«Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии»

Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии (fb2) - Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии 2509K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Монахиня Иулиания

Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви (ИС13-221-1818)

По благословению Высокопреосвященного Никона, архиепископа Липецкого и Елецкого.

В меру жития бывает истина.

Св. Исаак, Сирин

Вместо предисловия

Цель составителей этой книги заключается в том, чтобы почтить смиренномудрие иеросхимонаха Алексия и вдохновить всех читающих живыми примерами современных нам подвижников и передать другим их опыт, что особенно важно среди всеобщей сумятицы, невежества, господствующих, к сожалению, в наши дни. Живой пример обладает полной убедительностью. Однако пусть никто не сочтет себя способным описать жизнь духовного человека, даже если он хорошо его знал. Человек, душа которого опаляется божественной любовью, мысль озаряется божественным просвещением, тело непрестанно несет знаки всеобъемлющего самоотречения и погружается в страдание, которого требует строгая совесть, так что потоки слез становятся для него хлебом день и ночь, – такой человек превышает меру естественных правил и законов, и его нельзя оценивать на основании обычных человеческих критериев. Недаром апостол Павел указывает, что духовный судит обо всем, а о нем судить никто не может.

Нам известны жизнь и творения древних подвижников благочестия: Макария Великого, Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Ефрема Сирина и других Святых Отцов первых веков христианства. Но мало кому известны подвиги современных подвижников Кавказских гор. Одним из них был отец Мардарий, который жил Евангелием, руководствовался духовной мудростью древних Святых Отцов. Когда о нем стали узнавать, то батюшка просил о нем ничего не рассказывать. «Богу это не нужно, – говорил он, – я хотел жить и умереть странником».

Но получилось иначе. В последние годы жизни в пустыне батюшка полностью потерял зрение, а кругом – скалы, пропасти, и одному ему там находиться стало опасно. К тому же сказано: «Не искушай Господа Бога твоего». Только тогда батюшка был вынужден дать согласие вывести его из пустыни. И всю оставшуюся жизнь, где бы он ни находился, тосковал о своем кавказском пустынножительстве.

Отчего батюшка покрывал завесой молчания свой подвиг? Думается, что были на то причины духовного характера, и, прежде всего, его абсолютное неприятие суетной мирской славы и нежелание выставлять напоказ жизнь своего внутреннего человека, который в суровых аскетических условиях духовно развился и окреп.

Мы дерзнули рассказать о батюшке, собрав воспоминания его духовных чад, близких, его знакомых и тех, кому посчастливилось жить рядом с ним не один год, потому что очень многие, ранее общаясь с батюшкой, сейчас стали испытывать необходимость в духовном общении с ним. Надеемся, что эта книга станет капелькой елея как для тех, кто скорбит в памяти о батюшке, так и для тех, кто в повседневной жизни старается идти путем Христовых заповедей, вспоминая наставления, советы, жизнь иеросхимонаха Алексия. Прости нас, батюшка.

...

Странничество есть недерзновенный нрав, неведомая премудрость, необъявляемое знание, утаиваемая жизнь, невидимое намерение, необнаруживаемый помысл, хотение уничижения, желание тесноты, путь к Божественному вожделению, обилие любви, отречение от тщеславия, молчание глубины.

Преп. Иоанн Лествичник

О постриге в монашество и рукоположении в иеромонахи отца Мардария, который был совершен буквально перед закрытием лавры, вспоминает монахиня Иулиания со слов самого батюшки, иеросхимонаха Алексия.

Так как в 1961 году Киево-Печерскую лавру закрыли и унесли, до сих пор неизвестно куда, архивы и богослужебные книги, то точные данные пострига и рукоположения батюшки, и кем они совершались, пока остаются неизвестными.

Детские, юношеские годы жизни (Михаила) иеросхимонаха Алексия

Принеси Богу юность твою,

вземши иго Его, сядь наедине и умолкни…

Плач Иеремии, 3,2 7-28

Иеросхимонаха Алексия (для большинства знающих его людей он известен как иеромонах Мардарий) в миру звали Михаилом Васильевичем Даниловым. Родился он 10 июня 1929 года в селе Богородицкое Ясеновского района Курской области. С детства посещал храм, который находился в ближайшем селе Горшечное. Семья Михаила состояла из восьми душ. Мать его, Мария, умерла, когда Мише было всего три года. Отец работал на мельнице. Вскоре после смерти матери по решению семейного совета отец стал жить с другой семьей, заботясь и о своих детях. Некоторое время Миша и его младший брат жили у сестры, у которой тогда было двое своих детей. Когда старшие уходили работать в колхоз, он оставался в доме: доил корову, готовил кушать, убирал. Впоследствии батюшка вспоминал: «Работал по дому. Воду носил на коромысле по два ведра, десять литров в каждом. Бывало упаду, разолью и опять иду набирать. А зимой, пока донесу, вода превращалась в лед. Сестра ругала, что полные ведра набираю, а я думаю: "Чтобы в следующий раз не ходить".

Сестра уходила на работу, а я оставался за хозяина. Когда все приходили, прятался в вишневом саду. Зовут кушать, а я не иду. Потом прихожу. "Где был?", – спрашивают. А я места своего не открываю. Любил уединение с детства».

Однажды на улице Миша увидел человека в черном облачении: то ли монаха, то ли священника, и вслед ему пропел смешную деревенскую частушку про попа. Этот человек обернулся и большим крестом перекрестил его. Михаил испугался и убежал, но этот случай остался у него в памяти на всю жизнь.

Когда подошел возраст, Мишу отдали учиться в первый класс, но школу он посещал нерегулярно. «Когда ходил, когда не ходил – дома дела», – вспоминал батюшка. Четыре класса начальной школы все же закончил, а в пятый класс нужно было идти в соседнее село за три километра от дома. Часто зимой, когда поднималась метель и дорогу заметало, занятия приходилось пропускать.

В годы гонений на церковь в соседнем селе собирались разрушить храм. Люди приходили и забирали из храма все, что можно: иконы, покровцы. Сестра сказала Мише: «Беги и ты. Принеси святыню нам в дом». Побежал. Прибегает. Так и есть. Люди разбирают святыни, так как церковь взрывать собираются. Какой-то мужик залез на иконостас и выбивает иконы с верхнего яруса, а они летят и падают на пол, разбиваются. Иконы, сохранившиеся целыми, сельчане забирают домой. «Смотрю, – вспоминал он, – летит большая икона. Бух об пол. Я хватаю: "Моя, моя!" Люди подошли, чтобы прочитать, какой святой изображен. А икона старинная, поэтому на ней буквы плохо видно. Так и не узнали. Потом уже в Киево-Печерской лавре я видел такую же икону. Это был апостол Андрей Первозванный. Взвалил я ее на спину и пошел. Икона тяжелая, а до дома километра два было. Люди встречаются и говорят "Смотрите, какой хороший мальчик, он икону домой несет". Я, пока ее нес, очень устал. Хорошо, сестра на дорогу вышла и увидела меня, подбежала, помогла. Я еще покровец из алтаря принес. А вообще у нас дома были иконы, лампадка, правда, масла уже не было. Мы на лампадку покровец положили и перед этой иконой поставили».

Потом началась война. Старшие братья Михаила воевали, и все вернулись с фронта, возможно, уже тогда по молитвам батюшки. Уже после войны погиб одиннадцатилетний братик Алексей. Возвращаясь из школы, он на улице подобрал снаряд, который взорвался у него в руках.

В 1946-м году в стране был страшный голод, и на селе жилось особенно трудно. «Сначала еще кое-что было, некоторые держали коров, а потом и того не стало», – вспоминал о том времени батюшка.

В 1948 году Михаила в добровольно-принудительном порядке забрали прямо с поля на шахту (отказался бы – судили). «Улица опустела без него», – вспоминал брат Андрей. Уже тогда Михаил находился в нравственном поиске. Научился сам играть сначала на балалайке, затем на гармошке (почитаемый им святой Силуан Афонский тоже играл на гармошке). Для того чтобы купить гармошку, семье пришлось кое-что продать. И потянулась к нему деревенская молодежь. Стали звать его играть на вечеринках. «Потом надо было девиц до дома провожать. Все радуются, а мне, если придется какую-нибудь девицу провожать, то я иду с ней молча. За руку не беру ее. До калитки доведу и бегу домой. Вот такой я жених был».

Господь дал ему музыкальный талант, чтобы славить Бога. И впоследствии это помогло Михаилу с особым усердием служить Господу. С этим талантом связано и первое послушание. В храме Михаил начал петь на клиросе. Всю свою жизнь батюшка прожил в чистоте и девственном целомудрии, строго соблюдая себя от всего, что может нарушить это.

...

Не все могут нести тяжкое бремя девства, потому оно предоставлено свободе желающих. Девство есть печать совершенства, подобие Ангелам, духовная святая жертва. Кто старается быть чистым во всех членах тела своего, кто истинно благочестив и удаляется того, что оскверняет тело, тот может сказать вместе с Давидом: «Вся кости моя рекут: "Господи, Господи, кто подобен Тебе?"» Такой человек обуздывает все чувства свои, не позволяет им господствовать над самим собою и возлагает на них иго Господне.

Св. Антоний Великий

...

Хвалите Бога во святых Его, хвалите Его во утвержении силы Его: Хвалите Его в силах Его, хвалите Его по множеству величествия Его: хвалите Его во гласе трубнем, хвалите Его в Псалтири и гуслях: хвалите Его в тимпане илице, хвалите Его в струнах и органе: хвалите его в кимвалях доброгласных, хвалите Его в кимвалях восклицания. Всякое дыхание да хвалит Господа.

Пс. 20, 150

Получать профессию Михаила принудительно направили в Ворошиловградскую область. Там его определили в фабрично-заводское училище в надежде, что он станет работать шахтером. Правда, брат приезжал в училище ходатайствовать о переводе Михаила в Херсон, но ему отказали. Там, в Ворошиловградской области, он и остался работать по направлению. Однако, не проработав на шахте и года, истощенный голодом, Миша заболел туберкулезом. Тяжелый труд под землей был ему не под силу. Пришлось все-таки уехать в Херсон к старшему брату. Устроился он на обувную фабрику, а оттуда направили его во время отпуска в санаторий на лечение. Так и выжил.

После санатория некоторое время жил у верующей женщины, что было редкостью в то время. Посещал богослужения в храме. Молился обычно за колонной – прятался от людских глаз. Но не заметить его было невозможно: пышные темно-русые волосы, большие голубые глаза, всегда смиренный, кроткий. Внешность была очень благообразной. Обратили на него внимание матушки и пригласили на клирос. Даже невесту ему нашли – регента Анну, которой он сразу сказал о своем намерении стать монахом. Через несколько лет у них была короткая встреча в Киево-Печерской лавре. Анна тоже стала монахиней.

К тому времени у него появился духовник – отец Варсонофий (Юрченко). Ныне прославленный в Херсоне исповедник.

Духовный отец

В то время после ссылки он жил недалеко от Херсона у духовных чад, и Михаил, который впоследствии будет сначала монахом Мардарием, потом иеромонахом, а затем иеросхимонахом Алексием, часто ездил к нему по реке на катере. Своего духовного отца будущий батюшка глубоко почитал.

Незадолго до своей кончины, будучи тяжело больным и прикованным к постели, иеросхимонах Алексий попросил келейницу, монахиню Иулианию, увеличить иконку старца-исповедника и повесить у его изголовья. Всю жизнь отец Алексий держался завета своего старца: «Умри в Православии». Часто он рассказывал об этом удивительном подвижнике.

«Когда я был еще в миру, Господь послал мне духовного отца архимандрита Варсонофия, – вспоминал батюшка. – Что это был за человек. Не передать! Шестнадцать лет строгого режима просидел он при Сталине как миссионер-проповедник. Тогда это коммунистами сильно преследовалось. По тюрьмам его таскали. В сибирском лагере был».

Однажды более пяти суток подряд старцу не давали заснуть, он все это время должен был стоять или сидеть под наблюдением насмехающихся часовых. Его избивали, держали в одиночках, инсценировали расстрелы, лишали пищи, а потом сытно кормили и не давали пить.

Старец Варсонофий говорил, что тюрьма была для него духовной школой. В лагере он отказывался от любой работы в воскресные и праздничные дни. Он ни под каким предлогом не давал изменять свой облик, а его насильно остригали и сбривали ему бороду. Старец никогда не унывал, все время посвящая молитве, находя силы утешать и поддерживать других. Одухотворенный внешний вид и ласковое обращение всегда притягивали к нему многие сердца.

После многочисленных побоев к моменту выхода из лагеря он стал сгорбленным инвалидом, который мог передвигаться только при помощи костылей. Отец Павел, келейник старца Варсонофия, вспоминал: «В Саровском концлагере, когда избитого отца Варсонофия оставили в сарае в пятиградусный мороз, Господь сподобил великой милости внутреннего духовного озарения, утешая и согревая его». Позже старец Варсонофий скажет: «Господь сохранил мне жизнь, чтобы многих ныне привести ко спасению».

Как-то он сильно заболел, состояние было таким тяжелым, что его посчитали умершим и выбросили тело, а утром нашли сидящим среди трупов. Когда его выбросили, он был без сознания, а очнувшись, он почувствовал тепло. Свет озарил ночное небо, явился Сам Христос, который протянул ему руку и сказал: «Дерзай, ты Мне еще нужен на земле для проповеди Евангелия».

В период гонений на Церковь старец Варсонофий двадцать пять раз подвергался арестам. На всех допросах вел себя бесстрашно, с достоинством. Ему пришлось отбывать сроки во многих лагерях: Темниковских, Алатырских, на Колыме.

Отец Алексий рассказывал:

«С ним жила келейница Марфа, его родная сестра. Когда я к ним приезжал, она мне поведала один эпизод из лагерной жизни отца Варсонофия:

"Был он в тюрьме. На Пасху вывели его ночью на мороз босого, в одной рубашке и штанах: "Посмотрим, как твой Бог спасет тебя". Смотрели в дверной глазок. Больше трех часов никто не выстаивал – замерзали и умирали. А отец Варсонофий простоял четыре часа. Во время пытки ему явился преподобный Серафим, и после этого отец Варсонофий стал весь красный. Снег под его ногами стал таять, и он потихоньку в него погружался. После стояния на морозе стражники забрали его и говорят "Кто же ты такой, что не умираешь?" После этого руководство лагеря ходатайствовало о пересмотре его дела. В итоге отца Варсонофия освободили».

Но легче не стало. Бывало, что после очередного освобождения приедет в какой-нибудь город, обратится к уполномоченному для регистрации, а регистрацию ему дают только на один месяц. «Чтоб тебя здесь не было, говорят. Иди, куда хочешь. Просрочишь, опять посадим». Где он только не был. Наконец его прислали в Херсон. Там он и стал духовным отцом Михаила, который впоследствии вспоминал: «И тут мне наши прихожане сказали: "Михаил, у нас старец появился". Так я попал к нему в духовные чада».

Последствия сталинских лагерей не могли не отразиться на здоровье отца Варсонофия. В последние дни своей жизни старец сильно болел. Ему был открыт день, когда Господь призовет его к себе, и он готовился к смерти. В день своего Ангела, 17 октября 1954 года, после исповеди и причащения Святых Христовых Тайн старец Варсонофий мирно отошел к Господу. Он похоронен на кладбище города Херсона у храма всех Святых.

Господь послал отцу Михаилу такого старца, чтобы укрепить его веру и намерение идти по монашескому пути, к которому он был расположен с детства. Однажды Михаил осмелился поговорить об этом с батюшкой:

– Батюшка, я хотел бы быть пастухом, чтобы находиться в лесу или в поле. Уединение люблю.

Отец Варсонофий только улыбнулся:

– Пастухом, говоришь, хочешь быть? А ты знаешь, кто такой пастух? Вот станет жарко, корова хвост поднимет и побежит. Ты и не догонишь. Убежит куда-нибудь в посевы. Там «наворочает», вытопчет посевы, и будешь отвечать.

После этой беседы Михаил расстался с мыслью стать пастухом и начал спрашивать отца Варсонофия о монастыре, а тот ему и говорит:

Монастырь – это, конечно, хорошо. Но и здесь бывает двое ворот: в одни входят, а в другие выходят.

– А я не пойму, как это «выходят»?

Тогда он пояснил, что, когда бывает желание прийти в монастырь, это значит – входят. А потом некоторые поворачивают вспять, не выдерживают в духовном плане – эти выходят.

Я говорю: «Нет, батюшка, я, если пойду, то вертаться уже не буду».

– Подожди, подожди. Тебе рано. Ты еще молодой. Почти два года он меня испытывал. Не пускал. А мне хотелось поскорей.

Начало монашеского пути

И вот, наконец, отец Варсонофий благословил двадцатидвухлетнего Михаила на монашеский путь. Местом подвигов определил ему Киево-Печерскую лавру. Но с фабрики его отпустили не сразу, так как он был передовиком производства, выполнял норму за двоих и активно участвовал в художественной самодеятельности. Пришлось Михаилу через суд увольняться. Однако, когда юный подвижник приехал в Киево-Печерскую лавру, здесь его ждало неожиданное разочарование. Наместник владыка Нестор сказал, что прием в лавру сейчас ограничен, так как с пропиской очень сложно.

«Я, конечно, огорчился. Но потом он вдруг говорит:

– А ты в других монастырях был?

– Владыка святый, нигде не был.

– Вот давай сейчас поезжай, куда пожелаешь – в Почаевскую, в Троице-Сергиеву лавру или в Глинскую пустынь. А я пока здесь буду прописку с уполномоченным улаживать. Когда решится, тогда тебя вызову».

И я сразу поехал в Глинскую пустынь. А в Глинской в то время какие старцы были!.. И отец Серафим (Амелин), и отец Серафим (Романцов), и отец Андроник (Лукаш), и отец Виталий (Сидоренко). Отец Виталий тогда, хотя и послушником был у отца Серафима, но принимал странников как отец милосердия, людей утешал и вел очень духовную жизнь.

Первый раз об отце Виталии я услышал еще в Херсоне. В Глинской пустыни побывали паломники с нашего прихода и потом мне рассказывали: «Ой, Виталий глинский – это вообще человек неземной!» И вот я загорелся, думаю: «Как бы его увидеть?» А когда приехал в Глинскую пустынь и познакомился с отцом Виталием, тогда понял, что осуществил, наконец, свое желание.

В то время благочинным там был отец Андроник (Лукаш). Мудрый духовный наставник, отец Андроник был наделен дарами прозорливости, утешения, молитвы. Он безошибочно провидел внутреннее состояние человека и указывал ему самый верный путь к спасению. Его руководство отличалось особой мягкостью и добротой. Это привлекало к старцу братию и множество паломников. По молитвам отца Андроника исцелялись не только духовные раны, но и телесные болезни. В 1995 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия он был возведен в сан схиигумена. Отец Андроник проявил большое внимание к желающему встать на монашеский путь Михаилу.

«Увидев меня, начал расспрашивать:

– Откуда? Что? Как?

– Батюшка, я в Киево-Печерскую лавру собираюсь поступать, но там с пропиской сложно.

– Давай, если желаешь, мы тебя здесь пропишем. У нас свободно.

Отвечаю ему

– Батюшка, у меня благословение от моего старца отца Варсонофия в Киево-Печерскую лавру идти.

– Ну, раз благословение. Мы, конечно, не можем этого изменить или нарушить, но если не получится с пропиской, тогда только к нам.

И забрал меня к себе в келью. В келье у него было две коечки: он – на одной, я – на другой. Тогда я еще совсем молодой был, и мне все было интересно. Бывало, ночью проснусь, смотрю, а батюшка уже стоит в схиме, молится. Тихо так. Только ляжет, чуть полежит и опять встает молиться, как преподобный Силуан Афонский, урывками. А я, хоть и уставший, трудился же весь день на послушании, но думаю: "Батюшка встает, и я встану". Поднимаюсь и тоже стою тихонько. Батюшка оглянется, а я стою. А тут уже и четыре часа – подъем. И пошел батюшка с колокольчиком по коридору: весь монастырь просыпается, все встают на полунощницу Около шести часов сна благословлялось. Отцы учитывали, что у молодых послушания, и им отдохнуть надо. А старцы спали мало: и отец Серафим, и отец Андроник».

Отец Андроник рассказывал: «Однажды, когда в храме подошла ко мне какая-то женщина и со слезами сказала, что все церкви закрыты, колокола перестали звонить, я ответил: "Бог даст и зазвонят." За эти слова сослали меня в 1923 году на Колыму, на пять лет». В ссылке отец Андроник служил санитаром в тюремной больнице. Он ухаживал за больными с искренним состраданием и любовью. Все его любили, а сосланные узбеки называли его «мамой». Душа отца Андроника, очищенная многими скорбями, была преисполнена благодатных даров Святого Духа. Эта духовность и привлекала людей к старцу. Великодушно претерпев все страдания, он делом исполнил заповедь: «Любите врагов Ваших» – и стяжал в своем сердце величайший дар благодати Божией – христианскую любовь к ближнему. Смирение и кротость безраздельно царили в его душе, даже ходил старец, всегда смиренно согнувшись. Ныне отец Андроник прославлен в лики глинских святых.

В монастыре я попал на клирос, потому что читал и пел еще в миру, когда ходил в свою приходскую церковь. Такая милость Божия! Отец Виталий на клиросе и я с ним! И отец Андроник с нами! Такая благодать! Из Москвы приезжают паломники и говорят батюшке Серафиму (Романцову): «Батюшка, мы в Елоховском соборе бываем. Там Патриарх служит. Сорок человек певчих! Народа в храме пять тысяч вмещается, не протолкнуться. Пение там, конечно, замечательное! Но когда приезжаем в вашу Глинскую, как услышим ваши напевы, будто крылья у нас вырастают, мы как на небесах себя чувствуем! Молиться хочется».

Там, в Глинской, был слепенький отец Иакинф. И хотя один глаз у него совсем не видел, а другой был как зернышко и чуть-чуть открытый, он замечательно управлял хором. Обладая прекрасной памятью, наизусть знал Апостол, паремии, детально изучил церковный устав. Старался скрывать свои подвиги. Когда отец Иакинф выходил читать Апостол на середину храма, то брал с собой зажженную свечу. Иногда, пока он шел, свеча у него гасла, но он этого не мог видеть. Читал Апостол, потом начинал гасить свечу. Несмотря на слепоту, отец Иакинф все время был в трудах послушания и не только не роптал на свою участь, но благодарил Бога. Никогда не было в нем уныния и недовольства, наоборот, его бодрость, живая вера в жизнь будущую и стремление к этой жизни передавались окружающим. Вместе мы ходили на все послушания: и на клирос, и в поле, и на сенокос. Но особенно я дружил с отцом Виталием. Часто мы с ним о спасении говорили, в Илиодоровский скит вместе ходили. Помню, он все меня наставлял: «Смотри, Михаил, если в монастырь желаешь, то крепко держись этого пути. Если не в Киев, то сюда возвращайся».

А я еще в Почаевской лавре не был. И вот из Глинской поехал в Почаев. А там отец Кукша. Это ж такой старец! Оказалось, он тоже из нашей лавры. Но я не застал его в Киеве, потому что позже туда пришел. Его кэгэбисты выслали оттуда в Почаев. Гнали, потому что за ним народ шел. Он чудеса совершал, прозорливый был. А чекисты-то следят. Вот и решили его отправить подальше. Приехал он в Почаев, и народ за ним. Потому что где солнце укроется? Нигде.

Святой Кукша Одесский родился 12 января 1875 года в селе Абузинское под Херсоном. Сын херсонских крестьян в двадцать лет стал послушником на Афоне в русском Пантелеимоновском монастыре, а в тридцать лет был пострижен в монахи. В крещении он Косьма, при пострижении в рясофор Константин, при пострижении в монашество Ксенофонт. В 1931 году его постригли в схиму и дали имя преподобного Кукши. Когда его спрашивали, не скучно ли ему молиться целый день, он отвечал: «А я не один, нас четверо: Косьма, Константин, Ксенофонт и Кукша».

– Приезжаю, а он там, – вспоминал батюшка. – Я сразу к нему:

– Батюшка, я вот приехал в Киево-Печерскую лавру поступать, а Вас нет. Сложно там сейчас с пропиской.

– Все будет хорошо, все будет хорошо. Поступишь, – успокоил он меня.

Так и остался я пока в Почаеве. Но там народа тьма. Паломники едут и едут. Ведь какие святыни там: Матерь Божия Почаевская, Иов преподобный… Службы пышные. Посмотрел я на все это и говорю отцу Кукше:

– Что-то, батюшка, здесь народу много. Может, мне в скит?

А там Свято-Духов скит в лесу. Он взглянул на меня, и все ПОНЯЛ:

– Вижу, ты безмолвия хочешь. Благословляю. Иди.

И вот я поступил туда. Ой, хорошо! Братии там мало. Тихо. Полунощница в свое время служится. Правило монашеское все исполняется. А поскольку я читать мог и петь, то меня сразу на клирос взяли. И пошло. Побыл немножко, братия и говорят: «Оставайся!» Ну, как я останусь? Мне же нельзя. Не могу нарушить благословения духовного отца. Наконец, звонят из Киева от владыки: «Срочно приезжай». Я сразу же на попутную машину и в лавру. Пришел к владыке, а он говорит:

– Все. Давай документы. Участковый согласился на прописку.

И меня прописали. Было это в 1951 году».

В Киево-Печерской лавре

По благословению отца Варсонофия в двадцать два года Михаил поступил в Киево-Печерскую лавру и стал в ней послушником.

О древних Киево-Печерских холмах можно сказать словами Ветхого Завета: «Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3, 5). Киево-Печерская лавра во все века была священной школой истинного христианства. В то время там жил и подвизался старец архимандрит Полихроний (в схиме Прохор), и юный послушник, находясь там, стал окормляться у него. Сначала жить в самом монастыре не было возможности, и они с другим послушником примерно месяц жили на квартире у верующей женщины, которая с радостью и большим гостеприимством приняла к себе молодых насельников лавры. У юных послушников сердце горело к монашеским подвигам: к молитве, посту, послушанию. Не понимая этой ревности к монашеской жизни, женщина в простоте сердца готовила послушникам обильные трапезы, думая этим угодить своим дорогим квартирантам. И когда они, желая воздерживаться, мало ели, она плакала и огорчалась, и этим заставляла их вкушать пищу до пресыщения. Послушники очень скорбели об этом и решили наконец пойти к отцу Полихронию. Старец велел им оттуда уходить. И поселили их в лавре.

Михаил проходил разные послушания, но вскоре был взят на клирос, так как имел хороший голос.

Часто он ездил к своему духовному отцу. Его там всегда ждали и радушно принимали, особенно матушки.

– Как-то я приехал к отцу Варсонофию и за обедом, а людей за столом было много, решил выслужиться перед ним. Стал говорить о бывшем батюшкином приходе: "Вот, когда вы были на том приходе, и людей было много, и храм строился, а сейчас и людей нет, и все стоит". Батюшка Варсонофий молчал, молчал, слушал, а потом и говорит: "Сначала вынь бревно из своего глаза, а потом уж и сучок из глаза брата твоего. Какой мерой мерите, такой и я вас отмерю".

Как мне стало стыдно, страшно. И есть перестал, и заплакал. А после обеда пошли с келейником отца Варсонофия за водой, а он и говорит: "Вот ты такой кроткий, смиренный. Батюшка тебя так любит. Почему же ты плакал?" "Стыдно стало", – ответил я. Для батюшки этого случая было достаточно, чтобы в разговорах о ближнем быть крайне осторожным. Если нам казалось, что мы рассуждали о ком-то, то он нас останавливал, дабы не впали в осуждение, ссылаясь на епископа Игнатия.

...

Чтобы не осуждать ближнего, должно отказаться от суждения о ближнем. Потому-то в Евангельской заповеди, воспрещающей осуждение ближнего, предварительно воспрещено суждение о нем. Не судите, и не судят вас. Не осуждайте, да не осуждены будете. Сперва люди позволяют себе суждение о делах ближнего, а потом невольно впадают в осуждение. Не посеем семени – и не возрастут плевелы. Воспретим себе ненужное суждение о ближних и не будет осуждения.

Когда мы сходимся для дружеской беседы, часто, если не всегда, большая часть этой беседы заключается в пересудах о ближнем, в насмешках над ним, в оклеветании, уничижении, очернении его. Льются острые слова рекою; смех и хохот раздаются, как знаки одобрения; в это несчастное время самозабвения и самообольщения души наши приобщаются свойствам демонским и напитываются ядом лицемерства. Святое Евангелие и здесь преследует грех, ища нашего спасения всяко слово праздное угрожает нам… от словес бо своих оправдишися, и от словес своих осудишися.

Сет. Игнатий (Брянчанинов)

Находясь в Киево-Печерской лавре, батюшка, уже ставший монахом Мардарием, очень хотел рассказать о Боге своим родственникам и помочь уверовать им. Но это было время сильного отступления от веры, и сестра, под воздействием брата-коммуниста, написала ему: «Не приезжай!..» Больше они не встречались. Позже родные пытались его разыскать, но безрезультатно. В годы советской власти племяннице даже сказали, что на Днепре были оползни, и некоторые здания ушли под воду, а вместе с ними и монахи.

(Страшная трагедия обрушилась на Киев через два дня после закрытия лавры. 12 марта прорвало дамбу на реке Днепр, и мощные селевые потоки понеслись вниз на прибрежный район Куреневку, неся страшные разрушения и смерть. Погибло много людей… Это было Божьей карой за неразумие тех, кто посягнул в своей гордыне на Церковь Христову.)

Они весьма огорчились, но младший брат Андрей долгое время продолжал поиски. Его сердце чувствовало, что Михаил жив. И уже после смерти батюшки родственники узнали через келейницу, что последние годы он жил и почил всего за двести километров от родной деревни! Когда она разыскала родственников, то было много слез, печали и радости. Друг, с которым его забрали с колхозного поля в фабрично-заводское училище, долго смотрел на фотографию и плакал: «Эх, Минек, Минек (так звали в детстве и юности батюшку в деревне), мой дружок. Обещал, что встретимся». Видимо, не было воли Божией батюшке встречаться с родственниками.

Когда Михаила прописали, владыка сразу взял его к себе келейником. Вторым же монастырским и любимым послушанием стал для него клирос, где он был и уставщиком, и чтецом, и певчим, и канонархом. Послушания нес с большим смирением и усердием. От природы имея кроткий характер, пребывал с братией в мире. Его смиренной и послушной душе скоро стала прививаться молитва, которой будущий пустынник посвятит свою жизнь. Исполняя различные послушания, он постепенно приучал себя к внутренней духовной жизни.

«В приемную ко владыке сердобольные матушки приносили разные выпечки, сдобы сладкие. Я тоже кушал с ним. У меня стали телесные беспокойства происходить. Я об этом рассказал духовнику а он и спрашивает:

– А что ты кушаешь?

– Выпечки, сдобы, масло и сметану домашнюю.

– Да нет, братик, это ж нельзя молодому.

Так и наставил. Я совсем перестал есть скоромное, сладкое. Владыка заметил и спрашивает:

– Ты что не ешь ничего?

– Да, у меня желудок не принимает.

– Ну, тогда относи братиям в трапезную».

Вскоре Михаила постригли в мантию с именем Мардарий в честь Киево-Печерского затворника. Владыка Нестор настолько доверял своему келейнику, что не закрывал от него даже кассу. «Владыка часто уезжал по делам, а я оставался один, – вспоминал батюшка. – Все открыто… А мне – книжки… Какая библиотека у владыки! Как открою: жития святых, «Добротолюбие», патерики, святоотеческие творения! И начал я читать. Ай, пустыннички – Антоний Великий, Макарий Великий, Исаак Сирин, Иоанн Лествичник!.. Как начитаюсь и все думаю, сколько буду терпеть? Ведь к владыке народ без конца идет. Суета. Я с утра до вечера кручусь. Идут и государственные представители, и священство, и братия, и нищие. Всех надо принять да владыке доложить. Вечером у меня клиросное послушание, а значит, я должен быть на службе. К тому же молодой еще был, а в лавре кого только нет: и туристы, и молодежь – все на экскурсию едут. Хотел уйти. Желание у меня было – в пустыню. Поехал к духовнику. Тот выслушал и строго сказал: "Не вздумай! Оставайся. Никуда! Иначе будешь скорбеть". И я остался».

Но Бог, видя благое расположение монаха, не оставил это желание безответным. Первая встреча отца Мардария с пустыней произошла следующим образом.

«Я ни разу не был в отпуске. Лет, наверное, восемь так прожил. И вот подхожу однажды к владыке:

– Владыка, благословите мне отпуск.

– Отпуск? Ну хорошо. На сколько?

– На две недели.

– А куда?

– На Кавказ.

Он посмотрел на меня… Не знаю уж, что подумал, но все-таки отпустил. А я взял и… Ну, тоже ж сообразил! Я на клиросе пел и ирмос второго гласа "Процвела есть пустыня яко крин, Господи… в ней же утвердися мое сердце" написал, приклеил на стенку, ушел в отпуск. Другой келейник пришел на время, прочитал и к владыке:

– Владыка, иди-ка посмотри, что там отец Мардарий написал.

Владыка посмотрел: "Процвела есть пустыня яко крин, Господи… в ней же утвердися мое сердце".

– Ну, все! Наверное, совсем удрал. Ох, если как отец Исаакий? Что будет?.. Ну, пусть только отец Мардарий попробует не вернуться вовремя!»

Хочется безмолвия

У нас в монастыре был один старичок схииеродиа-кон Исаакий, который водил экскурсии по пещерам. Сам он образованный. В монастыре много лет прожил, но потом постарел, и никакого другого послушания ему нельзя было дать, кроме экскурсовода. А ему и это тяжелым казалось.

Ведь на экскурсию все мирские идут, а он должен с ними объясняться. А он ведь схимник. Но никуда не денешься.

И вот он, бывало, придет ко мне (я у владыки келейником был):

– Отец Мардарий, что мне делать?

– А что, отче Исаакий?

– Да какое невозможное послушание!

– Ну, а какое же тебе еще дать? На просфорне ты не можешь работать, на поварне – тоже, потому что старенький. Потому тебе и дали послушание водить экскурсии. Чего уж проще? Объясни экскурсантам, проведи их по пещерам, и все.

– Не могу, соблазн. Я ведь схииеродиакон. Мне нужно безмолвие.

– А чего ты хочешь?

– Хочу уйти в пустыню.

– Как уйти? Тайно? Что ты? Матерь Божия прогневается. А преподобный Киево-Печерский какое завещание дал? «Аще кто до смерти пребудет в лавре (в монастыре) и умрет на послушании, имам дерзновение пред Господом, умолить, аще какие грехи случатся». Ты пойди, отче, к преподобному, почитай: там у его мощей эта табличка висит. Так что, если уйдешь, то могут быть большие неприятности.

Он послушает, вроде успокоится. Потом время проходит, И ОН ОПЯТЬ ПОДХОДИТ:

– Отец Мардарий, может, ты как-нибудь у владыки спросишь за меня?

А как я могу спрашивать? Какое я имею право? Говорю ему

– Нет, ты подавай прошение. Вопрос серьезный. А то и тебе, и мне влетит. Как владыка на это отреагирует? Скажет: «Что это такое? Как за моей спиной такие вопросы решаются?!»

Но прошение – тоже дело нешуточное. Боится отец Исаакий. Чувствует, что могут не отпустить. Ведь наш владыка должен с митрополитом решать. А в то время архиереем был митрополит Иоанн, очень строгий. Отец Исаакий подумал-подумал и кинулся к благочинному игумену Евмению:

– Отец благочинный, мне тяжело. Какое у меня послушание! Я – схимник, а там девочки молодые, мирские, полуголые… Хоть я и старый, но все равно…

– А что бы ты хотел?

– Безмолвия хочется. Вот если б потихоньку мне уйти на Кавказ. Только благословение нужно, а я уже готовый, собранный. Все. У меня уже ничего в келье нет. Только осталось благословение получить.

– Ну, отец Исаакий! Как же я могу благословить? У нас наместник. Да еще митрополит. Это ж целая проблема.

– Да я бы… Мне бы только благословение, а там, ладно уже, я скроюсь, жить там буду.

Отец Евмений:

– Нет, нет, подожди. И отказал.

Но через некоторое время идет отец Исаакий к благочинному опять. Он несколько раз подходил к нему, а благочинный ему и отвечает:

– Отец Исаакий, ты мне уже надоел. Подавай прошение владыке, а там видно будет.

Сколько-то времени проходит, отец Исаакий снова:

– Отец Евмений! Ой, душа моя томится! Хочу на Кавказе умереть. Благословите!..

Тогда тот вынужденно так:

– Ну, Бог благословит… Чтоб не подходил больше.

Отец Исаакий принял это за Божье благословение и сразу в келью. С вечера собрался, а утром чуть свет – мы на полунощницу а он тихонько за ворота и ушел. Благочинный сразу «Братия, а почему отца Исаакия нет?» – все должны на полунощницу являться. Пошли, смотрят: дверь в его келью открыта, никого нет, иконки забраны. Ну, видно, что совсем ушел…

Сообщили наместнику. Владыка расстроился: «Ах, Исаакий!.. Что он натворил? Меня подвел! Такой-сякой! Сейчас рапорт буду писать, что он сбежал без благословения». Наместник ведь должен все докладывать митрополиту. Митрополит рапорт получил и давай нашего владыку ругать: «Куда ты смотришь, что у тебя монахи бегут?! Какой ты наместник?!» Досталось. А про отца Исаакия: «Все, из синодика вычеркнуть! Если вдруг вернется, ни в коем случае не принимать! Чтоб даже на порог монастыря не пускали! Все, нет его!»

Такой вот приказ дал митрополит Киевский Иоанн нашему наместнику епископу Нестору. А я все слышал. Переживал, конечно, за отца Исаакия. Все думал: «Как он там на Кавказе?..»

И вот приезжаю в Сухуми, спрашиваю: «Где тут пустынники?» В соборе мне сказали: «На Сухой речке».

Встретил меня иеродиакон Онисифор, обрадовался: «Из лавры?! Ну, расскажи, как там? Я же сколько лет там прожил! На клиросе пел… А ты что приехал?»

– Я бы хотел совсем у вас остаться.

– Совсем?

– Совсем.

– А благословение есть?

– Да, пока не получил.

– Ну, хорошо. Пойдем к старцу Пахомию, он на тебя посмотрит.

Застали прозорливого восьмидесятилетнего старца в келье. Она располагалась неподалеку, в пяти минутах ходьбы. Пришли, я поклонился, взял благословение. Отец Онисифор про меня ему немножко рассказал. Отец Пахомий говорит: «Чадо, все хорошо. Мы приняли бы тебя: ты молодой, нам помощь нужна, а мы старенькие уже (они действительно старенькие: там и Христофор жил, и Сергий; человек пять их было). Мы не против. Но, знаешь, чадо… Возвращайся пока в монастырь, не время тебе сюда. А через годик приезжай». Духом провидел. Через год, в 1961-м году, нашу лавру закрыли.

Встречаю там и отца Исаакия. Он меня как увидел, обрадовался:

– Ой, Мардарий приехал! Конечно, не терпится ему узнать, что в монастыре делается.

– Ну, как там за меня?

– Батюшка Исаакий, дорогой. Там за тебя гром и молния. Но ты не расстраивайся.

Промолчал он, ничего не сказав. Но видно было, что расстроился. Потом через некоторое время говорит:

– Отец Мардарий, я скорблю, что ушел. Хотел бы вернуться.

– Отец Исаакий, какое вернуться?! Митрополит категорически от тебя отрекся. Благословил, чтобы тебя из синодика вычеркнули как беглеца, чтобы даже к воротам не подпускали. Почему, дескать, самочинно? Ты успокойся, живи уж, как есть.

– Ну, раз так, то делать нечего.

А он строит келью на озере. Помочь некому, плачет… ничего нет, помощи нет. Говорю ему

– Не переживай. У меня отпуск, я тебе помогу.

И стал вместе с ним городить ему келейку.

Говорили, что после кончины отца Исаакия нашли у него в келье собственноручную записочку «Когда я умру, мое тело не хороните до тех пор, пока оно не засмердит». Так он смирялся. И кончина у него была мученическая, Господь попустил. Бандиты долго издевались над ним и напоследок сбросили его со скалы. Говорили, что, когда отец Исаакий был еще жив, он часто подолгу молился: «Господи, накажи меня здесь, а там помилуй!..» Видать, совесть его была отягощена тем, что он своевольно ушел из монастыря. Не исполнил данного обета пребывать в обители до смерти. Потому он, скорбя душой, просился, чтобы Господь спас его неким образом. Через какое-то наказание. И Господь принял его покаяние…

С момента кончины до погребения прошло более четырех суток, но на теле так и не появилось никаких признаков тления…

И вот отпуск у меня заканчивается. Я приезжаю в лавру. Иду к владыке, а он говорит:

– Если ты еще на день опоздал бы, то я на тебя рапорт написал бы, как на Исаакия. Десятого числа праздник преподобного Антония, канонаршить надо. Ну, если б как Исаакий…

– Нет-нет, владыка, – я сделал вид, как будто ничего не знаю.

– А что на стенке написано?

– Это ирмос второго гласа.

Он улыбнулся:

– Все понятно. Хорошо, что успел, а то был бы тебе «ирмос»!»

Отец Мардарий продолжал жить и нести послушание в монастыре, но тайно молился о пустыне. Находясь в лавре, совершал подвиги ночной молитвы, боролся со сном. Как-то у него в келье завелись клопы. «Стою, бывало, на клиросе, – рассказывал он, – а клоп ползет по мне. Братия увидят, сделают замечание. Я отвечаю: «Пусть ползет, никому не мешает». Но братию это смущало. Ведь я – архиерейский келейник. Рассказали о клопах владыке. И когда меня не было, владыка пылесосом их убрал. Прихожу, а владыка смеется: «Твои благодетели пропали!» Они мне спать не давали, помогали в ночной молитве, потому и благодетели.

Однажды владыка одного брата снял с послушания. Наговорили на него. Я пришел и говорю: «Вы так весь клирос разгоните, некому петь будет. Что Вы брата так притесняете?» – «Ты за него заступаешься, теперь иди и живи с ним в одной келье». – И отстранил меня от себя… Через месяц ситуация прояснилась, и владыка опять меня взял.

Как-то раз приехал в лавру отец Виталий (Сидоренко) с группой паломников. Встретились мы. Радости-то было!

– Отец Мардарий, ты уже келейник у владыки?

– Да, отец Виталий.

– Хорошо, подвизайся. А мы вот паломничаем. Пошел я в келарню, набил торбы. Приношу отцу

Виталию. «Хватит, хватит, – говорит, – мы не дотащим». В общем, обеспечил как нужно. На этом мы с отцом Виталием и расстались. В следующий раз встретились уже на Кавказе».

Девять лет так прожил отец Мардарий. Незадолго до закрытия Киево-Печерской лавры его рукоположили в иеромонахи. Вспоминал, что «особисты» сильно притесняли. Устраивали гонения, как на келейника владыки.

Вот прощальная характеристика от владыки Нестора: «Отец Мардарий – смиренный, воздержанный, со всеми уживчивый благочестивый подвижник».

Наконец, и отец Мардарий после закрытия лавры получил благословение на свое сокровенное желание ехать на Кавказ, в пустыню.

Пустынножительство. В горниле испытаний

И был Он там в пустыне сорок дней,

искушаемый сатаною, и был со зверями;

и Ангелы служили Ему.

Мк. 1,13

В горах Абхазии, где подвизался отец Мардарий, пустынножители появились давно. «Огромные горы, – пишет один современный исследователь, – среди которых человек кажется таким ничтожно маленьким, молча взирающие на проносящиеся мимо них столетия, возникающие и бесследно исчезающие города, племена и целые государства. И ничто не оставляет на них следа. Абсолютное, с трудом понимаемое не испытавшими его, белое безмолвие горных вершин, и тут же покрытые густыми лесами огромные долины и ущелья без всяких признаков обитания человека, настоящие пустыни, где легко можно затеряться, уйти из мира».

В начале шестидесятых при Хрущёве наступила новая волна гонений против Церкви и верующих. В массовом порядке закрывались храмы и монастыри. Предъявлялись требования по сокращению монастырских штатов, ограничению прописки иногородних. Иноки и послушники, оставшиеся вне стен обителей, вставали перед выбором: либо жить в миру на нелегальном, гонимом положении, либо скрываться в удаленных местах от преследований. Наличие на Кавказе тайной монашеской жизни и опытных наставников притягивало гонимых. В горах вновь растет число скитов и келий. Монашеские общины обосновываются в Цебельде, Азанте, Амткеле, Двуречье, Псху и других местах.

Когда батюшка приехал в Сухуми, то не сразу пошел в пустыню, потому что услышал, что уже лет десять в подвале одного погреба подвизается у благочестивых матушек в полной темноте один затворник Александр. И только ночью выходит погулять. Никто из соседей даже не знал об этом. Время было такое.

Отец Мардарий узнал, где он живет, и поехал к нему. Поселился рядом. Матушки нашли для него полуподвальную комнатку, и он там целый год жил в затворе, испытывая себя. Никуда не выходил, только ночью гулял по палисаднику.

Из затворнической жизни у матушек отец Мардарий рассказал один случай: «Слышу, одна матушка криком кричит, как будто режут». Что такое?! Прибегаю. А она пальцем себе глаз выдавливает! «Ты что делаешь?!» – «Вот, в Евангелии написано, что если глаз тебя искушает, то лучше вырви его!»

Ну, я ее вразумил. Но глаз у нее так и остался немного поврежденным.

Вскоре скончался затворник Александр. В еде он был неприхотливым, а тут попросил матушку, чтобы она напекла пирожков на завтра. Она напекла, а он уже умер. Как раз ему на поминки. Наверное, предвидел свою кончину.

Батюшка год пожил затворником у матушек, потом решил ехать в горы. А кто идет в пустыню, должен обязательно обращаться к отцу Серафиму (Романцову).

– Увидел я старца. Побеседовали мы с ним, и он сказал:

– Ну, хорошо. Направляю тебя к отцу Кассиану, он там главный, чтоб тебя приняли…

Там в горах жили отцы Кассиан, Меркурий, Виталий, Ахила.

И как раз проводник попадается. Батюшка Серафим говорит:

– Вот тут люди идут на озеро, иди с ними к матушке Ангелине. А туда уже приходят с гор братия. Там и встретишься с ними. Пришли мы на озеро. Как раз Петровым постом, перед праздником Петра и Павла. Кончился пост. Я там матушке Ангелине с огородом помогаю, и вот спускаются отец Пимен, отец Кассиан, отец Меркурий.

– Кто ты? Откуда?

– Вот так, – говорю, – иеромонах Мардарий из Киево-Печерской лавры.

Братия меня встретили, обрадовались, подумали, что я с ними буду жить. Но я сказал, что желаю одиночества. Мне было благословение на уединение по преподобному Иоанну Лествичнику. Когда я еще в монастыре жил, то такие помыслы были: «Вот, если бы закрыли монастырь (Господи, прости!), то я бы сейчас же на Кавказ, в горы на уединение». Я прочитал «Добротолюбие» несколько раз и начитался там про безмолвие.

...

Безмолвие есть непрерывная служба Богу и предстояние пред Ним. Память Иисусова да соединится с дыханием твоим; и тогда познаешь пользу безмолвия.

Преп. Иоанн Лествичник

– Ну ладно, ладно. Есть у нас пустая келья, туда тебя отведем. А когда нужно будет исповедаться, послужить, мы за тобой придем, – так решили братия.

– Хорошо, я не против.

Каждый из поселившихся в горах монахов, по словам отца Мардария, был по своему интересен и угоден Богу. У каждого, безусловно, была своя неповторимая судьба, свой крест. Целое братство. Все они жили недалеко друг от друга. И отец Виталий тоже там жил. Ему сказали, что отец Мардарий приехал, и вот мы с ним увиделись. Радости-то было! Он упал мне в ноги. Я смутился.

– Что ты, что ты, отец Виталий?!

– Отец Мардарий… Сколько лет мы с тобой не виделись. Говорю:

– Отец Виталий, дорогой. Лавру нашу закрыли, я теперь навсегда сюда приехал. Есть благословение жить здесь. И батюшка Серафим благословил.

– О, хорошо, хорошо!

И я сразу пошел в уединение. Так год или два прожил. И вот однажды, примерно в 1965 году братия приходят ко мне, зовут:

– Отец Мардарий, на Троицу на службу приходи. Сначала я ведь не служил, жил в той пустой келье, где они показали. Год, второй. А они видят, что никого нет. Отец Варсонофий отказывается служить, отец Амвросий куда-то ушел, батюшка Анемподист не хочет. Тут отец Виталий и отец Ахила за мной и пришли.

Тайный постриг

А у отца Виталия в то время такая скорбь была. Он инок был, а монашеский постриг батюшка Серафим никак ему не давал: «Даже и не спрашивай! Я знаю, когда тебя постричь, и не подходи».

Как же бедный отец Виталий скорбел! Ко всему прочему, незадолго до Троицы, с ним случилась беда. Он пошел в селение, а речка уже поднялась, потому что наступил летний сезон. Перед Троицей как раз снег в горах тает. Надо переходить вброд, а там воды по пояс, а он еще с ношей. Как до середины реки дошел, так его течением и понесло. «Господи, погибаю!!! Матерь Божия, спаси меня!!!»

А вода его крутит. Рядом никого нет. Один. Он к берегу. Рюкзак, чтобы не тянул, как-то сбросил. Рюкзак унесло. А он с Божьей помощью выкарабкался чудом. «Ой, слава Богу, живой еще остался! Ну, теперь все. Теперь, батюшка, как хочешь, а я монашество буду принимать. Хочу умереть монахом».

И вот на Троицу призвали меня служить там на поляне. Я пришел как раз перед Троицкой поминальной субботой. Закончилась служба. Вызывает меня отец Виталий на разговор в одиночку. Бледный после этого купания. Он ведь и так весь болезненный был.

– Отец Мардарий, у меня сильная скорбь. Раз ты прибыл сюда, то помоги мне.

– Отченька, если смогу, конечно, помогу. Какая? Он рассказал, как чуть не утонул, и про постриг, что

никак батюшка не соглашается.

– Вот, Мардарий, теперь все. Ты не бойся, я пострига хочу.

– Ну, а как?

– Хочу тайный постриг от тебя получить.

– А как батюшка? Отец Серафим? Как это?

– Это тайно будет. Ты только не бойся. Я все беру на себя. Ты только постриг соверши. (Дело в том, что отец Виталий стал болезненным давно. Еще со времени своего странничества у него был туберкулез в стадии кровохаркания. А тут, когда упал в реку и дополнительно застудился, возникла смертельная опасность. Когда туберкулез принимает тяжелую форму, то кровь идет горлом. Она может не остановиться, и человек может просто захлебнуться. Потому отец Виталий, чувствуя серьезность своего положения, решился на такой последний шаг (примеч. – монаха К.))

– Хорошо, давай соберем всю братию. Отцов Ахилу, Меркурия, Кассиана, Петра, Василия схимника, чтобы сообща обсудить и решить это дело. Раз постриг, то братия все-таки будут знать.

Он говорит:

– Я согласен.

– Отец Виталий, только не подведешь?

– Нет, – говорит, – нисколько виноват не будешь. И вот на Троицу все сошлись. Много было братии.

Отслужили службу. После литургии собрались, отец Кассиан и говорит.

– Ну, что ж? Батюшка уж столько лет тянет, а человек вот, смотри, больной, умереть ведь может. А каждому хочется монашества, ведь все-таки благодать такая.

Ну и решили его постричь тайно. А кому вести? Отец Меркурий был мантийным монахом, отец Кас-сиан еще не постриженный. Отец Ахила, правда, был священником, но отец Виталий отца Меркурия избрал. Они по духу сходились. Ну и все. Постриг решили назначить на Троицу. О! А ему-то! Боженька! Он как на небе! И семь дней ему по уставу в церкви находиться. А ему это самое и нужно. Он бы совсем там жил. Свечки ставит, да один там молится. Ну, мы на службу приходим, потом расходимся, а он там пребывает семь дней.

При постриге отцу Виталию дали имя Венедикт. Я не от себя дал, а братию спросил:

– Какое, братия, имя назначите? Отец Ахила открыл календарь и начал по святцам смотреть.

– Вот, Венедикт. Этот святой состоит в лике преподобных. А ему такое имя, кажется, и шло. Что-то схожее было у него с жизнью преподобного Венедикта. Виталий же и уставщик был, и певчий, и миссионер, и духовник.

Постригли. Все хорошо. Семь дней уже вышло. Братия решает. «Теперь у нас будет выход на озеро».

А раз отца Виталия постригли, то значит каждый в своей грамотке (помяннике) записал: «Монах Венедикт». И когда служба, то поминают.

Прошло некоторое время. И вот как-то раз один из братии, Петр, оставил свою грамотку в приозерной келье. Келье тайной, спрятанной между огромными камнями, где служили литургии для причастия матушек. Положил ее на окно, мол, завтра надо будет опять поминать, тогда заберу, когда к себе пойду. А одна из сестер, такая проныра, заходит и видит его грамотку. «Ну-ка, посмотрю, что там у него: записал он меня или нет?» Смотрит, она записана, и все-все братия: отцы Кассиан, Ахила, Меркурий и монах Венедикт. Она: «Что такое? А кто у нас такой монах Венедикт? Я ведь такая – всех знаю, кто ни придет». Через нее все люди идут. «Ладно». Положила грамотку назад. Приходит отец Петр. Она ему:

– Отец Петр, это ваша грамотка?

– Да, а что ты хотела в моей грамотке?

– Да я просто посмотрела, записал ты меня или нет? А кто у нас Венедиктом записанный?

– А тебе какое дело?

Он растерялся. Это же тайна: «Ой, Боже! Помоги!»

– Где?!

– А вот, в грамотке написано.

– Да это… да это… Ну… – в общем, начал ей придумывать. А она – ну такая проныра!

– Нет, кто-то у нас живет тайно. Мы не знаем. А почему? Мы должны же знать, продукты же надо носить.

Сколько-то времени прошло. Братия забрали ноши и пошли по речке к себе. А она поехала в город, как батюшка велел. Потому что благодетели к нему продукты привезли, и их надо было переправить на озеро. Пришла она к батюшке и взяла благословение.

Батюшка спрашивает:

– Ну, как у вас там дела?

– Да только что братия были, все забрали.

– Хорошо. Вот еще, давай, бери. Нагружайте в автобус и везите, чтобы они всем были обеспечены.

Но тут она не вытерпела и говорит:

– Батюшка, я там, у отца Петра взяла, грамотку посмотреть, а там какой-то монах Венедикт появился. Откуда он, мы не знаем? К нам не приходит, может, тайный какой-нибудь?

Батюшка:

– Монах Венедикт? Как без моего благословения мог там монах появиться? Только у меня монахи благословляются, больше никто не имеет права. Отец Кассиан без благословения не примет никого. Слушай, бери продукты и поезжай. А как только придут братия, передай Виталию, пусть ко мне придет. Скажи, батюшка зовет.

Приходят с гор братия. Они тогда ноши носили. Как раз был сезон. Неделя пройдет, и опять идут. Пришли к матушкам отец Виталий и все остальные. Она и говорит: «Отец Виталий, я была в Сухуми, от батюшки вам продуктов привезла. Батюшка просит, чтобы ты к нему пришел».

Отец Виталий, конечно, почувствовал, что что-то будет. Но уже только молился: «Господи, помилуй!»

Приезжает. Взял благословение и бух в ноги батюшке. Раз, два, три…

Батюшка ему:

– Ну, ну. Все хорошо, все хорошо. Садись. Как вы там подвизаетесь?

– Да, батюшка, вашими святыми молитвами. Все хорошо, все благополучно.

– А что у вас там за Венедикт появился? Монах новый какой-то? Я его не знаю?

Отец Виталий молчит, молится. Батюшка смотрит. Отец Виталий начал меняться в лице.

– Что это такое с тобой случилось? Почему не отвечаешь? Какой Венедикт? Откуда он взялся? А ну, отвечай! – строго уже говорит.

А отец Виталий опять в ноги – бух!

– Батюшка, простите!

– Что простите?!

– Это я постриг принял.

– Какой постриг? Откуда? Кто благословил? Кто постригал?

– Батюшка, простите! Простите!..

– Ты такой, что только и знаешь, что простите! Что ты натворил? Кто благословлял? Я тебя не благословлял. Кто постриг? Мардарий? А кто благословлял Мардария постричь тебя?

Пошло дело. А я знал, чувствовал, что это рано или поздно откроется. Батюшка:

– Не признаю тебя как монаха, ни при каком условии! Виталий был, Виталий и есть. Все. Свободен. Езжай в пустыню.

У отца Виталия скорбь. Что делать? Он тогда сразу к отцу Андронику в Тбилиси поехал. Приехал, плачет:

– Батюшка, вот такое случилось. – Что?

– Вот так постриг принял.

– А кто постригал?

– Отец Мардарий.

– Отец Мардарий? Я его знаю, он у меня в келье ночевал. Хороший, келейником был у владыки Нестора в лавре. Все это известно. Ну и что?

– Он постриг.

– А как?

– Так получилось, что без благословения отца Серафима. Я сколько лет прошу батюшку, а он все, ни в какую. А у меня легкие больные – кровь горлом идет, еле, прямо, живу. Хочется в мантии умереть.

– Все будет хорошо, не беспокойся. На днях поеду в Сухуми к батюшке Серафиму и поговорю с ним. Все наладится, не переживай.

Приезжает батюшка Андроник к отцу Серафиму. Побеседовали они, а потом отец Серафим говорит:

– Отец Андроник, знаешь, что Виталий натворил? Самочинно постриг принял!

А отец Андроник это уже знает

– Ладно, уж, батюшка, не будем вспоминать. Раз принял, ладно. Ну, что теперь. Если бы провинился. А, вообще, постриг (схима, монашество) не снимается, сан только снимается за грехи смертные, да епитимью дают. Прости его, батюшка, он будет подвизаться. Он послушный. Куда еще? Пускай остается.

Так утешил он батюшку Серафима. А тот и отвечает:

– Ну, ладно.

Вызывает он опять отца Венедикта-Виталия и говорит:

– Прощаю тебя.

Но на том не успокоился: «Отца Мардария знаю, он у отца Андроника в келье ночевал. Ко мне обращался. Послушный тогда еще был, не преступал. Но сколько времени прошло. А, может, он под запрещением был? Вот я поеду в Чернигов (у батюшки там было много духовных чад) и узнаю у владыки».

А владыку моего, когда закрыли лавру, перевели в Чернигов.

– Владыка, отец Мардарий – это Ваш келейник?

– Да.

– Иеромонах?

– Иеромонах.

– Он у Вас под запрещением не был?

Владыка говорит:

– Он у меня такой келейник был, что я ему все доверял!

– Да вот он одного брата постриг без благословения.

– Ну что ж, если такое случилось… А так никаких запрещений.

Привозит батюшка Серафим из Чернигова бумагу: «Под запрещением не был, все хорошо…», послужной список, специальный такой документ. Присылает его в пустыню: «Передайте отцу Мардарию». Слава Богу! С тех пор все наладилось.

Так совершился постриг, и пошел отец Виталий дальше служить Богу отцом Венедиктом. Вот уж как он этому рад был! Подвиги пошли, хотя он и так был подвижником, аскетом. Приехали к нему однажды две матушки. Вспоминает одна из них: он их встретил, упал на колени и ноги стал целовать, они смутились: «Что вы, что вы, батюшка» – и в сторону стали отходить. А он всех так встречал. Потом пригласил на трапезу. Матушка Мария стала лить ему воду на руки, чтобы он их помыл, и с его рук потекла черная вода. Матушки подумали, что у него такие грязные руки, а он говорит: «Вот так зашлакован весь мой организм». А после трапезы опять стал мыть руки, и потекла такая же черная вода.

А отец Серафим смирял его довольно жестко, чтобы не дать повода к возношению и самомнению. Хотя уже сам постриг был отцу Виталию поводом к величайшему смирению. Оттого что он якобы принял его своевольно. Это было для него сильным смиряющим обстоятельством на многие годы, до времени принятия им великой схимы. Напоминало ему, что он все-таки «своевольник». Господь устроил все таким образом, что, с одной стороны, устрашил его смертью, а с другой – ослушанием старца отца Серафима. Отец Виталий оказался как бы между двух огней. Но, думается, что в этом совершился Промысел Божий для вящего его смирения.

Высоко в горах

Отец Мардарий поселился за озером Амткел, как он говорил, «в тупике». Его келья находилась на высоте около тысячи пятисот метров над уровнем моря, в очень труднодоступном месте. Нелегко было туда добираться. Многие знают, в горах летом хорошо, когда тепло, хотя редко кто даже летом добирался до тех мест, а уж зимой по горам и вовсе не пройдешь. Снега выпадает до пяти метров. Вот как батюшка описывал опасности, с которыми приходилось сталкиваться: «Кругом скалы, пропасти. Если оступишься, костей не соберешь. Лезешь, трясешься (мышцы дрожат от напряжения!). Что ты! Бывает, что на коленях ползешь, так как стоя в рост, передвигаться нельзя, подъем – семьдесят-восемьдесят градусов. Взбираешься, как на стенку. А назад боишься оглянуться, потому что голова может закружиться. Так метров сто надо преодолеть, а потом уже проще. И так добираешься до кельи. Мы с собой веревки капроновые брали, метров по пятьдесят. Натянем одну и по ней забираемся, поскольку так было безопаснее. А от той веревки, еще веревку…»

Был такой случай в горах во время гонений на пустынножителей. Вертолет летел за монахами, преследуя их, как диких животных, и постепенно прижимая к пропасти. А за пропастью был густой, непроходимый лес. И если каким-то непостижимым образом пустынники могли бы преодолеть эту пропасть, то совсем несложно было бы скрыться там между огромными старыми деревьями. Но перейти через пропасть было совершенно невозможно. Вертолетчик, предчувствуя близость развязки, стал резко приземляться. Монахи, считая, что все кончено, мысленно прощались с жизнью. И тут произошло чудо. Монах, идущий первым, перекрестил перед собой воздух, и все пошли через пропасть, словно под ногами у них была твердая почва.

Вертолетчика, собственными глазами видевшего, как идут по воздуху преследуемые им иноки, словно по невидимому мосту, бросило в жар. Трудно сказать, что пережил он в эти минуты, какие мысленные картины предстали перед его глазами, однако на базу он вернулся совершенно другим человеком.

Испытывая величайшее смятение, причину которого он долго не мог для себе уяснить, этот видавший виды сильный и решительный человек после непродолжительных колебаний отказался от партбилета. Смело исповедал Господа, во всеуслышание заявив, что отказывается далее охотиться на невиновных безоружных людей. Со временем Господь, приняв его искреннее покаяние, щедро наделил его даром веры.

Духовное окормление в пустыне

Следует отметить, что при кажущейся свободе жизнь братии в горах Кавказа строго регламентировалась определенными келейными правилами, индивидуальными для каждого, и во всем была иерархичной. Все они находились в полном послушании у старца и отсекали перед братиями собственную волю. Не получив отеческого благословения схиархимандрита Серафима, насельники никого в общину не принимали и также, не испросив предварительно совета духоносного старца, ничего самочинно не смели предпринять. Такое послушание приносило добрые плоды. Питаясь благостными соками старческой молитвы, иноки успешно продвигались по духовной лестнице, постепенно освобождаясь от страстей и обучаясь умному деланию.

«Мы из пустыни выходили редко. Один раз пришли к батюшке Серафиму. Батюшка всегда нам был рад.

Рыбку, гостинцев, денег даст и говорит "Ну, теперь отправляйтесь в свои келий". Жил он в Сухуми прямо в центре, недалеко от церкви. Многие приезжали к нему», – рассказал отец Мардарий.

Старец Серафим был духовником сухумского кафедрального собора. Никогда до этого собор не был переполнен так, как при отце Серафиме. В последние годы своей жизни, удрученный многими подвигами, старец безропотно нес свой тяжелый крест пастырства. Он не только по-прежнему принимал людей, но и рассылал множество писем, отвечая на вопросы своих духовных детей. И никогда никто не слышал от него нетерпения или ропота, никто не видел его в унынии. Как пастырь, он жил во Христе, утвердился в истинной святости, был истинным мучеником, распинался со Христом ради паствы, был достойным носителем благодати Христовой. До конца жизни отец Серафим сохранил бодрость духа и ясность ума, крепкую веру в Бога и глубокую молитвенность. Он имел дар непрестанной Иисусовой молитвы.

Старцы окормляли пустынников не самочинно, а по благословению митрополита Зиновия, пребывавшего в то время в сане епископа и бравшего на себя всю полноту ответственности за молившихся в горах отшельников. Более того, и это следует особенно подчеркнуть, о пребывании в горах монахов было хорошо известно грузинскому Святейшему Католикосу Каллистрату, а затем сменившему его Патриарху Мельхиседеку, личностям необыкновенным и выдающимся. Общеизвестно, что они высоко ценили подвиг пустынножителей и молились за них. В значительной мере благодаря духовной чуткости этих великих перед Богом архипастырей владыке Зиновию удалось приютить на Кавказе опальных глинских старцев.

Светлое служение

«Пустыня возрождает девственность», – говорил отец Мардарий. Если в пустыне правильно подвизаться, то можно сразу попасть в великую высь. Но это, кому будет даровано не от природы, а от духа. Подвизаться надо строго: не только душой, но и телом. Много трудиться. Омывать тело монах может один раз в год, перед Пасхой. Но это, если совершенный монах (батюшка это делал и того реже). Дьявол очень любит мытье.

Пустыня – это «академия» монашества, нужно сначала пройти школу, институт (общежительный монастырь), а потом идти в академию. Если кого Бог благословит.

Иногда приходили к нему братья, просились на жительство рядом. Батюшка благословлял. Строили недалеко келий, но долго не выдерживали, уходили. А батюшка скорбел: «Куда от Бога, в мир…»

Путь до кельи батюшки был долгий. Если ему было необходимо спуститься в город, в обратный путь он выходил на рассвете и шел весь световой день, но ночь все равно заставала его в пути. Поэтому чаще всего приходилось ночевать в братской келье и только на следующий день продолжать путь дальше.

Отец Мардарий очень любил пустыню. В последние годы жизни он часто вспоминал время своего пустынножительства. Очень тосковал. «Пойду, бывало, в лесочек возле кельи, – вспоминал батюшка, – дровишек поднесу, и в это время Иисусову молитву читаю и духовно наслаждаюсь. Тишина кругом. Но приходилось и по келье что-то подделать, подремонтировать. А в праздники никаких дел. В праздники я всю ночь бодрствовал. С вечера на молитву становился – все по уставу. Книги у меня были. Вечерню и утреню совершу… В девять часов ужинаю, все по графику. Потом надо ложиться, а в час ночи вставать. Впоследствии так привык, что всегда просыпался в это время. Даже часы не нужны.

Четыре часа сна, и просыпаюсь, думаю о Страшном Суде. При мысли о Страшном Суде приходили слезы. Затем начинал молитву Иисусову умом в сердце без помыслов. И так молитву держал до утра, а утром отдыхал. Днем читал часы».

Если подвижник старается держать обильную молитву без помыслов, то душа очищается. И батюшка, по благодати Божьей, стяжал эту чистоту. «Иисусова молитва – это огонь в твоем сердце, – говорил батюшка, – который должен гореть непрестанно, чтобы не остыла душа». Один монах спросил, откуда у него всегда такое радостное состояние души, и он ответил: «Господь мне это дал, так как я в свое время потрудился». Говорил это без гордости и тщеславия.

Однажды иеромонаху Зиновию, ныне владыке, который приезжал из России для духовного окормления и привозил продукты для братии, он открылся. Братия обычно встречались для совместной молитвы в пустыннической церкви, служили всенощное бдение и литургию с вечера субботы до утра воскресения, где все причащались, трапезничали, беседовали и расходились по своим кельям. Как-то раз батюшка вернулся в свою келью в благостном состоянии. Душа его была утешена. Сел на коечку и стал молиться. Когда закончил, решил выйти на воздух. Смотрит, идет брат из гостиницы и говорит:

– Отец Мардарий, ты не заболел?

– Нет, слава Богу, а что?

– Да сегодня же суббота, мы тебя несколько часов ждем, а ты не приходишь на службу, и мы решили проведать тебя, не заболел ли ты?

– Так я же был на службе.

– Это было в прошлую субботу.

То есть с того времени прошла целая неделя, а он и не заметил. Для него исчезло все окружающее, ибо благодать не знает ни места, ни времени. Целую неделю он не ощущал ни чувства голода, ни своего тела, ничего, окружающего его. Душа его пребывала в горнем, и ум его постигал горнее.

«Это, – говорит владыко, – меня потрясло». Я уже знал, что такое с ним бывало не раз. Он мог пребывать вне времени. И заметьте, он вышел из этого состояния именно тогда, когда брат подходил к келье. Ангел-Хранитель, видно, позаботился об этом.

С такой большой ревностью батюшка нес свой пустыннический подвиг. Такая ревность – редкое явление в нашем поколении и является исключением. Промысл Божий устраивает, чтобы в каждом поколении находились такие подвижники, дабы и мы могли прочно стоять в вере Православной. Они не вводят ничего нового, они хранят то же самое Предание Церкви.

В начале своего пустынножительства он делал по тысяче земных поклонов: по триста с перерывами. «Как мячик», – говорил батюшка. Но из-за помыслов тщеславия на некоторое время он оставил это количество и стал делать только двенадцать земных поклонов в день, понимая, что лучше делать немного, но со смирением. Для него сердечная чистота была важнее телесных подвигов, ибо ни один нечистый не может поселиться в пресветлом раю Божием. Вначале пробовал спать сидя, но почувствовал от этого большое телесное изнеможение и стал спать лежа. Вообще, батюшка старался идти средним путем, избегая крайностей. Пищу вкушал простую, однообразную, лишенную приятности и вкусности. У него была алюминиевая чаша, в которой он варил жидкую гречневую кашу. В обед съедал больше половины, на ужин – остальное. «Я однажды у него обедал, – вспоминает иеромонах Василий, – но не прошло и часа, как снова почувствовал голод». Добавлял он в разрешенные дни селедку, которая хранилась у него в алюминиевом бидоне, залитая подсолнечным маслом, но имела эта селедка дурной запах. Однажды я спросил у него: «Почему меня так борет чревоугодие?» Он ответил: «От того, что у Вас в пище разнообразие. Вы можете себе позволить и консервы, и сгущеное молоко, а у меня одна и та же гречка со ржавой селедкой».

...

Поистине, достигший безмолвия не будет заботиться и о теле своем; ибо неложен Обещавший попещись о нем.

Преп. Иоанн Лествичник

Чтобы уныние не нападало

Стремление к подвижнической жизни было у всех поселившихся там братьев. Большая часть монахов поселились на реке Амткел.

«В то время наша братская община в лесу состояла из семи человек: в том числе, иеромонах Мардарий, я, монах Кассиан, монах Меркурий, монах Виталий, – вспоминает иеродиакон Аввакум. – Жили в основном в отдельных кельях, поодиночке, друг от друга метров на пятьдесят. И на два километра были. Мы старались друг друга поддерживать спасительными примерами. Были беседы братии, которые порой длились многие часы. Самая главная тема: как спастись? Как спасти душеньку? Все примеры – и спасительные, и погибельные – брали из Священного Писания и наставлений святых отцов. Но, в основном, беседовали по праздникам, а также когда приходили гости».

У каждого из братьев было свое келейное правило, состоявшее из молитвословий и Иисусовой молитвы. Построили большую келью – церковь, где собирались для Богослужений.

Братия иногда забирали отца Мардария в церковь. Совершали всенощные, литургии – все по уставу. Отец Виталий разбирался в пении, знал устав, поэтому был за псаломщика. Все, кто мог, пели, отец Мардарий служил. «Церковь была простенькая, но благодать какая!..» – вспоминал батюшка.

Но, к сожалению, враг рода человеческого, ненавидящий монашеский подвиг, восставал на пустынников, и впоследствии безбожные власти воспрепятствовали их жительству в пустыне. Из-за этого многие меняли места жительства. Отец Мардарий тоже жил в разных местах пустыни.

В одно время пришли подвизаться в пустыню молодые матушки. И отец Мардарий кому-то из них уступил свою келью. Говорил: «Они же матушки и строить не могут». Но случилось искушение. Один брат хотел их выгнать. «Что это они с нами по одной тропе ходить будут?» Нарвал крапивы: «Если еще придут, отхлещу». Они пошли, поплакались отцу Мардарию. Он их сторону принял и передал тому брату: «Вы можете ходить где угодно, вы можете себе кельи строить, а они не могут. Скажите ему, что брата такого-то я знаю, а монаха такого-то не знаю». И матушек оставили в покое.

Иеромонах Мардарий с иеродиаконом Аввакумом и монахом Меркурием переселились в место, называемое Двуречьем. Там ранее было построено монахом Меркурием три кельи. Прожили они там совместно несколько лет. По причине высокой влажности монах Меркурий перешел в другое место, так как у него были больные легкие. Он подыскал себе более сухой участок, а отец Мардарий и отец Аввакум еще несколько лет оставались там. Батюшка рассказывал, что они всю седмицу не общались – пребывали в молчании, а в субботу вечером сходились вместе и вычитывали воскресную всенощную. Вместе ужинали и беседовали о писаниях святых отцов, друг другу открывали помыслы, читали Иисусову молитву, а утром совершали воскресную полунощницу часы и изобразительные. Затем обедали и опять расходились по келиям.

Отец Аввакум сделал себе гроб, чтобы иметь память смертную. Он был очень серьезный и строгий монах, неспособный к многословию и празднословию. В пустыню пришел из Почаевского скита, где нес послушание плотника.

Про отца Аввакума рассказывали, что когда он Псалтырь читает, то с него хоть рубашку сними, не реагировал, в таком молитвенном состоянии был. Он всю Псалтырь на память знал, как мы «Отче наш».

«Помню, – рассказывал батюшка, – отец Аввакум не раз говорил: "Вот ты какой, тебе и будильник не нужен, чтобы ночью вставать на молитву"».

Как-то раз приходит он и спрашивает:

– Если я возле твоей кельи поселюсь, неплохо будет?

Я ему говорю:

– Думаю, что неплохо. С братом хорошо.

Ну и стали жить рядышком. Однажды он говорит

– Как бы нам ночью вместе молиться? Днем-то я читаю Евангелие, Псалтырь, остальное монашеское правило. А ночью меня сон сильно борет. Просплю и скорблю. До пяти, до шести часов утра просплю.

– А чего ты хочешь?

– Давай сходиться ночью на молитву. Приходи ко мне в два часа ночи.

– Хорошо.

Он жил недалеко – минутах в двадцати ходьбы. Я к нему ночью ходил даже без фонарика. Он рад. А мне – что моя келья, что его – какая разница. Вот мы сходимся… Утренние молитвы. Лампадочка горит. Он начитанный, все на память знает. Это хорошо. Когда лампадку тушить надо, знает. Она отвлекает ум. Я раньше думал, что глаза надо закрывать, но глаза закрываешь – сон нападает. А надо, чтобы темно было. Он и говорит: «А теперь, отец Мардарий, мы лампадку тушим, и давай становиться на Иисусову молитву. Я сейчас сотню, молча, прочитаю – умом и сердцем только. И ты так твори». Я говорю: «Хорошо». А в конце сотни мы произносим вслух: «Молитвами святых отец наших…» Это значит, что сотня закончена, переходим ко второй. В начале сотни читаем три молитвы вслух, остальные – молча. Садимся и так молимся. Так немного разгоняется сон. «А если один, то никак», – говорит отец Аввакум. Он закончит свою сотницу начинаю я, и так попеременно. Так у нас молитва и шла до утра. С двух и до семи. В основном, сидя, но можно иногда стоя, если сон сильно нападает. Отец Аввакум очень довольный был. «Ну, – говорит, – отец Мардарий, ты теперь свободный, теперь можешь в свою келью идти». Он потом у себя молится, а я – у себя: утешился он. «Хорошо, – говорит, – у меня теперь сна ночью нет, а то я как просплю, такая скорбь, такое уныние нападает». Не мог он избежать искушений от уныния. Часто открывал это отцу Мардарию, который имел радостное состояние души. А для отца Аввакума это было ощутимой духовной поддержкой.

Один монах-пустынник рассказывал, что уныние в миру не сравнится с пустынническим. Муха пролетит, а ты думаешь, какая счастливая, может полететь и людей увидеть.

Страхи

«А у меня, – говорил батюшка, – такого не было. В час ночи встану хоть летом, хоть зимой. Выхожу в сарайчик, там прохладно. Руки снегом потру, лицо потру, чтобы сон отогнать (так святые отцы делали). Потом захожу в келью и начинаю вслух Иисусову молитву петь. Василий Великий пишет, что вслух можно. И так, пока сон не отойдет. А потом уже тихо молюсь, так как звук нарушает внимание: что-то услышишь и отвлекаешься. Всенощную молишься, молча, по памяти, а остальное – по книгам. Но в основном – по памяти. Думаешь: «Когда же разговор услышу? Однажды заговорил и даже перепугался – свой голос услышал».

Это произошло, когда батюшку предупредили, что его хотят убить местные жители-кавказцы. Он жил высоко в горах и в полном уединении. Но был один охотник, который заходил к пустынникам, пил чай, беседовал. Однажды он зашел к пустыннику N., побыл немного и ушел. Через некоторое время N. услышал выстрел и, не придав значения, подумал, что это охотник стреляет, а оказалось, что за охотником следили и его убили. Когда узнали об этом сыновья охотника, они сразу решили найти убийцу и отомстить за смерть отца, по традиции, принятой у них, кровной мести.

Убийцу не нашли, но недалеко от места убийства находилась келья пустынника N., и сыновья знали, что отец заходил к нему, и решили убить его. Пустынника N. предупредили, и тот покинул свою келью. Ушел еще выше в горы и поселился в пещере, но настолько узкой и мелкой, что даже ноги не умещались в ней. И поскольку все время ноги находились вне пещеры, и под дождем, и под снегом, то вскоре у него началась гангрена. Узнав об этом, благодетели забрали его к себе и показали врачам. Те предложили операцию с ампутацией ног. Но пустынник отказался. И добрые люди оставили его у себя, начав лечить народными средствами. А сыновья убитого искали-искали пустынника, не нашли и решили убить отца Мардария. Батюшку предупредили, и он перебрался на жительство столь высоко, куда вряд ли кто мог добраться. Но, к сожалению, это не остановило мстителей, и впоследствии они выбрали другую жертву. Был убит и сброшен в пропасть ни в чем не повинный монах-пустынник. Братия предположила, что это именно они его убили (так отомстили).

«Однажды идем мы по указанию карты, – рассказывал гость пустынников отец Серафим, – смотрим, а с горы катится какое-то большое колесо, словно кем-то брошенное. А оказалось, это удав. Растянулся прямо перед нами сантиметрах в двадцати и встал. То к одному тянется, то к другому – нюхает каждого. Представляете? Около двух часов мы стояли, боясь пошевелиться, только молитву про себя читали. А удав всё вертел головой на уровне наших глаз. Потом вдруг снова свернулся колесом и дальше с горы покатился. Мы друг к другу

– Ты живой?

– Слава Богу!

Страшная это была встреча. Когда опасность миновала, у нас слезы потекли. И опять пошли мы по компасу. Тут нам встретился отшельник – иеродиакон Аввакум. Он прозорливец был, знал, что нам удав попался, и, видимо, по его молитве, тот оставил нас и укатился».

К сожалению, во время грузино-абхазской войны отцу Аввакуму пришлось покинуть Абхазию и уехать в Россию. Один из братьев-пустынножителей вспоминал: «Когда началась война в 1992 году и недалеко проходила линия фронта, военные наведались к отцу Аввакуму и сказали: "Отец, если хочешь остаться в живых, то по-быстрому собирайся и уходи отсюда, потому что здесь будет проходить линия фронта. Ты находишься в смертельной опасности" И ему пришлось уйти из пустыни».

Но до конца своих дней отец Аввакум не оставлял своего келейного монашеского правила, несмотря на то что в последние годы своей жизни сильно болел. Правда, теперь уже свободное от молитвы время он посвящал своему любимому плотничьему делу – изготовлению крестов. И, конечно, проводил время в беседах с приходящими к нему людьми. Преставился иеродиакон Аввакум 7 июля 2009 года на день святого Иоанна Предтечи, главу которого когда-то обрели в горах Абхазии близ Коман. После смерти отца Мардария не прошло и сорока дней! Вот такая между ними была духовная связь. Упокой, Господи, в селениях праведных его душу и нас помилуй и спаси его святыми молитвами.

«Суровые будни» отца Мардария

Покой и праздность – гибель душе,

и больше демонов могут вредить ей.

Св. Исаак, Сирин

Утром батюшка обычно растапливал печку, варил

кушать. Это как «развлечение» – сон отходит, ведь ночь не спал. Трапеза в час дня.

– После обеда сажусь читать или иное что-нибудь делаю: иду в лес дровишек нарубить, что-нибудь подремонтирую… Вижу, что по времени хватит трудиться физически, пора отдохнуть. И бросаю. Около трех часов дня иду, ложусь. А сон – как после пасхальной ночи. Упадешь и мгновенно «отключаешься». Проснулся, ага, полчетвертого. Еще полтора часа можно почитать. Беру книгу, а сон уже отошел. Сон его надо перебить, и он отходит – пришел-ушел. Берусь за книгу – почитаю немного. Я любил читать, ох, как любил. Библию два раза прочитал! Серафим Саровский говорил, что кто прочитает Библию два раза, тот получит особую благодать – умиление. И уныние не будет давить. А тут уже и пять часов. Будильника у меня не было, он мне не нужен был. А были карманные часики – братия подарили. В пять часов на вечерню становлюсь. И вот открыты Минеи, Следовательная Псалтырь, «Благослови душе моя, Господа…» наизусть знал, а «Господи, воззвах» – там уже стихиры, надо с Минеи брать. А стихиры ведь такие умилительные, в них заложен такой смысл, такая глубина духовная. Всё внимание там. Думаю: «Боже, какая это сила, какая благодать!..» Прочитывал умом. Боялся петь. Вообще, пение у меня «выключалось», потому что молитва не поется, а читается. Пение отвлекает, и тогда я молча молюсь. Стану на коленочки, а книги – передо мною, и про себя стихирки читаю. Потом дальше, дальше: вечерня, утреня. Я на коечку кладу подушку, покрываю ее чистым платком и на нее кладу книги, так и вычитываю. А когда кушаю, то на койку сяду, кашицу – на коленочки. Келья у меня маленькая была: два метра на полтора. Ни стола, ни стула – ничего не было.

Батюшкина жизнь вся была посвящена молитве: «Правило читаю, каноны вычитываю, Псалтырь. После каждой кафизмы – помянник. Ой, у меня столько по-мянников было! Как я любил поминать! Обычно, когда люди дают записки, какое-то время их почитал, и можно сжечь, а я не могу. Хоть раз в месяц, но всех помяну. Около двух часов читал я помянники за упокой и за здравие. Ну, как оставлю? Как сожгу? Имена сожгу? Душеньки ведь…»

Беспредельная любовь старца к людям, которая источалась и изливалась на всех вокруг него и на весь мир, и выражалась, прежде всего, в непрестанной молитве. Тому, кто молится в духе и истине (Ин.4, 23–24), дается во Христе любовь к ближнему. От большой любви он сам был готов пострадать за других, знал, что за грехи близких перед Христом отвечать будет он. Поэтому так молился Господу о прощении их.

Такое отношение к поминальным записочкам было свойственно и отцу Виталию, о котором вспоминал впоследствии отец Мардарий.

«Однажды один иеромонах наведался в пустынную церковку, принеся с собой огромную, хорошо переплетенную книгу, где чьей-то искусной рукой в три ряда на каждой странице каллиграфически были написаны имена, сообщенные ему доброхотными жертвовательницами. Отслужив всего лишь одну литургию, во время которой отец Виталий в алтаре прочитал все эти имена, иеромонах вновь отправился в город, навсегда оставив книгу в алтаре. Отец Виталий, этот абсолютный бессребреник, в течение целого года (!), после исполнения своего келейного правила, ежедневно стоял в алтаре и едва успевал за два часа прочитывать объемистый том, в котором насчитывалось не менее двадцати пяти тысяч имен».

Но вернемся к «суровым будням» отца Мардария. Батюшка, живя в пустыне, практически не знал, что такое уныние. Если и случалось отцу Мардарию унывать, то вот по какому поводу «Я немножко унывал зимой, когда снега выпадало много. Пока покидаю снег, уже нет сил правило выполнять. Сижу, ноги дрожат, руки трясутся, голова болит. Как лягу и не помню, как засну, а правило же надо выполнять. Думаю: «Господи, значит так Тебе угодно». Я же не рад, что снег так идет. По пять метров снега выпадало. Бывало, с гор лавина идет, а ты сидишь в келье и вдруг слышишь шум, гул… «Господи, помилуй, лавина пошла!» Чувствую, келью как будто прижало. Лавина прошла, а я смотрю и вижу, что окна в сарае завалены, дверь из кельи открыть не могу, так как ее придавило снегом. Господи, помилуй!

Думаю: «Ну, все!.. Что делать?» Хорошо чурки большие среди дров были. «Пока снег рыхлый, буду пытаться что-то делать». Беру чурку и этим поленом в дверь – бух, бух! Она чуть-чуть поддается. О! Двигается! Еще на четверть! Еле боком вылез. И давай кидать, кидать от двери этот снег! Так раза два в год бывает. А если нет лавины, просто идет снег, то это тоже опасно. Он все кругом заваливает – стена может не выдержать, или крыша может упасть. Келья-то стоит не на ровном месте, а на склоне, и если не откидывать снег со стороны склона, то спрессовавшаяся снежная масса может покосить или совсем разрушить келью. Тогда конец, считай, что все пропало. Поэтому работать приходилось по много часов, суток не хватало. Я откидывал снег, чтобы очистить откос от склона горы до стены, чтобы на келью не давило. Вот так бывало зимой. И это меня немножко в уныние приводило. Думаю: «Что ж такое, Господи? Я думал, тут буду молиться, а что-то не то выходит». Зато летом, когда снега нет – никаких проблем. А зимой – кидаю, кидаю. Но бывает, прекратится снегопад – вот милость Божия. «Ну, – думаю, – слава Богу, теперь откидывать нет нужды. Вернусь опять за свое правило».

...

Малый волос беспокоит око, и малое попечение губит безмолвие; ибо безмолвие есть отложение всех помышлений, не относящихся к делу спасения, и отвержение всех попечений, даже и тех, которые по-видимому основательны.

Преп. Иоанн Лествичник

Батюшка подвижничество свое скрывал. Но братья, иногда приходившие посетить старца, не могли не заметить его строгой жизни. Как впоследствии рассказывал один пустынник: «Живя на озере, отец Мардарий не пек себе хлеб, а пользовался сухарями, которые иногда ему приносили. В основном он заваривал одну муку в кастрюле и ложкой кушал этот кисель сине-серого цвета вместо хлеба, который назывался «гомоло».

Мы оценили этот подвиг, потому что без хлеба, чтобы ты ни ел, какую бы густую кашу или еще что-нибудь, то через два-три часа снова хочется что-то скушать. А батюшка нес такой подвиг довольно долго. Много лет. Кушал он в основном гречневую кашу. Самой большой «роскошью» и утешением была для него селедка, которая покупалась осенью, резалась на кусочки, складывалась в бидон и заливалась растительным маслом. Если осень была теплая, то эта селедка скоро приобретала характерный «душок» протухшей рыбы. Но отец Мардарий все равно употреблял ее по праздникам в течение нескольких месяцев. Положит несколько ложек гречневой каши в мисочку и туда же кусочек селедки. Это была для него праздничная трапеза. Чай он не пил. В основном употреблял теплую или холодную воду с сахаром или медом, которые иногда ему приносили. Ни борща, ни супа, ни тем более каких-либо салатов-винегретов или других блюд у него не было – только каша, в которую часто добавлял крапиву, ржавая селедка и мед. Это было его подкреплением и утешением в течение многих и многих лет».

Когда оставалась одна крупа, то батюшка добавлял в кашу только растущую поблизости съедобную траву, обычно туже крапиву. Воду набирал из находившегося рядом источника. Зимой топил снег и на талой воде готовил себе еду. Как-то привезли батюшке из Краснодара чай. «Ну, – думает батюшка, – придут гости, угощу их и сам попью, попробую». Но гостей долгое время не было, и он решил попробовать сам. Говорили, что чай бодрость придает. Попил, и молитва пропала. «Нет, – решил батюшка, – такая бодрость мне не нужна». А кофе никогда и не пробовал. Но это особый подвиг, которые не все могут понести.

О плодах безмолвия

Несмотря на «суровые» условия жизни, отец Мардарий очень любил свое уединение. Как часто он впоследствии вспоминал: «Никуда не хотелось выходить. Уединение любил! Месяц никого нет, второй… А зимой вообще никого. Святые Дары есть, думаю: «Заболею, и ладно, причащусь и «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой…»

Старец познал, какую огромную пользу приносит упражнение в безмолвии, он не знал, что такое празднословие, при котором теряется благодать Божия, у него никогда его не было, он непрестанно творил Иисусову молитву.

Отец Мардарий говорил: «Чтобы получить откровение от Бога, нужно 10 дней пожить в полном затворе, пребывая в непрестанной молитве. Без воды и пищи. И даже солнца не видеть. Если солнце увидишь, то все пропадает. А потом через человека, через сновидение можно получить откровение от Бога».

Как-то батюшка сильно заболел. Ухаживать за ним пришел отец Константин. Сохранилось письмо, которое писал он схиархимандриту Феодосию на случай, если отойдет к Господу.

Отец Феодосии, благословите!

С земным поклоном к Вам монах Константин (пустынник). Пишу это письмо по просьбе отца Мардария, который теперь живет около нас. Он просит, чтобы ему постарались достать:

1. Схимнический куколь.

2. Схимнический параман (нарамник).

3. Воздух на лицо усопшему.

4. Клобук и скуфью 58 размера.

5. Разрешительную молитву.

Выражаем благодарность за всю Вашу прежнюю заботу и помощь. Господь да воздаст вам Своею благодатью и в сем, и в будущем веке.

Просим прощения и святых молитв.

Оставайтесь с Богом.

P. S. Обстановка у нас пока, слава Богу, спокойная. Если по какой-то причине не сможете приехать сами, то, может, через кого-то передадите.

Когда приходили братья с близлежащей пустыни к батюшке, он их радушно принимал. Мыл им ноги, сушил одежду, обувь, трапезой угощал. Но говорил: «Братия, вы бы лучше не приходили. Тропу протопчете. Увидят. Лучше по кельям молиться». Очень большая опасность в горах от охотников, от пришлых людей. Враг их сильно на пустынников наставляет. А батюшка любил свою пустыньку уединение, богомыслие, молитву. Боялся, чтобы не нашли и не нарушили. Церковная служба с тропарями и всем остальным хороша, но с Иисусовой молитвой несопоставима. Исихастская жизнь намного выше, чем церковное псалмопение, кроме литургии (литургия выше всего в мире), поэтому батюшка ночи и дни посвящал Иисусовой молитве и боялся ее потерять.

Однажды шли они с братом по пустыньке. Брат говорит:

– Так хлеба хочется!

– Хлеба хочется, да? – как бы рассуждал батюшка.

– Идут дальше, и вдруг видит брат: лежит между деревьями кусок свежего хлеба. Удивился он:

– Откуда здесь хлеб?

– Наверное, охотники положили.

«Нет, – думает брат. – Какие здесь охотники? Это батюшка помолился». (Этот брат еще жив, и когда это вспоминает, то плачет.)

Господь хранил батюшку. Он уже тогда являлся утешением для многих страждущих людей, приходящих к нему. «Помню, – рассказывает один брат, – приходили мы к батюшке перед праздниками на службу. Читали вечерню, утреню. Утром часы, обедницу исповедовались, причащались запасными Дарами, которые у него всегда хранились. После службы задавали ему вопросы. Однажды мы спросили о плодах безмолвия. И батюшка так живо, подняв руки к небу, ответил нам: «Вот когда сидишь в келье, и никого не видишь, и никого не слышишь, только одно ощущаешь – рядом с тобой Господь. И вот, вот, он рядом! Ты Его чувствуешь, только что не видишь». Говорил он это так впечатлительно, так радостно, что хотелось стать монахом и жить по-монашески, хотя мы в то время были еще юными и не решались принимать монашество. А эта его тихость, его кротость, его простота очень благотворно действовали на нас начинающих, будущих монахов».

Другой пустынножитель также вспоминал о том времени своего общения с батюшкой: «Как благодатно, как приятно было исповедоваться у отца Мардария! Он был и как отец, и как мать. Он утешал душу скорбящую, болящую, унывающую». На вопрос об унынии в пустыне, он отвечал: «У меня не было уныния. Только радость и ликование с Богом и Ангелами. У каждого свой путь, свой крест. У меня – пустыня. Только по благословению пройдя послушание в монастыре, можно идти в пустыню. Сколько ни приходило ко мне по самоволию, всех принимал, но ничего у них не получалось. Уходили, приходили, опять уходили…»

Жил строго по Евангелию

Когда открыли Киево-Печерскую лавру, братия стали звать отца Мардария вернуться в родную обитель. Батюшка, хотя и имел собственный духовный опыт, но по смирению привык разрешать свои недоумения, испрашивая волю Божию через старцев. Когда в очередной раз приехав с благотворительной помощью, пришел к нему в келью отец Ахила (схиархи-мандрит Феодосии), батюшка задал ему волнующий вопрос: «Отец Ахила, что мне делать? Меня зовут в Киево-Печерскую лавру. Там еще есть монахи, которые знают меня. Как мне быть?» Отец Ахила сказал: «Доживай здесь. Ты теперь такой слабый. Там нужны сильные. Не надо уходить». Безоговорочно подчинившись благословению старца, отец Мардарий продолжал нести свой молитвенный подвиг в пустыне.

Когда наступила грузино-абхазская война, она его непосредственно не коснулась. Боевые самолеты летали совсем рядом, бомбили так, что вокруг все грохотало и взрывалось. Из-за боевых действий спускаться с гор было нельзя. У батюшки кончились продукты, хотя и до этого он ел совсем чуть-чуть. «Я так мало ел, что, когда ходил, аж, шатался, да за стенки держался». Ему было уже более шестидесяти лет. Но Бог миловал.

Поскольку грузинское духовенство свои приходы покинуло (на всю Абхазию осталось лишь трое-четверо священников) и с отступившими войсками вернулось в Грузию, верующий народ остался без пастырского окормления. Тогда из любви и жалости к страждущим людям с гор спустился отец Мардарий и около трех месяцев помогал в кафедральном соборе города Сухуми отцу Паисию (Уварову). Он служил, утешал, исповедовал, а кругом были беда, горе, смерть. Когда узнавали, что придет служить отец Мардарий, люди шли и шли к нему, часами не уходили из храма, чтобы получить от него утешение.

В 2001 году у отца Мардария стало резко ухудшаться зрение, обнаружились катаракта, глаукома. Да еще седалищный нерв воспалился, он не мог даже разогнуться. Спасался лишь ночными молитвами, да покаянными слезами. А тут и другая скорбь подошла – замучила аденома. Пришлось снова спускаться в город. Еле успели. Прооперировали в Сухуми. Еще бы немного, и он умер. Очень помог тогда отец Виссарион (Аплиаа). Он лично устроил отца Мардария в лучшую клинику и попросил врачей оказать батюшке самую быструю помощь. «Он нужен нашей Церкви!» – решительно тогда заявил этот авторитетный в Абхазии священник.

Около сорока лет батюшка подвизался в горах Кавказа и все оставшееся время земной жизни вспоминал: «Моя пустынечка. Ох, моя пустынечка…» Ему так ее не хватало. Он жил строго по Евангельским заповедям, по заветам святых отцов и своей жизнью показал нам, что основой для спасения всегда были и будут молитва, послушание и любовь к ближним.

...

Богу угодно, чтобы мы подали Ему только малый предлог, и Самуже делает все прочее для нашего спасения.

Преп. Нил Синайский

Батюшка в России

Если не увидим в себе плодов любви, мира, радости, кротости, смиренномудрия, простоты, искренности, веры, сколько должно великодушия и дружелюбия – то трудились мы без пользы.

Преп. Макарий Египетский

В пустыне батюшка ослаб физически, полностью потеряв зрение. Электричества не было, а читал он много, да все при свечах или керосиновой лампе-«коптушке». Оставаться одному старцу было уже опасно: скалы, обрывы. В любой момент он мог оступиться.

Некоторое время жил с ним иеродиакон Алипий, ныне почивший, который оставил о себе добрую память.

«Отец Алипий рассказывал о себе немного, – вспоминает раба Божия Наталия, его келейница, подвиги свои он скрывал. Многие, знавшие иеродиакона Алипия, называли его батюшкой по его любви к нам, состраданию к людям. Рядом с отцом Алипием мы находились ближе к Богу, чувствовали себя уверенней, более независимыми от страстей мира».

Родился иеродиакон Алипий (в миру Аксенов Петр Андреевич) 25 февраля 1935 года на празднование Иверской иконы божией Матери (которую очень почитал) в Сибири, в Омской области, в многодетной семье, был самым младшим ребенком, пятнадцатым. В школе увлекался спортом, был в хоре даже солистом. Три года служил в армии в Германии. Потом поступил в Омский медицинский институт. Женился. На его несчастье жена была неверующая, венчаться не пожелала. Когда у них должны были родиться близнецы, родителей посетила скорбь. Один ребенок родился мертвым, а второй немного пожил и тоже умер. Часто к нему приезжал старший брат Иван и говорил: «Ты думаешь о спасении души?» Тогда-то Петр и решил посвятить свою жизнь Господу. В 1969 году он бросает институт, оставляет мир и едет в Псково-Печерский монастырь, и становится там трудником, а спустя некоторое время и послушником. Исправно несет послушание и посещает все богослужения.

Как-то на престольный праздник Успения Пресвятой Богородицы приехал монах с рюкзаком и много рассказывал о глинских старцах, которые после закрытия пустыни уехали в горы Кавказа. Послушник Петр наслушался и тоже решил ехать на Кавказ. Некоторое время жил в селе Лыхны (Абхазия), где нес послушание в древнем храме Успения Пресвятой Богородицы. Настоятелем храма был и до сих пор остается известный многим в Абхазии митрофорный протоиерей Петр. Послушник с тем же именем Петр начал помогать ему сначала звонарем, потом пек просфоры, пел на клиросе, но горы Кавказа не давали ему покоя. И в 1972 году он все же ушел в горы. Там он и познакомился с отцом Мардарием. О своем пустынническом подвиге Петр ничего не рассказывал. Известно, что старцы ему в один голос говорили, что надо возвращаться в Псково-Печерский монастырь. И он не смог ослушаться старцев, поэтому и вернулся назад. В 1978 году рясофорного послушника Петра постригли в монахи с именем Алипий, и в скором времени рукоположили в иеродиаконы. В 1988 году он опять уходит в горы Абхазии. Два года пустыннической жизни отец Алипий живет в дупле дерева (оно образовалось в стволе упавшей большой липы), где во весь рост и выпрямиться-то было невозможно. Но там он сильно заболел и в 1992 году ушел жить с братией на озеро Амткел. Там у братии был свой храм, где они причащались Святых Христовых Тайн. У отца Алипия была своя важная миссия – он часто ездил в Сухуми за продуктами, инвентарем, разной мелочью и никогда не снимал подрясника, не прятал бороды и волос, а когда проходил с твердой верой и молитвой мимо милиционеров, они его как будто не замечали. Последний год пустыннической жизни он жил в одной келий с отцом Мардарием, который был уже слепеньким и без посторонней помощи не мог уже обходиться. Вот они друг за другом и ухаживали. Но когда отец Алипий совсем ослаб, его все же вынесли из пустыни. Некоторое время он не мог даже встать с постели, у него атрофировались колени. Но его немного подлечили, и он стал ходить медленно с палочкой, правда, только на прямых ногах, и так до конца жизни. Вскоре его перевезли в Ростов подлечиться, где он и доживал до своей кончины. За утешением и помощью к нему приезжало много людей со своими скорбями, болезнями. Он за всех молился, утешал их и «побивал своей лечебной палочкой». Несколько раз он приезжал в Юрьево, куда в последние годы жизни переехал жить отец Мардарий, постриженный в схиму с именем Алексий.

Они тепло встречались и беседовали как близкие по духу старцы. И отец Алексий тоже направлял к нему людей.

Тяжелая болезнь

Но это было позже, а пока отец Мардарий не хотел оставлять свою пустыню, несмотря на слепоту и недомогание. Господь послал ему в помощь келейника, молодого и здорового, но сваны (грузины-горцы) забрали его в плен. И хотя его потом вызволили, но возвращаться назад ему было уже опасно. И батюшка, оставшись совсем один, вынужден был по смирению дать согласие на настойчивые просьбы братии вывезти его из пустыни в город Сухуми. Тем более что ему срочно надо было подлечиться.

Батюшку лечили, но здоровье его не улучшалось. Некоторое время он пожил в городе, хотя душа его тосковала по пустыне. О нем стали узнавать люди и один за другим приезжать за помощью. Батюшка всех с любовью принимал, поддерживал, молился, но искал уединения. Очень скорбел, когда терялась молитва. Люди приходили с разными намерениями, и он, столько лет проживший в безмолвии, часто говорил: «Вот у отца Виталия и других отцов есть благословение жить среди людей, а у меня путь по преподобному Лествичнику – уединение, безмолвие».

...

Что бывает с рыбою, вышедшею из воды, то бывает и с умом, который выступил из памятования о Боге и парит в памятовании о мире.

Св. Исаак Сирин

Как же батюшка попал в Россию? В Абхазии после грузино-абхазской войны периодически возникали политические волнения, и многие пустынники полагали, что в случае опасности они могут уехать в Задонск, к владыке Никону, которого они знали и любили. Об этом батюшка рассказал монахине Иулиании, которая часто бывала у него в пустыне и в Сухуми, еще до ее пострига. «Они-то быстренько доедут, добегут. А как же батюшка, слепенький, тяжело больной? Как же он?» – переживала она. И после крестного хода в день святителя Тихона Задонского она чудным образом попала на прием к владыке и рассказала ему об отце Мардарии. Владыка благословил перевезти батюшку в Задонск. Полгода батюшка молился, чтобы узнать волю Божью. Ведь человек предполагает, а Господь располагает. И Господь так определил дальнейшую судьбу отца Мардария.

Март 2007 года. Границу пересекли легко. Остановились на несколько дней в городе Ростове-на-Дону где его уже ждали духовные чада. И многие получили от батюшки духовные советы. И отправились в село Юрьево, которое отстоит от города Задонска примерно в двадцати километрах.

В Юрьеве, на небольшой территории, располагалась монастырская пасека. Это тихое и уютное местечко батюшке сразу понравилось.

К сожалению, болезнь все настойчивее давала о себе знать, через некоторое время батюшке стало совсем плохо, и его по «скорой» отвезли в больницу. Владыка, как только узнал об этом, обратился за помощью к врачам Липецкой городской больницы и благословил батюшку на операцию, на чем настаивали врачи. Доктора сделали все, что могли. Но состояние здоровья батюшки было крайне тяжелым. По медицинским показаниям он уже не должен был жить. Но произошло чудо. Любящие старца духовные чада его вымолили. Лечащий врач не мог этому поверить, сказал, что в медицине такого не бывает.

Постриг в схиму

Девять дней отец Мардарий находился в реанимации. Легкие три дня не дышали – вместо них работал аппарат. Через два дня после операции владыка Никон постриг батюшку в схиму. Схима, его собственные молитвы, молитвы владыки, молитвы его духовных чад помогли батюшке выжить. В день пострига он удивительно хорошо себя чувствовал, разговаривал, улыбался, хотя легкие еще не дышали.

Когда владыка предложил ему или оставить прежнее имя Мардарий, или назвать в честь Алексия, человека Божия, в день которого происходил постриг, то батюшка сказал: «Алексия, Алексия, человека Божия! Я его так люблю!» Так он стал иеросхимонахом Алексием. На следующий день ему стало хуже, и он пробыл в реанимации еще шесть дней.

...

Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие.

Деян. 14,22

Несмотря на тяжелое состояние, Иисусова молитва не покидала батюшку.

«Но был момент, – вспоминал батюшка, – когда от боли молитва ушла. И я вдруг увидел, что кто-то, похожий на отца Виталия, стоит сзади и читает Иисусову молитву. И тут же все наладилось. Молитва вернулась!» Вот такая была у них духовная связь. Связь между небом и землей.

После реанимации батюшку перевели в отделение колонопроктологии. Когда в палату к нему заходили врачи и медсестры, спрашивая о состоянии здоровья, он, преодолевая немощь, отвечал: «Ой, миленькие, хорошо. Слава Богу! Спаси вас, Господи!»

Постепенно он стал поправляться. За ним был хороший уход. Более месяца, после больницы, находился в Рождество-Богородицком мужском монастыре. Окреп и пожелал вернуться в Юрьево. И еще больше двух лет прожил батюшка в этом селе. За месяц до кончины приезжал врач-реаниматолог, который присутствовал на операциях, и очень удивлялся, что этот человек еще жив.

По святым молитвам владыки, молитвам батюшки, духовных чад и многих людей, знавших батюшку, произошло это чудо. Его просили: «Батюшка, поживите, Вы так нам нужны, нужны Ваши святые молитвы, утешение». И он по любви к людям, выполняя их просьбу и пожелание, молился, дабы Господь продлил и его дни. К нему, так же как и в Сухуми, приезжали разные люди – священники и миряне, духовные чада и тяжелобольные, а он так хотел уединения. Отказать он никому не мог, и это отражалось на его слабом здоровье. Батюшка за всех молился, переживал. Всех больных он благословлял начинать выздоровление с генеральной исповеди, вспоминая грехи от семи лет.

И в Абхазии о нем помнили, просили вернуться, но он говорил: «Мне здесь хорошо, как в раю. Здесь буду и умирать». О диагнозе болезни владыка не благословлял ему говорить. Врачи обнаружили раковую опухоль, из-за которой образовался перитонит. В течение трех месяцев он перенес три сложнейших операции. После операций на какое-то время его здоровье улучшалось. Владыка, близкие, врачи поддерживали его, приезжали домой, в больницу. Он был безмерно благодарен такому вниманию и заботе о нем.

Блаженная любовь

О батюшке можно сказать, что он был евангельское дитя. Так искренне он любил Бога, любил ближнего своего. Тот не верует во Христа, кто не любит Его. Тот не любит Его, кто не любит ближнего своего. И в последнее время, когда его болезнь обострилась, он не переставал заботиться о болящих, скорбящих. Как-то батюшку посетила старица Мария и с ней одна раба Божия. Увидев батюшку, старица сказала: «Он уже на небесах». Она попросила келейницу к нему никого не пускать, потому что «ничего земного ему уже не надо». А раба Божия все удивлялась: «Как он объял меня своей любовью. Сказал, чтобы еще приезжала». Ей показалось, что батюшка выделил ее из всех. Старица пояснила: «Разве ты не понимаешь, что он показал тебе и нам, как надо всех любить».

Та старица была в затворе много лет, и когда пожелала проехать по России, то увидела холод и голод духовный. «Матерь Божия плачет и скорбит о нас, а Господь милостив, ждет нас. Холодные сердца. Нет молитвы. А время-то последнее. Светильников мало, мало, мало». Это она говорила так строго, так сурово и батюшка Алексий тоже это понимал, а потому днем и ночью поднимал руки к небу и молился. Молился он усердно, слезно, выпрашивая у Господа милости для всех. Достаточно было позвонить, рассказать ему через келейницу о своих немощах, скорбях, попросить помолиться и многие по его молитвам получали утешение.

«А иногда побеседую с кем-нибудь, и теряется молитва, очень плохо мне тогда», – говорил батюшка.

Греческий старец Сергий говорил: «Придут к старцу, зададут сто вопросов и ни одного духовного: «Как спастись?» А проблемы у людей одинаковые: дети, братья, мужья-алкоголики, кто-то ушел в секту, кто-то разводится, болеет и так далее. Помоги, батюшка. А ведь все Богом попущено. Рассуждай и находи причину в себе, и терпи. Непрестанно молись, кайся. Но мы маловерные, малодушные. Помоги нам, Господи».

В таких случаях батюшка старался меньше говорить от себя, а приводил примеры из Евангелия, из жития святых, из поучений святых отцов. Самое удивительное заключается в том, что батюшка был в мирском смысле человеком малограмотным: он окончил полных лишь четыре класса, однако он был премудр в божественных вещах. Он был Богом наученный. «Университет пустыни» научил его, в чем мы имеем подлинную нужду вечному, Небесному. Было удивительно, как старец, не располагая теми возможностями, которые дает человеческое знание, легко мог объяснить любому самые сложные вещи. Он прекрасно понимал высокие смыслы Священного Писания и творения святых отцов. Он был хотя и невежда в слове, но не в познании (2 Кор. 11, 6). Простой подвижник может не знать риторики, но имеет духовное ведение благодати, которая обретена молитвой и аскетическим очищением. Батюшка боялся кого-либо осудить. Некоторые, рассчитывая на его любвеобильное сердце, хотели получить благословение на сомнительные поступки. Боялся нечаянно обидеть человека, переживал за каждую душу днем и ночью. Даже температура и давление поднимались.

Батюшка был воистину счастливым человеком, идущим узким путем и входящим тесными вратами в жизнь вечную. Главным богатством, которым одарил его Господь, была жертвенная, не имеющая границ, любовь. Она светилась во всех его движениях, в разговоре, во взгляде. Многие, видя его, начинали плакать. Черствые сердца смягчались, чувствуя исходящую от него благодать. В его присутствии проходили скорби, все тяжелое на душе уступало место тишине, покою, блаженной радости. Таково было действие этой любви. Старец непрестанно пребывал в молитве. А когда благодать начинает действовать в душе молящегося, тогда умножается его любовь к Богу, так что он не в состоянии выносить того, что чувствует. Затем обращается эта любовь к миру и человеку, которого подвижник любит до такой степени, что хотел бы взять на себя всю человеческую боль и все горе, лишь бы другие избавились от этого. Он сострадает всякой скорби и нужде, сострадает и бессловесным животным, так что даже плачет, видя их страдания! Таковы свойства любви. Но приводит их в действие и вызывает их молитва. Потому и не переставал преуспевший в молитве батюшка молиться обо всем мире. Как бы ни казалось поразительным и дерзновенным это утверждение, но от таких старцев зависит само продолжение жизни на Земле. Когда их не станет, наступит конец мира сего.

...

В любви к Богу и любви к ближнему сосредоточивается весь Закон Божий, потому что любовь есть та добродетель, которая доставляется из полноты всех прочих добродетелей. Любовь… есть совокупность совершенства (Кол. 3,14), по определению апостола.

Сет. Игнатий (Брянчанинов)

Она проявлялась в нем не только к человеку и животным, но и к каждой былиночке. Говорил, что за одну кошку Господь может помиловать. В каждом творении видел Творца. Однажды, когда трапезничали и кто-то широко открыл рот, келейница пошутила: «Ворона влетит!» А батюшка сказал: «И питая птенцы врановы…»

Соседская собака к нам приходила.

– Вари кашу, корми. И псы собирают крохи под столом, – наказывал батюшка.

Однажды пошел снег, было очень холодно. Батюшка переживал, как бы не замело снегом будку дворовой собаки Малыша. Утром попросил: «Иди, посмотри, залез он в будку или сидит под дверью?» Какова же была его радость, когда узнал, что Малыш залез и сидит в будке. И когда на следующий день пошел снежок, он сказал: «Вот хорошо. Малыш-то в будке сидит, его не заметет».

«Кошка бездомная к нам прибилась, – вспоминает келейница, – просил покормить, настелить ей в сарае тряпок побольше, чтоб не замерзла. Кормушку для птиц просил сделать, повесить и кормить каждый день семечками. Замечал и рассказывал разные тонкости о животных, которые не в каждой о них книге найдешь. Наблюдал за ними в детстве и юности, сначала – в деревне, потом – в пустыне».

Когда батюшка жил в пустыне, к нему в келью заползла змея. Убить ее он не мог и надеялся, что она уползет обратно. Но ей, видно, понравилась тихость батюшки, и она не торопилась уползать. Забралась под пол и жила там несколько дней, пока он все-таки не решился прогнать ее. Опасно все-таки.

Тогда же к келье приходили медведь, дикие козы, олени. Батюшка их подкармливал. Когда его увозили из пустыни, на горе стоял медведь и смотрел им вслед. Прощался.

В последние годы, когда здоровье батюшки стало хуже, он думал, что это климат не подходит, и говорил келейнице: «Поедем в Адыши (горное селение в Абхазии). Пусть там шакалы поют (заметьте, не воют, а поют), а мы будем покупать корм и кормить их».

Батюшка говорил, что всякая тварь жила бы в свете и радости, если бы грехопадение Адама не изменило жизни мира, но в карающих печальных судьбах она подпала суете, нестроениям и страданиям. Мы и перед животными в неоплатном долгу. Вся Божия тварь – зверушки, птицы – получили болезненные и смертные тела из-за проступков первых людей. Животные-то перед Богом ни в чем не виноваты. К сожалению,

греховная природа нынешнего человека такова, что он становится губителем всего живого на Земле. Он видит в зверушках и птицах не душу а исключительно мясо и шкуру. Но это еще полбеды. Зачастую на охоте и рыбалке он убивает животных не ради пропитания, а для развлечения. Человек, творящий такое и испытывающий удовольствие при виде страданий Божьей твари – не христианин! И если он считает себя верующим, то его вера с христианством несовместима. Бог любит всех созданных Им существ.

Некоторое время в пустыне с батюшкой подвизался один иеромонах. Он рассказывал, когда поднялся туда, пошел снег, тропы замело, и пустыня закрылась. И он остался там жить. Батюшка его заставлял дровишки рубить, что было ему трудно, так как он был городским человеком. Ноши носил. В пути попадались звери: медведи, косули, дикие козы, много змей. Он, когда видел их, глаза закрывал. А отец Мардарий говорил, глаза закрывать не надо, они монахов не трогают, потому что они молятся.

Каким должно быть отношение христианина к животным, видно в житиях православных святых.

Преподобный Серафим Саровский возле своей землянки кормил лесных зверушек. К нему приходили зайцы, лисы, белки и даже медведь. Он не был равнодушен и к их страданиям.

По молитве преподобного Сергия Радонежского был исцелен слепой медвежонок, которого к его избушке принесла медведица. Старец Герасим Иорданский извлек занозу из лапы льва. Зверь после этого всю жизнь смиренно трудился рядом со святым и скончался от печали на его могиле. Многие афонские старцы разговаривали с животными как с людьми. Почитали даже пауков, змей.

Искушения цивилизации

Отец Алексий, как и многие старцы, был против кодов, пластиковых карточек не только для монахов, но и для мирян. И когда его спрашивали о современных днях и пути развития цивилизации, он с душевным порывом предостерегал: «Время сейчас гораздо страшнее годов репрессий». Тогда были открытые гонения на православных, сейчас же идет скрытая психологическая война.

В сегодняшнее время опасны две позиции – усыпление и кликушество, отчаяние. Две крайности. Нужно быть внимательными. Впереди – Вечность. Нужно сохранить душу, сохранить верность Христу, не потерять Его.

Плоды прогресса – мобильные телефоны, компьютеры, телевидение и т. д. – выставляются с положительной стороны глобализации, как будто сегодня создается «новый мир», который все изменит. Все будет единое, усредненное.

Установится тотальный контроль над всеми странами и народами, всем обществом. Страшный порядок, нечеловеческий. Он предречен Спасителем на погибель. А единственной движущей силой станет мировое правительство, которое будет контролировать каждого человека, каждое государство. Попущено это в Промысле Божием. Задача – подчинить, а значит, погубить как можно больше людей. Это явные признаки Второго пришествия антихриста. Об этом писал Апостол Иоанн Богослов в своем «Откровении» («Апокалипсис», гл. 13,14).

Мы живем в то время, когда это реальность. Это вопрос спасения нашей души. Главное условие поклонения антихристу – создание материальных удобств. Произойдет пленение сердца материальными благами. Но не само использование материальных благ есть зло, а когда ими пленяется сердце. А Паисий Святогорец в 90-х годах сказал, что наступило время предантихристово.

Если мы хотим быть со Христом, нам нельзя принимать этот порядок. «Погонят, пусть гонят, убивать будут, пусть убивают, наше Отечество на небесах. Главное, спасти душу, – говорил батюшка. – Мы не должны ничего бояться, надо страшиться только того, чтобы не отпасть от Христа. Цель жизни – не потерять Его, твердо стоять во Христе. Жить, радоваться, не унывать. Наша задача – быть в Духе Божием, и нам все будет открыто».

...

Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Как, написано: «За Тебя умерщляют нас каждый день, считают нас за овец, обреченных на заклание. Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».

(Послание к римлянам св. Апостола Павла, 8)

«Упражняйтесь в большом, в Священном Писании, – советовал батюшка. – С современными книгами будьте осторожными. В мире сейчас много ученых приходят к вере. Приходилось и мне с такими встречаться. Они говорили: " Я посмотрю на небо – солнце висит на воздухе, луна, звезды, зори огненные, земля вся украшена. Для кого? И начинаю понимать. Для Человека! Человеку все дано. Потому что он по образу и подобию Божиему создан. А все, созданное Богом только для человека. Человек вечный, а звери, птицы, насекомые…, все безответно в землю уходят. Человек же предстанет перед Страшным судом Божием, и за все содеянное на земле ответит"».

Когда у батюшки спрашивали про Царя: кто он, страстотерпец, мученик, искупитель? – батюшка отвечал: «А что нам об этом думать? Царь-батюшка Богом помазанный. Он сейчас в раю. Пострадал за истинную Веру Православную, за Россию-Матушку И народ вел ко спасению. Если считаем себя верующими, то и мы должны отстаивать Православие, ни в коем случае не отступать, стоять до последнего. А кто служит Богу и мамоне, с них пример брать нельзя. Мы должны брать пример с истинных христиан, с истинных пастырей. А батюшка Царь пролил кровь за веруй Отечество и заслужил вечное спасение. Не покинул Родину, хотя ему предлагали уехать и вывезти всю семью за границу. Они пострадали за Веру Православную и Матушку Россию. А вот что будет с теми, которые с ними так поступили, если не раскаятся? Вот так, миленькие, будьте осторожны. Вы не думайте, что все так просто. Сейчас многие подделываются под христиан, в храм ходят, осеняют себя большими крестами, а что при этом думают, чем занимаются? Приходят в Храм, вроде молятся, а в душе далеки от Бога, искренности нет. Обрядоверие. Мы ж спастись хотим, ну а многие не думают о спасении. На земле хотят красиво пожить, царство здесь организовать. А Царство на небе, у Господа. И Господь все видит, все слышит. Сердцеведец – Господь. Он дал человеку ум, свободу и волю. Ни один человек никуда не скроется от Бога. Батюшка говорил, последние монахи будут спасаться болезнями и скорбями. Монастырские послушания многие будут нести с ропотом и рваться к власти. Это падение духа.

И многие миряне рвутся к власти. А они подумали, куда они пойдут после этой власти без Бога? Они что ли бессмертные на земле? Конечно, нет. Придет смерть, и куда они попадут? К дьяволу, в преисподнюю. Нам надо истину соблюсти, жить по заповедям Божиим, по воле Божией и не делать дела антихристовы. А без воли Бога ничего не будет, волос с головы не упадет. Вспомните, от чего предостерегал Апостол Иоанн Богослов: кто не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть антихрист. Спаситель не во времени, расстояния никакого нет. Мы сейчас сидим и беседуем, а Господь слышит каждое слово и радуется, что у нас духовная беседа. Укрепляем друг друга. Чтобы не попасть в ловушку.

Рассудительность и прозорливость

Батюшка все говорил и делал с рассуждением и нас к этому призывал. Считая, что рассуждение намного ценнее пророчества. Прозорливость и пророчество приносят пользу Церкви и отчасти созидают ее. Рассуждение же созидает и совершенствует, прежде всего, самого человека, обладающего этим даром, а затем он может принести пользу всем остальным, поскольку знает и противоборствующие стороны, и врага, и образ ведения брани. На нечто подобное указывает и святой Апостол Павел, говоря: «Ибо нам не безызвестны его умыслы» (1 Кор. 12, 10).

О прозорливости батюшки, которой он не придавал никакого значения, можно узнать по многим свидетельствам. Вспоминается, как в Юрьево к батюшке из монастыря привезли продукты на «ГАЗеле». Было это ранней весной, дорога в это время практически непроезжая. С трудом братия добрались, а на обратный путь попросили у батюшки молитв и благословения, так как путь предстоял трудный. Батюшка им и говорит: «Езжайте. Езжайте смело. Вот только возле столба будьте осторожны». Братия поехали. Сначала все было хорошо, но у единственного в поле электрического столба машина основательно застряла в грязи. В это время чудом, еще работа на полях не началась, совершенно неожиданно в поле появился грейдер. Так их и вытащил. Откуда незрячий батюшка, не видевший никогда этой дороги, мог знать про этот столб. Тем более о том, что они застрянут?

И второй случай, открывающий батюшкину прозорливость. Рассказал о нем один иеромонах. Приехали к батюшке за духовными советами много братиев, среди которых были монахи, послушники и сам этот иеромонах. Идет батюшка к ним. Останавливается возле него, единственного священника, и говорит «Благословите, батюшка». И опять незрячий старец «увидел». И немало было таких случаев прозорливости. Но так как сам старец этому не придавал значения, о других случаях рассказывать не будем. Он всех призывал к рассуждению, говоря, что это главная добродетель: «Будьте смиренными, и светильник рассуждения никогда не погаснет в вас, ведь по истине Бог смиренным дает благодать (Иак 4, 6)». И если обретается благодать, требуются величайшие усилия, чтобы вновь ее обрести, когда она удалилась из-за противности человека. Потому многие обрели благодать в начале пути, но не многие из лишившихся благодати стяжали ее вновь. «Не ищите прозорливых, ищите смиренных»…

Евхаристия

К причастию батюшка относился очень строго. Он не был сторонником частого причащения, и сам, будучи иеросхимонахом, причащался раз в неделю, хотя некоторые священники предлагали ему, как схимнику, причащаться каждый день. Перед причастием батюшка принимал постную пищу один раз в день, в обед. Вечером ничего не вкушал. Говорил, что после елеопомазания нельзя ничего ни пить, ни есть до принятия Святых Тайн. Даже в последние дни жизни, в каком бы состоянии он не был, просил читать для него «Правило ко Причастию» полностью. Со страхом Божиим и верою приступал к этому Святому Таинству. Будучи даже тяжело больным, делал перед чашей поклоны… и просветлялся после причастия. Глядя на него, ощущалась великая сила этого Таинства.

...

Как львы, дышащие огнем, так мы отходим от Святой Трапезы, став страшными для диавола, имея в себе и нашего главу Христа, и любовь, которую Он нам оказал. Эта кровь делает сияющим царский образ нашей души, рождает невыразимую красоту, не дает увянуть благородству в душе, орошая ее непрестанно и питая. Эта кровь, достойно принимаемая, прочь гонит от нас бесов, привлекает же Ангелов, вместе с Владыкой Ангелов. Ибо бесы убегают, когда видят Владычнюю кровь, а Ангелы собираются. Она – спасение наших душ, ею радуется душа, ею украшается, ею согревается, она делает наги ум светлее огня, она делает нашу душу чище золота. Причащающиеся этой кровью стоят вместе с Ангелами и вышними силами, будучи одеты в ту же, что и у них, царскую одежду и оружие имея духовное. Но я не сказал еще о самом великом: причащающиеся одеты в Самого Царя.

Сет. Иоанн Златоуст

Также отец Алексий относился и к таинству Соборования. Если человек не болеет, то он советовал ему обязательно собороваться один раз в год, желательно во время Великого Поста. После тяжелых операций, некоторое время батюшку соборовали и причащали каждый день. Это нужда, необходимость для укрепления здоровья духовного и физического. Батюшка очень боялся формального отношения к этим таинствам. В последние дни жизни он жаловался Владыке: «Они заставляют меня причащаться каждый день». Владыка благословил: «Причащайся через день или через два».

Батюшка жил строго по Евангелию и заветам святых отцов. В последние дни, когда метастазы пошли в печень, келейница просила: «Батюшка, медок надо кушать, хоть ложечку. Печень любит сладенькое». А он отвечал: «Святой Исаак Сирин пишет, что мед увеличивает желчь, и человек становится жестче».

В последний Великий Пост батюшка с келейницей вычитывали всю Постную Триодь. Когда была неделя о Страшном Суде, перед чтением он говорил: «Если бы люди знали, что мы сегодня будем читать. Какие слова! Как страшно!» После чтения менялся в лице – молчал и плакал. Так переживал.

Первую неделю Великого Поста строго соблюдал, боялся нарушить устав. Когда келейница предложила ему оливки в первую неделю поста, он отказался, это лакомство.

Говорил келейнице: «Звони отцу Василию, как мне поститься?» Она – ему «Зачем отцу Василию, как владыка благословит?» Он в ответ: «Владыка благословит, как тяжелобольному, кушать всё». Она позвонила отцу Василию, и он сказал: «Кушать всё, его болезнь – это пост». Неудовлетворен был батюшка, тогда звони отцу Константину. Келейница отвечала: «Отец Константин ещё не спустился с гор, там ещё много снега». Батюшка подумал и говорит: «Святитель Иоанн Златоуст писал: "Если человек не нарушает поста по болезни и от этого умирает – сразу в рай, если нарушает и умирает – тогда не знаю, куда"»…

Последняя Пасхальная ночь прошла у него удивительно. Богослужение служил скитский иеромонах Антоний в батюшкиной келье. В пасхальную седмицу к нему приезжали и поздравляли братья и сестры из разных монастырей. Он радовался, как мог. Но телесные силы были на исходе. Он пребывал уже в некотором забвении. Боли были невыносимые. Стонал. Старался скрывать свою боль. И не принимал ни одной обезболивающей таблетки, ни одной.

Когда келейница спросила у него:

– Можно ли рассказать о нем или написать, если по воле Божией он раньше нее отойдет ко Господу?

Он разрешил:

– Ну что ж, можно.

Но потом, через некоторое время, говорит ей:

– Иди сюда, пока не забыл. Ничего обо мне не рассказывай.

Не благословляю. Богу это не нужно, моей душе тоже. Я хотел жить и умереть странником, но вот так получилось.

– А если люди будут спрашивать о Вас?

– Как владыка благословит, – ответил он.

Прости нас, батюшка

Почил батюшка как праведник. Пребывал в молитве. Все время крестился. День и ночь просил прощения у всего мира. Молился за весь мир: «Господи, помилуй весь мир, всех православных христиан. Матерь Божья, не оставь меня. Помоги мне пройти мытарства. Я ведь был с Тобой всегда, служил Тебе, старался. Ты все видела, знаешь всю мою жизнь». И вдруг, так громко: «Матерь Божья! Матерь Божья! Царица Небесная!» Или: «Господи, только с Тобой, только с Тобой!» А потом забудется… и «Ах! Какая красота! Какое благолепие! Уму непостижимо!» Это продолжалось часами. Потом забвение. И опять: «Ах! Матерь Божья! Царица Небесная!..»

Ему было тяжело в последние дни, но он не жаловался. Кушал по две ложечки и продолжал вставать, преодолевая физические боли. Он, может быть, только недели две-три был лежачим. Всеми силами старался никого не обременять. Радовался: «Слава Богу. А ведь некоторые тяжелобольные лежат годами, бедненькие».

Помня о смертном часе (а он всегда о нём помнил), батюшка говорил: «Я всегда думаю, не обличает ли меня совесть?»

Когда владыка спросил его, где бы он хотел, чтобы его похоронили, он ответил: «Конечно, в монастыре, если не в пустыне».

Отошел батюшка в 2 часа дня 4 июня 2009 года в день святого мученика Василиска Команского [1] . Перекрестился и ушел как праведник. Спокойно, тихо вышел из него дух.

В день его кончины один батюшка, который окормлялся у отца Алексия, рассказал удивительный случай, который с ним произошел в этот же день. Он пришел в свой храм. Литургию должен был служить не он, а второй священник, который опаздывал. Батюшка возроптал на него и служить стал сам. На Проскомидии, когда он вынимал частицу о здравии о. Алексия, у него произошло большое смущение. И по окончании Божественной Литургии он тут же позвонил иеродиакону Феофилу в Москву (духовному чаду о. Алексия), спросив о здоровье батюшки, тот сказал, что всё нормально, а буквально через 2 часа позвонила келейница и сообщила о кончине. Вот такая у них была духовная связь. Вот так батюшка молился и радел о каждом своём чаде.

Подвижник получает возможность вместе с Богоприимцем вздохнуть: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром…» И повторить апостольское слово: «Подвигом добрым аз подвизахся, течение соверших, веру соблюдох» (Тим. 4, 7). Смысл жизни для иеросхимонаха Алексия заключался в том, чтобы умереть со Христом и воскреснуть в неизреченно прекрасном Царствии Божьем.

Когда внесли гроб батюшки в Свято-Тихоновский храм Задонского монастыря, удивило то, что в нем было всего две большие настенные иконы: святителя Тихона Задонского и святителя Иоанна Златоуста. В житии святителя Иоанна Златоуста сказано, что когда его гнали, то в Команах ему явился мученик Василиск и сказал: «Завтра будешь со мной». Так и случилось: святитель Иоанн Златоуст почил в Команах, где его гробница находится до настоящего времени. Можно предположить, что встретились души святителя Иоанна Златоуста, святителя Тихона Задонского, мученика Василиска и иеросхимонаха Алексия.

Когда выносили тело старца из храма, был тихий, солнечный день. И вдруг внезапно началась сильная буря. А когда стали прощаться, полил дождь. «Небо плачет», – сказал один из священников. И появились над могилкой белые голуби. Когда же могилку покрыли землей и цветами, опять выглянуло солнце, и настала тихость в погоде. Господь через природу показал людям Свое неравнодушие к батюшке.

Трое суток непрерывно иеромонахи читали Святое Евангелие, служили панихиды. Сначала гроб стоял в храме святителя Тихона в монастыре. На третий день его перенесли в кафедральный Владимирский собор, где после Божественной Литургии владыка Никон отслужил панихиду и сказал проповедь, после чего состоялось погребение. Была Троицкая родительская суббота. В проповеди владыка Никон отметил, что, общаясь с схиархимандритом Виталием и с иеросхимонахом Алексием, он нашел полное духовное сходство. Они своей любовью приближали к себе людей. Характер у них был спокойный, тихий, отличались они великим милосердием.

По молитвам таких старцев, как владыка Зиновий, отец Виталий, отец Алексий, у нас и у меня лично совершались чудеса, встречи с ними были удивительными. Это последние старцы, молитвенники за весь мир. Это столпы, а мы – ограда, столпы ушли, и мы падаем, и нет больше столпов, которые поддержали бы нас. Если есть еще на земле такие старцы, как отец Алексий, то они сокрыты от нас.

Могилка батюшки находится в Рождество-Богородицком мужском монастыре города Задонска. Горит неугасимая лампада. Братия, сестры и миряне приходят к батюшке за помощью и получают ее.

...

Блаженны мертвые, умирающие в Господе: ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.

Откр. 14, 13

ВОСПОМИНАНИЯ ИЕРОСХИМОНАХА АЛЕКСИЯ О СПОДВИЖНИКЕ ПО КИЕВО-ПЕЧЕРСКОЙ ЛАВРЕ И ПУСТЫНЕ СХИАРХИМАНДРИТЕ ФЕОДОСИИ

Я познакомился со странником Александром в Киево-Печерской лавре, куда он приходил на богомолье. Александр был знаменитым странником, строгим, ревностным и очень благочестивым. В своей жизни он много странствовал: был и в Дивееве у преподобного Серафима, и в Троице-Сергиевой лавре… Какое-то время был семейным, имел сына. Однако, дожив до тридцати лет, решил отречься от мира и всю последующую жизнь посвятил этому великому и святому делу.

Воевал. Когда в Киево-Печерской лавре был шофером, то говорил, что ему хорошо знакома эта работа. Как-то рассказывал, что приходилось ездить на машине, выполняя различные боевые задания.

В лавру он попал по Промыслу Божию. Однажды, после того как он поднялся из пещер, прямо у входа его забрала милиция, которая проверяла всех паломников, и тех, кто не имел постоянной работы и прописки, «наставляла» и выгоняла из Киева.

Однако в милиции заметили, что Александр – умный человек, и посоветовали ему остаться в монастыре и получить там прописку. Он ответил, что у него подвиг странника, это возымело свое действие, и его сразу положили в психбольницу.

Сначала в больнице, провоцируя его, с ним спорили:

–  Ты веришь в бытие Божие, а мы не верим.

–  Я убежден, что все создано Богом: и земля, и небо, и человек, – мужественно отвечал исповедник.

Спустя некоторое время, даже те, кто его преследовал, были вынуждены отметить, что с психикой у него все в порядке. Поняв, что он не болен, его не стали подвергать принудительному лечению и даже предложили выписать, поставив условие, чтобы за него поручились в лавре. «Пусть там прописывается», – сказали врачи.

Отец Захария, по благословению владыки Нестора, забрал его из больницы, и владыка, видя благочестие странника, предложил ему:

– Оставайся, чего тебе странствовать.

Тот согласился. Тогда отец Захария, который был по своему послушанию еще и паспортистом, прописал его, поехав для этого даже в Москву. В Киево-Печерской лавре Александр стал послушником и проявлял великую ревность о Господе. Владыка, видя, как он много трудится, поставил Александра за свечной ящик.

Мы прожили с ним в одной келье девять лет. Я пел на клиросе, а он выполнял послушание за ящиком. Уже тогда было заметно, что Александр очень любил людей. Два часа отдохнет после послушания и спешит на ночное моление с народом. Он был неутомим. Днем беседовал с паломниками, наставлял их, а ночью молился. Очень любил читать и собрал в келье много книг. Чтобы подкреплять ум, он читал Евангелие, Псалтырь, Псалтырь Божьей Матери.

В лавру он пришел уже в подряснике. В мантию его постригал владыка Нестор в Великий Пост вместе с другими послушниками, а духовным восприемником был схиархи-мандрит Полихроний, пришедший из очень строгого Иоаннинского монастыря, духовник Киево-Печерской лавры. Окормлял Александра схимонах Дамиан – прозорливый старец, редко выходивший из своей кельи. У отца Дамиана было послушание переоблачать преподобных. Кроме того, он стоял возле иконы Успения Пресвятой Богородицы, а также, будучи известным старцем, принимал народ. Высокий, стройный, он выглядел очень благообразно. Отец Ахила, Александр в постриге, был его келейником. Когда лавру закрыли, отец Ахила получил благословение идти в пустыню на Кавказ.

В пустыне он поселился на озере. Вместе с ним подвизались отцы Виталий, Меркурий, Кассиан, Анемподист. Я пришел туда позже, потому что некоторое время после закрытия лавры подвизался в Киеве, однако потом получил благословение на пустынножительство в горах Кавказа. Хотел поселиться один, и братия отвели мне отдельную келью. Но, поскольку я был в сане, мне нужно было служить литургию, и монахи специально приходили за мной для того, чтобы отвести к храму. Дорога к ним была трудной и долгой. Идти приходилось около шести часов. Церковь пустынники построили собственными руками. Окормлял нас схиархимандрит Серафим, без благословения которого никого не принимали. Он лично проверял послужные списки, беседовал с приходящими в пустыню иноками или послушниками прямо в Сухуми. Отец Ахила всегда руководствовался благословением отца Серафима и митрополита Зиновия, а также глинского старца Андроника.

На Кавказе пустынножители подвизались в отдельных кельях. Первоначальниками обители были отец Аввакум, отец Пимен, отец Василий. В храме был свой антиминс, по мере необходимости ездили к епископу. Архиереи были сначала грузинские, потом и русские. Отец Ахила жил в пещере в скале, под кельей известного старца отца Исаакия. Когда отца Исаакия бандиты сбросили со скалы, он слышал, как старец летел в пропасть.

В своей отшельнической келье он жил, как птичка. К келье вела очень крутая тропа, и было опасно по ней подниматься. Не все братия знали, как к нему можно пройти, а он находился там на протяжении многих лет. Отец Ахила настоящий аскет нашего времени.

Пустынножители питались и от своих трудов. Они имели огородики, сажали картошку, выращивали фасоль, клубнику, а также садовые культуры: яблони, груши. Земля в этих местах плодородная и очень древняя. При ее возделывании пустынники находили странные «железки».

Со временем развели пчел и всем нуждающимся раздавали мед. В озерах водилась рыба, но на столе она была не всегда, так как многие держали строгий пост, зато плодами земледелия пользовались все. Отец Аввакум изготовлял кресты, отец Ахила был пчеловодом. Ноши носили практически все: и молодые, и старые. Отцу Ахиле было уже пятьдесят шесть лет, однако наравне с молодыми и в дождь, и в холод, и в зной он носил такие большие ноши, что все удивлялись. Воистину, у него была необычайная сила веры.

Отец Ахила отличался примерным великодушием. Будучи чрезвычайно строгим и требовательным по отношению к себе, он легко и охотно прощал другим их человеческие слабости, помогая избавиться от немощей и падений, поддерживая и укрепляя их добрым отеческим словом и теплой молитвой. Он всячески стремился собственным поведением не дать повода к осуждению, не смутить кого-либо неосторожным словом или поступком.

На трудности никто не жаловался. Друг другу помогали. Братию объединяла великая христианская любовь, как в раю. Жили скромно, питались в основном кашей. Главное, что ощущали братия: дух их был всегда бодр. Ночью вставали и до шести часов утра молились, а утром шли в огород, как будто и не было бессонной ночи. Будние службы в основном вычитывали по четкам, а праздничные, как положено, все по памяти. Если что-то приходилось сокращать, то вычитывали по четкам, чтобы ум был непрестанно занят только Богом. Отец Ахила привез с собой из Киева минеи, акафисты, богослужебные книги и труды святых отцов. Он всегда очень боялся духа праздности. И всегда опасался, чтобы среди братии не появилась рассеянность. Пели все: отец Меркурий, отец Пимен, отец Виталий и отец Исаакий (когда-то был регентом). Он почитался как старец. За ним ухаживал отец Виталий.

Когда власти стали притеснять пустынножителей, выслеживая их на вертолетах, было благословлено покинуть горы. Церковь же, когда монахи разошлись, со временем разрушилась и совсем повалилась. Я тогда не попал на проверку и остался в горах. Отец Ахила ушел в Почаев: «Раз начались такие гонения, пойду я в любимую Почаевскую лавру».

Позже, несмотря на свою любовь к пустынножительству, он не стал возвращаться из Почаева – любил народ, общался. Известно, что отец Ахила за веру, за истину постоит всегда. Имея прекрасную память, он помнил много изречений из Святого Писания, но проповеди не произносил. А вот отец Виталий так говорил, что казалось, будто проповедь сама льется из его уст. Среди пустынников были знаменитые старцы, которые проповеди не говорили, однако, были очень духовными. Отца Ахилу все любили: и монахи, и семейные. Многие приходили к нему из Сухуми.

Уйдя в Почаев, спустя некоторое время, он вернулся с монахами Андрианом и Стефаном. Когда владыке сообщили о том, что они ушли из лавры, он благословил, чтобы они вернулись, пообещав простить: «Если не вернутся, – сказал он, – отправлю в запрещение. Вернутся – прощу».

Отец Ахила, переселившись по благословению Божией Матери в Почаевскую лавру, скорбел по оставленной им пустыне. И по мере сил и возможности неоднократно приезжал на Кавказ, помогая братии «хлебом насущным». Находясь в Почаевской лавре, он говорил: «Это не пустыня, ну, какую пользу я здесь принесу, будучи с людьми».

Все знали, что он был постриженником Киево-Печерской лавры. Братия, прихожане его очень уважали, следовали его советам. Без отца Ахилы не решались никакие серьезные вопросы. С ним считались, как с отцом Кукшей (Одесским), с которым мне также посчастливилось быть знакомым.

Отец Ахила глубоко скорбел о тех гонениях, которым подвергались православные, и по мере возможности оказывал помощь народу, понимая, как люди в ней нуждаются, глубоко сочувствовал им.

Сейчас-то хорошо, свободно. Можно идти в любые монастыри, пустыни открыты. Можно все, слава Богу.

Мы встречались во время его последнего приезда в Абхазию, и он сказал, что ни о чем не жалеет: «Там наместник мною доволен. Я у иконы стою. Никак нельзя мне сейчас в пустыню». Он отслужил здесь всенощную, Божественную Литургию, доставив всем несказанную радость. А мне сказал: «Отец Мардарий, идем к матушке Ольге. Там я тебе гостинцев привез, продуктов». После этого я с ним больше не встречался. Он обещал приехать, но не получилось, а чуть позже он был уже больным и немощным, так что посетить Кавказ уже не мог.

Отец Ахила часто говорил, что в последние времена будет очень тяжело. Раньше, в годы нашей молодости, несмотря на гонения, жизнь была более устойчивой, не то, что сейчас. А ныне каждые полгода, месяц или даже чаще происходят различные существенные изменения и не только в России, но и везде, по всей Вселенной. Отец Ахила еще много лет назад предупреждал об этом, говоря, что наступают времена, о которых предсказано в Святом Писании. Однако надо терпеть, терпеть. Я помню его любимое выражение: «Только терпеть».

А претерпел он много. Это – аскет из аскетов нашего времени. Себе никогда покоя не давал, почти не спал, дремал на ходу, бедный. Ночью он сугубо любил молиться. А я, как приду, лягу и усну, даже кушать не хотелось. Он же читает, читает до полуночи, как ангел во плоти. Молитвенник. Только заснет, храпнул, смотрю – вскочил, уже на молитве стоит. Хотя ему это было и трудно, но он боролся со сном, с собой и побеждал. Господь с ним был. Он до ста лет прожил. Это же такая благодать. Какой подвижник! Попробуй сейчас найди такого.

Вот один случай. Приехал батюшка в Сочи и немного приболел. Когда приехали врачи, он спросил: «Зачем их вызвали?» Те же объяснили, что у него микроинфаркт, и нужно принимать соответствующие меры. Однако когда ему хотели сделать укол, он отказался. Врачи прописали ему строгий постельный режим, но он и с этим не согласился. Когда они увидели, что он встал и пошел, то стали уговаривать его вернуться и лечь в кровать, увещевая: «Куда ты, дедушка, пошел? Тебе нельзя!»

В ответ на это старец с юношеским пылом возразил: «Это вам нельзя, а мне можно».

Таким он был всегда. Он не смотрел на внешнее, а говорил, что Бог – сила и что у Бога – сила. А врачи и сами болеют, и умирают. У отца Ахилы была крепкая живая вера, а это большая сила. Почил схиархимандрит Феодосии (отец Ахила) на девяносто седьмом году жизни 20 июня 2003 года.

Беседы и воспоминания об иеросхимонахе Алексии

Пустыня – матерь добродетелей

Встреча иеросхимонаха Алексия с архимандритом Зиновием в селе Юрьево

* * *

– Батюшка наш, пустынничек. Помоги, Господи. (Обнимает батюшку, плачет, рассказывает.) Я вспоминаю Абхазию. Как мы с пасеки (место в горах, где пустынники делают остановку, отдыхают) вышли утром, а пришли уже ночью. Тащили на себе муку, сахар, а это мешки килограммов по семьдесят. Пришли, а батюшка Мардарий взял тазик с тепленькой водичкой и нам ножечки вымыл. Я помню, он нам говорит: «С дорожки, миленькие, отдыхайте». А мы, как присели, так до утра батюшке вопросы задавали и какие ответы получали! Сейчас вспомнилось, что когда я сказал батюшке: «Как хотелось бы быть всегда рядом с Вами», то он ответил: «А я недалеко от тебя буду заканчивать свой земной путь». А я не поверил. Прошло много лет, и вот я теперь в Курской епархии, а батюшка здесь в Задонске. У меня сейчас послушание в университете с молодежью заниматься.

– Кто же такие студенты? Они верующие сейчас или как? – спрашивает батюшка.

– В основном, верующие.

– Епископ Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Науки все хороши, но наука духовная – наука из наук. Светские, как ни бодрятся, ни гордятся, но наука из наук – это религия». Это надо понять, смириться и принять. Святые Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст – это такие светильники. И смирением победили все. Так и мы теперь. Вот один пустынник со мной подвизался. Прошел пустынный искус, приобрел плоды, как преподобный Серафим Саровский, вышел из пустыни и начал сеять. А в пустыне я выхожу из кельи в лес, подниму руки и потекли слезы, и радость какая! Там на Небе дом Божий, там Ангелы славят Бога день и ночь непрестанно. А мы на земле и днем, и ночью, кто как может. Истинно сказано: «О, пустыня, матерь всех добродетелей…» А теперь здесь. И это надо мне пройти.

– Батюшка, помните, Вы рассказывали, что лежите на коечке. Темно. Смотрите – заходит в шали матушка Анатолия, которую Вы постригали. Начали молиться. Она попятилась и исчезла. А однажды «пионеры» проходили, помните, батюшка? Не страшно было?

– Я не боялся. Они еще больше нападают, когда их боятся. Господи, помилуй! Как бы ни пугали, я никуда не собирался уходить. И так все годы.

Батюшка почти никогда об этом не рассказывал. А если кто-то начинал про бесов вспоминать, то обрывал. Наставлял: «Никогда о них не вспоминайте. С нами Бог! Нет никого сильнее Бога!»

...

Ничто столько не доказывает победы над бесами, как лютые брани, которые они против нас воздвигают.

Преп. Иоанн Лествичник

«Из него любовь прямо лилась»

Через некоторое время после встречи с батюшкой в селе Юрьево архимандрит Зиновий был назначен владыкой Калмыкским и дал нам для книги важные воспоминания об отце Мардарии.

* * *

Подъем к отцу Мардарию был очень крутой, почти вертикальный. Все время вверх поднимаешься, на каком-нибудь уступчике (для отдыха) посмотришь вниз, а там все, как на отвесной скале. Высокий и опасный подъем. Мы с рюкзаками четыре-пять часов поднимались. Неподготовленным к такому подъему лучше не пробовать.

А назад еще тяжелее. Мы узнали, что была еще одна дорога – через горы. Батюшка нас предупредил, что другая дорога опаснее. Рассказал, что там есть такая вершина, которая называется «Седло». Редко, кто был на ней. Именно там встретились ему «пионеры» (бесовские страхования).

Батюшка подумал, откуда же тут «пионеры»? Тут людей не может быть. Начал молиться. Они и покатились вниз, в клубы дыма превратились. Но исчезли не сразу, еще и кулаками угрожали.

И все же возвращаться мы решили через горы, несмотря на предупреждения батюшки. Молодые были, и все нам было интересно.

Собрались в обратный путь мы в четыре утра, стали подниматься по хребтику С нами шел отец Василий. Он тоже обучался молитве у отца Мардария.

Мы шли и шли. Под ногами уже появился лед, хотя по склонам еще растения попадались, виднелся густой кустарник. Наконец, перед нами появляется ровненькая площадка. Площадью в один квадратный метр. А напротив, метрах в пятидесяти – гора. С одной стороны – пропасть, с другой – пропасть, а между площадкой и горой проходит острая, каменная перекладина. Это место и называется «Седло». Впереди меня шел раб Божий Игорь, сзади – отец Василий. И вдруг я слышу, Игорь застонал. Стоял на площадке, и у него, видно, голова закружилась. Он застонал от ужаса, потому что, когда стоишь, то видишь со всех сторон только пропасть. Пока по хребтику взбирались, вниз не оглядывались, цеплялись руками за редкие кустики, а когда все сузилось к самому пику, мы поняли, в каком опасном положении оказались. Батюшка чувствовал, в каком мы будем смятении, когда там окажемся, поэтому предостерегал, что в это время необходимо помнить, что Господь смотрит в наши сердца. И если нам трудно, Он нас поддержит и укрепит. Он с нами рядом, об этом нужно всегда помнить. Когда я подполз к площадке, там уже сидел Игорь, вцепившись в землю. Оглянувшись, я сам прилип к земле. Мы с ним поползли-поползли… Потихонечку-потихонечку… прямо по этой каменной «перекладине», обхватывая ее двумя руками и двумя ногами, как в седле. И так доползли!

Было это в августе.

Высота гор в том месте – выше трех километров, лед там никогда не таял. Нет троп, нет, соответственно, людей. Дикая природа.

Мы пошли по вершине этой горы. С левой стороны от нас – пропасть, кажется, что бездонная, внизу – облака. Идти можно было только вверх, потому что другой дороги нет. Если станешь спускаться, заблудишься. Отец Василий рассказывал, что однажды они с братом уже кружили по этим местам, и долго не могли найти выход – попадали в тупики, где им дорогу преграждали то горы, то пропасти. Самое интересное, что совсем недалеко видны были речки, но подойти к ним было невозможно. Через два-три дня они стали чувствовать, что умирают от жажды.

Отец Мардарий, чувствуя, что им угрожает опасность, усиленно молился. Так, по его молитвам, отец Василий с братом остались живы…

В то время ежевика уже была спелой. Кустарники обычно вырастают до метра в высоту, а в горах она вымахала до двух с половиной метров. И мы, когда попали на эту дикую плантацию ежевики и увидели, что она такая крупная, вкусная, стали рвать и есть ее. Вдруг отец Василий говорит: «Не одни мы любим ежевику, и мишки хотят полакомиться». «Так, быстренько уходим!» – говорю я. И скорее-скорее оттуда. Не напрасны были наши опасения.

Батюшка рассказывал такую историю. Она произошла с кем-то из пустынников, которые видели медведя. Услышали, что идет лом кустарника, поняли, в чем дело, и давай удирать. Добежали до хребтика и стали наблюдать за тем местом, где оставили мешок с каштанами. Смотрят, это медведь. Подошел на задних лапах к их мешку, встал на четвереньки, обнюхал все вокруг. Отошел немножко в сторону и всеми четырьмя лапами начал активно и быстро рыть яму. Вернулся к мешку, взял его. Потом встал на задние лапы, держа мешок зубами, а передними лапами его поддерживал. Мешок получился у него через плечо, с ним и пошел вперевалку. На это смешно было смотреть. Потом положил мешок в яму, быстро зарыл его и стал замаскировывать: ветки подтаскивать и трамбовать. Все время ходил и оглядывался, видно, чувствовал запах человеческий, хотя пустынники были далековато. Если бы он увидел их, спастись было бы невозможно, потому что медведи не любят, когда узнают об их тайниках. Они поняли, что мешок с каштанами уплыл от них, и потихоньку-потихоньку – за хребтик, так и удрали.

В горы я шел все же не за экзотикой, а чтобы учиться у отца Мардария духовной мудрости. Батюшка всегда отвечал на мои вопросы. Они касались внутреннего духовного устроения: как бороться со страстями, как ту или иную страсть искоренить, как приобретать добродетели, разговаривали о своей воли и воли Бо-жией. При этом большой упор он делал на то, чтобы не увлекаться соблазнами своей гордыни.

Еще отец Мардарий говорил, что человека через глаза притягивает мир. Надо иметь большую осторожность. На что посмотрел, то и запечатлелось. Хочешь не хочешь, оно запомнилось и в голову лезет. На молитву становишься, а оно воздействует на твое сознание. Молитва человека, живущего мирской жизнью, очень отличается от молитвы пустынника, не соприкасающегося с миром. В миру – молитва рассеянная, впечатления прожитого дня могут всплывать и отвлекать человека от чистой молитвы.

Конечно, беседы с батюшкой тогда были для меня преждевременными. Рано для меня было это слышать, потому что он говорил о созерцательной молитве.

Прошло много лет. И сейчас я понимаю, насколько важны были для меня слова опытного старца. Конечно, я не знаю, насколько вообще можно говорить о таком. Меня интересовало не просто, как молиться, а как молитву творить сердцем. Батюшка мне рассказывал и об этом. И я уже знал после совета опытнейшего подвижника, как поступить в той или иной ситуации во время молитвы, чтобы не попасть в ловушку неправильного делания. Таких людей особой духовной закалки уже немного осталось.

Батюшка много внимания уделял тому, как свое сознание держать в смирении. Это очень не просто. Нужно знать, чем ответить во время молитвенного делания на разные состояния и помыслы. Отец Мардарий мне дал самые сокровенные советы на борьбу с моими различными помыслами. Конечно же, этот разговор и эти ночи я не забуду никогда. Также меня интересовало, где грань между суждением и осуждением. И батюшка мне предложил почитать на эту тему Св. Иоанна Златоуста. Я потом нашел и прочитал. С того момента у меня не было желания вмешиваться в действия других людей.

У одного из старцев я спросил:

– Как научиться не осуждать? Он ответил:

– На себя бы хватило времени, а что осуждать действия других…

А у кого времени не хватает на себя? У того, кто живет с Богом, исполняет Его заповеди и работает над собой? Человек, когда идет по дороге, оценивает сам, где он идет, а не смотрит на себя глазами другого человека. Надо свой путь видеть и понимать!

Вспомнил батюшка об одном пустыннике, который всем про свою смерть говорил:

– Батюшка, помолись, я завтра должен умереть. Я всю свою жизнь прожил беспечно, и вот наступил момент идти к Богу на Суд, а я не готов.

Мне так жалко его стало, я начал за него молиться. А отец Василий позже разъяснил: «Это Михаил, он каждый день живет, как последний, у него такой подвиг. К каждому подходит и говорит, что завтра умрет».

С ним жил отец Дорофей, с которым случилась трагедия: с моста на Келасури упал и разбился. Хотя отец Мардарий предупреждал его, что не надо туда ходить. Но отец Дорофей не послушался и пошел. И вот плод непослушания… Через Келасури был протянут висячий высокий мостик, который раскачивался. На уровне пояса был натянут канат-перильце, чтобы можно было держаться. В тот день был сильный туман и изморозь. Отец Дорофей шел по этому мостику, поскользнулся и упал в реку. Его нашли через два дня и похоронили около кладбищенского храма в Сухуми.

…Как-то мы с р. Б. Виктором приехали в горы и пошли в кельи к матушкам-пустынницам. Нас почему-то не встретили, что-то еще им помешало. Отнесли вещи в похоронку (тайник), в четырех километрах от пасеки. Груз был тяжелый, килограммов семьсот-восемьсот, а нас было трое. С нами был еще р. Б. Симеон. Мы с Виктором решили прогуляться, поискать кельи матушек, думая, что сразу их найдем. Хотя меня Василий предупреждал, что их найти невозможно. Рядом будешь проходить – и не увидишь. Они умели прятать свое жилье от всяких непрошенных гостей. Смотрим, тропиночка. Идем по ней, думаем – матушки проложили, а рядом еще одна тропинка. По одной из них пошли и вышли… к самой берлоге. В том месте обрыв крутой, а прямо у его подножия – хорошее, почти с метр, берложище. Смотрим – косточки всякие валяются, пух, мех, в общем, тогда мы поняли, чье это жилище, и давай удирать оттуда.

Интересные истории в горах происходили. У матушки Магдалины под порогом жила змея, и они друг друга не трогали. Матушка ее кормила, поила молоком, а змея за это ее не кусала, они друг друга жалели.

Много опасностей подстерегало монахов в их пустыннической жизни. Но они как-то приспосабливались: строили кельи под пихтами, чтобы дым зимой, по которому их можно было выследить, в пихте застревал и рассеивался. Под простым же деревом строить нельзя было, потому что зимой на них не было листвы, и дым был бы виден. Пихта все же прикрывала. А надо было прятаться. Я видел, как за монахами шла охота, как их преследовали. Последний раз, когда мы убегали, то смогли уйти от преследователей только по молитвам батюшки. Отец Мардарий переживал и молился за нас, потому что понимал, что будет опасность, что нас могут арестовать. Так вот, представьте, закрытый шлагбаум. Мы подъезжаем, сидит пьяный милиционер на стуле, спит. Шлагбаум как раз под высоту нашей машины, мы остановились, машину заглушили. А такая тишина в горах была, что я подумал, если сейчас заведем машину, его разбудим. Мы поставили машину на нейтральную передачу и начали толкать ее вперед. Автомобиль прошел под шлагбаумом, подняв цепь насколько она позволила. Мы разогнали машину и поехали. Смотрим, милиционер вскочил, заметался… Так и уехали.

Советские власти вели строгий контроль и наблюдали за священнослужителями и за монахами. Нас предупредили, что на каждом посту будут строго проверять и спрашивать, кто, зачем и куда едет. Но когда везли продукты пустынникам, проезжали незамеченными: то мы за машиной какой-нибудь пристроимся, то милиционеры как будто случайно отворачиваются, то какое-либо другое чудо происходило. Проезжали свободно, потому что за нас молились такие старцы, как отец Мардарий, отец Серафим (Романцев), отец Серафим (Марчук), отец Андроник (Лукаш), владыка

Зиновий, у которого я окормлялся, ныне прославленные глинские святые и другие пустынножители.

Везли мы тогда полную машину продуктов для пустынников, а по инструкции в то время нельзя было больше 5 килограммов провозить. Когда из-под того шлагбаума выехали, нас около Сухуми все же остановили и давай обыскивать. А мы уже все выгрузили. Машина была пустая, и все были спокойны. На посту номер нашей машины был записан, и поэтому нас остановили:

– Вы нас задерживаете? Ну, задерживайте!

– Что вы везете?

– Ничего не везем.

– Да у нас написано, что везете.

– Да ничего нет, посмотрите сами!

Постовой посмотрел, а машина пустая. Вот так по молитвам пустынников в трудных ситуациях нас миловал Господь.

Продукты старались доставить до наступления зимы. Зимой, когда выпадал снег и все тропы заметало, в пустыню дойти уже никто не мог. Меня особенно интересовало время, когда пустынножители оставались там совсем одни. В каком состоянии находится человек, который уединился, и у него нет никакой связи с миром, никаких мирских обязанностей и отвлечений? Он может распоряжаться своим временем как хочет: может молиться, изучать Священное Писание, труды святых отцов. А книги у них всегда были. Отец Мардарий был очень просвещенным человеком, у него в келье было с полсотни книг. А еще тайники с книгами были устроены в разных дуплах для того, чтобы, если кто-нибудь найдет какой тайник, все не забрали. Особенно тщательно хранили в потаенных местах Евхаристические Приборы.

Конечно, непостижимо было, как человек многие годы мог переносить полное одиночество. Батюшка говорил, что в то время, когда человек остается один на один с молитвой и с Богом, время меняется для человека. Он перестает понимать, долго оно движется или коротко. Отец Мардарий вспоминал, что однажды его завалило снегом так, что он не мог выйти из кельи. Было темно, только маленькая лампадочка горела. Не поймешь, час прошел или сто часов. Он тогда почувствовал состояние Евангельского слова – один час как тысяча и один день – как тысяча лет, или наоборот. Время без меры. Тогда же он понял, что время – это состояние нашей земной жизни, причастности к земному миру, а когда чистая душа начинает обращаться к Богу, то она перестает ощущать время. Человек может потеряться вообще во времени. Вот это и есть Вечность. Когда такое состояние наступает, то человек уже не прислушивается к потребностям плоти: сколько покушать надо, когда спать, когда вставать – непонятно, все потребности пропадают. Батюшка рассказывал, что были такие отцы-пустынники, которые в неделю один раз кушали. Это не вымысел. Если ты находишься в молитве, то выходишь своим вниманием из внешнего мира, и тело перестаешь ощущать, и не знаешь, сколько в таком состоянии ты находишься. Все процессы в это время замедляются. Думаю, поэтому пустынники так и постились для того, чтобы не отвлекаться, чтобы пребывать в молитве. Хотя подробно о таких состояниях батюшка не рассказывал, говорил, что просто так есть. Это божественная тайна, нам, связанным с миром, недоступна.

…Келья батюшки находилась примерно в полукилометре от так называемой гостиницы, куда братия сходились для совместной молитвы, в субботу, на всенощное Бдение. Отслужат всенощную до утра под воскресение, причастятся, немного друг с другом побеседуют о духовном, потрапезничают и расходятся. В тот раз отец Мардарий пришел домой после службы в воскресение и чувствовал особое молитвенное состояние, душа его была несказанно утешена. Сел на коечку и начал молиться. Когда закончил, подумал, что несколько часов прошло, пора бы выйти в лес, на воздух. Вышел, смотрит, идет брат-пустынник из гостиницы.

– Отец Мардарий, ты не заболел?

– Не заболел, слава Богу, а что?

– Да мы несколько часов тебя ждем, а ты не приходишь, вот мы и решили тебя проведать, что с тобой случилось?

Прошла ровно неделя, а батюшка думал, что провел в молитве всего несколько часов.

«Я был в таком состоянии, когда мне не хотелось ничего, не хотелось отвлекаться», – делился со мной старец. Это меня потрясло. Я уже знал, что с ним такое бывало. Он мог пребывать вне времени. Во время такой молитвы его ум с невообразимой и непостижимой скоростью летел ввысь и прикасался к тому, что превосходит вещественную природу.

Еще помню, как батюшка скрывал свои «болячки». Его уже много времени мучила грыжа. Пошли с ним к матушкам-пустынницам на пасеку. Идем, а он шаг за шагом, вприпрыжку… и уже далеко впереди нас. Мы, молодые, не успеваем за ним, отстаем и только просим: «Батюшка, не торопись!» А дорога не близкая. От кельи спускаешься по горе, переходишь через Сухопач, потом выходишь на тропу, по которой пастухи гоняют скот. Та тропа была совсем узкой, на машине не проедешь. С одной стороны, скала, с другой – пропасть. Батюшка шел в таком темпе, что мы не могли его догнать. Как припустит… При этом он еще и наши ноши нес, чтобы нам легче было.

Когда мы пришли к матушкам, он бодренько себя чувствовал, как будто и перехода длинного не было. Чаем нас напоил, что-то рассказал, и, главное, всех утешил. Матушки всегда радовались, когда он к ним приходил. Все к нему тянулись, как пчелки к меду. Он мог человека размягчить, когда тот к Богу затвердеет.

…А как он ножки мыл!!! Ради того, чтобы батюшка помыл ножки, не то что в горы, вокруг земного шара трижды обежишь!!! Счастье к такому святому человеку попасть. Из него любовь прямо лилась.

Многие думали, что он постоянно был таким. Ничего подобного! Чем заботливее отец, тем строже. В нем были и твердость, и такая непреклонность. И так может взгреть! Отец Мардарий был всегда радостный и светлый в том, что направляло ко Господу, взыскательный и строгий – во всем, что не для Бога, тогда или замыкался, или мог «жару дать». Остерегался воли человеческой, его все склоняли «благословите вот так-то» или «я уже уезжаю, благословите». То есть просили благословения на свою волю, а не на волю Бога, которая открывалась через старца. Редко, кто говорил: «Как Вы благословите». А потом использовали и говорили, дескать, старец благословил так-то и так-то.

Как-то ко мне подошел один незнакомец и говорит:

– Вы советские монахи!!!

– Советские монахи? Да все наши отцы – пострадавшие, один отец Мардарий чего стоит! Все отцы пострадали от советской власти, но продолжали нести свой монашеский подвиг в пустыне. Они же наши мученики!

…В те годы я старался приезжать к старцу почаще, но не всегда получалось. Несколько лет подряд мы виделись примерно два раза в год. Батюшка всегда ждал меня, и я знал, что старец за меня молится. В последнюю нашу встречу в горах он сказал, что мы еще с ним увидимся. И вот мы встретились, но уже в Юрьеве. Какая радость была на его лице! За эти годы у меня многие были скорби. Но я уверен, что по его молитвам, я мог их преодолевать. И в том, что Господь вывел меня уже на такое, более высокое служение, думаю, помогли батюшкины молитвы. Они очень во многом мне помогли.

После нашей встречи в Задонске у меня открылось, можно сказать, «второе дыхание» покаянной жизни, появилась особенная тяга к молитве. И до этого я старался жить по заветам старца, но со временем притупилось мое стремление к подвижнической жизни тех лет, а в те молодые годы все было свежо, и я больше трудился, исповедовался у старца в пустыне. Когда же батюшка вернулся в Россию, я к нему приезжал и в Юрьево. И когда я уже здесь исповедовался у батюшки, ему стало очень тяжело. А у меня после исповеди как будто крылья выросли заново. Видно, мое состояние окаменелости, «замшелости», нерадения, которое обрелось в мирской суете, стало непомерной ношей для духоносного старца, который умеет глубоко заглянуть в душу, увидеть твое состояние, дать умные советы. Все это действительно очень повлияло на восстановление моей духовной жизни, активности в ней. Это были не только слова, но и внутреннее проникновение. Я опять начал усердствовать в исследовании страстей своих, борьбе с ними, в обретении добродетелей, в выполнении заповедей. И после этого стал дорожить каждым днем, каждой службой, старался вникать в каждое слово.

Вспоминал подвиг батюшки и думал, как мы далеки от того пути, который проходил этот великий подвижник. И эта память до сегодняшнего дня помогает преодолеть многие трудности борения на молитве. А такие трудности возникают у каждого человека. У кого нет преодоления, у того и трудностей нет. Мир приносит вред, и очень серьезный. Особенно в миру очень трудно сохранить духовное равновесие: чтобы не шатало, не подогревались страсти. Они же в тайне, внутри, а потом, когда начинают проявляться, то человек даже не может осознать, что он подвергся такому нападению внутренних страстей. И если нет опытного духовника, то он может этого и не заметить. Мы у пустынников молитве, смирению обучались.

Мне вспомнился один замечательный подвижник с Валаама, схимник Иоанн, ныне почивший. Свой духовный путь он начинал у меня, когда я служил в селе Касторное, в Запорожье. Разумный, хороший был человек, но упертый. Когда ко мне пришел, спрашивает благословления у меня пожить. В это время я выкорчевывал большие кленовые пни. Остался один пень, не-выкорчеванный. Я говорю ему «Если этот пень выкорчуешь, останешься, а не выкорчуешь – не останешься. Тебе два дня и один пень». А он взялся и выкорчевал его. Пень был здоровенный, с тонну весил, трактором его вытаскивали, не вытащили. Вот такой был Иван. Если он за что брался, то обязательно доводил дело до конца. Мы его так и звали – упертый. Этот Иван что устроил? Проводил меня пару раз на Кавказ, запомнил этот путь и самостоятельно туда ушел. Пришел к отцам и говорит, что я его благословил. Батюшки ему поверили и приняли, раз он от меня. Дали место, где ему жить, и все, что ему было необходимо. А когда я рассказал старцу, что я его не благословлял в горы, тогда все и выяснилось, и батюшка ответил, что всегда чувствовал, что он здесь по самоволию. Это очень важный момент, потому что если ты по своей воле – это безблагодатно, чтобы ты там ни делал.

Один раз мы с батюшкой стояли в горах у обрыва, было лунное сияние… Мы застыли в умилении от такой красоты, мир в горах и тишина, над нами такие могучие деревья… Вот в таких местах подвизались великие старцы и несли свои подвиги.

…Как-то мы спустились с горы. Батюшка вышел с нами из пустыни, откуда много лет не выбирался. Он согласился проводить нас к матушке Олимпиаде, у которой останавливались пустынники. Остановились мы у нее на денек, решили прогуляться, пошли к морю. Это был дикий пляж, безлюдный. Как он обрадовался, когда увидел море: «Надо же, Господь дал мне увидеть простор!» Ведь он все время в горах был, а там, куда ни посмотришь, везде вершины гор и видны только горы, горы и горы. И вдруг он увидел морские дали, простирающиеся до горизонта. Я помню, он испытал такое чувство умиления и радости! Только его чистая душа могла так радоваться.

…Я как-то поинтересовался, как ему удается сохранять после причастия в своем сердце Божию благодать. Батюшка отвечал: «Если бы мы умели получить ее, было бы что сохранять. Это нужно уметь, этому учиться надо». Основные наши беседы, конечно, касались внутреннего делания, потому что он много знал и имел огромный опыт. Многие, не имея духовного опыта, ищут каких-то состояний и утешений, а на самом деле этим ни в коем случае не нужно увлекаться, а надо уметь удерживать себя в смиренномудрии, стараться понять, что состояние, свободное от страстей, – это всегда подвижнический путь. Это великий труд. Тот же человек, который расслабляется и думает, что он свободен от страстей, как раз в них и пребывает, в блажь впадает. А тот, кто крепится, борется со своими страстями, удерживает себя, видит свои слабости, становится истинным православным христианином.

Иисусова молитва

Рассказ игумена Сергия о батюшке Алексии

* * *

Господь сподобил меня познакомиться с батюшкой Алексием, когда он по благословению владыки Никона переехал на постоянное жительство в село Юрьево, которое находится от нашего скита в шести километрах. И поэтому, когда в первое время необходима была какая-то помощь, я и наши монахи приезжали к нему, чтобы поучаствовать в благоустройстве территории. А в короткие перерывы между работой мы беседовали.

Что можно сказать о старце? В свое время я ездил ко многим русским старцам. Жил некоторое время на Афоне. Первое и главное впечатление от общения – это его глубокий внутренний мир. Мир, который человеком приобретается, созидается за многие и многие годы упорного труда и духовного подвижничества. Такие старцы есть на нашей земле, но их очень мало.

Вот Господь сподобил и нас беседовать с ним, слышать его рассказы о жизни на Кавказе, о жизни в пустыне. Конечно же, для монахов это великое утешение. Монахи ищут настоящих подвижников, практиков Иисусовой молитвы, которые за долгие годы внутреннего усердного подвига стяжали Иису-сову молитву, стяжали Господа в своем сердце. Как говорил преподобный Серафим Саровский: «Стяжи Дух мирен и вокруг тебя спасутся тысячи». Примером приобретения такого духа и был перед нами отец Алексий, наверное, один из последних старцев, живших на русской земле.

Очень много духовного и полезного мною и монахами, живущими в нашем скиту, названном в честь святого Исаака Сирина, было услышано в беседах со старцем Алексием. Общение с ним оказало очень благоприятное влияние на насельников нашего скита, которые также стремятся к приобретению Иисусовой молитвы. Есть кавказцы, которые знали его, когда он жил в горах отшельником. Он, как я слышал, был один из тех немногих людей, которые имеют дар долгого уединенного отшельничества. Не у всех кавказских пустынников была такая усидчивость. Он мне сам говорил, что в семидесятые годы были периоды, когда он больше трех лет не видел человеческого лица. Это, конечно, дар Божий, когда человек все свои желания с напряжением, внутренней волей направляет на беседу с Богом, направляет на поиск, на встречу с Господом, это такое подлинное, настоящее монашеское делание.

Благодарим Бога, что Он послал нам такого великого старца. Много добрых слов мы от него услышали. Самая отличительная его черта – это великодушие и некое постоянство во внутреннем устроении. Он никогда не говорил громко, никогда не говорил раздражительно, у него всегда был мягкий, добрый голос, даже во время его тяжелой болезни. Я слышал, и лечащие его врачи удивлялись, что тело было буквально изъедено болезнью. По всем медицинским показаниям он должен был умереть, но внутренний дух, закаленный многолетними бдениями и молитвой, до нужного времени не давал умереть этой тленной плоти.

Этот великий духовный старец Промыслом Божьим оказался рядом с нашей обителью и общался с нами очень близко более двух лет. По просьбе батюшки и по благословению владыки, наш иеромонах Антоний служил последнюю Пасхальную литургию в его доме.

«Он болел, и поэтому все время лежал. Но какую радость и торжество выражало его лицо! Оно было, как солнышко. Помню его "Воистину воскресе!" В ответ на пасхальное приветствие "Христос воскресе!" Он, лежа, поднимал руки вверх и, словно видя воскресшего Спасителя, восклицал: "Воистину воскресе! Воистину воскресе!" Радовался батюшка, как ребенок, очень сердечно и искренно. «Будьте… просты, как голуби», – заповедал нам Спаситель и даровал эту чистую, ангельскую простоту батюшке Алексию для прославления Господа», – вспоминает отец Антоний.

На следующий день мы приезжали к нему всем скитом, пели Пасхальный канон, чему он очень и очень радовался.

Я к нему приезжал побеседовать, в основном, о молитве. Видя перед собой человека, много лет проведшего в делательной, созерцательной молитве, старался получить от него духовную пользу. Много того, о чем не написано в книгах, открыл старец мне и нашим братьям. Казалось бы, известные учителя созерцательной молитвы: Симеон Новый Богослов, Исаак Сирин, Максим Исповедник – все они о ней пишут, но о некоем таинственном духовном методе они умалчивают. А вот именно это мы слышали от старца.

У нас живет один схимник с Афона, много лет бывший отшельником в афонских пещерах. Он был очень удивлен, услышав рассказы старца о делании Иисусовой молитвы. И сказал: «Я подобного старца искал на Афоне, чтобы научиться этой молитве, а здесь, в маленькой российской деревеньке, встретил».

Вот что вкратце я хотел рассказать об удивительном нашем современнике, стяжавшем великую милость у Бога. Очевидно, что не без Промысла Божия, после сорокалетнего подвига, старец спустился с гор. Кто, как не он, мог поделиться с нами богатым опытом аскетического и молитвенного делания, рожденным многолетней отшельнической жизнью?

Он рассказывал нам и о горах в шестидесятые годы, когда по приказу безбожной хрущевской власти делали облавы на отшельников, стараясь их всех выловить. Был такой эпизод. Он забрался на такую гору, куда нужно было около километра добираться только ползком или на четвереньках – нельзя было выпрямиться, потому что можно было сорваться – очень крутая скала. Но вот прилетели вертолеты, и тех монахов, которые жили у подножия этой скалы, а они уже и небольшие огороды организовали, забрали. О нем тоже знали, на то они и «органы», но так вышло, что один другому говорит «Крутая гора. Я туда не полезу. У меня жена, дети». Другой ему отвечает: «И я не полезу. У меня тоже семья. Давай скажем, что его там нет». Вот сила молитвы. Старец и знать не знал, что идет такая облава, что отшельников отлавливают, выясняют личности, сажают по «причине», что они не хотят «строить» со всеми социализм. Пустынники тогда приравнивались к «врагам» народа. Такое было время. А какие они враги? Они, наоборот, добрые друзья, ангелы-хранители нашего общества, молитвенники за весь страдающий мир. У политиков тех лет такого понимания не было. Слава Богу, сейчас понемножку приходит это осознание. Батюшка рассказывал, что когда однажды он спустился вниз, то увидел, что все хибарки, где жили отшельники, разбиты, разломаны, и никого нет. Одного отца Виталия не поймали, он в это время на другой стороне озера был. А об операции «спецназовцев» ему рассказали деревенские. Ведь батюшка-то подвизался там годами.

Больше всего меня интересует духовное устроение человека, его внутренний мирный дух, который так редко встречается в наше время. К сожалению, и в церкви тоже. Есть заповедь Божия, она есть и наша главная цель – стяжание этого внутреннего мира. Этого добиваются, воистину, единицы. Но у отца Алексия он был в полноте. Он был настоящий делатель Иисусовой молитвы, безмолвник, пустынник, человеколюбец. И не перестаю благодарить Бога за то, что Он показывает Своих избранных и что хотя и на короткое время, но благословил наше общение с иеросхимонахом Алексием. Вечная ему память! Слава Богу за все!

В абхазии

Рассказ иеромонаха Игнатия из Коман (Абхазия)

* * *

Я узнал об отце Мардарии от ныне почившего иеромонаха Паисия, с которым они жили в горах. Не так уж много монахов подвизались в горах. Отец Паисий всех знал и часто рассказывал о них. С отцом Паисием, после грузино-абхазской войны, в 1994 году мы были на Новом Афоне. С ним же организовывали богослужение в Пицунде, в часовне. И отец Паисий вечерами рассказывал мне об отце Мардарии, с которым я встречался потом в Михайловке: один раз, другой, третий… Потом, так уже получилось, что отец Мардарии и исповедовался у меня несколько раз. Мне было как-то неловко, но я был вынужден, не мог отказать ему в исповеди. Батюшка исповедовался очень искренне, с сокрушением. Называл незначительные грехи, а сокрушался так, как будто это смертные грехи. Был очень скромный и в одежде, и в поведении. Ходил всегда с маленькой тоненькой палочкой. Пальто не надевал, хорошую одежду не носил. Когда на остановке стоял, чтобы ехать в Михайловку на рынок, было такое ощущение, что он невидим для мира, для людей, что вижу его только я. Он шел по городу, как по пустыне, как будто вокруг никого нет. Я запомнил его добрым, мягким, улыбающимся, хотя он не проявлял малодушия. Мог быть и твердым. Он здраво рассуждал и сразу мог дать ответ. Это меня почему-то всегда удивляло. Посетуешь, а он сразу же даст духовное опровержение. Чувствовалось, что у него богатый духовный опыт. Я не знаю, был ли он прозорливым? Но он жил в горах, а это большой труд. Даже здесь, в Команах, сложная жизнь, а там, в горах, гораздо тяжелее. Поэтому я особенно не всматривался, кто он – прозорливец или чудотворец. Человек живет в горах, молится, совершает подвиг своего служения Богу, тем самым и подтверждает свое духовное звание. Видимо, у него было много духовных чад. Люди к нему все шли и шли, все его любили. Он всем улыбался, всем говорил: «Спаси, Господи», всех благословлял, всем кланялся – хорошее качество для священника. Старался перед всеми смиряться. И перед младшими священниками тоже. Никогда не говорил грубых, резких слов. Я никогда не видел, чтобы он с кем-нибудь ссорился.

В последние годы я виделся с ним все реже и реже, потому что он жил то в одном доме, то в другом. На службы он ходил в сухумский кафедральный собор, там исповедовался, причащался, хотя в последние годы сам уже не служил. Исповедовал людей, давал советы. К нему православный народ с особым теплом относился.

Выглядел он крайне болезненно, был очень худ. Мне кажется, что он весил не более сорока килограммов, но милостью Божией двигался, молился, дожив до преклонных восьмидесяти лет. А ведь еще за десять лет до этого ему было совсем плохо. Его положили во вторую городскую больницу в Сухуми, в отделение урологии. И мы, навещая его вместе с протоиереем Виссарионом, помогали достать медикаменты, говорили с главврачом, чтобы он оказал особое внимание батюшке. Тогда ему сделали операцию. И потом старались, чтобы за ним был хороший уход. Состояние было тяжелым, и все думали, что он отойдет к Господу, однако операция сказалась на его здоровье благотворно.

Когда отец Мардарий уезжал из Абхазии, то волновался, что его задержат на границе, так как у него не было никаких документов. А по состоянию здоровья он нуждался в срочной госпитализации. Но необходимую операцию здесь не смогли бы сделать в связи со слабой оснащенностью больниц медицинской техникой. После сложных переговоров, благодаря усилиям отца Виссариона и близких отца Мардария, было разрешено перевезти батюшку через границу без документов. Я думаю, он, конечно, понимал, что сюда уже никогда не вернется. Провожали батюшку близкие ему люди, духовные чада из Ростова-на-Дону священнослужители. Это было прощание.

Живое богословие

Беседа иеросхимонаха Алексия с игуменом Сергием и игуменом Киприаном

* * *

...

..Тесны врата, и узок, путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.

Мф. 7,14

– Батюшка, Вы рассказывали, что по году и даже по два не видели лица человеческого?

– Да-да, не выходил. Иногда отец Константин, иногда кто-нибудь из братии придет причаститься, исповедаться. Что-нибудь необходимое принесут, мне многого не надо. У меня молитва, чтение «Добротолюбия», святого Исаака Сирина.

– А как же Вы питались?

– Я вижу, что мне нужно и заказываю. Некоторые говорят, что хотят прийти, исповедоваться, причаститься. Я и попрошу, чтобы по пути принесли мне такие-то продукты. Они и несут. Я никуда не выходил, только сидел и сидел в пустыньке. Так привык. Такой вот образ жизни.

– Батюшка, а у Вас запасные Дары были?

– Да.

– А Вы литургию не служили у себя?

– Нет. Я не дерзал. Я по Василию Великому. Они тоже в пустыне жили. По правилу Василия Великого пустынники могут иметь запасные Дары. А литургию можно служить у себя только тогда, когда ересь в городе.

– А Вы, батюшка, запасали Дары на год или больше?

– На год, не больше. А потом опять новые и новые, более свежие.

– Батюшка, а братия приходили для жительства рядом с Вами?

– Приходили. Но вот не пойму может, слабые духом были, поживут, поживут и уходят. Ну, что же ты уходишь? Разве тебе с Богом плохо? Куда ты уходишь? Ведь от Бога уходишь… Пойду, говорит, в монастырь куда-нибудь. А я, никуда. Остаюсь один. Это потом уже, когда глаза заболели, ушел. Операции, плохо было… Вот сейчас сюда попал, скорблю по пустыне очень.

– Батюшка, а у Вас какие-нибудь правила были?

– Да, были. Вовремя становился на «правило». Не позволял себе, чтобы позже. У меня никакого уныния не было. Ночью встану в час, как Серафим Саровский, и до шести утра. И сна никакого. Святой Исаак Сирин советует даже не садиться, когда сон борет. Не садись, а то сразу же заснешь. Иди на улицу, ходи по свежему воздуху, не засыпай. Вслух пой, да Иисусову молитву читай. И так далее… Господь видит борьбу, и тогда благодать свою посылает, сон уже не так борет. И так до утра. Потом лягу, немножко подремлю. Думаю, все, хватит, надо вставать, обедницу читать. Полностью читать ее заканчивал в двенадцать часов и сразу затапливал печку. Сварю себе кашицу гречневую. Пью один кипяток. Пообедал, подкрепился, иду на улицу какую-нибудь работенку делать. Где-то надо крышу подправить, что-то подремонтировать. Солнце палит, тело все горит. Голова болит. Но все равно, думаю, буду продолжать. И так до трех. Думаю, не дам себе упасть и лечь спать, как свинья. Сяду, книжку почитаю, а голова уже склоняется. Сил уже нет, ничего не соображаю. Все. Закрываю и ложусь. А ровно в пять часов – вечерня. Все совершал в епитрахили и с ектеньей. И так мне радостно было. В пять часов становился и около восьми часов заканчивал.

– А как Вы ровно в пять часов просыпались?

– Когда прихожу в келью после дневного труда, сажусь, читаю. Смотрю, а уже четыре часа. Дай, думаю, немножко отдохну. Но не успевал спать, просыпался, чтобы в пять часов на службу идти. Вот тебе и борьба со сном. А потом пошел, лицо водой побрызгал, и сразу начинаю девятый час, вечерню. И пошло, пошло…

– Батюшка, Вы один жили? А животные не беспокоили Вас? Медведи, волки, змеи. Зимой, например?

– Медведи приходили по нашим следам прямо под окно. Мы по снегу ходим с трудом. А ему по снегу идти легко. Смотрю, пришел, идет аж до кельи. К окну подошел и дальше к себе куда-то. Бывало, он на нас смотрит, а мы на него. И расходимся. От нас порохом не пахнет. Он сильно боится, когда порохом пахнет, как от охотников. А козы стоят прямо у окна и смотрят. Целое стадо. А я не выхожу, не пугаю их. Они траву ищут, листочки кушают. Стрельбы никакой нет, зимой я почти не стучу. Им это нравится. И вот в восемь закончил, надо немножко подкрепиться. От обеда остается чуть-чуть кашицы, я и доем, чтобы наутро не оставалась. До девяти – еще полчаса. Сажусь за Иисусову молитву. Смотрю, девять часов. Читаю вечерние молитвы наизусть и ложусь спать. А в час ночи подъем. Как афонцы-святогорцы. У них также заведено.

– А ночью Вы что читали?

– Встаю и сразу наизусть читаю утренние молитвы. Только одна лампадочка и светит. Прочитаю, и за Иисусову молитву. Потому что днем у меня случается то работенка, то правило вечернее, а вот ночью тише: только Иисусова молитва. Закончил утренние молитвы, затем несколько минут молюсь стоя, потом сажусь и стараюсь: ум – в сердце, ум – в сердце. Низкую скамеечку поставлю и творю молитву Иисусову. Надо садиться на низенький стульчик, чтобы голова была наклонена.

– Без поклонов?

– Поклоны у меня были, помимо Иисусовой молитвы. Я много клал поклонов во время службы. Думаю, когда стариком стану, тогда уже не смогу. Так старался поклоны делать, что даже шишки на коленях образовались. Думаю, ладно, это не опасно. А Иисусовой молитвой я молюсь без поклонов, без крестного знамения. Головку наклонил, и в сердце слова молитвы.

– А Вы Иисусову молитву без четок читали?

– С четками.

– И сколько у Вас получалось?

– Вот и я хотел проверить. Думаю, дай проверю.

Одна четка – двадцать пять минут. А иные монахи и тридцать минут тянут четку. Сотницу. Сел, закрыл глаза, беру четки и творю. Но творю только умом в сердце, не устами, не шепотком. Только умом в сердце. Конечно, она медленно идет. Творю, творю… И чувствую, молитва в сердце говорит. Сижу, не шевелюсь. Сердце молитву выговаривает. А я только слушаю. Ой, думаю, помоги мне, Господи! А шея-то устает. Видите, человек немощный, шея устает, плечи болят. Но, думаю, еще, еще…

– Батюшка, наверное, люди по-разному молятся: кто быстрее читает, кто медленнее?

– По-разному, да, да.

– Вот, батюшка, у нас здесь споры были об Иисусовой молитве. Техники разные, но общий вопрос такой: что в молитве является важнейшим, чтобы не попасть в прелесть? Нужно ли только покаянное чувство во время молитвы или что-то еще? Благоговейное чувство, например?

– Иисусова молитва – молитва покаяния. Иногда такие покаяньица бывают для того, чтобы мы в сердце место нашли. И если с покаянием творим молитву, тогда и благодать сходит. Прелести не бойтесь. Сказано же: «Кто боится впасть в прелесть от Иисусовой молитвы, тот уже в прелести». Как это можно говорить, что Иисусова молитва приводит в прелесть? Конечно, когда дерзает неопытный и самочинный: скорей – сердечную, скорей – непрерывную, самодвижную, благодатную, тогда, Господи, помилуй! Святитель Игнатий (Брянчанинов) – делатель Иисусовой молитвы – пишет, что если ты даже пятнадцать лет занимаешься Иисусовой молитвой и не достиг чего-то, то не унывай, а ищи и твори, твори. Некоторые разочаровываются: «Не получилось! Брошу». И бросают. Вот так один пустынник молитву забросил. А почему? Голова начала болеть. Ну, и что же? Поболит и перестанет. Да-а… враг не спит.

– Батюшка, вот есть «Рассказы странника».

– Да, есть такие.

– Много людей училось Иисусовой молитве по этим «Рассказам». Это вроде руководство такое к Иисусовой молитве. Я в Греции встречал монастыри, где все по этой книжке учатся Иисусовой молитве.

– Сердце должно быть очищено от страстей. Это главное.

– Наверное, и сама молитва помогает очистить сердце. Это же Господь. Призывание имени Божия, это уже как обожение. Вот человек страстный. Как он может достичь бесстрастия? Видимо, только через постоянный покаянный призыв имени Божия. А если покаянное чувство еще и усвоится в какой-то момент, то благодать Божия, видимо, сразу входит. Не только в сердце, но и во все существо.

– Да-да.

– Батюшка, а если молитва творится без покаяния, механически?

– Ну, это ничего. Старайтесь. Она сама все и управит. Вы только призывайте имя Господне. Батюшка Кирилл (Павлов) говорил отцу Рафаилу и отцу Косьме: «Соберитесь в келью, и вот так молитесь…» И показывал, как именно: сядет, голову наклонит, потом начинает таким жалобным, просящим напевом Иисусову молитву нараспев творить, и… вот уже слезы потекли у батюшки Кирилла.

Так он передавал свой дар. Смотрят они и думают: «Нужно в пустыню идти или в затвор». Батюшка Кирилл тогда уже мало выходил, все болел. Да, в затвор… Иисусову молитву самодвижную, сердечную в монастыре приобрести невозможно. Только трудовую. Он сам на себе это испытал. О ней и писал. Трудится и творит. А потом забывает о ней. Вспомнит и опять начнет: «Господи, Иисусе Христе…» и пошло. Только так, миленькие. Я еще в монастыре к Иисусовой молитве привыкать начал и понял, что, без пустыни, без безмолвия невозможно ее приобрести. Хотел из монастыря уходить, но духовник сказал, что если уйдешь по своей воле, то молитвы не найдешь. Успокойся, будь на месте, и Господь Сам устроит. Я и не ушел. А пришло время, и оказался в пустыне. Мне там такая радость была! Пустынечка родная! По тропочке хожу, молитву себе творю…

– А на ходу можно читать Иисусову молитву?

– Можно. Она трудовой называется, когда идешь по делам. Можно, если никого нет рядом, даже шепотком. А если кто присутствует, то умом. И творите, творите – очень полезно. Господь видит труд и даст молитву.

– А за рулем?

– За рулем? Не знаю. За рулем она рассеянная.

– Батюшка, в Греции многие духовники дают мирянам такое правило: двадцать-тридцать минут каждый день уединяться и в тишине творить Иисусову молитву. Я от многих мирян и духовников слышал, что есть такая норма. И я начал здесь своим духовным чадам также советовать, некоторым даже заменять вечернее или утреннее правило чтением Иисусовой молитвы. Как Вы, одобряете?

– Ну, можно заменять Иисусовой молитвой псалмы. Ночью или днем. Но занимайтесь Иисусовой молитвой. Это очень похвально, это очень хорошо.

– Очень многие, бывает, испытывают некую теплоту в сердце. Некое состояние умиления, умиротворенности. Это состояние естественно для Иисусовой молитвы?

– Да-да, теплота. Но не жар. Жар – это уже из другой области. Жар – это опасно. Надо прекратить, заняться чем-то другим.

– А чего, батюшка, нужно опасаться во время молитвы?

– Ни на что в особенности не надо обращать внимания. Враг хитрый. Он видит, что мы боимся, и делает больше нападений. Чего еще опасаться?

– Осипов пишет, что бывает экзальтация при Иисусовой молитве. Ссылается на «Рассказы странника». У странника бывало такое, что он не знал, где находится, терялись земные ориентиры, ему было так хорошо, что ничего больше не нужно было. И поэтому у него была одна цель, попасть в такое состояние. В погоне за такими состояниями можно ли нанести себе вред?

– Святогорцы пишут, что, если во время Иисусовой молитвы почувствуешь что-нибудь, как-то: восхищение ума или еще что-то, то скорее беги на исповедь. Желательно проходить Иисусову молитву под руководством. Если пришла мысль, и вдруг небо открылось, вдруг Матерь Божию видишь, то сразу «Нет, я не хочу, я недостоин видеть Матерь Божию». Может случиться, что вдруг из икон разговор слышен: Матерь Божия или еще кто говорит.

– Батюшка, и страхи, наверное, разные бывают. У Вас было такое, что как бы бесы пугали?

– Всякое бывало. Слава Богу за все.

– У меня был такой же домик, как у Вас теперь. И как-то раз дом начало так трясти, что я думал, он развалится. Прямо все ходуном ходило.

– Это тоже вражье. Необходимо Иисусову молитву творить, Бога молить, Матерь Божию призывать. От Иисусовой молитвы они бегут, как от огня. Это мы знаем. И тем более, когда большое нападение, тогда и надо Иисусовой молитвой защищаться: «Иисусе, Иисусе…» Он поможет.

– Батюшка, если нападение идет, молитву Иисусову ночью творить надо?

– Когда на вас нападения какие-нибудь, укорения совести, оскорбления – это для смирения. «Господи, помоги мне!», чтобы не разгневаться, любовь не потерять.

– Батюшка, Вы знаете, как уходил в горы отец Серафим (Брыксин) – иеромонах. Он на проповеди про Клавдию Устюжанину рассказывал. Ему запретили говорить о ней. А он: «Господь нам такие чудеса показывает, а мы, как камни». Его сразу раз… и в запрет. Он в пустыню ушел, три года жил на Кавказе.

Как молчать?.. А помните, что синедрион говорил апостолам? Апостолы спрашивают: «Кого больше слушать – Бога или вас?» Приказали вам молчать, а вы проповедуйте. Чего бояться? Посадят, пускай сажают. Камни возопиют. Всегда были смелые люди. Шли и на Голгофу, и в тюрьму. Россия всегда этим славилась. Я думаю, если сейчас что-то будет меняться, люди пойдут очень смело. Сейчас непонятно, что будет… А нам чего бояться? Погонят – пойдем, убивать будут – пусть убивают. Главное – это Бога не потерять. Главное – это быть со Христом до конца.

– Да, Россия со всеми святыми вопиет к Небу. А мы – отсюда. Я думаю, что «врата адовы не одолеют».

– Один русский священник выступал по телевидению в Греции. Греческие богословы спрашивают его: «Чем же Греция отличается от России? Почему в России такой расцвет, а в Греции такой упадок?» А он даже не понял подвоха и по-простому отвечал: «У вас же не было такого, чтобы расстреляли почти всех священников, всех епископов? А у нас почти всех уничтожили. Оставалось четыре епископа и несколько священников. И народ у вас не терял несколько десятков миллионов людей. Вы же такого не испытали? А сейчас, – говорит он, – эти новомученики молятся. И по их молитвам у нас идет возрождение». Они ему говорят, что у нас нет таких новомучеников. Но у нас есть преподобные, есть афонские старцы, они же тоже молятся! Вот так… Праведны суды Твои, Господи.

– Они новый стиль приняли – вот беда какая. А ведь греки… такой благодатный народ. И мы от них православную веру приняли.

– Батюшка, а сейчас можно совместить монастырский исихастирий и отшельническое дело? Паисий Афонский сделал же это в Суроти.

– Там не монастырь, там все-таки больше исихастирий. Монастырь-то, он – в делах, рабочий, а эти сидят по кельям и Иисусову молитву творят.

– Батюшка, как легче спасаться: вдвоем, втроем или одному?

– Сказано, что «когда двое-трое соберутся…», а единому – горе. Но вот Святой Исаак Сирин – известный отшельник, безмолвник. Он один. Святой Макарий Великий тоже один. Святой Антоний Великий имел учеников, но жил один. Так что тут по устроению человека (но это уже высший подвиг), главное, быть с Богом.

Нападения на одинокого бывают очень сильные. У меня этого не было, но рядом со мною один брат подвизался. И вот как-то пошел он в селение по горам, а там бывают такие откосы, метров по сто, прямо стена. Он к одному такому месту подошел, смотрит в эту бездну, а там даже ничего не видно. И тут помысел ему говорит: «Вот прямо сейчас руки подними и полетишь по воздуху». Стоит он, думает «Наверно, это Ангел-Хранитель». Но вдруг засомневался. Опыта-то еще нет. Стоял, стоял, да и назад. Думает: «Что это со мной? Зачем в бездну шагать? Там даже дна не видно». Вот видите, миленькие. И у меня, когда в пустыне жил, защита была – старцы.

Святой Исаак Сирин пишет, что лучше по двое-трое жить, безопаснее. Это «средний», царский путь. Демон уже не так борет. Брат для брата, как гора. А на одного может напасть.

Но вот сам святой Исаак Сирин один жил, это в седьмом веке было. И другие после него. Наш преподобный Серафим Саровский: ему пищу из монастыря приносили. Тут другое, где двое-трое – там ум отвлекается. Батюшка Серафим знал, что если рядом хоть один брат, то ум будет отвлекаться от молитвы. Поэтому он всю жизнь один жил. И когда перешел в монастырь, то там стал в затворе прятаться. Не стал со всеми жить. Знал, что такое умно-сердечная молитва и как надо Богу молиться.

– Батюшка, помыслы никак не дают сосредоточиться, борют.

– Отойдут. На них только не надо обращать внимание. У святого Силуана Афонского сказано: «Никакие помыслы не принимать. Они – наглые – лезут, лезут, а видят, что не получается, и уходят». Только не обращать на них внимания. Не принимать, не рассуждать, не беседовать. Нет и нет.

– Батюшка, Вы в пустыне причащались ежедневно?

– Нет, я больше Иисусовой молитвой занимался. Хорошо почаще причащаться, но святые отцы по-разному советуют: одни – часто, другие – редко. Главное – умное делание. С Богом. В одном месте сказано – «духовное причастие».

Святая Мария Египетская сорок семь лет не причащалась, а такой молитвы достигла, что на воздухе стояла. Но это только она могла.

– Батюшка, простите. Мне приходится много ездить. И Иисусова молитва как бы больше рабочая была. Трудовая.

– Без плодов?

– Нет, нельзя сказать, что без плодов. Она идет, Ангел принимает. Но вот у меня есть возможность причащаться ежедневно. Не служить, служить будут братия. Просто на литургии молиться, она у нас рано заканчивается. А потом ехать по делам обители что-то делать. Что посоветуете?

– Для этого надо быть полностью под Божественным Покровом. Нельзя рассеиваться. А от причастия – к причастию. Причастился – вечером опять каноны читать. Какая благодать! Ночью вставать. И ни с кем, ни с кем, чтобы безмолвие было. Помните, как святитель Феофан Затворник. Он тоже каждый день в затворе служил. Ни с кем не виделся, не общался. А святитель Игнатий (Брянчанинов) не предлагает частого причащения. Это удел немногих. Возможно, причащаться каждый день, но чтобы именно ощущать Причастие Христовых Тайн. Паисий Святогорец пишет: «Когда причащусь, то весь в духовном огне пребываю. Слезы сами текут. Не хочу, а сами текут». Но они никуда не выходят. Даже из кельи выйти считают невозможным.

– Вот вроде и с братией хорошо. Братия подобралась хорошая.

– Слава Богу! По духу.

– Мечта в уединение уйти.

– Вот преподобный Нил Сорский был настоятелем в монастыре. Написано, что братия его не видела. Ходил к нему благочинный Никанор, получал «наряды», исповедовал братию. И лишь перед смертью преподобный благословил всех у него собраться. А у отца Иосифа Иссихаста – огороды. Вот урок. Видите, какие разные образы жизни? Вот и было между ними разногласие. У кого какое устроение. Мне Господь благословил, как преподобному Нилу жить. Хотелось быть постоянно с Богом, быть затворником. Что делает затворник? Он весь с Богом. К Богу восхищен умом, с Ангельскими Силами. А на Небе служба непрестанно идет. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…» Апостол вот на третье Небо был вознесен. И слышал глаголы неизреченные, Божественные. Эти глаголы выше пения ангельского. Трисвятое там непрестанно. Святой Исаак Сирин, как он описывает, сперва сподобился созерцания Ангельских Сил, а потом уже созерцания Святой Троицы. Вот не выходил, не рассеивался. Пост и молитва – два его крыла. В пост он вкушал лишь один сухарь. У него и живота-то не было, ров был вместо живота. Он пишет, что подвижник должен жить так, чтобы у него на животе был ров. Понятно, что от поста. Еще пишет: «Когда я один с Богом подвизаюсь и молюсь, то одного сухаря мне достаточно, больше и не хочу. А когда придет какой-нибудь посетитель – брат или монах – посидеть, побеседовать, помыслы открыть, то после его ухода съем сухарь, и еще хочется?! Думаю, что ж такое? Почему? Да потому, что с братом поговорил, и желудок сильнее заработал. И еще надо сухарь добавить». Он писал, что такое для отшельников безмолвие. Но не всех благословляют его читать.

Например, некоторые просят «Батюшка, благослови неделю не кушать». А потом могут заболеть, или что-нибудь случится, а батюшка виноват. Был у нас в монастыре один заслуженный летчик. Он болел и пожелал поступить в наш монастырь. Я владыке доложил. «Ну, пусть зайдет». Летчик – это редкость. Пришел, побеседовали. А про пищу, про здоровье владыка не спросил. Записали, приняли. Встречает он меня и говорит: «Вот, мне врачи прописали мясное кушать. Если не буду мясное кушать, то у меня обострение язвы начнется. Что делать?» "Этот вопрос реши с батюшкой", ответил я, так как был тогда послушником.

Батюшка ему говорит:

– Ты мирянин, вольнонаемный, кушай пока.

– Нет, батюшка, благословите не кушать.

– Но подожди, раз тебе врачи так посоветовали, то я не буду отменять.

– Да нет, батюшка, благословите. Я ж в монастыре теперь. Монахи не кушают, и я не буду.

Выпросил. Не стал есть. Открылась язва. Пошел он в больницу, а врачи говорят: «Ты что наделал, почему прекратил мясное кушать? Теперь не знаем, как это у тебя исправить». Он пришел в монастырь и мне жалуется, что так получилось.

– Почему меня батюшка благословил, допустил не кушать?

– Ты ж не один раз просил благословения у батюшки, а значит, ты и виноват. Ты зачем так делаешь? Ты батюшку порочишь. Он ведь тебя не благословлял.

Заболел он, и сестра забрала его домой. Вот и такие могут быть благословения. Осторожными надо быть всегда. А то подумаешь: «Ой, какой я святой стал». Вот тебе и святой.

– Батюшка, а вы сразу много молились Иисусовой молитвой?

– Не сразу. А Вы сколько можете: четку, две, три? Одна четка – тридцать минут, две четки – около часа. Сначала – по три четки. В честь Троицы. А потом почитаю что-нибудь аскетическое, богословское. Потом опять молитовка. Если меня никто не беспокоит, то закроюсь и читаю сколько смогу.

– Батюшка, как прибавлять молитву? По своему чувству? Иногда молитва идет, и все прямо поет. А бывает, наоборот, никак не можешь уговорить себя помолиться. Вы говорите, что триста молитв – это норма для новоначального? Потом можно прибавлять и пятьсот, и тысячу. Что является основанием для прибавления молитвы? Только ли внутреннее чувство?

– Должно быть горение духа. Если хочется еще прибавить, то надо разуметь, не повредит ли это здоровью. Некоторые монастырские много работают. У вас тоже умственная работа. Значит – триста. Потом потихоньку – пятьсот. Сколько сможете. Но святые отцы не советуют торопиться. Один так молился, что у него пот лил. Подойдет брать благословение, а с него пот течет. По душе проверяйте. Прибавили, и хватит. Совесть подскажет.

– А как же «странник»?

– Что «странник»? Он только ходил и ничего руками не делал. У него была одна цель – непрестанная молитва. Он уходил в поле и часами молился. Уже и во рту у него все потерлось, бедненького. Когда он пришел к оптинскому старцу Амвросию, то никому не открыл своего делания. Отец Амвросий сказал, чтобы он никому о своем способе не рассказывал. А то иные послушают, начнут подражать и могут погибнуть. Но не снял с него этого подвига. Иисусова молитва – это хорошо, но ведь дела еще есть. А то некоторые – за молитву, а дела запускают. Продукты портятся, картошка гниет. Все рушится. Молитва и труд, миленькие. Мы так и в пустыне. Ты молись, но дел не оставляй. В тропаре сказано, что трудом и молитвой в пустыне подвизался преподобный Серафим. Трудом и молитвой. Прибавляйте, прибавляйте потихоньку, а потом почувствуете, что хватит. И на этом остановитесь. Главное, не упускайте, не оставляйте того, что взяли. Святые отцы пишут: «Терпите, мужайтесь, но своего делания не оставляйте. Ну, если по болезни или какая-то серьезная причина, то послабление. А иначе не оставляйте. Это ваш меч духовный. Сила его в молитве Иисусовой. Бей супостата мечом духовным!»

– Батюшка, а греки на Афоне сокращенную молитву читают: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

– Да, мы привыкли: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Так нас учили наши святые отцы – Серафим Саровский, Феофан Затворник, Игнатий (Брянчанинов). Здесь русские и греческие монахи имеют расхождение. Окончание «помилуй мя, грешного» прививает более покаянное чувство. Мы с матушкой читали одну афонскую книжку. Там было описано много старцев, которые полностью молитву вычитывают. И я убедился, что не все греки одинаково молятся. А мы немощны. Нашим русским монахам нужно восемь слов. Сказано: «…сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12, 9) и «…мы также, хотя немощны в Нем, но будем живы с Ним силою Божиею…» (2 Кор. 13, 4). Я полностью вычитываю Иисусову молитву.

...

И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Мф.6,5–6

Наш батюшка

Воспоминания Николая Владимировича Карасикова, генерального директора ОАО «Воронежоблгаз»

* * *

Мы познакомились с отцом Алексием за два года до его кончины. Я хорошо помню нашу первую встречу. Это было в августе. Я приехал к владыке Никону по вопросам производственного характера в Задонский мужской монастырь, и, уже выходя от него, я увидел худенького, седого старичка, сидящего на диванчике вместе с матушкой. Узнав, что владыка направляется к нему, старичок встал и с радостной улыбкой на лице проговорил:

– Ой, владыченька!

Как позже выяснилось, старец только недавно был прооперирован. Увидев встречу владыки и батюшки, я понял, что это два родных по духу и чисто по человеческим отношениям брата. И в дальнейшем, наблюдая их общение, я понимал, что эти люди глубоко связаны между собой именно на духовном уровне.

Владыка представил меня старцу – иеросхимонаху Алексию. Даже этого мимолётного знакомства было достаточно для того, чтобы понять: этот человек из тех старцев, которых на Руси остались единицы. Было видно, что он глубоко верит в Бога. Мы договорились с отцом Алексием встретиться в селе Юрьево Задонского района Липецкой области, где он на тот момент жил вместе с матушкой, своей келейницей, в доме одного из послушников Рождество-Богородицкого монастыря.

Та благодатная радость, которая снизошла на меня после нашей первой встречи со старцем, произвела на меня неизгладимое впечатление, до сегодняшнего дня сохранившееся в моей душе и сердце. Мне очень сильно хотелось снова встретиться с батюшкой и пообщаться с ним более обстоятельно. И я при первой же возможности направился в село Юрьево. На пороге дома нас встретила матушка и провела в келью, где жил старец. В маленькой комнатке стоял топчан-кровать, а по стенам были развешаны иконы и самотканые ковры с изображением Иисуса Христа и Божией Матери. Комнатка была побелена, и у меня до сих пор, хотя прошло уже несколько лет, сохранилось ощущение вот того белого цвета, чистоты… Батюшка поднялся, оделся, сел, а я рядом – на скамеечку. Так мы с ним и беседовали.

О чём мы разговаривали? Я ему много рассказывал о своей жизни, производственных делах, о тех задачах, которые я ставлю перед собой. Конечно, я задавал много вопросов о Православии, так как душа моя тянулась к нему. Каждая наша встреча давала мне не только душевное успокоение, но и понимание сути многих вещей. Я всё больше душой проникался к этому человеку и радовался тому, что в жизни мне выпала прекрасная возможность общаться с таким чудесным старцем! Старцем, который всю жизнь молился за нас, за Россию, за весь мир. Это действительно был человек необыкновенно высокого духа!

Я чувствовал, насколько велика в душе старца любовь к Богу, к природе и людям. Вознеся руки к небу, он часто молился и переживал за всех, произнося:

«Матерь Божия, помоги нам в наших делах, скорбях и в нашей жизни!»

А Спасителя так ласково, даже отчасти по-домашнему, называл «Боженька».

Я видел, что он искренне полюбил благословенную задонскую землю. Однажды я приезжаю к нему и вижу, что он лежит на раскладушке под яблоней в саду. Вокруг кружатся пчёлы, буйно растёт зелень, птички поют (он, как правило, днём мог отдыхать, так как ночами подолгу молился). Было такое впечатление, что мы находимся в райском саду. Он мне и говорит:

«Николай Владимирович, как мне хорошо здесь, какой воздух чистый, свежий, как я себя хорошо тут чувствую».

Жаль, что он не мог видеть красоту нашей родной задонской земли, так как был уже незрячий. Хотя во время общения мне казалось, что он видит собеседника, а его взгляд пронзает, прожигает тебя насквозь.

Позже они с матушкой съехали в другой приобретённый ими домик, там же в селе Юрьево. Мне посчастливилось участвовать в благоустройстве дома и территории. Специально для батюшки поставили беседку, заасфальтировали дорожки и сделали поручни, чтобы он мог гулять по саду, заходить в эту беседку. Иногда в церковные праздники после молитвы мы сидели со старцем в ней и подолгу разговаривали. Помню, что он очень сильно переживал за то, что обострились отношения между Грузией и Россией. Он подробно меня расспрашивал о сути конфликта. Он также задавал вопросы о том, как Россия выглядит в мире после развала Советского Союза. Когда я рассказывал о тех политических событиях, которые происходили, после каждого предложения, которое я произносил, он молился. Просил Господа и Матерь Божию помочь нам, чтобы не было крови, чтобы не было горя, беды. И крестился, крестился, крестился.

Ох, как у него болела душа за Россию, за наш народ. Лично преодолев многие тяготы жизни, в том числе и болезни, он сохранил твёрдость духа, совершив величайший подвиг отшельника, по три года не спускаясь с кавказских гор к людям. Разве могут представить себе современные люди, пользующиеся всеми благами цивилизации, как этот человек прожил около сорока лет в пустынном месте, в пещерах, молясь и служа Господу.

Мне кажется, неспроста он выбрал Липецкую область. Наверное, Господь подсказывал старцу, что ему надо остановиться именно в Липецко-Елецкой епархии, окормляемой владыкой Никоном. Именно здесь и встретились их родственные души. Уверен, что во многом благодаря молитвам старца идёт восстановление епархии. То, что нам принёс отец Алексий, и то, что сегодня в наши умы вкладывает владыка Никон, это, наверное, всё объединилось и привлекает в задонский монастырь всё больше и больше паломников.

Конечно, мне не так часто, как хотелось бы, приходилось ездить к старцу Алексию, но всегда, когда выдавалось свободное время, я старался к нему приехать. Потому что я знал, что его нужно поддерживать. Он не смотрел телевизор, не читал газет, не слушал радио, но всё равно он не был равнодушным к тому, что делается в мире.

Отец Алексий умел общаться с людьми. Он и внука моего воспитывал. Я видел, как он с ним говорил. Я слышал в его тональности твёрдые нотки. Помню, как одна монахиня пришла к нему за советом, что делать со своим запойным братом, и он дал ей достаточно конкретные советы. Наставления его были серьёзные и твёрдые. Человек притягивал к себе своей верой в жизнь. Может быть, речь его была несколько архаичной, но понимание сути вещей было колоссальное. Общение с ним не раз убеждало меня, что он видит далеко вперёд.

…В тот вечер у нас состоялся особенно душевный разговор. Накануне Нового года мы, как правило, проводим корпоративные праздники на предприятии,

подводим итоги года. И перед этим я решил заехать к отцу Алексию, поздравить его с Новым годом и испросить благословение. Хотел подарить подарок. Но вот вопрос: «Какой выбрать подарок?» Он же монах, и ему ничего не надо. К тому же, как монах, он очень серьёзно ограничивал себя в еде и других потребностях. Он мне всегда говорил, что у него один зуб. Он пожуёт, пожуёт, поваляет и проглотит. Я приехал, а он и говорит: «Матушка, покорми нас». Мы сели за стол. Матушка налила супа. Он, уступая моему настроению, говорит, что, хотя и старенький, но, может быть, выпьет граммов тридцать настоечки. Я пошутил, что, если выпивать, то рюмки три, а он ответил: «Я столько не выпиваю».

Когда я приехал на наш корпоративный праздник, то не представляете, что там было. Его благословение привело к тому, что у меня, наверное, открылся другой дар мышления, дар речи. Это был запоминающийся праздник, и, когда он закончился, я был всё равно как на крыльях. Он растормошил мою душу, нашел частичку любви к людям и в моём сознании. Праздник прошёл на пике доброты и теплых отношений.

Каждый раз, когда я к нему приезжал, и мы с ним разговаривали, у меня два-три дня было другое состояние души. Я парил как на крыльях. На душу ничего не давило, не тянуло, «я жил как будто с чистого листа».

Отец Алексий говорил, что надо делать добро, надо людей любить, уважать, и я это понимаю, может быть, я иногда что-то жёстко делаю, и вроде бы все это ради дела… А потом за жесткость раскаиваюсь.

Теперь я понимаю, липецкая земля получила сильного молитвенника. Старца с нами сегодня нет, но я уверен, что он молится за липецкую землю, за православную веру и за то, чтобы наш народ жил хорошо, с мирным духом.

В последнее время отец Алексий сильно болел и уже не вставал с постели. Когда я заходил к нему в келью, он, преодолевая боль, пододвигался на кровати и приглашал меня присесть рядом с ним. Хотя в период усиления болезни батюшка редко кого принимал.

Это человек чистой души, чистой веры. Он посвятил себя Господу и народу. Он был иеросхимонахом. Он молился перед Господом за народ, его спасение, благополучие, счастье, здоровье, то есть он постоянно был в борьбе с врагом рода христианского, с дьяволом. Он был Божий человек. Я каждое утро поминаю отца Алексия в своей молитве.

Он часто размышлял над тем, как и куда пойдёт Русская Православная Церковь, куда Патриарх поведёт православный народ. К нему приезжало много священнослужителей. Старец действительно хотел, чтобы возрождалось Православие. Сегодня старца нет с нами, но я уверен, что душа его успокоилась по этому вопросу, так как Православие развивается, возрождаются храмы.

В нашем общении с отцом Алексием бывали такие моменты, которые я порой не понимал. Иногда он задавал мне такие серьёзные вопросы, что я затруднялся отвечать на них. Я потом понял, что он обладает даром прозорливости. Всё, что он говорил, сбывалось в моей жизни.

Расскажу один простой случай, которому есть свидетель. Когда мы батюшку перевозили со старого дома в новый, мне звонит водитель и испуганно-восторженным голосом говорит:

«Николай Владимирович, Вы не представляете, что случилось. Я начал перевозить отца Алексия, его посадили на заднее сиденье, загрузил вещи. Открыл ворота. Но когда подъехали к ним, то створка ворот захлопнулась. Чтобы выйти из машины, нужно было потревожить батюшку, могли выпасть вещи. Матушка обратилась к старцу «Батюшка, помолись, воротина-то одна закрылась». А он спрашивает: "А куда помолиться – направо или налево". Она отвечает, что прямо. И он, глядя туда, сказал: «Матерь Божия, помоги нам». И воротина открылась, хотя был полный штиль, ни ветерка».

Да, есть Божья сила, которая оберегает своих праведников, ведь ему всегда в жизни покровительствовали Господь и Матерь Божия.

На горе Сухопач

Из воспоминаний послушника Александра, жившего и подвизавшегося с батюшкой в горах Кавказа

Отец Мардарий жил на высокой горе Сухопач (три с половиной тысячи метров над уровнем моря), рядом с другими монахами. Они собирались на беседы, вместе молились. Батюшка же жил выше других пустынников. Он выбрал очень красивое, уединенное место.

Иеромонах Василий говорил ему

– Отец Мардарий, какая здесь красота. У меня впечатление, как будто здесь живёт Серафим Саровский. Такие пихты, как ели. Удивительно красивое место.

– Да-да… Такую красоту Господь создал людям. Отцы-пустынники, и в частности отец Мардарий, с миром не смешивались. Чистому всё видится чистым. Батюшка и был именно таким. Жил чистой жизнью, чистой молитвой, боялся даже маленького греха. Никогда не возмущался ничем. Был ласковый, добрый, любезен со всеми. Когда трапезничали, старался каждому послужить, тарелочку подвинуть.

Был у него в гостях архимандрит Кирилл (Павлов), который часто посещал монахов-пустынников, помогал им. Но особенно любил он отца Мардария.

Отец Мардарий никогда не спорил, был весьма тихий и кроткий, всегда сдержанный и смиренный. Любил верующих и монахов. Какой бы грех у человека ни был, всех жалел, никого не осуждал. С состраданием и любовью говорил: «Покается, покается». О кающемся же человеке всегда радовался.

В пустыне батюшку сильно беспокоила грыжа, боли не прекращались ни на минуту, но он всё равно не просил помощи у братии, а носил все необходимое для пустынножительства сам, в горах необходимо было иметь запасы. По своей любви к ближнему он не хотел никого обременять своими заботами. Кто просил, брал записочки поминальные и молился о них.

Нам на память

Батюшка (справа) и его друг Андрей

Преподобный Варсофоний (†1954)

Схиархимандрит Феодосии и иеромонах Мардарий, сподвижники по Киевско-Печерской лавре и горам Кавказа

Отец Виталий в Сергиевом Посаде. 1979 г.

Мученик Василиск (†308)

Храм мученика Василиска, Команы (Абхазия)

Храм Пресвятой Богородицы в честь Ея честнаго успения в горах Абхазии

Алтарь храма

Старец Мардарий, Сухуми, 2004 г.

Наш старчик

Радушие

Светлый лик

Поддержка владыки Никона

Радость встречи

Батюшка и слепенькая Анисия

Батюшка благословляет отца Серафима на священство

Братия

Встреча на задонской земле: иеросхимонах Алексий, иеродиакон Алипий, монахиня Иулиания

Отец Сергий, отец Алексий, отец Иринарх

Соседи

После Причастия Святых Христовых Тайн

Последняя прогулка

Молитва за весь мир

В приемной владыки после больницы

В день святителя Николая батюшку порадовали посещением владыка Никон с чадами

Батюшка и Светлана Копылова

Молитва старца

Братия скита в гостях

Пасхальное поздравление батюшки на Светлую седмицу в Юрьеве

В трудные минуты они были рядом: отец Серафим, отец Ферапонт, матушка Иулиания, Виктор, Анастасия

Прощальное слово владыки Никона

Последнее благословение

Лети, душа моя, лети

Последний Крестный ход

Учащиеся воскресной школы из Ростова на могиле батюшки. Панихида, 9 дней

АНГЕЛ БЕЗМОЛВИЯ

* * *

Сам отец Александр много пострадал от советской власти. Сидел в тюрьмах, где его жестоко били. Поэтому по состоянию здоровья вынужден был оставить пустыню и поселиться в селении у подножия гор, на территории России. Когда вспоминает о пустынножительстве и об отце Мардарии, по щекам его текут слезы. Одно из его стихотворений мы предлагаем нашим читателям.

Тёмной ночью в небесах

Город зажигается,

Лес дремучий, а в лесах

Старцы в кельях каются,

В небе – город неземной

Огоньками светится,

Скоро смерть придет за мной,

Там мы все и встретимся!

Много келий в небесах,

В них горят лампадки:

Души молятся за нас,

Их молитвы сладки…

Там, как Ангелы, поют

Праведные души;

Здесь земле их предают:

Смертью смерть разрушив…

Я паломником хотел

В небеса подняться,

Вдруг с кровати я слетел

Надо ж, сны как снятся,

Я паломником хотел

Долететь до братии!

Оказалось, что слетел

С собственной кровати,

Хорошо, что не упал

Вниз я прямо с неба…

Смертью смерть Господь попрал,

Плоть дал вместо хлеба.

Плоть я бренную ношу,

Милостивый Боже,

Где б Ты ни был, я прошу:

«Будь со мною тоже.

И всегда меня храни,

Спящего на ложе,

И к Себе всегда мани,

Милостивый Боже!»

Смирение и прозорливость

Беседа с монахом-пустынником

* * *

Его отличительной чертой было очень строгое отношение к себе, бережливость ко всему окружающему. Например, борщ летом прокиснет, а выливать он не благословляет. Сам доедает. «Это, – говорит, – Божие благословение. Эти продукты люди пожертвовали. Выкидывать нельзя». Мука у него была старая, черная, аж, горькая, но выкидывать ее отец Мардарий никому не благословлял. Сушили и кушали. Благодарю Бога, бережливости у него научился. Сейчас в монастыре живу, а навык остался. Не могу, чтобы кусок хлеба пропал: или птицам отдам, или людям, или лошадям.

Любил отец Мардарий траву, особенно крапиву сырую. Чай заваривал, в суп добавлял. Батюшка – чадо природы, всю жизнь прожил в лесу. Орешки собирал, травку ел.

Он строго постился, никогда не нарушал пост. Мне даже стыдно было. Пойдешь, дрова порубишь и поешь, как следует. А он, как котенок, съест две ложки, и все. Иногда просто сырой лук почистит, нарежет, кипятком зальет его и пьет. Это он чаем называл. Не каждый так сможет.

От чрезмерного поста у него сухотка развилась – не восстанавливались мышечные ткани. Тогда матушка Тамара стала смешивать для него безалкогольное пиво со сметаной для восстановления мышц.

Хотя мы некоторое время жили вместе, но отец Мардарий вел затворнический образ жизни: сядет, закроется и молчит, каждый день суточный круг вычитывает, выйдет только покушать. Поговорит со мной коротко во время обеда и опять к себе в затворчик уходит. Когда братия приходили, то он смирялся, радовался, как дитя, всех обнимал. Очень любил службы. Я-то службу плохо знаю. Я читаю, а он поет. Когда какая-нибудь воскресная или праздничная служба шла, то он всегда радовался. Только просил, чтобы я ему святого, который в этот день поминается, напоминал, хотя он почти всех на память знал, кто за кем следует. На память тропари всем святым пел.

– Рассказывали, что, когда в пятидесятые годы начались гонения на монахов, его арестовали, потом отпустили, сказав, что в течение двадцати четырех часов он должен выехать из Абхазии. А он набрал продуктов, и три года с гор не спускался.

– Да. Было такое. Многие так делали. Уходили и не спускались по году, по два…

К старцу из Ростова приезжали духовные чада. Обсуждали разные вопросы. Отец Мардарий, прежде чем отвечать, спрашивал: «А как Святейший Патриарх благословляет?» Ему расскажут. Он говорит «Надо, как Патриарх. Надо, как Святейший. Его надо слушаться». Другой вопрос зададут, а он: «А что старцы по этому поводу говорят?» Ему отвечают: «Отец Кирилл так-то говорит…» Он: «Да. Надо, как старцы. Я тоже так говорю». Он не сразу свое мнение высказывал. Мне нравилось такое устроение.

У него были духовные дарования, но он скрывал их. Как-то говорит: «Надо у Петра Дамаскина посмотреть о видениях». Какое-то ему видение было: «Нахожусь одновременно в двух кельях. Глаза закрою, открою – опять две кельи».

Он строго относился к церковным канонам. Помню, идет первая седмица Великого Поста, он болеет. Тяжело старчику терпеть, а он просфорки размачивает. «Нет, Церковь благословляет только хлеб и воду». Мне хочется пожалеть его: «Батюшка, ты бы рыбы поел. Ты весь больной, еле ходишь, зрение теряешь». Но он пост боится нарушить: «Мне отвечать придется». Еще боялся, что на Суде спрос очень большой будет. Такой страх Божий, страх Суда. Когда он постригал братиев в монашество, боялся, что надо ответ держать за постриженника в день Суда.

– Я постригу, а они через полгода в мир уйдут. Чем они заниматься будут, я-то знать не буду. Жил бы он постоянно при мне, чтоб я видел… А так, пострижешь, а они разбегутся. На мне – грех.

Последования все вычитывал: «Давайте, миленькие, почитаем». Каждый день тропари святым читал. Какой святой в этот день празднуется, тому и читает. Он говорил, что его любимая святая – Мария Магдалина. Она такая ревностная. Первая ученица Господа. Такие труды понесла.

Отец Мардарий был хорошим рассказчиком. Увидит, что у меня уныние или еще что, начнет рассказывать жития святых. Я помню, как он рассказывал житие Святого Мартиниана: «Он на острове подвизался, а море туда девицу и выбросило. Святой говорит: «Лучше мне в море погибнуть, чем тут с тобой жить». И в море кинулся. А тут рыба подплывает большая, прямо как катер. И почти человеческим голосом говорит ему «Садись на меня скорей. Я тебя довезу, куда захочешь. Раз, и через час его на берег». А я уже и смеюсь, уже и забыл, о чем скорбел.

Еще помню, как отец Мардарий проявил свою прозорливость. Когда мы жили вместе, я раз в неделю ходил с восьмилитровой емкостью к семье благодетелей Андреевых за молоком.

Видя, что я собираюсь за молоком, он всегда радовался, а однажды посмотрел и сказал: «Может, ты сегодня не пойдешь?»

Я удивился. «Ну, как благословите». И не пошел. Пошел через несколько дней, и выяснилось, что в тот день из Грузии приходили какие-то «спецназовцы». Пленили нескольких мирных жителей, двоих или

троих убили. Я по времени сверялся, если бы пошел, то точно с ними бы встретился. Не пожалели даже пятнадцатилетнего армянского паренька, убили. Один из них пытался за него заступиться: «Зачем же убивать, он дитё еще?» Но старший – такой яростный был. Сначала он ребенку руку прострелил, потом выстрелил в шею. Только благодаря отцу Мардарию я остался живым.

Жить рядом с подвижником

Рассказ монахини-пустынницы Рахили

* * *

В пустыню с отцом Мардарием мы пришли в 1962 году. Мы с ним одногодки. Отец Серафим (Романцов) не благословлял, чтобы к отцу Мардарию женщины ходили. Но жить благословил ему недалеко от нас. А мы хоть и рядом жили, но по полгода друг друга не видели. Он среди монахов самым усидчивым был. На память знал вечерню, часы. В Киеве такой же был распев, как и в нашем монастыре, в Одессе. У нас с ним, вообще, много было схожего. Сейчас я старуха малограмотная, восемьдесят лет, что теперь могу?

Отец Мардарий очень скудно питался. Варил себе еду в мисочке. Этого, не видя, не понять. Понять может только тот, кто пожил здесь и хлебнул нашей жизни. Трудная дорога, проливные дожди, холодные ночи. Когда под деревом сидели, когда под кустом прятались. Всякое было. А рядом эти охотники, пастухи… К примеру, дождь льет как из ведра. Сапоги резиновые, выльешь воду, сначала из одного сапога, потом из другого, а придешь – даже кашля нет. Удивительно. Господь Свою милость посылал.

Нам по-хорошему завидовали. Ой, вы там с отцом Мардарием! А мы с ним и не видимся. Иной раз, когда какой-нибудь большой праздник, видим, он идет. Мы ему

– Ты чего пришел?

– Да вот, пришел, давайте вместе помолимся.

– Знаешь, отец Мардарий, иди к себе в келью. Мы, чем дальше будем друг от друга, тем ближе будем. Не надо. А то ты нам что-то скажешь, мы – тебе, мало ли что.

Он селедку очень любил. Атлантическую. Вот ее привезут, да пока мы спустимся за продуктами – уже все и разобрали. «Да это же отцу Мардарию селедку привезли». И давай ходить по кельям собирать. «Ну, неси соль, отец Мардарий!»

Приходят знакомые охотники, с винтовками, наганами, ножами, патронташами. Он им говорит «Снимайте все с себя, кладите на печку, пусть посохнет». А они ему «Ты что, хочешь, чтобы мы взорвались вместе с тобой? Ты в армии служил?» – «Нет». – «Ну, и так ясно, что не служил». – «А вы к матушкам не ходите, не оставайтесь там. Тут у меня будьте». Хотя келья-то у него совсем маленькая была.

Хотел хлеб печь, а у него никак не получается. Приходит. «Расскажите, как ставить опару?» Я говорю: «Отец Мардарий, твой хлеб ножом не разрежешь. Только топором рубить можно». – «Ну, ничего, – говорит, – я, если испеку хлеб неудачно, потом с него галушки варю».

Окормлялся у отца Серафима, который очень строго следил за всем. Но жил он не среди братии, а все один оставался. А братия у нас тут жили на поляне. Конечно, и церковь была, и подвизались. Потом ушел на другую территорию, а там и люди разные, и все по-другому. Почему так он жил?

...

Сколько человек удаляется от собеседования с людьми, столько же удостаивается дерзновенного умом своим беседования с Богом, и в какой мере отсекает от себя утешение мира сего, в такой удостаивается радости Божией о Духе Святом.

Св. Исаак Сирин

– Были ли напасти от животных?

– Один раз я спускаюсь по желобу, а рюкзак чего-

то спину давит. Я сняла, разбираю, что там. Только поднялась, медведь стоит возле меня… Как он пришел, откуда?!! Ни одним камушком не грохнул. Стоит и смотрит на меня. Он на меня, я на него. Смотрим друг на друга. Почему-то ум как будто отключился. Хоть бы крестилась. Там ниже у нас есть многометровый водопад. Так он постоял, да и пошел в сторону водопада. И я отвернулась и дальше стала на гору подниматься. Лишь потом стало доходить, это же зверь. Прихожу:

– Вот, отец Мардарий, я только что встретилась с медведем.

– Как? А куда он хвостом стоял?

– Это ж не теленок. Какой у него хвост? Не пугайся, он в сторону водопада пошел.

Ой, он так переживал. А так нет, животные не нападали. Мы очень далеко жили, очень далеко. Даже отец Серафим говорил: «Что вы в такую даль зашли?» Дальше нас никто не жил. Дорога трудная, высоко надо подниматься, надо вверх идти целый день. Потом вниз спускаться по желобу, по воде. Очень трудно. Но ниже, где матушки жили, и пастухи были, и охотники ходили.

– А от охотников батюшка терпел?

– Нет. Те, которые приходили, его знали. Да и знали о нас там только два армянина. Они иногда приходили. Но они как свои люди были. Им доверяли. Больше никто.

Мы вместе большие снегопады пережили, очень большие. По восемь месяцев нельзя было никуда выйти. Возле кельи вроде земля, а как желоб завалит от края до края, да ямы образуются, тогда ни вниз не пойдешь, не перепрыгнешь. Трудно было.

Внизу, у матушек, уже и огородики посадили, уже и зелень вышла, а у нас – все зима. Только на Троицу, порой, и могли выйти. А другой раз и на Троицу не выйдешь.

Я сейчас читаю Псалтырь за сестру, которая пятьдесят лет со мной прожила, умерла она уже. Они друг за другом почили: и отец Аввакум, и отец Мардарий, и мать Михаила. Это те люди, с которыми мы жили.

Смерти – нет. Венец Христов прекрасен.

Церковь Православная ликует.

И отныне тлену не подвластен,

Он в небесном сонме торжествует…

По вере вашей, да будет Вам…

Воспоминания монаха Мефодия

* * *

Отец Мардарий вдохнул в меня уверенность, сказав, что, если я начну строить скит, то он будет построен. По его благословению скит теперь существует. В нашей часовне мы совершаем суточное правило, другие церковные службы.

С начала строительства и до его завершения мы чувствовали какую-то необыкновенную поддержку. Чудным образом появлялись песок, бревна, необходимые стройматериалы, приходили рабочие-специалисты. Я понял, что главное не задумываться, не сомневаться в выбранном нами и благословленном деле, а принимать волю Божью, надеясь на молитвы старца. Что мы и делали: строили часовню, сажали огород, занимались другими хозяйственными делами, и все чудным образом получалось. Кратко говоря, старец молится, а ты смиряйся тем, что тебе достается: хорошее или плохое, скорбное или радостное. Тогда неожиданно для себя ты и получишь результат. Это состояние и давал нам отец Алексий до самого последнего момента. Я старался не беспокоить его лишний раз вопросами, просьбами, мне было достаточно, что он помнит меня, молится. Частое посещение человека, находящегося в молитве, только отвлекает его от главного дела и, в общем, приносит всем ущерб.

Тяжесть своей болезни он скрывал, показывая нам, монахам, примеры терпения предсмертных скорбей, упования на Господа. Этому мы у него наглядно учились. На последнюю Пасху мы были у него, поздравляли, пели Пасхальный канон, и как он с нами радовался! Хотя уже не поднимался. Благодарим владыку за такого старца, за то, что мы с ним виделись, за то, что он нам помогал.

Сейчас это место надо сохранять, беречь, чтобы люди могли прийти, напитаться этим духом. Тело уходит, а дух вечен. Место, где жил подвижник, сохраняет его благодать. Это мы знаем потому, что когда посещаем келий и затворы святых угодников Божиих, то чувствуем духовно и физически, что места эти особенные. Почему мы прикладываемся к мощам святых? Потому что там пребывает благодать. Особым духом пропитано все, с чем соприкасался подвижник. Это надо хранить и беречь.

На пути в Задонск

Воспоминания рабы Божьей Ирины

* * *

Когда отец Мардарий по дороге из Абхазии в Задонск ненадолго остановился в Ростове, мы были несказанно рады встретиться с ним. С настоящим, одним из последних старцев наших дней. Удивляет его теплота, внутренняя радость. Присутствие добра и мира. У нас не было каких-то конкретных вопросов, мы просто очень хотели чуть-чуть побыть с ним. Он посадил мужа рядом с собой, расспрашивал, как зовут деток. Младшей потрогал личико, и это ей очень понравилось. Он побеседовал с нами и дал много духовных советов. Это время общения было наполнено каким-то очень теплым, родственным духом, светом и радостью. Позже мы узнали, что все люди, общавшиеся с батюшкой, ощущали то же самое. Удивительно, что отец Мардарий, будучи сам тяжело болен, мог утешить такое количество людей. И они шли к нему за помощью, несли свою боль, надеясь на этого земного ангела.

Он пробудил во мне любовь

Воспоминание профессора Т. Л. Боташевой

* * *

Моя встреча с батюшкой была неожиданной. Мне позвонили и сообщили, что он едет в Задонск и будет проездом в Ростове-на-Дону, и что нужно посмотреть батюшке почки на УЗИ. На следующий день батюшку привезли в НИИ акушерства и педиатрии. Провели ультразвуковое исследование и обнаружили очень неутешительное состояние почек и брюшной полости.

Хотелось бы поделиться теми необыкновенными впечатлениями, которые произвел на меня иеросхимонах Алексий. В кабинет вошел очень тихий, смиренный и светлый человек, который без чужой помощи не мог перемещаться – он был незрячим. Я пригласила его сесть в кресло и подошла за благословением. Помню, с какой необыкновенной добротой, ощупывая голову и лицо, он перекрестил меня, предварительно узнав имя: «Танечка, вот хорошо. Спаси тебя, Господь!» Меня поразило и буквально пронзило чувство огромной Любви к человеку, исходившее от него. Я замерла и неожиданно испытала и стыд, и раскаяние… искреннее, настоящее, ничего общего не имевшее со страхом и смущением. Я заплакала. В этот момент меня вдруг озарило: «Для того, чтобы моя душа стала искренной, смиренной и покаянной, ей нужна Любовь!» У батюшки была такая Любовь. Рядом с ним появлялась возможность стать лучше, чище, видеть свою духовную немощь, чувствовать потребность в исцелении.

Прошло уже несколько лет со дня той нашей встречи. Батюшки уже нет, но с нами по-прежнему остаются его Любовь и его молитвы. Благодарим Господа за то, что он дал на нашем пути встречу с батюшкой и это время удивительного ощущения Божией Любви.

Ныне же, после всего сказанного, пребывают сия три, все связующие и содержащие: вера, надежда и любовь. Больше же всех Любовь, ибо ею именуется Бог.

Посему любящий Бога и говорит: «Возжажда душа моя к Богу, крепкому живому…»

Для него был построен скит

Воспоминания раба Божия Сергия

* * *

С батюшкой я познакомился в 2004 году По-национальности я азербайджанец. Долго шел к истинной православной вере. На протяжении двенадцати лет был оглашенным. Когда в 2003 году я крестился, то сраз уже начал искать себе духовного отца, ибо, как говорят некоторые святые отцы: «Есть духовный отец – есть спасение, нет духовного отца – нет спасения».

Я ездил по многим монастырям России, но не мог найти близкого себе по духу батюшки, которому мог бы полностью довериться. И вот в 2004 году, когда я отдыхал в Сочи, совершенно «случайно» увидел, что есть паломнические поездки в Ново-Афонский мужской монастырь.

Приехав в монастырь туристом, я остался там трудником и прожил несколько недель. В один из тех дней ко мне подошел брат и сказал: «Сергий, здесь недалеко есть сокрытый старец. Его зовут отец Мардарий. Если ты читал книгу «В горах Кавказа», то упоминавшийся там иеромонах, который причащал братию, и есть отец Мардарий. Если хочешь, поехали к нему вместе». Я согласился и, когда мы туда ехали, то у меня появилась внутренняя уверенность, что это именно тот отец, которого я ищу.

Когда мы зашли к батюшке, то я сразу же вспомнил преподобного Серафима Саровского, житие которого недавно читал. От отца Мардария исходили такое же тепло, такая доброта и такая совершенная любовь к людям, которые были, наверное, у преподобного Серафима. Только преподобный Серафим всех приветствовал: «Радость моя!», а батюшка говорил: «Миленький, миленький, миленький мой». Глазки у него не видели, но во время разговора он всегда «смотрел» собеседнику в глаза.

В конце первой беседы я попросил у батюшки разрешения на следующий день опять приехать к нему и поговорить наедине. Но, когда я поехал к отцу Мардарию, произошло вот что. Я вез батюшке гостинцы: аджику еще кое-какое утешение с Нового Афона, и почему-то в автобусе мне пришел помысел, что, раз я еду к такому старцу, то будет у меня искушение. Не прошло и пятнадцати минут после этого, как мы неожиданно проехали мимо дома отца Мардария без остановки, хотя я и просил водителя остановиться. Он же в ответ на мою просьбу лишь выругался и поехал дальше. Я раньше занимался боксом, и на следующей остановке у нас с водителем произошло искушение. Я не помню, как ударил его, как нанес телесный урон ближнему. В результате драки меня посадили в тюрьму. Молитвами старца Мардария, по милости Божией, после моего примирения с потерпевшим, через неделю меня отпустили.

Когда я добрался до батюшки, он мне сказал: «Сереженька, миленький, страшно умереть не за Христа, а за свои страсти». После этого я к нему и прилепился.

Приехав к себе на родину в Екатеринбург, я пошел в Свято-Троицкий монастырь села Тарасково, где окормлялся. Этот монастырь известен тем, что на его территории находятся семь источников, два из которых чудотворные. Это источник преподобной Марии Египетской и очень известный источник в честь иконы Божьей Матери «Всецарица» – «Пантонасса». За исцелением туда приезжают со всей России.

В разговоре с игуменом нашей обители я предложил: «В Абхазии есть очень дивный старчик, отец Мардарий. Я его полюбил всем сердцем. У меня такой помысел, что, если будет на то воля Божья, то нужно перевести его к нам в обитель?» Он говорит: «Сергий, перевести, конечно, можно. Но если он пустынник и привык к отшельнической жизни, куда мы его переведем? Давай помолимся Божьей Матери. И если будет на то воля Божья, то он к нам переедет». Прошел месяц, и нам предложили в пятнадцати километрах от монастыря в заброшенной деревне место под скит. Мы решили, что это и есть воля Божья. Но без батюшкиного благословения строить пока не стали. Осенью я поехал на Кавказ и спросил: «Батюшка, благословите переезжать?» Он, помолившись, сказал так «Там монастырь, над ним Покров Божией Матери. Я с радостью туда перееду». Хорошо, что у меня был телефон, на него я и записал его следующие слова: «Да, благословляю, стройте скит. И как только построите, можете меня забирать. Там я приму схиму и с миром отойду в вечность».

Начали строить скит. Через год, когда он был построен, я поехал к батюшке. Он сказал: «Всё, слава Богу. Всё, слава Богу. Приезжайте за мной через месяц». Через месяц, когда я собирался уже выезжать в Абхазию, неожиданно узнал, что батюшка в тяжелом состоянии находится в Задонском монастыре в России. Я срочно поехал туда. Но сразу не мог с ним увидеться, так как он был в крайне тяжелом состоянии. Батюшку я увидел через две недели и сам убедился, что он чудом остался жив, и что Господь управляет оставить батюшку в Задонске. Мы с отцами нашей обители поняли, что по нашим грехам мы не заслужили приезда такого старца в наш монастырь.

К батюшке я приезжал еще раз семь-восемь, когда ему стало лучше. Спаси, Господи, его чистую душу! Какие достоинства хотелось отметить у старца? Это удивительное терпение, удивительное смирение и удивительная любовь к людям.

Что меня больше всего поражало в батюшке, это то, как он мужественно переносил болезнь, как смиренно принимал все, предлагаемое Богом. Он терпел сильные боли, но никогда не жаловался, не показывал этого. Известно, что батюшка не пользовался обезболивающими препаратами. Терпел и говорил: «Достойно по своим делам приемлю». Особенно замечательно, что он это принимал с благодарностью. И «Слава Богу» не сквозь зубы, а «Слава Богу» – на устах улыбка. Для меня это эталон в несении скорбей, если Господь мне попустит. Конечно, не таких, как у батюшки. Такие я не понесу.

Однажды при мне приехала к батюшке монахиня Серафима и спрашивает его: «Вы незрячий, наверное, тяжело здесь?» А он отвечает: «А ты знаешь, миленькая моя, – он всегда так говорил. – Так хорошо молиться. Ничего не отвлекает. Такая радость на сердце». Это было сказано так искренне, без всякой фальши и фарисейства, что я просто замер.

Мне казалось, что одно время у батюшки келейница была немножко строптива, и я однажды спросил у него: «Как у Вас отношения с келейницей?» И вот что он мне ответил: «Миленький мой, она сущий ангел! Как она меня терпит?! Боже милостивый! Какая она милостивая ко мне. Терпит меня нерадивого». Для меня это был хороший урок.

Про отца Мардария можно сказать, что у него были подвиги Антония Великого, а любовь – Серафима Саровского. Это мое твердое убеждение. Дар молитвы, дар прозорливости он скрывал, как мог. Однажды я его спросил наедине: «Почему Вы скрываете свои дары?» Он со вздохом ответил: «Сергий, от меня больше толка, когда я молюсь, нежели когда разговариваю». Потом узнали, что у батюшки была самодвижная умная молитва. Он никак этого не выказывал, внешне это никак не замечалось.

Как он относился к старцам? Часто вместо ответа на вопрос он переспрашивал: «А что по этому поводу говорит отец Кирилл (Павлов), или отец Николай (Гурьянов), или отец Иоанн (Крестьянкин)?» Батюшка старался не говорить «от себя», как Макарий Великий, а если и говорил, то с большой осторожностью. Практически никогда не говорил в категорической, утвердительной форме. А вот так «Хорошо бы было». И перечислял, что сделать. Когда проходило время, то получалось так, как говорил батюшка. Одному брату он сказал: «Хорошо бы тебе быть келейником у игумена, петь на клиросе. Бог даст, будешь и келейником, и клиросным». Так и случилось: этот брат сейчас и келейник, и регент.

Еще меня сильно воодушевляло то, что он в советское время ходил в подряснике, зная, что за это его в любой момент могут арестовать. Для советского времени это было исповедничеством. Знал, что за это его могут побить, но помнил слова одного святогорца: «Монах безряственный, видать, безнравственный». Батюшка был очень милосерден к людям и строг к себе. Это тоже для меня высокий духовный ориентир. Он не столько словами, сколько своей жизнью учил, как надо жить по-Евангельски. У него были боли, но он никогда не отказывал в приеме людям, всегда принимал с улыбкой и радостью. Я знаю, что батюшка, принимая нас, грешников, после этого мучился и болел физически. Для меня старец Мардарий равносилен понятиям «жертва», «жертвенный». Уверен, что он сподобился дерзновения молиться за нас перед Престолом Божиим. Я очень часто к нему обращаюсь. У меня перед его фотографией всегда теплится неугасимая лампадка. И когда мне плохо, я иду к нему. Скорблю, плачу, жалуюсь батюшке… И сразу же чувствую его поддержку и Божию помощь, все моментально выправляется. Я очень люблю его. Отче Мардарий, моли Бога о нас! Я, батюшка, очень тебя люблю. Прости меня.

Иеросхимонах Алексий – великий подвижник

Воспоминания раба Божия Виктора

* * *

С иеромонахом Мардарием я познакомился в последние годы его жизни, когда он жил в селе Юрьево. До встречи с батюшкой о старцах-пустынниках я знал лишь из святоотеческих книг, и мое представление о них было как о каких-то особенных молитвенниках-небожителях, сокрытых от всего мира. И я благодарю Бога, что Он Своей великой милостью сподобил и меня грешного, хоть и на короткое время, пообщаться с одним из таких людей. Иеросхимонах Алексий – великий подвижник.

Его подвиги, мне кажется, сравнимы лишь с подвигами древних аскетов четвертого века. Духовные дары, которыми украсил его Господь, многоразличны. Прежде всего, он имел дар любви, дар исцелений, пророческий дар, обладал даром прозрения видеть сердце каждого приходящего к нему человека, а также дар различения духов, дар рассуждения.

Приведу несколько примеров. У моего отца резко ухудшилось зрение, и врачи назначили ему операцию. Причем было сказано, что, если в течение месяца не прооперировать, то он может ослепнуть. Я привез его к батюшке в Юрьево. Милостью Божией батюшка его принял, посадил рядом с собой на коечку и стал задушевно с ним беседовать, называя Володенькой. Отец рассказал свою проблему, на что батюшка ответил: «Знаешь, Володенька, а тебе операция не нужна. Все у тебя поправится, все будет хорошо». Отец, будучи человеком неверующим, ему не поверил. Но каково же было его удивление, когда после сдачи анализов и контрольного осмотра врачи сказали, что операция ему не нужна. И вот прошло уже больше двух лет, как у отца зрение в порядке.

Другой случай рассказал мне раб Божий С. Его сильно мучила блудная страсть, а шел Великий Пост. И когда батюшка за него помолился, то на С. навалились такие скорби, что через неделю он о блуде и думать перестал.

О последних временах батюшка как-то сказал, что если наша церковь перейдет на новый стиль, то в новостильные храмы ходить будет нельзя, так как благодати Святого Духа там не будет, причащаться там будет нельзя. И в подтверждение своих слов, а больше по смирению, добавил: «Это не только я так говорю, к нам в пустыню приезжал архимандрит Кирилл (Павлов), я его специально ждал, чтобы он подтвердил это из своих уст. И отец Кирилл мне сказал то же самое. Ты это запомни, потому что времена наступают сложные.

Я не доживу до этого, но будет отступление во всем мире». Также говорили отец Виталий и старец Ахила.

Только в Православной Церкви сохраняется Истина, сохраняется и старый стиль. Она живет и отмечает Рождество Христово по старому стилю – 25 декабря (по новому – 7 января). А католики и протестанты отмечают Рождество по новому стилю 25 декабря, на 13 дней раньше. Это важный момент, потому что очень много знамений, подтверждающих истинность именно православного стиля, который хранит наша Русская Православная Церковь. Самое главное знамение – это схождение Благодатного Огня накануне Пасхи в Великую Субботу. Второе знамение – это облако, которое сходит на горе Фавор в праздник Преображения (по новому стилю 19 августа). Это очень явное свидетельство, потому что в Иерусалиме все лето безоблачно, и только в этот день сходит Облако. Как и было в тот момент, когда Господь со своими учениками на горе Фавор преобразился. Еще знамение, которое и мне в этом году открылось, и я читал об этом: в ночь на Крещение Господне с часу до четырех распускается верба. Мы ехали из Липецка в Задонск около трех часов ночи и, как в древней сказочке, остановились в Репеце. Вдоль дороги там растут деревья вербы. Я это хорошо знаю, потому что на Вербное Воскресенье всегда там рву веточки. Подошел, фонариком посветил. Глазам не поверил: вся верба усыпана вот этими пушистыми почками. Наломали мы целый букет. А на следующий день поехал, никаких пушистиков нет, причем они не опадают, а в почки уходят. Мороз был в три часа ночи -33 градуса по Цельсию. И это дерево на морозе сухое, можно сказать, мертвое, а обратно мы ехали около 6 утра, было уже 37 градусов мороза. Бывают еще теплые Крещенские дни, это еще можно как-то понять, а тут попирается естества чин. В школе по ботанике и по природоведению учили, что деревья зимой мертвые, оживают только, когда полностью оттают.

– Подайте портфельчик, я эту вербу с собой ношу, показываю, многие не верят. Некоторым монашествующим показывал, а они сомневаются, говорят, что у тебя с прошлого года осталось, кто-то говорит, с юга привезли, один сказал, что, может, дома прорастил. Самое интересное, что, пока весна не наступит, дома прорасти ничего не может. Любую ветку поставь, ничего не получится. Вот эта веточка!

– Какое чудо!

В подтверждение Православия Господь являет нам знамения. Может в последние времена их не будет, а пока для нашего укрепления Господь их посылает. Вот наш пример: распустившийся букет вербы в 33-градусный мороз. Для меня это было явленное чудо.

Одно время после кончины батюшки навалилось на меня такое уныние, что несколько дней даже ночевал в машине на автостоянке. Подъеду к стоянке поздно вечером, чтобы поставить машину, а выйти из нее и идти домой сил нет, так и сплю до утра. И вот в один из таких дней я «случайно» включил запись одной из бесед с батюшкой и почувствовал такое облегчение на душе, что все уныние как рукой сняло.

О старце можно рассказывать много, но словами все равно не передать то чувство, ту благодать, которая ощущалась, когда находился рядом с ним. Все на душе становилось как-то по-другому. Например, когда читали в келье при жизни батюшки акафист в честь Пресвятой Богородицы, то каждое слово «радуйся» действительно наполняло радостью. Но при всех необыкновенных дарах, которые стяжал батюшка Алексий своими молитвенными трудами, подвизаясь в горах Кавказа, внешне он ничем не отличался от простых людей. Трудно было даже представить, что перед тобой не просто монах и священник, но еще и человек, совершивший великий духовный подвиг.

В день памяти святого Алексия, человека Божия, мы приехали поздравить батюшку с днем Ангела (отметим, что последний). Пропели тропарь, кондак, величание святому. Батюшка очень радовался:

– Спаси, Господи! Спаси, Господи! Алексий, человек Божий, какой святой угодник! Матерь Божия такое имя ему дала: «Человек Божий». Вот видите, какой он удостоился чести… Вот Великий Пост сейчас идет. На этой неделе уже Великий Канон, в четверг – Мариино стояние, а там уже «похвальная» в субботу. А в воскресение «неседальное», а там Лазарева суббота. Вот вам и Пост. А я вот все живу. Владыка благословил: «Кушай все. А я не кушаю. Не знаю, хорошо ли, плохо ли делаю? Боюсь я как-то. Никогда я в Пост Великий скоромного не кушал. Не знаю… А весь таю, сохну, сохну. Еле ем, аппетита нет. Немножко осталось. А нарушить? Владыка не обидится, что я благословение его не исполняю. Монах Константин сказал, чтобы я слушал владыку. Но все на волю Божью, на волю Божью. Да будет воля Божья. Владыченька сейчас только звонил, с иеродиаконом Паисием из Липецка разговаривал, поздравляли. Не может приехать, у него же прием сегодня.

Слава Богу, в монастыре пока тихо. Пост пока провести, а там Пасха, там радость, там огороды пойдут, пахать будут, сажать будут. Владыка за грибами будет ездить, вот какая радость. А до Пасхи пока еще духовно потрудиться надо. Слава Богу. В монастыре, как в раю. Матерь Божия невидимо ходит, святитель Тихон невидимо ходит, помогают, потому что враг сильно нападает на монастырь.

Вот так, миленькие. Господь над нами. Что вы! Задонская обитель какая! Матерь Божия Владимирская, задонских угодничков сколько. Обитель святая. Вот так, миленькие. Помоги вам, Господи. Сколько радости! С Богом, только с Богом.

Воспоминания о Кавказе

По запискам рабы Божией Миропии

* * *

Встреча в горах Абхазии

Мы встретились с батюшкой в пустыне, когда привезли продукты. Добрались мы только до матушек-чувашек. Это очень высоко. Крутые скалистые горы, внизу облака, пропасти. Шли по узкой тропинке, цепляясь руками за кусты, коренья. Батюшка жил намного выше. К нему нам дойти было уже невозможно. Он спустился к матушкам специально для встречи с нами. Нас матушки уже поджидали: приготовили фасоль «лобио» и самодельную халву (угощение только для гостей).

Вечером после трапезы мы долго сидели и беседовали, а рой комаров так и летал перед глазами. Они, что называется, съедали нас. Мы все чесались, дергались, вставали. А батюшка сидел спокойно, беседовал с нами. Когда я спросила: «Батюшка, как же Вы укусы комаров выдерживаете?» Он ответил: «Нервишки они лечат». И заулыбался. Матушки тоже спокойно на них реагировали. Эти матушки подвизались в пустыне уже долгое время. Многие уже и почили о Господе: схимонахиня Нина, схимонахиня Феодосия, послушница Василиса и другие. Они окормлялись у отца Мардария. То он к ним спускался, то они к нему поднимались.

Батюшка однажды рассказывал, что они в первую седмицу Великого Поста ничего не вкушали и не пили, а в субботу поднимались к нему для совместной службы, исповеди и причастия.

Ночевали мы у матушек и еле-еле вместились вчетвером в одной келье. Келий у них маленькие: одна стенка – скала, остальные из досок и бревен они сложили сами. В маленьком окошке торчит ведро без дна – это труба для печки. На улице стоит большой пень – это стол, а маленькие пеньки – стулья. Место неровное, и потому сидеть весьма неудобно.

Вот такой они несли подвиг! Зимой их засыпало снегом, они его подолгу отбрасывали. Ноши с продуктами доставляли сами. Часто медведь и мыши съедали их продукты, но Господь их не оставлял!

* * *

Беседа в 2008 году в селе Юрьево

– Батюшка, когда Вы жили в пустыне, Вас искушение осуждением не касалось?

– Не-е-ет, откуда ему там? А если и приходили отец Константин с отцом Давидом, то они и сами знали, что осуждать нельзя-а-а. Беседы были духовные, книжечки читали. Там нет, не было такого искушения. Жили в любви и согласии.

– А в помыслах?

– И в помыслах не было. Постоянно молитвы и чтение. Возьмусь за книгу, оторваться не могу. Часами читаю «Добротолюбие» и жития святых – Исаака Сирина, Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, авву Дорофея. Да-а-а. О каких там чужих грехах думать-то?

– Батюшка, Вы много читали. Вот, наверное, глазочки и попортили?

– Читал много. Главное, не спать, со сном бороться. На улицу выходил. Освежусь, кругом лес, тишина. В лесу сон уходит.

– А птички в лесу круглый год пели?

– Конечно. Их там никто не трогает, они такие смелые. Дверь откроешь, а они залетают прямо в келью и прыг-прыг по полу. То зернышко найдут, то еще что-нибудь. Рябые такие птички, я их названия до сих пор не знаю. Зимой синички на кормушку прилетали, я им пшено подсыпал. Сядут на кормушку, а она качается и так легонько: тук-тук, тук-тук. Вот и думаешь: «Пташки Божий. И красивые, и кормит их Господь, и порхают под небом, и песни беззаботные поют, и не осуждают никого, потому что всю жизнь к небу, к свету тянутся». Так и человек, если к Богу стремится, то осуждать ближних ему будет недосуг.

Прилетели голуби

Рассказ рабы Божией Людмилы из Северодвинска

* * *

Я встретилась с отцом Мардарием в 1995 году У меня сильно заболела мама (уже перед кончиной). Я пошла в Сухумский собор и нашла одного батюшку, который согласился прийти. Но неожиданно начался сильный ливень, и он сказал, что нужно перенести посещение на завтра, тогда придет уже отец Мардарий. Он сам с ним и договорился. На следующий день пришел отец Мардарий, пособоровал маму, причастил и рассказал мне, что у нее перед причастием было видение. Батюшка стал о ней молиться. Так мы познакомились.

Когда я приехала на следующий год, то узнала, что он сам сильно болеет. Я приготовила обед и принесла ему передать. Он лежал после операции, и мы с ним долго беседовали. Я попросила его молитв, и после этой встречи у нас образовалась духовная связь. При каждой новой встрече он принимал меня, как малое дитя, которое надо утешить. После наших разговоров и его молитв у меня начался духовный подъем: я начала ездить по монастырям, стала исповедоваться, помогать в храме, прошла «генеральную» исповедь. Потом стала сюда чаще приезжать, чтобы пообщаться с батюшкой. Он тогда жил у р. Б. Ламары и говорил, чтобы я в любое время, когда есть возможность, приходила. Мы часто беседовали, в основном, он слушал, а я рассказывала свои проблемы. Кроме его молитв, я ничего не просила, потому что мы не знаем, чего нам надо просить. Но потихоньку мои проблемы разрешались.

Он хотел переехать жить ко мне, так как там, где он жил, было слишком людно, и я просила подождать до времени моего окончательного переезда из Северодвинска. Своими молитвами он помог мне оформить квартиру без проблем. Но не дождался меня где-то годик всего. Я по его благословению привозила ему требы от северных сестер. Они просили помолиться о них, и он всем им помогал. Батюшка был очень добрый, всегда принимал чужую боль как свою. Относился к тебе, как к ребенку, хотя и сам был, как дитя. Встречи с ним были незабываемы. По молитвам батюшки, у меня многое в жизни изменилось.

Как-то мы приехали с батюшкой Александром Машковым и матушкой с севера. Так они были очень довольны, поскольку отец Мардарий помог решить недоумение матушки в отношениях с ее духовным отцом.

Батюшка сразу сказал, что надо молиться и уходить из этой общины, дал ей верное направление. Она была очень благодарна. И еще – до этого у нее не было детей, но после этой поездки, по молитвам батюшки, родила чадо.

У меня была очень большая проблема в отношениях с мужем, мы были не венчаны. Потом у мужа обнаружили рак. Батюшка сильно молился о нас, р. Б. Ламара слышала это, и Господь совершил чудо. Мы повенчались. И муж живет уже третий год, хотя врачи «давали» полгода.

Другой случай связан с отцом Аристоклием. Отец Аристоклий – афонский игумен, похоронен на Даниловском кладбище. Я прочитала его житие и рассказала батюшке, что как-то была на том кладбище, читала там Псалтырь, и вдруг прилетел голубь и сел на крест. Сидел и слушал меня. Было ощущение, что это душа отца Аристоклия. А когда я стала после каждой «Славы…» поминать своих сродников, то прилетела целая стая голубей. Я стояла просто счастливая и ушла очень довольная. Придя домой, перечитала житие и нашла там, что, когда читаешь Псалтырь, то прилетают голуби. Когда отец Аристоклий умер, то голуби выстроились крестом и сопровождали его до самой могилы. Этот рассказ поразил отца Мардария, и он сказал, что это был святой человек и сильный молитвенник, что за него надо молиться. Они с р. Б. Ламарой молились за отца Аристоклия, и вскоре, через год-два, его канонизировали.

Однажды я попросила благословения батюшки поехать на Крещение на Соловки. Он сказал: «Благословляю, я буду с тобой». Батюшка что-то говорил, что дух один, поэтому все открыто. Когда я подходила ко причастию, мне дали сразу две частицы, и я почувствовала, что батюшка рядом. Два раза я подходила к запивке и потом все время ощущала его присутствие. Приехала и ему рассказала, а он только засмеялся.

Во время разговора с ним и длительное время после, обязательно было какое-то спокойствие, какой-то мирный дух. Это ощутила и моя пятилетняя внучка. Батюшка ее благословил, дал ей пряничек. И когда возвращались от него ночью (обычно она боится в темноте ходить), то она сказала: «Я не боюсь, потому что отец Мардарий с нами. Хорошо бы, он с нами жил. Нам бы так было хорошо». И потом, когда я приезжала к нему, он всегда спрашивал о моей Насте.

– Говорят, что пустынники – это молитвенники, но как духовники они неопытны?

– Могу возразить. Я приходила к нему со своими проблемами, бедами. Мое сердце тянулось к нему. Я могла разговаривать с ним на любые темы. И, чтобы я ни делала, духовно ощущала, что сейчас он молится за меня. Он рассуждал вместе со мной: «А ты как думаешь? В Евангелии, например, вот так говорится или так…» Очень часто он говорил иносказательно. О грехе, который видел у меня, не говорил. Рассказывал какие-то случаи, примеры из жития святых, а я потом думала и это находила у себя сама.

Я иногда противлюсь, когда мне говорят что-нибудь делать. Послушания нет у нас. А батюшка видит, что мне нужно, и молится. И, слава Богу, мир в душе восстанавливается, я начинаю делать правильные шаги. Как-то я попросила его за одного человека, и батюшка помолился. Через некоторое время этот человек сам пришел к отцу Мардарию, хотя до этого боялся его и никак не хотел идти.

– Батюшка бывал таким строгим?

– Да. Когда что-то не входило ни в какие рамки, он мог быть строгим. Голос у него менялся, чувствовалось, что он это не приемлет. Тогда он говорил, что вот в Евангелии так сказано, или надо посоветоваться с отцом Рафаилом.

– Как батюшка переносил болезни?

– Смиренно и благодарил, когда Господь давал возможность спуститься с гор для лечения. Приходил какой-нибудь человек и спускал его вниз, когда ему уже совсем было плохо. Но какое бы состояние у него ни было, он всегда с улыбкой встречал любого человека.

К нему просто так никто не приходил, приводил к нему людей Господь. При внешней мягкости батюшка был очень мужественным. Он терпеливо переносил очень сильную боль. Даже врачи удивлялись.

Пустынники стараются меньше говорить о своей жизни в горах, потому что нам это просто по-мирскому любопытно. Поговорим и забудем. А для них это таинство. Я даже не спрашивала об этом, но читала много. Батюшка о себе мало рассказывал. Чего-нибудь спрошу, бывало, а он говорит: «Ты хочешь, чтобы я тебе пророчествовал?» И улыбается. Пророком никогда не хотел быть. Он был очень сильным молитвенником. По его молитвам, все исполнялось, потому что они были угодны Богу. Очень благодарна, что Господь свел меня с этим святым человеком.

Во время проводов в последний путь иеросхимо-наха Алексия (отца Мардария) прилетели голуби и крестообразно его провожали. Или встречали…

Электронные бесята

Воспоминания раба Божия Андрея

* * *

Первое знакомство, беседа с отцом Мардарием были недолгими. Позднее, когда уже был наслышан о батюшке, стал более внимательно его слушать. И до сих пор узнаю о нем много удивительного. Дары, которые Господь дал ему, он старался скрывать. А о том, что открывалось, просил никому не говорить. Иноку Всеволоду (автору православных книг) рассказывал о себе, но просил о нем не писать даже простой биографии. Смиренный был батюшка. Затворник, молитвенник, около сорока лет проживший в пустыне наедине с Богом, он хотел остаться там навсегда.

Темы осуждения, прощения и спасения в жизни батюшки были тесно взаимосвязаны. Он очень боялся искушения осуждением и всех приходящих к нему принимал с лаской и любовью. А когда разговор заходил об осуждающих, то вспоминал святых отцов: «Не осуждай ближнего, – говорил авва Дорофей, – тебе грех его известен, а покаяние – нет». А преподобный Анастасий Синаит, как очевидец, рассказывал, что видел одного брата нерадивой жизни при смерти, и как Ангелы за одну его добродетель – за то, что он никогда не осуждал, разодрали рукописание всех его беззаконий и исполнили его душу небесным веселием при исходе.

Кто-то с Нового Афона послал к старцу паломников. И стали к нему ехать люди за утешением. Старец обладал рассуждением и был опытным духовным воином. Причем, много раз «битым» и много раз выходившим благодаря Христу победителем в духовных сражениях. Бывают важные моменты в жизни, которые мы не можем полностью охватить, правильно оценить, а он все видел и чувствовал. Многие стороны технического прогресса он раскрывал с духовной точки зрения. Ему все открывал Господь.

Он скорбел, что люди к нему приезжают. Когда спрашиваешь у старца – у Бога спрашиваешь. Бог дает ответ, и если человек так не поступает, то получается двойной грех. Лучше не спрашивать, если ты не уверен, что сможешь выполнить совет старца. Сейчас люди задают одни и те же вопросы, спрашивают советов и не выполняют их.

В Священном Писании сказано, что грех появился тогда, когда появился закон. Без закона нет греха. Знающий мало и не делающий так – бит будет мало; знающий много и не делающий так – бит будет много.

Как-то я приехал с друзьями из города и попросил: «Батюшка, мои друзья хотели бы пообщаться с Вами». «Нет, нет. Эти городские здесь нагрешат, потом приедут домой и будут продолжать грешить». Я подумал: «Старец, а такое мнение о людях?!» Смутился. Но потом понял, что он это не от зла сказал, а из-за того, что очень о них переживал.

Спустя два месяца я опять к нему приехал, и он говорит: «Андрей, на днях ко мне приезжал целый автобус с туристами. И каждый заходил, и с каждым мы беседовали, начиная от экскурсовода и кончая водителем, который ждал три часа».

Однажды мы разговорились о монашеской жизни, о советских временах, и как тогда жилось. Он рассказал про одного брата, который прибыл на Кавказ из Москвы. Судьба его такова. Уверовав в зрелом возрасте, он тайно крестился. Но отец, еврей по национальности, занимая высокий пост, узнав об этом, категорически был против и не захотел с этим смириться. Он делал все, чтобы тот отрекся от Христа, но сын был тверд. Тогда он сказал: «Ты мне не сын, я тебя сгною». И пошел к главному врачу «психушки». Врач говорит: «Мы можем сделать из него просто сумасшедшего. Обколоть, и все. Я не могу убить веру». «Делай из него дурака». И отправил сына в «психушку». Его сына закрыли в отдельную палату и стали «лечить». Он сначала сопротивлялся, но понял, что бесполезно, и начал притворяться, что сошел с ума. Врачи смотрят, вроде подействовало. Начали меньше колоть, потом перестали. Стали выпускать гулять на свежий воздух. Спустя некоторое время Господь предоставляет ему возможность сбежать из закрытой «психушки». В советское-то время!

В полосатой пижаме пройти незамеченным мимо охранника. И не просто сбежать, но еще дойти в такой одежде до вокзала и в поезд сесть. Без денег он доехал до Сухуми и там ушел в горы. Долго подвизался и впоследствии стал исповедником. Конечно, поразительный случай.

И вот я батюшку спросил: «Батюшка, в наше время сильное воздействие на человека идет через телевизор, компьютер. Очень тяжело от этого уберечься. А тогда лекарствами делали из здорового человека душевнобольного. Как он мог выдержать все это и не повредиться? Особые молитвы он читал, что ли? Отец Мардарий ответил: «Он не молился. В таком состоянии нельзя молиться. Это физически невозможно. За него молилась старица его!». И вот, по молитвам старицы, он смог выбраться из этих сетей, уехать, скрыться в кавказских горах, стать монахом и молитвенником за других людей.

Батюшкины беседы привели меня к осознанию сущности Церкви, церковной жизни. Церковь – тело, Христос – глава, а мы – члены Церкви. Насколько мы сплоченно выполняем заповеди Божий, настолько сильнее Церковь. Настолько мир сильнее «вскисает» на закваске любви Бога к человеку.

Батюшка всегда с осторожностью относился к церковным новшествам. Священство должно смирять свои личные чувства перед священноначалием, но нельзя мириться с нарушениями канонических правил. «Чтобы не пострадала Церковь и Вера Православная, – говорил батюшка, – вот что главное». Не одобрял он контактов с иноверцами, видя духовными очами исходящую от них прелесть. И приводил такое высказывание святых отцов: «Кто похвалил чужую веру, тот похулил свою». Он всегда помнил завещание своего духовного отца, преподобного Варсонофия: «Умри в вере Православной».

– Бывают, – говорил батюшка, – умные образованные богословы. Но вот их образование впрок не идет, а оборачивается суетным мудрствованием. Или еще хуже, откровенной ересью. Как, например, Арий. А ведь тоже умный был богослов.

В то же время негативно относился он и к расколам, приводя в пример Украину: «В какую церковь бедному человеку идти? Во Владимировскую или Филаретовскую? Во-о-от. Народ-то простой за что страдает?»

К современной электронике, «помогающей» людям, батюшка относился отрицательно. Телефон, телевизор, компьютер, видеосвязь, Интернет и так далее – все это паутинки одной сети. Сети, в которую человек сам стремится, будучи духовно поврежденным. Сети, которая невидимо обволакивает человека, ограничивает его духовное пробуждение, вытягивает из него время его жизни, «сушит» любовь, губит здоровье. Однажды «в сердцах» батюшка сказал: «Вы идете прямой дорогой в ад и не замечаете этого».

Вот рассказ батюшки о телевизоре. «Считаю, что ничего полезного для души там нет! Расскажу вам два видения, которые у меня однажды случились. Как-то мне пришлось заночевать в селе Азанта, у верующих матушек. Те смотрели новости по телевизору. Решил полюбопытствовать и я. И вдруг наяву вижу, как в воздухе рядом с экраном, сбоку от него, пляшут маленькие фигурки демонов!.. Прыгают, саблями друг на друга машут! Я в изумлении спросил у матушек: «Вы видели бесов у телевизора?» Они отвечают, что нет, ничего не видели.

В ту же ночь сплю и вижу сон, как будто хозяйка подходит к телевизору, открывает кинескоп как дверцу шкафа, а внутри телевизора видны прыгающие бесята. Вот так».

Когда я был на Афоне, один монах рассказывал мне про своего духовного сына, архимандрита, которому подарили ноутбук. Он начал писать диссертацию и одновременно учился на нем работать. Теперь он не может оторваться от компьютера. От этой опасности очень часто предостерегал отец Мардарий, видя вещи реально, при этом излишне не пугая человека. Батюшка очень сокрушался, видя духовное угнетение людей, которое они получают от своего легкомысленного пользования «благами» современного мира. Это духовное давление гораздо опаснее открытых гонений на христиан. У него было очень тонкое рассуждение и видение.

Напоследок расскажу случай, происшедший с моим знакомым, когда он помогал отцу Мардарию в горах. Он попросил благословения сфотографировать батюшку на пленочный фотоаппарат, а отец Мардарий не благословил. И уже перед отъездом, когда батюшка колол дрова, мой знакомый из-за кустов все-таки сделал несколько кадров. Вернулся, проявил пленку. Смотрит – идут кадры хорошие, а кадры, где должен быть батюшка, засвечены – ничего нет. Вот что значит благословение старца.

С божией и врачебной помощью

Воспоминания главного врача Галины Николаевны

* * *

Многое происходит в нашей больнице, в первую очередь в моей профессиональной деятельности, по благословению владыки Никона. Когда-то эта больница была освящена с иконой Иверской Божией Матери. Сейчас эта икона хранится в отделении реанимации, там, где особенно нужна духовная поддержка. И действительно, там работают настоящие верующие люди. Встреча с батюшкой состоялась тоже по благословению владыки, и мы сразу же почувствовали, насколько этот человек дорог ему. Помню, как владыка сказал: «Это человек действительно святой жизни. И если бы люди знали о том, кто здесь сейчас находится, то очередь бы сюда была от Задонского монастыря». Но поскольку в больнице, прежде всего учитываются состояние больного, его физические немощи, то мы не могли, к сожалению, обременять батюшку общением с людьми и с нашими сотрудниками. Батюшка вбирал в себя и горе, и страдания, и переживания, молился, и это, конечно, сил ему не прибавляло. Многие люди чувствовали благодать, как только переступали порог палаты. И сейчас, когда батюшки уже нет, вспоминаешь его неизменное смирение, постоянную благожелательность к каждому входящему, его желание утешить словом и молитвой.

Мне приходилось разговаривать с Юрием Павловичем, лечащим врачом батюшки, не только о том, как протекает заболевание, но и о необходимости проведения разных консультаций, поставки медицинских препаратов из федерального центра, из Москвы. Все, что необходимо было сделать, было сделано руками хирурга. Юрий Павлович – весьма уважаемый в медицинском мире высококвалифицированный врач, много лет трудившийся у операционного стола, однозначно, ни минуты не колеблясь, сказал, что впервые видит, чтобы такое заболевание, как у батюшки, разрешилось за сутки. Помню его слова, произнесенные без малейших сомнений: «Так не бывает, чтобы такое заболевание разрешилось за сутки. Как хирург, работающий больше двадцати лет, исходя из общих теоретических знаний и своего практического опыта, могу сказать, что такого в медицине не бывает. Его вымолили». Он несколько раз повторял эту фразу.: Надо заметить, что этот врач делает только первые шаги в храм, и по молитвам владыки и батюшки уже это правильно понимает. Позже Юрий Павлович говорил, что в 2007 году, во время лечения батюшки, в нашем отделении произошло много светлого. И те, кто работал в нашем отделении, отмечали, что, когда батюшка был с нами, как-то легко работалось, получались отличные результаты.

Потом мы приезжали в дом, где жил батюшка в последнее время. Были у него и незадолго до кончины, и могу уверенно сказать, что такое не забывается. Мы видели его мирный дух и проявление великодушия к нам. Видели его смирение. Когда мы спрашивали, как он себя чувствует, батюшка нас благодарил, просил, чтобы Господь наставил нас и помог в нашей работе, говорил, что молится о нас. О себе в последнее время ничего не говорил. Я не помню ни одной жалобы, ни ропота. И мы, врачи, понимали, что Господь лучше знает, кому что нужно.

Я чувствовала, что вместе с батюшкой и благодать пришла в нашу больницу. Я с благодарностью думала, что владыка в очередной раз позаботился о нас, о нашем спасении, благословив нам батюшку. Сложные ситуации неизбежны в нашей работе, и посещение батюшкой нашей больницы не только оживило в нас какие-то глубоко скрытые духовные силы, но и позволило нам в трудные моменты обращаться с молитвой не только ко владыке, но теперь и к нашему батюшке – иеросхимонаху Алексию. Помолись, батюшка, и о нас.

«Произошло чудо. Его вымолили»

Воспоминания Юрия Павловича (лечащего врача)

* * *

Батюшка поступил к нам в отделение в конце марта.

Я осмотрел его в приемном покое. Он находился в крайне тяжелом состоянии: давление было очень низкое, тахикардия, сильные боли в животе. Мы госпитализировали его в реанимационное отделение, чтобы за несколько часов подготовить к оперативному лечению. Буквально через два-три часа с момента поступления мы уже готовили его к операции. При вводе наркоза у батюшки наблюдалась клиническая смерть: состояние резко ухудшилось, давление почти не определялось, пульс был более ста восьмидесяти ударов в минуту. Усилиями докторов состояние было немножко стабилизировано; разрезали живот, сделали лапартомию. В течение операции у батюшки обнаружился рак селезеночного узла толстой кишки. При этом заболевании, по всем медицинским канонам, показано проведение операции, которая может спасти жизнь. По методике лечения таких больных, через двадцать четыре часа после перфорации, необходимо проводить санационную лапартомию. Живот во время первой операции зашивается в бантики, с той целью, чтобы опять санировать брюшную полость для купирования прогрессирующего перитонита. И только после этого можно зашивать живот с надеждой на выздоровление. Каждая болезнь или проявление болезни четко вытекает из предыдущего состояния. Ну, не бывает чудес в медицине! А вот здесь я, оказывается, столкнулся с чудом. Заметим, что батюшке шел уже семьдесят восьмой год! Поступил он в крайне тяжелом состоянии. В этих ситуациях, к сожалению, люди умирают. Поступил при наличии развернутого обостренного синдрома полиорганной недостаточности. Сосудистая система не работала; дыхательная система – одно название, только поверхностное дыхание; выделительная система работала плохо. Но главное, спустя сутки

он был еще жив. У него нормализовалось артериальное давление. Но само чудо ждало меня в операционной, когда я снял у него швы с живота. При такой ситуации, в которой проходила первая операция, мне пришлось бы (я знаю из своего опыта) четыре-пять раз мыть живот. Но оказалось, что повторная операция была не нужна, ее можно было даже не делать?!! Я только снял швы, посмотрел и увидел, что у батюшки абсолютно чистый живот. На всякий случай помыли и благополучно зашили под наркозом. Батюшка в это время, естественно, не дышал. Я только помню, что в это время приходили и владыка, и другие верующие люди и молились, молились… Ни в коем случае не скажу, что я смог сделать это за одну лапартомию, такого не бывает. Что-то произошло там в этот момент. В дальнейшем он у нас потихонечку выздоравливал.

Примерно через месяц его выписали. Затем он пожелал для укрепления некоторое время побыть в Задонском мужском монастыре. Я приезжал на осмотр: опухоль в животе у него, конечно же, осталась. И, чтобы продлить ему жизнь, необходима была повторная операция по удалению опухоли и закрытию бластомы. В мае 2007 года мы снова положили его в отделение и прооперировали. Для него это было достаточно объемное оперативное вмешательство – для такого возраста и при такой патологии. Однако он очень неплохо его перенес. Выздоровел. Все, слава Богу, у нас получилось, все было не зря. После операций батюшка прожил еще больше двух лет.

Я его постоянно навещал, следил за его состоянием здоровья. Был у него за несколько дней до его смерти. Потихонечку состояние его ухудшалось. Было понятно, что он умирает.

Мои личные впечатления о батюшке такие. Чрезвычайно чистый и чрезвычайно добрый человек. У меня сложилось впечатление, что он постоянно находился в диалоге с Богом. Ни о чем другом не размышлял, а постоянно думал только о Боге. Человек он очень терпеливый. Я никогда не видел никаких капризов; он мне не доставлял ни малейшего неудобства, несмотря на то что он находился под самым высоким покровительством. С батюшкой было очень приятно общаться. Он был в какой-то степени даже наивный, как ребенок. Восемьдесят лет, а никаких потаенных мыслей у него не было. О людях, вообще, плохо не думал. Всех встречал: «Миленький! Дорогой!» Очень радовался, когда меня о чем-то спрашивал, а я ему говорил: «Все будет отлично, с Божией помощью». Когда я так отвечал, он был просто в восторге. Уезжая от него, я все время чувствовал, что прикасался к чему-то неземному, такому, чего в обычной жизни раньше не встречал. Духовно величественный. Все он знал, хотя и пытались от него скрывать. Все понимал. Он просто смиренно ждал нашего слова: или владыки, или моего. Чтоб сказали: «Да. Рак».

Сестры приходили ставить капельницу, сделать укол, а воспринимали это не как обязанность по работе, а как прикосновение, действительно, к чему-то святому. Некоторые даже спрашивали: «Можно ли благословение взять?» Думаю, что они укреплялись его силой, ведь он молился за них. И до сих пор молится.

Воспоминание того, как батюшка в последний раз уходил из больницы, осталось у меня навсегда. Он шел такой красивый, величественный. Для него это не характерно, но тогда он так шел. Уходил от нас. Я всегда с благоговением буду его помнить. Спасибо тебе, батюшка!

Молитвенник на небесах

Воспоминания Анны Карасиковой (г. Липецк)

* * *

У батюшки мы бывали часто – и в радости, и в горе.

Низкий поклон и благодарность ему за утешение, поддержку и радость, которые всегда от него получали. Его любви, великодушию не было предела, потому что это была божественная Любовь, не вмещающаяся в рамках земного мира. Немало житейских, бытовых проблем

разрешилось у нас по молитвам батюшки. Свет, который он излучал, чистый, мирный дух, который от него шел – касались и нас. Уезжали мы от него всегда как из духовной лечебницы: спокойные, умиротворенные, благостные. Как жаль, что батюшка так мало с нами побыл. И утешает то, что у нас появился еще один молитвенник на небесах. Прости нас за все, батюшка! Помолись за нас!

Советы батюшки

Воспоминания раба Божия…

* * *

У батюшки был дар молитвы. Однажды я приехал к отцу Мардарию со своим братом, у которого была травма головы. Как-то он возвращался с работы и на него напали бандиты: обокрали, проломили череп. Он долго лежал в больнице. Сильно болела голова, и брат очень скорбел. Просил молитв за него. Батюшка потрогал голову брата и сказал: «Все будет хорошо». По молитвам старца, мой брат выздоровел.

Есть такое мнение, что исихасты, молитвенники, живущие высоко в горах, плохие духовники, потому что у них нет опыта исповеди. Отец Мардарий почти сорок лет прожил отшельником в горах, и хотя не имел многочисленных духовных чад, но был прекрасным духовником. Я общался со многими священниками. Каждый духовник, как чудесный цветок: по-своему благоухающий, по-своему красивый. Старцы наши, как Божий нектароносные цветы. Другое дело, как мы к этому цветку относимся: вдыхаем ли его ароматы, любуемся ли его красотой, ухаживаем ли за ним. То есть слушаем ли советы старца, выполняем ли их? Плод от совета старца будет лишь тогда, когда человек будет жить по этим советам, выполнять все сказанное. Кто-то на Афоне спрашивал: «Почему старцы есть, но сокрыты?» Господь закрыл им уста, вот старцы и молчат. Потому что люди не выполняют, не

слушают их советов. И иногда нам нужно «палкой погрозить» для духовного наставления. Потому-то слова старцев и молитвы бывают не действительны, когда человек поступает по своей воле. Но если выполнять советы старцев, в том числе и отца Мардария, то это будет спасительно. Их устами говорит Господь. Старец – он как пророк. И отец Мардарий был такой, потому-то он и ныне жив. Это может подтвердить каждый, попросивший с верой его молитв и заступничества.

Батюшка был милосердный. Смиренный. У него зла не было ни на кого. Только любовь…

Мое исцеление

Воспоминания рабы Божьей Татьяны

* * *

Батюшка мне очень помог. Здоровье у меня неважное. Мне было очень тяжело. И на душе было скверно. Чувствовала себя очень слабой. А когда пришла к батюшке, то все как рукой сняло. Ушла от него без боли и с легкостью в сердце. Когда умер мой муж, я опять заболела. А нужно и дрова колоть, и по хозяйству управляться. У меня так болела спина, что не могла пошевелиться. Еле добралась до старца. Он посадил меня на кровать и «ушел» в себя. Думаю, наверное, он молился обо мне. Потом перекрестил мне спину. И все. Мы с ним поговорили немножко, и я ушла. Пришла домой и только там почувствовала, что спина-то у меня не болит, какую бы тяжелую работу я ни делала. Еще заметила, что, как приду к батюшке, посижу на его кроватке, так у меня все и проходит. И неделю точно ничего не болит. Сейчас, когда батюшки не стало, тоже стараюсь прийти, посидеть у него на кровати, помолиться в его келье. Он всегда всех приглашал посидеть на своей кроваточке. Говорил: «Садись ко мне на кроваточку».

А как он духовно мне помогал, этого даже не пересказать! Так укреплял. Время-то ныне лукавое, тяжелое.

А он скажет два-три слова, и все отходит. А то бывает на душе какое-то смущение, раздвоение, тяжесть какая-то, не знаешь, что и делать, что предпринять. А батюшка всегда укрепит, утешит. Он и сейчас невидимо с нами. Всегда к нему обращаюсь и благодарю Бога, что встретилась с ним на своем жизненном пути.

Начать с «генеральной» исповеди

Воспоминания рабы Божьей Людмилы (г. Саранск)

* * *

К отцу Алексию я приехала в Абхазию со стульчиком, так как не могла ходить. Пришла к батюшке, он меня принял приветливо. Сколько вопросов ему ни задавала, на все отвечал. Спрашиваю: «Батюшка, можно мне в море купаться? У меня же спина болит, нога не ходит». «Можно, можно. Соленая вода полезная». «Батюшка, а я вылечусь?» «Вылечишься». «Батюшка, что мне делать? Я всех врачей прошла…» Он мне сказал, что нужно пройти «генеральную» исповедь с семилетнего возраста у любого батюшки (всем больным батюшка благословлял начинать лечение с «генеральной» исповеди, вспоминая весь жизненный путь с семилетнего возраста). «А можно ли ходить на копие?» «Можно». По благословению батюшки, я стала лечиться копием у отца Феофана в Саранске. Вся была в синяках, но через некоторое время все прошло, стульчик оставила. Стала ходить благодаря благословению и молитвам старца Алексия.

Он видел больше нас

Рассказ матушки (г. Гудаута)

* * *

Отец Мардарий был такой простой, доступный.

Про медведей любил рассказывать. Рассказывал, что у него там «друзья» были. Я думала, что монахи приходили. А оказалось, нет – медведи. Он их кормил. Бывало, говорит, келью лапой потревожит, значит, есть просит.

И особенных скорбей не было. Он так говорил. Мне он рассказывал всегда только светлое, радостное.

Отец Мардарий был настоящий духовник. В этом для меня нет сомнений. Потому что имел в себе Любовь. С ним был Христос. Все, что он ни говорил во время наших встреч, все было духовное. Он сразу понимал человека. И в каждом видел образ Божий. Он не оценивал человека, но чувствовал его нужды, скорби. Сколько он своими добрыми советами распрей умиротворил! Его хотели назначить духовником Абхазии, но он уехал. И это было печально для всех. Он никогда не говорил лишних слов, только то, что необходимо тебе. Но мог сказать и «нет».

Говорил это с большой любовью и, как правило, когда это касалось каких-то серьезных вещей. С молитвой и большой внутренней болью. Он действительно вел своих духовных чад и всех, кого знал. Никогда не забывал человека, которого видел хоть один раз. А видел он, будучи незрячим, больше каждого из нас. Я была у батюшки и в Задонске. И он при мне повторял: «Слава Богу за все». Ему и в Задонске нравилось, но, конечно же, он всегда тосковал по пустыне.

С ясным умом и совершенной памятью

Из воспоминаний протоиерея Георгия (станица Кавказская)

* * *

Хочу рассказать случай, который поразил и удивил меня. Встреча с отцом Мардарием произошла, когда он только что спустился с гор в Ново-Михайловку близ Сухуми. Я туда ездил в паломническую поездку. После Нового Афона, Каман мы приехали в Ново-Михайловку на кладбище, чтобы поклониться мощам глинского старца отца Серафима (Романцова). Отец Феофил, сопровождавший меня в этой поездке, рассказал: «Здесь недалеко находится старец, кавказский пустынник, но всех паломников он принять не может. Если хочешь, могу провести тебя к нему, так как я в детстве исповедовался у него и его знаю».

И мы пошли. Келья, где он находился в то время, была простая, скромная, земляной пол. Печка топилась – влажный же климат. Отец Феофил даже не знал, что зрение у батюшки в ту пору было уже потеряно. Нас предупредили, чтобы долго мы не находились у него. Поэтому беседа была короткой. Старец нас духовно укрепил. И в конце я попросил: «Батюшка, помолитесь, пожалуйста, за мою маму, за матушку, за сестру..». И назвал пять имён. Попрощались. Проходит больше полугода. Первый раз мы были у него в октябре, а второй раз приехали уже в мае. Отец Мардарий говорит: «А я за вас молюсь». И назвал пять имён (матушка Александра, сестра Зинаида, Елена…). Представляете, он назвал все эти пять имён, за которые я попросил молиться. «Я и не думал, – вспоминает отец Георгий, что имена сохранятся у старца в памяти. Я даже в своём возрасте прошу, чтобы люди оставляли записочки, так как памяти своей не доверяю». Ведь та наша встреча длилась буквально три минуты.

Потом, мы встречались несколько раз, и он всегда говорил: «Я не забываю о вас, молюсь».

Также мне запомнилось, как отец Феофил во время той первой встречи спросил: «Восстановится ли монархия? Будет ли Царь в России?» А батюшка ответил: «Смотри, как было до революции. Вот рождается у царя Николая Второго первая дочка, вторая, третья, четвертая… Господь знал, что монархии не будет, и не давал наследника. А царь ждал наследника. И только по молитвам Серафима Саровского рождается царевич Алексий в утешение царю, но не для престола».

Вот так духовно, по-простому рассуждал батюшка.

И в последующие встречи он поражал меня своим ясным умом и совершенной памятью, которая была только у святых отцов. Я удивлялся, что он мог рассказать жития святых точно, подлинно. Батюшка много знал. Его многое интересовало. Он говорил: «Ты знаешь, вот «Добротолюбие», такой-то том, такая-то глава, вот там написано то-то, а вот этот святой говорил так-то и так-то»… А ведь в последние годы он потерял зрение и не мог читать, но в памяти у него всё отложилось. Конечно, всё это ему давал Господь.

Вспоминается ещё один эпизод. Поехали мы к батюшке в деревню. Там он жил одно время в заброшенном домике. Это было в Абхазии. У келейника спрашиваем:

– Батюшка здесь?

– Да, проходите, он там, на первом этаже живёт.

И представляете, отец Мардарий говорит «О, отец Георгий! Заходи, заходи!» Он узнал меня прямо с порога, хотя я еще слова не сказал. А он уже не мог видеть меня.

Однажды я приехал к нему исповедоваться. Поразило его благодатное состояние духа. Настолько он преображался, душа его светлела. Все молитвы перед исповедью он читал по памяти. Решение некоторых вопросов не брал на себя, а благословлял решать с владыкой.

Вот насколько он почитал иерархию, священноначалие! Ничего мирского не говорил, только всё по Евангелию и по советам святых отцов. Говорил о спасении, о молитве. Настолько просто и ясно мог сказать, что всё было понятно и доступно.

После операции аденомы он какое-то время находился у одной рабы Божией, она ухаживала за ним, и мы туда в Абхазию приезжали. Времена были во всех отношениях тяжелые, послевоенные, но, тем не менее, многие посещали батюшку и вели беседы на разные темы, желая узнать мнение старца. Эта раба Божия всегда пугалась, когда отец Мардарий открыто говорил правду и прерывала эти разговоры. Говорила: «Молчи, иначе придут и просто убьют нас». Батюшка на это внимания никогда не обращал. Такая сильная у него была вера, ведь пострадать за истину – это милость Божья.

Прогнать страхи

Из воспоминаний рабы Божией Наталии (Ростовская область)

* * *

Я узнала о старце через матушку Ольгу которая с детства посещала многих из них: отца Мардария, отца Аввакума, отца Виталия. Ее семья окормлялась у них. «А сейчас отец Мардарий болен, он в Задонске», – как-то сказала мне матушка Ольга.

Моя дочь в то время сильно страдала. Ее преследовал какой-то незнакомец. На нее нападал непонятный страх, и она с ним ничего не могла поделать. Поэтому мы решили поехать в Задонск. Первым делом идем к монастырю. На входе нас встречает монах, я его и спрашиваю, где найти отца Мардария.

– Вообще-то это меня так зовут, но, наверное, не я вам нужен. Вот его келейница – матушка Иулиания.

Как раз был праздник, и матушка была в монастыре на службе. Я попросила о встрече, но матушка сказала, что он сейчас тяжело болен, после операции, и владыка Никон пока не благословляет никого к нему, но матушка нас пожалела и добавила, спрошу его и позвоню тогда.

Вскоре она позвонила. Мы долго искали гостиницу, кружили часа полтора, боялись опоздать. Наконец, нашли, и как раз матушка в это время вывела старца на прогулку. Какое это было счастье – видеть его, общаться с ним. Вообще, даже объяснить невозможно… Батюшка был как светлый лучик, от него исходила необыкновенная любовь. Я помню даже тепло его рук, а голосочек до сих пор сохранился у меня в памяти. «Миленькая», – говорил он все время. Дочь моя задала ему свои вопросы, и у нее появилось спокойствие, надежда и какая-то радость внутренняя. Потом она вспоминала, как начинала фразу, а батюшка ее продолжал, установилась как будто духовная связь между ними. Все, что дочка хотела узнать – узнала, батюшка на все ее вопросы легко ответил. И проблемы ушли.

Вот внученька моя, Серафимушка, появилась, по батюшкиным молитвам. Мы тогда виделись минут двадцать.

Приехали второй раз, когда он жил уже в Юрьеве. Ну, как нас можно было через окошко узнать? Нас это очень удивило, ведь видел нас он только один раз.

По его святым молитвам, дочка полностью излечилась от болезни. Человек, который нас преследовал, исчез: мы не знаем, где он и что он делает. Мы даже про него и не вспоминаем. Чувствую, что в жизни пошел какой-то другой отсчет, все по-другому началось. Счастье объяснить вообще невозможно, но я считаю, что счастье – это встретить в жизни такого человека, как отец Мардарий.

Подсказка, как вести себя с мужем

Из воспоминаний рабы Божией Елены

* * *

У меня должна была состояться встреча с матушкой Иулианией в Сочи, чтобы поделиться в этот день своими воспоминаниями об отце Мардарий. Мне было плохо, мучили сильнейшие головные боли так, что даже встать не могла. Заснула, про встречу с матушкой забыла. Это можно назвать искушением, потому что враг сделал все для того, чтобы эта встреча не состоялась. И снится мне, что я должна идти на встречу. Человека я не видела, мне была видна только его рука, но я точно знала, что это батюшкина рука меня будила. Я услышала его голос: «Вставай! Иди! Ну что же ты? Тебя же ждут…» Проснулась, голова уже не болела, поехала на встречу…

Впервые мы встретились с батюшкой в сухумском кафедральном соборе. Я туда ходила на Богослужения и пела в церковном хоре. Это был 1983-й год, когда мы вернулись в Сухуми из Хабаровска. Отец Мардарий смиренно стоял около большой иконы Христа Спасителя. Я часто подходила к этой иконе, но никогда не оборачивалась. А тут обернулась. Он стоял и улыбался. Я даже не знала, священник он или нет, но сказала: «Батюшка, благословите!» Он благословил и ответил: «Ну вот, я ждал, когда ты подойдешь и благословение попросишь».

…К вере меня привел незадолго до этого иеромонах Павел (в миру его звали Андреем) еще в Хабаровске, куда он приехал из Москвы. Священник с непростой судьбой. Был наркоманом, художником, иконописцем, но у него такая сильная вера была! Он стольких людей, в том числе и меня грешную, привел к Богу! Через большие скорби и испытания шла я к Нему.

Умер тогда у меня ребенок. Пришла домой после работы вечером, мне было страшно, приближалась ночь. А каждую ночь я видела нечисть, которая меня трясла и мучила.

И приехал ко мне Андрей. Мы сидели и разговаривали с ним до четырех часов утра. Это было мое первое познание Бога. Господь вел меня невидимо. Вначале я ходила и к баптистам, и к евангелистам, но истины у них не нашла.

Андрей ответил на все вопросы, которые волновали меня. Как? Зачем? Почему все так со мной произошло? Он ушел, а я неделю ходила окрыленная. Это был первый шажок на пути к вере. И вот эта цепочка шагов привела меня к отцу Мардарию.

Я спросила у батюшки:

– Почему мне тогда было так хорошо?

– Принимай каждого человека с радостью и с любовью, потому что ты не знаешь, в ком из людей к тебе придет Господь, – ответил батюшка.

Видимо, именно тогда меня посетил Господь.

Сейчас моему сыну, теперь уже рукоположенному в диакона с именем Феофил, трудно без батюшки. Отец Мардарий так заботился о нем, он его любил!

Часто с сыном мы ходили к матушке Олимпиаде – к ней приходили пустынники, когда спускались с гор. Мы там вместе молились. И у меня там такой случай произошел. Во время Великого поста…

Я же тогда была новоначальной, по пять часов стояла в Храме, молилась и плакала. Каждое причастие сопровождалось сильными эмоциями, прости меня, Господи. Муж, неверующий, молодой, правда, крещеный. Мы обвенчались. И вот Пост. А тут плотские обязанности между мужем и женой. Что делать?

Муж требует, тоже не знает, что делать. Я бегу к матушке Олимпиаде. Хорошо, что там как раз был отец Мардарий. Он выходит, я говорю: «Батюшка, родненький…» и стою, реву, как белуга, не знаю, как объяснить монаху. И говорю ему обрывками: «Батюшка… Великий Пост… Вот у меня муж… А я не знаю…» Он на меня посмотрел так и говорит: «Ты не имеешь права отказывать, потому что в блуд он пойдет. Ты будешь виновата».

– Как же мне тогда быть? Я не могу!

– Ты же обвенчанная, но если он не понимает, если человек не готов…

– Ну, а как же быть?

– А как мертвые, вот так и ты будь…

Это меня так поразило, и он при этом плакал. Я рыдала, и он плакал. С ним только посидеть рядом, и все проблемы становятся незначительными, отходят. Такая любовь от него исходила, такое утешение я получала. Сейчас без него тяжело. Не с кем посоветоваться, некому меня поддержать. А когда старцы были рядом, и отец Мардарий, и отец Гавриил, они давали духовную поддержку, становилось легче. Они могли ничего не говорить, но их присутствие, теплота, молитвы так могли утешить. Людям, которые только начинают ходить в Храм и которые в пост попадают в такой же тупик в супружеских отношениях, я рассказывала о совете старца.

Как-то мы зашли к нему. Со мной были архидиакон Феофил (мой сын), протоиерей Георгий с Кавказской станицы, раб Божий Анатолий. Мужчины зашли к нему первыми, взяли у него благословение. Он уже был незрячим. Я зашла тихонько-тихонько, а он встал и говорит: «Игуменья зашла»?

Я думаю: «Какая игуменья»?

А он опять: «Игуменья зашла»?

Я помолчала и говорю: «Батюшка, благословите».

А он руку мою взял и говорит:

– Да…, нервничаешь…, переживаешь, не надо….

И говорит мне сокровенные вещи. Он знал мои помыслы.

– И с Феофилом будет все хорошо, и с остальными детками, не переживай.

Батюшка знал все наперед. По обрывкам фраз мог сразу понять состояние души человеческой. Он переживал за нас. Деточек очень любил, никого не забывал, благословлял, ручку положит на голову и говорит «Все у тебя будет хорошо». Детки потом исцелялись. Когда они болели или у них были проблемы, я замечала, что после молитв батюшки детям становилось лучше, благодать такая была, что описать невозможно. Как же сейчас нам этих старцев не хватает! Я благодарю Бога за то, что мой сын при всех скорбях, искушениях получал утешение от этих старцев. Отец Мардарий говорил: «Такое зерно в него вложено, оно вырастет и даст свои плоды. А ты молись, мать, и не скорби, не надо, Господь тебя не оставит».

Благословение

Из воспоминаний иерея Сергия (пос. Балахта, 180 км от Красноярска)

* * *

У меня три встречи были с батюшкой. Первый раз, когда мы ездили с протоиереем Георгием в паломничество, под Сухуми, в Михайловку Там в бедной келеечке мы разговаривали один на один. До этого у меня уже был опыт общения со старцами. Я встречался с отцом Николаем (Гурьяновым), с отцом Иоанном (Мироновым), третьим старцем в моей жизни стал отец

Мардарий. Когда я его увидел, почувствовал трепет необъяснимый, мы с ним очень хорошо поговорили, он утешил меня.

Второй раз я ездил более подготовленным. Задавал ему духовные вопросы. Хотя в то время я не готовился к священству. Но вышло так, что я поехал в Красноярск, и там меня рукоположили в диакона. Сорокоуст прошел, и через два дня меня сразу рукоположили в священники, думаю, по молитвам старца.

Я взял семью, и мы поехали в Сухуми. Батюшка успокоил, сказал, что все по воле Божией. Я же очень переживал, потому что я ни крестить, ни отпевать не умел. Меня бросили, как котенка, на приход. Когда приехал, там такая разруха. Все это пугало. Батюшка успокоил, сказал, что Господь пошлет мне помощника, что это Его святая воля. Как он сказал, так и случилось. Я приехал в свой приход, и каким-то чудесным образом появились помощники, можно сказать, ниоткуда. Конечно же, по святым молитвам батюшки. Старец сказал: «Все по воле Божией, ты не переживай». Тогда он благословил меня на все это, как сказал, все так и идет по его святым молитвам.

В третий раз поехал и особенно почувствовал благодать, которая исходила от батюшки. Тем более я о нем уже многое узнал, прочитал книгу. Архимандрит Серафим (Брыскин) из Красноярска писал о нем, и протоиерей Валентин (Бирюков) из Новосибирска описывал эпизод про двух братьев, когда на них с горы скатился удав.

Я благодарю Господа за то, что он сподобил меня общаться с таким подвижником.

О помощи местных жителей монахам

Из воспоминаний рабы Божией Марии (г. Сочи)

* * *

У моего отца была грыжа. Его прооперировали.

Лежал он в одной палате с отцом Мардарием. Я приходила, ухаживала за ними. С больным человеком особенно не поговоришь, ему нужен покой. Потом отца выписали. Впоследствии мы с отцом Мардарием встречались не очень часто, так как во время грузино-абхазской войны мне пришлось переехать в Сочи. В Сухуми я приезжала на квартиру, посмотреть за хозяйством, за пчелками, у меня там осталась пасека в горах. Когда видела Ламару, которая ухаживала в то время за батюшкой, то интересовалась его здоровьем, поклоны передавала. Все хотела к нему зайти, а житейские заботы мешали. Хотя тянулась к нему, как к солнышку.

Мои папа с мамой очень любили монахов, странников. Мама особенно была странноприимная. Очень любила мыть ноги странникам, этому она и нас учила. К нам после службы приходили калеки. Раньше проще было, мы не боялись людей.

Папа привозил нас из храма, где мы с сестрой пели на клиросе, и он всегда сажал в машину странников, калек, больных (просятся же переночевать). А особенно мама за них просила: «Ваня, возьми, ведь больные же…» Для монахов и странников у нас был специальный флигелечек.

Монахов тогда преследовали, ловили, сажали во вшивые спецприемники вместе с пьяницами и бродягами. А папа брал рамочку меда (тоже пасекой занимался), шел к начальнику спецприемника и просил за них. Его там хорошо знали:

– А, Иван Кузьмич! Ну, говори, кто тут твой монах? Он называл имя монаха.

– Вот тебе мед, а ты мне давай монаха. И так папа спасал их.

…Перед смертью папы к нам приезжал схиархимандрит Феодосии почаевский, ныне почивший, который и причастил папу в последний раз.

Он приехал из лавры с братиями, привез продукты для пустынников, услышал о папе, что он при смерти, и поспешил к нам, так как священнослужителей в Абхазии в это время было мало. Слава Богу, успел его причастить, а через сутки папы не стало. Милость Божия какая была! Папа ухаживал за больными, помогал монахам, принимал странников и получил за это благодарность от Бога!

И брат мой Борис также тепло к монахам и странникам относился, много помогал им. Братьям-пустынникам подвозил продукты в опасные горные места, куда больше никто не рисковал забираться. Он помогал им носить ноши в их кельи, принимал их у себя дома. Все его знали, любили и шли к нему за помощью.

Владыко Зиновий так вспоминает о моем брате: «Боря Зимарин очень много помогал нам, подвозил в горы, носил ноши монахам. КГБ не боялся. Тогда же монахов воспринимали как врагов-антисоветчиков, их травили, за ними охотились. Когда мы приезжали за продуктами для пустынников, то полностью заполняли либо его машину, либо ГАЗик матушки Ольги и отвозили на пасеку(последнее место, куда могла доехать машина).

Кельи матушек-пустынножительниц находились недалеко от пасеки, но несколько километров надо было подниматься в горы и знать к ним дорогу. Поблизости от их келий и было место – «тайник», где мы оставляли мешки с провизией для пустынников. Чаще всего провожал нас туда именно Борис».

Как-то тайно привезли к нам послушника Василия. У него началась гангрена, он просто погибал, ногу хотели отнять. Брат сразу привез врачей, они оказали ему первую помощь, потом мы лечили его народными средствами. По Божьей милости, у него все прошло, его выходили.

Я познакомилась с отцом Василием в другой раз, когда он лечился у Бориса после того, как сильно обжег пятку об раскаленную печку во сне. Был очень слаб и прикован к постели. Мы за ним ухаживали.

Здесь хочется дополнить рассказ Марии. Борис был охотником, ходил, в том числе, и на медведей, которые очень докучали пустынникам. Продукты для них прятали в земле, в специальных «тайничках». А медведи их часто обнаруживали и съедали запасы. Однажды Борис расставил капканы на медведя и по неосторожности сам попал в один из них. Помощи оказать ему было некому, так как места эти были безлюдные. Он истек кровью и погиб. Нашли его через несколько дней мертвым. Узнав об этой трагедии, многие братия спустились с гор, чтобы помолиться об упокоении его души и проводить его в последний путь. На сороковой день одному иеромонаху приснился сон «Сарай из досок, в нем много людей в рабочих грязных одеждах. А в конце сарая – Борис среди них. Там было почти темно, свет чуть-чуть пробивается в щели. Дверь закрыта. И вдруг она открывается, и появляется монах. Зовет Бориса. Он идет к нему через толпу. Слышатся голоса: «Да, Бориса монахи вымолили, а нас кто?»

В своей земной жизни Борис творил много милостыни, добрых дел. А это избавляет от погибели души. Упокой, Господи, его душу в селениях праведных. Отец Мардарий его любил и молился за него как за благодетеля.

Чудо исцеления моей души

Воспоминания рабы Божией Татьяны (г. Задонск)

* * *

Мои первые воспоминания об отце Мардарий относятся к концу 90-х годов. Тогда я еще ничего не знала о батюшке. Наши пути пересеклись случайно, однако впечатление от мимолетной встречи осталось на всю жизнь.

Мне вспоминается летняя паломническая поездка в Абхазию. В Новом Афоне я попала в монастырь святого апостола Симона Кананита, где в тот день был престольный праздник. Людей собралось много, и по окончании Богослужения все начали разъезжаться кто куда. Многие, в том числе и я, пошли на железнодорожную станцию Псырцха, расположенную недалеко от монастыря. Мы ждали электричку в Сухуми. Вся платформа была заполнена народом. Среди паломников

были люди самые разные: и миряне, и священники, и монашествующие, и даже пустынники… Но чувствовалось какое-то оживленное единение – всех переполняла радость, в благодушно приподнятом настроении все общались друг с другом, о чем-то беседовали.

Случайно мой взгляд упал на человека, который стоял чуть в сторонке от основной группы людей. Он значительно отличался от других – вся эта оживленная атмосфера, казалось, была не в состоянии нарушить его внутреннее умиротворенное уединение.

Потом я увидела, что он сел прямо на платформу и свесил ноги в железнодорожный пролет… Меня заинтересовал его облик, и я начала потихоньку наблюдать за ним. Это был пожилой человек с густыми, уже с проседью, пышными волосами. Вероятнее всего – монах. На нем был серенький, изношенный, застиранный подрясник. Нет, в облике его абсолютно не было ничего угрюмого или мрачного… Просто чувствовалась особая сосредоточенность – он словно ушел глубоко в себя. Было ощущение, что, находясь тогда среди нас, он одновременно пребывал где-то очень далеко… «Не от мира сего…», – подумала я. Впечатление было настолько сильным, что я все же спросила одного из братии: «Кто этот человек?» Мне ответили: «Старец из пустыни, отец Мардарий…»

Вторая, уже более значимая для меня встреча с отцом Мардарием, состоялась через несколько лет в кафедральном Благовещенском соборе города Сухуми. Батюшка был еще зрячий и иногда приходил в собор, чтобы помочь священникам исповедовать прихожан или совершить необходимые требы.

В тот период со мной случилось серьезное искушение. Дома мне приходилось общаться с человеком, в поведении которого время от времени проявлялась одна очень некрасивая черта – обидчивость. Терпеть это мне было довольно тяжело, а потому я возмущалась, от сердца осуждая «себялюбца».

Думаю, за это Господь и решил преподать мне урок: ведь лишь изведав на опыте «что есть что», мы, самоуверенные и гордые, начинаем сострадать немощам ближних.

Однажды между мной и тем человеком случилось недоразумение, после которого последовал взрыв обиды. В результате был потерян мир в душе.

Но это было лишь началом. Дальше, при одном только виде «обидчика» я начинала заводиться с полуоборота – внутри всё переворачивалось…

Могла ли я представить, что такое когда-либо случится со мной?! Ведь прежде я была о себе гораздо лучшего мнения, считая, уж с кем с кем, но со мной подобного не произойдет! А потому испытывала двойное мучение: собственно, от страсти, плюс от необходимости смириться с новой, весьма неприятной, самооценкой. Начала бороться: молиться, исповедоваться, причащаться.

Надо сказать, к исповеди я приступала с четким осознанием греха – каялась, как мне казалось, искренне. Только сердце при этом отстояло «далече», не принимало участия в покаянии, несмотря на все мои усилия… Быть может, оно наказывалось «окаменением» за мою бессострадательность?..

Время шло, но ничего не помогало. Душу все чаще и чаще смущали помыслы: «Ведь я исповедуюсь – почему же нет облегчения?!» Пока, наконец, не поняла: то, что происходит, есть попущение Божие. Но это благое осознание я не смогла принять правильно, как подобает православной христианке, а потому погрузилась в глубокое уныние.

В таком скверном состоянии прошло около года. И вот наступило лето. Я вновь поехала в Сухуми. Был какой-то праздник, я подготовилась к причастию и на богослужение пошла в Благовещенский собор. Народу собралось много, я заняла очередь на исповедь…

Что за священник, к которому выстроилась очередь, было мне безразлично. Мне нужно было исповедоваться, хоть кому-нибудь, и только. Однако аналой, за которым принималась исповедь, стоял на солее, что давало возможность хорошо видеть, кто совершал Тайнство, а потому я успела рассмотреть батюшку. Это был седенький, худенький старчик, с каким-то неземным, «не от мира сего», лицом. Вряд ли тогда я вспомнила, что уже встречалась с ним. Но в тот миг, в соборе, весь его необыкновенный облик снова глубоко поразил меня. Я просто не могла оторвать глаз и не могла понять, что происходит со мной. Я вглядывалась в батюшку так, будто увидела перед собой неземное существо…

И вдруг я почувствовала: «Я этому человеку расскажу всё! Подниму из глубин моего сердца все детали того бедствия, в котором нахожусь. Я расскажу, я буду плакать и рыдать! Я буду умолять, чтобы он помолился обо мне. И Господь поможет…» Мое сердце трепетало, оно раскрылось и загорелось огнем животворящей надежды. Я стояла, окрыленная приближением сокровенного момента, которого в тот момент уже так жаждала моя душа…

Но в тот момент, когда в очереди на исповедь оставалось всего несколько человек, из алтаря вышел другой священник, подошел к батюшке, что-то тихо ему сказал и подменил его, чтобы продолжить исповедь.

Когда «мой» батюшка ушел в алтарь, я почувствовала, как сердце, столь внезапно обретшее надежду, начало снова «сворачиваться и закрываться». А ведь минуту назад я была полна решимости раскрыть всю глубину своих мучений! Увы, я почувствовала, что не скажу ни слова… Вернее, исповедуюсь, «как всегда»…

Умом я не могла понять, почему произошли такие резкие перемены в моем сердечном состоянии. Ведь ни тот, ни другой священник мне не были знакомы. Я размышляла и сердилась на себя: «Ну, какая разница? Благодать священства на всех одинаковая… Таинство исповеди совершается, лишь бы мое сердце искренне каялось. Исповедь, вообще, принимает Сам Господь, а священник только свидетель…» Но сколько я ни ругала себя, а сердцу, как говорят, не прикажешь…

Удрученная такой потерей, я уже вновь равнодушно наблюдала, как исповедовался стоящий предо мной человек, как подошла моя очередь… И вдруг… Из алтаря вышел тот старец и снова занял свое место у аналоя. Тут же я почувствовала, как помимо разума, помимо воли, мое сердце затрепетало, мгновенно раскрылось, и вновь прорвался покаянный плач…

Выслушал меня очень внимательно отец Мардарий, но был немногословен. И каждое слово проникало в глубину души. В его простых словах не было ничего формального, ничего лишнего, но я чувствовала, они шли от сердца к сердцу, сокровенно – только для меня: «Деточка, я понимаю тебя. То, что ты несешь – действительно очень тяжело. Эта страсть иссушает сердце, просто уничтожает его… Но ты не отчаивайся – Господь тебя исцелит». Затем он прочитал надо мной разрешительную молитву.

Это был потрясающий урок! Ведь для отца Мардария я была обычной исповедницей, чужой и незнакомой, и чисто по-человечески уделять мне такое сердечное внимание не было оснований. Как бы он мог поступить в обычном порядке? Промолчать. Или же провести беседу на тему «что такое хорошо и что такое плохо». Мог бы даже просто отругать, в конце концов. Но он дал мне больше, чем можно было ожидать – живое сострадание. И какое оно возымело действие! В тот момент батюшка явил мне пример того, что такое любовь, заповеданная нам Богом…

Необыкновенное состояние, в котором я отошла от аналоя, помню до сих пор. Тогда, конечно, сразу я не могла понять, что произошло. Но когда понемногу начала приходить в себя, то ясно ощутила, что страсть, терзавшая мою душу, отступила. Я почувствовала, что свободна!

И это было действительно так. Возвращаясь домой, я все же немного побаивалась, что при встрече с человеком, о котором не могла мирно даже помыслить, обида снова даст о себе знать. Но нет, я вернулась другой!

С тех пор общение с ним было вполне благодушным. Более того, со временем оно переросло в глубокое взаимопонимание.

Действительно, тогда – во время исповеди – по молитвам отца Мардария, произошло чудо исцеления моей души. Такое проявление любви Божией запомнилось мне на всю жизнь. И не просто «запомнилось», но и имело дальнейшие для меня последствия, о которых умолчу. Единственное, о чем не хотелось бы молчать – благодарность Богу за Его Промысл и чувство признательности человеку Божию, через которого этот Промысл совершился.

Вечная тебе память, дорогой батюшка Мардарий! Господь да помянет в Своих небесных обителях твою любовь, которая, воистину, есть прекраснейшая из добродетелей!

...

«Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он».

(1Ин.4,16–17)

День тихой, светлой радости

Из воспоминаний архидиакона Феофила (сразу после погребения батюшки)

* * *

Отца Мардария я знаю с детства. Я родился в Абхазии и духовно окормлялся у этих великих ПОДВИЖНИКОВ: отца Мардария и отца Гавриила, ныне покойных. Мне было девять лет, когда меня в первый раз ввели в алтарь. И тогда благодатный луч Света Христова коснулся моего детского сердца. После этого меня как будто на ладошках несли. Каждая встреча с пустынниками – это незабываемые впечатления. Когда батюшка спускался с гор и останавливался в доме монахини Олимпиады, я прибегал к матушке и встречался с ним. Мы вместе ужинали, общались, молились. Для детского сердца это было очень впечатлительно и трогательно.

Моя первая исповедь у отца Мардария произошла в двенадцать лет. Осознанно. Я исповедовался в течение часа. На улице были тучи, а после исповеди выглянуло солнце, как сегодня, и все согрело. Я помню свое состояние, когда вышел из кельи, где происходила исповедь. Было ощущение, как будто у меня появились крылья… и стало очень легко на душе. Моя мама – тоже духовное чадо отца Алексия, но, к сожалению, она не смогла приехать попрощаться с батюшкой.

Говорить о нем можно много, но я думаю, что сегодня вы и сами были свидетелями необыкновенных знаков и знамений, происходивших во время выноса его многострадального тела, молитвословий, отпевания и погребения. Вы сами прекрасно все видели. Внутренняя жизнь этого подвижника, мне кажется, похожа на ту стихийную бурю, которая ныне неожиданно разыгралась. Сколько он, живя в пустыне и в миру, перенес искушений, сколько нападений со стороны сил тьмы!

Батюшка был величайшей духовной жизни. Он был необыкновенно добрым, нежным, чутким и ласковым, переживающим и молящимся за приходящих к нему людей. Сегодня и печальный, и в то же время какой-то трепетный, волнующий день тихой, светлой радости. Надеемся, что мы обрели нового молитвенника за нас на небесах. Сегодня даже природа подтверждает нам это.

Пребывай на земле и в обществе человеческом как странник. Ты – странник. Земля – гостиница. Неизвестен час, в который будешь призван. Призыв неизбежен и неотвратим; отказаться или воспротивиться невозможно. Приготовь себя святой молитвой к радостному исшествию из гостиницы. Свт. Игнатий (Брянчанинов)

Эпилог

...

В настоящее время в нашем отечестве отшельничество в безлюдной пустыне можно признать решительно невозможным, а затвор очень затруднительным, как более опасный и более несовместный, чем когда-либо. В этом надо видеть волю Божию и покоряться ей. Если хочешь быть приятным Богу безмолвником, то возлюби молчание, и со всевозможным усилием приучись к нему. Не позволяй себе празднословия ни в церкви, ни в трапезе, ни в келье; не позволяй себе выходов из монастыря иначе, как по самой крайней нужде и на самое краткое время; не позволяй себе знакомства, особливо близкого, ни вне, ни внутри монастыря; не позволяй себе свободного обращения и пагубного развлечения; веди себя, как странник и пришлец и в монастыре, и в самой земной жизни – и соделаешься Боголюбезным безмолвником, пустынником, отшельником. Если же Бог узрит тебя способным к пустыне или затвору, то Сам, неизреченными судьбами Своими, доставит тебе пустынную и безмолвную жизнь, как доставил ее блаженному Серафиму Саровскому, или доставит затвор, как доставил его блаженному Георгию, затворнику Задонского монастыря.

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Примечания

1

Могилка мученика Василиска находится в горах Абхазии, в городе Команы.

Оглавление

Вместо предисловия

Детские, юношеские годы жизни (Михаила) иеросхимонаха Алексия

Духовный отец

Начало монашеского пути

В Киево-Печерской лавре

Хочется безмолвия

Пустынножительство. В горниле испытаний

Тайный постриг

Высоко в горах

Духовное окормление в пустыне

Светлое служение

Чтобы уныние не нападало

Страхи

«Суровые будни» отца Мардария

О плодах безмолвия

Жил строго по Евангелию

Батюшка в России

Тяжелая болезнь

Постриг в схиму

Блаженная любовь

Искушения цивилизации

Рассудительность и прозорливость

Евхаристия

Прости нас, батюшка

Беседы и воспоминания об иеросхимонахе Алексии

Пустыня – матерь добродетелей

«Из него любовь прямо лилась»

Иисусова молитва

В абхазии

Живое богословие

Наш батюшка

На горе Сухопач

Смирение и прозорливость

Жить рядом с подвижником

По вере вашей, да будет Вам…

На пути в Задонск

Он пробудил во мне любовь

Для него был построен скит

Иеросхимонах Алексий – великий подвижник

Воспоминания о Кавказе

Прилетели голуби

Электронные бесята

С божией и врачебной помощью

«Произошло чудо. Его вымолили»

Молитвенник на небесах

Советы батюшки

Мое исцеление

Начать с «генеральной» исповеди

Он видел больше нас

С ясным умом и совершенной памятью

Прогнать страхи

Подсказка, как вести себя с мужем

Благословение

О помощи местных жителей монахам

Чудо исцеления моей души

День тихой, светлой радости

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg