«Записки штурмана»

Пантелей Николай Николаевич

Записки штурмана

Андрианов П.М.: Публикуемые записки являются частью воспоминаний Николая Николаевича Пантелея. Воспоминания написаны им в 1981 году для детей и внуков и не предназначались для печати. Нами публикуется фрагмент записок, посвященный кануну войны и его первому самому тяжелому году - до июня 1942 года. Николай Николаевич Пантелей был в это время штурманом самолета-бомбардировщика СБ. Большую часть своих боевых вылетов он провел в составе "полбинского" 150-го бомбардировочного полка (впоследствии - 35-го гвардейского). Во время Битвы за Москву он совершил в составе экипажа 168 боевых вылетов. За первый год войны был трижды сбит и трижды выходил с занятой врагом территории. Представлялся к званию Героя Советского Союза. Николай Николаевич Пантелей здравствует и поныне. Пожелаем ему здоровья.

Содержание

Начало

Великая Отечественная война

4 июля 1941 года

13 августа 1941 года

У Полбина

И. С. Полбин одобрил нашу работу и в этот день мы уже

не летали - отдыхали. Филя говорит: давай, Коля, мы

будем летать с тобой в такую погоду и охотиться за

фрицами в его тылу. Я ответил, что это будет отлично.

Это же наслаждение - убивать немцев, когда они

нас не ожидают. И. С. Полбин выслушал нас

и одобрил нашу идею.

Начало

25 ноября 1938 года я прибыл в Мелитополь. Добрался до училища, представился, меня вместе с другими курсантами направили в баню, подстригли, обмундировали и я стал военным.

В училище было две авиаэскадрильи: 1-я эскадрилья была набрана год назад, из молодежи с образованием 9 классов, и уже целый год занималась общеобразовательными дисциплинами. 2-я экадрилья - это вновь прибывшие курсанты, имеющие полное среднее и неполное высшее образование.

Меня зачислили во 2-ю эскадрилью, в 1-й отряд, 20-ю группу (20-е классное отделение, командир отделения Юров).

Размещались мы поотрядно, на каждый отряд свое хозяйство: большая комната (спальня на 100 человек, размещались по группам), ленкомната, каптерка, умывальник, туалет.

Через небольшой продолговатый коридор - общая столовая, на третьем и четвертом этажах классы для занятий.

На следующий день утром в 6.00 подъем - и все по группам строем во двор на зарядку. Холодный день, зима, а мы в гимнастерках и буденовках. Пятнадцать минут кажутся вечностью. Это для меня было испытание.

После зарядки - туалет, приведение в порядок постелей, выравнивание коек, приборка тумбочек, бритье, подшивка воротничков, чистка сапог. Потом построение на утренний осмотр. После осмотра, строем на завтрак, на каждое классное отделение - длинный стол. Позавтракали, дежурные убрали посуду и только после этого опять же строем по расписанию на занятия: 6 часов классных занятий, обед, мертвый час, самоподготовка 2 часа, свободное время, ужин, вечерняя проверка, отбой ко сну в 22.00.

И опять тоже самое изо дня в день, и все строем и строем.

Для меня это был ужас, вдобавок к этому нам уже сказали, что мы будем не летчиками, а летнабами ( летчиками - наблюдателями), по современному штурманами. Разочарование мое было таким большим, что я даже написал заявление, чтобы меня отправили обратно домой. Передал его через командира отделения Юрова и жду положительного решения. На следующий день вызывал меня начальник штаба эскадрильи майор Заболкин, я ему рассказал о своих мотивах, он меня выслушал и говорит:

- Ты, друг, не торопись. Домой мы тебя все равно не отправим, а вот перевести в роту охраны можем. Через два года тебя демобилизуют и поедешь домой. В другом случае проучишься два с половиной года, станешь командиром, лейтенантом, и все пойдет хорошо, поэтому не спеши, привыкнешь и будешь нам еще спасибо говорить.

На, говорит, твое заявление и никогда, никому не показывай, а то засмеют. Я его понял, он меня понял. Я взял заявление, порвал его и стал продолжать курсантскую жизнь.

И вот началась моя военная курсантская жизнь. Изучали мы новые для меня учебные дисциплины: аэронавигация (самолетовождение, радионавигация, астронавигация), тактика (общая, авиатактика), топография, история ВКП(б) (марксизм-ленинизм, политэкономия), бомбометание, военно-стрелковая подготовка, теория авиации, радиосвязь, аэрофотосъемка, матчасть самолета и моторов, физподготовка, строевая подготовка и спецподготовка (приемы и методы работы иностранной разведки). Основные предметы были: аэронавигация, тактика, история, теория авиации, физподготовка, бомбометание, воздушно- стрелковая подготовка, ну и практическая подготовка - полеты.

Успевал очень хорошо, ниже 4,6 балла у меня не было. 4,6 балла - это соотношение суммарных оценок к числу предметов (дисциплин), которые мы проходили.

Распорядок дня учебной жизни в училище был примерно такой:

6.00 - подъем

6.05 - утренняя зарядка

6.20 - туалет, подготовка к осмотру

7.00 - утреннее построение

7.30 - устранение недостатков

8.00 - построение к завтраку и завтрак

8.30 - выход на занятия

9.00 - начало занятий

13.30 - обед

14.00 - 15.30 - мертвый час (сон после обеда)

16.00 - 18.00 - классные занятия (самоподготовка)

18.00 - 19.00 - личное время

19.00 - ужин

19.20 - личное время (чтение, культпросветзанятия)

21.00 - вечерняя прогулка (строем с песнями)

21.30 - вечерний туалет, построение, проверка.

22.00 - отбой.

В феврале 1939 года, в день Красной Армии наша эскадрилья принимала присягу на верность служения Родине, зачитывали текст присяги и расписывались. После принятия присяги нас начали в выходные дни увольнять в город до 21.30 и только до вечерней проверки. После завтрака 25% курсантов из отряда, наиболее дисциплинированных и успевающих, отпускали в увольнение.

В начале марта 1939 года мы получили самолеты У-2 и Р-5, к нам прибыли и инструктора - выпускники Батайского авиаучилища. Все они были летчиками в звании младших лейтенантов. У меня был инструктором младший лейтенант Бухальцов, в его группе было 10 курсантов.

Все инструктора были молодые парни. Все в кожаных пальто, с планшетами, одеты прекрасно - это нас прельщало, мы тоже мечтали так выглядеть.

Ну а пока, мы, курсанты 2-й эскадрильи, ходили в увольнение в ватниках зеленого цвета. Первая эскадрилья, которая находилась в училище уже год, ходила в шинелях. Нам тоже заказали шинели по заказу, но заказы выполнялись очень медленно. В увольнении мы, дабы поднять свой авторитет и склонить девочек на свою сторону, выкручиваясь, говорили, что в зеленых куртках ходят "высотники".

С прибытием самолетов и инструкторов нам начали давать практические полеты, то есть ознакомление с полетами на самолетах У-2. Это было что-то особенное в нашей жизни. Сколько эмоций, разговоров! Но некоторых курсантов, после первых полетов отчислили из училища. Организм не выдерживал болтанки в воздухе, их буквально выворачивало наизнанку.

Я первый полет с Бухальцевым отлетал хорошо. Когда поднялся в воздух, ничего не понял и ничего не увидел. Было что-то похожее на шок, но на все вопросы инструктора я отвечал уверенно и он мне поставил оценку "хорошо".

После первых полетов я освоился прекрасно и мог отлично выполнять все задания на полет, не снижая успехов в теоретической подготовке. Полеты проводились два раза в неделю и все усложнялись по характеру заданий.

В начале апреля 1939 года училище перебазировалось в летние лагеря, - это в полукилометре от учебного корпуса и зимних квартир. Там были оборудованы палатки, спортгородок, а занимались в классах в учебных корпусах. Мы в практических полетах продвинулись далеко, уже начали бомбить, то есть бросать бомбы с самолета по целям на полигоне (полигон - это специально отведенное поле, где располагались наземные цели). Летали уже на самолетах Р-5 (разведчик, типа 5), инструктор у меня был командир звена лейтенант Амосов. За это время я уже превосходно ориентировался в воздухе и стал отличником, то есть общий балл у меня был 4,6 - 4,9, троек у меня не было. Отставал только по физподготовке.

И вот однажды в лагерях, я в личное время вышел на спортплощадку потренироваться на перекладине (турнике) в сапогах и в армейской экипировке. Начал заниматься, проделал упражнение, спрыгнул на песок и подвернул левую ногу. Диагноз - трещина голеностопной кости. Я еле дошел до санчасти, мне наложили гипс и оставили в санчасти. Прошло некоторое время и боли я уже не чувствовал.

1 мая меня навестили начальник училища майор Ородовский и комиссар полковник Широков, поздравили с праздником, пожелали быстрейшего выздоровления.

Жена Широкова, которая была старшей медсестрой, вскоре тоже ушла, а я остался один. Зашел в туалет, взял ножницы и вскрыл гипс, ибо боли не чувствовал. Когда я вскрыл гипс и посмотрел на ногу - она оказалась сине-желтого цвета, я встал на нее и сразу ощутил сильную боль, мне стало плохо.

Меня за самодеятельность отругали, снова наложили гипс и предупредили, что если я попытаюсь повторить эту самодеятельность, то меня спишут с летной работы. Все эти предупреждения я учел и больше гипс самостоятельно не снимал.

Было страшно обидно, что друзья по учебе уже прошли много занятий и бомбометаний, а я отлеживаюсь в санчасти.

Однажды, это было в июня, ко мне пришел инструктор Амосов и спросил, не смогу ли я слетать на задание по бомбометанию с гипсом, ибо полугодие заканчивается, а на мне задолженность по бомбометанию. Я ответил утвердительно - смогу. И вот во время мертвого часа, а распорядок был единый по всему училищу, он зашел ко мне и мы с ним полетели на бомбометание, я выполнил бомбежку на "отлично" и закончил полугодие тоже на "отлично", общий балл был 4,9. Вскоре сняли гипс и я встал в строй, но был освобожден от физкультуры.

Все это отразилось на выпускных экзаменах, я получил "4" по физкультуре, а остальные "5".

Во второй половине 1939 года международная обстановка обострилась - немцы оккупировали Бельгию, Голландию, вторглись во Францию, которая подписала кабальные условия перемирия, захватили Польшу. Советский Союз во избежание оккупации фашистами Западной Украины и Белоруссии ввел туда свои войска. В западных районах Украины и Белоруссии установилась Советскую власть.

Японцы пошли на Монголию, союзное нам государство. Наши войска под командованием комкора Жукова оказали помощь Монголии и разбили их войска наголову. В битве за Монголию появились первые дважды Герои Советского Союза летчики Грицевец и Кравченко.

Для Советского Союза это были годы резкой модернизации вооруженных сил. Ставились на вооружение новые типы самолетов, танков, стрелкового оружия, артиллерии. В целях выигрыша времени для перевооружения и во избежание военного столкновения, наше правительство заключило пакт о ненападении с Германией, а с Японией договор о нейтралитете. Однако Гитлер усердно готовился к войне с Советским Союзом. Германия захватила почти все промышленные страны Европы. усиленно готовила войну против нас. С другой стороны мы форсировали подготовку своих вооруженных сил для отпора фашистам. Все мы это понимали и старались быть достойными защитниками своей Родины.

Мы в своем Мелитопольском училище усердно осваивали военную науку, вооружение и его применение в бою.

Учился я успешно, как теоретически, так и практически, летал отлично, дисциплина была на высоте. Несмотря на сложную международную обстановку жизнь проходила интересно: культурно - просветительная работа занимала все свободное время. В училище в нашей эскадрилье был организован ансамбль Красноармейской песни и пляски, я в этом ансамбле был солистом. Много было спортивных соревнований. Жили весело и радостно.

Нам пошили новые костюмы, шинели. Участники ансамбля часто давали концерты в городе, всем участникам ансамбля еженедельно давали увольнение в город - это прельщало нас и мы были очень близки с населением города.

В начале 1940 года наше внимание было приковано к финским событиям, мы внимательно следили за ходом военных действий в Финляндии. К нам приезжали участники боев на Халхин-Голе, в Монголии и мы с интересом слушали старшего политрука, комиссара эскадрильи Подольского, который участвовал в частях авиации в этих боевых действиях.

Весной 1940 года поступил приказ НКО об ускоренном выпуске из нашего училища. Были отобраны отличники из 2-х учебных эскадрилий и образованы 10 классных отделений, куда попал и я. Был я в десятом отделении. Началась аттестация отобранных курсантов. Меня аттестовали на звание "лейтенант" в дальнюю авиацию. В начале 1940 года прибыла госкомиссия из Москвы и нас подвергли госэкзаменам по основным дисциплинам. Все дисциплины я сдал на "5", только по физкультуре была "четверка" (физподготовка считалась основным предметом, а я при соскоке с перекладины согнул ногу, и за это оценку снизили на один балл). И все же меня выпустили из училища по первому разряду.

1 мая 1940 года нам зачитали приказ наркома о присвоении нам звания "лейтенант", на петлицах нового обмундирования мы прикрепили по два кубика и стали командирами Красной Армии.

Хотя мы еще продолжали находиться в училище, курсантский режим нас уже не касался, и мы свободно гуляли по городу в ожидании отъезда. Долго ждать не пришлось. 4 мая нам выписали командировочные предписания, меня направили в город Иваново в 163 РАП (резервный авиаполк).

Уезжая из Мелитополя и глядя из окна поезда на училище, было жалко покидать это чудесное учебное заведение, где день за днем были прожиты полтора года в напряженной учебе рядом с друзьями и товарищами. Это был последний взгляд на Мелитопольское училище. Больше я его уже не видел до настоящего времени.

5 мая 1940 года мы прибыли (нас было человек пять - шесть) в Москву. Никто из нас до этого в Москве не был. Мы съездили на метро на ВСХВ, погуляли по городу, а вечером отбыли в Иваново.

Прибыли в Иваново в воскресенье 6-го мая. Разместились в общежитии, дали нам талоны на завтрак и обед, а ужинать мы должны были за свой счет, столовая для летного состава работала до 20.00. Остаток дня мы посвятили ознакомлению с достопримечательностям города и военного городка. Все нам понравилось - город большой, авиачасть - на опушке леса. Весна, вокруг все цветет.

На следующий день нас принял командир 165-го РАП полковник Никитин, рассказал чем мы будем заниматься: теорией и практикой - полетами на самолетах Р-6 и СБ. Распределили нас по экипажам. У меня был командир экипажа лейтенант Андрей Дмитриев, прекрасный друг и товарищ, опытный летчик. Я познакомился с ним очень быстро и близко, подружился и со своим однокашником Сергеем Степановым, и стали мы неразлучными друзьями до окончания программы в РАПе. В теории я был силен и вскоре меня допустили к практическим полетам, вначале на самолете Р-6 по кругу, а потом на СБ.

Был один казус. Вскоре после начала полетов, было у нас задание на бомбометание на полигоне. Подвесили две учебные бомбы и мы с Андреем полетели, нашли полигон, цель, произвели четыре захода, а бомбы не падают. Пошли на запасную цель - озеро. Ходили, ходили, а бомбы сбросить не можем. Тогда Андрей стал трясти самолет. От этой тряски бомбы сорвались и упали в озеро.

Андрей меня успокаивал, чтобы я не волновался и не переживал, но все равно вызвал меня полковник Никитин, все расспросил и сделал мне выговор оказывается почему-то не открылись полностью бомболюки в самолете и бомбы в люках застряли, а при тряске самолета бомбы как-то оторвались и упали в озеро.

Какой позор! Нелепость. Отстранен от полетов. Разобрали этот случай на общем разборе полетов. Краснел перед всеми товарищами. Снова пришлось сдавать зачеты. Все сдал на "отлично" и после этого был вновь допущен к полетам.

Дальше дело пошло хорошо и в июле нас с Андреем отправили в Московский военный округ, в 134 СБАП на аэродром Дубровицы в 40 километрах от Москвы. С собой мы везли все летное обмундирование: зимний комбинезон, шлемы - летний и зимний, унты, краги, шерстяные подшлемники, очки, летний комбинезон, перчатки шерстяные, свитер и другие вещи. Набралось столько, что нам на железной дороге пришлось доплачивать за излишки багажа.

Прибыли в 134-й СБАП (скоростной бомбардировочный полк), где командиром авиаполка был майор Самсоненко. Представились мы о прибытии и нас зачислили в 5-ю авиаэскадрилью. Андрея на должность летчика (командира экипажа), а меня на должность младшего летчика-наблюдателя (летнаба). Стрелки-радисты в экипаже менялись, так как они были срочной службы и через 3 года их меняли.

Командиром эскадрильи был капитан Евстратов. Затем командиром стал майор Дедов-Дедушинский, а Евстратов стал его заместителем. Самолеты были все СБ, это скоростной бомбардировщик, скорость его была до 450 км/час, потолок 9000 м).

Местность была живописная, на месте слияния рек Пахра и Моча. Когда-то там было имение какого-то помещика. Поместили нас в гостинице по два-четыре человека в номере (комнате). Вскоре мне пошили выходной темно-синий костюм и шинель такого цвета. До этого шинели не было. Костюм был цвета "хаки", хлопчатобумажный, летний. Сапоги яловые (на складе не было хромовых, хотя они и были нам положены). Занимались командирской учебой: матчасть самолета, стрелковая подготовка, строевая.

Каждое утро в 9.00 происходило утреннее построение эскадрильи по экипажам. Летать пока не летали, занимались командирской учебой, разбором полетов. Штурман эскадрильи старший лейтенант Голяк требовал знать район полетов в радиусе 300 километров назубок, а ведь район Подмосковья очень сложный.

В августе нам предложили отпуск, я воспринял это с большим удовольствием и радостью. Два года я не был в родных краях и мне страшно хотелось приехать в отпуск в красивой военной летной форме. Но у меня не было хромовых сапог, а в яловых летом тяжело и некрасиво. Так как Москва была близка, мы ездили в Москву каждый выходной (как раз в июне ввели выходной день - воскресенье). В ближайший выходной я купил себе в Москве парусиновые сапоги и брюки-галифе с синей окантовкой. Готов ехать в отпуск!

В начале августа выписал себе отпускной билет и отбыл на родину. Радости моей не было конца. Прибыл в Борисов, встретился с друзьями и товарищами, гулял и ходил только в форме летчика. Девушки, которые когда-то и глядеть на меня не хотели, глаз не сводили. Даже Люся, дочь банковского работника Литвинова, соседа по прежней моей квартире у Турецких и то пригласила в парк на танцы. Жил я в гостинице, а потом, как не говори, потянуло к родителям в Звеняты.

В Звенятах жили отец, мать, Асташка, Миша с Тоней, Петя. Федя и Федора жили в Рогатке. Федя работал шофером в колхозе "Червоная Рогатка", где председателем был дядя Филипп (мой умный, деловой дядя Разумович). Ко мне съезжались все друзья и товарищи. Приехал на велосипеде и Петя Чаравский, мой коллега по педучилищу. Научил меня ездить на велосипеде и я поехал в Рогатку к Феде с Феней. Вилику было уже 2,5 годика - отличный возраст. Отец уже был пожилой, ему было 68 лет, он безумно был рад моему приезду, ибо понимал, что война на носу и может быть не увидит меня больше. Так оно и случилось.

Погостив в Звенятах, я поехал к брату Грише в Вилейку. Он там жил с семьей и работал секретарем обкома партии по агитации и пропаганде. Проехать туда можно было только по пропуску, так как Вилейка была в Западной Белоруссии. Оформив пропуск через органы НКВД и дав ему телеграмму о приезде, я убыл в Вилейку. Гриша встретил меня на машине М-1 в Молодечно. Радости и ликования не было конца. Я там отдыхал дней десять, подробности этого отдыха описать сложно. К концу отпуска Гриша на машине М-1 проводил меня до Минска и я снова поехал в Звеняты. Маленький остаток отпуска провел в Звенятах. И вот настал час отъезда. Из Звенят в Борисов меня вез Федя. Запомнились проводы. Дядя Никифор Дащинский, отец Феди, он плохо видел, плачет. Отец мой, никогда не видел на его глазах слезы, тоже пустил слезу и сказал, что он больше меня не увидит. Были проводы, которые я запомнил надолго. И я уехал.

Следующий раз я побывал на родной земле уже после войны, в мае 1946 года, когда моих милых провожатых уже не было на свете: Никифор умер, отец умер, соседей многих не стало, из родных остались мама, Петя, Федора, Тоня и дядя Филипп.

В сентябре 1940 года я возвратился из отпуска в свой 134 СБАП и мы приступили к боевой подготовке: теоретическая учеба и полеты, - пока по кругу.

Международная обстановка накалялась, особую угрозу всему миру представляла фашистская Германия во главе с Гитлером.

В декабре 1940 года меня с экипажем и другие экипажи направили на курсы командиров звеньев в город Калинин - место базирования 46 БАД (бомбардировочная авиадивизия), в которую входил наш полк. На курсах, как и в училище - теоретические занятия и полеты, в основном тренировка летчиков по кругу, полеты в зону и слетанность, а летнабы сидели в кабине как балласт, правда подсказывали летчику скорость, высоту и следили за аэродромом. На курсах были не только представители нашего полка, но и представители других полков, входящих в состав 46 БАД, а именно: 95 СБАП и 128 СБАП.

Часть летного состава этих полков уже побывала в боях в Испании и некоторые были награждены боевыми наградами. Наш необстрелянный брат смотрел на эти награды расширенными глазами и с некоторой завистью.

Все шло хорошо. Но, вот оказия! Наркомом обороны в то время был маршал Тимошенко, который руководил боевыми операциями в конфликте с белофиннами и его, как имеющего опыт боевой работы назначили на эту должность. Он бросил клич "Учить войска тому, что нужно на войне!" Это правильно - дисциплина, усложненная обстановка в любых условиях днем и ночью. Но он просмотрел и подписал один, я бы сказал вредный для обороноспособности приказ No 0362 от 22 декабря 1940 года, который предписывал перевести летно-технический состав ВВС на срочную службу, то есть летчиков, летнабов, авиатехников из училищ выпускать сержантами и служить в ВВС 4 года, а после 4 лет наиболее способных оставлять в частях, а остальных демобилизовывать.

Летчиков по этому приказу стали называть "пилотами", летнабов "стрелками-бомбардирами", авиатехников - "механиками".

Всех командиров (летно-технический состав), кто не прослужил четыре года, но уже имел воинское звание, подстричь и перевести на казарменное положение. Многие такие командиры уже были женаты и имели детей. Все семьи из авиагородка приказали выселить и отправить на родину (на каждого члена семьи выдали по 2500 рублей на переезд).

Опять для нас стал распорядок дня как в училище у курсантов, - в город только по увольнительной, хотя мы и носили в петлицах кубики.

В частях ВВС был страшный моральный упадок. Я уже упомянул, что приказ вредный, даже прямо вредительский, и это перед самой войной. Многие слабохарактерные кончали жизнь самоубийством. Доходило до того, что командиры (офицеры) других родов войск откровенно издевались над авиаторами. Патрули в городе заставляли нас снимать головной убор и смотрели стриженный ты или нет. Если стриженный - "Предъяви увольнительную!" В противном случае сразу отправляли в комендатуру на гауптвахту.

Меня стрижка миновала лишь потому что нас на курсах командиров звеньев не подстригали, а так все было заведено по приказу - строем в столовую и обратно, все передвижения группой только строем. Для нас, срочников, была оборудована отдельная столовая в церкви, кормили нас хуже. Но у большинства летного состава настроение все же было бодрое, все были влюблены в авиацию - лишь бы летать!

Вот сейчас задумываешься, как это могли отдать такой вредительский приказ и почему на это не обратил внимание И. В. Сталин. Правда он этот приказ отменил, но только в сентябре 1941 года. Пилоты снова стали "летчиками", стрелки-бомбардиры - "штурманами", авиамеханики - "авиатехниками". При окончании авиаучилища присваивались офицерские звания : младший лейтенант, лейтенант, авиатехник 2 ранга, младший авиатехник.

Весна 1941 года была очень затяжная. В апреле мы закончили курсы и всю дивизию начали готовить к Первомайскому воздушному параду. На аэродром собрали шесть авиаполков 5-ти эскадрильного состава, а летать было невозможно из-за раскисшего летного поля. К концу апреля поле немного подсохло и мы провели несколько тренировок частных (полковых) и пару раз слетали дивизионной колонной, шестью полками. Прямо скажу колонной мы выглядели плохо.

Здесь, кстати, замечу, что даже при подготовке к параду, боевые бомбы лежали под плоскостями самолетов на случай боевой тревоги. Вот вам и "не готовились", "прошляпили" и так далее. Считаю, что все это неправда, к войне мы были готовы.

1 мая 1941 года была хорошая погода и мы приняли участие в воздушном параде над Красной площадью. Наша колонна прошла неважно - этажеркой, к тому же еще и растянулись, - чувствовалась слабая подготовка. После парада был дан обед в Кремле. Кое - кто из нашего полка на этом обеде был, в основном командный состав, а остальным дали увольнительные в город.

Настало время перелетать на место постоянного базирования в Подольск (Дубровицы), но аэродром был раскисший, посадка была невозможна и только 25 мая 1941 года мы перелетели на свой аэродром. По прилете в Дубровицы, произвели организационные мероприятия по изменению состава экипажей. Андрей Дмитриев стал командиром звена и у него теперь были другие члены экипажа. Наш экипаж: командир экипажа Пашка Матросов, я - стрелок-бомбардир, Аристархов авиатехник и стрелок-радист Федосов. Экипаж быстро сработался, сдружился. Матросов был летчиком из ГВФ, летал хорошо, мы быстро нашли с ним общий язык, понимали друг друга с полуслова.

Очень часто летали по маршруту с бомбометанием. В основном одиночно. Бомбили всегда отлично. 16 июня 1941 года был последний учебный полет с бомбометанием и посадкой после выполнения задания на чужом аэродроме (Луховицы). Помню бомбы положили в цель отлично, сели в Луховицах хорошо, выключили двигатели, легли под плоскостью. День был солнечный. Лежали и травили анекдоты. Кругом цветочки, птички поют и не знаем мы, что через несколько дней начнется война, и 4 июля не станет Паши Матросова и Федосова, и в живых из нас троих останусь только я.

* * *

Мне хочется высказать свое мнение о готовности наших вооруженных сил для отражения нападения на нашу страну, ибо некоторые деятели у нас после войны, по-моему, неправильно истолковывали нашу подготовку исходя из высказываний горе-политика Хрущева. Готовились мы серьезно, - укрепляли кадрами Красную Армию, оснащали вооружением, тщательно изучали вооружение противника, сравнивали с нашим. Изучали тактику противника: Германии, Японии, Польши, Италии. Наибольшая угроза была со стороны Германии.

В основном мы изучали военную технику противника по своему роду войск авиации, и знали, что нам придется иметь с ней дело. Сравнивали свою авиацию с авиацией Германии.

На вооружении Красной Армии были самолеты:

а) В дальней авиации:

ТБ-3 - это тихоходный 4-х моторный бомбардировщик, скорость его была 160 км/час, бомбовая загрузка, точно не помню, но приближалась к 3-м тоннам, запас топлива на 7 часов полета, вооружен пулеметами, кабина открытая, но он имел уже радиостанцию РСБ-4 и можно было держать радиосвязь на расстоянии с командными пунктами. Самолеты эти были уже сняты с вооружения и ими пользовались как учебно-тренировочными.

ДБ-3 (ДБ-4) - эти самолеты тогда были современные и считались основными дальними бомбардировщиками, скорость - 450 км/час, бомбовая нагрузка 3 - 4 тонны, дальность действия до 3000 км, экипаж 4 человека, вооружен 4 пулеметами. На этих самолетах в 1941 году бомбили Берлин.

ЕР-2 (конструкции Ермолаева) - это новый самолет с мощными моторами, но он себя не оправдал и в серию не пошел.

б) Средние бомбардировщики:

СБ (скоростной бомбардировщик) - потолок до 9000 м, скорость 360 км/час, экипаж 3 человека, бомбовая загрузка 1500 кг, два мотора по 110 л. с., вооружен пулеметами 7,62 мм, пулеметная спарка у штурмана впереди и турельный пулемет у радиста сзади.

2) ПЕ-2 (конструкции Петлякова) - двухкилевой, два мотора, пикировщик, имел 2 пулемета спереди у летчика, турельный у штурмана и 2 пулемета у радиста - кинжальный и боковой, бомбовая нагрузка тоже около 1500 кг, дальность полета в часах 4 часа 30 минут, максимальная скорость 520 - 550 км/час.

3) АР-2 (конструкции Архангельского) - это что-то похожее на СБ, но пикировщик - имел щитки торможения под плоскостями (крыльями) как и у ПЕ-2, для снижения скорости на пикировании.

в) Штурмовики:

Р-5, ССС, Р-5, три-С - это устарелые самолеты, одномоторные, максимальная скорость 220 км/час., вооружены пулеметами с бомбами, экипаж 2 человека.

ИЛ-2 и ИЛ-1 - это новой конструкции Ильюшина. На вооружении имел пушки, пулеметы, РС (реактивные снаряды) и 400 кг бомб, скорость около 460 км/час, бронированная кабина и двигатель.

г) Истребители:

И-16, И-153 (Чайка) - вооружены в основном пулеметами, но был И-16 пушечный, скорость 460 км/час, этот истребитель был уже снят с вооружения, а выпускали после него ЛаГГ-3, МиГ-1 и Як-1, у них скорость была 520 - 660 км/час, но их было мало.

Вот основные наши самолеты к началу войны.

Немцы имели:

а) Истребители:

в основном Ме-109 ("мессершмитт"), они превосходили наших И-16 и И-153 ("Чайки") по скорости, но уступали по маневренности.

Хе-113 и 2-х моторный МЕ-110 - эти самолеты приравнивались по скоростям к нашим ЛаГГ-3 и Як-1

б) Бомбардировщики :

основные - Ю-88, приравнивались к нашему СБ, немного сильнее были по бомбовооружению и скорости.

Ю-87 - пикировщик-штурмовик, он уступал нашему ПЕ-2 и АР-2, ибо у него не убирались шасси и он имел один мотор, значительно уступал нашему ИЛ-2 по вооружению.

в) Дальние бомбардировщики:

Хе - 111 (конструкции Хейнкеля), приравнивался к нашим ДБ-3, ДБ-4 (конструкции Ильюшина) и сверхдальний "Дорнье", это что-то сравнительное с нашими ТБ-3, но немного скоростнее.

Все это мы изучали, сравнивали, отрабатывали приемы, тактику воздушного боя. Так что неправильно, когда говорят, что мы не знали противника. И вот, в частности, наша дивизия тщательно готовилась, отрабатывала боеготовность: бесконечные тревоги, готовность на время, меткость бомбометания, слетанность авиаэскадрильи, взаимодействие экипажей.

Великая Отечественная война

О том что война назревает и будет неизбежно мы уже знали, и к этому, как я писал, готовились, но когда это случится не знали.

С 21 на 22 июня 1941 года я был назначен дежурным по аэродрому, это как раз было с субботы на воскресенье. Весь личный состав полка разъехался на отдых: кто в Москву, кто в ближайшие населенные пункты, а большинство были в гарнизоне, особенно семейные (семьи были молодые и отдыхать в таком живописном месте как Дубровица была одна прелесть).

Ночь я проспал в дежурке на аэродроме, а утром в 7.00 выехал в гарнизон (он находился в 2-х километрах от аэродрома в деревне Кузнечики). Утро было пасмурное, шел дождик, словом погода была всё нелётная и нелётная. Приехав в гарнизон, зашел в штаб полка к дежурному по полку и предложил ему пойти на завтрак. Он был расстроен и сказал мне, что творится что-то непонятное, недавно какая-то телефонистка передала, что немецкие самолеты бомбят Киев, Одессу, Минск и другие города. Пытаюсь выяснить и все без толку, не могу понять, говорят, что война!

- Что, серьезно? - спросил я.

Он говорит: - Похоже, что точно!

Я, говорит, обзваниваю командование полка и оповещаю о полученном сообщении.

Он оставил за себя помощника и мы с ним пошли в столовую на завтрак. Не успели позавтракать как от командования полка поступило приказание - объявить боевую тревогу. Тут же была включена сирена боевой тревоги, я уехал на аэродром. Прибыл, согласно инструкции, выложил "старт" и с караулом по охране аэродрома начал маскировать самолеты.

После этого мы сидели в дежурном кубрике с начальником караула и ожидали указаний у телефона. Дождь не унимался.

В 13.00 я уехал на обед. Дождь прекратился. Приехав на аэродром обратил внимание на чрезвычайную обстановку - все бегают в противогазах, летном обмундировании, с санпакетами, при личном оружии. Я доложил о своем дежурстве и тут же получил указание пообедав, получить личное оружие, противогаз, медицинский пакет и продолжать дежурство до прибытия смены, то есть до 18.00. Но смена прибыла только в 7.00 следующего дня, то есть через полсуток. Прибыв в гарнизон я обратил внимание на то, что весь полк был в сборе. Мне было приказано позавтракать и быть к 9.00 готовым с экипажем перелетать на другой аэродром.

По радио сообщили, что немцы перешли границу и прут в направлении на Минск, Одессу и другие города. 23 июня. Часиков в 10 - 11 наша пятая эскадрилья в составе 9 самолетов СБ под командованием майора Дедова-Дедушкинского перелетела на полевой аэродром Власеево (это километрах в шести от Дубровиц).

Рассредоточили самолеты, замаскировали ветками лиственных деревьев. В этом году весна была затяжной и хотя это было в начале лета, но деревья как следует не распустились. Это резко бросалось в глаза. Разместились в деревне в крестьянских домах и ждали "у моря погоды", что будет дальше. По радио передавали неутешительные сводки боевых действий на фронтах. 26 июня по радио сообщили, что немцы бомбили Борисов, где я провел до этого 10 лет своей жизни. Для меня это было большое горе, - ведь вся моя родня была в этом городе и районе. Все на свете проклинал, почему я сижу без дела, когда там бомбят мирные дома и немцы подходят к родным местам.

Наконец 30 июня поступило приказание перелететь на аэродром Ржев, откуда наш полк начнет принимать участие в боевых действиях. Где-то в полдень наша эскадрилья была на аэродроме Ржев, где сосредоточился весь наш авиаполк из пяти эскадрилий. Командовал полком майор Ткачев.

Наш 134 БАП входил в состав 46 БАД (командир дивизии - полковник Бурдин). В эту бомбардировочную дивизию, кроме нашего, входили еще два бомбардировочных полка - 95 БАП и 128 БАП. До нашего прилета 95 и 128 полки уже приняли участие в боях, и как нам стало потом известно, они потеряли половину самолетов и личного состава. Однако политработники нам соврали и сообщили, что братские полки успешно ведут боевую работу без значительных потерь. Все мы с огромным воодушевлением ждали своего первого боевого вылета.

Однако ждать пришлось долго. Только 3 июля, в середине дня, нашей эскадрилье была поставлена боевая задача: нанести бомбовый удар по колонне танков, которая остановилась на подходе к городу Вилейка (где я менее, чем год тому назад отдыхал у брата Гриши и его семьи - он там работал секретарем обкома партии). От аэродрома Ржев до Вилейки было далеко, необходимо было произвести промежуточную посадку для дозавпраки горючим на аэродроме Витебск, а после бомбометания произвести посадку на аэродроме Опочка. В Опочке мы должны были заправиться горючим, подвесить бомбы и повторить задание по той же цели. Все шло нормально. Наша эскадрилья в составе 9 самолетов (ведущий капитан Евстратов) стартовала на боевое задание. Весь летный состав был в прекрасном настроении и на большом подъеме. Приземлились в Витебске, заправились горючим и стартовали дальше. Летели на высоте 1200 метров - это самая наивыгоднейшая высота для поражения противника.

На подлете к Вилейке (погода была отличная, безоблачная) все мы издалека заметили колонну немецких танков из 400 - 450 единиц. Словом это была большая линейная цель. Мы перестроились в колонну по одному и приступили к прицельному бомбометанию. Так как наш экипаж был правым ведомым в правом звене, то мы оказались замыкающими колонны ( в хвосте). Соответственно все растянулись и мне было очень хорошо видно как работали мои идущие впереди товарищи. Как попадет бомба в колонну, так сразу два танка кувырком летят в кювет. Одновременно я замечал, что около наших самолетов летали какие-то чудные птицы, но истребителей противника не было. Я тоже прицеливался и по две бомбы бросал на колонну, правда как попадали мои бомбы я не видел, ибо мы тут же отворачивали для повторного захода. Затем мы собрались и ушли на аэродром Опочка, а птицы все еще летели. Оказывается это были не птицы, а клочья черного дыма - разрывы зенитных снарядов, которыми немцы обстреливали наши самолеты. Прилетели в Опочку, сели нормально и тут же подвесили бомбы, заправились горючим. Все были в приподнятом настроении, радости хоть отбавляй.

Команда на взлет! Но что такое? Первые самолеты дали газ, однако самолеты пробежали, а взлететь не смогли. И так несколько безуспешных попыток. Оказывается аэродром еще не просох. Под самолетами мягкий грунт и дистанции пробега не хватает для взлета, потому что самолет загрузили бомбами. Мощности моторов не хватает чтобы набрать скорость для взлета. Правда с этого же аэродрома взлетали истребители - "Чайки", которые тоже что-то штурмовали. Но взлетали они только с двумя 25-кг бомбами. Кончились тем, что нам приказали снять бомбы и перелететь на аэродром Дно. Было очень обидно, что не удалось взлететь для повторного удара по колонне. Во второй половине дня 3 июля мы перелетели на аэродром Дно, где уже сидели все эскадрильи нашего полка.

4 июля 1941 года

За день боевой деятельности 3 июля мы не потеряли ни одного самолета и не имели пробоин, словом все шло отлично. 4 июля на аэродроме Дно эскадрилья была в готовности No 1, то есть мы сидели в самолетах в ожидании боевой задачи. В 14.00 нас пригласили на обед. Я и стрелок-радист Федосеев поехали на обед, а летчик Паша Матросов пошел в парикмахерскую. После обеда часиков в 15 приехал командир эскадрильи и сообщил, что нашей эскадрилье поставлена боевая задача нанести бомбовый удар по подходящим к городу Резекне (Латвия) немецким танкам. Вылетает эскадрилья в составе 9 самолетов, как и вчера (здесь я сделаю оговорку, что состав наших экипажей был тот же, что и до начала войны). Прикрытия нашими истребителями не будет, но возможно над целью будут наши истребители, которые уже штурмуют колонну. Вот здесь обращает на себя внимание неправильное использование истребительной авиации. Истребители сами по себе, по две бомбочки, штурмуют танки, а бомбардировочная авиация - сама по себе штурмует танки без прикрытия истребителей. За это мы тут же были жестоко наказаны.

Все по самолетам! Техсостав наказывает летным экипажам - бейте их, братцы сильнее, и мы заверяем, что их наказ будет выполнен. Взлет! Все взлетели нормально, собрались и, строя "клин звеньев", направились на Резекне. Высота как и прежде - 1200. При подходе к цели картину мы увидели потрясающую - город Резекне весь в огне, по дорогам ползут танки, артиллерия, автомашины. Наших войск не видно. Я приготовился для бомбометания, рассчитал угол прицеливания, снос, устанавливаю данные на прицеле и вдруг Федосов кричит: - "Какие-то истребители заходят в хвост!"

Я посмотрел. Да, какие-то истребители на встречно-пересекающихся курсах проходят в хвост наших самолетов, но так как это было далеко, то трудно было различить чьи это самолеты. Я попросил Федосова следить за самолетами, а сам приник к прицелу и начал ловить в прицел гущу танков, открыл бомболюки и приготовился к сбросу бомб. И вдруг стук сзади в самолет. Я оглянулся назад на Матросова, а он прижал штурвал к груди и повалился на него. Машина перешла в крутое пикирование. В окошко справа я увидел, что самолет горит. Еще раз посмотрел на Матросова. Он мертво навалился на штурвал. Не знаю, по каким соображениям, решил сбросить бомбы от ручного сбрасывателя, а сам думаю что делать. Прыгать! Открыл люк, определил ноги. Приложил усилие, чтобы оттолкнутся для отделения от самолета. Но не тут-то было. Меня прижало к сиденью и от этой кастрюли, где размещался мой парашют, я не могу оторваться. А земля приближается. Приготовился к встрече с землей, сам не понимая, что я ведь разобьюсь. Не знаю что и как сделал, но вдруг мои усилия увенчались успехом. Я отделился от самолета. Дернул за кольцо парашюта. Парашют вытянулся в колбасу и я стал очень быстро падать на лес. Падаю на вершины деревьев, пытаюсь ногами оттолкнуться от них.

...Удар... и я лежу на небольшой полянке. Парашют растянулся и свисает на ветках деревьев. Отстегнул лямки, освободился от него. Страшная артстрельба, какие-то взрывы, шум моторов. Увидел пару наших самолетов.

А на поляночке ковер земляники. По детской привычке, что ли, стал собирать и класть в рот спелые ягоды.

Настал самый критический момент для размышления. Что дальше делать? Опыта нет, да и не кому было о таком рассказать. Выходит, что я первый оказался в таком положении. Знаю, что линия фронта, то есть линия непосредственного соприкосновения немцев с советскими войсками, проходит по старой границе ( до 1941 года), между Латвией и СССР. Рассчитал, где я нахожусь от этого рубежа. Выходило, что около 10 километров западнее линии фронта в расположении немецких войск. Кругом стрельба, все живое горит. Ухожу на восток. По пути попадаются отдельные сельские домики, хутора. В Латвии деревень не было, хутора в 2 - 3 домика, и так везде.

Встретил мужчину с женщиной. Наверное, муж с женой. По-русски говорят хорошо. Мы, говорят, разыскиваем сбежавшую лошадь. Спрашиваю у них, сколько километров до старой границы. Они ответили, что девять. Потом они у меня спрашивают, кто я такой и куда следую? Я ответил, что беженец, ухожу на восток от немцев. Они спрашивают, а почему у меня кожа на лбу сорвана и сочится кровь? А я этого не знал и соврал, что содрал кожу в густых кустах по неосторожности. Но чувствую, что не поверили. Не похож я на беженца: в хромовых сапогах, брюках галифе цвета "хаки" с голубой окантовкой, в добротном свитере бежевого цвета, а в кармане револьвер "наган".

Они мне сказали, что все поняли. Наблюдали воздушный бой. Показали направление на восток и ушли, а я продолжал топать на восток по полям и кустарникам. По дорогам не пытался выходить, зная, что могу встретится с кем-либо и оказаться в весьма неудобном положении. Время было около пяти часов пополудню. Образовались облачка, сначала кучевые, а потом кучево-грозовые и вскоре хлынул ливень, началась гроза. Я промок до нитки, но продолжал продвигаться вперед. Впереди по пути - речушка, до берегов полна водой. Вода по шейку, дождь утихает. Перешел ее вброд. Захотел пить. Впереди домик с колодцем, иду к нему. Навстречу выбежала собачонка и бросилась на меня с диким лаем, а следом вышел хозяин дома. Ярость собачонки не унимается. Я прошу хозяина убрать собачонку и дать мне попить воды. Он мне ответил что-то на латышском языке и на мою просьбу не обращает внимания, а собачонка наглеет и вот-вот укусит за ноги. Я был вынужден обнажить наган и выстрелить, чтобы отпугнуть собаку. Она завизжала и убежала, а хозяин взял ведро и достал из колодца воды. Я попил, и ушел от этого негостеприимного человека.

Время приближалось к вечеру, стрельба затихала, но пожары были в самом разгаре. Идя по полям я вышел к железнодорожной станции, стал около дерева метрах в 300 от станции и приготовил наган. Ничего живого по моим наблюдениям на станции не было. Зашел на станцию. Ни души. Вагоны разбиты (очевидно после налета немецкой авиации). В разбитых вагонах - авиамоторы наши М-100 и разное барахло. Но всё так разбито, что нельзя определить, что это. Пока я осматривал станцию, наступили сумерки, иду на восток. Тихо, ни одного выстрела, только селения, мимо которых я прохожу, горят и даже треск бревен слышен. Наконец подошел к речке (река Великая), по берегу которой проходила старая госграница. На восточной стороне проволочное заграждение в несколько рядов и высотой метра три. Туман над речкой, тихо. Подошел к реке, она не очень широкая, метров 20 25. Решил переправиться на другой берег, оказалось глубина была небольшая, я перешел ее вброд, и к полуночи дошел до проволоки, которую благополучно преодолел и с некоторой радостью заспешил на восток. Прошел я километр и наткнулся на большую дорогу, которая пересекала мой путь. Подошел поближе, осмотрелся. На дороге стоят недвижимо танки. Слышу храп спящих и недалеко слышна нерусская речь. Очевидно это немецкая танковая заправка.

Принимаю решение перебежать эту страшную дорогу. Перебегаю быстро. Вышел в поле и где-то далеко, еле различимо, вырисовываются две горки (время было около 2 часов ночи). Держу курс на эти горки. Подхожу к ним и натыкаюсь на свежее проволочное заграждение, но уже низкое, с метр высотой. Перелезть это заграждение оказалось невозможно. Почему-то принял вправо. Прошел вдоль него метров 300, заграждение кончилось. Еще лежат мотки проволоки, в ящиках гвозди, инструменты. Отвернул левее и иду опять на горки. Вроде мне на горке показался силуэт человека, но быстро исчез. Добрался до горки и топаю по ее склону на северо-восток. Вдруг едва не запнулся - стоит станковый пулемет "максим" и около него спят два человека. Кто они, немцы или наши, в темноте не разобрать. Решил - я их убью и захвачу пулемет (хотя я и не умею с ним обращаться). Но нужно выяснить, кто пулеметчики - наши или немцы. Начал рассматривать - немцы, наверное, - в касках. Я наших в касках никогда не видел. Пистолет держу наготове, а сам продолжаю их исследовать, дошел до брюк - клинья на коленях, как и у меня были, когда я был курсантом. Давай разбужу. Одного из них толкаю, проснулся. Я его спрашиваю, кто ты красноармеец или немец. Отвечает красноармеец. А, почему вы спите, ведь я бы мог вас убить, если бы был ваш враг. Да знаете, говорит, вели очень тяжелый бой, устали и уснули. Я ему представился, кто я такой. Он рассказал мне, что наблюдал воздушный бой и что немцы всех наших сбили и только один ушел со снижением и где-то приземлился на нашей территории.

Выслушав его, я попросил, чтобы он меня проводил к командиру. Он мне ответил, что скоро здесь будет взводный, а он не может отлучиться. За то время пока мы разговаривали, проснулся и второй пулеметчик. Вскоре подошел взводный: в каске, плащ-палатке. Я познакомился с ним и он сказал, что только недавно окончил Подольское пехотное училище и попал прямо на фронт. Я ему обрисовал обстановку и мы с ним пошли к командиру батальона. Вся эта процедура с момента встречи с нашими красноармейцами и до ухода к командиру батальона заняла около часа. Когда я поднялся, то почувствовал адскую боль в правой ноге в районе бедра.

- Ой, брат, что-то мне больно! - болело адски бедро правой ноги. По всей вероятности расслабившись морально и физически в спокойной обстановке среди своих, я вышел из нервного шока, в состоянии которого я ничего не чувствовал и ни о чем не думал, лишь бы выйти к своим.

Через некоторое время мы пришли к ДОТу, выполненному из бетона, он врыт в землю и только колпак и наблюдательные и огневые окошки наружу. Около ДОТа вповалку на земле спят наши бойцы. Время шло к рассвету. Представился я командиру батальона, доложил о своем ранении и попросил его дать мне какой-либо транспорт для дальнейшего передвижения. Он мне рассказал об обстановке на его участке обороны: за батальоном закреплено три ДОТа, у каждого дота имеется три 76-мм пушки, но снарядов нет, по три пулемета на ДОТ, транспорта кроме нескольких пароконных телег тоже нет.

В это время подошли разведчики и доложили капитану, что немцы заправляют горючим танки и готовятся к атаке.

Капитан предложил мне (а уже наступил рассвет):

- Вот, - говорит, - видишь деревню? Около деревни пасутся лошади из этой деревни, поймай одну лошадь, садись и пока немцы не пошли в атаку быстренько уезжай отсюда.

Хотя мне было трудно, но пришлось послушаться и я поковылял в указанном направлении. Кое-как добрался до лошадей и уже начал выбирать на глаз лошадь, как в этот момент, все затрещало, взорвалось. Страшная картина: деревня горит, лошади галопом разбежались. Я остался один, стал у телеграфного столба и не знаю что делать. Осмотрелся. Дорога, на которую я вышел, пересекает речку, через которую проложен мост. Он от меня метров в двухстах. Мост обстреливают немцы из артиллерии, но не могут в него попасть. Быстро решаю перебежать мост и двигаться по дороге подальше от линии фронта. И несмотря на боль в ноге, я рванул бегом!

Перебежал мост, поднялся на горку, - показалось, что впереди по дороге на восток движется стадо. Но это было не стадо, оказалось, что это беженцы уходят от немцев. Это были люди из глубины Латвии - женщины, дети, старики. Познакомился с ними, узнал их горе, - идут с детьми голодные, ноги уже опухли, еле передвигаются. Я быстрее них иду, несмотря на боль в ноге. Атака немцев продолжается. Стоит сплошная канонада сзади, мы потихоньку удаляемся от нее. И вдруг нагоняет меня пролетка - едет мужчина с семьей и домашним скарбом. Я попросил его подвезти, он меня послал к черту. Тогда я сел самовольно. Он меня хотел стегануть плеткой, но увидел, что у меня из кармана торчит рукоятка револьвера. Быстро отвел замах плетки и спросил куда мне нужно ехать. Я ему сказал, что мне надо в сторону города Остров Псковской области. Мы проехали километров пять и он говорит, что ему нужно направо сворачивать. Я слез с брички и потопал по дороге на Остров, откуда мне легче будет добираться в наш тыл, так как Остров от линии фронта был еще далеко.

Время уже подходило к обеду, полдень 5 июля, а я все иду и иду по проселочным дорогам в направлении на Остров. Идя по этим непроезжим дорожкам, я очень часто видел брошенные винтовки без затворов, противогазы, и мне было непонятно, кто же это бросил.

Наконец я вышел на пересекающий большак. На этом перекрестке стоял сельский дом, один-единственный. Кушать очень хотелось, ибо уже прошли сутки как я ничего не ел. Зашел в дом, там был хозяин и хозяйка. Попросил поесть, пообещав заплатить. Они мне дали хлеба, луку и хлебного квасу. Я подкрепился, заплатил им три рубля и, так как канонада приближалась, пошел в направлении на Остров, как мне подсказали хозяева этого дома.

Часов в 17 на дороге, по которой я шел, меня нагнала военная параконка. Остановилась. Солдаты кивнули на параконку и говорят: - "Садись, лейтенант". Это оказались военнослужащие батальона, из которого я ушел от старой границы и меня они запомнили.

- Патроны у тебя есть? - спрашивают.

Я ответил что всего семь штук для нагана.

- Вот тебе еще. - дали в завернутом платочке, и поехали галопом

- Дот немцы заняли, мы отходим на Остров. Немцы выбросили десант, батальон окружен.

Вечером часов в 18 приехали в Остров. Солдаты поехали в городишко на сборный пункт, а меня высадили у переправы для отправки в тыл, на восток. На переправе (моста нет, а ходит паром) - масса раненых бойцов в тяжелом состоянии.

И вдруг кто-то в райкомовской форме - начальник "красной гвардии" с двумя сопровождающими проверяет документы. Ну, ему предъявляют, кто что мог, книжки, справки какие-то. Все просят их эвакуировать. Всем был ответ: "Ждите, скоро придут автомашины и вас увезут".

Я кое-как просунулся на паром, переехал на восточную сторону и двинулся дальше. И тут мне повезло: едет на двуколке мальчик лет 15 и везет раненого. Остановился возле меня, и видя, что я еле передвигаюсь, предложил подвезти.

Проехали мы километров десять. Неожиданно в кустах, метрах в тридцати от дороги, я увидел начальника "красной гвардии", который был на переправе. С ним были еще двое. Они лежали на траве. Перед ними - водка, закуска. Я попросил мальчика остановится и подошел к ним с вопросом:

- "Ведь вы обещали послать машины за ранеными, а сами пьянствуете, когда будут автомашины?"

Один из них вытащил пистолет, перезарядил и обращается ко мне:

- "А тебе что нужно?".

Начальник отвел его руку и сказал:

- "Не надо".

Я попятился. Не оборачиваясь, задом отошел к двуколке, сел и мы быстренько уехали.

Проезжая какой-то населенный пункт увидели странную картину. Какие-то "армейцы" в нашей военной форме старого образца на велосипедах по дворам ловят кур. Идет явный разбой. В воздухе куриные перья. Хозяйки кричат, защищая свою живность. Творится что-то дикое и непонятное.

Наконец к закату солнца мы прибыли в районный центр, названия которого я не помню. Подъехали к райвоенкомату. Там я рассказал, что видел, и мне объяснили, что немцы высадили десант в русской форме. Десантники хорошо разговаривают по-русски. Их главная их цель состоит в том, чтобы навести панику у нас в тылу. Мне показали начальника "красной гвардии", которого убил колом один житель - "старикан" (ему было лет 50). Я подтвердил, что на переправе и на дороге видел именно его. Меня посадили в автомашину и в сопровождении медсестры повезли вместе с ранеными в эвакогоспиталь в Ново-Ржев.

Здесь я должен оговориться, что много всякого еще видел в жизни, многое ушло на второй план, но подробности тех дней настолько крепко засели в памяти, будто бы все это происходило вчера. Очевидно такое напряжение нервной системы в жизни никогда не забывается.

* * *

Дорога до Ново-Ржева далась тяжело, но поднимало настроение то, что по всем дорогам, которыми мы ехали, к линии фронта двигались наши войска: мотопехота, артиллерия и другие воинские части.

Утром часов в шесть прибыли в Ново-Ржев, подъехали к церкви, в которой помещался эвакогоспиталь (или пункт сбора раненых).

Я попросился на прием к военкому. Военком был молодой лейтенант. Он выслушал меня и тут же позвонил в Великие Луки с просьбой выслать за мной самолет. Пообещали, что в обед прибудет У-2.

Часов в 9.00 утра в РВК привезли раненого летчика-истребителя. Побеседовали с ним, он рассказал о себе: старший лейтенант Тарасов (имя и отчество я забыл). В воздушном бою снаряд немецкого истребителя залетел в кабину его Миг-3, попал в пистолет, который висел у него на поясе и разорвался. Он был ранен в живот.

Кстати, подъезжая к Ново-Ржеву мы обратили внимание на то, что в болоте из тины торчит хвост самолета со звездой, - это оказывается был его самолет. Сам он покинул самолет на парашюте, так как тот горел.

Военком заказал через свою жену обед. Обед был с водкой. Мы здорово поели, выпили и уснули в саду. В обед с Тарасовым стало плохо, его рвало, изо рта ползла пена, он терял сознание и тут прилетел самолет за мной. Я принял решение отправить самолетом Тарасова, а сам вечером вместе с ранеными уехал санпоездом со станции Беженица.

Вечером до моего отъезда на Новоржев был налет "юнкерсов". Здесь я впервые побывал под бомбежкой. У меня страха не было, ибо я знал, что бомбы в меня не попадут - они шли с отклонением. Но для других это было страшно и действовало ужасающе. По-моему особого вреда бомбежка не причинила, ибо они бомбили аэродром, а он был пуст.

Вечером мы погрузились в санпоезд и со станции Беженицы двинулись на север, что мне и было нужно, для того, чтобы добраться до города Дно, откуда мы взлетали и где я оставил свой авиаполк. В Дно прибыл часов в 11 утра 7 июля. Когда я добрался до аэродрома, то меня там ожидало разочарование - на аэродроме самолетов не было, одни тылы. Меня направили в Старую Руссу. Очень трудно добирался в Старую Руссу. По железной дороге пропускали только военные эшелоны и грузовые поезда. Пассажирского движения не было. Я устроился в вагон со строевым лесом, забрался на бревна и ехал до Старой Руссы до следующего утра. Было холодно, хотелось есть. На мне была единственная теплая вещь шерстяной свитер.

А главное я был без документов. Почему-то было такое указание, что документы в полет не брать. Все документы перед вылетом мы сдавали в штаб полка.

Меня мучил голод. Помню на одной станции я, рассказав о себе, попросил у наших красноармейцев поесть. Они мне дали консервы - "говяжью тушенку" и хлеба. Я до сих пор помню эту вкуснятину, которую съел моментально.

Прибыл я в Старую Руссу через сутки и меня снова ожидало огорчение - где находится наш авиаполк не знают. Сказали, чтобы я добирался своим ходом в Калинин. Испытание на выносливость продолжилось.

Только утром 12 июля я добрался до Калинина, где раньше базировалась наша авиадивизия. Здесь меня покормили, дали свежее белье (перед этим я искупался в Волге), а вечером по рекомендации начальника гарнизона я отправился опять по железной дороге в город Ржев, где базировалась наша 46-я БАД. Там должен был находиться и мой полк. Прямого пути до Ржева не было, только через Торжок. Кое-как добрался до Торжка и меня сразу потянуло на аэродром. На аэродроме стояло какое-то учебное подразделение. Командовал им полковник, фамилию его не помню, кажется Никитин.

У них я переночевал и утром, часов в 11, за мной пришла легковая машина М-1. Меня повезли в город в Особый отдел, к представителю НКВД. Разговор получился неприятный. Старший лейтенант из Особого отдела допросил меня и после моих ответов стал меня обвинять. Ему было непонятно, как это так другие члены экипажа погибли, - а ты остался живым? А почему ты не погиб? Несмотря на мое разъяснение, он не хотел понять, что я оставшись в живых могу принести пользу для Красной Армии и Родины в борьбе с немцами. Словом я с ним поругался, он меня выгнал из кабинета и я поплелся пешком на вокзал, чтобы добраться до Ржева.

Вечером 14 июля, прибыв на вокзал я обратился к коменданту станции, младшему лейтенанту. Объяснил ему свое положение. Он выслушал меня внимательно и порекомендовал обратиться к начальнику эшелона, который стоит на вокзале и следует через Ржев в Вязьму.

- "Кстати, в эшелоне авиационная база", - сказал он.

Я обрадовался. Подошел к эшелону, спрашиваю где начальник эшелона у дежурного старшины. Он меня подводит к вагону. Дверь открывается - в вагоне сидят четверо и играют в карты. Дежурный доложил начальнику. Начальник, не глядя на меня, увлекшись игрой в карты (по моему он был в звании политрука, помню, что на петлицах была черная каемка), отдал команду: - "Посадите его в вагон гауптвахты".

Дежурный привел меня к этому вагону. Открыл - он пустой, на полу навалено сено. Я залез в вагон, и тут он совершенно неожиданно для меня закрыл дверь на засов. Я растерялся, а потом начал стучать в дверь чем попало и требовать коменданта станции. Дежурный, проходя мимо вагона услышал мои требования и пообещал выполнить мою просьбу. Было уже темно, когда пришел комендант и начальник эшелона, открыли вагон и комендант станции говорит начальнику эшелона, вот уже здесь я увидел звезды на рукаве, точно политрук:

- "Это товарищ такой же как и вы, военный летчик, только он больше видел чем вы. Он заслуживает Героя, а вы так с ним обращаетесь", - забрал меня и увел к себе. Затем пригласил какого-то машиниста, который перегонял паровоз из Торжка в Ржев, приказал взять меня к себе на паровоз и отвезти в Ржев.

Итак только 15 июля 1941 года я прибыл в Ржев, в штаб нашей 46-й авиадивизии, а 16 июля на самолете ПО-2 меня отвезли в свой авиаполк, который базировался на аэродроме Климово (северо-северо-восточнее 30 км от Ржева и в 1,5 км восточнее железнодорожной станции Панино). В общей сложности, я отсутствовал 12 дней. За эти дни в полку произошли большие перемены. Полк потерял много самолетов и летчиков. От прежних пяти эскадрилий, остались только две сводные, три эскадрильи были потеряны в боях. Незначительная часть экипажей, самолеты которых сели на своей территории, возвратилась, а большинство либо погибли, либо выбросились с парашютом, как и я, и еще находились в тылу у немцев на пути к базе.

Пятой эскадрильи уже как таковой не было, были первая и вторая. Меня определили во 2-ю эскадрилью в экипаж заместителя командира эскадрильи капитана Федора Борисова. Он был старше меня, ему было около тридцати лет, он уже участвовал в боях в Финляндии и имел орден "Красной Звезды", а до этого был в 128 СБАП. Стрелок-радист старшина Антифеев, опытный радист, тоже имел награду. Командовал эскадрильей майор Дедов-Дедушинский. Общая и воздушная обстановка на Западном фронте была очень тяжелая и сложная. Немцы уже заняли Великие Луки, Духовщину, Демидово, Торопец, Новосокольники.

Числа 20-го июля я приступил к боевой работе, как одиночным экипажем, так и звеном в качестве ведущего. Мне запомнился боевой вылет 27 июля. Была поставлена задача звену ( три самолета), ведущий капитан Борисов, я бомбардир, нанести бомбовый удар по железнодорожной станции Ново-Сокольники, где сгружались воинские эшелоны немцев.

Бомбовая нагрузка была по 2 РАБа (ротатативно-рассеивающая бомба). Это бомба-контейнер. Начинялась она пятьюдесятью 2,5-килограммовыми осколочными бомбами, после сброса на установленной высоте разрывалась и оттуда высыпались эти бомбочки.

Прилетев на цель, мы увидели стоявшие на выгрузке три эшелона и по моей команде сбросили свой груз по цели. Экипажи и наш радист доложили, что цель накрыли - на станции видны сплошные сверкающие огоньки разрывов. Эффективность бомбового удара мы с высоты определить не могли, после возвращения доложили только, что цель накрыли плотно. Но через несколько дней возвратился из тыла немцев командир 128 БАП майор Коломийцев, (он был сбит и находился на занятой немцами территории), который в это время был недалеко от нашей цели и доложил результаты нашей работы: "Это был ужас для немцев, - рев, стоны". Там была настоящая мясорубка, потому что, когда немцы увидели наши самолеты, то все разбежались по мелким путям у станции и эти наши бомбочки их накрыли.

Несли и мы потери. В палатке летного состава, в которой я жил, нас было восемь человек. С каждым днем друзей становилось все меньше и меньше, и в первых числа августа я остался один. Им еще приходят письма, их приносят в палатку, я раскладываю письма по кроватям, но хозяев этих писем нет. Они или убиты, или странствуют, как это недавно странствовал я.

8 августа 1941 года пришел приказ отправить наш 134 СБАП на переформирование в тыл. Все оставшиеся в полку экипажи торжествовали. Вымотались мы сильно. Наконец отдохнем, получим новые самолеты ПЕ-2 (это скоростные самолеты).

Но не всем эта радость досталась...

К вечеру зачитали второй приказ: из оставшихся самолетов (их было девять) сформировать эскадрилью, укомплектовать летным составом и к вечеру перелететь на аэродром Белёво под Вязьму для продолжения боевой работы.

Обидно до слез!

И тут же огласили состав экипажей: командир эскадрильи капитан Горев Николай Дмитриевич, штурман эскадрильи Трофименко. Я остался штурманом у заместитель командира эскадрильи капитана Борисов, стрелком-радистом у нас был Антифеев.

Через полчаса разошлись по самолетам и часиков около 19.00 мы уже были на аэродроме Белёво и вошли в состав 13 БАП 43 САД (смешанная авиадивизия). Частями которыми командовали: 43-й САД - генерал-майор Захаров, 13-м БАП капитан Богомолов.

В 13 БАП было три эскадрильи: одна на СУ-2, одна на ПЕ-2, и наша на СБ.

Начиная с 9 августа приступили к боевой работе. Летали на бомбежку на Смоленское направление в район Ярцево.

10 августа командир эскадрильи выстроил экипажи и зачитал телеграмму, в которой объявлялось, что за июльские боевые задания часть летного состава награждена орденами и медалями, в том числе и я орденом "Красной Звезды". Орден этот я, к сожалению, не получил до сих пор, так как во время войны не до получения было, а потом я забыл про него, а когда вспомнил - было уже поздно, восстановить невозможно, все документы потеряны.

Итак, летали, бомбили немцев. Потерь не было, немцы оборонялись. Все было хорошо, нормально. До 13 августа 1941 года...

13 августа 1941 года

13 августа было затишье, вроде полетов не предвиделось, я побрился (дурная примета), получил новые яловые сапоги. Пообедали, отдыхаем в палатках, травим баланду, и вдруг вызывают на КП. Приказано в 14.00 авиаэкадрильей нанести бомбовый удар по железнодорожной станции Дубное, (затем город Глинск), где выгружаются немецкие эшелоны (станция находится между Смоленском и Ельней).

По коням! В 16.00 взлетели и пошли на цель, нас прикрыла пара И-16, летели на высоте 1200 метров - это наивыгоднейшая высота для поражения цели. Подошли к цели разобрались в колонну "по звеньям". Мы после перестроения оказались в середине группы, я подготовил данные для прицеливания, установил их на прицел. Зенитный огонь слабый, истребителей немецких не видно, открыл бомболюки, ожидаю в прицеле появление цели. И тут наш самолет перешел в пикирование. Оглянулся на Борисова, а его нет в кабине! Мать честная! Что делать? Ведь самолет над целью. Бросаю бомбы, смотрю на высотомер - высота 600 метров. Если выпрыгну сейчас, то совершенно точно попаду в плен. И тут самолет как-то начал отворачивать и стал падать на лес. Была - не была. Открыл люк, опустил ноги и мгновенно очутился в воздухе. Рванул кольцо парашюта. Батюшки! Повис в воздухе на месте, никакого движения. Вокруг меня сделал вираж И-16, внизу рвутся бомбы, стрельба, а я вишу на месте. Потом смотрю, земля приближается все быстрее и быстрее. Приземлился я на свое счастье в лесу.

Пистолет в руках. Отстегнул парашют и бегом в гущу леса. Посмотрел на свои самолеты. Они развернулись влево, собрались, только не 9, а 8 и пошли на восток, а по ним такой оружейный огонь ведется, что стоит сплошной треск, даже шума моторов не слышно.

Вдруг вижу человека в лесу. Приготовил пистолет и подхожу незаметно поближе к нему. Вижу что-то знакомое: в реглане, без головного убора, лицо в крови. Подошел ближе - Федя Борисов. Слышу треск мотоцикла, хватаю его за руку и мы бегом в низинку, в заросли. Пробежали метров 500, нашли воронку, заросшую травой, залезли, замаскировались, притихли. Отдышались и он мне рассказал, что зенитный снаряд попал по хвостовому оперению самолета и самолет стал неуправляем. На вопрос почему ничего не передал экипажу, ответил, что растерялся, а где Антифеев не знает, наверное выпрыгнул.

Так мы сидели до наступления темноты. Он мне объяснил, что у него сильно ушиблен позвоночник и перебита переносица, поэтому и лицо в крови. Пока мы сидели в воронке, я изучал систему артиллерийского огня на этом участке и это мне помогло в ориентировке для принятия предварительного решения дальнейших действий, а действие одно - на восток к своим. Он полностью положился на меня, так как ты, говорит, имеешь опыт действий в такой обстановке. Коль так, так пошли на восток, ближе к линии фронта.

Вылезли из воронки, взяли направление на восток. Идти нужно бесшумно, а у меня сапоги новые - скрипят, черти, за версту слышно. Что делать? Снимаю сапоги, бросаю их. Но в носках колко. Решил найти свой парашют, обмотать ноги и дело пойдет. Парашют недалеко. Я быстро нашел место приземления, но парашюта не обнаружил, его, очевидно, увез, мотоциклист. Пришлось топать по каменистому грунту в носках. Шли часа два, зашли в хороший крупный еловый лес. Командую ночевка! Залезаю под сучья ели, натягиваю на голову свитер и тут же засыпаю.

Утром 14 августа проснулся поздно, солнце уже было высоко. Борисов жалуется, что почти не спал. Спина болит, ежится, стонет. По-прежнему кругом артиллерийская стрельба. Линия фронта сплошная, обе стороны и немцы и наши обороняются, мы находимся почти на передовой, на стороне занятой немцами. Разобравшись в системе артиллерийского огня и в общей системе огневых средств на этом участке, я решил пойти в разведку.

Борисов остается на месте, ему хочется пить, но воды нигде нет, все сухо, а у нас ни воды, ни еды нет. Вышел на опушку леса, видно возвышенное поле, убрана в бабки рожь и на этой возвышенности окапывается артиллерия. Долго я всматривался в них, никак не мог понять, кто это, немцы или наши? Недалеко, чуть в глубине леса стоит высокая ель. Решил залезть на ее вершину и осмотреться. Так и сделал. Залез и начал изучать систему огня. Долго я сидел. Обнаружил справа дорогу, которая подходила к полю. Время было уже что-то часов 14, люди с поля скрылись. Я слез с ели и решил подойти поближе к полю, посмотреть что это за люди, а вдруг наши? Вышел на край леса стал и смотрю. Скоро появились люди полураздетые, жарко. Стою, замаскировавшись, и наблюдаю как они работают кувалдами. Хочется подойти поближе, хочется верить, что это наши. Внимательно прислушался и услышал клокочущую немецкую речь: "гол.., гол.., гол..." Какое огорчение, до слез обидно. Пошел в сторону дороги, подошел, лег и замаскировался. По дороге двигались в обе стороны грузовые автомобили разных марок, в том числе и наши полуторки. Я был так близко от них, что слышны были стоны людей, находившихся в автомашинах. Очевидно, вывозили раненых. Так хотелось открыть огонь, ведь я так близко был от них метров 10!. Но, подумал, что только выдам себя, а толку будет мало. К заходу солнца возвратился к Борисову. Он обрадовался. Я ему рассказал о результатах своих неутешительных наблюдений. По оценке обстановки мы определили, что находимся километрах в 2 - 3 от наших. Поговорили немного, я натягиваю свитер - и под елку, "бай-бай".

Утром 15 августа я для уточнения обстановки повторил маршрут разведки и дополнил его еще одним наблюдением: влево от нашего местонахождения, то есть на север, находится какое-то поселение. И что характерно - ни одной души из местных жителей не видно, хотя бы какого-либо грибника, или пастуха - никого. Прошел километра два на север. Лес перешел в кустарник и показался луг, заросший мелким кустарником, немного сыроват. Я прошел этот луг, приблизился к полю и обнаружил поселок. Заходить в поселок не отчаялся. Ни одной души в поселке не вижу. Долго ходил, всматривался, но безрезультатно.

Пошел обратно к Борисову, еле нашел его в темноте. Борисов плохо чувствует себя. Просит пить, но воды нет. С темнотой укладываюсь в "постель" и засыпаю как дома мгновенно. Тепло, но комары прямо в рот лезут. Меня спасает свитер.

16 августа утром проснулся. Борисов совсем упал духом и объявляет мне, пойдем искать партизан или, говорит, застрелюсь. Я его убедил, что партизан рядом с передовой быть не может, а воду попробуем поискать на лугу, где я был вчера. Он согласился и мы пошли к этому поселку. Утром на лугу дымка, туман, солнце только поднялось и мы потопали. Нигде воды нет. Борисов остался в кустах, а я решил идти в поселок.

Вышел на поле. Метров в трехстах во ржи стоит сарай, пошел к нему. В сарае лежит плуг, разбросан навоз и все. Вышел из него и смотрю на поселок. В поселке стоит добротный домик, на нем антенна. И в это время из домика вышли человек десять, построились и смотрят на меня (нас разделяло расстояние тоже метров 300).

В это время с востока летят 8 самолетов типа СБ. Подлетели к поселку и начали его бомбить. Свист бомб, разрывы. По самолетам идет стрельба - все трещит вокруг. Я бегом к Борисову. Это наша эскадрилья - 8 самолетов, а нас нет. Легко можно погибнуть от своей бомбы. Я снял сорочку и машу: "мы здесь, свои". Борисов на меня накинулся: что ты, приведешь на своем хвосту немцев. (Ведь он наблюдал за мной и за немцами). Шустренько побежали в лес, старое место не нашли, облюбовали другое.

Этот наш выход очень многое прояснил. Я обратил внимание на то, что как только наши самолеты развернулись влево, огонь по самолетам прекратился, значит там, влево от нас что-то есть: болото, большой лес или озеро. Потому что от цели самолеты уходят от огня в сторону отсутствия зенитных средств.

Я обрадовался тому, что самолеты подсказали нам куда держать направление, а Борисов этого не понимает, только твердит: - "будем искать партизан или я застрелюсь". Больше не может без воды терпеть. Я ему объяснил ситуацию, которую вскрыли наши самолеты, он немного поверил в это, но не совсем. Часиков в 4 дня снова повторился налет наших самолетов, но только звеном (три самолета). Стрельба такая же. Система огня подтвердилась. Я попросил Борисова мне не мешать. Продумал наш дальнейший маршрут. Нарисовал обстановку, растолковал наш маршрут Борисову и говорю ему, смеясь: - "Если ты мне поставишь пол-литра, то я приведу тебя к своим". Он мне сразу ответил: - "Литр поставлю."

Все. Будем ожидать темноту и двинемся, а пока поспим. Сон был короткий. Начало темнеть и мы пошли. Шли лесом. Когда стало совсем темно, вышли на дорогу, выбрали момент, когда по дороге не было движения и быстренько перебежали на другую ее сторону. Лес стал мельче и скоро перешел в кустарник на песчаной почве. Идти по кустарнику было тяжело от нестерпимого запаха разлагающихся трупов.

Но вот кусты закончились и мы очутились перед окопами. Слева немецкая болтовня, огоньки сигарет. Борисов сжал мою руку у локтя, весь дрожит. Я жестом показываю, что надо идти. Перескочили окопы. В окопах в песке я оставил свои носки. В них набрался песок и они сползли.

Предполагаемая линия фронта остается позади, ибо она вся украшена осветительными ракетами. Вышли на поле. Оно все уставлено бабками овса. Справа деревушка, а слева через ручей - пелена тумана, мои предположения сбываются болото. Быстренько заходим в болото. Осока выше человеческого роста, растет на небольшой глубине.

Линию стрельбы и огней оставляем позади, на душе радостно. Ускоряем движение. Подальше от огня. Но очевидно наш шум в траве кто-то обнаружил и дал несколько очередей в нашу сторону, пули просвистели высоко от нас и чуть левее. Не снижая скорости и темпа вскоре мы оказались у реки. Ну, Федя, пей! Мы были уже километрах в двух от линии огня, уже не страшно.

Попили вдоволь, осмотрелись. По берегу реки стоят стога сена. В одном стогу - нора. Я полез в нору, думал найти что-нибудь поесть. Но, увы! Нора пустая.

Это было уже часа в два ночи 17 августа . Я сломал кол из стога, проверил глубину реки. Она была неширокая, правда глубокая. Решили вплавь переплыть, но как только мы в одежде окунулись в воду, нас потянуло ко дну. Не пойдет! Я разделся, переплыл половину речки и нащупал ногами дно. Хорошо! Борисов будет перебрасывать одежду, а я буду подбирать ее и относить на берег. Так и сделали. Выбрались на берег, выкрутили одежду. Я оделся, все мокрое, а ночь прохладная. У меня началась тряска - "зуб на зуб" не попадает. Борисов лучше себя чувствует - у него реглан, он быстрее согрелся. А меня трясет. И вот начинается новое испытание - непролазные кусты. Шаг ступишь и падаешь, часть лозняка срублена, внизу торчат кончики и ногам больно. Холодно, окоченел. У меня в руках пистолет, а я не могу пальцы разнять, так и топаю.

Наконец кусты закончились, идти стало легче. Вышли на поле, опять окопы, никого нет. Нашли бутерброды с маслом, хочется поесть, но они страшно пахнут. Впереди петух запел, идем на петуха, значит там наши, если петух уцелел. Прошли с полкилометра - деревушка.

Несмотря на усталость и тревогу, на душе радостно. Вышли на улицу, вся деревня спит, нигде ни души. Борисов плетется позади, я спешу, хочу согреться. В одном дворе гуси гогочут. Решил зайти в этот дом. Подошел, попробовал дверь в сенях - закрыта. Я ногой толкнул - открылась. Зашел в квартиру, в передней (столовой) на столе миска с квасом, лук и хлеб. Очень хочется поесть, но я сначала решил осмотреть жилье. Во второй комнатке на полу спят трое, я всмотрелся - все женщины.

Держа в трясущейся руке пистолет, разбудил крайнюю. Спросил кто в деревне немцы или красноармейцы? Она ответила, что были немцы, но их вчера красноармейцы прогнали. И тут уже все проснулись, одна из них была дочь хозяйки. Зажгли свет, керосинку. Тут в дверь заходит Борисов в реглане, надетом на нижнем белье, и сразу: - "Дайте, что-нибудь пожрать!" Это было так комично, что все рассмеялись. Мы объяснили, кто мы такие. Тут с печи слез какой-то старик, сказал с угрозой: - "Сейчас мы узнаем, кто вы такие..." и вышел из дома. Хозяйка принесла кувшин с молоком и хлеб, налила стакан. На вопрос можно ли нам пить молоко, ведь мы около четырех суток не ели, она сказала, что по стаканчику можно. Я выпил и спросился как бы мне согреться. Она мне предложила раздеться и лезть на печь, что я и сделал. Разделся на печи, остался в чем мать родила, укрылся кожухом и уснул. Борисов сидит ждет старика.

Проснулся утром часов в десять, никого в доме нет. Борисова тоже нет. Слышна стрельба, оделся, спустился с печи. Одежда вся страшно грязная, в ржавчине, ноги как колодки опухшие, почернели, еле передвигаюсь. В печи огонь, варится картошка. Вышел во двор, там в блиндаже сидят старик, старуха-хозяйка.

- Подожди, сынок, скоро картошка сварится, покушаешь.

- Нет, спасибо, а где Борисов?

Старик говорит:

- Я его отвел в санпункт.

Рассказал как туда пройти. Я потопал и вскоре вышел на дорогу. Встретил солдат наших, на вопросы мои не отвечают, все суровые, неразговорчивые. Шла полуторка с ранеными и меня пристроили на подножку, подвезли и сдали в санпункт.

Санпункт располагался в лесу. Меня встретил врач-полковник. Я ему рассказал кто я и как сюда попал. Он отдает приказ - отмыть под душем и переодеть в чистое белье. Тут же девушки подхватили меня и повели под полевой душ. Помыли меня, переодели и снова к полковнику повели. Пока я купался в душевой, у полковника была расстелена плащ-палатка, на палатке уже был подготовлен завтрак - суп гороховый с мясом. Подошел полковник, я ему объяснил, что у меня был большой перерыв с приемом пищи. Он меня выслушал и сказал - я вас понял, будем завтракать.

На ковре-самобранке было то же блюдо, плюс к этому он налил мне полстакана спиртного:

- Выпей!

Я засомневался. Он говорит:

- Пей!

Я выпил. Это был разведенный спирт. После выпивки я покушал "до отвала" и тут же уснул.

Сколько я спал трудно определить, но часиков в 17 я проснулся и обнаружил себя в спальном мешке, в том же лесу и на том же месте. Попросил пригласить полковника. Вскоре он появился и справился о моем состоянии. Я ответил - все хорошо.

- Ну вот, сейчас я буду задавать вам вопросы:

- Виден ли наш лагерь с воздуха?

- Нет.

- А если виден, то куда прятаться?

Рядом было распаханное плугом поле. Я говорю:

- В борозды!

- Все ясно. Сейчас подъедет автомашина и поедешь в санбатальон.

Я чувствовал себя после душа хорошо, ноги мои продизенфицировали каким-то лекарством - они стали мягче и послушнее. Подошла полуторка, вышла девушка шофер, предложила мне сесть в кабину. Машину нагрузили и мы поехали. У девушки в кабине - винтовка, я спрашиваю, зачем ей это нужно, ведь от линии фронта далеко? Ответ: "А вдруг десант - отбиваться".

Спросил ее, откуда она?

Отвечает:

- Из Витебска.

О, батюшки, землячка. Подъехали в санбатальон. Ну чем же тебя отблагодарить?

- Давай я тебе подарю свой пистолет, но ты мне дай справку, что я его сдал тебе.

- Хорошо!

Так и сделали. Она мне дала справку, а я ей отдал наган - он мне уже был не нужен.

В санбатальоне меня принял его начальник, дал распоряжение обмундировать. Одели меня в стиранную солдатскую форму, дали ботинки с обмотками и приказали отвезти в штаб армии.

Приехал в штаб армии, какой не знаю. Меня поместили в лесу в шалаше оперативного отдела. Покормили и я лег спать. А я очень любил поспать. Это было вечером 17 августа. Утром меня пообещали отправить в Вязьму, в штаб 43 САД. День прошел, никто меня никуда не отправляет. Второй прошел тоже. На третий день, 19 августа, приходит ко мне старший лейтенант и говорит поедете со мной. Я все исполняю, думаю, что поедем в Вязьму. Но не тут-то было. Он меня завез за колючую проволоку в какой-то каземат. Там были какие-то арестанты.

Я начал возражать. Он меня успокоил, говорит, так нужно. Здесь все проходят проверку, кто появится из-за линии фронта. Сели мы на пеньки срубленных деревьев, он спросил у меня при каких обстоятельствах я попал за линию фронта, кого и где встречал и говорит, ну вот и все! Сейчас я вас отправлю в Вязьму в штаб 43 САД.

Тут же подошла полуторка, идущая в Дорогобуж с грязным бельем и мы поехали. Приехали в Дорогобуж в прачечную. Там были одни девушки. Они нас встретили, разгрузили белье. Меня умоляли остаться на несколько дней, но подошла автомашина полевой почты и меня забрали. Машина следовала в Вязьму. Поздно вечером мы прехали в Вязьму и меня отвезли на аэродром Двоевка в штаб 43 САД.

Меня в землянке принял генерал-майор авиации Захаров, командир нашей дивизии, известный летчик-истребитель. Пригласил в свою землянку, мы поужинали с пивом и он уложил меня спать. 20 августа утром Захаров меня разбудил и говорит, готовься к вылету, тебя отвезут в полк. В это время девятка ПЕ-2 возвращалась с боевого задания. Он скомандовал по радио одному самолету приземлиться, и говорит мне:

- Садись в кабину радиста этого самолета и тебя отвезут на аэродром Темкино в твой полк.

Мы прилетели в Темкино в обед. Меня высадили и я, не зная расположения, как-то сразу попал в столовую, где обедал наш летный состав (столовая на опушке леса под тентом из брезента).

Я вошел в эту столовую и тут меня заметили и подняли крик:

- Явился, "бессмертный кащей!"

Я ведь уже дважды возвращался из немецкого тыла, и оба раза невредимым!

После обеда меня вызвал командир 13 СБАП капитан Богомолов, выслушал меня и рассказал, что Борисова на самолете, прямо с передовой отправили в госпиталь, а мне предложил поехать в прифронтовой дом отдыха.

Конечно, я не возражал и вечером уже был в доме отдыха. Он был рядом с аэродромом. В доме отдыха, кроме меня, находился только один старший лейтенант, фамилию его уже не помню, а мест там было человек на пять-шесть. Жили мы там отлично, давали нам по 100 грамм, питание и условия отличные.

Весь день мы занимались грибными делами. А грибов здесь была уйма. Повар их искусно жарил, парил и мы жили припеваючи, пока роскошь нас не заела и мы не начали ходить на танцульки в поселок на железнодорожной станции Темкино.

Начали нарушать распорядок дня и это дошло до командования. Приехал наш комполка и забрал нас:

- Хватит, не можете вести себя, давайте работать.

Вечером приехали в полк и тут же мне поставили задачу - ночью с капитаном Давыдовым и стрелком-радистом Арбузовым нужно полететь и уничтожить бронепоезд. Мы полетели (первый мой ночной полет на боевой вылет). Ночь была светлая, в указанном районе нашли бронепоезд, все тихо-спокойно, мне так понравилось, вот это боевое задание - как в мирное время, истребителей нет, зенитки молчат. Видно только как из бронепоезда вылетают выхлопы выстрелов на восток, стреляют по нашим. Прицелился, бросил бомбы, выхлопы прекратились, вроде подавили. Обо всем по возвращении доложили и улеглись спать.

Утром следующего дня (это было в начале сентября) с подъемом наша эскадрилья улетела на другой аэродром, то есть на тот же аэродром откуда мы и прилетели (Климово). Но так как у меня не было экипажа мне приказали добираться эшелоном вместе с наземными службами.

У Полбина

Здесь я хочу остановиться на общей обстановке на Западном фронте. В начале августа 1941 года немецкие войска встретили на рубеже Рославль - Смоленск Великие Луки сильное сопротивление наших войск. В результате немцы понесли большие потери и приостановили наступление по линии Ельня, Ярцево, Демидов, Духовщина, Пенженские озера и перешли к обороне, а например, город Ельня в результате контрнаступления наших войск был занят нашими войсками. Вот в такой общей обстановке и проходила моя боевая деятельность с 8 августа по 12 сентября 1941 года.

12 сентября 1941 года экипажи улетели, а я вместе с техническим составом на автомашинах уехал в город Вязьма. В Вязьме остановились в гарнизонной гостинице. Пока решался вопрос, когда нас погрузят в эшелон на Ржев, нас приняла хозяйка гостиницы, разместила. А сама поспешила домой, где оставила трех своих маленьких детей. В этот момент на Вязьму налетели шесть Ю-88. Это был второй случай на фронте, когда я попал под бомбы, своими глазами видел как падают бомбы с самолетов. Население и наши соседи прячутся в щели, убежища, а я, зная баллистику авиабомб, залез на крышу какого-то сарая и наблюдал куда падают бомбы. Они падали где-то в городе, в центре, а мы находились под немецкими самолетами, и я видел, что они с учетом сноса, не могли попасть в нас. Примерно через сорок минут прибежала хозяйка из дома и с криком и плачем сообщила, что бомба попала в ее дом и похоронила под обломками детей и все это сгорело. Нам было очень жалко погибших детишек и хозяйку, на которую с неба свалилось такое большое горе.

Вскоре, через пару дней нас погрузили в эшелон и 17 сентября мы прибыли на железнодорожную станцию Панино, вблизи которой находился наш новый, теперь уже 150-й авиаполк, в котором я провел основную боевую работу на фронте. Командиром авиаполка был майор Полбин И. С.

Тут же по прибытии меня зачислили во 2-ю авиаэскадрилью. Командиром эскадрильи назначили прибывшего из госпиталя капитана Борисова Федю, штурманом эскадрильи Трофименко (мой однокашник по училищу), комиссаром эскадрильи стал старший лейтенант Черняков. Меня включили в экипаж Виктора Юдина. В 134 СБАП до войны Юдин был одним из лучших летчиков, но в войну себя проявил себя слабаком, трусил.

150 БАП на фронте находился с июля 1941 года. Этот полк изрядно пощипали и нас прислали во 2-ю эскадрилью на пополнение. Мы приступили к боевой работе.

Жили мы уже не в палатках, а на квартирах в деревне Панково, по-эскадрильно. Летали редко - один вылет в день. Витя Юдин был очень обрадован, что я попал к нему в экипаж, зная, что я опытный штурман.

Кстати с 1 сентября приказом Наркома обороны СССР члены экипажа летчик, штурман - были уже лейтенанты, а штурман не бомбардир, а "штурман", так как отменили приказ Тимошенко No 0362-40 года. Итак мы летали до 2 октября 1941 года.

2 октября немецкие войска начали свое генеральное наступление на Москву. Они двинули на Москву все резервы, подготовленные за период затишья. Нашу авиацию бросили на скопление немецких войск в район Демидово, Духовщина. Тут мы уже летали по 2 - 3 раза в день. Особенно на Духовщину, где был штаб восточного фронта немцев.

Хорошо запомнился один из вылетов. Подлетаем к Духовщине, на подлете картина: наши самолеты ДБ-3ф, раньше нас ушедшие на бомбежку, не долетая до цели, были атакованы истребительной авиацией немцев. У нас на глазах падают горящие самолеты, в воздухе множество парашютов - это летчики из сбитых самолетов. ХЕ-113 расстреливают их в воздухе. Мы упрямо лезем в облака разрывов зенитной артиллерии на Духовщину. Картина ужасная. Но мы дотопали до цели, прицелились - сбросили бомбы и легли на обратный маршрут.

ХЕ-113 и нас пощипали, мы потеряли три самолета, и несколько членов экипажей были ранены. На базу, аэродром Климово, вернулись с потерями.

Немцы очень стремительно наступали, и уже на третий-четвертый день они были у Вязьмы. Но и мы их долбили с воздуха. В одном из вылетов вышли от цели на Сычевку (она была еще не занята противником). Нас интенсивно обстреляла наша же зенитная артиллерия. Мы это поняли по цвету разрывов зенитных снарядов. У немцев разрывы черные, у наших - седые. Все обошлось благополучно, но уже над нашей территорией истребители немцев сбили наш самолет, экипаж лейтенанта Щербины. Я видел, что их самолет со шлейфом черного дыма пошел с резким снижением к земле. Они сели, но очевидно погибли, ибо о них не было никаких известий.

Таким образом из 9 самолетов в нашей второй эскадрилье осталось пять. Особой дружбы с 1-й эскадрильей 150 БАП у нас не было. Мы базировались на южной стороне аэродрома, а первая - на северо-восточной. Там же находился и штаб полка. 1-я эскадрилья работала в основном ночью, а мы днем. Мы им завидовали. Ночные полеты - это прогулка. Потерь у них не было. Вот только экипаж старшего лейтенанта Жолудева после выполнения задания заблудился и произвел вынужденную посадку на территории противника. Мы об этом ничего не знали. Рассказал нам об этом И. С. Полбин.

После полетов у меня было любимое развлечение. Я разводил на опушке леса костер, вокруг собирались ребята и мы травли баланду, а после ужина расходились спать.

Однажды к нам приехали артисты и вечерком, день был пасмурный, мы собрались на концерт. Было пиво. Помню я выпил кружку пива, и мы пошли на концерт. И только начала петь Шульженко, как ко мне подбежал посыльный и передал, что меня вызывают на КП полка. Я быстренько побежал туда. На КП были командир полка Полбин И.С., начальник штаба полка капитан Фомин и командир нашей эскадрильи Борисов. Ставят боевую задачу - полететь на разведку: разведать участок Белый - Витебск, лететь на высоте 8000 метров и сфотографировать дорогу. Прикрытия не будет.

На наш самолет поставили фотоаппарат, ну и, соответственно, подвесили 6 соток, чтобы мы после разведки нашли цель по своему усмотрению и нанесли по ней удар. Я шустро забрался в самолет, кислородная маска и кислород на мне. Запустили двигатели и полетели. В районе маршрута ясная погода. По дорогам маршрута движутся сплошные колонны немцев. Я включил фотоаппарат, над перекрестком дорог сбросил бомбы и мы возвратились домой. Такой высотный вылет у меня был впервые. Одна была неприятность, это наверное от пива, у меня пучил живот, прямо его раздувало.

На другой день произошли перемены в составе экипажей. Меня назначили в экипаж лейтенанта Демченкова штурманом (его штурман лейтенант Рычагов был легко ранен и его отправили в госпиталь). В экипаж Юдина назначили штурманом Щербакова Сережу. Ну а то, что я иногда летал с Борисовым, то было ясно, Борисов очень любил со мной летать. Ему нравилось мое хладнокровие и спокойствие в полете. Он мне сам говорил: - "Смотрю на тебя, на твое спокойствие и мне не страшно".

Время шло, немцы быстро продвигались на восток, а погода как на зло была плохая, дождик, облачность низкая - мы сидим, не летаем, а немцы уже подходят к городу Рубцово - это недалеко от Ржева. Где-то 10 - 11 октября ко мне, когда я брился в палатке у парикмахерши, прибежал посыльный и передал, что меня срочно вызывает И.С. Полбин. И я, намыленный и уже частично побритый, все бросил и побежал на КП.

Филя Демченков уже был там. Нам ставят боевую задачу - полететь к Рубцову. Там остановилась на заправку танковая колонна. Надо разбить и зажечь цистерны, а после этого наши экипажи будут бомбить танки. Погода очень плохая, низкая облачность, дождик. Быстро взлетели и легли на курс. Я говорю Филе: мы зайдем на дорогу с тыла, затем пробьем облачность и сделаем свое дело. Филя со мной согласился. Стрелок-радист был Макаров Сергей, залихватский такой парень, прямо хулиган. Я ему дал указание над колонной открыть по моей команде кинжальный огонь из пулемета. Взлетели и пошли на задание по продуманному маршруту. Сначала шли в облаках, потом пробили облачность и вышли к Белому. Дальше уже летели под облаками на высоте 50 метров в сторону Рубцова. Немцев на дороге - видимо-невидимо. Внизу все спокойно. Видимо немцы никак не ожидали, что в такую погоду могут летать русские самолеты. Вдали уже просматривается Рубцов. Увидел бензозаправщики, командую стрелку: - "Серега, руби!", а сам сбросил бомб с замедлением на колонну. Филипп держит курс по дороге, а мы с Сергеем лупим по немцам из пулеметов. Бомбы на такой малой высоте ложатся точно по колонне. Сергей кричит по СПУ: вижу взрывы цистерн, горят автомашины. Наш самолет подбрасывает взрывными волнами. Дело сделано. Филя тянет штурвал в облака и через 15 минут мы уже дома. Доложили обо всем. Тут же наши одиночные самолеты пошли добивать фрицев. Все экипажи нашли цель по горящим цистернам и подтвердили нашу работу.

И. С. Полбин одобрил нашу работу и в этот день мы уже не летали отдыхали. Филя говорит: давай, Коля, мы будем летать с тобой в такую погоду и охотиться за фрицами в его тылу. Я ответил, что это будет отлично. Это же наслаждение - убивать немцев, когда они нас не ожидают. И. С. Полбин выслушал нас и одобрил нашу идею. И с этого момента для нас не было нелетной погоды. Кстати после этого полета мы привезли 75 пробоин в самолете. Были среди них и осколочные от своих же бомб. Сутки авиатехники ремонтировали наш СБ No 7. Технический состав ночевал в шатрах у самолетов.

12 октября утром нас подняли по боевой тревоге. Прибыли железнодорожники и сообщили, что в двух километрах от нас немцы! Команда - по самолетам! Перелетаем в Калинин!

Я с Филиппом подбежал к самолету. Авиатехник Пашков доложил о готовности. Запустили моторы и пошли на взлет. Взлетая в панике лейтенант Давыдов столкнулся с самолетом на другой стороне аэродрома, в результате возник пожар. Мы взлетели и через полчаса были на аэродроме Мигайлово (город Калинин). Раннее утро, погода, как назло, была отличная, солнечно, ясно.

Там нас уже встретил И. С. Полбин, указал стоянку и приказал быть у самолета. На аэродроме была множество самолетов: ПЕ-2, И-16 и много других. Я зарылся в чехлы под самолетом и уснул. Проснулся, когда меня разбудил Филя и мы пошли на обед. Здесь никакой войны не было, - в столовой пиво, все мирно, прекрасно, чисто, весело, шутки-прибаутки. Вечерком, часиков в 17 отдельные экипажи полетели на боевое задание. Мы остались на аэродроме.

Только взлетели наши экипажи и тут же на аэродром произвели налет немецкие "юнкерсы". Правда быстро взлетели наши истребители и не допустили прицельного бомбометания. Немцы побросали бомбы где-то на окраине.

Вечером мы пошли на ужин. Поужинали с пивом. В клубе - танцы. Я остался с Сергеем на танцах, а Филя пошел к самолету. После танцев мы пошли спать в каменный жилой дом в гарнизоне рядом с самолетной стоянкой. И вдруг ночью, часа в в два - шум, гам - немцы! Мы бегом к самолету. Тут же подъехал Полбин и рассказал, что несколько наших красноармейцев доложили о том, что из Старицы к нашему аэродрому движутся немцы. Полбин приказал нам взлететь, отбомбиться по немецкой колонне и произвести посадку в Клину. Полетная карта была только до Калинина. Филя, полетели!

Взлетели, ночь была лунная, вышли на дорогу Калинин - Старица на высоте 4000 метров. Видно как из-за Волги нас наводят на цель сигнальными ракетами.

- Филя, разворот!

Мы развернулись, я открыл люки, приготовился к бомбометанию. Ясно и отчетливо различаю колонну, нажимаю на сброс. Бомбы полетели и тут же на земле зарево, осветило все даже в кабине самолета. Хорошо врезали! Потом ориентируясь по дорогам, без карты, прилетели в Клин. Аэродром затемнен - ни посадочных знаков, ни огней. Но Филя мастерски посадил самолет. Мы закончили пробег и увидели справа фонарик с условным знаком: "Сюда". Зарулили на стоянку, выключили двигатели. Встречающий говорит, - сидите в кабинах и ждите указаний. Я в своей кабине "бай-бай" до утра. Это было уже 13 октября.

Наконец полк собрался. Кое-кого еще не было. В обед поступило указание перелететь нашему полку в район Кимры в пяти километрах от города на полевой аэродром. Перелетели. На аэродроме были готовы к нашему приему: капониры из веток и земли, общежитие для личного состава, столовая и обед. В первую очередь подсчитали сколько людей прибыло, и кто что знает о личном составе после "варфоломеевской ночи". На месте оказались экипажи Полбина, Демченкова, Курбасова, Преснякова, Юдина, Романенко, Юрьева и Ушакова. Экипаж Андрея Хвостунова, не долго думая, махнул к нему домой в Вязьники и прилетел в полк на следующий день.

Таким образом в полку было 9 самолетов с экипажами. Нас накормили и разместили для отдыха. Через несколько дней прибыли и наземные службы. Сашу Казакова, Борисова, штурмана эскадрильи Трофименко, комиссара эскадрильи Чернакова и других привез на полуторке Назаров. Сначала из Калинина в Клин они шли пешком, но потом разжились машиной. Она была оставлена кем-то на обочине перевернутая. Общими усилиями ее привели в порядок и остаток пути преодолели быстро.

На следующий день, 14 октября, мы были на аэродроме у самолетов. От нечего делать охотились на мышей, а их было много. Мыши залезали в самолет, и, случалось, выводили его из строя - перегрызали электропроводку. Охота эта привела к ЧП. Мышь выскочила из самолета и побежала в капонир. Я стоял с заряженной ракетницей и увидев мышь, выстрелил. Убил мышь или нет, не знаю, но капонир поджег. А в капонире стоял самолет. Забегали, засуетились, а сделать ничего не можем. Выкатить его втроем невозможно, а огонь уже к самолету подбирается. Хорошо, что прибежали соседние экипажи и вместе с ними мы с трудом выкатили самолет из горящего капонира. Пока толкали, я седым стал от волнения. Отругали меня, конечно, крепко, но серьезно наказывать не стали. Рука у начальства не поднялась. В то время я был в полку на своем месте надежный штурман и хороший вояка.

Во второй половине этого же дня на аэродроме приземлился Миг-3 и подрулил к нашему самолету. Это был капитан Хлусович, заместитель командира 180 ИАП, который много раз прикрывал наш полк. Они сидели на аэродроме Ерши ближе к линии фронта за Волгой. 14 октября авиаполк потерял связь с окружающим миром. На свой страх и риск решили перелететь в Калинин. Он с командиром полка вылетел на разведку. Прилетели в Калинин, сделали круг. Аэродром пустой, но лежат посадочные знаки. Решили садиться. Первым сел командир полка майор Сергеев, а Хлусович сделал еще один круг. Отчетливо видит Сергеева, видит как к нему подошли люди, он кому-то докладывает. Сел и он. Подрулил, выключил двигатель. Сидит и удивляется, почему Сергеев стоит на месте и не вылезает из самолета. В это время к Хлусевичу подбежал "полковник" в нашей форме и заговорил, но не русском языке, а на немецком: - "Шнель, шнель..." Стало понятно, что аэродром уже занят немцами и они, приземлившись на нем, попали в ловушку. Хлусевич оворит немцу: - "Момент, момент..." - а сам шприцует двигатель для запуска. В это время "полковник" вскочил на плоскость с пистолетом и бросился к кабине. Хлусович, своим пистолетом, который предусмотрительно достал из кобуры, внезапно врезал этого "полковника" по голове Да так сильно, что свой пистолет у него выпал из рук, а пистолет немца, когда тот от удара потерял сознание, упал в кабину Хлусовича. Мгновенно запустил двигатель, дал по газам и с места взлетел. Тут же передал по радио ситуацию идущим сзади группам своего полка. Встретил на пути наш аэродром и произвел посадку.

Потом, когда освободили Калинин, очевидцы рассказали, что Сергеева долго мучили и потом расстреляли. Нашли мы его в декабре после освобождения Калинина и похоронили в братской могиле, вместе с другими убитыми нашими воинами.

* * *

Полк вновь приступили к боевой работе. Бои шли уже в непосредственной близости от Москвы. Первая забота - это разведка, где же немцы?

Наш экипаж на бреющем полете был послан Полбиным разведать все дороги и определить как далеко и где находится противник. Все было сделано. Я в это время уже был мастер, Филя только успевал выполнять мои сигналы по световому табло: "влево", "вправо", "прямо", как договорились на земле. Задание выполнили отлично, все установили, донесение пошло высшему командованию. Погода в это время не баловала. Качество разведки понравилась командованию, и мы стали каждый день утром летать на разведку, на малой высоте и в плохую погоду. Разведка это очень сложный и опасный вид боевой работы, ведь летит один самолет без прикрытия истребителей.

Вскоре, когда собрались все остатки летного состава мы перелетели на другой аэродром - Борки. Это южнее Кимров. Аэродром был всепогодный, с бетонированной взлетной полосой. Расквартировались в деревне Теплица. Вечером в свободное время забивали "козла". Вот и все развлечения.

Обстановка на Западном фронте была ужасная. Мне как разведчику, это было виднее всех. Все дороги, ведущие на Москву были забиты колоннами танков и другой техникой немцев. Наших войск видно не было.

К нам на аэродром посадили и истребителей для прикрытия нашего полка. Они очень добросовестно выполняли свои обязанности. Когда они нас прикрывали мы потерь не имели. Но в плохую погоду они не летали и мы часто летали без прикрытия. Особенно было тяжело в конце месяца. Немцы уже заняли Волоколамск, выходили на ближние подступы к Москве. Интересно, что мы не теряли самообладания и были почему-то уверены, что Москву не сдадут. Все мы верили, что Сталин не допустит сдачи Москвы, - он же сила, умница, и видит далеко.

7 ноября нас подняли в 7.00. Поставили задачу нанести бомбовый удар по полевому аэродрому Волоколамск. Приехали на аэродром - снег валит, "ни зги не видно". Посидели до 10.00, послушали Москву по радио. Передавали репортаж о параде на Красной площади. Где-то в полдень, Полбин построил полк и зачитал приказ о награждении личного состава полка орденами и медалями.

Из тех, кто находился в строю, награжденных было всего пара человек. Остальные награжденные находились в тылу, в Переяславле-Залесском. Экипажи, оставшиеся без самолетов ("безлошадники"), ждали там переформирования.

- Поздравляю с награждением! - провозгласил Полбин.

- Ура, ура! - крикнули несколько голосов.

Видя наше разочарование, Полбин сказал, что ожидается более солидный список, и отдал команду разъехаться по квартирам, объявив, что боевой работы сегодня не будет.

Приехали мы на свою квартиру. В ней жили Борисов, я, Демченков, Корбасов, Юрьев, Жмурко и еще не помню кто, но нас было человек восемь.

Борисов говорит:

- Сейчас будем праздновать.

О чем-то переговорил с хозяйкой, затем вносит ящик водки и говорит:

- Это тебе, Коля. Я тебе обещал литр, за то, что ты меня вывел из окружения к своим, а ставлю ящик.

Хозяйка притащила целый таз жареных кур, переложила их на большой стол и мы принялись праздновать.

Погода не улучшалась, и мы отдыхали до 10 ноября. Когда облачность наконец-то рассеялась, мы пошли сначала на разведку, а потом и на боевые полеты. Летали очень часто, по 3 - 4, а иногда и по 5 раз в короткий зимний день. 1-я эскадрилья работала также ночью. У нас во второй эскадрилье было пять самолетов, а у них четыре.

Мы наносили удары по районам Дорохово, Ново-Петровскому, Волоколамску, Истре, Лотошино и многим другим пунктам Подмосковья.

* * *

Однажды во второй половине ноября, нас с Филей послали на разведку в район Волоколамска. Нужно было обнаружить КП немцев. Полетели как всегда с бомбовой загрузкой. Нашли какое-то непонятное круглое белое полотнище и красный крест на нем. Что это было не знаю, но мы об этом доложили командованию по радио. На обратном пути напоролись на "Хеншель-126" - немецкий корректировщик.

- Филя, давай собьем "Хеншеля", - предлагаю я.

- Давай!

- Маневрируй, подводи его под мою спарку.

Филя лавирует, я прицеливаюсь и луплю по "Хеншелю"очередь за очередью. Совсем вплотную подошли, а он все вертится. Я и по трассе луплю, и в прицел, никак не падает. Вижу по нам начала стрелять зенитка, я включил сбрасыватель бомб, сбросил на зенитку бомбы, а сам к прицелу. И все-таки "Хеншель" пошел к земле и больше мы его не видели.

Только прилетели домой, а нас уже поздравляют со сбитым. Оказывается наши наземные войска, наблюдали этот бой, видели, что наш самолет СБ сбил "Хеншеля" и позвонили в полк. За этот "Хеншель" я получил 1000 рублей в качестве законного вознаграждения.

Еще раз повторяю, что кому-кому, а нам с Филиппом работы было по горло, так как мы летали в любую погоду, поэтому в день часто вылетали по пять раз.

Однажды после возвращения с задания подходит к нам наш секретарь партбюро старший техник-лейтенант Пашков и говорит мне с Филиппом, чтобы мы написали заявления о приеме в кандидаты в члены ВКП(б). Мы написали, а через три дня нам вручили кандидатские билеты. Ни заседания партбюро, ни собрания не было.

В это время произошел несчастный случай: комиссар эскадрильи старший лейтенант Черняков и штурман эскадрильи лейтенант Трофименко в плохую погоду полетели на боевое задание в район Волоколамска. После бомбометания ушли в облака, перелетели линию фронта в облаках и в районе станции Чисмена пробили облачность над станцией. Наши наземные войска, увидев самолет, открыли по нему ружейно-пулеметный огонь (высота была метров 50) и сбили его. Экипаж погиб. Вот что значит "у страха глаза велики". Там их и похоронили незадачливые стрелки.

Во второй половине ноября 1941 года немцы усилили свои наступающие войска, потеснили наши обороняющиеся части и подошли к городу Клин.

Вот здесь нам работы хватало. Делали по 4 - 5 вылетов за светлое время суток. Летать было близко, нам быстро подвешивали бомбы, мы их сбрасывали на немцев и летели за следующей партией бомб.

Помню такой эпизод: немецкие войска входили в Клин, погода была плохая. Мы полетели одиночным самолетом. Как обычно в такую погоду, зашли в тыл к немцам, а потом с разворотом на 180 градусов вышли к дорогам, ведущим в Клин. В 10 километрах западнее Клина была развилка дорог, ведущих в город, и на этой развилке мы обнаружили большое скопление танков, самоходок и пушек. Работаем! Демченков выдерживает курс над дорогой, я включаю бомбосбасыватели на автоматический сброс бомб с интервалом 50 метров, а сам берусь за спарку. Макаров тоже лупит со своего "кинжального". Сергею Макарову с задней сферы все видно и он кричит: "Ох, здорово, как в кино!". Бомбы рвутся в колонне... Взрывы, пожары, свалка и паника у немцев. Весь боезапас израсходовали, а было 1800 патронов. Макаров докладывает - ранен в кисть руки, а потом кричит: "Нет! нет! Не ранен!..." Он поймал пулю на излете, когда мы были уже в облаках и летели домой. Оказывается пуля пробила фюзеляж самолета, попала ему в руку, ударила и застряла уже обессиленная. Вот было смеху! Мы привезли очень много осколков в самолете и в этот вечер перелетели подальше в тыл на аэродром Нерль, а на старом месте остались только истребители.

Обстановка на фронте остается сложной. Мы работаем ежедневно от темна до темна, первая эскадрилья работает ночью. В полку осталось пять самолетов: в первой эскадрилье - два самолета, в нашей второй - три. Потом добавили один ПЕ-2, где он сидел я точно не знаю. Он ходил только в дальнюю разведку и только в хорошую погоду.

В этих ноябрьских боях мы потеряли экипаж Курбасова со штурманом Жмурко и радистом. Их сбили в районе Ново-Петровского. Они сели на живот, сожгли самолет и попали к партизанам, где партизанили до прихода наших войск в декабре 1941 года.

Вот еще один любопытный эпизод. Как-то в плохую погоду уже с аэродрома Нерль нам ставят задачу: на аэродроме Калинин сосредоточилось много немецких самолетов. Нужно произвести налет, пощипать их. Летим тремя экипажами Демченкова, Назарова и Юрьева (который был старшим). Юрьев такой здоровый шутник и балагур, я его называл "ромштекс" за слишком широкое и полное лицо.

Идея была такая: взлетаем, собираемся над своим аэродромом, входим в облака, плотненьким строем идем за реку Тверца. Около города Калинина пробиваем облачность и внезапно с тыла штурмуем аэродром. Демченков и Назаров - летчики ГВФ, в облаках летают хорошо. Ведущий экипаж - мой. Все сделали по плану. Вышли на аэродром на высоте 600 метров. Самолетов там тьма. Прямо без прицела с ходу начали их бомбить и поливать пулеметным огнем. Зениток мы даже и не видели. Отштурмовались и в облака, домой.

Назаров удержался за нами, а Юрьева не видно в облаках. Пришли домой, а Юрьева все нет и нет. Значит сбили. Все расстроились, - жаль Сашку. И вдруг минут через 30 появляется Сашка над аэродромом.

После посадки рассказывает:

- Над целью я оторвался от вас и, когда вы вошли в облака, потерял. Полетел один. В облаках никогда не летал, никак курс не могу взять на свой аэродром. Выскочу из облачности - опять аэродром Мигалово, зенитки лупят. Ухожу опять в облака. Снова выйду - снова Мигалово, снова зенитки. Так вертелся минут 15, а потом плюнул, ушел на бреющем и прилетел домой. Вот, наверное, немцы думают, какой русский ас! Издевается над ними, ну и смельчак!

После его рассказа было много смеха и радости за него.

Очень много мы летали на обслуживание в тылу у немцев частей кавалерийского корпуса генерала Доватора в районе Волоколамска и Рузы. Сбрасывали боеприпасы, сухари, консервы. Летали туда ночники и я с Филиппом, так как погода была плохая. Нужно было отыскать этот район и сбросить все в определенную точку, точно туда где нас ожидали.

Как-то прилетел комиссар нашей авиадивизии полковник Ехичев. Подъехал к нашему самолету, подозвал меня с Филиппом и вручил обоим ручные часы. Это, говорит, награждает вас командующий фронтом за хорошую работу по авиационной разведке противника.

На часах была выгравирована надпись: "Герою Отечественной войны за мужество и отвагу от командующего Западного фронта". Ну, что же, приятно. Только надписи были безымянные. Это нас огорчило и мы этой награде серьезного значения не придали. Потом он нас поздравил с награждением орденами "Красного Знамени". Это было для нас неожиданностью, мы как-то о наградах не думали и не мечтали. Какие там награды, когда Родина в опасности.

Вскоре подъехал Полбин и говорит: командующий фронтом просит разбить мост через канал у города Дмитров. Он сам полетит ведущим, я с Филей - ведомые. Взлетели и пошли бомбить мост. Уже на подлете к цели радист Полбина - старшина Масюк, сообщает: отставить задание, приказано работать по запасной цели Степанково. Все это он принял по радио от командования фронта. Отбомбились мы в тот раз по Степанково. Дело в том, что передовые части немцев форсировали канал и двинулись на Пушкино, но натолкнулись на наши резервы и были снова отброшены за канал и этот мост пригодился для наших резервных войск, которые готовились к контрнаступлению.

В начале декабря немцев приостановили и мы снова собрались перелетать в Борки. В те дни к нам на аэродром пришел какой-то штатский человек и попросил И. С. Полбина разбомбить его дом в районе Яхромы. По его словам это был один из лучших домов в деревне (название деревни я не помню). Там, говорит, разместился штаб немецкого восточного фронта во главе с фельдмаршалом фон Боком. Полбин загорелся. Позвонил вышестоящему командованию. Получил "добро" на вылет и принял решение идти звеном и разбить этот дом.

Три экипажа - Полбина, Демченкова и Гаврика (из 1-й эскадрильи) полетели на высоте 300 метров, нашли эту деревню и дом и отбомбились по нему. Результатов долго не было слышно. Только когда наши войска освободили эту деревню нам сообщили, что фон Бок уцелел, но многих офицеров из его свиты мы все же убили.

* * *

5 декабря наши войска пошли в контрнаступление, начали теснить немцев на запад и очищать Подмосковье от этой нечисти.

Помню, как-то Полбин вызвал меня на свой КП и говорит, что наши войска подходят к Клину, но в 700 метрах от населенного пункта Рогачево встретили сильный огонь немецкой артиллерии, который не дает продвигаться вперед. Наземные войска просят подавить эту батарею. Давай, Коля (он никогда так ко мне раньше не обращался), возьмись за это, даю вам еще пару самолетов, прикроем истребителями, найди эту цель и умненько подави.

Я посмотрел обстановку, нанес на карту, отметил ориентировочно место этой батареи, и не совсем уверенный в успехе, пошел к самолету и рассказал Филиппу о задаче. Сели в самолет, бомбы подвешены по 8 ФАБ-100. С нами летят Назаров и Юрьев с экипажами. Мы взлетаем и плотненько идем к цели. Я предупредил, что бомбы ведомым экипажам надо сбрасывать по отрыву бомб от нашего самолета. В Борках к нам подстроились два истребителя - старший лейтенант Долгушин и Макаров. Подлетаем к Рогачеву, отчетливо его вижу. Приготовил прицельные данные и определяю цель. Обнаружил, что в 700 метрах от Рогачева виднеется какой-то мысок, усыпанный воронками нашей артиллерии и идет перестрелка. Что-то неладное, коль этот мысок не могут взять. Давай, думаю, рубанем по нему. Прицелился и дерганул по две бомбы с интервалом 30 метров. За мной бросили бомбы и ведомые. Прилетели домой, я доложил, что сбросили бомбы 700 метров восточнее Рогачева и мы пошли отдыхать. Пошли в лес, разожги костерок...

На другой день утром подъехал Полбин и зачитал нам телеграмму: "Вчера в 15.30 три самолета СБ разбили батарею противника и тем самым обеспечили нашим войскам продвижение на Клин. Примите благодарность летчикам от наземных войск."

Вот это здорово! Вскоре Клин и Калинин были взят нашими войсками.

Немцы в панике отступают, бросают технику. Мы летаем как на полигон дороги забиты немцами, только движутся не на восток, а на запад. Морозы сильные, немецкие самолеты не летают, у них нет антифриза.

Тут и капитан Борисов, наш комэск говорит:

- Коля, слетай со мной. Я поведу звено, а штурмана эскадрильи нет.

Полетели. И тут я увидел, как он боится летать. Подлетаем к цели, слабо бьет зенитка, очень слабо. Он надулся, красный весь и кричит: - "Бросай бомбы!" Я отвечаю, что цели еще нет в прицеле, а он все торопит и торопит. Вот тебе и командир эскадрильи... Конечно, я свое дело сделал и задачу мы выполнили успешно. Но я обо всем рассказал Демченкову и Назарову. Они отозвали Борисова в сторону и по-своему поговорили с ним, о чем потом рассказали мне.

В эти дни мне присвоили звание старшего лейтенанта и назначили штурманом звена, а это значило, что по всем правилам мы с Филей должны были расстаться, он ведь не был командиром звена. Но Филя заявил, что он будет летать только со мной.

Это были последние мои боевые вылеты в битве за Москву. По данным штаба полка я совершил под Москвой, начиная с Климова, 168 боевых вылетов. Это, конечно, много. В среднем по два вылета в день.

* * *

Несколько слов о командире экипажа. Командиром экипажа бомбардировщика всегда назначали летчика. Но исходя из моего опыта боевой работы, я с этим не согласен. И, пожалуй, я прав. Летчик - это водитель самолета. Посудите сами: огневых средств он не имел, самолетовождением не занимался, даже полетной карты не имел. Имел для приличия карту в планшете и все. Бомбометанием он тоже не занимался и имел самое тусклое понятие, как надо анализировать погоду и выбор маршрута. Летчик всегда полагался на штурмана и в полете был послушной слугой штурмана. Вот, например, Филипп Трофимович Демченков. Летчик он, безусловно, классный. Но его дело взлететь, выдержать режим полета, указанный штурманом, пролететь в облаках с выдерживанием заданных мною условий, посадить самолет в сложных метеоусловиях днем, а иногда и ночью. Остальное его не касалось - все делает штурман и все боевые успехи экипажа зависят от него. Поэтому, по существу, командир экипажа в бомбардировочной авиации это понятие относительное и совсем себя не оправдывает. Ведь в танковых войсках, например, командир танка не водитель, он руководит ходом боя, то, что делает, например, штурман самолета, команды которого летчик выполняет безоговорочно, иначе успеха не будет. Так вот и делал, например, Ф. Т. Демченков. Вот почему, когда я с ним слетался, он категорически возражал летать с кем-либо кроме меня. Дело доходило даже до скандалов с командованием. Когда меня назначили штурманом звена и я должен был летать с командиром звена капитаном Гавриком, он пошел к И. С. Полбину и со скандалом вынудил Полбина пойти на попятную. Ну а то, что я был мастером самолетовождения и бомбометания, я узнал из книги Л.В. Жолудева "Стальная эскадрилья".

"Настоящими мастерами самолетовождения и бомбометания стали Иван Сомов, Николай Пантелей и Федор Фак. Первый из них был удостоен ордена Ленина и двух орденов Красного Знамени, остальные награждены двумя орденами Красного Знамени. Некоторых из наиболее отличившихся в боях летчиков и штурманов командование представило к званию Героя Советского Союза". (Жолудев Л.В. Стальная эскадрилья. - М.: Воениздат, 1972) - Hoaxer.

* * *

Наш полк уже "обезлошадился". У нас осталось четыре самолета и мы в первой половине января 1942 года перебазировались в город Калинин на аэродром Мигалово. Демченкову и мне И. С. Полбин дал десять дней отпуска и мы с Филей 16 января поехали в Москву к его сестре и брату. Филя за 100 боевых вылетов получил вознаграждение 5000 рублей (его давали только командиру экипажа).

Ехали в Москву двое суток на перекладных (попутных автомашинах), железная дорога еще не работала. Мороз был ужасный.

Филя с сестрой пошли на рынок, купили теленка и мы целую неделю бузовали, ели, пили какое-то розовое вино, ходили по кинотеатрам и отсыпались. У меня в кинотеатре "Ударник" вытащили из планшета 1500 рублей и я полностью был на иждивении Филиппа. Он меня принял с удовольствием, как боевого друга.

Во время нашего пребывания в Москве вышел указ Верховного Совета о награждении Филиппа орденом Ленина, а меня орденом "Красное Знамя". Филя был сильно обижен, как так, говорит, тебе "Красное Знамя" - это боевой орден, а мне "Ленина" - его же свинарки получают.

Возвратились мы в полк 26 января, когда уже работала железная дорога, а из Клина добирались на попутке. По пути туда и обратно видели результаты своей боевой работы, о чем невозможно написать из-за множества увиденного.

По прибытии было много новостей: экипажи Хвостунова, Назарова и Юрьева с самолетами передали в 34 БАП, а остальные собираются уезжать на переучивание. 20 февраля мы погрузились в эшелоны и тронулись в путь. Куда никто не говорил. И только 23 февраля мы прибыли в город Киржач, недалеко от Орехово-Зуево. Для нас подготовили праздничный банкет с хорошей закуской и выпивкой.

В феврале мы начали переучиваться с СБ на ПЕ-2. Переучивались три месяца февраль, март и апрель. Разместились в Киржаче, в помещении дома отдыха. Переучившись начали летать на ПЕ-2. Бомбили ночью с пикирования. В мае 1942 года вылетели получать новые самолеты ПЕ-2, и облетывали их весь июнь. Потом получили направление на фронт, под Сталинград.

Прибыли под Сталинград на аэродром Гумрак 13 июня, сделали шесть вылетов с пикированием. В одном из вылетов наш самолет был сбит "мессершмитом". Летчик Демченков выпрыгнул первым, самолет потерял управление. Выпрыгнувший вторым воздушный стрелок-радист Бирюков зацепился за горящий самолет и погиб. Я пытался выправить управление, но в конце - концов тоже выпрыгнул. Приземлившись, я обнаружил Демченкова, сломавшего при прыжке ногу. С помощью крестьян я спрятал его в деревне и пошел через линию фронта. Перейдя линию фронта я позвонил Полбину, чтобы за нами выслали два самолета ПО-2. Прилетели за нами Семенов и Власов. Я объяснил им маршрут и мы вместе полетели в тыл к немцам за Демченковым За этот полет Власову дали Героя, а мне орден Отечественной войну 2-й степени (кстати, по номеру мой орден из первой сотни), так как аттестация на Героя у меня уже была. Потом Василий Сталин меня вместе с Демченковым направил в Кремлевский госпиталь, где я пробыл неделю, и две недели был на амбулаторном лечении.

После лечения я был направлен для продолжения службы в Инспекцию ВВС.

[...]