«Шведская Жанна д’Арк. Ингрид Бергман»

Шведская Жанна д’Арк. Ингрид Бергман (fb2) - Шведская Жанна д’Арк. Ингрид Бергман (Наши люди в Голливуде - 1) 724K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Яковлевич Штейнберг - Елена Аркадьевна Мищенко

Александр Штейнберг, Елена Мищенко Шведская Жанна д’Арк. Ингрид Бергман (Ingrid Bergman)

Я прошла путь от святой до грешницы и обратно до святой и все в одной жизни.

Ингрид Бергман

14 марта 1950 года сенатор Эдвин С. Джонсон, представитель штата Колорадо, произносил бурную речь в Конгрессе Соединенных Штатов Америки.

Сенаторы замерли — никогда до сих пор в этих стенах не звучали столь серьезные обвинения против актрисы, звезды Голливуда, любимицы всей Америки.

«Мистер Президент, — громыхал с трибуны сенатор, — я предлагаю принять закон, согласно которому будут запрещены все фильмы с участием этой женщины, которая опозорила Голливуд, нарушила священный институт брака, разрушила семью. Она сошлась с этим негодяем — итальянским режиссером Росселини, который известен своими любовными похождениями. Когда он, этот любовный пират, вернулся из Голливуда в Италию, его добычей был не скальп миссис Линдстром, которым он хвастался перед друзьями, а ее невинная душа», — сенатор заранее подготовил эту фразу — он знал, что она произведет впечатление.

Сделав эффектную паузу, он продолжал: «Более того, — недавно миссис Линдстром, которую мы знаем как Ингрид Бергман, родила от него ребенка. Этот ребенок— незаконнорожденный. У него не будет никаких прав в этом мире. Как могла ранее безупречная женщина, мать, пасть так низко? Я предлагаю изъять все фильмы с ее участием».

Гневные слова сенатора были услышаны, его поддержали конгрессмены и предложили создать комиссию по контролю моральных устоев в Голливуде.

Так в пуританской Америке 50‑х годов было положено официальное начало многолетней травле замечательной актрисы, фильмы с участием которой многократно получали самые престижные награды.

Америка с рыданиями и проклятиями простилась с мифом о святой Ингрид Бергман, талантливой шведской актрисе, которая стала звездой Голливуда.

Их брак с Петером Линдстромом казался всем образцом для подражания, исключением из голливудского образа жизни. Она, такая простая, естественная, была легендой. И вдруг… вот, посмотрите, — говорили бывшие поклонники ее таланта, ссылаясь на многочисленные иллюстрированные издания. На снимках в итальянских, шведских, американских журналах они вдвоем с Росселини, взявшись за руки и прижавшись друг к другу, стояли на развалинах древнего замка в Италии. У них были непростительно счастливые лица.

Те, которые недавно ее превозносили, называя легендой и королевой экрана, отреклись от нее. Шведская газета назвала актрису «грязным пятном на репутации страны». Американские таблоиды захлебывались, обвиняя актрису во всех смертных грехах. Это была настоящая травля. Фильмы с ее участием, собиравшие ранее полные залы, теперь были почти изъяты из проката, — они не приносили дохода.

Ингрид говорила: «Моя жизнь — это сплошная борьба за простое человеческое счастье. Не зря я играла в кино Жанну д’Арк. Ее объявили колдуньей и сожгли на костре. Но костер пылал от силы час‑полтора, а меня сжигают уже несколько лет, и одному Богу известно — когда это кончится».

Права ли была она, Ингрид Бергман, когда разрушила свое гнездо, нанеся этим тяжелый удар своей дочери и мужу? Оценил ли эту жертву он, Роберто Росселини, знаменитый итальянский кинорежиссер? Обратимся к началу жизненной истории Ингрид Бергман— замечательной актрисы, легенды мирового кино.

* * *

Это был самый важный день в ее 18‑летней жизни. Она долго к нему готовилась, даже сама связала свитер из светлорозовых ниток. Ингрид еще раз посмотрела на себя в зеркало — там отражалась стройная миловидная девушка в узкой юбке из твида и розовом свитере. Да, пожалуй, она, как сказала ей тетя Хильда, была слишком тоненькой — тогда, в середине 30‑х годов, в Швеции были в моде пышногрудые блондинки.

За кулисами Королевского драматического театра, куда Ингрид пришла на прослушивание, было многолюдно. Хорошенькие девушки и интересные юноши общались друг с другом, обменивались веселыми репликами, словом, чувствовали себя спокойно и уверенно — по крайней мере, Ингрид так показалось. Болезненно застенчивая, она стояла в стороне и ожидала когда ее вызовут на прослушивание.

«Мисс Бергман? Ваш номер шестнадцать, это означает, что вы должны немного подождать пока жюри закончит прослушивать других», — дама любезно улыбнулась, и ей показалось, что это хороший знак.

Она вышла из здания театра, перешла дорогу и села на скамейку в небольшом уютном парке. Ингрид помнила свое обещание, данное дяде Отто — если эта попытка стать актрисой окажется безнадежной — она больше никогда не будет мечтать о театре. Она пойдет в продавщицы, закончит курсы секретарш и забудет о театре.

Дядя Отто и его жена Хильда были единственными родными людьми. Маму она совсем не помнила — она умерла, когда Ингрид было три года. Осталось множество ее фотографий — с них на Ингрид смотрела красивая молодая женщина. «Это твоя мама», — говорил ей отец. Он был фотохудожником, души не чаял в дочке. 29 августа 1917 года, когда Ингрид было два года, он купил сразу две кинокамеры и профессиональный осветительный прибор. Отец считал свою дочь в высшей степени фотогеничной. Он бесконечно снимал ее, монтируя небольшие фильмы. Как часто впоследствии шутила сама Ингрид, давая интервью репортерам: «Первая моя роль была у великого кинорежиссера Юстаса Самюэля». «Но позвольте, — восклицали репортеры, — если он так велик, почему мы не знаем его имени?» «Юстас Самюэль для меня всегда был и будет великим режиссером, потому что это мой отец», — говорила Ингрид. Когда ей было двенадцать лет, она осталась без отца. Его смерть была страшным потрясением для девочки. Опеку над ней приняла незамужняя тетка, но и она умерла через два месяца. Вот тогда чуть не умерла сама Ингрид. Она уже была большой, и слишком много горя навалилось на ее хрупкие плечи.

Ингрид приняли в свою семью близкие родственники — Отто и Хильда. У них было пятеро детей, Ингрид стала шестой, любимой дочкой. Весь дом держался на Хильде. Она вставала раньше всех, успевала приготовить завтрак, отправляла детей в школу, вела хозяйство. Вся семья работала в магазине — это был семейный бизнес. У Бергманов никто не увлекался искусством — все были слишком заняты, и театр считали непозволительным баловством.

Друг отца Ингрид, Гуннар Спэнгберг, держал цветочный магазин. Это был самый элегантный магазин в Стокгольме. Его постоянными покупателями были актеры и актрисы местного драматического театра. Каждое воскресенье Гуннар приглашал своих друзей‑актеров к себе на традиционный обед. Мудрый и артистичный, Гуннар почувствовал в Ингрид «божью искру», — как он это называл. Он познакомил девочку с поэзией, просил ее читать вслух, менять голос, входить в образ. Его друзья‑актеры слушали как Ингрид читает, поет, как изображает разных людей. Они живо реагировали на ее игру — смеялись, аплодировали, показывали Ингрид как себя вести на сцене.

В мечтах Ингрид видела себя актрисой, она хотела стать такой же как ее кумир — французская актриса Сара Бернар. Но, увы — это были лишь мечты. Ингрид была болезненно застенчивой, ей трудно давалось общение с незнакомыми людьми. Но зато потом, узнав человека ближе, она с удовольствием рассказывала о своих увлечениях, о любви к театру. Так было и когда она познакомилась с Гэбриэл Элф, которая вела в гимназии секцию драматического театра. Гэбриэл поддержала стремление девочки стать актрисой, профессионально работала с ней над словом, движением. Именно Гэбриэл предложила Ингрид принять участие в конкурсе, который был объявлен Стокгольмским драматическим театром. Они вместе выбрали фрагмент для первого прослушивания из веселой пьесы.

По условиям конкурса нужно было доставить текст в театр, положив его в большой коричневый конверт. После первого тура, если она не пройдет по конкурсу, швейцар отдаст ей этот конверт. В случае благоприятного результата швейцар вручит ей белый конверт.

…Ингрид посмотрела на маленькие часики. Прошло уже полчаса. Наверное, нужно вернуться в театр. «Мисс Бергман!» — прозвучал голос помощника режиссера. Ингрид уже несколько минут стояла за кулисами, готовая к выходу. Они с Гэбриэл решили рассмешить жюри — выбрали для этой цели веселый отрывок и придумали эффектный выход на сцену.

И вот она выскочила на сцену — именно выскочила, — так было задумано и стояла, уперев руки в бока, — веселая деревенская девушка. Звонким голосом произнесла первую фразу: «Эй вы, посмотрите на меня. Вот я! Вы меня слышите?!»

Куда только девалась ее застенчивость? Она уже жила жизнью своей озорной героини. Еще несколько веселых фраз — и Ингрид посмотрела со сцены на жюри. Ее вдруг охватило отчаяние — они разговаривали друг с другом, совершенно не глядя на нее! Ингрид в отчаянии застыла на сцене. Только она собиралась произнести следующую реплику, как вдруг услышала: «Достаточно. Спасибо. Можете идти».

Не помня себя, Ингрид сошла со сцены. Ноги едва слушались ее, она с трудом вышла из театра, села в парке на скамейку и разрыдалась. Теперь, после позорного провала, она должна была идти домой, отвечать на вопросы своих родственников, выслушивать слова сочувствия, а завтра начать новую жизнь и стать продавщицей.

Ингрид тяжело поднялась со скамейки и побрела домой. Она остановилась у небольшого киоска, где продавались билеты на паром к парку‑музею Скансен. Издавая громкие крики, по берегу ходили чайки. Темная, гладкая поверхность воды привлекла ее внимание. Молнией пролетела мысль: а что если… Но нет, в воде холодно и грязно. Ей сразу расхотелось бросаться в холодную пучину. Ингрид медленно пошла домой. Она хотела незаметно проскользнуть к себе в комнату, броситься на кровать и долго плакать. Ах, если бы мама и папа были живы — они бы ее поняли, утешили.

Дома ее уже ждали двоюродные сестры и братья. Они засыпали ее вопросами: «где ты была?» «почему ты так долго не звонила?» Что она могла ответить, как рассказать обо всем, что с ней случилось?

— Тебе звонил Ларс Селигман.

— Ларс? Что он хотел? — Они были друзьями. Ларс тоже был на первом туре экзамена. Зачем он звонил? Посочувствовать ее провалу?

— Он сказал, что был в театре, взял свой белый конверт и спросил о тебе. Они сказали, что ты тоже должна забрать свой белый конверт.

— Что?! Повтори что ты сказала! — Ингид с трудом верила услышанному. Белый конверт? Она получит белый конверт! Нельзя было терять ни минуты. Ингрид выбежала из дома и стрелой помчалась в театр. Ее встретил улыбающийся швейцар.

— Мисс Бергман, — мы вас искали. Вы так быстро ушли после прослушивания. Вот ваш белый конверт. Желаю удачи.

Ингрид нетерпеливо разорвала конверт, вынула обращенное к ней письмо. «Ваше следующее прослушивание состоится…»

Жизнь прекрасна, и чайки красивые, и вода совсем не грязная, и день просто замечательный, лучший день в ее жизни.

* * *

Встретив в Италии, спустя много лет одного из бывших членов тогдашнего жюри, Ингрид Бергман, уже знаменитая актриса, спросила его — почему они громко разговаривали и так быстро ее остановили. «Неужели все было так плохо?» — спросила она.

Он удивленно посмотрел на Ингрид. «Что ты, все было великолепно! Мы были поражены твоим темпераментом, выдумкой — ты выпрыгнула на сцену как тигрица. Мы громко обменивались впечатлениями. Почему мы тебя остановили? Очень просто — нам предстояло многих прослушать, а с тобой и так все было ясно».

КНИГА С СЕРЕБРЯНЫМИ ЗАСТЕЖКАМИ

Когда Ингрид исполнилось 14 лет, Гуннар сделал девочке замечательный подарок — он подарил ей Книгу. Она была большой, тяжелой, в кожаном переплете. У нее были серебряные застежки и маленький ключик. Сверху было выгравировано ее имя — Ингрид Бергман. Эта книга стала ее постоянным спутником жизни, другом, собеседником. Застенчивая и скромная, Ингрид доверяла дневнику все свои тайны. Она изливала душу, рассказывая о произошедшем. Эта книга стала хранительницей печалей и радостей, раздумий и переживаний.

Ингрид училась актерскому мастерству в стокгольмской Drama School. Именно там она избавилась от детских комплексов, болезненной застенчивости, там по‑настоящему ощутила радость и ответственность актерской профессии. К восемнадцати годам она играла в Royal Dramatic Theatre.

Вместе с Ингрид в школе драматического искусства училась и будущая звезда Голливуда Грета Гарбо. Девушки подружились, и Грета, которая уже несколько раз снималась в кино, пригласила на съемки Ингрид. «Это было замечательно, — писала Ингрид в своем дневнике, — я пришла на киностудию утром, меня загримировали, а потом сказали что делать. Я совсем не боялась камеры — ведь папа много раз снимал меня на пленку. В конце дня я получила деньги. Я не верила своим глазам. Зачем они мне платят? Ведь мне было так интересно, что я сама готова была заплатить. Они мне дали десять крон. Это были мои первые заработанные деньги. Я была счастлива».

Так началась кинокарьера Ингрид Бергман. Ее свежая красота, непосредственность понравились кинопродюсcерам, режиссерам и публике. «Она любит кинокамеру, и та отвечает ей взаимностью», — говорили об Ингрид. Фильм следовал за фильмом. Она играла в них небольшие роли, и была очень довольна своей жизнью.

Книга, ее драгоценный молчаливый собеседник, хранила также записи о человеке, которому суждено было стать ее мужем — Петере Линдстроме. Их познакомили общие друзья, и молодые люди понравились друг другу.

Ей было 20 лет, он был на девять лет старше. Петер Линдстром был во всех отношениях замечательной партией. Любая добропорядочная шведская барышня могла мечтать о таком браке. Петер в 20 лет закончил университет, в 24 года получил первую ученую степень, став профессором в области стоматологии. Он был прекрасным лыжником, пловцом, боксером и к тому же был красив!

«Дорогая Книга! — писала Ингрид в своем дневнике, — он мне нравится, он замечательный. Я бы хотела выйти за него замуж и родить много детей». Этой мечте суждено было сбыться, но прошел год, прежде чем они поженились. Родственники затаив дыхание наблюдали за развитием их отношений. Они понимали, что такой блестящий молодой человек — просто счастье для любой девушки, а уж тем более для Ингрид, которая так рано осиротела.

Молодые люди часто встречались, гуляли по Стокгольму, ходили в театры, ездили на экскурсии. Оба любили длительные пешеходные прогулки. Когда они расставались — если Петер уезжал по делам — Ингрид писала ему нежные письма: «Мой милый! Мой единственный! Я счастлива только с тобой. Твоя навеки Ингрид». Они поженились когда Петеру исполнилось 30 лет, а Ингрид — 21.

К тому времени Ингрид стала популярной киноактрисой, она снималась в каждом новом фильме, выходившем на киностудии Swedish Film. В газетах появлялись хвалебные рецензии, отмечали ее талант, красоту: «Ингрид Бергман играет вдохновенно, в каждую роль она привносит что‑то свое, присущее лишь ей, она по‑настоящему красива».

Даже американская пресса заметила ее, отмечая ее игру в фильме «Вальпургиева ночь». Ингрид, вдохновленная успехом, не переставала учиться актерскому мастерству, она брала дополнительные уроки, играла в Королевском драматическом театре.

Приближался день свадьбы. Ингрид и Петер заранее выбрали дату, которая заканчивается цифрой семь‑седьмой день седьмого месяца 1937 года. Именно семерка, по семейному преданию, была любимым числом матери Ингрид. Все было великолепно — венчание в старинной лютеранской церкви, море цветов, свадебные подарки от друзей и родственников. Но самый лучший подарок, конечно же, был от Петера.

Ингрид медленно открыла огромную белую коробку, и не поверила своим глазам: там, в шелковой бумаге, лежало роскошное меховое манто из серебряной лисицы. Тогда, в конце тридцатых годов, это был самый модный и шикарный мех. Манто, казалось, само выскользнуло из коробки, прикосновение серебристого меха ласкало, казалось, что это объятия любимого.

После свадебного путешествия в Норвегию и Англию они вернулись в Стокгольм и стали жить в большой и просторной квартире Петера. Ингрид была не очень хорошей кулинаркой. По правде говоря, она в начале семейной жизни даже не умела сварить крутое яйцо, но чистюлей была отменной. Ее друзья, смеясь, говорили: «зачем ты стала актрисой? Сделала бы карьеру, будучи хозяйкой агентства по уборке квартир».

Все складывалось как нельзя лучше — они, действительно, были образцовой парой — Петер, прекрасный дантист, готовился защищать докторскую диссертацию, Ингрид была известной актрисой. У них было много друзей, они часто устраивали вечеринки, словом — жизнь была наполненной и интересной. Они были молоды, влюблены, и вскоре Ингрид обрадовала Петера — у них будет ребенок.

Пиа родилась здоровой красивой девочкой, теперь у них была полная семья. Для Ингрид это было само собой разумеющимся — иметь ребенка. Это потом, когда она приедет в Америку, ей придется столкнуться с совершенно иной точкой зрения.

«Как, ребенок у кинозвезды? Но это невозможно! Она испортит фигуру, уменьшится число поклонников, а это немедленно скажется на финансовом успехе фильма». Но, к счастью, Ингрид не разделяла эти настроения, и молодые родители гордились своей маленькой Пиа, так похожей на красавицу‑мать.

«Интермеццо» был шестым фильмом, в котором Ингрид сыграла главную героиню. Сюжет фильма был весьма незатейлив. Учительница музыки, милая, одинокая женщина, влюбляется в известного скрипача. Он женат, у него дети, он, безусловно, возвращается в семью. Старая как мир история. Любовный треугольник, страдания. Фильм имел огромный успех. Известный шведский кинорежиссер Густав Моландер был автором сценария, он же и режиссировал фильм. Густав пригласил Ингрид на главную роль, он был горячим поклонником таланта молодой актрисы. «Я писал сценарий фильма специально для Ингрид, — говорил режиссер. Ее грация, естественность, самоконтроль, врожденный талант покорили меня».

Густав Моландер был не одинок в своей оценке таланта актрисы. Фильм «Интермеццо» стал настоящим хитом. Тогда, в 1936 году в Швеции выпускалось очень немного фильмов. Почти каждый был событием, о нем говорили, его обсуждали. Трогательная любовная история растопила не только женские, но и суровые мужские сердца. Зрители сочувствовали героине Ингрид, сопереживали происходящему на экране.

Фильм «Интермеццо» стал главным в кинокарьере молодой актрисы. Он принес ей настоящий успех, ее имя узнали далеко за пределами ее маленькой страны.

«ИНТЕРМЕЦЦО» В ГОЛЛИВУДЕ

Осенью 1936 года газета Daily News, которая издавалась в Лос‑Анджелесе, вышла с огромными заголовками: «Лучший фильм сезона — «Интермеццо», создан шведскими кинематографистами, лучшая актриса — Ингрид Бергман». В статье, написанной с американской категоричностью, утверждалось, что актриса обладает всеми необходимыми качествами звезды Голливуда, — «мы должны увидеть ее на наших экранах», — этими словами заканчивалась статья.

Сейчас невозможно сказать — читал ли знаменитый голливудский продюссер Дэвид Селзник эту статью, но одно определенно: он поручил Кэй Браун, шефу нью‑йоркского отделения Selznick International искать новых актрис в европейских странах, назрела пора сменить порядком надоевший голливудский имидж хищных красоток в стиле Бетт Дэвис. Далекая Скандинавия звучала для Голливуда весьма экзотично, хотя вряд ли Дэвид Селзник имел четкое представление о том, где находится эта страна. Однако огромный успех Греты Гарбо служил отличным примером того, каких женщин рождает Швеция. Требовалась новая героиня в этом же духе: арийская внешность, пышущая здоровьем красотка, трогательная в своей наивности.

Нью‑йоркский оффис Селзника располагался на 230 Park Avenue. В этом большом и нарядном билдинге лифтером работал молодой парень, иммигрант из Швеции. Он недавно посмотрел фильм «Интермеццо» и восторженно рассказал об этом Кэй Браун, когда она вошла в лифт. Очевидно, он сумел заинтересовать ее, потому что она тут же заказала копию фильма, и, в свою очередь, поделилась впечатлениями с Селзником. Вот тут‑то и закрутилась машина голливудского кинопроизводства. Он распорядился во что бы то ни стало связаться с Ингрид и уговорить ее приехать в Голливуд. Селзник задумал сделать римейк фильма «Интермеццо», перевести его на американскую почву.

Сказать «во что бы то ни стало» было намного проще чем выполнить это распоряжение. Кэй Браун должна была связаться с юристами, купить права на производство фильма, добраться из Америки в Стокгольм, что в то время было весьма непросто. Ее путь со множеством пересадок лежал через Лондон. По дороге она потеряла половину багажа, простудилась — дело было зимой, но, в конце концов, после множества злоключений, добралась до цели назначения — Стокгольма.

Еще не разобрав багаж, не выпив чаю, о котором она мечтала всю дорогу, Кэй из гостиницы позвонила Ингрид. К телефону подошел Петер и в ответ на просьбу поговорить с Ингрид, ответил очень вежливым но твердым отказом: «К сожалению, мисс Бергман сейчас занята, она не может подойти к телефону». Кэй была в отчаянии — ей казалось, что она никогда не сможет увидеться с Ингрид. У нее поднялась температура, — сильная простуда давала себя знать. Однако на следующий день Ингрид сама позвонила, и они условились о встрече.

Это было началом их многолетней дружбы. Кэй стала добрым ангелом, покровителем Ингрид, ее помощницей, компасом в бурном океане голливудских страстей. Предложение Дэвида Селзника, уже тогда знаменитого американского продюссера, сняться в его фильмах, было признанием талaнта молодой актрисы.

Оба — Петер и Ингрид — отлично понимали, что предложение сниматься в Голливуде открывает перед их семьей огромные возможности. В Европе началась война, в Америке молодую актрису ожидала слава, богатство. Селзник предложил подписать семилетний контракт, была определена и оплата — две с половиной тысячи долларов в неделю за «Интермеццо», — это были немалые деньги. Даже Вивьен Ли за главную роль в фильме «Унесенные ветром» получала в два раза меньше. Отказаться было просто неразумно. Так говорил Петер Линдстром, и Ингрид соглашалась с ним. Она всегда его слушала, он был всем для нее: отцом, братом, мужем, словом — самым главным мужчиной в жизни. Но… «А как же Пиа?» — спросила Ингрид, — я ведь не смогу сразу взять ее с собой. С кем же она останется?» «Ничего! — сказал Петер. — Поезжай. Для Пиа я подыщу няню. А позже мы приедем к тебе». Уже потом, много лет спустя, пресса обвинила Ингрид в том, что она бросила мужа и дочь, погналась за славой, а тогда все было иначе. Но уж так устроены люди, что все быстро забывается.

Путешествие из Стокгольма в Америку было нелегким. Но рядом была Кэй, она поддерживала Ингрид, помогала справляться с трудностями незнакомого языка. Они прибыли в Голливуд, прямо в дом Селзников. Впервые актриса, приглашенная на роль, была приглашена в семью известного режиссера. Но, возможно, Селзники — Айрин и Дэвид — просто пожалели наивную Ингрид, зная, что она потеряется в Беверли Хиллз.

Ингрид позже писала в своем дневнике: «Вот мы и прибыли к дому, где жил Селзник. На зеленой лужайке, в садовом кресле, сидела его жена Айрин. Она внимательно слушала трансляцию бегов с ипподрома, следила за ставками. Я сказала: «How do you do», тщательно выговаривая каждое слово, она поднесла палец ко рту. «Ш‑ш‑ш…» Мы с Кэй замолчали, а Айрин вся превратилась в слух — она хотела знать — выиграла ли лошадь, на которую она ставила. Я подумала — для того ли я оставила мужа и ребенка, совершила кругосветное путешествие, чтобы сидеть в Голливуде и слушать трансляцию лошадиных бегов».

Но вот закончилась передача, Айрин приветливо улыбнулась и сказала: «Вы, наверное, проголодались с дороги. Пошли, я вас накормлю». Айрин показала дом, комнату, отведенную для Ингрид. А затем, посмотрев на небольшой чемоданчик, с которым приехала актриса, спросила:

— А где же ваш багаж? Когда он прибудет?

— У меня нет багажа, в этом чемодане все мои вещи, — Ингрид с трудом подбирала английские слова.

— Но ведь вы приехали на три месяца?

— Да.

— Вы уверены, что вам будет достаточно этих платьев?

— А зачем мне наряды? Я приехала работать. У меня есть костюм для фильма, я взяла с собой купальник и две пары брюк. Зачем мне больше?

— Завтра мы собираемся устроить party в честь вашего приезда. Будут все знаменитости Голливуда. Есть ли у вас вечернее платье?

— О, да! У меня есть великолепный наряд — я снималась в нем в фильме. Я взяла его с собой. Хотите посмотреть?

— Нет, нет. А где ваша коробка с мэйк‑апом?

— Мэйк‑ап? А что это такое? — Ингрид впервые слышала это слово и открыла словарь, чтобы посмотреть его значение.

— О, если вы имеете в виду косметику — то я ею не пользуюсь.

— Как, в самом деле? — Айрин была поражена, — Ну что ж, — добро пожаловать в Голливуд.

— Спасибо. Когда же придет мистер Селзник? — в свою очередь спросила Ингрид, — ей не терпелось начать работу. Ведь нужно было обсудить много важных вопросов.

— Мистер Селзник придет поздно, если вообще придет. Он очень много работает, и приходит домой под утро.

Ингрид встретилась со своим будущим боссом в два часа ночи. Айрин уже легла спать, а секретарь Селзника, постучав в дверь, сказал Ингрид: «Босс ужинает, он хочет вас видеть. Пожалуйте на кухню.»

Когда Ингрид зашла на кухню, ее глазам представилась удивительная картина: на столе лежал Дэвид Селзник и…спал. Ингрид не знала как себя вести и тихонько кашлянула. Дэвид мгновенно поднял голову.

— А, это вы, мисс Бергман. Прошу вас, заходите. Но сначала снимите каблуки — я хочу увидеть ваш настоящий рост

— Я в туфлях без каблуков.

— Давайте начнем с вашего имени. Надеюсь, вы понимаете, что его необходимо изменить.

— Но почему?

— Потому что ни один американец не сможет его выговорить. Имя Ингрид будут произносить как Айнгрид. Кроме того фамилия Бергман звучит слишком по‑немецки, а наши отношения с Германией сейчас очень напряжены. Мы должны придумать что‑нибудь другое. Что вы можете предложить?

— Ничего иного кроме моего собственного имени я не предложу. Если я понравлюсь американской публике, они научатся произносить правильно мое имя, а если нет — я вернусь домой под своим же собственным именем, а не под чьей‑то кличкой.

Селзник был явно озадачен таким поворотом событий, об этом свидетельствовало количество поглощаемой еды. Потом он отхлебнул из большого стакана и сказал:

— Ну хорошо, решим это утром. А сейчас я хочу сказать, Ингрид, что нам нужно с вами поработать. У вас слишком широкие брови, нужно поменять зубы, нос, губы… Так что готовьтесь изменить свой имидж.

И тут настал черед Ингрид сказать все, что она думает по этому поводу.

— Видите ли, мистер Селзник. Я не думала, что вы покупаете кота в мешке. Я надеялась, что вы видели меня в «Интермеццо» и представляли себе, как я выгляжу. Кей мне сказала, что вам все понравилось. Теперь, оказывается, вы должны полностью изменить мой имидж. Я на это не соглашусь. Я такая — какая есть с моими бровями, моим ртом и зубами, и такой я останусь. Я предпочитаю отказаться от чести сниматься в ваших фильмах. С первым же поездом я возвращаюсь домой.

Пожалуй, это был первый случай в жизни знаменитого голливудского режиссера Дэвида Селзника, когда начинающая актриса из далекой европейской страны, о существовании которой не подозревали многие американцы, не приняла его условий. Наступила пауза. Они сидели в огромной кухне за столом, заваленным едой, и молча смотрели друг на друга.

Селзник перестал есть и вдруг сказал после минутного молчания:

— У меня возникла идея. Она мне кажется любопытной. Во всяком случае, никто в Голливуде этого не делал. Мы ничего не будет менять. Ингрид Бергман остается сама собой, вот такой как она есть. Она будет первой «естественной» актрисой. Завтра утром я сам отдам распоряжения в гримерный цех.

— Мы должны убрать вот эти морщинки и еще эти, вокруг глаз и сузить брови, затем отправить мисс Бергман к дантисту и стилисту, затем…

Глава гримерного цеха отдавал распоряжения, их старательно записывали его сотрудники, а репортеры и журналисты щелкали камерами, готовя новый материал для страниц голливудской хроники. Работа была в самом разгаре. Растерянная Ингрид сидела в высоком кресле под яркими лампами. Дэвид Селзник взорвался гневной тирадой:

— Я же сказал: не трогать, ничего не трогать. Все оставить как есть. Если исчезнет хоть один волосок из ее бровей, вы будете отвечать, — обратился он к шефу гримерного цеха. — Никаких фотографий, съемок, информация для газет закрыта. Это ясно?!

Дэвид был в гневе. Репортеры сразу же покинули помещение, яркие лампы погасли, Ингрид благодарно посмотрела на Селзника. На следующий день были экранные пробы, они понравились руководству студии, Ингрид одержала свою первую победу.

WELCOME TO HOLLYWOOD

Вечером Айрин и Дэвид Селзники устроили прием в честь Ингрид, были приглашены все знаменитости. Ингрид восхищенно смотрела на них, ставших живой легендой Голливуда: хозяев приветствовал Кларк Гейбл, затем пришел Кэри Грэнт, Айрин дружески расцеловалась с Джоэн Беннетт, Гэри Купер и Дэвид Селзник обменялись дружеским рукопожатием, похлопав друг друга по плечу.

Ингрид сидела в кресле, боясь шелохнуться. К ней обратился немолодой седой господин: «Чувствуете ли вы себя комфортно?» Ингрид восторженно ответила: «Я как в сказке. Не могу поверить своим глазам — вот пришла Норма Шерер, а это — Клодетт Колберт, не могу поверить, что нахожусь среди них».

«Да, сегодня они не знают вас, но поверьте, настанет час, когда на вашем месте будет сидеть новоприбывший в Голливуд и восторженно шептать: «Смотрите, вот пришла Ингрид Бергман», — мы все прошли этот путь». Позже Ингрид спросила Айрин имя этого любезного господина. «О, это Эрнст Любич, знаменитый кинорежиссер», — ответила Айрин, — ты еще будешь сниматься в его фильмах».

Однако Голливуд не был бы Голливудом без злых языков, едких комментариев, ядовитых сплетен. Вечер у Селзников не был исключением. Пока Ингрид в своем нарядном платье, которое она купила в магазине подержанных вещей, восторгалась обществом знаменитостей, гости, собравшись у бара, злословили:

— Селзник выписал себе из Швеции большую здоровую корову. Посмотрите на нее — она так и пышет румянцем — интересно это макияж или их так откармливают в Швеции?

— Если Дэвид хотя бы отдаленно думает, что эта корова может стать второй Гарбо — он жестоко просчитается. Держу пари на тысячу долларов — этого не случится.

— А посмотрите на ее рост! Как можно играть в кино — для нее же невозможно найти партнера!

— А я ставлю еще тысячу баксов, что она дальше роли шведской массажистки или прачки не пойдет, ее не возьмут даже в малобюджетный фильм!

— Ха‑ха, добавьте к тому же еще полное отсутствие английского языка и этот ужасный европейский акцент.

Дэвид, услышав эти разговоры, буквально взорвался от охватившей его ярости. Хорошо, он согласен на пари и может его удвоить, нет, утроить — он уверен что в течение года сделает из Ингрид звезду.

Конечно, это не произошло за год, да и спорившие давно забыли о своем пари, но Ингрид активно взялась за работу. В первый же понедельник Дэвид представил ей Рут Робертс — приятную молодую женщину. Он сказал: «Это — твой учитель английского языка. Даже больше. Теперь вы будете вместе жить, есть, совершать покупки, Рут будет твоим первым советчиком, слушайся ее во всем. У тебя должен быть ее акцент, ее интонация».

Так началось погружение Ингрид в американскую жизнь, в жизнь Голливуда. Было очень сложно, временами хотелось все бросить и опять уехать в свою безмятежную жизнь, к Петеру и Пиа. Но начинался новый день, а с ним — новые заботы, новые проблемы. К своему удивлению, Ингрид узнала, что Рут тоже шведка, но она сказала Ингрид об этом намного позже. Как‑то, в процессе урока, Ингрид, потеряв надежду правильно произнести трудное английское слово, сказала Рут: «А ты могла бы выговорить», — и тут последовало длинное шведское слово. К ее удивлению, Рут произнесла его безукоризненно. «Как это тебе удалось?» — Ингрид была немало удивлена. И тут Рут призналась в своем шведском происхождении. Они стали настоящими подругами. Кэй, Рут и Айрин Селзник дружили с Ингрид десятилетиями.

Дэвид Селзник был в восторге от своей шведской актрисы. Он впервые встретился с такой творческой самоотдачей. Ингрид не считалась со временем, она настаивала на том, чтобы работать поздно, никогда не требовала новых туалетов, сама переделывала костюмы, в которых снималась, была пунктуальна и исполнительна — словом — это было «настоящее сокровище», — как называл ее Дэвид.

«Две шведки для Голливуда — это чересчур», — писала ядовитая светская сплетница Луэлла Парсонс. Ингрид не претендовала на титул «шведки номер один», отдавая этот почетный титул Грете Гарбо — «божественной Гарбо» как ее именовала пресса.

Однако было вполне очевидно, что Гарбо не стремится встретиться со своей соотечественницей. По приезде в Голливуд Ингрид отослала ей великолепный букет цветов. И лишь спустя три месяца, перед отбытием Ингрид на короткое время в Швецию, она получила телеграмму от Гарбо. Несколько вежливых слов и обещание встретиться в ближайшее время. Джордж Кьюкор, который был в дружеских отношениях с Гарбо, узнав о телеграмме, рассмеялся и сказал Ингрид: «В этом вся Гарбо. Если бы она не знала, что ты уезжаешь, она бы никогда не прислала тебе телеграмму».

В пятницу утром, первого августа 1941 года состоялась премьера фильма «Anna Christie» с Ингрид Бергман в главной роли. Продюссер Дэвид Селзник триумфально открывал сезон. В роскошный театр в Санта Барбара на премьеру пришли голливудские звезды: прелестная блондинка Лана Тернер опиралась на руку известного певца Тони Мартина, Сэм Голдуин с супругой открывали парад режиссеров и продюссеров. Альфред Хичкок раскланивался на все стороны, приветствуя друзей и поклонников, известный кинорежиссер Рубен Мамулян пришел с блистательной Джеральдиной Фитцджеральд, — Голливуд хотел посмотреть на Ингрид Бергман.

А она писала в своем дневнике: «Я впервые почувствовала себя настоящей кинозвездой. Люди толпились ко мне за автографами, аплодировали, выкрикивали мое имя. Я счастлива, по‑настоящему счастлива. Я распахнула клетку и вылетела из нее, расправив крылья. Теперь я знаю, что могу подниматься все выше и выше, — меня ничто не удержит».

Американская пресса захлебывалась от восторга, подбирая самые выразительные и яркие эпитеты, описывая внешность и поведение мисс Бергман. «Она такая простая, естественная, она, представьте, стоит в очереди за билетами в кино, не любит позировать перед камерами, она не пользуется косметикой, краснеет от неумеренных комплиментов, она‑простой и нормальный человек».

Газета San Francisko Times писала: «Ничего подобного в Голливуде до сих пор не было. Это как северное сияние на экваторе. Неиспорченная как только что выпавший снег, простодушная как подросток на первой исповеди, 24‑летняя молодая женщина, щеки которой напоминают цвет спелых яблок, совершила тихий переворот в Голливуде своей свежестью, оригинальностью таланта и естественной красотой».

Ингрид неистово работала, фильмы следовали один за другим. Петер и Пиа приехали в Америку и Петер начал готовиться к экзамену, чтобы подтвердить свой докторский диплом. Наконец‑то кончилась разлука, они были вместе!

КАСАБЛАНКА

Даже если бы Ингрид Бергман снялась только в одном фильме, она навсегда бы вошла в историю мирового кино. Это фильм «Касабланка». В бесконечных и разнообразных списках, в которых собраны «лучшие фильмы всех времен и народов», «Касабланка» занимает место в первой тройке.

История создания этого киношедевра необычна, как необычен сам фильм, с романтической музыкой, острыми диалогами, меткими словечками, яркими характерами и сюжетными поворотами.

Фильм «Касабланка» долгое время считался лучшей романтичной картиной, созданной в Голливуде, скорее иконой, чем произведением искусства. Это великолепная, дарящая наслаждение, мелодрама с безупречной режиссурой, прекрасной игрой актеров. Фильм, пробуждающий наши мечты и легкую грусть об ушедшей любви, утерянных возможностях, фильм о любви, чести, настоящей мужской дружбе.

Задуманный вначале как обычный фильм, эта черно‑белая лента, похоже, была снята под счастливой звездой. Со дня выходя на экраны в ноябре 1942 года, в День Благодарения «Касабланка» не утратила свое очарование для последующих поколений — с каждым просмотром картина нравится все больше, каждый находит в ней что‑то свое, очень личное. Просто эта картина о вечном. Она была выдвинута на «Оскар» по восьми номинациям: лучшая мужская роль, лучшая мужская роль второго плана, лучшая операторская работа, лучший монтаж, лучшее музыкальное сопровождение, и получил три: лучшая картина, лучший сценарий и лучшая режиссура.

Нужно признать, что феноменальный успех фильма «Касабланка» стал неожиданным для всех — для студии Warner Brothers, для продюссеров, режиссера и для самих актеров. Работая над фильмом, никто не замахивался на вечность. Но «Касабланка» оказалась за чертой, отделявшей ее от десятков других фильмов, снимавшихся в 42‑м году в Голливуде.

История создания фильма проста — в конце 38 года нью‑йоркский учитель Мюррей Барнетт посетил парижский клуб «Прекрасная Аврора». Обстановка в клубе была уютной, пианист наигрывал ностальгические мелодии, и Мюррей вспомнил песенку «Время проходит» из одного бродвейского шоу. Барнетт был творческим человеком, в свое время писал стихи, небольшие пьесы. Спустя два года по приезде в Америку он написал пьесу «Все приходят к Рику». Пьесу не поставили, однако в ней было нечто, что привлекло продюссера Warner Brothers Хэла Уоллиса, и он купил права на экранизацию пьесы, заплатив неслыханную по тем времена сумму за непоставленную пьесу — двадцать тысяч долларов.

Несмотря на уплаченные деньги, пьеса многократно переделывалась, сценарий переписывался почти каждую неделю. Менялись сценаристы, и, в конце концов, за работу взялись знаменитые братья‑близнецы Эпштейны. Они работали днем и ночью, стучали на двух пишущих машинках, окутанные клубами сигаретного дыма, поглощая неимоверное количество кофе. Позднее к ним присоединился Ховард Коч. Сценаристам удалось написать остроумные диалоги, многие из которых вошли в историю, стали широко известными. Первоначально сценаристы выбрали местом действия Лиссабон. Но потом, узнав, что Касабланка, небольшой городок в Марокко, стал едва ли не самым популярным местом для беженцев из оккупированной Европы, они перенесли действие туда. Название города дало имя фильму.

Но, несмотря на напряженную работу, к началу съемок сценарий не был закончен. Уже по ходу работ сменился продюссер — им стал Хэл Уоллис. Именно он решил заменить еще не столь известного в то время Рональда Рейгана на звездного Хэмфри Богарта, который и сыграл главную роль. Уоллис также пригласил Ингрид Бергман, которая к тому времени была однозначно актрисой фильмов класса «А», «одолжив» ее у Дэвида Селзника. Фильму повезло и с режиссером — им стал Майкл Кертиц. Венгр по происхождению, (подлинное имя Михай Кертеш) был весьма колоритной фигурой. Он не ладил с английским языком, всегда путал времена глаголов и говорил с очень сильным акцентом. Однако это не помешало ему стать знаменитым режиссером, который снял более тридцати фильмов в Голливуде. Фильм «Касабланка» стал его «звездным» фильмом, проложив дорогу в мировую историю киноиндустрии.

Фильм был снят в нужное время, нужными людьми. Его сюжет был весьма актуальным для того времени. По сценарию действие происходит в Касабланке, куда стекаются беженцы из Европы. Центром жизни города становится небольшое «Американское кафе Рика», чей владелец Рик Блейн — (Хамфри Богарт) — циничный, разуверившийся в жизни американец с неясным прошлым, не желает вмешиваться в политику и войну. В Касабланку приезжает норвежка Ильза Ласло (Ингрид Бергман) со своим мужем Виктором, чехом по национальности, борцом против нацистов.

Они ищут возможности уехать из Касабланки в Лиссабон, чтобы оттуда отправиться в Соединенные Штаты. Рик может им помочь, но он отвечает: «Я не стану рисковать ни из‑за кого», — эта фраза становится его ключевой, он ее повторяет несколько раз в течение фильма. Его мотив не так‑то прост: он и Ильза когда‑то были близки, и теперь судьба свела их опять. Им предстоит решить несколько вопросов: поможет ли Рик Виктору бежать в Лиссабон? С кем останется Ингрид?

Создатели фильма сами не знали ответа на этот вопрос. Как впоследствии вспоминала Ингрид Бергман, «никто понятия не имел куда движется картина. Каждое утро или ближе к вечеру нам вручали новые листки с диалогами, которые нужно было просмотреть и выучить, а самое главное — переосмыслить характер героя! Каждый раз когда я спрашивала Кертица, кто я в этом фильме, что я чувствую и делаю, он отвечал: «Ну мы не совсем уверены, но давай снимем вот эту сцену, а завтра я тебе скажу.» Это было что‑то невообразимое!»

Финал фильма не был известен никому. Когда Ингрид спросила Кертица, любовь к кому из героев она должна изображать, он ответил: «Играй где‑то посередине!» Сценаристы приготовили две концовки, но первая настолько всем понравилась, что на ней и остановились.

Судьба и дальше благоволила к фильму «Касабланка». В ноябре 42 года союзные войска заняли настоящий город Касабланка, — это была лучшая реклама. Сама история «раскрутила» фильм. Warner Brothers решили не откладывать премьеру. Она состоялась 26 ноября на День Благодарения, и фильм сразу же стал хитом сезона. Киностудия Warner Brothers получила огромные доходы, фильм выиграл в трех номинациях, получив три статуэтки Оскара. Да и сейчас, спустя несколько десятилетий, «Касабланка» занял прочное место в первой тройке лучших фильмов всех времен и народов.

Успех «Касабланки» стал также и оглушительным успехом Ингрид Бергман. Вот теперь Дэвид Селзник мог праздновать победу. Да, он выписал из Швеции Ингрид, но благодаря этому Голливуд получил блестящую актрису.

«Ты должна сниматься во всех значительных фильмах», — говорил ей Селзник, и он первым поздравил ее с утверждением на роль Марии в фильме «По ком звонит колокол», который режиссер Сэм Вуд собирался снимать по роману Эрнеста Хемингуэя.

Съемки были чрезвычайно сложными — действие романа происходит в Испании во время гражданской войны. Любовный роман простой испанской девушки Марии и американца Роберта Джордана, роль которого играл знаменитый актер Гэри Купер, развивается на фоне ужасов войны, гибели соратников и друзей, взрывов и сражений. Фильм снимался в горах Сьерра Невада, условия для работы были так далеки от уютных голливудских студий: морозные ночи сменялись страшной дневной жарой, бывали и перебои с едой, питьевой водой. Но съемочная группа работала с огромной отдачей, невзирая ни на что.

Впоследствии фильм был отмечен престижными наградами «Золотой Глобус» и «Оскар» в восьми номинациях. Когда Ингрид встретилась с Хемингуэем, она его спросила, видел ли он фильм? Писатель ответил:

— Да, пять раз.

— Я была в восторге, — сказала Ингрид. — Пять раз! Вот так он вам понравился?

— Нет, совершенно не понравился. Я начал смотреть, но выдержал только пять минут и вышел. Они срезали мои лучшие сцены, я очень расстроен. Пять раз я пытался смотреть этот фильм, и всякий раз в бешенстве выходил из зала.

Этот фильм положил начало сердечной дружбе Ингрид и Хемингуэя. Он был одним из немногих, поддержавших актрису в самый сложный период ее жизни, когда все ополчились против нее. «Всегда рассчитывай на меня, — писал он ей. — Знай, детка, что у тебя есть большой и сильный папа».

ЯВЛЕНИЕ РОССЕЛИНИ

В тот весенний вечер 1948, когда Ингрид Бергман вместе со своим мужем доктором Петером Линдстромом вошли в небольшой кинотеатр, она была самой знаменитой и популярной киноактрисой в мире. Ее карьера, начавшаяся в Швеции четырнадцать лет тому назад, к тому времени достигла своей вершины, она снималась практически во всех фильмах. В Голливуде была популярной шутка: «Знаете, вчера я видел фильм без Ингрид Бергман»

И спустя лишь восемьдесят девять минут — именно столько времени длился фильм «Рим — открытый город»— она начала свой путь вниз, постепенно лишившись всего, что было создано огромным трудом: признания и любви публики, семьи, мужа и даже любимой дочери.

…Ингрид, не отрываясь, смотрела на экран. Крохотные морщинки на ее лбу стали глубже, с каждой минутой она понимала всем своим существом, интуицией актрисы, что этот фильм, созданный неведомым ей итальянским режиссером Роберто Росселини — настоящий кинематографический шедевр.

В то время иностранные фильмы шли в небольших кинотеатрах. Туда приходили, в основном, люди не знающие английского, чтобы посмотреть фильм на родном языке. Ингрид думала, что Росселини — автор лишь одного великолепного фильма, но несколько месяцев спустя, в Нью‑Йорке, она опять увидела на афише знакомое имя. На сей раз это был фильм «Пайза». Драматичный сюжет, почти документальные съемки, он был номинирован на «Оскара».

Ингрид смотрела его одна, без Петера. Не шелохнувшись, она сидела в маленьком душном зале дешевого кинотеатра. Вот уже погас свет, сеанс закончился. Ингрид была потрясена фильмом. Решение созрело: она должна сниматься в фильмах Росселини — он был ее режиссер.

Айрин Селзник была единственным человеком, кому Ингрид могла рассказать о своем решении, спросить совета.

— Знаешь, Айрин, я бы хотела написать ему письмо и попросить его занять меня в одном из его фильмов.

Айрин удивленно посмотрела на нее.

— Но этого ни в коем случае нельзя делать. Пойми это.

— Но почему?! — Ингрид умоляюще смотрела на Айрин, ожидая ответа.

Мудрая опытная женщина из клана Мейер‑Селзник, Айрин помолчала, а затем, внимательно посмотрев на Ингрид, сказала:

— А знаешь, — напиши ему письмо. Может быть он поймет тебя правильно, может быть это — судьба.

Каким должно быть письмо знаменитому режиссеру, которого она никогда не видела, как найти нужные слова? Ингрид изорвала много бумаги прежде чем остановилась на совсем кратком письме:

«Уважаемый господин Росселини!

Я посмотрела Ваш фильм «Рим — открытый город». Он мне очень понравился. Если Вам нужна шведская актриса, которая хорошо говорит по‑английски и не забыла свой немецкий язык, совсем не знает французского, а по‑итальянски знает лишь слова «ti amo», — то я готова приехать и сниматься в ваших фильмах. Ингрид Бергман»

Написав письмо, Ингрид вдруг вспомнила, что у нее нет адреса Росселини. Она надеялась узнать его на студии. Однако съемочная суета закружила ее в вихре событий, она почти забыла о своем письме. Как вдруг однажды в Голливуде к ней подошел незнакомый человек и попросил автограф. Пока Ингрид надписывала свою фотографию, этот человек сказал: «Я — итальянец, а вы ведь тоже похожи на итальянку».

— Вы итальянец? — воскликнула Ингрид. — Знакомо ли вам имя Роберто Росселини?

— Конечно. Это — великий итальянский кинорежиссер, мы гордимся им.

— Я написала ему письмо, но у меня нет адреса. Не знаете ли вы, где можно узнать его адрес?

— О, мадам, это несложно. Всего несколько слов. Minerva Films. Roma, Italy, — вот и все.

То, что произошло дальше, — воистину, можно назвать чудом. Письмо, действительно, прибыло по адресу. Но дело в том, что Росселини вот уже несколько месяцев судился с этой киностудией, его преследовали адвокаты. Каждый день начинался с серии телефонных звонков, на которые Росселини чаще всего не отвечал. Кроме того, на студии загорелся костюмерный цех, пожар бушевал несколько часов.

Когда начали разбирать пожарище, нашли письмо из Голливуда. Прочитав его, студийные работники были поражены тем, что голливудская дива хочет приехать в Италию и сниматься у Росселини.

Секретарь позвонила Роберту и представилась: «Minerva Films». Она услышала в ответ: «Я не желаю с вами говорить…» — Росселини бросил трубку на рычаг.

— Но, синьор Росселини, для вас есть письмо… — тот же результат.

А теперь представим, что секретарь оставила бы все попытки дозвониться до режиссера, и он не получил письма. Тогда жизнь многих людей сложилась бы совсем иначе…

Однако судьбе было угодно доиграть этот эпизод до конца. Письмо вручили Росселини, и он увидел подлинный почтовый штамп. Он не знал английского языка, не очень представлял себе Ингрид Бергман. «Не та ли это блондинка, которая играла в «Интермеццо?» «Да, это именно она», — подсказала ему его помощница, — отошлите ей каблограмму».

Росселини ответил пространным посланием, в котором приглашал Ингрид приехать в Италию. «Приезжайте, мы познакомимся, обсудим дальнейшую работу. С почтением — ваш Росселини».

С бьющимся от волнения сердцем Ингрид читала телеграфные строки. «Приехать в Италию? Но это ведь так далеко, сниматься в незнакомой стране, уехать от Петера и Пиа… Страшно, но Росселини — он ведь гений кино, и он приглашает работать».

Так в ее размеренную жизнь голливудской звезды, счастливой жены и матери, ворвался безумный вихрь по имени Роберто Росселини.

Прервем наше повествование и посмотрим внимательнее на главных действующих лиц этой драмы. Ингрид и Петер внешне составляли самую благополучную пару — у них было все, о чем, казалось бы, можно мечтать: слава, деньги, семья. Они планировали купить еще больший дом, родить второго ребенка, — все было так прочно, солидно. И вдруг… в эту размеренную, как ход швейцарских часов, жизнь, ворвалось нечто, чему Ингрид не могла дать название: тревога, далекие мечты, в которых не было места Петеру. Она заскучала в этом добротном как старое твидовое пальто браке. Петер был правильным и скучным, цветам и чувствам он предпочитал разговоры о гонорарах.

Невозможно было найти двух столь непохожих людей как Петер Линдстром и Роберто Росселини. Первый был шведом в квадрате — ровным и гладким как идеально стриженый газон, второй — итальянцем в кубе, непредсказуемым как лесная чаща.

Петер был идеальным семьянином, Роберто никогда точно не знал сколько у него в настоящий момент жен, детей, любовниц. В год знакомства с Ингрид у него было несколько женщин, среди которых мисс‑Америка‑46, танцовщица из стриптиза, блондинка, с которой он познакомился на съемочной площадке и еще законная супруга. Над всем этим гаремом царствовала великая Анна Маньяни — замечательная актриса, «черная пантера с горящими глазами», — как назвал ее кинорежиссер Дзефирелли.

Фильм «Рим — открытый город» Росселини, ставший символом неореализма, имел огромный успех, Анна Маньяни играла в фильме главную роль. Она была любимицей Италии, в народе ее звали Наннареллой. Анна была яркой, талантливой, темпераментной. Она страстно любила Росселини, обладала уникальным талантом трагической и комедийной актрисы.

В очередной раз, когда Росселини получил письмо из Голливуда, от этой неизвестной шведки, Анна, не раздумывая, просто надела ему на голову тарелку с горячими спагетти, густо сдобренными томатной пастой.

В конце 1948 года состоялась первая встреча Ингрид Бергман и Роберто Росселини.

Вот как об этом вспоминает Ингрид: «Наша встреча состоялась в Париже, в роскошном Hotel George V. С Роберто пришли двое — переводчик и человек, отвечающий за финансовую сторону съемок. Нас представили друг другу, и Петер что‑то мне сказал. Но я его не слышала, я не могла оторвать глаз от Роберто».

Петер вел деловую сторону встречи. Он ставил условия, давал советы, говорил спокойно, уверенно, — Ингрид была основным капиталом семьи. Она много курила, потягивала вино из высокого узкого бокала. В тот день ей исполнилось тридцать три года.

Уже потом, намного позже, Ингрид узнала, что главная роль в фильме «Стромболи» предназначалась Анне Маньяни, а Роберто отдал эту роль ей. Как могла смириться с этим ударом та, которую Росселини называл «своей музой»? В ней была оскорблена женщина, великая актриса.

Фильм «Рим‑открытый город» получил престижную награду New York Film Critics и Росселини был приглашен на торжественную церемонию ее вручения.

Из‑за таможенных ограничений Росселини не мог взять с собой большой суммы денег, проживание в Beverly Hills Hotel было очень дорого. Петер и Ингрид пригласили его провести с ними рождественские каникулы, Роберто с благодарностью согласился.

Перед Рождеством Ингрид отправилась с дочкой, десятилетней Пиа, выбирать подарки. Девочка попросила купить ей велосипед. Питер (он всегда распоряжался финансами) был согласен, и выделил на покупку 75 долларов. Но когда они пришли в магазин, Пиа увидела в углу большую надувную корову. Она была очаровательна, улыбалась от уха до уха и к тому же на ней был красный кухонный фартук. Корову звали Эльзи. Велосипед сразу же был забыт.

— Мамочка, я уже совсем не хочу велосипед, — прошептала Пиа завороженно. — Я хочу Эльзи. Ну пожалуйста!

Ингрид была в смятении. Что делать? Петер выделил деньги на велосипед. «Глупости», — сказал Петер, когда Ингрид рассказала ему об изменившемся желании дочери. «Глупости. Как можно покупать бесполезную корову за 75 долларов, когда можно купить за те же деньги велосипед!» Ингрид согласилась с убийственной логикой мужа, и Пиа получила на Рождество велосипед.

Приехавший Роберто Росселини внес некоторый беспорядок в размеренную жизнь супругов Линдстром. На часть одолженных у них денег он купил подарки гостеприимным хозяевам: роскошный галстук для Петера, изящную сумочку для Ингрид, а для Пиа — корову Эльзи с красным кухонным фартуком. Все трое были ошарашены этим подарком, а Роберто сказал, улыбаясь: «Она такая очаровательная. Вам что, — не нравится?»

Этот, казалось бы, незначительный эпизод, заставил Ингрид пересмотреть и переоценить свою жизнь. Она записала в своем дневнике: «Роберто у нас дома. Я его люблю». Она знала, что больше никогда не будет миссис Линдстром. Решение было принято мгновенно. Впервые Ингрид самостоятельно решилась на что‑то, не спросив совета Петера. Он ни о чем не догадывался, занимаясь перестройкой дома — ведь они решили расширить дом. «Каждый удар молотком кровельщика я воспринимала как забивание очередного гвоздя в гроб нашей с Петером совместной жизни», — записала Ингрид в своем дневнике.

… Небольшой саквояж из мягкой кожи вмещал лишь самое необходимое: две пары белья, теплый свитер, брюки. 11 марта 1949 года знаменитая голливудская звезда Ингрид Бергман села в нью‑йоркский поезд, имея при себе триста долларов. Если бы кто‑нибудь предсказал, что пройдет семь долгих бурных лет прежде чем она вернется в Америку — она бы ни за что не поверила.

* * *

Молниями полетели в обе стороны телеграммы:

«Не могу говорить. Не могу дышать. Счастлива. Прилетаю в Рим в 11.20, в воскресенье, рейс 916.

Твоя, только твоя Ингрид»

«Все готово. С нетерпением жду тебя в Риме. Я безмерно счастлив. Слишком долгая разлука. Твой, твой Роберто».

В дневнике Ингрид есть запись, датированная мартом, 20, 1949. Она содержит лишь одно слово: РИМ. Оно подчеркнуто дважды.

РИМ

Роберто Росселини был великим кинорежиссером, его талант в полной мере проявился в организации встречи Ингрид. В римском аэропорту восторженная толпа встречала голливудскую кинозвезду. Приветственные возгласы, огромные букеты цветов, репортеры с кино и фотокамерами — все было организовано блестяще.

Роберто с трудом пробивался сквозь толпу, бережно ведя под руку Ингрид. Он усадил ее в спортивный красный автомобиль и на сумасшедшей скорости привез в отель Excelsior. Там тоже была огромная толпа папарацци, поклонников, зевак. Роберто буквально кулаками прокладывал путь к входной двери. Одному, особенно назойливому репортеру, он порвал куртку, оторвав от нее рукав. На следующий день он сожалел об этом и послал ему новую куртку. В апартаментах, приготовленных для Ингрид, их ждали друзья и знакомые. Федерико Феллини нарисовал дружеские карикатуры на Роберто и Ингрид, поместив их на стены. Было очень весело, все смеялись, то и дело с шумом открывали бутылки с шампанским, всюду лежали изящно упакованные подарки. Роберто был счастлив — он достойно встретил «свою богиню».

Роберто Росселини был потрясающим любовником. Во имя любви он мог преодолеть любые преграды, более того — их наличие лишь вдохновляло его на новые подвиги. Ингрид была для него самым желанным объектом. Она была красива, но жила в другой стране, она принадлежала другому мужчине, она была сдержанна и придерживалась традиционных взглядов. Он неукротимым вихрем ворвался в ее жизнь, взорвав ее. Роберто был страстно, безумно влюблен, — это было его любимое состояние, в котором он мог творить, создавать шедевры. Он не собирался делить Ингрид ни с кем, она должна была принадлежать только ему, он не хотел упускать ее. По крайней мере, в ближайшее время…

Еще несколько дней после прибытия Ингрид в Рим, толпы людей не выходили из отеля. Улица Via Veneto, где находился Hotel Excelsior, была запружена автомобилями. Казалось, все только и хотели увидеть голливудскую кинозвезду. По договоренности с администрацией отеля, Роберто и Ингрид выходили из апартаментов боковыми лестницами. Ингрид надевала большие темные очки и они буквально выскальзывали из дверей к выходу, где их ожидал автомобиль.

Северная душа Ингрид не ожидала встретить яркий южный праздник, каким оказался огромный Рим. Она была потрясена увиденным: соборами, древними развалинами, памятниками, столь насыщенной концентрацией шедевров искусства. Роберто показывал ей Рим как знакомят с собственным имением, он дарил ей огромные площади и узкие средневековые улочки, соборы и музеи. Ингрид была потрясена, смятена, завоевана. Роберто хотел показать ей всю Италию‑Флоренцию, Венецию, Неаполь, остров Капри — жемчужины своей страны, которую он тоже страстно любил, был ее неотделимой частью.

Везде, куда бы они ни следовали, их неотступно сопровождали репортеры, папарацци, толпы восторженных поклонников. Ингрид находилась в экстазе — и это слово не является преувеличением— оно точно отражает ее чувства, ее состояние.

…Во время ее пребывания в Риме письма от Петера приходили регулярно. Он беспокоился, — все ли у нее хорошо, не испытывает ли она нужды в чем‑либо. Просил писать почаще — ведь связь в то время была весьма ограниченной.

Ингрид знала, что наступит тот момент, когда она должна будет сказать Петеру всю правду, ведь и так до него доходили всевозможные слухи, да и папарацци постарались опубликовать самые скандальные фотографии, где Ингрид и Роберто держались за руки, а их влюбленные взгляды были красноречивее всяких слов.

Как начать письмо, как решиться нанести страшный удар преданному и любящему человеку, оторвать от себя все, что было пережито, отказаться от семьи, как объяснить маленькой Пиа, что мама не приедет?

После бессонных ночей, раздумий и сомнений, Ингрид, наконец, начала письмо:

«Петер, дорогой!

Тебе будет трудно читать это письмо, а мне трудно его писать. Но другого выхода нет. Я бы хотела тебе объяснить все сначала, но ты и так знаешь многое. Я бы хотела просить у тебя прощения, но как ты можешь простить то, что я хочу остаться с Роберто?

Мой Петер, я знаю, что это письмо упало подобно бомбе на наш дом, нашу Пиа, наше будущее, наше прошлое, — ведь ты принес себя в жертву, сделал все, чтобы устроить нашу жизнь. И вот сейчас ты остался в одиночестве среди руин, и я не могу тебе ничем помочь.

Мой дорогой, я никогда не думала, что наступит такой момент после всего что мы с тобой пережили, и сейчас я не знаю что делать. Ты всегда принимал решения. Бедный маленький Папа и бедная маленькая Мама».

…Петер шел по залитой солнцем улице в Калифорнии, не замечая окружающей его красоты природы, не видя фланирующих праздных людей. День, когда он получил это проклятое письмо, оказался самым черным днем в его жизни. Он не хотел, не мог поверить, что это его Ингрид, еще так недавно преданная жена и мать.

«Она бросилась в этот любовный омут не осознавая, что Росселини женатый человек в католической стране, он никогда не сможет добиться развода. Ингрид попросту станет его очередной любовницей. Она написала, что хочет остаться в Италии. Но у нее ведь контракты со студией в Голливуде, — это ведь огромные деньги, люди, целое производство. Нельзя же вот так просто наплевать на всех», — мысли роились у него в голове. Петер Линдстром — всегда уравновешенный и уверенный в своих поступках, впервые в жизни не знал что предпринять. А огромный скандал тем временем набирал обороты. В их бывшем с Ингрид доме не умолкал телефон. Звонили все — знакомые, друзья, работники студии. Неизвестные «доброжелатели» клали в почтовый ящик вырезки из газет и журналов. Петер закрыл свой докторский оффис, отослал Пиа с доверенной женщиной в другой штат.

Он ответил Ингрид на ее письмо. В нем он излил израненную душу, был откровенен и не обвинял Ингрид ни в чем, только пытался разобраться в произошедшем. Насколько можно доверять человеку, который жил у них в доме, говорил что любит Петера как брата, и всадил ему в спину нож? Он ведь клялся гробом матери, что позаботится об Ингрид, никогда не поставит ее в двусмысленное положение, и только с этим условием Петер дал согласие на отъезд Ингрид на пару недель в Италию.

Ингрид рыдала, читая письмо Петера. Но она ничего не могла изменить — любовь к этому сумасшедшему Роберто была слишком сильна.

СТРОМБОЛИ — ОСТРОВ ВУЛКАНОВ

Как будто бы за какую‑то провинность остров Стромболи был помещен Природой по соседству со своими прекрасными собратьями — островами Липари и Панареей. Суровый, изборожденный морщинами оставленными от вулканической лавы, остров получил название от расположенного на нем вулкана.

Это второй в Европе — после Этны — действующий вулкан. Он извергается постоянно, примерно раз в полчаса, выбрасывая лаву, камни и ядовитый дым. Возможно, остров Стромболи привлек Росселини своим сходством с его вулканическим нравом. Во всяком случае, именно там он решил снимать свой фильм.

Для Ингрид Росселини придумал роль беженки из восточной Европы. Он сам не представлял точно откуда — наверное, литовка, в общем нечто северное — ведь нужно было использовать ее внешние данные. Каким‑то образом, согласно ненаписанному сценарию — Росселини всегда снимал «с плеча», она оказывается на южном вулканическом острове среди грубых неотесанных жителей, ведущих самый примитивный образ жизни. Соответственно замыслу были и условия жизни на острове: туалетом служили расщелины в скалах, душем — лейка, наполненная морской водой, пресную нужно было экономить. Не было ни телефона, ни почты, жители, постоянно одетые в черное, не подозревали о том, что цивилизация шагнула так далеко.

Голливуд был не в восторге от работ Росселини. Ингрид делала безуспешные попытки уговорить киномагнатов финансировать съемки фильма «Стромболи — божья земля». Они не хотели доверить камеру этому непонятному режиссеру, который снимает людей с улицы, без декораций, не имеет сценария и плана работ. Только давний поклонник Ингрид, эксцентричный миллиардер Говард Хьюз, соглашается взять на себя расходы по съемкам фильма, хотя сюжет привел его в ужас. «Я куплю вам студию, и вы сможете снимать любые фильмы, приглашать самых лучших режиссеров», — говорил Хьюз Ингрид. Но ей нужен был лишь один, чье имя наводило ужас на кинопродюсеров.

Небольшая съемочная группа, в которую входила также сестра Роберто, сражалась с трудностями быта, пытаясь выжить в непривычных тяжелых условиях. Интересы голливудской студии RKO представлял писатель Арт Кон, который пытался перевести сумбурные мысли Роберто в диалоги. Несколько фотографов, которые должны были делать рекламу будущему фильму, попросту шпионили за Ингрид и Роберто, подстерегая их в неожиданных местах и делая фото, ставшие впоследствии скандальными.

Ингрид с горечью писала в своем дневнике: «Мы пытаемся начать фильм, но пока ничего не получается. И этот вулкан… Роберто сказал, что все должно быть реалистично, и я должна взобраться на вершину вулкана. Я пыталась несколько раз, но падала, обмирая от страха, думала, что умру. Но, в конце концов, получилось. Я думала, что мы начнем фильм, но увы…»

Несмотря на удаленность острова Стромболи от «большой жизни» и, тем более от Америки, слухи о бурном романе двух влюбленных просочились в прессу. Всех занимал не столько творческий процесс и съемки нового фильма, сколько сочные подробности из жизни голливудской кинодивы и знаменитого режиссера.

Раз в неделю на Стромболи привозили почту: письма, газеты, журналы. 22 апреля 49‑го на имя мисс Бергман пришло письмо из могущественной Motion Picture Association of America — Американской ассоциации кинематографии. Письмо, подписанное президентом Ассоциации и директором администрации.

Это было время разгула маккартизма. Сенатор от штата Аризона Джозеф Маккарти, которого коллеги называли «бесноватым», возглавил Комитет по расследованию антиамериканской деятельности. Началась печально знаменитая «охота на ведьм», которая была задумана не только как «охота на людей, сочувствующих коммунистам», — наступление было задумано гораздо масштабнее. Вводится жесткая цензура в кино с целью улучшения христианской морали общества. «Именно там, в Голливуде, находится гнездо разврата, они, эти ничтожные актеришки и писаки разлагают общество, подрывая христианские нормы морали», — проповедовали сторонники Маккарти.

И вот тут‑то «вторая Грета Гарбо», знаменитая Ингрид Бергман, и стала мишенью для возмущенных блюстителей морали.

Письмо из Американской ассоциации кинематографистов без обиняков угрожало ей. «Вы, первая леди американского кино, рискуете разрушить всю вашу карьеру, если не измените вашего поведения. До нас дошла информация о вашем бесстыдном образе жизни, о том, что вы подрываете священные устои семьи. Вы должны немедленно по получении этого письма, выступить с опровержением всех слухов, сказать, что вы не намерены бросить вашу дочь или разводиться с мужем и создать новую семью.

Мы предупреждаем вас очень серьезно, вы должны понять, что американская публика вас осуждает, фильмы с вашим участием будут запрещены к показу и ваша карьера будет позорно завершена».

Вслед за этим письмом последовали телеграммы, угрожающие письма от директоров нескольких голливудских студий, но среди этого хора проклятий, угроз и тяжких обвинений, были слышны голоса истинных друзей, правда, немногочисленных. Айрин Селзник прислала письмо, в котором призывала Ингрид следовать голосу разума, не бояться угроз и сделать все, чтобы не ранить Пиа.

«Папа Хэм» как Ингрид называла Эрнеста Хемингуэя прислал ей письмо со словами дружбы и поддержки. Он писал: «Я прочел всю эту белиберду о тебе, Росселини и Петере и не знаю что и сказать. Я должен все обдумать на досуге. Единственное, в чем хочу тебя уверить: я остался твоим прежним настоящим верным другом. Твоим «папой Хэмом». Я очень тебя люблю, мне тебя не хватает. Дочка, перестань тревожиться, я знаю как ты все принимаешь близко к сердцу. Если ты по‑настоящему любишь Роберто и веришь ему — если он тебя обидит — то, черт возьми, будет иметь дело со мной. Скажи ему, что мистер Папа может явиться в один прекрасный день и намять ему бока».

Начался настоящий ад. Роберто сказал, что он ее не отпустит даже на час от себя и если она его оставит, покончит с собой. Ингрид отослала несколько писем Петеру, в которых уверяла: «Я по‑прежнему отношусь к тебе хорошо. Как может быть иначе — мы столько пережили вместе. Я пытаюсь тебе объяснить свою теперешнюю жизнь, свои поступки, мысли. Я не собираюсь забирать у тебе Пиа — как ты мог подумать— неужели я столь бессердечна?!»

Она написала дочери несколько отчаянных, нежных писем, в которых пыталась объяснить все, что произошло в ее семье, но они так и не были ею прочитаны — Петер их спрятал.

«Моя милая девочка!

Как бы я хотела превратиться в большую птицу, чтобы прилететь к тебе вместо того чтобы писать письма. Я сейчас смотрю на твою фотографию и разговариваю с тобой. Наша жизнь, дорогая Пиа, изменилась…»

Ингрид старалась простым языком объяснить дочери сложные отношения между тремя взрослыми людьми. Вряд ли это ей удалось. Обещания вскоре приехать так и остались, увы, лишь обещаниями.

Тем временем ситуация на острове Стромболи стала критической. Адвокаты, менеджеры Голливуда буквально засыпали актрису градом угрожающих писем, Росселини не мог работать в такой обстановке, а Ингрид… что же, произошло неизбежное — она готовилась стать матерью.

Слухи просочились в прессу, скандал поднялся на новый виток. Эрнест Хемингуэй, верный своему обещанию защищать Ингрид, выступил в прессе с открытым письмом: «В чем дело? Из‑за чего весь сыр‑бор? У нее будет ребенок. Ну и что? Женщины всегда рожают детей. Это абсолютно нормально. Я горжусь ею и очень за нее рад. Она любит Роберто, а он любит ее, и у них будет ребенок. Мы должны поздравить их, а не проклинать Ингрид Бергман. Я бы желал, чтобы у них родилась двойня».

…Телефон звонил долго, настойчиво, Ингрид очень плохо себя чувствовала — приближался срок родов, Роберто был в Риме, она была совсем одна в холодном, продуваемом всеми ветрами, небольшом доме.

«Ты что, в своем уме?»— голос в трубке звучал возмущенно, он принадлежал Лидии Вернон — жене одного из голливудских менеджеров. Она прямо так и начала разговор с этого возгласа. «Что ты наделала? Ты должна все бросить и прилететь сюда, к Пиа. Ты понимаешь? Не‑мед‑лен‑но!!! Она плачет все дни напролет, зовет тебя. Она страшно несчастна, отказывается есть, почти не спит, у нее нервный стресс. Ей нужна ты, мать».

Ингрид пыталась прервать Лидию, объяснить, что она не может, не в состоянии лететь, у нее начинаются родовые схватки, но та не желала ничего слушать…

Острая боль сразила Ингрид, она без чувств, с телефонной трубкой в руках, упала на пол, провод оборвался.

Это было второе февраля 1950 года. Ее, лежащей на полу, нашла женщина, которая приходила помогать по хозяйству. Она сделала все необходимое, чтобы отвезти Ингрид в больницу.

ШАБАШ ВЕДЬМ В РАЗГАРЕ

Второго февраля 1950 года на свет появился Робертино — сын Роберто Росселини и Ингрид Бергман. Больница, в которой рожала Ингрид, подверглась настоящему штурму журналистов и папарацци. Они проникали повсюду — давали огромные взятки нянечкам, влезали по водосточным трубам в окна палаты, где лежали Ингрид с новорожденным Робертино, один из них даже привел свою беременную жену, хотя та была лишь в самом начале беременности.

Репортеры проводили дни и ночи, осаждая больницу, карабкались, подобно обезьянам, на деревья, некоторые из них падали, получая увечья, но все равно это не остужало их пыл.

Ранее тихий и спокойный роддом превратился в настоящий бедлам. Журналисты и фоторепортеры всех газет и журналов считали своим долгом проникнуть внутрь. Возле палаты где находилась Ингрид с новорожденным Робертино круглосуточно дежурил наряд полиции. Впоследствии эти снимки попадали в таблоиды, желтую прессу всего мира с подписями типа: «Она бросила в Америке дочь, чтобы в Италии родить сына».

Как только не клеймили ее, бывшую любимицу зрителей всего мира, какими грязными эпитетами не награждали! Некая шведская газета назвала бывшую гордость нации «грязным пятном на флаге страны», в Америке ее имя предавалось забвению, прокатчики отказывались показывать фильмы с ее участием.

Но Ингрид не задумывалась об этих проблемах. У нее были значительно более серьезные поводы для отчаяния. Росселини без особых проблем развелся со своей женой, а Ингрид все еще официально была замужем за Петером. По итальянским законам ее ребенок мог быть записан только как сын Линдстрома. В итоге Росселини пришлось оформить мальчика на себя, а в графе «мать» было написано: «Временно не установлена», хотя в тот год Ингрид Бергман была, бесспорно, самой известной матерью в мире. Печально известной…

Но самым большим ударом для Ингрид было письмо, которое Пиа, поддавшись уговорам отца, ей написала. «Я больше не люблю тебя, я даже не хочу смотреть на карту, на которой находится эта страна — Италия, которая забрала тебя у меня», — читала Ингрид сквозь слезы. Буквы расплывались в одно большое пятно, она не могла поверить, что ее дочь может быть такой жестокой.

Ингрид писала ей, отсылала подарки— все было тщетно. Петер не шел ни на какие компромиссы, он отказывался от встреч, переговоров. Когда Ингрид собралась поехать в Америку, Роберто устроил страшный скандал, сказав, что ни за что не пустит ее, что он расценивает это как предательство с ее стороны. Он не желал чтобы она виделась с Пиа, с Петером, он не желал, чтобы она снималась в фильмах у других режиссеров. «Если ты оставишь меня, я врежусь на страшной скорости в первый попавшийся столб», — грозил он, и Ингрид ему верила…

Он поселил Ингрид с малышом на вилле Санта — Маринелла, неподалеку от старой римской крепости. Им было нелегко там жить, в полном забвении и изгнании из цивилизованного мира.

Росселини оставался самим собой — неистовым Роберто, носился на любимых спортивных автомобилях, затевал съемки новых фильмов, а Ингрид вела жизнь домохозяйки, воспитывая сына и пытаясь свести концы с концами, потому что деньги закончились. Однако поток проклятий не иссякал, почта исправно доставляла ей журналы и газеты, в которых писались небылицы о ней и ее жизни с Роберто. Как часто актрисы повторяют судьбы своих героинь, которых они изображают на сцене или киноэкране. Так было у Марии Каллас, то же самое произошло и у Ингрид Бергман. Трагическая судьба легендарной Жанны д’Арк, которую сожгли на костре, возведя сначала в сан святой, а потом объявили великой грешницей, была близка и понятна Ингрид.

В ноябре 1946‑го года она блестяще сыграла роль Орлеанской девы в пьесе Максвелла Андерсена. В Нью‑Йорке состоялась премьера спектакля. Это был большой успех, Ингрид вдохнула новую жизнь в эту пьесу. Спустя три года, в 1949 году, вдохновленный ее игрой, голливудский режиссер Виктор Флеминг снял фильм «Жанна д’Арк» с Ингрид Бергман в главной роли.

«Моя героиня Жанна д’Арк была объявлена грешницей и ее сожгли на костре, — устало думала Ингрид. — Но этот костер пылал всего час, от силы — полтора. Меня жгут уже несколько лет, и одному Богу известно, сколько это еще продлится. Права ли я была? Да, права. Но, Господи, как же жалко Пиа!»

После длительных баталий, переговоров адвокатов обеих сторон, первого ноября 1950 года в Лос‑Анджелесе состоялся суд, в результате которого супруги были разведены. На вопрос судьи — не возражает ли он против встреч Пиа с ее матерью, Петер ответил: «Ни в коем случае, мы с Пиа приедем в Европу — встретимся с Ингрид в любой третьей стране, кроме Италии. Хочу также заметить, что самолеты исправно курсируют в обоих направлениях, и Ингрид вполне может прилететь из Италии в Америку».

Прошло два года прежде чем состоялась встреча Ингрид и Пиа, нужно было преодолеть множество формальностей, к тому же Ингрид не могла незамеченной покинуть Италию — за ней повсюду следовали папарацци.

Было бы натяжкой сказать, что столь долго ожидаемая Ингрид встреча прошла трогательно и нежно. Пиа была уже большой девочкой, которая умела все анализировать, к тому же Петер старался не оставлять их надолго вдвоем, он все время находился рядом. Они встретились в Лондоне, в доме общих друзей. Время, которое Петер сократил до нескольких дней, пролетело быстро. Эта встреча не принесла желаемых результатов.

Росселини снял еще один фильм с Ингрид Бергман — «Европа», но он также как и предыдущий «Стромболи, земля божья», не оправдал возложенных надежд. Ингрид устала от вечной борьбы, от штурмующих ее слухов, от постоянного нервного напряжения. К тому же она знала, что опять беременна.

ЖАННА Д’АРК НА КОСТРЕ СТРАСТЕЙ

Пока Ингрид готовилась стать матерью девочек‑близнецов, на другом конце земли, в Америке, разгоралась битва за право матери видеться с дочерью. После лондонской встречи Ингрид была морально сломана, она поняла, что Петер не разрешит ей видеться с Пиа. Она писала своей дочери бесчисленные письма, посылала подарки — ответа не было.

Близнецы появились на свет 18 июня 1952 года, а 8 июля состоялся суд, во время которого судья задавала Пиа множество вопросов, среди которых были и весьма некорректные. «Когда твоя мама впервые увидела мистера Росселини?» «Уединялись ли они надолго?» «Что твой папа говорил о мистере Росселини?» «Правда ли, что он тебе тоже не понравился?» Вопросы сыпались один за другим, это продолжалось более часа. Последний вопрос звучал так: «Мисс Линдстром, вы давно не виделись с мамой, хотите ли вы в будущем возобновить ваши свидания?» Пиа задумалась на короткое время, а потом в зале суда прозвучал уверенный ответ: «Нет, не очень. Я не могу сказать, что люблю ее. Она оставила нас, когда я была маленькой. Папа обо мне заботится, я его люблю».

Желтая пресса тут же подхватила этот новый скандал, разрисовав в страшных красках произошедшее. Ингрид продолжала борьбу за дочь. Суды, разборки адвокатов с обеих сторон — все это, казалось, будет длиться вечность. Ингрид надеялась, ждала, что Пиа захочет провести с ней каникулы в Италии, но письмо от дочери положило конец всем надеждам.

Пиа благодарила мать за подарки, и попросила «прекратить весь этот шум, суды, сообщения в прессе и телевидении, атаки на папу». Она спрашивала: «Если мой папа такой нехороший человек как об этом повсюду трубят — зачем же ты выходила за него замуж? Зачем рожала меня, создавала семью?» Пиа категорически заявила, что она не хочет приезжать в Италию. Закончила она письмо словами: «У тебя теперь трое детей от человека, который нас обманул, и я прошу оставить нас с папой в покое».

Прелестные девочки‑близнецы, которых назвали Изабелла Фьорелла и Изота‑Ингрид, были ее единственной радостью. Роберто снимал новые фильмы, но они не встречали поддержки у критиков, не нравились публике. Деньги заканчивались, приходилось экономить на всем, но Ингрид была счастлива — она несколько раз звонила Пиа, у них постепенно наладились отношения, а это для нее было самым важным. Они начали переписываться, и Ингрид первой рассказала Пиа о новой работе, которая ей предстоит — воплотить образ Жанны д’Арк в оратории французского композитора Артура Онеггера.

Полная драматизма история Орлеанской Девы увлекла композитора. Он написал десятичастную ораторию «Жанна на костре» по драме Поля Клоделя.

Динамичная, яркая, понятная простому слушателю музыка, патриотический сюжет — все способствовало успеху оратории, премьера которой состоялась в 1938 году в Базеле.

Директор San Carlo Opera Company прислал ноты и текст оратории Роберто Росселини с предложением воплотить ее постановку на оперной сцене с Ингрид Бергман в главной роли.

Ингрид мечтала вернуться на сцену. Образ Жанны д’Арк сопровождал ее всю жизнь, она глубоко прониклась историей этой отважной воительницы, обвиненной в блуде и ереси, сожжённой на костре инквизиции. Росселини создал потрясающий спектакль, в котором участвовали хор, оркестр, балет. Его талант режиссера, артистизм способствовали огромному зрительскому успеху. С этим спектаклем, который они играли на пяти языках, труппа объехала всю Европу. Театры буквально ломились от зрителей, билеты были проданы задолго до начала гастролей.

Однако успех оратории «Жанна на костре» не смог скрасить многочисленных разногласий между супругами. Ингрид и Роберто были слишком разными. Очевидно, наступила обоюдная усталость, которая медленно но верно вела к неизбежной развязке.

«Золотое оливковое масло Италии не смешивается с родниковой водой горных вершин Швеции», — к такому выводу пришли те, кто наблюдали развитие драмы Бергман — Росселини.

Ингрид мечтала вернуться в кино, но Роберто категорически был против того, чтобы она снималась у других режиссеров, а их общие фильмы были безнадежно обречены на провал. Денег катастрофически не хватало, но Роберто, казалось, не замечал, что Ингрид и дети по‑настоящему нуждаются.

— Если ты нарушишь мой запрет и снимешься у другого режиссера, я покончу с собой, врежусь на автомобиле в первый же столб, — говорил он ей, но… Ингрид все меньше верила этим угрозам.

Тем временем в Америке заканчивалась эра маккартизма, страшное время, поглотившее тысячи невинных жизней. Америка постепенно приходила в себя, очнувшись от трагедий «охоты за ведьмами». Ингрид почувствовала это и на себе, когда она получила предложение из Голливуда от компании Twentieth Century — Fox сняться в фильме «Анастасия». Эту добрую весть принесла ее давний друг Кэй Браун. Компания купила авторские права на экранизацию, известный режиссер Анатоль Литвак собирался приступить к работе. Он поставил непременное условие: главную роль в фильме должна была играть Ингрид Бергман.

Узнав об этом, Роберто устроил страшный скандал. Он опять грозил покончить с собой, если Ингрид «вернется в этот треклятый Голливуд».

«Ты не подпишешь контракт!»— закричал он. «Я это уже сделала», — спокойно ответила Ингрид. «Ты просто дрянь!»— он выскочил в гневе из комнаты, хлопнув дверью, а Ингрид, вздохнув, пошла на кухню и заварила себе свой любимый чай.

ВОССТАВШАЯ ИЗ ПЕПЛА

Фильм «Анастасия», в котором Ингрид играла роль дочери последнего русского царя Николая II, стал для актрисы настоящим воскрешением из забытия. Она с головой окунулась в работу. События картины разворачиваются в Париже в 1928 году. Генерал Бунин, которого играл Юл Бриннер, до революции служил в России, а впоследствии стал владельцем ночного клуба. Однажды он подбирает на улице некую Анну Кореву, которая утверждает, что на самом деле она, чудом спасшаяся от расстрела, великая княжна Анастасия.

Эта роль требовала огромной работы, напряжения, она стала своеобразным водоразделом в биографии Ингрид Бергман, в ее творческой и личной жизни.

«В этом фильме Ингрид Бергман полностью проявила свой драматический талант великолепной актрисы, усиленный ее величавой красотой», — писала влиятельная газета The New York Times.

«Мисс Бергман вновь одарила нас своим талантом, который стал еще убедительнее, ярче за эти семь лет отсутствия», — писала Daily News. Фильм «Анастасия» был номинирован на Оскар. В 1956 году Ингрид Бергман получила престижную премию Общества кинокритиков Нью‑Йорка.

Киностудия Twentieth Century Fox пригласила актрису в Нью‑Йорк на торжественную церемонию вручения награды. Это был пробный шаг — руководство студии хотело знать как американская публика примет свою былую любимицу после многих лет отсутствия, простит ли ей скандальный любовный роман с Роберто Росселини?

Ингрид должна была прилететь на уик‑энд в Америку, а в понедельник вернуться в Париж. Она была в смятении — ведь столько лет прошло, столько бурь, страстей и эмоций пронеслось над ее головой. Как ее встретит публика, пресса? Юл Бриннер, с которым она снималась в фильме «Анастасия», сказал: «Ингрид, возьми с собой успокоительное лекарство, тебе придется многое пережить».

Эрнест Хемингуэй, который как раз в это время находился в Париже, поддержал Ингрид: «Дочка, я хочу поехать вместе с тобой в Нью‑Йорк и защитить тебя от этих акул— журналистов, которые будут тебе задавать самые идиотские вопросы, а ты не будешь знать как на них отвечать. Я буду все время рядом с тобой, и им не поздоровится». Но Ингрид отказалась: «Я должна быть одна, без защитников и советчиков. Я справлюсь, не сомневайся, папа Хэм».

…В нью‑йоркском аэропорту актрису встречала толпа поклонников, друзей, они держали в руках плакаты: «Welcome home, Ingrid!» «We missed you!»— «Добро пожаловать домой, Ингрид!», «Нам тебя недоставало!». Фото и кинокамеры слепили вспышками, оглушал гул голосов, — она отвыкла от такого бурного внимания за годы отшельничества.

— Где ваш муж Росселини? Почему он не приехал вместе с вами? Вы собираетесь возвращаться в Америку, в Голливуд? Когда вы встретитесь с вашей дочерью? Вы не бросили ее? — вопросы не отличались деликатностью.

Встреча с дочерью состоялась в Париже, спустя несколько месяцев. К тому времени Пиа исполнилось 18 лет, она была студенткой University of Colorado.

Эта, столь долгожданная встреча, положила конец всем недоразумениям и раздорам. «Ты такая красивая, я горжусь тобой», — Пиа крепко обняла мать, а Ингрид не скрывала слез.

Фильм «Анастасия» режиссера Анатоля Литвака в 1957 году был номинирован на Оскар. Ингрид Бергман была названа лучшей актрисой. Это был ее второй Оскар. Свою первую главную награду она получила в 1944 году, когда снялась в фильме Джорджа Кьюкора «Gaslight» — «Газовый свет». Этот фильм привлек внимание к актрисе знаменитого режиссера Альберта Хичкока. Ингрид стала «его блондинкой», снявшись в нескольких фильмах Хичкока: «Завороженный», «Пользующийся дурной славой», «Под знаком Козерога».

И вот, спустя 13 лет — второй Оскар. Известие о награде застало ее в Париже, где на сцене Theatre de Paris шли спектакли с ее участием.

«После спектакля я, уставшая, приехала в Raphael Hotel — мы там всегда жили, работая в Париже. Я готовилась принять ванну, а мой сын Робертино слушал приемник. Вдруг он закричал: «Мама, они говорят о тебе». Он не мог разобрать всех слов, но уловил мое имя. Это была трансляция с церемонии награждения Оскара. Я взяла приемник, поставила его возле ванны и вдруг слышу голос Кэри Гранта: «Дорогая Ингрид, — где бы ты ни была…» Я сказала: «Я в ванной!» «Где бы ты ни была, мы, твои друзья и поклонники, хотим поздравить тебя с Оскаром. Вот он, я держу его в руках, и мы счастливы за тебя».

Бедный маленький Робертино. Он не мог понять, почему его мама сидит в ванной и плачет, слушая радио», — вспоминала Ингрид Бергман.

Все радости и горести этого периода жизни Ингрид прошла сама, без участия в них Роберто Росселини. У каждого из супругов была своя жизнь, их пути редко пересекались. Росселини, как всегда, был одержим трудно осуществимыми идеями, он был увлечен Индией, работая там над фильмом, съемки которого, казалось, длились целую вечность. Время от времени он звонил Ингрид и, задыхаясь от волнения, кричал в трубку: «Я прошу тебя не верить слухам, которые распространяет желтая пресса! У меня нет никакого романа с этой женщиной! Я воообще ее не знаю!»

Его слова Ингрид переводила по‑своему, она была убеждена в том, что у него появилась новая любовница, но он не хочет в этом признаться. «Как странно, — думала она, — все в жизни повторяется. Теперь я играю роль Анны Маньяни». Росселини был влюблен, новым предметом его страсти стала молоденькая жена продюссера индианка Сонали Дас Гупто. Она была вдвое моложе Роберто и, похоже, родила ему ребенка.

…Как были разочарованы жадные до сенсаций журналисты, узнав, что расставание Ингрид Бергман и Роберто Росселини произошло без скандалов и выплескивания житейской грязи. «Мне кажется, тебе нужен развод», — сказал Ингрид Роберто после короткой встречи с Сонали.

— Я хочу увидеть вас, поговорить с вами, — попросила ее по телефону молоденькая индианка. О чем говорили две женщины — одна в конце долгого пути и вторая, только его начинавшая? Об этом кроме них не знает никто.

«Жизнь с Роберто никогда не была скучной», — призналась не без юмора Ингрид, — подводя итог бурной жизни с этим неугомонным, чертовски талантливым безумцем. Ей не было больно. Она была уже не в состоянии его любить, — вулкан страстей потух, пепел был развеян по ветру.

ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА

Ларс Шмидт, театральный продюссер, вспоминает о первой встрече с Ингрид: «Это было очень забавно и немножко неловко. Я собрал великолепный актерский ансамбль во главе со знаменитым Питером Бруком, и мы играли пьесу Теннесси Уильямса «Кошка на раскаленной крыше». Ингрид Бергман в то время тоже работала в Париже, она захотела посмотреть наш спектакль. Она приехала с супругом Робертом Росселини. Это событие освещалось во всех газетах. В антракте я подошел к ним и предложил выпить по бокалу шампанского. Я был во фраке, с подносом в руках, и она приняла меня за…официанта. Кивок головы, ослепительная улыбка были мне наградой».

Затем они встретились еще раз. Кэй Браун была агентом Ингрид и также представляла интересы Ларса Шмидта в Америке. Узнав, что они не знакомы, Кэй воскликнула: «Два шведа живут в Париже, в одной гостинице и ни разу не встретились? Это никуда не годится! Я это исправлю!» Она представила их друг другу, и Ларс пригласил Ингрид поужинать.

Они сидели в маленьком уютном парижском ресторане, и Ингрид сказала: «Не правда ли, — забавно, что мы до сих пор не встречались? Ведь артистический мир так узок»

— Но мы встречались, — сказал Ларс.

— Где? Когда?

— Вы были на моем спектакле, и я наливал вам шампанское.

— Так это были вы?! Я была уверена, что это был официант!

Они потом долго смеялись, вспоминая этот случай. У них было много общего: оба шведы, оба работают в Европе и Америке, оба пережили тяжелые житейские драмы. Сын Ларса погиб в автокатастрофе, с женой он развелся. Эта встреча дала обоим надежду на лучшие времена, им было хорошо вдвоем, они понимала друг друга с полуслова.

Ингрид была измучена своими двумя предыдущими браками, она нашла покой и понимание — ведь Ларс был шведом как Петер и она и творческим человеком как Роберто. Ей казалось, что наконец‑то она встретила того, с кем может прожить вторую половину жизни.

Они вместе поехали в Швецию, Ларс познакомил Ингрид с родителями, с многочисленными родственниками. Было такое впечатление, как будто Ингрид навестила свою родню. Наконец‑то она говорила на родном языке, понимая все, что происходит вокруг нее.

«Шведы больше всего любят одиночество. Они любят отдыхать вдали от городского шума, наедине с дикой природой. Это совершенно не могут понять итальянцы, для которых одиночество — самое большое наказание», — говорила смеясь Ингрид. Ларс не был исключением. Он купил небольшой остров Даннхольмен у западного побережья. Огромные валуны на берегу, холодное северное море, ветер, постоянный шум прибоя — все это доставляло ему истинное удовольствие. Он привез на свой остров Ингрид. «Тебе здесь нравится?»— спросил он, тревожно вглядываясь в ее лицо. «Да, очень!» «И ты не захочешь ездить на модные курорты?» «Мне там просто скучно», — ответила она. «Тогда ты сможешь быть моей женой», — просто сказал он, заключая ее в объятия.

Они проводили летние каникулы все вместе — дети и она с Ларсом. В маленьком домике не было ни электричества, ни водопровода, ни телефона, но девочки‑близнецы и Робертино были в восторге. Они открывали для себя неведомый остров, купались в ледяной воде, вызывая ужас сеньоры Элени — их гувернантки, а Ингрид бродила среди валунов, сидела на берегу, смотрела на суровое серое море, разучивая новую роль. Постепенно все устроилось. Даже Пиа, которая предостерегала мать от новых брачных уз — «ты не очень умеешь выбирать мужей», — смирилась с новым избранником. Принял Ларса и Росселини. «Тебе будет с ним спокойнее», — сказал он, потупясь.

Ингрид была счастлива. Она снималась в новых фильмах, много играла на театральной сцене. И, наконец, спустя двадцать два года, произошло событие, имевшее для Ингрид особое значение. Справедливость восторжествовала, американский Сенат принес ей глубокие извинения за страшную кампанию травли, развернутую сенатором Джонсоном. Он призывал Америку приковать Ингрид к позорному столбу, запретить фильмы с ее участием только лишь потому, что она посмела полюбить другого человека, родить от него ребенка.

В апреле 1972 года состоялось заседание сената, во время которого сенатор Чарльз Пирси обратился к президенту Соединенных Штатов Америки: «Мистер Президент, одна из самых талантливых, преданных искусству актрис, одна из самых замечательных женщин в мире была предана анафеме здесь, в Сенате, двадцать два года тому назад. Сегодня я бы хотел воздать славу и принести глубокие извинения Ингрид Бергман, настоящей звезде в полном смысле этого слова. Наше искусство было бы намного беднее без ее огромного таланта, она — одна из самых выдающихся актрис нашего времени. Я уверен, что миллионы американцев присоединятся к моим словам».

Так же как и обвинительная речь сенатора Джонсона двадцать два года тому назад, речь сенатора Пирса произвела сенсацию, она была опубликована во всех крупных газетах и журналах.

Сенатор направил текст своей речи Ингрид Бергман. Она ответила: «Моя борьба с Америкой была окончена много лет тому назад, но раны остались. Теперь, благодаря вашей речи, они зажили навсегда».

Театральные спектакли, съемки новых фильмов — Ингрид была постоянно занята работой, она редко бывала дома, — ее образ жизни требовал постоянных разъездов. Ларс все чаще оставался один, в их большом доме в окрестностях Парижа. «Почаще бывай дома, не оставляй Ларса одного, он тоскует, ему одиноко», — советовали ей близкие друзья. Но Ингрид не могла изменить свой образ жизни, — контракты, обязательства, — все требовало ее присутствия.

Она постоянно писала Ларсу, звонила по телефону, но, как оказалось, этого было недостаточно для поддержания огня в семейном очаге…

Ясным летним днем самолет приземлился в парижском аэропорту Орли. Ларс встречал ее. Он молча вел машину, а она не могла наговориться — рассказывала о голливудских новостях — ведь они не виделись полгода!

Вечером этого дня Ларс ей сказал, что в его жизни появилась Кристина. Она родит ему ребенка. Что же, — закончился еще один важный период ее жизни. Они были женаты двенадцать лет.

ОСЕННЯЯ СОНАТА ИНГРИД

В бесконечном чередовании спектаклей, съемок Ингрид пропустила самое важное — у нее нашли рак груди. Приговор врачей она восприняла со свойственным ей стоицизмом, и начала трудное и длительное лечение. Рядом с ней были ее дети— Пиа, Изотта‑Ингрид, Изабелла, но операция была неизбежна. Она умела скрывать свою боль. Уже неизлечимо больная, с метастазами в позвоночнике, она продолжала играть. И продолжала любить Ларса. Она дала ему свободу, но он не мог жить без Ингрид — слишком много их связывало, Ларс ездил с ней по больницам, привозил лучших специалистов домой. «У тебя все будет хорошо, иначе не может быть, ты ведь сильная», — повторял он ей.

Свой третий Оскар Ингрид получила в 1974 году в детективе по роману Агаты Кристи «Убийство в Восточном экспрессе».

Она сыграла няню‑шведку Грету Ольсен. В скромной немолодой женщине трудно было узнать Ингрид Бергман, блиставшую некогда в фильме «Цветок кактуса».

И еще один подарок приготовила ей судьба — встречу с выдающимся кинорежиссером, ее однофамильцем Ингмаром Бергманом.

Смертельно больная, после сложной операции, она начала сниматься в фильме Бергмана «Осенняя соната». Известная голливудская звезда, партнерша Ингрид по фильму — Лив Ульман вспоминала: «Мне казалось, что, испытав так много в жизни, она имеет право затаить обиду, а будучи голливудской звездой, могла стать капризной и требовательной. Вместо этого я узнала самую несгибаемую женщину из всех, кого я знала в жизни».

Фильм «Осенняя соната» был сложным и жестким, да иного сценария и не мог выбрать режиссер Ингмар Бергман. «Я не склонен к сентиментальности, я показываю жизненную правду во всей ее неприглядности», — говорил он.

«Осенняя соната», — фильм о семейных трениях, мести, неразделенной и требовательной любви. Ингрид играет известную стареющую пианистку, которая приезжает в гости к дочери после семилетней разлуки, и та выставляет ей своего рода «счет» за все, чего была лишена из‑за творческого эгоизма матери.

Прочитав сценарий, Ингрид некоторое время находилась в оцепенении — ведь это было о ней, о ее брошенной дочери Пиа, с которой она находилась в разлуке семь лет! «Бог мой, — рыдала Ингрид, — как это все было возможно выдержать, этот фильм послал мне Господь во искупление».

Она знала, что «Осенняя соната», — ее прощание с кинематографом. Она играла неистово, уходя от нас навсегда.

Ингмар Бергман говорил: «Ингрид состоит в браке с кинокамерой и камера любит Ингрид. Это правда. Камера любит настоящих актеров. В душе Ингрид живет неутомимая страсть к игре, она великая актриса. У нее огромный багаж опыта, техники, она эмоциональна, у нее огромный полет фантазии. Как жаль, как невероятно жаль, что мы не работали вместе раньше!»

В руках Мастера— режиссера Ингмара Бергмана— ее драматическое искусство поднялось до истинных высот. Все были единодушны во мнении, что диалог Лив Ульман и Ингрид Бергман войдет в разряд классических эпизодов мирового кинематографа.

Прошло тридцать шесть долгих лет со дня оглушительного успеха фильма «Касабланка» до триумфа в фильме «Осенняя соната». Эти годы были наполнены страданиями и радостью, разочарованиями и победами. Удивительная судьба замечательной актрисы — неожиданный взлет американской карьеры, обструкция на грани травли, триумфальное возвращение к зрителям. Подводя итог своей творческой судьбы, Ингрид Бергман сказала в одном из интервью: «Я прошла путь от святой до грешницы и обратно до святой, и все в одной жизни».

А на вопрос — была ли она счастлива, подумав, сказала: «Для меня счастье — это хорошее здоровье и плохая память».

…Она медленно шла по берегу, опираясь на руку Ларса. Каждый шаг давался ей с трудом, но она хотела еще раз, последний, побывать на острове Даннхольмен, где была так счастлива, где среди огромных серых валунов бегали ее дети, раздавался их звонкий смех, где в маленьком домике без электричества и водопровода, она знала что такое счастье…

«Когда я… ну ты понимаешь о чем я… так вот развей мой пепел над этим морем, над валунами, я хочу остаться здесь навсегда», — сказала она, глядя в глаза Ларсу. Он молча кивнул. Через три дня ее не стало.

* * *

…В саду Изабеллы Росселини — дочери знаменитой актрисы — растет удивительный розовый куст. Его алые, бархатистые цветы поражают своей изысканной формой, тонким ароматом. Имя этой розы — «Ингрид Бергман»

«На свой день рождения я получила в подарок эти саженцы», — рассказывает знаменитая модель, актриса Изабелла Росселини.

«Когда я посадила этот куст, он вскоре расцвел. Я была потрясена роскошными огромными цветами, их ароматом. Я счастлива, что душа моей матери воплотилась в этом замечательном цветке— ведь всю жизнь она любила алые розы». 

Об авторах

Елена Аркадьевна Мищенко — профессиональный журналист, долгие годы работала на Гостелерадио Украины. С 1992 года живет в США. Окончила аспирантуру La Salle University, Philadelphia. Имеет ученую степень Магистр — Master of Art in European Culture.

Александр Яковлевич Штейнберг — архитектор‑художник, Академик Украинской Академии архитектуры. По его проектам было построено большое количество жилых и общественных зданий в Украине. Имеет 28 премий на конкурсах, в том числе первую премию за проект мемориала в Бабьем Яру, 1967 год. С 1992 года живет в США, работает как художник‑живописец. Принял участие в 28 выставках, из них 16 персональных.

Оглавление

КНИГА С СЕРЕБРЯНЫМИ ЗАСТЕЖКАМИ

«ИНТЕРМЕЦЦО» В ГОЛЛИВУДЕ

WELCOME TO HOLLYWOOD

КАСАБЛАНКА

ЯВЛЕНИЕ РОССЕЛИНИ

РИМ

СТРОМБОЛИ — ОСТРОВ ВУЛКАНОВ

ШАБАШ ВЕДЬМ В РАЗГАРЕ

ЖАННА Д’АРК НА КОСТРЕ СТРАСТЕЙ

ВОССТАВШАЯ ИЗ ПЕПЛА

ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА

ОСЕННЯЯ СОНАТА ИНГРИД

Об авторах Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg