«Прутский Декамерон»

3084

Описание

Роман израильтянина «русско-молдавского разлива» Алекса, а, попросту, Саши Савчука, переносит читателя в те благословенные годы, когда автору и его друзьям было немного за 20, когда солнце было ярко, небо голубое, снег белый, вино стоило 90 копеек, хлеб 13, а любовь и виноград – только по любви. Любви и на такой короткий, но такой сладостный молдавский вечер, и на всю, как оказалось, короткую, молодость… Повествование основано на биографии автора. Он сам, как и его герой, работал барменом в молдавском городке на берегу Днестра.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Прутский Декамерон (fb2) - Прутский Декамерон 1774K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алекс Савчук

Алекс Савчук Прутский Декамерон

©Алекс Савчук, текст, 2013

©Игорь Губерман, эпиграфы, 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Новелла первая. Исцеление любовью

Грусть подави и судьбу не гневи

глупой тоской пустяковой;

раны и шрамы от прежней любви —

лучшая почва для новой.

И.Губерман

Стоит прекрасный июльский полдень. Яркое солнце заливает светом улицы, дома, деревья. Довольно жарко, но в городе полно людей.

Я неторопливо бреду по улицам, киваю знакомым, машинально пожимаю протянутые руки, не вглядываясь в лица тех, кто их протягивал. Рассеянно взираю на девушек и молодых женщин, которые в этот летний день предельно, обнажились.

Но их открытые солнцу и мужским взглядам прелести не радуют и не волнуют меня.

Я был, можно сказать, немного не в себе, как, впрочем, и в любой другой день на протяжении двух последних месяцев. И то, что происходило со мной, считал личной трагедией: моя спутница жизни, моя жена Марта, которую я обожал, любил и боготворил, изменила мне.

Я узнал об этом от одного своего знакомого в тот же самый день, – в нашем провинциальном городке трудно что-либо утаить. Я бросился домой и, застав Марту, добился признания в измене.

Она пыталась лгать и изворачиваться, пока я не поймал ее на противоречиях, лишь после этого она во всем призналась. Выслушав ее я ушел и больше суток отсутствовал дома, слоняясь, сам, не помню где. А когда вернулся и спросил ее, зачем она это сделала, Марта, поняв, что угроза миновала, заявила, что я отстал от жизни, что теперь «так модно», и добавила, чуть ли не с гордостью, что каждая уважающая себя женщина должна иметь любовника, и вообще ей, мол, было интересно изведать, каковы они, другие мужчины. Такое вот откровенное объяснение – измена для эксперимента, экивок моде. Ей это, оказывается, далось легко и просто, а для меня после этих слов мир начал рушиться.

С этого дня, я, словно сумасшедший, практически постоянно разговариваю и спорю с тобой, Марта, хотя тебя нет рядом.

Я с тобой, мягко говоря, не согласился насчет того, что у каждой уважающей себя женщины должен быть любовник, такое, я считал, могло случиться с кем угодно, но только не со мной, не с нами, не в нашей семье. Ведь мы так любили друг друга, и нам было замечательно вместе. Я, задыхаясь от наплыва чувств, в минуты близости говорил тебе: «Ты не представляешь, любимая, как я счастлив, ведь у меня есть ты!» – «Э, нет, – отвечала она, – это мне необыкновенно повезло, потому что, любимый, у меня есть ты!»

Да, ты умела красиво говорить о любви: на школьных вечерах учителя, слушая стихи в твоем исполнении, не стесняясь, вытирали слезы, и даже отъявленные хулиганы сконфуженно умолкали, когда по актовому залу разносился твой звонкий волнующий голос: «Самая страшная кража – это кража доверия…».

Кража доверия. Измена. Крах. С самого первого дня, когда мы только стали встречаться и бывать вместе, люди, лишь завидев нас, улыбались, а затем еще долго глядели нам вслед. «Какая красивая пара!» – говорили они, по-хорошему завидуя нашему счастью. И это были не просто слова – ты была, несомненно, прекрасна, и я, светясь от счастья, тоже, наверное, выглядел рядом с тобой достойно. Помню, как какая-то сельская девчонка подошла к нам на улице, прикоснулась ладонью к твоей щеке и сказала бесхитростно: «Какая красивая вы! Как артистка!»

Мое чувство за три с половиной года, что мы провели с тобой вместе, ни на йоту не остыло, я был по-прежнему влюблен в тебя, наш медовый месяц все не кончался, и мне казалось, что так будет всегда и мы проживем вместе в любви, счастье и согласии все годы, что нам отведены Богом. Но твое безответственное отношение к нашим чувствам перечеркнуло все: любовь, радость, счастье – и теперь у меня на сердце лишь горечь, печаль, боль и растерянность. В один ужасный момент мое счастье исчезло, улетело, испарилось, словно облачко.

И я вновь продолжаю свой монолог.

«Ты – первая и, скорее всего, единственная в моей жизни любовь. Ты же – и моя первая боль. Боль от поруганной и растерзанной любви. Что же мне осталось теперь? Лишь страдания, терзания и стенания? Да, я пронесу эту боль в своем сердце сквозь всю мою жизнь. Знай же, для меня с твоей изменой стал рушиться мир, я перестал себя ощущать частичкой его, да я больше и не желал быть ею. Я стал терять зрение, буквально слепнуть, мне стало казаться, что я вот-вот сойду с ума, в моей густой шевелюре пробилась седая прядь – ото лба и до макушки, и это – в двадцать четыре! Предательство – вот название твоему поступку! Прежде я верил в то, что браки заключаются на небесах, но ты безжалостно низвергла меня с небес на землю».

После короткого выяснения отношений, я собрал свои вещички и ушел из дому, ушел от любимой женщины. Бывшей любимой женщины, как мне хотелось думать – я решил вырвать ее из сердца. И стал жить там же, где работал – в ресторане. Я не мог ни есть, ни пить, похудел в первый же месяц на 27 килограммов, в свои 24 года я стал выглядеть, наверное, на 30, а главное – женщины для меня перестали существовать: я, контактный и общительный по натуре, попросту стал их избегать, а при необходимости общения с ними старался закончить разговор как можно скорее и уйти.

Марта сказала мне на прощание, что я сопьюсь с горя, но я не спился, нет. Произошло нечто гораздо худшее: я утратил веру в людей, в любовь, мне было больно даже слышать о любви от других. Да, я разочаровался в любви, пройдя при этом все возможные стадии: отчуждение, охлаждение, отрезвление и, наконец, ненависть – к любви, которая вначале возносит нас к вершинам восторга, и которая затем низвергает с них и ранит так больно. Я не смог простить ей измену – только очень сильный мужчина может простить по-настоящему – просто взять, вырвать и выбросить этот факт из жизни – я не был сильным!

И вновь я продолжаю свой немой монолог, обращенный к тебе, Марта!

«Мы встретились, когда тебе было 18, а мне 20. Оба мы до встречи имели уже кое-какой сексуальный опыт, но очень скоро ты призналась мне с восторгом: ты, Савва, сделал меня женщиной. Настоящей женщиной, в полном смысле этого слова – любящей, чувствующей, раскрепощенной…

И вот – итог, финал наших с тобой отношений. По большому счету мне плевать на измену физическую, гораздо болезненнее измена моральная, кража доверия»…

Мой юный товарищ Кондрат, с которым мы познакомились и подружились несколько месяцев тому назад, когда я уже работал на новом месте в строящемся ресторане, несмотря на свой нежный возраст – 17 лет, каким-то образом хорошо понимал, что со мной происходит. Он был из ранних, как теперь говорят, и наш с ним опыт общения с женщинами, несмотря на приличную разницу в возрасте, был примерно одинаков. Кондрат силился мне помочь, приводя порой в ресторан молоденьких, глупеньких, но доступных девушек, но я всякий раз уходил, избегая каких-либо контактов с ними – мне они были безразличны, почти противны, и я ничего не мог с собой поделать.

Если и будут еще в моей жизни женщины, твердо решил я тогда, они не дождутся от меня проявлений любви, нет, я заставлю их страдать; я теперь всегда, в любых обстоятельствах буду спокоен и холоден – до равнодушия, буду легко рвать с ними отношения и беспощадно бросать.

Сейчас я направляюсь к себе на работу – в ресторан. Только напряженная работа практически без ограничения рабочего дня и без выходных еще кое-как поддерживает мои силы, не дает расклеиться окончательно, – ведь в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, вернее, в которое сам себя загнал душевными страданиями и муками, недалеко и до самоубийства.

Миновав городские кварталы и достигнув парка, я шагнул в широкую аллею, спеша укрыться под тенью деревьев от яркого солнца. Чтобы продолжить путь, мне нужно было свернуть налево; по правую руку оставалась мемориальная стена с именами героев Великой Отечественной войны и Вечный огонь перед ней, у которого с цветами в руках толпилось десятка два молодых людей – ребят и девушек, которые громко разговаривали и поминутно смеялись.

Остановившись, я скользнул взглядом по их юным и веселым лицам, и грустно улыбнулся: почти не верилось, что люди могут быть такими счастливыми и беззаботными – мне казалось, что никогда больше я не смогу быть таким же. Одна из девушек в этой компании показалась мне знакомой, и я пригляделся к ней. Это была стройная брюнетка с красиво посаженной кудрявой головкой и четким, почти классическим греческим профилем, одетая в белую блузу и короткую темную юбку. Однако, присмотревшись внимательнее, я убедился, что не знаком с этой девушкой. Просто это такой возраст, подумал я, когда девушки взрослеют неуловимо быстро и расцветают буквально в один год, из неуклюжих голенастых подростков превращаясь в очаровательных красоток.

Наверное, мы где-то встречались с ней раньше, возможно, она сестра или дочь кого-либо из моих друзей или знакомых. Ее четкий профиль, живые глаза, тонко очерченное лицо, гордая осанка, осиная талия, длинные ноги, узкие лодыжки, стройные, не слишком развитые икры, даже разворот плеч – все это было мне неуловимо знакомо, и в тоже время сама девушка – незнакома.

Я уже хотел повернуться и продолжить свой путь, и в этот самый момент девушка бросила взгляд в мою сторону, очевидно, почувствовав мой, обращенный на нее взгляд. Несколько мгновений она всматривалась, потом сделала несколько шагов, затем сорвалась с места и побежала ко мне. Я, слегка растерявшись, стал оглядываться по сторонам, – как знать, может она бежит вовсе не ко мне, потому что, хоть убейте, я совершенно не помнил, откуда ее знаю и знаю ли вообще. Девушка подбежала и с криком: «Здравствуй, Савва, мой милый Савва!» повисла у меня на шее, радостно болтая в воздухе ногами.

Признаюсь, такого прежде в моей жизни еще никогда не было: никто из взрослых девиц, не считая, конечно, жены, вот так запросто не запрыгивал мне на руки. От неожиданности я чуть не уронил девушку, из-за чего мне пришлось обнять ее покрепче чуть пониже талии. Она же обвила руками мою голову и замерла так на несколько секунд, потом сползла с моих рук и, откинув слегка назад голову, поглядела на меня своими пронзительно синими глазами. В них светилась радость от встречи со мной, и даже, кажется, нежность, и, еще до конца не осознав, кто она, я понял, что она-то уж наверняка меня помнила.

– Савва, ты что же, не узнаешь меня? – взволнованно спросила она. – Неужели ты забыл свою Аленку, Лену, ну же, мы с тобой так дружили когда-то… Так любили друг друга.

– Ленка? Леночка! Аленка! – вскричал я, еще не веря своим глазам. Теперь я схватил ее в охапку и закружил на месте:

– Ленка! Девочка моя! Аленка! Прости меня. Ты ли это? Не могу поверить.

Моя растерянность прошла, уступив место радости встречи со «старой» знакомой.

Мы познакомились с ее матерью и с ней, 12-летней угловатой девочкой-подростком, тогда больше похожей на мальчишку, во время поездки к Черному морю ровно семь лет тому назад – у нас были путевки в один и тот же пансионат, в который мы вместе добирались небольшим служебным автобусом.

С самых первых минут нашего знакомства ее мать, еще красивая, но полноватая женщина лет 37–38, попросила меня, чтобы я присматривал за ее дочерью, – сама она с этим явно не справлялась.

На остановках Лена – это настоящее имя девочки, всегда выскакивала первой и мгновенно исчезала – уже через минуту ее можно было увидеть в сотне метров от нашего автобуса, общающейся с какой-нибудь лохматой, грязной собакой, или с серьезным видом наблюдающей, как на земле, возле лужи, за хлебную корку дерется стайка воробьев. Водитель автобуса приходил, садился за руль и объявлял, что мы должны отправляться, а Алена – так ее звала мать – все не показывалась.

Мать, Вера Степановна, измучившись от переживаний за дочь, с радостью поручила мне опеку над ней, дав мне любые полномочия, вплоть до наказаний. Я сразу же и воспользовался этим разрешением: когда мне надоело, что все в автобусе, включая меня, должны были эту негодную девчонку ждать, я нагнал Аленку, грубовато схватил ее за руку, а когда та, надув губы спросила: «А ты кто такой?» и стала вырываться, я ощутимо шлепнул ее по костлявой заднице, обещая, что это лишь начало и дальше будет еще хуже.

Все оставшееся время, пока мы добирались до курортного местечка в районе Одессы под названием «Каролина – Бугаз», девочка просидела возле матери, надувшись, чем та была чрезвычайно довольна и исполнилась ко мне благодарности.

Позже, когда нам, проживавшим в соседних домиках и посещавшим одну столовую, волей-неволей по нескольку раз на день приходилось встречаться, я каждый раз испытывал перед девочкой неловкость за то, что ее шлепнул, она же, проходя мимо, гордо поднимала голову, делая вид, что в упор не замечает меня.

Через пару дней, правда, она обратилась ко мне с просьбой. Заметив, что я неплохо ныряю, она попросила достать со дна какую-нибудь раковину, которые, как она видела, местные ребята, ныряя, доставали.

Я полдня провел на пирсе, беспрерывно ныряя, и достал ей с десяток разных раковин, пока она, наконец, не была удовлетворена. Тогда девочка сменила гнев на милость и простила меня, при встречах она теперь кивала, а, будучи в это время вместе с матерью, даже здоровалась.

Так прошло несколько дней, пока не приехала другая, старшая дочь Веры Степановны, Аленкина сестра. Ее звали Мила, она провела у моря вместе с матерью и сестрой всего два дня, после чего уехала в Москву – поступать в театральный институт, учиться на актрису. Мила произвела на меня неизгладимое впечатление: моя сверстница – ей было всего 17 – была удивительно хороша – высокая, стройная красивая брюнетка с гордым, и я бы даже сказал, надменным взглядом.

Что и говорить – с первых же минут знакомства я влюбился в нее без памяти, как, впрочем, и вся мужская половина нашего лагеря.

Аленкиных сверстников в лагере и ближайшем окружении почти не было, малышка явно нуждалась в товарищах по играм, поэтому она стала привлекать к своим играм меня. Играя с ней, я все время старался быть поближе к тому месту, где мог видеть старшую сестру – Милу, но это мне удавалось редко, та то и дело куда-то исчезала, и за то короткое время, что она провела в нашем лагере, я смог понаблюдать за ней, наслаждаясь, всего несколько раз. Будучи очень впечатлительным по натуре и еще нецелованным юношей, я ужасно переживал, когда Мила, сестра, так и не удостоив меня хотя бы одним словом или взглядом за эти два дня, уехала; мать отправилась вместе с ней в Одессу провожать на поезд, поручив мне опекать свою младшую – Аленку. Никакого сходства в чертах родных сестер я не находил, сколько не вглядывался в Аленку – она, скорее, напоминала мне тогда гадкого утенка из известной сказки.

Мать девушек вернулась из Одессы только следующим утром, именно в тот день и произошло у нас Ч.П. Я проморгал тот момент, когда Аленка, верная себе, исчезла из поля моего зрения и отправилась купаться, а увидел ее лишь тогда, когда она, находясь в воде метрах в тридцати-сорока от берега, заверещала от страха. При этом она неуклюже размахивала руками и шлепала ими по воде.

Я сразу и не сообразил, что это именно она кричит, просто среагировал на крики и побежал к воде. Аленка тонула на малой глубине, там было что-то около полутора метров, впрочем, как известно, человеку для этого достаточно порой, чтобы воды было всего по колено.

Когда я добрался до нее, девочка почти скрылась под водой. Поймав Аленку за волосы, я выудил ее на поверхность и придерживая лицом вверх поспешил к берегу, два-три раза проплывая глубокие места, так как дно оказалось неровным. На берегу, не обращая внимания на окруживших нас людей, я быстренько провел все приемы по правилам спасения утопающих, и Аленка задышала, забилась в кашле, а затем в рыданиях; рядом, почти в судорожном состоянии находилась мать – Вера Степановна, которая только что прибежала к берегу, а до этого спокойно отдыхала в своем домике.

Когда полчаса спустя приехала «скорая помощь», Аленка уже ходила по берегу, радуя своим бравым видом маму, меня и окружающих, однако врач скомандовала немедленно погрузить девочку в машину, и я, конечно же, поехал вместе с ней; Вера Степановна осталась сидеть на песке, не имея сил сдвинуться с места.

Пару часов мы тогда провели в медпункте, затем столько же в местной больнице, врачи боялись, что у девочки в легких может оказаться вода и делали всевозможные проверки, но все, слава Богу, обошлось, и к ночи, когда обеспокоенная мать уже не надеялась увидеть свою дочь живой, мы попутной машиной приехали вместе с Аленкой на базу отдыха.

С того дня, и до самого нашего отъезда домой, мы с Аленкой были вместе, практически не разлучаясь: в столовой, у моря, на спортивной площадке и даже на рыбалке. Теперь и купаться мы ходили только вместе, я не оставлял Аленку одну. Она привыкла ко мне, могла преспокойно забраться ко мне на руки, вскарабкаться на спину, короче, была мне словно младшей сестричкой. При этом, глядя на Аленку, я часто вспоминал ее старшую сестру Милу, которая, сверкнув словно яркая звездочка на моем небосклоне, исчезла навсегда.

В оставшиеся дни отдыха я обучал Аленку плаванию, часами я держал ее на руках, терпеливо объясняя как себя вести на воде, и к окончанию нашего отпуска она уже довольно прилично плавала, потому что от природы была сильной и выносливой девочкой.

Вместе вернувшись с отдыха, мы потом еще долгое время общались, встречаясь где-нибудь в городе, разговаривали, вспоминали, шутили, но Аленка по-прежнему казалась мне гадким утенком – в свои теперь уже четырнадцать она еще не сформировалась, да и лицом оставалась несимпатичной.

Однако она была мне дорога хотя бы уже тем, что я спас ей жизнь, поэтому мы с ней и были теперь на всю жизнь, как одной пуповиной, повязаны.

Вскоре я узнал от Аленки, что ее сестра Мила поступила, как и мечтала, в московский театральный институт, а потом их отцу предложили в столице работу и двухкомнатную квартиру. С тех пор, – а прошло, наверное, уже лет пять, как они уехали из нашего города, – мы с Аленкой больше не виделись и не встречались.

И вот, когда, наконец, свиделись, Аленка меня сразу узнала, а я ее – к своему стыду – нет. Да, собственно, это было и не удивительно, потому что передо мной сейчас стояла статная и очень хорошенькая девушка, синие глаза ее смотрят на меня изучающе, хотя во взгляде присутствует и теплота, и нежность, и веселый задор.

– Аленка, – все еще словно не веря своим глазам, говорю я, – милая моя девочка Аленка. Мама твоя, надеюсь, жива, здорова?

– Мама в порядке, она со мной приехала, остальные члены семьи – в Москве, и тоже неплохо себя чувствуют, – с улыбкой отвечала она.

В это время Аленку позвали друзья, она нетерпеливо махнула им рукой, сейчас, мол, приду, затем спросила меня:

– Савва, скажи мне, где ты живешь? Я хочу прийти к тебе, посмотреть, как ты живешь, надеюсь, ты позволишь мне это. Ты женат, наверное, и счастлив, растишь детей?

От ее слов мне в один миг захотелось разреветься, с огромным трудом я сдержался, улыбнулся – со стороны в этот момент я выглядел, наверное, жалким и растерянным, и сказал:

– Если у тебя вечером найдется время, приходи со своими друзьями, а хоть бы и с мамой ко мне на работу. Это недалеко отсюда, вон там, за Дворцом культуры расположено двухэтажное здание нового ресторана, сам ресторан еще не работает, но ты найдешь меня в баре на первом этаже, – в любое время дня и ночи я там. Если дверь будет закрыта, просто постучи, я открою.

Аленка приблизилась, заглянула мне в глаза, затем, улыбнувшись и пожав руку, убежала, и несколькими секундами позже присоединилась к своим друзьям; дорогой она еще несколько раз оборачивалась, затем исчезла в одной из боковых аллей парка, а я, проводив ее взглядом, продолжил свой путь, на душе у меня теперь было светло и радостно – всегда приятно встретить человека, с которым тебя связывают добрые воспоминания детства и юности.

Придя на работу я вскоре втянулся в свою обычную трудовую суету, иногда вспоминая о минутной встрече с Аленкой, мое сердце при этом радостно трепетало.

Аленка пришла в бар тем же вечером: передо мной предстала очаровательная девушка в легком шерстяном трикотажном костюме цвета бордо и в туфельках на высоком каблучке. Она была не одна: Аленка привела с собой друзей – двоих ребят и двух девушек. Усадив их за столик, я спросил, что они будут есть и пить и, выслушав заказ – «сок, кофе и пирожные», улыбнулся, вернулся за стойку, а вскоре принес на их столик требуемое, добавив от себя бутылку шампанского и ликер в рюмках.

Торговля в этот день была хорошая: толпы нетерпеливых клиентов буквально атаковали бар, касса быстро наполнялась шелестящими купюрами; официантка Сонечка едва справлялась со своими обязанностями. Вечер вышел нескучный, было много молодежи, смеха и веселья; спустя какое-то время я отнес за столик Аленки и ее друзей еще бутылку шампанского, умоляя их чувствовать себя свободно, танцевать и веселиться.

Аленка с улыбкой встречала и провожала меня, и я вдруг с удивлением подумал, что вот, есть же на свете девушка, которая радует мое сердце – правда, она пришла ко мне прямиком из моей юности.

Только после полуночи мне удалось выпроводить последнего клиента; компания Аленки к этому времени тоже стала собираться. Уговорив их еще на полчасика задержаться, я увлек Аленку танцевать, и нам, наконец, удалось поговорить. Я расспросил ее о маме, папе, осторожно – о сестре Миле. Аленка поведала с улыбкой, что сестре пришлось бросить институт – она не прошла, – вы не поверите, – экзамен на поцелуи (?): преподаватель этого предмета – пятидесятилетний лысый мужчина с гнилыми зубами и нечистым ртом, требовал от нее – и не только от нее, а и от всех остальных студентов – многоминутных поцелуев взасос, и девушка, не сумев перебороть свою брезгливость, сломалась.

Бросив занятия в институте и отказавшись от мечты стать актрисой, она вышла замуж, родила сына и теперь работает в каком-то торговом предприятии.

– Ну, а как ты сама? – спросил я, легко обнимая девушку за тонкую талию. – Как ты себя в Москве чувствуешь, хорошо ли тебе? Не давит на психику это громадье зданий, стекла и бетона, а также мечущаяся повсюду бесчисленная человеческая толпа?

– Нет, – засмеялась она, доверчиво прижимаясь ко мне. – Я привыкла, мне там нравится, хотя и скучаю порой за родным городом, за одноклассниками, и еще… за Черным морем.

Не удержавшись, в приливе нежности я привлек ее к себе и крепко обнял. Как обнял бы ее тогда, когда она была еще девочкой-подростком.

– Ты разве не боишься моря?

– Нет, особенно когда рядом есть такой как ты, могучий защитник, – улыбнулась она.

– Я хочу признаться, Аленка, что когда мы с тобой познакомились, я был немного влюблен в твою сестру.

– Я помню, – перебила она меня. – Тогда даже мама заметила это.

– Но теперь, скажу тебе откровенно, ты, Аленка, стала интереснее сестры и красивее ее.

– Просто я повзрослела, пришло наконец и мое время, – мягко улыбнувшись, сказала Аленка и тут же сменила тему: – Знаешь, Савва, я хочу пить, сделай какой-нибудь освежающий напиток, ладно? Только без алкоголя, хорошо? – погрозила она мне пальцем.

– Что ж, в таком случае давай сделаем его вместе, – сказал я, с сожалением убирая руку с ее талии. – Пойдем, поэкспериментируем.

Мы прошли за стойку, я выставил на нее ведерко со льдом, бутылки с минеральной водой, придвинул сиропы, а также бутылку натурального лимонного сока. Аленка выбрала большой в треть литра стакан, щипцами бросила в него несколько кусков льда, ливанула сироп, затем долила минералки, я лишь успел следом плеснуть немного лимонного сока, после чего все это перемешал.

Окунув в стакан две соломинки, мы попробовали получившийся напиток и вмиг ополовинили стакан, напиток оказался с тонизирующим эффектом, довольно нежным и приятным на вкус. Со значением поглядев друг на друга, мы одобрительно закивали головами. «Неплохо» – произнесла Аленка, «Даже очень неплохо» – поддержал ее я, и, не сговариваясь, мы стали изготовлять два новых полных стакана того же напитка.

Закончив, тут же выпили их до дна, а вскоре подтянулись друзья Аленки, попросили им сделать то же самое, и через минут пять, когда все сосредоточенно цедили из стаканов новый напиток, я, отозвав Аленку в сторону, сказал:

– Через неделю у нас в Кишиневе будет проводиться конкурс коктейлей, мы в нем тоже участвуем, как же, как и другие бармены республики, подавшие заявку. Участвуем, конечно, заочно, поедет технолог, повезет с собой документы и рецептуры. Я собираюсь этот напиток тоже представить, пять алкогольных коктейлей мы с Сашкой, моим напарником, уже приготовили, а один пусть будет безалкогольным. Назовем его «Аленка», если ты не возражаешь.

Аленка во все глаза смотрела на меня.

– А что, такое возможно?

– Конечно возможно. Завтра я сделаю технологическую карточку, технологи утвердят, подпишут, и напиток «Аленка» с твоим именем навсегда получит прописку в этом баре, а может и в других тоже.

Аленка взвизгнула и бросилась меня целовать, чем немало удивила своих друзей-одноклассников. Заметив их реакцию, Аленка, нимало не стесняясь, сказала:

– У нас, ребята, с Саввой давняя, можно сказать, застарелая любовь, я же вам немного об этом рассказывала, так что принимайте все как есть и не удивляйтесь. Он много лет тому назад безнадежно влюбился в мою сестру, а я – также безнадежно – в него.

– Минуточку, почему же ты до сих пор об этом молчала? – шутливо удивился я. – Почему я узнаю об этом только сейчас?

– А чего ты хотел, – рассмеялась Аленка, вновь обнимая меня, – чтобы я, тогда двенадцатилетняя писюха, стала объясняться тебе в любви?

– Зато у тебя есть шанс сделать это сейчас, – подмигнув мне, с улыбкой заметила Ирина, полная шатенка, Аленкина подруга.

– Действительно, – весело поддержали остальные. – Давай, Аленка, раскалывайся.

Аленка повернулась ко мне, лицо ее сделалось серьезным.

– Я люблю тебя, Савва, и очень давно, вот уже семь долгих лет. Большой и безнадежной любовью.

– Почему же безнадежной, – включился я в игру. – Пожалуйста, с этой самой минуты я весь принадлежу тебе, хочешь – люби, хочешь – топчи меня, от тебя я все готов стерпеть, как терпел когда-то.

Аленка шагнула ко мне вплотную, посмотрела в глаза – долго и серьезно, затем поцеловала – в губы. Сильно и требовательно. Этот поцелуй по всему моему телу отозвался сладостным, подзабытым уже томлением. Посмотрев на ребят и девчонок, которые в эту минуту напряженно наблюдали за нами, я решил превратить этот эпизод в шутку и сказал:

– Ну, кто еще хочет в этот замечательный вечер поцеловать бармена, причем совершенно бесплатно? – Молчаливая пауза. – Ну, раз желающих нет, значит, нам пора собираться.

Несколькими минутами позже мы покинули бар, ребята ушли вперед, Аленка ожидала меня у дверей ресторана.

Она взяла меня под руку, и мы медленно тронулись следом за ее друзьями-одноклассниками.

– Ты пойдешь сейчас домой, к своей жене? – спросила Аленка, и вновь какой-то спазм перехватил мне горло.

Я ответил глухо, с усилием:

– Нет, Аленка, я не… В общем, мы с женой не живем больше вместе.

– Я почему-то почувствовала это, – очень серьезно сказала она. И тут же спросила, легко коснувшись моих волос рукой: – А эта седая и такая симпатичная прядь у тебя от нее?

– Да, – ответил я. – Ты угадала. Это копия той раны, которую она оставила в моем сердце.

– Твоя жена, она красивая? – спросила Аленка.

– Да, пожалуй, даже слишком красивая, – ответил я. – Оттого, наверное, и беспутная. Но это не важно – я любил ее, и не только за красоту, но теперь все в прошлом. Ужасно любил…

– И теперь ты ужасно страдаешь?

– Я больше никогда и никого так не полюблю. Уже не смогу. Прости, Аленка, мне тяжело об этом… А тебе и вовсе знать и слышать об этом ни к чему.

– Я готова ее убить, – неожиданно жестко произнесла она. – Только за то, что она сделала тебе больно, заставила тебя страдать.

– Все красивые женщины больно ранят и заставляют мужчин страдать, – скривившись, произнес я.

– Я бы не смогла сделать тебе больно, – просто сказала она, сжимая своей ладошкой мою руку. Затем, после минутной паузы спросила: – А где ты теперь живешь?

– Я… я живу… в ресторане, – проговорил я, мне отчего-то вдруг стало стыдно за эти слова.

– Так ты спишь прямо в баре?

– Да, – смущенно сказал я. – Там у меня для этого все условия: душ, матрас, еда, напитки, «Аленка», например.

– Ага, – усмехнулась она. – И напитки тоже…

Мы шли какое-то время молча. У выхода из парка нас дожидались Аленкины друзья.

– Ленка, – спросил один из ребят, Игорь, – тебя домой проводить?

– Нет, спасибо, – ответила она быстро. – Меня Савва проводит. Правда, Савва?

– Ну конечно, – ответил я.

Ребята стали прощаться, и вскоре ушли, а мы все стояли и разговаривали.

– Давай вернемся к тебе, в бар, – мягко сказала Аленка, держа обеими руками меня под руку. И тут же спросила: – Это возможно?

– Конечно, возможно, – произнес я бездумно.

– Я нашла тебя через много лет, после того как потеряла, и теперь боюсь вновь потерять, – прошептала Аленка, стараясь приноровиться к моему шагу, но по-прежнему не выпуская моей руки из своих рук. – Причем встретила тебя не в самый лучший период твоей жизни.

– Это уж точно. И все равно это замечательно, потому что я очень рад тебя видеть. Вне зависимости от всего остального. Ты – это ведь часть моего прошлого, его приятный миг.

– И ты – часть моей жизни и моего детства.

Я даже не заметил, как мы вновь оказались в баре.

Убавив мощность светильников до минимума, мы с Аленкой присели за столик.

– Выпьешь чего-нибудь? – спросил я.

– Нет, ничего не хочется, – ответила она. – Мне и так хорошо. Потому что ты и я – вновь вместе. И от этого мне просто хорошо.

– А спать ты еще не хочешь? – спросил я, беря и прижимая ее ладонь к своим губам. – Уже час ночи.

– Но ты же не выгонишь меня? – спросила она. – Ты не выгонишь свою маленькую, непослушную Аленку? Не нашлепаешь меня как когда-то?

– Нет, не выгоню и не нашлепаю, – ответил я. – Хотя, может, ты этого и заслуживаешь.

Аленка встала, наклонилась ко мне и, обхватив мое лицо ладонями, вплотную приблизила свое лицо.

– Обними меня, Савва, – прошептала она, прижимаясь ко мне всем телом.

Я повиновался, осторожно обняв ее.

– Ну же, не так, обними как мужчина обнимает женщину.

– Я не… Аленка… Ну, я не знаю…

– Глупенький, я еще тогда, в двенадцать лет мечтала о том, что ты когда-нибудь сожмешь меня в своих объятиях. По настоящему. До боли в теле. Вот этими своими крепкими руками.

Я жалко улыбнулся и совсем опустил руки.

– Савва, я же вижу, как ты страдаешь. Это не… Это неумно, наконец. Ты себя попросту сжигаешь.

– Да, возможно. Но я ничего не могу с собой поделать.

– Поцелуй меня, слышишь. – Аленка вновь прильнула ко мне всем телом. – Я часто думала вплоть до сегодняшнего дня, что тогда, когда я была еще девчонкой, эта моя тяга к тебе была несерьезной, неосознанной, но сейчас, когда увидела тебя вновь, уже так не думаю…

Я смутно помню, как мы разложили матрас, накрыли его простыней, затем Аленка взбила подушку и сказала просто, как-то совсем по-домашнему:

– Одна подушка на двоих, но большая, так что нам как раз подойдет.

Мы разделись и легли нагие поверх простыни. И тогда я сказал Аленке:

– Ты красивая. Тысячи парней и мужчин мечтают наверное, хотя бы пальцем словно невзначай прикоснуться к тебе, а я лежу здесь рядом и боюсь… боюсь что ничего не смогу, – голос мой стал глуше, – не смогу любить тебя. Прости. Прости меня, моя милая Аленка.

– Боже, что она с тобой сделала? – прошептала Аленка обнимая меня. – Отвлекись от всего. Ты мог любить, ты ужасно страдаешь, значит, сможешь когда-нибудь полюбить вновь. Не меня, нет. Какую-нибудь другую женщину, потом, через время. Для этого нужно, чтобы прошло время.

Я слушал ее и удивлялся. Откуда она, девчонка, может про это что-либо знать? Или она интуитивно чувствует это своим женским сердцем? Ну откуда у такой юной пигалицы трезвый ум и такое глубокое житейское понимание вещей.

Руки Аленки гладили мое тело, скользили по нему ласково, уверенно, словно она ласкала меня не впервые.

Я почти не помню, как это произошло. Какой-то миг – удивительно приятный, и мы с ней слились в одном сладостном порыве. Как сейчас помню: ее лицо внизу – словно в муке, губа закушена; потом вверху, надо мной, затем вновь внизу, лицо Аленки искажено, словно она вот-вот собирается заплакать.

– Ты – удивительный, – шептала она в те короткие минуты, когда мы разжимали объятия. – Я счастлива, что нашла, что встретила тебя. Ты был словно завороженный, но я сниму с тебя это проклятие. И ты это сразу почувствуешь, милый. Однажды ты спас меня, я буду рада ответить тебе тем же. Ты имеешь право жить и любить, и я прошу тебя лишь об одном, Савва, – забудь о ней.

– Я забуду, – шептал я, жадно целуя ее сухие, горячие губы. – Я за…буду, буду, – повторял я пьянея от этих поцелуев, затем целовал ее прекрасное тело, отчего-то пахнущее шафраном, и от этого пьянел еще больше. В одно из мгновений она наклонилась надо мной, лежащим навзничь, и с хитрой улыбкой наступила мне коленом на грудь.

– Ты мой поверженный герой, – прошептала она. – Но ты восстанешь, слышишь, ты вновь будешь гордым и сильным.

Приподняв голову, я поцеловал ее прекрасное округлое колено. И вспомнил: когда-то, еще шестилетним мальчиком, когда я ходил в круглосуточный детский сад, я слушал рассказанную нам воспитательницей на ночь сказку о богатыре и Синеглазке, которая, победив его в единоборстве, тоже наступила коленом ему на грудь и занесла над головой свой меч. Затем, кажется, бросила меч и поцеловала богатыря. Тогда этот эпизод, несмотря на мой весьма нежный возраст, ужасно меня взволновал.

Такая вот сказка, в эту минуту очень ярко мне вспомнившаяся.

Ночь прошла, за окном забрезжил рассвет. Я лежал в постели, нашей с Аленкой общей постели, полностью опустошенный. Тело мое было невесомо, зато голова была ясной. Моя спасительница спала. Не раз много лет тому назад, когда мы с ней отдыхали у моря, я наблюдал как Аленка, тогда еще совсем девчонка, спит.

Теперь со мной рядом была совершенно другая – прекрасная молодая девушка-женщина, моя милая женщина, любившая меня всю эту долгую волшебную ночь. А до этого – возможно ли такое вообще? – смутной девчачьей любовью семь долгих лет.

Но… сейчас ничего общего с той двенадцатилетней девочкой из моей юности она не имела. Только спала, пожалуй, так же сладко, порой то хмурясь то улыбаясь чему-то во сне.

Всего лишь три ночи были нам подарены судьбой. Три ночи, наполненные необычайной нежностью и страстью. Затем Аленка уехала.

После ее отъезда я какое-то время тосковал, не находя себе места, затем встряхнулся, ожил, и вдруг понял, что жизнь моя не закончилась, что недавняя тоска, сковавшая мое сердце, отпустила, и что, возможно, я еще смогу любить и быть любимым.

Коктейль «Девичник».

Апельсиновый сок 50 мл.

Сахарный сироп 25 мл.

Лимонный сок 10 мл.

Вишневый сироп 30 мл.

Газированная вода 100 мл.

Высокий стакан, колотый лед, соломинка.

В стакан бросаем лед, затем все ингредиенты по порядку, смешиваем, заливаем сверху газированной водой.

1980г

Новелла вторая. Новый ресторан

Секретари и председатели,

директора и заместители —

их как ни шли к е. ене матери,

они и там руководители.

И.Губерман.

Открытие в нашем городе нового ресторана обещало стать грандиозным праздником.

Старый ресторан, построенный еще в 19 веке при румынах и просуществовавший более ста лет, долгое время был единственным в городе, и к концу 70-х уже совсем обветшал, а какой же город имеет моральное право называться городом, если в нем нет хорошего ресторана? Нет, местные власти подумали, конечно, о поддержании статуса города: вот уже несколько лет подряд на смену старому строился новый современный двухэтажный ресторан. Ввод этого ресторана в действие предназначен был внести хоть какое-то разнообразие в течение серых будней, в которых наш город безнадежно прозябал.

Только вот беда – «умные» городские архитекторы запроектировали и «посадили» его точно посредине между зданиями ДОСААФ, Дворца культуры, детским садом и спортивным комплексом – для ресторана более неудачного места, согласитесь, нельзя себе и представить. Хотя чего уж там, нынешний городской дом пионеров, например, располагается в бывшем – правда, до 40-х годов – публичном доме, что неизменно вызывает смех старожилов нашего города, а теперь стало предметом шуток и анекдотов для их детей и внуков.

Из-за не слишком удачного проекта работы на строящемся ресторане велись ни шатко ни валко, власти всерьез подумывали даже о перепрофилировании здания, когда в 1977 году в румынских Карпатах грянуло землетрясение, сильно потрясшее всех и вся в самой Румынии, а также в Молдавии, при этом пострадал и наш город, расположенный всего в нескольких километрах от границы. Среди множества прочих аварийным было признано и здание старого ресторана, по стенам и потолку которого пошли широкие опасные трещины, и тогда было решено – новому ресторану быть!

Каким-то чудом дознавшись, что в ресторане вместо кондитерского магазина в качестве эксперимента решено было устроить коктейль-бар – дело в нашем городе совершенно новое и незнакомое – я, взлелеяв утопическую мечту устроиться работать в новом ресторане барменом, отправился в общепит: до чертиков надоело работать по специальности, а именно – мастером на стройке. И мечта моя сбылась: меня приняли на работу, правда, пока лишь в старый ресторан и с испытательным сроком, но с перспективой последующего перевода в новый.

Итак, по утрам я стал приходить в строящийся ресторан – меня назначили ответственным за все материальные ценности, там находившиеся; кроме того, я наблюдал за ведущимися на объекте работами – как строителю мне все происходившее на объекте было небезынтересно, а вечерами, к 19 часам, я отправлялся в действующий ресторан, где до 24 часов, то есть до полуночи, работал в качестве эдакого Фигаро, заменяя то швейцара, то мясника, то гардеробщика, а то кухрабочего – принимал и выдавал пальто и куртки, рубил мясо, перемещал с места на место тяжелые мешки и ящики, или помогал буфетчице получать со склада различные товары.

По штатному расписанию я числился в старом ресторане администратором, но работу эту, естественно, знал очень поверхностно. Подчиненные мне официантки – в подавляющем большинстве прожженные дамочки от 40 до 50 – быстро нашли мне применение: любая проблема, возникавшая в зале, в гардеробной или на кухне – и меня тут же бросали в «прорыв».

К тому же я, единственный в ресторане молодой мужчина, должен был улаживать периодически возникавшие конфликты с клиентами, то есть успокаивать пьяных и агрессивных, а также нежелающих платить по счетам. Я быстро смекнул, что при оплате всевозможных банкетов и свадеб официанткам администратор отчего-то не требовался, очевидно, они и сами неплохо умели деньги считать.

Разобравшись в ситуации, я очень быстро понял, что мне необходимо повысить свой образовательный уровень, и, засев за специальные книжки, в пару недель проштудировал многие из них, а затем, по моему предложению и указанию директора общепита, была проведена аттестация всем работникам ресторана, включая официантов, и я был самым требовательным экзаменатором.

Что тут началось! Великовозрастные официантки, и среди прочих призер Всесоюзного конкурса официантов (!) (еще в 60-х годах) Вера Николаевна, и другие опытные работницы – ветераны общепита – бледнели и краснели, когда я без улыбки со всей строгостью требовал от них исполнить то сервировку стола юбиляра, то обслуживание в обнос, то детские именины – их высокие разряды требовали знания и умения всех этих видов обслуживания.

После аттестации мои подчиненные, – кое-кому из них понизили разряды и, естественно, зарплаты, – стали относиться ко мне всерьез и обращались теперь только по имени-отчеству, а вскоре я был допущен в сферу расчетов с клиентами, где особенно меня интересовали свадьбы, банкеты и другие торжественные мероприятия, на которых я теперь обязательно присутствовал в качестве администратора и одновременно официанта – семью-то надо было кормить, зарплата администратора, сто пять рублей в месяц, меня не вполне удовлетворяла.

Через несколько месяцев после начала работы из отдела кадров мне сообщили, что приняли еще одного парня, который будет работать в баре со мной на пару.

Мы познакомились: напарника звали Саша, фамилия – Чумаков. Это был высокий – за 190 см, парень с умными насмешливыми глазами и косым прибором русых волос. Он был всего лишь двумя годами старше меня, недавно отпраздновал 26-летие, но его житейский опыт на целый порядок превосходил мой. У Саши были большие ладони рабочего человека с длинными, слегка подрагивающими пальцами. Смеясь над собой он говорил, что дрожь эта оттого, что его пальцы машинально отбивают ритм, потому что он музыкант, профессиональный барабанщик.

Наш директор ресторана – Александра Семеновна – женщина 50-и лет, бодрая и энергичная, руководила ресторанными делами; Саша, мой напарник, оказавшийся личностью неординарной и мастером на все руки в наилучшем смысле этого слова, горячо взялся за обустройство бара и в течение нескольких месяцев превратил ободранное помещение в элегантный современный бар.

Саша, в отличие от меня, полного профана в барменском деле, прежде уже работал в баре, причем, не где-нибудь, а в Ялте – в международном молодежном центре, и, кроме того, в межсезонье, когда у него, как у профессионального музыканта, были перерывы в работе, в ресторанах родного ему Ворошиловграда официантом «на хозрасчете», то есть работал только за чаевые, не получая за это зарплаты – администратор попросту присваивал ее себе и делился затем с вышестоящим начальством.

Таким образом, он был специалистом в этой области – и слава богу! – хорошо же бы мы выглядели, если бы в нашем дуэте оба оказались дилетантами.

Музыкантом мой напарник был действительно профессиональным и очевидно неплохим: кто не слышал в середине и конце 70-х об оркестре заслуженного артиста Украины Юрия Богатикова, в также ВИА «Лейся песня» и «Добры молодцы», – наш Саша во всех этих коллективах работал барабанщиком. А вообще на эстраде он подвизался с 12 лет, играя в этом совсем еще юном возрасте профессионально на контрабасе; даже школу он закончил заочно, не имея времени и возможности посещать ее, как все нормальные дети. От себя могу лишь добавить к этому, что настолько разносторонне развитых и талантливых людей, как он, мне в жизни ни до, ни после не приходилось встречать, – что и говорить, повезло мне с напарником.

Близился день открытия – это мы поняли по тому, что со складов стали завозить товары: водку всех сортов, коньяки, некоторые вина – из дорогих, ликеры, сиропы, соки, в том числе и импортные, пиво чешское, польское и немецкое в бутылках, мешок кофе в зернах, сигареты и многое другое, а также стаканы, бокалы, фужеры, рюмки, соломинки для коктейлей – невиданная до этого дня в наших краях вещь, ведерки для шампанского и прочие мелочи; Мария Ивановна – замдиректора общепита, пребывая в приподнятом настроении, принесла из дому несколько сортов варенья в банках для оформления и украшения коктейлей.

Обойдя несколько вещевых магазинов, я приобрел для нас с Сашей белые и черные пиджаки, он пошил из шелка и бархата несколько пар белых и черных бабочек – ведь внешний вид барменов тоже в нашем деле многое значил.

Бар руководство торга для «обкатки» решило запустить в работу на две недели раньше ресторана. Все эти дни я с интересом и удовольствием постигал секреты совершенно новой для меня работы, учился работать с клиентами, затем мы с Сашей создали и наработали коктейли, которые потом отправили в Кишинев на утверждение.

В личном плане для меня самым приятным моментом в целой череде разнообразных и интересных событий этого периода стала встреча с моей «старой» знакомой – Аленкой, необыкновенно умной и привлекательной девушкой: я был знаком с ней уже около семи лет, с той поры, когда сам был юношей, а она – совсем еще девчонкой. Вновь встретившись после долгого перерыва, мы в первый же вечер стали близки, но это избитое выражение не может выразить всего того многообразия чувств и эмоций, всколыхнувших меня.

Но… пора возвращаться к главному повествованию. Многие в нашем городе – и сами работники ресторана, и потенциальные клиенты – день ото дня ожидали открытия, и вот, наконец, этот решающий день настал.

В этот день в баре должны были отдыхать «дорогие» – во всех смыслах этого слова – почетные гости, «слуги народа»; а наверх, в зал ресторана, во избежание возможного бардака и сумятицы по случаю открытия, решено было посторонних не пускать, а… отпраздновать день рождения, на котором могли бы присутствовать только свои – работники торга и общепита, а также некоторые приглашенные со стороны гости. Да, обыкновенный день рождения – 18-летие дочери заведующей складами общепита Тамары Васильевны – Елены.

Тамару Васильевну знали в нашем городе все, кому положено было знать: работники райкома партии, райисполкома и горисполкома, высокое и среднее городское начальство и кое-что значившие в городе и районе руководители – директора, управляющие, заведующие, ответственные, некоторые врачи. Все дефициты к ним попадали через руки Тамары Васильевны: икорка, колбасы копченые и вареные, рыбка всякого рода и консервы – из тех, которых не бывает в свободной продаже.

Папа именинницы – дядя Костя, как все его называли, тоже был достаточно известной в нашем городе личностью: он работал старшим продавцом на лесоторговой базе и фактически всем там заправлял, пользуясь заслуженным уважением граждан города.

Сама Елена девица, что называется, кровь с молоком, полностью сформировавшаяся к совершеннолетию, высокая, крупная, симпатичная, с румянцем на щеках, была, ко всему прочему, завидной невестой. Вот уже несколько месяцев, как мы с ней проводили время в одной компании, составляя неразлучную четверку, в которую входили сама Елена, Ольга, ее лучшая подруга, и мы с Сашей. Мы часто бывали вместе – днем и вечером, в городе и в баре, а после работы, около полуночи, отправлялись к соленому озеру, где купались нагишом, смеялись и бесились, молодой задор так и кипел в нас… но все же наши отношения до сих пор не включали в себя секс. Сашка с Еленой за эти месяцы сблизились, но при этом они дружили словно дети и до сих пор еще не перешли к интиму, иначе мы с Ольгой непременно бы об этом узнали. Впрочем, и нас с Ольгой все это время связывала лишь платоническая дружба – мы с ней иногда до запоя целовались, но к своему телу она меня не допускала.

И вот сегодня, взглянув на именинницу немного несколько под иным углом зрения, я вдруг сообразил: да ведь Елена – невеста! И первым кандидатом в женихи выступил, к моему несказанному удивлению, мой напарник – Саша Чумаков. Почему к удивлению, спросите вы, как я мог не знать об этом? И будете правы, я даже не подозревал, что Сашка на полном серьезе решил свататься к Ленке. И лишь хорошо поразмыслив, я наконец понял, с чего это он, парень вполне разумный и практичный, проводил с нами, несмышленышами, массу времени: у него, оказывается, были на то свои причины, то есть целью его, по большому счету, были деньги. ДЕНЬГИ!

Да, именно так, с большой буквы, большие деньги, путь к которым открывала женитьба на Елене. Потому, что кроме всего того, что могли заработать на своих «хлебных» местах родители Елены – а это, согласитесь, совсем немало, речь шла о совершенно других деньгах, даже не снившимся многим миллионам простых советских людей.

Дядя Костя, грек по происхождению, был одним из наследников отца-миллионера, проживавшего в Греции, и слухи, наводнившие город в последнее время, говорили о том, что в наш городской банк уже поступили на его имя деньги – что-то около полутора миллионов рублей – эквивалент двух миллионов долларов, подаренных отцом сыну. Да, это был бы, доберись Сашка до этих денег, действительно куш! А я, наивный, еще удивился поначалу, чего это он прибыл на день рождения весь такой из себя серьезный и нарядный – а напарник мой, проведя много лет на сцене, умел, надо признать, красиво одеться и достойно подать себя; его сопровождала мама, тоже разнаряженная, словно новогодняя елка, со множеством золотых украшений на руках, груди и на шее.

Едва кивнув мне, они деловито проследовали через бар, направляясь наверх – поздравлять именинницу. Ольга, подруга именинницы, тем временем спустилась ко мне, «соскучилась» – как она выразилась; перегнувшись через стойку, она застенчиво ткнулась носом в мою шею, поцеловала где-то за ухом, и присела на пуфик напротив.

– Я хочу немного побыть с тобой, Савва, – сказала она, ласково улыбаясь. – Там, – она указала пальчиком наверх, – сейчас конкурс подарков, не до меня. – И добавила кокетливо: – Разрешаешь, пока твои гости не пришли?

– Сиди, конечно, – сказал я, затем спросил: – Выпьешь какой-нибудь коктейль? – Я достал высокий, фирменный, с гоночными автомобилями, чешского стекла стакан; каждый из нас четверых имел в баре свой стакан, персональный: ее был «Макларен», мой – «Лотус».

– Что ты, что ты? Налей сок, вся пьянка еще впереди. – И Ольга, откинувшись на пуфе, томным взглядом поглядела на меня. Что ж, глядя на нее, следовало признать, что она была очень хороша – высокая стройная брюнетка, внешне интересная и привлекательная; черное открытое приталенное платье только подчеркивало ее великолепные формы. Ей, также как и имениннице, было 18 – уже исполнилось около двух месяцев тому назад. Признаюсь, с самого первого дня нашего знакомства я хотел, я, наконец, просто жаждал ее, но дальше объятий и поцелуйчиков у нас дело не шло, несмотря на то, что я был взрослым, женатым 24-х летним мужчиной, а она – женщиной: в ее жизни, как мне было известно, уже «случилось» несколько романов с мужчинами. Возможно, Ольга до сих пор придерживала меня на дистанции потому, что видела во мне потенциального жениха (зная о моих, мягко говоря, не очень хороших отношениях с женой). А встретились мы с Ольгой случайно во время какой-то вечеринки несколько месяцев тому назад, на которой присутствовали также Саша и Елена: тогда, помнится, все мы очень быстро подружились, а затем между мной и Ольгой начались нежные отношения…

Прервав на этом месте свои воспоминания и глядя на Ольгу, я улыбнулся своим мыслям, полагая, что теперь-то наверняка знаю мечту-задумку наших подружек-невестушек. «Через несколько месяцев будем гулять две свадьбы, причем и пары уже составлены: Ольга и Савва, Лена и Саша» – так, наверное, думали они.

Однако, мне вновь следует вернуться к нашему повествованию.

Итак: открытие ресторана – обычный летний день, суббота. Беспокойная душа первого секретаря райкома рвалась и жаждала праздника – и он его получил – праздник состоялся!

В гости к нам – прямиком из столицы Молдавии города Кишинева, прибыли: министр гражданского строительства МССР; министр торговли МССР; министр сельского строительства (не путать с первым!) – наш земляк, он приехал вместе со своим заместителем; завотделом ЦК МССР, курирующий торговлю – его, соответственно должности, надо было бы поставить в список первым номером; зампредгосплана МССР – почетный гость; председатель госкомитета печати на правах министра – совсем еще молодой мужчина, также наш земляк, обожатель моей дражайшей супруги, не раз делавший ей всевозможные увлекательные предложения; первые секретари партии соседних районов – Вулканештского и Леовского, председатели горисполкома и райисполкома; и, наконец, сам «именинник» – первый секретарь райкома Юрий Никитович, – всего набралось 25 человек; последним из приглашенных был Володя Толстолобик – единственный человек, имевший непосредственное отношение к строительству и оформлению ресторана. Он, впрочем, при первой же возможности улизнул из «высокой» компании и устремился наверх, где праздновался день рождения – публика там была попроще, получше и, главное, там находилась вожделенная им замдиректора общепита Марья Ивановна – женщина еще довольно молодая и весьма привлекательная.

Обслуживать «высокое начальство» пригласили опытную официантку 28-летнюю Машу из старого ресторана – с сегодняшнего дня он получил пониженный статус и другое название – кафе «Весна». Маша была симпатичная и довольно аппетитная бабенка с круто очерченными бедрами и другими выпуклыми частями тела, рвущимися из-под узкого форменного платья и притягивающими мужские взгляды. Ей помогали, периодически спускаясь со второго этажа, наши новенькие официантки – 17-летние Виктория и Нина – эти девушки прибыли в наш город прямиком из Кишиневского торгового училища, которое всего несколькими неделями раньше закончили.

Столы, устроенные в центре бара, были сервированы по высшему разряду; все блюда были исполнены с высоким мастерством и исключительно из высококачественных продуктов.

Наверху звучала музыка, два оркестра по очереди озвучивали сегодняшний именинный банкет: молодежное ВИА в составе двух гитаристов, барабанщика и клавишника, – они входили в моду по всей стране; вторым был оркестр из старого ресторана: ударные, контрабас, аккордеон, скрипка, флейта и саксофон. Сегодня начальству предстояло решить, какому из этих оркестров отдать предпочтение, что, соответственно, открывало избранным возможность работать в новом ресторане, то есть, по сути говоря, для музыкантов это был конкурс.

ВИА, повторяю, был представлен четырьмя молодыми парнями с длинными неухоженными прическами «под битлов»; старый оркестр был более живописен и являл собой эдакий малый интернационал: в нем играли русский, цыган, болгарин, молдаванин, украинец и еврей – то есть, в нем были представлены все основные, населяющие Молдавию национальности, исключая разве что гагаузскую – очевидно, размеров оркестра не хватило.

Праздник начался шумно и весело – наверху, в зале, зазвучали здравицы в честь именинницы, а у нас внизу, в баре – в честь первого секретаря райкома партии Юрия Никитовича, ведь все понимали что ресторан – это любимое, выпестованное им детище.

Первый тост, произнесенный работником ЦК, был самым уместным – за победу коммунизма во всем мире (предполагалось, видимо, что открытие нашего ресторана очень могло поспособствовать этому процессу). Затем были тосты менее глобальные, по очереди вставали министры, их сменили местные партийные бонзы, затем встал наш Первый – Юрий Никитович и обвел всех присутствующих строгим взглядом с высоты своего немалого роста. Его, откровенно говоря, в руководстве республики весьма уважали, а некоторые даже побаивались, стараясь заручиться его дружбой и поддержкой, потому что он имел все реальные шансы для дальнейшего продвижения, – рост, солидность, представительность, относительно молодой возраст; был грамотен – сельхозобразование, высшая партшкола; он также умел выпить три бутылки водки и, при этом, как ни в чем не бывало, продолжать говорить одними лишь партийными цитатами; кроме того, он носил на груди два ордена Ленина, а третий, как известно, давался обязательно в паре с медалью Героя Соцтруда.

Свою речь наш герой завершил, как обычно, своим любимым выражением: «Желаю вам, дорогие товарищи, всяческих благ». И конечно же все выпили. До дна.

Вскоре я заметил, что присутствующие – все без исключения – не пропускают ни одного тоста, методично накачиваясь водкой, словно верблюды водой после долгого перехода по пустыне.

Строгости в этикете по ходу празднества не было никакой – все, кто желал, могли выйти из-за стола и пойти прогуляться, что многие и делали, из-за чего у меня с начальником милиции Иван Иванычем вышел казус: он вдруг вспомнил, что является ответственным за безопасность высоких гостей (наш районный начальник КГБ, большой любитель выпить, отговорился от этой обязанности тем, что у него не было в наличие достаточного количества людей) и сказал мне: «Савва, я запрещаю кому-либо покидать бар».

– Попробуй скажи это сам кому-либо из них, – прошептал я ему на ухо. – Лучше будет, если ты вызовешь сюда несколько оперативников в гражданской одежде, да чтобы рожи у них были поинтеллигентнее, дабы не напугать гостей. И пусть стоят по двое у каждой двери, всем улыбаются и следят за порядком.

Иван Иваныч пошамкал губами, лицо его, и прежде красного оттенка, налилось в этот момент кровью и сделалось свекольного цвета, и все же ему достало ума понять, что я был прав, и он сказал:

– Гм… Где тут у тебя… ну-ка дай мне по телефону позвонить.

Я пропустил его к телефону, а тем временем к стойке бара присели министр торговли и министр строительства.

– Сделай-ка мне, Савва, большую чашку кофе, – попросил меня министр торговли, – и добавь туда для вкуса пару капель коньяка.

Министр строительства тем временем указывая на меня спросил его:

– А почему, собственно, Петр Николаевич, мои дипломированные работники, как, например, наш бармен, уходят работать к тебе, в торговлю?

При этих словах я, честно говоря, немного струхнул и, нацепив на лицо угодливую улыбку, весь превратился в слух – иди знай, возьмет сейчас министр торговли и «отдарит» меня своему другу-министру обратно. Да, и самое главное, откуда он знал мое.

– Плохо платишь, – ответил министр торговли, по-мальчишески подмигивая мне. – Вот и бегут ваши люди к нам, в торговлю. И вообще у нас веселее, не то, что у тебя на стройке – скукота, хотя и там и здесь все одно и тоже – пьют.

Не успел я вздохнуть, успокаиваясь, понимая, что разговор, на мое счастье, принял шуточный характер, как мои клиенты встали и куда-то ушли, и к стойке подошел завотделом ЦК – главный гость и самая большая «шишка» на празднестве.

– Слышишь ты, как тебя там?.. – произнес он, вперившись в меня тяжелым пьяным взглядом. – Сколько ты имеешь здесь в месяц?

– Вы… имеете в виду, какая у меня зарплата? – спросил я и тут же бодро ответил: – Оклад у нас 87 рублей.

– Нет, – скривился он, – сколько ты имеешь сверху, кроме зарплаты?

– Не знаю, – стараясь не раздражаться, ответил я. – Я первый месяц здесь работаю и еще не знаю сколько будет сверху.

– Вот у меня, например, зарплата 370 рублей, – скрипя зубами и наваливаясь на стойку, произнес он, – а у вас, барменов, я знаю, гораздо больше в месяц выходит.

Мне бы промолчать, улыбнуться, сдержаться, опустить голову, но я действительно работал в торговле первый месяц и опыта никакого не имел, поэтому сказал:

– Я что-то не пойму, товарищ, вы со мной что, местами работы желаете поменяться? Так я уже заранее согласен. Если только меня на ваше место возьмут.

У большого «босса» перекосилось лицо и он размашисто шлепнул ладонью по стойке, желая, видимо, продолжить интересующий его разговор, но в эту минуту, к счастью, подоспел наш директор торга Владимир Викторович, он нежно за плечи обнял своего главного республиканского начальника по партийно-торговой линии и увел куда-то, на душе у меня от этого разговора остался тошнотворный осадок.

Устав уже от начальственных лиц до ряби в глазах, я решил прогуляться и, сунув в зубы сигарету, направился к выходу.

Маша-официантка, наводя на столах порядок, легко порхала вокруг стола; она, несмотря на свои мощные формы, телом владела виртуозно, успевая одновременно и работать и каким-то чудом уворачиваться от рук клиентов, которые, не сумев обнять ее, старались хотя бы ущипнуть за какую-нибудь аппетитно оттопыривающуюся часть ее тела.

Первыми, кого я увидел, выйдя на улицу, были замминистра сельского строительства и наш зампредгорисполкома: покачиваясь, они шли, обнявшись, тем самым уравновешивая друг друга, у обоих брюки до самого низа были мокрыми, и я даже не сразу понял, что они банально обоссались. Одновременно, так сказать на брудершафт. Веселые ребята, подумал я, им, наверное, не сказали, что рядом с баром, в фойе ресторана, функционирует туалет.

Пройдясь немного по аллее от ресторана в сторону ДОСААФ, я вдруг обратил внимание, что кусты, которые в этой части зеленого массива растут особенно густо, как-то странно шевелятся. Я немедленно направился туда в надежде обнаружить нечто любопытное, но заметил вначале офицерские погоны с тремя маленькими звездочками на каждом, тускло блеснувшими в свете луны, а затем и их обладателя, милиционера, тот с придыханием сосредоточенно и методично пинал распростертое на земле тело.

Я огляделся по сторонам, поблизости больше никого не было.

– Достаточно, – сказал я, схватив милиционера за плечо. Тот вначале дернулся, резко обернулся, затем, увидев и узнав меня, оскалился и пробормотал:

– Савва, я тут одного гада… не обращай внимания, я его должен проучить.

– Постой секундочку, – сказал я и наклонился к лежащему. Повернул незнакомца окровавленным лицом вверх и узнал в нем… сына начальника милиции, Игоря. Возрастом совсем еще мальчишка, парень этот заметно отличался от сверстников взрослостью, а внешне и вовсе выглядел этаким голливудским киногероем – лицо его было крупным и породистым. Сейчас же, конечно, Игорь представлял собой весьма жалкое зрелище, лицо его было разбито в кровь, но, самое главное, парень дышал, хотя и шумно, с натугой.

– Знаешь что, давай-ка ты сваливай отсюда по-хорошему, – сказал я лейтенанту. – А я все улажу.

– Да я его… – дернулся было тот, – на куски порву, он меня сукой ментовской назвал.

Я усмехнулся.

– Эх ты, ему позволено так говорить, это же сын Иван Иваныча, твоего босса. А начальственных детей надо знать в личность.

Лицо лейтенанта побелело, на нем, даже при свете луны было заметно, не осталось и кровинки.

– А что же теперь будет-то… е… твою мать, вот угораздило.

– Немедленно уходи и понадейся на меня, я все устрою, – повторил я и хлопнув милиционера по спине, вышел из кустов и направился к ресторану. Набрав 02 на телефоне-автомате, что висит в фойе, я сказал дежурному, что в кустах у ресторана лежит избитый сын начальника милиции и, не назвавшись, положил трубку. Хотя отец Игоря Иван Иванович находился совсем рядом, в ресторане, с ним я говорить о случившемся не собирался, и вы, наверное, догадываетесь, почему.

Пока я звонил, рядом послышались громкие голоса: министр торговли как раз делал по ресторану обход; с двух сторон его поддерживали под руки наш первый секретарь и директор торга, который каким-то образом уже успел избавиться от хмурого и завистливого завотделом ЦК.

– Что-то я не видел таких люстр в моем хозяйстве, – сказал министр торговли, задирая голову вверх и указывая на огромную люстру, висящую над лестницей, ведущей в зал.

– А это наш бармен своими руками изготовил, – гордо сказал Владимир Викторович оглядевшись по сторонам и указывая на меня пальцем, и мне осталось только поклониться, не мог же я в эту минуту им начать объяснять, что люстру сделал вовсе не я, а мой напарник Саша – мастер «золотые руки».

– А из чего сделал? – спросил министр, вслух продолжая удивляться, какой красивой и солидной вышла самодельная люстра.

– Собрали и сварили из шести настенных бра, – подойдя ближе, бойко пояснил я. – Не знали, куда их прицепить и вот…

– Неплохо, очень неплохо получилось, – похвалил министр, – талантливые у вас тут ребята, как я погляжу, все умеют. – И обращаясь ко мне, хитро спросил: – Вот все у вас хорошо, как я понял, все замечательно, а девушки у вас есть? – И сразу добавил: – для развлечений, я имею в виду. Блондинки там, рыженькие или брюнетки, ну ты понимаешь о чем я.

– Понимаю, а как же, – не сморгнув, ответил я. – Имеются, конечно. Вам с какой пропиской, подойдет с местной или же обязательно со столичной, кишиневской?

Министр, мужик совсем еще не старый, при последних моих словах смутился, вспомнив, наверное, что в Кишиневе у него семья – жена и дети, поэтому вздохнул и махнув рукой стал подниматься по ступеням.

– Пойдемте наверх, – обратился он к своим попутчикам, – мы еще именинницу не поздравляли, а то некрасиво получается – мы вроде как бы тоже приглашены. – И в окружении сопровождающих лиц он продолжил свой путь; позади всех водитель министра, пыхтя от натуги, волок в большом картонном ящике подарок.

Как очень скоро выяснилось, Сашке Чумакову вместе с его мамой не удалось превратить день рождения в обручение, а при благоприятном развитии ситуации, в свадьбу. Родители именинницы твердо отвергли их поползновения после первых же намеков на наследство, к тому же Тамара Васильевна, как оказалось, почему-то считала, что не Сашка, а я встречаюсь с ее дочерью Еленой. Не знаю каким образом моя личность вообще бралась ею в расчет: по всем раскладам – будь у Ленки женихов количеством даже под сотню – я был бы в их обойме, безусловно, последним номером, ведь по финансовым своим возможностям я «стремился к нулю».

Главный оформитель ресторана Володя Толстолобик станцевал с Марией Ивановной несколько танцев подряд, не обращая внимания на ее мужа и не подозревая о том, что они с партнершей выглядят со стороны несколько забавно, – Володя был на голову ниже своей воздыхательницы. Затем, видимо всерьез огорчившись тем, что такая шикарная женщина принадлежит не ему, а кому-то другому, Володя направился к столу и в короткий период времени – в каких-нибудь полчаса – вылакал 7(семь) полных фужеров водки, а ведь буквально накануне хвастал всем что «завязал» – бросил пить. Запив водку тремя фужерами шампанского, он ни с кем не прощаясь вышел на улицу, сел в свой знаменитый на всю Молдавию «запорожец» и укатил к себе в Кишинев.

Он оказался первой «потерей» среди гостей, вскоре следом за ним по домам потянулись другие; ну а бар, пока меня не было на месте, жил своей обособленной жизнью: партийные начальники среднего звена, ввиду отсутствия главных начальников, «расползшихся» по ресторану, очень скоро дошли до предела: они на спор выпивали 700-граммовый наполненный водкой фужер штучного чешского стекла ручной работы, – каждый из которых был произведением искусства, – затем с размаху шлепали им об бетонный пол, в короткое время разбив мне около полутора десятков фужеров из 24, имевшихся в наличии. Остановились они лишь тогда, когда я демонстративно убрал со стойки все оставшиеся фужеры.

Мой напарник Саша и его мама, расстроенные неудачей, в самый разгар празднества, где-то около полуночи, заглянули ко мне в бар; Сашка, рассеянно посмотрев сквозь меня, небрежно кивнул на прощание и, взяв маму под руку, отправился домой.

Следом за ними заскочили разрумянившиеся, разгоряченные танцами и шампанским Оля и Ленка-именинница. Девчонки громко и весело разговаривали; Ленка, подойдя и взявшись руками за борта моего пиджака, притянула меня к себе и звучно поцеловала в губы, после чего девушки по секрету признались мне, что хотят сбежать в город, так как им здесь, среди взрослых, скучно. Я заговорщицки подмигнув им, сказал что если их хватятся и начнут разыскивать, я сообщу маме именинницы где они, после чего девицы, взявшись за руки, выпорхнули из бара и исчезли в ночи.

К этому времени мои гости – «стойкие» коммунисты были уже совсем никакие: их опытные водители по одному обманом и уговорами выводили «слуг народа» на улицу, усаживали в машины и увозили кого по домам, а кого в гостиницу райкома партии. «Большой босс» – завотделом ЦК, перед уходом подошел ко мне, и я весь напрягся. «Ну, что этот товарищ на этот раз придумает?», – неприязненно подумал я. Предчувствие меня не обмануло: он таки придумал.

– На вот, возьми, – поковырявшись в кармане он швырнул на стойку две смятых рублевых бумажки. – Чтобы опять потом не было разговоров, что я на банкете ел-пил бесплатно. – Он звучно гыкнул. – Претензий ко мне нет?

– Боже сохрани, – ответил я, подняв руки вверх.

– То-то же.

Было уже около четырех утра, когда даже самые стойкие клиенты, наконец, разошлись, и официантки, уже падавшие к этому времени с ног от усталости, смогли перевести дух. В баре еще оставалась Виктория – невысокая, черноволосая, постриженная под «гарсон» девушка, ее постоянно улыбающиеся глазки, узкие как у японки, от которых, признаюсь, я был просто в восторге, к этому часу превратились в щелочки.

– Вика, – остановил я девушку, совершающую очередной «рейд» с подносом грязной посуды. – Ты не хотела бы искупаться в душе после такой работы?

– Искупаться? Где? Здесь, в ресторане? – откликнулась она. – Я бы с удовольствием, только у меня нет с собой полотенца.

– Так у меня есть, – сказал я, доставая пакет из своей сумки. – Оно большое, рассчитано на двоих.

– Так ты мне и спинку собираешься потереть? – спросила она кокетливо, принимая пакет из моих рук, и я, не имея сил ответить, лишь кивнул ей. Я проводил девушку до душевой, настроил горячую воду, извинился, быстренько вернулся в бар, молниеносно постелил в одной из кабинок матрас, который вот уже несколько месяцев как получил «прописку» в баре, и вновь бегом отправился назад.

Немного стесняясь, мы действительно потерли друг другу спинку, а после купания вернулись в бар. Ресторан, опустевший наконец после долгого и бурного празднества, казался теперь совершенно вымершим. На мое робкое предложение провести остаток ночи вдвоем, Виктория доверчиво потянулась ко мне своими маленькими ручками и почти упала в мои объятия.

Так начался наш с ней «роман», затянувшийся на два года, и прервавшийся окончательно лишь с ее отъездом в Кишинев.

Разбудили нас до обидного рано, в восемь утра, и мне пришлось, поцеловав Вику на прощание, выпроводить ее потихоньку за дверь, потому что, как сообщил мне дежурный по райкому партии, я срочно должен был выехать в село Старые Криганы за свежей рыбой, а заодно и за поваром, проживавшем в том же селе и обалденно варившем уху. Уха требовалась начальственным желудкам на опохмелку, поскольку, как вы сами понимаете, самое главное в любой пьянке – грамотно опохмелиться.

Райкомовская «волга» быстро домчала нас до места, и вскоре я увидел цепь искусственных каналов и озер, принадлежавших местному рыбхозу, в которых выращивалась рыба самых разнообразных видов. Бывший капитан НКВД-МГБ-КГБ Сергеев, теперь пенсионер, но в то же время стойкий и неподкупный страж на складах рыбхоза, был предупрежден о нашем приезде, поэтому безропотно выделил требуемое количество дефицитной рыбы (естественно, бесплатно), и даже помог погрузить две полные корзины в общепитовский мотороллер. Машина тем временем доставила из дома поднятого из постели повара и мы отправились в обратный путь.

Часа через полтора у себя в баре я хлебал ложкой из кастрюльки средних размеров необычайно вкусную наваристую уху, и с ручкой в руке подсчитывал финансовые потери.

Всего начальственными лицами вчера было выпито «горячительных» напитков на сумму 650 рублей, и это только по бару, не считая поданных со складов и кухни блюд и закусок. Вместе с тем, что было украдено вчера утром электриками, устанавливающими в моем складе сигнализацию (я, по простоте душевной, оставил их там на 20 минут без присмотра), это составило 650+350 =1000. Тысяча рублей недостачи в кассе – хорошенькое начало! Ах да, я чуть было не забыл, два рубля ведь мне вчера заплатили, начальник ЦКовский внес, так что итоговая циферка уже не круглая, всего 998 р. в убытке.

Если бы сейчас в баре взять да провести ревизию, нас с Сашей Чумаковым по ее результатам и по итогам всего лишь одного дня работы вполне можно было судить и посадить, и получили бы мы ни много, ни мало от 3 до 7 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Здорово, а?! Бежать что ли, пока не поздно, с этой работы, мелькнула у меня шальная мысль.

Нет, поздно. Теперь будем биться до конца.

Июль 1980

Коктейль «Серенада».

Апельсиновый сироп 20 мл.

Ванильный сироп 20 мл.

Гранатовый сок 100 мл.

Газированная вода 100 мл.

Ломтики апельсина.

Смешиваем ингредиенты, украшаем ломтиками апельсина.

Новелла третья. Капитанская дочка

Приснилась мне юность отпетая,

приятели – мусор эпохи,

и юная дева, одетая

в одни лишь любовные вздохи.

И.Губерман

Душно. Не спится. Я приподнялся в постели и осторожно перевернулся на другой бок; диван противно скрипнул, однако дыхание моей супруги, спящей рядом, оставалось по-прежнему тихим и ровным. Я осторожно сполз с дивана, и в этот самый момент в прихожей негромко забренчал телефон, прозвенел один раз и на втором звонке оборвался. Я сморщился словно от зубной боли, но жена и на этот раз не шелохнулась. И только выйдя на кухню и выпив кружку воды я вспомнил!.. Ведь это был не простой, а кодовый звонок! Один – плюс. Это означало, что я срочно нужен своему товарищу Кондрату, то есть мне надлежит в течение десяти ближайших минут быть на улице. А на часах без двадцати минут двенадцать.

Я снял со стула висевшие на нем брюки и рубашку, на цыпочках вышел в коридор и, не включая света, стал одеваться, недоумевая, зачем я мог своему товарищу в такое позднее время понадобился. Заметив на тумбочке рядом с телефоном пачку «Мальборо», я сунул ее в карман, следом спички, вышел за дверь, и тихо затворив ее за собой, запер на ключ.

Спускаюсь вниз, огибаю дом и останавливаюсь у бетонной автобусной остановки, которая располагается позади моей четырехэтажки. Пустынное в этот час шоссе тянется передо мной, окаймленное с двух сторон небольшими деревьями. Темные силуэты зданий выделялись на фоне еще более темного неба. В ожидании проходит несколько томительных минут, затем я замечаю свет фар идущей от центра города машины, они на добрую сотню метров впереди себя освещает шоссе, вырывая из темноты дома и деревья. Я ступаю на дорогу и призывно машу рукой. Машина начинает тормозить, съезжает на обочину, ее слегка заносит на придорожной пыли, наконец она останавливается, фары гаснут, и тишина, окружавшая меня еще несколько мгновений назад, взрывается громкими голосами. Ну, конечно же, это наши!

Передо мной гастрольная машина нашей компании – желтый раздолбанный «жигуль», за рулем которого восседает ее хозяин Игорь, по кличке Жердь, рядом с ним Кондрат, оба – мои лучшие друзья.

– Не удивился, что я так поздно позвонил? – спрашивает меня Кондрат, выбираясь со своего места рядом с водителем – из-за высокого роста у него это получается не слишком быстро.

– Вот он, наш дружбан Савва, – громко кричит Игорь, перебивая товарища, – бедняга, ожидая нас, уже просто изнемог со скуки.

Опередив Кондрата, Игорь подходит первым и довольно чувствительно хлопает меня по плечу – сразу видно, что он сегодня крепко выпил. Мы пожимаем друг другу руки, смеемся, спрашиваем как самочувствие. На заднем сиденье располагаются три незнакомые мне девушки, их лица пятнами мелькают в проеме открытого окна. Судя по переливистому смеху и громким восклицаниям, они тоже немало выпили. Кондрат берет меня за руку, отводит в сторону и шепчет:

– Нам предстоит одно срочное дельце, и для этого мне понадобился ты. Сейчас поедем на озеро, там вплотную займешься моей бывшей подругой Маринкой. Помнишь, я тебе говорил, что решил от нее избавиться?

– Ага, – киваю я что-то такое припоминая, – говорил. Ты еще сказал, что она твоя подруга чуть ли не с детских лет.

– Именно так, – соглашается Кондрат и шутливо кривится. – Настолько застарелая зазноба, что я уже устал и от нее и ее дурацких претензий. Ну, поехали. По машинам, друзья мои, – командует он, зачем-то поглядев на часы.

Мы залезаем внутрь, ребята – по своим местам, я назад – к девушкам; они теснятся, уступая мне место, я усаживаюсь поудобнее, и сразу же ближайшую из них перетягиваю к себе на колени – так свободнее сидеть остальным и мне гораздо приятнее.

Игорь трогает с места и переполненная машина, управляемая нетрезвым водителем, противно визжа на виражах шинами, мчится по ночным улицам.

Кондрат, полуобернувшись назад, знакомит меня с девушками: Саша, Люся и Марина, назвав последнее имя, он легко щипает меня за локоть. В темноте я девушек практически не различаю – вижу лишь славные девчачьи личики и все. И лишь пару раз подпрыгнув на ухабах, и вспомнив слова Кондрата, сказанные им пять минут назад, я начинаю соображать о чем собственно речь.

Одна из девушек – Марина, по кличке «Капитанская дочка» – была Кондрату совсем еще недавно близкой и неразлучной подругой, и хотя жениться им по возрасту еще как бы рановато – обоим всего по 17, – друзья и даже родители считали их женихом и невестой, настолько они были дружны и близки между собой. Но совсем недавно что-то надломилось в их отношениях и, как это нередко бывает, моментально разладилось, и теперь Кондрат решил поднадоевшую ему подругу спихнуть товарищу, в данном случае мне, с конкретной целью – избавиться от нее.

Лучший способ провести подобное мероприятие – это устроить приличную гулянку с друзьями и подругами, и затем, даже если товарищу не удастся соблазнить твою девушку, все равно есть повод для «сцен ревности» со словами укора: «А помнишь, ты с ним обнималась… сидела у него на коленях… целовалась… он тебя трогал за задницу…» и так далее – претензии можно продолжать до бесконечности.

Метод, согласен, нечистоплотный, но зато, согласитесь, может оказаться весьма действенным.

Кличку «Капитанская дочка» Маринка, как рассказывал мне когда-то Кондрат, получила из-за своего отца и носила чуть ли не с самого детства. Отец ее, офицер, служил на расположенной вблизи города радиолокаторной станции, но, несмотря на солидную армейскую выслугу, вот уже больше десяти лет оставался капитаном безо всякой, как все уже понимали, надежды на повышение.

Машина, подпрыгнув на очередной кочке, прервала ход моих мыслей, и я с беспокойством бросил взгляд на водителя.

Игорь умудряется на ходу, просунув руку между сидений, щипать девушек за коленки – визг и громкий пьяный хохот разносится из нашей машины далеко по городу, и, отражаясь от домов, возвращается дробным эхом. Я пытаюсь разглядеть лицо девушки, которую зовут Маринка. Моя будущая «жертва» очень весела, она даже не предполагает, бедненькая, какая «угроза» в моем лице нависла над ней.

Впрочем, веселы были и обе ее подруги – вся честная компания, оказывается, с самого обеда и до сих пор, вплоть до приезда ко мне, пила на квартире у Кондрата вино, закончив которое, перешла на коньяк. А закусывали, за неимением чего-либо более существенного, яблоками.

В верхней части улицы Танкистов, – в нашем городе есть и такая – около столовой № 6 мы притормаживаем, и 01-ая «старушка», поскрипывая всеми своими больными, склерозными железками, поворачивает направо, на грунтовую дорогу, спускается по ней к пресному озеру, катится по дамбе, затем сворачивает налево и въезжая на пляж, останавливается.

Все, мы на месте. С тех пор, как горисполком с целью искоренения в городе разврата, принялся за уничтожение двух прекрасных парков, расположенных в центре города, и, надо сказать, достаточно преуспел в этом деле, молодежная ночная жизнь сместилась сюда, к озеру, которое находилось все же несколько в стороне от города, хотя всего-навсего в двадцати минутах ходьбы от центра. Теперь по ночам здесь можно было встретить любителей поплавать, купающихся в озере почти круглосуточно; множество гуляющих и целующихся под луной пар; а в местах, чуть удаленных от пляжа, всегда можно было услышать вздохи-ахи и был риск споткнуться об чьи-то ноги, торчащие из-за кустиков.

Странно, но сегодня, когда мы вышли из машины и огляделись, несмотря на достаточно теплую ночь купающихся в озере мы не обнаружили, и даже влюбленных парочек поблизости не было; нас приветствовал лишь хор сверчков, чуть дальше, из высоких, более чем в рост человека камышей, ему вторило нестройное кваканье лягушек.

Игорь, явно не удовлетворенный этими звуками, вставил кассету в магнитофон, и мы тут же устроили вокруг машины то ли хоровод, то ли танец африканских аборигенов под музыку «Роллинг стоунз», ревущую из автомобильных динамиков.

Для того, чтобы гармонично вписаться в общий ритм, я опрокинул в себя полстакана коньяка, любезно поданного мне Кондратом – чуть вяжущая благодатная жидкость приятно щекотнула горло, пролилась внутрь, обожгла внутренности и весело побежала по жилам, взбадривая организм. Укусив теплое яблоко, услужливо протянутое Маринкиной рукой, я вдруг явственно ощутил себя участником известного библейского сюжета – искушение: я был Адамом, вкусившим яблоко; Маринка (а она была очень даже неплоха в образе Евы) – тоже откусывает от яблока; на роль змея-искусителя подходит Кондрат (вот только я не был уверен в том, что змей Адаму когда-либо наливал коньяк).

Вспомнив о своем задании, я хватаю Маринку за руку, и мы продолжаем танец уже вместе с ней словно старые знакомые, хотя до сегодняшнего дня я этой девушки и в глаза не видел.

Внезапно окончилась кассета, но накал всеобщего веселья был настолько высок, что мы продолжаем беситься и отделываем головокружительные па в воздухе и кувыркаемся в песке.

Игорь, самый «мелкий» мужичек в нашей компании, от избытка эмоций хватает на руки самую полненькую из девушек – Сашеньку, и несет ее к воде. Все хохочут, и теперь уже Маринка тянет меня за руку с криком: «Бежим купаться».

Кондрат, самый степенный из нас и рассудительный, усердно жестикулируя что-то в это время объясняет Люсе, а «моя» Маринка кричит: «Дикий пляж, давайте устроим дикий пляж», после чего, ни на кого не обращая внимания, начинает раздеваться. Мне вроде как бы тоже стесняться нечего, но плавки я снимаю лишь тогда, когда Маринка остается в чем мать родила.

(А ведь линия библейского сюжета – эй-эй! – продолжается).

Мы с дикими воплями несемся к воде, серебристая лунная дорожка бросается нам навстречу, мы, не разжимая рук, шлепаемся в теплую, как парное молоко воду, разбивая эту дорожку вдребезги на множество отдельных светлячков. Игорь, не дожидаясь пока Сашенька разденется, затягивает ее в воду прямо в одежде, а мы с Маринкой отгребаем в сторону, в десяти шагах нас уже практически не видно. Необычайное чувство восторга и свободы охватывает меня и я заключаю Маринку в объятия – ее прохладное, гладкое тело приятно скользит в моих руках, она откидывает голову и, черпая ладошками воду брызгает ею во все стороны, заливаясь при этом хохотом. Потом внезапно замолкает и, обхватив меня за шею руками, забрасывает бедра мне на пояс. Я лихорадочно ищу, куда вставить мое уже напряженное «естество», нахожу, проталкиваю в узкую щелочку, Маринка, помогая мне, откидывается назад, и наши тела сливаются.

Пытаясь управлять движениями, она вертит бедрами, отчего тут же выпадает из моих объятий и плюхается головой в воду, тут же смыкающуюся над ее лицом. Я со смехом вытягиваю партнершу из воды, Маринка отфыркивается, мы, естественно, теряем контакт, и приходится начинать все с начала. Мы хохочем, будто это веселая игра, однако обмануть никого не удается: Игорь и Сашенька, заметив наши «водные упражнения», ничуть не стесняясь, направляются к нам. Игорь на ходу пытается повалить Сашеньку на мелководье, но та без труда стряхивает его с себя.

Нам с Маринкой приходится выбираться из воды на сушу. Прижавшись головой к моему плечу, она шепчет: «Савва, я хочу тебя по-настоящему, слышишь?» – «Слышу», – дрожащим и охрипшим от возбуждения голосом отвечаю я. Держась за руки и не оборачиваясь, мы направляемся к небольшому лесочку, темнеющему в сотне шагов от нас; Игорь с Сашенькой, судя по голосам за нашей спиной, вновь увязались следом, хорошо хоть Кондрата с его партнершей не видно.

Слишком углубляться в лесочек не имеет смысла, и мы, оторвавшись от преследующей нас пары шагов на пятнадцать, валимся в траву. Маринка со стоном потягивается, затем, схватив меня за руку, опрокидывает на себя; мы оба горим желанием, и я, раздвинув ей коленки, захожу в «боевую» позицию.

Однако что-то в этой позе показалось мне некомфортным: как бы я Маринкины ноги не задирал, вожделенная щелочка все ускользала куда-то вниз и тогда я одним движением, обхватив девушку за талию, перевернул и поставил ее на колени. Ну, конечно же! Теперь все было чудесно, щелочка сразу же нашлась и раскрылась мне навстречу – просто по физиологическим своим параметрам Маринка оказалась выраженной «сиповкой» – ее Дундочка, (так в нашем городе принято называть женский половой орган), природой устроена совсем близко к попе, – такое расположение органов встречается, судя по моему скромному опыту, сравнительно редко.

Или что-то особенное было в природе и в атмосфере в эту ночь, или же меня попросту обуяло любовное сумасшествие, но я, кончив, не мог остановиться и продолжил движения, как бы закрепляя достигнутый успех. Отдавшись ощущениям, я ничего не замечал вокруг, и только руки мои продолжали крепко держаться за Маринкины ягодицы.

– Савва, Савва! – вдруг, словно издалека, услышал я ее испуганный голос. – Что это?

Я с трудом выхожу из транса, не теряя при этом контакта с партнершей, наши тела продолжают трепетать, когда я вдруг услышал в кустах, буквально в нескольких шагах от нас, громкий шорох, затем треск ломаемых веток. Я уже, было, открыл рот, чтобы наорать на Игоря с Кондратом, предполагая, что это они нас дразнят, как вдруг послышались новые звуки: «Тхру, тхру…», – этот звук неразрывно сплетался с предыдущими.

«Дикие кабаны!» – мелькнула у меня в голове тревожная догадка. Не говоря ни слова, я прижал Маринку к земле, а сам стал напряженно всматриваться в окружающую нас темноту. Звуки повторились, теперь уже ближе, и наконец в неверном лунном свете, пробивавшемся сквозь ветви деревьев и кустарник, я увидел целую семью диких свиней, находившихся буквально в пяти-шести шагах от нас. Я, даже не успев испугаться, одним движением поднял Маринку на ноги и шепнул: «Лезь на дерево». Она тут же ловко вскарабкалась по гладкому стволу и прилепилась к нижней развилке дерева, находившейся чуть выше моего роста. Я встал за ствол дерева, продолжая наблюдать за кабанами, которые, фыркая и причмокивая, вскапывали рылами землю вокруг кустов, и в это мгновение услышал у себя за спиной дикий визг, от которого меня в миг прошиб холодный пот. В ужасе я обернулся, решив, что кабаны нас окружают, и увидел… Игоря с Кондратом, несущихся прямо на меня и размахивающих палками – это именно они, мои друзья-товарищи, производили эти ужасные звуки. Не в силах произнести ни слова я, вновь вспомнив о кабанах, оглянулся – и по топоту и треску сучьев понял, что дикие свиньи, испугавшись шума, производимого моими товарищами, бросились наутек.

Еще секунда, и мое тело, независимо от моего желания, начинает сотрясать смех; обнаженные, в одних трусах, Игорь и Кондрат останавливаются рядом и, осознав, наконец, что лишь минуту назад все мы действительно были в опасности, и что теперь она миновала – кабанов уже не видно, – начинают хохотать вместе со мной. Затем Игорь поднимает голову и замечает на дереве Маринку.

– Ага! – кричит он возбужденно, подпрыгивая и безуспешно пытаясь ущипнуть девушку за голое тело, – мы тут подвергаемся смертельному риску, ведь запросто могли погибнуть от клыков диких животных, а ей, видите ли, на дереве захотелось потрахаться. Слезай немедленно, развратница.

Мы продолжаем безудержно ржать, тычем друг в друга пальцами и вновь покатываемся от хохота. Маринка что-то бормочет сверху, затем пытается слезть с дерева, но у нее ничего не выходит: она повисла держась обеими руками за ветку, ноги не достают до земли самую малость, я поддерживаю ее за бедра и шепчу: «прыгай же, отпускай руки», но она не чувствуя высоты, боится, и продолжает висеть не разжимая рук.

– Прыгай скорее, Маринка, – кричит Игорь, – один кабан по случаю здесь задержался. Мы решили принести тебя ему в жертву, пусть он тебя трахнет.

– Закрой рот, Жердь, – ору я на своего товарища, – а то она будет висеть здесь до самого утра.

Несколькими минутами позже, вчетвером, целые и невредимые, мы выходим из леска и направляемся к машине.

Сашенька и Люся, уже успев привести себя в порядок и одеться, ожидают нас и курят. Маринка вдруг останавливается на полпути, всхлипывает, и, протягивая ко мне в мольбе руки, с жалким выражением на лице шепчет:

– Такое впервые в моей жизни, Савва… Вначале все было так чудесно, а потом этот жестокий облом… – Ее голос дрожит. – Полюби меня. Прошу тебя. Прямо здесь и сейчас, плевать на них всех. Трахни меня по-настоящему. А то я никогда в жизни больше не смогу, не захочу мужчину. – Марина почти плачет.

Я беру ее за руку, мы возвращаемся на несколько десятков шагов назад и подходим к низенькой скамейке, одной из тех, что разбросаны по всей территории пляжа. Игорь и Кондрат деликатно покидают нас. Маринка поворачивается ко мне спиной, наклоняется, выпячивая попку вверх, и упирается руками в скамейку…

Со второй минуты примерно она опять начинает всхлипывать, я, приостанавливаясь, спрашиваю: «Что случилось?», но Маринка шепчет:

– Продолжай, я всегда плачу, когда мне хорошо…

Минут через пятнадцать, когда мы, нисколько не стесняясь своей наготы, в обнимку подходим к машине, Кондрат швыряет нам наши с Маринкой вещи и, не удержавшись, выпаливает:

– Ну вы, бля, и даете! – Затем отворачивается и чуть сутулясь уходит прочь.

Мы с Маринкой удивленно смотрим друг на друга, затем, ни слова не говоря, начинаем одеваться.

Это потом уже, позже, после того как мы развезли девушек по домам и остались с Кондратом вдвоем на пустынной улице рядом с моим домом, он ломающимся голосом спросил:

– Она плакала, когда ты ее…?

– Да, – ответил я.

– Извини, брат Савва, – сказал Кондрат и тяжело вздохнул. – Не сдержался. Я хотел, конечно, чтобы ты ее… трахнул. – Голос его дрогнул. – Но вот уж не думал, что это у вас получится так… легко и быстро.

Часы показывали начало третьего, когда я, бесшумно раздевшись, юркнул в постель и тут же услышал сонный голос жены:

– Ты чего шляешься среди ночи?

– Да покурить выходил, – ответил я и вдруг вспомнил, что за прошедшие три неполных часа так ни разу и не закурил.

Август 1980 г.

«Очарование».

Сок черной смородины 0,5 литра.

Молоко 0,5 литра.

Яйцо 1 штука.

Сахар, лед.

Яйцо растираем с сахаром добела, доливаем молоко, сок, лед.

Новелла четвертая. Альфия

Ключ к женщине – восторг и фимиам,

ей больше ничего от нас не надо,

и стоит нам упасть к ее ногам,

как женщина, вздохнув, ложится рядом.

И.Губерман

В любой день и в любое время года, когда только мне выпадает такая возможность, я прихожу сюда, к озеру, и упражняюсь – бегаю, прыгаю и плаваю, в общем, наслаждаюсь движениями на свежем воздухе.

Простой хлопчатобумажный спортивный костюм составляет мой сегодняшний нехитрый наряд, под ним – плавки, а обувь я и вовсе не надеваю: во-первых, идти сюда из дому близко – всего около десяти минут ходьбы, а во-вторых, мой нынешний тренер Иван, мастер спорта по дзюдо и обладатель черного пояса по карате сказал, что, кроме всего прочего, необходимо укреплять и закалять стопы, и лучшим упражнением для этого является ходьба босиком, а сейчас как раз самое подходящее для этого время года – лето. Усиленно я тренировал также и руки: приходил к озеру еще до шести утра (чтобы не пугать случайных свидетелей – безобидных физкультурников) и планомерно ребром ладони сносил сучки и сухие ветки с окрестных деревьев.

Получасом после меня на пляже появлялась еще парочка «ненормальных» физкультурников: один из них, Федя Урсу, мой давний, с юных лет приятель по кличке «Утка», прибегал с обмотанным вокруг шеи полотенцем, приветствовал меня взмахом руки, раздевался и лез в воду, причем купался он голышом в любое время года, зимой, например, он проделывал это в проруби. Следом за ним прибегала девушка, с той же целью – искупаться, но раздевалась она чуть в стороне от Феди и, в отличие от него и к нашей с Федором жалости, – не догола, а лишь до купальника. Несколько позже, часам к семи, к озеру подтягивались и другие физкультурники – это были в основном пенсионеры и школьники, или, как мы их называли – «группа здоровья».

Сегодня я чувствовал себя в хорошем тонусе – тело просто горело от желания заниматься, поэтому я, решив чуточку расширить программу, подался от озера направо, к склону холма, выбрался на тропинку, ведущую на подъем, и пошел, с каждым шагом нанося удар воображаемому противнику: удар левой рукой, затем правой ногой, теперь правой рукой, левой ногой и так далее – в три уровня: в голову, в грудь, в пах, затем все сначала. Ужасно утомительное упражнение, доложу я вам, хотя это был всего лишь так называемый «бой с тенью». Когда я, основательно вспотев, достиг вершины холма, навстречу мне из-за кустов выскочил какой-то парень с перепуганным лицом. Он, выпучив глаза, глядел на меня словно на сумасшедшего – его, очевидно, напугали мои сумбурные взмахи руками и ногами. Я, прекратив упражнение, улыбнулся как можно дружелюбнее и даже помахал ему рукой, после чего он мгновенно исчез из поля моего зрения.

Все, домашнее задание, полученное от тренера, выполнено, и я, спустившись с другой стороны холма, окуная ступни в прохладную пока еще дорожную пыль, толстым слоем до щиколоток покрывавшую обочины дороги, легким бегом отправился обратно к озеру. Добравшись до места, я присел отдохнуть на пляжную скамеечку, расслабился, от созерцания солнечных бликов на поверхности воды сморился, прилег и мгновенно уснул.

Проснулся я от того, что солнце сильно пригревало – было, наверное, уже около десяти утра. Я встал и направился поскорее к воде, чтобы, окунувшись, стряхнуть с себя слегка дурственное ощущение после незапланированного утреннего сна.

Вдоволь наплававшись, отфыркиваясь и приглаживая волосы, я вышел из воды, внимательно огляделся по сторонам и мое внимание привлекла небольшая группа девушек в пестрых купальниках, располагавшихся неподалеку на двух покрывалах. На ближайшем из них в живописных позах лежали две девушки, на другом, чуть поодаль, сидели девушка и парень, которого я вначале не приметил.

Белые, незагорелые тела девчонок выдавали в них приезжих, а, судя по разрезу глаз в них легко можно было узнать бойцов стройотряда Казанского университета – сейчас, если верить районной газете, в нашем районе на колхозных полях и местном консервном заводе работало не менее двух тысяч студентов из этого города.

Однако парень, судя по всему, не был студентом – он отличался от девушек хорошим загаром, по которому можно было определить, что он свой, местный.

Я встал и неспешно направился в сторону девушек, стараясь их получше разглядеть. Все они при ближайшем рассмотрении показались мне симпатичными, но все же одна из них, та, что сидела рядом с парнем, была особенно привлекательной.

Исподволь, делая вид что осматриваю окрестности, я стал изучать ее. Девушки, очевидно, тоже заметили наблюдавшего за ними оболтуса, который разглядывал их, и тогда одна из них встала, шагнула ко мне и открыто улыбнувшись, спросила:

– Вы не подскажете, молодой человек, где здесь можно напиться воды?

– Отчего же, подскажу, неподалеку отсюда есть родник, – приветливо отозвался я.

Девушка приподнялась на носочках, вытянув руки вверх, с легким стоном, не стесняясь меня, потянулась, затем, вернувшись в исходное положение, обратилась к подруге, сидевшей рядом с парнем:

– Аля, ты не хочешь сходить на родник попить?

Аля, повернувшись на голос подруги, поднялась с покрывала, словно давая мне возможность получше себя разглядеть, и я понял, что привлекло мой взгляд несколькими минутами ранее: лицо девушки было удивительно красиво – первым, на что я обратил внимание, были ее огромные раскосые глаза на приятном с нежным овалом лице, обрамленном густыми черными волосами, постриженными по последней моде, «а ля Сэссун», да и сложена девушка была что надо: безукоризненные руки и плечи, не слишком большая, аккуратная грудь, узкая талия, красивая линия бедер – и все это при небольшом росте.

Разглядывая девушку, я внезапно почувствовал легкое головокружение – я всегда терялся перед настоящей женской красотой, ну а такой красотки, пожалуй, я никогда еще в своей жизни не встречал!

– Нет, что-то не хочется, Зойка, – ответила девушка, окинув меня безразличным взглядом. – Но если принесете мне попить, не откажусь.

– В клювике, что ли, принести? – вырвалось у меня. (Это была дежурная в нашем городе хохмочка).

Аля поглядела на меня снисходительно и улыбнулась:

– Если не будет в чем, тогда уж в клювике.

Улыбка ее, обращенная ко мне, показалась мне очаровательной.

К сожалению, местное кафе – «Поплавок», расположенное по ту сторону озера, у начала дамбы, и прозванное в народе «Приют утопленника», вот уже два года как не функционировало, иначе бы я мигом сбегал и принес для понравившейся мне девушки холодного лимонада.

Тем временем Зоя выбрала из кучки одежды тонкую голубую блузку и, накинув ее на плечи, обратилась ко мне кокетливо:

– Так вы сходите со мной?

Я с готовностью кивнул, и мы с девушкой отправились к роднику. Через минуту я уже знал, что красотку Алю зовут Альфия, это было ее полное имя, как объяснила моя словоохотливая собеседница. Сама Зоя тоже была ничего себе: лицо симпатичное, живое, задорное, только улыбка у нее была несколько жестковатая, с хитрецой; тело ее было вполне зрелым и не по возрасту женственным (Зоя сказала мне, что ей восемнадцать), все формы прилично развиты: крупная, полная грудь чудом удерживалась тонкой материей купальника, крепкий живот, широкие бедра и округлые, плотные икры ног с небольшими красивыми ступнями. Вполне достойная девушка, вот только в голову мне с первой же секунды запала Альфия, да так, что, думая о ней, я начинал чувствовать оглупляющий щенячий восторг.

Что ж, это были такие знакомые мне симптомы – я влюбился! Причем с первого взгляда – со мной такое, хотя и изредка, но случается. Дорогой Зоя рассказывала о Татарии, где я никогда не бывал, а я, с гордостью – о Молдавии; это дало нам возможность сравнить, что хорошо там и что – здесь; так, за десять-пятнадцать минут неспешной ходьбы мы, болтая обо всем на свете, добрались до «второго» родника – так называют местные жители родник на холме с удобным к нему подходом, а был еще «первый», расположенный буквально в полусотне шагов от пляжа, но доступ к нему был затруднен, источник сильно зарос осокой и другими сорными травами, к тому же он бил прямо из-под земли. Ну, а те, у кого было время, желание и терпение, могли добраться и до «третьего» родника, до которого ходьбы было от двадцати минут до получаса – там, в поистине сказочном месте, даже в полдень, в тени огромных, роскошных платанов, которые в наших местах называют бесстыдницей, и девушка-недотрога могла своему парню позволить в обращении с собой больше, чем сама на то рассчитывала: тамошняя обстановка – полумрак даже в полуденное время и густые мягкие травы, ростом чуть ли не до пояса, в которые было так хорошо улечься – весьма располагала к интиму.

Дорогой я нашел пустую пыльную бутылку из-под лимонада, у родника тщательно ее отмыл и наполнил водой. Мы с Зоей сделали из горлышка по нескольку неспешных глотков – вода была довольно холодной – затем я вновь наполнил бутылку, – для Альфии. На обратном пути Зоя уже откровенно кокетничала со мной, часто и беспричинно смеялась, или, внезапно останавливаясь, заглядывала мне в глаза, при этом ее груди подпрыгивали, словно пытаясь вырваться из тесного бежевого купальника.

Когда мы вернулись, Зоя, пригласив и меня в свою компанию, присела на покрывало, но я направился к Альфие, которая находилась все на том же месте по-прежнему беседуя со своим парнем.

Я, надо признать, сразу невзлюбил этого парня, даже не разглядев как следует. Набрав в рот воды из бутылки и спрятав ее за спину, я что-то промычал, привлекая к себе внимание девушки и, когда она обернулась, продемонстрировал, что у меня рот полон воды. Альфия встала и подошла – движения ее были неспешными и лениво-грациозными. У меня едва не подкосились коленки – вблизи красота этой девушки оказалась просто обжигающей! К тому же на ее прекрасном лице теперь играла мягкая чарующая улыбка.

Глаза мои округлились от восторга, пальцем я указывал на свой полный рот, но Альфия протянула руку мне за спину, изящно изогнулась и почти обняла меня, пытаясь дотянуться до бутылки. Я, чуть не выплеснув на нее изо рта воду, подал бутылку и зачарованно глядел как она, сложив свои чуть полноватые вишневые губки бантиком, поднесла ко рту бутылку и стала пить из горлышка (в этот момент я готов был выпить ее саму до последней капли).

Затем я медленно перевел свой взгляд на собеседника Али. Он, по моему мнению, должен был быть, по меньшей мере, Аполлоном, находясь рядом с такой девушкой, однако оказался вполне обыкновенным парнем, причем моим старым знакомым, а еще вернее соучеником – мы прежде вместе учились в техникуме, я – на строительном, а он – на овощеводческом отделении. И имя, представьте себе, у этого агронома было вполне прозаическое – Григорий. Узнав меня, он встал, улыбаясь и протянул для приветствия руку:

– Здравствуй, Савва! А я тебя сразу и не узнал.

– Богатым буду, – пообещал я. – Неужели за три года, что мы с тобой не виделись, я так изменился?

– Ну, ты меня ведь тоже не сразу узнал, – сказал он.

«Вернее, не заметил» – подумал я, согласно кивнув.

Альфия, утолив жажду, вновь присела на покрывало и стала слушать разговор бывших соучеников, которые на протяжении четырех лет совместной учебы едва ли обмолвились несколькими фразами.

«Что нового?», «Как живешь?», «Где теперь работаешь?», – спрашивал Гриша, я односложно отвечал. Из его последнего вопроса я понял, что в ресторан, где я теперь работаю, он не ходит, и в ответ пробормотал что-то невнятное, улыбнулся и попробовал сменить тему, заведя разговор о стройотряде, консервном заводе и о девушках, которые были вынуждены там работать.

Альфия тоже приняла живое участие в нашем разговоре, слушая ее, мне показалось, что она разговаривает с нами, словно учительница с неразумными школьниками – так хорошо была поставлена ее речь, плюс великолепная дикция, и к тому же – эта ее самодовольная улыбка и непоколебимая уверенность в себе. Теперь я вовсе пал духом и закомплексовал – такая красавица, и, ко всему прочему, необычайно умна!

Вскоре мы вновь переменили тему и стали говорить о нашем городе, о том, как молодежь здесь живет и отдыхает, затем мы с Гришей наперебой стали расписывать местные достопримечательности и места отдыха, которые приезжим и гостям нашего города следовало бы посетить в первую очередь. В ходе разговора я плавно ввернул словечко о том, что в городе недавно открылся новый (и единственный пока) ресторан вместе с баром, которому тоже стоило бы уделить внимание. Григорий, к моему удивлению, тут же страстно поддержал идею посещения бара, но когда я попытался уточнить день, подходящий девушкам для этой цели, он меня как бы невзначай спросил:

– А ведь ты как будто женат, Савва?

Я машинально кивнул, и лишь секундой позже понял: вот он что, благодаря его замечанию я сразу «выпал» из разговора, словно БРАКованный. Зато к этой теме тут же подключилась Зоя, которую не напугало, очевидно, Гришино восклицание, а вроде даже в какой-то мере приободрило, потому что девушка стала теперь поглядывать на меня, как мне показалось, еще более ласково и благосклонно.

Вскоре, устав от болтовни и жаркого солнца, мы все вместе отправились купаться, и пышный «Сэссун» Али несколько смялся от воды, но ее чудесные блестящие волосы по-прежнему хорошо смотрелись, тем более на такой прелестной головке.

Время словно нехотя перевалило за полуденный рубеж и девушки стали собираться в свой лагерь: скоро у них должен был начаться обед – с 13 до 14, а там уже совсем немного времени оставалось до второй смены на консервном заводе, которая начиналась в 16 часов, а ведь надо было успеть еще сполоснуться под душем и отдохнуть перед работой. Я пошел вместе с Гришей и девушками: всем нам оказалось по пути, да и время после полудня – самая жара, не было смысла оставаться у озера. Стоит ли говорить, что в компании с Альфией я не задумываясь ни на секунду отправился бы и на край света.

Зоя и Аля шли впереди, дорогой о чем-то разговаривая, я шагал позади между Гришей и третьей девушкой, имени которой не запомнил, и украдкой бросал взгляды на Алю, невпопад отвечая на вопросы своего бывшего соученика, который то и дело спрашивал, вспоминая, о том или о ином из наших соучеников по техникуму.

Пару раз, ловя на себе мои взгляды, Аля оборачивалась, и тогда я опускал глаза, а в какой-то момент она спросила:

– А почему вы, Савва, ходите босиком?

Помявшись, я ответил:

– Понимаете, в туфлях к озеру не пойдешь, неудобно потом обуваться – натягивать на влажные ноги носки и всякое такое – а босоножек у меня нет. (Истинная правда – тогда в 80-м, было просто невозможно купить или достать приличные босоножки, хотя причина-то, собственно, была в другом, я ведь, как вы помните, закалял стопы).

И напросился – весь остаток дороги девушки меня жалели, их, очевидно, разжалобил мой бедненький внешний вид. Расставаясь около моего дома, мы не договорились о следующей встрече, так как Гриша, по вполне понятной причине чувствуя себя не совсем комфортно в моем присутствии, поспешил от меня избавиться и стал как раз в эту минуту торопить девушек. Однако я уже знал, по каким сменам девушки работают и когда отдыхают, и в ближайшие дни надеялся встретить их там же где и сегодня – у озера, тем более, что, надеясь хоть немного загореть, они обещали приходить почаще.

Надо ли говорить, что следующим утром я был у озера первым, и с одной лишь мыслью – еще раз увидеть Алю, Альфию.

В это утро я срубал руками и ногами сучки с деревьев с таким воодушевлением, что уже завтра, наверное, в районе озера будет невозможно найти ни одного дерева с сохранившимися на них сучками и даже небольшими ветками.

Федор Урсу появился, как обычно, вскоре после моего прихода, он взмахом руки поприветствовал меня и, раздевшись до плавок, направился к воде. И тут с ним произошел забавный случай, немало потешивший меня.

Когда Федор собирался уже войти в воду, к нему, откуда не возьмись, подбежала маленькая, лохматая, но, по-видимому, необыкновенно злая и агрессивная собачка, которая яростно набросилась на него. Федор успел в какой-то момент отпрыгнуть в сторону, но собака буквально подкатывалась, заливаясь в лае, к самым его ногам, – каждому, я думаю, еще по детству знакома подобная, не очень приятная ситуация. Противостояние длилось недолго: Федя, присев на корточки, одной рукой стал размахивать перед самой мордой собачки, дразня ее, а другую стал заводить ей за спину. Увлеченная атакой, собачка не почуяла подвоха, тем более что цель – Федина рука – была так заманчиво близка. Рывок – зубы клацнули в сантиметрах от его ладони, зато второй рукой Федор успел ухватить злобного песика за загривок, затем выпрямился, и пес стал беспомощно барахтаться в воздухе, забавно семеня всеми четырьмя лапами. Федор широко размахнулся и пес, описав в воздухе дугу, шлепнулся в воду, подняв целое облако брызг. Я похлопал в ладоши, наблюдая за собачкой, минутой позже вылезавшей из воды – вид у нее, надо сказать, в этот момент был совсем не грозный, при этом из-за мокрой шерсти она уменьшилась в размерах не менее чем в два раза и теперь песика стало даже жалко. Хотя Федя находился от него в трех шагах, песик без звука, но весьма осторожно обошел его, направляясь к траве, где стал кувыркаться, затем улегся обсыхать.

Вдоволь насмеявшись, я выбрал себе на ближайшей к дамбе скамеечке удобный наблюдательный пункт, с которого были хорошо видны все вновь прибывающие к озеру люди, и теперь внимательно вглядывался в пологий спуск, чтобы не пропустить появления «моих» девушек. Время тянулось бесконечно, я уже отчаялся было увидеть в этот день «своих» татарочек, когда на дамбе обозначилась, наконец, группа юношей и девушек, среди которых издалека я безошибочно определил по фигурам и купальникам Алю и Зою. На этот раз студентов было семеро: пять девушек и двое ребят. Когда они подошли ближе, я, приветливо улыбаясь, направился к ним навстречу; те, кто был со мной знаком со вчерашнего дня, а именно Аля, Зоя и третья девушка, поздоровались со мной как со старым знакомым, остальные вначале стеснялись меня, чужака, но в течение короткого времени, после парочки рассказанных мной шуток и анекдотов, привыкли, и вскоре я сделался для всей компании своим.

Казалось, пошел уже второй день моего знакомства с Алей, и сегодня мы с ней общались вот уже пару часов, и я вроде немного привык к девушке, в результате чего очарование первых минут должно было уступить трезвому аналитическому взгляду, а ведь нет, наоборот: я стал еще более робеть в ее присутствии, толком не мог ничего ни сказать, ни рассказать. А ведь главным моим козырем всегда было красноречие, а в общении с девушками это вообще первейшее оружие, особенно в начальной стадии, – но перед Альфией я был нем, и, следовательно, безоружен. Григорий сегодня по какой – то причине не смог присоединиться к компании, поэтому, выбрав удобную минуту, я робко пригласил девушку прогуляться на родничок тет-а-тет, и Аля, к моему восторгу, не отказалась.

День стоял погожий и жаркий с радостным голубым небом без единого облачка. Воздух прозрачен, но пахуч, словно был настоян на травах, во множестве растущих в районе озера. Мы молча поднимались вверх по извилистой тропке, я ступал по сухой, уже хорошо прогревшейся от солнца земле, в моей руке позвякивали друг о друга две пустые бутылки; Аля шла босиком рядом с тропинкой по шелковистой траве, пропуская ее между пальцами ног, а руками то и дело прикасаясь к невысоким еще, чуть выше человеческого роста деревьям; тут их было много, целый лесок, искусственно высаженный у озера несколько лет тому назад.

Я словно зачарованный смотрел на девушку, отмечая совершенные линии ее рук, шеи, плеч. Иногда Аля останавливалась и обнимала деревце обеими руками, откидываясь при этом назад и слегка зависая на нем, и тогда я тоже останавливался, ожидая ее, отчаянно завидуя деревцу, к которому она прикасалась. А она тем временем перебегала к другому дереву, прижималась к нему, словно разговаривая с ним и едва слышно смеялась. Затем, когда мы вновь продолжали наш путь, я всматривался в мельтешащие перед моими глазами стройные икры ее ножек, и не мог оторвать от них глаз.

То ли яркое солнце было тому причиной, то ли близость этой фантастически красивой девушки, только когда мы достигли цели и оказались у родника, голова у меня кружилась, словно у пьяного. Добравшись до вершины небольшого холма мы свернули с тропинки и ступили под обширную тень высоченного платана, под сенью которого находился родник, бьющий из небольшого, метра в два высотой, каменного образования; травы, растущие вокруг платана, были заметно выше и гораздо гуще чем в других местах, что ясно указывало на близость источника.

Аля, подойдя к роднику, протянула руки к струе, бьющей из короткого куска трубы, вставленного для удобства в отверстие родника.

– Не спеши, – предостерег ее я, – вода здесь холодная, а мы разгорячились от ходьбы на солнцепеке, как бы горло не застудить.

– Может присядем пока? – осматриваясь по сторонам спросила девушка нерешительно. – Наберем воды в бутылки, и чуть позже попьем.

– Конечно, присядем, – сказал я, ловя горлышком бутылки тонкую серебристую струю.

Вода с высоты в метр с небольшим падала в овальную впадинку, поднимая с ее дна золотистый песчаный бурунок. Странно, подумалось мне, откуда здесь взялся песок, в всей округе не сыщешь и горсти песка, а на пляж, насколько мне было известно, песок завозили самосвалами из карьеров, расположенных за десятки километров от нашего города. Видимо, кто-то не поленился и принес сюда, к роднику, ведро песка. Вокруг наполненной водой впадинки тут и там из земли торчали полузатопленные кирпичи – на них было удобно стоять, в то время как глинистая почва между ними сильно размокала, превращаясь в болотце.

Секунда, и я, рассчитав расположение кирпичей, встал на гимнастический мостик под самый родничок, подставив голову под льющуюся струю, поймал ее ртом и сделал несколько глотков (этот фокус я проделывал неоднократно и прежде), – вода в источнике была холодной и зубы мгновенно занемели. Затем я выпрямился, отфыркиваясь – вода попала в нос и в уши, а Аля, улыбаясь и смеясь, похлопала в ладоши. Затем подошла и балансируя на одной ноге потрогала большим пальцем другой ноги воду и спросила:

– А что, если я стану сюда обеими ногами? Я с непривычки устала от ходьбы босиком, а холодная вода, говорят, бодрит.

– Я надеюсь, от этого ты не превратишься в сосульку, – с улыбкой отозвался я, подавая ей руку и помогая сойти в воду, – иначе мне придется тебя отогревать, а тем временем ваши друзья забеспокоятся и прибегут сюда.

– Отогревать – это как? – Аля произнесла эти слова, опустив голову, затем резко подняла ее, заглянув мне в глаза, а мне показалось, в душу заглянула. Я сглотнул, пытаясь скрыть волнение.

– Дыханием, конечно, – осмелев, ответил я, и она, улыбнувшись, грациозно вышагнула из воды и, отойдя немного в сторону, села в траву.

– А затем, – сказал я, устраиваясь у ее ног, – я бы отнес тебя к озеру на руках.

– Спасибо, Савва, – девушка склонив голову набок одарила меня ослепительной улыбкой. – Я вижу, ты готов ради меня на многое.

«Пожалуй, на все, что в моих силах», – подумал я, чуть не произнеся это вслух.

Мы сидели в густой шелковистой траве под небольшим оливковым деревцем, больше напоминающим куст, я слышал шепот ветра, тихое журчание падающей воды и смотрел на траву у себя под ногами, не решаясь поднять на девушку глаза.

Я был зол сам на себя за неумение завести с Алей интересный разговор, чувствуя банальность и даже пошлость произносимых мною слов, мне очень хотелось выглядеть в глазах этой прекрасной девушки каким-то необычным, особенным.

– А что, эти оливы когда вырастут, станут большими и съедобными? – спросила Альфия, разглядывая мелкие и незрелые плоды деревца.

– Нет, в наших краях они до конца не вызревают, – ответил я. – Наверное, им тепла не хватает.

Отчего-то мне от этих слов стало грустно. Вот так же, наверное, и с моим чувством к Альфие: не успеет оно созреть, перерасти во что-то большее, чем моя влюбленность, может быть в настоящую всепоглощающую любовь, как нам придется расстаться.

Посидев еще некоторое время мы напились воды, затем, наполнив бутылки, отправились в обратный путь; теперь мы шли рядом, рука об руку, но всю дорогу молчали. Аля иногда, словно невзначай, опиралась на мою руку, и в эти секунды мое сердце замирало, затем начинало бешено биться.

Мы принесли ребятам бутылки с водой, и они, встретив нас аплодисментами, повскакивали, завладели бутылками и тотчас опорожнили их. Аля присела на покрывало и рассеянно уставилась на воды озера, словно потеряв ко мне всякий интерес, а я, не желая ее тревожить, остался стоять, будучи еще под впечатлением от нашей прогулки, и тех, совсем незначительных, но, как мне казалось, многообещающих соприкосновений наших рук. Не зная чем себя занять, я огляделся, приметил стоявшую невдалеке Зою и направился к ней. Она, улыбаясь мне, повисла на ободе металлического грибка, который должен был служить зонтиком при натянутом на него тенте; я, пристроившись рядом, поднял ногу на этот ободок, который был чуть выше моей головы, и исполнил некое подобие вертикального шпагата, правда при этом из моих плавок вывалилось «хозяйство», после чего я мгновенно свернул «показательные выступления» и стал стыдливо поправлять плавки, хотя и заслужил аплодисменты, причем уже в третий раз подряд за последние полчаса, правда, теперь лишь от одной Зои. Девушка, хлопая, подмигивала мне и игриво смеялась.

Этот день был пятница, и ребята с девушками, усевшись в кружок, стали планировать свой отдых на ближайшие дни: на этой неделе у тех, кто работал во вторую смену, выходных – редкая удача! – выпадало целых два.

Время в разговорах пролетело незаметно, а когда стрелка часов добралась до половины первого, девчонки и ребята вновь, так же как и вчера, засобирались в студенческий лагерь, и мы в точности повторили вчерашний маршрут, то есть меня всей компанией опять проводили до самого дома, возле которого мы расстались.

А утром следующего дня я в срочном порядке принял у своего напарника бар: Саша, позвонив мне, сказал, что ему необходимо выехать на Украину по делам его «бизнеса», а уже вечером я в белом пиджаке при черной рубашке и белой бабочке трудился за стойкой, обслуживая клиентов; в зале и подсобке с делами управлялась наша новая работница – симпатичная 16-летняя официантка Софочка. К десяти часам вечера наплыв клиентов увеличился, и среди них я стал замечать студентов в стройотрядовских курточках. Я тут же загадал желание, и предчувствие меня не обмануло: в одной из входивших в бар групп молодежи я увидел Алю и Зою и нескольких ребят с ними, среди которых, конечно же, был и Гриша. За столиками к этому времени все места оказались занятыми, и только у стойки, как раз напротив моего рабочего места, еще оставались свободными два высоких стульчика-пуфа.

Ребята расступились и пропустили к ним девушек, а сами встали, сгрудившись вокруг них, словно почетный караул. Альфия с интересом посмотрела на меня, но не узнала сразу, а, приподняв вопросительно бровки, повернулась к ребятам, но все впечатление от нашей встречи испортил, конечно же, Григорий. Он толкнул Зою в спину и сказал громко:

– Ба! Так здесь же наш человек работает! – И, обращаясь ко мне, добавил: – Привет, Савва!

– Здравствуйте, здравствуйте, ребята, – заулыбался я. – Я бесконечно рад что вы наконец меня узнали.

Зойка, мило улыбаясь, сказала:

– Я ужасно рада тебя видеть в этом симпатичном месте. – Она обвела выразительным взглядом помещение бара. – Ты тут, кстати, очень неплохо смотришься.

Я улыбнулся и молчаливым поклоном головы поблагодарил ее, после чего все рассмеялись, причем мне показалось, что и Альфия теперь тоже как-то по-другому на меня смотрит. С большим интересом, что ли, чем прежде, а может, мне это просто показалось. Обе девушки были в выходных, нарядных платьях: Зойка в желтом платье с цветами роз по всему полю, Альфия в белом, однотонном, расклешенном книзу, чем-то похожем на подвенечное. На мгновенье я представил себя в строгом черном костюме при галстуке, стоящим рядом с ней, с этой девушкой неземной красоты, но тотчас это видение испарилось и растаяло – даже в мечтах я не смел надеяться…

Я налил девушкам по бокалу шампанского, а Гриша, передав мне пятилитровую канистру в сумке, – она была с десертным вином, – попросил налить в несколько стаканов – для него и ребят.

Присутствие Али затрудняло мне работу: во-первых, от нее невидимыми волнами исходило какое-то особое, по-женски притягательное обаяние, заставляющее всех вокруг и особенно мужчин глазеть на нее и улыбаться чаще обычного; во-вторых, я и сам вот уже третий день находился под гипнозом ее прекрасных глаз; а в-третьих, внимание к ней окружающих начинало меня раздражать. Тем более, что сегодня Альфия была не столь сдержанна и молчалива как прежде: она вместе с другими заразительно смеялась, шутила сама, и даже кокетливо постреливала глазками по сторонам. Зойка, в свою очередь, то и дело пыталась завладеть моим вниманием, то спрашивая о чем-нибудь, или просто трогая меня за рукав, я вежливо ей отвечал, рассеянно улыбался, а сам при этом не отводил взгляда от Али.

После шампанского девушки потребовали коктейль, а распробовав его, – а я, естественно, похвастал, что этот коктейль моего собственного производства, – стали нахваливать его, а заодно и меня в придачу. Для усиления эффекта я сообщил девушкам, что этот коктейль всего неделю назад был утвержден министерством торговли как авторский, за что был вознагражден восторженными улыбками.

Незаметно время перевалило полночный рубеж и публика постепенно стала расходиться, ушли и ребята-студенты, оставив Зою и Алю под патронажем Григория, причем инициатором этого выступала, как мне показалось, Зоя. Я запер сейф и кассу, оставив Софу-официантку саму разбираться с горами немытой посуды, а мы вчетвером, выйдя на улицу, отправились пешком в студенческий городок, расположенный примерно в получасе ходьбы от бара. Зоя и Аля шли, как обычно, впереди, мы с Гришей – несколькими шагами позади, в руке он нес сумку с заметно полегчавшей к этому времени канистрой.

Дорогой мы продолжали веселиться, затем стали гоняться друг за другом, толкались, шутили и смеялись, и вскоре миновали дом, в котором жила моя мама. Мама, будучи в отпуске, находилась сейчас на одном из курортов Кавказа, ее квартира пустовала и ключ от нее находился у меня в кармане, но я даже не посмел заикнуться перед компанией, что у меня есть свободная жилплощадь – это означало бы, как я понимал, собственными руками уложить Альфию с Гришей в постель, а уж Зойка, я был уверен в этом, постаралась бы, чтобы именно так все и произошло и она осталась наедине со мной. К тому же я до сих пор не знал, в каких отношениях находятся Альфия и Григорий, и мое тайное желание оказаться наедине с Алей шло, как мне представлялось, вразрез с желаниями всех остальных.

Мы уже углубились в микрорайон, застроенный небольшими частными домиками, миновав который вышли бы к студгородку, когда на плохо освещенной грунтовой дороге перед нами неожиданно возникли четыре мужские фигуры.

Аля, увидев их, осеклась на полуслове и замерла на месте, словно остолбенев, Зойка испуганно ойкнула и ухватила меня обеими руками за локоть. Еще я успел заметить, что Гриша, выронив из рук сумку с канистрой, стал растерянно оглядываться по сторонам. Первая фигура шагнула ко мне, приблизившись она стала обретать форму и плоть.

– Эй ты, дай закурить! – послышался нахальный сиплый голос. Меня при этом обдало мощным винным перегаром, и запах этот был, скажу я вам, не для слабонервных.

– Бросил, – сказал я, делая шаг назад и концентрируясь, как в подобных случаях учил меня тренер. – И тебе советую.

Оглянувшись на своих попутчиков, я сделал еще шаг назад, рывком освобождая локоть из цепкого зойкиного захвата. Альфия, прижав руку ко рту и закусив кончики пальцев, силилась не вскричать, она теперь была всего лишь в одном шаге от меня; Зойка рванулась к ней и вцепилась руками теперь уже в локоть подруги, а вот Гриши почему-то нигде не было видно. Несмотря на серьезность момента я рискнул поискать его глазами, и только вглядевшись в темноту за своей спиной, увидел нашего товарища в переулке, быстро удаляющимся. И почти физически ощутил, как за ним гонится… его страх. С этим все понятно, успел подумать я. Теперь я остался один, если не считать девушек, против четырех пьяных балбесов.

Фигура, вновь приблизившись, качнулась в мою сторону, и на этот раз я увидел перед своим лицом небольшое белое пятно – занесенный для удара кулак. Естественное, подготовленное злобное действие. Но что это? Движения парня были словно в кино при замедленной съемке, я мог двигаться в несколько раз быстрее. Поворачиваясь корпусом влево, правым блоком я смягчил удар, направленный мне в голову правой рукой моего оппонента, и локтем этой же руки ударил назад, то есть навстречу ему, целясь в челюсть. Попал: мой локоть жестко вонзился во что-то твердое. Мне не интересно, куда и как нападавший упадет, а в том, что после такого удара невозможно устоять на ногах, я не сомневался. Теперь я беспокоюсь лишь о том, чтобы девчонки были в безопасности. На мгновенье обернулся. Молодцы, они по-прежнему у меня за спиной! Вторая тень стремительно надвигается на меня. Делаю шаг навстречу, сблизившись уворачиваюсь от мелтешащих перед моим лицом рук и наношу два мощных удара руками: правой в живот, левой в грудь – тень, мгновенно обретшая плоть, вскрикнув, смещается назад, теряется, исчезает из видимости. Третий из нападавших, судя по звукам за моей спиной, все же добрался до девчонок: Зойка пищит, Аля молчит, в шоке наверное. Повернув голову, я вижу как он тянется к ним руками. Интересно, что это ему даст, он что, именно в эту минуту хочет девушек пощупать, полапать?

Воспользовавшись тем, что он увлекся и вообще меня не замечает, я захожу сластолюбцу во фланг и наношу ему тяжелый удар левой, целясь в солнечное сплетение, а затем, взбесившись, наношу три-четыре футбольных удара по согнувшемуся и уже падающему телу. Почувствовав движение за спиной, обернулся. И едва успел! Один из придурков летит торпедой, наклонившись, при этом он целит мне головой в живот. Что это за прием такой новомодный, я с ним уже не в первый раз за последние месяцы сталкиваюсь. Это, кстати, последний из четырех нападающих, или один из тех, кто уже очухался? Я хватаю парня рукой за волосы и, используя его собственную инерцию, бью головой об колено раз, затем еще раз – чего его жалеть, ведь нападающих четверо против меня одного!

Получается даже лучше чем в кино, мой оппонент стонет и мешком оседает на землю, причем у меня в руке остается клок его волос. И тут удар по моему затылку! Я увлекся и забылся, за что, конечно же, дождался наказания. Слава Богу, что удар тупой, кулаком, а не какой-нибудь железякой. По инерции, пытаясь смягчить удар, я двигаюсь вперед, затем оборачиваюсь, делаю шаг навстречу и встречаю бойца, машущего сумбурно в воздухе кулаками, ударом основания ладони в челюсть. Жестоко? Да! Натолкнувшись на мою руку, он падает как подкошенный. Зато желающих драться больше нет. Кончились. Двое лежат, двое других удаляются, один на четвереньках, но при этом довольно быстро, второй пополам согнувшись.

Две минуты, а может и меньше, на все про все, и четверо моих противников повержены. Доигрались, «герои». Но ведь они к нам сами пристали. Что мы им сделали, чем помешали? Им, возможно, после немалых возлияний не хватало в эту ночь только «женской ласки»? Геройски «отодрать» вчетвером, или как у нас еще говорят, «колхозом» какую-нибудь встреченную ими на темной улице беззащитную девушку. Теперь я уже был готов драться по-настоящему, все мышцы прямо огнем горят. Но двое парней, лежащие на земле, на свое счастье пока не могут подняться, а другие двое уже далеко отсюда, их и не видно.

Я иду к девчонкам, хочу обнять их и успокоить, и теперь только чувствую, что руки мои липкие. Что это, моя кровь? Да, кровь, только это, скорее всего, кровь того «козла», что бодался с моим коленом. Девчонки стоят, сцепившись руками, у их ног в сумочке канистра с вином. Девчонки, как я вижу – в порядке, канистра – в целости и сохранности. А хозяин канистры Гришаня исчез в неизвестном направлении… Стою, выравниваю дыхание, зорко осматриваюсь по сторонам. Идти в студгородок расхотелось. Тем более, что в ту сторону ушли и двое из этих…

Вдалеке послышались звуки то ли «скорой» то ли ментовской машины, и эти звуки взбодрили меня, заставили действовать. Я сбивчиво в двух словах объясняю девушкам ситуацию, и мы, взявшись за руки и поминутно оглядываясь, быстро уходим в обратном направлении, в сторону дома, в котором живет моя мама. Девчонки идут бодро, хотя все еще находятся в подавленном настроении. Когда мы подошли уже к самому дому, Зойка приблизилась ко мне и сказала восхищенно:

– Ну, ты и дал им! Молодец, Савва!

– Ерунда. Брось. Повезло, просто они пьяными оказались, – отвечаю я, обнимая девушку за плечи.

Аля тоже подошла и без слов уткнулась мне головой в грудь. Нужна ли мне была большая благодарность? Обнимая этих двух девушек, я в собственных глазах выглядел героем и чувствовал себя при этом на вершине блаженства.

Мы молча поднялись в квартиру, усадив девчонок в зале, я включил нижний свет – торшер, заправил в магнитофон – старенькую «Комету» – бобину с «итальянцами», а сам отправился в ванную – отмывать руки. Закончив, я направился на кухню, Зойка вошла следом.

– Доставай стаканы, хозяин, – сказала она бодрым голосом. – Сейчас нам просто необходимо выпить, нервы успокоить.

– Вот это правильно, Зойка, это по-нашему, – поддержал ее я, протирая кухонным полотенцем бокалы. Я вышел с бокалами в зал, Зоя тем временем принесла из прихожей канистру. (Какая же она все-таки молодец, всю дорогу ее несла, словно ценный груз, не оставила и не бросила). Мы вместе стали разливать по бокалам вино и вдруг рассмеялись: руки у нас с ней одинаково дрожали. Зато Аля была по-прежнему не в настроении, а может, просто испуг еще не прошел; девушка сидела на диване, сцепив руки, ноги поджав под себя и, казалось, никого вокруг не замечала. Замкнулась от всего мира.

– А где же наш дружочек Гришенька? – напевно спросила Зойка, ни к кому конкретно не обращаясь, но, как мне показалось, она глядела при этом на подругу с ехидцей.

Да, Гриша… как-то неловко с ним получилось. Теперь Гриша, я думаю, для нас троих просто перестал существовать. Наверное, этот его проступок так расстроил Алю, что она до сих пор не в себе, и не может правильно оценить мой поступок. Хотя, если честно, какой уж там поступок, просто хорошо тренированный спортсмен отработал серию учебных ударов на четверых почти неподвижных макиварах – «портвейновых героях». Зря я, что ли, бегаю каждое утро на озеро и к тому же тренируюсь по нескольку часов в день.

– Аля, не расстраивайся ты так, – подошел я и присел рядом с девушкой на диван. – Ну, давай, улыбнись, – я осторожно, пальцами коснулся ее руки, – все уже позади.

Она повернула ко мне свое лицо, на нем застыло судорожно-мучительное выражение.

– Я… я уже не в первый раз в такой ситуации, – наконец с дрожью в голосе выдавила она из себя. – Тогда, в первый раз, в Казани, я умудрилась получить по лицу.

– Получить? – удивился я. – За что?

– Как за что? – усмехнулась Аля. – За то, что давать не хотела, вот за что. За то и получила. Потом врач еще боялся, что нос мой от удара может скривиться.

– Ладно, – сказал я и вздохнул, – давай забудем это, как неприятный сон. Тем более, что все уже позади. А нос твой, кстати, на месте, и замечательно, должен сказать, выглядит, и даже не спорь, мне со стороны лучше видно.

Аля, которая и не собиралась спорить, попыталась улыбнуться, реснички ее глаз вздрогнули, губки полуоткрылись, я обнадеживающе улыбнулся девушке, но нашу идиллию прервал голос Зои.

– Ну, ребята, давайте же выпьем за то, что все хорошо кончилось, – сверкнув глазами призвала она нас, поднимая свой бокал.

Мы выпили раз за разом по четыре бокала вина каждый, прежде чем Аля стала понемногу оттаивать, шевелиться, разговаривать, при этом она наотрез отказались закусывать. Я пил вино как воду: алкоголь на меня сегодня не действовал, хотя десертное обычно разбирает.

Магнитофон выдавал танцевальные мелодии, и я пригласил вначале Зойку, потом мы покружились в танце с Алей. Мы неторопливо двигались посреди комнаты, я с восторгом бережно сжимал в своих объятиях ее драгоценное тело и в то же время чувствовал, что девушка все еще не в себе, и абсолютно не представлял, как ее можно вывести из этого замороченного состояния. Когда мы вернулись к столу, Зойка вновь стала наливать из канистрочки, и только теперь я обратил внимание, что сама она старается пропустить, а Але льет от всей души, полным бокалом, а та, дурочка, и не замечает – пьет, что ей подают. Я погрозил Зойке пальцем и шепнул: «Але уже хватит», но мое замечание несколько запоздало – Альфия к этому моменту была уже довольно пьяненькая. Вино, приятное на вкус и совсем как будто некрепкое, «догнало», как говорят у нас в Молдавии. Когда после очередного танца я усадил ее на диван, Аля просто повалилась навзничь со словами:

– Савва, Зойка, я не знаю что со мной сегодня происходит, я такая пьяная… В жизни не была такой…

Я склонился над ней, хотел предложить девушке знакомый многим курс «лечения» – два пальца в рот в ванной, но Аля только виновато улыбалась и просила дать ей возможность немного полежать. Когда Зойка, отлучавшаяся на минуту в туалет, вернулась, Аля уже спала. Я принес подушку и подсунул ей под голову, девушка, не открывая глаз, сразу обхватила, обняла ее руками, платье ее немного задралось, и моему взгляду открылся белый треугольничек ее трусиков.

– Готова к употреблению! – несколько злорадно, как мне показалось, сказала Зоя и рывком поправила на Але задравшееся платье. Мы посидели с Зойкой еще некоторое время, изредка перемолвляясь словом, больше мы не танцевали и даже не пили, а вскоре мне и вовсе стало грустно, оттого, видимо, что Аля спала. Зоя, спросив моего разрешения поставить на плиту чайник, вышла на кухню, я бездумно проводил ее взглядом. Через некоторое время, когда чайник, закипев, отсигналил свистом, она прошла с ним по коридорчику, направляясь в ванную, и вскоре я услышал как девушка там плещется. Странно, а мне показалось, что она ставила воду, для того чтобы попить кофе. Я стоял у дивана и смотрел на спящую Алю, когда Зоя, вернувшись, подошла и встала рядом со мной. Она взяла меня за руку, шепнула: «пусть спит» и потянула за собой в спальню. Там она, словно у себя дома, стала стелить постель и спросила меня:

– Ты не против, хозяин?

– Конечно-конечно, – пробормотал я.

– Принеси мне какую-нибудь свою рубашку, пожалуйста, – сказала Зоя, закончив стелить простынь и расправляя поверх нее одеяло.

Я достал рубашку из шкафа и направился, держа ее в руках, к Зойке, однако она тем временем уже успела нырнуть под одеяло и я услышал ее жаркий шепот: «Ну, иди же сюда, ко мне. Скорее.»

Я подошел, протягивая ей рубашку, но Зоя, отталкивая мою руку с рубашкой, потянулась навстречу и громко прошептала мне в лицо:

– Савва, я хочу тебя с самого первого дня, с той минуты, как увидела там, на озере. Неужели ты не чувствуешь этого?

Я безвольно опустился рядом с ней на край кровати.

– Ну же, поцелуй меня! – сказала она, хватая меня за руку.

– Извини, Зоя, я… я не смогу… – сказал я, мягко высвобождая свою руку, затем встал и вышел из комнаты в зал.

Аля продолжала спать, по-детски подогнув под себя ноги и сладко посапывая. Через минуту-две из спальни вышла одетая Зоя, ее лицо было искажено злобной гримасой.

– Так ты хочешь остаться с ней? – прошипела она, кивая на спящую Алю.

– В данный момент я не хочу никого, – сказал я.

– Чтоб тебе не проснуться, сука! – вдруг выкрикнула Зоя и быстрым шагом направилась к дверям. Я рванулся за ней со словами: «Зоя, постой, что ты такое говоришь?», но догнать не смог – входная дверь хлопнула, сотрясая весь дом. Отворив дверь я выглянул на лестничную клетку, быстрые шаги на лестнице становились все глуше и вскоре смолкли. Тогда я запер дверь и вернулся в комнату. Аля мирно спала, когда я снимал с нее платье и укрывал одеялом.

Наступил момент, о котором я даже мечтать не мог – мы с Алей остались вдвоем, наедине, она лежала в моей постели почти нагая и практически беззащитная, но особой радости от этого я не испытывал, а была лишь какая-то неопределенная грусть. В неярком свете торшера, стоявшего поодаль, я видел прелестное лицо Али, прикрытые одеялом небольшие холмики грудей, раскинувшиеся маленькие руки с тонкими, словно прозрачными пальчиками и вдруг подумал, что вот так, наверное, выглядит спящая богиня. Я продолжал смотреть на нее еще долгое время, не в силах оторвать своего взгляда или хоть на минуту отойти, боясь что с ней в мое отсутствие что-нибудь произойдет или девушка исчезнет как мираж. Затем я осторожно прилег рядом с ней, но уснуть не мог, лишь потом, позже, прижавшись лицом к ее руке, я ненадолго забылся.

Уже брезжил слабый рассвет, когда Аля пошевелилась, и мы одновременно открыли глаза. Несколько секунд она бессмысленно взирала на меня, потом приподнялась и села в постели, инстинктивно натягивая до подбородка одеяло.

Я улыбнулся, глядя на нее.

– Савва! – наконец произнесла она первое слово чуть хрипловатым со сна голосом, и этим словом, к моей неописуемой радости, было мое имя. – А почему я в постели? А где все?

– Мы с тобой здесь вдвоем, – сказал я.

– Боже, а который теперь час? – спросила она, затем увидела часы на стене. – Шесть утра?! – И без паузы: – А почему я раздета? Где Зойка?..

– Это я тебя раздел, – пояснил я. – А Зойка ушла в лагерь.

– Она бросила меня! – гневно воскликнула Аля, и тут же сказала: – Постой, ведь она хотела остаться с тобой вчера, она мне сама сказала об этом.

– А мне, – пожал я плечами, – она пожелала спокойной ночи!

Аля растерянно глядела на меня своими огромными глазами.

– А где ты был всю ночь? – мягко спросила она.

– Я был рядом и смотрел на тебя.

– Всю ночь?!

– Да, прости, я даже не смог уснуть.

– А ведь ты мог… – прошептала она, и тут же воскликнула: – Ты что, выгнал Зойку, да?!.

– Она ушла сама.

– Ты просто сумасшедший!

– Я знаю, после сегодняшней ночи я просто уверен в этом.

– А теперь дай мне встать, Савва! – В эту минуту голос девушки был чист, громок и строг. – Сейчас же! Выйди в другую комнату и сюда не входи!

Я повиновался.

Прошло минут пятнадцать, и все это время я пролежал в спальне на кушетке, заботливо постеленной Зойкой накануне вечером. А затем вошла Аля. Мой Бог, как она была прекрасна! В своем белом платье, похожем на подвенечное. И это после вчерашнего вечера – вначале этот тяжелый нервный стресс, затем выпитое вино и забытье… – а теперь: никаких следов на лице, ни темных пятен под глазами, ничего – свежая и чистая, как невеста. Я невольно улыбнулся и поднялся с кушетки. Аля шагнула навстречу, взяла меня за руку (!) и мы вместе вышли в зал.

Мы стояли друг к другу близко-близко, Аля запрокинула голову, чтобы видеть мои глаза.

– Я хочу быть твоей! – очень тихим голосом проговорила она. – Я хочу, чтобы ты любил меня так же долго, сколько ты смотрел на меня в эту ночь.

Она привстала на цыпочки, потянувшись ко мне, и наши губы встретились.

И действительно, у нас был дивный день после чудной ночи!

Мы любили друг друга нежно и страстно, потом замирали, обессиленные, затем вновь сливались в любовном сумасшествии. Это было как сон, как наваждение!

Я пропустил, конечно, рабочие часы с 12 до 17 и прибыл в ресторан только к вечерней смене. Шли мы туда вместе, держась за руки, и все люди, встреченные нам по пути, оборачивались на нас и затем еще долго глядели вслед, – наверное, беспредельное счастье было написано на наших лицах.

Весь вечер, пока я работал, Альфия просидела на стульчике-пуфике напротив меня и пила апельсиновый сок. И улыбалась мне. Одному мне. Я работал в этот вечер как на автомате: машинально подавал напитки и давал сдачу, машинально отвечал клиентам, машинально им улыбался и мечтал лишь о том, чтобы этот вечер поскорее закончился, чтобы наступила ночь, а в этой ночи остались бы только мы двое – я и Аля. В баре сегодня танцевали, но никто из присутствующих парней не решился пригласить Алю: наверное, даже посторонние замечали, что нас с ней что-то неразрывно связывает. А после закрытия мы шли домой, я нес пакет с едой, захваченный из ресторанной кухни – ведь целый день мы оба ничего не ели.

И у нас действительно была дивная ночь, мы упивались друг другом и не могли утолить нашу жажду – жажду страсти. Потом, позже, когда сладостное безумие немного отступило, и мы разъединили наши объятия, Аля, устраивая свою прекрасную головку у меня на плече, спросила:

– Скажи мне, как ты ко мне относишься? Кто я тебе теперь: любовница, подруга, просто случайная знакомая? Ведь ты, кажется, женат, не так ли?

– Будем считать, что последнего вопроса я не слышал, – сказал я, привлекая девушку к себе, – а на предыдущий постараюсь ответить: об этом уже как-то сказал очень красиво поэт Михаил Светлов – вот послушай:

«Я не знаю, где граница между пламенем и дымом, Я не знаю где граница меж подругой и любимой».

Аля, прикрыв глаза, потянулась ко мне, подставляя губы для поцелуя.

– Действительно, прекрасно сказано, я этого стихотворения раньше не слышала.

Ее шелковистые волосы щекотали мне плечо, ее запахи волновали меня, и я застонав от вожделения перевернул Алю на спину и мы вновь соединились в любовных объятиях. Потом Аля немного поспала, и я опять смотрел на нее: в моем взгляде были и восторг, и нежность, и преклонение перед этой милой, такой замечательно красивой девушкой-женщиной. Это были, несомненно, минуты настоящего счастья.

Ранним утром в понедельник мы пробрались к студгородку, и Аля проникла внутрь через дыру в заборе – этим обходным путем пользовались все влюбленные и просто опоздавшие. Затем я вернулся домой и завалился в постель: сегодняшний день был для меня выходным и я проспал почти целые сутки.

После этого прошло несколько дней, а нам с Алей никак не удавалось встретиться: я пару раз приходил в студгородок и ее там не заставал – она, как оказалось, была большим общественным деятелем и комсомольским активистом, и находилась то на совете стройотрядов, то еще где-то, то ее как-то даже отрядили в Кишинев, на встречу в ЦК комсомола республики.

А однажды я пришел на работу и наш швейцар, Ильич, сказал мне, что меня искала девушка. «Как она выглядела? Она назвалась?» – взволнованно спросил я. «Не знаю ее имени, – ответил он, – но такая красивая…».

А через неделю после нашей последней встречи в центре города состоялся прощальный сборный концерт студентов из Татарии: в нем участвовали все студенческие отряды, работавшие в городе и районе. Я случайно в это время проходил через площадь, торопился на работу. Многие сотни, а может и тысячи людей – съехавшиеся из всех близлежащих сел студенты, местная молодежь и просто зеваки заполнили ее и близлежащие улицы. С трибуны, установленной у кинотеатра, произносились речи, первым выступал наш секретарь райкома комсомола, после него от имени студентов Татарии говорила Альфия, которую я разглядел издалека:

«Мы, студенты Казанского университета, в котором учился вождь революции В.И.Ленин…» и т. д., – ее чарующий голос волновал и пьянил меня. Я стоял неподалеку от трибуны, слушал ее и глядел на нее – тогда я еще не знал, что вижу Алю в последний раз, и ни встретиться больше, ни даже проститься нам не придется.

Прощай же Аля, Альфия, возлюбленная фея прекрасная моя!..

август 1980 г.

«Лабиринт».

Апельсин 1 штука.

Сах. песок или мед 1 ч. ложка.

Яблочный сок 100 мл.

Толченые грецкие орехи 1 ст. ложка.

Желток 1 штука.

Сбить желток с сахаром, выжать апельсин, долить сок, сверху посыпать толченым орехом.

Новелла пятая. После матча

Ловил я кайф, легко играя

ту роль, какая выпадала,

за что меня в воротах рая

ждет рослый ангел – вышибала.

И.Губерман

Я приходил на спортплощадку, расположенную рядом с полуразрушенной церковью в центре города, по понедельникам и четвергам – в эти дни здесь собирались такие же как я любители погонять мяч; в основном это были бывшие спортсмены возрастом от 25 лет и старше, – в шутку мы называли себя ветеранами. Приходил конечно, когда не был занят на работе, теперь же у меня было несколько свободных дней, а в баре на это время заступил работать мой напарник Саша Чумаков.

Собирались мы с ребятами на футбол обычно к пяти вечера, делились на две примерно равные по силам команды и начинали игру на площадке для ручного мяча, сопровождаемую смехом, шутками, анекдотами и приколами – старыми и новыми, а иногда рожденными экспромтом прямо на площадке во время игры.

Меня, как самого слабого игрока, от которого мало пользы в атаке, назначили голкипером команды, и я самоотверженно защищал свои ворота, бросаясь в опасные моменты в ноги футболистов команды соперников, стараясь при этом накрыть мяч своим телом.

Мой трикотажный спортивный костюм, и так далеко не «Адидас», к концу игры покрылся грязными пятнами от падений на землю и попаданий мячом и совсем потерял вид. Матч в итоге мы выиграли, хотя и задержались на поле дольше обычного, после чего отправились все вместе в расположенное неподалеку кафе «Белая акация». Там каждый из нас выпил по нескольку стаканов сока – команда проигравших, как было заведено, платила.

Разговорившись с симпатичной коллегой – буфетчицей, я задержался в кафе и после ухода ребят. Жажда все не проходила, и я выпил еще пару стаканов моего любимого яблочного сока – теперь уже за свой счет. Гордый и счастливый победой (как мало порой человеку нужно для счастья!), я попрощался с буфетчицей и, покинув кафе, уже заторопился было домой, где собирался привести себя в порядок, искупаться и побриться, как вдруг вспомнил, что Саша, мой напарник, прощаясь со мной вчера вечером, велел мне прибыть сегодня в бар к двадцати одному часу, так как он договорился о встрече с двумя приезжими дамочками из Москвы, отдыхавшими в местном санатории, на предмет провести время вчетвером.

Я взглянул на часы – они показывали без десяти минут девять. Домой, естественно, я не поспевал, поэтому, решив, что раз мы уж все равно вместе с дамами отправимся ко мне на квартиру, где я смогу быстро привести себя в порядок, и ни секунды не задумываясь над своим внешним видом – волосы торчком, трехдневная небритость, да еще этот запятнанный спортивный костюм, – я ровно в 21.00 толкаю дверь бара, на которой висит табличка «Закрыто» и вхожу.

Александр, как всегда подчеркнуто элегантный, в черном костюме и черной бархатной бабочке при белой рубашке, стоял за стойкой и грациозными движениями наливал шампанское в бокалы двух сидевших перед ним дам.

Сашины гостьи, постриженные по последней моде и шикарно одетые, насколько я сумел рассмотреть их в эти несколько коротких секунд, обе в золоте и бриликах, имели красивые, холеные и несколько надменные лица. Да-а, следует признать, не было еще в нашем кругу дам столь высокого класса, поэтому при виде них я даже слегка закомплексовал.

Подойдя к стойке, я остановился рядом с коротко постриженной блондинкой с зелеными кошачьими глазами, одетой в тонкий кожаный костюм черного цвета – короткая юбка и безрукавка, все явно заграничного производства. Я открыл было рот, чтобы поздороваться, и вдруг, неожиданно для самого себя, жалостливым голосом говорю Саше, смещая свой говор к украинскому акценту:

– Наляйте, товарыш, стаканчик вина, будте добры. – И лезу в карман, где у меня была сдача, полученная с рубля за выпитый в кафе сок в сумме 76 копеек, причем одними медяками. Саша, сохраняя серьезное выражение лица, тут же включается в игру и говорит мне:

– Бар закрыт, товарищ, у нас сегодня по случаю понедельника выходной.

Чувствует шутку, молодец! Я развел смущенно руками и, кивая на девушек, говорю несколько занудным голосом:

– Ну, вот тут у вас выпивают люди, и мне налейте стакан. – И при этом вываливаю свои медяки на стойку. Зеленоглазая блондинка, оказавшаяся к тому же обладательницей роскошной фигуры, медленно оглядев меня с головы до ног, брезгливо поджимает губы, затем поворачивается и говорит Сашке:

– Ну тут у вас и клиенты!? От него же потом разит!

Она на всякий случай отодвигается от меня подальше вместе со стульчиком-пуфиком.

От стыда я опускаю голову, а от обиды надуваю губы:

– Так я же с работы иду, а не с гулянки, как некоторые! – И про себя решаю – все, теперь придется придуриваться сколько возможно, поэтому тут же продолжил: – Я работаю здесь рядом, на заводе, и в баню мыться, чтоб ты знала, хожу каждую неделю.

Блондинка, хмыкнув на эти слова, отвернулась к подруге и стала что-то ей нашептывать на ухо. Бармен тем временем наливает в стакан «каберне» и ставит его передо мной. До риски в 200 граммов не долил, сволочь, а я ведь свои кровные плачу. Я тянусь за стаканом, рука моя после футбола слегка подрагивает, и в этот момент блондинка, вновь повернув ко мне свое красивое, но слегка искаженное злостью лицо, шипит:

– Давай пей уже, алкаш, и скорее сваливай отсюда!

Я сделал глоток вина и чуть не поперхнулся от ее слов, а в это время бармен, нахальная морда, не поленившись пересчитать медяки, заявляет:

– Тут у вас 44 копейки не хватает, товарищ, у нас «каберне» не ординарное, а марочное.

Я ставлю стакан на стойку и начинаю хлопать себя по единственному карману брюк, в котором кроме ключей от квартиры ничего не звенит, и выкладываю их на стол.

– Нету, – говорю я и, отпив еще глоток, резко отодвигаю ополовиненный стакан от себя. – Возьми это назад, мне и полстакана хватит. А если поверишь в долг, я тебе завтра занесу.

Вино расплескивается из стакана, оставляя на стойке малюсенькие багровые озерца. Заметив это, блондинка не выдерживает:

– Саша, убери этого козла отсюда, он меня уже достал своей простотой.

Тут вторая девушка, брюнетка, говорит, тонко улыбаясь:

– Оставьте человека в покое, вы что, не видите какая у него жизнь? – И спрашивает у меня участливо: – Мужик, у тебя дети есть?

– Есть, – отвечаю я глухим голосом, обидевшись на «козла», – трое.

– И жена, наверное, дура лохматая и страшная, как моя жизнь! – вновь не удержалась чтобы не съязвить блондинка.

– Конечно, дура! – соглашаюсь я, стараясь не расхохотаться. Потом посмотрел на нее внимательно и добавил ехидно: – дура, как и все вы, женщины. А по внешности – так не страшнее тебя!

Я каким-то образом сдержался, не засмеялся, зато бармен и брюнетка прямо покатились со смеху, каждый подумав при этом о чем-то своем.

Брюнетка, находившаяся, очевидно, в добром расположении духа и желая сделать широкий жест, спрашивает меня:

– Мужик, сто грамм выпьешь? Я заплачу.

– Ну, заплати, – говорю, – раз такое дело, я и сто пятьдесят выпью.

Она достает из сумочки и небрежно роняет на стойку три рубля, которые Сашка тут же смахивает в кассу. И что вы думаете? Этот придурок – других слов и не подберу, – напарничек, твою мать! – наливает в стакан чуть больше ста граммов «русской», да еще теплой! А ведь в барном холодильнике, в морозильном отделении, протяни он руку, лежат бутылки с ледяной «Столичной» и «Пшеничной». Ненавижу! Мне даже вдруг в какое-то мгновение захотелось набить ему физиономию. С трудом справившись с собой и избавившись от этого желания, я поднял свой стакан. «За твое здоровье, красавица!» – говорю я брюнетке и выпиваю водку залпом. Проглатываю и с большим трудом удерживаю ее в себе. И во мне нарастает справедливый пролетарский гнев. Против этих, с наглыми холеными рожами, которым – все самое лучшее. Отдышавшись, я приготовился уже было высказаться в адрес каждого из присутствующих, но выхода своему гневу не успеваю дать. Сперва брюнетка спросила участливо:

– А вы, случаем, не торопитесь домой к вашей жене и детям?

– А чего? Я сейчас уже ухожу! – говорю я. Затем, немного успокоившись, обращаюсь к бармену: – А куска хлеба у тебя не найдется, парень? А то водка какая-то колючая, в горле застряла.

Брюнетка понимающе захохотала, а блондинка тут же среагировала и говорит протяжно-презрительно:

– Ну, бля, когда ты уже уе…шься отсюда наконец?

Тут открывается дверь, которая ведет в фойе ресторана, и в бар входит новое действующее лицо – милиционер – работник вневедомственной охраны.

– Саша, ты будешь сдавать сигнализацию? – спрашивает он и при этом медленно обводит всех взглядом. – А то мы собираемся весь ресторан проверить.

Я с безразличием отворачиваю лицо в сторону, чтобы он в мой адрес чего-нибудь случайно не ляпнул, и не раскрыл меня.

– Сейчас, одну минуточку, шеф, и мы покинем помещение, – отозвался Саша преувеличенно бодрым голосом, и милиционер выходит. Девушки, вопросительно поглядев на Сашу, поднимаются со своих мест, а он, нырнув в подсобку, выносит оттуда спортивную сумку, быстро укладывает в нее пару бутылок шампанского, сверху коробку конфет, смахивает туда же с полки несколько пачек «Мальборо» и наша четверка отправляется на выход.

Сашкина машина стоит на обычном месте, прямо у входа в бар. Он запирает двери бара, затем открывает ключом дверцу машины, садится за руль и заводит двигатель. С другой стороны рядом с ним усаживается брюнетка, а блондинка разместилась на заднем сиденье, с комфортом устроившись посредине. Я открываю заднюю дверцу и говорю:

– Звыняйте, товарыш бармен, подбросьте до дому, а то мэнэ сейчас эти мент… милицейские загребут в вытрезвитель. – И добавляю: – Слышь, стриженая, можно к тебе? – И сразу, не дожидаясь ответа, лезу на сиденье рядом с блондинкой.

Та от подобной наглости переменилась в лице, затем повернулась ко мне всем корпусом, подняла обе ноги над сиденьем, явно целясь при этом мне в голову, и как завизжит:

– Пошел вон, педераст вонючий! Саша, скажи же ему! Что тут у вас вообще происходит?

С трудом поймав ее ноги, довольно приятной, кстати, формы, я мягко опустил их себе на колени и захлопнул дверцу. Сашка втыкает первую скорость, и машина трогается с места.

– Подбросим товарища, – говорит он негромко. – А то действительно мусора могут сказать, что это я клиента напоил.

– Тише ты, Томка, – захохотала брюнетка, обернувшись к подруге, уже просто задыхающейся от злости. – Не дергайся, это, видимо, судьба, раз этот мужик все время рядом с тобой.

– Да пошла ты!.. – огрызнулась блондинка и откинулась назад, чтобы высвободить свои ноги, затем отряхнула зачем-то рукой колготки и отодвинулась от меня подальше, забилась в самый угол сиденья.

Прошло минут пять-шесть езды, никто за это время не произнес ни слова.

– Так ты где живешь, как тебя там?.. – небрежно спросил меня водитель.

– Так вот же здесь, сразу за поворотом, – отвечаю я, заметив, что мы подъезжаем к моему дому. – Первый подъезд. А меня Савкой кличут.

– Надо же, – усмехнулся водитель, – мы с тобой, оказывается, соседи, да еще и тезки почти, меня Сашей зовут.

– Во, бля! – не унимается Томка и добавляет брезгливо: – Сейчас, Линка, этот чувырло нас к себе в гости пригласит.

– А шо… – весело отзываюсь я, выходя из машины, остановившейся у самого подъезда, – пожалуйста. Бутылка у вас есть, – я кивнул в сторону сумки, – хлеб-соль в доме найдется, заходите, будем рады.

– Договорились! – озираясь по сторонам, говорит Лина, – в следующий раз обязательно к тебе зайдем. Давай, Томка, выбирайся.

Тома вышла и захлопнула дверцу. Я обошел машину спереди и незаметно передал ключи от квартиры Сашке. Он и девушки вошли в подъезд, я – следом за ними. В том же порядке мы вошли в квартиру. Сашка остановился в прихожей, приготовившись ловить кайф от происходящего; Лина, уловив его взгляд, обернулась и в удивлении выпялилась на меня.

А Тома, бедная Тома, глаза ее округлились, и она, обведя нас всех растерянным взглядом, дрожащим голосом спросила:

– Ты, что ли, и есть тот самый Саша или Савва, которого мы все это время ждали?

– Да-да, Томочка, – уже своим нормальным голосом и без всякого акцента отвечаю я и широко улыбаюсь. – Это я и есть. А что, собственно, изменилось? Ты можешь продолжать в том же духе, надеюсь, это тебя хотя бы немного возбуждает. К тому же Лина ведь сказала тебе: «Это судьба!».

Лина, схватившись за живот и переломившись в пояснице, в голос захохотала, Сашка, теребя рукой ус, довольно ухмылялся, а Тома, бедная Тома стояла без сил, привалившись к стене, – казалось, она была близка к истерике.

1980 г.

«Розовая киска».

Лед, 1 часть кампари, 0,5 части лимонного сока без сахара, 1 ч. ложка персикового бренди, яичный белок, лимонные дольки, 1 вишенка, кусочек персика.

Поместить в шейкер лед с кампари, бренди и белок – перемешать, вылить в высокий стакан, долить лимонный сок.

Украсить дольками лимона, вишенкой, кусочком персика.

Новелла шестая. Елдаков

За женщиной мы гонимся упорно,

азартом распаляя обожание,

но быстро стынут радости от формы

и грустно проступает содержание.

И.Губерман

Я увидел Вячеслава в тот момент, когда мой товарищ, только поднявшись в зал ресторана, остановился у столика администратора и стал озираться по сторонам. Я замахал рукой, привлекая его внимание, он, заметив меня, помахал в ответ и, обходя на своем пути столики, кивая знакомым и пожимая руки некоторым из них, двинулся в мою сторону.

Я сидел за одним из столиков неподалеку от эстрады вместе с двумя девушками, к которым бесцеремонно подсел без спросу минут десять тому назад. Славик подошел и, вытянув из-под соседнего столика свободный стул, пододвинул его к нашему и сел.

– Ну, здравствуйте все, – сказал он вежливо, и тотчас, без паузы, спросил: – Савва, познакомишь меня с девушками?

– Знакомьтесь, девушки, – сказал я послушно, сам узнавший имена своих соседок пятью минутами ранее. – Это – Слава, мой товарищ, комсомолец, спортсмен и просто хороший парень.

(Единственное, о чем я умолчал, это то, что он еще являлся одним из самых известных в нашем городе насильников и «трахателей», но об этом, насколько я понимаю, не принято распространяться вслух). – А это, – повернулся я к девушке, сидящей за столом справа от меня, – Наташа.

Девушка кивнула. У нее были привлекательные и выразительные черты лица, обрамленного густой копной каштановых волос, и пленительных форм фигура, которую я не переставал разглядывать при каждом удобном случае на протяжении всего недолгого времени нашего знакомства: несколько крупная, но красиво очерченная тонкой батистовой блузкой грудь, и узкая талия, которая, в свою очередь, плавно переходила в широкие, роскошных линий бедра – эти формы с первого взгляда на них делали их обладательницу пленительно привлекательной и желанной.

– Лида, – я с улыбкой повернулся к другой девушке, которая была подругой Наташи и в то же время как бы являлась ее антиподом. Худая, нескладная, с тонким удлиненным невзрачным лицом и сосульками белесых волос на голове, торчащими в беспорядке в разные стороны, прикрывающих лоб и даже глаза, – трудно было отыскать в природе двух других, более непохожих между собой женщин. (Кстати, Лиду я сразу, с первой минуты, окрестил про себя «бледной спирохетой»). Кроме того, вся кожа ее тела, не скрытая одеждой, была посыпана мелкими розоватыми, явно припудренными прыщиками – лицо в большей степени, шея, плечи и руки – в меньшей. Это именно о таких, как она в народе говорят: «Ни кожи, ни рожи, и попа с кулачок».

Славик удовлетворенно хмыкнув (девушки ему явно понравились, впрочем, он был не слишком переборчив) сразу же завладел вниманием дам и стал говорить им что-то о красивых отношениях между мужчиной и женщиной, с трудом перекрывая шумную многоголосицу ресторана и звуки оркестра.

Я, знающий своего товарища уже достаточно продолжительное время, даже удивился такому красноречию и подумал про себя: «Да, вот к чему может привести человека длительное отсутствие женской ласки». Впрочем, что касается Славика, то и однодневное воздержание от секса, насколько я знал, было для него трагедией.

Воспользовавшись вдохновением не на секунду не умолкающего напарника, я еще раз оглядел переполненный ресторанный зал в поисках альтернативных лиц женского пола на случай несовпадения наших желаний с желаниями этой пары девушек, но не обнаружив ничего примечательного, решил вернуться к «нашим овечкам». Краем уха, улавливая в рассказе напарника обрывки фраз:… японский магнитофон… по бокалу шампанского… красивая музыка… потанцевать при свечах… – при последних словах я бросил на него удивленный взгляд, но он, мгновенно перехватив его, подмигнул мне едва заметно, затем продолжил в том же духе.

Привлекательный внешне парень, 26-и лет, роста выше среднего, Славик был, можно сказать, даже красив той мужской красотой самца-покорителя – широкие плечи, атлетическое сложение, четкий, словно резной профиль, мощный с модуляциями бас, – которая привлекает столь многих девушек и женщин. Фамилия у него, правда, была несколько необычная и звучная – Елдаков, услышав которую и мужчины и женщины нередко начинали хихикать. Но было в нашем городе немало молодых женщин и девушек, которых одно только упоминание его, Славика, имени, вгоняло в трепет, а то и в ужас, и которые могли к своему несчастью (а кто наоборот, к счастью) подтвердить, что его физиологические кондиции очень даже соответствовали фамилии. Дело в том, что он, имея (по рассказам очевидцев и особенно очевидиц) немалых размеров детородный орган, обладал к тому же высокой сексуальной активностью и буквально преследовал каждую понравившуюся ему женщину до тех пор, пока не отымеет ее. В парке или у кинотеатра, в подъезде дома или около детского сада, на пляжах обоих озер – соленого и пресного – что расположены в черте нашего города, или же у дверей учреждения, где она работала, он настигал свою жертву, причем это могло произойти в любое время суток, и никак не зависело от того, замужем ли его избранница, шлюшка или же и вовсе девственница, и предлагал ей по-хорошему отправиться к нему домой и заняться любовью. Тех, кто отказывался, ожидал «спонтанный» половой акт прямо на месте встречи, и это, доложу я вам, не было преувеличением.

Естественно, об этих его «подвигах» в тот период я мало что знал (он и не хвастал ими), но кое-какие слухи до меня доходили. Надо сказать что и потерпевшая сторона не стремилась афишировать эти истории (и понятно почему), и теперь в жизни Славика сложилась такая ситуация, когда те женщины, что ему нравились, панически боялись и избегали его, а тех, что жаждали встречи с ним, – были и такие, в основном повидавшие в своей жизни предостаточно и желающие острых и сильных ощущений, – избегал он. Наши сегодняшние «овечки» прозябали в счастливом неведении о его «подвигах» – они были студентками Кишиневского мединститута и, соответственно, гостьями нашего города.

Я мельком глянул на Славика: к этому моменту красноречие нашего героя стало иссякать, и я, уловив это по тону и зная вспыльчивый и грубый характер партнера, приложил указательный палец к своим губам, показывая этим, что ему пора замолчать, – теперь я уже не сомневался, что «наши» девушки пойдут с нами когда угодно и куда угодно.

Обычно девицы, как, например эти две, сбиваясь в пары, преследуют одну и ту же цель – быть востребованными. В плане развлечений и секса, естественно. Нет, Наташа не испытывала, я уверен, трудностей с этим, отнюдь, скорее наоборот, однако вдвоем с подружкой в любых передрягах всегда веселее и безопаснее. И другое: имея напарницу типа Лидии, Наташа со своей внешностью просто обречена была находиться в центре внимания, быть ведущей, если можно так выразиться, в паре, не сомневаясь что только ей достанутся все восторги и комплементы – ведь та ей не соперница, и ее можно использовать как угодно, даже в качестве прислуги. Вторая девушка в таком тандеме, ведомая, тоже обычно только приобретает от подобной дружбы. Ей за компанию оказывается внимание со стороны мужчин (не выставят же ее за дверь); у нее практически всегда есть сексуальный партнер (опять же за компанию, потому что в одиночку ей, девице непривлекательной и малосимпатичной, заполучить такового крайне мало шансов); вдобавок – еда, выпивка, – одним словом, она получает все в комплекте – беспроигрышный вариант. (Признаюсь вам, немало таких пар мне пришлось повстречать на своем извилистом жизненном пути).

После того как Славик, истощив свое вдохновение, умолк, я взял слово и втер еще несколько фраз-мазков-штришков в картину, расписанную им девушкам. Девушки навострили ушки, глаза обеих подернулись влажным, романтическим блеском. Все! «Овечек» можно вести «на заклание».

После этого мы встаем из-за стола, я, невзирая на вялые попытки девушек достать из кошелька деньги, на ходу протягивая десятку рассчитываюсь с официантом за скромный ужин, поглощенный ими накануне, и мы направляемся к выходу, спускаемся в фойе за своими куртками и покидаем ресторан.

Все дальнейшее происходит словно по сценарию. На стоянке около бара мы усаживаемся в Славкин бежевый «жигуль» и отъезжаем. Прибыв на Липованку – это название микрорайона в нашем городе, куда мы прибываем через несколько минут, – мы останавливаемся у 4-этажки, и мы входим в 2-комнатнаю квартиру Славика, расположенную на первом этаже. На минуту в тесной прихожей, создалась толчея, после чего хозяин квартиры провел нас прямиком на кухню; в коридоре и в открытые двери комнат были видны разбросанные в беспорядке вещи – очевидно, следы поспешного бегства последней из многочисленных «жен» Славика, – так он, во всяком случае, называл тех женщин, которые имели обыкновение сбегать от него после двух-трех недель совместного проживания.

Обстановка кухни, в которую мы вошли, не страдала избытком комфорта: вся ее утварь состояла из плиты, этажерки, на которой кастрюли мирно соседствовали с книгами по строительному делу, приземистого жутко гудевшего холодильника и эмалированного умывальника между ними. В углу у противоположной стены располагался кухонный столик с четырьмя квадратными табуретами, на которые мы сели. Девушки в недоумении стали осматриваться по сторонам и их удивление было понятно: стены не беленой со дня постройки дома кухни были сплошь покрыты сетью трещин и множеством каких-то странных однородных отверстий, словно хозяин квартиры был не прорабом на стройке, а ковбоем, который во время обеда развлекается стрельбой из кольта по надоедливым мухам. Не меньше их был удивлен увиденным и я, потому что также как и они впервые в этой квартире находился.

Первой от всего увиденного пришла в себя Лидия.

– Ну, а где же обещанная музыка, мальчики? – бодро спросила она, осматриваясь по сторонам. Славик криво усмехнулся (здесь, у себя дома, ему уже незачем было изображать из себя джентльмена – занятие для него, прямо скажем, неестественное и тем самым весьма утомительное).

– Да младший братишка приходил, пока меня дома не было, он наверное и забрал японский магнитофон, – лениво пояснил он, затем встал, шагнул к умывальнику и щелкнул тумблером косо висевшей над ним радиоточки. Кухня наполнилась глухими картонными звуками какого-то вальса. Таким образом, вопрос музыки был решен. Лидия, не успокоившись на этом, открыла холодильник и первым делом выудила оттуда стеклянную литровую бутылку из-под молока, наполненную какой-то прозрачной жидкостью, внимательно рассмотрела ее на свет, затем поставила на стол.

– Водка?! – спросила она, приподняв брови.

Славик хмыкнул и неопределенно качнул головой. Я, удивляясь тому, отчего это вдруг водка в доме моего товарища хранится в молочной бутылке, пришел Лидии на помощь и достал из холодильника миску приготовленных для жарки отбивных и бутылку «жигулевского» пива.

– О, я буду пиво! – воскликнула молчавшая до сих пор Наташа, несколько подрастерявшая с момента прихода в квартиру свой лоск и от этого даже ставшая немножечко менее эффектной.

– Это – запивать! – вдруг заявила Лидия безапелляционно и отодвинула бутылку от Наташи, поместив ее на противоположный край стола. Славик отправился на балкон и принес оттуда банку соленых огурцов, а я, стараясь не привлекать внимания товарища и следуя за ним по пятам, присмотрел на полке банку моего любимого вишневого компота и приволок ее с собой, на что хозяин, заметив, в конце концов, мои действия, неодобрительно заворчал, сочтя, очевидно, такие накладные расходы чрезмерными.

Наташа, решив немного отвлечься от гнетущей обстановки, создавшейся в нашем коллективе, взяла в свои руки стряпню и, поставив на газ сковороду, сбрызнула ее подсолнечным маслом, после чего стала укладывать в нее отбивные. Она даже подвязала себе на талию фартучек, найденный на кухне, наверное, впопыхах забытый здесь одной из предыдущих хозяек. Наташе он был явно мал, однако, стянутый в талии, он удачно подчеркивал ее восхитительные формы, которые не могли оставить равнодушным ни один мужской взгляд, не говоря уже о наших со Славиком, распаленных близостью этой дамочки.

Вскоре в кухне уютно запахло жареным мясом; я нарезал хлеб и открыл банки с огурцами и компотом; Славик же был занят лишь тем, что, жадно затягиваясь сигаретой, плотоядно поглядывал на Наташу.

Лидия, оставшись без дела, вновь открыла холодильник и со словами: «Может, где-то тут все же есть шампанское?» – наклонилась и стала изучать его содержимое, но затем, обернувшись и перехватив жесткий взгляд Славика, обращенный на нее, сконфузилась и промямлив: «Наверное, тоже брат забрал…» – с сожалением захлопнула дверцу.

Наташа разложила отбивные по тарелкам, и все мы, не дожидаясь особого приглашения, вооружившись ножами и вилками, уселись вокруг столика. Лидия взяла на себя роль виночерпия и налила из молочной бутылки в граненые стаканы щедро, до половины.

– Ну, за дружбу! – поглядев на девушек, сказал тост Славик, поднимая свой стакан.

Лидия для чего-то выдохнула воздух и одним махом опрокинула в себя содержимое стакана. Мгновение и… глаза ее вылезли из орбит, рукой она схватилась за горло. «Спирт!» – понял я и, не придумав ничего более действенного, выхватил из миски огромный соленый огурец и поднес его ко рту Лидии. Она издала какой-то полузадушенный звук – то ли вскрик то ли стон, затем судорожно потянула в себя воздух, тут же закашлялась, потом скосила заслезившиеся глаза и, увидев перед собой огурец, в мгновение отхватила зубами половину и вкусно им захрумкала – при этом глаза ее продолжали бешено вращаться.

Несмотря на серьезность момента, мы со Славиком и даже Наташа улыбнулись: наверное, это выглядело со стороны очень сексуально – Лидия, жадно жующая огурец, косой скус с внушительным остатком которого я продолжал держать у ее рта. Наконец Лидия сглотнула, и стала приходить в себя, глаза ее приняли почти нормальное выражение, а лицо покрылось испариной.

– Предупреждать надо! – сказала она, отдышавшись. – Это же 96 градусов, чистый спирт.

Наташа молча, поджав губы, отодвинула стакан от себя, но Славик пододвинул ей другой стакан, с компотом, и сказал:

– Пей!

– Медикам ли бояться спирта? – сказал я весело, стараясь сгладить создавшееся за столом напряжение, затем добавил: – После бала у Сатаны булгаковская Маргарита, как вы помните, тоже пила чистый спирт, причем полным стаканом. – Поглядев на неулыбчивые лица девушек я понял, что это литературное сравнение пришлось явно некстати и, замолчав, долил компот в Наташин и в наши со Славиком стаканы, после чего мы выпили. Уговаривать закусывать никого не понадобилось.

Прошло несколько минут в тишине, нарушаемой лишь стуком столовых приборов и треском разрываемого молодыми здоровыми зубами жареного мяса, и я налил всем еще по такой же порции. Девушки пытались было протестовать, но под жестким взглядом Славика примолкли, затем выпили и по второму разу.

На этот раз, прежде чем выпить, Наташа оглядела нас со Славиком долгим ненавидящим взглядом, а когда выпила – закашлялась – девушка привыкла, видимо, к более нежным напиткам. Славик, выждав несколько мгновений, привстал со своей табуретки и легонько шлепнул ее по спине. Наталья от удара прогнулась в пояснице и грудью легла на стол. Глаза ее при этом округлились от бешенства, и видит бог, сколько ей стоило усилий, чтобы сдержаться и ничего не сказать. Зато когда она выпрямилась, то уже не кашляла. Лидия тем временем разлила в свой и Наташин стаканы пиво. Мы со Славиком и не протестовали, опьяняющее действие пива на наших дам было нам только на руку.

– Ну а сейчас!.. – начала Наташа, отодвигая от себя пустую тарелку и вставая из-за стола, стараясь при этом не смотреть на нас со Славиком, – мы должны поблагодарить хозяев за теплый прием… А нам пора возвращаться в студгородок, уже поздно!

Следом за ней встала и Лидия, на ходу дожевывая огурец, половинку которого она держала в руке, – огурцы девушке явно понравились. Дамы проследовали в прихожую, Славик – за ними, а я задержался в коридоре, догадываясь, что мое присутствие там не потребуется.

– Ну а сейчас!.. – гаркнул Славик так громко, что «наши» девушки от звука его голоса пригнулись. – …ты! – указал он на Наташу, – идешь в спальню. А ты, – теперь уже обращаясь к Лидии, – в зал. Бегом, бля!

И он потянул с себя через голову джемпер, обнажая мощный торс боксера-полутяжа. Девушки, секунду помешкав, при виде его голого тела побросали свои куртки и в ужасе шмыгнули по комнатам.

Славик повернулся ко мне и, ткнув себя пальцем в грудь, указал затем на дверь спальни, за которой скрылась Наташа.

– Не-а! – коротко бросил я, и он, недовольно скривившись, размашисто пошагал в зал.

Я толкнул дверь спальни и вошел внутрь. Наташа сидела на краю разложенного дивана и встретила мое появление надменно – презрительным взглядом. Я, не стесняясь ее, разделся догола и полез под одеяло.

– Выключай свет, сладенькая, – сказал я, – и иди ко мне! Или, может, тебе не в эту комнату? – добавил я ехидно, видя, что она не торопится выполнять мою просьбу.

Это подействовало. Наташа встала, выключила свет, но и при тусклом освещении уличного фонаря, проникавшего внутрь комнаты, наблюдая за тем, как она раздевается, я наслаждался видом ее превосходных форм и, наливаясь истомой, сладостно вздрагивал при мысли о близости с ней. Наташа откинула край одеяла и, потеснив меня своим роскошным телом, улеглась рядом. Я не теряя ни секунды, потянулся к ней, желая поскорее приласкать ее, согреть, подготовить к близости, но совершенно неожиданно оказалось, что она уже готова, да еще как!

То ли спирт был тому причиной, то ли еще что-то, но я почувствовал себя на ней как тот кораблик на волнах, который болтается в штормящем море, не находя берегов. (О! – это было новое для меня ощущение, такое – впервые в жизни, и оно оказалось далеко не из самых приятных). Наташа, обняв меня за плечи, прошептала что-то наподобие «мальчик», и с силой вдавливая меня между бедер, стала мощно двигать тазом вверх и вниз; вскоре от ее тела стал исходить запах молодого здорового пота. Это действо продолжалось довольно долго, и я уже перестал ориентироваться в пространстве и во времени, когда, наконец, моя пассия, издав сладострастный стон, прекратила движения, по ее телу прокатилась мощная судорога, и мне в эту секунду тоже удалось кончить.

Мы долго лежали рядом, глубоко дыша и успокаиваясь, затем я встал и, натянув трусы, направился в ванную комнату. Когда я вышел оттуда, меня из кухни окликнул Славик. Он сидел за столом неглиже и курил, перед ним на столе лежала открытая пачка «Космоса» и зажигалка. Я тоже взял сигарету и коротко спросил:

– А где… мадам Лидия?

– Тебя ждет! – усмехнулся Славик, – классная «трехстволка»!

В эту самую секунду в проеме двери мы увидели совершенно нагую Наташу, направлявшуюся в ванную. На мгновенье задержавшись, она поглядела на нас, и мы отчетливо услышали негромкое и презрительно-насмешливое:

– Козлы!

Усмешка слетела с губ Славика, лицо его окаменело.

«Нарывается баба!» – пронеслось у меня в голове, но было уже поздно. Теперь Славик за эти слова захочет ее проучить, и я никак не смогу помешать ему в этом, не драться же мне с ним. Я вышел из кухни, прошел по коридору и заглянул в полуоткрытую дверь зала.

На разложенном диване, обхватив руками коленки, сидела обнаженная Лидия. Отрешенно уставившись в какую-то только ей видимую точку на противоположной стене, она легонько раскачивалась и что-то еле слышно бормотала. Подбородком она упиралась в свои худющие коленки и сидя занимала на диване меньше места, чем нераскрытая книга обычного формата.

Услышав позади себя шлепающие по полу шаги босых ног, я обернулся. По коридору, покачивая голыми бедрами, направляясь в спальню шла Наташа, позади нее, словно хищник, готовый наброситься на свою жертву, крался Славик, глаза его при этом вопросительно смотрели на меня, его ладони, крупные как лопаты, находились на уровне Наташиных ягодиц. Я обреченно махнул рукой, поняв, что от меня в этой ситуации уже ничего не зависит, и он, взревев, подхватил Наташу под ляжки руками, будто усадил ее на них и понес на вытянутых руках в спальню.

Меня никогда не интересовали чьи-либо сексуальные игры, но тут что-то словно подтолкнуло меня к полуоткрытым дверям подглядеть тайну чужого соития. Войдя в комнату, Славик остановился возле дивана, выпустил Наташу из рук, и она, ойкнув, навзничь шмякнулась в постель, не успевшую еще остыть от наших с ней тел. Затем он завис над ней, руками пошире раскинул ей ноги и стал вставлять свой член, размером напоминающий пивную бутылку. Наташа напряглась, задергалась, и вскричала:

– Славик, что это… что ты делаешь?.. Пощади меня, пожалей!..

Славик захрипел, навалился, нажал, послышался чавкающий звук, Наташа напряглась и… затихла. В какую-то секунду я, потеряв бдительность, высунулся из-за двери, в надежде увидеть нечто большее, и был замечен Наташей, которая тут же замычала что-то нечленораздельное и стала тыкать в мою сторону пальцем.

– Савва, уберись к черту, – не оборачиваясь, проревел Славик, и я, прикрыв за собой дверь, отошел. От нечего делать я направился в кухню, сделал ставший модным на нашем сегодняшнем вечере коктейль из спирта с компотом, и отправился в зал. Лидия находилась все в той же позе, в которой я оставил ее десять минут назад; взгляд ее был по-прежнему бездумен, она, казалось, медитировала. Когда я вошел, она медленно перевела свой взгляд на меня, и внезапно ее лицо исказилось гримасой ужаса!

– Спокойно! – сказал я, миролюбиво поднимая ладонь и давая ей этим понять, что меня не надо бояться. – Я принес тебе выпить.

Еще несколько секунд на ее лице отражалась вся сложная гамма бушевавших в ней чувств, затем Лидия стала понемногу успокаиваться и, наконец, взяв дрожащей рукой стакан из моих рук, выпила залпом. Еще через минуту она была почти в норме, а я смотрел на ее тщедушное тело и удивлялся, как такой бугай как Славик, вообще смог ее поиметь, да еще во все три естественных отверстия?! Вот почему она испугалась, увидев меня! Фантазия подсказала ей, что теперь-то уж, с моим приходом, ей точно конец. После «полового гиганта» Славика чего она могла ожидать от меня? Ведь перед ней возник еще один, не менее крупный самец.

– А ты меня не будешь насиловать? – прервав мои размышления, спросила Лидия трепещущим голосом.

Я поглядел на нее, улыбнулся, прислушиваясь как за стеной, в соседней комнате, стонет то ли от боли, то ли от удовольствия ее подруга и отрицательно покачал головой.

– Хочешь, я тебе отсосу? – спросила она опять, на этот раз как-то даже участливо, ей явно хотелось сделать мне что-либо приятное.

Я вновь отрицательно покачал головой и, покинув комнату, отправился на кухню.

Наутро я, как джентльмен, провел девушек до остановки автобуса, чтобы они не заблудились в незнакомом районе, дорогой никто из нас не произнес ни слова. Посадив девушек в автобус, я махнул им на прощание рукой и навсегда исчез из их жизни и, очень бы хотелось надеяться, из памяти тоже.

А примерно через месяц меня в городе встретил Славик и спросил:

– Ты помнишь тех стерв, медичек, что были тогда у меня дома?

– Помню.

– Так вот!.. Я проверился и у меня нашли сифилис!.. Сходи и ты проверься. Вляпались мы с тобой, итить твою мать!

Что я мог ему сказать? Я проверялся на днях по линии медосмотра, обязательного по роду моей работы, и у меня, славу богу, все было в порядке. «Бледная спирохета» – подумал я и покачал головой, вспомнив худую и тщедушную Лидию – какое точное, оказывается, «имечко» я дал ей тогда.

1980 г.

«Красное молоко».

Малиновый сироп 20 мл.

Коньяк 10 мл.

Сахарный сироп 50 мл.

Молоко 200 мл.

Лед.

Смешать компоненты, вылить в бокал со льдом, и долить охлажденное молоко.

Новелла седьмая. День Конституции

День Конституции напомнил мне

усопшей бабушки портрет:

портрет висит в парадной комнате,

а бабушки давно уж нет.

И.Губерман

1

Этот праздничный октябрьский день 1980-го, олимпийского года – день Конституции, оказался для меня чрезвычайно богатым на события.

Итак, обо всем по порядку. Из Ворошиловграда рано утром в наш город приехали старинные друзья моего напарника Саши Чумакова. Их было двое: Иван – невысокий, плотного сложения цыган с острым и цепким взглядом небольших, черных, круглых как две пуговицы глаз из-под густых, косматых бровей, – он работал директором крупного мясного магазина на одном из Ворошиловградских рынков; вторым был Сергей – голубоглазый шатен, тоже крепыш, только он был ростом повыше и постройнее своего товарища, и работал директором коктейль-бара в том же городе. Ребята они были еще совсем молодые – меньше тридцати, а в таком возрасте занимать престижные и довольно доходные должности, да еще не в таком, как наш, небольшом городке, а в крупном областном центре – это, скажу я вам – ой-ой-ой! – немало значило.

Не знаю, какие дела эти ребята имели с моим напарником Сашей – вероятнее всего, думаю, дела серьезные, денежные, но для меня, человека непосвященного, версия звучала так: друзья приехали навестить своего старого приятеля, с которым они были знакомы и дружили чуть ли не с пеленок, а заодно повеселиться, погулять и попьянствовать.

Свою машину – «Волгу» с широкими спортивными колесами, ребята поставили у входа в бар, чтобы была всегда под рукой, да и под присмотром – ведь машина их была не совсем обычная: в ней было наворочено немало всяких дополнительных прибамбасов, таких как стереосистема и телевизор внутри, и пять-шесть разнокалиберных антенн снаружи, хитрые импортные сверхсильные фары, а в багажнике даже располагался небольшой холодильник-бар.

Был мой рабочий день, и Саша предложил мне встретить ребят как полагается добрым и гостеприимным хозяевам: выставить им кабак, пригласив для украшения компании представительниц прекрасного пола, а затем, после закрытия ресторана, продолжить мероприятие в баре. Столики на вечер Саша заказал наверху, что же касается представительниц прекрасного пола – этот деликатный вопрос, как всегда, был возложен на меня. И это, скажем, не совсем простое задание, решилось довольно быстро: в обеденное время, когда я весь в делах и заботах носился по ресторану, распределяя и раскладывая товар, в очередной раз пересекая вестибюль я увидел трех хорошеньких девушек, крутившихся перед трюмо около женского туалета.

Остановившись, я несколько секунд гадал, пришли девушки в ресторан или уже собираются уходить, затем, набравшись храбрости, направился к одной из них – невысокой блондинке с короткой стрижкой платиновых волос, которая как раз в эту минуту, отделившись от своих подруг, отошла немного в сторону. Лицо ее мне показалось открытым и приветливым, и я, подойдя и поздоровавшись, сказал ей, что был бы счастлив познакомиться. Девушка удивленно меня оглядела, посчитала, видимо, что я грузчик или уборщик, и мне пришлось сказать ей, что работаю барменом, после чего мы тотчас нашли общий язык. Мы с ней успели перемолвиться буквально несколькими словами: девушка сообщила мне, что они уже пообедали и теперь торопятся в студенческий городок, где обязаны присутствовать на торжественном собрании в честь дня Конституции.

Увидев, как я расстроился тем, что они уже уходят, Людмила, – подруги, окликнув мою собеседницу, тем самым помогли мне узнать ее имя, – сказала, чтобы я не печалился, и что она постарается уговорить своих подруг прийти в ресторан вечером попозже, когда все праздничные мероприятия в студгородке закончатся. А я сказал ей, что буду их очень ждать и специально выйду в фойе к десяти часам вечера, чтобы встретить у входа.

Проводив Людмилу до дверей ресторана и мило с ней попрощавшись, я возликовал: приглашать на вечер наших, местных дамочек легкого поведения у меня не было никакого желания, так как все они мне уже порядком осточертели. А вот встреча со студентками Кишиневского медицинского института, которые работали на местном консервном заводе и проживали в студенческом городке, предвещала нам новые приключения. И этому было свое резонное объяснение: быть может, студентам-медикам для повышения квалификации и важно было знать, как препарируются-консервируются продукты – мясо, овощи и фрукты, перед тем как попасть в банки; я также не в курсе, как там у них обстояло дело в плане производственных показателей, но в развлекательной программе нашего города столичные медики в этом году проявили себя очень активно и были на первых ролях, пользуясь у городских донжуанов заслуженным уважением и бешеным успехом.

Часам к восьми вечера в ресторане появился мой напарник Александр: он прибыл не один, а вместе с мамой, которая, кстати сказать, всегда присутствовала на всех мероприятиях вместе с сыном, независимо от того, по серьезному ли поводу предстояла встреча, или же, как, например, сегодня, намечалась банальная пьянка.

Сашина мама была примечательной особой: на первый взгляд она казалась обыкновенной располневшей провинциалкой с простым русским лицом, возрастом 50+, однако когда вы видели ее глаза, этот пронизывающий вас насквозь взгляд, более подходивший работнику КГБ в звании не ниже полковника, вы чувствовали себя словно просвечиваемым рентгеном. Эта женщина тридцать лет проработала в торговле, из них двадцать – заведующей областной промтоварной базой все в том же Ворошиловграде, и имела огромный опыт общения с людьми разного типа и ранга, начиная от алкашей-грузчиков до руководителей областного масштаба и выше.

Вместе с мамой Саша поднялся в зал, где накануне им был заказан банкет на десять мест, для чего официанты попросту состыковали три столика вместе.

Наши гости, Ваня-цыган и Сережа, пришли в ресторан несколькими минутами позже, их я тоже отправил наверх. Ваня в сопровождении своего друга до прихода в ресторан обошел весь город; он был в легком подпитии и пребывал в добром расположении духа, а посему любил весь мир и желал облагодетельствовать всех местных одноплеменников, поэтому он повсюду, где только не встречал цыгана, а в нашем городе их проживает немало, обнимал, целовал его или ее, и дарил каждому по пяти рублей.

Уже поднимаясь по лестнице, ведущей в зал ресторана, он остановился, увидев стоявшего около швейцара чернявого кудрявого мальчишку лет десяти, вернулся, умильно на него несколько секунд смотрел, потом подошел, и произнеся что-то по-цыгански обнял его, затем вынул из кармана пять рублей (он их специально наменял, что ли, пятерки эти?), сунул мальчику в нагрудный карман рубашки, шлепнул его легонько по спине и, довольный собой, продолжил свой путь, – товарищ его, Сергей, стоя на лестнице, все это время терпеливо его дожидался.

Став очевидцем этой сцены, я невольно улыбнулся: мальчика, которого Ваня принял за цыгана, звали Миша, а фамилия его была Зильберман – его отец, Лева, мой товарищ и карточный партнер, живший неподалеку от ресторана, иногда присылал сюда своего сына за сигаретами.

Когда на часах было без нескольких минут десять, я вышел в фойе. Входная дверь с обращенной наружу табличкой «Мест нет» была заперта: дядя Леша, наш швейцар, сегодня был как никогда строг и никого внутрь не пропускал; даже постоянных клиентов, которые, как он знал, всегда дадут рублик, или нальют сто грамм.

Дело было в том, что сегодня желающих попасть в ресторан оказалось гораздо больше, чем позволяло количество посадочных мест, и это говорило о том, что день Конституции свято чтится жителями нашего городка, а также славно празднуется.

Сквозь стеклянную дверь я стал всматриваться в толпящихся у входа людей и, наконец, заметил, стоявших несколько в стороне от остальных трех нарядно одетых юных дам, среди которых была и Людмила. Дядя Леша по моей просьбе на минуту приоткрыл половинку двери, и я, выскользнув наружу, притянул каждую из девушек за руки сквозь толпу прямо к дверям и с трудом провел их внутрь.

Пока девушки у зеркала приводили себя в порядок, поправляя платьица и чуть смятые прически, я с удовольствием их разглядывал, затем Людмила нас познакомила. Что ж, такого шикарного «букета» в нашей компании я просто не припомню – все три девушки выглядели прелестно, одна была другой краше.

Людмила, с которой я уже был знаком, была одета в обтягивающее синее платье; девушка была великолепно сложена – узкая талия, изумительной формы бедра, от которых невозможно было оторвать глаз, стройные ножки. Немного неожиданно на этом фоне смотрелся ее небольшой бюст, однако и этому было свое объяснение – на все, что было выше талии, Людмила могла надеть вещи 42–44 размера, а размер ее бедер был, наверное, 50, не меньше. Вторая девушка, Елена, была пропорционально сложенной стройной шатенкой ростом чуть выше среднего с умным привлекательным лицом, и с хорошими, я бы сказал аристократическими манерами. Третья девушка – Эльвира, была, может быть, не столь выразительна на фоне своих подруг, но, тем не менее, с красивой прической и добротным макияжем она выглядела весьма аппетитно, к тому же девушка была улыбчива и весела, и, тем самым, могла своим присутствием украсить любую компанию.

Мы вместе поднялись на второй этаж, и я с самодовольной улыбкой и несколько торжественно препроводил девушек к столу, за которым уже вовсю веселились остальные члены нашей компании.

Появление девушек было встречено восторженными возгласами присутствующих мужчин, и я понял, что свою миссию выполнил с блеском. Несколько минут я провел в зале ресторана, вначале перезнакомил всех, затем предложил девушкам выпить. Елена и Эльвира попросили шампанского, Людмила же шепнула мне, что ничего, кроме водки не пьет, и считает ее своим любимым напитком. Интересно, подумал я, наливая в ее рюмку водку, лично мой любимый напиток лимонад, без всех остальных я мог бы без проблем прожить до самой старости. Затем я спустился в бар, где к этому времени у стойки образовалась очередь «страждущих» клиентов, в нетерпении дожидавшихся бармена.

К одиннадцати в бар пожаловала Людка Гончакова, деловая партнерша моего напарника Саши, спекулянтка всесоюзной, а заодно и международной категорий, постоянная клиентка бара со дня его открытия. Она потребовала для себя сок и, со стаканом в руке, опершись локтем на стойку, стала оглядывать и изучать всех находившихся в баре клиентов. Почти следом за ней появился Володя Сладков – певец и музыкант (очень среднего, замечу, уровня) – он пел и играл на танцульках во Дворце культуры, но в последние месяцы, зачастую пренебрегая своими прямыми обязанностями, постоянно обретался в баре. Эту пару я тоже отправил наверх, для укрупнения и укрепления компании, где, таким образом, уже собралось вместе с ними девять человек, – я был десятым.

Стрелка часов перевалила за одиннадцать, согласно распорядку работы бара можно было уже закрываться, о чем я и объявил присутствующим. Клиенты оказались на удивление послушными – неужели само название праздника – день Конституции – так дисциплинирует граждан? В течение пяти минут ни покинули бар организованно, без препирательств, и я вновь поднялся в зал ресторана, теперь уже в роли рядового отдыхающего.

Когда я вошел, мне открылась впечатляющая картина: гудеж в зале стоял умопомрачительный: за каждым из 4-местных столиков размещалось семь-восемь, а порой и до десяти человек, стаканов и рюмок на всех не хватало, но, слава богу, в Молдавии есть традиция пить по кругу из одного стакана, лишь бы алкогольных напитков было в достатке, поэтому недовольных не было, – все выпивали, веселились и развлекались как умели.

Гул голосов, смех и звон столовых приборов порой заглушал музыку; официанты носились по залу взмыленные, противоположная сторона зала едва просматривалась сквозь сизую завесу сигаретного дыма; на балконе, опоясывающем ресторан по периметру, выставлены были все столы, имевшиеся в наличие, включая столик администратора, всевозможные вспомогательные тумбочки, столики из комнаты официантов, из буфета, из кабинета директора и даже огромный поварской мясоразделывательный металлический стол – все пошло в ход, когда народ жаждал ПРАЗДНИКА.

На небольшой площадке перед эстрадой под битловскую мелодию ломались в танце молодые, и не очень, люди с раскрасневшимися лицами, их похотливые взоры были устремлены на дам, которые в платьях в обтяжку и с глубоким декольте действительно были все поголовно красивы, или, как минимум, дразняще – привлекательны.

Сегодня в зале работала бригада «мальчиков» – все официанты в смене были молодые ребята, которые лишь в этом году закончили торговое училище, и звали их: Виктор, Петр, Иван, Григорий и Кирилл, – все они вполне заслуживают того, чтобы я озвучил здесь их имена. Оглядев все и всех вокруг, я влился в свою компанию и принял участие во всеобщем праздновании.

Когда наступила полночь, разошедшаяся не на шутку публика продолжала пить и веселиться, не торопясь покидать ресторан; наша компания тем временем в полном составе перебралась в бар.

2

Люблю, с друзьями стол деля,

поймать тот миг, на миг очнувшись

когда окрестная земля

собралась плыть, слегка качнувшись.

И.Губерман

Едва мы вошли в бар, как Иван, по профессии мясник, завладев всеобщим вниманием, безапелляционно заявил, что теперь нам всем придется пить коктейли, изготовленные по его собственному рецепту; при этом он решительно закатил рукава, словно прямо на наших глазах собирался разделать по меньшей мере тушу мамонта.

Заинтригованные гости, весело смеясь, стали рассаживаться вдоль стойки. Ваня, не мудрствуя лукаво, поставил перед каждым большой фирменный стакан емкостью в треть литра, затем стал открывать бутылки с коньяком КВВК (коньяк выдержанный высшего качества), 45* – самым дорогим, какой был в баре, наполнил стаканы доверху и строго предупредил, чтобы все выпили до дна. Не буду описывать саму процедуру, скажу только, что мы ввосьмером – три девушки и пятеро парней (Людка-спекулянтка и Сашина мама к этому времени покинули нашу компанию), выпили в три приема 17 бутылок коньяка, то есть пришлось по литру на каждого, не считая всего того, что было выпито в ресторане наверху.

Пока мы в баре взбадривались коньяком, в ресторане, а на часах был уже второй час ночи, никого не осталось, включая также и работников, поэтому Саша настежь открыл двери бара, ведущие в фойе, чтобы мы имели свободный доступ куда угодно, а главное, в туалет.

Я участвовал в пьянке со всеми наравне, хотя, имел, пожалуй, перед остальными небольшую фору – ведь до полуночи я почти не пил (зато и не ел), и принял на себя, таким образом, только последний, коньячный, но все же достаточно тяжелый, если не сказать нокаутирующий удар.

Кружась в танце с одной из девушек – Эльвирой, я своей быстро хмелеющей головой пытался решить, с которой из трех я бы желал провести эту ночь. Более других мне импонировала красивая и аристократичная Елена; Людмила, обладательница фантастической фигуры, тоже привлекала меня; да и Эльвира была хороша, таким образом, у меня, нахала, попросту глаза разбежались, и я не знал какой из девушек отдать предпочтение.

Елена все же была несколько ярче своих подруг, и я, еще раз оглядев ее стройную фигурку, сделал, наконец, свой выбор, и по «секрету» шепнул Вовке Сладкову, что с удовольствием завершил бы этот вечер с ней наедине. Я собрался, было, пригласить девушку на танец, но, как назло, именно в эту минуту она куда-то вышла, и я вновь отправился танцевать с Эльвирой. Как только закончилась мелодия, я усадил свою партнершу в кресло, огляделся по сторонам в поисках Елены, но она как ушла куда-то, так до сих пор назад и не возвращалась, а прошло уже, по-моему, не менее 20-ти минут, если не все полчаса. Тогда я отправился на поиски Елены, отметив для себя, что Людмила находится на месте, сидит с Володей и Сашей за столиком и увлеченно о чем-то с ними беседует. Таким образом, в баре кроме Елены отсутствовали лишь двое наших гостей – Ваня и Сережа – и именно этот факт начинал меня серьезно тревожить. И, как очень скоро выяснилось, не зря.

Пользуясь тем, что в ресторане было полно свободных помещений, «дорогие» наши гости, перехватив Елену на выходе из туалета, с шутками и прибаутками утащили девушку наверх, в банкетный зал. Когда я ее там после нескольких минут поисков обнаружил, девушка сидела в кресле под большим фикусом в кадке и, уткнувшись лицом в ладони, плакала – нехорошо плакала, обиженно, навзрыд, плечи ее при этом вздрагивали.

– Леночка, что произошло? – спросил я, легко касаясь ее руки. – Тебя кто-нибудь обидел?

Она молчала, а в это самое время меня сзади за шиворот потянула чья-то рука, я обернулся – это был Вовка, он отвел меня в сторону и зашептал на ухо:

– Можешь с этой Еленой делать все, что захочешь, только не целуй ее, слышишь, она – «законтаченная». Пацаны специально меня послали тебя предупредить.

Я без сил опустился на ближайший стул. Скоты! Эти наши гости – Иван и Сергей – мерзкие скоты. Они поиздевались над девушкой, силой пихая ей в рот свои грязные члены – поэтому минет называют в нашем городе на зековский манер – «законтачить» или «накормить». Нет, я лично не против любого из видов секса, но только не таким же способом – угрозами и силой! Иди себе с девушкой один на один, и договаривайся с ней, о чем тебе только заблагорассудится. И что я теперь мог изменить? Ничего. Да и поздно уже. Попробуй, скажи что-нибудь этим Ване и Сереже, да что им, даже мои друзья Саша и Володя поднимут меня на смех, скажут: эта Елена тебе никто – всего лишь несколько часов назад мы с этими девушками впервые познакомились.

Да, свои планы на вечер и на ближайшую ночь я в большей степени связывал с Еленой, причем она, как мне казалось, отвечала мне взаимностью, или, по меньшей мере, симпатизировала мне, теперь ей, конечно же, не до меня. Короче, наша компания в один миг стала мне противна и гадка. Я помог Елене встать, обнял девушку за плечи и отвел ее в бар. Оба «героя» Ваня и Сережа находились тут, то есть все были на месте и в сборе. Я отозвал Сашу в сторону, сказал, что хочу покинуть компанию, и спросил его как нам следует поступить: выпроводить всех из бара, или же желающие тут до утра и останутся. Саша уже знал о том, что произошло с Еленой, поэтому первым делом поспешил меня успокоить:

– Да оставь ты, пусть гости веселятся, что с этими девками сделается? Подумаешь, потыкали в нее членами. Откуда ты знаешь, может ей это нравится?

– Отвези меня… отсюда, – брезгливо скривился я, вынимая из кармана связку ключей от бара и протягивая ему.

3

Где ты нынче? Жива? Умерла?

ты была весела и добра.

и ничуть не ленилась для ближнего

из бельишка выпархивать нижнего.

И.Губерман

Саша, позвякивая ключами, отправился на выход, я же ухватил за руку стоявшую ближе всех ко мне Людмилу и увлек ее за собой.

Людмила не сопротивлялась – она просто удивилась этому моему жесту, так как знала, что я целый вечер уделял внимание Елене. Не долго думая, девушка подхватила со стула свою сумочку и послушно последовала за мной.

Саша на своей машине отвез нас на Липованку, к дому общего нашего товарища Славки Елдакова – какого-либо другого жилищного варианта у меня на этот момент не было предусмотрено. А Славка Елдаков проживал в своей собственной двухкомнатной квартире, в которой, как он говорил, для меня всегда найдется уголок.

Мы с Людмилой вошли в подъезд, подойдя к нужной двери я постучал. На часах было почти три часа ночи, Славка, конечно же, спал и на стук не отозвался. Стучать громче я просто постеснялся и увлек Людмилу на узкую тропинку, опоясывающую дом, намереваясь попасть в квартиру другим путем – через балкон. От чрезмерных алкогольных возлияний временами я чувствовал волнами подкатывающую к горлу тошноту; девушка же, к моему удивлению, казалась вполне в норме, кстати, еще в баре я для себя отметил, что Людмила была трезвее всех остальных. Похвальная стойкость для молоденькой женщины, впрочем, очень возможно, что в конкретном случае сказалась ее привычка к крепким напиткам.

Славкина квартира располагалась на первом этаже, но имела балкон, на который, как я надеялся, нам будет несложно проникнуть с улицы. Забегая вперед, скажу, что нам с Людмилой впоследствии пришлось еще пару раз оказаться в неординарных ситуациях, но эта – первая – была самой эмоциональной и богатой на впечатления.

Итак, обогнув дом, мы пробрались к балкону, который я «вычислил», и осмотрели его. Сам балкон был расположен невысоко, стоя, с земли, приподнявшись на носочки, можно было даже сквозь окошко заглянуть внутрь, но окна эти были узкими и не приспособленными для того, чтобы в них лазили. Но где, скажите, не пролезет нетрезвый искатель приключений, да еще когда рядом с ним хорошенькая, терпеливая, а главное, готовая на все дама. Я подтянулся на руках, с немалым трудом протиснул свое нехилое тело в окно и, балансируя на одной ноге – вторая пока оставалась снаружи, – протягивал руку, чтобы помочь Людмиле забраться наверх, когда вдруг услышал мужской голос:

– Это кто еще, бля, ко мне сюда в окно лезет?

– Не ссы, Славка, это свои, – сказал я неуверенно, голос говорившего отчего-то показался мне незнакомым. Я медленно обернулся, вглядываясь в говорившего, и увидел в проеме балконной двери незнакомого мужика в нижнем белье, в руке которого тускло блеснула какая-то железяка, судя по размерам и форме топор. Поняв уже, что это не Славик, я сказал ему храбрясь:

– Ну ты, герой в кальсонах, иди и позови Славку. И спрячь топор, не то отберу и задницу надеру.

Хотя позиция, в которой я в данную минуту находился, была очень неустойчива и ситуация складывалась явно не в мою пользу, гонору мне было не занимать. А вот двинуться ни вперед, ни назад я не мог – вперед было опасно, назад позорно.

Второй белый силуэт, возникший рядом с первым, рассмеялся женским голосом:

– Вот это класс! Кто это к нам в такое время пожаловал?

– А ну ты, баба, закрой рот, – прикрикнул мужик на женщину, и обращаясь уже ко мне, сказал: – А ты че вообще сюда полез? К моей жене, что ли, добираешься?

– Я лезу к своему товарищу Славику, – ответил я. – А жена мне твоя и на фиг не нужна, у меня, вон, своя имеется.

Мужик опасливо, все еще держа топор наготове, шагнул к окну, перегнулся, всматриваясь сквозь стекло, тем временем я перенес внутрь балкона вторую ногу и теперь уже твердо стоял внутри на обеих ногах. Увидев стоявшую под балконом Людмилу, и от этого успокоившись, мужик уже более дружелюбным голосом сказал:

– Славкин балкон следующий будет, вон он, слева, ну а ты можешь выйти через двери.

– Нет, через двери нас не устраивает, – заявил я, пускаясь в обратный путь. – Извини, брат, попутал.

«Штурм» второго балкона прошел удачнее и быстрее, сказался, видимо, приобретенный опыт. Теперь я уверенно затянул за собой на балкон Людмилу, и мы вместе стали вглядываться внутрь темной комнаты, при этом я, сделав неосторожное движение, ударился локтем об остекленную дверь, которая с шумом завибрировала. Через несколько секунд внутри помещения загорелся свет и сквозь оконное стекло мы увидели могучий голый торс, принадлежавший, несомненно, Славику, и я радостно закричал:

– Ты что же это, сволочь, своим не открываешь?

Славик шагнул к балконной двери и одним рывком открыл ее. По его виду нельзя было сказать, чтобы он был очень рад нашему появлению, он равнодушно протянул руку для рукопожатия и сонно сказал:

– Какого черта в такое время болтаетесь?

– Ну-ну, давай, приглашай старого приятеля, – сказал я, пожимая ему руку. И тут же спросил: – Можешь нас приютить до утра?

– Да куда же от вас денешься? – сказал он, стоя перед нами в «семейных» трусах и почесывая волосатую грудь. – Давайте проходите быстро в спальню. – И пошел впереди нас, по дороге выключив верхний свет. Слабый свет, падающий от уличного фонаря, осветил чью-то фигуру в постели, скрытую от нас простыней до самых глаз; однако в то самое время, когда мы проходили мимо, обладательница фигуры вдруг вывалилась из-под простыни и свесилась с дивана, заголив крупную белую спину и широкую задницу, а руки ее проворно стали вправлять ленту в прорезь магнитофона. Меломанка, улыбнулся я, даже посторонних не постеснялась. Вслед нам заиграла негромкая мелодия. Славик, первым войдя в спальню, включил свет, и пока Людмила осматривалась в комнате, он глядел на нее долгим, липучим взглядом.

– Спасибо, хозяин, – сказал я как можно беззаботнее, – а теперь можешь идти к своей девушке, а то она вспотеет под простыней, тебя дожидаясь.

Славик с вопросительной похабной ухмылочкой на лице попытался поймать мой взгляд, но я быстренько вытолкал его из комнаты, закрыл на защелку дверь, и мы с Людмилой, оставшись наедине, внимательно поглядели друг на друга: тут, в этой комнате, в уже застеленной не слишком свежим бельем постели, нам предстояло знакомиться и любить друг друга. Девушка казалась почти трезвой, я же с трудом сохранял равновесие, при этом, даже глядя на шикарные бедра своей сегодняшней подружки (выше я боялся поднять глаза – чтобы голова не закружилась) слабовольно размышлял: пусть только скажет что-нибудь вроде: «Не могу… мне не хочется… давай в другой раз…», и я сразу же залягу спать, не обращая внимания на то, что рядом находится такая привлекательная женщина – до того мне было в этот момент дурственно от выпитого. Людмила же, не подозревая о моих тревогах, выключила верхний свет (теперь лишь немного лунного света проникало сквозь окно) и спокойно разделась передо мной, а я, не забывая при этом разоблачаться сам, с радостным удивлением, почти с трепетом разглядывал ее великолепно сложенное тело – прекрасные, словно вычерченные божественно красивые крутые бедра, стройные, крепкие икры и нетолстые лодыжки, а прямо напротив моих опущенных глаз, обезоруживая своей естественной наготой, торчали направленные на меня темные сосочки, растущие из совсем еще девичьих грудок в форме опрокинутых чаш.

Как мило все это, нет, я должен, я просто обязан овладеть этой женщиной, мелькнула в мое голове последняя разумная мысль, и я шагнул вперед, припадая к этим чашам губами, после чего мы повалились на простыни.

Наша первая с Людмилой встреча в постели продолжалась совсем недолго и носила сумбурный характер, после чего, так и не прочувствовав меня как следует, девушка получила торопливый поцелуй с пожеланием спокойной ночи, и я, отвернувшись к стене, провалился в тяжелое забытье, мало напоминавшее сон. Озеро коньяка, выпитого мною накануне, волновалось в моем организме, отравляя самоощущение, почти начисто лишив радости естественных прелестей жизни.

Внезапно мой сон, и так далеко не спокойный, прервался стуком в дверь. Казалось, я только закрыл глаза, как кто-то тут же возжелал лишить меня покоя. С великим трудом я разлепил веки, поднялся с постели и подошел к двери, твердо решив послать любого, кто бы за ней не оказался, куда подальше.

Это был, конечно же, Славик. Он стоял передо мной все в тех же семейных трусах, и как только я открыл дверь, мой товарищ зашептал басовито:

– Давай, что ли, меняться, Савва, моя подруга за два дня мне уже надоела.

– Иди на хер, – четко произнес я, слепив перед его носом дулю, – я сам еще свою толком не распробовал.

Славик повернулся и, обиженно сопя, отправился восвояси, а я бегом, потому что был голышом, направился в туалет. Через минуту, выйдя оттуда, я услышал стук в наружную дверь, и ни на секунду не задумываясь в правильности своих действий, пошел открывать. Не успел я отпереть замок, как дверь, прижимая меня к стене, распахнулась, и мимо меня прошелестело что-то багрово-темное, затем я увидел перед своими глазами непонятно откуда здесь взявшуюся спину моего напарника Саши – он шагал по коридору, держа в руках большое красное знамя с серпом и молотом. Вот черт, это и вправду он, или у меня уже начались галлюцинации, подумал я, шагая следом за ним, и как раз в этот момент Саша в полный голос запел:

«Вставай, проклятьем заклейменный…».

Следуя за ним, я поневоле выровнял шаг. Затем, внезапно почувствовав что-то, обернулся – за мной, за моей голой задницей, словно за путеводной звездой, следовала вся остальная звездобратия, оставленная нами накануне в баре, причем в полном составе: первыми шли гости из Ворошиловграда Иван и Сережа, за ними следовали подруги Людмилы Елена и Эльвира, а замыкал «колонну» еле державшийся на ногах Володя Сладков – певец и музыкант; вся эта компания на разные голоса стала подпевать знаменосцу и для полного букета здесь не хватало только Сашиной мамы.

– С днем Конституции! – заорал Сашка. Обернувшись в конце коридора он заметил меня. – С днем проституции тебя, дорогой напарник!

Ответить ему не было ни сил, ни желания, и я лишь молча покрутил пальцем у виска. Дверь слева от меня, мимо которой я только что прошел, отворилась – следуя за придурком Сашкой, я, оказывается, прошел мимо своей комнаты, – и рука Людмилы втянула меня внутрь, а другая сунула мне в руки плавки и я услышал ее шепот: «Оденься сейчас же, ненормальный». Я облачился в плавки и вновь выглянул в коридор, в это время из своей комнаты вышел, застегивая брюки, Славик, который охватив всех одним гневным взглядом, воскликнул:

– Да вы охерели, черти, пять утра, а мне в семь на работу вставать.

Нестройный хор смолк, и Сашка сказал пьяно-пафосно:

– Я пришел сюда, друзья мои, убедиться что вы живы и здоровы.

– Со мной все в порядке, – сказал Славик сердито, – а если ты беспокоишься за своего напарника, можешь его забрать и убраться вместе с ним.

Пока он это говорил, я стоял и виновато глядел на девушек, ведь это именно я пригласил их на этот вечер, и в какой-то мере был ответственен за них, поэтому испытывал сейчас глубокий стыд, особенно перед Еленой. Елена шагнула в мою сторону и толкнула нашу дверь, раскрыв ее пошире.

– Людмила, ты в порядке, – спросила она в темноту, подозрительно оглядывая меня с головы до ног.

– Да, Ленчик, со мной все хорошо, – сказала Людмила, появляясь на пороге комнаты, она даже успела надеть платье. – Как вы? Все в порядке? Эльвира с тобой?

– Да, – был ей ответ.

Я направился к дивану и без сил повалился на него. Девушки вошли в комнату и, косясь на меня, стали о чем-то шептаться. Я закрыл глаза и сразу провалился в сон.

Проснулся я, когда на часах было 12.30 пополудни. Уже полчаса, как я на работе, поневоле отметил я. Людмила спала рядом, сладко посапывая. Наклонившись, я поцеловал ее в нежную белую шейку, ресницы ее дрогнули, и она открыла глаза.

– Вставай, соня, нам пора уходить, – сказал я, вылезая из постели. Людмила полусонно мне улыбнулась. В ответ я чмокнул губами воздух и направился на кухню. Голова раскалывалась. В холодильнике я обнаружил 3-х литровую банку соленых огурцов, в ней сиротливо плавали два последних уродливо-кривых огурца, но главное – ура! – в наличии было почти полбанки драгоценного рассола.

– А даме, – услышал я за своей спиной голос Людмилы, когда, запрокинув банку, стал хлебать рассол прямо через край. Девушка, уверенно забрав из моих рук банку, стала наливать рассол в два стакана.

– Я за стакан рассола утром, моя милая, – сказал я, слегка сдавливая ее тонкую шейку двумя пальцами, – могу убить человека. Поняла меня, девочка? – И, наклонившись, поцеловал ее в висок, прикрытый нежными завитками волос.

– Поняла, милый, – ответила Людмила безбоязненно и открыто мне улыбнулась.

Уже собираясь уходить, мы обошли всю квартиру – кроме нас в ней никого не было, а наружная дверь и вовсе оказалась незапертой.

– Как тебе это нравится?! – пожаловался я Людмиле, когда мы вышли в общий коридор и захлопнули дверь на английский замок. – Когда мы ночью пришли сюда, нам даже на стук не открывали, а теперь, пожалуйста – входи кому не лень.

Держась за руки, мы с Людмилой поспешили в ресторан, каждый мой шаг отдавался в голове тупой болью, и вообще ощущение было такое, словно она стиснута железным обручем. И все же был во всем этом один приятный момент – сознание того, что рядом со мной находилась такая замечательная девушка.

Я отпер двери бара запасным ключом, намереваясь по-тихому, пока нас никто не увидел, пробраться внутрь. Людмила юркнула следом за мной, я запер дверь, и перед нами, по мере того как наши глаза привыкали к полумраку, стала открываться нелицеприятная картина: все пятеро наших вчерашних собутыльников вповалку, тесно прижавшись один к другому спали, расположившись прямо на ковре, причем совершенно компактно занимая своими телами одну кабинку. Спертый запах непроветренного помещения вызывал тошноту, и я поневоле скривился.

Обойдя спящие тела, мы с Людмилой проследовали в подсобку и к моей огромной радости обнаружили в холодильном шкафу несколько бутылок холодного «боржома». Две выпитые подряд бутылки облегчения мне не принесли, и я с завистью поглядывал на Людмилу, выглядевшую в отличие от меня совершенно нормально и медленно потягивающую «боржом» через соломинку.

Открыв дверцу льдогенератора, я, вспомнив совет моего одноклассника Славки Карася, также работавшего барменом, – он ходил в рейсы на кораблях загранплавания, – раскопал ладонями в кучке льда ямку, зарылся в нее лицом, а сообразительная Людмила тут же присыпала мою голову и шею оставшимися по краям кубиками. После нескольких минут, проведенных «во льдах», я почувствовал некоторое облегчение, головная боль стала постепенно проходить, а голова соображать, и – самое главное – я знал теперь, как мне действовать дальше.

Открыв дверь в вестибюль ресторана, я повесил снаружи табличку «Санитарный день», затем поднялся в производственные цеха, набрал полные руки ледяного молока и кефира, только что завезенных с молокозавода, а повариха Маричика, войдя в мое положение, а может, кто знает, ее просто перепугала моя физиономия, дала мне металлическую корзинку для молочного, а в придачу – какое благородство! – целую кастрюльку с различными солениями, от одного взгляда на которые рот мой наполнился слюной.

Когда я, держа в руках все это богатство, вернулся в бар, вся компания была уже на ногах; увидев мерзкие рожи вчерашних собутыльников, мелькавшие по всему бару словно привидения, я вновь почувствовал себя нехорошо.

Мы почти не разговаривали между собой, для этого не было ни сил, ни желания, ни необходимости, каждый приводил себя в порядок как мог.

Через некоторое время мы с Людмилой, выдав каждому по парочке соленых помидоров, напоив крепчайшим кофе и, по желанию, похмелив коньяком, выгнали всех из бара к чертовой матери, проследив в окно, как они погрузились в машины и отъехали.

После этого я принялся за уборку, Людмила, которая не бросила меня в эту нелегкую минуту и не уехала с подругами в студгородок, облачилась в мою рабочую, клетчатую рубаху и, присоединившись ко мне, навела в баре настоящий порядок, который могут сделать лишь заботливые женские руки.

Каждые 5-10 минут, терзаемый сушняком, я прерывал работу, подходил к стойке и залпом выпивал стакан молока, кефира или рассола, затем их сменили чай и кофе, и прошло, наверное, не менее двух часов, прежде чем в голове у меня окончательно прояснилось.

– Ну, как ты теперь себя чувствуешь? – спросила Людмила, останавливаясь и прижимаясь ко мне так, что мое полумертвое тело в ответ на это прикосновение неожиданно отозвалось сладострастной судорогой. – Я, например, ужасно соскучилась и хочу тебя.

Я, признаться, тоже ее хотел, и мы, не теряя ни секунды, расстелили в одной из кабинок матрас и повалились на него. А спустя еще полчаса, счастливые и бессильные, мы лежали и целуясь, беседовали.

– Ты знаешь, Савва, сегодня это у нас получилось гораздо лучше! – прошептала моя пассия, красиво вытягиваясь на матрасе. – А то я вчера перепила, и совсем тебя не чувствовала, осталось лишь приятное ощущение от того, что трахалась с барменом.

«Что значит медик, хотя бы и будущий, – подумал я, мое самолюбие было слегка уязвлено ее словами. – Она ко всему диагноз прилепит, даже к своим постельным ощущениям».

– А ты знаешь, – тут я услышал в голосе моей милой совсем новый, тревожный мотив, – из-за Ленки, моей подружки, у нас могут быть неприятности.

– С кем это, хотел бы я знать? – удивился я, отметив это «у нас».

– У нее через пару недель намечена свадьба. В Кишиневе. А жених знаешь кто? – спросила она, заметив, что я на ее слова пренебрежительно хмыкнул.

– Не-ет.

– Жениха ты можешь не знать, а вот папа его – второй человек в республике, – почему-то шепотом сообщила Людмила. – И, говорят, он скоро будет первым.

– О-го-го, как высоко мы забрались! – вырвалось у меня, и сразу же где-то в мозгу появился и затаился маленький, но противненький такой липучий комочек страха. – Только этого нам не хватало. Теперь главное, Людка, чтобы она не рассказала кому-либо о вчерашнем и не пожаловалась – ведь и она сама тоже не заинтересована в утечке информации.

– Я поговорю с ней об этом, – произнесла задумчиво Людмила, – а ты объяснись с этими… чтобы не хвастали, а то последствия могут выйти самые непредсказуемые.

– Хорошо, схавал, – сказал я, закрывая эту опасную тему.

Прошло около двух недель. Мы с Людмилой встречались почти каждый день, очень привыкли друг к другу, и уже не могли, а главное, не желали расставаться. Друзья моего напарника Сашки Чумакова тем же утром, когда мы их выпроводили из бара, уехали в свой родной Ворошиловград. Причем они захватили с собой и Сашку – поэтому мне пришлось работать одному целых три недели, вплоть до его возвращения, и все это время я силился покрыть недостачу в кассе, составившую восемьсот рублей – последствия того самого, праздничного загула.

Прошло еще некоторое время, 25 октября студенты медицинского института возвращались в Кишинев, и нам с Людмилой пришлось расстаться, но я пообещал ей при первой же возможности приехать, навестить ее.

А еще через некоторое время после ее отъезда, в один из обычных будничных дней, когда я, как обычно, в полдень, открыл бар для посетителей, в двери сразу же шагнул клиент – моложавый чернявый мужик лет сорока на вид и малоприметной внешности. Поведение клиента показалось мне несколько необычным: он вежливо попросил меня закрыть двери бара и повесить снаружи одну из табличек, имевшихся у меня в богатом разнообразии, и добавил, что нам необходимо серьезно поговорить. Он назвал мне только свое имя – Валентин, и, предупредив, что тема нашего разговора будет щекотливой и сугубо личной, стал расспрашивать про тот вечер и ту ночь, когда мы праздновали день Конституции. Причем его интересовали не флаги и не песни, а все что касалось девушек, и в особенности одной из них – Елены. На мое обоснованное возмущение (хотя я уже догадывался, конечно, с кем имею дело), Валентин не церемонясь, достал и показал свое удостоверение, и выяснилось, что я разговариваю с подполковником КГБ.

Это был один из самых серьезных разговоров в моей жизни, напряжение в ходе его было колоссальное. Мне пришлось покрывать всех, включая этих уродов, приехавших из Ворошиловграда, для того чтобы обезопасить тем самым и свою задницу, и я старался рассказывать все так, чтобы комитетчику не понадобилось обращаться к другому очевидцу этих событий. Тогда, возможно, вся та история выплыла бы наружу, и, еще неизвестно, чем бы все закончилось.

Разговор наш продолжался около двух часов, завершая его, Валентин сказал:

– Смотри, Савва, если в этой истории всплывут еще какие-нибудь гаденькие и незнакомые мне подробности, я могу тебе лишь обещать, что вы все, кого сочтут виновными, пойдете в тюрьму на 48 лет.

– Мы пока что, слава богу, не в Италии живем, – вырвалось у меня. – У нас в стране максимум –15.

– Ты сам знаешь, где мы живем, – повысил голос Валентин. – Держи язык за зубами, а лучше напрочь забудь обо всей этой истории и тогда следующие 48 лет, возможно, ты проживешь на свободе.

– Я все понял, спасибо, – только и смог я выцедить из себя на прощание.

1980 г.

«Ералаш».

Красное столовое вино 250 мл.

Молоко 100 мл.

Пиво 100 мл.

Сах. песок, перец – по вкусу.

Смешиваем ингредиенты, солим, перчим, коктейль готов.

Новелла восьмая. Моя «римлянка»

Вот женщину я обнимаю,

она ко мне льнет, пламенея,

а Ева, я вдруг понимаю,

и яблоко съела, и змея.

И.Губерман

1

Вечером после той памятной пьянки в честь дня Конституции, и не менее памятной ночи, Людмила пришла ко мне в бар одна, и встретила здесь мою предыдущую пассию Ольгу К. – которую все наши общие знакомые почему-то прочили мне в невесты. (И это при том, что моя законная жена была жива-здорова, и даже не собиралась со мной расставаться).

Случилось так, что девушки – Людмила и Ольга – познакомились в те короткие пять минут, пока я отсутствовал в баре, находясь на складе; скорее всего Людмила, войдя, спросила, где бармен, Ольга, сидевшая у стойки, по-хозяйски ответила, что я буду через пару минут и, в свою очередь, спросила чего та желает. На что Людмила ответила, что нужен ей лично я, Ольга, естественно, взъерошилась и девушки, слово за слово, тут же схлестнулись в завязавшемся между ними споре.

Короче, когда я вернулся в бар, они уже перебрались за столик, уселись друг дружки напротив и занимались словесной перепалкой, сопровождаемой энергичной жестикуляцией, едва не переросшей к моменту моего появления в схватку физическую.

Картина эта, признаюсь, немало потешила мое самолюбие: две хорошенькие женщины сцепились в «битве» за меня!

Людмила, гордая, не по возрасту холодно-расчетливая и трезво-рассудительная, брала верх в споре над 18-летней Ольгой, высокой, стройной и привлекательной брюнеткой, эмоциональной и темпераментной, но страстной и потому непоследовательной в разговоре.

По мне, так обе они были замечательно хороши, но преимущество Людмилы над ее оппоненткой было в том, что она со мной спала (впервые, по пьянке – вчера, а во второй раз уже сегодня утром, на похмелье), а Ольга, несмотря на проведенные нами вместе, в одной компании шесть месяцев, не имела со мной интимных контактов. Несколько моих попыток сблизиться с ней за этот достаточно длительный период, были ею пресечены, и в какой-то момент я решил, что с меня довольно, и теперь ей придется домогаться меня.

Людмила умело вела разговор: то и дело снисходительно улыбаясь и называя соперницу «девочка моя», она довела Ольгу до отчаяния, намекая на то, что та недостойна меня, – каким-то женским чутьем она распознала, какие именно у нас с Ольгой отношения.

Ольга распалилась, лицо ее раскраснелось, крылья носа гневно раздувались, однако при всем при этом она была очень привлекательна. Я не вмешивался в этот отчаянный спор, понимая, что он или оттолкнет Ольгу от меня навсегда (что маловероятно, и по сути своей нелогично), или, что более естественно, бросит в мои объятия, что, вскоре, о чем спешу сообщить в этих строках, и произошло.

Разговор девушек прервался на полуслове: Ольга, не выдержав словесного поединка, встала и, бросив поочередно на нас с Людмилой испепеляющие взгляды, метнулась к двери, распахнула ее настежь и громко хлопнула ею на прощание. Надо отдать должное Людмиле, она спокойно, с гордым видом подошла и спросила:

– Ты может быть хочешь, чтобы я сбегала и позвала эту девочку назад?

Я махнул рукой:

– Через пару дней она сама остынет и вернется.

Людмила преспокойно уселась на Ольгин стул, заняв, таким образом, ее место за стойкой, а заодно и место около меня.

– Она вернется сюда, когда меня здесь не будет, – твердо заявила она, затем добавила: – Теперь я буду твоей единственной женщиной.

– Да, но… – пробормотал я, сраженный столь самоуверенным заявлением, – для этого тебе, милая моя, придется продемонстрировать самые разнообразные таланты…

Ее предупреждающе поднятая рука была мне ответом, и я смолк.

Бар работал в тот период без постоянного графика, ведь ресторан всего несколько недель тому назад официально открылся. Поэтому первое время руководство разрешило нам работать экспериментально, ориентируясь на посещаемость, но закрываться было велено не позже двенадцати, а если клиентов не было, то и в половине одиннадцатого. Лишь только мои клиенты разошлись, а новые еще не появились, я тут же, воспользовавшись этим пунктом в правилах, закрыл помещение, повесил на обе двери – внутреннюю и наружную – таблички «Закрыто» и мы с Людмилой, вновь, как и сегодня утром, едва успев постелить на ковре матрас, буквально ринулись навстречу друг другу, срывая с себя вещи.

Спустя некоторое время, отданное первому порыву страсти, мы передохнули, выкурили по сигарете, после чего Людмила, хищно потянувшись всем своим телом, вновь привлекла меня к себе; ее маленькие крепкие груди легли прямо в мои ладони, легко уместившись в них, а нежные сосочки буквально напрашивались на поцелуи. Затем пришла очередь ласкать ее аккуратный животик с милой ямочкой пупка, далее ее узкая талия плавно переходила в крепкие, дивной формы бедра, обещающие мужчине неземное наслаждение; казалось, можно было без устали наслаждаться, созерцая эту красоту, и любить, конечно, хозяйку этого великолепного тела.

Мы предавались любви долго и прочувственно, а потом усталые и влажные от любовного пота, лежали в обнимку, шепча друг другу всякие милые глупости, и, наконец, уже глубокой ночью, уснули.

Взаимное чувство не на шутку увлекло нас обоих: используя любую возможность вырваться из студгородка, Людмила стала приходить ко мне в бар почти каждый вечер, и тогда время от полуночи до утра было нашим. У нас было немного, может быть с десяток встреч, в каждой из которых Людмила раскрывалась как женщина постепенно, как бы порциями, словно боясь спугнуть меня своей сексуальностью и жадностью до любовных утех. Я же, естественно, как и любой другой мужчина в подобной ситуации, ставил это себе в заслугу, считая, что именно в отношениях со мной постепенно пробуждается ее чувственность, в моих руках расцветает этот еще совсем недавно незрелый бутон, раскрываясь в зрелый цветок любви, и вскоре осознал вдруг, что увлекся Людмилой всерьез, практически позабыв о других женщинах.

Мы бы, наверное, вскоре достигли пика, совершенства в наших отношениях, но к несчастью, а может, кто знает, к счастью, наступил день, разлучивший нас – 25 октября. В этот день студенты Кишиневского меда, закончив свой трудовой семестр, покидали наш город и возвращались в свою альма матер, чтобы продолжить занятия.

От предстоящей разлуки с Людмилой я был сам не свой, и любой мужик, который хотя бы раз видел ее, понял бы меня. Мы с ней несколько раз имели удовольствие прогуляться вместе по городу, и во время первой же прогулки я чуть было не испытал шок: при виде моей Людмилы мужики буквально немели, причем все, независимо от возраста – и подростки, и мужики за сорок, не говоря уже о моих сверстниках, и потом еще долго провожали ее взглядами, так как кроме великолепной фигуры, девушка обладала еще царственной осанкой и красивой походкой.

Я в шутку называл Людмилу «моя гордая римлянка», так как она носила римскую императорскую фамилию, которая ей досталась, очевидно, от очень далеких предков, а потомки пронесли ее словно стяг, сквозь тысячелетия – нигде и никогда больше, кроме как в книгах по истории древнего Рима, я подобной фамилии, где четыре согласные буквы связаны посредине одной гласной, не встречал.

И вот, поздним утром 25 октября, когда я занимался в баре уборкой, Людмила, сумев перед отъездом вырваться на короткое время, забежала ко мне. Я открыл дверь на условный стук, и Людмила, шагнув навстречу, упала в мои объятия.

– Я пришла специально, – прошептала она, приподнимаясь на носочки и подставляя свои губы для поцелуя, – чтобы сказать тебе, что я буду ужасно скучать и ждать когда ты ко мне приедешь. А сейчас я объясню тебе, как и где в Кишиневе меня можно разыскать.

Не в силах больше даже слышать о предстоящей разлуке, я захлопнул дверь, нежно прижал к груди эту обожаемую мною женщину, глаза ее в этот момент безвинно глядели на меня снизу вверх, затем, не удержавшись, я стал целовать ее, на ходу срывая с джинсовый комбинезон, который так удачно подчеркивал ее великолепные соблазнительные формы.

– Савва, любимый мой, сумасшедший, – шептала она, помогая мне расстегивать пуговицы на комбинезоне, – мне же нельзя, автобус не будет ждать, и если я вовремя не приду, мне влетит.

– Ты не опоздаешь, – хрипел я, разворачивая ее к себе спиной и подталкивая к низкому барному креслу. И надо же было такому случиться – это кресло оказалось единственным, которое из-за ослабших болтов было сильно расшатано. Людмила взобралась на него коленями, передо мной открылась ее великолепная попка, тугая, как резиновый мяч, и я с рычанием прижался животом к этой попе, проталкивая своего Удальца в сладостную щелочку, прикрытую темными завитками волос.

Кресло заходило, весело заплясало под Людмилой, она вцепилась руками в спинку, стараясь удержаться на нем и не упасть, и теперь виляла, балансируя задом, охая от восторга и легкого ужаса, боясь, что стул опрокинется, а я с размахом гонял своего напряженного до одури Удальца туда-сюда, будучи уверенным, что она охает от удовольствия. Конечно, при таком запале не стоило и надеяться сколько-нибудь долго продержаться – я приплыл в считанные минуты, – но Людмила выглядела счастливой, и, натягивая трусики, шептала мне:

– Ты просто ненормальный, на прощание устроил такое!..

И почему мы не знали этот фокус с креслом раньше, я бы вообще отсюда не уходила, не покидала твой бар.

Через несколько минут, не переставая бешено целоваться, мы покинули здание ресторана, я тут же поймал попутную машину, и через пару минут мы добрались до небольшого пустыря перед студгородком, где стояли в ряд десятка два автобусов, предназначенных для отправки студентов домой. К нашему приезду погрузка почти завершилась, все автобусы были заполнены.

Подтолкнув Людмилу к ее автобусу, я присоединился к кучке провожающих, среди которых было немало знакомых мне городских парней и, оглядываясь по сторонам, я с удивлением отметил, что девушки, прощаясь с ними, плачут. Моя Людмила тут же вернулась, выяснилось, что у нас есть еще несколько минут для прощания. Она, в отличие от других, не плакала, лишь повторила еще раз, что будет ждать. Последний поцелуй – Людмила, не стесняясь, повисла у меня на шее, затем прозвучал сигнал к отправке и она побежала к своему автобусу.

2

Следующая наша встреча с Людмилой состоялась в Кишиневе, куда я специально приехал, чтобы повидаться с милой моему сердцу женщиной, – разлука в пару месяцев не заглушила, а лишь усилила мою тягу к ней.

Я прибыл в Кишинев автобусом вместе с моим другом Кондратом: мы наметили встретиться вечером в назначенном месте, причем каждый из нас должен был прибыть туда вместе со своей дамой, после чего разъехались по своим делам.

Такси доставило меня на «Малую малину» – район, где размещались общежития меда. Там я нашел нужный мне корпус и, убедившись по журналу, что Людмила именно здесь проживает, оставил свой паспорт дежурному в залог, затем поднялся на четвертый этаж.

А в это время в комнате, которую я разыскивал, меня будто специально ждали: когда я постучал, дверь немедленно открылась, и я тут же оказался в объятиях моей милой Людмилы. Затем она завела меня в комнату и представила двум девушкам, своим соседкам по комнате, назвав меня двоюродным братом, который приехал из ее родного городка Сороки навестить любимую сестренку. Я успел ей шепнуть на ухо, что бывал в этом городе лишь проездом, но она махнула рукой, сказав мне, что девушки эти вообще там не бывали.

– Скажи им, что меня зовут Тиберий, тогда все сразу поверят, что мы родственники и у нас одна фамилия, – сказал я, после чего получил в ответ дружеский тычок в бок. Девушки оказались иностранками, приехавшими учиться в Кишинев из дружественной Болгарии и изучающими здесь медицину (В Молдавии – к сведению тех, кто, может быть, этого не знает, – проживают еще и свои, молдавские болгары).

У одной из девушек как раз сегодня был день рождения – ей исполнилось 20 лет. Моя Людмила, являясь старостой группы, еще в начале учебного года получила от руководства института общественное задание, согласно которому она обязана была жить вместе со студентками-иностранками в одной комнате и осуществлять над девушками шефство. (Очень скоро, буквально через час, мне предстояло узнать, к чему это «шефство» в итоге привело). Кроме меня в комнате уже находилась одна гостья – тетушка именинницы, приехавшая накануне из Румынии (вот такое малоправдоподобное стечение обстоятельств!) – ну, как тут не сказать, что за столом собрался эдакий малый интернационал.

Я, как единственный в комнате джентльмен, занялся сервировкой праздничного стола, внеся и свою скромную лепту в его украшение – бутылку коньяка и коробку конфет. Тетя из Румынии дополнила сервировку целым пакетом импортной провизии, а самое главное – блоком сигарет «Кент», и веселое празднование дня рождения началось.

В самый его разгар, когда мы, выпив коньяку и наевшись всяких вкусностей, дружно закурили, в дверь постучали, а секундой позже в комнату стремительным шагом вошел профессор – преподаватель девушек. Девушки натренированными движениями успели пригасить сигареты, но вот дым, висящий облаком в маленькой комнате, нельзя было как-либо спрятать, поэтому профессор с ходу прочел нам лекцию о вреде курения (хорошо хоть коньяк я движением фокусника успел сунуть под стол, а то лекция бы заняла вдвое больше времени, включая в себя также сообщение о вреде алкоголя), а затем он присел за стол и стал распекать девушек-болгарок за слабую учебу и… плохое поведение. Людмиле тоже досталось – она получила нагоняй за плохой контроль за соученицами, а затем профессор пообещал болгаркам, что выгонит их из института уже к началу следующего семестра, если они, к тому времени, соответственно, не исправятся и не подтянутся.

Покончив с нравоучениями, профессор обратил свое внимание на меня. (О приезде румынской тетушки его, очевидно, уведомили заранее, потому он и пришел). Я успокоил профессора, продолжив тему «брата из Сорок» и заверил его, что объектом моего внимания и ухаживания сегодня будет исключительно тетушка-иностранка. На этом наш разговор исчерпался, и профессор ушел.

Я стал было приглядываться к болгарочкам (они были таки ничего, общительные и симпатичные, и к тому же иностранки!), но Людмила не дала мне и шанса, единолично и полностью завладев моим вниманием, а вскоре мы с ней, еще раз поздравив именинницу и поблагодарив остальных, откланялись и отправились в город, оставив родственников скучать наедине.

Время клонилось к вечеру, когда такси привезло нас к гостинице «Турист». Войдя в полутемное фойе, мы с Людмилой увидели у окошка администратора обычную для советских гостиниц картину: десятка полтора командировочных с унылыми лицами, сжимающие в руках паспорта и дешевые шоколадки, предназначенные, очевидно, для ублажения администратора, переминались с ноги на ногу и с тоской поглядывали друг на друга.

Администратор, симпатичная женщина средних лет, сидела за стойкой с неподвижным лицом, которое вкупе со строгой табличкой над ее окошком «Мест нет», составляло, казалось, единое целое.

Я, с улыбкой извинившись, обогнул очередь, подошел прямо к окошку, протянул строгой даме два паспорта (паспорт жены я на всякий случай всегда носил с собой) и сказал:

– У меня тут бронь, вы сверьтесь, пожалуйста, со своими записями, а мы с женой подойдем позже, через пару часов.

Очередь зашевелилась, командировочные с завистью вздыхали, поглядывая на меня, «счастливчика с бронью», затем вполголоса стали переговариваться между собой, – от долгого стояния они все здесь уже успели перезнакомиться.

Догадливая администратор, не меняя постного выражения лица, взяла паспорта, открыла их, потом журнал, пробежала по нему глазами и кивнула мне, что все, мол, в полном порядке.

Сочтя дело решенным, я взял Людмилу под руку и отправился на выход. В паспорт, между листочками, я вложил 25 рублей – это была самая надежная в нашей стране бронь, которую ничем не разрушить.

Людмила удивилась такому молниеносному оформлению, но на вопрос «как?» я только поцеловал ее в щечку, а тут как раз подоспела «волга» с шашечками, мы погрузились в нее и укатили в мотель «Стругураш».

Около ресторана с одноименным названием я надеялся встретиться к этому времени с Кондратом, причем он должен был там появиться со своей новой девушкой, жительницей Кишинева, незнакомой мне прежде.

Мы подъехали к интуристовскому комплексу, когда на часах было около восьми вечера, и тотчас обнаружили ожидавшую нас пару: Кондрат и его новая пассия, рослая светловолосая девица с открытым симпатичным лицом, прогуливались под растущими вдоль дороги оголенными деревьями, потерявшими свою листву после недавних первых морозов. Мы поприветствовали друг друга, познакомили между собой наших дам и уже вчетвером, проголосовав куда следует пойти – в бар или в ресторан, после чего, подчиняясь большинству, направились в бар. Отдав швейцару-распорядителю трехрублевые входные билеты, мы прошли внутрь.

Круглые, практически закрытые кабинки этого самого любимого мною в Кишиневе бара, были удобны в смысле интима, и мы, вооружившись стаканами с напитками, заняли одну из них. Людмила, как обычно, предпочла пить водку, я – коньяк, Кондрат со своей девушкой заказали шампанское.

Настроение у всех было отличное, мы без удержу шутили и смеялись, наши девушки (подругу Кондрата звали Ириной) быстро сдружились между собой. Ирина оказалась спортсменкой, гандболисткой, и, несмотря на совсем юный возраст – 18 лет, была уже чемпионкой Европы среди юниорок.

В кабинку то и дело заглядывали вновь прибывающие посетители (она рассчитана не менее чем на 8 мест), но я всем делал отмашку рукой, давая понять, что мы к себе никого не желаем. Подошел парень – то ли швейцар, то ли администратор-распорядитель, и попросил нас принять к себе румын, или, на выбор, финнов, объяснив это тем, что народу в бар приперла тьма-тьмущая и мест на всех не хватает. Я шепнул парню на ухо: «Да ну их всех на х…», сунул ему в руку червонец, и он отправился искать места для своих иностранцев в другом конце бара. Через некоторое время к нам в кабинку заглянул по тому же, наверное, вопросу, бармен Жорик, но, увидев знакомые лица, кивком поприветствовал нас, затем как-то безнадежно махнул рукой и удалился.

Танцевали мы, выбираясь из кабинки по очереди парами, чтобы посторонние не смогли покуситься на нее в наше отсутствие.

Танцуя, я обнимал Людмилу, сжимая в своих руках такое милое и желанное тело, и от предчувствия скорой близости с ней уже загодя трепетал от возбуждения.

В самый разгар гулянья в нашу кабинку сунулись двое «бездомных» японцев, к этому моменту уже достаточно подвыпивших, и мы, глядя на их умильные физиономии с глазами-щелками – от выпитого, казалось, почти совсем уже закрывшимися – не смогли отказать. С японцами, знавшими по-русски всего несколько слов, мы быстро нашли общий язык, и уже через несколько минут я «заговорил» по-японски – это, конечно, были исключительно команды из дзюдо и каратэ, которые я знаю достаточно полно, добавкой к ним были несколько десятков слов на английском. Вскоре наши японские друзья уже вовсю заказывали шампанское для всей компании и целовали ручки нашим дамам – они были очень забавные и мы не пожалели что пустили их к себе.

Вечер был великолепен, однако ближе к полуночи мы с Людмилой были вынуждены попрощаться с друзьями и откланяться – пришло время отправляться в гостиницу, а Кондрат с Ириной решили еще остаться, так как в общежитие, в котором они собирались заночевать, явиться было чем позднее, тем лучше.

Мы оделись в гардеробной и, не переставая целоваться, вышли на свежий воздух. Такси на стоянке не оказалось, лишь в стороне от гостиничного комплекса, примерно в сотне шагов от него, за деревьями, стоял одинокий «москвич». Это, наверное, частник, желающий подзаработать, решил я, и мы направились к машине. Когда мы, не размыкая объятий, подошли, рядом с машиной уже крутились двое каких-то типов, сразу почему-то вызвавших во мне неприязнь, они вяло переговаривались с водителем, молодым парнем в зеленой болоньевой куртке и в берете.

Завидев нас, один из парней, одетый в черную меховую куртку с непокрытой головой, сказал:

– О, а вот еще двое попутчиков, вам куда, ребята?

– К гостинице «Турист», – ответил я.

– Ну, так это же по пути, давайте сбросимся и поедем вместе, нам с другом как раз на Рышкановку.

– Так чего же вы до сих пор не поехали? Не сговорились? – кивнул я на водителя.

– Дорого просит, – ответил парень. Во все время нашего разговора второй из парней, одетый в серое пальто и в кепке на голове, исподтишка бросал на Людмилу недвусмысленные взгляды.

– Ну, так что? – нетерпеливо спросил меня первый парень, – едем?

Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что что-то тут было не так и эти двое каким-то образом могут быть опасны, поэтому я сказал водителю:

– Шеф, не теряй зря времени, заводи шарманку, дорогой назовешь свою цену, я хотел бы поехать вдвоем со своей девушкой. Я думаю, мы с тобой при любом раскладе договоримся, торговаться не будем.

Водитель посмотрел на меня каким-то странным взглядом и… ничего не ответил, даже не пошевелился. С этой секунды я был уже почти уверен в том, что дело здесь действительно нечисто – водитель, который, казалось, находился тут для того, чтобы заработать, закалымить денег, на мое предложение никак не отреагировал, пробормотав после некоторого молчания, что он собирается ждать какого-то мифического клиента, о встрече с которым якобы договорился заранее. При этом он ходил быстрыми шагами около машины, все время курил и явно нервничал. А тут еще и второй урод, тот, что в кепке, тоже стал уговаривать меня ехать всем вместе. Почуяв во всем этом подвох, я нащупал и обхватил пальцами находившуюся за поясом под кожаным пиджаком и курткой нунчаку, и сказал парню, который мне уже надоел своими приставаниями:

– Все, земляк, отстань, я с тобой делов не имею и еду своей дорогой, мне – в одну сторону, тебе – как ты сам сказал – на Рышкановку.

– Да че ты в натуре, братан, давай скинем башли пополам и поехали, – вновь стал нажимать он, прибавляя к своему лексикону жаргонные выражения.

– Чего ты меня уговариваешь, как девку? – разозлился я. – С вами вместе я никуда не поеду. Разговор закончен.

Парень сразу же после моих слов замолк и, отвернувшись, отошел в сторону. Людмила, кутаясь в шубку, жалась ко мне, а я, бросив взгляд на ее демисезонные ботиночки, в нетерпении стал вглядываться в пустынное шоссе, надеясь там увидеть огоньки машин, которых, как назло, все не было, вокруг было темно и безлюдно.

Вдруг я уловил движение за своей спиной и резко обернулся – один из парней, тот, что был в черной куртке, и про которого я совершенно забыл, подкрадывался к нам сзади! Спрашивать его в чем дело, у меня не оставалось времени, и я, развернувшись к нему лицом, одновременно отталкивая Людмилу в сторону, зарядил мгновенно выхваченной из-за пояса нунчакой ему в голову, нанеся в течение двух-трех секунд пять-шесть ударов, от которых он, простояв, словно удивляясь чему-то, еще несколько мгновений на ногах, мешком повалился мне под ноги, и только тогда, уже лежа, схватился за голову и завизжал, словно его режут. По ходу, не останавливаясь, я, сделав два шага вперед, накатил нунчакой и второму его товарищу, сексуально озабоченному, пока тот в растерянности таращился то на меня, то на своего напарника. Все это мне было нетрудно проделать, я уже лет десять, наверное, этими японскими игрушками балуюсь, но второму парню я по голове не попал, а только, кажется, по рукам, и парень, развернувшись, с криком сиганул в кусты. А водитель «москвича», вот уж чего я совсем не ожидал, тоже бросился наутек.

«Банда, – понял я, придерживая правой рукой около себя ничего не понимающую Людмилу, а левой вращая нунчаку, чтобы быть готовым к любому повороту событий, – банда грабителей, ну, кто бы мог подумать, а?» Страха у меня не было, с пистолетом в наших краях бандиты и хулиганы не ходили, а ножа я не боялся.

Я озирался по сторонам, ожидая нападения, но продолжения не последовало, зато вдали, на шоссе, показался свет фар, затем приближающаяся машина свернула к мотелю, а секундами позже мы увидели, что это было такси с приветливым голубым огоньком наверху и шашечками на двери.

Мы с Людмилой, которая до сих пор еще не осознала, что же, собственно, произошло, энергично замахали руками, скорым шагом пошли, почти бросились машине наперерез, тут же, не спрашивая цену и не торгуясь сели, и, торопя водителя, укатили в город – в мои интересы входило поскорее покинуть это место, иди знай, с кем я здесь связался – лучше быть подальше отсюда, а заодно и от греха.

– Савва, – сказала Людмила, когда огни ресторана исчезли за одним из поворотов дороги, – а ведь нас могли убить. И ты – мой ангел-хранитель, ты защитил нас обоих.

– Бог с тобой, что за глупости ты говоришь, милая, – наклонился я к ней и поцеловал в прохладные губы. – Хулиганы простые, или карманники, ты же видела, они ждали, чтобы я достал деньги, а сами не начинали. – Я фальшиво засмеялся, а девушка, успокоенная этими словами, прижалась ко мне, и до самой гостиницы просидела не шевельнувшись и не выпуская меня из своих объятий.

Войдя в вестибюль, мы обнаружили у стойки цепочку командировочных все в том же составе, только некоторые из них, уже потеряв, видимо, надежду получить номер, свои шоколадки сами сжевали.

Я назвал администратору свою фамилию, оказалось, что «бронь» моя в порядке, в силе и действует, и даже листики прибытия заполнены чьей-то заботливой рукой и нам осталось лишь расписаться в них.

Денег дежурная с меня не взяла, сказав вполголоса «там хватит», и мы, получив ключи от номера, поднялись на нужный этаж.

В эту ночь Людмила была со мной особенно нежна, а в меня словно вселился бес – я был неутомим и вертел Людмилу в постели как хотел, не давая ей опомниться.

Во время одной из коротких передышек в неярком свете ночника я увидел, как она полотенцем вытирает со своего живота… пену. Это наша любовная жидкость смешалась, и мы ее взбили до пены, с гордостью подумал я.

Однако и на этот раз она, моя милая медичка, не удержалась и поставила, как обычно, свой диагноз, назвав то, что происходило между нами в постели, сладкой экзекуцией. Каково, а? Выслушав Людмилу, я рассмеялся, затем вновь сжал ее в своих объятиях.

Зато когда я ее, наконец, отпустил, она так и осталась лежать, закатив глаза, слабо шевеля губами; девушка при этом что-то шептала.

Было что-то около четырех утра, когда мы, обнявшись, уснули, и как раз в это самое время в дверь постучали. Я вскочил с постели, вынул пять рублей из кармана пиджака, и собирался уже было просунуть их, приоткрыв дверь, в образовавшуюся щель, когда вспомнил, что Людмила находится здесь со мной вполне на законных правах, «официально», то есть по документам моей жены. Что-то здесь не так, подумал я, замерев у двери, несмотря на то, что в нее вторично постучали; теперь и Людмила приподнялась в постели, она тоже обеспокоилась не на шутку. Я шагнул к ней, поцеловал, велел, пока я не разрешу, из-под одеяла не высовываться, затем вернулся и отпер дверь, надеясь лишь на то, что хотя бы здесь и сейчас мне не придется использовать свои нунчаку.

У двери стояли трое: дежурная по коридору, какой-то мужчина в гражданском, очевидно гебист, и старший лейтенант милиции, который, завидев меня рявкнул:

– Проверка документов.

Радостно вздохнув я мгновенно успокоился и сказал:

– Ну, если и представитель власти здесь, то можно ни о чем не волноваться.

– Назовите вашу фамилию, – буркнул милиционер, посветив мне в лицо фонариком. В руке у него были два паспорта – мой и жены, открытые на тех страничках, где вклеены фотографии.

– Чуть потише, ребята, – называя свою фамилию и стараясь быть максимально вежливым, сказал я, – жена спит.

– Придется ее тоже побеспокоить, мы должны на вашу жену взглянуть, такой порядок, – сказал гражданский.

– Что ж, посмотри и ты разок, – усмехнувшись, сказал я, делая шаг назад и впуская ночных гостей в комнату, – я вот на нее каждый день и каждую ночь смотрю и не налюбуюсь.

– Гражданка А-ва, – позвал милиционер, осторожно касаясь Людкиной ноги под одеялом, и держа перед собой паспорт моей жены. – Прошу вас приподняться на минутку.

Людка опустила простыню, и подслеповато взглянула на присутствующих, в то время как дежурная включила в номере верхний свет.

– Это не она на этой фотографии, – сказал гражданский, заглянув в паспорт и сопоставляя лицо в нем с оригиналом.

– Вы вглядитесь повнимательнее, ведь одно и то же лицо, – произнес я спокойно, перебирая в голове варианты выхода из этого положения, затем, решив, что в данной ситуации самое лучшее все же шутка, сказал с усмешкой: – Это могло случиться лишь в том случае, если бы ночью мне ее незаметно подменили. Давайте вас поднимем в четыре утра посреди сна, и взглянем, будет ли ваше лицо соответствовать фотографии?

– Да я пошутил, – сказал гражданский, делая в своем блокноте какую-то пометку. – Спокойной ночи, товарищи, отдыхайте, извините за вторжение.

Я закрыл за неожиданными ночными гостями дверь и полез к Людмилке под горячий бочок.

– Неужели я так похожа на твою жену, ведь я ее так ни разу и не видела? – прошептала она.

– Тебе незачем ее видеть, все красивые женщины чем-то похожи между собой, – сказал я, добираясь рукой до самого горячего ее местечка, – ну-ка, встань на коленки живо, жена должна мужа слушаться.

– Есть, мой повелитель, – сказала Людмила, принимая любимую нами обоими позу. – Я вся твоя.

Наутро, еле шевеля истомленными в ночном любовном запале губами, она прошептала:

– Савва, что это было? Я млею от счастья, я на вершине блаженства. Ты подарил мне лучшую ночь в моей жизни!

– Это тебе на память обо мне и о том городе, где мы с тобой встретились и познакомились! – сказал я, крепко целуя ее в губы. – Ты же знаешь, бармен – это визитная карточка города, поэтому я всегда должен быть на высоте.

На учебу Людмила отправилась на такси, правда с двухчасовым опозданием, на вторую пару, а я, дождавшись на автовокзале Кондрата, рейсовым автобусом уехал вместе с ним в свой южный город.

С тех пор прошло около полугода, окончилась зима, незаметно пролетела весна, начиналось лето, и я стал забывать мою милую Людмилку; ритм жизни у меня был насыщенный и напряженный, лица все новых людей мелькали передо мной часто, словно в калейдоскопе, и теперь лишь изредка, расслабившись под рюмочку коньяка, я с улыбкой вспоминал «мою римлянку».

А вскоре мой напарник, Саша Чумаков, перебравшийся к этому времени на постоянное место жительства в город Кишинев, встретил женщину, на которой решил жениться, и решено было праздновать свадьбу в ресторане, обособленно расположенном около поселка Новые Анены, потому что невеста, говорят, была родом из тех мест.

Собираясь на свадьбу и подыскивая себе пару, я вдруг подумал, что лучшего варианта, кроме как отправиться в Кишинев, разыскать там Людмилу, взять ее с собой и иметь прекрасную партнершу на этой, как я небезосновательно предполагал, шикарной свадьбе, мне не найти.

С этой мыслью я выехал в Кишинев. В знакомом уже мне общежитии на «Малой малине» я Людмилу не застал и по совету находившихся у здания студентов бросился ее искать в учебный корпус, естественно на такси – время поджимало.

Добравшись до места у нужного мне перекрестка я выскочил из машины и… пробежав несколько шагов, обнял сзади за талию идущую по тротуару девушку в расклешенном платье и с портфелем в руке. Ни у кого в мире ни могло быть такой классной фигуры и таких ножек, как у Людмилы, а это, конечно, была она.

Людмила, откровенно обрадовавшись, и все еще не веря в то, что это именно я перед ней, смеясь и теребя за руку, отвела меня в сторону, в небольшой скверик со скамеечками под деревьями и поминутно оглядываясь по сторонам, стала расспрашивать как мои дела.

Я удивленно спросил ее:

– Ты кого-нибудь ждешь или торопишься куда-то?

– Мой муж должен сейчас подъехать за мной на машине, – с некоторой досадой в голосе сообщила она.

– Муж?.. – удивленно протянул я.

– Да, не удивляйся, я уже два месяца как замужем.

– Бог мой, как у вас, женщин, все это быстро, однако… – не удержался я. – Ну, да черт с ним, с мужем, поехали вместе со мной на свадьбу в Новые Анены, а там ты ему перезвонишь, скажешь, подруга, сестра, бабушка заболела, необходимо было срочно выехать и так далее, ну, в общем, вместе придумаем и наврем что-нибудь.

– Не поймет, – сморщив носик, произнесла моя Людмилка с сожалением, глядя мне прямо в глаза, – он у меня дагестанец, сам понимаешь, Кавказ, горячая кровь.

В это самое время из группы студентов, проходивших мимо, отделился, направляясь к нам, какой-то парень, по внешности кавказец, и сказал с еле заметным красивым акцентом:

– Льюда, я тьибя везде ищу!

Она призывно махнула ему рукой, затем открыла свой портфель и достала из него какую-то папку, (молодец, не растерялась), муж подошел, я протянул ему руку, которую он автоматически пожал, а Людмиле, включаясь в игру, сказал:

– Если с курсовой не поможешь, то дашь хотя бы контрольную списать, хорошо?

Она кивнула, улыбнувшись мне одними глазами – и этим было сказано все: люблю, помню, прости, прощай, – и я, повернувшись, побежал к шоссе ловить такси.

На свадьбу к напарнику мне пришлось отправиться самому, а в сердце моем поселилась легкая печаль и грусть от расставания с одной из самых замечательных женщин в моей жизни, моей «гордой римлянкой». Всю дорогу, добираясь до ресторана, где должна была состояться свадьба, и потом еще много-много раз за эти годы я вспоминал ее и думал о ней.

Осень 1980, зима и лето 1981 гг.

«Сердитый».

Немецкий шнапс 30 мл.

Сборная настойка 30 мл.

Перечная настойка 30 мл.

Огуречный рассол 30 мл.

Все, кроме рассола, смешать в стакане, выпить залпом, запить рассолом.

Новелла девятая. Несовершеннолетний

«Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться».

Е.Винокуров

Вся жизнь моя – несвязный монолог,

где смех и грех текут одновременно,

и если не заметил это Бог,

то дьявол это видит непременно.

И.Губерман

1

После целого месяца прохладной и дождливой погоды на юге Молдавии установились теплые солнечные деньки, и теперь, хотя на календаре была середина октября, можно было с уверенностью сказать, что наступило бабье лето.

Пиная разноцветные – красные, желтые и коричневые листья, словно ковром устлавшие землю на радость художникам, поэтам и романтикам и в укор нерасторопным дворникам, я подхожу к родному, до немоты в сердце знакомому двухэтажному зданию, – посмотрим какой нынче климат в ресторане, почти неделю здесь не был – для меня это целая вечность. И как тут, кстати, насчет прекрасных дам – этот вопрос для меня сегодня особенно актуален: несколько ночей подряд я провел, сидя за карточным столом и, естественно, очень соскучился по дамскому обществу.

Первый этаж ресторана смотрит на меня огромными окнами-витражами, из которых два крайних левых забраны глухими красными шторами; за ними скрывается помещение бара, где сегодня работает мой напарник Саша. По центру здания сквозь окна виден ярко освещенный вестибюль со стойкой швейцара и рядами вешалок на заднем плане; направо уходит лестница, ведущая на второй этаж, в зал ресторана.

Большие двухстворчатые стеклянные двери уже заперты, но, заметив швейцара, находившегося неподалеку от входа, я негромко стучу. 22.45 – время достаточно позднее для посетителей, но я свой, и он, прищурившись и узнав меня, открывает и добродушно улыбаясь впускает внутрь. Уважительно здороваюсь с ним за руку. Нашего швейцара зовут дядя Леша, это могучий старик почти двухметрового роста. Некоторые посетители его побаиваются – за внушительный вид, наверное, а он, добрейшей души человек, всю свою сознательную жизнь, почти сорок лет, проработал стоя у плиты поваром, достиг в своем ремесле вершин мастерства, накормил за это время тысячи и тысячи людей, при этом, никогда не видя их, и лишь теперь, по выходу на пенсию, у него, наконец, появилась возможность видеть, хотя бы уже в качестве швейцара, клиентов ресторана.

Я приветливо кивнул гардеробщице, и поднялся по широким ступеням на второй этаж. Передо мной раскинулось огромное помещение, в этот час ярко освещенное – потолок его почти сплошь уставлен матовыми шарами-светильниками общим числом 640 штук! (Можете мне поверить, сам считал, будучи в тот момент абсолютно трезвым). На сверкающем паркетном полу в несколько рядов располагаются столики – 2 и 4-местные, лишь некоторые из них в этот поздний час заняты, левая стена – сплошь окна с видом на улицу, задрапированные легкими белыми занавесями, вдоль правой стены – глухой – идут кабинки 6 и 8-местные; за ними, в дальнем углу зала, видна сцена, на которой оркестранты негромко наигрывают какую-то грустную мелодию; их не видно, так как софиты, стоящие по краям сцены, в этот момент освещают лишь солистку ансамбля, томную брюнетку Светлану – артистично держа в руке микрофон, она слегка покачивается в такт мелодии.

Мелодия, как я понимаю, прощальная, понятное дело, время работы музыкантов истекает в 23.00; уже и зеркальный глобус цветомузыки, висящий под потолком и бросающий разноцветные блики по всему залу, совершил, замедляясь, последний круг, остановился и погас.

В ресторанном зале начинается обычная для этого часа суета: посудомойщица, переходя от стола к столу, собирает грязную посуду, укладывая ее в свою безразмерную тележку; засидевшиеся клиенты рассчитываются, встают и покидают зал; усталые официанты зорко следят за тем, чтобы кто-то впопыхах не позабыл заплатить по счету.

Пересекая зал по диагонали, я направлялся к эстраде, где меня должен был ожидать мой товарищ Кондрат, но внезапно, поддавшись какому-то секундному порыву, остановился перед столиком, за которым сидели две девушки.

Невзирая на всеобщую суету вокруг, лишь они никуда, судя по всему, не торопятся. Девушки эти, возрастом в пределах двадцати, хотя и были одеты вполне обычно – одна в ситцевое платье в цветочек, другая – в джинсовое платье-комбинезон, – принадлежали, скорее всего, к славному племени советского студенчества, немалое количество представителей и представительниц которого находилось сейчас в нашем городе в связи с авральными сезонными сельхозработами. Я решил так, потому что девушки эти были мне не знакомы, а я не без основания считал, что знаю в своем городе всех без исключения местных представительниц этого возраста если не по именам, то хотя бы в лицо.

– Извините за опоздание, – сказал я, шагнув к их столику, и без приглашения уселся на свободный стул.

– Как это? – встрепенулась одна из девушек, удивленно уставившись на меня. Внешне она была довольно миленькой, с круглым озорным лицом, вздернутым носиком и прямыми темно-русыми волосами до плеч. – Мы никого не ждем!

– Как же, как же, минуточку? – удивился я в свою очередь, – швейцар внизу сказал, что меня в зале ожидают две симпатичные девушки. А других двух девушек, – я обвел широким взором все помещение, – я здесь и не вижу. – И действительно, в зале к этому времени можно было заметить лишь нескольких блуждающих туда и сюда одиночек. – Значит, это вы! – улыбнувшись, заключил я.

– Вы заблудились, наверное, – тонко улыбнувшись заметила вторая девушка, шатенка с удлиненным аристократическим лицом, одетая в фирменное джинсовое платье-комбинезон, модное в этом сезоне в молодежной среде, – да и ресторан уже закрылся, так что вы опоздали.

– Что значит закрылся, что значит опоздал? – деланно возмутился я, в негодовании даже привстав со своего места и озираясь по сторонам.

– А вот мы хотели заказать отбивные, так официантка сказала, что повара уже ушли и кроме водки она ничего не может нам предложить, – опять вступила в разговор круглолицая.

– Ай-ай-ай, какое безобразие! – сказал я, и сам уже заметив, что на столе кроме пустых тарелок, приборов и специй – соли, уксуса и черного перца с горчицей, ничего не было. – Так что же нам теперь, с голоду помирать? – Я вновь огляделся по сторонам, затем, повернувшись в сторону эстрады, прокричал: – Эй, музыканты, сыграйте-ка что-нибудь для души, только, пожалуйста, не прощально-похоронный вальс!

Оркестр прервал свою нудную мелодию, после чего мы услышали усиленный микрофоном голос:

– В чем проблема, товарищ? Дайте в руки и будут звуки.

Коллеги, конечно же, заметили меня и узнали, поэтому я ответил в том же, шуточном ключе:

– Ну давай-давай, наяривай, тальяночка моя…

Унылый блюз смолк и через несколько секунд ВИА после отсчета: раз; раз; раз-два-три, заиграл какую-то бодрую мелодию из легко узнаваемых произведений советских композиторов. А еще через минуту мы увидели рослого, хотя и совсем еще молодого парня, вразвалочку направлявшегося к нам со стороны эстрады. Он остановился у столика и предстал перед нами во весь свой прекрасный рост – под сто девяносто.

Едва он подошел, я ткнул его пальцем в живот:

– Официант?

– Нет, я музыкант, – осторожно ответил «юный барабанщик» Кондрат – он все еще не мог привыкнуть к моим неожиданным экспромтам, хотя мы с ним были дружны вот уже несколько месяцев.

– Все равно! – безапелляционным тоном прервал его я. – Поди, принеси нам три, нет, четыре отбивные, водки, и… – я поглядел на девушек, – бутылку шампанского. Скажешь буфетчице, чтоб обязательно холодного. – С этими словами я протянул ему десятку. – Это – музыкантам, остальное – потом.

Кондрат взял деньги, и, не произнеся ни слова, ушел.

– Дело в том, милые дамы, – обернулся я к совершенно растерявшимся перед моей прыткостью девушкам, – что я работаю массовиком-затейником, и кто-то заказал на это время мой визит сюда и даже оплатил аванс. Вот поэтому я сейчас здесь и с вами.

– Это видно, что затейником, – отозвалась шатенка и подтолкнув свою круглолицую подругу под локоть, негромко засмеялась. Черты ее интеллигентного лица были приятными, но нечеткими, как будто несколько смазанными. Такие лица требуют хорошей косметики, которая их совершенно меняет, преображает к лучшему.

– Итак, не кажется ли вам, милые дамы, что пришло время познакомиться? – вновь обратился я к девушкам. – Меня зовут Савва, а вас?

– Елена, – с готовностью отозвалась круглолицая.

– А вашу подругу? – тут же спросил я.

– Ирина, – ответила Елена.

Шатенка, поглядев на подругу, удивленно приподняла брови (ей, видимо, не хотелось открывать свое имя первому же встречному незнакомцу).

В это время к столику с огромным круглым подносом в руках подошла официантка Татьяна, которая тут же расставила перед нами на столе четыре тарелки с отбивными – с пылу, с жару, – а также салаты и лимонад; следом за ней явился и сам музыкант-«официант», в одной руке он держал бутылку водки, в другой – запотевшую бутылку шампанского.

– Ну, как, девушки, – спросил я, забирая из его рук шампанское и начиная раскручивать проволоку, стягивающую пробку, – заслужил музыкант, чтобы присесть к нам за столик?

– Пусть сидит, – смутилась Елена, и, оглянувшись на подругу, добавила: – Да, Ира?

– Ну конечно! Он же тут хозяин, – ответила Ирина, откидываясь на стуле и внимательно по очереди оглядывая нас. Затем указала рукой на накрытый стол и спросила:

– А в чей счет это все?

– Это – в счет наших будущих хороших отношений! – сказал я и мысленно поцеловал себе ручку – обожаю красивый экспромт, да еще в собственном исполнении. Затем, обращаясь уже к Кондрату, добавил: – Присаживайтесь, товарищ музыкант, прошу вас.

Кондрат сел и взяв в руки бутылку с водкой, наполнил наши рюмки, а я тем временем наполнил бокалы девушек шампанским, поднял свою рюмку и предложил тост:

– Предлагаю, милые девушки, выпить за знакомство; то есть, мы с вами уже познакомились, а вот этого молодого человека зовут Кондрат.

Кондрат слегка поклонился, после чего все выпили.

В эту минуту ансамбль вновь заиграл прощальный вальс, на мои 10 рублей они, видимо, уже наиграли; мы же, почти сразу выпив по второму разу, налегли на отбивные, не очень обращая внимание на музыку. Минут через десять, когда мы слегка утолили голод и вновь выпили, на этот раз «за милых дам», я встал и увлек Елену танцевать, так как «прощальный» вальс еще не закончился.

Елена была среднего роста и среднего сложения, ее ситцевое в цветочек приталенное платье с короткими рукавами очень мило подчеркивало великолепный рельеф ее тела, – такие девушки, несомненно, уже при одном взгляде на них пробуждают в мужчинах самые смелые сексуальные фантазии.

Неторопливо скользя по паркету, мы поболтали с Еленой о том о сем, и в ходе разговора выяснилось, что девушки – студентки (как я уже и сам догадался), живут в студенческом городке и решили сегодня после первой смены, – а работали они, как и большинство студентов, на консервном заводе, посменно, – прогуляться по городу, отдохнуть, а заодно поужинать в ресторане – им уже очень приелись безвкусные столовские харчи. А в ресторан пришли попозже из-за того, что до десяти вечера сюда заходят их преподаватели, которые выискивают и вылавливают здесь своих подопечных – ведь гордое звание советского студента несовместимо с посещением ресторанов.

– Вот и поужинаем, а заодно и отдохнем вместе, – сказал я подытоживая наш разговор, когда мы возвратились к столику. А тут примерно такую же тему развивал сидевший напротив Ирины Кондрат:

– Я, например, готов такой чудный вечер провести в хорошей компании, не расставаясь, хоть до утра!

– И что же мы будем делать вместе до утра? – едко спросила Ирина, красиво приподнимая бровки (это движение бровями, следует признать, у нее было отработано великолепно).

– Наслаждаться общением, – вступил в разговор я, опускаясь на свое место. – Я где-то читал, что общение – это самое ценное, что есть у людей. (Если я не ошибаюсь, что-то подобное сказал Экзюпери).

В зале ресторана в это время стали гасить свет, терпение официантов, торопившихся домой, кончилось, значит, настало время и нам собираться.

Я рассчитался с нашей официанткой, затем под звуки прощального вальса, восьмого, а может быть уже десятого за этот вечер (музыканты, не в пример официантам, до последней минуты надеются на фартового клиента, который в состоянии заказать музыку), мы спустились в фойе и покинули заведение.

Направляясь к центру города, мы миновали комплекс зданий ДОСААФ, непринужденно болтая прошли еще полтора квартала, сплошь застроенных небольшими частными домиками, затем я толкнул еле приметную калитку в заборе и шагнул во дворик, ничего не подозревающие девушки последовали за мной, и мы оказались… прямо на пороге дома, в котором жил Кондрат. Тут, пожалуй, следует отметить, что уже неоднократно, начиная с середины лета, мы с Кондратом, знакомясь в баре или ресторане с девушками, приводили их затем к нему домой. У нас этот дом даже имел свое кодовое название: «хата № 1» – квартиры, на которых мы базировались и куда приводили девушек, для удобства классифицировались у нас по мере их удаленности от ресторана, и эта, естественно, была первой, то есть ближайшей к нему.

Кондрат отпер дверь ключом и вошел внутрь, я шагнул за ним и включил свет в прихожей, девушки в легком замешательстве последовали за нами. Не успели мы войти и разуться, – квартира располагается в доме на земле, – как дверь, которую мы еще не успели запереть, вновь открылась и в дом вошла… кондратова мама.

Я, признаюсь, увидев ее, слегка струхнул: во время последней нашей с ней встречи мама – Ивонна Ульяновна – пообещала Кондрату, что при следующей встрече обязательно обольет меня кислотой за то, что я втягиваю его, совсем еще ребенка (по ее словам), в омут взрослых безобразий.

Мама была еще моложавой и красивой женщиной. Она поздоровалась, мы ответили, затем внимательно всех нас по очереди оглядела: спокойно – девушек, с улыбкой – Кондрата, затем меня – взгляд ее в этот момент стал строгим и жестким, но минутой позже лицо ее все же несколько смягчилась, подобрело, и мама взяла с нас слово (ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь) вести себя прилично, затем прошла на кухню, поснимала с полки кухонного шкафа какие-то кульки и пакеты, сложила их к себе в сумку, после чего, толкнув дверь, вышла во двор и, не прощаясь, по-английски ушла, растворилась в ночи.

Мы с Кондратом удивленно переглянувшись не обмолвились даже словом, затем он задумчиво наполнил под краном и поставил чайник на плиту, и Ирина, наблюдая за его манипуляциями, тоже молчавшая все это время, сказала, ни к кому не обращаясь:

– Сейчас попьем кофе, а потом пойдем в студгородок, а то время уже позднее.

Кондрат, пытаясь уловить мою реакцию на слова девушки, посмотрел вопросительно, но я прикрыл на секунду глаза и улыбнулся уголками губ, что означало: не беспокойся, все будет в порядке.

Я был почти уверен в том, что этот вечер закончится как и все предыдущие: еще немного и мы разобьемся на пары, после чего мирно, как бывало уже не раз, только с другими девушками, уляжемся в постельки. Но никто из нас и предположить не мог, что через несколько минут все мы окажемся в неординарной, хотя и с несколько комическим оттенком, ситуации.

Кофе мы пили в «моей», большей проходной комнате, расположенной следом за кухней, а следующей и последней в «амфиладе» комнат была спальня Кондрата. Обстановка моей комнаты была проста: сразу возле входа по правую сторону около окна стоял черно-белый телевизор на четырех ножках, поверх него, опершись челюстью на вязаную салфетку, и взирая на окружающих пустыми глазницами стоял человеческий череп, посреди комнаты располагался обеденный стол, по одну сторону от которого стояла пара стульев, левой своей стороной стол примыкал к разложенному дивану. Рядом с диваном, у двери, которая вела в следующую комнату, стояла впечатляющих размеров радиола с проигрывателем, рядом с ней торшер.

Мы с Еленой, усевшись на диван, то и дело соприкасались то плечами, то коленками – с самой первой минуты знакомства между нами возникла взаимная симпатия, и теперь нас буквально притягивало друг к другу. Кондрат с Ириной устроились по другую сторону стола на стульях и сидели скромно, словно ученики за партой. Разговаривая о всяких незначительных вещах, мы пили кофе, закусывая печеньем, так как девушки отказались от любых алкогольных напитков, даже от шампанского – поистине девичьего напитка.

На допотопной и громоздкой радиоле, опиравшейся на четыре ножки, крутилась пластинка, из динамиков лилась легкая танцевальная музыка. Елена, демонстрируя мне свое особое расположение, легко наступила мне на ногу, в ответ я нежно ей улыбнулся; тогда она, нащупав под столом мою руку, прижала ее к своему бедру и стала поглаживать сверху своей ладошкой.

Ощущая ее молчаливую поддержку, я смел надеяться, что «нашего полку прибыло» – Елена на нашей стороне, а это значит, что она тоже за продолжение вечера, за интим. Кондрат, заметив, что мы с Еленой достигли полного взаимопонимания, решил ускорить события, встал из-за стола, не дожидаясь даже, пока Ирина допьет свой кофе, подхватил девушку под руку, и без слов увлек ее в спальню, дверь за ними тихо затворилась.

– Может, лучше бы ты занялся ею? – игриво шепнула Елена, вставая со своего места и потягиваясь, затем, уловив мой удивленный взгляд, добавила: – Я это к тому, что Кондрат еще очень молод, а Ирка – капризная девушка.

– Он справится, – сказал я уверенно. – А ты, Леночек, значит, девушка не капризная?

Вместо ответа в меня полетело мгновенно снятое ею через голову платье, за ним последовали колготки. Затем девушка улеглась на диван и, потянув на себя одеяло, сложенное здесь же, укрылась им с головой, а я, на ходу сбрасывая с себя вещи, щелкнул по дороге выключателем верхнего света, – лишь торшер у проигрывателя оставался включенным – и тут же ринулся под одеяло на поиски Елены. Минут через пятнадцать-двадцать, после непродолжительной, но бурной схватки в постели, когда мы с Еленой, с переплетенными под одеялом ногами, мирно-любовно беседовали, сидя лицом друг к другу и попивали шампусик (теперь, когда подруги рядом не было, Елена потребовала шампанского), дверь спальни неожиданно распахнулась и оттуда выскочила Ирина: девушка была все еще одета, а в руках она почему-то держала утюг.

Мы с Еленой удивленно на нее уставились, Ирина же, лицо ее было перекошено от злости, остановилась посреди комнаты, при этом, ожесточенно теребя руками шнур утюга, она получила из него в итоге некое подобие петли.

Не успел я предположить, что это ей среди ночи так приспичило гладить, как начали происходить совсем уж невероятные вещи.

– Где здесь можно повеситься? – ужасным голосом вскричала Ирина. Пересекая комнату, она накинула петлю шнура себе на шею. – Меня в этом доме хотят изнасиловать, а я сказала, что этому не бывать. А ты, подруга, значит так, да? – взвизгнула она, вперив свой взгляд в Елену, сидевшую голой в постели. – Нет, чем это, лучше смерть!

– Ирочка, в своем ли ты уме? – воскликнул я, сбрасывая с себя одеяло. И жутким шепотом, ни на йоту не веря в реальность происходящего, добавил: – Ты можешь, конечно, повеситься, только не здесь же, не в этой комнате! – Мне показалось, что перед нами разыгрывается какой-то нелепый фарс, и я продолжал, еще надеясь превратить этот инцидент в шутку: – Меня лично, например, раздражают запахи мертвых. Иди вон туда. – Я махнул неопределенно рукой. – В кухню, в прихожую, там где-нибудь пристроишься.

– Ах, так! – завопила Ирина, останавливаясь на пороге между комнатой и кухней. Раздумав, видимо, вешаться, она размахнулась и запустила в мою сторону тяжелым утюгом. Тот, описав над нашими головами дугу – мы с Ленкой еле успели пригнуться, – тяжело рухнул на радиолу с проигрывателем, у которой от удара подломились ножки и вся наша «музыка», которая была, пожалуй, постарше Кондрата, шумно грохнулась на пол и развалилась на куски.

В это мгновение из спальни выскочил полуголый Кондрат (и вовремя, а то меня уже всерьез начинало беспокоить его отсутствие на месте событий). Он, сделав два гигантских шага, подлетел к Ирине, и с ходу без слов влепил ей размашистую оплеуху. Ирина от удара медленно повалилась навзничь на пол, голова ее, издав глухой стук, оказалась под телевизором, как раз между четырьмя его ножками. На ходу натягивая трусы, я побежал на кухню, вернулся обратно со стаканом воды, и стал, обмакивая пальцы в воду, брызгать на лицо Ирине, но Кондрат, выхватив у меня стакан, с размаху выплеснул все его содержимое ей в лицо. Ирина дернулась, закашлялась и открыла глаза.

– Встань, стерва! – заорал Кондрат, – встань, а не то я тебя в стойло поставлю, сучка, мать твою…

Ирина, медленно перевернувшись на живот и встав на карачки, задом полезла из-под телевизора, затем, цепляясь руками за стол, медленно поднялась на ноги, – от слабости ее покачивало. Кондрат рывком за плечо развернул девушку к себе лицом, схватился обеими руками за модное джинсовое платье-комбинезон с рядом пуговиц по всей длине, и рванул его у ней на груди. Пуговицы с печальным дробным стуком осыпались на пол, комбез медленно сполз почти до колен, и Ирина осталась стоять перед нами в одной коротенькой белой рубашечке и трусиках.

– В этой квартире – милом гнездышке любви – позволены лишь слезы восторга, – сказал Кондрат, – а не сопли и вопли, поняла ты, овца? А теперь – шагом марш в койку! – Он указал рукой на дверь спальни. Ирина качнулась и, безвольной рукой придерживая сползшее платье, побрела в комнату; я тем временем ужом скользнул в свою постель. Взявшись за руки, мы с Леной сидели и молчали, ошарашенные увиденным.

Еще несколько минут в соседней комнате были слышны Иркины всхлипывания и голос Кондрата, читавшего ей нотацию, потом все стихло. Вскоре мы Еленой, почувствовав озноб, полезли под одеяло. Она прижалась ко мне всем телом, слегка подрагивая при этом то ли холода, то ли от страха, то ли от возбуждения, а может, от всего сразу вместе. Я обнял девушку, она всем своим гибким телом мягко потянулась мне навстречу, и я чуть не заурчал от удовольствия – девушка была ласковой и податливой, и потому, наверное, ужасно желанной. Ко всему прочему она оказалась чертовски любвеобильной и еще долго, до середины ночи, не выпускала меня из своих объятиях.

2

Проснулся я, когда за окном было уже совсем светло, от тяжести. Ленка, навалившись на меня всем телом, сладко посапывала, наши головы находились в сантиметрах друг от друга; я ощущал на своем лице ее дыхание. Я поцеловал ее звучно в нос и девушка, открыв глаза, с недоумением уставилась на меня, затем улыбнулась, и, подняв голову, стала осматриваться по сторонам. Ирину мы увидели одновременно: та сидела на стуле через стол от нас и, закинув ногу за ногу, пришивала к своему джинсовому платью-комбинезону пуговицы.

– Вставай, Ленка! – сказала она, заметив, что мы проснулись. – Я сейчас закончу, и мы с тобой пойдем в милицию. – Лицо Ирины, не защищенное в этот ранний час косметикой, было злым и непривлекательным.

Услышав это заявление, я немедленно облачился в трусы и сполз с дивана: дело принимало нешуточный оборот.

– Тут у нас ходила одна в милицию, – сказал я, протягивая руку и бережно снимая с телевизора череп. – И ведь говорил я ей, предупреждал: «Не ходи ты в милицию, у нас везде свои люди!» Не поверила, дурочка. – Внимательно наблюдая за реакцией Ирины, я продолжил, теперь уже с драматическим надрывом в голосе: – Теперь можно, конечно, сунуть ей в глазницу или в оскал зубов, но что толку, она, бедненькая, уже все равно ничего не почувствует.

С этими словами я горестно вздохнул и поставил череп на место. Ирина вскочила, выронив из рук платье, глаза ее округлились от ужаса:

– Это неправда! Ты лжешь! Ты хочешь меня запугать!

– Все правда, милая, – заверил я ее. – А милиция от нашего дома совсем близко: двести метров – туда, еще двести – обратно, и когда вы вернетесь, а дядя милиционер, не сомневаюсь, приведет вас прямо сюда, якобы для осмотра места преступления, мы уже не будем такими добренькими.

Скрипнула дверь и из спальни вышел Кондрат, на нем, как и на мне, из одежды были лишь трусы. Зато лицо его выражало крайнее негодование, даже суровость. Он подошел и остановился посреди комнаты прямо перед Ириной во весь свой прекрасный рост, так что ее голова еле доставала ему до плеча. Елена, одевшись в считанные секунды, но все же не так быстро, как раздевалась накануне вечером, подошла и прижалась ко мне.

– Ты тоже пойдешь в милицию, милая? – спросил я, нежно обнимая ее.

– Я… не… нет.

– А то тебя вроде и убивать не за что.

– А что ты скажешь в милиции? – спросил Кондрат Ирину.

– Скажу, что ты меня изнасиловал, вот! – ответила та, держа перед собой джинсовое платье, словно вещественное доказательство.

– Я?.. Тебя?.. Изнасиловал? А позвольте узнать, милая девушка, сколько вам лет?

– Двадцать три – простодушно ответила за Ирину Лена, видя что та отвечать не торопится.

– А мне 17, – сказал «мальчик» Кондрат (рост 187, вес 92 кг). И я, как ты сама понимаешь, еще несовершеннолетний. Вот и придется сказать дядям милиционерам, что ты меня развратила.

– А потом, если тебя, конечно, не засудят за растление малолетнего и не посадят в тюрьму, я лично займусь тобой вплотную и твой череп займет место рядом с этим, – нежно, почти с любовью в голосе проговорил я.

– И тогда каждый вечер вместо пистона ты будешь получать от меня щелбан по черепушке, – жестко улыбнулся Кондрат, изобразив движение натурально, пальцами.

– Постойте-ка, товарищ, – перебил я товарища, – мне кажется, тут необходимо прояснить ситуацию, может, этой ночью в ваших объятиях оказалась невинная девушка? – Ирина при этих словах мгновенно покраснела, Кондрат промолчал, но еле заметно отрицательно покачал головой.

– Ответа не требуется, – сказал я, скривившись, затем, вздохнув, добавил: – И так все ясно.

– Да, хотел я вам приготовить кофе на дорожку, – сказал Кондрат с показным сожалением, – но раз вам в милицию, там вас пусть кофе и угощают.

Теперь уже у обеих девушек в глазах стояли слезы.

Я обнял Елену и поцеловал в щечку, она-то как раз ни в чем не была виновата и вообще этой ночью, я бы сказал, была на высоте. Ирина тем временем, нисколько не стесняясь нас, стала надевать свое платье-комбинезон.

– Я думаю все же, товарищ Кондрат, – прокашлявшись сказал я, – что нам необходимо судить Ирину здесь, прямо на месте, по нашим собственным законам, – так будет милосерднее, надо же дать девушке шанс. Я надеюсь, в таком случае она прочувствует, насколько была неправа, и чего за свое поведение заслуживает. – Кондрат согласно кивнул и я продолжил: – Тогда не будем откладывать дела в долгий ящик, и разводить пустые антимонии. Я как судья, в силу права, доверенного мне нашим тайным сексуальным сообществом, начинаю судебное разбирательство. Обвиняемая Ирина – станьте ровно. Сейчас наш уважаемый прокурор зачитает параграфы обвинения!

Девушка, непроизвольно дернувшись, выпрямилась, и Кондрат начал громко озвучивать пункты, загибая при этом пальцы на руке:

– Разбитая магнитола – раз!

Я молча кивнул, и даже Елена согласно качнула головой.

– Утюг, увы, тоже не работает – два!

– Меня, малолетку, соблазнила и растлила – три!

– Компанию испортила – четыре!

– Мама, между прочим, просила, чтобы все было прилично, а вышло, как мы видим, с точностью наоборот, – он досадливо махнул рукой и загнул большой палец, – пять!

– Далее, – сказал он, меняя руку, – хороших ребят ни за что хотела отправить в тюрьму – шесть!

– Подосрала подруге и испортила ей кайф – семь!

У Ирины от этого перечня подогнулись коленки, и она, чтобы не упасть, оперлась на стол обеими ладонями.

Я уже стал беспокоиться, что у Кондрата для обвинения не хватит на руках пальцев, но он как раз остановился в счете, решив видимо, что вышеперечисленного будет вполне достаточно.

Повернувшись ко мне, он сказал:

– Я требую, ваша честь, наказать эту дамочку по всей строгости законов нашего сообщества.

– Встать, обвиняемая! – гаркнул он, сурово взглянув на Ирину, и та, с трудом выпрямившись, поглядела на него измученными заплаканными глазами. – Сейчас будет оглашен вердикт судьи.

Я опять прокашлялся и поправил на трусах резинку:

– На основании вышеизложенного, принимая во внимание вполне зрелый возраст обвиняемой, а также ее вредность для окружающих (я повысил голос), но, в то же время, учитывая смягчающие обстоятельства, так как у нее, насколько нам известно, такое произошло впервые, и давая Ирине возможность исправиться, я приговариваю обвиняемую к самому легкому наказанию на основании статьи кодекса нашего тайного сексуального сообщества Первая, она же последняя прим, которая гласит:

– Семь бед – один минет, – одновременно, в унисон с «прокурором» проговорил я.

Елена, напряженно и внимательно вслушивавшаяся до сих пор в каждое произносимое слово, услышав приговор, почему-то облегченно вздохнула.

– Это и есть приговор, – строго поглядев на нее, проговорил я.

– Он, как вы понимаете, окончательный, и обжалованию не подлежит. В ближайшие полчаса приговор должен быть приведен в исполнение. Исполняет сама обвиняемая, прокурор ответственен за исполнение приговора. Все. Суд объявляется закрытым. А теперь – всем встать и… к едрени мать.

– Слушаюсь, ваша честь, – торжественно произнес Кондрат. – И добавил, видя, что приободрившаяся Ленка уже готова ради подруги пойти на любые жертвы: – Приговор исполняет подсудимая, в результате чего судимость с нее снимается.

Послесловие:

Через два дня вечером, приняв у напарника смену, я трудился у себя в баре за стойкой. Неожиданно среди вновь вошедших клиентов я увидел перед собой уже знакомых мне двух девушек, одна из которых была одета в джинсовое платье-комбинезон. Девушки подошли, приблизившись с той стороны стойки, где у меня была невысокая дверца, перекрываемая барьером.

Невольно улыбнувшись, я шагнул им навстречу, и Ленка, блестя глазками, быстро перегнувшись через барьер, поцеловала меня в щеку.

– Савва, я ужасно соскучилась, – сказала она, улыбаясь. – Мы специально поднялись в ресторан, чтобы увидеть Кондрата, а он сказал нам, где тебя можно найти. – И добавила, оглядываясь по сторонам: – А ты неплохо здесь смотришься, мой милый «массовик-затейник».

– Ну, с тобой все понятно, – сказал я и повернулся к Ирине. – А ты что скажешь?

И, в эту секунду что-то влажное ткнулось в мою шею, и Ирина пролепетала застенчиво:

– Если вы не против, Савва, мы хотели бы с Леной сегодня прийти.

1980 г.

«Букет моей бабушки».

Пиво 0,5 литра.

Шампанское 0,5 литра.

Коньяк 2–3 ст. ложки.

Разлить в высокие узкие бокалы, подавать со льдом.

Новелла десятая. Волшебный пар

Живи, покуда жив. Среди потопа,

которому вот-вот наступит срок,

поверь – наверняка мелькнет и жопа,

которую напрасно ты берег.

И.Губерман

1

Пошел уже второй день, как я чувствовал общее недомогание, вдобавок с утра в теле появилась какая-то нездоровая легкость, слабость и томление в организме, – эти были знакомые мне симптомы: так было всегда, когда я простужался и заболевал.

Была суббота, банный день, и Саша, мой напарник, попросил прийти, помочь ему в баре, после чего, мол, мы поедем в спортшколу – париться. Я сунул подмышку градусник, вынул – так и есть, температура 39.8 – несомненно, зацепил грипп, надо бы остаться дома, попить таблеток, отлежаться, но я встал и пошел – в надежде, что парная за один вечер поможет мне избавиться от простуды, как бывало уже не раз прежде, таблетками же можно было лечиться целую неделю, а такой роскоши я себе позволить не мог.

От дома до ресторана я добрался благополучно, словно на автопилоте, хотя и чувствовал себя прескверно, а вот помогать Саше за стойкой уже не мог – ко всем предыдущим ощущениям добавилась неприятная одышка. Остаток сил я использовал на то, чтобы забраться на высокий стульчик-пуфик напротив кофеварки в закутке, образованном углом стойки, окном и колонной, забиться в этот почти изолированный от всего остального мира уголок, чтобы никого не видеть и, по возможности, не слышать.

Саша работал: варганил коктейли, наливал стопарики-полтинники коньяка и водки, шутил с клиентами, получал деньги, масляно улыбался девушкам; Сонечка-официантка, порхая по залу, собирала посуду, которую сносила затем в подсобку; а я безучастно, словно сквозь пелену тумана, следил за их действиями, и пил чашку за чашкой крепкий, горячий, ароматный кофе по-восточному без сахара – мне хотелось надеяться, что он облегчает мое болезненное состояние.

Часам к одиннадцати вечера в баре появились наша постоянная клиентка спекулянтка Людмила Гончакова и ее сестра Татьяна, которая последние несколько лет жила где-то в Прибалтике и теперь приехала в гости к сестре вместе со своим красавцем мужем – капитаном дальнего плавания. Татьяна, решив похвастать мужем, привела его в бар; двухметровый симпатяга крепко пожал мою вялую руку и назвался: «Владимир». Саша немедленно налил себе и Владимиру по фужеру водки – за знакомство, я же пить благоразумно отказался.

К закрытию ресторана Володя и Саша уже подружились (с начала их знакомства прошло не более получаса) и, пока Людмила с Татьяной потягивали через соломинки шампанское, мужики поклялись друг другу в вечной дружбе, за что и выпили не менее чем по 500 граммов водки каждый.

В парную в итоге мы отправились впятером: Саша – мой напарник, Володя с женой Татьяной, и я с Викторией – официанткой нашего ресторана; Людмила сказалась занятой и ушла домой. Мне ввиду моего болезненного состояния женщина была ни к чему, но Саша попросил взять с собой Вику для того, чтобы Татьяна не чувствовала себя слишком одиноко в мужской компании.

Вообще-то я, если и планировал сегодня пойти в парную с девушкой, то только с Ольгой, моей подругой по «великолепной четверке», в которую кроме нас с ней входил, конечно, Саша, а четвертой была Лена Ф. Поэтому я и позвонил Ольге еще перед уходом в ресторан, трубку взяла ее мама и сказала, что Оли нет дома, что она ушла на день рождения к какой-то однокласснице.

Итак, я поднялся в зал ресторана, разыскал Викторию и попросил ее срочно спуститься в бар, что она вскорости и исполнила, так как к этому времени уже освободилась от своих обязанностей официантки. В багажник Сашкиной машины мы уложили несколько бутылок водки и шампанского, ящик пива, который до этого прохлаждался в холодильнике, кое-какую закуску, шоколад. В спортшколе, куда мы добрались в две минуты, спустившись к соленому озеру, нас уже ожидали, причем ожидавших было двое: сторож, он же истопник, поддерживавший температуру в парной на уровне 100 градусов, и замдиректора по учебной части Николай Николаевич, который увидев, что мы прибыли с дамами, обиженно поджал губы, поздоровался и сразу ушел – он собирался, очевидно, выпить с нами в чисто мужской компании, общение с дамами в его планы не входило.

Татьяна с Викторией, быстренько разоблачившись в тренерской раздевалке, и завернувшись в простыни, которые им любезно предоставил истопник, чисто из женского любопытства изучили сначала спортшколу, заглянув во все ее помещения, затем сделали робкую попытку войти в парную. Пока они там грелись, я искупался под горячим душем, а двое оставшихся мэнов – Сашка и Володя, продолжая мероприятие, начатое в баре, уселись в директорском кабинете попивать водочку. Я прошел к ним – завернутые в простыни, словно римские сенаторы, оба высокие и вальяжные, они удобно расположились на стульях и вели глубокомысленную неторопливую беседу, которая, по собственному опыту знаю, непременно начинается обсуждением международного положения, а заканчивается доверительным разговором об интимных отношениях, и, как следствие их, венерических заболеваниях. Я отозвал Сашу в сторону и спросил его напрямик:

– Скажи, ты намереваешься Володю напоить?

– Да, – честно ответил он (в этом плане между мной и напарником никогда не было секретов).

– Если ты будешь и дальше пытаться споить моряка, наливая ему водку, – сказал я с усмешкой, – то через час-два тебя самого уже можно будет трахать. – И тут же спросил: – А ведь ты наверняка собираешься сегодня добраться до Таньки и сделать ей интимный массаж, не так ли? Да еще так, чтоб муж ни о чем не догадался?

– Ну да! – ответил он, цинично усмехнувшись сквозь усы.

– Так скажи Вовке, что водки больше нет, – прошептал я ему в самое ухо, – а я попрошу сторожа, чтобы он сгонял в любой из соседних частных домов и принес домашнего вина – ведра, я думаю, вам хватит, хотя, мне кажется, Вовке достаточно будет и пары фужеров; понимаешь, о чем я говорю, дурень ты стоеросовый?

Сашка закивал, до него только теперь дошло, что вино для человека, непривычного к нему – полный отпад, тем более после водки, а я тем временем прошел к сторожу в его закуток, дал ему десятку на вино, а от себя добавил бутылку водки – ему лично, для сугрева организма.

Дальше события развивались так.

После нескольких стаканов вина Володю, как я и предполагал, сильно развезло (про молдавское вино не зря говорят, что его действие сказывается не сразу, а лишь через определенное время, будто говорит – «ты иди, я тебя догоню») – вот оно и догнало, на что его жена, Татьяна, заметив что происходит, только понимающе улыбалась, – она, несомненно, догадывалась, для чего все затевалось.

Сашка умудрился совсем уже пьяного Володю затащить в парную, выбравшись из которой, бедный парень уже ничего не соображал и вскоре отключился, после чего мы уложили его спать в малюсенькой комнатке рядом с парной на две сдвинутые скамеечки из тех, на которых штангисты делают свои упражнения лежа. Теперь, даже если бы он смог очнуться и встать (что было весьма сомнительно), то выйти из той комнаты без посторонней помощи уже не смог бы – это помещение запиралось снаружи на массивный засов.

Когда мы с Сашкой вернулись в комнату отдыха, Татьяна с Викой казались совсем расстроенными от недостатка внимания к ним со стороны мужчин, так что нам пришлось немедленно реабилитировать себя в их глазах, и мы вовсю принялись наших дам развлекать.

Сначала мы выпили шампанского, – Сашка каждый тост сопровождал анекдотом, – затем попарились все вместе, после чего окунулись в холодный, почти ледяной бассейн, а уж после бассейна наши дамы перестали заворачиваться в простыни и предстали перед нами нагишом. Таким образом, мне представилась возможность досконально их разглядеть, что я с удовольствием и сделал.

Татьяна была роста невысокого, но собой хороша и привлекательна: яркая, интересная брюнетка, очень женственная, чувственная, гибкая, с мягкой очаровательной улыбкой и ленивыми кошачьими движениями, податливо-нежная и эротичная с небольшими, словно детскими ручками и ножками – грудь и бедра ее при этом были развиты вполне нормально. Внешне она как будто не очень подходила своему мужу – высокому, атлетичному мужчине, но меня, признаться, всегда удивляют эти парадоксы: живут же люди вместе внешне будто несовместимые – и все у них хорошо, все замечательно. Дело, тут, наверное, все в том, что природа женщины – приспосабливаться, подстраиваться и подчиняться – и если это им удается, вот вам и разгадка секрета.

Виктория внешне чем-то походила на Татьяну – такого же роста, и тоже брюнетка, она, правда, не отличается броской внешностью первой, черты ее лица не столь выразительны, зато у нее раскосые, как у японки глаза, а своей застенчивой, милой улыбкой и негромким, мелодичным голосом она просто покоряет, завораживает окружающих. Ей всего 17, и формы ее тела еще не вполне развиты, как например у Татьяны, которой 23, но имеют уже ту приятную округлость, которая так хороша в молоденьких женщинах. Мы с Викторией знакомы около полугода – она вместе с другими 17-летними официантами, поварами и кондитерами сразу после окончания училища приехала в наш город, и уже в день открытия ресторана (вернее в ночь после него) мы с ней стали близки, и до сих пор иногда, не часто, раз или два в месяц, встречаемся на почве романтических отношений (в тех случаях, когда не имеем других партнеров).

Передохнув, я вновь направился в парную, причем уже в третий раз за сегодняшний вечер, и в голове мелькнула мысль, что таким способом – клин клином вышибая – я или окончательно избавлюсь от простуды, или же загнусь к чертовой матери. На этот раз мы с Викой оказались в парной вдвоем, она то и дело в истоме будто невзначай касалась меня своим влажным чувственным телом, и я, не выдержав, поставил ее в позу прямо на раскаленном полке и при температуре больше 100* С полюбил ее, думая с восторгом, что если уж мне суждено сегодня «отбросить коньки», то скажут хоть, что умер как мужчина, если и жил как дурень.

После парной мы с ней выскочили в предбанник и наперегонки бросились под душ – нам с Викой даже пришлось потолкаться, шутливо побороться за место под спасительными струями прохладной воды. Сашка с Татьяной сидели за столом и пили шампанское; я же, конечно, напиваться не собирался, но сто грамм водки, присоединившись к ним, хватанул, после чего опорожнил пару бутылок холодного польского пива «Окоцым», которое мы шуточно перевели на русский как «окосеем», – настолько оно было крепким по сравнению с другими – нашими и прочими импортными сортами пива.

2

С тихой грустью художник ропщет,

что при точно таком же харче

у коллеги не только толще

но еще и гораздо ярче.

И.Губерман

Девчонки после очередного захода в парную кокетливо продефилировав мимо нас, проследовали наружу – в открытый внутренний дворик, который располагался сразу за комнатой отдыха; минутой позже мы с Сашкой отправились следом за ними – на этот раз мой напарник оставил свою простыню на стуле, хотя до сих пор ходил завернутым в нее.

Однако лучше бы он этого не делал, не оголялся. В отличие от меня – я хоть в одежде, хоть нагишом никогда и никого не шокирую, – Сашка, будучи голым, мог поразить кого угодно. У Виктории, например, при виде Сашкиного детородного органа глаза полезли на лоб – толщиной и размером он был с ее руку, если сжать кисть в кулачок, и, может, он уступал ей по длине – если считать от локтя до кулака – то совсем немного. Татьяна же, наоборот, казалась внешне вполне спокойной – замужняя все же женщина, но думаю, разглядев Сашкины «прелести», она могла лишь сожалеть о том, что ее муж не может встать, подняться и помешать Сашке, который – а это уже явно бросалось нам с Викой в глаза, – был готов поиметь Татьяну, невзирая ни на какие препоны и трудности.

Не желая становиться очевидцем этого события, я увел Викторию вглубь спортшколы, где в полутьме помещений нас встретили отливающие холодным блеском металлические грифы штанг, стоящие в пирамидах «блины» и специфический запах спортзала. Обнимая девушку за плечи, я водил ее из помещения в помещение – из зала тяжелой атлетики в борцовский зал, оттуда – в зал гимнастики и т. д., рассказывая сколько пота было пролито мной в этих помещениях – наверняка тонны, потом, остановившись, прижал ее к себе и зашептал, что хочу столько же пота пролить ней в постели. Вика при этих словах подняла на меня свои японистые глаза-щелочки, хитро улыбнулась и сказала:

– В таком случае ты должен на мне жениться, Савва. А все остальное доверь мне – пота будет много.

Я улыбнулся в ответ и поцеловал ее нежно в висок: эта юная женщина знала толк в любви и была классной сексуальной партнершей – любвеобильной, чувственной, – и это в ее-то семнадцать!

– Скажи мне, – спросила Вика, зябко передернув плечами, – а как у них, я имею в виду Сашку и Таню, получится… ну… это… У него же… о боже!.. Он же ей там все наизнанку вывернет.

– Не знаю, – честно ответил я. – Я еще могу представить себе, как бы было, если бы я с Танькой этим занялся: думаю, никто бы из нас двоих не разочаровался…

Еще не закончив фразу, я получил чувствительный тычок в бок – вот не предполагал, что Вика будет меня к кому-либо ревновать.

– Было как-то раз, – продолжал я, – когда вот такая, как ты, молоденькая нерожавшая дамочка 17 лет, трахалась с ним при мне, нам, кстати, пришлось той ночью находиться в одной комнате, и ничего. А в другом случае с ним была женщина, мать двоих детей, так она потом жаловалась, что ей не было так больно даже во время родов, и вся кровать наутро была у них в крови, так что даже смотреть было страшно.

– А тебе обязательно было смотреть на это? – приподняв бровки спросила Вика.

– В том-то и дело, что происходило это у меня дома, в моей собственной постели, – усмехнулся я.

– А-а… тогда понятно, – протянула она.

Еще несколько минут мы постояли, смеясь и кривляясь у зеркальной стены, наблюдая за своими отражениями. Прошло уже около получаса, как мы отправились гулять; Вика и я сам уже совсем озябли в своих простынях, поэтому, развернувшись, мы решительно направились в парную – греться.

Татьяну на месте мы не обнаружили, зато Сашка, довольный как слон, лежал навзничь на массажном топчане, его «сокровище», хотя и в расслабленном виде, казалось нелепым толстым куском шланга, случайно оказавшимся у него между ног. Завидев нас, Сашка глумливо заулыбался и пьяно захихикал, так что мне даже пришлось брызнуть на него остатками шампанского из бутылки.

Прошло еще около часа, мы, закончив париться и уже одетые, собрались в коридоре, со всех сторон поддерживая кое-как одетого, но ничего не соображающего Володю, намереваясь вывести его на улицу, и как раз в это время у входа послышался чей-то громкий голос, а спустя несколько секунд перед нами предстал Андрей – главный спортивный начальник, председатель районного комитета по спорту. За его спиной маячил испуганный сторож, который, водя в воздухе пальцем что-то невнятно мычал, очевидно, пытаясь оправдаться перед высоким начальством за непорядок в вверенной ему спортивной школе, – к этому моменту он уже успел крепко приложиться к бутылке с водкой и был изрядно пьян.

Увидев нас, спортивный босс района прекратил читать сторожу мораль, подошел и обнял меня – мы с Андреем были давними и добрыми приятелями. Вчетвером – я, Сашка, Андрей, а также вовсю старавшийся и при этом бестолково суетившийся сторож, мы погрузили Володю, который счастливо проспал последние несколько часов и сейчас еще находился в сладкой полудреме, в «жигуль» на заднее сиденье; Сашка сел за руль, рядом с ним уселась Татьяна, и они, помахав нам на прощание, уехали. Мы с Викой сели в машину к Андрею и поехали через центр на улицу Танкистов, чтобы отвезти девушку к общежитию горторга.

– Савва, – сказал Андрей, когда мы остались вдвоем, – у меня тут в одном селе неподалеку есть женщина, давай поедем к ней – она будет счастлива, если я приеду даже среди ночи и с другом.

– Поехали, – согласился я, и в этот момент вспомнил, что так не видел сегодня Ольгу – свою подругу, и даже не разговаривал с ней, поэтому добавил: – давай-ка, Андрей, двигай сначала к центру, потратим еще несколько минут, возможно нам удастся и мою девушку захватить, если, конечно, твоя не будет против.

– Что за вопрос, места там, куда мы едем, на всех хватит, поверь мне, – усмехнулся Андрей. – Она живет одна в огромном доме.

Мы подъехали к 2-этажному дому, что расположен на ул. Комсомольской напротив центральной остановки, я подошел к Ольгиному окну, которое, к счастью, находилось на первом этаже, и тихо, без особой надежды на успех постучал. Однако почти сразу к стеклу с той стороны приникло лицо моей милой, с полминуты она так и этак разглядывала меня, потом приложила пятерню к стеклу и сразу исчезла, из чего я сделал вывод, что должен ждать ее пять минут.

Ольга появилась раньше, даже пяти минут не прошло, поверх вязаного шерстяного платья на плечи ее было наброшено пальто, а высокие сапоги вообще не застегнуты; она нырнула в машину и, поздоровавшись с Андреем, прижалась к моему лицу своей теплой щекой и спросила:

– Ты что, пил сегодня?

– И сегодня тоже, – усмехнувшись, ответил я. И в этот момент, когда мы собрались уже ехать, Андрей вышел из машины, деловито обошел ее вокруг, пиная ботинком скаты, затем открыл дверцу и невеселым голосом сообщил, что левое переднее колесо у машины спущено, и теперь необходимо поставить запаску, которую требовалось еще и накачать.

Я вышел на улицу в одной рубашке, было безветренно, зато стоял легкий морозец в 2–3 градуса и падал мелкий, очень красивый в свете уличных фонарей снежок. Когда я накачал колесо, установил его и вернулся в салон, автомобильные часы показывали 4 утра. Ольга заботливо накрыла мои плечи курткой, обнимая при этом с необычайной нежностью, и я вдруг понял, что она, Ольга, та самая недотрога, которая «парила» мне мозги с начала лета, не давая даже прикоснуться к себе, именно сегодня решила впервые мне отдаться. И выбрала же денек, с легкой досадой подумал я, когда я был, мягко говоря, не совсем здоров, и, кроме того, уже переспал с женщиной.

Машина тем временем тронулась; мы направлялись в Котиганы – небольшое село, расположенное в нескольких километрах от города, где жила любовница Андрея.

Приехав на место и, конечно же, подняв хозяйку с постели, мы посидели некоторое время за столом на кухне у этой гостеприимной женщины, выпили холодного домашнего вина, потом еще шампанского – тоже холодного, – я случайно захватил бутылку из Сашкиной машины, и заели вино горячей тушеной бараниной – стол на кухне еще до нашего приезда был уставлен всевозможными закусками и разносолами. После непродолжительного застолья (ведь на дворе уже было почти утро!) нас с Ольгой отправили в пустую холодную комнату, где была лишь одна кровать и никакой другой мебели, которая, впрочем, нам и не требовалась.

Пока Ольга, заставив меня отвернуться, раздевалась, складывая вещи на стул, я, уже разутый и раздетый, стоял босиком на холодном, из струганных досок полу, и вспоминал, что мне рассказал на днях мой приятель Славка Елдаков – бо-о-ольшо-ой любитель женщин, известный всему городу насильник и трахальщик.

В тот вечер он стремительно вошел в бар, громко поприветствовал меня, затем, заметив сидевшую у стойки Ольгу, попросился пройти в подсобку, и там уже шепотом спросил меня, в каком качестве эта девушка здесь присутствует. Я ответил, что она моя подруга. «Я надеюсь, ты не собираешься на ней жениться?» – криво усмехнувшись, спросил меня Славик. «А что?» – осторожно ответил я вопросом на вопрос. «Как-то раз этим летом я зацепил ее на озере – начал он рассказывать, цинично улыбаясь. – Затащил в кусты, поставил „на четыре кости“, и пока драл в обе дырки, она со злости всю траву вокруг зубами погрызла».

Честно говоря, в ту секунду сознание мое слегка затуманилось и мне захотелось Славика убить – ведь Ольга мне очень нравилась, а так как я собирался подавать на развод со своей теперь уже псевдо-женой, очень вероятно было, что мы с Ольгой после этого должны были бы быть вместе. Ох и разозлился же я: на него, на Ольгу, на себя, и на всю ту несправедливость, что владеет миром помимо нашего желания! Дрожащим голосом я спросил Славика: «Ты не путаешь, это точно она?» и он спокойно ответил: «А ты спроси ее, она тебе сама расскажет, да и этого не потребуется, понаблюдай только за ней, за ее лицом, когда я буду отсюда выходить».

Мне не было резона не верить Славику. Этот был не болтун и не трепач. Он мог только скрыть что-нибудь, или преуменьшить, и никогда своими победами на женском фронте не хвастал, а теперь вот решил меня по-дружески предостеречь – из мужской солидарности, так сказать, считая, видимо, что Ольга для меня – так, одна из многих. И он достиг своей цели – предостерег; я был в ужасном расстройстве. Я мог попытаться забыть, что Ольга периодически спала с Тузом – известным в городе шутником и музыкантом, который был моим товарищем, забыть еще кое-кого из упомянутых тем же Тузом ребят, якобы тоже состоявших с ней в интимных отношениях, тем более что Туз в этом случае мог и приврать, но Славик со своими приемчиками – это было уже чересчур, хотя я и понимал, что если что-то подобное и произошло между ним и Ольгой в тот летний день на озере, то, конечно же, против ее желания. Да, список Ольгиных половых партнеров, с грустью подумал я, становится длинноват для 18-летней девицы, претендентки в невесты – я и с женой-то расходился, откровенно говоря, по той же причине – из-за ее слишком безответственного отношения к законному партнеру.

После того разговора со Славиком наши отношения с Ольгой стали охлаждаться и мы встречались все реже.(Ольге я, конечно, ничего в тот день не сказал, хотя она и пыталась выяснить, о чем мы со Славиком беседовали в подсобке, что на мой взгляд, только подтверждало его слова. Отбрехался, сказав небрежно, что разговор у нас со Славиком был о деньгах, которые он мне, якобы, был должен).

Ноги мои уже вовсю чувствовали холод деревянных половиц, пока я стоял, думая обо всем этом, и я, словно очнувшись, спешно полез под одеяло – Ольга уже с минуту или две как находилась в постели. Не догадываясь, возможно, о настоящей причине моего к ней охлаждения, Ольга в какой-то момент женским чутьем поняла, что еще немного, и она потеряет меня навсегда, поэтому, думаю, и поехала сегодня со мной – освежить наши отношения, придать им новый вкус, и возможно, перевести их в статус любовных.

Я потянулся к ней, собираясь обнять девушку, но, видимо, пауза, после которой я последовал за Ольгой в постель, оказалась чуть длиннее, чем мог бы себе позволить «умирающий от желания» претендент в женихи – каковым, по крайней мере, я до сих пор считался. Женщины знают и хорошо понимают все эти тонкости, они очень чувствительны, и эта не была исключением – Ольга, отталкивая мои руки, стала сопротивляться. После короткой схватки я все же сократил дистанцию между нами до минимума, она же, видимо, решила поиграть со мной в эту ночь в «женихи и невесты», поэтому еще несколько минут сдерживала меня, противясь близости, а чуть позже, когда я одним решительным толчком вошел в нее, изобразила легкий стон, и, наконец, отдалась мне.

Конечно, то, что случилось между нами, никак нельзя было назвать страстным любовным поединком, вернее сказать, это оказалось каким-то скомканным потребительским – с моей стороны – актом, – но, как мы помним, за всем этим стояла хитрая задумка, не зря же Ольга выбрала момент, когда я был достаточно, с ее точки зрения, пьян, и попыталась изобразить из себя девственницу. Из-за всего вышесказанного я, кончив, без сожаления оторвался от нее, хотя, следует признать, Ольга – девушка лицом довольно привлекательная, обладала, к тому же, великолепным телом. Затем мы уснули – это случилось уже почти перед самым рассветом.

Хозяйка большого дома, в котором мы по воле случая оказались этой ночью, добротная в теле бабенка, веселая и счастливая от присутствия рядом Андрея, робея и конфузясь, разбудила нас в полдень (раньше, говорит, не решалась) и пригласила на завтрак, а может и на обед, – судя по тому, что было подано на стол, она совместила эти два приема пищи вместе.

Хозяйка очень удивилась тому, что я попросил у нее градусник, но еще больше был удивлен я, когда градусник показал температуру моего крайне измученного за последние сутки тела – 36.6* С.

Болезнь была побеждена.

После завтрака-обеда Андрей отвез нас в город. Ольга во все время нашего пути демонстративно от меня отстранялась, я же не оставлял фиктивных попыток обнять ее. Андрей всю дорогу напевал себе что-то под нос и улыбался, изредка поглядывая на нас в зеркало заднего вида. Когда мы подъезжали уже к Ольгиному дому, она вдруг притянула меня к себе и шепнула в самое ухо: «Рано я, дура, отдалась, надо было тебя еще помучить».

Что и говорить, надеюсь, читателю и так понятно, что эта встреча оказалась для нас последней.

1980–1981 гг.

«Дамский».

Малиновый ликер 50 мл.

Красное сухое вино 200 мл.

Красный портвейн 50 мл.

Вишневый сироп 100 гр.

Красное шампанское 100 мл.

Разлить в бокалы, подавать со льдом.

Новелла одиннадцатая. Катрин

Не нажив ни славы, ни пиастров,

промотал я лучшие из лет,

выводя девиц-энтузиасток

из полуподвала в полусвет.

И.Губерман

Как-то раз в один из скучных и тоскливых вечеров, что нередки у нас в провинции весной, да и в любое другое время года, ко мне в бар зашел Яшка – горский еврей (так он сам себя называет) и предложил на выходные – субботу и воскресенье – съездить в Кишинев с целью просто развеяться, он, мол, регулярно так свои выходные проводит.

Еще Яшка сказал, что на этот раз в столице Молдавии соберутся его земляки – горские и бухарские евреи – солидные деловые люди, проживающие в разных концах республики, и в ходе этой встречи будут сделаны интересные взаимовыгодные финансовые предложения, поэтому, возможно, и меня что-нибудь заинтересует (он, скорее всего, имел в виду подпольные швейные цеха и всякие другие полузаконные или незаконные производства).

Я подумал немного, и согласился: в ближайшие дни у меня должна была освободиться от левых спекулятивных операций энная сумма денег, которую пока не было куда пристроить; да и, кроме того, почему бы действительно не развеяться и не погулять в Кишиневе, тем более, я слышал от наших с Яшей общих знакомых и в частности от Туза – музыканта, работавшего вместе со мной в ресторане, что отдыхать в компании с Яшей – одно удовольствие.

На тот момент по нашим с Яковом взаиморасчетам я задолжал ему что-то около тысячи рублей, вот он, не принимая их у меня, и намекнул, что отдых в Кишиневе – за мой счет и списывается с долга.

Итак, а дело было в пятницу, я оставляю бар на Залико, моего нового напарника (он у нас, кстати, тоже какой-то «горский» – уроженец знаменитого грузинского села Цинандали – помните – всемирно известная марка вина? – и фамилия его оканчивается на «швили» – сынок, значит), а сам, взяв с собой для компании девушку Катю, ожидаю, сидя на парапете у бара Яшкиного приезда.

Катюша сидит, закинув ногу на ногу, и курит, а я пью из бутылки чешское пиво и от нечего делать на нее посматриваю. Сидим, ждем, изредка словом перемолвимся – Яшка обещал подъехать за нами в четыре пополудни, а теперь было без пяти минут, вот мы и поглядываем на дорогу.

– Катюха, как у тебя с прикидом, с тряпками то есть, все нормально? – спрашиваю я девушку просто так, для поддержания разговора. – Есть в чем в столичном ресторане показаться?

– Есть-есть, я с собой взяла кое-что, – ответила она улыбнувшись и похлопала ладошкой по пузатой коричневой сумке, что стояла у нее в ногах.

– Ты же понимаешь, – сказал я извиняющимся тоном. – Нам, мужикам, главное – при штанах и в рубашке, а у вас, дамочек, с этим делом все гораздо сложнее.

– Надеюсь, я тебе в ресторане понравлюсь, – сказала Катька шутливо состроив мне глазки.

– Ты мне и так нравишься, – вздохнул я и добавил шутливо-мечтательно: – Я даже думаю что и без одежды ты не хуже. Только вот где наш водитель-распорядитель Яшка? – Я вновь поглядел на дорогу.

Яшка ездит только на «Жигулях» и исключительно на шестых моделях, предпочитая бежевый цвет; причем больше двух лет он одну машину не держит, считая, что это непрактично, поэтому, когда приходил обозначенный срок, он продает ее и тут же покупает новую.

Яшка – мой постоянным клиент и добрый приятель – вот уже несколько лет мы с ним знакомы и дружны; девушка же Катерина случилась со мной сегодня, можно сказать, случайно: Яшка, увидев ее в баре позавчера, сказал, что я могу взять с собой в Кишинев какую-нибудь «телку» симпатичную, – можно, мол, и эту. И добавил, что девушка нам нужна не столько для секса, сколько для украшения компании.

Катюшу я высмотрел в новом микрорайоне Спирина, где живут в основном простые работяги, совсем недавно. Внешне девушка яркая и привлекательная: рост за метр семьдесят, статная, мордашка хорошенькая, черты лица четкие и выразительные, но особенно впечатляют ее огромные миндалевидные глаза – явление малораспространенное в нашей Молдавии – все же тут вам не Япония, и даже не Татария с Чувашией. Но вот скромностью и хорошим поведением девушка не отличалась, скорее наоборот. До встречи со мной Катюша тусовалась в компании сверстников-соучеников, обитавших все в том же районе, в прошлом году все эти балбесы, и она в их числе, закончили десятилетку. Их было около десятка – мальчиков и девочек, и все, чем они занимались, были лишь пьянки да свальный грех – наливались до одури чуть ли не с самого утра портвейном или сухим домашним вином, которое в Молдавии при желании можно приобрести за малые деньги, а то и вовсе задаром, а затем, естественно – «любовь»: матрас, брошенный в угол комнаты и ноги враскорячку. Правда, этой компании еще в чем-то повезло: в их распоряжении была целая трехкомнатная квартира – родители одного из оболтусов уже третий год находились на Севере, деньги зарабатывали.

Таким образом, недавние школьники готовились к грядущим радикальным изменениям в своей судьбе: ребята вот-вот должны были отправляться в армию, у девушек выбор был тоже невелик: или замуж кто возьмет – потому что возраст для этого самый подходящий, – или еще что-нибудь интересное приключится, так не идти же работать на производство за 80-100 рублей в месяц – курам на смех, – для этого вся жизнь впереди, еще успеется.

Ну, а родители будущих «абитуриентов» нарадоваться не могли, будучи уверенными, что их чада денно и нощно зубрят, к вступительным экзаменам готовятся – собираются, так же как и многие их сверстники, в институты да университеты поступать.

Я случайно попал на эту блатхату – решал свои финансовые дела с Ильей, сыном хозяев этой самой квартиры, за которым числился карточный должок почти в пятьсот рублей. Там, на этой квартире и довелось мне с Катюшей встретиться и познакомиться; не было бы у них квартиры, по подвалам бы те ребятишки шастали – сам был в точно таком же положении в их возрасте.

После посещения этой квартиры я потом месяц еще плевался – как вспоминал это поганое место, но вот Катюшу там, словно розочку, случайно оброненную в навозную кучу, приметил – и запомнил. Во время той встречи я словно в шутку предложил Илье, чтобы в счет долга он отдал мне девочку – но он юмора не понял, сказал: неси ведро вина и она твоя. Такова, видно, была ее цена – ведро кислого домашнего вина, или, в переводе на деньги – максимум десятка.

С того дня я стал оказывать Катерине знаки внимания – дал девушке понять, что интересуюсь ею, не мог же я такую симпатичную девку оставить в том болоте – сердце просто кровью обливалось, как хотелось ее вытащить оттуда и «осчастливить».

Короче, я передал ее подружкам, что хочу видеть Катьку у себя в баре. И Катерина в один из ближайших дней заявилась в бар: слегка пьяная, вульгарно одетая – коротенькая юбочка, безвкусный макияж и сигарета к губе прилеплена, ну и разговор, конечно же, слово через слово мат. Я сделал девушке легкий взбадривающий коктейль и попросил ее посидеть около меня. Дождавшись, пока она немного пообвыкнет, осмотрится, я сказал ей:

– Катенька, я хочу предложить тебе оставить вашу компанию, она, надеюсь, тебе уже до смертной скуки надоела.

– И что дальше? – спросила она, вперившись в меня взглядом.

– Вливайся в нашу. – Я усмехнулся. – Ничего нового предложить не могу – придется все то же самое делать – ноги раздвигать. – Я внимательно следил за эмоциями на смазливом Катькином лице. – Только тут все будет по-другому – красиво, здесь ты не встретишь ни насилия, ни эксплуатации, а просто станешь бывать в хороших компаниях, встречаться с приличными людьми и т. д., научишься себя правильно вести, а позже, может быть, кого себе и в женихи присмотришь, из тех, естественно, кто тебя не знает.

– Хорошо, Савва, я тебя поняла, думала, ты хочешь мне предложить что-нибудь пошлое.

Куда уж пошлее, подумал я, а вслух сказал:

– Ты девка красивая, Катька, и должна этим пользоваться. А всякого мусора человеческого у нас здесь в ресторане в излишке крутится, только свисни, набегут, только их даже видеть не хочется. Тебя вот жалко, ты со своей внешностью могла бы любую компанию украсить.

Катька поцокала языком, попросила один день – подумать – и покинула бар. С тех пор прошло около двух недель, Катька честно, почти каждый вечер приходила, просиживала с нами в баре допоздна, знакомилась с людьми, прислушивалась, привыкала, а затем мы ее… отвозили домой, благо удобно было – она жила с Кондратом, товарищем моим, по соседству, дома их были напротив. Катька стала одеваться заметно лучше чем раньше; оказалось, она умеет и макияж приличный навести и без мата обходиться, из чего я сделал вывод, что предыдущее ее поведение – чистая базаровщина, желание, отвергая общепризнанные взгляды и ценности, выделиться из толпы.

Думая, что она моя девушка, мои друзья и просто знакомые к ней не клеились, я же вел себя по отношению к ней как собака на сене – сам не ам, и другому не дам. Дело было все в том, что я себе не представлял, как у нас с Катюшей сложатся интимные отношения – все то время, пока мы с ней общались, мне мешал запах ее тела – особый, резко выраженный, мускусный. Пожалуй, это было единственной преградой, мешавшей нашему сближению. И из-за этого, наверное, она все еще не была принята в нашу компанию и не заняла в ней достойного места: чувство эгоизма мешало мне безропотно пустить ее в наш круг, а самому просто отстраниться и не мечтать о близости с ней. Ко всему прочему Катюша понимала, что нравится мне и пользовалась этим – своим босякам давала легко, играючи, а мне пыталась крутить мозги – я, мол, девушка гордая, не подступишься. Позавчера, например, когда мы с ней остались в баре вдвоем, спросила меня кокетливо: «Что, Савва, наверное, ты хочешь сегодня сказать мне что-то важное, касающееся лишь нас двоих?» При этом она поглядела на меня снисходительно-небрежно, сверху вниз, пользуясь преимуществом своего роста, да еще будучи на высоком каблуке. Может, она думала, что я ей в любви собираюсь признаться?

Я оглядел ее тоже, только снизу доверху – да уж, хороша! – вид у нее, правда, был несколько вульгарный, а я этого не люблю. Но, конечно же, возьму ее с собой в Кишинев. Ведь Яшка говорил просто о красивой телке, и я отбросил все свои ощущения и сомнения – не невесту же себе выбираю!

Это у нас, мужиков, всегда помыслы эгоистичные, дурацкие – как с телкой в постель, а порой даже и без того, – только подумаем, помечтаем об этом – сразу и примеряем ее так и этак, словно жениться на ней собираемся. Вслух же я сказал тогда Катьке простенький комплимент, а потом спросил: «Катенька, не желаешь в эти выходные прокатиться вместе со мной в Кишинев, отдохнуть в компании серьезных людей?». Катька против обыкновения выслушала мое предложение серьезно и внимательно, спросила только, когда ей нужно быть готовой. Я ответил, и вдруг, неожиданно для самого себя, достал из кармана пачку денег и, отстегнув три сотни рублей четвертаками, протянул ей небрежно и сказал: «Возьми, купи что-нибудь нужное, платье, туфли там, косметику». Не знаю, что это на меня нашло, обычно я девкам денег не даю, а дал потому, наверное, что накануне вечером в карты выиграл, знал – не отдай я их сегодня, следующим вечером так же легко они у меня уйдут, как и пришли.

Катька докурила сигарету и щелчком отправила ее под стену здания, и как раз в эту минуту мы увидели подъезжавший бежевый «жигуль». Мы подошли, поздоровались с Яшкой – он был в машине один – забросили внутрь сумки, погрузились и взяли курс на Кишинев. По дороге мы много шутили, смеялись, даже песни пели, и не заметили, как минули два с лишним часа, и машина, проехав по центру столицы Молдавии, подкатила к гостинице «Кишинэу».

Яшке Катюша явно понравилась, и он, как истинный джентльмен, стал красиво за ней ухаживать, а когда она из машины выходила, даже руку ей подал.

Ключи от машины Яшка отдал швейцару, а мы направились в гостиницу.

– Ты зачем это ему ключи отдал? – удивленно спросил я Яшку.

– Сейчас подъедет механик из автосервиса, заберет машину и до завтрашнего полудня наведет полный порядок – она пройдет все необходимое обслуживание, – пояснил он, и я понимающе закивал.

Зайдя в фойе, мы не отправились к окошку администратора, как делают все нормальные люди, а пошли прямиком к лифту, который поднял нас на третий этаж. Все встреченные нами по дороге работники гостиницы, начиная со швейцара в дверях и кончая дежурной на этаже и горничной, радостно улыбались Яшке, едва завидев его. Из чего я сделал вывод, что он здесь свой человек, а два номера-полулюкса на 3 этаже – 306 и 307 – были, как мне кажется, навечно забронированы за нашим другом, независимо от того находился он в гостинице или нет.

Мы с Яшкой удалились в один номер, а второй любезно предоставили в распоряжение Катюши, чтобы она могла привести себя в порядок. На первый вечер в Кишиневе у нас конкретной программы не было, поэтому я, расположившись с комфортом на диване, уставился в телевизор, а Яшка засел за телефон, положив перед собой какой-то блокнот. Я из любопытства, сделав вид что хочу напиться, встал и, подойдя к столику, где стояли графин и стаканы, заглянул мельком в его блокнот. Там столбиком были записаны номера телефонов и какие-то порядковые номера – мне показалось, что это какой-то шпионский шифр. После этого я поглядел на телефонную тумбочку и чуть не расхохотался – там под стеклом лежал другой список – имена под порядковыми номерами, все почему-то женские и количеством около полусотни, но рядом с ними номеров телефонов не было. Яшка хитро, искоса поглядел на меня, и мы оба рассмеялись – я угадал, это действительно был шифр – открой чужой человек или даже жена блокнот, порядковые номера вместе с номером телефона ей ничего не дадут – имен-то нет. Яша сделал несколько звонков, судя по тону и манере разговора говорил он только с женщинами; затем мы по очереди приняли душ, после чего решили спуститься в гостиничный ресторан поужинать.

– Пойду Катьку заберу, – сказал я Яшке, открывая дверь нашего номера. – А то ее что-то не видать, спать завалилась, что ли.

Подойдя я постучал и распахнул было дверь в ее комнату – и тут же мой рот раскрылся, тоже, наверное, на ширину двери, и я даже отступил на шаг – из номера вышла, нет, выплыла шикарная дама в длинном вечернем платье красного бархата с красивым вырезом декольте и в черных туфлях на высоченных каблуках – ну королева бала, да и только.

– Бог мой, – только и смог вымолвить я. С трудом я узнал в этой даме нашу Катюшу – скромную девушку из рабочего микрорайона Спирина. Когда мы с ней вошли в комнату, Яшка поднял голову и телефонная трубка выпала из его руки – он был потрясен увиденным не меньше моего. Наша Катерина в свом новом наряде буквально преобразилась – перед нами стояла томная, зажигательно красивая незнакомка, – она поразила нас мгновенно приобретенными манерностью и шармом, и теперь наслаждалась видом наших растерянных рож, а мы позорно молчали, словно языки проглотили. Катерина успела за это время сделать себе макияж – на удивление приличный, и теперь перед нами стояла, скажу без преувеличения, совершенно обалденная красавица.

Катрин (с этой минуты мне захотелось ее только так называть), проплыла между нами и грациозно присела на стул, стоящий посреди комнаты – девушка явно давала нам возможность полюбоваться ею. У меня в эту минуту даже вспотели ладони, а это у меня происходит чрезвычайно редко и только при больших стрессах.

– А, Яша, что скажешь? Сногсшибательная метаморфоза, тебе не кажется?

– Мне кажется, Савва, мне почему-то кажется, что мы с тобой недостойны даже рядом с такой дамой находиться.

– Успокойтесь, мальчики, и не надо преувеличивать, – произнесла Катрин, слегка покраснев. – Не перехвалите меня, а то загоржусь.

Яшка, минутой позже придя в себя, извинился и вернувшись к телефону позвонил еще по одному номеру, затем повернулся к нам с Катериной и спросил:

– Катенька и Савва, вы не будете против, если в ресторане к нам присоединится один нужный мне товарищ – он режиссер на киностудии «Молдова-фильм»?

Мы с Катюшей, естественно, не возражали, и через несколько минут втроем мы спустились на лифте вниз, направляясь в ресторан. Мы отправились не в общий зал ресторана, что располагался от гостиничного входа налево, а свернули под арку направо, где в небольших, грубо вырубленных прямо в камне под землей гротах, расположенных анфиладой, находились уютные, интимные кабинеты, каждый всего на несколько столиков – это место называется «Крама». При этом в каждом зальчике играл свой небольшой, из двух-трех человек, оркестрик.

Во все время нашего следования туда внимание всех окружающих мужиков было приковано к нашей прекрасной даме: они отдавали дань ее внешности кто тихими вздохами, а кто, – из тех что были попьянее, – и восторженными возгласами, и даже встреченные нами женщины уступали Катерине дорогу, словно чувствуя ее превосходство. Я пофантазировал секунду – наш приход в ресторан мне представился выходом королевы к своим подданным, никак не меньше.

Привыкший к большим и шумным ресторанам я поглядел на Яшку и спросил:

– Яшенька, а там, в большом зале, нам не будет удобнее?

– Думаю, нам и тут понравится, – ответил он. – Интим, знаешь ли, здесь можно спокойно с друзьями посидеть, никто за твой столик присаживается не будет, и даму твою за руку на танец не поволочит.

– И то правда, – усмехнулся я, живо представив себе картину, расписанную Яшкой.

В одном из гротов, где стояли четыре столика, и занятыми оказались лишь два из них, оркестрик из трех человек при нашем появлении заиграл щемяще-задушевную мелодию, и я понял, что музыканты, увидев Яшу, решили сделать ему приятное – исполнить еврейскую «Хава Нагила». Скрипачом в этом оркестре был Игнат – один из лучших молдавских музыкантов, по происхождению цыган. Его скрипку все мы слышали в таких фильмах как «Лэутары» и «Табор уходит в небо», даже самого исполнителя видели, а вот в лицо его, как и других музыкантов, скорее всего не запомнили.

Под следующую еврейскую мелодию юркий официант практически незаметно накрыл перед нами стол и водрузил посредине бутылку марочного коньяка.

– Катенька, ты коньяк пить будешь, или заказать шампанского? – поинтересовался я.

– Что вы будете то и я, – ответила девушка просто.

Яша взял бутылку в руки, и в эту самую минуту к столу подошел его друг – режиссер, Яков радостно приветствовал его и тут же представил – «Вольдемар», затем стал разливать коньяк по рюмкам, а Вольдемар обменялся со мной рукопожатиями, Катюше чинно поцеловал ручку, затем присел на свободный стул около нее и стал что-то нашептывать девушке, наклонившись к самому ее уху, – не сомневаюсь что это были одни лишь комплименты.

– Уважаемый Вольдемар, – сказал я, заметив, что его монолог до неприличия затянулся. – Я надеюсь, вы не собираетесь приглашать девушку на главную роль в своем новом фильме, как это заведено у вас, режиссеров, потому что, хочу вас заверить, она у нас и так на главных ролях.

Яшка, бросив на меня удивленный взгляд, усмехнулся, а Вольдемар манерно повернулся ко мне и сказал красиво поставленным баритоном:

– Я, уважаемый Савва, да будет вам известно, снимаю только документальное кино.

– Вот в этом мы с вами схожи, – подмигнул я Яшке. – Мы тоже по жизни большие реалисты. Поэтому-то я и беспокоюсь за девушку.

Посмеялись; Вольдемар, извинившись, оставил Катюшу в покое и мы вчетвером завели общий без всякого смысла разговор.

Вечер протекал мирно и пристойно, мы по очереди танцевали с нашей единственной дамой, и, наверное, кому-то было интересно наблюдать со стороны, как эти трое мужчин приглашают на танец девушку, которая была выше любого из своих кавалеров ростом.

Вольдемар, несмотря на свою показную высокопарность, оказался интереснейшим типом, он беспрерывно рассказывал всевозможные истории, сплетни и байки из частной жизни сотрудников и актеров киностудии «Молдова-фильм» и местных театров; они перемежались долгими прочувственными кавказскими тостами в исполнении Якова.

Я в перерывах между тостами с интересом оглядывался по сторонам и вскоре обратил внимание на молодого человека, сидевшего за соседним столиком, который крутился на своем месте, будто чувствовал себя здесь неуютно, и своим поведением волновал довольно симпатичную даму, сидящую рядом с ним.

Заиграла очередная мелодия, Вольдемар встал и пригласил Катюшу на танец. Она с грациозностью леди выплыла из-за стола и отправилась танцевать; Вольдемар так прижимался к ней, что я в какое-то мгновение даже почувствовал укол ревности, чего раньше за собой по отношению к Катрин никогда не замечал, и радостно вздохнул, когда танец, наконец, закончился, и ее вернули на место.

Вновь заиграла мелодия – и опять еврейская, и тогда беспокойный сосед, сидевший за соседним столиком, встал и решительно направился к нам.

– Добрый вечер, – сказал он, обращаясь к Яше (каким-то образом он почувствовал что тот среди нас старший). – Разрешите я представлюсь: капитан КГБ, – рука молодого человека потянулась к внутреннему карману пиджака, но Яша небрежно махнул рукой:

– Мы вам верим, товарищ.

Молодой человек все же показал удостоверение и действительно оказался капитаном госбезопасности – я прочел написанное на корочке медленно и вслух.

– Послушайте, это неслыханно – заказывать все время еврейскую музыку, – оглядывая нас сказал он каким-то обиженным тоном.

– Разве мы какую-нибудь музыку заказывали? – манерно улыбнувшись спросил Яша, затем деланно – удивленно поглядел на нас и развел руками.

– Мы и с места не вставали, – подтвердил я.

– Эта музыка не должна звучать в нашей стране, она здесь под запретом, а играют ее в основном в Израиле, государстве, где проживают наши идейные враги.

Наш оппонент, казалось, был в восторге от собственных слов.

– Извините, я в музыке не разбираюсь, – вновь улыбнулся Яша (в скобках замечу: недавний выпускник театрального института и обладатель довольно приличного голоса!), но с удовольствием слушаю любую мелодию, которую исполняют музыканты, они здесь, говорят, высокие профессионалы. Кстати, я только что собирался подарить им два рубля. – Яшка стал рыться в карманах. – Если вы не против, конечно, товарищ капитан.

(Несколько позже я узнал что, бывая здесь, Яшка всегда оставлял музыкантам четвертак – 25 рублей).

Кэгэбэшник оглядел нас всех по очереди долгим оценивающим взглядом, затем извинился и отправился к музыкантам – разбираться теперь уже с ними. Те популярно объяснили ему, что все, что он слышал в этот вечер, относится к музыке румынских цыган, и пришлось разочарованному человеку из «органов» отправиться на место и дожевывать свой антрекот без всякого аппетита, потому что следующая же мелодия вновь оказалась еврейской – зажигательной 7-40.

«Ну, вот опять происки израильских агрессоров», – подумал, наверное, комитетчик, давясь куском.

После ужина мы отправились обратно в номера, Катерину по-прежнему сопровождали восторженные взгляды всех тех, в чье поле зрения она попадала.

Когда мы вышли из коридора в фойе, нас окликнул швейцар и «передал» Яшке «из рук в руки» трех дам, одетых, несмотря на конец марта, в легкие меховые полушубки. Правда, иногда по вечерам, включая и сегодняшний, на улице бывает еще довольно прохладно, а дамочки эти, простите за игру слов, очень напоминали тех, что «работают на улице», то есть проституток.

Мы поднялись наверх, в свои номера двумя партиями – за один раз не смогли все вместе в лифте уместиться. Когда все девушки, включая Катюшу, вошли в комнаты, Яша отозвал меня в сторону:

– Эти девочки, Савва, приглашены по «культурной программе», – сказал он, улыбнувшись, – две занимаются сугубо минетом, а третья дамочка, та, что постарше, – предназначена только для секса постельного.

– Спасибо за информацию, – поблагодарил его я. – Расклад несложный и даже мне, рядовому обывателю, понятен.

Впрочем, мне не обязательно было все это объяснять: как только я увидел наших «гостий», сразу понял, кто есть кто: две дамочки что помоложе (в пределах 25 лет), были не слишком симпатичными и на большее, кроме как для минета, не годились.

(Благодаря моему образу жизни я нередко сталкиваясь с минетчицами, и при этом вспоминаю, как некоторые мои знакомые ребята говорят: а я вот женюсь на некрасивой, зато она мне верна будет). Третья же, та, что постарше, была интересной блондинкой на вид лет 33–35, с хорошей фигурой и ухоженным лицом.

Несколько позже Яков, выбрав минуту, рассказал мне историю этой женщины. Злая судьба вынудила ее стать проституткой: муж этой дамочки, режиссер все той же киностудии «Молдова-фильм», еще недавно блистательный и респектабельный, угодил за какие-то свои финансовые манипуляции в тюрьму, да еще умудрился при этом влететь по статье «с полной конфискацией имущества», а потом, уже находясь в зоне, его угораздило проиграться в карты на сумму в пять тысяч рублей, которых у него, естественно, не было. Таким образом, его жена в один день распростилась с кооперативной квартирой и машиной, и жила вместе с дочерью временно у подруги; а теперь еще – в дополнение ко всему, – она оказалась перед выбором: либо уйти с дочерью куда глаза глядят, либо отрабатывать долг мужа, так как из зоны пришла от него слезная «малява», в которой он просит к такому-то дню передать эти пять штук – (пять тысяч рублей) через того-то, а сроку-то – смех – два дня.

И вот его благоверная одалживает эту сумму у знакомых, причем под проценты, передает их через посредника (и тоже не бесплатно) на зону, и пускает свое тело на продажу (в определенном, правда, кругу). А все для того, чтобы муженьку в зоне не пришлось рассчитываться за долг собственной задницей.

(Стоила ли, спрашивается, его задница таких жертв с ее стороны?). Лично мне весьма грустно было слышать эту историю.

Яшка рассмеялся, когда я его спросил, зачем нам четыре женщины на троих, и сказал, что Катька сегодня в их команде будет запасной – мы ведь не знаем ее возможностей, и я кивнул согласившись – не знаем. Вечер проходил почти благопристойно: Яшка с женой находившегося в тюрьме режиссера удалился в спальню, Вольдемар с одной из девиц-минетчиц направился в другой номер, а мы со второй девицей и с Катюшей, расположившись на диване, стали смотреть по телеку поздние телепередачи.

Через часок все на короткое время собрались в нашем номере, затем девки уехали на лифте вниз, швейцар поймал для них такси и отправил восвояси, – все это я с интересом наблюдал из окна нашего номера. Затем и Вольдемар куда-то слинял, а Яшка, пожелав нам спокойной ночи, отправился в соседний номер спать, и мы с Катериной остались вдвоем. Все то, что я пережил сегодня рядом с ней – удивление, затем восхищение, потом восторг и уколы ревности – все это заставило меня взглянуть на девушку несколько по другому: мне вновь страстно захотелось Катюшу, как в тот самый день, когда я впервые увидел ее.

Катерина, которая, казалось, не замечала меня целый день, вдруг мило улыбнулась, подошла, села мне на колени и прильнула, обняв за шею:

– Савва, милый, сегодня был такой чудесный вечер. Почему ты уделяешь мне так мало внимания?

– Я ревную тебя к Яшке и Вольдемару, и ко всем другим, что пялятся на тебя, – сказал я честно.

– Ну и зря, кроме тебя мне никто не нужен, – сказала Катька, раскачиваясь вместе со мной на диване и я почувствовал, что еще мгновение, и мы опрокинемся. Дальше произошло то, что впоследствии мне было трудно объяснить даже самому себе: я вскочил, схватил Катьку в охапку, на ходу она потеряла свои туфли, затем настала очередь платья, я отбросил его в сторону и потащил девушку, оставшуюся в одном белье, в ванную комнату. Пустив струю воды, я раздел Катьку догола, разделся сам и полез вместе с ней в ванную, затем отрегулировал воду и стал Катюшу яростно натирать невесть откуда взявшимися здесь мочалкой и мылом.

– Ты с ума сошел, – недоумевающая Катька, принявшая вначале мои действия за шутку, пыталась брыкаться, непривычная, видимо, к такому обращению с ней кавалеров, но я довел-таки свое дело до конца, с остервенением намыливая ее юное тело до тех пор, пока оно под моими руками не стало хрустеть.

– Сейчас, Катенька, сейчас, – шептал я нежно, затем схватил ее – длинную и гибкую – на руки, и понес – влажную и желанную – в постель. Вдыхая по пути ее запахи, я не почувствовал ничего постороннего, кроме ароматов чистого тела и шампуня, поэтому, уронив ее на постель, немедленно набросился на девушку со всем пылом своей страсти.

Минут через десять я все же уловил от нее все тот же характерный запашок, который так раздражал меня прежде, но теперь уже ничего не могло помешать мне довести дело до конца.

Потом, позже, когда мы отдыхали с ней лежа в постели и Катерина сказала мне, сонно улыбаясь: «Ты напал на меня, как сумасшедший и любил так долго – это было ужасно приятно», я чувствовал себя на вершине блаженства. После взаимных комплиментов и объятий мы уснули. Проснувшись около десяти утра и не обнаружив Яшку в номере, мы не стали его искать, а, резонно полагая, что рано или поздно он найдется сам, отправились завтракать, причем Катрин не удержалась и надела к завтраку вечернее платье, в чем я ей не препятствовал.

Спустившись вниз на полуэтаж, я толкнул дверь буфета, на которой, правда, висела табличка «спецобслуживание», но меня, признаться, уже давно подобные таблички не останавливают, и мы оказались внутри. Все столики в буфете оказались занятыми молодыми людьми кавказской национальности, одетыми в спортивные костюмы, – они, громко переговариваясь, завтракали, а бармен, увидев нас, развел руками, как бы извиняясь, и сказал: «мест нет».

Мы с Катюшей уже развернулись, было, чтобы удалиться, но тут вдруг все присутствующие стали нас дружно просить остаться и не уходить – глаза молодых людей, обращенные на Катерину, буквально горели от восхищения и восторга. В нерешительности мы замерли у дверей, и тогда из-за одного из столиков встал пожилой мужчина, наверное, тренер, подошел к нам и попросил присесть за столик и спокойно позавтракать. Молодые люди мигом освободили один из столиков, и, потеснив своих товарищей, пересели за соседние. Через пару минут мы получили свой заказ, а спортсмены стали постепенно покидать помещение, каждый из которых, обязательно проходя мимо нашего столика, восхищенно цокал языком.

Бармен, принеся нам кофе, шепнул, что эти ребята – игроки футбольной команды «Торпедо» Кутаиси, и у них сегодня должна состояться игра с нашим кишиневским «Нистру». Когда мы с Катюшей, позавтракав, вышли из буфета, вдоль стен в полном составе выстроились футболисты-торпедовцы, образуя, таким образом, живой коридор. Я подумал, что они ждут кого-то и не ошибся: они ждали нас, вернее Катиного выхода, а увидев ее вся команда в едином порыве издала восхищенный вздох, а некоторые даже захлопали в ладоши. Катя со своей непревзойденной грациозностью, пройдя сквозь этот почетный караул, полуобернулась, ожидая меня, в то время как я, не удержавшись, сказал громко, во всеуслышание:

– Спасибо, ребята. Желаю вам красивой игры и, конечно же, проиграть.

С этими словами мы удалились. Дежурная по коридору, когда мы возвращались в наш номер, окликнула меня и передала записку, в которой Яшка извещал, что находится на встрече всех горских евреев Молдавии, и ждет нас там же к двум часам дня на обед, – название, адрес и телефон ресторана прилагаются.

Итак, до встречи с ним у нас оставалось еще несколько часов. В своем номере мы с Катюшей переоделись в обычную, непарадную одежду и вышли на улицу. Поймав такси поехали в район Рышкановки, к магазину «Каштан». Я редко навещал этот единственный в Молдавии сертификатный магазин, так как сюда нечасто завозились новые товары, или вернее сказать, я не имел тут никаких знакомств, а без них не мог рассчитывать что-то дельное и нужное для себя приобрести.

Однако, добравшись до места, мы обнаружили у дверей толпу в сотню-полторы человек, которые жались к стенам магазина и друг к другу, спасаясь от свежего, если не сказать пронизывающего ветра, – место было слишком открытое. Прислушавшись к разговорам окружающих, я понял, что сегодня обещали «выбросить» в продажу целую кучу новых товаров.

Так как все очереди в Союзе (за редким исключением) существуют по принципу «кто сильнее тот и первый», мы с Катюшей, когда очередь, поглядывая на часы, зашевелилась в беспокойстве, применив таранный прием прорвались к дверям и оказались в первых рядах. Еще через несколько минут ожидания стрелка часов добралась до десяти, дверь открылась и народ, демонстрируя на входе сертификаты, ломанулся внутрь. (Тех же, кто не имел их, в магазин попросту не пускали).

Оказавшись внутри, я оставил Катьку озираться по сторонам, а сам ускоренным шагом пошел вдоль полок с видом бывалого покупателя. Дело в том, что мне часто приходилось бывать в московских магазинах этой же торговой сети под названием «Березка», поэтому мне были знакомы почти все представленные товары, и размеры всех систем – европейской и американской я знал назубок, что немаловажно, когда оказываешься в подобной ситуации: пока начнешь примерять на себя какую-нибудь тряпку, а она не подходит – глядь, другие размеры уже расхватали, причем без всякой примерки.

На этот раз товаров в магазине оказалось на удивление много, и я успел набрать в руки несколько вещей еще до того, как нахлынувшая толпа буквально «смела» с полок все оставшееся.

В этот момент меня и обнаружила Катюша. Глаза ее, и от природы не маленькие, были в эту минуту вдвое больше обычного, и я забеспокоился – с чего бы это: от давки ли при входе или от обилия никогда прежде не виденных ею товаров. Она молчала, но так жалобно-просительно посмотрела на меня, что тронула мое сердце и я кивнул ей поощрительно – давай, действуй! Мне пришлось пойти вместе с Катей, и брать вещи, ориентируясь на ее рост и размер, причем, как выяснилось позже, хватая их, как говорится «на глазок», я не разу не ошибся! – все ей подошло.

Катюшины покупки потянули на тысячу пятьсот чеков, то есть на три тысячи рублей по спекулятивному курсу.

– Милый, у нас хватит денег, чтобы расплатиться? – спросила она с невинной улыбкой, и мне особенно понравились слова «милый» и «у нас».

– У нас денег хватит, – ответил я, и Катька зашептала мне на ухо: «Я отдам, я верну тебе эти деньги, мой милый, мой дорогой Савва!» Мог ли я ей отказать, даже если бы она не сказала этого?

Коробки с накупленным барахлом – ее и моим – еле разместились в салоне такси, но счастливые Катькины глаза стоили того. Пока она разбирала все это в гостиничном номере, подошло время отправляться в ресторан, где Яшка ожидал нас в кругу своих земляков. Катька с сожалением оторвалась от разглядывания обновок, примерила кое-что и спросила меня:

– Можно мне пойти в этом?

Я улыбнулся и сказал:

– Конечно можно. Этим ты шокируешь Яшку уже во второй раз за два дня.

Счастливая Катька, совсем по-бабьи махнув рукой, засобиралась в ресторан. У нее было, как минимум, одно несомненно ценное качество – мгновенно собираться, если в этом была необходимость. Через полчаса на такси мы добрались до места – нужный нам ресторанчик находился на окраине города. На дверях мы обнаружили привычную для подобных мест вывеску «Спецобслуживание», дверь, естественно, была закрыта, но тут же вынырнувший откуда-то седовласый администратор подошел и сказал с улыбкой:

– У меня есть указание пропустить одну очень красивую даму с молодым человеком, который будет ее сопровождать. – И тут же поправился, глядя на меня: – Вы извините, мне именно так сказали.

Конечно, мне не понравилась формулировка «сопровождать», но я не обиделся и сказал:

– Что вы, что вы, мне вообще нравится эта роль – быть бесплатным (ой ли!) приложением к журналу «Фемея Молдовей»

(Женщина Молдавии).

Катрин и администратор рассмеялись, после чего мы прошли внутрь.

Официальная часть – деловая, судя по всему только что закончилась: я понял это по Яшкиному взъерошенному виду и гуляющим попарно в зале солидным мужчинам. И очень скоро, судя по запахам, витающим в воздухе, должно было наступить время застолья.

– Мы с тобой, Катрин, подоспели очень вовремя, – сказал я, прохаживаясь с девушкой под руку вдоль длинного, уже засервированного стола, и давая ей пояснения.

Официанты соорудили его на кавказский манер, и у меня появилось ощущение, что мы каким-то чудесным образом перенеслись на Кавказ – так все на столах точно тому соответствовало. Свою короткую (шесть месяцев) армейскую службу я проходил в Азербайджане и успел полюбить тамошние чайханы; потом я провел около полутора месяцев в Тбилиси, где мне посчастливилось обойти половину городских ресторанов, – на всю жизнь мне понравилась кавказская, или, вернее, грузинская кухня. И вот теперь я смог увидеть все мои любимые блюда этой кухни здесь – в столице Молдавии. Все на столиках было свежим и натуральным, как то: мясо на гриле – баранина и говядина нескольких видов, истекающие жирком и дразняще пахнущие чесноком кебабы и домашние колбасы; птица – целиком, кусками, в соусе и в паштетах, рыба, разнообразные салаты, непривычные вкусу европейца соусы с добавлением грецких орехов, море овощей – целых, резаных и тушеных, целые вороха зелени, явно завозной, фрукты, хлеб обычный, лаваш, хачапури, молдавская вертута и много всего прочего, а совсем не то, что подается обычно в ресторанах в разделе «кавказская кухня» и сохраняет от нее в лучшем случае одно название. Да и с названиями этими нередко случаются казусные неувязочки – вспомните только, как в меню различных ресторанов писали «Чахохбили» – и «Чехомбили» и «Чахомбили» – одними названиями по слуху били.

Через пару часов веселого и чудесного застолья под молдавский, грузинский и армянский коньяки, водки и разнообразные вина – сладкие, полусладкие и сухие, где на столах не хватало, по справедливому Катькиному замечанию, лишь свинины, после множества красивых и витиеватых тостов, мне пришлось встать и взяв Катьку за руку, спешно уводить ее, так как внимания к моей даме к этому моменту было уже в избытке – на три десятка «джигитов» в нашей компании приходилось всего с десяток женщин, и всем этим дамочкам по внешним достоинствам до Катьки, если честно, было далеко, как от Кишинева до Кисловодска, откуда, если верить Яшке, прибыли когда-то в Молдавию все его земляки, да и он сам тоже. Поэтому мы и решили скрыться от разгоряченных мужских глаз, распалившихся не на шутку, тем более, что «простых» в этой компании не было – все присутствующие здесь были если не миллионерами, то уж «упакованными» сверхдостаточно – такие люди не привыкли себе ни в чем отказывать, того и гляди – возгорятся желанием к Катерине, а там и до эксцессов недалеко.

До двери нас проводил Яша.

– Яшенька, все было просто замечательно, извини, что уходим по-английски, не прощаясь. Объясни своим ребятам, что у нас дела, театр, концерт, дома лялька плачет, в общем, придумай что-нибудь, – пожал я ему руку и махнул призывно таксисту, стоявшему неподалеку.

– Не исчезайте совсем. Сообщите швейцару или горничной, где вас можно будет найти, – сказал на прощание Яшка, открывая дверцу остановившейся рядом «волги», на которой были изображены шашечки. – Я тоже скоро собираюсь покинуть компанию своих сородичей, одной-двух встреч в году с ними для меня вполне достаточно.

Мы приехали в центр города, и тут уж, не торопясь, сделали обход всех близлежащих баров, выпили в каждом из них по бокалу шампанского, пообщались со знакомыми мне барменами, потом перебрались в «Интурист» на второй этаж, где удобно устроились в местном баре.

Несколько позже, когда в бар набилось слишком много народа, мы покинули и его, поднявшись лифтом на 14 этаж – там располагался небольшой, но уютный валютный бар, где, впрочем, отпускали и за рубли.

День плавно перетекал в вечер, позолота вечернего заката сползала постепенно со зданий, что удобно было наблюдать с той высокой точки, где мы теперь находились, и с которой был виден почти весь город.

Мы по-прежнему пили лишь шампанское и развлекались тем, что указывая вниз, пытались угадать знакомые места – улицы, проспекты, здания и парки.

Публика в баре была немногочисленной, но солидной – зачастую тут назначались встречи серьезных деловых людей, а барменом здесь работал знакомый мне паренек Ваня – он всего полтора года назад начинал в нашем провинциальном ресторане поваром, и вот, за такой короткий срок вырос до бармена в столичном валютном баре. Помню, в первый вечер, когда мы с Ваней только познакомились, я спросил его, что он умеет хорошо, как профессиональный повар, готовить. Тогда он поинтересовался, чего бы я хотел съесть. Я и ляпнул, что давно, мол, мечтаю отведать люля-кебаб – это было первое название, пришедшее мне на ум. После этого я спустился к себе в бар, а еще минут через сорок уже здорово оголодавший и сильно рассерженный, вновь поднялся наверх, а повар Ваня развел руками и сказал извиняющимся тоном, что мой заказ – люля-кебаб – будет готов лишь через десять минут. Я хотел было рассмеяться, сказать ему, что с моей стороны это была всего лишь шутка, но потом понял, что парень отнесся к своему делу предельно серьезно и решил не обижать его, а потерпеть немного и дожидаться-таки так любовно приготовляемого им люля-кебаб.

По правде говоря, я не завидовал Ване, и тому, что он забрался так высоко – во всех смыслах: валютный бар «Интуриста», да еще 14 этаж – здесь «капусты» особо не нарубишь, нет достаточного оборота клиентов. Зато на этом месте можно приобрести массу ценных и нужных знакомых, включая иностранцев – это не менее, а зачастую более важно на современном этапе жизни. Впрочем, на такое место случайного человека не возьмут: обязательно надо было заключать с КГБ договор, а затем очень технично маневрировать между этой очень серьезной фирмой и не слишком законопослушным окружением, чтобы урвать свой кусочек.

И здесь, на 14 этаже, «моя» Катрин пользовалась успехом: ее беспрерывно приглашали танцевать. Освободившись от очередного ухажера, она увлекла меня на медленный танец и, положив голову мне на плечо, прошептала:

– Савва, они мне все надоели, не пускай меня больше танцевать с другими.

– Почему, моя девочка? – поинтересовался я.

– А все они во время первого же танца объясняются мне в любви.

– Но это же хорошо, – сказал я.

– Нет. – Катя приблизила свои огромные миндалевидные глаза вплотную к моему лицу. – Вот если бы ты говорил мне о любви, было бы совсем другое дело.

– Я? О любви? Прости меня, Катрин, я с некоторых пор даже собственной жене не говорю «люблю».

– А зря, милый, зря, женщины так любят это слово, – томно сказала Катька, закатывая игриво глаза и повисая на моей шее. После танца мы вернулись за столик и Катьку вновь стали приглашать. Теперь я отказывал всем подряд, делая зверскую физиономию и копируя кавказский акцент, после чего мы с Катькой заливались от хохота, и вскоре нас оставили в покое.

Но были среди посетителей и такие, которые, не покидая своих мест, пялились на Катьку во все глаза, и тут уж я ничего не мог поделать.

Особенно я отметил для себя какого-то нахального лысого коротышку: он сидел за столиком с еще двумя мужиками его примерно возраста и солидного вида – несколько часов тому назад мы уже общались в кругу им подобных – и все время наблюдал за Катериной, периодически вытирая лысину носовым платком и залпом опрокидывая в глотку коньяк – рюмку за рюмкой.

Проведя весь день и вечер целиком в праздношатании, мы вернулись в свой номер около полуночи. Пропуская Катю перед собой в гостиничный номер, я ощутил от нее все тот же остренький запашок – ее родной, – но теперь меня это больше не беспокоило, я уже твердо решил для себя, что прошедшая ночь, ночь нашей любви, была первой и последней.

В номере, совершенно по-свойски, каждая со стаканом шампанского в руке, располагались вчерашние «девушки» – оказалось, что им было проплачено наперед, причем и за этот вечер тоже. Девочки поглядывали на Катерину настороженно: они чувствовали, конечно, что она – из их круга, но понимали, что с такой внешностью она им не конкурентка – ее уровень много выше. Вообще-то говоря, такса этих девочек была строго определенная: режиссерская жена получала 25 рублей за один постельный сеанс, «сосочки» – по 10 рублей за каждый минет, плюс 10 за визит. Эти девочки и сообщили мне, что «наши друзья» – «Торпедовцы» Кутаиси, проиграли молдаванам, если не ошибаюсь со счетом 1: 2. Та девушка, что сообщила мне об этом, так меня осчастливила (я хоть и не футбольный болельщик, но все же патриот своей республики), что я решил с ней удалиться в соседний номер, который, – она, оказывается, была в курсе дела, – был в данный момент свободен. «Профессионалка» уложила меня на диванчик и исполнила минет, который затянулся минут на тридцать. В один прекрасный момент она, подняв голову и по-собачьи тяжело дыша, жалобно спросила:

– Ты кончаешь вообще когда-нибудь?

И я ей ответил:

– Не отрывайся, пупсик, это было уже так близко…

– Ты такой «долгоиграющий» и обильный, – недовольно процедила «пупсик», когда мы, спустя еще какое-то время поднялись с постели, – это просто ужас.

– Не переживай, – шутливо шлепнул я девушку по заднице. – Скажу Яшке, чтобы он тебе один раз со мной посчитал за два. Или за три, как за работу в особо тяжелых условиях.

Все вместе мы собрались уже после полуночи: Яшка, режиссер, я и Катерина, которая, кстати, осталась в этот поздний вечер совсем без внимания. Она с упреком поглядывала на меня, когда я вернулся в наш номер с той телкой, минетчицей и футбольной болельщицей. Однако сил больше ни на что не оставалось, и я, стараясь не встречаться с Катюшей взглядом, отправился спать, а Яшка, сидя рядом с ней, стал предпринимать попытки ее соблазнить, а она отчего-то артачилась. Не знаю уж, чем там у них все закончилось, я уснул.

А утро следующего дня началось с приятных неожиданностей: едва мы проснулись, как в дверь постучали, я приоткрыл и услышал: «доброе утро», затем: «ваш заказ», открыл шире – к нам была целая делегация: две официантки и метр из ресторана вошли внутрь с полными подносами, уставленными всякой снедью; за ними кухрабочий и лифтер занесли в ящиках все недостающее и, как оказалось, все это нам было предназначено на завтрак! Для Яшки принесли отдельный поднос: он соблюдал некое подобие кашрута – свинину не ел, а мясное не смешивал с молочным, и когда чуть позже Катрин его спросила, что это такое – кашрут, он сказал, что это такая специальная религиозная диета сугубо для нежных еврейских желудков. Через минуту следом за официантами прибыл и сам Яша – в костюме, чисто выбритый, улыбающийся, а с ним режиссер Вольдемар с какой-то новой, незнакомой нам молодой женщиной.

Мы сели за стол и отдали дань всякой вкуснятине; были открыты бутылки с шампанским, коньяком и даже водкой, но лично я считаю потребление алкоголя излишним во время завтрака, хотя еда, надо признать – соответствовала: без крепких напитков ее попросту нельзя было одолеть. Какие-то салаты из помидоров и огурцов (и все это, заметьте, в марте месяце!), ассорти рыбное и мясное, икра, и еще какие-то блюда, даже мне, работнику общепита незнакомые, но вкусные и нежные – паштеты фирменные натуральные из птицы ресторанского производства, мясо в горшочках и т. д. Этот завтрак нам обошелся в 300 рублей – Яша мне позже об этом по секрету поведал.

Во время завтрака я с интересом разглядывал новую спутницу Вольдемара – Нелли: это была сексапильная – пухлые губки чуть подвывернуты наружу, – хорошо сложенная и броская внешне, обладающая к тому же довольно крупным бюстом темная шатенка. Несколько вульгарный макияж выдавал в ней представительницу известной всем древнейшей профессии, и вид у нее, надо признать, был даже чересчур сексуальный, – от нее, как мне показалось, просто пахло сексом, о чем я не замедлил сообщить Вольдемару.

– Не разглядывай ты ее так, – хохотнул он, когда мы с ним вышли покурить в коридор. – Хочешь, поменяемся, ты мне – Катерину, – на одну ночь, я тебе Нелю – хоть навсегда?

– Я тебе честно признаюсь, она на меня так действует, что я не могу оторвать от нее глаз. (Я не сказал ему, что порой так же притягательно на нас действует уродство человека, заставляя вновь и вновь на него смотреть, да еще и вслед оборачиваться). – Но, увы, лично я маршала на потрепанного солдата сексуального фронта не меняю, – пошутил я.

– Э-э, не скажите, товарищ, она хоть и проститутка, да не простая, ее дядя сидит там, – Вольдемар указал пальцем куда-то вверх, – заведует общим отделом ЦК.

– Так что же она… – вырвалось у меня, – …дядю своего позорит?

– Да она не столько ради денег этим занимается, сколько ради искусства – любит она это дело, – Вольдемар рассмеявшись изобразил руками недостойный жест. – Впрочем, я пошутил, можешь с ней просто договориться, ее цена для своих полтинник за ночь, могу записать телефончик.

– Запиши-запиши, Вольдемар, не забуду твоей доброты, чем-то она мне действительно приглянулась.

После завтрака нам с Катюшей была предоставлена полная свобода действий, Яша объявил, что сбор после обеда, здесь же, в гостинице, а сам тут же укатил куда-то по своим делам. Мы с Катюшей пошли гулять по городу, а когда подошло время обеда, отправились в европейский зал «Интуриста».

Несмотря на излишнее внимание со стороны мужчин – надо же, и здесь все то же самое! – Катюша вела себя вполне пристойно и корректно, со всеми была вежлива, со мной предупредительна, и вообще, поведение ее за последние несколько дней сильно улучшилось – она с каждым днем все более походила на светскую даму, отвыкая от роли дешевой шлюхи.

Я привел ее в ресторан лишь с одной целью – чтобы она на людей посмотрела, а не из желания поесть – у меня в желудке еще достаточно обильный завтрак полностью не переварился.

Кое-кому, быть может, описание наших с Катериной бесконечных походов по барам и ресторанам покажется утомительным и скучным, но без этого и сам рассказ не имел бы смысла – ведь все происходившее с нами и – главный момент этой истории – о котором будет рассказано впереди, было тесно связано именно с этими «злачными местами». Неподалеку от нашего столика весело и шумно гуляла какая-то солидная компания, и одним из членов этой компании оказался вчерашний наш «знакомый» из бара на 14 этаже – тот самый лысый придурок лет 40, низенького роста, который вчера на Катьку заглядывался.

Он, конечно же, узнал ее, и уже несколько раз подходил и приглашал танцевать; мой взгляд, направленный на лысого, раз от раза становился все неприветливей. Катька же, как ни странно, не отказывала ему, весело крутила своего «кавалера» в танце, и хотя сегодня она надела новенькие туфельки почти без каблуков, все равно была на голову выше его, что немало меня веселило. Когда лысый подошел в очередной раз приглашать Катрин, я рассмеялся этому карлику в лицо:

– Слушай, катись ты ко всем чертям, шар бильярдный. Надоел, недомерок.

Может и обидно ему было это слышать, но он показался мне уж больно назойливым, и я хотел чтобы он это понял. Лысому после этого захотелось объясниться, и он пригласил меня отойти с ним на разговор, и мне подумалось, что он жаждет получить трепку, – поэтому, как только мы с ним вышли в коридор, я взял его за отворот пиджака и сказал:

– Или ты, карлик, уберешься с наших глаз и больше не будешь надоедать, или я тебя выброшу в окно (не приходилось даже говорить всерьез о драке с этим коротышкой). Однако он схватил меня за рукав пиджака обеими руками и стал запальчиво говорить:

– Вы кое-чего не знаете, Савва, я очень серьезный товарищ и Катя мне ужасно нравится.

– Мне тоже, – усмехнулся я, а про себя подумал: «Она мне, правда, лишь временами нравится, в частности, сразу после ванной».

– Но у меня в отношении нее только серьезные намерения, поверьте, – выпалил лысый и вновь, вытащив платок, стал вытирать лысину. – Вы, Савва, только выслушайте меня, я вам объясню, что это означает.

Лично по мне все же стоило послать его к чертовой матери, а еще лучше – треснуть по лысине, – я прямо горел желанием сделать это, но Гриша – так звали коротышку – уже успел что-то такое нашептать Кате во время танцев, отчего та, улыбаясь, глядела на него снисходительно и, как мне показалось, даже кокетливо-благосклонно. Итак, благодаря моему слишком доброму нраву, уже через десять минут лысый сидел за нашим столиком (влиться в их компанию я категорически отказался) и что-то там плел о любви с первого взгляда и тому подобный бред. Товарищ этот, признаюсь, был мне абсолютно антипатичен, к тому же теперь он называл меня почему-то не по имени, а по профессии – «барменщик», что выводило меня из равновесия, и я вновь стал подумывать, что не мешало бы ему все же для «профилактики» накатать по шее. Однако из его слов я уяснил себе, что он уже выпытал у Катьки секрет наших с ней отношений, он даже знал, что я женат, а она всего лишь подруга. В этом месте я втихаря показал ей кулак. В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что Катька ему наплела также, будто знакома со мной с прошлого года, с тех пор как закончила 10 классов, и теперь вот уже месяц как живет со мной, отдавшись мне девушкой – все это я понял из Гришиных намеков и недомолвок. Тут уж я ей показал кулак в открытую. Затем Гриша добавил без излишней скромности, что занимается камушками и антиквариатом и чувствует себя достаточно уверенно в материальном плане, а я из всего вышесказанного осознал главное – он просит у меня Катькиной руки.

У меня? Ха-ха! Катькиной руки? Хо-хо! Каково, а!?

Тогда я ему заявил немедленно, и на всякий случай с металлом в голосе, что он делает мне больно, если хочет разрушить нашу с Катериной «любовь». Теперь уже Катька не удержалась и под столом наступила мне на ногу, а я, надувшись как индюк, стал перечислять и расписывать вероятному жениху ее достоинства – настоящие и мнимые. В связи с очевидной серьезностью разговора мы втроем спустились на первый этаж, перейдя в бар «Лидо», где знакомый мне бармен Леня – высокий симпатичный и добродушный парняга медвежьего телосложения, предложил нам охладиться финским пивом. Оставив Катьку у стойки – развлекать бармена, мы с Гришей пересели за дальний столик. И там под финское по рублю за штуку баночное пиво я и продал Катьку, причем не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова, – Гришка пообещал мне за нее отступного.

Получилось так, что он сам спросил:

– Сколько, по-твоему, если без обид, я должен буду тебе за Катеньку?

– А сколько не жалко за такой бриллиантик? – спросил я.

– Сам назначь сумму… – осторожно протянул он.

– Скажу откровенно, что Катенька дорога мне как сто других «катенек», бумажных, если ты понимаешь, о чем речь, плюс одна.

– Обижаешь, – сказал Гриша, на лбу его выступил обильный пот. – Я так понимаю – десять тысяч? То есть десять тысяч сто рублей. Я согласен.

– Считай, это подарок тебе, – процедил я сквозь зубы. – Катька – сама по себе драгоценность. А какая упаковка, ты обратил внимание? Одна только упаковка стоила мне половину этой суммы, и куплена вся не позднее, чем вчера.

– Я учту, – вставил Гриша и судорожно сглотнул. – Только… можно я спрошу?

– Валяй.

– Скажи, почему сумма не круглая?

Я поднял уже руку, чтобы хотя бы шутя шлепнуть его по лысине, но потом, сдержавшись, с сожалением опустил:

– Круглыми бывают только идиоты, Гриша. Ну да ладно, – снисходительно заключил я, – к тебе это не относится. – И, сделав серьезное лицо, предупредил строго: – Только, естественно, никакой самодеятельности, она будет со мной до самого расчета, уяснил? Если мы с тобой вообще о чем-либо окончательно договоримся.

– Уяснил, – прошептал Гришаня. Я еще некоторое время зачем-то мутил, морочил ему мозги, расхваливая Катьку, и под конец мы договорились о том, что у всех троих будет неделя подумать. После чего мы созваниваемся, и он – Гриша (это его собственные слова) прилетает за Катей в наш город на «крыльях любви».

– А у тебя, Савва, говорят, красивая жена? – неожиданно спросил он.

– Не продается, – довольно резко оборвал я собеседника, желая прекратить эту тему, и хлопнул его ладонью достаточно сильно по плечу, хотя по-прежнему испытывал огромное желание заехать прямо по лысине.

Григорий вновь сник.

– Не тасуйся, Грегор, – сказал я ему на прощание. – Это будет самой удачной твоей сделкой, может быть за всю жизнь.

Когда Гриша, перекинувшись двумя словами с Катькой ушел, я подумал, что ему, возможно, плевать на такую сумму, и что он хочет, и может, таким образом, от меня окончательно избавиться, а в этот момент сам предмет обсуждения и торга – Катька – подошла и спросила:

– Ты что, всерьез все это говорил? Ну, насчет денег и тому подобное?

Я с удивлением и недоумением на нее уставился: мне казалось, что это было именно то, чего Катька подсознательно хотела и подспудно добивалась.

Поэтому я сказал осторожно:

– Таким образом, Катенька, ты сможешь устроить свою жизнь, свое будущее. В конце концов, не вечно же по барам и блатхатам шляться-болтаться. Еще пара лет и малолетки подопрут, вытеснят тебя с этого поприща, помни – бабий век очень короток.

В общем, я стал развивать эту тему вширь и вглубь, и вскоре добился того, что Катька надулась и вообще перестала со мной разговаривать.

Когда мы вернулись в гостиницу, оказалось, что Яшка уже давно ждет нас, и мы сразу, погрузив свои вещи и многочисленные коробки в машину, выехали в наш прекрасный южно-молдавский город. Всю дорогу я сидел, прижавшись виском к прохладному стеклу дверцы и размышлял о том, что в бизнес совместно с Яшкиными друзьями мне не удалось влиться – вместо этого мы с Катюшей все время на рестораны ухлопали, – но все же прибыль с этой поездки, как ни странно, я возможно сумею еще получить, и с неожиданной стороны – от случайно встреченного нами влюбившегося в Катерину Григория.

Через несколько дней мы с Катериной встретились в баре и серьезно обо всем поговорили, причем поначалу мне пришлось ей чуть ли не по голове стучать, чтобы до нее все дошло, и в установленный час мы с переговорного пункта, что в центре города, позвонили Григорию. Я думал, что у Гришки за прошедшие дни наступит похмелье и он с шуткой ответит на мой звонок, или не станет разговаривать вообще, но он, оказывается, с нетерпением ожидал звонка, и голос его в трубке, несмотря на помехи на линии, был возбужденным и счастливо-восторженным.

«Григораш, это ты?» – спросил я его, сознательно произнеся его имя на молдавский манер, но он не отреагировал на юмор, спросил, где Катерина и тогда я передал трубку и позволил Катьке сказать в трубку всего несколько слов: «Приезжай, найдешь меня в баре, жду», после чего, нажав на рычажок, прервал разговор. Тут же, в переговорной, Катька вдруг прильнула ко мне и заплакала.

Здоровенная телка, а ведет себя как маленькая, ей-богу.

Растроганный, я в эту минуту понял, что она, при всей своей шикарной внешности и неправедном образе жизни, в сущности, совсем еще девчонка – наивная и глупая – и ничего хорошего в этой жизни не видела.

Гришка примчал в наш город на следующий день «на крыльях любви» – за рулем автомобиля «волга»; мы ожидали его, как и договаривались, в баре. Он отдал мне в толстом пакете обещанные сто «катенек», 10 штук (десять тысяч рублей по нашему), а вместо ста рублей он подарил мне перстень с бриликом ценой не менее чем в полторы штуки, а Катьке навез кучу подарков еще, наверное, на такую же сумму.

«Боже ж мой, что только любовь с людьми делает?» – подумал я, с интересом разглядывая подаренный мне перстень – я, как истинный голожопый пролетарий в энном поколении, не люблю всякие эти побрякушки, не разбираюсь в них и поэтому никогда не ношу, включая и обручальное кольцо, купленное мне когда-то за 27 рублей. Однако Гришка поразил меня более всего этим жестом, говорящим о широте его натуры.

Катька тем временем увезла своего женишка знакомиться с родителями, которые, по-моему, были одного с ним возраста. Ну а я, согреваемый увесистым свертком и перстнем, отправился домой. «Десять тысяч, – удивлялся я вернувшись домой, разворачивая пакет и раскладывая деньги на столе, – всего месяц назад Илюша, Катькин дружок-одноклассник, предлагал мне купить ее за десятку, или за ведро вина. Но я молодец – десятку сэкономил, даром девушку забрал. И теперь вот Катькина цена выросла ровно в тысячу раз от первоначальной».

Через месяц в Кишиневе, в одном из лучших ресторанов города, состоялась свадьба – Катрин и Гриша сочетались законным браком. Мне тоже пришлось отправиться туда – я не очень хотел, конечно, но Катька настояла. И поехал я туда не один – все гости и родители разместились в заказанном женихом автобусе «Паз», а мне места не хватило, поэтому отправился я на такси вместе с очаровательной девушкой Наташей – совсем еще девчонкой шестнадцати лет от роду. При чем внешне она обалденно походила на Катьку и была почти такой же рослой – и приходилась ей, как вы уже догадались, младшей сестрой. Сестричка была многообещающе хороша, а главное – я не улавливал от нее того запаха, который так отпугивал меня от Катьки. И все в ней, Наташке, было замечательно, и даже великолепно, лишь не хватало какой-то изюминки, шарма что ли, которым природа в изобилии одарила Катьку, но я делал девушке в этом плане скидку – какие ее годы, слишком молода, все еще приложится.

Свадьба, что и говорить, была роскошная, невеста – само великолепие, жених – как не слишком красивая, но надежная и драгоценная оправа к ней; стол соответствовал, гости – сплошь солидные и деловые, но… празднество протекало не слишком весело и Катька – вот же стерва все-таки! – в тот момент, когда мне предоставили для поздравления микрофон, и я уже, было, открыл рот для приветствия, стала со мной рядом и сказала:

– Дорогой Савва, все тут знают, что ты – сама скромность, и поэтому я скажу кое-что за тебя: ты меня познакомил с женихом и вообще много хорошего для меня лично и для нас обоих сделал.

Весь зал в этот момент был полное внимание на нас, и я напрягся, предчувствуя с ее стороны какую-то подлянку. И дождался, конечно, предчувствие меня не обмануло. – И поэтому, – продолжала невеста, – в этот очень важный для меня день я хочу чтобы ты при двух сотнях свидетелей сделал мне еще один подарок: половину из доставшихся тебе денег обещай истратить на мою сестру Наташу, и дай слово, что до своего 18-летия она будет под твоей опекой.

Я в растерянности, словно пойманный за руку вор, стал озираться по сторонам. Затем через силу улыбнулся и торжественно пообещал – обязательство, надо сказать, была хоть и хлопотливым, но все же достаточно приятным.

Мы с Наташей ушли со свадьбы раньше срока – было что-то около трех ночи – я повез ее на Ботанику (есть такой район в Кишиневе). В моем распоряжении был ключ от свободной квартиры, расположенной в одном из небольших домиков в районе озера. (Дядя моей жены, владелец этого жилья, любезно предоставлял мне его в любой день, когда я нуждался в этом).

А с Катькой мы долгое время после свадьбы не виделись, а встретились совершенно случайно, примерно через год – у той самой гостиницы «Кишинэу», с которой все, собственно, и началось. Она, медленно прогуливаясь и не замечая меня, поднималась по тротуару по направлению к памятнику Котовского.

Когда между нами оставалось лишь несколько шагов, я перегородил ей дорогу, и Катрин меня, наконец, увидела, и тут же открыла навстречу свои объятия.

– Мог бы за это время хоть разок в гости приехать, – упрекнула меня Катька, целуя в щеку. – Взял бы и Наташку с собой, я за ней ужасно соскучилась.

– Я и сам за ней соскучился, – пожаловался я. – Вечно с малолетками где-то болтается, а поведением своим – ну точная копия сестрички старшей.

– Болтай-болтай, – сказала Катька, продолжая обнимать меня.

– Ты же знаешь, Катька, – сказал я. – Обманывать тебя я не стану. А если и привру немного, то только лишь для пользы дела.

Катрин рассмеялась и стала прежней Катькой, которую я хорошо знал и помнил. Мы постояли, поговорили, посмеялись, вспоминая минувшие денечки, и Катька рассказала, что на ее имя теперь записана кооперативная 3-комнатная квартира, расположенная в самом центре города на третьем этаже – она даже показала мне свой дом-девятиэтажку, который виднелся краешком с того места, где мы стояли. И тут я вспомнил, что Катя, поднимаясь по дороге, шла не прежней своей, королевской походкой, а новой какой-то, необычно для нее вальяжной, словно вразвалочку. Я сказал ей об этом, а она улыбнулась, погладила себя по чуть выпирающему животу и сказала, что у нее беременность четыре месяца.

Мы постояли еще немного, вспоминая наши приключения годичной давности; Катьку особенно веселил тот момент, когда Гришка, придя ее у меня выкупать, совал мне пакет с деньгами.

– Надеюсь, это были не последние его деньги? – спросил я ее. – Тебе на бельишко да молочишко малость осталось?

Катька поглядела на меня хитро, потом сказала:

– Боюсь, даже я не знаю, сколько он зарабатывает. Только теперь, конечно, я бы не позволила Гришке тебе деньги отдать – умная стала.

Я мягко прижал ее к себе и сказал:

– Если честно, Катька, ты одна из немногих женщин, рядом с которыми испытываешь гордость – красивая же ты, стерва! А теперь еще и слишком умной становишься. А деньги, ты теперь, надеюсь, знаешь это почти наверняка, дым. Есть чуть больше, или чуть меньше – живи и радуйся. И наслаждайся. – Я ласково повернул ее к себе спиной и слегка подтолкнул. – А теперь иди, не дразни меня, я беременных женщин обожаю, они мне кажутся ужасно сексуальными.

– Ну, так пошли к нам, – нисколько не смутившись, предложила Катька. – Ты же не чужой для нашей семьи, спокойно можешь заходить в гости. И ванная у нас есть, – глаза ее подернулись влажной поволокой. – И даже вода горячая в кране…

– Иди к черту, – сказал я, отводя свой взгляд и будто не замечая Катькиных намеков. – У меня аллергия на горячую воду, ты же знаешь, в нашем городе она бывает только по праздникам. – И я медленно пошагал вверх по улице.

Обернувшись через несколько шагов, я увидел что Катрин по-прежнему стоит и провожает меня взглядом, на лице ее играла невинная улыбка, она казалась вполне счастливой и довольной собой. Глядя на нее, я даже слегка позавидовал Гришке – у него была такая шикарная жена.

1981 г.

«Солнце в бокале».

Ликер Бенедиктин 20 мл.

Бренди 20 мл.

Ликер Мараскин 10 мл.

Яичный желток 1 штука.

В бокал по порядку: ликер Мараскин, желток, ликер Бенедиктин, бренди.

Новелла двенадцатая. Парткомиссия

Из нас любой, пока не умер он,

себя слагает по частям

из интеллекта, секса, юмора,

и отношения к властям.

И.Губерман

Как-то в один прекрасный полдень, едва я пришел на работу, меня к себе вызвала директор общепита Наина Васильевна. К моему приходу в ее кабинете уже находились следующие лица: высокий, представительного вида черноволосый мужчина лет сорока, назвавшийся Владиславом – он оказался подполковником КГБ, приехавшим из Кишинева, и его помощник – молоденький щуплый белобрысый капитан; присутствовал также и муж Наины Васильевны, работник той же Конторы и в том же звании, что и Владислав, только он, в отличие от гостей, был местным, начальником районного КГБ; в уголке кабинета скромно и почти незаметно для остальных сидела директор ресторана Александра Семеновна.

На меня Владислав, когда я вошел, поглядел строгим, холодным взглядом, и в моей голове в течение нескольких мгновений, пока я усаживался на стул по правую руку от директорского стола, пронеслись все неблаговидные поступки, совершенные мною начиная с 5-летнего возраста, когда я, играя, камнем выбил в соседском доме стекло, – и вплоть до сегодняшнего дня.

Наина Васильевна прервала обвал моих панических мыслей, сказав громким, властным голосом:

– Савва, завтра вечером в наш город приезжает парткомиссия ЦК КПСС из Москвы, – она подняла указательный палец, – с проверкой, всего девять человек. Могу тебя успокоить, проверять будут не нас. Наша обязанность – кормить этих людей: организовать завтраки – на те десять дней, что они здесь пробудут, и ужины, когда в этом будет необходимость, и, кроме того, тебе надо быть готовым к приему их в любое время дня и ночи, твой бар на этот период превращается в банкетный зал. Пока понятно? – прервала она сама себя. Я кивнул, после чего она продолжила: – Итак, по первому же звонку из райкома партии ты выпроваживаешь посетителей или посторонних, если они в это время в баре находятся, вешаешь табличку «Спецобслуживание», и тут же связываешься с завпроизводством, чтобы в паре с ней решить все вопросы, связанные с обслуживанием. Ну, там сервис, культура, музыка – за тобой, этому тебя, надеюсь, учить не надо.

– Но у меня в репертуаре нет советских патриотических песен, в основном вся музыка танцевальная… и западная, – решил я ввернуть на всякий случай.

Наина Васильевна от моих слов сморщилась как от головной боли и сказала:

– Запиши в звукозаписи все, что тебе требуется, любое количество кассет – мы оплатим. Ну и медленная зарубежная музыка подойдет, будут слушать что есть. – И она неожиданно улыбнулась: – Главное, чтобы музыка способствовала аппетиту.

Затем слово взял Владислав:

– Обеспечивать охрану важных столичных гостей будут два наших работника, одетые в гражданское, по одному у каждой двери. Мы вас познакомим, и они все время будут с тобой на связи.

Работник «невидимого фронта» внес еще несколько деталей по теме, все время прощупывая меня своим проницательным взглядом, затем, как бы вскользь, заметил, слегка расслабив до этого твердокаменное выражение лица:

– Мы на тебя надеемся, Савва, твое досье проверялось во всех инстанциях вплоть до Москвы, и твоя кандидатура получила одобрение.

– Одобрение на что? – спросил я, прикинувшись непонятливым, а сам подумал удивленно: «Вот надо же, даже на такую мелкую рыбешку как я, у них имеется досье».

– На то высокое доверие, что тебе оказано, – сказал Владислав с пафосом, чуть ли не торжественно. Я едва не рассмеялся ему в лицо: это «доверие» не несет за собой для нас, работников торговли, ничего, кроме головной боли: принимай этих начальничков, учитывай и удовлетворяй все их желания и капризы, а в итоге – бар за эти 10 дней потеряет в плане, а моя семья – в доходе, так как, кроме того, что я все это время не смогу обслуживать «нормальных» клиентов, мне придется иметь дело с людьми, которые не привыкли платить даже за собственный обед. Теперь их расходы пойдут за счет заведующей производством и бармена, а в особо «тяжелых» случаях – за счет общепита и горторга. Сомнительное это удовольствие, скажу я вам, но вслух я произнес, конечно, совсем другое:

– Спасибо за доверие.

На этом мы и расстались. Надо сказать, что обслуживание всевозможных делегаций и комиссий уже стали для нас, работников ресторана, делом привычным, – кто только не ездил к нам: республиканские министры, а изредка и союзные, работники ЦК МССР, управляющие различными звеньями народного хозяйства, проверяющие всех рангов, профилей и мастей, начиная с партийных и заканчивая инспекторами спортивными и республиканского рыбнадзора, все они бывали в наших местах достаточно часто, только вот из Москвы такие крупные фигуры еще не приезжали.

На следующий день с утра я с водителем общепита дядей Мишей Броверманом на грузовике-будке отправился на базу смешторга и, проведя на продовольственных складах тщательную «ревизию», отложил для своего бара товаров эдак на восемь тысяч рублей. Заведующие 1-м и 10-м складами мои добрые друзья Валентин и Екатерина Илларионовна встали, естественно, на дыбы и возмутились моим поведением. Не то чтобы они меня не любили, нет, любили, конечно, и не без взаимности, только на этот раз я, отобрав лучшие из дефицитов, почти ничего им от себя лично не отдарил, не оставил – эти товары предназначались в пользование партийных боссов по распоряжению свыше, на черта мне еще за них «золотить» кому-то ручку, я с этого, может быть, для себя лично ничего и не поимею.

Валентин – кладовщик склада № 1, не удовлетворенный моим объяснением, позвонил директору торга, и я, увидев, как у него во время телефонного разговора изменилось лицо, понял, что Владимир Викторович, директор торга, попросту послал его на три буквы.

– Говорил я тебе, – сказал я Валентину мягко, когда он, глядя сквозь меня, застыл с трубкой в руке, из которой слышались короткие гудки, – не звони ты начальству, не напрашивайся на комплимент. – Я взял из его рук трубку, положил на место и продолжил: – Потерпи несколько дней, уедут столичные проверяющие, будем дружить, как и прежде – полюбовно и взаимовыгодно.

– Хрен с ним, забирай все что хочешь, – только и выговорил возмущенный до глубины души Валентин и стал подписывать пачку накладных, чуть не прорывая их шариковой ручкой.

Загрузив все выбранные мною товары в объемистую будку грузовика, я сунул в «бардачок» водителя подарок – две бутылки водки «Столичная», так как дядя Миша был страстным любителем выпить. Он заметно повеселел, тепло поблагодарил меня, после чего мы отбыли прямиком в ресторан.

Пока я раскладывал все полученное с базы по полкам склада и холодильникам, уборщицы по указанию директора вычистили мой бар до блеска, а вскоре позвонил дежурный по райкому партии и сказал, чтобы я был готов к встрече «гостей» к десяти вечера. Я поднялся в кухню ресторана и заказал всевозможные салаты, закуски и пятнадцать порций горячих блюд: уже имея опыт подобных встреч, я предполагал, что вместе с гостями приедут и «отцы» города и района – первый секретарь, председатели гор, – и райисполкома и иже с ними; а также понимая что среди гостей обязательно найдутся «старперы» – пожилые диетчики-диабетчики возрастом под, а может и за 70, но «несгибаемые» ни временем, ни многолетней службой народу коммунисты, заказал сверх этого блинчики, творог со сметаной и омлет по особому рецепту – на пару. Среди всей этой суеты я и про себя не забыл – заказал на свою долю кусок мяса с гарниром, – кого волнует, что, работая в ресторане, ты можешь помереть с голоду, если чрезмерно стеснителен или же недостаточно расторопен.

Когда приехало начальство, все оказалось примерно так, как я и предполагал: вместе с московскими гостями в количестве девять человек, – все они, включая двух дам, были одеты в строгие, темных тонов костюмы и чувствовали себя несколько напряженно, – были также и «свои» – «знакомые все лица» – завотделом ЦК МССР по партийной работе, нередкий гость в нашем городе и, естественно, в ресторане – его я сразу узнал по туповатой и самодовольно надутой роже; наш «папа» – первый секретарь райкома Юрий Никитович – высокий представительный мужчина; и еще один секретарь райкома – соседнего, Вулканештского района, – друг и собутыльник нашего «папы». Был, как я и ожидал, среди московских и «старпер» – всего один, правда, но его я сразу определил за главного: это был сухой и подтянутый, среднего роста старичок на вид чуть за 70, с хитроватой крестьянской улыбкой выцветших голубых глаз, в которых светился недюжинный ум – он был, несомненно, интеллигентом, правда, скорее всего, в первом поколении. Когда вся эта компания вошли в бар, я, поздоровавшись из-за стойки, широким жестом пригласил всех за стол, а официантка Нина, пододвигая стулья, стала всех рассаживать; старичок тем временем что-то сказал негромко нашим, местным руководителям, сгрудившимся у входа, и все они, во главе с завотделом ЦК Молдавии, пятясь задом вышли из бара, подобострастно вполголоса прощаясь и желая оставшимся приятного аппетита.

Я с интересом разглядывал старичка, который, не повышая голоса, так легко выпроводил высокое республиканское, а заодно и местное начальство. Не только я, но и Нина, официантка, стояла удивленная и даже несколько растерянная, привыкшая, что подобные встречи заканчиваются обычно грандиозными попойками, ну а этот случай, похоже, был из ряда вон – какой-то особенный. Да, теперь смело можно было предположить, что проверка по нашему району предстоит серьезная.

Позже, в ходе общения с членами комиссии, я узнал, что старичок этот работает заместителем заведующего отделом ЦК КПСС – и что он, конечно, был для местных, молдавских руководителей очень крупной фигурой, тем более, что он приехал проверять партийную работу нашего района за какой-то там отчетный период, а знающие люди говорили еще, что в основном из-за жалоб на райком партии, которые дошли аж до Москвы. С ним были еще восемь специалистов различных профилей, среди которых, как я уже говорил, две молодые высокие, энергичные – обе на вид моложе тридцати симпатичные женщины, чем-то даже между собой похожие – строгого вида и одной масти темные шатенки; они даже одеты были в практически одинаковые, строгого покроя костюмы, хотя и прекрасно на них смотревшиеся.

У одной из них, у той что помоложе, на отвороте пиджака был комсомольский значок, а я, признаться, питаю слабость к женщинам – комсомольским работникам, считаю, что этот значок каким-то образом прибавляет им сексуальности, а может это, как знать, у меня небольшое такое извращеньице.

Женщине было лет 25–26, красивое и холеное, несколько официальное в данный момент лицо ее оттеняла строгая прическа.

Вторая, та что постарше, внешне была не столь интересна и глядела на окружающих еще более надменно, а может, официальная обстановка или должность не позволяли ей быть другой, и у нее также имелся значок, только покруче чем у первой – депутатский, верховного совета России, как мне кажется, впрочем, я в них не очень разбираюсь.

Я представил нашим гостям список деликатесов на выбор – кто что предпочитает, и, сказав, что все необходимые продукты находятся здесь, в баре, предложил в соответствии с личными вкусами каждого внести сразу после ужина дополнения и замечания в меню на весь период их пребывания, добавив, что официант запишет все, а я и повара «возьмем на вооружение».

Легкая итальянская музыка сопровождала ужин, а ближе к его окончанию Матвей Остапович – так звали главного московского гостя – сказал во всеуслышание:

– Ничего такого особенного, Савва, я думаю, не потребуется, надо жить по средствам и быть скромнее. – И обернувшись к коллегам, сказал: – Правильно я говорю, товарищи?

«Товарищи», активно пережевывавшие в этот момент пищу, согласно закивали, но мне показалось, что никто из них толком его слов не расслышал.

Несколько позже, когда все отужинали, я запустил кофеварку и она вдруг засвистела, запела на разные голоса, сбрасывая через клапан лишний пар (интересное все-таки дело: все приборы, кипятящие воду – будь то обыкновенный чайник, подвешенный над огнем костра или стоящий на газовой плите, электрические чайники и самовары, и даже, как в нашем случае, фирменная кофеварка «Уголини» – поют, хотя и разными голосами, но на один и тот же мотив, радую душу предчувствием скорого вкушения чая. Или кофе). Матвей Остапович настороженно поднял голову и спросил с легким беспокойством:

– А что это ваша кофеварка так свистит, не взорвется ли?

– Не должна, – сказал я, – хотя ее и сделали проклятые капиталисты – итальянцы, до сих пор эта машинка нареканий не вызывала. – И добавил: – Боюсь только, чтобы она не попыталась взлететь и отправиться в родные края, а то, судя по звукам, похоже на то.

Присутствующие рассмеялись, принимая шутку, напряжение первых минут знакомства спало, после еды все немного расслабились; кофеварка перестала, наконец, свистеть, и вся компания, возглавляемая шефом, выйдя из-за стола, стала рассаживаться у стойки. Я сделал несколько чашек кофе и чая – каждому по его вкусу; официантка тем временем убрала со стола, а Матвей Остапович присел напротив меня и стал задавать самые разные вопросы о жизни в нашем районе, о том, чем могут быть недовольны люди – жители района, простые труженики, колхозники, рабочие и мелкие служащие. Затем он стал забирать по темам глубже, коснулся даже философии, и тогда я, сдаваясь, шутливо поднял руки вверх, после чего он перевел разговор на литературу и поэзию, стал перечислять советских и зарубежных писателей и поэтов, при этом он иногда называл имена запрещенных у нас литераторов, спрашивая знакомы ли они мне.

То, что запрещенных литераторов оказалось такое множество, было для меня открытием, и я честно ему в этом признался. Познания мои по сравнению с его собственными оказались, мягко говоря, скудными, но, тем не менее, Матвей Остапович под конец похвалил меня и сказав «спасибо за ужин и за беседу», встал неожиданно легко для своего возраста и пошел на выход, все остальные поднялись со своих мест и направились следом; я вышел на улицу вместе с ними. Уже садясь в машину первого секретаря райкома (Первый по случаю уступил высокой комиссии свою «волгу», пересев в менее комфортабельный «уаз»), Матвей Остапович, задержавшись на секунду, сказал мне:

– Все было сегодня хорошо, замечаний и нареканий нет, только официантку эту в следующий раз видеть не хочу, прошу заменить на другую.

– Будет сделано, – ответил я как солдат. Не спросишь же его, в самом деле, чем эта ему не понравилась, не угодила.

Три машины отъехали одновременно: машина первого секретаря райкома, а также председателей райисполкома и горисполкома, и вереницей направились к гостинице райкома партии, – их хозяевам теперь, в течение десяти ближайших дней, предстояло мотаться по городу и району в обычных «уазиках».

Итак, каждое утро, примерно в районе восьми часов, группа проверяющих приезжала в бар, только уже в усеченном составе – всего пять человек – завтракала, затем отправлялась на работу в райком; другие четверо, как я понял, находились на местах – в совхозах и колхозах практически безвыездно, эти люди даже на ночь не возвращались в райкомовскую гостиницу – то есть, были приняты местными властями на полное довольствие. Примерно через день пятерка в том же составе и ужинала в баре, обедали же всего два раза за весь срок. Никаких гостей эти работники с собой не приводили, вольностей и пьянства не допускали, а Матвей Остапович как-то даже пожурил меня за то, что я дамам вместе с кофе по своему вкусу подал малюсенькие рюмочки, размером с наперстки, с рижским бальзамом. На деликатесы москвичи тоже не налегали, насытились, наверное, этим у себя в столице, поэтому мне приходилось с каждой их трапезой списывать то баночку икры, то балык, то еще что-либо из продуктов, для того чтобы обозначить хоть какое-то движение дефицитного товара, а то по отъезду комиссии директор общепита могла скомандовать сдать остатки на склад, что было бы мне весьма обидно и досадно.

В один из вечеров, в то время когда высокая комиссия ужинала, дверь, ведущая из фойе в бар открылась, и вошел Кондрат. С высоты своего немаленького роста он оглядел присутствующих долгим изучающим взглядом и спросил меня:

– Надолго сие мероприятие, коллега?

– Как ты сюда вошел? – от удивления округлив глаза спросил я его шепотом, зная, что никто из посторонних не может попасть внутрь.

– Сказал охраннику, что я твой напарник, – ответил Кондрат беспечно. Эти же слова слышал Матвей Остапович, который как раз в это время встал, заинтересованный, и подошел к нам.

– Вы не возражаете, если мой напарник войдет и побудет в подсобке? – спросил я его.

– Если он тебе нужен, – ответил Матвей Остапович, – то пусть его, конечно.

Кондрат прошел в подсобку, я скользнул за ним, и мы, закурив, разговорились. Теперь, в связи с приездом парткомиссии, у меня нарушился обычный рабочий и даже жизненный ритм: отсюда, из ресторана, я теперь вообще домой не уходил – ужин заканчивался порой около 23 часов, а в 7 утра мне уже необходимо было быть на месте – при п…де и шпаге, как говорится, то есть, пардон, гладко выбритым и при бабочке. Из – за этого спать приходилось в баре, купаться в душевой ресторана, а Кондрат каждый день-два приносил свежие сорочки, которые ему передавала для меня моя мама. Иногда он приходил не один, приводил с собой пару девушек, и тогда мы накрывали перед ними небольшой, но богатый стол с лучшими советскими закусками и импортными напитками. Девушки, ошарашенные таким щедрым угощением, безропотно отдавались нам тут же, в баре, на матрасах, а утром еще и не хотели уходить, требуя продолжения банкета.

Покурив и наметив планы на ближайшие несколько дней, мы вышли из подсобки, но Матвей Остапович, уже поджидавший нас, отозвал Кондрата в сторону, решив завести с ним разговор о поэзии, в частности о творчестве Сергея Есенина. Через пару минут, выяснив, что Кондрат и понятия не имеет о предмете разговора, Матвей Остапович потерял к нему всякий интерес и подсел за дальний столик к одному из своих коллег, а Кондрат подошел к младшей из женщин, Веронике, – обе теперь, стоя у стойки, попивали кофе, – и как бы невзначай опустил ей руку на бедро. При виде этого меня чуть кондрат не хватил, – не Кондрат – мой друг, а тот самый – настоящий, – но Вероника, спокойно полуобернувшись к нему, сказала:

– Юноша, я, может быть, и кажусь вам сверстницей, но по занимаемой должности я выше вашего первого секретаря райкома, так что уберите, пожалуйста, руку.

Кондрат, исполнив требуемое, обыденным голосом спросил:

– Так что же теперь, вас и любить нельзя, если вы стоите над нами, простыми смертными, так высоко?

Вторая женщина, Раиса, повернулась к Кондрату и сказала снисходительно улыбнувшись:

– Ты должен любить нас платонически, как любишь… ну, родной комсомол, например.

На этом разговор был закончен, Кондрат отошел от женщин, а я выдохнул воздух из легких, впервые, наверное, с начала этого разговора.

– А кто эта, молодая? – наклонившись к моему уху спросил Кондрат.

– Инструктор ЦК ВЛКСМ, то есть твой непосредственный начальник, – пошутил я, имея в виду, что Кондрат везде и всегда, когда это было необходимо для наших амурных дел, представлялся работником райкома комсомола.

Следующим вечером, последним накануне отъезда комиссии, Матвей Остапович по моей подсказке и «наводке» посетил винсовхоззавод Чумайский, который, кстати, является поставщиком вин к столу ее величества, королевы Англии. Днем ранее Матвей Остапович сообщил мне, что его старый друг, живущий в Кишиневе, должен сегодня приехать навестить его, и я решился посоветовать ему запастись для этой цели приличным вином, а вечером Валерий – постоянный спутник Матвея Остаповича, хмурый необщительный человек, уже принес в бар огромный коричневой кожи потертый портфель и взгромоздил его на стойку. Он и прежде изо дня в день таскал его с собой и только сегодня, в последний день, я смог оценить разрешающие возможности этого портфеля – когда я заглянул внутрь его, в нем размещалось не менее 20 бутылок с вином. Я помог Валерию извлечь их наружу, – это были покрытые пылью и паутиной стеклянные бутылки незнакомой мне формы и с неизвестным содержимым. Горлышки бутылок были запечатаны сургучом, из которого торчали нитки с клочками бумаги, на которых значилось что вино в данной бутылке под названием таким-то, урожая такого-то года, изготовлено в таком-то месте. Я обратил внимание, что все эти бутылки по датам розлива являются примерно моими «сверстниками» – 1954–1958 годов, а некоторые были даже постарше. Те из них, что оказались в одном экземпляре, я с сожалением упаковал в картонный ящик из-под пива – сам же предложил Матвею забрать их с собой в Москву, а «двойники», которых набралось штук семь, осторожно выставил на стол – для пробы.

Около восьми вечера в баре появился друг Матвея Остаповича – невысокий, худощавый мужчина лет пятидесяти, внешности малоприметной, только глаза его смотрели проницательно – будто лазером ощупывал, а движения были быстры и порывисты. Он прибыл не один, вначале у входа возникло какое-то движение, потом вошли двое гражданских с пытливыми глазами ищеек: они оглядели весь бар, один даже заглянул ко мне в подсобку, но прежде дежурный у дверей сделал мне знак рукой, что эти люди – свои. Затем они вышли, заняв места снаружи у дверей, таким образом, у нас сегодня была двойная охрана.

Этот прощальный вечер, на котором по-прежнему не было ни одного из представителей местных властей, начался как настоящая дегустация: десять человек расселись вокруг стола, я, заняв место у торца, поочередно доставая бутылки, объявлял марку вина, год урожая и закладки, затем осторожно, с некоторым даже благоговением, стирая с бутылки пыль времен, откупоривал ее, отливая первые 50 граммов в отдельный бокал, затем разливал по бокалам гостей, стараясь не взбалтывать содержимое и оставляя осадок почти в целости; после чего поднимал свой и делал крутящее движение, чтобы вино мазнулось по стенке бокала и затем словно пленкой опустилось вниз (видел как эту процедуру во время дегустаций, на которых мне пару раз доводилось присутствовать, исполняют профессионалы, поэтому и запомнилось), потом вдыхал аромат, окунал в вино язык, после чего делал первый глоток, и тут уж все присутствующие брали свои бокалы, пробовали, и лишь после этого медленно выпивали.

Впервые, пожалуй, в моем баре вино пилось так торжественно и грамотно, да и то сказать: данное вино более чем соответствовало тому. Конечно, и я, и гости были, в лучшем случае, обыкновенными любителями и ценителями вина, но на мое предложение Матвею пригласить от винзавода технолога, который мог бы провести дегустацию более грамотно чем я, он сказал:

– Итак, когда мы только выбирали вино, директор завода чуть не плакал, а ты еще хочешь, чтобы мы пригласили технолога, тогда его вообще откачивать придется.

– Скажите, – спросил я, – а кто этот ваш знакомый, который прибыл сюда с охраной?

– А ты разве не знаком с ним? – удивился Матвей. – Это ваш молдавский министр КГБ генерал-лейтенант Н – ко. – И наклонившись к моему уху, добавил: – Его сослали сюда из Москвы, но не думаю, что он тут у вас надолго задержится – не тот уровень.

Действительно, подумал я, когда Матвей отошел и присел к своему другу за столик, в нашей маленькой плодово-ягодной республике и полковник вполне мог бы быть министром, не то что генерал-лейтенант.

Смакуя тягучее, сладкое, непривычное для вкуса вино – а все сорта были с добавлением сахара, иначе они бы не сохранились так долго, – после каждого бокала споласкивая по моему совету рот минеральной почти нейтрального вкуса водой «Нарзан», присутствующие через полчаса возлияний находились уже в довольно приличной стадии подпития и даже я почувствовал, что, употребив пять-шесть бокалов, захмелел.

Матвей Остапович пребывал сегодня в добром расположении духа, все время тонко шутил и смеялся, затем оставив своего друга, который несколькими минутами позднее незаметно покинул бар, сел напротив меня и мы стали по очереди вспоминать и декламировать стихи; я – Блока, Есенина и Пушкина; он – Маяковского, Мандельштама и Пастернака. Время шло, Матвей Остапович пригласил Веронику и Раису принять участие в поэтическом марафоне, так как я уже выдохся, а оставшиеся представители комиссии, отозвав меня в сторону, краснея и стесняясь выпросили у меня четыре 750-граммовые бутылки водки «Сибирской» крепостью 45 %, после чего тихо и незаметно покинули бар.

Часам к десяти я уже с трудом шевелил губами, голова моя работала замедленно и, кроме как рубаи Омар Хайяма, я уже ничего не мог воспроизводить, и это говорило тем, кто меня хорошо знал, что я нахожусь в предпоследней стадии опьянения.

(Последняя – стандартная и известная практически всем: лицом в салат).

Кондрат, появившийся на вечеринке незаметно – охрана, казалось, уже запросто пропускала его везде как своего, сидел теперь у стойки рядом с Вероникой и что-то с улыбкой нашептывал женщине на ушко, а она смеялась, на мой взгляд, игриво и чересчур громко, а может, я попросту ревновал ее к Кондрату. Матвей Остапович тоже, вероятно, почувствовал в какой-то момент, что «нагружен» сверх меры; я, подойдя к нему, завуалировано предложил свою помощь, и он не отказался. Поблагодарив меня взглядом, он оперся на мою руку и мы вместе, словно два товарища, чуть ли не в обнимку выбрались на свежий воздух. Три исполкомовские машины стояли у дверей бара; невозмутимые водители, немало повидавшие на своем веку и умеющие молчать при любых обстоятельствах, сидели внутри своих «волг» и подремывали. В одну из машин погрузился Матвей Остапович с кем-то из коллег; во вторую протиснулась Вероника, сопровождаемая Кондратом – она по пути к машине громко объясняла ему, что истинный джентльмен должен повсюду сопровождать свою даму и находиться с ней рядом. Следом за ними я отправил охранников, после чего машины тронули с места, увозя всех вышеперечисленных товарищей. Вернувшись в бар, я обнаружил на месте одну лишь Раису, которая сидела за стойкой и, казалось, дремала, опустив голову на сложенные руки. При моем появлении она приподняла голову и спросила слабым голосом:

– Все уже ушли, Савва?

– Все ушли, – подтвердил я, присаживаясь рядом и осторожно обнимая женщину за плечи – даже теперь, когда мы остались вдвоем, я не был уверен в том, что, пытаясь с ней сблизиться, поступаю правильно – ведь нельзя же с такой высокопоставленной мадам вести себя как с простой провинциалкой.

Раиса на секунду оторвала руки от своего лица, и я, заглянув в ее глаза, внутренне содрогнулся – они показались мне абсолютно холодными и трезвыми.

– Признайся, бессовестный, – сказала тем временем она, – ведь ты хотел этого, хотел остаться со мной наедине?

– Да, конечно хотел, – сознался я, улавливая в своем голосе фальшивые нотки, которые, надеюсь, Раиса отнесет на счет моего опьянения. – Я хотел, чтобы мы хотя бы один вечер посвятили друг другу.

– И где ты предполагаешь меня соблазнить? – вновь спросила она, загадочно посмотрев мне в глаза, затем обвела взглядом помещение бара. – Прямо здесь?

Я хотел было сказать, что в пяти минутах ходьбы от ресторана у меня есть квартира с удобствами, но, подумав, произнес твердо:

– Да, прямо здесь и прямо сейчас.

– И как это ты себе представляешь? – задала Рая очередной вопрос. – Как ты меня собираешься любить?

– Я буду тебя любить как родную партию, – ответил я, слегка раздосадованный ее вопросами, и, обняв за талию, одним движением стянул женщину с пуфика поставив на пол, – сильно и самозабвенно. Потому, что твои объятия, Рая, обещают мне рай.

Женщина, качнувшись, прижалась ко мне всем телом, я крепко обнял ее и поцеловал в шею. Затем мне пришлось выпустить ее из своих объятий, для того чтобы вытащить и мгновенно постелить матрас, стыдливо накрыв его не совсем свежей простыней. Моя же партийная пассия – кандидат философских наук, между прочим, и жена широко известного в узких кругах писателя, в это время грациозно, но, все же слегка покачиваясь, ступая по коврам бара последовательно снимала с себя по одному предмету туалета бросая их на стулья, в результате чего все стулья теперь оказались завешены ее вещами, а их хозяйка вернулась в мои объятия совершенно обнаженной.

Неплохо, подумал я, укладывая свою высокопоставленную гостью на матрас и взгромождаясь на нее, посмотрим теперь, чего нам можно ожидать от Раисы в постели. Однако в постели она – ответственная работница, заведующая сектором ЦК КПСС по работе с молодежными организациями, – оказалась совсем не нимфоманкой: она лежала подо мной несколько скованная, на ласки мои почти не отвечала и мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем Раиса немного расшевелилась и стала мне неуклюже помогать, подмахивая бедрами, причем делала она это как-то порывисто и не в такт. Но я, признаться, уважаю и таких дам – независимо от возраста и социального статуса – не похотливых и не разболтанных в постели; пожалуй, я был даже рад, что Рая именно такая, а не какая-нибудь развращенная фурия – а вдруг я не смог бы удовлетворить ее начальственное тело так, как ей бы того заблагорассудилось – что тогда? А так я уже почти наверняка знал, что ночь любви у нас будет долгой, и что Раиса, отдавая мне всю себя, имеет еще шанс получить полное удовлетворение.

Именно так все и случилось: моя пассия со второго захода стала заметно раскованней и активней, и я услышал, к своему удовольствию, и ахи, и охи, и вздохи, и даже обращенные ко мне слова любви. На этот раз, после более продолжительной любовной схватки, мы обнялись и тотчас уснули, а часам к пяти утра проснулись от прохлады, проникающей с улицы в бар, и Раиса, размягченная после любви и, по всей видимости, вполне удовлетворенная, потянулась сладко на матрасе и сказала:

– И чего я, дура, с первого дня тебе не отдалась? А ведь хотела. К черту эту дурацкую партийную, а заодно и семейную мораль, столько времени зря потеряли, – и она уткнулась лицом мне в плечо, в стеснении пряча глаза. Я не ответил, только крепко обнял ее и она, затихая в моих объятиях, вскоре почувствовала как что-то твердое уткнулось ей в живот и я ее опять «захачиваю», поэтому сказала, чуть ли не просительным тоном:

– Мне кажется, милый Савва, нам пора в гостиницу, пойдем, пожалуйста.

– Да, пора, – отозвался я, неохотно поднимаясь, надо было позаботиться о дискретности нашей встречи.

Через несколько минут, выпив по стакану холодного бутылочного апельсинового сока – Раиса старалась даже не смотреть на бутылки с вином, – мы вышли в предрассветную темноту и бодрым шагом направились к центру города, где располагалась гостиница райкома партии.

Сонная администратор, в течение минуты разглядывавшая нас сквозь стеклянные двери, без слов открыла, а когда мы вошли, тайком, исподволь оглядела нас с головы до ног, после чего равнодушно отвернулась – работницы гостиничного хозяйства были вышколены не хуже райкомовских водителей. Когда я осторожно поцарапался в нужный нам номер, за дверью, казалось, нас уже ждали, и я услышал нахальный голос моего напарника:

– Кто там и что надо?

– Открывай скорее, мудилка, это мы пришли, – радостно зашептал я, склонившись к замочной скважине. Через минуту дверь открылась, выпуская одного и впуская другого человека.

Раиса, стесняясь Кондрата, протянула мне на прощание руку, и я пожал ее прохладную ладошку.

– Зря ты не пошел с Вероникой, – сказал Кондрат, когда мы вышли на улицу, и я, оглядевшись по сторонам и никого не заметив, наконец-то с облегчением вздохнул. – Это целый фонтан любви.

– Ага, в следующий раз я буду иметь это в виду, – язвительно сказал я. – Она, между прочим, сама тебя выбрала, тут мое мнение не учитывалось.

– Я об этом почему-то не подумал, братишка, – сказал извиняющимся тоном Кондрат. И добавил, не преминув кольнуть: – Раньше, насколько я помню, мнение женщины в таких случаях тебя не очень-то и интересовало.

Но я не отвечал, с наслаждением вдыхая по-утреннему прохладный воздух, пока мы энергично шагали к ресторану.

Часы показывали половину седьмого, когда мы вошли внутрь, захлопнув за собой дверь, а еще через десять минут в нее постучали, я открыл – и мы увидели перед собой «всю сборную» общепита: директора Наину Васильевну, замдиректора Марью Ивановну, завпроизводством Дору Марковну, за их спинами маячило еще несколько работников рангом пониже, следом за ними выстроились повара и официанты – впереди всех стояли две уборщицы с орудиями труда наперевес.

Я настежь открыл двери бара, включил весь свет и он словно ожил: уборщицы зашуршали, убирая в баре и протирая столы; затем столы были расставлены по центру, после чего повара и официантка засервировали их по самому высокому разряду – хрусталем и импортной посудой; я выставил фирменные цветные бокалы чешского стекла. Когда все было готово, придирчивая Мамочка, сопровождаемая мной, сделала обход: в вазочках блестящими в искусственном свете горками лежала черная и красная икра; рыба была нескольких видов – в основном лососевые: заливные, копченые, соленые, в масле, в собственном соку и еще черт знает в чем. Печень трески, приготовленная салатом; чуть суховатые, как мне кажется, на любителя севрюга и белуга; паштеты – печеночный ресторанного приготовления и из банок – гусиный и куриный; салат «оливье» – как же без него; салат плебейский – с капустой, закуска «по-молдавски» – лук, редис, брынза и огурцы; на краю стола вина, шампанское, коньяк и отдельно было выставлено охлажденное пиво шести сортов – чешское, немецкое и польское, каждого по два вида.

– И все это предназначается слугам народа на завтрак, – задумчиво, словно про себя сказал я.

– Да уж, на завтрак, – усмехнулась наша Мама-директор общепита. – А ведь блинчиков и творожку со сметанкой и медом под горячий кофе с молоком вполне хватило бы нормальным людям для завтрака.

Телефон в подсобке зазвонил неожиданно, прерывая наш разговор, и я, извинившись, подошел и поднял трубку.

– Алло! – послышался далекий голос. – Ресторан?

– Да, – ответил я, – бармен Савва слушает.

– Это дежурный по райкому говорит. Тут Матвей Остапович хочет вам пару слов сказать.

– Я весь внимание.

– Савва, – послышался в трубке знакомый низковатый голос, – это я, Матвей Остапович.

– Я весь внимание, – повторил я.

– Ну, как, вчерашний вечер хорошо завершился?

– Да… – ответил я неуверенно. «Знает, – понял я. – Знает все за вечер, и за ночь, старый лис, уверен, знает, уж слишком интонации его голоса игривы – для него необычны, я ведь с ним каждый из последних десяти дней по пару часов общался, немного изучил». И в трубку: – для меня, собственно говоря, вечер еще не завершился, я ведь вас тут с завтраком жду.

– Я хочу тебе сказать спасибо за все, – прогудел в трубку Матвей Остапович, – мы через пять минут выезжаем, от всего коллектива тебе привет. Особенно от женской его части.

«Знает» – теперь я уже был уверен в этом.

– Ивам спасибо, за науку, за стихи, за то время, что вы уделили нам. А что же, Матвей Остапович, насчет завтрака?

– Завтракать мы будем в Кишиневе, а то в такое раннее время, да еще в дорогу вредно наедаться, – засмеялся он и положил трубку.

Несколько секунд я простоял с трубкой в руке, затем осторожно положил ее на рычажок и вышел из подсобки. На лице моем, видимо, было написано безмерное удивление, так как директор тут же вопросительно уставилась на меня, а через секунду и все остальные застыли, глядя на меня словно в немой сцене «Не ждали». Я прошел к столу, поклонился всему коллективу и сказал:

– А теперь, господа-товарищи, я приглашаю вас всех за стол.

– Не приедут! – ахнула Наина Васильевна, следом за ней всплеснула руками ее зам, Марья Ивановна – высокая, красивая, импозантная женщина, остальные по-разному выразили свои чувства – кто-то вздохнул, кто-то, по-моему шеф-повар, даже всхлипнула.

Первой, как и следовало ожидать, взяла себя в руки Наина Васильевна. Шагнув к столу, она оглядела-охватила его одним взглядом, села в кресло во главе стола и только тогда, решившись, выдохнула:

– Садитесь все. Ведь это все мы с вами действительно заслужили. Только Савва, – обратилась она ко мне, – убери со стола крепкие напитки и налей всем по стакану вина. По одному на человека, не больше – впереди у всех нас долгий трудовой день.

«Ассорти».

Водка 10 мл.

Виски 10 мл.

Коньяк 10 мл.

Джин 10 мл.

Сладкий вермут 20 мл.

Мартини 10 мл.

Малиновый ликер 10 мл.

Земляничная наливка 20 мл.

Колотый лед.

Шейкер, высокий стакан.

«гарнир» – дольки фруктов на шпажке.

Новелла тринадцатая. Лёка

Не знаю выше интереса,

чем вечных слов исполнить гамму

и вывести на путь прогресса

замшело нравственную даму.

И.Губерман

Ночь первая

Когда мы с Кондратом пробрались на территорию консервного завода, мои часы показывали 11.30; еще немного, 20–30 минут, и усталые студентки – работницы завода, закончив вечернюю, или вторую смену, что одно и тоже, повалят гурьбой через проходную к автобусам, которые отвезут их в студенческий городок, а там у девушек останется сил лишь на то, чтобы кое-как сполоснуться и завалиться спать.

А для меня и моего напарника по амурным делам вторая смена с этого часа только начиналась – так мы называли наши почти ежевечерние вылазки сюда с целью знакомства с девушками.

Этот осенний период – сентябрь-октябрь, называвшийся у студентов третьим или трудовым семестром, был по срокам совмещен с плодоовощным сезоном в наших краях, поэтому на консервном заводе, на всех его подразделениях и производствах трудились сотни девушек-студенток.

А мы вот уже второй год подряд выбирали себе партнерш для развлечений именно тут; в прошлом году здесь трудились студентки медицинского института, в этом году их сменили студентки Кишиневского университета.

Познакомившись с девушками, мы предлагали им целый комплекс развлечений, поэтому интерес в нашем мероприятии был взаимовыгодным: девушки, среди которых встречались порой очень даже хорошенькие, и сами были не прочь отдохнуть и погулять в свое свободное время с местными ребятами, для многих из них это вообще была почти единственная возможность расслабиться в череде скучных трудовых будней; ну а наш интерес, думаю, ни для кого не составлял секрета.

Приезжали мы на завод обычно загодя, к 23.30, а то и раньше, если была такая возможность, – учитывая, что и наша работа в ресторане заканчивалась зачастую лишь к полуночи. Проникнув на территорию завода, – что не составляло никакого труда, – мы обходили все подряд цеха и службы, и везде знакомились с девушками, выбирая по совокупности наиболее симпатичных, веселых и контактных, которых приглашали затем на ночной променад, и если все задуманное нами удавалось, то вечер в девяти из десяти случаев заканчивался интимом.

Почему нас интересовали именно приезжие студентки? В городе, разумеется, хватало и своих, местных девиц этого возраста, но они, в сущности провинциалки, были по сравнению со столичными девушками куда более закомплексованными, соответственно менее интересными в общении и, кроме всего прочего, уже достаточно примелькались и надоели нам (как и мы, в свою очередь, им). А кишиневские студентки оживляли и разнообразили своим присутствием наш тихий городок на юге Молдавии и довольно ощутимо поднимали его жизненный тонус. Ну, а нас с Кондратом интересовали, главным образом, новые лица, новые впечатления и ощущения, и девиз наш для достижения цели был прост: «Быстрота, натиск и нахальство».

Перемещаясь от цеха к цеху, мы вскоре добрались до фабрикатного, который еще называют цехом готовой продукции, где на заре своей юности, после окончания восьмого класса, успел поработать и я. У самого входа в цех мы чуть ли ни лицом к лицу столкнулись с молодым мужчиной, одетым в костюм-тройку, поверх которого был небрежно наброшен белый халат. Я слегка забеспокоился, увидев его, мы здесь находились незаконно и мне очень не хотелось терять драгоценное время на оправдания перед кем-либо из заводского начальства, однако мужчина этот при ближайшем рассмотрении оказался моим старым знакомым по имени Захар, который, завидев нас, заулыбался приветливо и заторопился навстречу. Энергично обменявшись рукопожатиями, мы похлопали друг друга по плечу, а на его вопрос, что мы тут делаем, я ответил доверительно, что мы заехали сюда за знакомыми девушками.

– А ты сам-то что здесь делаешь? – спросил я его в свою очередь, намекая на то, что, быть может, он находится здесь с той же, что и мы, целью, ведь Захар был немногим меня старше, то есть ему было тридцать, или чуть больше.

– А я здесь директор завода, – сказал он, это оказалось для нас полной неожиданностью, и мы с Кондратом в легкой растерянности посмотрев друг на друга, рассмеялись.

– Да, – сказал я, шутливо склонив вбок голову, – все вокруг растут в чинах и должностях, только мы с тобой, Кондрат, топчемся на месте.

– Ну-Ну, – усмехнулся Захар. – Вы тоже, ребята, насколько я знаю, неплохо устроены. – И добавил, вновь пожимая нам руки: – Ну, не буду вам мешать. Желаю удачи.

И ушел.

Мы с товарищем продолжили свой путь, и вскоре поравнялись с группой девушек в рабочих белых халатах, сгрудившихся вокруг этикеточно-штамповочного станка, который наклеивает этикетки на банки. Девушки, о чем-то переговариваясь и споря, осторожно трогали различные части механизма, пытаясь самостоятельно отрегулировать станок, в противном случае им предстояла дополнительная трудоемкая работа – наклеивать эти же самые этикетки вручную. Кондрат подошел к ним, поздоровался, затем, приобняв за талию, отодвинул одну из девушек в сторону, с полминуты поковырялся в станке, нажал пуск и станок, как ни в чем не бывало, заработал, – товарищ мой, надо признать, был с любой техникой на ты. Впрочем, он неплохо ладил и с девушками, и, закончив работу, вернее еще в процессе ее, уже успел завести с ними разговор.

Две девушки из этой группы оказались уже знакомыми нам по прежним посещениям, мы с ними болтали в прошлый раз, правда, уехали мы в ту ночь совсем с другими, так уж получилось.

Девушки улыбались, разговаривая с Кондратом, затем окликнули и подозвали меня, причем они обращались к нам по именам, а я, хоть убей, ни одной из них по имени не мог припомнить, – ведь бывало, что за один визит на завод мы знакомились с десятью и более девушками с целью максимального расширения круга знакомств. Именно по этой причине нам и пришлось теперь обращаться к ним безлично, на «вы».

Одна из девушек, привлекательная шатенка с приличной фигуркой, – подруги называли ее Ириной, – отошла с Кондратом в сторону, где они, смеясь, побеседовали о чем-то с минуту, после чего мой товарищ вернулся, довольно улыбаясь, легонько подтолкнул меня под локоть и, ни слова не говоря, двинулся на выход. Я пошагал следом, ожидая, что он мне расскажет, о чем ему удалось так быстро с девушкой договориться, но не успели мы отойти и трех шагов, как дорогу нам преградила крупная, сельского вида женщина с квадратным красным лицом, в резиновом фартуке, и в резиновых же сапогах, очевидно, постоянная рабочая из тех, которые здесь командуют студентами, и возможно, еще помнившая меня с той поры, когда я здесь работал мальчишкой.

Она фамильярно ткнула меня указательным пальцем в живот и спросила:

– А ты что здесь, кудрявенький, делаешь? Твое лицо мне откуда-то знакомо.

– Тебя ищу, радость моя, – ответил я улыбаясь.

– Ты не лыбся, – тут же сказала женщина, почему-то насупившись, – я ведь тебя знаю. И знаю, чего ты к нам сюда ходишь.

– Ну, не томи душу, – с интересом спросил я, – и чего же я хожу?

– А ты все выглядываешь, где что плохо лежит, и как бы чего украсть.

– Что ты, милочка, – со смешком откликнулся я на ее слова, заметив, что девушки, с которыми мы только что болтали, подошли ближе, заинтересовавшись, о чем у нас с ней разговор. – Я украл здесь то, что мне было нужно, еще десять лет тому назад. А ты, милочка, такая всезнающая, такая шустрая, тебе палец в рот не клади, а то откусишь…, – в этом месте я сделал эффектную паузу, – по самые яйца.

Рабочая, которая хотела, очевидно, при подчиненных повыделываться, показать им, и нам заодно, что она здесь хозяйка, услышав сказанное мною ойкнула, перекрестилась и пошла медленно от нас, через каждые пару шагов оглядываясь. «Дура какая-то» – довольный своей находчивостью подумал я и продолжил свой путь. «Дурак какой-то» – подумала наверное она, потому что на ходу вертела указательным пальцем у виска.

Через некоторое время, когда мы с Кондратом уже сидели в машине неподалеку от проходной, и он, молчаливо и загадочно улыбаясь, подравнивал маникюрной пилкой ногти на руках, три фигурки, одетые в кажущиеся серыми и однотонными в темноте одежды, вынырнули из-за стоящего рядом автобуса и подошли к машине.

– Явились, – произнес удовлетворенно Кондрат, и, протянув свою длинную руку за моим сиденьем, открыл заднюю дверцу и наши гостьи попрыгали внутрь. Я, обернувшись назад, поздоровался, и с интересом стал разглядывать девушек. Одну из них, Ирину, я уже запомнил, двух других видел впервые. Эти девушки явно не торопились сегодня в лагерь, расположившись удобно на заднем сиденье, они также с интересом разглядывали нас. Чтобы не показаться им нелепым в своем молчании, я тут же «приколол» какую-то расхожую хохму, от которой все рассмеялись – девушки радовались окончанию нелегкой рабочей смены и готовы были смеяться какой угодно шутке. А почему все же они пришли втроем, думал я тем временем, ведь нас двое? Решили, видимо, что так им будет спокойнее, а может веселее, а возможно также, хотя и маловероятно, что они были неразлучной троицей. Нас с Кондратом, во всяком случае, сей факт не огорчил, скорее наоборот, обещал придать предстоящим отношениям особую пикантность.

Машина тронулась, медленно выруливая со стоянки, девушки о чем-то перешептывались, я тем временем вынул из автомобильного «бардачка» большую шоколадку «Аленка» (специально для таких случаев предназначенную) и передал ее назад.

– Десерт, – сказал я. – После всех этих запахов на вашем заводе впору чем-нибудь сладеньким закусить.

Девушки рассмеялись и, ломая шоколад на кусочки, стали есть, не переставая при этом подшучивать друг над дружкой.

– Ну что, милые дамы, поедемте на квартиру? – подмигнув мне, предложил Кондрат, после того как мы с помощью Ирины перезнакомились.

Девчонки зашевелились, затем Ирина, переглянувшись с подругами, сказала:

– Давайте, ребята, лучше куда-нибудь на природу отправимся, так, наверное, для первого знакомства будет веселей.

– Ага, после тяжелой работы хочется свежим воздухом подышать, – мечтательно заявила вторая девушка, хорошенькая брюнетка по имени Милена. Настала наша с Кондратом очередь переглянуться – ведь мы планировали, собрав компанию, прямиком отправиться на квартиру.

Машина миновала автовокзал, и тут Кондрат, который почему-то то и дело поглядывал в зеркало заднего обзора, резко свернул направо и дал полный газ. На пути нашего следования располагались многочисленные общепризнанные места отдыха молодежи: огромный военный полигон со множеством укромных мест, лесок в районе аэропорта и посадки деревьев вдоль дорог, ведь ночью, как известно, каждый кустик – друг молодежи. Но мы с Кондратом привыкли обставлять наши прогулки с комфортом, при этом не любили шумного соседства и имели собственные места отдыха.

– Что ж, раз девушки просят в лес – значит в лес, – произнес будто бы разочарованно Кондрат, и я усмехнулся – у нас с ним, если уж говорить начистоту, были припасены различные варианты отдыха на любой вкус, и почти на все случаи жизни.

* * *
Эта мысль – украденный цветок,просто рифма ей не повредит:человек совсем не одинок —кто-нибудь всегда за ним следит.И.Губерман

Итак, как я уже сказал ранее, всегда и везде – отправляясь с дамами на квартиру или же на природу, – мы целеустремленно стремились к одному – физической близости с ними.

Я огляделся по сторонам: мы продолжали наш путь, однако, к моему удивлению, мы почему-то не поехали на наше «барменское место», расположенное неподалеку от аэропорта, не говоря уж про озеро под Котиганами или пасеку в районе села Московей, – эти красивые благоустроенные места с дачными домиками, где можно было удобно расположиться и великолепно провести время, находились совсем в другой стороне. А заехали мы на какое-то кукурузное поле в районе аэропорта, не доехав нескольких сотен метров до нашего обычного места отдыха. И остановились у обочины – притормозив, машина почти зарылась капотом в стройный ряд кукурузы и замерла.

– Что, брат?.. – спросил я Кондрата, лицо его мне показалось чем-то озабоченным. – Что-то с машиной?

– Нет, – ответил он и погасил все огни. Затем загадочно-трагическим голосом сообщил: – За нами следят. – И обращаясь к девушкам, добавил: – давайте посидим пару минут тихо, посмотрим, что это за герой висит у нас на хвосте.

Девушки слегка переполошились, стали оборачиваться, вглядываясь в пустынное шоссе позади нас и шептаться между собой, а Кондрат продолжил:

– Какая-то белая «Нива» на ближнем свете ехала все это время за нами по пятам, я обратил на нее внимание еще когда мы только отъезжали от завода, а когда мы свернули у автовокзала направо и она последовала за нами, я окончательно убедился в этом.

Это сообщение неприятно резануло по нервам, и я полез в карман за сигаретами. В общем, мы давно подозревали, что кто-то контролирует наши ночные перемещения – и раньше были уже кое-какие наметки в этом плане, но сегодняшнее преследование можно было считать установленным фактом, и теперь надлежало разобраться, кто и зачем это делает, кому пришло в голову за нами следить.

Выйдя из машины, мы с Кондратом стали внимательно всматриваться в участок дороги, видимый нам с этого места, но шоссе по-прежнему казалось пустынным, не было видно никаких огней, и тогда мой товарищ, сделав таинственное лицо, сунул голову в окно салона и шепотом предложил нашим дамам выйти из машины, попросив остаться одну девушку с необычным именем – Милена, которая внешне, как я успел для себя отметить, была, несомненно, самой сексапильной из всех троих; фамилия ее, которую по дороге несколько раз называли подруги, тоже была необычной и звучной – Гайворонская.

– Она побудет в машине для прикрытия, – заговорщически толкнув меня в бок, объяснил Кондрат, передавая сумку, которую он достал из багажника. После этого он, ничего больше не объясняя, вновь завел двигатель, развернул автомобиль и, не включая огней, погнал его к главной трассе в надежде перехватить машину, преследовавшую нас. Перед отъездом он успел шепнуть мне, что в любом случае минут через 20–30 вернется.

Итак, я остался на кукурузном поле вместе с Ириной – веселой и смешливой девушкой, той самой, что договаривалась с Кондратом насчет сегодняшнего ночного променада, и третьей девушкой из севших к нам в машину – Ольгой, – тихоней, голоса которой я до сих пор не слышал.

От нечего делать я стал осматриваться по сторонам. Кругом, куда не брось взгляд – поля и виноградники, изредка перемежаемые полосками лесопосадок – картина для южной части Молдавии совершенно обычная. А вот место, где нас оставил Кондрат, было совсем захудалое – кукурузное поле, при этом прямо перед нами какая-то ложбинка, прогалина в земле, казавшаяся в лунном свете почти черной; повсюду нас окружали стоячие и местами поваленные стержни кукурузы – пейзаж, прямо скажем, не располагающий к веселью, и уж тем более к интиму, а у меня в руках сумка, в которой позвякивают две бутылки шампанского, один на всех граненый стакан и – никаких перспектив на этот вечер. Одно успокаивало – это не могло продолжаться долго – Кондрат обещал скоро вернуться.

Пособирав валявшиеся на земле кукурузные стержни, мы сложили их, получив в итоге какое-то подобие настила и уселись на него. Костерок, не рассчитывая на продолжительное прозябание в этом богом забытом уголке, решили не разжигать, да и лень было им заниматься. Мое настроение было безнадежно испорчено – вначале неприятной новостью о том, что за нами следят, затем видом этого грустного места, и меня душевно потянуло к Ольге-тихоне: с такими обычно хорошо поговорить за жизнь, поплакаться, как говорится, друг другу в жилетку. Но Ольга была молчаливо-рассеянна, на мои вопросы отвечала невпопад, при этом она смущенно улыбалась и еле слышно вздыхала. И все же она меня чем-то привлекала, и я решил приглядеться к девушке повнимательнее. Она была невысокого роста, среднего сложения, густые вьющиеся каштанового оттенка волосы еле прикрывали плечи, лицо было миловидным, но черты его были не очень выразительными, мягкими. По ее виду было понятно, что девушка чувствовала себя здесь не очень уютно, что ей непривычны компании с незнакомыми ребятами и, скорее всего, вообще неприятны такого рода развлечения.

«И все же тихони, подобные ей, бывают разные, – задумчиво рассуждал я, поглядывая на Ольгу. – Есть в некоторых из них что-то загадочное, что влечет к ним, а порой встречаются и такие, что если уж пробудятся от спячки (конечно, если помочь им в этом), то могут взорваться неожиданным темпераментом словно вулкан, и тогда это будет по меньшей мере Везувий».

Другая девушка, Ирина, казалась веселой и беззаботной болтушкой, она беспрерывно рассказывала всякие истории и анекдоты, острила, шутила, и была вполне в моем вкусе, с ней все было бы легко и просто, но! – под другое настроение. Сейчас Ирина наливала по кругу в единственный стакан шампанское, а заметив, как я заботливо накинул на плечи Ольги свою летнюю курточку, весело подмигнула мне, а вслух сказала:

– Тебя тут ожидают, Савва, большие трудности. – И не ожидая расспросов тут же пояснила: – Ольга у нас недотрога, мужчин к себе не подпускает.

Я улыбнулся: в нашем с Кондратом тандеме недотроги были как раз по моей части, но я из скромности об этом умолчал.

Прошло уже более двух часов сверх обещанных Кондратом 20 минут, наш неутомимый «штирлиц» продолжал гоняться за неуловимым соглядатаем, а мы втроем, устав ругать его, а заодно и Милену, пересказав друг другу к этому времени все известные нам анекдоты, улеглись, свернувшись в замысловатую трехголовую фигуру практически на голой земле, и медленно замерзали – ведь на дворе стоял уже конец сентября. Вот где пришлось сожалеть о том, что у нас с собой шампанское, да еще сильно охлажденное, а не бутылка водки, более подходящая к случаю. Воспользовавшись тем, что от холода Ольга – на ней был лишь тонкий свитерок, – прижалась ко мне вплотную, и мы с ней оказались укрыты одной курткой, я начал целовать ее лицо, сначала куда придется – щеки, нос, глаза, подбородок, потом – стараясь отыскать ее губы, но девушка, стесняясь, еле заметными движениями уворачивалась от меня, не удаляясь, впрочем, ни на сантиметр, отчего мне стало казаться, что она нарочно подставляется под мои поцелуи так, чтобы я чего-нибудь случайно не пропустил, и я продолжал целовать ее, напоследок добравшись и до губ.

Надо признать, я увлекся поцелуями и это было для меня необычно вдвойне: во-первых, я не люблю целоваться и, несмотря на свой достаточно зрелый возраст, считаю, что не умею этого делать; во-вторых, в отношениях с женщинами вообще предпочитаю обходиться без поцелуев, из-за чего по вполне понятной причине имел лишь за последнее время несколько скандалов и массу сцен от своих подружек. А тут мне вдруг почему-то хотелось и даже нравилось целоваться, – именно с этой девушкой. Так, когда в одно из мгновений я захватил губами пухлые Ольгины губки с легким горьковато-сладким привкусом на них шампанского, то больше уже не хотел расставаться с ними – то были милые, наивные, девчоночьи губы. Ольга, чуть не задохнувшись, дернулась испуганно – только тогда я с сожалением отпустил их. На Ирку, прижавшуюся спиной к моей спине, мы не обращали никакого внимания, а она делала вид, что ей все происходящее рядом безразлично. Мне, лежащему между девушками, было, в отличие от них, тепло, удобно, и почти комфортно: они с двух сторон согревали меня своими телами, а Ольга, в то время как мы с ней целовались, согревала мои уста и… мое сердце, которое радостно замирало от необычных для меня ощущений.

Казалось, прошла уже целая вечность с момента отъезда Кондрата; я был зол на товарища и даже подумывал о том, чтобы отобрать у него по приезду домой ключи от машины. Эту машину, старенькую раздолбанную «копейку», которой было уже не менее 11 лет от роду, мне доверила соседка, вдова, оставшаяся без мужа, и, соответственно, без водителя, а я отдал машину в распоряжение Кондрата, так как сам не водил и прав не имел. Кондрат, кстати, прав тоже пока не имел, ему только-только исполнилось восемнадцать, но юноша уверенно сказал, что проблем никаких не будет, он, мол, все берет на себя.

Мое бедное тело уже ныло от врезавшихся в него жестких стержней кукурузы, предутренняя сырость как пологом накрыла местность, знобким холодком проникая под одежду, когда мы наконец увидели свет фар и услышали шум мотора, затем и Кондрат появился, предстал перед нами, улыбаясь во всю свою наглую рожу.

– Странно, что ты вообще о нас вспомнил, Кондратий Спиридонович, – не удержался я от упрека, с трудом вставая с нашей импровизированной лежанки и подавая поочередно Ольге и Ирине руку, чтобы помочь им подняться.

– О, да я вижу, вы тут тоже зря времени не теряли, – нашелся он, кивая на Ольгу, опиравшуюся на мою руку. От такой явной наглости все слова в моем рту превратились в ледяные шарики, и я не нашелся, что ему и сказать. В следующую секунду мы атаковали машину, тормоша молчаливо и отрешенно сидевшую внутри Милену и через двадцать минут, миновав центр города, уже подъезжали к студгородку.

Когда наши девушки, преодолев дыру в сетчатом заборе, смешались с другими студентками, собиравшимися на работу в первую смену, на улице было уже совсем светло. Высаживая меня у дома, Кондрат сказал:

– Не обижайся, брат, вечером я тебе расскажу как и что, а теперь извини, поеду домой, очень спать хочется.

Ночь вторая

Следующая ночь вновь застала нас у ворот завода, Кондрат, сидя на водительском месте и барабаня пальцами по рулю, детально рассказывал мне, как он ловко вчера вычислил наших преследователей. Я по ходу его рассказа ничего не спрашивал, не делал никаких замечаний, только повторял периодически: «Угу, угу», что вскоре выбило его из колеи повествования и Кондрат умолк, и я тоже молчал, досадуя на товарища, что всю прошлую ночь провел в какой-то канаве благодаря, конечно, в первую очередь тому мерзавцу, который за нами следил, а уже во вторую очередь несвоевременно вспыхнувшей похотливости Кондрата.

А следившим за нами мерзавцем, как выяснилось в ходе вчерашней ночной погони, на этот раз за самим преследователем, оказался опер уголовного розыска по кличке Банан, являвшийся до вчерашнего дня нашим общим приятелем. Впрочем, мы и раньше предполагали, что это именно Банан за нами следит – собирает на всякий случай компромат, собака ментовская, но чтобы так нагло, с преследованием на машине – такого прежде не было, или, во всяком случае, мы этого не замечали. А может, и это вернее всего, его кто-то попросил об этом – последить, а вот кто именно – теперь нам предстояло это выяснить. Одно лишь во всей этой истории согревало мою душу, вернее одна – Ольга, целовавшаяся со мной предыдущей ночью, и я уже не мог об этой ночи сожалеть, вспоминая ее мягкие, податливые, с горьковато-сладким привкусом губы…

Кондрат, который в конце своего повествования признался мне в том, что после того, как он увидел в кабине преследовавшего нас автомобиля мента Банана, счел свою миссию выполненной, свернул в одну из лесополос и там набросился на Милену, заставив девушку отдаваться ему всеми известными способами и во всех мыслимых позах, смотрел теперь на меня по-щенячьи вопросительно-преданно в надежде на прощение. И был, конечно, мною прощен, о чем я ему просигналил небрежным взмахом руки, – ну не мог же я, в самом деле, на своего друга из-за этой истории по-настоящему обижаться. Теперь я стал думать об этой самой Милене, об отношениях с которой Кондрат рассказывал все в мельчайших подробностях, и удивлялся. Конечно, бедная девочка осталась темной ночью наедине с этим монстром – что ей еще оставалось делать, как не исполнить все его желания и требования, уж я-то знаю его методы и подходы к женщинам, я и сам, надо признать, такой же, если не хуже.

– Послушай, – сказал я товарищу, прерывая его красочное повествование. – Если девчонки опять придут втроем, то на этот раз настанет твоя очередь развлекать двоих, а мне достаточно и одной.

– Я надеюсь, сегодня этой твоей девочки Олечки (в его тоне прозвучало эдакое снисходительное пренебрежение – сам Кондрат девственниц терпеть не мог) не будет, и мы отдохнем красиво, с полной самоотдачей, – самонадеянно заявил он.

– Ты хочешь сказать, что Милена после вчерашнего и сегодня придет? – откровенно удивился я.

– А куда она денется? – в свою очередь удивился Кондрат.

– И вообще, я думаю, что ей наше вчерашнее приключение понравилось.

На это его нахальное заявление у меня уж не было что, и сказать, однако, как это ни странно, Милена, как выяснилось впоследствии, действительно после всего между ними произошедшего вновь жаждала встречи с ним. (Мне было бы гораздо легче понять это, если бы целью этой новой встречи с Кондратом было ее острое желание отрезать ему яйца).

* * *

Студенты толпой валили на выход через проходную вот уже минут десять, когда мы увидели, наконец, как от людского потока отделились две девичьи фигурки, которые то и дело оглядываясь, направились в нашу сторону. Кондрат завел двигатель, дверцы машины открылись, и Ирина с Ольгой – наши вчерашние приятельницы – нырнули внутрь и стали устраиваться на заднем сиденье.

– А где Милена? – спросил Кондрат, трогая с места и медленно маневрируя между автобусами.

– А она приболела и не была на работе сегодня, – сказала Ольга.

– Видимо перетрудилась вчера, отдала много сил на производстве, – насмешливо кольнула Кондрата Ирина.

– Так сегодня ты, что ли, вместо нее будешь? – несколько цинично спросил Кондрат, бросая на девушку взгляды в зеркало заднего обзора.

– Ну, наверное, – спокойно ответила та. (В ту минуту мы еще не знали, что после вчерашнего вечера Ирина решительно взяла инициативу в свои руки и быстренько отшила Милену, тянувшуюся к Кондрату. Холодный, расчетливый ход умной Ирины смог помешать их встрече, а вскоре ей удалось совсем вывести Милену из игры, предложив Кондрату вместо нее себя, а вместе с тем, очевидно, еще более интересные взаимоотношения и развлечения. Завидую товарищу – я что-то не припоминаю у кого-либо из моих партнерш такого рвения и находчивости в достижении цели).

Когда мы приехали в ресторан, я открыл двери бара и снял сигнализацию, сказав по телефону несколько теплых слов девушке-оператору и пригласив ее в бар на бокал шампанского в любой из ближайших дней. С ночными операторами на пультовой в милиции все было давным-давно обговорено, так что эти полуночные посещения бара в их журнале не фиксировались – если, конечно, мы просили об этом операторов.

Кондрат с Иркой, быстро найдя общий язык, о чем-то мило воркуя направились за стойку, где принялись греметь стаканами и бутылками. Ольга, усевшись на высокий пуфик-стульчик у стойки, так же как и вчера была невозмутима и молчалива, и без конца дымила сигаретой. Замечу попутно, все мы в тот период очень много курили; позже я подсчитал, что вчетвером мы менее чем за месяц выкурили 200 пачек «Космоса». В открытую торговлю я эти сигареты тогда не отпускал, «Космос» в этот период был в дефиците – одного ящика (500 пачек), который я получал со склада раз в три месяца, еле на собственные нужды хватало.

Ирина, быстро освоившись за стойкой, взяла на себя роль бармена и наливала теперь всем нам какой-то шоковый коктейль, рассказывая мне с улыбкой, что Ольга в их компании девушка строгих правил, с мужчинами еще не встречалась, и жалела меня вслух, намекая на то, что мне с ней нелегко придется.

– Такова уж, видно, моя тяжкая доля, – вздохнув, проговорил я. Даже в полуприглушенном свете барных фонарей я заметил, как лицо Ольги во время нашего с Ириной разговора о ней залилось румянцем, и она, скомкав в пепельнице окурок, тут же потянулась за новой сигаретой; и тогда я опустился перед ней на одно колено и продекламировал свое стихотворение, навеянное лирикой Пушкина – оно родилось у меня в голове сегодня утром, сразу после того как мы расстались.

К Ольге.

Ах, Ольга, демон мой сердечный, Предмет печали бесконечной, К твоей руке я ниц склоняюсь, Тебе, единой, поклоняюсь.
* * *
Ты ж, ангел мой чистосердечный, Всегда с улыбкою беспечной Меня не замечая, dio, Проходишь мимо горделиво.
* * *
Настала ночь. Любовью вечной Тебе клянусь, мой друг сердечный И просыпаюсь… Что за сон?.. Иль я действительно влюблен?! (dio -дорогая). (автор).

Ольга во все время декламации глядела на меня удивленно, даже недоверчиво головой качала, затем протянула руку и потрепала мои волосы; о большей нежности, признаюсь, я и не мечтал. Конечно, я мог бы сегодня оставить эту девочку в покое и переключить все свое внимание на Ирину, девицу озорную, сексапильную и наверняка более доступную, внеся полный разброд в ее и Кондрата планы; тот после вчерашнего не посмел бы что-либо возразить, а Ирка… да кто бы ее спрашивал. Но… я совершенно не думал об Ирине сейчас, и уж тем более мне не хотелось, чтобы при подобном раскладе Ольга попала в лапы Кондрата.

В ходе дегустирования изготовленного Иркой довольно крепкого коктейля выяснилось, что все мы не против чем-нибудь перекусить, а так как у меня имелись ключи от всех без исключения складов, кладовок и холодильников в ресторане (еще до его открытия полная связка ключей была мною обстоятельно собрана), то задача эта решалась без труда, и мы с Кондратом отправились в «рейд» по ночному ресторану, наказав девушкам сидеть тихо и ждать нашего возвращения. В ходе рейда нам, после тщательной инспекции шкафов и холодильников, пришлось дважды относить найденное в бар, и в итоге, когда мы наконец уселись за стол, он оказался сервирован весьма недурно – в особенности по нашим, не слишком изобильным временам.

Пили мы, как у нас в компании принято, каждый что пожелает; после Иркиного коктейля, однако, мы с Кондратом более чем по рюмке коньяка не сумели осилить, а девушки так и вовсе пить отказались.

Странно, в этот вечер мне и кусок в горло не лез, хотя обычно не могу пожаловаться на отсутствие аппетита, скорее наоборот, всегда мог покушать за двоих. Ольга тоже съела самую малость из положенного ей в тарелку и через несколько минут сказав «спасибо» и встав из-за стола закурила сигарету и уселась на прежнее место у стойки. Я, словно волк вокруг пугливой косули, стал ходить около нее и целовать все, что мне было доступно: волосы, шею, уши, щеки, а она смешно уворачивалась и прятала голову в плечи словно ребенок. Кондрат с Иркой откровенно флиртовали, словно подавая нам, «скромным влюбленным», пример.

– Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? – спросил я Олю, обняв ее сзади за талию и прижавшись щекой к ее щеке.

– Зови меня Лека, – попросила она.

– Лека, – проговорил я вслух, вкладывая в это слово необъяснимое даже самому себе чувство. С этого дня я десятки, сотни раз произносил это имя вслух и про себя. А сейчас, обнимая девушку, я шептал ей слова любви и вообще был сам не свой – мое сердце замирало от нежности к ней. Однако нам с Лекой не дали полюбезничать – эта несносная пара расшалилась вконец, и Ирка, потеряв терпение, вслух заявила, что мы им мешаем, и что если сейчас же не уберемся куда-нибудь, нам придется присутствовать при их совокуплении. Я взял Леку за руку и помог ей сойти с пуфика. Девушка сопротивлялась, когда я увлек ее из бара в темное фойе, а там и вовсе остановилась.

– Давай уйдем отсюда, Лека, – шептал я, обнимая и жадно целуя девушку, – посидим где-нибудь, не будем мешать людям выражать друг другу свои чувства.

Лека, однако, не двигалась с места: она мягко упираясь мне в грудь ладонями, шептала: «Нет, Савва, нет». При этом она беспокойно озиралась по сторонам; она, конечно же, не доверяла мне, понимая, что с ней сейчас может произойти все что угодно.

Итак, мне ничего другого не оставалось, как привести в исполнение мгновенно созревший в моей голове план – я подхватил девушку на руки и понес в комнату для официантов. Дорогой она пыталась вырваться, освободиться, громко шепча: «Ну пожалуйста, Савва, ну не надо!», но я быстрым шагом преодолел два длинных коридора, и лишь толкнув дверь и войдя в нужное мне помещение, опустил ее на ноги. В комнате официантов царил почти полный мрак – единственное окно пропускало внутрь совсем немного света с улицы. Лека стояла молча, судорожно вцепившись руками в рукав моего пиджака, и глядела по сторонам, пытаясь определить где мы находимся. Мне же здесь осматриваться не требовалось: я в этой комнате и на ощупь знал, где и что находится, так как неоднократно ее посещал вместе с разными подружками прежде – и в светлое, а чаще, конечно, в темное время суток. Вот перед нами чернеет ряд шкафчиков раздевалки, по высоте более чем наполовину перекрывающий окно, а здесь, сбоку, между стеной и шкафчиками находится кем-то предусмотрительно припасенный полуторный матрас.

Пока Лека озиралась по сторонам, я достал матрас и бросил на пол, после чего опустился на него коленями, увлекая девушку за собой. Ольга от неожиданности споткнулась о мои ноги и повалилась навзничь, но тут же стала барахтаться, сопротивляться, упираясь в меня руками, а я, даже не прикасаясь к ней, а лишь сдерживая, стал нежно целовать со словами:

– Лелечка, милая, хорошая, прелесть моя, не волнуйся и не бойся. – И неожиданно добавил: – Поверь, я и сам боюсь. – И это было правдой.

Лека, не чувствуя какой-либо агрессии и даже объятий с моей стороны – я касался ее лишь губами – стала понемногу привыкать к новому для себя положению и вскоре почти успокоилась. Мы лежали рядом, она не делала больше попыток вскочить и убежать, а я легко поглаживая рукой ее шикарные каштановые локоны, спрашивал:

– Ты меня боишься, милая? Или себя? А может, тебя страшит это, близость между мужчиной и женщиной? Не бойся, я буду самым нежным и ласковым из всех, кто когда-либо прикасался или прикоснется к тебе.

«Да… – думал я в замешательстве, почти физически осязая страх своей партнерши, – можно об этом говорить сколько угодно, но какие слова нужно произнести, чтобы убедить девушку отдаться в первый раз – ведь даже если она этого хочет, то все равно боится, не понимая, и что ее при этом ждет, она попросту испытывает чувство страха перед неизведанным. Это только слово такое красивое – дефлорация, будто бы цветок срываешь, – а сам процесс…».

– Савва, – прошептала Ольга. – Я понимаю, я все понимаю, но я не могу…

– Не можешь «что»? – спросил я, мгновенно сжав ее в своих объятиях.

– Я понимаю, что ты мужчина, что тебе нужна женщина, что ты хочешь…, но я не могу… ведь у меня, ты же знаешь, есть парень, там, в Кишиневе, через месяц у нас с ним свадьба. Все уже решено и договорено.

– Ну так и что из того, значит, я тебя подготовлю к семейной жизни, – жестко сказал я, целуя ее.

– Нет, нет, милый, – просила она, отвечая, тем не менее, легкими поцелуями на мои, – не надо, не сегодня, не сейчас.

– Но я хочу тебя сейчас, и ты будешь моей, – не сдержался я и вновь крепко сжал ее в объятиях. Теперь вместо слов послышались всхлипывания, я разжал объятия и вновь стал нежно целовать ее, очень целомудренно, как в прошлую, первую ночь нашего знакомства. Вскоре, почувствовав, что она опять стала успокаиваться, я сказал:

– Лека, ты можешь сейчас встать и уйти, и ничего не будет. Только сейчас, слышишь, уже через минуту будет поздно, потому что я так хочу тебя, что больше не смогу за себя отвечать.

Она покачала отрицательно головой и, всхлипнув, прижалась ко мне…

Признаться, в это мгновение кровь, бушующая во мне, достигла точки кипения, и я тут же набросился на нее, срывая с девушки одежды. И это мне почти удалось, Лека лишь слабо сопротивлялась. Но когда я добрался до нижнего белья – трусиков и лифчика, Лека стала сопротивляться с удвоенной силой, неожиданной и удивительной для меня в таком хрупком теле. С огромным трудом мне удалось справиться с ее трусиками и вот она, милая Оленька, передо мной – полностью обнаженная и такая прекрасная. Ранее скрытое от меня одеждой ее тело было прелестно – девичье тело, невинное и ужасно желанное. Лека уже ни о чем не просила, все свои силы направив против моих объятий, она даже слегка вспотела, ее тело пахло при этом словно тело ребенка – парным молоком. Мы по-прежнему лежали на матрасе перпендикулярно ряду шкафчиков, Ольга стала отодвигаться из-под меня ползком назад, послышался скрип – это прогнувшаяся половица поддалась давлению нашего веса, из-за чего неожиданно отворилась дверца ближайшего к нам шкафчика.

Секундное затишье, и я опять пытаюсь сократить расстояние между нашими телами, Лека вновь ползет от меня на спине и ее голова по плечи уходит в проем шкафчика. Я преследую ее – моя голова влезает в тот же шкафчик, только полкой выше – теперь между нашими лицами тонкая фанерная перегородка. Создалась ситуация смешная и курьезная одновременно, только, думаю, моя пассия не могла оценить ее по достоинству. Лека вздохнула мучительно, почти со стоном, – в эту минуту она поняла, что теперь ей некуда больше отступать. И действительно – мы обнажены, она у меня в руках, мое естество предельно напряжено, наши тела соприкасаются, и хотя я уже очень близок, буквально в миллиметрах от цели, я все еще не делал решительных движений. Проходит минута в таком положении, затем другая, девушка немного успокаивается, чуть-чуть расслабляется, и я шепчу Ольге, не видя ее лица:

– Лека, ты самая милая и прекрасная девушка на свете, вылезай из шкафа, я хочу тебя… видеть.

– Нет-нет, ты мне сделаешь больно, Савва, – говорит она вновь напрягаясь, пытаясь тем самым сохранить между нашими телами дистанцию, хотя это не просто – удержать восемьдесят моих агрессивных килограммов.

– Не бойся, – шепчу я сквозь фанеру, – расслабься, вылезай, и все закончится хорошо.

– Я хочу, но я боюсь, – шепчет она в ответ сдавленным голосом.

«Моя милая девочка – она хочет!» Мое сердце билось учащенно и восторженно – ее желание выбраться из этого капкана я воспринял как желание близости. Секунды кажутся мне минутами, я уже не уверен, что делаю то, что нужно, и где-то начинаю понимать, что, может быть, пора остановиться, когда вдруг неожиданно ощущаю, как Ольга расслабляется, пытаясь выбраться из шкафчика и двигается мне навстречу.

– Только не делай мне больно, пожалуйста, Савва, – опять шепчет она.

– Ты в моих руках, и я буду делать то, что хочу… и чего хочешь ты, – голос мой был хриплый и прерывистый от возбуждения.

– Нет, милый, нет, не надо, – шепчет Лека, и ее лицо высовывается из-под фанеры. Контролируя положение ее тела, я позволил ей на самую малость выбраться из шкафчика, предоставляя девушке возможность полюбоваться моей напряженной и раскрасневшейся физиономией, и в ту секунду, когда наши глаза встретились, я медленно, но неумолимо опустился на нее всем своим телом – другого такого шанса, я знал, мне не представится, глядя ей в глаза я просто не смогу этого сделать. Ольга вскрикнула от боли, пронзившей ее, и обняла, порывисто обхватила меня руками за спину. Это было так неожиданно – это ее движение – оно говорило о доверии и вызвало во мне огромную волну радости, нежности и восторга. И я стал целовать ее руки, лицо, грудь, живот и шептать всякие милые глупости – такое было со мной впервые в жизни. Это была нежность, восторженно-возвышенная. И благодарность. Первой в моей жизни девственнице.

Захлебнулся женский вскрик, И рассыпался, растаял, Стала женщиной ты в миг, В лоно я твое проник… Я люблю тебя, родная! (авт.)

После этого мы некоторое время лежали, приходя в себя, причем я в этом нуждался не меньше своей партнерши; без конца я говорил Леке ласковые и нежные слова, затем мы оделись, я бережно обнял ее и мы направились в бар.

Сладкая парочка – Кондрат и Ирка – мирно посапывали в угловой кабинке бара, где устроили себе постель из матраса и подушек – настоящее любовное гнездышко. Когда мы вошли, Ирка открыла глаза, приподняла голову и посмотрела на нас, сразу все поняла, и с размаху треснула спящего Кондрата по спине.

– Ну вот, я так и знала, что эти двое влюбятся друг в друга, – воскликнула она. – Кондрат, посмотри, как тебе нравятся эти голубки?

Кондрат разлепил один глаз, поднял свою длинную руку и, закрыв Ирке рот, ловко, одним движением уложил ее обратно на матрас.

– А ведь какая девушка была! – не успокаивалась Ирка, барахтая голыми ногами в воздухе и порываясь встать. – Никто не мог найти к ней подхода.

Лека, смутившись от ее слов, прижалась ко мне. Я обнял ее и нежно поцеловал.

– О, ненасытные! – продолжала Ирина, в голосе ее слышалась еле скрываемая зависть.

Мы решили, что для девчонок на случай ночной проверки будет лучше оказаться под утро в студенческом лагере; часы показывали без четверти четыре утра, когда мы пробрались туда сквозь дыру в заборе, и я повел их по территории лагеря; Кондрат остался дожидаться меня в машине. Над входом в барак, в котором жили наши девчонки, горела слабосильная желтая лампочка, а внутри виднелся край стула и нога в женской туфле – на стуле кто-то сидел.

– Старший преподаватель кафедры математики Алевтина Борисовна, – пробормотала Ирка. – Она дежурит сегодня ночью и не спит, дура набитая.

– Может, как-нибудь можно отвлечь ее? – предложил я.

– А как? – Ирка с нетерпением поглядывала на вход.

В это время послышался шум отодвигаемого стула, затем легкие шаги, и я рискнул сунуть голову внутрь. По коридору медленно шла женщина, удаляясь от входа направо.

– С какой стороны ваша комната? – спросил я девчонок.

– Налево, – мгновенно ответила Ирка.

– Тогда вперед! – сказал я, и они шмыгнули в здание, я еле успел поцеловать Ольгу на прощание. Однако незаметно проскользнуть в свою комнату моим девчонкам не удалось. Преподаватель, видимо, уловила движение у себя за спиной, и до меня донесся ее голос:

– Девушки, немедленно подойдите сюда! Ольга Ко… – Дальше фамилию я не расслышал, но хорошо понял, что это именно мою Оленьку она имеет в виду.

Настало время вмешаться. Не хватало Леке из-за меня проблем еще и с руководством университета. Я переступил через ступеньку и оказался внутри.

– Алевтина Борисовна! – сказал я громко и властно, увидев в нескольких шагах от себя высокую женщину в очках на вид лет 35 с тугим жгутом собранных наверх волос, она шагала по коридору мне навстречу.

Женщина замедлила шаг, подойдя ближе она остановилась.

– Да!?. – сказала она, близоруко вглядываясь в мое лицо, пытаясь, видимо, определить, знакома она со мной, или нет.

– Задержитесь на секундочку! – сказал я, добавляя в свой голос как можно больше металла, а левой рукой в это время у себя за спиной махнул девушкам, чтобы они уходили.

– Что вы?.. Кто вы, собственно? – спросила она, щурясь на меня сквозь свои очки с сильными диоптриями.

Я шагнул к ней.

– У меня к вам просьба… – начал я, еще не зная, как закончу это предложение. – Я очень прошу вас, не надо записывать этих девушек в опоздавшие…

Женщина смерила меня взглядом сверху вниз (на каблуках она была несколько выше меня), затем толкнула рукой ближайшую к ней дверь, на которой висела табличка «Завхоз». Пошарив за дверью рукой, она на ощупь извлекла на свет какой-то журнал, по-видимому, прямо у входа в комнату стоял стол.

– Чего вы от меня хотите? – строго спросила меня женщина, я шагнул к ней, и тогда она заслонилась от меня журналом, словно он мог защитить ее от неизвестного, возникшего из ночи.

– Я хочу, Алевтина Борисовна, – сказал я, забирая из ее рук журнал и мягко ладонью подталкивая женщину к приоткрытой двери полутемной комнаты, – чтобы в эту прекрасную ночь никто не был обижен.

Женщина не нашлась что сказать на это, а секундой позже мы оказались внутри помещения, где я быстро огляделся и понял, что кроме нас в нем никого нет. Правой рукой я положил журнал, который держал в руке, на стол, а левой взял женщину за кисть руки и легким движением вывернул ее так, что она оказалась ко мне спиной. Женщина, как ни странно, не закричала и не стала сопротивляться, и прежде чем она дернулась, я еще успел снять с нее очки, а в следующую секунду схватив ее обеими ладонями за грудь, прижал к себе. Собственно, я уже сам не соображал, что делаю, все происходило на одних инстинктах.

– Вы не посмеете!.. Я сейчас!.. – наконец пришла она в себя, пытаясь вырваться из моих рук. Без очков женщина выглядела растерянной и совсем не строгой, а наоборот, какой-то беззащитной. Я ладонью прикрыл ей рот и сказал строго:

– Не надо никаких слов, Алевтина!

Шагнув вместе с ней назад, как в танце, я закрыл дверь на защелку, затем мы шагнули вперед, теперь уже по направлению к кушетке, и Алевтина, увлекаемая мной, уселась на нее, затем, продолжая движение, опрокинулась навзничь. Я стал расстегивать на ней юбку, и женщина задышала учащенно, пытаясь выпрямиться и помешать мне, и тогда я сказал: «Давай, милочка, быстренько разоблачайся, у нас в городе проходит месячник борьбы с одеждой», после чего она неожиданно опустила руки и, прекратив всякое сопротивление, позволила снять с себя юбку. Когда я потянул с нее через голову легкий джемпер вместе с блузкой, она сделала еще одну попытку встать с кушетки, и ее крупные тяжелые груди в одно мгновение сами прыгнули мне в ладони.

Алевтина осталась совсем без одежды, глаза ее метали молнии, но она молчала! За эти короткие секунды я успел разглядеть, что преподавательница моей Ольги была довольно симпатичной еще женщиной с приятной фигурой, хотя она и оказалась голенастой, как школьница. Я наклонился, прильнул лицом к ложбинке между ее грудей, затем мои ладони скользнули от грудей вдоль всего тела под ее ягодицы, и я сразу, без промедления, повалился на нее, на ходу расстегивая брюки и через несколько мгновений почувствовал, как вошел в нее. Алевтина вздрогнула и напряглась – мне показалось, что она еле сдержала стон.

– Тс-с! Не будем мешать детям спать! – сказал я и начал ритмичные движения, с каждым разом все более энергичные. Минуты две-три женщина лежала неподвижно, затем задышала чаще и порывисто обхватила меня руками за плечи.

– Медленнее… медленнее… пожалуйста, – попросила она, запрокидывая голову назад.

– Не волнуйся, я не мальчик, – прошептал я, – я в этом деле тоже, можно сказать, доцент, у меня быстро не бывает.

Предыдущая постельная игра с Лекой вынуждала меня сдерживать себя, теперь же мне нечего было опасаться, не надо было жалеть партнершу, и всю свою нерастраченную в эту ночь энергию я направил на эту, совсем незнакомую мне женщину и отыгрался на ней сполна! Впрочем, надеюсь, без ущерба для нее.

Когда уставшие, оба вполне довольные друг другом, мы раскинулись на кушетке, чудом не рассыпавшуюся до сих пор под нашими телами, Алевтина спросила:

– Послушай, ты кто – насильник или просто сумасшедший? Кто ты в самом деле?

– Я – посланник бога, ангел любви, – скромно ответил я. – Ночь, женщина, любовь, – что тут непонятного?

Алевтина опустила голову мне на руку.

– Ну, это, допустим, любовь не ко мне…, – она придвинулась и улеглась на моей руке поудобнее. – Мне достался лишь кусочек чужого счастья, Ольгиного, как мне кажется…

Я приложил палец к ее губам.

– Тс-с… Ольга, кстати, еще девушка. Давай не будем о ней… – И, помолчав некоторое время, добавил: – Да и ты мне показалась…

Алевтина после паузы виновато пробормотала:

– Да… я уже семь месяцев… одна.

Я обнял ее и крепко прижал к себе – теперь, когда эта женщина лежала рядом со мной, она казалась мне совсем молоденькой и какой-то беззащитной. А ведь этот женский возраст – 32–35 лет – я слегка презрительно называю «возрастом утраченных иллюзий».

Когда спустя полчаса я словно кот, тайком, уходил из барака, Алевтина стояла у входа на «шухере». Я так быстро преодолел расстояние до дыры в заборе, что на своем пути никого не успел встретить.

Кондрат, откинувшись на спинку водительского сиденья, спал с открытым ртом, и сладко посапывал.

– Ну вы товарищ «ебун» и даете! – только и сказал он очнувшись, когда я открыл дверцу и без сил повалился рядом с ним на сиденье. – Ты что там, ушки доделывал?

– И ушки тоже, – сказал я. – Прости, брат-Кондрат, у меня была экстренная работа, детальнее расскажу как-нибудь в другой раз.

Ночь третья

Ее по случаю мы провели в частном доме нашего общего друга – директора одной из городских школ. Михаил – так зовут этого товарища – дал нам ключи, объяснил как до его дома, расположенного немного ниже автостанции, доехать-добраться, сам обещался быть несколько позже, но пропал куда-то, да так до самого утра и не появился.

Дом оказался огромным, комнат в шесть или семь, я так и не удосужился их сосчитать, но вид у него был нежилой, даже немного запущенный, так как жена Михаила, по его собственным словам, от него сбежала, а родители его жили в этом же дворе, в старом домике-времянке, – там они прожили всю свою жизнь, и так им, старикам, было, наверное, привычней.

Поставив машину около дома, мы вчетвером вошли внутрь, по-скорому распили на кухне бутылочку коньяка и, не теряя времени, заняли соседние, смежные между собой комнаты-спальни, к счастью, в достатке оборудованные кроватями и постельным бельем. Прошло уже несколько дней после той ночи, что мы провели с Лекой в комнате официантов, – жалея девушку, я просто дал ей это время чтобы отдохнуть и прийти в себя. Лека ничего не спрашивала меня за то раннее утро, когда я буквально напал на ее преподавательницу Алевтину, сказала лишь, что их опоздание не имело никаких последствий и при этом посмотрела на меня вопросительно, но я сделал непроницаемое лицо и ничего не стал объяснять, лишь плечами пожал.

Раздевшись, мы с Оленькой полезли в постель. Меня, признаться, обрадовало ее теперешнее поведение – девушка безропотно легла рядом, не прикасаясь, впрочем, ко мне, и стараясь держаться на расстоянии, насколько это было возможно в полуторной постели. Я притянул ее к себе, она стала шутливо отталкивать меня, потом мы долго кувыркались, тонули в глубокой перине и путались в огромном одеяле, затем стали целоваться и наконец соединились в любовных объятиях. Кондрат с Иркой уже спали после секса, когда у нас дошло дело до близости. А чуть раньше, когда они в соседней комнате занимались любовью, я испытал настоящий шок: Ирка громко стонала и при этом издавала такие звуки, точь-в-точь моя жена Марта. Меня прямо подмывало встать, пойти и убедиться, что это не она там через стенку стонет в объятиях Кондрата. До сих пор не могу поверить, что звуки любви у разных женщин могут быть столь схожими.

Лека доверчиво принимала меня, а я любил ее бережно и очень долго, пока не услышал вдруг легкий стон – не боли, нет, стон удовольствия (хотя граница между этими двумя чувствами, как я понимаю, очень тонкая). Я чувствовал себя на вершине счастья, но стоило мне чуть сильнее вжаться в нее, стараясь проникнуть как можно глубже, как она замирала и напрягалась сопротивляясь.

Не знаю сколько времени это длилось – для меня как один счастливый миг и, одновременно, как целая вечность. Когда мы разжали, наконец, объятия, за окном уже серел рассвет.

– Как я устала, – прошептала она.

– И я, – целовал я ее в ответ.

– Ты сумасшедший, сколько в тебе желания, я уже сама себя не чувствую.

– А что-нибудь кроме этого беспокоит тебя? – спросил я.

– Нет. Не знаю. Мне хорошо. И уже ничего не болит.

– Ах так?! – коршуном навис я над ней. – Я ее берегу, значит, жалею, отказываю себе в удовольствии, а у нее, оказывается, уже давно все прошло. Вот я тебя сейчас…

– Нет, нет, Савва, нет! – с притворным ужасом воскликнула она, обхватив мою шею руками.

Я повалился рядом, она тут же устроила свою головку у меня на груди.

– Савва, знаешь что?

– Что?

– Ты… не поверишь, мне кажется я почувствовала сейчас что-то такое необычное, новое для себя, всего несколько минут тому назад. Что это было?

– Я знаю, – сказал я. – Мне кажется, я тоже заметил это. Все нормально, просто ты становишься женщиной.

– Ты негодник! – проворковала она, опять обхватывая меня за шею.

– Еще как «годник»! – прошептал я, еле сдерживая себя, чтобы не наброситься на нее вновь.

– Скажи мне, – вдруг спросила она, – а почему ты не стал встречаться с другой девушкой, с Иркой, например, – она такая опытная, сексуальная женщина. Почему именно я?

– Потому, что только ты и именно ты мне интересна, – прошептал я, – потому что ты для меня – целый мир, потому, что:

В тебе одной — Все женщины Земли, В тебе одной — Глаза их, слёзы, губы, И нежность, И рождения… и сны…

После этих стихов старинного автора, имени которого я не знаю, мы уснули в объятиях друг друга.

А утром нас разбудил стук в дверь. Не сомневаясь, что это объявился наконец наш гостеприимный хозяин Миша, я отодвинул занавеску на окне. Солнце стояло высоко, было уже, наверное, около десяти утра. У дверей, располагавшихся рядом с окном, топталась пара: дедок с бабкой.

– Вам кого, дедушка? – крикнул я, постучав изнутри в стекло.

Дед увидел меня сквозь стекло и стал кричать, тыча в окно пальцем:

– Смотри, бабка, воры в доме, в нашей хате. И он еще спрашивает, кого мне надо. Треба срочно у милицию звоныть.

– Успокойся, отец! – сказал я, отпирая дверь ключом и высовываясь по пояс наружу. – Мне Миша, хозяин, сам ключи от дома дал.

– А где же он сам? – переменившись в лице спросил дед, и не слушая моих объяснений, завопил: – Поможите, люди добрые, грабють!

Я стоял, в растерянности не зная что и сказать, а старики тем временем, раскачиваясь на непослушных ревматических ногах, со всей возможной скоростью удалялись от дома. Я закрыл дверь на ключ и вернулся в комнату чтобы одеться; ситуация была не из приятных – дед, видимо, совсем спятил, старый дуралей, он решил, наверное, что я его сыночка Мишу по меньшей мере съел.

Лека была уже одета и смотрела на меня, когда я вошел в комнату, вопросительно, с беспокойством, а из соседней комнаты слышались смех и громкий говор Кондрата и Ирки. Я обнял Леку, поцеловал, успокоил, сказал что все будет хорошо и стал одеваться.

Минут через десять, чувствуя себя словно в осажденной крепости от непрерывного барабанного стука в двери и окна, мы собрались у входа и я открыл дверь.

На улице, за дверями дома, собралась целая толпа людей, видимо соседей старика, собранных им со всего квартала. Они приготовили нам достойную встречу: десяток стариков со старухами и парочка молодых мужиков были настроены воинственно, многие были вооружены граблями и лопатами, другие просто палкой, и вся эта братия стояла теперь у нас на пути. Кондрат даже вынул свои «бронебойные» нунчаку из-за пояса, приготовившись отражать атаку. Я шел первым, протягивая старику-хозяину ключи:

– Вот, возьми, батя, ключи от дома и успокой всех, это Миша меня пригласил сюда на ночь, а сам он обещался утром приехать.

– А вы, значит, с блядями здесь расположились, бардак устроили, – продемонстрировал свои познания в области секса молодой еще мужик лет 40, держащий наперевес лопату и указывая глазами на наших девушек. Глаза мои затуманились от гнева, и я ткнул его кулаком в грудь:

– Не болтай чего не знаешь, придурок!

Мужик не меньше 80-и килограммов весом пробежал задом наперед метров пять, сшибая на своем пути виноградные жерди и шлепнулся на паханую землю навзничь. Народ, увидев это, расступился давая нам пройти; никто больше не хотел конфликтовать и мы спокойно вышли со двора. Машину нашу, слава богу, никто не тронул, и мы в секунду погрузившись в нее, отъехали. По дороге нас стал разбирать хохот – смеялись мы с Кондратом, хохотала, тонко заливаясь, Ирина, упрятав лицо в ладонях еле слышно словно всхлипывая, смеялась Лека.

Доехав до центра города, мы решили до обеда не расставаться, прогуляться, а заодно и позавтракать вместе – день был приятным, теплым и солнечным. После завтрака в молочном кафе, состоявшего из омлета, блинчиков с творогом и кофе с молоком, мы отправились гулять по центру, где вскоре, неподалеку от мясного магазина, увидели очередь, за чем – нельзя было разобрать.

– Подойдем? – спросил Кондрат и мы подошли, ведь очереди – это неотъемлемая и, как мне кажется, наиболее интересная составляющая часть существования советского человека.

Приблизившись, сквозь частокол тел мы увидели тележку мороженщицы – к ней выстроилась очередь около сотни человек, в основном там были женщины и дети; они уже успели соскучиться за любимым лакомством, которого в городе в продаже не было уже более месяца.

– Давай, Савва, дерзай, – произнес Кондрат усмехнувшись, – у тебя лучше и быстрее всех получится взять нам остужающего.

При всем моем нахальстве мне ужасно стыдно было лезть впереди детишек, но Лека посмотрела на меня умоляюще, да и самого меня отчего-то ломил сушняк – аж в горле першило, поэтому я, огибая очередь, подошел к тележке, бросил рубль молодой продавщице в коробку из-под обуви (продавщица, конечно, оказалось нашей коллегой – работницей общепита и просто моей хорошей знакомой по имени Фрося) и шепнул:

– Четыре, пожалуйста.

Та достала четыре вафельных стаканчика и вопросительно поглядев на женщину, стоявшую ближайшей в очереди, протянула их мне. Женщина посмотрела на меня укоризненно и спросила:

– А по какому праву, мужчина, вы берете без очереди?

– Понимаете, мадам, мне положено, я – ветеран советской торговли, – сказал я смиренно, опуская руку в карман и делая вид, что собираюсь достать оттуда соответствующей документ.

– Да бери уж, – махнула рукой женщина, – только в следующий раз сначала удостоверение показывай.

– Спасибо, родная, дай Бог тебе здоровья, – проговорил я, собираясь уже уходить, когда кто-то рядом многозначительно кашлянул. Я обернулся и увидел дядю Володю, продавца из расположенного неподалеку мясного магазина, который скрестив на груди руки смотрел на меня прищурившись и укоризненно качал при этом головой.

– Я, молодой человек, работаю в торговле, а конкретно в мясном магазине уже почти сорок лет, – сказал он негромко, – со дня возвращения Советской армии в наш город в 1944, а мне такого звания «ветеран советской торговли» почему-то не присвоили.

– Тебе, дядя Володя, – сказал я, шагнув к нему и хлопнув по плечу, – за это можно уже Героя давать… а можно и лоб зеленкой мазать (что по-русски означает расстрелять), – ты все это честно заслужил. – И направился к своим друзьям, предусмотрительно ожидавшим меня в сторонке; в вытянутых руках я торжественно нес четыре стаканчика мороженого.

Ночь четвертая

Прошло еще несколько дней, а нам с Кондратом все никак не удавалось встретиться с девчонками: то на работе аврал, то еще что-нибудь мешало, да еще этот Банан со своими ментовскими «шуточками»…

Впрочем, тут потребуется небольшое разъяснение: после того как выяснилось, что это именно он за нами следил, мы провели собственное расследование и нам открылись такие вещи…

Оказывается, начальник уголовного розыска Толик Р-рь и его опер Банан, имея, видимо, массу свободного от работы времени и прикидываясь нашими лучшими друзьями, взяли под контроль всех девушек, бывавших когда-либо в нашей с Кондратом компании. Затем Банан, встречая этих девушек в городе, приглашал их в свой милицейский опорный пункт, и там, используя «мусорской» опыт и знания, приобретенные им в школе милиции, начинал на девушку давить, делая упор на то, что она знакома с барменом из ресторана таким-то и имела с ним «интимные связи».

Были ли эти связи в действительности, ментов не слишком интересовало, Банан попросту объяснял девушке, что бармен такой-то, то есть я, по их сведениям, болен сифилисом и все девушки, с ним общавшиеся, автоматически попадают теперь под подозрение, и должны будут пройти принудительный курс лечения от этой болезни, что означало, что он немедленно препроводит ее в вендиспансер, затем сообщит о ее аморальном поведении в то учебное заведение, в котором она занимается, а также родителям по месту жительства – ведь многие из девушек были в нашем городе приезжими.

Все это – сифилис, несомненно, ужасная болячка; перспектива вылететь из учебного заведения; и ко всему прочему осознание того, что обо всем узнают родители – ложилось на девушку непереносимым грузом, практически парализующем ее волю. При этом девушка, конечно, оказывалась на грани обморока, ей и в голову не могло прийти, что если бы бармен действительно был болен, то и одного дня не работал бы на своем месте в сфере общественного питания, а также, если бы даже все сказанное оказалось правдой, никто не имел права разглашать такие данные по месту учебы и сообщать родителям.

Но нужно было быть уж очень большого ума и иметь сильный характер, чтобы понимать все это и не попасть в зависимость от мента, сообщившего девушке такую страшную новость. Таким образом, запугав и вогнав девушку в шок, а как вскоре выяснилось, таких, запуганных им, оказалось немало, Банан из злобного мента в какой-то момент превращался в «добренького дядю», который «не желает такой юной и симпатичной» неприятностей и постарается ей помочь. Бедные девчонки при этом соглашались на все, и нашим «мусоркам» всего-то и оставалось, что брать их голыми руками. За задницу. В прямом смысле этого слова – укладывая их на диван прямо в опорном пункте. Девушки, правда, не догадывались после этого спросить ментов, не боятся ли они сами заразиться от них, «заподозренных» в таких ужасных болезнях, ведь те даже кондомами не пользовались.

Узнав обо всем этом от одной из пострадавших девушек, я пришел в ресторан в сильном возбуждении, в надежде увидеть кого-либо из них, этих «ревнителей порядка», а если повезет, то и сразу обоих.

И мне повезло! Очень скоро я увидел Банана, который со своей фальшивой, словно приклеенной к лицу улыбочкой, подошел чтобы поздороваться и протянул мне руку. Я, словно не замечая его руки, предложил ему выйти на улицу поговорить, и он, надо признать, без боязни пошел со мной, еще, возможно, не совсем понимая, в чем дело, но чувствуя, конечно, свою вину. Мы вышли из ресторана на улицу.

– Что это сегодня с тобой, Савва? – спросил он, но видя что я молчу, тут же принялся права покачать: – Ты мне, кажется, собираешься что-то предъявить? – Он усмехнулся. – С офицером милиции не боишься поссориться?

Ответил я ему просто:

– Да видал я тебя в членах… Политбюро. Иди и застрелись соленым огурцом, который ты носишь в кобуре.

Я понимал его возможные аргументы в защиту и оправдание их с Толиком мерзкого поведения. Они, конечно, могут мне сказать, что все их хитрые приемчики ерунда, что, мол, наша мужская дружба дороже, а девочки, что ж, у каждого свой способ добиваться от них близости, вон Славка Елдаков – почти официальный в нашем городе насильник, – он что, разве лучше? И что все мы живем в атмосфере греха. И это было правдой. Однако был еще один важный, личный для меня момент в этой истории: компромат, собранный на нас с Кондратом, им был нужен для чего? Только для того ли, чтобы держать нас на коротком поводке, и управлять по мере возможности? Нет, еще, я думаю, для того, чтобы при случае все рассказать моей жене и посредством этого войти к ней в доверие, и тут же выразить ей сожаление и сочувствие по поводу такого безнравственного поведения ее мужа, о котором они, доброжелатели, сообщили по дружбе, а затем пристроиться ненавязчиво у нее между ног! Сильный ход! Тем более, что подобные случаи в семьях наших знакомых уже случались. И, можно сказать, нередко случались, причем главными действующими лицами была все та же пара милиционеров. Нет, ну согласитесь, это просто беспроигрышный вариант, высшее мастерство! Еб…ь всегда, еб…ь везде, еб…ь и никаких гвоздей (да простит меня Маяковский, за то, что переиначил его стихотворение) – то есть, никаких угрызений совести – вот их принцип. Да, и кроме того, компромат ведь никогда не помешает, менты, как я знал, собирали компромат и друг на друга, и на своих начальничков – иди знай, может завтра тот или иной матерьяльчик пригодится, глядишь, начальничка задвинут в сторонку, а тебя выдвинут на его место. Поэтому и не хотел я выслушивать оправданий своих «товарищей» – ментов, а просто жаждал надавать за все это немужское поведение кому-либо из них по физиономии.

Из-за угла ресторана, куда мы с Бананом направлялись, навстречу нам из темноты неожиданно вынырнул Толик – начальник УГРо. Он мгновенно оценил ситуацию, понял для чего мы здесь (когда-то же должно было все открыться) и заступил нам дорогу:

– Привет, Савва, ты отчего такой злой сегодня?

– Вы знаете, ребятки, отчего я такой злой, и знаете также, кто в этом виноват, так что давайте обойдемся без долгих разговоров, – скрежеща зубами проговорил я.

Менты переглянулись между собой, после чего Толик заявил:

– Ну, тогда давай ты со мной поговоришь, я старший – по званию и по должности и отвечаю за младшего. А он, – Толик небрежно кивнул на Банана. – Делает то, что я ему приказываю, ведь я его прямой шеф.

Последний аргумент пересилил, и я нехотя согласился. Банан был спортсменом, кандидатом в мастера по самбо, но я был уверен, что без особого труда, на одной злости ему накостыляю. А Толик был каратистом-любителем, и хотя в этом случае я тоже был уверен в своем превосходстве (ведь даже тренер у нас был один), я не испытывал к нему злости – уж очень мне хотелось почему-то сегодня добраться именно до Банана.

– Я, ребятки, хоть и не Д’Артаньян, и не Брюс Ли, но с удовольствием надавал бы вам обоим, все равно – обоим сразу или по очереди, – заявил я от души.

– Давай-давай, – сказал Толик, становясь в стойку, – не забывайся и поехали.

– Ну, так я тебе накатаю сейчас, – говорю я ему с усмешкой, – а ты меня завтра, а может еще и сегодня в КПЗ упрячешь. Очевидец вот уже наготове стоит, слюной кипит от желания свидетельствовать против меня.

– Банан, иди в ресторан, – повернувшись к коллеге, резко сказал Толик, – мы чуть позже подойдем.

Но Банан уходить не торопился.

– Ну, чего стоишь, небоскреб твою мать! Пошел ты отсюда… хоть в Катманду, ведь все равно я до тебя доберусь! – прокричал я, не имея больше сил сдерживаться.

Банан, то и дело оглядываясь на нас, поплелся прочь и скрылся за углом ресторана, а Толик вновь стал в стойку, и мы, точно каратисты в кино, стали кружить один вокруг другого.

Выбрав мгновение, когда Толик выводя руками в воздухе какие-то сложные пируэты остановился, я, сделав шаг вперед, врезал ему ногой по наружной стороне бедра, а когда он неловко повернулся, согнувшись, шагнул в сторону и добавил еще одним тяжелым ударом другой ногой, который пришелся ему сбоку по пояснице. Толик упал на четвереньки, и в эту секунду из-за угла ресторана выскочили и рванулись по направлению к нам двое милиционеров в форме, из рядовых. «Банан постарался, успел уже вызвать подкрепление, змей» – понял я, когда один из них бросился поднимать Толика, а второй пошел на меня, широко расставив руки. Я сбил его руки в сторону, затем, используя его же собственную инерцию, пропустил милиционера мимо себя и подтолкнул слегка в спину, от чего тот пробежал еще несколько шагов и приземлился на корачки. Второй милиционер решил прийти первому на помощь, и теперь они уже вдвоем, раскрыв объятия, приближались ко мне с двух сторон; в это время вставший на ноги Толик окликнул их и приказал остановиться, затем отряхнулся, после чего подошел ко мне, пожал руку и сказал своим:

– Вы что, не видите, у нас тут товарищеская встреча, идите, идите отсюда.

Мне было действительно неловко, что все так получилось и нам с Толиком пришлось подраться – мы до сих пор были в очень хороших отношениях, и повел он себя сегодня как мужик, достойно, а минутой позже, когда мы входили в ресторан, он сказал:

– Ты конечно прав, Савва, насчет девочек, но я тебя прошу, чтобы мы на этом закончили выяснение отношений. Ну как, договорились?

Я кивнул. Был ли у меня выбор?! Где вы еще видели такого честного мента, который получил бы хороших пинков, и не принял при этом никаких ответных карательных мер? Я пожал ему руку, дружески посоветовал больше тренироваться и мы разошлись.

* * *

Утром следующего дня я должен был выехать вместе с ресторанным буфетом на общепитовскую ярмарку в район соленого озера. Там, неподалеку от спортивного комплекса, был обширный пустырь, очень удобный для проведения ярмарки. Ночь накануне мы с Кондратом решили провести вместе с нашими девушками, поэтому вечером мы отправились за ними в студенческий лагерь. Лека встретила меня восторженно-радостной улыбкой, однако часом позже, когда мы оказались в постели, она была со мной как и прежде застенчива и скромна. Эта ночь, которую мы с ней провели на только что снятой квартире на новеньком диване, была нашей и только нашей: мы нежно любили друг друга всю ночь. Кондрат с Иркой провели это время в его квартире № 1, расположенной у ресторана.

Однако еще даже не рассвело, когда они заехали за нами на машине и мы вчетвером отправились на ярмарку.

Ярмарка, как я уже говорил, располагалась на пустыре, который является самой нижней точкой города, он же отделяет центр города от района Липованка. Буквально все столовые и кафе города выставляли здесь сегодня свою продукцию; конторское начальство, заведующие производствами и все поголовно повара с буфетчиками также находились на месте.

Оголодавшие после ночи любви, мы были первыми из тех, кто пробовал качество представленной на ярмарке продукции. Кондрат и я обошли подряд все прилавки, и где за деньги, а где просто за спасибо набрали полные руки различных вкусностей и накрыли таким образом шикарный стол чуть в стороне от общей толкучки. Не секрет, что мы с Кондратом были в общепите любимчиками как у начальства, так и у среднего и низшего звена, и многие завстоловыми, которым мы годились в сыновья, к нам очень хорошо и доброжелательно относились. Кроме того, со некоторыми из них меня связывали и финансовые отношения, а иметь дело со мной любили все – никто при этом не оставался внакладе.

Бутылку «Белого аиста» Кондрат достал из багажника машины, все остальное было перед нами на столе – ешь, чего только душа пожелает: тут были и колбасы, приготовленные домашним способом, куски ветчины и окорока, запеченное в духовке «мясо по-молдавски», язык в маринаде, салат «оливье», салат свекольный, соленая капустка и другие разносолы. Еще не было и семи утра, когда мы под хихоньки да хахоньки распили бутылку.

Девушки, то и дело озираясь по сторонам, поначалу стеснялись снующих мимо нас покупателей, их пугало большое скопление вокруг незнакомого люда, а народ, надо сказать, на ярмарку все прибывал. Однако после основательного завтрака под коньячок наши дамы успокоились и повеселели. Ирка что-то спросила у Ольги о ее предстоящем замужестве и девушки заговорили на эту вечно важную для них тему, а мы с Кондратом из приличия отошли в сторонку, чтобы, не мешая им, поболтать о своих делах. Одним ухом я все же прислушивался к разговору девчонок и в какое-то мгновение услышал, как Ольга говорит Ирине: «Я своему мужу поставлю условие, чтобы он приносил мне каждый месяц 400 рублей, и не меньше!»

– А куда же я буду девать остальные деньги? – спросил я шагнув к девушкам и опустив подбородок Ольге на плечо, но та, не разобрав слов, мягко повела плечом, затем медленно повернулась ко мне и ласково улыбнулась. Зато мои слова услышала Ирка, которая засмеявшись, понятливо подмигнула мне.

После завтрака, – к этому времени уже полностью рассвело, – мы сделали по ярмарке прощальный круг; со стороны она теперь напоминала человеческий муравейник – ведь любая ярмарка для жителей города всегда праздник. Слушая как продавцы покрикивают, расхваливая свою продукцию, мы с Кондратом тоже внесли свою лепту в рекламу. «Пирожки горячие! – разносилось по пустырю, – с ливером, картошкой, капустой и повидлом. Вертута сладкая, котлеты „по-киевски“ – куриные, свежие!»

– Котлеты «здоровья не вернуть», налетайте, всем не хватит, – вплелся громкий голос Кондрата в общий фон.

– Покупайте пирожки «с погибелью и изжогой», – вторил ему я.

Девчонки шикали и одергивали нас, но настроение у нас было веселое, ярмарочное, подогретое к тому же коньяком, поэтому нас было не удержать от шуток.

К восьми утра мы посадили девушек в машину и отвезли на консервный завод – им надо было поспеть на работу к началу первой смены. Девчонки наши были скромны и нетребовательны: единственное, о чем Лека просила меня, были сигареты – они с Иркой брали у меня блок в 20 пачек, которого, правда, им не хватало и на неделю.

А утром следующего дня девчонки почему-то не пошли на работу, а заявились ко мне в бар. Я тут же позвонил Кондрату домой, вскоре он присоединился к нам, а затем, хотя не было еще и одиннадцати, мы поднялись в ресторан позавтракать, а заодно и пообедать, для чего расположились с комфортом в банкетном зале. Ольга была, как обычно скромна, мила и улыбчива; Ирка – как всегда – веселой, заводной и дерзкой: шутки и анекдоты прямо сыпались с ее языка. И тут, откуда ни возьмись, в банкетном появилась моя мама, она возникла неожиданно в дверном проеме.

– Ну, могу я поглядеть, кто тут из вас украл моего сыночка, которого я уже целый месяц дома не могу застать?! – сказала мама, с интересом оглядывая девушек. Лека густо покраснела и опустила голову.

Я встал, мы с мамой вышли в коридор, перекинулись двумя-тремя фразами, затем она спросила:

– А которая из них твоя девушка?

Я сказал.

– Рада за тебя, – сказала мама. – Вторая девушка, конечно, красивая, но выглядит вульгарно, а эта очень даже миленькая. – С этими словами мама послала мне воздушный поцелуй и ушла.

Мне было приятно, что мама меня понимает. Мне было хорошо с моими друзьями. Я ценил и уважал Кондрата, моего верного друга и великолепного напарника во всех делах, и любил его как брата. Я обожал Ольку, Леку, мою милую девочку, «манную кашу» – как ее называли подруги-соученицы. Я любил также Ирку за то, что она в тот самый первый вечер привела с собой Ольгу и практически нас познакомила. Я любил в эти дни весь мир.

А вечером того же дня я неожиданно для себя повстречал Ольгу в городе. Обрадовавшись, я поспешил к ней навстречу и лишь в последнюю секунду заметил, что она была не одна, а со своими родителями, которые, наверное, приехали проведать, навестить свою дочь. Странно, она ведь ничего не говорила мне об их приезде. Постеснялась, наверное, а может и сама не знала, ведь из Кишинева в наш город легче приехать, чем дозвониться по телефону.

Я остановился на полпути и задумался. Что я мог сказать ее родителям? Что я люблю их дочь? Что меня переполняют теплые чувства к ней? Что нам хорошо вместе? Или что у нее не будет свадьбы с тем парнем, который считается ее женихом?.. Я с грустью глядел на них, оставаясь незамеченным, я видел перед собой тихую интеллигентную семью, и я, наверное, не имел права врываться туда, в их мир, пугать их своим появлением, ломать все их планы… И я ушел.

Ольга уехала на следующий день вместе со своими родными в Кишинев, и так получилось, что мы не успели даже попрощаться. А может, так было даже лучше, не знаю. И в сердце моем с того дня поселилась легкая грусть, и маленькая такая, незаживающая ранка, которая вот уже много лет дает о себе знать.

* * *

А сразу после Нового года Кондрат созвонился с Ириной и договорился с ней о встрече, на которой, естественно, должна была присутствовать и Ольга. Как мы когда-то и планировали.

И вот, тихим зимним вечером, было что-то около восьми, мы стоим с Кондратом у ресторана гостиницы «Интурист», что в центре Кишинева. Целая толпа разодетых людей волнуется у входа, топча потемневший на асфальте влажный снег и горя желанием проникнуть внутрь, но на двери висела уже такая привычная в подобных местах табличка «Свободных мест нет»; я же нетерпеливо вглядывался в том направлении, откуда должны были появиться девчонки, и ничто другое в этот момент меня не интересовало.

Наши девчонки прибыли вместе, рука об руку, видно договорившись обо всем заранее; мы их увидели издалека. Мы тут же пошли навстречу и вот они перед нами: две солидно одетые юные и красивые дамы. Мы обнялись. Все вместе, вчетвером, встав в кружок, голова к голове, лицом к лицу. Мелкий, еле ощутимый снежок падал на наши лица, а мы разглядывали друг друга и улыбались без слов. Затем мы вернулись ко входу, Кондрат прижал ладонь к стеклянной двери так, чтобы только швейцар мог видеть сквозь толстое стекло сложенный вдвое червонец. Дверь тотчас открылась, толпа ожидающих напряглась и подкатила ко входу.

– Извините, заказ! – сказал разряженный в сине-красно-золотую униформу седоусый швейцар разочарованной толпе, улыбнулся на мгновенье, пропуская нас внутрь, затем вновь надел на лицо официальное каменное выражение и тут же за нашими спинами закрыл дверь, после чего десятка, «честно» им заработанная, перекочевала в карман форменного пиджака.

Кондрат ухаживал за дамами, помогая им снимать пальто (пора было его приучать к этикету), а я тем временем изловил пробегавшую мимо официантку, выбрав ту, что была посимпатичнее, и сунув ей в руку четвертной, сказал:

– Столик на четверых не слишком близко от эстрады, хороший коньяк и полусладкое шампанское, остальное на твое усмотрение без ограничений и чтобы все – самое лучшее.

Девушке понравился такой заказ, сделанный на ходу, и она, указав мне пальцем сквозь стеклянный витраж на столик, который она засервирует для нас, упорхнула по своим делам.

Наши дамы, сняв пальто, оказались в шикарных платьях, поэтому мы с Кондратом, хотя и были одеты «из Березки», все же испытывали перед ними некоторое стеснение и даже робость, как молодые люди, приехавшие из провинции. Каковыми, впрочем, мы и были на самом деле.

Вчетвером, не торопясь, прошли мы через весь зал, направляясь к нашему столику.

Ах, чего только не было на этом столе? И все это, заметьте, предназначалось для двух «бедных» студенток, которых сопровождали двое пресытившихся молодых людей, которых, казалось, уже ничем не удивишь. Еды на этом столике хватило бы и на десять человек. И какой еды?! Все здесь было приготовлено и сервировано по высшему разряду. Столик – шестиместный – был заставлен разнообразной снедью так, что официантка едва не вспотела, пытаясь примостить на него пепельницу. Но меня все это изобилие не интересовало, я смотрел только на Леку, ведь у нас до сих пор еще не было возможности и словом перемолвиться.

Ольга была прекрасна. Прекрасна как девушка в тот переходный период, когда становится молодой женщиной. Жаркая волна подкатывала к сердцу, когда я глядел на нее, такую близкую недавно, и такую теперь недостижимую (я уже знал, что свадьба состоялась в положенные сроки и она замужем). И дело было вовсе не в физической близости, ведь мы могли не заходя в ресторан отправиться прямиком в гостиницу «Турист», где у нас с Кондратом, как всегда, было снято два номера и…

Возможно, во мне просто заговорил эгоизм, когда я увидел Леку, такую красивую и… такую далекую теперь от меня. Ведь не было и дня за минувшие два с половиной месяца нашей разлуки, чтобы я не вспоминал ее, не думал о ней.

Мы с Ольгой не сговариваясь и не присаживаясь за столик отправились в толпу танцующих, дорогой наши руки встретились чтобы потом долго, целый час не разлучаться. Мы танцевали; вначале она вела себя робко и стеснительно, и пользуясь своим небольшим ростом прижималась ко мне так, чтобы я не мог видеть ее глаз. Затем, когда мы оба несколько успокоились, она стала рассказывать о своей жизни и о своем муже. Свадьба прошла пышно, красиво и весело, только ее благоверный во время первой брачной ночи упрекнул Леку в том, что она не девственница. (Ах, а ведь я ее, дурочку, учил, как и при каких обстоятельствах можно обдурить жениха!). А затем началась семейная жизнь. Как мужчина он (при этих словах Ольга сжала губы и рассказ ее чуть не прервался слезами) оказался резким и грубым.

– Ничего с ним не ощущаю, – пожаловалась она. В голосе моей милой слышались затаенная боль и разочарование.

– Это пройдет, со временем все наладится, это от молодости и неопытности, – шептал я Леке на ухо, пытаясь успокоить ее и почему-то злясь при этом на самого себя.

Музыка окончилась, сменилась другой, затем следующей, а мы, не замечая времени, сцепившись пальцами рук, продолжали стоять у эстрады. Неожиданно Лека взяла мою ладонь обеими руками и прижала ее к своим губам.

– Савва, спасибо тебе за все. Я счастлива, что встретила тебя, что ты есть у меня, в моей жизни, в моей памяти. Спасибо, что ты сделал меня женщиной. Я ни о чем не жалею, поверь.

Глаза мои наполнились слезами, я еле сдерживался чтобы не расплакаться как мальчишка.

Когда мы вернулись к столику, даже Ирина, посмотрев на нас, воздержалась от комментариев, лишь вздохнула тягостно и стала наливать в рюмки коньяк. Вскоре мы повторили к заказу еще по бутылке коньяка и шампанского, но алкоголь совсем не пьянил нас. Ирина, чтобы разрядить обстановку, и не дать нам с Лекой разрыдаться прямо за столиком, увлекла меня танцевать и рассказала об Ольге то, о чем та сама о себе стеснялась сказать, а потом, когда мы вернулись к столику, объявила:

– Вот ведь какие казусы, друзья, иногда случаются с нами в жизни. Начали мы наше знакомство в канаве, а заканчиваем его в «Интуристе», не выпить ли нам за это восхождение?!

– Это тост! – воскликнул Кондрат и стал наливать в бокалы девушек шампанское.

Наша официантка, ставшая невольной свидетельницей Иркиных слов, удивленно оглядела всех нас, затем покачав головой незаметно отошла.

Позже, ближе к полуночи, когда мы покидали ресторан, и я помогал Леке в раздевалке надеть пальто, она взяла мои руки своими маленькими ладошками и прижала к своей талии. И я ощутил еле заметную округлость ее живота, не замеченную мною прежде. Пока я держал ее так, долго не решаясь убрать руки, она подняла голову закрыв глаза и подставив губы для поцелуя. Минутой позже, когда мы вышли на улицу, я спросил ее:

– Лека, и как же теперь все будет? С тобой, с ребенком, с вами обоими? (Не решаясь спросить о главном – от кого ребенок, которого она носит под сердцем).

– Не волнуйся за нас, все будет хорошо, – не сколько услышал, сколько понял я по движению ее губ.

Кондрат задержался в фойе, а я тем временем усадил Ирку в такси, заплатил и отправил машину, а для Ольги, едущей в другую сторону, смог поймать лишь частника.

Поцеловав Леку в последний раз и осторожно усадив ее на заднее сиденье «жигуленка», я протянул водителю, молодому парню, десятку, и сказал, записывая номер его машины на спичечном коробке:

– Довезешь мою… эту девушку до самого дома аккуратно и не спеша, слышишь?!

– Да-да, конечно, – ответил он, удивленно поглядев на меня и добавил: – Не волнуйтесь, уважаемый, все будет в наилучшем виде.

Машина уехала, и я долго смотрел ей вслед, пока голос Кондрата, подошедшего сзади, не вернул меня к действительности:

– Идем, герой-насильник, или герой-любовник, уж не знаю, как тебя правильнее назвать. Я там, в ресторане, договорился с двумя девушками, они нас будут ждать в баре. Вернее, уже ждут, – поправился он, поглядев на часы.

198? год.

«Горячая Мэри».

Сборная ягодная настойка 50 мл.

Лимонный сок 15 мл.

Острая перчная приправа 2 капли.

Соль и перец по вкусу.

Шейкер, стакан, украсить дольками лимона.

Новелла четырнадцатая. Женитьба Чумакова

Ты вечно встревожен, в поту, что в соку,

торопишься так, словно смерть уже рядом,

ты видно, зачат был на полном скаку

каким-то летящим в ночи конокрадом.

И.Губерман

1

Я как раз закончил обслуживать очередного клиента, когда в бар вошел мой бывший напарник Саша Чумаков – высокий, импозантный, элегантно одетый, пахнущий французским парфюмом; через плечо модная кожаная сумка.

Он протянул мне для приветствия руку, затем попросил моего разрешения войти, открыл дверцу стойки и прошел в подсобку. Через минуту я последовал за ним.

– Вот я тебе тут немного сувениров привез, – радостно блестя глазами сказал он, указывая на полку шкафчика, где красовалась бутылка виски с яркими наклейками, плоская бутылка джина, банановый боллз, баночек пять финского пива и с десяток пачек сигарет, «Кемел,» «Мальборо» и мои любимые на тот период «Джон плаер спешл». – Чтобы витрину было чем дооформить.

Я улыбнулся, сказал «спасибо», шагнул к нему и мы обнялись.

– Я ведь не просто так зашел, – сказал Саша после того, как мы расспросили друг друга о самочувствии и о делах. – Я приехал, друг мой, пригласить тебя на свадьбу. – Глаза мои полезли на лоб. – Да-да, не удивляйся, я в Кишиневе нашел такую девку, – он поднес к губам и чмокнул два пальца, – обалдеть можно. К тому же целяк еще.

Потупив взгляд я усмехнулся: девственницы, насколько я знал, Сашу интересовали в последнюю очередь, так как он и с опытными женщинами имел в сексуальном плане немалые трудности, благодаря размеру своего члена, достойного книги Гинесса.

– Девка что надо, – продолжал Саша, – все при ней: и лицо и фигура, а главное – родственники у нее подходящие – в верхах обитаются, а дядя, так тот вообще в ЦК сидит.

– А-а, ну да, тогда конечно, – протянул я, стараясь ни лицом ни тоном не выказать усмешки. Я прекрасно знал, что Саша на обыкновенной женщине или же по любви никогда бы не женился.

– Я тебе что-то должен за сувениры, ведь ты растратился? – спросил я, кивая на полку.

– А, это? – Он махнул рукой. – Ерунда, забудь, мне это копейки стоило. В ЦК-вском магазине отоварился.

Саша рассказал мне где и когда свадьба, вручил приглашение, и мы распрощались, так как он очень торопился.

Я вернулся за стойку и в процессе работы стал невольно вспоминать его рассказы о себе.

Первый раз Саша собрался жениться еще в 17 лет, когда его включили во вновь образованный ВИА при Ворошиловградской филармонии. Там ему очень понравилась солистка ансамбля, Вероника, женщина 22 лет, любовница руководителя ансамбля и он, не теряя времени тут же объяснился ей в любви. Та шутки ради и заявила: «Женись, если любишь, а так – ни-ни». И Саша женился. После росписи и хорошей пьянки, во время которой неопытный Саша сморился и уснул, молодая по старой памяти отдалась руководителю ансамбля, а заодно, чтобы никому обидно не было, и остальным музыкантам, а утром наконец и молодой муж решил воспользоваться своим законным правом. И не смог. Нет, он был в кондиции, и потенция его не подвела, просто им не удался половой акт.

Многоопытная молодая и так и этак старалась, и – все никак. Списали на опьянение, на следующий день вновь попытались, но ничего не получалось, проникновения вновь не произошло. Зная, что такого в принципе не должно быть, стали пробовать и на третий день, и вновь у них ничего не получилось. Саша и даже сама Вероника были в отчаянии.

«Может, это оттого, что ты еще целка?» – спросил ее наивный муженек, на что она ответила: «Да какая там… бля, даже не знаю, как быть, я уже вся измучилась, это все потому, что он у тебя размером с оглоблю».

Догадались все же пойти к врачу. Повидавший виды доктор после тщательного осмотра обоих заявил молодым:

– Ну, ребята, я не знаю что вам и сказать. Бывают, конечно, всякие несоответствия, но чтобы такое… Обычно я подобные проблемы, разрабатывая женский орган специальным массажем, максимум в две-три недели устраняю, но в вашем случае… извините. Вы не сможете жить половой жизнью… вместе, я имею в виду. Придется вам подыскивать себе других партнеров.

Услышав этот приговор, молодые, так не разу и не переспав, расстались со слезами на глазах.

После этого случая Саша, насколько мне известно, не торопился жениться, вот разве что считать реальной попыткой недавнее его сватовство к Ленке Фи – ис, тогда они с мамой были очень настойчивы в достижении цели, но и тут, по другой, правда, причине, номер, как говорится, не удался. И вот теперь у него появилась невеста в Кишиневе. Главное – родственники у нее были подходящие, с большими связями, иначе бы он не женился, вон и дядю не зря упомянул.

Я почти уверен, что это именно Сашина мама, женщина многоопытная, хитрая и дальновидная, решила организовать счастье своих двух сыновей посредством использования их необычных физических данных; старший брат Саши – Володя, которому тридцать, внешне, кстати, довольно интересный и привлекательный мужчина, совсем недавно женился на одной столичной мадам, и не кишиневской, а бери выше, на москвичке, да ни на ком попало, а на дочке генерала армии. Дочка та, возрастом тоже под тридцать, работала в валютном баре, и, хотя на ней негде уже было, как говорят, пробы ставить, бл…, говорят, была несусветная, Володе, тем не менее, такой вариант идеально подошел. Попробуй-ка сунься в такие верхи без особых данных, никогда простому человеку до их уровня не подняться.

Итак, чтобы поехать на свадьбу, я должен был сделать две вещи: отпроситься у начальства на ближайшие выходные и найти себе на этот праздничный вечер партнершу. А кого именно – я не представлял. Никого подходящего для такого случая в моем окружении не было, а брать кого попало не хотелось.

Постой-постой, вспомнил я, а ведь я могу пригласить с собой Людмилу из Кишинева, ту самую, что в мединституте занимается, чего это я сразу не сообразил, о ней не подумал? И внешне она вполне соответствует, да и соскучился я, честно говоря, по ней ужасно, ведь уже несколько месяцев не виделись. На этом и остановимся, решил я, и даже настроение у меня поднялось.

В означенный день, подходяще одевшись, я выехал в Кишинев, но в общежитии на «Малой малине» Людмилу не обнаружил, а когда все же нашел – поймал уже на выходе из института, – выяснилось, что она теперь замужем, причем, пока мы с ней разговаривали, к нам подошел ее муж, красавец-мужчина, дагестанец, поэтому мне пришлось, сохраняя достоинство, спешно ретироваться, а затем отправиться на свадьбу самому, а так как времени было уже в обрез, я поймал для этой цели такси.

Ресторан, что под Новыми Аненами, куда я прибыл полутора часами позже, оказался оригинальным каменно-деревянным сооружением в два с половиной этажа, окруженным высокими деревьями. Вокруг него была выставлена почти незаметная постороннему взгляду охрана, которая, тем не менее, могла остановить любого нежелательного человека, приблизившегося к ресторану. И это не было излишней предосторожностью: на свадьбе, как я вскоре узнал, присутствовали: дядя невесты, заведующий общим отделом ЦК КП МССР Зяур, еще двое завотделами, парочка их заместителей, не буду здесь перечислять их имена и фамилии, а также несколько республиканских министров, включая главного – сельского хозяйства, мясомолочной промышленности и т. д., а также парочка генералов, один из которых – министр КГБ, и с десяток гостей рангом пониже.

В огромном зале был уже накрыт стол в форме буквы П, где во главе стола, в узкой части буквы, места предназначались для жениха с невестой и ближайших родственников, а также для больших людей, перечисленных выше.

Гостям из нашего города, которых вместе со мной было не более двух десятков, отвели дальний конец левой планки буквы П, то есть, наименее почетное место, о чем мы были предупреждены еще у входа в зал.

Неподалеку от входа в эту минуту жених с невестой принимали гостей; их плотно окружали свидетели и родители молодых – среди них я узнал маму и отчима Саши; с балкона, специально устроенного для музыкантов, звучала музыка.

Саша был в великолепно сидевшем на нем черном костюме и белой рубашке с галстуком, в нагрудном кармане его пиджака белел цветок, невеста, которую мне все никак не удавалось разглядеть из-за ее невысокого роста и окружавших ее людей, была в пышном, со множеством оборочек и рюшечек, замечательно пошитом платье. По правую руку от молодых стоял стол, уставленный вазами, в которые невеста складывала принесенные гостями цветы.

Так как я прибыл один, без пары, меня тамада, который крутился с микрофоном перед молодыми, не представил, пришлось, подойдя, взять его под локоток, приблизить физиономию к микрофону и представиться самому.

– Друг, коллега и напарник жениха поздравляет молодых с бракосочетанием.

Оркестр отреагировал тушем, тут же в поисках ракурса засуетился-запрыгал вокруг нас длинноволосый фотограф, тамада отметил что-то в своем блокноте, а я тем временем одной рукой обнял жениха, сунул ему в карман конверт с двумя сотенными бумажками, затем повернулся к невесте и… замер, букет чуть не выпал из моей руки.

Невеста была мне знакома. Несмотря на обильный макияж и тот особый, гордый вид, свойственный только невестам, да и то лишь в день свадьбы, я ее узнал. И тотчас вспомнил имя невесты, которое мне вскользь назвал Саша – Нелли, точно, ее звали Нелли, и это была та самая мадам, с которой несколько месяцев тому назад мы встречались в гостинице «Кишинэу», только тогда она была с Вольдемаром. В качестве, вы уж меня простите, проститутки. У меня в записной книжке, кстати, даже телефон ее должен был сохраниться, этой девушки по вызову, гостиничной пташки.

Я пожал протянутую ею руку, затем протянул ей цветы, пробормотал слова поздравления и быстро ретировался.

Что ж, выбор Александра, если учитывать внешние данные невесты, был весьма недурен, мне она тоже при первой нашей встрече понравилась. «От нее просто пахнет сексом», – сказал я тогда Вольдемару. По крайней мере это будет справедливо, если такие как Саша, да, впрочем, и я тоже, будут жениться на проститутках, им же за кого-то нужно выходить замуж; а заодно и другая Сашина, весьма немаловажная проблема решится – сексуальная: уж тут, мне кажется, никаких проблем не будет.

В поисках своего места я не торопясь прошелся вдоль стола и нашел его очень достойным. Легче сказать, чего не было на этом столе.

Молочные поросята, запеченные целиком, лежали в огромных блюдах, держа в пастях пучки зелени; гуси, утки и куры, также жареные целиком, – как раз в эту минуту их начали разносить, – вызывали непроизвольное отделение слюны. На столах стояли розеточки с черной и красной икрой, в сопровождении кусочков батона, нарезанного кругляшками и к нему масло сливочное; метровые копченые рыбины косили глазом на поросят; были тут и тарелки с холодцом и заливной рыбой; оливье и сельдь с маслинами; куски вертуты вместо хлеба; овощи тушеные, жареные и свежие – резаные и целиком; горки сыра, натертого с чесноком и майонезом. Из напитков – водка «Столичная» и коньяк «Солнечный», стоявшие в окружении молдавских вин в кувшинах, доставленных, несомненно, из лучших винодельческих подвалов республики. Что ж, это было вполне в духе Чумаковых – пустить пыль в глаза они умели.

Вскоре все расселись, я занял свое место между двумя своими старыми знакомыми, причем обоих звали Василий Иванович, один из которых был Ма – яс, другой Ми – ов. Зазвучали здравицы и поздравления, желающим было представлено слово. Я тоже не удержался и после двух-трех тостов вышел на середину зала, взял в руки микрофон и в красивой форме поздравил молодых, пожелал им счастья и радости, достатка и детей, после чего отправился на место. Сашка улыбался мне вслед, а его мама даже аплодировала.

Еды и напитков на свадебном столе было много, даже с избытком, начальственных физиономий вокруг – тоже, не было лишь самого главного – настоящего веселья: церемония проходила натянуто и довольно скучно. Жених, решив в какой-то момент сделать себе передышку и желая при этом повеселить гостей, отправился к музыкантам и, сев за ударные, выдал несколько соло, а потом вместе с ансамблем сыграл пару мелодий, за что был награжден громкими аплодисментами.

Наевшись, напившись и вдоволь насмеявшись в кругу моих товарищей и их жен, я стал скучать и принялся озираться в поисках женских лиц.

Большинство присутствующих здесь гостей были конечно парами, однако внимательно изучив диспозицию, я обнаружил на противоположном крыле стайку молодых девушек, а приглядевшись внимательнее, решил, что они бывшие коллеги невесты Нелли, – уж очень откровенно они выглядели и вели себя соответственно. Делать было нечего – пришлось искать себе подругу среди этого контингента, а утешало меня то, что такой выбор я делаю, в отличие от Саши, не на всю жизнь, а лишь на одну ночь.

Дождавшись медленного танца, я быстрым шагом отправился к их столу, пока понравившуюся мне девушку не пригласил кто-нибудь другой.

– Как зовут тебя, перышко? – спросил я свою партнершу, увлекая ее в круг танцующих.

– Ирина, – ответила она. Девушке было не более двадцати, роста среднего, нормального сложения, волосы светло-русые; девушка была улыбчивой и макияж, в отличие от других ее товарок, был не слишком броским, потому я ее и выбрал. Темно-синее платье с разрезом сзади очень ей шло, так как ножки к нее были стройные, на груди ее красовалась крупная искусственная роза, какие, по идее, должны носить подруги невесты.

– Ты числишься среди подружек? – спросил я, касаясь ее цветка.

Ирина улыбнулась.

– Конечно, к тому же я жду, что Нелька бросит мне свою фату.

– А что такое, уж замуж невтерпеж? – не удержался я.

– Конечно, ведь все женщины когда-то должны выходить замуж, – спокойно ответила Ирина.

– Согласен, – пробормотал я, – и давно ты… знакома с невестой.

Ирина подняла глаза и долго изучающе смотрела на меня.

– Не читай в моих глазах, спроси, я честно отвечу, – сказал я.

– Так ты… в курсе?

– В курсе ваших занятий, что ли? Ну конечно. Да я профессионал: мне на девушку только взглянуть, и я тут же скажу, кот она и чем дышит.

– Ты, кажется, работал с Сашей, с женихом? – на секунду задумавшись спросила она.

– Ага, так же как ты работала с Нелей, невестой.

– Я… – вдруг вспыхнула моя партнерша и даже остановилась, чуть не задохнувшись от возмущения. – Я не как она, она даже… даже с узбеками с рынка трахалась, вот!

– А что, – не отставал я, – узбеки у вас вызывают высшую степень отвращения?

– Не знаю, – опустила голову Ира, – из наших девчонок никто не хотел с ними идти, только она…

– Извини, Иринка, – склонил голову я, – я не хотел тебя обидеть, так что…

– Да ладно, я уже привыкла.

– Знаешь что, ты ли отвыкай или меняй работу.

– Ага, знакомая песня: а потом на завод иди с зарплатой в сто двадцать рублей.

– И то правда… чего это я? Прости, замяли и забыли.

– Замяли и забыли, – согласилась моя партнерша.

– Давай мы с тобой прогуляемся, изучим ресторан.

– Давай, – легко согласилась она.

Мы поднялись на второй этаж, осмотрели два банкетных зала, сегодня пустующих, прошлись по балкону, постояли возле музыкантов.

– Ты как, не прочь уединиться со мной на часок? – спросил я.

– Если на душу капать не будешь, тогда не прочь, – ответила она.

– Мы уже договорились, помнишь? – прошептал я, обнимая ее за плечи.

– Помню.

Администратор за десятку выдал мне ключи от маленького, с невысоким потолком кабинетика на третьем этаже, где были лишь небольшой столик, телевизор и диван. В кабинете было так уютно, что и после сеанса любви мы не захотели оттуда уходить, мне понадобилось лишь спуститься к столу и попросить официанта отнести поднос с шампанским и закусками в кабинет.

Проснулись мы поздно, около одиннадцати утра, и то потому, что в дверь кто-то постучал. Спустившись вниз мы с удивлением отметили, что в зале уже не было заметно даже следов вчерашней свадьбы. Мы вышли на улицу и ту нам повезло – одна из машин охраны еще не уехала и водитель согласился доставить нас в Кишинев.

2

Да, был и бабник я, и пьяница,

и враг любого воздержания,

зато желающим останется

дурной пример для подражания.

И.Губерман

Отоспавшись на квартире у своего товарища Сережи Березкина, в девять часов вечера я отправился в ресторан «Бутояш», или, по-народному «деревяшка», что на Скулянке, в котором теперь работал Саша. В баре этого ресторана в этот вечер должны были собраться все бармены города, кто был в это день свободен.

Собирались наши коллеги довольно продолжительное время, когда я прибыл на место, то застал там десятка два из них, вальяжно расположившихся в креслах и о чем-то беседующих; некоторые пили шампанское, кто-то коньяк, а кто и вовсе виски.

Саша, который, находясь за стойкой, с увлечением помогал напарнику настраивать итальянскую кофемолку, заметив мое появление, оторвался на минутку от своего занятия, и громко, во всеуслышание, представил меня. Тем не менее я обошел всех и поздоровался с каждым персонально; когда еще представится такая возможность – повидать практически всех барменов столицы. Некоторых из них я хорошо знал и прежде, других лишь в лицо, или по имени, о третьих – и вовсе понаслышке. Среди гостей были также четыре барменши – женщины. Их холеные и малоэмоциональные лица – вне зависимости от возраста, – немного оживлялись лишь в тех случаях, когда они общались с кем-либо из своих. Даже Нелли, виновница торжества, выступавшая здесь в роли хозяйки и в данный момент разносившая гостям напитки, уступала им в части сдержанности эмоций. Я присел за свободный столик, и Нелли тут же принесла мне фужер с коньяком.

– Правда, это классная идея: собрать всех барменов вместе? – спросила она, поставив передо мной фужер.

– Идея просто замечательная, – согласился я, – сомневаюсь, что они когда-либо вот так собирались.

– Мы с тобой совсем незнакомы, Савва, – сменив тему сказала она, – а ведь ты знаешь моего мужа гораздо лучше всех остальных его знакомых.

– Возможно, – сдержанно ответил я. – Если ты хочешь, чтобы я выдал тебе все его секреты, принеси бутылку коньяка, запасись вниманием и терпением, присаживайся рядом и располагай мною, потому что я не сумею что-либо скрыть от такой интересной женщины как ты. Это значит, что ты будешь знать о нем все, что тебе будет угодно.

– Вот это уже интересно, – сказала она, присаживаясь на свободное кресло; как раз в это время к столику подошел официант и поставил на него большое блюдо с бутербродами и канапе, а также сок в кувшинчике и шоколад.

– Спасибо, Никулаш, – улыбнулась ему Нелли, – принеси нам из бара еще бутылку коньяка получше и можешь идти по своим делам. – И, обращаясь уже ко мне: – Итак, с чего начнем?

– Начнем с того, милая Нелли, что если мы уж решили говорить начистоту, то ты не обижайся, Саше я тоже вынужден буду рассказать о тебе все.

– Все? А что ты обо мне знаешь? – Она откинулась в своем кресле и с интересом посмотрела на меня.

– Все, или почти все. Детали, пожалуй, нашему другу будут неинтересны.

– Ты думаешь, он не знает о моих художествах? – вновь спросила она, и, налив в фужер граммов сто коньяка, лихо, в один глоток, выпила его.

– Думаю, что ему уже успели донести. Да ты не обижайся, – мягко сказал я, – это я так неудачно пошутил. Я, конечно же, не собираюсь никому ничего рассказывать, а тебе могу лишь сказать одно: он – замечательный парень, умный и талантливый, и далеко пойдет, поэтому, я надеюсь, что ты со своим немалым жизненным опытом сможешь ему в этом помочь.

– Да… – протянула она. – Вот ты знаешь все обо мне, а думаешь, мне легко? Меня, Савва, жизнь била и наотмашь и прямо в лоб. Ведь я выросла без родителей, отец сбежал, когда я была совсем маленькой, мать вскоре умерла, поэтому воспитанием моим никто не занимался. Зато все сразу заметили, что уже в тринадцать лет у меня были сиськи второго размера, ну и…

– Давай не будем о грустном, Нелли, тем более в такой памятный для тебя день, – остановил я ее излияния, – тебя не в чем себя упрекнуть, и уж тем более я это делать не в праве.

– Ну, тогда я пойду? – тяжело встала она со своего места.

– Ну конечно, забудь этот наш разговор и, я уверен, мы навсегда останемся друзьями, – сказал я.

Нелли ушла, но я недолго оставался в одиночестве: ко мне тут же подсел Саша и мы с ним выпили.

– Познакомились? – кивнул он в сторону жены.

– Познакомились, – ответил я.

– Как тебе наша свадьба? – спросил он.

– Просто шикарно, – честно ответил я. – Думаю, деньгами ты получил меньше, чем вложил в нее.

– Да, это так. Только смысл в другом, друг мой: связи, связи и еще раз связи.

– Большому кораблю большое плавание, – сказал я.

– Вот и ладненько, – сказал он вставая, – ну, я побегу к другим гостям, не обижайся.

– Давай уж, – усмехнулся я.

Следующим, вернее, следующей, кто подсел ко мне, оказалась моя старая знакомая – Шурочка.

– Ха, а ты-то что здесь делаешь? – вылупился я на нее.

Шурочка была уроженкой нашего города, моей землячкой, а по профессии проституткой высшей категории: полгода она проводила в Москве и Ленинграде, в интуристах, полгода в Кишиневе, изредка она приезжала в наш город проведать родителей. Выглядела Шурочка, несмотря на возраст – 28, шикарно: высокая, стройная, красивая брюнетка, и, как говорится – все при ней; и лишь голос у нее был необычным и совершенно несоответствующим внешности – высоким и писклявым.

– Привет, Савва, – сказала она, усаживаясь рядом, будто мы совсем недавно расстались, хотя не виделись, наверное, с год. – Чего ты удивляешься, Нелька – моя воспитанница.

– С вами все понятно, девушки, – улыбнулся я. – Ну что ж, и тебе привет, Шурочка. – Я, откровенно говоря, обрадовался встрече: девушка была веселой и прикольной в общении.

– Представляешь, Савва, меня на прошлой неделе ограбили, – тут же пожаловалась она.

– Ну-ка расскажи, – заинтересовался я.

– Выхожу я из ресторана в одиннадцать ночи, и тут подходят ко мне двое. Снимай, говорят, с себя сука, все свои железяки. А ребята эти, представляешь, мне знакомы, одного Сашей зовут, блондинчик такой, другого Гиви, я их в ресторанах неоднократно прежде встречала. Ну я им и говорю: «А может не надо, это все что у меня есть, у других машины, квартиры, а это мой единственный капитал». А они, гады, смеются: «Снимай-снимай, а не то сейчас в морду получишь, за месяц-два, пока будешь на больничном, больше потеряешь». Отдала я им конечно все, и обидно мне стало: за что? Пошла я в милицию, хоть и не люблю я эту организацию, и говорю: так, мол, и так, мальчики выглядят так-то и так-то.

– А они тебе, – не выдержав перебил ее я, – и говорят: «Саша Ми-кин и Гиви Ва-швили, это вы их, что ли, обвиняете, девушка?».

Шурочка выпучила на меня глаза.

– А ты откуда их знаешь?

– Да уж знаю, – усмехнулся я, – они дзюдоисты, мастера спорта, сборники Молдавии.

– Угу, блин, в милиции мне так и сказали. Уже на следующий день вызвали всех на перекрестный допрос. Так этот Саша с наглой улыбочкой и говорит капитану: «Мы ее не грабили и вообще в первый раз видим, но если этой девице нужны деньги, мы ей можем помочь материально». А милиционер рад стараться, чтобы я заявление забрала и дело, значит, закрыть, и спрашивает: «Сколько твои украшения стоят?». – «Семь тысяч», – отвечаю я. Тут Саша опять вмешивается: «Три тыщи этой сучке могу дать, больше нет.» И милиционер, представляешь, начинает меня уговаривать: «Бери, мол, три, а то и этого не увидишь». Ну я ему и говорю: «Пусть мое золото вернет, на хрена мне его деньги». – «Улетело твое золото далеко, назад уже не вернешь», – сказал Саша, даже не стесняясь капитана. Ну я и согласилась, куда деваться. Эти бандюги ушли, а капитан мне говорит: «Ты уж извини, подруга, мы их посадить не можем, им на соревнования надо ехать, честь республики защищать, уже из спорткомитета звонили: Саше скоро на Союз, а грузину и вовсе на Европу.»

– Деньги-то хоть отдали? – спросил я.

– Вчера вернули. Капитан к себе вызвал и говорит: «Тут тебе деньги оставили, три тысячи. Вот я и думаю, не хочешь ли ты сначала за мое беспокойство и потерянное время сделать мне приятно, то есть отсосать?»

– А ты? – не удержался я.

А я ему сказала: «Если ты отлижешь за те четыре штуки, которые я благодаря тебе потеряла, тогда отсосу».

– Вот дурная, – выпучив глаза воскликнул я.

– Ну да, а капитан, конечно, взбесился, стал меня пугать, пообещал тут же в «обезьянник» закрыть, так я ему фамилию одного полковника, замминистра МВД назвала и попросила ему позвонить, после чего он сразу остыл, отдал деньги, взял расписку и выгнал меня из кабинета. Вот и вся история.

– Вот давай и выпьем за то, что хоть так все закончилось, – предложил я, наливая коньяк в два фужера.

Выпили. Поболтали еще о каких-то мелочах, затем опять выпили.

И только тогда я почувствовал, что перебрал.

– Шурик, пойдем на озеро, искупаемся, – предложил я.

– Пойдем, – согласилась она. – Ночное купание – это так романтично.

Раздевшись на берегу, мы крадучись, чтобы нас не заметила милиция или какие-нибудь дружинники, которых в этих местах было более чем достаточно, полезли в воду. Мы плескались и дурачились наверное с полчаса и уже начали замерзать, потому что на улице было прохладно, ведь лето только начиналось. Зато опьянение из моей головы почти полностью выветрилось. И тут нас застукала милиция: по водной поверхности стали светить фонарики, зазвучали голоса, затем окликнули:

– Эй, ну-ка быстро выходи на берег!

– Шурка, дуй на другой берег, а я их на себя отвлеку, – шепнул я напарнице, – они, видишь, с этого берега подобрались, а вещи наши на другом.

Шурка уплыла, оставшись незамеченной, а мне пришлось выходить на берег. Когда мне осталось всего ничего до берега, я вдруг вспомнил, что даже трусов на мне нет, о чем я честно и заявил милиционерам. Они стали смеяться и кинули мне грязную тряпку, какое-то покрывало, которое они нашли в багажнике.

Милиционеров было трое: лейтенант и двое сержантов.

– Ребята, отпустите меня, я больше не буду, – взмолился я, выбравшись на берег.

– С нами сейчас поедешь, – сказал лейтенант. – Где твои вещи?

– Украли, наверное, – ответил я, начиная дрожать то ли от холода, то ли от начинавшегося похмельного синдрома.

– Штраф за нарушение порядка, за купание голым, в нетрезвом виде, в неположенном месте и в неположенное время.

Итого: 15 суток, 30 рублей. Или просто сто рублей, но уже без 15 суток.

– Но ведь это озеро, все здесь купаются, – робко возражал я.

– А ты знаешь, умник, – перебил меня лейтенант, – что сегодня здесь девушка шестнадцати лет утонула, спортсменка-разрядница по плаванию, уснула на надувном матрасе и все…

– Ужас! – воскликнул я. – А почему утонула-то, потому что штраф не заплатила?

– Ну-ка умник, давай показывай, где твои вещи, – сказал лейтенант, – мы с тобой здесь битый час торчать не собираемся.

– Там, – указал я на ресторан. – Мои вещи там.

– Так пойдем туда, это как раз наш участок, кстати, я уже целую неделю там не был, – скомандовал лейтенант и мы вчетвером пошагали к ресторану, лейтенант впереди, я за ним, сзади двое сержантов. В таком же порядке мы вошли в бар. Могу только представить, что подумали мои коллеги, в эту минуту увидевшие нас.

Во-первых, на нас в одно мгновение уставилось не меньше сорока пар глаз. Лейтенант, оглядев всех присутствующих, слегка опешил: люди, сидевшие в баре, явно не были похожи на постоянных клиентов, которых он привык видеть здесь каждый день.

– Я вас слушаю, лейтенант, – спросил его бармен Жорик, сын полковника госбезопасности, сидевший ко входу ближе всех.

– Я… мы…, – стал заикаться лейтенант, – мы тут одного голого в озере обнаружили, утверждает, что он пришел отсюда и что вещи его здесь.

– Да, это наш человек, – подтвердил Жора, но слышали бы вы его тон! – Никулаш, – крикнул он официанту, не поворачивая головы, – принеси товарищам милиционерам бутылку коньяка и закусить.

– Нет, не надо, – испугался лейтенант, озираясь по сторонам, – мы при исполнении.

– Одно из двух, лейтенант, – непреклонным тоном сказала соседка Жоры, Фаина, барменша из бара то ли «двенадцать тридцать», то ли «половина второго», я уже точно не помню, что находится на Рышкановке. – Или вы пьете по сто грамм, или идите на х… отсюда.

Милиционеры стушевались и, забыв обо мне, заторопились на выход, а я тем временем, не дожидаясь финала этого разговора, шмыгнул в подсобку.

Там уже сидела Шурочка, одетая, но с мокрыми волосами и пила чай с рижским бальзамом; рядом с ней на стуле лежали мои вещи.

– Привет, русалка, – сказал я, снимая со спинки стула полотенце. – Рад, что ты в порядке.

– А я за тебя, – сказала она. – Затем, после паузы, добавила: – Если тебе все это уже наскучило, давай поедем домой, в наш родной город. Прямо сейчас, хочешь? У меня машина, жигули – «шестерка». Только учти, вожу я плохо.

– Все равно уже хочу, – ответил я.

«Взрыв».

Ликер «Амаретто» 15 мл.

Ликер «Малибу» 15 мл.

Водка 25 мл.

Темный ром 15 мл.

Апельсиновый сок 15 мл.

Ананасовый сок 15 мл.

Высокая рюмка – 100 мл.

Вливаем по порядку: ликеры, соки, водку, ром.

Новелла пятнадцатая. Самая – самая

Дуэт любви – два слитных слова,

и в этой песне интересной

девица пряного посола

вокально выше девы пресной.

И.Губерман

Часы в витрине бара показывали без четверти одиннадцать вечера, еще немного и можно закрываться, тем более что и клиентов почти не было. Облокотившись на стойку я задумался.

Сегодня был на редкость скучный день, да и грустный тоже – ведь завтра, 25 октября, из нашего города в связи с окончанием фруктово-овощного сезона уезжают студенты, а это означает, что тысячи юношей и девушек отправятся в город Кишинев по своим учебным заведениям, и тогда наш провинциальный южный городишко надолго, до следующего сезона успокоится, заляжет в тупое оцепенение скучной жизни, словно в зимнюю спячку.

Я вышел в вестибюль ресторана и направился к швейцару Ефиму Ильичу, которого все здесь – работники и многочисленные клиенты с моей легкой руки называют просто: Ильич.

– Ильич, сдавай кассу, – сказал я ему, – и не забудь о нашем договоре!

Швейцар приторговывал в гардеробной сигаретами и шоколадками из бара, отпуская из-под прилавка и водочку, ну а негласный наш с ним договор, противоречащий внутренним правилам распорядка работы ресторана, касался кое-чего другого, был прост как все гениальное, и звучал примерно так: «Все дамы – без исключения, молоденькие и не слишком, красивые и не очень, явившиеся в ресторан без кавалеров, пропускаются внутрь без всяких условий и ограничений, включая время и после официального закрытия, и даже когда официально „мест нет“, а вот покинуть его они могут, лишь минуя бар». Таким образом, я, как бармен, имел возможность видеть и оценить всех представительниц прекрасного пола, пришедших в ресторан без партнера, и выловить среди них, если конечно повезет, свою очередную «золотую рыбку».

Ильич прибыл в бар, неся поднос с остатками сигарет и выручкой, мы с ним подбили дебет-кредит (швейцар имел свой интерес в продаже: каждую пачку сигарет – чаще всего это была «Дойна», – он продавал на 10 копеек дороже номинала, а на бутылке водки зарабатывал целый рубль), рассчитались, выпили по «полтиннику» коньяку, – наш обычный ритуал, – после чего он отправился на рабочее место, а я вернулся к своим делам.

Рассчитывая припозднившихся клиентов, я провожал их до двери и с пожеланием спокойной ночи выпроваживал наружу.

Вскорости бар опустел, и лишь одна, последняя пара все еще сидела за одним из столиков – совсем молоденькие парень с девушкой. Эти двое влюбленных «голубков», весело переговариваясь и поминутно целуясь, неторопливо потягивали через соломинки свои напитки, и, казалось, никуда не спешили, вернее, так были увлечены друг другом, что не замечали ни течения времени, ни людей, окружавших их.

Вскоре наверху, в зале ресторана, стихла музыка, и я с нетерпением стал поглядывать на дверь, ведущую в фойе: с минуты на минуту в бар должен был войти мой друг Кондрат – он был в ансамбле барабанщиком, и, следовательно, свою работу на сегодня закончил.

В очередной раз бросив взгляд на дверь – как раз в этот момент она распахнулась, – я вместо ожидаемого мною Кондрата увидел входившую в бар хорошенькую, – да что там – на удивление красивую девушку: мой взгляд мгновенно ухватил необыкновенно милый овал ее прелестного лица, густые бровки и огромные ресницы, а глаза… я таких красивых выразительных глаз в своей жизни еще не видел. Идеальный прямой носик и некрупные, но яркие и чувственно очерченные губки завершали ее портрет.

Девушка эта в первую же секунду своего появления мне явственно кого-то напомнила. Постой-ка, ну конечно же, хотя я не люблю сравнений, внешне она была вылитая итальянская актриса Орнелла Мути, от которой я, признаться, без ума. Что я еще успел в эти короткие секунды рассмотреть: девушка была среднего роста, вьющиеся каштановые волосы, обрамлявшие ее прекрасное лицо, спускались чуть ниже плеч; нисколько не портил девушку скромный наряд – темного цвета свитер и голубые джинсы.

Девушка сделала несколько шагов и остановилась у стойки прямо напротив меня, и только сейчас я заметил, что она была не одна – за ней следовала высокая стройная блондинка, несомненно достойная всяческих комплиментов, если бы… если бы она не находилась в данный момент рядом с ТАКОЙ девушкой.

Не увидев выхода, скрытого тяжелой шторой, красотка (девушки были в нашем баре явно впервые) нетерпеливо притопнула ножкой и сказала:

– Ну, выпустите нас, пожалуйста, мы торопимся!

«Боже, какой у нее чудный помимо всего прочего голос!» – только и подумал я.

– Интересное дело!? – поддержала ее блондинка, останавливаясь рядом с подругой и упираясь в меня прищуренным, слегка нахмуренным взглядом. – За сигаретами в ресторан впустили, а обратно, получается, выйти нельзя.

«Наивная, – подумал я, невольно улыбаясь, – им не понять, что это произошло не случайно, а сработала наша система перехвата. Молодец, Ильич!» А вслух сказал:

– Одну минуточку, девушки, тут какое-то недоразумение, сейчас мы все исправим. (Слава богу, ко мне вернулся дар речи, пропавший было при виде такой ослепительной красоты).

Пока девушки, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ожидали моих действий, мой мозг, работая с лихорадочной быстротой, решал всего лишь одну задачу: что делать?! как быть?! Что в такой ситуации можно предпринять? И внутренний голос подсказал единственно правильное решение: «Их нельзя выпускать отсюда!»

– Ну, пожалуйста! – воскликнула нетерпеливо блондинка, прервав мои размышления, – нас на улице ждут.

В эту секунду краешком глаза я увидел, что дверь в бар вновь открылась и появилась еще не рожа, нет… только тень моего друга Кондрата, а я уже возликовал: уж вдвоем-то мы с ситуацией наверняка справимся.

– Девушки, а как насчет выпить по чашечке кофе за счет заведения? – спросил я, чтобы выиграть хотя бы пару секунд и улыбнулся при этом самой располагающей своей улыбкой. – Нельзя же зайти в ресторан просто так, всего лишь за сигаретами.

– Да, кстати, я надеюсь, вы не очень торопитесь? – с ходу поддержал меня Кондрат, широкими и быстрыми шагами огибая стойку и останавливаясь прямо перед девушками. (Великолепная реакция, молодец!)

– Спасибо, ребята, но мы действительно торопимся, нас ждут, – сказала блондинка, подходя и отодвигая рукой шторку, за которой скрывалась наружная дверь.

В эту секунду из-за столика встала последняя пара моих клиентов-голубков и тоже направилась к выходу. Выйдя из-за стойки я подошел к двери, и, открыв ее ключом, с поклоном выпроводил их, а Кондрат, ловко перегородив часть двери своим туловищем, не дал выйти девушкам. Те недоуменно поглядели друг на дружку, затем в растерянности уставились на нас, после чего блондинка сказала негромко, но четко выговаривая слова и указывая пальцем в темную улицу:

– Ребята, вон там на улице, видите, нас ждет машина.

– И кто же в машине? – спросил я мягко.

– Мой брат, – ответила блондинка, слегка надув губки, – он нас за сигаретами послал.

В руке девушка держала две пачки сигарет «Дойна». «Плохо, это очень плохо, если с ними есть еще какой-то брат», – мелькнула в моей голове мысль.

– Знаете что, – обратился я к блондинке, стараясь быть как можно более вежливым и галантным. – Давайте поступим так: вы сходите и позовите сюда вашего брата. Скажите, что вам повезло, что вы оказались стотысячной клиенткой нашего бара и для вас сегодня все здесь бесплатно. Для вас и для ваших друзей, разумеется.

«Моя» красотка во все время этого разговора стояла молча и смущенно улыбалась, не делая, к счастью, никаких попыток выбраться из бара и не выказывая каким-либо образом своего неудовольствия.

– А мы с вашей подругой подождем вас здесь, – продолжал тем временем я. – Как вас зовут, девушка? – спросил я, обращаясь на этот раз к шатенке.

– Наташа, – ответила она машинально, подняв на меня свои бархатные ресницы. Ее приятный нежного тембра голос ласкал слух и буквально завораживал меня.

– Подождем вас вместе с Наташей, – говорю я, и, не сдержавшись, улыбаюсь во весь рот.

– Хорошо! – неожиданно соглашается блондинка, оглядывая нас с Кондратом внимательно, словно собираясь получше запомнить наши личности. – Я схожу к машине и сразу вернусь.

Я выпускаю ее на улицу и, повернувшись к Наташе, говорю:

– А вы не волнуйтесь, Ната-а-аша! – Я произношу это имя растянуто и с огромным удовольствием. – Вы ни в коей мере не заложница, вы наша почетная гостья!

Кондрат же не удержался и, высунув голову наружу, крикнул блондинке вслед:

– Ты же смотри, девушка, возвращайся, не оставляй подругу одну!

«Черт, мягче надо бы с ними, ласковей и мягче». С этой мыслью я вернулся за стойку, дорогой скорчив Кондрату недовольную физиономию.

– Сделать вам легкий коктейль, или просто бокал шампанского, а может ликер, кофе с коньяком, или с бальзамом? – обратился я к Наташе, радуясь, что моя растерянность стала понемногу проходить.

Наташа в легком смущении поглядела на меня, затем произнесла:

– Ну, может быть шампанского, только немного, пожалуйста.

Девушка присела на пуфик и стала оглядываться по сторонам, словно давая мне возможность получше ее разглядеть. Что ж, следует признать, что она была необыкновенно, ослепительно хороша! Жадно разглядывая девушку, я с каждой минутой все больше в этом убеждался. Каждый поворот ее головы, наклон плеча, простое движение руки просто восхищали меня своей грациозностью. С трудом верилось, подумал я, наливая в бокал шампанское, что такие вот небесные создания живут среди нас, смертных, ходят по земле, учатся и работают в стройотрядах.

Когда я подал девушке высокий фирменный бокал, украшенный всяческими прибамбасами, Наташа взяла его в руки и стала с интересом разглядывать украшения на нем: сахарная корочка по ободку; на тонкой пластиковой заостренной палочке, зацепленной за край бокала, нанизаны свежие виноградинки и вишенки из компота, нижней для контрастности вкуса располагалась маслинка. (Закусочка была составлена, конечно же, не по рецепту, и больше подходила какому-нибудь коктейлю, но кто бы мог меня в такую минуту осудить за отступление от классических канонов).

Кондрат, скрестив руки на груди, стоял посреди бара чуть сзади и сбоку от «моей» Наташи и буквально пожирал ее взглядом, а заметив, что я за ним наблюдаю, от удовольствия словно кот зажмурил глаза, покачав при этом головой из стороны в сторону и закусив нижнюю губу, что означало у него наивысшую похвалу. Чтобы товарищ мой не смущал девушку, я решил удалить его из бара, моментально найдя ему занятие, которое тут же озвучил:

– Знаешь что, брат-Кондрат, сходи-ка, пожалуйста, в кондитерский цех, и выкати оттуда симпатичный тортик на свой вкус.

Торты выпекались тут же, при ресторане, в кондитерском цеху, расположенном через стенку от бара – даже в эту минуту своим чувствительным носом я улавливал дразнящие сладкие запахи, проникавшие в бар сквозь выключенную уже к этому времени вентиляцию. Кондрат, поглядев на меня свысока, чуть презрительно прищурился, но промолчал и направился к двери.

Оставшись с Наташей наедине, я спросил ее о чем-то, она ответила, мы понемногу разговорились, и девушка сказала, что ее подругу, блондинку, зовут Вика, а в машине их ожидал ее двоюродный брат.

– А брат Виктории, – раздумчиво спросил я, – он что, тоже из Кишинева?

– Нет, – улыбнулась Наташа, – он местный, из ваших, просто иногда он катает нас по городу, как, например, сегодня вечером.

– Сколько же лет братцу? – спросил я, намереваясь подготовиться к предстоящему разговору – немало ведь в таких случаях зависит от возраста собеседника.

– Где-то тридцать, наверное, или чуть больше, – улыбнулась девушка, а я, почти не вникая в смысл слов, сказанных ею, глядел на нее, и каждый ее жест, каждый взгляд мощным импульсом отдавался в моем теле. Ее все возрастающее на меня влияние становилось всепоглощающим, – о боже, конечно же, мне было знакомо это состояние, я банально влюбился!

К счастью, вскоре возвратились Виктория и Кондрат; они вошли в бар одновременно, только через разные двери: Кондрат – со стороны ресторана, с тортом в руках, а Вика – через входные двери с улицы, причем девушка, к моей неописуемой радости, была одна. Своей размашистой походкой она прошлась вкруг по бару, затем остановилась и присела рядом с подругой.

– Ну что же ваш брат? – еле слышным голосом спросил я с затаенной надеждой, направляясь с ключом к двери, и даже не веря еще в нашу невероятную удачу. – Не придет посидеть вместе с нами?

– Уехал домой, – просто ответила Виктория. – Разрешил нам погулять, ведь мы сегодня в вашем городе последний день.

Нам ли этого не знать, подумал я; ну а Виктория – просто прелесть! – как быстро разобралась с братцем.

– Ну что ж, вот и повод у нас есть – отпраздновать последний день вашего пребывания в нашем городе, – сказал я воодушевленно. – Давайте не будем грустить, девушки, а красиво отметим окончание трудового семестра так, чтобы в памяти остались одни лишь хорошие воспоминания.

– Только имейте в виду, мальчики, – поглядев на меня в упор, четко проговорила Виктория, – мы должны будем в целости и сохранности предстать утром перед глазами преподавателей.

– Фирма гарантирует, – откликнулся на ее слова Кондрат, присаживаясь рядом с Викой. – Мы все время будем помнить об этом, так что не волнуйтесь, вы находитесь в надежных руках и все будет в наилучшем виде.

Я решил поддержать и дополнить товарища:

– Виктория и Натали, я скажу лишь одно – в сегодняшний вечер, девушки, все для вас и в вашу честь. Одна деталь – мы забыли представиться, имена у нас совсем простые: меня зовут Савва, а этого молодого человека – Кондрат.

Обе девушки, удивленно переглядываясь между собой, на разные лады стали повторять непривычные для их слуха имена; я тем временем взялся изготавливать для Виктории коктейль на ее вкус; Кондрат же, щедро раздаривая комплименты, большая часть которых доставалась, конечно же, Натали, стал ужом виться меж девушек. Мне даже пришлось охладить его пыл ледяным взглядом, после чего он благоразумно переключил свое внимание исключительно на Вику, та восприняла это благосклонно, и вскоре между ними стал налаживаться контакт. Мы же с Натали общались в основном глазами и еле заметными улыбками, изредка добавляя к нашему немому диалогу парочку слов.

– Савва, – обратилась ко мне Вика, допивая свой второй коктейль и опуская пустой стакан на стол. – Мы попробуем сегодня торт, или же он предназначен кому-то другому?

– Нет, почему же, – лихорадочно соображая как бы ей красиво отказать, ответил я. – Все, что ты здесь видишь, предназначено для вас и мы сами также целиком к вашим услугам.

Вика улыбнулась с едва заметной понятливой усмешкой. Что же касается торта, то тут действительно имелась небольшая загвоздочка. У нас с Кондратом издавна был наработан такой вариант: по окончанию работы, интригуя девушек, – если таковые в этот вечер находились рядом с нами, – мы покидали бар с тортом в руках, делая нашим пассиям призрачные намеки на то, что мы его съедим чуть позже и в другом месте. Девушки, естественно, следовали за нами – не могли же они отказаться от десерта, да и элемент таинственности и загадочности в этом случае тоже играл свою роль. И тогда, разговаривая дорогой о всякой всячине – запудривая, так сказать, девушкам мозги, мы являлись на одну из наших квартир, где этот торт совместно съедался. Ну и затем, в большинстве случаев уже не расставаясь, мы проводили чудесную ночь. Этот вариант обыгрывался нами неоднократно, был стабильным и успешным; менялись лишь торты, девушки, ну и изредка квартиры.

Повода, чтобы отказать Вике в пробе торта, я не нашел, но выручила меня, как ни странно, родная милиция: пока я напряженно думал, что ответить девушке, работник вневедомственной охраны постучал в дверь, затем вошел – было не заперто – и сказал:

– Нам необходимо проверить в ресторане сигнализацию, ты будешь закрывать, Савва?

– Буду, конечно, буду, причем прямо сейчас, – радостно пообещал я и, когда милиционер вышел, сказал, как бы с сожалением: – Что ж, друзья, десерт мы будем пробовать в другом, более романтическом месте, а теперь нам пора.

Это было сказано таким тоном, что девушкам оставалось лишь согласиться, и мы вчетвером отправились на выход.

Водитель ментовского «уазика», поджидавший своих у входа в ресторан, в пять минут и за пару пачек сигарет «Дойна», которыми я его презентовал, подбросил нас до «хаты № 3».

Под кодовым названием «хата № 3» у нас числилась квартира, где я на этот момент проживал, а третьей она считалась потому, что нумерация квартир у нас ведется по мере их удаленности от ресторана.

– Скажи, мне, Савва, – обратилась ко мне с плохо скрываемой иронией Виктория, когда мы поднялись на нужный этаж и я стал отпирать входную дверь, – какими мы будем по счету в этой квартире, если в баре оказались стотысячными?

– Одно я могу сказать определенно, милая Виктория, – не растерялся я, с трудом скрывая улыбку и пропуская девушек внутрь. – Таких прелестных дам здесь прежде никогда не было.

Вика не нашлась что сказать на это, Кондрат же в подтверждение моих слов одобрительно хмыкнул.

Едва мы вошли в квартиру, как каждый сразу же нашел себе занятие: мой товарищ отправился на кухню – ставить на плиту чайник, я последовал за ним и стал в поисках съестного исследовать собственный холодильник, а девушки шмыгнули прямиком в ванную, а через минуту Виктория вышла в коридор и громким шепотом позвала меня:

– Савва, мне неудобно тебя беспокоить, – проговорила она, застенчиво улыбаясь, – но в кране есть горячая вода, ты не разрешишь нам искупаться, принять ванную?

– Ну, конечно же, – даже обрадовался я такому повороту событий. – Можете прямо сейчас и приступать, я мигом принесу все необходимое.

– Ничего не потребуется, – сказала Вика, – там все есть – шампуни и полотенца.

– Тогда – прошу, – сказал я.

Пока девушки купались, мы тоже времени зря не теряли: в зале на столе появилось шампанское и коньяк, в вазе груши, яблоки и виноград, в центре стола, конечно же, торт; свет был погашен, в двух подсвечниках, расположенных по краям стола, создавая интим, горели зажженные свечи.

А вскоре оба мы, почетным караулом стоя у дверей в ванную, встречали выходивших оттуда порозовевших девушек, – естественно, каждый свою. Когда Кондрат облачив Викторию в халат (в мой, кстати, так как он был большего размера), увел девушку в комнату, я, с другим халатом в руке, вошел в ванную.

Наташа, стоявшая ко мне в профиль, смотрелась в большое зеркало, висевшее над умывальником. Она была полностью обнажена, если не считать цветастого полотенца, намотанного вокруг ее головы. Мощный импульс, словно судорогой пробежав по моему телу, толкнул меня к ней, и я еле сдержался, чтобы тут же не схватить девушку в объятия, но Натали так естественно засмущалась, прикрывшись руками, что, отвернув лицо и протягивая ей халат, я сказал глухо: «Мне не обязательно глядеть на тебя, Натали, ты и так уже целиком в моем сердце», и вышел наружу. Тем не менее я успел отметить, что сложена она великолепно, хотя и казалась, будучи в одежде, по-девичьи хрупкой.

Наташа, облаченная в халат моей жены и в ее же тапочки, прямо после ванной отправилась осматривать квартиру, и у меня от этой умильной картины сердце слегка заныло от восторга, но я быстренько пришел в себя, подобрался и тут же напросился быть ее гидом. Войдя в спальню, Наташа, остановившись у трюмо, долго изучала разложенную на нем косметику, недоверчиво покачивая головой: косметика здесь была представлена в самом широком ассортименте, и почти вся – французского производства.

Потом девушки на несколько минут куда-то исчезли, и мы с Кондратом, спохватившись, отправились на их поиски. Увидев же их вновь, заметно огорчились. И было от чего: Наташа и Виктория вновь облачились в свою походную одежду, а на мой удивленный вопрос: «зачем?» ответили, что им неудобно садиться в халатах за стол. Конечно же, мы с Кондратом не допускали даже мысли, что девушкам удастся ускользнуть из наших рук – у них теперь, даже если бы в их прекрасных головках могла возникнуть подобная идея, просто не было шансов на побег.

Кондрат с Викой сели рядом и, несмотря на то, что были едва знакомы, тут же принялись подшучивать и подначивать друг дружку; мы же с Натальей являли собой редкий образец единодушия, общаясь по-прежнему в основном взглядами и улыбками. Мы посидели с полчасика за столом, болтая о всяких пустяках, выпили шампанского, закусили тортом, затем я, обращаясь к Кондрату с Викой, произнес нашу условленную фразу, звучащую, правда, несколько неуклюже, но в то же время как бы шуточно:

– Ребята, а вы не желаете ли прогуляться!

Кондрат тут же встал, подал Виктории руку, и повел ее во вторую комнату – спальню, которая была предоставлена в его распоряжение. Я проводил их взглядом: надо признать, они были достойной парой – высокий и ладно сложенный Кондрат придерживал под локоть рослую и стройную – ему под стать – хорошенькую блондинку.

Оставшись наедине с Наташей, я вдруг почувствовал себя – о, ужас! – в некоторой растерянности. Если она не захочет интима, подумал я, то я не смогу настаивать – красота этой девушки сыграла со мной злую шутку: я готов был ей как богине поклоняться, но грубить действием по отношению к ней, принуждать к любви – не готов. Хотя кровь во мне буквально бушевала, я не смог бы позволить себе даже легкого нажима, нередко необходимого для первого контакта, при первой близости. Короче – я весь был в ее власти, и теперь все дальнейшие наши отношения зависели только от нее – от этой необычайно красивой девушки по имени Натали.

Пока же я смотрел на мою пассию (очевидно, телячьими влюбленными глазами, надеясь лишь на то, что она не сможет разобрать их выражения в свете свечей), девушка неспешно расправлялась с куском торта, ее манеры при этом были под стать ее внешности – безукоризненны.

Я смотрел на нее и нервно курил, на протяжении всего сегодняшнего вечера я курил одну сигарету за другой и докурился, в конце концов, до одури в голове и противной горечи во рту.

Извинившись перед Натали, я вышел на минутку в ванную комнату – почистить зубы, а по дороге назад услышал как в спальне, где расположились Кондрат с Викторией, зреет конфликт: шумный спор между ними разгорался, голоса звучали все явственней и громче. Такой поворот дел меня абсолютно не устраивал, поэтому я тихонько постучал в двери и вошел. Сцена, которую я застал, была не для слабонервных: Кондрат волочил Вику спиной по полу, ухватившись руками за ее джинсы в районе лодыжек и пытался вытряхнуть ее из них, та же сопротивлялась изо всех сил. Кондрат раскраснелся, очевидно утомившись уже атакующими действиями, и начинал грубить Виктории, потому что войдя, я услышал буквально следующее: «Давай же, дура, немедленно выпрыгивай из штанов, не то ты у меня выпрыгнешь с 4-го этажа».

Мое появление, похоже, не удивило их, и Вика жалобным голосом тут обратилась ко мне:

– Савва, ну скажи хоть ты ему, что он со мной делает?

– Ребята, дорогие мои, – сказал я. – Договоритесь между собой как-нибудь сами, полюбовно, только прошу вас, не мешайте нам!

В голосе моем звучала неприкрытая мольба.

– А что он?.. – продолжая лежать на полу, хотя Кондрат уже оставил ее в покое, сказала Вика. – Я лично не собираюсь никому мешать, лишь бы меня не трогали.

Кондрат зло глядел на Викторию – мне показалось, что еще секунда и он, набросившись на девушку, надает ей пощечин, или, того лучше, тоже начнет мне на нее жаловаться.

Прижав к губам указательный палец, я посмотрел на каждого из них несколько секунд, затем вышел из комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и секундой позже присоединился к Натали.

Натали сидела на диване, скрестив руки на груди, полуприкрытыми глазами наблюдая за пламенем свечи. В мягком свете свечей она казалась еще более прекрасной. Испытывая к этой, еще час тому назад незнакомой мне девушке, бесконечный прилив нежности, я молча опустился перед ней на колени и обнял за талию. Натали стала гладить мои волосы, пропуская их сквозь пальцы; девушка что-то шептала при этом.

Я не вслушивался в то, что она говорит: находясь у ее ног, я и так уже чувствовал себя на вершине блаженства. Но внезапно в потоке слов я расслышал сказанное ею как бы между прочим, что я не захочу ее как женщину. Я?! Ее? Не захочу?! Ну, это уж слишком! Услышать такое было свыше моих сил – девушка, вероятно, сомневается в моей готовности обладать ею. Кровь ударила мне в голову, и я одним движением опрокинул Натали на диван и сжал ее в своих объятиях. И тут же встретил мощный отпор – своими маленькими ладошками она уперлась мне в грудь.

И откуда взялось столько силы в таком хрупком теле? Мы барахтались на диване минут десять-пятнадцать и оба громко сопели борясь без слов, пока я сумел освободить Натали от одежды – ужасно тесных джинсов и свитерка вместе с рубашечкой; тонкие, ажурные трусики я сдернул с нее одним движением, после чего, наконец, она осталась нагой – лифчика под свитерком не оказалось. Близость ее тела обожгла меня, я замер, жадно разглядывая девушку, и в эту секунду Натали вдруг уронила по сторонам руки и перестала сопротивляться. Но и теперь я не набросился на нее, нет: я целовал ее, шепча какие-то бессвязные слова, она нежно целовала меня в ответ. Мои руки ласкали ее небольшие, но такие прелестные, словно бархатные грудки, гладили ее упругий животик, затем спустились ниже, к паху, где пальцы моей руки вдруг наткнулись на какие-то странные бугорки на ее коже.

Инстинкт самосохранения в одно мгновение подавил физиологию, и я, стараясь не обидеть Натали, сел, выпрямился в постели и спросил ее: «Что это у тебя, милая?» – еще ничего не понимая и не соображая, страха у меня тоже не было, лишь недоумение и легкая растерянность овладели мной.

– Это не то, что ты думаешь, Савва! – произнесла она, приподнимаясь на руках. – Это нервное заболевание и называется оно псориаз. Но это не заразно, не бойся.

Мне стало ужасно стыдно за свой страх, но в растерянности я продолжал еще несколько секунд сидеть, не произнеся ни слова.

– Вот видишь, – сказала Натали грустно, – из-за этой своей болезни я боялась близости и говорила тебе, что ты меня не захочешь. Разреши, я оденусь.

Я потянулся и обнял ее, с бесконечной нежностью прижал девушку к своей груди и покрыл ее лицо поцелуями; мои страхи улетучились, уступая место легкой жалости – такая красивая девушка и вдруг – эта дурацкая болезнь, да еще с каким-то собачьим названием. Желание вновь пробудилось во мне; Натали, конечно же, мгновенно почувствовала это, и мы бросились друг другу навстречу – теперь нам уже ничего не мешало.

И я был вознагражден сполна и гораздо более того: точеное тело Натали обладало какой-то особой притягательной силой и энергией, а темперамент этой девушки оказался поистине вулканическим.

А мне до этой ночи казалось, что в сексе я уже испытал все: взлеты и падения, подъемы и спады, восторг и ощущение парения; и даже разочарования – все испытал, преодолел, прочувствовал – и охладел. Думал, девиц всяких-разных на своем веку я повидал предостаточно и ничему теперь не смогу удивиться.

Наивный! 19-летняя девчонка, не давая мне опомниться, мотала меня по всему дивану, вознося к вершинам удовольствия, подчиняя своему особенному сумасшедшему ритму, затем уступала, словно выдавая свои страстные порывы за мою инициативу, потом вновь обрушивалась на меня со всей силой своего бешеного темперамента. Мы яростно отдавались друг другу, в неистовстве не уступая один другому. Наташа искусала мою грудь, ногтями разрывала плечи и спину, причиняя мне боль – казалось, она уже не контролировала себя в порывах страсти. В один из таких моментов я попытался освободиться из ее объятий, но мне это не удалось, и лишь когда я оторвал ее руки от себя и громко воскликнул: «остановись, любимая!», она прекратила движения и мелко вздрагивая, стала постепенно приходить в себя, словно выходя из глубокого транса, и, наконец, открыв глаза, сказала:

– Да, Савва!.. Да, милый!.. Что, любимый?..

– Натали, любовь моя, – чуть ли не простонал я, нависая над ней, – ты меня изорвешь в куски. Моя спина…

Одним акробатическим движением, не теряя контакта между нашими телами, она вывернулась, пронеся свою ногу перед моим лицом, и оказалась на коленях. Я ухватился ладонями за небольшие упругие ягодицы – секунда, и комнату огласил ее безумный вопль, напоминавший рык молодой львицы, приглушенный подушкой, в которую Натали вцепилась зубами.

Боже, эта маленькая женщина завела меня до неистовства, до самого последнего нерва! Мое тело больше не принадлежало мне. Эта девчушка словно взорвала меня изнутри, одарив массой новых сладостных и радостных ощущений! Наша ночь была невероятной, фантастической, феерической, любое прикосновение Натали, каждый ее вздох, возглас фонтаном будоражил мое желание; я был неистощим – она великолепна.

Она уснула на рассвете, в изнеможении раскинувшись в горячей постели и забывшись в неглубоком, чувствительном сне, а я лежал рядом, опьянено глядел на нее, дивясь, как в этом хрупком теле может бушевать такая безудержная энергия страсти. Каким счастьем для меня было повстречать такую ЖЕНЩИНУ! Женщину, без сомнения, достойную того, чтобы написать это заглавными буквами – и в этом было мое огромное счастье и невероятная удача. Природа наделила эту юную женщину чудесной внешностью и фантастическим – другого слова не подберу – сексуальным темпераментом – ей одной достались два таких важных женских качества! В моей жизни больше не было случая, чтобы эти качества таким чудесным образом соединялись, переплетаясь в одной женщине – мне просто безумно повезло.

Утром следующего дня, когда мы, проводив девушек, остались с Кондратом вдвоем, он рассказал, что Виктория накануне ночью, услышав доносившиеся из нашей комнаты крики и стоны, изменила тактику своего поведения на прямо противоположную и набросилась на него, словно получив разрешение от подруги, а затем терзала, не оставляя в покое, до самого рассвета…

Достойные друг дружки подруженьки, нечего сказать.

Нам пришлось подняться рано, было что-то около шести; в эту ночь я ни на минуту не сомкнул глаз.

Прохладный воздух раннего утра освежил наши лица, в то время когда мы бодро шагали к студенческому городку.

Мы с Натали шли, держась за руки, изредка поглядывая друг на друга, и нежно улыбались, обходясь без слов. Ее невинное личико было очаровательным: кто бы мог подумать, что предыдущие несколько часов она просто жила, дышала, да что там, пылала сексом!

Кондрат с Викторией, следуя за нами, опять нашли повод для споров и колкостей, хотя и знали прекрасно, что через несколько минут распрощаются, причем, вероятнее всего, навсегда.

Расставались мы с Натали у ворот студгородка почти со слезами на глазах; двумя часами позже она вместе с другими студентами должна была отправляться автобусом в свой родной Кишинев. Уже по дороге домой я вдруг вспомнил, что ровно год тому назад, 25 октября на этом же самом месте я прощался с Людмилой, одной из самых замечательных женщин в моей жизни, и вот…

И еще один год прошел, прошагал, пролетел! Как часто за эти месяцы я с грустью и улыбкой вспоминал ту девушку-женщину Натали – «бархатные глазки» – как называл ее Кондрат.

А 25 октября в Кишиневе проводилось первенство СССР по дзюдо, и я, конечно же, как бывший спортсмен-дзюдоист, не мог упустить такого шанса и приехал посмотреть соревнования. Сидя на балконе второго этажа спорткомплекса, я внимательно наблюдал за схватками на татами. Напротив меня, в противоположной стороне зала, между колоннами, разместилась группа парней, которые своими выкриками то и дело отвлекали мое внимание, и в очередной раз невольно поглядев в их сторону, я вдруг заметил находившуюся среди них девушку, в которой, мне почудилось, я узнал… Наташу.

И уже в следующую секунду я вдруг отчетливо вспомнил, что сегодня был ровно год, как мы с ней расстались, и тут же нахлынули воспоминания; потом пришла мысль, что раз она живет и учится в Кишиневе, существует какой-то, может быть мизерный шанс, что это действительно она.

Чтобы убедиться в том, что это было не просто фантомное видение – всплеск моей воспаленной воспоминаниями фантазии, – я еще и еще раз вглядывался в лицо сидящей среди ребят девушки, однако мелькавшие между нами лица ребят то и дело прикрывали ее, мешая присмотреться повнимательнее. Дзюдо с этой минуты перестало интересовать меня. Теперь, хотя я толком так и не разглядел девушку, я был просто уверен – это она.

Сердце мое тоскливо заныло, пульс увеличился до максимума, словно я должен был сейчас выйти на ковер и бороться в финале, за первое место. Еле сдерживая себя, я вразвалочку, словно прогуливаясь, пошел по балкону, опоясывающему вкруг весь зал, и приблизился к интересующей меня группе ребят, напряженно наблюдавших за событиями на татами. Девушка буквально на мгновение повернула голову, бросила на меня беглый взгляд и сразу отвернулась. Это было достаточным для того чтобы я смог убедиться – это она! Это была Натали. Это ее движение – небрежный поворот головы – могло быть для меня одновременно и хорошим, и плохим знаком: то ли она узнала меня и желала, но боялась встретиться со мной взглядом, то ли просто не хотела признавать меня.

Компания ребят сидела настолько компактно, что я не имел никакой возможности даже кивнуть Натали, опасаясь быть замеченным кем-либо из ее окружения. Однако выбрав минутку, когда один из парней отделился от их группы и по какой-то надобности отошел в сторону, я остановил его и спросил:

– Извини, земляк, мне показалось что девушка, которая с вами сидит, подруга моей сестры, ее не Марина зовут?

– Нет, нет, эту зовут Наташа, ты ошибся, – ответил он добродушно, я извинился и поблагодарил его, и мы разошлись в разные стороны.

Только теперь, после его слов, я окончательно уверился в том, что это была она. Подпирая спиной колонну и делая вид, что внимательно наблюдаю за ходом борьбы, я простоял в одиночестве минут двадцать, – я вдруг почувствовал необходимость заговорить с Натали. Уж не знаю, как она смогла отлучиться, вырваться из своего окружения, но я услышал позади себя ее незабываемый голос:

– Здравствуй, Савва!

– Здравствуй, Натали! – сказал я, медленно поворачиваясь к ней, мое сердце подпрыгнуло до самого горла, дышать стало трудно – она была все так же прекрасна, как и в тот день, когда я впервые, год тому назад, повстречал ее.

– Извини, что я сразу не подошла.

Я жадно разглядывал прелестные черты ее лица.

– А я подумал, что ты меня просто не узнала или не помнишь, – сказал я и сразу же пожалел об этом, встретив ее укоризненный взгляд.

– Помню, я все прекрасно помню, – сказала она мягко.

Она помнит! Какой бальзам для меня ее слова.

Вместе мы сделали несколько шагов в сторону лестницы, ведущей к выходу.

– Я тоже помню, Натали, я все помню, как будто это было вчера, а ведь сегодня год со дня нашей встречи, ровно год, слышишь. – Голос мой стал хриплым от волнения: – Скажи, Натали, а ты могла бы сейчас уйти со мной отсюда, просто взять да уйти!

– Куда уйти, Савва? Ты с ума сошел! – девушка глядела на меня вопросительно и растерянно.

– Куда? Да куда угодно… Куда ты только пожелаешь… Да, я сошел с ума. Мне кажется, это судьба испытывает нас, толкнув именно в этот день навстречу друг другу…

Я увидел в ее глазах вопрос, сомнение, неуверенность; казалось, Натали колеблется. И в эту секунду я почему-то вдруг пронзительно ощутил, что лишь я один в целом свете знаю ее секрет, что только у меня есть тот волшебный ключик, который может открыть и выпустить наружу ее фантастический любовный талант, ее вулканический темперамент…

– Ну же, Натали, решайся. Одно твое слово и мы немедленно уходим, уезжаем, улетаем, наконец. Вдвоем. Ты и я… Ты слышишь меня?

– Нет, Савва, уходи!.. Прошу тебя, уходи сейчас же!.. – в голосе Натали послышались смятение и боль, она закрыла свое прекрасное лицо ладонями. – Уходи отсюда немедленно, сумасшедший. А то я не сдержусь… Ты не понимаешь… Тут в зале сидит мой жених. Он один из этих ребят. Прости! И прощай!

1981–1982 гг.

«Факел».

Вливаем в рюмку яйцо, осторожно, не смешивая, доливаем крепкой (45–53*) водки, выключаем свет, поджигаем и выпиваем одним глотком, стараясь не пролить.

Новелла шестнадцатая. Приз

Дымись, покуда не погас,

И пусть волнуются придурки,

Когда судьба докурит нас,

Куда швырнет она окурки.

И.Губерман.

С наступлением вечера я, хотя сегодняшний день был для меня выходным, привычной дорогой отправился в ресторан: работа в таком заведении словно зараза – я себя уже просто не представлял и не мыслил без нее. Кроме того, ресторан с самого первого дня своего существования стал местом сбора всех сколько-нибудь заметных в нашем городе личностей, своеобразным клубом; многие, встречаясь в этом заведении и похлопывая друг друга по плечам, шутили: «ну что, дружище, место встречи изменить нельзя, а?». Мне же, разумеется, тоже нравилось чувствовать себя в числе избранных.

Впрочем, был у меня и другой, не менее важный повод, для того чтобы появиться в ресторане: Залико, мой напарник, находившийся сейчас на смене, работал в баре всего лишь второй месяц, в связи с чем явно нуждался в моей помощи и опеке. Небезинтересен и сам факт появления у меня нового напарника: несколько недель тому назад, когда я преспокойно трудился в баре один, не нуждаясь ни в каком напарнике, меня вызвали в отдел кадров общепита, и представив Залико, сказали, что он теперь будет моим новым напарником. Признаться, я был неприятно удивлен и с естественными вопросами – зачем? почему? тут же обратился к Мамочке – директору общепита Наине Васильевне, на что она коротко ответила: «Представь себе, меня тоже не спросили, прокурор по телефону сказал: „этот парень будет работать в баре“, вот тебе, Савва, и весь расклад, нравится это нам с тобой или нет». Вот вам и объяснение, почему я теперь нянчусь с напарником.

Свернув на парковую тропинку, которая существенно сокращала путь до ресторана, я заметил шагавшего метрах в тридцати впереди себя огромного верзилу, которого и с большего расстояния ни с кем нельзя было перепутать – это был мой тренер по самбо и дзюдо Женя Ив – ко.

– Молодой человек, – крикнул я ему, ускоряя шаг, – ну-ка притормозите на минутку.

Женя обернулся, увидел меня и остановился, широкое добродушное лицо его расплылось в улыбке.

– Привет, Савва, бармен наш дорогой, – сказал он, осторожно пожимая мою руку своей лапищей, больше похожей на лопату. – А я как раз в бар собрался, надеялся тебя увидеть, поболтать, по сто грамм выпить.

– Выходной я сегодня, Женя, но, ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть, так что и поболтаем, и по соточке выпьем, это без проблем, – сказал я, стараясь приноровиться к его широкому шагу.

– Работа сегодня у меня была тяжелая, – пожаловался он, показывая свои исцарапанные во многих местах руки. – Ремонтируем автобус, послезавтра выходить в рейс, вот и ковырялись в моторе целый день.

Женя давно уже не тренировал, хотя он, мастер спорта СССР по пяти видам борьбы – вольной, классической, самбо, дзюдо и национальной, трынтэ и любил свою работу, но на тренерскую зарплату в сотню с небольшим рублей не проживешь, его, вон, только прокормить целая задача – метр девяносто три рост, сто десять килограммов вес – Геркулес, да и только. Да и супруга Жени, работая секретаршей, такого мужа, да еще с двумя сыновьями-подростками, сложением похожими на медвежат, на две небольшие зарплаты не могла содержать. Поэтому Женька и подался в водители-автобусники, где можно было хоть какую-то денежку зашибить. Хотя и там, у автобусников, тоже бывает по-разному: когда в рейсах, вроде есть живые деньги и ни в чем себе не отказываешь, правда и вкалывать приходится чуть ли не круглые сутки; а потом, когда стоишь неделями на ремонте, всем – кладовщикам, слесарям, механикам трешки, пятерки и десятки без конца раздаешь, а для семьи ни хрена не остается.

– Сколько ты теперь весишь, богатырь? – шутливо спросил Женя, хлопнув меня ладошкой по животу.

– Готов выступить, уважаемый товарищ тренер, хоть на первенстве Союза, – заверил его я, демонстративно втягивая живот. – Только в полумягкой весовой категории.

Мы рассмеялись. Что-что, а в весе я с тех пор, как занимался борьбой, действительно прибавил. Помнится, несколько лет тому назад в Кишиневе на первенстве республики, где я стал призером и вошел в сборную, нам с Женей за обедом повезло сидеть за одним столом вместе с легендарными ветеранами – Самбистами Василием Усиком, Георгием Гуцу и Володей Шарканским – многократными чемпионами и призерами страны по самбо; призерами Европы и мира – по дзюдо. Несмотря на то, что первые двое весили за сто килограммов, ели они вполне умеренно, перед каждым на столе была обычная порция. У меня же на обед кроме первого и салата было три порции второго, три чая и еще что-то там из сладенького. Поглядывая, как я «наминал» за столом, работая ложкой и вилкой, Гуцу – двухметровый гигант, весящий около ста сорока килограммов, сказал басом:

– Ты, парень, если будешь так же бороться, как жрешь, обязательно станешь чемпионом мира.

Все тогда еще посмеялись добродушно. Чемпионом мира я, конечно, не стал, несколько раз еще был в призах на республиканских соревнованиях, и этого мне для удовлетворения собственного честолюбия хватило.

– А тебе, Женя, позавидовать можно, – сказал я оглядывая тренера. – С таким весом и ростом ты кажешься даже стройным.

Тренер на мои слова добродушно усмехнулся.

Войдя в вестибюль ресторана, мы, свернув налево, направились в бар, поприветствовали стоявшего за стойкой Залико, сына грузинского народа, присели напротив и я попросил его налить нам по соточке водочки.

– Только чтобы ледяная была, – напомнил я, указывая на холодильник, где в морозильном отделении содержалось несколько бутылок именно для таких случаев. Коллега отвинтил у покрытой инеем бутылки крышечку, наполнил две рюмки, тут же засеребрившиеся изморозью; водка лилась тяжело и плавно, без булек – при низкой температуре она становится густой и тягучей словно ликер. Соприкоснувшись рюмками, накатили мы с Женькой по первой. Легко пошла, незаметно, пробежала внутрь организма водочка, словно маленькую льдинку проглотил. Затем повторили, и Залико, вздохнув, поставил перед нами тарелочку с двумя бутербродами с копченой колбаской.

– Свой абед атдаю, – не сдержавшись, сказал он. – Дла друзэй не жалка.

– Заслушил камплимэнт, маладэц, – отреагировал я, копируя его грузинский акцент и вновь поднял свою рюмку:

– Давай, дорогой тренер, за твое здоровье и благополучие. И чтобы ты пореже стоял в ремонте.

За разговорами и воспоминаниями прошло не менее часа, мы с Женей «уговорили» одну поллитровку и принялись за вторую.

– Может, поднимемся наверх, – сказал Женя, платком вытирая с покрасневшего лба испарину. – Закажем чего-нибудь закусить. А то что эти бутербродики, только аппетит раздразнили.

– Резонно, – согласился я, и мы, покинув свои места, поднялись в ресторан. Наверху мы разделились: Женя отправился искать место поудобнее, а я – официантку, которая бы нас по-скорому обслужила. Едва мы вошли в зал, я своим натренированным взглядом окинул едва ли на четверть наполненное помещение и тотчас приметил, что в одной из кабинок веселились какие-то ребята с девушками, явно приезжие, – их там было не менее десятка. Уговорив официантку Вику – мою давнюю любовь, оперативно нас обслужить, я отправился искать другую свою «любовь» – Машеньку.

Невысокая, стройная брюнетка с горячей гагаузской кровью, текущей в ее жилах, Маша работала у нас вот уже несколько месяцев, и при одном лишь взгляде на нее я возбуждался необыкновенно, но, как ни странно, до сих пор до своей охмурительницы я не добрался, потому что эта знойная турчанка – хитрющая бестия – каким-то образом умудрялась ускользать от меня, каждый раз находя для этого все новые поводы и отговорки. Кондрат, наблюдая за моими мучениями, только посмеивался – он-то еще в первый день, как Маша пришла работать в ресторан, утащил девушку к себе домой и отработал с ней в постели по полной программе. К моему удивлению, расстройству и даже некоторому разочарованию.

Я нашел Машеньку возле буфета и притянув ее к себе зажал в угол.

– Машуня, – сказал я. – Имей совесть, не избегай меня, ты же знаешь, что я по тебе с ума схожу, на глазах сохну? Ты должна быть моей, слышишь?

– Ну хорошо, Савва, хорошо. Я обещаю тебе, сегодня… – легко согласилась девушка, поднимая на меня свои пронзительно черные глаза. – И после секундной паузы добавила:… – ну правда, сегодня – это уже точно. – Выражение ее глаз было серьезным и на этот раз мне почему-то захотелось ей верить, потому, что во время наших предыдущих разговоров ее глаза буквально смеялись надо мной. – Только ты больше не пей, хорошо, милый. – И, мягко прикоснувшись ладошкой к моей груди, Маша отправилась по своим делам. С полминуты я простоял на месте, закрыв глаза; тепло от прикосновения ее руки огнем разлилось по всему моему телу.

Очнувшись, я отправился в зал разыскивать Женю, на столе перед ним уже стояли закуски и даже горячее, мой тренер сосредоточенно орудовал в тарелке вилкой и ножом.

– Ну, где ты ходишь? – спросил он, и я без слов выставил на стол прихваченную из буфета бутылку водки. Мы выпили еще по сто грамм, но мне уже трудно было усидеть на месте – я то и дело поглядывал на часы, подгоняя время, слова Маши запали прямо в сердце, и мысли о предстоящей нашей встрече не давали теперь мне покоя. Но время было еще раннее – что-то около половины десятого вечера: то есть, до закрытия ресторана оставалось еще не менее двух часов. Извинившись перед Женей, я решил на минутку спуститься в бар – проверить, как идут дела у Залико, потому что бармен из него, честно говоря, был некудышний, да и опыта у моего напарника было пока еще маловато.

Разговор с Залико, вылившийся в несколько «ценных» указаний, занял не менее десяти минут, а когда я уже собрался было вновь подняться в зал, в дверях бара возник один из наших постоянных клиентов – Валентин, который, увидев меня, заметил удивленно:

– А что ты здесь тасуешься, Савва? Там в фойе твоего тренера бьют, а ты…

Локтями расталкивая стоявших на моем пути клиентов, я выскочил из бара и увидел, как в углу вестибюля, где располагается журнальный столик с двумя мягкими креслами по сторонам и двухметровый фикус в кадке, пятеро жлобов – явно не наших, не городских, зажали в угол Женьку, чье раскрасневшееся лицо возвышалось высоко поверх их голов, и, размахивая руками словно мельница крыльями, пытались достать его, а он как-то вяло отбивался, можно сказать отмахивался от них словно от надоедливых мух.

Издав боевой клич, я рванулся по направлению к дерущимся, и первого же, стоявшего ко мне спиной хлопца, кудрявого блондина, врезал сбоку ладошкой по челюсти. Тот, явно не ожидая нападения сзади, упал, как подрубленный. Второй из ребят успел повернуться ко мне лицом, но я, прыгнув ему навстречу, ударил жестоко, головой в лицо – не до джентльменских изысков, ведь кроме него передо мной оставались еще трое нападавших. Парень взвыл и, схватившись обеими руками за лицо, повалился на пол. Третьего я рукой рванул за ворот рубашки и подсек под пятку, он стал заваливаться назад и упал, после чего его рубашка-газетка (тогда носили такие, словно сшитые из газетных листов) лопнула и расползлась на кусочки. С четвертым, низкорослым крепышом, пришлось повозиться, но и его мне удалось свалить с ног задней подсечкой, и в этот момент чья-то рука потянула меня за ворот, точь-в-точь как минуту назад я проделал с одним из противников. Резко развернувшись, я занес кулак для удара и увидел… бледную, перекошенную страхом физиономию под милицейской фуражкой.

– А е… твою мать, ты-то чего суешься? – проревел я и вырвавшись из его рук шагнул в сторону. Чуть мента не сбил с ног, подумал я оглядывая поле «боя». Теперь численного перевеса у наших противников не было; Женька, обхватив последнего из оставшихся на ногах парня в захват, казалось, пытался задушить в своих объятиях. Еще один, окровавленный, лежал на полу, и что-то мычал, тщетно пытаясь подняться на ноги, других я уже не увидел. Зато я увидел направлявшихся к нам не меньше десятка «красных фуражек» и решил ретироваться – иди знай, чем эта история закончится, корчить из себя героя ни к чему.

Я рванул прямиком в бар, на ходу снял с себя щеголеватый замшевый красный пиджак, проскочил мимо Залико в подсобку, поцеловал в щечку Сонечку, нашу официантку, выходившую в этот момент с подносом чистой посуды, натянул на себя белый рабочий пиджак, шепнул Залико, что я, если кто спросит, нахожусь на работе, затем глянул в зеркало – следов драки на лице не было, да и откуда им было взяться, ведь никто не успел меня даже пальцем коснуться – и вновь отправился на выход. У дверей меня схватил за руку непонятно откуда возникший милиционер-лейтенант, лицом мне немного знакомый, который спросил:

– Бармен, постой, ты Князя здесь случайно не видел?

Я изобразил на своем лице удивление.

– Может, ты имеешь в виду Графа? – решил я сбить его с толку. Я прекрасно знал Князя, мы были с ним друзьями, и к тому же соседями, много лет прожили в одном подъезде, а еще я знал, что милиционеры все время путают его кличку, поэтому-то сейчас и водил лейтенанта за нос.

– Да черт его знает, Князь он или Граф, только он мне срочно нужен. Этот парень там, наверху, подрался, теперь мы его ищем, чтобы забрать. Буфетчица в райотдел позвонила, сообщила.

Вот оно, значит, в чем дело, подумал я. Князь, оказывается, наверху драку затеял, а милиционеры, приехав на место событий, попали прямиком на нас, так как мы махались у самого входа. Поэтому они нас так оперативно «тепленькими» и приняли.

– Не, не видел, – сказал я милиционеру, он разочарованно вздохнул и, толкнув малоприметную дверь рядом с входом в бар, шагнул в коридор, за которым располагались служебные помещения.

Выглянув из-за колонны, за которой открывался вестибюль, я увидел, как милиционеры волокут моего тренера Женьку к выходу, он, вырываясь из их рук, что-то недовольно бурчал. Я последовал было за ними, но милиционеры количеством не менее шести-семи человек уже вывели его на улицу и толкали к милицейскому «воронку», стоявшему прямо у входа. Вместе с двумя-тремя другими местными ребятами я, выйдя из ресторана, стал кричать им вслед, что Женька ни в чем не виноват, что нужно хватать чужих, залетных, которые толпой его били, но милиционеры нас не слушали и с трудом погрузив Женьку в будку, попрыгали следом, дверца захлопнулась и машина тронулась.

За тренера я особо не переживал, знал, что в городе он – известная личность, поэтому вновь рванул в ресторан – разыскивать парней, с которыми мы дрались. Сведущие люди подсказали, что эти ребята – приезжие, измаильские, и я, вспомнив, что видел каких-то чужих парней ранее, в кабинке наверху, поднялся в зал. В кабинке той, однако, теперь сидели лишь две девицы, которые, заприметив меня, стали испуганно жаться друг к дружке.

– Где ваши пацаны? – гаркнул я, но девицы только руками развели, а одна из них сказала: «Не знаем, сами вот сидим ждем».

Оглядев внимательно зал, я заметил на балконе за стеклом какое-то движение и через боковую дверь бросился туда. К своему удивлению я увидел там прячущегося за колонной Вовку Князя, сообщил ему, что его разыскивают и посоветовал поскорее убраться из ресторана, спустившись вниз по наружной витой лестнице, опоясывающей огромную стелу, что украшает ресторан с левой стороны. Немного ловкости, и вы можете этим путем покинуть ресторан, минуя центральный, а заодно и служебный входы, что Князь, не мешкая ни секунды, на моих глазах и проделал. Проводив взглядом Вовку, я бегом спустился в вестибюль и только теперь узнал, где находятся мои противники. Они, оказывается, после моего неожиданного нападения и последовавшего вслед за этим появления милиции, мигом спрятались в женском туалете, где забаррикадировались, и теперь их оттуда невозможно было выудить.

Это удалось несколько позднее, и не мне, а начальнику УГРо Толе Ро-рю, который прибыл на место действий и лично пообещал им неприкосновенность. А я вернулся в бар и обнаружил там нескольких своих друзей и постоянных клиентов: Василия Маг-са, Василия Мих-ва и Славу Елдакова, которые были в курсе происходивших событий. Присев за столик, мы, попивая водочку, стали строить планы вызволения из милиции нашего общего знакомого, старшего товарища и, наконец, коллеги по спорту – Женьки. Мнения разделились, одни требовали действовать немедленно, другие – дожидаться утра, в итоге решено было не спешить и не сутиться, а подождать, пока в ресторане утихнет шум после двух произошедших драк. Через полчаса, не торопясь прикончив бутылку, мы вышли на улицу и двумя машинами отправились к райотделу милиции. Первым решили «запустить» туда Василия Маг-са, так как он сам еще недавно работал в милиции, правда, по каким-то неизвестным мне причинам был уволен из ее рядов. Уверенно войдя в приемную райотдела, он уже через минуту вернулся назад и сказал:

– Плохо дело, ребятки, там этот черт усатый сидит, который в прокуратуре работает. Следователем, кажется.

– Это Марченко, – сказал я, вздохнув. – Бери выше, он уже зампрокурора.

– Я пойду, – сказал Василий Мих-ов, выбираясь из машины, – он меня знает, может что-то и получится.

– Гм, – хмыкнул Славик, – он, наверное, всех нас знает. – В эту минуту Славик сам еще не догадывался, насколько оказался точен в своих предположениях.

Поход второго по счету Василия в райотдел тоже закончился неудачей и на этот раз я засобирался попробовать, но друзья меня оттеснили назад: «Сиди, ты же пьяный совсем, только дело испортишь».

Славик пригладил рукой волосы, откашлялся, толкнул дверь и вошел. Я скользнул за ним и, затаившись на корточках у двери, стал подслушивать. И сразу услышал мягкий, даже задушевный голос Марченко:

– А, Вячеслав, голубчик, явился не запылился. Садись, садись, дорогой, не дергайся, у меня тут к тебе поднакопилось вопросов. Так вот, Елдаков, расклад такой: тут на тебя именно по моей линии в прокуратуре лежат четыре заявления об изнасиловании. – В голосе зампрокурора слышалась полуиздевка и даже, как мне показалось, полувосторг. – А ты, дорогой товарищ, до сих пор гуляешь на свободе. Но это ничего, скоро ты будешь нам не товарищ, а гражданин, я, пожалуй, прямо сейчас тебя и закрою, чтобы ты не гадил в нашем городе. Что скажете, товарищ дежурный по райотделу?

Теперь послышался голос милиционера, тоже знакомый мне, говорил лейтенант Лефлер:

– Как вы считаете нужным, так и поступайте, я не…

Последние слова я не дослушал, так как стараясь плотнее прижаться ухом к замочной скважине, не удержался на корточках и ввалился внутрь, представ перед глаза зампрокурора в неудобной позе – на четвереньках.

– Нате вам пожалуйста, – с удовольствием процедил сквозь зубы Марченко, вперив свой острый взгляд прямо в меня. – Вот и еще один защитничек выискался. Ты ведь тоже явился Ив – ко выручать, не так ли? – прокричал он мне. – Даже на ногах не держится и не стесняется, прет прямо в райотдел. Что ж, ты тоже проходи, дорогой товарищ, присаживайся.

Я огляделся в помещении и заметил сидящих на скамейках в углу дежурки измаильских ребят – я их узнал по разодранным лицам и вещам, особенно я запомнил того, что был в рубашке-газетке, он сидел теперь по пояс голый, держа клочья рубашки, похожие на смятую газету, в кулаке. Здесь, в райотделе, эта рубашка считалась теперь, наверное, вещественным доказательством. Против меня, кстати. Проходя мимо, я не удержался и замахнулся на парней, которые испуганно вжались в кресла, выставив перед собой руки для защиты.

– Тоже довольно заметная в нашем городе личность, – не без удовольствия сказал Марченко, обращаясь к Лефлеру. – Редкий наглец. На него у нас имеются два заявления на изнасилование, одно, правда, групповое, вот, кстати, с Елдаковым на пару они и действуют. Принимай, Вячеслав, своего дружка в компанию, хорошо посмотрите друг на друга, а то ведь потом только в зале суда будете встречаться, а уж в зоны мы вас разные определим, подельники у нас вместе не сидят. Ха-ха-ха!

Я на всякий случай присел через одно место от Славика, и оглядевшись по сторонам, начал:

– Я к вам, собственно, по другому делу сегодня, товарищ зампрокурора. Вы вот забрали из ресторана хорошего парня, посадили в обезьянник, а этих красавцев, – я кивнул в сторону сидевших в углу парней, – что его впятером били, не закрыли. Что за дела, в натуре?

– Ваш «хороший» парень, – начал Марченко, – находясь в «воронке», избил восьмерых милиционеров. Порвал им погоны, галстуки, кровь из носу пустил и так далее.

– Так он ведь и не понял, наверное, кто перед ним, – усмехнулся я. – В машине темно, вот он и подумал, что опять те же самые бандиты напали. Те – впятером, эти – ввосьмером. На одного, заметьте.

– Закрой рот, Савва, от тебя не требуется объяснений, – повысив голос сказал Марченко жестко и ударил ладонью по столу.

– Вы же знаете, – продолжил тем не менее я, – что завтра, как только начальство ваше прибудет на службу и разберется в чем дело, справедливость восторжествует и Женю отпустят, потому что его жена работает секретаршей у первого секретаря райкома. – Последние слова я сказал весомо и почти торжественно.

– Ничего, – ответил Марченко, – это еще вопрос, отпустим или нет, а пока пусть посидит, до утра поразмыслит о своем поведении.

– А этих если отпустите без наказания, товарищ Марченко, – сказал я, – то мы тоже примем кое-какие ответные меры, теперь уже в отношении вас.

Марченко стал медленно багроветь лицом, затем привстал из-за стола.

– Пошел вон отсюда. Немедленно. Он еще угрожать мне будет. Вон, пока я тебя не закрыл вместе с твоим другом, понял! Оба – вон!

Мы со Славиком, не дожидаясь обещанных санкций, поспешили на выход, а Марков кричал вслед:

– А вы, товарищ Лефлер, проверьте, проследите, кто из этих двоих за руль сядет, пьяные же оба, сволочи.

Оба Василия сидели в одной из машин, другая – Славика – пустовала. Мы сели в нее, Славик завел двигатель и машина тронулись с места, вторая последовала за нами. Лейтенант Лефлер проводил нас взглядом, затем вернулся в помещение милиции – поспешил, наверное, доложить, кто именно сидит за рулем.

– Ну, куда? – повернулся ко мне Славик.

– В ресторан, естественно, – сказал я. Теперь, когда с текущими делами было покончено, и от нас уже ничего не зависело, я вспомнил, что меня дожидается Машенька.

Залико, когда мы вошли в бар, размахивая тряпкой наводил на стойке порядок.

– Наливай, коллега, два по 150, – сказал я ему, присаживаясь на пуфик.

Славик, обычно воздерживающийся от выпивки, на этот раз одобрительно кивнул. Мы приняли по почти полному стакану, запили соком, затем я попросил Славика подождать меня, а сам, вновь переодевшись в свой красный пиджак, поднялся на второй этаж. Медленно передвигавшаяся по залу посудомойщица, тетя Нина, собирая со столов, сносила оставшуюся посуду в моечную, свет в зале был пригашен, и только музыканты еще копошились на эстраде, сгрудившись возле фортепиано; руководитель ансамбля Лилия, перебирая клавиши что-то вполголоса напевала, разбирая с коллегами новые произведения. Я заметил среди музыкантов Кондрата, приветственно помахал ему рукой и пошагал в подсобное помещение, где располагались кассы и, как я надеялся, еще находились официанты.

– Машенька, – заметив девушку позвал я ласково, чувствуя, как после напряжений сегодняшнего вечера организм наконец начинает расслабляться.

Девушка стояла возле своей кассы и пересчитывала деньги.

– А-а, – игриво отозвалась Машенька.

– А я тебя ищу, сладенькая, – сказал я негромко и подошел к ней.

– А зачем? – спросила она все тем же тоном.

– У нас ведь с тобой сегодня свидание, – сказал я. – Надеюсь, ты не забыла?

– У нас с тобой? – скривилась она и, пожав плечами… прошла мимо.

– Да-да, у нас с тобой, милая, ты ведь мне сама назначила, – проговорил я, шагая за ней и начиная терять терпение.

– Я с тобой никуда не пойду, – отчеканила она на ходу. – Надеюсь, ты все понял, Савва?

– Я… Ты мне?.. – Я почувствовал себя так, словно мне со всего маху заехали кулаком под дых. – Я тебя грохну, Машка. – Я шел за ней и печатал слова: – Ты со мной так не шути. Или ты пойдешь со мной, или… – я не договорил, девушка эта мне очень нравилась, и пока еще, как мне казалось, был шанс, хотя бы маленькая надежда завершить это дело полюбовно, по-хорошему, не хотелось окончательно портить отношения. Я протянул руку и взял ее за локоть, но она вырвалась с криком «пусти, дурак». Это было уже слишком. Я вновь настиг девушку, схватил ее за руку и сказал:

– Или ты уходишь со мной прямо сейчас, или же я тебя убью, и ты не достанешься никому. (Если честно, именно этот момент я помню очень смутно, мне его потом сама Машка пересказывала, – то ли алкоголь шибанул в голову, то ли бешенство возобладало над рассудком).

Маша посмотрела на меня с вызовом, взгляд ее выражал также глубочайшее презрение, что меня взбесило окончательно. Я вытащил из-за пояса нунчаку, и мгновенно перехватив ими нежную шейку девушки, слегка нажал.

– Так ты идешь и не идешь? – спросил я.

– Пусти, – прохрипела она, и тогда я нажал сильнее. Тонкая голубая жилка на ее шее, которую в эти секунды я только и видел перед собой, вздулась и стала заметно пульсировать. Машка теперь молчала, и я еще чуть-чуть нажал, дожидаясь пока она взмолится о пощаде, злости моей не было предела.

Вдруг чьи-то сильные руки ухватили меня за плечи сзади, и я уже хотел, было, ударить головой назад, наудачу, надеясь попасть в лицо нападавшему, когда тот воскликнул голосом Кондрата:

– Остановись, брат, ты что, с ума сошел?

Я немного ослабил хватку и, поворачиваясь к другу, проговорил обиженно:

– А что она… Она, ты знаешь, что мне сказала?..

– Да что она может такого сказать, чтобы на нее обижаться? – проговорил Кондрат, силясь отобрать у меня нунчаку. – Ведь баба – она дура, и мозгов у нее нет. Изначально. По причине их полного отсутствия.

Машка, держась обеими руками за шею и слегка покачиваясь, пошла от нас прочь, а Кондрат продолжал шептать мне на ухо:

– Люди вокруг, ты что, не соображаешь?

Я действительно не соображал, но пожаловался:

– Она меня обидела, брат.

– Знаешь что, завтра после работы я ее зацеплю к себе домой, – зашептал он, – вдвоем и приговорим ее, она нам попоет еще серенады в две дудочки, не сомневайся.

– Сучка, – шептал я, припав головой к Кондратову плечу. – Маленькая зловредная сучка. Я не хотел вдвоем, хотел с ней по-человечески, один на один, ты же знаешь, как она мне нравится.

Медленно, словно побитая собака, сопровождаемый Кондратом, я спустился по ступеням вниз на первый этаж. Славка стоял у входа, и, увидев меня, позвал.

– Иди скорее, Савва, там, на улице, та-аки-ие телки центровые тусуются.

– Где? – встрепенулся я.

– За рестораном. В машине сидят. Их там аж три.

Я, было, последовав за ним на улицу, резко остановился.

– С ума сошел? Какие телки в такой час? Они тебя, что ли, ждут? «Аж три» – передразнил я его.

– Идем, на месте разберемся, – не отступал Славик, и я последовал за ним; Кондрат, махнув рукой, куда-то исчез. Мы со Славиком обогнули ресторан. Действительно, на задней стоянке здания стоял зеленый «жигуль» с одесскими номерами, в салоне звучала музыка, мелькали женские лица, слышались их веселые голоса, вспыхивали огоньки сигарет.

– Может, семья какая? – спросил я товарища неуверенно.

– Сам ты «семья», – посмотрел на меня Славик сочувствующе. – Я к ним подходил, прикурить попросил. Три молодые телки, и все курят, явно ждут кого-то, или сниматься приехали.

Я достал из пачки сигарету, подошел и постучал тихонько в лобовое стекло:

– Девчонки, дайте прикурить.

– В вашем городе что, проблемы со спичками? – спросила одна из девиц, симпатичная блондинка, высовываясь из окошка и подавая мне зажигалку.

– Проблемы с красивыми девушками, – вздохнув, ответил я и, прикурив, вернул ей зажигалку. – Чего буксуете в такое позднее время, поехали, что ли, прокатимся с ветерком.

– Не получится, мальчики, – ответила девица кокетливо, – мы своих ребят ждем.

Я хотел было уже извиниться и отойти, как вдруг вспомнил эту девицу – она сидела за столиком в кабинке ресторана, когда я бегал, разыскивая измаильских хлопцев. Так-так, обожгла меня догадка, значит, эти девочки ждут своих мальчиков, а те сейчас прохлаждаются в милиции. Идея созрела мгновенно.

– Славик, иди-ка сюда, – позвал я.

Славик подошел и я, открыв переднюю дверцу машины, сказал, поворачиваясь к нему и моргая:

– А это, товарищ капитан, дамочки тех хулиганов, что находятся сейчас у вас в райотделе.

– Так почему они здесь? – мигом включился в игру Славик. – Их мы сейчас тоже определим… в вытрезвитель, для начала до утра, а там будет видно.

Блондинка, сидевшая на переднем пассажирском сиденье, дернувшись, хотела вытащить ключи из зажигания, но я ее опередил и ключи оказались в моей руке.

– Простите, мадам, это теперь в нашей компетенции.

Девушки завозились, зафыркали, загалдели все одновременно: «Что такое?», «Какая милиция?», «Вы не имеете права!», «Это частная машина!», но я уже садился за руль.

– Вы прекрасно знаете, какая милиция, – сказал я, поворачивая ключ в зажигании. – Я же не угоняю вашу машину, на месте, в райотделе разберемся.

Мотор завелся и я, усевшись на сиденье поудобнее, крикнул Славке:

– Поедем на ваш опорный пункт, товарищ капитан, следуйте впереди.

– Хорошо, – отозвался он, затем, состроив недоуменное лицо, на секунду задумался, потом хлопнул себя по лбу и побежал к своему автомобилю.

Девушки продолжали бурчать, но уже стали постепенно стихать, когда я, осторожно выехав со стоянки, взял курс на Липованку – городской микрорайон, в котором проживал Славка.

Я вел машину очень аккуратно и не торопясь: во-первых, потому, что почти не умею водить, во-вторых, люблю себя, и поэтому стараюсь по возможности беречь, а в третьих, мне очень не хотелось, чтобы нас где-нибудь случайно остановила милиция, и испортила, таким образом, очень симпатичный план, задуманный мной.

Славка ехал впереди и не очень гнал, так что мне только и оставалось, что держаться за ним и не забывать переключать скорости, а они, надо сказать, переключались почему-то с противным скрипом, отчего моя соседка – блондинка, каждый раз кривилась:

– Вы что, водить не умеете?

– Не умею, – сознался я. – И права не купил, и на машину еще не наворовал.

Когда Славка свернул к своему дому, я, следуя за ним, закрутил крутой вираж и чуть не зарулил в столб, не замеченный мною вовремя, только хорошая реакция в последнее мгновенье выручила, я резко затормозил, машину занесло юзом, и она, дернувшись, остановилась и заглохла.

Девицы и охнуть не успели, как я, уже вытащив ключ из зажигания, вышел и пригласил их:

– Прошу вас, милые дамы, пройдемте со мной, напишете объяснительные, где честно признаетесь, что никакой драки не видели…

– А мы и не видели, – сказала одна из девушек.

– Вот-вот, об этом и напишете.

Я шел, размышляя дорогой, о каких таких изнасилованиях, имеющих ко мне отношение, говорил Марченко, и решил, что зампрокурора наверняка блефует – с такими серьезными обвинениями, если они действительно документально подтверждены, у него была возможность в любую удобную для него минуту скрутить меня и отправить в камеру.

Славик, поджидавший нас у подъезда, шагнул вперед и открыл ключом дверь. Следом за ним мы вошли в его двухкомнатную холостяцкую квартиру, в прихожей загорелся свет, и девушки стали озираться по сторонам. Хозяин квартиры, сняв пиджак и оставшись в рубашке с коротким рукавом, стоял перед ними, поигрывая оголенным бицепсом и плотоядно улыбался. Я невольно усмехнулся: чем мне нравилось ходить с ним вместе по девкам, так это тем, что они в присутствии Славика, стоило ему хоть слово сказать, а порой даже и без того, от одного его взгляда начинали испытывать прямо-таки патологический страх, беспрекословно выполняя все его требования. А может, это его особый мужской магнетизм порождал в них особую смесь восторга, легкого ужаса и желания подчиняться, не знаю.

– Время позднее, – сказал Славик. – Ты, Савва, выбери себе девку, две другие пойдут со мной. Все!

Лица девиц в этот момент надо было видеть – описать невозможно.

– Что?.. Как?.. Куда мы попали? – заголосили они в три голоса, я тем временем ловко подхватил блондинку под руку и повел ее в спальню, где обычно обитался.

Вошли, и она, обдав меня ледяным взглядом, остановилась у самого входа.

– Я тебя видела в ресторане, – наконец признала она меня. – И никакой ты не милиционер, ты дрался там с нашими ребятами.

«Дрался» – передразнил я ее. – Ха, было бы с кем драться. Ваши «герои» прятались в дамском туалете, выудить их оттуда не было никакой возможности, они уже собирались, наверное, сквозь унитаз просочиться, тоже мне – гордые мэны.

Девица опустила голову, и я, решив загладить неловкую ситуацию, спросил:

– Как зовут тебя?

– Зачем тебе это? – Голос девушки все еще был резок.

– Я могу узнать имя женщины, с которой собираюсь спать?

– Стелла, – неохотно произнесла она свое имя.

– А меня Савва.

– Не могу сказать, что очень приятно, – сказала с вызовом Стелла, – и спать я с тобой не собираюсь.

– Меня не волнуют твои трудности, девочка моя, – сказал я. – Ты будешь моим призом – за все сегодняшние потрясения. Мой организм нуждается в компенсации, и скажи, что будет несправедливо, если этим призом окажешься ты?

– Но если ты… это же будет изнасилование.

Я усмехнулся, перед глазами почти явственно возникло строгое лицо зампрокурора Марченко.

– Одним изнасилованием меньше, одним больше… – пробормотал я и посерьезнел лицом: – Давай-ка, звездочка моя (стелла – это звезда), живо раздевайся, упала на «горизонт» и лапки в стороны!

– Даже и не подумаю.

– Да? – Шагнув к ней, я подхватил девушку под бедра и поднял так, что головой она почти уперлась в потолок; блузка задралась, оголив чуть полноватый, но приятной формы животик. Я поцеловал ее в пупок, продолжая держать на весу.

– Поставь меня сейчас же на место, – попросила Стелла.

Я опустил ее на ноги, но пока держал ее тело в своих руках, прочувствовал его, и мгновенно пришло желание.

– Ты сильный, да? – сказала она, как мне показалось, не без оттенка удовольствия. – Во мне почти шестьдесят килограммов.

– Да уж вижу, что костями не гремишь.

Я оглядел Стеллу. Наряду с немаленькой, приятно округлой попой и приличных размеров бюстом, она сохраняла девичью стройность фигуры, да ей и было то, собственно, не больше двадцати лет, совсем еще молоденькая.

– Давай не будем терять понапрасну время, а по-хорошему отправимся в постельку, – дружелюбно, склонив голову набок сказал я.

– Послушай, а поесть в этом доме что-нибудь найдется? – неожиданно спросила Стелла.

– Вот это да, вы же только из ресторана, – удивленно развел руками я.

– Я понервничала тут с тобой и снова захотела есть.

– А поужинать любовью тебя не устроит?

– Принеси пару бутербродов и что-нибудь попить, – обезоруживающе улыбнулась Стелла.

Вздохнув, я покинул свою даму и в растерянности поплелся на кухню, рассуждая сам с собой о том, что эти женщины, черт бы их всех побрал, каким-то образом всегда вычисляют, что я добр сердцем и используют меня, как только им заблагорассудится.

Когда я вернулся, Стелла была уже в постельке, вещи ее были аккуратно сложены на стуле; завидев меня, она стыдливо прикрылась простыней.

«Ой-ой, кокетка!» – прошептал я, ставя тарелку с бутербродами и половину 3-литровой банки с компотом на стол, после чего начал раздеваться. Тем временем Стелла спросила:

– Слушай, Савва, я тут как дура разделась и поперлась в постель, а мои подружки, наверное, сидят себе сейчас там, посмеиваются и думают обо мне плохо?

– Им сейчас некогда думать, поверь мне, – сказал я со смешком, – они, уверяю тебя, в эту минуту очень заняты, изо всех сил стараются и обе уже изрядно вспотели.

Стелла, вздохнув и отведя глаза, промолчала.

– Двигайся, – сказал я, залезая под одеяло и пытаясь нащупать под ним какую-нибудь часть тела девушки.

– У меня, кстати, есть жених, он там, в милиции сейчас, – сказала Стелла, демонстративно отодвигаясь. – Завтра утром, кажется, мне тоже придется туда пойти.

– А мы жениху ничего не скажем, а мы ему на дверь укажем, – пропел я на ходу сочиненный экспромт, добираясь, наконец, до какой-то округлой, мягкой и теплой части ее тела. – И не пугай меня, слышишь, я живу одним днем, а что будет завтра, меня не интересует.

Стелла сопя, пыталась оттолкнуть мои руки, но я преодолел ее слабое сопротивление, и вскоре, в один сладостный миг, вошел в нее.

Прошло около полчаса, мы закончили постельные упражнения и Стелла, как мне кажется, стала уже засыпать, а мне не спалось. Жуя бутерброд, к которому девушка не прикоснулась, я сидел в постели и размышлял. Вот уже в который раз я прокручивал в голове треволнения этого напряженного и злополучного дня, а какая-то непонятная тревога все же оставалась, не давая расслабиться. Чертов прокурор, подумал я, злясь на Марченко, ведь запугал меня так, что я, благодаря ему, скоро вообще в импотента превращусь.

Прошло еще с полчаса, а я все не мог уснуть. В конце концов решив, что лучшее снотворное, конечно же, секс, я очень осторожно пристроившись, вновь проник в сладенькую Стелкину щелочку, отчего она, вздохнув, тут же порывисто обняла меня, затем сладострастно и громко задышала:

– Ну, чего же ты такой ненасытный…

Утром мне пришлось встать рано, разбудить девушек, которые наскоро привели себя в порядок, после чего мы сели в машину и тронулись в обратный путь.

– Сейчас я отвезу вас к ресторану, а вы пока договаривайтесь между собой, где и у какой знакомой провели ночь, если кто-то из ваших окажется на месте и будет ждать. Все ясно?

– Да ладно, – махнула рукой одна из девушек. – Не твоя забота, ты, главное, не болтай никому, а мы со своими делами сами разберемся.

– А где, кстати, еще две девушки, – спросил я, не обидевшись на нее, – которые были вчера в вашей компании?

– Остались во второй машине у милиции ждать, – сказала Стелла. – Там Лариска сама водит и имеет права.

– А-а-а, – протянул я, подъезжая к Дворцу культуры, который располагался совсем близко от ресторана, но машину из-за здания невозможно было увидеть. Что я, враг своему здоровью, что ли, думал я. Я совсем не был расположен после такой сладкой ночи выяснять с кем-либо отношения, или, того более, драться со Стелкиным женихом. Выйдя из машины, я пожелал девушкам всего хорошего, Стелла порывалась на прощание что-то мне сказать, но я, махнув рукой, быстрым шагом удалился в парк – в противоположную сторону от ресторана.

Вечером того же дня мы вновь свиделись, встретились с Женькой – моим тренером, его, как я и предсказывал, выпустили из милиции еще до обеда.

– Так из-за чего вчера у тебя с теми парнями драка произошла? – спросил я, разглядывая свежие ссадины на Женькином лице.

– Уже и не помню, – усмехнулся он. – Кажется, я там за твоего дружка, за Князя вступился, а больше ничего не помню, память как отрезало.

– Ясно, – проговорил я, хотя, конечно, мне ничего не было ясно. Мы поболтали еще немного, посмеялись, вспоминая вчерашний вечер, но выпивать на этот раз не стали и вскоре расстались.

«Огонь Прометея».

Бренди 25 мл.

Ликер «Узо» 20 мл.

В рюмку вливаем бренди, потом ликер.

Новелла семнадцатая. Лишняя обойма

Вел себя придурком я везде,

но за мной фортуна поспевала,

вилами писал я на воде,

и вода немедля застывала.

И.Губерман

Я закончил подготовку к работе около десяти утра и в это время в дверь постучали – сильно и требовательно. Так зачастую стучит моя директриса Александра Семеновна, но она при этом еще и голос подает, типа: «Савва, открой», а сейчас ее почему-то не было слышно.

Я открыл, и в бар, прижимая меня к стойке, вломились милиционеры количеством не менее десятка, все, судя по погонам, офицеры, и вел их начальник ОБХСС райотдела, капитан Гончаков, по имени Виталий, мой старый добрый приятель. Все милиционеры были одеты в полевую форму и при оружии. «Контрольная закупка» – объявил Виталий свою обычную шутку, чем вызвал общий громогласный хохот своих коллег из чего я понял, что они уже с самого утра где-то поддали. Виталий хотя и командовал парадом, был в этой группе не самым старшим по званию: среди присутствующих я успел заметить двух майоров: Мунтяну, замначальника РОВД по оперативно-следственной работе, и начальника уголовного розыска Шишигяну Василий Васильевича; а среди прочих были также мои старые товарищи Банан и Яник. Если Виталика я искренне уважал, хоть он был далеко не так прост, каким казался на первый взгляд, то Шишигяну, честно говоря, немного побаивался – уж до того хитрющий был мент, настоящий волчара. Остальные милиционеры были опера и участковые.

Когда Виталий с шутками и прибаутками рассадил всех своих коллег за столики, Шишигяну, начальник уголовного розыска, напустив на себя «строгости» повернулся ко мне и взял слово:

– Итак, товарищ бармен, мы пришли сюда, чтобы с вами разобраться серьезно и вот по какому поводу. Вот, к примеру, не далее чем вчера вы водителя начальника РОВД Ваню-цыгана послали на х… И кто вам, спрашивается, дал такое право: человека в форме и при исполнении на х… посылать?

– Так он же, Василий Васильевич, – начал оправдываться я, – влетел в бар в самый разгар работы и сразу стал кричать, что сейчас сюда заявятся начальник милиции и запредгорисполкома, и что, мол, поэтому я должен выгнать всех своих клиентов из бара. Ну, я и послал его. Что я, этих начальников не видел, что ли? Нашли бы где и как их обслужить, можно было и в подсобку завести, или же в банкетный зал отправить.

Василий Васильевич дослушал меня до конца, но мои объяснения его не удовлетворили, и он продолжил, нагнетая давление:

– Ну а почему же матом послал, других слов не было, что ли?

– Так я же, Василь Василич, почему матом? За наглое вторжение и бескультурное поведение, – говорю я. Затем, видя, что Виталик мне подмаргивает, продолжаю:

– Вот вас, Василь Василич, я же на х… не посылаю. – Лицо майора в одно мгновение вытянулось, но я тут же продолжил: – Потому что вы – культурный человек, так бы себя не повели. – За столиками послышались смешки, а Василий Васильевич стал багроветь лицом. Он привстал со своего места и оглядел всех присутствующих.

– А ну-ка вы, оперы, чего смеетесь, возьмите этого бармена и киньте в «обезьянник», не видите, что-ли, он издевается над вашим начальником. Пусть посидит там денек-два, может придет в себя, негодяй.

Менты весело смеялись, не принимая сказанного всерьез, поэтому Василий Васильевичу тоже пришлось делать вид, что он пошутил.

– А еще по какой причине я вас никогда и ни за что бы не послал, – не успокаивался я. – По самой простой: мы же, Василий Васильевич, все вас так любим.

Эти слова вызвали новый взрыв хохота.

Сверкнув на меня глазами, Василий Васильевич говорит:

– Мне твоя любовь и на хрен не нужна, а ты давай-ка, негодяй, выставляй три бутылки водки, а не то обижусь по-настоящему.

– Если сам все три выпьешь, Василич, – говорю я, – ставлю.

– Давайте, ребята, поторопимся, – прервал нашу перепалку Виталий, – наливай, Савва и не беспокойся – все оплатим, а то нам через полчаса на полигоне надо быть, стрельбы начинаются. – Лишь после этих его слов я понял, отчего это все менты при форме и пистолетах. – А если будешь себя хорошо вести, – продолжил тем временем Виталий, – мы и тебя с собой возьмем.

Я выставил на столы рюмки, три бутылки водки и с десяток пива, которые были оприходованы доблестными стражами порядка в каких-нибудь пять минут и пошел переодеваться.

Когда приехал милицейский служебный «Пазик», все гурьбой высыпали из бара и погрузились в него, я тоже не преминул воспользоваться приглашением, и автобус отправился на полигон.

Менты нашего РОВД проводили стрельбы на полигоне, который принадлежал танковой дивизии, расположенной в нашем городе. Место было выбрано более чем удачно – скрытая ложбинка с бруствером, откуда могли вести огонь десятка полтора стрелков одновременно. Рядовой состав к нашему приезду уже отстрелялся и покинул стрельбы, поэтому к нам примкнули лишь ответственный по стрельбам – капитан, и пара офицеров, приехавших ранее. Для начала все пальнули по паре магазинов – стреляли по мишени с 10 и 20 метров, – а потом начали «прикалываться» – пулять на бегу, лежа, с колена, с кувырка и прыжка. Дело дошло даже до стрельбы по «летящей» мишени – один из офицеров подбрасывал в воздух тряпичную куклу, остальные навскидку пытались в нее попасть. Я тоже пулял – мы с Виталиком стреляли из его пистолета по очереди. Стреляя по мишени, я выбил 63 очка из ста и стал приставать к Банану, чтобы он объяснил мне, плохо это или хорошо, – Банан был общепризнанный «эксперт», он великолепно стрелял и с ним все советовались.

– Если бы наши опера все так стреляли как ты, – сказал он мне, – было бы замечательно.

Через некоторое время выяснилось, что боезапас весь отстрелян, но боевой дух стрелков только разгорелся, поэтому Виталик все на том же автобусе отправился в райотдел, чтобы привести еще патронов. Те, у кого еще оставалось по нескольку патронов, отстреляли их по мишеням, после чего стали хвастать друг перед другом и выяснять кто лучший стрелок. Я засунул за пояс «Макаров» Виталика с полной обоймой и вступил в общий разговор.

В это время Василий Васильевич, с удивлением и недоверием разглядывая свою мишень с редкими попаданиями, подошел ко мне.

– Ну что, бармен, – сказал он, – будешь прощения за свое поведение просить, или как?

– Или как, – ответил я, доставая из-за пояса пистолет и взводя его. – Я смотрю, Василий Васильевич, ты по-доброму не отъ…шься, значит, настало время свести с тобой счеты.

– Э…э! – подался он от меня. – Ни у кого же нет патронов.

– Зато у меня есть полный магазин, – сказал я, выбрасывая обойму на ладонь и тут же со щелчком возвращая ее обратно. Офицеры, услышав наш разговор, окружили нас, но близко не подходили.

– Так вот, Шишигяну, ты стоишь сегодня перед выбором: или ты, наконец, станешь человеком, или тебя за все твои прегрешения постигнет тяжелая кара. Я тебя вызываю на дуэль! Вот тебе четыре патрона и мне три, и разошлись на тридцать шагов.

Василий Васильевич, сделав несколько шагов назад, сказал:

– Савва, ты что, ты это… не шути с этим.

– А я и не шучу, – говорю я ему, тем временем подмаргивая остальным, чтобы не принимали наш разговор всерьез. – Говори, долго еще будешь мне мозги парить?

– Не буду, не буду, – заверил меня Василий Васильевич, положа руку на сердце, – никаких с тобой больше дел.

– Ладно, – сказал я, засовывая пистолет за пояс, – в таком случае я тебя прощаю.

В это время подъехал автобус, все потянулись к Виталику за патронами, и стали набивать магазины, но особого желания продолжать стрельбу ни у кого не было.

Виталий на этот раз выглядел еще более пьяным чем до отъезда. Наверняка уже в каком-то кафе отметился, подумал я. Переходя от одного стрелка к другому он стал всех расспрашивать:

– Банан, где мой пистолет?

– Не знаю, – отвечал тот, – у меня свой.

– Яник, я тебе свой пистолет не давал? – спросил он другого.

– Нет, – отвечал тот. – А ты номер то свой помнишь?

Обойдя почти всех, Виталий покачиваясь подошел ко мне:

– Савва, ты не видел мой пистолет?

– Не знаю, – спокойно отвечаю я. – У меня мой. – Сказал, и потопал на линию стрельбы.

– Вот блин, – развел руками Виталий, – отдал кому-то, а кому, не помню.

Прошло минут наверное десять, затем ко мне вновь подошел Виталий.

– Эй, какой же у тебя твой? – спросил он. – Ну-ка давай посмотрю номер.

С улыбкой я возвратил ему его пистолет.

Стрельбы в тот день завершились благополучно, пострадавших не было. Но менты почему-то меня больше с собой никогда на стрельбы не брали.

Коктейль «Сердцеед».

Ликер «Банановый» 15 мл.

Ликер «Кюрасо» (голубой) 15 мл.

Новелла восемнадцатая. Компромат

Не грусти что мы сохнем, старик,

мир останется сочным и дерзким,

всюду слышится девичий крик,

через миг становящийся женским.

И.Губерман

Ровно в полдень я распахнул двери бара и с этого начался мой трудовой день.

Вообще-то я любыми способами старался избегать работы днем по вполне банальной причине – отсутствие посетителей: наш городок небольшой и, хотя он считается «центром» юга Молдавии, всего в нем проживает меньше сорока тысяч народу, и в полуденное время – с двенадцати до пяти часов вечера – наши потенциальные клиенты, как и подавляющее большинство нормальных советских граждан, трудятся на производствах и по барам не ходят, поэтому эти часы я всегда считал и считаю бездоходными как для общепита, так и для себя лично.

Иногда случалось, конечно, что в полуденный час в бар забредала какая-нибудь скучающая молодая особа из приезжих курортниц; да еще если дамочка искала приключений и не была обременена строгими моральными устоями… и, таким образом, могла скрасить бармену, а заодно и себе это скучное время дня… Но это бывало так нечасто, так нечасто…

Впрочем, я отвлекся.

Во все дни недели, исключая выходные – субботу и воскресенье – зал нашего ресторана в обеденные часы работал в режиме и по ценам обычного кафе, и сюда стекалась масса народа со всех концов города, чтобы в приятной обстановке и под музыку вкусно и недорого пообедать. Но сегодня, в связи с ремонтом паркетных полов в означенном зале, обед, понятное дело, не состоялся, и десятки, а может и сотни постоянных клиентов пришли и… ткнулись носом в закрытые двери. Табличка от администрации с извинениями не всех удовлетворила и часть клиентов направилась в бар, поэтому мне терпеливо и в учтивой форме пришлось объяснять расстроенным людям ситуацию, и тогда некоторые из них, махнув рукой на пропавший обед, оседали, занимая место в баре, заказывали какой-нибудь коктейль, а к нему непременно пару бутербродов и сок, – это и был их сегодняшний обед.

Вскоре бар заполнился народом, в основном служащими молодого и среднего возраста, работавшими в городских учреждениях, преимущественно почему-то женщинами от 20 до 35 лет, поэтому, когда в помещение быстрой легкой походкой вошла очередная посетительница, одетая в летнюю импортную курточку, с копной темно-русых волос на голове и улыбкой на открытом симпатичном лице, я подумал: «Вот еще одна горемычная, из тех, кому придется сегодня вместо полноценного обеда довольствоваться бутербродами».

Девушка подошла к стойке, а я, извинившись, выскользнул на минуту в вестибюль, чтобы передать со швейцаром на кухню записку, где было сказано, что мне немедленно требуется еще с полсотни бутербродов. Лицо девушки, на которую я успел взглянуть мельком, показалось мне знакомым, но позже, вернувшись и приглядевшись повнимательнее, я так и не смог припомнить, где встречался с ней раньше, из чего заключил, что она просто похожа на кого-то из множества молодых, симпатичных дамочек из тех, что мелькают перед моими глазами каждый день.

Вернувшись на свое рабочее место, я улыбнулся ей: «Да, пожалуйста?», и девушка, присаживаясь у стойки, попросила:

– Коктейль «Тройку», будьте добры.

Я кивнул и ловко, одним пальцем за ножку выудил из стройного ряда посуды подходящий узкий фужер. Коктейль «Тройка» был у нас самый ходовой – классический американский «короткий» кислый коктейль: водка, ликер и сок лимона – последовательно 50+30+20=100, не считая нескольких кубиков льда, – смешал ингредиенты и готово. Естественно, я эти незамысловатые коктейли «лепил» всего за несколько секунд. Девушка, сидела напротив меня, потягивала через соломинку золотистого цвета коктейль с плавающими внутри кубиками льда и ниточками лимона, и изучающе на меня поглядывала.

«Кого-то она мне все же напоминает» – опять подумал я, пытаясь угадать, о чем девушка думает в эту минуту – вполне вероятно, подойду ли я ей как партнер на сегодняшнюю ночь, – с некоторых пор я стал уже привыкать к такого рода взглядам. Впрочем, я не слишком заблуждался на свой счет: ведь до того, как я стал работать в баре, я почти не пользовался успехом у женщин, поэтому их внимание к своей персоне я прежде всего соотношу с местом своей нынешней работы. Решив со скуки все же заговорить с ней, я, в очередной раз взглянув на девушку, начал с первого, что пришло на ум, с ее одежды:

– У вас такая симпатичная курточка…

– Да, это не ширпотреб, – улыбнувшись, поддержала она разговор и похвастала: – мне брат привез ее из Москвы в подарок.

– Боюсь, что мы с вами сегодня не смогли бы вместе пройтись по городу, даже если бы вы этого вдруг захотели, – сказал я.

– Да, это почему же? – спросила девушка заинтригованно.

– Потому, что я сегодня пришел на работу точно в такой же курточке, – добродушно улыбнулся я.

– Правда? – тонко улыбнулась она в ответ. – Мой брат купил ее в специализированном магазине «Березка» в Москве, на Таганской набережной; вот не думала, что в вашем городе найдется еще одна такая же.

– И представьте себе, есть такая, до сегодняшнего дня единственная в городе, я ее в том же магазине, что и ваш брат покупал. – Я усмехнулся. – Вполне возможно, что мы с ним в одно и то же время в очереди толкались – эти курточки, как я сейчас припоминаю, расхватали за какой-нибудь час.

Принесли бутерброды, и я предложил девушке на выбор: с колбасой; с селедкой; с яйцом; и даже с отварным языком, но она отказалась, сказав что сыта.

Продолжив взаимоинтересную тему, мы поговорили с ней о Москве, о чековых магазинах «Березка», которые девушка, как оказалось, посещала довольно часто, и разбиралась в их ассортименте не хуже меня. Разговор наш занял минут, наверное, двадцать, после чего я предложил:

– Давайте, наконец, познакомимся, меня зовут Савва, а вас?

Она подала свою руку, я подумал что для рукопожатия, улыбнулся, протянул через стойку свою, и тогда она взялась рукой сверху за мою кисть, и привстав, потянулась перегибаясь через стойку, наклонилась почти к самому моему уху и прошептала:

– То, что ты, Савва, не помнишь моего имени, меня не удивляет, потому что я приезжаю сюда не чаще раза в год, и не больше, чем на неделю. А теперь, ну-ка вспомни, – добавила она, освобождая мою руку и медленно, не сводя с меня взгляда, опускаясь обратно на свой пуфик, – ведь в прошлом году мы уже знакомились с тобой, а потом провели ночь вместе – это ты тоже забыл? – Глаза ее в эту минуту сверкали, а голос, вначале приглушенный, теперь вибрировал, почти звенел от негодования.

– А-а-а-а, – протянул я, будто бы припоминая, а сам тем временем оглядываясь с легким беспокойством по сторонам – еще не хватало, чтобы этот разговор услышал кто-либо из моих знакомых или постоянных клиентов, – ну конечно, то-то я думаю, откуда мне твое лицо знакомо…

– Подлец! – шепчет она мне почти ласково. – Извини, конечно, за выражение, но ты пошляк и блядун! Хоть я и не имею на тебя никаких прав, хочу сказать, что совести у тебя нет совершенно, и несчастна будет та женщина, что полюбит тебя.

– Успокойся… Тома! (я вдруг вспомнил девушку, ее имя и даже, кажется, некоторые детали той ночи, что мы провели вместе). – Ведь нам с тобой это не грозит: любовь… верность… права друг на друга… – Мои глаза подобрели, и я закончил почти ласково: – Но вину свою я готов искупить. Причем сегодня же вечером.

Тома встала, не допив свой коктейль, небрежно выронила из ладони на стойку трояк, повернулась и уже на ходу бросила:

– Я еще подумаю, достоин ли ты этого. – И, тряхнув волосами, гордой походкой пошла к выходу, а я еще целую минуту стоял, словно оглушенный, и глядел ей вслед, пока меня не вывело из этого состояния появление моего друга Кондрата, который появился в баре войдя через внутреннюю дверь, со стороны ресторана. Он негромко кашлянул, желая привлечь мое внимание, я обернулся: Кондрат стоял у стойки, на его усталом лице блуждала обычная ухмылочка, в руках он держал обрезки каких-то досок и инструменты, уложенные в большой прозрачный целлофановый мешок, к одежде и даже к волосам его прилипли мелкие стружки.

– Здорово, брат-Кондрат, – радостно приветствовал я товарища, мне всегда было приятно видеть его. – Как идет строительство? У меня, веришь, даже минутки не было забежать, тебя проведать.

– Привет, – ответил он устало. – Верю, верю, видно, что ты здесь не скучаешь. – И он обвел взглядом полный зал.

– Я налью тебе большой стакан соку? – спросил я утвердительно, и он, кивнув, сказал: «Налей, если сможешь, два».

Мой товарищ в эти дни был занят нелегким, но очень нужным делом: вот уже вторую неделю, с тех пор, как в ресторане затеяли ремонт, а заодно и обустройство маленького банкетного зала на первом этаже ресторана, он с усердием и любовью отделывал этот самый банкетный зал – причем по собственному желанию и совершенно бескорыстно, то есть работая бесплатно. Я, похвастаю, тоже внес свою лепту в строительство банкетного зала: с неделю тому назад, когда рабочие вместе со строительным мастером придя в ресторан после выходных, с умным видом рассматривали стену кабинета толщиной в полкирпича, выложенную ими накануне, я стал их стыдить за то, что она выглядит ненадежно, словно картонная, а чуть позже, на спор с мастером, в течение 10 минут разбил руками и ногами всю кладку размером 4 на 2 с половиной метра, а свой выигрыш – ведро вина – отдал строителям, с условием, что они на этот раз выложат стену толщиной в кирпич, а вино выпьют после окончания работы.

Кондрат попросил два стакана с соком, так как явился в бар не один – из-за его широкой спины выглядывал «ассистент» – это был тщедушно сложенный, смазливый хлыщ, который появился в нашем кругу совсем недавно и словно кусок смолы к ботинку очень плотно прилепился к Кондрату. История моего знакомства с ним интересна и достойна короткого описания, потому что поучительна для других фраеров вроде него.

Недели две тому назад, в один из субботних вечеров, в баре отдыхала компания молоденьких женщин, приехавших, как выяснилось из разговора с ними, из Кишинева на сезонную работу на местный консервный завод, для чего они оставили свою основную, очевидно не очень нужную работу в Академии наук Молдавии. Пока дамочки пробовали и нахваливали мои «фирменные» коктейли, я с интересом к ним приглядывался и в итоге сделал вывод, что они довольно привлекательны и стал было подумывать как договориться с ними о продолжении вечера, начав с того, что принес за их столик бутылку шампанского. Девушки поблагодарили, осыпав меня многообещающими взглядами и улыбками, однако тотчас же после того, как я вернулся за стойку, к ним за столик подсел этот самый, тогда еще незнакомый мне хлыщ, ничем, в общем, не примечательный, но зато смазливый внешне, и стал с дамочками как со старыми знакомыми шутить и заигрывать.

В связи с этим у меня появилось неприятное ощущение, словно почва уходит из-под ног – так непривычна мне была ситуация, когда вот-вот «телок», на которых я уже, как говорится, положил глаз, из-под самого моего носа уведут. Мои шансы падали с каждой минутой: этот бес, надо признать, болтун был отменный и в короткий отрезок времени наплел девушкам столько всяких-разных небылиц, что я уже всерьез стал подумывать, как от него, неожиданного конкурента, без шума и драки избавиться. Как раз к этому времени он сам перешел все дозволенные границы и стал во всеуслышание говорить неслыханные вещи, как то:

– Да что это, девушки, за бар? – Он картинно-брезгливо огляделся по сторонам. – Так себе, забегаловка. Вот я в Кишиневе, помнится, красиво отдыхал во всех центровых барах, меня там везде встречали как своего, потому что я и сам бармен – три года в Интуристе проработал. – Тут парень сделал паузу, наблюдая за девушками в надежде угадать какой эффект среди присутствующих он произвел. И произвел же, сволочь, это было видно по лицам дамочек.

И тут во мне взыграла профессиональная гордость и даже злость. Я уже замечал этого парнишку несколько раз у себя в баре и ресторане прежде – он никогда со мной не заговаривал, а ведь как коллега, если уж верить его словам, он мог подойти хотя бы чтобы просто поговорить, пообщаться. Что-то тут было не так, мальчик явно перевирал, тем более что и кишиневских барменов я почти всех знаю в лицо – приходилось с ними по делам встречаться, приходилось и выпивать сообща, и хлыща этого я среди них почему-то не замечал. Когда паренек совсем уже разошелся в своих фантазиях, я не стерпел.

– Подойди-ка сюда, уважаемый коллега, – подозвал я его.

Он нехотя встал из-за столика и подошел. Девушки за столиком навострив ушки обернулись к нам, и я сказал:

– Так ты, говоришь, барменом работал?

– Да, в интуристе, – не сморгнув, соврал он настолько уверенно, что чуть было не поколебал мои сомнения. И тогда он спросил: – Хочешь, чтобы я тебе посоветовал какой-нибудь коктейль?

– Нет, я попрошу тебя кое о чем другом, – сказал я, от злости едва не скрипнув зубами. – А вас, девочки, попрошу подойти, засвидетельствовать, так сказать.

Девушки замялись, стали перешептываться, затем одна из них, видимо самая бойкая, все же встала, подошла, и я пригласил ее вместе с этим парнем-выскочкой пройти со мной в подсобку.

– Слушай, как тебя там?.. – спросил я его, когда мы оказались внутри подсобки.

– Виктор, – ответил он.

– Теперь послушай, Виктор, если ты нам сейчас продемонстрируешь свой профессионализм, с меня извинения и ящик шампанского, если же проиграешь, – в этом месте я сделал паузу, – ты сюда, в бар, больше ни ногой. Договорились?

– Хорошо, – вздохнул Виктор. Он почувствовал, конечно, что я ему готовлю какой-то подвох, но отказываться было неудобно, да и поздно.

– Возьми стаканчик, – указал я на один из множества стаканчиков, скопившихся в мойке, – и вымой его. Если ты даже просто работал в посудомойке, это тебе будет нетрудно проделать, ну а у барменов вообще своя особая специфика в этом деле.

Виктор, тревожно поглядев на меня (наверное, подумал в это момент, о какой такой специфике я веду речь, а специфики, как вы сами понимаете, никакой нет да и быть не может), взял стакан тремя пальцами правой руки и, сунув его под струю воды, сделал какое-то неловкое движение и выронил его внутрь умывальника, затем поднял, обхватил его ладонью и стал взбалтывать. Я вздохнул.

– Боюсь, дорогой товарищ, что ты никогда не работал в баре, даже в качестве официанта или посудомойщика. Ну, а теперь скажи нам это сам, имей мужество признаться честно.

Виктор выдохнул воздух, облизнул губы, глаза его виновато забегали, и я сказал:

– Ну хорошо, не будем усугублять. Ваше мнение? – обратился я к девушке. Она пожала плечами и улыбнулась застенчиво, затем сказала:

– Ну… я не знаю.

– Что ж, – сказал я. – Шампанское мы все равно будем пить, только боюсь, уже без нашего друга, как вы сказали вас зовут, молодой человек?..

Виктор, не отвечая, повернулся и с видом оскорбленной гордости отправился на выход, а когда мы с девушкой вышли из подсобки, его спина мелькнула в проеме двери и исчезла.

Девушка прошла на свое место, а я, видя устремленные на меня взгляды ее подруг, пожал плечами и сказал:

– Подходите девушки, присаживайтесь у стойки. Придется мне наливать – «назвался груздем, полезай в кузов».

Часом позже мы с Кондратом посадили двух девушек-«академичек» из этой компании в нашу машину и повезли на «явочную» квартиру, расположенную неподалеку от того места, где они проживали, а проживали они в одном из зданий на территории консервного завода. Дамочки, когда мы им стали намекать на то, что нам предстоит остаться вместе до утра, поначалу стали капризничать, но именно в эту минуту, а мы как раз проезжали мимо городской тюрьмы, рядом с нами вдруг стали раздаваться автоматные очереди и пистолетные выстрелы. Стреляли довольно густо и, если честно, даже нам с Кондратом стало страшновато, хотя мы понимали, конечно, что это или бунт на тюрьме, или, в худшем случае, побег, и при любом раскладе весьма маловероятно, что кто-то станет стрелять по нашей машине. Девушки, услышав выстрелы, растерялись, побледнели, мгновенно утихли, поняли, наверное, что все бренно на этой земле и, когда мы прибыли на квартиру, безропотно нам отдались.

А Виктора после того вечера я пару недель не видел, не встречал, а потом он вновь появился в ресторане, и как-то очень быстро и совершенно незаметно притерся – примазался к Кондрату, а затем и к нашей компании, стараясь по мере возможности меня избегать.

И теперь вот уже вторую неделю он целыми днями крутился в ресторане, вынюхивал и высматривал все вокруг и, кажется, стал Кондрату незаменимым помощником, выполняя любые его задания и поручения.

Сейчас он, также как и Кондрат, был загружен материалами для ремонта – у ног он поставил инструменты и ведро с краской, вся его одежда была обляпана пятнами краски и побелки.

Казалось, какое мне, бармену, дело до банкетного зала, а уж тем более Кондрату, который и вовсе был музыкантом, но на самом деле мы с ним были заинтересованы в обустройстве этого помещения больше всех остальных, понимая главное: первое – что банкетный зал возьмет на себя обслуживание местного (и не только) партийного руководства и всякого другого начальства, избавив тем самым меня от весьма сомнительного «удовольствия» – обслуживать их в баре; второе – впоследствии там можно будет иногда и самим отдыхать: никто не догадается стучать в дверь, почти незаметную с улицы, а в двери и окна бара клиенты уже попривыкли по-свойски колотить почти что круглосуточно.

Кондрат, положив на пол обрезки досок, устало опустился на пуфик, Виктор присел с ним по-соседству и подобострастно поздоровался со мной. Я едва заметно кивнул в ответ: по правде говоря, с самого первого момента нашего знакомства я невзлюбил его – маленькие, круглые, с короткими рыжими ресницами поросячьи глаза его все время рыскали в разные стороны, и никогда нельзя было поймать их взгляд; он отчего-то все время суетился, даже когда в этом не было нужды; еще он часто рассказывал нам какие-то неправдоподобные истории о многочисленных своих победах на женском фронте во время учебы в Кишиневе, и в то же время преданно глядел нам с Кондратом в глаза, как собака делая стойку, то есть всегда готов был исполнить любую нашу просьбу. Я даже как-то высказался Кондрату о нем: «У этого козлика такой вид, будто его бедная мама через задницу родила».

Кондрат медленно оглядел помещение, присутствующих, потом спросил:

– А кто эта матрешка, что выскочила минуту назад из бара в твоей куртке?

– А… так… знакомая одна, – усмехнувшись, ответил я. – Если вечером подойдет, познакомлю тебя с ней. Можешь ею заняться.

– Заняться – это само собой. А куртку твою она на фига забрала?

– Я сам дал, – рассмеялся я. – И шутя добавил: – Чтобы, если вечером не заявится, у меня был повод нагрянуть к ней домой в любое удобное для меня время.

Виктор с интересом прислушивался к нашему разговору, а я, глядя на него, с трудом скрывал брезгливость, так как он распространял сейчас вокруг себя запах пота, едкий как у козла.

Я обратился к нему, специально делая вид, что забыл его имя:

– Слышь, как тебя там…

Виктор в этот момент вертел в руках какой-то строительный инструмент, кажется угломер, и когда я его окликнул, поднял на меня свои круглые глазенки, при этом так и замер с открытым ртом – подумал, наверное, что ослышался, и что я обязан был за время нашего знакомства запомнить его имя.

– Витя, – ответил он, наконец, – а ты разве… не знаешь?

Я не ответил ему, потому что в это самое мгновение боковым зрением ухватил, увидел, как в бар вошли, нет, попросту вплыли три новенькие дамочки – ни одной из них я прежде не встречал. Кондрат тоже заметил девушек и, вытянув голову, даже приподнялся с пуфика, пытаясь оглядеть вновь прибывших с головы до ног – ему это было нетрудно сделать, так как он был выше нас на полголовы.

– Одну из них я знаю, – уверенно сказал он, не отворачивая головы и продолжая смотреть на девушек, – вот эту, черноволосую, ее Людой зовут, а тех двоих – нет, не знаком с ними, впервые вижу. – И он сел на место.

– То есть ты хотел сказать, что знаком с Людмилой близко? – спросил я, припоминая, что в одно время у него в любовницах ходили подряд три или четыре Людмилы.

– Да, – коротко и просто ответил он.

– А ту, что ростом повыше остальных, знаете? – вклинился в наш разговор Виктор, склонившись над стойкой так, чтобы его не могли слышать со стороны. – И не дождавшись ответа, сказал:

– Ее зовут Марина. 19 лет. В Кишиневе финансово-экономический техникум заканчивает, сейчас здесь на практике. На машиносчетной станции работает, что возле консервного.

– Исчерпывающая информация… Трахается? – свой вопрос Кондрат задал уже почти шепотом, потому что девушки как раз в это время направились к стойке, и одна из них, как раз та, что была более высокая, подойдя кивнула Виктору как старому знакомому, ее лицо, впрочем, не выразило при виде его большой радости. Я встал со своего стула и шагнул к ним навстречу.

– Да, пожалуйста, девушки, чего желаете?

Девушки заказали по стакану апельсинового сока и по пирожному, после чего отправились за дальний, единственный свободный столик в угловой кабинке, а я вернулся к тому месту где сидели Кондрат и Виктор.

– …Конченая бл…ь, – продолжал тем временем свой рассказ Виктор. – И трахается и все что хочешь исполняет, за время учебы в технаре два аборта сделала. – Он улыбался в эту минуту во весь рот, так как внимание наше было исключительно на него, и последнюю фразу произнес почти торжественно.

Я слушал его и одновременно наблюдал за девушкой, о которой Виктор так вдохновенно рассказывал: в эту минуту она стояла ко мне вполоборота, наклонившись над столом – красивый, гибкий изгиб ее девичьего тела приятно волновал глаз. Она была хорошо сложена, стройна, волосы пепельно-золотистые (мой любимый цвет!) пострижены под «Гарсон», небольшая, но приятно подчеркнутая обтягивающим ее джемперком достаточно высокая грудь, округлая приподнятая попка – из тех, что встречаются у одной на тысячу молодых женщин, – и понял, что девушка, безусловно, весьма привлекательна, и неудивительно, что она пользуется у мужского пола вниманием, успехом и гм… спросом.

– Неплохая биография, – отметил Кондрат. – Что ж, в Кишиневе еще и не такому научат. А откуда ты о ней такие подробности знаешь?

– Был с ней пару раз, – скромно опустил глаза Витя. – Ты видел, наверное, как она поздоровалась… стесняется…

– Кондрат, на тебя возлагается почетная обязанность организовать с людьми встречу, – сказал я, азарт возможного приключения стремительно захватил меня. – Мы не имеем права обойти вниманием такой интересный букет. Возьми нашего молодого компаньона Стаука, чтобы нас было три на три, или… – Я посмотрел на Виктора – …или ты пойдешь с нами вместо Стаука?

– Я… нет… не знаю… не стоит, – пробормотал он. – Идите вы… сами.

– Хорошо, – продолжил я, вновь обращаясь к Кондрату: – Поговори с этой… Людмилой, пусть она пристегнет новенькую, Витину протеже, и третью… если та захочет, не разрушать же коллектив. Только нежнее разговаривай с ними, и культурно, чтобы без надломов…

Кондрат молча выслушал и кивнул.

На том и порешили. Позже, когда Кондрат ушел, я вдруг заметил, что Виктор все еще находится в баре, трется у стойки, при этом стесняется и потеет, видимо собираясь мне что-то сказать.

– Ну? – грубовато обратился к нему я. – Чего не идешь отдыхать? Или что-то забыл про свою знакомую досказать? Давай, выкладывай, я весь внимание.

– Я… я хотел тебя спросить, Савва, – волнуясь и облизывая губы, начал Виктор. – Скажи, к кому надо обратиться, чтобы… чтобы меня тоже барменом взяли работать. Я торговый техникум закончил, меня ведь должны взять, а?

Пожав плечами, я усмехнулся.

– Ну а ты бы взял меня к себе напарником, – продолжал он. – Ну, это… работать вместе. Ты бы не пожалел.

– Если ты меня спрашиваешь, так я тебе отвечу очень просто: скажи, у бога есть напарник?

– А ты что, бог? – спросил Виктор, слегка заикаясь от собственной смелости.

– Я не бог, я просто размышляю, что если напарник – это хорошо, то почему тогда у бога нет напарника? Дьявол же ему не напарник, а, скорее всего оппонент. Так вот я и спрашиваю, на хрена мне напарник, а Витек, сам посуди?! Лишние заботы, лишние хлопоты.

На этом наш разговор закончился и Виктор, опустив голову, ушел.

А вечером того же дня закрутилась карусель!

Девушки, встречу с которыми мы запланировали, прибыли в бар что-то около девяти вечера в том же составе что и днем; Кондрат, оказывается, успел таки шепнуть своей старой знакомой Людмиле, чтобы она пришла и не забыла привести с собой остальных. Что та и исполнила в точности, имея на Кондрата свои виды. Кстати, я давно заметил одну любопытную деталь: все те телки, которые с Кондратом кувыркались прежде, после разлуки еще долго тосковали за ним и всегда были рады, если он опять их звал.

Я с улыбкой, но сдержанно поприветствовал девушек и предложил им занять свободный столик; Кондрат, освободившийся уже к этому времени от всех своих дел, успевший искупаться и переодеться, присоединился к ним. Ему предстояло развлекать девушек, чтобы они не заскучали; для этой же цели я принес за их столик ликер, шампанское и шоколад. Пока я был занят обслуживанием клиентов, Кондрату пришлось какое-то время ухаживать за девушками в одиночку, но вскорости подоспел Стаук, которого я тут же отправил к нему на помощь.

Саша Стаук был наш новый «боевой» товарищ, молодой, симпатичный, развязный и болтливый, что ценилось в нашем кругу, и совсем не стеснительный, скорее даже наоборот – трепач неимоверный. Он всего полгода назад как вернулся из армии, где служил в морском десанте, так что и внешне выглядел вполне достойно – рослый, сильный и подтянутый. Неудивительно, что при всех вышеперечисленных достоинствах он пользовался успехом у девушек и молодых женщин.

Итак, компания явно сложилась и веселье пошло у них за столиком – любому на зависть: каждые несколько секунд помещение так сотрясалось от смеха, что все остальные посетители бара только успевали оборачиваться в их сторону и удивленно глазами моргать.

Тем временем стрелка часов незаметно перевалила за одиннадцать, и я рассчитал и отправил из бара всех лишних, быстренько покончил со своими делами и присоединился к ребятам; теперь наша компания была в таком составе – Кондрат, Стаук, и я – «мальчики», а из «девушек» – Людмила, Марина и Вера. «За компанию с этими безпроблемными простушками и Марина не заметит, как сама легко в постельку уляжется», – подумал я, имея в виду веселых и беззаботных подруг Марины – Людмилу и Веру. Сидя за столиком я щедро сыпал шутками и анекдотами, и старался пореже глазеть на Марину – не хотел раньше времени демонстрировать, что в ней заинтересован: как знать, может ей такие парни как я совсем не по вкусу и девушка начнет раньше времени фыркать, капризничать и создавать проблемы. Поэтому, когда мы, мужская половина компании, дружно отправилась в туалет «побрызгать», то заодно договорились там о том, что будем уделять Марине внимание все вместе и поровну. Когда мы вернулись и уселись за столик, Кондрат сказал Марине несколько комплиментов, отчего брови Людмилы удивленно полезли вверх, потом Стаук пригласил Марину на танец, и лишь тогда Людмила несколько успокоилась; я же запалил целую серию анекдотов.

Мои анекдоты всем нравились, а главное, оказались очень кстати, так как мои партнеры к этому времени уже стали выдыхаться. Впрочем, веселить наших гостий трудности не составляло: Вера заливисто смеялась, порой еще до того, как я заканчивал их рассказывать, с лица Людмилы вообще не сходила блуждающая жеманная улыбка; лишь Марина была пока еще в некотором напряжении, по лицу ее блуждала немного растерянная улыбка.

Кондрат время от времени подливал девушкам в бокалы, у него с этим как всегда неплохо получалось, но подпоить Марину, что было бы неплохой прелюдией к предстоящему интиму, ему не удавалось: девушка пила только шампанское, да и то понемногу, глоточками, держа свой фужер обеими руками, двух же других девушек и поить не было смысла – они и без того были достаточно веселы и на все что угодно согласны.

Вскоре веселой гурьбой мы покинули ресторан, Кондрат нес в пакете пару бутылок шампанского, я – упакованный в картонку торт. Теперь самым важным было, не теряя кого-либо из нашего состава, перебраться на квартиру. Дорогой мы продолжали шутить и смеяться, все шло хорошо, я старался держаться поближе к Марине, и все же на душе у меня отчего-то было неспокойно. Мне не нравились глаза Марины – нет, они мне нравились, конечно, – не нравилось лишь их выражение: с тех пор, как мы покинули бар, в них ясно читалась тревога и напряженность.

«Странно, – думал я про себя, – с чего бы это ей беспокоиться, имея за спиной такое бурное прошлое, такой сексуальный опыт. Ведь Виктор так сочно и красочно все про нее рассказал, и он, кажется, не врал, что хорошо ее знает – она же поздоровалась с ним при встрече…».

Мы выбрались на Ленина, центральную улицу города, почти сплошь застроенную одноэтажными и изредка 2-этажными зданиями, когда навстречу нам из какой-то темной подворотни вынырнула Тома – та самая моя знакомая, что явилась в полдень в бар и устроила мне разгон по поводу моей патологической забывчивости.

Девушка была все в той же куртке-ветровке; на мне сейчас была надета точно такая же.

– О, на ловца и зверь бежит, – нисколько не смущаясь незнакомых лиц, заявила Тома, остановившись перед нами. – А я вас чуть не пропустила, что-то вы раненько сегодня из бара выбрались. – Тома, мельком оглядев девушек нашей компании, посмотрела на свои часики.

– А-га, знакомая курточка! – сказал Кондрат, явно радуясь новому человеку. И тут же добавил: – Присоединяйтесь, девушка, к нам.

– Я-то присоединюсь, конечно, деваться некуда, – с готовностью заявила та, – а с курточкой, действительно, некрасиво получается. – Тома вздохнула и, сняв с себя куртку, стала складывать ее, уминая в свою сумочку и бормоча при этом вполголоса: «Не будем же мы ходить все в одном и том же, словно интернатовские дети-сироты».

Стаук, увидев новое женское лицо, тоже вдохновился и воспрял духом: теперь у него появилась возможность выбора – ему не нравилась предназначенная ему на этот вечер Вера, еще в ресторане он заявил, что находит ее малосимпатичной.

Итак, Тома, не секунды не комплексуя, влилась в нашу компашку, быстро, на ходу со всеми перезнакомилась, а вскоре мы уже были у цели – подходили к дому, в котором во втором подъезде, на третьем этаже располагалась снятая мной недавно 3-комнатная квартира.

Над дверью висела прикрепленная мною еще в первый день нашего появления здесь широкая картонка с простой, но зловещей надписью:

«Оставь надежду всяк, сюда идущий».

Ну, вы, надеюсь, помните, откуда это выражение. Правильно: «Божественная комедия» Данте Алигьери; песнь третья: «Преддверие ада».

Придерживая дверь, я пропустил наших гостий в квартиру. Маринка входя посмотрела на меня взглядом испуганной косули, идущей на водопой и чувствующей прячущегося в засаде хищника.

«Что за чушь? – одернул я сам себя, не понимая, отчего меня тревожат ее взгляды. – Какого черта я вообще об этом думаю? Витя же ясно все насчет нее объяснил. Мне бы подумать сейчас о другом – о возможной венерической болезни, например, которая очень даже может быть у моей „избранницы“ – с ее-то чрезмерно вольготным поведением и разгульным образом жизни».

Вошли. Я продолжаю наблюдать за Мариной и, несмотря на все то неблаговидное, рассказанное про нее Виктором, девушка мне просто нравится, причем с каждой минутой все больше. В прихожей, где мы раздеваемся, на тумбочке лежит журнал, а на нем надпись – плод моей нездоровой фантазии:

«Распишитесь тут, друзья! Здесь бывал когда-то я…»

– Сейчас расписываться? – смело спросила Марина, беря книгу в руки и оборачиваясь ко мне.

– Лучше утром, – отвечаю, – когда поднакопится впечатлений.

И вновь она смотрит испытующе долгим взглядом, заставляющим меня недоумевать. Встряхнувшись, я решил приободрить себя: «Видимо, чувствует, стерва, что скоро окажется в моих объятиях. И понимает, что я тоже не подарок, и это правда – люблю равных противников».

Посидели на кухне, но ни выпивать, ни есть никто из присутствующих не хотел; Кондрат, чтобы не мозолить гостям глаза, убрал со стола книжечку меню золотого теснения, переложил его на кухонный шкафчик, но Вера успела прочесть вслух надпись на обложке:

МЕНЮ – список блюдёв.

Наш девиз: Чем лишнего съесть, лучше на х… сесть!

– Ой, как здорово сказано, – захлопала в ладоши Людмила, ей продекламированное Верой почему-то понравилось. Людмила еще не знала, что Кондрат переменил свое желание спать с ней, и не замечала, что он вовсю строит глазке Томе, которая, в свою очередь, тоже не догадываясь в чем дело, продолжала, наивная, думать, что эту ночь проведет со мной, в течение которой я буду, как она полагала, извиняться перед ней за свою забывчивость.

Я же попросту боялся, что приступ моей амнезии даст Томе возможность мною понукать, выдвигая какие-нибудь несусветные требования, а меня подобная перспектива не устраивала, к тому же меня интересовала в данный момент совсем не она, а новенькая – Марина.

– А лучше и то и другое, – не унималась Людмила, продолжая обсуждать написанное в меню. Я поглядел на нее: Людмила, в отличие от Марины, вела себя гораздо раскованнее – она была простая и доверчивая, как, впрочем, и третья девушка – Вера.

Стаук предложил коллективу отведать торт, девушки, естественно, не смогли отказаться от сладенького и торт тут же был нарезан на куски; Кондрат тем временем достал из холодильника шампанское, которое стал разливать по стаканам. Тома тоже слегка подсуетилась и поставила перед каждым пустое блюдечко для торта и чашку с кофе, после чего установила на газ чайник. Оказавшись не у дел, я присел рядом с Мариной. От ее волос исходил легкий запах духов, которые мне ужасно нравились: то ли «Жижи», то ли «Фиджи», боюсь, что я эти названия, или же запахи путаю. Исподволь разглядывая и изучая Марину, я заранее поздравлял себя – девушка была откровенно хороша, и уж наверняка гораздо привлекательнее трех других присутствующих здесь девушек.

– Стаук, – смеясь, спросила Вера, – а что это за пирожное, там, в меню?

Саша дотягивается и достает со шкафчика книжечку.

– Трубочка с сюрпризом, – читают они вместе, уткнувшись головами в меню, – «Пососи меня немножко, буду твердой, как картошка».

– Ха-ха-ха!

– Верочка, милая, – обратился я к девушке, – что-то пить хочется. Сходи-ка, «пупсик», на балкон, там должна быть минералка в маленьком холодильнике, ну, быстренько.

– А волшебное слово? Забыл? – игриво спрашивает Вера, вставая со стула.

– Бегом, е… твою мать, – с удовольствием выполняю я ее просьбу, после чего девушка смеясь уходит. Кондрат тем временем что-то объясняет Людмиле, наклонившись к самому ее уху, у нее в эту минуту расстроенное, даже несчастное лицо – наверное, он предлагает ей на выбор один из вариантов: или, отказавшись от него, остаться со Стауком, или пойти домой, – третьего не дано.

Стаук, допив кофе, встает и вместе с Верой отправляется в коридор, минутой позже мы слышим, как за кем-то из них закрывается наружняя дверь; в это время Кондрат уводит в комнаты Людмилу, но тут же возвращается и уводит ничего не понимающую Тому, на ходу вынимая из ее руки зажженную сигарету; проводив их взглядом, я подаю Марине руку, – нам тоже пора. Девушка оглядывается растерянно по сторонам: куда все вдруг подевались?

Мы входим вместе в комнату, Маринка еще держит марку, но теперь это ей удается с трудом. Она останавливается посреди комнаты, я запираю дверь на защелку, и тут девушка спрашивает меня:

– Савва, скажи, а Стаук – твой друг?

– Ну… так… я бы сказал, хороший знакомый, – осторожно отвечаю я. – Он ведь совсем недавно из армии вернулся, а до этого я его толком не знал, только в спортзале изредка встречались.

– Я слышала, он такой, ну… каждый день с новой девушкой гуляет, это правда?

– Это ты к чему? – спрашиваю я, усмехнувшись. – Просто юноша в армии соскучился по женскому полу и теперь наверстывает упущенное.

– Понимаешь, я попала в вашу компанию как-то по-глупому… за компанию. (Невольно у нее получился эдакий каламбур).

– Что-то я не заметил, чтобы другие девушки этим фактом особенно обеспокоились, – сказал я несколько грубовато, – а твоя проблема в чем?

– Другие, может быть и жаждут этого, но я… – она подняла на меня глаза.

– Зачем же противопоставлять себя коллективу, – перебил я ее. – Ты, скажем прямо, интересная, я бы даже сказал красивая женщина. А красивая женщина – это женщина вдвойне со всеми вытекающими отсюда… Короче, Мариша, успокойся, расслабься и перестань грустить.

– Не знаю, я не могу, я… у меня плохое предчувствие… – пролепетала Марина и посмотрела на меня при этом как-то странно, словно собираясь заплакать, но я в сказанные ею слова старался не вникать – цель была близка, и она меня своими женскими хитростями с толку не собьет. «Может она и б…, но ведет себя словно целомудренная овечка», – мелькнула у меня слабая мысль.

– Ну, киска, ты вообще… предчувствие у нее, видите ли, – говорю я, решительно отгоняя от себя панические мысли и подавая Марине руку. – Не терзай меня, а то я, ой-ой-ой, очень чувствительный – сейчас расплачусь. Пойдем-ка лучше в постельку, забудем все тревоги и печали, будь хорошей девочкой.

– А может, я плохая девочка? – беспомощно пожимает она плечами.

– Что ж, – вздохнул я. – Тогда тем более. Признаюсь тебе по секрету: мне всегда нравились именно плохие девочки.

– Я бы пошла лучше домой, Савва, – говорит она, скрещивая руки на груди и опуская голову, и опять меня не оставляет ощущение что что-то в ее поведении неестественно! Или же она просто хорошая актриса – такие нам тоже изредка попадаются, – ноют перед тем как нырнуть в постельку, буквально сопли жуют, а потом, оказавшись распятыми под одеялом, такое вытворяют!..

– К сожалению, у тебя нет такой возможности, – говорю я, раздражаясь на себя и на весь наш бестолковый разговор. – Считай что я плохой – эдакий Карабас-Барабас – и закончим на этом. А теперь – в постельку!

– А можно мне сходить в туалет? – спрашивает она.

– Конечно, Маринка, здесь все к твоим услугам, – я в нетерпении скрипнул зубами.

– И ты тоже? – спросила она дрогнувшим голосом.

Я ответил афоризмом, который был начертан на дверях нашей комнаты:

– Мы для вашей радости готовы на всякие гадости.

Проводив девушку до туалета, я старался не смотреть на надпись, сделанную на его двери: «Тут для секса нету места».

Это еще что? – подумал я, усмехнувшись. – Перед ней сейчас, над стульчаком, еще более интересная надпись:

«Сняв трусы, не суетись, тут бывало много пись».

Прошло, наверное, минут десять и я уже стал немного беспокоиться за свою пассию, когда Маринка, наконец, вышла, и, опустив голову, глядя исподлобья, обратилась ко мне:

– Слушай, Савва, это звучит, наверное, смешно, но ты бы не мог отпустить меня домой? Ну, ты же добрый, Савва.

– Это было бы, наверное, самой большой глупостью в моей жизни, – ответил я. – У меня что, разве на лбу написано «Я – добрый идиот»?

Она промолчала и стояла, покусывая губы, а я, взяв ее за руку, опять завел в комнату и сказал строго:

– Распрягайся. И – марш в койку! Или ты предпочтешь, – добавил я, подходя ближе, и видя, что она даже не собирается раздеваться, – чтобы я все эти вещи порвал на тебе?

Марина, глядя прямо мне в глаза, заявила:

– Ты не можешь так поступить, Савва.

– Еще как могу, – ответил я, в упор глядя на нее и зная, что лишь очень немногие могут выдержать этот взгляд. А уж эту надменную красотку я тем более обломаю. Я намеренно с неприкрытым цинизмом оглядел ее, зная что девушке некуда деваться, и она, очевидно осознав всю бесполезность сопротивления, стала медленно раздеваться, и прежде всего сняв свой свитерок, попросила:

– Выключи свет, пожалуйста.

– Нет, – оборвал ее я.

Я шагнул к ней, защелка лифчика, подвернувшаяся мне под руку, легко расстегнулась, а может, лопнула, лифчик упал, и руки мои скользнули к джинсам, их мы тоже умеем снимать – рывком вниз, наступил на штанину ногой, девушку приподнял и все; а вот трусики на ней оказались плотные, хлопчатобумажные, и она мне не давала их снять, отчаянно вцепившись в них руками, словно они были последним бастионом на защите ее крепости. Я взялся за них, прохладные гладкие бедра под моими ладонями завибрировали, пробуждая желание, трусики лопнули у меня в руках и опали лохмотьями.

Теперь девушка была полностью обнажена и вся дрожала. Одним движением освободившись от брюк, я обхватил ее округлые, упругие ягодицы и прижал к себе. Она стала ныть, слезы слышались в ее голосе, она просила подождать, не сейчас, потом, может быть завтра, она боится… но я уже ничего не слышал, и, не отпуская ее из рук – голенькую, беззащитную – толкнул в постель.

Ее трепещущее тело забилось в моих руках, и я одним расчетливым движением вошел в нее, едва лишь мы коснулись кровати. Она вскрикнула, я, распяв ее, нажал еще, чувствуя как вламываясь в ее тело, разрушаю какую-то преграду, в эту секунду она закатила глаза, мне показалось что она вот-вот потеряет сознание, и лишь тогда я ослабил давление…

Девственница!?

Какого черта, твою мать!? После двух абортов, после бурной сексуальной жизни, которую она вела до сих пор, как нас убеждал Виктор, Марина оказалась девственницей.

И все же, невзирая на стоны девушки, я довел свое дело до разрядки, затем обнял ее, пытаясь успокоить, стал гладить ее вздрагивающее тело и целовать упиравшиеся в меня руки.

Маринка была вся розовая от сопротивления, а глаза как будто с легкой сумасшедшинкой. Что-то влажное на простыне. Что это? Кровь! Откуда? Ах да, мы же тут имеем дело с девушкой. Все, я убью этого козла Витю, мать его ети!

Прошло немало времени, пока я успокоился, затем, почувствовав легкий озноб, понял, что попросту струхнул, испугавшись содеянного. Марина все это время лежала в одной и той же позе – лицом вверх, ладони прижаты к щекам, ноги плотно сведены, девушка, казалось, вообще не замечала моего присутствия. Я стал укрывать ее махровой простыней, но она и теперь отталкивала мои руки; несмотря на все мои попытки поладить с ней, заговорить, Марина не отвечала мне, а только, сжав губы, продолжала смотреть в потолок.

Я тоже поглядел туда – и ничего, слава богу, для себя угрожающего на потолке не заметил, Марина, наверное, слезами своими, молитвой, вызывала на мою голову все проклятия мира. Что ж, может и поделом мне. А ведь не сказала прямо, что девушка еще. Гордая! А может и сказала, да я не расслышал, слишком сильно ее хотел и потому не мог остановиться. Теперь она меня тоже не видит и не слышит, а когда я приближаю свою физиономию к ее лицу, она смотрит сквозь меня, невидяще и ненавидяще.

Со мной такое впервые, в первый раз я не могу найти к своей партнерше подхода. Хотя девственница – это не просто партнерша. И она ведь не первая у меня девственница. Но впервые, надо признать, я овладел девушкой так резко и грубо, а ведь с ними так нельзя… Да, нельзя. А кто знал?.. И что же теперь? Позвать, что ли, кого-нибудь из этих дур, что в соседних комнатах, чтобы успокоили ее по-женски, уболтали, отвлекли, вывели из транса? Ага! И чтобы потом, в нарсуде, они смогли рассказать, засвидетельствовать, как все было, как все происходило на самом деле?

А может, надавать Маринке пощечин? Говорят, в любом случае женщинам это помогает. Или это надо было делать раньше, до того как?.. «Вместо того как, дурак!», – запоздало подоспела идеальная подсказка.

Я оставил Маринку одну и отправился на кухню; вся пятерка была на месте, в сборе, даже Вера, которая непонятно где пропадала, уже вернулась. Компания встретила мое появление громкими приветствиями, девушки стали требовать, чтобы Маринка тоже вышла – на столе стояла вновь откупоренная бутылка шампанского и оставалось еще полторта. Я извинился за нас с Маринкой, сказал, что мы хотим побыть вдвоем, кто-то хихикнул, кто-то понимающе улыбнулся, а я наполнил два бокала шампанским, бутылку лимонада сунул подмышку и с этими припасами вернулся в комнату. Предложив Маринке лимонад и шампанское – на выбор, я сел рядом с ней в постели, она выхватила из моих рук бутылку и жадно стала пить – прямо из горлышка, затем отставила бутылку и без сил упала обратно в постель. Я осторожно прилег рядом, хотел обнять ее, но она сразу же отвергла мои ласки и отвернулась, всхлипывая, к стене.

– Ну чего уж теперь, Маришка, – бормотал я. – Давай привыкать к тому, что есть. «Нет, совсем не то, – понял я, видя, что мои слова на нее не действуют. А ничего более умного в голову не приходит. Что же делать? Ну не знаю я, не знаю…». Я полежал некоторое время с открытыми глазами, потом вновь стал укрывать девушку одеялом, на этот раз мне это удалось, она не стала сопротивляться, и вскоре я, устроившись с ней рядом и завернувшись в покрывало, задремал. Не знаю сколько времени прошло, по-моему, совсем немного, когда в полумраке комнаты я вдруг почувствовал какое-то движение, и с трудом, преодолевая сон, приоткрыл глаза – Марина одевалась, затем, внимательно поглядев на меня, – я еле успел зашторить глаза ресницами, – девушка направилась к двери, осторожно открыла ее и вышла в коридор.

А потом мне показалось, что она вернулась. Или это было уже во сне? Тут я запутался: скорее всего, потому, что находился в каком-то промежуточном состоянии, между сном и явью. Словно в бреду. И хотел проснуться, но не мог, глаза не открывались. И тогда я уверился в том, что сплю. Сквозь прикрытые веки я видел, как она подошла ко мне. В руке у нее что-то блеснуло. Нож! Нож? Но для чего ей нож? И правда, это был нож, большой кухонный нож, которым мы резали накануне вечером торт. И нарезали хлеб для бутербродов. Маринка хочет меня убить?.. Нет, это невозможно, невероятно. Постой, а почему бы и нет?! Я же убил ее девственность. Все перемешалось в голове.

Нет, это сон, успокаивал я себя, просто мне во сне снится страшный сон, – со мной уже случалось такое прежде – происходят всякие ужастики, убийства и так далее, а когда просыпаешься, все исчезает и страх, сковавший тебя во сне, медленно испаряется. Я вот сейчас повернусь на другой бок и этот дурацкий сон пропадет без следа. Постой, не давал мне покоя мой воспаленный мозг, а если это пришла ко мне сама Смерть – в обличье Маринки? Тогда что ж, пусть она, смерть, будет именно такой. Молодой и красивой. Все лучше, чем Костлявая, одетая в черное и с косой в руках. От рук Марины и умереть не страшно. И не больно. Мне почудилось, что Марина – или сама смерть? – склонилась надо мной, я уловил даже ее тихое дыхание, знакомый запах духов… Сон… Конечно же, это Маринка вернулась, смотрит на меня, сейчас ляжет рядом и тоже уснет… Я улыбнулся во сне. Улыбнулся ей и собственному сну. И даже сказал что-то, кажется: «Поцелуй меня», затем повернулся на другой бок и тотчас уснул. Во сне. Чудеса, да и только.

Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Я с трудом разлепил веки, надо мной маячила Сашкина физиономия.

– Стаук, какого черта? – приподнялся в постели я.

– Вставай, уже 10 с четвертью, Кондрат велел разбудить тебя в 10.

«Ни хрена себе, это же сколько времени я проспал?!» – Я поднялся в постели и огляделся. Рядом – никого. Значит, Маринка ушла? Стаук словно услышал мой безмолвный вопрос и сказал:

– Девки уже давно ушли. В начале восьмого, им же на работу. – И похвалился: – А я им кофе сделал. Отличный получился, не хуже чем у вас, в баре.

– Молодец! – сказал я одеваясь, – подрастешь, барменом будешь.

– Да я бы, конечно, не против, – сказал Сашка.

– Поспособствуем, – уверенно сказал я. – Не бросим товарища.

После кофе мы со Стауком вышли из дому и разошлись в разные стороны – каждый отправился по своим делам. Я поспешил к знакомому мне дому, что расположен у мельницы райпотребсоюза, где я всегда покупал цветы; к счастью, идти было недалеко и по пути. Не торгуясь я купил у хозяйки большой и дорогой, в тридцать штук букет красных и белых роз, поровну, – сложил их именно так – половина к половине – мне показалось это символичным, – и поехал автобусом на машиносчетную станцию, совсем не представляя там ли сейчас Марина и о чем я буду с ней говорить.

Здание машиносчетной станции, стоявшее одиноко на маленьком пустырьке, соседствовало с консервным заводом, правая половинка двухстворчатой двери была приоткрыта и я осторожно заглянул внутрь. Мне повезло – Маринка оказалась на месте и сидела за столом в огромной комнате, где вдоль всей стены находились большие счетные машины. Девушка была в помещении одна, она что-то писала ручкой, склонившись над толстым журналом. Неожиданно она подняла голову, и я еле узнал ее из-за темных кругов под глазами, и увидел сами глаза, покрасневшие от слез. Я переступил порог и направился к ней – каждый шаг словно набатом отдавался в голове – и молча опустился перед ней на колени, держа перед собой цветы.

– И ты посмел прийти сюда?! – Марина вскочила со своего места, шагнула мне навстречу, взмахнула рукой – цветы упали на пол и рассыпались. – Ко мне!?

– Прости меня, Маришка, – проговорил я. – Весь вчерашний вечер оказался одной большой и ужасной ошибкой.

– Я тоже поняла это, – вскричала она. – Вы все сговорились против меня. И даже моя подруга… Верка… А пострадала я… одна я. Я всех вас ненавижу и презираю, всех, всех, а тебя в особенности.

– Да, – сказал я. – Ты, наверное, права. Послушай, все, что произошло между нами, в конечном счете естественно, и со всеми когда-то случается, рано или поздно. Прости, Маришка. Подруги, может, тебе только хорошего желали, а? Они забыли уже, что при этом бывает больно, ведь сами они находят в этом только удовольствие…

– Савва, я прошу тебя, уходи отсюда немедленно! Убирайся! И больше никогда не приходи сюда, слышишь… Он еще смеет рассказывать мне об удовольствии…

Я встал и медленно, словно побитая собака, поплелся на выход. Обидно, черт возьми, что именно так все сложилось. И неприятно. Маринка, надо признать, была наиболее привлекательной из множества знакомых мне девушек и если бы не этот идиот Виктор… кто его знает, как бы все у нас с ней сложилось.

– Постой! – окликнула меня Марина, когда я был уже у двери. – Я тут же обернулся. – Ответь мне… После этого можешь убираться…

– Да?.. – я сделал навстречу ей несколько шагов.

– Не подходи… Скажи мне, почему ты улыбался… тогда, ночью…

– ?..

– Ты улыбался мне, когда я пришла убить тебя… И сказал еще: «поцелуй меня», – Маринкино лицо исказила некрасивая, болезненная гримаса. По-че-му?!.

– Я не поверил, что смерть может быть так прекрасна, – улыбнувшись сказал я, мгновенно вспомнив свой предрассветный сон. – Ты больше похожа на жизнь, Маринка… На саму жизнь, и жизнь дающую…

Она закрыла руками лицо.

– Уходи, Савва, прошу!.. Я не могу больше тебя видеть…

Я вновь побрел на выход.

«Чему не подивишься на веку – улыбка жизнь спасает дураку» – тут же пришла мне в голову невеселая рифма. (автор).

Мы сидели с Кондратом в баре за столиком, первом от входа, курили и разговаривали, когда в дверь постучали, я сказал: «Войдите», она отворилась и показалась Витина голова, затем, здороваясь на ходу, появился он сам весь целиком. Мы не ответили, я встал, шагнул ему навстречу и без замаха левой закатил хлесткую пощечину, от которой Витя повалился на пол навзничь, а я вернулся на свое место за столик.

Он встал, с трудом опираясь на одну руку, другой размазывая по лицу кровавые сопли:

– За что, Савва?

– Это так, аванс, – многозначительно пообещал ему я. – А если будет за что, то есть если будут последствия, то готовься к самому худшему… Ты умрешь как сука.

– О чем ты говоришь?.. – вскричал он. – Какие последствия? В чем я виноват?

– Мы говорим об этой твоей Марине, которая после двух абортов… – сказал я, вновь вставая со стула. Кондрат вскочил со своего места, шагнул наперерез и повис на моей руке.

– А что…? Что произошло? – не унимался Витя.

– Произошло то, что ты, тварь паскудная, наврал, а на самом деле никогда с ней не был, не спал и вообще не имел никаких отношений. Ведь не был, гондон штопаный, говори честно, лгун патологический?

– Нет, не был, – сказал Витя и опустил голову.

– Рассказывай теперь, – потребовал я.

– Я бегал за ней два года, а она… она даже внимания на меня не обращала… И когда я увидел ее вчера, здесь, в баре, решил отомстить: я знал, что если она попадет в ваши руки, то… то вы обязательно ее трахнете.

– Так для чего же ты, урод, бегал-то за ней два года? Для того, чтобы кто-нибудь другой ее трахнул? – спросил Кондрат.

– Нравилась она мне, я даже, кажется, любил ее…

– Кажется ему… – передразнил его я, – так иди теперь, упади к ее ногам и проси у девушки прощения…, а может и руки, возможно, она тебя, дурака, простит. «Меня-то уж точно нет», – подумал я про себя.

Витя медленно, точно так же как и я несколькими часами раньше уходя от Маринки, поплелся на выход.

– И чтобы мы тебя больше здесь не видели, – крикнул ему вдогонку Кондрат и добавил: – Точно мама твоя несчастная тебя через задницу родила.

Коктейль «Камикадзе».

Настойка горького перца 15 гр.

Тминная водка 15 мл.

Пряная рогофия 15 гр.

Абрикотин 15 гр.

Вишневка 15 гр.

Ликер черной смородины 15 мл.

Ванильный сироп 30 гр.

Колотый лед, тертый грецкий орех.

Лед, ингредиенты, посыпать тертым орехом.

Новелла девятнадцатая. Чудеса хереса

От акта близости захватывает дух

сильнее чем от шиллеровских двух.

И.Губерман.

Впервые я увидел эту девушку в винном отделе магазина «Молдова», где она сидела за кассой. Рыжеватые кудри до плеч, круглое озорное лицо, почти все время смеющееся, – она не могла не вызывать к себе симпатии окружающих. Портрет ее дополнял слегка курносый нос, усыпанный милыми конопушками, и полные, сочные губы. Однако при более внимательном взгляде на нее мне бросились в глаза сразу два несоответствия – ее крупная грудь, которую не могла скрыть белая форменная курточка, волнующе смотревшаяся на фоне ее миловидного, почти девичьего лица; и совсем не по-девичьи стервозные глаза.

В тот день мне удалось перекинуться с девушкой лишь парой фраз – винные отделы в нашей стране всегда в почете, поэтому в кассу постоянно стояла очередь. Потом на пару недель я потерял Зою – так звали эту симпатичную девушку – из виду, а во второй раз я увидел ее у себя в баре. На этот раз уже я был занят и вовсю трудился за стойкой; было что-то около девяти вечера, а на это время в баре приходится час пик.

Зоя пришла в бар вместе со своей подругой Катюшей – стройной, невысокого роста брюнеткой с черными живыми глазами, улыбчивой и бойкой. Девушки работали в одном магазине, только в разных отделах, и о Катюше я знал от Кондрата лишь то, что она неравнодушна к нему и давно пытается завоевать его внимание и расположение.

Я пригласил девушек присесть у стойки, налил им по фужеру шампанского, и в это время в подсобке зазвонил телефон. Извинившись, я нырнул в подсобку и снял трубку. Звонил Кондрат, и не успел я, порадовавшись этому факту, доложить ему, какие у меня в гостях девушки, как он плачущим голосом сообщил мне пренеприятную новость, что ему только что вручили на руки повестку в военкомат и что уже завтра ранним утром он должен явиться с вещами на призывной пункт, – и вперед, в советскую армию, на защиту Отечества.

Положив на рычаг умолкнувшую трубку, я на минуту задумался.

Нельзя сказать, что для Кондрата эта повестка была неожиданностью – нет, он, разумеется, знал, что его час вот-вот пробьет, и даже ждал, но все же надеялся, что у него будет достаточно времени от момента получения повестки до отправки в армию. А тут такой шок – завтра!

Мне некогда было рассуждать и бездействовать – мой лучший друг и напарник по амурным делам сидел сейчас дома в одиночестве и плакал. В такой ситуации я попросту не мог продолжать работу, поэтому, вернувшись за стойку, я выключил музыку, включил весь верхний свет, и во всеуслышание объявил что бар закрывается, а на расчет и сборы у клиентов есть пять минут. Мои девушки удивленно переглянулись между собой, затем Зоя спросила:

– Что-нибудь случилось, Савва?

– Да, – ответил я. – Случилось то, что моего самого близкого друга завтра утром отправляют в армию.

– Кондрата, что ли? – не сдержавшись ахнула Катюша.

Я кивнул в задумчивости – в голове хаотично крутились всякие мысли. Затем предложил:

– Зоечка, Катенька, девчонки, давайте все вместе поедем к нему домой. Проводим парня по-человечески в армию, а то это все так неожиданно… как снег на голову посреди лета.

– Ну хорошо, – закивала Зоя. – Конечно, поедем. Ты как, Катя?

Девушка порывисто поглядела на нас обоих, покраснела, и наконец сказала застенчиво:

– Да, конечно, я согласна, проводим.

Быстро рассчитав посетителей, которые недовольно ворча покидали бар, и побросав какие-то бутылки в сумку, я вышел вместе с девушками на улицу. «Сейчас поймаем кого-нибудь с машиной», – сказал я им, осматриваясь по сторонам. Нам почти сразу же повезло: знакомый водитель-частник за три рубля согласился подбросить нас в микрорайон Спирина, где жил Кондрат. Девушки расположились на заднем сидении и оживленно о чем-то переговаривались, а я, сидя рядом с водителем, пытался привести в порядок свои запутанные мысли. В какую-то минуту оглянувшись на девушек, я невольно улыбнулся, пожалуй вчетвером мы – они, я и Кондрат составили бы великолепную компанию: одна из девушек, Катюша, симпатизировала Кондрату, другая, Зоя, нравилась мне, причем и я как будто был ей небезразличен. Редко так складывается (по опыту знаю) когда пара подружек идеально подходит паре друзей.

Конечно, этот вечер мы с Кондратом не могли полностью посвятить девушкам хотя бы по той простой причине, что мой товарищ уже до самого отъезда не должен был уходить куда-то и расставаться с матерью – ведь он покидал родной дом как минимум на два года. Впрочем, была и еще одна, не менее веская причина – сегодня я должен был поставить Кондрату последний укол бициллина и на этом заканчивался курс его лечения от… – Да кому какое дело? – настоящие мужчины эту болячку всерьез не воспринимают и зачастую называют насморком.

– Савва, – послышался голос Катюши и я обернулся. – А кто еще кроме нас там будет? Ведь мы не готовились… и не одеты подходяще…

– Никого, Катенька, из посторонних не будет, только мы вчетвером, – улыбнулся я ей. – И мама, конечно, так что парадная форма нам наверняка не потребуется.

Кондрат, открывая нам дверь, был радостно удивлен: он не ожидал увидеть меня так скоро, да еще в сопровождении двух привлекательных дам. Растроганный, он молча уронил голову мне на плечо и стал шмыгать носом.

– Ну-ну, – сказал я грубовато, похлопывая его по спине и желая подбодрить. – Страна нуждается в героических защитниках отечества, так что мужайся, нечего здесь влагу разводить.

Девушки тоже как могли стали утешать и подбадривать Кондрата, затем, сняв верхнюю одежду, мы перебрались из прихожей в зал, а вскоре из кухни подошла мама Кондрата Ивонна Ульяновна и пригласила всех за стол. Девушки вначале несколько стеснялись в присутствии мамы, но я взял инициативу в свои руки, откупорил коньяк и шампанское, захваченные из бара, мы выпили (все, за исключением Кондрата), и вскоре мне удалось шутками и анекдотами немного развеять грустную атмосферу вечера.

После нескольких рюмок коньяка девчонки стали понемногу осваиваться, разговаривать, шутить; при этом Катюша, периодически бросая быстрые взгляды на Кондрата, тут же отводила глаза; Зоя тем временем с интересом наблюдала за ними обоими и заговорщически мне подмигивала. Мама, поначалу пристально разглядывавшая девушек, постепенно успокоилась, и вскоре убежала хлопотать на кухню, а я стал рассказывать смешные истории из своей армейской службы.

– А почему ты совсем не пьешь? – спросила Кондрата Зоя, в очередной раз поднимая свою рюмку. – А то как-то неудобно получается, Савва нам наливает, а тебе нет.

– Да я это… – замялся Кондрат, – вы извините меня, девчонки, пить совсем не умею, сто грамм выпью, потом плохо себя чувствую, дня два не в форме, мутит, голова болит. А завтра ведь в пять утра вставать, так что если выпью, армия меня наверняка не дождется.

Девушки рассмеялись, а я в подтверждение его слов закивал. Тут вошла мама, она несла на исходящем паром блюде жареную кусками курицу с лапшой.

– Вот-вот, девочки, – поддержала она. – Я тоже ему говорю: «Выпей, Кондрат, сегодня такой день, что ты можешь себе это позволить», а он ни в какую, ну совсем не пьет парень.

– Ладно вам, – перебил ее я, вновь разливая коньяк по рюмкам. – Не пьет и не пьет человек, тут радоваться надо, а не удивляться. Я вместо него выпью, нечего ему баловаться – в ближайшие два года пить не придется.

Бедная мама, она не могла знать, что пить ее сыночку Кондрату сегодня было категорически противопоказано. И Катенька тоже была в пролете: если бы она даже очень захотела переспать с Кондратом, ему бы пришлось найти способ увильнуть от этого, хотя девочка она, надо признать, была довольно привлекательная.

За столом, несмотря на все мои старания, было по-прежнему немного грустно, и чтобы проводы в армию не напоминали поминки, мы включили музыку и потанцевали с девчонками, а чуть позже даже спели все вместе несколько песен. А когда мы вновь сели за стол, – мама опять принесла горячее, на этот раз фаршированные перцы, – я подняв рюмку с коньяком, пожелал Кондрату служить в армии так же достойно, как я служил.

Девушки и Ивонна Ульяновна тут же заинтересовались, ну я и рассказал, как после пяти месяцев службы в стройбате меня комиссовали и отправили домой, а когда мои «однополчане» вернулись со службы, я уже благополучно работал в ресторане. Услышав финал этой истории, мои слушательницы дружно рассмеялись. Словом, я пожелал своему другу пройти службу моим «тернистым» путем. Кондрат, знавший эту историю почти дословно, только вздыхал – ему было ужасно жаль времени, затраченного на службу, а о том, чтобы «отслужить» как я, он не мог даже мечтать.

Кто мог тогда знать, что Кондрата комиссуют после девяти месяцев службы в стройбате, причем из того самого госпиталя (?!), что и меня – ОВГ-367, расположенного в г. Тбилиси; и что он, вернувшись домой, вскоре устроится работать в ресторан – то есть, он-таки почти в точности повторит мой путь. И работать он станет в ресторане барменом – а где вы, скажите мне, видели бармена в 19 лет? (Позже, когда мы, смеясь, рассказывали эту историю в кругу друзей, они отказывались нам верить, столько в ней было интересных и необычных моментов и совпадений. Зато из КГБ откликнулись – эти серьезные дяди почему-то сразу поверили, – и мне пришлось дважды рассказывать мою историю в Конторе Глубокого Бурения, правда, при этом никто из слушавших меня не смеялся и уж тем более мне самому было не до смеха).

Уже после полуночи провожать Кондрата прибыл его старший брат Олег, мой сверстник, он был с женой и маленьким сыном. С их приходом стало заметно веселее, и мы с девчонками пробыли у Кондрата почти до трех ночи. (В течение этого времени, выбрав момент и уединившись с ним на минуту в спальне, я торопливо сделал своему товарищу тот самый последний укол). Затем я на прощание обнял его, извинился за то, что не пойду провожать на призывной пункт (решив, что пусть рядом с ним в эти последние минуты перед разлукой будут только близкие), и мы с девушками откланялись.

Катя жила в общежитие торга, до самых дверей которого мы с Зоей ее проводили, затем я взял девушку под руку и через несколько минут бодрой ходьбы мы поравнялись с моим домом.

– Поднимемся? – не сколько спросил, сколько утвердительно сказал я, Зойка быстро взглянула на меня, затем кивнула устало – рассеянно и мы вошли в подъезд.

Взахлеб целуясь, мы, не размыкая объятий, добрались от входной двери до спальни, а там сразу же повалились в постель, и лишь после этого стали избавляться от одежды; все дальнейшее случилось у нас быстро и естественно. Девушка, как выяснилось в первую же ночь, оказалась достаточно продвинутой в области секса, поэтому мы играли с ней на равных, а возможно, Зойка меня еще и пощадила, не раскрывая до поры до времени всех своих сексуальных талантов. В моей партнерше было 100 % горячей гагаузской крови, к тому же девушка оказалась абсолютно незакомлексованной – а это в наше время, согласитесь, больша-а-ая редкость.

Что и говорить, между нами в постели произошла настоящая схватка – «битва титанов», – в результате которой проигравших не было – выиграли мы оба, после чего уснули счастливые и совсем обессилевшие в объятиях друг друга.

Наутро, лишь только я открыл глаза, Зоя склонившись надо мной и перебирая пальцами кудри моих волос, воркующим голоском спросила:

– Тебе понравилась наша первая ночь, милый?

– Очень! – честно ответил я попеременно целуя ее груди, двумя волнующими дыньками нависающими над самым моим лицом. – Это было что-то необыкновенное.

– Ты такой сладкий и ласковый, а говорили, что ты любовник злой и жестокий, девок используешь и сразу бросаешь, – продолжала Зоя, проводя острыми отманекюренными ноготками по моему плечу.

– Ох уж эти сплетни, – пробормотал я, вздрагивая от этих немного болезненных прикосновений. – Работая в таком месте невозможно не попасть на язык окружающих, ты слишком заметен. Плюс к тому слухи, домыслы и фантазии завистливых людей – и вот перед вами готовый злодей. Хотя… говорят, лучше грешным быть, чем грешным слыть, поэтому я стараюсь соответствовать.

– А что девок у тебя было много, это тоже неправда? – спросила она, немного меняя позу и накатываясь своей шикарной тугой грудью теперь уже на мой живот. – Вот я, например, какая у тебя по счету?

– Ты, прелесть моя?.. – произнес я как бы в раздумье, потом коснулся ладонью ее плеча и спросил: – А какой сегодня день недели?..

– Пятница, – с готовностью ответила Зойка, затем на лице ее отразилось легкое недоумение. – А что, почему ты спрашиваешь?

– Просто так. Ты у меня, сладкая моя, пятая! – закончил свою мысль я.

– Вот видишь? – она целиком накрыла меня своим телом и поцеловала в губы. – А говорят, говорят… А почему ты спросил какой сегодня день? – вдруг встрепенулась она.

– Чтобы вспомнить, какая ты у меня… на этой неделе, – ответил я честно.

Теперь вместо поцелуя я чуть не схлопотал пощечину, перехватив Зойкину руку я опрокинул ее навзничь и, преодолевая сопротивление, стал целовать, она с негодованием вырывалась.

– Успокойся, милая, я же не знал, когда повстречаю тебя. И не имел понятия, как ты выглядишь. Так что прости и попробуй понять, ведь это я тебя искал.

– И нашел? – спросила Зойка, теперь глаза ее, озорно поблескивая, вновь смеялись.

– Боюсь… что да, – ответил я опять честно.

Через три дня, в понедельник, я зашел в «Молдову» к закрытию магазина, забрал Зойку, и мы с ней отправились гулять по городу. Естественно, прогулка наша завершилась в баре, расположенном в кафе «Весна» что на ул. Ленина, который сегодня был открыт и функционировал.

(Мы договорились с коллегами чередовать выходные, так как в городе было всего два бара, и один, как минимум, всегда должен был быть открыт к услугам клиентов). Сидевшие в баре завсегдатаи, завидев меня с дамой, зашевелились, некоторые приподняли свои стаканы, салютуя ими в знак приветствия.

– Рад вас всех видеть, – поклонился я всем присутствующим. Улыбающийся бармен – за стойкой сегодня трудился Женька – тепло поздоровался с нами, затем спросил, что мы будем пить. Любящему сыграть на публику, мне ничего не оставалось, как попросить чего-нибудь экстравагантного, и я сказал:

– Налей-ка мне, дружочек, чего-нибудь сек-су-аль-но-го.

– А что ты имеешь в виду? – Женька улыбаясь развел руками. – Это, я так понимаю, в связи с тем, что сегодня с тобой такая симпатичная девушка?

– Да-да, – сказал я, – налей-ка нам, пожалуй, хереса.

В баре послышались смешки, некоторые уловили, очевидно, созвучие в словах херес и хер и откликнулись необидными шуточками на мой адрес.

А Женька-дурень, таки взял и действительно налил мне бокал хереса, а Зойке – шампанского. Я взглянул на Зою – от подколочек со всех сторон девушка слегка зарделась, а тут еще Женька, подливая масла в огонь, спрашивает громко:

– Тебе, Савва, одного бокала хватит, на сколько заходов в эту ночь ты настроен, может, тебе еще один налить?

– Спасибо, коллега, – ответил я. – Мой рекорд – два раза, так что одного бокала будет вполне достаточно, а лишний все равно не поможет.

Вновь смешки окружающих, но Женька будто не слышит их, продолжая наливать херес в мой бокал и шампанское в Зойкин, и говорит, сволочь, во всеуслышание:

– А вот эти два бокала за мой счет, должен же я посодействовать товарищу в таком серьезном деле.

Я вновь поднимаю свой бокал (впервые в жизни пью херес, и сразу в таком количестве) и говорю:

– Ладно, пусть теперь будет два раза. Повторю свой рекорд, но только ради тебя, коллега.

И тут вдруг у самого уха я слышу жаркий шепот моей Зоеньки, от которого меня чуть в пот не бросило:

– В эту ночь, дорогой, ты полюбишь меня пять раз.

Я рассмеялся в полный голос и поцеловал ее в щечку (конечно, приятно слышать такое от своей девушки, ну так ведь им, девушкам, легко говорить). Через минуту от непривычного на вкус вина я почувствовал дискомфорт в желудке и срочно съел подряд два пирожных-трубочки, чтобы вино не попросилось наружу.

А еще через часок, закончив прогулку, мы с Зойкой поднялись ко мне в квартиру. И тут она мне устроила «Варфоломеевскую ночь»: до самого утра я подвергался терзаниям, ни на минуту мы не сомкнули глаз и к рассвету вышло, как она и предсказала – пять раз (?!)

Зойка уже задремывала, когда я шепнул ей на ушко:

– Ну, зайка, хочешь еще разок?

– Хочу, – ответила она будто сквозь сон и потянулась ко мне своим жарким, сладостным телом.

– А нету, – мстительно прошептал я и зарывшись лицом в ее шикарные груди, мгновенно уснул.

Обычно для меня первая проведенная с девушкой ночь становится последней, потому что, во-первых, как говорится: «Привет, невеста ночи, прощай, невеста утра»; а во-вторых, вы же сами понимаете, «как много девушек хороших…»; а в-третьих, так проще, не успевает возникнуть стойких отношений и взаимных претензий. И до этого, до встречи с Зойкой, у меня почти со всеми девушками отношения складывались именно так, легко и просто: шампанское и комплименты в день знакомства, любое угощение и полная взаимоотдача в день (или ночь) любви, а затем пять шампанское и завершающие, прощальные комплименты – в день расставания. Иногда все это соединялось в один день, после чего обе стороны расставались к обоюдному, надеюсь, удовольствию. И все!

Однако в случае с Зойкой со мной произошло нечто необычное: я с каждой новой встречей становился все более жадным до ее ласк, я теперь просто дня не мог прожить без нее. Это был как раз тот редкий случай, когда мне не хотелось расставаться со своей партнершей. Мне уже стало казаться что я банально, по-глупому влюбился, когда произошел случай, который помог мне немного поостыть, спуститься с небес на землю.

В тот вечер мы с Зоей не договаривались о встрече, я должен был работать допоздна, но случилось так, что ресторан, и бар заодно, без всяких на то веских причин закрыли после обеда на санитарный день. И тогда я, быстренько закончив свои дела в баре, довольный и радостный, чуть ли не вприпрыжку направился в магазин, чтобы встретить Зойку после работы. И вдруг увидел ее, мою милую, выходившую из магазина через «черный» ход, и не одну, а с Сережей Птенчиком, которого она держала под руку. Оскорбленный до глубины души я остановился. Стал так, чтобы они меня случайно не заметили, и задумался. Конечно, Зойка мне была не жена и не невеста, но мы с ней по-дружески договорились на период наших с ней встреч воздерживаться от каких-либо связей на стороне во избежание неприятных и неожиданных последствий. Ну а Сережа этот, по кличке Птенчик, надо сказать, и раньше мне «подрезал» с женщинами: он был двумя годами младше, стройный (в отличие от меня), довольно привлекательный (по мнению многих наших общих знакомых женщин), и ко всему прочему приходился мне родственником, правда не кровным, а благоприобретенным, через жену, являясь ее двоюродным братом, так что и бить его, посудите, было как-то несподручно.

Конечно, я мог их окликнуть, помешать этой встрече, даже рванулся было, но в последнее мгновение остановился и решил оставить все как есть. Еще у Пушкина по этому поводу сказано: «Так ваша верная подруга бывает вмиг увлечена: любовью шутит сатана».

Я шел в расстроенных чувствах домой и сам с собой рассуждал. Во-первых, в нашем с Зойкой случае произошло то, что называется «нашла коса на камень», то есть она, как современная женщина, чувствовала себя свободной в своих поступках, и сама решала как ей жить и с кем ей спать. Во-вторых, я не собирался связывать с ней свою жизнь, и разговора у нас об этом не было – во всяком случае до сих пор! – так что мне пришлось проглотить эту обиду, как горькую – и отрезвляющую – пилюлю. Оставалась еще месть, но та, известное дело, подается как шампанское, холодной и выдержанной, для этого нужно было время, да я, откровенно говоря, и не мстительный.

Через несколько дней после этого случая Зоя зашла ко мне в бар (я, конечно же, надулся на нее и первым приходить не собирался) и сказала, что, к сожалению, работа забирает у нас обоих много времени и не позволяет нам чаще встречаться. А я на эти слова понимающе кивал, глядел в ее шаловливые глаза, наблюдая в них резвящихся чертиков, и молчал… Да, я, гордый и самодостаточный мужчина, проглотив обиду, простил ей измену и мы продолжали встречаться еще некоторое время, пока в одну из бурных ночей она, со стоном вывернувшись из моих объятий, не сказала: «Осторожнее, не раздави во мне ребеночка».

Я удивился: «Ребеночка, милая?», и тогда мне пришлось выслушать ее историю.

Зойкин родной брат, футболист сборной СССР Юрий А-м, познакомил ее этим летом со своим приятелем, моряком загранплавания. Моряк, которого звали Саша, ростом под два метра, а лицом и вовсе писаный красавец, был мечтой многих невест в своем родном городе Одессе, а уж тем более он мгновенно покорил Зойку – девушку из провинции, и они стали встречаться.

Все у Зойки с этим Сашей складывалось поначалу хорошо и даже замечательно, дело вовсю шло к свадьбе, когда морячок вдруг, неожиданно для всех заявил, что он жениться передумал. Зоя уже была к тому времени на втором месяце беременности, однако жених пошел в полный отказ и пообещал компенсировать ее проблемы деньгами. После чего надолго исчез.

Сразу после этого Зойка переехала в наш город, ей было невмоготу оставаться в родных местах, смотреть в глаза матери и отцу, встречаться с близкими и знакомыми, тем более что она все же решилась оставить ребенка и рожать; а двумя неделями позже я увидел ее в магазине, где мы и познакомились.

И вот вчера в дом, где Зойка снимала комнату (у моих друзей, кстати), неожиданно заявился тот самый морячок Саша, он вывалил на стол кучу бумажек, взял с нее какую-то расписку, которую она подписала не глядя – слезы застили ей глаза – и уехал.

Наутро после этого рассказа, когда я пошел провожать Зойку домой, она пригласила меня к себе и показала книжечки с бонами – те самые, что получают частью зарплаты моряки загранплавания, которые принес ее бывший жених, несостоявшийся муж и отец ее будущего ребенка. Сумма оказалась приличной – 72 книжечки, 1800 бонов, что по курсу «черного» рынка шли тогда 1 к 11, а это соответствовало примерно двадцати тысячам советских рублей. Когда я, пересчитав по ее просьбе эти бумажки, назвал окончательную сумму, Зойка вдруг напрямую спросила меня:

– Савва, а ты не хочешь жениться на мне и взять в приданое вот это, – она погладила свой живот, – и это, – указала она на деньги.

И тут, в этот момент, признаюсь, я сделал ей больно, сказав:

– Предложение, конечно, заманчивое, Зойка. Вот только я не знаю, и ты как считаешь, Сережа Птенчик не будет против?

Зоя закусила губу, но ей хватило сил не заплакать, она даже улыбнулась и попыталась шутить, сказав что его можно будет пригласить на нашу свадьбу в качестве свидетеля. После этого я встал, поцеловал Зою в лоб, простился и ушел, и мы с ней больше не встречались. А спустя месяц или два она уехала из нашего города.

А еще через полгода ее квартирная хозяйка Нина Гребешкова, моя хорошая знакомая, встретила меня в городе и сказала, что получила от Зои письмо, в котором та сообщала что родила девочку, и передает мне персональный привет. А еще через некоторое время в наш город приехала сама Зойка. И не одна – я увидел ее, когда она входила в бар с замечательной малышкой на руках, упакованной в импортный комбинезон. Первыми ее словами было, что она ужасно по мне соскучилась, а все остальное Зойка рассказала, когда мы с ней оказались в постели.

– Савва, я не спала с мужчиной с той самой ночи… – прошептала она, порывисто обнимая меня. – Я приехала сюда исключительно ради тебя, я ужасно соскучилась.

Я гладил золотые пряди ее волос, целовал измученные стиркой пеленок руки и говорил:

– Я тоже скучал, Зойка. Такую женщину как ты, мне, наверное, никогда больше не встретить. Но… прости меня, я не смогу воспитывать чужого ребенка, это не по мне. Прости.

Утром следующего дня мы вместе прогуливались по городу, я со смешанным чувством полувосторга-полурастерянности толкал впереди себя детскую колясочку. Когда мы поравнялись с «золотым» магазином под вывеской «Ауреола», я, увидев, что девочка уснула в коляске, попросил Зою зайти туда вместе со мной.

Поднявшись по ступеням мы вошли внутрь. По всему периметру помещения располагались ярко подсвеченные прилавки, в них поблескивали, сверкали, подмигивая нам, отливали всеми цветами радуги сотни золотых и серебряных украшений, с камнями и без. Молодая симпатичная продавщица в синей форменной одежде, вышедшая нам навстречу, улыбнулась и сказала:

– Что желаете? Хотите выбрать что-нибудь?

Зоя в растерянности поглядела на меня.

– Да, – сказал я, улыбнувшись ей ободряюще. – Нам надо что-нибудь выбрать. Вот девушке помогите выбрать то, что она пожелает, любую вещь на ее вкус.

Теперь на меня смотрели уже две пары удивленных глаз. Испытывая от собственных слов огромное удовольствие, я повторил:

– Да-да, любую вещь, которая ей понравится.

– За десять лет работы в магазине я что-то подобного случая не припомню, – в замешательстве пробормотала продавщица, приглашающим жестом подзывая Зою. Чтобы не мешать дамам, я отошел на противоположную сторону и стал рассматривать выставленные в витрине часы.

Зойка, наверное от растерянности, выбрала скромный золотой перстенек, надев который подошла и прошептала, пряча глаза: «Зачем, Савва? Я не заслужила от тебя подарка».

Рассчитавшись у кассы, я обнял ее и прошептал на ухо:

– Дурочка, ты заслужила, конечно, гораздо большего, а это лишь та малость, что я могу тебе дать.

В тот же день Зоя уезжала обратно в свой город, мы попрощались у автовокзала, и я ее больше никогда не встречал. Знаю только, что свою маленькую дочь она оставила на родителей – сдала, так сказать, на воспитание бабушке с дедушкой, а сама поступила в Кишиневский университет и успешно его закончила – то есть, нашла своим деньгам наилучшее применение.

1981–1982.

Коктейль «Королевский».

Светлый кубинский ром 20 мл.

Русская водка 20 мл.

Джин 20 мл.

Армянский коньяк 10 мл.

Малиновый ликер 20 мл.

Текила 20 мл.

Лимонный сок 20 гр.

Лимонад 50 мл.

Колотый лед.

«Гарнир»: засахаренная клюква или вишня.

Новелла двадцатая. Папа

Во век я власти не являл

ни дружбы, ни вражды,

а если я хвостом вилял —

то заметал следы.

И.Губерман

Любовь к власти не в моей страсти.

автор.

Вот ведь не зря же говорят, что понедельник – день тяжелый. Сегодняшнее радостное утро ну ничем не предвещало плохого дня и… на тебе!

Впрочем, обо всем по порядку. Я пришел на работу в ресторан как обычно утром, было что-то около девяти, облачился в синий халат, в котором выполняю все хозяйственные работы – уборку, раскладку товаров, складирование тары и прочее, и подумал было, что уж сегодня, в свой выходной, я спокойно и без помех сумею сделать все необходимые дела по бару, а в это самое время стучится ко мне директор ресторана, и я слышу из-за двери ее голос:

– Савва, открой немедленно, у меня есть к тебе серьезный разговор.

– Весь внимание, – распахивая дверь говорю я с улыбкой и отступаю на шаг. – Доброе утро, Александра Семеновна.

А она, останавливаясь в дверях и держась рукой за косяк, продолжает без паузы:

– Здравствуй. Скажи, ты можешь одолжить мне 250 рублей?

Я на несколько секунд задумался. Этот вопрос показался мне не совсем простым: с одной стороны директор, как коллега по работе, возможно, просто хочет одолжить у меня денег; с другой – она мой начальник и этим уже кое-что сказано; а в третьих, она часто участвует в ревизиях, в том числе и у меня в баре, и не просто присутствует, а является председателем комиссии. Тогда это уже совсем другой разговор и, возможно, Александра Семеновна таким способом собирается вымогать у меня деньги. Тут главное – правильно определиться, сориентироваться, хотя и сумма то – не ахти. Правда, – а это уже тема отдельного разговора, – и такой суммы у меня при себе сейчас не было.

Я отвечаю осторожно:

– Если вам не срочно, то я могу завтра из дому принести.

– А если мне нужно сегодня, сейчас?

«Так-так, манера разговора у нее почему-то агрессивная, это не к добру», – подумал я и развожу руками:

– Ну, тогда я не знаю…

Моя шефиня напрягает голос, проявляя явное нетерпение:

– Ну, у тебя же есть кассовые деньги!

«Так, вот оно что, вон в чем дело!»

– Есть, конечно, – отвечаю.

– Так ты не можешь их мне сейчас дать, а завтра из своих в кассу доложить? – спрашивает Александра Семеновна. – И ордерок за два дня завтра приложишь.

– Я не знаю… не хотелось бы оголять кассу, – говорю я, лихорадочно соображая как же мне поступить, затем продолжаю: – Ведь я должен деньги за выходные дни – субботу и воскресенье – сегодня сдать, это для буфетчиков, как вы знаете, обязательное правило. (Все это не проблема, теперь мне просто любопытно, что моя директриса еще посоветует, как далеко в своих запросах и советах зайдет).

Я смотрю на мою директрису, на ее напряженное лицо, и тут до меня начинает доходить, что у Александры Семеновны наступил решающий момент захвата власти в ресторане, и она мне это сейчас недвусмысленно демонстрирует; то-то я заметил что в последнее время она постоянно конфликтует то с заведующей производством, то с заведующей кондитерским цехом, теперь вот и за меня взялась. Мы трое – материально ответственные лица, а директор – лицо административное – хочет всем нам показать, кто здесь руководитель, что она здесь тоже кое-что значит и решает.

И, словно в подтверждение моих мыслей Александра Семеновна говорит:

– Ну вот, я так и знала, что ты именно это мне скажешь, что откажешь своему директору. И была готова к этому. И вообще, ты знаешь, дальше так дело не пойдет, Савва. Мы не сможем больше работать вместе.

– Почему же? – говорю я, изобразив удивленно-простодушное лицо. – Разве что-нибудь не так? А раньше, мне казалось, все было просто замечательно, мы с вами так слитно и плодотворно работали…

– Да, не так! – Александра Семеновна вдруг сходит с русла нормального разговора и переходит на крик. – Я вот покрываю тебя на собраниях, и защищаю от нападок начальства. Сколько уже было разговоров, что ты здесь, в баре, по ночам гулянки устраиваешь, по утрам девки от тебя выходят, да и парни тоже.

(При последних словах рожа моя от удивления вытянулась – с девками-то все понятно, а когда это парни от меня выходили? А, постой, ну, конечно же, вспомнил, было как-то раз – в карты с друзьями допоздна заигрались, пойти больше некуда было).

– И все эти вопросы я закрывала своей грудью, можно сказать, – продолжала она. – А теперь все, больше не хочу и не буду.

Я внимательно слушал. До сих пор у нас с Александрой Семеновной действительно были нормальные рабочие отношения, как у подчиненного с директором, мы, как мне казалось, вполне понимали друг друга. Раз в неделю по установленному мной же порядку я заносил ей представительский набор: бутылочка коньяка, банка икры (красной), банка кофе, шоколад там, пивко, напитки разные, соки, но денег – ни-ни, даже и разговора об этом не было. Да и должность ее – директор ресторана – была не престижной – ей не удавалось поставить себя над материально ответственными лицами.

– Короче, – продолжает тем временем моя Александра Семеновна, – я думаю, что нам вдвоем с тобой не ужиться в ресторане под одной крышей и теперь вопрос стоит так: или ты, или я.

«Вот даже как?» – от ее слов неприятно кольнуло в затылке.

– А почему не вы и я – вместе? – спрашиваю я ее. – Вы мне объясните ситуацию, я, может, чего недопонимаю, молод еще. И тогда под вашим чутким руководством будем конструктивно решать вопросы. Вместе – вы и я.

– Нет, Савва! Уже поздно! Я тебе говорю, что в ресторане останется один из нас: ты или я, и все, точка!

– Раз так, тогда остаюсь я! – неожиданно для самого себя выпалил я и тут же испугался своих собственных слов.

Александра Семеновна же от растерянности, казалось, и вовсе потеряла дар речи и несколько мгновений молча открывала рот, словно рыба, лишенная родной стихии, затем, не сказав больше ни слова, выскочила наружу и захлопнула за собой дверь.

А я задумался, с лихорадочной быстротой перебирая в уме варианты:

«Что я наделал? Я сам себе отрезал все пути к отступлению. Ну, хорошо – есть ли у меня теперь хоть один шанс из десяти, из ста, в конце концов? Директор общепита Наина Васильевна – мамочка – относится ко мне неплохо, но… денег я ей не заношу, поэтому она меня против Александры Семеновны не поддержит, – кто я такой по сравнению с директором ресторана. И, главное, стаж последней в партии – 27 лет, жутко сказать! А кто и что я? Нерадивый комсомолец, который даже копеечные взносы не вовремя платит. Директор торга Владимир Викторович тоже с симпатией ко мне относится, но… и с ним нет у меня денежно-любовных отношений, только по пьянке как-то раз состоялся у нас с ним разговор, что мы, бармены, берем под свою ответственность приемы партийных гостей и друзей торга… И все. Явно недостаточно.

Парторг торга, он же завотделом кадров, вроде ко мне благоволит, но… у него был личный конфликт с неоплаченными банкетами в ресторане, из-за которых он, кстати, чуть с работы не вылетел, так что и он может в случае чего принять сторону моей начальницы. Да и по партийной линии опять же… Несомненно, Александра Семеновна ему как бы роднее, ближе.

Остается… ПАПА. Он же Первый секретарь райкома партии. Самая высокая и последняя в нашем городе инстанция и моя единственная надежда. Ему я денег не носил, водкой поить бесплатно не обещал, но… он величина – не чета остальным! Он единственный, кто может решить сейчас мой вопрос – более подходящего варианта я не нахожу. Благоприятного для себя, имеется в виду. Кроме того, мне кажется, что я уже знаю, о чем мне надо говорить с Первым, какую тему выбрать».

Прошло с полчаса, я ожесточенно перемываю посуду, понемногу успокаиваясь и отрабатывая в голове детали предстоящего разговора с ПАПОЙ, и тут вдруг в бар входят замглавбухгалтера Галина Ивановна, и… «родная» моя Александра Семеновна, которая с порога объявляет, словно обухом по голове огрела:

– Ревизия. – И тут же добавляет с мстительной улыбочкой: – Наличные деньги, Савва, что у тебя в кармане, не считаются, в отчет пойдут только те, что по описи лежат в сейфе закрытые.

Да… ситуация. Не ожидал я от Александры Семеновны такой прыти. Каверза ходячая. Она, кажется, взялась за меня всерьез. А у меня, дурака, еще не подсчитано, я собирался начать проверяться как раз после уборки. Не говоря уже о том, что в кассе точно не хватает примерно пятисот рублей – я позавчера вечером проигрался в карты, но из дому денег не нес, по одной простой причине – у меня их не было… Что же до плановой ревизии, которая, как я рассчитывал, должна была состояться не ранее чем через пару недель, я попросту надеялся, что все мои дела к тому времени сами выправятся. Вот и выправились! Твою мать…

Тут со своими делами запутаешься – друзья, карты, девушки, женушка непутевая, – а в ресторане на меня, оказывается, настоящая охота идет, как волка обложили, даже по ночам следят, ревизию уже по просьбе этой… прислали. (Не знаю уж каким словом назвать Александру Семеновну после этого).

– Тогда, дорогие девушки, – говорю я, снимая халат и одевая рубашку, – я пойду, пожалуй, погуляю, а вы сами тут разбирайтесь. У меня, к вашему сведению, сегодня выходной. – С этими словами я бросаю связку ключей от бара и подсобных помещений на стойку и выхожу наружу, хотя Галина Ивановна кричит вслед, что меня уволят еще до обеда, за то, что я от проведения ревизии отказываюсь. Но я уже вышел на улицу и прямиком направился к зданию райкома партии.

В приемной Первого (а заодно и второго секретарей райкома – оба они сидят на одном этаже, кабинеты напротив) полно народу – десятка полтора директоров и начальников самого разного ранга и калибра дожидались своей очереди на прием. Секретарша Валентина – очень милая и симпатичная женщина, жена моего тренера по самбо-дзюдо (она знает меня давно, с ранне-юношеского возраста) встретила меня приветливо:

– Ты что-то хотел, Савва?

– Мне нужно к ПАПЕ, – говорю я. – Срочно!

– Иди, – просто говорит она. – Он один там. Я ему докладывать не буду, сам разберешься.

При общем молчании присутствующих я направляюсь к дверям, открываю их, вхожу в огромный кабинет и прямиком шагаю к столу, за которым сидит высокий, кудрявый, с легкой проседью в волосах человек и просматривает какие-то бумаги.

– Доброе утро, Юрий Никитович, – громко говорю я.

– Здравствуй, здравствуй, дорогой барменщик, – говорит Первый, отрывая глаза от бумаг на столе и удивленно глядя на меня, затем он встает и выпрямляется во весь свой богатырский рост. – Какими судьбами? Зачем к нам?

– Ну, не только вы к нам. Иногда и мы к вам, – пытаюсь я шутить, но голос мой, наверное, выдает волнение, сейчас и здесь должна решиться моя дальнейшая работа, а возможно – и вся дальнейшая судьба.

– Да вот, – продолжаю я, – хотелось бы с вами встречаться лишь по приятным поводам, но… – я развел руками.

– В чем проблема? – спрашивает ПАПА. Он нахмурился, в голосе зазвучали металлические нотки и жестом мне показывает – садись. Но я продолжаю стоять. Он большой психолог, наш Юрий Никитович, и очень крепко, уверенно сидит на своем месте. Он высок, под 190, красив, осанист, и после двух, а порой даже и трех употребленных внутрь бутылок водки мог в кругу коллег говорить одними Ленинскими цитатами, а также тезисами из Брежневских речей на съездах, – несгибаемый партиец, одним словом. А главное – он в фаворе, два ордена Ленина сверкают на его груди. Еще один год район перебьется без овощей (а куда ему, народу нашему многострадальному, деваться, как не терпеть), сдадим все, что соберем, в закрома Родины (чтобы оно там все перегнило к чертовой матери) и нашему ПАПЕ дадут еще один орден Ленина, а заодно прицепят медальку «Героя» Соцтруда.

ПАПА могуч – прокурор его боится, лебезит перед ним (сам видел); редактор районной газеты, собиравшая на него компрометирующие материалы, канула в лету, то есть, попросту говоря, была убита при очень странных и не выясненных до сих пор обстоятельствах; начальник районного КГБ – подполковник, муж моего родного директора общепита – МАМЫ, – до срока слетел на пенсию, когда не смог правильно определиться, кто главный в районе; ну а председатель горисполкома – тот и вовсе пустышка, умеет при Первом только губы надувать и бормотать что-то там о труде и дисциплине.

Я стоял, переминаясь с ноги на ногу, и ПАПА говорит:

– Ну, продолжай, не стесняйся!

– Есть у нас в ресторане директор, зовут Александра Сергеевна. Вся проблема в том, что она 27 лет в партии и… – ПАПА садится, жестом повторно приглашая сесть и меня.

– …так она, – продолжаю я, присаживаясь на краешек стула, – интересуется, за какие деньги в баре пьют работники райкома. Интересуется и вами в частности, всякие подкожные вопросы задает и требует от меня письменных объяснений или счетов.

(А нужно здесь заметить, что недавно директриса действительно поднимала все эти вопросы).

– Ну а ты?.. – ПАПА буквально на глазах сделался грозен и теперь напоминал Везувий перед извержением, насколько, во всяком случае, я это себе представлял.

– А я ей сказал, что нет у меня никаких долгов и счетов с райкомом, да и быть не может, а если кто и бывает у нас, тот всегда и платит.

Взгляд Первого немного потеплел и голос его смягчился:

– Молодец, хорошо ты ей сказал. Надеюсь, у тебя всегда будет порядок в этом деле?

– Со мной у вас затруднений не будет, – заверил я. – Ни записей, ни даже устных счетов я не веду. Комар носа не подточит.

Юрий Никитович снял телефонную трубку, набрал номер, долгим взглядом посмотрел сквозь меня, затем проговорил в трубку:

– Владимир Викторович?

К директору торга дозвонился – понял я, испытывая одновременно ужас и восторг от того, что всю эту катавасию затеял.

– Я. – Голос в трубке был слышен даже мне.

– У тебя в общепите есть одна, ну эта, директор ресторана. – ПАПА так кривился, пока эти слова выговаривал, будто червяка жевал.

– Да?.. – вновь послышалось из трубки. – Владимир Викторович был само внимание и только ждал, что ему поручат: казнить или миловать, повышать или понижать в должности.

– Убрать! – рявкнул-плюнул в трубку ПЕРВЫЙ. – Выброси эту суку из ресторана к едрени матери. – И тут же уронил трубку на аппарат.

Я сдуру, начитавшись в юности детективов, решил, было, услышав слово «убрать», что все, убьют теперь нашу Александру Семеновну, потом спохватился, стал успокаиваться, затем встал, понимая, что мое время истекло.

Встал и ПАПА. Его лицо было сурово.

– Змея прокралась в наши ряды. Но мы не позволим… – ПАПА, не закончив мысль, поглядел на меня изучающе и решил дальше эту тему не развивать. – …а ты иди, иди, Савва. И знаешь что, подавай заявление в партию, я тебе лично дам свою рекомендацию, хоть нам, секретарям, это не положено.

Я, слегка ошарашенный, покинул кабинет и, успев лишь шепнуть Валентине: «Спасибо!», выскочил на улицу. Я шел и не знал, радоваться мне или печалиться – ведь в такой игре пешки, подобные мне, слетают с игровой доски в первую очередь.

Получасом позже, одолжив у своего товарища и карточного партнера Мих-ва Василия Ивановича пятьсот рублей, я отправился в кассу общепита, внес деньги – всего 1200 рублей вместе с долгом и наличными из кассы, – теми, что были у меня при себе, – после чего с ордерочком в кармане неторопливой походкой подходил к ресторану.

А к этому времени в баре меня уже поджидали. Марья Ивановна, замдиректора общепита, с ходу заявила мне, что, во-первых, теперь она – председатель комиссии на ревизии вместо Александры Семеновны, а во-вторых, бухгалтером пришла на ревизию главбух, а с ними третьей была еще и главный технолог – для полного букета, очевидно. Но самый большой сюрприз ждал меня минутой позже: в бар стремительной походкой вошел директор торга Владимир Викторович; он поздоровался со всеми, строго, без своей обычной улыбки посмотрел на меня, затем обвел взглядом остальных и сказал:

– Сделайте все, как полагается, а результаты ревизии передайте моему главбуху, в торг. Надеюсь, вас не надо учить, как правильно проводятся ревизии. – Он сделал акцент на слове «правильно», после чего покинул помещение, но его слова повисли в воздухе – все стали озираться друг на друга в недоумении. (Я надеялся, что присутствующие поняли главное – результаты должны быть только хорошими). После короткого замешательства все вспомнили наконец, для чего мы здесь собрались и приступили к ревизии.

– А где Александра Семеновна? – только и успел я спросить невинным голоском, доставая документы для составления отчета и пытаясь сохранить невинный тон.

– А ее отстранили, – выпалила главный технолог Елена Владимировна, видя что никто не отвечает, затем сконфузилась, посмотрев на остальных, и покраснела так, что розовые прыщики, которые покрывали все ее лицо, резко проявились и тоже покраснели. Больше до самого окончания ревизии никто из нас не произнес ни слова, кроме необходимых по работе.

Обычно ревизоры, делающие переучет товаров каждый день, уже наловчились, работая со мной в баре, заканчивать ревизию в течение часа-полутора, ну а в исполнении таких высоких специалистов, что делали мне ревизию сегодня, мы управились с делом тоже достаточно быстро, буквально за три часа, и ревизоры в конце ее с облегчением вздохнули – итоговая недостача составила 20 рублей – сумма как раз под списание. Минутами позже в баре появился личный водитель директора торга – он взял из рук главного бухгалтера папочку с результатами ревизии и, не сказав ни слова, отбыл восвояси.

В итоге все вышеперечисленные лица остались довольны, я же через неделю в приказе по общепиту получил от МАМЫ выговор – «за нарушения во время проведения плановой ревизии», но был доволен (как вы сами понимаете, уважаемый читатель) больше всех остальных.

Вечером того же дня Владимир Викторович, находившийся в ресторане с какими-то гостями из Минторга, столкнулся со мной у выхода из банкетного зала, где они только что отужинали. Я в это время, торопясь в бар, проходил мимо и, увидев его, остановился и поздоровался. Владимир Викторович, – глаза его маслянисто поблескивали от выпитого, – сказал своим гостям, указывая на меня, в голосе его слышались ласковые нотки:

– Вот, знакомьтесь. Это наш новый директор ресторана. Завтра хочу утвердить его в должности. Старого директора я сегодня уволил, не чувствует, знаете ли, текущего момента.

Я должен был как-то отреагировать на такое доверие, поэтому сказал:

– Владимир Владимирович, прошу вас заменить это назначение расстрелом.

Директор торга и остальные недоуменно уставились на меня, потом шеф засмеялся, и остальные вслед за ним тоже рассмеялись.

– Хороший парень, – сказал Владимир Викторович, жестом отпуская меня. – Это он так шутит.

«Кровавая Мэри».

Водка 50 мл.

Томатный сок 50 гр.

Лед, соль, острая перечная приправа.

Все кроме водки слегка перемешать, осторожно по краю бокала или через ситечко влить водку.

Новелла двадцать первая. Папа (продолжение)

Мы умны, а вы – увы,

что печально, если

жопа выше головы

если жопа в кресле.

И.Губерман.

На следующий день после моего несостоявшегося увольнения, инициированного директором ресторана Александрой Семеновной, у меня, естественно, не было никакого желания работать, – сказалось напряжение вчерашнего дня, поэтому я повесил на обеих дверях бара таблички «санитарный день» и стал размышлять как это самое напряжение снять.

Сам ничего не решив, я позвонил Василию Ивановичу, у которого вчера одолжил пятьсот рублей, и объяснив свое состояние, пожаловался ему на жизнь, затем спросил как у старшего товарища совета, как следует выходить из подобного стресса. Василий находился на работе – он трудился в должности заместителя генерального директора в крупном сельхозобъединении, но вошел в мое положение, и сумев оторваться от всех своих важных дел, приехал в ресторан, чтобы вместе решить, как провести сегодняшний день, который, кстати, только начинался – было всего 10 утра.

Выпив по фужеру холодного шампанского и пораскинув мозгами, мы пришли к выводу, что для успокоения расшатавшихся нервов мне просто необходимо отправиться на речку, и посидеть там денек в спокойной обстановке, порыбачить, выпить и отдохнуть, причем Василий Иванович готов был пожертвовать для этой цели своим рабочим днем.(Не бросать же товарища в трудную минуту, сказал он). Ну а для того, чтобы нам не было скучно, решено было захватить с собой каких-нибудь дам. На том и порешили: Василий Иванович уладил свои дела, сделав несколько звонков по телефону и сообщив, кому следует о том, что он будет отсутствовать сегодня на работе, а, якобы, заниматься профсоюзными делами; у меня же никаких дел, подлежащих срочному решению, не было, поэтому, еле дождавшись, когда Василий Иванович освободится, я с воодушевлением (достойным, между нами говоря, лучшего применения) приступил к обсуждению деталей нашего проекта.

Река Прут, выбранная нами как самое подходящее место для отдыха, протекает в пяти километрах от нашего города, и служит, как известно, границей нашей Родины с дружеской Румынией.

Женский вопрос решился в считанные минуты: проделав по центральным улицам города скоростной пеший рейд, я почти сразу же набрел у одного из магазинов готовой женской одежды на двух бесцельно прогуливающихся там едва знакомых мне дамочек и, хотя прежде никаких отношений я с ними не имел, тут же пригласил их на пикник. Под моим нахальным напором им ничего другого не оставалось, как согласиться, и дамочки тут же отправились домой за купальниками, а я, испросив адрес, пообещал через полчаса их у дома подобрать. Одну из дамочек звали Надежда, она работала в центральной парикмахерской мужским мастером, и сегодня, к нашей радости, оказалась выходной. Это была довольно привлекательная черноволосая болгарочка 20 лет, давно уже, признаюсь, волновавшая меня своими откровенными обжигающими взглядами, бойким разговором и еле заметными усиками над верхней губой. Другая дамочка, подруга Надежды, Лилия, была не так привлекательна внешне, зато она слыла веселой и разбитной бабенкой, любительницей анекдотов, розыгрышей и недвусмысленных шуточек. Надежду, естественно, я определил в пассии себе; Лилию же планировал свести с Василием.

Василий тем временем «зарядил» багажник своего «жигуля» всем необходимым для пикника, и вскоре, подобрав девушек по указанному адресу, мы взяли курс на дорогу «Дружба».

Дорогой «Дружбы» у нас называется насыпная шоссейка, ведущая из города к пограничной заставе, далее она следует через мост, расположенный на нейтральной полосе, а затем – прямиком в Румынию. По обеим сторонам дороги растут тополя, посаженные здесь еще в конце пятидесятых, за эти годы уже хорошо набравшие в росте и кроне. Прежде эти земли из-за близости реки были сильно заболочены и назывались плавни, в них, кстати, водилось огромное множество рыбы и раков, хватавших для нужд всего города. Но несколько лет тому назад решением партийных органов плавни были высушены и приспособлены для овощеводства, и с тех пор почти каждый год, особенно после сильных дождей, природа пытается отвоевать свое, и эти места превращаются в непроходимые болота, из-за чего дорогу пришлось построить насыпной, метра на три выше уровня земли. Мне лично из-за такого громкого названия этой дороги – «Дружба», по наивности еще со школьных лет представлялось, что, как минимум, в какие-то праздничные дни, хотя бы, например, в день Победы, граница между дружескими странами открывается, с нашей стороны нарядные детки в пионерских галстуках встречают братских румынских товарищей хлебом-солью, ветераны при орденах и медалях приветствуют ветеранов братского социалистического государства, проводится совместный праздничный концерт, затем устраивается ярмарка со спортивным праздником, обе стороны с гордостью представляют и демонстрируют свои достижения и т. д. и т. п., но все это было, к сожалению, лишь плодом моей фантазии.

Прут, напомню – река пограничная, поэтому у заставы, главное здание которой расположено прямо у дороги, нашу машину встретили пограничники в зеленых фуражках и автоматами Калашникова в руках. Встретили, надо сказать, приветливо, отдали честь, при этом, завидев в машине молоденьких женщин, не по уставу заулыбались, но все же Василию для «нарушения» границы, хотя и с дружественной нам Румынией, пришлось связаться по телефону с дежурным по заставе для получения специального устного разрешения.

Местом отдыха «слуг народа» была ничейная полоса земли, расположенная между советской и румынской заставами, и начиналась непосредственно за КСП (контрольно-следовая полоса), поэтому доступ сюда обычным людям был попросту закрыт, – в этих местах отдыхала только строго регламентированная элита. Мы себя к элите не причисляли – не знаю как Василий Иванович, я-то уж точно нет, – но границу порой нарушали – ну очень хотелось иногда отдохнуть в этом веками не тронутом оазисе девственной природы, и, что не менее важно, здесь-то уж точно за тобой не мог уследить чей-нибудь посторонний недоброжелательный глаз.

Итак, дежурный по заставе дал добро на нарушение границы, и уже через несколько минут, проехав пару сотен метров вдоль речки, мы нашли подходящее место для отдыха, расположившись не у самой реки, а у одного из ее обводных каналов, где места отдыха были гораздо более удобные. В считанные минуты мы выгрузили припасы и вскоре у воды весело и уютно потрескивал костерок, который мы собирались использовать для приготовления ухи, и, если рыбалка окажется удачной, рыбных шашлыков. Девчонки поначалу стеснялись раздеться до купальников, то и дело замечая поблизости от себя наших замаскированных пограничников с одной стороны, и румынских – с другой, но, вскоре, после выпитой водочки – для сугрева – и затем парочки стаканов шампанского – для «полировки» – расслабились и разделись; ну а мы с Василием отдыхали в этих местах не в первый раз и поэтому никого не стеснялись.

Здешние каналы будто специально приспособлены для отдыха: глубина воды в них достигает 130–160 см, изредка – до двух метров, дно – очень удобное, ровное и мягкое, выстланное словно ковром мягкими водорослями, вода – достаточно чистая, а непуганая рыба, водившаяся здесь в изобилии – карп, сом, короп, щука то и дело в самой непосредственной близости от человека нахально шлепала по воде хвостом, пуская по поверхности круги.

Этим небольшим отрезком земли, где мы сейчас находились – примерно в сотню шагов протяженностью, – владел Василий. Владел, конечно, неофициально, ведь в нашей стране нет частной собственности на землю. Таких участков, относившихся к нашему городу и району, было всего пять – Шесть, не больше, и уже по одному лишь этому признаку можно было предположить, что Василий был в районе человеком достаточно уважаемым, из числа избранных.

Первым делом я для тонуса голышом искупался в одном из каналов (в этих местах река расходится на несколько каналов – естественных и искусственных), а потом, не вылезая из воды, принялся «рыбачить» – обходить вентиря, которые были стационарно поставлены в этих тихих заводях и крепились к торчащим из воды шестам.

В вентирях – удлиненных сетках типа садка, сужающихся к концу, периодически застревали бестолковые рыбы: войти внутрь ловушки им удавалось, а вот выбраться наружу задним ходом рыбы не умели или не догадывались. Я засунул руку в один из вентирей, нащупал сильное скользкое тело и несколькими секундами позже вытащил на свет божий сопротивляющуюся рыбину килограмма на полтора-два весом и длиной более полуметра, – ею оказалась щука. Лишившись родной стихии, рыбина перестала шевелиться, замерла в моей руке, подчиняясь своей участи. Я поднял ее над головой и закричал Василию и девчонкам с гордостью и восторгом в голосе:

– Смотрите, вы, че я тут поймал!

Все повернули головы в мою сторону, а в это самое время щука с неожиданной силой дернулась, вывернулась из моей руки и, шлепнувшись в воду у самого моего носа, ушла в глубину.

Василий и девушки весело рассмеялись, а я растерянно смотрел то на свою руку, то на то место, куда ушла рыба – казалось, я еще ощущаю в своей руке ее скользкую прохладу, лицо от удара по воде хвостом покрылось каплями брызг, а щуки уж и след простыл. После этого я стал «рыбачить» внимательнее и осторожнее и, обойдя десятка два ловушек, выбросил на берег поближе к огню с дюжину крупных рыбин, которыми сразу же стал заниматься Василий. Затем я позвал Надю с собой, и мы с ней, переплыв узкий канал, углубились в дремучие девственные заросли, где, казалось, еще не ступала нога человека – тут природа сохранялась нетронутой, так как считалась заповедной, и могла так же выглядеть, наверное, и пятьсот, и тысячу лет тому назад. Кстати, именно в этих местах так любил охотиться в бытность свою местным царем, то есть, извиняюсь, Первым секретарем ЦК Молдавии, наш любимый Л.И.Брежнев, истребляя из ружья кабанов, уток и всякую другую живность, которая и поныне в изобилии водится в этом чудесном оазисе природы.

Нам с Надюшей повезло: пока темпераментная болгарочка стонала и охала, распятая мною на крошечном пятачке суши, покрытом густой бирюзового цвета травой в окружении сухих кустарников, ни один кабан не приблизился к нам хотя бы даже из любопытства. (хотя, очень возможно, что подобные картины им уже попросту приелись). Василий тем временем, я был просто уверен в этом, оставшись наедине с Лилией, тоже зря времени не терял, а обучал ее правильно исполнять минет – он очень полюблял эту разновидность секса и считал себя в этом деле хорошим учителем.

Не знаю, когда только Василий все успевал – развлекаться с Лилией и готовить еду, но когда мы с Наденькой вернулись, нам было предложено накрывать на стол: уха, аппетитно булькающая на треноге, установленной над костром, была практически готова. Наденька нарезала помидоры с огурцами, делая салат, я разлил по стаканам водку, а Лилия уже подавала каждому алюминиевую миску с наваристой, исходящей дразнящим запахом ухой.

Солнышко медленно, словно нехотя перевалило за полдень и взяло курс на запад, в Румынию, когда мы, изрядно выпив и наевшись ухи, а напоследок еще и запеченной в фольге рыбы, развалились в счастливой неге на упругой травке. Казалось, ничто в этом райском уголке не могло потревожить покой – наш и границы – как вдруг откуда-то послышался звук сирены «скорой помощи», – не иначе, как кто-то из отдыхавших неподалеку от нас в ней нуждался. Стоит заметить, что мы расположились по правую сторону от заставы, а машина «скорой», приблизившись к заставе – теперь ее было видно с места нашего базирования, – свернула налево, и звук стал удаляться, а затем и вовсе пропал. Странно было слышать в этих заповедных безлюдных местах эти сугубо городские звуки, кому «скорая» могла здесь понадобиться: ведь кроме нас в этих местах и людей-то не было – не считать же за таковых солдат-пограничников.

Мы с Василием, не сговариваясь, велев девушкам оставаться на месте, как были в плавках, так и попрыгали в машину, и тут же помчались по дамбе в ту сторону, куда унеслась «скорая» – возможно, там могла понадобиться и наша помощь. За минуту мы доехали до места, где на дороге, перегородив ее, стояли несколько машин: здесь кроме «скорой» мы увидели две «волги» – предгорисполкома и первого секретаря райкома партии, а также «уазик» Дрозденко – начальника ЖКХ (жилищно-коммунального хозяйства) нашего района, – я узнал эти машины по номерам, давно мне знакомым. Навстречу нам вышел водитель одной из «волг» Петро, – он был в брюках, но без рубашки, и видно было, что он сильно взволнован.

– Петруха, что случилось? – крикнул я, выбираясь из машины.

– Там… это… – он махнул рукой и замолчал.

– Наша помощь нужна? – спросил Василий Иванович, подходя к нему.

– Нет, спасибо, не нужна, – ответил Петро. – Уже все нормально, хлопцы. Меня попросили постоять здесь и посторонних не пускать.

– Скажи мне только одно, Петро, Юрий Никитович, наш вождь, наш благодетель, в порядке? – спросил я.

– А, этот, да… в порядке, – ответил Петро, суетливо озираясь по сторонам. – Езжайте, ребята, езжайте, спасибо за беспокойство.

Мы с Василием переглянулись и молча полезли в машину.

Тут я хочу предоставить слово очевидице событий, одной молодой симпатичной особе по имени Люба, которая в этот момент, находилась, можно сказать, в эпицентре описываемых событий, я ее издали разглядел на возвышении дамбы, хотя она и была в одном лишь купальнике.

«Мы приехали на заставу, – рассказывала мне Любаша на следующий день, когда мы повстречались с ней у городского кинотеатра, – и хотели, как обычно, повернуть с дороги „Дружба“ направо – там, на полюбившемся нам местечке, мы регулярно отдыхаем. Но лейтенант-пограничник извинился и сказал, что место это уже занято, и на вопрос первого секретаря: „Кем?“, ответил, что там расположился бармен Савва со своей компанией.

„А, барменщик“, – засмеялся Первый и, ничем не выказывая недовольства, приказал водителю свернуть за дамбой налево, чтобы не мешать отдыхающим, мол, места у реки всем хватит.

Гулянка уже была в самом разгаре: я и работница госбанка Галина наливали начальственным лицам кому водочку, и на закусь соленые огурчики с помидорчиками, а кому шампанское. Хорошо поддавший к этому времени начкоммунхоза Дрозденко, плескавшийся неподалеку в канале, крикнул шутливо Первому:

– Эй, жеребец, ты же смотри, сам все шампанское не выхлебай! Мне не забудь оставить.

Первый, Юрий Никитович, как сидел на траве, не вставая протянул руку за спину, взял стоявшую там ополовиненную бутылку с шампанским и, состроив задорное мальчишечье лицо, шутя запустил ее в сторону кричавшего со словами:

– На, пей, скотина, тут и тебе хватит!

И попал. Прямо в лоб. А начкомхоза, надо сказать, был парень не слабак, под стать Первому – ростом под 190, а весом и поболее – 120 кг. Но только он никак не ожидал от своего партийного босса и собутыльника такой меткости, и от неожиданного удара даже ойкнуть не успев тут же скрылся под водой. Первый и мы с Галиной подумали, что Дрозденко шутит или дурачится, нырнул и затаился, а когда сообразили, что все всерьез, прошло около минуты, а может и больше – тот все это время из-под воды не показывался.

Первый и его водитель, который находился поблизости, взволновались и прыгнули в воду (другие – второй водитель и исполкомовский работник в это время были далеко от места событий, они в сторонке занимались шашлыком) и попытались вытянуть из воды этого гиганта, но как назло, глубина в этом месте несколько превышает рост человека, и это им не удавалось, а от нас, женщин, помощи ждать не приходилось: подругу – ту будто парализовало от испуга, а я – наоборот – заверещала, как ненормальная.

Наверное, на этот визг и обратили внимание пограничники, потому что они, двое молоденьких ребят, прибежали, побросали на берегу свои автоматы и, как были в форме, полезли в воду и вытащили тонущего с немалым трудом и даже риском для собственных жизней. После чего по рации сообщили на заставу о Ч.П. Когда приехала „скорая“, вызванная экстренно из города, „утопленник“ уже очухался, матерился и требовал стакан водки, но во избежание непредвиденных последствий его все же отвезли в больницу – на обследование, хотя он и отнекивался, не желая садиться в машину».

И хорошо еще, что так все обошлось, подумал я, выслушав рассказ Любаши, а то несколькими годами раньше в очень похожей ситуации директор городского торга Мамыко умудрился таки утонуть по пьянке, и не где-нибудь, а в соленом озере – в общегородском месте отдыха трудящихся, почти в самом центре города, где, как говорится, воды было воробью по колено.

Первый секретарь Юрий Никитович, конечно, был расстроен происшествием, но после, спустя некоторое время, находясь в компании своих и вспоминая порой о случившемся, смеялся, очень удивляясь своей «меткости».

Вот такие приключения случаются иногда на «рыбалке». И косвенно я чувствовал себя виновным в этом происшествии: ведь Первому с его компанией из-за нас пришлось искать для отдыха новое место, и оно оказалось незнакомым ему и его друзьям-собутыльникам, да и глубину канала предварительно никто не замерял, не обследовал.

Надо сказать, что Любаша, любезно рассказавшая мне эту историю, и которую я издалека приметил, узнав по очертаниям фигуры в тот самый момент, когда мы с Василием прибыли на помощь, могла бы рассказать, наверное, немало таких историй, так как состояла с Первым в близких отношениях вот уже более трех лет. Но стеснялась настолько, что не рассказала бы и эту, если бы я ее не углядел на месте событий, а затем не поймал на следующий день в городе и не потребовал объяснений. А дело было в том, что мы с Любой в прошлом году какое-то время были любовниками, и она тогда очень надеялась, хотя и беспочвенно, что я на ней женюсь. А я зато и не подозревал тогда, что мы с ПАПОЙ – нашим первым секретарем, спим с одной и той же женщиной.

Ну, а что касается нашего пикника, то мы с Василием и уже знакомыми вам дамами, завершили его ближе к вечеру, получив в итоге полноценное и ни с чем ни сравнимое удовольствие.

Русский «веселый» коктейль.

Лимонная настойка 30 мл.

Кагор 30 мл.

Армянский коньяк 25 мл.

Сухое красное вино 25 мл.

Вишневый сироп 10 гр.

Колотый лед.

Новелла двадцать вторая. Татьянин день

Не ждешь, а из-за кромки горизонта —

играющей судьбы заначка свежая —

тебе навстречу нимфа, амазонка,

наяда или просто блядь проезжая.

И.Губерман

1

Я с трудом распахнул тяжелые как гири веки и увидел тонкий золотой солнечный лучик, который неведомо как пробившись в щель между тяжелыми красными шторами, лег огненной полоской на пол у самого моего лица; я перевел свой взгляд выше и увидел светящиеся электронные часы, встроенные в верхнюю полку витрины бара. С трудом сфокусировав взгляд, я определил что они показывают 7.30. Надеюсь, утра – с тем образом жизни, что я веду, нетрудно перепутать день с ночью.

Я медленно приподнялся и сел на матрасе, голова от выпитой вчера вечером водки показалась распухшей и тяжелой; а более всего мое существование отравляли ужасные запахи – вся атмосфера помещения была буквально пропитана рвотным коктейлем, состоящим из мерзких запахов, какие бывают только в питейных заведениях, да и то лишь поутру, в плохо проветриваемых помещениях.

Протянув руку, я на ощупь взял ополовиненную бутылку «боржома», предусмотрительно оставленную рядом с матрасом еще с вечера, сунул горлышком в рот, и когда бульканье в моем горле прекратилось, в голове стало постепенно проясняться, и я смог теперь различать и другие окружавшие меня со всех сторон звуки.

За дверью, ведущей в вестибюль ресторана, слышался голос нашего нового директора Сергея Степановича, переругивающегося с уборщицами, железный лязг складских дверей, завывание пылесоса и пулеметная трескотня беспрерывно подъезжающих и отъезжающих мотороллеров с продукцией, – все эти звуки, напоминающие скорее военные учения, говорили о том, что ресторан жил и пульсировал, несмотря на раннее, казалось бы, для подобного заведения время.

Я встал, накинул на плечи рубашку, натянул шаровары, сложил спальные принадлежности в стойку бара и, открыв соседнюю с баром внутреннюю дверь, ведущую в подсобные помещения, с полотенцем через плечо направился в душевую комнату, расположенную в противоположной части здания. Для этого мне пришлось преодолеть два длинных полутемных коридора; к моей радости пустынных в этот час, так как никто мне по дороге не встретился.

Тугая струя прохладной воды из душа взбодрила меня, крупные капли, барабаня по коже, прогнали остатки сна и смыли все те запахи, которыми я, казалось, пропитался за ночь. Я стоял так, подставляя тело под потоки воды, бесконечно долго, потом с удовольствием растерся жестким махровым полотенцем до покраснения кожи.

Выйдя из санитарного блока, я вернулся в бар, открыл настежь дверь, ведущую на улицу, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух, напоенный влагой ночного дождя, постоял несколько секунд и только теперь вспомнил, что с сегодняшнего дня я в отпуске – ура! – впервые за многие месяцы ежедневной напряженной работы. Однако, прежде чем уйти в этот самый отпуск, мне оставалось доделать кое-какие мелочи по бару, как-то: навести в помещении порядок и сделать самому себе ревизию, или, как говорят коллеги-буфетчики – посчитаться. (Я лично всегда говорю, что в нашем случае считаться – это значит правильно «сводить счеты» с государством, скрупулезно, все до копеечки, изо дня в день, тогда и у тебя все будет в порядке, и государству потом не придется негуманным способом сводить счеты с тобой).

Ну, а завтра утренним автобусом я отправлюсь в курортный городок Затоку, что под Одессой – там, в одном из многочисленных лагерей отдыха, меня будет ожидать друг детства Сережа Березкин, живущий теперь в Кишиневе, и мы с ним славно отдохнем.

Начать я решил с уборки, поэтому, облачившись в синий рабочий халат, приступил к самому неприятному – мытью посуды, оставшейся грязной после вчерашнего вечера.

Незлобно ругаясь, когда попадались стаканы с полосками ничем не смываемой губной помады, я перемыл посуду, затем включил усилитель и магнитофон, вставил кассету с моим любимым «Би джиз», зачерпнул из льдогенератора, намолотившего за ночь целый айсберг льда, несколько кубиков, открыл еще бутылку «боржома», и стал теперь уже медленно, с наслаждением, мелкими глотками через соломинку тянуть малогазированный напиток с оригинальным тонизирующим вкусом, который так хорошо освежает и – чего уж скрывать – великолепно похмеляет по утрам. Мой одноклассник Славка Карась, о котором я уже упоминал ранее, тоже бармен, только, если можно так выразиться, морской, – он ходит на теплоходе по реке Дунай, – рассказывал, как он обычно пробуждается по утрам. Пьянки на пароходе длятся порой до двух, трех, а то и четырех ночи (все происходит при соблюдении секретности, чтобы капитан с помощниками ничего не узнали), в них участвуют работники из обслуги – спевшиеся, спившиеся и уже давно на почве этого крепко спаявшиеся между собой повара, буфетчики, официанты и бармены; после чего Славка прикорнет, когда один, а когда, при удачном стечении обстоятельств, с какой-нибудь официанткой в барной кабинке до без четверти семь, потому что к семи утра уже нужно вскакивать, бежать, обслуживать иностранцев, подавать им завтрак. Итак, он поднимается на ноги, но опухшие глаза никак не открываются, поэтому Слава на ощупь добирается до льдогенератора и зарывается с головой в ледяные шарики, цилиндрики или кубики – в зависимости от типа льдогенератора, отекшее лицо при этом через пять-десять минут интенсивной хладотерапии принимает почти нормальное состояние, затем хватает флакон дезодоранта, прыскает им, оттянув пояс брюк в область паха, потом подмышки, затем в рот, после чего опрометью несется в зал, на ходу прицепляя на место бабочку.

На раздаче он подхватывает с мармита внушительную стопку тарелок, предварительно прогретых на пару до 90*С, вылетает в зал, где добропорядочные немцы, в основном пенсионеры возрастом от 60 до 90, уже чинно сидят за своими столами, подбегает к ним, громко, с удовольствием кричит «хенде хох», отчего те мгновенно убирают со стола руки, и раскладывает эти горячие тарелки, чтобы потом на них поставить уже блюда с завтраком, а горячая тарелка нужна для того, чтобы поданный завтрак подольше оставался горячим – немецкий желудок нежен и требует к себе бережного отношения.

Вот так примерно начинает свой рабочий день мой коллега, одноклассник и добрый товарищ Славка Карась.

А моя работа тем временем подходит к концу. Ряды стаканов выстраиваются на стойке донышками вверх, заняв свое место между фужерами и рюмками, и их «боевой» строй застывает, готовый к новым застольным «баталиям».

После окончания работы я с некоторым сожалением оглядываю плоды своего труда – вечером за стойку станет мой напарник кавказец Залико – темпараментный парень грузинской национальности, который будет работать самостоятельно ближайшие две недели, пока я буду в отпуске, греться на солнышке у Черного моря.

Штора на входной двери колыхнулась, отвлекая меня от прыгающих как блохи мыслей, – кто-то с улицы вошел в бар.

Я вышел из-за стойки, какая-то женщина лет сорока, с всклокоченными на голове волосами, по виду скорее всего сельская, торопилась мне навстречу.

– Я вас слушаю, – сказал я, мягко улыбаясь, решив, что женщина, скорее всего, заблудилась, и по ошибке вошла не в ту дверь, а может и вообще не в то здание.

– Ты Саша? – спросила она низким голосом, и не успел я еще ответить, как она приблизилась и схватив меня обеими руками за грудки стала трясти.

– Что ты сделал с моей дочкой? Ты что с Танюшкой сделал, а? – завопила женщина, нешуточно напирая на меня. – А ты знаешь, что она беременная наглоталась таблеток, и врачи в больнице ее еле откачали? – Она продолжала меня трясти и хватка у нее, надо сказать, была отнюдь не женская.

Серьезное обвинение. Память услужливо вынула и перелистала в мозгу со скоростью 24-х кадров в секунду, словно в кино, многие десятки лиц с именем Татьяна, с которыми меня когда-либо сталкивала жизнь, но никто из них не претендовал на беременность от меня, или, по крайней мере, я не знал об этом.

– В чем дело, какая Таня? – вскричал я в свою очередь, тщетно пытаясь оторвать от себя руки разъяренной женщины.

– Ты-ты… тебя зовут Саша?! – взревела она, обдавая меня тяжелым дыханием, лицо ее, медленно наливаясь кровью, стало приобретать свекольный оттенок.

– Э-э-э… да…

– Ну, так это ты!

Ну не мог же я в такой ситуации просить женщину предъявить фотографию дочери Татьяны, о которой она говорила.

– Так может, это все же не я?.. – просипел я неуверенно, когда она меня вжала в стену, и мне больше не было куда отступать. – Возможно вам нужен мой напарник, его тоже Сашей зовут.(Вообще-то меня зовут Савва, а моего напарника – Залико, но знакомые называли его по созвучию женским именем «Сулико», потому что на слуху у всех была известная песня:

«…Где же ты моя Сулико?», остальные, не трудясь, называли Сашей, а также и меня заодно – так им было просто и удобно, и, таким образом, все бармены нашего ресторана со дня его открытия носили одно имя – САША, так что мы с этим именем уже свыклись.

Лицо женщины перекосилось:

– Ну, ты грузин?.. – завизжала она.

Брови мои поневоле полезли на лоб. Если и есть среди грузин парень с такой как у меня внешностью – круглолицый блондин – то, пожалуй, не более чем один на миллион, но бедная женщина могла этого и не знать, подумал я, чувствуя что вот-вот потеряю сознание от удушения.

– Я не грузин! – выдохнул я из последних сил. – Грузин – не я!..

Женщину тоже, видимо, оставили силы, она отпустила, наконец, полы моего халата, шагнула к ближайшему креслу и села, вернее упала в него.

Я вздохнул с облегчением, метнулся за стойку и, налив в стакан «боржома», подскочил и подал ей, – еще не хватало, чтобы женщине прямо здесь, в баре, стало плохо с сердцем. Она, порывисто глотая и почти захлебываясь, выпила весь стакан, после чего стала успокаиваться, но все еще продолжала беззвучно всхлипывать, дергая при этом головой и держа ее как-то неестественно вбок, подбородком почти касаясь плеча. Я стоял перед ней, готовый к любому развитию событий, и тогда она без всякого предисловия, взахлеб, стала рассказывать о том, что произошло с ее дочкой Татьяной, а я, слушая ее, только благодарил Господа, что вся эта история была не по мою душу.

История была, конечно, банальная, где «главный герой» – мой напарник Залико, лишил девственности 16-летнюю сельскую девчонку, учившуюся в местном медицинском училище, предварительно запудрив ей мозги словами о любви.

Я внимательно выслушал женщину, повздыхал вместе с несчастной матерью, посетовал на непорядочность мужчин, в данном случае моего напарника, и под конец убедил ее в том, что он – Саша, то есть Залико – подлец, конечно, редкостный, но в конце концов обязательно исправится и на ее дочери женится.

Предложив женщине прийти к вечеру, когда она сможет застать здесь соблазнителя своей дочери, и с удовольствием выпроводив ее на улицу, я с недоумением остановился на полдороге, вдруг вспомнив: как же он сможет жениться на этой девушке, если только в нашем городе он уже был женат как минимум на двух женщинах, и имел совместно с одной из них двоих детей, и с другой одного.

Возвращаясь наедине со своими думками обратно в бар, я заметил черную сумочку, лежащую за стеклом на подоконнике изнутри. Наверное, кто-то из вчерашних клиенток позабыл, подумал я, входя, отодвигая штору и доставая сумочку. Это была небольшая дамская кожаная сумочка с тонкими длинными ручками – как раз такие теперь в моде у молодежи. Раскрываю ее, естественно, и тут же выворачиваю все ее содержимое на стол. Читал где-то, что дама должна держать в сумочке такие вещи, чтобы не стыдно было перед окружающими, если то, что находится внутри ее, вдруг вывалится на всеобщее обозрение. Итак, в сумочке незнакомки я обнаружил:

Маникюрный набор, носовой платок, маленький флакончик духов «Может быть», компакт-пудру, коробочку теней размером в сигаретную пачку, паспорт на имя Морарь Татьяны, 1962 г.р., русская (а фамилия, кстати, молдавская), не замужем, детей нет (молодая еще), прописка Кишиневская (ага, значит залетная столичная штучка!), автобусные талончики, троллейбусные, какие-то квитанции, кошелек, импортная цветастая упаковка непонятного предназначения… – что это? Ага, презервативы… – о, это уже интереснее! И порванная золотая цепочка с небольшим крестиком в потайном отделении. В кошельке я обнаружил деньги – 190 рублей с копейками. Вновь беру в руки паспорт: с фотографии на меня смотрит задорная симпатичная шатенка. Вчера среди посетительниц моего бара я эту девушку почему-то не приметил: то ли оригинал мало похож на фото, то ли эта девушка сидела где-нибудь в углу да еще ко мне спиной – только в таких случаях бывает, что я не успеваю кого-то из присутствующих разглядеть.

Сумочка отправляется в сейф – такие находки мы обязательно возвращаем клиентам. А вещей в баре забывают предостаточно, как-то раз одних только зонтиков скопилось на холодильнике в подсобке одиннадцать штук, так одним ненастным вечером, когда к закрытию бара неожиданно пошел дождь, я их все раздал своим непредусмотрительным клиентам, не захватившим из дому зонтики. А затем, часом позже, после того как моя очередная пассия не пожелала остаться со мной в баре до утра, мы вышли с ней в дождь – и, конечно же, без зонтика – себе я, добрый дурень, не догадался оставить хотя бы один.

Итак, с уборкой покончено. Теперь, когда помещение бара было уже относительно чистым (а главное, проветренным), мне осталось сделать только переучет товаров. Обычно на это у меня уходит 30, иногда 40 минут – данные я разношу в специальный журнал по графам, так что и писать почти ничего не надо – требовалось лишь проставить циферки, затем подбить их. Деньги в итоге тщательного подсчета легли двумя стопками: одна, правая – государству, другая, левая – мне. Моя – совсем тонкая, в ней на этот раз всего две бумажки, сотенная и полтинник = 150 рублей. Обычный «навар» за такой вот как вчера, воскресный вечер.

На часах только 9.30 утра, а я уже все дела закончил.

2

Только успел подумать об этом, как в дверь постучали. Постучали в ту, которая ведет на улицу, хотя она по-прежнему оставалась открытой. Я осторожно подхожу к двери, у меня сегодня уже есть опыт нападения на мою личность, выглядываю из-за шторы, затем распахиваю дверь шире – передо мной улыбаясь стоит Татьяна – моя недавняя знакомая (нас на прошлой неделе представили друг другу здесь же, в баре), она же теперь уже бывшая жена моего товарища и коллеги по спорту – мастера спорта по борьбе В. И – ва, – они развелись буквально пару месяцев тому назад. А работает Татьяна в заготконторе Райпотребсоюза – это она мне сама при знакомстве сообщила; что ж, выходит, весьма полезная дамочка, да и внешне хороша.

Она входит, нет, врывается в бар, вносит с собой тонкий аромат французских духов и… запах женщины. Приближается ко мне, подходит вплотную и заглядывает прямо в глаза – взгляд у нее достаточно откровенный.

– Привет, Савва. Не ждал меня?

Я лишь улыбаюсь, глупо отвечать на подобный вопрос.

– А я пришла за тобой! – говорит тем временем Татьяна, совершая по помещению круг и вновь останавливаясь передо мной. – Помнишь, я тебе говорила, что мне нравятся крупные мужики? – она подшагивает ко мне вплотную, и ее узкая прохладная ладонь ложится на запястье моей руки.

«Может быть и говорила, – проносится у меня в голове. – Но мы едва знакомы и тогда на ее слова я не обратил никакого внимания». А вслух, полукокетливо-полуобреченно спрашиваю:

– И, значит, мое время пришло?

– Пришло! – твердо говорит она и, отправляясь к двери, переворачивает табличку на двери стороной «Закрыто» наружу. – Ты ведь сегодня выходной, не так ли?

– Для тебя, Танечка, я всегда свободен! (Мог ли я сказать в эту минуту что-либо другое?)

– Тогда надевай рубашку и поедем на квартиру, – говорит Татьяна. Ее серые глаза лихорадочно блестят. – На квартиру к моей сестре, – уточняет она. – Сестра сейчас на работе, а ключики у меня. – Татьяна убедительно потряхивает связкой ключей.

«Или мир перевернулся, или ты стареешь, парень, и не понимаешь современных реалий, – говорю я сам себе, спешно переодеваясь в подсобке, – если женщины уже вот так запросто снимают тебя». Мы идем к выходу, я закрываю двери бара на ключ, и Татьяна увлекает меня к машине, расположенной на стоянке у ресторана; я иду чуть сбоку и сзади, и мне предоставляется возможность рассмотреть свою неожиданную пассию. Чуть выше среднего роста, приятный овал довольно привлекательного лица обрамлен темно-русыми волосами, сложена она хорошо, приятный грудной голос, шаг уверенный, пружинистый; модное, импортное в серый тон платье, расклешенное книзу, не скрывает ее стройных ножек. Она моего возраста, делаю я заключение своему осмотру, плюс-минус один год. Мы садимся в зеленый «жигуль» – Татьяна сама водит машину, несколько минут едем по городу и въезжаем в хорошо знакомый мне микрорайон; дом, в котором живет ее сестра, находится, оказывается, в одном квартале с моим домом. Я, правда, редко теперь в своем районе бываю – 24 часа в сутки я в ресторане, на рабочем месте, на «боевом» посту.

Выходим из машины, входим в подъезд и через минуту мы уже в квартире. Татьяна отчего-то суетится и торопится, нервничает, наверное, – все же у нас с ней сегодня «первое свидание».

(Или, как знать, может быть у нее на меня отпущен лимит времени? – мелькнула мыслишка.) Мы отправляемся в душ, правда не вместе, а по очереди – Татьяна, стесняясь, прикрывается полотенцем и убегает из ванной в комнаты. Слегка сполоснувшись – я ведь всего час назад купался – иду следом и обнаруживаю ее в спальне: Татьяна лежит на разложенном диване поверх покрывала, до подбородка укрывшись махровой простыней цвета омлета – желтой с розовыми разводами, влажное полотенце валяется рядом. Ее глаза следуют за мной и она говорит срывающимся голосом:

– Иди же скорее, милый мой мужчина, обними меня покрепче!

Новая женщина, новые запахи, новые ощущения, но – почему-то совсем нет возбуждения, так, легкий интерес и все. Ведь между мной и этой женщиной не промелькнуло той самой, совсем крохотной, но столь необходимой для близости искорки, не успело возникнуть даже легкой интриги – ничего. Я подхожу к дивану, наклоняюсь, целую ее в мягкие податливые губы, затем одним движением руки отбрасываю простыню в сторону и накрываю Татьяну своим телом. Мы начинаем любовную игру осторожно, как бы изучая друг друга и пробуя на вкус, не говоря при этом лишних слов – действуют только руки, губы и тела. Минут через пятнадцать плавно и одновременно приходим к финишу, после чего делаем перерыв, выпиваем по чашечке кофе, и вновь прыгаем в постель. Теперь мы экспериментируем смелее, пытаясь поймать приемлемый для обоих ритм. Приплываю во второй раз, следом за своей партнершей. Нет, не то! Такая партнерша не по мне, ничего путного у нас с ней не получится. Татьяна в сексе – эгоистка. Любительница. Эдакая «трахалка – спортсменка». Считает, наверное, себя знойной женщиной, и решила, что все мужчины в мире жаждут ее. Итак, решаю я, продолжать с ней отношения не следует, дальнейшие отношения меня только разочаруют – одного раза вполне достаточно.

Татьяна, тем не менее, заметно повеселевшая после постельных упражнений, отвозит меня обратно в ресторан, где у входа, оглядевшись по сторонам, легко целует меня на прощание в губы прямо на глазах у нашего швейцара Ильича, который уже занял свой «пост № 1» у центрального входа, и убегает.

3

Я, смущенно улыбаясь, приветствую Ильича – пожимаю ему руку, затем вхожу в ресторан и поднимаюсь на второй этаж, а там уже царит предобеденный напряг: повара носятся по кухне в белых клубах пара как угорелые, официанты, сервируя столики, гремят тарелками и приборами. Вкусные запахи, доносящиеся с кухни, напоминают мне о том, что с утра кроме кофе я еще ничего не употреблял, а калорий уже истратил предостаточно. В глубине кухни среди мармитов и духовых шкафов я углядел Марьяшу – замзавпроизводством или замшефповара, это кому как больше нравится. Призывно машу рукой, подзывая ее, и непроизвольно улыбаюсь – милая улыбка этой девушки всегда поднимает мне настроение, она замечательный повар, и кроме того, чудесный человек. Марьяша поняла меня без слов, лишь попросила минут десять подождать. Пока все там жарится-готовится, я без дела слоняюсь по ресторану и всем мешаю работать; а официантку Вику – узкоглазую как японочка свою любимицу (и любовницу) обнял сзади, она удобная – маленькая, а кроме того мягкая и податливая. Вика шутливо ругается, затем, сказываясь занятой, вырывается из моих рук и бежит по своим делам. В это время Мария с раздачи манит меня пальцем и вручает две огромные тарелки. Я молча благодарю ее – посылаю воздушный поцелуй и с тарелками в руках удаляюсь в зал, где занимаю двухместный столик, расположенный в небольшой кабинке и приступаю к еде.

Зал тем временем понемногу заполняется обедающими, но мой взгляд обращен только на незнакомые женские лица, – любые другие меня не интересуют. Заканчиваю обед, так и не обнаружив среди посетительниц ресторана ни одной, достойной моего внимания, и, разморенный едой, с трудом спускаюсь по лестнице, мечтая лишь об одном – немедленно принять горизонтальное положение: организм настойчиво напоминает мне, что у нас с ним сегодня выходной.

Внизу, в вестибюле, меня останавливает швейцар Ильич и говорит:

– Савва, тут тебя по всему ресторану разыскивает какая-то молодая дамочка. – И помолчав секунду, подмаргивает и добавляет: – Новенькая! Рыжая такая, я ее здесь раньше не видел.

– Если опять появится, скажешь ей, пусть просто толкнет дверь в бар, я не буду закрываться, – говорю я ему слабым полусонным голосом и удаляюсь к себе. Смешиваю себе коктейль из нескольких видов сока в высоком, фирменном стакане с нарисованными на нем гоночными машинками и, включив маленький цветной телевизор, стоящий в витриной нише, сажусь в кресло напротив двери и, потягивая коктейль, смотрю какую-то телепередачу.

Проходит минут пять-семь, мое внимание раздваивается между экраном телевизора и входной дверью, и вот она наконец распахивается, и в бар буквально влетает эдакая рыжая бестия – молодая девушка с копной огненно-рыжих волос, стройная, в джинсиках и в легком джемперке, на ногах модельные туфли. Я делаю в ее сторону пол-оборота вместе с креслом, она останавливается от меня в двух шагах и мы встречаемся взглядами.

– Здравствуйте, Савва, как хорошо, что я вас нашла! – энергично произносит девушка и, видимо, от избытка чувств, всплескивает руками. – А я вас искала-искала, стучалась в двери бара с улицы и из фойе, узнала как вас зовут, потом побывала в ресторане наверху и даже на кухне, и везде мне говорили что вы только что ушли, – выпалила она одним духом и доверчиво, открыто улыбнулась.

– Как приятно, когда тобой еще интересуются молоденькие девушки, – говорю я томным голосом старого ловеласа, оглядывая при этом свою гостью с головы до ног. (Я не из тех мужчин, которые начинают оглядывать женщину с ножек – меня в дамах в первую очередь интересует лицо, хотя и ножки их, согласен, чрезвычайно важная штука).

– Да вы понимаете, мы вчера с подругой были у вас в баре, – продолжает девушка, – и я забыла здесь свою сумочку. – И тут же добавляет с милой улыбкой: – думаю, что здесь, больше негде.

Девушка эта мне нравилась все больше и больше – живая и непосредственная, она не могла оставить к себе равнодушным даже черствого хладнокровного человека. (А не то что меня, легковозбудимого). Мою сонливость как рукой сняло.

– И как же вас зовут, прекрасная незнакомка?..

– Татьяна.

– Ага, тогда я вас кажется знаю, ваша фамилия… Морарь, – закончили мы с ней вместе, почти в унисон.

– Ой, так сумочка у вас? – радостно восклицает Татьяна. – Значит, она не пропала. Слава Богу, я так рада. А то мне сегодня уезжать домой, и нет ни денег, ни паспорта; ни пообедать, ни билет на дорогу купить.

– А кто вам сказал, что мы вас так просто из нашего города отпустим? – говорю я. – Я бы, например, с удовольствием задержал вас за незаконное пересечение погранзоны, как гражданку, не имеющую разрешения на въезд. (Наш город на особом паспортном режиме – пограничный – всего в нескольких километрах от города, как вы помните, проходит граница с Румынией).

– Ой, а вы открывали мою сумочку? – девушка слегка зарделась.

– А как бы я тогда мог узнать, кто за ней придет? – говорю я, с этими словами открываю сейф и возвращаю сумочку хозяйке. – Убедитесь, что все на месте, – продолжаю я, – я мог быть не первым, кто в нее заглядывал. (Хотя я-то понимаю, что тогда бы денег в ней точно не оказалось, да и золотой цепочки тоже).

Девушка сосредоточенно ковыряется в сумочке.

– Ну, теперь есть на что пообедать? – с затаенной надеждой спрашиваю я.

– А… да, все в порядке, – говорит Татьяна, поворачиваясь ко мне, и добавляет: – А знаете что, давайте пообедаем вместе, я заплачу.

Улыбнувшись на эти слова тонкой улыбкой я сказал:

– Боюсь, что даже с моим аппетитом второй обед мне не осилить. Так чего вы желаете, что принести вам на обед?

– А… а вы, а вы принимаете здесь заказы, да? – девушка стала забавно оборачиваться по сторонам, будто я, словно волшебник, пообещал накрыть перед ней скатерть-самобранку.

– Только у красивых девушек, – я с удовольствием делаю акцент на слове «красивых». – Итак, что будете заказывать?

– А, мне все равно, чего-нибудь полегче, – улыбнулась она доверчиво.

Я высунул голову в дверь, ведущую в фойе, и крикнул Ильичу:

– Швейцарман, ну-ка сгоняй, будь добр, наверх и позови мне Кирилла.

Татьяна, радостная оттого что пропажа нашлась, присаживается рядом со мной и начинает что-то увлеченно рассказывать про вчерашний вечер, я, слушая ее, лишь приветливо улыбаюсь и поддакиваю. Через несколько минут в бар входит Кирилл – невысокий, симпатичный стройный брюнет с усиками, как у Гитлера, – он один из лучших официантов в ресторане, а также мой добрый приятель.

– Один изысканный обед для дамы на твой безукоризненный вкус, – сказал я, хлопнув своей ладонью по его в знак приветствия, и Кирилл, ни проронив ни слова, исчезает.

– А знаете что, давайте выпьем чего-нибудь за знакомство, какой-нибудь апперитивчик, – говорю я Татьяне. – Шампанское, сухое вино, водка?

Она подумала секунду и говорит:

– Ну что ж, давайте выпьем шампанского.

Я раскупорил холодное полусладкое, которое, насколько мне известно, больше других сортов нравится женщинам, и налил в два высоких узких бокала.

Татьяна поднимает свой и говорит:

– За честных и добрых людей, то есть за вас!

– Тогда следующий тост, – согласился я, – мы выпьем за наше приятное знакомство.

Мы соприкоснулись бокалами и сделали по глотку.

– А третий, – добавил я, – за красивых женщин, чтобы они почаще забывали здесь свои сумочки.

В эту минуту в бар вновь вошел Кирилл и, поставив огромный круглый разнос на один из столиков, быстро удалился, – наверху, в ресторане, по всей видимости, была напряженка и запарка.

Татьяна подошла к столу и удивленно стала разглядывать принесенное: это ей мало напоминало стандартный обед в обычном ресторане, коим наш, по сути дела, являлся.

Затем, переведя взгляд на меня, Татьяна удивленно покачала головой.

– Тут такое все… красивое и аппетитное, – наконец нашла она подходящие слова, после чего присела за столик. – Мне неудобно, что я буду есть одна.

– Прошу без церемоний, – улыбнулся я. – Я настолько сыт, что даже малая крошка оказалась бы сейчас лишней.

Улыбнувшись на мои слова, девушка приступила к еде.

Ела она медленно и аккуратно, а я подливал шампанское в наши бокалы и развлекал ее разговорами и легкими шутками.

Когда Татьяна покончила с едой и отложила приборы в сторону, я предложил ей совместно придумать послеобеденный коктейль. Девушка эту идею восприняла с восторгом, после чего мы прошли за стойку и стали чудодействовать в четыре руки; наши руки в процессе работы то и дело соприкасались и переплетались – и тогда мы останавливались и взирали вопросительно друг на друга, затем начинали смеяться. Все ингредиенты получились у нас почему-то алкогольными; возможно Татьяна и не знала, что в коктейль можно добавить для мягкости также сок или минералку, а я ей этого не подсказал.

Мы потягивали через соломинки коктейль, явившийся результатом нашего совместного творчества, когда девушка наклонилась ко мне и спросила негромко:

– Савва, сколько с меня причитается за все эти удовольствия?

Я принимаю ее игру и еще более тихим голосом отвечаю:

– За удовольствия я беру плату только удовольствиями. – И при этом гляжу в ее бесовские глаза. – Но с вами случай особый, и я не хочу злоупотреблять своим гостеприимством. Вы можете уйти в любое удобное для вас время, когда пожелаете, а можете остаться и тогда за мной десерт.

Татьяна на несколько секунд прикрыла глаза, словно задумавшись над моим предложением, затем, когда она вновь их открыла, я увидел в них прыгающих огненных чертиков, а девушка улыбалась одними уголками рта:

– Пусть это называется десертом, – выдохнула она, – но мне кажется, что я останусь. Хотя вы, Савва, я должна вам заметить, – опасный мужчина!

– Для вас, Татьяна, эта «опасность», поверьте, обернется одними радостными находками, – сымпровизировал я.

Мы с Татьяной не стали морочить себе голову квартирным вопросом, а попросту в одной из кабинок развернули матрас (ах, если бы он только мог говорить – этот замечательный и многострадальный матрас!), поверх которого я бросил подушку и пару махровых простыней. Отстегнув и сняв с себя туфельки (и зачем только девушки носят модельные туфли вместе с джинсами?), Татьяна изящно ступила на импровизированную постель, сбросила с себя джемпер и потянула вниз джинсы. Я обнял ее сзади, и когда она выпрямилась, освободил девушку от лифчика. Она повернулась и, прижавшись ко мне всем телом, прошептала:

– Ты так легко с ним справился, а ведь лифчик этот непростой, с секретом!

– У любви от меня нет секретов, – улыбнулся я, и мы, взявшись за руки, вместе медленно опустились на колени друг перед другом. То ли коктейль возымел свое действие, то ли внезапно вспыхнувшая взаимная симпатия, но мы так легко слились, соединились в страстном порыве, будто давно уже были любовниками. Поочередно проявляя инициативу, мы с Татьяной устроили на матрасе такую карусель, что, временами не удержавшись, скатывались с нашей импровизированной постели на ковер, затем, смеясь, возвращались обратно. Бурного финиша мы достигли одновременно, и потом еще минут десять, лежа рядом и нежно поглядывая друг на друга, восстанавливали дыхание.

Татьяна лежала, раскинувшись в истоме и полной расслабленности, когда я вновь схватил ее в свои объятия, застав, таким образом, врасплох. На этот раз я полностью подчинил ее своим движениям и был агрессивен и неутомим. Ее глаза вначале горели страстно, она что-то шептала, затем я увидел в них ожидание и мольбу, она даже прикусила губу до крови, чтобы не закричать. Когда я, наконец, разрядился, мы повалились, совсем обессилевшие, поперек матраса. Татьяна прижалась ко мне и, пристроив свою огненную головку у меня на руке, прошептала:

– Ты просто сумасшедший, Савва! Когда ты меня любишь, твои серые глаза горят голубым огнем.

«И когда она только успела рассмотреть мои глаза? – удивленно подумал я, нежно целуя девушку. – Ведь почти все это время ее глаза были закрыты, да и в баре сейчас темно почти как ночью».

Шепчась и лениво ласкаясь мы провалялись в нашей импровизированной постели не менее двух часов, и под конец даже немного вздремнули. Когда мы вновь открыли глаза, я одним движением притянул ее к себе и сказал:

– Я хочу тебя, Татьяна! (Это была, конечно, шутка).

В притворном ужасе девушка округлила глаза и уперлась обеими руками мне в грудь:

– Нет, это невозможно вынести. Что происходит, черт возьми, это прямо насилие какое-то!

– Нет, милая, согласись, что это нормально, – сказал я, – ты знаешь, еще Магомет в свое время сказал относительно женщины: «Никогда не отпускай ее, пока она не будет удовлетворена».

– Хорошо сказал. – Глаза Татьяны озорно блеснули. – Видимо, он был настоящий мужчина и понимал в этом деле толк.

Четверть часа спустя она, приподнявшись на носочках, обняла меня у входа в ресторан, поцеловала в щеку и сказав: «Прощай, милый, это было как праздник!», летящей походкой ушла в сторону автовокзала. На ходу Татьяна размахивала своей сумочкой, той самой, с которой у нас с ней все и началось. Легкая грусть овеяла меня, когда ее стройная фигурка исчезла за изгибом дороги. Я глубоко вздохнул и повернулся было, чтобы вернуться в ресторан, когда мой взгляд столкнулся со взглядом Ильича, который стоял у входа, на его лице было выражение безмерного удивления.

– А мне показалось, что вы с этой дамой только сегодня встретились и познакомились, – с хитрой полуулыбочкой на губах сказал он. – Это произошло, можно сказать, на моих глазах.

– Ты прав, отец. – Я дружески хлопнул его по плечу. – В этом вся наша жизнь – встречи, затем расставания. Но не следует огорчаться, тем самым, возможно, она и прекрасна!

После этих слов я направился к себе в бар. Заперев дверь, я включил кондиционер на полную мощность и зарылся в еще теплые от наших с Татьяной тел махровые простыни и тут же уснул как убитый. Последняя осознанная мысль была о том, что отпуск, кажется, уже начался и очень даже недурно.

4

Проснулся я на этот раз от стука. На часах без десяти семь. Вечера, естественно – теперь я уже контролировал ситуацию.

«Напарничек явился» – понял я и отправился открывать дверь.

Пока Залико переодевался в рабочий костюм, я прибрал все за собой и бросил перед ним раскрытую тетрадь движения товара. За несколько минут я объяснил напарнику диспозицию в баре, показал где что лежит, после чего мы открыли входную дверь для посетителей. Залико встал за стойку, а я уселся на пуфик по другую сторону стойки и попросил у него пачку «Мальборо». Залико подал мне сигареты вместе с каким-то лоскутом бумаги.

– А дэнги? – потребовал он с обычной своей ухмылочкой, видя, что я не собираюсь платить за сигареты.

– Эта пачка полагается мне бесплатно, коллега. Она будет компенсацией за моральную травму, нанесенную мне твоей будущей тещей, – сказал я, беря в руки лоскут. На нем красивым почерком были написаны адрес и телефон Татьяны в Кишиневе. Ниже было приписано: «Люблю и жду!»

– Какой тещей? – не врубился Залико.

– Таниной мамой, которая приходила сюда утром, и по ошибке чуть не оторвала мне яйца, хотя должна была оторвать твои.

– Падажды, да, а хто ета, вай-вай-вай! – схватился он за голову.

– Да ты не волнуйся так! – сказал я злорадно, – я ей подсказал что надо прийти вечером, так что жди – твои яйца теперь тоже в опасности, и совсем не зная дочку, с уверенностью могу утверждать, что теща у тебя тэм-пе-ра-мент-ная!

– А… эта, – вспомнил, наконец, Залико и стал забавно чесать у себя в затылке.

Эту сцену, неожиданно для нас и самих себя, наблюдали две девушки, которые вошли в бар несколькими секундами ранее – я, например, их только теперь заметил. Это были две изящные, ниже среднего роста молоденькие особы, удивительно похожие одна на другую лицами и фигурами, и хотя одна из них была блондинкой – несомненно крашеной, а другая брюнеткой, я сразу же решил для себя что они – сестры-близнецы.

– Извините, – проговорила брюнетка воркующим голоском, – вы сегодня работаете?

– Канэшна, девушка, канэшна, дорогой, – заулыбался Залико, включая все свое кавказское обаяние, но, уловив мой жесткий взгляд, устремленный на него, осекся.

– А то мы так много хорошего слышали про ваш бар, и наши друзья, которые бывали здесь, рассказывали, и вот теперь мы решили сами посмотреть, убедиться, – поддержала первую девушку блондинка, не заметившая нашей с Залико перестрелки взглядами.

– Канэшна сматрытэ, – хмуро пробурчал мой напарник и, схватив тряпку, стал тщательно протирать стойку, видно вспомнив мои слова, которые я постоянно, каждый день к нему обращаю: «Не забывай, коллега, стойка – это „лицо“ бармена!»

Девушки переглянулись, и брюнетка, из двоих, видимо, более бойкая, располагающе улыбнувшись, сказала:

– Мы работаем в Комрате, в ресторане «Буджак» официантками, сегодня у нас выходной, вот поэтому мы здесь.

– Проходите, коллеги, не стесняйтесь, – сказал я радушно, – посмотрите что вас интересует и присаживайтесь.

Девушки прошлись по бару, оглядывая обстановку и импортные рекламные плакаты на стенах.

– А в нашем городе, к сожалению, нет бара, – сказала блондинка, когда девушки вернулись и присели у стойки, – а у вас тут действительно хорошо и очень уютно.

– Спасибо, – автоматически ответил я, и, хотя уже собирался было уходить домой, притормозил. «Эти девочки решили устроить себе в нашем городе „разгрузочный день“, – понял я, – ведь там, где они живут, среди своих закомплексованных вековыми традициями гагаузов, они не могут толком отдохнуть и расслабиться, а в нашем городе, где их никто не знает, они собираются, видимо, оторваться по полной программе».

Я вернул свою задницу на пуфик. Конечно, я понимал, что эти «петрушечки» мне сегодня уже не по силам, но и оставлять их грузину было бы с моей стороны полной глупостью. А девушки мило щебетали, рассказывая о том, где они уже побывали и что успели посмотреть в нашем городе до своего прихода в ресторан. Тут же мы и познакомились, брюнетка назвалась Татьяной, а блондинка – Светланой.

Я жестом показал напарнику, чтобы он налил дамам шампанского, а сам на минутку выскочил из ресторана. Поймав на стоянке у бара первого же знакомого мне владельца машины, я попросил его сгонять ко мне домой и взять у мамы сумку с вещами, теми, что она сложила мне для отпуска, – сам я домой, естественно, сегодня уже никак не поспевал. Я сунул водителю в руки адрес, короткую записку для мамы и пятерку – ему за труды, и поспешил обратно.

По возвращению в бар, а отсутствовал я не больше пяти минут, возле «наших» девушек я обнаружил целый рой «кобелей», которые шепотом друг у друга расспрашивали, что это за новенькие дамочки здесь появились и откуда взялись. Девушки беззаботно попивали шампанское, делая вид что никого вокруг не замечают – тут сказывался, безусловно, опыт работы в ресторане и навык общения с посетителями. Я сел с ними рядом, тоже взял себе фужер шампанского и стал развлекать девушек, рассказывая им анекдоты с местным приколами вперемешку; попутно я ломал себе голову, как же мне в сложившейся ситуации поступить. Эх, в который уже раз я пожалел, что нет рядом Кондрата – моего верного товарища и бесценного партнера по совместному времяпровождению с девушками, – прошло уже более полугода, как он находился в армии, а я без него чувствовал себя как без рук. Что же делать, как быть? Увести этих девушек к себе на квартиру? И что – улечься с обеими в постель?! Я на секунду представил себе, как эти две нежные гагаузки-турчаночки в экстазе рвут меня, мое бедное тело в клочья, и мне чуть не поплохело. Так я рассуждал, пока болтал с девушками, перемежая анекдоты с различными сценками из ощепитовско-ресторанной жизни – это была общая и близкая нам профессиональная тема.

Тут в бар заглянул еще один постоянный клиент: это был Саша По – ко, председатель одного из городских спортобществ, парень спортивного сложения и приятной внешности. Когда он только подошел, я понял, что он слегка подшофе, то есть немного пьян, но и в таком состоянии Саша, насколько я знал, производил впечатление джентльмена, так как он происходил из интеллигентной семьи, его мать была учительницей, а отец – партийным функционером среднего звена. Он подошел, поздоровался, затем с интересом стал приглядываться к девушкам, после чего шепотом спросил у меня, что это за дамы со мной. Я, решив что лучшего партнера мне все равно не сыскать, отвел его в сторону, вкратце изложил ситуацию, и Саша сразу завелся, загорелся и предложил отправиться всем вместе к нему домой, в его однокомнатную квартиру, расположенную неподалеку, в самом центре города. На том и порешили. Я спросил девушек, не голодны ли они, они отвечали что нет, затем объяснил нашим милым турчанкам, что нам стоит лучше покинуть бар именно сейчас, когда наступал всеобщий час «охоты», и они, поняв меня, сразу согласились.

В это время отправленный мною к маме товарищ вошел в бар и протянул мне сумку с вещами, я поблагодарил его, затем, открыв сумку, поверх своих вещей уложил несколько бутылок «Токайского» – венгерского вина, которое в этом году было признано лучшей маркой сухого вина в мире, после чего мы немедленно покинули бар. Залико провожая нас у входа, сделал вопросительное лицо, взглядом спрашивая у меня, как же насчет него, на что я ему мило улыбнулся и сказал:

– А ти, джигит, круты сэбэ яйца, они тэбэ болше нэ понадобятся, потому-что теща вот-вот падайдет.

5

Уже на улице нас нагнал Саша – он на минуту отстал, а теперь появился вновь, неся в руке целую упаковку шоколадок. Темнело, когда мы беззлобно чертыхаясь, если приходилось обходить довольно большие лужи, встречающиеся на нашем пути, добрались до дома, в котором располагался магазин «Молдова» и где жил наш товарищ, поднялись по лестнице на нужный этаж и с шутками и смехом ввалились в квартиру. Весь путь Татьяна проделала, держа Сашу под руку; ее сестричка Светлана, те теряясь, держалась подле меня. Однако, когда мы уже оказались в квартире, я решил, что не стоит нарушать мою сегодняшнюю традицию и стал уделять знаки внимания Татьяне, тем более, что девушки, если бы не обесцвеченные волосы Светланы, были практически неразличимы.

«Даже если у меня не окажется сил поприставать к Татьяне, – мелькнула у меня предательская мысль, – то хотя бы отвлеку ее на себя, чтобы она сестре и Сашке не помешала, а потом, ранним утром, сбегу, – ведь у меня билет до Затоки, на одесский автобус, который отправляется в 5.10».

Саша включил магнитофон, девушки принялись хозяйничать за столом, затем, испросив у него стаканы, сами стали разливать вино – в общем, в нашей небольшой компании наметилась полная гармония. Я мелкими глотками попивал светло-золотистое чуть кисловатое, но с богатым вкусом вино, и налегал при этом на шоколад – помнится, вычитал в каком-то умном журнале, что он способствует сексуальной силе. Не знаю только, сколько его понадобится съесть, боюсь, что в моем случае как минимум килограмма два, чтобы хотя бы частично наверстать силы, уже растраченные сегодня. Послушав музыку и, не представляя себе, чем еще можно развлечься, мы скомкали программу, и я, легко ущипнув Татьяну за руку, направился на кухню, куда Саша чуть раньше отнес матрас и другие предназначенные мне постельные принадлежности. В наши времена спать на матрасе, да еще на полу, считалось кощунством, но лично для меня это уже стало как бы неотъемлемой частью бытия. Тем более что в этих «матрасных мучениях» меня зачастую сопровождали такие замечательные и неприхотливые в быту девушки!

Через минуту, когда я уже заканчивал стелить постель, следом за мной на кухню пробралась Татьяна. Она прикрыла за собой дверь и мы, ни минуты не раздумывая, выключили свет, разделись и приняли горизонтальное положение. Я обнял ее и совсем по-детски прижавшись головой к ее небольшим, твердым грудкам, губами стал отыскивать сосок, а ее маленькие, горячие ладошки стали шарить по моему телу, забираясь в самые укромные местечки. Выбрав пассивную позицию «на спине», я предоставил Татьяне инициативу и полную свободу действий – гагаузки-турчанки в постели горячие и темпераментные изначально, по своей природе. Когда Татьяна, к моему немалому удивлению, быстро добилась своего и, возбудив моего Удальца, оседлала его, мелькнула мысль, что вряд ли я способен хоть в чем-то ей помочь. Как, впрочем, и помешать. А девушка, не догадываясь о моих тревогах и сомнениях, – что и замечательно! – сама со всем справлялась, а тот факт, что я очень долго не мог кончить, как раз и было для нее лучшей помощью. После нескольких перемен поз Татьяна растратив, по-видимому, все свои силы, упала на меня грудью, уткнувшись лицом в плечо, и стала всхлипывать в такт движениям. Не знаю сколько это действо (или как это еще можно было назвать?) продолжалось – я потерял ощущение времени, но моя партнерша выглядела уже совершенно обессилевшей, когда наконец сползла с меня. В награду, видимо, за мою «стойкость», она стала меня целовать, а мне хотелось лишь одного – чтобы она улеглась и оставила меня в покое.

Когда Татьяна, вытянувшись рядом, расслабленно приникла ко мне своим горячим телом, и мы смогли перевести дух, стали слышны доносившиеся из комнаты голоса: разговор проходил на высоких тонах, и грозил, судя по всему, перерасти вскорости в скандал.

– Как ты думаешь, что там у них может происходить? – спросил я Татьяну, сам уже догадываясь в чем дело, она в ответ только неопределенно хмыкнула. Я, естественно, не мог не вмешаться, встал, спешно натянул брюки и постучал в дверь. Саша сказал: «Войди» и я шагнул в зал. Светлана сидела одетая на диване в знакомой мне по опыту закрытой позе «не дам» – руки скрещены на груди, нога перекинута через ногу, а Сашка стоял над ней и читал девушке мораль.

– Я могу чем-нибудь вам помочь, друзья мои? – спросил я скорее в шутку, и Саша вдруг ответил сварливо:

– Вот-вот, ты виноват, ты с ней и разбирайся.

Не спрашивая, в чем же я перед ним провинился, если он один на один не может уболтать девушку лечь с ним в постель, я, напустив на себя суровый вид, строго поглядел на Светлану, а та смотрела на меня из-под влажных ресниц жалобно, чуть не плача.

– Иди-ка, Светулик, за мной на минутку, поговорим, – позвал я девушку и направился в прихожую.

– Понимаешь, – сбивчиво начала разговор Светлана, когда мы с ней остались вдвоем, – еще в баре, с самой первой минуты я решила… – Тут девушка, прижавшись ко мне всхлипнула и, не удержавшись, расплакалась. Как мне ее было ни жаль – не говоря уже о том, что этот ее порыв был в какой-то степени мне приятен, я спросил:

– Так, давай-ка утри вначале слезы, и объясни мне, в чем дело, только говори четко и членораздельно.

– Понимаешь, Савва, мне сразу, еще в баре понравился ты, а я не проститутка какая-нибудь и не могла без симпатии лечь с ним, ну, с этим Сашей. Поэтому он и начал скандалить, – пояснила она.

Что ж, любого из них в этой ситуации можно было понять, подумал я. И позицию Светланы и позицию Саши. И теперь мне надо было каким-либо образом исправлять ситуацию. Я не стал читать Светлане нотации на тему: «Надо-не-надо, хочу-не-хочу, дам-не-дам, и дам, но-не-вам», а вернувшись в комнату негромко спросил Сашу:

– Хочешь остаться наедине с Татьяной, я попробую с ней поговорить?

Согласия Татьяны я, конечно же, не спрашивал, и вообще боялся даже думать о том, какой скандал та может закатить – турчанка все же, горячая кровь. А с другой стороны, надо было попытаться оказать почесть и хозяину квартиры. Сашка закивал, то есть он хотел, после чего я отправился на переговоры с Татьяной.

– Танечка, – тяжело вздохнув, обратился я к девушке, входя на кухню и включая свет. – Ты не могла бы пойти успокоить нашего хозяина Сашку. Выручи сестричку, у нее, мне кажется, где-то замкнуло.

– Как это «успокоить»? – приподнявшись в постели вспыхнула девушка. – Я что, по-твоему должна ему «дать»? И не собираюсь. Что за глупости? Я останусь с тобой до утра. Не стыдно тебе такие вещи мне предлагать?

Ее обжигающий взгляд и обвиняющий тон заставили меня на минуту прикрыть глаза. «Она останется со мной до утра». А по тону так можно подумать, что до конца дней моих. Я уже открыл было рот, чтобы спросить в сердцах, какая для нее по большому счету разница, с кем из нас спать, когда Татьяна, не одеваясь, быстрыми движениями похватав свои вещи и завернувшись в простыню, ушла в зал, громко хлопнув дверью на прощание.

Раскрыв от удивления рот, я еще стоял на пороге кухни, когда Светлана пробралась крадучись из коридора ко мне и села на матрас, и тогда я, очнувшись, вскочил и быстро выключил свет, чтобы она не имела возможности обозреть место совсем недавно произошедшей здесь любовной схватки. Теперь Светлана сменила свой обиженный тон на упреки, спрашивая, почему я сразу не захотел остаться с ней. Что я мог ей сказать, как объяснить? Сказать, что выбрал Татьяну только из-за имени – смешно, и что они с сестрой для меня (как и для многих других, впрочем), абсолютно одинаковы? Вместо этого я решил придумать кое-что другое:

– Понимаешь, Светлана, – начал я проникновенно, опуская голову ей на плечо. – Я не хотел расстраивать тебя, но у меня проблемы… ну, это… с сексом.

При этих словах Светлана недоверчиво отодвинулась и недоуменно уставилась на меня.

– Да-да, так что, пожалуйста, не обижайся. – Я опустил голову еще ниже. В этот момент я и не думал врать – сейчас мне казалось, что ничто и никто уже не в состоянии заставить меня сегодня иметь какие-либо отношения с женщиной. Светлана потянулась ко мне и стала гладить по голове и успокаивать, но затем вдруг оттолкнула меня от себя и спросила:

– Но ты ведь только что спал с Татьяной?!.

Я отрицательно покачал головой. Светлана продолжала смотреть на меня недоверчиво, затем спросила:

– А сколько тебе лет?

– Двадцать шесть, – ответил я, затем взял ее руки в свои и тут меня понесло: я стал жаловаться на жизнь, рассказал девушке, что это у меня произошло от неразделенной любви еще три года тому назад, и что вообще я, как мужчина, никогда с тех пор не спал с девушкой или с женщиной – не получалось и все. И так вошел при этом в роль, что мне стало самого себя ужасно жаль, и в глазах моих, кажется, даже выступили слезы. Светлана вначале утешала меня, затем стала убеждать, что все будет хорошо, и что мне обязательно повезет и попадется еще хорошая и умная девушка, с которой у меня все наладится и в жизни и в постели. При этом она вновь стала гладить меня по голове, по плечам и по спине, и я вскоре понял, что она в порыве сострадания готова стать той самой девушкой. Несколькими минутами позже, будто случайно проведя рукой по моему паху и убедившись, что мое тело не реагирует на ее простые ласки (!), использовала массаж, а затем и минет (здесь надо бы отметить, что всего несколько лет назад и слова-то такого в наших краях не знали, а если ты предлагал девушке поцеловать тебя там, то мог нарваться на слезы, упреки, оскорбления, наконец, а то и на пощечину. А теперь – вот вам, пожалуйста, девушка жаждет возбудить своего партнера любым известным ей способом). Правда, девушка перед этим поставила мне условие:

– Поклянись, что никому потом не расскажешь, тогда я в рот возьму.

– Бля буду, – тут же поклялся я, стараясь не засмеяться.

Она посмотрела на меня задумчиво, затем кивнула и перешла к активным действиям.

Я безучастно лежал на спине, а сильное, гибкое тело Светланы скользило по мне изворачиваясь, руки и губы ее творили чудеса, и девушка вскоре таки добилась своего – этот дурень с головой, но без мозгов, мой Удалец, кое-как выпрямился и встал! Она стала тереться и ласкаться об него, понемногу увлекаясь, а затем взялась за дело энергично и всерьез, оседлала меня верхом, насела на него, доставив мне при этом нешуточную боль, и начала двигаться, лицо ее исказилось от страсти. Девушке, очевидно, очень понравился процесс «лечения», но порой в своем усердии Светлана делала мне больно. Мой детородный орган онемел и почти ничего не чувствовал, и я еле сдерживал руками любвеобильную Светлану, направляя ее так, чтобы она не делала резких движений и не смогла причинить мне дополнительных неприятных ощущений. В эту, скажем прямо, непростую для себя минуту, я находился в таком состоянии, что, уже не думая о сексе, был в страхе за свое здоровье и почти не надеялся на благополучный исход нашей встречи. Светлана, счастливая от сознания, что так хорошо и положительно на меня влияет, довела все же меня (и себя, надеюсь) до высшей точки экстаза и мой измученный организм, наконец, выручил меня – произошло извержение и я кончил, уж не знаю чем: это было обалденное, несравнимое ни с чем удовольствие, такое, наверное, бывает, как утверждают врачи, один раз в жизни – за несколько секунд перед смертью. Что ж, оставшись после этого в живых, я готов признать, что это была упоительная пытка: у меня уже не было ни слов ни сил, чтобы поблагодарить мою лечительницу или мучительницу – не знаю, как было бы вернее сказать.

Умиротворенная, но, возможно, не до конца удовлетворенная Светлана улеглась рядом, и я, теряя границу между сном и явью, задремал, обнимая ее. Но долго отдыхать мне не пришлось – когда я вновь открыл глаза, на часах было уже четыре утра, и необходимо было вставать, чтобы поспеть на автовокзал к отправлению автобуса.

Светлана сладко посапывала, когда я осторожно высвободился из ее объятий и стал одеваться. В темноте среди прочих вещей мне в руки попалась косметичка одной из девушек. Любопытство, говорят, не порок. И я, открыв ее, обнаружил там два паспорта, помаду, тени и немного денег. При свете луны, пробивающемся из окна, с фотографии на первом паспорте на меня смотрела Татьяна – брюнетка, и фамилия у нее была такая, труднопроизносимая, с окончанием на «оглу». Второй паспорт принадлежал Светлане – на фото была такая же мордашка, а узнал я ее по светлым волосам, но не это было самое интересное… Я попросту не поверил своим глазам: в нем значилось имя девушки – ТАТЬЯНА!? Мне показалось, что у меня то ли от вина «Токай», то ли от переутомления двоится в глазах. Обе они – Татьяны?! При этом я, видимо, издал какое-то восклицание, потому что Светлана – или все же Татьяна? – беспокойно заворочалась на своем ложе. Я успел лишь разглядеть, что у девушек отчества разные и вложил паспорта на место, когда она открыла глаза и уставилась на меня непонимающим взглядом.

– Как все же тебя зовут, пупсик мой, признавайся? – спросил я, опускаясь рядом с девушкой на колени и целуя ее в шею.

Она, ничуть не удивившись, почему я вдруг среди ночи ее об этом спрашиваю, ответила, будто продолжая со мной давно начатый разговор:

– Вообще-то Таня.

– Но как же это возможно?.. – чуть не вскричал я, поднимаясь на ноги, – ведь вы же двойняшки!?

– Кто тебе это сказал? Мы – двоюродные сестры, – ответила Татьяна, решительно поднимаясь с матраса, решив, очевидно, что ей не придется больше спать. – Я тебе расскажу нашу историю, если тебе это интересно и заодно оденусь.

– Интересно, – отозвался я.

– Наш с Танькой дедушка, не доживший до нашего рождения всего месяц, – начала Татьяна, не прекращая при этом ловко, если учитывать что это происходило в темноте, натягивать на себя вещи, – просил перед смертью, чтобы кто-нибудь из его двоих сыновей, если у того родится дочка, назвал ее Татьяной – так ему захотелось, уж не знаем почему, может любовь какую его давнишнюю так звали, во всяком случае, в роду у нас до тех пор Татьян не было. И когда родились девочки, то есть мы – это произошло с разницей всего лишь в два дня, но в разных семьях и разных городах, – то обеих назвали Татьянами, а отцы наши тогда между собой не разговаривали, так как находились в ссоре из-за наследства. Вот так и получилось, что обе мы – Татьяны, и с десятилетнего возраста все время вместе, не разлучаемся. Ну а Светлана я для посторонних, чтобы нас все же могли как-то различать, – добавила она, мягко улыбнувшись, – вот хотя бы чтобы тебе было легче. И покрасилась я в блондинку по той же причине.

Через несколько минут, когда я вышел в коридор и стал обуваться, рассуждая о превратностях судьбы, и о том, что и меня самого часто называют не своим именем, следом за мной тихо, на цыпочках, крались обе Татьяны, не захотевшие, несмотря на столь раннее время, оставаться в квартире наедине с ее хозяином.

Судя по тому, что первая Татьяна, брюнетка, на улице сразу подошла и прижалась ко мне, я понял, что между ней и Сашкой так ничего этой ночью и не было. Вторая Татьяна, подозрительно нас оглядев, прижалась ко мне с другой стороны, и мы пошли втроем в обнимку по прохладным от утренней свежести ночным улицам. Прощаясь, я поцеловал обеих в щечку:

– Буду счастлив еще когда-нибудь видеть у себя в баре таких классных сестричек – Танюшек.

Девушки пообещали не пропадать и тоже пригласили меня к себе в Комрат, после чего, извинившись, я бегом ринулся в сторону автовокзала.

6

К отправлению автобуса я едва успел, однако, пока бежал, не чувствовал под собой дороги: мне казалось, что я вот-вот полечу – такая в организме была легкость. Зато, войдя в автобус и заняв свое место в заднем ряду между двух бабушек в платочках с многочисленными баулами в руках, я устроился в кресле поудобнее и сразу провалился в сон, проспав шесть часов кряду, то есть до самого прибытия в Затоку. И все это время мне снились прекрасные голые девушки с мотками колючей проволоки на лобках вместо волос, которые шли нестройной группой и несли на подносе мой сморщенный, с кровавыми полосками на нем «перчик», а я бежал вслед за ними и умолял вернуть его мне, хотя бы таким, какой есть. Я, было, уже почти уговорил их, когда в последний момент кто-то помешал мне, грубо оттолкнув от девушек ударом в плечо.

В полнейшем расстройстве я открыл глаза и увидел водителя, который тряс меня за плечо со словами: «Станция Затока, парень! Тебе здесь выходить».

Я выскочил из автобуса, полностью еще не отойдя ото сна и, сжимая в руках сумку, заторопился к туалету. Пока я писал, то вниз, на свое потрепанное «достоинство» старался не смотреть, – жалко, да и страшновато было.

Как ни странно, но товарищ мой, Серега, который должен был встретить меня в Затоке, и обычно путающий часы, когда мы должны встретиться, а порой даже дни, находился на этот раз на месте, у входа в автовокзал, причем он сразу разглядел меня в толпе и окликнул. Я подошел и обнял своего товарища, он был слегка перевозбужден и не в меру разговорчив, из чего я сделал вывод, что он был к этому моменту уже в приличном подпитии.

За полчаса мы с ним добрались до места, оставили вещи в комнате, затем вышли на улицу, и Сергей, показывая мне лагерь, где нам предстояло провести недели полторы, стал рассказывать, как хорошо в этих местах отдыхается и с какими замечательными и общительными людьми он здесь уже повстречался и познакомился. А еще примерно через полчаса наступило обеденное время и мы отправились в столовую нашего лагеря, где расположились за отдельным столиком и стали ожидать официантку.

Почему за отдельным столиком, спросите вы? И я вам отвечу.

Да потому что за два предыдущих дня Серега, оказывается, уже успел сдружиться на почве пьянки с заведующим столовой Иваном, оказавшимся нашим соседом по домику, живущим во второй его половине.

Время, повторяю, было обеденное: по огромному помещению столовой туда и сюда сновали не менее десяти молоденьких девушек в симпатичных белых с бахромой фартушках и с подносами в руках, – одна была симпатичнее другой; все они, как объяснил мне Серега, считались практикантками, так как только что закончили кишиневское торговое училище. Ваня подошел к нашему столику не один, он привел с собой официантку – юную девушку, блондиночку, немного пухленькую, но с лицом чистым и хорошеньким как у ангелочка.

– Эта девушка будет вас обслуживать персонально, – заявил он, после того как Серега меня с ним познакомил, – прошу ее любить и жаловать.

И он ушел, легко шлепнув девушку чуть пониже спины, от чего та вмиг зарделась румянцем.

– Не волнуйтесь, – сказал я девушке, с удовольствием оглядывая ее ладную фигурку, – мы будем и любить вас, и жаловать, а в конце, не сомневайтесь, вы получите зачет по практике. Вот только скажите нам прежде, как вас зовут?

– Меня зовут Таня, – ответила девушка, скромно прикрыв глаза красивыми длинными ресницами. Эти ее столь невинные слова отозвались в моем паху короткой, острой болью.

Коктейль «Кубинский».

Ром 40 мл.

Сок грейпфрута 70 гр.

Колотый лед.

Новелла двадцать третья. «Центнер» любви

Случайно встретившись в аду

с отпетой шлюхой, мной воспетой,

вернусь я на сковороду

уже, возможно, с сигаретой.

И.Губерман

В тот вечер я зашел в ресторан с единственной целью – поужинать. Просто проходил мимо знакомого здания, возвращаясь после суточного карточного марафона, и ноги сами принесли меня сюда; это был один из тех редких случаев, когда игра уже к девяти вечера как-то сама собой увяла, и у моих соперников-игроков не было ни сил, ни желания продолжать ее.

Поднимаясь на второй этаж, я дал себе твердое слово, что как только поем, сразу же отправлюсь домой, и никаких приключений, которые нередко со мной случались здесь в совсем еще недавние времена, когда я работал в ресторане, а именно – барменом в коктейль-баре, расположенном на первом этаже.

Оглядев помещение с множеством незанятых столиков, я прошел вглубь зала и сел за один из них, расположенный вблизи эстрады, заказал тут же подошедшей незнакомой мне новенькой официантке сто грамм водки, бутылку пива, салат из кислой капусты и котлету отбивную натуральную.

Народу в зале было немного, в основном постоянные клиенты, из тех, что приходят сюда каждый вечер; музыканты на эстраде небрежно наигрывали какую-то мелодию; официанты вальяжно прохаживались между столиками, – в общем, все происходящее здесь было мне не в новинку, и все люди вокруг тоже были мне хорошо знакомы, за исключением принявшей у меня заказ новенькой официанточки, которая, кстати, с исполнением его явно не торопилась.

Прошло уже минут десять-пятнадцать, как у меня приняли заказ и в поисках официантки я уже стал оглядываться по сторонам, но ее по-прежнему нигде не было видно; затем мой взгляд упал на соседний с моим столик, до этого пустовавший – как раз в эту минуту за него подсели две «мамзели». Эти дамочки были мне хорошо знакомы: одну из них звали Светлана – это была известная в городе б…, с ней подруга Елена по прозвищу «Центнер любви» – женщина тоже достаточно фривольного поведения. Их молниеносно обслужили, на столике словно по щучьему велению появился графинчик водки, закуски, и дамочки, регулярно пополняя свои рюмки, стали о чем-то говорить, оглядываясь по сторонам и поминутно смеясь. Наверняка обсуждают окружающих, решил я.

С некоторой задержкой я тоже получил свой заказ и неторопливо поглощая ужин, стал прислушиваться к музыке, впервые заинтересовавшись ресторанным репертуаром. Изредка я бросал взгляды в сторону музыкантов, поневоле при этом обращая внимание на Елену и ее подругу – их столик располагался как раз между моим и эстрадой. Светлана почти поминутно заливалась громким, безудержным хохотом, заражая окружающих своим хорошим настроением и веселостью, Елена вторила ей, правда, смеялась она негромко, будто подкашливала, при этом все ее пышное тело колыхалось. Я попытался понять, отчего они так веселятся, и, прислушавшись к словам песен, услышал такое:

«Птица счастья завтрашнего дня, улетела крыльями звеня», а в припеве вместо:

«Выбери меня, выбери меня», – солист пел:

«Выбарай меня, выбарай меня…», затем голосом Пугачевой – на мой взгляд очень похоже, один к одному, Игорь Копылов, солист ансамбля, любимец публики, спел известную всем песню, где кроме прочего были такие слова:

«…Я так хочу, чтобы лето не кончалось, чтоб оно за мною мчалось, за мною вслед…», в исполнении Игоря прозвучало, однако: «Я так хочу, я все лето не кончала, эх, начать бы все с начала…»

В следующей песне тоже было с чего поприкалываться:

Вместо слов «…мой белый пароход меня уносит вдаль, и чайки за кормой…» явно слышалось: «мой белый трихопол меня уносит вдаль, и чайки за кормой…».

Пауза, потом музыканты объявили «белый танец» – это когда дамы приглашают кавалеров, и я увидел как Елена – «Центнер Любви», встает, и загадочно улыбаясь, направляется прямиком ко мне.

****

Я – лишь искатель приключений

А вы – распутная мадам;

Я узел завяжу на члене,

Чтоб не забыть отдаться вам.

И.Губерман

– Вставай, дружок, – сказала она подойдя и коснувшись моего плеча. – Пойдем, потанцуем.

Делать было нечего (не обижать же женщину отказом), я поднялся и мы с Леной отправились танцевать.

– Скажи мне, мой дорогой друг, – начала она, когда мы влились в круг танцующих и я робко положил руки на то место, где у женщины должна быть талия, – тебе не кажется, что ты меня постоянно избегаешь?

Я вздохнул и пробормотал:

– Ну… специально, Ленка, я от тебя не бегаю, может, это тебе кажется.

– А ты разве не замечаешь, мой дорогой Савва, что я уже десять лет тебя хочу, каждый раз говорю тебе об этом, а дело у нас до сих пор ни с места?

– Ленка, мы ведь с тобой уже очень давно знакомы, поэтому мне думается, что когда ты об этом говоришь, то наверняка шутишь. – Я улыбнулся и чуть крепче обхватил ее за талию. – Кроме того, ты – мой старый друг, а я друзей не трахаю. Не говоря уж о том, что десять лет назад тебе было всего-то тринадцать.

– Ты прав, именно тогда я на тебя обратила внимание в первый раз и…, – Ленка заглянула мне в глаза, – впервые захотела.

– Так что же ты все эти годы так плохо хотела? – позволил я себе усмехнуться, в ответ на это она в ту же секунду больно ущипнула меня за плечо.

– Ты же тогда был увлечен моей одноклассницей Наташкой Да – вой, а меня в упор не замечал.

– Я тогда и сам мальчишкой пятнадцатилетним был.

– Так что же, сейчас ты, надеюсь, повзрослел и понимаешь, что нельзя столько лет терзать отказами бедную женщину?

– Леночка, скажи, зачем тебе это? – спросил я, разговор со старой знакомой начинал меня утомлять.

– Мне это важно, я хочу, чтобы ты хоть одну ночь провел со мной, – в голосе Ленки послышались какие-то просительные нотки.

– Ты обманываешь себя, – попытался отговорить я ее. – Да тебе это может и не понравиться.

– Ничего, я потерплю, – прошептала Ленка, глаза ее заблестели. – Представляешь, Савва, – ты и я – вместе, это будет зажигательная ночь! – Она рассмеялась своим странным булькающим смехом.

Я пожал плечами. Затем усмехнулся. И сдался. Моя извечная готовность на любую шалость, интригу, мимолетное приключение сыграла со мной дурную шутку – я не смог Ленке отказать, и вот таким образом, очень просто, меня в этот вечер «сняли». Хотя предстоящая встреча с Ленкой в постели меня ничем не прельщала – внешне она мне совсем не импонировала, и чем-либо другим тоже не могла увлечь. Тем более, она не нужна была мне «для галочки» – скорее всего мое согласие могло быть данью прошлому, своеобразный экивок нашей юности.

Белый танец закончился и Ленка вернулась на свое место. Я проводил ее взглядом. Несмотря на «погоняло» «Центнер любви» Ленка весила от силы 80 кг, не больше (что тоже, согласитесь, немало), просто тело ее рано потеряло форму и стало несколько рыхлым.

Раньше, вспомнилось мне, когда нам было по 17–19 лет, мы с Ленкой действительно нередко встречались, пили и веселились в одной компании, но вот до секса дело не дошло, и хотя оба мы об этом подумывали, нам всегда что-то мешало: один раз, напившись до умопомрачения, мы с ней чуть было не устроились на кладбище, прямо между могильными плитами. Помню, только в последнюю минуту я опомнился, и мы покинули то место, не успев осквернить его. В другой раз, во время чьей-то свадьбы, игравшейся в частном доме, мы с Ленкой тайком, было что-то около двух часов ночи, оторвались от всех знакомых, поднялись на крышу строящегося неподалеку 4-этажного дома и, устроив себе гнездышко любви из рулонов рубероида, уже собрались было в них расположиться, когда вездесущие друзья-собутыльники нашли нас и там и, конечно же, помешали, поломали нам, как говорится, кайф. Ну, а потом мы повзрослели, я вскорости женился, и разошлись наши пути-дорожки.

Мои воспоминания прервала новая песня, сыгранная на этот раз во всю мощь ресторанной аппаратуры – видимо, кто-то из клиентов забашлял, положил на барабан пять рублей, или, выражаясь языком самих музыкантов, квинту.

«Барабан был плох, барабанщик сдох, Ну, а ты была вся ему под стать…» – услышал я в исполнении музыкантов, ну а так должна была звучать следующая песня: «Ты узнаешь, что напрасно называют Север Крайним, ты увидишь – он бескрайний, я тебе его дарю…», однако, в исполнении нашего ансамбля мы слышим: «Ты узнаешь, что напрасно называют триппер страшным, вот увидишь, он не страшный – я тебе его дарю…».

Эти несколько услышанных мною песенных фраз неожиданно подняли настроение и даже изрядно развеселили меня, да так, что я заказал себе еще сто грамм водки и вскоре я поймал себя на том, что напеваю вполголоса некоторые из них. Вскоре, ближе к одиннадцати часам, когда ресторан уже должен был закрываться, официант Витя – высокий, симпатичный блондин, подошел к соседнему столику, за которым сидели Елена со Светланой, и, порисовав что-то в своем блокноте, объявил:

– С вас, девочки, 23 рубля.

Светлана, глядя на него невинными глазами, заявила, что у них с собой денег нет, тогда Витя, заметно расстроившись, апеллировал ко мне, как к общему знакомому, но я лишь улыбнулся и развел руками, – увы, мол, сочувствую, но ничем помочь не могу. Елена, тем временем, незаметно для Виктора подмигнув мне, стала успокаивать его, сказав, что отдаст деньги по дороге домой, и что для этого ей нужно будет всего лишь на минутку забежать к себе, подняться в квартиру. И при этом она добавила, что и я, мол, тоже пойду вместе с ними, так что, если Виктору будет удобно, мы отправимся к ней домой все вместе, ведь нам по пути и т. д.

Витя, которому идти в общежитие, где он жил, действительно предстояло мимо Ленкиного дома, подумал немного и согласился. Вот таким образом банально, внаглую, в пару ко мне в тот вечер «сняли» и Виктора.

«Жизнь играет с нами в прятки, не пора ли нам на блядки…», – раздухарившись пел солист на сцене.

А когда мы вчетвером покидали ресторан, вслед нам неслись такие слова:

«Летящей походкой ты вышла из бара (в оригинале – „из мая“) и скрылась из глаз…»

Дорогой, обсуждая между собой все городские новости и сплетни, очень хорошо известные нашим дамам, мы миновали центр города, затем обогнули два громадных здания, принадлежащих промкомбинату Зеймана, подошли к 2-этажному жилому дому то ли еще сталинской, то ли хрущевской постройки, и по щербленым ступенькам поднялись на второй этаж.

Квартира с двумя проходными комнатами, в которой мы оказались, являла собой изнутри достаточно жалкое зрелище, но большинство советских семей, как известно, в начале 80-х еще не имели своих собственных квартир, поэтому и такая для многих была, как говорится «за счастье».

Ради «такого случая» и для «дорогих гостей» Лена расщедрилась и достала из кухонного шкафа бутылку марочного вина «Рошу де Пуркарь», а на закуску пачку импортного печенья, я отыскал на полке четыре разнокалиберные пыльные рюмки – других в этом доме просто не нашлось – и тщательно их под краном вымыл, после чего мы уселись за стол; Витя, получив от Лены свои деньги, теперь заметно повеселел и с удовольствием принялся откупоривать бутылку.

В такой компании, когда нет необходимости кого-то соблазнять и уговаривать, и подготовительный период ни к чему, поэтому мы с Ленкой, выпив по две рюмочки, из кухни прямиком отправились в спальню, оставив в распоряжении Вити со Светланой зал и все остальные помещения.

Большая металлическая кровать с набалдашниками по углам, куда нам с Ленкой предстояло залечь, оказалась накрыта большой и мягкой периной, поэтому я на ходу разделся и обреченно нырнул в постель, в которой сразу же и утонул; хозяйка дома, разоблачившись, незамедлительно последовала за мной. Отбросив несколько подушек, я нащупал, наконец, среди них горячую Ленку, навалился, вошел в нее и… буквально через минуту приплыл.

«Только не в меня, только не в меня, птица счастья завтрашнего дня» – то ли услышал я от Ленки, то ли слова недавно слышанной песни мне именно в эту секунду вспомнились. Елена с некоторым удивлением смотрела на меня, пока я по-хозяйски укладывался рядом, затем спросила:

– Все?..

– Все, – ответил я.

Она, казалось, была разочарована.

– А еще будет?

– Будет, если будешь себя хорошо вести.

– Понятно, – протянула Ленка и играючи ткнула меня пальцем в живот.

– У меня есть подружка, она как-то с тобой провела всего одну ночь и такое рассказывала… Честно говоря, она и теперь от тебя без ума.

– Давай перекурим, – игнорируя Ленкины слова, предложил я, сползая с кровати чтобы достать сигареты. Покурили, стоя голышом у открытого окна, затем, озябнув, опять полезли в постель. Вновь соединились в какой-то немыслимо сложной позе, – а все из-за того, что постель была чрезмерно теплой и мягкой, совершенно неподходящей для секса, – прошло две, от силы три минуты, и я, не успев еще толком начать, опять кончил и тогда Ленка, явно недовольная, сказала мне:

– Эх, видимо зря, Савва, я за тобой десять лет гонялась. Я и тогда и сегодня явно ошиблась в выборе партнера.

Я улыбнулся и развел руками:

– Ничего не поделаешь, говорил же я тебе, что нас порой разочаровывают детские влюбленности.

Выбравшись из постели, я сунул в зубы сигарету и подошел к окну. Ленкины слова меня ни капельки не задевали. Хотя я и сам был удивлен, отчего это сегодня я такой «скорый»; но пыхтеть в постели, удовлетворяя Ленкины запросы, у меня не было ни малейшего желания.

– Ты уж извини, это я к тому, что Светка там сейчас, – Ленка, подойдя, хлопнула меня по плечу и показала большим пальцем через плечо на дверь соседней комнаты, – балдеет, прямо с ума сходит.

– Это чего ж там такого особенного происходит? – спросил я насмешливо.

– Хочешь посмотреть, убедиться? – запальчиво спросила она.

Я пожал плечами: «Давай». Она беззвучно (все же хозяйка дома, знает что и как) приоткрыла дверь в соседнюю комнату, и мы одновременно просунули головы в образовавшийся проем. Светка лежала на матрасе, постеленном на полу, широко раскинув ноги и стонала, а Витя, наш красавчик, устроился головой у нее прямо между ног. В первые секунды я не понял, чем они занимаются в этой позе, как вдруг послышался Светкин хриплый, задыхающийся голос:

– Так-так-так-так-так, теперь выше, о-че-нь хорошо, да-да-да-да, – Светка выгнула спину и почти встала на гимнастический мостик, обхватив руками Витину голову. – А теперь по уголочкам, по уголочкам… И укуси ее, укуси.

Мне стало необъяснимо противно, и если бы я чуть больше в этот день выпил, меня наверняка бы стошнило. Витя «полировал» одну из последних в нашем городе «сучек», ни капельки, видимо, при этом не брезгуя.

– Тьфу, бля, – не удержавшись, громко сказал я, шагнул к ним и по футбольному «зарядил» босой ногой по Витькиной голой заднице. Витя вскрикнул, попытался вскочить, но не удержался на ногах, упал и опять встал – насосался, видать, до обалдения. Светка, сдвинув ноги, но, даже не укрывшись, тяжело дышала и молча злобно глядела на меня. Я, ни слова не говоря, быстрыми шагами вернулся в спальню и, подбирая с полу свои вещи, стал одеваться – на сегодня с меня было вполне достаточно приключений и впечатлений. Ленка вбежала в комнату следом и схватила меня за руку:

– Зачем ты?.. – она от злости пнула ногой попавшийся ей на пути собственный туфель. – Зачем ты им помешал?

– Рот закрой, – оборвал ее я. – Не хочу здесь больше оставаться, мне противно. А то подумают еще, что мы с Витей такие друзья-товарищи, что одними и теми же глупостями занимаемся. – Я сплюнул.

– Ну, успокойся, Савва, – тянула меня за край рубашки Лена. – Какое нам дело, кто чем занимается в постели.

– Помолчи, а то я сейчас выйду из себя и всем тут звиздюлей понадаю. – Я застегнул брюки, нащупал в кармане пачку сигарет, достал одну и тут же прикурил.

Лена приоткрыла окно и тоже потянулась за сигаретой.

– Иди, скажи им обоим, чтобы убирались отсюда, видеть никого не могу, – сказал я, все еще злясь. – Тоже мне «герои сексуальной революции» нашлись.

Лена вышла ненадолго в зал, а когда вернулась, я бросил окурок в окно, в эту самую секунду взвизгнул-заревел сигнал пожарной машины, ехавшей по Комсомольской улице – она, казалось, ехала прямо на меня, фары светили в глаза. С перепугу я даже посмотрел в то место, куда упал окурок, решив поневоле, что эти два события: брошенный мною окурок и появление пожарной машины как-то между собой связаны, а машина тем временем свернула налево, на территорию швейной фабрики промкомбината и, издав еще один мощный гудок, исчезла из виду.

Я направился к выходу (присутствия Светланы и Виктора в доме уже не ощущалось), потянул на себя входную дверь, сбежал по ступенькам и вышел на улицу; в это самое время к зданию фабрики на большой скорости, оглашая окрестности ужасным воем, одна за другой свернули еще две или три пожарные машины.

«Видать, что-то серьезное там происходит», – подумал я и пошел в направлении фабрики, отсюда до места событий было не более двухсот шагов. Подойдя, я поднял голову и увидел, как на уровне второго и третьего этажей швейного цеха за огромными стеклами беснуются громадные языки пламени, бросая кровавые отблески на все соседние здания. Пожарники как муравьи суетились у машин, раскручивая рукава брансбойдов, и громко переругивались между собой. Внезапно послышался звон разбиваемых стекол, потом на землю из окон верхних этажей стали сыпаться рулоны с тканью.

Я с легким страхом взирал на происходящее, зрелище было неординарным, затем перевел взгляд на копошившихся возле упавших рулонов людей и заметил среди них Ленку; она что-то кричала, обращаясь ко мне, но из-за шума – рева автомобильных двигателей и криков пожарных – я не мог разобрать слов. Я направился к ней, в этот момент она нагнулась, подняла и, поставив на попа, стала разворачивать один из рулонов.

– Оставь это, дура, – крикнул я ей, дополняя свои слова выразительной жестикуляцией, – еще не хватало, чтобы нас обвинили в воровстве.

– Смотри, посмотри же, – воскликнула Ленка, держа в руках рулон, я подошел ближе, посмотрел и не поверил собственным глазам. В руках у нее была джинсовая ткань, да еще какая – белого цвета! – я еще в жизни такой не видел, только читал, что за границей шьют и носят белые джинсы.

«Да, – подумал я. – Не зря ведь говорили знающие люди, что на нашем комбинате есть такие вещи… которые не про нас, простых смертных. Вот и подтвердилось». Я вновь поглядел на горящее здание: ощущение от происходящего было не очень приятным, это был самый серьезный пожар, который я когда-либо в своей жизни наблюдал. Больше мне не хотелось в этом месте оставаться, помощи моей здесь явно не требовалось, поэтому я, обойдя суетившихся людей, направился домой. Ленка окликнула меня:

– Ты что, уходишь?

– Ну, ты же видишь, что происходит, – ответил я и, усмехнувшись, добавил: – Я так и думал, что что-то подобное случится, если я пересплю с тобой. И – на тебе, дождались, случилось! «Ты и я – зажигательная ночь», – перекривил я Ленку, и, не оборачиваясь, пошагал прочь, а в ушах моих звучали слова из песни в исполнении В. Леонтьева:

«А я бегу, бегу, бегу, а он горит».

Коктейль «Экзотика».

Водка 40 мл.

Ананасовый ликер 30 гр.

Сироп киви 15 гр.

Вишневый сок 30 гр.

Лед.

«гарнир» – ягоды свежей клубники.

Новелла двадцать четвертая. Сестра каратиста

Страдал я легким, но пороком,

живя с ним годы беспечальные:

я очень склонен ненароком

упасть в объятия случайные.

И.Губерман

Когда я, закончив работу вышел на улицу, чтобы насладиться покоем и свежим воздухом, снаружи меня встретил на удивление тихий и теплый сентябрьский вечер.

Над огромными светящимися окнами предприятия общественного питания по центру горела рубиновая вывеска кафе «Весна», слева от нее, синими буквами и размером поменьше было написано: «Соки-мороженое», а справа было обозначено мое заведение – «Коктейль-бар».

Как раз в эту минуту в кафе стихла музыка, и я машинально бросил взгляд на часы – одиннадцать с четвертью. Тут же невысокий седовласый швейцар дядя Володя открыл большие стеклянные двери кафе настежь, в тишине прошло еще несколько минут, затем послышался шум, смех и громкий говор, и посетители, проходя через вестибюль сплошным потоком, стали покидать популярное в городе заведение.

Как раз в это самое время к кафе подъехала милицейская машина «воронок», принадлежащая медвытрезвителю. Из машины выбрались трое упитанных милиционеров, которые, взяв под контроль выход из кафе, стали внимательно приглядываться к каждому из посетителей, надеясь, очевидно, вычислить среди них своих нетрезвых «клиентов». Среди прочих навстречу им из стеклянных дверей на улицу шагнул высокий, худощавый парень, и бравые блюстители порядка втроем подступили к нему.

Дословно я произошедшего между ними разговора не слышал, так как находился от места событий примерно в двух десятках шагов, понял лишь, что милиционеры объявили парню что он пьян, на что тот возразил, сказав, что выпил всего лишь сто грамм водки в буфете, да и то первые за целый день.

Как известно, представители власти очень не любят, когда простые граждане вступают с ними в пререкания; они любому в два счета умели доказать, что тот пьян и к тому же неправ – всего лишь на прошлой неделе им, этим же трем поборникам правопорядка, случилось подобрать в центре города краснорожего пьяного мужика солидного вида и крупного сложения, который на вопрос «Кто такой?» ничего не смог толком объяснить, только руками размахивал и матом ругался. Они, естественно, забрали его, ну и вломили малость для порядка, когда клиент оказался в будке машины, после чего, предварительно облегчив карманы пьяного и сняв с руки золотые часы, отвезли его в вытрезвитель.

Наутро, когда мужик проспался и смог членораздельно говорить, оказалось что он – второй секретарь райкома партии товарищ Гаврилэ, и, соответственно, второй человек в районе по значимости.

Скандал из случившегося не стали раздувать: начальник милиции извинился перед высокопоставленным работником, ему вернули все, что «пропало» во время «профилактической медицинской помощи», включая часы, и конфликт был исчерпан. Зато представитель «направляющей руки» – партии, лично и воочию смог убедиться, что инструмент партии – «карающая рука», то есть милиция, в нашем городе на высоте и не дремлет.

Итак, милиционеры «пригласили» парня в «воронок», то есть, говоря буквально, открыли дверь в будку машины, взяли его «под белы руки» и запихнули, почти забросили внутрь, и сами втроем полезли следом – «воспитывать», да заодно карманы опустошать.

«Воронок» развернулся на улице Ленина, по которой движение любому транспорту, кроме милицейского, запрещено, и медленно покатил к зданию почтового отделения, поравнявшись с которым остановился. Я пошел в том же направлении и почти нагнал машину, когда внутри будки стали происходить интересные события, – мне, правда, были слышны лишь приглушенные крики и топот ног на металлическом полу. Не знаю, то ли водителю был сигнал из будки, то ли он остановился по собственной инициативе, – наверное, тоже в доле был и боялся упустить свое, потому что товарищи милиционеры хотя и работали «бригадным методом», но настоящего доверия между ними не было, поэтому карманы своих «клиенов» шмонали все вместе, сообща, – только он, обойдя машину сзади, потянул на себя ручку двери будки и открыл ее.

Вначале я увидел словно в кино про каратистов мелькнувшую ногу, которая врезалась ему в физиономию, отчего водитель – рослый и крупный дядька весом не менее ста килограммов, рухнул на землю, будто оброненный мешок с картошкой. Затем из будки показался тот самый парень, которого «славные» милиционеры туда несколько минут тому назад поместили, он, стоя в проеме двери, спокойно огляделся по сторонам, потом легко спрыгнул на землю, прикрыл за собой дверцу будки, и не спеша, вразвалочку пошагал по дороге вниз, в направление микрорайона Липованка.

Я, очень заинтересовавшись тем, что же будет происходить дальше, встал за дерево так, чтобы меня не было заметно (не желая в дальнейшем ненужных мне расспросов от работников («родной» милиции) и стал наблюдать за машиной.

Минуты через три-четыре, не раньше, дверца будки открылась и наружу со стонами и воплями полезли милиционеры; даже при слабом освещении уличного фонаря было видно, что выглядят они весьма неважно, если не сказать плачевно: у всех в кровь были разбиты носы и губы, погоны кое у кого были сорваны вместе с кусками рубашек, фуражки на головах отсутствовали. При ходьбе милиционеров покачивало, и в эту минуту они странным образом стали напоминать своих нетрезвых клиентов, которых обычно возили в «воронке». Водитель очухался последним, видимо «футбольный» удар с ноги в голову оказался нокаутирующим, он с трудом поднялся на ноги и поплелся в обход машины к кабине. Милиционеры, яростно матерясь, в бессильной злобе озирались какое-то время по сторонам, но парня уже давно не было видно, как, впрочем, и свидетелей произошедшего, и они, вновь погрузившись в будку, тут же отъехали.

Я, слегка огорченный тем, что наблюдал лишь финал, и не мог видеть происходившего в будке машины, вышел из-за дерева, где устроил себе наблюдательный пункт, и потопал дальше, – дорога моя пролегала мимо переговорного отделения узла связи. На душе было восторженное чувство от увиденного, смешанное с некоторой досадой, скорее всего на самого себя: во-первых, я был рад тому, что справедливость в данном конкретном случае восторжествовала, и невиновный парень ушел от наглых милиционеров, сумев, к тому же, примерно наказать их, а во-вторых, подумал я, что сам на его месте, если физически и был готов на что-либо подобное, все равно не смог бы как он поступить, смелости бы не хватило.

Поравнявшись со зданием переговорного пункта, я поднял глаза и увидел спускавшихся по ступеням мне навстречу двух девушек, которые были одеты в форму студенческого стройотряда – серо-зеленые курточки и такого же цвета брючки. Девушки возбужденно разговаривали между собой и на меня не обратили никакого внимания.

– Здравствуйте, девчонки! – бодрым голосом обратился я к ним, приветливо улыбаясь. – Ну, как дела, дома все в порядке?

(Вот с девушками заговорить мне всегда смелости хватало).

– А вы?.. А откуда вы знаете, что мы звонили домой? – спросила одна из них, высокая, стройная и хорошенькая лицом брюнетка, ее распущенные прямые черные волосы доставали девушке до талии.

– Да так, – вновь улыбнулся я, – здесь все звонят домой, маме.

– Но уж только не вы! – поравнявшись со мной, сказала вторая девушка, платиновая блондинка. – Вы наверняка местный.

– И это правда! – сказал я, и тут же спросил: – Скажите, вы сейчас направляетесь домой?

– Наш дом далеко, в Кишиневе, – сказала брюнетка, – а сейчас нам предстоит добираться до студгородка.

Девушки, спустившись по ступенькам и обойдя меня, пошли по тротуару.

– Возьмите, пожалуйста, и меня с собой, – просительно-жалостливым голосом и слегка дурашливо сказал я, последовав за ними. – Нам с вами, кстати, по пути, а я боюсь ходить один в такой поздний час. Тем более что всего несколько минут назад я видел здесь та-а-ак-у-ую драку. (О подробностях драки я девушкам не собирался рассказывать, так как случай этот сам по себе был далеко не ординарный).

– Ха-а! Вот мы – девушки, и то не боимся ходить в такое время! – сказала блондинка, останавливаясь (вежливость ей не позволяла разговаривать со мной на ходу).

– Тогда и мне рядом с вами тоже нечего бояться! – радостно сказал я, присоединяясь к девушкам.

Брюнетка помедлила, словно собираясь что-то мне сказать, потом махнула рукой (что, мол, толку, подумала наверное она, все равно теперь от него не отвяжешься) и мы втроем пошли по улице 23 Годовщины, пересекающую ул. Ленина, по направлению к центральному хлебному магазину.

Мы успели сделать лишь несколько шагов, когда сзади нас окликнул грубоватый нахальный голос:

– Добрый вечер вам, девочки и мальчики!

Обернувшись, а голос говорившего был мне знаком, я увидел Митьку И-ту, – своего соседа по дому, подъезду и даже этажу: так уж вышло, что мы с ним в описываемый период проживали в соседних квартирах. Он был одет в джинсы и зеленую клетчатую рубаху, а в руке крутил связку ключей на брелке.

Надо сказать что впервые за многие годы нашего знакомства я обрадовался тому, что встретил Митьку – какой-никакой, а все же потенциальный напарник в тех случаях, когда дело касается девушек.

– О, привет! А ты откуда, Митяй? – спросил я его.

– Да как и ты, Савва, с работы, – ответил он, пожимая мне руку. (Митяй работал в пивном ларьке в десяти шагах от переговорного пункта).

– Так поздно? – удивился я. – Да ты прямо герой трудового фронта!

– Так надо же государственный план выполнять! – сказал он и мы дружно рассмеялись. (Каждый из нас был убежден в том, что личный план в пользу собственного кармана гораздо важнее).

– А что за девушки с тобой, откуда? – спросил он.

– Да вот, провожают меня домой, – сказал я с гордостью. – Так что, получается, это не они со мной, а я с ними, а ты ведь знаешь, что вечерами в нашем городе в одиночку ходить небезопасно. – Я украдкой подмигнул ему. – А девушки вот не боятся.

– Да ну? – притворно удивился Митька, с интересом разглядывая моих спутниц.

– Да! – сказала брюнетка, тряхнув своими роскошными волосами. – Мы не боимся! У меня брат – каратист, он научил меня некоторым приемам.

– Оставь, Лариска! – попыталась урезонить подругу блондинка, хватая ее за руку. Но девушка, которую она назвала Ларисой, сделала пару шагов вперед и нанесла невидимому противнику несколько ударов «маваши-гери», довольно высоко поднимая при этом свои длинные ноги.

– А-а-ах! Вот это да! – восхищенно восклицали мы с Митькой, наблюдая за ее ловкими движениями (наплевать нам на каратэ, когда рядом такая классная «телка» и при этом так высоко задирает ноги).

Лариса остановилась и замерла в позе каратиста, как будто в ожидании аплодисментов.

– Жаль, ребята, что у вас нет машины! – сказала она, не дождавшись и посмотрев на нас снисходительно. – А то бы мы сейчас раз… пять минут и там!

– Где это «там»? – удивленно спросил Митька.

– Ну как где?.. В студгородке, естественно! – ответила Лариса.

– Так вы что, и в машины к незнакомым людям не боитесь садиться? – Митька, казалось, был безмерно удивлен.

– Нет, конечно! – подтвердила девушка.

– Ну, тогда поехали! – сказал Митяй, шепнул мне на ходу: «у меня свободно» и, подойдя к вишневого цвета «жигуленку», припаркованному у входа в хлебный магазин, стал открывать дверцу.

– Ой, это ваша машина?! – обрадовалась Лариса. – Поехали, Ксанка, – обернулась она к подруге.

Блондинка, которую Лариса назвала Оксаной, попыталась подруге что-то сказать, собираясь, наверное, отговорить ее ехать, но та уже подошла к задней дверце автомобиля и открыла ее.

– Ну, что же вы, Оксаночка! – сказал я, видя что та все еще колеблется и открывая перед девушкой переднюю дверцу, – пожалуйста, машина подана и народ просит.

Девушка, больше не раздумывая, села и захлопнула за собой дверцу, я нырнул на заднее сиденье рядом с Ларисой, и автомобиль, взревев двигателем, тронулся с места. Спустя несколько минут Митька остановил машину у самого подъезда нашего дома и мы вчетвером выбрались из нее. Девушки в растерянности стали озираться по сторонам в поисках знакомых очертаний студенческого городка, а я, тем временем, подхватив Ларису под руку, быстрым шагом увлек ее в подъезд, и на ходу обернувшись к Митяю с Оксаной, бросил:

– Ну, где вы там, молодежь, идите за нами, не отставайте!

Лариса сделала попытку освободиться из моих рук, но я одной рукой полуобнял ее, одновременно японским приемом слегка завернув кисть ее руки внутрь. Этот прием в переводе на русский язык с японского называется «вывод нежелательного гостя из дома», только в данном случае все было как раз наоборот – гость, вернее гостья, была очень даже желательна, и я шепнул ей на ухо:

– Ну, ты ведь ничего не боишься, вперед, Лариска-каратистка!

Девушка удивленно и жалобно глядела на меня, словно не веря в то, что это происходит с ней на самом деле, я тем временем немного ослабил хватку и мы пошагали по ступенькам вверх. В считанные секунды мы поднялись на нужный этаж, позади Митька буквально на руках нес Оксану.

В квартире, после того как мой «напарник» запер дверь изнутри на ключ и мы отпустили руки девушек, произошла немая сцена. Мы с Митяем с интересом разглядывали наших «гостий», а те, в свою очередь, бросали на нас испепеляющие взгляды.

Лариса была довольно мила: высокая, ростом почти с меня, длинноногая, подвижная и эмоциональная – на любой вкус привлекательная девушка. Надо же, какая красивая птичка попала в мои сети, несколько преждевременно мысленно поздравил я себя.

Оксана внешне – никакая: среднего сложения, ростом пониже Ларисы, лицо круглое, волосы светлые и неухоженные – если уж не дурнушкой такую назвать, то уж наверняка простушкой: такую утром, после проведенной с ней ночи, увидишь и не припомнишь. И, по закону подлости (знаю по опыту), из-за таких вот начинаются ссоры и скандалы, потому что дамочки, подобные ей, зачастую зажаты, закомлексованы, к тому же склонны к истерикам и нытью.

– Немедленно выпустите нас отсюда! – как раз в ту секунду, когда я обо всем этом подумал, воскликнула Оксана. – Иначе я не знаю, что здесь может произойти! – Лицо ее выражало решимость устроить нам какую-нибудь пакость. Митька потер кулаком о ладонь, выразительно посмотрев на меня, но я ему подмигнул, улыбнувшись, давая понять, что, мол, все уладим и без этого, без мордобоя и запугивания, а Оксане сказал:

– Ну-ка сбавь тон, крошка, не будем мешать отдыхать трудящимся! – при этих словах я очертил указательным пальцем пространство вокруг себя. (Я уж не стал говорить ей о том, что прямо через стенку от нас, в соседней квартире, находится спальная комната моей жены).

Оксана, однако, явно не собиралась успокаиваться.

– Если вы сейчас же не откроете дверь, я выпрыгну в окно! – заявила она и, словно желая продемонстрировать готовность немедленно исполнить свою угрозу, шагнула к окну и попыталась открыть его. Я люблю всякие психологические эксперименты, порой даже связанные с риском, но что-то мне в ее голосе подсказало, что Оксану следует опасаться – возможно, в конкретном случае мы имеем дело с психопаткой. И в то же время, чтобы добиться от девчонок желаемого (я думаю, для них уже не было секретом, чего мы от них желали), необходимо было оставаться твердым и непреклонным, поэтому я сам распахнул окно, оставаясь на всякий случай рядом, и приглашающим жестом позвал Оксану.

– Прошу! Только не подумай, что если что-нибудь случится, кто-то из присутствующих будет за тебя отвечать! – стараясь придать своему голосу будничное звучание, заявил я. И добавил, ни на кого не глядя, словно апеллируя к невидимым оппонентам: – Ты сама, находясь в возбужденном, стрессовом состоянии, выпрыгнула, к тебе даже пальцем никто не прикоснулся.

Оксана боязливо опустила руку на оконную раму и наклонилась к окну.

– Ну, смелее! – сказал я и мы, одновременно с ней перегнувшись через подоконник, выглянули в темноту. Честно говоря, я эту Оксану с удовольствием попросту выставил бы за дверь, но мне уже так не хотелось расставаться с Ларисой!..

– Не надо!.. – воскликнул Митька испуганно.

– А ты закрой рот! – грубо оборвал я его.

Краем глаза я заметил, как Лариса без сил облокотилась спиной на стену, руки ее безвольно повисли вдоль тела.

– Нет, я не буду прыгать! – заявила Оксана, внезапно успокаиваясь и делая шаг назад от окна.

– Вот и умница, – резюмировал я, прикрывая окно. – Ну а теперь, если я еще только одно кривое слово от тебя услышу, своими руками в окно выброшу!

Митька, поняв, что конфликт исчерпан и напряжение спадает, открыл холодильник и, достав оттуда бутылку шампанского, спросил:

– Савва, скажи, мы сегодня имеем право выпить по бокальчику шампусика?

«Умница, Митька, не обиделся на меня, понял, что я ему грубил для дела».

– Наливай, – сказал я. – Девчонки, присоединяйтесь, давайте жить мирно и дружно.

– И регулярно, – весело добавил Митька, разливая пенящийся напиток по бокалам.

– А можно, мы с Ларисой переговорим? – спросила Оксана, и, перехватив мой жесткий взгляд, сделала умоляющее лицо. – Ну, пожалуйста, на минуточку!

– Хорошо, посовещайтесь, – великодушно разрешил я.

(По опыту я знал, что в 99 случаях из 100 такая просьба означает капитуляцию, и теперь девушкам остается лишь решить между собой последний вопрос – кто с кем). – Только недолго, у вас на все про все есть одна минута. – И, напустив на лицо серьезное выражение, добавил: – Время пошло!

Для разговора Оксана увлекла Ларису в ванную комнату; мы с Митькой от нечего делать подошли к неплотно запертой двери. Услыхав их шепот, Митька встревожился и спросил громко, так, чтобы и за дверью тоже было слышно:

– Савва, а если девочки не захотят пилиться?

– Кто не захочет пилиться, будет сосать! – сказал я жестко.

Дверь ванной тотчас же приоткрылась, и оттуда выглянула Оксана.

– Савва, мне не нравится это слово – «сосать»!

– Да, а сам процесс? – тут же нашелся я. «Хороший экспромт, мысленно похвалил я себя, а главное – вовремя сказан». Оксана поджала губы и скрылась за дверью, в ванной некоторое время помолчали, потом опять тихо зашептались, затем вновь смолкли и, наконец, обе девушки вышли наружу.

– Ну что, девчонки, накатим по бокалу шампанского? – как ни в чем не бывало, предложил я. – И, раз вы уже обо всем договорились, давайте выпьем за встречу и за знакомство.

– Что-то мне не хочется с вами пить! – скривив губы, капризно сказала Оксана.

– Что такое, бунт на корабле? – спросил я грозно. – Так знай, Оксаночка, мое терпение истощилось. Я устал быть добреньким, с этой минуты все будет по-другому – ну-ка, немедленно, марш в спальню! – Я указал ей на дверь ближайшей комнаты. – Иди и жди меня там – я сейчас приду.

Оксана опустила голову.

– Ну, теперь в чем дело?.. – поинтересовался, в то же время ликуя в душе от радостного предчувствия.

– Я хочу, чтобы пришел Митя, – опустив глаза промямлила она. (Ну, конечно же, она, наивная дурочка, думает, что из нас двоих он более мягкий и спокойный).

– А-а!.. Как тебе это нравится? – показно возмутился я, обращаясь к Митяю и подмаргивая ему при этом. – Я к ней всей душой, можно сказать, и телом, а она… Будь после этого добрым с людьми!

Оксана, понурив голову, обреченно, на негнущихся ногах пошагала в комнату, Митяй, бросив быстрый жадный взгляд на Ларису, продолжавшую безучастно стоять у стены, медленно, словно нехотя, отправился следом за ней.

Я с удовольствием проводил эту парочку взглядом, а когда обернулся, Лариса, оторвавшись, наконец, от стены, медленно, словно сомнамбула, перешла к кухонному столику и села за него упершись локтями в стол, ладошками подперев подбородок.

Я подошел и присел перед ней на корточки.

– Давай выпьем шампанского, Лора, – сказал я миролюбиво, пододвигая к ней один из наполненных бокалов.

– Я не могу, – сказала она, посмотрев на меня сквозь слегка раздвинутые пальцы рук.

– Почему, Лариса?

– У меня вот тут какой-то спазм, – сказала она словно извиняясь, прижав одну руку к груди. – Прости!

«Вот мудак!.. – разозлился я сам на себя. – Дошутился. Застращал девчонку так, что она теперь почти в шоке. Вот тебе и момент подходящий – бери и трахай ее, полупарализованную».

Я бережно взял ее ладонь (ту самую, которую несколько минут назад выворачивал) в свои руки и стал целовать на ней каждый пальчик, каждую фалангу.

– Рука, надеюсь, не болит, – спросил я с виноватой улыбкой. – И увидев, что Лариса почти плачет, добавил: – Ну-ну, это еще что такое, немедленно взбодрись, ты же каратистка!..

Девушка конфузливо улыбнулась, в ее глазах все еще стояли слезы.

– Это ты меня прости! – прочувственно сказал я. – Прости, Лариска-ириска! Причиной моего гадкого поведения являешься ты сама: я всего лишь хотел быть рядом с тобой в этот вечер…

Она мягко отняла свою ладонь:

– Я хочу пойти умыться.

Я подал ей руку, девушка встала из-за стола, и мы вместе отправились в ванную. Лариса открыла кран и подставила под льющуюся воду ладони. Я довернул кран, открыв его на полную мощность и наклонив одной рукой голову девушки под струю, стал усердно растирать ее лицо другой, вспомнив слова одного древнего восточного автора: «Если хочешь увидеть свою избранницу в ее природной красе, умой ее…».

Когда Лариса, задыхаясь от насильственных водных процедур, выпрямилась, ее лицо выражало крайнее возмущение, но при этом было прекрасно своей естественной, девичьей красотой, подчеркнутой приятным румянцем. Я сорвал с вешалки полотенце и, предупреждая те справедливые слова упреков, которые должны были быть высказаны в мой адрес, обмотал им голову девушки. Я помог Ларисе вытереться, потом отбросил полотенце и, схватив ее в охапку, стал целовать. Вначале девушка вырывалась, затем сопротивление ее постепенно стало ослабевать, и Лариса, видя, что я не предпринимаю никаких агрессивных действий, стала даже, как мне показалось, подставлять свои губы для поцелуев! Когда мы, наконец, выбрались из ванной, она была почти в норме.

– Подай мне бокал, – попросила Лариса, усаживаясь за стол, и я с готовностью поднес ей бокал с шампанским.

Она подняла бокал и стала наблюдать за пузырьками, цепочкой рвущимися вверх; я сделал несколько глотков из своего бокала, после чего встал, сказал: «извини, я сейчас, на минуточку» и, как мне показалось, незаметно для девушки скользнул во вторую, свободную комнату, где быстро начал расстилать постель. За этим занятием меня и застала Лариса: неслышно войдя в комнату, она остановилась прямо за моей спиной. Обернувшись, я увидел, что она, скрестив руки на груди, как-то чуть отстраненно смотрит, дожидаясь пока я закончу, затем спросила:

– Это для кого, для нас?..

– Да, – ответил я, делая шаг ей навстречу. – Для нас с тобой. – И после паузы добавил самым нежным тоном: – Я отдам все, поверь, за одну твою улыбку, Лариса. Только прошу тебя: не хмурься, улыбнись и не думай ни о чем плохом.

– Ну конечно, ты ведь мужчина, хозяин жизни, – сказала она с обидой в голосе, – а меня можно и не спрашивать, хочу я этого или нет!

– Почему же? Я тут приготовил удобное гнездышко, чтобы мы могли друг друга о чем угодно спрашивать, – попробовал отшутиться я, беря обе ее руки в свои и целуя их, – и у нас впереди теперь есть целая ночь для вопросов и… положительных ответов.

– Савва, я, наверное, не та девушка, которая тебе нужна, – сказала она грустно. – Ты во мне наверняка разочаруешься. Не лучше бы тебе было просто отпустить меня?

– Лариса, не мучай меня, – взмолился я. – Я был сто раз неправ, я готов целую ночь на коленях молить твоего прощения за то, каким способом я завлек тебя сюда, но прошу тебя: будь со мной, будь моей! Если ты еще девушка, мы с тобой просто посидим, поболтаем и останемся добрыми друзьями. Но я, конечно, буду ужасно страдать. Если же… если ты готова к любовным отношениям… тогда я весь твой… – Мой вожделенный взгляд, устремленный на нее, казалось, прожигал девушку насквозь.

Лариса вздохнула и отвела взгляд.

– Скажи, я могу пойти сполоснуться? – стыдливо спросила она после некоторой паузы.

Минут через десять она вернулась из ванной; я все это время сидел на краешке кровати и ждал. Лариса подошла почти вплотную, наклонилась и заглянула мне в глаза и, надо сказать, это была одна из самых сладостных минут в моей жизни, потому что вслед за этим она произнесла:

– Гаси же свет, коварный соблазнитель!

Мы разделись по разным сторонам кровати, после чего одновременно полезли под одеяло. Я, протянув руку, прикоснулся к ее плечу, кожа девушки была упругой и прохладной на ощупь; Лариса лежала на самом краешке кровати, слегка отстранясь от моих ищущих горячих ладоней и полуотвернувшись. Я не набросился на нее, хотя мне ужасно этого хотелось, наоборот, я медленно придвинувшись начал гладить ее волосы, затем стал целовать шею, маленькие, будто детские ушки, затем, повернув девушку к себе, добрался сухими горячими губами до груди и тогда Лариса прошептала, укладываясь поудобнее:

– Иди ко мне, милый, только обещай, что будешь со мной нежен, я совсем еще неопытная в этих делах.

– Я буду ласковым и нежным, я буду, каким ты только захочешь, – произнес я и с этими словами крепко сжал ее упругое тело в своих объятиях, она изогнулась в моих руках и сказала чуть охрипшим голосом:

– Так знай же, я ждала тебя, мой сильный мужчина. Иди же, милый, иди скорее, любимый, я хочу тебя…

Мы соединились, слились в одно целое – это было прекрасное, сладостное ощущение. Прошло какое-то время и мне показалось, словно что-то сладостно-гипнотическое, чему невозможно да и не хотелось противиться, обволакивает нас обоих, и это что-то заполняет собой все пространство вокруг, а я утопаю и полностью растворяюсь в этой женщине и охватившей нас обоих любовной неге! Это блаженное состояние продолжалось, наверное, целую вечность, и под конец, оставшись совсем без сил, я обнял ее прекрасное тело и забылся в сладостном сне.

Потом, несколько позже, выйдя из этого сладостного забытья, я увидел склонившееся надо мной девичье лицо. Беспредельно милое и такое прекрасное. Длинные черные волосы, льющиеся с матовых плеч, щекотали, касаясь, мое лицо, огромные карие с золотистым отливом глаза глядели на меня сквозь завесу волос ласково и немного задумчиво. Лариса сидела в постели в красивой позе, в руке она держала бокал с шампанским. Я с восхищением разглядывал ее. Ее точеное тело с чуть смуглой кожей казалось мне совершенным. Мне стало тепло и радостно на душе, и я понял, что влюблен в нее, в эту девушку, которую едва знаю. Я легко коснулся ее руки, шампанское из бокала пролилось, тонкие прозрачные струйки зазмеились, побежали по ее груди и животу, спускаясь к темнеющему ниже пупка треугольничку курчавых волос. Я тут же устремился к ней, и сухими губами страждущего стал эту влагу по капельке подбирать, сцеловывать с ее тела. Лариса, потянувшись, отставила бокал на столик у кровати и рассмеялась, обхватив мою голову руками.

– Ты фантастически красива, – прошептал я, жадно разглядывая ее. – И поистине прекрасна в постели. Какое счастье, что я встретил тебя.

Лариса медленно склонилась надо мной.

– Я люблю тебя! – неожиданно прошептала она. И поцеловала в губы – долгим и жадным поцелуем. В одно мгновение почувствовав, как во мне пробуждаются все дремавшие до этой поры силы, я опрокинул девушку навзничь и нетерпеливо набросился на нее. Это была бесконечная ночь, или вернее, ночь бесконечной любви. Мы оба были в эти минуты счастливы, нам было чудесно вместе.

Когда мы все вместе вновь собрались на кухне, было что-то около восьми утра. Оксана, почти не скрывая радостной и жеманной улыбки, повсюду ходила за Митькой, то и дело стараясь прижаться к нему – видно было, что ночью они времени даром не теряли. Я легко шлепнул ее по заднице, туго упакованной в форменные брючки, затем прошел к окну, отворил его и, перевесившись вниз, крикнул дурашливо:

– Ксанка, если ты еще жива и можешь отклеиться от асфальта, поднимайся к нам, кофейку попьем!

Ксанкин голос отозвался совсем рядом, позади меня, к тому же подкрепленный чувствительным тычком в спину.

– Пошел к черту, обманщик! Похититель молоденьких девушек!

Я повернулся к ней и посерьезнел лицом:

– Я обманщик? Я похититель? А ну, быстро на колени! И немедленно проси прощения!

Оксана испуганно посмотрела на меня, потом растерянно на Митьку – он молчал. Тогда она сказала:

– Да идите вы к черту с вашими шуточками! – Голос ее почти дрожал от испуга и обиды.

И тогда я обнял ее за талию, поднял и закружил в воздухе; я готов был даже поцеловать ее – бледненькую и страшненькую – за ту приятную встречу, что произошла у нас вчера вечером и в благодарность за то, что у нее есть такая чудесная подруга.

Попив кофе, мы погрузились в машину Митяя и отправились к студенческому лагерю. Девчонки опасались, как бы кто-либо из студентов или преподавателей не увидел их вместе с посторонними людьми, да еще в такое время, рано поутру, поэтому, не доехав до лагеря метров двести, мы остановились.

– Прощай, любимый!.. – прошептала Лариса, глядя на меня во все глаза, и от этих слов сладостно замерло сердце, уже давно меня так никто не называл.

До свидания, прекрасная Лариска-ириска! – ответил я, хотя также как и она был уверен, что нам никогда больше не суждено встретиться.

* * *

С той поры минуло около полугода, осень плавно перетекла в зиму, вслед за ней наступили теплые весенние деньки, и в один прекрасный день мы с Кондратом, моим другом, коллегой и главным компаньоном по интимным вопросам (тогда он уже вернулся из армии), будучи в Кишиневе, решили посетить факультет иностранных языков столичного университета, где у нас, как мы справедливо полагали, было множество знакомых девушек, с которыми мы общались во время прохождения студентами «летнего семестра» в нашем городе на протяжении вот уже нескольких лет подряд. Необычайно интересно было оказаться в этом новом для нас месте, где нам очень скоро предстояло встретить множество знакомых лиц.

Мы стояли у входа в здание и никак не решались войти.

– Представляешь, Савва, – сказал Кондрат, – я волнуюсь.

– И мне, честно говоря, тоже немного не по себе, – сказал я.

Мы с Кондратом, одетые элегантно и даже с претензией на шик, вошли наконец внутрь и медленно продефилировали по всему учебному корпусу.

Была переменка и нас таки узнавали стоявшие тут и там кучками, группами и парами девушки, это становилось понятно по тому, как они при виде нас начинали шептаться, и этот шепот словно волна настигал, сопровождал и порой даже опережал нас. Девушек, которые узнали нас, было тут, наверное, не менее двух-трех сотен.

– Среди этого цветничка, Савва, – не сдерживая легкой улыбки негромко проговорил Кондрат, – есть десятки знакомых нам девушек, которые знают нас не только в лицо, но и гораздо ближе.

Я не ответил товарищу, но тоже не смог сдержать самодовольной улыбки.

Шепот по-прежнему преследовал нас по пятам, а мы шагали гордо и уверенно, стараясь не оглядываться по сторонам. И тут передо мной вдруг появилась, словно возникла из воздуха – она! Лариса! Лишь она одна не постеснялась подойти к нам, вот так, открыто, на виду у своих соучеников.

– Ты приехал ко мне, Савва? – спросила девушка, выступив нам навстречу из толпы студентов и остановившись совсем близко, так, что я уловил запах ее волос, ее золотисто-карие глаза глядели прямо в мои. В немой растерянности я оглядел девушку с головы до ног: на Ларисе была короткая, выше колен юбка и приталенная блузка. Что ж, следует признать, она была очень эффектной девушкой, одной из самых хорошеньких, пожалуй, во всем университете. Воспоминания о той, одной-единственной нашей с ней дивной ночи, живо и ярко всплыли в моей памяти.

– Да, Лариса, – ответил я негромко, – в целом мире мне нужна одна лишь ты. (Сказал, конечно, в шутку, но в какую-то секунду почувствовал, что это могло быть и правдой).

Лариса еще несколько секунд пристально разглядывала меня, потом вдруг словно очнулась, огляделась по сторонам, все взгляды окружающих были прикованы теперь к нам двоим, и даже Кондрат в эту минуту каким-то образом оказался в стороне, и тогда она слегка приподнявшись на носочки, прижалась своей щекой к моей и прошептала мне в ухо ласково: «Лжец!», и тут же добавила улыбнувшись: «А ведь я ждала тебя!» и тут же отступила, отошла назад, затем сделала несколько размашистых шагов и тут же пропала в глубинах коридоров, только длинные стройные ноги ее мелькнули и исчезли за одним из поворотов.

Я растерянно поглядел на своего товарища, который наблюдал за мной и чуть насмешливо улыбался. Что ж, грустно… и приятно, черт возьми!

Когда мы выходили из университетского корпуса, я спросил Кондрата: «Хочешь анекдот?» и он ответил: «Валяй».

– Вежливый индюк, выходя из индюшатника, оглядел всех его обитательниц и сказал: «Простите, мне кажется, что я тут у вас немного натоптал».

Оглавление

  • Новелла первая. Исцеление любовью
  • Новелла вторая. Новый ресторан
  • Новелла третья. Капитанская дочка
  • Новелла четвертая. Альфия
  • Новелла пятая. После матча
  • Новелла шестая. Елдаков
  • Новелла седьмая. День Конституции
  •   1
  •   2
  •   3
  • Новелла восьмая. Моя «римлянка»
  •   1
  •   2
  • Новелла девятая. Несовершеннолетний
  •   1
  •   2
  • Новелла десятая. Волшебный пар
  •   1
  •   2
  • Новелла одиннадцатая. Катрин
  • Новелла двенадцатая. Парткомиссия
  • Новелла тринадцатая. Лёка
  •   Ночь первая
  •   Ночь вторая
  •   Ночь третья
  •   Ночь четвертая
  • Новелла четырнадцатая. Женитьба Чумакова
  •   1
  •   2
  • Новелла пятнадцатая. Самая – самая
  • Новелла шестнадцатая. Приз
  • Новелла семнадцатая. Лишняя обойма
  • Новелла восемнадцатая. Компромат
  • Новелла девятнадцатая. Чудеса хереса
  • Новелла двадцатая. Папа
  • Новелла двадцать первая. Папа (продолжение)
  • Новелла двадцать вторая. Татьянин день
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  • Новелла двадцать третья. «Центнер» любви
  • Новелла двадцать четвертая. Сестра каратиста Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Прутский Декамерон», Алекс Савчук

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства