«Рокировка длиною в жизнь»

Рокировка длиною в жизнь (fb2) - Рокировка длиною в жизнь 13586K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Голиб Бахшиллаевич Саидов

Рокировка длиною в жизнь Мемуары, воспоминания Голиб Саидов

© Голиб Саидов, 2015

Редактор Голиб Саидов

Корректор Голиб Саидов

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

худ. Джоан Тейлор

Глава 1 – Дебют

– Что такое, товарищи, дебют и что такое, товарищи, идея? Дебют, товарищи – это «Quasi una fantasia». А что такое, товарищи, значит идея? Идея, товарищи – это человеческая мысль, облеченная в логическую шахматную форму.

(«Двенадцать стульев» И. Ильф и Е. Петров)

Вместо вступления

Сразу же, вынужден предупредить.

Если Вы, уважаемый читатель, являясь классным шахматистом, позарились на мою книжицу в надежде – почерпнуть для себя немало полезного в чисто профессиональном плане, то можете смело закрыть её и поставить обратно на полку. Эта книга не для вас.

Если, Вы полагаете, что перед Вами очередной литературный бестселлер, то я вновь Вас расстрою. Ничего подобного.

Наконец, если Вы, обратив свое внимание на обилие художественных репродукций, решите, что попали на необычную живописную галерею, то опять же, будете неправы…

«Чего же, тебе надо, хороняка?» – уподобившись известному персонажу из фильма Л. Гайдая, вполне справедливо обратится ко мне раздраженный читатель. И будет прав.

Что ж, попытаюсь объясниться.

Очень возможно, что одному мои заметки покажутся мемуарами. Другой, ознакомившись с различными байками, отнесет её к юмористическому жанру. Третьего привлекут шахматные партии и композиции. Ну а кто-то, откинув к чертовой матери все эти условности, постарается вникнуть чуть глубже, пытаясь понять – что же стоит за всем сказанным и чего хотел добиться автор от своего слушателя? К чему, в конце концов, призывал?

И в самом деле, невозможно не обратить внимания на то, что книга буквально нашпигована картинками, фотографиями и художественными репродукциями. Здесь, действительно можно встретить немало забавных баек и историй, которые способны вызвать у читателя улыбку или смех. Ну, а если учесть, что автор достаточно часто обращается к воспоминаниям своего прошлого, то в значительной мере эту работу можно охарактеризовать и как автобиографическую или мемуарную литературу.

Помимо прочего, любознательный читатель найдет для себя немало нового и интересного, совершив экскурс в наше прошлое, где на примере шахмат, он соприкоснется с различными сторонами человеческой деятельности, что позволит ему не только проследить отдельные этапы истории эволюции человечества, но и обратиться к себе, задуматься о своем предназначении.

Во всяком случае, именно такую цель ставил перед собою автор, принимаясь, за сей опус. А уж, что из этого в итоге получилось, судить только Вам.

В заключение, хочется только выразить свою благодарность ниже перечисленным ресурсам интернета, без которых данную работу невозможно было бы представить себе завершенной окончательно. Это главным образом и прежде всего, касается многочисленных репродукций картин художников и некоторых фотографий.1

Chess-theory «VIRTUAL ART MUSEUM»

Tableaux ayant pour sujet les echecs

«Euruchess.org : Русский шахматный портал Евросоюза»

Википедия

худ. Сафонисба Ангуишола

Ода шахматам

Если и существует на земле чудо, способное наиболее полно отразить устройство нашего мира, во всем его многообразии форм и качеств, то это, безусловно, шахматы.

К этому я пришел давно. И чем старше с годами становлюсь, размышляя над устройством вселенной, над смыслом жизни, тем больше склоняюсь к такому заключению. Эта древняя и мудрая игра сконцентрировала в себе тайну мироздания, удивительным и непостижимым образом синтезировав и вобрав в себя все области человеческой деятельности и представляя собою миниатюрную модель нашей необъятной вселенной.

Человечество назвала её игрой, хотя на самом деле, обсуждаемый предмет вне всяких сомнений выходит далеко за рамки этого условного обозначения. Ведь, не случайно, по сию пору, нет четкого и однозначного мнения – к какой сфере можно отнести шахматы. Что это – спорт, наука, искусство? И, тем не менее, подавляющее большинство сочло их игрой. Что ж, пусть будет так. И это даже в какой-то мере правомерно: всё гениальное просто.

Всевышний, пожалев нас, вручил людям в качестве утешения эту игру-головоломку, разгадав которую можно заполучить тот самый ключик, что открывает заветную дверь, за которым находится Истина. Где, человек – наконец – перестает больше мучить себя и окружающих бесконечными вопросами, на которые никто не в состоянии дать правильный ответ.

Что же такого необычного заключено в этой игре, что заставляет человека каждый раз, по новой, переживать всю гамму чувств, поражаясь бесконечному количеству вариантов, которое способно уместиться на такой маленькой квадратной доске, разбитой на 64 клетки? Почему любовь к ней охватывает такой широкий диапазон: от новичка до гроссмейстера, от пятилетнего малыша до столетнего аксакала2, от чистильщика обуви до просвещенных монархов, императоров и королей? Она объединяет всех, не делая никаких различий: ни по половому признаку, ни по расовому, ни по социальному? Чем можно объяснить столь высокую популярность, а главное – её демократичность?

Я склоняюсь к тому, что ответ искать следует только в самом человеке. В его сознании. Меня всегда интересовало – что за незаметные кнопки существуют в нашей черепной коробке, что заставляют ежесекундно менять ход наших мыслей и приводить человека то к состоянию радости и эйфории, то к унынию и полному огорчению? Что (или Кто) управляет всем этим и вызывает в нас эти эмоции? Можно ли докопаться до самого главного источника с тем, чтобы самому управлять этими процессами?

Сказать, что я справился с этой задачкой, означало бы – соврать. Но я буду недалек от истины, признавшись: многое, что помогло мне реализовать себя как личность, безусловно, произошло благодаря знакомству с шахматами.

Обратите внимание хотя бы на то, какой спектр эмоций вызывает эта игра у человека. Здесь присутствуют все оттенки, начиная от едва заметной иронии и кончая самой настоящей злобой и ненавистью. Тут рельефно обнажаются все скрытые до поры до времени человеческие слабости и пороки, невольно обращая наше внимание на такие науки, как физиология человека, психология, конфликтология, философия.

Самое главное открытие, которое я сделал, тесно соприкасаясь с этой удивительной игрой это то, что шахматы – Величайший Учитель. И это верно, какой бы аспект жизни мы ни затронули. Прежде всего, они учат человека правдивости, то есть честному объективному и непредвзятому анализу самого себя.

Ты можешь безнаказанно схитрить перед родителями, попытаться обмануть школьного товарища или прикинуться больным на работе и это тебе, возможно, сойдет с рук. В шахматах этого сделать в принципе невозможно, поскольку ты не сможешь (просто, не захочешь!) обмануть самого себя. Здесь как на исповеди, перед Богом.

Являясь, на первый взгляд, просто игрой, шахматы учат человека строжайшей дисциплине. Здесь, как нигде лучше, наглядно проявляются все положительные и отрицательные качества человека, позволяя, вовремя обратить на них внимание и, сделав необходимый самоанализ, попытаться найти причину и извлечь полезный урок.

Наконец, одним из самых важных качеств, прививаемой этой игрой, является уважение. И в первую очередь, к самому себе.

Все мы неоднократно наблюдали, как начинающие игроки, выучив «детский мат», пытались непременно применить его к первому же попавшемуся противнику, втайне предвкушая своё ликование, мысленно представляя на доске финальную позицию. Красивая картинка? (см. диаграмму 1). Несомненно! И, все же…

Диаграмма 1

Данный подход, на самом деле, всего лишь свидетельствует о полном неуважении к сопернику, а значит, в конечном счете, и к самому себе. Только со временем, набив немало шишек, мы постепенно начинаем осознавать, что шахматы – это не «игра в одни ворота», а игра двух интеллекта и, следовательно, необходимо исключительно уважительно относиться к своему партнеру. Поскольку, вы совместными усилиями создаете художественное полотно, которым, возможно будут наслаждаться и другие люди. Только в этом случае, можно рассчитывать на то, что партия получится красивой и достойной обоих игроков. Даже, если вам пришлось в этой партии сдаться.

Кстати, о проигрыше. Это ещё одна из граней шахмат, которая способствует воспитанию человека. Конечно, мы привыкли всегда встречать победу с распростертыми объятиями и радоваться ей, как чему-то само собой разумеющемуся факту. Поражение же, порой, настолько нас возмущает и ввергает в уныние, что мы готовы обвинить в неудаче кого угодно, но только не самих себя. А между тем, умение проигрывать с достоинством дается далеко не каждому. Что уж тут говорить о новичках, если даже умудренные гроссмейстеры иной раз не способны были совладать со своими эмоциями, срываясь и демонстрируя пороки и слабости окружающим?

Это говорит о том, что шахматы, помимо выше перечисленных качеств, заставляют человека очень самокритично относиться к себе. Ни в коем случае, не следует в подобных случаях сетовать на противника, на неважное самочувствие, на пасмурную погоду и так далее, а необходимо более жестко, требовательно и правдиво проанализировать и найти свои собственные ошибки. А это качество – согласитесь – немаловажное не только в спорте. Кто умеет проигрывать с достоинством за шахматной доской, тот и в любой жизненной ситуации будет выглядеть намного разумней и предпочтительней, нежели человек, неспособный признаться в своей неправоте. Поскольку, признание поражения – это уже огромная победа над собой.

Восточная миниатюра из книги А. Фирдоуси «Шахнаме»

Немного об истории шахмат

Об истории возникновения шахмат написано уже немало книг. К тому же, в наш век компьютеров и интернета найти подобный материал, вроде бы, не составляет особого труда: открой любой сайт, посвященный шахматам, и читай себе на здоровье.

И, тем не менее, я счел обязательным осветить эту существенную главу, без которой дальнейшее повествование было бы неполным. Тем более что у меня, как и у всякого человека, который неровно дышит к этой игре, есть своё – особое – видение на сей счет. Это вовсе не означает, что я выдам нечто такое и сногсшибательное, что перевернет в вашем сознании общепринятые версии. Нет. Однако смею вас заверить, что даже самые любознательные и дотошные любители шахмат, возможно, найдут в этой главе для себя немало интересного и познавательного.

Итак, обратимся к истории…

Согласно общепринятой легенде, родиной шахмат является Индия. Это лишний раз свидетельствует о том, что, видимо, не случайно именно эта часть суши отмечена особой печатью Бога, поскольку многие философские, религиозные и даже филолого-лингвистические,3 доктрины восходят своими истоками к данной стране. Во избежание нападок со стороны некоторой части человечества, придерживающейся строго научного подхода и апеллирующей к вещественным и зримым доказательствам, я не возьму на себя смелость утверждать это однозначно, но то, что данные факты заставляют задуматься и проникнуться уважением к этой территории, вряд ли оспоримо. Считается, что шахматы были изобретены около 1000 г. до н. э., неким индийским математиком, который также изобрел математическое действие возведения в степень.

Когда правитель спросил, чем его наградить за эту замечательную игру, математик ответил: «Положите на первую клетку шахматной доски одно зернышко, на вторую – два, на третью – четыре и так далее. Я буду весьма благодарен щедрому повелителю, если он даст мне то количество зерна, которое получится, если заполнить все 64 клетки». Правитель обрадовался, полагая, что речь идет о каких-то жалких 2—3 мешках, но если подсчитать 2 в 64й степени – окажется что такого количества зерна не собрать, даже если засеять пшеницей всю территорию нашей планеты. Вот это число – 184467440737095516154.

Проникновение шахмат из Индии в древний Иран (Персию) во времена правления Хосрова I Ануширвана (531—579), описывается в персидской книге 650—750 годов. Эта же книга в мельчайших подробностях описывает шахматную терминологию и названия и действия различных шахматных фигур. Упоминание об этой игре существует также в поэме «Шахнаме» («Наставление царям»), персидского поэта Фирдоуси, жившего в 10 столетии н. э. В поэме описаны подарки, преподнесенные посланцами индийского раджи ко двору персидского шейха Хосрова I Ануширвана. Среди этих подарков, согласно поэме, была игра, изображающая сражение двух армий.

Постепенно, после того, как персидская империя была завоевана арабами-мусульманами, игра в шахматы начала распространяться по цивилизованному миру.

Если обратиться к одному из известных сайтов на шахматную тематику, а именно на «Шахматный портал», то мы узнаем, что «первое упоминание о шахматах в христианском мире содержится в Каталонском Завете 1010 н. э. Согласно некоторым легендам, дорогой набор шахматных фигур был преподнесен в качестве дара Чарльману (8—9 век) от знаменитого мусульманского правителя Гаруна аль-Рашида. Существует поэма, описывающая, что шахматы существовали и при дворе легендарного короля Артура. Шахматы пришли в Германию в 10—11 веках, самое раннее упоминание в литературе было сделано монахом Фрумуном фон Тегермсее, в 1030—1050. В нем записано, что Светослав Шуринь из Хорватии победил венецианского доджа Питера II в игре за право управлять Далматинскими городами. Из Германии шахматы распространились в Италию и позднее в Англию.»

Несмотря на жесточайшие гонения церкви, запрещавшие игру в шахматы и рассматривая последние (наряду с другими азартными играми) как «дьявольское наущение», шахматы прочно закрепились на европейском континенте. Наконец, принимая во внимание, что этой игрой страстно заразились и сами монахи, в конце XIV века католическая церковь официально сняла запрет с шахмат. Игра была признана необходимым элементом дворянского воспитания.

Первой книгой о шахматах в Европе является манускрипт, написанный в 1283 году монахом монастыря Сан-Лоренсо по заданию короля Кастилии Леона Альфонса X. Книга «Игра в шахматы и другие игры», одетая в дорогой переплет, содержала более 150 цветных миниатюр, воспроизведенных по персидским оригиналам, свыше 100 шахматных партий и коллекцию эндшпилей, взятых в основном из арабских источников. Однако европейцы не только заимствовали, но и развивали игру. В XIV – XV веках они изменили названия некоторых шахматных фигур и принцип их передвижения по доске. Так на смену древнему «шатранджу» пришли современные шахматы.

худ. Падованино

Большому распространению шахмат в эпоху Возрождения во многом способствовало развитие различных областей культуры. Важную роль сыграло изобретение книгопечатания. В конце XV века стали выходить первые печатные шахматные трактаты, устраиваться состязания между сильнейшими шахматистами.

Исторически установлено, что шахматы, в их первоначальном варианте, были игрой для четверых человек с четырьмя наборами фигур. Эта игра носила первоначальное название Чатуранга5. Позднее, она «перекочует» на территорию Персии, существенно видоизменившись. В шатрандж играли на квадратной доске размером 8x8 полей, аналогичной шахматной. В игре участвует два игрока, каждый из них имеет по одному комплекту фигур своего цвета (чёрные и белые). В комплект входят: король, ферзь, два слона, два коня, две ладьи, восемь пешек. В начале партии фигуры располагаются по противоположным сторонам доски, полностью аналогично классическим шахматам.

В персидской литературе времен династии Сасанидов (242—651 века н. э.), была найдена книга, написанная на Пехлеви (среднеперсидском языке), которая носила название «Учебник шахмат». В современном персидском языке то же самое слово шатрандж служит для обозначения современных шахмат. Популярная историческая теория гласит, что шатрандж, согласно индийскому мистицизму, представляет вселенную. Четыре стороны отображают четыре элемента – земля, воздух, огонь и вода; а также четыре времени года и четыре темперамента человека. Утверждается также, что слово шахматы произошло от персидского «король» (шах) и термин шахматы происходит от персидского «Король умер».

Здесь, небезынтересно будет проследить, как постепенно происходила трансформация самих фигур, а также – с чем они ассоциировались, и как отразилось это в названиях, в различных народностях и языках.

К примеру, известная сегодня любому школьнику шахматная ладья (тура), в индийском варианте называлась «ратхой» (т. е. «колесницей»). У персов она превратилась в мифическую гигантскую птицу «Рух». Возможно, что под давлением звукового сходства арабского термина с романским словом «скала», «рух» в Европе стала «турой», то есть «башней». Однозначно здесь ответить сложно. В английском варианте ладья называется «rook», а также «castle» (откуда «to castle», то есть «рокировать»).

Конь – (араб. «ал-фарас», перс. «асп», родственное др.-инд. «ashva») превратился в английском во всадника («рыцаря») – «knight», а в немецком – и того забавнее, в прыгуна – «springer».

Слон – (араб. «ал-фил», перс. «филь»,«пиль», которое переводит др.-инд. «gaja») – тоже чудесным образом преобразился в английском в епископа «bishop». По одной из предполагаемых версий, странная на первый взгляд метаморфоза могла произойти, вероятнее всего, по той простой причине, что имело место сходство фигуры с епископской шапочкой – митрой; в оригинале же это было стилизованное изображение слона. Что касается испанцев и итальянцев, то они заимствовали из арабского без перевода (исп. «alfil», итал. «alfiere»). Немцы же оказались чрезвычайно последовательными в своих чудачествах, обозвав эту легкую фигуру «бегуном» («Lаufer»).

Королева – (араб. «ал-фирзан», перс. «вазир», которое в переводе с древнеиндийского звучит как «mantri» означает «министр») – у европейцев «шах» переведён как «король», а «ферзь» заменён на «королеву» (или «даму») – (англ. «king» и «queen»). По европейским понятиям, вроде бы, все логично: как-никак, королева, после короля (а иногда и – вместо), играет далеко не последнюю роль (эмансипация, понимаешь, демократичность, равноправие…). Чего не скажешь об упрямых азиатах («знай, женщина, своё место!») – у них даже пословица такая есть: «Послушай, что говорит женщина и сделай все с точностью наоборот». Они советуются только со своими визирями да советниками. Ну, что тут можно сказать: коварные люди, одним словом…

Король – (перс. «шох» является аналогом древнеиндийского «raja», т. е «царь», «раджа») – перейдя на новый материк, естественно стал «королем».

Наконец, пешка – (перс. «пиёда», «пьёда», отсюда и араб. «бейзак» («байдак»), означающий «пеший воин», «пехотинец» (от «piya» – «нога»), которое переводит древнеиндийское «padati») – здесь все удивительным образом пришли к согласию, переводя почти буквально (франц. «pion» восходит к позднелатинскому «pedo»). Исключение, как всегда, составляют оригиналы-немцы, обозвав пешку «крестьянином» (нем.«Bauer»).

И только русские названия сохраняют некую двойственность – «ферзь – королева», «тура-ладья», «слон-офицер». Объясняется это тем, что на территорию России шахматы пришли почти одновременно, с двух сторон: с Востока (через Среднюю Азию) и Запада (с территории Европы).

Арабы-мусульмане оказали, вероятно, наибольшее влияние на игру в шахматы, чем какая-либо другая культура. И это неудивительно, поскольку сама арабская культура сложилась на основе более высокой культуры покоренных народов (с одной стороны: таджики, хорезмийцы, сирийцы, персы, с другой – римляне, испанцы, французы).

Как утверждают некоторые историки, многие легендарные халифы являлись не только меценатами и покровителями различного рода искусств и наук, но и сами активно увлекались шахматами. Впрочем, в отношении знаменитого правителя Харуна ар-Рашида (766 – 809гг.), это вряд ли верно, поскольку никаких исторических источников не сохранилось.6

Чего не скажешь о его приемнике, не менее известном халифе аль-Мамуне (786—833гг.), изрекшим: «Удивительно, что я правлю миром от Инда на востоке до Андалузии на западе и не могу совладать с тридцатью двумя шахматными фигурками на пространстве два локтя на два!»

Не случайно, первыми шахматными наставниками были выходцы из Средней Азии, и среди них в первую очередь следует упомянуть таких шахматных мастеров, как Абу-Гафиза (VIII в.), Зайраба, Джабира ал-Куфи, Абдалджафара Ансари, Наима ал-Хадима (VIII—IX вв.). Вклад ранних мусульман включает в себя: игру вслепую, упомянутую еще в 700 году н. э., первые турниры и квалификационные турниры, шахматные задачи, описанные в первой книге о шахматах. Достоверно известно, что Хорасане, в 819 году состоялся матч между Джабиром ал-Куфи, Зайрабом (Катаи) и Абд ал-Джафаром Ансари – первая из трех известных встреч в присутствии халифов. Средневековые хроники присваивают Зайрабу, Джабиру, Абдалджафару и Наиму звание «алия» («большой мастер»).

Книги аль-Адли содержат дебюты, первые шахматные задачи мансубы, обсуждаются различия в персидских и индийских правилах игры. К сожалению, эта ценная книга в настоящее время утрачена. Однако в югославской библиотеке хранится ценный арабский манускрипт начала 9го века, в котором содержатся мансубы. Этот манускрипт был обнаружен в 1958 году.

Диаграмма 2

На диаграмме 2 представлена одна из мансуб с очень изящным финалом.

1.Kg3-h5+ Лh7:h5

2.Лg1:g6+ Крf6:g6

3.Лe1-е6х

Помимо вышеперечисленных мастеров прошлого, следует также особо упомянуть и таких, как ар-Рази, Серахши, Маварди, Ладладж и Абу Бакр ас-Сули. Живший столетием позже аль-Адли, по праву считается одним из самых выдающихся шахматистов средневековья. Его перу принадлежат две шахматные книги (на арабском языке), в которых он обобщил все созданное до него по теории и композиции шатранджа. Шахматная слава дала ас-Сули прозвище аш-Шатранджи (то есть, «шахматист»). Его биограф бен Каликан сказал: «В свое время он был единственным. Не было никого, кто мог равняться с ним в шахматном искусстве. Сила его игры вошла в поговорку. Упоминая о ком-нибудь, кто отлично играет, говорят: он играет, как ас-Сули».

В 1949 году, были обнаружены три экземпляра старинной рукописной книги о шатрандже с диаграммами свыше 300 шахматных позиций. Два экземпляра книги поступили в Институт из Бухары, третий – из Самарканда. Самая ранняя копия сделана в 1665 году. Это – бухарский экземпляр.

Автором рукописи является Абульфатх Ахмад Сиджизи. Нисба (прозвище) автора указывает, что он – таджик.7 Имя Абульфатха известно в шахматной литературе: две его задачи содержатся в среднеазиатской рукописи XV века и приводятся в книгах Линде и Мэррея.8

Уникальность данной находки, прежде всего, состоит в том, что здесь очень много этюдов и задач, не встречавшихся ранее в арабских рукописях. Это лишний раз свидетельствует, что шахматы были широко распространены на территории Средней Азии задолго до её исламизации.

Кстати, нелишним будет напомнить о «древних» правилах этой игры, которые существенно отличались от современных шахмат.

Побеждает игрок, который объявил мат королю противника. Кроме того, игрок объявляется победителем в случае пата противника, а также оставшись в окончании «король и хотя бы ещё одна фигура против короля».

Слон ходит по диагонали через одно поле, причём поле, через которое делается ход, может быть занято. Если на этом поле стоит неприятельская фигура, она не берётся. Ферзь ходит на одно поле по диагонали. В остальном – почти без изменений.

Диаграмма 3

Минусом шатранджа являлся недостаток динамизма, особенно в дебюте, вызванный слабостью фигур, унаследованных от чатуранги. В начале партии игроки могли длительное время делать ходы, не вступая в соприкосновение с противником. Чтобы оживить игру, арабские мастера начали применять табии (см. диаграмму 3) – искусственно сформированные условные позиции, обычно более-менее симметричные, в которых шансы игроков были, как и в начальной позиции партии, примерно равны. По договорённости игроки начинали игру не с исходной позиции, а с одной из табий, чтобы можно было сразу перейти к активным действиям. Табии были распространены повсеместно, применялись очень широко, о чём говорит такой факт: когда в книгах приводились фрагменты из партий, игранных с начальной позиции, без табий, это всегда отмечалось особо.

Уже в IX веке игра была исключительно популярна в Средней Азии. В шатрандж играли представители всех социальных слоёв. Существовали признанные мастера игры, имелась собственная иерархия классов игроков. Активно развивалась теория. Выходили книги, обучающие искусству шатранджа. Огромной популярностью пользовались мансубы (задачи, главным образом на быстрый выигрыш комбинацией).9

Мат Диларам

Особой любовью в народе пользовались шахматные легенды, связанные с драматичной любовью и описанные в чисто восточном стиле. Знаменитая история про красавицу Диларам и её щедрого любимого, но неоправданно азартного господина, дошла до меня в следующей редакции, от отца.

Диларам, чьё имя в переводе с персидского означает «сердечный покой» («Дил» – «сердце», «ором» – «место, где душа обретает покой», другими словами – «рай», тадж.), была любимой наложницей знатного и богатого купца, который слыл очень азартным игроком и всем остальным развлечениям предпочитал игру в шатрандж.

Однажды он имел неосторожность сесть за одну доску с партнером, не уступающим ему по классу, причём игра, как было принято в то время, шла на ставку. Силы были примерно равны, но в результате купец, раз за разом проигрывал более удачливому сопернику. Однако в надежде отыграться он вновь и вновь начинал заново. Ставки увеличивались, и вот к противнику перешло уже почти всё состояние незадачливого купца. Но последний не сдавался:

– Сыграем ещё одну, последнюю?

– Что же, ты можешь предложить мне в качестве ставки?

Взгляд растерянного и потрясенного купца упал вдруг на свою прекрасную и несравненную наложницу Диларам.

– Вот моя ставка! – воскликнул решительно азартный игрок, надеясь отыграться и мысленно взывая к Аллаху. Красавица покорно встала возле своего господина.

– В таком случае, за Диларам я ставлю всё, что выиграл, – согласился восхищённый партнёр, по достоинству оценив красоту восточной одалиски.

Диаграмма 4

Игра шла яростная и отчаянная. Наконец, на доске возникла следующая позиция (см. диаграмму 4). Казалось, ещё немного, и король белых, которыми играл купец, вынужден будет сдаться. В отчаянии, он кинул прощальный взгляд на драгоценную Диларам.

И вдруг услышал подсказку от любимой:

– О, мой господин! Пожертвуй оба руха (ладьи) и спаси свою Диларам («Ду Руха дода, Дилоромата озод кун!» тадж./перс./).

И, тут, вельможу «осенило». Он пожертвовал обе ладьи и поставил эффектный мат королю противника.

1. Лh4 – h8+! Крg8 : h8

2. Сh3 – f5+ Крh8 – g8

3. Лh1 – h8+! Крg8 : h8

4. g6 – g7+ Крh8 – g8

5. Кg4 – h6x (см. диаграмму 5).

Диаграмма 5

Эта красивая и трогательная легенда примечательна ещё и тем, что в ней в завуалированной форме скрыта (как мне представляется) более глубокая тайна, истинный смысл которой постигается через образность, характерный для суфизма, идеи которого преподносятся слушателю иносказательно и наполнены аллегориями и символами.

И в самом деле: если взять духовный аспект и подойти к оценке данной ситуации с этих позиций, то нам открывается иная, несравненно более возвышенная (по смыслу, идее и красоте) картина.

Все дело в подсказке любимой наложницы.

«Рух» в таджико-персидской литературе имеет несколько значений, одно из которых обозначает мифическую птицу (вспомним, по аналогии, про знаменитую птицу-Феникс – которая склонна «сгорая, самовозрождаться из пепла».), а второе – обозначает человеческую душу10.

Следовательно, подсказку мудрой наложницы можно интерпретировать ещё и следующим образом: «Пожертвуй своим «низшим эго», своим «я», ради обретения истинного и вечного блаженства («Дили Ором», «Рай»)! «Познай своё настоящее «Я» и обрети, наконец, свободу!»

В этом контексте, нелишним будет напомнить, что аналогичные параллели, существуют в литературе, на примере творчества таких величайших классиков восточной поэзии, как Аттар, Руми, Хафиз, Хайям и другие. Произведения последних, буквально напичканы подобными аллегориями, истинный смысл которых следует также воспринимать не в прямой и грубой форме, а в более утонченной, эзотерической. Суфийский подтекст, присутствующий в этих произведениях, налицо, но он способен открыться далеко не каждому и не сразу.

В поэзии эта образность давно никого уже не удивляет: на эту тему написано десятки рефератов и статей. А вот в шахматах, я что-то подобного не припоминаю. Тем интересней будет, полагаю, для специалистов данный сюжет.

Как все начиналось

Память четко зафиксировала самое первое знакомство с шахматами. Это произошло, когда я учился в классе 4-ом или 5-ом. Я вернулся со школы и, войдя в гостиную, застал отца, задумчиво склонившегося над шахматной доской и сосредоточенно решавшего какой-то этюд, глубоко затягиваясь очередной сигаретой. В следующее мгновение густое облако дыма сказочно повисло над причудливыми шахматными фигурками. Мне сложно объяснить, но почему-то именно эта картина наиболее отчетливо зафиксировалась в моем сознании.

Папа за шахматами, 60-е годы. Фото автора из семейного архива

Старший брат находился в этой же комнате и, расположившись несколько в стороне, в кресле, скромно наблюдал, обдумывая про себя создавшуюся на доске позицию. Встревать со своими сырыми, необдуманными и скоропалительными выводами вряд ли было уместно, и потому он тактично молчал.

Я тоже, воспитанный в бухарских традициях, осторожно, почти на цыпочках подошел к отцу и, молча встав рядышком, уставился на доску. Яркий контраст коричнево-желтых клеточек и черно-белых фигур, неожиданно поверг меня в необычное состояние, которое сложно выразить словами. Странные деревянные фигурки внезапно ожили, вызвав в моем детском воображении фантастические картины чего-то очень далекого и в то же до боли близкого и знакомого, ассоциируясь с восточными сказками 1001-ой ночи, которыми я на тот момент зачитывался перед сном. Они заворожили меня настолько, что я непременно загорелся желанием узнать – что же кроется за всем этим.

Наконец, отец, заметив мое волнение, произнес:

– Ну что – интересно? Хочешь, я научу тебя играть в шахматы?

Мой внешний вид красноречивее всяких слов свидетельствовал о том, что вопрос был излишним.

В тот же вечер я выучил самые элементарные правила этой необыкновенной и завораживающей игры. Всё это настолько меня увлекло, что я, не до конца ещё разобравшись во всех тонкостях, рискнул сыграть несколько партий с братом, который чуть ранее меня освоился с самыми первыми азами шахмат. Естественно, что я проиграл. Но это меня нисколько не обескуражило и не остудило мой пыл. Напротив, во мне вдруг проснулось неизвестное доселе чувство, заставившее меня окунуться глубже в этот сказочный океан, полный азарта, страстей и чувств, чтобы взять реванш. Это было что-то необыкновенное: тогда я ещё не мог предполагать, что это увлечение будет сопровождать меня всю жизнь.

Здесь, я позволю себе сделать небольшое отступление, чтобы перенестись в середину прошлого столетия и рассказать немного о своем отце. Пусть это будет той малой долей моей благодарности к родителю, которую я не в полной мере сумел воздать ему, когда он был жив. Впрочем, он всегда останется в моей памяти живым и жизнерадостным.

50-е годы 20-го столетия. Фото автора из семейного архива

Молодость моего отца пришлась на 40—50-е годы прошлого столетия, то есть как раз на то самое время, когда пропаганда и развитие шахмат в Советском Союзе достигли своего наивысшего расцвета. Шахматная лихорадка, охватившая в послевоенный период каждый уголок России, естественным образом перекинулась и на территории остальных союзных республик, заражая миллионы людей, невзирая на культурные, национальные и иные различия. Республики Средней Азии не были исключением. За короткий период здесь было создано тысячи шахматных секций и клубов, внутри которых бурлила настоящая новая жизнь. Местные издательства, огромными тиражами выпускавшие книги и журналы, посвященные шахматам, также способствовали популяризации этой древней игры, знакомым ещё нашим прадедам. Некогда пользовавшийся у наших предков шатрандж, совершив огромный временной крюк вокруг планеты и заметно преобразившись, вновь вернулся на свою родину под именем шахмат, возродив угасший было интерес среди жителей старого Мавераннахра.

Правда, следует отметить, что уровень мастерства был несколько ниже, чем, скажем, в нашу эпоху. Конечно, современные теоретические разработки заметно обогатили арсенал сегодняшнего спортсмена. Шахматных гроссмейстеров и мастеров можно было пересчитать по пальцам. Кандидатов в мастера спорта и перворазрядников – несколько более. И, тем не менее, таких также было значительно меньше, чем в наше время. Получить первый разряд в то время было совсем непросто. Мне приятно отметить, что мой отец был одним из них. Я всегда этим гордился в детстве и втайне мечтал, достичь этой заветной планки.

Значительно позже, став заместителем редактора областной газеты «Бухоро хакикати» («Бухарская правда») и уйдя несколько от шахмат, уровень его игры заметно снизится. Но и тогда он будет находить время, чтобы следить за всеми матчами, происходившими между известными шахматистами за шахматную корону. По современным меркам, я полагаю, что у него до конца жизни сохранился уровень крепкого второразрядника.

Нередко, я заставал его дома, сражающимся с кем-либо из его сослуживцев, за очередной шахматной партией. Как правило, после игры в доме обязательно накрывался стол, который не обходился без того, чтобы не отметить это событие.

Цугцванг

Несмотря на то, что отец слыл хлебосольным хозяином и сам был не чужд веселому застолью с хорошей выпивкой и закуской, тем не менее, он во всем любил порядок и меру. Если его самого приглашали в гости, то он, посидев с удовольствием положенное время, всегда чувствовал – когда следует закругляться, дав тем самым возможность хозяевам отдохнуть немного от гостей. Я, например, не помню ни единого случая, чтобы отец остался ночевать у кого-либо в гостях. Сколько бы он не выпил (а выпить он любил), он неизменно стремился домой, ибо полный покой он находил только лишь, очутившись в своей родной кровати. Это у него было, что называется, в крови. Точно такого же отношения он желал видеть и от своих гостей. Хотя, порой, случались довольно забавные казусы.

Однажды гостем отца оказался какой-то местный литератор. Мне почему-то запомнилось его имя – Мелливой – очень редкое даже для местного населения. Как и все настоящие литераторы, он был неравнодушен к спиртному и шахматам.

Застолью предшествовала неспешная беседа и игра. Сыграв пару-тройку партий с отцом и окончательно убедившись, что соперник ему «не по зубам», гость заметно потерял интерес к игре, периодически поглядывая в сторону кухни. Отцу тоже претила «игра в одни ворота»: азарт настоящего игрока просыпался в нем только тогда, когда напротив него сидел достойный и сильный противник.

Родитель тактично предложил сопернику ничью и убрав шахматы, незаметно подал знак матери, означавший, что можно накрывать на стол.

Гость заметно оживился, когда на столе появилась бутылка «Столичной»: чувствовалось, что после писательства, это была его вторая страсть. А потому, очень скоро он настолько захмелел, что прямо на глазах у отца откровенно уснул за столом, уронив голову чуть ли не в тарелку с салатом.

Естественно, такого поворота событий папа никак не мог предвидеть, а потому мгновенно протрезвев, он стал лихорадочно соображать – каким образом вернуть товарища к цивилизованному застолью. Делать это следовало очень деликатно, дабы не дать повода гостю – обвинить в неучтивом и неуважительном отношении со стороны хозяина дома. С другой стороны, подобной картины ранее никогда в жизни отцу не приходилось видеть, а потому он был явно сконфужен, обескуражен и до крайности расстроен. Что делать?!

– Мелливой – чуть громче обычного обратился папа к гостю, желая обратить к себе внимание последнего. Однако, тот явно не слышал призывов отца.

Заботливая мама и любопытные маленькие члены семьи просунули свои головы в гостиную. Папа вопросительно уставился на нас.

– Мелливой – произнесла мама, в надежде на то, что голос хозяйки дома заставит вздрогнуть и проснуться незадачливого поэта.

В ответ гостиная наполнилась звуками неимоверного храпа. Мама не выдержала и тихо засмеялась. Дети также, прыснув от смеха, шустро исчезли в детской комнате. Одному папе было не до смеха: он нервно закурил сигарету и стал совершать круги вокруг стола, соображая – что бы такое предпринять, дабы гость наконец-таки очнулся. И тут его «осенило». Обычно, по завершению застолья, хозяин дома традиционно произносит «омин» – жест, означающий, что теперь можно расходиться.

Отец сел напротив гостя и, поднеся раскрытые и сложенные вместе ладони к своему лицу, достаточно громко произнес:

– Омин!

Ни единый мускул не дрогнул на лице Мелливоя.

Через пять минут дети, корчась в конвульсиях от смеха, валялись в разных концах коридора. И только из гостиной, ещё долго и настойчиво, словно молитва-заклинание, доносились монотонные «мантры» отца:

– Омин, Мелливой! Мелливой, омин!!!

…К сожалению, я уже не помню всех деталей того дня. Видимо, все же, каким-то образом гостя сумели «вернуть к жизни» и проводить домой. Я бы не сказал, что этот случай как-то особо повлиял на отца. Но в одном – точно, потому что с тех пор родитель стал очень осторожным и разборчивым в выборе партнеров.

Папа дает сеанс одновременной игры в санатории Мохи-хоса, конец 50-х гг прошлого века. Фото из семейного архива автора

Пожалуй, главной отличительной чертой отца являлась ответственность. Можно, конечно же, это объяснить тем, что он являлся партийным работником прессы, что будет вполне логичным. И, все же, в немалой степени приобретению этого качества, несомненно, поспособствовали шахматы.

Именно они сформировали в отце такие качества, как критический подход и объективный анализ всего того, за что бы ему ни приходилось браться, упорную усидчивость и чрезвычайное трудолюбие. Говоря сегодняшним языком, его можно было бы назвать настоящим трудоголиком. Вне редакции и своей газеты он просто не мыслил себя. Очень часто, по любым мелочам, сотрудники звонили к нам домой, чтобы решить ту или иную возникшую проблему. А проблем в советскую эпоху было предостаточно.

К примеру, в каком порядке следует перечислять в газете членов Политбюро ЦК КПСС, какую фотографию помещать на «главную», как быть, если главных новостей сразу несколько и т. д. и т. п. А поскольку, «мышиная возня» в Кремле никогда не затихала, то и угадать – как правильно «расположить фигуры» – было под силу далеко не каждому. Здесь требовался аналитический склад ума и немалое мужество – возложить на свои плечи серьезную ответственность за принятое решение с тем, чтобы затем держать ответ перед идеологическим отделом ЦК.

Сейчас, вероятно, это может лишь вызвать снисходительную улыбку у молодого поколения, малознакомого с многочисленными тайными пружинами, приводящими в действие огромный и четко отлаженный механизм советской бюрократической махины, однако в описываемую эпоху, поверьте, было далеко не до смеха.

Как правило, в подобных случаях все происходило по строго отработанному и утвержденному сценарию: Москва отсылала «правильный текст» в редакции республиканских газет, а те, в свою очередь, спускали окончательный вариант уже в областные редакции. Вследствие этого, выход тиража иногда задерживался до полудня, а то и до вечера. А это уже было чуть ли не ЧП. В исключительных случаях, иные руководители брали на себя ответственность, принимая окончательное решение, а затем с ужасом ждали развязки, гадая – «правильно ли я поступил, или нет».

Насколько мне припоминается, отцу не раз приходилось играть в эту «русскую рулетку». Возможно, он и в самом деле был неплохим аналитиком, поскольку все его инициативы заканчивались с благополучным исходом. А он потом, бывало, не раз гордился, что обошел республиканскую газету «Правда Востока», которая ждала разъяснений из Москвы…

Справедливости ради, следует отметить, что в жизни отца бывали и периоды, когда он отчаянно и порою безрезультатно терзался муками, но уже не творческого, а совсем иного характера. Обычно, это было связано с предстоящими красными датами в советском календаре. И, если с 1 мая или 7 ноября было всё более-менее понятно, то с некоторыми другими – казалось бы, менее важными – отцу приходилось несладко. Не раз бывало, что он окончательно терял самообладание, бросал к черту ручку и в изнеможении опускался в кресло или на диван. И ведь, было отчего.

Об одной такой истории, связанной с приближением праздника, посвященного образованию СССР, полагаю, рассказать будет совсем нелишне. Это даже нельзя назвать историей, потому что подобная «головная боль», знакомая журналистам советских времен, неизменно наваливалась каждый год, аккурат под самый новый год, а точнее – 22 декабря.

Советский пасьянс или будни журналиста

Пасьянс предстоял с огромным количеством противоречивых данных, который в конце концов обязан был сложиться в стройную и красивую картину «настоящего советского народовластия». Отцу не удалось «спихнуть» это дело на второго зама, да это было даже не в его характере: он никогда не старался заранее выгадать для себя что-либо полегче, а потому довольно часто самое нудное и противное занятие приходилось делать самому. Вот и сейчас, наскоро и молча позавтракав, он пошел в гостиную и, подойдя к столу, брезгливо уставился на толстую серую папку скоросшивателя. Деваться, однако, было некуда…

– Та-ак… – наконец смирившись, произнес отец, раскрыв папку и вытянув из него первый лист. В нем мелким почерком в колонку пестрели нескончаемые имена и фамилии предполагаемых героев трудового фронта – депутатов очередного съезда партии. Папа отложил этот лист на край стола и вытащил из недр папки другой, с рекомендациями. Бегло пройдясь по нему, он также отложил его в сторону, но уже чуть повыше и вновь стал знакомиться с третьим документом.

Через полчаса рабочий стол напоминал собою карточную поляну заядлого картежника: не хватало лишь зеленого сукна. Родитель удовлетворенно крякнул и глубоко затянулся сигаретой. Теперь предстояло самое главное. Высочайшее искусство заключалось в том, чтобы составить такой список, в котором народные избранники одинаково и равно представляли все районы области, все слои нашего демократического общества и при этом предстояло учесть требования к предполагаемым кандидатам, имея в виду социальное положение, пол, партийность (или наоборот – беспартийный) и т. д. и т. п. Словом, задачка выходила не из легких.

Когда через два часа я, вдоволь наигравшись со сверстниками в футбол, возвратился домой и вошел в гостиную, на отца невозможно было смотреть без сострадания. Он буквально рвал и метал по столу многочисленные бумажки, матеря последними словами партию и правительство, вместе со всеми членами Политбюро. Завидев меня, он несколько остыл и, упав в кресло, обреченно выдавил:

– Ну где я им найду непьющего слесаря, партийного да ещё и с канимехского района! В этих степях окромя чабанов и баранов, никогда и ничего не водилось.

– Можно, ведь, этот пункт пока пропустить и посмотреть другие кандидатуры – попытался успокоить я отца.

– А-а…– безнадежно махнул он рукой, вставая с кресла и вновь садясь за стол. – Другие не лучше.

– Ну вот, например, здесь, – папа ткнул пальцем в бумажку, лежащую слева внизу, – требуется: каракульский район, механизатор, беспартийный, примерный семьянин, передовик, мужчина. И где мне его, по-твоему, им достать?

Я быстро прошелся глазами по списку кандидатур каракульского района и вдруг, найдя искомое, радостно показал отцу.

– Ага: умник выискался – досадливо поморщился отец, – ты глянь, что тут написано: «партийный», а мне нужен беспартийный.

– Так может его из партии исключить? – попытался неудачно я пошутить, но, взглянув на отца, тут же осекся.

– Слушай: иди и не мешай, – устало произнес он, – мне сейчас не до шуток.

Однако, оставить отца один на один с «загадками сфинкса» я не решился, а потому всего лишь немного отодвинулся от стола, продолжая изучать содержимое листов и пытаясь хоть как-то помочь родителю. Наконец, постепенно вникнув в «правила игры», я молча стал проверять один из вариантов, который по всем параметрам сходился с требуемым в «задачнике». Убедившись, что все расчеты верны, я набрался смелости и осторожно обратил внимание отца на мою находку. Отец нехотя отвлекся и бросив взгляд на предложенный мною вариант некоторое время молча стал сверять его с многочисленными бумажками, разбросанными словно карты по всему периметру стола. Наконец, легкая улыбка обозначилась на его лице и он, подняв на меня изумленные глаза, многозначительно изрек: «Да-а, похоже, из тебя может получиться неплохой аппаратчик». Естественно, я счел это за неслыханный комплимент и, уверенно пододвинув стул, сел поближе. Возражений со стороны отца не последовало.

Уже ближе к вечеру, когда со стороны кухни начали доходить до гостиной сводящие с ума запахи жареной баранины с луком и со специями, наша совместная работа автоматически стала близиться к завершающей стадии: отец набело переписал список с таким трудом подобранных кандидатур. Было видно, что он явно удовлетворен проделанной работой. Только в двух местах никак все не сходилось: в одном месте – профессия, в другом – нужен был коммунист, но в наличии имелся только беспартийный

В холодильнике остужалась водочка, а на стол мама уже раскладывала тарелки с закуской и салатом. Этого было вполне достаточно для того, чтобы отец, не дрогнув рукой, одним росчерком пера «превратил» обыкновенную колхозницу в механизатора, а беспартийного «наградил» членским коммунистическим билетом.

– Ничего страшного, – пояснил он мне, – в первом случае, она обучится хотя бы машинному доению, а во втором – вынуждены будут сделать его членом. Иди, мой руки и марш за стол!

Пройдет немного времени, и я всё чаще начну обыгрывать отца. Сохранив до конца дней свои бойцовские качества и непримиримый характер, папа, тем не менее, в душе будет гордиться мною. Как тут не вспомнить, в связи с этим знаменитую историю Ю. Авербаха про семейство Пурди, изложенную на сайте «Шахматный калейдоскоп» – :

В одном из чемпионатов Австралии играли два Пурди, отец – Сессиль и сын – Джон. Сессиль имел все шансы стать чемпионом. Но когда за тур до окончания турнира ему по жребию выпало играть с сыном, он проиграл. Он пожал сыну руку, вытер капельки пота, выступившие у него на лбу, встал из-за стола и воскликнул: – Вот что бывает, если учишь детей играть в шахматы!

И, если в шахматах мне удалось одолеть отца, то его жизненный пример станет той духовной и нравственной планкой, на которую я всю свою жизнь буду держать ориентир, стремясь преодолеть её.

Глава 2 – Миттельшпиль

Земную жизнь пройдя наполовину,

Я очутился в сумрачном лесу…

(«Божественная комедия» А. Данте)

худ. Георгий Курасов

«Бухарский гамбит»

– Нет! И ещё раз нет! – категорично отрезала мать, когда я, окончательно приняв решение жениться, задумал пригласить свою будущую жену к себе, в Бухару.

– Только потому, что она – русская?! – вскипел я.

– Причем тут «русская»: ты ведь, прекрасно знаешь, что прецедент был создан ещё твоим братом? – невозмутимо парировала моя бедная матушка и горько добавила, как бы про себя:

– Уж, тут-то мы «план», похоже, перевыполнили…

Хоть и смутно, но я догадывался, о том, какие мысли терзали маму: «И за что это меня так наказал Аллах? Ну почему они находят своих невест за тысячу верст от Бухары, когда и тут своих полным-полно? И неужели мне не суждено будет, увидеть келин (невестку) в национальном наряде?!»

– Ну, мамочка, ну пожалуйста… У вас с папой есть ещё и третий сын: вот он уж, точно женится на «нашей» – продолжал я скулить, вымаливая благословение.

– Нет! Я уже тебе всё сказала – спокойно, но твёрдо ответила мать.

– Ах, так?! В таком случае, я поеду к ней!

– Езжай! Хоть на все четыре стороны…

– Ну, мамочка… Я, ведь, люблю её…

– Пропади она пропадом, эта любовь! И кто её только выдумал? Можешь даже меня не уговаривать: я своего решения не изменю!

Так я очутился в Ленинграде…

Я стоял в зале прибытия аэропорта «Пулково» с одной-единственной спортивной сумкой, не имея совершенно никакого представления о том, что меня ждёт впереди. И – был счастлив…

Уже потом, значительно позже, когда у нас родится двойня и наши отношения с супругой обострятся настолько, что я начну подумывать о разводе, именно в этот момент передо мной вновь возникнет мать, которая, сунув мне под нос кукиш, категорически заявит:

– Ну, уж нет, этого я тебе не позволю! Кто тебе дал право делать несчастным единственную дочь, которую растили, любили и связывали с ней свои надежды? В чём виноваты эти два малыша? Как они будут расти без отца? И потом, кто это кричал мне: «Я люблю её!», а? Так что запомни: свой выбор ты сделал сам, никто тебя силком не волок, а потому тебе этот крест и тащить до конца своих дней! Если ты только посмеешь это совершить, знай, что ты пошёл против воли своей матери! Не видать тебе удачи!

«Боже мой! Я попал в какую-то западню! Ну, полный цугцванг! Когда же, на каком ходу я допустил ошибку – думалось мне тогда, – и как же всё это начиналось?»

И я всё вспомнил…

«Завтра утром буду Ленинграде тчк Еду братом тчк Встречай поезд 28 тчк Вагон 7 тчк До скорой встречи Галиб тчк»

Эта срочная телеграмма была отправлена с Ленинградского вокзала Москвы в город на Неве, моей знакомой, к которой, собственно говоря, я и ехал, совершенно не подозревая, какой очередной фортель выкинет, мне на сей раз, непредсказуемая Фортуна…

Знакомую звали Наташа. Увлекшись живописью и рисованием, в один из отпусков, она примет решение – непременно поехать в Среднюю Азию, чтобы сделать там серию набросков и этюдов для давно намечавшегося «восточного цикла».

Свободно и беззаботно наслаждаясь пестротой восточных базаров, ярким солнцем и не виданным ранее богатством различных оттенков, она с восторгом взирала на многочисленные древние памятники архитектуры, с их ослепительно блестящими голубыми куполами мечетей и медресе; выбирала тот или иной понравившийся ей ансамбль, устанавливала свой затертый походный этюдник и жадно впившись в оригинал, целыми днями с упоением перекладывала увиденное на подготовленный холст, привнося в палитру красок свои собственные ощущения и переживания, испытываемые ею во время творческого акта.

Так, однажды, совершенно случайно Наташа остановилась возле медресе Улугбека – памятника архитектуры XV-го века – расположенного как раз напротив другого «собрата» – Абдулазиз-хана – в котором для многочисленных туристов от ВАО «Интурист» был открыт бар, где я и работал за стойкой.

Вообще-то, я и раньше неровно дышал к искусству, тем более, что мне самому довелось заканчивать художественно-графический факультет. Так что, кое в чем разбирался. Не то, чтобы очень шибко, но пейзаж, там, какой-нибудь, голую бабу, например, деньги или «остаповского сеятеля» могу сварганить и сейчас.

Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что в упомянутую пору, художественную кисть, которую в последний раз я держал во время дипломной работы, мне давным-давно пришлось сменить на бокал, с которым не расставался ни на минуту.

Словом, это был тот самый «золотой период» моей молодости, когда кровь в жилах играет и бурлит от избытка энергии, заставляя бросаться на всё живое, что только шевелится и движется в радиусе досягаемости. Благо, в деньгах я тогда недостатка не испытывал…

И вот теперь, уже я, в свою очередь, получив законный отпуск и уговорив своего младшего брата, отправился навстречу своим приключениям. Навстречу своей судьбе.

– Ну, и где же твоя хваленая подруга? – уставился на меня мой брат, едва лишь мы сошли на перрон Московского вокзала северной столицы. – Пионеров и цветов что-то не видно…

Приученному к обязательности и пунктуальности, мне и в голову не могло прийти, что кто-то может поступить в отношении меня как-то иначе. Однако факт был, что называется, налицо: Наташа не пришла, а мы, как два обосранных оленя, стояли недалеко от пыхтящего локомотива, сиротливо прижимаясь к зданию железнодорожного вокзала.

худ. Луис Эрнест Мейсонье

Это уже потом, когда мы возвратимся домой, где меня будет ждать письмо, я узнАю, что телеграмма опоздает на три часа, и что Наташа все эти три дня будет дежурить у телефона, ожидая моего звонка, не выходя из дому. А тогда…

Тогда я выглядел этаким красавцем-джигитом, гордым орлом, которого очень сильно обидели, кинув как самого последнего лоха.

Проникнувшись любовью и симпатией к шахматам, я привык многие события, происходящие со мною наяву, пропускать сквозь шахматную призму. Вот и на сей раз, образно сравнивая сложившуюся ситуацию с положением фигур на доске, я расстроено констатировал: «Да-а… с дебютом у меня вышло неважно. Вся надежда на миттельшпиль: там-то уж, я сумею замутить воду…»

Тяжело сопя себе под нос и стараясь не смотреть на брата, я достал из внутреннего кармана пиджака свой толстенький «талмудик» – записную книжку, от начала до конца испещренную всевозможными адресами – и стал нервно листать странички.

– Может позвонить ей? – робко обратился ко мне Шухрат, – Мало ли, что?

– Не надо! – гордо отрезал я. – Не переживай, со мной не пропадёшь. – И, помахав перед самым его носом своей книжкой, хвастливо заверил брата: – Не ссы – прорвёмся: без крыши над головой мы с тобой не останемся!

И в следующую минуту, опустив в телефонный автомат двухкопеечную монету, стал набирать первый же попавшийся под руку номер.

– Кто это? – поинтересовался брат. Ты хоть, её помнишь?

– Откуда ж, мне помнить: их столько прошло через бар. – откровенно пришлось мне сознаться. – Зато они меня, уж, точно должны были запомнить: я-то, ведь, был один! – логично заключил я.

Учитывая горький опыт, мною было принято решение – основательно подстраховаться. Я выбрал наугад два телефонных номера и попал на двух Лен. Первая, узнав, что мы пока нигде ещё не остановились, попросила нас перезвонить через пару часов: ей необходимо было предварительно переговорить со своими родителями. Судя по адресу, проживала она где-то в районе «Веселого поселка».

«Та-ак, – протянул я про себя, – на королевском фланге пока не совсем ясно. Попробуем всковырнуть на ферзевом».

Её «тёзка», напротив, вскрикнув от радости, велела нам с братом стоять как вкопанным на месте, не двигаясь никуда: сейчас она за нами приедет, мы разопьём бутылочку коньяка и… поедем знакомиться с её родителями.

Подобный сценарий развития сюжета в мои планы не входил, вдохновляя меня менее всего, а потому я благоразумно предложил ей повременить со столь лестным и заманчивым предложением, поскольку мы, якобы, обязаны нанести предварительный визит моему другу Николаю, который нас ждет в «Веселом поселке».

– Ой! – радостно воскликнула моя потенциальная невеста, – А на какой улице живет ваш товарищ? Дело в том, что мы тоже живем как раз в этом же самом районе!

«Вот те на! Так недолго и на „вилку“ наткнуться, а то и под „связку“ попасть! Необходимо, что-то срочно предпринять. Решай, болван, скорей решай!»

– Э-э… я адреса, к сожалению, не знаю: он нам должен ещё позвонить. Я обязательно тебе сообщу, как только выясню – заверил я Лену и, положив тяжелую черную трубку аппарата, вытер со лба выступившие капельки пота.

Вскоре выяснится, что родители первой Лены дали добро, и мы, условившись с нашей новой знакомой о встрече, отправились в магазин за гостинцами.

Встреча произошла на станции метро «Маяковская, у выхода на улицу Марата. Лена показалась мне несколько замкнутой и немногословной. Мы сдержанно поздоровались. Естественно, я её не помнил. Тем не менее, постарался улыбнуться настолько широко, насколько позволял мне рот, всем своим видом давая понять, что прекрасно её помню и рад нашей встрече. Перебрасываясь легкими дежурными фразами, я старался всячески избегать упоминания деталей, связанных с обстоятельствами, при которых могло произойти наше самое первое знакомство. Ну, во-первых, потому, что я и в самом деле не имел об этом ни малейшего понятия.

Лена, похоже, очень быстро «раскусила» меня, но, будучи тактичной девушкой, предпочла более не пытать меня, а лишь ограничившись какой-то странной улыбкой, предложила поехать домой.

Её родители с первых же минут буквально покорили нас своей доброжелательностью и простотой общения. Вскоре, мы уже сидели за празднично накрытым столом, раскованно и весело смеясь и беседуя о восточных нравах, обычаях и так далее. За короткое время, у нас создалось такое ощущение, словно мы находились в кругу своих старых знакомых. Одним словом, мы почувствовали себя дома.

Элементарная порядочность, однако, требовала перезвонить предыдущей Лене.

– Можно, позвонить от вас… товарищу… Николаю? – пришлось соврать мне теперь уже здесь.

– Конечно, звоните! – согласилась ничего не подозревавшая «тёзка» и, препроводив меня с братом в следующую комнату, оставила нас одних, прикрыв за собою дверь.

Так, – обратился я к Шухрату, набирая нужный номер и передавая ему трубку – говорить с ней будешь ты!

– С чего, это вдруг, я? – удивился брат. – Сам заварил эту кашу – сам и расхлёбывай!

– Ну, я тебя прошу! Я слабохарактерный и не умею произносить слова «нет». Скажи, что мы с Николаем неизвестно куда уехали и неизвестно когда возвратимся. Ну, в общем, я тебя прошу! – взмолился я.

– Вот так всегда! – раздраженно произнес мой брат, нехотя взяв трубку, из которой уже неслось исступлённое:

– Алё, алё!! Кто это?!

Я трусливо попятился к двери и выскочил в коридор.

Минут через пять ко мне вышел Шухрат. Лицо его было мрачным.

– Они уже накрыли стол и ждут – сообщил он мне и добавил:

– Она сказала, чтобы я немедленно приезжал к ним домой.

– Вот и хорошо! – вырвалось у меня. – Вот и поезжай: немного прогуляешься…

Выяснилось, что ехать никуда не надо. По иронии судьбы, обе Лены жили совсем рядом: нужно было только перейти дорогу. «Надо же, как мир тесен» – подумалось мне.

Когда поздним вечером Шухрат возвратился, на него невозможно было смотреть без сострадания. Всё, что удалось мне прочитать на его лице, это – злоба и усталость.

– Чтобы я, когда-нибудь… ещё раз… – зашипел он на меня с порога.

Я благоразумно прошмыгнул в любезно предоставленную добродушными хозяевами нашу комнату.

худ. Джозеф Кларк

Чуть позже, немного отойдя от полученного стресса, брат смягчится, поведав в красках живописную историю. О том, как его встретила огромная компания подруг и родственников Лены; как они все очень быстро перепились на радостях; как весь вечер Шухрат чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку являлся «братом жениха». Как, потом, они всей оравой вывалились на улицу и, взявшись дружно за руки, длинной шеренгой брели по бульвару, распугивая редких прохожих и горланя во всё горло народные песни. Громче всех орала Лена:

– Парня молодого полюбила я!..

Небольшого росточка, достаточно крупная, если не сказать – полноватая, с небольшой круглой головкой, с короткой стрижкой, она идеально походила на русскую матрешку. Её розовые пухлые щечки, после принятия изрядного количества спиртного, представляли собой две плавильные домны, ярко пылая алым пламенем. Крепко вцепившись в брата и заметно раскачиваясь из стороны в сторону, Лена оглашала своим зычным и мощным голосом всю округу. В коротких перерывах между песнями, она по-родственному прижималась к Шухрату и, ласково заглядывая ему в глаза, страстно шептала:

– Жухрай, ты себе даже не представляешь, как я его люблю!

Видно, всё-таки, что-то родное, своё, шолоховское, улавливала она в исконно восточном имени.

Периодически брат предпринимал робкие попытки избавиться, намекая, что уже поздно и пора идти домой: всё-таки брат волнуется. Но разошедшаяся не на шутку подруга не хотела и слушать. Внезапно её осенило:

– А давай прямо сейчас мы отправимся к Николаю домой, и вытащим оттуда Галиба?! Где вы остановились? А ну, покажи мне ваш дом! – в приказном порядке потребовала Лена.

Брат не на шутку перепугался, мысленно представив себе на мгновенье, как эта пьяная толпа вваливается в приютившую нас квартиру. Тем более что всё это происходило совсем близко: девятиэтажный дом был виден как на ладони и хорошо просматривался с любой точки квартала.

– Нет, нет… это не здесь… это совсем в другой стороне – лепетал брат заплетающимся от страха языком, всячески пытаясь повернуть компанию в противоположную сторону.

«Да-а… – подумал я, – до полного разгрома и мата оставалось совсем немного.»

Наконец, когда, окончательно потерявшую над собой контроль, Лену, подруги взяли с обеих сторон под рученьки, Шухрат попрощался и чуть ли не галопом поскакал прочь от веселой компании.

– Жухрай, постой, не уходи! – неслось ему вослед. – Эх, ты: ничего-то ты не смыслишь в настоящей любви…»

худ. Жером Жан Леон

Мы ещё с недельку пожили в гостеприимной семье, после чего двинулись дальше, по намеченному изначально маршруту. Впереди нас ждали: Таллин, Рига и Вильнюс…

– Я напишу тебе… – коротко бросил я на прощание Лене. Даже здесь я поостерегся обещаний, поскольку привык их сдерживать.

И, всё же, сдержал.

В течение года мы обменивались письмами: она – короткими и лаконичными, а я – длиннющими опусами, с витиеватой восточной недосказанностью, отличающейся загадочным притяжением и… неопределенностью.

Значительно позже, когда к «правилам игры» супруги начинают относиться снисходительно и иронично, как к давно забытой, дурацкой, но милой сердцу игрушке, моя жена признается мне:

– Я полюбила не тебя, а твои письма: в них ты совершенно другой…

Достаточно часто, после попоек на работе, я заходил в стеклянное здание, на котором сверху красовались три слова: «Почта. Телеграф. Телефон». Там, в помещении переговорного пункта, рядом с кабинками, на стене висели два аппарата междугородной связи. Один из них как-то странно глючил: стоило в щель запустить подряд две монеты – одну достоинством в пятнадцать копеек, а вторую – в две – как, что-то там внутри переклинивало и… можно было разговаривать бесконечно, не опуская более монеток. Естественно, я разговаривал с Леной часами.

– Какой богатый… – всякий раз будет изумляться моей щедрости будущая тёща. Со временем я развею этот миф, приехав в Ленинград и рассказав всю правду.

Через год с небольшим, мой житейский челнок прибьёт к берегам Невы…

«Из грязи в князи» – существует довольно известная поговорка, подразумевающая людей, вышедших из низов и добившихся богатства, почестей и славы.

«Из князи в грязи» – так, наверное, можно было сказать про меня, когда я, переехав окончательно в Россию, обосновался в Ленинграде и обзавелся семьей.

Бросив свою работу в «Интуристе», где мне никогда и ни в чем не приходилось испытывать недостатка, я оказался у «разбитого корыта», размышляя – где мне найти работу и что, собственно, я умею делать. Оказалось, что ровным счётом, ни-че-го!

Вскоре, не без помощи жены и тещи, я устроюсь работать в «Ленбытхим», в отдел научно-технической информации, где в качестве художника-оформителя буду целыми днями рисовать наклейки и ярлычки для всякого рода пемоксолей, пемолюксов и прочей дряни.

Единственной отдушиной и приятным развлечением в свободное от работы время, для меня останется посещение городского шахматного клуба, где я буду проводить почти все свои свободные вечера.

ЛГШК им. М. И. Чигорина

Небольшое скромное, но симпатичное здание, расположенное на улице Большой Конюшенной (д.25), рядом со знаменитым Домом Ленинградской Торговли (ДээЛТэ), как и многие петербургские дома, имеет свою, достаточно интересную историю.

Большая Конюшенная улица, которая по плану должна была проходить параллельно Мойке и соединять Невский проспект с императорскими конюшнями, появилась в 30-е годы XVIII века.

Из справочника по Петербургу я узнал, что в 1770—1772 годах здесь возвели каменную Французско-немецкую (в другом справочнике – Немецко-французскую) реформатскую церковь св. Павла. Автором проекта был Ю. М. Фельтен.

В 1839—1840 годах здание перестроил и расширил архитектор Г. А. Боссе. Во второй половине 19 века церковь стала только французской.

В 1858 году внешний облик здания был изменен по проекту академика архитектуры Ю. О. Дютеля. Фасад получил отделку в духе архитектуры Ренессанса.

В 1918 году, по известной причине Большая Конюшенная была переименована в улицу Желябова – известного народовольца, идейного вдохновителя русских террористов, которого вождь большевиков В. Ленин поставил в один ряд с такими личностями, как Робеспьер и Гарибальди. Ну, а затем, после развала Союза, как и полагается по законам российской истории, улице вернули прежнее название.

худ. Алан Буало

Именно сюда вскоре (в феврале 1937 г.) переедет ленинградский городской шахматный клуб им. М. И. Чигорина, основанный в 1933 году и размещавшийся ранее по адресу Литейный проспект, дом 42. В разное время тут выступали с лекциями, ставшие теперь уже легендой шахмат Эммануил Ласкер и Хосе Рауль Капабланка. Стены этого клуба помнят турнир, с участием американского гроссмейстера Р. Файна.

Здесь работали и преподавали такие общепризнанные классики (российской) советской шахматной школы, как И. Ботвинник, П. Романовский, И. Рабинович, Г. Левенфиш, А. Ильин-Женевский, А. Сокольский, В. Рагозин, В. Созин, А. Модель, И. Бондаревский, С. Фурман и другие.

На сцене этого клуба играли многие выдающиеся известные шахматисты – М. Ботвинник, В. Смыслов, Т. Петросян, М. Таль, М. Тайманов, Б. Спасский, А. Карпов, В. Корчной, Г. Каспаров, Д. Бронштейн, А. Толуш…

Нельзя не упомянуть и женщин, среди которых необходимо отметить такие имена, как: Л. Руденко, К. Зворыкина, Л. Вольперт, Р. Эстеркина, Е. Ломоватская, И. Левитина.

ЛГШК имени М. Чигорина по праву будет считаться центром ленинградской шахматной жизни, являясь родным домом для многих любителей шахмат.

К сожалению, краткий период моей работы (1985 – 1989 гг.), в качестве рабочего по обслуживанию оборудования, совпал с тем временем, когда от прежней славы этого клуба почти не осталось и следа. О былом величии напоминали лишь старый просторный зал, с многочисленными шахматными столиками, внушительной сценой и огромной люстрой в центре потолка, да большой портрет М. Чигорина, написанный неизвестным художником маслом и висевший в пролете между первым и вторым этажами здания.

Директором клуба в тот период являлся далекий от шахмат пожилой отставной полковник, близкий друг тогдашнего председателя ленинградского спорткомитета. Как и всякий идейный коммунист и партийный работник, он свято чтил устав и дисциплину, ревностно исполняя свой гражданский, идеологический и партийный долг, требуя от своих сотрудников того же самого. Поэтому неудивительно, что его ближайшим помощником и правой рукой, от которого, собственно, и должна зависеть творческая атмосфера, также был человек далеко не штатский, хотя и очень любивший шахматы.

Я далек от мысли, чтобы негативно отзываться об этих людях или умалить их достоинство, тем более что благодаря одному из них, был принят в штат клуба. Чисто по-человечески их можно понять: они делали то, что им было приказано, и делали это – как умели. По моему глубокому убеждению, ни один человек не лишен каких-либо недостатков или слабостей. В каждом из нас присутствуют как положительные, так и отрицательные качества. Весь вопрос в том, какими глазами смотреть на окружающий мир. В плане чисто человеческом это были вполне обычные и даже в чем-то интересные люди, со своим – присущим их пониманию – чувством юмора и известной долей интеллекта. Однако если на одну чашу весов поставить имена и деятельность известных на весь шахматный мир их предшественников, а на другую – упомянутых моих покровителей, то, безусловно, сравнение будет явно не в пользу последних.

Кроме того, при более близком знакомстве выяснится, что они в некоторой степени страдают юдофобией. Данная констатация факта показалась мне более чем забавной. Ведь, ни для кого не является секретом, что львиная доля известных всему шахматному миру имен принадлежит именно к этой нации. Тем интересней мне было наблюдать за последующей «мышиной возней» внутри коллектива, состоявшей более чем наполовину из представителей потомков Моисея и активной деятельностью моих новых хозяев.

Шахматными методистами до моего прихода, в разное время работали Е. Столяр, А. Крутянский, В. Федоров, В. Воротников и другие замечательные мастера и педагоги. Вполне понятно, что мне сложно перечислить всех. А вот уже, собственно, при мне функции методистов выполняли гроссмейстер ИКЧФ Г. Несис и кандидат в мастера спорта Л. Шульман. Значительно позднее влился в коллектив И. Кудинов. Мы очень скоро прониклись взаимными симпатиями друг другу настолько, что не стеснялись делиться личными проблемами.

худ. Анри Матисс

Геннадий Ефимович – очень образованный, эрудированный, с импозантной внешностью симпатичный мужчина – с первых же минут нашего знакомства произвел на меня приятное впечатление: этакий высоко рафинированный интеллигент, чрезвычайно опрятный и подчеркнуто вежливый, он излучал из себя неподдельное и искреннее дружелюбие. На тот момент, он уже был автором нескольких брошюр и, по-моему, являлся соавтором какого-то солидного на ту пору шахматного издания. Обладая врожденными светскими манерами и грамотно поставленной речью, он буквально очаровывал своей галантностью дам и располагал к себе собеседника своим приятным обхождением и мягкими манерами.

Как и всякий еврейский сын, он безумно боготворил свою маму, очень нежно заботясь о ней, готовый исполнить любой её каприз. В этом мне придется убедиться лично, когда однажды Геннадий Ефимович пригласит меня к себе домой. Судя по обстановке – массивная мебель в стиле барокко, старинные картины с огромными витиеватыми рамами, со вкусом подобранные всевозможные изящные антикварные вазы и статуэтки – было видно, что семья их принадлежала далеко не к бедному сословию, а генеалогическое древо её имело достаточно глубокие и благородные корни.

Обладая всей суммой вышеперечисленных качеств, Несис, тем не менее, был всегда очень осторожен в общении: во время разговора он никогда не позволял себе развязного тона или панибратства, требуя от оппонента такого же отношения и четко устанавливая некую дистанцию. По всей вероятности, этому его научила жизнь, а если быть ещё точнее – тот строй, та советская система, в которой ему приходилось «вариться», жить и работать, вынужденно подстраиваясь под окружавший идиотизм законов и бюрократическое крючкотворство. Обладая недюжинными умственными способностями и прекрасно владея пером, он принял «правила игры», диктуемые властью и вскоре очень легко нашел свою нишу, которая позволила бы ему, не поступаясь своими моральными принципами найти способ самовыражения, а затем и утвердиться в этой непростой жизни. Он стал писать книжки, параллельно активно ведя пропагандистскую работу и посвятив себя тренерской работе с молодыми перспективными шахматистами.

Полностью Геннадий Ефимович мог раскрыться лишь считанным единицам, своим близким друзьям, кому он мог доверять. И я, откровенно говоря, горжусь тем, что в какой-то определенный период своей жизни, являлся одним из них.

Натюрморт с самоваром.

Натюрморт с самоваром

В 1987 году, мы вынуждены будем съехаться с моей тещей, променяв две небольшие квартирки на одну большую в центре. Естественно, это событие необходимо следовало отметить.

Среди прочих своих знакомых, я счел необходимым пригласить на новоселье также и своих коллег по работе: Г. Несиса и Л. Шульмана

Конечно же, Геннадию Ефимовичу давно хотелось взглянуть на то, как я устроился. Однако, он, как и всякий воспитанный человек, прекрасно отдавал себе отчет в том, что без подарка ходить в гости неприлично.

И тут ему пришла гениальнейшая идея: «Галиб-то, ведь, кажись, увлекается живописью!»

А у него в кладовке, как раз, давно пылился студенческий этюд какой-то его подопечной, увлекающейся шахматами. Правда, он был без рамы. Но, с другой стороны, это даже лучше: новый хозяин сам подберет себе по вкусу подходящую раму.

«Как хорошо, что я его не выкинул!» – похвалил себя Геннадий Ефимович, когда они, войдя с Леонидом Евгеньевичем в нашу парадную, поднялись по лестнице и уткнулись в дверь нашей квартиры.

– А я тебе приготовил сюрприз: гляди! – ошарашил меня с порога гость, вытаскивая из-за спины «шедевр», на котором был изображен обычный натюрморт.

Сразу же, бросалось в глаза, что работа ученическая. Более того, эта кричащая синяя ваза на фоне выдержанного в теплых тонах всего остального, смотрелась как-то странно и неестественно.

– Какая прелесть! – закатил я глаза в приступе блаженства, лихорадочно соображая – какие бы ещё слова подобрать для того, чтобы Геннадий Ефимович окончательно успокоился. – Такое, знаете ли, интересное и новаторское решение: сочетание теплого и холодного! Ну, просто восхитительная вещь! Я даже не знаю, как Вас благодарить!

– Ну, что ты, Галиб – пустяки… – скромно ответствовал гость и восхищенно толкнул локтем в бок топтавшегося рядом в прихожей Л. Шульмана. – Ну, – что я тебе говорил?!

Леонид глянул на меня своими ясными огромными глазами, весело подмигнул мне и резко протянул литровую бутылку водки:

– Держи! – усмехнулся он и пояснил: – Обыкновенная русская водка. Не «пейзаж», конечно, но тоже, способна вызвать в человеке известную гамму чувств…

Несколько лет этот этюд провалялся на антресолях, в туалете. Я его уже собрался было выкинуть, как вдруг узнал новость: А. Халифман – подопечный Геннадия Ефимовича – стал чемпионом мира по шахматам. Я вспомнил, как Несис впервые мне представил Сашу, тогда ещё совсем юного, только что возвратившегося из Нидерландов, с юношеского чемпионата Европы и завоевавшего первое место.

– Познакомься, – сказал он тогда и пророчески добавил – перед тобой стоит будущий чемпион мира.

Я аккуратно вытер тряпочкой пыль с бесценного шедевра и… повесил его в гостиной. На самом видном месте.

«Как хорошо, что я его не выкинул!» – на этот раз теперь уже я, похвалил сам себя за лень дойти до мусорного бачка. И, вновь вернувшись мыслями к Геннадию Ефимовичу, глубокомысленно изрек:

– А как же: пророков следует чтить и уважать…

С Леонидом Евгеньевичем Шульманом меня сблизило многое.

Во-первых, – возраст: я был не намного моложе его.

Во-вторых, – юмор: он умел ценить остроумную шутку, сам неплохо передавал различные житейские истории, знал немало анекдотов. Но главное, что мне более всего импонировало в нём, так это – самокритичность, самоирония и умение посмеяться над собой.

При этом, нельзя не отметить, что это был достаточно проницательный человек, обладающий способностью – сходу распознать стоящего перед ним человека, заглянуть и понять душу человека, и мгновенно составить для себя психологический портрет собеседника. Он знал, с кем, когда и как следует общаться. Хотя по большей части был, как правило, молчалив. Со стороны могло даже показаться, что он, к тому же ещё и замкнут. Однако, это обманчивое впечатление сразу же исчезало, как только вы начинали с ним общаться.

Излагал речь, Леонид, рассудительно, тщательно подбирая слова и стараясь грамотно донести свою мысль так, чтобы его поняли сразу. Иногда он говорил отрывисто, короткими фразами, а порою и вовсе – ограничивался короткими «Да!», «Нет!». В процессе разговора он довольно часто жестикулировал, помогая себе руками, а при случае, и – ногами.

Худощавый, выше среднего роста, с лысеющей головкой и большими круглыми черными глазами, он производил впечатление утомленного и уставшего от жизни местечкового еврея, хотя ему не было даже тридцати пяти. Предательски длинный нос, наоборот, только удлинял его лицо. Этой части лица доставалось чаще всего:

– Нет, ты только посмотри на это чудо! – обращался иногда ко мне Лёня, подперев указательным пальцем кончик собственного носа и задрав голову кверху:

– Что это?! Кто это?! Я вас спрашиваю! Отвечать!!!

И тут же, сам себе разъяснял, чётко разделяя по слогам:

Это – яв-рей!

Во мне Леонид видел такую же угнетенную родственную душу, которой несладко живется при существующем режиме, что следует самостоятельно пробивать себе дорогу на российской почве, а потому между нами незаметно установились какие-то невидимые, но прочные нити, связывающие нас, словно двух родственников, давших друг другу негласный обет солидарности.

Казарменная атмосфера и дилетантство вышестоящих руководителей страшно угнетали эту творческую и деятельную натуру. Иногда от безысходности он резко швырял ручку в сторону и, исступленно стуча кулаками по столу, кричал:

– Нет, этот бардак никогда не кончится! Слышишь, ни-ког-да! – И, бросив в сторону директорской двери взгляд, полный злобы и ненависти: – Как они меня достали! Такой клуб угробить…

– Тише, Леонид Евгеньевич! – шикал я на него, пытаясь успокоить. – Они могут услышать.

– Ну и х.. с ними! – срывался он, отчаявшись, на мат, который так был несвойственен ему. И, через короткое время глубоко вздохнув, подводил резюме:

– Нет, надо поскорее сваливать отсюда, к чертям собачьим! Мотать! Делать ноги! Тут уже никакая гласность и перестройка не поможет!

И я внутренне соглашался с ним.

худ. Акира Танака

Самым старейшим сотрудником клуба по праву считалась Сурикова Раиса Борисовна, проработавшая к моменту моего появления уже 37 лет. Она являлась безусловным ветераном, одинаково уважаемая не только всеми сотрудниками клуба и шахматистами старшего поколения, но и юными молодыми дарованиями, а также многочисленными любителями шахмат. Забегая несколько вперед, следует отметить, что и после моего ухода, Раиса Борисовна ещё долгое время будет выполнять свои скромные обязанности, отдав в общей сложности родному клубу более полувека!

Придя сюда совсем молодой девушкой в 1948 году, она застала ещё те легендарные времена, когда тут активно вели свою преподавательскую деятельность такие корифеи прошлого, как Г. Левинфиш и П. Романовский. Буквально на её глазах выросли многие знаменитые ленинградские гроссмейстеры и мастера.

«Она, наверное, могла бы поведать много интересного, если б обладала писательским талантом» – думалось мне всегда, глядя на эту скромную, совсем даже не броскую женщину, более похожую на обычную домохозяйку. От неё всегда исходило покоем и домашним уютом. Достаточно сдержанная и серьезная внешне, внутри она была сама доброта, вечно заботящая обо всех, кому доводилось близко соприкоснуться с этой удивительно мягкой и сердечной женщиной.

Ко мне она прониклась материнской заботой чуть ли не с первых дней нашего знакомства, едва лишь узнала, что я совсем недавно приехал в Ленинград, обзавелся семьей и двойней. Именно она, выяснив, что я умею немного стучать на пишущей машинке, выхлопотала для меня у начальства, чтобы я параллельно взял на себя машинописные работы: печатать приказы спорткомитета, документы для выезжающих на международные турниры шахматистов и прочие бумаги. Таким образом, к моему окладу в 90 рублей, прибавилась немаловажная добавка (40 рублей), что оказалось существенной помощью для бывшего бармена.

Рабочее место у нас с ней было, что называется, одно на двоих: только сдвинутые вплотную столы разделяли нас друг от друга. Оглядываясь назад, в прошлое, я теперь только начинаю понимать, что в сущности всё у нас было «на двоих»: мы вместе обедали принесенной из дому пищей, вместе пили чай, вместе работали, помогая друг другу, и вместе делились своими домашними проблемами.

На первом месте для неё была семья, а потом работа.

– Галиб, срочно беги в «Океан», там выбросили морского окуня по 58 копеек за кило. Заодно и мне возьми пару килограммов.

Рыбный магазин «Океан» (Невский, д.21) был расположен в известном доме Мертенса. Вместо него теперь там находится фирменный магазин «Zarina».

– Галиб, иди скорей: напротив продают кур по рубль ноль пять!

Напротив клуба располагался небольшой магазинчик, где продавали три сорта куриц: по 1руб.75, по 1 руб. 44, и очень редко по 1 руб. 05 копеек. Правда, последние, как правило, были то без шеи, то без крыла, то без одной ноги. Но какая разница: товар-то ведь, покупался по весу! Сейчас на том месте висит какая-то непонятная для меня вывеска на иностранном языке. Ну и пусть себе висит…

Иногда, она рассказывала про Григория Яковлевича Левенфиша, который часто, бывало, шутил над нею. Она помнила многое. Но что самое интересное: помнила и рассказывала только положительное. Шахматы она понимала и любила как-то по-своему, по особенному, а потому всё плохое, что связано с тем или иным шахматным мастером, она держала при себе, боясь уронить репутацию шахмат. Она была настоящая женщина.

Единственное, что она себе позволяла, так это изредка отвести душу на назойливом и хитроватом Герцензоне. Особенно, когда он, бывало, зайдя к нам, под предлогом пустяшных разговоров, пытался выведать для себя ту или иную информацию. Раиса Борисовна вообще не любила чересчур болтливых мужчин, а Бориса Мироновича знала как облупленного, и потому, не церемонясь и не стесняясь, не раз его осаждала:

– Так, Боря! Или ты сейчас же замолчишь или я о тебе сейчас такое расскажу…

– Да ладно, Раечка: я ведь, всего лишь пошутил… – подобострастно хихикая, мгновенно остужался известный шашист.

К сожалению, я всегда спохватываюсь поздно. Вот и сейчас, кусаю себе локти, что не воспользовался, в свое время, предоставленной мне возможностью в полной мере.

А с другой стороны, думаю: «Может быть это и хорошо, что не воспользовался? Иначе, вряд ли эта удивительная женщина здесь, на российской земле согласилась бы, в известной степени, заменить мне родную мать?»

Это мы – мужчины – вечно делим чего-то между собой, воюем и никак не можем поделить. А женщина всегда готова понять другую женщину. Особенно, если она настоящая мать.

Великий и непревзойденный Крутя!

Ни для кого не является секретом, что спорт стал частью большой политики. Высокие достижения и рекорды рассматриваются отдельными государствами как, своего рода, дополнительный аргумент, свидетельствующий о том, что «наша страна сильнее, здоровее, а значит и лучше всех остальных». Парадокс или – если хотите – нонсенс: в угоду политикам первоначальный смысл, заложенный некогда в основу олимпийского движения («главное – не результат, а участие») исказился в наши дни настолько неузнаваемо, что остается только наблюдать за всем этим с тихим изумлением. В этой связи уместно будет поделиться своими воспоминаниями, связанными, с одним из близких и дорогих для меня людей.

В советские времена также существовали свои приоритеты в спорте, и, соответственно, различные дотации и денежные потоки вливались в те или иные виды спорта. Безусловно, на первом месте стояли шахматы, хоккей и фигурное катание.

Малоизвестный (в мировой табели о рангах), но очень уважаемый в среде ленинградских шахматистов мастер спорта Анатолий Абрамович Крутянский, более всего подкупал меня своими чисто человеческими качествами, главным из которых являлась невероятнейшая скромность. Непритязательность и довольство – вот, пожалуй, ещё две основные черты характера, которыми он отличался от большинства обеспеченных мастеров, ведя свой неприхотливый образ жизни философа-киника.

худ. Альфредо Сасобраво

Незаметно он стал для меня родным и близким человеком. Это был добрейшей души человек, не лишенный, впрочем, двух особых качеств, свойственных почти любому классному шахматисту: наблюдательности и проницательности.

Его личная жизнь сложилась не совсем удачно: после развода он снимал какую-то комнату в коммуналке, но очень часто встречался с сыном. Эта тема была достаточно болезненной и волнуемой для него, а потому обсуждалась в исключительно узком кругу своих близких друзей, одной из которых была Раиса Борисовна. Обладая, помимо прочего, ещё и чисто человеческими качествами, она прошла хорошую школу жизни, а потому умела слушать, сочувствовать и искренне помогать советами. Я же, как правило, тихо сидел в своем углу и очень редко встревал в разговор старших товарищей.

– Ну, что там у тебя нового? – наконец, поворачивался в мою сторону Анатолий Абрамович, лукаво сощурившись и ожидая, когда я потащу его в соседний кабинет, где на шахматной доске мною уже заранее была расставлена очередная позиция из какой-либо партии турнира по переписке.

Считалось, что играю я, хотя, на самом деле, после первых десяти стандартных ходов в дебюте, мои функции ограничивались фактически лишь тем, чтобы я правильно записал ход и вовремя опустил конверт в почтовый ящик. Раз, подсказав мне, он уже не мог допустить того, чтобы я опрометчиво ошибся, а потому старался строго меня контролировать.

Среди шахматистов давно ходит известная поговорка: «Хочешь стать мастером по переписке, имей друга-гроссмейстера».

Анатолий Абрамович очень иронически относился к шахматистам, играющим по переписке и его понять можно. Сам он, по молодости являлся сильным и крепким орешком для многих соперников, предпочитая комбинационный и атакующий стиль. Не случайно, за ним прочно закрепилось прозвище «Крутя», свидетельствующее о том, что ему довольно часто приходилось выкручиваться из достаточно сложных и запутанных партий, благодаря своему комбинационному таланту и бойцовским качествам.

У каждого шахматиста есть свой, что называется, «конек»: кому-то можно было позавидовать в разыгрывании дебютов, у кого-то настоящий талант раскрывался в миттельшпиле; одни мастера умели навязывать сопернику свою игру, другие – искусно маневрировали и могли долго вести позиционную игру, изматывая противника и упорно выжидая – когда же, наконец, тот устанет и ошибется.

«Коньком» Крутянского являлся эндшпиль. Особенно ладейные окончания. И это признавалось многими.

В описываемый период он уже не представлял особой угрозы для новой плеяды молодых советских шахматистов: акселерация давала знать о себе в самых различных областях человеческой деятельности, и спорт не был исключением. Более того, Анатолий Абрамович отнюдь не пренебрегал выпивкой и это, конечно же, не способствовало сохранению его прежней физической спортивной формы.

Глядя на внешний вид, его нельзя было назвать щеголем: это был уже достаточно пожилой человек, изрядно потрепанный жизнью и обремененный навалившимися житейскими проблемами. Почти всегда в одном и том же стареньком пиджаке и с вечной спутницей – авоськой. Казалось, что он давно уже смирился с судьбой, с этой неподвластной человеку злодейкой, которая по неизвестно каким причинам одного возносит на самый верх олимпа, а другого способна вдруг, ни с того, ни сего низвергнуть в пропасть. Во всяком случае, именно такие мысли возникали у меня всякий раз, глядя на его усталые и потухшие глаза.

И, тем не менее, как говорится «мастерство не пропьешь».

Коротко взглянув на шахматную доску и накинув на лицо маску уныния и равнодушия, он вяло, как бы нехотя (словно, его заставляют) выносил свой суровый и беспристрастный вердикт той или иной позиции. Стоило лишь кому-нибудь из присутствующих усомниться в его оценке, а тем более – опровергнуть, указав на конкретный вариант, как он мгновенно преображался и становился прежним «Крутей». В глазах мгновенно вспыхивал, угасший было, огонек и его уже невозможно было оторвать от доски, пока он не доказывал свою правоту или (что бывало гораздо реже) – не признавал свою ошибку.

Мне же, почему-то, более всего запал в душу его мягкий юмор, его насмешливая ирония ко всему происходящему вокруг, переходящая иногда в едкий сарказм. Он обладал исключительными качествами опытного психолога, которому достаточно одного цепкого взгляда, чтобы правильно и верно дать объективную оценку происходящему. Благодаря богатому жизненному опыту и своей привычке – постоянно все анализировать, от его взгляда не ускользала ни одна малейшая деталь: людей он видел насквозь и распознавал, что называется, в два счета.

В свете вышесказанного, мне хочется привести один небольшой эпизод, который позволит полнее понять эту незаурядную личность.

худ. Беннет, Фрэнк Мосс

С барского стола…

С самого основания, в шахматном клубе им. М. И Чигорина мирно сосуществовали две секции – шахматная и шашечная. Своей схожестью они напоминали мне двух братьев: старшего – бесспорно – главенствующего и младшего – этакого Иванушку-дурачка.

По вполне понятным причинам, львиная доля бюджетных денег отпускалась на «старшего брата». Огромный зал, принадлежащий некогда бывшей французской церкви, помнил не только чемпионаты города, но и достаточно крупные международные турниры, с участием многих шахматных знаменитостей.

Но иногда и на улице шашистов наступал свой праздник. В такие дни, организаторы турнира (обычно, такие тихие и незаметные) вдруг преображались, заряжаясь бешеной энергией, и суетливо носились с бумагами, на которых красовалась круглая печать спорткомитета. Следовательно, и младшенькому братику кое-что досталось…

А как же? Ведь, это означало выделение государственных средств на подготовку и проведение мероприятия. Иными словами, говоря по-простому, деньги, денежки, «бабульки». Которые можно потратить и расписать так, что «комар носа не подточит»: всё зависит тут от опыта и стажа ответственных руководителей секций. А опыт, конечно же, имелся…

В один из таких радостных для шашистов дней, мы с Анатолием Абрамовичем, сидя в дальнем углу зала и анализируя очередную шахматную позицию, с интересом наблюдали за их деятельной возней, снисходительно посмеиваясь над Б. Герцензоном – одним из организаторов и страстных пропагандистов и популяризаторов шашек.

Борис Миронович, очень походивший внешностью на известного актера Михаила Яншина, всегда напоминал мне этакого барина-увальня, который нечаянно попал в не свое время и теперь вынужден подстраиваться как-то под эту странную жизнь. И судя по тому, что он являлся автором нескольких книжек, устроиться ему удалось очень даже неплохо.

Наконец, Анатолий Абрамович не выдержал:

– А, ведь ты, кажется, одно время работал в ресторане? – неожиданно обратился он ко мне.

– Не совсем: я стоял за стойкой бара…

– Ну, неважно – перебил меня старший товарищ – Я имею в виду, что тебе приходилось по роду своей деятельности сталкиваться с банкетами, юбилеями и прочими мероприятиями, верно?

Я согласно кивнул, вспомнив, как меня до сих пор подташнивает от специфического запаха, присущего любому ресторану. Хотя, с другой стороны, эти же самые запахи, одновременно, и вызывают во мне ностальгические нотки по ушедшей молодости, воскрешая в памяти сцены былых пиршеств, роскошных столов и широких жестов: когда шампанское лилось рекой, а столы ломились от изобилия; когда каждый из нас, тайком выйдя из-за стола, стремился найти официанта, чтобы незаметно расплатиться за весь стол; когда нагибаться за случайно вывалившейся на пол купюрой было не принято, когда…

– Ты знаешь, что мне это всё напоминает? – прервал мои воспоминания Анатолий Абрамович, грустно усмехнувшись.

Я с интересом уставился на своего кумира.

– Вот, обрати внимание и сравни: шахматные турниры и шашечные. В первом случае, выражаясь образно, на банкете присутствует всё: коньяк, шампанское, «птичье молоко»… Всевозможные деликатесы: осетрина, балык, бастурма, красная, черная икра, ну и так далее… Словом, стол прогибается от обилия и излишества продуктов.

Так вот, сегодня шашистам дали возможность на хлебец с маслицем совсем чуть-чуть намазать красной икры. И глянь, как они сходят с ума…

Доктор Шапиро или «Жизнь прекрасна!»

Известный в конце прошлого века на весь Союз доктор, один из главных врачей советской Армии Леонид Иосифович Шапиро на самом деле был очень простым и доступным в общении милым старикашкой. Нас сблизила с ним любовь к шахматам. Я тогда работал в шахматном клубе им. М. И. Чигорина в качестве рабочего, а ему – квалифицированному судье – достаточно часто приходилось проводить различного рода турниры.

худ. Ирвинг Аминь

К моменту нашего с ним знакомства это был уже худощавый старик, с обвисшими мешками под глазами, с сухой морщинистой кожей и заметно сгорбленной осанкой. Это первое впечатление, однако, мгновенно улетучивалось, стОило лишь, заговорить с ним. Он весь распрямлялся и заметно преображался. Особенно эти живые и озорные глаза. О-о! Они могли рассказать вам очень многое! В его умудренном взгляде читалось всё: и детская наивность, и недоверчивая осторожность, приобретенная за годы молодости, которая пришлась как раз на сталинское время, и искренняя расположенность к собеседнику, которая выражалась в уважении к оппоненту и умению слушать, и некая легкая ирония по отношению к жизни в целом.

За плечами остались далекие и светлые воспоминания дореволюционного детства, бурная молодость, тревожные тридцатые, Великая Отечественная, фронт, госпиталь, затем работа в советской Армии. И всё это время – труд, труд, труд… Он был не только ветераном войны и труда, но и Заслуженным врачом советской Армии.

В орденах и медалях я застал его лишь единожды, 9 мая. Награды настолько плотно облегали несчастное тело, что – казалось – подомнут своею тяжестью старого ветерана. В тот день я даже постеснялся к нему подойти: настолько парадным, величественным и недосягаемым он показался для меня. Словом, настоящий герой и защитник Отечества.

Зато в обычные дни Леонид Иосифович сам находил меня и, заговорчески подмигнув, кивал головой на шахматную доску. Иногда, мы прерывали поединок и выходили на перекур. Здесь, у входа в клуб, на бывшей улице Желябова 25, где постоянно мельтешит перед глазами толпа вечно спешащих куда-то людей, мы с ним выкурили не одну пачку сигарет.

Это был тот самый тип пожилых людей, который, несмотря на свой почтенный возраст, любил остроумный фривольный анекдотец, умел заценить хороший юмор, да и сам, при случае, не прочь был тряхнуть стариной. Одним словом, с ним было, что называется, не соскучишься. Вдобавок ко всему, старичок являлся ещё и превосходным рассказчиком.

– Леонид Иосифович, Вам необходимо бросить, к черту, курить! – строго пытаюсь ему внушить, глядя на то, как он заколотился в очередном приступе кашля. – Восемьдесят лет, всё-таки… Пожалейте себя.

Откашлявшись и аккуратно обмакнув носовым платком прослезившиеся уголки глаз, он нехотя соглашается со мною:

– Да надо, надо бы…

И тут же, вероятно вспомнив историю, лукаво прищуривается:

– А я тебе разве не рассказывал о том, как пытался завязать с этим делом?

– Нет.

– Ну, тогда слушай.

Тут старик смачно затянулся и, усмехнувшись себе под нос, не спеша выпустил густое облако табачного дыма.

– Было это лет пять тому назад. Я тогда очень страдал от кашля. А тут ещё и знакомые достали: «Силы воли Вам не хватает…»

Это у меня-то, её не хватает?! В общем, разозлился я не на шутку и говорю сам себе: «Всё: с этой минуты ни одной сигареты!» Твердо так. Ты ведь, меня знаешь? Словом: сказано – сделано!

Поначалу, в первые часы, правда, очень тяжело было: рука автоматом тянулась к карману. Выкинул сигареты, спички. Чтобы хоть как-то забыться, занял себя делом. На следующий день просыпаюсь нормальным человеком: кашель почти прекратился, настроение прекрасное, давление в норме. Радуюсь, и только. «И чего только я раньше до этого не додумался?» – удивляюсь сам себе. Словом, так прошло три дня. А на четвертый – вызвали «скорую». Еле откачали.

Решился, после этого случая, обратиться за консультацией к своему ученику (Леонид Иосифович назвал мне какую-то очень известную фамилию, которую я, к сожалению, теперь уже забыл). Встречает он меня, значит, и смущенно так обращается:

– Простите, Леонид Иосифович, право, мне даже как-то не совсем удобно об этом говорить Вам – моему учителю – но кто Вас надоумил до такой очевидной глупости? Как можно резко лишать организм той необходимой порции никотина, к которой он уже привык? Вам что – жить надоело?!

– Нет, ты представляешь себе? – заливается старик смехом, переходящим в очередной приступ кашля. – Чуть было копыта не откинул. А я ведь, ещё пожить хочу!

Он с наслаждением окинул взором голубое безоблачное небо, затем взгляд его опустился на толпу прохожих. Вдруг, глаза его как-то странно заблестели по-юношески, с огоньком:

– Вон, смотри-смотри: какая задница идёт, а? Да не туда ты смотришь! Во-он, в сторону ДЛТ (Дом Ленинградской Торговли).

Наконец, и я впиваюсь взглядом в эту действительно обворожительную и гипнотизирующую часть женского тела, перед которой все возрасты покорны. Остаток перекура мы оба, молча, провожаем «цель» пожирающим взглядом, стараясь не упустить её из виду. Тем не менее, она, все же, теряется, исчезая за углом, и мы, тяжело вздохнув и бросив окурки в урну, вновь возвращаемся к прерванной партии.

Глава 3 – Эндшпиль

Гром среди ясного неба раздался через пять минут.

– Мат! – пролепетал насмерть перепуганный брюнет – Вам мат, товарищ гроссмейстер!

Остап проанализировал положение, позорно назвал «ферзя» «королевой» и высокопарно поздравил брюнета с выигрышем. Гул пробежал по рядам любителей.

– «Пора рвать когти!» – подумал Остап, спокойно расхаживая среди столов и небрежно переставляя фигуры.

(«Двенадцать стульев» И. Ильф и Е. Петров)

худ. Джорджио Мартини

Совсем юного Гату я впервые увидел на балконе шахматного клуба. Там проходил какой-то турнир, представленный в основном перспективной и талантливой молодежью. Через столик от него сидел Костя Сакаев, скучая и поглядывая по сторонам, пока его противник усердно чесал свою «репу», размышляя – как предотвратить неизбежный развал своей защиты. Однако, я – о Гате…

Худенький и тщедушный юнец с смешными очечками в тонкой металлической оправе – таким он мне запомнится на всю жизнь, поскольку, увидеть его взрослым мне увы, так и не доведется: через два-три года они, со скандально-известным отцом навсегда покинут эту страну. В которой, по мнению Камского-старшего, «им никогда не дадут в полной мере проявить свой талант». И отчасти, с Рустамом сложно будет не согласиться.

В какой-то период, мне довелось очень тесно пообщаться с ним: во-первых, оба мы сошлись на почве увлечения фотографией, а во-вторых, одним из факторов, повлиявшим на его благосклонное и доверительное ко мне отношение послужило то обстоятельство, что оба мы – пусть и номинально – принадлежали к одной и той же конфессии – к исламу.

Последнее, по-видимому, для него значило многое: «раз мусульманин, следовательно, свой человек»…

Позднее, мне не раз придется в жизни сталкиваться с подобными личностями, очень своеобразно и примитивно трактующими взаимоотношения между людьми – приверженцами одной и той же религии – и до дикости упрощая основополагающие идеи, которые содержатся исламе. Однако, достаточно трезво смотря на жизнь и понимая, что моя просветительская миссия на сей счет, вряд ли изменит его позицию, я счел благоразумным не расстраивать его зря и не отталкивать от себя. Тем более, что его тяжелый и вспыльчивый характер был, что называется, притчей во языцех.

Не особо утруждая себя излишними и пространственными рассуждениями, он строго делил мир на «черное» и «белое», на «своих» и «чужих». Кто был не с ним, тот автоматически заносился в стан его врагов.

Гата для него был не только единственным сыном, которого он выходил и воспитал, но и его единственной надеждой, счастливым лотерейным билетом, который выпадает раз в жизни. Сын, образно говоря, являлся тем самым пропуском, который обязан вытащить его из этого дерьма в настоящую свободную и независимую жизнь. И ради этой заветной мечты, он не пожалеет своих сил, пожертвует – если надо – всем, создав необходимые условия для своего уникального ребенка с тем, чтобы, в конце концов, добиться поставленной перед ними задачи.

И, надо отдать должное, Рустаму это во многом удастся.

– Чтобы сын хорошо играл и питался три раза в день, я ел раз в два дня» – хвастливо заявит он много позже в одном из своих интервью. И вновь, отчасти, будет в чём-то прав…

Окруженный со всех сторон врагами, первым из которых, несомненно, являлось родное советское государство, он, крепко стиснув зубы, всеми правдами и неправдами медленно, но неуклонно продвигался к намеченной цели, проигрывая в уме многочисленные возможные продолжения развития событий и их варианты. Его упорству мог позавидовать мифический Сизиф.

Одним словом, можно без преувеличения сказать, что он тоже обладал не меньшим талантом, чем его знаменитый сын. Только, Гата демонстрировал свою силу на шахматной доске, в то время как полем битвы отца являлась сама жизнь.

О буйном и неукротимом характере Рустама ходили невероятные легенды, одна ужаснее другой. Сотрудники клуба и даже многие чиновники от спорта, зная его суровый нрав, остерегались что-либо советовать, поскольку мнительность Рустама давно перешла все разумные рамки. Подозрение вызывало всё и вся, во всех он видел «засланных казачков», специально заманивающих их с сыном в заранее приготовленную ловушку.

Кроме прочего, всем было прекрасно известно о его боксерских способностях. За короткое время, не без скандалов, было сменено несколько уважаемых мастеров, необдуманно изъявивших своё желание поработать с Гатой в качестве тренера.

Несчастную пару стали избегать, благоразумно уклоняясь от заманчивых предложений отца. В конце концов, дошло до того, что отчаявшись и окончательно разочаровавшись во всех, Рустам примет решение – самому заделаться тренером собственного вундеркинда.

Это известие было встречено сотрудниками клуба с едва сдерживаемым смехом, что было, собственно, понятно: в шахматах отец разбирался не более чем сын в боксе или фотографии.

О методах воспитания отца поползли страшные слухи. Поговаривали, что Рустам довольно часто избивал своего сына. Лично мне ни единого раза не довелось застать подобных сцен. Хотя я допускаю, что какие-то шлепки, возможно, и доставались Гате от одержимого и строгого отца. Но это, как говорится, уже совершенно частное дело семейного характера.

Более всего, Рустама бесили и раздражали официальные представители спорткомитета и их коллеги из шахматной федерации, которые всячески препятствовали росту и продвижению таланта молодого и одаренного шахматиста, находя различные причины для отказа выезда на международные турниры или иного рода престижные соревнования.

Например, известная история, когда в 1987 году, 12-летний Гата, являясь кандидатом в мастера спорта, выиграл союзное первенство среди юношей. Тогда, помнится, встал вопрос – кому предоставить право представлять страну на мировой арене: совсем юному Гате или 16-летнему Алексею Широву – победителю предыдущего первенства. Было принято решение, назначить матч между ними (который, кстати, выиграл Камский со счетом 3,5 : 1,5), чтобы выявить претендента. Я помню, как это взбесило Камского-старшего: он рвал и метал всё вокруг, не находя себе места.

– Нет, ты видишь – что они творят?! – искал он у меня справедливости, выпучив свои страшные глаза Атиллы и ритуально кружась вокруг меня. Я уже приготовился к тому, что сейчас: в лучшем случае, меня ждет его знаменитый апперкот, ну а в худшем – он меня слопает живьём.

Помню, как после очередного такого отказа, Рустам, злой как черт, заскочил в нашу комнату, в надежде застать кого-то, и не найдя, устало плюхнулся рядом.

– Ты понимаешь, Галиб, эти суки никогда не дадут пробиться наверх моему сыну. – Он зло сжал кулаки и нервно постучал их друг о дружку. Несложно было догадаться, кого он подразумевал под «суками». – Представляешь: опять нашли причину, чтобы не пустить Гату на турнир! Видите ли, недостаточно игр ещё, якобы, сыграл. Ему необходим выход на большую арену, а они его втискивают в рамки каких-то городских чемпионатов. Придурки! Они боятся, что Гата там всех разорвёт, а потому и хотят его притормозить, чтобы продвинуть своего.

И я согласно кивал, даже не пытаясь выяснить – кого он имел в виду, под «своим». При этом самым поразительным было то, что Рустам говорил правду. Хотя и несколько утрируя.

– Нет, это всё бесполезно… – в отчаянии сник грозный боец. – Нужен выход. Нужен какой-то выход. Не может быть, чтобы его не существовало – повторил он, задумчиво уставившись куда-то сквозь меня.

И вскоре, такой выход отыщется…

Чемпионат Ленинграда 1987 года соберет достаточно сильный состав участников, на котором лавры чемпиона достанутся молодому мастеру спорта Владимиру Епишину.

Тихий и неприметный Володя всегда отличался спокойным и ровным характером и кротким нравом. Он страдал близорукостью, а потому всегда носил очки, сквозь которые на тебя глядели большие добродушные и, я бы даже сказал, немного беспомощные глаза. Он был чуточку полноват для своего небольшого роста и оттого, своей походкой напоминал мне неуклюжего и добродушного плюшевого медвежонка. Во всяком случае, таким он мне запомнился.

Возвращаясь к этому турниру, мне хотелось бы отметить всего лишь одну партию, сыгранную Гатой Камским против известного гроссмейстера Марка Евгеньевича Тайманова.

Не отвлекаясь на описание этой невероятно обаятельной личности, которая, как известно, в комментариях не нуждается, мне хотелось только отметить небольшой эпизод разбора сыгранной партии, в которой маститый гроссмейстер оказался побежденным маленьким шахматным «Давидом». Я достаточно хорошо это помню, поскольку тоже находился в окружении тех шахматистов, что плотным кольцом облепили их столик, разбирая и анализируя, согласно установившейся традиции, партии сыгранного тура.

худ. Жан Поль Кайзер

Наконец, когда дошли до рокового хода, Марк Евгеньевич, всплеснув руками, недоуменно вопросил, обращаясь скорее к самому себе, нежели к окружающим:

– Странно: и что это меня дёрнуло так пойти, до сих пор не могу дать вразумительного ответа?

И тут же показал правильное продолжение. Все присутствующие согласно закивали головами. Некоторое время, маэстро, словно завороженный уставился на доску. Очки его медленно стали сползать к самому кончику его носа.

– Уму непостижимо! – снова воскликнул маэстро, поправляя очки. – Ничего не могу понять. Просто, наваждение какое-то…

Рустам стоял неподалеку от меня. Вдруг, наши взгляды случайно пересеклись. Лицо его было настолько серьезным, что я без труда прочитал неописуемую радость и ликование, царившее в его душе. Ещё бы: ведь его сын только что обыграл бывшего претендента на мировую шахматную корону, сражавшегося некогда с самим Бобби Фишером! А это говорило уже о многом…

История одного бегства

На улице ещё и не думал таять снег, но яркое солнце уже начинало припекать, весело подмигивая лучами сквозь окна полуподвального помещения и напоминая о том, что весна уже давно вступила в свои права и что очень скоро грядут перемены.

– Нет, что ни говори, а жизнь, всё-таки, прекрасна! – воскликнул Рустам, радостно потирая ладони и окидывая свою мастерскую.

Мы находились в его фото-студии, помещение которой он арендовал недалеко от станции метро «Технологический институт».

Помню, как меня удивило и насторожило столь несвойственное расположение духа, в котором пребывал мой знакомый. Обычно, вечно хмурый и насупленный, сегодня он выглядел на редкость радостным, словно провернул на днях какое-то очередное весьма выгодное дельце. Хорошее настроение настолько переполняло его душу, что он с трудом удерживал себя, чтобы не поделиться этим с близким человеком.

– Наконец-то! – не выдержал всё-таки Рустам и, понизив голос, продолжил почти шепотом – Скоро ты услышишь, как о нас заговорит весь мир!

Я молча внимал словам товарища, продолжая сидеть на потертом и шатком табурете, идиотски улыбаясь и пытаясь понять – о чём, собственно, идёт речь.

Рустам вдруг на секунду умолк, внимательно разглядывая меня, как бы рассуждая про себя – стОит ли продолжать.

Внезапно его осенило:

– Слушай, Галиб, я хочу тебе по старой дружбе сделать подарок!

– То, есть? – насторожился я, весь напрягшись, приготовившись к непонятному подвоху: учитывая его характер, было весьма странным, чтобы Рустам, вот так вот, запросто что-либо кому-то подарил. Впрочем, совсем на днях, он совершенно безвозмездно поделился со мною рецептом проявителя для фотобумаг, снабдив от себя всеми необходимыми реактивами. А вчера, даже пригласил меня к себе в фотостудию.

– Да очень просто: хочешь, я тебе почти задаром отдам своё оборудование? За чисто символическую цену! – ошарашил он меня вновь, заставив напрячься ещё сильнее.

– С чего это вдруг? – недоверчиво улыбнулся я. – А как же, ты сам?

– Понимаешь… – начал, было, Рустам, и вдруг решив, что далее скрывать от меня бессмысленно, резко рубанув своей тяжелой рукой воздух, открылся – На днях мы с Гатой едем в Америку, на турнир. У меня там есть свой человечек, с которым я уже обо всём договорился. В общем… назад мы больше не вернемся. Только ты смотри: никому ни слова! Это я тебе по нашей старой дружбе говорю… Я уже всё продумал и просчитал… Это шанс, понимаешь? Это наш последний и единственный шанс, который мы не имеем права упустить! Иначе, мы тут заживо сгниём, в этом болоте.

И тут же, внезапно нахохлившись, уставился на меня своим бычьим взглядом:

– Ты ведь, нас не заложишь?

– Да нет, конечно же… – поспешил я заверить его, не на шутку испугавшись, что являюсь обладателем столь страшной тайны.

Пожалуй, это была единственная тайна, с которой я рад был бы расстаться. И вовсе не потому, что мог случайно её проболтать: за спиной уже имелся большой опыт работы в системе «Интурист».

К тому времени, я уже был достаточно осведомлен о лживой и коварной политике родного государства, давным-давно дискредитировавшей себя в глазах всего мирового сообщества, а потому фанатичным патриотизмом отнюдь не страдал. Неоднозначно относясь к личности самого Рустама, я всё же, искренне и от всего сердца желал им удачной операции, поскольку мне и в самом деле было жаль маленького и скромного Гату, который вряд ли бы сумел полностью раскрыть свой талант, останься он на этой грешной и несчастной земле, именуемой родиной.

Сейчас это может показаться несколько странным, но тогда, в 1989 году, не только диссиденты и деятели от науки и искусства, но и многие простые трезвомыслящие люди мечтали вырваться из советской клетки за кордон, чтобы глотнуть свежего воздуха, чтобы просто, пожить по-человечески. И спортсмены не были исключением.

Уже потом, несколько позднее, когда государственные тиски заметно ослабнут, вслед за Камскими из страны, по разным причинам, уплывет значительная часть мастеров и гроссмейстеров: И. Левитина, Л. Юдасин, А. Ермолинский, М. Цейтлин и многие-многие другие. А тогда…

Тогда я мечтал только лишь об одном: поскорее бы отец с сыном уехали, чтобы я смог вновь зажить спокойной жизнью.

«А вдруг у них всё сорвётся?! – с ужасом думал я, представляя, как вслед за «дезертирами» потянут и тех, кто был в курсе их вынашиваемых планов. Иногда, мне мерещились предстоящие сцены допросов.

«Так-так-так, уважаемый Галиб. Что же это Вы не информировали нас о коварных планах наших врагов, а? Где же была Ваша гражданская позиция, Ваша сознательность? Вы хоть понимаете, ЧТО Вам грозит за сокрытие от органов информации о планах государственного преступления?!»

И, надо сказать, что подобный сценарий развития событий, отнюдь не считался каким-то фантастическим и нереальным. Всё вполне органично вписывалось в существующую тогда систему…

Немного поторговавшись, Рустам – помнится – уступил мне штатив, широкоугольный объектив и фотовспышку. И уже на прощание, всучил мне просто так кофр и пару-тройку больших пластмассовых кювет:

– На, держи, это тебе на память – произнёс он, широко улыбаясь. – Будешь вспоминать меня…

А примерно через месяц со страниц советской прессы полилась привычная брань в адрес «неблагодарных отщепенцев».

– Ты представляешь себе, Галиб? – ворвался к нам в кабинет директор клуба, с развернутой в руках газетой «Советский спорт». – Камские остались в Америке и не желают больше возвращаться на Родину! И это после того, как им были созданы все идеальные условия!

– Что Вы говорите!? – раскрыл я рот от изумления. – Надо же, какие, всё-таки, мерзавцы! Ну, просто, нет слов… предатели…

Недавно, спустя почти двадцать лет, копошась в своей каморке с тем, чтобы избавиться, наконец, от накопившегося хлама, я неожиданно наткнулся на старый запыленный кофр.

«Боже мой, откуда он у меня?!»

И тут я вспомнил.

«А может быть, не стОит его пока выкидывать? – подумал я, грустно улыбаясь. – Ведь, ещё вполне возможно, что Гата Камский, вновь вернувшийся в большие шахматы, может стать чемпионом мира?»

А – что: кто его знает? Может быть, я ещё смогу использовать этот кофр в своих «шкурных» интересах?

Фонтан желаний

худ. Макс Оппенгеймер

Меня всегда поражало известное высказывание: «Что хорошо – знать всё об одном или же, понемножку обо всем?»

Лично я, так и не сумел до сих пор однозначно ответить себе на этот вопрос. Уважая выбор тех, кто без раздумий и колебаний склонен согласиться с первой частью вопроса, тем не менее, мои симпатии на стороне второй. Во всяком случае, так уж получается у меня по жизни, и винить в этом себя или судьбу просто глупо.

С раннего детства, я всегда проявлял интерес ко всему. Меня интересовало всё: как устроено шмелиное гнездо; насколько крепки старые прогнившие доски на чердаке; так ли уж, стремителен и коварен водоворот на «двухтрубке», куда мы пацанами ходили купаться; выдержит ли меня во-он та тоненькая ветка шелковицы, откуда легко можно было дотянуться до дразнящих крупных янтарных ягод тутовника?

Во дворце пионеров, не осталось практически ни одной секции (кроме бокса), в которой, в разное время, мне бы ни довелось поучаствовать: драматический, судомодельный, авиамодельный, танцевальный, изо-студия, радио кружок, борьба (вольная и классическая), фехтовальный, кружок киномеханика и… даже вышивальный! Каюсь, был такой «грех» в четвертом классе…

Не осталось без внимания ни одной игры, которую бы мы – дворовые пацаны – не перепробовали. Начиная от простого катания ржавого обода велосипедного колеса, ахрычек, лянг и запускания воздушных змеев, до очень опасных экспериментов, связанных с риском для жизни: луки со стрелами (наконечники для стрел изготавливались из консервной банки); взрыв-пакеты из серы и магния; «ракеты», запускаемые в воздух при помощи карбида, и ещё многое-многое другое…

Я слишком поздно взял в руки свою первую книгу. Это произошло со мною в возрасте тринадцати – четырнадцати лет. Называлась она «И один в поле воин». Автор, если я не ошибаюсь, Юрий Дольд-Михайлин (Михайлик?). Зато потом, я начну читать запоем всё, что попадалось в поле моего зрения. Меня никто не направлял в нужном направлении, у меня не было необходимого старшего наставника, который бы мог подсказать – какие следует читать книжки вначале, а к каким подходить уже с накопившимся опытом. Мне просто повезло. Домашняя библиотека, идеально подобранная и составленная отцом, сама подсказала – что и в какой последовательности следует читать. Мне всегда по жизни везло, как Иванушке-дурачку. Сначала на книги, а чуть позднее и на людей.

Наверное, всё-таки, я азартный человек. Так уж, вероятно устроен, что любое мало-мальски интересующее меня увлечение, захватывает меня настолько, что в одном месте начинает просто всё зудеть и гореть! Мне непременно нужно выяснить буквально всё, что касается очередного предмета любопытства! Всецело отдавшись этой идеи, я погружаюсь в него с головой, совершенно игнорируя всё свете и не замечая ничего вокруг.

Затем, незаметно, на каком-то этапе, интерес постепенно ослабевает и я начинаю понимать, что был неоправданно эгоистичен и несправедлив по отношению к близким. И, при первой же возможности, стремлюсь загладить свою вину.

Через какое-то время, мой взгляд задерживается на очередном предмете, и… история повторяется снова. Это касается почти всех моих многочисленных увлечений, к которым я предавался с азартом сумасшедшего.

Так, одно время, увлекаясь радиолюбительством, я истратил кучу времени и денег, чтобы очень скоро осознать, что коротковолновик из меня не получится. Начинал, как и все, с детекторного приемника. Верхом моей конструкторской мысли станут многочисленные мультивибраторы, фузы и квакеры для электрогитар, переносной компактный радиопередатчик, собранный на базе единственного (но мощного, по тем меркам) транзистора, с радиусом действия в пятьсот метров. К этому стоит приплюсовать двухламповый приемник и один усилитель, мощностью аж, в целых три ватта! И надо сказать, что он успешно себя оправдал в нашем школьном вокально-инструментальном ансамбле: к нему будет подключена ритм-гитара. Наряду с немецкой колонкой «Регент 30» и венгерским «Бигом», мое творение тоже смотрелось совсем даже ничего…

Потом на смену пришло телескопостроение.

Боже мой! Домашние не знали, куда себя девать: моя комната одновременно напоминала собою и слесарную мастерскую, и химическую лабораторию, и обсерваторию. Сколько витринных стекол я перепортил, пытаясь создать телескоп-рефлектор, известно одному Аллаху. Сколько реактивов извел, наждака и абразивов… нервов.

Потом, налюбовавшись небесными светилами, я понял, что новую планету суждено открыть не мне. И… благополучно завязал с астрономией.

худ. Нэваси Лай

Нечто подобное произойдет и с шахматами. Правда, справедливости ради следует отметить, что это единственное увлечение, которому я не изменяю и по сей день. Потому как, воспринимаю её не просто, как игру, но как руководство по жизни. Только этим и объясняется тот факт, что с шахматами я уже больше никогда не расставался. А вот, как они меня однажды чуть не высмеяли – об этом можно поделиться с народом…

Как я чуть не стал чемпионом мира…

– Не забудь: завтра у тебя первая партия с Григорьевым! – напомнил мне на прощание старший методист клуба, когда я впервые, попав в шахматный клуб им. М. И. Чигорина, записался в турнир начинающих.

Как и многие начинающие, я знал только, как ставится детский мат и как ходят фигуры. Конечно, о дебютах, кое-что доводилось слышать, но книжку приобрести, пока не довелось.

Никаких особых иллюзий в отношении своих шахматных способностей я не испытывал: игра была для меня одним из любимых способов приятного времяпровождения.

Благодаря отцу, в нашей библиотеке сохранилось несколько шахматных сборников, по которым я и учился. Собственно говоря, правильнее будет сказать, не учился, а – просто, мне нравилось проигрывать на доске партии старых мастеров: Андерсена, Стаунтона, Морфи, Стейница, Ласкера…

Среди прочих книг, мне особенно приглянулись две: «Международный шахматный турнир в Москве 1925 года» и «Матч-турнир на первенство мира по шахматам. Гаага – Москва, 1948 г.» под редакцией П. Кереса.

Переехав в Ленинград и впервые попав в шахматный клуб им. М. Чигорина, я испытывал благоговейный трепет от осознания того факта, что здесь некогда играли многие известные мастера и гроссмейстеры.

Более всего меня поразило то, что сюда может прийти любой желающий и запросто записаться в шахматный клуб, став полноправным его членом.

«Как здОрово, что здесь можно совершенно бесплатно играть, сколько твоей душе угодно! – изумлялся я тогда. – Интересно, а в какую силу играю я сам?»

На следующий день состоялась моя первая партия.

Излишне говорить, что никакой ценности она не представляет. Тем более что я проиграл её, просрочив время на последнем сороковом ходу. И, тем не менее, для меня она дорога и памятна, поскольку вызывает приблизительно такие же чувства, какие испытывает человек, вспоминая свою первую любовь.

Дебют мною был разыгран настолько отвратительно, что может являться учебным пособием под названием «Как не следует начинать партию». Оба мы, как это и положено новичкам, допустили в процессе игры немалое количество ошибок. Наконец, к тридцать седьмому ходу черных на доске создалась такая позиция (см. диаграмму1).

Находясь в жесточайшем цейтноте, я сыграл здесь 37…Лg4, в то время, как простое 37…Ф:b2 намного сокращало игру.

Но даже и этот ход ещё оставлял черным шансы на победу.

Однако, после 38.Фf3 С:g3+? 39.К:g3 Лh4+40.Крg1, мой флажок на часах безжизненно повис. Впрочем, спасти партию уже было невозможно.

И всё же, как это ни странно, но по итогам этого турнира я набрал как раз те самые 50% очков, которых оказалось достаточно для того, чтобы мне присвоили IV разряд. Я был рад, что мне это удалось практически с первого раза, что получил право, участвовать в следующем, более сильном по составу турнире.

Когда же, по его окончанию выяснилось, что мне присваивается III разряд (2-ое занятое место), то наряду с удивлением, я ощутил и некоторую гордость, вполне понятную для начинающего шахматиста. Не теряя времени, я моментально включился в следующий турнир, намереваясь закрепить успех.

Моему изумлению не было предела, когда по завершению оного, я стал обладателем II-ой категории (вновь 2-ое место). Меня стали терзать смутные сомнения: «А так ли уж, плохо я играю, если мне „автоматом“ удаётся переходить из одного турнира в другой?»

Поэтому совершенно естественным выглядело неуёмное стремление – не останавливаться на достигнутом рубеже. Я должен был доказать – и прежде всего самому себе – что это не чистая случайность, а закономерный итог, свидетельствующий о моих незаурядных способностях.

К этому времени, я уже уволился со своей прежней работы и окончательно устроился в шахматный клуб (в котором почти прописался), в качестве рабочего по обслуживанию оборудования. Надо отдать должное всем сотрудникам клуба: их моральная поддержка многое значила для меня.

– Смотри-ка: а мы и не догадывались о твоем скрытом таланте?! – весело подначивали меня коллеги, вместе со мною радуясь моим скромным успехам.

Не устраивая никаких перерывов, я с огромным волнением вступил в схватку за право именоваться перворазрядником. Ведь, получалось, что если мне удастся достигнуть этого рубежа, то я с полным правом могу гордиться, что нагнал (а может быть даже и – перегнал) своего отца!

Я не верил своим глазам: напротив моей фамилии в членском билете клуба появилась римская цифра один.

«Ура-а, я это сделал!!!» – ликовала моя душа.

«Что же, это получается? – с испугом вопрошал я сам себя. – За короткое время я автоматически, практически с ходу достиг до уровня перворазрядника. Осталось всего – ничего: баллы, кмс, мастер спорта, гроссмейстер, а там глядишь, и…»

Я зажмурил глаза, на секунду представив себя рядом с Талем, Фишером, Ботвинником. Счастье переполняло мою душу настолько, что я совсем потерял голову:

Вот он прошёл половину пути,

Надо ещё половину пройти…

Знак «ГТО» на груди у него,

Больше не знают о нём ничего.

Эти стихи С. Маршака, разучиваемые нами в 4 или 5 классе, внезапно всплыли в моем больном воображении. У меня заметно изменилась походка, выправилась осанка, грудь выпятилась немного вперед, а тон стал несколько пренебрежительно-снисходительным. Словом, всё было нормально.

худ. Минас Аветисян

Впервые в жизни я засел за учебник дебютов Эстрина, тщательно готовясь к предстоящему турниру. Глубоко втайне я, конечно же, не сомневался, что заработаю эти два несчастных балла в два счёта. Но почитать, на всякий пожарный, все же, не помешает…

В первом же турнире перворазрядников я с треском провалился, оказавшись в нижней половине турнирной строчки. Некоторое время я сидел, словно пришибленный. А потом, придя в себя, неожиданно очнулся:

– Павлины, говоришь?! – не выдержав, громко расхохотался я над собой. – Ну-ну: мечтай дальше, романтик!

Грустно, но чемпионом я не стал. Потом я переквалифицируюсь в управдомы, и в кого-то ещё… Но мечту о своём Рио я навсегда сохраню в своем сердце. Потому что эта мечта мне помогала и продолжает помогать по жизни и надеяться на лучшее. А значит – верить. Верить в шахматы. Верить в людей. Наконец, верить в то, что я ещё пройдусь по набережной этой жизни в белых парусиновых штанах!

Вспять по реке времени…

Не знаю, как вас, но меня всю жизнь интересовала такая вещь, как – время. Оно с удивительной легкостью способно в своём неторопливом течении до неузнаваемости изменять не только людей, но и внешний облик целых городов, стран и даже эпох. В последнее время, это самая занимательная тема, которая живо интересует меня, волнует и изумляет, ввергая в бездну размышлений и заставляя задуматься о многих вещах.

Нет, что ни говори, но древние жили на порядок интереснее и насыщеннее, оставаясь ближе к природе, ближе к своему естеству. Какой бы аспект жизни ни взять. Ну, посудите сами. Чем мы на сегодняшний день можем серьезно похвастаться? Научно-техническим прогрессом, который медленно, но неуклонно ведет к деградации личности?

Сейчас можно не поднимая задницу от дивана, нажать кнопку пульта и… пожалуйста: хочешь – смотри «дом-2», хочешь – заседание Государственной Думы, что, впрочем, мало чем отличается от предыдущей передачи. Кругом и сплошь – секс, насилие и реклама…

Ракетами и бомбами, в которых скоро захлебнется человечество? Экологией, которая теперь сама смеется над нашими лозунгами, вроде: «Не жди милости от природы: взять её самим – наша задача!»?

Медициной? Но как, в таком случае, объяснить такой факт, что на смену одним болезням, пришли другие, неведомые ранее человечеству: рак, спид и куча разного рода птичьего, свиного и тому подобных эпидемий гриппа?

Тогда, возможно, в области литературы и искусства мы переплюнули своих отсталых предков? Но и здесь нас ждет расстройство: произведения древнегреческих комедиографов, летописи и анналы римских историков, шедевры эпохи Возрождения, музыка Моцарта и Баха, Чайковского и Рахманинова, постановки по мотивам произведений Шекспира и Сервантеса, Пушкина и Достоевского – всё это давно признано мировой классикой.

Чем сегодня можем похвастаться мы с вами? Я имею в виду наше сегодняшнее поколение, которое почивает на лаврах своих предков? Чем мы гордимся, какими достижениями? Теми историческими памятниками архитектуры, что были построены ещё царской Россией? Тем, что никак всё не можем разворовать то, что было накоплено нашими предшественниками, которые по крупицам собирали славу Отечества?

Тем, что сегодняшнее молодое поколение не состоянии связать пару слов или грамотно составить элементарное предложение? Про мат я не говорю: этому россиянина учить не надо.

Молодые люди, в начале ХХ-го века изучали древнегреческий и латынь, историю Европы и основы юриспруденции, домоводство и правила хорошего тона. Сегодняшние их сверстники тоже неплохо разбираются в латыни, зайдя в аптеку и правильно назвав название нужных «колес» или шприца; успешно справляются и по домоводству, разводя коноплю или «мастыря черняшку» из маковой соломки; о правилах хорошего тона и говорить не приходится: любая пятиклассница легко способна завернуть такой пятиэтажный мат, что старый боцман может отдыхать…

Мы очень своеобразно восприняли такие понятия, как свобода и демократия. В погоне за ними, мы с легкостью упразднили дворцы пионеров, предоставив взамен подвалы, которые идеально подходят для того, чтобы собираться в кучки и курить травку или заниматься токсикоманией; превратили дома культуры в дискотеки, где можно до одури «отжигать» до самого утра. Мы не задумываясь отменили многие «дурацкие нормативные документы» и «ненужные» ГОСТы, а потому в наших квартирах постоянно рвутся трубы, сгорают проводки, а на улицах постоянно штопается асфальт и… рушатся только что построенные сооружения. А в магазинах продаются непонятные на вкус продукты. А потом удивляемся – откуда у нас берутся эти странные болезни?

худ. Риккардо Томмази Феррони

На днях, мне довелось попасть на Большую Конюшенную. Я её не узнал: кругом рекламные вывески и сумасшедшие ценники. Хотя, внешне всё преобразилось и смотрится на порядок красивее и наряднее, нежели в советские времена. Удручало только одно – недоступность.

По бывшему Дому Ленинградской Торговли я прошелся как по музею, стараясь не зацепить ненароком дорогостоящих экспонатов и стеклянных витрин. И сразу же вспомнил моего товарища.

Табор, ушедший в небо

Очередной приезд Н… – кандидата медицинских наук, цыгана по национальности – как раз совпал с началом капитализации России и бурным ростом цен: к тому времени, всё уже было разворовано и «честно», «по-братски» поделено. Естественно, втайне от сумасшедшего народа. Петербург не являлся исключением.

И вот, решившись прогуляться по Невскому, мы незаметно для себя свернули на Большую Конюшенную и очутились вскоре внутри здания ДЛТ (Дом ленинградской торговли). Надо ли говорить, насколько изменился его облик с советских времен.

Нашему ошарашенному взору предстало всё буржуйское великолепие, которое раньше было доступно лишь на экране телевизора. Тут и там сверкали ослепительные витрины, с невиданным прежде товаром и непонятными для обычного смертного ценниками, заканчивающиеся многочисленными нулями. Все впечатляло и выглядело привлекательно, шокируя и гипнотизируя скудный ум обывателя, привыкшего видеть на прилавке только соль, сахар и спички…

И вот, находясь в самом эпицентре этой сказки, мой товарищ, как бы в прострации, окидывая изумленным взором весь этот блеск, медленно и глубокомысленно изрек, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне:

– Да-а… Я понял только лишь одно: надо воровать, воровать и ещё раз воровать.

В эту минуту я как никто другой прекрасно понимал, что творилось в бедной цыганской душе, а потому был вполне солидарен с его почти ленинской формулировкой, означающей всего лишь одно: рассчитывать в наше время на обычную зарплату не только бессмысленно, но даже глупо, если не сказать, преступно…

худ. Пэм Крук

Выйдя на улицу, я глубоко глотнул свежий прохладный воздух. И пройдя с десяток метров в сторону Невского, оказался возле «Пышечной». Той самой, в которую некогда водил своих маленьких детей. Помнится, там работала красивая полненькая повариха Валя, которая всегда любезно нас встречала. А однажды, даже специально пригласила вовнутрь, чтобы продемонстрировать всю технологическую цепочку. Дети заворожено смотрели, как из специального аппарата выдавливались колечки теста и, плюхаясь в кипящий жир, постепенно превращались в пышные – как и сама тётя-Валя – плюшечки. Эту познавательную экскурсию они запомнили на всю жизнь.

«Как хорошо, что её сохранили!» – обрадовался я, очутившись рядом с пышечной.

Мне стало интересно: насколько всё изменилось внутри и я, поколебавшись секунду, переступил порог. Оказалось – ничто! За исключением легкого косметического ремонта и… цен. Пышка теперь стоила десять рублей, против бывших пяти копеек. Тётя-Валя, естественно, уже не работала…

Наконец, подойдя к шахматному клубу, сердце учащенно заколотилось. Признаться, я и не думал, что подобное может случиться со мной, который за четверть века, успел поменять с десяток мест работ.

Я отошел немного в сторону и сделал снимок всего здания. Собственно, исключительно ради этого снимка я и пришел сюда. Можно было уже со спокойной совестью возвращаться домой, но что-то меня удерживало, заставляя зайти вовнутрь. И я не удержался.

Однако едва я переступил порог клуба, как моему взору предстала совсем не та картина, которую я ожидал увидеть.

Небольшой вестибюль был сплошь заставлен строительными «козлами», стены были обляпаны штукатуркой, а дверь в канцелярию заколочена. Вовсю шел ремонт. Откуда-то сверху доносился стук молотка и изредка, гулким эхом, отдавались голоса работающих строителей.

«Что ж, ремонт – это хорошо – подумалось мне. – В конце концов, давно пора было привести здание в порядок. Наверное, станет краше… Да и оборудование не мешало бы обновить, чтобы привести в соответствие с потребностями сегодняшнего дня…»

Я постоял ещё немного, и уже собрался было уходить, как вдруг навстречу мне вышел молодой строитель, в грязной и пыльной спецовке. Его взгляд вопросительно уставился на меня.

– Хотел в клуб… – как бы оправдываясь, пояснил я. – А скоро ли откроют?

– Не знаю, вряд ли… – неопределенно ответил парень.

Что-то заставило меня спросить, на всякий случай:

– Но здание по-прежнему останется за шахматным клубом?

– По-моему, нет: что-то от Газпрома будет…

Ясно! – кивнул я головой и торопливо пошел прочь от этого места, бормоча себе под нос:

– Ну да, конечно: кому он нужен, этот шахматный клуб? Газ и нефть сегодня важнее. Несомненно, важнее…

И – тем не менее – здание всё-таки сохранится за шахматным клубом. Пока. А надолго ли – покажет время.

Ну и в заключение, логично будет привести «Рубаи» Омара Хайяма:

Мир я сравнил бы с шахматной доской: То день, то ночь… А пешки? – мы с тобой. Подвигают, притиснут – и побили. И в темный ящик сунут на покой. (Перевод Ивана Тхоржевского)

Примечания

1

– В отдельных случаях, ссылка на цитируемый источник будет приведена в самом тексте.

(обратно)

2

– от тюрк. «ок» – «белый», «саккол» – «борода». То есть, убеленный сединами, уважаемый…

(обратно)

3

– К примеру, в научных кругах, и сегодня имеется немало приверженцев известной теории, согласно которой прародителем всех языков на планете является санскрит.

(обратно)

4

– 18 квинтильонов 446 квадрильонов 744 триллиона 73 биллиона 709 миллионов 551 тысяча 615

(обратно)

5

– на санскрите «чатур» означает «четыре», а «анга» – «отряд», «подразделение», подразумевая четыре рода войск.

(обратно)

6

– Зато, немало позабавил отрывок из статьи Юрия Авербаха «Гроссмейстеры средневековья»:

«Впрочем, сохранилось письмо Харуну ар-Рашиду от императора Византии, которое если и не доказывает, что халиф играл в шахматы, то представляет любопытный образец эпистолярного стиля того времени.

„От Никифора, императора Византии, Харуну, царю арабов. Императрица, чей трон я наследовал, оценивала тебя, как ладью, а себя считала пешкой и платила дань, которую тебе следовало бы платить ей. Это происходило вследствие женской слабости и глупости. Прочтя письмо, верни дань, которую ты получил, и принеси ее сам. Иначе меч решит наш спор“.

Рассказывают, что, получив послание, халиф оценил его „шахматное содержание“, послал за чернилами и на обратной стороне начертал:

„Во имя Аллаха всемогущего и милосердного! От Харуна, повелителя правоверных, Никифору, византийской собаке! Я прочел твое письмо, сын продажной женщины! Ответ ты не услышишь, а увидишь“. И халиф сделал „ход конем“ – арабская конница двинулась к границам Византии. Запылали византийские города. Никифор понял, что он плохо оценил позицию, признал себя „пешкой“ и стал выплачивать арабам дань, как и его предшественники.»

(обратно)

7

– Сиджиз – таджикское название Сеистана

(обратно)

8

– Антониус ван дер Линде /нидерл. Antonius van der Linde/ (1833 – 1897) – голландец по происхождению, автор ряда работ по истории шахмат. Жил и работал в Германии;

Гарольд Мэррей /англ. Harold James Ruthven Murray/ ((1868—1955) – знаменитый английский историк, автор фундаментального труда «История шахмат»

(обратно)

9

– Мансуба (англ. Mansube) – аналог современного понятия шахматного этюда в старых арабских и среднеазиатских вариантах шахмат, таких как шатрандж.

(обратно)

10

– Отсюда множ. чис.«арвох», т. е. «души умерших», являющиеся бессмертными частицами Единого Мирового Разума. Иными словами – Бога.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 – Дебют

  Вместо вступления

  Ода шахматам

  Немного об истории шахмат

  Мат Диларам

  Как все начиналось

  Цугцванг

  Советский пасьянс или будни журналиста

Глава 2 – Миттельшпиль

  «Бухарский гамбит»

  ЛГШК им. М. И. Чигорина

  Натюрморт с самоваром

  Великий и непревзойденный Крутя!

  С барского стола…

  Доктор Шапиро или «Жизнь прекрасна!»

Глава 3 – Эндшпиль

  История одного бегства

  Фонтан желаний

  Как я чуть не стал чемпионом мира…

  Вспять по реке времени…

  Табор, ушедший в небо Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg