модного» Константина Богомолова в «Гнезде глухаря». С чем-то можно спорить, но звучит современно. Причем мне очень дорого, как внимательно слушает зал розовское слово.

B.К.: Затаив дыхание. Это я тоже заметил.

C.Р.: «Гнездо глухаря» идет и в Ереванском русском драматическом театре имени К.С. Станиславского. «Вечно живые» уже 12 лет не сходят со сцены Воронежского областного драматического театра, а еще эту пьесу поставил Вологодский ТЮЗ. Краевой ТЮЗ в Барнауле показывает «В поисках радости».

Это пьесы, которым отдается, пожалуй, наибольшее предпочтение, но к ним все далеко не сводится. Вот названия и адреса некоторых других спектаклей по Розову: «В день свадьбы» – Петербург, Курск, Омск; «В добрый час!» – Томск и, представьте себе, Русский театр Эстонии в Таллине; Театр драмы в городе Дзержинске поставил «Затейника»…

B.К.: А на что еще из пьес отца вы, как режиссер, обратили бы внимание своих коллег?

C.Р.: Я ставил в свое время в Центральном детском театре «Кабанчика». Ставил как трагедию. Думаю, нынче эта пьеса весьма актуальна. Несомненный интерес представляет сегодня (да и завтра – тоже) «С вечера до полудня», одна из лучших отцовских работ. Там в центре – глубокой психологический и нравственный конфликт. Распавшаяся семья, мальчик живет с отцом, дедом, теткой, у которых жизнь не сложилась, поэтому он для них – единственная скрепа дома, что называется, свет в окошке. И вдруг возникает возможность поехать ему на Запад учиться: мать со своим вторым мужем отправляется за рубеж по линии МИДа и зовет сына с собой. Как в этой ситуации быть? Бросить любимых людей, которым ты очень нужен, или разрушить свою будущую карьеру, в хорошем смысле?

Безусловно, стоило бы перечитать в сегодняшнем театре «Традиционный сбор». Мне когда-то очень нравился спектакль «Современника», особенно линия Евстигнеева и Толмачевой. Как понимать, состоялся человек в жизни или не состоялся? Что такое успешность? Какой ценой достигается? Согласитесь, злободневные на сегодня вопросы.

Обратил бы внимание также на «Неравный бой». Или вот «Ситуация» – казалось бы, на первый взгляд, не из самых сильных пьес, но мне она кажется актуальной и нравственно важной. О чем там идет речь? О несправедливости. Изобретателя на заводе принуждают давать взятки, «делиться». Интересно, по-моему, раскрываются при этом характеры двух друзей…

B.К.: Вы сейчас работаете в бывшем Дворце пионеров на Ленинских горах?

C.Р.: Да, теперь он называется так: Московский городской дворец детского и юношеского творчества на Воробьевых горах. Есть силы, и немалые, которые хотят учреждения такого рода (учреждения дополнительного образования) ликвидировать. Многие, как известно, уже уничтожены, но мы все-таки продолжаем работать с молодежью. И уже восьмой год проводим фестиваль самодеятельных молодежных спектаклей под розовским названием «В добрый час!» В программе фестиваля отмечается, что Виктор Розов тоже начинал как актер самодеятельности, любительского театра.

К юбилею отца оргкомитет объявил большой конкурс пьес. Он называется «В поисках нового героя». Планируется провести фестиваль спектаклей по пьесам Розова и, наверное, других авторов, которые творчески ему близки. В связи с этим я получил взволнованное напутствие от дочери знаменитого когда-то театроведа Бояджиева. Она пишет: надеюсь, фестиваль будет достоин имени Розова, и не допустят на него всю эту грязь и чернуху, которые ныне заполнили сцены.

Предупреждение серьезное. Стоит к нему прислушаться. Я специально зачитал это письмо на заседании оргкомитета.

B.К.: Мне очень понятны озабоченность и взволнованность автора письма. Виктор Сергеевич ассоциируется со светом, а не с грязью. Он таким был – и пусть таким остается на сцене. А его гражданская позиция, гражданский темперамент, особенно ярко проявившиеся в переломное время, навсегда должны стать уроком для людей творчества. «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» – это ведь у Некрасова из глубины души вырвалось.

C.Р.: Еще бы! У отца, наверное, это тоже было в глубине души.

Вехи его жизни

Виктор Сергеевич Розов родился 8(21) августа 1913 года в Ярославле, в семье счетовода Сергея Федоровича Розова (впоследствии участника Первой мировой войны) и его жены Екатерины Ильиничны. Во время эсеровского мятежа 1918 года их дом сгорел, и семья бежала в Ветлугу. Там B.C. Розов окончил первые три класса школы. С 1923-го живет и учится в Костроме. В 1929 году начал работать на текстильной фабрике. В том же 1929-м стал актером-любителем в костромском Театре юного зрителя. В 1932-м поступил в Костромской индустриальный техникум. С 1934 года учится в училище при Театре Революции в Москве (класс М.И. Бабановой), после чего становится членом труппы театра.

В начале войны, в июле 1941 года, B.C. Розов ушел в 8-ю дивизию народного ополчения Краснопресненского района. Осенью того же года тяжело ранен. Выписан из госпиталя в середине 1942-го. Затем руководил фронтовой агитбригадой и учился на заочном отделении Литературного института.

После окончания войны в 1945 году, прервав занятия в институте, работает в Театре для детей и юношества в Алма-Ате.

Возвратившись в Москву, работает в театре при Центральном Доме культуры железнодорожников актером и режиссером.

Окончил Литературный институт имени А.М. Горького в 1953 году, затем многие годы преподавал в этом институте, был профессором.

С 1949 года в различных театрах ставятся его пьесы, а с 1956-го – кинофильмы по его сценариям, неизменно пользующиеся большим успехом. Он – автор более 20 пьес и 6 киносценариев, лауреат Государственной премии СССР. Вел активную общественную деятельность, избирался секретарем Московской писательской организации и Союза писателей СССР, возглавлял Комитет в защиту отечественной культуры.

Был женат на Надежде Варфоломеевне Козловой (1919 г. рожд.), их сын Сергей (1953 г. рожд.) – театральный режиссер, дочь Татьяна (1960 г. рожд.) – актриса МХТ имени Чехова. Внуки: Анастасия (1982 г. рожд.), Иван (1996 г. рожд.).

B.C. Розов скончался в Москве 28 сентября 2004 года, похоронен на Ваганьковском кладбище.

Присутствие Розова в этом мире обязательно! Вместо заключения

Я недаром написал не «Заключение», а «Вместо заключения» и не случайно поставил в заголовке восклицательный знак. Им, этим знаком, хочу подчеркнуть категоричность моего желания, чтобы Виктор Сергеевич Розов был, присутствовал, оставался с нами сегодня и с будущими поколениями соотечественников в грядущем. Именно поэтому не хочу из всего, что с ним связано, ничего «заключать». Пусть рассказ мой о нем и прозвучавшее в этой книге его слово останутся открытыми в завтра – для продолжения и осмысления, для того, чтобы опираться на них в не кончающейся борьбе за нашу Родину, за Россию.

Сам я с невероятной силой ощутил и продолжаю ощущать великое влияние Виктора Розова. Холодный осенний день на Ваганьковском, когда прощались с ним, конечно же, стал одним из самых тяжких в моей жизни. Но удивительное дело: даже там, в те минуты, видя последний раз его изможденное болезнью лицо, я чувствовал и понимал, что дух его от меня не уходит. Я слышал голос, знакомые интонации, перед глазами возникали какие-то памятные моменты наших встреч, и тепло, свет, мудрость души этого редкостного человека словно обнимали меня и глубоко в меня проникали, давая, как и раньше, новые силы…

Нужен людям для поддержки добрых дел ясный и чистый пример! К счастью, примеры такие у нас есть, и вот он, Виктор Сергеевич, – один из наиболее несомненных.

В нынешнем, 2013 году, исполняется сто лет со дня его рождения, а в будущем, 2014-м, – десятилетие ухода из земной жизни. Что же было самым главным здесь у нас в течение этих десяти лет без него? Пожалуй, то же сражение добра и зла, которое определяло и определяет в конечном счете судьбу нашей страны, нашего народа, нашей уникальной, неповторимой, прекрасной культуры.

Ее Виктор Розов любил всей душой и служил ей всеми возможностями своего таланта. Но что по-прежнему продолжают учинять с русской культурой и русским языком, с нашей нравственностью и духовностью?

Услышал бы он сегодня, что из школьных программ исключают русских классиков, а взамен заталкивают мало кому известных бездарных авторов с «ненормативной» лексикой! Потрясающе, ничего не скажешь… Когда-то, в 1990-м, он негодовал по поводу грязи, все шире разливавшейся в литературе на волне «перестроечной свободы». Помните, как говорил мне тогда? «Для меня вот это появление грязных, мерзких слов в художественной ткани современных произведений просто болью в сердце отдается… Пользуясь случаем, хочу обратиться ко всем деятелям культуры: не несите похабщину, давайте бороться с этим злом!»

Увы, не все услышали, а многие из услышавших продолжали свое – похоже, потому, что ничего иного они попросту и не могут. Это пошло и в кино, и на телевидение, и в театр… А «сверху»-то – вот чего нельзя не замечать – такое фактически поощряют и поддерживают! Департамент культуры Москвы, например, уничтожает Театр имени Н.В. Гоголя, чтобы отдать его здание для разрушительных «экспериментов» скандальному режиссеру Кириллу Серебренникову – одному из знаменосцев этой самой похабщины во всех видах и формах.

О, без Виктора Сергеевича она приняла масштабы прямо-таки неохватные! Только что я был на «круглом столе», созванном фракцией КПРФ в Государственной думе с участием множества общественных организаций, а также представителей власти и Церкви. Тема злободневнейшая: «О защите духовно-нравственных традиций русского и других народов России и их законодательном обеспечении». Ужасающие факты агрессивного наступления безнравственности и бездуховности оглашались с трибуны.

И я думал: вот бы сейчас Розова сюда! Как бы он сказал, как поднял бы своим высочайшим авторитетом позиции всех, кто отстаивает родную культуру…

Думал еще и вот о чем. Мы живем при капитализме, который по сути своей противостоит истинной культуре и нравственности. Послушайте, что сказал на этом «круглом столе» протоиерей Георгий Рощин, представлявший Русскую православную церковь:

– Безусловно, мы не запретим никакими законами продвижение тех похабных вещей, которые существуют и на телевидении, и на радио, и в Интернете, потому что коммерческая составляющая всегда будет пересиливать. Чувство выгоды, наживы будет превалировать в том или ином случае.

Каков же вывод? Задумайтесь! Виктор Сергеевич не сразу, постепенно, однако пришел к полному пониманию исключительной ценности того, что значило в этом смысле советское время нашей истории – жизнь без капитализма, без господства выгоды и наживы. И говорил об этом во весь голос.

А теперь какой-нибудь Игорь Чубайс, «историк-россиевед», единокровный брат ненавистного народному большинству главного «приватизатора», всерьез и упорно призывает вычеркнуть из истории России весь советский период. Вычеркнуть – и все! Разумеется, вместе с великой культурой этого времени, а значит – с Виктором Розовым.

Да ведь и не один Чубайс призывает. Каково?.. Только нет, ничего у них не получится.

Недавно, как уже упомянуто выше, я был не спектакле «Гнездо глухаря». Даже Театр-студия под руководством О. Табакова, даже сцена МХТ имени Чехова, казалось бы, вовсе не близкие ныне Розову, без его драматургии не обошлись.

А на днях Сергей Розов пригласил меня еще на одну премьеру по пьесе своего отца: «В поисках радости» поставил Театр на Таганке, совсем недавно именовавшийся «любимовским».

В поисках радости… Людям нужна радость. Искусству тоже она нужна. А вот как ее понимать? Только как обладание большим количеством денег и очень дорогих вещей, как безумное и безграничное потребление?

Если именно так, то всему человечеству грозит тупик. Неотвратимый конец грозит.

Давайте же внимательнее прислушиваться к мудрому и тонкому Виктору Сергеевичу Розову, присутствие которого в этом мире поистине обязательно.

Об авторе этой книги

«Я ЛЮБЛЮ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА»

Третье по счету присуждение премии «Хрустальная роза Виктора Розова», учрежденной Московским интеллектуально-деловым клубом Н.И. Рыжкова, состоялось в 2004 году 21 августа. Еще при жизни Виктора Сергеевича. А вручение премии 20 октября происходило уже без него. В номинации публицистики «Хрустальную розу» получил один из самых верных друзей и единомышленников Розова – Виктор Стефанович Кожемяко.

Имя это едва ли требует разъяснений даже в дальних углах страны. В наше время трудно, почти невозможно оставаться невозмутимым рыцарем пера, то есть сохранять спокойствие, благородство, сдержанность, не согнуться при этом под тяжестью ударов, которые вот уже больше 15 лет сыплются и сыплются на твой народ и каждый из которых невыносимой болью отзывается в тебе. Это не ради «черного» словца: так оно и было во всю эту размашисто-разрушительную эпоху, так продолжается и теперь, когда на износе терпения и сил снова и снова надо подниматься, вернее, садиться за пишущую машинку, с чувством, что ты выскакиваешь из окопа, и находить слова, чтобы достойно ответить на любую недостойность. Кажется, ни одно из поношений русского искусства и его деятелей не оставил B.C. Кожемяко без ответа. Поэтому и премия имени Розова вручена ему, мало сказать, заслуженно и по воле самого Виктора Сергеевича – она словно бы дожидалась этого печального момента, чтобы навсегда остаться в памяти последним сердечным объятием.

Это отдельная глава – дружба в последние более 10 лет между великим драматургом и честнейшим, благороднейшим журналистом. Честнейший журналист в такую пору, как наша, – доблесть ничуть не меньшая, чем талантливейший и тоже честнейший драматург. В тяжкую годину они становятся рядом по родственной степени служения самым дорогим ценностям, что есть в них, самому дорогому, что нуждается в спасении вовне. «Холуяж» либеральной интеллигенции перед чудищем, ухватившим (тогда еще не захватившим, а только ухватившим по-хамски) Россию, – это слово вырвалось у B.C. Розова само собой при виде бесстыднейшего пресмыкательства, но припечатало заслуживших его к позорному столбу на веки вечные. Помню, как подхвачено оно было всюду среди честных людей, и если бы энергия слова, подобно энергии воды, могла вращать турбины, вырабатывающие электричество, в России должно было сразу стать светлее и чище.

В 1994 году Виктор Сергеевич в последний раз написал для «Правды» от руки (после этого писать он уже не мог) всем нам памятную статью «Мутанты». Он придавал ей большое значение и несколько раз просил приехать В. Кожемяко, чтобы обсудить и сверить детали. В тот день, когда статья вышла, В. Кожемяко пришлось зайти к Владимиру Емельяновичу Максимову, через несколько часов улетавшему в Париж. Вся кровать у Максимова была завалена кипами газеты с «Мутантами». Максимов ходил вокруг в растерянности – и груз велик, и даже одним номером попуститься не хотелось: так нужна была эта статья за границей, чтобы наставить на ум-разум заблудившуюся в демократической болтовне русскую эмиграцию. Времени не оставалось: тут же, над статьей В. Розова, и записана была, как продолжение ее, блестящая беседа Виктора Кожемяко с Владимиром Максимовым. Ветераны шли в бой бесстрашно, но поодиночке, а между тем многое уже замутили – «замутанили», заляпали холуйством целые армии.

Вскоре Татьяна Васильевна Доронина поставила в своем МХАТе розовские «Ее друзья», а затем и «В день свадьбы». Ах, какой это был праздник! Пьесам десятки лет. «Ее друзья» написаны сразу после войны, а тут новая эра, не признающая искусство «оттуда», изгоняющая со сцены и из жизни все доброе и светлое. Зал полон, вполовину школьниками, во время действия всхлипывания, со сцены звучат наивные и удивительно трогательные слова: точно поединок – кто кого? Достанет эта чистота до нынешних душ или уже поздно? Занавес откидывается – и долгие, долгие аплодисменты, слезы, со слезами же на глазах поднимается на поклоны автор.

И как хорошо написал тогда об этих спектаклях, о надеждах наших и слезах, о поле боя в русском искусстве Виктор Стефанович Кожемяко!

Не успели опомниться, а оно, это поле, забрасываемое снарядами, надвинулось на МХАТ имени М. Горького и ТВ. Доронину. Руководил баталией сам Швыдкой, министр культуры, залпы раздавались из самых могучих, «широкоствольных» газет: Доронину на пенсию, а театр под мюзикл, всю молодежь, что ходила в театр, – на перевоспитание «новым» искусством.

И опять, согнувшись под тяжестью ноши, всматриваясь перед собой страдальческими глазами, идет привычно по долгу выпавшей ему службы Виктор Стефанович… Где пешочком идет, где подъедет в троллейбусе или метро… Отсюда-то лучше видно. Идет собирать ополчение, чтобы защитить МХАТ. Прежде всего, идет к B.C. Розову. И сам пишет для «Правды» острейшую и убедительнейшую статью в защиту русского театра.

«Я люблю этого человека», – признавался не однажды Виктор Сергеевич, говоря о Викторе Кожемяко. Совсем уже больной, не выходивший из дома, он звонил по-дружески: «Приходи, разговаривать будем». А разговаривать – это большая, умная, поддерживающая дух и веру беседа, от которой потом у читателя сердце болело и обнадеживалось, и подталкивалось к работе, и находило воодушевление.

Валентин Распутин

БЛИЗОК ПО ДУХУ

Я любил всегда Виктора Розова. Как человека и драматурга. Часто встречался с ним, принимал его советы и замечания. Это удивительный человек, большой писатель! Его творчество жизненно, он был нужен людям любого возраста. Меня радует учреждение премии его имени, выдвигать на которую будут людей, близких ему по духу.

И вот этой премией награжден мой друг Виктор Кожемяко. Я давно знал его по талантливым статьям и другим журналистским работам, но близко познакомился благодаря «Правде» и «Советской России». Познакомился с человеком не суетным, честным, глубоким, жизненно стойким. Виктор Кожемяко – не только замечательный публицист «скорой помощи словом», но это и великолепный аналитик. С интересом всегда ждал и буду впредь ждать новых ярких его работ – о жизни, литературе, искусстве.

Уважающий и любящий его Егор Исаев

ЗАСЛУЖИВАЕТ САМОЙ ВЫСОКОЙ ОЦЕНКИ

За время нашего знакомства я сделал с Виктором Стефановичем Кожемяко более 20 интервью. Я должен сказать, что он – лучший журналист-интервьюер России. Добросовестность, надежность, четкая и точная постановка вопросов, умение направить беседу, прекрасное лингвистическое оформление – вот что отличает его работу. В основе успеха – талант плюс высочайший профессионализм. Как журналист Виктор Кожемяко заслуживает самой высокой оценки.

Александр Зиновьев

СПАСИБО ЗА САМООТВЕРЖЕННОЕ СЛУЖЕНИЕ ТЕАТРУ!

Дорогой Виктор Стефанович! В который раз убеждаемся в том, что в Вашем мужественном лице мы нашли надежного заступника реалистического искусства, которое проповедует наш театр. Мы восхищаемся Вашим профессионализмом, талантливыми и глубокими статьями о спектаклях, очень ценим Ваши знания и художественный вкус. Мы высоко чтим ту оперативность и умение так веско и точно подать материал, как это делаете Вы. Только человек открытого сердца, неподдельной доброты способен на столь самоотверженное служение театру. И каждая Ваша публикация для нас – праздник.

Спасибо Вам за талант, за доброе сердце, за красоту души! Будьте здоровы и счастливы в любви, дружбе, работе. Да хранит вас Господь!

Татьяна Доронина

Оглавление

В честь того, кто честью не поступился Введение в книгу о достойнейшей судьбе

Глава первая КОГДА НАД РОДИНОЙ СГУСТИЛИСЬ ТУЧИ

  ДОБРО И ЗЛО

  «ОБЯЗАТЕЛЬНО СОХРАНИТЬ НАШ БОЛЬШОЙ ОБЩИЙ ДОМ – СОВЕТСКИЙ СОЮЗ»

Глава вторая И ВОТ – ОГОНЬ ПО СОВЕТАМ!

  МУТАНТЫ

  СЕЮТСЯ ЗУБЫ ДРАКОНА

  ВЗВИЛСЯ ЛЕВ КОЛОДНЫЙ. КОГО ХВАЛИТ ГРЕЧНЕВАЯ КАША

  «ЦЕЛЬ – ОЧЕРНИТЬ, ОКЛЕВЕТАТЬ, ПРЕДАТЬ АНАФЕМЕ»

  УНЯТЬ БЫ ДЕМОНОВ В ДУШЕ

Глава третья ИДЕТ АТАКА НА ДУХОВНОСТЬ И РУССКУЮ ДУШУ

  ВМЕСТЕ С РУССКОЙ КУЛЬТУРОЙ ХОТЯТ УНИЧТОЖИТЬ РУССКИЙ НАРОД

  НЕТ ПЕВЦОВ У РАЗРУШИТЕЛЕЙ

Глава четвертая СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. БОРОТЬСЯ. И ПЕРЕХОДИТЬ В НАСТУПЛЕНИЕ!

  МОЖЕТ, ХВАТИТ ОТСТУПАТЬ, СООТЕЧЕСТВЕННИКИ?

  ЭТО – ХУЖЕ ВРЕДИТЕЛЬСТВА

  ПОБЕДИТЕЛИ И ПРЕДАТЕЛИ

Глава пятая С ВЫСОТЫ ПРОЖИТОГО И ПЕРЕЖИТОГО

  НА КРЮЧКЕ ПОЗОЛОЧЕННОМ

  ЧЕСТНОЕ ИМЯ – ВИКТОР РОЗОВ

  ИЗЛУЧАЮЩИЙ ДОБРОТУ

  ВИКТОР РОЗОВ. ВСТУПАЯ В НОВОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ

  ПРИЗНАЛИ ЛУЧШИМ ФИЛЬМОМ ВЕКА!

  СЛОВО О ГИМНЕ

  ДА СКРОЕТСЯ ТЬМА!

  ДЕРЖИТЕ МАРКУ СВОЮ

Глава шестая А ПЬЕСЫ ЕГО ПРОДОЛЖАЮТ СТАВИТЬ

  СВЕТ И ТЕПЛО ДОБРОТЫ

  А ВСЕ-ТАКИ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ БОЛЬШЕ!

  РАВНЕНИЕ – НА РОЗОВА

Глава седьмая ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ. НЕСМОТРЯ НА РОКОВУЮ БОЛЕЗНЬ…

  Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ТАМ, ГДЕ ВСЕГО ТРУДНЕЕ

  В СТАЮ ПОПАЛ – ХВОСТОМ ВИЛЯЙ?

  СТРАШНО, ЧТО МОЛОДЕЖЬ УБИВАЕТ ДРУГ ДРУГА

  НАДЕЖДА ВМЕСТЕ С ВЕРОЙ И ЛЮБОВЬЮ

Он всей душой любил родину

Душою русский и советский

  ПОЧЕМУ ПОШЕЛ «ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ»

  СУДЬБА РОДИНЫ ДАЯ НЕГО БЫЛА ВЫШЕ ЛИЧНЫХ БЛАГ И СПОКОЙСТВИЯ

  ОБ ИСТОКАХ, КОРНЯХ, ЖИЗНЕННОЙ ОСНОВЕ

  СЧАСТЬЕ В ТОМ, ЧТО ОН ОСУЩЕСТВИЛ СВОЕ ПРИЗВАНИЕ

  ПРИНЦИПЫ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ У НЕГО БЫЛИ ЕДИНЫ

  ИСКУССТВО И ЖИЗНЬ, «ЭЛИТА» И НАРОД

  ВОСТРЕБОВАН СЕГОДНЯ И БУДЕТ НУЖЕН ЗАВТРА

Вехи его жизни

Присутствие Розова в этом мире обязательно! Вместо заключения

Об авторе этой книги

  «Я ЛЮБЛЮ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА»

  БЛИЗОК ПО ДУХУ

  ЗАСЛУЖИВАЕТ САМОЙ ВЫСОКОЙ ОЦЕНКИ

  СПАСИБО ЗА САМООТВЕРЖЕННОЕ СЛУЖЕНИЕ ТЕАТРУ! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg