«О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть»

О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть (fb2) - О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть 6549K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Голиб Бахшиллаевич Саидов

О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть Голиб Саидов

– Народы, хотите ли, я вам скажу громовую истину, какой вам не говорил ни один из пророков…

– Ну? Ну?.. Хх…

– Это – что частная жизнь выше всего.

– Хе-хе-хе!.. Ха-ха-ха!.. Ха-ха!..

– Да, да! Никто этого не говорил; я – первый… Просто, сидеть дома и хотя бы ковырять в носу и смотреть на закат солнца.

– Ха, ха, ха…

– Ей-ей: это – общее религии… Все религии пройдут, а это останется: просто – сидеть на стуле и смотреть вдаль.

(В. Розанов «Уединённое»)

© Голиб Саидов, 2015

© Надежда Велиева, дизайн обложки, 2015

© Надежда Велиева, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть I. Там, за поворотом…

худ. Н. Т. В / Дороги, 2009 г

«…Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них

и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не

будете как дети, не войдёте в Царство Небесное»

(«Библия, Мф. гл.18, ст. 2 – 3»)

Пролог

Не бойся, дорогой читатель: я постараюсь быть, по возможности, кратким. Хотя, скорее всего, я тебя, конечно же, обманываю: в этом деле быть кратким, вряд ли, получится…

Как и все восточные товарищи, я не умею выражать свои мысли коротко и лаконично: я непременно тку узор, обставляя свою речь множеством витиеватых слов и дополнительных образных выражений, которые – по моему мнению – должны способствовать правильному прочтению и наиболее точной передаче моей основной мысли, что я собираюсь донести до своего слушателя. Мне это очень важно. Ведь, от того, как он мне ответит, зависит очень многое. Например, – интересен ли мне этот человек или пора тактично закруглять нашу тему и бежать дальше. Ты хочешь спросить – «куда?» А не всё ли равно? Бежать по жизни. Туда, куда мы все бежим. Куда катится наша планета.

И – продолжать свои поиски. А ещё – надеяться. Потому что Надежда умирает последней…

И, если ты вновь попытаешься спросить меня: «Поиски – чего или кого?», то я тебе вряд ли сумею ответить определённо и внятно, потому, как и сам уже, не знаю толком – что, собственно, пытаюсь найти в этой жизни. А всё это оттого, что я родился на Востоке. Хотя, вот уже более половины своей жизни живу на Западе. Впрочем, Россию западом трудно назвать – это ни то, ни другое, а потому она по-прежнему остаётся для меня загадкой…

Мне казалось, что это произошло со мною совсем недавно, лет десять-пятнадцать назад. Но теперь я начинаю догадываться, что это не так. На самом деле я искал Его давно. С самого раннего детского возраста. А возможно, что и раньше – ещё до того, как появился на этот свет.

Раннее

– Первое что я должна сделать, – сказала Алиса самой себе, бродя по лесу, – Вырасти до моего настоящего размера, а во-вторых – найти путь в тот прекрасный сад. Думаю, что лучшего плана никто не придумает.

(Льюис Кэррол «Алиса в Стране чудес»)

Из раннего детства память сохранила несколько самых ярких фрагментов. Один из них связан с детским садом, куда меня отдали, едва мне исполнилось три года.

Под бдительным и заботливым оком воспитательницы, взявшись за ручки, мы стройной колонной направляемся на прогулку. Приветливое весеннее солнце ласкает нас своими тёплыми лучами, согревая и воскрешая к жизни всё вокруг.

Вот я, радостный и довольный, беззаботно бегаю за красивыми пёстрыми бабочками и большими стрекозами. Бабочек невероятное разнообразие, а у стрекоз огромные круглые глаза и удивительно длинный хвост. Меня никто не учил, но я знаю – как их следует ловить. Нужно осторожно и на цыпочках подкрасться к ним сзади и, медленно протянув руку, резко схватить указательным и большим пальцами: стрекозу – за хвост, а бабочку – в тот самый момент, когда она поднимет оба своих крыла и сомкнёт их вместе. Полюбовавшись, некоторое время, невероятным чудом природы, я также осторожно разжимаю свои пальцы, отпуская насекомое на свободу и долго провожаю взглядом, пока оно не исчезает из виду.

Кругом, куда бы я ни кинул свой взор, меня окружают густая зелёная листва, высокая трава и удивительно красивые цветы, источающие такой терпкий и сладостный аромат, что у меня начинает кружиться голова. И вот, тот самый момент, когда я, видимо, оторвавшись от группы, стою посреди этого великолепия совершенно один: не слышно ни голосов ребят, ни гудков машин, никаких посторонних звуков. Только я и Природа. Останавливаюсь как вкопанный, сражённый красотой и необъятностью этого мира и, задрав голову кверху, устремляю свой взор в голубое бездонное небо. В ушах стоит какой-то тихий и непонятный звон. Вот он постепенно нарастает и усиливается, я начинаю чувствовать некую вибрацию: такое ощущение, словно в следующую секунду земля уйдёт из-под ног и что-то неведомое унесёт меня куда-то, в неизвестное далеко. Мне становится одновременно страшно и жутко любопытно, однако, в последний момент, я внезапно встряхиваюсь, и – вновь, совсем близко от меня стоит воспитательница, а рядом весело кричат и смеются мои сверстники.

Вот мне на руку села божья коровка. И я снова, осторожно и медленно подношу её почти вплотную к своему лицу, произнося заученной скороговоркой магическое заклинание:

Божья коровка Улети на небо Там твои детки Кушают конфетки…

Ни на секунду не прерываясь, я повторяю бесконечно долго этот куплет, пока – наконец – насекомое не приоткрывает свои твёрдые, похожие на панцирь, крылья и не взмывает ввысь. Довольный и радостный, я заворожено провожаю её взглядом и, вскоре, забывшись, уже бегу к следующему кусту, где притаился майский жук – такой красивый, с темно-зеленными перламутровыми крылышками.

Почему-то, потом, когда я стану взрослым, этих жуков уже не станет. А может быть, они никуда и не исчезали? Может быть, просто, я перестал замечать их?

Ах, либИдо, либидО…

А вот и следующий фрагмент, который до сих пор вызывает ироническую улыбку, поскольку напоминает мне о том, что уже с самых детских лет я был обречён на то, чтобы неустанно проявлять повышенный интерес к противоположному полу, всячески обхаживая и красуясь перед ним своим оперением. Наверное, не случайно я родился в год петуха.

Тихий час. Все дети давно уже спят, и только мы с Лией никак не можем уснуть, шёпотом жарко споря и ни в какую не желая уступать друг другу. Наши кровати сдвинуты почти вплотную.

– Покажи ты, сначала. – не унимаюсь я.

– У-у, ты какой хитренький! – не сдаётся моя соседка (кстати, – наши дома тоже расположены совсем рядом). – Нет, сначала ты покажи.

Мне совсем недавно сделали обрезание, обильно обложив мою гордость специальной чёрной ватой, способствующей быстрейшему заживлению и надёжно защищающей «хозяйство» от всякого рода инфекций и микробов. Со временем вата высыхает и постепенно, частями начинает отваливаться. Кожа шелушится и ужасно чешется, а потому я время от времени помогаю этому процессу искусственно. И вот, наконец, настаёт тот день, когда всё ненужное исчезает, обнажая идеально чистую и гладкую головку, и вчерашний «гадкий утёнок» во всей своей красе является изумлённому взору, преобразившись в красавца-лебедя!

По-видимому, мужская природа всё-таки изначально слаба и легко подвержена женским уговорам. Это зафиксировано мною уже в пятилетнем возрасте. Я сдаюсь, приспуская свои детские трусики и капитулируя на радость победителю. Лия внимательно и с интересом рассматривает этот странный довесок, который сейчас ей кажется таким необычным и смешным. Однако, вскоре она, то ли от смущения, то ли от стыда отводит глазки и мгновенно с головой скрывается под одеялом, коварно и предательски оставив меня с… «носом».

– А ты?! Теперь твоя очередь! – чуть не кричу я, чувствуя, как какой-то непонятный комок подступил к самому горлу и крепко сдавил его. Одна из первых обид. О подушку глухо разбиваются две крупные слезинки, расплываясь по ней большими мокрыми пятнами. Боже мой! Успокойся малыш и побереги свои слезы: тебе не раз ещё придётся расстраиваться в этой жизни по разным причинам, а потому – поверь мне – это ещё далеко не самая страшная измена.

Пройдёт несколько лет, и мы оба станем взрослыми. Лия, превратившись со временем в настоящую фотомодель, с высокими точёными ножками, тонкой талией и дразнящими округлостями в соответствующих местах, ещё долгое время будет жить в том же доме, напротив, заставляя грезить и захлёбываться собственными слюнками каждого мальчишку из нашей округи.

Это не наш двор, однако, даже поверхностное знакомство в небольшом городе, тоже требует соблюдения этикета. А потому, иногда, когда мы совершенно случайно встречаемся, я, неизбежно первый, киваю ей головой и произношу вежливое «Здрасьте!», на которое она тоже, улыбаясь, свободно и совершенно раскованно бросает своё дружеское: «Привет!». И – как ни в чем ни бывало – мы расходимся.

И всякий раз, я ужасно терзаюсь одной и той же мыслью: «Интересно, а помнит ли она?»

Мне кажется, что – помнит…

Детство и двор

Худ.  Н.Т.В. / Мама, 2010 г.

«Меня зовут Гарик и родился я в Ереване.

Когда мне исполнилось 6 лет, я узнал, что я армянин.

Через три года мы переехали в Москву, где я стал лицом кавказской национальности.

Однажды на каникулы я поехал в Литву и там играл в футбол вместе с другими представителями русскоязычного населения.

Потом мы поехали в Америку, где меня почему-то стали называть русским.

Когда мне исполнилось 20 лет, я стал космонавтом и полетел на Луну, где встретился с представителями инопланетной национальности. И они спросили меня: «Кто ты?». Я попытался им объяснить, но они ничего не поняли и сказали:

«Давай мы будем называть тебя просто – Гариком.»

(Письмо-сказка, написанная ереванским мальчиком и зачитанное диктором программы «Время»)

Как до обидного мало, оказывается, сохранилось картинок детства! Тех, что являются самыми чистыми и светлыми. Не замутнённые ничем, никаким влиянием из мира взрослого, чужого и – как вскоре придётся убедиться – жестокого, полного лжи и коварства. Так хочется поглубже и понадёжней спрятать их от этого мира. Для того, чтобы иногда, когда уже совсем станет трудно дышать, нырнуть туда за очередной порцией кислорода. Я с удовольствием хотел бы там остаться, но, к сожалению, мне пока это не удаётся. Как тот ныряльщик, которого нужда заставляет в очередной раз погрузиться глубоко в воду, чтобы, получив со дна морского заветную жемчужину, поднять её с собою в тот мир, где она будет выменяна на какие-то совершенно ненужные вещи, а кроме того, потускнеет вскоре и сама от прикосновения многих рук.

Эти картинки детства близки мне ещё и тем, что там нет ничего лишнего и непонятного: есть только светлая радость и тихая безмятежность. Там нет места никаким богам: нет ни Христа, ни Аллаха, ни Яхве, ни Будды…

Там не существуют ни русских, ни узбеков, ни евреев, ни таджиков…

Там нет ни белых, ни красных… Ни черных, ни цветных

Там есть только двое: ты и Вселенная. Такая же необъятная и свободная от любых условностей, как и твоя изначальная душа, которая только-только осознала свою обособленность, отделившись от божественного источника, но ещё не успевшая запачкаться миром взрослого.

Двор. Наш милый добрый двор. Прости меня, пожалуйста, за то, что я вынужден, буду только вскользь «пробежаться» по тебе, хотя ты, безусловно, заслуживаешь отдельной большой книги. Ведь, я не свободен, а зажат рамками определённого жанра, и это обстоятельство не позволяет мне уделить тебе должного внимания. Я прекрасно понимаю тебя: ты дал нам всем поистине настоящее счастливое детство, сварив и сплотив в своём общем котле-пространстве очень многое, что на долгие годы потом выльется в тот основной стержень-фундамент, на котором будет возводиться всё остальное. И потому, вправе ждать от меня хоть какой-то благодарности, в виде отдельных воспоминаний.

Не волнуйся: за мною не заржавеет. Конечно же, вспомню!

Хотя, ты меня, недавно здорово расстроил…

Вероятно, права, все же, старая поговорка, гласящая: «В одну и ту же реку не войти дважды»…

Как-то, будучи в очередной раз в Бухаре, вместе со своими повзрослевшими детьми, я решил, во что бы то ни стало, показать им наш двор, в котором прошло моё детство: такое полное и насыщенное всевозможными играми.

Мне и раньше доводилось взахлёб рассказывать им о нём, о многочисленных друзьях, о невероятных историях и приключениях, а потому неудивительно, что дети не скрывали своей зависти к моему детству. А тут представилась возможность – увидеть своими глазами этот легендарный двор.

Пока мы шли, я прожужжал детям все уши, припоминая недосказанное или упущенное прежде. Глаза их светились весёлыми искорками и неподдельным восторгом – «поскорей бы взглянуть на месте на это чудо!»

Наконец, когда мы вплотную подошли к нашему старому дому, я внезапно смолк и, сбавив постепенно свои шаги, окончательно остановился, не в силах более сдвинуться с места: моему взору предстала совершенно чуждая картина.

Некогда живой неугомонный улей был безжизненно пуст и неузнаваем. Это был совершенно «мёртвый город» среди джунглей. Из всех жильцов, что жили прежде, я с трудом узнал тётю-Люду – мать моего товарища Серёжи – которая, из некогда живой и энергичной женщины превратилась в сгорбленную старушку.

Комок подступил к горлу. Я хотел плакать и рыдать. Было только одно желание: поскорее покинуть это страшное место и бежать! Мне сделалось ужасно стыдно перед собственными детьми, словно я их коварно обманул и предал. Словом, это была настоящая трагедия.

С тех пор, я обхожу свой бывший двор стороной. Все, что было связано с ним, останется только в моей памяти и моем сердце. И это – самое родное и близкое – я постараюсь запрятать как можно глубже в себя. Я не хочу более расстраиваться. Мне хочется вновь уйти в небытие только с этими немногими сохранившимися картинками моего далёкого детства.

Моя первая пасха

«На златом крыльце сидели

Царь, царевич, король, королевич…»

(Из детской считалки)

Манзурка выбежала из соседнего подъезда как раз в тот самый момент, когда я поравнялся с ним. Лицо её излучало неописуемую радость и ликование. В каждой руке было зажато по цветному яйцу.

– Что это у тебя? – ошалело уставился я на этакое диво.

– Крашеные яички! – Она разжала кулачки и демонстративно подняла их на самый верх: на ладонях, протянутых к солнцу, ярко запылали два яйца – одно красное, другое – оранжевое.

Я завистливо впился в них, не в силах оторваться от этого великолепия.

– Если хочешь, и тебе дадут – пожалела меня соседка. – Надо только сказать: «Христос воскрес – дайте одно яичко!»

Я не поверил своим ушам: «Только и всего?!»

– А где? – недоверчиво спросил я, на всякий случай.

– У тёти-Вали, на втором этаже.

В ту же секунду я метнулся в подъезд, торопливо перескакивая через ступеньки. В глубине души теплилась надежда, что и на мою долю должно что-либо остаться. Достигнув заветной двери, выждал немного и, отдышавшись, робко постучал в квартиру Давыдовых. Вскоре за дверью послышались шаги, затем звуки отпираемого замка и, наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса, изумлённо уставившись на меня и как-то странно улыбаясь. Она была старше меня по возрасту, а потому круг её знакомых и интересов никак не пересекался с моими ровесниками.

– Чего тебе, Галиб? – выждав немного, спросила она.

И тут до меня дошло, что я напрочь забыл самое главное! Надо же: ведь, ещё с минуту назад повторял про себя эту «формулу-заклинание». И теперь стоял как дурак, глядя на соседку и хлопая своими ресницами. Однако медлить было нельзя и потому, набравшись смелости, я робко произнёс:

– Крест на крест – дайте одно яичко…

Не в силах сдержаться, Лариса прыснула и, повернувшись в сторону кухни, неожиданно засмеялась.

– Мама! – весело крикнула она вглубь квартиры. – Тут Галиб, «крест на крест», яичко просит!

«Ну, всё: не видать тебе никаких яиц! – сник я окончательно, жалея себя. – „Пароль“ не сумел запомнить».

И тут на пороге возникла добродушная и сияющая тётя-Валя. Она молча, по-матерински, чмокнула меня в лоб, и, тихо промолвив «Воистину воскрес!», протянула… целых три (!) разноцветных яйца: одно было такое же красное, как и у Манзурки, второе – голубое, словно небо, а третье – ярко жёлтое, как настоящее солнце.

Не помня себя от радости, я выскочил на улицу, дабы похвастаться своим «уловом» перед соседкой, но той уже не было: как назло, двор был пуст. Я задрал голову кверху и… замер. Во всем мире нас было только трое: голубое безоблачное небо, весело подмигивающее солнце и я, с крашеными яичками в руках.

*

Советское вавилонское столпотворение смешало всё и вся: пространство и время, границы и государства, народы и судьбы, вылепив, в конечном счёте, внешнюю идиллическую картину общества, которое в скором времени должно достигнуть своей конечной цели – коммунизма – где, наконец-таки, все люди станут братьями и сёстрами и где человечество обретёт долгожданный покой.

Улица 40-летия Октября, на которой находился наш дом, как бы условно делила город на две части: с одной стороны оставался старый город со всей его инфраструктурой (c многочисленными кварталами, обставленными глинобитными хижинами каркасного типа и знаменитыми древними памятниками архитектуры), являясь музеем-заповедником, а с другой – обустраивались новые микрорайоны с типовыми панельными блоками-коробками и широкими заасфальтированными улицами, по бокам которых росли молодые саженцы.

Нам повезло: наши дома были одними из последних, что явились плодами изысканий проектировщиков «до хрущёвской» эпохи. Потом уже такие дома строить было нерентабельно. Это были добротные двухэтажные кирпичные дома, которыми было застроено несколько кварталов.

Во дворе почти каждого из этих домов находился бетонированный круглый бассейн (пожарный хауз), диаметром 3 метра и примерно такой же глубиной. Почти все они были пусты и заброшены, заваленные всяким хламом и строительным мусором. И только в нашем дворе хауз соответствовал своему предназначению. По инициативе самих ребят, бассейн в кратчайшие сроки был вычищен от мусора. От каждой из квартир собрали взнос (по 1 рублю) и на вырученные деньги договорились с водителем поливальной машины, который сделав четыре ходки к нашему бассейну, доверху наполнил его водой, заработав 16 рублей.

Известный на весь город доктор Иосиф Рафаилович Альпер, которого мы все звали просто – дядя-Ёсик, позаботился о том, чтобы вода в хаузе непременно была обильно посыпана хлоркой, и наказал нам выждать три дня. Естественно, вся детвора уже на следующий день барахталась и плескалась в искусственном водоёме. Наши черные сатиновые трусы вмиг приобрели серовато-белёсый вид, но это была такая мелочь по сравнению с тем, что мы приобрели взамен, что даже смешно об этом вспоминать. Зато, через три дня вода в хаузе приобрела такой идеально голубой цвет, напоминая бассейны известных зарубежных кинозвёзд и миллионеров, и наш лягушатник в короткий срок стал предметом зависти соседних дворов.

Мы переехали в наш 16-ти квартирный дом в конце 1959 года, когда мне было два с небольшим годика. Почти впритык к нам стоял ещё один 10-ти квартирный дом. Вместе два дома составляли единое целое, образуя собою букву «Г», упираясь одной своей открытой стороной в забор золотошвейной фабрики, куда мы совершали набеги по весне – воровать неспелый урюк (давчу), а другой выходил на широкий пустырь, служивший многочисленной детворе футбольным полем и площадкой для всякого рода игр.

Таким образом, двадцать шесть квартир, что составляли наш двор, по сути, являло собой СССР в миниатюре.

Сейчас, когда межнациональные и межконфессиональные конфликты достигли своей высшей точки накала, мне становится как-то по-особенному тепло и уютно, когда я вспоминаю наш двор и его обитателей. Жизнь моего поколения пришлась на период относительного затишья: страна, оправившаяся от недавней Великой Отечественной войны, жила в созидательном ключе. Мы первыми запустили в космос искусственный спутник, а вскоре в полет отправился и первый советский космонавт – Юрий Гагарин. Страна ликовала. Все были полны надежд на скорое счастливое будущее. Тем более, что сам Н. С. Хрущёв заверил нас, что коммунизм наступит уже при нашей жизни: ждать оставалось всего каких-то 20 лет. И, как бы в подтверждение этому, как-то по-особенному, ласково, тепло и радостно светило солнце, пробиваясь сквозь густую крону дерев, отплясывая многочисленными своими лучами-зайчиками по всему нашему уютному двору. В атмосфере было разлито столько благости и умиротворения, что казалось, это будет продолжаться вечно. А может быть, это была просто очередная весна? Или потому, что мне повезло с детством: настоящим, полным и всеобъемлющим, насыщенным самыми разнообразными событиями?

Теперь, по прошествии более полувека, оглядываясь назад, в своё прошлое, я начинаю осознавать, что именно те самые первые 15 – 20 лет и сформировали по существу мой основной духовный стержень, что я пронёс через всю свою жизнь. Потому что, по большому счету, я, оказывается, нисколько с тех пор не изменился. Тем нежнее я отношусь к событиям моего детства, бережно сохраняя остатки своих воспоминаний и ревностно оберегая и пряча их глубоко в своём сердце, в своей памяти.

Наш двор был составлен из совершенно необычных и уникальных личностей, волею судьбы оказавшихся в Бухаре и успевших проникнуться ответной любовью к этому городу. Кто-то был выслан в наши края за своё вольнодумство, кто-то бежал от имевших место погромов, ну а кого-то судьба пощадила, эвакуировав в безопасный и гостеприимный уголок во время Великой Отечественной войны. Все они, очутившись на новой почве, обрели здесь свою вторую родину.

Это теперь, задним числом, пытаясь вспомнить нации и народности, составляющие наш двор, я с удивлением констатирую, что он представлял из себя настоящий конгломерат различных народностей: узбеки, таджики, русские, евреи, татары, украинцы, белорусы, корейцы, иранцы, арабы, немцы, цыгане. А тогда… Тогда нам даже и в голову не приходило разделять друг друга по национальному или иному признаку. Правда, чтобы не лукавить, отмечу: да, многие у нас имели клички, порою довольно обидные, но они отнюдь никак не были связаны с национальностью конкретного человека. И если кого-то бывало, недолюбливали, то это было обычно связано с какими-нибудь негативными качествами, чертами характера которые осуждаются в любом обществе: жадность, скупость, лицемерие, эгоизм и т. д. Но, чтобы ненавидеть человека только за то, что он родился русским или узбеком – такого я не припомню. Я знал, что такие люди существуют на свете, но ничего, кроме жалости они во мне не вызывали, потому как такое явление всегда расценивалось как патология, а больных следует жалеть.

C малых лет, играя в общем дворе как «в одном общем котле», мы настолько крепко привязались друг к другу, что даже сейчас, спустя столько лет, разыскав кого-либо из знакомых моего детства, я с волнением отмечаю про себя, что то трепетное воспоминание, которое я испытываю к своему прошлому, одинаково дорого и моему знакомому, увлажняя обильно его глаза.

Возможно, когда-нибудь, играм нашего двора я посвящу отдельную книжицу, а пока всего лишь перечислю те, что сохранила память: ахрычки, рогатки, лянки, аккол-дукол, чеканки, лапта, классики, халохуп, казаки-разбойники, пятнашки, куликашки, камешки, айрам шум-шум, гургурак, гаранги («воздушные змеи»), трах-трах (или «войнуха»), джами, ножички, танки, футбол, гандбол, волейбол, баскетбол, регби, ватерпол, хоккей. Это то, что память выдала с ходу. А сколько игр, не имеющих названия, таких как, катание велосипедного обруча с помощью палочки-хворостины, ходьба на ходулях, всевозможные сражения, сидя верхом на товарище. Кроме того, следует особо отметить опасные игры: карбид и взрыв-пакеты, путешествие во времени и фокус с тремя спичками, лук со стрелами и оружие с «венгеркой».

Айрам шум-шум

Детей надо баловать: только тогда из них вырастают настоящие разбойники!

(из к-ф «Снежная Королева»)

С новой игрой нас познакомила Таня, недавно возвратившаяся из «Артека». Перекочевав с тёплого и ласкового берега Крыма на знойную и жгучую почву Бухары, эта невинная артековская игра советских пионеров явно требовала доработок и усовершенствования. Что и было незамедлительно претворено в жизнь нашими сметливыми старшими товарищами.

Изначально её правила были достаточно банальны и скушны: водящему плотно завязывали глаза, ставили в центр хоровода и, под всеобщие бормотания («Айрам-шум-шум, айрам-шум-шум, арамийя бисила, бисила, бисила»), взявшись за руки, начинали медленно кружить вокруг несчастного, которому оставалось, наугад вскинув руки с галстуком вперёд, заарканить свою «жертву». После чего, «жертва» и водящий поворачивались спиной друг к другу (на достаточном расстоянии) и на счёт «раз-два-три» обязаны были повернуться лицом к лицу. Если оба участника синхронно разворачивались с одной стороны, то они обязаны были, чмокнув друг друга в щёчку, мирно расстаться. Если же поворачивались «вразнобой», то бывший водящий встраивался в общий хоровод, а на его место заступал «новичок».

Налицо – явный непорядок.

Саша был лет на пять старше нас, а потому совершенно резонно предложил несколько усовершенствовать игру, с учётом, так сказать, бухарской специфики, а точнее – специфики нашего двора.

Во-первых: повязка на глаза совершенно излишняя вещь, позорящая доброе и светлое имя пионера, одним из качеств которого всегда являлась честность. Будет вполне достаточным полагаться на это качество. Это предложение было встречено с пониманием. Особенно мужским электоратом, которому не очень-то «светила» перспектива чмокаться с приятелем.

Во-вторых: целоваться следует «по-человечески», то есть, в губы. Женская половина смущённо молчала, что было справедливо всеми сочтено за согласие. Игра заметно оживилась, обретая с каждым днём новых поклонников.

Аппетит, как известно, приходит во время еды: следующее нововведение касалось продолжительности поцелуя. В ходе довольно бурного обсуждения, стороны, все же, пришли к взаимному согласию: было решено считать до десяти.

Ещё через какое-то время, тот же Саша счёл неприличным целоваться у всех на виду и предложил «идеальный» вариант: хоровод зрителей громко продолжает считать до десяти, но… уже повернувшись спиной к участникам эксперимента. Эта существенная поправка позволила снять скованность в отношениях, добавив игре шарма и своеобразного очарования. Игра постепенно приобрела сумасшедшую популярность, вытеснив такие игры нашего двора, как «казаки-разбойники», «догонялки» и всякие викторины.

И, тем не менее, один момент в этой игре нас явно смущал, а именно: как угадать с синхронностью разворота партнёров в предвкушении долгожданного поцелуя?

Но Саша не был бы Сашей, если б не его смекалка: ведь не зря же он учился в институте.

– Надо встать плотно затылками друг к другу и взяться за руки – совершенно объективно и непредвзято заключил он.

Воцарилась тишина. Чувствовалось, что идёт интенсивная работа мозга.

И, буквально, в следующую секунду, лица всех участников заметно просветлели и оживились.

«Взяться за руку». Вот оно, то спасение, что даёт надежду, а вместе с ней и десятки способов и ухищрений для того, чтобы передать незаметный условный знак своему партнёру (партнёрше), начиная от постукивания, поглаживания и до обыкновенного лёгкого сжатия руки…

«Бедные артековцы!» – искренне жалели мы несчастных отличников и очкариков всего Советского Союза. – «Если б они только знали – насколько мы усовершенствовали эту настоящую пионерскую игру!»

Анга

Анвар от рождения был заикой. Причём, заикой необычным. Чаще всего затруднения у людей с подобного рода дефектами речи возникают при произношении согласных: у одних – звонких, у других наоборот – глухих.

У Анвара почти любое слово начиналось с протяжной гласной «А».

– А-а-дядь-Риза, а-а-к-когда едем а-а-н-на рыбалку? – обращался он к отцу моего приятеля – тоже, заядлому рыбаку.

– На выходные готовься: нерест уже вовсю пошёл. – заверял его дядь-Риза.

Как и в любом дворе, наша ребятня делилась на возрастные группы. Анвар принадлежал к старшему кругу товарищей, которые были лет на пять-шесть старше нас. Хотя, на самом деле, он жил в каком-то своём обособленном мире, ни с кем особо не общаясь. Даже со своими сверстниками. Близких друзей у него я что-то не припомню: возможно, и были один-два, таких же любителя рыбной ловли. В общем, друзья ему давались также трудно, как и слова.

Однако, похоже, что это нисколько его не расстраивало. Сложившийся с самого раннего детства «робинзоновский» образ жизни по-видимому, вполне устраивал этого смуглого и загорелого детину, отчасти действительно похожего на известного литературного персонажа, за что и получил свою кличку «копчёный». Другое прозвище происходило от его укороченного имени – «Анга», с ударением на первом слоге.

– Анга!! – нарочно окликали мы его ночью, лёжа на тапчане соседнего огорода, который служил нам в летнее время общей спальней на открытом воздухе. Анвар же, со своей раскладушкой располагался на своём участке, в двадцати метрах от нас.

– А? – вскакивал спросонья ничего не подозревающий сосед. Эту букву он произносил на удивление чётко, совсем не заикаясь.

– Х#й на!! – орали мы и тут же, нервно хихикая, прятались под одеяло.

Почерневший от злости, с горящими как шекспировский мавр глазами, в одних сатиновых трусах, он в мгновение ока преодолевал короткое расстояние и, остановившись у самой калитки, гневно вопрошал:

– А-аа-к-к-какая а-с-с-сука это а-а-а-с-сказала?!

Каждое слово давалось ему с превеликим трудом, заставляя напрягать для этого почти каждый мускул тела. При этом, он часто-часто моргал своими большими фаюмскими глазами, которые принимали самое активное участие в общем процессе.

Заткнув себе рты обеими руками, и сжавшись в комочек под одеялом, мы тихо тряслись от смеха и страха, прилагая неимоверные усилия для того, чтобы случайно не расхохотаться в голос и тем самым не выдать себя, заработав, при этом, заслуженную порцию тумаков.

Загорелое тело, тёмные трусы и черные как смоль кудри, с трудом просматривались на фоне южной ночи, сливаясь и делая его почти невидимым и оттого ещё более грозным, и только страшные белки его огромных круглых глаз светились ярким прожектором в этом мраке, наводя на нас ужас и вызывая в нашем воображении образ ревнивца Отелло из одноименного произведения классика мировой литературы.

Потоптавшись ещё немного и обложив нас матюгами, он злой, как черт, возвращался в своё логово, бормоча себе под нос проклятия по нашему адресу и пытаясь, наконец, заснуть.

А спустя неделю повторялось примерно то, же самое.

– Анга!!

– А?

– Да кунат танга!! (тадж. «В жопу тебе монета!»)

Как это ни странно, но, несмотря на явное затворничество и одинокий образ жизни, Анвар был женат. Правда, никто и никогда не видел их вместе. Да и образ самой супруги за давностью лет совсем стёрся из памяти. Тем не менее, она у него, все же, была. Точно была.

Оттого удивительной неожиданностью прозвучала новость, как гром среди ясного неба, обрушившаяся на нас и мгновенно распространившаяся по всему нашему дому: «У Анги в семье родился ребёнок!»

Казалось бы, ну что в этом особенного? Однако, даже такое событие ребята нашего двора не преминули обыграть в свойственной нам жестокой манере.

Саша был ровесником Анвара, но в отличие от своего угрюмого соседа обладал поразительным жизнелюбием, общительностью и оригинальным ироническим чувством юмора. Когда ему сообщили, что у «копчёного» в семье прибыло пополнение в лице ребёнка женского пола, он, поначалу решив, что ослышался, переспросил:

– У Анги родилась дочь?

И на наш утвердительный кивок, он на несколько секунд погрузился в прострацию, после чего, придя в себя, заботливо справился:

– Ну и как она – не заикается?

*

Сейчас, по прошествии стольких лет, мне как-то неловко и немного совестно перед своим старшим товарищем: я ведь, также принимал самое активное участие в этих дурацких и озорных проделках. А потому, искренне раскаиваясь в своих грехах, пусть и поздно, но хочу исправиться:

Прости меня, дорогой Анвар! Прости не только за себя, но и за всех ребят, которые (я нисколько не сомневаюсь в этом!) с теплом и нежностью вспоминают не только тебя, но и наш милый двор, наше детство, наши игры, наконец – нашу дружбу. Которая, до самого конца останется с нами, в наших сердцах, согревая и помогая нам преодолевать любые трудности и продолжать верить. Верить в то, о чем мы мечтали в юности, о чем думает любой человек, не теряя надежду. Надежду на лучшую и достойную человека счастливую жизнь.

– Ты ведь, меня слышишь, Анга? А!?»

Семья

худ. Н. Т. В / Бабушка, 2009 г.

Странно, но я никогда прежде не задавался вопросами: «Почему я раньше мог свободно общаться с совершенно любым человеком, не делая никаких религиозных, социальных и иных различий и не разделяя никого на „своих“ и „чужих“? Почему в последнее время я ловлю себя на мысли, что начинаю оценивать и классифицировать своего собеседника, относя его к той или иной категории? Почему я вообще стал бояться людей, предпочитая скорее соглашаться со всеми, лишь бы не обидеть никого и выглядеть вполне лояльным?»

Что это? Откуда оно взялось? Ведь, ранее я за собой ничего подобного не наблюдал?

Есть несколько объяснений этому и одно из них довольно существенное: я родился, жил и вырос в советский период. И этот факт не так-то просто сбросить со счетов. Во-вторых, среда, окружение, двор… Но начать, вероятнее всего, следует всё же с семьи.

С улыбкой представляю себе своего воображаемого биографа, который начал бы примерно так: «Он родился в старинной бухарской аристократической семье…»

И, непременно, тут же следует добавить про интеллигентность. Это обязательно!

Очень возможно, что всё это отчасти и так, но я постараюсь высказаться проще…

Да простит меня дорогой читатель, но по маминой линии наш род действительно принадлежит к одному из самых почитаемых родов, который принято называть как «ходжа». Термин этот употребляется достаточно часто и имеет несколько значений. Я попытаюсь в общих словах охарактеризовать одно из самых основных.

Согласно собственной идентификации, прослойка ходжей ведёт своё происхождение от самых благородных мусульманских родов. Существует огромное множество вариантов их генеалогии, среди которых чаще всего встречаются следующие: от четырёх праведных халифов (Абу Бакр, Умар, Усман, Али) или просто от арабских ходжей. В мире ислама прослойка ходжей занимает заметное место. Ходжи являются хранителями традиции, с ними считаются, и пока существует эта прослойка, религиозную и культурную жизнь общины практически невозможно искоренить.

Не случайно, во все времена власти опасались именно их, поскольку они являлись одной из наиболее образованной, мыслящей, а, следовательно, и самой опасной прослойкой мусульманского населения.

Мои предки всегда жили в своём родовом кишлаке, расположенном в 19 километрах к югу от Бухары, который так и назывался Ходжохо (множ. ч. от «ходжа»). Совсем рядом находится райцентр Жондор, по иронии судьбы в советское время переименованный в честь соратника Ленина – Свердлова. Таких совпадений будет ещё много, так что не стОит особо заострять на этом внимание.

Все мои предки обладали исключительными и необыкновенными способностями, которыми были наделены свыше, но особенно славились своим лечебным исцеляющим талантом. По сию пору в нашем доме жива ещё легенда, согласно которой мой пра-прадед обладал такой чудодейственной силой, что однажды посох, который старик с силой воткнул в землю, через короткое время пустил корни, превратившись в огромный и пышный тутовник. Говорят, что это дерево и сейчас продолжает благополучно цвести.

Мамин букет

Ма-ма мы-ла ра-му…

Это – мы-ло.

(Из Азбуки советских времён)

Мама…

Всю жизнь она будет ассоциироваться с цветами, духами и … мылом. Сейчас попробую объяснить…

Мои родители поделят свою жизнь поровну: между семьёй и любимой работой. Так, если отец не мыслил себя вне стен родной редакции, то мама без остатка посвятит себя школе, являясь первой учительницей для многих детишек, которые учились в узбекских классах. Сколько поколений учеников, она научит читать, писать и считать за всю свою тридцатипятилетнюю трудовую деятельность, мне так и не удастся выяснить.

Зато, хорошо запомнился тот день, когда я впервые пошёл в первый класс.

Первое сентября 1964 года. Мы идём вдвоём: я и мама. Она держит меня за руку и рассказывает о предстоящей учёбе, о школьной дисциплине и о том, что теперь я уже совсем взрослый и, следовательно, вполне ответственный человек, который обязан отвечать за свои поступки. Под ногами, кое-где, попадаются жёлто-оранжевые листья. Меня ни на секунду не покидает праздничное настроение и радостное ощущение чего-то торжественного и очень важного, которое должно вот-вот свершиться. Запомнились белые мамины носочки и её жёлтые туфли. А ещё – мамины глаза. Они светились тихой радостью и переполнявшей гордостью за своего сына.

Мама могла совершенно легко взять меня в свой класс, став одновременно моей первой учительницей. Но, определила меня в русскую школу. И за это я ей буду благодарен на всю оставшуюся жизнь.

В отличие от своих коллег, она никогда не прибегала к указке, как к воспитательному орудию многих учителей, никогда не оскорбляла своих учеников бранными словами, не говоря уже о рукоприкладстве, что нередко имело место быть в обычных национальных школах.

Поэтому неудивительно, что, став уже совсем взрослыми и вполне состоявшимися личностями, многие из её бывших учеников будут наведываться к нам домой, чтобы выразить своей первой учительнице почтение и тёплые слова благодарности.

Но особенным днём в нашем доме был, конечно же, международный женский день 8-е марта. Во второй половине дня, когда мама возвращалась с работы, во дворе нашего дома можно было застать удивительную картину. Впереди, утопая в зелени бесчисленных букетов, идёт моя мама, а рядом, по обеим сторонам от неё, шествует почётный эскорт сопровождения, состоящий из её маленьких учениц, которых едва можно разглядеть из-за огромных охапок цветов.

Через минуту, вся наша квартира благоухала ароматами полевых цветов, тюльпанов и садовых роз, источая из себя терпкие запахи гиацинта и душистой сирени, гладиолусов и белоснежных лилий. Наконец, разобравшись с цветами, мама переходила к подаркам, которыми были набиты две огромные сумки, обтянутые кожзаменителем. В основном это были дешёвые духи «Кармен», «Гвоздика» и одеколоны «Шипр», «Тройной». Иногда попадались и «эксклюзивные» экземпляры, вроде «Красной Москвы» или «Ландыша серебристого». Наконец, на свет извлекался самый главный стратегический продукт – мыло. Туалетное и хозяйственное, с этикетками и без. Вскоре, на столе образовывался внушительный курган из различных брусочков и «кирпичей», который затем постепенно рассасывался, перебираясь в многочисленные шкафчики и полочки, заполняя собою всевозможные этажерки и сундучки.

Домочадцы же, прекрасно осведомлённые о том, что во многих семьях со скромным достатком, невероятным образом прочно закрепился в сознании ассоциативный ряд «учительница – знание – чистота – мыло» (тем более, что самое дешёвое мыло стоило 6 копеек), в этот момент испытывали двойственные чувства, подшучивая над мамой:

– Конечно: ходим, грязные и не мытые, вот и дарят нам мыло…

Естественно, больше всех смеялась мама…

Пройдёт немало лет. Как-то, будучи на пенсии, мама сунется за очередным куском мыла и … надолго застынет в изумлении: заветный ящичек окажется пуст.

И тут я вдруг замечу, как глаза её увлажнятся, и по щеке сползёт ностальгическая слезинка.

– Надо же! – тихо прошепчет мама. – До меня только что дошло: я поймала себя на мысли, что никогда в жизни не покупала мыла. Обыкновенного куска мыла!

И, в следующую секунду, взглянув на моё недоуменное и вытянутое лицо, она не сдержится и громко зальётся своим неповторимым смехом.

Немного о колоде и кочерге

Мне часто вспоминается моя бабушка, с худыми натруженными руками, сетью испещрённых, выпуклыми прожилками, вен. Теперь, когда её не стало, я все больше и больше осознаю и заново переоцениваю эту кроткую и до невозможности скромную личность. После неё мне более не приходилось встречать в своей жизни людей подобного типа. Да они и не вписываются в нашу сегодняшнюю действительность с её холодной расчётливостью и потребительством.

Даже, навещая свою дочь (мою маму), она умудрялась с собой в тряпочке принести немного мяса, дабы не обременять своим присутствием наш семейный бюджет.

Она вставала затемно, в пять часов утра и, приоткрыв дверь своей комнаты, садилась незаметно у окна и молилась.

«Рано утром ангелы разносят по домам благую долю („ризк“), которую важно не проспать» – частенько говаривала бабушка. На всю жизнь западут мне в душу её слова, которые она, в свою очередь, слышала от своих родителей: «Сон – брат смерти».

Мне очень хочется верить, что там, на небесах, её душа сполна вознаграждена и кружится в восхитительном хороводе ангелов и херувимов. И, если не она, то кто же ещё?..

Сколько себя помню, почти всегда, придя домой к дяде, где проживала моя бабушка, я заставал её на кухне («ошхона»), где она постоянно что-то стряпала.

Помню, как я смеялся и искренне недоумевал, – почему она, сидя на корточках и поставив перед собой деревянную колоду («кунда»), рубит и измельчает специальным ножом («корд-и ош») мясо. Ведь, для этого специально люди давно уже придумали мясорубку, которая за считанные минуты перемолотит любое мясо? Но бабушка никогда не спорила. И продолжала методично и однообразно отстукивать и совершать, вошедшие в привычку, движения.

И даже потом, уже сидя за ужином и нахваливая изумительные по вкусу блюда, приготовленные искусными руками, я продолжал удивляться её терпению и усидчивости, не понимая самого главного – всё самое вкусное готовится исключительно вручную, и никакая мясорубка, никакой самый совершенный агрегат не в состоянии заменить собою обычные человеческие руки. Это до меня дошло позднее, когда мне перевалило за сорок.

И вообще, я обратил внимание, что почти все блюда бухарской кухни держатся исключительно «на руках» и это, конечно же, неудивительно. Традиции, особый многовековой уклад и преемственность в передаче опыта последующим поколениям не могли не наложить особый отпечаток на бухарцев во всем, не исключая и такую область, как кулинария. Здесь, пожалуй, наиболее ярко и рельефно ощущается и проявляется эта связь с предыдущими поколениями. Для этого достаточно будет войти практически в любой дом Старого города, где до сих пор можно увидеть на кухне многочисленную утварь и предметы, изготовленные кустарным способом. И все они находят своё применение в деле, а не лежат на полках как антиквариат.

Я очень сожалею, что очень поздно стал проявлять интерес к подобного рода вещам. Потому, что сейчас в молодых семьях многое из того, что осталось нам в наследство от наших бабушек и дедушек, стало постепенно вытесняться предметами и агрегатами современной промышленности. Нет, я не за возврат к прошлому и техническая революция не будет стоять на месте. Это понятно. Как понятно и то, что с исчезновением старинной утвари, предполагающей со стороны человека личное участие и заменой ее новейшими технологиями, ради экономии времени и дешевизны труда, без сомнения мы теряем нечто более ценное, чем просто «бабушкина колода» или «дедушкина кочерга».

Вот почему я радуюсь тем небольшим «островкам», которые остались не завоёванными научно-техническим прогрессом. Рискну даже произнести крамольную мысль, что закралась мне в этой связи в голову: мне кажется, что каждое новое достижение научно-технического прогресса (пылесос, стиральная машина и т. д.), привнося в наш дом облегчение, одновременно также способствует притуплению приобретённых, в своё время, полезных навыков и ведёт к лености всего организма, расхолаживая и приводя в отдельных случаях к полной и окончательной деградации личности. В итоге, человеку лень не только пошевелить рукой, но даже собственными мозгами.

А последние также нуждаются в некотором упражнении, дабы мы не потеряли окончательно способность правильно думать и мыслить.

По отцу же, можно сказать, наш род происходит от сейидов – (араб. – вождь, господин, глава) почётный титул у мусульман для потомков пророка Мухаммада (сас), но это, конечно же, не так. Хотя, по одной из сомнительной версий, наш род ведёт свою генеалогию от учителя Баховаддина Накшбанди – Амира Кулола.

Наша фамилия объясняется достаточно просто. В советское время жить без фамилий и без паспорта было не только невозможно, но и безнравственно, аморально и даже преступно. Что же придумали большевики? А ничего особенного: имена всех старших членов и глав семей просто превратили в … фамилии. Таким образом, проблема в одночасье была снята с повестки дня и все, чьи деды звались Юсупами, отныне стали именоваться Юсуповыми, Ахмады – Ахмадовыми, Махмуды – Махмудовыми и так далее. Так мы и стали Саидовыми.

Как известно, самое трудное – писать о своих. Сложно оставаться беспристрастным, когда дело доходит до родных и близких. Какой уж тут, к черту, объективный взгляд; разве могут иметь хоть какие-либо недостатки и изъяны наши папы, мамы, бабушки и дедушки? Бред, да и только.

И, все же, я рискну совершить робкую попытку – представить, насколько это возможно, со стороны биографию своих предков. Вернее, даже не биографию, а некоторые фрагменты и обрывки из баек, что имеют место быть почти в каждом доме.

Мой прадед был репрессирован и умер в тюрьме Занги-Ато (под Ташкентом) в 1938 году. При каких обстоятельствах он умер и где похоронен – неизвестно. Известно только, что его сын кори-Ахад встречался с сокамерниками прадеда: они показали сыну могилу отца (скромненький холмик без каких-либо опознавательных табличек), над которой была прочитана молитва и передали ажурную тонкую накладку в форме круглого орнамента, сделанную из серебра и украшавшую некогда верхнюю часть футляра (носкаду) для хранения среднеазиатского табака (носвой). Кори-Ахад признал эту вещь и сохранил её как память об отце (нишона).

На оборотной стороне этой фотографии рукою моего прадеда Саида карандашом сделана запись арабской вязью. В пронумерованном порядке перечислены все члены семейства. Удалось прочитать текст полностью. Первый справа внизу – мой папа – Саидов Бахшилло Абдуллаевич в 7-летнем возрасте (1925—1991). Но правильнее, пожалуй, будет начать моё повествование не с прадеда, а с его отца, то есть прапрадеда, которого звали Юсуф.

Юсуф

О прапрадеде информации накопилось совсем немного, однако, и то немногое, что удалось узнать, завораживает своей поистине мистической историей, и, отчасти, проливает свет на некоторые традиции нашего рода, поддерживаемые многочисленными потомками и по сей день.

Достоверно можно утверждать только то, что родился он в первой половине XIX-го столетия, приблизительно между 1835 – 1845 годами. Каков был социальный статус семьи, где родился Юсуф, нам неизвестно, но уже к 20 -25-ти годам он сам становится отцом семейства и, судя по тому общеизвестному факту, что где-то в 1870 – 1875 годах он покупает дом (который и по сей день стоит и входит в число старинных домов, охраняемых государством) и нанимает для росписи главной залы художников (что мог себе позволить не каждый рядовой горожанин), можно смело сделать вывод, что происходил он далеко не из бедной семьи.

Семейное предание гласит: мой прапрадед Юсуф долгое время не мог обзавестись потомством – дети рождались, но постоянно умирали, не достигнув и года. Это было довольно частым явлением в Средней Азии с её высокой детской смертностью и уровнем тогдашней медицины, растерявшей, к тому времени, свою былую славу и утратившей многие старинные методики и разработки.

И вот, когда он уже был на грани своего отчаяния, на его жизненном пути встретился святой старец (пир), который и дал Юсуфу своё благословление. В знак благодарности, прапрадед дал обет, заключавшийся в намерении, что, если у него родится наследник, то семь поколений будут совершать ежемесячный ритуальный обряд, именуемый как «хатми ёзда» или ещё иначе «хатми пир», прославляя Аллаха и воздавая благодарные молитвы-поминания за упокой праведной души святого, его учителей и всего его рода.

Общеизвестно, что во многих богатых семьях, окружённой всяческой заботой и негой, дети, тем не менее, довольно часто умирали. В то время, как дети бедняков могли чуть ли не с пелёнок босиком ходить по снегу и «умудрялись» при этом не только не умереть, но и не заболеть. В связи с этим у каждого народа на сей счёт имелись свои приметы и обычаи. В конкретном случае это выглядело так:

Чтобы ребёнок, родившийся в богатой или состоятельной семье не умер, его сразу же после родов отдавали в бедную семью, а по истечении некоторого времени (возможно, нескольких месяцев) вновь выкупали у ней собственного же ребёнка, проколов ему предварительно ушко и повесив на него обычное медное колечко. Смысл понятен и, полагаю, не требует особых комментариев.

Не домысливая от себя (то ли так посоветовал моему прапрадеду старец, то ли – по общему принятому в то время преданию), могу сказать лишь, что при рождении очередного ребёнка (моего прадеда – Саида), Юсуф поступил именно таким образом.

По воспоминаниям моей тёти (Робии) и отца (Бахшилло),они часто, сидя на коленях у своего деда (Саида), играли с его простым круглым колечком, проколотом в раннем детстве в правом ухе – признак раба божьего (куль). Этим объясняется одна из приставок к имени прадеда – Саид-куль.

Вот, пожалуй, и все, что касается моего прапрадеда Юсуфа. Можно только добавить, что вероятнее всего у него имелась ещё и сестра (возможно жила в квартале Суфиён). По воспоминаниям тёти-Робии, она неоднократно бывала в доме, и прадед Саид звал её «амби суфиёни». Это все, что я могу сказать о прапрадеде.

Саид

Прадед Саид с потомством. Бухара, 1932 г. Фото из семейного архива автора.

О прадеде Саиде (от которого и произошла наша фамилия – Саидовы) информации накопилось немного больше.

Здесь я вынужден сделать отступление с тем, чтобы высказать своё мнение, касающееся экскурса в прошлое и родословных в частности.

Не секрет, что с распадом Советского Союза и обретением своей независимости её бывших республик, во всех странах ближнего зарубежья, да и в самой России активно пошёл процесс самосознания своей нации, её истинной истории, культуры и так далее. Одним словом – пошёл процесс обратный тем целям и задачам, что были провозглашены на XXVIII съезде КПСС.

Вполне естественным на этом фоне выглядел интерес простого народа к истории своей страны, города и, в конечном счете, своей семьи. Нам вдруг всем надоело быть «Иванами, не помнящими своего родства». Посрывав пионерские галстуки и комсомольские значки, и демонстративно сжигая свои партбилеты, мы сломя голову кинулись в храмы, мечети и синагоги, вспомнив «вдруг», что мы «некрещёные», «необрезанные» и т. д. и т. п. И если раньше, мы с презрением смотрели на человека с примесью «буржуйской» крови, то сегодня с не меньшим остервенением принялись копаться в архивах и библиотеках, чтобы найти хоть малую каплю этой самой крови, поскольку это, оказывается престижно и возвышает тебя над окружающими.

Нет, что ни говори, но все мы – дети страны Советов! Настолько глубоко и сильно въелась эта система в нашу жизнь, в наше сознание, в нашу кровь и плоть, что, в конечном итоге, оказав своё пагубное влияние на все наше мировоззрение, она способствовала тому, что мы в основной своей массе утратили главное – элементарную культуру. Культуру вообще, какую бы область человеческих отношений ни взять!

Теперь, куда ни кинешь взгляд, одни князья да графы. Ну, на худой конец, барон.

Заказать себе герб? Нет ничего проще – надо только раскошелиться. То, что покупаются звания, чины и подделываются родословные – этим сейчас никого не удивишь. Из одной крайности мы кинулись в другую. Впрочем, что ещё можно было ожидать от вчерашнего пролетария, наивно доверившегося бессовестным политикам, которые не только нарисовали в его бедном воображении бредовую сказку о всеобщем равенстве и братстве, но и убедили этого гегемона в том, что именно он и будет являться истинным героем и хозяином на Земле. В результате, добросовестно донося на вчерашних притеснителей (а также и друг на друга), клянясь в верности вождям мировой революции, эта значительная прослойка активно способствовала методичному истреблению лучшей части собственного народа, ассимилируя генофонд нации своей кровью и отравляя новое подрастающее поколение своим сознанием, приведя, в конечном счёте, его к теперешнему моральному облику.

Одно время, то же самое наблюдалось и в Средней Азии, в частности в Бухаре. Кого ни спросишь, – выясняется, что его прапрадед был кози-калон (Верховный судья) в Бухарском Эмирате. Хорошо, что ещё хватало совести и разума не посягнуть на должность Кушбеги (Министр) и самого эмира Алим-хана.

Возвращаясь в русло нашего разговора, могу лишь отметить, что мои предки являлись самыми обыкновенными бухарцами, со всеми присущими – как и всем людям – недостатками и достоинствами. К числу последних, коими обладал мой прадед Саид, следует отнести: образованность и исключительная начитанность, благородство и великодушие, доброжелательность и гостеприимство, что, впрочем, являлось отличительной чертой подавляющего населения некогда прославленной Бухары. Не случайно одним из распространённых эпитетов этого города служит эпитет «Бухоро-и-Шариф», то есть «Благородная Бухара».

Вообще, как мне удалось узнать из разных источников, прадед мой являлся уникальной личностью, поскольку был одарён множеством талантов. Среди них, в первую очередь, следует отметить его познания в области медицины: он был неплохим лекарем (табиб) и у него дома хранились древние книги по медицине (которые после его ареста будут изъяты работниками НКВД). По воспоминаниям моей тёти-Робии, в зимнюю пору, во время стирки, прадед, из каких-то, одному ему ведомых, снадобий, скатывал маленькие тёмные кружочки, похожие на тесто и давал их принять своим невесткам с тем, чтобы они во время стирки (а стирка, в любое время года, происходила во дворе дома) не простудились.

Помимо медицины, прадед Саид неплохо разбирался в музыке и литературе, был неплохим шахматистом. Одним из его постоянных друзей являлся известный в интеллигентской среде города Мукомил-махсум, который (по одной из версий) приходился родным дядей со стороны матери (тагои) небезызвестному по историческим учебникам Файзулле Ходжаеву.

По описаниям очевидцев, когда Мукомил-махсум и его жена, которую звали Мусабийя, приходили в гости к прадеду, в доме всегда царила возбуждённо-торжественная атмосфера. Со стены снимался тар (музыкальный струнный инструмент), на котором, кстати, прадед весьма недурно играл, и вся атмосфера внутреннего дома (даруни хавли) наполнялась мелодиями и песнями шашмакома. Затем декламировали по очереди стихи Хафиза, Руми и Саъди. Иногда играли в шахматы. Одним словом, умели наши предки с чувством, толком и с пользой проводить свой досуг.

Ниже, мне хочется привести две истории, сохранившиеся в памяти более старшего поколения, которые помогут читателю раскрыть некоторые черты характера и дать представление о моих предках под несколько необычным ракурсом. Итак,

История куропатки

В раннем детстве у моего прадеда Саида была куропатка. Да, да – обыкновенная живая куропатка, за которой он трепетно ухаживал: чистил клетку, кормил, вовремя менял для неё воду.

Так уж, случилось, что однажды она «умудрилась» вырваться из клетки и улетела: то ли дверцу забыли закрыть, то ли ещё по какой причине…

Шестилетний мальчик, коим на тот момент являлся мой прадед, этот факт воспринял как настоящую трагедию. Горе ребёнка было безутешным.

В 70-х годах XIX столетия отец ребёнка (мой прапрадед Юсуф) купил дом и для росписи главной залы нанял мастеров по живописи и миниатюре, которые принялись расписывать стены и ниши согласно канонам и требованиям живописи своего времени.

Прадед Саид помогал мастерам по мере сил своих: он держал баночки с разведёнными красками и, по требованию мастеров, подавал и менял их. При этом он продолжал плакать и сокрушаться о своей невосполнимой потере. Тогда один из мастеров, желая хоть как-то утешить мальчика, сказал ему:

– Не надо плакать. Хочешь, я сейчас-же верну твою любимицу в дом? – и в ту же минуту принялся писать изображение куропатки, которую разместил в левой части центральной ниши. А чуть позже, для уравнения композиции, пририсовал справа и ласточку.

С того времени прошло почти полтора столетия. Прадеда моего давно уже нет на этом свете, а куропатка всё ещё продолжает красоваться на прежнем месте, воскрешая к жизни трогательную и печальную историю относительно недавнего прошлого и навевая на грустные философские мысли о бренности человеческого существования…

История невесток

Если первая история умиляет своей трогательной наивностью, то вторая заставляет нашего читателя в некотором роде пересмотреть свои стереотипы, касающиеся Востока и восточной женщины в частности.

Достоверно известно, что у прадеда Саида было четверо детей: трое сыновей и одна дочь Адолат, которая умерла молодой в возрасте 27 лет. Имена сыновей также начинались на букву «А». Старшего звали кори-Ахмад, среднего – кори-Ахад и младшего – просто Абдулло-махсум. Приставка «кори» означала, что обладатель сей приставки в совершенстве владеет Кораном и, естественно, знает его наизусть. Можно себе представить, как высоко чтили в такой семье моральные и нравственные ценности ислама. В описываемый период все трое сыновей были уже женаты и, следовательно, у прадеда было три невестки. Если старшая из них была уже, что называется, с опытом: знала все тонкости этикета, правила ведения домашнего хозяйства и вообще вела себя сдержанно, то младшие невестки считали, по-видимому, что ещё можно позволить себе кое-какие шалости и некоторую вольность в своих поступках. Особенно ярко эти качества были выражены в характере самой младшей невестки, то есть моей бабушки. Благо родом она была горной таджичкой (куистони) и, вероятнее всего, кровь вольнолюбивых горцев никогда не остывала в её венах.

Среди многочисленных ремёсел, коими в совершенстве владел мой прадед Саид, следует упомянуть ещё одно – виноделие. В верхней части дома (боло-и-хона) хранились многочисленные глиняные кувшины (хум) с приготовленным вином (май) и различными напитками (шарбат).

Однажды, когда прадед, по обыкновению, в очередной раз молился в квартальной мечети «Дўст-чурогоси», что находилась прямо напротив дверей дома, до его слуха донеслись крики невестки (моей бабушки). Надо ли объяснять, что такой проступок по всем нормам шариата и правилам мусульманского общежития мог расцениваться только как неслыханная дерзость и чуть-ли не вызов обществу. Не говоря о том, что честь семьи была крепко подорвана. Поэтому прадеду пришлось прервать молитву и срочно возвратиться домой, дабы выяснить причину случившегося.

Оказалось, что обе младшие невестки прадеда, пробравшись в верхнюю часть дома и, перепробовав по глотку из каждого кувшина, прилично захмелели. Самую младшую невестку так захватил кураж, что она стала бить ладошками в стены дома и, притоптывая и смеясь, кричать:«Дузд даромад, ду-узд!!»(«Воры зашли, во-оры!!»)

За эту провинность прадед наказал невестку по всей строгости: он запретил ей выходить из своей комнаты и на неделю запретил носить ей обед. Тем не менее, средняя невестка из жалости и солидарности, тайком от домашних, потихоньку носила «передачки» моей бабушке.

Абдулло

Как это ни странным может показаться со стороны, но о дедушке своём я знаю меньше, чем о прадеде. И это несмотря на то, что я его хорошо помню, ведь когда он умер, мне было уже почти десять лет. Особенно запомнилась его щетина, шершавая и неприятно колючая, чего не скажешь о самом дедушке: это был чрезвычайно беззлобный добродушный человек, у которого улыбка почти не сходила с лица. И если он смеялся, то смех у него выходил тихий, почти беззвучный, как бы про себя, и только часто-часто вздрагивающие плечи и колыхающийся живот выдавали его в тот момент. Казалось, ему абсолютно ни до чего нет дела, словно он случайно попал в этот мир, и удивляется тому, как копошатся вокруг люди, озабоченные и с серьёзным видом обсуждающие свои ежедневные проблемы, о которых совершенно и не стоит говорить. Даже, когда после смерти прадеда окружающие указывали на то, что нужно оформить документы дома на себя, он смеялся и говорил: «А кому это надо? Здесь и так меня каждый человек в округе знает». И был прав, поскольку «слава» за ним была прикреплена, как за чудаковатым и несколько странноватым типом.

К примеру, он мог, обильно накрасив сурьмой глаза, и сев на суфу рядом с домом, «строить» глазки проходившим по улице ошарашенным женщинам, которые не знали – как на это следует реагировать. Или же, сидя спокойно и неподвижно продолжительное время, он «вдруг» резко вскакивал с возгласом: «Ё Рабби!» (О Господи!). Происходило это именно в тот момент, когда мимо него проходила ничего не подозревавшая молодая женщина (ну что можно было ожидать от смиренно греющегося на солнце старика?). Реакции дедушкиных «жертв» были самыми различными, но все они обходились без «скорой помощи». Домашние обсуждения его поступков постоянно сопровождались взрывом негодования и осуждения со стороны бабушки и с не меньшим взрывом хохота со стороны остальных домочадцев. Сам же виновник сидел, низко потупив голову, с чувством вины и казалось, каялся и плакал. И только присмотревшись поближе можно было заметить слегка вздрагивавший как холодец живот и глаза, полные слез. Но, судя по озорным огонькам в глазах, можно было с уверенностью заключить, что то, были не слезы раскаяния.

Впрочем, и до настоящих слез его тоже можно было довести легко. С этим успешно справлялся его сын (мой отец). Просто, как и у каждого нормального человека, у дедушки было своё слабое место. И этим слабым местом был… его отец. Вернее, упоминание об отце. Но проходил этот номер только после нескольких стопок, распитых вместе с сыном. Мой отец работал в редакции, которая, находилась недалеко от дедушкиного дома, и поэтому обедать папа приходил к своему родителю. Тот заранее ждал своего единственного сына, приготовив предварительно плов и поставив заранее водку в морозильник. И вот, после двух-трёх стопок, отец, как бы случайно и незаметно сводил тему обсуждаемой беседы в «нужное русло», вспоминая о том, «каким хорошим, трогательным и удивительно заботливым был у него дедушка» и т. д. и т. п. Дедушка в таких случаях не заставлял себя ждать: слезы искреннего раскаяния, текли по щекам шестидесятипятилетнего старика, и их нельзя было остановить. При этом, дедушка сидел совершенно точно так же, как давеча, когда его ругали, и точно также сотрясалось его тело, и точно также «ходил» его живот, но при всем этом разница была очевидна: перед вами сидел глубоко скорбящий по своему отцу человек, несчастный и чересчур остро осознающий свою вину перед родителем. Всем взрослым вокруг почему-то делалось смешно и весело. Отца это забавляло, и он смеялся со всеми. И только мы – маленькие дети – разделяя дедушкино горе и желая хоть как-то помочь ему, умоляли нашего отца замолчать. В конце этого спектакля дедушка незаметно для себя и окружающих тоже переходил на смех, что делало финал весёлым и оптимистичным.

Удивительное дело! Но это же самое «оружие» потом так же исправно работало и против самого нашего отца, когда дедушки не стало. Только на месте дедушки сидел мой отец, а «заправлял» всем ходом пьесы уже мой брат. Либретто же и фразы оставались прежними. Что значит сила классики!

Прошло уже более четверти века с тех пор, когда дедушки не стало, но я, почему-то, до сих пор хорошо и отчётливо в деталях помню тот день – 11 марта 1967 года. Меня разбудили очень рано, было ещё темно. Отец с мамой о чем-то тревожно перешёптывались, собирая в узел какие-то вещи. Какая-то тяжёлая и мрачная атмосфера царила в доме, и на душе мне было неприятно. Потом, уже в дедушкином доме, я помню множество знакомых и незнакомых мне людей со скорбными лицами. Помню женщин в белых платьях с белыми же косынками (традиционный траурный цвет), стоящих и причитающих в отведённой для них части дома. Помню, как я со страхом подошёл к окну, за которым лежал завёрнутый в саван мой дед.

А ещё очень хорошо помню, как бабушка подойдя ко мне, всё говорила: «Плачь, твоего дедушки больше не стало. Плачь, ну почему же ты не плачешь?» Мне было стыдно, что в такой день я не плачу вместе со всеми, но я ничего не мог с собой поделать. В горле стоял какой-то большой ком и мешал мне плакать.

И ещё один фрагмент стоит перед глазами: когда дедушку опускали в могилу, отец, вытирая платком слезы, как-то сосредоточенно смотрел, словно отмечая для себя – правильно ли кладут могильщики тело деда и удобно ли будет последнему там лежать.

Бахшилло

Отец. Фото нач. 50-х гг ХХ столетия. Из личного архива автора.

Мой отец поровну поделил свою жизнь между семьёй и не менее родной его сердцу редакцией «Бухоро хакикати» («Бухарская правда»), которой он отдал более 30 лет своей жизни, проработав в ней сначала в должности ответственного секретаря, а затем заместителя редактора этого главного рупора местного обкома партии.

Назвать его высококлассным репортёром или известным журналистом я бы, всё же, поостерегся, хотя на лацкане его пиджака постоянно красовался значок – члена союза журналистов СССР, которым он, кстати, очень дорожил, хотя и старался не показывать виду. Зато он был, что называется, настоящим газетчиком и очень гордился этим. То есть, он был тем ремесленником (в лучшем смысле этого слова), который умел и любил «делать» газету. Ни одна полоса не попадала в окончательную вёрстку, не пройдя отцовской правки.

Следует отметить, что в советскую эпоху очень тщательно следили не только за грамматическими и орфографическими ошибками, которые в иные времена могли стоить места, а иногда и головы (знаменитое «главнокомандующий», с опущенной буковой «л» и т. п.), но и за политкорректностью. Важность цензуры невозможно было недооценивать ибо, этой адской машине в «брежневские» времена не могло ничто противостоять. Не менее важны были нюансы совершенно иного характера, а именно: в каком порядке следует перечислять в газете фамилии членов Политбюро ЦК КПСС, какую фотографию помещать на «главную», как быть, если главных новостей сразу несколько и ещё многое другое. А поскольку, «мышиная возня» в Кремле никогда не затихала, то и угадать – как правильно «расположить фигуры» – было под силу далеко не каждому. Здесь требовался аналитический склад ума и немалое мужество – возложить на свои плечи серьёзную ответственность за принятое решение с тем, чтобы затем держать ответ перед идеологическим отделом ЦК.

Сейчас, вероятно, это может лишь вызвать снисходительную улыбку у молодого поколения, малознакомого с многочисленными тайными пружинами, приводящими в действие огромный и чётко отлаженный механизм советской бюрократической машины, однако в описываемую эпоху, поверьте, было далеко не до смеха.

Как правило, в подобных случаях все происходило по строго утверждённому сверху сценарию: Москва отсылала «правильный текст» в редакции республиканских газет, а те, в свою очередь, спускали окончательный вариант уже в областные редакции. Вследствие этого, выход тиража иногда задерживался до полудня, а то и до вечера. А это уже было, чуть ли не ЧП. В исключительных случаях, иные руководители брали на себя ответственность, принимая окончательное решение, а затем с ужасом ждали развязки, гадая – «правильно ли я поступил, или нет».

Насколько мне припоминается, отцу не раз приходилось играть в эту «советскую рулетку». Возможно, он и в самом деле был неплохим аналитиком, поскольку все его инициативы заканчивались с благополучным исходом. Папа, порою, гордился в узком семейном кругу, что обошёл республиканскую газету «Правда Востока», которая ждала разъяснений из Москвы.

Редакция была его вторым родным домом: отец мог там задерживаться допоздна, пока не устранялись все проблемы. Прекрасно зная его неподкупный характер, молодые сотрудники, все же, были в курсе насчёт одной – единственной – его «слабости» – папа не прочь был расслабиться после тяжёлого трудового дня и потому, улучшив момент, они приглашали его в кафе, находившееся рядом с редакцией, где угощали «столичной» или же коньяком. После чего, изрядно захмелевшего, провожали до дому. Благо, мы жили в двух шагах от редакции.

Невероятно скромный, тихий и неприметный в быту, папа в такие минуты сильно преображался: видимо сказывались напряжение и усталость. Едва его нога ступала на территорию нашего двора, как мы (я или брат) со всех ног мчались уже «на перехват», поскольку его громкая ругань и мат оглашали всю округу, и слышны были далеко, вызывая понимающие улыбки на лицах наших сверстников. В такие минуты нам становилось ужасно стыдно и мы, подбежав к сопровождающим его коллегам, благодарили их, брали отца под руку и, всячески пытаясь успокоить, сопровождали его по скорее домой. Отец ни в какую не соглашался, отпускать своих коллег, поскольку это противоречило понятиям восточного гостеприимства. Однако, «гости», прекрасно понимая создавшуюся ситуацию, под всяческими благовидными предлогами старались уклониться от назойливого приглашения, обещая, что «завтра уж, они непременно посетят столь гостеприимный дом».

Так как по гороскопу папа был «львом», то, едва переступив порог квартиры, он оглашал его своим грозным рыком, напоминая домочадцам – кто в доме хозяин. Это одновременно и смешило и бесило домашних, прекрасно знавших мирный характер отца. Родные давно привыкли к подобным картинам, поскольку со стороны выглядело это совершенно беззлобно и – я бы даже сказал – уж слишком нарочито. Да и сам отец, в таких случаях, старался не смотреть в глаза своей «жертве», поскольку в глубине души он жутко стеснялся своего состояния. Иногда, в короткие минуты отрезвления, видя, что это нас только забавит, он и сам широко растекался в улыбке, однако через короткое время чересчур большая доза алкоголя все же заявляла о себе, вновь отбрасывая его в состояние опьянения, заставляя снова «отчебучить» этакое, от чего мы снова хватались за животы.

Наутро же, насупив свои густые мохнатые брови и изобразив на лице хмурое выражение, он как можно скорее торопился на работу, стараясь ни на кого не смотреть, чувствуя вину за вчерашнее и явно терзаясь угрызениями совести.

Главный коридор, проходивший по центру здания редакции, строго делил «узбекскую» газету от «русской». Однако деление это было чисто условным, поскольку атмосфера в коллективе была очень демократичной, что, впрочем, всегда являлось одним из важных факторов, отличающих по-настоящему профессиональные и творческие издания от остальных. Коллеги уважали и ценили коллегу не только за его жертвенность и самоотдачу, но и за его шутки и остроты, байки и анекдоты (порою, довольно пикантного содержания), за забавные истории и курьёзы, случающиеся в журналистской практике и которые, как правило, можно услышать только в редакционной «курилке». Словом, он жил и дышал своей работой, находясь среди таких же единомышленников, как и он сам, беззаветно и преданно любивших своё дело и не представлявших себе иной профессии.

Когда же отцу доводилось бывать дома, мама незаметно старалась отключить розетку телефона. Впрочем, случилось подобное, по-моему, лишь однажды. Папа пришёл в неописуемую ярость и очень грубо отчитал маму. Такие сцены были нетипичны для нашей семьи, а потому так запали мне в душу.

По любому пустяку ответственный или дежурный редактор мог позвонить к нам домой, чтобы справиться у отца – как поступить в том или ином случае. И отец терпеливо все объяснял. Иногда звонок будил всю нашу семью в три часа ночи. В такие минуты, отец вначале выяснял – какова ситуация, пытаясь выправить все по телефону. Не раз бывало, что он раздражённо швырял тяжёлую чёрную трубку, одевался и, матерясь про себя, спешил в редакцию.

Однако, наиболее всего отец запомнился мне сидящим за столом и пишущим очередную передовицу, очерк или фельетон. Отсчитав несколько чистых листов формата А-4, он бережно укладывал их слева от себя и, положив перед собой первый чистый лист, долго смотрел на него, мучительно терзаясь мыслями. Наконец, он бросал ручку, вставал и начинал нервно ходить вокруг стола. В такие минуты я старался молчать, поскольку чувствовал, что там, в голове совершается какой-то неведомый мне, но важный мыслительный процесс, которому не следует мешать. Затем он также внезапно садился и начинал строчить. Рядом лежали толстые папки, в которые он иногда заглядывал для того, чтобы найти и сверить те или иные данные или цифры.

Порою, он радостно вскакивал с места и громко звал маму, чтобы поделиться с ней своей неожиданной литературной находкой. Мама неизменно поддерживала и сдержанно хвалила даже тогда, когда не понимала – о чем идёт речь. Папе этого вполне было достаточно. Найдя какую-нибудь удачную метафору или необычное обыгрывание слов, он радовался своей находке словно ребёнок, целый день, находясь в приподнятом настроении. И мы – его дети – радовались вместе с ним.

Справедливости ради, следует отметить, что в жизни отца бывали и периоды, когда он отчаянно и порою безрезультатно терзался муками, но уже не творческого, а совсем иного характера. Обычно, это было связано с предстоящими красными датами в советском календаре. И, если с Первомаем или днём 7 ноября было более-менее понятно, то с некоторыми другими – казалось бы, менее важными – отцу приходилось несладко. Не раз бывало, что он окончательно терял самообладание, бросал к черту ручку и в изнеможении опускался в кресло или на диван. И ведь, было отчего.

Об одной такой истории, связанной с приближением праздника, посвящённого образованию СССР, полагаю, рассказать будет совсем нелишне. Это даже нельзя назвать историей, потому что подобная «головная боль», знакомая журналистам советских времён, неизменно наваливалась каждый год, аккурат под самый новый год, а точнее – 22 декабря.

Советский пасьянс

Как известно, в 70-е года ХХ столетия противостояние двух мировых систем – капиталистического и социалистического – достигло своего наивысшего накала. Каждая из сторон старалась доказать своё превосходство, опираясь для наглядности на достижения в различных областях жизни: начиная от бомб, ракет, космонавтики и заканчивая спортом и всеобщим благосостоянием народа. Правда, если относительно объективности первых показателей мы ещё могли не сомневаться, то в отношении последнего пункта нам оставалось лишь всецело доверяться своим же средствам массовой информации, поскольку для подавляющего населения Советского Союза – съездить, посмотреть и сравнить, как живут «они» и как существуем «мы» – было делом далёким от реальности. Одним из главных наших козырей, свидетельствующих о «неоспоримом» превосходстве социалистической системы над «гнилым западом», являлось то, что в государственном управлении страной у нас были задействованы практически все социальные слои общества, начиная от генерального секретаря и кончая самой обыкновенной дояркой. До такого уровня капиталистам, конечно же, было далеко.

Теперь становится немного понятным, почему все газетчики страны в ужасе хватались за голову, ибо прекрасно представляли себе – какой сложнейший, по сути, кроссворд ждет их в преддверии наступающего праздника…

Уже с самого утра папа ходил злой (что бывало с ним исключительно редко) и по всякому поводу раздражался.

– Ну, неужели так трудно сосчитать до двадцати после того, как вода закипит, снять с плиты и поставить под холодную воду!?

Это замечание было адресовано маме, которая отменно готовя любые блюда, так и не научилась «правильно» варить яйцо всмятку. Оно постоянно выходило либо в «мешочек», либо вкрутую, а надо отметить, что это разные вещи! Наверное, на генном уровне некоторые вещи передаются по наследству, поскольку с годами я тоже стал ловить себя на мысли, что подобные «мелочи» порою ужасно расстраивают мужчину. Однако, в тот день я знал истинную причину папиного раздражения. Предстоял «пасьянс» с огромным количеством противоречивых данных, который, в конце концов, обязан был сложиться в стройную и красивую картину «настоящего советского народовластия». Отцу не удалось «спихнуть» это дело на второго зама, да это было даже не в его характере: он никогда не старался заранее выгадать для себя что-либо по легче, а потому довольно часто самое нудное и противное занятие приходилось делать самому. Вот и сейчас, наскоро и молча позавтракав, он прошёл в гостиную и, подойдя к столу, брезгливо уставился на толстую серую папку скоросшивателя. Деваться, однако, было некуда…

– Та-ак… – наконец смирившись, произнёс отец, раскрыв папку и вытянув из него первый лист. В нем мелким почерком в колонку пестрели нескончаемые имена и фамилии предполагаемых героев трудового фронта – депутатов очередного съезда партии. Папа отложил этот лист на край стола и вытащил из недр папки другой, с рекомендациями. Бегло пройдясь по нему, он также отложил его в сторону, но уже чуть повыше и вновь стал знакомиться с третьим документом.

Через полчаса рабочий стол напоминал собою карточную поляну заядлого картёжника: не хватало лишь зелёного сукна. Родитель удовлетворённо крякнул и глубоко затянулся сигаретой. Теперь предстояло самое главное. Высочайшее искусство заключалось в том, чтобы составить такой список, в котором народные избранники одинаково и равно представляли бы все районы области, все слои нашего демократического общества и при этом предстояло учесть требования к предполагаемым кандидатам, имея в виду социальное положение, пол, партийность (или наоборот – беспартийный) и т. д. и т. п. Словом, задачка выходила не из лёгких.

Когда через два часа я, вдоволь наигравшись со сверстниками в футбол, возвратился домой и вошёл в гостиную, на отца невозможно было смотреть без сострадания. Он буквально рвал и метал по столу многочисленные бумажки, матеря последними словами партию и правительство, вместе со всеми членами Политбюро. Завидев меня, он несколько остыл и, упав в кресло, обречённо выдавил:

– Ну, где я им найду непьющего слесаря, партийного, да ещё и с канимехского района! В этих степях окромя чабанов и баранов, никогда ничего не водилось.

– Можно, ведь, этот пункт пока пропустить и посмотреть другие кандидатуры – попытался успокоить я отца.

– А-а…– безнадёжно махнул он рукой, вставая с кресла и вновь садясь за стол. – Другие не лучше.

– Вот, например, тут – папа ткнул пальцем в бумажку, лежащую слева внизу – требуется: каракульский район, механизатор, беспартийный, примерный семьянин, передовик, мужчина. И где мне его, по-твоему, им достать?

Я быстро прошёлся глазами по списку кандидатур каракульского района и вдруг, найдя искомое, радостно показал отцу.

– Ага: умник нашёлся – досадливо поморщился отец, – ты глянь, что тут написано: «партийный», а мне нужен беспартийный.

– Так может его из партии исключить? – попытался неудачно я пошутить, но, взглянув на отца, тут же осёкся.

– Слушай, иди и не мешай, – устало произнёс он – мне сейчас не до шуток.

Однако, оставить отца один на один с «загадками сфинкса» я не решился, а потому всего лишь немного отодвинулся от стола, продолжая изучать содержимое листов и пытаясь хоть как-то помочь родителю. Наконец, постепенно вникнув в «правила игры», я молча стал сверять один из вариантов, который по всем параметрам сходился требуемым в «задачнике». Убедившись, что все расчёты верны, я набрался смелости и осторожно обратил внимание отца на мою находку. Отец нехотя отвлёкся и, бросив взгляд на предложенный мною вариант, некоторое время молча стал сверять его с многочисленными бумажками, раскинутыми, словно карты по всему периметру стола. Наконец, лёгкая улыбка обозначилась на его лице. Подняв на меня изумлённые глаза, отец многозначительно изрёк: «Да-а, похоже, из тебя может выйти неплохой аппаратчик». Естественно, я счёл это за неслыханный комплимент и уверенно пододвинул стул поближе. Возражений со стороны отца не последовало.

Уже ближе к вечеру, когда со стороны кухни начали доходить до гостиной сводящие с ума запахи жареной баранины с луком и со специями, работа стала близиться к завершающей стадии: отец набело переписал список с таким трудом подобранных кандидатур. Было видно, что он явно удовлетворён проделанной работой. Только в двух местах никак не сходилось: в одном месте – профессия, в другом – нужен был коммунист, но в наличии имелся только беспартийный.

В холодильнике стыла водочка, а на стол мама раскладывала тарелки с закуской и салатом. Этого было вполне достаточно, чтобы отец одним росчерком пера «превратил» обыкновенную колхозницу в механизатора, а беспартийного «наградил» членским коммунистическим билетом.

– Ничего страшного, – пояснил он, – в первом случае, она обучится хотя бы машинному доению, а во втором – вынуждены будут сделать его членом. Иди, вымой руки и марш за стол!

Цугцванг

Несмотря на то, что отец слыл хлебосольным хозяином и сам был не чужд весёлому застолью с хорошей выпивкой и закуской, тем не менее, он во всем любил порядок и меру. Если его самого приглашали в гости, то он, посидев с удовольствием положенное время, всегда чувствовал – когда следует закругляться, дав тем самым возможность хозяевам отдохнуть немного от гостей. Я, например, не помню ни единого случая, чтобы отец остался ночевать у кого-либо в гостях. Сколько бы он не выпил (а выпить он любил), он неизменно стремился домой, ибо полный покой он находил только лишь, очутившись в своей родной кровати. Это у него было, что называется, в крови. Точно такого же отношения он желал видеть и от своих гостей. Хотя, порой, случались довольно забавные казусы.

Однажды гостем отца оказался какой-то местный литератор. Мне почему-то запомнилось его имя – Мелливой – очень редкое даже для местного населения. Как и все настоящие литераторы, он был неравнодушен к спиртному и шахматам.

Застолью предшествовала неспешная беседа и игра. Сыграв пару-тройку партий с отцом и окончательно убедившись, что соперник ему «не по зубам», гость заметно потерял интерес к игре, периодически поглядывая в сторону кухни. Отцу тоже претила «игра в одни ворота»: азарт настоящего игрока просыпался в нем только тогда, когда напротив него сидел достойный и сильный противник.

Родитель тактично предложил сопернику ничью и убрав шахматы, незаметно подал знак матери, означавший, что можно накрывать на стол.

Гость заметно оживился, когда на столе появилась бутылка «Столичной»: чувствовалось, что после писательства, это была его вторая страсть. А потому, очень скоро он настолько захмелел, что прямо на глазах у отца откровенно уснул за столом, уронив голову чуть ли не в тарелку с салатом.

Естественно, такого поворота событий папа никак не мог предвидеть, а потому мгновенно протрезвившись, он стал лихорадочно соображать – каким образом вернуть товарища к цивилизованному застолью. Делать это следовало очень деликатно, дабы не дать повода гостю – обвинить в неучтивом и неуважительном отношении со стороны хозяина дома. С другой стороны, подобной картины ранее никогда в жизни отцу не приходилось видеть, а потому он был явно сконфужен, обескуражен и до крайности расстроен. Что делать?!

– Мелливой – чуть громче обычного обратился папа к гостю, желая обратить к себе внимание последнего. Однако, тот явно не слышал призывов отца.

Заботливая мама и любопытные маленькие члены семьи просунули свои головы в гостиную. Папа вопросительно уставился на нас.

– Мелливой – произнесла мама, в надежде на то, что голос хозяйки дома заставит вздрогнуть и проснуться незадачливого поэта.

В ответ гостиная наполнилась звуками неимоверного храпа. Мама не выдержала и тихо засмеялась. Дети также, прыснув от смеха, шустро исчезли в детской комнате. Одному папе было не до смеха: он нервно закурил сигарету и стал совершать круги вокруг стола, соображая – что бы такое предпринять, дабы гость наконец-таки очнулся. И тут его «осенило». Обычно, по завершению застолья, хозяин дома традиционно произносит «омин» – жест, означающий, что теперь можно расходиться.

Отец сел напротив гостя и, поднеся раскрытые и сложенные вместе ладони к своему лицу, достаточно громко произнёс:

– Омин!

Ни единый мускул не дрогнул на лице Мелливоя.

Через пять минут дети, корчась в конвульсиях от смеха, валялись в разных концах коридора. И только из гостиной, ещё долго и настойчиво, словно молитва-заклинание, доносились монотонные «мантры» отца:

– Омин, Мелливой! Мелливой, омин!!!

…К сожалению, я уже не помню всех деталей того дня. Видимо, все же, каким-то образом гостя сумели «вернуть к жизни» и проводить домой. Я бы не сказал, что этот случай как-то особо повлиял на отца. Но в одном – точно, потому что с тех пор родитель стал очень осторожным и разборчивым в выборе партнёров.

Культурная столица

Больше всего на свете папа любил свою работу, хороший юмор и путешествия. Иногда мне кажется, что последнее он любил более всего.

Одним из самых приятных путешествий, глубоко запавшим в душу отца, несомненно, является поездка в Ленинград, в начале 70-х годов прошлого века.

Тогда, в советскую эпоху, ещё можно было встретить людей старой, что называется, «питерской закваски», с которыми и связан сложившийся стереотип «колыбели революции», как культурной столицы России.

Казалось бы, совершенно банальнейшая история, на первый взгляд. Но на отца она произвела неизгладимое впечатление.

Стоя, как-то раз, на остановке, в ожидании городского транспорта, папа, докурив сигарету, бросил её не в урну, а рядом, на асфальт.

И тут, прямо над своей головой, он вдруг услышал:

– Молодой человек, Вы нечаянно уронили сигарету.

Задрав голову кверху, отец увидел, как из распахнутого окна на уровне второго этажа, ему мило улыбается пожилая женщина.

– Простите – пробормотал пристыженный родитель, и в ту же секунду быстро подняв с земли окурок, опустил его в урну.

Позже, не раз возвращаясь к этой истории, он неизменно будет восхищаться тактичностью этой женщины, с образом которой и будет на всю оставшуюся жизнь ассоциироваться город на Неве:

– Нет, ну надо же: как красиво она меня…

Часть II. Встреча

«…Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам;»

(«Библия, Мф. гл.7, ст. 7»)

Ожидание

худ. Н. Т. В. Колодец воспоминаний / 2009 г.

«Взрослые очень любят цифры. Когда рассказываешь им, что у тебя появился новый друг, они никогда не спросят о самом главном. Никогда они не скажут: „А какой у него голос? В какие игры он любит играть? Ловит ли он бабочек?“ Они спрашивают: „Сколько ему лет? Сколько у него братьев? Сколько он весит? Сколько зарабатывает его отец?“ И после этого воображают, что узнали человека.»

(Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»)

Всю жизнь я мучительно искал ответы на самые главные вопросы своей жизни. Они никогда, ни на минуту, не покидали меня, являясь исключительно важными, без ответа на которые дальнейшая жизнь казалась мне бессмысленной и абсурдной. Над многими из них я тщетно бьюсь до сих пор. Как ни покажется странным, вопросы эти одновременно до наивности просты и в то же самое время невероятно сложны: «Каким образом появился мир и я в нём?», «Какой смысл во всём этом существовании?», «Как мне следует себя вести?», «Кто мне сумеет помочь во всём этом разобраться?»

Казалось бы, у меня было всё, что нужно для человека в условиях советского времени: позади – счастливое беззаботное детство и бесплатное образование, в настоящем – прекрасная работа бармена, деньги, друзья, подруги… а впереди – заслуженная пенсия, позволяющая сносно прожить остаток жизни, уважение и почёт. Но на душе, почему-то, было неспокойно. Я не мог объяснить самому себе – что со мною происходит, что меня так раздражает и не даёт полноценно наслаждаться предоставленной жизнью? Чего-то мне явно не хватало. Я чувствовал в себе какую-то раздвоенность: в книжках читаю одно, а в жизни сталкиваюсь с совершенно противоположным. Внешне, со всеми в ладу, кроме… своей совести. Внутри не было мира и покоя.

Я страдал и надеялся, что когда-нибудь это должно разрешиться. Я жил ожиданием чего-то, что поможет мне всё расставить по своим местам.

Больше всего меня угнетала очевидная ложь нашей системы, бросающаяся в глаза любому здравомыслящему человеку. Да, было много хорошего: бесплатное образование, бесплатная медицина, бесчисленные кружки при домах творчества и пионеров, дешёвые и стабильные цены… Но, наряду с этим, над внешней мирной и беззаботной жизнью советского человека, нависала идеологическая составляющая, давящая своим мёртвым грузом и беспощадно уничтожающая любые проявления инакомыслия и свободы.

Да, это было уже не сталинское время, но от этого не становилось легче на душе. Невзирая на очевидную агонию системы, делались различные попытки реанимировать её, чтобы хоть как-то выглядеть органично вписанным в существовавший и окружавший нас мир. Впрочем, в реализацию и претворение в жизнь всех этих попыток не верили даже сами авторы, не говоря уже о народе. Удручало и ввергало в уныние только одно – конца этому сумасшествию не видно. Раз, тронувшись с места в далёком 1917-ом году, эта неуклюжая громадина уже не в состоянии была остановиться, и ей оставалось только мчаться по инерции, без машиниста в неизвестное будущее, подминая под свои колеса собственный народ и заставляя от ужаса содрогаться от её непредсказуемости весь остальной цивилизованный мир. Получался какой-то заколдованный круг.

Работая в «Интуристе», мне волей-неволей, приходилось соприкасаться с людьми, приезжавшими посмотреть нашу страну, из различных уголков земного шара. Общаясь с ними, я воочию видел перед собой нормальных раскрепощённых людей, которые могли (в отличие от нас) совершенно свободно высказываться на любые темы. И потому, мне сразу бросалось в глаза, несоответствие между штампом, бытовавшем в идеологической сфере о западном образе жизни и той реальностью, с которой мне ежедневно приходилось сталкиваться.

Так, постепенно, вместе с осознанием лживости, пропитавшей всю нашу пропаганду, во мне, сначала, проснулся горький стыд за ту страну, в которой я живу, затем – злоба на себя, от того, что никакими усилиями, я, существующего положения дел, не смогу выправить, и, в конце концов, наступило отчаяние – «Господи! Почему, ну почему же меня угораздило родиться именно на этой одной шестой части суши Земли?! Неужели мало места было на планете, где я мог бы родиться?»

Уж, лучше б я родился в каком-нибудь, богом забытом, уголке Земли, в людоедском племени, чем жить здесь. Там хоть все, по крайней мере, понятно и честно: есть вождь, которому, однозначно, должна быть «отвалена» львиная доля добычи; есть строгие табу, за нарушение которых тебя ждёт та же участь, что постигла твоих жертв. Все понятно и все органично вписывается в сознание дикарей. Нет никаких двойных, тройных стандартов, затуманивающих умы и вносящих смятение в душу.

В моем же случае, все это выглядело несколько иначе: с самого детства я жил и воспитывался на примере классических произведений, героями которых я восхищался, боготворил, но – почему-то – не находил их в реальной, окружающей меня жизни. Мне с самого начала вдалбливали, что врать и говорить неправду – нехорошо, но, живя в реальном мире, я сплошь и рядом натыкался на эту самую неправду, ложь и лицемерие. И если мы живём в такой счастливой и свободной стране, то почему я не могу воспользоваться случаем – поехать и рассказать об этом остальному «несчастному» миру, дабы призвать их последовать нашему удивительному примеру? Всё это напоминало мне, много позже прочитанную мною, «Исповедь» Л. Толстого, в которой говорится об учении Христа; где, соглашаясь со всем, что сказано в Евангелии, мы, тем не менее, в жизни совершаем всё с точностью наоборот: прикрываясь Христом, живём не по-христиански, искажая, тем самым, своими словами и поступками весь смысл Нового Завета и дискредитируя само учение Христово.

Тогда ещё, смутно улавливая всё несоответствие между демагогией, исходившей от многочисленных источников, находящихся в арсенале существующей в то время власти, и тем, что я вижу воочию, осязаю своей кожей и слышу своими ушами в реальности, тогда ещё, я не мог в полной мере дать себе ответа на мучавшие меня многочисленные вопросы. Я знал только одно – я зашёл в тупик, и выхода нигде не видно.

Иногда, в надежде найти ответ на эти вопросы со стороны, я пытался было делать робкие попытки в кругу своих близких друзей, но всегда натыкался на отпор, достойный восточного подражания, с присущей ей неотразимой аргументацией, вся суть которой приводилась к следующему: принимай жизнь такой, какая она есть и не пытайся «изобретать велосипеда». Всё давно уже сказано до тебя – так было, так есть и так будет. Не лучше ли примириться с существующим положением дел и жить в ладу со всеми, подстраиваясь под реалии сегодняшнего дня и не забивая себе голову лишними проблемами. Люди поумнее тебя задавались подобными вопросами и не могли найти ответ. Так, не лучше ли принять всё, как есть, ибо изменить что-либо не в твоей власти. Забудь, поскольку в лучшем случае – ты будешь выглядеть посмешищем в глазах окружающих, ну а в худшем – рискуешь навлечь на себя гнев власть предержащих и хлебнуть немало горя.

И я уже начал было соглашаться с мнением своих товарищей; действительно – чего мне не хватало? Я зарабатывал за день столько, сколько за месяц получал обыкновенный труженик. Мне доступны были все соблазны жизни, и – при этом – я не испытывал недостатка ни в чем. Я был молод, холост, и нельзя сказать, что был обделён вниманием слабого пола. Постепенно, я начал приходить к мысли, что всё, что со мной происходило, все эти мысли и представления о настоящей жизни, всё это я вычитал в книгах. На самом деле, – всего этого нет. А существует реально только та жизнь, которая окружает меня, и, следовательно, отбросив всякие сантименты и включив «трезвый» взгляд на вещи, следует так и жить.

Так продолжалось до тех пор, пока на моём жизненном горизонте не возникла фигура Андрея.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я понимаю, что встреча эта не могла не состояться. Рано или поздно, но она была неизбежна…

Так говорит Андрюша…

В далёком 1982 году мне впервые довелось пересечь территорию Российской Федерации.

В середине ноября я оказался в Ленинграде. Незадолго до этого умер Брежнев.

Друзья были искренне рады моему приезду…

Так уж получилось, что в феврале 1984 года я вновь очутился на берегах Невы. На сей раз, буквально за два-три дня до моего приезда, скончался Андропов.

Мой друг Андрей, радостно бросаясь в объятия:

– Господи, Голибушка! Ты бы почаще к нам приезжал…

Знакомство

Существует довольно устоявшееся выражение – «Сверять свою жизнь по…", и далее следуют различные варианты: «по звёздам», «по веку», «по…» Одним словом, исходя из некой точки отсчёта, сравнивая событие, явление или жизнь относительно нашего трёхмерного пространства и полагаясь на пять органов чувств.

Не удивляйся, мой милый читатель, и не сочти, пожалуйста, то, что ты сейчас услышишь, за «бред сивой кобылы» или (если быть точнее) сивого мерина, но мне тебе необходимо сообщить нечто очень важное, иначе бы я не стал отрывать твоего столь драгоценного времени. А сообщение моё заключается в том, что я в своей жизни сделал великое открытие, найдя, наконец-таки, для себя ещё одно измерение и приобретя, таким образом, дополнительное чувство. И этим открытием для меня явился обычный с виду человек, с которым мне довелось познакомиться, и о котором я давным-давно собирался тебе поведать. Но, видать, чересчур уж, огромна оказалась для меня эта глыба и слишком далеко (по времени) надобно было отойти мне для того, чтобы охватить её взглядом, а затем, пережевав, переосмыслив и перечувствовав, постараться донести до тебя хотя бы небольшой осколочек от неё с тем, чтобы ты смог составить для себя приблизительное представление об этой удивительной личности.

Откладывать далее, уже не имеет более смысла – жизнь неумолимо приближается к той черте, за которой у меня будет строго спрошено: «Так почему-же, ты – собака – не поделился со своими современниками тем, что ты имел, используя хотя бы и тот косноязычный слог, что был дан тебе?!

И в самом деле, не всем же дано быть Толстыми да Гоголями, Тургеневыми и Достоевскими. Их рождаются единицы на целое столетие, а столько ждать невозможно. Вот почему, я рискнул рассказать своими словами о … нет, не о великом, поскольку величие – это совсем из другой оперы, а об удивительно самобытной личности и интересном человеке, по которому мне пришлось сверять свою жизнь.

Именно – сверять! Не копировать, не пародировать, не подражать. Ибо, познакомившись поближе с подобного рода людьми, мы уже не можем жить своей прежней жизнью, но, однажды попав под влияние и обаяние этих уникумов, которые, вне всяких сомнений, влияют на нравственную природу человечества, просто обязаны попытаться изменить себя. А это означает – изменить наше окружение к лучшему. Что, в конечном счёте, приводит к изменению нравственного климата на Земле в целом. О, как громко сказано!

Ведь, самое ценное, что даровано человеку, это жизнь. И использовать данный шанс можно по-разному: прожечь, прогулять, пропить, наконец, чтобы, забывшись, очутиться в какой-нибудь канаве… А можно, попытаться посмотреть на мир совершенно иными глазами. И тогда – я в этом убеждён – наряду с осознанием смысла человеческого существования, человек обретает не только душевный покой, но и, слившись в сладостной гармонии этого мира, постигает высшую тайну Вселенной, которую предначертано в итоге познать любому человеку и которая находится на самом деле внутри каждого из нас. И я приглашаю тебя – дорогой мой читатель – познакомиться с ним.

Итак, знакомство наше с Андреем произошло при довольно забавных обстоятельствах, что требует своего отдельного повествования. (Я ведь, тебя предупреждал, что родился на Востоке, а потому стисни свои зубы и потерпи немного…)

1980-й год. Я – бармен одного из самых экзотических баров (при всесоюзном акционерном обществе «Интурист»), расположенного в одном из красивейших памятников древнего зодчества XVII-го века – медресе Абдулазиз-хана, что находится в самом центре старого города, объявленного архитектурным заповедником.

Маршруты всех экскурсий неизменно сходились именно в этом здании, во дворе которого по вечерам, под открытым небом, для многочисленных туристов устраивался фольклорный концерт, исполняемый артистами местной филармонии. Днём же, сюда различными ручейками стекались всевозможные потоки разношёрстных туристов: как иностранных, так и советских.

Мощные и толстые полутораметровые стены некогда лекционного зала, переоборудованного под современный бар, надёжно защищали помещение от знойной 50-градусной жары, предоставляя утомлённому путнику долгожданную прохладу и уютный полумрак, располагающий к приятному отдыху. Волей-неволей, здесь хочется пропустить стаканчик-другой вожделенного прохладного напитка. А через короткое время, немного освоившись и разомлев от уюта и комфорта, иных туристов тянет уже выпить и кое-что покрепче. Одним словом, почти совсем как в старой восточной сказке: утомлённому взору путешественника, порядком уставшему от изнурительной ходьбы и измученному под безжалостными лучами нещадно палящего солнца, внезапно, как в награду за проявленные настойчивость и упорство, предстаёт благодатный оазис, предоставляя долгожданный покой и прохладу.

В один из таких обычных летних дней, порог небольшого уютного бара переступила нога Наташи, супруги Андрея. Мог ли я тогда предположить, что этот шаг, чуть позднее, перевернёт моё сознание и кардинальным образом повлияет на всё моё мировоззрение и мироощущение, изменив, тем самым, дальнейший ход истории всей моей жизни? Конечно же, – нет. Ибо, это был Знак. Знак, который даётся свыше…

События требуют от летописца неукоснительного следования правде и только правде. А потому…

В тот момент мой намётанный взгляд бармена, бабника и ловеласа зафиксировал всего лишь прекрасную женскую ножку. Далее, скользя по ней выше, он на секунду замер в районе бёдер, заставив ощутить некий спазм в области грудной клетки. Синие фирменные джинсы плотно облегали точёные ножки её хозяйки, являя собой непревзойдённый скульптурный шедевр, словно над ними изрядно попотел сам великий Микеланджело.

Затем, следуя за плавными изгибами и контурами, которые очерчивали её стройное тело, я отметил про себя тонкую талию, напоминавшую хрупкое горлышко изящной восточной вазы, отчего моё сердце запрыгало и затрепетало, готовое вот-вот вырваться наружу. И, наконец, взгляд мой окончательно остановился на уровне Наташиной груди.

Тут, едва справившись со своими чувствами и, с трудом сглотнув слюну, я стал молить всего лишь об одном: «Только бы не вспугнуть жертву! Только бы она не развернулась и не ушла!»

Призвав на помощь всех святых, я собрал остатки самообладания и постарался естественно и непринуждённо улыбнуться своей гостье. Наверное, это у меня получилось, потому что в следующее мгновение Наташа уверенно направилась к стойке.

«Ну, теперь дело только за тобой, дурак!» – мысленно воззвал я к себе и, галантно кивнув незнакомке на барный стул, поставил перед ней стакан с прохладным соком. Ответом явилась очаровательная улыбка.

Теперь, когда мне окончательно и полностью удалось разглядеть мою новую знакомую, я поначалу даже несколько растерялся, ибо не так часто мне доводилось иметь дело с исключительным совершенством, коим, несомненно, являлась Наташа.

В её чистых и ясных глазах, обращённых к собеседнику, читалась открытая душа и неподдельный искренний интерес. Эти глаза могли свести с ума кого угодно!

Окончательно же, меня добили её длинные и шелковистые волосы, волнующей линией обрамляющие почти детское личико и веером ниспадающие темно-каштановыми золотистыми искрами на её слегка округлые белые плечи.

На какие-то несколько секунд я онемел. Однако, очень скоро, вновь взяв себя в руки, нашёл в себе силы, чтобы представиться.

Ответом мне был не голос, а волшебное журчание весеннего горного ручейка. Её тоненький голосок показался мне музыкой высших сфер – настолько это показалось неожиданным и необычным, что я был буквально очарован и решительно сражён этой мелодией.

В течение последующих десяти-пятнадцати минут, я скороговоркой выдал «на гора» весь словарный запас дежурных острот, имеющийся, как правило, в арсенале любого мало-мальски уважающего себя бармена, выложив львиную долю интеллектуального багажа и распушив свой павлиний хвост настолько, насколько это позволяло пространство нашего скромного по размерам бара.

В свою очередь, являясь исключительно мудрой и тактичной женщиной, Наташа не только ни разу не перебила меня, но даже напротив: всем своим видом она ясно давала понять, что ей невероятно крупно повезло – такого умного и обаятельного мужчину она встречает впервые в своей жизни.

Это окончательно вскружило голову дикому архару, и я уже стал плести такое, что удивлялся самому себе. Перепрыгивая с «третье на десятое» и обратно, мой разум витал в высших заоблачных сферах, с одной-единственной целью: «Лишь бы не упустить такую добычу!»

Вне всяких сомнений, это был пик моего интеллектуального и эмоционального всплеска: я был в таком воодушевлённом и приподнятом настроении, в таком состоянии духа, что сам царь Соломон заскрежетал бы зубами от зависти, завидев меня.

В конце концов, моя ахинея была по достоинству оценена милой гостьей, которая на моё настойчивое приглашение – непременно посетить наш бар сегодня вечером («фольклорный концерт», «арабский танец живота» и всё такое прочее…) – дала-таки своё согласие, скромно добавив своим тоненьким, поистине ангельским голоском:

– Хорошо: нас будет трое.

– Конечно же: об чём разговор?! – обрадовался я, добавив про себя: «Можете не волноваться, мадам: нас также будет трое!»

Проводив Наташу, я, слегка пританцовывая и насвистывая какую-то фривольную мелодию, тут же стал прикидывать в уме: «Кого бы из своих многочисленных друзей пригласить на столь многообещающий и фантастический вечер?»

Забегая несколько вперёд, хочется привести отрывок из воспоминаний самого Андрея о том памятном дне.

«Встретив нас с Виталиком в условленном месте, Наташа заявила нам, что вечером она приготовила для нас «сюрприз»: мы идём в гости к одному очень интересному человеку. Наши робкие опасения, относительно возможных осложнений, она решительно развеяла, коротко бросив: «Увидите сами – не пожалеете…»

Полагаю, не сложно представить себе мою физиономию, когда в назначенное время порог нашего бара переступили очаровательная Наташа и двое бородатых мужчин бомжеватого типа. Мои друзья, которым я пообещал незабываемый вечер, молча переглянулись между собой, но, вскоре придя в себя и с криком «ещё можем успеть на турбазу!», в мгновение ока скрылись из глаз долой, оставив меня наедине со «святой троицей».

Делать было нечего: вечер был уже все равно безнадёжно испорчен, но показывать виду не позволяло восточное гостеприимство («пропади оно пропадом!»). Справедливо полагая, что на большее, чем столовое белое вино, моим гостям (ввиду их явного коварства) рассчитывать вряд-ли стОит, я, с трудом скрывая свою досаду, откупорил бутылку и, взяв четыре пустых стакана, нехотя поплёлся навстречу своей Судьбе.

– Познакомься, Голиб – это мои минские друзья – Виталий и Андрей – не моргнув глазом, соврала Наташа, представляя своих попутчиков.

– Очень приятно – как можно ласковей состроил я в ответ идиотскую улыбочку. «Надо же, и где только она откопала таких жлобов?»

Аналитический склад ума и непревзойдённый дар тонкого знатока человеческих душ я заценю за Наташей значительно позже, когда, приняв её приглашение и дав слово, приеду к «ней» в гости.

Видимо, искренне проникшись ко мне дружескими чувствами и являясь неплохим психологом, она сознательно постаралась скрыть от меня факт своего замужества, дабы быть уверенной в реальности моей поездки. И уже за одно это я ей останусь благодарным до конца дней своей жизни.

– Только посмей пикнуть! – пригрозит она накануне нашей памятной встречи своему мужу.

К чести, надо отдать должное актёрскому мастерству моего друга: Андрюша исполнит свою роль безупречно, не вызвав во мне и тени подозрения.

Несколько слов о самом Андрее.

Никогда не подозревал, что самое сложное – это писать о человеке, с которым, казалось бы, ты настолько близок, что понимаешь его с полуслова, с полувзгляда. И, тем не менее, вынужден это признать.

Я встретил удивительный тип человека, совершенно неизвестный и не встречавшийся мне ранее. После знакомства с Андреем, я всё более убеждаюсь в том, что у человечества тоже должна существовать своя «Красная Книга», в одной из первых строчек которой большими буквами должно быть вписано имя этого человека. И пока жив этот редкий и исчезающий вид людей, наша планета будет вращаться. Ибо встреча с подобными личностями – поистине царский подарок.

И это при том, что такие люди, как правило, почти ничем не выделяются особо среди огромной массы народа, и прежде всего, ввиду их чрезвычайной скромности. Пока жизнь не сведёт вас с ними лицом к лицу. Мне повезло. Я встретил уникального человека, полного жизненной энергии, с неповторимым чувством юмора, открытыми жизнерадостными и искрящими глазами, излучающими доброту.

Его грамотно поставленная речь заставляет устыдиться человека свою собственную: она так естественна и в то же время совсем не похожа на ту, которую мы привыкли слышать вокруг в повседневной жизни. Она у него удивительно живая, изобилует необычными оборотами речи, полна различных острот и шуток, которые выскакивают из него автоматом, словно он буквально напичкан ими – такими оригинальными и присущие только одному ему. Наконец, она – эта речь – обладает доверительным характером, с первых же минут общения приковывая к себе внимание, очаровывая и подкупая своего собеседника необыкновенным лиризмом и проникновенной искренностью. При этом, интерес его совершенно естественный и неподдельный.

Кроме того, особо следует отметить его мимику и реакцию. Мгновение – и выражение лица может измениться до неузнаваемости. Можно сказать, что это прирождённый актёр, но актёр непростой, а воистину необыкновенный. Диапазон его эмоций чрезвычайно широк и разнообразен: мирная и доверительная беседа может в мгновение ока перерасти в бурю гнева, стОит только дать этому повод. И наоборот – он с радостью и превеликим удовольствием готов сменить свой гнев на милость, однако, не изменяя, при этом, своим принципам и не вступая в сомнительную сделку со своей совестью. Понятия честь, совесть, порядочность для него не пустые звуки. Предательства же, он никогда не прощает.

Я бываю, порой, буквально околдован и заворожён его речью, его искромётным юмором, и наконец тем, как он совершенно искренне умеет слушать и слышать (редкое качество в наше время) своего собеседника, не вызывая подозрений и оставаясь, при этом, простым и доступным.

Одним словом, в тот момент я ещё не в полной мере осознал тот факт, что Судьба, в его лице приготовила для меня поистине щедрый подарок, ценность которого я вряд ли сумею оценить по достоинству в своей жизни. Отчасти, я это пойму много позже, когда побываю у него в гостях, в Минске, где он жил и где мне предстояло через него познакомиться с целым рядом уникальных и замечательных людей.

Так говорит Андрюща…

Спорим с приятелем на тему восточных красавиц.

– Нет, Андрюш, ты неправ – предпринимаю я последнюю попытку, стараясь быть лояльным и по возможности объективным. – Да ты посмотри на наших красавиц: стройна, изящна, грациозна…

– Тощая корова – ещё не газель.

Ларису Ивановну хачу…

Наталья К. Минск, 1980 -е гг. ХХ в. Фото из личного архива автора.

«Господи! Ведь, Наточка же, предупреждала меня!» – с ужасом ёкнуло и провалилось в какую-то бездну сердце Андрея, когда он, накануне моего приезда в Минск, по неосторожности поднял телефонную трубку и услышал на другом конце провода мой взволнованный голос.

«Не вздумай снимать трубку, если услышишь междугородний звонок!» – вспомнил он вдруг строгое предупреждение своей супруги.

Однако теперь уже было поздно… Мозг лихорадочно стал искать выход из создавшегося критического положения.

– Алёу! Наташа! Алёу!! Говорите же, ну?! – доносились с того конца истерические вопли обезумевшего азиата.

Андрей улыбнулся: на какие-то доли секунды в воображении всплыл образ Мимино из известного одноименного фильма Г. Данелии, только что вышедшего на экраны страны и мгновенно завоевавшего невероятную популярность у зрителя. И вдруг его осенило!

– А тёти-Наташи нету дома – вторгся в телефонное пространство тоненький и противный писклявый детский голосок, заставивший аж на целых тридцать секунд замолчать собеседника.

«Это ещё что за Чудо-Юдо?» – с трудом пережёвывая трудно перевариваемый факт – удивился я про себя. Вслух же, грозно произнёс:

– А кто это?! – Странно, но у меня уже тогда хватало благоразумия, чтобы не продолжить: «И что ты делаишь в маём доме?!»

– Это её племянница! – пропищал в микрофон всё тем же искусно поставленным голосом Андрюша, с трудом сдерживая себя. Он прекрасно понимал, что момент чрезвычайно ответственный, от которого зависит – приеду ли я, и что смех – это кранты. И прежде всего, кранты ему самому: Наточку он уважал безмерно.

– Передайте Наташе, что я выезжаю! – буркнул я недовольно после некоторой паузы, назвав дату и раздражённо повесив трубку.

Перспектива – застать по-приезду «лишних» людей, в мои шкурные планы явно не входила. Я, словно Остап Бендер, мечтавший о белых штанах и Рио-де-Жанейро, видел себя уже в лёгкой шёлковой пижаме, мирно раскачивающимся в старинном кресле-качалке, а вокруг непрестанно суетится благодарная Наташа, преподносящая мне на серебряном подносе кофе с коньяком и заботливо интересующаяся: «Ну как, мой господин, доволен ли ты всем или мне ещё поплясать перед тобой?»

«Нет, не сейчас, дорогая, – произношу я устало, – мне необходимо немного побыть пока одному, чтобы собраться с мыслями. Пожалуй, чуть позже. Ступай: ты свободна…»

Так говорит Андрюша…

– Голибушка, дорогой! Я тут так расписал в красках своё пребывание в Бухаре, что пол Минска пакует свои чемоданы и готовы рвануть в ваши края. В общем, не мог бы ты встретить моего друга Володю и провести экскурсию? Он уже собрался и на днях вылетает.

– Какой разговор, Андрей? Конечно же, встречу! Только, как я его узнАю?

– Да очень просто: он до такой степени интеллигентный человек, что даже семечки ест с ножом и вилкой…

И что вы думаете? Вычислил. Причём, мгновенно и безошибочно!

Зарэжет, не зарэжет…

– Вы с ума сошли! Вы совсем не имеете никакого понятия о восточном менталитете! – взволнованно разъясняя друзьям и держась за сердце, беспокойно ходил из угла в угол Володя – друг семьи, нервно отмеряя пространство комнаты и с ужасом представляя себе финальную кровавую сцену, с многочисленными трупами, валяющимися в беспорядке по всей квартире.

Воспитанный в интеллигентной семье и получивший два высших образования, он в отчаянии заламывал свои руки, поминутно поправляя на переносице изящные очки в дорогой оправе.

– Нет, ну надо же: додуматься до такого! Намеренно ввести в заблуждение человека, обмануть его коварно, и потом ещё наивно рассчитывать (тут он нервно усмехнулся), что всё это легко сойдёт с рук. Это же Азия! У них ведь, самолюбие и чувство собственного достоинства на первом месте! А вы его…

– …Ага: серпом по яйцам! – закончил за товарища Андрей, с удовольствием потирая ладони.

Если честно, то он, конечно же, тоже прилично волновался: «хрен его знает, что ещё за фрукт окажется»? И, тем не менее, внутренняя интуиция никогда не подводила его. И потом, он достаточно хорошо знал свою Наташу, которая в отличие от них с Володей, была абсолютно спокойна. Скромно, устроившись напротив супруга – на диване – она подобрала под себя ноги и, накрыв их толстым пледом, медленно разглаживала последний, не особо встревая в разговор. Она с забавным выражением на лице, следила за разыгравшейся сценой, будучи уверенная в благополучном исходе предпринятой ею смелой авантюры.

– Вот-вот: это ты точно сказал! – убеждённо подтвердил слова друга Володя. – Только всё будет с точностью наоборот!

– Что ты переживаешь? – поспешил успокоить его Андрей. – Ведь, всё складывается идеально для тебя: ты – согласно моему завещанию – наконец-то, женишься на Наташе, усыновив нашего Антошку и…

– Сумасшедший! – прервал его Володя, не давая товарищу закончить столь желанный для себя (и – вполне возможный) сценарий. – На какой Наташе?! Наташенька будет у него – первая на очереди среди претендентов на тот свет! А ты следующий…

Ничего не подозревавший я, из-за которого не на шутку разгорелся весь этот «сыр-бор в Филях», в это самое время безмятежно спал, откинувшись на мягкое кресло автобуса, следующего по маршруту «Витебск – Минск» и видел цветные сны, один краше другого.

– Боже мой! Как тебя угораздило попасть в Витебск? – взволнованно спросила меня Наташа, когда я позвонил ей с другого конца Белоруссии, заставив изрядно поволноваться моих друзей и подтолкнув их, тем самым, к невесёлым мыслям. Мне и самому было совершенно непонятно как я, сев из Москвы не на тот поезд, сделал приличный крюк, умудрившись проскочить город-герой.

«Этот поезд идёт в Белоруссию?» – помнится, додумался я спросить накануне какого-то пассажира, заскочив в готовящийся отправиться в путь, первый же попавшийся поезд. Тот как-то странно и изучающе посмотрел на меня. После чего, отодвинувшись на всякий случай чуть-чуть подальше, поторопился заверить: «Идёт-идёт». И, ещё раз, внимательно присмотревшись ко мне, но не найдя никаких заметных отклонений, протяжно добавил: «Отсюда мно-о-гие поезда идут в Белоруссию». И я, естественно успокоился. Влюблённому Меджнуну были до лампочки ненужные уточнения: главное – поезд везёт его в страну любимой Лейлы, а значит, прямиком к ней домой!

Зато, прибыв в Витебск и отзвонившись Наташе, я с пользой провёл оставшееся до отхода автобуса время. Из местных достопримечательностей этого славного города, мне, почему-то, запала одна – о ней говорили все – это знаменитый балкон, с которого выступал А. Гитлер, в период оккупации Белоруссии. Он так и остался стоять перед моими глазами…

А тем временем, страсти в «ставке» разгорелись не на шутку: «Кутузов» (Андрей) невозмутимо продолжая сидеть в своём антикварном кресле и, достав (на всякий «пожарный») семейную реликвию – изящной работы палаш – медленно водил своими пухлыми пальчиками по притупившемуся лезвию, изредка бросая свой иронический взгляд на «Пьера Безухова» (Володю), который, в свою очередь, любой ценой пытался образумить ненормальных людей, не представляющих себе – какую ужасную трагедию несёт война, и всячески старался привести разумные доводы в пользу скорейшего прекращения этой дурацкой затеи, с единственной целью – поскорее разрешить затянувшийся конфликт мирным способом, к взаимному удовлетворению сторон.

Одна лишь, Наташа Ростова, преисполненная великих целей и высоких идей, движимая благородными помыслами, полная решимости и отваги и – между прочим – прекрасно отдающая себе отчёт о возможных последствиях этой сомнительной любовной истории, выглядела на общем фоне артистически изящно и аристократически сдержанно. Она по-прежнему была непреклонна, открыто насмехаясь над всеми и готовая к тому, чтобы встретить уготованную ей судьбу с гордо поднятой головой.

– Он нас всех прирежет, непременно прирежет. – обречённо и тихо, уже в совершенном беспамятстве продолжал то ли причитать, то ли бормотать про себя Пьер, стуча головой о шкаф, лично изготовленный самим фельдмаршалом. Подобную сцену уже невозможно было далее оставить без внимания. Самообладание покинуло светлейшего князя, ревниво и болезненно воспринимавшего неуважительное отношение к шедеврам его творчества. Кутузов проворно засеменил своими ножками к мебели, проверяя, в порядке ли рояльные петли и не расшаталась ли дверца.

– Слушай, прекрати скулить! – не вытерпел он, обращаясь к Безухову. – И вообще, – отойди от шкафа!

– Да, пожалуй, вы правы. – всхлипнул напоследок Пьер. Он достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный маленький носовой платочек и, тщательно высморкавшись, подвёл окончательную черту:

– В самом деле, почему я должен разделять вашу участь?! Всё! С меня довольно! Как хотите, но меня увольте: лично я предстоящего кошмара могу не вынести. Так что, господа, прощайте!

– Пока! До встречи! – поправили друзья Володю, который в ответ лишь, кивнул им своей аккуратной головой, еле слышно пробормотав себе под нос: «Ага – на том свете!»

Едва лишь дверь успела захлопнуться за гостем, хозяева дружно поспешили на кухню: обстоятельства незамедлительно требовали срочно принять для храбрости по рюмочке коньяка и приготовится к приближающейся развязке.

До моего приезда оставалось менее часа…

Так говорит Андрюша…

Ремонт в квартире Андрей не доверяет никому: это даже не хобби, это – уже болезнь. Даже мастерские, находящие как в квартире, так и на даче, сделаны на совесть, грамотно оборудованы и обставлены со вкусом. От обилия всевозможных инструментов рябит в глазах. Почти вся мебель в доме изготовлена его руками. Да что там мебель… сама дача спроектирована и построена им лично, начиная от подвала и заканчивая крышей. При всей своей скромности, когда речь заходит о поделках, он, не давая раскрыть мне рта, энергично затаскивает в дом и, переходя из одной комнаты в другую, с гордостью демонстрирует произведения, сотворённые собственными руками. И в самом деле, не восхититься невозможно: видно, что всё сделано с превеликим усердием и любовью. А главное – качественно и добротно. По окончании «экскурсии», Андрюша многозначительно взирает на меня своими ясными восторженными глазами. Всем своим видом, как бы, вопрошая: «Ну, как?».

Не найдя подходящих слов, я только искренне изумляюсь вслух:

– Господи! Андрей, и как это тебе всё удаётся?!

На что он, удовлетворённо крякнув и обратив ко мне свои раскрытые ладони, поучительно произносит:

– У кого – рученьки, а у кого – грабельки!

И-здрасьти-ти-те…

Столица Белоруссии встретила меня шоковой терапией. Первый из них я испытал, едва моя нога ступила из автобуса на абсолютно чистый тротуар. Я поднял голову и огляделся вокруг. Всюду, куда бы ни бросил свой взгляд, была идеальная чистота. Контраст между столицей нашей родины и её белорусской «тёзкой» был настолько разительным и очевидным, что я минут пять стоял как вкопанный, не в силах тронуться с места и ошалело осматривался вокруг. Идеально чистые коробки домов, стерильные улицы и проспекты, аккуратно постриженные газоны и деревья – всё это было непривычным и поразительным для жителя пустынной Азии, провоцируя и подталкивая его к самым невероятным гипотезам и предположениям.

Сперва я решил, что это специально к моему приезду надраили город, однако, тут же вспомнив, что я даже отдалённо не могу приходиться родственником кому-либо из членов тогдашнего политбюро ЦК КПСС, счёл данный факт за некий подвох, в котором во что бы то ни стало, мне ещё предстояло разобраться.

Следующий шок не замедлил сказаться очень скоро, когда самый обыкновенный шофёр самого обыкновенного такси, доставившего меня прямиком почти к самому дому, неожиданно для меня отсчитал и вернул мне… сдачу. Причём, не только рублями, но и …копейками! Сознаюсь, тут мне несколько поплохело. Хреноватенько, скажем, стало. Господи! Что ещё меня ждёт впереди?!

Потыкавшись немного как баран в совершенно одинаковые современные «коробки» и найдя нужный дом, а затем и парадную, я, с огромным и непередаваемым волнением, стал подниматься по лестнице, ведущей меня к счастью. О! Вот, наконец, и дверь, с номером квартиры, за которой томилась моя бедная невольница. «Ничего-о, – мысленно успокаивал я не то себя, не то мою несчастную пташку, – сейчас, моя дорогая, потерпи… немного осталось.»

Обе подмышки были заняты: в одной находилась большая сочная мирзачульская дыня, прозванная в России «торпедой», в другой – не менее тяжеленный арбуз, от которого я так мечтал избавиться, мучаясь на всём протяжении моего длинного путешествия. Руки оттягивали спортивная сумка и пару авосек. Тем не менее, я как-то умудрился нажать на кнопку звонка.

Картину, которая предстала моим друзьям секундами позже, Андрей любит вспоминать всякий раз, как только ему представляется случай, описать излюбленную историю на тему о том, «Как Голиб ехал свататься к моей Наташеньке»

Чего уж, там… Картина и в самом деле была, мягко говоря, мало приглядная. Выражаясь высоким слогом моего друга, привыкшего к афоризмам: «Картина маслом»!

Заранее приготовленная витиеватая восточная речь бухарского соловья напрочь, куда-то ухнула в тартарары, едва только дверь приоткрылась, и из неё показались две головы – Наташи и Андрея. Головы эти улыбались мне. В просвете за ними я успел заметить ещё одну маленькую головку, которая, не обращая на нас никакого внимания, с гиканьем проскакала куда-то вбок, по всей вероятности, на кухню.

– Здравствуй, Голибушка! – ласково обратилась ко мне хозяйка, с удовольствием наблюдая, как и без того глупое выражение моего лица, стало вытягиваться всё более и более. Нижняя челюсть медленно отвисла до возможных пределов, оставаясь в таком положении те несколько секунд, в течение которых мой компьютер считывал и обрабатывал свежую информацию. Андрей тоже постарался улыбнуться, сжав покрепче (так, на всякий случай) рукоятку молотка, спрятанную за спиной и приготовившись к непредсказуемым вариантам.

– И-здрасти-ти-те… вывалилось наконец-таки из меня.

Я тоже сделал над собою усилие и постарался как можно непринуждённее улыбнуться, уставившись, почему-то, на Андрея и разглядывая его больше, нежели Наташу. В душе ещё теплилась жалкая надежда, что этот бородатый «козёл» сейчас представится другом семьи, и недоразумение само собой тут же рассеется.

– Познакомься, – это мой муж Андрей – словно прочитав мои мысли, подвела окончательный и безжалостный вердикт остаткам моих жалких надежд Наташа.

Удивительно, но именно после этих слов, ко мне неожиданно вновь вернулись, ясность мысли, речь и самообладание.

– Хорошо, что я с порога не сделал тебе предложение, Наташа! – засмеялся я, после чего мышцы рук у Андрюши расслабились, и молоток благополучно перекочевал на родную ему полку.

«Господи! Спасибо, Тебе, Господи!»– обрадовался убеждённый атеист и безбожник. Наконец, можно было без страха показать и ребёнка.

– Эй ты, огрызок! Иди сюда, живо! – скомандовал он к своему пятилетнему сыну, который оказался очень милым и симпатичным мальчишкой, немного смахиваемый на озорного разбойника из известного произведения американского писателя О’Генри «Вождь краснокожих». – Познакомься: это дядя-Голиб.

– Здрасьте! – поздоровался малыш и тут же: – А Вы в карты играете?

– Э-э… играет-играет, но не сейчас – вовремя спохватился родитель, жалея, что слишком рано он поторопился научить своего вундеркинда играть в «дурака», отчего все гости оказывались потенциальными заложниками маленького террориста. – Иди, пока, поиграй у себя в комнате, а дяде надо ещё прийти в себя.

Быстро смерив меня своим опытным и намётанным взглядом заядлого картёжника и убедившись в том, что времени ещё будет предостаточно, «индеец» милостиво разрешил мне пройти на кухню, а сам, улюлюкая и оглашая квартиру дикими воплями, ускакал в свою комнату.

Я облегчённо вздохнул и стал водить своим кривым носом, принюхиваясь к запахам, доносящимся из кухни. Там меня ждала жареная уточка, специально приготовленная хозяевами к моему приезду.

– Ну что, – за приезд! – весело обратился ко мне Андрей, приятным для слуха хлопком, откупорив деревянную пробку и разливая в маленькие изящные хрустальные рюмочки благородную темно-янтарную жидкость.

Так говорит Андрюша…

Вообще-то, я не люблю находиться в гостях, где всегда пахнет чужими и непонятными запахами, предпочитая родные стены любым дворцам и хоромам. Редко где, я чувствую себя более или менее сносно. У Андрея же с Наташей пахло домом. С первой же минуты. А потому, мне даже не пришлось осваиваться: всё здесь было простым, родным и я бы даже сказал знакомым. Более того, сами хозяева с первой же стопки показались мне такими близкими, будто знакомы мы были, по крайней мере, лет сто, если не больше.

Мучило только одно, не давая покоя и настойчиво сверля бедный мозг.

– Сколько же, тебе лет?! – неожиданно сам собой выскочил из меня совершенно бестактный и глупый вопрос, обращённый к Наташе. – Тут – этот мужик с бородой (кивая на Андрея), там – почти взрослый ребёнок, который вполне годится тебе в братики. Может быть, это не твоё дитя?

– Успокойся, – нисколечко не обидевшись на меня, ответила Наташа. – Спасибо за комплимент, конечно же, но лет мне уже достаточно, чтобы…

– Вот, глянь! – подскочил тут ко мне Андрей, сунув под нос паспорт супруги, словно заранее знал, что этот вопрос непременно всплывёт в ходе разговора. Его явно позабавило тупое выражение моего лица, когда я стал переводить свой взгляд со страниц паспорта на Наташу и обратно. И было видно, что он гордится своей супругой. Вероятнее всего, так оно и было: немалая заслуга в том, чтобы так законсервировать жену, принадлежала, вне всяких сомнений, и хозяину дома.

– Так вы старше меня?! – опешил я. – И причём намного!

На что Андрюша спокойно произнёс:

– Видишь ли, Голибушка, возраст – это, прежде всего, состояние души, а не цифры стоящие в паспорте.

Это был один из первых уроков моего Учителя.

Азы современного секса

В один из последующих приездов в Минск, ближе к концу пребывания моей первой недели, всем стало ясно, что меня пора вести на случку. Причём, вопрос стоял настолько остро, что требовал неотлагательного решения. Мои действия стали носить какой-то странный характер и принимать малопонятные и извращённые формы. Дело дошло, например, до того, что я стал заигрывать с пожилыми консьержками, с цыганками и даже торговками семечек на рынке. Необходимо было что-то срочно предпринимать. Наконец, посовещавшись, консилиум принял мудрое решение – он обязал Володю организовать мне такое… скажем так… небольшое культурное мероприятие.

При всей своей врождённой интеллигентности, следует отметить, что круг Володиных знакомых и близких был до такой степени широк, разнообразен и пёстр, что не поддавался никакой логике. К примеру, с одинаковым успехом он был вхож в достаточно высокие научные круги, одновременно имея успех у почтенной и довольно представительной советской знати, с влиятельными связи и «нужными» людьми. Володя мог запросто и без стука зайти к своему приятелю, являвшемуся директором центрального гастронома (это сейчас, сия констатация может вызвать у молодого поколения лишь снисходительную улыбку, а тогда… в советские времена, знаете-ли…), и в то же самое время его лично знавал один из подпольных лидеров «гангстерской группировки» Минска того времени. Сам же он, при этом, держался на редкость скромно и выглядел совершенно невинным мальчиком-паинькой в эдаких интеллигентских очёчках, вызывая своим внешним видом у незнакомого человека не только уважение, но и даже некое сочувствие и сострадание.

– Сегодня я сведу… э-э познакомлю тебя с одним человеком, который, прослышав о твоём приезде, непременно захотел принять тебя и устроить по этому случаю незабываемый вечер. – произнёс Володя мне таким тоном, словно мы находились не дома, а в лекционном зале.

– А что это за мероприятие? – состроив на лице невинную рожу, робко поинтересовался я, с трудом сдерживая свои эмоции, в сладостном предвкушении долгожданного секса. Сотни сумасшедших «этн» и «везувиев» бурлили внутри меня, давно уже приготовившись своей испепеляющей лавой обрушиться на кого угодно, лишь бы избавиться от этой природной энергии.

– Сам увидишь. – коротко и обнадеживающе бросил Володя, после чего я вдруг понял, что давно уже уважаю этого чересчур рафинированного человека, за внешней оболочкой которого скрывались такие качества, как величайший такт, деликатность, а главное – умение понять другого человека, его потребности, желания… ну и всё такое прочее.

«Да, конечно – это не Андрей, – подумалось мне тогда, вспомнив про своего чересчур преданного узам Гименея и высоко ценившего верность в супружеских отношениях, товарища. – С ним каши не сваришь… Другое дело – Володя: всё понял с первого взгляда».

В ту минуту, мне – дураку – было абсолютно неведомо, что инициатором «секс-экскурсии» на самом деле являлся ни кто иной, как Андрюша…

Квартира, в которую вскоре привёл меня Володя, напоминала настоящий бордель, в самом возвышенном значении этого слова. Первое, что бросилось мне в глаза, едва я переступил гостеприимный порог этого вертепа, это отсутствие… люстры. Вместо неё с потолка свисал изящный бюстгальтер ярко-бордового цвета, плавно крутящийся вокруг своей собственной оси и выполнявший одновременно несколько функций: декоративную, психологическую (создающий соответствующий настрой) и основную – осветительную. В единственной комнате довольно внушительных размеров, в которой напрочь отсутствовала хоть какая-нибудь мебель, были расстелены многочисленные не то перины, не то одеяла. На них, словно русалки или гурии, тут и там возлежали полунагие одалиски, томно прикрыв свои веки и слушая какую-то тихую музыку. Их было так много, что я даже перестал считать, будучи уверенным, что хотя бы одна из них сегодня достанется и на мою долю. Всё утопало в полумраке и густом облаке табачного дыма. Вдобавок ко всему, в нос ударило чересчур слащавым и приторным запахом благовоний, тлевших на изящной восточной подставке, установленной в центре комнаты.

Странным показалось только то, что ни одного мужчины, кроме самого хозяина дома – здоровенного и крепко сбитого спортивного телосложения мужика, лет тридцати – нигде не было видно. Это меня одновременно и радовало и изумляло: «Как же так, столько изысканных яств и ни одного едока? А что, если они вдруг все… " В мозгу стали всплывать всякие нехорошие истории, которые я тут же попытался стряхнуть с себя.

– Ну, вот это и есть тот самый наш гость – представил меня Володя хозяину дома, который временно покинув своё ложе, поспешил выйти нам навстречу. И затем, уже обращаясь ко мне:

– Знакомься: это Сергей. Он обо всём в курсе.

Сергей крепко сжал мою руку и, весело подмигнул:

– Я приготовил для тебя сюрприз!

И тут же, повернувшись к моему спутнику, заверил его:

– Не переживай, Володя: всё будет по высшему разряду!

– Ну, тогда я пошёл, – даже не заходя в комнату, заторопился в обратный путь мой товарищ и, поймав мой умоляющий взгляд, успокоил:

– Всё будет о’кей!

Через минуту я робко переступил порог комнаты и тихо поздоровавшись, молча опустился на предложенное мне Серёжей почётное место в одном из углов комнаты.

И тут, вопреки своим ожиданиям, я вдруг почувствовал себя неуютно и даже, можно сказать, скверно. Это чувство меня охватило впервые: никогда ранее такого со мною не бывало.

Чуть позже, размышляя и анализируя своё тогдашнее состояние, я пойму и сумею дать правильную, на мой взгляд, оценку произошедшей во мне перемене.

Вероятно, публичные дома и продажные женщины это не для меня. Я принадлежу к той категории мужчин, для которых естественные и сердечные отношения ближе, чем доведённая до абсолютного автоматизма комфортная и удобная сфера услуг, где женщина уже перестаёт быть женщиной, обесцениваясь и превращаясь в обыкновенный товар, который можно купить за деньги, попользоваться ею, как одноразовой посудой и потом выкинуть на помойку за ненадобностью.

Покупать любовь за деньги – это всё равно, что оскорбить и унизить такое прекрасное существо, коим является женщина. В моей жизни бывало всякое: и секс в центре стадиона, под проливным дождем, и в страшном дремучем лесу, и в обычной парадной на подоконнике между этажами, и в лифте, и ещё бог знает – где и при каких обстоятельствах. Но во всех этих случаях я всегда чувствовал (как в себе, так и в партнёрше) примерно одно и то же: как нас охватывает какой-то удивительно неземной экстаз, который исходит от того божественного начала, что заложено изначально в каждом из нас и проявляется только в очень исключительных и редких, неконтролируемых разумом ситуациях, когда мы, как бы воспарившись над землёй, сливаемся с самой Природой, растворяясь в ней и становясь её частицей. Это чувство одухотворённого блаженства, преисполненное необыкновенной радости и настоящей свободной любви, бескорыстного самопожертвования и совершенно далёкое от таких вещей, как деньги, торговля, выгода…

Здесь же, вроде никто не требовал с меня денег. Наоборот – всё было готово, чтобы угодить гостю, сделать его пребывание приятным и доставить ему незабываемое удовольствие, закрепив, тем самым, приятный ассоциативный ряд в сознании. И, тем не менее, я почувствовал, как мною овладело странное смешанное чувство брезгливости и чего-то неприятно мерзкого, мне сделалось стыдно за себя и за находящихся в этой комнате глупых и красивых созданий. Я интуитивно почувствовал, что их словарный багаж ещё меньше, чем у Эллочки-людоедки и ограничен разве что искусственно симулируемыми вздохами, несложными междометиями, вроде «ох» и «ах» и дурацкими фразами, наподобие: «тебе хорошо со мной?», «я вся твоя», «ну, возьми-же меня!» и так далее, отчего мне сделалось ещё противней и тоскливей на душе.

Но, как говорится: «Бог не Яшка – видит, кому тяжко». То, что произошло далее, лишь убедило и укрепило меня в правоте своих мыслей и рассуждений.

Выйдя на несколько секунд на кухню и незаметно подозвав к себе одну из старших и более опытных своих «наложниц», «начальник белорусского гарема» пошушукался с ней о чем-то и, как ни в чем ни бывало, возвратился на своё прежнее место. После чего, ночные красавицы буквально на глазах стали улетучиваться, не спеша, но послушно покидая своё привычное гнёздышко.

Вскоре, нас осталось только трое: местная «Гульчатай», хозяин и я.

– Ну чё, приступим? – подскочил ко мне Серёга, радостно потирая ладони.

– Не понял? – откровенно сознался я. Вероятно, в тот момент, в их глазах я выглядел законченным тупицей.

– Ну что тут непонятного? Я решил тебя удивить немного: видишь ли, обыкновенного секса у вас там, на родине и без того хватает. Вот мы и решили (кивнув на скромно улыбающую девицу) преподнести тебе наш скромный сюрприз. Так сказать, разновидность шведского варианта.

– А-а, – протянул я, наконец, пытаясь состроить на лице подобие улыбки, отчего, похоже, ещё более стал походить на идиота.

«Бляха-муха! Вот это облом! – подумал я про себя. – Вот тебе и бл**ки!»

Только теперь до меня окончательно всё дошло. СтОило огромных усилий, чтобы сдержаться и откровенно не расхохотаться им в лицо. «Они, видите-ли, решили устроить мне приятненький сюрприз! Что ж, – и в самом деле удивили, ничего не скажешь! Вы бы ещё дикую козу сюда привели, для пикантности и дополнительной остроты ощущений!»

– Спасибо вам, друзья! – произнёс я вслух, стараясь, чтобы это прозвучало как можно сердечнее и с признательностью. – Такого у меня и в самом деле ещё не было. Но я вынужден вас огорчить, потому, что вчера у меня была бурная ночь, после которой я чувствую жуткую усталость и меня всё время клонит ко сну. Вдобавок ко всему, – продолжил я своё враньё, стараясь придать ему стопроцентную достоверность и убедительность, – я сейчас вынужден принимать курс необходимой терапии, а в этот период секс мне категорически противопоказан. Так что, вы меня извините…

– Конечно, конечно же, – поспешно согласились со мною мои новоиспечённые друзья по «трах-траху» и, искренне расстроившись, стали готовить для меня отдельное ложе.

Всю оставшуюся ночь я почти не сомкнул глаз, возбуждённо прислушиваясь к страстным стонам этой парочки, беспрестанно ворочаясь с боку на бок и раздражённо отчитывая самого себя: «Получи, „бл*дун“, то, что ты заслужил. Секса, видите-ли, ему подавай на блюдечке. Так тебе и надо, козёл бухарский…»

Так говорит Андрюша…

Тем не менее, Андрея трудно назвать пуританином.

Особенно, что касается анекдотов. А последние, надо сказать, довольно оригинальные.

Прогуливаются по бульвару двое товарищей.

Впереди них, с вызывающей походкой, неспешно плывёт дама с обалденной фигурой и обворожительным задом.

– Э-эх! – не выдерживает один из приятелей, и, свернув левую ладонь в «трубочку», открытой правой смачно прихлопывает сверху, в известном всем российским мужчинам жесте. – Вот бы её сейчас…, а?!

– Ты чё – с ума сошёл: это, ведь, моя жена?!

– Ой! – спохватывается вдруг приятель, и, той же самой правой, но уже поддавая снизу, как бы «выбивая», виновато шепчет: – Тогда – извини, извини…

С Новым Годом!

Минск. Фото из личного архива автора.

В один из дней, накануне нового 1981 года, Андрюшенька поручил мне на сохранность своё бесценное сокровище – Наташу. А дело было так.

– У Наточки на работе организуют новогодний вечер, а у меня дел по горло. – поделился своим бедственным положением мой товарищ и слёзно стал меня просить: – Будь другом, дорогой: поезжай вместо меня? По гроб жизни благодарен буду. Век воли не видать! – тут он отрывисто и резко, как заправский зек, куснул себя за кончик большого ногтя, продемонстрировав мне, что не лишён воровских понятий и чести и, следовательно, способен заценить моё усердие.

Вах! Этого было вполне достаточно: впервые в жизни мне дали возможность показать – как я уважаю своего друга.

Стоя перед зеркалом я стоил страшные рожицы, испепеляя своим огненным взглядом собственное отображение, репетируя и представляя – как я буду охранять вверенную мне драгоценность, отшивая потенциальных поклонников и держа их в страхе в радиусе не менее километра. Правда, как позже объяснит мне Андрюша, ничего этого мне не надо было делать – мой внешний вид и так – без всякого грима – красноречивее всяких слов ясно давал понять цивилизованному европейцу, что перед ним стоит снежный человек, совершенно случайно спустившийся с гор за коробкой спичек.

Весь вечер я только и занимался тем, что неустанно отгонял кавалеров от Наташи, не давая им хотя бы элементарно поздороваться со своей сослуживицей.

Прокол произошёл совершенно случайно, стоило лишь на мгновение отвернуться мне к барной стойке и заказать порцию коньяка. Поставив хрустальную рюмочку на место, я с изумлением обнаружил, что какой-то смертник решился напоследок потанцевать с моей госпожой. Естественно, закончить танец ему не удалось. Я культурно и вежливо, вывел его за шкирку в коридор, где дико вращая своими глазами объяснил, что воспитанному человеку непристойно приставать к даме, которая пришла с джигитом. Иначе, как пощёчиной, такое поведение никак не назовёшь.

Едва лишь, я успел провести просветительскую беседу с одним отсталым и безграмотным европейцем, как смотрю – Наташа уже кружится с другим. Пришлось срочно мобилизоваться и … вытащить второго.

– Ты что – совсем ослеп?! – орал я, размахивая перед его носом кулаками. – Разве ты не видишь, что дама не одна пришла?!

Минский интеллигентик весело и с интересом уставился на меня. Ещё бы: такое он видел впервые.

Позже выяснится, что самым сказочным персонажем новогоднего карнавала окажусь я, выиграв приз зрительских симпатий…

– Это просто возмутительно! Как ты тут живёшь, Андрей?! – искренне негодовал я по возвращении домой, жалея несчастного друга. – Мужчины у вас тут совсем без понятий, оказывается!

Заработав в тот памятный вечер колоссальный стресс, я долго не мог уснуть, остро переживая полученные впечатления и ворочаясь с боку на бок в постели.

А за стенкой ещё долгое время не смолкал приглушенный смех моих друзей, которые делились своими впечатлениями обо мне.

«Бедные отсталые люди…» – жалел в свою очередь я «несчастную» пару.

Последний девственник

Долгое время образцом супружеской верности была для меня чета святых князей Петра и Февронии Муромских, являющихся идеальным примером в христианском православии.

Пока я не познакомился с Андрюшей.

Мне, в ещё совсем недалёком прошлом – типичному среднестатистическому кобелю, не упускающему из виду ни одной юбки, невероятно сложно было предположить, что по этой же самой грешной земле могут ходить ангелоподобные существа.

Однако, за тридцать лет, что мы знакомы с Андреем, мне пришлось прийти к парадоксальному факту: существуют-таки, оказывается, подобные люди в наше время. И один из них – мой друг. Глаза мои тому свидетели, сердце знает, а ум отказывает поверить в очевидное. Ну, хоть ты тресни!

Однажды, я не вытерпел и решил во что бы то ни стало выудить из приятеля чистосердечное признание, дабы вывести его на «чистую воду».

– Андрюша, – устало произнёс я наконец, после получасовой пытки, закончившейся, как и следовало ожидать, безрезультатно, – ну признайся честно: неужели ты ни разу в жизни не изменял своей Наташе? Неужели ни одна баба не пыталась тебя соблазнить? Ну, сознайся?

– Было, – не поверил я своим ушам, – было однажды… Одна наша знакомая под каким-то предлогом затащила меня к себе и, едва мы переступили порог её квартиры, скинула с себя всё и…

– И?! – не утерпел я, помогая другу.

– И… в общем, завалила она меня на диван.

– Ну-ну? А ты?! – с надеждой в голосе и в явном предвкушении, приготовился было я послушать сладостную историю грехопадения. – Надеюсь, ты нас не подкачал?

– Видел бы ты, как я из под неё выкарабкивался – убил окончательно меня товарищ. – Первым делом, прибежал домой и во всём чистосердечно признался своей Наташеньке:

– Мать! Меня только что, чуть не изнасиловали! Но мне удалось сохранить девственность и улизнуть.

– Боже, какой позор! – сгорая от стыда, театрально воздела свои руки к небу Наташа. – И что теперь люди подумают обо мне?! Что скажут о нашей семье?!

Точка в этом вопросе была поставлена очень скоро и окончательно, после чего я искренне проникнулся к товарищу глубоким уважением, мысленно закрепив над его головой нимб и занеся его имя в книгу святых. Может быть и мне зачтётся и простится хотя бы потому, что я знал его, ходил рядом и даже здоровался с ним за руку.

– Скажи мне, Андрей – пристал я вновь к нему, с трудом переваривая и осмысливая для себя его элементарную порядочность, – только честно: что бы произошло такого особенного, если бы ты, вдруг, взял, да изменил Наташе с другой женщиной?

Как всегда, я приготовился к обычному: сейчас прозвучит его очередная оригинальная шутка или острОта. Однако, на удивление, мой приятель впал в некоторую задумчивость, после чего, медленно поднял свою голову и, доверчиво глянув мне прямо в глаза, совершенно серьёзно и тихо произнёс:

– Я бы, наверное, покончил с собой…

«Бобёр»

Худ. Н. Т. В. / «Неотправленное письмо», 2009 г

Вероятно, я не сделаю никакого открытия, отметив тот факт, что чем старше с годами становится человек, тем явственнее он ощущает на себе неумолимую быстротечность времени. Вроде бы, ничего особенного с тобой не происходит; ты все тот же, с теми же мыслями и представлениями о жизни и мире. И только случайно, обратив внимание на цифры прожитых тобою лет, которые заставляют немного ужаснуться, понимаешь, что время не стоит на месте.

Такие мысли прокручивались в моей голове, под равномерный стук колёс фирменного поезда «Звязда», когда я ехал в Минск в начале апреля 2005 года в гости к своему другу.

Я никогда не забуду свой первый приезд в Минск и тот вечер, что был устроен специально для меня, где я, находясь в состоянии эйфории, от изрядно большого количества выпитого спиртного и избытка полученных за вечер впечатлений, чуть было не уснул в сортире, немало напугав и встревожив этим моих друзей. А захмелеть было от чего: сразу столько неординарных личностей за одним столом и та атмосфера, что была создана благодаря их присутствию – это было слишком обильной духовной пищей, переварить которую, бедный дитя Востока оказался не в состоянии.

А начинался день просто:

– Мы пригласили несколько друзей – простодушно сообщил мне накануне Андрей, хитро сощурив, при этом, «по ильичёвски» глаза, – посидим, поболтаем.

– Не забудь позвать Бобра! – донёсся из кухни тоненький голосок Наташи.

– Что за бобёр? – не понял я.

– Сам увидишь, – поэт – коротко бросил друг.

Ну что ж, поэт, так поэт, подумалось мне. Я и сам пишу стихи, да и кто их сейчас не пишет? В тот момент я не мог предположить, что встречу настоящего поэта, поскольку настоящие поэты (в этом я был абсолютно уверен) существуют только в хрестоматийных учебниках, которые мы штудировали в школе и писали по ним иногда сочинения. Мог ли я тогда предполагать, что спустя двадцать пять лет, мне предстоит написать ещё одно, самое трудное из всех существовавших для меня сочинений – о Владимире Бобрикове.

Я отдаю себе ясный отчёт, что мне трудно профессионально и беспристрастно составить критический обзор творчества этого уникального поэта, ибо работа подобного рода ещё ждёт своего настоящего критика и составит ему не меньшую славу, чем самому автору. Мне же, достаточно только того, что он есть на этой Земле, живёт среди нас, и что судьба оказалась благосклонна ко мне, дав уникальную возможность вплотную пообщаться с человеком, творчество которого до сих пор не отмечено по-настоящему никем. Я не знаю – за какие такие заслуги Бог сподобил меня одарить своей милостью, но я на самом деле счастлив, что имею возможность писать и пропагандировать его творчество, которое со временем (а в этом я ничуть не сомневаюсь) принесёт ему заслуженную и достойную славу…

В тот памятный вечер я слушал его впервые. Он сидел как раз напротив меня, с гитарой, которую невозможно было представить отдельно от автора-исполнителя. Он и гитара составляли неразрывное целое, как единый организм. Меня особенно поразили его глаза: казалось, взгляд его пробуравливает тебя насквозь и, как рентгеновские лучи, пытается добраться до самых глубин твоей души. И вместе с тем в его глазах можно было прочесть одновременно: тревогу и испуг, усталость и печаль, сомнение и подозрительность. И только послушав, как он поет, вникнув в смысл текстов его песен, можно сделать некоторое представление о нелёгкой жизни поэта, который вооружившись одним лишь простым пером и данным ему от Бога талантом, вступил в неравную схватку с существующим режимом и пытается донести до слушателя, которого он любит и жалеет, всю накопившуюся боль души – поэта, гражданина и просто – человека. Чувство социальной несправедливости очень остро прослеживается во всем его творчестве; такие понятия, как долг, честь и справедливость – для него не пустой звук. Но и вместе с тем, необходимо отметить, что он не витает в облаках надуманных идеалов, а стоит на твёрдой почве и, остро подмечая всё, что творится вокруг, в чёткой и лаконичной форме передавая основную мысль до слушателя.

Видимо, истинный талант любого поэта в том и заключается, чтобы в его стихах невозможно было вычеркнуть ни строчки. В подавляющем большинстве произведений В. Бобрикова невозможно вычеркнуть не только строчки, но и хотя бы одного слова, а порой – и буквы. Всё, о чем он пишет (а пишет он только о том, что лично им испытано на опыте), настолько актуально и современно, что только по прочтении начинаешь осознавать, что и сам уже давно хотел об этом сказать, да только никак не мог сформулировать и облечь в слова в эту законченную и – казалось – простую мысль.

Ещё одна черта в его творчестве, которая поражает и до самой глубины души трогает слушателя – это искренность, которая исходит от его песен-стихов. Словно, в качестве пера он использует своё сердце, а чернилами служит собственная кровь поэта. Настолько выстраданы его стихи, что они представляются не стихами, а криком души, гласом вопиющего в пустыне. Заканчиваясь – чаще всего – отчаянием, от осознания своей беспомощности, и реже – оптимистическими нотами, со слабой надеждой в торжество справедливого начала.

Возможно, я ошибусь, высказав предположение, возникшее в результате более близкого знакомства с творчеством В. Бобрикова, но меня не покидает ощущение, что в отдельных его работах чётко прослеживаются интонация, ритм и манера изложения, присущие конкретным классикам русской поэзии. Вне сомнений, чувствуется их определённое влияние. Так, к примеру, при чтении «Баллады о бюро горкома» ассоциативно всплывает перед читателем образ А. Галича с его «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира». Та же остросоциальная направленность, тот-же иронический сарказм, вкупе с едким юмором и неожиданным финалом, невольно заставляют проводить параллели между двумя поэтами.

В «Я всё чаще от слов устаю…» весь мотив произведения пропитан печально-лирическими нотками, которые можно встретить лишь у С. Есенина.

«Балладу о гвозде», если не знать автора, можно было бы смело отнести на счёт Б. Окуджавы. Ну, а в его знаменитом «На таможне, друг мой, Боря» безошибочно угадываются стиль и манера В. Высоцкого.

Однако, несмотря на приведённый сравнительный анализ стихов, я должен отметить, что при всём внешнем сходстве В. Бобриков не был бы В. Бобриковым, если бы не обладал особым талантом и самобытностью, заключающейся в том, что он не повторяет своих предшественников, а идёт своим путём и, чувствуя пульс сегодняшнего времени, выдаёт читателю своё видение проблем, возникших после распада СССР. Хотя, именно с этой стороны его творчество может оказаться наиболее уязвимым, поскольку только по происшествии некоторого времени можно будет дать объективную оценку нынешнему периоду творчества этого поэта. Что ж, поживём – увидим.

Вот почему во время своей последней поездки в Минск я очень волновался и переживал, идя на встречу с ним. Ведь прошло уже более десяти лет со времени последней нашей встречи, произошедшей здесь, в Питере. Как он там, каким я его застану, чем он теперь занимается, и не забросил ли он писать стихи, думалось мне, собираясь к нему в гости. Много времени прошло с тех пор, изменился мир, распался Союз. То, что было актуально лет двадцать назад, в значительной степени утратило свою прежнею силу – рассуждал я про себя – и есть ли сегодня «пища» для поэта, стимулирующая продолжение его творчества? Вроде бы все темы уже иссякли…

Он встретил нас с Андреем на пороге своей квартиры, расположенной в центре Минска, выйдя нам навстречу на костылях, с загипсованной до колена ногой. Не доходя до нас, отбросил костыли в сторону; я инстинктивно рванулся вперёд, чтобы поддержать его, и мы молча упали в объятия друг друга, крепко обнявшись.

– Нам крупно повезло, что он сломал ногу, – пояснил в своей обычной манере Андрей, кивая на Володю, – иначе мы не застали бы его дома.

– Сука. Что ещё можно от тебя ожидать? – спокойно отреагировал Володя, давно привыкший к подобным приветствиям со стороны товарища.

Я улыбнулся; мне приятно было видеть, что они ничуть не изменились с тех пор. Только лицо Володи мне показалось несколько осунувшимся, и в его взгляде читалась какая-то усталость: не то печаль, не то тоска. Но это было только мгновение. Потому что уже через минуту всё рассеялось, когда он, едва лишь мы переступили порог его комнаты, стал читать нам свои новые стихи; полулёжа на диване и отставив несколько в сторону свою загипсованную ногу. Этого мне было достаточно для того, чтобы я мог окончательно успокоиться по поводу его творческого состояния и передо мною вновь предстал тот самый В. Бобриков, которого я впервые встретил почти четверть века назад, на квартире у Андрея с Наташей. Чтобы дать понять, что чту его творчество, я процитировал отрывок из наиболее глубоко запавшего в душу его стихотворения, посвящённого памяти А. Галича и В. Высоцкого:

…Не возвращайтесь на Родину эту

Здесь по старинке травят поэтов

Здесь, по привычке, постановление

Нам заменяет душу и мнение…

– Помнит… – обернувшись к Андрею, почти прошептал он и я увидел, как в уголках его глаз собрались слезы. Не стесняясь нас, он открыто вытер их с лица и его глаза вновь заблестели, но теперь уже по-другому – прежним юношеским задором…

К сожалению, встреча наша была короткой, так как мне предстояло в тот-же вечер возвращаться в Питер. Прощаясь со мной, Володя передал мне небольшую стопочку листов, испещрённой его мелким и ровным почерком.

– Прочтёшь в поезде…– Как-то тихо, но твёрдо произнёс Володя.

Я согласно кивнул головой.

И, уже, устроившись удобно в купе поезда, и держа перед собой черновик его новых стихов, я медленно, не торопясь проходил глазами по свеженаписанным строчкам, и где-то глубоко в груди постепенно стал собираться комок, сдавливающий мне горло. Затем, когда дошёл до «Не отправленного письма», буквы, почему-то, стали как-то сами по себе плясать, строчки сливаться, и только капли влаги, упавшие на листы, вновь вернули меня в окружавшую действительность и к осознанию того, что я, не стесняясь своих попутчиков по купе, беззвучно плачу…

В. Бобриков. фото со страницы «ВК» С. А. Гамаюнова

Неотправленное письмо

Галиб, прости1 – империя распалась. Мне жаль, все повторяется, как встарь. Есть каламбур: сегодня показалось, Не Август нами правит, а Февраль. Советуют – достать «чернил» и плакать, И взять бутыль, и заглянуть на дно. Взгляни в окно – там снова мрак и слякоть. Нам видимо, иного не дано. Как я хожу? – Уныло сгорбив плечи. Как, впрочем, весь оставшийся народ. О чем молчу? – Скажу тебе при встрече, Как водится, вина набравши в рот. Завидую тому, что ты уехал. (Хоть трудно выдать ссылку за отъезд). Как я живу? – Годами не до смеха, Одна охота к перемене мест. С ума схожу. Хотя живу в столице, Уединяюсь там, где место есть. Вокруг меня одни и те же лица На них, как говорят, – одна лишь лесть. К кому? – Я до сих пор его не знаю. Сильно подобострастье к палачам. Отчаянье своё я не скрываю. Пишу и молча плачу по ночам. Ты знаешь, в жизни я не суеверен. Не запуская чёрной кошки в дом, Я никогда так не был не уверен Ни в чём. И, что печальнее, – ни в ком. Душа закрыта. Вера пошатнулась. И опостылся низостью уезд. Уже давно он превратился в «улость» И я уже согласен на отъезд. Да только вот куда? – Ещё не знаю. Не чувствую, что сбудется со мной. Я здесь ведь не живу, а умираю. И впору перебраться в мир иной. Ты говорил мне как-то: – не витийствуй. И, поминая всуе, не пророчь. И хоть гоню мысль о самоубийстве — Она всё неотвязнее, как ночь. Я помню день один из этой жизни, Когда, не находя последних слов, Сжёг на костре и помянул на тризне Несовершенство всех своих стихов. С годами память не забыла, Вот черновик, как это было: Июль. 15-е. Ночью Пил в одиночестве, с тоски, Что я, как дворник, листья молча Сжигал свои черновики. В родном саду, на старой даче. Под яблонями, у кустов Костер… А я, у стенки, плача, Не находя прощальных слов Молчал, когда они горели. Сидел, как зритель на скамье, А стены дома индевели От вьюги, что мела во мне…. Ну всё, об этом больше я не буду. Будь милостив, прости мою хандру. Бог даст – я прокляну в себе Иуду И сном забудусь где-нибудь, к утру. Я часто и во сне не забываюсь. Ты, кстати знаешь, что такое сны? Я не могу уйти, как не пытаюсь, От чувства неосознанной вины. Недавно снился сон: – Я был тираном. Казнил и миловал по прихоти своей. И ждал тираноборца! И обманом Скрываясь, продлевал остаток дней. Я лгал всем верноподданным и клялся Народу, что не правлю, а служу. Я лгал им днём, а по ночам боялся, Что правду, неосознанно, скажу. Нет, не под пыткой, так от осознанья Никчемности и низости ума. И приходил я в храм для покаянья, А мне была предложена …сума! Такие сны в аду, наверно, снятся. Представил (тьфу, тьфу, тьфу), что буду я, Как вечный жид среди людей слоняться С котомкой до кончины бытия… И, провожаемый собачьим лаем, Не под крестом – под гробовой доской, Не верящим входить в Ерушалаим, Чтоб быть распятым там своей тоской? P. S. Они со мной, изменчивые тени. Меня тревожащие с давних пор. И голоса умерших поколений Между собой заводят разговор. Мне Фауст (в переводе Пастернака) Так говорил, что было слышно всем: – Одно дано: достать «чернил» и плакать Причём, что предпочтительней – «ноль семь»

Лучшая защита – нападение

«Мой шурин пьёт:

Но, кто теперь не пьёт…»

(Из произведений В. Бобрикова)

Шурин «Бобра» и в самом деле, не прочь был «заложить под воротник». Дело, как говорится, житейское…

Но однажды, он не на шутку заставил родных поволноваться, пропав аж на целых три дня. Домашние были на грани инфаркта: перезвонили все отделения милиции, больницы и даже … морги. Безрезультатно.

Стараясь хоть как-то успокоить свою сестру, Володя счёл необходимым в трудную минуту быть рядом с сестрой. Сидят на кухне и изо всех сил напрягая мозги, пытаются выяснить – куда же мог запропаститься Сашка. Настроение – хуже некуда.

Вдруг открывается дверь и на пороге нарисовывается шурин. Немая картина. Все в шоке! Между тем, Сашка, не снимая одежды, и подойдя к ошарашенной супруге, грозно склоняется над ней:

– Ну, и где ты шаталась… ссука?!

Горе

«Умом Россию не понять

Аршином общим не измерить…»

(В. Тютчев)

Заходит, как-то, «Бобёр» к своей сестре, с целью – проведать.

Застаёт на кухне шурина. На столе початая бутылка водки, опустошённая более чем на три четверти.

Володя:

– В чём дело, Саш? Что случилось?!

На что шурин горестно выдаёт:

– В Анвар Садата стреляли!

Часть III. Переезд

худ. Н. Т. В. Тысяча куполов / 2009 г

«Ещё подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, нашедши одну драгоценную жемчужину, пошёл и продал всё, что имел, и купил её» (Мф. 13: 45—46).

«Из дома вышел человек

С верёвкой и мешком

И в дальний путь,

И в дальний путь,

Отправился пешком….

(Д. Хармс)

Из восточных зарисовок

Одна из очередных поездок моих друзей в Бухару, состоится без меня: к тому времени, я уже прочно брошу якорь в семейной гавани, на брегах Невы. Тем не менее, сочту своим долгом предупредить по телефону своих родителей.

– Мамочка! Приедут мои друзья – Андрей и Виктор. Пожалуйста, постарайтесь их встретить, как полагается.

Последнее, конечно же, было излишне: мои родные успели проникнуться к Андрюше огромной симпатией и любовью.

В целом, поездка удалась. Единственным минусом были … комары. Едва наступала ночь, как гости заметно грустнели, ибо десятки безжалостных кровопийц готовилось к пиршеству: отведать минской кровушки – это было для них поистине редчайшим деликатесом.

Как это ни странно, но друзья справились с этой проблемой довольно оригинальным и весьма простым способом: они обильно смочили под краном свои простыни холодной водой, обмотав себя ими с головы до пяток и, уподобившись коконам, легли спать.

Наутро, застав их в таком необычном виде, мою матушку чуть не хватил удар. Дело в том, что именно таким образом принято на Востоке заворачивать в саван покойников.

Бухарский гамбит

«Земную жизнь пройдя наполовину

Я очутился в сумрачном лесу…»

(Данте Алигьери «Божественная комедия»)

– Нет! И ещё раз нет! – категорично отрезала мать, когда я, приняв окончательное решение жениться, задумал пригласить свою будущую жену к себе, в Бухару.

– Только потому, что она – русская?! – вскипел я.

– При чём, тут, «русская»: тебе ведь, хорошо известно, что прецедент был создан ещё твоим братом? – невозмутимо парировала моя бедная матушка и горько добавила, как бы про себя:

– Уж, в этом отношении, мы «план», похоже, перевыполнили…

Я догадывался, о том, какие мысли терзали маму: «Ну, за что это меня так наказал Аллах? Почему они находят своих невест за тысячу вёрст от Бухары, когда и тут своих полным-полно? И неужели мне не суждено будет увидеть настоящую келин („невесту“) в национальном наряде?!»

– Ну, мам, ну пожалуйста… – продолжал я скулить, вымаливая благословение.

– Я уже тебе всё сказала. – спокойно, но твёрдо ответила мать.

– Ах, так?! В таком случае, я поеду к ней!

– Езжай! Хоть на все четыре стороны…

– Ну, мамочка… Я, ведь, люблю её…

– Пропади она пропадом, эта любовь! И кто её только выдумал? Можешь даже меня не уговаривать: я своего решения не изменю!

Пройдёт примерно с месяц, и мы с ней разминёмся на полпути, в ташкентском аэропорту. Мама возвращалась домой из Ленинграда, где на тот момент находился на лечении её брат, мой дядя. Мы встретимся как раз, между «старым» и «новым» аэропортами.

– Ты, всё-таки, решился… – укоризненно произнесёт мама.

– Я еду поступать в литературный институт… – попытаюсь я предпринять вялую попытку хоть как-то найти оправдание.

Мама лишь крепче сомкнёт свои губы и, не вымолвив больше ни слова, проследует дальше. Я же, уныло побреду на посадку в свой самолёт.

Так я окажусь в Ленинграде…

Я стоял в зале прибытия аэропорта «Пулково» с одной-единственной спортивной сумкой, не имея совершенно никакого представления о том, что меня ждёт впереди. И был счастлив…

Уже потом, значительно позже, когда у нас родится двойня и отношения с супругой обострятся настолько, что я начну подумывать о разводе, именно в этот момент передо мной вновь возникнет мать, которая, сунув мне под нос кукиш, категорически заявит:

– Ну, уж нет, этого я тебе не позволю! Кто тебе дал право делать несчастной единственную дочь, родители которой растили её, любили и связывали с ней свои надежды? В чём виноваты эти два малыша? Как они будут расти без отца? И потом, кто кричал мне: «Я люблю её!», а? В общем, заруби себе крепко на носу: свой выбор ты сделал сам, никто тебя силком не волок, а потому тебе этот крест и тащить до конца своих дней! И, если ты только посмеешь это совершить, знай, что ты пошёл против воли своей матери! Не видать тебе удачи!

«Боже мой! Я попал в какую-то западню! Ну, полный цугцванг! Когда же, на каком ходу я допустил ошибку – думалось мне тогда, – и как же всё это начиналось?»

И постепенно, я всё вспомнил…

Ты люби, душа моя, меня,

ты уйми, душа моя, тревогу,

ты ругай, душа моя, коня,

но терпи, душа моя, дорогу.

(И. Губерман «Гарики»)

«Завтра утром буду Ленинграде тчк Еду братом тчк Встречай поезд 28 тчк Вагон 7 тчк До скорой встречи Галиб тчк»

Эта срочная телеграмма была отправлена с Ленинградского вокзала Москвы в город на Неве, моей знакомой, к которой, собственно, я и ехал, совершенно не подозревая, какой очередной фортель выкинет мне на сей раз непредсказуемая Фортуна…

Знакомую звали Надежда. Увлёкшись живописью и рисованием, в один из отпусков, она примет решение – непременно поехать в Среднюю Азию, чтобы сделать там серию набросков и этюдов для давно намечавшегося «восточного цикла».

Свободно и беззаботно наслаждаясь пестротой восточных базаров, ярким солнцем и не виданным ранее богатством цветовой палитры, она с восторгом взирала на многочисленные древние памятники архитектуры, с их ослепительно блестящими голубыми куполами мечетей и медресе; выбирала тот или иной понравившийся ей ансамбль, устанавливала свой затёртый походный этюдник и жадно впившись в оригинал, целыми днями с упоением перекладывала увиденное на подготовленный холст, привнося в палитру красок свои собственные ощущения и переживания, испытываемые ею во время творческого акта.

Так, однажды, совершенно случайно, Надежда остановилась возле медресе Улугбека – памятника архитектуры XV-го века – расположенного как раз напротив другого – Абдулазиз-хана – в котором для многочисленных туристов от ВАО «Интурист» был открыт бар, где я работал.

Вообще-то, я и раньше неровно дышал к искусству, тем более, что мне самому довелось заканчивать художественно-графический факультет. Так что, кое в чем немного разбирался. Например, деньги или остаповского сеятеля могу сварганить и сейчас.

Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что в отличие от моей новой знакомой, художественную кисть, которую в последний раз я держал во время дипломной работы, мне давным-давно пришлось променять на бокал, с которым не расставался ни на минуту.

Словом, это был тот самый «золотой период» моей молодости, когда кровь в жилах играет и бурлит от избытка энергии, заставляя бросаться на всё живое, что только шевелится и движется в радиусе досягаемости.

И вот теперь, уже я, в свою очередь, получив законный отпуск и уговорив своего младшего брата, отправился навстречу своим приключениям. Навстречу своей судьбе…

– Ну, и где же твоя хвалёная подруга? – уставился на меня мой брат, едва лишь мы сошли на перрон Московского вокзала северной столицы. – Пионеров и цветов что-то не видно.

Приученному к обязательности и пунктуальности, мне и в голову не могло прийти, что кто-то может поступить в отношении меня как-то иначе. Однако, факт был налицо: Надежда не пришла, а мы, как два ободранных оленя, стояли недалеко от пыхтящего локомотива, сиротливо прижимаясь к зданию железнодорожного вокзала.

Это уже потом, когда мы возвратимся домой, где меня будет ждать письмо, я узнаю, что телеграмма опоздает на три часа, и что Надя целых три дня будет дежурить у телефона, ожидая моего звонка, не выходя из дому. А тогда…

Тогда я выглядел этаким красавцем-джигитом, гордым орлом, которого очень сильно обидели, кинув как самого последнего лоха.

Проникнувшись любовью и симпатией к шахматам, я привык многие события, происходящие со мною наяву, пропускать сквозь шахматную призму. Вот и на сей раз, образно сравнивая сложившуюся ситуацию с положением фигур на доске, я расстроенно констатировал: «Да-а… с дебютом у меня вышло неважно. Вся надежда на миттельшпиль: там-то уж, я сумею замутить воду…»

Тяжело сопя себе под нос и стараясь не смотреть на брата, я достал из внутреннего кармана пиджака свой толстенький «талмудик» – записную книжку, от начала до конца испещрённую многочисленными адресами – и стал нервно листать странички.

– Может позвонить ей? – робко предложил мне Шухрат, – Мало ли, что?

– Не надо! – гордо отрезал я. – Не переживай, со мной не пропадёшь. – И, помахав перед самым его носом своей книжкой, хвастливо заверил его: – Не ссы – прорвёмся: без крыши над головой не останемся!

И в следующую минуту, опустив в телефонный автомат двухкопеечную монету, стал набирать первый же попавшийся под руку номер.

– Кто это? – поинтересовался брат. Ты хоть, её помнишь?

– Откуда ж, мне знать: их столько прошло через бар. – откровенно пришлось сознаться. – Зато они меня, уж, точно должны были запомнить: я-то, ведь, такой, был у них один! – логично заключил я.

Учитывая горький опыт, мною было принято решение – основательно подстраховаться. Я выбрал наугад два телефонных номера и попал на двух Лен. Первая, узнав, что мы пока нигде ещё не остановились, попросила нас перезвонить через пару часов: ей необходимо было предварительно переговорить со своими родителями. Судя по адресу, проживала она где-то в районе «Весёлого посёлка».

«Та-ак, – протянул я про себя, – на королевском фланге пока не совсем ясно. Попробуем всковырнуть на ферзевом».

Её «тёзка», напротив, вскрикнув от радости, велела нам с братом стоять как вкопанным на месте, не двигаясь никуда: сейчас она за нами приедет, мы разопьём бутылочку коньяка и… поедем знакомиться с её родителями.

Подобный сценарий в мои планы не входил, вдохновляя менее всего, а потому я благоразумно предложил ей повременить со столь лестным и заманчивым предложением, поскольку мы, якобы, обязаны нанести предварительный визит моему другу Николаю, который нас ждёт в «Весёлом посёлке».

– Ой! – радостно вскрикнула моя потенциальная невеста, – А на какой улице живёт ваш товарищ? Дело в том, что мы тоже проживаем, как раз, в этом же самом районе!

«Во те на! Так недолго и на „вилку“ наткнуться, а то и под „связку“ попасть! Необходимо, что-то срочно предпринять. Решай, болван, скорей решай!»

– Э-э… я адреса, к сожалению, не знаю: он нам должен ещё позвонить. Я обязательно тебе сообщу… чуть попозже. – заверил я Лену и, положив тяжёлую чёрную трубку аппарата, вытер со лба холодные капельки выступившего пота.

Вскоре выяснится, что родители первой Лены дали добро, и мы, условившись с нашей новой знакомой о встрече, отправились в магазин за гостинцами.

Встреча произошла на станции метро «Маяковская», у выхода на улицу Марата. Лена показалась мне несколько замкнутой и немногословной. Мы сдержанно поздоровались. Естественно, я её не помнил. Тем не менее, постарался широко улыбнуться, всем своим видом давая понять, что прекрасно её помню и рад нашей встрече. Перебрасываясь лёгкими дежурными фразами, я старался всячески избегать деталей, связанных с обстоятельствами, при которых могло произойти наше самое первое знакомство. Ну, во-первых потому, что я и в самом деле не имел об этом ни малейшего понятия.

Лена, похоже, очень быстро раскусила меня, но, будучи тактичной девушкой, предпочла более не пытать, а лишь ограничившись какой-то странной улыбкой, предложила поехать домой.

Её родители с первых же минут буквально покорили нас своей доброжелательностью и простотой общения. Вскоре, мы уже сидели за празднично накрытым столом, чувствуя себя раскованно и беседуя о восточных нравах, русском гостеприимстве. За короткое время, у нас создалось такое ощущение, словно мы находились в кругу своих старых знакомых. Одним словом, мы почувствовали себя дома.

Элементарная порядочность, однако, требовала отзвониться предыдущей Лене.

– Можно, позвонить от вас… товарищу… Николаю? – пришлось соврать мне теперь уже здесь.

– Конечно, звоните! – согласилась ничего не подозревавшая хозяйка и, препроводив меня с братом в следующую комнату, оставила нас одних, прикрыв за собою дверь.

– Так, – обратился я к Шухрату, набирая номер – говорить с ней будешь ты!

– С чего, это вдруг, я? – удивился брат. – Сам заварил эту кашу – сам и расхлёбывай!

– Ну, я тебя прошу! Я слабохарактерный и не умею говорить «нет». Скажи, что мы с Николаем неизвестно куда уехали и неизвестно когда возвратимся. Ну, в общем, я тебя прошу! – взмолился я.

– Вот так всегда! – раздражённо произнёс мой брат, резко вырывая у меня трубку, из которой уже неслось исступлённое:

– Алё, алё!! Кто это?!

Я трусливо попятился к двери и выскочил в коридор.

Минут через пять ко мне вышел Шухрат. Лицо его было мрачным.

– Они уже накрыли стол и ждут – сообщил он мне и добавил:

– Она сказала, чтобы я немедленно приезжал к ним домой.

– Вот и хорошо! – вырвалось у меня. – Вот и поезжай: немного прогуляешься…

Выяснилось, что ехать никуда не надо. По иронии судьбы, обе Лены жили совсем рядом: нужно было только перейти дорогу. «Надо же, как мир тесен» – подумалось мне.

Поздней ночью, когда я уже был на грани нервного срыва, Шухрат, наконец, возвратился. Всё, что он в этот момент испытывал, легко можно было прочесть по глазам: это – злоба и утомлённость.

– Чтоб я когда-нибудь… ещё раз… – зашипел он на меня с порога.

Я благоразумно прошмыгнул в любезно предоставленную добродушными хозяевами нашу комнату.

Чуть позже, отойдя от полученного стресса, брат смягчится, поведав в красках живописную историю. О том, как его встретила огромная компания подруг и родственников Лены; как они все очень быстро перепились на радостях; как весь вечер Шухрат чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку являлся «братом жениха». Как, потом, они всей оравой вывалились на улицу и, взявшись дружно за руки, длинной шеренгой брели по бульвару, распугивая редких прохожих и горланя во всё горло народные песни. Громче всех старалась Лена:

– Парня молодого полюбила я!..

Небольшого росточка, достаточно крупная, если не сказать – полноватая, с небольшой круглой головкой, с короткой стрижкой, она идеально походила на русскую матрёшку. Её розовые пухлые щёчки, после принятия изрядного количества спиртного, представляли из себя две плавильные домны, ярко пылая алым пламенем. Крепко вцепившись в брата и раскачиваясь из стороны в сторону, Лена оглашала своим зычным и мощным голосом всю округу. В коротких перерывах между песнями, она по-родственному прижималась к Шухрату и, ласково заглядывая ему в глаза, страстно шептала:

– Жухрай, ты себе даже не представляешь, как я его люблю!

Видно, всё-таки, что-то родное, своё, шолоховское, улавливала она в исконно восточном имени.

Периодически брат предпринимал робкие попытки избавиться, намекая, что уже поздно и пора идти домой: всё-таки брат волнуется. Но разошедшаяся не на шутку подруга не хотела и слушать. Внезапно её осенило:

– А давай прямо сейчас мы отправимся к Николаю домой и вытащим оттуда Галиба?! Где вы остановились? А ну, покажи мне ваш дом! – в приказном порядке потребовала Лена.

Брат не на шутку обос… обеспокоился, мысленно представив себе на мгновенье, как эта пьяная толпа вваливается в приютившую нас квартиру. Тем более, что всё это происходило совсем близко: девятиэтажный дом был виден как на ладони и хорошо просматривался с любой точки квартала.

– Нет, нет… это не здесь… это совсем в другой стороне. – лепетал бедный брат заплетающимся от страха языком и всячески пытаясь повернуть компанию в противоположную сторону.

«Да-а, – подумал я, – до полного разгрома и мата оставалось совсем немного.»

Наконец, когда, окончательно потерявшую над собой контроль, Лену, подруги подхватили с обеих сторон под рученьки, Шухрат попрощался и чуть ли не галопом поскакал прочь от весёлой компании.

– Жухрай, постой, не уходи! – неслось ему вослед. – Эх, ты: ничего-то ты не понимаешь в настоящей любви…»

Мы ещё с недельку пожили в гостеприимной семье, после чего двинулись дальше, по намеченному изначально маршруту. Впереди нас ждали: Таллин, Рига и Вильнюс…

– Я напишу тебе… – коротко бросил я на прощание Лене. Даже здесь я поостерегся обещаний, поскольку привык их сдерживать.

И – сдержал.

В течение года мы обменивались письмами: она – короткими и лаконичными, я – длиннющими опусами, с витиеватой восточной недосказанностью, отличающейся загадочным притяжением и… неопределённостью.

Значительно позже, когда к «правилам игры» супруги станут относиться снисходительно и иронично, как к давно забытой, дурацкой, но милой сердцу игрушке, моя жена признается мне:

– Я полюбила не тебя, а твои письма: в них ты совершенно другой…

Достаточно часто, после дружеских застолий и весёлых посиделок, я заходил в стеклянное здание на верху которого красовались три слова: «Почта. Телеграф. Телефон». Там, в помещении переговорного пункта, рядом с кабинками, на стене висели два аппарата междугородной связи. Один из них странно глючил: стоило в щель запустить подряд две монеты – одну, как и положено, достоинством в пятнадцать копеек, а вторую – в две – как, что-то там внутри переклинивало и… можно было разговаривать бесконечно, то есть, бесплатно. Естественно, я разговаривал с Леной часами.

– Какой богатый… – всякий раз будет изумляться моей «щедрости и расточительности» будущая тёща. Со временем я развею этот миф, приехав в Ленинград с одной лишь спортивной сумкой.

Так, через год с небольшим, мой челнок прибьёт к берегу Невы…

«Из грязи в князи» – существует довольно известная поговорка, подразумевающая людей, вышедших из низов и добившихся богатства, почестей и славы.

«Из князи в грязи» – так, наверное, можно было сказать про меня, когда я, переехав окончательно в Россию, обосновался в Ленинграде и обзавёлся семьёй.

Бросив свою работу в «Интуристе», где мне никогда и ни в чем не приходилось испытывать недостатка, я оказался у «разбитого корыта», размышляя – где мне найти работу и что я, собственно, умею делать. Оказалось, что ровным счётом, ни-че-го!

Вскоре, не без помощи жены и тёщи, я устроюсь работать в «Ленбытхим», в отдел научно-технической информации, где в качестве художника-оформителя буду целыми днями рисовать наклейки и ярлычки для товаров бытовой химии.

Единственной отдушиной и приятным развлечением в свободное от работы время, для меня останется посещение городского шахматного клуба, где я буду проводить почти все свои свободные вечера.

Ленбытхим или родственные души…

«Ленбытхим», наш маленький трудовой коллектив ОНТИ. Фото из личного архива автора.

Перебравшись окончательно из Благородной Бухары в «Колыбель революции», я сразу же попал к… эмиру бухарскому. Вернее, не к самому «угнетателю и притеснителю трудового народа» (ибо к тому времени он уже почил в бозе, в приютившем его Афганистане), а в его дом, что был расположен по адресу: Кировский (теперь уже – опять – Каменноостровский) проспект, дом 44б. Больше известный питерцам, как Дом эмира Бухарского, построенный в 1913 году по проекту С. С. Кричинского для эмира Бухары Сеид-Мир-Алим-хана.

Правда, произошло это не сразу.

Предприятие «Ленбытхим» было не маленьким: его производственные корпуса и конторы были раскинуты не только по всему городу, но и по области. Поначалу я работал в главном здании, которое располагалось на улице Черняховского, совсем рядом с Сангальским садиком, названным почему-то садом Фрунзе. До большевистского переворота, этот садик с прекрасным особняком принадлежал крупному русскому промышленнику не то полуфранцузского, не то полунемецкого происхождения Францу Карловичу Сан-Галли (1824—1908) – почётному гражданину Санкт-Петербурга.

Особой гордостью и украшением этого сада являлся фонтан-скульптура «Рождение Афродиты» (автор проекта Иван Горностаев), который встречал вас у входа, едва вы переступали его порог сквозь изящную ажурную литую ограду, со стороны Лиговки. Я помню, как каждое утро, проходя через сад, любовался этим творением. Однако, по заведённой в нашей стране, с известных времён, традиции, на пороге третьего тысячелетия, эту композицию, по-русски говоря, кто-то просто-напросто сп… спрятал. Народ, конечно же, возмутился и власти вроде бы пообещали вернуть на место копию. Надо бы сходить и глянуть – может быть греческая богиня и впрямь возродилась по новой?

А потом наш отдел научно-технической информации перевели поближе к проектировщикам, то есть на Кировский проспект. Нам выделили приличный по размерам кабинет-мастерскую, где мы с утра до вечера разрабатывали этикетки для различного рода «пемоксолей», «пемолюксов» и прочей дребедени бытовой химии.

От былого величия дворца, частично сохранилась лишь чудесная лепнина на потолках, позволяющая судить о размерах помещений. В советский период, как и полагается, каждое такое помещение было по-пролетарски поделено на четыре-пять новых, с помощью искусственных перегородок. Как говорится «и овцы целы, ну а волков ещё в 17-ом прищучили».

И всё равно, по сравнению с тесными каморками на Черняховской, это, безусловно, был «рай»: высокие светлые потолки, украшенные великолепными розетками и восхитительной лепниной, с заметным преобладанием восточных мотивов, огромные старинные камины с дивными редкими остатками изразцов, большой холл, одним словом, невероятный простор.

Я был рад, что наконец-то порвал со своим грязным прошлым (эти бесконечные пьянки-гулянки, шальные деньги, постоянный риск вляпаться в криминальную историю и, вдобавок, идиотские и никому ненужные встречи с «товарищами» из бдительных органов), что заживу теперь свободной вольной птицей, в прекрасной дружественной компании таких же жизнерадостных людей, как и сам.

А коллектив, надо отметить, и в самом деле попался дружный. Но самое интересное, выяснится чуть позже, когда мы тесной компанией сядем дружно отмечать мой день рождения. Перебрав с шампанским чуток лишнего, мой непосредственный шеф наклонится ко мне и доверительно шепнёт на ухо:

– А ведь, мой дед состоял личным шофёром при бухарском посольстве и очень возможно, что катал самого эмира Алим-хана.

Такими сведениями в советское время хвастаться было небезопасно.

– Вы шутите, Юрий Иванович… – не поверил я словам начальника.

– У нас где-то дома, в семейном фотоальбоме хранится даже фотография. Надо будет поискать.

Надо ли описывать моё изумление? История настолько тесным образом переплелась с современностью, что я вдруг почувствовал себя её неотъемлемой частью. Моё сердце затрепетало от радости.

«Боже мой! – подумал я про себя, витая на седьмом небе от счастья. – Вот она, оказывается, какой восхитительной может быть, эта самая жизнь! Интересные люди, невероятные истории, удивительные биографии и куча новых друзей! А я всё – деньги, деньги, деньги… Ну, не дурак, а? Как хорошо, что всё это осталось в прошлом и так далеко отсюда. Эти навязчивые „леониды ивановичи“, „явки“, „пароли“… Слава Богу, тут я вдохну свежий воздух и заживу – пусть хоть и не такой беззаботной – но, зато, нормальной человеческой жизнью…»

Внезапно зазвонивший телефон прервал мои размышления.

– Это тебя. – передал мне трубку начальник.

– Да, я слушаю!

– Поздравляю Вас с днём рождения! – бархатным баритоном прозвучал на том конце трубки неизвестный мне мужской голос.

– Кто это? – не понял я.

– Вам привет от Леонида Ивановича! Надеюсь, Вы не успели забыть нашего общего товарища?

Нечто странное и непонятное оборвалось у меня в груди и с силой ухнуло вниз. Что-то сильно сдавило грудную клетку. Секунды две или три длилось молчание с обеих сторон.

– Чего Вам от меня надо? – хрипло выдавил я наконец.

– Да ничего особенного – поспешил успокоить меня мой новый «товарищ», быстро смекнув, по моему ответу, что я не собираюсь стать ещё одним Исаевым или Кузнецовым. – Я только хотел передать Вам от него небольшой презент.

– Спасибо, мне ничего не надо – сдержанно ответил я, почувствовав, как сильно затекают ноги.

– Ну, тогда – как знаете. – разочарованно произнёс незнакомец и игриво произнёс на прощание: – Я ещё Вам позвоню.

Я опустил тяжёлую трубку на рычаг аппарата и устало плюхнулся в кресло: «Да-а… от них, бл#ть, и на Луне не скроешься…»

– Кто это? – заботливо осведомился Юрий Иванович, подступив с очередным бокалом искрящегося напитка.

– Да так… дальние родственнички… решили поздравить.

Потомок русичей

Было это много лет тому назад. Ко мне в гости, жившему уже в то время в России, в Ленинграде, приехали мои студенческие друзья-земляки из Бухары – просто, навестить товарища.

Это сейчас уже, задним числом, когда межэтнические и межнациональные конфликты достигли своего апогея, я вдруг осознаю, что все мы были разных национальностей: один – кореец, другой – татарин, третий – таджик. Но это так, к слову.

Встречаю я, значит, их в аэропорту «Пулково», нанимаем такси и едем к нам домой. В машине, помимо старого прожжённого таксиста-питерца, оказалась попутчицей ещё и старенькая бабушка – «божий одуванчик», которая за все время пути не проронила ни единого слова.

Надо отдать должное моим друзьям – восточное воспитание, впитанное с кровью и молоком, не замедлило сказаться даже здесь, несмотря на то, что от дома их отделяли тысячи километров.

Проявилось прежде всего в том, что, прекрасно зная, – как я рад их приезду и какой приём ожидает их дома (с соответствующим положенному случаю количеством спиртного и так далее), они, скромно опустив глазки, стали что-то вполголоса застенчиво оправдываться и бормотать о Востоке, о традициях: мол, ты ведь, прекрасно знаешь, как принято встречать гостей – достаточно всего лишь чаю и сладостей, …ну и прочее, в том же духе.

Понятное дело, люди, воспитанные в традициях восточного гостеприимства, никогда и нигде не позволят своим вольным или невольным приездом обременять жизнь тех, к кому они едут. Дабы избежать всевозможных взаимных извинений и прочей учтивости, принятых на Востоке, с сопутствующими данному случаю «книксенами» и «реверансами», я вдруг выпалил, ставшую впоследствии знаменитой, фразу:

– «Ну, это у вас так принято. А у нас – у русских…»

Наш многоопытный водитель от таких слов чуть не врезался в столб, находившийся далеко на обочине дороги, а бедная бабулька, ещё долго не могла прийти в себя, всю оставшуюся дорогу периодически оборачиваясь на заднее сиденье и убеждаясь в том, что мои черные усы и густая борода никуда не исчезли.

Критик

Такое со мною случится лишь единственный раз, а потому и запомнится на всю оставшуюся жизнь.

Рождение двойни, а следовательно и новый статус родителя и отца семейства, будет широко отмечен с приехавшими в гости друзьями в известном кафе-баре «Колокольчик», что был некогда расположен на Садовой 24, напротив «Гостиного Двора».

Не помню, как я умудрился надраться до такой степени, что мои гости вывели меня буквально под рученьки. Помню только, что домой мы возвращались на трамвае. Находясь на задней площадке и поддерживаемый с двух сторон Славиком и Дамиром, я лишь изредка приоткрывал свои осоловевшие глаза, мутным взглядом обводя редких пассажиров. Откровенно говоря, я просто, висел у приятелей на руках.

На одной из очередных остановок, двери открылись, и нашему взору предстала удивительная картина: какой-то грязный алкаш, с трудом цепляясь за створки и поручни, пытался внести своё несчастное тело вовнутрь трамвая. Наконец, ему это чудом удалось. По иронии судьбы, он устроился прямо напротив меня.

И, если до сего момента, из меня выходило лишь редкое и непонятное мычание, то на сей раз, внешний облик моего оппонента, глубоко оскорбил меня, вызвав во мне справедливое возмущение столь отвратительной и безобразной картиной. Опираясь на сильные руки своих товарищей, и глядя широко раскрытыми глазами на жалкого пьяницу, я укоризненно произнёс, обращаясь к друзьям:

– Гляньте! Нет, вы только посмотрите: какой ужас!!!

На следующее утро, давясь от смеха, друзья мне откровенно признаются:

– На самом деле, глядя на вас обоих, не просто было определить – кто смотрелся ужаснее…

Родня

Мой тесть (справа) со своим братом Николаем. Фото из личного архива автора.

Так говорит Андрюша…

Когда-то, будучи в Бухаре, Андрюша устало заявит мне:

– Что ты водишь меня по этим дурацким ресторанам и кабакам, которых и у нас ничуть не меньше! Не за этим я сюда приехал. Ты мне покажи всего три вещи: это – ишак, кишлак и бухарскую свадьбу!

Показал…

Теперь, когда я, волею случая, окажусь в России, наши роли поменяются. Единственными гостями на нашей свадьбе со стороны «жениха», окажутся мои друзья – Володя и Андрей.

– С «кишлаком» ты уже немного ознакомился – приободрит меня Андрюша, сведя на экскурсию в Эрмитаж и Русский Музей – В свадьбе нашей, также успел принять самое активное участие, причём, в качестве одного из самых главных персонажей. Ну, а с «ишаками» ты ещё успеешь встретиться. Тут их тоже хватает. Правда, мы их называем, просто, ослами…

– Папа, к тебе грузин приехал!..

– Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, я пешком постою

(Из к-ф «Мимино»)

Михаил Иванович был родом из Вологодчины, вернее – из Череповца. А если быть совсем точным – из маленькой деревушки Текарь, расположенной в самом сердце российских лесов. Вскоре, после войны, он очутится в Ленинграде, где и встретит свою вторую «половинку» – Елизавету, которая, в свою очередь, переберётся в город на Неве, из своей малой родины – Тверской области. Там, где протекает Западная Двина, и где стоит указатель: «Тут проходил путь из варяг в греки».

Тесть мой, как вскоре уясню я для себя, окажется настоящим «мастером – универсалом», ибо все в доме блестело и исправно работало благодаря его «золотым» ручкам. Лена с мамой просто не поспевали угнаться за хозяином дома: едва сломали очередной кран или кнопку от унитаза, как в следующую секунду, Михаил Иванович мгновенно восстанавливает в доме порядок, устраняя любую неполадку. Естественно, как и полагается русскому мужику, сопровождая этот процесс с полным мешком отборных крепких слов. Привыкший с детства к физическому труду, работу он любил и уважал. Все навесные шкафчики на кухне, были выполнены его искусными руками. Причём, их невозможно было отличить от фирменных.

Раз, окинув меня своим намётанным взглядом, мой тесть безошибочно сделает для себя вывод: либо придётся больше зарабатывать, либо следует серьёзно взяться за воспитание этого изнеженного «восточного прынца» и белоручки, неизвестно откуда свалившегося ему на голову.

Через год, когда мы с Леной и детьми переедем в отдельную квартиру, я вспомню уроки тестя и собственноручно, наспех, сколочу три навесных шкафчика. Вскоре мы пригласим родителей на новоселье.

– Что это?! – удивится Михаил Иванович, открыв дверцу и критически рассматривая, как я коряво присобачил рояльные петли.

– Как «что» – шкафчик! – с обидой в голосе попытаюсь я отстоять своё творение.

– Двёрки от пи#ды это, а не шкапчик! – вынесет свой окончательный вердикт мой новый родитель, который привык всегда говорить только правду.

Тогда я обижусь на него, но со временем, буду благодарен ему за то, что он заставит меня самокритично и непредвзято оценивать любую свою работу.

Привыкший к порядку, строгой дисциплине и ответственности, он скептически воспримет «гласность» и «перестройку», терпеливо дожидаясь, «когда люди вдоволь напи#дятся, и наконец-то, возьмутся за работу». Излишне говорить, что Сталина он уважал. Горбачева же, он унизительно окрестит «женским царём». Этой своей «находкой» он будет очень доволен. Всякий раз, когда на телеэкране будет возникать фигура Михаила Сергеевича, мой тесть, толкая меня в бок, будет усмехаться:

– О! Смотри, смотри: «женский царь» выполз! Интересно, какую на сей раз он #уйню нам заготовил?

Своему тестю я буду благодарен ещё и за то, что он привьёт мне любовь к «тихой охоте». Будучи, резким и прямолинейным в быту, Михаил Иванович совершенно преображался, находясь на природе, готовый поделиться многочисленными её секретами. Находясь в лесу, за городом, он заметно веселел, превращаясь в добродушного сказочного волшебника. Вероятно, все же, сказывалась тоска по дому, своему раннему детству и юности. Именно, он научит меня грамотно распознавать грибы. Сам же, к сбору грибов, подходил весьма ответственно и по-хозяйски: пусть другие бегают по лесу, в поисках «белых», он же, как правило, предпочитал облюбовать какой-нибудь большой пень, обильно облепленный опятами, и не спеша, за короткий срок наполнял свою корзину. Став немного взрослее, я тоже возьму на вооружение этот беспроигрышный метод. А тогда…

В узком кругу моих друзей даже приживётся такой короткий анекдот: «Таджик – грибник». В один из периодов очередного и страстного увлечения, я не на шутку загорюсь желанием узнать о грибах буквально все, что о них написано. Для этого я запишусь в Российскую Национальную Библиотеку (тогда ещё называвшуюся именем М. Е. Салтыкова-Щедрина), в которой буду торчать целыми днями, изучая научные рефераты, посвящённые микологии.

И, надо отметить, труды мои не пропадут даром. Плодами моих творческих изысканий явится то, что в конце апреля, к огромному удивлению тестя и тёщи, я принесу на «обед» с десяток сморчков, произраставших как раз в тех самых местах, что я вычитаю в учёных книжках. Обычные люди привыкли ждать осеннюю пору, когда грибы сами лезут тебе в корзину, а потому – думать, что их можно собирать чуть ли не в любое время года, – это как-то не совсем укладывается в голове. Вот почему следует рассматривать мой данный жест, как один из немногих приёмов, способствующих завоеванию и покорению сердец моих «новых» родителей.

Моя тёща, всё-таки, была удивительным человеком.

Довольно часто, когда – бывало – приезжали к нам друзья или родственники из Бухары, мы имели обыкновение собираться вместе за столом, где за ужином оживлённо беседовали, расспрашивая друг друга и активно интересуясь всем.

Иногда, совершенно непроизвольно, по ходу какого-либо диалога с земляком, мы незаметно «соскальзывали» с русского языка на родную речь.

Тёща в такие моменты начинала ёрзать на стуле.

– Что вы, там, лопочете на своём? – не вытерпев, наконец, возмущалась Елизавета Петровна, совершенно справедливо полагая, что неприлично разговаривать вдвоём, когда третий ничего не понимает. – Говорите по-русски!

Причём, мотивация её была довольно-таки своеобразной:

– Леший вас поймёт: может быть, вы меня материте, а я вам улыбаюсь…

Своих новых родителей я заценю слишком поздно. Когда их уже не станет с нами. А жаль. Как говорится в русской поговорке «Дорога ложка к обеду». А доброе слово и благодарность – при жизни, добавил бы я.

Сёма

Ещё одним полноправным членом семьи, которого я успею полюбить, будет полугодовалый пёс Семён. Немецкая овчарка. Умница невероятная. Единственной хозяйкой признавал только Лену. С её рук он мог есть даже противный ему варёный лук. Потому, что всё свободное время Лена посвящала своему питомцу. Особо мне запомнилась прогулка. Стоило нам нажать на кнопку лифта, как Сёма заходил сбоку и смотрел – когда кабина достигнет нашего этажа и первым пристраивался к двери.

Больного тестя он побаивался: не смел переступать порога комнаты в его присутствии.

Однажды тесть уснул за телевизором. Мы шепнули Сёме: «Он спит, заходи». Осторожный пёс тихо подкрался к дивану, как человек, заглянул тестю в лицо и, убедившись, что мы не соврали, радостно бросился к нам.

И все же, по настоянию тестя, Сему пришлось отдать. Приехали с погранзаставы, предлагали деньги за пса.

– Ни за что! – заплакала тёща. – Пусть он знает, что мы не продаём его, а отдаём защищать родину.

На прощанье Сема всем подал лапу. И я ручаюсь, что глаза его в тот момент блестели от слез. Наконец, тесть тоже подошёл и, протянув ему руку, сказал виновато: – Ну, прости. Давай уж, попрощаемся.

И пёс… отвернулся.

Тесть постоял ещё некоторое время с протянутой рукой, а потом махнул:

– Ну и хер с тобой…

А мы не могли сдержать слёз.

Где-то в доме, покоится целая пачка благодарственных писем от пограничников.

Алёша

Своего сына я назову Алишером, чем кровно обижу своих новых родителей. Тем не менее, Елизавета Петровна постепенно отойдёт и привыкнет. Тесть же, ещё долго будет дуться на меня, не желая, смирится с состоявшимся фактом. Однако, внуков он любил безумно.

Однажды, мне доведётся стать свидетелем милой картины. Осторожно, на цыпочках (дабы не разбудить своих малюток), я переступлю порог нашей комнаты, где застану склонившегося над детской кроваткой Михаила Ивановича.

Аккуратно взяв на руки хрупкий свёрток, дедушка нежно прижмёт трёхмесячного внука к груди, с любовью разглядывая сморщенное личико и, вероятно, пытаясь отыскать там знакомые ему черты. Наконец, склонившись к самому уху безмятежно посапывающего ребёнка, дед ласково прощебечет:

– Алёшка! Алёшенька, внучок! Ну, скажи: «А-гу».

Мне стоило немалых усилий, чтобы также бесшумно и незаметно выскользнуть из комнаты.

Метаморфоза бухарского ишака

Всякий раз, когда я встречаюсь со своей племянницей, которая сама уже приходится матерью двум симпатичным деткам, в памяти всплывает тот далёкий эпизод, произошедший на ленинградской кухне между пятилетней девочкой и моей тёщей.

– Ну как там, у вас, в Бухаре? Что интересного? – пытаясь расшевелить, только что приехавшую к нам в гости, маленькую племянницу, принялась расспрашивать Елизавета Петровна.

Девочка смущённо уставилась в пол. Ребёнок, привыкший отвечать на конкретные вопросы, находился в некотором недоумении: «Чего они от меня хотят? В Бухаре есть много, чего интересного…»

– Ну, кто там у вас бегает по улочкам? – стала подсказывать ленинградская бабушка.

Обычно, очень живой, энергичный и общительный ребёнок, окончательно сбитый с толку, в растерянности переводил взгляд с меня на свою маму. «Да мало ли, кто бегает по Бухаре?!»

– Ну, как же: а ишаки? Ведь, у вас есть ишаки?

– Не-е-т. – отрицательно покачало головкой дитя.

– Как – нет?! – чуть не подпрыгнула на своём стуле от удивления Елизавета Петровна. – Ишаков нет? А кто, же?

– О-о-слики! – тоненько пропело в ответ бухарское чадо, тактично поправляя свою бабушку.

Щедрый хлебосол

Дядя-Митя и тётя-Наташа с внуками. Фото из личного архива автора

В середине 80-х годов прошлого столетия мне довелось побывать в изумительной деревне, расположенной среди густых лесов вологодской области. Среди прочих жителей, мне запомнилась семья дяди-Мити и тёти-Наташи.

Дядя-Митя, сухощавый, но крепкий мужик, производил впечатление тщедушного и добродушного старичка. Он прошёл всю войну, на которой потерял руку, что не мешало ему, однако, активно заниматься физическим трудом, коего в деревне всегда предостаточно.

Среди жителей деревни он слыл хлебосольным и гостеприимным хозяином, готовым ради гостя пойти на всё. Сразу было видно – кто в доме хозяин, когда он, окинув опытным взглядом стол, изредка бросал в сторону кухни: «Наташенька, нарежь-ка нам ещё колбаски!» или что-нибудь в этом роде. При этом, он совершенно искренне не задумывался – соответствуют ли съестные запасы дома его запросам.

Тётя-Наташа, обычная деревенская женщина, несколько худощавая, но очень подвижная, отличалась спокойным и ровным характером. Как и любая хозяйка, она старалась грамотно и разумно вести домашнее хозяйство. В отличие от мужа, она была достаточно трезвой и бережливой. Вероятно, во многом, укреплению этих качеств, способствовала щедрая и открытая душа её супруга. Прекрасно зная характер своего благоверного, она как могла, старалась экономить на всем, дабы не попасть в неудобное положение перед гостями. В такие минуты ей делалось ужасно стыдно: её охватывала злоба на «непутёвого» мужа, которого совершенно не волновало – достаточно ли в доме продуктов и выдержит ли семейный бюджет фантазии и прихоть его хозяина.

Дядю-Митю же, подобные «мелочи», похоже, не очень волновали: имидж щедрого и хлебосольного мужика возносил его на самый верх «капитанского мостика», откуда он, войдя в раж и совершенно утратив связь с реалиями существующего положения дел, едва успевал отдавать команды направо и налево.

И все же, однажды ему пришлось «спуститься на землю». Произошло это при очередном визите гостей.

Как всегда, на стол было выставлено все, что с таким трудом было сэкономлено бережливой хозяйкой. Наконец, из сокровенных тайников был извлечён последний килограмм мяса, потушен и весь подан к столу. Дядя-Митя настойчиво потчевал гостей до тех пор, пока последний кусок не исчез из тарелки.

– Наташенька, – протянул он привычно в сторону кухни, – подай-ка нам ещё мяску!

Тётя-Наташа как стояла посередине кухни, так и замерла «ни жива, ни мертва». Однако, спустя мгновение, она постепенно выпрямилась, взгляд сделался суровым и твёрдым. Она собралась с духом и тоненько пропела в сторону гостиной:

– Митенька-а! Не поможешь ли мне?.

Ничего не подозревавший дядя-Митя легко соскочил с места и шустро нырнул на кухню, представ пред светлы очи своей дражайшей половины. Но тут же, подняв на неё глаза, в страхе попятился назад. Тётя-Наташа, наседая на него и страшно вращая глазами, тихо, чтобы не слышали гости, но довольно твёрдо и отчётливо зашипела:

– Мяска, говоришь?! А ты что, – завалил меня этим мяском?! Где я тебе возьму его? Разве, что с пи#ды своей могу отрезать!

Когда в свой следующий приезд я встретил эту замечательную пару, они так обрадовались, что, несмотря на все мои слабые протесты, затащили таки меня к себе домой, на пироги. За чаем мы обсудили изменения, произошедшие с момента нашей последней встречи.

Через некоторое время неугомонная хозяйка скрылась на кухне. Минут через десять она вновь появилась, держа перед собою сковородку со шкворчащей яичницей по-деревенски, издающей такие запахи и звуки, которые невозможно спутать ни с чем.

Мне было приятно и радостно констатировать, что мои старые знакомые нисколечко не изменились. Только дядя-Митя показался немного странным. Когда я с трудом доел свой третий пирожок и вежливо отказался от яичницы, он не стал дуться и сердиться на за то, что я не желаю по достоинству оценить его гостеприимство, а только смущённо повернул голову в сторону окна и вдруг радостно воскликнул:

– А вот и Катька моя – внучка – со школы идёт!

Баня по-чёрному

Жителям деревни Велье (теперь уже несуществующей), что была расположена в живописнейшем месте, недалеко от маленького городка Андреаполь тверской области, на всю оставшуюся жизнь запомнится наш самый первый приезд, в конце 80-х годов прошлого века.

Тепло и просто, по-русски, без лишних эмоций и восторженных возгласов встретили они нашу семью.

Мне, привыкшему к городской жизни, с её бешеным ритмом и вечно спешащими и озабоченными только своими проблемами людьми, здешние жители показались настолько искренними и простыми, что с первых минут покорили меня, заставив проникнуться к ним уважением. Их жесты, разговор и вообще, все их поведение были настолько просты, что они совершенно естественно и органично вписывались в окружающий ландшафт, такой же чистый и проникновенный, поражающий своей девственностью и тихой торжественностью.

Правда, это не помешало мне заметить любопытство с их стороны, вызванное столь экзотическим и необычным для здешних мест явлением, каковою являлась моя особа. Вероятно, именно так смотрели индейцы Америки на неизвестно откуда взявшегося белого человека, впервые ступившего на их землю. Только на сей раз палитра цветов была прямо противоположна. Однако, следует отдать им должное, выглядело это не столь откровенно: сказывалась врождённая деревенская деликатность и тактичность.

Как и следовало ожидать, нашей семье было предоставлено почётное право – первыми помыться в деревенской бане. Так состоялось моё первое знакомство с баней «по-чёрному». Для тех, кто не знает, коротко отмечу только самое главное: в отличие от обычной бани здесь отсутствует дымоход.

Пройдя предбанник, я очутился в насквозь прокопчённом помещении. На плите возвышались два огромных бака ёмкостью примерно по сто литров каждый. Баки были пусты. Несколько в стороне, на длинной лавке, протянувшейся во всю длину одной из стен, покоились два пустых ведра.

«Ага, – быстро сообразил я своей узбекской головой – этими вёдрами я должен натаскать из речки, что расположена рядом с баней, воды и наполнить ею баки».

Опустившись на корточки, я открыл дверцу печи. Собрав обрывки бумаг, что лежали рядом, и, положив на них несколько щепочек, я, «ловким движением руки» чиркнул спичкой и поднёс её к импровизированному костру. Спичка мгновенно погасла. Я тут же зажёг новую, но как только сунул руку с горящей спичкой внутрь печи, как огонь снова потух. Когда коробок опустел почти наполовину, я слегка призадумался.

«Та-ак, – почёсывая свой затылок, вывел я заключение, – законы физики по каким-то непонятным причинам в данной местности не работают. Что же мне делать? Может быть, позвать кого-нибудь из местных?» Но я тут же, на корню пресёк эту предательскую мысль: «Они и так смотрят на нас, городских, как на неумех и белоручек, а тут вообще – засмеют».

Я посмотрел на часы: прошло уже полчаса, а я все ещё вожусь с каким-то дурацким костром! И вдруг меня осенило (ведь недаром оканчивал институт!): нужно сначала разжечь огонь снаружи печки, а уже потом засунуть его вовнутрь. И как это я раньше до этого не допёр?! Промаявшись со своим «ноу-хау» ещё минут двадцать, я наконец с трудом, но, все же, разжёг огонь. Затем, взяв с лавки ведра, вприпрыжку весело поскакал к речке, воскрешая в памяти сюжеты шукшинских рассказов.

Возвратившись с первой партией воды, я обнаружил в помещении бани удушливый дым, который начал заполнять собою все пространство. Набрав в лёгкие воздуха, я смело шагнул в направлении бочек и, быстро опорожнив ведра, мигом выскочил в предбанник.

«Получилось!» – выдохнул я.

Однако, теперь до меня дошло, что следует как можно скорее наполнить баки водой, пока огонь не разгорелся со всей силой и не заполнил едким угаром всю баню.

После третьей ходки, мне почему-то пришли на память стихи С. Маршака, разучиваемые то ли в четвёртом, то ли в пятом классе:

Ищут пожарные,

Ищет милиция,

Ищут фотографы

Нашей столицы.

…………………….

Знак ГТО на груди у него,

Больше не знают о нем ничего.

После пятой, я уже полз, виляя тощими бёдрами, в направлении баков, которые уже давно в моем воображении превратились в фашистские дзоты, а сам я ассоциировался с Александром Матросовом. Когда до баков с водой оставалось метра полтора-два, я вскидывал своё тощее тело и бросал его на «амбразуру», опорожняя наполовину расплескавшиеся по пути ведра.

Наконец, завершив последнюю ходку, я, уставший, но довольный, вышел на свежий воздух, где предстал перед внушительной толпой изумлённых селян, окруживших со всех сторон и взирающих на меня с раскрытыми ртами, среди которых заметил свою семью, с трудом, признавшую во мне родного папочку. Толпа безмолвствовала.

Внезапно, в моем мозгу, как откровение, вспыхнула простая мысль:

«А что, собственно говоря, мне мешало тому, чтобы натаскать сначала воды и уже, затем разжечь топку?».

Последние из могикан

Худ. Н. Т. В. / «Летописец», 2010 г.

Так говорит Андрюша…

В один из первых своих приездов в Питер, перебросившись дежурными фразами, Андрей решительно пододвинул стул ко мне поближе и, глядя мне прямо в глаза, спросил:

– Ну, колись: чем сейчас занимаешься?

– В данный момент, внимательно слушаю тебя.

– Ща ка-ак дам больно… топором по голове! – имитируя Карабаса-Барабаса, обиделся товарищ. – Чем конкретно ты занят?

Пришлось сознаться, что серьёзно увлёчен шахматами.

Андрей широко раскрыл глаза, мысленно жалея меня. Стать чемпионом мира мне явно не светило, а потому всё остальное – пустая трата времени и чушь собачья. Тем не менее, узнав, что за два месяца я успел «автоматом» пройти от начинающего до перворазрядника, решил не гасить моего творческого и спортивного энтузиазма.

– Смотри: у тебя в запасе всего пять лет – приободрит меня товарищ. – Понял? Пять!

И крепко пожмёт мне руку.

Пройдёт пару лет.

Я уже давно заброшу шахматы и устроюсь работать поваром: надо же, хоть как-то кормить семью, а я с детства испытывал трепет к тому священнодействию, что принято называть кулинарией.

Очередной Андрюшин приезд как раз придётся на пик моего кулинарного творчества.

– Прекрасно! – похвалит он меня вновь, терпеливо выслушав мои бредни о том, как я со временем открою свою школу, где стану пропагандировать среднеазиатскую кухню. – Только учти, лимит времени очень ограничен: всего лишь три года тебе даётся, чтобы реализовать себя и стать личностью!

Я понимающе склоню голову…

Пройдут годы… Мне уже перевалит за пятьдесят…

Сидим на кухне и обсуждаем моё литературное творчество.

– Поверь мне: без всяких преувеличений – ты уже вполне состоявшийся писатель – с азартом убеждает меня Андрюша, внимательно следя за моей реакцией и пытаясь заставить меня поверить его авторитетному мнению. – Конечно, не стану врать: кое-где встречаются незаметные на первый взгляд огрехи… необходимо поработать над стилем и орфографией… убрать лишнее… подчистить, но это, право же, такие мелочи, что и говорить об этом не стоит. Главное, что ты уже состоялся!

Я скромно молчу, со скорбным выражением на лице. Однако Андрюшу провести трудно.

– Сделай лицо попроще… – прервавшись и почувствовав подвох, делает он мне ехидное замечание.

В ответ, я пытаюсь слабо улыбнуться.

– Я тебя просил «попроще», а не поглупее! – достаёт меня Андрей и мы в очередной раз разряжаемся смехом.

Однако, вскоре, вновь возвращаемся к теме нашего разговора.

– Только учти, – серьёзно предупреждает меня напоследок мой друг – на всё про всё, у тебя остался всего лишь год, ясно? Один год!

«Уметь донести до слушателя самые высокие идеи и понятия посредством обыкновенной речи – это великое искусство».

(Г. Н. Есиновская)

– Я тебя познакомлю с замечательными людьми! – пообещал мне Андрюша, приехав в очередной раз в Питер и застав меня несколько растерянным и опустошённым.

Теперь, когда я очутился на новой почве, он как никогда ранее почувствовал свою ответственность за мою дальнейшую судьбу. А потому, в первую очередь, решил познакомить меня с человеком, которого я впоследствии без преувеличения буду называть «моя вторая мама».

Это – Галина Николаевна Есиновская.

Она родилась в середине 20-х годов прошлого века в обычной интеллигентской семье петербуржцев, унаследовав от отца аналитический ум, а от матери добродушный нрав и жизнерадостность. Успев, захватив остатки «того» ещё, дореволюционного воспитания, она являлась одним из тех исчезающих «островков культуры», что безвозвратно канут в небытие к началу третьего тысячелетия. Поскольку, именно с такого рода легендарными людьми и будет ассоциироваться город на Неве, напоминая нам о былом величии этого культурного центра России.

Прошло уже много лет, как не стало этой замечательной личности, но её образ, как живая картинка, всегда стоит передо мной.

Судьба с ранних лет лишила её возможности активно передвигаться, поэтому большую часть своей жизни она в основном была «прикована» к дому. Однако это не обозлило Галину Николаевну. Наоборот – она сумела не только сохранить такие редкие в наше время качества, как отзывчивость, чуткость, доброжелательность и невероятнейшую доброту, но, при этом, всегда активно интересовалась буквально всем, проявляя живой и искренний интерес ко всему, что творилось вокруг.

Я никогда не видел её унылой, грустной или усталой. Она всегда излучала трогательную доброту и жизнерадостность. Какая-то тёплая и нежная аура постоянно исходила от неё. Значительно позже до меня дойдёт – какие порой нестерпимые боли испытывала она в результате обострения своих недугов. Но никогда, ни при каких обстоятельствах она не позволяла себе показать это людям. Жаловаться на «болячки» (так выражалась она сама), было не в её характере.

Она была превосходным рассказчиком, а кроме того, обладала удивительно цепкой памятью. Причём, речь её была совсем простой и доступной. Всецело оставаясь преданной и верной науке и научному слову, Галина Николаевна на дух не переносила вычурного слога, витиеватых терминов и фраз там, где этого легко можно было избежать, свободно и легко излагая свои мысли, пользуясь обычным русским языком.

– Если не вдаваться в дебри философии и лингвистики, то любую идею или мысль здравомыслящий человек вполне реально способен донести до своего собеседника не прибегая (за редким исключением) к специальной научной терминологии – частенько повторяла она.

Неудивительно, что её дом постоянно был полон друзей. Людей совершенно разных. Но Галина Николаевна обладала тем редким даром или талантом – сплачивать вокруг себя людей с разными интересами и взглядами на жизнь. Основным контингентом в этом доме были молодые учёные из Военно-медицинской Академии имени С. М. Кирова, где она сама проработала, являясь доцентом, врачом-рентгенологом много лет. Многим из них она активно помогала при написании кандидатских и докторских работ. Как-то, в один из вечеров, мы с ней подсчитаем и найдём, что с её помощью было выпестовано около 25 кандидатов и докторов наук.

Манты были самым коронным блюдом в этом доме. Всякий раз, когда кто-либо из её подопечных сдавал защиту и приходил к ней домой, чтобы поблагодарить, она неизменно звонила ко мне и тактично интересовалась: «Простите, Голибушка, а что Вы делаете послезавтра? Не могли бы Вы прийти и приготовить манты, у нас опять собираются гости?»

И я, конечно же, с радостью соглашался, ибо это означало, что будут новые знакомства с замечательными людьми, что я вновь увижусь со своими старыми друзьями для которых манты – это всего лишь повод встретиться и поболтать, что будет как всегда весело и интересно.

На маленькой «хрущёвской» кухне, мы с ней вдвоём умудрялись за 1,5 – 2 часа до прихода гостей, «налепить» порядка ста мантов. У нас с ней это называлось «лепить в тандеме». Она чрезвычайно ответственно и тщательно подходила к подобным мероприятиям. К моему приходу, обычно, уже все было подготовлено и разложено по полкам. Мне это очень нравилось и потому дело спорилось легко и непринуждённо.

Причём всякий раз, когда я переживал по поводу слишком большого количества мантов, она неизменно говорила: «Лепите больше, Голибушка. Вот увидите – ничего не останется. Бывало, что мы заключали пари, но почти всегда выигрывала Галина Николаевна.

Когда же её не стало с нами, я осознал – в каком проигрыше мы все, вдруг, оказались. Не стало шумных весёлых компаний. Нет больше тех задушевных посиделок на маленькой и тёплой кухне, где мы вдвоём с ней часто пили чай или кофе, а за окном хозяйничала зима. Я был настолько привязан к ней, что называл её «моя вторая мама». Во всяком случае, я так и воспринимал. И она соответственно относилась ко мне.

Ничего в этом мире не происходит просто так, в этом я уверен. И то, что на каком-то определённом этапе наши жизненные пути пересеклись – это тоже знак. Добрый знак. И я приложу все свои силы к тому, чтобы сохранить в своём сердце и пронести через всю свою жизнь то тепло, ту заботу и ласку, ту доброту и человечность, что подарила мне Галина Николаевна. Ибо, в трудные минуты у меня всегда всплывает её образ и тогда мне становится немного совестливо и в то же время легко и радостно на душе.

Падал жёлтый лист…

Галина Николаевна Есиновская. Фото из личного архива автора.

Одним из удивительных качеств, которыми обладала Галина Николаевна, это – наблюдательность и фиксирование таких нюансов, на которые обычные люди мало обращают внимание. Она всегда умела смотреть в корень проблемы, вычленяя самую суть. Вероятнее всего, проявлению подобных качеств, в немалой степени способствовала её болезнь, её прикованность к определенному месту и ограниченность в движениях. Здоровые люди, как правило, редко обращают внимание на то, что ежесекундно происходит вокруг них. Они вечно куда-то спешат, увлечены своей работой, бизнесом, совершенно не замечая, порой, природу. Галина Николаевна учила нас быть неравнодушными не только к нуждам живых людей, но и уметь прислушиваться к окружающей «неживой» флоре.

Иногда она просила меня или Сережу вывести её погулять на улицу. К этим редким мероприятиям она готовились тщательно и со всей ответственностью. Когда ещё предстоит подобная прогулка? Сначала мы вытаскивали инвалидную коляску, а затем, осторожно и не спеша, помогали Галине Николаевне выйти во двор, где она устраивалась в своё кресло. И начиналась наша неспешная экскурсия вокруг дома.

Неважно, какое время года стояло во дворе: она с одинаковой благодарностью воспринимала и пробуждающуюся цветущую весну, и жаркое солнечное лето, и грустную увядающую осень. Зимой же, она предпочитала любоваться из окна своей квартиры, которая находилась на первом этаже, либо из окошка автомобиля, когда благодарный её ученик Александр, бывало, вызывался покатать её по городу.

Нам с Серёжей никогда не приходило в голову, ЧТО значили для неё эти редкие прогулки. Значительно позже, когда уже её не станет рядом с нами, и мы станем делиться своими впечатлениями друг с другом, до нас постепенно начнёт доходить самое главное.

– Я помню, как однажды осенью, Галина Николаевна попросила меня подвезти её поближе к одному из клёнов – вспомнит мой приятель.

– Смотрите, Серёжа! – тихо и восторженно произнесёт она, заворожённо глядя перед собой на пожухлую разноцветную листву.

– Что? – удивится мой товарищ, тупо уставившись в пустоту.

– Посмотрите, как падает с дерева лист!

«Лист, как лист: ничего особенного» – поразится тогда Серёжа, странно пожав плечами, глубоко затянувшись сигаретой.

Сейчас нам стыдно в этом признаться, но тогда… Озабоченные только одним – поскорее завершить прогулку и возвратиться домой, мы вовсе не задумывались о том, что творилось в душе этой удивительной женщины, чутко воспринимающей окружающую природу и рассматривающей безжизненные листья, как неотъемлемую часть одного огромного живого организма, имя которому есть Жизнь.

Да, она умела наслаждаться предоставленным ей миром и подмечать то, что было недоступно нам – здоровым. При этом она никогда не относила себя ни к верующим, ни к атеистам. Она, просто любила жизнь такой, какая она есть. Потому, что была обыкновенным человеком. С необыкновенно большим и добрым сердцем.

К вопросу о переселении душ

Сергей Григорьевич Файнберг, всё-таки, был оригинальной личностью.

Сидим, как-то в очередной раз, за мантами, в гостях у Галины Николаевны и обсуждаем тему реинкарнации.

– А в кого бы Вы предпочли перевоплотиться, случись такая возможность? – обращаюсь я к нашему уважаемому гостю.

Немного подумав, он вдруг выдаёт:

– В бегемота.

– А чего, так… – изумляемся мы.

– Очень просто, – поясняет свой выбор гость – бегемот никого не ест, и его самого слопать сложно.

Я внимательно приглядываюсь к развалившемуся на стуле грузному и добродушному Сергею Григорьевичу и с удивлением отмечаю про себя: «А ведь, и в самом деле, в нём есть что-то от бегемота…»

Знакомство с прекрасным

Так говорит Андрюша…

Обладая безграничной фантазией и грамотно поставленной речью, мой друг, порой, так умеет приукрашивать известные нам обоим факты, что я просто диву даюсь.

– Андрей! Ну зачем ты обманываешь?!

– Голибушка. дорогой! Я не обманываю, а вру исключительно, в целях наиболее художественного отображения действительности. А это – согласись – разные вещи!

– А сейчас наша дочь сыграет вам на пианино!

– На х#й, на х#й! – кричали пьяные гости…

(Из Андрюшиных приколов)

По настоящему, живописью я заинтересуюсь только после знакомства с Наташей и Андреем. Именно они, впервые, в самом начале 80-х годов прошлого столетия, откроют для меня С. Дали и Р. Магритта, И. Босха и Дж. Арчимбольдо; заставят на всю оставшуюся жизнь проникнуться любовью к обожаемым мною прерафаэлитам и символистам; ну, и, конечно же, к итальянскому и северному Возрождению. Это произойдёт задолго до того, когда на волне горбачевских «гласности» и «перестройки» эти имена станут известны широкому кругу любителей живописи, когда станет модным и престижным говорить об этом на каждом углу.

Сейчас, оглядываясь невольно назад, в прошлое, я, кажется, начинаю понимать причину того, почему этого не произошло со мною раньше. Многое зависит, на мой взгляд, от учителей. Нет, со школой, слава богу, мне повезло: о своих учителях мне уже довелось поведать читателю, и я до конца своих дней сохраню о них благодарность.

В советские годы, нечасто можно было встретить преподавателя, который, пренебрегая установленными министерством образования, учебными программами и методичками, находил бы в себе мужество проповедовать общечеловеческие мировые ценности. Всё укладывалось в строгие и идеологически выдержанные рамки, в соответствии с требованиями, предъявляемые существующим строем. А потому, нет ничего удивительного в том, что, например, Л. Толстым или Ф. Достоевским я начну увлекаться значительно позже, ибо, по школьным учебникам мы могли писать только такие сочинения, как, скажем, «Лев Толстой – как зеркало русской революции», и прочее, в том же духе. Творчество и жизненный путь таких неординарных личностей, в значительной мере, искажались и преподносились нам в совершенно ином свете, укладываясь в требуемые официальные рамки. Все «лишнее» и «ненужное» просто отсеивалось под бдительным оком неусыпной советской цензуры.

То же самое, можно было проследить и на примере живописи. Это сейчас, так называемый соцреализм, может вызвать улыбку и неподдельный интерес у определённой части нынешнего молодого поколения, увлекающегося историей живописи. Наше же поколение, буквально жило в нём, а потому, становится вполне понятным, что встреча с чем-то новым и экстраординарным, являлась для нас поистине настоящим «глотком свежего воздуха». Оно будоражило воображение, заставляя взглянуть на существующий мир несколько по иному, по-новому, подталкивая молодого человека к различного рода размышлениям и вытаскивая его из заскорузлых тисков повседневной обыденности, избитых идеологических штампов и навязанных стереотипов.

Свой первый подобный шок я испытаю, впервые попав в кафе «Сузорье», где Наташа и Андрей предстанут одними из главных действующих лиц, представляя свой цикл художественных программ, посвящённых живописи и сопровождая его демонстрацией изумительных и оригинальных (по тем временам) слайдов. Это было нечто невообразимое для меня. Следует отметить, что попасть в это элитное кафе было делом не из лёгких. Благодаря творческому энтузиазму моих новых друзей, «Сузорье» пользовалось среди местной молодёжи не меньшей репутацией в Минске, чем, скажем, кафе «Сайгон» в Ленинграде, где собиралась творческая интеллигенция, богемная элита и прогрессивная молодёжь. Это было престижно. Ну, во-первых, потому, что выглядело как альтернатива существующему коммунистическому режиму и граничило с чем-то идеологически запретным, если не сказать более.

Именно, благодаря Андрею, для меня откроется новый, неведомый мне ранее, удивительный мир живописи и красок. И это при том, что мой друг вовсе не считает себя искусствоведом. Это его хобби. Филокартия – одно из любимейших его увлечений. Можно сказать, это – его страсть, его болезнь, словом, это – на всю жизнь.

Вряд ли я ошибусь, высказав предположение, что его коллекции открыток вполне могли бы позавидовать очень многие настоящие специалисты и искусствоведы.

Убить дракона

Историю живописи у нас на факультете преподавал очень смуглый, небольшого росточка человечек, из числа местных кадров. Мало того, что он скверно владел русской речью, вдобавок ко всему, это был довольно тщеславный, самодовольный и, как выяснится вскоре, очень мстительный человек.

Откровенно говоря, я скучал на его «пАрах». Речь его была чрезмерно слащавой, эмоциональной и невнятной. При этом, от внимательного слушателя не могло ускользнуть то, как он любуется самим собою, в процессе изложения очередной новой темы. Он буквально утопал в нарциссизме. Да простит меня великий император Франции, но чем-то он мне напоминал собою маленького «наполеончика».

Наиболее глубоко мне запало в душу его описание картины флорентийского живописца Паоло Уччелло «Св. Георгий, принцесса и дракон».

– Трагизм картины усиливается изображением несчастной и хрупкой дочери царя, находящейся в плену у чудовища, в то время, как сам дракон, в угрожающей позе, готовится наброситься на своего противника, с раскрытым пастом…

В тот раз, меня спасла мощная спина однокурсника, за которую я успел спрятаться.

Однако, на следующей паре, где наш учитель поведает нам трогательную и душещипательную историю своего внезапного «открытия», которое он совершит неожиданно, всматриваясь в знаменитый портрет работы Крамского «Неизвестная», мой злосчастный язык, все же подведёт меня окончательно.

– В ту пору, я ещё был совсем молодым студентом – с грустью в голосе, ностальгически предастся своим воспоминаниям наш «историк». – И у меня в общежитии, над самой кроватью, висела репродукция этой картины. И вот, однажды, войдя в свою комнату, я вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Повернув свою голову, я увидел, что она смотрит прямо на меня. Тогда я прошёл в противоположную сторону комнаты, и… что вы думаете?!

Метр искусно выдержал актёрскую паузу и ошеломил нас поистине потрясающей новостью:

– … И тут я заметил, что она по-прежнему, продолжает смотреть на меня!

– С раскрытым пастом… – не выдержал я, продолжив предложение и подписав себе, тем самым, «смертный приговор».

«Император» зло сверкнул своими маленькими хищными глазками. С этого самого момента, я буду навечно занесён в его «чёрный список».

Натюрморт с самоваром

В 1987 году, мы вынуждены будем съехаться с тещей, променяв две небольшие квартирки на одну большую в центре. Естественно, это событие необходимо следовало отметить.

Среди прочих знакомых, я счёл необходимым пригласить на новоселье также и своих коллег по работе: Несиса и Шульмана

Геннадию Ефимовичу давно хотелось взглянуть на то, как я обустроился. Однако, он, как всякий воспитанный человек, прекрасно отдавал себе отчёт в том, что без подарка ходить в гости неприлично.

И тут ему пришла гениальнейшая идея: «Галиб-то, кажись, увлекается живописью!»

А в кладовке, как раз, давно пылился студенческий этюд одной из его учениц, которая баловалась на досуге малеваньем. Правда, он был без рамы. Но, с другой стороны, это даже лучше: новый хозяин сам подберёт себе по вкусу подходящую раму.

«Как хорошо, что я его не выкинул!» – похвалил себя Геннадий Ефимович, когда они, войдя с Леонидом Евгеньевичем в нашу парадную, поднялись по лестнице и уткнулись в дверь нашей квартиры.

– А я тебе приготовил сюрприз: гляди! – ошарашил меня с порога гость, извлекая из-за спины «шедевр», на котором был изображён обычный натюрморт.

Сразу же, бросалось в глаза, что работа ученическая. Более того, эта кричащая синяя вазочка (сахарница?) на фоне выдержанного в тёплых тонах всего остального, смотрелась как-то странно и неестественно.

– Какая прелесть! – закатил я глаза в приступе блаженства, лихорадочно соображая – какие бы ещё слова подобрать для того, чтобы Геннадий Ефимович окончательно успокоился. – Такое… интересное и новаторское решение: сочетание тёплого и холодного! Ну, просто восхитительная вещь! Я даже не знаю, как Вас благодарить!

– Ну, что ты, Галиб – пустяки… – скромно ответствовал гость, коротко толкнув локтем в бок топтавшегося рядом в прихожей Шульмана. – Ну, – что я тебе говорил?!

Леонид глянул на меня своими ясными огромными глазами, весело подмигнул и резко протянул литровую бутылку водки:

– Держи! – усмехнулся он и пояснил: – Обыкновенная русская водка. Не «пейзаж», конечно, но тоже может вызвать в человеке известную гамму чувств…

Несколько лет этот этюд провалялся на антресолях, в туалете. Я его уже собрался было выкинуть, как вдруг узнал новость: Халифман – подопечный Геннадия Ефимовича – стал чемпионом мира по шахматам. Я вспомнил, как Несис впервые мне представил Сашу, тогда ещё совсем юного, только что возвратившегося из Нидерландов, с юношеского чемпионата Европы, где он завоевал первое место.

– Познакомься, – сказал он мне тогда, и пророчески добавил – перед тобой будущий чемпион мира!

Я аккуратно вытер тряпочкой пыль с бесценного шедевра и… повесил его в гостиной. На самом видном месте.

«Как хорошо, что я его не выкинул!» – на этот раз теперь уже я, похвалил сам себя за лень дойти до мусорного бачка. И, вновь вернувшись мыслями к Геннадию Ефимовичу, глубокомысленно изрёк:

– А как же: пророков следует чтить и уважать…

ЧАСТЬ IV – КРУШЕНИЕ ИЛЛЮЗИЙ

Фото из личного архива автора.

«…Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?

Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же»

(Лк. 10: 36—37).

«…Ощущая вращение Земли,

Возле церкви стою и немею.

Как я рад, что её не снесли!

Жаль, молиться уже не умею.

И в просторах бескрайних равнин

Вместе с грешной землёй во вращении,

Со Всевышним, один на один,

Выясняем свои отношения».

(В. Бобриков «Я все чаще от слов устаю»)

Дом, который построил…

«Мы строили, строили и наконец построили!»

(из м-ф «Чебурашка и крокодил Гена»)

– Да что такое, в самом деле? Что я, управы, что ли, не найду на вас? Я на шестнадцати аршинах здесь сижу, и буду сидеть!

(М. Булгаков «Собачье сердце»)

Наверное, я наивный дурачок, которому всегда и во всем везло. До моей самой первой поездки в Россию (тогда ещё РСФСР), Москва и Ленинград казались мне этакими Нью-Йорком и Чикаго, сверкающие по ночам своими бесчисленными неоновыми вывесками, гирляндами бегущих огней и – конечно же – со множеством ночных баров. Словом, «не жизнь, а малина»! Только окончательно перебравшись в город на Неве, я узнал много такого интересного, о чём прежде не имел ни малейшего представления. Например, о том, что такое «коммуналка».

– Да ну?! Не может быть! – не поверил я, когда впервые услышал о том, что в одной квартире могут жить две, три и более семьи. Вопросы посыпались сами собой:

– А как же они моются по утрам? Ходят в туалет? Готовят пищу?

– По очеред – спокойно объяснили мне.

– Но ведь, невозможно по очереди ЖИТЬ! – воскликнул я тогда в изумлении.

А потом … притих. И – привык. Ибо очень скоро понял, что только в стране, которая гордится, что самой первой в мире запустила человека в космос, можно быстро привыкнуть ко всему. В том числе и к позору. А иначе, это явление назвать невозможно. Союз извратил наше сознание до такой степени, что многие из моих знакомых даже гордятся, что им когда-то в детстве довелось пройти эту суровую школу жизни, с нежностью и теплотой отзываясь о том незабываемом времени.

Я же, вспоминаю, как мой дед, всю жизнь проживший в собственном доме (с огородом, живностью и т. д.), смеялся, когда узнал, что его сыну государство предоставило отдельную квартиру в микрорайоне. В его голове не укладывалось – «как можно жить в таких клетушках?!». А ведь, нам предоставили трёхкомнатную квартиру. Причём, далеко не «хрущёвку», с высокими потолками и просторной верандой.

– Катакча! (тадж. – «голубятня») – долго ещё не мог успокоиться мой дед, сравнивая новые многоквартирные дома с обычными «курятниками». Простим ему: он ведь, рос в старой феодальной Бухаре, где понятие собственность и настоящий дом ещё чего-то стоили.

Я понятия не имел о том, что такое «квадратный метр». Позже я пойму, что за него, оказывается, нужно бороться. А ещё позднее, я узнаю, что за него могут даже совершенно спокойно убить. Вы скажете, «такое невозможно»? Я бы с радостью с вами согласился, если б на моих глазах не пропадали конкретные люди. Или – в лучшем случае – не скатывались до статуса обычных бомжей, копошащихся на помойках и ночующих где придётся..

Переехав в Питер, я научился испытывать вполне определённый стыд за то, что живу в отдельной квартире в то время, как некоторым коренным питерцам суждено будет родиться и умереть в родных коммуналках.

– Понаехало вас тут… – улыбается моя знакомая всякий раз, когда мы встречаемся с ней.

– Ага – «черножопых»! – заканчиваю я, и мы радостно бросаемся в объятия друг друга.

Лариса коренная Ленинградка, вскормленная советской властью и очень болезненно воспринимающая то, к чему мы сегодня пришли. Оно и понятно: она родилась и воспитывалась в иное время, когда понятие о социальной справедливости хоть какое-то место, но всё же, имело в нашей жизни. На эту тему мы можем с ней говорить бесконечно долго. Мне кажется, что я сумел её переубедить, что не виноват, что волею судьбы оказался в её родном городе, и что нет моей вины в том, что проблема с коммуналками не решена до сих пор. Что коррупция и беспредел чиновников будут сопровождать эту страну до конца наших дней. И неважно, как назовут власти наш строй: социалистический, капиталистический, демократический… Какая разница? Уровень жизни простого человека не становится лучше, огромное число людей по-прежнему ютятся в коммуналках, и мне наплевать, что там ежедневно отрыгивает мой телеящик или трындит радиоточка на кухне. Можно объяснить всё, что угодно, но – оправдать…

Как можно оправдать тот факт, что на пороге третьего тысячелетия, в такой огромной и богатой природными ресурсами стране, человек продолжает жить в нечеловеческих условиях? Ведь, если хорошенько призадуматься, то выясняется парадоксальная вещь: люди живут порой в гораздо худших условиях, чем «братья наши меньшие». Даже представителям фауны неведомо такое понятие, как «коммуналка». У любого зверя есть, по крайней мере, своя собственная нора, берлога, своё логово, гнездо, словом, отдельное жилище. Так неужели, по истечении стольких лет, наши граждане не заслужили хотя бы маленькую, но отдельную, собственную нору?! Неужели человек хуже последней скотины?

Как можно говорить о каких-то, нано-технологиях, строить атомные подводные лодки, гордиться своими военными истребителями, запускать в космос человека, когда совсем под боком, рядом, собственные граждане не имеют отдельного крова? Этого я не понимал ни раньше, в советское время, ни – теперь.

Ларисе повезло: у неё отдельная однокомнатная квартира, которую удалось получить перед самой кончиной страны советов. Её единственной дочери, слава Богу, также не придётся ломать себе голову над тем, где найти астрономическую сумму, чтобы приобрести себе отдельное житьё. Чего не скажешь о подавляющем числе молодых людей, родившихся в после перестроечное время. Как верно выразился один мой знакомый, «государство сознательно толкает своих граждан на преступный путь, ибо очевидно, что никакой обычной зарплаты не хватит на приобретения жилья честным способом, копи ты её хоть всю свою жизнь»

Отсюда – голый расчёт и прагматизм, снисходительная усмешка по адресу тех, кто ещё бредит такими понятиями, как социальная справедливость, честность, порядочность, скромность и так далее. Души людей зачерствели, а потому кругом натыкаешься на грубость, жестокость, откровенное хамство и бескультурье.

– За что боролись, на то и напоролись… – подводит с грустью резюме моя подруга, разливая в хрустальные рюмочки холодную водочку.

Мы, вновь сидим у неё дома, где в который уже раз перемалываем косточки родимой власти. «Да, да!» – соглашается с нами – по телевизору – эта самая власть, воодушевлённо продолжая впихивать народу очередную порцию «лапши» и не обращая на нас с Ларисой никакого внимания. А нам, почему-то, не начхать на страну, в которой мы живём, и которую не выбирают.

– Ну, за советскую власть! – предлагает тост Лариса.

– За настоящую демократию! – поправляю я.

– Не, демократией уже объелись… – иронически замечает моя подруга.

– Так ею ещё и не пахло… – пытаюсь возразить, но она меня уже не слышит.

И мы, как всегда, поднимаем стопки за разное, одинаково желая родной стране процветания, народу – достатка, а его гражданину – собственного отдельного жилья.

Загадочная русская душа

В конце прошлого столетия довелось мне поработать в одном из кафе, расположенном в очень уж неудачном и глухом месте, среди дворов, на проспекте Стачек.

Обслуживающий персонал состоял всего из трех-четырех человек: администратор (она же – экспедитор, она же – помощник повара, она же, иногда – бухгалтер), буфетчицы (она же – посудомойщица, она же – уборщица), повара (он же – калькулятор, он же – грузчик) и, собственно, самого хозяина, являющегося главным снабженцем маленького предприятия.

Словом, типичная картина среднего российского бизнеса.

Теперь, я подхожу к главному герою своего повествования.

Я сознательно не упомянул ещё об одном работнике потому, что для меня по сию пору так и остался невыясненным до конца его статус.

С обратной стороны нашего кафе, противоположной центральному входу, имелся «чёрный выход», выходящий во двор, окружённый со всех сторон домами, с огромной помойкой в центре. Там, перед самым выходом, находился небольшой закуток, пустовавший бесхозно. Именно его, наш предприимчивый молодой хозяин, мудро руководствуясь старой русской поговоркой: «Голь на выдумки хитра», быстро переоборудовал в некое подобие «забегаловки», поставив за наспех сколоченную стойку простого русского парня по имени Серёжа. Таким образом, из одной торговой точки, путём нехитрых комбинаций получилось две: одна «элитная», с парадным входом, предназначавшаяся для «высоких» гостей, свадеб и торжеств, и …с обратной стороны – обычная «забегаловка», со скромным входом для простого рабочего люда и бомжей разных мастей. Моя же кухня находилась ровно посредине двух «миров», а потому картины, ежедневно происходящие как в обычном кафе, так и в «зазеркалье», достойны того, чтобы послужить основой для сюжетов не одного десятка произведений.

К Серёже я проникся сразу и безоговорочно. Это тот редкий тип русских людей, простых до откровения, сочетающих в себе крестьянскую практичность и мужицкую хитрость, которая лежит, однако, на поверхности и раскусить которую не в состоянии разве что ребёнок. Внешность его напоминала мне молодого Есенина, только сильно приземлённого и без какого-либо налёта поэзии и вдохновенности в глазах. В сущности, он олицетворял собою один из типов современной русской прозы, очень близкой к литературным героям Шукшина. Родившись под Колпино, он, живя довольно продолжительное время в Петербурге, уже успел порядком «подпортить» свои гены от непосредственного соприкосновения с городской жизнью и соблазнами, искушающими целомудренную деревенскую душу. И, тем не менее, в редкие минуты, когда мы оставались с ним одни, после очередной опрокинутой стопки, он вдруг оживлялся и с нежнейшим трепетом начинал вспоминать своё прошлое: детство, дом, родителей, всецело доверившись мне и нисколько при этом не стесняясь. В такие минуты он был самим собой, откровенно презирающим и осуждающим теперешнее состояние и тоскуя по ушедшему куда-то, навсегда, родному, тёплому и близкому. Очень часто нам доводилось оставаться на ночь в кафе: ему не хотелось ехать в Колпино, а мне было откровенно лень тратить время на дорогу домой, чтобы утром вновь возвращаться обратно. Тем более, что своего собственного «угла» в Питере у него не было. Да и в родном Колпино, на его единственную комнатушку был давно положен глаз: родная сестра, вышедшая замуж и проживавшая со своей семьёй в родительском доме, не очень-то была рада редким приездам своего брата.

Мы составляли стулья, строя из них некое подобие кроватей и, после обильных возлияний и задушевных разговоров, засыпали далеко за полночь, чтобы с рассветом вновь проснуться к обычной жизни.

Так мы и жили, большую часть времени, проводя вместе, на работе, иногда ссорясь и ругаясь чуть ли не до драки, но чаще всего подтрунивая и смеясь друг над другом, но в основном – над различными посетителями.

Он не гнушался никакой «чёрной работы», берясь за неё с остервенением и быстро справляясь с нею в два счета. Правда, позже мог этим попрекнуть. Но, здесь уж ничего не поделаешь.

Однажды меня обязали вычистить все кастрюли: их следовало отскоблить от «многовековой» накипи, налёта, сажи и гари. Естественно, Серёжа вызвался мне помочь. В течение дня я старался обходить мойку стороной: Мой приятель, «сложил все маты в один мешок» и, поливая ими меня и остальных сотрудников, добросовестно драил всю имевшуюся в наличии посуду. Уже, ближе к вечеру, когда я проставился поллитровкой, он немного отошёл и, зайдя вскоре ко мне на кухню, радостно отрапортовался:

– Иди: глянь, как я их отпидарасил!

Войдя на мойку, я только тихо ахнул: на полках в ряд были выстроены абсолютно новенькие, словно из магазина, кастрюли, радуя взгляд своими ослепительно чистыми боками. Я понял все без слов и тихо поплёлся за второй бутылкой…

Но ничего вечного, как известно, не бывает. Как гласит одна французская пословица: «Если у вас всё хорошо, не переживайте – скоро это закончится».

Вскоре кафе вынуждено было закрыться и наши пути с Серёжей разошлись. И только теперь, совершенно недавно, до меня дошло: насколько, оказывается, я привязался к этому простому русскому парню и проникся к нему симпатией; насколько мне не хватает сейчас его шуток, острых замечаний, беспощадного сарказма, искренних обид, открытого смеха и даже его грубого мата, без которого не мыслима ни одна настоящая русская душа.

P. S. Не так давно я узнал, что Серёжа находится в больнице. «Что-то с лёгкими» – сообщили мне неопределённо, когда я попытался расспросить про диагноз. И чуть позже, навестив его, я выяснил, что работая в каком-то подпольном антикварном магазине, мой бывший приятель, практически проживая в сыром бетонном подвале этого заведения, ежедневно чистил от сажи и копоти старые самовары, которые затем сбывались хозяином иностранным туристам за крепкую валюту.

Так говорит Андрюша…

– Как? Да ты совсем «ку-ку»?! – поражается моей безграмотности товарищ, когда мы, сидя в очередной раз на кухне, обсуждаем с ним сложившееся экономическое положение в стране. Уперев локоть в стол, и направив свою руку в потолок, Андрей мне доходчиво демонстрирует: – У России сейчас вектор во! Понимаешь?!

Зная, что спорить с ним бесполезно, я благоразумно замолкаю.

Вскоре, после обеда, принимаем решение, прогуляться по Невскому. Андрей любит Петербург и считает его своим родным. Здесь, на углу Мойки и Невского, совсем рядом с бывшей кондитерской Вольфа и Беранже, прошли его самые счастливые годы. Он помнит, как домашние посылали его – 9-летнего – в Елисеевский гастроном, прикупить чего-либо вкусненького к столу. И вообще, как оказалось, многое чего помнит…

Из разрозненных и скупых воспоминаний товарища, я пытаюсь склеить и воссоздать картину послевоенного Ленинграда середины XX века. Маленькая комнатка на четвёртом этаже, с окнами во двор-колодец, в которой умудрялось жить небольшое семейство: бабушка, мама, дядюшка и сам Андрюша. К комнате примыкала то ли прихожая, то ли ещё одна крохотная комнатёнка, которую прозвали предбанником. Тут, на бабушкином сундучке и спал мой герой. Мама с бабушкой устраивались на кровати, а дядюшка на диване. По Андрюшиным ощущению и восприятию, это считается нормальным явлением, и даже, в чем-то приятным, хотя по нынешним представлениям в это трудно поверить. Квартира коммунальная на шесть семей. Кран с холодной водой на кухне. Сортир. Ни ванны, ни душа.

Как у любого порядочного петербуржца, у пятилетнего Андрюши также имелась своя пассия, которую звали Танечка. Ну, совсем как в «Евгении Онегине»: «Итак, она звалась Татьяной…". Впрочем, если учесть, что их бабушек связывала многолетняя дружба, уходящая своими корнями в дореволюционную Россию, то ничего странного в этом нет. Танечка, с мамой и бабушкой проживали неподалёку, на Салтыкова-Щедрина. По выходным, бабушки имели обыкновение прогуливать своих внуков в Летнем Саду. Танина бабушка – Зоя Павловна – была типичной питерской старушкой. Сухонькая, в очках, с очень интеллигентным лицом, в шляпке ХIХ века и в изящном платье с какими-то рюшечками.

– Ума не приложу: как вообще наши бабушки могли так стильно и красиво одеваться?! – поражается мой друг, припоминая те далёкие, теперь, времена – Когда купить что-либо приличное практически было невозможно. Правда, бабушка постоянно что-то перешивала… Она любила давать своим нарядам различные прозвища в соответствии с моментом, когда впервые одевала. Помню первый приезд Клиберна в Питер. Бабушка, как и все интеллигентные дамы, конечно же, была на концерте. И платье, которое она перешила к этому торжеству получило прозвище «Ван Клиберн».

Андрюшину бабушку звали Алиной Гавриловной, хотя отца её звали Габриэль, он был полковник царской армии. Как правило, согласно католической польской традиции, в этих семьях давали по два имени, однако, поскольку бабушка была самой любимой в семье, то получила три – Алина, Станислава, Беатриче.

Этих милых и обаятельных старушек сближало многое: дореволюционное детство, общие интересы, наконец, одинаковые воспоминания. Достаточно упомянуть, что обе они учились в Институте благородных девиц. И вот, спустя полвека, сидя на скамейке и нежась под лучами бледного северного солнца, они предаются своим далёким воспоминаниям.

– А помните, Алина Габриэльевна, как к нам в институт приехала великая княгиня Ольга Александровна? И нам по этому поводу дали маленькие наручные часы и всех одели в черные шёлковые платья…

– Ну, как же, дорогая Зоя Павловна, конечно помню. А помните, как нас целую неделю до этого заставляли учить любимую песенку княгини на французском языке, а мы потом переделали её в «Je vous aime, Je vous adore… („Же вуз ем, жеву задор“), живо за ноги и об забор»…

Бабушка переживёт не только княгинь, первую мировую, большевистский переворот, но и блокаду. А к концу 80-х годов прошлого века, её не станет. Андрей очень сожалеет о том, что мало интересовался… мало расспрашивал… Эх, да что теперь говорить…

Пройдя Большую Конюшенную и оставив позади себя знаменитый Дом Мертенса, мы подходим к Казанскому собору. Здесь всё до боли знакомо и близко: каждый дом, каждый закоулочек. И с каждым из них связана своя история.

Мы пересекаем канал Грибоедова и продолжаем свою неторопливую прогулку в сторону Гостинного Двора и Фонтанки. Вдруг, слева, на обочине, мой приятель обращает внимание на огромную груду грязного неубранного снега, которая холмистыми кряжами простирается вплоть до самого Московского вокзала.

– Что это такое?! – возмущается мой друг – Что за безобразие?! Как можно довести город до такого состояния?! Даже у нашей дэрэвнi, у хороде Минске…

– Зато, «вектор – во!» – ехидно замечаю я, вскидывая руку кверху. – Ты что: совсем уже «ку-ку»?!

– Ты не прав, дорогой! – улыбается Андрей – Не обращай внимания на кажущуюся внешность, а умей смотреть в корень. А объективность на сегодняшний день такова: будущее за Россией.

В поисках богов

Так говорит Андрюша…

Провожаю на Витебском вокзале своего друга, с которым почти трое суток (не считая коротеньких перерывов на сон) «перемалывали», сидя на кухне, все темы: начиная от политики и кончая бытовыми неурядицами и вопросами семейного характера.

Через минуту поезд тронется, и потому каждый из нас, устыдившись своих недавних жарких споров и эмоциональных всплесков, стараясь загладить свою вину, просит друг у друга прощения.

– Ну, с Богом – скорее, машинально вырывается у меня, забыв про его атеистические взгляды.

Впрочем, порою, мне кажется, что именно такие люди – откровенные, прямые и открытые любому диспуту – находятся гораздо ближе к Нему, нежели иные ортодоксальные священнослужители, свято чтущие догму и строго соблюдающие букву священного писания. Учитывая его умную головушку и то, чего он достиг собственными усилиями, я не перестаю поражаться его удивительным качествам: жизнерадостности, целеустремлённости и живости ума, как наглядным примером превосходства здравого смысла и трезвого интеллекта над всякого рода приспособленчеством, конъюктурщиной и конформизмом. Своих взглядов и позиции он не менял ни в советскую эпоху, ни в наши дни, всегда оставаясь человеком воистину свободным, в глубоком значении этого слова…

Андрей возмущённо вскидывает свои брови вверх, но уже буквально через секунду лицо его озаряется улыбкой:

– Не помню, кто сказал, но ты подумай на досуге, хорошо?

И, запрыгивая в тамбур тронувшегося вагона, цитирует на прощанье:

– «Бог справедлив. И это настораживает…»

– Значит, если я тебя правильно понял, бога нет?

– Я сказал – нет. Теперь я скажу – да, есть. Налей-ка мне, сын мой, спирту, разбавь стакан на двадцать пять процентов водой и дай мне… – Поп выпил. – Теперь я скажу, что бог – есть. Имя ему – Жизнь.

(В. Шукшин «Верую»)

Наверное, в жизни каждого человека наступает такой момент, когда он пытается ответить себе на самый главный вопрос в своей жизни – «Кто – Я?» и откуда это «Я» возникло.

Мне очень хорошо запомнился тот день, вернее – та ночь, когда я «вдруг» задал себе этот вопрос. Я лежал в своей кровати в детской комнате; рядом, в двух шагах от меня, на соседней кровати спала сестра. Что-то не давало мне заснуть, хотя вокруг стояла полная тишина. Я сейчас не могу объяснить, как и откуда эта мысль возникла у меня, но, возникнув, она уже не давала мне покоя и требовала немедленного ответа. Мысль эта была проста – «Кто я?». И следом за нею другая – «Неужели я умру? Умру навсегда, навечно?». Мне сделалось как-то жутко и не по себе от этого и, первое, что попытался я сделать, это перевести своё внимание на что-либо другое, поскольку ответить на этот вопрос я был не в состоянии. Но уже раз, поймав меня, эта мысль следовала за мною неотступно, как бы я ни старался её заглушить. Я вдруг понял, что должен ответить себе на этот вопрос. Особенно на второй: «Неужели МЕНЯ не будет?!».

Я родился в середине 50-х годов ХХ столетия и не где-нибудь, а в огромной стране, занимающей одну шестую часть мировой суши и гордо именовавшей себя Союз Советских Социалистических Республик, а попросту – в СССР.

Как и все мои сверстники, я, по окончании детсада пошёл в обычную среднею школу, где нам с первого класса, наряду с азбукой, а затем и таблицей умножения, легко разъяснили, что «бога нет и не может быть». Это было неудивительно, поскольку вся концепция строительства социализма в СССР основывалась исходя из марксистко-ленинского учения которое, естественно, отрицало существование бога. Следовательно, вся дальнейшая идеология (а в сфере образования – особенно) отталкивалась именно от этого основного постулата. Или, как принято было говорить по-научному: «Бытие определяет сознание». Все это настолько было впитано нашим поколением октябрят, пионеров, а затем и комсомольцев, что человек, пытающийся призвать нас к богу, казался нам каким-то чудом уцелевшим реликтом давно забытой и вымершей эпохи. Я нисколько не преувеличиваю, поскольку это может подтвердить подавляющее большинство моего поколения, воспитывавшегося в советскую эпоху. И чем старше мы становились, тем более укреплялись в этом утверждении, которое по мере дальнейшей учёбы переросло у нас в стойкое убеждение. Тем, кто учился в ВУЗах достаточно будет напомнить лишь некоторые предметы, обязательные практически для любого факультета: истмат (исторический материализм), диамат (диалектический материализм), научный коммунизм (была и такая дисциплина), философия (конечно же, марксистко-ленинская!)…

Правда, в ту ночь, о которой идёт речь, мне было всего 12 или 13 лет, но, в свете вышесказанного я думаю это не намного влияет на суть дела. Вполне понятно, что ответы на эти вопросы я попытался дать исходя из моего разума, вернее – исходя из моего интеллекта. Но интеллект был бессилен дать чёткий и исчерпывающий ответ. Поворочавшись некоторое время и бесполезно пытаясь занять свой ум чем-то другим, я понял, что от этой мысли мне не уйти и я должен на неё как-то ответить. Лёжа на спине, я постарался сосредоточиться на этой мысли, иначе говоря – я решил принять бой. Но уже при первых минутах попытки осознания, мне сделалось страшно от этой фатальной беспросветности. С какой бы стороны я ни подступал, концовка выглядела удручающе бессмысленна по сути и чудовищно– несправедлива по отношению ко мне, как к личности.

Внезапно я приподнялся на кровати и в страхе оглядел комнату; в двух шагах от меня беззаботно спала сестра. «Как она может спать?!»– мелькнуло у меня в голове. «Как она не осознает того факта, что все мы умрём? Неужели все остальные люди не знают этого? Нет, что это я говорю? – конечно же, знают». И вдруг с новой силой: «Тогда – тем более – как они могут при этом спокойно спать, есть, играть, смеяться?!». Я глянул в окно: двор был пуст, кругом стояла ночь и тишина. От этой тишины звенело в ушах.

«Почему должен умереть я?!». Эта мысль преобладала над всеми остальными. «Неважно, что других тоже не будет. Какое мне дело до других? Главное – не станет меня! Это небо, эти звезды хотя и безжизненные, но они во стократ счастливее меня потому, что они будут, а меня – нет. Мир не содрогнётся от ужаса, не перевернётся от того, что на свете не станет меня. Люди будут по-прежнему петь, смеяться, веселиться, но уже без меня. Но что значит „не будет“ и сколько? Неужели всю оставшуюся вечность? В таком случае – зачем я появился на этот свет? Для чего судьба сотворила со мной такую злую шутку?!».

С того момента прошло уже немало лет. За истекший период произошло столько изменений и таких существенных, о которых я тогда и не мог предполагать. Судьба забросила меня за 4000 километров от родного порога и надолго. Той страны, в которой я рос и воспитывался, теперь уже нет на карте Мира. Да и много других изменений можно припомнить. Но как бы мир ни менялся, что бы ни происходило на протяжении многих веков истории человечества, какие бы катаклизмы ни сотрясали нашу планету, человек всегда пытался дать ответ на один единственный и самый главный вопрос своей жизни – «Кто Я?», «Зачем я здесь?» и «Какой смысл во всем этом?».

Если раньше я пытался отмахиваться от подобных вопросов, то с возрастом все труднее было это делать. Видимо, так уж устроен человек, что может привыкнуть ко всему. В частности и к такой мысли, что все мы смертны. Со временем тот детский страх утратил свою силу, и на смену ему пришло желание разобраться – все-таки – в этом вопросе. Да, я смирился с той неизбежностью, которая нас всех поджидает. Смирился, ибо изменить что-либо не в моих силах. Смирился, дабы не сойти с ума от вопросов, на которые мне никто не даст ответа.

Таким образом, со «смертью» было покончено. Оставалось, однако, ещё – по крайней – два вопроса, на которые следовало найти ответ. Первое – «ДЛЯ ЧЕГО ВСЕ ЭТО?» и второе – «ЧТО МНЕ НАДО ДЕЛАТЬ?».

Мне кажется, что вера – это когда язык замолкает, а говорит сердце. Наверное, каждый уважающий себя человек должен честно ответить самому себе на поставленный жизнью вопрос: «Есть ли БОГ или ЕГО нет?» Вам не нравится слово «бог»? Тогда замените его другим – «истина», «смысл жизни» «мировой универсальный разум» и так далее. Суть от этого не изменится.

Так вот, если придерживаться отрицательного ответа, то мы заходим в тупик, поскольку ничего, кроме как безнадёжности, огорчения и злобы он не вызывает. Остаётся первый и единственный вариант. Да, его нельзя показать или доказать на примере. Это было бы слишком просто. Не случайно Иисус говорит Фоме: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие». (Евангелие от Иоанна, гл.20, ст.29.)

Не зря говорят «надежда умирает последней».

Но даже если и это не убеждает человека в его изначальной связи с Сущим, то ведь есть такие понятия, доступные для понимания каждого, как добро и зло. И, наверное, связать свою жизнь с добром намного лучше и естественнее для человека, чем жить по принципу «после меня – хоть потоп»? Ведь, даже если следовать самой примитивной логике вещей, то невольно задаёшь себе вопрос: «Для чего-то – все-таки – мне дано это само рассуждение о конечной цели?!» Кем-то или чем-то? Мне не хотелось бы приводить примеры по аналогии с тем, что если дом построен, следовательно, должен быть и архитектор и так далее, но тем не менее…

И я не вижу иного пути, как набраться терпения и, следуя заветам всех пророков и Учителей, живших до меня, постараться блюсти свою душу, не причиняя вреда окружающим, и ждать Его милости. Даже если и не в этой жизни. Ждать ради той конечной точки, где душа уже могла бы успокоиться и не задавать больше никаких вопросов.

Говорят, к каждому это понимание приходит по разному. И по времени тоже. Это как плоды: одни даже не завязались – это те, кто совсем ни о чем не помышляет; другие уже обрели форму, но ещё зелёные – те, кто мечется в поисках, и третьи – спелые и созревшие, что сами падают в Его объятия. И если даже это просто метафора, она – все же – привлекательно красива и даёт хоть какую-то надежду. А когда ей суждено сбыться – не все ли равно…

К сожалению, человеку свойственно впадать в крайности. Я тоже пережил нечто подобное. Из атеизма я вдруг «осознал» и ударился в обрядовость, во внешнюю сторону религии. Всё это чуть позже, заставит меня активно заинтересоваться историей религий. Вначале историей ислама. Затем стал изучать христианство, иудаизм, буддизм и другие религии. Это было время, когда ещё компьютеры не успели прочно войти в нашу повседневную жизнь, и поэтому довольно часто слишком интересный литературный материал мне приходилось ксерокопировать в Государственной Публичной библиотеке, в которой я был тогда почти что прописан.

Изучая религиозную литературу, я пытался выяснить для себя – какая же из религий сможет ответить на мой извечный вопрос, восстановив тем самым во мне душевное равновесие. И в каждой из них я находил то, что меня заставляло усомниться в её истинности, хотя все они вместе говорили почти об одном и том же. Если подойти к пониманию толкований религиозных текстов поверхностно, то выходило до смешного, глупо. Обобщая, можно было выразить это примерно так: все грешники должны будут гореть в аду. Но в различных конфессиях, слово грешник имело свои, довольно специфические понятия. Так, в исламе грешниками являлись все, не принявшие ислам. В христианстве – все те, кто не принял Христа как сына божьего и кто не верит в святую троицу. В иудаизме – кто не следует заветам Моисея и не соблюдает субботы. Не стану перечислять те многочисленные течения и ответвления, которые возникли внутри выше перечисленных религиозных конфессий. Все это как-то не состыковывалось с моими представлениями о боге. Да и само понятие «бог» ставило передо мной ряд вопросов, на которые трудно было ответить.

Так я терзался сомнениями вплоть до начала 90-х годов прошлого столетия, когда вдруг случайно не приобрёл в книжном магазине серию небольших книжек под общим названием «АУМ». Это было некое «ассорти» из статей и рассказов, посвящённых теме духовности и истории религий. Там я и натолкнулся на отрывки из книги Э. Мюррея «Человек творящий чудеса», рассказывающие об известном сегодня миллионам его поклонников во всем мире, пурна– Автаре нашего времени Бхагаване Шри Сатья Саи Бабе, живущим на юге Индии. Я был настолько поражён и одновременно удивлён тем, что это не просто легенда (для этого достаточно было отправиться сомневающемуся по указанному адресу, дабы убедиться самому) и все это происходит в наше время, что прочитал её за короткое время и ещё долго ходил под впечатлением прочитанного. Потом как-то так сложилось, что житейские проблемы повседневной рутины заслонили собой все остальное, и я на некоторое продолжительное время забыл об этом.

Сейчас, оглядываясь назад, я заметил за собой удивительную вещь: вся моя жизнь состояла из определённых периодов внезапного увлечения духовной литературой, а затем постепенным спадом и забвением её. Образно это можно сравнить с волнами в океане, когда одна волна спадает и через некоторое время возникает следующая, более высокая, поглощающая тебя всего, с головой. Так, с очередной волной, поглотившей меня ещё больше, произошло и моё знакомство со Шри Раманой Махарши. Маленькую книжицу «Свет Истины или евангелие от Шри Рамана Махарши» я приобрёл при совершенно таких же обстоятельствах, как и в своё время, книгу о Шри Сатья Саи бабе. Я не стану описывать свои переживания от прочтения этой книжки. Сделать это мне не по силам. Скажу лишь одно – знакомство с этим именем оставило в моей душе неизгладимый след. Затем снова на некоторое время последовало затишье. И вновь, через определённый промежуток передо мной возникла плеяда выдающихся имён: Рамакришна, Вивекананда, Бабаджи, Лахири Махасайя, Шри Юктешвар Гири, Парамаханса Иогананда, Шри Ауробиндо, Мать…

На первый взгляд может сложиться впечатление, что кроме Индии меня ничто не интересовало, но это далеко не так. Не в меньшей степени на меня произвели впечатления статьи и работы, касающиеся суфизма, труды Гурджиева, Дж. Беннета, А. Безант, книги, посвящённые сикхским Мастерам. И, все же, Индию хочется выделить особо. Видимо, за какие-то, (неведомые никому) заслуги отмечена эта часть земли благодатью бога.

Особо хочется отметить, как я заново открыл для себя Л. Н. Толстого. Читая его «Исповедь» или «В чем заключается моя вера?», я не мог отделаться от мысли, что все то, о чем он пишет, настолько созвучно моей душе, словно все это говорилось и обо мне тоже. Я был рад тому, что те вопросы, что мучили меня всю жизнь, столетием прежде задавал себе и этот великий писатель. Значит я не сумасшедший, значит это действительно первостепенные вопросы, на которое каждый человек должен рано или поздно, по мере сил своих постараться ответить. Мне сделалось немного легче и радостней на душе – я уже был не одинок. И хотя я по-прежнему продолжал искать бога и меня преследовали порою периоды полного уныния и отчаянья, тем не менее, то чувство, что я нахожусь на правильном пути не покидало теперь уже меня и не вызывало сомнений, вселяя уверенность в душу, и являясь источником вдохновения в дальнейших поисках.

Мне очень хочется верить, что там, в Астапове, умирая в квартире начальника железнодорожной станции И. Озолина, Л. Н. Толстой обрёл наконец-то то, что он искал в последние годы своей жизни. Во всяком случае, мне кажется, что он заслужил это своим чистосердечным раскаянием и искренностью…

Подводя некоторый итог вышесказанному, мне хотелось бы сказать вот о чем. Сегодня, наблюдая за событиями, происходящими в мире, невольно приходишь к печальным выводам: мир не изменился в лучшую сторону, скорее – больше прибавил проблем социального характера. К уже имевшим место в прошлом природным катаклизмам, все чаще стали отмечаться и техногенные аварии типа чернобыльской. Добавились и экологические проблемы. Идут споры в среде учёных об этических аспектах такого явления, как клонирование и т. д. и т. п. Все это не может не тревожить, заставляя усомниться в правильности следуемого пути, выбранного человечеством, вступившим в третье тысячелетие. Не надо быть особо профессиональным политологом, социологом или провидцем, чтобы не видеть очевидные последствия той деятельности, которая ведёт к катастрофе. Вероятно, пора осознать, что извне к нам не придёт никакое спасение. Следовательно, настоящее спасение и избавление от всех бед следует искать в себе, в осознании истинной цели своего предназначения. Возросший в последнее время интерес в сфере духовности среди определённой части населения свидетельствует о наличии положительных тенденций в этой области. Вот почему, я продолжаю верить в то, что каждая отдельная человеческая душа вернётся в ТО родительское лоно, откуда она в своё время появилась на этот свет. Заметьте, «на свет», а не «во тьму».

«Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма» (Матф. 6:23).

Так говорит Андрюша…

Встречаю друга.. Радостные тискаемся и обнимаемся в прихожей. Осторожно интересуюсь:

– Надеюсь, на этот раз, ты не станешь искать гостиницу, а остановишься у нас?

– При одном условии: как только ты произносишь слово «Бог», я тут же собираю свои манатки и смываюсь…

– Ну, слава Богу!

О религии

худ. Н. Т. В. / 2010 г.

Так говорит Андрюша…

Один из его многочисленных приездов заставил всех моих домочадцев собраться на кухне, где до поздней ночи не смолкал смех и велись жаркие дебаты по поводу религии. Как всегда, попытка переспорить закоренелого атеиста и противопоставить ему что-либо убедительное, закончилась полным фиаско представителей всех конфессий, представляющих нашу семью.

Наутро, после завтрака, моя младшая дочь, перемывая посуду, не выдерживает, возвращая нас к вчерашней дискуссии:

– Нет, я всё-таки не понимаю: а как же, в таком случае, быть со вторым пришествием Христа?

– Второе пришествие Христа произошло вчера, но вы этого не заметили.

Дочь в изумлении застывает с намыленной тарелкой в руках:

—???

– Когда я постучался в вашу квартиру…

«…И когда один из вас падает, он падает за тех, кто позади, чтобы те не споткнулись о камень.

Да, но он падает из-за тех, кто впереди, кто, хоть и силен в ногах и проворен, все же не убрал камень с дороги.

И скажу ещё то, что будет вам не по нраву:

Убитый не свободен от ответственности за убийство своё,

И ограбленный не безвинен за то, что ограблен.

И праведный не может отгородиться от дел греховодника,

И тот, у кого чистые руки, – не чист в делах обманщика.

Да, виновный часто сам – жертва пострадавшего,

И ещё чаще осуждённый несёт своё бремя за тех, кто остался без греха и кого не винят.

Но нельзя отделить справедливое от несправедливого и хорошее от греховного,

Потому что они всегда едины перед лицом солнца, как белая нитка и чёрная, свитые вместе…»

(Д. Х. Джебран «Пророк»)

Вероятно, кому-то может показаться, что Андрей повстречался на моем пути как некий «змей-искуситель», как булгаковский Воланд, сбивающий праведную душу с Пути истинного. На самом деле, это далеко не так. Со временем, мне придётся убедиться в обратном: пример моего друга послужит как бы противовесом, позволяющим мне различать правду от лжи, искренность от лицемерия, а кроме того, честно и беспристрастно отвечать себе по жизни, на многие вопросы не только религиозного, но и философского характера. Для меня это крайне важно. И это при том, что мы с ним совершенно по-разному относимся к проблеме религиозности.

Сколько людей проживает на нашей планете, столько же путей ведёт к ТОМУ, что мы подразумеваем под словом «Бог». Так полагаю я. Для одних, это «Аллах», «Яхве», «Будда», «Христос»; для других – «Мировой Разум», «Истина», «Абсолют»; для третьих – «Совесть», «Высшее Добро», и прочее. Ну, а для кого-то – это всё выдумки, бред и плод больного воображения. Я стараюсь одинаково уважать любое мнение, потому что мне интересен каждый человек и его мысли.

Родившись на Востоке и прожив более четверти века в России, я пришёл только к одному: не может быть на свете только «христианского» или только «мусульманского» бога, поскольку все люди на Земле – его создания, а, следовательно, вправе рассчитывать на Его милость. Точно также, как и в любой нормальной семье, все дети в равной мере имеют право на родительскую любовь. Потому, любое учение, я склонен рассматривать, как Путь, ведущий к Нему. Один из путей, который выбирает (как ему кажется – сам) каждый из нас. Ибо, как я полагаю, этот выбор уже предопределён.

«Фатализм?» – вероятно, отметит про себя мой читатель, и горько усмехнётся: – «Э-э, брат… лукавишь…»

Да, конечно, и я не намерен ни от кого скрывать: во мне мирно соседствуют «оба бога» – и «христианский», и «мусульманский». И «обоих» я люблю, чту, уважаю и боюсь.

Боюсь, потому как, порой, неизвестно откуда на меня находят такие богохульные мысли, что стыдно в этом признаться даже самому себе, и мне в такие минуты становится очень страшно.

Чту и уважаю, поскольку это идёт от воспитания, от родителей и от предков, которые привили мне уважение к религиозности вообще, и к святым людям в частности.

Люблю, потому, что довольно часто, эти два бога соединяются во мне в Одно Единое, и тогда всё, на что бы я ни бросил взгляд, обретает поразительную ладность и совершенство; душа ликует и колотится в груди, словно птица в клетке, в любую секунду готовая вырваться на волю. Туда, где стёрты все условности и границы, созданные человеческими институтами, где обитает чистый первозданный Дух, где существует только умиротворение, покой и Любовь. Вероятнее всего, Любовь и является тем самым источником жизни, лежащим в основе всего видимого и невидимого мира.

Истинно божьего человека невозможно представить себе спорящим и доказывающим всем остальным о «правильности» его религии, его точки зрения. А уж, тем более – агрессивным, поскольку – в моем понимании – истинно божий человек, познавший себя и, следовательно, ту самую Любовь, перестаёт смотреть на этот мир глазами обычного человека, а обретает высшее духовное знание и зрение, находящееся выше таких понятий, как «религия», «ислам», «христианство» и прочее. То есть, он выходит за рамки этих условностей, в которых нуждаются обыкновенные люди. Костыли нужны больному только до тех пор, пока кости не срастутся, и человек не окажется способен устойчиво стоять на ногах. Такой человек умеет быть снисходительным и прощать слабости или искренние заблуждения обычного человека.

Описания таких людей имеет место быть и в православной литературе (многочисленные рассказы о старцах в исихазме), и в мусульманском мистицизме (суфии, шейхи, пиры…), и в сикхизме (мастера, гуру), и в индуизме (Рамакришна, Вивекананда и другие). Однако, в повседневности, не так-то просто встретить таких людей, поскольку встреча с ними – это дар, который даётся свыше. В обычной жизни, на бытовом уровне, всё чаще попадаются такие «христиане» и «мусульмане», которые склонны делать акцент не на том ценном, что лежит в основе каждой из этих религий и объединяет их, но стремятся к противопоставлению их друг к другу. Отчего, мне сразу же делается на душе уныло и тоскливо. Ибо я заранее знаю – далее наш диалог бесполезен и заводит лишь в тупик, из которого нет выхода. О фанатизме, и вовсе не хочется говорить, поскольку любое проявление фанатизма – неизлечимая болезнь. А больные, как известно, нуждаются разве что в сочувствии.

До недавнего времени, мне казалось, что я умею прощать. Мне казалось, что нет ничего легче и проще этого. Недавно пришлось осознать, что это не так… Простить ближнего своего, это великий дар, который даётся тому, в ком глубока и крепка вера. Вера в то, что твой ближний – это такое же дитя Божье, каким являешься ты сам.

Мы привыкли, что нас окружают разные люди, с разным менталитетом, уровнем мышления, образования, наконец, с различной степенью психического и душевного равновесия. Тем более, в последнее время – как мне кажется – люди стали (как бы выразиться по-точнее?) все более уязвимыми что ли, к воздействию внешних факторов, а потому, и все более раздражительными и агрессивными. Хотя, внешне они сохраняют спокойствие и невозмутимость. Кроме того, я обратил внимание, что в ряде случаев, люди и в самом деле могут раздражать друг друга без всяких видимых на то причин: ну, неприятен тебе этот человек и всё, и ничего ты с собой не можешь поделать. Мне думается, что в подобных случаях, срабатывает тот механизм совместимости (несовместимости), лежащий в основе гороскопов, хотя в последние я почти не верю. Если хорошенько подумать и перебрать в уме всех своих друзей, знакомых, сослуживцев, соседей… словом тех, кто окружает вас в повседневной жизни, то непременно найдётся хотя бы один человек, подпадающий под упомянутую мною выше категорию. Вот и у меня на работе была такая сотрудница. Внешне всё выглядело хорошо: мы здороваемся, общаемся и даже улыбаемся друг другу. Но при этом, каждый из нас чувствовал эту искусственность. Более того, каждый из нас знал, что другой это тоже чувствует. Постепенно, на душе стало так гадко, что однажды, пристыдив себя, я решил, что «всё: вот с этого дня я постараюсь взглянуть на неё совершенно другими глазами».

И… не смог.

Для многих людей моего поколения, слово «атеист» звучит как ругательство. Сколько церквей, мечетей, синагог и храмов было разрушено за годы советской власти? Сколько священнослужителей сложило свои головы в сталинских лагерях? А потому, своих ровесников, вкладывающих в это слово особый смысл, я ещё как-то понять могу: у них сложилась устойчивая ассоциативная цепочка: «атеист – безбожник – гонитель и мучитель верующих»… Я же, скорее склонен рассматривать атеиста, как оппонента, такого же честного и искреннего в своих поисках, каким стараюсь быть и сам.

Вероятно, одними из самых ценных качеств моего друга являются честность и порядочность. Честность не только по отношению к собеседнику, но – в первую очередь – к себе.

– Давай не трогать бога, хорошо? – вскипает Андрей. – Бог, в первую очередь, дал нам всем разум. Вспомни, что сказано в Библии – «…создал по образу и подобию». И сказал: «Всё, ребята: теперь я ухожу! А вы устраивайте свою жизнь, как знаете и умеете». При чём тут бог? Не надо сваливать на него свою несостоятельность и лень… И потом: знаешь ли ты, сколько крови было пролито во имя господа за все время существования человечества? То-то! Не так страшен атеист, как, порой, самый обыкновенный и «смиренный» с виду священник. Иногда, среди них попадаются довольно-таки забавные экземпляры. Такие, что «отец народов» наш, просто, отдыхает… Поверь, мне довелось в своё время соприкоснуться далеко не только с рядовыми батюшками.

Я знаю: был период, когда Андрюша очень тесно общался с одним из митрополитов православной церкви. Как любит говорить мой друг, «с одним из членов политбюро». Который, к удивлению моего товарища оказался вполне здравомыслящим человеком. Андрей неплохо знаком с настоящей историей православной церкви. Особенно, что касается большевистского периода. Кроме того, в своих частых поездках по Туве, ему – одному из немногих – удалось завоевать доверие у староверов, с которыми он тесно сблизился и дружбой которых дорожит и по сию пору. Это было ещё задолго до того, как в 1982 году журналист «Комсомольской правды» Василий Песков написал свою сенсационную статью, о найденной в глухой тайге семье Агафьи Лыковой. Удивительные встречи и забавные трогательные картинки, рассказанные моим приятелем на эту тему, заслуживают отдельной книги, которую – я надеюсь – он когда-нибудь решиться написать сам.

Странно: почему я почти всегда соглашаюсь с ним? Почему, когда его нет рядом, меня, порой, охватывает такое чувство, такое ощущение, словно я нахожусь очень близко от того, что принято считать Истиной, Богом. Кажется, ещё мгновенье и… завеса спадёт. Но – не падает. И – почему, когда приезжает Андрей, я вновь радостно кидаюсь в его объятия, словно, нашёл своего спасителя? Внутренне соглашаясь с ним со многими вещами. Потому, что я тоже не сторонник внешних обрядов и не люблю догм. Иногда, меня даже посещает «кощунственная» мысль: мне кажется, что его яростные атеистические нападки, призывающие к беспристрастному и честному анализу над собой, гораздо угоднее Ему, нежели иные рассуждения и догмы священнослужителей.

Так говорит Андрюша…

Я всегда восхищался людьми, умеющими обходиться в своей речи без мата. Андрей, в этом плане, безусловно, считался для меня эталоном. Конечно, он ничуть не хуже нас с вами владеет этим нехитрым искусством, однако, предпочитает, всё же, грамотно поставленную русскую речь. Мне тоже, нередко приходится следить за своей речью, хотя… нет-нет, да прокалываюсь… В таких случаях, Андрюша меня тактично поправляет:

– Не матерись, а то боженька язык отх#ячит!

Это сладкое слово Свобода!

«Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,

Не бойтесь мора и глада,

А бойтесь единственно только того,

Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

(А. Галич «Поэма о Сталине»)

Не скрою: я был одним из тех, кто искренне приветствовал развал советской империи, поскольку надеялся ещё при своей жизни застать новое, возрождённое общество, которому представился шанс – сопоставив все плюсы и минусы минувшей истории, создать идеальную модель общества. Понадобится буквально несколько лет, чтобы окончательно осознать – насколько, я оказывается, был глуп и наивен. Впрочем, это вовсе не означает, что я раскаялся в своих «заблуждениях», поскольку, вероятнее всего, я неисправимый «утопист-романтик», верящий, что существует-таки рецепт построения идеального общества, где каждый имел бы возможность само выразиться и само реализоваться как свободная и творческая личность. Просто, он пока не найден…

Религиозные праздники у каждого из нас вызывают свои ассоциации. У меня, волею судьбы поделившего свою жизнь почти поровну между Россией и Средней Азией (в которой я родился и вырос), они тоже свои. Мы тоже, в семье, отдавая дань традиции, накрываем стол, отмечая самые главные даты православия и мусульманства. Вообще-то, если быть точным, то только два праздника – это пасха и навруз (новый год). Последний, впрочем, имеет к мусульманству примерно такое же отношение, как – скажем – искренняя забота депутатов Государственной Думы о процветании народа, поскольку этот праздник возник задолго до того, как на Аравийский полуостров пришёл ислам и корни его теряются в зороастризме. И, тем не менее…

Однако, для нас, в отличие от тех, кто себя мнит истинным православным или же настоящим мусульманином, это всего лишь ещё один хороший повод – собраться в узком и тесном кругу за столом: поговорить, поесть, посмеяться, ну и, конечно же, выпить. Какое же застолье без выпивки?

Представления моих домочадцев о боге ограничены рамками общих рассуждений и достаточно далеки от того, чтобы конкретизировать это понятие. В общих чертах оно сводится к следующему: да, есть Бог, он Сущий и Един не только для всех людей нашей маленькой планеты, но и для всей вселенной, всего мироздания. А, следовательно, все мы являемся Его созданиями, Его детьми. Невзирая ни на что, будь то: цвет кожи, национальность, вероисповедание, социальное происхождение и т. д.. Впрочем, по иному и не могло сложиться в семье, родителей которых можно отнести (условно, конечно же!) к людям, представляющим разные религии и впитавшим в себя совершенно различные культуры.

Правда, наряду с этим необходимо отметить и то, что объединяет их, и это, в первую очередь, общее воспитание в единой стране, под названием СССР, идеология и моральные ценности которого не могли не наложить определённого отпечатка на становление и формирование каждого из них, как личности. Оба ходили в типичную советскую школу, изучая в основном одни и те же предметы, оба со временем поступили и закончили разные по профилю, но одинаковые по идеологическому содержанию институты, и оба, таким образом, оказались с примерно одинаковым багажом: как научным, так и житейским, мировоззренческим. И этим объясняется многое. В частности, и то – почему мы терпимо и с пониманием относимся к религиозным воззрениям друг друга.

Нам, можно сказать, здорово повезло: мы встретились и поженились ещё в советское время. Буквально сразу вслед за этим событием последовали горбачёвская «перестройка и гласность», ельцинская «демократия и независимость», и все последующие инициативы, приведшие нас к сегодняшнему «корыту».

Всё внезапно и в одночасье странным образом перевернулось в сознании народа, заставив меня серьёзно задуматься не только над тем, что такое настоящая демократия, но и над такими понятиями, как вера, религия, этика, наконец, просто – что такое элементарная порядочность. На моих глазах вчерашние коммунисты, ещё совсем недавно бьющие себя в грудь и с пеной у рта доказывающие «несознательным» гражданам отсутствие какого-то ни было бога, сегодня демонстративно стали сжигать свои партбилеты и, мгновенно обернувшись овечками, стремительно ломанулись в полупустые мечети, синагоги и храмы. Все стали вдруг крещёнными, обрезанными и есть исключительно из кошерной посуды.

Впрочем, справедливости ради, стоит отметить, что и меня сия участь не обошла стороной. Одно время, меня также бросило в обрядовость и во все, что связано с внешней стороной религиозной жизни. И, самое главное, как мне тогда казалось, делал я всё это искренне.

Более того: я выписался и настоял на том, чтобы мы всей семьёй переехали жить из (тогда ещё) Ленинграда ко мне на родину, в Бухару. И мы действительно прожили там почти год, где у меня родилась вторая дочь и, где я успешно справил «малую свадьбу» сына, сделав ему обрезание, согласно всем канонам и требованиям шариата.

Это было удивительное время, когда сразу же вслед за «беловежскими соглашениями» Союз, словно карточный домик стал разваливаться буквально по кусочкам, прямо на наших глазах. Бывшие республики один за другим стали объявлять о своей независимости, очень надеясь, что наконец-то, с обретением самостоятельности и независимости от «центра», от Москвы они заживут по-настоящему. Знаменитое ельцинское: «Берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить», подвигло и вдохновило тогда многих руководителей вновь образовавшихся стран на решительные действия. Для них это был шанс, дающий им рычаги власти и такие возможности, какие не снились при советской власти. Народ, уставший от идиотских лозунгов и дурацких пятилеток, также искренне верил, что наконец-то глотнёт свежего воздуха свободы, и на волне демократии стал строить свои иллюзии и возводить воздушные замки, чтобы очень скоро, (в который раз!) убедиться в тщетности своих надежд и разочароваться во всем окончательно, получив огромный кукиш с маслом под нос.

Очень скоро мы с женой пришли к выводу, что нам следует, все же, возвращаться. Причин было несколько: у нас не было собственной квартиры, а потому мы вынуждены были жить у младшего брата, стесняя и без того немалую семью (родители также, согласно традиции, жили в этом же доме). С работой у меня никак всё не клеилось; зарплата – просто смешная. Супруга находилась в декретном отпуске, и ей вполне хватало стирки и возни с тремя малышами. А главное, – она ужасно соскучилась по своей маме, оставленной в далёком Ленинграде. А та, в свою очередь, безумно желала видеть свою единственную дочь и трёх внучат. После долгих переговоров, осложнивших наши взаимоотношения до крайности, была поставлена, наконец, окончательная точка.

Не знаю, как это происходило с другими, но за себя могу сказать следующее: прозрение моё наступило столь же быстро, сколь и неожиданно.

Так уж случилось, что жене моей с дочерями пришлось вылететь чуть раньше меня и сына. Я же, окончательно разобравшись с работой и, попрощавшись с друзьями и многочисленными родственниками, также через некоторое время вернулся в бурлящую митингами и многочисленными демонстрациями Россию. Здесь также царила всеобщая эйфория, вскружившая головы бедным россиянам и рисуя в их воображении самые радужные картины ближайшего светлого будущего. Они даже одними из последних вспомнили, что не провозгласили о своей независимости.

Именно тогда народ вдруг скопом осознал, что до сих пор ходит не крещённым. Естественно, что по приезду на родину и не без воздействия близкого окружения, моя жена также явилась в церковь, где и благополучно были крещены мои дочери.

Тут, вскоре возвращаюсь и я со своим сыном – «мусульманином» и узнаю эту удивительную для меня новость. Нетрудно себе представить – какой шок произвело подобное известие на новоиспечённого правоверного. Этот факт и заставил меня всерьёз и надолго призадуматься – что же такое религия? Кем являются мои дети? Как мне их воспитывать? И ещё очень много важных вопросов, которые в первую очередь, необходимо было ответить, прежде всего, самому себе.

«Как такое могло стать возможным?!» – спрашивал я себя, немного позднее, когда решил остановиться и оглядеться на творящее вокруг. Меня поразило то, насколько я был, оказывается, слеп и глуп, с отчаянием фанатика держась за внешнюю шелуху и искренне полагая, что именно это и есть тот самый стержень, то самое главное, без чего невозможно правильно прожить свою жизнь. Я прозрел окончательно, когда в сегодняшнем смиренном христианине или мусульманине, увидел вчерашнего атеиста и партийного функционера. Такая моментальная трансформация могла ещё случиться с библейским Савлом, превратившимся в апостола Павла, от которого, собственно, и пошло то христианство, которое мы понимаем под Новым Заветом. Но в массовое преображение душ я не мог поверить. Ну, хоть убей! Более того, я был уверен: сменись завтра власть, где основной религией будет объявлен буддизм, первыми из «просветлённых» будут именно они. В этом можно было не сомневаться.

Вера в Единого, по моему глубокому убеждению, эта есть некая трансформация души человека, которая происходит в должное время и по Его милости, ибо ни одно дерево не даёт раньше времени спелых и сочных плодов. Необходимо время, чтобы эти плоды созрели. Каждой вещи положен свой срок. Кроме того, необходимо деятельное участие со стороны самого человека. И, потом, как мне кажется: когда преображается душа человека, он вдруг понимает, осознает, что все люди вокруг являются лишь братьями и сёстрами, то есть детьми Одного Сущего, а потому, для истинно верующего не может существовать «наших» и «чужих», «белых» и «черных» и так далее. Попробуйте угадать, какой национальности, к примеру, яблоко или груша? «Бред», – скажите вы и – будете правы. Потому как, зрелый плод нас привлекает только одним – он вкусен! И – достаточно часто – сладок.

Точно также, думаю, и происходит с нашей душой. И процесс этот происходит медленно, но неуклонно. «Стучите, – говорит нам Христос – и двери вам откроются». Примерно то же самое неоднократно встречается и в суфийских текстах: «Если ты сделаешь хоть один шаг в направлении Аллаха, то Он в ответ сделает десять шагов тебе навстречу».

Только не следует представлять Его себе в образе добродушного и милого старичка, восседающего на краю облачка и, свесив свои босые ножки, с интересом наблюдающего за тем, как мы там, внизу, копошимся. Когда-то, одного суфия спросили: «Бог – „Что“ или „Кто“?», на что им дан был ответ: «Бог – ни „Что“ и ни „Кто“, но Он объемлет в Себе эти понятия, а потому искать и представлять Его в виде некоего конечного реального образа – бесполезное занятие. В каждом из нас, в глубине души лежит заветная жемчужина, достать которую и является задачей человека. И никто эту задачу за него не выполнит».

Как часто мы в нетерпении хотим получить всё и сразу. И, если по истечении короткого времени, не достигаем ожидаемого, то с лёгкостью перекладываем вину на Него, не утруждая себя хотя бы попытаться понять самое элементарное: арена духовного ристалища – это серьёзное поле брани, а не восточный базар, где можно поторговаться и выторговать для себя выгоду. Здесь, «Я» борется с «я», а потому, никакие хитрость, сноровка и обман тебя не спасут. Помощниками могут быть только честность перед самим собою, искренность намерений и глубокий самоанализ. Однако, такой «барьер» преодолеть по силам далеко не каждому, а потому, вспомните: сколько раз мы пытались достать этот труднодоступный плод и сколько раз, уподобляясь лисе из известной басни И. Крылова, вынуждены были свалить наши неудачи на кого угодно, но только не на себя.

Милосердность Его заключается в известном изречении, которое глубоко запало мне в душу: «Ты можешь сто раз обращаться к Богу и столько же раз отворачиваться от Него. Это не имеет никакого значения. Потому, что Он продолжает оставаться обращённым к тебе и терпеливо ждёт – когда же ты, наконец, достигнешь и упадёшь в Его объятия»…

Совсем мизерный процент населения составляют те, кто, в самом деле, глубоко осознал и раскаялся в своём образе жизни, решив остаток жизни прожить по совести. Остальные в массе своей почти ничем не отличаются от язычников и идолопоклонников, поклоняясь вполне осязаемым «богам»: квартире, даче, машине, славе, деньгам. Это – главное. А крестик… А что – крестик? Он уже давно превратился в фетиш, амулет, носимый на шее. Как свидетельство того, что обладатель его является христианином. То же самое можно сказать и про современных иудеев и мусульман. Из одной крайности, мы, как всегда, кинулись в другую, дискредитировав при этом не только моральные ценности, лежащие в основе любой из этих религий, но и стали кое-где, на бытовом уровне противопоставлять их друг другу, споря и доказывая – чья религия вернее, чище и нравственнее.

Однако, более всего поражает участие высших политических деятелей государства в религиозных обрядах и праздниках, в стране, где совершенно чётко прописано, что церковь и государство отделены друг от друга. Что можно сказать о том, когда первые лица государства откровенной демонстрацией своей приверженности к одной из (пусть и самой многочисленной) конфессии, нарушают важнейших из пунктов Конституции. Когда всерьёз рассматривается в законодательном порядке вопрос о введении «Закона Божьего» как обязательного предмета во всех школах на территории России… В таком случае, логичным представляется изменить сам текст Основного Закона, подчеркнув, что Россия отныне является Конституционной монархией, где основной религией является православие. И нечего нам головы морочить. Иначе, всё это напоминает известный еврейский анекдот, помните: «Абрам, ты или крестик сними, или трусы надень»…

Встав на путь клерикализма, Россия рискует ещё больше погрязнуть в болоте, подталкивая, тем самым, к тому, чтобы вскрыть в скором времени дремлющие на её теле гнойники и язвы, в виде противопоставления людей, сначала по конфессиональному, а затем и национальному признаку, с последующими обвинениями, погромами и преследованиями, логично вытекающими из этого, и заставляющими оживить в нашем сознании картины не столь уж отдалённого прошлого. Речь уже не идёт о том, насколько страна вписывается или нет в окружающее её мировое сообщество: этот контраст очевиден и заметен даже невооружённым взглядом. Речь идёт о нас с вами, о тех, кто живёт на этой многострадальной земле. Любит её по-своему и имеет право на своё видение проблем. Хватить ли мудрости тем, кто находится на политическом «олимпе» вовремя остановиться и трезво взглянуть окружающую нас действительность?

В свете вышесказанного невольно возникает вопрос: «Как растить и воспитывать своих детей представителям иных многочисленных конфессий, что живут на территории России? Как должны воспринять данный законопроект жители Татарии или Башкирии? Наконец, что делать атеистам и тем, кто вообще не связывает свою жизнь ни с одной из существующих религий?» Это очень важные вопросы, на которые совсем непросто дать однозначный и удовлетворительный ответ.

Мы так привыкли с удивительной лёгкостью ломать «старое» и строить «новое», что нечего поражаться тому, что история, оказывается, ничему нас не учит. Видимо, революционный бунтарский дух, что сидит во многих из нас ещё с советских времён, просто неистребим. Вся наша история – это череда бунтов, переворотов, революций и глобальных преобразований, ни один из которых так и не привёл нас к лучшей и достойной жизни. Мы уже просто, не представляем свою жизнь без проблем. Более того, мы научились создавать их на пустом месте. И, кажется, даже этим гордимся.

Чем больше мы удаляемся от нашего недавнего советского прошлого, черня и поливая грязью всё, что было связано с этим периодом, тем больше я начинаю осознавать – сколько, много хорошего и полезного можно было бы почерпнуть оттуда для нас.

Конечно же, я прекрасно понимаю, что вчерашним секретарям райкомов и обкомов, директорам заводов и фабрик, прибравшим к своим рукам после скорой приватизации народное добро, очень выгодно сейчас охаивать тот самый строй, в котором они росли и учились, проклиная на политинформациях буржуазный капитализм и частную собственность. Здесь, на российской почве эта собственность намного быстрее перекочевала в одни частные руки. Такое Западу и не снилось. Там, чтобы стать миллионером, необходимы годы упорного труда. Не то, что у нас. Вот мы и получили в итоге тот самый капитализм, которым нас пугали в советское время. И теперь любое необоснованное повышение цен запросто объясняем загадочным словосочетанием «законы рынка», перекладывая ответственность с собственных плеч в никуда.

Одну идеологию мы сменили на другую. То же самое произошло и с партией. Методы же, остались прежними. И теперь, всякого «инакомыслящего» мы пытаемся всеми правдами и неправдами подогнать под единый российский стандарт, что, в конечном счёте, перечёркивает и обесценивает то положительное, что и в самом деле удалось накопить в ходе многолетних преобразований.

Самым обидным, на мой взгляд, является какая-то странная отрешённость и равнодушие нынешней молодёжи к происходящим вокруг неё процессам, ценностные ориентиры которой благодаря умелой и хорошо поставленной рекламе и пропаганде, давно уже сдвинулись из области духовной в чисто практическую и материальную. Словарный запас многих молодых людей ограничен рамками интернетовских штампов, наподобие «превед», «какдила», «афтар жжот» и т. д. Про грамматику и орфографию я лучше и вовсе промолчу. Иногда, в целях самосовершенствования я пытаюсь устраивать для своих домашних диктанты, результаты которых потом невольно сравниваю со школьной программой из своего прошлого. И всякий раз убеждаюсь, что с многочисленными экспериментами в области школьной реформы, мы явно поторопились, истратив на это впустую немалое количество государственных средств.

Только в исключительные дни, когда к нам в гости приезжает мой минский друг, все домашние добровольно отменяют свои планы с тем, чтобы пообщаться с дядей-Андреем. Он обладает не только исключительным юмором и широкой эрудицией, но и ещё одним немаловажным качеством, которого так недостаёт сегодня многим из нас – умением искренне слушать и слышать своего собеседника. А также, поразительной способностью – привлечь и расположить к себе любого, независимо от обсуждаемой темы. Являясь тонким психологом и исключительно добрым и жизнерадостным по натуре, он быстро угадывает слабые струны своего оппонента и, находя в каждом нечто позитивное и положительное, умеет удивительным образом раскрыть это, заряжая своим оптимизмом и вселяя уверенность в своего собеседника.

Вот и на сей раз, перекинувшись дежурными шутками, тема разговора как бы незаметно и плавно перешла в острую дискуссию с молодыми людьми, подняв сложные вопросы нравственного порядка.

– Ну, хорошо, хорошо, – соглашается под неопровержимым шквалом разумно приведённых Андреем аргументов, мой сын, – а в чём, в таком случае, выражается различие между тактичностью и деликатностью?

– Тактичный молодой человек, застав даму в слезах, непременно предложит ей стул и подаст носовой платок. Деликатный же, помимо прочего, постарается усадить даму так, чтобы исключить возможность попадания прямого света на её лицо.

Да, соглашаюсь и я про себя: как, оказывается, все просто и понятно. Так, наверное, и должно быть не только в светском, но и в любом нормальном обществе, которое мы и собираемся строить. И тут же, видимо по ассоциации, в образе заплаканной дамы, почему-то, представляется Россия. Что? Ах, – кавалеры? А от «кавалеров» я уж, не жду особой деликатности. И, даже, черт с ней, с этой тактичностью. Я жду хотя бы одного – элементарного человеческого внимания…

Плоды самосознания

На волне горбачёвской «перестройки» и «гласности» Союз, словно карточный домик, стал быстро разваливаться. Известным итогом явилось повальное провозглашение «независимости» бывших республик.

«Мустакиллик» («Независимость») – это малоизвестное советскому узбеку слово, стало в одночасье родным и близким, обретя вполне осознанный смысл и образ. И, если у незначительной части оставшейся интеллигенции, искренне желающей своей стране процветания и прогресса, добродушная улыбка застыла в саркастической гримасе, то о народе в целом этого не скажешь.

Здесь, так же, как и в России, и в других республиках, «долгожданный воздух свободы и демократии» окончательно вскружил головы простым людям, напрочь лишив их остатков благоразумия. Каждый, вдруг почувствовал себя, если не баем, то уж, по крайней мере, значимой единицей, от которого, теперь, многое зависит в родной отчизне.

1992 год. Автобусная остановка. Как всегда, набитый до отказа автобус, не решается сдвинуться с места, пока створки дверей не сомкнутся. На нижней ступеньке «висит» русская женщина внушительных габаритов. Сзади, плотно прижавшись к ней, пытается втиснуться местный колхозник с мешком. Двери никак не хотят закрываться, толпа терпеливо ждёт, обливаясь потом, а бедная дама покорно сносит все попытки штурма. Грубый холщёвый мешок безжалостно терзает её новые колготки. Наконец, она не выдерживает и, с трудом повернув шею, раздражённо бросает своему «насильнику»:

– Ну, куда ты прёшь?! Куда лезешь?!!

На что тот, не обращая внимания на её протесты, упорно продолжает пыхтеть, бормоча себе под нос:

– Мелезум: ватани худум, мелезум! («Влезу: своя родина, войду!)2

Русский вопрос

Оля – пожилая и толстая повариха – на самом деле очень шустрая и энергичная женщина. Причём, довольно колоритная: этакая баба-деваха, у которой не заржавеет рубануть «правду-матку» в глаза и которая запросто задавит любого, кто посмеет сказать что-либо супротив Руси. Тема «русских» для неё болезненна и свята. Прослушав её, невозможно не проникнуться состраданием к русскому народу, против которого сознательно ополчился весь остальной мир, возглавляемый, в первую очередь, «жидами» и «америкосами».

Её любимым писателем является Проханов, любимым певцом – Тальков. Гимном же, для неё служит песня Г. Пономарева «Мы русские», в исполнении Ж. Бичевской.

Каждый раз, придя утром на работу и поднявшись на пятый этаж гостиницы, я иду по длинному коридору, с противоположного конца которого до меня доносится скорбное:

«Ведут нас ко Христу дороги узкие, Мы знаем смерть, гонения и плен…»

Я прохожу мимо нашего кафе, в раздевалку и, переодевшись, возвращаюсь на кухню, где, под звуки швыряемых в мойку сковородок и сотейников, меня встречает упорное и несгибаемое:

«Мы – Русские, мы – Русские, мы – Русские, Мы всё равно поднимемся с колен!»

Странно, но ко мне Оля, почему-то, более чем благосклонна.

Вероятно, это объясняется тем, что оба мы одногодки, оба неравнодушны к неприличным и скабрёзным анекдотам, оба родом из «совка» и склонны ко всякого рода приколам.

Отличие состоит в том, что Оля без устали может говорить сколь угодно. Я уже давно смирился с этим, а потому воспринимаю её болтовню, как некий производственный фон, помогающий мне в работе.

Иногда, забывшись, она делится со мною своими впечатлениями:

– Еду я, значит, сейчас в маршрутке. А водила – этот, как его… ну, в общем, черножопый…

– Ну да, мой земляк, короче – уточняю я.

На какую-то долю секунды она вдруг перестаёт тараторить, уставившись на меня, а затем выдаёт:

– Да брось на #уй: какой ты черножопый? Ты – наш.

Я пытаюсь воспринять это как комплимент…

Наш небольшой маленький коллектив состоит максимум из пятнадцати человек. И почти все – разных национальностей.

Ближе к концу рабочего дня мы начинаем расслабляться. Сейчас начальство уедет и… В общем я бегу в ближайший магазинчик.

Возвращаюсь обратно и уже на подступах к кухне слышу, как бедная Оля отчаянно «обороняется», защищая русских. На самом деле, все обычно молчат, стараясь не ввязываться в эту дурацкую и бесполезную перепалку. Но «сегодня» она, по-видимому, уже сильно «достала», потому, как на неё накинулись даже «свои» – Ира с Ларисой – «чистокровные» русские. Это ещё больше злит и раззадоривает несчастную Олю, и она с удвоенной энергией набрасывается на подруг, разъясняя им проблему жилищного вопроса:

– Понаехали тут всякие чурки и хачики, всё скупают, вот и не хватает простому русскому человеку жилья!

И, как бы ища поддержки, бросает умоляющий взгляд на пожилую и худощавую мойщицу:

– Броня, ну хотя бы, ты скажи этим сукам: я права?!

– Да пошла ты на #уй: я сама – татарка…

Тут уже никто не выдерживает и мы все укатываемся со смеху.

Причём, Оля – больше всех.

Я же, поймав заминку, быстро разливаю «по первой» и, подняв стопку, произношу тост:

– Ну! За русских!

Пирамида «Джокера»

Знаете ли вы, что Россия, оказывается, богата не только своими недрами и прочими полезными ископаемыми, но ещё и обладает немалым количеством наивного и доверчивого населения, которое с лёгкостью может заглатывать любые наживки, предназначенные для простачков? Нет? Я тоже, до поры до времени, не догадывался, всегда противопоставляя наш изворотливый и закалённый, в боях с советской бюрократией, трезвый ум и реалистичный взгляд на жизнь, примитивному и наивному мышлению западноевропейцев, изнеженных и избалованных чересчур гуманными (а главное – реально действующими) законами и окружённых действительной заботой и защитой государства от каких бы то ни было посягательств со стороны потенциальных нарушителей закона на личную жизнь, собственность и свободу своих граждан.

Вот и мы, на гребне исторических преобразований, решили вдруг заделаться правовым государством, показав всему остальному миру, что тоже «не лыком шиты», и, следовательно, также, умеем заботиться о правах собственного населения, доверяющему (по старой российской привычке) своему государству не только право высказываться от имени самого народа, но также и свои личные сбережения. Забыв немножечко о том, что тот путь, что проделали страны Западной Европы, занял не одну сотню лет. И что европейские ценности, выработанные в ходе этого процесса, восходят своими корнями к римскому праву, являющемуся тем самым фундаментом, на котором и зиждется то понятие, что мы вкладываем в термин «цивилизованная Европа».

Политические же институты России, никогда не опиравшиеся в своей деятельности на римское право, не имели ничего общего с основополагающими ценностями, провозглашаемыми Западной Европой, а потому всегда шли своим путём, что можно проследить на всем протяжении истории государства Российского. Исключение составляет деятельность Петра I, осознавшего пагубность изоляции и отрыва от всего остального мира и попытавшегося своими реформами вернуть Россию в лоно цивилизации.

Я, конечно же, далеко не политолог, а потому вполне допускаю, что могу ошибаться в своих оценках, взяв на себя не свойственные мне функции аналитика или эксперта по данному вопросу. Но одно для меня очевидно и несомненно: там, где грань между государственными структурами и частным бизнесом является достаточно хрупкой (а в ряде случаев – и вовсе отсутствует), именно при таком положении дел, и возможны такие «феномены», как нашумевший в своё время дефолт 1998 года, когда доллар вдруг, чуть ли не в одночасье вырос чуть ли не в четыре раза (!), лишив, таким образом, последних крох сбережений подавляющую часть российского населения. И подтолкнув, тем самым, к самоубийству немалое количество людей, которые, доверившись провозглашаемым правительством декларациям, решили связать свою жизнь с малым бизнесом, заняв для открытия своего дела немалый начальный капитал и оказавшись не в состоянии выплатить долги.

Как же иначе ещё можно объяснить рядовому российскому обывателю возникновение и стремительное обогащение таких печально известных некогда «пирамид», как «МММ», «Константа» и других подобных им.?

Не скрою, я тоже, в своё время, оказался жертвой махинации подобных финансовых структур. Правда, в отличие от других, более именитых сограждан, потерявших на этом внушительные суммы денег, я всего лишь «отделался», можно сказать, «лёгким испугом», отдав «несчастные» триста рублей. И, все же, это послужило для меня крепким уроком на всю оставшуюся жизнь.

В середине 90-х годов прошлого века когда я, в очередной раз, оставшись без работы, безуспешно пытался найти подходящую фирму, в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонила, как вскоре выяснилось, Оля – «старая знакомая», с которой одно время довелось мне вместе работать.

Выяснив, что в данный момент я нахожусь в активном поиске, она очень обрадовалась, что попала по адресу и что, наконец-то, ей представился шанс сделать ещё одно доброе дело и заодно поправить моё финансовое положение. А уж, как обрадовался я – и говорить не стоит.

– А что представляет собой моя будущая должность и что, собственно, от меня потребуется? – робко вопросил я, когда она, жертвуя своим временем, изъявила желание приехать и очень скоро оказалась у нас дома.

– Да ничего от тебя не потребуется, – успокоила она меня и добавила – все, что необходимо, у тебя и так имеется на твоих плечах.

Я почувствовал, что краснею от такого комплимента, но постарался не подать виду, скромно опустив глаза и добавив про себя: «Ну, конечно же, не лох там, какой-нибудь».

Выяснив, что моя супруга также временно не работает, она не смогла скрыть своего восхищения:

– Надо же, как вам обоим повезло!!

Однако, все по порядку.

– Для начала, – объяснила гостья – вам следует приодеться в приличный костюм и вместе явиться на собеседование, которое состоится в конференц-зале гостиницы «Ленинград». Народу будет много, но вы не переживайте, поскольку я замолвлю за вас своё словечко вышестоящему начальству и потому, все это будет выглядеть всего лишь пустой формальностью. А так как желающих занять столь выгодную должность (какую – я пока так и не понял) слишком много, то бесплатно она – понятное дело – не даётся. Сейчас я заполню бланк с вашими данными, а тебе останется всего-навсего заплатить чисто символическую плату за вас обоих по 150 рублей. По окончании собеседования, для того, чтобы утвердить вас в должности, вам придётся заплатить членский взнос в размере 300 рублей на брата и… можешь смело покупать самую большую лопату, которой можно было бы загребать столько денег, сколько в состоянии ты осилить.

– Кстати, – тут же, ошарашила она меня своим неожиданным вопросом, не давая толком «переварить» услышанное – ты какую машину предпочитаешь? Я, к примеру, собираюсь поменять свою «копейку», на которой к тебе приехала на «Джип-Чероки». И это несмотря на то, что работаю я всего лишь неполных пару месяцев.

Я был в совершенной растерянности. Если бы передо мной сидел совершенно незнакомый человек, то я, не размышляя ни секунды, послал бы его туда, куда обычно принято посылать на Руси в подобной ситуации. Но с Олей я проработал вместе бок о бок, почти три года, и никогда прежде не замечал за нею ничего такого странного, за что можно было бы подвергнуть её хотя бы малейшему сомнению. Это была достаточно трезво мыслящая женщина, всегда ответственно подходящая к работе и вполне успешно справляющаяся со своими нелёгкими обязанностями. Правда, с тех пор, как поменялось руководство комбината, наши пути разошлись, и я не имел ни малейшего представления о том, чем она все эти три года занималась. Однако, за такой короткий период она вряд ли могла «тронуться» умом. Тем более, я воочию видел Ольгу перед собой и имел все основания полагать, что она почти нисколечко не изменилась с момента нашей последней встречи. Единственное, что несколько смущало меня, так это её чрезмерная забота о моём благополучии. Тем не менее, подобное отношение я отнёс на счёт нашей старой дружбы.

В назначенный день и час мы с женой подъехали к гостинице «Ленинград». В фойе гостиницы было полно народа: всюду фланировали нарядно разодетые мужчины и женщины. Нас тут же встретила Оля и повела через все фойе куда-то вглубь, к своему непосредственному руководству.

– Пожалуйста, ничему не удивляйтесь и не задавайте никаких вопросов. Вам ясно?! – успела она нам коротко шепнуть, пока мы пересекали холл.

– О-о! Здравствуйте, мистер Саидов! – совсем по-дружески, как будто мы были знакомы, по меньшей мере, лет сто, поприветствовала меня немолодая, но приятная на вид женщина, в строгом деловом костюме. – Очень рада Вас видеть! Представьте, пожалуйста, нам вашу супругу.

– Мадам Саидова Елена – тут же отреагировав на происходящее, произнёс я несколько торжественно, ожидая, что все мы сейчас дружно рассмеёмся и перейдём, наконец-таки, к серьёзному обсуждению нашей предстоящей работы. Однако, в ту же секунду, перехватив одновременно угрожающе-умоляющий взгляд Оли, осёкся, задержав свою бурную реакцию.

– Очень рада познакомиться с Вами – продолжила на полном серьёзе все та же женщина и представилась сама (уже не помню – как).

Через какое-то время наши взгляды с женой на мгновение пересеклись, и по её недвусмысленному выражению я понял, ЧТО меня ожидает дома (ведь, она предупреждала!), хотя внешне, со стороны создавалось впечатление, что она безумно рада происходящему. Через 5 минут я уже вполне уверенно и открыто разглядывал окружающих меня «мистеров» и «миссис» всех мастей, которые как сельди в консервной банке заполнили собою все пространство обширного фойе гостиницы. Возле каждой небольшой группки имелись свои «Оли», а иногда и «вышестоящая инстанция». Последних, я тоже легко узнавал по строгим костюмам, добродушным лицам и характерным репликам, которые обычно можно услышать лишь в фильмах про старую добрую Англию викторианской эпохи.

Я не стану описывать, как нас всех пригласили в зал; как весь этот «спектакль» сопровождался сумасшедшим скандированием специально нанятой клаки, для того, чтобы возбудить, заразить и загипнотизировать весь зал; как в сопровождении идиотской и чересчур громкой музыки, на сцену выскочил какой-то человек, в обязанности которого входило проинформировать вновь прибывших «счастливчиков», как им крупно повезло, что они вовремя явились сюда; как нам на школьной доске демонстрировали – как, в геометрической прогрессии будет расти наша прибыль, если мы завербуем и приведём сюда таких же охламонов, какими являлись сами; как нам с женой не дали в первую же минуту этого сумасшедшего действа встать с места и уйти домой. И еще многого-многого другого, в том же духе. Все это гадко и противно даже до сих пор, когда я пишу эти строки.

Видимо, поняв, что мы все уже давно «раскусили», руководством организации было дано указание, чтобы Оля ни в коем случае не отпускала нашу чету, хотя бы до тех пор, пока не будет антракт. Ведь, в противном случае, мы подавали дурной пример остальным «ослам», что явно не входило в намерения организаторов данного «шоу». А зрителей собралось не менее 500 человек. А сколько таких дней было до и после нас, одному Богу известно…

Прощаясь в антракте с Олей, мы очень благодарили её, стараясь не смотреть в глаза. Мне было очень стыдно за неё, и я старался, чтобы она этого не заметила. Впрочем, думаю, она всё прекрасно поняла.

Едва очутившись на «свободе», мы с женой тут же глубоко вдохнули свежего балтийского воздуха и, молча взявшись за руки, медленно пошли вдоль набережной Невы.

«Боже мой, – мелькнуло почему-то у меня в голове, – а я ведь, за всю свою жизнь никуда её так и не свозил! Мы даже гуляем вместе редко. Надо срочно исправляться…»

Наконец, поравнявшись с каким-то маленьким бистро, жена вдруг предложила:

– А давай возьмём здесь коньяка?

– На какие деньги, Лена?! – изумился я.

– На последние – спокойно, но твёрдо ответила она. – Я знаю, что ты завтра найдёшь достойную работу, и мы снова заживём хорошо. Даже ещё лучше.

Я мгновенно расслабился: меня всегда поражала её хладнокровие в исключительно тяжёлых для семьи ситуациях, а потому, в ту минуту, был безмерно благодарен ей за то, что она не только сама верит в меня, но и пытается убедить в этом меня.

Мы выгребли из карманов все, что имели, взяли по сто граммов коньяка, маленькую плитку шоколада и «отметив» наше печальное событие, не спеша, двинулись в направлении нашего дома. На душе сделалось как-то хорошо и благостно. Предаваясь каждый своим мыслям, мы, брели, взявшись за руки, вдоль гранитной набережной. Подставив себя навстречу холодному осеннему питерскому ветру. Мы действительно в этот момент были счастливы как никогда.

ЧАСТЬ V – ИСКУССТВО – ЖИТЬ ИЛИ МОНОЛОГИ ДРУГА

«…Что вы зовёте Меня: Господи! Господи! и не делаете того, что Я говорю?»

(Лк. гл.6, ст.46)

Возвращаясь к богам

«Тени» / худ. Н. Т. В. 2010 г

«Большие мыслители: Христос, Лаотзе откроют истину, люди пониже их духом, ученики (Павел), принизят, приспособят к большинству. Большинство ещё принизит, установит легенды. Чем больше круг, тем мельче. А потом явятся уж люди, чуждые веры, которые закрепят»

(Из «Дневников» Л. Н. Толстого)

– Почём опиум для народа?

За дверью молчали.

– Папаша, вы пошлый человек! – прокричал Остап.

(И. Ильф и Е. Петров «Двенадцать стульев»)

Так говорит Андрюша…

Каждому знакома картина, когда, где либо у метро или в иных местах массового скопления народа, шустрые и энергичные подростки пытаются всучить вам в руки маленькие листочки, с весьма соблазнительным предложением – за короткий срок заработать кучу денег. Лично меня, эти молодые люди всегда раздражают своим бесцеремонным поведением, бестактностью и беспардонным навязыванием, хотя, умом я, конечно же, их понимаю: каждому хочется заработать хоть какую-то копейку.

На днях, спускаемся с приятелем в подземный переход, оживлённо беседуя. Неожиданно, словно из под земли, вырастает вездесущая фигура некоей барышни, которая протягивает нам свои пёстрые листочки. Напрочь игнорируя юное создание, мой товарищ, со свойственной ему увлечённостью, продолжает мне что-то говорить. Я же, по привычке, начинаю нервничать, тем более, что настырность девчонки начинает переходить разумные пределы: она не только не прекращает своих пассов, но, видя, что мы никак на это не реагируем, некоторое время неотступно следует за нами, усердно размахивая своей мишурой перед самым носом моего друга, словно, тореадор, дразнящий быка.

Наконец, прервавшись на секунду, Андрей резко оборачивается в сторону своей преследовательницы и коротко бросает:

– Спасибо, я не курю…

Затем, вновь повернувшись ко мне, возобновляет прерванную беседу.

От неожиданности, девочка прирастает к земле, словно вкопанная. Какое-то время, «компьютер» обрабатывает полученную информацию, после чего, подземный переход оглашается её звонким смехом. Я смотрю на друга: тот, как всегда, серьёзен и невозмутим.

О чём бы мы не общались, постепенно, тема разговора, помимо нашей воли, как-то незаметно сводится к вопросам нравственности, религии, веры… Словом, ко всему тому, что связано с понятием «Бог». Тут, между нами, как будто проходит некая черта, разделяющая нас по обе стороны баррикад.

– Ну, хорошо… – соглашаюсь я частично с его доводами. – В таком случае, ответь мне: как ты можешь определить своё отношение к понятию «бог»?

Андрей перестаёт шутить, пытаясь ответить совершенно серьёзно.

– Первое моё представление о жизни заключается в том, что каждый разумный человек может и должен построить своё собственное мировоззрение. Подавляющее большинство людей, в силу отсутствия опыта (жизни, знания, образования и так далее…), предпочитают глотать то, что им подают со стороны. Поэтому, раньше они с удовольствием приняли большевистскую теорию, сейчас – с не меньшим удовольствием ударились в религиозное, в то время, как вопрос мировоззрения стоит в такой плоскости… Сейчас поясню. У нас всегда было два представления о мироздании. Так называемое, материалистическое и идеалистическое. Они противоречат друг другу антагонистически. Это понятно. То есть, противоречия неустранимы. На эту тему можно привести известный тезис: учёный говорит «я верю потому, что знаю». А религиозный деятель – «я знаю потому, что верю». Устранить это противоречие невозможно в принципе! И это есть две основные аксиомы. Спрашивается, если я стою на материалистических позициях, как мне быть, если я не знаю? Ну. не знаю я – как этот мир создан! Тогда у меня есть один простой выход. Я говорю себе: «а мне плевать на то, как он создан». Почему? Потому, что мне важен результат. Мир, создан ли в невероятно во множестве проявлениях своих форм, познаваем ли, непознаваем… меня это не интересует. Интересует только результат, и это существенный фактор. Но! Поскольку человек не может себе представить три вещи: время, бесконечность и собственную смерть, то каждый человек, в той или иной степени, в рамках своего мировоззрения, представляет… придумывает… (повторяю: речь идёт о том разумном человеке, который хочет построить своё мировоззрение) он строит некие аксиомы, на базе которых, как бы, его мировоззрение и строится. Ну, например, аксиома первая – Разум был посеян кем-то… или – чем-то. Неважно. Существует теория Дарвина об эволюции видов и так далее… Но, происхождение разума – это не естественный отбор. Это все равно, что ты, к примеру, создал мощный компьютер, но, пока ты не заложил туда программу, она не заработает. Без этой программы, она – просто, кусок железяки. Да – мигают лампочки… и всё такое прочее, но…

– Прости, перебью. Аксиома – это ведь…

– Да – утверждение, не требующее доказательств.

– Но, как, в таком случае, с твоим высказыванием «посеян Разум»? Кем?

– Нет, подожди… Я имею в виду, что разум, прежде всего, ДАН. Извне, кем, чем, или ещё откуда – неважно. Но он дан.

– Ага, понятно…

– Так вот. Этот факт свершился и он является как бы, следующим продолжением. Но, если человеку дан разум, то он предполагает, что разумом надо пользоваться. И развивать его. Тогда ты оправдываешь существование самого себя и оправдываешь ту цель, которая в тебя была вложена, давая тебе этот разум. Повторюсь ещё раз – неважно: естественным путём или искусственным. Переводя на религиозный язык, я бы сказал так: «Что является богоугодным делом? Богоугодным делом является одно единственное дело – дело, в результате которого твой разум развивается». Потому, что, если исходить из религиозных соображений, то в Библии сказано, что «Бог создал человека по своему образу и подобию», где, образ предполагает наличие двух рук, двух ног и все такое прочее, а – подобие…

Ведь, что отличает человека от всех прочих существ созданных Богом? Так вот, это – Разум. Следовательно, Бог дал человеку то, чем обладал Он Сам. Естественно, этот разум недоразвит, нет того опыта гигантских знаний, которыми обладал Тот, кто это дело создал. И поэтому, единственное богоугодное дело – это развитие этого разума. И человек, который в результате своей деятельности творит, созидает и использует свой разум… неважно… изобретатель, там, какой-то, который бьётся над задачей… фермер, который придумывает – как бы это получше сделать… всё задействовано здесь (Андрей стучит себя по виску). Поэтому, самые не богоугодные люди, это – монахи, у которых разум зафиксирован на одном… и больше ничего нет. С точки зрения вклада в развитие разума, их вклад – нулевой. Так вот. Если я взял в качестве аксиомы, что разум мне дан, а следовательно сверхзадачей моей жизни является использование этого разума, как настоящего нормального инструмента, то я должен заниматься творческой работой. Это – первое.

Второй момент, где я говорю, что разум дан, но, дан конкретно, Богом… и Он требует не развития разума, а преклонения перед Тем, кто это дело сотворил. То есть, религиозное мировоззрение. Третий момент. Это – естественный процесс. А раз естественный процесс, то тогда я выключаю из своего анализа и всего остального, проблему мироздания. Для меня становится очевидным, что с моей смертью, «свет выключили» и вопрос закрылся. Что, мне дан разум для того, собственно, чтобы я жил. Жил, согласно рамок определённого сообщества, морали… занимался тем, что мне нравится, и так далее.

Если первая аксиома требует от меня творческого подхода ко всему, требует стимуляции разума… анализа… Вторая – она требует постоянной связи с Тем, кто дал мне этот разум, то есть, религия. И третья – это некий материально-атеистический взгляд на жизнь. Если придерживаться первого варианта, тогда, можно сказать, всё определяется как пятьдесят на пятьдесят. Есть – нет, есть – нет. Я могу сказать, что «да, наш разум является частичкой какого-то всеобщего Разума». Но это никак не влияет на моё стремление развивать тот мой разум, что оказался в моей голове…

Помня о многочисленных поездках моего друга по Тыве и о его встречах со староверами, пытаюсь повернуть беседу в несколько иное русло.

– Расскажи, пожалуйста, о своих впечатлениях со староверами?

– Вспоминая про староверов, хочу сказать несколько слов в контексте того вопроса, где ты пытался выяснить моё отношение к религии. Так вот. Если говорить о религиозном человеке, то его символом, во всяком случае – для меня, всегда являлись староверы, потому, что они очень искренне верили. Помню, мы сидели в тайге, и разговаривали со старостой – такой, Макарий Ермогеннович.

Чувствуется, что Андрюше явно по душе такие вот, забытые, но, чем-то очень близкие, по своей природной сути и естественности старинные имена, а потому он произносит их как то смачно, что ли, и по-особенному.

– Беседуем о том, о сем… И я ему, мол, чё это вы никак не можете договориться с церковью православной… всё такое, прочее… мол, вроде бы, христиане… На что, он мне говорит: «Что мне надо? Мне надо всего три вещи. Это – Писание на столе, икона – на стене и Бог – в душе. Больше мне ничего не нужно». То есть, что всё остальное прочее – от дьявола. Церковь православная, подчёркиваю – на мой взгляд – идёт не той дорогой. Они, там, строят, реставрируют, украшают… суетной жизнью занимаются. Не то…

Ну, и вот, я помню… мы как-то сидим… (тут, Андрей, видимо, вспомнив всё в деталях, усмехнулся, поражаясь наивности и простоте староверов) а среди нас, один охотник… молодой такой, симпатичный парень. Ведём неспешную беседу… Вдруг, он, наклонившись ко мне: «Андрей Иванович! А я беся видел!»

Хм… Я ему: «Расскажи». Он: «Прихожу домой, открываю дверь, а он над столом – вертится, вертится, вертится…

«Я его спрашиваю: «Что – и рога и копыта?». На что, он совершенно простодушно: «Андрей Иванович! Если б у него были рога и копыта, я бы сомлел насмерть!»

– Так, кого ж, он там на самом деле увидел? – спрашиваю я, с трудом сдерживаясь.

– Завихрения, возможно, какие -то… Да мало ли, кого он там мог увидеть! У них же, логика простая: ежели чего-то непонятное – «беся»… Вот.

А потом, помню, зимой… морозы… Пришли мы в скит: старушки там жили. Ну и я был там с приятелем. И вот, значит, мы живём в гостевой избушке, а на завтрак, обед и ужин, они нас зовут к себе. А приятель мой… (тут Андрей назвал мне настоящее его имя и я, вспомнив, и представив этого, в общем-то, приятного молодого человека – совершенно далёкого не только от тайги и староверов, но и от обычной деревни – довольно усмехнулся) Мы пообедали, значит.

Тут, матушка Надежда мне говорит: «Андрей Иванович, ты не спеши: я тебе сейчас кое-что почитаю. Та-а-кая интересная вещь!» Я говорю, мол, ну, что ж… Все старушки сели вокруг, в предвкушении, и она начинает читать. А у них же, свои святые. Не только общие, но и… Вот, она тетрадочку достала… А она пишет таким образом. Ей привозят охотники карандаши цветные. Она грифель вытаскивает, размалывает мелко-мелко всё в порошок, добавляет водички и – получаются своеобразные чернила. Она пёрышко гусиное завострит и пишет… и рисует.

И вот, читает, причём, удивительным бесподобным и не передаваемым голоском. Что, там, дескать, медведь пришёл, значит, к какому-то святому… ломает, рушит, нападает что-то… не суть. Мол, святой вначале испугался, а потом вспомнил, значит, и давай молиться громко… Типа, святителю Николаю… что-то в этом духе. Читает, матушка, читает, и затем: " И ты представляешь: и медведь подзадристал и побежал прочь! Вот, что молитва делает!» Искренне совершенно. Словом, это надо видеть своими глазами.

Я, так… вроде нормально сижу, а наш приятель… ну, совершенно обалдел. А тут матушка, продолжает: «Так, ЧТО – Писание… А вот, у нас было… Пошли мы с Домной на пасеку… Утром я слышу: Домна завопила и сомлела. Выскакиваю, а медведь на ограду навалился… А Домна рядышком полуживая… И я тут вспомнила… представляешь, Иваныч! И давай, святителю Николаю… как начала… Медведь рявкнул, развернулся и ушёл. О! Представляешь?!»

Я смотрю на них и умиляюсь, а мой друг совершенно ошалел. Вот оно: просто и понятно! Дети Природы! Они ко всему относятся честно и искренне. Понимаешь, а все эти попы… Вот, ты мне вопрос задавал, относительно священников… Хотя, опыт общения с ними у меня небольшой.

– Мне бы, все-же, хотелось вернуться к староверам. Что тебе запало более всего.

– Хм… Да многое, пожалуй. Но прежде всего, природная искренность и простота. Я тебе расскажу ещё один случай, который, возможно, позволит яснее представить этот удивительный народ. Так вот. У них ведь, воскресенье – выходной день: работать категорически нельзя!

– Да ну-у! А я и не знал…

– Да. В воскресенье нельзя работать даже тогда, когда это надо. Например: всю неделю мочило, мочило… и вдруг, в воскресенье – ясная погода. Понятное, вроде, дело – надо сено грести! Ан нет! Нельзя! Пусть сгниёт, но грести нельзя! И они, по воскресениям, одевают такую нарядную чистенькую рубашечку – косоворотку, с поясочком узорным и… народная игра у них… волейбол. Мужики, бабы собираются. Играют без всяких правил, лупят по мячу как попало… словом, азарт стоит… гвалт невероятный! Взяли меня в команду. Естественно, в игре я смотрюсь на порядок выше их. Они ж, ведь, по-простому… бьёт, кто как может. В общем, поиграли… а потом сели так, в кружочек… все такие довольные. Я им говорю – «А чё, в футбол не играете?» А они, серьёзно, так – «Нам нельзя». Я – «А в чем, собственно, дело, почему?» Они – «С азарта, поубиваем друг друга…»

Или, скажем, вот ещё… зимой… Там, значит, кусок Енисея прямой, как труба. И когда станет лёд, они разгоняются на мотоциклах и… наперегонки. Кто скорее. А больше всего, смеются от души, когда кто-нибудь из них падает… «а Васька-то, разогнался и упа-а-л!» А этот несчастный Васька, так он, чуть ли не два километра на спине проелозил. Смешно…

А когда у них сезон охотничий… у них, ведь, как: от одной избушки охотник идёт к другой, по дороге ставит капканы… ну, и так ходит по кругу, проверяя… Я спрашиваю одного из них: «Скажи мне, Павел, а что ты в воскресенье делаешь?» Он так, вначале, скромно потупил глаза, а потом открылся: – «Ты видел там, на выходе, пик такой, с площадочкой наверху? Оттуда, всё кругом, как на ладони. Так вот, я туда залезу, сяду и любуюсь… красотишша!»

Всё! Понимаешь, им всё просто и понятно.

– Интересно. У евреев – суббота, а у них – воскресенье…

– Да, люди они серьёзные, и в отличие этой нашей «братвы», что на «меринах», все посты строго соблюдают. Хм, вспомнил ещё одну историю, связанную с постом. Сидим мы как-то с приятелем в тайге и… приехали охотники: они всегда, когда мы там, приезжают в гости. Подстрелили косулю. «Иванович, вот, мясо свежее. Давай, что-нибудь придумаем». Ну, я предлагаю сделать шашлыки (как принято: им отдельно, нам – отдельно). Словом, пока готовили, дело подошло к вечеру, часов этак, десять-одиннадцать. Сели ужинать. Вдруг, старшой из них оборачивается к нам: «Сколько сейчас времени?» Я ему: «Одиннадцать». Проходит ещё немного. Вновь: «Сколько сейчас?» Я: «Полдвенадцатого» Ещё через какое-то время: «Сколько?» Я, естественно, в недоумении (чего спрашивать?): «Без пяти». Через пять минут, снова переспрашивает. Я – «Двенадцать». Все, как по команде, мгновенно одёргивают руки от стола и прекращают есть: всё – ПОСТ!

Жить со вкусом

– Жить, как говорится, это – хорошо!

– А хорошо жить – ещё лучше!

– Точно!

(из к-ф «Кавказская пленница»)

«Я всегда следовал правилу: не беги, если можешь стоять; не стой, если можешь сидеть; не сиди, если можешь лежать.»

(из высказываний И. Черчиля)

Так говорит Андрюша…

Несомненной гордостью является баня, собственноручно построенная Андрюшей. Можно не сомневаться, что прежде чем начать её строить, он проштудировал десятки книг и брошюр, имеющих отношение к данной теме.

Я к бане равнодушен. Скажу более, известная в народе поговорка «монгол моется всего два раза в жизни: родился – помыли, умер – помыли», в полной мере относится и ко мне. Однако, не желая обидеть хозяина, покорно следую за другом в предбанник и начинаю раздеваться.

– Ты чего такой тощий?! – изумляется мой приятель, впервые увидев меня голым.

– Нормальный – обижаюсь я, втягивая в себя уродливый живот и расправляя плечи. – Можно даже сказать, микеланджеловский «Давид», вполне атлетического телосложения.

– Ха! Рассмешил! – смеётся Андрей – Это не «телосложение», а – «теловычитание»…

Лень, как стимулятор труда

Мы уютно устроились на берегу пруда, который выкопан и обустроен владельцем дачи. Живописный водоём, в котором благополучно плавают и размножаются караси, весело барахтаются маленькие лягушата и прекрасно чувствуют себя снующие туда-сюда юркие водомерки, также является гордостью моего друга. Годы кропотливого труда и усердия принесли свои плоды: вода, обогащённая кислородом, всегда тут чистая, а сам пруд, благодаря своевременным профилактическим мерам, не цветёт и не разрастается тиной и прочей гадостью. Чего не скажешь о соседском лягушатнике, со стоячей темно-зелёной зловонной жижей, больше напоминающим собою лесное болото.

Вдоволь накупавшись в бархатной тёплой водице, мы решили немного позагорать, расположившись на аккуратно постриженной зелёной лужайке. По всему периметру пруда, на некотором расстоянии друг от друга, раскинули свои ветви многочисленные плодовые и декоративные деревья, лично посаженные неутомимым хозяином.

Я искоса бросаю взгляд на откинувшегося в шезлонге товарища и, зафиксировав на его здоровом лице довольство и благодушие, невольно улыбаюсь, мысленно сравнивая его с эдаким ленивым барином, который прилёг немного вздремнуть, перед обедом. Сейчас, где то в глубине дома нежно прозвенит колокольчик, и на горизонте появится прислуга, в традиционном русском наряде XIX века, которая, подойдя к своему господину, низко склонится в перед ним в почтительном поклоне и сдержанно произнесёт: «Андрей Иванович, кушать подано: извольте к столу.»

– Андрей! – нарушаю я благостную тишину знойного летнего дня. – Вот, скажи мне: неужели, ты сам, один, своими руками, всё это сделал?

Друг расплывается в улыбке, медленно опуская веки.

– Всё-всё-всё? – переспрашиваю я, окидывая взглядом огромную территорию дачи. – И сруб, тоже?!

– Нет, конечно: сруб одному не поставить… – Андрюша приподнимается, оживляясь. – Да и зачем, если на это существуют специалисты.

– И всё равно, я поражаюсь: КАК и КОГДА тебе всё это удаётся?! Поделись секретом с «народом».

– Никакого секрета нет: всё дело в моей лени.

–???

– Да-да, – совершенно спокойно продолжает Андрей, невзирая на мою недоуменную физиономию. – Я по природе своей очень ленивый человек. Мне больше нравится отдыхать, чем вкалывать.

– И? – подталкиваю я товарища.

– Ну, сам посуди: кому нравится пахать от зари до зари? Только законченным трудоголикам. А мне лень, я ленивый человек, поэтому… Вот, скажем, весна пришла, да? Люди горох сажают. Все побежали палочки какие-то выстругивать, реечки пилить… А я беру уже готовую конструкцию и… бамц – и готово! Всё! Сиди, покуривай себе или наслаждайся купанием в пруду. А – почему? Да потому, что я знал, что каждый год к нам приходит весна: каждый год все вокруг опять начнут сажать горох; каждый год народ спешно начнёт спохватываться… А потому, я зимой, спокойненько и не торопясь… Ну, что ещё делать долгими зимними вечерами? Помнишь, замечательную русскую пословицу: «Готовь сани летом, а телегу – зимой»? Так, вот. Я спрашиваю своих соседей: «Скажи, а чем ты зимой занимаешься?» Правда, не напрямую, а у его жены. Она: «Приходит Толик с работы, на диван залезает с семечками и – телевизор». «Ёпт! – хватаюсь я за голову – а в субботу и воскресение?» «То же самое – отвечает его супруга – только, с самого утра». Ну, что тут скажешь…

Я вспоминаю, когда мы взяли этот участок. Тут был практически лес. Тяжело. И тогда я решил так. Скажем, вот, я приезжаю сюда в субботу (а тогда, ещё ничего не было построено, ни хибарки…) и говорю сам себе: «два квадратных метра!» Отмеряю строго и… начинаю потихоньку: весь, этот дёрн… перекапываю, выкорчёвываю, разравниваю… И – уезжаю.

Нет, я конечно могу и три квадрата! Но я делаю два. Но зато, аккуратно, и каждую субботу. Я всегда говорю друзьям и соседям: «В году 52 недели. Ну, возьми… выдели в субботу два часа и в воскресенье ещё два часа. И тупо, по часам, по звонку, прибивай свои доски. Смею тебя заверить, что за эти пять лет, которые ты ни х#я не делал, у тебя уже давно стоял бы сияющий дворец!»

В жизни, на нашу долю выпадает большое количество событий, и задача человека заключается только в том, чтобы сделать это событие приятным для себя. Жить надо со вкусом! А что это значит? Я всегда привожу своим знакомым следующий пример. Вот, скажем, я иду с работы. Голодный – просто слов нет! Я захожу в магазин, покупаю там свеженький батон, масло, колбаску, любимый сыр и прочее… прихожу домой. «Бывает такое? – спрашиваю я». «Да, конечно… – соглашаются слушатели» А я им: «А вот, допустим, не утерпевшись… отломать ломтик батона и съесть – это как?» Все вокруг: «Ну, как же, конечно – «да»… А я говорю: «Да? А я – «нет»! Никогда!!» Помнишь, по-моему у Карцева… кажется, называется «Обед в Одессе»? Под «Болеро» Равеля.

– Да, да…

– «Я прихожу домой… переодеваюсь… неторопливо мою овощи… нарезаю тоненько… потом беру свежую скатёрочку… накрываю… включаю музыку… присаживаюсь сам…» и – в конце – «ем!». Вот это называется «жить со вкусом!» А это… «Хрум!» – Андрюша бесподобно передразнивает нетерпеливого обжору, и машет рукой в сторону…

– Необходимо попытаться, прежде всего, сделать работу творческой. Надо всегда найти форму любви. Чтобы работа была для тебя не обузой, а сделалась интересной. Надо всегда стараться находить радостную сторону того, что ты делаешь. Тогда, ты не вступаешь в противоречия с самим собой. Тебе всё хорошо!

Причём, это касается любой работы. Гавно чистить? Ты знаешь, я тут недавно… как главный ассенизатор. Там у меня в туалете… бадья такая стоит, и… как она наполняется, значит, моя задача – вытащить это дело, найти под кустами место, вырыть яму, слить туда… Потом, тщательно промываю шлангом оттаскиваю и устанавливаю обратно. Должен сказать тебе… аромат, мама-мия, стоит тут такой… ну, словом, не передать! Наташа, в такие моменты, старается убежать как можно подальше: она не только видеть… слышать даже не может. А я… Я себе придумал такую… сказочку… и с удовольствием занимаюсь этим делом! Я даже гавно с удовольствием таскаю!

– Ну, как же… А куда денешься? Потому, что это вещь неизбежная…

– Вот ты попал точно… в дырку! Потому, что…

– Если этого невозможно избежать, следовательно, необходимо попытаться изменить к этому своё отношение. – перебиваю я друга, заканчивая логически вытекающую очевидную мысль.

– Совершенно верно! Но этого почти никто не понимает! Вот, у меня рядом сосед по даче… «Ё# твою мать! эта сраная дача, бл#ть, опостылела: траву стричь – нету сил… да пошла она к #бени матери! Чего, я буду, тут, выращивать огурцы, когда могу купить свободно за копейки… " и так далее.

Я ему говорю: «Брось, в таком случае, эту дачу. Брось!» Не понимаю: как же можно всё это с ненавистью делать?! Он косит эту несчастную траву, у себя, на шести сотках, целых три дня! Я кошу у себя – с утра до обеда. Весь этот массив! Шутя и играючи. Нельзя делать дело с ненавистью!

Или, вот другой пример. Приходит сосед: «Слушай, Андрей, вот бы мне работу найти. Подсобил бы, что ли… подсказал, чего…» Ну, я ему подсказываю: мол, взял газету «Из рук в руки»… посмотрел, кому требуется… позвонил… сходил… туды-сюды. Он мне: «О ёлки! Дык, это ж, надо звонить… надо ходить…» Я оторопел: «А ты как хотел? По щучьему велению? Прости, но такое только в сказках бывает…»

– Скажи, Андрюш, а давно у тебя выработалось такое отношение к работе?

– Давно. Наверное, ещё в детстве. Я вспоминаю, что меня всегда охватывало такое тягостное чувство, если я чего-то не довожу до конца. Вот, не могу, прям!

Невольно, мои мысли переносятся в Питер, в небольшое кафе, где я работаю поваром. Жалуюсь Андрею на то, что зарплату на работе растягивают, выдают не вовремя, да вдобавок малюсенькими кусочками, как подачку. Однако, тут же, благоразумно спохватываюсь:

– И на том спасибо! – с ужасом представляя себя – безработного.

– Знаешь, я тоже жутко испугался, когда мой сын остался без работы. – делится своими переживаниями мой друг.

Cын Андрея живёт в Швейцарии. Обустроен полностью: семья, жильё, работа, машина…

– Недавно едем с ним по Женеве. – вспоминает свою последнюю поездку мой друг. – Проезжаем изумительное место, в самом центре города. Вдруг, он вялым голосом выдаёт, кивая головой налево: «Здесь мне предлагали работу…»

Я, в полном изумлении: «И – что?»

«Отказался: слишком далеко от дома.»

Проехав ещё квартал, сынуля вновь обращает моё внимание на помпезное здание с солидной вывеской одной известной на весь мир компанией: «Тут тоже предлагали…»

«…И?» – выдавливаю я из себя.

«Не понравилось»…

Я ошарашен. На некоторое время впадаю в задумчивость. Потом, обращаюсь к нему: «Но, ведь, ты, в этот момент, находился без работы, не так ли?»

«Естественно.» – соглашается сынок.

«Почему-же, в таком случае, не ухватился за первое попавшееся предложение?!» – недоумеваю я.

«А зачем? Я выбирал удобный вариант».

Вскоре, выясняю, что в первый год его пособие составляет порядка двенадцати тысяч долларов в месяц! Причём, из них, на оплату дома уходит около трёх тысяч.

«Ну, а если ты в течение года не найдёшь работы?» – интересуюсь я.

«Ничего страшного. – спокойно реагирует отпрыск. – На следующий год, размер моего пособия уменьшится на четверть. Жить можно…»

«Ну, хорошо – не унимаюсь я. – А вдруг и на следующий год ты не сумеешь устроиться?»

«Пап, – устало произносит сын. – В Швейцарии, для того, чтобы суметь НЕ НАЙТИ себе работу, нужно приложить невероятные, просто, фантастические усилия и обладать сумасшедшим упорством, что практически невозможно…»

– Представляешь? – обращается Андрюша ко мне. – Почти, как в том анекдоте, про сто злотых…

– Не слыхал. – признаюсь я, вынуждая своего товарища поделиться новой байкой.

Сто злотых

В маленьком польском городке, в котором всего один-единственный банк, мужчина намеревается положить на счёт сто злотых.

– Позвольте узнать, – интересуется он у служащего. – если мне, к примеру, срочно понадобятся деньги, я могу их у вас забрать?

– Конечно-же! – вежливо отвечает клерк. – Пан в любое время может прийти в наш банк и забрать свои деньги!

– А скажите: если ваш банк вдруг завтра сгорит, кто вернёт мой вклад? – переживает клиент.

– Пусть пан не переживает по этому поводу. – успокаивает мужчину работник банка. – Если этот банк сгорит, Ваши сбережения останутся. Пану всего лишь, необходимо будет поехать в районный центр и в точно таком же банке получить свои деньги.

– А если и тот банк сгорит?

– Ничего страшного: в этом случае, пану достаточно будет поехать в центр воеводства и там ему в банке всё вернут до мелочи.

– Ну, а вдруг, предположим: и он сгорит? – не успокаивается мужичок.

– Не стоит волноваться: пан поедет в Варшаву, в Центральный Банк страны, и там ему возвратят всю сумму.

– А если и Центральный банк сгорит? – интересуется дотошный клиент.

– Пан зря переживает… Пока у нас есть такой надёжный старший друг, как Советский Союз, можете быть спокойны: Ваши сбережения не пропадут.

– Ну, а вдруг, и Советский Союз завтра развалится?

Служащий банка, и с укоризной наклоняется к своему соотечественнику:

– Пану жалко ста злотых на такое святое дело?!

Так говорит Андрюша…

По пути к дому, нам попадается небольшой пивной ларёк. Я обращаюсь к товарищу:

– Может, возьмём пару бутылочек?

Андрей, выразительно подняв кверху указательный палец:

– Сколько безумных пьянок и безобразий начиналось с невинного предложения: «А давай, возьмём бутылочку пивка?"…

О вкусной и здоровой пище

Впервые настоящего пива мне довелось попробовать в Минске, в гостях у моего друга. Было это в начале 80-х годов прошлого века. Помнится, я тогда искренне изумился. Оказывается, оно – прозрачное! Это во-первых. А во-вторых – вкус…

– Послушай, а чем-же, в таком случае, угощал нас Арон, что сидел напротив крытого рынка?! – не выдержал я, обратившись скорее к самому себе, нежели к товарищу.

Некогда, в пору «развитого социализма», главной «достопримечательностью» Крытого рынка являлся бухарский еврей Арон, которого неизменно – зимой и летом – можно было видеть торгующим пивом, либо квасом. Рядом со своей неразлучной спутницей – жёлтой бочкой, на которой кем-то из нашей ребятни огромными буквами было выведено: «АРОН – БЛОНДИН». Казалось бы, ну совершенно безобидное словосочетание. И только переведя взгляд на самого хозяина – копчённого и чёрного как смоль – до вас доходил истинный смысл написанного. Однако, он совершенно не обижался и нисколько не предпринимал попыток – стереть написанное слово. Глядя на него можно было подумать, что ему не то, чтобы лень взбираться на бочку, но просто, весь мир ему, что называется, «до лампочки». У него был постоянно один и тот же умилительно-равнодушно-приветливый взгляд, словно он только что обкурился анаши. Пиво его было всегда мутным, отвратительно тёплым и разбавленным (впрочем, равно как и квас), но это обстоятельство нисколько не подрывало его авторитета. Никому и в голову не приходила мысль оскорбить или обидеть его, поскольку других бочек с пивом в городе я что-то не припоминаю. Казалось, что он жил в совершенно ином, оторванным от реального, мире, и только реальная жёлтая бочка на колёсах являлась той нитью, что связывала его с остальными обитателями планеты. Словом, уникальная была личность. Можно сказать, «кусочек бухарской Одессы».

Здесь я вывел для себя ещё одно философское умозаключение: если человека всю жизнь кормить дерьмом, объясняя ему, что это и есть настоящая еда, то вскоре, привыкнув к его вкусу, оно и в самом деле будет ассоциироваться у него с понятием «пища».

«Наверное, то же самое происходит и с нашей жизнью…» – пронеслось в моей голове, когда я, в очередной раз поднёс бутылку ко рту, делая ещё несколько глотков этой изумительной прохладной и живительной влаги.

– Знаешь, в чём смысл жизни? – неожиданно обращается ко мне Андрюша испытывающее глядя на меня, словно размышляя про себя – стоит ли продолжать. Наконец, выдержав паузу, с наслаждением заканчивает свою мысль: – В том, чтобы вкусно поесть!

И с любопытством наблюдает за моей реакцией. Признаться, я в шоке: не такого я ожидал услышать от своего «сенсея».

– Ну, да… в общем-то… – неуверенно произношу я, пытаясь понять – какая же глубокая мысль кроется за этой банальщиной. Однако, постепенно до меня доходит…

Людям так свойственно впадать в крайности, и они настолько, порой, подвержены неким стереотипам, что не сразу находят в себе силы, признаться в этом самим себе. Скажем, знаменитое изречение «не хлебом единым…» порождает в человеке известную установку, где материальная нищета – сущая ерунда по сравнению с приобретаемыми духовными знаниями. Более того, именно такая установка и создаёт в человеке иллюзию того, что игнорируя материальную сторону жизни, ты как бы возвышаешься в собственных глазах надо всем остальным, тем самым, оправдывая свою элементарную лень.

Одно и то же слово, при различных обстоятельствах, может по-разному воспринято: это как нож, который одинаково можно вложить как в руку хирурга, так и в руку разбойника. Не говоря уже о времени и месте…

Андрюша умеет и любит ломать стереотипы, заставляя активно работать «серые клеточки». Нет, конечно-же, он далёк от мысли, чтобы превозносить культ еды над всем остальным. Но, в то же время, он хочет показать, что ничего плохого нет в том, если человек восславит еду – это же так естественно!

Мне же, в связи с этим припомнилась одна старая восточная притча.

Суфийская притча

Один чревоугодник решил как-то обратиться к духовным ценностям. Хорошенько проштудировав около сотни книг, он, находясь однажды в обществе, где присутствовал суфийский наставник, обратился к последнему со следующим вопросом:

– Поясните, пожалуйста, о уважаемый шейх, для чего человеку дана жизнь и в чём заключается её смысл?

Шейх внимательно посмотрел на задавшего ему вопрос и простодушно ответил:

– Пить и жрать, веселиться и срать! («Нўшидан ва хўрдан, хурсанди ва риддан!» /тадж/)

«Да-а… Недалёко же, ты продвинулся на своём Пути…» – подумал про себя обжора, внешне выразив удовлетворение ответом.

Вернувшись домой, он принялся за ужин и, набив своё брюхо до отвала, лёг спать. Наутро, почувствовав позывы, несчастный поспешил облегчится, однако, сколько бы он ни тужился, все его усилия оказались тщетными: словно, кто-то забил ему в зад пробку. Так продолжалось несколько дней, пока живот не раздулся до неимоверных размеров. Боль же, с каждым днём становилась всё невыносимей. Находясь в таком критическом положении, горемыка крепко задумался и вдруг вспомнил про шейха. Устыдившись своих мыслей, он поспешил в дорогу, надеясь выпросить у старика прощение.

– Ну, теперь ты убедился, что я был прав? – обратился к нему суфийский наставник, едва лишь обжора переступил порог его дома. И, не дав тому вымолвить и слова, покрутил своим посохом три раза вокруг его пупка.

И в ту же секунду, страдалец стремглав кинулся вон из комнаты, едва добежав до туалета…

Коммунизм в отдельно взятой семье

– Как говорил наш замечательный сатирик Аркадий Райкин: женщина – друг человека!

(из к-ф «Кавказская пленница»)

Так говорит Андрюша…

– Андрюша! – расплываюсь я в широкой улыбке, едва мой друг переступает порог нашего дома.

Его живые искрящиеся глаза излучают неописуемую радость и ликование. Мгновение, и лицо приятеля преображается: глаза округляются и во взгляде читается ужас.

– Что это?! Позор!! – тыча пальцем мне в рот, отчитывает друг, и тут-же, с порога, предъявляет свой ультиматум

– Так, если ты к следующему приезду не сделаешь зубы, я к тебе больше никогда не приеду!

– Хорошо, хорошо… – соглашаюсь я, ради приличия.

После обеда, мы вновь возвращаемся к теме моих зубов. Вернее – их отсутствия. Прекрасно понимая, что это сопряжено с немалыми тратами, мой друг выражает готовность, помочь мне финансами. В ответ, я мямлю что-то невразумительное, с единственной целью – поскорее замять эту неприятную для меня тему. Однако, Андрюша не унимается.

– Хорошо, я знаю твой характер: денег ты не от кого просто так не возьмёшь – заходит он с другой стороны – Тогда поступим следующим образом: ты их мне отдашь в любое время, как только они у тебя появятся, договорились?

– Нет, я поступлю по-другому, намного проще – заверяю я друга – Я поеду в отпуск в Бухару, и там всё сделаю намного дешевле…

Андрюша медленно собирает глаза на переносице и по-актёрски роняет голову себе на грудь.

– Напрасно, ты плохо думаешь о наших врачах – вскипаю я, чувствуя, как где-то глубоко в душе пробуждаются «цветочки» патологического патриотизма и обида за «своих» – У нас тоже есть немало настоящих специалистов…

В ответ, мой друг только тяжело вздыхает. Это ещё больше меня злит.

– Да знаешь ли ты, как наши умельцы… без всякой импортной навороченной техники… вот этими, вот, золотыми руками… умеют делать идеальные зубные протезы?!

– Ага, – мгновенно реагирует мой друг – Особенно – деревянные!

Наша взаимная привязанность объясняется не только искренней дружбой. С того самого момента, как я перебрался жить в Россию, Андрей жутко переживает за меня, словно несёт личную ответственность за мою судьбу.

Его неравнодушие ко мне проявляется в требовательности: сам, своим личным упорным трудом и талантом добившись многого в этой жизни, он того же хочет добиться и от меня, а потому не даёт мне спуску. Он прирождённый учитель и педагог.

– Человек обязан стать личностью. – любит повторять Андрей. – Иначе, он – ничто!

– А что это значит в твоём понимании? – интересуюсь я.

– Это значит, что нужно с самого начала чётко определиться: «Чего я хочу получить от этой жизни?» И затем, наметив будущий план, целеустремлённо и настойчиво двигаться в этом направлении. В каждом из нас заложен колоссальный потенциал, который мы просто обязаны развить для того, чтобы жизнь наша обрела смысл…

– В чём этот смысл? – перебиваю я.

– В самовыражении!

– Ну, самовыразился ты, к примеру… – продолжаю я иронизировать. – И что это тебе даёт? Для чего всё это?

– Для того, чтобы потом, посредством самовыражения самоутвердиться в этой жизни!

– Та-а-к… – соглашаюсь. – Логично.

На короткое время воцаряется тишина.

– А разве не достаточно быть просто, хорошим человеком? – вырывается у меня.

– Голибушка, – сочувственно и мило улыбаясь моей наивности, произносит приятель. – Хороший человек – ещё не профессия. Это не я сказал.

Я начинаю нервно ёрзать на стуле.

Сколько раз, находясь в его обществе и слушая его правильную и разумную речь, я ловил себя на мысли, что откровенно завидую ему и чувствую себя рядом с ним неполноценным человеком. Однако, чувство восхищения и преклонение перед его оригинальным умом, видать, всё-же, одерживает во мне верх. Иногда, мне кажется, что его благоустроенность и благополучие, его здоровая внешность, излучающая из себя энергию и жизнерадостность, является, как бы, неким укором всем остальным. Я начинаю понимать, почему многие его бывшие знакомые и друзья как-то постепенно и незаметно отошли в сторону. Конечно же, Андрей – типичный лидер. Лидер во всём. Этого-то, ему и не смогли простить те, кто внешне восхищаясь им, внутренне надеялся обойти его, но не смог… сломался на каком-то отрезке. И жизнь пошла под откос. Другие – просто, из зависти.

Вскользь затронув тему друзей и знакомых, я делюсь об этом с другом. Андрей, понимающе кивает головой.

– Я тебе могу сказать, дорогой, что очень мало на свете людей, умеющих выдержать благосостояние других В особенности – среди друзей. Жаба задушила многих. Что такое дружеские отношения? Ведь, для этого вовсе не обязательно каждый день друг к другу в гости бегать. Мы с Наташей никогда не любим жаловаться на то – как нам плохо и так далее. Поэтому у многих наших знакомых создавалось такое представление, что нам всё в этой жизни легко давалось. Да, мы ведём себя независимо. А люди, которые не могут себя вести независимо, всегда пытаются в независимости других видеть какое-то пренебрежение, что-ли, гордость избыточную. Потому, что они не знают, что такое самоуважение. А поскольку мы – люди уже состоявшиеся, в отличие от них, то нам – честно говоря – общества нас двоих хватает с избытком. Во первых, мы столько лет уже вместе. Во вторых, у нас духовная близость, которая является определяющим в отношениях. Поэтому, мы особо не переживаем.

– Вероятно, Наташа так же, разделяет твои взгляды?

– Знаешь, я тебе скажу, что она ещё строже относится в этом вопросе, чем я. Я, как «сознательный подкаблучник», гораздо в меньшей степени обращаю внимание на всякого рода мелкие нюансы. А Наташа, как женщина, в большей степени чувствительна, а потому не желает общаться с людьми, которые проявляют неуважение к нам.

– То есть, во всём единодушие и согласие?

– Ты будешь, возможно, смеяться, но у нас с Наташей, многие вещи попадают в противофазе. Когда у неё состояние, которое можно охарактеризовать, как – «отдам всё!», я говорю: «Никому, ничего! Снега зимой не дам!». И – наоборот – когда я говорю: «Давай, отдадим это…", Наташа: «Никогда!» И получается, что для внешнего мира – всё нормально.

– Я где-то писал: «Он нарушил негласное правило супругов: если один прикинулся больным, то второй – не имеет права болеть».

– Нет, у нас немного по-другому. Мы договорились, что бюллетень выдаётся мне, при температуре тридцать шесть и девять, а Наташе, когда у неё тридцать девять и шесть. То есть, как все мужики, я болею с наслаждением и с состраданием. А Наташа переносит всё на ногах… Так, хватить трындеть, пора обедать!

Мы вновь переходим на кухню. Бросив взгляд на баночку с перцем, бросаю:

– Ты зачем смешал белый и чёрный перец?

– Кто? Я? Нет. Это сделала Наташа. В дела такого типа я просто не встреваю. Если женамоялюбимаяНатальяНиколаевна смешала оба перца, то значит так надо! Она всегда права!

Вскоре стол ломится от домашних заготовок. Я поражаюсь:

– Боже мой! И куда столько банок с соленьями, томатами, лечо и прочее? Неужели, такое количество можно съесть? Андрюша, ты самый настоящий куркуль!

– Таких, как я, в тридцатых даже не раскулачивали, а просто, расстреливали на пороге собственного дома. Ты ещё не заглядывал в наш погреб.

Наконец, разливаем по первой.

– Ну, за твой приезд, сука! – провозглашает первый тост мой друг и добавляет – К счастью, ненадолго…

После первой, становится уютно и по-домашнему, что располагает к неспешной беседе. О доме, семье, детях.

– Ты знаешь, что такое счастье? – задаёт вопрос приятель

– Знаю – отвечаю я, вспомнив его же афоризм многолетней давности – это несчастье у другого…

– Нет – перебивает Андрюша – Это когда дети одеты, обуты, накормлены и… живут далеко от нас!

Я своему сыну написал завещание: «Хоронить меня под музыку «Аббы» – «мани-мани»

Незаметно, разговор начинает обретать конкретную тему. Как всегда, меня больше устраивает роль благодарного слушателя, в то время, как моему другу уготована трибуна, с которой он развивает свои мысли вслух.

– Что является в нашей жизни главным? Уровень благосостояния… или там, семейные отношения… Если отстраниться от конкретных вещей, то, конечно-же, каждому хочется хорошо жить. Каждому хочется быть независимым… путешествовать… заниматься любимым делом… Всё это – конечно. Но… В действительности (если подытожить), человеку хочется жить в согласии с самим собой. Хочется душевного спокойствия. Но для душевного спокойствия, как это ни звучит парадоксально, нужно мало.

– Мало?

– Мало. Нет, я понимаю, что кто-то мне может возразить: мол, конечно, тебе хорошо рассуждать с высоты того, чего ты уже добился. Однако… вот, мы с Наташей, к примеру, много раз обсуждали эту тему. Ну, не будь у нас ничего. Да мы вот здесь, сидя на даче, можем добиться душевного спокойствия. Правда, эта мысль, как правило, приходит к тебе уже тогда, когда ты, собственно говоря, другого и не желаешь.

– Иными словами говоря, «мудрость приходит с возрастом»?

– Я говорю немножко иначе: «Мудрость – как правило – приходит со старостью. Но, иногда, старость приходит одна…»

Через пару секунд, королевская креветка застревает у меня в горле: как всегда, тонкий юмор товарища доходит не сразу… Наконец, откашлявшись и отдышавшись, я прихожу в себя и вновь интересуюсь.

– Андрюша, как вам с Наташей удаётся вести такой интересный образ жизни? Что нужно для этого?

– Ты знаешь, я тебе скажу одну очень серьёзную вещь: всё, чего я добился в этой жизни, я обязан Наташе и только ей! И я не шучу. Я, в общем-то, по природе своей, не борец, и непритязательный. Могу довольствоваться малым, и прочее, прочее, прочее. Но, для того, чтобы всё у меня изменилось в лучшую сторону, мне, порой, необходим очень сильный пинок в жопу! Понятное дело, что не прямой, а… я бы сказал… умный. И когда я стал об этом рассуждать, то я выделил у женщин две существенные категории: первую – это женщину с умом и вторую – женщину умную.

– По-твоему, есть разница? – удивился я столь странноватой формулировке.

– Да. Женщина с умом, это классический вариант грамотной толковой и высокообразованной женщины. Словом, это женщина, которая многого добилась… в общественном представлении. Женщина с умом, обычно, она общественный деятель, отличный руководитель, успешная «безнесвумен» и так далее. Как правило, она не очень счастлива в личной жизни. То есть, я не рассматриваю отдельные разветвления, а беру некий общий срез.

– Понятно.

– А что такое умная женщина? Умная женщина… она мало чем отличается от женщины с умом (с точки зрения образования, стремления…), но… она понимает, что такое мужчина. А что такое мужчина? Мужчина – это так, грубо говоря, кусок говна…

Я невольно съёжился и вновь заскрипел своей задницей на стуле. Однако, Андрей, не обращая на это дело никакого внимания, продолжил:

– С точки зрения биологии, у мужика два полушария, слабо связанных друг с другом. Мужик не всегда способен мыслить в широком комплексе. Женщина – совершенно другое: она одновременно может думать и мыслить в разных направлениях. К примеру, Наташа задаёт мне несколько вопросов. Я ей говорю: «Подожди. Ты задала мне семь вопросов с такой скоростью, что пока я начал отвечать только на первый». То есть, у них такое образное и быстрое эмоциональное… не очень рациональное мышление. Так вот. Умная женщина понимает, что нужно мужчине по-настоящему. И она берет этот кусок дерьма, и начинает из него лепить мужа!

Боже мой! Я с восхищением любуюсь другом, лишённым многочисленных комплексов, присущих, так называемому, «сильному полу», в сознании которых прочно утвердился определённый стереотип «настоящего мужчины». Который, дозволяя некоторый допуск насмешки по отношению к себе, все-же, категорически против серьёзных попыток принижения веками устоявшегося определения образа мужчины, в так называемом, «в высоком значении этого слова». Это слова не просто настоящего мужчины, а прежде всего – разумного человека, способного критически осмыслить и взглянуть с разных точек зрения на себя и смеющегося над установившимися традициями и избитыми клише. Способного – не боясь никаких выпадов – не предвзято и отстранённо подвергнуть анализу такое определение, как «мужчина».

Тем временем, Андрюша развивает свою мысль.

– Не – мужа – с точки зрения, как зарегистрированного мужчину, но лепит она его так, что у него полная и абсолютнейшая уверенность, что все это делает он, но, благодаря ей. Умная женщина делает так, что мужчина становится личностью. А когда мужчина становится личностью и самодостаточен, он сразу же мечтает стать… подкаблучником.

– Бля-я… – невольно вырывается из меня.

– Немедленно! Причём, сознательно. Почему? Потому, что он утвердился и самоутвердился. Он везде уважаем, признан и так далее, и так далее, и так далее… Не надо самоутверждаться внутри семьи! Наоборот – здесь он может расслабиться и быть ручным.

Я смотрю на Андрея, и мысленно представляю себе многомиллионную толпу мужчин, которые вдруг услышали такую «ересь»… «бред сумасшедшего»… В своей жизни мне приходилось сталкиваться со многими людьми, пытающимися выразить своё понимание «идеальной семьи». И констатирую, что людей, подобных Андрею, ранее мне не доводилось встречать. Причём, я убеждён, что он не лукавит, а говорит совершенно искренне. «Интересно – думаю я про себя – сколько же столетий должно пройти, прежде, чем люди осознают такие простые вещи?!»

– Меня часто упрекают в том, что мне попалась хорошая жена – продолжает Андрей – На что я им совершенно серьёзно отвечаю: «Ошибаетесь: Наташа мне вовсе не жена. Она – подружка.» А это – как ты, вероятно, понимаешь, – две большие разницы. Жене можно изменить, а другу ведь, изменить невозможно. Понимаешь, нюанс какой. А для того, чтобы жена стала другом, для этого женщина должна быть умной, и она должна сделать то, о чем я сказал выше – вылепить из тебя мужчину. Настоящего мужчину. И я с мазохистским удовольствием подчиняюсь этому. Почему? Потому, что мне не надо иного. Того, чего пытается добиться основная масса, так называемых, мужчин. Вот, я смотрю на мужиков… вот он, бля, «глава семьи»… качает права… Спрашивается – зачем? Потому, что на работе у него не так… там хреново… тут херово…

– Нет, но ведь есть масса других факторов – слабо пытаюсь возразить – Менталитет… в конце концов…

– Давай, не будем трогать менталитет. Так вот, я всегда говорю о том, что умная женщина все делает таким образом, чтобы мужчина… настоящий мужчина, с одной стороны, был абсолютно уверен в том, что определённая заслуга в том, что он сформировался, принадлежит супруге, с другой – он совершенно осознанно (с криками «Ура!») становится подкаблучником, а с третьей – что очень существенно – он к этой женщине относится не с любовью, а с тем, чего не хватает у большинства мужиков – с УВАЖЕНИЕМ. Как это определить? Как правило, это бывает заметно после двадцати-тридцати лет совместной жизни, когда первоначальная любовь незаметно переходит, скорее, в привычку и на смену приходит элементарное уважение к самому близкому человеку. Поскольку, основным чувством настоящей полноценной счастливой семьи, является ВЗАИМОУВАЖЕНИЕ. А ведь, с чем нам приходится чаще всего сталкиваться в жизни? Вот, к примеру, один мой знакомый. Разговариваем с ним… и вдруг, слышу: «Ну, Светке, я там сказал, чтобы она то-то сделала…» Это он так о своей супруге. Я за глаза, назвать свою Наташу, кроме как Ната, Наточка, Наташа… ну, хоть убей меня, не могу. Меня это как-то коробит.

Наблюдая за многими семьями, я не вижу взаимоуважения между людьми. Потому, что многие бабы (а иначе таких женщин не назовёшь), просто дуры. И они имеют результатом всего этого то, что имеют. Иногда на даче, мы с Наташей специально для окружающих разыгрываем сценки. Ты ведь, знаешь, что кругом народ, везде уши: тут пукнул, там – стёкла вывалились… Так вот, сцена номер один. Наташа выходит на крыльцо и командным голосом зычно меня подзывает: «А ну, иди сюда, придурок!» Все вокруг притихли и ждут в своих грядках, что сейчас будет. Я, подбегая на цыпочках, и умилённо глядя в глаза своей госпоже: «Ути… О-бо-жаю!!». Или, например: Она же, выходя на то же самое крыльцо, тоненьким голосочком: «Андрюшенька! Андрюшечка! Уже жарко, солнышко припекает. Я тебе постелила, иди приляг, отдохни, дорогой! Через пол часика принесу покушать…» Мужики кругом, про себя: бл#ть! повезло же, как, с бабой…»

– То есть, многое зависит от женщины?

– Только от неё! Климат в семье зависит только от женщины. Большинство людей ведёт себя как-то странно: если они видят положительный момент в отношениях какой-то пары, то они – как это ни парадоксально – пытаются не использовать это в качестве примера, а находят оправдание тому – почему они делают не так. Почему? Не знаю. Возможно потому, что такое отношение могло сложиться только у нас, в силу того менталитета, что сформирован советским строем. Ты посмотри вокруг. Мужики предпочитают мужскую компанию, а не компанию с женой. Если появляется малейшая возможность сходить «на сторону», то это – ясное дело. То есть, отсутствует главный элемент – уважение. Не любовь. Потому, что если ты являешься подружкой, а не просто женой, то это есть стопроцентная гарантия того, что мужик не сбежит… не сделает подлость… не сделает гадости, и будет верен, предан… словом, тем, ради которого стоило все это предпринимать.

То же самое, с детьми. Когда наш сын стал шастать по девкам… Ну, основную профилактическую работу проводила Наташа. Это понятно. Я же, только всегда говорил: «Хотя бы не обещай жениться». Понимаешь, врать не надо. Вернее, лгать не надо: врать можно, а обманывать нельзя! Ищи, говорю, того, кто тебе духовно близок. Только в этом случае, будет нормальная семья. Так что, возвращаясь к началу, можно обобщить. Из чего складывается душевное спокойствие? Это прежде всего самоуважение, как результат формирования собственной личности, как результат самоутверждения.

Ведь, по большому счету, жизнь проста. Она настолько проста, что люди никак не могут это предположить, и всё время её усложняют. Что нужно человеку для счастья? Ему нужно хорошее дело, с которым бы он с удовольствием занимался. С у-до-воль-стви-ем! И это никак не связано с видом деятельности. Неважно, учёный ты или слесарь. Если ты высокий профессионал и к тебе относятся с уважением, то ты уже там спокоен. Если ты имеешь хороший и надёжный тыл, то ты приходишь домой, и ты уже здесь спокоен. И так это происходит на каждом уровне. Не надо далеко ходить за примером. Возьми, Галину Николаевну. Она ведь, была не очень обеспеченным человеком. Но она умудрилась устроить свою жизнь так, что получила от этой жизни всё, сумев привлечь к себе огромное количество интересных людей. И это несмотря на её «болячки»! Для меня это был огромнейший пример. Другой пример – дядюшка…

Дядюшка

В. П. Бранский, Левашово, 2014 г. Фото из личного архива автора

Зная Андрея уже много лет, я всегда терялся в догадках и не мог понять – откуда в нём такой ум, такая эрудиция и любознательность, такое мудрое отношение к жизни вообще? Долгое время для меня это оставалось полной загадкой. Пока, он не познакомил меня со своим дядюшкой – профессором философии при петербургском университете – с этой поистине уникальнейшей и обаятельной во всех отношениях личностью. И тут, для меня всё стало ясно: несмотря на совершенно разные характеры, Андрюшу смело можно назвать копией своего дяди, который несомненно оказал огромное влияние на своего племянника, способствуя формированию взглядов и окончательному становлению последнего, как личности и человека.

– Так, вот оно – что, оказывается! – помнится, не удержавшись, поделился я с товарищем своим открытием.

– Да. – просто согласился Андрюша и восхищённо произнёс – Дядюшка для меня – всё!

И, помолчав немного, грустно добавил:

– Правда, мне до него – как до неба…

«Интересно, кто ж, в таком случае, я?» – подумалось мне, не зная – как реагировать на слова друга…

– Мне кажется, что он оказал огромное влияние на твоё воспитание?

– Вне всяких сомнений! Он и мама. Помню, она всегда мне говорила: «На две вещи никогда не жалей денег: на образование и на путешествия». Она отправляла меня в Питер и параллельно (я так догадываюсь) давала некие инструкции для дяди. Дядюшка же, естественно, являлся для меня, авторитетом. Я бы не рискнул говорить о том, что прямая его воспитательная функция была особо значительна, но косвенно… К примеру, ему достаточно было произнести одну фразу, вроде: «Да ну-у, разве это дело…", и я сразу понимал, что это – плохо. И второй момент: я всегда понимал, что надо быть профессионалом. Что надо быть таким человеком, к которому бы относились с большим уважением.

– Кстати, вы ведь, вместе с дядюшкой ездили в Тыву. Как прошла ваша поездка и что более всего отложилось в памяти?

– С дядюшкой связаны три истории. Первая, это когда мы приехали и пошли вверх по Енисею, в сторону Монголии. А охотники должны были приплыть за нами через какое-то время. И тут, дождь стал покрапывать. Надо развести костёр. Я обращаюсь к дядюшке с просьбой, набрать и принести дров. «Хорошо» – сказал дядюшка и ушёл. Мы, с двумя местными охотниками остались… разговариваем. Причём, я – спиной к родственнику стою. А эти – глаза вытаращили и охренели. Картина называется «Дядюшка идёт с дровами». Он тащит одну, такую небольшую дровинку, прикрывшись… зонтиком! Охотники, этот зонтик, может быть, первый раз в своей жизни видели. Немая сцена. После чего, один из них, с трудом раскрыв рот: «Это что такое?» Я их, как могу, успокаиваю: «Не обращайте внимания: профессор блажит».

Случай второй. Мы уже на верхах, ждём охотников. А они обещали нам приехать в течение трёх дней. И вот, у нас уже продукты к концу подошли. Хлеб закончился. Зато, оставалась немного муки и я испёк что-то вроде хлеба. Ну, ягод чуть-чуть осталось. Однако, пожрать-то, хочется ужасно! А год, надо сказать, был медвежий: медведи кругом шарили безбожно! Я думаю, что делать? И ничего нет такого, чтобы дичь спустилась: ни ягод, ничего, сухо. Вся надежда на спиннинг. Пошли в одно место, где по моим предположениям ленок водится. Ну, я забрасываю. Вдруг, «бац!» – клюнуло! Причём, здоровый, зараза, попался! Тащу, тащу, тащу… оступаюсь, падаю… кончик спиннинга ломается. Я кричу: «Дядюшка, помогай!» Дядюшка – а он голодный: два раза повторять излишне – прыгнул в воду, в башмаках и, с криками «Сволочь!!», схватил этого лосося, выкинул его на берег и стал с остервенением головой его бить о камни… чтобы, значит, назад… в реку не ушёл. Это надо было видеть! Что тут можно сказать? Лицо питерского интеллигента мгновенно теряется при голодухе!

Я не выдержал и рассмеялся, представив себе этого обаятельнейшего и умнейшего человека в подобной ситуации.

Между тем, Андрей продолжает своё повествование.

– Охотники приехали. Сидим уже в избушке. А там, две избушки, расположенные совсем рядом друг от друга. Сидим, языком чешем… байки травим: я им про городские, а они нам – местные. Наконец, готовимся ко сну. А у меня, всегда под правой рукой ружье, а в левой – фонарь. Так, на всякий случай. А тут, думаю: «Ну, что там… здесь мы, там, в соседней избушке – охотники с карабинами…» Повесил ружье на стенку и лёг спать. Просыпаюсь от странного звука. Причём, их два: один – около меня, а второй – возле двери. «Около меня», как я вскоре понял: это дядька костьми стучит. А у двери… медведь пытается дверь открыть. Тут, дядька как-то дёрнулся, медведь рыкнул и отбежал. Я вскочил, схватил ружьё. Думаю: «Ни фига себе: залез бы он в избушку, живьём бы не вышли». Нас спасло только то, что медведь взялся не за дверь, а за косяк. Это уже мы наутро, с охотниками, проанализировали ситуацию. Потом, они предлагают, изловить медведя. Достали капкан здоровенный… обрубок с большой цепью… чтобы, когда зверь попался и побежал, этот обрубок застревает, обычно, меж деревьев и всё. Ну, так обычно поступают местные охотники. В общем, всё наладили, приготовили… А дядюшка мне: «Так, если попадётся медведь, то ты к нему подойди как можно близко, а я это дело сфотографирую». Я отвечаю: «А если он меня задерёт?» На что, он, с некоторой досадой и сожалением: «Ну, конечно, плохо… но зато, какая фотография получится!»

Или вот, ещё… Я ему говорю – вот, мол, костёр горит. Поддерживайте огонь, а мы пойдём вперёд, а потом вы подойдёте. И мы ушли. Через полчаса к нам приходит смущённый дядюшка и говорит: «Знаете, костёр погас. Как я его ни старался поддерживать» Мужики в шоке. Я им: «Спокойно: профессор разжигал костёр только один раз в жизни, когда ему было шесть лет».

Закругляя тему про дядьку, не могу не рассказать ещё одну историю. Он, вроде бы, всё уже снял, что ему было необходимо, но… оставалось одно: короче, ему нужно было заснять настоящий бурелом. Как назло, бурелома нет нигде. Потому, что тропинка идёт, и его растаскивают, чтобы – наоборот – людям было хорошо ходить. А с нами был – кроме этих ребят – ещё их тесть, Перфилий. Такая колоритная фигура, в треухе… забавный старикашка… похожий на лешего.

И вот, значит, дядька походил, походил, а потом обращается ко мне: «Андрей, а можно попросить их, чтобы они мне сделали… бурелом». Я с трудом объяснил ребятам – для чего нужен бурелом… вот, мол, профессор… чудак… А этот Перфилий сидит себе в сторонке… не слышит нас. Тем временем, мужики таскают бревна всякие, ветки сухие и прочее. А дядюшка, значит, командует: «Это надо так положить, а этот пень – сюда, пожалуйста…» И тут, Перфилий это дело увидел. Нетрудно представить себе его выражение. То есть, тропу, по которой ходят… и вдруг, заваливают… Встал, и с трудом, заикаясь: «Вы ч-чё… ребятки, это ж…»

Я его, тихо так, отзываю в сторонку: «Понимаешь, вот это профессор. Ему необходимо снять бурелом. Сейчас он снимет кадр и мы всё растащим на место»

Мне кажется, что он все равно ничего так и не понял до конца, поскольку, долго ещё не мог прийти в себя.

Беседы на кухне

– У вас такие заграничные куртки в окно выкидывают?

– Нет. Это чистый хлопок. Это дорого.

– А у нас выкидывают…

(из к-ф «Осенний марафон»)

Так говорит Андрюша…

Как всегда, в любом нашем споре, Андрюша, в конечном счёте, оказывается прав. Меня же, эта его правота, иной раз бесит до невозможности. Наконец, не выдержав, я иронично интересуюсь:

– Скажи: а ты когда-нибудь бываешь неправ?!

– Ни-ког-да! – спокойно и подчёркнуто ответствует мой товарищ.

– Почему? – едва сдерживаю себя от такой его наглости.

– Потому, что важно не ЧТО говорить, а – КАК говорить.

—?! – я в недоумении.

– Очень просто – поясняет мой друг. – К примеру, можно запросто вызвать у слушателей отвращение к очень важной и полезной с точки зрения тематики лекции, своим скучным, монотонным и однообразным чтением. И наоборот – можно буквально приковать аудиторию к себе, если суметь толково, интересно и грамотно изложить, скажем, балладу о ржавом гвозде, или, там, о простом перочинном ножичке…

И тут же, оживлённо встрепенувшись, выдаёт:

– О! Кстати, вспомнил один «бородатый» анекдот:

Судят за убийство. Судья:

– Обвиняемый, что Вы можете сказать в своё оправдание?

– Господин судья, я не виноват. Я спокойно себе шёл по улице, никого не трогая. Едва потерпевший поравнялся, как мой ножичек случайно выпал из кармана на землю и раскрылся. И именно в этот момент, молодой человек поскользнулся, умудрившись нечаянно упасть прямо на раскрытое лезвие.

И так – восемь раз подряд…

Что является основным показателем образованности на Западе? Правильно: диплом Кембриджского, Оксфордского или ещё какого-либо знаменитого университета. А – в России?

Не мучайтесь зря: всё равно не угадаете. Ответ можно сформулировать одним словом – «кухня». Ага, – самая обыкновенная домашняя кухня.

Мне доводилось слышать, что план большевистского переворота, который чуть позже обзовут Великой Октябрьской Социалистической революцией, тоже разрабатывался на одной из тесных кухонь Петрограда. Во всяком случае, я бы нисколько этому не удивился. Эта часть российской квартиры, вероятно, отмечена какой-то особой печатью Бога и несомненно даст фору всем вместе взятым «итонам» и «сорбоннам». Потому как здесь мы получаем не просто другое, а жизненно-высшее образование. Потому что, это единственное место куда всех загнали, начиная с 17-го года и откуда уже не выкурить и не выманить нас ни за какие коврижки.

На питерских кухнях я насмотрелся, наслушался и научился многому тому, чего невозможно купить ни за какие деньги. Все престижные университеты мира – ничто, по сравнению с маленькой российской кухонькой. Правда, не со всякой. Такую ещё нужно поискать. Мне посчастливилось. Наверное, это ещё произошло и потому, что мне повезло с наставниками.

Я считаю, что величайшее искусство преподавателя состоит в том, чтобы, опустившись до уровня интеллекта ученика, совершенно на равных, не сюсюкаясь и не заигрываясь, заставить его мозг самостоятельно делать правильные выводы с тем, чтобы затем постепенно, шаг за шагом, вытянуть его немного наверх. А через некоторое время спустя, закрепив усвоенное, двигаться дальше. Увы, такое дано не каждому. Особенно, когда речь заходит о таком сложном предмете, который, к сожалению, не изучают серьёзно ни в одном из ВУЗов мира. И предмет это называется ЖИЗНЬ.

Боже мой! Сколько ночей мы провели с ним на кухне, до хрипоты споря и ругаясь, соглашаясь друг с другом и вновь разосравшись окончательно с тем, чтобы под утро …опять помириться. Такое вряд-ли можно встретить на Западе. Только теперь, я начинаю понимать тех друзей, которые по разным причинам покинули в своё время эту несчастную страну и, благополучно устроившись и сделав приличную карьеру, так страдают и тоскуют сегодня по России. Там нет кухни. Там некому излить свою боль. Там нет той задушевной атмосферы, где можно, сидя за бутылкой водки, поговорить за просто так, за жизнь, вылить ушаты грязных помоев на своё родное правительство и президента, посмеяться над собственным народом, обложить последними матами свою несчастную жизнь, но при этом – готовым первым перегрызть глотку тому, кто попробует сказать что-либо супротив родного отечества.

Ну как тут не вспомнить В. Розанова и его мысли, высказанные в «Уединённое»: «Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти только и делаю, что ругаю их… Но почему я ненавижу всякого, кто тоже их ругает? … Аномалия.»

На сей раз, я приехал в гости к другу. Андрей встретил меня на вокзале и теперь мы, сидя в его уютной иномарке, направляемся к нему на дачу.

О народе…

Андрей удобно устроился за рулём и, как бы ненавязчиво, отдавая дань положенному этикету, буднично начинает расспрашивать меня, периодически заглядывая в глаза. Совершенно не обращая внимания на мои дежурные ответы, пытаясь прочесть то, что на самом деле скрывается за ними. Достаточно неплохо изучив меня, он прекрасно осознает: «Восток – дело тонкое», и что для того, чтобы вытащить меня из своей «ракушки», ему ещё предстоит прилично потрудиться. И он готов к этому.

Я же, в свою очередь, с годами проникнувшись к нему доверием, всё меньше и меньше воспрепятствую его намерениям, поскольку они вызваны его искренней озабоченностью. К тому же, откровенно говоря, я и сам так долго ждал этого часа. И очень скоро, я начинаю делиться с ним своими сокровенными мыслями, вываливая всё подряд, что успело накопиться и не даёт мне покоя. Чаще всего, как правило, обсуждаемые темы касаются социального плана и носят житейский характер, переходя, однако, вскоре в бурную дискуссию, затрагивая всё: политику, экономику, культуру, вопросы нравственного порядка.

– Ну, при чем тут политики и нравственность?! – начинает раздражаться Андрей, видя, что я опять влез в какие-то абстрактные дебри, уподобляясь тем людям, которые любят подкреплять свои слова, прибегая к высокопарности и избитым штампам. – Нравственность и политика – это вещи, взаимоисключающие друг друга. И вообще, предоставь «заботу о народе» тем же самым политикам: не отнимай у них их куска хлеба. Вот, скажи: ты мне можешь назвать хотя бы одного политика, который наобещав с три короба в предвыборных речах, сдержал бы своё слово? Повторяю: хотя бы одного?!

И, выждав немного:

– То-то, же… Я все время злюсь на россиян за то, что в корень не смотрят. Забывая о том, что было пять лет назад, десять лет… что было в 1991 году. Все забывают… и рассуждают, почему-то, поверхностно. А я, поскольку много мотаюсь по миру, то вижу такие простые вещи, как, например, направление движения: куда… в какую сторону всё это движется…

– А народ, при этом, хоть как-то учитывается? – язвительно вставляю я – Я имею в виду, уровень жизни…

– Нет, нет… подожди…

– Ну, как же: «главное – состояние экономики улучшается…»

– Да, погоди, ты! Дай договорить! И потом, слово «народ» это совершенно пустое слово. Оно ничего не отражает. Абсолютно! Почему? Да потому что, как можно говорить «народ нищает» или – «богатеет», в совершенно безотносительном понятии? Вот, Белоруссия. Казалось бы: хреновое положение с валютой, денег нет, зарплаты смешные (особенно, в провинции). А с другой стороны: бутики, рынки… кругом не протолкаться… Покупают машины, сплошь и рядом… за такие деньги! Спрашивается, о каком «народе» мы с тобой говорим? О народе, который сидит там, у меня на даче, в деревне «Гадюкино»? Хотя, если взглянуть иначе, то и у него совсем неплохо: два-три поросёнка, корова, курочки… Вроде, зарплата низкая, а посмотришь на дом… бляха-муха, я бы позавидовал. И так точно везде… А все эти рассуждения об абстрактном «народе»… это также глупо, как, говорить, к примеру, о том, что, дескать, «народ поддерживает» или – «не поддерживает».

За примером далеко ходить не надо. Вон, возьми Центральную Азию. Анекдот, просто, какой-то. Сначала выкинули одного президента. Прошло совсем немного – точно так же, вышвырнули и второго. Почему? Потому, что ни о каком «народном сознании» тут говорить не приходится. Народ, это – солома: кинул спичку – загорелось! Всё! Любой народ, что здесь, что в Грузии, что в Таджикистане…

– Вернёмся к российской деревне. – перебиваю я друга. -Я реально видел живых людей, которые влачат жалкое существование. Народ нищенствует, сельское хозяйство развалено…

– Ха, отлично! Знакомо: «вот, дескать, народ живёт так-то и так-то…» Ещё раз подчёркиваю: нет такого понятия, как – народ! Есть конкретные личности. Я бы тебе с удовольствием показал одну газету, она, кажется, 1881 года. Там отчёт корреспондента о деревне. Прочитай это российской деревне сегодня! Один к одному! А именно. Там говорится примерно следующее: Бла-бла-бла… В деревне 300 дворов. Где-то, приблизительно 30 – 35 дворов, которые кормят всю Россию. Середнячки, там, которых ещё несколько процентов. И остальное (процентов 40!) – цитирую – «пьянь и рвань», которой, извиняюсь, ни фига не надо, и которая только привыкла браконьерствовать в лесу, ловить сетями рыбу, глушить самогон и водку и пропивать всё. Вот. А кормит их всего 20 процентов от всего этого населения. То есть, то же самое, что и сейчас. Я всегда этому поражался.

Когда я стал заниматься этим вплотную, поднял различные статистические справочники. И что выяснилось? В России, в которой половина сельхозугодий заброшена, так они умудряются ещё, при нормальных условиях, не только снимать урожай, но и экспортировать зерно! О чем это говорит? Если, Советский Союз, имея Украину и Казахстан, импортировал зерно, то Россия, которая лишилась этих стран… – двадцать миллионов тонн на экспорт! Это – вообще! Она в четвёрку мировых экспортёров входит. Как это может быть? О каком «народе» можно вести речь?! Всё, оставим эту тему. Короче, я не люблю спорить на всякие темы, типа «раньше-теперь», «хуже-лучше» и прочее… Просто, сейчас идёт серьёзное расслоение людей…

– Я тебя что-то не пойму: то ты призываешь смотреть в какой-то корень…

Андрей перебивает.

– «Зри в корень» – это некие общие тенденции. Например. Мне тут, порой, достаточно часто приходиться следить за вашей прессой. И я смотрю – где и что делается. И отсюда делаю определённые выводы. Потому что, смотрю и слушаю не то, как – где-то, кого-то убивают, насилуют, вешают и прочее. А стараюсь читать то, что, где и когда построили. Куда всё движется. Какие интересные объединения… что там, с калийными удобрениями… энерговооруженность… понимаешь? Мне ЭТО интересно. Какие атомные электростанции? ГДЕ строят, КТО строит, КАК строит, с КАКОЙ скоростью? ВОТ, что интересно! Это как в семье – вроде бы, вначале рассуждаешь: блин, денег нет… дети учатся… работа херовая… А с другой стороны – дети учатся в таком-то институте. Следовательно, закладывается какой-то фундамент на будущее. Промучились какие-то 10 – 15 лет… зато потом… А ведь, это твоя жизнь идёт. У людей создаётся неверное представление: «всё хреново». А я посмотрел на Питер: мать твою так! Хаить можно сколько угодно. Но я жил в Питере. И когда я приезжаю туда и вижу – что было тогда, и что теперь – поверь, мне есть, с чем сравнивать! Хотя, конечно, можно по-разному к этому относиться…

Заграница… заграница…

– Андрюша! Тебе довелось побывать во многих странах, встречаться с разными людьми. Каковы твои общие впечатления и выводы? Не испытывал ли ты некое чувство досады, разочарования, возвращаясь домой и сталкиваясь с тем, что тебя окружает здесь?

– Ты знаешь, я тебе скажу – нет. Сейчас постараюсь пояснить. Понимаешь, тут же тоже, всё не очень однозначно. Ведь, для меня то место, где я живу, оно не совсем ТО, что люди под этом склонны понимать. Для меня, связь с внешними структурами места проживания отсутствует. Ноль! Вот, к примеру, моя дача, моя квартира, моё окружение. В этом окружении, никакого диссонанса или проблемы не существует. Мы одинаково, с радостью собираемся на дачу, а потом, точно также, с радостью возвращаемся домой. Я приехал из заграницы – для меня это дикая радость. Потому, что, оказавшись там, я уже на третий день начинаю скулить, что хочу к себе на дачу, в «Гадюкино».

Но, но… Я всегда предпочитаю ездить на своей машине. Я не люблю ездить в общественном транспорте, потому, что там сталкиваюсь с тем, что режет глаз: быдло всякое… хамство… грязь… толкотня… мат…

Именно в этот самый момент, неожиданно, перед нами выскакивает какой-то беспечный пешеход, который собирается перейти дорогу. Андрей, резко надавив на тормоза: – Ты, бл#дь, хоть бы посмотрел по сторонам, ссука!!! Так и хочется выдвижным бампером, ка-а-к пи#дануть по ногам, хорошенько!

После чего, немного придя в себя, поворачивается ко мне:

– Так, на чем мы остановились?

– Ты говорил о том, что терпеть не можешь мата и прочее…

Взрыв хохота. Наконец, успокоившись, Андрей вновь становится серьёзным:

– Понимаешь, мне здесь максимально комфортно. И сегодня заграница потеряла то, что она раньше имела. Почему раньше рвались за границу? Потому, что во первых, это было малодоступно. То есть, фактор избранности. Помню, когда-то, как мы вылетали из Шереметьево-2. Он был пустой. Мы ходили по этому залу, здоровались с теми, кто там бывает. Ореол, понимаешь, избранности и ограниченная доступность, дополняли это дело.

Дальше. Дикое различие между бытовыми вещами ТАМ и ЗДЕСЬ. Я помню, как мы из Чехословакии приезжали… у нас были сумки «мечта оккупанта». Продукты, там, всякие… настоящая венгерская колбаса-салями… Сейчас, весь быт ушёл намертво. У нас сейчас, всё то же самое есть. Теперь, что касается архитектуры, музеев и всё такое прочее.

Вот, к примеру, мы поехали на три-четыре дня в Голландию. Мы посмотрели и охватили всё, что нам было нужно. Более того, мы стали понимать других иностранных туристов, которые приезжали, не спеша завтракали, гуляли, отдыхали… А как было раньше. Раньше, был «ПЛАН» – необходимо охватить с восьми утра… бежать туда-то, туда-то… потому, что ты попал заграницу. Уникальный случай, который неизвестно когда ещё представится. Дядька, помню, мне рассказывал, как он с восьми утра и до десяти вечера бегал по Парижу, чтобы успеть охватить как можно больше. Экономя, при этом, каждую копеечку. Потому, что «ПОПАЛ» – это раз в жизни такое бывает. Это как лотерея. Словом, повезло! А сейчас…

Я приезжаю в Вену и никуда даже не хожу. Я просто отдыхаю, иду в какое-нибудь хорошее место, чтобы отдохнуть, в парке посидеть, поглазеть. Всё. Поэтому, заграница, которая стала абсолютно доступна, она потеряла тот прежний ореол. Сейчас, поездка, скажем, в Германию или Францию, это примерно то же самое, как поездка на дачу. Для меня, во всяком случае. А ведь, ещё не так давно… к поездке в соцлагерь мы готовились аж за две недели. А теперь, иногда спохватываешься – «блин! ведь, через час приедет такси, а у меня ещё ничего не собрано!». И всё же, кое-что разочаровывает.

Но, разочарование несколько иного рода. Меня расстроило то, с чем я столкнулся, когда мы были в Аргентине. Мы поехали на эти знаменитые водопады Игуазу: это, конечно, невозможно ни рассказать, ни описать… Это надо видеть своими глазами. Но меня потрясло другое. Это был не сезон и, тем не менее, толпы людей! Сделать снимок, чтобы, при этом, ни один человек не попал в кадр – для меня была целая проблема! А я, по натуре своей, более чувствителен к Природе. Нет, я также люблю архитектуру и прочее, но… при минимуме людей вокруг.

Поэтому, мы с Наташей организовываем наши экскурсии, скажем там, в Амстердам, Антверпен, Брюгге или Гент, в октябре-ноябре – когда нет народу. В Венецию мы приехали, когда был не сезон: ходишь спокойно, наслаждаешься, никакого народа. А те, кто приезжает в разгар сезона… они рассказывают… «мы шли чуть ли не плечом к плечу!» В толпе… Представляешь? Ну, что это за удовольствие?

Кроме того, меня очень удручает глобализация, с точки зрения культуры, потому, что оказывается, что ничего национального не остаётся. Мы таскались по Буэнос-Айресу, пытаясь найти какой-нибудь оригинальный сувенир. И, кроме какого-то ширпотреба «сделано в Китае», ничего толком не нашли. Это очень печально. То есть, глобализация гробит национальную культуру, гробит самобытность, гробит всё… А это ж, так интересно!

Ведь, возвращаясь к твоему вопросу… почему я всегда любил Россию, её необъятные просторы, нетронутые и сохранившие свою девственность? Такое ещё можно застать в Штатах, Канаде. А вся Европа, это – «плечом к плечу».

Знаешь, я тебе в общем вот что скажу: в жизни много событий, происходящих каждый час, каждый миг, и надо сделать так, чтобы все события были радостными, а не печальными.

Поэтому, я радуюсь, когда я еду на дачу, радуюсь, когда еду заграницу, радуюсь, когда я ем, радуюсь, когда голодаю, радуюсь, когда возвращаюсь домой. Надо уметь радоваться этой жизни!

Так говорит Андрюша…

В одну из своих последних поездок в Голландию, будучи в Амстердаме, волею случая, довелось моему товарищу вместе с супругой, поселиться в районе «красных фонарей».

– Ты себе даже просто не представляешь… – делится своими впечатлениями Андрей. – Куда бы ты ни бросил свой взгляд, всё своими формами, указателями и кричащими рекламными вывесками напоминает тебе о том, что мир наш соткан исключительно из интимных органов человека.

Я заворожённо слушаю товарища, аккуратно сложив руки под столом между ногами. Сколько раз, мне доводилось слышать об этом злачном месте планеты от разных людей. Сколько раз я вожделенно пялился в телевизор, грустно вздыхая. Сколько раз, мечтательно закатывая глаза к небу, я представлял себя посреди этой райской улицы…

– Заходишь, к примеру, в кондитерскую, – продолжает мой друг, – даже пирожные выполнены в виде фаллоса или женских гениталий…

– А проститутки? – нетерпеливо перебиваю я, с трудом сглатывая слюну. – Как там с проститутками?

– Проститутки – на Тверской. – растолковывает мне разницу товарищ. – А там… язык не поворачивается назвать их таким словом. Там широкие витрины с симпатичными куколками… в лёгкой накидке или пеньюарчике.

– И ты прошёл мимо? – задаю я глупый вопрос.

Андрюша улыбается.

– Одна из них, чуть не захомутала меня, вынырнув прямо перед моим носом и нежно схватив за лацкан пиджака.

– А – ты?!

– Бр-р! – передёрнул своими плечами мой друг. – «Но-но-но! Руссо туристо! Хомо советикус!» сказал я ей, и дал дёру.

Однако, более всего Андрея умилила другая сцена.

– Представляешь: огромная площадь, посреди которой красуется великолепной красоты готическая церковь, а по всей её окружности – витрины с девками. Союз души и тела! Уникальный симбиоз церкви и секса: трахнулась, перекрестилась, глядя на церковь и… вновь – в позу.

«Моцарт в ремонте»»

– Андрюш, существует ли, на твой взгляд, различие в менталитете… «восточный»… «западный»? И – если «да» – то в чём оно выражается

– Первое, что делаем МЫ (даже, если всё хорошо работает…) – вскрываем! Нам всё необходимо вскрыть, посмотреть: а что там, внутри… Это ж, так интересно! Это у нас, вероятно, в крови… с детства…

Я тебе приведу пару примеров. Поехали мы приятелем в командировку, в Казахстан. А следует отметить, что именно в этот период, мы стали налаживать тесные связи с японцами. И вице-президент одной из известнейших компаний, как раз, прилетел в к нам для того, чтобы провести переговоры с моим шефом. А мы, значит, с коллегой в Казахстане, на конференции. Народу – полно. Смотрю – висит афиша по нашей теме. Я предлагаю: «Давай, зайдём: там должно быть куча наших людей?» Заходим, и действительно, встречаем массу своих знакомых, друзей. И, среди прочих, как раз, представители этой японской фирмы. Причём, я узнал одного из них, а с ним – целая бригада. Он бежит мне навстречу, а на нем нет лица. Белый, совершенно. «Понимаете, сообщает японец, у нас катастрофа!». «А в чем дело?» справляюсь я.

«Видите ли, второй вице-президент, через двадцать минут должен выступать с докладом, а у нас проектор не работает». Я поворачиваюсь к своему приятелю и говорю: «Сейчас я попрошу их, показать мне проектор, и, если это окажется „Пеленг-500“, который я, как старшина, после 20 лет службы, разбирающий автомат Калашникова с закрытыми глазами, знаю как облупленного, то…» Короче, выносят. Я смотрю – «Пеленг-500». Поворачиваюсь к товарищу: «Игорь, сейчас будет цирковое представление!» После чего, обращаюсь к японцу: «Вы знаете, я принципе, могу вам помочь». «Не может этого быть, господин профессор?!» – изумляется он. «Может. – спокойно отвечаю я, расстёгивая свой пиджачок – только мне нужен перочинный ножичек и небольшая монетка». Толпа японцев побежала исполнять. А я уже заранее знал, что там произошло. Короче, вскрыл, убрал это… вставил монетку… в общем, там был один дефект, за что он и был позже снят с производства… но, это неважно… И в конце, обращаюсь к ним: «Я вам всё сделал, только переключать слайды вам придётся вручную, ясно?» Обмывая меня слезами с ног до головы, они схватили это дело и побежали к докладчику.

На следующий день, во время приёма, завидев меня, вся японская делегация как по команде, выстроившись в аккуратную шеренгу, почтительно кланяется чуть ли не до пола. Все остальные участники вокруг, просто, в шоке!

Но это ещё не всё. По приезду домой, я был приглашён на совещание к шефу. Сидим втроём: шеф, ничего не подозревающий вице-президент японской компании, и я. Обсуждаем что-то. Вдруг, у японца звонит мобильный телефон. Он извиняется, внимательно слушает минуты две, а затем, обратившись к моему шефу, торжественно произносит: «Господин генеральный директор! От имени нашей компании и от себя лично, хочу попросить Вас – передать исключительную благодарность господину профессору (называет моё имя), который спас нашу делегацию, починив прибор!» Мой шеф, который знал, что я и прибор – вещи несовместимые, чуть не рухнул на пол.

Другой случай. Мои американские друзья. Не работает стиральная машина. А дело в том, что это – выходной день: ни кого не вызвать… Я обращаюсь к супруге моего товарища: «Дай, Мэри, я взгляну…» Она включила, слышу: гудит, но не работает. Ну, я тут же сообразил… говорю: «Отвёртка есть?» Открыл и вижу, что… там, от мотора привод… к такому шкиву. Шкив сидит на валу, на такой шпонке. А шпонку срезало. Короче, нашли что-то, типа полу-молотка… гвоздь… я эту шпону выбил. Естественно, её необходимо заменить на новую. Но, вставлять, конечно, лучше не стальную (иначе – хана!), а медную, чтобы её срезало… В общем, я её, каким-то огрызком топора вырубил, выровнял… вставил, запустил – заработало. Хозяева не верят своим глазам: сложная чудо-техника была починена русским «кулибиным» с помощью обыкновенного полу-молотка и огрызка топора. Правда, без кувалды… Они на меня смотрели, как на благодетеля… Мэри: «Этого не может быть…»

Я смеюсь… А Андрей продолжает:

– Иногда, такие решения приходят в голову… неожиданные. Знаешь, как меня прозвала Наташа? «Моцарт в ремонте»! Скажем, поломалось что-то в доме. Наташа: «Ты можешь починить?» Я, сразу: «Нет!» Она: «Не может такого быть!» И начинает наседать на меня. Я отнекиваюсь, но уже вяло. Потом, соглашаюсь, смотрю… и, в конце концов, получается. Наташа: «Ну вот, я же тебе говорила…»

Поэтому, что тут можно сказать? В отличие от НИХ, мы ничего не боимся. Главное – вскрыть!

Интервью у друга

Минск, нач. 1980-х гг. ХХ века. Фото из личного архива автора

«…Ведь то, что вы зовёте свободой – это самая прочная из цепей, и её звенья сверкают на солнце и ослепляют ваши глаза.

И что, как не кусочки вашего Я, вы должны раздробить, чтобы стать свободным?

Если есть несправедливый закон, который вам бы хотелось отменить, помните – этот закон был когда-то начертан вашей рукой на вашем собственном лбу».

(«Пророк» Д. Х. Джебран)

Так говорит Андрюша…

Изучив мой характер, Андрей, порою, любит незлобно подшутить надо мной. Иногда, он сходу ошеломляет меня так, что я мгновенно вспыхиваю: брови возносятся вверх, глаза округляются до возможных пределов и весь я становлюсь в «стойку». Андрюше это нравится, в такие минуты он откровенно любуется произведённым эффектом.

– Дурачок, я же пошутил… – гасит он вспыхнувший было вулкан азиатских страстей и эмоций.

Я догадываюсь: вероятно, это связано с тем, что он неровно дышит к Востоку и ко всему, что связано с ним. Эмоциональная возбуждённость южан достаточно часто обыгрывается им в многочисленных репликах и анекдотах. Порою, у меня создаётся впечатление, что последние он придумывает сам, поскольку всё, что Андрей мне преподносит, я слышу впервые. Вот, например, один из его анекдотов, в котором эмоциональная составляющая доведена до абсурда. То есть, где она перекрывает собою абсолютно всё, выходя за рамки здравого смысла и игнорируя, при этом, саму суть поставленной темы.

Спорят двое кавказцев. Поединок зашёл так далеко, что спор, собственно, перешёл во взаимные оскорбления.

– …Это я – «гавно»?! – с возмущением произносит один из них. – Тогда, ты – десять раз гавно!!

– Что?! Я – «десять раз гавно»?!! – дико вращает глазами соперник. – В таком случае, ты – тысячу раз гавно!!

– Вах!! – закатывает от оскорбления глаза кверху противник. – Это я – «тысячу раз гавно»?!! Тогда ты – сто тысяч раз гавно!!!

– Я – «сто тысяч раз гавно»?!! – клокочет и захлёбывается от переполняющей его злобы горячий абрек, параллельно обдумывая – как бы по больнее «укусить» своего врага. – Тогда ты… ты… Ты – НЕ гавно!!!

– Что-о?!! Это я – «не гавно»?!..

Теория событий

– Считаешь ли ты, что «человек кузнец своего счастья?» Почему одним «везёт», а другим…

– Очень хороший вопрос. Знаешь, дело в том, что я тут много думал и разработал одну теорию, которая, правда, требует некоторого времени… Ну, да ладно, слушай.

Я серьёзно задумался над этим вопросом давно. Мы сидели как-то с Наташей и рассуждали о том, как интересно сложилась жизнь. К примеру, как она сложилась у меня и у Наташи. И когда мы стали разбирать мою жизнь, то выяснилось, что всё началось с того момента, когда мне в неурочное время захотелось сходить на работе в сортир. А Наташа утверждает, что её жизнь кардинально изменилась после того момента, когда она, против обыкновения, пошла не той дорогой домой, увидала одно объявление на столбе и обратила на него своё внимание.

Объясняю, теперь. Значит, «когда я захотел в сортир». Я поднимаюсь наверх, иду по направлению к туалету, и тут сталкиваюсь со своим шефом, который завидев меня, восклицает: «О! Андрей Иванович, зайдите ко мне: есть одна мыслишка, необходимо переговорить». Ну, я захожу к нему в кабинет, и он мне предлагает: «А Вы не хотели бы почитать лекции на курсах повышения квалификации?» Я ему отвечаю: «Пал Палыч! Вообще-то, честно говоря, это не совсем моя специальность…» На что он говорит: «Ну, посмотрите там, и решите сами» Я задумался. С одной стороны, вроде бы, неудобно отказать шефу, а с другой… Мне стало любопытно. От этого началась та цепочка событий в моей жизни, которая закончилась тем, что я сижу здесь, за рулём этой машины… и так далее, и так далее… У Наташи произошла примерно такая же ситуация…

И тогда я задумался: что является случайностью, а что есть закономерность. И я вывел такую теорию. Она очень простая. Прежде всего, вместо слов «случайность» и «закономерность», я ввёл термин «событие» и разделил на четыре категории все события. Каждую секунду, каждое мгновение в мире происходят триллионы событий. И некоторые из этих событий, скажем так, косвенно или прямо влияют на нас. Так вот, первая категория – «фатальные события». Фатальное событие это такое событие, которое невозможно ни предсказать (теоретически), нельзя (практически) предусмотреть, и оно определяется теорией вероятности, которую проверить практически невозможно.

– Например?

– Очень простой и наглядный пример. Два мужика пошли за грибами. Собирали, собирали… Вышли, наконец, на опушку, где решили немного передохнуть. В пятистах метрах от них, третий мужик чистил ружьё, забыв вытащить патрон. Нечаянно зацепил курок и выстрелил. Пуля попала прямо в лоб одному из этих двух приятелей. Что это? Фатальное событие. Этого невозможно было никак предугадать. Или – метеорит упал на голову. Может такое быть? Конечно, может. Другое дело, что вероятность этого ничтожно мала. Но, тем не менее…

Вторая категория событий. Это события, которые теоретически (с большой натяжкой) можно предусмотреть, но практически совершенно невозможно к этому подготовиться. Это пришло мне в голову, когда на моих глазах произошёл следующий случай: маршрутка выскочила на тротуар, где сбила насмерть много народа. То есть, теоретически это можно было допустить.

Или взять, к примеру, сосульку. Но ты ведь, не можешь постоянно, каждую секунду находиться подальше от проезжей части дороги и – в то же самое время – остерегаться сосульки, держась подальше от тротуара. Я, например, всегда стараюсь избегать сосулек, но … И таких случаев невероятное количество.

Третью категорию событий можно было бы отнести к тому, что мы именуем как «техника безопасности». То есть, ты точно можешь не только предсказать теоретически, но и практически обязан это сделать. Понятна, к примеру, мысль надевать защитные очки при работе на токарном станке, скажем, с металлом… Но мне никогда не приходила в голову мысль надевать подобные очки во время… колки дров. Пока, однажды один осколок (щепка) не угодил мне точно в переносицу. А мог спокойно – в глаз!

– Ха-ха! Ты хочешь сказать…

– Совершенно верно. Я всегда надеваю очки, когда собираюсь колоть дрова. Обычная техника безопасности, которая говорит «когда ты что-то делаешь, думай – что ты делаешь!» Вот и всё! Прочитал прогноз погоды – «скользко» – одел соответствующую обувь… ну и так далее… Это очень простые вещи.

Наконец, четвертая категория. И вот тут я должен немного остановиться. Ведь, смотри, что получается. Я много думал над тем – почему я принял в своё время предложение академика, моего шефа? Или – что заставило Наташу обратить внимание на это единственное объявление на столбе в то время, как все остальные проходили мимо? Тогда я вывел, что практически в каждом человеке есть определённый талант, который можно в себе развить. Талант этот – сильно развитое ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ.

Возвратимся к моему примеру. Когда шеф мне обратился со своим предложением, я тогда… как бы это правильно донести… я был очень недоволен ситуацией в институте: было видно невооружённым взглядом, что это плохо, там все не так… И я тогда (это я уже сейчас, задним числом рассуждая, видимо…) задал своему подсознательному – заняться анализом ситуации, сложившейся вокруг меня. Поискать выход. Чуть позже, я приду к выводу о том, что у некоторых людей существует определённый талант, талант подсознательного мышления. У одних он развит более, у других – менее, у третьих, возможно, просто спит. Этот талант, независимо от того, что ты в данный момент делаешь, всегда работает. И среди миллионов событий, происходящих вокруг меня, собирает и анализирует ситуацию в соответствии с полученным заданием.

Прыгну в другую сторону. Я очень легко пишу научные статьи. Причём, пишу я довольно своеобразно. Как-то, я помню, не пошёл на работу и остался дома. Сын входит в комнату, интересуется, на что я ему отвечаю, что, дескать, надо статью одну написать. Через некоторое время, зайдя ко мне вновь, удивляется: «Я не понял, это ты так пишешь статью? Прошёл на кухню, пожевал что-то. Потом лёг на диван, включил телевизор. Затем, вновь к холодильнику… После чего, вздремнул с часик… Ты что делаешь?» Я ему: «Пишу статью». Он – «Не понял?». Тогда я ему объясняю – я задумался над тем, о чем должна быть эта статья. И жду, когда «вдруг» она у меня сложится внутри.

С этим прекрасно знаком мой коллега, с которым мы иногда, в шутку, перекидываемся репликами. Я в таких случаях всегда говорю: «Жду эту бл#дь: Муза моя – сука беспородная! – шатается опять где-то…» Жду, когда появится. И вдруг наступает такой момент, когда я сажусь за компьютер и не отрываясь ни на секунду, я строчу статью на семи-восьми страницах. Причём, ни разу не перечитывая и не правя. И отсылаю своему коллеге. У нас с ним так: я – чукча писатель, а он – читатель. И я читаю эту статью только тогда, когда она опубликована.

– Это говорит о том, что твоё внутреннее подсознание работает параллельно…

– Совершенно верно. И поэтому происходит следующая ситуация. Когда я, оказавшись недовольным своей работой, задал своему подсознанию мысль о том, что нужно каким-то образом всё это поменять, то… (это уже потом, анализируя более подробно, задним числом, я понял, что переход по этой цепочке вывел меня через узкую щель и позволил выскочить в достаточно интересный мир) там произошёл наиболее грамотный и оптимальный отбор. То же самое произошло и на примере Наташи. Правда, ей, при этом, пришлось закончить ещё один институт, но… тем не менее… всё это, в конечном счёте, оправдалось.

Так вот, подходя теперь к тому, что такое «везёт – не везёт» в жизни. Это – как правило – степень развитости подсознательного мышления у человека. Поскольку, люди различаются талантами… крайняя степень, это, скажем, там – гениальный художник, и – другая – я, который не может даже нарисовать примитив. Или, взять другую область – пение. Это – с одной стороны – Хворостовский, а с другой – Саидов, который, когда начинает петь, говорят: «Убьём, с-сцука, если этот крик не прекратится!». А это значит – что? Это значит, что если у человека развито подсознательное мышление, то тогда у него в голове совершенно независимо происходит анализ и выбор более-менее правильного решения. А человек, поскольку не подозревает о своём таланте, сталкиваясь с другими подобными примерами, говорит: «свезло, бл#ть. Ну, как же ему повезло, а? Смотри: он шёл, шёл… встретил такую-то чувиху. Затем, они поженились… А потом… словом, пошла жизнь суперовская!» А на самом деле, подсознание проанализировало всё это дело и сказало: «Бери!» А у кого более слабо развитое (или – вообще, не развито), то его выбор действий – как правило – связан с огромным количеством колебаний. Он не знает, как правильно поступить в том или ином случае… пытается решить аналитически.

– А какой элемент более всего, по-твоему, влияет на развитость подсознания?

– Я думаю, что это точно такая же вещь, передающаяся… непонятно – как: генетически… по наследству…

– А ведь, твою теорию не так-то просто отвергнуть. Особенно, если принять во внимание – насколько стройно она смотрится, скажем, на примере вашей семьи. Я имею в виду три поколения: твоего дядюшку, тебя и сына, который тоже успел прочно закрепиться в этой жизни, по полной реализовав свои возможности.

– Видишь ли… С дядюшкой не совсем так. У него помимо подсознательного, очень сильно развито аналитическое мышление. Но, тем не менее, когда он в девятом классе решил, что он напишет книгу «Искусство и философия», то я предполагаю, что этот вопрос был в большей степени решён на подсознательном уровне, нежели его аналитическими способностями.

Но мне хочется сказать вот ещё о чем. Предположим, если б я захотел научиться рисовать. Я бы пошёл, наверное, в какой-нибудь кружок, изо-студию и учился, учился, учился… и в конечном итоге, научился более-менее сносно рисовать. Конечно, я не стал бы художником. Тренировать подсознательное также необходимо. Это не сложно. Необходимо делать то, чего большинство людей не делают – нужно постоянно пытаться анализировать ситуацию вокруг себя: в деталях, в глобальных масштабах, в политике, во внутренней жизни, в семейных отношениях… И всё время, как бы, продумывать «А что бы произошло, если б я поступил так или эдак»…

Особенно, это видно в контексте прошедшей жизни. И если бы люди занимались подобным тренингом с раннего возраста, то, возможно, большая часть людей, если б и не развила до совершенных высот, но в значительной степени его имело бы. Поэтому, для меня сейчас тезис такой – практически, всё зависит от самого человека. Кроме, каких-то генетических, наследственных проблем плюс упомянутое мною выше, вот это, вот, фатальное событие. То есть то, что от нас не зависит абсолютно. Всё остальное, в той или иной степени зависит от нас самих. И поэтому, я не люблю говорить «человек – кузнец своего счастья», я говорю другое – люди не только актёры, но и авторы своих трагедий и комедий. Всё! И только так!

И поэтому, когда я дискутирую со многими своими друзьями-неудачниками, я всегда повторяю: «Чего, ты винишь, к примеру, Путина… Зюганова… Жириновского… или там, какого-то „Пупкина“? Посмотри в зеркало! Вглядись хорошенько в зеркало!!!» Корень всех наших проблем только там и больше нигде!

О свободе

– Так, прекрасно. В таком случае, как следует реагировать на внешние изменения, скажем, в политике, в экономике, в быту и так далее, оставаясь самим собою? Нужно ли (можно ли) подстраиваться, приноравливаться к внезапно меняющимся событиям, ситуации и прочее, не поступаясь, при этом своими принципами?

– Отлично! Гениально!

– Погоди, я ещё не закончил. И ещё: что значит «свести внешние факторы воздействия к минимуму, параллельно, расширяя и обогащая свой внутренний мир»?

– Прекрасно. Вот, возьмём Советский Союз. У меня когда-то состоялась дискуссия на эту тему. Я скажу честно: я в советские времена жил – «зашибись!». Просто, слов нет, как хорошо! А оппонент мне: «Как? А – свобода?». Я ему говорю – про свободу мы поговорим отдельно, поскольку, что такое свобода, не знает никто. Кроме меня.

Я не выдержал и рассмеялся. Меж тем, Андрюша, совершенно серьёзно:

– Сейчас я тебе постараюсь разъяснить. Я ему говорю – вот смотрите, вот футбол… игра. Что значит быть отличным футболистом? Первое – нужно изучить правила. Но, надо помнить, что помимо правил, при этом, присутствует ещё и судья, который реагирует на наше поведение. Поэтому, если судья смотрит, то бегай правильно, а если судья чуток зазевался… можно въехать и по коленям. Но! Делай так, чтобы не получить жёлтую карточку и – не дай Бог – красную! Дальше. Ты должен чётко определиться: где ты играешь лучше. Вратарём ли, защитником, полузащитником, левым крайним нападающим, правым крайним, по центру и т. д. И, если ты, изучив правила, знаешь, когда можно пнуть соперника не попавшись, если ты правильно выбрал свой край, своё место, свою специальность в этой игре, то ты значит будешь выдающимся футболистом. В жизни, точно также.

– А как же – талант?

– Безусловно: в футболе, как и везде, есть таланты, но многое, прежде всего, достигается в результате тренировки. Но я сейчас хочу подчеркнуть другое. Даже талантливый человек, родившийся в стране, в обществе, обязан изучить «правила игры». И должен понимать, при этом, что – какие бы они не были, они есть правила. Нравятся они тебе, не нравятся… неважно. И ты должен понять, где эти правила можно нарушить так, чтобы не получить «горчичник». Ты должен выбрать для себя ту специальность, которая даёт тебе наибольшее соответствие твоих представлений о жизни, тому, что ты можешь реализовать. Если ты это сделаешь, то вопрос о приспособлении или не приспособлении перестанет звучат.

Теперь, возьмём другой момент. Каждый человек желает быть свободным. Но никто толком не понимает, что это значит. Не может определить, что такое СВОБОДА? Когда читаешь о том, что «свобода – это осознанная необходимость», то это ни на сколько не разъясняет суть: чего… как..? Поэтому, я слово «свобода» употребляю в редких случаях: закончил нудную, но необходимую работу – «свободен!» жену отправил в отпуск – «свобода!"… А в действительности происходит следующее: люди сражаются за СВОБОДУ ВЫБОРА! Не за свободу – вообще, а за свободу ВЫБОРА. Что это значит? Это означает, что если ты имеешь абсолютную свободу выбора, значит, вся твоя жизнь определяется только тобой. Причём, не просто определяется, а определяется в наиболее комфортном и понятном смысле для тебя.

Если ты имеешь свободу выбора профессии, то это звучит так, что вокруг тебя толкутся люди, и, с криками «Андрей Иванович, Вы у нас поработаете?» (другие – «Нет, нет – у нас, пожалуйста!»), раздирают тебя, ибо кровно заинтересованы в таком специалисте. Потому что ты – высочайшего уровня профессионал. И в этом плане, свобода выбора у тебя максимальна. Если ты обладаешь большими материальными ресурсами, то свобода выбора места жизни и образа жизни, является полной: «Хочу, буду жить в Питере, хочу – куплю дом в Минске…» Чего бы мы ни коснулись, мы имеем стремление получить свободу выбора. Она ограничена – что очень важно! – правилами игры в стране. Скажем, в Советском Союзе. Что сделал я. Я чётко и ясно понимал, что физическая свобода передвижений, перемещений, имеет ограничение за пределами Союза и не имеет – внутри. Поэтому, все наши желания путешествовать, были реализованы в стране с блеском. И мы путешествовали абсолютно везде и всюду, получая максимальное удовлетворение.

Дальше. Свобода профессиональная. Я сразу понял, что необходимо стать профессионалом, для того, чтобы у тебя материальная сторона была надёжно защищена: чтобы ты был свободен в выборе своего образа жизни, и прочее… Поэтому, я быстро защитился; быстро стал получать в те годы – когда средняя зарплата была 120 – 130 рублей – стал получать 350 – 400 рублей; у меня был почти двухмесячный отпуск. Короче говоря, я реализовал максимальную свободу выбора в Советском Союзе. Поэтому, я был совершенно свободен и спокоен. Мне было абсолютно плевать на всё остальное.

Сейчас, совершенно другая ситуация, и она подтверждает это дело. Поэтому, говорить о каком-то «приспособлении» – это не правильно. Прежде всего… вот, с дядюшкой мы разговаривали… Я задал ему один вопрос: «Скажите, а Вы могли бы стать воинствующим диссидентом?». Он ответил: «Да, если б я был ограничен, прежде всего, своей профессией». То есть, если б он был ограничен в свободе выбора своей профессии. Для него, то, чем он занимался, являлось смыслом всей жизни. Если б, ему стали мешать, он стал бы диссидентом. Он прекрасно изучил правила. Он знал: большевики были дураки – они думали, что контролируют информацию. Ничего подобного! Если сейчас, для добывания информации нужны деньги (компьютер, интернет и так далее…), то раньше – для этого нужно было время. Можно было копаться в библиотеках, находить совершенно неожиданные источники информации.

Я, анализируя «Статистический справочник СССР в цифрах», доказал, что с 1975 по 1985 годы, производство мяса, молока уменьшилось чуть ли не вдвое. То есть, кризис виден был из официальных данных. Но, для этого необходимо было копаться в специальных справочниках, газетах, журналах… Словом, это было такое наслаждение! Было приятно, что я, таким образом, мог видеть многие вещи… Поэтому, приспосабливаться не надо: нужно изучить правила и выбрать образ жизни, который даёт тебе максимальную свободу выбора. В рамках этих правил. И больше ничего не надо. Поэтому, я не осуждаю тех молодых людей, которые делали карьеру из комсомола или Партии. Они считали (заблуждаясь серьёзно), что свободу выбора они приобретут, действуя на этой ниве. В действительности же, они приобрели свободу выбора в одном направлении, но, свободу выбора в другом, они сильно ограничили. Я же, с’оптимизировал всё. Я отказался вступать в Партию – прекрасно понимая, что закрываю себе доступ выезда за границу. Но, зато – если взять по совокупности – я выбрал то, что даёт мне максимум.

– То есть, ты применил на практике ту схему, когда внешние воздействия….

– Да. Я сейчас живу так, что внешние воздействия (где я сейчас живу и т. д.) сведены до такого минимума, что практически ими можно пренебрегать. То есть я – законопослушный гражданин, и всякие внешние воздействия на меня совершенно отсутствуют. После того, как я получил пенсионное удостоверение, это внешнее воздействие стало вообще нулевым. Всё! И поэтому, слово «приспособление» я бы заменил на «изучение правил игры с оптимизацией своего образа жизни». И тут надо понимать, что это совокупность параметров. Потому, что кто-то считает, скажем, что вот, дескать, вступил в партию… езжу заграницу… у меня свобода… Хер с два: ты получил свободу выбора в узком и одном направлении. Причём, свобода эта довольно хлипкая.

О самоощущении

– Мы родились и выросли в СССР. Союз распался. Кем ты себя ощущаешь? И что, по-твоему, патриотизм?

– Я себя ощущаю гражданином Советского Союза. Это – очень важный момент. Я ощущаю себя гражданином великой страны. Приемником Советского Союза является Россия. Я являюсь патриотом России. Я – русский. Я воспитан на культуре Советского Союза…

– Погоди, погоди! «Русский» и – с другой стороны – «культура Союза» – как ты это изволишь понимать?

– Можно, я договорю? Культура Советского Союза, в отличие от других стран, впитала в себя культуры разных входящих в неё стран и народов. И, поскольку Россия была самая большая, то это не могло не оказать влияния на русскую культуру. Русская культура сейчас, существенно отличается от русской культуры XIX века. Она – скорее – культура советского периода. То, что она впитала, в своё время, из Казахстана, Узбекистана, Прибалтики… никуда не делось. И поэтому, говоря о том, что я русский, подразумевая при этом, что я – советский, это моё определение следует рассматривать в чисто культурном смысле слова.

Я вспоминаю, как когда-то меня спросили: «Вы кто?». На что я ответил – я русский белорусского происхождения. Хотя, мама – полька, а отец – белорус. Но я – русский.

Помнишь, Лиду? Которая, на вопрос «почему ты не осталась в Штатах?», ответила: «Я более русская, чем вы все, вместе взятые». И она была права. Невзирая на своё «стоколенное еврейство» и прочее… Потому, что «русский» – это состояние души.

Патриотизм для меня – это прежде всего Россия. Всё, что хорошо для России, я приветствую. Словом, я патриот России. Я стараюсь её защищать, как могу. Например, в дискуссиях с теми, кто начинает поливать её грязью и говорить о том, «как там плохо». Я радуюсь её успехам и очень сопереживаю её неприятностям. Для меня, патриотизм – это очень чёткое понятие того места, где я живу… где я родился…

Возвращаясь к менталитету…

– Андрюша, в чём, на твой взгляд, состоит основное различие между нашим менталитетом и западным?

– Я выскажу сугубо личную точку зрения, которая, возможно, и ошибочна. И – тем не менее, раз уж ты об этом спросил…

На Западе, всем вбивают в голову с младенчества, что всё зависит от тебя. Что ты ДОЛЖЕН, ты ОБЯЗАН, ты СМОЖЕШЬ! Вот, я приведу тебе, казалось бы, странный пример, но он очень показателен. У моего приятеля сын, точно так же, как и мой, живёт за границей, только – в Голландии. У них дочка, которая ходит в обычную школу. Её отец, которого самого, в своё время, родители контролировали, проверяет дневники, тетради, где сплошь натыкается на положительные отзывы учительницы: у них там система оценок несколько отличается. Наконец, приходит на родительское собрание и видит, что практически по всем предметам у дочурки (в переводе на наш язык) одни «двойки» и «тройки». Естественно, он в шоке! Учительница ему: «Что Вы: у Вас замечательная девочка, прекрасный ребёнок! Умница! Ну, а то, что по предметам у неё плохо, так что Вы об этом переживаете? Подумаешь: у нас в стране куча разных профессий: официанты, уборщицы…» Родитель был ошеломлён. Тут он зубами схватился за дочку, стал дрессировать и прочее, прочее…

Для чего я этот пример привожу? Потому, что ТАМ психология совершенно иная, чем у нас. Вот, у нас, было что? Получил ученик «двойку». Сразу – педсовет… прикрепляют к отстающему ученика… берут на поруки всем классом. Все должны, все должны, все должны! То есть, существует некая коллективная ответственность. А на Западе, говорят так: всё в твоих руках! Хочешь учиться – пожалуйста, учись, развивайся. Не хочешь? Прекрасно, у нас есть немало вакансий для официантов, уборщиц и дворников. При этом ты хороший член общества, уважаемый человек… И поэтому, там менталитет был всегда таков: что, если, что-то хреново, то это значит, что Я чего-то не доделал; если у соседа лучше, а у меня плохо, то Я в этом виноват. То есть, основным моментом ТАМ, является ответственность ИНДИВИДУУМА. А у нас – КОЛЛЕКТИВНАЯ.

Теперь, возвратимся к нам. Ведь, смотри, что получается. Мы все когда-то заканчивали школу, институт… То есть, стартовые возможности по окончанию ВУЗа у всех были одинаковые. Что становится дальше? Мы видим, что кто-то стал ответственнее относиться к себе и своей жизни, а кто-то – всё чего-то ждал со стороны… от государства: мол, вот, сейчас дадут квартиру… то – сё… словом, ждал, когда ему что-то упадёт сверху. Всё время ЖДУТ, всё время ПРОСЯТ, всё время ОЖИДАЮТ. Поэтому, когда в узком коллективе кто-то выделяется, то это не является стимулом – «да, я тоже стану таким хорошим», а наоборот – «шо ж, это он, сука, лезет… блат, наверное». Менталитет человека, выросшего в советское время, он в большей степени является продуктом коллективизма, причём, в худшем смысле этого слова.

– Столько времени прошло, почему ничего не изменилось, и всё осталось…

– А что ты хочешь? Прошло всего двадцать лет. Двадцать лет тому назад, мне было сорок лет. Моему сыну было пятнадцать, так? Он был сформирован в тех условиях. Конечно, ему легче было. Но неужели я – сорокалетний мужик, со сформировавшимися устойчивыми взглядами – так просто перейду в другую жизнь? А тем, кому было тогда двадцать пять лет, им сегодня сорок пять, и менталитет у них тот, прежний. Но тут есть одна существенная вещь. Есть люди, которые способны сразу и быстро перестраиваться. То есть, у них ДПДТ большое…

– Что-что-что, прости?

– Производное. Там, Дэ… Дэ икс ПэДэТэ…

– Прекрати материться и изъясняйся по-русски!

– Дурачок, это совсем просто: одним словом, это – градиент… Он говорит о чём? Что, если у тебя ДэПэДэТэ равно нулю, то это прямая линия. Если этот показатель больше единицы, то кривая начинает расти вверх… То есть, он показывает степень кривизны… А что это значит? Предположим, у тебя он такой (сузив большой и указательный пальцы), следовательно, ты за маленькое время, очень легко обучился. Другими словами, это означает, что потенциал у тебя большой, и тебе требуется мало времени для того, чтобы быстро чему-то научиться, повысить квалификацию и так далее. Есть люди с малым наклоном: требуется огромное количество времени… по разным причинам.

– Ну, ладно: оставим математику в покое и вернёмся к жизни.

– Это не математика! Это наглядное иллюстрирование того, что есть люди, которые очень легко перестраиваются, очень быстро обучаются, любят учиться. Они, как бы, на подъёме. А есть люди, которые долго думают, сомневаются («а-а… делать – не делать… стОит – не стОит?»), долго собираются… у них, там, куча всяких оправданий…

Теперь, смотри, что происходит. Вот, мы окончили институт. Все на одной отправной точке. Далее – раз, поднялись на одну ступень, так?

– Ну, «так»…

– Начали работать. Ещё через какое-то время, раз! – на следующую ступень. И с каждой ступенью, начало движения и скорость начинали отличаться. Одни из нас, начинают раньше и заканчивают быстрее, другие – всё позже и медленнее. И поэтому, наступает такой момент, когда одна часть, карабкаясь и цепляясь, ещё только влезает на эту ступень, а другая – уже находится во-о-н на той вершине. Потому, что одни, фигурально выражаясь, прыгают через ступеньки… в то время, как другие – ползут.

А теперь, если взять эти ступеньки и объединить их в одну кривую, то получится разительный контраст. У более продвинутых и успешных эта кривая идёт круто вверх, в то время как у остальных – очень медленно поднимается. И наступает такой момент, когда одни из нас уже на вершине, а другие остановились где-то на полпути и дальше они уже не сдвинутся. Всё – время ушло! Поэтому, когда, к примеру, я встречаю некоторых из своих вчерашних одноклассников, то – чаще всего – к сожалению, это старые… абсолютно старые (душой… мозгами) люди. А ты вспомни, Галину Николаевну, как она часто повторяла: «стариков не люблю».

– Как же, прекрасно помню. Особенно, она не любила разговаривать со сверстниками по телефону, когда те жаловались ей на свои «болячки».

– Да, представляешь? Это они – здоровые – жаловались ей, с которой можно было запросто писать учебник практикующего врача, по всем болезням сразу. И – тем не менее – получается, что она была здоровее всех их, вместе взятых. Спрашивается: почему? Да потому, что она была молода душой, и это самое главное! Надо уметь оставаться молодым душой и тогда никакое время не властно над нами.

Так говорит Андрюша…

Приятный короткий отпуск у друга, незаметно близится к завершению и мне нужно собираться в дорогу. Андрюша вызвался проводить. Всю обратную дорогу до вокзала, большей частью, молчим: расставание – малоприятная штука. Наконец, я нарушаю тишину.

– Андрюша, скажи мне честно, чем ты вообще занимаешься?

– Я думаю.

—???

– Да, да: я постоянно только тем и занимаюсь, что думаю. Ведь, другого я ничего делать не умею. Лентяй, потому что…

Куда впадает река

худ. Н. Т. В. «Прерывистые линии» / 2009 г.

«…Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как я возлюбил вaс, так и вы да любите друг друга; по тому узнают все, что вы Мои ученики если будете иметь любовь между собою.»

(Ин. гл.13 ст.34—35)

Вот и подошла к концу моя повесть. Несколько неладная и сумбурная, если исходить из строгих литературных канонов. Теперь ты вправе, дорогой читатель, спросить меня: «Так, о чём же, собственно, ты хотел мне поведать?»

И я снова, положа руку на сердце, честно отвечу тебе: «Не знаю…»

Прости меня, если я ввёл тебя в заблуждение, заинтриговав «началом», а потом расстроив и разочаровав. Поверь, я не нарочно. Мне, почему-то, показалось это очень важным. Я понял, что должен выплеснуть накопившееся, рассказать, поделиться… освободиться, наконец.

Я постоянно только и делаю, что размышляю о жизни. О жизни вообще. Пытаюсь найти ответы на многочисленные вопросы, но последних – как правило – с годами становится всё больше и больше. Я поражаюсь многообразию проявлений, которые невозможно исхитриться и выстроить в какую-то целостную и стройную систему или втиснуть в привычную и понятную формулу. Она – эта жизнь – у каждого из нас своя. И в то же самое время, все мы являемся составными частями чего-то Одного, Единого и Целого.

Я рассказал тебе про своего друга не случайно. Как, вероятно, ты уже успел заметить, мы с ним совершенно разные. Настолько разные, что это заметно даже и на неискушённый взгляд: внешность, характер, склад ума… И – в то же самое время – у нас с ним есть одно-единственное общее, что нас крепко спаивает и роднит. Роднит духовно. Ибо, это общее находится не на внешнем видимом плане, а скрыто где-то глубоко там, внутри. И оно – по всей вероятности – и есть та «альфа и омега», та самая «загадка сфинкса», ключ от которой находится в сокровенной глубине нашей души. И никто не найдёт его, кроме нас самих. Мне кажется, что это и есть тот самый источник, что объединяет всех людей Земли, независимо от национальности, цвета кожи, религии и прочее, прочее, прочее… Он существует изначально в сердце каждого из нас. Только одни – сумели разбудить его, а другие – даже не догадываются о его существовании.

На моём журнальном столике, рядом с кроватью, постоянно покоится стопка книг, к которым я периодически имею обыкновение возвращаться. Иногда, на сон грядущий, я раскрываю Коран, Бхагавад-Гиту или Библию и перечитываю отдельные главы. Многое из прочитанного заставляет меня, порою, по-новому взглянуть на, казалось бы, избитые истины. Так, скажем, с некоторых пор меня стал волновать образ Иуды Искариота. Вернее, та роль, что была ему уготовлена. Как-то неожиданно и вдруг я задумался: «Ну, не будь, предположим, Иуды… Но, ведь, кто-то, всё равно, должен был оказаться на его месте?! Кто-то должен был „сыграть“ эту роль?! Кого-то необходимо было привести в качестве „противовеса“, дабы на этом фоне образ Христа ещё более засиял и возвысился в наших глазах».

Не знаю – почему, но мне очень жалко Иуду. Чисто по-человечески. Ведь, изначально, он так же, как и каждый из нас, имел тот самый шанс на спасение? Однако ему заранее была уготовлена иная роль. Чтобы на все будущие поколения сделаться именем нарицательным. И это навевает меня на всякого рода непростые размышления. Вот, мы: живём, работаем, грустим, веселимся… в то время как совершенно не можем себе представить – какая конечная роль уготована конкретно каждому из нас. И, вероятно, в этом контексте следует понимать строчки из Евангелия (гл.20 ст.16): «Так, будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных»…

«Фатализмом отдаёт…» – возможно, произнесёшь ты.

И я вновь вынужден буду сознаться: «Не знаю…»

Каждое утро, идя на работу, я встречаю на своём пути множество самых разных людей. Вглядываюсь в каждого из них, мысленно пытаясь про себя понять – о чём он сейчас думает, и что общего может быть у меня с ним. Иногда, мне хочется совсем исчезнуть… растаять… испариться, перестать чувствовать своё «я» с тем, чтобы полностью раствориться во всех этих людях, домах, окружающей флоре и фауне. Чтобы взять на себя хотя бы частицу их боли, их переживаний и проблем. Чтобы у них засветились глаза и раскрылась душа той радостью и тем счастьем, что изначально заложены в каждом из нас. Тем, что является нашей сущностью и Единственной Реальностью. Потому как, на самом деле, нет ни «меня», ни «тебя», ни «его»… Есть лишь, Одно-Единственное, что существует вечно. И имя Ему – Любовь.

Примечания

1

В первоначальном варианте черновика, стояло «Овидий, знай…", позже перечёркнутое

(обратно)

2

Довольно странный, на первый взгляд, симбиоз русского и таджикского языков. «Даромадан» (тадж.) – «войти» – неопределённая форма глагола. «Медаром» означает – «войду», «влезу». В данном случае, пролетарское сознание продемонстрировало уникальный подход к грамматике: первый слог и окончание изъято из родного языка, а середина заимствована из русской речи. Но самое удивительное и парадоксальное заключается в общем контексте высказывания: мол, теперь я, всё равно, по-всякому влезу, и буду прав, поскольку это моя страна и я тут являюсь хозяином.

(обратно)

Оглавление

Часть I. Там, за поворотом…

  Пролог

  Раннее

    Ах, либИдо, либидО…

  Детство и двор

    Моя первая пасха

    Айрам шум-шум

    Анга

  Семья

    Мамин букет

    Немного о колоде и кочерге

    Юсуф

    Саид

    История куропатки

    История невесток

    Абдулло

    Бахшилло

    Советский пасьянс

    Цугцванг

    Культурная столица

Часть II. Встреча

  Ожидание

    Так говорит Андрюша…

  Знакомство

    Так говорит Андрюща…

  Ларису Ивановну хачу…

    Так говорит Андрюша…

  Зарэжет, не зарэжет…

    Так говорит Андрюша…

  И-здрасьти-ти-те…

    Так говорит Андрюша…

  Азы современного секса

    Так говорит Андрюша…

  С Новым Годом!

    Последний девственник

  «Бобёр»

    Неотправленное письмо

    Лучшая защита – нападение

    Горе

Часть III. Переезд

  Из восточных зарисовок

  Бухарский гамбит

    Ленбытхим или родственные души…

    Потомок русичей

    Критик

  Родня

    Так говорит Андрюша…

    Сёма

    Алёша

    Метаморфоза бухарского ишака

    Щедрый хлебосол

    Баня по-чёрному

  Последние из могикан

    Так говорит Андрюша…

    Падал жёлтый лист…

    К вопросу о переселении душ

  Знакомство с прекрасным

    Так говорит Андрюша…

    Убить дракона

    Натюрморт с самоваром

ЧАСТЬ IV – КРУШЕНИЕ ИЛЛЮЗИЙ

  Дом, который построил…

    Загадочная русская душа

    Так говорит Андрюша…

  В поисках богов

    Так говорит Андрюша…

    Так говорит Андрюша…

  О религии

    Так говорит Андрюша…

    Так говорит Андрюша…

  Это сладкое слово Свобода!

    Плоды самосознания

    Русский вопрос

    Пирамида «Джокера»

ЧАСТЬ V – ИСКУССТВО – ЖИТЬ ИЛИ МОНОЛОГИ ДРУГА

  Возвращаясь к богам

    Так говорит Андрюша…

  Жить со вкусом

    Так говорит Андрюша…

    Лень, как стимулятор труда

    Сто злотых

    Так говорит Андрюша…

    О вкусной и здоровой пище

    Суфийская притча

  Коммунизм в отдельно взятой семье

    Так говорит Андрюша…

    Дядюшка

  Беседы на кухне

    Так говорит Андрюша…

    О народе…

    Заграница… заграница…

    Так говорит Андрюша…

    «Моцарт в ремонте»»

  Интервью у друга

    Так говорит Андрюша…

    Теория событий

    О свободе

    О самоощущении

    Возвращаясь к менталитету…

    Так говорит Андрюша…

  Куда впадает река Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg