«Я, Легионер»

Я, Легионер (fb2) - Я, Легионер 1580K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Георги Лозев

Георги Лозев Я, Легионер

© Георги Лозев. 2014

© Издательство, оригинал-макет, 2014

* * *

«Я – легионер, номер 187992, решил рассказать вам о том, что я пережил и о чем узнал во время своей службы в легендарном Французском Иностранном легионе. Он был моей семьёй в течение нескольких лет, и то время оставило самый глубокий след в моей жизни. Большинство имен в этой книге соответствует именам реальных людей, но это не историческое исследование. Моя книга – роман, в котором я собрал рассказы своих товарищей и истории, которые я услышал, сидя в пивных с легионерами. Я рассказал и о том, что я видел своими глазами и испытал сам. Есть такая поговорка “Легионер на один день – легионер навсегда”», – говорит болгарин Георги Лозев, своим жизненным путем доказавший истинность этих слов. Георги был неотъемлемой частью Французского иностранного легиона, и, читая его книгу, становится ясно, что для него это не просто военная служба, а призвание на всю жизнь.

В 1996 г., когда ситуация в Болгарии была исключительно тяжелой и не было никаких перспектив положительных перемен, он решил попробовать свои шансы во Франции. «В 1996 г. я продал мотоцикл, который был связан со всеми моими молодежными мечтами, и с рюкзаком на спине поехал за границу. Я путешествовал несколько недель, пока не оказался на пороге казармы Лекурб в Страсбурге. Это была моя первая встреча с Французским Иностранным легионом».

В 2009 г. состоялся его дебют как писателя: на болгарском книжном рынке появилась книга с интригующим заголовком «Я, легионер». Эта книга родилась потому, что ее автор во время службы в Легионе дал самому себе обещание ее написать. Он рассказывает не только о своих собственных переживаниях, трудностях и успехах в рядах Французского иностранного легиона, но и поднимает завесу тайны вокруг легенд, связанных с этой профессиональной армией.

Введение

Я – легионер, номер, 187992, решил рассказать вам о том, что я испытал и узнал во время своей службы в легендарном французском Иностранном легионе. Он был моей семьей в течение нескольких лет, и то время оставило самый глубокий след в моей жизни. Большинство имен в этой книге, соответствует именам реальных людей, но это не историческое исследование, а повествование. Моя книга – роман, в котором я собрал рассказы своих товарищей. Кроме того, в книгу вошло то, что я своими глазами видел и испытал, а также истории, которые я услышал, сидя в пивных с легионерами.

В разделе об истории легиона я пытался рассказать то, что прочитал и узнал о Легионе во время службы и в последующие годы после того как вышел из его рядов.

Каждый год тысячи парней со всего мира приходят во французский Иностранный легион. Он был основан в 1831 году французским королем Луи-Филиппом[1], который решил объединить в одну часть всех служивших короне иностранных наемников. Нынешние солдаты Легиона служат в Афганистане, Центральной Африке, Гайане и других менее известных точках мира. Они готовы умереть, не спрашивая, – у них нет права спрашивать.

У легионеров нет прошлого, а их будущее зависит только от приказов офицеров. Железная дисциплина является основой коммуникации в этой уникальной армии. Каждый легионер должен прослужить, по крайней мере, пять лет. Легион становится его семьей. Нет встречающих в аэропорту при возвращении после выполнения очередной миссии легионеров. Всего несколько военных грузовиков ожидают этих людей на взлетно-посадочной полосе.

Рождество отмечается всем составом, каждый полк от самого обыкновенного солдата до генерала, вместе садится за праздничный стол. «Легион – твоя семья», гласит один из лозунгов, но Рождество – семейный праздник, поэтому все остаются «дома». Доля легионера тяжелее, чем наемника, он отрезан от всего. У него нет личной жизни, его мысли под контролем, каждый шаг вписывается в его личное досье, и любой проступок карается суровым карцером.

Кто выбирает такую жизнь и почему? Причин много, и они иногда имеют личный характер, поэтому мы не всегда можем в них разобраться, но когда преобладает приток людей из одного государства, значит причина – глобального характера.

Таким образом, после Октябрьской революции тысячи белогвардейцев нашли убежище в Легионе. В 1945 году офицеры немецкой армии, потерявшие своего кумира, также были включены в ряды Легиона. В 90-х годах начался приток из бывших социалистических стран.

В Легион поступают люди, готовые на все, потому что они доведены до отчаяния, люди, которые не видят своего будущего на родине, или просто авантюристы, любители сильных ощущений.

Путь к Белому кепи долгий и трудный[2]. Он начинается в вербовочном отделении, потом в «родном доме» в городе Обань, следует «ферма» в Пиренеях, где такие слова как «Я устал», «У меня нет сил», «Не могу» должны быть забыты. Кроссы, броски и боевая подготовка сопровождаются медицинскими обследованиями и психотестами. Один из десяти кандидатов продолжает подготовку. Это реальная четырёхмесячная селекция, которая показывает, кто войдет в ряды Легиона, а кто – нет. Только там можно узнать, что крепкое тело и мышцы не дают гарантии выдержать 10-километровый кросс, или 80-километровые броски. Все заложено в сознании, которое контролирует волю и мораль, часто оказывается, что внешний вид потенциального солдата не соответствует его боевым качествам. Те, кто остаются, пройдя через четыре месяца ада, не столь сильны как гориллы, сколь твердо уверены, что нет пути назад.

Существует еще нечто, что некоторые сентиментальные души должны преодолеть – ностальгия. Она не имеет места в рядах Легиона, потому что может привести к депрессии. Родина далеко, а между прошлом и нынешним – пропасть. Под влиянием этих невероятных психических и физических нагрузок многие новички не выдерживают и пытаются дезертировать или просто сдаются ротным командирам, заявляя, что с их желанием служить покончено. Их ожидает карцер и поэтапное возвращение к гражданской жизни.

Оставшиеся после четырехмесячного обучения попадают в разные боевые подразделения, и все начинается снова – учения, броски, маневры. В Легионе испытаниям нет конца. Традиции и железная дисциплина, иногда достигающая фанатизма, – спутник карьеры легионера, несмотря на звания и стаж. Нравственность, ум и здоровье постоянно подвергаются испытаниям. Легионер – участник миссии – гораздо менее занят, потому что его силы берегутся для настоящих боевых действий, тогда как при учениях и маневрах солдат выжат почти до смерти.

Иностранный легион является частью французской армии. Это элитный корпус пехоты и единственным различием между ним и другими частями мировой военной элиты является то, что его двери открыты для желающих служить со всего мира.

Легион дает право каждому изменить свою жизнь – как иностранцам, так и тем кто преследовался законом, но он не группа преступников и авантюристов, а армия, которая сохранилась на протяжении веков благодаря своей железной дисциплине и традициям. В рядах Легиона различия в цвете кожи, национальности и религии не имеют значения. Физическая сила, благородство и нравственность – это определяющие факторы в легендарном подразделении.

Единственное, что нужно легионеру, – это уверенность в своих силах, и если она достаточно велика, она может даже превратить слабость в силу. Я посвящаю эту книгу всем, кто служил в рядах французского Иностранного легиона, ветеранам, которые выковали идеалы и создали традиции, моим братьям по оружию, которые и по сей день продолжают служить с честью, выполняя данное слово.

Болгария, 1996

Я ехал по узкой дороге, вьющейся вдоль берега Черного моря. Мотоцикл, казалось, катится сам по себе, а я погрузился в раздумья. Был конец моего отпуска, и я был вынужден вернуться к будням. К сожалению, это мне не нравилось. Я успешно окончил Университет, но не имел никаких перспектив впереди. Мне не светило ни найти работу по специальности, ни начать малый бизнес.

Все мои планы на будущее рушились. Страна шла к гибели[3]. Законов не было. Правда, нет худа без добра – мы были свободными, и это был единственный просвет в тяжелой ситуации. Однако очень быстро мы поняли, что желанная демократия и свобода, без куска хлеба ни гроша не стоит. Критиковали и критикуем, этого мы не могли себе позволить при тоталитаризме, но нынешнее правительство не заботилось о людях, их проблемы не были его проблемами. Политики должны были поделить власть, и так София превратилась в Чикаго 30-х. Единственной разницей было то, что не было сухого закона, и пили вволю. Я провел последние школьные годы, протестуя против догм старого тоталитарного режима. Я надеялся, что после падения Берлинской стены люди будут жить лучше, будут счастливы и свободны, но все это были идеалистические идеи шестнадцатилетнего подростка. Позже, в Горно-геологическом университете, я понял, что в наше время каждый должен заботиться о себе сам и сам искать способ выживания. Постепенно мы все превращались в волков-одиночек.

«Нужно найти выход!» – такова была первая мысль, пришедшая мне в голову, пока я ехал между горами и пляжами. Но какое может быть решение, куда я мог направиться? Я ломал голову, а решение не приходило. Я погрузился в созерцание красивых пейзажей, которые окружали меня, дорогу и мотоцикл. В математике задачи без решения остаются нерешенными. Может быть, и в жизни проблема без решения – не проблема? Вы должны ее оставить и перейти к следующему этапу, до того как впасть в депрессию. Я был погружен в воспоминания, когда мысль мелькнула в моей голове: «Решение проблемы – вне Болгарии». Несмотря на прошлую жизнь на родине, я должен был воспользоваться свободой, которую мы обрели после краха коммунизма. Я должен был уехать на Запад, чтобы увидеть, как там живут люди. Я должен был своими глазами увидеть, такая ли там прекрасная жизнь, как все рассказывали. На сей раз я ехал на полной скорости по шоссе к Софии. Я решил оставить Болгарию, которая разваливалась, хотя понимал, что моя жизнь будет нелегкой. С того момента, как я покину родной дом, я останусь один, – ни родственников, ни настоящих друзей, ни тех, кто мог бы помочь в трудной ситуации. Но нужно решить эту проблему, не имеющую решения. Нужно начат жизнь заново! На мгновение я почувствовал себя свободным. Мои мысли уже стали ясными, и я знал, что делать. Решение было принято, и час пробил.

Я получил немецкую визу под предлогом покупки машины в Берлине. Объединенная Германия уже была частью Европейского сообщества, так что визы давали право путешествовать по странам Шенгенской зоны. Я нуждался в деньгах, и должен был продать свой мотоцикл. Это был самый трудный момент, потому что мои подростковые годы были связаны с ним. Я чувствовал себя так, как будто продал свою мечту быть беспечным ездоком и приятные воспоминания о тусовках. Но места для ностальгии не было, я похоронил прошлое. В день отъезда у меня были только деньги, вырученные от продажи всех своих ценностей и решимость отправится в никуда. Я обнял мать, которая застыла у двери квартиры. Она не верила, что ее сын уезжает просто так, без определенного маршрута, движимый единственным желанием отправиться на Запад. Ее глаза были полны слез, но она понимала, что сын ее хочет взять свою жизнь в собственные руки, хотя бы и вступив на тропу авантюриста. «Удачи всем сердцем тебе желаю, но никогда не забывай – здесь живут люди, которые тебя любят». Это были последние слова, которые я услышал перед тем как устремился к новой жизни.

Легионер Цибульский, Варшава, 1996

В Варшаве жизнь сильно изменилась с момента падения Берлинской стены. Железная дисциплина и нравственность, введенные жесткой рукой коммунизма, исчезли. Польша, на территории которой был подписан Варшавский договор и которая в течение 50 лет служила интересам Советского Союза, вдруг пошла иным путем. Правительство видело только один выход для своей страны – вступление в Европейский Союз.

После окончания Холодной войны и распада социалистического лагеря каждая страна – участница Варшавского договора – должна была спасать себя поодиночке. Люди тоже должны были понять, что государство больше кормить их не будет и вскоре безработица станет спутником повседневной жизни. Начался процесс перераспределения государственных денег. Правительственный аппарат превратился в мафию, контролирующую крупный бизнес. На более низких уровнях формировались различные группы. Молодые люди, вместо того чтобы искать работу в умирающей промышленности, как правило, предпочитали заняться каким-нибудь бизнесом, а наиболее выгодным в данный момент был импорт автомобилей – в основном угнанных из Западной Европы.

В одну из таких групп попал Лех Чеслик. Только за год до того как заняться этой деятельностью, молодой человек активно занимался спортом и готовился стать профессиональным боксером. Все изменилось так быстро, что он даже не заметил, как его мечты стать чемпионом остались в прошлом и те же ребята, с которыми в последнее время тренировался на ринге, начали угонять машины. Лех был довольно умелым, и с помощью группы экспертов по автомобильным системам безопасности стал одним из самых опытных угонщиков автомобилей в Польше. Как только полякам разрешили разъезжать в Шенгенском пространстве, группировка отправила его доставить несколько Мерседесов из Германии. Из Берлина Лех переехал в Страсбург и начал импортировать в Польшу и французские автомобили.

Уже в двадцать лет молодой человек накопил тысячи долларов и катался на спортивной модели БМВ, которую он сам украл в Берлине. И девушка у него была, фотомодель, дочь босса группировки, который однажды сказал ему прямо, что ему пора жениться. Он обещал Леху, что после свадьбы он будет работать в Варшаве, в основном офисе компании, где все законно. Перед парнем вырисовалась блестящая карьера и упорядоченная жизнь. Готовили пышную церемонию, были приглашены более двухсот нуворишей Польши, а со стороны Леха ожидалось менее двадцати человек.

За день до свадьбы отрепетировали все формальные ритуалы, чтобы все потом прошло прекрасно. После того как проводил невесту, Лех оставил свой БМВ перед ее домом и решил пройтись пешком до дома, где он будет ночевать в последний раз. Когда он активно занимался боксом, он всегда предпочитал пробежаться или пройтись по улицам Варшавы – вместо того чтобы ждать автобуса. Сегодня двенадцать километров от дома его родителей показались ему горным переходом, силы закончились. Почти четыре года Лех не делал таких прогулок, и когда он прошел мимо зала, где некогда тренировался, понял, что он почти потерял спортивную форму.

В тот же вечер Леха вдруг его охватила тоска по прошлой жизни. В те времена, когда у него было меньше денег, он был счастливее. Он потерял своего лучшего друга, с которым он не расставался с детства и который не принял предложение Леха участвовать в бизнесе с угнанными автомобилями. Из-за легких денег Лех бросил и девушку, которую любил всем сердцем. Ева была его первой любовью в школе, и они были неразлучны. Она сделала все возможное, чтобы убедить его не связываться с бандой, но ей не удалось. Всего через неделю после того как они расстались, Лех встретил Терезу, которая была похожей на куклу Барби. В ее объятиях он быстро забыл свою первую школьную любовь.

Вдруг перспектива с завтрашнего дня зажить с Терезой в новой роскошной квартире, подарке будущего тестя, ему уже не показалась такой заманчивой. Ему было хорошо в обществе Терезы, и он хвастался ею перед своими друзьями, но любит ли он ее? Лех сел немного отдохнуть на скамейку, откуда был виден дом, где жила Ева. Она была девушкой, которая разделяла его мечты, и он по-настоящему любит именно ее, а не ту богатую красавицу, которая интересуется только внешним блеском. Хочет ли он всю жизнь провести с избалованной красоткой? В последнее время отец Терезы постоянно вмешивался в их отношения, и Лех осознавал, что тот будет его боссом не только в офисе, но и в доме, и это ему вовсе не нравилось. Оставалось всего часов десять до пышной церемонии, которая бы связала его с новой буржуазией Варшавы. Вдруг Лех решил, что нужно отказаться от этого брака, но ведь отец Терезы не простит такого оскорбления и, конечно, отомстит, могут пострадать и его родственники. Он чувствовал себя в туннеле, из которого нет выхода.

Придя домой, Лех, лег спать, но в голове была только одна мысль: «Как избежать свадьбы?» Он посмотрел на плакат Майка Тайсона, который вернул Леха во времена вольных мечтаний. Сейчас он должен был расплачиваться за страсть к наживе, которая увела его от спорта и верных друзей. Люди завидовали его удаче и быстрому успеху, но Лех чувствовал себя одиноким и несчастным. Внезапно в его сознании возник образ парня, который всего две недели назад покинул банду и решил изменить свою жизнь.

Вацлав Ковалевский тоже был спортсменом, даже завоевывал награды на национальных первенствах юниоров в плавании вольным стилем. После спортивной школы Вацлав мечтал пойти учиться дальше, стать тренером, но его вовлекли в банду, сказав, что он будет работать в качестве водителя. Он охотно согласился время от времени привозить автомобили из Франции и Германии, но вскоре понял, в чем дело. Во время своей последней поездки в Страсбург Лех почувствовал, что Вацлав неспокоен, и, когда поезд остановился на станции, спросил его, что происходит. Пловец был непреклонен:

– Выхожу из игры. Знаю, что ты классный парень и меня не подведешь. Мне никто не говорил, что я буду замешан в кражах, а теперь уже поздно. Я не хочу, чтоб у меня были проблемы в Варшаве или чтоб пострадал кто-нибудь из моей семьи, поэтому просто скажи им, что я задержан местной полицией или пропал без вести.

– В чем дело, парень? – резко спросил Лех. – Почему ты испугался в последнюю минуту?

– Я не вор! И эта работа не по мне.

– Знаешь, ты не можешь просто так бросить нашу группу, – попытался Лех запугать Вацлава.

– Да, я знаю, но я нашел способ это сделать. Не делись ни с кем, потому что, может быть, и тебе пригодиться! – Говоря эти слова, Вацлав вручил ему одну из брошюр, которые он держал в руках, и ушел со словами: – До свиданья, друг мой!

Молодой человек скрылся в толпе пассажиров на вокзале, Лех застыл на месте, все еще не веря в происходящее. Встречаясь с человеком, который принес ему ключ и пульт дистанционного управления для другой кражи, Лех объяснял, что Вацлав исчез во время поездки:

– Наверное, пока я спал, он сошел в Германии. Видимо, он решил попробовать себя в качестве строителя, дриснул нашего ремесла.

Побег Ковалевского не был серьезной проблемой, водителей было легче найти, чем опытных воров, и в течение недели из Варшавы направили нового парня.

Сейчас, в ночь перед свадьбой, Лех вспомнил об этой брошюре, которую спрятал за плакатом Майка Тайсона. Он бережно достал брошюру и словно снова услышал слова Вацлава: «Может быть, и тебе пригодится». Брошюра была написана на польском языке. С первой страницы на него смотрело строгое лицо молодого человека в белой фуражке, а под ним стояла надпись: «Если вы хотите изменить свою жизнь, включитесь в состав Иностранного легиона!»

Были и адреса центров вербовки, где кандидаты должны были представиться. Было ясно подчеркнуто, что Легион дает своим солдатам новую идентичность, если они этого желают, и что французский язык преподается во время военной подготовки, но не является обязательным условием при вступлении в Легион.

Времени было в обрез, оставалось только шесть часов до свадьбы. Решение было принято, Лех Чеслик в последний раз украл автомобиль и поехал в Страсбург. В спешке он не взял с собой достаточно денег, а, к сожалению, бак был полон только наполовину. Тем не менее, этого было достаточно, чтобы уехать на безопасное расстояние от Варшавы. Лех в панике, что удирает с собственной свадьбы, забыл взять даже заграничный паспорт. Единственным документом Леха, который всегда был у него в кармане кожаной куртки, были водительские права.

Собирался пересечь границу, как обычно, на поезде, но его план был полной импровизацией. Денег, которые у него были, должно было хватить ему до границы. Лех хорошо поел и запасся несколькими булочками в дорогу. Он решил ехать, спрятавшись в каком-нибудь туалете поезда, сев на самой границе. Лех припарковался рядом с железнодорожной линией и бросил машину.

С того момента трудности и начались. Легкая жизнь в последние годы избаловала парня, но из-за того, что еще будучи подростком, он усиленно тренировался, он все еще чувствовал себя годным вступить в ряды легендарного Легиона.

Он сумел проскользнуть незамеченным в поезд и с помощью небольшой отвертки, разобрал подвесной потолок одного из туалетов. Оказалось, что места было меньше, чем ожидалось, но другого выбора не было.

После того как поезд переехал границу, молодой человек покинул свое укрытие, прошел быстро через вагон-ресторан, украл несколько забытых на столах булочек и снова спрятался. Так он добрался до Берлина, где должен был сделать пересадку. Он уже проголодался, съел две булочки, а третью оставил, до Страсбурга же было еще далеко. В немецком поезде Лех не смог спрятаться таким же образом, но все-таки проскользнул в туалет, перед тем как контроллеры встали у дверей. Он прятался из вагона в вагон, исчезал в туалетах, но за час до прибытия поезда в Страсбург контроллеры все-таки заметили его. Они поймали парня, когда голод заставил его заново искать вагон-ресторан. Контролеры отвели его в отдельное купе и попытались допросить его.

Парень говорил немного по-немецки, но большую часть времени покачивал головой, ничего не понимая.

Его обыскали, но не нашли ничего кроме водительских прав, набора отверток, помятой булочки, завернутой в пластиковый пакет и брошюры Легиона. Один из мужчин был готов выбросить в мусорное ведро булочку, но Лех бросился на него, вырвал булочку из рук и быстро стал грызть. Два других контролера заставили парня сесть снова, выворачивая ему руки, вырвали булочку изо рта, но на этот раз вернули ее в пакет.

Затем тщательно рассмотрели брошюру и, увидев обведенный адрес в Страсбурге, спросили Леха на английском, куда он направляется. Парень ответил также на английском:

– French Foreign Legion.

– Legion Etrangère? – спросил другой по-французски.

– Yes[4], – подтвердил Лех.

Немцы собрались и стали думать, что с ним делать. На границе между Францией и Германией документы уже не подлежали проверке, и чьим же властям следовало было его передать? В это время поезд прибыл во Францию и вскоре подъехал к Страсбургу. Двое остались караулить Леха, а один пошел консультироваться с представителями французских властей, примут ли они нарушителя. Оказалось: так как он был арестован в немецком поезде, французская полиция отказывается им заниматься, и он должен быть возвращен на территорию Германии.

Леха не разобрал всех подробностей, но понял, что они не дадут ему слезть с поезда. Его единственным шансом был побег. Его вещи были на противоположном сиденье. Он вежливо спросил, может ли покушать и, получив утвердительный ответ, схватил сумку, водительские права и брошюру и побежал к все еще открытой двери поезда.

Прыгая на платформу, он услышал свисток контролера позади себя и побежал еще быстрее. Он должен был проститься с кожаной курткой и отверткой, которые остались на сиденье. Лех бежал по железнодорожным путям, пытаясь слиться с толпой пассажиров. Примерно через пять минут он понял, что никто не гонится за ним и пошел медленнее.

Когда Лех покинул район станции, он открыл брошюру и, тыча в адрес, начал спрашивать у прохожих дорогу. Пожилой господин, поняв, что парень ищет центр вербовки Легиона, махнул рукой автомобилю жандармерии, проезжавшему мимо. Жандармы остановились и спросили, в чем дело. Человек показал на Леха и сказал: «Этот молодой человек ищет офис Иностранного легиона, но сначала проверьте, не преступник ли он».

Леха ожидал объяснений, как ему добраться до центра вербовки, и был ошеломлен, когда на него надели наручники и засунули его в машину. Пакет с булочкой и правами выпали на заднее сиденье. Когда Леха привели в участок и попытались допросить, он только повторял: «Legion Etrangère». Жандармы не знали, что делать с парнем, у него не было документов, удостоверяющих личность. Водительское удостоверение, видимо, осталось в их машине. Лех провел ночь в камере, где, по крайней мере, были туалет и раковина.

На следующее утро прибыл один из командующих офицеров и, узнав об этом деле, улыбнулся и сказал: «C’est un futur Légionnaire, il va se battre pour la France! Accompagnez-le jusqu’au portail du quartier Lecourbe! C’est un ordre!», объяснив, что это будущий легионер, который будет сражаться за Францию, и приказал отвести парня в казарму Лекурб.

Лех не понимал, что происходит. За последние сутки у него и маковой росинки во рту не было, и когда его снова привели к машине, больше всего он обрадовался пакету с булочкой, который был все еще на заднем сиденье. Дежурство жандармов подходило к концу, они тоже устали, и когда Лех спрятал пакет под рубашкой, не обратили на это ни малейшего внимания. Они просто хотели избавиться от парня как можно скорее, и, остановив машину у ворот казарм Лекурб, сняли наручники с рук поляка и указали на надпись «Legion Etrangère». Лех улыбнулся и вздохнул с облегчением: наконец-то он достиг своей конечной цели. Он поблагодарил французов, хотя так и не понял, почему его задержали так надолго, прежде чем привезти сюда. Из ворот казармы выскочил солдат в такой же белой шапочке, как на картинке, и поздоровался с жандармами, которые объяснили, в чем дело. Легионер кивнул и жестом пригласил Леха, усадил перед телевизором и спросил его:

– Понимаешь по-русски?

– Немножко понимаю, – сказал поляк.

– Bien, tu vas regarder le film en russe, – продолжил легионер по-французски и запустил фильм на русском.

Лех посмотрел фильм с интересом, а когда солдат спросил его на нескольких языках: «Понял? Разумеш? You understand? Compris?», парень ответил ясно по-русски: «Да, понял».

– ОК., – улыбнулся молодой легионер и приказал ему следовать за ним.

– Хочешь Legion Etrangère? – снова спросил легионер, который был венгерского происхождения и изучал русский язык в социалистические годы.

– Да, хочу! – коротко ответил поляк.

Пока вели его к какому-то офису, Лех увидел других парней, одетых, как и он, в шорты и футболки. Они чистили коридоры и туалеты. Его ввели в комнату, где первым вопросом было:

– Passport?

– Passport, no, but driving, – ответил на этот раз по-английски поляк.

– OK. Donne-moi ton permis de conduire. – Легионер сделал знак, что хочет увидеть водительские права.

Лех вынул пакет и осторожно начал его разворачивать.

– Donne-le-moi, Dépêche-toi!! – крикнул солдат, заставляя Леха поспешить, и выхватил пакет из рук.

В то мгновение, когда Лех увидел снова свою булочку, его желудок свело от голода, и голод словно заблокировал его мозг. Легионер вынул помятую и надкушенную булочку и бросил ее в мусорное ведро, сосредоточив внимание на водительском удостоверении.

Легионер в свою очередь тоже прыгнул, закрутил его руку и прижал к стене, крича ему успокоиться:

– Toi tu es fou, mec! Calme-toi! Tu es mort de faim ou quoi?

– Все нормально! Все хорошо! OK! – Лех смог овладеть собой, пытаясь объяснить на русском свои действия.

Затем очень медленным движением он положил булочку на пол, и после того как она полетела обратно в корзину, Лех только посмотрел печальным взглядом на нее и проглотил слюну. Легионеру не потребовалось иных слов. Он понял, что парень, по-видимому, умирал с голода, и повел его на кухню.

В тот момент жизнь угонщика машин перевернулась на 180 градусов, и судьба повела его по иному пути. Лех Чеслик пошел по нему как новый человек. Вскоре он будет engagé volontaire (добровольцем) Цибульским и вся его жизнь сведется к регистрационному номеру 188001.

Алжир, 1831

AUX LEGIONNAIRES

Quand on a bouffé son pognon On a gâché par un coup d’cochon Toute sa carrière, On prend ses godasses sur son dos Et on file au fond d’un paquebot Aux légionnaires. On y trouve de copains de partout Y en a d’Vienne, Y en a d’Montretout J’as ordinaires, Des aristots et des marlous Qui se sont donnés rendez-vous Aux légionnaires. Y a des avocats, des médecins D’anciens notaires, Même des curés qui sans façon Baptisent le Bon Dieux d’sacrés noms Aux légionnaires…

Под французским флагом служили многие иностранцы еще со времен Карла VII и Людовика XI[5]. Это, в основном, англичане, ирландцы, немцы, швейцарцы, поляки, которые защищали интересы королевства, находясь в распоряжении различных капитанов, иногда тоже иностранного происхождения – как, например, знаменитый маршал XVIII века Морис де Сакс.

После революции сформировалось несколько легионов – немецкий, польский и итальянский. В 1815 году иностранные полки были объединены под названием «Королевский легион». Всего несколько лет спустя, однако, их состав значительно уменьшился, и был образован полк под командованием немецкого князя и французского маршала Людвига Алоиса фон Хоенлое-Бартенштайна. Полк просуществовал лишь до 15 января 1831 года. Что не хватало всем этим полкам, почему они не смогли оставить такой след в истории, какой оставил Иностранный легион, созданный всего три месяца спустя, унаследовав большую часть солдат из этих иностранных корпусов?

Мы узнаем ответ, только если лучше ознакомимся с нынешним Легионом. Он объединяет солдат более 140 национальностей, которые, однако, не делятся по национальному признаку на отдельные батальоны, а служат вместе под одним знаменем. У этих воинов одна честь, и они поклялись служить своей новой Родине Легиону – LEGIO PATRIA NOSTRA.

Уверенность, что Легион является их убежищем и родиной, которую они сами выбрали, поднимает дух легионеров и дает им необходимое мужество, чтобы сражаться и выстаивать в героических битвах – в таких, например, как битва при Камероне.

Легионеры, из которых был сформирован первоначальный состав Легиона, по большей части были опытными бойцами, потерявшими свою работу после окончания имперских войн Наполеона, или же революционерами, преследуемые различными европейскими правительствами. В законе о создании Иностранного легиона, который подписал Луи-Филипп, наиболее важным положением является возможность служить под объявленным самим добровольцем именем, без необходимости предоставления документов. Именно этот пункт закона, принятого 10 марта 1831 года, придает таинственность образу легионера и создает мифологизированный образ Иностранного легиона, который бытует и в наши дни.

С начала своего существования Легион постоянно подвергается критике. Многие высшие офицеры не были согласны с решением короля о создании этого корпуса в королевстве. Один из первых командиров Легиона, полковник Бернье, который принял на себя командование 9 сентября 1832 года, даже осмелился сказать о своих собственных солдатах: «Это шайка приобрела в гражданской жизни навыки и привычки, несовместимые с жизнью во время миссии».

Каждое начало трудно, но легионеры быстро доказали, что умеют сражаться. Их боевое крещение произошло в Алжире, под изолированным форпостом Мезон Каре, построенным еще во времена Османской империи и носившем сначала имя Борджа Эль-Кантара. Когда в 1832 году пост Мезон Каре находился под угрозой и нуждался в подкреплении, туда отправился только что сформированный Иностранный легион. Все сомневались в легионерах и считали их сорвиголовами, но 27 апреля они отбили врага и, сохранив крепость за Францией, доказали, что они суровые бойцы и выполнили данную клятву – лучше умереть в бою, чем в больнице.

Кроме битв с арабскими племенами, легионеры вели суровую борьбу и с тяжелыми природными условиями. Они начали осушать болота вокруг Мезон Каре, которые были причиной для многих серьезных заболеваний среди солдат. С каждым днем эта банда авантюристов внушала все больше ужаса врагам и завоевывала все большее уважение колониальных солдат.

Тогда некоторые из генералов напомнили королю, что в Алжире есть иностранцы, которые сражаются за Францию, но у их полка нет собственного флага. Так 24 июля 1833 Легион получил свой первый флаг. Он был вручен новому командиру, полковнику Комбэ, лично старшим сыном короля – герцогом Орлеанским. На флаге написано: «От короля Франции Иностранному легиону». Несмотря на все это, генералы в штаб-квартире в Париже оставались настроены скептически. Часто были слышны возгласы: «Что? Эти пьяницы, воры и бандиты – и есть превосходные солдаты?» Легионеры, однако, не обращали внимания на комментарии высших офицеров с континента, они поклялись, что они будут сражаться за Францию и не жалеть своих сил.

В начале без флага, устава, герба и права на медали, Легион выковывает свои собственные идеалы и получает признание офицеров, командующих колониальной армией. Это правда, что большинство добровольцев, набранных в первых центрах вербовки в Бар-ле-Дюк, Оксере и Ажени, были неудачниками или преступниками, которые получили шанс начать новую жизнь. Правда и то, то эти люди не имели военного опыта, но суровые условия, военная дисциплина и болезни быстро просеяли «чернь», и остались только самые лучшие.

Офицеры поняли, что легионеры – хорошие солдаты, но у них нет моральных принципов, достоинства, и сразу появился первый девиз Иностранного легиона – «Достоинство и дисциплина».

Легионеры прославили себя и как строители. Винтовка и кирка непрерывно меняются местами на протяжении солдатской жизни. Время отдыха между многими сражениями использовалось для ремонтных работ и реконструкции строений в форте.

Через двенадцать лет после прибытия Иностранного легион в Алжир, руками легионеров был построен целый город-шедевр, который стал его домом. В протяжении 120 лет этот город-казарма, Сиди-Бель-Аббес, был домом легионеров со всего мира и называется Maison Mère de la Légion Etrangère (Дом-мать Иностранного легиона).

Легионер Форд, Джорджия, 1996

В небольшом городке Афины, но не в Греции, а в штате Джорджия, находится филологический факультет Штатского университета UGA. Там молодой преподаватель французского языка и истории Франции по имени Джеймс Форд углубился в изучение истории Иностранного легиона. Сначала это было его хобби, но со временем превратилось чуть ли не в навязчивую идею. Он много прочитал об эпохе, в которую первые легионеры мужеством и самопожертвованием заслужили свой флаг и почести короля Луи-Филиппа. Для Джеймса было тайной, есть ли в Легионе сегодня странные авантюристы и опытные бойцы из иностранных армий.

Об иностранном легионе СМИ очень редко упоминали, и мало кто знал, что его солдаты отправляются французским правительством в самые горячие и самые опасные точки планеты. Из простого любопытства и интереса историк Джеймс пришел к смелому решению в корне изменить свою жизнь, оставить университет и отказаться от своей преподавательской карьеры, поехать в Париж, чтобы найти это закрытое общество суровых мужчин. Он никому не рассказывал об этой своей идее, которая казалась странной, даже сумасшедшей.

С другой стороны, ничего в его личной жизни не удерживало его. У него не было девушки, и большую часть своего свободного времени он проводил в Интернете или библиотеке, а также в занятиях спортом. Он вставал в пять утра, начинал день пятикилометровым кроссом, затем готовился к лекциям. Его единственным стремлением было узнать побольше о мире и истории. После того как в его голове родилась идея о Легионе, Джеймс более активно занялся спортом, так как он прочитал, что первые месяцы обучения проходят под знаком тяжелых физических испытаний, и хотел быть в отличной форме. Студенты заметили, что за последние несколько месяцев, их лектор не только похудел, но и поменял рубашки и галстуки на спортивный костюм, а портфель – на сумку.

В одной из своих последних лекций Джеймс говорил много о французских колониях в Африке и решил упомянуть об Иностранном легионе. Студенты, заинтересовались этой темой и стали задавать ему самые разные вопросы.

– Ведь все эти легионеры были преступниками? – спросила одна девушка. – Что-то вроде как в фильме «Грязная дюжина», так?

– Не совсем так, – Джеймс начал с энтузиазмом. – Они были добровольцами, и хотя многие из них были объявлены вне закона, решение вступить в Легион было их личным выбором, никто не заставлял их.

– Означает ли это, что, кроме преступников, были и люди, которые не были вынуждены бежать от кого-то?

– Да, конечно, были и такие. Как я начал объяснять вам, у мужчин, решившихся вступить в Иностранный легион, были разные мотивы. Были добровольцы знатного происхождения, которые вступали как обыкновенные солдаты и дослуживались до звания высших офицеров. Некоторые из них отдали свои жизни во славу Легиона, всегда вставая во главе атаки. Несмотря на неоднородный состав, легионеры очень сплочены, и такие различия как национальность, раса или религия не имеют никакого значения. Легион – это их Родина, и миссия их свята.

– А были ли американцы, наши сограждане, которые сражались в этих колониальных войнах в рядах Легиона?

– Как вы знаете, наша нация была основана сыновьями иммигрантов, и, так же как и Легион, всегда принимала и продолжает принимать иммигрантов со всего мира. Вообще-то мы сформировались как независимая нация примерно в то же время, когда иностранные добровольцы, служившие французскому королю, группировались в разные полки, а в 1831 году из них создали Легион. Об американцах в первые годы существования Легиона трудно сказать, но есть свидетельство об одном из наших военных XIX века. Я думаю, что его звали Мадсен и он руководил Федеральном управлением полиции United States Marshals Service Министерства юстиции Соединенных Штатах в конце XIX и в начале ХХ века в Оклахоме. Мадсен служил в XIX веке в Легионе, и после окончания контракта, приехал в США и сделал карьеру на Диком Западе. Это типичный пример настоящего авантюриста.

– Как я понимаю, это была шайка преступников, авантюристов и сумасшедших эксцентрических дворян, – начал рассуждать скептически один из студентов.

– Я думаю, они были похожи на группу наемников, а вы говорите о них так, будто они морские пехотинцы.

– По сути, они не уступают ни в чем нашим морским пехотинцам, потому что сегодня Иностранный легион принимает участие в разных миссиях Организации Объединенных Наций или НАТО. Вы можете сами увериться в этом, если углубитесь в исследовании о французском контингенте, участвовавшем в 1991 году в операции «Буря в пустыне». Там наши солдаты воевали плечом к плечу с легионерами.

– Вы хотите сказать, что Иностранный легион существует и поныне?

– Не только существует, но и активно участвует в самых опасных миссиях НАТО. Не удивительно, что Организация Объединенных Наций хочет, чтоб французский контингент участвовал в миссиях в Африке. Франция всегда посылает свой Легион, так как именно легионеры являются самыми опытными бойцами на этом жарком континенте.

– Сегодня в Легион приходят преступники, как и раньше?

– Насколько я знаю, он уже является частью французской армии, но его двери открыты для кандидатов со всего мира. Что же касается людей с неясным прошлым и уголовным досье, я думаю, что это остается чем-то вроде военной тайны, и даже если существуют такие люди и сейчас, вряд ли мы найдем какие-либо сведения о них. Я знаю только то, что сейчас не так легко быть принятым в ряды Иностранного легиона. Существует очень строгий отбор кандидатов, и только десять процентов успешно проходят через медицинское обследование и справляются с кандидатскими тестами. Потом предстоит еще одно испытание – в течение четырех месяцев обучения будущие легионеры отрезаны от мира и подвергаются ежедневно сверхчеловеческим нагрузкам. Там происходит своего рода естественный отбор, и в конечном итоге остаются самые лучшие.

– Откуда вы знаете так много об этом Иностранном легионе, ведь никто не говорит об этом в СМИ?

– В библиотеке я нашел книгу «Иностранный легион» Андре Поля Комора, в которой подробно описана история Легиона от его создания в Алжире до эпохи деколонизации, когда легионеры навсегда покидают свои родные казармы в Сиди-Бель-Аббесе.

– А как вы узнали, что он существует и сегодня? – продолжали любопытствовать студенты.

– Ну, тема заинтриговала меня, и я просто из любопытства углубился в тему, разыскивая любую информацию о Легионе в Интернете. Как вы знаете, паутина не охватила Европу, и она несколько отстала с Сетью, и я не смог найти так уж много сведений. Было много сайтов, которые находились в стадии разработки, так что в будущем, если кто-нибудь из вас заинтересуется, то сможет найти более полную информацию. Теперь вернемся к теме занятия «Франция и колониальные войны».

Студенты, однако, были весьма заинтригованы тем фактом, что Иностранный легион все еще существует и сегодня, а также и тем, что среди солдат, вероятно, были скрытые бандиты. Они не переставали задавать вопросы своему преподавателю и не захотели менять тему. Самым странным для студентов было то, что за люди могут добровольно вступать в ряды Легиона, зная, что жизнь там отнюдь не легкая и среди бойцов могут быть и преступники. На этот вопрос Джеймс не ответил. Он даже сам не понял, что подтолкнуло его к этому шагу… Он только знал: что-то заинтересовало его настолько сильно, что он не успокоится до тех пор, пока он не увидит Легион своими глазами.

Две недели спустя молодой преподаватель из штата Джорджия гулял по улицам Парижа. Он всегда интересовался этим волшебным городом, который, по мнению некоторых, был романтической столицей мира. Прежде чем поступить в Легион, Джеймс решил организовать себе недельную экскурсию, посетив Лувр, музей «Орсэ», Версаль, прогулялся по Сене на кораблике и закончить ужином в «Лидо».

Историей Франции он заинтересовался еще в подростковом возрасте, пока изучал этот такой трудный в произношении язык. Он начал читать комиксы на французском о галлах и франках, а затем перешел на романы Александра Дюма, поступил на филологический факультет, и сегодня принял решение, встретиться с глазу на глаз с живой историей – с историей Иностранного легиона.

После роскошного ужина в «Лидо» Джеймс Форд прогулялся в последний раз по Елисейским полям. Его деньги были на исходе, но это не беспокоило его, потому что на следующее утро его жизнь изменится навсегда.

Еще в шесть утра с туристической картой в руках американец направился к станции метро «Шатле-ле-Аль». Он знал, что должен был прибыть в Форт де Ножен, где находится центр вербовки Легиона в Парижского регионе. С рюкзаком за спиной и картой в руках в пригородах Парижа Джеймс более походил на американского студента на каникулах, а не на будущего легионера. Когда он впервые спросил прохожего о казарме Легиона, человек посмотрел на него странно и подумал, что ослышался. Американец говорил прекрасно по-французски, но прохожий попросил его повторить вопрос дважды, и лишь когда убедился, что действительно речь идет о Форте де Ножен, указал дорогу американцу и пошел своей дорогой.

Наконец наступил момент, когда преподаватель Факультета иностранных языков остановился перед широкими воротами центра вербовки Легиона и начал мечтательно смотреть на них.

Сержант, командовавший нарядом, подошел к Джеймсу и спросил его, что он ищет.

– Иностранный легион – коротко ответил американец, который все еще держал карту в руках, как будто был на тренировке по спортивному ориентированию. Сержант осмотрел его с ног до головы и решил, что это лицо не является кандидатом в легионеры.

– Если вы ищете музей Легиона, месье, он находится в Обани. Здесь казармы, и мы не принимаем туристов. Обань – это небольшой город на окраине Марселя, поэтому, если вы так хотите посетить Музей Иностранного легиона, вам придется поехать на юг Франции.

Военный повернулся и направился в сторону ворот, но Джеймс последовал за ним со словами:

– Я ищу не музей, а именно казарму Форт де Ножен, где, согласно сведениям из Интернета, принимают кандидатов в Иностранный легион. Я здесь для того, чтобы попытать счастья в Легионе.

– Я хорошо расслышал? – резко переспросил снова сержант и посмотрел пронзительно на Джеймса. – Вы говорите по-французски лучше, чем я, и не выглядите как человек, попавший в беду, вы откуда?

– Из Соединенных Штатов, из Джорджии.

– Если бы вы были из русской Джорджии (Грузии), скорее всего, я бы вас понял, но кандидаты из США действительно редкость во время краха социализма. Еще более странным для меня является то, что вы говорите свободно по-французски.

– Я преподаватель французского языка.

– Это еще в меньшей мере объясняет, зачем вы здесь, но это не моя проблема, и меня это не касается. В последний раз спрашиваю, вы уверены, что хотите служить в рядах Иностранного легиона?

– Да, я уверен, – убедительный ответил Джеймс.

– Ну, дай мне свой паспорт! – Вдруг сержант заметно изменил вежливый тон. Он говорил уже не с заблудившимся туристом, а с кандидатом в легионеры.

– С этого момента каждый легионер – твой командир, и у тебя всего лишь одно единственное право – подчиняться приказам, каждый раз – с полной отдачей. В дальнейшем мы, а позже и комиссия в Обани, решим, годишься ли ты в легионеры.

Это был первый шаг на пути к новой жизни, которая не имела ничего общего с преподавательской деятельностью. Желание Джеймса стать частью истории Легиона была его сильнейшим мотивом. Кто-то со стороны с трудом бы понял Джеймса, но он чувствовал, что идет по правильному пути.

Испания, 1835

…Quinze ans on fait ce dur métier A moin qu’un’ball’vienn’prend’pitié De not’misère Alors l’chacal’aiguise ses crocs, En disant j’vais croquer les os D’un Légionnaire. Mais ça n’est pas admis chez nous Un copain dit au bord d’not’trou Quelqu’bout d’ prière, Deux morceau d’bois en croix, un nom, Qu’importe si c’nom là c’est pas l’bon C’t’ un Légionnaire.

Луи-Филипп считал, что для легионеров, хотя показали они себя как ударные отряды, нет необходимости быть привязанными к Франции. Для короля они были обыкновенными наемниками, и единственное, что он им должен, это выплачивать им жалование. И так, несмотря на успехи в Алжире, легионеры были вынуждены вернуть флаг французскому королю, так как в 1835 году Легион был передан испанской королеве. Его миссия была защищать интересы двухлетней испанской принцессы Изабелл и ее регента Марии Кристины Бурбон-Сицилийской – матери инфанты. Другим претендентом на престол был инфант дон Карлос, которого поддерживало все население Каталонии, что делало задачу очень сложной.

Легионеры подчинились року молча. В первых боях в Алжире они создали то, что позже назовут «Духом Легиона». Солдаты уже гордились принадлежностью к колониальной армии и нашли новую родину и новую семью в лице своего полка.

Маршалл Месон отнял у них флаг, но не мужество, потому что парни, которым мало кто доверял, были горды служить своему Иностранному легиону. Миссия в Алжире сплотила батальоны, и они отправились в Испанию с одной целью – доказать свои боевые качества.

Армия Дона Карлоса уже видела себя победителем в этой гражданской войне, так как армия регентши Марии Кристины не была слишком надежной, но в один прекрасный день на сцене сражения появилась новая сила. Эту армию звали странно – Иностранный легион. Казалось, солдаты и офицеры этого легиона – мужчины, которые любили войну больше, чем свою собственную жизнь.

Уже зная о славе Легиона, один из самых жестоких лидеров Карлистов – молодой воин Мартинес – с нетерпением ждал встречи с этим пресловутым Легионом. Наконец наступил день, когда храбрые офицеры инфанта были посланы возглавить тысячную армию, которая должна была разгромить триста легионеров капитана Феррелля, охранявших одну из самых важных стратегических точек.

Сентябрь, ночное небо перед битвой было покрыто облаками. Все погрузилось в непроглядную тьму. Мартинес решил нанести неожиданный удар по противнику на рассвете, когда, как он считал, постовые будут усталыми и, возможно, уснут. Он прокрался в темноте со своей ротой, и когда приблизился к лагерю Легиона, поднял саблю и приказал своим людям броситься в беспощадную атаку, пока не перебьют эту банду наемников. Рота Карлистов атаковала фронтально лагерь Легиона, убежденная, что застанет врага врасплох, но когда испанцы подошли достаточно близко, они были ошеломлены несколькими залпами.

Легионеры ждали их в боевой готовности. Первый залп остановил атаку. Второй свинцовым ливнем с еще большей мощью обрушился на головы Карлистов, которые были не ожидали стрельбой легионеров. «Вперед!» – снова приказал Мартинес. «Разгромите эту банду ублюдков!» Новый приказ был заглушен третьим залпом, который вызвал всеобщую панику среди солдат. Они были в ужасе.

Легионеры были отличными стрелки и не промахивались. Они охраняли проход и не отступали ни на сантиметр. Штурм Карлистов продолжался шестнадцать часов, но не успел пробить оборону. Вечером все роты армии Дона Карлоса отступили, чтобы отдохнуть после этой страшной битвы. Офицеры-карлисты решили продолжить атаки лишь на следующий день.

Капитан Феррелль, однако, придерживался иного мнения. Полководец приказал своим людям атаковать. Легионеры вышли из своего укрытия и набросились, как звери, на роту Мартинеса, которая покинула поле боя. Карлисты были поражены мужеством иностранных солдат и не смогли ответить на атаку. Капитан Феррелль, однако, воин, который жил одними только битвами, и решил преследовать противника до конца. Карлистам были в кошмаре, утром их было, по крайней мере, в три раза больше, чем легионеров, и теперь эта «банда псов» преследует их. Как бы ни было стыдно, у них не было выбора, и они обратились в бегство.

Мартинес был одним из немногих, кто остался на поле боя. Он предпочел погибнуть с честью, чем быть покрытым позором. Пуля попала ему в плечо, и он упал на землю. Легионеры прошли мимо него и продолжали преследовать бегущих Карлистов. Мартинес увидел, что эти люди продолжили свою атаку, но без гнева, а совершенно спокойно, как будто это не было вопросом жизни и смерти. Тогда он понял, что он слишком недооценил этих храбрых иностранцев, которые сражались с гордостью львов. Перед тем как потерять сознание, он восхитился этими отважными людьми, для которых война была буднями.

Когда Мартинес открыл глаза, то решил, что он в раю. Четыре женщины заботились о нем посменно с единственной целью – спасти его. Он встал и спросил, что случилось с его отрядом. Одна из девушек разрыдалась, а другая вышла и позвала какого-то старика. Дрожащим голосом, пожилой человек поведал:

– Армия иностранцев, сеньор, вас победила. Все ваши люди, сеньор, мертвы. Вы единственный оставшийся в живых.

– Да, я был со своей ротой до конца, а где же остальная часть нашей армии? Все же нас было по крайней мере тысяча.

– Ах, сеньор, хуже, гораздо хуже. Иностранцы преследовали вашу армию, сеньор, до замка Гимера. Мой сын и несколько человек из деревни отправились туда, чтобы помочь вашим людям, но иностранцы осадили замок и сказали, что штатские не имеют права участвовать в войне и расстреляли всех, кто был без формы. – На глаза старика навернулись слезы. – Мой сын был среди них. Ваши солдаты сложили оружие и были освобождены.

– Эти люди позволили себе навязать свои законы здесь, в Испании! Я обещаю тебе, старик, они пожалеют об этом. Лично я отомщу за твоего сына и за остальных селян.

Мартинес не мог поверить, что тысячная армия была уничтожена тремястами иностранными наемниками. Он был полон гнева, но в глубине души испытывал уважение к этим бесстрашным людям, которые не только осмелились покинуть свое укрытие и встретить многочисленного противника, но и преследовали врага до победного конца. Произошло чудо – легионеры исполнили свою почти невозможную миссию.

Через неделю Мартинес полностью выздоровел и покинул деревню под влюбленные взгляды девушек, которые впервые имели честь ухаживать за дворянином.

***

Год спустя после драматических боев Мартинес продолжил неустанно преследовать батальоны Легиона. Он выполнил и перевыполнил свое обещание отомстить за убитых жителей деревушки.

Молодой офицер научился много чему из военной премудрости как раз у своего врага. Конечно, легионеры были испытанными бойцами, было почти невозможно победить их, когда они укрепились в некоем бастионе, поэтому Карлисты начали атаковать их из засады, когда те перемещались. Несмотря на то, что легионеры были суровыми воинами и воевали не на жизнь, а на смерть, иностранцы не были в состоянии противостоять многочисленной армии, во время внезапных нападений они могли быть уничтожены до последнего человека. Мартинес побеждал их во многих сражениях и убил многих из них, но никогда ему не удавалось заставить их сдаться – они всегда сражались до смерти.

Карлисты оккупировали страну, но пока Легион был на сцене, дороги в Мадрид были перекрыты. Армия иностранцев понесла многочисленные потери и некоторые роты были выведены с фронта, чтобы воссоединиться со своими товарищами и подготовиться к решительному сражению – битве чести, в которой, скорее всего, все они погибнут. Армия Дона Карлоса тоже готовилась к решительному бою. Как всегда, она превосходила легионеров в численности и снова была уверена в своей победе.

Наступил день, когда Иностранный легион, по всей вероятности, будет уничтожен до последнего легионера. Мартинес ждал этот день с начала войны, и ему не терпелось броситься в атаку.

Когда армия была готова, к удивлению Карлистов, три офицера Легиона приблизилась к ним. До сих пор легионеры никогда не принимали и не посылали парламентеров. Мартинес, который так хорошо знал врага, глазам своим не верил. Что, наконец-то они испугались и собрались сдаться? Те самые легионеры, которые были готовы умереть только во имя чести, верные данному слову?

Не снова ли это какая-то ловушка или тактика этих хитрых воинов, рассуждал офицер, но все-таки пошел навстречу посланцам. Полководец легионеров был лаконичен:

– Мы здесь, чтобы сообщить вам, что мы получили приказ от короля Франции вернуться. Он нуждается в нас в других местах. Это означает, что вы больше не наши враги. Мы должны подготовиться к дороге.

Мартинес не мог поверить своим ушам. Они не могут уйти просто так в поле, как будто ничего не случилось за все эти годы длительной кровавой войны. Смешанные чувства наполнили его сердце. В этот момент он вспомнил о любви, которую испытывал к девушке из дворца, но и о том, как королева Мария-Кристина унизила его перед его возлюбленной.

Из-за этих печальных эпизодов своей юности во дворце Мартинес стал суровым воином, и он неоднократно выступал против Иностранного легиона. Жизнь словно связала его с этой странной армией, на которую он выливал свою ненависть к королеве, но в тоже время подсознательно восхищался этими хладнокровными бойцами.

Три иностранных офицера уже вернулись к своим солдатам, как вдруг услышали топот скачущей лошади и удивились, увидев приближающегося к ним в бешеном темпе офицера. Командующий Иностранным легионом встретил всадника, недавнего врага.

Мартинес крикнул, задыхаясь:

– Я готов вступить в ваши ряды и выполнять ваши приказы.

– Я могу принять вас, так как мои роты понесли огромные потери, но не могу сохранить вам звание офицера. Вы можете начать сразу же, но лишь как обычный легионер.

– Я готов служить солдатом, единственное, чего я хочу, – отправиться в путь с вами.

– В таком случае вы должны сдать мне саблю, и с этого момента включаю вас в состав Первой роты.

Испанский офицер выполнил приказ командира и замаршировал в рядах своей новой роты. Несколько лет спустя легионер Мартинес был ранен пулей под Севастополем. Он погиб, проявив исключительное мужество. Из врага Легион стал для Мартинеса домом и семьей, и он отдал свою жизнь за него.

Болгария, 1996

Я смотрел на дорогу, ведущей меня на Запад, и солнце, которое близилось к закату. У меня было ощущение, что с минуту на минуту оно коснется Земли. Автомобили, которые проезжали мимо, мне были не интересны. Я знал, что у меня был шанс доехать автостопом на грузовике. Так я и покинул Болгарию – на грузовике компании СОМАТ, которую недавно приобрела немецкая фирма «Вилли Бетц». Оставался час, прежде чем солнце исчезнет полностью.

Приближение темноты меня не беспокоило, очередная ночевка под открытом небом летней ночью не была бы проблемой. Только мои шансы доехать автостопом уменьшались пропорционально с наступлением темноты. Большинство водителей останавливались на ночлег перед заходом солнца, и я два часа простоял на дороге, ожидая пробуждение Фортуны.

На востоке небо было покрыто облаками. Я вспомнил, что пересек Сербию, Хорватию, Словению и Австрию, так и не увидев солнца. Ливни, по-видимому, преследовали меня и здесь, в Германии. Солнца уже почти не было видно, остался только маленький красный пучок света на горизонте, который скоро погрузится в темноту, и с минуту на минуту можно было ожидать проливной дождь. Вдруг я услышал знакомый звук двигателя большого тягача «Мерседес Бенц». Я проголосовал, указывая на запад большим пальцем. Шум тормозов огромной машины был самым приятным звуком для моих ушей в тот момент. Считанные секунды спустя я уже находился в кабине рядом с бородатым водителем, оставив дождь позади. Дождь отмывал и мои воспоминания, и проблемы прожитых в мире коммунизма двадцати трех лет. Я ехал прямо к своей цели, к небольшому кусочку заката, который все еще придавал кроваво-красный цвет небу. Этот последний свет давал мне надежду, что я найду лучшую жизнь, потому что я был готов бороться за нее.

Очень хорошо иметь веру и желание бороться, но в нашем мире нужно также иметь деньги, а они кончались быстро. Передвигаясь автостопом по Германии и Франции, я сэкономил немало денег и смог побывать в разных городах, в зависимости от того, куда меня забрасывала судьба. Возможности, которые мне предлагала новая жизнь на Западе, отнюдь не были столь привлекательными, как их описывали по той стороны стены. Конечно, я не согласился на ни одно предложение работать нелегально за сомнительную плату, потому что у меня все еще были деньги и я мог позволить себе выбирать. Я пока не осознавал полностью, что это не экскурсия, и вскоре мне придется соглашаться на любую работу, не предъявляя претензий. Жизнь иммигрантов, с которыми я познакомился во время этой поездки, была не из легких. Все они жили без документов, работали без контрактов за мизерную плату и получали деньги на кусок хлеба. Некоторые из них вкалывали как сумасшедшие на стройках и зарабатывали больше, но без официальных документов, будущего у них не было.

Я быстро понял, что без вида на жительство и официального контракта я всегда буду человеком второго сорта. Оптимизм меня не покидал, и хотя мои деньги были на исходе и питался я все реже и реже, я не терял надежды найти свой шанс. Должно было быть и другое решение, кроме того, чтобы стать нелегалом.

***

Ворота с надписью LEGION ETRANGERE и красно-зеленый флаг были перед моими глазами. Как будто Провидение привело меня сюда. Я не мог объяснить себе, что же это было, но я знал, что какая-то необъяснимая сила – удача, судьба, Бог или даже дьявол привела меня к этим воротам. Я случайно увидел на станции в Страсбурге плакат с надписью «Regarde La Vie Autrement!» («Посмотри на жизнь по-новому!»). Я поинтересовался, о чем идет речь, и понял, что на плакате изображен солдат французского Иностранного легиона. До сих пор для меня Легион был легендой из прошлого, и я понятия не имел, что он действительно существует и поныне. По нашу сторону Берлинской стены не просачивалась никакой информации о нем, или, по крайней мере, до меня она не доходила. К моему счастью эта легендарная армия не изменила своему основному принципу – принимать иностранцев. Идея попробовать свой шанс именно в Легион вытеснила все варианты нелегальной работы. Теперь я стоял перед воротами, и я знал, что мой путь пройдет отсюда. Я проехал более двух тысяч километров автостопом, чтобы встать как раз здесь, на пороге казармы Лекурб. Я оглянулся в последний раз на город и на прохожих, которые спешили вслед за своими проблемами, и смело нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, и легионер в белой фуражке, такой же, как с плаката, посмотрел на меня с головы до ног, затем нахмурил брови, как будто захотел запугать меня. Но я улыбнулся и сказал ему на чистом французском:

– Volontaire, – слово «доброволец» должно было объяснить все.

– Дай мне паспорт или какое-нибудь удостоверение личности с фотографией, – сказал легионер, который имел звание младшего сержанта.

Но тогда я совсем не разбирался в воинских званиях, и для меня это был простой легионер. Я протянул ему паспорт, и он взял документ и начал рассматривать, как будто это был мой билет или какой-то пропуск.

– Русский? – спросил он.

– Нет, болгарин, – сказал я ему.

– Болгары, русские, – одно и то же, очередной коммунист в наших рядах, – впервые засмеялся легионер.

Он задержал мой паспорт, пока я пересекал порог казармы «Лекурб», не задумываясь о том, что этот шаг изменит всю мою жизнь. После этого рокового шага мне предложили посмотреть фильм на русском, который показывал все этапы, чрез которые должны были пройти добровольцы, чтобы стать настоящими легионерами. В фильме офицер объяснял, что по истечении пятилетнего контракта легионеры имеют право на французское гражданство. Тогда для меня свобода означала французский паспорт. Первый контракт, который добровольцы со всего мира подписывали, тоже был сроком на пять лет. После этого они могли продолжить свою военную карьеру, вновь подписывая новый контракт на год или на три. Если легионер отслужил пятнадцать лет, то он имеет право на пенсию, которая выплачивается в любой точке мира. После этих первоначальных разъяснений фильм рассказывал о жизни легионеров в разных полках, разбросанных по всему миру. Перед моими глазами проходили кадры из экваториальных джунглей Французской Гвианы, космической базы Ариана, побережья Джибути, пальмы острова Майотта и пляжи архипелага Муруроа. Все это казалось невероятным и произвело на меня очень сильное впечатление. Я был твердо уверен, что это была та жизнь, которую я хотел. В тот момент легенда по имени Иностранный легион, пленила мою душу. Я был взволнован фактом, что начинал свою новую жизнь на Западе таким интересным приключением, но после конца фильма началась реальность, которая не была столь «романтичной».

Сержант вошел в комнату, где я смотрел фильм, и спросил, есть ли у меня вопросы. Я убедил его, что все ясно и у меня вопросов нет, после чего он достал формуляр, который я должен был заполнить. Вопросы были написаны по-французски, но ниже был их русский перевод. Я ответил на все вопросы, притом писал по-французски, я ведь окончил французскую школу «Альфонс де Ламартин» в Софии, которая при коммунизме называлась «Георгий Кирков»[6]. Когда вернул формуляр легионеру, он посмотрел на меня с удивлением.

– Ого! Ты даже умеешь писать по-французски. Ты, кажется, сделаешь военную карьеру, – улыбнулся он.

– Почему бы и нет, – ответил я серьезно.

Когда закончил со всеми подробностями, связанными с подписанием предварительного контракта, я понял, что передо мной оставалось достаточно препятствий до действительного получения места в этом элитном корпусе.

К вечеру прибыли еще два добровольца – немец и словак. Каждый из нас говорил на разных языках, но все мы были здесь ради одного и того же – стать легионерами и, естественно, мы пожали друг другу руки как друзья.

– Эрвин, – представился словак с широкой добродушной улыбкой, которая заверяла нас в его добрых намерениях, так как своей бритой головой и огромным мускулистым телом он внушал уважение.

– Карл, – сказал немец в свою очередь.

– Георгий, – представился и я. Это был первый и последний раз, когда я упоминал свое имя. После Обани я называл только фамилию или чаще всего регистрационный номер.

Легионер привел нас в большую спальню с двадцатью койками. Каждая из них была идеально заправлена и покрыта блестящим красным одеялом. В нижней части были свернуты две белых простыни, которые были скрещены как кости на пиратском флаге. Помещение сверкало чистотой, а пол блестел как в музейном зале. Увидев все это, я понял, какая дисциплина царит здесь.

– Каждое утро в шесть часов я хочу видеть ваши койки и спальню именно в таком виде! – Начал объяснять легионер, сопровождая свои слова жестами. – Все должно быть опрятным и чистым. Пока что вашим единственным оружием будут веники, совочки и тряпки.

Он показал нам большую кладовую, где было все необходимое, чтобы вычистить целое здание, а затем посмотрел на нас насмешливо и спросил:

– Est-ce que c’est clair? You understand? Понимаешь?

– Да, понимаю, – ответил я по-французски, а мои новые товарищи только кивнули утвердительно.

– ОК, завтра увидим. Теперь вы можете принять душ, а затем Bonne nuit! Good night! OK?

Сержант странными гримасами и жестами хотел объяснить нам, что мы должны поторопиться – искупаться и лечь спать.

– Давайте, ребята, шевелите задницами! Очень скоро ваша жизнь изменится, и вы увидите конец спокойствию!

Я был единственным, кто понимал все сказанное легионером, так что я поспешил взять свои туалетные принадлежности. Немец и словак последовали за мной, и с тех пор, если они не понимали жестов старшины, они обращались ко мне с вопросом в глазах, или просто делали то же, что и я. После душа каждый из нас лег спать молча, каждый со своими воспоминаниями о бывшей гражданской жизни.

Вопросы вновь закрутились у меня в голове: «Пройду ли медицинское обследование в Обани?», «Выдержу ли физические нагрузки во время четырехмесячного обучения?», «Какой полк выбрать?», «Отправят ли меня во Французскую Гвиану?»… Если я хотел добиться успеха, я должен был быть уверен в себе, поэтому я перестал задавать себе вопросы. Я знал, что готов пройти через любые трудности, чтобы стать частью этого общества храбрых воинов. Кадры из Французской Гвианы, Джибути, острова Майотта и атолла Муруроа заполнили мою голову экзотическими пейзажами и спрашивал себя, было ли все так замечательно, как в фильме, который был своего рода рекламой. «Доберусь ли я, в самом деле, когда-нибудь до какой-либо из этих далеких французских колоний?» С этим вопросом в голове я наконец заснул. Мы, трое добровольцев, поставили в тот день наши жизни на карту, и когда эта карта выпадет из колоды, будет слишком поздно вернуться назад.

На следующий день романтический фильм-реклама с его экзотическими пейзажами испарился. Ни свет, ни заря мы занялись уборкой всего здания. До завтрака уже все блестело чистотой. Это было моим первым corvée (наряд) в Иностранном легионе. В семь утра старшина легионер проинспектировал нашу работу.

– Ладно, всегда можем убраться и получше, но для первого раза сойдет. – После этих слов он жестом показал следовать за ним. – Теперь, наконец-то, вы заслужили свой завтрак. «La légion est dure mais la gamelle est sûre» («В Легионе тяжело, но жратва обеспечена»).

В полдень нас уже было восемь, но я все еще был единственным, который понимал по-французски. Среди новичков было три поляка, русский и чех, и все пятеро говорили по-русски. Чех был самым старшим, ему было за тридцать, и он мне объяснил, что приехал сюда из-за денег и французского гражданства. Поляки были спортсменами, которые прибыли с единственным желанием доказать свои качества вояк, они намеревались сделать военную карьеру. Русский был демобилизованным солдатом, и у него не было другой профессии, кроме этой. Вот так вкратце они рассказали о себе. Правду ли они говорили или нет, не имело значения, потому что прошлое осталось позади.

После обеда успели быстрее справиться с уборкой, так как к нам присоединились еще пять человек. К вечеру сержант, который отвечал за нас и придумывал нам все новые и новые задачи, решил оставить нас в покое в комнате с телевизором. Пока большинство смотрело телевизор, ничего не понимая, Эрвин, огромный словак, пытался выучить немного французский по учебнику, который он носил с собой. Я видел, как этот огромный мужчина потел и хмурился над своей книжкой и улыбнулся. Он поднял голову и жестом попросил меня помочь.

Я с удовольствием подал ему руку, чтобы вытянуть его из болота новых и странно звучащих слов, в которое он попал. Произношение определенно было проблемой для словака. Позже, во время моей службы я понял, что используемый легионерами французский сильно отличается от языка романов Бальзака, Виктора Гюго и Александра Дюма. Легионерский язык был перемешан словами и фразами из английского, немецкого и даже русского. Каждый говорил со своим акцентом, но это не имело значения, важно было понимать приказы и, что еще важнее, их выполнять. Во время своей службы Эрвин узнал, что французский в Легионе не так уж сложен, но тогда он действительно беспокоился. Когда я заглянул в его учебник, увидел, что он написан на непонятном для меня языке. Этот язык определенно не был славянским, иначе я бы что-то усек. Я вопросительно посмотрел на Эрвина. Он улыбнулся и сказал: «Мадьяр, Мадьяр». Оказалось, что словак был наполовину венгром.

– Если понимаешь это, одолеешь и французский, – заверил я его, говоря по-русски.

Он отвечал мне по-словацки, язык, родственный с чешским, и когда я не понимал, он подыскивал русские слова. Конечно, по-венгерски я ничего не понимал. Иногда мы использовали и жесты, но самым главным было то, что мы могли общаться между собой. Таким образом словак, размерами с гориллу, стал моим самым лучшим другом в приемном пункте в Страсбурге.

На следующий день ранним утром прибыл еще один поляк. Никогда не забуду, как этот парень вошел в столовую казармы. Вроде бы он поссорился с нашим сержантом, но я так не понял, что произошло. Мы видели только, как легионер, которой отвечал за нас, привел на завтрак новоприбывшего поляка в гражданской одежде и разрешил ему есть все, что захочет и сколько захочет. Откуда появился этот парень? Новичок наполнил поднос пятью булочками, пятью кусочками масла, джемом, медом, сыром и шоколадом и, кроме всего этого, выпил литр молока. Было видно, что голод заблокировал его мозг до такой степени, так как лишь после того он перестал есть и увидел наши любопытные взгляды, он почувствовал, что он не один в столовой. Он встал и представился: «Лех». Позже в Кастельнодари это имя было забыто, и он стал легионером Цибульским. После рукопожатий со всеми, он попытался извиниться за что-то перед старшиной, который смотрел на него с широкой улыбкой.

– В Легионе тяжело, но жратва обеспечена! Из тебя выйдет хороший легионер, парень, – сержант рассмеялся. – То, что ты ищешь, находится здесь. Еды в Иностранном легионе всегда хватало.

Десять дней спустя нас уже было пятнадцать парней, готовых поехать в Обань. Наши дни в Страсбурге проходили между уборкой здания и телевизором. Монотонность повседневной жизни в центре вербовки не охладила пыла никого из кандидатов. Только одного поляка вернули на гражданку из-за лишнего веса. Ему объяснили, что он имеет право похудеть и попробовать свои шансы снова через шесть месяцев. Теперь все переходили к следующему этапу, где в Обани нас ожидала Дом-мать Иностранного легиона. Там, после многократных тестов и медицинских обследований военная комиссия будет решать, кто из нас способен и заслуживает быть зачисленным на четырехмесячное обучение учебный полк Легиона, расположенный на базе в Кастелнодари.

Крымская война, 1854

Верные данному слову, легионеры сражались за дело испанской королевы, пока король Франции не издал приказ о возращении Легиона. Только тогда Луи-Филипп дал себе отчет, сколько наемников из тысяч, отправившихся три года тому назад, поплатились своими жизнями. Из пяти тысяч, которые поехавших в Испанию, только пятьсот пересекли Пиренеи и вернулись во Францию. Нужно было набирать новых добровольцев, чтобы создать новый сильный Легион.

Воскресший легион был отправлен в Алжир в 1837 году и сразу же вступил в битвы за древний город Константина. Созданный еще за 3000 лет до новой эры под названием Кирти, город был реконструирован римским императором Константином в 311 г. и был переименован в его честь. Построенная на скале высотой 600 метров крепость веками считалась неприступной. Под управлением Ахмед-Бея, город устоял перед атаками французов в 1836 году. В начале 1837 года французские колониальные войска были усилены за двумя батальонами легионеров, а в октябре того же года, Иностранный легион уже воюет плечом к плечу с зуавами – добровольцами из кабильских племен, живущих на территории Марокко и Алжира, включенных в колониальную армию в 1830 году. Вместе им удалось сделать немыслимое – проделать лазейку в стене крепости, и проникнуть в древний город. В то время как защитники Константины пытались организовать отчаянное сопротивление, Ахмед-бей улизнул из крепости. После ожесточенных атак солдаты бея были вытеснены улица за улицей, и в конце концов последний крупный город в Алжире оказался под властью французов.

Для Легиона Константин это только начало серии славных битвах после возвращения в Алжир. В 1839 году легионеры овладели и крепостью Джиджели, которая находилась под контролем османских корсаров еще с XVI века, когда она была завоевана Кэр-эд-Дином, известным в Европе под именем Барбаросса.

Отважные воины-легионеры прославились и как строители. Они построили каменную дорогу между городами Дуэро и Буфарик, которая долго называлась «Шоссе Легиона».

Иностранный легион продолжал приобретать все большую известность, и в 1841 году число добровольцев значительно возросло. Таким образом, из воскресшего после войны в Испании Легиона формируются два иностранных полка. Первый стал основателем Дома-матери Иностранного легиона в Сиди-Бель-Аббесе, а второй поддерживал французское военное присутствие в портовом городе Бонн. Эти два полка принимают участие во всех военных операциях в Алжире и не раз и не два удерживали славные победы. В 1847 году герцог Домаль руководил легионерами при подавлении восстания в области Лезоресе. Он был четвертым сыном Луи-Филиппа и Марии-Амели Бурбонской, и в том же году был признан губернатором французских колоний в Африке.

Под Заатчой легионерам противостоял более серьезный соперник в лице шейха Бу Зиан, прославившегося еще в 1833 году, когда его 4000 повстанцев отбили армию Ахмед-Бея. Бу Зиан называл себя вождем – потомком Мухаммеда и повел повстанцев из пустыни на «Священную войну». Кровопролитие продолжалось семь месяцев, и 26 ноября 1849 года решающая битва была выиграна с помощью Легиона и Зуавов. Бу Зиан попал в руки французов, и перед расстрелом, крикнул в небо: «Вы были сильнее, и если на то воля Аллаха, да будет так!» В полночь все минареты города были взорваны.

***

В 1853 году началась Крымская война. В основе конфликта стояло желание Николая I, который хотел установить контроль над Святой Землей в Иерусалиме, которая в то время принадлежала Османской империи. Русский царь не предусмотрел, однако, то, что в феврале 1854 года французский император Наполеон III и королева Великобритании Виктория стали союзниками султана. Таким образом, после 700 лет непрерывных конфликтов французы и англичане в первый раз сражались плечом к плечу. Настоящей трудностью для союзников, однако, оказалась тяжелая русская зима. Еще в сентябре 1854 года, холод в окопах остановил объединенные войска Османской империи, Великобритании и Франции. Тогда Наполеон III вспомнил о своем Иностранном легионе, и Первый иностранный полк был вызван помочь в атаках против России.

Во время суровой зимы в окопах под Севастополем Рафаэль Виено был человеком, который подбадривал легионеров и был вместе с ними в самые трудные моменты войны.

Полковник Виено окончил французскую военную академию «Сен-Сир», которая является аналогом американского Вест-Пойнта. Ему было пятьдесят, когда он принял командование Первого иностранного полка и повел его воевать в Крыму. 14 ноября 1854 года, ураган утопил многие французские корабли, перевозящие одежду, амуниции, корм, провиант и все необходимое для осады. Потеря этого драгоценного груза еще более осложнила жизнь солдат. В течение этих месяцев ожидания весны главным врагом легионеров и остальных бойцов союзной армии была холера. В отличие от других, легионеры не имели права жаловаться и, молча, несли свою ношу. Их командир, старый и закаленный воин, который повел их смело уже при первых сражениях. Полковник Виено был примером мужественного воина и постоянно поднимал дух своих солдат.

Сплоченные вокруг своего командира, легионеры штурмовали редут Шварца в ночь на первое мая. Русские отступили, а Первый иностранный полк покрыл себя славой, но его командир остался на поле боя навсегда. Рафаэль Виено, встав как всегда, во главе атаки, был сражен несколькими вражескими пулями. Его именем была названа казарма в Сиди-Бель-Аббесе, а позже и Дом-мать Иностранного легиона в Обани. Сегодня казарма имени Виено является центр вербовки для кандидатов со всего мира, давая им шанс стать легионерами. В июне 1854 года командующим бригады Легиона становится племянник императора, Пьер Бонапарт, который уже проявил себя как командир Второго иностранного полка. Русский генерал Франц Тотлебен защищал Севастополь до августа 1855 года, когда легионеры становятся первыми, которые входят в город. Легионерам могли бы заслужить гораздо больше уважения и медалей, если бы после успешной атаки и вторжения в Севастополь не доказали то, что они и гуляки, и пьяницы. Страсть их к вину и веселью показала их пиратский норов, и они снова завоевали славу безумно храбрых наемников и сорвиголов. Севастополь помнит бесспорный героизм легионеров, но не забывает и о тоннах спиртного, выпитых в честь победы солдатами.

В этой войне приняли участие некоторые из величайших фигур в истории Легиона. Кроме Пьера Бонапарта и полковника Виено, следует отметить, генерала Карбучия, полковника Шабриера, Виталис-Пашу, капитана Мена и незабываемого героя Камерона капитана Данжу.

Генерал Карбучия происходил из знатной семьи на Корсике. Движимый стремлением к военной карьере, он окончил «Сен-Сир» и всего лишь в 19 был включен в пехоту. Он вступает в состав колониальных войск еще в самом начале завоевания Алжира, а позднее его выдающиеся качества воина дали ему право взять на себя командование Второго иностранного полка Легиона. Карбучия с неслыханной смелостью вел своих солдат только к победам. Он проявил храбрость во многих битвах, и его имя остается связанным с завоеванием Алжира, но он получает признание и в другой области, что удивительно для всех – в археологии. Полковник Карбучия и его легионеры обнаружили древнюю столицу Нумидии и раскопали руины древнего города Ламбезис, оккупированного со II по IV века Третьим легионом Августа. По стопам своих предшественников из римских легионов Второй иностранный полк во главе с полковником восстанавливает контуры древней римской провинции.

В 1854 г. Жан-Люк Карбучия отправился на Крымскую войну, в чине генерал-майор бригады легионеров, но в том же году он заразился холерой и умер около Галлиполи.

Полковник де Шабриер, как большинство офицеров в Легионе, окончил военное училище «Сен-Сир». В июне 1855 года он был включен в ряды Второго иностранного полка под Севастополем. После Крымской войны де Шабриер остался в его рядах, и в 1857 году, принял командование им во время экспедиции в Алжире. Под Ишидереном полковник де Шабриер повел Второй иностранный полк к победе. Ему французская армия обязана и успехом миссии в Кабилии, возглавляемой маршалом Рандоном. Два года спустя де Шабриер присоединяется к генералу Макмахону, во время войны в Италии, где им пришлось воевать с австрийцами, во главе с маршалом Ференцем Дюла. В то время как Макмахон завоевал известность и стал герцогом Мадженты, Де Шабриер заслужил уважение своих солдат. Всегда уважаемый в Легионе, Анри Луи Мари-де-Гран-Лакроа де Шабриер пал в битве под Маджентой в 1859 г., но легионеры не забыли его. Сегодня казарма Второго пехотного полка армии в Ниме носит его имя.

Виктор Виталис вступил в Легион в 1844 году и закончил свой первый контракт в Алжире как сержант-артельщик. Он зажил со своей семьей, которая являлась частью высшего общества в Стамбуле, но гражданская жизнь ему надоела спустя всего четыре месяца, и Виктор возвратился в Легион как рядовой солдат. Виталис быстро поднимается по лестнице, и уже в 1854 году становится старшим сержантом. Он участвует в Крымской войне в части полковника Виено и в первой же атаке отличается своей храбростью. Он был ранен под Севастополем, но сразу, как только выздоровел, вместе с полковником де Шабриером отправился в Алжир, где получил несколько ранений в битве под Ишериденом. Восстановив свои силы, Виталис снова возвратился в армию, на этот раз под командованием капитана Данжу в Мексику. После 23 лет выдающейся службы в рядах Легиона в 1867 году, он получил французское гражданство. Вернувшись во Францию, он продолжил свою военную карьеру как майор пехоты и организовал миссию с зуавами в 1870 году. Его продолжительная карьера во французской армии закончилась в 1874 году, когда в 49 лет Виктор Виталис вернулся в Турцию. Его военный опыт бы оценен султаном, который назначил его дивизионным генералом. Виктор достиг самого высокого поста в Турции и стал военным губернатором Восточной Румелии[7]. После Объединения Болгарии в 1885 году он вернулся в Стамбул, где стал правой рукой султана и с тех пор именовался Виталис-паша.

***

После Крымской войны легионерам не дали покоя, они вернулись в Алжир, где их ожидала другая славная битва – под Ишериденом. На территории, оккупированной Бенни Ратеном, среди скалистого рельефа Большой Кабилии, имели место многочисленные восстания. В горах Джурджур, на высоте 1000 метров над уровнем моря, Ишериден являлся ключевой позиции кабилов. Перед тем как добраться до центра восстания, легионеры однако снова поменяли ружья на лопаты и за восемнадцать дней построили двадцать шесть километров дороги. По этой дороге они смогли перевезти пушки «12», снаряды и боеприпасы, необходимые для атаки Ишеридена. После завершения строительных работ легионеры снова взяли оружие и начали подниматься к ключевым позициям противника. Среди скал и траншей Ишеридена была пятитысячная армия одного из самых свирепых племен Джурджура. Свинцовый ливень пролился на французов. Кабилы постоянно получали помощь от местных женщин, которые приносили им продовольствие и боеприпасы и ухаживали за ранеными. Французская атака была приостановлена, но храбрые зуавы сделали последнюю попытку разбить врага и попали под смертельный град пуль. В то время Первый батальон Второго иностранного полка обошел траншеи и бросился в очередную атаку. Легионеры передвигались уверено вперед, перед ними восседал на своем коне их бесстрашный командир. Сначала повстанцы были перепуганы и открыли беспорядочную стрельбу. После нескольких залпов картечью по наступающему батальону удивление повстанцев превратилось в панику, когда они увидели, что солдаты без страха приближаются к их позициям. Некоторым командир Легиона показался самым дьяволом, потому что пули не попадали в него, и паника овладела рядами повстанцев. Атакованные по флангам этим бессмертным батальоном, который даже не останавливался, чтобы прикрыться от выстрелов врага, кабилы отступили. Их отступление превратилось в паническое бегство, а в их головах остался один вопрос – кто возглавлял этот батальон демонов? По некоторым данным, это был капитан Дефор де Бессоль, но существует и версия, что это был сам майор Мангин.

В этой тяжелой битве, в которой даже генерал Макмахон был ранен, капрал Мори проявил мужество, и его предложили наградить орденом Почетного легиона. Капрал Мори служил под чужим именем, и хотя несколько раз ему уже предлагали вручить медали во время Крымской войны, он решил остаться анонимным. Такое высокое отличие, как Орден Почетного легиона, вынуждает его раскрыть подлинную личность, и выяснилось, что капрал – это сам принц Убальдини, имеющий солидное состояние в Италии. После битвы под Ишериденом Убальдини продолжил свою карьеру в Легионе и стал капитаном.

Легионер Фудзисава Токио, 1996

Уже четыре года Фудзисава служил сержантом в одной из танковых бригад японской армии. Он отличился как самый лучший стрелок в эскадроне, но в последнее время его энтузиазм служить своей стране значительно уменьшился. Он пожертвовал своей молодостью во имя военной карьеры. Фудзисава тренировался усиленно, полностью выкладывался на стрельбах, учениях, изучал боевые тактики, но никогда не видел ничего реального и даже не приближался к нему, он не участвовал в настоящей миссии, и это лишало его мотивации. Он уже не чувствовал волнения и эмоций первого года службы, когда он гордился каждым выполненным нормативом. Ощущение, что он воин, которой защищает интересы своей родины, исчезло, и он ходил в часть только потому, что там было его рабочее место. Он часто размышлял о философии самураев, готовых умереть за своего сегуна. Они кончали собой, когда не могли выполнить свою миссию.

Самураи были самыми великими воинами, о которых с благоговением рассказывали в Японии. Японская армия была одной из самых древних, но после Второй мировой войны, в соответствии с конституцией страны, ее солдаты не имели права покидать территорию своих островов. Фудзисава был обречен служить только в своей стране. Восхищение мужеством и хладнокровием самураев только усиливало его желание в один прекрасный день испытать себя в реальных военных действиях. Мир изменился, но сержант танковой бригады часто засматривался на меч, висящий над его кроватью. Этот древний самурайский меч принадлежал какому-то прадеду Фудзисавы, и правнук воспринимал этот меч как послание. Видимо, его предки ожидали от своего наследника, что тот будет защищать честь своей страны и своей семьи, как они сами делали когда-то. Молодой сержант был смущен. Воинская честь осталась в прошлом вместе с владельцем меча, так как Япония, очевидно, уже не нуждалась в самураях. Всегда дисциплинированный Фудзисава, хотя и с меньшим энтузиазмом, продолжал доблестно служить, пока однажды он не услышал, как два солдата говорят о какой-то армии в Европе, где у каждого есть шанс испытать себя. Она участвовала во всех крупных конфликтах в мире – за последние два столетия. Под впечатлением услышанного молодой человек был по-настоящему заинтригован, и отправился на поиски дополнительной информации об этой армии, называемой Иностранным легионом. Наконец ему удалось найти книжку бывшего японского легионера. Там было описано, как проходит подбор кандидатов в главном центре вербовки в городе Обань, где-то на юге Франции. Автор рассказывал о последних миссиях славного Легиона, чьи солдаты участвовали как Голубые каски Организации Объединенных Наций в Камбодже, Руанде и Чаде в Африке, а в Персидском заливе они были рядом с американцами в операции «Буря в пустыне». В то время они принимали участие в кровопролитиях на территории бывшей Югославии. Фудзисава пришел в восторг от идеи принять участие в настоящем бою, и эта армия, составленная из солдат со всей планеты, не выходила у него из головы. Однажды, перечитывая книгу в пятый раз, сержант-танкист решил попробовать свои шансы в рядах французского Иностранного легиона.

Фудзисава сидел молча рядом со своим отцом в маленькой скромной столовой их квартиры, а мать подавала традиционные суши. Телом он был там, но мысли завели его на далекие поля сражений, где солдаты Иностранного легиона сражались, защищая честь своих предков. Независимо от того был ли конфликт религиозного или политического характера, легионеры всегда участвовали в битвах в далеких и экзотических странах. Они были настоящими профессионалами в глазах молодого сержанта.

– У тебя проблемы, сынок? – прервал мысли Фудзисавы пожилой отец. – Я вижу твое лицо озабочено.

– Нет, папа – ответил, вздрогнув Фудзисава, который моргал, как будто только что проснулся. Однако его отец зорко за ним наблюдал, ожидая правды.

– Единственное, что я должен тебе сказать, это то, что я прекратил мой контракт с армией. Я решил изменить свою судьбу.

– Ты давно повзрослел, и только ты один можешь решить, что делать со своей жизнью.

– Да, именно поэтому хочу тебе сказать, что через две недели я уезжаю в Европу. Там я попытаю свою удачу.

– Почему ты решил, что удача от тебя отвернулась?

– Я просто хочу попробовать свои силы в армии, где собираются добровольцы со всего мира. Это элитный корпус, который участвует в каждой более или менее серьезной настоящей битве на нашей планете. После всех тренировках и годах в нашей армии хочу увидеть, действительно ли я достоин быть воином. Я хочу участвовать в настоящей миссии, с настоящим врагом.

– Настоящая битва, сын мой, – это битва за жизнь, а не за смерть. Истинный воин не просто солдат, который ищет славы, – он уверенный в себе человек, у которого нет необходимости постоянно доказывать свою силу, не имея на то существенных причин.

– Ты говоришь так только потому, что хочешь уберечь меня от опасности, папа, но я уже принял решение, и ничто не может меня остановить!

– Хорошо, сынок, я надеюсь, ты останешься в живых, и желаю тебе стать не только храбрым, но и мудрым воином. Я дам свое благословение тебе, но я хочу, чтобы ты обещал мне что-то до того, как ты уехал.

– Да, папа, что ты хочешь, чтобы я тебе обещал?

– Когда покончишь со своими приключениями, с этой армией иностранцев, не оставайся в Европе, вернись сюда заботиться о матери. Я стар, и скоро наступит день, когда ты будешь главой семьи. Счастье нашего дома зависит от тебя.

– Ты не настолько стар, папа, но я обещаю вернуться живым и здоровым, и ты увидишь меня снова, как сейчас, и мы вместе займемся домом.

– Я надеюсь, что будет так.

Через две недели после этого разговора бывший сержант японской армии сидел, удобно расположившись, в самолете из Токио в Париж. У него был с собой небольшой словарь, откуда заучивал французские выражения. Японец говорил немного по-английски и знал латинский алфавит, но произношение французских слов было очень трудным для него. Согласно прочитанной Фудзисавой брошюре о Легионе, язык не являлся обязательным условием при приеме кандидатов. Во время этого длительного перелета он был настолько погружен в свой словарь, что не сомкнул глаз ни на миг.

Японец усердно оформлял французские предложения, означающие, что он доброволец, который хочет служить в Легионе, и ищет дорогу к казармам. Он записывал фразы в блокнот и повторял: «Je Suis volontaire!», «Je servir Légion Etrangère», «Оù trouver caserne Légion». Когда бывший танкист прилетел в Париж, в его голове был какой-то странный набор французских слов и фраз: «Je Légion, caserne et volontaire servir, armée».

Париж – самый посещаемый город в мире. Улицы были полны туристов.

Японские группы гуляли организованно по Елисейским полям, но Фудзисаву не интересовали достопримечательности. Он прошел мимо Эйфелевой башни, даже не поднимая головы, чтобы посмотреть на нее. Перешел мост «Альма», не обращая внимания на переполненные туристами катера, проплывающими под ним. Мечта многих японцев была увидеть Париж, но молодой человек шел к своей единственной цели – Обань, казармы Иностранного легиона. Японец имел при себе только адрес Alma mater Иностранного легиона в Обани и понятия не имел о существовании Форта де Ножен, центра вербовки в Париже. Таким образом, из всех достопримечательностей и памятников японца интересовал только Лионский вокзал, откуда на юг Франции отправляются поезда. Когда он наконец добрался до кассы, то положил большие усилия сказать грамматически правильно, что ему нужен поезд в Обань: «Voyage Aubagne, train Aubagne». Ему несколько раз объяснили, что он должен пересесть на другой поезд в Марселе, и когда ему показали время пересадки, отпечатанное на билете, японец кивнул, что понял и снова с большим усилием воли, сказал: «Compris, compris».

Потомок самураев ехал уверенно к своей мечте. За его спиной остался Париж с толпами туристов, красивыми зданиями, мостами над Сеной и художниками рядом с ними. У японца не было времени вникнуть в средневековую европейскую культуру. Его дух был уже в рядах легионеров, и теперь тело просто догоняло дух.

Обань

Вероятность быть принятым в Легион была примерно десять процентов, иногда даже и меньше. Каждую неделю из разных уголков мира в Обань прибывало кандидатов триста, из которых после тестов военная комиссия выбирала человек 30. Эти тридцать выбранных еще не становились легионерами. Для них все настоящие испытания были еще впереди. Они должны были пройти четырехмесячное обучение в школе Иностранного легиона. Статистика показывает, что в ходе обучения, который был и естественным отбором кандидатов, еще двадцать процентов выбывали из борьбы за место в Легионе.

Было шесть утра, и автобус из казармы имени Виено приехал забрать нас с вокзала в Обани. Я и мои новые товарищи горели нетерпением попасть в первый настоящий полк Иностранного легиона. Автобус остановился у ворот Alma mater легионеров. Старшина, который сопровождал нас по дороге из Страсбурга, отдал честь постовому, и автобус пересек порог казармы «Виено». Как только мы вышли из автобуса, мы были переданы невысокому капралу ирландского происхождения. Он говорил очень быстро и с сильным акцентом, так что я ничего не понимал из того, что он говорил. Мои спутники привыкли полагаться на меня в качестве переводчика и ждали моего ответа или объяснения. Какой-то русский спросил меня, что мы должны делать, но на этот раз и я не понимал.

Ирландец начал нервничать.

– Зыткнись, бордель! Говорящие по-французских есть, да? – он смотрел и ждал, чтобы кто-нибудь отреагировал. Видимо, он хотел знать, говорит ли кто-нибудь из нас по-французски. Мы стояли, как вкопанные, пока я не решился заговорить.

– Я понимаю по-французски, но если можете, говорите медленней.

– OK That’s good – вздохнул ефрейтор с облегчением и стал говорить значительно медленнее. Только сильный акцент остался. – Корошо, шлушай, сичас, ты повесишь другим, что я ждешь командую. – Он посмотрел строго и продолжил: – Ici la Légion, moi CAPORAL. Вы мой солдат! – Он показал нам свои погоны и повторил:

– Caporal, естя для вас мама и папа, здесь нет гражданки, ясно?

– Да, я вас понимаю – ответил я и повернулся к полякам и русским, говоря, что он наш шеф.

– Fuck! Toi you don’t understand, rien compris, – ирландец сердито накричал на меня, что я ничего не понял. – Вот легиона. Нет время на переводы. Ты подчиняться приказам и остальные идут за тобой. Now мы начинаем. Каждый раз ты должны отвечать «OUI, Caporal» или «NON, Caporal», но всегда «Caporal». Ясно это?

– Oui, Caporal, – ответил я.

– OK. Теперь, каждый, повторите!

– Oui, Caporal! – ответили хором все.

– Now, ты говорите французский, встан спереди. ОК. Оштальные – в две колонки. Go, go! – Ирландец начал встраивать нас, пока мы не оформили колонну. – Теперь ты интеликент, который француский говорить, у тебя одна минута, чтобы объяснить другим, что здесь, в Первом иностранный полк, всегда движется колонна. Яшно?

– Oui, Caporal, – снова ответил я и начал объяснять по-русски другим, которые кивали головами, что все поняли.

Мы вошли в здание, где ночевали кандидаты в легионеры, там один за другим снова сдали свою гражданскую одежду и принадлежности, получили только шорты и футболки. Единственное, что нам было позволено сохранить из гражданских вещей, были кроссовки. Конечно, этой привилегией пользовались только те, у кого на ногах были кроссовки. Тем, у кого не было, дали спортивные туфли военного образца. Мы переоделись, и нас повели на второй этаж, где нас распределили по спальным помещениям – в зависимости от свободных мест.

Так как мы были новичками, нам выпала честь вычистить все здание. Комнаты были пустыми, потому что кандидаты в легионеры не имели права входить туда днем. Я лишь вечером познакомился с соседями по комнате, когда все пришли после вечерней проверки. В моей комнате было два чеха, русский, афроамериканец и три француза. С этого момента моя роль лидера-переводчика кончилась.

В девять вечера потушили свет, и мы должны были быть в постели, потому что день легионеров начинается рано. Перед сном я услышал, как французы испуганно шептались, что этой ночью оканчивается дежурство ирландца, и он будет заменен другим капралом, еще более сумасшедшим и, вероятно, будет гнуть нас. Они называли нового капрала «Кинг-Конг» и говорили, что он чудовище для новичков и принуждает много кандидатов в легионеры вернуться к гражданке. Здесь, в Обани, я снова дал себе отчет, насколько мне был полезен французский язык. Благодаря ему я понимал, что происходило и говорилось вокруг меня. Таким образом, мне стало ясно, что большинство из ответственных за нас офицеров и капралов горячились, чтобы напугать нас и подвергнуть испытаниям наше мужество и желание стать легионерами.

Во время моей первой ночи в этом иностранном полку я проснулся от свиста и криков нового капрала. Я ничего не понял из его могучего рева, но у моих соседей по комнате уже был опыт, и они знали, что делать. Теперь я, в свою очередь не понимая, что происходит, последовал за ними бегом к лестнице.

Мы собрались во внутреннем дворе здания, где начали весьма хаотично формировать несколько колонн. Я уже стоял в колонне, но все еще слышал топот и крики Кинг-Конга, который будил соней пинками.

Наконец он появился перед нами с двумя парнями под мышками. Капрал был похож на великана, который нес двух ягнят. В следующую секунду он бросил свою ношу в грязь перед нами и закричал голосом, казалось, вышедшим из недр египетских пирамид: «Встаньте в строй, ленивые ублюдки».

Увидев эту сцену, я понял, почему ребята в моей комнате его называли Кинг-Конгом. Он был в самом деле огромным, но это было не единственным, что вызывало страх и панику. Я не принимал его всерьез, пока не встретил впервые его взгляд. Когда все мы построились и встали смирно, огромный капрал прошел перед нами, устремив свой суровый взгляд на каждого из нас. Кинг-Конг уставился на последнего из первого ряда, парень не удержался и повесил голову. Сию же минуту кандидат получил пощечину, а за ней пророкотало:

– Посмотри мне в глаза, придурок! – доброволец посмотрел снова в глаза огромного капрала, но на этот раз его тело задрожало. – Чо ищешь здесь, засранец малый? Почему ты хочешь служить? – спросил Конг.

– Чтобы изменить… Ах, изменить… ааа… – попробовал ответить парень, заикаясь.

– Что изменить, гражданское дерьмо?

– Преобразить, свою жизнь, mon caporal.

Хотя и дрожащим голосом, парень нашел в себе силы ответить и по-прежнему выдерживал свирепый взгляд гиганта. Кинг-Конг склонился над ним, и все мы ожидали, что в следующую секунду он его отдубасит, но ефрейтор заговорил спокойнее.

– Думаешь, что можешь преобразить свою жизнь здесь? Честно говоря, я в это не верю. Ты просто поменяешь трусы, а затем вернешься к своей тихой гражданке.

Конг наклонился и застыл лицом к лицу с парнем, затем прокричал:

– Понятно?

– Oui, аааа… Mon Caporal, – ответил, чуть не плача, парень, который был очень травмирован, и все его тело дрожало. Кинг-Конг, после того, как психологически раздавил парня, повернулся ко всем нам:

– Начнем с первого урока. Мой ранг Caporal-chef, но это не имеет ничего общего с офицерскими званиями. Я всего лишь младший сержант, и нет необходимости называть меня mon caporal-chef. Ваш ответ всегда должен быть кратким, и у вас одно единственное право, отвечать мне «Oui, Caporal-chef».

Тогда я понял, что кроме ефрейторского, в Легионе есть и другие звания. Я начал рассматривать погоны, которые были на квадрате, повешенном на его груди, и заметил, что в дополнение к двум зеленым полоскам, которые носили ефрейторы, была и третья окрашенная желтым. Через две секунды увидел, что туловище младшего сержанта двигалось ко мне.

– Чо ты смотришь? Я тот, который вас рассматривает, а не наоборот! Вы должны стоять смирно и смотреть прямо перед собой, и когда я прохожу, вы должны смотреть мне в глаза!

Как только он встал передо мной, я встретился с ним взглядом. В ту же секунду я понял, что это было не шоу. Его серо-голубые глаза смотрели на меня, как будто искали малейшее проявление слабости, которое заставило бы меня сдаться. Как будто он питался и мог насытиться этим страхом, который он искал.

Это был взгляд сумасшедшего. Он остановился передо мной, но я не опускал головы и даже пытался подражать ему, отвечая тем же взглядом. Адреналин поднимался, я чувствовал, что мое сердце бьется быстрее. Наконец он заговорил снова.

– Ты что-нибудь понял из того, что я сказал?

– Oui, Caporal-chef, – спокойно ответил я, будучи уверен в правильном ответе.

Но он наклонился надо мной, так же, как он сделал с другим парнем, и закричал:

– Здесь, в армии, не говорят тихо, как в школе! Здесь я хочу, чтобы ответ разразился громом, я хочу услышать силу вашего голоса! Это ясно?

Я ощутил, как этот огромный мужчина смотрел на меня свысока и чувствовал себя неловко, но выпятил грудь и, пристально глядя слегка бешеным взглядом в его серо-голубые глаза, закричал изо всех сил:

– Oui, Caporal-chef!

– Теперь все, хочу вас услышать, поняли, что я сказал?

– Oui, Caporal-chef! – ответили все вместе, хотя и не все понимали по-французски, но нам уже стало ясно, как нужно отвечать.

– Oui, Caporal-chef! – послышался голос с сильным акцентом, прозвучавший вне строя, где-то за сержантом.

Это был японец, который прибыл ранее в тот же день. Его имя было Фудзисава, и он появился позади Кинг-Конга неизвестно откуда. Он, видимо, ждал, чтобы гигант окончил свою речь, прежде чем попросить разрешения войти в строй.

– А ты, маленький камикадзе, где пропадал до сих пор? – Огромный легионер не мог поверить своим глазам. – Я обошел все комнаты и не нашел тебя, ты что – под кроватью дрых?

Фудзисава стоял смирно, не двигаясь, как будто говорили не ему. Он, так или иначе, ничего не понимал из того, о чем его спрашивали. Кинг-Конг начал нервничать и схватил маленького японца одной рукой, поднимая его к своему лицу. Холодные глаза, излучавшие безумие, бешено смотрели на японца. Капрал снова спросил его, где он был раньше:

– Où étais tu, bordel de merde? Я тебя не видел в комнатах, отвечай, камикадзе, пока не стало слишком поздно!

Несмотря на то, что был поднят в воздух огромным легионером, японец спокойно ответил совершенно твердым голосом:

– Я не понимать французский.

Младший сержант опустил его обратно на землю и начал объяснять свой вопрос с помощью жестов, смешивая слова из разных языков. Он окончил несколькими английскими словами, которые Фудзисава определенно понял.

– When I was in your room, where were you?[8]

– Moi, проснись раньше. Moi, пойти в ванную комнату. Moi, wake avant. Moi, go to bathroom. Moi, douche, toilette[9] – В конце концов, ответил японец на какой-то мешанине английского и французского.

Кинг-Конг поднял его снова, но на этот раз без гнева и вернул японца в строй. После этого сержант заговорил на французско-английском, надеясь, что Фудзисава поймет.

– Здесь Легион! Все и каждый всегда должны быть вместе! Сто человек должны реагировать как один! Do you understand, petit kamikaze?[10]

– Oui, Caporal-chef, – ответил лаконично японец.

– Кто отвечает за комнату этого камикадзе? – спросил Кинг-Конг, обращаясь ко всем нам. – Я хочу посмотреть на этого ублюдка! Пусть он выйдет перед строем!

Худой, очень высокий француз вышел из строя и подошел неуверенно к огромному человеку.

– Ты ублюдок дерьмовый!

– Oui, Caporal-chef!

– Ты кусок дерьма, который ничего не понял о Легионе! Сегодня ты бросил товарища, который не понимает по-французски. Если бы вы были на войне, он был бы мертв! – Конг умолк на мгновение, как будто вспомнил о чем-то, и потом продолжил:

– На этой неделе только ты будешь чистить туалеты и, пока будешь чистить дерьмо своих товарищей, я хочу, чтобы ты подумал над своими обязанностями. Когда до тебя дойдет, что ты несешь ответственность за людей в комнате, мы поговорим снова. Возвращайся в строй и подумай, хочешь ли ты чистить дерьмо пять лет.

– Oui, Caporal-chef! – француз повторил и вернулся к нам в строй.

В тот момент я понял, что идет дождь, и мы все промокли. Это был летний дождь, но было раннее утро, может быть, четыре утра, и было довольно прохладно. Некоторые из моих новых товарищей дрожали от холода. Огромный капрал стоял перед нами под дождем, и завел новую речь:

– Вы все шайка дрочунов и сами даже не знаете, почему вы здесь. Вы не имеете ни малейшего представления о том, что вас ожидает. Сегодня вам кажется, что это курорт, но глубоко ошибаетесь, и в день, когда вы поймете, что такое Легион, уже будет слишком поздно! Эту ночь мы простоим вместе под дождем, и будем размышлять, что мы здесь делаем. Ищем ли мы приключений и является ли Легион нашим приключением? Некоторые из вас, романтические ротозеи, думают, что все как в кино. Ха-ха-ха, ребятишки, ничего романтического в рядах Иностранного легиона нет, и еще в меньшей мере во время операции. Если вы пройдете через испытания и останетесь с нами, в нашем старом Легионе, когда-нибудь вы поймете меня, конечно, если вы до этого не сдохнете. Вы все еще можете уйти отсюда здоровыми и невредимыми, так что подумайте хорошенько сейчас! Достаточно выйти перед строем и захотеть вернуться к вашей прежней лентяйской жизни… Думайте сейчас, потому что завтра может быть поздно!

Кинг-Конг продолжал ходить перед строем с безумным взглядом. Время от времени он выкрикивал: «Банда дураков, вы пожалеете об этом». Мы стояли во дворе под дождем и ломали голову, в своем ли уме этот человек. Уже в первые десять минут после речи парней семь или восемь вышли перед строем и захотели вернуться на гражданку.

Кинг-Конг засмеялся и закричал снова:

– Давай, банда идиотов, идите домой, поменяйте трусы снова! Вернитесь к маме, потому что со мной мало вам не покажется.

Мы простояли так, пока не пришло время для завтрака, и я чувствовал, что это был мой первый контакт с легендой, называемой «Иностранный легион». Сказка становилась былью, но эта быль стала невыносимой для некоторых из нас, и прежде чем мы отправились завтракать, пятнадцать кандидатов вышли из строя.

Наконец-то мы вошли в столовую. Из-за недосыпания и холодного дождя я был голоден, как волк. Я взял дополнительно хлеба с тремя пакетиками меда и увидел, что парни, стоявшие за мной, последовали моему примеру. Я никогда не ценил горячее кофе так, как в то утро. Мне посчастливилось быть в первой колонне, которая первой и вошла в столовую на завтрак, последней же колонне оставалась всего три минуты на завтрак. Я как раз доедал последний кусочек хлеба, когда высокий негр из последней колонны схватил за горло небольшого француза, крича на него на каком-то непонятном диалекте. Француз отреагировал молниеносно и вонзил вилку в руку африканца, который ослабил хватку, но он ударил головой своего противника в нос, и тот упал на землю. Два других француза бросились на негра, который был ранен. Они повалили его на землю и начали его пинать. Трое африканцев вскочили из-за стола и бросились к месту драки. Произошла бы большая катавасия с трагическим концом, если бы не вмешались Кинг-Конг и легионеры из кухни. Они ворвались в центр драки, обездвижили и драчунов, и кандидатов, которые были рядом. Вдруг все стихло, и первое, что нарушило молчание, был голос Кинг-Конга.

– Всем лечь ничком! Быстрее! Думаете, вы крутые, сейчас посмотрю, чего вы стоите. В позицию для отжимания!

Началась хорошая физическая нагрузка и те, кто не успевали следить за темпом младшего сержанта, получали в награду пинки. Капралы из кухни также помогали в раздаче ударов, но тем, кому посчастливилось испытать удары Кинг-Конга, больше не могли сдвинуться с места.

«Вверх! Вниз! Вверх! Вниз!» Продолжал кричать медвежий голос. Я думал, что это упражнение не закончится, пока мы все не получим по пинку. Моя футболка была еще пропитана дождевой водой и не впитывала пот. Капли пота, смешанные с дождевой водой, падали с моего тела на кафель столовой. Мышцы на руках горели от напряжения, но у меня не было желания попробовать пинки, так что я делал нечеловеческие усилия, чтобы держать руки в более или менее горизонтальной позиции. «Вверх! Вниз! Верх! Вниз!». И капли пота падали в том же ритме.

В какое-то время, нас остановили на положении «Вниз», и я слегка расслабился, распластавшись на плитках, но почуял, что один из капралов приближается ко мне, и снова выпрямился, как струна. Мое тело продолжало выполнять приказы «Вверх! Вниз! Вверх! Вниз!» Я больше не чувствовал своих мышц и не представлял себе, как все еще мог подниматься. Я был в странном трансе и двигался, как заведенный, но вдруг легкая боль в животе прервала мой гипноз, и я снова почувствовал жжение в мышцах. Боль была не острой, и наиболее вероятной причиной были съеденные впопыхах кусочки хлеба, но проблема была в том, что боль вывела меня из состояния транса, и теперь у меня не было сил подняться. Я знал, что скоро я получу пинок, но мои руки исчерпали весь свой запас сил, и я остался на полу, не поднимаясь. Тяжелые шаги Кинг-Конга приближались ко мне, но вместо пинка, я услышал, как он сказал:

– Давай, вставайте, придурки! Вижу, что у вас больше нет сил драться.

Этот приказ наполнил меня счастьем, и мое тело ожило. Я вскочил на ноги, пряча усталость. Я дошел до финала этого упражнения, и меня не наказали, и это означало для меня очень многое. Я опять встретил бешеный взгляд Кинг-Конга и выдержал его успешно во второй раз, после чего он начал новую речь:

– Если кто-то хочет еще драться, я готов. Ну, что случилось, обосрались? Где храбрецы, которые захотели потасовки?

Конечно, никто не осмелился – видимо, среди нас не было недоумков, и Кинг-Конг и продолжил с назиданиями:

– Вы не на улице, а здесь драки запрещены! Здесь есть дисциплина и порядок, и если вы были бы легионерами, еще сегодня полковник вас бросил бы в карцер. Но вам повезло, что вы все еще гражданские засранцы, поменявшие трусы, так что те, кто сегодня подрались, им место не среди нас. Еще сегодня все, кто вмешался в драку, вернутся на улицу и могут драться вволю. Ни один из вас не смог уразуметь, что означает слово «дисциплина», и это говорит о том, что ваше место не здесь.

– Caporal-chef! – посмел перебить ефрейтора француз, который начал спор – Черножопые все затеяли, эти грязные подонки из Сенегала и этот…

– Заткнись, быдло! – тут же огрызнулся Кинг-Конг и продолжил свою речь: – Это еще раз доказывает, что твое место не здесь, идиот. Вы должны понять, что Легион не делится ни на расы, ни на религии, ни на футбольные команды. Мы одна команда, и мы все легионеры. Нам не важно, кто кем был на гражданке. Мы не говорим о чернокожих, о желтых или белых, мусульманах или христианах, есть только номер и имя, которое дает нам Легион, и только по ним мы различаем наших товарищей. А вы, кто еще не стали легионерами, у вас даже нет этого имени и этого номера, так что, вы здесь никто и у вас нет права на мнение. Единственное ваше право внимательно слушать и выполнять приказы, и если вы не способны на это, лучше было бы, чтобы вы исчезли бы отсюда прямо сейчас! Так что сегодня, кроме тех, кто дрался, вернутся к своей жалкой жизни, и те, кто глазели с первых рядов и не сделали ничего, чтобы остановить этих засранцев. В Легионе все вместе заботимся о дисциплине, и все реагируем как один, всегда действуем вместе – парами или группами. Даже я без помощи капралов в столовой не смог бы навести порядок в несколько секунд, и я, может быть, убил бы кого-нибудь из тех придурков, которые не заслуживают такой чести, – огромный младший сержант вздохнул глубоко и закончил свою речь словами: – Думаю, вы заметили – слова «спасибо» в Легионе не существует. Ни я поблагодарил капралов за помощь, ни они меня, за то, что я спас их столовую от погрома. В Легионе нет места благодарностям, просто наша обязанность работать в команде.

***

На дворе стоял ранний сентябрь, но погода в Обани продолжала напоминать нам о жарком лете, которое шло к концу. Будили нас каждое утро в полпятого и оставляли в заднем дворе размышлять. Мы были изолированы от всего и от всех, единственные люди, которые общались с нами, были дежурные легионеры из роты, вербовавшей добровольцев. На этом заднем дворе у нас была волейбольная площадка, вокруг которой мы делали пробежки утром, чтобы согреться, было и несколько турников и брусьев, чтобы мы упражнялись в ожидании решения комиссии. Мы проводили свои дни как заключенные, а нашими тюремщиками были легионеры. Единственная разница была лишь в том, что мы пришли сюда добровольно, и нашей целью было остаться, а не уйти. Мы ждали вызова на очередной медицинский осмотр и ожидали с нетерпением решения судьбы.

Каждую пятницу группа из тридцати кандидатов уезжала в Кастельнодари, чтобы пройти через настоящие испытания легионерской жизни. Единственной целью всех претендентов, собранных из разных уголков планеты на заднем дворе, было попасть в эти группы «Богоизбранных». Мы с нетерпением мы ждали медицинского обследования, тесты на интеллектуальный уровень, психотесты, а также и через физический норматив – тест Купера. В Обани единственным нормативом, связанным со спортивной формой, который мы должны были выполнить, был именно тест Купера. Здесь главным испытание носило психологический характер, потому что мы вдруг потеряли свободу и спокойствие гражданской жизни. Мы превратились в добровольных заключенных.

В то время, пока мы ждали вызова на медицинский осмотр, были также дни, когда нас отправляли на работу. Моей первой работой в Легионе было перемыть всю посуду на кухне. Я справился успешно, и в следующий раз был отправлен на склад, где вместе с одним старшиной подготавливали форму для 27-х «Богоизбранных». Он выглядел очень спокойным и не имел ничего общего с ненормальным Кинг-Конгом. Его глаза были совершенно нормальными, и даже тон его был доброжелателен, пока я делал свое дело. Очевидно, не все легионеры были сумасшедшими. Для меня было странно, как этот человек после многих лет службы в Легионе сохранил свой спокойный и мягкий характер. Когда он передал мне пакет с зелеными беретами, которые мне надо было распределить, я отвлекся, увидев эти береты. Для меня такой берет был мечтой, и это был мой первый физический контакт с чем-то, что символизировало Иностранный легион. Зеленые береты были отличительным знаком этого элитного корпуса, в ряды которого я стремился быть принятым.

– Эй, парень, поторопись! – голос сержанта извлек меня из моих размышлений. – Если в самом деле хочешь носить Зеленый берет, тебе нужно поспешить с распределением. Все здесь расписано по часам, и нет лишнего времени.

Он посмотрел на меня с улыбкой, и я почувствовал себя мальчишкой, который держал в руках игрушку своей мечты. Его слов было достаточно, чтобы заставить меня поторопиться и собрать багаж избранных, которые на следующий день уезжали в Кастель.

***

Я увидел Фудзисаву, который сидел один на скамейке около волейбольной площадки. Единственным другом японца был его разговорник, и он пытался выучить по нему что-нибудь. Фудзисава определено казался отшельником. Остальные кандидаты были собраны в группы по национальностям и языкам, на которых они говорили. Наиболее многочисленными были группы поляков и русских, а по языку – группа франкофонов. Кроме французов, были ребята из Таити, Северной и Центральной Африки, Гваделупы, Мартиники и Мадагаскара. Нынешние и бывшие французские колонии были широко представлены, так как история Легиона была связана с ними. Значительными были и группы чехов, которые, как и при социализме, были объединены со словаками, за ними следовали румыны и венгры. Наконец, нужно упомянуть группу англоговорящих, которая была представлена бывшими наемниками из Южной Африки, англичанами, ирландцами, шотландцами и двумя американцами.

Эти два представителя Северной Америки были совершенно противоположными. Один из них был белый интеллектуал, другой – черный любитель тусовок, который непрерывно пел и жаловался, что нет выпивки. Чернокожий спал в моей комнате и каждую ночь перед сном пел «Killing me softly».

Южная Америка была представлена толстеньким бразильцем, который никогда не расставался со своим футбольным мячом и который не смог пройти первый медицинский осмотр из-за лишнего веса. Кроме него, были два аргентинца и один мексиканец.

Все мои друзья из Страсбурга нашли себе группу по гражданству, а немец Карл примкнул к англоговорящим, потому что он говорил хорошо на этом языке. Я, несмотря на знание языков, в первые дни моего пребывания в Обани часто оставался один, потому что я был единственным представителем своей нации. Мой друг Эрвин, к моему удивлению, перестал представляться как словак и присоединился к группе венгров. Он больше не говорил со мной с помощью рук, мимики и трудных славянских слов. Первым среди своих пригласил меня русский по фамилии Кудрявич, которому я часто переводил в Страсбурге.

– Брат говорит по-французски. Он будет нам помогать, так что мы будем понимать все, что легионеры нам говорят, – этими словами он познакомил меня со своими товарищами, и все русские стали обращаться ко мне за справками и советом.

Русская душа велика. Меня приняли радушно, и Кудрявич сказал мне, что с этой минуты, поскольку я являюсь частью их группы, если будут проблемы или драка, я могу рассчитывать на их помощь. Большинство моих новых друзей были бывшими военными Советской Армии, были даже спецназовцы-афганцы. Эти ребята целыми днями тренировались и постоянно испытывали свои рефлексы. Они были лучшими на турнике, и никто не мог с ними соперничать в отжимании на одной руке. Никто не хотел иметь проблем с русскими, а я был единственным иностранцем, принятым ими, и все они называли меня просто «брат».

Самая малочисленная группа была представлена двумя корейцами. Их звали Ким и Кан, но так как никто не говорил с ними, мы никогда не были уверены, кто Ким, и кто Кан. Однажды я поздоровался с одним из них – говорят, что это был Кан, и попытался заговорить с ним по-английски. К моему удивлению, он ответил. Хотя понимать его английский мне было очень трудно, главное было то, что нам удалось установить контакт.

Однажды, когда я уже больше доверял Кану, решил поздороваться и с Кимом, но единственным ответом был легкий кивок головы. Корейцы тренировались своим способом, у них преобладала медитация. Они приехали в Обань за месяц до меня и уже прошли успешно все тесты и экзамены. Ким и Кан ожидали решения комиссии.

В юношеском возрасте я практиковал тхэквондо, который был национальным спортом в Корее, поэтому я решил спросить его, занимался ли он этим боевым искусством дома. Кан улыбнулся и сказал мне, что он учитель тхэквондо четвертого дана, и у него была школа боевых искусств. Я не понял, что точно случилось со школой, но из-за сомнения в моих глазах, Кан решил преподать мне урок.

Один я сумел до тех пор установить контакт с азиатами, и мои русские друзья подтрунивали надо мной, что я говорю по-корейски лучше, чем другой кореец, так как тот всегда молчал. Ким, в отличие от Кана был полностью замкнут в себе. Каждый вечер он уединялся и медитировал под лучами заходящего солнца. Правда, Кан говорил со мной больше, чем со своим соотечественником. Они оба, кажется, понимали друг друга глазами и совсем не многими словами.

Я был уверен, что дисциплинированные азиаты будут приняты в ряды легиона, но в один прекрасный день, к моему удивлению, мой друг Кан был отчислен в группу, возвращающуюся к гражданской жизни. Когда Ким понял, что происходит, тоже вышел из строя, и присоединился к своему соотечественнику. Видимо, у него не было намерения остаться одним в Легионе. Даже одиночка, как он, нуждается в сродной душе. Так за день корейская группа исчезла. Позже я узнал, что Кан взял пищу из кухни и отнес в комнату, а ответственный по комнате вместо того чтобы объяснить, что это запрещено, пошел и настучал на корейца дежурному капралу. После корейцев прибыл мальчик из Китая, но комиссия обнаружила, что он несовершеннолетний, и он оставил полк в тот же день.

Фудзисава остался единственным кандидатом, который был в полном одиночестве, всегда спокоен, сидел на скамейке около волейбольной площадки с разговорником в руках. Японец стал известен среди добровольцев после ночной речи Кинг-Конга, когда совершенно спокойно подошел к нему и поразил своей сдержанностью этого верзилу. Большинство называло его «Одинокий камикадзе», но никто не пытался разговаривать с ним.

Настал день, когда меня вызвали на первый медицинский осмотр. После моего имени дежурный капрал прокричал: «Фудзияса». Японец вышел перед строем и вежливо спросил:

– Фудзисава хочет сказать? Фудзисава меня.

– Только тебя, наверное, могут звать так, Йокосава, так что ты идешь с нами! – Он повернулся ко всем нам, которых он вызвал и крикнул: – Давай, быстрее, стройтесь в колонну и за мной!

Начинался отбор, и во время медосмотра выбывали около одной трети кандидатов. Это было похоже на рулетку, но только вместо шарика, который определял наши судьбы, было мнение военного врача. Он только осматривал наши зубы, взвешивал нас, а все остальное основывалось на его первом впечатлении. Если кто-нибудь из вас, читающих эту книгу, в один прекрасный день решит поступать в Легион, я бы посоветовал – в первую очередь пойти к зубному, а лишь только потом – в центр вербовки.

Мы стояли в зале ожидания лазарета Первого иностранного полка в трусах, и я с нетерпением ждал своей очереди. Если кандидат получал одобрение, то ему делали вакцинацию от гриппа. Никогда в жизни я не чувствовал себя столь счастливым от того, что мне сейчас сделают прививку, но этот укол действительно сделал меня счастливым. Те, которым не сделали прививки, покинули Иностранный легион в тот же день.

После каждого осмотра дежурный капрал нас строил и сообщил нам имена кандидатов, которые должны были оставить борьбу за место в Легионе. Один за другим проходили экзамены, психотесты и тесты на коэффициент интеллекта, и я чувствовал, как приближаюсь к своей мечте. Наконец наступил день единственного испытания физической выносливости – тест Купера. Фудзисава прошел вместе со мной этот первый круг и, несмотря на одиночество, выглядел довольным.

Мы должны были в течение двенадцати минут пробежать не менее 2800 метров. На этот раз, все зависело от меня, и я верил в свой успех. В ночь перед тестом я почувствовал, что заболеваю, но это не испугало меня, и я не думал, что легкая простуда остановит меня в моей борьбе за место в Легионе. На следующее утро я проснулся с болью в горле, которая напомнила мне о простуде. Я почувствовал легкую тяжесть в мышцах, и дал себе отчет, что выполнить норматив будет не так просто, как я думал раньше.

Я непрерывно растирал мышцы икр и бедер и старался не думать о простуде. Я пытался сосредоточиться только на своем огромном желании стать легионером и пробежать в отведенные минуты как можно больше. Дежурный капрал вытащил список из двенадцати имен участников испытания и начал объявлять их столь торжественно, как будто мы были финалистами Олимпиады.

– Янчак!

Это был поляк, спокойный мальчик, высокий и худой. Он был одним из тех, кто оставался в золотой середине и не бросался в глаза.

– Феррари!

Я всегда думал, что этот парень был итальянцем, а он оказался франкоязычным арабом из гетто в Марселе.

– Пулаш!

Он был албанцем, единственным представителем своей национальности, но, как и я, сперва примкнул к русским, таким же образом его приняли франкофоны, так как он говорил прекрасно по-французски. В этот момент я был не одинок, так как только два дня назад прибыли четыре болгарина.

– Фудзисава!

Впервые японское имя было произнесено правильно.

– Мюллер!

Оказалось, что это был Карл, немец которого я знал еще из Страсбурга. Он выглядел вполне уверенным в себе.

– Павлов!

Он был наиболее уважаемыми среди русских – капитан Советской Армии, который воевал в Афганистане. Его спокойствие было незыблемым.

– Гашпарович!

Это была фамилия Эрвина, моего друга из Страсбурга. Огромный словак присоединился к группе в момент, когда я начал беспокоиться, действительно ли я выбран для участия в заключительном этапе отбора.

– Ковалевский!

Высокий поляк, который также был довольно сильным, присоединился к группе с широкой улыбкой.

– Мамаду!

Молодой негр, скорее толстенький, чем крепкий, вышел из строя и встал рядом с финалистами. Насколько я помню, он был из Нигерии.

– Лозев!

Наконец я услышал свое имя и совершенно забыл о простуде и боли в мышцах. Я поспешил присоединиться к группе участников заключительного этапа испытаний в Обани.

– Чеслик!

Другой поляк, которого я знал по Страсбургу, присоединился к нам.

– Форд!

В данный момент Джеймс Форд был единственным представителем США – чернокожий американец выпал из борьбы за место в Легионе на прошлой неделе.

Дежурный капрал построил нас в две колонны, и мы, до того как покинули роту, пробежали один раз вокруг здания. Пока мы пробегали через задний двор, где новоприбывшие добровольцы смотрели на нас с уважением, я услышал голоса двух моих соотечественников. Они выкрикивали мое имя и поддерживали меня как фанаты, как будто я представлял команду Болгарии на этом финале. У меня не было времени познакомиться с этими парнями, потому что с тех пор как они приехали, меня непрестанно водили из роты добровольцев в лазарет или в госпиталь в Марселе на медицинские и лабораторные исследования.

Я никогда не забуду их поддержку, которая улучшила мое самочувствие, когда мы направились к стадиону. Мы пробежали в легком ритме километра три. Нас сопровождали двое старшин поляков и старший сержант с Таити, которые были нашими судьями, и они должны были зафиксировать покрытие этого столь важного норматива. Когда мы добрались до стадиона, нам дали пять минут на отдых, а затем нас построили на стартовой линии.

В последний раз старшина объяснил нам, что будем бежать в течение двенадцати минут, и в конце двенадцатой минуты он даст сигнал свистком, тогда каждый из нас должен остаться на месте. Чтобы пройти успешно этот тест, мы должны были пробежать не менее 2600 метров. Из предыдущей группы я слышал, что минимум это 2800 метров, так что оставалось некое сомнение, какой же точно норматив придется преодолеть, но старт был дан, и это не имело значения.

Я понесся, как стрела. Был уверен в себе, потому что с раннего детства занимался различными видами спорта. В гимназии я всегда был первым на расстоянии шестисот метров, а сегодня мои соотечественники подняли мою уверенность на неимоверную высоту. Я слышал в сознании их крики: «Давай, Жора, покажи им!»

Первый круг я прошел с большим отрывом – сказалась эйфория: меня поддержали мои соотечественники, ставшие моими настоящими фанатами. Во время второго круга все изменилось. Симптомы простуды появились снова, и боли в горле заставили закашляться. Это нарушило ритм моего дыхания, и я был вынужден замедлить темп. Только начал я восстанавливать дыхание, когда Ковалевский пролетел мимо меня и вырвался вперед. В этот момент я сделал большую ошибку, которая могла стоить мне места в Легионе.

Моя самоуверенность заставила меня забыть о простуде и вместо того, чтобы сосредоточиться на ритме своего дыхания, я бросился догонять поляка. Первое место не имело никакого значения в тот день, но мое эго хотело этого. Я вплотную приблизился к поляку и напряг все силы во втором круге. Я догнал его и побежал рядом с ним, и в этот момент увидел, что Ковалевский был как новенький, а я – смертельно усталым. Я понял, какую роковую ошибку допустил я, потому что прислушивался только к голосу амбиций. Я исчерпал свои силы в самом начале этого важнейшего теста.

Я должен был сделать по крайней мере еще пять кругов, чтобы покрыть норматив. Хотя и с опозданием, я отказался от соревнования с поляком, и он за считанные секунды вырвался метров на двадцать вперед. Чтобы отвлечься от идеи фикс снова догнать его, я начал думать о мотоцикле «Harley Davidson», моей вечной мечте. Я представил себе звук огромного двигателя, у которого цилиндры образовывают букву «V», символизирующую победу, и окончил третий круг.

В начале четвертого круга, я подумал, что, если успешно закончу этот тест, в один прекрасный день превращу свою мечту в реальность, оседлаю эту машину и помчусь беспечно по ROUTE 66, пересекая американские штаты от Атлантического до Тихоокеанского побережья. Поляк опережал меня уже на полкруга, но это не беспокоило меня. Я был погружен в свои мечты, и просто бежал.

Истощение все же вывело из меня меланхолии, и пятый круг был битвой со слабостью. Мои физические силы исчерпались, оставалась одна сила духа. Мое тело хотело сдаться, и предательская мысль, вызванная болью в мышцах, пыталась дотянуться до моего разума и заставить дух отказаться. Что случилось с уверенностью, с которой я начал эту гонку? Что случилось с эйфорией порожденной криками моих соотечественников? Я чувствовал себя обманутым своим собственным эго, и в следующую секунду я собирался бросить все. Я уже был готов сдаться, когда отчаянный крик из глубины моей души взял все под свой контроль: «Нет, ты не остановишься!» Песня моей любимой группы Manowar зазвучала в моей голове – «Нет пути назад! Сожги мост за тобой!»

Это уже был не просто тест Купера, а момент, в котором моя судьба меняла свое направление. Это была борьба за мою новую жизнь. После того как песня закончилась, боли, жжение в мышцах и отчаяние навалились на меня снова. Я понятия не имел, был ли я уже на пятом или на шестом круге. Я думал, что просто упаду, когда вдруг вспомнил, почему я прибыл сюда. Я не покинул свою родину просто в поисках приключений. Я был здесь с одной-единственной целью – помочь семье. Отец скончался, а мать была одна. Я был самым старшим братом, я должен был бороться и дать пример младшим, которые все еще ходили в школу. Я мог бы предать себя и свои мечты, но не их. Если бы я смог вступить в ряды Легиона, своей солдатской зарплатой я бы помог им пережить худшие зимние месяцы в условиях экономического кризиса[11].

Именно эти мысли дали мне силы продолжать бежать. Мое сердце наполнилось радостью, я победил слабость и снова побежал спокойно. Я чувствовал, что кто-то дышит мне в затылок, и я знал, что скоро догонит меня, но теперь это меня не беспокоило. Теперь я знал, что сегодня я пройду через все препятствия и первую зарплату легионера отправлю одинокой маме.

Прозвучал свисток старшего сержанта и вытащил меня из воспоминаний о доме и из благородных мыслей. Это был конец двенадцатой минуты, тест Купера был окончен. Я остановился, но почувствовал, что у меня закружилась голова, и чтобы не упасть, присел, будто бы завязывая шнурки на кроссовках. Я пытался восстановить дыхание, когда я заметил Фудзисаву, который был всего в нескольких метрах передо мной и делал мне знак подняться. Я предпочел бы лежать на земле, но нашел в себе силы и медленно выпрямился. Японец обогнал меня в последние секунды двенадцатой минуты, но это не имело значения для выполнения норматива. Я посмотрел вокруг и увидел, что не только Фудзисава обогнал меня. В метрах пятидесяти перед ним был другой поляк, которого я знал по Страсбургу – Лех Чеслик, он пытался обогнать своего соотечественника, но Ковалевский был по крайней мере на двадцать метров впереди. Я уже решил, что поляки были теми, кто имел честь выиграть сегодняшнее соревнования, но тут увидел на полкруга передо мной и более чем в ста метрах впереди Ковалевского русского капитана Павлова.

Офицер-афганец не зря пользовался уважением своих соотечественников. Казалось, он только что окончил свою утреннюю пробежку и спокойно стоял на месте. Все-таки я гордился собой, так как был на пятом месте, но не был единственным на пятом месте, рядом со мной был третий поляк – Янчак, чья улыбка говорила, что он доволен достигнутым. Впервые я увидел Фудзисаву улыбающимся, а также и его обнадеживающие жесты, которым он хотел объяснить мне, что мы все выполнили нормативы. Радостные эмоции снова наполнили мое сердце, и силы, казалось, внезапно вернулись ко мне. Я оглянулся, чтобы посмотреть, что случилось с другими кандидатами. Я сразу понял, что все они боролись как настоящие мужчины и были лишь в метрах двадцати позади меня и Янчака. Ближе к нам были Эрвин и Карл. За пять метров от них, позади, был американец Форд, а десятью метрами дальше были Феррари, Пулаж и Мамаду.

Старший сержант нас снова и построил и совершенно спокойным голосом сказал, что мы покрыли все нормативы. Даже Пулаж и Мамаду, которые были последними, почувствовали себя чемпионами.

На обратном пути к части я бежал рядом с Фудзисавой, который почувствовал, что мои силы иссякли за последние секунды теста. Японец подбадривал меня жестами и на ломаном французском говорил: «Казармах рядом». Я почувствовал Фудзисаву близким другом и точно так же, кивком головы, ответил, что я благодарен ему за моральную поддержку.

Перед ротой кандидатов в добровольцы какой-то главный сержант объяснил нам, что у нас есть только пятнадцать минут искупаться, переодеться и постираться. А потом нас ожидал экзамен, отражающий наш интеллектуальный уровень.

Под холодной водой душа, я вспомнил о простуде, и боль в горле проколола меня снова. Времени было в обрез, я знал, что прошел через самое тяжелое испытание, и не собирался сдаваться в последнюю минуту. В этот день решалась моя судьба. Я был готов к экзамену, и до того как услышал свисток дежурного ефрейтора, который собирал нас, я задумался, будут ли на японском вопросы для Фудзисавы. В зале, где проводился экзамен, я понял, что в очередной раз решающим фактором будет время. У нас было только пять минут, а нужно было ответить на семьдесят вопросов. Хотя большинство из них не были сложными, но времени было в обрез, а в спешке было легко ошибиться. Албанец Пулаж встал и объяснил, что он не умеет ни читать, ни писать по-французски. До сих пор его считали французкоговорящим, и капралы дали ему тест на французском. Ефрейтор объяснил, что нет теста на албанском, и предложил отвечать по-русски или по-английски. Но Пулаж запротестовал, приводя в пример Фудзисаву, чьи тесты были на японском. Его возражение не было принято, его удалили из зала и в тот же вечер он вернулся к албанским нелегалам на стройках в Марселе, откуда пришел. Мой тест был на русском, но я не собирался жаловаться. Я знал, что русские и болгары для большинства легионеров были одним и тем же, так как мы пишем на кириллице. Русский язык не был помехой, в последнее время я часто практиковал его с помощью моих друзей из России.

Я был на шестьдесят третьем вопросе, когда капрал вырвал лист из моих рук, дав мне знак – время истекло. Мы остались в зале, потому нас ожидали еще три подобных теста, последний был несколько иным. Нам дали обычную карту с несколькими улицами, где были разные магазины, аптека и кинотеатр. Мы рассматривали ее в течение пяти минут, затем капралы ее забрали, а еще через пять минут роздали нам чистые листы бумаги, на которых мы должны были нарисовать по памяти ту же карту с названиями улиц. После тестов на коэффициент интеллекта, следовал психотест. Павлов рассмеялся и повернулся ко мне.

– Брат, если мы здесь, мы не должны быть нормальными. Думаю, что в этом тесте нет необходимости.

– Может быть, они хотят доказать, что мы все сумасшедшие, – засмеялся и я.

День испытаний был окончен и к вечеру главный старшина нас выстроил перед зданием и объявил окончательные результаты нашей группы:

– Кандидаты Мамаду и Пулаж отстранены после сегодняшних тестов. Они вернутся к гражданской жизни. Остальные пойдут на собеседование в комиссию DRHLE, отвечающую за состав Легиона, за которой будет последнее слово о приеме вас в Легион.

В тот день я был действительно счастлив, и именно приподнятое настроение помогло мне побороть простуду и забыть о боли в горле. Я победил слабость еще при первом тесте, я знал, что ничто не могло остановить меня в стремлении стать легионером. Единственное, чего я не знал в ту минуту, было то, что в Кастельнодари ожидали человек тридцать, а кандидатов, отвечающих требованиям, было примерно шестьдесят. На следующей неделе нас вели к офицерам комиссии DRHLE. Они неоднократно расспрашивали нас о прошлом, подвергая нас перекрестному допросу. Среди кандидатов рота, несущая ответственность за состав Легиона, называлась «Гестапо» из-за жестких допросов, которым мы подвергались.

Сначала интервью проводилось на русском, а переводчиком был русский ефрейтор. На следующий день я предстал перед главным старшиной, сербом, который хотел, чтобы я говорил по-болгарски, а не по-французски. Болгарский и сербский очень близки, но некоторые слова, которые одинаково произносятся в обоих языках, имеют совершенно разный смысл – и я должен был быть очень осторожными в том, что говорил. Я хотел быть уверен, что он меня понимал правильно, а он смотрел на меня с недоверием. Вдруг напал на меня со странными вопросами типа: «Мочишься ли под себя ночью?», «Куришь ли марихуану?», «Ты не педераст?», «А с кокаином как?». Я спокойно отрицал все обвинения, и вроде бы, судя по выражению его лица, у него исчезли все сомнения.

После двух дней допросов я снова попал в задний двор к роте кандидатов. Мы были вместе с вновь прибывшими, которых ожидали первые осмотры, а мы ждали окончательного результата. Была среда, а решение должно было объявлено в пятницу. Я сделал все, что зависело от меня, и чувствовал себя спокойным. Что-то подсказывало мне, что у меня все в порядке.

Я был в небольшой группе моих соотечественников, которые засыпали меня вопросами. Я почувствовал себя старым заключенным, который советует новичкам. Я объяснил им, что, кроме по национальности, мы делимся и в зависимости от стадии подбора. В самом низу были они, новички, которые должны были слушаться, не протестуя, – в противном случае они теряли право продвинуться дальше. Далее следуют кандидаты, которые прошли медицинские обследования, и их начинали отбирать. Затем шла моя группа – те, кто успешно прошел все испытания, но ждет решения комиссии DRHLE. И, наконец, сливки общества – самыми уважаемыми в заднем дворе роты были так называемые «красные». Они носили военную форму, их головы уже были обриты.

В эту пятницу тридцать парней, заслуживших красную полоску на плечах, поедут в казарму Данжу, и тридцать новых будут отобраны. Все было уже в руках судьбы. Даже если бы я вставал в полпятого каждое утро, это бы ничего не изменило: судьба уже проснулась и начертала мой путь. Мои соотечественники, которые так отзывчиво поддерживали меня, когда я отправился на тест Купера, были убеждены в моем успехе. Я объяснил им, что окончательное решение будет объявлено в пятницу утром.

Я постоянно давал им советы: что отвечать офицерам, как реагировать на провокации других кандидатов. Я рассказывал им об экзаменах, так же, как всего за месяц до этого русские объясняли мне, через что они прошли. Я посоветовал своим соотечественникам использовать время, чтобы подготовиться к тесту Купера, который не следует недооценивать – это не просто легкая пробежка.

В четверг двое из моих соотечественников выбыли из борьбы, и ряды нашей небольшой группы совсем поредели. Один решил вернуться в Болгарию к своей подруге, которую оставил беременной, а другой не получил право на прививку против гриппа из-за лишнего веса. Нас осталось всего двое, я и парень по имени Владимир, который самым внимательным образом слушал мои советы. Владо был женат, и у него была дочурка. Единственной причиной, которая заставила его прибыть сюда, было желание помочь своей семье пережить экономический кризис и обеспечить им лучшую жизнь.

В четверг после обеда я и остальные, которые ожидали окончательного решения Гестапо, были вызваны в последний раз к одному лейтенанту, и в очередной раз нам был задан вопрос:

– Почему хотите служить? Почему хотите стать легионером?

– Я хочу сделать военную карьеру! – Я ответил также и в первый раз, по совету русских. До сих пор ответ всегда был достаточно хорош, но сегодня офицер посмотрел на меня с удивлением и продолжил:

– Ты уверен в этом? Я просмотрел досье, составленное в DRHLE, и, насколько я могу судить, ты никогда не служил. Вряд ли у тебя есть представление о военной жизни, так как ты был простым студентом.

– Да, я не служил ни в какой армии, потому что я решил, что хочу служить именно в Иностранном легионе. – Это был последний ответ, который я дал до того, как решение будет принято.

Никогда не забуду ту пятницу и то чувство, с которым я ожидал услышать окончательный результат длительного отбора. В ту ночь в первый раз я проснулся до свистка дежурного ефрейтора и впервые с нетерпением ждал крика «Réveil!» (подъем). В тот день я должен был узнать, остаюсь ли я в Легионе или возвращаюсь к гражданской жизни, где снова бы путешествовал автостопом в поисках работы. Все мои мысли были сосредоточены на роковом моменте утреннего построения, когда из шестидесяти кандидатов, прошедших все осмотры и тесты, только половина услышит свои имена.

Военная комиссия уже выбрала тех из нас, кто был годен к службе в Иностранном легионе, и в этот момент мы узнаем, кто остается, а кто уходит. Я думал обо всех, кто пошел вместе со мной по этому пути, начиная со Страсбурга. Большинство из них стояли в строю рядом со мной и ждали решения своей судьбы.

Я думал о моих соотечественниках, которые покинули борьбу так быстро, как будто они пришли только для того, чтобы поддержать меня во время теста Купера. Я вспомнил о корейце Кане, из которого, несомненно, сделали бы хорошего солдата, но его судьба отправила его в другое место. Под конец я задумался о Фудзисаве, который прошел все тесты со мной, но из-за трудностей с японским языком «Гестапо» отложило его кандидатуру на неделю, и ему пришлось остаться в ожидании, пока комиссия позже примет решение. Японец никогда не показывал волнения или проявления каких-либо чувств. Он всегда был таким спокойным, как будто пребывал в летнем лагере, где самой большой его проблемой было разобраться в этом сложном французском языке.

Было восемь утра, и я стоял, вытянувшись как струна, потому что это было самое важное построение в моей жизни кандидата в легионеры. Сегодня за нас отвечал тот самый ирландец, который встретил мою группу из Страсбурга, и именно он должен был объявить окончательные результаты соревнования. Он вынул список, в котором были записаны имена отобранных, и начал читать. Каждый, кто услышал свое имя, выходил из строя кандидатов в легионеры и становился за спиной ирландца, читающего имена.

За спиной ефрейтора начались формироваться две колонны, готовые отправиться в долгий путь к Белому кепи. Ирландец уже объявил двадцатое имя, но я не терял надежды. Этим утром я проснулся довольно рано, так что моя судьба должна была понять, что мое место было там, в колоннах за капралом. Я навострил слух, когда ирландец с сильным акцентом объявлял чье-то имя. Я был уверен, что удача, которая меня привела сюда, не оставит меня именно сейчас. Я призывал всех богов войны, вспоминая о моей любимой хевиметалл группе Manowar, и в моей голове прозвучало:

Gods of war I call you. Gods of war I call you. My sword is by my side. I seek a life of honor, free from all false pride. I will crack the whip with a bold mighty hail. Cover me with death if I should ever fail. Glory, majesty, unity! Hail, Hail, Hail Hail, Hail, Hail Боги войны я призываю вас! Боги войны я призываю вас! Мой меч со мной! Я ищу в жизни честь, А не ложную гордость! Я взмахну бичом смело, громко крича. Пусть смерть придет ко мне, Если сможет! Величие, Слава, Единство, Я призываю вас! Слава! Слава! Слава! Слава! Слава! Слава!

(это мой вариант перевода английского текста. Важна не буквальность каждого слова, а дух)

Кажется, в первый раз в своей жизни я молился, используя слова песни «Молитва воина». В этот момент совершенно неосознанно я просил поддержки у сверхъестественной силы, и следующее имя, которое ирландец произнес, было: «Лозев Гуери… Гуеори… Гуерги!» Он сильно запнулся, произнося мое имя, и я уже был уверен, что речь идет обо мне. Я почувствовал волну энергии, которая наполнила мое сердце, и поднял руки, как футболист, который забил самый важный гол в своей карьере.

В следующую секунду я уже бежал к колоннам, которые образовались за спиной ирландца. Лишь когда я занял свое место среди отобранных, чтобы ехать в Кастельнодари, я успокоился. Напряжение от долгого ожидания окончательного решения уже исчезло. Удача мне улыбнулась, поцеловала меня, теперь все зависело только от меня и от моего желания бороться за место легионера.

В тот момент я почувствовал, что готов на все, и знал, что не сдамся перед трудностями, которые меня ожидали в ближайшие месяцы. Судьба дала мне шанс, и я должен был быть достойным его. Я осознал, что это был день, который перевернул всю мою жизнь. Действительно ли я сделаю военную карьеру или вернусь к гражданской жизни после первого контракта? В данный момент это не имело никакого значения, потому что самым главным было то, что моя мечта стать легионером сбылась. Этот день был так важен для меня, что я пообещал себе в один прекрасный день написать книгу о Легионе и его солдатах, собранных со всех уголков земного шара. Это обещание я дал, когда молился сверхъестественной силе, которая, как мне кажется, изменила мою судьбу и привела меня в новый мир под названием «ЛЕГИОН – НАША РОДИНА»

И вот сегодня, двенадцать лет спустя после той пятницы, я почувствовал, что пришло время выполнить это обещание, и решил сделать лучшее, на что я способен, – написать эти страницы. Я знаю, что самое главное в жизни – всегда пробовать свой шанс и идти за своей мечтой до конца.

Мексика, 1863

Я не могу позволить себе писать книгу об Иностранном легионе, не поведав вам о битве под Камероном – о подвиге шестидесяти смелых легионеров, которым удалось удержать две тысячи мексиканцев. Эту историю рассказывают каждое 30 апреля тем, кто принимает участие в празднике годовщины этой славной битвы.

И я бы не сказал, что в этот памятный день капитан Данжу и почти весь состав Третьего полка встретили смерть, наоборот, они все стали бессмертными героями и стали примером последующим поколениям будущих легионеров.

Жан Данжу был сыном фабриканта головных уборов и трикотажных изделий. Все семеро детей помогали своему отцу. Однако когда Жану было девятнадцать, он решил изменить свою жизнь и поступил в престижную военную школу «Сен-Сир». Данжу начал свою военную карьеру в 51-ом пехотном полку, и три года спустя был отправлен в Иностранный легион. Во время службы во Втором иностранном полку в Алжире, во время учений, в его руках взорвалась винтовка, которая разбила вдребезги пальцы и ладонь. Пришлось ампутировать руку, и молодому офицеру приказали оставить действительную службу. Данжу отказался выполнить приказ, для него разработали деревянную руку, и он отправился в Крым. Там Данжу доказал, что даже с протезом легионер остается легионером. В последующие годы он участвовал в нескольких миссиях, но стал легендой в 1863 году, когда повел Третью роту против двух тысяч мексиканцев.

В истории этой битвы осталось имя Филиппа Мена, одного из немногих, кто устоял до конца. Он служил сержантом в Четвертом егерском батальоне. Во время Крымской войны Мен показал свою невероятную силу духа. После захвата Севастополя он был награжден орденом Почетного легиона, но, несмотря на это, он уезжает в Алжир, как солдат, в составе Второго зуавского полка. Мен служил и в пехоте в Африке, и только в 1863 году решил попытать счастья в Иностранном легионе. Сразу после вступления в Легион он был отправлен в Мексику, где попал под Камерон и стал частью легенды.

Во время войны в Италии Второй иностранный полк потерял своего полковника, и более половины своего состава. Следующая миссия, после которой остался только один полк Легиона, была в Алжире. В то время в самый разгар Гражданской войны в Соединенных Штатах Наполеон III увидел возможность создания новой французской колонии и отправил свою армию в Мексику. Легионеры стремятся к новым приключениям, и Новый мир, названный испанцами «Эльдорадо», манит их. Они выказали желание участвовать в этой миссии 15 августа во время праздника Святого Наполеона. Казарма была украшена многочисленными плакатами, изображавшими славные битвы Иностранного легиона, прославившегося менее чем за тридцать лет – завоевание Алжира, миссия в Испании, Сражение на Альме, Малахов курган, Севастополь и Битва при Мадженте. В конце ряда был повешен пустой плакат. Когда полковник прибыл выпить за здоровье императора с солдатами, он заметил большой холст, на котором не было ни картины, ни надписи. Он удивился, и спросил легионеров, почему среди эпических битв повешен пустой плакат. В зале эхом разнесся громкий крик о стремлении к новым приключениям: „Partons pour le Mexique!“ (Отправляемся в Мексику).

Французская армия в Пуэбле понесла значительные потери, но французское правительство, похоже, забыло о своем элитном иностранном полке, который ожидал с нетерпением отправки в Америку. Легионеры собрались вместе и решили послать официальный запрос императору, сказав, что они подписали контракт сражаться и готовы прийти на помощь французской армии. Хотя эта просьба была рассмотрена высокомерными политиками как слишком заносчивая и некоторые офицеры Легиона наказаны, в январе 1863 года полковник Жанингро и его легионеры получили приказ отправиться в Мексику.

9 февраля 1863 года две тысячи солдат Первого батальона Иностранного легиона сели со своим полковником на корабль и отправились в Новый Свет. Через месяц-полтора трудного путешествия через океан легионеры наконец прибыли в Вера-Крус. Их первый контакт с Америкой не внушает оптимизма, так как они попадают в почти полностью покинутый людьми город. Кроме того, воины получили первые приказы от штаб-квартиры французской армии, и казалось, что их миссия заключалась в обеспечении связи между Техейра и Чикиуите. Они были немного разочарованы – они приехали в Мексику сражаться наряду с армией генерала Форреля, а должны были оставаться в так называемых Tierras Calientes[12]. Это область в северной Мексике известная опустошенными городами и покрытыми черными птицами небом.

На первый взгляд, задача Легиона, выглядела довольно простой, так как вражеские отряды не были видны, но не напрасно на этих землях не было ни души. Болезни начали морить легионеров. Первое столкновение Иностранного полка происходит не с так называемой Гериллой, а с эпидемией Vomito negro (Черная рвота). У легионеров появились ужасные головные боли, а потом – лихорадка и судороги, приводящие к кровавой рвоте. Зараженные быстро умирали, а врачи были бессильны против неизвестной болезни. Несмотря на эпидемию и суровые условия, легионеры молча выполняли приказы. Полк Иностранного легиона понес значительные потери еще до того как вступить в битву.

Тем временем армия генерала Форреля проигрывала сражение за сражением мексиканским повстанцам. Французские войска в Пуэбле нуждались в поддержке, и 14 апреля из Соледад отправился военный конвой с оружием, продовольствием, боеприпасами и четырьмя миллионами франков в золотых монетах. Когда полковник Жанингро узнал о конвое, он вызвал Третью роту, расположенную в Пасо-дель-Мачо. Но она понесла значительные потери из-за тропических заболеваний и насчитывала всего 62 бойца. Лейтенант Ганс – единственный выживший офицер, тоже заболел и не был в состоянии воевать. В этот момент колонна находилась в 50 км от Чикиуте. Полковник Жанингро подозревал, что боевики попытаются напасть на драгоценный груз, но не мог позволить себе оставить Чикиуте, один из самых важных стратегических пунктов. С другой стороны, нельзя было оставить все деньги и боеприпасы под охраной только солдат, сопровождающих конвой из Соледада. У полковника не было выбора, и, несмотря на свое состояние, Третья рота должна была приступить к разведке. Капитан Данжу предложил взять на себя командование этими шестьюдесятью двумя солдатами. Младшие лейтенанты Климент Моде и Жан Вилен решили сопровождать капитана Данжу, и так, с тремя офицерами во главе, рота отправляется на выполнение миссии в ночь на 29 апреля. Миссия легионеров приближалась к Пало Верде и проводила разведку на месте. Они шли всю ночь без перерыва, через Пасо-дель-Мачо, затем через Пасо Анчо, и на рассвете прибыли к окраине заброшенной деревни Камерон. Рота прибыла в Пало-Верде к семи тридцати утра, и наконец капитан Данжу дал отбой. Капрал Манин отправился с несколькими легионерами на поиски воды, другие разгружали мулов, а третьи кололи дрова. План после этого привала был таков – Третья рота должна была вернуться к Чикиуте, но вдруг постовой заметил вдали облако пыли. Капитан Данжу посмотрел в бинокль и увидел, что к ним приближался разъезд мексиканской кавалерии. «К оружию! Враг!» – выкрикнул он и начал тушить костер. Третья рота не имела ни минуты покоя, и даже фляжки остались без капельки воды.

В считанные секунды легионеры выстроились в колонну и пошли навстречу противнику. У капитана Данжу была одна цель – не допустить мексиканцев приблизиться к конвою. Однако, похоже, что мексиканская кавалерия не получила приказ атаковать и отступила. Легионеры устремились за ними следом, мимо подлеска. Наступление в пересеченной местности было очень медленным и мучительным. Капитан понял, что отошел далеко от области, которую должен был охранять, и решил вернуться к дороге. Он повел своих людей к Камерону, но в трехстах метрах от фазенды Тринидад легионер Конрад был сбит вражеской пулей. Данжу решил отправиться к Пасо-дель-Мачо, где мог бы найти подкрепление, но мексиканская кавалерия появилась снова. Капитан понял, что уже слишком поздно возвращаться в Пасо-дель-Мачо, и приказал Легиону идти на врага. На этот раз мексиканцы были уверены в численном превосходстве и приближались мелкой рысью. Легионеры заняли позицию и спокойно ожидали противника. Мексиканские всадники бросились в яростную атаку, но не смогли пробить каре. Шестьдесят легионеров отразили нападения сотен кавалеристов, и повстанцы отступили.

Третья рота капитана Данжу могла бы праздновать победу, но оказалось, что оба мула, перевозящие груз и боеприпасы, убежали, испугавшись пальбы. Захваченные сражением, легионеры не заметили отсутствия животных, и эта потеря оказалась роковой, так как у солдат осталось очень мало пуль и никакой пищи и воды. Капитан Данжу отдавал себе отчет, что его позиция на ровной местности неблагоприятна, чтобы отбить атаку кавалерии, и решил переместить роту. Он нашел идеальное место выстроить каре на южной стороне дороги, окруженной с одной стороны насыпью, а с другой – живой изгородью из кактусов.

Кавалеристы президента Бенито Хуареса вернулись с подкреплением, и вторая атака началась. Но лошади повстанцев не смогли проскочить через насыпь, и легионеры отразили их легко. Таким образом, во второй раз мексиканская Герилья отступила перед огнем легионеров.

В этот момент капитан Данжу увидел, что его ребята удержали многочисленного врага, и решил укрыться в постоялом дворе в Камероне и сражаться до конца. С песней «Да здравствует император» его рота пришла к заброшенному постоялому двору. Капитан Данжу послал на крышу сержанта Морзики – разглядеть позиции противника. К Камерону приближалась по крайней мере тысяча всадников. Легионеры готовы были встретить очередное нападение, когда один из офицеров Хуареса подошел к ним с белым флагом в руках. Парламентер обещал сержанту Морзики, что если легионеры сдадутся, полковник Милан оставит всех в живых. Ответ Данжу лаконичен:

– У нас есть пули, и мы не сдадимся.

Начался бой. Капитан постоянно подбадривал своих легионеров, хотя знал, что у них нет шансов без провианта и почти без боеприпасов победить многочисленного противника. Подмоги не было, а пули были на исходе. К десяти утра Данжу собрал своих людей и призвал их поклясться:

– Легионеры, поклянитесь мне, что не сдадитесь… и что будете держаться до последнего вздоха!

Битва продолжилась и попытки мексиканцев ворваться в постоялый двор становились все более ожесточенными. Капитан Данжу был рядом со своими солдатами, но к полудню вражеская пуля попадала ему в грудь. Младший лейтенант Вилен берет на себя командование. Отчаянная оборона продолжалась, когда вдруг легионеры услышали барабанную дробь, но, к их огорчению, это не были подкрепления, на которые они надеялись, а части мексиканской пехоты, присоединяющиеся к кавалерии. Полковник Милан был уверен, что Легион сдастся этой огромной армии, и в очередной раз предложил им прекратить бессмысленное сопротивление, но получил быстрый ответ непосредственно от сержанта Морзики: «Катитесь ко всем чертам». Легионеры поклялись своему капитану и свое слово сдержат. Капитана Данжу уже не было в живых, но его пример мужества, чести и верности продолжал поддерживать его храбрых солдат в эти критические моменты боя. В два часа дня пуля попала лейтенанту Вилену прямо в лоб. Остался только один офицер, младший лейтенант Моде, который, в свою очередь, взял командование на себя. Климент Моде, офицер с самом большом в батальоне количеством медалей и наград, стал как бы знаменосцем. То, что осталось от Третьей роты, объединилось вокруг храброго лидера и продолжило сопротивление. Легионеры не ели и не пили воду уже вторые сутки, но, несмотря на истощение, они продолжали сражаться. Полковник Милан не поверил своим глазам:

– Это не люди, а демоны! – сказал он.

К закату последнее предложение было отправлено сержанту Морзики, но он даже и не дал себе труда ответить. Десяток людей осталось вокруг Моде, и они продолжали упорное сопротивление, но в шесть часов вечера боеприпасы начали иссякать. Сержант Морзики, который дважды отклонил предложения противника, в свою очередь, получил вражеские пули. Остались только младший лейтенант Моде, капрал Мен и легионеры Като, Константин и Винсент. Они продолжали бой до конца. Пробил час последних пуль.

– Зарядите ружья! – приказал лейтенант Моде. – Стреляйте только по моему приказу, потом идем в штыки!

Легионеры выполнили клятву капитану Данжу. Мексиканцы приблизились, потому что увидели, что никто не стрелял. Они ворвались во двор гостиницы, когда вдруг услышали крик «Огонь!» – и последние патроны легионеров в очередной раз отразили нападение мексиканцев. Последние пятеро оставшихся в живых бросились, вооруженные одними штыками, на врага.

Повстанцы Хуареса стреляли в легионеров в упор. Легионер Като бросился, прикрывая телом лейтенанта Моде, и был убит девятнадцатью пулями. Несмотря на самопожертвование, Моде был прострелян в бедро и в правую ягодицу. Винсент был ранен в плечо, но он встал рядом с капралом Мен и Константином. Трое угрожали врагу штыками. Мексиканский офицер решил спасти этих храбрых мужчин и остановил своих людей, которые готовились расстрелять легионеров следующим залпом. Он обратился к капралу Мен по-французски:

– На этот раз вы должны сдаться!

Мен дает себе отчет, что мексиканец вмешался, чтобы спасти их и выказать им свое уважение. Ефрейтор ответил:

– Сдадимся, если вы оставите нам оружие и снаряжение, и если обещаете позаботиться о нашем лейтенанте, который ранен.

– Ни в чем не могу вам отказать! – сказал мексиканский офицер и поставил точку в эпической битве.

Это был полковник Анхел Лусидо Камбас, выросший во французской буржуазной семье, но судьба вернула его в Мексику, где он противостоял французской армии. Привязанность к Франции побудила его спасти последних трех легионеров. Капрал Мен и его бойцы стояли, угрожая штыками. Они не верили в спасшее их чудо. Филипп Мен хотел убедиться, что это не сон, и снова поставил свои условия:

– Мы сдадимся, если вы обещаете рассказать всем, что выполнили свой долг!

Полковник Анхел Лусидо Камбас поклялся, что они будут относиться к легионерам с уважением и ухаживать за ранеными. Три легионера сохранили за собой оружие и снаряжение, все мексиканские солдаты смотрели на них с благоговением.

Сам враг преклонился перед мужеством легионеров. Раненные в бою при Камероне были доставлены в больницу в Халапе. Несмотря на все заботы, младшему лейтенанту Моде не удалось поправиться – Третий полк потерял своего последнего офицера, который был похоронен со всеми воинскими почестями перед выстроенным войском Хуареса.

Только спустя день после битвы полковник Жанингро прибыл с подкреплением, но увидел только братскую могилу Третьего полка Легиона. Мексиканцы теперь были далеко, и уже было слишком поздно их преследовать. Среди трупов легионеры нашли все еще дышавшего барабанщика Лая. Несмотря на два огнестрельных ранения и семь ударов холодным оружием, он чудом только потерял сознание. Барабанщик пошел на поправку и был награжден орденом Почетного легиона.

Среди руин постоялого двора полковник Жанингро нашел протез капитана Данжу и забрал его с собой. Деревянная рука стала символом Иностранного легиона. Сначала она была сохранена как реликвия в Сиди-Бель-Аббесе, а когда легионеры оставили Алжир, она была доставлена в Обань, в склеп Музея Первого иностранного полка. Каждого 30 апреля, когда отмечается великая битва при Камероне, легионеры преклоняются перед рукой капитана Данжу.

888888888888888888

Через два месяца после битвы, полковник Дюпен со сто пятьюдесятью всадниками союзных армий в Мексике, и сто двадцатью легионерами Первого батальона нанес поражение частям Хуареса, которые участвовали в битве при Камероне. Война продолжилась я еще два года, полковник Камбас, спасший под Камероном капрала Мен и легионеров Венселя и Константина, погиб в бою. Его тело было завернуто во флаг Легиона и сопровождалось до Уатуска, где, в свою очередь, легионеры отдали ему честь.

Благодаря жертве Третье роты, ценный груз, перевозимый конвоем прибыл в целости и сохранности под Пуэблу. Следующие составы продолжали идти без проблем по дороге, обеспеченной Иностранным легионом, и, наконец, французской армии удалось захватить Пуэблу. Победа в военном плане была безусловной, но политика Наполеона III изменилась после Гражданской войны в США. Американцы признавали легитимность только правительства Хуареса и возобновили помощь повстанцам, чтобы те укрепили свою власть. Под давлением политиков французский император вывел войска из Мексики.

Хотя французская миссия в Мексике не удалась, это был самым большим успехом до тех пор Иностранного легиона. Третья рота написала одну из величайших страниц в истории Легиона. Саможертвы этих невероятно храбрых воинов принуждает штаб-квартиру в Париже, наконец, признать легионеров как героев. Наполеон III решил никогда не оставлять их на убой во имя каузы других государств. Он приказал вышить на флаге Иностранного полка «Камерон», а имена Данжу, Вилена и Моде выгравировать золотыми буквами на стене музея «Дом Инвалидов» в Париже. Кроме того, на месте легендарной битвы воздвигнут памятник, который говорит:

Их было меньше чем шестьдесят, Они стояли против целой армии. Ее мощь их помела. Скорее жизнь, а не мужество Бросила этих французских солдат 30 апреля 1863 года. В память о них, Родина возвела им этот памятник.

Чудом оставшийся в живых капрал Мен был освобожден мексиканцами в июле 1863 года, и в конце миссии в Мексике он получил звание лейтенанта. В 1868 году он направился к новым приключениям во Вьетнам, но там был репатриирован в связи с болезнью. Когда в 1870 году восточная Франция была оккупирована немцами, армия князя де Сакса штурмует Базей, в конце эпической битвы разыгрывается та же сцена, как под Камероном. На этот раз роль мексиканского постоялого двора играла гостиница «Буржери», а Легиона – так называемая Голубая дивизия, и там среди последних оставшихся в живых собрались вокруг майора Ламберта, снова появился Филипп Мен. Этот неутомимый боец вышел из рядов Легиона и вступил в Третий полк морской пехоты, позднее вошедший в состав Голубой дивизии. В гостинице «Буржери» остались лишь несколько бойцов, которые не сдались и удерживали немецких захватчиков. Среди них был и капрал, выживший под Камероном. Боеприпасы опять были на исходе и он встретил в штыки идущих на него немцев. Фортуна снова была с ним. Чудом выживший в Мексике, Филипп Мен снова высмеялся в лицо смерти, и ему даже удалось вырваться из плена и присоединился к армии Луары, которая отражала немецкие атаки. Приключения этого солдата продолжались и в последующие года рядом с пехотинцами из Сенегала. Ангел-хранитель парил до конца военной карьеры отважного воина. В 1878 году, после двадцати восьми лет службы, Филипп Мен отправлен отставку с почестями и славой.

Кастельнодари

В первый раз, со времен моего приезда во Францию, было холодно и шел проливной дождь. Погода изменилась неожиданно. Лето кончилось, но в моем сердце солнце все еще светило, и ничто не могло испортить мне настроение.

Нас было парней тридцать, одетых в новую военную форму и мы гордо несли зеленые береты на головах. В сопровождении сержанта и капрала, инструкторов Четвертого иностранного полка, мы выстроились на вокзале в Марселе, откуда поезд отвез нас в военную базу в Кастельнодари. Мы были что-то вроде железной руды, которая будет переплавлена, очищена и обработана на заводе. Из нас должны были сделать самую крепкую закаленную сталь. На вокзале в Марселе моя самооценка была по-прежнему высокой. Урок тест Купера не был достаточен, так как я обвинял в моей минутной слабости простуду. Я верил в свою волю и был убежден, что сержанты-инструкторы в Кастели нечем меня напугать. Я занимался с шестилетнего возраста спортом, и хотя никогда не был чемпионом, я чувствовался постоянно в отличной физической форме.

Среди парней, у которых был билет на поездку в школу полка Иностранного легиона, был немец Карл, Эрвин из Словакии, с которыми я начал это приключение в Страсбурге. Я увидел своего главного оппонента во время тест Купера – поляка Ковалевского, сейчас под именем Клис. Конечно, одним из нас был и уважаемый всеми русскими капитан Красной Армии Павлов. Единственный представитель Соединенных Штатов, Джеймс Форд, также был выбран на заключительный этап отбора, от которого мы уже не имели права уйти по своей воле. Все горели желанием попробовать свои силы в Кастели. Если мы действительно это заслужим, после четырех месяцев мы бы снова вернулись на ту же станцию, откуда нас бы распределили по разным полкам Легиона.

Поезд был составлен и ждал нас, и мы стояли смирно перед новым сержантом, который объяснял нам, что, поскольку мы находимся под его командованием, и никто не может и шаг сделать без его личного разрешения. Мы не могли двигаться самостоятельно. Жить в боевой роте означало жизнь по парам и с того момента мы сопровождались нашим товарищем. Мы были должны понять, что во время акции мы зависим от наших товарищей, а сами мы были никем. В этом случае, сержант не оставил нас ни на минуту в покое, так как его задача была завести нас в Кастель и чтоб никто не заблудиться по дороге. Когда инструктор закончил свою речь, мы поставили свои сумки в поезд, затем ефрейтор издал приказ войти в поезд.

– Давайте, поспешите! Кто зайдет последним, тот первый встанет на вахту.

Те, кто поняли приказ, поспешили залезть в поезд. Последним вошел здоровенный венгр, который понятия не имел, что сказал капрал. Он попробовал усесться удобно на свободное место, но тогда сержант жестом приказал ему пойти к ефрейтору, который стоял рядом с нашими сумками в начале вагона.

– Ты ничего не понял! – капрал начал. – Или может ты глухой?

– Я знал нет – попытался ответить по-французски венгр.

– Хорошо, теперь смотри, ты останешься здесь на дежурстве!

– Oui, Caporal! – ответил венгр и встал смирно.

– Нет, не смирно, вольно! Ты будешь сторожить багаж, и присматривать за твоими товарищами, чтоб никто не удрал. – Капрал начал объяснять жестами, обязанности венгру.

– Oui Caporal, compris caporal! – ответил вдруг доброволец, который, видимо, наконец, понял, о чем шла речь.

– Хорошо – вздохнул с облегчением ефрейтор. – Сейчас просто расслабься, не смирно, а вольно. Ты наблюдаешь за всем, и если возникнет проблема, зовешь меня. Давай, вольно!

И, наконец, венгр встал вольно вблизи сумок, хотя все еще стоял неподвижно и очень сковано. Это была его первой вахтой в легионе. Еще в начале путешествия большинство моих новых друзей уснули и использовали эти четыре часа в поезде отдохнуть. Я и глазом не моргнул ни на минуту. Я смотрел в окно поезда участки земли, через которые проезжал поезд, людей на станциях, небольшие сельские дома, крупные хозяйства и средневековые замки, которыми был украшен пейзаж. Даже если у меня не было мотоцикла, сама поездка взволновала меня – это было начало большого приключения. Несмотря на плохую погоду, я продолжал созерцать пейзаж, который был виден из окна вагона. На самом деле, я никогда не думал быть военным, я любил свободу и не выносил ограничения, но я обожал испытания, которые я встречал по пути, и Иностранный легион был самым большим из них.

Большое желание столкнуться со всеми препятствиями и трепет перед неизвестностью должны были заполнить эту пустоту не только за четыре месяца обучения в Кастели, но и за все время пятилетнего контракта.

На станции в Кастельнодари нас ждал автобус Четвертого иностранного полка. Через пять минут мы были уже у ворот казармы имени капитана Данжу. Учебный полк Легиона был назван в честь героя сражения при Камероне, здесь добровольцы должны были понять, что значит «l’esprit légionnaire» (легионерский дух). Сержант приказал водителю остановиться у ворот казармы и сказал нам выйти. Как только мы выстроились перед порогом части Четвертого иностранного полка, он начал новую речь:

– Некоторые из вас не оставят эту часть так счастливы. Сегодня, вы думаете, что вы легионеры, но по-прежнему вы ничто. Хотя вы не верите, вы увидите, как некоторые разревутся и захотят вернуться к гражданской жизни, но будет уже поздно. Вы зачислены в армию и вам придется пережить эти четыре месяца. Некоторые из вас не выдержат, другие удерут, а третьи поступят в госпиталь. Затем начнутся экзамены, а на конец мы решим, кто из вас годен остаться, а кто нет. Удачи. – Этим сержант закончил очередное слово.

Тогда он посмотрел на нас строго, крикнул нам построиться и пойти маршевым шагом:

– Gardez-vous! Pas cadencé, droit devant, en avant marche!

Впервые в моей жизни я маршировал как легионер. Я знал только, что должен идти с левой ноги, и каждый раз, когда сержант считал «Un, deux, trois, quatre… Un, deux, trois, quatre», была очередь левой ноги. Это было довольно легко. Это был уникальный марш, медленный и простой. Видно было, что он был изобретен для всякого сброда.

Мы промаршировали через ворота казармы имени капитана Данжу и остановились у ворот Третьей роты. Там нашу небольшую группу разделили и двенадцать новичков пошли с сержантом Второй роты. Они вступили во взвод, который вскоре должен был начать обучение. Мы были под командованием сержанта из Третьей роты, уроженца Мадагаскара, с трудном для произношения и длинным именем, которое я сначала не мог запомнить.

– Давайте, заходите! С этого момента Третья рота будет вашим новом домом! – закричал он и загнал нас в комнату с черной доской. – Через несколько минут вы будете представлены командиру нашего взвода сержанту Халилю.

Когда наш командир вошел в комнату, сержант крикнул:

– Смирно!

– Вольно! Сядьте и добро пожаловать! – были первые слова, которые я услышал от нашего командира взвода, который, казалось, был уравновешенным, и мне это понравилось.

– Я командир Четвертого взвода Третьей роты. Коротко S4. S4 – это вы, и мы проведем вместе эти четыре месяца. За это время вы должны научиться работать в команде, а я должен из вас сделать настоящий взвод, готовый к бою.

Старший сержант Халиль был из Ливана, и ему было 38 лет. Он не кричал нервно, как большинство унтер-офицеров, которых увидел в Обани и всегда говорил спокойным голосом. Он был в очках, в которых, стоя у доски, он был больше похож на профессора, чем на легионера. Вдруг я почувствовался, словно я вернулся на университетские лекции и с интересом слушал объяснения нашего командира взвода, который предупреждал нас, что самым трудным будет первый месяц обучения. Мы проведем его на природе, живя в ферме. Там с утра до вечера, а иногда и ночью, мы будем делать упражнения, и привыкать к жизни в Иностранном легионе. Помимо спорта и физических нагрузок, мы должны быть изучать французский, обращение с оружием, традиционные песни, Кодекс чести, и в конце также включены несколько уроков по истории Иностранного легиона.

Месяц обучения на ферме должен был закончиться долгим переходом, называемый инструкторами «Походом к Képi Blanc», потому что после пересечения Пиренеев мы бы получили Белое кепи[13], символ Иностранного легиона. Те, кто успешно завершат этот традиционный марш будут официально приняты в семью Легиона и тогда он стал бы их родиной. После того оставались три месяца обучения, с маршами и маневрами в горах, но мы всегда бы возвращались наш новый дом – в казарму имени капитана Данжу. В конце обучения нас ожидали экзамены, по всем предметам, которые мы проходили за эти четыре месяца. Кроме того, нам предстояло и покрытие нормативов на физическую выносливость. Только те, кто прошли через все это бы получили честь быть включены в боевые полки Иностранного легиона. Перед уходом сержант Халиль, оставил нас в распоряжении сержанта с Мадагаскара.

– S4 смирно! – повысил голос впервые наш командир, потом улыбнулся и сказал спокойно: – Остаетесь с сержантом Раза. Его имя Раза Финимпанана, но так как здесь, в Легионе нет времени болтать, вы будете называть его сержантом Раза. После этих слов, наш командир отделения вышел, и мы распустились.

– Смирноо! – крик сержанта Разы напомнил, что мы в Легионе и спокойная атмосфера, которую создал наш командир, была всего лишь иллюзией. – Подготовка уже началась, и вы должны стоять прямо, как струна, после того как вы услышали команду «Смирно». С этого момента у вас не будет ни субботы, ни воскресенья, в течение четырех месяцев у вас будет покоя, но я обещаю вам, что ваши дни будут заполнены множеством интересных моментов. Иногда дня не будет достаточно и мы заполним и ваши ночи интересными мероприятиями. Времени у нас в обрез, всего четыре месяца, так что вы должны сосредоточиться и дать лучшее из себя, чтобы стать легионерами. Вы также должны научиться выполнять безупречно приказы ваших прямых командиров – ефрейторов-инструкторов. Сейчас я отдаю вас в распоряжение капрала Ружа и хочу увидеть ваши шкафчики, убранные по образцу, который вам покажет он.

Ружа был румыном лет тридцати пяти, но так как он прошел через обучение с хорошими результатами в спорте, был выбран стать инструктором после первых четырех месяцев. Уже два года, он занимался новичками добровольцами и мы видели в его глазах струящиеся безумствие, он был готов сделать все возможное, чтобы перевоспитать нас.

– Как сказал сержант Халиль, S4 означает Четвертый взвод и Четвертый взвод это вы. Если вы услышите «S4, коридор» это означает, что вы должны выстроиться в коридоре. Когда услышите «S4, вниз», я хочу, чтобы вы выстроились перед зданием нашей, Третьей роты. Вы все S4, и должны реагировать, как один. Так что если кто-то опоздает, это означает, что вся рота опоздала, а затем следует приказ «S4, занять положение для отжиманий».

Даже те из нас, кто не понимал по-французски хорошо, выучили этот приказ в Обани и заняли положение для отжиманий. Ружа посмотрел на них с улыбкой и продолжил:

– S4, вы взвод, боевая единица, и всегда должны помогать друг другу. Таким образом, тот, кто понимает по-французски, должен помогать тому, кто не понимает!

Мы начали объяснять тем, которым еще язык был неясным. От шепота и объяснений настал шум, который был прерван криком капрала.

– Молчать! Начнем с того, что, по-видимому, известно всем. S4, занять положение для отжиманий!

Началось продолжительное упражнение, и те, кто не успевали следовать ритму Ружы, получали пинок в ягодицы. Отжимания было одно из упражнений, которым я занимался с самого раннего возраста, и, как увидел, в Легионе оно было главным наказанием, которому мы подвергались сразу же после прибытия в Страсбург. Я продолжал делать отжимания, уверенный в своих силах. Половина роты уже пала на пол, и получала за это пинки ефрейтора. Вдруг, как будто Руже, вдруг надоело пинать, но он ускорил темп криками «En haut! En bas!» («Вверх! Вниз!»).

Я не понял, что это упражнение закончится только тогда, когда последний из нас останется без сил и рухнет на кафельный пол коридора. Настала и моя очередь. Вдруг я почувствовал, что у меня не было сил подняться, и когда невероятным усилием напрягая в очередной раз мышцы, они отказали, я рухнул на холодный пол. Я был полностью исчерпан. В минуту, когда я ожидал получить профилактический пинок, инструктор закричал:

– Вставай, присоски, и все по комнатам! У нас уйма работы сегодня.

Первой задачей было убраться в шкафчиках. Вся одежда, полученная в Обани, должна была сложена, образуя квадрат размером тридцать на тридцать сантиметров. Затем она должна была быть разделена на категории: спортивный костюм, военная одежда, парадная форма, рубашки…

Мы почти навели порядок, когда снова прозвучал крик Ружи:

– S4, коридор!

Мы не успели реагировать достаточно быстро и не выстроились вовремя и следующая команда была:

– S4, в положение для отжиманий!

Мы повторили упражнение, которое недавно проделывали, но на этот раз все мы рухнули, так как силы даже самых выносливых, были исчерпаны.

– Встать! Норматив на построение в коридоре десять секунд. Возвращайтесь по комнатам!

Мы вернулись и те, кто говорил по-французски, объяснил тем, кто не понимал этот язык, что есть норматив выстроиться в коридоре, и мы должны быть готовыми быстро реагировать на приказ капрала. Все стояли на чеку, готовые быстро отреагировать на команды инструктора, и когда крик «S4, couloir» нарушил молчание опять, все мы бросились как сумасшедшие, но в желании выполнить норматив, начали толкаться и бороться за место в строе. Ружа считал секунды ледяным тоном: «Un, deux, trois, quatre». После того как спокойно отсчитал до десяти и увидел, что некоторые до сих пор еще толкались и суетились, последовало:

– S4, en position pour les pompes!

Большинство из нас свалились до двадцатого отжимания, потому что мы уже дважды перегружали мышцы.

– Встать! Я вижу, сил у вас нет на упражнения, поэтому я вам найду другое развлечение.

Ружа прошел по комнатам, но вместо того проконтролировать, как мы убрали шкафчики, он взял все наши вещи, бросил их на пол, и приказал все убрать. Только мы начали складывать, когда новая команда эхом пронеслась в здании Третьей роты.

– S4, en bas![14]

Мы сразу же бросили уборку и побежали вниз по лестнице к выходу. Перед зданием было больше места, чем в коридоре, и мы успели построиться. Ружа удовлетворенно смотрел на нас, когда какой-то француз пробормотал в строю: «Если так будет продолжаться, то сегодня мы не успеем собраться».

– Что я слышу? – инструктор посмотрел на нас строго. – Спешите убрать шкафчики что ли? Не волнуйтесь, ночь впереди, и у нас есть достаточно времени. Теперь я предлагаю вам побегать, чтоб аппетит появился к ужину.

Мы пробежали несколько раз по внутренним аллеям казармы, а затем вернулись по комнатам и продолжили с уборкой шкафчиков. Мы не успевали сделать что-либо, так как каждые пять минут крики Ружи расщепляли тишину: «S4, en bas!», «S4, retour dans les chambres!», «S4, couloir!». И, конечно, „S4, en position pour les pompes!“.

Так, как только привыкли к этой игре, при последнем построении в коридоре, мы успели сделать это до того как Ружа сосчитал до десяти. На этот раз он был доволен нами и после того как мы построились в две колонны в роте, он повел нас в столовую. Я имел честь сидеть за его столом и услышал очень четко очередной крик: «Встать! Всем выйти!». Некоторые из них едва начинали кушать, но мы не могли протестовать, мы имели право только выполнять приказы капрала. Легионеры других рот ели спокойно, но для нас, новичков, все было иначе. Быстро узнали, что вы всегда должны быть готовы выполнить приказ нашего командира. Мы оставили ужин и бросились к выходу столовой. Мы выстроились быстро, и подумали, что Ружа похвалит нас, но просто последовал новый приказ:

– S4, бегом в роту и стройся в коридоре!

Как обычно, те, кто не понял, бегали за теми, кто разбирался, что требуется от всех нас. Мы поднялись по лестнице, топая как стадо быков. Мы быстро построились и встали мирно. Ружа как воду канул. Он, очевидно, не бегал. Мы стояли выпрямленные как струны, и те, кто не понимал по-французски, интересовались, неужели те из нас, за которыми они бежали, как слепые овцы, лучше понимали то, что хотят от нашего взвода.

Обычно Третья рота состояла из четырех взводов, но в тот день мы были одни в здании. S1 окончили обучение и отправились обратно в Обань. S2 и S3 были на учениях в горах, а мы, S4, ожидали пополнение из Обани, чтоб отправится на пресловутую «ферму страдания». Это было в пятницу вечером и в здании Третьей роты были только мы, дежурный сержант Раза и капрал Ружа. Прождав несколько минут, мы услышали тяжелые шаги капрала, который медленно поднимался по лестнице. Наконец, он подошел к нам и начал нас пересчитывать. Он должен был посмотреть, не потерял ли он какую-ту заблудившеюся овцу. Убедившись, что никто не отсутствует, он предложил нам новую игру:

– Не кажется ли вам, что сегодня слишком спокойно? Необходимо движение, поэтому даю вам минуту, переодеться в спортивную одежду и построиться здесь, в коридоре. Действуйте!

Ружа отсчитывал секунды, пока мы искали спортивную одежду. Он не дал нам времени, чтобы убрать шкафчики и большинство наших вещей было на полу. Капрал считал секунды медленно, пока мы пытались найти спортивную одежду. Эту миссия была невозможно выполнить при этих обстоятельствах, потому что наша одежда была не только на полу, но и перемешана. Кроме того, парни, которые не знали французский, не понимали, что именно они должны делать. Они просто смотрели с любопытством на франкофонов, которые давали себе отчет в том, что справиться с этой задачей не возможно.

Когда время истекло, мы все услышали команду «S4, en position pour les pompes!» И снова последовало наше любимое упражнение. Пока мы нагружали исчерпанные мышцы, наш инструктор говорил спокойно:

– Теперь вы понимаете, почему все должно быть по ниточке в вашем шкафу. Для того, чтобы быстро сменить форму на спортивный костюм, ваша одежда всегда должна быть на определенном месте. Посмотрите, на что вы похожи, шайка попрошаек! Вижу, некоторые обули разные кроссовки, некоторые шорты одели задом наперед, но большинство из вас даже не попытались найти одежду, потому что она не в порядке и у них нет шанса на успех. Я вижу, что ваши силы быстро вянут при отжиманиях, так что вы сегодня никуда не годитесь. Вы еще очень далеки от момента, когда станете легионерами. Давай, вставай и серьезно займись шкафами! Я хочу, чтоб все было тютелька в тютельку!

Мы уже предвкушали бессонную и безумную ночь, и думали, что Ружа будет постоянно нас разыгрывать своей линейкой каждые пять минут, но, к удивлению всех нас, после полуночи, наконец, наши шкафы были прекрасно убраны, наш капрал оставил нас в покое и нам удалось поспать по крайней мере пять часов. На следующий день все началось с «S4, couloir» и мы успели построиться в установленные законом десять секунд. Мы сделали большой шаг вперед всего за день, и румын был очень доволен нами.

После завтрака нас собрали на небольшом стадионе Четвертого иностранного полка. Там нас ждал командир взвода, старшина Халиль. Он сказал нам, что начнем с теста Купера, через какой мы прошли в Обань.

Я не боролся за первое место и пробежал двенадцать минут с легкостью, увеличивая свой рекорд на двести метров. Я чувствовался более уверенным и убедился, что страдания предыдущего теста были вызваны исключительно простудой, симптомы которой исчезли неделю назад.

После спорта командир приказал построиться в роте со всеми вещами. Снова опустели шкафчики, убранные к полуночи. Те из нас, кто не понимали по-французски, теперь автоматически повторяли то, что делали другие. Мы построились в линейку, постлали свои пластиковые покрывала на пол и поставили все свои вещи. Командир проверил наше снаряжение и сказал, что мы не должны ничего терять и несем персональную ответственность за все то, что Легион нам дал.

Затем нас снова перевели в распоряжение Ружи, который продолжал своими забавными проверками по тревоги, отжиманиями и уборкой шкафов. В те первые дни в базе Кастельнодари было очень мало времени поговорить друг с другом. Только когда мы убирали шкафы, у нас было время познакомиться с соседями по койкам. С одной стороны, был Янчак поляк, который был очень заинтересован во французском и постоянно спрашивал меня о том или ином слове. Я помогал ему усердно, как пытался помогать Эрвину в Страсбурге. На кровати с другой стороны от меня спал француз по имени Жан. Он был очень спокойным парнем и, в свою очередь помогал мне, объясняя некоторые слова. Во французском Легионе говорят в основном на жаргоне, а я, с моим французским из книг Гюго и Бальзака, почти не понимал их. Благодаря соседу по койке я начал изучать их специфическую быструю речь и в конце обучения уже говорил свободно с французской группой.

В те первые дни в Кастельнодари все иностранные добровольцы поняли, насколько важно знать французский. В дополнение к пониманию приказов своих командиров, он был необходим для общения с товарищами. Во взводе я был единственным болгарином, и если бы я не знал, французский или русский, я остался бы изолированным от остальных, и ситуация могла быть очень серьезной.

Следующий день начался легким семикилометровым кроссом, а затем наш старшина построил нас и представил своего заместителя, сержанта Рашита. Рашита был также румыном, как и Ружа, но я никогда не слышал их говорить между собой на родном языке, по крайней мере, пока они были с нами.

Командир объяснил, что наш взвод будет скомплектован группой добровольцев из Обани, после чего нас распределят в три боевые группы. Сержант, командующий первой группой, был в отпуске. Вторая группа была во главе с сержантом Вэбе, который был родом из Сенегала, но на удивление всем был белым. Третья группа была в распоряжении сержанта Разы Финимпанана, которого мы знали как Раза. Представлен нам был еще один капрал, бывший наемник из Южной Африки. Его имя было Буун и говорил по-французски с сильным английским акцентом. В этот день мы перешли под командование бывшего наемника. Во второй половине дня мы узнали, что капрал Ружа оканчивал свою карьеру инструктора, так как он был распределен в Тринадцатую полубригаду Иностранного легиона, которая действует на территории Джибути.

Румын в тот же день уехал из Третьей роты Четвертого иностранного полка, прослужив два года и четыре месяца. Капрал Буун повел нас в комнату с доской. Он должен был нам объяснить слова песни легионеров, под названием «В Африке». Южноафриканец пояснил, что мелодия будем отрабатывать с сержантом Разой, который обладал красивым голосом. С бывшим наемником мы будем работать только над словами.

– Франзуски яжик, оучень странно! Поймите вы это странным! Understand you it’s bizarre! Maintenant I explique for you this song in French OK! First or D’abord I’ll read this song, je vais lire ce chanson Ecoutez OK!

После этих полупонимаемых слов старый вояка начал читать текст. Время от времени, вставлял «OK» или «All right mec[15]», а когда закончил, написал крупными буквами на доске «En Afrique». На этот раз атмосфера в комнате не имела ничего общего с университетом. Я смотрел на бывшего наемника в камуфляжной форме, который пытался объяснить нам, добровольцам, в основном из Восточной Европы, слова песни, говоря нам по англо-французски, при этом с южноафриканским акцентом, и я не мог поверить своим глазам. Это был или сон или было шоу. Буун, однако, продолжал упрямо:

„En Afrique malgré le vent, la pluie, Guette la sentinelle sur le piton…“ «В Африке, несмотря на ветер и дождь Постовой всегда на чеку»

После прочтения этого стиха, капрал попытался объяснить жестами, помогая себе словами на английском или французском. В Африке, «levent» произнес с усилием это французское слово, имитируя свистом ветер. Он посмотрел на нас, уверен, что мы понимаем, и чтоб убедить себя, подтвердил: «OK. Tous understand!» Тогда он застал, как на страже, говоря нам что он находится на холме и повторял: «Guette La Sentinelle Guette la sentinelle sur le piton…». Все поняли, что идет речь об Африке и о ветре.

„Mais son coeur est au pays chéri, Quitté pour voir des horizons lointains…“ «Но его сердце в дорогой родине. Которую покинул, ища новые горизонты.»

Я видел, что ему совсем не было легко, объяснить нам смысл французских слов. Он, все-таки, был легионером, и это была его миссия, так что при следующих строках Буун разыграл самую выразительную пантомиму, которую я видел в своей жизни. Мы видели, что ни ветер, ни буря беспокоят постового.

Буун сделал грустную мину и жестами объяснил, что в мыслях он возвратился на родину. Потом он очень хорошо сыграл как он покидает свою страну с единственным желанием путешествовать и увидеть мир.

„Ses yeux ont aperçu l’ennemi qui s’approche, L’alerte est sommée, les souvenirs s’envolent, Maintenant au combat…“ «Его глаза заметил приближающегося врага сигнал тревоги, воспоминания исчезают… Время для борьбы…»

Вдруг постовой, в чью роль вжился капрал Буун, вскочил и ответил огню противника, что на секунду вырвало его из воспоминаний. Он закричал на английском: «Now! Action!» и продолжил отстаивать свою позицию против воображаемых противников. В какой-то момент он повернулся к нам и сказал: «You understand «ennemi»?». Но после шоу слов не требовалось. Все мы узнали, что враг был уже на сцене. Легионер забил тревогу и битва началась. Оставался только припев»

«Dans le ciel brille l’étoile qui lui rappelle son enfance, Adieu mon pays, adieu mon pays, Jamais je ne t’oublierai» «В небе блестит звезда, Которая напоминает ему о детстве. Прощай, моя Родина, я никогда тебя не забуду».

Буун уставился в потолок, воображая, что это небо и вдруг глазами застрял в одну точку и объяснил, «the star, l’étoile». Затем он снова сделал печальное лицо, и подтвердил «Adieu mon pays, I will never forget you, jamais oublier». Это был конец невероятного шоу, только аплодисментов не хватало. С одной стороны, мы, как дети из детского сада изучали слова песни, но с другой, это был первый настоящий урок французского для тех, кто должен были выучить этот трудный язык для произношения язык.

После неимоверных усилий капрала Бууна появился сержант Раза, который в свою очередь должен был научить нас петь мелодию. Я начал понимать, что каждая песня легионеров несет в себе послание и что через слова мы узнавали о традициях Иностранного легиона. У сержанта был довольно хороший голос, и когда он запевал, мы могли следовать за ним. Но он прервал нас и начал нас распределять по голосам. Я почувствовался частью хора. Раза сказал некоторым ребятам из строя, которые пели хорошо, петь громче, и в нашем взводе был все отлично. В этот день сержант нас похвалил и объяснил, что как в пении, так и в бою мы все должны быть как один.

– То, что имеет значение, это достижение взвода S4, а не отдельные результаты. Чтобы чувствовать себя хорошо в Легион, вы должны делать все так, как вы только-что спели эту песню. Те, кто хорошо пел, прикрыли своими голосами, тех, которые фальшивили. Это ваша обязанность и во время испытаний, марш-бросков и учениях. Давайте помогать друг другу в боевых парах. Вы всегда должны работать как одна команда, связанная между собой, все вместе!

В Кастельнодари, главный урок, который нам преподавали, был – реагировать все вместе, как один. Из-за ошибки одного – целый взвод страдал. Потом мы разбирались с теми, кто не смогли следовать за остальными. Если он не понимал язык, находился кто-то, который смог объяснить, но если он продолжал ставить палки в колеса, его жизнь превращалась в ад. Таким образом, еще на первой недели в Четвертом иностранном полку двое ребят из нашей группы захотели покинуть борьбе за место в Легионе. Но здесь вещи стояли по иному, чем в Обани. Мы были зарегистрированы под номерами, как французские солдаты, и хотя мы еще не были легионерами, возвращение к гражданской жизни не было разрешено. Оба парня были помещены в карцер и, выйдя оттуда, служили до конца нашего обучения в роте технического обслуживания, где им всегда давали самую грязную и тяжелую работу. После трех месяцев их признали негодными к военной службе, и только того позволили вернуться к своей прежней жизни.

Таким образом, в пении, маршировках и активного спорта прошла моя первая неделя в школе Легиона. В общем, это все началось мирно, за исключением первого дня. Единственная трудность оказалась уборка личных шкафчиков. Я никогда не забуду, как дежурные капралы одним махом сбрасывали наши вещи на пол снова и снова, чтобы достичь идеального порядка. Каждый очередной провал сопровождался нарастающим счетом отжиманий, почти до потери сознания.

В конце недели из Обани приехали остальные утвержденные добровольцы и наша боевая группа S4 была уже полностью укомплектована. К моему большому сожалению, Владо, единственный прошедший через все испытания болгарин, который ожидал только решения Гестапо, не был среди новичков. Я видел много знакомых лиц, так как с большей частью ребят ждал вместе для медицинского обследования в Обани. Один из русских поведал мне, что моего соотечественника не приняли и он вернулся к гражданской жизни, так что я остался единственным болгарином в нашем взводе. Я очень обрадовался Фудзисаве, маленькому японцу, с которым мы прошли через тест Купера и кто, подобно мне, был единственным представителем своей нации. Он поздоровался со мной легким кивком головы, как поступают японцы, и пошел в свою новую комнату.

Фудзисава, кроме того, что приходил из совершенно иного, в языковом отношении, мира, оставался наиболее оторванным от реальности. Он был настоящей одиночкой в нашей роте добровольцев. Джеймс Форд был так же единственным представителем своей нации, но его на его родном языке говорила большая часть планеты, Джеймс также свободно говорил по-французски – необычайно для американца.

На второй день новой недели каждый из нас получил по автомату FAMAS и полное боевое снаряжение, в том числе патронташ, каску, спальный мешок, непромокаемые плащи, большой ранец, маленький боевой ранец и кучу мелких предметов, за которые с того времени мы отвечали головой. Нам объяснили, наш самый верный друг, брат или жена, наш FAMAS, номер которого нужно было выизустить. В учениях или во время миссии автомат должен быть с нами на каждом шагу, даже ночью в спальном мешке. Старший сержант Халиль проверил экипировку каждого из нас и сказал, что через час мы отправляемся на ферму, где он и сержанты сделают из нас настоящих легионеров.

Нас посадили в три грузовика, так как нас было три боевые группы и отправили к настоящим испытаниям. Мы прибыли в известную ферму в около двух часов дня и хотя был конец октября, и в этой области осадки являются обычным делом, в тот момент солнце освещало несколько холмов, окружающих небольшое озеро. Картина была очень приятной и не имела ничего общего с угрозами и предупреждениями сержантов инструкторов.

В таком красивом месте можно было бы подготовить замечательный отдых, наслаждаясь природой, но, к сожалению, мы не уезжали в отпуск, а провести один из худших месяцев обучения в Легионе. За мою боевую группу отвечал капрал Буун, второй бы занялся капрал Мунителло и третьей – Пайетт.

Мунителло был француз итальянского происхождения и часто шутил, что его дед был одним из боссов сицилийской мафии. Он был очень горд тем, что был инструктором, и даже немного задирал нос. Он мечтал в один прекрасный день пойти во Второй парашютный полк Легиона и вступить в ряды самых элитных коммандос отряда разведчиков (CRAP).

Капрал Пайетт был самым молодым инструктором, но был лучшим спортсменом в взводе. В своей группе кроссы были самые длинными и скоростными, и физические упражнения, были как для олимпийских чемпионов. Так что если кто-то не выдерживал в третьей группе, во главе с сержантом Раза и его молодым капралом, уходил во вторую.

Вторая боевая группа была под командованием сержанта Вэбе, который был более умеренным в отношении физических нагрузок при занятиях спортом. Первая боевая группа, в которой я был, на данный момент, не имела командира, так как наш сержант был в отпуске, и на первых порах мы остались в распоряжении зама старшего сержанта Халиля, сержанта Рашиты, а в случае, если последний был занят, нас распределяли в другие две группы.

Нас построили и командир взвода начал объяснять наше разделении по парам. «Ваш напарник является неотъемленной частью вас и во время обучения, даже когда вы идете в туалет, вы должны быть вместе». Мы должны были понять, что одному в Легионе не выжить. Пара является наименьшей единицей боевой группы. «Если твой напарник погибнет, погибнешь и ты, потому что не будет никого за твоей спиной», продолжил старшина. «Работа по парам является наиболее важным, это то что вы должны узнать, в течение следующих четырех месяцев».

Пары были организованы так, что всегда один говорил по-французски, чтобы была возможность выучить партнера и помогать ему в освоении языка. Моим напарником был поляк Янчак. Могу сказать, что выбор был хорош – этот парень был не только умен, и быстро все воспринимал, он тоже был очень тихим, никогда не терял самообладание и мужество, и мы боролись с трудностями вместе. Все стояли смирно по парам, и командир продолжил свою речь:

– Мы одна семья, мы братья по оружию и судьбе! Ваши сержанты и капралы ваши – ваши старшие братья и вы должны осознать, что с сегодняшнего дня, их слово закон для вас! Вы добровольцы и никто не привел вас сюда силой! С этого момента вы должны забыть все ваши привычки на гражданке и обучение уже началось. Я оставляю вас в руки ваших сержантов.

Тогда старшина издал приказ:

– Четвертая рота под моим командованием, смирнооо! Остаетесь в распоряжении сержанта Раза.

– Принимаю роту под мое командование, к вашим приказам, господин старший сержант! – Раза сказал и тут же повернулся к нам. – Постройтесь в две колонны, нас ожидает вечерняя тренировка! Сегодня мы потеряли много, и нужно наверстать упущенное. За мной, бегом марш!

Мы пробежали несколько раз по ферме и Раза привел нас к ангару полном оборудования для бодибилдинга, турниками, перекладинами, и там было и три свисающих с потолка канаты, 6 м в длину.

– Вы видите эти канаты? – крикнул сержант. – Вы должны подняться до потолка только руками. Ну, первые три, поднимайтесь!

Мы начали висеть, напрягая мышцы, но было очевидно, что даже самым сильным не хватало сноровки. Некоторым удалось достичь почти до самого верха, но они оставили кусочки кожи на веревке. Один парень даже упал с двух метров на спину, но внизу был предусмотрительно насыпан песок, который очевидно и раньше смягчал подобные падения. Один Павлов, бывший капитан Советской Армии, справился без ошибок. Он поднимался с такой прытью, как будто в свое удовольствие, не уступая, в спортивном отношении, никому из инструкторов. После него двум парням удалось достичь до потолка, но было видно, что у них почти не было сил при спускании. Фудзисава также сумел подняться с первой попытки, но оцарапал палец при возвращении. Цибульский достиг вершины, но с последними силами при спускании рухнул и содрал ладони. Американец Форд начал довольно технично, достиг до середины веревки и вернулся в так же спокойно. Джеймс всегда выглядел как будто он был на летнем лагере. Я, в свою очередь, штурмовал канат, тем же глупым и самоуверенным способом, как и во время теста Купера в Обани, но очень быстро мои силы и уверенность испарились, и на четвертом метре я поскользнулся, оставляя кожу и кровь на канате.

– Ну, я вижу, что у вас достаточно желания достичь вершины, но вам не хватает сноровки – начал объяснять сержант Раза. – Я хочу, чтобы вы внимательно следили за движением не только рук, но и за взаимодействие с ногами, которые, не прикасаясь каната, могут подтолкнуть ваше тело вверх.

Темнокожий сержант снял берет и ремень, и налегке поднялся вверх, поднимая тело с правой рукой и толкая движением левой ноги. Выглядело, что ноги поднимались по невидимой лестнице. Когда он достиг потолка, повернулся к нам, говоря смотреть внимательно, и очень медленными движениями пошел вниз, соблюдая при этом координацию рук и ног.

– Теперь ваша очередь, по человеку на канат! – приказал снова сержант.

Кто-то из ребят попытался возразить, показывая окровавленные руки, но Раза только улыбнулся и указал на веревку, дав старт первым трем добровольцам. На этот раз ребята прошли всего два метра, но спускались вниз очень осторожно, стараясь не поскользнуться снова.

– Это гораздо лучше! – поощрил их Раза. – Вы начали думать и предусмотрели, что вам понадобятся сила и для спускания.

После того как мы сделали второй несчастный, но, безусловно, более внимательный опыт, капралы решили соревноваться, залезать два раза без передышки на шестиметровую высоту. Выиграл Паейтт, который решил примерить силы с Павловым, единственный из потенциальных легионеров, имевший реальный шанс против инструктора. В глазах молодого капрала был огонь в глазах и большое желание победить, в то время как бывший капитан Советской армии стоял с полным безразличием у каната. Старт был дан и соперники взлетели. При первом восхождении победил Пайетт, который коснулся потолка первым, но со своей великолепной техникой и спокойствием Павлов, стал победителем при втором восхождении, и соревнование закончилось вничью.

Мы очень гордились нашим представителем, и все приветствовали его громкими аплодисментами. Русский только кивнул, бормоча: «Ну что, все нормально». После того как окончили свой первый спортивный аперитив, нас выстроили в трусах с полотенцами в руках на лужайке перед душевой и дали нам 10 минут помыться. Было десять душев, а нас человек 50, и мы попытались сорганизоваться и встать в очередь по пяти душ на душ. Началось соревнование, а времени помыться почти не было. Только американец стоял в стороне от кучи-малы и ждал с олимпийским спокойствием, чтоб освободился душ. На первый взгляд он выглядел как мальчик, приехавший сюда на отдых, но он никогда не задерживал группу.

Настал небольшой беспорядок, но все же нам удалось с грехом пополам помыться и вовремя построиться перед кухней. Все ожидали войти и поесть, но сержант нам сказал, что до того нужно определить дежурных, которые подадут пищу, а затем почистят. Было составлено расписание и каждый день две пары отвечали за порядок на кухне и завтрак, обед и ужин. Так что, кроме обучения была и работа, мы все же не были на летнем лагере, а на военной подготовке и наиболее важным являлось усвоение коллективной жизни.

Я думаю, армии во всем мире имеют много общего, но Легион является уникальным в одном отношении. Несмотря на то, для чего ты прибыл – в поисках приключений или по воле Судьбы, ты полностью отрезан от дома и родины и со временем становишься частью большой семьи и у тебя только одна родина – Иностранный легион. Кандидаты в легионеры в эти первые минуты моменты были готовы на все, чтобы найти свое место здесь, но оставались только те, которым на самом деле удалось выстоять.

Наше первое утро на ферме началось свистком для подъема в 5,30 часа и криками капралов, напоминавшие нам, что все должно быть сделано как можно быстрее. Мы скоростно побрились и с грехом пополам почистили зубы, затем повели нас на кухню, где дежурные уже сварили кофе.

Мы несли в руках кружки, которые были частью фляжек и, следовательно, нашего личного оборудования. Большинство из нас даже не зачерпнули в огромный котел с кофе, когда услышали крики капралов:

– Встать! Всем выйти!

Тот, кто успел схватить кусок хлеба, были действительно счастливым. Нас построили перед кухней, чтобы распределить различные задачи по очистке фермы. Те, которые вышли последним, должны были чистить душевые и туалеты. Гигиена, личная, и части (в данном случае фермы) была самой важной вещью в нашей повседневной жизни. После как надлежащим образом вычистили спальни, ванные комнаты и двор фермы, нас выстроили на газоне, который служил плацем. Сержант Халиль рассказал о нашем распорядке дня на сегодня. Перед нами был восьмикилометровый кросс, урок французского с нашим командиром, а затем до обеда, занятия спортом. Во второй половине дня нам снова пришлось очистить помещение, и был урок устройства автомата FAMAS. Перед ужином были маршировки, очередная чистка, и изучение двух новых песен легионеров. Час отбоя пока не был определен, потому что, как он выразился шеф, мы здесь, чтоб не спать, а легионерами стать.

На первых порах, физические упражнения не были такими изнуряющими и, как правило, все три группы справлялись хорошо с препятствиями, которые первый день, и если бы не было легионерских песен, первый день закончился мирно. Мы устали, и не могли запоминать новые тексты. Мы думали, что он уже Раза сыт по горло нашими неудачными попытками петь правильно и позволит нам лечь, когда прибыл какой-то новый капрал и мы остались в его руках, бежать вокруг фермы, пока не научимся петь. Мы бежали, потом делали отжимания под непонятными криками нового инструктора, у которого был ужасный акцент. Позже я понял, что он был на самом деле помощник-инструктором, русский, окончивший обучение всего пять месяцев до нас, что объясняло его плохой французский, но как один из первенцев по спортивной подготовке, его оставили обучаться на инструктора. После года у него бы был уже чин, в то время как в боевых частях погоны капрала могли быть получены только после третьего года, и то после двухмесячного прохождения инструкции, сопровожденной тяжелыми экзаменами. Таких помощник инструкторов, как русского, называют в Легионе foot-foot из-за их больших шансов на быструю военную карьеру. Конечно, помимо спортивных качеств необходимо иметь и голову на плечах, так что не каждый foot-foot годится в унтер-офицеры.

Нашего foot-foot звали Захаров и его задача была нас вставлять на правый путь, когда мы не выполняли свои обязанности должным образом. В данном случае, у нас не было интереса к песням и поэтому мы занимались спортом во внеочередном порядке. К 10:00 вечера Раза вновь построил нас и вечной улыбкой спросил:

– Наконец-то попробуете ли спеть правильно?

– Oui, sergent – ответили мы хором.

Начались новые попытки заводить песню и Захаров ходил перед строем, и если видел, что кто-то не поет, отводил его в сторону. Выделенная группа принимала очередную дозу бега и отжиманий, в тоже время остальные продолжали петь с Разой.

Мы уже близились с тому, чтобы петь верно, когда вдруг услышали крики с того места, где Захаров «занимался спортом» с выпавшими. Помощник-инструктор пнул одного чеха во время отжиманий. Тот, вместо того чтобы продолжать с упражнениями, вскочил и дал молодому foot-foot-у по морде. К счастью, Мунителло был рядом и пришел на помощь Захарову. Общими усилиями ефрейтору и молодому инструктору утихомирить разбесневшегося чеха, который сейчас пытался оправдать свой проступок на своем родном языке. Вечная улыбка сержанта Раза пропала, и он уставился на чеха, которого привел Мунителло:

– Я думаю, что старшина вам сказал – приказы капралов для вас закон! Кто не может сдерживать свои нервы, выбывает из игры, и если до сих пор франкофоны не объяснили своим напарникам это, то теперь вы это запомните. Мунителло сию же минуту отведет вашего товарища в карцер в Кастельнодари и после отбытия наказания, он выйдет из рядов Легиона. В нашей семье нет места для тех, кто не может сдерживать свои нервы!

Через 10 минут провинившийся чех собрал все свои вещи в ранец, и в сопровождении Пайетта и Мунителло, залез в джип, который отвез его на гауптвахту базы. Захаров не появился уже в тот вечер, а мы продолжили еще немножко с пением, и, наконец, нас оставили лечь. На следующее утро мы снова пели фальшиво и в наказание, вместо завтрака нас послали чистить ферму. Распорядок был такой же, как и в первый день, только на этот раз после ужина мы были с сержантом Вэбе сержант и ефрейтором Бууном в классной комнате и пение было заменено Кодексом чести легионера. Буун снова сыграл прекрасную пантомиму, и всем вам удалось смысл по жестам. На доске перед нами стояли следующие слова:

Article 1: Légionnaire, tu es un volontaire servant la France avec honneur et fidélité.

Статья 1: Легионер, ты доброволец, служащий Франции с честью и с верностью.

Article 2: Chaque légionnaire est ton frère d’arme quelle que soit sa nationalité, sa race ou sa religion. Tu lui manifestes toujours la solidarité étroite qui doit unir les membres d’une même famille.

Статья 2: Любой легионер твой брат по оружию, в независимости от своего гражданства, расы, вероисповедания. Ты всегда будешь проявлять эту солидарность, которая объединяет членов одной семьи.

Article 3: Respectueux des traditions, attaché à tes chefs, la discipline et la camaraderie sont ta force, le courage et la loyauté tes vertus.

Статья 3: Уважая традиции, ты привязан к своим командирам, дисциплина и товарищество представляют твою силу, твои добродетели – мужество и лояльность.

Article 4: Fier de ton état de légionnaire, tu le montres dans ta tenue toujours élégante, ton comportement toujours digne mais modeste, ton casernement toujours net.

Статья 4: Гордясь тем, что ты легионер, ты проявляешь это через постоянную безупречность своей формы; твое поведение всегда достойно, но скромно; твоя казарма всегда опрятна.

Article 5: Soldat d’élite, tu t’entraînes avec rigueur, tu entretiens ton arme comme ton bien le plus précieux, tu as le souci constant de ta forme physique.

Статья 5: Как элитный солдат, ты готовишься с усердием, ты содержишь свое оружие как свое самое ценное имущество, ты постоянно заботишься о своей физической форме.

Article 6: La mission est sacrée, tu l’exécutes jusqu’au bout, à tout prix.

Статья 6: Поставленная задача для тебя священна, ты выполняешь ее до конца и, если необходимо, в операциях, с риском для своей жизни.

Article 7: Au combat, tu agis sans passion et sans haine, tu respectes les ennemis vaincus, tu n’abandonnes jamais ni tes morts, ni tes blessés, ni tes armes.

Статья 7: В бою ты действуешь бесстрастно и без ненависти, ты уважаешь своего пораженного противника, ты никогда не оставляешь ни своих убитых, ни своих раненных, ни свое оружие.

Кодекс чести был создан командованием Легиона в 80-х. В его основе заложены моральные ценности, уважение к командирам, над всем этим стоит только одна вещь – миссия. Чтобы выполнить свою миссию, легионер должен быть готов рисковать даже своей жизнью. Во время обучения мы повторяли эти законы тысячи раз, пока вошли в наши головы и не стали частью нас самих. Первые опыты декламировать с сержантом Вэбе были довольно успешными, потому что текст был перед нами, но когда нас построили на лужайке и у нас не было шпаргалки, мы начали ошибаться и последовала кара спортом под командованием капрала Бууна. Он не стал нас выжимать ночным спортом, просто заставлял нас между сериями отжиманий декламировать ему статьи. Таким образом, незадолго до полуночи, мы без ошибок рецитировали кодекс чести, и когда Вэбе пришел нас слушать, мы проделали это очень хорошо. К нашему сожалению, сержант решил, что звучит расплывчато, и мы выстроились в трусах на лужайке перед душевой сделать еще одну попытку. На этот раз мы положили больше чувства в декламации и получили долгожданный душ перед сном. Дни проходили как один с небольшими различиями, с обычной спешкой при еде под сердитые крики капралов. Недосыпание дало о себе знать еще в конце первой недели. В пятницу утром усталость была исписана на наших лицах. Нехватка сна из-за рецитаций и пения давали о себе знать. Мы надеялись, по крайней мере, сегодня нас оставят позавтракать по-человечески, но, к сожалению, мы не были здесь, не для того чтобы болтаться на кухне, а доказать, что годимся в легионеры.

В то утро с нами был молодой foot-foot Захаров. Мы были очень голодны и при первом крике русского «Diebuuu, dieore!» никто не встал, а только поторопились с едой. Мы забирали по две-три булочки и никто не слушал помощник-инструктора. Захаров вдруг вскочил на стол и пнул кружку поляка. Горячее кофе залило лицо кандидата в легионеры, и он схватил за ногу русского, пытаясь свалить его со стола. Другие два поляка подняли стол в одном конце и Захаров пал на залитого кофе поляка, который все еще держал русского за ногу. Началась ожесточенная драка. Большинство из ребят встали вокруг потасовки, но я, Янчак, Фудзисава и другие воспользовались замешательством, чтобы захватить еще одну чашку кофе с молоком и поесть в добавку хлеба с вареньем. Голод и бессонница исчерпали нас и каждая минута должна была использована для восстановления калорий. Вдруг в столовую влетели Мунителло и Пайетт и набросился пинками на соперника Захарова, который взял молодого foot-foot-а за горло. Через две минуты поляк лежал на земле в луже крови. На этот раз шума было гораздо больше, и пришел командир Халиль. Поляк был доставлен в больницу, и он также оставил Легион.

Нас сразу же выстроили перед столовой и держали в стойке смирно полчаса, пока организовывали транспортировку поляка в военный госпиталь в Тулузе. Мы остались в распоряжении Захарова, который нам кричали непонятно и угрожал. Многие из ребят были пену пускали на русского, но после того, что случилось предпочитали стоять смирно и сдерживать свои нервы. Наконец пришел наш командир роты, сержант Халиль, который смотрел на нас слишком строго и начал очередное морализаторство:

– Бессмысленно было спровоцировать эту чушь! Вы должны были уже понять, что драки в Легионе запрещены и строго наказываются. Для вас, как легионер Захаров как капрал и вы должны выполнять его приказы, как и подчиняетесь другим капралам. Не забывайте, вы еще не легионеры, и у вас нету права голоса. Пока единственное, которое вам разрешено, это слушать повеления ваших инструкторов и легионер Захаров является одним из них.

После этих слов командир отдал нас в руки своего помощника сержанта Рашита, который повел нас на долгий и утомительный 12-километровой кросс. Единственные слова Рашиты были: «Если у вас есть сил драться, сил будет и на спорт». После минимарафона вместо того, чтоб нас отпустить помыться, мы пошли в ангар к канатам, где снова оставили кожу со своих пальцев, потому что и пластырь, которым мы перевязали руки, не помог. До полудня, однако, дали нам пять минут, помыться и 10 минут на еду. Последовало пение и маршировка. Если мы пели фальшиво, нас заставляли лазать по окрестным холмам.

К счастью, в нашей роте было много франкоязычных, и слова песен усваивались быстро. Когда запевали те, которые не могли поймать верный тон, мы начинали петь тихо, пока не получалась мелодия, и только потом пели все. Иногда сержанты придавали такое внимание песням, что я чувствовался в музыкальной школе или в специальном хоре, а не в элитной французской часть.

В 17 часов нам сказали, что начнется ночной марш с ориентировкой, и дали 30 минут, собрать наши ранцы. К счастью, я был в группе сержанта Вэбе, который шел более умеренном темпом чем Раза и Пайетт. Поход начался в 20.30 часов. Мой напарник, Янчак, шел впереди меня, и я просто следовал за ним. Я был усталым как собака и у меня разболелась голова. В какое-то время я заснул, ходя. Разбудил меня удар по голове, я наткнулся на ранец Янчака, который вдруг остановился. Сержант Вэбе смотрел на карту и ориентировался по компасу. Я прислонил свой рюкзак к дереву и уже собирался выпить немного воды, когда группа снова отправилась в дорогу.

Несмотря на все, я, ходя, вытащил фляжку и набрызгал лицо, чтобы не проспать и вторую половину похода. Внезапно я почувствовал жгучую боль в ногах и сразу же вспомнил слова сержанта Раза, что поход не будет долгим, но болезненным, потому что берцы были новыми и должны были размяться на наших ногах. Конечно, этот процесс сопровождался волдырями и ранками на ногах.

Из второй части похода я помню, что шли кругом густым лесом около 5–6 часов, все время сжимая зубы в надежде, что мы не удаляемся от фермы. Вдруг я распознал дорогу, по которой мы пошли в начале и, наконец, вдали увидел свет фермы. Было 3:00 утра.

Мы быстро почистили берцы, приняли душ и легли спать. Утром я еле-еле обулся. Берцы не стали мягче, а ноги опухли от ночной прогулки. Так как наши благоверные, автомат FAMAS, сопровождали нас в экспедиции, их нужно было почистит. Мы так их почистили, что они были как новенькие. Сержант Рашита приходил проверять, и все не был доволен. От поднимал дуло к свету и всегда находил какую-ту пылинку.

Нас отправили спать в 10 вечера – в воскресенье подъем был в 6.30 вместо 5.30. Наконец нам удалось спать целые восемь часов. Я проснулся как новенький. Боль в ногах стихла и, потому что было воскресенье, мы провели день в спортивных костюмах и не нужно было обувать берцы. Мы играли в футбол до полудня, а затем начали убирать одежду и экипировку. Здесь не было шкафчиков, а только небольшие полки над кроватями, но все должно было быть в идеальном порядке. Неделя, проведенная с капралом Ружа в базе в Кастели помогла мне справиться без особого труда с этой задачей.

После этого мы в парах изучали французский, то есть я должен был помогать Янчаку усвоить, то что проходили в течение недели. До этого у нас не было времени познакомиться из-за постоянного обучения, работы без перерыва и пения с наказаниями. Мы были, как шестерни огромной машины, которая работала круглосуточно.

Впервые в это воскресенье я осмотрел комнату нашей первой боевой группы, которая состояла из восьми пар. Франкофоны были представлены пятью французами, бельгийцем, румыном и мной, а нашими братьями по судьбе были пять поляков, русский капитан Павлов, румын и чех. Только теперь я понял, что Фудзисава не был с нами, а во второй группе под командованием сержанта Вэбе, но, так как мы часто имели общие занятия, я решил, что мы были в одной группе.

Янчак действительно был заинтересован во французском и в течение этого первого воскресного дня не перестал спрашивать о значении разных слов и спряжении глаголов. У него небольшой словарь с грамматическим руководством, и, наконец, оставили его в покое, а я посетил моего друга Фудзисаву в комнате второй группы.

Напарником японца был румын, который не говорил по-французски хорошо, но понимал все. Несмотря на большое желание Фудзисавы усовершенствовать французский, румын не смог ему помочь. Я посидел с ними на некоторое время, пытаясь объяснить методом Бууна, жестами некоторые слова. Я не знаю, что они поняли, но по крайней мере мы посмеялись и почувствовали, что передохнули в тот воскресений день. Я вернулся в свою комнату и побеседовал с Павловым, который был кумиром нашей группы. Я видел, что бывший капитан не очень мотивирован, хотя легко преодолевал все испытания. Он упомянул, что ему тяжко смотреть на действия этого идиота Захарова и выполнять его приказы, хотя Павлов знал, что он новичок и должен привыкнуть ко всему новому, хочет ли он того или нет.

Вторая неделя прошла в том же ритме, только единственным сюрпризом был, когда вдруг Павлов захотел разрешение от сержанта Вэбе поговорить с командиром, потому что он решил вернуться в Россию. Мне пришлось переводить русскому и сопроводить его в комнату взводного командира. Сержант очень удивился, когда узнал, что Павлов хочет оставить ряды Легиона.

– Ты уверен, что понимаешь желание твоего товарища? – спросил меня недоверчиво Халиль. – Ну, а почему он хочет это сделать, так как он является лучшим спортсменом во всей роте?

Я спросил бывшего капитана Российской Армии, каковы мотивы его внезапного желания покончить с Легионом, и он объяснил мне, когда мы были в Кастели, он позвонил в Россию и у него проблемы в семье. После того как я рассказал все, старший сержант, нахмурил брови и сказал очень жестко:

– Объясни твоему товарищу, что во время обучения, у вас нет права говорить по телефону и вообще иметь контакт с внешним миром. Он нарушил устав, поэтому, прежде чем принимать какое-либо решение по этому вопросу, сначала его ожидает месяц в карцере, а затем разговор с полковником Бюфто, командиром Четвертого полка Легиона.

Я сказал все Павлову и он кивнул головой. Русский все же был военным и собирался пройти в этапном порядке, прежде чем покинуть ряды Легиона. Он не хотел дезертировать, а будет ждать решения полковника. Павлов быстро собрал свои вещи и отправился в карцер в Кастельнодари в сопровождении Мутинелло. Лучший спортсмен и человек с самым большим военным опытом из пятидесяти кандидатов решил уйти просто так. Действительно – это было невероятно.

Я вспомнил только месяц тому назад в Обани, как и я, он был рад, что он допущен к обучению, а теперь он потерял мотивацию. Неужели у него были проблемы в семье или языковой барьер сказал свое слово? К тому времени у Павлова не было других проблем, помимо изучения французского языка. Его напарник не полагал усилий, а и сам Павлов не интересовался французским, но, не зная языка, невозможно остаться в Легионе. Я постоянно ставил в пример неговорящим по-французски Янчака, который использовал каждую свободную минуту, чтобы прочитать что-то по-французски и спросить, что это значит. Джеймс Форд, который был в третьей группе, также призывал своих товарищей изучать язык. Он был лучшим учителем, чем франкофоны. Ребята из его группы неоднократно упоминали, что их успех в усвоении языка был результатом помощи американца. Он был действительно хорошим преподавателем, и кроме своему напарнику, помогал каждому, кто приходил к нему с вопросом.

В Легион можно увидеть действительно странные вещи – американец объясняет франкофонам французскую грамматику. Все понимавшие английский подходили к Джеймсу, а русскоговорящие ко мне, кода что-то не понимали или возникали недоразумения с напарниками. Я был не таким хорошим преподавателем как американец, но я помогал каждому славянину, который искал у меня поддержки. Янчак быстро выучивал французский и даже на второй неделе начал объяснять другим полякам некоторые выражения, которые они не понимали полностью. Я помню, как он, Бог знает откуда, нашел вырезку из газеты стал ее читать, а когда ему попадались слова, которые даже я не знал, он не сдавался и искал перевод в своем словарике.

У Фудзисавы также было сильное желание выучить в какой-то мере язык, но его задача была более сложной. Он запоминал слова из словаря, но произношение было почти непонятным. Его напарник также преподавал ему, но он тоже учился и не был не в состоянии ему помочь. С третьей недели утренние кроссы становились более длинными, но с пением мы справлялись хорошо и ложились спать до полуночи. В воскресенье, двое парней из второй группы дезертировали после футбола. Они были французами, и очевидно, обдумывали побег, ожидая дня, когда были дежурными на кухне. Они запаслись хлебом и вареньем и в спортивных костюмах отправились лесной тропинкой. Мунителло и Буун и организовали облаву, и нашли их обмороженными в полночь в лесу. В прошлом за дезертирство давали 10 лет в военной тюрьме, но теперь, к счастью французов, наказание было два месяца в карцере, после чего Обань и возвращение к гражданской жизни.

Я помню, что в течение той же третьей недели, оставшийся одним напарник Павлова также попросил разрешения поговорить с командиром покинуть Легион в поэтапном порядке. Взводный смог убедить его набраться терпения и обдумать все еще несколько дней, чтобы избежать заключения. Задача старшего сержанта была не заставлять нас дезертировать, а сделать из нас профессиональных солдат. При каждом отказавшимся кандидате командир взвода должен был писать доклад полковнику. Тогда начался период изменений в Легионе и полковники были заинтересованы в том, были ли случаи издевательств над добровольцами. В недавнем прошлом были частые случаи самоубийств по время обучения, но тогда никто не держал инструкторов ответственными. Теперь стало несколько иначе и полковники интересуются тем, что происходит в процессе обучения.

Тем не менее, я видел как напарник Павлова изменился в течение нескольких дней и впал в депрессию. Капралы постоянно издевались над ним, и он повесил голову. В то воскресенье, когда два мальчика убежали, я попытался поговорить с ним, но он лишь бормотал: «У меня ощущение, что я подписал контракт с дьяволом и, выхода отсюда нет. Я отслужил свой срок во французской армии, и я думал, что здесь я справлюсь, но не мне выйти живым отсюда. Больше не выдерживаю». Депрессия поглотила его. Я хотел его подбодрить и сказал ему не драматизировать, но он смотрел пристально в потолок и ничего не слышал. К счастью, на следующий день старшина послал его в Кастель, оттуда в Обань, и затем на гражданку.

Мунителло рассказал нам, что пять месяцев назад на той же койке, на которой спал напарник Павлова, парень перерезал вены и его еле откачали. Я не мог объяснить себе, такой быстрый крах человеческой психики, и только месяц назад эти ребята прошли психотест в Обани и были мотивированы стать легионерами и не сдаваться до конца. У меня до сих пор все шло хорошо. Я справлялся с нагрузками, военными тактиками, разборкой FAMAS-а с закрытыми глазами и даже научился немного петь. Я чувствовал себя как на спортивном лагере с усиленными музыкальными упражнениями.

Конечно, я чувствовал себя усталым и голодным, но моя самооценка и тело выстояли. Все было прекрасно, здоровое тело и здоровый дух, чего еще хотеть, но вот пришел мой черный день, а точнее ночь. Инцидент произошел во время ночного дежурства, ответственность за который понес, как франкоязычный. В этом случае опять же, всеми ненавидимый Захаров меня избагрил.

Молодой foot-foot в первый раз исполнял обязанности дежурного капрала и должен был проверять наряд. Мы с Янчаком стояли все время на своих местах, один перед комнатой, где спали, а другой обходил здания фермы. Время нашего дежурство истекло и мы с нетерпением ожидали смену, был конец октября и было очень холодно. Прошло 10 минут, а смена не подходила. Захаров тоже куда-то исчез, и я решил зайти в комнату, разбудить пару, которая должна была нас принять от нас пост. За пять минут ребята подготовились, но в тот момент, когда мы с Янчаком вошли в комнату, они пошли в туалет. Тогда появился Захаров и не увидел постовых.

Только я и Янчак расстегнули патронташи и ремни, как помощник-инструктор влетел в комнату и набросился на меня, крича на невнятном французском. Все, что я понял было то, что он обвинил меня, что я покинул пост. В то время появился сменивший меня кандидат, говоря что началась другая смена, но Захаров не хотел слышать никаких объяснений, в его глазах я был виноват. Из-за меня должен был быть наказан и Янчак. Впавший в истерику Захаров продолжал свой «эскиз», и оттолкнул нас к двери. Молодой foot-foot был единственным русским, с которым не находил общий язык.

Я не знаю, не переусердствовал ли он, чтобы показать сержантам как он хорошо работает, чтобы сделать быструю карьеру, или просто решил придраться ко мне, но я считаю, я стал жертвой его желания подложить мне свинью. Я понял, что не буду выслушанным сержантом, сам он это нам говорил, у нас не было право голоса до тех пор, когда мы не станем легионерами. Мое слово ломаного гроша не стоило против слова помощник-инструктора. Если я хотел остаться в Легионе, я не должен был вступать в бой и показывать недовольство несправедливостью, поэтому мне пришлось стиснуть зубы и сохранить свое самообладание.

Захаров отправил Янчака чистить туалеты, а мне отдал приказ начать делать отжимания. Я заколебался на мгновение, со сжатыми кулаками, но в очередной раз сказал себе, что нет смысла потерять все из-за придурка, как тот, что был передо мной, и занял позицию для отжиманий. Я знал, что на этот раз русский истощил бы меня полностью и пытался беречь силы, не делая движения полностью. Я слышал, как он кричит: «En Haut! En bas!», отмеривая темп упражнений.

Я достиг семидесятого отжимания и чувствовал, что мои силы сошли на нет. Вдруг мои руки отказали, и я остался лежать на животе на земле. Вывел меня из этого состояния пинок в ребра, и я понял, нужно продолжить. Я отжался еще десять раз и снова рухнул. Уже не думал о Захарове и его желании провалить меня, я сделал то, что от меня зависело. Я услышал, как он кричал «Diebuuuuuu», что означало «Встать», я с трудом встал с холодной земли. Захаров выглядел довольным, он был уверен, что я сломался и решил оставить меня в покое.

Я думал, что получил несправедливое наказание, и на следующий день все будет нормально, но тупица Захаров не был удовлетворен отжиманиями, а написал и рапорт сержанту Рашите, объясняя, что я и Янчак вместо того, чтобы стоять по местам, легли по койкам, и он обнаружил нас спящими. Янчак служил в польской армии и посоветовал меня не спорить с сержантом. Мы понесли наказание Захарова и мы могли бы еще раз проглотить оскорбление несправедливостью.

Сержант Рашита вызвал нас перед строем и дал нам дежурство вне очереди на следующую ночь и никто нас не сменит, пока он не решит. Это не было бы проблемой выстоять еще один наряд, пока мы не услышали приказ дежурного сержанта, что форма постовых будет шорты и майка без рукавов.

Был конец октября, а ночи были холодными. Температура упала до 5 градусов, а сильный ледяной ветер ночью проникал даже через боевую форму, не говоря уже о майках и шортах. В тот момент спокойствие Янчака мне очень помогло. Казалось, его холод совсем не беспокоил. Я посмотрел на него в изумлении, прежде, чем выйти из комнаты, а он просто улыбнулся и сказал мне чисто французском: «Tout Est Dans La tête» («Это все в голове»). Я кивнул и, подражая его спокойствию, отправился на пост.

Дежурным был сам Рашита. Он посмотрел на нас и сказал:

– Я надеюсь, вас не разбудят снова. Ночью прохладно, и не думаю, что вам захочется спать. Готовы к наряду, ребята?

– Oui, sergent! – ответили хором мы и приняли пост.

Янчак первым встал перед комнатой, где он был защищен от ветра, а я начал обходить здания. Ледяной ветер, казалось, доходил до мозга костей, но я старался не думать о холоде, а продолжал говорить себе, что все пройдет в попытке отвлечься. К сожалению, ничто другое в голову мне не приходило, кроме мысли согреться и я начал бежать понемножку, делать приседания и даже попытался взобраться на канат, проходя через ангар.

Я сделал два круга вокруг здания и пошел сменить Янчака. Я объяснил, что лучшее, что придумал, для согревания, и работает это пробежка, и он, не дожидаясь, бросился бежать вокруг зданий. В дверях, не смотря на то, что не дуло, было холодно, и чтоб не вкочанеть полностью, я делал несколько приседаний.

Рашита прошел проверить нас, и с улыбкой похвалил меня: «Вижу, что сегодня ночью ты не спишь в отличие от предыдущей». У меня чуть язык повернулся сказать, что прошлой ночью мы не спали, и это постановка Захарова, но вместо того я только ответил: «Oui, sergent!» и продолжал согреваться на месте. Янчак прибыл, и я бросился, в свою очередь, бежать.

Было два часа ночи, и я чувствовал, что я не уже выдерживаю. Вдруг я вспомнил о бывшем капитане Советской армии Павлове, который рассказывал о своей службе в Сибири. Он говорил, что во время простуды и гриппа лучшим средством являются красное вино и чеснок. Красного вина поблизости не было, но чеснока на кухне было вдоволь и задняя дверь была открыта. Так или иначе, я караулил здания, поэтому я вошел и спокойно взял головку чеснока.

Прошло еще два с половиной часа, и я был снова на посту перед спальней. Я чувствовал, что даже мой мозг замерзнет. Мой кулак сжался вокруг головки чеснока, которого я не успел попробовать, но я надеялся, что он меня спасет меня от простуды. Оставалась всего неделя до конца испытаний на ферме, и, если бы я заболел, я был бы должен еще раз в течение месяца пройти через все это. Мои мысли вертелись только вокруг моей цели стать легионером, все остальное не имело значения.

Я уже решил, что сержант Раши уснул, и забыл о нас, когда замкомандир взвода подошел, и, похлопывая меня по плечу, сказал: «Я думаю, что пора разбудить следующую смену. Вы наказание за проступок вытерпели и завтра никто не обмолвится об этом».

Сержант вошел в спальню и минуты, в которые ребята готовились нас сменить, показались мне вечностью. Между тем прибыл согревшийся от пробежки Янчак, и жестом призвал меня сменить его. Я сказал ему, что Рашита будит следующую пару, и я увидел, какое облегчение выписывается на его лице.

Через пять минут я лежал в постели, закутавшись в спальный мешок, медленно жуя дольки чеснока. Я чувствовал, что мои кости размораживаются и кровь моя согревается. Павлов был прав, чеснок спас меня от простуды и на следующий день я проснулся как новенький. Я выкупил ошибку, которая не была сделана мной, но еще важнее было то, что я выдержал и не отказался от своей истинной цели – победить в соревновании за Белое кепи.

У группы кандидатов в легионеры, оставшихся после первых трех недель, была незаурядная спортивная форма. По утрам мы бегали по 15 километров, поднимались по канатам, делали 50 отжиманий, 10 подтягиваний, 40 упражнений для брюшного пресса и еще много чего. Так что в течение последней недели мы отрабатывали в основном тактику во время военных операций. Это была имитация войны. Мы рыли траншеи в лесу и укрывались по парам, сержанты искали нас, забрасывая учебными гранатами. Миниокопы должны были быть сделаны так, что враг нас не видел, но в то же время так, что у нас была возможность стрелять. Инструкторы всегда находили ошибки в наших позициях. Если нас находили, бросали гранату туда, где предполагалось, что мы были, и каждый раз один или даже двое бойца выскакивали, покидая укрытие. «Вы мертвы!» сержанты кричали и говорили нам, что малейшая ошибка в ходе миссии может стоить жизнь, иногда не только легионера, а даже всей воинской части. Мы должны были быть совершенными.

Мы с Янчаком хорошо спрятались и нас никто не открыл. С лицами, намазанными маскировочным кремом и ветками кустарников, прикрепленными к каскам, мы окопались между корнями старого дуба около в метрах десяти от других. Не сумев нас найти, сержанты приказали нам выйти. Гордясь собой, мы выскочили из-за ствола большого дерева. Но наша самоуверенность длилась недолго, потому что нас раскритиковали за то, мы потеряли связь с остальной частью группы, и с позиции, которые мы выбрали, мы не могли стрелять по дороге, откуда следовало бы ожидать врага. Ничего не поделаешь, мы были новичками, и нам приходилось многому учиться.

Группа была одним организмом и пары были его клетками. Идя через лес, или скрываясь от врага, все пары должны были иметь визуальный контакт между собой, чтобы передавать жестами командира боевой группы. Сержант, в свою очередь, получал приказы от старшего сержанта, а тот от капитана – командира части, и так далее через полковников и генералов, до самого министра обороны. Мы, которые выполняли приказы на поле боя, были последними частицами этого большого организма. Для того чтобы идея командиров могла быть реализованной, мы должны были быть совершенными, как шестерни швейцарских часов.

За последние десять дней нашей жизни на ферме я чувствовался, как актер в кино. Это было похоже на войну с той лишь разницей, что мы использовали гранаты, из которых летел пластмасса, а не металл и стреляли холостыми патронами. Наконец, наш инстинкт самосохранения начал улучшаться. Когда мы слышали выстрелы врага, мы в считанные секунды бросались в ближайшее укрытие и открывали ответный огонь.

В последний день сержант Вэбе с улыбкой, сказал:

– «Вы готовы к Югославии». В то время конфликт с Хорватией окончился, но Легион отправлял солдат в составе Голубых касок и войск НАТО в Боснию и Герцеговину. В том же 1996 году Югославия была раздираемая войнами и слова сержанта Вэбе были настоящим комплиментом для нас. – Я сказал, что вы готовы к Югославии – продолжал сержант, – но не сказал, что вы готовы к Легиону. Вам остается преодолеть еще одно препятствие, чтобы стать легионерами, и это Поход к Белому кепи.

Так как сержант, командующий мою первую группу, был в отпуске, я большую часть своего обучения на ферме провел в распоряжении белого сенегальца Вэбе. С Янчаком мы были прекрасной парой, вместе прошли через все трудности и ни разу не поссорились. Во время тактических учений нашим связным был напарник Фудзисавы. Японцу не удалось выучить хорошо французский, но и с его напарником они до такой степени усовершенствовали язык жестов, что понимали друг друга с первого взгляда. Фудзисава был настоящим солдатом, он понимал приказы и выполнял их безупречно. Слова, которые он не мог произнести, объяснял жестами, в стиле капрала Бууна. У японца было большое желание и решимость бороться с трудностями и стать легионером. Он был одним из немногих в группе, кто никогда не обложился и не был наказан.

В ночь перед последним походом оставили нас в покое собрать багаж, потому что это были наши последние часы на ферме. Мы должны были встать рано утром, и на этот раз наша Первая группа будет полностью укомплектована и сержант Сорабелла, который должен быть приехать из Кастельнодари, поведет нас к последнему испытанию. Кроме доверия к моему напарнику, после того что все испытали вместе, я знал, что в лице Янчака у меня был друг, с которым, хотя мы не говорили много, делились украденными из кухни кусочками шоколада, и с которым мы помогали друг другу во время тактик. Вы можете сказать «мелочи», но на данный момент для меня самым главным было – я знал, я не одинок, и вокруг меня были люди, на которых я мог положиться.

Я пошел пожелать удачи Фудзисаве, который поклонился мне, как делают японцы и, как всегда, в его глазах я прочитал такие хорошие чувства, которые невозможно передать словами. Мы пожали друг другу руки, и я пошел отдыхать и спать.

На следующее утро, перед строем командира Халиль представил нам нашего сержанта Сорабелла, который появился с ранцем и FAMAS-ом, он выглядел как будто провел в отпуск с ранцем и автоматом. После того как комвзвод передал нас в распоряжение итальянца, тот обратился я к нам со словами:

– Мы Первая группа и всегда должны быть чемпионами! Вы все пришли сюда добровольно, и я хочу, чтоб вы это не забывали, и шли вперед в области спорта и подготовки каждый день. Если вы будете соблюдать правила игры, у нас будут много приятных моментов вместе, но если вы решите слюнявить и приставать ко мне с жалобами, я стану худшим человеком, которого вы когда-либо встречали. Помните, мы все добровольцы здесь и пришли сюда по собственному желанию. Это будет вашим первым большим испытанием в Легионе, но не и последним, и не самым трудным. Не этот поход сделает из вас настоящих легионеров, а ваша настойчивость. Сила не в ногах и мышцах, а в голове, это истинная цель упражнений и тренировок. – Указывая на свою голову снова: – C’est ici que ça se passe! – после этого он посмотрел на нас и крикнул: – Группа, вы готовы к «Походу Képi Blanc»?

– Oui, sergent! – был ответ и рота отправилась в поход.

Сорабелла шел невероятно быстро, мы никогда не ходили в таком темпе. Видимо он хорошо отдохнул во время отпуска. Капрал Буун шел последним в колонне и должен был рапортовать, если кто-то начинал отставать. Мы были в полном боевом снаряжении, с 20-килограммовым ранцем и с нашим вечным попутчиком – перекинутым через плечо автоматом FAMAS. После часа спортивной ходьбы Сорабелла остановился на двухминутный отдых, достаточно выпить глоток воды, когда он посмотрел на свою карту, чтобы убедиться, что мы движемся в правильном направлении. Сержант стоял перед строем и кричал подбадривая:

– Я вижу, что вы все довольны темпом! Я доволен вами, и тем, что никто не отстал и не жаловался в эти первые шесть километров, продолжайте в том же духе. Вперед! Шагом марш!

Мы снова пошли за неутомимым Сорабеллой и так прошло четыре часа, на каждый час он останавливался на пять минут, чтобы сориентироваться и мы продолжали ходьбу в его спортивном темпе. Даже поднимаясь на холм, он не убавлял скорость. Этот парень действительно был похож на робота. В течение последнего часа большинство из нас подбегивали, запыхавшись, чтобы не отстать от темпа сержанта. Если он будет продолжать в таком темпе до конца, конечно, мы бы упали от истощения. Наконец Сорабелла остановился и крикнул:

– Я доволен вами. Мы прошли 20 километров за четыре часа, остались еще 10. Вы заслужили перевал. Так что используйте его собраться силами.

Мы сняли ранцы и начали отдых. Я думал, что берцы уже пригодились к моим ногам, но был неправ. В минуту, когда мои ноги расслабились, я почувствовал жжение новых ран на ступнях. Я посмотрел на своих товарищей и обнаружил, что у многих из них те же проблемы. Один из немногих, кто, кажется, чувствовал себя лучше был мой напарник Янчак. Он демобилизовался из польской армии всего два месяца до поступления в Легион и его ноги явно не потеряли привычку идти в военных ботинках.

После перерыва я определенно почувствовался восстановленным, но боль в левой ноге давала о себе знать. К счастью для всех нас, сержант замедлил темп, и на этот раз следовать за ним было гораздо проще. После первого километра мои ноги онемели, и я не чувствовал боли. Кроме того, что мы убавили скорость, местность стала более ровной и, когда Сорабелла остановился и сказал, что мы пришли, я не мог поверить своим ушам.

– On est arrivé les premiers! Мы первая группа и всегда первые! Мы прошли расстояние за первый день, но остаются еще два. Так что после того как все пары разобьют палатки, хочу чтоб капрал Буун просмотрел раны на ваших ногах. У вас есть полчаса, чтобы подготовиться. Вперед!

Мы быстро разбили палатки, и построились в центре недавно построенного лагеря. Капрал Буун приказал нам сесть и снят берцы. У меня было ощущение, что обувь стала частью моих ног, и я большими усилиями отклеил свои ботинки. На моих носках были небольшие пятна крови.

– Go, go, быстрее снимай эти вонючие носки! – прокричал капрал.

– Посмотри, у некоторых дела хуже, чем у тебя.

Я отклеил и носки, и увидел свои распухшие ступни. Буун, который был также фельдшером нашей группы, почистил раны, намазал какой-то мазью и перевязал ноги. Так капрал осмотрел всех по одному и тщательно позаботился обо всех нас. Если бы не было такого тщательного ухода, мы вряд ли отправились в поход на следующий день. После того Буун закончил медицинский осмотр, Сорабелла нас снова собрал и, как обычно, прокричал мощным голосом:

– Так как вы сегодня хорошо себя представили, как я вам обещал, оставлю вас в покое. Кроме наряда, все остальные свободны до пяти утра.

Утром мы проснулись от криков капрала Бууна, проснуться и подготовиться к походу: «Réveil, fucking, reveil! Go, go, allez vite do your sac! Faire le sac! Lavez your face! Rasez! Go, go, en avant!». Мы поспешили собрать ранцы и палатки, и побриться. Запихивали все в невозможном беспорядке, так как несколько минут после приказа Бууна, как мы услышали крик сержанта Сорабелла: – «Я хочу, чтобы вы выстроились за пять минут! En Avant! Dépechez-vous!» Мы старались вписаться в отведенное время и построились за пять минут. Но большинство из нас было плохо выбриты, распоясанные, с грязными берцами и из ранцев высовывалась одежда.

– Что это за бомжи, здесь нет ни одного легионера! – резко раскритиковал нас сержант. – Посмотрите на себя, бородачи, все в грязи и с ранцами, которые выглядят как мусорные баки! Это утро началось плохо, очень плохо, но я дам вам еще один шанс. Через 20 минут, хочу вас видеть с идеально собранными рюкзаками, в хорошем внешнем виде и обувь, чтоб блестела как на параде.

Мы снова построились, и Сорабелла посмотрел на нас одобрительно:

– По крайней мере, вы все пришли вовремя, в приличном виде и хотя ботинки не блестят, как я хотел, они хорошо намазаны ваксой. Самое главное, действовать как один, если кто-то опаздывает, нужно помочь ему. Группа одно целое и если какая-то часть недостает, она становится легкой мишенью врага.

Началась вторая часть похода «Képi Blanc» и Сорабелла пошел своим спортивным темпом. Несмотря на бинты Бууна жжение в ногах становилось сильнее. Но, в отличие от первого дня, когда мои ноги горели, я боли не чувствовал. Когда я шел, я видел перед собой только ранца Янчака, который справлялся лучше из всех нас с походом. Мой напарник следовал ритму сержанта, не задыхаясь, и у поляка не было никаких ран на ногах. Он, казалось, был на прогулке. Я просто видел как ранец поляка покачивается передо мной, и я следовал за ним.

В какое-то время я отвлекся в мысли и воспоминания о Болгарии. Как изменилась моя жизнь, и не был уже студентом и беспечным ездоком. Я заменил езду на мотоцикле, ходьбой в горах, но, в конце концов, я был доволен выбором. Кроме того, что в время тяжелого экономического кризиса в моей стране Легион решал некоторые мои проблемы, игра стоила свеч. До вчерашнего дня, Иностранный легион был для меня всего лишь легендой, а теперь он стал моей жизнью и моей реальностью. Я оставил все далеко позади себя, и я решил справляться один.

Только память о родных печалила меня, потому что я не имел возможности поговорить с ними, но преодолеть тоску по родине также было частью обучения. Я хотел получить Белое кепи и только это имело значение в тот момент. Таким образом, погруженный в свои мысли, я прошел первые семь километров второго дня. Сержант остановился и обратился к нам:

– Как и вчера, мы и сегодня опять пришли первыми. Здесь мы встретимся со второй группой, я получил приказ старшего сержанта. Так что начинайте обедать!

Я ожидал увидеться снова с моим другом одиноким Фудзисавой. В то время как с Янчаком разогревали консервы, пришел сержант Вэбе и за ним колонна добровольцев. Я заметил, что Фудзисава слегка прихрамывает и после того как Вэбе оставил их в покое, я подошел к японцу и поздоровался с ним.

– Что случилось с твоей ногой? – спросил я его.

– У меня нет проблем, я могу пойти.

– Да, я знаю, камикадзе, ты всегда можешь это сделать, но было бы неплохо, чтобы тебя осмотрел фельдшер!

– Да, фельдшер – Фудзисава говорил, но я не был уверен, что он понял.

– Ладно, вызови своего напарника и приходите кушать! – пригласил я его.

– Oui, Oui, есть вместе, – сказал он и пошел за мной. Напарник также пошел за нами, мы должны быть всегда вместе.

Пока мы кушали, румын сказал мне, что в начале похода Фудзисава очень плохо вывихнул ногу и, вероятно, растянул сухожилие или мениск, так как у него болело и распухло колено. Капрал Пайетт предложил Фудзисаве прекратить поход и отвести японца в лазарет Четвертого полка, но тот наотрез отказал. Он пришел сюда стать легионером и боль в колене не остановит его. Пока обедали, прибыла и третья группа с сержантом Разой во главе. Командир Халиль собрал всех и поздравил нас за хороший темп, которым прошли половину расстояния.

– Через час отправляется первая группа. Вторая на полчаса позже, а третья – час после первой. Завтра в полдень мы соберем снова три группы, и рота пройдет последние пять километров в полном составе. Первая группа, под моим командованием, вперед!

Командир взвода шел определенно медленнее, чем Сорабелла и у нас была передышка. На следующий день, как обычно, мы были первыми на месте встречи, но на этот раз третья группа прибыла до второй. Сержант Вэбе запаздывал. Старший сержант связался с ним по рации, и ответ был, что они в двух километрах, но идут медленно, из-за колена моего друга Фудзисавы. Командир немедленно вызвал свой джип, модели P4. Французский военный джип называется P4, потому что двигатель был изготовлен «Пежо», а кузов и шасси были «Mercedes».

В двух километрах от нас с последними силами шел японец. Почему он жертвовал собой, никто не мог понять. Это была его битва чести. Не понял ли он предложение капрала отвести его в клинику, или в самом деле он был камикадзе, я не знаю, но таким был мой товарищ Фудзисава.

Нагруженный ранцем, выглядящий больше чем он, японец появился на вершине холма, который был виден вдали. Наверное, спускаясь, ему было больнее, чем обычно, но как будто он был не на этом свете. Я его видел, когда он к нам придвигался, но взгляд его говорил, что погружен в каких-то своих раздумьях. Командир взвода приехал на джипе.

– Буун, посмотри, у кого проблемы с ногами и пусть они сядут в джип, не хочу вступить в городок с хромой ротой. Конечно, найдите место японцу, потому что ему в самом деле плохо. Для действительно больных поход окончен, им придется только выстоять церемонию.

Из желающих сесть в джип ефрейтор-фельдшер выбрал только двух. Так что место для Фудзисавы было. Группа Вебе прибыла и командир Халиль вызвал Фудзисаву в машину, но японец покачал головой и сжимая зубы, только промолвил:

– Я хорош, я хочет выиграть Белое кепи!

– У тебя уже есть Белое кепи! – уверил его старший сержант.

– Я иди – очевидно, не понимая, упорствовал японец.

– Марш окончен! – разозлился командир. – Садись в джип! Это приказ!

– Окончен – изрек Фуджизава, и, произнося это свалился на больную ногу.

Сцена доказала, что мозг управляет нами. Японец развалился в ту же минуту, когда узнал, что поход окончен. Фудзисава был похож на героя романа «Длинный путь» Стивена Кинга.

Буун нагнулся, чтоб осмотреть колено японца и заявил, что лучше всего отвести Фудзисаву в лазарет в Кастели, но у начальника уже было готовое решение:

– Я дал ему свое слово, у него будет Белое кепи. Я также знаю, он выстоит церемонию. Сразу после того ты отвезешь его в госпиталь. Японец показал примера сильного духа и заслуживает быть членом нашего братства. А мы, те, которые остались, ускорим темп, потому-то уже опоздали на церемонию, где нас ожидает полковник Бюфто.

И действительно, темп был быстрее даже тот Сорабеллы в первый день. Хорошо, что мы шли по дороге. Здесь, на улицах на нас будут смотреть гражданские лица и мы были должны представить Легиона, так что босс не задумывался замедляться. Последний километр мы даже пробежали. Церемония будет проходить в городке Сорез в бывшей королевской военной школе, построенной в средние века. Гулявшие по улицам граждане, смотрели на нас с уважением, так как зеленые береты на головах показывали, что мы из Легиона. Мы бежали в шаг за джипом командира взвода отсчитывали последние метры, выкрикивая хором по-испански «…cinco, cuatro, tres, dos, uno, ZERO!», и на этот раз это действительно был конец похода.

На церемонии нас ожидал грузовик с выглаженными формами, которые мы подготовили вечером перед отправлением на заключительный тест. Теперь мундиры были украшены красными и зелеными парадными погонами Легиона. Командир взвода Халиль послал сержанта Вэбе, чтобы посмотреть, в каком состоянии Фудзисава и дал нам приказ переодеться в чистую одежду.

– Через десять минут, шеф – выкрикнул Вэбе, который пытался объяснить Фудзисаве, что тот должен постоять смирно около часа:

– Ну, Вэбе, поторопись с нашим героем! – Он приказал настоятельно. – Церемония скоро начнется, я хочу, чтобы вы построились в начищенных ботинках!

Напарник Фудзисавы, и сержант Вэбе помогли японцу встать на свое место в строю, и Фудзисава выпрямился как струна.

– Я знаю, он нас не подведет, – уверил сержант Вэбе, который видимо, беспокоился, что Фудзисава не выдержит всю церемонию.

Мы стояли смирно, вцепившись в Белые кепи, которые держали в правой руке, и ждали команду полковника Бюфто, надеть этот головной убор и быть принятыми в семью Легиона. В ту минуту я думал, что мой друг Фудзисава был тот, кто наиболее достоен надеть Белое кепи, потому что он получил скорее силой духа, чем выносливостью тела. Наконец, полковник приказал положить Белые кепи на головах:

– Coiffez vos Képis Blancs!

После того как все выполнили приказ, я, Янчак, Фудзисава, Цибульский, Форд, Карл, Эрвин, Клис и все остальные в нашей роте S4 действительно почувствовали себя легионерами. В тот день мы с гордостью надели на головы Белые кепи, мы поверили в легенду об Иностранном легионе, и мы были рады, что являемся ее частью. С течением времени некоторые из нас открестились от этой веры, как и забыли о силе, которая нам помогла выстоять в походе к Белому кепи, но сегодня, в день церемонии, все до одного мы поздравляли друг друга и обнимались, как братья из одной семьи. Начался большой банкет, на столе было много еды, пива и вина. Полковник собрал нас вокруг себя и по-отечески заговорил:

– Четвертый полк – это школа Иностранного легиона, и вы обязательно будете возвращаться сюда на краткие стажировки во время вашей жизни в легионе, но помните, что Первый полк сегодня принимает вас в большую семью легиона, и это означает, что он теперь ваш дом. Я знаю, что еще многое предстоит вам узнать о жизни в рядах легиона, но сегодня я говорю вам: «Добро пожаловать! Благослови вас Господь!» – воскликнул он, поднимая стакан.

Мы выпивали с полковником, и никто не заметил, что капрал Буун уехал с нашим скромным героем в лазарет. Я поискал Фудзисаву, отдавая себе отчет, что он из последних сил дождался окончания церемонии по вручению Белого кепи и что едва ли я увижу его в нашем новом доме в Четвертом полку.

На следующий день в 7 утра мы построились перед зданием роты.

– Ce n’est pas fini! – были первые слова сержанта Раза. – Испытания не закончились! Мы можем даже сказать, что настоящее обучение только начинается. Вы уже стали легионерами, но вам всем еще есть чему поучиться в течение трех месяцев, которые мы проведем вместе. Итак, как я уже сказал, все продолжается. За мной, бегом марш!

Таким образом, мы отправились в легкий восьмикилометровый кросс, и обучение началось снова. Только на кухне нам оставляли достаточно времени поесть. Мы провели неделю за стенами Четвертого полка, коротая время в сборке и разборке FAMASa, изучая противогазы, французский язык, и, конечно, пели песни и читали Кодекс чести.

Я было подумал, что так и будет до конца, как вдруг нас подняли по тревоге, и мы отправились в ночной поход. Я хорошо размял обувь во время похода к Белому кепи и на этот раз обошелся без ран.

Единственной проблемой было то, что когда мы вернулись в 6 утра, началась длительная чистка автоматов, которая продолжалась до второй половины дня. Комвзвода несколько раз приходил проверять и каждый раз был недоволен. Мы не могли оставить оружие в арсенале, если оно не блестело. Мы все устали как собаки, но было ясно, что если мы не почистим автоматы, будет вторая бессонная ночь. Те, кого отпустили, помогали более неопрятным парням с одной-единственной целью – поскорее лечь в постель. Капралы знали, что это испытание, и держали нас стоя, в комнате не было стульев, и мы не имели права сидеть на столах. После ужина в белых перчатках пришел сержант Халиль с очередной проверкой и начал осматривать автоматы.

– Я вижу, что вы наконец-то постарались, – сказал он нам. – Нужно было утром лучше чистить, и сейчас вы бы отдыхали. Я надеюсь, по крайней мере, вы выучили этот урок и в следующий раз после первой же проверки сдадите оружие. Теперь мы можем смазать автоматы, и жду вас в оружейной комнате.

Через полчаса каждый сдал автомат, но только мы побежали спать, как ефрейторы сказали, что будут осматривать шкафчики. У нас не было времени убраться после ночного марша, и, конечно, они были в беспорядке. Началась уборка шкафчиков, наконец к полночи все стало выглядеть безупречно, и после долгожданного душа я рухнул в постель.

Прошло два с половиной месяца, как я находился в Кастеле, и четыре, как переступил порог казармы «Лекурб» в Страсбурге, и с тех пор я не выходил из легиона. Я не общался с кем-либо за его пределами, у меня не было выходного, и я как будто забыл свою бурную студенческую жизнь. Я был новым человеком, который мог выдержать все, но в день, когда сержант Рашита пришел и сказал, что в селе неподалеку церковь организует службу для молодых легионеров-католиков, я, не задумываясь, сразу же записался.

Мало того что я не был католиком, я был воспитан в обществе атеистов, где единственным богом была Коммунистическая партия. Во времена моего детства церкви считались местами для пожилых людей из предыдущих поколений, с устаревшими убеждениями, но в тот день для меня это было единственный способ несколько часов посмотреть на окружающий мир. Свобода звала меня, хотя бы на считанные минуты. Кроме того что я хотел подышать воздухом вне части, я хотел посетить это небольшое село, через которое мы проходили каждый раз во время ночных маршей. Мое любопытство путешественника и моя жажда свободы в мгновение ока превратили меня в католика. Я помню, что в начале службы не обращал внимания на слова священника, а ожидал конца мессы, чтобы иметь возможность пойти и наесться теплыми круассанами в расположенном рядом с церковью TABAC BARe.

Мне никогда не приходилось бывать на службе в католической церкви, и в какой-то момент я вслушался в слова проповеди, которая была подготовлена специально для нас. Священник интерпретировал отрывки из Священного Писания очень интересным образом и заставил нас гордиться своей профессией солдата. Он говорил нам о мужестве, жертвенности, о том, что во время войны люди находятся на грани смерти и лучше оценивают жизнь и моральные ценности. Араб, который сидел рядом со мной, конечно, не был католиком, но он был франкоязычным и также слушал священника. Даже капралы, которые были обязаны нас организовывать и вошли в церковь не по своей воле, слушали заворожено. Из всех новобранцев в группе, которая пришла на мессу, лишь поляки были рьяными католиками и знали, в каком порядке проходит служба, становились на колени перед распятием, выстраивались в очередь за причастием. Мы, другие, чувствовали себя немного не в своей тарелке, но кюре не сделал нам замечание, он был рад, что мы слушали его.

Наконец, наступил долгожданный момент, когда служба кончилась, и мы сели в кафе, чтобы поесть теплые круассаны с шоколадом и хлеб. Французы – мастера выпечки, а мы постоянно были голодны. Нас оставили в покое на час, так как люди из села приготовили нам хороший завтрак. Они испытывали гордость от знакомства с легионерами, а мы были счастливы, что могли поесть не спеша и без окриков капралов.

Я помню, что в течение всех четырех месяцев обучения, независимо от того, как я ел, я оставался голодным. Упражнения и бессонные ночи после маршей давали о себе знать, и обильная пища меня спасала.

Я увидел, что люди смотрят на меня, как на какого-то героя, во мне видели солдата, который отдаст свою жизнь, защищая их, а я все еще был на обучении. В кафе пришел полковник Бюфто, наш командир, который сфотографировался с нами, новичками. Полковник был в штатском и пришел с семьей в честь специальной мессы. То воскресенье было самым лучшим днем с начала моего обучения в легионе. Это был настоящий отдых для души и день полного счастья для желудка.

Конечно, за воскресеньем последовал понедельник, и обучение продолжалось своим ходом. Начались тяжелые тренировки по прохождению полосы препятствий по нормативу. На первых порах многие натерли до крови и вывихнули руки и ноги, некоторые даже отправились в лазарет полка. Я получил лишь незначительные травмы и, хорошо перевязанный, продолжал обучение. Полностью восстановившимся для нормальной спортивной деятельности вернулся Фудзисава. Не было времени останавливаться, оставался всего один месяц – декабрь. Я вспомнил, что мой друг-камикадзе не сдался перед болью и получил Белое кепи, и решил, что вывихнутая рука не остановит меня. Я тренировался для выполнения нормативов, потому что в конце обучения нас ожидал тяжелый экзамен, и если мы его не сдадим, наша карьера в легионе закончится. Он пройдет в начале января, и после экзаменов окончание обучения будет ознаменовано трехдневным походом по Пиренеям.

Настали Рождественские праздники. Легион, как каждая семья, готовился к ним. Перед Рождеством были организованы чемпионаты по футболу, баскетболу и волейболу. Сам командир Иностранного легиона генерал Пикмаль пришел к нам, чтобы участвовать в 22-километровом праздничном полумарафоне. Генерал был известен своими достижениями в беге на длинные дистанции и, несмотря на возраст, обогнал большинство из нас. Я до сих пор помню, как после того как он меня обогнал, я старался выдерживать его темп, но пяти минут оказалось достаточно, чтобы я отказался от этого.

Наша рота завоевала множество наград на соревнованиях, в том числе в общем результате полумарафона. Это означало, что я соревновался с настоящими спортсменами.

Перед Рождеством атмосфера была довольно сплоченной и приятной. Капралы почти не придирались из-за пустяков, а поддерживали и подбадривали нас, чтобы с каждым днем мы постигали больше и больше.

Ужин к сочельнику был хорошо организован, и некоторые из легионеров подготовили эскизы – маленькие комические сцены, которые высмеивали офицеров и унтер-офицеров. В этот день легионерам было позволено подтрунивать над командирами. Рождественский ужин тоже был на уровне – омары, филе, салаты, тропические фрукты и шампанское. Впервые в жизни я видел такой щедрый пир. Стол ломился от еды и напитков.

Жить в легионе было трудно, но, безусловно, игра стоила свеч. Сегодня вечером было очень весело, и все мы чувствовали себя как настоящие члены большой новой семьи – Иностранного легиона. Рождественский ужин закончился в два часа утра, но праздник продолжался в клубах рот, и все могли свободно гулять по части. Впервые нам официально разрешили звонить близким. Те, кто оставил жен и детей, провели остаток ночи у телефонных трубок. Только теперь я понял, что им было гораздо труднее покончить со своим прошлым. Я погулял по части и встретил капрала, который был моим земляком. Мне было очень приятно поговорить с ним на родном языке. Кроме того, он только что вернулся из Джибути и рассказал мне о трудностях тренировок на 50-градусной жаре и о выходных, проведенных со знойными африканками. Я в последние несколько месяцев не только не видел женщину, но даже не успел подумать об этом. Такие выходные тогда мне и не снились. В три часа я уже собрался пойти в свою комнату, потому что знал, что на следующее утро нам надо будет рано вставать. Но когда я поднялся на этаж нашего взвода, то решил зайти к своему японскому другу. Во всех комнатах было темно, видимо, мои товарищи продолжали усердно соревноваться, кто больше выпьет.

Я постучал и вошел в комнату Фудзисавы, ожидая найти его спящим. К моему большому удивлению, я увидел, что японец укладывает в маленький боевой ранец спортивную одежду и туалетные принадлежности. Он был одет в спортивный костюм и поразился, когда увидел меня.

– Что такое, Фудзисава? Почему ты собираешь багаж?

– Moi, finit Légion! Конец! Я иду дом!

– Что? – Я не мог поверить своим ушам: японец испугался пьянства в легионе?

– Я звоню домой, мой отец умер.

– Я не могу в это поверить! На Рождество!

– Мы, японцы, не Рождество, иду я! – был решительный ответ.

– Жаль, ты смог бы сделать блестящую карьеру в легионе!

– Au revoir, Lozev!

– Сожалею о твоем отце.

Японец уважительно поклонился, а затем выбрался через балкон. Все праздновали, и никто не заметил, как в темноте Фудзисава перелез через забор и ловко прошел сквозь проволочные заграждения. Я представил себе, как он бежит к вокзалу и садится на поезд в Париж, где он будет искать посольство Японии для восстановления своих документов, которые остались в Обани. Действительно, это был удачный момент, чтобы дезертировать, так как все праздновали и военная полиция сосредоточила весь свой состав в части.

Во время утренней проверки капрал Мунителло заметил отсутствие Фудзисавы и пошел доложить сержанту Разе.

– Вы уверены, что камикадзе не валяется где-то после праздника? Где его напарник?

Румын вышел на шаг вперед перед строем и крикнул:

– Présent, sergent!

– Где твой напарник?

– Я не знаю, сержант! Утром его не было.

– А ночью?

– Я не знаю, сержант, я был с друзьями-румынами.

– Ааа, румынская мафия, бросил своего напарника и пошел пить с земляками!

– Есть ли кто-нибудь, кто видел японца? – строго посмотрел наш сержант. – Давайте, напомню всем, занять позицию для отжиманий! Я буду придумывать для вас хорошие упражнения, пока кто-нибудь не вспомнит!

Я уже подумал, стоило ли сказать, что я видел Фудзисаву и помешает ли это его побегу, когда появился капрал Пайетт и что-то сказал Разе.

– Debout! Сегодня вам повезло, упражнения откладываются! Идите стирать и гладить на следующую неделю. Я оставляю вас в вашем распоряжении!

Все ломали голову, что так внезапно переменило решение Разы мучить нас упражнениями, пока не выведает что-то о Фудзисаве. Довольные, мы разошлись по комнатам, чтобы навести порядок, но любопытство грызло нас. Впервые нас оставляли так долго в покое. Обедали и ужинали без контроля. Только Мунителло сопровождал нас, но он оставил нам свободный час.

Утром следующего дня во время проверки нам официально объявили, что кроме Фудзисавы в канун Рождества был другой дезертир, капрал Буун. Никто не понял, почему он убежал. Южноафриканец принял такое же решение, как и Фудзисава, и, возможно, он поделился им с кем-то, но мы могли об этом только догадываться. За время обучения Буун стал мне довольно симпатичен, он знал, как заставить нас смеяться над его пантомимами, и вообще он не был так страшен, как выглядел. Взводу определенно было бы скучно без капрала-фельдшера.

Началась очень долгая неделя экзаменов и непрерывного покрытия нормативов. Наиболее важными из всех были стрельба из FAMASa с трех положений, экзамен по французскому языку и тест TAP. На стрельбах я показал блестящие результаты, как никогда во время тренировок. По-французски нас оценивали по парам. Янчак был лучшим в группе, и мы получили, таким образом, 20 очков – максимальное количество баллов.

Оставался только TAP. Целью этого теста было пробежать восемь километров с ранцами и в боевом снаряжении за 50 минут, и рота не должна была разрываться. Впереди бежал командир Халиль, а сзади капралы – погонять отстающих, чтобы рота оставалась одним целым.

Мы бежали вдоль внутренних стен части по асфальтированной дороге, и первый километр прошли шутя: мы же упорно тренировались в течение четырех месяцев. На втором и третьем круге некоторые начали задыхаться, и группа стала разрываться. Старший сержант замедлил темп, но сказал, что тот, кто не успеет продержаться 50 минут, выпадает из соревнования. Это обеспокоило меня, и я сделал усилие, чтобы догнать первых в группе, но в какую-ту минуту почувствовал, что мои силы на исходе. Я понятия не имел, сколько у меня осталось времени, но начал отставать. Я чувствовал, что парни, которые бежали за мной, дышат мне в затылок, и это выбивало меня из колеи. Я напрягся, чтобы снова достичь передовой части группы, но у меня не было больше сил, и я начал отставать еще больше. Я видел основное ядро метрах в двадцати перед собой. Вдруг у моего плеча появился капрал Пайетт и крикнул:

– Ты чего отстаешь, осталось всего 500 метров! Давай, вперед!

Тогда я понял, что действительно все в голове. Я вспомнил, как мало мне осталось, чтобы закончить заключительный экзамен обучения, и мне стало легче дышать, и я нашел в себе силы продолжить бег. Пайетт спас меня от отчаяния, которое начало поглощать меня. Как будто карбюратор старого мотоцикла откупорился и начал набирать скорость. На последних метрах я догнал Форда, по лицу которого я увидел, что его силы тоже были исчерпаны. У нас обоих не было сил говорить, каждый из нас замкнулся и вел борьбу со своим телом, убеждая его отдать все силы. Я почувствовал, что дыхание американца участилось, и он начал двигаться вперед. Я не собирался сдаваться, и поэтому продолжал бежать рядом с ним, несмотря на ощущение того, что был близко к пределу своих сил. Последние из группы были всего в десятке метров от нас. Ладно, мы не догнали командира и лидеров, но мы успели покрыть норматив за 49 минут. На этом экзамены закончились.

***

Мы снова были на марше, и это было последнее испытание нашей подготовки. Уже пятый час мы шли в липкой грязи, и проливной дождь не прекращался. Несмотря на водонепроницаемые плащи, сырость впиталась в наши кости. Даже Сорабелла замедлил темп, потому что идти по грязным тропинкам было очень скользко. Сержант искал заслон, чтобы развернуть карту и убедиться, что он ведет нас в правильном направлении. На этот раз мы шли без пищи. Рацион ожидал в назначенном месте, которое сержант должен был найти. Если бы мы не пришли туда, не было бы и еды. Мы верили нашему сержанту, который так умело руководил нами в походе к Белому кепи, и надеялись поскорее добраться, потому что голод стал мучить нас. Мы подошли к густому сосновому лесу, и Сорабелла собрал нас, чтобы показать карту и предложить два варианта:

– Можем идти напрямую лесом и добраться за полчаса, но должны перебраться через реку. По грязным тропам мы будем тащиться еще три часа, так что выбирайте!

– Так или иначе, мы промокли до костей, – прокричал Паейтт. – Выбираем лес!

Никто из нас не сказал ни слова, но капрал уже принял решение, и все отправились по пересеченной местности под огромными соснами. Шли медленно, потому что склон был очень крутым. Мы поднялись на холм и затем стали резко спускаться к реке.

– Чтобы никто не утонул, я перейду первым, а затем спущу веревки, чтобы группа перешла, – предложил Пайетт.

– Вам повезло с этим добровольцем-капралом, – Сорабелла улыбнулся.

После того как Буун дезертировал, Пайетт был включен в нашу группу, и Захаров заменил его в третьей. Перед входом в яростный поток реки мы завязали веревку вокруг талии капрала, чтобы вода не тащила его. Все восхищались его мужеством. Но кроме смелости у Пайетта была прыть горной серны, и он прыгал с камня на камень в бурных водах. Достигнув другого берега, капрал выбрал крепкое дерево и привязал к нему конец веревки. Перебросив другую веревку, мы сделали что-то вроде моста над водой. За верхнюю веревку мы держались руками, а ногами ступали по нижней, таким образом вся группа перешла через реку. Последний – сержант Сорабелла – развязал веревки и перешел реку вброд, погрузившись по пояс в воду и держа FAMAS в воздухе. Он двигался, как танк, у него даже не было веревки безопасности.

Через десять минут мы были у места встречи, где отдали честь удивленному, только что прибывшему на своем джипе командиру:

– Сорабелла, ты решил сделать из этих парней настоящих коммандос!

– Oui, chef! Для этого они здесь, не так ли?

– Да, но я хочу их видеть живыми! Ну, они заслужили еду, дать им пайки!

Сержант Раши роздал нам консервы и конфеты и даже обещал двойные порции тем, кто был не в состоянии удовлетворить свой голод. Мы сгруппировались под навесом и разогревали консервы огнем от небольших таблеток спирта. Я был одним из кандидатов на двойную порцию и получил ее. Когда мы закончили обед, другие группы еще не прибыли. Сержант Халиль сказал, что он будет двигаться с нами, и оставил Рашиту ждать остальных.

Мы продолжали подниматься по крутым склонам Пиренеев, не замечая, что дождь постепенно перешел в снег. Промокшие одежда и ранцы начали леденеть. К пяти часам вечера было уже темно, и ветер усилился. Командующий собрал нас.

– Вы промокли и замерзли, а спать под открытым небом на морозе не рекомендуется. Мы пройдем еще три часа и зайдем в ближайшую деревню, где я поговорю с мэром о предоставлении ночлега.

Все были согласны с решением командира. После ливня и сковавшего нас мороза наши ранцы обледенели, и было бы нелегко разбить палатки. Мы надеялись, что не заблудимся в этом дремучем лесу. Метель усиливалась, мы сбавили темп и шли плечо к плечу. Вместо трех нам было понадобилось пять часов, чтобы придти к 10 часам вечера в деревню. Шеф Халиль и Сорабелла пошли искать мэра. Мы ломали голову, где будем ночевать и высохнет ли наша одежда к утру. Через полчаса командир пришел с хорошей новостью. Мэр дал ему ключи от спортзала школы, где даже было включено отопление. Это было роскошью, после голого холма и метели зал показался мне пятизвездочным отелем. Мы достали мокрые вещи из ранцев и постелили спальные мешки. Оставили одного постового у дверей школы и погрузились в глубокий сон. Нас разбудили лишь к семи. Мы за день прошли большую часть марша, так что теперь должны были встретиться с другими группами, которые отставали.

Командир взвода связался по радио с Вэбе и Разой и назначил встречу у какого-то озера. В девять часов, плотно позавтракав и одевшись в сухую одежду, мы опять пошли. Грязные тропинки стали ледяными, и мы шли очень медленно.

Теперь группу повел командир, и Сорабелла шел сзади. Сержант призывал последних не отставать. Он всегда говорит нам, что если мы первая группа, то должны быть лучшими. Итальянец был примером выносливости и силы, он был настоящим лидером и вселял в нас уверенность в наших силах.

К 11 часам мы пришли к большому озеру, где нас ждали специалисты Оперативного отряда быстрого реагирования под водой (DINOPS) Шестого инженерного полка легиона. Эти ребята были подготовлены для ныряния в любых условиях, даже в ледяной воде, и на них была специальная одежда. Они предоставили нам надувные лодки ZODIAC, нам пришлось надуть их и пересечь озеро. Мы услышали от командира взвода, что наши товарищи из второй и третьей групп спали под навесами и придут очень усталые, поэтому мы подготовили все лодки, и когда они прибыли, им осталось только переплыть на другой берег.

Начался переход большого горного озера. Снег падал хлопьями, и только капрал, державший в руке компас, знал, где находится берег. Я чувствовал себя, как раб на галере, так как Пайетт задавал нам ритм, и мы гребли, не думая, куда плывем. Когда он должен был повернуть, он приказывал половине гребцов перестать грести, и лодка поворачивалась одним движением градусов на 30. В ZODIACe нас было девять человек с ранцами – восемь гребцов и ефрейтор, который отдавал приказы.

Снег перестал идти, и перед нами показался удивительно красивый вид покрытого снегом берега на фоне круто поднимавшихся Пиренеев. К сожалению, я не был туристом и не имел возможности сфотографировать сказочные пейзажи, но они навсегда остались в моей памяти.

После часа гребли мы пришвартовались на противоположном берегу, спустили лодки и передали их сержантам Шестого инженерного полка легиона. Обедали под большим полотном, где взвод был снова в полном составе. Мы слышали, как солдаты других групп расположились на ночлег в заброшенном каменном здании и согревались с помощью костра. Наш трудный и долгий поход, безусловно, стоил свеч из-за теплой сельской школы. Я думал, что в эту ночь не избежать ночлега под открытым небом, но главным было то, что у меня была сухая одежда. На этот раз старший сержант остался со второй боевой группой, а нас Сорабелла повел своей обычной скоростью.

– Так как очень холодно, пора согреться, ребята! Вперед!

И мы снова пошли с одной целью – первыми прибыть на место встречи. Конечно, по покрытым снегом ледяным тропам идти было проще. Единственная опасность, которая нас подстерегала, – увязнуть где-то, но наш сержант шел впереди. В пять часов вечера мы пришли в назначенное место и разбили палатки на снегу. Метель кончилась, и ночью было очень тихо. Снег продолжал идти хлопьями, но потеплело – не было ледяного ветра, и я не чувствовал холода.

В ту ночь мне приснилось, что я дома, в родной Болгарии, и гуляю со старыми друзьями по улицам Софии, но крик “Réveil!” капрала Пайетта вернул меня к действительности. Мы с Янчаком вышли из нашего иглу, очистив дверь от выпавшего снега. Было очень тихо, и мы спали очень глубоко. Только крик капрала нарушил тишину в пять утра:

– Как вы знаете, мы должны быть первыми! Так что немедленно одевайтесь и завтракайте! Хочу вас видеть гладко выбритыми, не забывайте, сегодня последний день похода!

Мы все были готовы вовремя, кроме Феррари, араба с итальянским именем.

– Позор на твое имя! – крикнул Сорабелла. – Я не могу поверить, что имею что-то общее с тобой! Чтоб его напарник пришел на помощь!

Напарник Феррари был русский, он начал ругаться и материться по-русски. Перевернув ранец араба, он стал собирать его снова. Эта операция задержала нас на пятнадцать минут и, безусловно, создала нервную атмосферу еще с утра.

– После того как мы потеряли время, пойдем прямой дорогой! – сказал Сорабелла и повел нас через лес и холмы.

Мы шли уже пятый час без перерыва и видели, что сержант не знает окрестностей. Дважды мы подходили к огромным скалам, на которые невозможно было залезть. Мы старались обойти их, но иногда сталкивались с непроходимой растительностью и крутыми склонами, что нас еще более тормозило.

Еще через два часа ходьбы вокруг да около сержант дал нам знак для привала. Пока мы перекусывали, он поднялся на близлежащий холм, чтобы обследовать район. Очевидно, он заблудился. Сорабелла всегда приводил нас к цели безошибочно. Но было очевидно, что даже лучшие ошибаются. Через полчаса сержант вернулся и собрал нас.

– Я должен признать, что заблудился в лесу, и потому вам придется пройти лишние десять километров. Мы не будем первыми, но в этом вина только моя, так что наша единственная цель – добраться вовремя. Я проведу вас по более безопасной дороге. Вперед!

Я помню, в тот день Сорабелла не обедал, но повел нас вдвое быстрее. Феррари, наш утренний «герой», видимо, начал отставать, и мы слышали, как ругался его русский напарник. Пайетт, который шел последним, начал смеяться, но смех внезапно прекратился, и он дал сигнал тревоги. Сорабелла в считанные секунды оказался позади группы.

– Что, испанцы на нас напали? – спросил он с улыбкой.

Мы поняли, что находимся вблизи испанской границы.

– Нет, сержант, Феррари стало плохо, – сказал Пайетт. – Его только что вырвало.

– Феррари, позор на твое имя! – закричал Сорабелла. – Ну, напарнику взять его FAMAS, а мы будем по очереди нести его ранец. Феррари без багажа пойдет передо мной, чтобы я видел его состояние, но я не хочу отставать. Вперед!

Мы опять тронулись в бешеном темпе Сорабеллы. Каждый из нас нес ранец Феррари в течение минут десяти, после чего араб почувствовал себя лучше и снова взял ранец. Мы подошли к заваленной снегом горной тропинке и продолжали идти по ней.

Внезапно задул ветерок, который начал разгонять тучи. Солнце появилось снова, и перед нами открылся великолепный вид на горы, но лучше всего было то, что два грузовика ждали нас примерно в километре от холма, на который мы только что поднялись. Это было место нашей последней встречи, что означало конец последнего похода и конец обучения.

Мы начали быстро спускаться к грузовикам. Две другие группы уже прибыли, и когда мы приблизились, я услышал, как Раза со своей насмешливой улыбкой кричит: «Первая группа всегда первая, ха, ха, ха». Сорабелла не обиделся, только рассмеялся в ответ. И действительно, не все ли равно, в конце концов, мы все пришли вовремя, все прошло без проблем и по нормативу. Мы сели в машины и направились в наш Четвертый полк, с которым настало время попрощаться, потому что подготовка была закончена.

Старый легион и его отец Пол Ролле

После великой битвы под Камероном легион был отправлен обратно в Алжир, и Сиди-Бель-Аббес стал домом и школой легионеров. Но так как в последующие годы не было вооруженных конфликтов, то личный состав сократился с 6000 на 1500 солдат. Только в 1870 году небольшая часть легионеров была включена во французскую армию для отражения пруссаков под Шалоном. Во время битвы за Седан часть была окружена и побеждена многочисленным врагом.

С этого периода в истории осталось имя легионера Мадсена, молодого датчанина, который в 14 лет вступил добровольцем в армию своей страны. В 1870 году только что окончивший обучение в Сиди-Бель-Аббесе Мадсен вошел в группу, которой предстояло стать подкреплением французской армии в долине Луары. Во время битвы под Седаном молодой легионер был ранен и попал в плен. Но ему удалось бежать. Как единственный легионер в стрелковой части, в которую он был распределен, он показал небывалую храбрость в битве при Орлеане. После войны он был с почестями отправлен обратно в Сиди-Бель-Аббес и оставался в рядах последних 1500 легионеров, пока в 1876 году его контракт не истек. Но это не было концом его военной карьеры. Мадсен эмигрировал в США, где присоединился в качестве добровольца к кавалерии.

В очередной раз Мадсен доказал свою храбрость, служа в Оклахоме, Дакоте и Вайоминге. Он получил звание сержанта, но в 1891 году покинул армию и начал карьеру шерифа. Бывший легионер, отличавшийся невероятной энергией и активностью, стал одной из легенд Дикого Запада, а в 1911 году, в шестьдесят лет, был назначен главой федеральной полиции United States Marshals Service Департамента юстиции США в Оклахоме.

***

18 июня 1874 года генеральный губернатор Алжира Шанри делает абсурдное предложение временно распустить Иностранный легион, но оно сразу же было отклонено. Франция готовилась расширить свои колонии, и легион был ей нужен. Министр Леон Гамбетта был первым, кто начал смелое завоевание новых территорий. Оккупация Туниса в 1881 году, завоевания Аннама и Тонкина в Индокитае в 1883–1885 годах. Министр Жюль Ферри продолжил политику расширения колоний конкистой Конго, Судана и Мадагаскара.

Среди многих храбрых легионеров, участвовавших в этих войнах, выделяются несколько имен. Одним из них является сержант бельгийского происхождения Минаер, который сразу после обучения попал в Тонкин с Первым батальоном легиона. Там 3 декабря 1883 года он получил боевое крещение под цитаделью Сон Тай. Молодой легионер находился в первых рядах группы добровольцев, которым удалось перелезть через стену и водрузить французский флаг над воротами ранее неприступной крепости. Через три месяца после этой славной битвы Минаер снова на первой линии атаки в ходе боев в Туен Куанг. Молодой легионер вернулся в Сиди-Бель-Аббес с военной медалью и позже был распределен в саперную роту в качестве каменщика. Даже на этой должности он показал свою храбрость, спасая двух детей, оказавшихся в горящем доме. В 1892 году он добровольцем участвовал в миссии в Дагомее (ныне Бенин) и получил звание сержанта. Два года спустя, попав в Судан, он снова становится героем. Он был ранен дважды – стрелой и пулей, но ничто не могло остановить его, и он мужественно продолжал участвовать в бою. Во время войны в Судане получил признание всех командиров и был награжден орденом Почетного легиона.

Когда он вернулся из Тонкина, новобранцы с трепетом слушали его истории об Индокитае. Один из них, легионер Пфирман, после рассказов Минаера записался добровольцем в новую группу, отъезжающую в Тонкин. Он прибыл в Хайфонг, а в июле 1889 года его полк отправился в Северный Тонкин. 28 августа молодой капрал участвовал в боях между Лангсономо и Као Бангом. Через неделю рота Пфирмана атаковала противника, который укрепился в одной из деревень по дороге. Вдохновленный историями Минаера, Пфирман бросился в яростную атаку, но, к сожалению, был тяжело ранен. Боевые товарищи не оставили молодого капрала и сделали все, что было в их силах, чтобы спасти его. Пфирман вернулся в Сиди-Бель-Аббес, но его физическое состояние не позволило ему воевать дальше. До конца своего контракта он оставался на базе и работал на кирпичном заводе полка. За мужество он получил знаки отличия сержанта. Сержант Пфирман остался в истории легиона со своей записной книжкой, полной полезных и мудрых советов молодым легионерам. Кроме новичков, поступавших в Alma mater Иностранного легиона, Пфирман давал советы своему сыну Полю, который позже стал полковником и командовал Пятым полком Иностранного легиона. Послания и напутствие уже постаревшего сержанта достигли и его внука Клода, который продолжил семейную традицию в легионе и достиг звания капитана.

***

Иностранный легион направил свои части в Центральную и Западную Африку. Один батальон присоединился к солдатам генерала Додса, которые захватили Абомей, используя новый тип снарядов и новые военные технологии. В 1885 году легионеров оставили на Мадагаскаре, где они активно участвовали в оккупации всего региона. И по сей день остается база легиона на расположенном в 400 километрах к северо-западу от Мадагаскара острове Майотта, который находится под французским влиянием. Лет десять спустя после миссии в Индийском океане вблизи Мадагаскара легионеры вернулись в Северную Африку, на этот раз завоевывать Марокко.

Один из великих деятелей, прошедших через все эти события, – командир батальона Прово, окончивший Военную академию «Сен-Сир». Переброшенный из 119-го пехотного полка, он начал свою карьеру в легионе как капитан во Втором иностранном полку, дислоцированном в Сайде. Участие в двух последовательных миссиях в Тонкине принесло ему одну из самых почетных медалей – Крест рыцаря Почетного легиона. Полюбив новую семью, в 1903 году солдаты под руководством Прово двинулись на разведку в Западную Сахару.

После приключений среди кочевых племен Прово отправился в свою третью миссию в Тонкин, где он вел свою храбрую роту. Он вернулся в Алжир в 1907 году и сразу же принял участие в оккупации Марокко. Третьего сентября, во время битвы за Эль-Хадж Буаза Бен Мисики, майор Прово находился во главе батальона Второго пехотного полка легиона. Как всегда, он повел своих легионеров в атаку, но это была его последняя битва. Прово – первый офицер, который был убит во время кровавой конкисты Марокко.

Многие легионеры отдали свои жизни во время этих завоеваний во имя Третьей республики, но закон от 18 марта 1889 года о повышении зарплаты солдатам колониальной армии забыл об иностранных солдатах, которые шли в бой первыми. Эта несправедливость была исправлена лишь в 1919 году после вмешательства полковника Ролле, позже названного отцом Иностранного легиона.

Чтобы понять его славную историю, мы должны упомянуть человека, под чьим руководством сформировалась личность генерала Ролле, – капитана Брюндзо, который в далеком 1900 году взял под свое крыло молодого лейтенанта и напутствовал его при начальных шагах командира роты кавалеристов. Первая миссия Поля Брюндзо в легионе была в Тонкине в качестве капитана в 1889 и 1891 годах. Его изобретательность, смелость и хладнокровие пленили сердца солдат. В 1893 году в Дагомее рота под его командованием разбила армию царя Беанзина, а в 1895 году Поль Брюндзо на Мадагаскаре участвовал в захвате Тананариве. Через год он вернулся в Алжир и принял на себя командование Первым иностранным полком в Айн-Сафре в Южном Оране. Тогда к нему прислали молодого офицера Поля Ролле. Этот молодой человек никогда не забывал своего командира, и когда в свою очередь принял командование Первым полком, то распорядился воздвигнуть памятник погибшим и отдал приказ скульптору Пурке вырезать лицо Брюндзо на фигуре, изображавшей легионеров, воюющих в колониях. До 1908 года этот славный воин вел легионеров по Мадагаскару, Тонкину и Алжиру. Затем по просьбе французской армии был назначен командиром 136-го пехотного полка. Поль Брюндзо закончил свою карьеру в качестве генерал-губернатора Корсики.

***

Поль Фредерик Ролле был первым, кто стал защищать интересы легионеров. Он родился 20 декабря 1875 года и вырос в семье капитана французской армии. Только в 19 лет Поль поступил в военную академию «Сен-Сир» и как молодой офицер в 1899 году попал в легион, в рядах которого участвовал в первых миссиях в оазисах Сахары. Позже он отправился на Мадагаскар, где легион стал его новой семьей. Вернувшись оттуда, Ролле принял командование Третьим полком от офицера по имени Бержан. Капитан прославился во всех частях Марокко, потому что во главе своего полка мужественно участвовал в семнадцати боях, среди которых выделяются Бени-Уизиен, Бу-Дениб, Касабланка, Мекнес, Фес, Имузер, гора Тсул и Таза. Немногие военные могли похвастаться такой славой и почестями в самом начале карьеры.

Когда началась Первая мировая война, Поль Ролле вернулся в родную Францию – воевать с немцами, и вошел в 33-й пехотный полк. Тогда в первый раз из-за усложненной обстановки во Франции был сформирован полк легиона, сражавшийся на территории страны. Его возглавил полковник Котт, который в феврале 1917 года передал командование полковнику Дюриезу, одному и до сих пор самых уважаемых офицеров в легионе. Дюриез, который возглавлял бывший Первый полк легиона и провел десять лет на территории Марокко, снова оказался со своими старыми товарищами.

Здесь, однако, противник был сильнее и военная техника более развитой. Храбрый воин был ранен осколком снаряда при попытке повести свои войска в атаку лишь через два месяца после того, как он принял на себя командование новосформированным полком. После смерти Дюриеза только один человек мог достойно возглавить легионеров в этой беспощадной войне, и это был Поль Ролле. Годы спустя полковник Мер, один из мушкетеров старого легиона, вспоминал: «29 мая 1917 к нам приехал офицер, о котором среди старых легионеров неслась молва, что он легендарная фигура. У него за спиной были 20 лет службы в легионе, и он сделал свои первые шаги еще в 1897 году. Когда он пришел, мы очень мало его знали, но его действия скоро убедили нас, что он действительно заслуживал всех почестей, которых был удостоен. Маленький, сухой, слегка невротичный, с рельефным лицом, на котором из-под густых бровей светились ясные, голубые глаза, несшие мощный запах Африки. Он был известен своей эксцентрической манерой одеваться, из-за которой старые легионеры прозвали его “капитан эспадрилья”».

В течение двух лет жизнь полковника Ролле была тесно связана со славой Пехотного полка легиона (RMLE). Он умело вел легионеров в боях под Верденом, к сожалению, ставших самыми кровавыми. Там во время Первой мировой войны погибли около 300 тысяч человек, раненых было 400 тысяч, в том числе 163 тысячи французских солдат, которые отдали жизни за свою страну. В ужасных боях под Ангардом, где немцы атаковали яростно, желая вернуть утраченные территории, снова сыграл важную роль пехотный полк во главе с полковником Ролле. В июне он активно участвовал в обороне Амблени и Сен-Бандри, и ему удалось отразить немецкие атаки. 14 сентября Ролле повел своих легионеров штурмовать линию «Гинденбург», и немецкие войска начали отступать. Только двумя месяцами позже этот большой успех французской армии привел к окончанию Первой мировой войны, и 11 ноября 1918 года было подписано перемирие.

После войны Стрелковый полк легиона (RMLE) вернулся в Марокко и стал Третьим иностранным пехотным полком, и, конечно, во главе этого полка был снова Поль Ролле. От казарм до оазисов, от постовых до кочевников деревья и камни знали имя полковника Ролле, человека, который поддерживал высокий моральный дух легионеров даже в мирное время.

В 1925 году полковника Ролле избрали руководителем Alma mater Иностранного легиона, где он получил прозвище «отец легиона». К концу своей карьеры он был произведен в генералы. Для него придумали и новую должность, он стал первым генеральным инспектором легиона. Генерал Ролле строил современные базы легиона, не забывая о традициях прошлого.

Апогея миссия отца легионеров достигла в 1930 году, когда по его приказу в Алжире был воздвигнут памятник погибшим, который теперь находится над «Священным путем» в казармах «Виено» в Обани. Этот памятник был финансирован легионерами, которые в течение четырех лет отдавали по дневному заработку из своего жалования. В 1931 году генерал Ролле как командующий отмечал столетие создания Иностранного легиона. В 1935 году пробил час, когда отец Иностранного легиона достиг максимального для своего возраста ранга, он был обязан оставить активную службу и ушел на пенсию. Но даже в отставке Поль Ролле продолжал интересоваться своими легионерами и всегда защищал их, используя свой неоспоримый авторитет и поддержку многочисленных друзей в высших эшелонах власти. Когда была создана первая ассоциация бывших легионеров со славным названием «Разбитые морды», ее председателем единогласно был выбран отставной генерал Ролле. Он начал вести социальную политику, защищая права отставных легионеров. До конца своих дней, во время войны или мира, Поль Фредерик Роле верно служил своей семье – Иностранному легиону, и посвятил ему свою жизнь.

***

Рядом с Ролле неизменно стояли его верные офицеры, названные четырьмя мушкетерами старого легиона. Первым из них был полковник де Корта. Он начал свою карьеру в 1905 году в Сайде в качестве лейтенанта во Втором иностранном полку. На протяжении пяти лет молодой офицер вел трудную и опасную жизнь, участвуя во многих операциях в Юго-Восточном Оране и Восточном Марокко. После этих приключений он отправился искать новые в Тонкин и вернулся в звании капитана в свой Второй полк. В это время он встретился с капитаном Мером, с которым спустя годы он войдет в штаб великого Ролле. В начале Первой мировой войны, как и многие другие блестящие офицеры, де Корта был вызван французской армией в Европу. Он ушел на фронт в Шампань, в первый год войны был тяжело ранен под Менил-лес-Юрлом. Де Корта остался в живых, но пробыл в плену до конца войны. В 1919 году де Корта вернулся в Марокко в легион, где десять лет служил примером для своих бойцов. В 1930 году неутомимый мушкетер снова отправился в Тонкин, ища славу и приключения. Он стал заместителем полковника, командующего Пятым иностранным пехотным полком. Два года спустя, когда пришло время повысить его в звании, подполковник де Корта получил инсульт, и легион потерял блестящего офицера.

Следующий мушкетер – Анри Николя, который прибыл в Первый иностранный полк в 1904 году и попал в Третью роту вместе с лейтенантом Ролле. Молодые офицеры Анри и Поль сразу подружились и были не разлей вода. Между 1910 и 1913 годами лейтенант Николя служил в Тонкине в составе Второго батальона Первого иностранного полка. Во время войны он был также вызван во французскую армию и временно покинул легион, но в сентябре 1918 года возвратился в пехотный полк легиона и стал заместителем подполковника Ролле. По возвращении в легион в Марокко он командовал Третьим батальоном Третьего иностранного пехотного полка, потом снова отправился в Тонкин, где принял командование Четвертым батальоном Первого иностранного пехотного полка. Оттуда вернулся живым и здоровым в Сиди-Бель-Аббес и стал заместителем своего друга полковника Ролле. Именно лейтенант Николя позже занялся организацией празднования 100-летия легиона, так как теперь генерал Ролле был назначен инспектором. Анри Николя унаследовал от генерала командование Первым иностранным пехотным полком. В 1934 году Анри получил звание майора, но ушел в отставку по состоянию здоровья. Тем не менее за неделю до смерти он был повышен в звании и получил чин генерала.

Третий мушкетер – барон Альбер де Чарнер, в 1916 году был майором швейцарской кавалерии. После отпуска он попросил разрешения у французского министра обороны служить в Иностранном легионе в качестве офицера. Барон был принят в Стрелковый полк легиона (RMLE) в качестве капитана и принял командование Первой ротой. Он быстро показал свой класс. Ранение во время боев при Белой-ан-Сантер не остановило его, и он продолжал вести легионеров в кровавой битве под Оберивом. Он отличился как лучший командир роты пулеметчиков в атаке на Кюмиер. Вторично Чарнер был ранен при ожесточенных атаках немцев в лесу Ангард, но остался на фронте, повел своих легионеров к линии «Гинденбург», и немцы были вынуждены отступить.

После войны, считая легион своей семьей, барон участвует в специальной миссии по набору добровольцев из Польши и Венгрии, после чего возвращается в Третий иностранный пехотный полк под командованием полковника Ролле. Он отличился в боях около Рифа и Тазы, где, как всегда, умело руководил своим батальоном. Кроме военных действий, барон участвует в строительстве известной дороги в Зиз. В 1931 году, благодаря многократно доказанным качествам лидера, его повысили в звании, он получил чин подполковника и был переведен в Четвертый иностранный полк. Два года спустя он был вынужден покинуть действительную службу в связи с достижением пенсионного возраста. Неутомимый мушкетер вернулся домой в 1939 году и служил под швейцарским флагом до 1945 года.

Четвертый мушкетер – полковник Мер начал свою военную карьеру обычным солдатом французской армии, служа в 67-м пехотном полку. Позже, после конкурса, поступил в военную школу «Сен-Мексан» и уже в 1902 году стал младшим лейтенантом. Он вошел в ряды легиона в 1914 году, когда был зачислен во Второй иностранный полк и принял на себя командование созданной в Коломб-Брешар Второй ротой. Мер неоднократно пытался перейти в Пехотный полк легиона, который в то время была самой активной боевой единицей. Его заявление было услышано два года спустя. В 1916 году Пехотный полк познакомился с одним из величайших офицеров, воевавших в его рядах. С этого момента капитан Мер участвовал во всех сражениях RMLE. Он был награжден орденом Почетного легиона за битву под Оберивом в 1917 году. У него были три ранения в 1918 году: под Флирей, в лесу Ангард и при прорыве линии Гинденбурга. Как и его брат по оружию барон де Чарнер, капитан Мер, несмотря на раны, не бросил свою роту и оставался с легионом до конца войны. Он принимал активное участие в боях под Рифом и Тазой. В 1934 году, будучи уже полковником, Мер в свою очередь принял командование Alma mater Иностранного легиона. Буквально через год он достиг предельного возраста для пребывания на этой должности и должен был уйти в отставку. В 1939 году, когда вспыхнула Вторая мировая война, старый мушкетер был вызван, чтобы принять на себя командование 11-м пехотным иностранным полком. Мер – единственный из штаб-квартиры Ролле – принял участие в обеих мировых войнах и видел два разных периода легиона – старый, всегда вдали от Европы, долгое время считавшийся бандой наемников, и новый – часть французской армии, основу которого заложили четыре легендарных мушкетера Поля Ролле.

Львы Четвертого эскадрона

Все было окончено, а я все еще не мог поверить, что мне удалось сдать все экзамены и стать одиннадцатым из пятидесяти парней, которые прибыли около четырех с половиной месяцев назад в Кастель и сформировали нашу S4. Итог нашей роты в конце обучения был таков: 34 прошли, 10 дезертировали и шесть признаны не приспособившимися к жизни в легионе.

Я был горд собой и чувствовал, что заслужил место среди идущих вперед, потому что в течение этих месяцев я каждый день действительно отдавал все, что мог. Я не был лучшим, но понял, что совершенных людей нет. Супермен существует лишь в кино, а в легионе без напарника и без своей боевой группы ты никто. После каждого конца приходит новое начало, или, как сказал сержант Раза: “Ce n’est jamais fini à la Legion” («У легиона нет конца»). Так что я вернулся в Обань и спокойно стоял в кабинете полковника, который должен был определить мой новый полк, то есть мой новый дом.

– Судя по досье, которое у меня в руках, ты достаточно хорошо проявил себя во время обучения, – начал он тихо. – Скажи, легионер Лозев, в каком полку ты хочешь служить?

– В Le 6 REG et 3REI, mon colonel, – не задумываясь, ответил я.

Шестой иностранный инженерный полк был интересен различными специальностями и командой водолазов оперативного отряда быстрого реагирования (DINOPS), а Третий иностранный пехотный полк, дислоцированный во Французской Гвиане, был преемником старого легиона, RMLE и генерала Ролле. Из всего того, что я читал про этот полк, расположенный в Южной Америке, он привлекал меня больше всего.

– Очень хорошо, мальчик! Тем не менее самое главное – остаться добровольцем, добро пожаловать в нашу семью – легион. Присоединяйся к Первому иностранному кавалерийскому полку (1REC)! – Он говорил зазубренными фразами, не слыша меня. – Сегодня отправляйся в Оранж, удачи! Ты свободен!

– A vos ordres, mon colonel! – я повернулся кругом и вышел.

Я был немного разочарован. 1REC был полк, о котором я ничего не читал и не знал ничего существенного, кроме того что там танки. Может быть, если была бы кавалерия, воевать на лошадях мне было бы интересней. Однажды, когда сержант Сорабелла увидел, что я читаю о Гвиане, он сказал мне: «В любом полку, в который тебя отправят, тебе будет интересно, я гарантирую, что не будешь скучать! Только не допускай, чтобы Третий иностранный пехотный полк стал твоей навязчивой идеей, просто встреть свою судьбу».

После того как все мы прошли через канцелярию полковника, который определил наше будущее, генерал Пикмаль, командир Иностранного легиона, собрал нас в Зале почета. Мы стояли перед деревянной рукой капитана Данжу, самой священной реликвией легиона, посредством которой, кажется, старые легионеры, выполнив свою миссию до конца, передавали нам свои силы и мужество. Мы погрузились в атмосферу воинской чести, заслуженной легионерами в битве при Камероне. Эти герои и те, кто пришел за ними, проделали на протяжении веков путь вечной славы легиона. Я держал Белое кепи в руке и чувствовал, что мне предстоит стать частью легендарной армии, я наполнялся гордостью, входя в этот маленький мир храбрых солдат, и я знал – я готов с радостью служить в Иностранном легионе.

Мой разум был одержим этой атмосферой, и пока в Зале тихо выражали уважение к нашим предкам, в голове прошли все моменты обучения. Я думал о Фудзисаве и тех, кто заслуживал быть среди нас. Фудзисава, наверное, уже прибыл в Японию. Я думал о своем напарнике Янчаке, с которым мы шли плечом к плечу в трудные времена и который должен был отбыть на следующий день на Корсику, чтобы найти свой новый дом в Парашютно-десантном полку легиона.

Соотечественник Янчака Клис отправлялся на службу в расположенную в Джибути Тринадцатую полубригаду иностранного легиона (13DBLE). Русский Кудрявич, которого я знал по Страсбургу, отправлялся во Французскую Гвиану, в Третий иностранный пехотный полк (3REI), где я хотел бы служить. Большой словак Эрвин, тоже друг из Страсбурга, был распределен в расположенный в Ниме Второй иностранный пехотный полк (2REI). Немец Карл отправлялся с Янчаком в Кальви во Второй парашютный полк (2REP), а американец Форд – в инженерный полк на окраине Авиньона. Наша S4 оказалась разбросанной по всем регионам мира, где находились части легиона.

После церемонии с генералом Пикмалем нам дали две минуты попрощаться друг с другом и затем построили соответствии с нашими полками, в которые мы были распределены. С этого момента я и пять парней из S4 оказались в распоряжении сержанта кавалерии.

Наш новый сержант отличался от других унтер-офицеров, потому что был в другой форме. У него было два аксельбанта, пуговицы были серебряные, а не позолоченные, а полоски сержанта были желтые, а не белые. Его форма была тщательно выглажена и сияла чистотой. В тот момент я понял, что в кавалерии безупречный внешний вид – закон, и у этой части есть свои собственные традиции. Моя догадка подтвердилась при первых же словах сержанта:

– Вы должны знать, что в кавалерии нет капралов и сержантов. Эти названия заменены на бригадир и командир БТРа. Коротко при приказах к сержанту обращаются словом «маржи» от marechal de logi. Сейчас хочу, чтобы вы как можно быстрее залезли со своим багажом в грузовик! Вперед!

Для других полков были доставлены удобные автобусики, нас погрузили в кузов старенького грузовика. Позже я понял, что эта модель TRM 4000 и на самом деле очень сильная боевая машина. Все мы держали по две или три сумки и поплелись к грузовику.

– Поспешите! Мы не на отдыхе! Вперед, быстро и быстрее! – закричал наш сержант, то есть маржи.

В очередной раз в моих ушах прозвучали слова сержанта Разы: “Ce n’est jamais fini à la Legion”. Действительно, не имело значения, одет ли ты в парадную форму, в гражданское платье или в военную форму, независимо от того, где ты – на миссии, на фронте или просто на базе, главное, что ты всегда в легионе, где все по нормативу и все надо делать как можно быстрее. Так что я побежал с тремя сумками и боевым ранцем к военному грузовику. Я бросил их внутрь, а затем в мундире и Белом кепи вскочил вслед за багажом в грузовик. Только сейчас у меня появилось время, чтобы посмотреть на других парней из нашей роты, вместе с которыми я отправлялся в Оранж. Это были Бондэ, Картье, Лафит, Давид и Цибульский. Из группы только я и Цибульский не были французами. Бондэ десять лет служил во французской армии командиром танка и был очень доволен распределением. В Первом иностранном кавалерийском полку он будет в своей тарелке и, конечно, в этот полк он всегда хотел. Остальные отправлялись в неизвестность.

Это было в январе, грузовик несся как бешеный по автостраде из Марселя в Оранж. Я повидал достаточно снега и ветра в Пиренеях на прошлой неделе, так что холод не пугал меня. Я сжался в углу, взял шинель и ранец, закутался с головой и крепко заснул.

Когда я проснулся, мои конечности слегка онемели, но я чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Я поморгал глазами и первое, что я увидел, был большой рекламный плакат с изображением машины «скорой помощи» и надпись, выведенная большими буквами: «Служба скорой помощи Оранж». Прежде чем я смог узнать, что рекламируется – кареты «скорой помощи» или машины на продажу, грузовик развернулся и остановился у дверей моего нового дома – Первого иностранного кавалерийского полка.

Капрал или, точнее говоря, бригадир отдал честь нашему сержанту и после проверки грузовика поднял шлагбаум. Я осмотрел здания и подумал, в каком из них я буду размещен. После того как грузовик объехал всю часть, он остановился перед новым и современным зданием, на котором было написано: “4ème ESCADRON – Les Lions” («Четвертый эскадрон – Львы»). На этот раз мы не ждали приказа сержанта и торопливо выпрыгнули со всеми сумками из кузова грузовика.

Он кивнул, что доволен, и дал нам знак следовать за ним. Перед кабинетом дежурного нас ждал бригадир. Сержант позвал нас представиться по одному дежурному. Мы репетировали представление и рапорт еще в Кастеле и знали, что кроме личного номера нужно назвать роту и полк, в котором мы служим, но мы пока не знали роту, в которую распределены. Из всей группы только Цибульский плохо говорил по-французски, и, к «счастью», ему выпала честь рапортовать первым.

– Легионер Цибульский. Ааа… Moi, caporal ne sait pas comagnie ici quoi, – поляк начал объяснять, что не знает, в какой он роте.

– Что я слышу? – гневно посмотрел бригадир. – Здесь нет капралов и рот! Здесь бригадиры и эскадроны! Эй, остальная часть, вы говорите по-французски? – спросил он нас.

– Oui, brigadier! – ответили мы все вместе.

– Ага, и никто из вас не объяснил Цибульскому, как нужно рапортовать! Но я вижу, что вы забыли самое важное наставление, а это – помогать своим товарищам. Пусть каждый займет положение для отжиманий! Упражняться до смерти будем сегодня вечером! Давайте, быстрее, всем на пол!

Мы много раз отжимались «до смерти» в Кастеле и были еще живы, но в первый раз мы отжимались в парадной форме. Мы не ждали второго приказа – еще в Четвертом иностранном полку мы узнали, что в легионе бесполезно спорить, надо просто выполнять приказ. Через пять минут бригадир решил, что мы дошли до самой смерти, и закричал:

– Debout! Даю вам две минуты объяснить Цибульскому, как надо рапортовать!

Мы с Бондэ сразу занялись этим, и через две минуты Цибульский был готов:

– Légionnaire Cybulski. Quatre mois de service. Matricule 189987 1er Regiment Etranger de Cavalerie. A vos ordre mon brigadier!! (Легионер Цибульский. Четыре месяца службы. Номер 189987. Первый иностранный кавалерийский полк. К вашим услугам, мой бригадир.)

– Mon brigadier? – бригадир выглядел озадаченным. – Ты что, за полковника меня принимаешь? Не научили ли вас в Кастеле, что только унтер-офицеров и офицеров называют „mon“? Давайте, приготовьтесь ко второй серии отжиманий!

Через пять минут отжиманий он дал нам еще один шанс представиться, и на этот раз все прошло хорошо.

– Ладно, так как вы не распределены по эскадронам, я удовлетворен этим рапортом. Вы останетесь в течение двух недель с нами в Четвертом эскадроне. Будьте горды, что вы в рядах Львов легиона, и старайтесь выполнять приказы быстро. Через две недели полковник, командующий кавалерией, распределит вас в соответствующие места, если, конечно, до тех пор не дезертируете.

После этих слов представление закончилось, и нас оставили в отдельной от других рот комнате. Маржи приказал нам почистить и выгладить форму, но не пришел нас проверить, как делали в Кастеле сержанты, только на следующий день сказал нам, что мы должны стараться лучше гладить утюгом, потому что в кавалерии форма должна быть безупречна. Нас построили отдельно от остальных, мы были не настоящими львами Четвертого эскадрона, а только группой новичков. Начался кросс под руководством нашего маржи, который решил запугать нас и бежал очень быстро в течение двух часов. Мы вышли из города и стали пересекать леса и подниматься на близлежащие холмы.

Я понятия не имел, сколько километров мы пробежали, так как маршруты кроссов 1REC не были мне известны, но я почувствовал, что мои силы на исходе, когда маржи замедлил темп и решил посмотреть, кто следует за ним. Только Бондэ бежал рядом с ним, мы с Цибульским были метрах в двадцати позади, а от Давида, Лафита и Картье не было и следа. Какой-то бригадир отправился с нашей маленькой группой и должен был сопровождать отставших. Сержант повернулся к нам и сказал с улыбкой:

– Только вы трое можете претендовать на то, чтобы остаться у Львов, для других это будет невозможно. Четвертый эскадрон является лучшим во всех спортивных дисциплинах, так что только лучшие могут остаться с нами.

Эти слова маржи воодушевили меня и как будто придали мне новые силы. Он замедлил темп, и бежать стало легче. Последний километр мы уже не бежали. Мы прибыли в часть и стали ждать наших отставших товарищей, но их не было видно. Мы остановились перед воротами, потому что должны были войти все в том формировании, что и вышли. Картье первый показался вдали, пыхтя, как паровоз, весь покрасневший, было видно, что силы его на исходе. В пятидесяти метрах за ним почти пешком тащились Давид и Лафит, а бригадир кричал, чтобы они поспешили.

В Кастельнодари мы бегали на такие дистанции, но на равнинных участках, а здесь была пересеченная местность и много подъемов и спусков. Мне удавалось расслабиться, брать передышку при спусках и подниматься небольшими шагами, не нарушая ритм дыхания, но понимая, что при этом типе кросса трудностей гораздо больше.

Тем не менее усилия, которые позволили мне оказаться в первой тройке, стоили того, так как нас оставляли в покое после тренировки, в то время как у Давида, Картье и Лафита была специальная программа. Дежурный бригадир постоянно приказывал им чистить в свободное время форму и приходил проверять их, причем, конечно, всегда находил, что что-то сделано не так. Для них троих тренировки, казалось, только начинались. Бригадир постоянно кричал им вслед с насмешкой: «Я постараюсь, когда вы уедете, чтобы у вас остались хорошие воспоминания о вашем пребывании в Четвертом эскадроне Львов! Раз вы не можете бежать, как это делают легионеры, тогда я научу вас хоть чистить и гладить!»

На этот раз определенно было не так, как в Кастеле, потому что мы не были уже одной ротой и нас не наказывали всех вместе. Мы были разделены на две группы по три человека – те, кто останется в Четвертом эскадроне, и остальные, которые вскоре будут отправлены к танкам. По словам маржи, в Первом иностранном кавалерийском полку было пять эскадронов, из которых Первый, Второй, Третий и Пятый были танковыми, а Четвертый противотанковый, оснащенный специальными противотанковыми ракетами, установленными на бронированные машины VAB HOT. Боевые группы Четвертого эскадрона были, скорее, пехотой и, следовательно, для нее требовалась гораздо лучшая физическая подготовка, чем для танкистов. Поэтому лучшие спортсмены были выделены в Четвертый эскадрон, известный в прошлом как штрафная рота из-за своей удивительно высокой дисциплины и напряженной физической нагрузки.

Я, Бондэ и Цибульский уверенно подтвердили маржи, что в своем докладе перед полковником представимся добровольцами Четвертого эскадрона, и это была еще одна причина, чтобы нас оставили в покое. Я чувствовал, что был в группе богопомазанных, и воспрянул духом, так что побил рекорд тестов в Кастеле в течение последних экзаменов, проведенных здесь.

Мои первые две недели в Четвертом эскадроне проходили в основном в занятиях спортом и покрытии нормативов по знакомым мне предметам: лазание по канату, полоса препятствий, тест Купера, тест TAP и общая физическая подготовка.

Единственный экзамен, который отличался от остальных, был проведен специалистом по стрельбе ракетами HOT. Мы должны были построиться перед специальным симулятором и обстреливать танки, как в электронной игре. Это было довольно весело. К сожалению, я не поразил 10-ю мишень из десяти и закончил со счетом семь из десяти.

Нам показали танки и объяснили основные характеристики танка AMX 10RC, который движется быстро, и вместо цепей у него огромные шины. Эта военная машина используется для разведывательных миссий, так как она гораздо больше, чем танк Leclerc, но, в отличие от последнего, может развивать высокую скорость. Некоторые военные даже считали AMX 10RC не настоящим танком, а быстро движущимся самоходным орудием. Показали нам снаряды, и мы увидели двух легионеров, которые чистили огромный ствол танка. Определенно танки меня не заинтриговали, и мое решение стать добровольцем в Четвертом эскадроне окрепло.

Другое, что я никогда не забуду из тех недель, это мое первое настоящее воскресенье. В полках легиона работали вплоть до субботнего обеда, и легионеры, которые не были в миссии и не имели никаких обязанностей, могли выходить в свободное время и по выходным из части. Мы, конечно, еще не имели такого права, и маржи нас предупредил, что мы поступаем в распоряжение дежурного бригадира. Мы ожидали, что проведем воскресенье за чисткой и мытьем. К нашему великому удивлению, никто нас не разбудил и не вызвал работать. Когда я открыл глаза, было уже восемь часов, и моей первой реакцией был испуг от того, что я опаздываю в строй. Я не услышал свистков и криков “Réveil”, от которых я просыпался в последние месяцы. Я вскочил с постели, но быстро успокоился, когда увидел, что и другие новички группы спят непробудным сном. Как только я понял, что сегодня воскресенье и никто не приходил нас вызывать на работу, я решил, что у меня есть много времени наверстать упущенный сон, и вернулся в постель. Так я проспал до 11-ти, и когда проснулся, мои товарищи уже убирали свои шкафчики.

Дежурный бригадир вызвал нас лишь в полдень и повел в столовую на обед. Нам оставили также вторую половину дня на отдых, и мы могли гулять по части, где был бар для легионеров, называемый “Foyer de Legionnaire”. Несмотря на то что у нас не было права выходить за пределы части, я почувствовал себя свободным, так как у меня было время для себя, и я мог отдохнуть от постоянных задач и нормативов. И никакой капрал или foot-foot не дышит мне в затылок, а в Кастеле мы даже одежду стирали по нормативу. Никогда еще я так не ценил воскресный отдых, как в тот первый выходной во время пребывания в легионе.

***

Незабываемое воскресенье осталось позади, и мы снова выстроились в стороне от Четвертого эскадрона, отдельно, как группа прокаженных. Вторая неделя была немного административного и медицинского плана. Нас осмотрел главный врач кавалерии, а затем мы последовательно побывали во всех эскадронах. Наконец, мы были представлены капитану штаба, который подробно расспросил нас о нашем военном опыте. Так как я не служил в болгарской армии, со мной все прошло быстро, а больше всех задержался Бондэ, у которого определенно было много опыта с танками. В дополнение к этой программе в Четвертом эскадроне каждый вечер к нам приходил дежурный бригадир, чтобы проверить, выглажена ли наша форма и убраны ли шкафчики. Он также продолжал издеваться над Картье, Давидом и Лафитом, так как ясно понимал, что у них не было желания оставаться здесь. Постоянно был чем-то недоволен. Однажды вечером он решил, что их обувь не была хорошо начищена, и несколько раз выбрасывал ее в окно, посылая Картье, Давида и Лафита приносить ее обратно. Нам, волонтерам Четвертого эскадрона, давал более легкие задания, и, хотя притворялся строгим, определенно была видна разница в отношении.

Наступил день распределения. Я твердо хотел остаться со Львами, тем более что я услышал о предстоящей миссии в Чад, в течение которой они будут пересекать Восточную Сахару. Прикоснуться к самой большой пустыни в мире для меня до тех пор было только сном студента-геолога, но здесь, в легионе, это могло стать былью. До того как зайти к полковнику, мы зашли к тому капитану, который расспрашивал о нашем жизненном опыте.

– Ну, Лозев, – сказал он мне после того, как я уверенно подтвердил, что хочу служить в Четвертом эскадроне, – надеюсь, что тебе очень этого хочется, потому что результаты твоего теста TAP и полосы препятствий недостаточно хороши, чтобы служить в пехоте. Я вижу, однако, что по сравнению с результатами подготовки ты улучшил все нормативы, а это показывает, что ты с каждым днем становишься все лучше и лучше, и это самое главное, поэтому я буду ходатайствовать перед полковником о твоем зачислении. Ту peux disposer!

На этот раз, в отличие от Обани, мое желание было ясно услышано, и я искренне надеялся, что капитан постоит за меня, как обещал. Я не боялся кроссов и нормативов, я уже знал, что все зависит от психики и центр управления находится в голове. Я научился выдерживать физические нагрузки, сосредоточиваясь и поддерживая высокий дух. Подошла моя очередь зайти к полковнику, и я попытался представить себя безукоризненно и сжато. Две недели подряд я чистил пятна и гладил парадную форму, которая блестела.

– Уже знаю, – обратился ко мне полковник. – Ты неоднократно подтверждал свою готовность служить в рядах Львов, хотя ты уже был там и, вероятно, убедился, что тебе не будет легко. Так и быть, уважу твое желание, легионер Лозев, и назначаю тебя в Четвертый эскадрон. Tu peux disposer!

После распределения я понял, что Бондэ как специалист по танку AMX 10RC уговорил капитана и полковника зачислить его во Второй эскадрон, так что в Четвертом остались я, Цибульский и Лафит. С поляком мы оба были счастливы, потому что мы этого действительно хотели, но Лафит был совершенно потрясен. Две недели над ним издевались, как во время обучения, и он с надеждой ждал дня, когда сможет покинуть этот ад. Полковник, однако, вернул Лафита в ряды Львов, и молодой француз был явно недоволен этим решением. Две недели спустя, когда мы уже имели право выходить из части по воскресеньям, Лафит отправился в свой первый выходной и не вернулся. Естественный отбор не был завершен в Четвертом иностранном полку концом обучения, он продолжался на протяжении службы в полках, и только самые лучшие оставались в легионе.

После того как я стал частью Львов и Четвертого эскадрона Первого иностранного кавалерийского полка, я должен был быть представлен майору Боленсу. Его жизнь была посвящена 1REC. Этот полк существовал уже пятьдесят лет, а майор 35 лет служил в нем. Этот человек настаивал на поддержании строгой дисциплины и древних традиций. Боленс был легионером из старой гвардии и прошел обучение в Сиди-Бель-Аббесе. Он был участником кампаний во время деколонизации и присутствовал при дислокации кавалерии в Оранже. 1REC был его домом, его семьей, его жизнью. За время своего существования через кавалерию прошло много полковников, но майор Боленс оставался всегда, наблюдая за поведением и безупречной формой как легионеров, так и унтер-офицеров.

Я помню, что ночью, перед тем как нас представили майору, сопровождавший нас маржи гладил свой мундир вместе с нами и оглядывал нашу обувь, чтобы она сияла, как у него. Он пояснил, что майор Боленс не только любит начищенную обувь, но и хочет, чтобы она вся сияла одинаково. Мы должны были лучше начистить наши ботинки, чтобы они блестели, как у него. Кроме того, мы должны идеально выгладить рубашки, несмотря на то что были в пиджаках. Иногда майор заставлял молодых легионеров снимать пиджаки и проверял, как выглажены рубашки.

Были случаи, рассказал нам маржи, когда Боленс доставал линейку и проверял складки, которые, согласно уставу, должны быть на рубашке. Над карманами были три складки, а на рукавах – две параллельные, и иногда майор проверял, на одинаковом ли расстоянии они находятся. О таком чуде мы не слышали в Четвертом иностранном полку. Там мы гладили свою форму довольно хорошо, но подобных требований не было.

Здесь, в кавалерии, гладили костюмы как к показу мод, но для выступления перед майором Боленсом это было обязательно. Маржи получил свою форму из химчистки, но объяснил нам, что шляпы, даже почищенные в химчистке машинами и утюгами, не могут отвечать требованиям Боленса, так что мне пришлось самостоятельно еще погладить ее. Это была моя первая бессонная ночь, с тех пор как я прибыл в 1REC. В то утро, когда мы надели форму, маржи оглядел нас с головы до ног, поправил тот-другой узел на галстуке и, наконец, решил, что может повести нас к майору.

Мы выстроились перед Генеральным штабом, где был кабинет майора Боленса. Это здание был дворцом известного своими требованиями железной дисциплины майора. Он был единственным, кто командовал этой частью подразделения, и даже полковник избегал проходить мимо его кабинета.

Боленс теперь занимал должность начальника Генерального штаба Первого иностранного кавалерийского полка. Это означало, что он наблюдает за порядком и дисциплиной, а также следит за строгим соблюдением устава, созданного им самим. Какой-то старший бригадир вышел и сделал знак маржи, что мы можем заходить. Через минуту мы построились в кабинете майора и стояли смирно, выпрямившись, как струна. Маржи также стоял смирно, не двигаясь и даже не дыша. Боленс встал из-за стола и, не отдав нам команду «вольно», оглядел нашу форму, стоя перед каждым из нас, в том числе перед маржи. Для майора не было разницы между легионерами и унтер-офицерами, он сажал в карцер всех, кто нарушает его устав. Только теперь я понял, почему маржи так волновался.

В Кастеле мы никогда не видели ни одного сержанта, к которому относились как к обычному легионеру, но для майора Боленса чины не имели значения. Единственное, что было важным, это чистая и аккуратно поглаженная форма и начищенные сапоги. Когда майор стоял передо мной, я встретил его взгляд и понял, что это не притворство, чтобы запугать нас или произвести впечатление. Это был человек без семьи, без родины и развлечений, человек, целиком и полностью отдавшийся одной-единственной цели – “LEGIO Patria Nostra”. От безумия и решительности, которые исходили от него, по телу начинали бегать мурашки. Для одних он был развалиной от долгого служения, для других – легендой, но для меня с того момента, как я увидел его, он был просто майор Боленс, не было другого такого и нельзя было сравнивать его ни с кем и ни с чем. Этот человек отдал свою жизнь легиону, и мы должны были отдать ему дань уважения. Он начал свою карьеру в качестве легионера в условиях намного более суровых, чем в Сиди-Бель-Аббесе. Он воспитал много поколений легионеров и был одним из двух самых известных унтер-офицеров сегодня в легионе.

После того как он пять минут молчаливо оглядывал нашу форму, майор крикнул:

– Вольно! – его голос, казалось, шел из глубины пещеры. – В моем кабинете говорю только я! Вы здесь, чтобы слушать, и имеете право лишь отвечать на мои вопросы с “Oui, major” или “Non, major”. Напомню вам, что вы легионеры и должны забыть гражданскую жизнь и свои привычки! Дисциплина, которую я требую, и приказы ваших командиров – это ваша жизнь. Все очень просто, если вы выполняете приказы и до конца доводите каждую миссию или обязательство, отдавая то лучшее, что есть у вас. Если вы решили пренебречь как работой, так и внешним видом, то вам нет места среди нас, и я вас заставлю дезертировать. Понятно?

– Oui, major! – хором ответила наша рота.

– Вы также должны знать, что пост перед частью является символом нашей гордости, что мы служим здесь, так что в день, когда вы получите честь взять на себя эту ответственность, ваша форма должна быть в полном соответствии и обувь начищена до блеска. Напомню также, что каждый раз, когда я лично осматриваю форму караульных, я не даю никакой пощады никому. За малейшую ошибку весь наряд, в том числе и ваши командиры, идет в карцер!

Майор Боленс продолжил разъяснять правила поведения легионеров 1REC. У нас появилось ощущение, что эти правила он создал сам. За нашим поведением следили не только в части, но и в городе. В Оранже, кроме базы легиона, находились часть ВВС и школа жандармерии. Конечно, Боленс хотел доказать, что легионеры являются классом выше остальных военных и должны выходить в город в безупречной форме. Когда мы выходили в отпуск в гражданской одежде, нам разрешали лишь пойти на вокзал, без права гулять по городу. Нам даже запрещали зайти в кафе или ресторан самого вокзала. Таким образом, наш отпуск начинался только тогда, когда поезд трогался, оставляя Оранж позади.

В общем, и в части, и в городе военная полиция всегда следила за нами, и если мы не представляли легион наиболее достойным образом, нас ожидали суровые наказания и карцер.

После завершения процедуры представления майор посмотрел на нас снова и спросил каждого из нас, все ли ясно. Мы ответили единственными разрешенными словами: “Oui, major”. Наконец, в заключение того, что было объяснено нам, Боленс попрощался с нами со словами:

– Надеюсь, всем понятно, что с этого момента все в ваших руках. Вы сами решаете, быть примером для остальных или провести большую часть своей службы в карцере. Vous pouvez disposez!

Через минуту мы уже были во дворе и замаршировали к нашему Четвертому эскадрону. Когда мы пришли в дом Львов, маржи вздохнул с облегчением и сказал, что у нас будет еще одно, последнее распределение и рапорт перед капитаном Ляжуани, командиром Четвертого эскадрона. Мы быстро прошли по одному. Цибульский пошел в Первый взвод, Лафит – во Второй, а я был назначен в Третий взвод эскадрона с командиром старшиной Кормье.

Маржи, который сопровождал нас, был из Первого, так что он привел меня к кабинету старшины и сказал, что в дальнейшем моя судьба будет решаться в Третьем взводе. Я вошел в кабинет и представился по уставу:

– Légionnaire Lozev, 5 mois de service, 4ème Escadron, 3ème peloton, à vos ordres, mon adjudant.

– Repos! – посмотрел на меня сержант. – Вижу, что представляешь себя как во время обучения, но это Первый иностранный кавалерийский полк, и вместо упоминания номеров эскадронов и взводов мы выговариваем имена наших командиров, так что с сегодняшнего дня ты представляйся таким образом: Escadron Lajouanie, peloton Cormier. Понял?

– Oui, mon adjudant! – коротко ответил я.

– Хорошо, тогда снова начни с представления и встань смирно!

– Légionnaire Lozev, 5 mois de service, 4ème Escadron, 3ème peloton, à vos ordres, mon adjudant.

– Очень хорошо, вольно! – похвалил меня новый командир. – С этого момента ты являешься частью Третьего взвода, которым имею честь командовать я. Предупреждаю, на следующей неделе будет много работы по очистке военной техники взвода, так как приедет инспекция Генерального штаба Французской пехоты. Мы должны приложить все усилия и быть на высоком уровне. После этого нам предстоят тренировки перед миссией в Чад, куда ты можешь поехать с нами на свое боевое крещение. Ты распределен в комнату 202, так что можешь начать с перенесения своего багажа, но прежде всего ты должен представиться ответственному по комнате бригадиру Фокону. Tu peux disposer!

Я поднялся в комнату номер 202 на третьем этаже, где находились все комнаты моей роты. Я постучал в дверь, вошел и начал:

– Légionnaire Lozev, 5 mois de service, Escadron Lajouanie…

– Тише, тише, парень! – бригадир Фокон перебил меня. – Ты не в офисе Боленса. Это наша комната, и, по крайней мере, здесь мы можем расслабиться и чувствовать себя комфортно. После выполнения наших обязательств мы друзья. Так что спокойно принеси вещи, приведи в порядок свой шкафчик и после этого можешь воспользоваться своим первым уикендом. Сегодня суббота, и я уезжаю, поэтому увидимся в понедельник. Добро пожаловать в комнату номер 202!

– Да, спасибо, – тихо сказал я, понимая, как сильно я изменился за последние месяцы.

В первый раз с тех пор, как я переступил порог центра вербовки в Страсбурге, капрал говорил со мной как с другом. Правда, я был в кавалерии майора Боленса – самом грозном эскадроне, но главное было то, что мне повезло с людьми в комнате и после всех дней, заполненных работой, спортом и тяжелыми военными учениями, мне было где отдохнуть. В комнате нас было четверо: Фокон, ответственный, легионер первого класса Иллер, легионер Ульянов и я. Фокон был мулатом с острова Реюньон и приехал во Францию, чтобы познать Европу. Он вступил в легион добровольцем в поисках приключений. Кроме того, являясь самым быстрым бегуном в дивизии, он был самым «крутым» ответственным по комнате в нашем эскадроне.

Легионер 1-го класса Иллер вел самый беспорядочный и беспечный образ жизни, который я видел в жизни. Никто ничего не знал о его прошлом. Мы видели безответственного тусовщика, который тратил всю зарплату в течение трех дней, а потом с ним что-то случалось, и он проводил большую часть своей службы в карцере.

Ульянов был русским и был таким же новичком, как и я. Он попал в легион в 18 лет. Его отец, сержант Советской армии, сам посоветовал своему сыну поступить в легион.

Таким образом, после процедур, связанных с моим распределением, понедельник начался с чистки больших бронированных транспортных средств и противоракетной системы VAB HOT. Когда машины заблестели чистотой и были подвезены на станцию для осмотра, мы смазали шины ваксой, как берцы легионеров. Затем последовала очистка грузовиков и джипов и, наконец, конечно, оружия взвода. Две недели чистили и втирали с раннего утра до позднего вечера. Работа в легионе было священной, даже если ограничивалась очисткой. Накануне инспекции Генерального штаба все стрелковое оружие было разложено на белой скатерти в столовой, и старшина Кормье появился в белых перчатках для окончательной проверки. После нескольких замечаний и еще двух часов чистки все стало идеально, и миссия была закончена.

Конечно, самый молодой в эскадроне легионер – я – остался в зале караулить оружие. Я смотрел на все эти автоматы FAMAS, разобранные до последней детали, автоматические пистолеты командиров, пулеметы, противотанковые ракеты, приборы ночного видения и чувствовал себя, как в военном музее. Но даже там экспонаты так не блестели. Я думаю, что такое можно увидеть только во Львах 1REC.

На следующее утро после успешной презентации инспекторы Генерального штаба пехоты поздравили нашего капитана Ляжуани, который в свою очередь собрал командиров взводов и поблагодарил их за старание. Нам, легионерам, которые трудились, как рабы, конечно, не сказали «спасибо», потому что это было нашей обязанностью.

После чистки начались усиленные занятия спортом и подготовка к миссии в Чад. Мне как новобранцу было приказано научиться работать с рацией моделей PP11 и PP13. Я должен был знать наизусть основные коды и методы связи, так как связь во время миссии была самой важной вещью. Мы перестали использовать спортивную одежду во время утренних кроссов и начали бегать в берцах и обмундировании.

Нагрузки увеличивались с каждым днем, и тогда, когда я начал ломать голову, смогу ли я выдержать еще один полумарафон, меня вызвал старшина Кормье. Он сказал, что я направлен на курсы водителей грузовиков.

После тяжелых нагрузок в Четвертом эскадроне три недели с инструкторами в роте технического обслуживания показались мне отпуском. Когда я вернулся ко Львам, гордясь правами водителя грузовика, я испытал неприятность на первом же кроссе.

В тот день утром бежал весь полк во главе с капитаном Ляжуани и командирами взводов, которые показывали пример нам, молодым легионерам. Я не хотел отставать от группы, но при восхождении на холмы мои силы иссякали. Я пропустил три недели тяжелых тренировок и теперь чувствовал, что всего за несколько дней моя выносливость уменьшилась.

Подошло одно из последних препятствий, остававшихся до конца кросса, – холм, называемый «Спартак». Это был очень крутой холм, мы должны были подняться тем же темпом. Раньше я преодолевал этот холм, хотя каждый раз с большим трудом и концентрацией, но на этот раз я так устал, что мне «Спартак» казался вертикальной стеной, и я остановился перед ним, учащенно дыша. Я сбился с ритма и чувствовал, что, без сомнения, буду наказан, потому что не следовал за полком. Я уже видел, что старшина Кормье смотрит на меня разочарованно, сдвинув брови, но тут два старых легионера взяли меня с обеих сторон и понесли в гору.

– В нашем эскадроне может быть тяжело, но, по крайней мере, есть на кого положиться, парень, – подмигнул мне один из них. Его имя было Семеняк, он был русским и законченным алкоголиком, но со здоровым сердцем. После первых десяти минут бега похмелье исчезало, в конце концов кросс был отличным фитнесом. Моим другим спасителем был легионер первого класса Пешков, наш фельдшер, это был доктор, доцент с Украины.

Благодаря этим ребятам я поднялся на «Спартак», после чего осталось лишь спуститься. Я понял, что я не одинок и у меня есть настоящие друзья в лице некоторых старых легионеров. Они были моими учителями в первые недели моей службы среди Львов Четвертого эскадрона.

После этого инцидента я снова вошел в ритм обучения, и хотя каждый кросс был новым вызовом и каждое восхождение на «Спартак» действительно стоило мне больших усилий, я никогда не отставал от группы, и мне удавалось протиснуться в середину. После занятий спортом мы сосредоточились на стрельбе и определили двух человек в снайперы. Одним из них был мой товарищ Семеняк, который, несмотря на пьянство, был отличным спортсменом и точным стрелком.

Оставалось только окончательное распределение во взводе по боевым группам и конкретное распределение функций каждого легионера. Таким образом, отдельные группы поедут в Чад после нескольких дней последних приготовлений на природе. До подготовки капитан Ляжуани получил официальное поздравление за презентацию Четвертого эскадрона во время инспекции Генерального штаба пехоты и решил предоставить нам неделю отпуска. Это был неожиданный и приятный сюрприз.

До этого времени у меня не было возможности покинуть часть, потому что я был самым молодым легионером в составе эскадрона и принимал на себя все дежурства в выходные. Я ломал голову, не оставят ли нас с Ульяновым что-то делать, в то время как другие отдыхают. Оказалось, что во время отпуска в части должны оставаться только по одному дежурному унтер-офицеру, бригадиру и легионеру. Ульянов добровольно вызвался на место легионера, поскольку он не знал, куда пойти, и предпочел остаться в полку. В любом случае, не было никаких занятий во время выходных, и Ульянов помогал бы при некоторых работах, если бы его вызвали.

Я, однако, чувствовал, что я должен выйти на свободу, подышать воздухом подальше от части. Так что в субботу, когда все вошли в кабинет старшины, чтобы получить штамп капитана Ляжуани, разрешающий отпуск, я стоял последним в очереди. Когда наконец я оказался в кабинете Кормье, он посмотрел на меня с улыбкой, показал лист с моим именем и начал объяснять:

– Вот твой отпуск, посмотри, я тебя не забыл, но есть проблема. Вот в эти графы необходимо вписать адрес и номер телефона, где мы сможем найти тебя.

В этот момент я понятия не имел, куда идти, тем более что я не хотел засиживаться на одном месте. Во мне проснулся дух беспечного путешественника, и я хотел любой ценой попасть в этот отпуск.

– Если тебе некуда идти и ты не можешь дать мне адрес, тебе придется остаться в дивизионе, – продолжал Кормье.

Я определенно не хотел оставаться в дивизионе и поспешил ответить:

– У меня подруга в Тулузе. Я записал ее адрес, мне нужно только подняться в комнату.

– Хм, странно! – с удивлением посмотрел на меня бригадир. – Когда ты был в Кастеле, вышел на два часа в какую-ту церковь и успел обзавестись подругой? Я надеюсь, что, по крайней мере, она помнит твое имя. – Кормье ехидно улыбался, он был убежден, что это все ерунда. – Итак, если хочешь в отпуск, у тебя есть две минуты по часам принести мне адрес твоей подруги. У тебя осталась минута и 57 секунд, спеши!

Я бегом добрался до комнаты, и первое, что я увидел, был порножурнал на кровати Иллера. Я пролистал его страницы и увидел то, что мне было нужно – объявления с адресами нескольких извращенных телок, приглашавших к групповухе и другим перверсиям. Я не читал, что они предлагают, а просто искал адрес и телефон в Тулузе. В легионе по вопросу о прогулах говорили: “Pas vu, pas pris!” («Не увидели, не поймали»). Я искренне надеялся, что никому не придется вызывать меня в чрезвычайной ситуации во время отпуска, чтобы не проколоться. Я увидел адрес в Тулузе, не задумываясь, переписал его и побежал обратно в кабинет моего командира.

– Одна минута и 57 секунд! – улыбнулся Кормье. – Давай, посмотрим!

– Voilà, mon adjudant, – я передал ему только что переписанный адрес.

– Мне все равно, откуда ты его достал, – он снова улыбнулся и начал вписывать полный адрес из порножурнала. – Важно, что ты вошел в норму и разобрался с ситуацией. Ты заслужил отпуск, мальчик! Используй эти несколько дней и получай удовольствие от подруги или подружек, потому что впереди у тебя тяжелые времена!

Я думаю, что для каждого солдата наиболее запоминающимся моментом является первый отпуск. Для меня, по крайней мере, это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Выйти через ворота одетым в гражданскую одежду казалось мне странным после нескольких месяцев, проведенных в постоянном стрессе и физической нагрузке. Каждый из старых легионеров точно знал, куда он едет, кто к девушке, кто к друзьям-иммигрантам, а некоторые отправились на военные базы и в гостиницы, но до сих пор я не думал об отпуске и действительно понятия не имел, какой ветер куда меня занесет на этот раз. Даже без мотоцикла я хотел попутешествовать, и, к счастью, я нашел друга, который хотел того же самого. И он был новичком, более того, моим соотечественником, который служил во Втором танковом эскадроне.

Я начал напевать песню «Штурците»[16] – «Тебе нужен друг, мечтатель, как ты, ты выживешь, ты сохранишь в себе Дон-Кихота, Робинзона, Гулливера…» И мне повезло. Я и мой новый друг Тодоров вышли в свой первый отпуск, не зная, с чего начать, но полные энтузиазма.

Мы сели в поезд, направлявшийся в Марсель, и с каждым километром, увозившим меня от Оранжа, 1REC, майора Боленса и военной полиции, я чувствовал, как исчезало напряжение, накопившиеся в последние месяцы, и чувство свободы снова наполняло меня. Тодоров предложил мне поехать в Канны, где в то время проходил знаменитый кинофестиваль и показывали премьеру фильма «Пятый элемент» с Брюсом Уиллисом.

В первые месяцы заработная плата молодых легионеров была ничто по сравнению со стандартной во Франции. Я выслал деньги своим родственникам в Болгарии и имел 3000 франков в кармане, так что не мог взять мотоцикл напрокат и ездить. Но, как у военных, у нас была 75 %-ная скидка на поезд, так что во время отпусков в легионе поезда достойно заменяли мотоциклы.

У моего друга были яблоки и груши, взятые с кухни эскадрона, и в первый день мы сидели на фруктовой диете, экономя деньги. Мы обнаружили военную гостиницу в Тулоне, где ночлег стоил нам всего 20 франков, и я понял – не так уж плохо быть французским военным.

Мы приехали в Канны первым же поездом из Тулона в шесть утра. Улицы были пусты, и праздничная атмосфера пока не чувствовалась. Тодоров купил полупрофессиональный CANON и начал фотографировать пустынные бульвары и пляжи на фоне восходящего солнца. Мы пришли к Дворцу фестиваля и там впервые увидели людей. Это был день открытия фестиваля, и было полным-полно журналистов и гостей, которые выстроились в очередь перед входом во Дворец.

Тодоров с его аппаратом также встал в очередь, он решил войти и посмотреть фильм. Я не люблю очереди, но коня узнаешь в рати, а друга в беде, и я встал рядом с ним. Двери открылись в полвосьмого, и мы оба ворвались зал. Было, по крайней мере, человек 20, и люди разделились на группы помельче, ожидая перед окошечками. Мы думали, что здесь продают билеты, как на Кинопанораме в Софии, и мы знали, что нам едва ли хватит денег, но попытка не пытка. Я встал в одну очередь, а Тодоров в соседнюю, чтобы посмотреть, кто пройдет первым. Моя группа двигалась в два раза быстрее, и через несколько минут я оказался перед окошком.

Юная красавица спросила, как меня зовут. Я был немного удивлен, но решил, что билеты продаются поименно, и назвал свое имя. Она застучала по клавишам компьютера, а затем попросила меня дать ей документ, удостоверяющий личность. Еще более удивленно я протянул ей военный билет. На этот раз она немного призадумалась, но продолжила стучать по клавишам компьютера. Через некоторое время он повернулась ко мне и вежливо спросила:

– Месье, кто вас пригласил?

Я начал понимать, что мое место не здесь, ни перед этим окошком, ни во Дворце фестиваля, и пока я ломал голову, что ей ответить, подошел мой новый друг, расталкивая людей в очереди и держа двести франков в руке.

– Не хватает денег? – крикнул он по-болгарски.

С гордостью положив аппарат на прилавок, он снова спросил на нашем языке:

– Сколько стоят эти билеты?

Барышня из окошка смотрела на него, не понимая ни слова из того, что ей говорили, а затем обратилась ко мне:

– Господа, вы, очевидно, журналисты зарубежной прессы, ваши пропуска оформляются на втором этаже.

Я поблагодарил ее и получил обратно военный билет, а затем отвел Тодорова в сторону и объяснил ситуацию. Мы были не в своей тарелке, но наше смущение быстро прошло. Мы смогли войти во Дворец фестиваля, и это было круто. Мы поднялись на второй этаж, и там было много журналистов, которые стояли в очереди за пропусками. На открытии присутствовали только гости с приглашениями, билетов не было.

Помотавшись по залу, мы увидели, что большинство людей уже прикрепили только что полученные пропуска. Мы знали, что если выйдем из Дворца, то нам не войти обратно. К десяти все уже ходили с пропусками, и охранники начали смотреть на нас немного странно. Мы решили, что настало время уходить. Мы выпили по бесплатной бутылке минералки и вышли.

Снаружи атмосфера не имела ничего общего со спокойствием раннего утра, улицы были переполнены туристами. Перед одним из отелей истерически кричали молодые девушки: на балконе появился Майкл Джексон. Деми Мур проехала в блестящем лимузине. Старлетки танцевали вокруг пляжа в надежде, что их приметит какой-нибудь продюсер. Тодоров сфотографировал с близкого расстояния звезду «Пятого элемента» Миллу Йовович, даже не подозревая, кто она такая. Шоу было удивительным. Я увидел группу байкеров и остановился поговорить с ними. Это были люди среднего возраста, и у одного из них был «Харлей». Впервые я прикоснулся к своей мечте, и Тодоров увековечил меня сидящим на мотоцикле.

Это было воскресенье, последний день нашего отпуска. У нас было по двести франков в карманах, яблоки Тодорова кончились, но мы решил воспользоваться своей свободой до конца и отправились в Монте-Карло. Еще на вокзале в Монако проверили наши документы и странно посмотрели на нас, но поскольку это был день очередной гонки «Формулы-1» и люди приезжали из разных стран, мы прошли. Билеты были безумно дороги, поэтому мы пошли гулять по городу, большая часть которого была заставлена высокими заборами и барьерами, так что трассы не было видно.

Спокойно можно было дойти до Дворца и казино. Мы решили направиться в казино, но за минуту до того как мы добрались до него, началась гонка. Могучий рев моторов самых быстрых пилотов в мире заглушали крики толпы, и мы побежали к ближайшему забору. Мы были хорошо подготовлены после тренировки в Кастеле, в считанные секунды забрались наверх по сетке забора и увидели, как Михаэль Шумахер и другие, кто следовали за ним, пронеслись менее чем в десяти метрах от нас. Переживание стоило свеч. Я не мог пожаловаться на свой первый отпуск. У нас не было достаточно денег, но мы прикоснулись к вещам и видели места, которые нам даже не снились.

***

Отпуск закончился, и я вернулся с ранцем на последнее перед миссией в Чад обучение. Я был назначен в боевую группу старшего бригадира Ханта, который говорил наполовину по-английски и наполовину по-французски. Он служил в легионе 14 лет и забыл свой родной язык, в то время как из французского выучил только то, что было необходимо для его работы. Хант напоминал капрала Бууна в Кастеле, и я быстро привык к специфическому языку своего нового командира. Как и под командованием Бууна, при тактических упражнениях и имитации боевых действий я чувствовал себя как герой американского боевика с режиссурой Ханта и его криками: “Go, go! Fucking faster, soldier!” Хант, в отличие от Бууна, никогда не был доволен нами, и часто мы слышали его крики, повторяя в десятый раз некоторые тактические упражнения.

– When you see cartouche, – кричал он. – Будет бегать быстрее, как под настоящим огнем врага. Fucking merde!

Наконец, нас распределили по парам. Мой партнер был англичанин, и Джимми прекрасно понимал Ханта. Мы с ним обучались работе с базукой противотанковых ракет LRAC. Иногда я был заряжающим, а иногда наводчиком, и это были мои первые обязанности профессионального солдата. Помимо всего в ранце в этом последнем учении я нес две коробки холостых ракет, Джимми – базуку.

Мы тронулись сразу после стрельбы с нечищенными автоматами. Мы спрятались в соседнем лесу. Хант объяснил нам, что нельзя идти по дороге, а следует идти только по пересеченной местности. По дороге разъезжал на джипе P4 заместитель сержанта Кормье сержант Понсе, который был в роли врага. Если бы он заметил какую-то из групп на дороге, захваченные были бы «награждены» 20-километровым пробегом по дороге и, конечно, выбывали из игры.

После того как он нас хорошо спрятал глубоко в лесу, старший бригадир решил разделить группу на две части. Он оставил Фокона с большинством парней, которые принесли разобранный пулемет 12,7, и отправился со мной и Джимми в разведку. Наш бригадир хотел показать унтер-офицерам, что его опыт стоит больше, чем их погоны, и погнал нас по лесу. Мы с Джимми следовали за ним, еле-еле неся наши базуки и ракеты. Мы пришли к скалам, у подножия которых ютилась небольшая деревня. “Fucking, good village”, обрадовался Хант, глядя на карту. Очевидно, он хорошо сориентировался, но все же решил войти в деревню, до того как приказать Фокону возглавить группу. В отличие от зимнего похода, которым было завершено обучение в Кастеле, во время этого похода майское солнце жгло немилосердно с самого утра.

– You have soif, mec, – спросил он нас, хотели ли мы пить, зная, что за целый день мы не выпили ни глотка воды.

– Oui, brigadier-chef, on a un peu soif, – ответил Джимми.

– Fucking un peu, moi j’ai big soif, man! And now mission beer!

Не очень хорошо понимая, что он имел в виду под словами «миссия пиво», мы опять же бросились за ним по скалам. Было слишком круто, и наши ранцы качались, но мы сумели спуститься узкими тропинками между скалами. Мы дошли до первых домов деревни и начали двигаться осторожно, прислушиваясь к звуку двигателя P4. Все было тихо. Хант направился к единственному бару в деревне и, не задумываясь, ворвался внутрь, как бы штурмуя его. В то время как мы входили с нашей базукой, оружием и холостыми ракетами, он уже заказал нам три бутылки холодного пива.

– Господа, кажется, началась война? – вежливо спросила нас дама за стойкой. – Я видела много военных, заходивших сюда выпить пива, но таких вооруженных до зубов никогда.

– Just exercice, miss, – поспешно ответил Хант.

– Ах, вы англичане? – перепросила женщина.

– No, just Légionnaire, – лаконично ответил Хант.

– Легионеры на учениях! Это большая честь для моего бара. За первое пиво плачу я, – сказала женщина и оставила нас в покое.

Хант обратился к нам и поднял тост: “Good, fucking marche, mec! Santu!», а затем радировал Фокону. Командир отдал приказ тронуться, спрятаться за скалами и ждать нас. Бригадир решил поднять наш дух и угостил нас еще пивом, а затем мы отправились на разведку вокруг деревни. Хант уже выбрал дорогу, откуда можно пройти, и группа вернулась к скалам, где Фокон ждал нас, и мы в полном составе отправились дальше. Быстро и без каких-либо проблем мы прибыли на согласованное место встречи с двумя другими группами. Уже был почти час дня, но маневр начнется только ночью.

– Now, repos mec! – Хант вздохнул с облегчением, что настало время для отдыха. – In the Legion, plus vite c’est fini, plus vite c’est bon, mec! (В легионе чем быстрее, тем лучше), – заключил он.

Мы первыми пришли на место встречи, поэтому у нас было достаточно времени на обед, ужин и даже сон. Весеннее солнце продолжало печь и во второй половине дня, и мы чувствовали себя как на воскресном пикнике. Другие группы прибыли только к 16-ти часам, и у них было всего два часа на отдых. В 18.00 все три боевые группы собрались, и Кормье объяснил, что хочет заняться обучением очень серьезно, так как другого времени не будет, а нас ожидал Чад, где все будет по-настоящему. Он объяснил нашим командирам, где назначено место следующей встречи, и группы снова разделились.

Сержант Кормье, легионер первого класса Пешков и бригадир Минг из Камбоджи отправились отдельно. Они были в штабе, и в случае необходимости Пешков мог прийти на помощь каждой из групп. Минг нес на спине большую радиостанцию PP13, а Пешков кроме ранца нес медицинскую сумку со всем необходимым для оказания первой помощи. Мы плотно шли за почти бежавшим Хантом. Семеняк и Жан – два старых легионера, постоянно над ним шутили. Они кричали: «Старший бригадир, чтобы прибыть быстрее, вызовите два такси по вашему GSMy! Командир не увидит нас в такси». У Ханта, по-видимому, не было чувства юмора, и он сердито крикнул: «Вы что, маленькие писающие девочки или легионеры? Вы будете бежать?»

Мы пробежали один километр. После такой реакции бригадира ни Семеняк, ни Жан уже не пробовали шутить. Мы продолжали идти в тишине и в убийственном темпе англичанина. К 2.00 утра Хант решил, что нашел место встречи. Довольный собой, он взял радио и попытался связаться с Кормье:

– Девять Чарли к Браво, я на позиции Дельта.

– Браво к Девять Чарли. Странно, я вас не вижу, потому что я тоже на позиции Дельта, – был ответ сержанта.

Хант с удивлением, держа компас, посмотрел при свете фонарика на карту. Через минуту мы услышали залп проклятий на французском и английском языках и увидели, что наш командир необычайно зол. Когда его слова стали более внятными и он смог сформулировать фразу, мы поняли, что шли вблизи высоковольтных проводов и компас не всегда указывал на север, а отклонялся.

– Браво к Девять Чарли позиция! – услышали мы голос продолжавшего разыскивать нас Кормье.

– Девять Чарли Браво, fucking, я заблудился, но иду!

– Чарли Браво к Девять, вас понял.

Мы представляли себе, как смеется сержант Кормье, который всегда подтрунивал над старшим бригадиром, что тому пора поумнеть. Хант отлично справился утром и был впереди остальных на четыре часа, но провода высокого напряжения подвели его.

– Старший бригадир! – услышали мы крики Жана, выходящего из кустов, которые использовались как туалет. – В двадцати метрах от нас проходит большая междугородная дорога. Я слышал шум двигателя и видел огни автомобиля.

Хант еще раз посмотрел на карту и, видимо, понял, что мы слишком удалились от места встречи. Через минуту он принял решение.

– Nous allons faire the fucking war avec chef Ponse! Пойдем по дороге, осторожно, чтобы шеф не нашел нас. Это наш последний, fucking, шанс попасть туда вовремя.

Старший бригадир передал мне рацию PP11 и закричал:

– Ты выйдешь на дорогу и посмотришь, есть ли там кто-нибудь. Твой код Ромео на третьей частоте. Go!

Не нужно было ждать, чтобы Хант приказывал мне дважды, и я направился в указанном направлении. Менее чем за две минуты я пробрался через густой подлесок и заметил дорогу. Я начал осматривать окрестности, убедившись, что хорошо спрятался в кустах, если командир вздумает появиться на джипе.

– Девять Ромео к Чарли, дорога чиста на расстоянии одного километра, никаких следов врага.

– Девять Чарли к Ромео, вас понял. Продолжать идти на север по дороге, мы будем следовать!

Я шел по дороге, и каждые пять минут сообщал старшему бригадиру, что все чисто и можно продолжать путь. Было три часа утра, и автомобилей было не много, но когда я слышал шум двигателя, то быстро бросался в кусты, думая, что это может быть командир Понс. Так я прошел километр-полтора, и каждые пять минут связывался с Хантом по радио, чтобы сообщить, что путь свободен:

– Здесь Ромео к Девять Чарли, RAS.

– Девять Чарли к Ромео, продолжай! – был, как всегда, ответ старшего бригадира.

Я только что отправил очередное сообщение, когда заметил метрах в десяти от себя на обочине припаркованный джип командира Понса. Я застыл на месте, ломая голову, заметил или услышал он меня. Я остолбенел, но, к счастью, я не был освещен луной и скрылся за стволом большого дерева. Так я стоял минуты две и думал, что в любой момент командир выйдет из P4 и заставит меня вместе со всей группой идти 20 штрафных километров. Я знал – группа во главе с Хантом приближалась к нему, и я должен связаться с ними, но я не хотел, чтобы Понс услышал меня. “The silence it’s a heavy stone”[17] – звучала в моей голове песня группы Manowar, и это молчание действительно беспокоило меня. Я напряг слух и услышал легкий шум. Я прислушался более внимательно, затаив дыхание, и понял, что шум, идущий от джипа командира, был храпом Понса. Я схватил радио и решил рискнуть:

– Здесь Ромео к Девять Чарли. Autorité Papa прямо передо мной, но спит глубоким сном.

– Девять Чарли Ромео, reçu. Продолжай, fucking, осторожно еще километр, а затем ждать, fucking, группу.

Вся группа прокралась мимо спящего командира, который предполагал, что все уже прибыли на место встречи, и решил отдохнуть. Мы избегли наказания, но было 4.30 утра, а нам предстояло пройти еще километров десять до точки Дельта. Мы прошли большую часть марша с невероятной скоростью, а ребята с разобранным пулеметом несли свое оружие посменно. В тот момент я был доволен своими полыми противотанковыми ракетами, которые были намного легче, чем любая часть пулемета. Даже Хант перестал призывать нас торопиться и к половине шестого значительно сбавил темп. Через час мы уже не шли, а тащились, так как снова вошли в лес. Лишь около семи часов, когда начало появляться солнце, мы увидели вдали лагерь наших товарищей, которые сладко спали, и только караульный шагал вокруг них. Хант остановился на уютной лужайке примерно в 50 метрах от спящих и крикнул:

– Сейчас, чертовски Dormir! У нас не так много времени, так что лечь и спать!

Это был лучший приказ, который я слышал в легионе, а так как погода была хорошая, мы с Джимми быстро постелили спальные мешки на открытом воздухе и через пять минут уснули. Хант не отправил никого из нас караулить, а только вызвал постового караулить наш мини-бивак. Мы спали до 11 часов утра, когда проснулись от криков самого Кормье:

– Хант, разбуди свою банду, в полдень весь отряд отправляется!

– Oui, mon adjudant. We’ll fucking be ready!! – был ответ только что пробудившегося старшего бригадира.

Затем он повернулся к нам:

– Go, go, vite! Raser, laver! Fucking tout le monde débout!

Еще сонные мы начали выбираться из спальных мешков. Мы слегка отдохнули, но усталость от долгой ходьбы еще сказывалась на наших ногах. Мы прошли за ночь около 40 километров, но никто не пожаловался и никто не упрекнул Ханта за его ошибку, он был нашим командиром, и мы должны были следовать за ним.

В полдень нам дали еще полчаса на обед или, точнее, на завтрак, а затем весь отряд отправился выполнять последнюю часть маневров. Кормье решил вести нас по пересеченной местности, пока мы не подойдем к дороге, где скрывался наш босс Понс. Там группы вновь будут разделены, и каждая должна была решить для себя, где и когда пересечь дорогу, по которой патрулировал командир. Самым рискованным местом был единственный мост через Рону, где командир, очевидно, поджидал бы нас. Кормье шел умеренным темпом, и мы могли следовать за ним, несмотря на ночную усталость.

По лицам всей нашей группы, в том числе Ханта, было видно, что та пара часов, которую мы спали утром, не была достаточной. В отличие от нас 40-летний сержант Кормье был свеж и шел так быстро, как если бы он был в турпоходе. Он часто подтрунивал над нашим бригадиром, что тот должен поехать в Кастель и наконец записаться на сержантские курсы, чтобы его научили приближаться с компасом в руке к проводам высокого напряжения. Хант раздраженно ответил:

– Oui, fucking, mon adjudant! Сегодня мы посмотрим, кто это, fucking, чертовски лучше!

Сержант и наш бригадир были старыми боевыми товарищами, так что Кормье безропотно переносил угрозы и грубые ответы англичанина. Они были вместе на обучении в Кастеле 14 лет назад. Один из них решил начать карьеру унтер-офицера, а другой отказывался в течение многих лет пройти стажировку на сержанта, потому что хотел остаться с Белым кепи и карьера его не волновала. Для Ханта все эти курсы и тренинги были проблемой, потому что он должен был читать и писать, а не только воевать, а у него были большие проблемы с французским, и он не имел желания засорять себе голову. Он не хотел званий и знаков отличия. Зарплаты у него было достаточно, чтобы прожить до конца месяца, и он был рад, что он делит комнату со своими легионерами из Четвертого эскадрона. Сержанты и другие унтер-офицеры не имели права жить в части – они снимали квартиры.

Во второй половине дня мы остановились на еще один большой привал, после которого каждая группа должна была пойти своей дорогой к следующей точке сбора у входа в Оранж. Этот день я буду помнить всегда из-за постоянной жажды и боли в правой лодыжке. Я выпил воду еще вначале в надежде, что мы пройдем мимо горного ручейка, но, увы, мне не повезло. Из-за усталости я не был достаточно сосредоточен и при спуске с холма вывихнул правую ногу. Используя последний привал, я вызвал нашего фельдшера, доктора Пешкова. Он внимательно осмотрел мою ногу, удостоверился, что нет перелома, но сказал, что после маневров надо будет посоветоваться с военным врачом. Украинец помазал мне ногу кремом и начал делать перевязку. В этот момент нас увидел Хант и нервно крикнул мне:

– Eh you, toi fucking marcher avec nous. Меня не волнуют твои ноги, ноги болят у всех нас! Ты в моей группе и идешь со мной, ok!

– Oui, brigadier-chef, для этого я пришел и пойду вперед!

– Ok, man, это обучение, fucking war, мы должны дойти до fucking war Оранж все вместе. Plus vite c’est fini, plus vite c’est bon. – Хант закончил снова своей любимой фразой.

Действительно, на данный момент и я хотел бы сделать все быстрее. Жажда не переставала беспокоить меня, хотя я выпил две фляжки во время привала, но я надеялся, когда солнце закатится, моя жажда поубавится. Группы снова разделились, и мы пошли за нашим бригадиром к новым приключениям. Вчера вечером мы видели, что командир Понс отдохнул хорошо, и ожидали, что он ночью будет караулить по дорогам. После долгой вчерашней ходьбы мы не хотели попасть ему в руки и понести наказание в 20 километров. Когда мы подошли достаточно близко к дороге, Хант повторил свою тактику, но на этот раз он отправил в разведку Джимми.

Шли медленно, но верно, и таким образом достигли критической точки – моста через Рону. Джимми ждал там, скрывшись в кустах. Мой напарник сказал старшему бригадиру, что не заметил признаков врага, и Хант решил, что мы можем начать переход. Джимми передал рацию Жану и Семеняку, которые должны были проползти близко к дороге, а потом, если было чисто, перебежать по мосту. Там они, держась под перилами и даже ползком, должны были достичь другого берега и спрятаться в кустах.

Хант с другими напряженно ожидал сигнала наших товарищей. Десять минут спустя радио загудело, и послышалось:

– Девять Ромео к Чарли, мост чист. Никаких признаков противника.

– Девять к Чарли, вас понял.

Все встали, чтобы начать переход, но Хант остановил нас, сказав: «Вы не знаете, fucking chef, вероятно, он спрятался в кустах, поджидает нас где-то. Так что переходим по fucking парами. Волыньский и Иллер, вперед, и fucking осторожно! Когда вы достигнете другой fucking стороны of the river, ожидаю сигнала!»

Волыньский был польской версией Иллера. Они были непревзойденными гуляками. Но в то время как Иллер был лишь безответственный тип, иногда инфантильного поведения, Волыньский, кроме запоев, был известен как законченный негодяй и вор. Они были самыми долго служившими в нашем взводе. После того как оба старых легионера спрятались за перилами моста, мы услышали по радио голос Семеняка:

– Девять Ромео Чарли, враг приближается с востока, скорость 20 км в час.

– Fucking, reçu! – был ожидаемый ответ бригадира.

Мы надеялись, что шеф перейдет до того, как пара достигнет конца моста. Это был решающий момент всей операции. Семеняк снова:

– Девять Ромео к Чарли, противник оставил припаркованный на мосту джип, скрылся в тени двух деревьев.

– Fucking, fucking reçu! – Хант сердился, как будто жизнь всех нас была в опасности.

Я ломал голову, умел ли англичанин различать обучение и реальные действия, и вдруг понял, что если командир найдет нас, нам будет очень трудно пройти дополнительные 20 километров. Было невозможно предупредить Иллера и Волыньского, но мы знали, что босс их заметит, когда они покажутся из-под прикрытия перил. Понс вряд ли уснул, так как он спал минувшей ночью.

Для нашей группы «бой» был почти проигран, когда метрах в двадцати от нас выскочил из кустов со своей группой и побежал к мосту самый молодой командир – Резен. Хант попытался предупредить его, но потом вспомнил, что он не на войне, и остановился. Старший бригадир сказал нам, что это наш единственный шанс выбраться из лап Понса и спасением в этом случае была группа Резена. Молодой сержант раньше был регбистом в сборной Франции и, как и в спорте, бежал метрах в пяти впереди остальных. Они почти дошли до конца моста, когда вдруг появился джип Понса, вставший на пути атаки регбиста, осветив всю бежавшую группу. В конце моста приклеенными к последнему метру перил лежали наши ребята, которые, услышав зажигание фар P4, бросились на землю. Понс пронесся мимо них, не заметив, так как торопился остановить джип перед молодым командиром.

– Marechal de logi Raisin, vous êtes un homme mort! – крикнул командир Понс, объявляя о провале группы.

– Oui, chef, – был грустный ответ удивленного бывшего регбиста, который стоял пораженный и ослепленный фарами машины.

– Это хорошо, когда есть сила в ногах, – продолжал шеф, – но еще важнее иметь мозги. Ты убил не только себя, но и всю группу! Теперь вы выстроитесь в конце моста и будете ждать, когда я поймаю других, чтобы все вместе прошли 20 километров по шоссе, прежде чем мы пойдем в Оранж.

После этих слов Понс перешел через мост и направился в сторону наших позиций. Мы думали, что он идет прямо на нас, но он повернул налево и дал полный газ. Когда задние фонари джипа исчезли в темноте, наш бригадир встал и крикнул: «Беги, как fucking, стреляют в вас! fucking быстрее, прежде чем вернется fucking chef!» Теперь Хант пробежал пять метров впереди нас, так же как бежала группа маржи Резена, но с той разницей, что мы были уверены, что путь впереди чист и Понс находится где-то позади нас. Мы пробежали в спринте перед нашими удрученными товарищами, которые стояли в очереди в конце моста, и закричали вслед за Хантом: «On a fucking gagné! Мы победили! Мы чемпионы! Ура». Волыньский и Иллер присоединились к нам на последних метрах, вылезая из тени перил. Хант поздравил их: “Bien joué, fucking soldiers!” Тогда мы открыли Семеняка с радиостанцией.

Командир Понс и самое трудное были позади, мы заслужили право пойти прямо домой в Оранж. Хотя мы все устали, настроение у нас было хорошее, и мы чувствовали себя победителями в этой гонке. Вдруг по радио раздался голос сержанта Кормье:

– Девять к Чарли, Браво позиция?

– Девять к Чарли Браво. Мы, fucking, на восточном берегу fucking реки Роны. We are fucking champions, mon adjudant!

– Браво к Девять Чарли, ну, встреча на входе в Оранж. Две другие группы будут идти 20 километров.

– Девять Чарли. Вас понял.

«Мы чемпионы, ребята!» – прокричал еще раз Хант и весело повел нас в Оранж. На этот раз старший бригадир шел медленно, как на прогулке, зная, что мы устали, и у нас было много времени, в то время как другие будут идти еще 20 километров по шоссе.

Когда эйфория от нашего успеха прошла, я снова почувствовал сильную боль в правой лодыжке. Я начал прихрамывать, и Хант посмотрел на меня исподлобья: “You don’t stop now, fucking soldier! Plus vite c’est fini, plus vite c’est bon!”

Я не сдался в последние несколько километров. Волыньский и Иллер помогли мне нести холостые ракеты, Джимми дал мне воды, так как я давно выпил свою, а жажда мучила снова. Эти последние несколько километров были одними из худших моментов в моей жизни, и самой болезненной была сильная боль в лодыжке, которая постепенно вытесняла жажду. Из-за боли я постоянно потел, и жажда мучила меня так сильно, что я почти не думал о лодыжке, и когда мы остановились у въезда в город, чтобы подождать две другие группы, я выпил воду всех своих товарищей.

«You don’t stop, man! Мы всего в двух километрах, а затем конец». Я знал, что в легионе понятие «конец» не существует, потому что мы служили 24 часа в сутки и всегда были на посту на всякий пожарный, но, по крайней мере, я надеялся пойти на следующий день к военному врачу. Я подумал, что в гражданской жизни я никогда не прошел бы с вывихнутой лодыжкой такое расстояние, но раньше я думал, что моральные ценности и интересы человека ограничивались только деньгами и материальными благами. Здесь, в обществе чудаков и сумасшедших авантюристов, было другое, и, таким образом, за то, что я не сдался из-за вывиха, я заслужил уважение своих товарищей и доверие командира Ханта. Я последовал примеру Фудзисавы в стремлении к Белому кепи и, в самом деле, чувствовал, что Львы приняли меня в свои ряды.

До тех пор я был новичком, но после последнего перехода, особенно после успешного выступления всей нашей группы, я действительно стал частью большой семьи легиона. Мои принципы и идеалы выковывались опять же в соответствии с правилами игры в этом новом обществе, которое все больше начинало мне нравиться.

На следующий день я был в кабинете Кормье с просьбой, чтобы мне разрешили пройти медицинский осмотр.

– Вольно, вольно, что такое? – спросил сержант, не поднимая глаз от журнала Képi Blanc, который лежал открытым у него на столе.

– У меня есть небольшая проблема с лодыжкой правой ноги, mon adjudant. – Я начал объяснять ему, спрашивая разрешения пойти к врачу.

– Говоришь, у тебя небольшая проблема? С небольшими проблемами Львы не пристают к коменданту лазарета (врач был в чине майора).

– На самом деле, я вывихнул лодыжку, и при ходьбе она очень сильно болит, mon adjudant.

– Боль? Смотри, парень, мне 40 лет, и не знаю, что такое боль, и никогда не ходил беспокоить врача, так скажи мне, что в чем конкретная проблема!

Я не знаю, было ли то, что он говорил, правдой, но я чувствовал, что его единственная цель была смутить меня и убедить не идти к врачу дивизии.

– Моя проблема в том, что группа будет отставать во время кроссов, потому что я думаю, что не смогу пробежать больше чем километр с вывихнутой лодыжкой.

– Ну, эту проблему я могу решить, не беспокоя врача. Мы отправим тебя на неделю на кухню. Тогда ты не будешь бегать, и лодыжка отдохнет. И это все?

– Oui, mon adjudant! – я не собирался просить его об осмотре и готов бы работать на кухне, надеясь, что через неделю боль пройдет.

– Tu peux disposer! – Итак, моя просьба была отклонена, и приходилось полагаться исключительно на доктора Пешкова.

Оставался месяц до миссии в Чаде, на протяжении которого украинский врач хорошо позаботился о моей ноге, а Кормье не отправлял меня на утренние кроссы и посылал выполнять какую-ту работу. Так что моя проблема не достигла врача части, и в день отъезда в Чад я был снова в отличной спортивной форме.

Кавалерия Иностранного легиона: из Марокко в Сирию

В алжирском городе Сайда из рот в составе Второго иностранного пехотного полка формировался Четвертый эскадрон. Двадцать пятая рота приняла в свои ряды французских и иностранных всадников, в том числе и множество вступивших в легион после революции 1917 года в России казаков-белогвардейцев. Несколько позже эскадрон отправился в Тунис и остановился в лагере Калашира. Официально Первый иностранный кавалерийский полк (1REC) был создан в Сусе, Тунис, в 1921 году, после чего он отправлялся в миссии в Марокко и Сирию. Первые лошади на службе легиона были взяты из других частей колониальной армии, у спаги и африканских охотников. В кавалерии не принимали кобыл, а в основном крупных и здоровых жеребцов, хотя и без родословной, но отобранных специальной комиссией. Все они были берберийской породы. Быстро формировались и первые пары наездник – лошадь. Связь между ними была настолько сильна, что никто не хотел расставаться со своей лошадью. Многие легионеры перед утренней проверкой заходили в конюшню и давали кусочки сахара своим товарищам. Русские имеют привычку вечером на ночь поделиться куском хлеба с животными. Когда лошади достигали возраста «уйти в отставку», их продавали на организованном в Сусе ежегодном аукционе, но после торга всадники продолжали разыскивать своих напарников и интересовались, как новые владельцы заботятся о животных. Были случаи, когда лошади оставались в полку, после того как их оправляли в отставку. Такова судьба Каида и Басура, которых после действительной военной службы оставили помогать охране конюшни, и им каким-то образом удавалось успокоить молодых новобранцев-жеребцов.

В 1925 году настал момент, когда Первый иностранный кавалерийский полк доказал свою ценность во время восстания в Марокко и миссии в Сирии. Он, без своего Четвертого эскадрона, внес свой вклад в поддержание мира и новые операции конкисты Марокко. Капитан Буржуа был во главе всадников Третьего эскадрона и принимал участие вместе с ними во всех миссиях севернее и северо-восточнее Тазы.

В то время как кавалеристы увенчали себя славой в Марокко, их товарищи из Четвертого эскадрона не уступали им и доказали свое умение воевать на Ближнем Востоке. Франция получила Сирию в 1920 году после раздела бывших провинций Османской империи, но вскоре местное население, в основном друзы, начало выражать свое недовольство режимом новых колонизаторов. В 1925 году в регионе вспыхнула революция.

Французские руководители поняли, что политика миротворчества не принесла плодов, и пришлось вызвать армию. В августе Четвертый эскадрон прибыл в Дамаск, чтобы охранять позиции в деревне Месифр. В середине сентября три тысячи друзов спустились с горы Джебель-эль-Араб, которая служила базой для повстанцев, и двинулись к Дамаску. 17 сентября в четыре часа утра повстанцы напали на позицию, занятую легионерами, но, к своему большому удивлению, столкнулись с отчаянным сопротивлением. Почти семь часов продолжались безуспешные попытки мятежников пробить оборону группы храбрецов. В полдень жертвы уже были многочисленны и усталость велика. Нападения почти прекратились, и когда к 16 часам подошло подкрепление, друзы были вынуждены отступить.

В этом первом сражении с легионом повстанцы потеряли более 500 солдат, и столько же солдат получили ранения. Жертвы эскадрона насчитывали 14 убитых легионеров и офицера, но в битве пали все лошади, которые телами прикрывали всадников. После битвы Четвертый эскадрон подвергся реорганизации и уже насчитывал 100 легионеров, получивших полудиких арабских лошадей из Восемнадцатого эскадрона снабжения в Алеппо.

Легионеры были отправлены в крепость Рашая с миссией защищать этот важный стратегический пункт, через который проходит дорога в Бейрут. 18 ноября два разведывательных взвода были окружены несколькими отрядами друзов. Началась новая кровавая битва, в которой лошади эскадрона снова дали самое большое количество жертв. Повстанцы оказывали постоянное давление на легион, они получали подкрепление за подкреплением, и 20 ноября казалось, что эскадрон начнет отступать. Но легион занял более выгодные позиции и был в состоянии выдерживать ожесточенные атаки противника. Вечером 23 ноября друзы покинули поле боя, собрав сотни раненых. Эскадрон вновь потерял всех своих лошадей, но выполнил свою миссию до конца.

3 декабря в Бейруте эскадрон был награжден медалью «Военный крест» и Знаком почета за иностранные миссии. Таким образом, этот молодой полк унаследовал традиции древней Королевской иностранной кавалерии, созданной во времена Людовика XIV, доказал свою доблесть и украсил флаг отличиями в первые годы своего существования. Неслучайно на эмблеме Первого иностранного кавалерийского полка написан 1635 год. Эта дата напоминает о первых иностранных отрядах, созданных кардиналом Ришелье. «Иностранные кавалеристы из Сен-Симона» (1635), «Полк из Ройа» (1637) и «Королевский иностранный полк кавалерии» (1659) являются наиболее известными из этих воинских частей, состоящих исключительно из служивших французским королям Людовику XII и Людовику XIV иностранцев. В своей книге «Первый иностранный кавалерийский полк с момента его создания до 1939 года» Жан-Шарль Жофре развивает тезис, что 1REC вначале не имел ничего общего с другими боевыми единицами Иностранного легиона. Он настаивает, что его единственная связь с легионом была через центр вербовки, куда чаще всего прибывали казаки и бывшие кавалеристы русского царя Николая II. Офицеры, которые командовали иностранными всадниками, до того служили в метрополии (европейская территория Франции). Они были из так называемых Les Dragons, созданных Наполеоном, и служили в его императорской гвардии, и из военного училища «Сомюр». Кроме элитного состава, который отличал этот кавалерийский полк, его так называемой оторванности от остальной части легиона, по словам Жофре, способствовала еще более изоляция в Тунисе.

Лично я не разделяю эту точку зрения, так как у каждого эскадрона, каждой роты и каждого полка есть свои особенности, которые отличают их друг от друга. То, что всегда связывает и будет связывать легионеров, независимо от того, находятся ли они в Alma mater Иностранного легиона или в миссии на краю света, далеко от своих друзей, это их высокий дух, девиз “Honneur et Fidélité” («Честь и верность») и их преданность своей единственной родине «Legio Patria Nostra». Они всегда будут выполнять свою миссию до конца, будь то пехотинцы, кавалеристы, рота обслуживания или спецназ, они легионеры и служат там, куда их направил легион.

Это касается и бывшего генерала армии царя Николая II Бориса Ростиславовича Хрещатицкого, который начал свою карьеру в легионе в качестве рядового. Этот великий русский полководец родился 11 июля 1885 года в Таганроге. После окончания военного училища он был включен в полк казаков Его Величества Императора. В 1914 году принял командование 53-м казачьим полком на Дону. Уже тогда Бориса Ростиславовича считали блестящим полководцем, он получил множество наград, в том числе орден Святого Георгия 4-й степени.

Революция застала его на вершине карьеры. В 35 лет он уже был генералом и командовал дивизией. После трагических инцидентов судьба занесла его в Париж. Бывший генерал, которому не нашлось места на родине, решил начать новую жизнь в Иностранном легионе.

В 40 лет легионер Хрещатицкий был назначен в Первый иностранный кавалерийский полк под номером 3011. Два месяца спустя он стал одним из героев в Месифре. Он был ранен пулей в локоть, но отказался отступить и остался на передовой. В декабре 1925 года Борис Ростиславович был повышен в звании и стал бригадиром, а через месяц – унтер-офицером кавалерии. После двух лет службы бывший русский генерал снова надел офицерские погоны в качестве младшего лейтенанта с иностранным званием. В феврале 1929 года он был прикомандирован к специальным службам в Северной Африке и Ливане и принял командование Двадцать третьим эскадроном в От-Джезире, состоящим исключительно из чеченцев. Во главе этой боевой части лейтенант Хрещатицкий и вел бои против кочевых племен бедуинов под Алеппо.

В ноябре 1933 года его карьера была прервана, и он вернулся во Францию, где недолго пробыл в Марселе. 8 апреля 1935 года Борис Ростиславович получил французское гражданство и предложение остаться на службе в Первом иностранном кавалерийском полку до достижения предельного возраста, который позволял его ранг. Таким образом, он служил до дня своего 55-летия, и 11 июля 1940 года вышел в отставку и поселился в Швейцарии.

Борис Ростиславович Хрещатицкий получил столько отличий и медалей, служа России и Франции, что его будут помнить как самого отмеченного наградами командира. Сегодня в Оранже, в части Первого иностранного кавалерийского полка, сохраняется пушка, привезенная самим лейтенантом Хрещатицким из Сирии, где он вел в бой 23-й эскадрон под От-Джезире.

***

В период между двумя мировыми войнами началось создание новых традиций и модернизации военной техники. Постепенно лошади были заменены моторизованными транспортными средствами, и кавалерия обновилась. Таким образом, в 1929 году новосозданный Пятый эскадрон в с первых месяцев своего существования был полностью моторизован.

В 1937 году эскадрон, находившийся в Сиди-эль-Хани, в Тунисе, который был кавалерийским училищем, был распущен и был сформирован новый учебный эскадрон в Сиди-Бель-Аббесе. Таким образом, говоря словами Жофре, кавалерия приблизилась к Alma mater Иностранного легиона. В этом новом эскадроне готовились всадники, которые отправились в Тонкин и сформировали кавалерийский взвод Пятого стрелкового полка Иностранного легиона. В июле 1939 года, в канун Второй мировой войны и в конце так называемой первой эпохи существования легиона, эскадрон в Тунисе был полностью моторизирован, а в Марокко был сформирован Второй иностранный кавалерийский полк.

Самый большой полк Иностранного легиона

Большой словак Эрвин, с которым я подружился в первый же день в центре вербовки в Страсбурге, отправился в Ним еще с двенадцатью парнями из нашей учебной роты S4. Часть, названная в честь полковника де Шабриера, была наследником древнего Второго иностранного полка с составом около 1200 легионеров. Это был крупнейший полк французской армии. Я провел несколько уикендов в Ниме, где служило немало моих соотечественников, и узнал о приключениях моего спутника из Страсбурга, который попал в Третью боевую роту и служил еще с четырьмя болгарами. Эрвину, как сильнейшему в своей группе, был доверен тяжелый пулемет 12,7, так что во время учений в дополнение к своему FAMASy он должен был нести разобранный на три части пулемет, иногда с помощью одного или двух новобранцев. Это огромное орудие использовалось еще во времена Второй мировой войны и по сей день поддерживалось в отличном состоянии в руках легионеров.

Во Втором иностранном пехотном полку, в отличие от кавалерии, не было навязчивой идеи идеально чистой и совершенно выглаженной формы. Ним был большой город по сравнению с Оранжем, и легионеры выходили спокойно, без страха контроля на каждом шагу со стороны майора Боленса и военной полиции. Даже в самой части не было такой травли и муштровки, как в Первом иностранном кавалерийском полку, но физические упражнения и подготовка на полосе препятствий были довольно тяжелыми. Из всей кавалерии только Четвертый кавалерийский эскадрон мог сравниться с маршами и кроссами боевых групп Второго иностранного пехотного полка. Танковые эскадроны, безусловно, были сосредоточены больше на стрельбах, на техническом обслуживании военной техники и, конечно, на навыках в управлении военными машинами, а в пехоте самой важной частью была физическая подготовка солдат.

Легионеры в Ниме постоянно выходили на учения в горы, а иногда проходили более чем 100 километров в течение двух или трех дней. Боевые группы полка не приостанавливали активную деятельность в течение последних нескольких лет. Рота Эрвина принимала участие во многих миссиях ООН и НАТО в Центральной Африке и бывшей Югославии. Все старые легионеры прошли через крещение огнем, и большой словак, каким бы ни был сильным, чувствовал себя чужим среди этих профессиональных солдат.

Жак Огарь руководил одним из трех подразделений, принимавших активное участие в миссии «Бирюза». Полковник был опытным офицером Иностранного легиона и участвовал в большинстве операций в Африке с начала 80-х годов. До того как зеленые береты вступили на территорию Руанды, были убиты два солдата из миссии Организации Объединенных Наций по поддержке мира в Руанде (MINUAR), три военных наблюдателя и сотрудник гражданской полиции. Большинство жертв были из рядов бельгийского контингента, и Бельгия настаивала на выводе своих войск. У канадского генерала Ромео Даллера, который командовал MINUAR, были связаны руки, так как он не был уполномочен начать изъятие оружия у противоборствующих сил. Организация Объединенных Наций опаздывала со своими решениями и не квалифицировала столкновения в Руанде как геноцид. Ее «Голубые каски» не смогли справиться с ситуацией, и до формирования новой миссии – MINUAR 2 в Руанду отправились несколько боевых рот разных полков легиона под руководством офицеров, в то время как полковник Огарь встал между двумя враждующими племенами – тутси и хуту. Военная миссия превратилась в гуманитарную, и основной целью стало сохранение жизни гражданских лиц, которые подвергались массовым убийствам.

***

Болгарин Георгий поделился с Эрвином своими приключениями в Руанде:

– Мы долго готовились к битве. Мы прибыли, чтобы вмешаться, но нам приказывали сохранять нейтралитет и помогать гражданскому населению. Сначала мы были разочарованы тем, что стояли без работы, но вскоре поняли, что мы единственная надежда для тысячи людей, которые должны быть спасены. В лагере беженцев Нирушиши, в южной части страны, было много людей из племени тутси, беспричинно подвергавшегося гонениям со стороны временного правительства. Многие были зарезаны до нашего прибытия в Руанду. Нам было разрешено стрелять лишь в ответ на огонь. То есть первая пуля всегда была в нас, но, как оказалось, в этой стране мачете был более опасным оружием. Мы находились в центре племенной войны и защищали гражданское население, которое бежало в Заир или Бурунди.

Я помню приехавшего на розыски своих родных из Франции человека. Он эмигрировал много лет назад, но был из племени тутси и узнал о страшных событиях по телевидению. Наша рота во главе с капитаном Анселем дислоцировалась в юго-западной части страны, когда этот человек пришел попросить помочь ему добраться до лагеря Нирушиши. Я сопровождал его туда, и ему действительно удалось найти своих родственников. Трудно было поверить, что он приехал сюда, в ад, где убивали его соплеменников, чтобы спасти членов своей семьи. Я не знаю, что с ним случилось, но он заслужил наше уважение. Видно, что у него были деньги, предназначенные для взяток постовым, чтобы добраться до границы с Бурунди. Он был ангелом-спасителем в глазах своей семьи.

Кроме того ужаса, который мы видели, бывали, хотя и очень редко, моменты отдыха и развлечений. Среди девушек племени тутси встречаются настоящие красавицы, так что мы находились в прекрасном обществе.

Эрвин слушал и смотрел на нового друга, как на человека, который сделал свои мечты былью. Словак всегда хотел использовать свою огромную силу, чтобы броситься в настоящую битву, и мечтал о подобных приключениях. Болгарину было всего 23, а за его спиной было уже пять лет службы в легионе. Он принимал участие в боевых операциях в самых горячих точках планеты. Молодой человек стал профессиональным солдатом, уважаемым своими коллегами.

– Расскажи что-нибудь о Югославии, – попросил Эрвин.

Воспоминания Георгия о Сараеве были не из приятных, так как он едва не потерял своего лучшего друга.

– Я был в Югославии дважды, первый раз в составе «Голубых касок» Организации Объединенных Наций и другой – как член миссии НАТО. Что я могу сказать? Стояла зима, и было очень холодно. В нас стреляли со всех сторон, в основном снайперы. Снова миротворческая миссия. Стоишь на посту, а в тебя стреляют, ты не знаешь откуда, притом снайперы, одним словом, дрянь!

Георгий вспомнил о друге и соотечественнике по имени Пламен, который чуть не погиб при исполнении служебных обязанностей в Сараеве. Они служили вместе еще со времен обучения в Кастеле. Это была их первая миссия. После обучения они попали в одну роту, но в Сараеве были и парой в одной боевой группе.

Перед его глазами вновь возник Моймило, холм, который возвышался у аэропорта Сараева. Этот холм был стратегическим пунктом для обеспечения безопасности аэропорта. Пламен дежурил на холме, а Георгий скрывался поблизости с тяжелым пулеметом 12.7. Все казалось спокойным, не в первый раз оба болгарина стояли на этом посту и наблюдали за аэропортом. Они были готовы сражаться, но уже второй месяц стояли в наряде зимой на морозе.

Им оставалось десять минут до конца смены, когда Пламен решил размять ноги и осмотреть прилегающий к будке район. Он явно решил посетить своего товарища-пулеметчика, как вдруг раздался выстрел. Георгий услышал, как Пламен спокойно сказал: «Меня подстрелили», и увидел, как его друг упал на землю. В него попала пуля снайпера, и Георгий понимал: если выйдет из укрытия – он тоже погибнет. Георгий повернул тяжелый пулемет на треноге в ту сторону, откуда, возможно, стреляли, и ответил снайперу мощной пулеметной очередью. Он прислушался и повторил залп, а потом решил помочь другу.

Он никогда в жизни не бежал так быстро. В считанные секунды он добрался до окровавленного тела своего земляка и так же быстро перетащил его в будку. Пламен был без сознания, а его бедра были покрыты кровью. Пуля пробила ноги на несколько сантиметров выше паха.

Георгий уже подал сигнал тревоги, и вскоре два вертолета закружили над холмом. Один произвел несколько выстрелов ракетами по предполагаемому убежищу врага, в то время как другой пытался приземлиться около будки. Георгий решил, что его друг может выжить. Все произошло так быстро, что, прежде чем Георгий успел объяснить, что именно произошло, Пламен уже летел в Париж.

– Какой будет следующая миссия? Я не могу дождаться, чтобы вступить в настоящий бой, – прервал Эрвин его воспоминания.

– Парень, я думаю, вы через пару месяцев поедете в Чад, но в этот раз я не хочу участвовать, я навоевался, – Георгий был непреклонен.

– Но ты упомянул, что повторно подписал контракт, ты собираешься дезертировать после долгой службы?

– Нет, не собираюсь и не оставлю легион раньше срока. Я планирую остаться до выхода на пенсию, но буду работать на кухне поваром. В то время как ты был в Кастеле, я был там же, но на стажировке на кухне, поэтому позабочусь, чтобы вас хорошо кормили, – рассмеялся Георгий.

– Так ты покинешь роту, но когда?

– Это будет не скоро. Придется провести с вами еще пару учений, чтобы я мог передать тебе свой боевой опыт. Все же в меня стреляли, а в вас нет, и желаю тебе никогда не становиться мишенью.

– Но я пришел в легион воевать.

– Да, я знаю, что большинство из нас после обучения хотят любой ценой воевать, но после того как они понюхают порох, некоторые изменят свое мнение. Перед поездкой в Чад я попытаюсь подготовить тебя стрелять из пулемета так, чтобы ты стал лучшим из лучших.

Через неделю рота Георгия и Эрвина пошла в 60-километровый марш-бросок, который закончился стрельбой на специально подготовленном для этой цели полигоне. Эрвин был единственным новичком в группе, но его напарник был опытным наводчиком и помогал словаку во время учений.

Обычно несли два ствола пулемета, но сержант подмигнул Георгию и сказал ему, что он будет применять тактику «пипетка». Эрвин не понял, о чем идет речь, но он уже видел, что другие понимают друг друга почти с первого взгляда.

Старые солдаты, капралы и сержант участвовали в недавних миссиях в Сараеве, Руанде и Центральной Африке, поэтому атмосфера в группе была дружеской. Для большинства из них это было одно из последних учений в рядах боевых рот.

Сержант уходил в отставку после бурных 16 лет службы. У ефрейторов истекали контракты, и они возвращались к гражданской жизни. Георгий перешел бы на кухню, а два других старых легионера уезжали в Кастель, где обучались на механиков до миссии в Чад. Эта боевая группа коренным образом изменит свой состав всего за несколько месяцев, и старые легионеры должны были передать свой опыт новобранцам именно во время последних учений, на которых они были вместе. Почти в течение всего похода Эрвин нес самую тяжелую часть пулемета один. Георгий чередовался с остальной частью группы, и каждый из них нес ствол, в то время как огромный словак решил строить из себя Шварценеггера и упрямо нес основную часть пулемета.

Это было зимой, но на юге Франции погода была относительно мягкая, стояла приятная прохлада, осадков не было, идеально для прогулок. На второй день марша Эрвин начал чувствовать боль в коленях, но не хотел показывать слабость и продолжал нести ношу, не обращаясь за помощью. Георгий видел усилия своего напарника и понял, что настала пора сменить Эрвина. «Во время миссии не нужно показывать, что ты сильнее других, мы не на соревновании и действуем, как один, так что пришло время сменить тебя!» Сперва Эрвин думал отказаться, но вдруг понял, насколько болгарин прав. Не нужно перегружать себя, потому что если что-то случится с ним, то отстанет вся группа.

– Благодаря тебе и твоим усилиям мы вышли вперед. Тебя ждет блестящая карьера в легионе, парень, – похвалил его сержант.

Когда подошли к месту стрельбы, сержант сказал, что будет праздник. Легионеры сразу же организовали «Миссию пиво», и Эрвин вновь доказал свою физическую выносливость – он принес сто банок пива из соседней деревни. Словак не хотел пить, так как он первым должен был встать на посту около быстро разбитого лагеря, поэтому он не взял пиво и принял дежурство. На следующий день ему в первый раз предстояло стрелять из пулемета, и он хотел поразить все мишени.

Остальные собрались вокруг небольшого костра и начали делиться своим опытом и вспоминать годы, проведенные в легионе. Эрвину нечего было рассказывать, и когда его сменили на посту, он слушал с большим интересом. Из того, что он услышал в ту ночь, он узнал, что, несмотря на долгую службу, их сержант не продвинулся по военной лестнице. Он часто организовывал попойки, а иногда доходило до драк и инцидентов. Их командир достиг погон адъютанта, но из-за фривольного поведения его дважды разжаловали. По его словам, в легионе можно делать все, что тебе взбредет в голову, лишь бы не поймали. “Pas vu, Pas pris!” «Только иногда и самые крутые парни попадались, и со мной было так, когда я был на верху своей карьеры. Сейчас пиво – мой первый друг, и я планирую уйти в отставку со своим новым напарником “Kronenburg” (пиво, которое чаще всего подают в барах легиона). Haha-ha, Santé!» Сержант открыл новую банку и призвал всех выпить еще по одной. Эрвин выпил пару глотков, чтобы не обидеть начальника группы, а затем встал и пошел к своей палатке, готовый погрузиться в глубокий сон.

На следующее утро, несмотря на тосты, все были на ногах готовыми к последним километрам марш-броска к специальному полигону для стрельбы из крупнокалиберного оружия. Сержант уже участвовал в таких маневрах, и, когда они добрались до назначенного для своей группы места, дал указания Георгию растянуть треногу пулемета. Тот установил тяжелое орудие с помощью напарника, объясняя, что цель маневров – поставить пулемет так, чтобы пули попадали прямо в мишень.

– В реальной ситуации, в которой мы охраняем какой-то перевал, мы ставим мушку там, откуда ожидается появление противника. Поджидаем, когда вражеские машины приблизятся к этой точке, и открываем огонь. Если машин больше, чем одна, мы освобождаем горизонтальное движение, чтобы смогли повернуть пулемет и стрелять панорамным огнем, – говорил Георгий, и Эрвин внимательно слушал и впитывал как первоклашка.

В тот момент сержант получил по радио приказ начать пробные выстрелы. Мишенями служили старые военные грузовики. Руководитель группы достал бинокль, указал на мишени и подал сигнал Георгию к первому выстрелу. Пуля упала в двадцати метрах от цели. После небольшого подъема ствола винтом вертикальной фиксации второй выстрел попал прямо в цель. Так, один за другим, все старые грузовики были сбиты, и Георгий объяснил Эрвину, как запоминать, сколько витков надо сделать, чтобы перейти к следующей цели. Эрвин расстрелял первые патроны и увидел, что не так сложно стрелять из пулемета, все дело в его точной регулировке и фиксации.

Был дан радиосигнал открыть автоматический огонь, и началась пальба. Цели зашатались. Эрвин стрелял, а Георгий ему помогал переводить пулемет с одной цели на другую. Молодой лейтенант, командовавший ротой Эрвина, появился, чтобы посмотреть на стрельбы. Настал момент, когда ствол был заменен, потому что раскалился от автоматического огня. Лейтенант обратился к сержанту:

– Насколько я понимаю, вы пошли в поход только с одним стволом, сержант?

– Да, mon lieutenant, но не волнуйтесь, мы продолжим стрельбу сразу же, как ствол остынет.

– Вы думаете, я буду ждать целый день, пока охладится ствол! Я не хочу, чтобы вас разжаловали перед уходом в отставку.

– Не будете ждать, лейтенант!

– У вас есть какие-то специальные жидкости или антифриз для охлаждения ствола?

– Что-то вроде этого, mon lieutenant. Я узнал об этом здесь, в легионе, пятнадцать лет назад, и это будет последней вещью, которую я покажу легионерам, которые останутся в этой боевой группе. Иногда в миссии и оба ствола нагреваются, поэтому мы используем тактику «пипетка».

Сержант подмигнул Георгию, который уже успел снять горячий ствол пулемета и откатил его к ближайшей скале. Три легионера, которые пили с сержантом у костра, встали рядом, вытащили «пипетки» и начали мочиться на ствол. Молодой лейтенант онемел, не веря своим глазам. Когда первые три окончили, подошла новая смена, и процесс продолжился, а сержант повернул ствол, чтобы хорошо его промочить и таким образом охладить. Новобранцу выпала честь закончить миссию, высушить ствол и смонтировать пулемет.

– Когда вернемся в часть, сообщу о вашей тактике полковнику! – сердито сказал молодой лейтенант. – И я хочу посмотреть, сможете ли вы снова стрелять с помощью такого ствола.

– Если не верите, можете прикоснуться, мой лейтенант, и помочь с сушкой! – Сержант улыбнулся, он знал, что уходит в отставку и времени на разжалование нет. – Я думаю, что в «Сен-Сир» не забыли вам преподать этот способ охлаждения металлов.

Стрельба началась снова, и стреляли так же метко, как и раньше. Молодой лейтенант узнал что-то полезное, не зная, что сержант преподал свой последний урок молодому поколению легионеров.

Два месяца спустя боевая группа Эрвина радикально изменила свой состав. Новый сержант имел за спиной всего пять лет службы и прибыл из Кастельнодари, где он начал свою карьеру в качестве foot-foot-а. Для него Чад был первой настоящей миссией. Георгий был самым старшим в группе и легионером с самым долгим боевым опытом, но скоро он должен был идти на кухню, и Эрвин должен был отправиться в Чад с новым напарником. Рота снова была на марше, и последний раз Георгий и Эрвин были вместе. Словак жалел, что уезжает в свою первую миссию без опытного солдата, с которым они превосходно сработались при подготовке и стрельбе. Снова они шли бок о бок по окраине города Нима, неся тяжелый пулемет. На этот раз Эрвин не строил из себя супермена и передавал оружие другим новичкам в группе, так что каждый молодой легионер мог почувствовать сложность задания.

Быть пехотинцем означает иметь здоровые и сильные ноги и поясницу. Новый сержант, как каждый новичок, горячился и помчался через холмы, не учитывая факт, что его солдаты несут значительно больший груз. На второй день марша все были усталые как собаки. Георгий подбадривал молодых легионеров, говоря им, что в легионе самое трудное – учения, потому что во время миссии нет никаких лишних нагрузок, нужно беречь силы для важных моментов. Когда все ожидали, что настало время, чтобы разбить палатки на ночь, молодой командир сказал:

– Отправляемся снова в полночь, чтобы утром быть в части.

Самые молодые легионеры были в наряде, чтобы у других была пара часов для сна, после чего надо было сделать последнее усилие, чтобы доказать, что они самая лучшая рота. Парни не были слишком воодушевлены этим желанием сержанта, но никто не имел права возражать, так что старые легионеры вытащили свои спальные мешки, а новобранцы стали караулить. Эрвин был в карауле последним, и ему пришлось разбудить в 23.30 часов группу, чтобы отправиться в полночь. В то время как он проходил мимо спящих товарищей, Эрвин представлял себе, что вскоре будет в пустыне, и окружающий ландшафт будет совершенно иным, а также и риск. Здесь вероятности, чтобы кто-то напал на них, не было, даже в автоматах патроны были холостыми. Даже вероятность, что кто-то подкрадется к лагерю легионеров, была нулевой. Правда, были розыгрыши с другими группами. Роту разделили на две группы во время учения, но опасность была не настоящая. Надо было только найти разведчика противника и по возможности взять его в плен.

Прошлой ночью молодой сержант прокрался с еще двумя парнями в лагерь второй группы и украл ствол пулемета. Кроме того, они намазали постового специальным спреем, то есть он был убит. В ту ночь ожидалась ответная операция со стороны другой группы, так что кроме новобранцев и сержант не сомкнул глаза и слушал. В какой-то момент он сделал знак Эрвину подойти к нему и тихо сказал, чтобы он через пять минут сел на другом конце лужайки и притворился спящим. Сержант услышал шорох в кустах и был уверен, что это разведчики второй группы, которые пришли забрать ствол пулемета обратно. Примерно через десять минут Эрвин вытянулся на лужайке и даже захрапел. В темноте под кустами проползли две фигуры. Сержант притворился спящим, но наблюдал за ними. Эрвин громко подражал храпу крепко спавшего человека. Дуло пулемета второй группы было неподалеку от сержанта, который слышал, как два разведчика противника продвигались к нему. Они больше не ползли в траве, а уже передвигались между спящими, успокаиваемые храпом постового. Когда они увидели ствол рядом со спальным мешком сержанта, они ускорили движение, и когда один наклонился, чтобы взять ствол, а другой вытаскивал спрей, чтобы отметить сержанта, то оба вдруг были обрызганы красной краской командира, который ждал их наготове. Они еще не пришли в себя оттого, что их застали врасплох, когда Эрвин взял их за воротники и повалил на землю. Большой словак даже успел связать ремнем одного, а на другого наступил ногой в ожидании приказов своего командира.

– Тише, тише, мальчик! – приказал сержант. – Они все-таки из наших, это всего лишь игра. Ты можешь развязать капрала и его помощника, они отмечены брызгами и выбывают из игры.

Остальные проснулись от шума и подтрунивали над окрашенными товарищами из второй группы. Тем не менее сержант был «крутым», большинство из них были новичками, и эта игра казалась им смешной, но Георгий покачал головой и поделился с Эрвином: «В настоящей битве не так просто».

Повесивших нос разведчиков отослали, и они были вынуждены вернуться в группу ни с чем.

– Так как мы не спим, – сказал сержант, – я думаю, мы должны сейчас пройти последние километры марша, не дожидаясь новых нападений со стороны другой группы.

Он очень хотел принести в часть ствол пулемета второй группы и показать его как великий боевой трофей молодому лейтенанту, командиру роты. Новый сержант отправился на задание с двумя стволами, хотя учение было без стрельбы, а второй не являлся обязательным, и теперь с трофеем легионеры должны были нести три ствола. Молодой командир не задумывался о том, что он перегрузил своих солдат, он был полон амбиций и ужасно гордился своей добычей. Сержант из второй группы, который служил на пять лет больше, не пришел лично мстить за похищенный ствол, а послал своего капрала, чем, видимо, хотел показать, что это игры для молодежи.

Большинство из группы Эрвина были удовлетворены своим новым боссом и вместе с ним чувствовали себя счастливыми победителями. Но их силы были на исходе, и каждые десять минут ребята передавали друг другу три ствола. Эрвин, как всегда, нес самую тяжелую часть пулемета и не жаловался. Сержант поздравил его: «Молодец, ты крепыш, хорошо мы им показали, после миссии в Чаде сразу же предложу тебя в обучение на капрала!»

К часу небольшая боевая группа сошла с гор, достигла шоссе и начала двигаться по дороге. Почти не было проезжавших машин, но усталые легионеры слегка растянули колонну. Георгий и Эрвин сдали пулемет другой паре и быстро шли по следам сержанта. Капрал шел последним, чтобы охранять конец колонны, но так как он нес третий ствол, он тоже начал отставать. Тогда командир поставил пару Георгия и Эрвина в конце, чтобы не позволить другим слишком отставать, а капрала, который уже очень устал, поставил рядом с собой, чтобы вести группу в более медленном темпе.

Сержант понял, нагрузка была слишком тяжела для его ребят, и решил идти за ефрейтором, который мог послужить примером для других и нес трофейный ствол почти все время, но теперь и его силы были на грани.

После часа неспешной ходьбы по асфальту они увидели вдали огни города. Это придало новые силы уставшим, и парни пошли бодрым шагом, как и утром. У них было большое преимущество – дорога спускалась в город, а не шла вверх.

Конец марша уже близился, и Георгий был готов оставить карьеру коммандос и пойти в роту обслуживания. Он хотел готовить еду для своих товарищей. Он написал матери, чтобы она перестала беспокоиться о нем, потому что заканчиваются битвы, и он дождется отставки уже как повар. Он пообещал ей провести отпуск в Болгарии среди родственников и друзей, которых не видел лет шесть. До тех пор у него не было времени подготовить документы и получить разрешение провести отпуск за границей, так как в последние годы он принимал участие в миссиях, а этот процесс требует времени. Теперь, после того как он прошел кулинарные курсы и находился во Франции, ему наконец удалось получить разрешение, и он с нетерпением ждал встречи с близкими.

Он должен был лететь в Болгарию через неделю, и на последних километрах опытный легионер задумался о людях, которых оставил несколько лет назад на родине. Его молодой напарник Эрвин молча мечтал о миссиях за пределами Европы, чтобы доказать свою силу и качество профессионального солдата. Словак был рад, что он в легионе, он любил эту жизнь, и ему не терпелось поучаствовать в чем-то реальном – постоянное обучение и тренировки уже перестали быть для него вызовом.

Молодой сержант также задумался о парнях, которые поддержали его в этом первом учении, когда он принял командование группой. Никто не жаловался на него, несмотря на изнурительный поход и усилия при переноске разобранного пулемета. Он знал, что переборщил с нагрузкой, и теперь шел очень медленно, чтобы компенсировать усталость легионеров.

Они были в километре от города, и все шли молча. У них не было сил даже говорить. Капрал все еще нес трофей во главе колонны, а сержант шел рядом с ним, следуя его темпу. Единственной надеждой было то, что менее чем через час они будут в части и смогут отдохнуть.

К сожалению, судьба распорядилась иначе. В самый неожиданный момент, когда только размеренные шаги легионеров отдавались эхом в ночной тишине, раздался рычащий рев бензинового двигателя. Пьяному водителю спортивного БМВ удалось различить темные фигуры идущих в колонне по двое с правой стороны дороги французских солдат. Он нажал на тормоза лишь, когда почувствовал, что ударил людей, замыкающих колонну. В последнюю минуту он попытался повернуть руль в попытке избежать столкновения, но реакция у него была замедленная, и парни были сметены. Автомобиль прокрутился несколько раз вокруг своей оси, а затем врезался в электрический столб.

Сержант подбежал к концу колонны, увидел разбросанные тела своих солдат и взбесился. Он подскочил к двери разбившегося автомобиля с единственным желанием забить до смерти пьяного водителя, но когда вытащил его из машины, понял, что уже слишком поздно. Молодой человек ехал без ремня безопасности и сломал голову при лобовом столкновении со столбом. Георгий в мыслях был уже в Болгарии, он даже не понял, что произошло. Его окровавленное лицо улыбалось: в последние моменты жизни он мечтал о своем долгожданном возвращении домой. В нескольких метрах от него лежало безжизненное тело Эрвина, который принял на себя удар несшегося на бешеной скорости автомобиля, спасая от смерти солдат, идущих перед ним.

Дорога была залита кровью двух легионеров. Фельдшер подтвердил подозрения группы, после того как безуспешно пытался найти пульс товарищей. «Они мертвы, сержант!» Молодой командир кивнул и потянулся к рации, чтобы сообщить плохую новость лейтенанту. Всего несколько минут назад сержант был так горд собой и своим первым учением в качестве командира боевого подразделения, что все еще не мог понять, как судьба приняла такой оборот. Он потерял двух солдат, которыми больше всего гордился, – болгарина, который доказал свою преданность во время миссий, и родившегося легионером словака венгерского происхождения. Его сердце разрывалось от горя, потому что он понимал, что эти ребята своими телами спасли жизни остальной части группы. Их смерти запомнят, как героизм, проявленный в бою, а оставшиеся в живых после той ночи никогда не забудут их.

Два дня спустя легионеры из крупнейшего полка французской армии стояли навытяжку перед двумя черными гробами, покрытыми флагом легиона. Рота Георгия и Эрвина была в мундирах – зеленые галстуки и Белые кепи. Полковник Второго пехотного полка отдал честь и после минуты молчания все подразделение как один запело:

Où t’en vas-tu grand légionnaire Je vais où le bon dieux m’attend Au paradis vers la lumière Constellée de nuages blancs Sur le seuil le bon vieux Saint Pierre Tenait en mains ses clés d’argent Dira de sa voix débonnaire Aux anges blonds et souriants Pour l’honneur du grand légionnaire Demain tenu réglementaire Etoile verte et nimbe blanc. Куда идешь великий легионер? Туда, где Господь ждет меня, на небо и свет, усеянные белыми облаками. Там, на пороге, старый добрый святой Петр держит в руке свои серебряные ключи. Он скажет добродушным голосом Светлокосым и улыбавшимся: «В честь великого легионера Завтра все в военной форме, зеленые звезды и Белые кепи».

Признание Иностранного легиона и Вторая мировая война

Девиз «LEGIO Patria Nostra» служит той основой, базируясь на которой генерал Ролле заложил традиции нового легиона. В период между 1920 и 1940 годами были созданы новые инженерные роты и Первый и Второй кавалерийские полки, и легион нашел свое место во французской армии. Он уже не рассматривался как группа неудачников, потому что его солдаты уже получили известность, и Фредерику Полю Ролле удалось выиграть битвы с бюрократией в Париже, защищая права легионеров. Конечно, новый устав очень тесно был связан со старыми традициями, так как сам генерал Ролле и его верные «мушкетеры» были частью старого легиона, из состава которого был сформирован Пехотный полк Иностранного легиона (RMLE) – полк, который прославил легионеров во время Первой мировой войны.

Белое кепи, которое было отменено во время Великой войны, вновь появилось в подразделениях Второго пехотного полка в Марокко. Первоначально эта традиция не была одобрена в Париже, и только после многочисленных требований полковника Ролле Министерство обороны в 1926 году официально разрешило легионерам носить этот головной убор. Иностранный легион является единственной частью французской армии, которой разрешено носить этот тип фуражки, но проблема была в цвете. Министерство настаивало на том, что он должен быть красным, а не белым. Однако легионеры отстаивали белый как символ старых традиций, и к столетию легиона Белое кепи, погоны в цветах флага легионеров – зеленый, красный и синий пояс – появились снова. Генерал Ролле предпочитал, чтобы праздник легиона отмечался не 10 марта, когда легион был создан, а 30 апреля в память о героизме Третьей роты во главе с капитаном Данжу. Это героическое сражение стало свидетельством наследия, оставленного старым поколением новому легиону, а в 1931 году дата сражения при Камероне была принята в качестве официального праздника во французском Иностранном легионе. В том же году генерал Ролле заступился за тех, кто получил возможность искупить свои грехи в рядах легиона, и так называемый «Anonymat» был введен в структуры этой особенной части французской армии. У командиров каждой роты есть список имен тех, о ком не следует говорить, если любое расследование дойдет до части.

На церемонии открытия Памятника погибшим и Священной дороги к Alma mater Иностранного легиона в Сиди-Бель-Аббесе генерал Ролле напомнил о еще одной забытой после 1870 года традиции. Он вывел в начале парада бородатых саперов в кожаных фартуках, несущих большой топор на плече. Они символизируют древние саперные части, созданные полковником Берналем в Испании. Их задача – проложить дорогу другим, и поэтому они должны идти первыми на параде. Большие бороды также являются символом старого легиона, и даже сейчас 30 апреля и 14 июля бородатые саперы легиона идут впереди, а остальные следуют за ними в Белых кепи и зеленых галстуках.

Cravate verte et képi blanc. Où t’en vas-tu gai légionnaire Je vais où le plaisir m’attend, Le ciel est pur la lune éclaire Bel Abbès de reflets d’argent Et le vin rougeoit dans mon verre Comme une joue d’adolescent Loin des locaux disciplinaires Des gardes, des rassemblements, Buvant sec, faisant bonne chère Il s’en va le gai légionnaire, Cravate verte et képi blanc. Cravate verte et képi blanc Où t’en vas-tu beau légionnaire Je vais où ma belle m’attend Elle est fidèle elle est sincère Elle est ma joie et mon tourment Lorsque dans mes bras je la serre Je suis heureux tout bêtement Mon amour n’est pas un mystère Et son coeur tout neuf me le rend Plus heureux qu’un bon milliardaire Il s’en va le beau légionnaire Cravate verte et képi blanc. Зеленый галстук и Белое кепи. Куда ты собираешься, веселый легионер? Иду туда, где веселье ждет меня, Небо ясно и луна над Бел-Аббесом светит серебром, Краснеет вино в моем бокале, Как щеки подростка. Вдали от здания дисциплины Караула, строя, попивая прекрасное вино, в праздник Он уходит, веселый легионер. Зеленый галстук и Белое кепи. Зеленый галстук и Белое кепи. Куда идешь, прекрасный легионер? Иду туда, где моя красавица ждет меня. Она верна мне и честна, Она моя радость и моя боль. Когда я сжимаю ее в руках, Я глупо счастлив. Моя любовь не тайна, и ее чистое сердце отвечает мне. Я счастливее, чем миллиардер. Он уходит – красивый легионер. Зеленый галстук и Белое кепи.

Из первой эпохи истории легиона до нас дошло имя еще одного большого полководца, который вел битвы под Тазой и Рифе в Марокко. Это был внук короля Луи-Филиппа, сын Вальдемара Датского и Марии Орлеанской – датский принц Оге. Он начал свою долгую военную карьеру в 22 лет в армии своей страны. Принц отказался от прав на корону и в 1922 году, после заключения соглашения между французским правительством и королем Дании, поступил на службу в легион в звании капитана. Внук короля, который основал легион, был включен в командный состав Второго иностранного полка. Он участвовал в военных маневрах в Марокко, где был ранен пулей в ногу, и за мужество получил медаль «Военный крест». Позже он был награжден орденом Почетного легиона.

После миссии в Соединенных Штатах он вернулся на родину, которую сам выбрал – в легион, и оставался до конца своих дней в Третьем иностранном пехотном полку, где он последовательно принял командование Вторым и Первым батальоном. Вторая мировая война уже началась, когда принц Оге Датский умер в Тазе, всего через три дня после ухода из штаба своего батальона.

Последним желанием полковника, прослужившего 17 лет в легионе, было быть похороненным в склепе легиона в Сиди-Бель-Аббесе. В 1962 году, когда легион был вынужден покинуть Алжир и свой дом в Сиди-Бель-Аббесе, останки трех солдат из склепа были вывезены во Францию. Останки одного из них, датского полковника Оге, символизируют иностранных офицеров, служивших в Иностранном легионе.

14 июля 1939 года слава легионеров достигла вершины. Тогда Иностранный легион, благодаря усилиям генерала Ролле, в первый раз промаршировал по Елисейским полям в Белых кепи. До тех пор цвет фуражек легиона всегда стоял под вопросом, но этой формальной презентацией закончились бюрократические споры.

Парад под Триумфальной аркой завершил первую часть истории легиона, которая продолжалась 108 лет после его создания королем Луи-Филиппом как подразделение бесправных иностранных наемников. Героизм легиона был признан французской армией, и даже бюрократам в Париже пришлось смириться с этим. Таким образом, накануне Второй мировой войны началась вторая страница истории легиона, который прошел через трудные годы фашизма и даже был разделен и обязан был воевать против своих братьев. Легионеры следуют традиции и девизу «LEGIO Patria Nostra», независимо от того, служат они ставленнику Гитлера маршалу Петену или сражаются под знаменем «Сил свободной Франции» (FFL) во главе с генералом де Голлем.

Когда Гитлер вторгся во Францию, армия не была готова воевать, и легионеры вернулись в Европу. Первыми вступили в бой моторизованные эскадроны только что созданного 97-го разведывательного подразделения пехотной дивизии (97GRD). Группа младшего лейтенанта Соколова блестяще проявила себя во многих сражениях, и через полтора месяца он был награжден орденом «Военный крест», Военной медалью за военные заслуги, четырьмя грамотами Генерального штаба армии, 18 поздравительными письмами и 334 приветствиями от соответствующих полков.

Другой полк, который был создан специально к войне, был Двенадцатый иностранный пехотный полк (12REI). 6 июня под командованием полковника Бессона легионеры вступили в бой с превосходящими силами противника на «Дороге дам» – месте, связанном со сражениями времен Первой мировой войны. Почти весь Второй батальон 12REI погиб, удерживая врага. После этих первых героических событий полк был вызван, чтобы принять участие в обороне города Суассона. И здесь опять легионеры удерживали врага. В это время новое французское правительство подписало перемирие с Гитлером, и немцы вошли в Париж.

Во время войны были созданы пехотные полки иностранных добровольцев (RMVE), и число этих частей превысило 20. Солдаты этих полков были признаны легионерами, и 21RMVE стал первой частью, которая приняла флаг легиона из Камерона и отпраздновала 30 апреля в 1940 году. В июне 1940 года французская оборона рухнула, и страна была оккупирована немцами. Премьер-министр Поль Рейно подал в отставку, его место занял маршал Анри-Филипп Петен – герой битвы под Верденом. Поскольку более чем половина территории Франции была оккупирована, новый премьер-министр вступил в переговоры с немцами, и 22 июня было подписано соглашение, по которому он должен был покинуть оккупированные территории и эвакуироваться на юг, в так называемую Свободную зону. Маршал Петен выбрал в качестве столицы нового правительства город Виши. В казино курорта собрался парламент, который проголосовал за конец Третьей республики и начало полностью зависимого от Гитлера тоталитарного режима Филиппа Петена.

В то время как Франция отступала перед фашистами, в Сирии иностранные батальоны объединились и в Хомсе создали новую часть – Шестой иностранный пехотный полк. Ожидая, чтобы их вызвали на фронт, легионеры в колониях сформировали Тринадцатую полубригаду Иностранного легиона (13DBLE). Во главе этой боевой части старых и испытанных воинов стоял легендарный Рауль Шарль Магрен Вернерей, известный как Монклар, по имени деревни Монклар де Керси, которая находится в Гарон е Тарн. Он являлся воплощением истинного офицера легиона – участвовал в Первой мировой войне, получил 11 медалей и грамот за храбрость и семь раз был ранен во время сражений. В 1918 году медицинская комиссия отнесла Монклара к категории 90 %-ной инвалидности, но, несмотря на состояние здоровья, в 1924 году он решил продолжить свою карьеру в легионе.

Немцы уже заняли большую часть Европы, когда Тринадцатая полубригада Иностранного легиона высадилась на территории Бервик в Норвегии. В своей первой битве с врагом легион доказал свой профессионализм, заставив противника отступить, бросив всю военную технику, оборудование, автоматическое оружие и десять двухмоторных самолетов. Победный марш продолжился наступлением в оккупированной нацистами Норвегии. Битва под Нарвиком осталась в истории как единственная победа Франции над Гитлером в 1939–1940 годах. За этот подвиг легионеры Монклара заслуженно получили медаль «Военный крест». Легендарный офицер вернулся во Францию, но после того как стал свидетелем подписания соглашения маршала Петена, он решил взять 500 верных ему бойцов в Англию, чтобы присоединиться к армии генерала де Голля.

В Лондоне Шарль де Голль собрал добровольцев и создал «Французские силы освобождения» (FFL), которые организовали сопротивление. Он объединил африканские колонии и установил власть FFL на африканской территории. Монклар был произведен в полковники и активно участвовал в миссиях против объединенных сил Оси. Он участвовал и в захвате Массауа в Эритрее. Там солдаты полковника взяли в плен девять генералов, 440 офицеров и 14 тысяч солдат из итальянского контингента. В июне 1941 года, однако, Тринадцатая полубригада Иностранного легиона получила приказ отправиться в Сирию и воевать против своих – Шестого иностранного пехотного полка, который оказался под знаменами правительства Филиппа Петена. Монклар не согласился выполнить этот приказ и покинул свой пост. У легионеров нет права выбирать. Они должны выполнять приказы, и в июле 1941 года солдаты встали друг против друга. После того как первые выстрелы замолкли, оба полка собрались и организовали 14 августа церемонию: каждый легионер должен был решить, на чьей стороне он будет воевать. В то время маршал Петен объявил де Голля предателем и вынес ему смертный приговор. Только Уинстон Черчилль официально признал легитимность генерала де Голля и принял «Французские силы освобождения» в армию антигитлеровской коалиции.

Хотя он покинул пост командира, чтобы не идти в бой против своих товарищей, Монклар был повышен до звания генерала и принял активное участие в миссиях в Ливане и в организации примирения в Сирии. После войны, в 1946 году, герой операции в Норвегии стал заместителем командующего Колониальной армией в Алжире, а два года спустя – вторым военным, занимавшим пост генерального инспектора Иностранного легиона.

В отличие от своего предшественника, Поля Ролле, Монклар не занимался бюрократией и постоянно посещал все регионы мира, где воевали легионеры. В течение двух лет неутомимый служака посетил Марокко, Тунис, Алжир, Мадагаскар и Индокитай. В 1950 году он был близок к отставке, но вместо того чтобы спокойно удалиться на заслуженный отдых, отказался от звезд генерала и снова надел на свои плечи погоны полковника. Это был единственный способ продолжить активную службу и взять на себя командование французским батальоном в составе миссии Организации Объединенных Наций в Корее. Вернувшись в Париж, Монклар стал директором музея «Дом инвалидов» и умер на своем посту в 1964 году, после 52 лет преданного служения родине.

***

После Монклара бригаду славных легионеров, которые собрались отправиться в 1941 году в Сирию, возглавил эльзасец Пьер Кениг. Это был офицер, получивший закалку в боях Первой мировой войны, и один из самых верных капитанов Монклара. Мари-Пьер Кениг был из тех офицеров Тринадцатой полубригады Иностранного легиона, которые бросили правительство в Виши и отправились в Великобританию, присоединившись к «Французским силам освобождения». Он добровольно принял на себя командование бригадой и отправился в Сирию. Позже Кениг участвовал в попытке присоединения Дакара к Свободной Франции, объединении Габона, миссиях в Эритрее и Ливане. Он очень быстро получил звание генерала, а в 1942 году командовал «Французскими силами освобождения» при обороне Бир-Хакейма. Его солдаты должны были удерживать противника, в то время как британские дивизии занимали передовые позиции у Эль-Аламейна. Мужество этих людей, удерживавших в течение 16 дней нападения моторизованных дивизий итальянской и немецкой армий, осталось в истории как одна из самых славных битв «Французских сил освобождения».

После войны генерал Кениг занялся политикой и был назначен министром обороны. В 1984 году он получил посмертное признание и звание маршала от президента Франсуа Миттерана.

***

Неизменно рядом с Кенигом под Бир-Хакеймом находилась единственная женщина, участвовавшая в этой битве, – Сьюзен Трэверс. Смелая англичанка была дочерью адмирала британского флота и с детских лет знала, что такое воинская честь. До войны она была теннисисткой и шофером кареты «скорой помощи» в Финляндии. В 1941 году судьба привела ее в Сирию, где она стала водителем военного врача Иностранного легиона. С этого момента ее жизнь была неразрывно связана с легионом. Она стала свидетелем сражения, в котором легионеры, оставшиеся верными правительству в Виши, столкнулись со своими товарищами из «Французских сил освобождения». Авантюристка по натуре, мужественная британка приехала в Северную Африку, пересекла Конго и Дагомей, и во время поездки охотилась на крокодилов. В 1942 году Сьюзен уже была в Бир-Хакейме и, несмотря на приказ Кенига всем женщинам покинуть позиции перед нападением на Африканский корпус, настояла на том, чтобы остаться во время операции возле генерала в качестве шофера.

Она запомнилась своей решимостью, когда повела колонну через минные поля, везя генерала с позиций при отходе французских войск. После слов генерала: «Мы должны быть первыми! Если мы сможем проехать, остальные последуют за нами!», она на полной скорости повела колонну к позициям британской мотострелковой дивизии. Когда они достигли первой линии британской армии, автомобиль остался без амортизаторов и тормозов, а на корпусе было 11 следов от пуль и снарядов. За мужество, проявленное английской девушкой, ее наградили медалью «Военный крест 1939–1945».

После Бир-Хакейма она продолжала служить Франции и, несмотря на полученные ранения, когда ее автомобиль наткнулся на мину, сражалась в рядах Освободительных сил в Италии, Франции и Германии. После войны Сьюзен Трэверс получила большое признание за свои заслуги на фронте, ее официально зачислили на службу в Иностранный легион, и она стала единственной женщиной, получившей военный номер (MATRICULE). Как главный адъютант Иностранного легиона Сьюзен служила в Индокитае. Там она встретила Николаса Шлегельмика, тоже адъютанта, и вышла за него замуж. В отличие от Сьюзен, Николас служил в отряде легиона, оставшегося верным правительству Виши, в Чаде, но здесь загадочным образом судьба повелела, чтобы они после войны служили плечом к плечу в миссии в Индокитае.

В 2000 году, уже в 90 лет, с помощью Уендри Холден Сьюзен начала писать воспоминания. Книга вышла под названием «Завтра быть смелым: воспоминания единственной женщины, когда-либо работавшей во французском Иностранном легионе» – “Tomorrow to Be Brave: A Memoir of the Only Woman Ever to Serve in the French Foreign Legion”.

***

После Кенига командиром 13DBLE стал офицер из Грузии князь Дмитрий Амилахвари. Его семья была вынуждена покинуть Грузию после вторжения Красной армии в 1921 году. На первых порах она обосновалась в Стамбуле, но потом решила эмигрировать во Францию.

В 1924 году князь вступил в военную академию «Сен-Сир» и после завершения обучения был зачислен в состав Первого иностранного полка в Сиди-Бель-Аббесе. В качестве младшего лейтенанта он служил в Четвертом иностранном полку в Марракеше, Марокко. Амилахвари достойно проявил себя в боях под Айт Ато и Дже-бель-Баду и в январе 1937 года получил звание капитана. Он вернулся в 1RE, где обучал свою роту стрелять. 6 мая 1940 года князь высадился в Норвегии в составе 13DBLE и участвовал в славной битве, следуя за командующим, генералом Монкларом. Позже Амилахвари отправился к капитану Кенигу в Сирию, и, получив звание подполковника, в сентябре принял на себя командование 13DBLE.

Брат Дмитрия Амилахвари, Константин, унтер-офицер старого легиона, служил правительству Виши. Он вступил в легион французских добровольцев, боровшийся против большевизма и предназначенный для нападения на Советский Союз. В сердце Константина Амилахвари осталась ненависть к большевикам, из-за которых он был вынужден покинуть родину, и он был счастлив стать знаменосцем этого легиона, созданного через две недели после начала операции «Барбаросса» 22 июня 1941 года, когда фашисты без объявления войны напали на Советский Союз. Правительство Виши, хотя и зависело от Гитлера, стремилось к сохранению нейтралитета Франции и не включалось в войну.

Маршал запретил действующим офицерам вступать в новосозданный легион, так что в нем нашли свое место ветераны борьбы с большевизмом. В отличие от Константина, Дмитрий не затаил мести и хотел показать свою благодарность своему новому отечеству, давшему ему убежище после преследований большевиков. В легионе еще помнят его слова перед битвой под Бир-Хакеймом: «У нас, иностранцев, есть только один способ доказать свою благодарность Франции за то, что она приютила нас, – это умереть во имя нашей новой родины». В этом бою полковник Амилахвари был помощником командира генерала Кенига. Он всегда вызывался на самые опасные разведывательные операции и вел атаку в самые рискованные моменты.

Бир-Хакейм был стратегическим пунктом в Ливийской пустыне, где вода была на вес золота. Армия Оси, которая хотела любой ценой добраться до Эль-Аламейна, должна была пройти через этот оазис, но под Бир-Хакеймом она встретила отпор. За этот успех полковник Дмитрий Амилахвари получил орден Освобождения лично из рук Шарля де Голля 11 августа 1942 года. Несколько месяцев спустя Дмитрий был под Эль-Аламейном – местом, которое части Оси хотели взять любой ценой. Храбрый командир повел свою бригаду по крутому холму Химеймат. Они почти достигли своей цели, когда появились немецкие танки, и бесстрашные бойцы оказались прижаты к заминированному району. Бригада была вынуждена отступить, а полковник Амилахвари был смертельно ранен осколком. Князь сдержал слово, которое он дал своему новому дому. Амилахвари отдал свою жизнь за честь Франции и за ее Тринадцатую полубригаду.

***

В 1943 году начались ожесточенные бои в Тунисе, куда немцы вторглись с огромной армией, думая, что легко займут эту французскую колонию. Премьер-министр Петен предоставил фюреру все военные базы, порты и аэродромы во французских колониях. Немцы наступали, уверенные в силе и численном превосходстве, но столкнулись с полком смелых сорвиголов. Это был Третий иностранный пехотный полк (3REI) – полк, возглавлявшийся в течение многих лет отцом легиона генералом Ролле.

Легионерам удалось прорвать немецкие позиции и наброситься на вторгшегося врага, но, к сожалению, они были одни и не ожидали подкрепления откуда-либо. После первого нападения их атаковали со всех сторон. Многочисленный и оснащенный современной военной техникой враг разгромил Третий иностранный пехотный полк, который во время этих отчаянных боев потерял свой флаг. Позже два француза из Туниса случайно нашли его спрятанным в немецком автомобиле в гараже, и вернули ценную находку легиону. Они оба были награждены медалями «Военный крест».

После этих столкновений в колониях Гитлер усилил давление на правительство Виши, которое фактически утратило свой суверенитет. Так называемая Свободная зона, или не занятая Германией территория Франции была обязана помогать экономике Третьего рейха и обеспечить рабочих для немецких заводов. Преследования евреев, коммунистов и сторонников Шарля де Голля усилились, и с этой целью была создана специальная полиция, подчиненная интересам фюрера. Маршал Петен, режим которого первоначально поддерживался большинством граждан Франции, все больше и больше терял доверие своих соотечественников. Они начали понимать, что Германия не признает суверенитет французского правительства. В конце 1943 года боевые действия перенеслись из колоний в Европу, и из остатков 3REI возродился легендарный Пехотный полк Иностранного легиона, принимавший участие в Первой мировой войне.

Другим полком, который способствовал освобождению оккупированных территорий, был Первый иностранный кавалерийский полк (1REC) с пятью эскадронами. Командование кавалерии было передано полковнику Микелю, который включил в состав полка даму, ставшую крестной матерью 1REC. Женщину, которая получила честь быть частью сурового общества легионеров, звали графиня Луарт.

Лейла Хагондокова родилась в Санкт-Петербурге в 1898 году. Ее отец, выходец из семьи кавказских князей, был генералом императорской гвардии. С самого раннего возраста Лейла интересовалась медициной и стала сестрой милосердия. Она вышла замуж очень молодой за одного из высших офицеров императора Николая II. Поэтому после Октябрьской революции ее семья подвергалась преследованиям и была вынуждена эмигрировать в Китай, где вскоре после того Лейла овдовела. Позже ей удалось добраться до Парижа, и Франция стала ее новой родиной. В Париже Лейла Хагондокова вышла замуж за графа Станисласа де Луарта и стала графиней Луарт.

Во время войны в Испании она организовала полностью на собственные средства передвижной хирургический лазарет, который впоследствии был расширен с помощью дарений. В 1940 году графиня создала настоящую хирургическую клинику, которую предоставила безвозмездно своей новой родине. Она помогала легиону в Тунисе и Алжире и всегда находилась на передовой. Командующий 1REC полковник Микель был впечатлен мужеством и самоотверженностью этой женщины и в октябре 1943 года предложил ей стать крестной матерью его полка.

Женщины не имеют права служить в легионе, но графиня была исключением. 11 ноября 1943 года она официально стала легионером первого класса. В январе следующего года он была повышена в звании – получила чин бригадира из-за заслуг на фронте, а в декабре уже была старшим бригадиром. Лейла Хагондокова следовала за полком со своим лазаретом и всегда была рядом с легионерами в самые тяжелые времена.

После войны она продолжила помогать легиону и создала в Алжире станцию отдыха, где легионеры смогли проводить свой отпуск. Как добрая крестная мать графиня не забывала свой 1REC и до конца жизни присутствовала на всех важных праздниках полка – Камерон, Рождество, день Святого Георгия. Последний праздник отличает эту часть от других кавалерийских полков легиона. Святой охраняет 1REC, так как является символом небесного всадника. Впервые этот день отмечался 23 апреля 1921 года на ипподроме в Сусе.

21 января 1985 года графиня покинула сей мир, и ее заслуженно похоронили в русской церкви святой Женевьевы в Париже. Легион не забыл ее, и в казарме Лабуан в городе Оранже в ее честь поставлена мемориальная доска. В 2001 году полковник Яковлев, командир 1REC, посвятил ей новый зал старших бригадиров.

***

На завершающем этапе Второй мировой войны Первый иностранный кавалерийский полк входил в состав уже известной Пятой танковой дивизии, часть Первой освободительной армии. Легионеры были оснащены современной американской техникой и участвовали в самых опасных миссиях дивизии. 2 февраля 1945 года при Кольмаре полковник Микель получил приказ обеспечить связь между Первой и Второй освободительной армией, перейти через Вогезы и откинуть немцев. Полк выполнил эту миссию в рекордное время – за 36 часов. Немцы были прижаты к водам Рейна, а их медленное отступление превратилось в паническое бегство. После этого Эльзас был свободен. Министр обороны предложил наградить 1REC за блестящую атаку.

В то же время Тринадцатая полубригада Иностранного легиона прибыла из Италии, а недавно созданный Пехотный полк Иностранного легиона (RMLE) высадился на побережье Прованса. Позже оба полка присоединились к Освободительной армии и вместе с Первым иностранным кавалерийским полком преследовали нацистов до Австрии. RMLE дошел до Германии и оставался там до 8 июня 1945 года, а затем вернулся в свой дом в Алжире и снова стал Третьим иностранным пехотным полком. 6 мая 1946 года президент США Гарри Трумэн отметил флаг Пехотного полка Иностранного легиона за вступление в Германию, и полк получил престижную награду “Distinguished Unit Citation”. На флаге Третьего иностранного пехотного полка синим цветом вышиты слова: “Rhine – Bavarian Alps” («Рейн – Баварские Альпы»). Лично генерал де Голль 9 апреля 1945 года выстроил Тринадцатую полубригаду Иностранного легиона в Ницце и вручил ей орден Освобождения.

Маршал Петэн не скрылся в Германии и 26 апреля 1945 года добровольно сдался новому правительству Франции. Он обратился к французскому народу со словами: «Я ваш премьер и морально остаюсь таковым!» Верховным судом новой Республики Филипп Петэн был приговорен к смертной казни за предательство. Но в связи с преклонным возрастом маршала и его заслугами в Первой мировой войне генерал де Голль заменил смертный приговор на пожизненное заключение.

После Второй мировой войны Иностранный легион вернулся в родной Сиди-Бель-Аббес и продолжил служить в Северной Африке.

Джибути, Тринадцатая полубригада Иностранного легиона

Лучший друг моего напарника Янчака поляк Клис, с которым мы провели четыре месяца обучения в Кастеле, сорвал куш в легионе с первого раза. В то время распределение в Тринадцатую полубригаду Иностранного легиона (13DBLE) в Джибути вело к богатству и счастью. Легионеры в Джибути получали самую высокую зарплату во французской армии. Конечно, суровый климат и экстремальная жара оправдывали эту привилегию. Для легионеров тяжелые условия не были проблемой, так как они служили легиону, традиции которого оставались живы, и солдаты не боялись ни пустынной жары, ни холода в Сараеве. Где бы они ни были, они служили легиону, поэтому отправиться в место, где жизнь на досуге интереснее и платят лучше, было удачей. В нашей роте S4 был один счастливчик – Клис. После того как нас быстро распределили по полкам, поляк остался на неделю в Обани, пока соберут группу счастливчиков. Из отправляющихся Клис был единственным новичком.

Группой командовал сержант из транспортной роты в Обани, который во второй раз сорвал куш и уже был хорошо знаком с этой африканской страной. У него за спиной было 16 лет службы, а перед отправлением в отставку он повторно подписал контракт еще на три года, несмотря на возможность уйти на пенсию.

Сержант был сербом, но с тех пор как покинул коммунистическую Югославию и вступил в ряды легиона, он забыл о своей стране. Он десять лет служил в боевых ротах Второго иностранного пехотного полка, у него была специальность механика, на одиннадцатом году он был переведен в транспортную роту в Обани. Там серб почувствовал себя как в отставке, потому что в транспортной роте Первого иностранного полка не было очень тяжелых физических нагрузок. Таким образом, и поляк Клис в первую неделю в Обани чувствовал себя как в отпуске по сравнению с жизнью во время подготовки в Кастеле. В Джибути уезжали в общей сложности двенадцать человек, включая трех капралов из боевых рот Второго пехотного полка, два бригадира и трое старших бригадиров из Первого иностранного кавалерийского полка, сержант из Шестого инженерного иностранного полка, капрал из Второго иностранного парашютного полка, легионер-новичок Клис из Четвертого иностранного полка и старшина Матич из Первого иностранного полка.

Группа во главе с сержантом отправилась в Париж, где ночевала в центре вербовки Форт-де Ножен. Все были довольны тем, что летят в Джибути, и никто из капралов не давил на Клиса, а все поздравляли его с удачей и давали ему советы по поводу его будущего в легионе.

В аэропорту в Париже легионеры в форме были сенсацией для туристов и других пассажиров. Большая часть группы пошла в бар выпить на посошок. Ответственный за солдат сержант тихо сидел, пил кофе и читал газету, потому что он был убежден, что никто не дезертирует. Клис, который месяцами не видел гражданских лиц, стоял смирно рядом с багажом, как наказанный. Так как до регистрации было еще много времени, сержант пригласил поляка подсесть и заказал ему капуччино с круассаном.

– Merci, mon adjudant, – робко поблагодарил Клис, все еще стоя.

– De rien, garçon! Я знаю, что во время обучения зарплаты не хватает даже на один выход в город, а отпуска не предусмотрены, но даже если будешь в боевой роте, увидишь, что жизнь легионера в Джибути гораздо легче и зарплата достаточна, – улыбнулся сержант и окунулся в воспоминания об африканских девушках.

– Oui, mon adjudant! – коротко ответил Клис.

– Вольно, мальчик! Можешь сесть! Через несколько часов мы будем в Африке, где после трудного дня легионеры заслуженно отдыхают среди чернокожих красавиц. Разумеш? – закончил по-сербски сержант, чтобы увериться, что Клис его понимает.

– Oui, mon adjudant! – по-прежнему робко ответил Клис, которого муштровали в течение четырех с половиной месяцев, и теперь ему было трудно расслабиться.

Даже атмосфера гражданского аэропорта была ему чужда. Поляк был примером того, как обучение в Кастеле может повлиять на психику молодого человека. Старые легионеры и сержант уже привыкли к напряжению как к части работы, за которую они получали зарплату, и четко различали время, когда они выполняли свои обязанности и когда можно расслабиться. Для новичка Клиса слово «досуг» все еще не существовало. Он даже не понял, что получил вдвое больше денег за месяц, чем заработал в общей сложности со дня вступления в Обань и до сих пор.

Самолет летел над Средиземным морем. В то время как большая часть группы спала, Клис смотрел в окно. Лишь пару месяцев назад он впервые покинул родную Польшу в поисках новой жизни на Западе, а теперь покидал старый континент и летел на юг, подальше от холода в Европе, как перелетная птица. Все вокруг были счастливы, так как любой из старых легионеров ожидал этого момента, но он попал в группу, не разделяя их мечты.

Во время подготовки Клис узнал кое-что от своих соотечественников об этом полку в Джибути, где легионеры зарабатывают неплохие деньги, но он также узнал, что из-за черных девушек и выходных зарплата быстро тает. Поляк был полон решимости сберечь как можно больше денег, чтобы в один прекрасный день вернуться домой с небольшим состоянием, а не таким босяком, каким он уехал. Ему истории сержанта о черных девушках были не интересны, и он даже не думал выходить слишком часто в город, а собирался беречь каждый франк. Новобранец из Кастеля видел волнение других и их нетерпение выйти в первый африканский уикенд, где их ожидали сексуальные приключения, но единственное, что он знал из телевизора дома, была опасность СПИДа, которую несли африканские девушки.

Показалась земля, и Клис уже знал, что они летят над Африкой. Вскоре он ступит на эту землю – мечту всех авантюристов, будет дышать горячим воздухом вечного африканского лета. Но Клиса это не волновало. Самолет приземлился в аэропорту Джибути, и группа во главе с сержантом Матичем ступила на раскаленный асфальт. Клис понял, что он в одной из самых жарких точек мира. Всего несколько часов назад, ранним январским утром легионеры были построены на плацу казармы при пяти градусах мороза, а теперь пекло африканское солнце при нормальной в этом сезоне 48-градусной жаре.

Большая часть группы уже была в Африке и была подготовлена к этому тепловому удару, но новобранец испытал шок. Воздух, которым он дышал, казался лишенным кислорода. Он чувствовал себя как в печи для плавки металла. После закалки четырех месяцев в школе легиона в Кастеле ему казалось, что его хотели закалить еще раз. Поляк и не думал, что человеческий организм может выдерживать такие температуры круглый год.

На лице сержанта сияла улыбка, которая говорила о приятном чувстве удовлетворенности ощущением горячего ветра. Для него африканская жара была связана с приятными воспоминаниями о предыдущем пребывании в Джибути. На военном грузовике, окрашенном в камуфляжные желтые и коричневые цвета, небольшая группа поехала в казарму, названную в честь великого генерала Монклара – основателя Тринадцатой полубригады Иностранного легиона. Там полковник, командир славной бригады, будет распределять прибывших в соответствии с потребностями полка.

После ночлега в казармах группа была разделена на две части. Старшина Матич с бригадирами и старшим бригадиром Первого иностранного кавалерийского полка направлялся в деревню Веа, где стоял разведывательный эскадрон, а Клис и другие легионеры оставались в казармах. Поляк была распределен в третью роту и с того момента напряжение, знакомое ему по Кастелю, вернулось снова.

Опять начались сбор багажа, проверки ефрейторов и все другие ритуалы типичной жизни в легионе. Только ночью все было иначе. Все, кроме дежурных, выходили гулять, один только Клис оставался отдыхать. Он понял, что его рота является одной из самых активных на территории Джибути и постоянно участвует в учениях и миссиях защиты территориальных границ.

Тринадцатая полубригада Иностранного легиона была основной боевой единицей французских сил в Джибути (FFDJ), и солдаты постоянно участвовали в учебных маневрах в пустыне. Именно рота Клиса чаще всего участвовала в них. Прежде чем принять активное участие в некоторых из этих маневров на фоне лунного пейзажа Джибути, Клис пробыл месяц в казарме «Монклар», чтобы акклиматизироваться и подготовиться к физическим нагрузкам, которые его ожидали на 55-градусной жаре. Рано утром, когда температура опускалась до 30–35 градусов, поляк бежал со своей ротой кросс и без труда справлялся с ним, но когда он работал около полудня, то весь потел и задыхался.

Легионеры, которые не были на учениях или в миссии, обязательно отдыхали с двух до четырех дня, так как в эти часы температура достигала своего пика и всегда была выше 50 градусов. Работа продолжалась после четырех, а после шести часов тот, кто не был дежурным, мог выйти и наслаждаться радостями африканской жизни и девушками в Джибути. Поляк, как новобранец, всегда был дежурным или вызывался добровольцем, но даже в те дни, когда он был свободен, он воздерживался от соблазна и оставался в части. Так Клис провел два месяца, ничего не зная о жизни за пределами казармы «Монклар». Он просто слушал рассказы своих товарищей, большинство из которых хвастались каждую ночь своими любовными завоеваниями, но поляк не думал следовать их примеру и утешался тем, что счет его растет каждый месяц.

Начались первые учения, и как новобранец Клис выполнял самую тяжелую работу и спал меньше всех, он привык к жаркому воздуху пустыни и отлично проявил себя. Лейтенант, командир его роты, принял решение рекомендовать поляка для подготовки в Учебный центр коммандосов в Арта-пляж (CECAP). Клис, как всегда, был добровольцем, не давая себе отчет в том, что это такое. В Кастеле сержант Вэбе учил его всегда быть добровольцем и выходить вперед со словами: “Moi, volontaire!”, если он хотел сделать быструю военную карьеру в легионе.

После третьего месяца на африканской земле поляк перестал чувствовать убийственную жару. Она стала частью повседневной жизни, и он привык жить с ней. После пяти месяцев в Джибути и в общей сложности десяти месяцев службы Клис стал легионером первого класса и был направлен в учебный центр для спецназовцев в Арта-пляж (СЕСАР), чтобы пройти обучение по бою в населенных пунктах. CECAP является одним из самых тяжелых учебных центров коммандос в мире. Каждый год в специализированный учебный полк прибывали более 1000 курсантов, кроме легионеров туда направлялись представители французских летчиков, коммандос ВМС Франции и пехоты и военные других стран, американские морские пехотинцы и десантники армии Джибути.

Среди этой элиты профессиональных солдат в Арта-пляж был отправлен и Клис. Когда он начал свое обучение в Джибути, температура достигала своего пика и поднималась выше 60 градусов. Иногда в полдень стажерам приходилось выдерживать даже пиковые температуры в 70 градусов. Клис потел, как в первые дни в Африке, но с упорством осваивал военную технику и справлялся на маневрах. Его французский был не идеальным, но его было достаточно, чтобы понимать команды, которые поляк выполнял безупречно.

Учение симулировало бой в населенном пункте. Напарники искали укрытия в стенах зданий и стреляли холостыми патронами. Их также обучали вытаскивать раненых под огнем противника. Кроме практических, были и теоретические занятия. Клису пришлось изучать оружие врага, и это был в основном автомат Калашникова, с которым он был хорошо знаком со времен своей службы в польской армии. Стажировка заканчивалась синтезом всего пройденного и воспроизведением критической ситуации боя, а курсанты должны были выполнить все отлично. Инструкторы были удовлетворены поляком, он успешно завершили стажировку, и, когда вернулся в свою роту, капитан встретил его лично и поставил в пример остальным членам группы.

В непрерывном режиме дежурств и маневров Клис отслужил год, и настала пора взять отпуск. Легионерам с менее чем тремя годами службы не разрешалось возвращаться домой, на родину, так что Клис наконец решил прикоснуться к жизни в Джибути. Перед отпуском он в выходные вышел в город с легионерами из своей боевой группы, которые не упускали малейшей возможности сбежать в город. Русский капрал с пятью годами службы, который прошел вместе с Клисом стажировку «Битва в населенном пункте», посоветовал ему перед первым выходом быть осторожным в расходах, потому что деньги в Джибути тают быстрее, чем в казино:

– Берегись девушек, поляк, зарядись презервативами и присматривай за кошельком! – После этого совета капрал бросил ему две коробки с презервативами и засмеялся. – Негритянки выдерживают ритм легионеров и здоровый секс, так что воспользуйся!

– Oui, merci, caporal, – был как всегда лаконичен ответ поляка.

Так Клис вышел впервые за пределы части в сопровождении двух французов и соотечественника. Один из французов, Жан-Филипп, был капрал трех лет службы и имел славу гида по сексу. Он хвастался, что переспал более чем с 150 девушками в жаркие ночи в гостиницах Джибути, иногда был с пятью девушками за одну ночь.

Другой француз, тоже капрал, но уже с шестью годами службы, рекомендовал не местных, а эфиопок. Его звали Стефан, и он убеждал Клиса, что лучше всего взять девушку на выходные и побыть с ней на пляже или на одном из красивых островков в Красном море.

Соотечественник Клиса предложил начать как обычно, по-легионерски: выпить пива в баре «Лас-Вегас», а затем каждый делает то, что хочет. Они зашли в «Лас-Вегас». Клис почувствовал знакомую атмосферу, как если бы он был в баре части Foyer du légionnaire, который часто посещал в выходные, и здесь было полным-полно легионеров. В следующие несколько минут, однако, он понял, что у некоторых из них был эскорт, а за стойкой сидели несколько черных львиц в ожидании свежих легионеров. Поляк и его друзья сели за стол и, как решили, начали выходные дни местным холодным пивом. Львицы в баре не отворачивалась от новичков в ожидании приглашения. Жан-Филипп не выдержал и пригласил двух девушек присесть к ним.

– Натали, – представилась одна из них и села рядом с Клисом.

Конечно, это было не настоящее имя, но и поляк также представился легионерским именем, другое он уже забыл. Для деловых девушек и легионеров имена не имеют значения. У джибутиек были арабские имена, но когда клиенты были из французской армии, девушки использовали имена француженок, услышанные по телевидению.

Другая представилась как Валери и села на колени Жану-Филиппу. Она, видимо, уже знала его, потому что начала целовать и осыпать ласками. Девушка рядом с Клисом еще не перешла в наступление, а только попросила пива. Поляк заказал и продолжал спокойно пить, не обращая особого внимания на так называемую Натали. После третьей порции пива Жан-Филипп исчез со своей Валери, а остальные продолжали заказывать пиво.

– Ты недавно приехал сюда из Франции? – спросила Натали поляка.

– Шесть месяцев назад, – был лаконичный ответ Клиса.

– Не помню, чтобы я тебя когда-либо видела.

– Не помнишь.

– Так ты в первый раз пришел в наш бар?

– Да.

– Где ты был раньше, в «Клинике», так?

– Нет, нигде!

Поляк посмотрел на нее с удивлением, он не знал, что «Клиника» – это полная проституток гостиница, где большинство легионеров отмечались каждый уикенд. Девушка поняла, что Клис не разговорчив, и спросила его прямо:

– Хочешь быть со мной? Пойдем куда-нибудь вдвоем?

– Может быть, позже, сейчас пиво!

Клис начал говорить по-польски с соотечественником, и Натали подошла к Стефану, который отнесся к ней мягче, и через несколько секунд они уже обнялись. Минут через пятнадцать они тоже исчезли. Поляки выпили еще пива и решили посмотреть, что это за штука, «Клиника». В баре был капрал из той же роты, что и они, который также не выбрал девушку. Он тоже пошел с ними.

Вряд ли существует легионер, который служил в Джибути и не знает известную “La Clinique”. Как только солдаты переступили порог, к ним подошли с десяток девушек. Чернокожие пантеры появлялись с разных сторон, предлагая свои тела. Клис улыбнулся одной из них, которая показалась ему симпатичнее, чем другие, и через считанные секунды получил поцелуй, которому трудно было сопротивляться после года воздержания. Он попытался что-то сказать, но язык девушки уже был у него во рту, а ее руки расстегивали его ремень. Очевидно, раз войдешь в эту гостиницу, уже нет пути назад. Клис сдался, он трогал бюст африканки. Напряжение в паху усилилось, и он понял, что не может противиться возбуждению.

– Давайте номер! – поляк застонал.

– Так ты спешишь? – спросила черная красотка. – Разве ты не хочешь что-нибудь выпить?

– Нет, я уже пьян, – говорил на своем скудном французском Клис, но на этот раз он расхрабрился и полез под юбку джибутийки.

– Ого, ты, в самом деле, спешишь, – черная пантера засмеялась и указала на дверь. – Здесь, в этой комнате, я сделаю тебя счастливым.

Капрал и соотечественник Клиса были окружены стаей проституток, но они поговорили немного с девушками, прежде чем решить, с какой из них провести остаток ночи.

После года воздержания от секса за стенами казармы Клису показалось, что джибутийка самая красивая и экзотическая женщина в мире. Легионер почувствовал влечение к ней в ту же минуту, как увидел ее, но не думал, что отреагирует так быстро.

Клис застрял в «Клинике» на все выходные и наверстал упущенное. В понедельник утром он должен был вернуться в часть, но через неделю его ожидали 14 дней отпуска, и поляк знал, что проведет их хорошо. Он накопил сто тысяч франков, сберегая всю зарплату с момента пребывания в Джибути. После выходных он решил расслабиться и пожить хорошо, по крайней мере, во время отпуска. Теплая кровь и черная кожа уже околдовали его. Через неделю поляк вернулся в «Клинику», разыскивая свою черную красотку. Он провел с ней свой первый уикенд, но не мог вспомнить ее имя. Клис не был даже уверен, назвала ли она свое имя. Большую часть времени он занимался диким сексом и спал. Клис искал свою черную пантеру, но девушки не было. Он уже решил уйти, когда две проститутки встали на его пути, показывая свои большие груди. Как легионер в первом отпуске, поляк не раздумывал и сразу же вошел в комнату с двумя девушками.

Джибутийки были мусульманками и считали групповой секс большим грехом. Хотя они проститутки, да еще и верующие, но в «Клинике» есть исключения, и Клис воспользовался этим. Они хорошо его обслужили, но поляк все еще помнил девушку своего первого уикенда. Когда он расплачивался перед уходом, он знал, что двойной тариф влетит ему в копеечку, но все еще чувствовал себя богатым и не обратил внимания на огромный счет.

Выйдя на улицу, Клис решил зайти в «Лас-Вегас» и выпить пару кружек пива. При такой жаре о другом напитке он не мог и подумать. Когда переступил порог бара, увидел за столом старшину Матича, с которым они познакомились в Париже. Поляк по привычке вытянулся, готовясь отдать честь, но понял, что у него нет берета на голове. Когда легионеры одеты в штатское, спортивную одежду и у них нет головного убора, они не отдают честь, а приветствуют кивком и вставая смирно. Серб посмотрел на него с удивлением, а затем рассмеялся:

– Да, поляк по-прежнему напряжен, как и тогда, когда я забрал его из Кастеля! Иди сюда, присаживайся ко мне и младшему сержанту и расслабься! – Матич пригласил его. – Сегодня играет группа и будет живая музыка здесь, в Джибути. Говорят, из нашего края, то ли словенцы, то ли македонцы. По крайней мере, мы увидим нечто иное, чем черные попы, – сержант засмеялся.

– Можно и попы, но позже, – добавил младший сержант.

Матич уже был навеселе, потому что он начал пить после полудня. Вместе с младшим сержантом он пришел раньше, чтобы сесть поближе к импровизированной сцене, так как они слышали о приходе группы от других эскадронов легиона, и уже были неделю в отпуске в Джибути. Его друг был болгарином и служил с Матичем во взводе обслуживания в изолированном, в сорока километрах от столицы, эскадроне.

– Младший сержант Дойков! – обратился к болгарину Матич. – Мы на культурном мероприятии, так что можем обойтись и без поп.

– Если вы можете, то я не могу, – Дойков рассмеялся. – Мы должны использовать каждую ночь до конца, секс и рок-н-ролл, но если только секс, тоже неплохо.

– Хорошо, но вызовем девушек после десерта, сейчас давайте пить пиво, – заключил сержант и обратился к Клису:

– Расскажи поляк, как тебе местные женщины? Сегодня вечером ты перестанешь называть меня “mon adjudant”, и если тебе трудно говорить по-французски, разрешу по-польски, мы же как-никак славяне, найдем общий язык! Давай, за наше здоровье!

Когда группа вышла на сцену, сержант не поверил своим глазам. Здесь, в этой жаркой африканской стране, где кроме французских военных редко появлялись европейцы, играла группа с Балкан, и певица исполняла популярные песни 80-х годов. Матич, который за 16 лет забыл свою родину и почти не говорил на родном языке, подошел к музыкантам, чтобы лично поздороваться с ними после первого выступления:

– Молодцы, ребята! Мадемуазель! – обратился он к певице, целуя ей руку. – Я хочу, чтобы вы подсели к нам во время перерыва, плачу я!

– Ладно, генерал, нет проблем, – ответила певица. – Как я понимаю, вы мой земляк, я сейчас спою песню лично для вас.

И среди африканской жары прозвучала песня знаменитой сербской певицы Лепы Брены. Эта песня была из времен молодости Матича, и он лишился дара речи. Серб убежал со своей родины, еще когда Берлинская стена и «холодная война» были актуальны. Он пересек «железный занавес», воздвигнутый Сталиным после Второй мировой войны, неоднократно рискуя жизнью. После многих невзгод его приютила Франция, и он был полон решимости отплатить ей, служа в Иностранном легионе.

Все годы, проведенные в рядах Иностранного легиона, Матич никогда не чувствовал тоски по дому. Он отрекся от коммунизма и Югославии, начал новую жизнь, но в этот день его сердце вдруг дрогнуло. Он начал танцевать рядом с певицей, и на суровом лице солдата появилась улыбка счастья. Его глаза наполнились слезами, и бравый вояка чуть не разрыдался от волнения.

Профессиональный тусовщик младший сержант Дойков сопровождал сержанта во время танца и даже пригласил местную девушку. Клис пил пиво и не мог понять, почему старшина Матич так разволновался.

Когда музыканты подсели к легионерам, началось общение на сербско-болгарском языке, и даже Клис, который выпил уже шесть кружек пива, включался в разговор на польском, и получилась спонтанная пресс-конференция славянских народов.

Оказалось, музыканты – македонцы, а певица – сербка. Им всем было лет 40, и они были сверстниками сержанта. Первый вопрос Матича был о том, как они оказались в этой отдаленной маленькой африканской стране.

– Это долгая история, – рассмеялась певица, которая представилась как Люба. – Мы должны были играть в Египте и согласились отправиться туда, но у меня возникли проблемы с визой и документами, поэтому, раз уж мы решили поехать, то поехали сюда. Ты знаешь, что в Сербии, с тех пор как у власти Милошевич, только проблемы и войны.

– Сейчас не будем думать о войне и повеселимся, – предложил Дойков, с силой прижимая к себе джибутийскую девушку.

– Да, болгарин прав, – согласился Матич. – Ха. Выпьем!

И начался праздник – ели, пили и танцевали. Младший сержант повторял при каждом тосте:

– Пусть самый худший наш день будет таким. Ха. Выпьем!

Старшина Матич и его друг Дойков были в недельном отпуске, и они решили вместо того, чтобы ехать во Францию, весело провести время на африканской территории. Жизнь легионеров в составе эскадрона была довольно изолированной, и они использовали каждый визит в столицу, чтобы отпраздновать его и сделать разнообразным благодаря девушками в Джибути. Этот вечер был для сержанта другим, он даже не смотрел на девушек, которые с интересом ждали, кого он выберет. Матич погрузился в разговор о прошлом Югославии с Любой и македонскими музыкантами.

Дойков понял, что серб проведет свой отпуск, тоскуя по родине, а, возможно, и в объятиях певицы, и предложил Клису найти девушек и пойти в гостиницу. Уже рассветало, когда болгарин решил сменить джибутийку и крикнул Клису:

– Поляк, не хочешь снять напряжение? Я отведу тебя в место, где девушки красивее, чем здесь.

– К вашим услугам, шеф! – сказал пьяный поляк и отдал честь.

– Я вижу, что ты соскучился по части, легионер Клис. К гостинице «Pleine Ciel»! En Avant марш! – был приказ хорошо подвыпившего Дойкова.

Гостиница была похожа на «Клинику», но девушки не набросились на легионеров. Они спокойно ждали, когда солдаты сами выберут одну из них. Меню было довольно богатым, несмотря на ранний час.

– Вперед, легионер Клис, чего вы ждете! – упрекнул солдата младший сержант.

– A vos ordres, caporal-chef, – закричал поляк и схватил первую попавшуюся девушку, которая стояла перед ним.

Опытный болгарин начал осматривать и трогать девушек. Трогать их, перед тем как выбрать, можно было бесплатно, и Дойков не спешил. Он потрогал почти всех девушек и наконец выбрал длинноногую телку почти своего роста, а он не был низким.

Девушки были частью ужина, что-то вроде десерта после сладкого, а иногда даже и частью завтрака. Такова была жизнь легионеров в жаркой африканской стране, богатой знойными черными красавицами.

Утром Клис проснулся с тяжелой головной болью, так на нем отразилось питье в жару, у него не было такой практики, как у болгарина, так как он больше года провел в уединении и изоляции в части. Скачок из спортивного режима и изоляции в тусовку, на которой спиртное лилось рекой, застал его врасплох.

Младший сержант Дойков, в отличие от поляка, был в отличной форме и в десять часов утра завтракал холодным пивом.

– Эй, поляк, мы в отпуске, парень, мы должны каждую минуту использовать до конца! Присаживайся, отдохни!

– Oui, caporal-chef! Но я предпочитаю чашку кофе и немного воды.

– Кишки твои заржавеют от воды. Расскажи, как было вечером с твоей телкой, что-то я ее не пробовал?

– Ладно, ладно, но я ищу девушку из «Клиники» и не могу ее найти, я не знаю ее имя. – Поляк не мог забыть черную пантеру, с которой провел время в первую свободную ночь в Джибути.

– Из «Клиники»? Ты только бы сказал, человек! Я старый клиент, и я знаю всех девушек. Давай выпьем по кружке пива и пойдем туда.

Оба выпили по три кружки пива во время завтрака, и Клис действительно почувствовал себя лучше. Когда они пришли с Дойковым в «Клинику», головная боль и похмелье исчезли. Болгарин, который хорошо говорил по-французски, стал расспрашивать девушек о черной пантере из первого выходного поляка и понял, что она больше там не работает.

– Ну, парень, мне очень жаль, но ее уже здесь нет. Если ты так привязался к ней, ты должен заплатить ее товарке, которая предложила отвести нас к ней.

– Да, я заплачу, я хочу найти эту девушку!

– Ну, ты по уши влип! И со мной всякое бывало, когда был новичком, но твой случай тяжелый. Не трать все, что ты накопил в поте лица! Повеселиться – это хорошо, но не переусердствуй! Если девушка узнает, что ты всерьез любишь ее, она может использовать тебя, чтобы ты покупал ей шмотки, и так закружит тебе голову, что не поймешь, когда деньги ушли на ветер. Ты большой мальчик, но будь осторожен!

– Я уверен, что хочу ее найти!

– Ну, давай тогда я заберу ее товарку и, если мы найдем твою пассию, поедем на остров, где мы не потратим много. Они будут готовить, а мы будем загорать на пляже и пить пиво, что скажешь?

– A vos ordres, caporal-chef! – поляк улыбнулся, потому что на этот раз сказал это в шутку.

Легионеры и девушка в ветхом такси поехали по пыльным улицам Джибути. Поляк узнал, что его возлюбленную зовут Роса и что она решила уйти из «Клиники». Новая девушка Дойкова представилась своим настоящим именем – Салама, и он был удивлен, что она не выбрала имя французской поп-звезды. Она недавно начала работать в «Клинике» на месте своей подруги Росы, и болгарин еще не видел ее – ему было любопытно познакомиться. В отличие от длинноногой красотки прошлой ночи Салама была небольшого роста. В Болгарии таких девушек называют карманными телками, и у нее было красивое и очень нежное лицо. Дойкову она понравилась в тот самый момент, когда он увидел ее и, кроме любопытства от ожидания новых сексуальных приключений, он начал поддаваться магическому очарованию этой миниатюрной проститутки. Он относился к ней как к настоящей леди, и джибутийка была польщена. Она сделала все возможное, чтобы найти подругу Клиса, и наконец нашла ее в каком-то подобии парикмахерской.

Здание было примитивное, все сидели на пыльном полу, только две девушки стояли и завязывали косички или выпрямляли мелкие завитки своим клиенткам, отчего стало ясно, что это было дамская парикмахерская. Среди девушек, сидевших на полу в ожидании своей очереди, была пассия Клиса – черная пантера, которая так яростно набросилась на него при его первом посещении «Клиники». Когда она увидела Клиса, то не поверила своим глазам и испугалась. Но после того как Салама объяснила, что поляк разыскивал ее и, похоже, он без ума от нее, на ее лице появилась мягкая улыбка. Она встала и поцеловала Клиса так же, как в первый раз.

– Сегодня не буду делать прическу, – решила Роса. – Скажи мне, куда мы идем?

– На Остров черепах! – сказал ефрейтор важно.

– Уараму! – радостно закричали девушки.

Уараму было официальное название острова, но из-за панцирей умерших черепах он был известен и как Остров черепах. Когда не было сильного течения, до него можно легко дойти пешком или доехать на джипе по красивой песчаной лагуне. Поляк не понял, куда именно Дойков поведет их, но он был так счастлив, что нашел свою Росу, что не особенно интересовался тем, куда они отправляются. Ветхое такси с двумя счастливыми легионерами и их избранницами на этот краткий отпуск поехало на рынок, чтобы приобрести необходимый для предстоящего приключения провиант.

У джибутиек не было с собой багажа: на одиноких пляжах, где они собирались провести большую часть времени, не было необходимости в одежде. У легионеров основной багаж составляли пиво и термос со льдом, а еда была просто дополнением. Небольшая группа приблизилась к песчаной лагуне и подошла к острову. Клис нес на плече почти весь провиант, а Дойков шел впереди налегке, проверяя песок. Когда они добрались до острова, быстро, по-легионерски, разбили лагерь, и все бросились в воду, побросав одежду. Время от времени пары уединялись на час-другой в заброшенные хаты, а затем опять прыгали в воду.

После трех романтических дней в раю запасы еды начали убывать. Настало время вернуться в Джибути. Вдруг они заметили, что к пляжу приближается прекрасная яхта. Клис с удивлением смотрел на крошечный кораблик, а девушки, которые лежали голыми в воде, быстро вышли и напялили на себя легионерские майки, не особенно скрывавшие их тела.

– Сегодня мы не пили столько, чтобы мне померещилось! – задумался Дойков, а затем решил: – Видимо, нам за три дня напекло головы. Таких лодок не найти на этих островах.

Младший сержант удивился еще больше, когда увидел, что на палубе стоит не кто иной, как сержант Матич собственной персоной, который некоторое время назад в первый раз привел его сюда показать гробницу черепах.

– Я знал, где найти тебя, болгарин! – серб рассмеялся. – Я не могу поверить, что у тебя одна девушка, как правило, с тобой две или три.

– Я влюблен, – рассмеялся в свою очередь Дойков. – А ты, Матич, небось дезертируешь на этой лодке?

– Нет, я до этого не дошел, просто решил показать остров моим соотечественникам.

Только сейчас Дойков заметил на борту яхты Любу и македонских музыкантов. Сержант раскошелился и решил пожить как миллионер неделю до возращения в эскадрон, где у легионера было все, что нужно. Он нанял самое дорогое судно в стране, оснащенное полным оборудованием для дайвинга. На лодке было достаточно места, и так как провиант островитян был на исходе, они сели на борт, и все вместе отправились на арендованной Матичем яхте в новое морское путешествие.

Сомалийский полуостров, известный как Африканский Рог, является одним из самых красивых в мире. Сержант не зря потратил деньги, и благодаря ему все испытали чувство незабываемой свободы, плавая в водах Красного моря. Из многих островов, мимо которых они проплывали, было трудно выбрать, где остановиться, но внезапно Матич отдал приказ:

– Лево на борт! Возьмем эту полоску песка!

Младший сержант Дойков и легионер Клис засмеялись и спросили хором:

– Откуда будем нападать, капитан?

– Кто откуда хочет. Проведем здесь последние часы нашего отпуска. En Avant!

Болгарин и поляк первыми прыгнули в воду и поплыли к острову. Музыканты вскоре последовали за ними, а Матич с Любой и девушками остались на палубе, созерцая красоты Красного моря. Они подошли к острову Маскали, а рядом с ним был остров Муша, который был похож на старшего брата Маскали.

Легионеры провели еще один день в раю среди коралловых рифов у берегов Джибути. Отпуск прошел так быстро, что Клису все казалось сном. Резкий переход от пивного режима Дойкова к интенсивным занятиям спортом в боевой группе был болезненным. Когда он снова встал в строй среди своих товарищей из Третьей роты, то отдавал себе отчет, что в первый раз с тех пор как он зачислен в ряды легиона ему будет тяжело во время утреннего кросса.

С другой стороны, вернувшиеся в роту технического обслуживания эскадрона младший сержант Дойков и сержант Матич не столкнулись с такой проблемой. Занятия спортом организовывал серб или его помощник, а они часто ходили в спортзал накачать мышцы и подготовиться к следующему выходу в город. Работа Дойкова в последнее время сводилась в основном к ремонту установок и устранению убытков, причиненных легионерами эскадрона находящемуся неподалеку бару, который был известен как «Заправочная». Для этих видов деятельности он пользовался помощью своего соотечественника капрала Петкова, ветерана из Югославии.

Пламен Петков был другом недавно погибшего болгарина Георгия из Второго иностранного пехотного полка. Он все еще не мог понять, как это случилось с его другом, и с того момента, как он узнал о его смерти, не выходил из подразделения. Пламен намеревался сберечь всю свою зарплату и вернуться к своей любимой девушке в Болгарию. С Дойковым они подружились, так как регулярно поднимали тяжести в тренажерном зале, и хорошо сработались.

Капрала Петкова легионеры уважали за его боевые заслуги, о чем говорили ордена и медали на его мундире. Немногие легионеры из нынешнего поколения могут похвастаться таким количеством отличий.

Однажды он был на грани смерти, и только благодаря быстрому вмешательству медицинских вертолетов он сегодня мог не только ходить, но и бегать. Ефрейтор Петков помнил, что именно его верный напарник Георгий быстро отреагировал на ситуацию, подняв по тревоге вертолеты. Прежде чем потерять сознание, думая, что это последние минуты его жизни, Пламен обратился к Георгию со словами: «Меня подстрелили».

Проснувшись в больнице в Париже, он узнал, что выжил чудом. Несколько раз он пытался связаться с Георгием и поблагодарить его, посылал приветы через друзей и знакомых, но так и не смог увидеть его. Судьба разлучила их, и когда известие о смерти Георгия достигло Пламена, он был потрясен.

Выйдя из больницы в Париже, капрал Петков остался в Обани в Административном отделе изолированных (SAI), принадлежащем административной роте в составе Иностранного легиона (CAPLE). Он провел почти год в этой роте и прошел через множество военных комиссией, пока наконец не был вынесен приговор, что его здоровье восстанавливается и он может остаться на действительной службе в легионе. После тщательного изучения досье молодого капрала из штаба в Обани его решили отправить в Джибути в качестве жеста благодарности за мужество и преданность, проявленные во время службы во Втором иностранном пехотном полку. Так Пламен Петков стал верным помощником электрика Дойкова во взводе обслуживания.

У легионеров эскадрона, отдаленного на 40 километров от Джибути, в казарме, названной в честь Брюне де Серине (полковника легионеров во главе Тринадцатой полубригады Иностранного легиона в Индокитае, который погиб там), было не много мест для развлечений в небольшой африканской деревне Веа. Этот полк был одним из последних изолированных постов французской армии, который стоял на одном месте с 1968 года. Легионеров, оставшихся в нем, называли «Стражами пустыни». Офицеры, унтера и рядовые солдаты, прибывавшие в этот эскадрон на двухлетнюю службу, получали невероятный жизненный опыт в отрыве от цивилизации. Взводы были очень сплоченными, и все они были одной большой семьей.

Постоянно организовывались стажировки для стрелков и водителей ERC 90 Sagaie – машины, называемой «танк с шинами» или просто «боевая машина с 90-милиметровым стволом». Этот скоростной маленький танк был разработан специально для разведывательных миссий эскадрона. Основная цель кавалериста – стать идеальным стрелком, поэтому легионеров из базы в Веа выводили на месяц на учебные стрельбы в пустыню. Не только во время стажировки в учебном центре коммандос в Арте-пляж (CECAP) были перегрузки. Иногда в пустыне температура в танке достигала 70 градусов, и стрелки и танкисты должны были не только выдерживать экстремальные условия, но и покрывать нормативы по быстрому передвижению и точной стрельбе.

Изолированная жизнь, учения и постоянная тяжелая физическая нагрузка закалили не только тела, но и характер этих людей. Взводы эскадрона проходили трехнедельные стажировки в CECAPe для дальнейшего улучшения своей физической силы и военной техники, чтобы быть готовыми в любой момент к боевым маневрам. «Стражи пустыни» жили, как их предшественники от старого легиона, отрезанные от всего мира и всегда готовые к бою. Во французской армии было всего два таких изолированных поста – эскадрон и часть морской пехоты, отрезанная от мира во Французской Полинезии.

Легионеры, жившие в изоляции в пустыне, создали сплоченное общество, так как они проводили большую часть своего свободного времени в части. Их жизнь была связана с жизнью местных жителей из деревни Веа. Эскадрон создавал рабочие места для жителей деревни, которые чистили казарму и обслуживали некоторые здания. Это в свою очередь позволяло легионерам больше времени уделять подготовке и учениям. При возвращении отряда после тяжелых маневров была традиция посещать местную достопримечательность, так называемую La Station – бар на заброшенной бензоколонке. Энтузиазм легионеров и готовность участвовать в настоящей битве выливались в шумные празднования и уничтожение запасов в баре, но драк между легионерами не было.

Собственником бара был деревенский шаман, который выполнял функции мэра Веа, называемый по-простому “chef du village”. Для поддержания хороших отношений с местным населением после сокрушительного запоя легионеры из взвода брали на себя возмещение ущерба в “La Station”. Старшина Матич посылал младшего сержанта Дойкова и его помощника Петкова, которые в четыре руки подготавливали единственный в селе бар к возвращению своих товарищей из миссий. Ни Дойков, ни Матич, ни Петков не присутствовали на этих «битвах» со стульями, столами, вентиляторами, лампами и окнами, достойными быть ветряными мельницами Дон-Кихота. Ребята из взвода обслуживания не участвовали в регулярных учениях, они заботились об организации жизни в части, поэтому у них было больше свободного времени, они ходили в город Джибути и вкушали сладости жизни. Но вот пришло время, когда весь эскадрон готовился к военным маневрам в пустыне, стрельбам и демонстрации военной силы по границе.

В эти маневры был включен и взвод обслуживания, который сопровождал капитана и офицеров. Матичу и его помощникам пришлось пострелять с товарищами и вспомнить службу в боевой группе, а кроме того, они заботились о провианте и распределении воды между взводами.

После трех недель стрельбы по пустынному лунному ландшафту легионеры добрались до границы с Эфиопией. Капитан, довольный результатами, обратился к стрелкам:

– Сегодня стрелки ERC 90 Sagaie показали себя на уровне, как настоящие легионеры! Félicitations les gars!!

– Урааа! Мы самые лучшие! Vive l’Escadron! – ответили хором парни, высовываясь из люков танков.

– До того как вы задерете нос, вы должны подумать о том, что конечная цель настоящего учения была достигнута не только благодаря результатам вашей стрельбы, но и благодаря работе всего эскадрона! Вы были сплочены, и каждый был на своем посту, стрелки, водители и P4, и конечно, парни из взвода старшины Матича, которые позаботились о том, чтобы мы были сытыми и чтобы у нас была вода во время маневров.

– Ueeeee! Vive l’Escadron! – выкрикнул Дойков, и все последовали его примеру.

Через неделю эскадрон вернулся в казарму имени Брюне де Серине, и к вечеру легионеры, которые не дежурили или не были в наряде, пошли в любимый бар “La Station”. На этот раз гуляк было больше, чем обычно, потому что в маневрах принимали участие все взводы. Были и такие, которые пришли впервые. Дойков и Петков также решили пойти в боевое заведение легионеров. Парни были очень вдохновлены результатами обучения, и их стремление броситься в сражение увеличивалось с количеством выпитого спиртного.

В ту ночь вылились десятки литров пива и виски, и час разгрома настал. Все началось с боевого клича капрала:

– Раздавим каждого, кто попадется нам на глаза! Ueeeeeh! L’Est L’Escadron on est les meilleurs! Ueeeeeh! – закричал он в полный голос и бросил стул к стойке, где были только пустые бутылки.

Бармен уже видал подвиги легионеров и знал, что предстоит, он проскользнул как червь среди пьющих солдат. Вскоре и другие стрелки последовал примеру капрала, крича: “On est les meilleurs!”

В разгроме приняли участие и танкисты, которые начали стучать по столам, пинать стулья и подпевать стрелкам. Каждый объект в баре стал врагом. Ликующий молодой воин вскочил на стол и ухватился за свисающий с потолка огромный вентилятор. В считанные секунды вентилятор отломился, и пьяный легионер рухнул на пол вместе с ним, но солдат не сдавался и продолжал сражаться с пропеллерами, пытаясь согнуть их руками.

Это были солдаты, которые готовились к битве в течение месяцев и лет, чтобы и отдать свою жизнь в бою, но сражений не было. Каждый из них хотел доказать свою преданность в борьбе с врагом и в моменты опьянения расходовал свою энергию на разгром бар эскадрона.

– Завтра у нас будет полно дел, – заключил Петков, глядя на Дойкова.

– Да, но давай повеселимся! – закричал младший сержант и стал бросать катившиеся по полу полупустые бутылки в окно. – Мы можем начать с очистки. Вперед! Бросай гранаты! – крикнул он своим пьяным товарищам.

– Ueeeeeh – наддали! – раздался боевой клич дерущихся против стульев. Парни и начали бросать пустые бутылки по примеру болгарина. – Vive Le Caporal-chef. En avant, jetez les granades!

Крестьяне избегали в эти часы проходить мимо легионерского бара, так как обезумевшие солдаты могли счесть их врагами и напасть на них. К счастью, как только те выпили все имевшееся в наличности спиртное и их пыл остыл, ребята успокоились и отправились в часть спать. На следующий день они были как новенькие, и жизнь вернулась в нормальное русло изолированного от цивилизации эскадрона.

Утром младший сержант и его помощник были отправлены срочно возместить ущерб, чтобы избежать проблем с деревенским старостой. Тем временем в казарме «Монклар» поляк Клис пил пиво со своими товарищами по несчастью и пересчитывал деньги, потраченные во время отпуска.

– Хорошо ты пожил, поляк! – Стефан поздоровался с ним. – Даже на яхте прокатился, как настоящий миллионер!

– Да, но теперь я понял, что потратил половину своих сбережений всего за две недели, – сказал Клис.

– Ну, легионер в отпуске не может беречь деньги, особенно среди африканских девушек, – рассмеялся Жан-Филипп.

– Поначалу казалось дешевле, – ломал голову Клис.

– Да, всем нам так кажется, и именно поэтому мы увлекаемся как девушками, так и спиртным. А потом заходим слишком далеко, думая, что мы миллионеры.

– C’est vrai, – согласился поляк. – Но я не думал, что смогу потратить такие деньги за очень короткое время.

– С женщинами все возможно, – грустно заметил Стефан.

– Они так заморачивают нам головы, что мы не понимаем, как испаряются наши деньги, тем более что мы легионеры и мы жаждем их.

– Судя по всему, это черная магия Африки, – засмеялся Клис.

– К сожалению, не только Африки, поляк, – продолжал в том же тоне Стефан.

– Да, у тебя по крайней мере есть невеста в Ниме. Она ждет тебя и регулярно пишет письма, а джибутийки, с которыми я был, взяли деньги, и все – они уже не помнят мое имя, – ответил Клис. – Я думал, что, по крайней мере, одна любит меня…

– Во-первых, у меня нет невесты, – сказал подавленным тоном Стефан. – Во-вторых, все женщины одинаковы. Мы хотим трахать, а они – взять наши деньги.

– Я не согласен, – возразил Клис. – В Польше у меня была подруга, и мы любили друг друга, было по-настоящему.

– Где твоя подруга сейчас? – грубо спросил его Жан-Филипп. – Конечно, трахается с кем-то еще.

– Мы разошлись, – немного смущенно продолжил поляк. – Она вышла замуж за знакомого…

– У которого больше денег, чем у тебя, – прервал его Стефан.

– Я не знаю, но, возможно, вы правы, потому что тогда у меня ничего не было, и именно поэтому я отправился в легион, – согласился Клис. – Ладно, как я вижу, у вас какая-то международная проблема с женщинами.

– Да, это правда, – не отрицал Жан-Филипп. – Женщины нам показали кузькину мать, скорее, одна женщина.

– Среди этого множества джибутиек не влюбились ли вы в одну и ту же? – засмеялся Клис.

– Как я уже сказал, проблема не в Джибути, здесь все в порядке, платишь и получаешь много здорового секса, без чувств, и все довольны, но в нашем случае было сложнее. Расскажи ему, Жан-Филипп! – сказал Стефан своему другу.

– Да, речь идет о конкретной ситуации, в которой мы оказались, два капрала из Второго иностранного пехотного полка, – начал француз. – Ты помнишь, мы приехали из Нима и прибыли с вами в Джибути. Во Втором иностранном пехотном полку мы служили в разных ротах и были знакомы шапочно, потому что когда я был на марше или на учениях, рота Стефана была в части. То же самое было, когда дежурила рота Стефана, я уходил в отпуск, и поэтому мы не встречались в барах Нима, и наше знакомство было совсем беглым, до того как мы приехали сюда.

– И что это имеет общего с вашей ненавистью к женщинам? – удивленно спросил Клис.

– Ну вот, повторяю, что идет речь о невесте Стефана, которая до недавнего времени писала ему любовные письма и которой наш друг отправлял деньги в течение десяти месяцев. Так эта самая женщина, даже не хочу упоминать ее имя, оказалась моей подругой. Я послал ей деньги на прошлой неделе, используя нашу военную почту. Ответственный за корреспонденцию старшина, которому я передал деньги, случайно спросил меня, кем она мне приходится, и когда я сказал ему, что она моя невеста, у него глаза на лоб полезли.

Проверка квитанций показала, что Стефан посылал ей десять тысяч франков в месяц. Сначала я подумал, что это какая-то ошибка, но когда Стефан показал мне фотографию, мы сравнили номера телефона и поняли, что к чему. Так что ты ничего не потерял по сравнению с нами. По крайней мере, ты пожил как миллионер, а мы бросали деньги на шлюху, которая нас одурачила. Если я ее увижу, живой ее обдеру, – пригрозил француз и заказал еще пива, чтобы подавить горе.

– Выпьем за африканских девушек! – заключил поляк и поднял тост.

Несмотря на свой тост, Клис перестал посещать бары и гостиницы Джибути и вернулся к своей прежней жизни в части, посвящая время занятиям спортом и обучению. Женщины, которые интересовались лишь деньгами легионеров, были опасны, а в стенах казармы он был в безопасности. Поляк понял, что немногим легионерам так повезло – добраться до Джибути и зарабатывать 20 тысяч франков в месяц, и он был полон решимости вернуться в Европу с деньгами.

В столице крошечного африканского государства часто проводятся спортивные мероприятия, в которых кроме легионеров может принимать участие и молодежь страны. В том году сам генерал Пикмаль, инспектор Иностранного легиона, прибыл в Африку, чтобы лично участвовать в полумарафоне, организованном в пустыне Джибути. Тяжелые погодные условия превращали это спортивное мероприятие в соревнование между легионерами и местными жителями в серьезное испытание для участников. Кроме того, впервые участие в марафоне принимали более 30 человек из числа местных жителей. В предыдущие годы легион всегда побеждал с большим отрывом немногих местных жителей, но на этот раз было ясно, что молодые люди Джибути настроены на победу.

Генерал Пикмаль объявил о начале марафона и сам повел группу в первый километр. Через несколько минут участники скрылись за горизонтом, и зрители терпеливо начали ждать возвращения бегунов.

Клис и его рота надеялись достичь большого преимущества перед другими, так как Третья рота была самой активной в спортивных мероприятиях. Поляк уже более года жил среди африканской жары и привык к ней настолько, что она не была серьезной помехой в сегодняшней гонке. Он был одним из первых, кто позволил себе обогнать генерала Пикмаля и броситься в борьбу за первое место. Минут через двадцать небольшая группа, которая вела марафон, начала разделятся. Поляк бежал с первыми пятью, но почувствовал, что его силы на исходе, и сбавил скорость. Он знал, что пробежал больше половины расстояния, но должен был беречь силы для заключительного спринта, поскольку у него не было никакого намерения исчерпывать себя до последнего вздоха. Два легионера из Первой роты перегнали его в момент, когда он помедлил, но Клис чувствовал их усталость и пропустил их. Они не выдержали долго, и всего через пять минут поляк снова был на пятой позиции.

Оставалось километра два до финиша, когда поляк стал ускорять шаг и приближаться к четвертому бегуну, который был метрах в ста впереди. Клис сбалансировал дыхание и почувствовал, что готов отдать всего себя на последнем километре, как вдруг мимо него пролетел местный молодой человек. Поляк не мог поверить своим глазам: этот парень бежал так легко, как будто только что начал марафон. Джибутиец улыбался и не показывал напряжения. Через минуту Клис потерял его из виду, так как молодой человек перегнал и тех четырех, которые возглавляли колонну.

Младший сержант Дойков со своим верным помощником Петковым стояли ближе всех у финиша, готовые записывать номера прибывших, чтобы позже определить не только отдельных победителей, но и роту, которая в соответствии с результатами своих представителей должна получить первое место.

Удивились не только оба легионера, но и все остальные не могли поверить, что к ним с легкостью антилопы приближается парень из Джибути. Он, кроме того что был первым, оставил далеко позади других и бежал, не проявляя признаков усталости. Дойков записал номер победителя, и местная публика закричала на всех африканских наречиях. Когда последний бегун, тоже местный, пересек финишную ленту, генерал Пикмаль объявил об окончании марафона и вызвал победителя, чтобы поздравить его лично:

– Гражданское лицо сегодня честно выиграло в полумарафоне, и я вручаю ему 5000 французских франков. Пусть зрители услышат твое имя, мальчик! – Генерал повернулся к молодому человеку.

– Мохаммед Уади, – прокричал мальчик, и джибутийская публика снова заорала.

– Поздравляю тебя, Мохаммед Уади, и от имени Иностранного легиона вручаю тебе Кубок марафона и денежный приз в 5000 франков, – генерал пожал руку молодому человеку, затем продолжил: – В дополнение к этой награде у меня есть предложение к тебе. Легиону нужны такие ребята, как ты, так что если тебе интересно служить в наших рядах, завтра ты можешь со мной полететь во Францию.

– Oui, général, – ответил мальчик взволнованно, но потом робко сказал: – Только я не из Джибути, я пришел пешком через пустыню из Эфиопии, и документы…

– В легионе не имеет значения, откуда ты. Важно быть убежденным, что хочешь служить, в остальном положись на меня, – уверил его генерал, а затем повернулся к публике: – Как я уже сказал, гражданское лицо выиграло в полумарафоне, а завтра этот парень будет принят нами и будет иметь честь служить в рядах Иностранного легиона.

Несколько месяцев спустя Мохаммед Уади закончил подготовку в Кастельнодари и был назначен в Первый иностранный полк в Обани. Он поступил в спортивную роту под названием Equipe de Cross, которая насчитывала десяток парней – лучших бегунов Иностранного легиона, представляющих его на разных гонках и в марафонах.

После тяжелого дня под африканским солнцем только легионеры могли продолжить спортивные соревнования между ротами и потихоньку подошли к последнему испытанию, которое должно было состояться в водах Красного моря. В плавании у Первой роты было определенное преимущество, потому что ее специализацией были именно ныряние и боевые акции под водой. У этих ребят был центр для водных видов спорта, где они проводили большую часть своего времени в учениях и тренировках. В этой спортивной дисциплине они были определенно лучше подготовлены. Так как в командном соревновании в марафоне Третья рота заняла первое место, парни из Первой роты надеялись в плавании добиться убедительной победы и оказаться первыми в итоговой турнирной таблице.

Конкуренция была жесткой. Ни на минуту никто не показал, что его силы исчерпаны полумарафоном. В соревнованиях легионеры отдавали себя полностью, как и во время боевых маневров. Честь роты была самой важной вещью, и каждый участник должен был приложить все усилия, чтобы его рота стала победителем.

Как примерный легионер и опытный пловец Клис на этот раз не берег силы для финальной гонки. Ранее в марафоне он был пристыжен джибутийцем, и теперь в этой последней гонке поляк был полон решимости бороться до конца. Когда он приблизился к берегу, определенному как финиш, Клис увидел перед собой только одного легионера и, добравшись до него из последних сил, узнал, что это один из сержантов Первой боевой роты. Если бы он мог опередить его на этих последних 50 метрах до линии финиша марафона в воде, он смог бы вывести свою Третью роту на первое место и в итоговой турнирной таблице. Это была борьба за честь. Не было ни денежного приза, ни специальной премии. Он должен был защитить честь команды, в данном случае это была его боевая группа, которая стала его единственной семьей.

Клис сам не понял, откуда у него появились силы, или приливные волны помогли ему обогнать на последних десяти метрах сержанта на метр – полтора. Благодаря этому небольшому, но все-таки преимуществу Клис стал героем дня. Он сыграл ключевую роль в победе своей роты в итоговой турнирной таблице.

Несколько лет спустя Первая рота была распущена, а легионеры покинули базу в Обоке. Центр водных видов спорта, где обучали спецназовцев Первого полка, был переведен в Арта-пляж, и там был создан новый центр «Амфибия», названный в честь сержанта Каваны “Centre amphibie Cavagna”. Этот отважный до безумия унтер-офицер легиона стал известен в 70-е годы, когда он создал самую тяжелую тренировочную базу для экстремальных видов спорта, включая альпинизм и скалолазание, прыжки с высоты без парашюта и другие рискованные трюки без достаточного обеспечения. Полигон, созданный сержантом Каваной, известен среди легионеров как «Дорога безрассудных» из-за безумного риска, с которым сталкиваются солдаты во время тренировки. Многие легионеры из Тринадцатой полубригады Иностранного легиона этого поколения прошли через такое обучение, начавшееся в Обоке и закончившееся на Арта-пляже. Сержант Кавана сам проделал тысячи упражнений на созданном им тренировочном комплексе, и каждый раз увеличивал риск, стремясь к совершенству. В апреле 1979 года безумно храбрый сержант погиб во время прыжка с вертолета в Красном море без парашюта.

Мужество является одним из качеств, которые легионер приобретает во время многочисленных учений в специальных центрах коммандос. Таким образом, во время настоящих акций солдат становится устойчивым к стрессу, так как на тренировках учится подавлять свой страх.

***

Клис снова был в самолете вместе с Матичем, но на этот раз они летели из Джибути во Францию, в Европу. Два года в Джибути превратили робкого новичка в сурового капрала, который получил свои погоны, пройдя через многие «Тропы безрассудных», которые предлагал Центр подготовки коммандос на Арта-пляже (CECAP). Самолет уже находился на взлетно-посадочной полосе, готовый оторваться от африканской земли, когда Клис вдруг затосковал по своей части и по Третьей роте, вместе с которыми он познали пустыню, и по чести, ради которой был готов на все. После инструкции в Кастеле казарма «Монклар» стала его домом, и в тот день, когда он покидал его, поляк понял, как сильно он привязался к динамичной жизни в Джибути.

Двигатели самолета загудели, и вскоре он рассек тяжелый от жары воздух над взлетно-посадочной полосой. Они летели над Африкой, которая скоро должна остаться позади, когда сержант Матич заметил задумчивое лицо поляка, похлопал его по плечу и спросил с улыбкой:

– Вижу, что Африка пленила твое сердце, поляк. О чем горюешь, о девушках или о хорошей зарплате?

– О моей роте, mon adjudant, и о дружной жизни во время обучения в CECAP, – сказал Клис.

– Либо ты врешь, либо ты сумасшедший, как Кавана, который ввел эти безумства. Я сам чуть не погиб однажды на его «Тропе безрассудных». Мне теперь хорошо в роте обслуживания.

– Правда, в легион я пришел подзаработать немного денег, – начал объяснять Клис, – но жизнь в боевой роте более ценна.

– Да, поляк, – согласился Матич, – и мои лучшие друзья по-прежнему те, с которыми я был в боевой роте. Легион, однако, одна большая семья, и куда бы тебя ни распределили, служи с тем же усердием, с которым ты служил, когда был молодым легионером в небольшой боевой единице. Везде нужны и роты, и группы по поддержке, и механики, и повара, администрация… Так что все связано между собой, и мы одна большая семья, не хорошо отделять боевые роты от остальных. Семья должна оставаться единой и надежно сплоченной. У всех нас есть Белое кепи, и мы все прошли через Кастельнодари, после чего каждый из нас пошел своим путем военной карьеры в разных частях легиона. Но все мы в конечном счете руководствуемся девизом: “Chaque legionnaire est ton frère d’arme!” («Любой легионер твой брат по оружию»). Ты всегда будешь проявлять эту солидарность, которая объединяет членов одной семьи.

Самолет пересек Средиземное море, и вскоре небольшая группа должна была приземлиться во Франции, и через два дня они опять окажутся в Alma mater Иностранного легиона. Там отвечающий за личный состав легиона полковник распределит прибывших из Джибути по разных частям во Франции.

Стефан и Жан-Филипп тоже были в группе репатриантов. В отличие от других, они не стали богатыми. Они потратили все свои деньги в барах и гостиницах Джибути с местными или эфиопскими девушками. Французы даже соревновались между собой, кто переспит с большим числом девушек за ночь. Каждый свободный уикенд они кутили вволю, нанимали лодки и катались по Красному морю, и теперь возвращались во Францию с пустыми карманами, но с яркими воспоминаниями, которые стерли образ их общей невесты. Они не беспокоились о своем будущем, так как решили остаться на службе, потому что, как говорят легионеры: “La légion est dure mais la gamelle est sûre” («В легионе тяжело, но жратва обеспечена»).

Индокитай и конец Алжира

Сразу же по окончании Второй мировой войны легион отправился в новую кровавую миссию в Индокитай. О погибших во Вьетнаме американских солдатах написано много книг, статей, публикаций и еще больше снято документальных и художественных фильмов. В то же время о легионерах, которые воевали в той же стране за несколько лет до этого, вспоминаем только мы – их коллеги из Иностранного легиона.

Есть все-таки книги, хотя они не столь так популярны, например: “Par le sang versé” Поля Бонкарера, который был военным корреспондентом во время этого кровопролития; работы легионера Еруана Берго “Deuxième classe à Dien-Bien-Phu”, “La Légion au combat, Narvik, Bir-Hakeim, Dièn-Bièn-Phu”. В них речь идет о том, что по сравнению с их американскими товарищами, которые прибыли вскоре после них во Вьетнам, легионеры, воевавшие в этой области, гораздо хуже были обеспечены военной техникой, но были более мужественны и отличались большей жертвенностью и выносливостью.

Иностранный легион похоронил 9000 своих солдат во время Второй мировой войны, но во Вьетнаме жертв было намного больше. Там остались навсегда 309 офицеров, 1082 унтер-офицеров и 9092 легионеров, о которых не проливают слез, не пишут статей, не говорят по радио. Они просто выполнили свою миссию до конца и навсегда останутся образцом для подражания, передавая заветы легиона новым поколениям: „More majorum“ («По примеру древних»).

Среди погибших выделяется имя Брюне де Серине. Габриель Брюне де Серине, офицер, окончивший «Сен-Сир», как молодой лейтенант был включен в Первый иностранный пехотный полк, где стал командиром изолированного в алжирском городке Крейдер отделения. В начале Второй мировой войны он был добровольцем в формировании Тринадцатой полубригады Иностранного легиона (13DBLE), которая отправилась на Европейский фронт. С этого момента жизнь молодого офицера была напрямую связана с судьбой славной бригады, и он получил свое боевое крещение в высадке под Нарвиком. После возвращения из Норвегии Брюне де Серине сделал свой выбор и включился во «Французские силы освобождения». Его путь увенчан подвигами. Он воевал рядом с Монкларом под Мессауа, получил звание под Бир-Хакеймом, стал командиром Первого батальона и вошел как освободитель в Тунис. Последовали победы в Италии, и в конечном итоге большая честь быть в числе первых, кто высадился во Франции. Он вел своих легионеров от победы к победе и стал одним из самых славных среди командующих «Французскими силами освобождения».

В марте 1945 года он стал начальником Генштаба Первой дивизии «Французских сил освобождения» (1DFL). После войны Брюне де Серине сделал блестящую карьеру и был удостоен чести стать самым молодым командиром части, когда 21 августа 1946 года он принял командование знаменитой бригадой 13DBLE, которая на данный момент находилась в Индокитае. Подполковнику Серине было всего 33 года, но за его спиной были слава и почести, достойные генерала. Однако в самом начале этой долгой войны его блестящая карьера была прервана пулей вьетнамцев. Самый молодой генерал в истории легиона и французской армии встретил смерть на дороге в Далат. Еще одна чистая душа легионера вознеслась над Памятником павшим в Сиди-Бель-Аббесе. Сегодня казармы эскадрона 13DBLE легиона носят имя этого молодого французского полководца.

***

Незадолго до окончания Второй мировой войны была создана боевая группа легионеров, которые готовились в десантники. Они были из состава Пятого иностранного пехотного полка и обучались адъютантом Пилом. Они должны были спуститься над Кумингом, но эта операция была отменена из-за окончания войны. Таким образом, они не смогли получить свои официальные дипломы, и десантники не были признаны частью французской армии.

Но в 1947 году группа боевых десантников была направлена в Бак Кана, где вьетнамские солдаты перегруппировались. На этот раз миссия была выполнена, и воздушные маневры закончились победой. Вот почему командование французской армии решило развивать этот вид боевых групп.

В Сиди-Бель-Аббесе в 1948 году был сформирован взвод парашютистов, который официально положил начало боевой группе десантников-легионеров. С созданием этого подразделения начались споры о цвете берета, потому что синий был цвет десантников во Франции, а красный – их коллег из Колониальной армии. После долгих споров Иностранный легион получил зеленый берет. Этот головной убор и по сей день является символом не только парашютных полков, но и каждого солдата под флагом легиона.

Вскоре после этого был создан Первый иностранный парашютный батальон (1BEP), командование которым было поручено капитану Сегретену. Кроме того, в Алжире, но на этот раз в городе Сетифе, был сформирован 2BEP.

После ряда успешных кампаний рота десантников Третьего иностранного пехотного полка была расформирована и парни были распределены в Первый иностранный парашютный батальон, который уехал в Индокитай. В периоде 1948–1954 годов этот батальон легиона служил авангардом французских атак и понес огромные потери.

В Париже и Ханое – в двух основных пунктах командования Экспедиционного полка, обсуждали, какую тактику выбрать для реорганизации французских войск в Индокитае. Одно из предложений заключалось в отказе от высоких регионов и усилении контингента в дельте, а другое – в том, чтобы занять позиции по границе между Китаем и Вьетнамом и прервать связь между коммунистическим Китаем Мао Цзэдуна и Вьетнамом. Эта дискуссия продолжалась почти год, и за это время боевые действия против Вьетнамской освободительной армии становились все более кровопролитными.

Пост Донг-Ке, охранявшийся двумя ротами Третьего иностранного пехотного полка, был атакован. Триста легионеров в Донг-Ке сражались как спартанский царь Леонид под Фермопилами. Они отчаянно удерживали восемь яростных атак пяти вьетнамских пехотных батальонов. Проблема возникла, когда кроме командира остались в живых только 19 солдат, у которых было менее 300 патронов. Но легионеры не сдались. После последнего выстрела Донг-Ке был взят. Эта потеря принудила Генеральный штаб Экспедиционного полка наконец отозвать контингент из высотных регионов, но приказ опоздал, и вывод колонн Лепажа и Шартона стало одним из самых кровавых событий войны. При отходе по так называемой Колониальной дороге номер четыре командование отправило туда храбрецов из Первого иностранного парашютного батальона.

Благодаря тому что легионеры выполнили свою миссию, обе колонны смогли перегруппироваться и вместе дойти до базы в Тат-Ке. Но когда выжившие из 1ВЕР были направлены для непосредственного удара по противнику, которому тоже удалось добраться до Тат-Ке, стал ясен истинный размер потерь. Из 700 бойцов парашютного батальона, которые участвовали в кампании, выжили всего три офицера, три сержанта и 17 легионеров. Во время вывода двух колонн был убит и командир батальона майор Сегретен.

В той же операции участвовал Третий иностранный пехотный полк, который во главе со своим командиром полковником Форже должен был выполнить важную задачу – открыть дорогу двум колоннам к Тат-Ке. Как истинный лидер Форже вел эту отчаянную атаку и был несколько раз ранен. Но ни он, ни его храбрые легионеры не отступили под огнем вьетнамцев. Форже оставался впереди атакующих и получил еще несколько ранений. Перед тем как его душа покинула тело, он успел поблагодарить своих солдат: «Вы оказались достойными славных традиций легиона».

На подмогу был вызван находящийся в то время в Камбодже Второй иностранный парашютный батальон (2BEP). И так как во время миссий оказалось, что 1BEP был почти полностью уничтожен, 2BEP оставался единственным парашютным батальоном легиона.

Большим сюрпризом для легионеров-десантников стало то, что ими командует кавалерийский офицер. Новый командир батальона капитан Рафали оказался лидером, который был нужен десантникам.

Кавалерийский офицер был опытным стратегом и завоевал доверие легионеров при первой же встрече с врагом. Благодаря умениям 2BEP и блестящей тактике их нового командира бойцам неоднократно удавалось остановить яростные атаки самого уважаемого вьетнамского командира – генерала Джиапа.

В 1951 году командование французской армией было возложено на генерала Жану-де-Латру де Тассини, называемого “Le Roi Jean”. Ему удалось повести солдат к новым победам французского оружия, и легион пожинал плоды в акциях под Мао Хе, Нин Бин и Тай Бин, в маневрах под Фат-Дием. К сожалению, уважаемый всеми генерал потерял на фронте сына, у него самого ухудшилось здоровье, и он был вынужден вернуться в Париж, где вскоре умер. Но война продолжалась. Под умелым командованием майора Рафали победы легионеров следовали одна за другой.

В битве под Нгиа-Ло Второй иностранный парашютный батальон принял активное участие. Легионеры-десантники высадились под Гия Хой, где их ожидал суровый марш по пересеченной местности во вьетнамских джунглях. Кроме тяжелого рельефа, они должны были преодолевать и постоянные засады солдат Вьетнамской освободительной армии.

Дело доходило до рукопашных стычек. Тяжелые условия заставляли парней из 2BEP спешно хоронить погибших товарищей, делая кресты из веток, вырезая их имена на кусках жести. Из того, что было под рукой, легионеры делали носилки для раненых, и поход продолжался. Рафали потерял радиосвязь с командиром парашютистов Колониальной армии, и ситуация еще более усугубилась. Тем не менее командир парашютного батальона не отказался вести своих легионеров вперед, и ему удалось добраться до поста парашютистов Колониальной армии.

Успешно прошли операции в районе Черной реки, эвакуация из Хоа Бинь и миссии завоевания дельты Меконга. В августе 1953-го Рафали готовился сдать командование своего батальона капитану Блошу и покинуть Вьетнам. По просьбе командования он согласился повести своих ребят в последнюю акцию, во время которой Рафали получил пулю в живот. Рана была смертельной, и, несмотря на усилия солдат спасти командира, вынести его как можно быстрее с поля битвы, Рафали умер в Сайгоне. Имя этого офицера, пришедшего из кавалерии командовать парашютным батальоном, осталось в истории легиона, и десантники 2BEP назвали его именем казармы в Кальви. Одним из последних сражений в этой кровавой войне является защита Дьен-Бьен-Фу, в ходе которой Тринадцатая полубригада Иностранного легиона потеряла своего командира, полковника Гоше. Вскоре после этого боя Франция отозвала свой экспедиционный полк, и война в Индокитае прекратилась.

По некоторым данным, вторая эпоха существования Иностранного легиона началась со вспышкой Второй мировой войны и закончилась в 1954 году. Этот исторический период характеризуется многими жертвами, принесенными легионерами. Они достойно следовали примеру своих предшественников, погибших под Камероном в Мексике. Обычно в состав легиона входят около восьми тысяч солдат, сержантов и офицеров, но за эти кровавые 15 лет второй эпохи его существования погибли более 20 тысяч солдат. Это означает, что почти три раза в жертву был принесен весь боевой состав.

О них мы поем:

Cravate vert et Képi Blanc Où t’en vas-tu dur légionnaire Je vais où le baroud m’attend, C’est mon devoir faire la guerre Partout où l’ennemi m’attend, Nord ou Sud toujours sur la terre Notre drapeau va palpitant, Tout couvert d’exploits légendaires, La joie au coeur, la rage aux dents, Sur la voie tracée par nos pères, Combats et meurs dur légionnaire, Cravate verte et Képi Blanc Зеленый галстук и Белое кепи. Куда идешь, суровый легионер? Туда, где я ожидал пороха. Война – это мой долг. Везде, где враг ждет меня. На север или на юг, всегда на этой земле наш флаг будет развеваться, Все покрытое легендарными подвигами. С радостью в сердце, но всегда неистово вперед По проторенному пути наших отцов Сражайся и умри, суровый легионер! Зеленый галстук и Белое кепи.

После этих во имя единственной родины “Legio Patria Nostra” жертв эпохи легионеры столкнулись еще с одной кровопролитной войной – деколонизацией Алжира. Полки понесли огромные потери в Индокитае. Многие из них потеряли талантливых полководцев, а парашютные батальоны погибли целиком. А когда в начале 1954 года в Алжире начались беспорядки, полки были быстро пополнены неопытными новичками.

Деколонизация Алжира была медленным и плохо организованным процессом. Опять политики теряли время в болтовне, тогда как легионеры погибали на передовой. Для легиона война в Алжире была более необычной, чем любая другая, – все базы еще со времен создания легиона находились на территории этой французской колонии. Сиди-Бель-Аббес был родным домом легионеров, Алжир был страной, дававшей убежище в течение 130 лет бывшим солдатам, авантюристам, неудачникам, политическим беженцам, изгоям, для которых легион стал родиной.

В начале 1955 года все полки собрались в Алжире, полностью готовыми защищать Alma mater Иностранного легиона в Сиди-Бель-Аббесе. Второй парашютный батальон стал Вторым иностранным парашютным полком (2REP). Кроме флага и отличий, указанных красными аксельбантами, 2REP унаследовал традиции и железную дисциплину десантников. Честь быть командиром этого полка выпала подполковнику Висмэ. Новый парашютный полк был отправлен в лагерь «Пео». Сражения вспыхнули, и легионеры не были намерены уступать мятежникам – солдаты тоже сражались за свою родину.

В памяти от этого периода осталась необычная история. Во время одной из акций славной Тринадцатой полубригады легиона (13DBLE) солдат обнаружил в поле умирающего от голода ослика. Легионер, не раздумывая, положил бедное животное на плечи. Солдату удалось донести осла до базы полка, где ослик стал ручным животным 13DBLE. Благодаря проявленной гуманности молодой солдат Иностранного легиона получил отличительный диплом Американской ассоциации защиты животных, много поздравительных писем и денежный приз от Королевской ассоциации по защите животных в Лондоне. Фото ставшего известным ослика появилось даже в английской газете “Daily Mail”.

***

Наследником Первого иностранного парашютного батальона был Первый иностранный парашютный полк (1REP). Эта часть связана с именем полковника Жанпьера. Первоначально он служил в Шестом иностранном пехотном полку и был отправлен в Сирию. Там ему пришлось сражаться против своих собратьев-легионеров, и он принял трудное решение встать на сторону «Французских сил освобождения».

Во Вьетнаме, уже в качестве капитана, Жанпьер водил свой полк в тяжелейшие бои и на самоубийственные операции. В 1955 году он надеялся взять на себя командование своего Первого иностранного парашютного полка, но эта честь была оказана подполковнику Бротье.

Заветное желание Жанпьера сбылось лишь 23 марта 1957-го, когда полковник принял командование 1REP и стал одним из самых достойных командиров полка. Он повел легионеров в тяжелый бой в пограничном районе горы Джебель Мермерли. Приказы полковника всегда были одинаковы – легионеры должны либо уничтожить врага, либо погибнуть. Он никогда не давал приказа к отступлению. Первый иностранный парашютный полк одержал многочисленные победы и вписал самые героические страницы в историю этой войны.

Судьба решила прекратить славную карьеру полковника Жанпьера очередью тяжелого пулемета калибра 30. Командир был в своем вертолете, который превратился в летающую штаб-квартиру, и, как обычно, руководил сражением с воздуха. После обстрела левого склона Мермерли Жанпьер продолжал разыскивать врага и лично поддерживать атаки. В вертолете с ним был капрал кавалерии Декамп, один из выживших под Дьен-Бьен-Фу. Вдруг полковник заметил врага всего в 100 метрах от Второй роты, и Декамп немедленно направил машину в атаку. Спустя несколько секунд очередь тяжелого пулемета поразила двигатель вертолета, и машина рухнула в горах. Полковник Жанпьер стала 111-м десантником, убитым во время тяжелых боев в Алжире. По всем станциям быстро распространилось печальное известие о его смерти – “Soleil est mort”. Легионеры Второй роты, которые находились ближе всех к месту трагедии, пошли в атаку, чтобы отомстить за смерть своего лидера. К вечеру они оставили под африканским солнцем 90 тел мятежников. 31 мая в Гельме в присутствии генерала де Голля состоялась официальная церемония похорон, на которой воины почтили память погибшего командира и неоспоримого лидера легионеров Первого иностранного парашютного полка. За четыре месяца непрерывных боев солдаты Жанпьера ликвидировали 1300 повстанцев и захватили 1100 стволов, в том числе 92 пулеметов. Эти цифры свидетельствуют о неоспоримой эффективности Первого иностранного парашютного полка.

После стольких подвигов и славных сражений этот полк, к сожалению, был вовлечен в политические махинации. Вскоре после смерти полковника Жанпьера французское правительство начало переговоры с мятежниками, которые формировали Фронт национального освобождения. Это взбесило сторонников “l’Algérie Française”, которые было твердо убеждены, что генерал де Голль не откажется от своей позиции и Алжир останется французским навсегда. Но Шарль де Голль, преследуя свои политические интересы, с течением времени смягчает свою позицию относительно колоний. Одним из самых яростных сторонников «французского Алжира» был именно преемник Жанпьера – новый командующий Первым иностранным парашютно-десантным полком полковник Дюфур. Но военные не имеют права голоса в политике, и французское правительство приказало разжаловать и арестовать полковника, который был сразу же заменен подполковником Гиро. Два лейтенанта парашютно-десантного полка спрятали флаг 1REP, чтобы он не попал в руки нового командира, что наглядно показывало мнение легионеров. Неподчинение двух молодых офицеров становится поводом для многих политиков из левых партий требовать немедленного роспуска Иностранного легиона в парламенте. Это привело к военному перевороту в Алжире. 23 апреля 1961 года четыре генерала – Моррис Шаль, Эдмонд Жуо, Рауль Салан и Андре Зеллер – решили, что генерал Шарль де Голль предал их, оставляя Алжир Фронту национального освобождения. Ночью 1REP осуществляет переворот и всего за три часа занимает все стратегические пункты. Операцией командовал майор Эли Деноа де Сен-Марк. Утром страна пробудилась со словами: «Армия контролирует Алжир и Сахару». Этот переворот стал известен как «Путч генералов». Генерал Моррис Шаль сделал свое первое официальное заявление по радио: «Я нахожусь в Алжире с генералами Зеллером и Жуо, поддерживаю связь с генералом Саланом, чтобы остаться верными нашей присяге. Мы дали клятву войску защищать Алжир, так что те, кто пожертвовал собой, погибли не напрасно. Сегодня правительство отказалось от своего долга, оно готовится покинуть Алжир и передать его внешней организации повстанцев. Армия не предаст свою миссию и приказы, которые я отдам, не имеют иной цели».

Против этих последних сторонников «Французского Алжира» генерал де Голль отправил огромную армию. Эли Деноа де Сен-Марк был приговорен к десяти годам заключения, но через пять лет содержания в тюрьме «Тюль» его помиловали. Гражданские и военные звания де Сан-Марка были восстановлены в 1978 году, а в 2002 году он получил орден Почетного легиона.

Первый и Второй иностранные парашютные полки были расформированы новым левоцентристским правительством Шарля де Голля, но, по крайней мере, легион сохранился. Был сформирован Третий пехотный батальон Иностранного легиона, который взял на себя перемещение Alma mater из Сиди-Бель-Аббеса в Обань. Казарма «Виено» дала кров легионерам, и там, на юге Франции, недалеко от Марселя, они нашли свой новый дом. 24 октября 1962 года легион навсегда распростился с Сиди-Бель-Аббесом. Так заканчивается третья эпоха существования Иностранного легиона. Чтобы почтить память ветеранов Алжира, споем:

En Afrique, malgré le vent, la pluie, Guette la senetinelle sur le piton Mais son coeurs est au pays chéri Quitté pour voir des horizons lointains Ses yeux ont aperçu l’ennemi qui s’approche L’alerte est sommé, les souvenirs s’envolent Maintenant au combat… В Африке, несмотря на ветер и дождь, Постовой всегда начеку, Но его сердце на дорогой родине, Которую он покинул, ища новые горизонты. Но его сердце в дорогом доме. Он оставил его, чтобы увидеть далекие горизонты. Его глаза увидели приближающегося врага, Тревога забила, воспоминания исчезают, Время для битвы…

Элита Иностранного легиона

Мой напарник Янчак, с которым я делил трудности в первые четыре месяца в легионе, остался в Обани с нашим теперь уже бывшим инструктором капралом Мутинелло, французом Жаном и немцем Карлом, ожидая отправки на следующий день на Корсику. Этим ребятам предстояло новое испытание, поскольку в Кальви, где был расположен Второй парашютно-десантный иностранный полк (2REP), их ожидало нелегкое шестинедельное обучение.

Окруженная водами Средиземного моря, Корсика является раем для туристов в любое время года. Для любителей горнолыжного спорта Валь Д’Ес, недалеко от столицы Аяччо и станции Реносо, предлагает все, что заблагорассудится. Великолепные пляжи встречают любителей дайвинга и сбежавших от суеты большого города людей.

Но для легионеров Корсика означала нечто совсем иное. На острове дисциплина и традиции старого легиона уважали намного больше, чем в любом ином месте. Второй иностранный парашютный полк был единственным подразделением легиона, в котором вечерняя проверка была обязательна для всех. В других боевых единицах это практиковалось только при специальных тревогах или при подготовке к отправке в одну из горячих точек мира. Десантники должны были реагировать немедленно 365 дней в году, они постоянно ожидали отправки на новую акцию туда, где легион и Франция нуждались в них.

Капрал Мутинелло в течение двух лет был инструктором в Кастельнодари и теперь был счастлив, потому что в этот момент он приближался к мечте стать частью боевой группы коммандос и разведчиков в тылу врага (CRAP). Он и не думал, что, покидая Кастельнодари, чтобы вступить в ряды десантников, он больше не будет инструктором, а будет очередным добровольцем, решившим, что достоин войти в ряды 2REP. Ему придется снова доказывать свои качества в новых и трудных испытаниях в парашютно-десантном полку, чтобы приблизиться к своей мечте. Прибывшая из Обани группа была размещена в казарме, названной в честь прославленного полковника Рафали. В Кальви у десантников не было лишнего времени. Как только новички оставили багаж в шкафчиках, они должны были построиться для вечерней проверки со своим новым инструктором-сержантом.

– Ваше обучение в Кастеле завершено, и, как я вижу, вы принимаете себя за легионеров, – начал свою речь сержант. – Я вижу, что вы получили Белое кепи и на зеленых беретах стоит знак легиона – семь языков пламени, но вы уже должны бороться за другой знак! – сказал инструктор, показывая символ на своем берете, и новобранцы, которые пришли из Четвертого иностранного полка, заметили разницу. На берете сержанта был символ десантников – рука, держащая меч лезвием вверх.

Небольшая группа новобранцев и бывший капрал поняли, что с этого времени им предстоят новые испытания мужества и выносливости, которые принесут им новые отличия и превратят в десантников легиона.

– Для того чтобы быть принятым в наш 2REP, необходимо пройти стажировку для десантников. Тут остаются только лучшие и самые достойные солдаты, – продолжал сержант. – У нас есть своя школа и школа парашютного спорта, так вот, здесь в Кальви, мы закончим работу наших коллег из Четвертого полка. Считайте, что ваше обучение уже началось. Теперь придется попотеть, прежде чем принять вечерний душ. Давайте, в положение для отжиманий!

Все началось снова, но нормативы были тяжелей. Здесь отжимания были не наказанием, а профилактикой, и целью было достичь ста. Мутинелло преодолевал трудности вместе с парнями, которых ранее он обучал. Он продолжал давать им советы и делиться с ними своим опытом. Из инструктора капрал превратился в стажера – в одного из парней, которые были готовы на все, чтобы стать десантниками.

Настал день первого прыжка. Самолет TRANZAL вылетел из небольшого аэропорта и закружил над заливом в Кальви. Несмотря на то что был январь, погода была ясной и солнце приятно пригревало. Адреналин у ребят повысился до максимума. На данный момент различия в чинах были забыты. Почти все члены группы находились в напряжении, Мутинелло постоянно подбадривал их, говоря: «Через несколько недель мы будем парашютистами! Что вы окаменели? Расслабьтесь!»

Карл нервно улыбался, напряжение ясно читалось на его лице. Янчак, как всегда, выглядел совершенно спокойным, но его сердце колотилось как сумасшедшее, и он с нетерпением ждал, когда откроется задняя дверь самолета.

Наступил момент для прыжка, и Янчак прыгнул первым. Карл на несколько секунд замешкался, но набрался смелости и тоже прыгнул. Жан поколебался немного и начал пятиться назад, но за ним стоял Мутинелло, который с нетерпением ждал момента, чтобы броситься в новые приключения, и он подтолкнул новобранца к открытой двери. Жан хотел что-то объяснить, но инструктор закричал: “Go! Go!”, толчок Мутинелло отправил его в первый прыжок, и француз полетел к земле. Через несколько секунд его парашют раскрылся, но он в панике не прыгнул по правилам, а, скорее, выпал и чувствовал себя смущенным. Под собой он видел раскрытые парашюты Карла и Янчака и пытался контролировать свои движения, но с утра ему было плохо, и он чувствовал, что его с минуты на минуту вырвет. Его тошнило еще в самолете, но он скрывал это из гордости. Его дыхание участилось, он обливался потом и чувствовал, как желудочный сок вместе с кофе и молоком от завтрака прошли через горло, и изо рта извергся вулкан.

Спазмы продолжались и мешали Жану контролировать движения. Опомнившись, он увидел, что ветер отнес его далеко в сторону, и воды Средиземного моря были еле видны на горизонте. Жан увидел, что летит к широколиственным деревьям, и понял, что нужно удалиться от них и найти ровное место для посадки. Несмотря на то что он был измучен недомоганием, француз левой рукой изо всех сил потащил веревку, которая контролирует направление движения.

Казалось, удача отвернулась от него, потому что он несся к двум деревьям. Предвидя, что его парашют вплетется в ветки, Жан совсем отчаялся. Но расстояние между ним и деревьями было достаточно большим, чтобы приземлились несколько парашютистов, так что твердая земля застала его врасплох и при падении левая лодыжка хрустнула. Боль пронзила все тело, и Жан понял, что не может встать.

Вдруг, откуда ни возьмись, появился Мутинелло. Он освободил своего собрата из лап парашюта, бережно поднял Жана и потащил его вверх по склону к ближайшей дороге. Мутинелло нарушил инструкцию и знал, что его ожидает наказание, но он увидел, что Жан плохо себя чувствует, и решил последовать за ним. Для бывшего капрала – инструктора в Кастеле, это был первый прыжок в жизни, но он чувствовал себя хорошо, уровень адреналина был высоким, и Мутинелло ни минуты не испытывал страха. Он чувствовал, что у него хватит сил, чтобы донести своего больного товарища до части. Когда они приблизились к дороге, два военных джипа Р4 понеслись к ним. Один был военной полиции, а в другом сидел сержант-инструктор, который закричал:

– Если вы хотите дезертировать, это делают не так!

– Non, sergent, – быстро ответил Мутинелло. – Я заметил, что моего товарища вырвало во время прыжка и он падает без сознания. Я последовал за ним, чтобы помочь ему.

Лицо сержанта моментально преобразилось.

– Ну, это объясняет твой поступок, но не оправдывает тебя, так что я лично займусь твоим наказанием, – инструктор дал знак военной полиции, что она может идти, и он займется этим делом. – Чего ты ждешь, уложи своего товарища в джип!

– Oui, sergent! A vos ordres!

Через минуту Жан сидел в джипе, потом Мутинелло начал забираться в машину, но сержант крикнул ему:

– Ты побежишь впереди. Это твое наказание за проступок, за то, что ты не выполнил мои инструкции, завтра он будет забыт! – Он подошел к Мутинелло и тихо сказал: – Для того чтобы стать частью боевой группы CRAP, твое досье должно быть чистым, так что я не собираюсь посылать тебя в карцер.

Так бывший капрал получил единственное наказание за всю свою службу в легионе. Несмотря на то что он помог своему товарищу, он нарушил инструкции сержанта и рисковал своей жизнью. Тем не менее сержант проявил понимание и не намеревался портить досье молодого капрала. Поэтому Мутинелло был счастлив, когда бежал перед джипом, он гордился собой и был очень доволен своим первым в жизни прыжком.

Обучение продолжилось на следующий день, как будто ничего не случилось. Только Жан покинул группу и был доставлен в госпиталь со сломанной лодыжкой. Он мог бы остаться на некоторое время в роте поддержки, пока не поправится, но его вероятнее всего перевели бы в другой полк, если бы травма не позволила ему повторить шестинедельную подготовку для парашютистов. Если бы судьба дала ему второй шанс, он был бы обязан пройти все прыжки без инцидентов. Для других стажеров обучение продолжалось шесть недель, и они были готовы заменить ветеранов, которые уходили из гиперактивной жизни в 2REP.

Капрал Мутинелло окончил обучение как отличник группы и надеялся, что командир парашютно-десантного полка полковник Пуга даст ему шанс и включит его в боевую группу Коммандос разведки в тылу врага (CRAP). Десантники – элита нынешнего легиона. CRAP, который позже стал группой коммандос десантников (GSP), – это ребята, которые прошли через все препятствия и неоднократно доказали свою ценность. Они не имеют права на ошибку, так как они всегда в авангарде каждой атаки и Иностранный легион полагается на них в самые решающие минуты миссии.

После невероятно суровых физических испытаний и тестов на грани предела человеческих сил парни, отобранные в эту элитную группу, проходят специальную подготовку. Они подготовлены к экстремальным ситуациям и акциям на очень высоком боевом уровне. Большинство тестовых испытаний проводится в специальных учебных центрах и военно-учебных заведениях французской армии. Это национальный учебный центр «Коммандо». Они получают специальную подготовку в школе ВВС в городе По.

Десантники прыгают с небольшой площади крыла и, следовательно, падают гораздо быстрее, что делает парашют очень опасным. Этих элитных солдат французской армии используют также в миссиях по освобождению заложников, и поэтому они участвуют в совместных учениях с отрядом быстрого реагирования национальной жандармерии (GIGN).

CRAP принимал участие во многих спецоперациях в 1995 году на территории бывшей Югославии. Именно он помогал американскому спецназу в нейтрализации центра исламских боевиков. Эти ребята, которые открывают дорогу полку, всегда принимают на себя самое трудное и самое опасное задание. Они должны нейтрализовать противника и очистить район, куда бросятся другие боевые роты.

Коммандосы-парашютисты оснащены специальным оружием. Так как им часто приходится сражаться в зданиях и закрытых пространствах, они используют немецкий автомат Heckler und Koch MP-5 с лазерным прицелом и глушителем и иногда помповые ружья Mossberg или Remington. Спецназовцы никогда не расстаются с автоматическим пистолетом Bereta. Две группы CRAP, каждая по десять человек, постоянно находятся в полной боевой готовности, чтобы схватить оружие и немедленно сесть в самолет.

***

Мутинелло стоял смирно перед полковником Пуга и на одном дыхании чеканил специфический для легиона рапорт.

– Вольно! – сказал командующий парашютным взводом офицер. – Во всех докладах о тебе, с тех пор как ты поступил в легион, я вижу только четыре буквы, лаконично – CRAP.

– Oui, mon colonel, – подтвердил капрал-инструктор из Кастеля.

– Ты уже знаешь, что обычно мы не принимаем в группу десантников спецназа капралов, у которых меньше четырех лет службы. Конечно, иногда делаем исключения, и я думаю, что единственное, чего тебе недостает, чтобы войти в CRAP, – это боевого опыта и участия в настоящих операциях. Так что сейчас я не могу зачислить тебя в эту часть, но ты пойдешь в Первую боевую роту, где будешь накапливать необходимый опыт. После этого мы снова встретимся и рассмотрим возможность включить тебя в CRAP. Добро пожаловать в среду парашютистов, капрал Мутинелло!

Путь к мечте был не таким простым, как воображал молодой капрал. Он должен был вооружиться терпением и не терять надежду, что в один прекрасный день действительно станет частью этой элиты спецназа – того, что он хотел всегда.

В Первой боевой роте его ожидал интересный опыт, потому что это была специальная группа, подготовленная к операциям в городских условиях. Типичной для этой боевой единицы была группа дрессировщиков собак. Немецкие овчарки использовались при обысках зданий и были самыми верными соратниками легионеров. Быть в этой боевой роте означало быть частью элитного парашютного полка, и это несколько успокаивало капрала Мутинелло.

Янчак в свою очередь тоже обратился к полковнику Пуга. Он очень хорошо показал себя во время подготовки в десантники, хотя и с более слабыми результатами, чем Мутинелло, но он также заслужил честь стать членом боевой роты парашютно-десантного полка. Судьба занесла поляка во Вторую боевую роту, специализировавшуюся на операциях в горных районах. Легионеры из этой группы были отличными альпинистами и выживали в экстремальных погодных условиях. Кроме того, они проходили курсы для альпинистов в лыжной школе.

Карл высказал полковнику Пуга свое желание быть распределенным в Четвертую боевую роту. Его мечтой было стать снайпером, а именно в эту боевую единицу отбирались лучшие стрелки в полку.

– Четвертая боевая рота нуждается в опытных стрелках с железной психикой, – объяснил полковник молодому легионеру. – Прежде чем стать снайпером, ты должен доказать, что являешься хладнокровным бойцом, а для этого тебе потребуется боевой опыт. Возможность стать элитным солдатом тебе будет предоставлена в Третьей боевой роте, в которой ты будешь служить с сегодняшнего дня.

Таким образом, немец, с которым я прошел долгий путь к Белому кепи от центра вербовки в Страсбурге, оказался среди так называемых «Амфибий» из Третьей боевой роты Иностранного парашютного полка. На парней из «Амфибии» полагались при операциях около пляжей и водных бассейнов. Они были экспертами в маневрировании моторными надувными лодками «Зодиак». «Амфибии» были также отличными пловцами и ныряльщиками. Карл показал себя как хороший пловец во время обучения в Кастеле, и именно поэтому офицеры Парашютно-десантного полка зачислили его в «Амфибии» Третьей боевой роты.

***

Выйдя из больницы и пройдя через реабилитационные центры, Жан смог найти место на кухне полка, где его нога могла восстановиться, не подвергаясь тяжелым упражнениям. Его карьера была уже предопределена, он продолжил ее в роте обслуживания настоящих спецназовцев.

Полковник Пуга понимал, что Жан не готов к бою, что является долгом каждого солдата боевой группы. Легионеры, получившие серьезные травмы во время начального обучения, как правило, направлялись на легкую службу, чтобы иметь возможность восстановить свое здоровье. Некоторые становились электриками, поварами или водителями, другие шли в администрацию. Если их здоровье не улучшалось достаточно, чтобы покрыть хотя бы раз в год спортивные нормативы, медицинская комиссия могла запретить им проходить действительную военную службу, и они были вынуждены покидать ряды легиона.

Жан быстро восстанавливался после неудачного первого прыжка, и ему дали еще один шанс, оставив в доме Второго парашютного иностранного полка. Два года спустя в больнице в Марселе я встретился с Карлом, чье колено не выдержало нагрузки, и он должен был попрощаться со своей карьерой коммандоса. Немец много рассказывал мне о жизни в 2REP, но у него не было никаких известий о Янчаке, потому что после распределения по боевым ротам они потеряли связь. Много раз я пытался узнать что-то о своем напарнике из Кастеля, но наши пути разошлись, так как он отправился в Кальви, а я в Оранж, и больше мы друг друга не видели.

***

Капрал Мутинелло блестяще проявил себя в тактике и подготовке военной техники. Он был легионером до самой глубины души, хорошим спортсменом, отличным стрелком, сообразительным, очень смелым и упрямым. В каждом докладе перед командующим роты он заявлял о своем желании перейти в CRAP, и только через три месяца службы в Первом полку был направлен в Национальный учебный центр для подготовки спецназовцев. Несмотря на холод и суровые условия, Мутинелло снова показал себя блестяще и наконец достиг своей мечты – стал самым молодым бойцом в славной боевой единице CRAP. Он только познакомился со своими новыми товарищами, как первая миссия уже ожидала его. Мунителло снова почувствовал себя новичком, так как у всех вокруг было за спиной уже несколько успешных операций и несколько лет боевого опыта. Молодой капрал был немного возбужден, но, безусловно, он очень хотел участвовать в настоящей операции после столь тяжелых тренировок и интенсивной подготовки.

Он прибыл в столицу Конго, Браззавиль, где гражданская война угрожала превратиться в геноцид. Задачей CRAP было обеспечить коридор, по которому с помощью других полков легиона вывести из города французских граждан и других иностранцев, не имевших ничего общего с конфликтом. Именно CRAP должен был оцепить аэропорт, а затем войти в город и организовать вывод людей.

Новая эпоха

После колониальных войн, Второй мировой и периода деколонизации мир изменил свое отношение к войне. Была создана Организация Объединенных Наций, которая должна быть вмешиваться в конфликты во имя прочного мира и предотвращения новой мировой войны.

Конфликты, вызванные «холодной войной», были вынесены за пределы Старого Света. Вьетнам, Афганистан и многочисленные внутренние конфликты в развивающихся странах стали местами сбыта оружия, производимого великими державами. Этот рынок значительно вырос во время волнений в странах Ближнего Востока и постоянных беспорядков в секторе Газа. Франция до сих пор продолжает сохранять военное присутствие в большинстве своих бывших колоний и вмешивается во многие военные конфликты.

В эту новую эпоху в развитии мира Иностранный легион стал одним из самых элитных частей коммандос французской армии. Имя легиона меньше связывается с кучкой преступников и авантюристов, заложивших его основы в далеком 1831 году. В настоящее время легионеры – профессиональные солдаты, а не просто наемники.

В течение первых лет после войны в Алжире структура легиона постоянно менялась. Был создан Пятый сборный полк Тихоокеанского региона (5RMP) на архипелаге Муруа, который позже стал Пятым иностранным полком (5RE). Этот полк взял на себя охрану архипелага после ядерных испытаний, проведенных там. В Корте в 1972 году был восстановлен Второй иностранный пехотный полк, который одиннадцать лет спустя переехал в Ним и стал самым многочисленным полком легиона. В 1973 году Третий иностранный полк отправился в Южную Америку, где во Французской Гвиане начал реализовываться космический проект «Ариана». Полк принял на себя ответственную задачу обеспечения безопасности базы и специализируется на борьбе в экваториальных джунглях. Там находится специализированный центр коммандос, в котором помимо тяжелых тренировок и преодоления полосы препятствий бойцы изучают различные породы экваториальных животных. В центре разводят анаконд, ящериц и кайманов. В 1976 году из состава отряда Иностранного легиона на Коморских островах был создан отряд Иностранного легиона на Майотте (DLEM). Рота подготовки легиона (GILE) стала в 1977 году полком инструкции Иностранного легиона. Два года спустя Четвертый пехотный полк – полк-училище легиона – разместился в Кастельнодари.

Хотя базы легиона переехали на Европейский континент, его бойцы постоянно принимают участие в миссиях в Африке. В 1969 году начались внутренние беспорядки на территории Чада. Новый ливийский президент Каддафи решил вмешаться в гражданскую войну и установить свое влияние в центральноафриканском государстве, но Франция направила туда легион и провалила планы Ливии.

Первыми в Чад вошли ребята из Второго иностранного парашютного полка, затем в течение более двадцати лет полки Иностранного легиона брали на себя ответственность за сохранение мира в Чаде, и каждый год боевые группы Второго иностранного полка, Второго иностранного парашютного полка и Первого иностранного кавалерийского полка отправлялись на миссию «Епервье».

Нужно отметить также миссию в Кольвези, в Заире, в основе которой снова стоял Второй парашютно-десантный полк Иностранного легиона. Там легионеры под командованием полковника Эрулина потеряли пятерых своих товарищей. Во всех этих операциях легионеры неоднократно доказывали свои качества профессиональных солдат, достойных быть элитой французской армии, но, несмотря на это, в 1981 году в ходе своей предвыборной кампании французские социалисты обещали распустить Иностранный легион. Уже прошло двадцать лет со времени переворота в Алжире и расформирования славного Первого иностранного парашютного полка, но, видимо, некоторые политики все еще боялись легионеров. Предвыборные обещания редко выполняются, и когда Социалистическая партия победила на выборах, легион не только не был распущен, но и оказалось, что он нужен в Ливане. Даже был создан новый иностранный инженерный полк, и в 1984 году в Лодуне, недалеко от Авиньона, Шестой иностранный инженерный полк остановился на своей базе. 12 октября того же года этот полк получил собственный флаг. В 1983–1984 годах во время конфликта в Ливане погибло много ребят из регулярной французской армии, в то время как благодаря успешным действиям на Ближнем Востоке легионеры потеряли всего шестерых соратников. Социалисты вспомнили старую пословицу: «Один легионер равен трем солдатам, потому что он действующий солдат и сохраняет жизнь французского солдата, и притом легионер – солдат, отобранный у врага».

Блестящие проявления доблести легионеров во время непрерывных миссий в Чаде, Кувейте, бывшей Югославии, Сомали и Руанде напомнили правительству, что они французы, если не по рождению, то по крови, которую проливают за Францию.

Чад

Я приехал в Чад с моим Четвертым эскадроном в середине мая 1997 года. Я впервые покидал Европу и был взволнован. Никогда не забуду: когда мы ступили на землю в аэропорту Нджамены, я почувствовал жаркий воздух Африки. Мне казалось – я в печи. Сначала я предполагал, что тепло поступает из двигателей самолетов, потому что чувствовал поток горячего воздуха, как из большого фена. Через несколько минут я понял – это был ветер второй половины дня, который считался прохладным по сравнению с жарким полуднем.

Наш эскадрон пришел на замену Восьмому парашютно-десантному полку морской пехоты США (8RPIMA) и взял на себя ответственность за миссию «Епервье». Мы представляли французскую армию на территории Чада и поддерживали влияние Франции в этой части Африканского континента. Нас ожидали марши через пустыню до оазиса Бая, недалеко от границы с Ливией.

Вначале мы заняли позиции в Нджамене. С башен мы наблюдали за передвижением гражданских лиц и не позволяли посторонним проникать на базу. Жара нас томила, и мы сменялись каждые два часа. Моей задачей было просто занимать пост у главного входа на базу. Первые два часа моего дежурства ранним утром прошли без сучка без задоринки. В шесть часов температура воздуха была около 30 градусов, и солнце пекло немилосердно. После этого первого дежурства у меня было четыре часа отдыха в комнате с кондиционером. Я мог даже полежать, но я должен был быть в полной боевой готовности с патронташами и автоматом возле кровати и в берцах.

Подошло время моего второго дежурства. Я хорошо отдохнул и чувствовал себя готовым к полуденной жаре, но как только я переступил порог комнаты и вышел на улицу, солнце и жара, кажется, ударили меня. В первые несколько секунд я недоуменно моргал, потом пришел в себя и отправился на пост. Я понятия не имел, сколько сейчас градусов на солнце, но знал, что в тени не менее 45 градусов.

Мы должны были контролировать любое транспортное средство, которое приближалось к базе. Каждый раз, когда я покидал убежище, чтобы подойти к очередному грузовику или автомобилю, я сжимал рукоятку автомата, как будто это могло мне помочь выстоять под воздействием солнца. Примерно через час я решил, что уже привык к жаре, и после проверки пропусков машин не спешил сразу прятаться в тень укрытия.

Я даже сидел под полуденным солнцем, не обращая внимания на потоки пота, которые текли по моему лбу. Прошла большая часть моего дежурства, и я уже был почти уверен – жара не проблема, как вдруг почувствовал головокружение. Я быстро направился в укрытие, но появился пикап, и я вынужден был вернуться к воротам и проверить документы водителя. На базе работало много гражданских лиц из местных африканцев, были разные поставщики, которых я пока не знал, и в этот первый день я должен был быть особенно осторожным и внимательно смотреть, кого пропускаю.

Я держал пропуск в руке и мутным взглядом смотрел на шофера. Он заметил, что я крепко сжимаю рукоятку автомата, и начал мне что-то говорить, но у меня звенело в ушах. Я вытер пот с лица и уже был в состоянии различить изображение на документе. Он даже вышел из машины и показал мне коробки сока, которые вез на нашу кухню и в бар легионеров. Я махнул рукой, дав знак въехать.

Собрав последние силы, я вернулся в укрытие, но появились головокружение и тошнота. Я не хотел показывать недомогание и вызывать внеочередную замену, но мое состояние не улучшалось.

Вдруг я вспомнил, что у меня были две бутылки минеральной воды, и я понял, что не выпил из-за постоянного трафика и глотка. Я схватил первую бутылку и вылил содержимое себе на голову. Через несколько секунд я почувствовал себя лучше. Из второй я начал медленно пить глоток за глотком и почувствовал, что вода восстанавливает мои жизненные силы. Дежурный сержант подошел и спросил, все ли в порядке. Я утвердительно кивнул. Я продолжил свое дежурство и минут через десять сдал смену Семеняку, который также смотрел нахмуренно на полуденное солнце. Остальные восемнадцать часов и две смены прошли без проблем.

Мое дежурство закончилось в шесть утра, и в моем распоряжении было всего полчаса, чтобы принять душ, побриться и позавтракать, так как в полседьмого сержант Кормье повел нас на первый кросс по территории Чада. Это был мой третий день на африканской земле, но часы слились в бесконечно длинный очень жаркий день. Утренние тридцать градусов теперь казались прохладой по сравнению с жарой на полуденном дежурстве.

Кормье бежал очень медленным темпом, и после того, как мы пробежали километра два, повернул к базе. Все подумали, что даже сержанту тяжело бегать такую в жару, и он действительно дал нам возможность привыкнуть к климату, так как большинство из нас были в первый раз на этом континенте. Когда мы подошли к воротам и решили, что идем домой после небольшого кросса, Кормье пробежал мимо ворот и ускорил темп. Мы собирались бежать вокруг базы, что составляло около четырех километров.

Ульянов – мой сосед по комнате, уже тяжело дышал. Никто не ожидал этого сюрприза, и парни начали отставать. Сержант бежал как робот. Его голова была чуть на боку, как будто он дремал, а тело двигалось с большой скоростью. Молодой русский побледнел, но настойчиво следовал темпу нашего вожака. Я также чувствовал, что мне не хватает воздуха, и начал отставать, когда вдруг Ульянов рухнул к моим ногам. Он отдавал всего себя, но, видимо, пил недостаточно воды и получил тепловой удар.

Вместе с сержантом Понсом и фельдшером Пешковым я проводил молодого легионера в лазарет, а остальные продолжали бежать с сержантом, который не собирался замедлять темп.

В лазарете Ульянову сделали вливания, и он довольно быстро пришел в себя, но военный врач запретил ему участвовать в «полумарафонах», по крайней мере, две недели. Врач не был легионером, и его возмутил суровый Кормье, который повел нас на этот изнурительный кросс на третий день нашего пребывания в Чаде.

У нас не было права возражать, мы легионеры и должны следовать за нашим командиром, который был из старой гвардии и тренировал нашу выносливость по-своему. Такие моменты, как этот, выковывали мой новый характер, и «вольный ездок» постепенно превращался в профессионального солдата, готового реагировать на любую ситуацию.

Через два дня мы снова были на посту, и на этот раз я стоял на одной из башен на западной стене части. Моя утренняя смена, как и в первый раз, прошла без заминки, но к обеду под башней собрались трое местных жителей, которые пытались заговорить со мной и объяснить на почти не понимаемом французском, что они хотят есть. Несколько раз я им кричал, чтобы они ушли, но они притворялись, что не понимают. Мне бы пришлось стрелять в воздух, и я зарядил оружие. Этот жест, в отличие от слов, они поняли быстро и побежали как антилопы. Они исчезли в считанные секунды в полупустынном пейзаже, и больше я их не видел. Позже подошла группа торговцев, которые предложили мне очки и часы. Мне удалось убедить их уйти, не угрожая автоматом, и все снова стихло.

Во время вечернего дежурства мне снова пришлось заряжать оружие. Я заметил тень под башнями, и когда я осветил силуэт прожектором, увидел женщину, которая, к великому моему удивлению, мочилась, стоя спиной к стене базы с поднятой юбкой. Мне оставалось дежурить несколько минут, и предстояла только еще одна смена через четыре часа, как вдруг я услышал, что сержант Понс произносит пароль, дававший ему право приблизиться к посту. Его сопровождали солдат и унтер-офицер Второго иностранного пехотного полка, прибывшие накануне в Нджамену, чтобы сменить нас через неделю, так как наш эскадрон должен был пройти через пустыню к Фалье. Понс коротко объяснил, что нас вызвали по тревоге, и наш полк будет первым, который вступит в бой в столице Конго Браззавиле. Я передал солдату из Второго иностранного пехотного полка пост и направился к взлетно-посадочной полосе, где мои товарищи уже грузили боеприпасы и боевую технику в два самолета TRANZAL. Парень из пехотного полка посмотрел на меня с уважением, потому что он знал, что я иду на войну, притом на передовую. После того как я сдал ему пост, он пожал мне руку и от всего сердца пожелал мне удачи: “Courage et bonne chance!”

Старший сержант Понс был спокоен и начал с улыбкой рассказывать о своей последней миссии в Кувейте. Четвертый эскадрон участвовал в операции «Буря в пустыне» и показал себя в очень хорошем свете. Понс, который тогда еще был сержантом, командовал стрелками управляемых ракет HOT, переносимых на бронированных автомобилях VAB. Он вспоминал об американских солдатах в лагере, для которых были установлены туалеты и телефонные будки со спутниковой связью, чтобы они могли говорить со своими близкими.

– А мы, легионеры, как обычно, ходили с боевой лопатой, которой выкапывали яму в песке, куда и справляли нужду, – этими словами сержант закончил рассказ о Кувейте и, так как мы приблизились к самолету, сменил тему. – Теперь положи FAMAS туда же, куда и твои товарищи, и засучи рукава, так как мы должны погрузить пятнадцать тонн оружия и боеприпасов. В Браззавиле ваши братья из парашютно-десантного полка ведут боевые действия, и им нужна помощь! En Avant!

Браззавиль

Паника владела улицами Браззавиля после того как 5 июня 1997 года части Паскаля Лисубы окружили дом нового кандидата в президенты Дени Сассу-Нгессо. Только месяц тому назад в соседнем Заире повстанцы Лорана Дезире Кабилы свергли диктатуру клана Мобуту и поставили у власти своего лидера, президента недавно провозглашенной Демократической Республики Конго.

Со времен «холодной войны» Заир и его столица были наиболее видными сторонниками западного мира, в то время как в соседнем Браззавиле усилено поддерживались марксистско-ленинские идеи. Напряженность в этой богатой нефтью и минералами части мира росла в последние годы перестройки, когда диктаторские режимы обеих стран столкнулись с сильным противодействием оппозиции. В Африке демократия – это роскошь, которую такие страны, как Конго и Заир, не могут себе позволить, так что споры решаются путем гражданских войн. Таким образом, с июня по октябрь 1997 года в Браззавиле был настоящий ад, из которого невинные гражданские лица пытались спастись.

Началась миссия «Пеликан», целью которой было вывести французских и иностранных беженцев из Заира. Спецназовцы Второго иностранного парашютного полка первыми прибыли в аэропорт Браззавиля и разбили базовый лагерь. Туда прибыли и солдаты из Второго иностранного пехотного и Первого иностранного кавалерийского полков. Ситуация была критической, и в первые же часы войны разведчики из CRAP попали под пули враждующих сторон и открыли коридор, по которому гражданские лица начали отходить к аэропорту.

***

В Браззавиле капрал Мутинелло получил свое боевое крещение, он впервые своими ушами услышал свист реальной, а не холостой пули. Хотя он был отлично подготовлен, но оказался не готов к представшей перед его глазами трагической картине. Картине, которую немногие в сегодняшнем мире могут себе представить. В то время как он и его товарищи бежали по улицам, пытаясь найти французские семьи, которые должны быть спасены, он видел, что местные жители оставались под огнем враждующих сторон. Мать с ребенком на руках подошла к сержанту – командиру боевой группы, пытаясь обратиться за помощью, в это время мальчик лет пяти бросился к ней в поисках убежища от автоматных очередей. Пораженный пулей ребенок рухнул, хватаясь в последнюю секунду своей жизни за юбку своей мамы. Другие дети бежали, не зная куда, спасаясь от ужаса, овладевшего улицей, на которой они еще недавно так беззаботно играли.

У сержанта было задание, и он должен был выполнить его. Он знал, что ничего не мог сделать для этих оказавшихся в огне гражданской войны подвергавшихся опасности людей, и он двигался вперед, глядя на тех, кого должен был забрать в аэропорт. Если бы хоть на секунду он отвлекся от своей цели, пытаясь помочь женщинам и детям, миссия была бы обречена на провал, и сержант поставил бы под угрозу жизни своих коллег. Поэтому он продолжал бежать, ища самую безопасную дорогу для своей части и беженцев, которых был обязан спасти.

Мутинелло, однако, задержался, пытаясь перетащить перепуганную женщину с маленьким ребенком на руках к ближайшему дому. Женщина кричала и бессвязно что-то говорила, указывая на своего умирающего ребенка, который все еще сжимал ее юбку.

– Что ты делаешь! – крик сержанта оторвал Мутинелло от того, что он делал. – Не теряй ни минуты, дерьмо, мы не можем спасти мир! У нас есть задача, и мы должны выполнить ее! Все за мной и быстрее!

Группа отошла от места боя и продолжала искать иностранных беженцев. Сначала она наткнулась на группу монахинь, которые уже собрали багаж и молились за пожилую сестру ордена. Она просила оставить ее и двигаться дальше. В то время как монахини уговаривали ее последовать за солдатами, фельдшер боевой группы и Мутинелло аккуратно в считанные секунды положили ее на носилки, и группа поехала в аэропорт. Все благополучно прибыли, и сержанту удалось избежать огня противника. Сестры были помещены в базовый лагерь и ждали самолета, который прилетел из Габона, чтобы вывести их из этого ада.

Второй контакт был с несколькими французскими семьями, которые были в панике, и их передвижение было гораздо сложнее, чем монахинь. Враждующие войска вступили в бой на улицах, и напряжение увеличивалось. Люди прятались по домам, и у них оставался один-единственный выход – молиться, что ракеты не попали в них. Пальба была беспорядочной, и царил хаос. Время было неподходящим для эвакуации беженцев, так как во время боя не было возможности обеспечить безопасный путь в аэропорт. Сержант спрятал гражданских лиц в доме африканской семьи, оставив с ними пару легионеров, и продолжил поиск других беженцев. Почувствовав себя в безопасности, люди начали расспрашивать коммандос, что произошло с их домами, автомобилями и другим имуществом.

– Наша миссия – доставить вас живыми в аэропорт, остальное не наше дело, – коротко ответил капрал, который остался защищать гражданские лица.

Эти слова снова вернули беженцев к действительности, и они осознали, что самое ценное, что у них было на данный момент, была именно жизнь. Группа, шедшая с сержантом, попала под обстрел армии Паскаля Лисубы, которая приняла их за наемников противника. Легионеры были обучены отвечать на огонь и в считанные секунды заняли позиции. Началась ожесточенная перестрелка, и солдаты Лисубы пожалели, что осмелились напасть на небольшую группу спецназовцев.

Снайпер убил двух пулеметчиков, а базука LRAC выстрелила противотанковыми ракетами в две бронированные машины, на которых двигались африканцы. Сержант связался по радио с командиром в штаб-квартире в аэропорту и после предоставления рапорта о ситуации получил приказ прекратить огонь и уйти с поля боя. Командиры миссии собирались отправить еще несколько бронированных VAB, на которых можно было эвакуировать беженцев. В то время как офицеры пытались установить связь с вооруженными силами Конго и начать переговоры с генералами, десантники покинули поле боя. В их бронированный автомобиль попал снаряд, и им пришлось идти пешком до места, где они оставили беженцев. Был час дня, и столбик ртути показывал 40 градусов. Ребята из CRAP были в бронежилетах, каждый из которых весил свыше пятнадцати килограммов. Несмотря на африканскую жару и груз, они двигались быстро.

Боевая группа Мутинелло была примерно в 200 метрах от дома, где были спрятаны беженцы, когда очередная пулеметная очередь перегородила им дорогу. На этот раз это были мятежники, которые поддерживали Нгессо и Кабилу, так как стреляли с разных сторон, и не было никаких танков или бронемашин, которыми располагала армия диктатора. Эти люди стреляли по всему живому. Один дом был охвачен огнем, и из него начали выскакивать люди. Выстрелы заглушали крики женщины, которая бежала посреди улицы с двумя детьми.

Легионеры заняли позиции метрах в пятьдесяти от горящего дома. На этот раз они не ответили на огонь, так как мятежники стреляли без разбора и пули не достигали места, где они укрывались. Как только легионеры подумали, что можно продолжить вывод, выстрел противотанкового гранатомета (RPG) попал в дом по соседству. Снова послышались крики, и еще больше людей выскочили на улицы и побежали к дому, где укрывались ребята из CRAP. Отданный сержанту приказ был лаконичен: «Не вмешиваться в войну! Быстро уйти!»

Следующие выстрелы свалили с ног мужчину и женщину прямо на пороге дома. Они сплелись друг с другом, пошатнулись и упали перед окном, из которого Мутинелло наблюдал за происходящим на улице. Женщина была мертва, а ее муж тяжело ранен. С усилием он встал и сказал что-то на каком-то африканском наречии. Следующая очередь ударила его в спину, и он упал на колени. Мутинелло встал и посмотрел на сержанта, который приказал скрыться и не двигаться. Выстрелы раздавались из разных домов в верхней части улицы, и снайпер не был уверен, что нашел точное расположение повстанцев. Он взял на мушку гранатометчика. Но в это время раненый начал кричать и схватился за оконную раму. Он поднялся из последних сил и встретил взгляд Мутинелло. Из его криков капрал ничего не понимал, но его глаза ясно молили о помощи. Легионер стоял неподвижно, наблюдая за движением на улице. Девочка и мальчик подбежали к умирающему мужчине, который был, вероятно, их отцом. Они встали у окна и пытались поднять его. Девочка вдруг заметила капрала и замерла. В ее черных глазах был виден великий страх. Пули засвистели снова, и на этот раз Мутинелло увидел, как девочка упала рядом с отцом. Она была ранена в ногу, младший братишка закричал полным ужаса голосом.

Это был первый бой капрала и его крещение огнем, о котором он столько мечтал, но в тот момент он давал себе отчет, что никогда не представлял себе все именно так. Вокруг него погибали невинные люди, а приказано было не вмешиваться. Он шел с желанием спасать гражданских лиц, а видел, как умирают невинные люди. В такой момент в голову человека приходят менее чем за секунду тысячи вопросов, на которые никто не может ответить. «Об этом ли я мечтал? Кто может помочь? Кто избран Богом быть спасенным мной? Почему эти люди воюют? Почему стреляют в детей? Зачем я здесь?» Легионеры не имели права думать. Они пришли сюда, чтобы выполнить свою миссию, и не должны были отклоняться от нее. Нервы молодого капрала напряглись, уровень адреналина достиг максимума. Девочка по-прежнему смотрела на него. Она не кричала, но ее темные глаза, из которых текли слезы, были наполнены ужасом. Капрал не удержался и выскочил. Послышался сердитый крик сержанта: “Putain de merde!” – «Что ты делаешь?» Он подбежал к окну, где несколько минут назад стоял Мутинелло, и увидел, что капрал своим телом прикрыл раненую девочку и ее младшего брата. Сержант вскочил на окно, крича снайперу: «Прикрой нас!»

Ситуация изменилась в корне. Сержант был испытанным бойцом и всегда следовал приказам командования. Но в критических ситуациях для него самым важным было защитить группу. Эти парни были для него всем, и его первой задачей было вывести их из боя невредимыми. Хотя он разозлился на новобранца, но тем не менее бросился его спасать. Снайпер повалил гранатометчика, но очереди из автоматов Калашникова приходили с разных сторон, и он не мог заметить все позиции. Настало время найти новое укрытие, потому что враг заметил прежнее. Вся группа ответила на огонь, и они побежали прятаться позади горящего дома. Мутинелло нес раненую девочку, а ее младший братик прилип к сержанту, и все побежали. Ребенок почувствовал, что это командир, и решил, что только он может его спасти. Отец и мать умерли всего несколько минут назад. Сестра была ранена, и он чувствовал себя совершенно беспомощным. Сержант был его единственной надеждой, и мальчик не отставал от него ни на секунду.

Когда добрались до нового укрытия, Мутинелло свалился на землю. Две пули попали ему в спину. Бронежилет спас ему жизнь, но пули, вероятно, сломали ребра или позвонки. Капрал бы задохнулся, если бы фельдшер не снял с него бронежилет. Сержант увидел, что состояние Мутинелло ухудшилось, и сдал свои позиции бронированным машинам, которые вышли их искать.

В это время повстанцы тоже сменили свою позицию и начали осторожно двигаться к новому укрытию спецназовцев из CRAP. Снайпер увидел того, кто командовал группой противника, и был готов его застрелить, когда заметил, что повстанцы в панике разбежались. С нижнего конца улицы двигались бронетранспортеры. Сержант вышел из укрытия и подал сигнал водителю передовой машины.

Мутинелло попытался встать. Он был коммандос и не хотел, чтобы его друзья видели его в таком беспомощном состоянии. Несмотря на боль, он смог нормализовать дыхание. Без жилета и боеприпасов капрал почувствовал себя легким как перышко и сумел встать.

«Сегодня ты чудом выжил, парень! Я надеюсь, что ты запомнишь это раз и навсегда!» – крикнул сержант сурово. Затем продолжил спокойным голосом: «Заруби себе на носу, ты не супермен! Сила CRAP в том, что мы действуем как одно целое, и ты тебе нельзя брать на себя инициативу без моего приказа! Сегодня ты сохранил две жизни, но поставил под удар всю группу».

Мутинелло посмотрел на раненую девочку, на этот раз в ее глазах была только благодарность. Он вздохнул от боли, но внутренне был удовлетворен. Раненую девочку и ее брата уложили в медицинский VAB, который ехал последним в колонне.

Бронетранспортеры подъехали к дому, где сержант оставил французских беженцев и двух из своих парней. К счастью, все были целы и невредимы. Легионеры сделали из своих тел коридор от дома к бронированным машинам, предоставленным для вывода беженцев. Гражданские лица начали грузить свой багаж, как будто они собирались на каникулы.

Казалось, вокруг все было тихо, но сержант нервничал. Его инстинкт подсказывал ему – опасность не миновала. В следующую секунду раздалась пальба на соседней улице. Похоже было, что соперничающие между собой силы вступили в бой. Сержант закричал гражданским лицам, чтобы они поторопились, и приказал своим людям помочь им. Мутинелло забыл боль и при звуках выстрелов бросился к беженцам, некоторые из них обнимались на прощание с африканской семьей, которая предоставила им убежище.

Как только последние беженцы вышли из дома, одиночные выстрелы превратились в свинцовый ливень. Коммандос прикрыли телами мирных жителей, а затем затащили их как мешки в двери машин. Внезапная боль пронзила правую лодыжку сержанта, и теплая жидкость потекла по ноге. Огромным усилием воли он сумел задержать дверь бронированной машины, крича ребятам, чтобы они быстрее залезали внутрь. Он понял, что это шальные пули, и не было причин отвечать на огонь. Легионеры оказались между двумя лагерями бушующей гражданской войны. Африканские солдаты преодолевали свой страх и палили в воздух. Это объясняло всплески падающих с неба пуль. Если бы у легионеров не было касок и жилетов, они потеряли бы большую часть своего состава.

Мутинелло застыл в двух метрах от бронетранспортера. Сержант открыл было рот, чтобы накричать на легионера, но в следующую секунду увидел темное пятно на груди капрала. Он вспомнил, что солдат был без бронежилета. Из последних сил Мутинелло сделал шаг к бронетранспортеру, но вдруг упал на колени и схватился за сердце.

Бронетанковая техника покинула поле боя и прибыла в аэропорт без каких-либо проблем. Спецназовцы несли тело самого молодого в группе. Сержант не обращал внимания на раненую лодыжку, боль от потери члена группы была намного сильнее.

Гражданские лица с ужасом смотрели на бездыханное тело молодого капрала, который отдал свою жизнь ради их спасения. Девочка и ее брат находились вместе с другими ожидавшими самолетов беженцами, которых легионеры стремились как можно скорее вывезти из ада войны.

После того как новость о погибшем солдате дошла до командования, Генеральный штаб задействовал машину, и все полки французской армии на территории Африки были подняты по тревоге. Ожесточенные столкновения между боевиками Нгессо и армией Лисубы продолжались, французскому командованию не удалось установить с ними серьезный контакт, чтобы начать переговоры. Нужно было применить силу.

Габон

Мы погрузили боеприпасы в оба самолета, и нам дали полчаса на последний перед отъездом ужин. Мы добежали до столовой. Другие роты пропустили нас вперед. Все смотрели на нас с уважением. Они уже слышали, что мы идем на войну и через пару часов вступим в бой. Мой друг Тодоров подошел ко мне и пожелал мне удачи. С ним был еще один мой соотечественник из пехотинцев, прибывших в тот день. Его фамилия была Атанасов, и Тодоров знал его по подготовке в Кастеле. У этого парня было больше энтузиазма, чем у меня. Я никогда не забуду его вопрос: «Скажи мне, как ты себя чувствуешь? Ты же идешь на войну!» До этого я не думал о том, куда меня отправят. Я устал от дежурства, и пока с нетерпением ожидал четырехчасового перерыва, начал грузить боеприпасы в самолеты. Я только слышал, что нас отправляют по тревоге в Браззавиль, где вспыхнула гражданская война. Наша миссия была вывезти иностранцев с территории Конго. Это казалось очень интересным и захватывающим, но из-за переутомления в последние несколько дней я не чувствовал, что это что-то трагическое, и выполнял все команды почти механически. «Думаю, будет интересно», – спокойно ответил я Атанасову, который продолжал с возгласами: «Еще бы, интересно, мужик, они будут стрелять в вас». Да, на данный момент у меня не было времени подумать над этим вопросом, но до того как я решил вступить в легион, я знал, что существует и риск.

Не было больше времени на разговоры, самолеты ждали нас, и мы снова побежали к ним. На этот раз я чувствовал общее воодушевление. Львы были счастливы пойти на войну. Война была нашей профессией, и, видимо, большинство из нас гордились этим. Мы долго готовились к дню битвы, и вот этот день наступил. Рядом со мной бежал самый молодой из группы легионеров, Йорданов. Он был моим соотечественником и прибыл в часть за месяц до переезда в Чад. Йорданов входил в болгарский контингент «Голубых касок» в Камбодже, и у него был некоторый опыт участия в миссиях ООН. В Камбодже он узнал о легионе и загорелся идеей стать легионером. Он также был доволен тем, что нас вызвали по тревоге. Главной проблемой моего товарища был французский язык. Кроме приказов, которые он почти инстинктивно понимал и выполнял, он не мог вымолвить и слова по-французски и всегда спрашивал меня, о чем шла речь. Когда мы бежали к самолету, он спросил: «С кем, говоришь, будем драться?»

«С какими-то ваксами, которые воюют друг с другом», – поспешно ответил я. Я подтвердил ему, что направление в Браззавиль, столицу Конго, и он по-своему заключил: «По фигу мне, важно, чтоб была драка!»

Перед тем как мы залезли в самолеты, нам дали пуленепробиваемые жилеты, которые весили не менее пятнадцати килограммов, и дополнительные боеприпасы. Мы поднялись и полетели. Как только я сел в самолет, я почувствовал накопившуюся за последние несколько дней усталость. Когда шасси оторвались от взлетно-посадочной полосы, я уже крепко спал. Я не проснулся даже на секунду в течение всего полета, но при приземлении крик младшего сержанта Ханта быстро вытащил меня из глубокого сна: «Спешите, fucking! Go, go, go!» Я вскочил на ноги и, чувствуя вес бронежилета, моментально вспомнил – я отправился на войну. Я представил себе, как, выйдя из самолета, я буду снова бежать и прятаться, на этот раз от настоящих пуль, и мой адреналин начал подниматься. Когда я спрыгнул на твердую землю в полном боевом снаряжении и боевой готовности, то заметил, что мои товарищи снимают пуленепробиваемые жилеты. К моему изумлению, не было выстрелов, и все было тихо. Крики Ханта были единственным шумом, который разносился в ночи. Младший сержант посмотрел на меня и закричал: «Ты останешься здесь, fucking, на посту», показал мне багаж и оружие, которое мне надо охранять. Я по-прежнему ничего не понимал и удивлялся, почему все сняли свое снаряжение и бронежилеты, после того как мы пошли на войну. Я чувствовал, что воздух не такой жаркий, как в Чаде, но довольно влажный. Примерно через час меня пришел сменить Семеняк.

– А как насчет войны? – спросил я его.

– Ну, говорят, продолжается, идут переговоры, и поэтому послали нас сюда.

– Куда это? Разве мы не в Конго?

– Ну, где ты был? Еще в самолете сказали, что нас высадят в Габоне, и здесь мы будем ждать приказов.

– Габон? Да, видимо, я проспал это. Как долго будем ждать здесь?

– Проснись, мужик, я легионер, как и ты, а не генерал. Пойди выпей кофе с шефом, может быть, он получил новый приказ. Наш взвод там.

Семеняк указал на здание метрах в двухстах, где все собрались вокруг старшины Кормье и пили кофе. Оказалось, что пока мы летели, штаб-квартира наконец вступила в контакт с противоборствующими силами. У французского командования была одна цель – договориться о предоставлении ему коридора безопасности, по которому можно вывести своих граждан. Ни Нгессо, ни Лисуба не хотели вступать в конфликт с французской армией, так что они согласились. И с того момента все переговоры, касающиеся конфликта в Браззавиле, велись в столице Габона – Либревиле.

Пилоты самолета получили новые приказы. Наша миссия изменилась. Сражения на улицах Браззавиля отменялись. Мы должны были занять аэропорт Либревиля и укрепиться в нем. Беженцы, прежде чем вернуться на родину, также были направлены в столицу Габона, и легионеры должны были заботиться об их безопасности. Тревога, однако, не была отменена – коридор, по которому должны были пройти иностранные граждане в Браззавиле, должен был кем-то охраняться. Парни из Второго пехотного полка со Вторым эскадроном кавалерии вылетели из Нджамены в Браззавиль.

Никто не был заинтересован в том, чтобы гражданская война переросла в геноцид, как в Руанде в 1994 году. Присутствие Иностранного легиона в районе военных действий и встречи в Либревиле имели цель успокоить воюющих, прийти к какому-то соглашению и остановить убийство невинных людей.

***

Первый взвод занял аэропорт. Второй был отправлен в ближайшую казарму, а мы продолжали охранять самолеты и оружие в ожидании следующего приказа. Через час пришел капитан Ляжуани, командир нашего Четвертого эскадрона, и сказал, что на данный момент мы остаемся в Габоне, где должны заботиться о безопасности беженцев, прибывающих из Конго. Большинство парней были разочарованы тем, что бой отменен.

– Я вижу ваше разочарование и понимаю вас, – прокричал капитан и тяжело вздохнул. – Мы были готовы атаковать, но теперь мы выполняем миссию, которая не менее важна и требует внимания каждого из нас. Я горжусь, что возглавляю Львов, я знаю, что вы меня не подведете. Вы остаетесь в распоряжении старшины Кормье.

Кормье в свою очередь выбрал шестерых парней, среди которых оказался и я. Он оставил нас под командованием старшего бригадира Ханта на взлетно-посадочной полосе и поехал с остальными в казарму, где надо было разместить беженцев.

– Вижу, fucking, знаю, fucking, что вы не спали, но не хочу, чтобы вы облажались. Мы будем встречать с вами здесь, fucking, беженцев и гражданских лиц, а также будем отслеживать любой самолет, который приземляется.

Хорошо, что я поспал в самолете, в противном случае мне было бы тяжело держать глаза открытыми. Ближе к рассвету нам принесли завтрак, подкрепленный большим количеством кофе. Среди нас шестерых был русский парень по фамилии Сергеев, которому было 18 лет, и у него, как и у Йорданова, были проблемы с французским языком.

– А молока нет? – спросил он меня с удивлением.

– Не видишь, нет, – ответил я тоже по-русски.

– А мне мама давала молоко в Сибири.

Я подумал, что мне послышалось. Еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Что это за ребенок, сидел бы он лучше дома с мамой. Как он здесь оказался? Он начал рассказывать о Сибири, о том, как ходил в школу, мать давала ему два раскаленных камня, чтобы греть руки. Он ходил по пять километров в день в школу и обратно. Его отца уволили из российской армии, потому что после перестройки положение ухудшилось, и бывший сержант Советской армии отправил сына искать счастья в Иностранном легионе. Мальчик стал самым молодым в составе эскадрона легионеров, и с тех пор как он прибыл, он всегда ждал, когда настанет время поесть. Он был единственным, кто не хотел никуда выходить по выходным и вызывался дежурным в столовую, даже по воскресеньям. Легион стал его матерью. Хотя Сергеев был хорошим спортсменом, я все ломал голову, как этот ребенок прошел через все испытания в Обани.

Мы все устали за ночь и менялись каждый час. Солнце взошло и скоро стало нас жечь. Пришла очередь Сергеева занять пост на взлетно-посадочной полосе, откуда мы должны были информировать о прибывающих самолетах. Остальные берегли силы в комнате с кондиционером, где мы уселись вокруг младшего сержанта. Хант давал нам последние указания.

– Attention. Я не хочу, fucking, проблем с гражданскими лицами. Я знаю, вы в последнее время не видели девушек, но я не хочу слышать о ваших романах с кем-то из прибывших, ясно?

– Ладно, шеф, по вопросу с гражданскими лицами ясно, а с местными нельзя? – спросил Семеняк с улыбкой.

– Слушай, fucking, Семеняк, мы все еще находимся в состоянии боевой готовности, и придется тебе воздерживаться, пока не вернемся в Чад, так что на данный момент можешь использовать руки. Ты можешь менять их, чтобы интересней было, раз левой, раз правой. Вот там сортир, я даю десять минут, потом встаешь на пост на два часа. Go!

Больше никто не подшучивал над младшим сержантом, но перед тем как Семеняк пошел сменить Сергеева, ребенок связался с Хантом по радио:

– Браво, Браво, здесь Чарли.

– Браво, слушает, – ответил пораженный Хант.

– Браво, Браво, здесь Чарли, самолет прибывает.

– Чарли, здесь Браво, опиши самолет.

– Браво, Чарли здесь, самолет военный, высоко летит.

– Fucking, русский, ничего не понимает, – Хант повернулся к нам. – Семеняк! Go! Go! Смени этого мудака и назови мне модель самолета!

Менее чем за минуту Семеняк подтвердил, что это TRANZAL и, вероятно, прибывают беженцы. Младший сержант наказал Сергеева типичными изматывающими отжиманиями, а мы все построились на взлетно-посадочной полосе, где уже приземлился самолет.

Я видел испуганные лица людей, которым мы помогали выйти. Все молчали и были погружены в свои мысли. Мы с Иллером вошли в самолет, вынести пожилую монахиню, которая хотя и лежала на носилках, смеялась и, казалось, была меньше всех обеспокоена. Она нас благословляла, пока мы ее несли. Иллер начал улыбаться ей и вежливо разговаривать.

– Эй, приятель, я не хочу неприятностей, – в шутку упрекнул его я. – Ты слышал, что сказал младший сержант, никаких романов?

Иллер виновато улыбнулся, и монахиня рассмеялась.

– Крутые вы, ребята, такой комплимент я не имела удовольствия получать за последние девяносто лет.

– Добро пожаловать в Иностранный легион, уважаемая госпожа, – Иллер оставался кавалером.

Иллер был известен в нашем взводе своими сексуальными похождениями. В Оранже он часто ночевал в карцере, потому что из-за забав в постели с девушками опаздывал на проверки. Старшина Кормье каждый раз, прежде чем решить, на сколько дней засадить Иллера, спрашивал: «По крайней мере, красивой она была, Иллер?» И француз всегда подтверждал, что из-за такой женщины он готов сидеть в карцере. Обычно сержант давал ему пять дней в одиночной камере, но однажды легионер-ловелас признался, что вечером был очень пьян и на следующее утро испугался огромных размеров тела девушки, возле которой проснулся. В тот день Кормье послал бабника в одиночную камеру на две недели, говоря: «Промах, парень, подумай о том, что будешь делать дальше!» С тех пор Иллер утихомирился, но Хант не случайно предупредил нас, чтобы мы были осторожны с гражданскими лицами и избегали близости с ними. Даже монахини должны были держаться подальше от такого солдата, как мой компаньон. Второй взвод отвез монахинь из аэропорта в казарму, и «опасность» миновала Иллера. Мы вернулись на полосу и продолжали встречать гражданских лиц.

Из второго самолета мы вынесли носилки, на которых лежала раненая черная девочка. Какой-то дипломат обязался привезти ее и ее брата. Мы узнали, что они спаслись чудом, так как попали в перестрелку, и легион спас их вместе с несколькими семьями французских граждан. На протяжении всего дня мы встречали и сопровождали беженцев из Конго. Мы уже встретили шестой рейс, когда нас сменил Второй взвод, который взялся охранять полосу в течение ночи.

Как только мы прибыли в казармы, мы поняли, что все помещения отведены штатским. Мы получили оборудование для экваториальных джунглей и разбили несколько лагерей в разных частях казармы. Мой взвод взял самую дальнюю точку у самого забора. Мы спали на маленьких раскладушках, оснащенных противомоскитными сетками.

Вечерняя проверка прошла быстро, и только я приготовился ко сну, как мой соотечественник Йорданов сказал, что неподалеку есть бордель, и небольшая группа унтер-офицеров, которые знают местность, перелезут через забор на пару часов. Я был удивлен, что мой коллега вдруг начал понимать французский. Но думаю, что когда человек действительно заинтересован в чем-то, достаточно немного знаний, чтобы справиться. Йорданов уговаривал меня пойти повеселиться, но я устал как собака и сказал, чтобы он сегодня на меня не рассчитывал.

Маленькая раскладушка с противомоскитной сеткой была лучшей вещью, которой я мог бы пожелать себе в эту ночь. Она была всего 80 сантиметров в ширину, но для меня, который не спал со времени наряда в Чаде, это была самая роскошная постель, и я не собирался покидать ее из-за какой-то проститутки.

На следующий день нас оставили рядом с казармами. Хант снова предупредил нас, что не хочет проблем с гражданскими лицами. Мы вспоминали о младшем сержанте из Первого взвода, у которого был роман со снимавшей фильм о событиях в Конго журналисткой. Помню, что тогда капитан наказал его, но через некоторое время журналистка выразила в статьях особую благодарность Иностранному легиону и, в частности, младшему сержанту. Видимо, этот человек представил нас достойно. В полдень капитан Ляжуани собрал нас и пояснил, что никаких новых приказов нет, но мы находимся в состоянии боевой готовности и можем в любое время полететь в Браззавиль. Нам запрещено покидать лагерь – мы должны быть наготове.

Капитан посоветовал нам использовать свободное от дежурств время для отдыха. Я последовал его совету и пошел насладиться раскладушкой во второй половине дня. Йорданов уговаривал меня пойти к проституткам. Он уже посетил бордель минувшей ночью и остался очень доволен.

– С этими девушками я выучу французский, – подытожил мой земляк.

– Хорошо, что наконец-то нашел учителей.

– Вечером я вас познакомлю, правда, тебе не нужно изучать этот язык, но они и другие интересные вещи могут тебе поведать, – засмеялся Йорданов.

– Ну, тогда после проверки идем, – согласился я.

Никогда за всю свою жизнь я не был у проституток, но тут нечего было раздумывать. Приключения в Либревиле начались еще по дороге в бордель. После переклички в восемь вечера мы проползли в темный угол, где сетка на стене уже была перерезана прошлой ночью капралом. В считанные секунды мы перешли на другую сторону и спрятались в канавке. У нас не было гражданской одежды, а в форме было рискованно двигаться по дороге, поэтому мы были в спортивных брюках. Мы бежали улицами от канавы до канавы, как будто снайпер преследовал нас. Мы были так травмированы Оранжем, майором Боленсом и военной полицией, что не могли расслабиться даже в гражданской среде Либревиля.

Через пятнадцать минут мы были в борделе, где, ехидно улыбаясь, пожилые жирные негритянки смотрели на нас.

– Что будете пить, ребята? – спокойно спросила нас одна из них.

– Где девушки? – раздраженно спросил Йорданов, который по дороге рассказывал мне о разнообразии молодых чернокожих красавиц.

– Еще рано, мальчик, – сказала ему женщина за стойкой. – Вчера ты пришел в одиннадцать, а сейчас всего восемь пятнадцать.

– Я желаю девушек! – сердито настаивал мой товарищ, который не слушал, что ему говорила 200-килограммовая негритянка.

– А как же я, – она рассмеялась, а затем закричала что-то на своем наречии в сторону коридора, где были номера. Оттуда послышался ответ на том же непонятном языке, и негритянка за стойкой успокоила Йорданова: – Вам повезло, ребята, две девушки уже здесь.

Я стоял, смотрел этот спектакль и думал: «Что я здесь делаю?» Я уже собрался предложить моему земляку уйти, потому что было очевидно, что в этот вечер не будет никакого выбора, как вдруг в зале появилась стройная телка с довольно красивым лицом. Я никогда не спал с проституткой, а красивых негритянок видел только в кино. Девушка подошла к стойке и спросила нас:

– Кто идет со мной?

– Ты пойдешь со мной! – я вдруг оттолкнул Йорданова, схватил девушку за талию и потащил ее обратно в коридор с комнатами.

– Ого, ты очень спешишь, – рассмеялась она. – Не выпить ли нам что-нибудь, прежде чем пойти в комнату?

– Пить буду позже, – решительно сказал я. – Сначала идем в комнату!

Это была с моей стороны первичная реакция, вызванная животным инстинктом. Только секунду назад все мое существо хотело убежать из этого богом забытого места, но с появлением этой девушки все приняло совсем другой оборот. Была ли она профессионалкой, и ответила ли она моей примитивности и похоти тем же, я не могу судить. Дело в том, что более чем десять месяцев я не прикасался к женщине, и мой член был буквально всосан ее пухлыми губами, а я проглотил язык. Я забыл об опасности СПИДа, и мой разум вошел вместе с пенисом в глубокое горло черной красотки.

В такие моменты человек не думает о жизни, так как он ближе к раю, чем к земным проблемам. Я был легионером, и я платил за свои грехи каждый день, так что Бог простит мне то, что я оставил, когда животные инстинкты повели меня по тому темному коридору. После такого минета я мог легко пойти на войну. Напряженность и адреналин остались во рту шлюхи.

Я вспомнил одного легионера, который участвовал в миссии в Камбодже. Он рассказывал, как, выйдя из борделя в Таиланде, пал на колени перед восходящим солнцем и воскликнул: «Теперь я могу умереть, Боже! Этой ночью я увидел все!» Я не был уверен, что я видел все, но вспомнил, что в кармане спортивного костюма лежат презервативы, которые должны быть использованы. После драки кулаками не машут, но я был убежден, что из-за одного минета невозможно заразиться СПИДом. В легионе нам раздавали бесплатные презервативы, и если кто-то подцеплял венерическое заболевание, его ожидал карцер.

– Теперь пойдем выпьем? – настаивала девушка.

– Еще рано, – сказал я спокойно и достал презервативы.

– Значит, тебе понравилось, – сказала она и вернулась к работе своими пухлыми сочными губами.

Я понятия не имел, сколько времени прошло с тех пор, как я вошел в ее комнату, но в какой-то момент мой мозг заработал снова, и я вспомнил, что мы не в отпуске и должны вернуться в часть как можно быстрее. Я не торговался о цене, в любом случае это было дешево по сравнению с моей новой зарплатой. Мы вышли из комнаты и пошли в бар, который на этот раз был полон девушками и легионерами. Йорданов заказал бутылку виски и выпил половину.

– Как тусовка? – спросил я, дружески похлопывая его по плечу.

– Ты меня обогнал, как и капралы в первую ночь, и я снова трахал ту толстую.

Я заметил довольно пухлую девушку с огромными грудями, которая, как оказалось, была дочерью хозяйки.

– Я вижу, у нее большие подушки, – засмеялся я.

– Ну, на сиськи я не могу пожаловаться, но вчера с ней, сегодня с ней…

– Ты, кажется, влюбляешься, чувак, – поддел я его.

– Ну, мне по фигу, – заключил Йорданов, продолжая пить виски. – А твоя как была, скажи, вас не было три часа! Как я вижу, ты смотришь на нее с любовью, может, и свадьбу сыграете, – подколол он меня в свою очередь.

– Ну, я не эгоист, и я не женюсь, – сказал я, а затем снова обнял проститутку. – Сегодня она моя, но завтра, если вернешься сюда, поищи ее, не пожалеешь, она того стоит.

– На каком языке вы говорите? – поинтересовалась девушка.

– На болгарском, ты слышала о Болгарии? – спросил я ее.

– Да, Стойков. Болгария девяносто четвертый в США, мы здесь смотрели. Я обожаю футбол.

– Стоичков, – поправил я ее, но это не имело значения. Факт был тот, что Ицо прославил нас и в таких забытых богом местах, как это. В тот момент я понял, что самым известным болгарином в конце этого тысячелетия был именно Христо Стоичков[18]. Вспоминая невероятное лето 1994 года, я вернулся в прошлое, и на мгновение меня охватила ностальгия. Это был первый и последний раз, когда я видел весь болгарский народ действительно счастливым. После победы над немцами борцы[19] сходили с «феррари» и обнимали одетых в тряпье цыганят, размахивая болгарским флагом. На улицах реками лилось шампанское, и наши девушки танцевали, как бразильские, с той лишь разницей, что были окрашены в цвета болгарского флага – белый, зеленый и красный.

– Братан, нам пора смываться, – отвлек меня от воспоминаний земляк. – Может быть проверка на рассвете, мы все еще в состоянии боевой готовности.

Мы пошли по дороге обратно в часть и передвигались таким же образом, как если бы мы были на миссии, не обращая внимания на изумленные взоры прохожих. Мы успешно перелезли через забор, незаметно прокрались в наш лагерь и быстро нырнули под сетки раскладушек. Все прошло без сучка без задоринки, нас не поймали и, самое главное, мы ничем не заразились. Как говорят в легионе: «Pas vu, pas pris».

Конго

После того как в Браззавиле было подписано соглашение с противоборствующими силами, из Нджамены в Конго отправились еще два самолета. Один со спецназовцами из Второго иностранного пехотного полка, а другой – с танкистами из Второго эскадрона. Атанасов, который всего сутки назад спрашивал, как я себя чувствовал, идя на войну, скоро был бы на передовой, двигаясь вблизи так называемой Белой линии. Она окружала сектор, по которому должны были пройти беженцы, а за ее пределами война бушевала полной силой, и каждый имел право стрелять. Парни из пехоты контролировали район недалеко от Белой линии, чтобы обеспечить безопасность переезда беженцев в аэропорт.

Мой друг Тодоров был во втором самолете. Он и его товарищи имели задачу охранять аэропорт. Он пожелал мне удачи прошлой ночью, но самому ему потребовалось больше удачи, так как небо над аэропортом Браззавиля было усеяно огнями от салюта, но это не было отражением фейерверка, летали настоящие снаряды и ракеты.

После первых часов Тодоров привык к нескончаемому шуму битвы, которая велась в городе, и даже начал созерцать ее разные проявления, оставляемые вдали ракетами и снарядами. Парни, у которых кончалось дежурство, должны были заниматься чем-то другим, и сержант из Второго эскадрона организовал чемпионат по футболу. Было очень тяжело различать команды, так как все были в бронежилетах и с касками на головах. Ожидавшие с нетерпением очередной самолет из Габона штатские, которых отвели в безопасное место, с недоумением смотрели, как под свистом пуль легионеры играли в футбол в тяжелых бронежилетах и в полном боевом снаряжении.

– Эти люди действительно ничего не боятся! – сказала блондинка средних лет.

– Это легионеры, и война для них – повседневная жизнь, – пояснил как эксперт ее муж. – Вчера я видел их зеленые береты, когда они строились для проведения проверки.

Иностранный легион сейчас отличается, в частности, зелеными беретами, которые пришли на смену Белому кепи во время колониальных войн.

– Если Иностранный легион здесь, мы в безопасности, – прокомментировала пожилая дама, которая дремала в кресле.

– Они уже давно здесь, – сказал мужчина, который, видимо, знал многое о легионе. – Десантники легиона прибыли в первые дни конфликта. Я помню, что вначале они занимались спортом по утрам и не обращали внимания на свист пуль. Я видел их на кроссе, только в шортах и майках, а война уже началась. Они безумно храбрые, сказать прямо, они сумасшедшие, ну какой нормальный человек может заниматься таким делом.

– Вместо того чтобы философствовать и важничать, будь благодарен, что есть такие люди, потому что они пришли вывезти нас из ада, – перебила мужчину его жена, которая, видимо, восхищалась парнями, продолжавшим играть в футбол, несмотря на пулеметные очереди и пушечные залпы.

В то время как постовые на аэродроме издалека наблюдали огни летающих снарядов и ракет, две боевые группы Второго иностранного пехотного полка следили за безопасностью в районе, изолированном для вывода беженцев. Атанасов был включен во вторую группу во главе с сержантом Мартинесом. У сержанта был десятилетний опыт, он вел своих людей спокойно, внимательно следя по карте, на которой была отмечена Белая линия. Они патрулировали на двух бронированных автомобилях VBL, на одном из которых был установлен тяжелый пулемет калибра 7,12.

Солдаты начали объезжать город ни свет ни заря и уже во второй раз пересекали территорию, когда радио затрещало и раздался приказ сержанта – командира их взвода – разведать район, расположенный в двух километрах к востоку от дороги. По его словам, в районе, где патрулировали легионеры, было подозрительное движение. Мартинес посмотрел на карту и увидел, что речь идет о холме, который, судя по его карте, стоял на Белой линии. Сержант ясно повторил свой приказ по радио, и Мартинес повел боевые машины по пересеченной местности. Когда они подошли к холму, легионеры по двое сошли с машин и поползли в гору. Атанасов был в первой паре и нес базуку с противопехотными ракетами. Не прошло и десяти секунд, как они сошли с бронированного VBL, и вдруг раздалась пулеметная очередь. Под Атанасовым затряслась земля. Последовали выстрелы из автомата Калашникова, и как на замедленной съемке болгарин увидел пули, летевшие всего в нескольких сантиметрах от него. Одна из них пролетела между ногами и порвала штаны с внутренней стороны.

После договоренности о прекращении огня никто не ожидал этой засады. Атанасов и его напарник чудом остались в живых. К сожалению, капралу из второй пары не повезло. Одна из пуль, пролетевшая рядом с ребятами перед ним, задела левое бедро и разбила ногу буквально вдребезги. Капрал со стоном рухнул на землю, и в считанные секунды напарник затащил его обратно в машину.

В это время Мартинес занял позицию позади люка своего VBL и ответил на огонь несколькими очередями из тяжелого пулемета 7.12. Атанасов занял огневую позицию с базукой. Его напарник зарядил ракету и похлопал его по каске, давая знак, что он готов. Болгарин прицелился в домик на вершине холма, откуда пришли вражеские пули. В следующую секунду раздался выстрел мощный базуки LRAC, и пламя охватило возвышенность. В доме, видимо, хранили горючее или взрывчатку, потому что после выстрела Атанасова здание взлетело в небо. Сержант Мартинес выстрелил еще очередью из тяжелого пулемета, и так как ответа на огонь не последовало, он забрался в свою бронированную машину, чтобы сообщить о произошедшем по радио. Прежде чем взять трубку, он услышал голос сержанта, который нервно кричал:

– Альфа, Альфа, немедленно прекратить огонь, Альфа, Альфа, повторяю, прекратить огонь!

– Альфа к Браво, огонь прекратили. У нас тяжело ранен легионер. Просим разрешения отправить его на базу.

– Браво к Альфа, покинуть район, всем прибыть на базу.

В то же время из штаб-квартиры армии Лисубы связались с французским командованием и пожаловались, что легионеры напали на них и устранили одну из важных позиций. Сотрудники французской штаб-квартиры зашумели, и теперь сержанту приходилось писать много страниц рапорта, объясняя, почему его взвод приблизился к холму. У него была задача патрулировать по Белой линии, и, по его словам, он был вправе послать солдат разведать обстановку вокруг холма. Почему стреляли в легионеров, он не мог объяснить.

Отчет Мартинеса был проще. В него и его людей стреляли, был ранен один капрал, так что логично, что они ответили огнем на огонь.

***

В последние самолеты, вывозившие беженцев из Конго, удалось попасть многим африканцам. Они были счастливы и рады, что нашли способ спастись. Никогда не забуду, как женщина, родившаяся в Браззавиле, широко улыбаясь, заговорила со мной по-русски совсем без акцента. Сначала я очень удивился, но потом понял, что при коммунизме она училась в Москве и сейчас хотела вернуться к какой-то подружке. Она была счастлива, что смогла уехать из Африки. Конечно, в России ее ожидал большой сюрприз, потому что она не знала, как изменился Восточный блок за последние десять лет, но, по крайней мере, она была жива и убегала от бушующей гражданской войны. В отличие от счастливых африканцев, многие французы, которые были в самолете, потеряли из-за гражданской войны все. Там был парень, у которого был настоящий психический срыв. Он все время повторял: «Мой дом, мой джип, моя собственность, они отобрали у меня все, у меня нет ничего во Франции, что я буду там делать?»

Задание было выполнено успешно. Все беженцы были вывезены. После миссии «Пеликан» в Конго легион вернулся к миссии «Епервье», которая ожидала нас в Чаде. Мой эскадрон также покинул Габон и вернулся в Нджамену, где я снова встретился со своими друзьями из Второго иностранного пехотного полка и Второго эскадрона. Тодоров еле успел рассказать мне о футбольном турнире, сопровождаемом всплесками автоматов в аэропорту в Браззавиле, как нас снова погрузили в самолет. На этот раз мы полетели на восток, вглубь Чада.

Абеше

Мы приземлились в городе Абеше, где наша военная база со своим десятком бунгало, ангарами и взлетно-посадочной полосой была единственным признаком цивилизации. Начался марш через пустыню, во время которого нас обучали стрелять из базуки LRAC. Нашими мишенями были остатки грузовиков и других транспортных средств, пострадавших от снарядов двадцать пять лет тому назад во время кровопролитной гражданской войны. Мой напарник дал знак, что ракета заряжена, хлопнул меня по каске и бросился в сторону, чтобы не обжечься пламенем, которое извергалось сзади. В нескольких метрах от нас стоял старший бригадир Хант, который смотрел в бинокль, как я стреляю, и одобрительно кивал.

Я был готов выстрелить второй ракетой, когда за целью показался караван. Я протер глаза, снова посмотрел и уже более четко увидел верблюдов и людей на них. Это были кочевники, которые пересекали пустыню таким же образом, как и их предки сотни лет назад. “Alte Au Feu!”, выкрикнул Хант, приказывая прекратить огонь. Он тоже увидел караван.

Мы ждали в течение нескольких минут, наблюдая за кочевниками, которые не подозревали, что по направлению к ним была направлена противотанковая ракета. Когда караван покинул стрелковый полигон, младший сержант отдал приказ выстрелить второй ракетой. В окрестностях города Абеше я чувствовал себя как легионер прошлого века. Только мое оборудование было современным, а ландшафт и местное население не менялись на протяжении веков. Однажды утром, когда мы бежали кросс, Кормье повел нас километра на четыре от базы по неизвестным дорожкам. Мы зашли в скалистую область, где ландшафт изменился и стал более холмистым. Вдруг на холме появились две фигуры. Одна из них опиралась на длинное копье. Я думал, что участвую в съемках фильма Шака Зулу[20], но крик Ханта вернул меня в реальность: «Mon adjutant, эти люди вооружены». Кормье посмотрел, улыбнулся и побежал вниз по тропинке, которую знал он один. Сержант шестой раз был в Чаде и много раз в Абеше. Он знал область как свои пять пальцев. Тропа извивалась между скалами, и мы упустили из виду оба силуэта. Примерно через пять минут сержант остановился и показал нам холм. На вершине мы заметили две фигуры, но они уже стояли спиной к нам. Оказалось, что мы окружены холмами. Люди были опоясаны луками и колчанами со стрелами. Старший бригадир был прав, эти люди были вооружены.

– Это охотники, они преследуют дичь, – спокойно объяснил нам Кормье.

– А если они людоеды? Может быть, мы дичь, – Хант рассмеялся.

– Не боишься, старший бригадир Хант? – пошутил Кормье.

– Нет, просто даю вам, fucking рапорт о fucking situation, mon adjutant. У них оружие, и мы, fucking ничто.

Кормье снова рассмеялся, а затем серьезным тоном сказал нам:

– Правда, если они очень голодны, могут рискнуть напасть на нас, это все еще дикие племена, но я думаю, что их стоит увидеть, не каждый раз они появляются.

Во время разговора на соседнем холме появились еще два силуэта. Может, они, как и мы, шли парами.

Кроссы в Абеше были незабываемыми. Пустыни и полупустынные скалистые местности, холмы, охотники, подпрыгивающие антилопы и караваны кочевых племен заставляли меня думать, что я вернулся на тысячу лет назад и был частью неизменившегося мира. Я знал, что я не принадлежу ему и здесь не задержусь, но, по крайней мере, у меня был шанс прикоснуться к этому уголку планеты, забытому цивилизацией. Однажды в воскресенье днем мы отправились на грузовике на местный рынок. Там продавали все – всевозможные безделушки и тряпье, начиная от кожаных украшений и пластиковых бутылок, пустые банки из-под кока-колы, старые гвозди, проволоку и еще много чего-то, что в нашем мире мы, как правило, выбрасываем. В конце одного из рядов продавцов на табуретках из верблюжьей кожи сидели двое мужчин в странной одежде и кожаных сандалиях. Перед ними не было товара, а только стояла большая сумка, которая тоже была из верблюжьей кожи.

– Что вы продаете? – спросил я их, они посмотрели друг на друга и вместо того, чтобы ответить, решили встать и уйти.

Как только один из них взвалил на плечо мешки, стоявший рядом продавец верблюжьей кожи заговорил с ними на каком-то диалекте. Пожилые мужчины одобрительно кивнули, и торговец обратился ко мне на ломаном французском:

– Босс, босс, я объясню вам. Эти мужчины охотники, и в мешке гепардовые шкуры. Они не любят солдат, и ваша форма их беспокоит. Я объяснил, что все в порядке, что вы французы. Охота на гепардов запрещена, а я могу сделать для вас верблюжий стул. – Продавец показал мне табурет, на котором сидели минуту назад охотники, а затем продолжил: – Я шью стулья из меха гепарда, и вы, босс, можете взять табурет во Францию или отправить по почте.

– Вы имеете в виду, что у них сумка полна гепардовыми шкурами? – спросил я с удивлением.

– Да, босс, есть и змеи, питоны.

– Что-о? В мешке живые змеи?

– Нет головы, нет, сумки из кожи гепарды и кожи змей, – уточнил купец.

– Ну, скажите им, чтобы показать их мне.

Торговец обратился к охотникам, видимо, уверяя их, что я им не угрожаю и они могут показать мне свой товар. Двое мужчин из пустыни осторожно раскрыли мешок и вытащили шкуру. Расстелили ее на земле, так чтобы я рассмотрел ее. Кожа была очень грубо обработана, но не следовало забывать про путешествие в несколько тысяч лет.

Рассматривая то, что осталось от несчастного гепарда, я понял, что помимо отверстий для глаз в шкуре было еще шесть дырок различных размеров. Я попросил показать другую шкуру. Охотники убрали первую шкуру и постелили на землю другую. После краткого осмотра я увидел, что и на ней много отверстий. Я провел пальцем по одному из них и спросил торговца:

– Почему так много отверстий в коже?

– Ах, босс, вы охотитесь на гепарда копьями и стрелами, – он указал на копье, которое лежало на земле возле одного из охотников, и объяснил: – Большие отверстия копьем и небольшие отверстия стрелами.

– Ну, ясно, что они должны убить его, но такое количество копий и стрел, мне кажется, слишком.

– Раненый гепард – очень опасен, лучше убейте! – настаивал торговец.

– Ладно, ладно, я согласен, но все же спросите их, есть ли у них что-то с меньшим количеством отверстий.

Как только продавец верблюжьей кожи передал охотникам мою просьбу, они внимательно осмотрели товар и после долгих поисков нашли пару шкур только с несколькими отверстиями. Я сторговал три гепардовые шкуры, три метра змеиной и два табурета из верблюжьей кожи за 250 французских франков, что в то время было равно 50 долларам США. И продавцы, и я были довольны сделкой, мы пожали друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой. Охотники – в лагерь среди скал, торговец – в хижину в деревне, а я – к грузовику, который привез меня обратно на базу.

Военной почтой я отправил табурет с гепардовой кожей своему дяде в Испанию, а со змеиной – маме в Болгарию. Я не нуждался в них, я оставил себе самое ценное – воспоминания о рынке в Абеше и контакте с людьми из совершенно другого мира.

***

Нам оставалось еще две недели стоять на постах изолированного гарнизона, когда нас собрал сержант Кормье и сообщил, что будет организован поход через пустыню на верблюдах.

– Каждый легионер, прошедший учения в Абеше, должен почувствовать дыхание пустыни, как чувствовали его наши предки, – начал свою речь наш командир. – Когда-то переходы, как тот, который я организовал, были для легионеров обычным делом. Сегодня мы наймем верблюдов и прикоснемся к сердцу пустыни, посетив лагерь кочевников. Цель этой кампании – не патрулировать. Она организована с единственной идеей – соблюдать традиции легиона прошлых времен, оказать почести тем, кто умер в пустыне и благодаря кому мы живем лучше. Все сейчас снимите зеленые береты, наденьте Белые кепи, чтобы помнить о наших предках в пустыне!

Через час два кочевника с двумя десятками верблюдов ждали у ворот базы. Кормье, очевидно, знал их, так как махнул рукой постовому и дал знак – все в порядке. Три боевые группы нашего Третьего взвода были готовы отправиться в новое приключение по скалистой пустыне. Унтер-офицер Резен имел честь нести флаг легиона и встал рядом с сержантом Кормье во главе каравана. Постовой отдал нам честь, когда мы выходили из ворот.

Наш славный поход чуть было не провалился из-за лучного животного подразделения – орла с подрезанными крыльями. Эта птица постоянно жила в самолетных ангарах, но непонятно, почему она явилась посмотреть на отправление каравана и вдруг прыгнула к верблюду нашего знаменосца.

Верблюд в свою очередь начал подпрыгивать, как испуганная лошадь. Я никогда не думал, что это огромное животное может прыгать так высоко. Казалось, оно хотело раздавить копытами орла. Резен изо всех сил вцепился в шею верблюда, чтобы удержаться на спине и не выронить флаг. Наконец, несколько минут спустя животное успокоилось и перестало прыгать, а орел покинул поле боя и отправился в свой любимый ангар.

Унтер-офицер снова сел в седло, поднял флаг, и мы тронулись к пустыне. Мы давно привыкли к солнцу и жаре, и этот переход на спинах верблюдов показался нам экстравагантной поездкой.

Примерно через три часа мы добрались до лагеря кочевников. Один из их вождей говорил по-французски и пригласил нас выпить чашку чая. Кормье явно не в первый раз нанимал верблюдов у кочевников – нас приветствовали как старых друзей, и все вошли в палатку вождя. Чай является самым дорогим в этом районе мира, где воду можно найти только в оазисах.

Основная пища здесь – это финики и верблюжье молоко. Сушеное мясо – роскошь. Они жили очень скромно и выживали в очень трудных условиях. Торгуя по оазисам, кочевникам удавалось хоть что-то заработать.

Старшина Кормье и старший бригадир Хант остались поговорить с вождем, а мы разбрелись по лагерю поприветствовать остальных членов племени. Единственное слово, которые дети произносили по-французски, было cadeau – выпрашивая что-то в подарок. Мы дали им небольшие пластиковые пакеты с обычным военным печеньем, которое было при нас, и дети были счастливы. Некоторые даже в знак благодарности дали нам финики. Самым пожилым в племени было 35–40 лет, но они имели вид семидесятилетних стариков. Иллер, которому было 30 лет, был похож на сына вождя, которому также было 30. Недостаток воды, одного из основных элементов жизни, увеличивал рост смертности в этом жарком и сухом районе мира, а из-за хронического обезвоживания и жаркого солнца местные люди быстро старели. Несмотря на условия, в которых они жили, эти люди улыбались и веселились. Они знали, как получать удовольствие от мелочей, и у них был другой тип нравственных ценностей. Тяжелый изнурительный ежедневный труд оставлял шрамы на их телах, но дух их был чист. Встреча с ними была как прикосновение к другому миру, и я по-настоящему оценил их гостеприимство, так как они поделились с нами тем немногим, что у них было.

На обратном пути на базу я чувствовал себя комфортно на спине верблюда и уже думал, что пустыня не может удивить меня ничем, как вдруг задул сильный ветер. Животные встревожились. Кочевники, которые сопровождали нас, указали на скалы вдали, и объяснили, что мы остановимся там, чтобы спрятаться от надвигающейся бури.

Я замотал Белое кепи тонким шарфом, который затем замотал вокруг шеи и затянул. Ветер, в самом деле, был очень сильным, но я не видел причин останавливаться, а тем более прятаться за какие-то скалистые холмы. Верблюды, очевидно, не разделяли мнение своих ездоков и побежали галопом к появившимся на горизонте холмам. Я никогда не видел, чтобы верблюд двигался так быстро, и теперь сидел на огромном животном, которое мчалось бешеным галопом. Я изо всех сил вцепился в седло, а поводья ослабил. Я потерял всякий контроль над верблюдом, просто держался за него, чтобы не упасть. Я не мог судить, насколько близко были скалы, и уже даже не смотрел вперед, я просто хотел, чтобы этот зверь остановился. Передо мной Йорданов болтался на своем верблюде, и, казалось, вот-вот упадет. В отличие от меня, он вцепился в седло и крепко держал вожжи. Никто из нас не был готов к такой езде и действовал по своему усмотрению с единственной целью – не упасть. Я услышал, как матерится младший сержант, который вспомнил весь свой словарь ругательств. Я посмотрел на бедуинов, которые ехали рядом с нашей колонной, и увидел, что их тела как будто слились с животными. Человек и верблюд скакали как одно целое, всадник был просто продолжением горба. По их улыбкам я понял, что они с удовольствием наблюдают, как мы шатаемся. В какой-то момент я поймал ритм галопа и начал двигать свое тело синхронно с подпрыгиваниями горба. Вскоре после того как я снова взял поводья в руки, я начал ощущать удовольствие от езды. Мне казалось, что я катаюсь на мотоцикле своей мечты и на полной мощности разрезаю воздух. Мотоцикл и тело – всегда одно целое, так что то же самое должно получиться и с верблюдом, чтобы я мог наслаждаться безумным порывом. Только я начал осваивать езду и сливаться с движением верблюда, как перед нами вдруг показались скалистые холмы. Кочевники объехали первую скалу, и перед тем как мы спрятались за ней, показали нам, чтобы мы оглянулись назад. Я повернул голову и широко раскрыл глаза: на несколько километров от нас горизонт был черным. Темная масса приближалась с головокружительной быстротой. Это ли апокалипсис, на секунду задумался я, но сразу получил ответ – кричал старший бригадир Хант: «Это fucking песчаный ураган, закройте свой fucking рты и заверните свои fucking fucking головы в шарфы!»

Старшина Кормье вынул из ранца лыжные очки, которые были обязательной частью снаряжения в пустыне, и поднялся на скалу, откуда было видно приближающееся облако. Несколько любопытных легионеров, и я в том числе, последовали его примеру и, надев очки, начали выглядывать из-за скал. Бедуины выбрали место для лагеря и уложили верблюдов у основания скалистого холма. Я не мог себе представить, что останусь в живых, если эта темная масса песка и пыли упадет на нас. Но наши вожаки спокойно стояли около лежавших верблюдов. Облако было всего в километре, и с минуту на минуту оно упало бы на нас. Я сделал глубокий вдох, готовясь испытать на себе воздействие темной массы. Вдруг я почувствовал, что ветер засвистел громче, но удара не было. На секунду я словно оказался один в охватившей все серой массе. Я не видел ничего и просто стоял, держась за скалу. Через несколько минут, когда концентрация пыли и песка в воздухе разрядилась, я начал видеть, как в очень густом тумане. В метре от меня Йорданов качал головой и жестами выражал эмоции, порожденные первой в его жизни песчаной бурей. Ощущение было удивительным, и мне не верилось, что такое страшное облако не причинило нам никакого вреда. Только уши, рот и нос наполнились мелкой пылью, которая просочилась даже через шарф. Прошло около часа, в течение которого мы не видели ничего дальше пары метров вокруг себя, а потом вдруг видимость улучшилась, и стало светлее. Бедуины дали нам знак, что мы можем продолжить путь. Кормье построил нас, чтобы убедиться, что мы в полном составе, и каждый отправился к своему верблюду. На этот раз мы тронулись очень медленно, так как все еще двигались в песчаном облаке. Наши вожаки и их верблюды знали пустыню и шли спокойно сквозь пыльный туман. Я видел только верблюда перед собой, а иногда оглядывался на того, который шел за мной. Когда мы подошли к воротам части, ветер стих и погода прояснилась. Я был счастлив от того, что снова вижу солнце и дышу воздухом без пыли и песка.

В один из последних дней нашего пребывания в этом забытом богом и людьми месте нашей боевой группе выпала неприятная задача – уборка мусора дивизии. Как всегда, старший бригадир Хант убеждал нас поспешить: «Чем быстрее вы закончите, fucking, тем лучше для вас». Над мешками с мусором из кухни летали мухи всех видов и жукоподобные насекомые. Я чувствовал, что все мошки Северной Африки назначили себе встречу здесь. Мы должны были замотать головы, как и во время песчаной бури, чтобы собрать пищевые отходы. Семеняк первым осмелился войти в облако мух и жуков и взять мешок с разлагающимися остатками пищи. После него пошел Волыньский, а потом встал и я, и мы образовали цепь к грузовику, кузов которого должны были заполнить. Через пять минут грузовик был полон. Но, к нашему сожалению, оставались еще отбросы, и шоферу пришлось сделать еще один рейс. Когда грузовик отъехал, я увидел, как большинство насекомых разлетелись по площадке и оставили нас в покое.

Как только грузовик выехал из ворот части, за ним побежали дети, которые отчаянно кричали: “Cadeau, Cadeau!” Они хотели, чтобы им подарили что-то из мешков, на данный момент еще я не понимал, что наш мусор был для них настоящим сокровищем. Некоторые из них бежали очень быстро. Они пытались заскочить в кузов и дотянуться до какого-нибудь мешка. Волыньский выстрелил в воздух, и дети разбежались, как насекомые.

Когда мы подъехали к свалке, я увидел, что она пуста, и не было никаких нагромождений отходов. Я думал: насекомые и стервятники пожирают все. Однако когда мы начали выбрасывать мешки в огромную мусорную яму, дети, которые недавно бежали за нами, подошли и начали прыгать в нее. На этот раз они не реагировали на выстрелы в воздух, так как были очарованы найденным в полиэтиленовых пакетах кладом. Некоторые собирали пластиковые бутылки, другие – пустые банки из-под кока-колы, а третьи напали на гниющие куски мяса и остатки сухарей и печенья. Это было жуткое зрелище. Тогда в первый раз я осознал ту степень голода и нищеты, на которые были обречены эти люди.

– Зажгите fucking костер в яме! Эти fucking дети заболеют от этого fucking мяса. Побыстрее, двигайте fucking задницами!

– Как прикажете, – прокричал Волыньский, прыгнул в яму и начал разжигать кучу картонных коробок.

Мы бросились искать сухие ветки кустарников и деревьев, которые находились в этом полупустынном районе. Через десять минут в яме горел костер, который постепенно покрывал мусор. Дети начали карабкаться по стенам ямы, старшие помогали младшим убежать от пламени.

– Только так, fucking, понимают, что им нельзя, fucking, гнилое мясо есть, – заключил довольный Хант, и мы направились обратно в часть.

К счастью, остальные отходы были собраны в мусоровоз, и вторым рейсом наша неприятная миссия должна была закончиться. В огромном рву, однако, нас ожидал еще один сюрприз. Пока мы грузили мешки, огонь утих, и босоногие дети Абеше прыгнули обратно в яму.

Большинство из них обожгли ноги, но радовались зажаренному на огне мясу или найденному среди углей куску горелого хлеба и печенья. Хант поднял руки и закричал отчаянно:

– Опять эти же, fucking, дети, которые, fucking, ничего не понимают. Их нужно вытащить из ямы. Давайте все вниз! – и первым прыгнул в тлеющие остатки мусора.

Видя, что все мы спускаемся в яму, дети испугались и за считанные секунды вскарабкались на стены, но продолжали оставаться вблизи, чтобы посмотреть, что еще есть в грузовике. Мы снова разожгли сильный огонь, а затем начали бросать мешки по одному в превратившуюся в печь яму.

Мы не позволяли детям приближаться к яме, так как кто-нибудь из них вполне мог броситься в пламя, чтобы достать пустую бутылку или кусок тухлого мяса. Мы охраняли ров, пока от мусора не остались лишь пепел и какая-то жестянка. Как только мы вернулись в машину и направились к части, дети снова прыгнули внутрь. Теперь я понял, почему на это свалке никогда не накапливался мусор.

Из Нджамены в Фалью

Два дня спустя мы отправились обратно в Нджамену, где моя группа приняла недельный наряд. Когда я не был на дежурстве, то мог выходить в город. Для отпуска был организован грузовик, который всегда выгружал нас перед борделем «Роза ветров». Мой друг Йорданов влюбился в это место, и там он наконец заговорил по-французски благодаря своим многочисленным учительницам. Я, однако, по примеру старых легионеров брал такси и ехал к единственной освещенной улице в столице Чада, на которой были дискотека, казино, пиццерии и, как оказалось, даже китайский ресторан.

Когда я первый раз вошел в дискотеку и увидел китаянку, танцевавшую здесь, в самом сердце Африки, то протер глаза и понял: китайцы завладеют миром. Вслед за китаянкой я увидел девушку в тигровом платье, которая заинтриговала меня. Я пригласил ее на танец, и она с радостью согласилась. Мы выпили немного пива, но когда она попросила меня проводить ее, настало время отправиться к «Розе ветров», где нас выстраивали в полночь, а затем загружали в машину и возвращали в часть.

Мы договорились на следующий день пойти прямо к ней и не тратить время в клубе. Так и получилось, потому что мне опять повезло, я не был дежурным. Моя подруга ждала меня перед дискотекой, и мы пошли в ее квартиру.

В Нджамене все здания были одноэтажными и выглядели одинаково. Я договорился с водителем такси. Он должен был вернуться через два часа, чтобы я мог быть у грузовика вовремя. После соответствующей дозы секса, пива и жареных кузнечиков, которые были характерной закуской в Чаде, я вышел на улицу в надежде увидеть такси. К моему несчастью, водителя не было. Я был в военной форме, и нам было запрещено передвигаться по городу. Единственными местами, официально разрешенными для нас, были «Роза ветров» и освещенная улица с дискотекой.

Патрисия, так звали девушку, с которой я был, сказала, что я могу остаться с ней и подождать до утра. Она не понимала, что если я не вернусь в часть вовремя, у меня будут проблемы. Кроме тяжелого карцера под африканским солнцем, было бы запятнано мое чистое военное досье, поэтому я вышел на улицу искать другой вариант.

Патрисия последовала за мной, по-прежнему уговаривая, что рискованно идти в одиночку по безлюдным улицам. Так, споря, мы пришли к более широкой и с горем пополам асфальтированной улице, но, к сожалению, машин не было. Я уже начал гадать, успею ли я добежать до «Розы ветров» через весь город, как вдруг услышал звук задыхающегося дизельного двигателя. Это был “Peugeot 404”, который еле-еле полз. Я дал ему знак остановиться, но думаю, что, увидев меня в военной форме, водитель испугался, развернул машину и исчез на пыльной улице.

Я снова начал терять надежду, Патрисия все упрашивала меня вернуться в ее квартиру, когда вдруг из темноты возник старый “Citroen” с двумя лошадиными силами и только с одной фарой, как в фильме с Луи де Фюнесом. Я встал посереди улицы, убежденный, что это мой последний шанс прибыть вовремя к нашему военному грузовику. Мне повезло, автомобиль затормозил и остановился передо мной. Старик вышел и поднял руки в знак того, что сдается. Видимо, мой мундир и зеленый берет напугали его. Он не понял, что я не вооружен. На сиденье рядом с водителем старушка стала плакать и причитать что-то на непонятном мне наречии.

Я в изумлении смотрел на Патрисию, которая пыталась что-то объяснить женщине и успокоить ее. Ее муж говорил на том же языке, и я попытался объяснить ему медленно, по-французски, что мне просто нужно такси, и если он подвезет меня, я ему заплачу. Мужчина начал смотреть на меня подозрительно, но Патрисии, по-видимому, удалось убедить его в моих добрых намерениях. Они почти успокоились и согласились меня отвести, но когда я сказал, что я должен ехать к «Розе ветров», посмотрели на меня странно. Они начали говорить на своем родном языке, кричали и спорили с Патрисией, а я хлопал глазами.

– Что не так с этими людьми? – спросил я нервно.

– Они не хотят ехать к этому месту. Они мусульмане, и очень религиозные, а «Роза ветров» бордель, полный проститутками и иностранными наемниками. Для них это то же самое, что ехать в ад.

– Убеди их, чтобы отвезли меня, хотя бы не доезжая до этого места!

– Они больше не хотят говорить со мной. Они думают, что я проститутка и работаю там.

Женщина начала кричать на Патрисию и, хотя я не понимал слов, по тону догадывался, что она говорит. Мужчина тоже нервничал и наотрез отказался везти меня. Я уже видел, как сижу в карцере, как вдруг в бешеном темпе приехал таксист. Я радостно прыгнул в такси и воскликнул:

– Вперед, быстро!

– Шеф, лопнула шина, извиняюсь, сожалею, прости…

– Нет времени оправдываться, жми на газ!

Почти развалившееся такси, тоже “Peugeot 404”, запрыгало по полуасфальтированной дороге, и я молился, чтобы оно не развалилось прежде, чем мы достигнем «Розы ветров». Я понимал, что если водитель увеличит скорость, двигатель скорее всего задымится, так что я не уговаривал его сильнее жать на педаль. На улицах было пусто, и мы приехали довольно быстро. Надежда прибыть вовремя стала былью.

Когда такси подъехало к борделю, я увидел, что все уже в грузовике и его двигатель гудит, готовясь поехать. Я побежал как бешеный к машине, в которой тихо сидели большинство парней из моего эскадрона. Цибульский крикнул мне:

– Эй, болгарин, пойди забери своего земляка, мы все ждем, пока он закончит! Он уже час в комнате со шлюхой.

Ответственный в тот день за нас маржи Резен дал мне пять минут, чтобы я привел Йорданова, который так увлекся, что пропустил время вечерней проверки. Я побежал по комнатам проституток. Я отбрасывал девушек, которые повисали на моей шее с предложением осчастливить меня за несколько минут. Я остановился посереди коридора и закричал по-болгарски:

– Митак, где ты?

– Не вынимай штык! – отозвался Йорданов из какой-то комнаты.

Я не собирался трахать никого из девушек вокруг меня, не вынимать штык, так что я пнул дверь и вошел в комнату, где мой соотечественник трахал одну из проституток сзади.

– Нет нужды в помощи, – он засмеялся, но, увидев мои злые глаза, изменился в лице. – Ладно, но если так хочешь, мы можем поделиться.

– Поднимай штаны и вперед! – воскликнул я нервно. – Сержант Резен в ярости и отправит всех нас в карцер, если в течение трех минут мы не будем в грузовике.

– Ничего себе, как пролетело время.

Йорданов прыгнул в штаны и побежал к двери. Проститутки закричали нам вслед. Я чувствовал, что мой коллега забыл заплатить своей «любимой». Девушка выбежала в коридор голой и побежала за нами. Я повернулся и дал ей пять тысяч африканских франков, что тогда равнялось пятидесяти французских. Йорданов уже обогнал меня метров на десять, и я не имел намерения возвращаться в тот момент, когда Резен отсчитывал секунды. Мы вскочили в кузов к нашим товарищам, которые смотрели на нас, широко улыбаясь.

– Хорошо, опасность миновала, так как вы выполнили норматив, – засмеялся маржи. – Посмотрим утром, будет ли у вас столько сил во время кросса, как сегодня вечером.

***

Мы были в боевой роте, и такие дни, как та, с ночной прогулкой по городу, были редкостью. Патрисия на выходные официально пригласила меня на свадьбу своей сестры, но мне было трудно объяснить ей, что я не могу взять отпуск. Ей было трудно меня понять, и наши пути разошлись. Она готовилась к свадьбе сестры, а я собирал боевую экипировку на длительный поход через пустыню. Нам предстояло пересечь Сахару из Нджамены в Фалью. Фалья был город в оазисе, расположенный в центре пустыни. Мы отправились на север к ливийской границе, где когда-то полной силой бушевала гражданская война. Старые военные грузовики “Weller” были единственными машинами, которые могли проехать по тяжелому маршруту. Они перевозили наших товарищей более чем тридцать лет. Несколько поколений легионеров выполняли эту миссию, единственной целью которой была сохранить мир в этих изолированных местах. Подошел наш черед взять на себя эту задачу, и все четыре взвода Четвертого эскадрона под командованием капитана Ляжуани направились к Фалье. В одной из машин сидели я, Йорданов и Сергеев – самый молодой из эскадрона, и жевали печенье. Сержант Понсе, который стоял рядом с нами и знал маршрут, предупреждал нас о предстоящих трудностях, как будто доказывал теорему:

– Там будут песчаные бури, то есть придется нам пожевать песок, ребята, – он засмеялся и сказал: – Вы пройдете по местам, которые не сможет показать ни одно туристическое агентство. Мы пройдем по песчаным дюнам, по которым не ступало ни одно живое существо, и вы увидите много ураганов, как в Абеше. Я уверен – вам это понравится.

Это соответствовало нашим ожиданиям в Иностранном легионе, поэтому большинство из нас были счастливы, что стали частью миссии «Епервье». Грузовик разрывал жаркий воздух со скоростью девяносто километров в час. Пока еще песок был утоптанным, и наш водитель – русский Солодовников, нажимал педаль газа до упора. Бывший лейтенант Советской армии, кроме того что был смышленым, имел железные нервы и был одним из немногих, кто никогда не выходил в город. Спиртное и женщины не интересовали его. Он был погружен в свое самоусовершенствование и постоянно занимался спортом в тренажерном зале или читал книги. Солодовников заслужил наше уважение, потому что благодаря его занятиям спортом наш взвод всегда побеждал в соревнованиях.

В тот день все мы, в том числе и старшина Кормье, доверились интуиции Солодовникова, который катал нас на грузовике по пустыне. После примерно часа езды мы остановились, построились, и капитан Ляжуани отдал приказы командирам взводов. Четыре взвода были разделены на четыре разные группы. Капитан хотел охватить как можно большую площадь, продвигаясь через пустыню. Мы должны были сойти с дороги и с утоптанного песка и идти между дюнами. Было девять часов утра, а температура воздуха – 55 градусов по Цельсию.

Наш шофер вывел грузовик с дороги, и мы медленно тронулись к сердцу пустыни. Казалось, что вокруг нет ничего другого кроме песка на горизонте, но вдруг появились дети, которые бежали за грузовиком, крича: “Cadeaux! Cadeau!”

– Что они хотят? – с удивлением спросил меня Йорданов.

– Они хотят, чтобы мы дали им что-нибудь.

– А что, у них матерей и отцов нет? – продолжал спрашивать мой земляк.

– Как будто нет, но думаю, если они и есть, вряд ли они интересуются своими детьми. Ну, не будь скрягой, дай им что-нибудь! – говоря это, я взял пачку печенья из нашего боевого рациона и бросил детям.

Результат моего доброжелательного акта был довольно конфузным. Дети бросились на пакет обыкновенного печенья как стервятники. Они дрались, тянули пакет к себе и кусали друг друга, как будто от этого зависела их жизнь. Зрелище было ужасное, и я пожалел о своих действиях, которые сначала счел благородными. Некоторые из моих товарищей, однако, думали, что это забавно, и каждый раз, когда дети появлялись на дороге, кидали им что-то из рациона. В какой-то момент сержант Понс рассердился и крикнул нам:

– Следующий, кто бросит печенье или сухарики, будет ночевать на посту.

Да, он был прав – эти дети перебивались финиками, без нашего печенья, так что бесполезно было вызывать ожесточенную борьбу за хлеб. Потом я задумался о том, откуда появились эти дети и сколько они бежали, чтобы перехватить наш грузовик? Дети в пустыне были, как чайки, и когда мы оказывались рядом с оазисом, деревней или городом, они всегда появлялись.

Километров через десять бежавшие дети скрылись за горизонтом. Грузовик пропарывал песок как корабль в море. Дюны были похожи на приливные волны. На самом деле, мы двигались по дну когда-то существовавшего океана. Грузовик подпрыгнул на рыхлом песке и затонул. Командир взвода подал сигнал Солодовникову выключить двигатель. Следующий приказ был отдан нам. Мы должны были сойти с грузовика и выкопать песок вокруг шин. Примерно через пятнадцать минут работы под палящим солнцем мы поставили специальные металлические пластины под каждую шину и вытащили грузовик из песчаной ловушки.

Во время этого перехода в самом сердце Сахары мы повторили это упражнение несколько раз. Я вспотел и задумался о предыдущих поколениях легионеров, у которых не было грузовиков “Weller” и они пересекали пустыню на верблюдах или пешком, а иногда даже маршем. Почувствовав себя счастливым и радостным, я снова прыгнул в кузов. Мы проезжали места со странными названиями: Масакори, Музарак, Кури-Кури и Мусоро.

В течение некоторого времени мы не видели ни детей, ни оазисов. Вокруг нас была лишь пустыня. Я не смог определить, в каком темпе мы двигались, ландшафт был почти одним и тем же, а солнце продолжало раскалять воздух, которым мы дышали. В какой-то момент все стало серым, и лучи перестали светить с той же силой. Мы вошли в облако пыли. Мы быстро обернули головы шарфами, а затем надели очки, в которых походили больше на водолазов, чем на бедуинов. Эта песчаная буря была намного легче, чем в Абеше. Нам даже удавалось видеть сквозь тонкий туман почти на двадцать метров. Солодовников убавил скорость, но продолжал неуклонно ехать вперед через песчаное облако. Это заняло не менее двух часов, в течение которых никто не смел заговорить, чтобы рот не наполнился пылью и песком. Когда облако совсем исчезло, некоторые осмелились сделать несколько глотков воды для увлажнения горла и губ. Я оставался завернутым в тонкий шарф, пока солнце не засветило в полную силу. Время обеда прошло, но никто не чувствовал голода.

Мы перебивались водой и печеньем. К четырем часам дня мы остановились и разбили лагерь на ночь. Старшина Кормье вызвал меня и показал окаменелость, которую обнаружил в песках.

– Ты ведь геолог? – спросил он меня.

– Oui, mon adjudant, – я вдруг вспомнил, что у меня красный диплом инженера-геолога.

Видимо, командир взвода прочитал мое досье от корки до корки. За последние несколько месяцев я забыл о своей предыдущей жизни. В тот момент я почувствовал, насколько я изменился и из беззаботного студента превратился в профессионального солдата. Я посмотрел на окаменелый скелет рыбы, который сержант держал в руках, и продолжил свое объяснение:

– Я закончил до того, как поступить в легион. Не так много было перспектив в условиях экономического кризиса…

– Я знаю, не один ты здесь из Восточной Европы. Наш фельдшер Пешков – доктор наук, врач из больницы в Москве, – перебил меня Кормье. – Скажи, как ты думаешь, сколько лет этой рыбе?

Ископаемое довольно хорошо сохранилось. Если бы я показал окаменелость моему профессору палеонтологии, он, конечно, более точно оценил бы ее возраст, чем я и командир взвода. Интерес сержанта к окаменевшему скелету был искренним, поэтому я напряг память, пытаясь дать наиболее достоверную информацию. Вдруг я вернулся в зал Горно-геологического университета, который окончил всего год тому назад. Геологические эпохи и периоды внезапно появились в моей голове, как будто кто-то их вытащил из папки в архиве моей памяти. Я проговорил про себя периоды палеозоя: пермь, карбон, девон, силур, ордовик и кембрий, а затем отправился дальше в протерозой. Кормье посмотрел на меня с интересом.

– Первые датированные окаменелости из позднего протерозоя, – начал философствовать я. – Но скелет этой рыбы очень напоминает скелет современных рыб, так что он не такой уж древний. Наука, которая определяет возраст фоссилей по видам ископаемого организма, называется палеонтология. Если вам нужно ответить сразу, скажу, что это ископаемое из эпохи неогена.

– Не говори по-китайски, скажи мне, сколько лет этому ископаемому и почему ты так думаешь, – снова перебил меня Кормье.

– Хорошо, скажем, что неоген начался двадцать пять миллионов лет назад и закончился два миллиона лет назад, – продолжал я в академическом стиле. – В Сахаре найдены окаменелости мегадолона, древнего вида акулы, которая жила в неогене. Она скорее всего питалась рыбкой, как та, что в ваших руках. Так что это ископаемому, по крайней мере, два миллиона лет, – мудро заключил я.

– Мне нравится это объяснение, – мягко улыбнулся Кормье и бережно упаковал кусок скалы, в котором был скелет доисторической рыбы. – Если хочешь, поищи и для тебя, даю два часа ходить по пескам.

Мне повезло с этой наградой, и в то время как мои друзья натягивали большое полотнище между грузовиками, чтобы защитить себя от солнца, я отправился в свою первую геологическую экспедицию в самом сердце Сахары. Мне не удалось, как командиру, найти целый скелет рыбы, но я нашел много отпечатков скелетов когда-то существовавших рыб и растений. К сожалению, они были настолько хрупкими, что разбились вдребезги в ранце при возвращении на базу.

Этот двухчасовой отпуск среди окаменелостей вернул меня в прошлое, и я подумал: даже в качестве ассистента в Горно-геологическом университете у меня не было бы возможности добраться до этого места и собирать окаменелости из неогена в самой большой пустыне на Земле. Иностранный легион дал мне возможность прикоснуться к местам, которые мне даже и не снились. Шеф Понс был прав – эта экспедиция становилась все лучше и лучше. Я вернулся в лагерь после прогулки по дюнам, которые на следующий день, вероятно, больше не существовали. Они были уничтожены очередной песчаной бурей. Я прикоснулся к своему прошлому, но только для того, чтобы дать себе отчет, насколько я удалился от него. Я чувствовал, что перешел из одной жизни в другую.

Но для тоски не было времени, я взял автомат на плечо и принял первый пост. Когда я шел по лагерю, охраняя своих товарищей в спальных мешках, то снова задумался о предыдущих поколениях легионеров, которых часто атаковали туареги и другие кочевые племена. Сегодня мир изменился, и политики играют в нем более важную роль, и то, что не продавалось за деньги, могло было достигнуто с помощью власти и денег. Возможно, стало меньше битв, но о справедливости нельзя замолвить и слова. Туареги, вернее, то, что от них осталось, не смогли бы устоять против военной мощи и нового оружия французской армии. Мы были здесь, чтобы продемонстрировать эту военную мощь и чтобы затем политики могли навязывать свои решения. С одной стороны, мы берегли мир в этом регионе, а с другой – помогали Франции сохранить свое влияние в этой части планеты.

Смена пришла – я сдал пост, а затем сладко заснул в песках самой обширной пустыни на Земле. В шесть утра жара снова была невыносимой, но мы быстро собрали багаж и сели в грузовик. Как только Солодовников тронулся, мы затонули в песках, и на этот раз задержались почти на час, вытаскивая его. Песок был очень рыхлым, и мы продвигались вперед медленно, так как грузовик постоянно тонул. Кормье решил выехать на какую-то утоптанную дорогу, по которой проезжали гражданские грузовики. Чтобы меня не поняли превратно, скажу, что на самом деле не было никакой дороги. Это была обыкновенная линия, отмеченная среди песков, по которой раз в неделю проезжал грузовик, перевозивший пассажиров.

Мы путешествовали более часа возле маркированного участка, когда вдали показалась черная точка, поднимавшая много пыли вокруг. Это и был тот самый грузовик с пассажирами. Когда мы приблизились к нему, я начал ломать голову, хорошо ли я вижу, или солнце напекло мой мозг до такой степени, что все это странный мираж. Это не напоминало грузовик. Кузов, вернее, то, что от него осталось, был загружен всеми видами сумок и тюков, которые торчали отовсюду, прикрепленные друг к другу. Нет слов, чтобы описать форму, образованную десятками мешков и тюков, стоявших и висевших со всех сторон грузовика. Негабаритный груз, который был в два раза больше, чем сам грузовик, не был главной достопримечательностью.

Когда мы подъехали достаточно близко к этому динозавру пустыни, я увидел, что на мешках ехали люди, которые таким же образом были нагромождены друг на друга и цеплялись за веревки, которыми были привязаны мешки. Сначала я подумал, что люди выпадут из этого подобия грузовика, но потом я понял, что для них это современный вид транспорта по сравнению с классическими верблюдами. Если бы мне пришлось выбирать, я бы, не задумываясь, тронулся с караваном, но они были новым поколением пустыни, хотели прикоснуться к цивилизации и поэтому висели, связанные с багажом в переполненном кузове. Мы обогнали грузовик, и пока я смотрел с недоверием на свисающих со всех сторон людей, то заметил, что капота у грузовика не было. Мощный дизельный двигатель работал под лучами палящего солнца. Я подумал, какой моделью должен быть грузовик, чтобы выстоять в такую жару при такой нагрузке, и в следующую секунду увидел никелевый логотип, блестевший на ржавой броне. Грузовик был mercedes-benz. Я пересек Европу на машинах той же марки, с одной разницей – грузовики были лет на пятьдесят моложе. Сколько же миллионов километров этот двигатель намотал до того как стать единственным современным транспортом в этом забытым богом месте! Пока я блуждал в своих мыслях, грузовик скрылся за горизонтом, а мы покинули маркированную дорогу и поехали по пескам нетронутой дикой пустыни. Через несколько километров ландшафт изменился, и из-под песков появились камни и сухая почва. Ветер как метлой сдунул песок, покрывавший серую землю, на которой ничего не росло. Еще час спустя стали появляться небольшие кактусы, и лунный пейзаж снова стал похож на пустыню. Песка было не много, так что грузовик не барахтался. Стоявший с компасом в руке рядом с Солодовниковым взводный был похож на капитана, ведущего свой корабль в океане. Кроме кактусов появился странный кустарник, который доказывал, что в этой части пустыни есть грунтовые воды. Я уже ломал голову, не приближаемся ли мы к оазису или к влажной части пустыни, когда кусты снова исчезли, и пейзаж стал серым. Через несколько минут появились, как из-под земли, пять или шесть домов. Скорее, это были странные постройки без крыш, где играли дети. Как сюда дошла и как сохранилась жизнь в этих местах, для меня до сих пор остается загадкой. Дети были поражены шумом двигателя, и через несколько секунд с десяток детей попытались обогнать грузовик, но мы были уже далеко.

– Мы проехали через Салал, – сказал сержант Понс так спокойно, как будто поезд только что покинул Лионский вокзал.

– Что такое Салал, босс? – спросил его бригадир Фронт.

– Город в пустыне.

– Эти развалины вы называете городом? – Фронт рассмеялся.

– Это были только окрестности или то, что осталось от города, я не уверен. Я проезжал мимо, но никогда не останавливался. Мы всегда разбиваем лагерь подальше от города, чтобы избежать конфликтов с местным населением.

Что еще за конфликт мог представить себе шеф Понс? Мы были так хорошо вооружены и экипированы, что местное население вряд ли захотело бы вступить с нами в конфликт. Понс сопровождал командира взвода в большинстве акций в этом районе, и теперь при виде пустыни его голова наполнилась воспоминаниями. Я только начал чувствовать себя туристом в экзотическом сафари, как грузовик остановился и Кормье снова построил нас.

– Будем ночевать здесь, так что вы можете разбить лагерь. Лозев первым займет пост через два часа.

Как и в предыдущий день, мы ехали без остановки на обед. В жару снижается аппетит, поэтому в грузовике мы ели сухари, печенье, конфеты и другую сухую пищу. В отличие от аппетита пить хотелось в три раза больше, а запасы минералки значительно сократились.

День прошел спокойно, без особых происшествий, но серое однообразие ландшафта и постоянна жара нас утомили. Солнце еще не зашло, а все завалились отдыхать. Я остался один и начал ходить вокруг лагеря. Серая почва, пыль и сухие кустарники действовали на меня довольно угнетающе. На этом фоне даже солнце над горизонтом выглядело сероватым. После нескольких кругов я подошел к грузовику, в котором были все наши запасы, и вдруг услышал легкий шум. Я не мог себе представить, что кто-то живет в этом пустынном мире. Правда, здесь в сравнении с песчаной пустыней время от времени появлялось какое-то растение, но места с новообразованными дюнами были предпочтительнее. Я посмотрел в ту сторону, откуда пришел звук, и заметил, что пара силуэтов вышла из серого пейзажа. Это были или люди, или призраки. Я схватил автомат и приготовился встретить их. Я не был еще уверен, вижу ли я хорошо, когда передо мной встал мальчик лет тринадцати с лопатой в руках. На некотором расстоянии за ним стояли другие дети, каждый из них держал какой-то инструмент, кирку или лопату. Я крепче сжал автомат, и это вынудило вожака молодых людей оставаться на расстоянии двух метров.

– Что вы хотите? – спросил я их по-французски.

– Подарки из грузовика, – сказал мне вожак детей суровым тоном.

– Нет подарков, – ответил я ему с той же интонацией.

– Вот, моя земля, – продолжал вожак молодых людей.

– А это, черт возьми, моя машина, так что не подходи!

В тот момент я почувствовал, что голодные и испытывавшие жажду дети сейчас набросятся на меня и разграбят наш провиант. Я зарядил автомат, это остановило их на несколько секунд, но они не разбежались, как я надеялся.

– Валяйте! – крикнул я громко и выпустил три пули в воздух.

Затем хладнокровно направил мощное оружие на группу, и они, к счастью, из голодных волков превратились в трусливых зайцев и побежали в панике. Только их вожак остановился и посмотрел на меня с ненавистью. Следующая очередь была выпущена в землю под его ногами, и я увидел, как ненависть в его глазах превратилась в страх, и он последовал за своими товарищами.

– Что ты делаешь, в кого стреляешь? – услышал я позади себя голос командира.

– Какие-то дикари с кирками хотели напасть на грузовик, mon adjudant.

– Почему не поднял тревогу, когда увидел их приближение?

– Все произошло очень быстро, они неожиданно появились из сине-серого мрака.

– А ты так же быстро решил стрелять в них.

– Первый выстрел был в воздух, mon adjudant.

– Ну, хорошо, только времена изменились, и теперь мы не можем избивать дикарей, как прежде, а я должен писать отчеты и объяснения.

– Но я ведь их не расстрелял, всего лишь спугнул.

– Ах, я вижу и легионеры изменились. Во времена моей молодости если легионер стрелял в кого-то, то тот, конечно, уже был мертв. Во всяком случае, о расстрелянных пулях я должен сообщить, – взводный командир направил свой фонарик в том направлении, откуда пришли местные, и мудро заключил: – Так как нет даже раненых, эти пули будут записаны в расходы во время учений.

Сначала я подумал, что Понс не принимает мои слова всерьез, но потом увидел, что он решил удвоить охрану в течение ночи. На посту поставили Ульянова, и я должен был караулить с ним еще час. Никто не похвалил, но и никто не наказал меня, так что, очевидно, я только сделал свое дело, вот и все. Я понимал, что если бы дети напали на меня, я бы их пристрелил. Я готовился к этому в течение нескольких месяцев, так что даже удивился, как мне удалось сдержаться и не выстрелить в кого-либо. Я не знаю, был ли командир доволен мной, но чувствовал, что мне повезло. Судьба, Бог, ангелы или что-то еще помогли мне в тот момент слабости, и я пошел спать с чистой совестью.

На следующее утро бушевал сильный ветер, и снова все покрылось сероватым туманом. Ночные посетители больше не вернулись, и мы спокойно залезли в грузовик.

Старший сержант посмотрел на меня с улыбкой и спросил:

– Теперь ты понимаешь, почему мы разбиваем лагерь вдали от них?

– Да, уже яснее, но я все еще не могу понять, как эти дети появились из ниоткуда. Они мне показались тринадцатилетними.

– Здесь, в суровых условиях пустыни, в пятнадцать становятся мужчинами. Не забывай, маловероятно, что они доживут до глубокой старости. Мы в десяти или пятнадцати километрах от города Беуркия, а эти дети, как ты их называешь, пробегают такие расстояния, прежде чем позавтракают. В этом регионе люди дорожат своей землей, так как иногда появляется не засыпанная песком почва, которую можно обрабатывать, поэтому ты видел в детских руках кирки и лопаты.

Я понял, что сержант Понс было хорошо информирован о том, что произошло накануне, и что он был доволен моей реакцией. Это укрепило мое ощущение хорошо выполненной работы.

Солодовников снова до упора нажал на газ, и грузовик понесся по хорошо проторенной дороге, которая соединяла разные подобия городов. Мы проехали мимо города, который носил странное название Коро-Торо, а затем вернулись в море песчаных дюн. Грузовик по-прежнему утопал в песке, и нам часто приходилось его вытаскивать. Наш запас воды был на исходе, но в тот день мы встречались с другими боевыми группами нашего полка и получали от них новые запасы. Встреча была назначена в пустыне, вдали от всего живого, где вертолеты с базы в Нджамене спокойно могли сбросить нам такую важную для нас воду.

Через четыре часа похода в пустыне и после того как мы неоднократно выкапывали шины грузовика, наш взвод прибыл последним на место встречи, где нас ждал капитан Ляжуани. Четыре грузовика и внедорожник капитана стояли как на параде. На этот раз ни души не было – ни детей, ни птиц, ни даже кактусов, только мы, легионеры Четвертого эскадрона, гордо стояли среди огромных пустынных песков. Сергеев, малыш взвода, стал нервно озираться.

– Что ты ищешь, сибиряк? – спросил я его с удивлением.

– Нет ни кактусов, ни дюн, – был его комментарий.

– А зачем они тебе?

– Желудок не в порядке, мне нужно в туалет. Присесть за что-то, – объяснил малыш.

– Ха-ха, ты съел большую часть нашего провианта, я тебя понимаю. – Я огляделся и обнаружил, что кроме песка вокруг ничего не было.

– Что же делать? – спросил меня Сергеев, как будто я был его матерью.

– Выбираешь направление и идешь, пока не удалишься от нас. Хотя бы вонь не чувствовали, достаточно того, что воздух, как в печи.

Сергеев послушно взял нож и рулон туалетной бумаги и отправился. Он вернулся через двадцать минут весь вспотевший. Жара действительно становилась невыносимой.

– Пока делал свою работу, с меня стекло больше пота, чем я мог себе представить, что есть в моем теле. После как напрягся…

– Меня не интересуют твои дерьмовые истории, – сказал я. – Жара невыносима для всех, не один ты срешь.

– Я просто хочу немного воды, моя кончилась, – попросил он жалобно.

У меня было полбутылки воды, и вскоре должны были прилететь вертолеты. Я отпил глоток, потом протянул ему бутылку.

– Спасибо, ты как мать родная, – поблагодарил он и выпил залпом.

Вертолеты задержались часа на два, и во рту пересохло. Когда наконец послышался шум их пропеллеров, я вздохнул с облегчением. Вода была нашим спасением в пустыне, я научился ее ценить. Парашют, который был прикреплен к металлическому каркасу, начал быстро спускаться к песку. Джип капитана Ляжуани отправился туда, где приземлился ценный груз. Чуть позже вода была распределена, и Четвертый эскадрон отправился в полном составе к конечной точке своей миссии – оазису Фалья.

Расположившись километрах в пятидесяти от Фальи, на рассвете мы направились в город, чтобы попасть туда пораньше. В десяти километрах от места назначения начали появляться пальмы и кактусы, которые были доказательством того, что мы подходим к оазису. Мы вышли на довольно проторенную дорогу: грузовики двигались по ней со скоростью почти сто километров в час. Мы добрались до Фальи в считанные минуты.

Я ожидал увидеть что-то вроде большого города, но, к моему удивлению, первые здания, которые я увидел, были больше похожи на археологические раскопки. Здесь люди, очевидно, не знали, что такое крыша, а иногда даже отсутствовали и стены зданий, но было много красивых деревьев и небольших кактусиков на дюнах. Караваны кочевников расположились на окраине города, и шум грузовиков испугал верблюдов. Рано пробудившиеся люди смотрели нас с благоговейным трепетом. Очевидно, эти люди настрадались вдоволь во время гражданской войны. Пройдя через оазис, мы, как кочевники, поселились на окраинах, в то время как наш капитан отбыл на какие-то деловые встречи. Мы находились в состоянии боевой готовности, но все казалось спокойным. Атмосфера не была напряженной, но снова, как и в других городах, через которые мы проезжали, мы видели невероятную нищету голодающих и надежду получить что-то в подарок в глазах детей.

Вокруг нашего лагеря было полно финиковых пальм. Видимо, это был основной фрукт в этом оазисе. Варенье, сухари и печенье мне надоели, и я решил залезть на пальму. К счастью, она не была слишком высокой, а финики были очень хрупкими. С тех пор как я приехал в Африку, я похудел больше чем на десять килограммов, так что ствол удержал меня, и я с удовольствием жевал сладкие фрукты. Йорданов также залез на пальму и начал есть финики. Наш капрал-механик рассмеялся, показывая на группу детей, которые подходили, предлагая именно финики. Мы слезли с деревьев и обменяли печенье и консервы на два мешка сладких фруктов.

Мы сели под кустом, держа в руках финики и бутылки минеральной воды, и стали любоваться пейзажами, пальмами, дюнами и удивительно мелким песком. Вдруг странный шум позади нас прервал тишину, и, обернувшись, мы увидели метрах в двадцати караван кочевников. Когда к нам приблизился их вожак, мы вскочили на ноги. Он остановился и крикнул с почтительного расстояния:

– No, photo, no!

– О.к., – сказал я и бросил ему две банки.

– Спасибо, спасибо, – он поклонился и лишь тогда разрешил нам фотографировать.

Мы продолжали есть финики, когда группа детей начала робко подходить к нам. Большинство из них были завернуты в очень красочную одежду. Это были девочки. Когда мы встали, они побежали в панике, но увидев, что мы не гонимся за ними, остановились и начали снова приближаться сантиметр за сантиметром. Я взял две пачки обычного печенья и крикнул им:

– Подарок! – я держал печенье в руках, так как не собирался бросать еду голодным, как собаки, детям. – Берите, не бойтесь!

Дети, видя печенье, быстро подошли и протянули ко мне руки. Чувствуя интересный момент, я закричал Йорданову:

– Давай, еще одно фото, для National Geographic.

Пока я не открыл пакет, дети сидели смирно. Но когда они увидели, что я начинаю раздавать печенье, набросились на меня, как дикие зверьки. Я попытался объяснить, что хватит всем, но никто не слушал меня, и передо мной предстала сцена как из матча по регби. Печенье исчезло из моей руки в считанные секунды. Я отошел от них и пожалел о своей идее. Никто не может понять то, что никогда не испытывал. Я знал, я голодал, но увидев этих детей, понял – я никогда не был по-настоящему голодным. Йорданов, оставив свою камеру, взял FAMAS. В следующий момент дети исчезли, как будто их никогда не было. Больше никто не пришел к нам, и мы снова сели есть финики и любоваться пейзажем. Вдруг мой друг толкнул меня и сделал следующее заключение:

– Брат, я чувствую, что это моя профессия.

– Что, какая профессия? – я посмотрел на него с удивлением.

– Ну, эта – легионер, коммандос или рейнджер, назови, как хочешь. – И он пояснил: – Еще когда я был в болгарской армии в Камбодже, мне понравилось, но потом я подумал, что это был способ отслужить и подработать что-то. Но когда я уволился, начались тусовки, то да се, но всегда мне чего-то не хватало, и теперь я здесь снова, я нашел свое место, поэтому я говорю себе – эта работа для меня, и я…

– Я не придерживаюсь твоего мнения, – сказал я. – Легионер не моя профессия и никогда ей не будет. Я пришел сюда искать чего-то гораздо большего, чем ремесло. Я покинул Болгарию из-за кризиса, но вступил в легион, потому что был в тупике, я просто чувствовал, что это мой рок и моя жизнь должна пройти здесь. Я никогда не был так уверен, что это мой путь, как в тот день, когда переступил порог центра вербовки, но я знаю, что это не профессия. Для меня это школа, из которой я черпаю удивительный опыт.

– Еще бы, я вижу, ты кайфуешь здесь, – прервал меня мой верный спутник. – Так что не строй из себя ученого и признай, что и в тебе отдается эта профессия.

– Мне хорошо есть финики под пальмой в оазисе. Я горжусь тем, что мне удалось стать легионером, но если я решу, что это просто моя работа, все потеряет всякий смысл.

– Эй, ты чушь какую-то несешь, и я не могу это понять. Если тебе весело здесь, посиди до пенсии, а затем отдыхай до конца жизни.

– Я хочу больше в этой жизни, пенсия меня не волнует, меня волнуют люди и приключения. Если найду таких друзей, как ты, Тодоров, Фудзисава, Иллер, Сергеев и, возможно, даже еще кого-то, зачем мне пенсия, если я могу на вас рассчитывать.

– Сегодня ты можешь рассчитывать на нас, но завтра мы состаримся, и крыши наши поедут. Бог знает. Одни помрут, другие женятся, что является худшим вариантом, третьи уедут на другой край света – что ты будешь делать без пенсии?

– Я буду ездить на мотоцикле, только время от времени буду просить немного денег на бензин.

– Ну, и ты не в порядке, но ведь поэтому собрался здесь всякий сброд. Я думал, что я самый сумасшедший, а посмотри, что получилось…

– Не слушай мою чушь, иди своим путем. Если тебе удается эта профессия, сиди в этой дыре до выхода на пенсию. Я уже вижу, как построился взвод, а вместо адъютанта Кормье у нас адъютант Йорданов, который вместо «Смирно!» кричит: «Мне по фигу».

– Прекрати шутить надо мной!

– Я не шучу, я желаю тебе этого от всего сердца. Запомни, что самое важное – идти своим путем, а не следовать за другими, и быть убежденным в своей правоте.

– А ты заруби себе на носу, что здесь, в легионе, ты не единственный сумасшедший, и если ты будешь подтрунивать над людьми, в один прекрасный день кто-то покажет тебе кузькину мать и разобьет твою башку.

– Такой еще не родился, – смиренным тоном сказал я, а затем бросился на своего земляка, и мы начали бороться.

Мы боролись в шутку, но румын-механик, который был рядом, бросился нас растаскивать. Он не понимал, о чем мы говорили, и боялся, что мы деремся всерьез. Мы вначале не заметили его, и я, в попытке побороть Йорданова, толкнул капрала изо всех сил и бросил его на мелкий песок. Мы перестали бороться между собой, и я начал объяснять капралу, что мы шутили, но он набросился на меня, покраснев от гнева. Не было времени на объяснения, и я отбил его удары, а затем схватил за шею и закричал:

– Полегче, сосед, что с тобой? Мы с земляком просто тренировались, чтобы быть в состоянии боевой готовности.

– Я накажу вас обоих! Начинайте делать отжимания!

– Кастельнодари закончилось, и теперь мы в отпуске, – ответил я спокойно, не давая себе отчет в том, что это мое первое прямое нарушение устава. – Не важничай, капрал, ты смышленый парень. Стой подальше от нас и не вмешивайся в то, что тебя не касается.

Большинство из взвода отдыхали, и никто не узнал о конфликте между мной и капралом-механиком. Он был назначен от роты обслуживания в наш взвод, чтобы помогать нам в случае аварии грузовика. Румын был довольно спокойным парнем, он был моим инструктором во время обучения на водителя грузовиков. Я считал его своим другом и не обращал внимания на его угрозы. Я пренебрег его вмешательством и ненароком обидел его. Помимо этого инцидента наше пребывание в оазисе Фалья было очень приятным и мирным.

Наш секс-символ, легионер первого класса Иллер пытался заигрывать с местными девушками, которые были в паранджах, но они в панике бежали от него, как от греха смертного. Француз не отчаялся и испробовал все варианты, чтобы привлечь их внимание. Он дарил им свои консервы и печенье, но местные девушки всегда стояли в двух метрах от него, и он должен был оставлять свои подарки на земле, чтобы они решились взять продукты. В последний день нашего пребывания в Фалье Иллер подошел к группе девушек:

– Вы не хотите показать свои лица, но, по крайней мере, покажите мне две сиськи, и я подою бычка. Не будьте плохими со мной, посмотрите, сколько еды я вам дал.

Девушки расхохотались, хотя ничего не поняли из того, что говорил наш друг.

– Ладно, я вижу, вам стыдно, – продолжал Иллер, – если вы не хотите показать мне что-нибудь, то я покажу вам.

В следующую секунду он спустил штаны и побежал к хихикающим девушкам. Смех резко прекратился, его сменили крики взвода. Все увидели веселую картинку: француза с полуспущенными брюками и бежавших девушек, которые время от времени останавливались, чтобы взглянуть на нашего спутника.

– Иллер! – крик шефа-бригадира Ханта охладил пыл легионера. – Ты будешь гнить в карцере, fucking секс-маньяк!

В Чаде не было карцера. Его заменяло довольно суровое наказание под палящим солнцем пустыни – рытье глубоких мусорных ям в песке, и сексуальная страсть Иллера испарилась.

На следующий день мы отправились обратно в Нджамену. Все прошло мирно, без конфликтов с местным населением. Мы обнаружили, что по-прежнему в самом сердце пустыни царит мир, и мы можем вернуться домой. Мы стремились воевать и стрелять с того дня, как нас повезли в Браззавиль, но вместо этого нас послали в Габон. В течение нескольких месяцев мы готовились к настоящей акции и надеялись вступить в бой. Но операций не было, так как пустыня устала от кровавых битв, и уцелевшие хотели мира.

Мы не знали войну, как наши предки, и никогда бы не повторили подвиг капитана Данжу и его шестидесяти храбрых солдат. В тот момент мы видели вещи под каким-то странным углом, но я хорошо помню – большинство из нас испытывали невероятное желание приступить к настоящей атаке и попасть под вражеские пули. Мы были так уверены в себе, что даже не думали, что кто-то может быть убит, что есть вероятность проиграть сражение. Мы чувствовали себя, как группа супергероев во главе с режиссером кассового боевика, в нашем сознании слово «потеря» не существовало.

Мы не понимали, что нам повезло – мы не стали пушечным мясом на улицах Браззавиля. Нам оставалось несколько смен и учений в непосредственной близости от Нджамены, после чего мы должны были передать миссию «Епервье» нашим товарищам из Второго иностранного парашютно-десантного полка. Жара нас томила, но командир взвода поднимал наш боевой дух. Он постоянно показывал, что доволен нами, подтверждая, что мы хорошо справлялись с каждой задачей, поставленной перед нами штаб-квартирой.

Через два дня после того, как мы покинули оазис Фалья, мы снова встретили вертолеты, которые доставили нам драгоценную воду. Во второй половине дня мы подъехали к первым подобиям городов и увидели стадо коз. Кормье подал Солодовникову сигнал остановить грузовик, а затем спустился и подошел к высокому худому негру, который пас стадо. Мы никогда не узнали, на каком языке они говорили и что он ему дал, но через пять минут две козы были погружены в грузовик.

– Сегодня вечером я устрою вам настоящий пир, ребята. Я спрятал две большие бутылки вина, поэтому будем праздновать должным образом по старым традициям.

Этим жестом Кормье хотел выразить нам свою признательность, и мы снова почувствовали, что наш взвод – это наша семья. Все были в приподнятом настроении, так как наконец ощутили себя успешно возвратившимися воинами. В нас не стреляли, но мы были в пасти льва и вернулись целыми и невредимыми, так что мы, в самом деле, выполнили свою миссию.

Наконец, мы добрались до места ночлега и приступили к организации пира. Капрал-механик начал сдирать кожу с коз, а мы собирали ветки для костра. Мы вышли из песков, и теперь вокруг можно было найти какое-нибудь мертвое дерево или кустарник. Мы накрыли большой импровизированный стол, и все достали свои металлические кружки, желая получить несколько глотков игристого красного вина. Командир взвода сказал краткую речь, а затем мы запели все вместе:

Tiens, voila du boudin. Voila du boudin. Voila du boudin Pour les Alsaciens, les Suisse, et les Lorrains. Pour les Belges, il n’y en a plus. Pour les Belges, il n’y en a plus. Ce sont des tireurs au cul. Tireurs au cul. Эй, вот колбаса, колбаса здесь, Дадим эльзасцам и швейцарцам, лотарингцам. Но для бельгийцев – нет больше, нет больше. Они лодыри.

Настала очередь Кормье поднять тост:

– Pour La Poussiere!

Кружки нужно было выпить до дна, чтобы избавиться от пыли в горле. Эти древние традиции мы проходили в Кастельнодари и теперь применяли их на практике. Разница была лишь в том, что в Европе вино служило нам для борьбы с холодом, в то время как на окраине пустыни оно зажгло боевой пыл и довело нашу кровь до кипения. Мясо было восхитительно нежным и сопровождалось кружкой-другой вина, налитого Кормье.

Вдруг началась стычка. Наш фельдшер-украинец с двумя унтерами стали растаскивать Волыньского и Семеняка, которые поссорились из-за какой-то ерунды. На моем конце стола все было спокойно, пока сидевший напротив меня румын не взял мою металлическую вилку. Он был явно обижен и не забыл наш спор накануне.

– Эй, ты, что-то не так! – закричал я ему. – Не трогай то, что не твое!

– Ты не прав! – ответил он мне молодцевато. – Ты говоришь с капралом, и единственное право, которое у тебя есть, выполнять мои приказы.

Я вскочил, выхватил вилку из его руки и положил ее в металлическую кружку. Потом я получил удар по голове, от которого помутились мои мысли, но моя кровь вскипела, и я пнул его в живот. Этим быстрым ответом я в мгновение ока прекратил драку. Он попытался наброситься на меня снова, но на этот раз мне удалось поймать его руки и удержать их, до того как я получил сильный удар. Я подставил ногу и бросил его на землю. Я думал, что он испугался, но он был неутомим, в его пьяных глазах были лишь гнев и ненависть. Он вскочил и снова бросился в атаку.

За эти несколько месяцев вблизи войны мы были постоянно готовы отправиться в кровавое сражение, и в тот день от вина мы расслабились, что почти привело к массовой драке. Я собирался в очередной раз пнуть румына, как Пешков встал между нами и взял на себя мой пинок. С другой стороны украинский врач получал предназначенные мне удары румына. В тот день наш фельдшер заслужил Нобелевскую премию мира. Он неоднократно предотвращал и небольшие драки, и массовые побоища.

Ужин был окончен, Кормье приказал убрать со стола и погрузить все обратно в грузовик. Вино накалило страсти, и все были готовы броситься в драку из-за самой малой мелочи. Кормье понял, что выбрал не правильное время для пира, и прекратил праздник.

Пока мы грузили металлические ящики с боеприпасами, служившие столом, страсти утихли, и все начали работать сообща. В какой-то момент, однако, капрал-механик, притворяясь, что не видит, оттолкнул меня назад. Я ответил ему тем же, тараня его плечо, он пошатнулся и упал в грузовик. На этот раз я был в ярости и пошел к нему, чтобы прикончить его пинками. Я чувствовал себя физически сильнее его и считал, что уже выиграл спор. Я собирался пнуть его, но свет большого фонаря “Maglayt”, который одновременно служил и палкой, ослепил меня. Румын подготовился к драке, в то время как я недооценил врага и в следующую секунду получил удар железным фонарем по голове. Голова закружилась, но я устоял на ногах. Я поднял руки и крепко сжал кулаки, готовый отдать все, как будто это было самое важное сражение в моей жизни. Мне удалось остановить удар, но головокружение усилилось, и я чувствовал, что мое лицо покрылось горячей липкой жидкостью, которая заливала глаза и мешала мне видеть. Я вытер глаза рукой и попытался сосредоточиться. Я видел все как в тумане, но в какое-то мгновение я прозрел и вдруг вместо того чтобы увидеть ожесточенного врага, разглядел перед собой испуганное лицо механика. Он бросил фонарь и закричал:

– Твой лоб, смотри, большая рана!

Все изменилось в считанные секунды, не враг стоял передо мной, а озабоченный моим состоянием товарищ. Румын продолжал кричать: «Пешков, доктор Пешков, проблема!»

– Ничего! – крикнул я и потянулся ко лбу, но когда я пощупал череп от левого глаза до макушки, снова закружилась голова, и ноги подкосились…

Я потерял сознание или из-за психического шока, или из-за удара, или из-за потери крови. Откуда-то издалека я услышал голос фельдшера Пешкова:

– Мы должны сделать вливания, он теряет много крови. Йорданов, иди сюда, поговори с ним по-болгарски! Не давай ему спать! – кричал украинец тревожно.

Мой земляк стоял рядом со мной и начал говорить мне что-то, но у меня не было сил сосредоточиться на его словах. Пешков вернулся с инструментами и сердито сказал Йорданову:

– Спрашивай о чем-то конкретном, чтобы он отвечал, пока я буду зашивать рану.

– Что случилось, брат, я думал, ты уже измолотил этого румына?

– Все в порядке! – сказал я ему. Каждое произнесенное слово стоило мне невероятных усилий. – Скажи им, я просто упал с грузовика во время разгрузки.

– Слишком поздно. Кормье всерьез заволновался. Все уже знают о твоей драке с румыном, и состояние у тебя плохое. Но у тебя останется классный шрам.

– Спроси его, когда он родился! – воскликнул Пешков нервно.

– Так из-за чего вы дрались? – продолжал по-болгарски Йорданов.

– Из-за вилки.

– Бля, так драка из-за вилки!

Впервые я понял, что мы действительно подрались из-за глупой вилки. Я был готов драться до смерти во имя какой-то сомнительной чести. По своей сути это было очень плохое стечение обстоятельств. Во мне все еще бурлило желание встать и продолжить драку, но я вспомнил тревожный взгляд румына, который ударил меня, и смутился. Я мог бы сдержать свой гнев или просто простить. Все решится в тот момент, когда мы снова встанем друг против друга.

– Когда он родился? – снова спросил Пешков.

– Может быть, он не знает, – пошутил Йорданов.

– Так, вероятно, он был без сознания, – украинец заволновался и влил мне в рот лекарство. – Нужно вызвать вертолет.

Это были последние слова, которые я услышал, после чего голоса стали отдаляться, и я уже видел сон. Во сне я свободно летел над пустыней, наслаждаясь огромными песчаными дюнами, но вдруг проснулся от звука мощного двигателя. В самом деле, я летел, но все вокруг было темно. Я не знал, было это сном или явью. Я попытался встать, но голова была тяжелой, как будто из свинца. Я вспомнил о драке с румыном, потянулся ко лбу и нащупал огромную повязку. Это успокоило меня, но когда я коснулся черепа, то понял – мне не снилось. Я был в вертолете рядом с полковником, и надо мной стоял военный врач.

– Пока будут легионеры, всегда будут и происшествия, – услышал я комментарий капитана медчасти и снова погрузился в сон.

Я проснулся во время посадки на базе. Два фельдшера понесли меня на носилках к отделению госпиталя. Лечащим врачом оказалась красивая женщина – лейтенант французской армии. Она сразу же сказала, что мне надо сделать несколько снимков черепа, и фельдшеры снова понесли меня вверх и вниз на носилках. Когда меня наконец положили в палату к другим легионерам, больным малярией, моя врач пришла посмотреть рану.

– Помимо того что мой коллега предотвратил потерю крови, он сделал очень хороший с эстетической точки зрения шов. Рана большая, но сотрясения мозга нет, череп просто поцарапан, поэтому через несколько дней вы встанете на ноги. Теперь отдыхайте!

Я смотрел на эту красивую женщину, которая говорила со мной так успокаивающе, и решил, что я уже в раю. На этот раз я уснул глубоко и непробудно. Я открыл глаза на следующий день во второй половине дня. С тех пор как я вступил в легион, я так не высыпался. Мне все еще делали вливания, но я чувствовал, что восстанавливаюсь. Я был очень смущен случившимся. В течение нескольких секунд все приняло странный оборот: драка из-за вилки, затем отправка на базу на вертолете. Я знал, что буду наказан, но, по крайней мере, в ближайшие несколько дней я мог отдохнуть.

Я еще лежал в постели, когда старшина Кормье приехал ко мне в больницу. Мой взвод вернулся из успешной миссии, и теперь командира взвода вызвали к полковнику, чтобы он сообщил о происшествии. Кормье быстро расспросил меня о драке, потом посмотрел на меня и строго предупредил:

– Не хочу слышать о таких драках! Вы легионеры и братья по оружию. Мне в следующей кампании нужен механик, поэтому ты возьмешь на себя ответственность за все.

– Oui, mon adjudant.

Три дня спустя красивая врачиха поздравила меня с быстрым восстановлением и с улыбкой сказала, что я иду на осмотр. Вместо того чтобы испытать счастье, я думал о том, что меня ждет после выхода из госпиталя. Я надеялся, что меня не отстранят от миссии, потому что мое военное досье тогда будет запятнано навсегда. На следующий день меня повели в комнату переодеться и подготовиться к рапорту перед полковником. Одновременно со мной свой приговор ожидал другой легионер. Это был Брайан Бэйли – бывший наемник из Южной Африки, который ночью вышел без разрешения из части.

Южноафриканец был одним из завсегдатаев карцера в Оранже. В последний раз он разбил телефонную будку в части, и никто не знал, почему он разозлился. Он напоминал мне немного капрала Бууна, моего инструктора в Кастеле. Брайан Бэйли говорил с тем же акцентом, через каждые два слова вставляя «fucking». Майор Боленс повел нас в кабинет полковника. При подобном рапорте минимальное наказание было десять дней в карцере. Первым начал южноафриканец, окончивший свой доклад словами: «fucking, mon colonel». Полковник посмотрел на него с удивлением и сказал:

– Так вы те двое, которые дрались в пустыне?

– О, нет, я в городе, fucking, mon colonel.

– Ты дрался в городе, с кем?

– О, нет, я вышел вчера, fucking, mon colonel.

Майор Боленс подошел к полковнику и показал ему досье Брайана Бэйли.

– О, ты тот шутник, который вышел напиться, несмотря на то что здесь у нас есть “Foyer du légionnaire”. Кроме того, эти незначительные нарушения начали становиться твоей привычкой, легионер Бэйли. Если будешь так продолжать, то ты вряд ли получишь какой-то ранг в легионе. Подумай о карьере, мальчик! Получаешь десять дней, потому что нам нужны такие воины, как ты, вне стен части.

Пришла моя очередь представиться, и я приложил все усилия, рапортуя по всем правилам майора Боленса.

– Легионер Лозев, до сих пор у вас не было нарушений. У тебя блестящий военный потенциал, поэтому я не могу объяснить, что именно вызвало эту проблему.

– Я прошу прощения за то, что произошло, и обещаю, что это больше не повторится, – быстро ответил я, так как я не собирался оправдываться. Кормье предупредил меня, что я должен взять вину на себя, вот и все.

– Ты помнишь кодекс чести?

– Любой легионер твой брат по оружию вне зависимости от своего гражданства, расы и вероисповедания. Ты всегда будешь проявлять эту солидарность, которая объединяет членов одной семьи, – продекламировал я бойко.

– Я вижу, что ты быстро учишься, и я надеюсь, что ты по-настоящему осознал свою ошибку. Я дам тебе десять дней карцера, но не думай, что каждый раз, когда ты решишь драться, вертолет отвезет тебя домой. На этот раз тебе повезло, потому что наш военный врач был на учениях той же ночью, и ты создал реальную ситуацию, с которой он очень хорошо справился, – полковник посмотрел на нас из-под сдвинутых бровей и закончил словами: – оставляю вас в распоряжении майора Боленса.

Мы последовали за майором, чьи приказы выполняли в течение ближайших десяти дней. Так как не было специального здания, отведенного под карцер, нам отвели удаленную комнату, в которой запирали нас после ужина. Мой взвод отправился в новую миссию в пустыне, в то время как Брайан Бэйли и я рыли канавы вокруг взлетно-посадочной полосы для стока дождевой воды. Правда, в Нджамене редко шел дождь, но когда шел, то это был ливень.

Мы работали от зари до зари под присмотром самого майора Боленса. С Брайаном нам удалось хорошо сработаться, и мы справлялись с поставленными перед нами задачами, так что на десятый день мы вышли из импровизированного карцера, и все было забыто. Мой взвод вернулся из последнего учения, и мы все вместе вышли в город. Кормье снова вызвал меня и напомнил, что не хочет и слышать о мести и других драках. Румын подошел ко мне, и в его глазах я увидел искреннее уважение за то, что я взял всю вину на себя.

– Я должен тебе большое угощение, и ты мой друг навсегда.

– Тебе это вылетит в копеечку – в карцере не подают спиртного, – я рассмеялся и почувствовал, что по-настоящему простил его. Злоба и жажда мести исчезли.

***

Мы летели обратно на материк, оставив позади пустыню и проблемы Чада. В аэропорту в Марселе наш самолет приземлился на удаленной полосе, где нас встречали только грузовики Первого иностранного кавалерийского полка. Йорданов вспомнил с тоской:

– Ух, ты, когда я возвращался из Камбоджи в Болгарию, аэропорт был полон плачущими матерями, женами и детьми, а здесь только три сержанта ждут нас.

– Эй, вот тебе и отдается эта профессия, – засмеялся я. – Иди, обними сержантов, теперь они твоя родня.

– Ну, тебе разбили голову, а ты по-прежнему шутишь.

Я видел, что мой земляк постоянно сравнивает легион с миссией, в которой он принял участие как солдат болгарской армии в составе «Голубых касок» в Камбодже. Но в конце концов он понял: Иностранный легион сильно отличается от любой армии в мире. Легион уникален, поскольку объединяет и сближает людей со всего мира. Это заставляет их забыть о различиях между ними и сосредоточиться исключительно на успехах боевой группы, так как это их семья.

Оперативный отряд быстрого реагирования под водой

После возвращения из Джибути поляк Клис прошел через Alma mater Иностранного легиона в Обани, где был переведен в Шестой иностранный инженерный полк (6REG). Это был самый «молодой» полк легиона. Он был основан в 1984 году и, несмотря на опыт легионеров как строителей, солдаты должны были быть готовы к новым испытаниям, связанным с разминированием.

Клиса зачислили в Первую боевую роту 6REG, которая прославилась в 1987 году при разминировании оазиса Фалья. Благодаря своей блестящей деятельности в этой первой миссии, рота была удостоена награды «Почетный крест». При крещении, однако, полк потерял одного из своих сержантов – Паника, который погиб при взрыве противотанковой мины. После Чада 6REG успешно справился с миссиями в Пакистане, Ираке, Кувейте, Камбодже, Боснии, Руанде и Сомали.

При поступлении в новую роту Клис был не в своей тарелке. Новые предметы не манили его, а тоска по Джибути давала о себе знать. В новой роте он встретил своего старого знакомого из Кастеля – американца Джеймса Форда, который также стал капралом, а затем одним из лучших специалистов по разминированию в роте. Клис говорил уже гораздо лучше по-французски, чем в первые месяцы в Кастеле, и потому разговор с американцем шел гладко. Оба капрала сидели за пивом в баре полка, и Клис спросил:

– Как здесь, Форд?

– Здесь можно многому научиться. – Джеймс начал разговор про свой полк. – Если серьезно займешься минами, выйдешь из легиона с хорошо оплачиваемой профессией. На гражданке зарплата может достичь двадцати тысяч франков.

– Честно говоря, мины меня не манят, что касается денег – я накопил в Джибути. Правда, я потратил кое-что на девушек, но мне удалось накопить достаточно.

– Я вижу, тебе нужно интересные вещи рассказывать о знойных африканках, – рассмеялся американец.

– Да, в Африке жарко, – подтвердил поляк. – А в Польше при коммунизме мы не видели негритянок, так что для меня это было что-то экзотическое.

– Я вижу ностальгию в глазах, кажется, тебе понравилось.

– В дополнение к девушкам мне понравилось настроение в боевой роте. Мы были очень сплочены.

– И здесь так, увидишь. Со временем познакомишься и с остальными.

– Я что-то не лажу с коллективом.

– Мы готовимся к миссии в Косове уже четвертый месяц, и большинство вместе в течение двух лет, а ты просто с Луны свалился. Так что нормально, что ты чувствуешь себя таким образом.

– Я слышал о группе спецназовцев-водолазов.

– Да, это Оперативный отряд быстрого реагирования под водой (DINOPS).

– Как я могу попасть в эту группу? – поинтересовался поляк.

– Как ты знаешь, наша рота называется «Амфибии», потому что мы обучены передвигаться под водой и очищать от мин пляжи и прибрежные районы. Мы очень похожи по функциям на рейнджеров. В один прекрасный день, когда пойдешь на рапорт к капитану, просто скажи ему: «Хочу поступить в ударную команду водолазов». Но предупреждаю, попасть туда не просто, и экзамены довольно тяжелые.

Через месяц после этого разговора Клису пришлось сделать прорубь на замерзшем озере и нырнуть. Гидрокостюм защищал его в какой-то степени от холода, но только железная воля и самодисциплина могли подчинить тело и заставить его нырнуть в ледяную воду. Это было последнее испытание. После него поляка приняли в специальный отряд DINOPS, который был частью Сил быстрого реагирования французской армии. Два парня, которые были отличными пловцами, не смогли проплыть те несколько метров подо льдом. Один из них был скован холодом, и его тело не могло реагировать на сигналы мозга, а второй, как только прыгнул под лед, получил мышечные спазмы, и его правая нога онемела. Инструкторы вытащил легионера из-подо льда в считанные секунды.

Теперь была очередь Клиса. Поляк знал, что все в голове, и подумал о днях, когда задыхался от жары во время обучения коммандос в Джибути. Он прошел через препятствия, которые казались невозможными для человека, и теперь ледяная вода не остановит его. Так что он просто стиснул зубы и прыгнул в прорубь. Сначала он решил, что его мозг замерз и заблокировал все функции, но через несколько секунд успокоился. Он должен был достичь определенной глубины, и не надо было обращать внимание на мысли о ледяной воде. Холод по крупицам выходил из его мыслей, а движения стали более уверенными. Поляк выполнил норматив и, гордясь собой, всплыл. Инструкторы смотрели на него с довольной улыбкой. «Добро пожаловать в нашу среду, поляк!» – дружелюбно похлопал его по плечу сержант-десантник, который проверял выполнение нормативов.

Клис прошел через одно из самых сложных испытаний в Иностранном легионе и стал частью общества, в которое имели честь войти только самые лучшие. С этого момента он постоянно должен был быть начеку – как в международных конфликтах, так и при стихийных бедствиях во Франции. Шестой иностранный инженерный полк часто участвует в спасательных операциях во время стихийных бедствий или крупных аварий в разных частях страны, а в самые рискованные операции вступают специальные части DINOPS.

Клис готовился покинуть Первую боевую роту и присоединиться к новой команде, когда вспомнил о своем старом товарище из Кастеля и пошел навестить его.

– Эй, поляк, поздравляю! – обрадовался Клису Джеймс. – Ты удивил всех. Они сказали, что ты блестяще сдал экзамены и будешь частью элиты легиона.

– Мм, да, я могу справиться с этим замерзшим озером, – скромно сказал Клис.

– Я очень за тебя рад. Как будто это было вчера, когда ты меня расспрашивал о рейнджерах-водолазах за пивом, и вот ты уже один из них.

– Ну, мне было интересно то, что ты рассказал мне, и я решил попробовать.

Джеймс Форд задумался: когда-то он впервые услышал об Иностранном легионе и был заинтригован, и вот теперь он был его частью.

– Да, я понимаю, и я желаю тебе удачи среди новых друзей!

– Ты отправляешься в Косово, так что это тебе нужна удача. Кроме того, то, что ты делаешь с минами, не менее опасно, чем ныряние под лед.

Таким образом, дороги моих старых товарищей из Кастеля разошлись. Джеймс отправился в миссию в Косово, а Клис остался ждать своей первой операции по тревоге. Первая боевая рота Шестого иностранного инженерного полка была выбрана для того, чтобы расчистить дорогу французской армии в Косово. Два капрала и командование роты уже имели опыт работы в бывшей Югославии, но в этот раз все выглядело серьезней. Было много жестокости и с сербской, и с албанской стороны. Сербская армия не проявляла намерения уходить с территории борющихся за независимость косовских албанцев. На пороге нового тысячелетия Европе угрожал геноцид. Странам Европейского союза и НАТО пришлось вмешаться.

Кастельнодари

Начался мой третий год во французском Иностранном легионе, и я чувствовал себя как дома. Я прошел специальные курсы по подготовке секретарей первого уровня и был включен в командование в штаб-квартире Четвертого эскадрона, где капитана Ляжуани сменил капитан Жаром. Я должен был освободить место в своей комнате, которая осталась без бригадира, так как Фокон ушел на гражданку.

На мое место пришел новичок из Мексики. Я немного говорил по-испански, который выучил во время своего отпуска, и привел новобранца в нашу комнату, успокаивая его, – как бригадир Фокон в свое время встречал меня. Его звали Мигель, ему было всего 19 лет, он пришел делать военную карьеру. По крайней мере, он так объяснил мне, и все так говорили в самом начале.

Наш эскадрон из противотанкового превратился в разведывательный, и стрелки из ракет HOT с большими бронированными машинами пехоты были перемещены в Ним. С ними поехал и мой старый сосед по комнате француз Иллер, который был затейником в нашей боевой группе.

Я начал работать в штабе под командованием маржи Шэнга, а мой кабинет находился по соседству с его. Через неделю я возвращался в Кастельнодари, где я должен был получить ефрейторские нашивки. Обучение для капралов в легионе продолжалось два месяца и было даже более жестким, чем первые четыре месяца начального обучения. Разница была лишь в том, что после двух лет службы в легионе и двух миссий за моей спиной мало что могло меня напугать.

Я карабкался по канату дважды перед завтраком и пробегал, не задыхаясь, три километра теста Купера в течение 12 минут. Я бежал с ранцем в Нджамене в 48-градусную жару, и восемь километров в полном боевом снаряжении также не беспокоили меня. Берцы на ногах уже были удобной, как тапочки, обувью. Я настолько привык к ним, что даже во время отпуска не надевал другие ботинки. Короче говоря, я был готов стать капралом. Мне так понравилось в легионе, что я уже размечтался о долгой карьере в штаб-квартире Четвертого эскадрона. Я видел, как в один прекрасный день приду на смену китайцу, который был моим шефом, и бюро перейдет под мое командование. Но судьба распорядилась иначе.

***

В Кастельнодари я прибыл в разгар футбольного лета 1998 года. Болгария выпала из Чемпионата мира по футболу в первом раунде, но Франция как хозяин по-прежнему продвигалась к завершающей стадии после очень трудного матча, окончившегося золотым голом в овертайме с Парагваем. Мы в школе легиона много времени посвящали футболу, и большинство утренних кроссов было заменено на матчи. Перед отъездом на учения в горах мы организовали мини-чемпионат по футболу. Я заметил, что в боевых ротах футбол игнорировали и только здесь, в Кастеле, мы могли играть на воле и даже организовать чемпионат. Старый адъютант Главного командования моего Четвертого эскадрона официально запретил футбол, заявив, что не имеет намерения потерять большинство из нас из-за травм в поединках. Мы не приняли его слова всерьез, думая, что опаснее проходить полосу препятствий, где существует риск растяжения связок запястий или лодыжек.

Я был полон энтузиазма в первых матчах в рядах легиона. В третьем мне пришлось заменить вратаря, вывихнувшего при столкновении с нападающим противником запястье. Перед воротами стояли хорошие защитники, и я был вполне уверен, что справлюсь на этом посту. Счет был 1:1. Оставалось всего пять минут до конца второго тайма, когда передо мной начался беспорядок, и я из последних сил бросился отбивать мяч, который облизал правый столб снаружи. Падая на землю, я увидел, как на замедленной съемке, что бутсы злоумышленника из команды противника впились в мои ребра. Сильная боль пронзила меня, и я остался лежать на траве.

Сначала я подумал, что только потерял воздух, и заставил себя дышать, но при каждом вздохе боль усиливалась, и появилось сильное головокружение. Через час карета «скорой помощи» отвезла меня в военный госпиталь в Тулузе. Первый вопрос принявшего меня врача «скорой помощи» был:

– Что случилось?

– Я был вратарем во время футбольного матча, – ответил я, – передо мной начался беспорядок, и я бросился выбить мяч.

– Поздравляю легион! – весело крикнул доктор. – Раз и легионеры уже усиленно занялись футболом, значит, в этом году мы будем чемпионами. Продолжай, что произошло дальше?

– Ну, один упал на меня и…

– Нет, ты скажи, ты защитил ворота? Выбил мяч?

– Да, все висело на волоске, мяч лизнул столб снаружи, – говорил я, видя, что доктор интересуется более исходом игры, чем мной. Что делать, футбольная лихорадка свирепствовала по всей стране.

– Браво, парень, если ты спас команду, и мы тебя спасем. И каков был счет?

– 1:1.

– Вау, очень интересный этот чемпионат легиона, поговорю с вашим врачом, надо прийти посмотреть, – он снова засмеялся, потом посмотрел на меня более серьезно. – Тебе очень больно?

– В противном случае меня бы здесь не было. Легионер имеет право жаловаться, если дослужился до звания лейтенанта, а это почти невозможно.

– Как ты сюда попал?

– Сержант роты направил меня к доктору, тот пощупал меня и решил, что у меня внутреннее кровотечение.

– Вливания, быстро! – наконец военный врач обратился к медсестре. – Я поставлю в капельницу анестетик, не волнуйся! Классная игра, а?

Меня оставили в больнице, где я продолжал корчиться от боли, несмотря на все обезболивающие. Я вспомнил о старом адъютанте Четвертого эскадрона, и на этот раз полностью согласился с его мнением о запрете футбола. Боль иногда усиливалась, иногда утихала, но я не терял сознания. Однажды ночью одна старшая медсестра сказала мне, что поставит мне морфин. Но даже с ним боль оставалась. Медсестра спросила меня о причинах, и я снова рассказал о своем боевом подвиге во время футбольного матча. Она внимательно выслушала, и через пять минут вернулась с пакетиком льда.

– Поставь туда, куда тебя ударили, или туда, где ты чувствуешь самую нетерпимую боль.

Я поставил пакет со льдом у левой почки и почувствовал, как все начало понемногу неметь. Минут через десять я погрузился в глубокий сон. К рассвету боль перекосила меня снова, я вызвал медсестру, и она прибежала с новым пакетом льда, потому что первый уже растаял.

Три дня мне делали вливания, и когда я наконец почувствовал себя лучше, я вспомнил, что заметил кровь в моче. Видимо, кровотечение повлияло на мою левую почку. Буквально неделю назад я чувствовал себя в отличной спортивной форме и видел перед собой знаки отличия капрала легиона, а теперь из-за какой-то ерунды пропустил обучение. Я не мог поверить, что поеду в Косово в качестве легионера первого класса, хотя был так близок к погонам капрала.

В тот момент я еще не понимал, что дело было гораздо серьезнее. До того как я вышел из госпиталя, меня послали на цветной сканер, и когда там увидели результаты, оставили меня на обследование еще на неделю. Я уже чувствовал себя лучше и попытался настаивать на выписке в надежде, что еще не слишком поздно пройти подготовку. Я забыл, что мое мнение не имеет значения. Я был простым легионером, а врач, который принял меня, был полковником. Так что доктор будет держать меня в больнице, пока не решит иначе.

Я спокойно смотрел полуфинал и финал Чемпионата мира по футболу в роскошной палате французского военного госпиталя. После каждой победы Франции я слышал крики и шум города и вспоминал футбольное лето в Болгарии в 1994 году. Футбол вернул меня к прошлому, и я вспомнил, как студентом на улицах Софии я праздновал каждую победу нашей команды. От того беспечного студента не осталось почти ничего, кроме мечты в один прекрасный день купить мотоцикл “Harley Davidson” и кататься на нем по дорогам мира, оставив за спиной все свои проблемы. Эта мечта не была связана с карьерой в Иностранном легионе и вряд ли претворилась бы в жизнь, если бы я остался в рядах легиона до выхода на пенсию. Но она еще жила во мне. Оставаясь в легионе, я приближался к своей мечте купить мотоцикл, но не ездить на нем. Каждый раз, когда я выходил в отпуск, моя заветная мечта всплывала снова и давала мне силы идти вперед. Только теперь, в этой палате, я почувствовал себя на перекрестке и ждал, чтобы военный врач дал мне зеленый свет, а он держал палец на красной кнопке.

Настал очередной понедельник. Я ожидал, что меня выпишут, и, к моему приятному удивлению, за мной приехал джип с базы в Кастеле. Только вместо того чтобы отвести меня в учебную роту, меня отвезли к главному врачу части, который ждал меня с кучей снимков ультразвукового и рентгеновского сканера и диагнозов.

– Я должен тебе сообщить, – начал он очень серьезным тоном, – в дополнение к травме и кровоизлиянию у тебя обнаружили заболевание, которое тебе помешает служить в Иностранном легионе.

– Но я же прошел через все осмотры в Обани и был здоров! – я не верил своим ушам.

– Да, твои почки функционировали отлично, и в Обани невозможно было найти что-либо, пока ты не прошел через этот цветной сканер. У тебя поликистоз почек.

Я вспомнил, что мне внутривенно влили какую-то жидкость перед обследованием сканером в первую неделю моего пребывания в госпитале.

– А если бы я не прошел этот сканер? – спросил я, отчаянно надеясь, что это всего лишь сон, и я проснусь.

– Рано или поздно при активной жизни в легионе твое заболевание дало бы о себе знать. Твои почки не могут справиться с этой нагрузкой.

Кто он такой, чтобы говорить, что мои почки не выдержат! После двух с половиной лет службы в боевой роте во французском Иностранном легионе, я думаю, мои почки доказали, что могут вытерпеть все, но судьба решила – военная карьера не для меня. Через неделю я вернулся в свой Четвертый эскадрон в Оранже без погон ефрейтора.

Эскадрон был распущен на отпуск, и через два дня после опросов, что делать со мной, я тоже получил двадцать дней и отправился с моим легионерским билетом в Мадрид, к дяде, который на протяжении многих лет был иммигрантом в столице Испании. Несмотря на все, что со мной произошло, я провел замечательные каникулы, во время которых полностью восстановился от травмы, полученной во время футбольного матча, за что я до сих пор благодарен своим родственникам.

После отпуска я снова вернулся в свой Четвертый эскадрон и отправился рапортовать капитану Жарому. Командир был весьма удивлен медицинскими осмотрами в Тулузе и обещал, что он затребует повторные обследования для подтверждения диагноза, до тех пор я оставался в распоряжении маржи Шэнга. Кроме того, я обучался на водителя бронетранспортера и готовился с остальными к миссии в Косове. Несмотря на мнение военного врача из Тулузы, мои почки продолжали служить мне верой и правдой.

Косово

На Балканах всегда было очень легко воспламенить вражду между мусульманами и христианами, особенно при наличии двух давно воюющих этнических групп. Албанский фронт освобождения был объявлен международным сообществом террористической организацией, а если бы диктатор Милошевич был более разумным политиком, то Косово сегодня принадлежало бы Сербии. Интересы США в продолжении конфликта также сыграли свою роль в углублении кризиса, и вместо того чтобы быстро решить проблему, бомбардировки Белграда и Косова продолжались целых 78 дней. Сербской армии удалось сбить несколько американских самолетов, и воздушные операции были прекращены. Европа должна была решать свои собственные проблемы. Франция включила свой авиационный корпус и Военно-морской флот в операцию “Trident”. Французский батальон был дислоцирован в Македонии и должен был войти на сербскую территорию, идя на северо-запад от города Куманова.

Разведывательные эскадроны при поддержке инженерной роты первыми пересекли границу. Они вели две колонны и ехали к области, переданной НАТО французской армии, открывая дорогу бригаде «Леклерк». В этой миссии Джеймс Форд, капрал из Первой роты Шестого иностранного инженерного полка, был одним из первых, кто вступил на вражескую территорию. До тех пор Косово обстреливали только с воздуха, и никто не знал, на что натолкнется французская разведка при первой встрече.

Американец смело продвигался вглубь вражеской территории на бронированном VAB. Стоявший рядом с ним сержант пристально осматривал каждый метр, который они собирались пересечь. Даже одна противотанковая мина могла оказаться роковой. Несколько раз он говорил Джеймсу, чтобы тот замедлил ход, и лично проверял каждую вызывающую сомнение веточку. Ранним утром второго дня после вступления в Косово появились первые мины. Одна из бронированных машин натолкнулась на мину, но, к счастью, никто не пострадал. Парни инженерного полка легиона, засучив рукава, тщательно обезвреживали каждую смертоносную ловушку. Джеймс практиковался тысячи раз в части и во время учебных миссий, но в тот день он впервые почувствовал напряжение при встрече с глазу на глаз с поставленной врагом миной. Холодный пот тек по его лбу, но он сумел сохранить самообладание, и руки его не тряслись при обезвреживании первой мины.

– К каждой мине, с которой ты имеешь дело, нужно подходить так серьезно, как к первой, – советовал сержант. – Ты всегда должен быть осторожным, Форд, никогда не спеши и не слишком доверяйся своему опыту.

– Да, сержант, – согласился американец, заметив холодный пот на лбу сержанта.

Во главе второй колонны перед бригадой «Леклерк» смело шли вперед Львы Четвертого эскадрона Первого иностранного кавалерийского полка. Пока я проходил обучение, эскадрон из противотанкового стал разведывательным и был вызван по тревоге в Косово.

***

Когда я вернулся в Кастельнодари после моей несчастной игры в футбол, я прошел подготовку для водителя бронированной машины VBL и был включен в состав миссии в Косове. Капитан Жаром послал меня на повторное обследование в госпиталь в Марсель, и диагноз поликистоз был заменен микрокистозом, что на первый взгляд означало: я остаюсь с своими товарищами в эскадроне. За неделю до переезда в Косово я был вызван к военному врачу полка, который сказал мне, что с таким диагнозом я не могу оставаться в боевой роте и буду переброшен в Alma mater Иностранного легиона в Обани. Капитан Жаром полагался на меня в этой миссии, но решение военного врача не может быть оспорено даже полковником. Я сдал военную машину соотечественнику Йорданову и навсегда попрощался со Львами Четвертого эскадрона.

В то время как военная комиссия в Обани решала мою судьбу, мои товарищи въезжали на территорию Косова, разведывая местность. Мексиканец Мигель, Семеняк, Волыньский и Йорданов были в передовой колонне под руководством маржи Фронта. Они продвигались очень осторожно на бронированных машинах VBL.

– Волыньский, тормози! – приказал Фронт своему водителю.

– Вы что, боитесь, маржи? – усмехнулся поляк, которому, казалось, было наплевать на опасность.

– Волыньский, ты единственный, кто после шести лет в легионе, из которых, по крайней мере, три в карцере, до сих пор не понял значения слова «дисциплина». Замедлить ход, это приказ! – крикнул сержант.

Новобранец Мигель, который тихо сидел позади них, не вникал в этот спор – сейчас его самой большой проблемой был холод. Ни мины, ни вражеские пули не угнетали мексиканца так, как холодные зимние ночи. Он слышал, говорили, что наступает весна и скоро будет тепло, но он не верил. Каждую ночь, засыпая в своем спальном мешке, он мучался от холода, и ему казалось, что он не доживет до рассвета, а утром, увидев белый пар, который шел изо рта, думал, что его душа покидает тело.

Мигель вырос в так называемых Tierras Calientes, где 136 лет назад умирали легионеры, скошенные эпидемией Vomito negro. В родном селе мексиканца температура не опускалась ниже 25 градусов. История о капитане Данжу и его храбрых легионерах интриговала его с детства, когда он впервые остановился у памятника сражению под Камероном. И вот сегодня он сам участвует в столь же опасной и не менее важной миссии, как в Мексике. Только оружие, военная техника и тактика изменились, но дух легиона был сохранен.

Воспоминания о родине и жарких днях оторвали мексиканца от реальности. Хотя Мигель был из бедной семьи, он вырос в окружении любящей семьи и друзей, его детство было наполнено играми и приключениями. Он всегда с благодарностью вспоминал, как его родители, хотя и с ограниченными средствами, не упускали случая организовать традиционную пиньяту[21] ко дню его рождения.

Внезапный взрыв прервал мысли мексиканца, и он почувствовал, как взлетел ввысь. Находившийся метрах в десяти от бронированного автомобиля Йорданов увидел, как машина его товарищей подпрыгнула на два с половиной метра над землей, перевернулась и упала на крышу, как беспомощная черепаха.

– Fucking мина! – закричал младший сержант Хант, который стоял рядом с ним.

Стоявший на люке с пулеметом 12,7 Цибульский быстро зарядил мощное оружие и приготовился к стрельбе. Специально для этой миссии поляк был перемещен в Третий взвод. Тишина и напряжение возросли, но за взрывом не последовали выстрелы автоматического оружия, что говорило об отсутствии засады. Видимо, они натолкнулись на случайную мину.

Разведчики нуждались в своих товарищах, саперах из Шестого иностранного инженерного полка. Так как никто не открыл по ним огонь, Хант, Йорданов и Цибульский подошли к перевернутому VBL. Волыньский помог им влезть внутрь, открыв дверь, и вышел не задетым. Фронт был слегка ошеломлен ударом, но мексиканец потерял сознание.

Через несколько минут прибыл фельдшер взвода. Доктор Пешков не обнаружил переломов у сержанта Фронта, но тот был тяжело ранен и ему был нужен отдых. В отличие от своего шефа, мексиканец был без сознания и с переломом ноги. Его нужно было эвакуировать сразу же. Йорданов и Цибульский схватили носилки, на которых лежал молодой легионер, и последовали за Пешковым к медицинскому VABy.

***

Помимо опасных зон планеты легионеров включают в миссии во Франции. Иногда они патрулируют в метро Парижа или Марселя, где ищут заброшенный багаж или подозрительных лиц. Их вызывают помочь не только в операциях, связанных с национальной безопасностью, но и при стихийных бедствиях и крупных авариях. Чаще всего в этих акциях участвуют ребята из Шестого иностранного инженерного полка, а в экстремальных ситуациях вмешиваются коммандос из отряда быстрого реагирования под водой (DINOPS).

Таким образом, в то время как Джеймс Форд смело вступал на территорию Косова, Клиса вызвали погрузиться в холодные воды реки Роны, так как по неизвестным причинам две машины упали в воду. Поляк научился контролировать свои чувства и в более холодных водах, но течение реки было довольно сильным и шансы на успех минимальными. Лучи фонаря освещали только темные воды. Он знал, что уже было слишком поздно спасать людей, но следственному отделу полиции были необходимы конкретные данные, и только DINOPS мог помочь в этой ситуации.

Как только Клис решил, что воздух в цилиндрах на исходе и скоро ему придется всплыть на поверхность, перед ним показалось что-то красное, через мгновение его лампа осветила львенка эмблемы «Peugeot». Он бросился к машине, чтобы осветить и регистрационный номер, но заметил фигуру у руля и решил, что все-таки сначала вытащит мертвого человека.

Поляк был католиком и считал, что каждый человек имеет право быть похороненным. Хотя он не так хорошо разбирался в машинах, как Лех, он сумел справиться с дверью “Peugeot”. Когда он подплыл к телу, то увидел, что это была женщина, на лице которой было написано страдание. Пока он отстегивал ремень безопасности, сердце его билось тяжело, а пульс ускорился. Он не мог контролировать свое дыхание и начал вдыхать и выдыхать, как на последней прямой спринта. В первый раз с тех пор как Клис вступил в легион, он не смог остаться беспристрастным к тому, что видел. Но он вовремя спохватился и вытащил тело на поверхность.

Воздух в цилиндре почти иссяк. Несмотря на опасность не прибыть вовремя и потерять сознание, он не бросил тела женщины. От недостатка кислорода Клис был слегка ошеломлен и дезориентирован, но, к счастью, двое его товарищей увидели его и подплыли к нему. Он сделал им знак, что нет воздуха, и передал безжизненное тело. Один взял женщину, а другой Клиса и понесся с ним на поверхность.

Клиса уважали в боевой группе водолазов за его невероятную выносливость при любых погодных условиях. Он постоянно был среди лучших в покрытии нормативов и выиграл много соревнований с тех пор как прошел свой первый тест Купера в Обани. Я до сих пор помню, как он перегнал меня, дыша ровно, и я понял, что мне нужны усиленные тренировки, чтобы усовершенствовать свою спортивную форму. Клиса ценили не только за физическую силу, но и за невероятную скромность. Он никогда не задирал нос и не считал себя лучше, чем другие легионеры. Поляк был счастлив, что ведет свою первую боевую группу вперед и может помочь своим товарищам. Клис знал, что он не супермен, и в один прекрасный день, может быть, ему будет нужна помощь, что и случилось. В холодных водах Роны двое других коммандос закончили то, что он начал, и когда комиссар полиции приблизился к поляку, чтобы поздравить его, тот скромно сказал:

– Это заслуга отряда и легиона, а я всего лишь один из них.

Остров Майотта

В то время как Клис едва не погиб в ледяных водах реки Роны, за тысячи километров от него мой друг Тодоров из Второго кавалерийского эскадрона нырял в теплые воды с коралловыми рифами вокруг острова Майотта. Переход в эту часть Иностранного легиона был равносилен выходу на пенсию. Конечно, мой соотечественник был слишком молод для этого, но все же для него это был шанс принять участие в четырехмесячном обучении между островами Реюньон и Майотта. Вероятно, это в самом деле одно из самых красивых мест на Земле, которое приближалось к нашим представлениям о рае, но легионеры ездили туда не в отпуск. Обучение на коммандос, независимо от места проведения, было наполнено повседневными трудностями и настоящими угрозами. Кроме ныряния имело место и скалолазание, и марш-броски в полном боевом снаряжении. Тодоров уже стал бригадиром и подбадривал своих младших товарищей:

– Эй, ребята, некоторые платят кучу денег за такое удовольствие и мечтают иметь много свободного времени для занятий спортом. Так что воспользуемся моментом и напряжем мышцы!

– Да, Тодоров, – ответил русский Хмерянков, который был известен своей ленью, – но у тех, кто платит, нет нормативов для покрытия, они после трех дней марша не чистят свое оружие до полуночи.

– Это мелочи, – рассмеялся Тодоров, привычный к подобным заявлениям.

– Ах, Тодоров, ты станешь, как майор Боленс, ты так любишь этот легион, – заключил русский и продолжал пыхтеть, поднимаясь по почти вертикальному склону с тяжелым ранцем на спине.

– Я предпочитаю майора Тота, – продолжал шутить Тодоров. – По крайней мере, у него 40 лет службы за спиной и он ветеран Алжира.

– Ты сошел с ума, – ответил Хмерянков и закончил разговор.

В части на Майотте мой друг имел честь встретиться с майором-венгром, который был живой легендой легиона. Майор Тот участвовал в гражданской войне в Алжире, обучался в Сиди-Бель-Аббесе и принес дух старого легиона на новую родину, Францию. Служа в легионе, майор потерял глаз, и его стеклянный взгляд мог напугать молодых легионеров, но любой, кто действительно был хорошо знаком с ним, знал – это был человек с большим сердцем. Несмотря на все, что он пережил, Тот излучал спокойствие и придавал уверенность своим подчиненным. Он был из другой эпохи, и хотя некоторые сравнивали его с археологической находкой, он был настоящим образцом для подражания.

В последний год своей службы майор Тот организовал жизнь и присматривал за дисциплиной в части на острове Майотта. Запах пороха, пустыни и кровопролития остались в прошлом, но коралловые рифы и потрясающей красоты пейзаж не смогли стереть воспоминания. Его давно перестали волновать такие картины, он понимал, что самое важное – это люди вокруг него, с которыми он разделял свою службу и ради которых остается в рядах легиона 40 лет.

Действительно, на долгое время боевые действия около Мадагаскара, Майотты и Реюньона были приостановлены, и части на этих островах в Индийском океане считались чуть ли не домом отдыха с его привлекательными для каждого туриста пейзажами. Так выглядели и открытки, полученные мною от Тодорова, когда я ожидал очередного диагноза в больнице «Лавера» в Марселе. С Тодоровым мы были схожи тем, что, несмотря на трудности, опасности, жесткий режим и железную дисциплину, нам всегда удавалось наслаждаться окружающей природой, приключениями и новыми горизонтами, которые мы открывали с помощью легиона. Я могу признаться, что у него было больше энтузиазма, чем у меня, потому что даже во время отпуска он путешествовал с невероятной скоростью по Западной Европе, осваивая страну за страной, город за городом и достопримечательность за достопримечательностью. Так, однажды он пересек Английский канал и приехал в Лондон. Там, однако, мой друг вдруг решил, что если не с кем поделиться своими впечатлениями, нет смысла продолжать путешествие.

Когда он вернулся из очередного отпуска, мы сели в баре части и стали мечтать, как в один прекрасный день пересечем США на мотоциклах по ROUTE 66.

Муроруа

В отличие от живой легенды легиона – майора Тота, майор Боленс был отправлен в последние годы его службы на атолл Муроруа в Тихом океане. Хотя острова были удалены от Таити примерно на 2000 километров, они также являются частью французского протектората. Прекрасные пляжи и девственные лагуны могли заставить каждого мечтать об отдыхе в этом раю, но до 1996 года Франция именно здесь проводила свои испытания ядерного оружия.

Теперь легионеры были вызваны для того, чтобы обезопасить районы с высокой радиоактивностью, заливая их бетоном. Все выбранные для этой миссии должны были быть, по крайней мере, младшими сержантами, и если они были женаты, то должны были уже иметь детей. Пятый иностранный полк на первый взгляд казался весьма привлекательным, но сильное излучение заставляло легионеров задуматься о последствиях. Конечно, у них не было права выбора, и если их родной легион посылал их туда, то они должны были ехать. Так старый майор Боленс, чьей единственной семьей была кавалерия в Оранже, прибыл в одно из самых спокойных подразделений легиона.

Такое же далекое назначение получил и Рашита – сержант с фермы, где я обучался, который уже дослужился до чина старшего сержанта. В отличие от майора Боленса он был женат и имел двоих детей. Рашита не беспокоился о своем здоровье, его дилемма была: брать ли с собой семью, потому что, как у унтер-офицера, прослужившего десять лет, у него было право на это, или уехать одному. По данным исследований радиационного фона, дома военнослужащих были на безопасном расстоянии от рабочих объектов. Румын, однако, помнил, что в его стране тщательно прятали такую информацию, и боялся за своих детей. Но так как дети большинства офицеров, как и дети самого полковника, жили в районе подразделения, Рашита тоже решил взять с собой семью.

Жизнь в этом полку было намного спокойнее, чем в других подразделениях легиона. Учения и покрытие нормативов были сведены к минимуму. Были и некоторые специальные курсы, например, как уберечь себя от акул. Местное население часто подвергалось нападению хищников, и несчастные случаи не были редкостью, поэтому легионеры предварительно уточняли места, где купание было относительно безопасным. После своего перехода в Пятый иностранный полк майор Боленс решил ввести новые правила безопасности, потому что он не собирался терять кого-нибудь из солдат из-за глупой случайности. Полковник попытался поговорить с майором, объясняя ему, что из-за жары и тяжелого труда приходится вводить обязательные перерывы и более легкий режим, чем в других подразделениях легиона:

– Видите ли, Боленс, у нас здесь несколько иные правила из-за радиационного риска, и я не думаю, что необходимо повышать определенные требования.

– Я не собираюсь полностью менять порядок, полковник, но, по крайней мере, наряд перед частью должен быть в приличном виде и представлять легион, как везде. Я буду так же требователен к старшим офицерам здесь, как я был требователен до сих пор к молодым легионерам в Первом иностранном кавалерийском полку.

– Да, я понимаю, майор, я знаю, что вы одинаково требовательны ко всем, в том числе и к самому себе, что дает вам моральное право требовать все больше и больше, но я прошу вас уведомлять меня каждый раз, когда вы решите изменить что-то в полку.

– Единственное, на чем я собираюсь настаивать здесь, это чтобы все вели себя как настоящие бойцы и берегли честь Иностранного легиона. Риски излучения не выше тех опасностей, которые подстерегают наших ребят в Косове, Ливане, Джибути, Чаде, Габоне и любой другой точке планеты.

– Да, я понимаю, – заключил полковник, отдавая себе отчет в том, что такой человек, как Боленс, никогда не отступит от своих принципов, и что с этого момента дисциплина в Пятом иностранном полку будет напоминать дисциплину в Оранже или Джибути, в котором майор бывал неоднократно в течение своей долгой карьеры.

Старший сержант Рашита не возражал против правил, навязанных майором Боленсом, потому что в Четвертом иностранном полку как раз он подавал пример молодым легионерам своей аккуратно выглаженной формой. Только резкая смена климата и активная повседневная жизнь приводили его в некоторое замешательство. Инструктор кандидатов в легионеры в Пиренеях, он вдруг принял на себя руководство командой опытных младших сержантов, большинство из которых служили дольше, чем он, и перешли из инженерного полка. Румын часто думал о том, было ли это назначение наградой или наказанием за то, что он постоянно настоятельно просил полковника в Кастельнодари отправить его на службу за пределами континента. Первоначальные опасения Рашиты по поводу радиации уже были сняты.

По словам полковника, он был здесь, чтобы помочь с организацией закрытия полка и с образцовой передачей инвентаря французской армии. Заливка бетона в некоторых местах была почти завершена, и излучение в регионе значительно уменьшилось. Рашите было нелегко сработаться с некоторыми считавшимися хозяевами объекта младшими сержантами, которые смотрели на него чуть ли не как на молодого офицера, только-только вылупившегося из военной академии. Конечно, они должны были ввести его в суть дела, и он нуждался в их инженерных знаниях. Но уважение к погонам было на первом месте, и еще в самом начале старшему сержанту пришлось отправить двоих из них в карцер из-за новых правил майора Боленса.

После этой первой стычки отношения стали помягче, и Рашита начал восстанавливать уважение к себе и срабатываться со своей новой командой. В этом ему очень помогал младший сержант из Казахстана, которого все уважали как раз за его опыт работы с бетономешалкой. Он был одним из нечасто встречающихся легионеров, которые не участвовали в крупных попойках, вечеринках и драках, а стремились к самоусовершенствованию.

Казах регулярно ходил плавать в одну и ту же лагуну и занимался медитацией. О лучшем помощнике Рашита не мог даже мечтать и уже предвидел, что сумеет организовать идеальную передачу инвентаря.

Но тут случилось несчастье – акула напала на младшего сержанта и впилась зубами в икру правой ноги. В безопасной на первый взгляд лагуне, где казах плавал каждый вечер, вместе с приливом приплыла небольшая акула. После того как перевязали рану, которая казалась не очень опасной, пострадавшего парня отправили в местную больницу. В течение трех дней Рашита не получал никакой информации и решил лично проверить, что происходит. Обстановка, в которую он попал, выбила его из колеи. Его легионер лежал в занятой в основном местными рыбаками палате без кондиционера, в которой было коек двадцать. Двум из них недавно ампутировали ноги. Румын ощетинился при виде сильно опухшей икры своего младшего сержанта и спросил его, как его лечат.

– Они сказали, что рана воспалилась, и в первый день мне делали вливания. После этого сказали, что надо ждать. Врачи приходят, осматривают рану и уходят, а я все жду.

– Военный врач нашей части завтра придет посмотреть тебя. Ты сам сказал, что рана не глубокая, а смотри, что получилось. Надеюсь увидеть тебя скоро на работе в отличном здоровье, – по-легионерски подбодрил его Рашита.

В это время к кровати подошел один из местных врачей, стал осматривать рану, которая выглядела довольно плохо.

– Будем ампутировать сегодня, – заключил он и начал писать что-то на карточке, которая висела на кровати легионера.

Рашита выхватил карточку из рук доктора и крикнул:

– Ничего не будешь ампутировать, дорогой, пока не придет врач из Пятого иностранного полка.

– Это мой пациент, и кто ты такой, чтобы вмешиваться?

– Это легионер, который вам поручен Иностранным легионом, а я его командир.

Врач посмотрел на казаха, который в течение последних двух лет, проведенных в Муроруа, приобрел довольно темный цвет кожи и из-за своих раскосых глаз не слишком отличался от местного населения. Врач был поражен, как будто проснулся ото сна, но снова чванливо обратился к Рашите:

– Хорошо, вы – его начальник, но вы не врач и вы не можете его спасти. Инфекция будет подниматься выше, и завтра придется резать ногу выше колена.

– Это мы еще посмотрим. – Рашита обратился к бедному казаху и твердо приказал ему: – Оденься и следуй за мной! Это приказ.

В тот же день военный врач полка осмотрел воспаленную рану и решил, что в местных условиях ногу легионеру вряд ли удастся сохранить, поэтому ему обеспечили экстренную репатриацию во Францию.

Рашита потерял своего самого ценного помощника, а майор Боленс отдал новый приказ, запрещающий купание в лагуне после прилива. Майор усилил меры безопасности под угрозой суровых наказаний, потому что он был полон решимости раз и навсегда предотвратить подобные инциденты. Оставалось всего шесть месяцев до окончательного закрытия полка в Муроруа. Одновременно с закрытием Пятого иностранного полка заканчивалась и долгая карьера бельгийца Боленса, вошедшего 35 лет тому назад в состав Иностранного легиона.

По истечении шести месяцев проверка всех сооружений и техники прошла без сучка без задоринки, и сержант Рашита получил поздравления от своего полковника. Оставались считанные дни до отъезда румына с архипелага, когда он получил странное письмо из Обани. Ему не удалось хорошо разобрать имя отправителя, а правописание было ниже всякой критики. Но как только сержант смог понять первую фразу, перед его глазами возник образ пострадавшего от акулы младшего сержанта, который помог ему преодолеть самые трудные моменты: «Босс, спасибо за точный приказ вовремя покинуть таитянскую больницу. Я приехал в Обань вовремя, и спасли мою ногу. Теперь я хожу и работаю, готов к новым подвигам».

Административный отдел изолированных

Пока я ждал, как военная комиссия из Марселя решит мою судьбу, я был назначен в Обань, в административную роту в составе Иностранного легиона (CAPLE). При поступлении я был вызван для доклада капитаном, командиром роты.

– Лозев, у меня есть специальное предложение для тебя, – без обиняков начал капитан Лепланке. – Капитан Жаром, командир Львов Четвертого эскадрона, позвонил мне перед отъездом в Косово и порекомендовал тебя как добросовестного легионера и хорошего секретаря. У тебя, очевидно, имеется административный опыт, так как ты работал в таком отделе эскадрона. Наша рота нуждается в тебе. Конечно, твое состояние здоровья запрещает тебе физические нагрузки и выполнение нормативов, но в отделе «Регулирование» ты можешь быть очень полезным. Если ты примешь это предложение, я даю тебе слово, что мы займемся подготовкой твоего вида на жительство, чтобы ты имел возможность сразу же после ухода из легиона получить право на работу во Франции.

– Я готов приступить к работе, mon capitain, – ответил я, не задумываясь.

– Хорошо, с этого момента ты назначен в отдел «Регулирование», и главный старшина Ковалевский будет твоим непосредственным начальником.

У меня не было времени осмыслить все то, что сказал мне капитан, но было ясно, что если меня направили в Административный отдел изолированных (SAI A1), значит я буду вынужден покинуть легион по состоянию здоровья. Все сводилось к ожиданию административной процедуры, но для меня это не имело значения. Я все еще был легионером, и до последнего мгновения своей службы я постараюсь быть полезным.

Я ни о чем не просил капитана Лепланке, он сам предложил начать процедуру выдачи мне вида на жительство, для получения которого я, не будучи в легионе, должен был бы сам ходить по иммиграционным службам. Я три года прослужил в легионе, и, согласно закону, у меня было право на такой документ и даже на французское гражданство. Процедура, однако, осложнялась многими административными помехами, и капитан хорошо это знал. Понимая, что в основе этого предложения лежит звонок капитана Жарома, я чувствовал желание показать свою признательность позаботившимся обо мне двум офицерам.

В Первом иностранном полку и, в частности, в отделе «Регулирование» я почувствовал себя оцененным по-настоящему. Помимо прямой административной работы меня часто посылали в так называемое гестапо, когда был необходим переводчик. Там я помогал при собеседованиях с кандидатами славянского происхождения. В кабинете, где я работал, мой компьютер был подключен к внутренней сети, и я мог использовать базу данных всего легиона. Сначала моя основная функция заключалась в распределении почты. С помощью программы OREL и доступа к базе данных я мог найти каждого легионера, в какой бы точке планеты он не находился. Непрерывные путешествия и новые миссии создавали трудности на путях писем, так что я исправлял адреса и помогал письмам дойти до адресатов.

Для каждого солдата письмо особенно важно, это его связь с миром. Поэтому я воспринял эту задачу серьезно. Я начал быстро распределять письма по ящикам каждого полка, и когда мои коллеги возвращались с утренних занятий спортом или со стрельб, работа была почти закончена. Однажды утром, пока я ждал очередного чемодана с письмами, я задумался, что же случилось с моим напарником из Кастельнодари, поляком Янчаком, и написал его имя в искалке OREL. Компьютер немедленно подтвердил, что он продолжает служить во Втором парашютном полку. Мое любопытство возрастало, и я начал выписывать военные номера тех пятидесяти кандидатов, вместе с которыми поступал в Страсбурге в легион. Перед глазами появились знакомые имена: 187985 Феррари – негоден к военной службе; 187986 Давид – дезертир; Цибульский 187987 – Первый иностранный кавалерийский полк, Четвертый эскадрон, второй взвод; 187988 Клис – Шестой иностранный инженерный полк, Оперативный отряд быстрого реагирования под водой; 187989 Форд – Шестой иностранный инженерный полк, Первая рота; 187960 – Кудрявич, ушел по медицинским причинам; 187991 Гашпарович – погиб во время обучения; Фудзисава 187993 – дезертир; Лозев 187992 – Административная рота состава Иностранного легиона, Административный департамент изолированных.

Я прочитал свои данные и понял, что я уже официально числюсь в составе изолированных, и с моей карьерой в Иностранном легионе покончено. Я вспомнил о напряженных тренировках и о том дне, когда я впервые до завтрака два раза поднялся по канату, и о том моменте, когда я почувствовал, что эта работа удается мне, и поверил в будущее своей военной карьеры.

Несколько месяцев спустя судьба решила все изменить и бросить мне в лицо новые вызовы. Я чувствовал сильную тоску по дням в боевой роте, но, хотя и с трудом, не позволял унынию надолго поселиться в моей душе.

Было удивительно, что из 50 кандидатов, направившихся три года и три месяца назад из того самого Первого иностранного полка в школу легиона в Кастеле, в строю осталось всего 15 человек.

Здоровенный словак Эрвин нелепо погиб в дорожно-транспортном происшествии, многие стали дезертирами или ушли по медицинским причинам. Следующим, кто должен был покинуть легион по состоянию здоровья, был я, и тогда из нашей группы S4 в легионе останется только 14 человек. Я понятия не имел, обстояло ли так дело во всех ротах, но в течение трех лет более двух третей нашей роты покинули ряды легиона. Те, кто оставался на службе в легионе, были, как видно, высечены из более твердой породы или выплавлены из более закаленной стали.

***

В то время как я составлял свою статистику и распределял почту в 1RE, мои коллеги Йорданов, поляк Цибульский, американец Форд и остальные легионеры, участвовавшие в миссии “Trident”, успешно занимали северную часть Косова. Йорданов, уже хорошо владевший французским языком, в важных моментах миссии справлялся с переводом с сербского. Болгарин пользовался уважением во взводе, так как умело общался с сербами и пытался объяснить им, что легионеры здесь не для того, чтобы воевать с ними, а только для того, чтобы предотвратить гражданскую войну.

– Мы – живая стена между вами и албанцами, – сказал он группе любопытных сербов, подошедших к его посту. – Мы здесь, чтобы оберегать вас, чтобы вы не наделали глупостей.

– А вы кто, чтобы вмешиваться в наши дела?

– Мы легионеры и просто выполняем свою задачу.

– Из Французского легиона?

– Да, из Иностранного легиона.

– Ты французский наемник, болгарин!

– Я легионер, – ответил им Йорданов.

– Ну, разве легионер и наемник не одно и то же? – спросил один из сербов.

– Наемникам платят, чтобы они убивали кого-то или выполняли определенное задание. Они получают больше денег, чем я, но это одноразовые миссии, а для меня – это моя профессия. А ты кто? – спросил в свою очередь Йорданов.

– Я пекарь деревни, – с гордостью ответил серб.

– Ну вот, видишь, ты любишь печь хлеб, а я – служить в Иностранном легионе там, куда он пошлет меня. Быть легионером – это тоже профессия.

– Я не знал, что есть такая профессия, но если ты говоришь, что ты едешь, чтобы охранять мир, туда, куда тебя посылают, это вряд ли плохая работа.

Йорданов завоевал доверие сербов, говоря с ними на их языке, что было большим плюсом. Он даже получил в подарок от крестьян бутылку крепкой ракии[22].

К сожалению, дела не всегда развивались благоприятно. При вступлении в деревню группа сербов встала на пути бронированного VBL, а когда Йорданов с FAMASoм в руках выпрыгнул из машины, один из самых смелых из толпы с молниеносной быстротой приблизился к нему и попытался выхватить оружие из его рук.

К счастью, болгарин крепко сжимал свой автомат и ударил им нападавшего, сбил его с ног и начал пинать его, матерясь на сербско-болгарском. Толпа начала отступать.

– Хватит! – крикнул младший сержант Хант. – Они хотят спровоцировать нас, хорошо, что ты не выстрелил, и все обошлось рукопашной схваткой.

– Слушаюсь, младший сержант! – немедленно ответил Йорданов и перестал пинать серба.

Из группы вышли двое парней, которые помогли своему другу подняться, и быстро ушли. Цибульский, конечно, был наготове с пулеметом, который он угрожающе навел на людей, преграждавших путь. Остальные боевые машины разведчиков выстроились в колонну и ожидали приказа своего капитана.

Львы из Четвертого эскадрона не вступили в настоящую битву, но успешно продвигались вперед, строго выполняя свои задачи. Йорданов получил медаль «Крест за храбрость», а эскадрону и капитану Жарому за участие в миссии “Trident” были вручены специальные награды.

***

Среди моих коллег по кабинету в административной роте Первого полка был прослуживший пятнадцать лет в легионе португалец. Все остальные были временно зачислены в роту как пострадавшие от заболевания или травмы, в то время как младший сержант Родригес заканчивал свой последний год и готовился к уходу на пенсию. Долгие годы тяжелой службы не отразились на симпатичном португальце. Улыбка не сходила с его лица, пока он рассказывал в баре истории из своей жизни. Прежде чем вступить в легион, он был наемником в Анголе, где защищал интересы свергнутого в основном с помощью кубинской армии апартеида.

– Мне было всего шестнадцать лет, и мне предстояло боевое крещение, когда один из старых наемников предложил заразить воду в этом районе и привести больных проституток к кубинцам, затем отступить и ждать подходящего момента, – рассказывал за бутылкой Джино Родригес. – Все в группе уважали его и прислушивались к его советам, а я был разочарован. Я был молодым идеалистом и не мог понять, что единственной целью акции может быть выживание и зарабатывание денег. Так что мы без боя оставили деревню армии Кастро, бесславно отступив после первой атаки. Зараженная вода и празднование победы с девушками, которых мы доставили, дали свои результаты. Через неделю большая часть наших противников не были в состоянии сражаться, и мы напали на них согласно указаниям старого наемника. Мы были беспощадны, и это была моя первая встреча с войной. Ничего красивого или героического не было, но я выжил и получил свои деньги. Тем не менее апартеид был свергнут, и Нельсон Мандела вышел из тюрьмы, что позволило моей семье вернуться в Португалию. К тому времени мне было уже восемнадцать лет, и я вступил в португальские десантные части. У меня не было иной профессии, кроме солдатской, и, когда мой контракт на родине закончился, я направился в Иностранный легион, о котором рассказывали наемники в Африке.

– А сейчас что ты думаешь о легионе? – спросил двухметровый русский великан, чьи огромные ноги всегда высовывались из кровати.

– Я не жалею о сделанном выборе, я получил свое, и я доволен. Легион был настоящей школой для меня и дал мне все, что мне было нужно. В 35 я уже буду получать пенсию, но еще смогу работать.

Я и меченный татуировкой NAZI на правой руке чех внимательно слушали истории португальца. Он служил во Втором иностранном парашютном полку, был коммандос в DINOPS из Шестого иностранного инженерного полка и под конец провел два невероятных года во Французской Гвиане, неоднократно пересекая экваториальные джунгли. Это была долгая карьера, наполненная незабываемыми воспоминаниями. Ему действительно было не о чем сожалеть, и он уже готовился к гражданской жизни. Его ожидало специальное обучение на телохранителя, после чего он будет включен в команды, обеспечивающие безопасность арабских эмиров во время их визитов во Францию.

В то время как мои друзья уезжали в миссии в различные части мира, я продолжал свою работу в администрации. Моей новой задачей было заполнение базы данных с информацией обо всех возвращающихся из акций за пределами Европы. Так как я не занимался спортом вместе с другими, я первым открывал свой офис сразу после утренней проверки. Так что у меня было время, чтобы спокойно организовать свою работу в течение дня. Однажды рано утром я неожиданно застал у себя офицера в идеально выглаженной парадной форме, который ждал меня. Новички обычно приходили днем или, по крайней мере, после занятий спортом. Подойдя поближе, я увидел на его плечах погоны майора и, взглянув на офицера, узнал в нем самого майора Боленса, возвратившегося из Муроруа. Он пришел получить разрешение на отпуск, чтобы немедленно уехать в Оранж, где он чувствовал себя в своих водах и мог забыть распоясавшихся в конец легионеров с архипелага в Тихом океане. За секунды я вспомнил о дисциплине в кавалерии и отдал ему честь.

– Вольно! – ответил он. – Когда придет капитан?

– После спортивных занятий, майор, где-то около половины десятого.

– Черт! Я собирался быть в Оранже до обеда.

Он продолжал бормотать что-то и вышел. В тот же день я приготовил приказ о последнем отпуске майора Боленса, предоставленном ему до ухода на пенсию, и отнес на подпись капитану Лепланке. Даже после того как майор Боленс вышел на пенсию, он продолжал работать в Первом иностранном кавалерийском полку, где отвечал за музей полка. Он и сам был живым экспонатом.

Два месяца спустя другой майор пришел в наш отдел и скромно спросил, кто выдаст ему разрешение на отпуск. Когда я встретил взгляд его стеклянного глаза, я понял, что передо мной стоит живая легенда – майор Тот. Я имел честь оформить документы для последнего отпуска этого великого легионера.

Через мой кабинет прошли легионеры, унтер-офицеры и офицеры всех полков. Одни уезжали, полные энтузиазма в предвкушении новых приключений, другие возвращались с рассказами о дальних и странных уголках мира. Иногда воспоминания были тяжелыми, поскольку всплывали трагические истории о гибели кого-нибудь из боевых товарищей. В эти последние несколько месяцев моей службы я сильнее, чем когда-либо, воспринимал легион как одну большую и дружную семью, и хотя я скоро должен был покинуть его ряды, я знал, что всегда буду чувствовать себя частью этого элитного корпуса. Как говорится: “LEGIONNAIRE UN JOUR, LEGIONNAIRE TOUJOURS” («Легионер на день, легионер навсегда»).

30 апреля 1999 года состоялся последний праздник Камерона, на котором я присутствовал в качестве легионера на действительной службе и был в парадном мундире. Шествие и церемония по выносу из склепа деревянной руки капитана Данжу были волнующими.

После парада начались сопровождаемые закусками и пивом разнообразные игры и забавы. У меня была с собой книга с фотографиями моих любимых мотоциклов “Harley Davidson”, которую я обещал показать своим друзьям. Когда ее увидел капитана Лепланке, он улыбнулся:

– “Harley Davidson” – это не просто мотоцикл, а образ жизни, но это не имеет ничего общего с легионом. Если это твоя мечта, Лозев, тогда следуй ей! Твое место не здесь!

– Вам, кажется, хорошо знаком этот мотоцикл, капитан, – ответил я.

Во время праздника Камерон легионеры, унтер-офицеры и офицеры разговаривали между собой как старые друзья, и разница в погонах забывалась.

– Да, я знаю его хорошо, мой мальчик, но я уже сделал свой выбор, и моя жизнь – это Иностранный легион. Я начал свою карьеру в качестве легионера, у меня не было амбиций стать офицером. Но вскоре я понял, что мое место именно здесь. Если найдешь свое место в жизни, ты будешь счастлив. Ура, выпьем, ребята! – закричал капитан.

Праздник прошел, и я ощутил, что моя служба подходит к концу. Пока мой коллега Йорданов переводил с французского на сербский во время критических ситуаций в Косове, меня направили в госпиталь «Лавера» в Марселе, где я должен был переводить сербскому военному врачу-женщине, которая работала над каким-то проектом в Боснии. Таким образом, в последние дни своей службы я попал в весьма академическую атмосферу, так как был предоставлен в распоряжение военного врача в качестве его помощника. В конце этого задания лично отвечающий за госпиталь в Марселе генерал поблагодарил меня и предложил наградить медалью за время, проведенное под его командованием.

На следующий день, однако, меня вызвали на военно-медицинскую комиссию, которая категорически признала меня негодным к военной службе, и с этого момента мои дни в Иностранном легионе были сочтены.

***

Когда капрал Форд вернулся из Косова, он поехал на обучение на сержантов и вскоре стал самым молодым сержантом своего полка. Интеллект американца был оценен его командирами, и перед ним появилась перспектива долгосрочной военной карьеры среди саперов. В инженерном полку действительно были необходимы такие люди, как Джеймс. Он был примером железных нервов и хладнокровия.

В Шестой иностранный инженерный полк прибывало много ребят из закрывающегося Пятого иностранного полка для переквалификации. Таким образом, молодой сержант стал наставником старших сержантов и помогал им перенаправить свою военную карьеру в одну из самых опасных специальностей.

В это время инженерный полк был переименован, так как среди возвышений Альбиона на новой и современной военной базе формировался Второй иностранный инженерный полк. Легион продолжал модернизацию. Он был готов встретить новое тысячелетие в качестве элитной части французской армии. С каждым годом повышались требования к кандидатам в легионеры. Традиции старого легиона, однако, не были забыты. Суровая дисциплина, физическая выносливость оставались обязательными, так как боевой дух предшественников витал над памятником в Обани, и рука капитана Данжу до сих пор напоминала о чести держать данное слово.

За здоровье Легиона!

Капитан Лепланке сдержал свое слово, и я покинул ряды легиона, получив в награду “CERTIFICAT DE BONNE CONDUITE” и вид на жительство на десять лет, которое давало мне право на работу во Франции. Капитан даже сам организовал “Pot de Depart” – мои проводы. После этого я забросил на плечо армейскую сумку и отправился навстречу новой жизни.

У ворот части меня ждал мой земляк Владо, который не был допущен в легионеры комиссией гестапо, но остался работать во Франции в качестве нелегального рабочего на стройках, и каким-то образом ему удалось получить документы.

Я остался на неделю у него в Марселе, но легион все еще оказывал на меня свое влияние, и я не мог быстро привыкнуть к образу жизни иммигрантов. Я снова забросил сумку на плечо и отправился в Париж. Для Владо стать легионером было мечтой, к которой он чуть-чуть прикоснулся, поэтому прежде чем мы с ним расстались, я подарил ему Белое кепи. В Париже я встретил новое тысячелетие с другим отставником, португальцем Родригесом, среди толпы парижан и туристов под фейерверками, рассыпающимися вокруг Эйфелевой башни. Момент был символическим – вместе с Новым 2000 годом мы встречали с Родригесом и свою новую гражданскую жизнь.

***

Мне было нелегко расстаться с легионом. 30 апреля следующего года я снова вернулся в Оранж, потому что мне не хватало моих товарищей по боевым ротам. Я уже был на гражданке, но ребята из кавалерии, с которыми я начинал свою службу, оставались самыми близкими мне людьми во Франции. Так что я пришел к ним, чтобы вместе отпраздновать большой праздник Камерон. Я сидел за одним столом с Йордановым, Сергеевым, Тодоровым, Пеевым, Цибульским, Ульяновым, и на мгновение мне показалось, что я снова служу в своем Четвертом эскадроне. Это была не просто тоска. Легион изменил меня, и я понял: что бы ни произошло позже в моей жизни, все будет в какой-то мере связано с моим решением перешагнуть порог Центра вербовки в Страсбурге. Часть меня навсегда осталась во Французском иностранном легионе.

***

Еще год спустя, 30 апреля 2001 года, я был в Ломе – столице Того, где вместе с группой бывших легионеров был нанят освободить сестру французского бизнесмена. Женщину уже третий день держали в офисе фирмы бастующие рабочие, а полиция, по политическим причинам, не вмешивалась. Мы работали под прикрытием и при поддержке специальных частей Того. Мы приземлились на удаленной взлетно-посадочной полосе, откуда нас забрали на бронированных джипах, и в бешеном темпе помчались к офису. Нас было 12 человек, действующих как один, сохранивших навыки, приобретенные в Иностранном легионе. Было время обеда, и бастующие сели перекусить. Мы выпрыгнули из джипа в пуленепробиваемых жилетах и угрожающе направили на них свои автоматы. Наверное, мы были похожи на марсиан, потому что они остались сидеть с открытыми ртами. Пользуясь их растерянностью, мы бросили дымовую шашку в дверь и ворвались в офис. Нам хватило десяти секунд, чтобы вывести женщину, и уже через час мы летели в Париж на частном самолете французского бизнесмена.

***

30 апреля 2002 года я был еще дальше, в столице Никарагуа, где пил пиво с гулякой Иллером, с которым жил в одной комнате в течение почти двух лет в Четвертом эскадроне. Он оставил легион после шести лет службы, во время которой почти треть времени провел в карцере. По странному стечению обстоятельств судьба снова соединила нас, и мы с ним делили один и тот же дом в Манагуа, где работали по найму в одной компании в сфере игорного бизнеса.

Я приехал полгода тому назад, и меня послали встречать нового коллегу в аэропорту «Аугусто Сандино». Представьте себе мое удивление, когда я увидел, что по трапу самолета спускается Иллер. Мир, на самом деле, превратился в одну большую деревню, по крайней мере, для людей вроде нас, которые непрерывно путешествуют.

Так в очередной раз я опять отметил Камерон с собратом из легиона.

– За Львов Четвертого эскадрона! – поднял тост я.

– За Иностранный легион! – ответил Иллер, который закончил свою военную карьеру во Втором иностранном пехотном полку.

– А о нашем эскадроне забыл, что ли, – начал я поддразнивать его.

– Ну да, как же, забудешь, там я частенько попадал в карцер, – засмеялся он. – У майора Боленса не дождешься прощения.

– Да, но насколько я помню, тебе много раз сходило с рук.

– Это было в начале, когда я объяснял сержанту, какая красотка мне попалась и что я был не в состоянии оторваться от нее.

– Вот почему тебе уменьшали наказания.

– Иногда меня наказывали только условно или отправляли спать в карцер, чтобы у меня не было искушения выходить из казармы.

– А помнишь, как тебя отправили в карцер на десять дней только за пятиминутное опоздание?

– Потому что я совершил ошибку, признался, что был с толстухой, которая вообще не заслуживала моего внимания.

– Ну, конечно, сержант был прав, как же можно, чтобы секс-символ эскадрона так нас подводил.

– Давай! Выпьем!

***

В 2003 году я решил отметить 30 апреля, посетив легендарный Третий иностранный пехотный полк, – полк, которым когда-то командовал сам генерал Ролле. Я связался с моим соотечественником Георгием Пранговым, который служил в военной полиции Куру во Французской Гвиане. Когда-то, после обучения в Кастеле, я не смог получить распределение в этот заинтриговавший меня полк, так что сейчас я хотел попытаться сам добраться до него.

Болгарина, которого я знал, был младшим сержантом. Он покинул легион после первого пятилетнего контракта, но так и не нашел своего места в гражданской жизни, вернулся в старую семью и подписал новый контракт.

Мне удалось достать билеты из Манагуа в Кайенну, хотя и со многими пересадками, но зато, чтобы быть там как раз 29 апреля. Я собирался отпраздновать Камерон в полку своей мечты. Как только я увидел своего старого друга в аэропорту Кайенны, воспоминания о легионе нахлынули на меня, и я погрузился в тоску, думая о прошедших годах. По-видимому, в моем сознании сохранились только хорошие воспоминания.

Во время путешествия из столицы в Куру, где находилась база Третьего иностранного полка, я вспомнил, как мы все мечтали о том дне, когда вернемся в гражданскую жизнь. Некоторые планировали построить красивые дома в своих родных городках, другие хотели стать героями и мечтали о свадьбе с любимой женщиной, третьи собирались отправиться в США или Канаду, где они могли бы хорошо устроиться. Некоторые, как и я, принадлежали к странному типу идеалистов, и наши мечты были связаны с дальними путешествиями и благородными приключениями.

Я все еще не купил свой “Harley Davidson”, но эта мечта приблизилась. Я запомнил слова капитана Лепланке, что это не просто мотоцикл, а образ жизни. У меня не было намерения, купив этот мотоцикл, прятать и держать его в гараже, я бы ехал на нем по дальним дорогам без остановки.

– Как дела в гражданской жизни? – Прангов отвлек меня от моих мыслей.

– Ну, не жалуюсь, я поездил по белому свету, а теперь остановился отдохнуть в Никарагуа.

– Почему Никарагуа?

– Судьба привела меня сюда, поехал вроде на две недели и остался на два года.

– Довольно долгие две недели! Ты как будто не задерживался до сих пор так долго ни в одном месте, – засмеялся мой тезка.

– Да, я привык путешествовать, но хочу задержаться в Никарагуа на некоторое время. У меня уже есть дочка, и через месяц должна родиться вторая.

– Да, но я смотрю, ты все-таки не останавливаешься и продолжаешь путешествовать.

– Дорога – моя жизнь, если задержусь подольше в одном месте, то я как будто умираю. Расскажи мне что-нибудь о себе, как ты решился вернуться в легион?

– Ну, все оказалось не так, как ожидалось. Как водитель во Франции я зарабатывал хорошие деньги, но ты знаешь, что деньги это еще не все. Мне не нравилось жить на парковках, а мои надежды найти интересную работу не оправдались. Поэтому я решил бросить все и вернуться в Обань. Я принял правильное решение и сейчас счастлив. Впереди у меня новая карьера, я женился. Моя жена – болгарка, и мне, поскольку я – легионер, было очень трудно оформить брак, но и это удалось.

– Но неужели ты вправду женат?

– Да. Я должен был просить разрешения не только у генерала, командующего Иностранным легионом, но и у самого министра обороны.

– Понятно, должно быть, ты выбрал жену, какую следует, если она соответствует всем критериям жены легионера.

Я не собирался мешать медовому месяцу молодоженов. Поэтому я отклонил приглашение погостить у них и поехал прямо в часть, где были комнаты для легионеров в отпуске и бывших военных. На самом деле оказалось, что это были хорошие бунгало, расположенные во дворе самой казармы. Говорили, что когда-то в них жили проститутки, работавшие специально для возвращавшихся после миссий в джунглях легионеров. После официального запрета проституции во Франции девушкам, поддерживавшим боевой дух полка, пришлось покинуть территорию полка и начать нелегальную работу в Куру.

На следующий день, идя на праздник вместе с Пранговым, я встретил еще одного старого товарища по Четвертому эскадрону. Это был Денималь – один из друзей Иллера, который серьезно стремился к военной карьере и уже стал младшим сержантом. Я сел выпить с ним пива. Он служил в боевом полку, только что вернулся из экспедиции в джунглях и начал рассказывать мне, как они растягивали гамаки на высоких деревьях и обеспечивали безопасность лагеря.

– В этих джунглях всегда ожидаешь каких-нибудь сюрпризов. Мы двигались ужасно медленно, потому что местность пересеченная и растительность такая густая, что приходится расчищать дорогу с помощью мачете. Бывали дни, когда мы проходили всего пять километров. Говорят, что здесь часто встречаются и ягуары, так что постовые всю ночь начеку и всегда готовы к стрельбе. Анаконд мы не так боимся, так как у нас, в нашем центре подготовки коммандос, есть несколько, и все мы играли с ними. Мне здесь нравится. Теперь я уверен, что легион – это моя жизнь. На первые сэкономленные деньги я купил мотоцикл, о котором ты мечтал. Знаешь, я тоже без ума от мотоциклов, да и достал этот «Харлей» очень выгодно.

Денималь купил себе подержанный Harley Davidson SportStar, 1200 куб. см, за около 50 000 французских франков еще после нашего возвращения из Чада, но все еще не нашел времени, чтобы выехать за город, где жили его родители. Он использовал его в основном, чтобы кататься по барам во время отпуска.

На следующий день после праздника я решил поехать в Космический центр в Гвиане. Созданный по проекту «Арианна-5», этот центр является основной причиной присутствия легионеров в Гвиане. Миссия Третьего иностранного пехотного полка – обеспечить безопасность этой важной для Франции космической базы. Центр в Куру, благодаря своей близости к экватору, оказался весьма подходящим местом для запуска спутников. Таким образом, Французская Гвиана, прославившаяся в прошлом каторжными работами, теперь стала привлекательным местом для исследователей космоса.

Я хотел пройтись, поэтому не взял машину напрокат и не нанял такси. Пока я шел по асфальтированной дороге, окруженной экваториальными джунглями, я думал о ребятах, которые с ранцем на спине и при полном боевом снаряжении пересекали эту территорию с густой растительностью. Мне вдруг захотелось пойти вместе с ними навстречу в неизвестности, но я быстро спохватился – мое физическое состояние не позволит мне справиться с таким походом. Уже несколько лет я не бегал по десять километров каждое утро, и хотя я пытался сохранять определенную спортивную форму, мне было далеко до нагрузок легионеров.

***

30 апреля 2004 года я мчался на своем мотоцикле через пустошь Центральной Америки. В первый раз рядом со мной не было собрата из легиона, вместе с которым мы бы могли отметить праздник. Иллер уехал в Африку, а я остался в Никарагуа – радоваться своим двум дочерям. В голове у меня проносились идеи о поездке в Мексику и о том, чтобы посетить памятник в Камероне. Я был один на дороге и слышал только звук мощного двигателя, ревущего подо мной. Я вспомнил одну поездку почти девять лет назад, опять же на мотоцикле, по побережью Черного моря, когда я ломал голову, уезжать мне на Запад в поисках новых горизонтов или нет.

Я уехал, повидал более пятнадцати стран на четырех континентах и обнаружил, что каждое общество живет своими проблемами и все стремятся к лучшей жизни. У некоторых бедность была замаскирована, а у других была как на ладони, некоторые родились богатыми, а другие – бедными, но, как правило, матрица была одинаковой для всех, и играли мы более или менее по одним и тем же правилам.

Теперь я уверен, что каждый должен бороться за свои мечты, а не ждать, чтобы кто-то другой обеспечил условия для его развития. Не у всех нас одинаковый старт, но это не должно быть препятствием для того, чтобы попытаться найти путь к мечте. Может быть, поэтому я обратился к семье Иностранного легиона, где все мы начали с нуля, будь мы выходцами из богатых или бедных стран. Когда мы ехали в Кастельнодари, все зависело только от нас самих, роли не играли ни влиятельные друзья, ни связи, а только напряжение мышц и испытания на прочность духа. Правила были проще, но более благородными, чем в обществах, где верх берут коррупция и интересы разных групп людей.

Мы были разных национальностей, с разным цветом кожи, придерживались разных религий, у нас были разные планы на будущее, неодинаковые физические и умственные способности, но одна вещь была незыблемой – старт был одинаковым для всех. Отбор был долгим и трудным, вперед продолжали двигаться только те, кто действительно любил жить в большой семье Иностранного легиона. Я помню бывшего угонщика Леха Чеслика, прибывшего в Страсбург умирающим от голода и берегущим надкушенную булочку как зеницу ока. Сегодня поляк стал старшим сержантом Цибульским, и слава Четвертого эскадрона было единственным, что его интересовало.

В закрытом обществе легиона все было проще и понятнее. Лех выбрал эту жизнь, а не богатство, которое дал бы ему брак с дочерью его босса-миллионера. Почему? Видимо, так он чувствовал себя лучше.

Это все вопрос личного выбора. У американца Джеймса Форда не было темного прошлого – он даже отказался от многообещающей научной карьеры. Почему этот гражданин США не пошел в американские тюлени попробовать себя, если его целью было стать коммандос? Почему он отдал предпочтение военной карьере в качестве сапера в легионе? Потому что здесь он чувствовал себя счастливым оттого, что был частью легенды. Раньше для него легион был мифом, а сегодня это была его реальность, и Джеймс Форд чувствовал себя на своем месте, будучи сапером в Первом иностранном кавалерийском полку.

Я продолжал мчаться на мотоцикле, уже подъезжал к горам, отделяющим Никарагуа от Гондураса, когда вдруг вспомнил о Фудзисаве. Японец имел все задатки идеального легионера. Он родился для военной карьеры, но, очевидно, его место было на его родине, где он чувствовал себя лучше. Он много ездил и часто присылал мне по электронной почте фотографии из разных мест, виды храмов и дворцов. Приглашал приехать к нему в гости, но это время еще не пришло.

Я несколько раз возвращался в Болгарию, почти каждый год. Я никогда не забуду тот день, когда после четырех лет отсутствия в первый раз приземлился в аэропорту Софии. Волна радости, исходящая от семьи и друзей, обняла меня, и мое возвращение превратилось в праздник. Я был счастлив, что могу помочь своим родным. Мотоцикл “Harley Davidson” мог подождать.

Но хотя все время что-то влекло меня в Болгарию, моя страна и люди изменились настолько, что иногда я чувствовал себя чуть ли не туристом. Если бы не моя семья и близкие друзья, я вряд ли бы узнал страну, которую покинул в 1996 году. Для меня не было пути назад, а моя сестра и братья скоро должны были пойти по собственному пути, крепко держа в своих руках собственные жизни.

Тем не менее моя мать была права, в Болгарии были люди, которые любили меня всем сердцем, и при каждом своем возвращении я подзаряжал батарейки, перед тем как отправиться навстречу новым приключениям.

Я уже перешел на другой уровень матрицы и начал задавать себе вопросы. Прежде чем отправиться куда-нибудь, я должен был почувствовать, что именно это является моей целью и что в самом деле настала пора для этой поездки. Я понял, что моя жизнь – дорога, а мотоцикл – конь, который всегда будет со мной. Одного бензина, однако, не хватало, реальную энергию, которая была нужна мне, я получал при встречах на дорогах с родными душами. Нестареющая песня «Штурците» звучала в моей голове: «Тебе нужен друг, мечтатель, как ты, ты выживешь, ты сохранишь в себе Дон-Кихота, Робинзона, Гулливера».

Примечания

1

Луи-Филипп, 69-й король Франции, правивший с 1830-го по 1848-го года (прим. перев.)

(обратно)

2

Белое кепи – шапка, часть униформы Французского иностранного легиона (прим. перев.)

(обратно)

3

Зимой 1996/1997 гг. страна оказалась в состоянии гиперинфляции

(обратно)

4

Французский иностранный легион – да (англ. – франц. – прим. перев)

(обратно)

5

Французские короли с 1422 по 1483 г. (прим. Перев.)

(обратно)

6

Георгий Йорданов Кирков (болг. Георги Йорданов Кирков 1867–1919) – болгарский писатель-сатирик, профсоюзный деятель, один из организаторов Болгарской рабочей социал-демократической партии (тесных социалистов), позже коммунистов, (прим перев).

(обратно)

7

Автономная провинция Османской империи, существовала с 1878 по 1885 года, когда объединилась с Болгарским княжеством (прим. перев)

(обратно)

8

Когда я был в своей комнате, где ты был? (английский) (прим. Перев)

(обратно)

9

Я, встал раньше. Я, пошла в ванную Moi, wake up avant. Я, душ, туалет (прим. Перев)

(обратно)

10

Понимаешь, маленький камикадзе (прим. Перев)

(обратно)

11

Зимой 1996/1997 гг. страна оказалась в состоянии гиперинфляции (прим. Перев)

(обратно)

12

Жаркие земли (исп. – прим. перев)

(обратно)

13

Белое кепи – шапка, часть униформы Французского иностранного легиона (прим. перев.)

(обратно)

14

Вниз (франц. – прим. перев.)

(обратно)

15

Все в порядке, мужики (англ. – франц. – прим. перев.)

(обратно)

16

Штурците (болг. Щурците, буквально – сверчки) – одна из самых старых популярных болгарских рок-групп (прим. перев)

(обратно)

17

«Молчание это тяжелый камень» – (англ. прим. перев.)

(обратно)

18

Христо (уменьшительно Ицо) Стоичков, называемый и Стойков – капитан болгарской сборной по футболу с 80-х до конца 90-х. Под его руководством Болгария на Мировом первенстве в США в 1994 г. дошла до четвертого места. В том же году он стал единственным болгарским футболистом, получивший «Золотой мяч».

(обратно)

19

Борци (буквально – борцы) – члены мафиозных группировок, щеголявшие своим богатством. (прим. перев.)

(обратно)

20

Сериал производства ФРГ, показываемый в Болгарии в конце 80-х. (прим. перев.)

(обратно)

21

Пиньята – мексиканская полая игрушка, которую дети разбивают, чтоб достать сладости, (прим. перев.)

(обратно)

22

Распространенная на Балканах фруктовая водка (прим. перев.)

(обратно)

Оглавление

Введение

Болгария, 1996

Легионер Цибульский, Варшава, 1996

Алжир, 1831

Легионер Форд, Джорджия, 1996

Испания, 1835

Болгария, 1996

Крымская война, 1854

Легионер Фудзисава Токио, 1996

Обань

Мексика, 1863

888888888888888888

Кастельнодари

Старый легион и его отец Пол Ролле

Львы Четвертого эскадрона

Кавалерия Иностранного легиона: из Марокко в Сирию

Самый большой полк Иностранного легиона

Признание Иностранного легиона и Вторая мировая война

Джибути, Тринадцатая полубригада Иностранного легиона

Индокитай и конец Алжира

Элита Иностранного легиона

Новая эпоха

Чад

Браззавиль

Габон

Конго

Абеше

Из Нджамены в Фалью

Оперативный отряд быстрого реагирования под водой

Кастельнодари

Косово

Остров Майотта

Муроруа

Административный отдел изолированных

За здоровье Легиона! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg