«Золото Приамурья»

Золото Приамурья (fb2) - Золото Приамурья 1185K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Павел Юрьевич Афанасьев

Павел Афанасьев Золото Приамурья

По-разному складывались судьбы золотопромышленников, неодинаковы были и пути, которые привели их к занятиям золотыми промыслами, а иногда и к богатству. Одни, сколотив на золоте огромные состояния, прославились тем, что тратили большую часть своих денег на благотворительность. Другие – на расширение бизнеса. Третьи – так и не сумели разбогатеть. Однако благодаря их трудам и усилиям шло развитие края, осваивались новые земли, приумножались богатства России в целом.

Светлой памяти моей мамы Люции Александровны Афанасьевой

© Афанасьев П. Ю., 2006

© Издательство им. Сабашниковых, 2006

От автора

История освоения Приамурья – это история освоения его природных богатств. Поиски месторождений серебра привели на Амур отряды Пояркова и Хабарова в семнадцатом веке. На поиски золота отправлялись сюда экспедиции в веке девятнадцатом.

Толчком к стремительному освоению новых земель послужило разрешение государством частной добычи золота в только что присоединённом к России Приамурье. Причиной такого разрешения стала необходимость срочного заселения территории русскими. Царское правительство беспокоил не столько соседний слабый Китай, сколько занятые поиском новых колоний Великобритания, Франция и североамериканские Соединённые штаты, чьи суда всё чаще стали появляться у восточной окраины Российской империи. В ответ для колонизации левобережья Амура правительство предприняло ряд мер, одной из которых и стало разрешение на добычу золота с участием частного капитала.

Когда царским указом в 1865 году путь был открыт, первыми сюда направили своих разведчиков крупные золотопромышленники, которые объединялись в компании. Они имели возможность вкладывать большие средства в оснащение приисков, зная, что только так смогут быстро извлечь выгоду из своего нового дела. И вскоре завизжали, заскрипели, загрохотали в амурской тайге бочечные машины, пропуская через свои сита десятки, сотни, тысячи кубометров породы, чтобы вознаградить своих хозяев десятками, сотнями, тысячами килограммов золота.

Способствовала золотодобыча и развитию инженерной мысли: прогрессивно мыслящие золотопромышленники, стремясь снизить себестоимость добываемого металла и увеличить его извлекаемость, внедряли на своих приисках передовые по тем временам технологии, использовали новые машины, механизмы и устройства.

Характерной чертой дальневосточной золотопромышленности является именно это стремление к механизации процесса, проявившееся на самом первом этапе разработки золотых промыслов. Ведь в старых золотопромысловых регионах технология золотодобычи эволюционировала медленно, используя подчас достаточно примитивные промывочные устройства и организацию труда. Совершенно иначе происходило на Амуре.

Как только последовало правительственное разрешение, в тайгу устремились поисковые отряды, снаряжённые на деньги сибирских золотопромышленников, уже давно и с нетерпением ожидавших этого царского указа. И вскоре на левых притоках Амура одна за другой стали появляться золотопромышленные компании: Верхнеамурская (в 1867 году), Среднеамурская (1873), Ниманская (1875), Зейская (1877), Верхнезейская (1877), Моготская (1880), Джалонская (1883), Иликанская (1886), «Ельцов и Левашов» (1886), Амгунская (1890)…

Изначально добыча золота на приисках Приамурья сопровождалась новым общим подходом к освоению близлежащих территорий. Крупные золотопромышленники не жалели средств, зная, что только в этом случае можно ожидать максимальную прибыль. И в дремучей тайге стали строиться дороги, по которым на прииски доставлялись от речных пристаней части бочечных машин, локомобили, станки и оборудование для механических мастерских, обустраиваемых на приисковых станах, а на берегах судоходных рек начали обустраиваться склады – перевалочные базы и резиденции. Эти склады зачастую впоследствии приобретали очень важное экономико-географическое значение и вокруг них образовывались крупные поселения. Такие, как, например, город Зея, ведущий свою летопись от Зейского склада Верхнеамурской золотопромышленной компании. Или бывший одно время районным центром Зейско-Учурского района посёлок Бомнак – в прошлом Бомнакский склад той же компании. Или современный посёлок Новобурейский, райцентр Бурейского района, появившийся также вблизи склада Ниманской золотопромышленной компании.

На золото, которое добывалось в недрах Приамурья, строились не только храмы, усадьбы и дворцы – фабрики и заводы, училища и университеты, театры и музеи. Золотодобыча кормила массу народа. Причём не только тех, кто непосредственно занимался извлечением золота из недр, но и сельскохозяйственных производителей, чья продукция была востребована на таёжных приисках. Правительство разрабатывало и внедряло программы колонизации присоединённой к империи территории, но эти программы потеряли бы всякий смысл, если бы переселенцам из западных губерний некому было продавать свою продукцию. Благодаря золотодобыче крестьяне могли не беспокоиться о рынках сбыта: и на хлеб, и на фураж, и на мясомолочную продукцию спрос был не просто постоянным, а постоянно высоким. Особенным успехом пользовались лошади – основной транспорт для доставки грузов в глухие таёжные уголки и основная рабочая сила на приисках.

Постоянная потребность приисков в продуктах, инструментах и одежде способствовала развитию торговли. В свою очередь торговцы, чей оборотный капитал начинал превышать потребности развития торговли, вкладывали свободные средства в приобретаемые прииски и сами становились золотопромышленниками.

Деятельность этих компаний описана многими исследователями. Так, профессор Благовещенского педагогического университета В. М. Ступников в своей известной работе «Горнодобывающая промышленность Приамурья (1868–1914 гг.)» [160] приводит следующие данные о золотодобывающих компаниях в Амурском горном округе в 1888 г.

Эта таблица в целом отражает то положение, которое сохранялось все двадцать лет с начала золотодобычи в округе: золото здесь в этот период добывалось исключительно крупными компаниями, применявшими хозяйственный (или хозяйский) способ и производительную технику. Подобная же картина наблюдалась и в Приморском горном округе. Это было время прогрессивно мыслящих предпринимателей, время Бенардаки, Бутиных, Сабашниковых и Шанявских.

Но золотой промысел – не самый надежный бизнес. Площади с высоким содержанием золота постепенно вырабатывались, стали вводиться в эксплуатацию гораздо более бедные прииски. Хозспособ стал постепенно вытесняться золотничным, когда вместо рабочих по найму хозяева вынуждены были пускать на свои участки артели старателей, которые, промывая породу с помощью примитивных американок, бутар, лотков, обязаны были сдавать владельцу прииска по договорной цене лишь определённую часть добываемого золота, а остальным распоряжались по своему усмотрению. При такой постановке дела владелец прииска не тратился на приобретение, доставку, монтаж и эксплуатацию дорогостоящих промывочных машин, на строительство и содержание приисковых станов, дорог. Однако и прибыль существенно сокращалась.

И всё же некоторые золотопромышленники остались верны не только хозспособу, но и вере в технический прогресс. Именно поэтому здесь, на приисках Амура, в конце 1880-х золотопромышленник А. Л. Шанявский первым сделал попытку применить для разработки россыпей экскаваторы. А несколько лет спустя на своих приисках Верхнеамурская компания опробовала первую в России драгу. Еще через несколько лет П. В. Мордин, основатель Амурского золотопромышленного общества, стал владельцем целого дражного флота. Отсюда же, с амурских приисков, стал распространяться по стране и гидравлический способ золотодобычи.

К концу XIX века запасы золота на наиболее крупных из открытых месторождений золота стали заметно уменьшаться, и это стало одной из основных причин появления большого количества средних и мелких золотопромышленников, как правило, бывших служащих крупных золотопромышленных компаний, местных купцов. Они, не имея достаточных средств для организации крупного предприятия, отдавали свои участки на откуп артелям золотничников.

В этих условиях и крупные компании, требующие больших затрат на ведение дел, либо не выдерживали конкуренции и рассыпались, либо отказывались от хозспособа при разработке приисков, предпочитая отдавать их в аренду. Лишь некоторые из таких компаний, имевшие крепкую базу, внедрявшие новые технологии добычи и продолжавшие вести поисковые работы, как, например, Верхнеамурская золотопромышленная компания, благополучно дожили до советской власти. Ещё меньше было таких, которые, как Амурское золотопромышленное общество, сумели в этот период не только появиться на свет, но и успеть заявить о себе.

Ещё некоторое время после установления на Дальнем Востоке советской власти частная добыча продолжала существовать, хотя и в значительно усечённом виде: все прииски стали собственностью государства, которое, не имея возможности вести добычу силами специально созданных трестов, сдавало их в аренду мелким золотопромышленникам, уцелевшим после гражданской войны.

Вообще этот пласт истории в советское время почти не изучался: всё, что касалось золота, считалось секретным. Сейчас положение изменилось. Архивы стали доступны для исследователей, с огромной массы документов снят гриф «секретно». Соответственно значительно больше стало появляться в печати публикаций, которые содержат достоверные исторические данные.

Вместе с тем и современные исследования зачастую грешат некоторой безликостью: в них обычно говорится об истории золотопромышленности вообще, а о тех, кто творил эту историю, упоминается лишь в контексте.

Так, имя основателя Верхнеамурской золотопромышленной компании Дмитрия Бенардаки если и встречается в публикациях дальневосточных историков, занимающихся исследованиями в области истории золотопромышленности, то сведения о нём ограничиваются, как правило, лишь перечнем принадлежавших ему приисков да указаниями на то, что до этого он занимался винными откупами. А ведь созданная им Верхнеамурская компания в короткое время стала крупнейшим золотодобывающим предприятием России.

Сам Бенардаки был при этом незаурядной личностью и оставил после себя добрую память не только в золотопромышленности. Чего стоит только перечисление созданных им благотворительных обществ и выстроенных на его средства православных храмов. Неспроста Александр II пожаловал Дмитрию Егоровичу Бенардаки звание потомственного дворянина.

Не так часто, как следовало бы, вспоминаются дальневосточниками фамилии Сабашниковых, Шанявских и других замечательных во всех отношениях людей.

Предлагаемая на суд читателя книга призвана в какой-то степени восполнить этот пробел.

Золотопромышленники были людьми очень разными, как разными бывают люди вообще. По-разному складывались их судьбы, неодинаковы были и пути, которые привели их к занятиям золотыми промыслами, а иногда и к богатству. Одни, сколотив на золоте огромные состояния, прославились тем, что тратили большую часть своих денег на благотворительность. Другие – на расширение бизнеса. Третьи – большая часть – так и не сумели разбогатеть. Однако благодаря их трудам и усилиям шло развитие края, осваивались новые земли, приумножались богатства России в целом.

Дмитрий Егорович Бенардаки (1799–1870)

Наш первый рассказ – о Дмитрии Егоровиче Бенардаки, основателе первой на Амуре и некоторое время самой крупной в России золотопромышленной компании – Верхнеамурской, чьи прииски были открыты на небольших речках системы Верхнего Амура, в долине Верхней Зеи и на её притоке реке Уркан. И поныне в Соловьёвске, одном из старейших поселений Амурской области, упоминают урочища – названия бывших приисков: Верхнедмитриевский, Нижнедмитриевский, Николаевский… А на всех торжественных собраниях современного золотодобывающего предприятия «Прииск Соловьёвский» обязательно упоминается фамилия бывшего хозяина этих приисков Бенардаки.

В XIX веке имя предпринимателя и мецената Дмитрия Бенардаки было весьма известно. Не только в Санкт-Петербурге, где у него были дома и завод, но по всей России, буквально от берегов Балтийского моря и до Тихого океана. Да и за пределами страны его тоже знали. Один из первых русских миллионеров, потомственный дворянин, заводчик, пароходовладелец, золотопромышленник, коллекционер, обладатель замечательной коллекции картин западноевропейских художников… Считается, что именно Бенардаки стал прототипом «новых русских»: помещика Костанжогло[1] во втором томе «Мёртвых душ» и другого героя гоголевского романа – помещика Афанасия Муразова. Однако сегодня найти достоверные сведения о некогда широко известном Дмитрии Бенардаки оказалось нелегко.

Родился Дмитрий Егорович (он же – Георгиевич) Бенардаки в июле 1799 года в Таганроге, провинциальном российском городке на берегу Азовского моря[2] [41]. Его отец, грек Георгий (Егорий) Никифорович Бенардаки, ко времени рождения Димитриоса уже полтора десятка лет (с 1784 года) был подданным русского царя.

Надо заметить, что греки – купцы и военные – в многонациональном Таганроге в то время были весьма заметны. Они иммигрировали сюда после русско-турецкой войны 1768–1774 гг., в которой сражались на стороне русских. Однако война не привела к ожидаемому крушению господства Турции в Средиземноморье.

Георгий Бенардаки позже также участвовал в одной из военных кампаний. В 1790 году он командовал судном «Феникс», которое вместе с другими греческими судами встало под знамёна адмирала Сенявина. И после окончания боевых действий и службы в российском флоте Бенардаки в чине майора в отставке (по другим сведениям – в чине капитан-лейтенанта) поселился в окрестностях Таганрога, где был в числе 22 других греков-дворян наделён 261 десятиной земли, получив их в безвозмездное пожизненное пользование.

Дочери отставного поручика по достижении брачного возраста были удачно выданы замуж. Младшие стали графинями: Вера после замужества стала носить известную фамилию Талейран-Перигор, а Елизавета стала называться графиней Перхенштейн. Мужем Александры стал будущий министр финансов А. А. Абаза. Екатерина, носившая после первого замужества не менее известную фамилию Бенкендорф, овдовев, вторично вышла замуж и стала маркизой д'Аш.

Но вернёмся к нашему герою. В 1805 году Дмитрий поступил в гимназию. После неё – на военную службу, став гусаром, однако уже 18 января 1823 года в возрасте 24 лет и в чине поручика был уволен не то «по неприятности» [41], не то «по домашним обстоятельствам» [71]. Отставка оказалась очень своевременной: в том же году были вновь разрешены винные откупы. Молодой отставной гусарский поручик «с капиталом в 30 или 40 тысяч рублей» принимает участие в торгах по винным откупам, проходивших в Петербурге. И неожиданно для других выигрывает эти торги, приобретая право торговать водкой своего производства.

Здесь нужно пояснить, что представлял собой винный откуп. Вообще откуп – право, дававшееся частному лицу на сбор различных платежей. «Откупная система, распространившаяся с 17-го в., включала передачу на откуп таможенных, кабацких, проезжих, пролубных, лавочных, конских пошлин, а также сбор с мельниц, бань, харчевен, солодовен и пр. Наиболее крупными откупными статьями были таможенные и кабацкие сборы, а с отменой в середине 18-го в. внутренних таможен винные откупа становятся основой откупной системы… Широкое распространение практики винных откупов было вызвано также появлением в Сибири и на Урале частных винокуренных заводов, владельцы которых… стремились к получению откупов, так как могли в откупных местах реализовывать без торгов часть вина, производившегося на их заводах» [137].

В 1817 году правительство Александра I сделало попытку отказаться от практики винных откупов, передав оптовую продажу спиртного казённым чиновникам и оставив частникам лишь розничную торговлю. Однако в результате этого поступления в казну резко снизились. Чиновники оказались больше заинтересованы в пополнении своих кошельков, чем государственного. И после восхождения на престол Николая I по инициативе министра финансов Е. Ф. Канкрина винный откуп был вновь разрешён. Вскоре это положительно сказалось на государственном бюджете.

«Поступления в казну до начала 1860-х гг., согласно официальной статистике, непрерывно возрастали, увеличившись почти в два раза: с 64,6 млн руб. в 1825 г. до 126,4 млн руб. в 1861 г.» [40].

И Дмитрий Бенардаки, уволившийся с военной службы накануне разрешения винных откупов, попал с корабля на бал. Уже через шесть лет после победы на первых торгах Дмитрию Егоровичу принадлежит весь винный промысел и вся торговля спиртным в столице, её винные магазины и склады. А ещё через некоторое время он становится одним из наиболее крупных откупщиков Сибири.

Новая прослойка откупщиков-разночинцев стала быстро выделяться в обществе. Среди откупщиков были представители разных конфессий и сословий: и купцы (И. Мясников, А. Попов, старообрядец В. Кокорев), и дворяне (князья Долгоруков, Гагарин, Куракин, А. Голицын, граф П. Шувалов), и такие, как сын личного дворянина, отставной гусарский поручик, православный грек Дмитрий Бенардаки или выходец из небогатой семьи витебский иудей Евзель Гинцбург (в некоторых источниках Гинсбург или Гинзбург).

Впрочем, для откупщиков было характерно стремление «поравняться», и большие деньги позволяли им осуществить желаемое. Так, Гинцбург, например, «чудесным образом превратился в барона, купив себе это звание по сходной цене у герцога Гессен-Дармштадского» [186]. Статус потомственного дворянина получил и Бенардаки.

Зачастую откупщики объединялись, образуя своеобразные синдикаты. Так было проще диктовать свои условия на винном рынке и вытеснять с него конкурентов. Бенардаки, как отмечается в газете «Невское время» [147], создал такой синдикат вместе с другим известным откупщиком того времени, будущим банкиром Василием Кокоревым.

Винный откуп был весьма доходным занятием, и занимавшиеся им сколотили немалый «первоначальный капитал», который впоследствии стал источником инвестиций в другие бурно развивавшиеся отрасли производства. Многие просто гнались за наживой, не брезгуя обманом, подкупом, откровенной спекуляцией.

С одной стороны, откупщиков обвиняли в том, что они незаконно повышали цены на спиртное и ухудшали его качество. «Излюбленным способом обмана стала продажа разбавленной водкой воды… Чтобы придать напитку «крепость», добавляли в него всякие «ядовитые» и дурманящие вещества и даже медную окись» [186]. Хотя, конечно, вполне вероятно, что повышением цен и изготовлением «зелья» на самом деле занимались не сами откупщики, а их приказчики и кабатчики.

С другой стороны, откупщики, всегда зависящие от многочисленных чиновников, стремились сами поставить их в зависимость, давая взятки. «Взяв откуп, откупщик прежде всего старался задобрить чиновников: одних угощал пирами, другим высылал деньги и водку. Существовала целая система взяток, подкупов и дарений… В записке, поданной министру финансов в январе 1853 года, говорилось: «Получать жалованье из откупа считается теперь не взяткою, но жалованьем безгрешным, прибавочным к казённому жалованью» [186].

Бенардаки, конечно, не стал бы одним из наиболее богатых откупщиков, если не смог бы приспособиться к этой системе, если не стремился бы поставить чиновников в зависимость от денег, которые им давал. Новосибирский историк Н. П. Матханова [99], рассказывая о слывшем честным губернаторе И. С. Жиркевиче, приводит такие слова самого Дмитрия Бенардаки: «Мы, откупщики, имеем коренное правило – ежемесячно часть нашей прибыли уделять начальству, и я смею просить вас оказать мне такую же благосклонность, как и предместники ваши допускали: дозволить, в случае нужды, предлагать от души пособие».

В другом случае о сложных взаимоотношениях между откупщиками и властью в письме графу Л. А. Перовскому рассказал сам генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьёв. 21 января 1850 года он писал из Иркутска:

«На днях я слышал, что известный Бенардаки имеет большие поставки по Военному Министерству. Я знаю, как ценятся эти услуги, и едва ли мне предстоит надежда успевать в личных объяснениях о делах Восточной Сибири, когда он ворочает капиталами Военного Министерства, ибо нельзя забыть, что он в то же время откупщик Восточной Сибири, и здесь издревле признано существование двух властей, т. е. откупщика и генерал-губернатора. Было время, что это сравнение мне казалось обидным, но опыт – великое дело; теперь я сознаюсь, что власть Бенардаки больше моей; он имеет даже власть или влияние на меня лично, а я на него не имею» [17].

Дмитрий Егорович Бенардаки. Портрет работы Карла фон Штейбена

Впрочем, влияние на откупщиков генерал-губернатор всё же имел. Это видно из другого его письма, написанного в Иркутске 26 января 1859 года М. С. Карсакову.

«Бенардаки затеял <на Амуре> столько непригодных дел по всем своим ведомствам, т. е. 1-е по откупу, 2-е – золотопромышленности и 3-е – Амурской компании, что я вынужден дать ему … урок и, разумеется, ни к какой награде представлять не могу» [17].

Против откупов и откупщиков были очень многие, и в итоге в 1863 году система винных откупов была отменена.

Но, как отмечает М. Л. Гавлин [40], «чрезмерная монополия» откупщиков содействовала формированию у них целого ряда специфических черт. С одной стороны, способность проводить масштабные хозяйственные, торговые и финансовые операции, умение вовремя мобилизовать крупные денежные средства, сформировать деятельный персонал для обслуживания откупа. При этом откупщики проявляли удивительную энергию и организационный размах, открытость, контактность, умение приобретать нужные связи и использовать их к своей выгоде». И ко времени отмены откупной системы «бывшие откупщики уже были готовы к переключению своей энергии на новые направления деятельности. Период первоначального накопления для них закончился, и все свои силы и капиталы многие из них направляют на грюндерство, на поиск новых источников обогащения».

Заметим, однако, что ко времени начала реформы состояние Дмитрия Бенардаки оценивалось в 20 млн рублей, и что у него уже были и другие источники обогащения. Деньги, полученные от доходов с откупа, Бенардаки вкладывал в другие виды бизнеса.

Так, в 1860 году в Оренбургской губернии он имел 620 тысяч десятин земли и 10 тысяч душ крепостных. «Слава о хозяйственности помещика Бенардаки гремела по всей России» [80]. А ещё у него было 16 заводов в 6 губерниях. И не случайно, видимо, прототип «раздвоился» в «Мёртвых душах»: обе ипостаси Дмитрия Бенардаки – помещик и капиталист-заводчик – были настолько яркими, что Гоголю запросто хватило на двух героев.

Мне не удалось выяснить, когда именно у Д. Е. Бенардаки появились первые заводы. Возможно, что первыми были Верхне– и Нижне-Троицкий и Усень-Ивановский медеплавильные заводы, основанные И. Г. Осокиным в 1754, 1760 и 1761 году соответственно. Бенардаки купил их в 1837 году, через 10 лет после начала своей предпринимательской деятельности. Но заводы, по всей видимости, оказались убыточны. В 1853–1854 году они перешли в казну и были закрыты. Любопытно, что на Башкирском суконном комбинате сегодня утверждают, что это старое предприятие, известное раньше под названием «Нижне-Троицкая суконная фабрика», было основано на базе медеплавильного завода «царским министром» (!) Д. Бенардаки.

Но если Дмитрий Егорович Бенардаки помимо прочих своих предприятий и занимался лёгкой промышленностью, то всё же не она, по всей видимости, сделала его известным фабрикантом. В 1859 году Бенардаки купил Верхне-Авзянопетровский чугуноплавильный и железоделательный и Нижне-Авзянопетровский железоделательный заводы. Оба этих завода, основанные столетием раньше графом П. Шуваловым на притоке р. Белой в Башкирии и работавшие как единый комплекс, к тому времени уже не раз поменяли владельцев. От Шувалова они перешли к К. Матвееву, затем заводы купил Е. Н. Демидов, а после его смерти унаследовал В. С. Демидов. Следующим хозяином заводов стал М. П. Губин, за ним – Н. Е. Тимашов.

Став новым собственником Авзянопетровских заводов, Бенардаки сразу же приступил к их модернизации. Установил на обоих заводах пудлинговые печи, прокатные станы, паровые машины и паровые молоты. что позволило довести в 1861 году выпуск чугуна до 190 тысяч пудов. Однако после смерти Дмитрия Егоровича его наследники были объявлены несостоятельными, и с 1870-х годов эти заводы были взяты в казённую опеку.

Ещё одним крупным металлургическим заводом из числа принадлежавших Дмитрию Бенардаки был медно-чугунный завод, основанный шотландцем Чарлзом Бердом на Гутуевском острове Санкт-Петербурга. Бенардаки купил завод после смерти основателя (в 1843 году) у его сына Фрэнсиса.

Однако и производство чугуна, стали и проката не было, скорее всего, главной целью Бенардаки-заводчика. Скорее, он занялся этой деятельностью, желая иметь дешёвые материалы для того же судостроения. Ведь он был ещё и судовладельцем, а по совместительству – корабелом.

А. Корин рассказывает, как это начиналось: «В 1849 году в Петербурге была создана «Компания Нижегородской машинной фабрики и Волжского буксирного и заводского пароходства». Сначала Бенардаки был одним из трёх её владельцев. Но когда Дмитрий Егорович предложил вложить деньги в строительство металлургического завода в Сормове, все партнеры по-тихому отползли со своими отцовскими капиталами куда-то в сторону от этого рискованного проекта»[80].

Так вскоре после основания Сормовского завода Дмитрий Бенардаки стал единственным его владельцем и главным руководителем.

«Он оказался прекрасным топ-менеджером своего собственного проекта. Его видели и в цехах, и на территории завода, и в затоне, и в конторе управляющего. Это при Бенардаки на заводе – впервые в нашей стране – появились паровые машины, токарные станки, подъёмный кран. Это Дмитрий Егорович разглядел и поверил в гениального русского молодого инженера Износкова, и тот соорудил для завода первую в России мартеновскую печь» [80].

Уже в 1850 году на Сормовском заводе был построен небольшой колёсный пароход с деревянным корпусом «Ласточка». И почти сразу вслед за ним с заводского стапеля спустили на воду двухтрубный кабестан «Астрахань».

Кабестанами называли большие деревянные суда, предназначенные для транспортировки барж. Пришедшие на смену волжским бурлакам, они переняли «таскательную» технологию своих предшественников. Хотя внутри кабестанов и устанавливались паровые машины, их задачей было вращение не винта или колеса, а ворота, на который наматывался трос. А другой конец этого троса цеплялся к якорю, который предварительно завозился маленьким буксиром метров на 300–400 вверх по течению. То есть кабестан представлял собой по сути мощную плавучую лебёдку с паровым приводом.

Буксировка барж с помощью кабестанов была дорогостоящим предприятиям, да и времени на транспортировку грузов таким способом уходило много. Поэтому довольно скоро кабестаны уступили место пароходам-буксирам. Но принципиальной разницы в строительстве пароходов и кабестанов, в общем-то, не было, и Сормовский завод продолжал развиваться и набирать силы, приобретая всё большее значение в промышленном развитии как Поволжья, так и всей России.

Начав строить пароходы на Волге, Бенардаки не остановился. Вслед за первым байкальским судостроителем откупщиком и енисейским золотопромышленником Никитой Мясниковым он построил и спустил на байкальскую воду два парохода. Одно из судов получило имя «Граф Муравьёв-Амурский», а второе – «Дмитрий Бенардаки». В 1859 году, после смерти Мясникова, Бенардаки стал единственным на Байкале судовладельцем. Но оставался им здесь не долго, уже на следующий год он продал свои пароходы купцу Василию Рукавишникову.

А в 1871 году, уже после смерти самого Дмитрия Егоровича, открылась первая на Амуре частная пароходная компания «Бенардаки и K°», предназначенная для почтово-пассажирского сообщения.

Что же касается откупов, то Бенардаки, как и его товарищи по цеху, до последнего предпринимал всё, чтобы сохранить этот бизнес, и надеялся расширить его. Он хотел стать винным монополистом и в землях, которые лишь недавно стали считаться принадлежащими Российской Империи (Айгуньский договор с Китаем был подписан в 1858 году). Вопрос решался на самом высоком уровне. В дневнике великого князя Константина от 28 декабря 1859 года есть даже запись по этому поводу:

«Ездил в Сибирский комитет. Было замечательное канальское откупное дело Бернадаки, где он хотел себе достать Амурскую область, да чтоб казна ему подарила 4 миллиона. Настаивал, чтобы ему наотрез отказали…» [187].

«Канальское откупное дело», по всей видимости, так и не состоялось. Но у Бернадаки были в запасе и другие проекты. Ещё 14 ноября 1857 года (то есть до заключения Айгуньского договора!) Дмитрий Бенардаки вместе с купцом Василием Рукавишниковым представил в Сибирский комитет[3] устав Амурской компании, которая ставила целью занятия китобойным промыслом и рыбной ловлей в Тихом океане, добычей полезных ископаемых, торговлей, намеревалась содержать пароходы на Амуре. Устав компании был утверждён 11 января 1858 года. Кстати, в организации Амурской компании и в её делах активное участие принял адмирал Г. И. Невельской [4], а автором идеи называли даже самого Н. Н. Муравьёва-Амурского [44].

Последнее, впрочем, вызывает сомнения, если вспомнить, что сам граф Муравьёв-Амурский называл это предприятие Бенардаки «третьим непригодным делом». И действительно, дело оказалось не слишком удачным, хотя и по иной причине. Вложенные миллионные средства не окупились: потребности коренного населения были ничтожны и торговля с ними не принесла ожидаемых доходов, так же как и торговля с колонистами, при том, что затраты на транспортировку товаров были высоки. Неудачными были и рыбный, и китобойный промыслы. Да к тому же потонули три судна с грузом, отправленные из-за границы в. Николаевск. В результате всех этих неудач компания, потерпев убытки, через семь лет после своего возникновения была ликвидирована.

И всё же Дмитрию Бенардаки удалось внедриться в Приамурье своим «вторым непригодным делом» – он начал добывать здесь золото. Бенардаки стал организатором и владельцем первой золотопромышленной компании, которая вскоре оказалась самой крупной золотопромышленной компанией в России и просуществовала полвека, вплоть до прихода сюда власти Советов.

Ко времени начала золотодобычи на Амуре у Дмитрия Егоровича Бенардаки был немалый опыт ведения горных работ, ведь он уже тогда считался одним из наиболее крупных золотопромышленников Енисея. Вместе с известными купцами-старообрядцами Якимом и Аникой Рязановыми он был совладельцем Удерейской компании.

Д. Н. Мамин-Сибиряк [93] писал о том, что компаньонами по золотопромышленному бизнесу у Д. Е. Бенардаки были генерал-майор П. П. Ушаков, граф В. А. Адлерберг и почётный гражданин Я. И. Расторгуев. А в списке крупнейших золотопромышленных фирм М. Бисарнова [22] мы находим, что Дмитрий Бенардаки был пайщиком «Рязановых, Баландиных и лиц компании», прииски которой находились в Бирюсинском горном округе.

Однако стать зачинателем золотопромышленности в регионе, совсем уж удалённом от столицы, помог случай, даже целая цепочка случаев, благоприятных для предпринимателя.

Накануне отмены откупов Бенардаки встретился с молодым, но уже известным своими удачами в открытии золотых месторождений в Забайкалье и Приамурье горным инженером Николем Аносовым. Он рассказал ему о своих находках в бассейне реки Амур.

Ожидалось, что в ближайшем будущем для привлечения на Амур русских на вновь приобретённых землях будет разрешена частная золотодобыча. Предложения Аносова, сулившие немалую выгоду, заинтересовали Дмитрия Бенардаки, и в январе 1862 года он заключил с Н. П. Аносовым договор о том, что инициативный горный инженер на деньги Бенардаки организует поиск и разведку золота в наиболее перспективном районе.

В итоге последовавших затем переговоров в марте 1862 года Бенардаки договорился с другим откупщиком, коллежским регистратором В. С. Каншиным и купцом И. А. Иконниковым об организации совместных поисково-разведочных работ. В 1865 году правительство разрешило частную добычу золота в Приамурье, и компаньоны подали заявки на несколько золотоносных площадей. В 1867 году их заявки были утверждены, и золотопромышленники, собравшись, подписали договор о создании Верхнеамурской компании, первого частного золотопромышленного предприятия на Амуре, слава которого не померкла до сих пор.

Сам договор, отпечатанный типографским способом, сохранённый в Российском государственном историческом архиве и Государственной публичной библиотеке, очень интересен. Он, с одной стороны, свидетельствует о том, как оформлялись в то время документы об учреждении компаний, с другой – доносит до нас имена тех, кто стоял у истоков амурской золотопромышленности, рассказывает о степени их участия в этом рискованном деле. Этот договор – своего рода свидетельство культуры договорных отношений XIX века, культуры, надолго впоследствии утраченной и возродившейся совсем недавно. Кроме того, в нём мы встречаем географические названия, которые «на слуху» у тех, кто и поныне занимается добычей золота в некогда совершенно глухих таёжных районах Приамурья.

Не имея возможности привести здесь документ полностью, воспроизведем большую его часть для всех, кому могут быть интересны такие подробности.

«Договор Д. Е. Бенардаки, В. С. Каншина, А. В. Каншина (по доверенности Н. Д. Бенардаки), А. В. Лубкина и И. А. Иконникова об учреждении

Компании на Вере под наименованием

Верхне-Амурская золотопромышленная компания.

Тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года

Августа тридцатаго дня мы,

нижеподписавшийся Поручик Дмитрий Егорович Бенардаки, Коллежский Регистратор Василий Семёнов Каншин, Подпоручик Андрей Васильев Каншин, по доверенности Надворного Советника Николая Дмитриева Бенардаки, засвидетельствованной в С.-Петербургской Палате Гражданскаго Суда 12-го Июня 1867 года за № 194, Коллежский Секретарь Александр Валерианов Лубкин и Потомственный Почётный Гражданин Иван Алексеев Иконников, заключили сие условие в нижеследующем:

Первое. Поисковыми партиями в Амурской области открыты на законном основании заявлены и отведены нижепоименованные золото-содержащие прииски: А. Заявленные на имя Дмитрия Егоровича Бенардаки: а) Верхне-Дмитриевский, – по правой вершине речки Джалинды, текущей с правой стороны в р. Уркан или Ур, правый приток реки Зеи; б) Вознесеновский по речке Малому Янкану или Перевальной, впадающей с левой стороны в Большой Янкан… в) Нижне-Дмитриевский по речке Джалинде… В. Заявленные на имя Надворного Советника Николая Дмитриевича Бенардаки: Успенский…, Николаевский…, Николаевский… Заявленные на имя Коллежского Регистратора Василия Семёнова Каншина, из коих им продано в собственность сыну своему Подпоручику Андрею Васильевичу Каншину три пая или тридцать третья и одна треть части: а) Петропавловский… б) Васильевский… D. Заявленные на имя Потомственного Почётного гражданина Ивана Алексеева Иконникова: а) Троицкий – по речке Больдыжак… б) Нижне-Ивановский… в) ВерхнеИвановский… Для правильной и успешной разработки этих приисков мы согласились между собою составить компанию и признавать общею нашею собственностию вышеупомянутые одиннадцать приисков.

Второе. Учреждаемая нами Компания, есть Компания на Вере под наименованием «Верхне-Амурская Золотопромышленная К°».

Третье. Вышеозначенное компанейское предприятие наше делится нами на сто равных частей или паев, из числа оных сорок три пая принадлежит Дмитрию Егоровичу Бенардаки <…>

Четвёртое. Деньги для производства ежегодных золотопромышленных работ вносятся каждым компанионом пропорционально числу принадлежащих ему паёв, в размерах и сроки, большинством компанионов утверждёнными. Если же кто из компанионов не внесёт в срок причитающиеся на его часть суммы, то оная может быть внесена другими компанионами и возвращается из золота, следующего к выдаче компаниону оказавшемуся неисправным с причислением к сумме, за него внесённой, полупроцента на капитал и полупроцента неустойки, считая и то и другое за каждый месяц.

Пятое. Каждый из компанионов может продать стороннему лицу своё участие в настоящей компании, только с согласия большинства голосов остальных компанионов… Лицо, купившее паи, получает право решительнаго голоса в Главном Управлении только в том случае, когда им будет приобретено не менее десяти паёв…

Шестое. Главное распоряжение делами Компании принадлежит Главному Управлению, которое составляется из компанионов, имеющих право решительнаго голоса, или из их представителей, и должно находиться в С.-Петербурге…

Седьмое. …Товарищ-распорядитель заведует всеми делами Компании на основании доверенности и от имени всех компанионов…

Восьмое. По отдалённости приисков, Главное Местное Управление делами в Амурской области вверяется особому Главноуправляющему, который назначается и увольняется большинством голосов членов Главного Управления и получает надлежащую доверенность, а также инструкцию за подписями всех компанионов…

Девятое. Каждый из компанионов имеет право посылать на компанейские прииски или куда признает нужным доверенных от себя лиц для обзора правильности ведения золотопромышленных дел и для ревизии всех хозяйственных отраслей оных, посему для таковаго довереннаго должны быть открыты Главноуправляющим все счётныя и хозяйственныя книги и документы…

Десятое. Определение размера приисковых работ на каждый золотопромышленный год производится Главным Управлением, заключения котораго сообщаются для исполнения Главноуправляющему делами в Амурской области…

Одиннадцатое. Главноуправляющий делами в Амурской области представляет в С.-Бургское Главное Управление: о промывке песков и добыче золота еженедельные сведения; о приходе, расходе и остатке сумм – ежемесячные сведения; о ходе работ – ежемесечные сведения; по прошествии же промысловаго года, непременно к первому числу Февраля месяца следующаго года, представляется им полный годовой отчёт.

Двенадцатое. Из денег, получаемых Товарищем Распорядителем от добытаго на компанейских приисках золота, прежде всего должны быть им покрыты все расходы, потребности и сметы, утверждённые на основании сего условия постановлениями Главнаго Управления, и только остающиеся за таковыми уплатами свободныя денежныя суммы могут быть отчислены в дивиденд, по постановлению большинства голосов компанионов, пропорционально их участиям.

Тринадцатое. Продолжение поисков в Амурской области золота, посредством людей, служащих Компании и на ея капиталы, допускается лишь с тем, что все такими способами открытые золотосодержащие прииски поступают в полную собственность Компании.

Четырнадцатое. Условие сие не обязывает нас иметь общие дела ни в настоящее, ни на будущее время, и каждый из нас пользуется правом отдельно, на свои собственные капиталы, и людьми, не принадлежащими к Компании, открывать, приобретать и разрабатывать прииски…

Пятнадцатое. Согласно обязательствам, до учреждения настоящей Компании данным каждым из нас открывателю наших приисков в Амурской области, Горному Инженер-Капитану Николаю Павловичу Аносову, о предоставлении ему попудных денег, назначаем выдавать ему, г. Аносову, за общий наш счёт, по четыреста рублей серебром с каждаго пуда шлиховаго золота, добытаго на следующих приисках, им открытых: по речке Джалинде: 1) с Нижне-Дмитриевскаго; 2) Нижне-Ивановскаго; 3) Васильевскаго и Верхне-Ивановскаго; по речке Болдыжаку с Троицкаго; по речке Малому Якану с Петро-Павловскаго; кроме сего, назначаем выдавать г. Аносову, за общий же наш счёт, по двести рублей серебром с каждаго пуда шлиховаго золота, добытаго на приисках Успенском при р. Малому Якану; Николаевском по левой вершине речки Джалинды и Верхне-Дмитриевском по правой вершине речки Джалинды…

Шестнадцатое. Для поощрения Компанейских служащих к открытиям в пользу Компании золотосодержащих розсыпей, Главноуправляющему делами в Амурской области предоставляется право назначать в виде награды от пятидесяти до ста пятидесяти рублей серебром с каждаго пуда шлиховаго золота открывателям тех приисков, которые будут заявлены и отведены на имя Компании и по пробным разведкам окажутся благонадёжными и будут Компаниею разрабатываться…

Семнадцатое. Если в последствии по делам Компании возникнут между Компанионами споры, то таковые должны быть разбираемы не иначе, как в С.-Петербургском Окружном Суде…

Восемнадцатое. Условие сие нам и наследникам нашим хранить и исполнять свято и ненарушимо. Подлинный акт передать для хранения Товарищу Распорядителю, а засвидетельствованныя копии сего условия представить к Г. Генерал Губернатору Всточной Сибири, в Горный Департамент и в Алтайское Горное Правление, для надлежащих с их стороны распоряжений…

К сему условию Поручик

Дмитрий Егорович Бенардаки руку приложил.

К сему…»

В новое дело компаньоны Верхнеамурской компании вложили очень крупные суммы, ведь прииски эти располагались в удалённом от каких бы то ни было дорог районе. И первое, что сделала компания, – построила дорогу от Амура, от пристани Джалинда, до верховий впадающей в р. Уркан Джалинды-реки. По этой дороге были перевезены и смонтированы на месте бочечные машины – чудо золотодобывающей техники того времени. Бенардаки вообще знал толк в технике!

И деньги умел считать. «Поиски в Амурском крае в течении 6 лет стоили Бенардаки до семидесяти тысяч; хотя эта сумма и значительна, но она всегда вполне окупится, даже 20 саженями протяжения его пятивёрстной площади по реке Джалинде», – писал в своё время Н. Аносов [64].

Уже в 1868 году прииск Васильевский, первый из открытых на Джалинде и один из наиболее богатых амурских приисков, стал возвращать затраченные капиталы. Верхнеамурская компания продолжила поиски новых золотоносных районов, и вскоре у неё появились прииски на р. Зее, в новом золотопромышленном районе, который позже назовут Центральным. А ниже по течению реки на её берегу компания обустроила базу для перевалки грузов, Зейский склад. (Впоследствии вблизи с Зейским складом Верхнеамурской компании возникло поселение, ставшее затем городом Зея).

Дела компании быстро шли в гору, и на Амур устремились другие золотопромышленники. Одни занялись поисками новых золотопромышленных районов, стараясь успеть застолбить новые площади, другие – искали пути стать пайщиками Верхнеамурской компании, поскольку быть совладельцем её считалось престижно, а паи сулили богатство…

Но сам Дмитрий Бенардаки, так много усилий и средств затративший на освоение новой территории, так и не увидел результатов этих вложений. Он умер, и с его смертью раскрылось казавшееся невероятным: один из самых богатых людей России жил в долг и был близок к банкротству. При том, что его имущество было оценено в общую сумму более 18 млн рублей, задолженность кредиторам составила 17,7 млн. После погашения долгов в 1894 году оставшееся наследникам имущество оценивалось уже в 2 млн рублей [169].

В январе 1897 года издававшаяся в Хабаровске газета «Приамурские ведомости» опубликовала списки главнейших амурских золотопромышленных компаний и их владельцев.

В приведённом списке владельцев Верхнеамурской компании, насчитывающем около полусотни имён, не было уже ни Лубкина, ни Иконникова. А. В. Каншин ещё оставался членом Главного управления компании, но ему принадлежали 1,5 пая из ста, Марии Августовне Бенардаки (мне не удалось выяснить степень её родства с основателем компании) – 2 пая, прочим наследникам – 10 паёв. Правда, достаточно крупные паи имели дочери Д. Е. Бенардаки Вера Дмитриевна Талейран-Перигор (12 паёв) и Елизавета Дмитриевна Перхенштейн (11), но общий капитал семьи Бенардаки в Верхнеамурской компании значительно уменьшился. В составе её владельцев появились другие имена: В. И. Базилевский, В. А. Ратьков-Рожнов, Г. Е. Гинцбург…

У Дмитрия Егоровича Бенардаки как и у других удачливых людей было много недругов. Кто-то попрекал его успехами в откупном бизнесе, кто-то тем, что он задёшево скупал земли у разорявшихся помещиков, кто-то эксплуатацией крестьян в деревнях, рабочих на заводах и приисках. Возможно, что какая-то часть упрёков имела под собой основания. Но думается, что большая их часть всё же была рождена завистью. Недоброжелатели не могли или не хотели понять, что Бенардаки попросту имел талант в предпринимательстве, что он – замечательный экономист-практик, который мог найти выгоду там, где другие её не видели, или видели с опозданием, или видели, но боялись риска.

Даже те, кто был достаточно близок к миллионеру, на людях словно стыдились этого знакомства. Так, Бенардаки был единственным среди коммерсантов в Санкт-Петербурге, кто разглядел талант Николая Гоголя и почитал за честь быть знакомым с ним. А между тем гоголевский Костанжогло, чей портрет написан с живой модели (Гоголь всегда утверждал, что описывает лишь то, что видел или знал), выглядит не слишком-то симпатичным: «Лицо (его) было очень замечательно. В нём было заметно южное происхождение. Волосы на голове и бровях темны и густы, блеску сильного. Ум сверкал во всяком выражении лица, и уж ничего в нём сонного. Но заметна, однако же, была примесь чего-то желчного и озлобленного» [47].

И Сергей Аксаков, занимавший у Бенардаки деньги, чтобы дать их Гоголю, тоже замечает недостаток, говоря о нём: «Очень умный, но без образования». А ведь Бенардаки разговаривал на пяти языках и прекрасно понимал необходимость образования, основав «Общество вспомоществования нуждающимся учащимся Второй Петербургской мужской гимназии». По меньшей мере одна из построенных им школ – в башкирском посёлке Авзян – и по сей день существует. А в Екатеринбурге золотопромышленная компания, в которой он был совладельцем, в 1863 году подарила купленный ею дом женскому училищу [93]. Школы для детей служащих строились и на приисках Верхнеамурской компании.

Вообще благотворительность, как отмечает А. Корин [80], была «одной из основных забот вечно занятого Бенардаки». Он основал и содержал «Общество земледельческих колоний и ремесленных приютов», которое работало с детьми, осужденными за мелкие преступления, общество «Помощь детям», при котором были ясли-приют, и множество других благотворительных, как бы сейчас сказали, фондов. Как известно, именно за благотворительность император Александр II пожаловал Дмитрию Егоровичу звание потомственного дворянина.

Стремление к благотворительности, по-видимому, было присуще всем носителям фамилии. Константин Бенардаки был одним из соучредителей благотворительного общества по оказанию помощи нуждающимся, в 1865 году пожертвовал 4 тысячи рублей на постройку в Таганроге оперного театра [105]. А его жена Елизавета Ивановна завещала «внести в Государственный банк 10 тысяч рублей с тем, чтобы проценты с этого капитала выдавались один раз в год пяти бедным девицам-невестам в городе Таганроге, преимущественно из греков» [42]. Когда в Москве сооружался музей изящных искусств, на два его зала, предназначенные для памятников греческой архаики, пожертвовала деньги осташковская помещица М. К. Бенардаки.

Николай Дмитриевич Бенардаки упоминается в числе жертвователей денежных средств на постройку ремесленного училища в Петербурге [115] и среди вносивших деньги в Лондонский фонд, финансировавший издание герценовского «Колокола», запрещённого в России.

Кстати, Николай Дмитриевич, сын «необразованного» Бенардаки, перевёл на английский «Горе от ума», выпустил в 1850 году совместно с библиографом и экономистом Ю. М. Богушевичем «Указатель статей серьёзного содержания, помещённых в русских журналах», и был автором слов популярных романсов «Цветник» (С. Кашеваров), «В душе моей» (В. Врангель), «Судьба нас разлучила» (Ю. Капри), «Люблю тебя» (Донауров).

О том, что Дмитрий Бенардаки был знаком с писателями Гоголем и Аксаковым, мы уже упоминали. Известно, что он общался также с Лермонтовым и Жуковским, одалживал М. Достоевскому, помогал П. Нащокину.

Но вот любопытное совпадение: ещё один русский писатель, Иван Бунин, родился в воронежской усадьбе, которая ранее принадлежала именно Дмитрию Бенардаки!

Другой его дом (Санкт-Петербург, Невский пр., 86) использовался Филармоническим обществом, которое давало в его парадных залах концерты. А ещё в залах дома Бенардаки устраивались вернисажи, в которых иногда показывали свои новые работы художники-передвижники.

Известно, что он заказывал полотна Брюллову, покупал работы у других художников и «имел прекрасное собрание живописи». В Эрмитаже хранится портрет самого Дмитрия Бенардаки кисти немецкого художника Карла фон Штейбена, его жены Анны и дочери Екатерины [59].

Дмитрий Бенардаки и поныне почитаем в Греции, где на его средства в Афинах были построены Национальный музей, Национальная библиотека и университет.

В Греции он поддерживал русский Свято-Пантелеймонов монастырь, а строил православные храмы едва ли не повсюду: каменный православный храм при русской дипломатической миссии в Афинах, каменный православный храм в башкирском посёлке Авзян. Верхнеамурская компания построила деревянные церкви на Зейской пристани, на стане Васильевского прииска, и неизвестно, сколько ещё на других приисках.

Не все из этих храмов дожили до наших дней. Но наиболее трагична судьба храма во имя великомученика Дмитрия Солунского в Санкт-Петербурге, известного также под названием «Греческая посольская церковь».

А. Я. Капасакалидис подробно описывает, как выглядел этот храм, который сохранился лишь на фотографиях.

«При закладке в стену южной пристройки к алтарю была вделана доска с надписью: «Православный храм сей во имя святого Димитрия Солунского заложен во славу Божию 25 мая 1861 года усердием и иждивением отставного поручика Димитрия Егоровича Бенардаки в бытность полномочным министром греческого короля в Санкт-Петербурге князя И. М. Суццо при сотрудничестве греческого генерального консула И. Е. Кондоянаки по проекту, составленному строителем сего храма профессором архитектуры Р. И. Кузьминым…

…Крестообразное здание в греческом стиле, увенчанное массивным куполом… имело хорошую акустику; равномерный свет сквозь окна с матовыми стеклами освещал настенные изображения. Со стороны восточного фасада были возведены пристройки для диаконника и ризницы, к западной апсиде примыкал притвор с возвышающейся звонницей. В подвальном этаже были устроены отопительные пневматические печи. По примеру греческих церквей под куполом вместо паникадила был укреплен обруч (хорос) для свечей, изготовленный из оксидированного серебра. Интерьер был отделан красным мрамором, пол – белым. Роспись и орнаментику церкви исполнили соответственно художники П. М. Шамшин и Бремсон. Живописные изображения были расположены ярусами, все надписи выполнены на греческом языке. Росписи южной апсиды и купола были посвящены Христу, северной – Богоматери. Алтарную апсиду украшала «Тайная вечеря». Резной иконостас орехового дерева имел два яруса (по некоторым источникам – одноярусный), образа писаны маслом по золотому фону. Царские врата украшала сцена Благовещения, северные двери – изображение архангела Гавриила, южные – святого Стефана первомученика» [71].

… Когда 28 мая 1870 г. в Висбадене умер Дмитрий Бенардаки, его тело забальзамировали и отправили для захоронения в Санкт-Петербург. Император Александр II, издавший высочайший указ о захоронении тела Бенардаки под алтарём Греческой церкви, лично встретил поезд, доставивший гроб. И 21 июня того же года состоялись похороны.

В Санкт-Петербурге похоронили только тело. Сердце Дмитрия Бенардаки согласно его завещанию было похоронено в Греции…

В 1938 г. после того как почти все петербургские греки, в основном адвокаты, врачи и преподаватели, были сосланы в лагеря и расстреляны, храм закрыли.

Во время войны купол храма пробила авиабомба, которая почему-то не взорвалась, и храм уцелел. После войны бомбу извлекли и попытались вывезти за город, но она взорвалась в грузовике, когда он отъехал метров на двести.

А в 1962 году всё же был взорван и разобран сам храм: культовое место уже предназначалось для нового храма культуры – концертного зала «Октябрьский».

Во время разборки развалин взорванного храма рабочие наткнулись на гранитную плиту с отверстием, прикрытым пластиной. Под плитой оказался металлический гроб, а в нём – деревянный. Когда гроб вскрыли, то присутсвовавшие были поражены, увидев в нём мумию в богатой одежде. Из похоронной записки, найденной в находившейся рядом с телом свинцовой банке, стало ясно, что мумия принадлежит Дмитрию Егоровичу Бенардаки, на чьи средства был возведён тот самый храм, под алтарём которого он был похоронен.

Строителям имя покойного ничего не сказало, и тело ещё сутки простояло под открытым небом, под моросящим ленинградским дождичком, пока его не отправили в 1-й городской судебно-медицинский морг. Что с ним стало потом, установить не удалось…

Михаил Дмитриевич Бутин (1835–1907)

Одна из центральных улиц Читы, столицы Забайкалья, названа именем, которое здесь до сих пор произносят с уважением. Промышленник Михаил Бутин оставил в Восточной Сибири добрую память. Его жизненный путь во многом был похож на путь Дмитрия Бенардаки. Так же, как Бенардаки, Бутин занимался винокурением и продажей спиртного. Так же, как он, был владельцем металлургических заводов и строил пароходы. Так же занимался добычей золота, причём его прииски открывались на Амуре в одно время с приисками Бенардаки. Так же прослыл коллекционером и покровителем искусств.

Но если Дмитрий Бенардаки был космополитом, гражданином двух государств, то Михаил Бутин – патриотом Забайкалья, посвятившим свою жизнь процветанию малой родины, населённой свободолюбивыми казаками, староверами, ссыльными…

Существует множество публикаций обо всех сторонах его жизни, да и сам Михаил Бутин позаботился о том, чтобы легче было его биографам, написав и издав несколько книг, в которых почти вся его жизнь.

О том, как в Забайкалье появился род Бутиных, известно из исследования самого Михаила Дмитриевича «Сибирь, её дореформенные суды и условия ведения торговых и промышленных дел» [27].

«В 1696 г. по распоряжению Императора Петра I была послана в Нерчинский край первая рудоискательская партия… В 1704 году построен первый в этом крае сереброплавильный завод, отстоящий в 250 верстах от г. Нерчинска. Среди русского поселения значились и Бутины. Так, в хранящейся в Московском архиве Министерства Юстиции «книге Великого Государя, Царя и Великого Князя Петра Алексеевича, всея великия, малыя и белыя России Самодержавца, 1711 г., Нерчинским посадским людям», значится Тимофей Бутин, с окладом в семь гривен… Из указа Иркутской Казённой Палаты, от 16 апреля 1789 г. за № 1509, видно, что сын Тимофея Бутина, Киприан, с сыном Леонтием и внуками Петром и Михаилом… зачислены в Нерчинские купцы. Затем метрическая книга Торгинской Знаменской Церкви за 1793 г. свидетельствует, что у Михаила Леонтьевича Бутина и жены его Натальи родился сын Дмитрий»…[27].

А затем по прошествии ещё некоторого времени, а именно 6 ноября 1835 года, у нерчинского купца третьей гильдии Дмитрия Михайловича Бутина и его второй жены Асинефы Егоровны родился сын Михаил Дмитриевич.

Нерчинск, где прошло детство Михаила Бутина, был купеческим городом. И не случайно, видимо, с пятнадцати лет начал осваивать науку торговать и Михаил, устроившийся вслед за старшим братом Николаем приказчиком на службу к известному нерчинскому купцу Хрисанфу Кандинскому.

Однако Кандинский, который не брезговал и разбоем и на которого жаловались снабжавшие купца пушниной охотники, уличая его в стяжательстве и нечестности, был разорён. По распоряжению генерал-губернатора Н. Н. Муравьёва-Амурского все кабальные сделки Кандинского и шести его сыновей были объявлены незаконными, в результате чего после миллионных оборотов через два года еле набралось 62 тысячи рублей. Имущество Кандинских, их магазины пошли с торгов, а братья Бутины открыли своё дело.

Для начала они купили по дешёвке магазин Кандинского в Нерчинске. И уже к концу 1850-х годов молодые купцы Николай и Михаил Бутины значительно потеснили своих многочисленных конкурентов и выдвинулись на передовые позиции в нерчинской торговле. 23 апреля 1866 г. они совместно с зятем Михаилом Капараки основали золотопромышленное товарищество «Братья Бутины и Капараки», а вскоре, 22 сентября того же года, – «Торговый дом братьев Бутиных» [27]. Распорядителем обеих фирм пайщики избрали молодого Михаила Дмитриевича Бутина.

М. Д. Бутин в молодости

По-видимому, именно Михаил стал инициатором основания товарищества и торгового дома. После того как в 1863 году был разрешён частный золотой промысел на «кабинетных»[4] землях, Михаил Дмитриевич лично занялся поиском золота, в результате чего на имя будущих участников товарищества в 1864 и в 1865 годах было отведено тринадцать площадей на забайкальских реках Дарасун, Жерча и Нарака.

Летом 1866 года добавилось ещё три прииска в Узур-Малахае, которые открыл для товарищества доверенный Бутиных Иннокентий Котельников, шурин Николая Дмитриевича. В самом начале своей деятельности товарищество постоянно нуждалось в кредитных средствах на открытие приисков и постановку работ на них. Деньги требовались на снаряжение поисковых отрядов, на строительство дорог и приисковых станов, оснащение приисков, наём приисковых рабочих. Золото первого сезона добычи почти целиком ушло на развитие предприятия. И Михаил Капараки, разуверившись в успехе дела, решил продать свои прииски и выйти из товарищества. Его прииски были выкуплены братьями. А вскоре они почувствовали отдачу: за первые четыре года добыча золота на Дарасунских приисках возросла с 5 до 30 пудов.

В то время как товарищество только начинало свою деятельность, в 1865 году вышло разрешение на частную золотодобычу в недавно присоединённой Амурской и Приморской областях. Ставшие золотопромышленниками братья Бутины не могли не понять, что недра новых, ещё никем не занятых территорий сулят ещё большие перспективы, чем давно уже эксплуатируемые забайкальские. Тем более, что чисто географически Нерчинск был ближе к Приамурью, чем даже Кяхта или Чита. И на Амур были отправлены поисковые отряды товарищества братьев Бутиных, которые возглавили В. С. Труфанов, С. С. Шадрин, И. А. Котельников…

Не известно, каким образом получали сведения о перспективности тех или иных районов бутинские поисковики, но только их первые заявки были поданы на участки как раз в тех районах Верхнего Амура, которые лишь недавно успел обследовать Н. П. Аносов, руководитель поисковых отрядов совладельца Верхнеамурской компании Дмитрия Бенардаки. Один за другим были открыты прииски Вознаграждающий (в 1868 г.) и Тимофеевский (1869) в долине р. Монголи, Остаточный (1869) на р. Джалинда, Капитолининский, Прибрежно-Амурский и Александроневский (все в 1870 г.) на р. Бургали…

Впрочем, братья Бутины не ограничились только Верхним Амуром. Снаряжаемые ими поисковые отряды подавали заявки в пользу товарищества братьев Бутиных на золотосодержащие площади в системе Нимана, одного из притоков Верхней Буреи (Средний Амур). Здесь товарищество получило 12 отводов, поделив таким образом влияние с Ниманской золотопромышленной компанией в открытом Аносовым приисковом районе. А на Нижнем Амуре, в тогдашней Приморской области, братья и вовсе стали пионерами золотодобычи. Здесь, на реке Керби, притоке р. Амгунь, один за другим появились их прииски Находка, Трёхсвятительский, Узкополосный, Уступный, Утёсный, Медвежий, Гольцовый.

К тому времени в нижнем течении Амгуни на ее притоке р. Херпучи с начала 1870-х уже велась добыча золота, свои прииски здесь открыл благовещенский купец Х. П. Тетюков [66]. Труднодоступные верховья реки оставались практически неисследованными. Первые заявки на разработку золота в долинах рек Сивак и Верхний Сулак поисковая партия, руководимая А. И. Нерпиным, оформив их на имя соучредителя Верхнеамурской компании А. В. Кашина в июле 1876 г. Но, получив приисковые отводы, Верхнеамурская компания не смогла организовать там добычу золота: кроме того, что она вела добычу золота в Джалиндинском приисковом районе, ей требовались материальные и людские ресурсы для освоения Дамбукинского приискового района, в котором уже начали открывать свои прииски конкуренты – В. Н. Сабашников и супруги Шанявские.

В верховья Амгуни отправили своих разведчиков и братья Бутины. И в начале мая 1878 г. на компаньонов бутинского товарищества было подано десять заявок для разработки золота в долинах Верхнего и Нижнего Сулаков и в системе р. Нилан. Получив отводы, Бутины завезли сюда бочечные машины и вскоре на открытых приисках приступили к добыче золота…

Михаила Бутина не устраивали примитивные методы, которыми большей частью велась добыча на енисейских, да и на забайкальских приисках. Для дальнейшего наращивания производства в условиях невысокого содержания золота в песках и при использовании ручного труда требовались значительные людские ресурсы, в результате возрастали и затраты, а себестоимость добытого металла повышалась. Для механизации добычи он переманил из Верхнеамурской компании на свои дарасунские прииски механика-самоучку М. П. Коузова, который смастерил высокопроизводительную золотопромывательную машину.

Бутин вообще старался подбирать к работе на своих предприятиях людей знающих и ответственных, таких, кому он мог доверять, и всячески подчёркивал своё уважительное отношение к таким служащим. Так, в 1865 г. он взял на службу в качестве приискового управляющего отставного инженер-полковника О. А. Дейхмана, судимого военным судом и уволенного с должности начальника Нерчинских заводов за послабление больному ссыльнокаторжному М. И. Михайлову. При этом Бутин назначил Дейхману жалованье большее, чем тот получал, находясь на казённой службе. Другим его управляющим стал пострадавший по тому же делу о послаблениях инженер-поручик П. И. Михайлов. А нерчинской сельскохозяйственной фермой Бутина успешно управлял нечаевец А. К. Кузнецов, который впоследствии стал виднейшим забайкальским краеведом и основателем краеведческих музеев в Забайкалье.

В 1872 году Бутин отправился за опытом в страну передовых технологий – Америку.

В Америке Бутину было интересно всё: природа, торговля, транспорт, промышленность, общественная жизнь. Он посетил несколько штатов, побывал на золотых, серебряных и железных рудниках в штатах Невада, Колорадо, Утаха, Калифорния… Свои впечатления Михаил Дмитриевич описал очень подробно, издав по возвращении книгу «Письма из Америки». И одно из главных мест в путевых заметках золотопромышленника Бутина заняла, естественно, золотодобыча.

«…Попасть к американцам на рудники вообще весьма трудно, – писал Бутин, – принято никого не впускать из опасения, чтобы посторонний глаз не подметил способа ведения работ или истинного содержания руды… С чувством особенной признательности вспоминаю я при этом г. Фера, обладателя громадного состояния и главного владельца рудника Hall et Noroross, и никогда не забуду, как он, переодевшись в рабочее платье простого рудокопа, запачканное глиною, с факелом в руках пошёл нам показывать производящиеся работы. Затем с замиранием сердца летел я в проволочной зыбке на ужасную глубину 1400 фут<ов>, и тут, в страшных подземельях, видел я ту же кипучую деятельность американца, которая поражала и на поверхности земли. В местах особенно суженных, там, где ещё только пробиваются жилы, нам приходилось двигаться ползком или взбираться по лестницам, ежеминутно подвергаясь опасности оборваться или быть задавленным.

Но не одних людей встречали мы в этих туннелях: местами, где температура не особенно возвышенна, мы видели лошадей и ослов, спущенных на работу в это далёкое царство мрака и ужаса для непосвящённого. Зато в самом низу, т. е. на глубине 1600 фут<ов>, не смотря на усиленную вентиляцию, температура так высока, что работают только люди в костюмах прародителей, да бегают вагоны, движимые силой сжатого воздуха» [24].

Вернувшись в Нерчинск, Михаил Бутин активно занялся внедрением технических новшеств. Но, в отличие от скрытных американцев, он не делает тайны из своих технологических открытий. Напротив, стремится широко распространить свой опыт: в 1882 г. в Москве выходит бутинское «Описание привилегированного (т. е. запатентованного) устройства передвижения по рельсам и <с> цепным подъемом торфов и золотосодержащих песков». Подробное описание снабжено рисунками и фотографиями этого устройства, применённого на дарасунских приисках товарищества братьев Бутиных.

Описывая устройство, Бутин старается убедить восприемников, приводя экономические доводы.

«Вместимость груза в вагон… равняется вместимости четырёх таратаек… Таким образом, при подаче песков обыкновенным способом в таратайках потребовалось бы для поднятия 120 пудов 4 лошади и 2–4 проводника, тогда как вагон с таким же количеством груза движется на машину без лошади и человека.

По расчёту при промывке 100 кубических сажен получается сбережение: при добыче и подаче песков на машину и отвозки гальки и эфеля в отвалы, смотря по расстоянию, не менее 50 человек рабочих и столько же лошадей.

Для привлечения в действие 2-х золотопромывательных бочек, подачу песков на машину и отвозку гальки и эфеля в отвалы, где нет воды, достаточно 20 паровых сил. Таким образом при промывке 15000 кубических сажен песков сберегается 7500 подёнщин людей и столько же подёнщин лошадей. Что стоит каждая подёнщина на приисках, каждому золотопромышленнику хорошо известно» [25].

Впрочем, вряд ли можно утверждать, что предприимчивый золотопромышленник, стремившийся внедрить механизацию на приисках конкурентов, был альтруистом. Ведь золотые промыслы были не единственным, чем занимались братья Бутины. В 1874 г. торговый дом «Братья Бутины» купил у иркутского купца Лаврентьева Николаевский металлургический (или, как его тогда называли, железоделательный) завод. Потребность в таком заводе была очевидной: на техническое оснащение приисков были нужны прокат, литьё, механизмы, и собственное металлургическое производство существенно снижало затраты.

После существенной модернизации ранее убыточный завод стал приносить Бутиным прибыль. Выплавка чугуна с 60 тыс. пудов в год была доведена до 200 тыс. пудов. Кроме выплавки чугуна, стали и производства стального проката завод производил горные буры, паровые котлы и даже локомобили. А в 1878 году за изделия завода М. Бутин получил Большую серебряную медаль Парижской выставки.

Объёмы производства Николаевского завода превышали собственные потребности торгового дома и товарищества братьев Бутиных, естественно, что нужны были рынки сбыта. И, вероятно, публичные выступления М. Бутина о необходимости технического прогресса на приисках и его активное продвижение технических устройств были связаны именно с поиском рынков сбыта для продукции своих (позднее Бутины приобрели ещё один, Лучихинский, завод) металлургических заводов.

Но заводская деятельность не была самоцелью процветающей фирмы. Кроме машин и инструментов, на прииски требовались и одежда, и обувь, и продовольствие. Но если на близлежащие дарасунские прииски всё это доставлялось без особых проблем, то регулярная доставка грузов на амурские прииски уже представляла собой достаточно сложную задачу.

«Амурские прииски нашего товарищества и вообще развитие торговли по Амуру и его притокам вызывали необходимость иметь своё пароходство, которое было построено на Николаевском заводе и состояло из четырёх пароходов и семи барж, – писал позднее М. Бутин. – Самый большой пароход, «Нерчуган», в 120 сил с четырьмя баржами предназначался для плавания по Амуру, три меньших строились для хождения по притокам Амура – Зее, Бурее, Амгуни и должны были доставлять на прииски необходимые припасы и материалы» [27].

Пароходство братьев Бутиных начало оперировать на Амуре в 1881 г. «Нерчуган» был собран в селе Бянкино, а суда поменьше, «Соболь» и «Тарбаган», спустили на воду Нерчи в родном Нерчинске, где находилась контора фирмы.

Среди разнообразных товаров, которые торговый дом братьев Бутиных доставлял преимущественно из Москвы, были и товары собственного производства, в частности, продукция винокуренных заводов.

«Приобретённый в 1879 г. торговым домом братьев Бутиных Ново-Александровский винокуренный завод… построен в 1865 году… В 1879 г. наша фирма приобрела в Нерчинском округе Борщевский винокуренный завод… Владея указанными двумя винокуренными заводами и доведя их операционную производительность до 330 т<ысяч> вёдер, наш торговый дом занял первое место среди винокуренных заводчиков не только по количеству, но и по качеству своего вина», – с гордостью писал потом Бутин [27].

Предметом гордости его был, наверное, и солеваренный завод, построить который тоже заставила нужда. Цена на соль плохого качества, продаваемую в регионе монополистами из Усолья-Сибирского, была чрезмерно высока, и М. Д. Бутин построил и механизировал в Иркутской губернии свой завод, выпускающий качественную поваренную соль. Хотя сам Бутин, говоря о солеваренном заводе, называет его «весьма скромным, по сравнению с винокуренным, делом».

Михаил Бутин, которому частенько приходилось наведываться по торговым делам в Петербург и Москву, хорошо представлял значение транспорта для развития территории и был активным сторонником строительства Транссибирской железной дороги. В «Письмах из Америки», например, он писал:

«Только продолжение рельсового пути по всей длине нашего сибирского края может создать солидную колонизацию из наших внутренних губерний и преимущественно тех уездов, где бедность населения является ближайшим последствием недостатка земель для обработки и сельскохозяйственных занятий. Только при этом условии можно пробудить к жизни обширную и богатую, но вместе с тем почти безлюдную территорию… Устройство железной дороги в Сибири тем более нужно, что Китай с его переполненным населением… по-видимому близок к тому, чтобы начать жить иною жизнью, и скоро такое соседство, не отделяемое никакими непроходимыми преградами, может сделаться для нас далеко не безопасным» [24].

Может быть, мнение крупного сибирского предпринимателя сыграло свою роль, когда принималось решение о строительстве Транссиба?

Вообще интересы Бутина, казалось, касались всего, что его окружало. Он, например, «натерпевшись… от неисправностей и задержек местных казённых типографий, работавших крайне неудовлетворительно и по высоким ценам», открыл в Нерчинске собственную типографию. Затем, видя «необходимость обеспечить медикаментами многочисленных служащих фирмы», открыл здесь аптекарский склад и аптеку. Бутинской аптекой, кстати, в конце 1880-х руководил известный ботаникам коллектор Фердинанд Каро, собравший несколько гербарных коллекций забайкальских и приамурских растений. А ещё на деньги купцов Бутиных в Нерчинске было открыто училище для девочек, ставшее позже Софийской женской гимназией, названной так по имени рано умершей жены Софьи, урождённой Зензиновой. А ещё – общественная библиотека, музыкальная школа, купальня…

Но важнейшим из всех дел была для Бутиных торговля. Ею они занимались до конца своих дней, гордясь принадлежностью к купеческому сословию. Начав с розничных продаж в родном Нерчинске, братья расширили своё влияние на всю Восточную Сибирь, Южную Якутию и Приамурье, тем более когда занялись торговлей с соседним Китаем.

Вообще торговля с Китаем была наиболее доходным предприятием забайкальских купцов, которые находились в более выгодном положении по сравнению с московскими. Едва ли не единственный в то время торговый путь в Китай пролегал через пограничную с Монголией Кяхту, что делало этот городок весьма значимым центром приграничной торговли.

Но до Кяхты из Нерчинска тоже нужно сначала добраться, а граница с Маньчжурией, за которой Китай, совсем близко. И в 1870 году Бутин снаряжает «торгово-учёную» экспедицию в неизведанные ещё края. Экспедиция из Нерчинска прошла через Керулен, Долон, Нор, Пекин до Тянь-Дзина.

Бутин не стал держать в тайне от конкурентов открытый им маршрут, понимая, что увеличение грузопотока сулит оживление торговли в первую очередь в Нерчинске. И, вернувшись с китайскими товарами, он передаёт дневник и описание пути, снабжённое подробной (пять вёрст в дюйме) картой, Императорскому Русскому географическому обществу. А в 1871 году в одной из иркутских типографий печатается бутинский «Исторический очерк сношений русских с Китаем и описание пути с границы Нерчинского округа в Тяньцзинь»[69].

Публикация, как и сама экспедиция, не осталась незамеченной: Русское географическое общество, избрав купца-географа в свои члены, за поиск и описание новых торговых путей наградило его в 1872 году серебряной медалью. В том же году Михаил Бутин за успешную торговлю с Китаем получил ещё одну награду – орден святого Станислава 3-й степени.

Эти награды были первыми, которыми был удостоен Михаил Бутин. В 1877 г. он награждён орденом Анны 3-й степени. В 1878 г. – серебряной медалью Парижской выставки, на которой были выставлены образцы изделий Николаевского железоделательного завода. В 1882 г. получил награду от короля Португалии, орден Иисуса Христа. 1883 г. – снова награда, орден св. Станислава 2-й степени… Большая золотая медаль Московской выставки за усовершенствование золотопромывательной машины…

Может, когда-нибудь коллекционер-нумизмат Михаил Бутин смог бы показывать самую большую в мире коллекцию орденов и медалей, полученных предпринимателем Михаилом Бутиным, но неожиданно для многочисленных партнёров по бизнесу фирма «Торговый дом братьев Бутиных» оказалась несостоятельной. Сам М. Д. Бутин описывает это так:

«Это… случилось в то время, когда во второй половине 1882 года мы особенно нуждались в оборотных средствах для того, чтобы приступить к разработке приисков на Амуре, в которых в то время находился затраченный капитал в 1.200.000 рублей, независимо от 400.000 рублей, представлявших собою стоимость нашего, предназначенного для этих приисков, пароходства на Амуре…

Несколько неурожайных лет в Забайкальской области, доведшие цену на пуд ржаной муки до 2 и даже 3 рублей, и иркутский пожар 1879 года повлекли за собой общий на всём пространстве деятельности нашей фирмы торговый и финансовый кризис, задержавший поступление своевременно платежей и по необходимости сокративший обороты местных коммерсантов и промышленников. Во время голодовок 1880–1881 г. на наших Дарасунских приисках собиралось до 5000 рабочих с семьями, чтобы пропитаться. При таком наплыве народа приходилось ставить сверхсметные работы… На оплату этих вынужденных преждевременных работ, поглощавших оборотные средства и предпринятых исключительно в виду невозможности распустить рабочую команду в 2.000 человек, требовались крупные денежные суммы, снабжение коими данного дела неизбежно сокращало обороты остальных предприятий фирмы…» [27].

Михаил Дмитриевич до последнего надеялся, что ему удастся рассчитаться по долговым обязательствам: в расчёте на успешную золотодобычу он большую часть потребных в развитие своих производств средств получил в виде кредитов. Между тем золота в кризисном 1882 году бутинские прииски дали мало: засушливое лето ограничило и возможности промывки золотосодержащих песков. И Бутин вынужден обратиться к кредиторам с просьбой об отсрочке платежей на год-два.

Чтобы у кредиторов не возникло сомнений относительно его честности и платёжеспособности, он показывает им баланс фирмы, в котором актив превышает пассив, и предлагает назначить администрацию, которая следила бы за финансовыми потоками фирмы и его собственной деятельностью в качестве распорядителя.

На этот раз Бутин, рассчитывая на понимание и поддержку собратьев по цеху, ошибся в своих расчётах. Среди его партнёров оказались не только друзья, но и такие, кто завидовал успешному предпринимателю, кто был бы рад его падению и надеялся поживиться на разорении известной фирмы.

Администрация была учреждена, но взявшийся за её организацию самый крупный из иркутских кредиторов тайный советник И. С. Хаминов сделал всё по-своему. В состав администрации вошли иркутские кредиторы фирмы Бутиных: «управляющий… отделением Сибирского банка Милиневский, торговый дом Мыльникова и Зазубрина и отставной чиновник Стрекаловский» [27]. Распорядитель торгового дома братьев Бутиных, сам Михаил Дмитриевич Бутин, остался не у дел.

Хаминов нажил свои миллионы, начав с доставки грузов и казённых подрядов, а затем, перейдя к ростовщичеству, получал свои проценты с долговых обязательств кредитовавшихся у него купцов. Хаминова не привлекала возможность вкладывать деньги под больший процент, но на длительное время, и он воспользовался реальным шансом нажиться за более короткий срок. Возглавив администрацию, вместо того чтобы вести дела Торгового дома братьев Бутиных и сохранить фирму, стал заниматься возвращением долгов себе самому и другим вошедшим в администрацию кредиторам, даже если срок погашения кредитов им ещё не подошёл.

В счёт оплаты кредита шло всё, что только возможно: денежные средства, полученные новым кредитом, взятым администрацией якобы на срочные расходы, изделия металлургических и винокуренных заводов, товарные остатки на складах… Экономическое положение фирмы стало быстро ухудшаться. Бутин обратился в суд с ходатайством об упразднении администрации Хаминова, доказывая её неправомочность. Но к тому времени, как суд согласился с доказательствами Бутина и признал администрацию незаконной, Хаминов уже получил своё.

К тому времени заволновались другие кредиторы фирмы – московские, томские. Да и не все иркутские заимодавцы были удовлетворены администрацией Хаминова. Была учреждена вторая администрация, за второй – третья…

Десять лет с переменным успехом тянулась судебная тяжба Михаила Бутина с администрациями. Управление делами торгового дома братьев Бутиных стало весьма доходной статьёй московских юристов, и капиталы некогда процветающей фирмы неумолимо таяли. Администраторам-юристам, положившим себе за «управление» весьма высокое жалованье, было выгодно подольше оставаться у руля, но при этом собственно управление их не интересовало. С болью Бутин цитирует в своей работе «Сибирь, её дореформенные суды и условия ведения торговых и промышленных дел до сооружения Сибирской железной дороги» доклад одного из доверенных администрации о деятельности его предшественников в Амурской области:

«На доверенных администрации смотрели (в Благовещенске) подозрительно после того, как Орельский вёл себя нехорошо здесь, разгульно и продал Ниманской компании за дешёвую цену припасы и проч. О Гуляеве прямо все говорят, что он человек совершенно неспособный к управлению столь большим делом и указывают, что Орельский выдвинул его для своих целей, что прииск далеко не выработался, что ещё год смело можно было продолжать и что будто у Орельского есть желание самому приобрести его. Про Короваева говорят ещё хуже, что на приисках Находке, Узкополосном и Трёхсвятительском была показана какая-то масса торфов вскрытыми, а в действительности они не были вскрыты»[27].

Да и сам доверенный Болотов, написавший этот доклад, тоже, как оказалось недалеко ушёл от своих предшественников. Он, например, решил перевезти приисковое имущество, «доставка которого на прииска потребовала значительных затрат… обратно в Благовещенск», потратив деньги фирмы и на эту перевозку.

«По представлению Болотова, амурские прииски были сданы арендаторам, обязавшимся хранить оставшуюся на приисках и вторично значительно уценённую часть приискового имущества. В числе прочих были сданы и Буреинские прииски за 250 полуимпериалов с пуда золота. Они оказались с богатым содержанием золота, и взявшие их в аренду Ельцов и Левашов, начав дело с очень малыми средствами, быстро разбогатели, ширили своё предприятие и теперь имеют миллионы… Благодаря такому ведению дела, капитал, заключающийся в наших амурских приисках, совершенно растаял. Из отчётов видно, что исчезновение этого капитала шло в следующей постепенности.

С этим рублём администрация передала амурские прииски заменившему её конкурсному управлению, а последнее по упразднении его в 1892 г. этот капитал в один рубль передало мне» [27].

Ещё раньше, чем приисков, Бутины лишились пароходства: администраторы сочли это предприятие убыточным и спешно продали пароходы вместе с баржами.

Когда весной 1892 г. по постановлению Сената братьям Бутиным было возвращено право управления их собственной фирмой, её капитал уменьшился на четыре миллиона рублей. А в сентябре того же года умер старший брат, и Михаил Дмитриевич объявил о закрытии торгового дома. Он сделал попытку взыскать с администраторов по суду сумму, на которую уменьшился капитал фирмы, но в связи с восшествием на престол Николая II расхитители чужой собственности получили амнистию.

Бутин поселяется в Иркутске, где строит себе новый дом. Он, уставший бороться, уже не стремится к развитию своего дела, решив ограничиться тем, что имеет. Бутин выгодно продаёт Николаевский завод, продлевает аренду с Ельцовым и Левашовым, оставив им заботу о производстве, а себе – сравнительно небольшой, но стабильный доход с золотодобычи. Стабильное поступление денег обеспечивают и винокуренные заводы.

Остаются еще участки в Хабаровске, купленные непонятно с какими целями администрацией. Для Бутина они не представляют никакой ценности, но почему-то слишком много предложений приобрести эти участки, и Бутин не спешит. Если бы он мог увидеть воочию эти участки, но в его возрасте решиться на дальние поездки становится всё трудней, а довериться некому, слишком многие нажились на его беде.

В 1904 году у Бутина возникают серьёзные проблемы со здоровьем и, оправившись от тяжёлой болезни, он пишет завещание.

Прямых наследников у Михаила Дмитриевича не было: двое детей от первого брака умерли во младенчестве, умерли и двое других, родившиеся от второй его жены. И самую большую сумму – 100 тысяч рублей – он завещает жене, Марии Александровне. Ей же завещает и пожизненное владение иркутским домом. Двадцать тысяч и пожизненное пользование домом в Нерчинске, где она жила, должна будет получить по завещанию его сестра Татьяна Дмитриевна Мауриц. По три-пять тысяч он завещает ещё нескольким близким людям. А всё, что останется от его миллионов, «приобщить к свободному капиталу и превратить в процентные государственные бумаги, на которые содержать в Нерчинске на половину суммы – исхлопотавши у Правительства учреждение ремесленного или реального училища (если таковые не будут открыты ранее). Четвертую часть суммы употребить на устройство и содержание приюта в Нерчинске для бедных девочек, а остальную четвертую часть на устройство десяти школ в Нерчинском округе, в пунктах по усмотрению душеприказчиков, например Торге, Хиле, Илиме, Зюльзе, Олове, Бянкино, Урульге и пр.» [28].

Михаил Дмитриевич Бутин в 1904 г.

Михаил Бутин оставил о себе добрую память. В восьмидесятые годы XIX века торговый дом братьев Бутиных тратил на благотворительность ежегодно до двадцати с лишним тысяч рублей, и Михаила Дмитриевича нередко сравнивают с другим известным меценатом, московским купцом Саввой Морозовым, с которым Бутин имел партнёрские отношения.

Как Морозов, и, впрочем, как многие и многие русские купцы, Михаил Бутин был покровителем искусств: стены его нерчинского дома, известного здесь как «дворец Бутина», были украшены картинами русских художников, а галерею занимали фамильные портреты работы Маковского. Для проведения концертов и ведения уроков в музыкальной школе Бутин пригласил венгерского музыканта М. Л. Маурица. Пожив некоторое время у Бутиных, Мауриц женился на вдовой сестре хозяина, Татьяне Дмитриевне.

Своего рода произведением архитектурного искусства был и сам бутинский «дворец», строительство которого было начато в начале 1860-х. Впрочем, это было даже не одно здание, выстроенное, как пишут, в «мавритано-готическом» стиле, а целый комплекс зданий, включающий каретные ряды, водонапорную башню, оранжерею с прилегающим садом, выращенным стараниями Татьяны Дмитриевны Мауриц. В главном из зданий, длинном, выходившем трёхэтажным фасадом на центральную улицу, жил и работал сам М. Д. Бутин. Здесь же размещались контора торгового дома и магазин, здесь находилась библиотека, здесь были выставлены для показа собранная Бутиным минералогическая и нумизматическая коллекции. Но главным во «дворце» был, пожалуй, музыкальный зал, средоточие культурной жизни Нерчинска.

Музыку любили все в многочисленном семействе Бутиных, в том числе и сам Дмитрий Михайлович, игравший на нескольких музыкальных инструментах и даже занимавшийся композицией. Бутин покровительствовал и местному отделению Музыкального общества, и в музыкальном зале его «дворца» не раз выступали с концертами приглашённые им известные музыканты и певцы. Соответственно назначению зал был и оформлен: на фронтальной стене, под балконом для оркестра – позолоченное барельефное изображение Эвтерпы в окружении ангелов, на других стенах – барельефные надписи имён известных композиторов. Но особую гордость Дмитрия Бутина представляло, думается, огромное, самое большое в мире, зеркало из венецианского стекла площадью 16 м2, купленное им в 1878 году на Парижской выставке и привезённое в Нерчинск сначала морским путём, а потом по Амуру, Шилке, Нерче… Зеркало пережило все революции, войны и пожары, оно и сейчас наряду с тогда же привезёнными зеркалами поменьше – гордость и украшение Нерчинского краеведческого музея, лишь недавно переселившегося в восстановленную часть бутинского «дворца»…

«Дворец» с прилегающим участком и построенными на нём деревянными домами и садом Бутин пожертвовал городу под учреждение ремесленного или реального училища. «В то же училище, – указал он в завещании, – жертвую библиотеку и коллекции по минералогии, нумизматике и пр.».

Вскоре после составления завещания М. Д. Бутин переехал в Нерчинск и поселился в своём каменном доме. Здесь и умер 7 (20 по новому стилю) апреля 1907 года от болезни почек.

На старом кладбище, где похоронен Михаил Дмитриевич Бутин, нет его могильного памятника. Говорят, что он сам так захотел, говоря, что оставил достаточно памятников себе на забайкальский земле.

Один из таких памятников, его каменный дом, по завещанию был отдан организованному в Нерчинске реальному училищу. Ремесленное училище было одно время здесь и после Великой отечественной войны, затем в здании расположились городская библиотека, горсовет, горгаз, магазины. В 1982 и в 1993 годах здание было повреждено пожарами, а в 1997 году брошено властями на произвол судьбы. От немедленного разрушения «дворец» спасла общественность, Центр по сохранению историко-культурного наследия Нерчинского района, возглавляемый историком, энтузиастом С. Ю. Литвинцевым. В настоящее время часть здания реставрирована, и восстановленные помещения занял районный краеведческий музей, которым руководит другой Нерчинский энтузиаст и историк, А. Ю. Литвинцев.

В планах братьев Литвинцевых – восстановить весь комплекс бутинской усадьбы и вернуть былую славу не только «дворцу», но и Нерчинску, маленькому районному центру забайкальской глубинки.

Николай Павлович Аносов (1834–1890)

С историей Дальнего Востока тесно связана и жизнь основавшего Среднеамурскую и Ниманскую золотопромышленные компании горного инженера Николая Павловича Аносова, который скопил первоначальный капитал, работая на Бенардаки.

Его имя носит посёлок в Иркутской области на правом берегу Ангары, железнодорожная станция в Амурской области на БАМе, крупная геотектоническая структура на западе Амурской области.

Золотодобытчики, геологи и поныне вспоминают легенду об «Аносовском Сундуке», или «Золотом Кладе» – таёжном ключе в верховьях р. Зеи, где якобы находил Аносов богатую золотом россыпь.

И когда вспоминают Николая Аносова, то обязательно добавляют при этом – сын известного русского металлурга.

Да, в самом деле, отцом знаменитого геолога и золотопромышленника был не менее известный горняк и металлург, «отец русского булата», Павел Петрович Аносов.

В своё время Павел Петрович окончил Горный кадетский корпус, и судьбы его сыновей, родившихся в Златоусте, тоже оказались связаны с горной промышленностью. Так, старший сын, Александр Павлович, окончивший в 1853 году институт Корпуса горных инженеров, известен как открыватель месторождений железных руд на севере европейской части России. Средний, Павел Павлович, окончил Императорский Александровский лицей, открыл золотые россыпи в Приамурье. На горных приисках Алтая работал младший из братьев, Алексей Павлович, в своё время учившийся в Петербургском Лесном институте. Но наибольшей славы удостоился Николай Павлович.

Николай Аносов родился 12 ноября 1834 года[5] через год после своего старшего брата и окончил тот же Горный институт в том же году, что и Александр. О его первых годах самостоятельной жизни существуют две версии, несколько отличающиеся друг от друга. Так, составитель его некролога Н. П. Покровский утверждал, что ещё в институте способного студента среди других выделил генерал-губернатор Н. Н. Муравьёв и по его совету Николай Аносов после учёбы поступил на службу не на Алтайские заводы, которыми руководил его знаменитый отец, а на Нерчинские. А здесь, по Покровскому [128], уже в первые же месяцы службы он открыл крупное россыпное месторождение золота в долине р. Бальджи. И за это открытие в 1854 году был награждён первым орденом, орденом Святой Анны III степени и шестьюстами рублями ежегодной пенсии, которая назначалась до полной выработки приисков.

Согласно версии Е. Заблоцкого [60]. Николай Аносов, окончив Горный институт, действительно в 1853 году был направлен на Нерчинские заводы. Но по прибытии молодого «геогностика» в Иркутск Муравьёв оставил его в своём личном распоряжении, предполагая его участие в готовящейся военной экспедиции.

Эта экспедиция, известная под названием «первого амурского сплава», началась 18 мая 1854 года. Началась в Забайкалье, на Шилке, от слияния которой с Аргунью и начинается собственно Амур.

Небольшая флотилия, возглавляемая пароходом «Аргунь», из Шилкинского Завода отправилась вниз по реке, имея весьма представительный состав участников экспедиции. Сам генерал-губернатор Н. Н. Муравьёв, капитан парохода А. С. Сгибнев, будущий генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Карсаков, красноярский купец П. И. Кузнецов, инженер Рейн, чиновники Н. Д. Свербеев, Г. М. Пермикин, А. И. Бибиков.[6]

Сплав был скоротечным, рекогносцировочным, носившим скорее военно-дипломатический, нежели научный характер. В день экспедиция проходила 100 вёрст и более, и уже 15 июня окзалась на озере Кизи близ устья Амура. Но несмотря на быстроту продвижения, Аносов успел получить общее представление о геологическом строении прибрежья Амура и возможности находок здесь полезных ископаемых, в том числе золота. Его наблюдения под названием «Краткий геогностический очерк прибрежий Амура» стали первой его научной работой и первой для этого района геологической публикацией.

Вернувшись из экспедиции, Аносов занялся изучением золотоносности того района, в который был направлен изначально – Нерчинского горного округа. И вот именно тогда, в 1855–1856 гг., утверждает Заблоцкий, руководимая им поисковая партия открыла несколько золотых россыпей, в числе которых была и богатая Бальджийская. Земли, на которых производились поиски, были закрыты для частной золотодобычи, и открытые для разработки Аносовым прииски также были собственностью государства. Именно поэтому военный чиновник Аносов получил и государственную награду, и пенсию, несмотря на то что ему было лишь немного более двадцати. Тем временем Н. Н. Муравьёв продолжал работу по присоединению Приамурья к России: вёл переговоры с китайцами, готовил программу колонизации Амура. И, поскольку эта программа предполагала и добычу полезных ископаемых, в январе 1857 года Муравьёв предложил Аносову начать подготовку к новой экспедиции на Амур, имеющей своей целью поиск золота. Во избежание дипломатических проблем (статус Амура, как пограничной реки, всё ещё не был утверждён), район поисков был сначала ограничен низовьями Амура, территорией, подконтрольной России.

Золотопоисковая партия, в которой, кроме самого горного инженера Аносова и штейгера Тетерина, были ещё десятеро рабочих, стартовала всё из того же Шилкинского Завода 18 мая 1857 года. Но ни сам Амур, ни Биджан, ни район озера Кизи не принесли положительных результатов, поскольку сам район поисков был выбран неудачно.

«Когда партия удостоверилась, что в прибрежьях устья Амура нельзя ожидать россыпей, а удаляться во внутренность края… не было никакой возможности, тогда она поспешила оставить эту местность и перешла на север Приморской области, в Удской край… Партия в течении зимы 1857 и лета 1858 года исследовала вершины р. Уды, впадающей в неё р. Половинной или Маи, также часть вершин Зеи, именно речки Копури и Нугу. Она показала большую благонадёжность западных склонов Удских гор и доказала это открытием россыпи по р. Кинлянжак, впадающей в р. Копури.[7] К сожалению, вершины Зеи, или вообще западные склоны Удских гор, весьма удалены от берегов Амура, так как нет никакой возможности предполагать разработку заключающихся там россыпей со стороны Амура… Между тем, так как открытая россыпь по р. Кинлянжак не представила ничего особенного и наиболее богатые шурфы отходили в 1 1/2 золотника средним содержанием во 100 пудах песку, то поэтому партия и должна была оставить эту местность и возвратиться в Удской край, в село Удск. Здесь она снова сформировалась, собралась силами и отправилась на W, к Нерчинскому округу. Идя всё горами, по вершинам рек, бегущих из Станового хребта и впадающих в Зею, они перешли весь север Амурскаго края и вышла благополучно в вершину Амура в ст. Албазин»[8].

Аносов не счёл целесообразным продолжение поисков в этом районе: золото есть, но уж больно далеко от населённых пунктов, сухопутных трактов и речных магистралей. Чтобы начать его разработку, нужны большие средства, а деньги есть смысл вкладывать лишь будучи уверенным, что они возвратятся с прибылью. И он больше никогда не вернётся в эти края. Но после того как в Приамурье будут открыты приисковые районы, когда станет проблематичным открытие новых россыпей в «Ближней Тайге», по следам Аносова пойдут ещё очень многие. Их будет вести вперёд легенда о Золотом Кладе – ключе с большим содержанием золота, якобы найденном Аносовым, но потерянном вместе с маршрутной картой. На Кинляндяке, притоке р. Купури, будут работать поисковые отряды М. С. Труфанова, К. В. Гроховского, М. Г. Горохова, В. В. Толстых и др., но добыча золота здесь так и не начнётся.[8] Тем не менее все новые исследователи «Удских гор» стремились найти следы экспедиции самого Аносова, великого и загадочного первооткрывателя. И гордились, если удавалось встретить такие следы. Так, в 1910 г. Главноуправляющий Верхнеамурской компании граф В. К. Сонгайлло докладывал:

«…Недалеко от истоков Чогара были встречены посторонние орочёны, которые в разговоре упомянули, что на одном притоке в р. Май[9] находятся остатки дома, некогда построенного инженером Аносовым. Горный хребет между Чогаром и р. Май считали для европейца непроходимым и советовали возвратиться на р. Купури, левый приток Верхней Зеи и по ней подняться к верховьям р. Май. Несмотря на это экспедиция вывершила ключ «Шаман-Биракан» (Шаманский Ключ), впадающий слева в р. Чогар и через «Чортов перевал» (Авахэ-Алякит) попала в одно из разветвлений реки Чайдак, правого притока р. Май. Действительно здесь среди густых зарослей было найдено место дома инженера Аносова; произведёнными раскопками открыта была комната с грубо сделанной мебелью, кухня с нарами для рабочих и баня. При дальнейших поисках были найдены несколько линий старых шурфов. Некоторые из шурфов были несколько очищены, с их стен на глубине 10–12 четвертей аршина взяты пробы, которые во многих местах дали знаки золота; одновременно по близости самой поверхности речной косы были обнаружены хорошие знаки золота» [38].

Итак, после двухлетнего перехода отряд Николая Аносова в конце марта 1859 года возвратился на Амур. Однако отдохнуть не пришлось: Аносов, «доехав до Верхнеудинска… получил назначение ехать в Амурскую область, соединиться с Поручиком Басниным и произвести исследование тех местностей, где им открыто присутствие золота»[8]. Ведь за то время, пока Аносов искал золото в верховьях Уды и Зеи, произошло не одно событие. Во-первых, левобережье Амура официально стало считаться территорией России, во-вторых, поисками золота в образованной здесь Амурской области занималась ещё одна поисковая партия, которой руководил выходец из известного в Восточной Сибири купеческого рода горный инженер Иван Васильевич Баснин. И хотя эта партия не нашла россыпей золота, признаки золотоносности на Селемдже, притоке Зеи, она всё же обнаружила. И эту информацию надлежало теперь проверить Аносову.

Однако он, выполняя задание, всё же не ограничился поисками на одной только Селемдже. «Кроме того, послан был небольшой поисковый отряд в местность, прилегающую к левому берегу Амура, между ст. Покровской и Албазином, потому что местность эта… скорее могла заключать в себе россыпи в недальнем расстоянии от Амура» [8].

Полевой сезон 1859 года Николай Аносов провёл вместе с Басниным и тремя отрядами в поисках россыпей на Селемдже. Но единственным результатом поисков стало предположение (позже выяснилось – предвидение) о том, что до месторождения просто не дошли, что золото должно быть в верховьях Дугды, одного из селемджинских притоков, истоки которого лежали на хребте Джагды.

Кода Аносов вернулся в Благовещенск, он узнал, что маленькому албазинскому отряду, которым руководил штейгер Тетерин, повезло значительно больше: «по р. Модолан, притоку р. Ольдой, он встретил хорошие знаки золота, доходящие в первых шурфах до 30 долей сред. содержания в 100 пуд. песку. Кроме того, встречены были им знаки золота почти во всех окрестных речках»[8].

Получив разрешение генерал-губернатора, Аносов со всеми остальными поисковыми отрядами направился на Модолан. Так состоялось открытие двух россыпей, доступных для разработки. Но золотодобыча в Приамурье ещё долго не начинается. Н. Н. Муравьёв-Амурский считал, что сначала надо осуществить сельскохозяйственную колонизацию новых земель, поскольку их золотопромышленное освоение потребует значительных людских ресурсов, а завоз продуктов издалека чреват их высокой ценой и возникновением социальных проблем.

Возможно, что начало добычи откладывал и сам Аносов, у которого на этот счёт были другие планы. Во всяком случае, в «Отчёте о действии поисковой партии» он написал:

«Открытые две россыпи, по системе вод Ольдоя, имеют все выгодные местные условия для производства промысловых работ, как то: воду, незначительное расстояние как от Амура, так и от Забайкальской области, сухой грунт земли, по которой будет проведена дорога к приискам; всё-таки все эти выгодные обстоятельства не могут, при настоящей дороговизне рабочих рук на Амуре и высоких ценах на жизненные припасы, сделать выгодною разработку этих россыпей. Надо выждать время, пока всё сдешевеет, а до того времени лучше подробнее исследовать окрестности заявленных россыпей, что может привести к открытию более значительных и более богатых золотых россыпей»[8].

После открытия Аносов на некоторое время отошёл от дел: весной 1861 года его направили заграницу. В Германии, Бельгии, Франции и Германии он знакомился с опытом в области горного дела и металлургической промышленности. Приобретённые знания впоследствии оказались очень кстати. Хотя Аносов применил их по своему усмотрению. Вернувшись из заграницы, он оставил государственную службу и заключил договоры с крупным российским капиталистом греком Дмитрием Бенардаки, купцом Иваном Иконниковым и чиновником Василием Каншиным. По-видимому, он с большей для себя пользой решил применить свои знания об амурском золоте.

Сначала, в 1861–1862 гг., Аносов на средства Бенардаки ищет золото на юге нынешнего Приморского края, в районе озера Ханка, и на побережье близ Владивостока. Эти поиски подтверждают информацию о золотоносности Приморья, но россыпи здесь повреждены старыми китайскими отработками и уже не представляют промышленного интереса.

Осенью 1863 г. Н. Аносов приступает к исследованию другого района, на территории теперешней Еврейской Автономной области, где открывает для Бенардаки месторождение железа в долине реки Большая Самара. А в 1865 году, когда разрешается, наконец, частная добыча золота в Приамурье, он возвращается в уже известный ему район, на Ольдой.

Уже в следующем, 1866-м, году одна за другой появляются в журналах его публикации, из которых мы теперь имеем представление о том, как начиналась золотодобыча на Амуре.

В опубликованном письме к секретарю Императорского Географического общества Аносов писал:

«В прошедшем году я получил Ваше любезное приглашение писать в Географическое Общество о моих горных исследованиях в Амурском крае. К сожалению, я не мог этого скоро исполнить, потому что сведения мною сообщаемые имеют тогда только цену, когда сопровождаются фактами, но в избранной мною отрасли деятельности, факты достаются весьма медленно и трудно, а иногда совершенно ускользают по причинам, совершенно независящим от исследователей.

Так, например, прошедший 1865 г. дал мне возможность сделать только предположения о золотоносности некоторых мест, чтобы эти предположения возвести на степень фактов, потребовались беспрерывные исследования в течение четырёх месяцев, с 1-го февраля по 1-е июня 1866 года. И то, что далось мне с таким трудом и в столь продолжительное время, может быть изложено в нескольких сжатых строчках, которые и следуют ниже»…[64].

А вскоре и Горный журнал опубликовал его рапорт горному департаменту.

«Имею честь донести, что к осени нынешнего года я оканчиваю свои занятия по управлению горно-приисковыми партиями г. Бенардаки. В настоящем году все мои занятия стремились к отысканию золотых россыпей, различные условия которых могли бы дать возможность вести работы с выгодою, несмотря на удалённость края и всеобщую дороговизну. От меня требовалось, чтобы найденные россыпи имели значительные размеры, и чтобы среднее содержание песков, принимая в соображение расстояние приисков от берега Амура и прочие обстоятельства, дозволяло рассчитывать на дивиденд не менее 30 проц. и на количество золота не менее 40 пуд в год. При этом только г. Бенардаки решался основать правильное золотое дело в таком отдалённом крае, как Амур. Местность для поисков золота была избрана мною ещё в прошлом году.

Поздний приход известия о разрешении частного золотого промысла на Амуре не позволил мне зимою в прошедшем году исследовать эту местность. Между тем, начавшийся наплыв других частных партий не позволил мне отложить исследование до лета 1866 года. Вследствие этого, желая избегнуть столкновения с другими частными партиями, а равно и всякой суеты в разведках, которые по местным обстоятельствам, напротив, должны были вестись правильно и на значительном протяжении, я вынужденным нашёлся сделать разведку зимой, начиная с 1 января; затруднения в переходах от глубины снегов, морозов, выкупились вполне удобством шурфовки, от отсутствия притока воды вплоть до 1 апреля; но тогда местность с золотом уже определилась, команда, расположенная зимою попарно на шурфах, раскинутых в разных речках, и отстоящих один от другого часто в сутках хода, была уже сосредоточена, и работы пошли артелями. – Переходы зимою делались на лыжах и оленях. Ночлеги делались под открытым небом или расставлялись тунгусские кожаные юрты, имеющие вид конусов, с диаметром основания в 2 сажени. Прочие частные партии, не имевшие оленей, не могли идти за нами и быть помехою нашим исследованиям; только в конце апреля они дошли до нас, но уже тогда, когда всё главное было сделано… Всего в этой местности открыто площадей партиею г. Бенардаки – две, г. Каншина – три, г. Иконникова – три. Всего 8 площадей. Общее протяжение 40 вёрст»[140].

Аносов писал, что затраченные Дмитрием Бенардаки средства окупятся двадцатью саженями открытой площади по р. Джалинда. И уже через два года, когда на джалиндинском Васильевском прииске завершился первый промывочный сезон, Верхнеамурская компания отчиталась о добыче пятидесяти пудов и одиннадцати фунтов золота. Следующий сезон дал 93 пуда, а в 1870 году добыча перевалила за 100 пудов.

Впрочем, лавры (в виде дохода) пожинала не только компания Бенардаки. Перед тем как заняться поисками в пользу золотопромышленников, Аносов заключил с ними договоры, по которым ему причиталось вознаграждение за каждый пуд добытого с открытых им площадей золота. И это вознаграждение было значительно ощутимей и жалованья горного инженера, и пенсии, получаемой им за открытие россыпей в Нерчинском округе. Каждый добытый на Васильевском прииске пуд золота приносил ему четыреста рублей серебром – две трети годовой пенсии, назначенной государством. Золото давали и другие прииски… Можно было не работать.

И Аносов навсегда покинул Дальний Восток.

С 1870 года он снова на государственной службе, чиновник по особым поручениям при Учёном комитете Министерства финансов. И одновременно – золотопромышленник: регулярно получаемые за открытые прииски деньги он вкладывает в золотодобычу, снаряжая поисковые партии и отправляя их туда, где, как он считал, непременно должно быть золото. И в договоре от 17 марта 1873 г. о создании новой, Среднеамурской золотопромышленной компании, второй в Приамурье по времени создания, его имя звучит уже в другом контексте. Николай Аносов здесь уже не первооткрыватель, занимавшийся поисками на чужие деньги. Он – совладелец компании, равный другим компаньонам, фамилии которых нам известны по Верхнеамурской компании – И. А. Иконникову, В. С. Абазе, Ф. И. Базилевский, Н. Д. Бенардаки. И таким же совладельцем, хоть и с меньшим количеством паёв, становится первооткрыватель новой системы Павел Аносов.

Открыватель приисков Павел Павлович Аносов… Формально младший брат Николая Аносова не был горным инженером, он получил образование в петербургском Александровском лицее. Но авторитет брата, который был старше на четыре года, его слава, а возможно, и увлекательные рассказы сделали своё дело. Павел Аносов возглавил направленную Николаем Аносовым в верховья Селемджи поисковую партию, и в 1871–1872 гг. поиски завершились открытием золотых россыпей в долинах Верхнего и Нижнего Мынов (теперь это реки В. Стойба и Н. Стойба).

После открытия нового золотоносного района и образования Среднеамурской золотопромышленной компании П. П. Аносов в 1875 году едет изучать опыт в Америку, в Калифорнию, а затем, вернувшись, стремится применить его в Южном Приморье, пытается наладить там гидравлический способ разработки золотоносных россыпей. Ещё через некоторое время, в 1880 году, он выступит с предложением организовать в России специальное техническое бюро для золотопромышленности, считая, что государство должно содействовать развитию горного дела…

А Николай Павлович Аносов между тем продолжает развивать успех. 3 декабря 1875 г. в г. Санкт-Петербурге им создаётся ещё одна компания, Ниманская. Её прииски открываются в верховьях р. Буреи – второго после Зеи крупного левого притока Амура. В списке компаньонов Ниманской золотопромышленной компании появляются уже знакомые имена пайщиков – В. И. Базилевского и Ф. И. Базилевского, В. А. Ратькова-Рожнова. Там же среди других, незнакомых или малознакомых, находим и имя В. Н. Сабашникова, другого замечательного золотопромышленника, которому посвящена следующая глава книги.

Информация о жизни самого Аносова в этот период достаточна скуда. В некрологе Н. П. Покровского говорится, что в 1872 г. Николай Аносов стал зваться камер-юнкером Двора Его Величества, в 1876 г. был удостоен звания Почётного члена детского приюта Принца Ольденбургского, в 1885-м за благотворительную деятельность получил новую награду – орден св. Анны 2 степени. А 17 сентября 1890 года ещё не старый Николай Павлович Аносов скончался.

Василий Никитич Сабашников (1819–1879)

Среди тех, кто предпринял поиски золотых месторождений в только что присоединённом к России Амурском крае, был и известный чаеторговец Василий Никитич Сабашников. Еще его отец Никита Филиппович, служивший доверенным Российско-Американской компании и за безупречную службу удостоенный звания Потомственного почетного гражданина, обосновался в Кяхте, небольшом городке на границе с Монголией. Здесь находился центр чайной торговли, через Кяхту пролегал путь чайных караванов из Китая в Россию. В обмен на чай поставлялась прежде всего пушнина. Торговали также шелком, другими товарами. Товарооборот кяхтинских компаний составлял до 20–30 миллионов рублей в год.

Торговая компания Василия Никитича Сабашникова, в которой также принимали участие его братья, с успехом вела здесь дела и занимала в ряду других чаеторговцев заметное место.

Помимо прочего дом Сабашниковых в Кяхте был и средоточием местной интеллигенции. Здесь бывали декабристы М. А. и Н. А. Бестужевы, И. И. Горбачевский, художники К. Рейхель, К. Мазер, писатели М. И. Венюков и С. Максимов, иркутский дирижёр Редров, флейтист из Голландии Совле. Бывал здесь и сам генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьёв.

Супруга Василия Никитича Серафима Савватьевна получала из Москвы и Парижа книжные новинки, устраивала у себя в доме литературные чтения. Здесь же родилась идея издавать местную газету «Кяхтинский листок», первый номер которой вышел в 1862 году. По инициативе Сабашниковых открылась в Кяхте женская гимназия, немало денежных назначений было сделано на устройство школ в Сибири и подготовку для них учительского персонала.

Василий Никитич, как истинный представитель своего сословия, был высокого мнения о торгово-промышленной деятельности, приносящей прямую пользу народу и государству, и не жалел средств на общественные нужды, прилагая одновременно все усилия к приумножению собственного капитала.

Как ни был доходен чайный бизнес для кяхтинцев, время вносило свои коррективы. Положение Кяхты было подорвано грандиозным мировым проектом – строительством Суэцкого канала, сокращавшим морской путь из Индии и Китая в Европу. Открытие в 1869 году дешевого морского сообщения привело к тому, что чай из Китая стал поступать в Россию через Одессу.

Сибирские купцы вынуждены были искать удачи на ином поприще.

Предвидя такой оборот, задолго до окончания строительства Суэцкого канала В. Н. Сабашников стал вкладывать капиталы в золотодобычу. Его первым опытом стало открытие приисков на Ононе, притоку Шилки. Причём Ононская золотопромышленная компания была чисто семейным предприятием: Василий Никитич организовывал её на паях со своими братьями, оставаясь основным пайщиком, главным финансистом нового дела и после того, как Сабашниковы перебрались в Москву.

Предусмотрительное решение обеспечило сохранность семейного капитала на долгие годы. В 1894 году, после смерти основателей, из всех семидесяти пяти паёв Ононской золотопромышленной компании старшей дочери Василия Никитича Екатерине (по мужу Барановской) принадлежало 5, Антонине (по мужу Евреиновой) – 5, сыновьям Михаилу, Сергею и Фёдору Сабашниковым – по 16 1/3, вдове брата Иннокентия Никитича Сабашникова Марии Матвеевне – 4 3/6, его сыновьям Александру, Иннокентию и Сергею Иннокентьевичам – по 3 5/6 пая [22].

Василий Никитич Сабашников. 1879 г.

Но кроме умения своевременно распорядиться капиталом не менее важна была для русского промышленника и купца честность и деловая репутация.

Один такой эпизод приводит в своих «Записках» Михаил Васильевич Сабашников – сын Василия Никитича. Он воспроизводит письмо отца к Серафиме Савватьевне. Сам оригинал письма не сохранился – сгорел в пожаре во время октябрьских боев в Москве в 1917 году.

«В одном письме Василий Никитич подробно описывает Серафиме Савватьевне, как он повез с приисков золото продавать в Иркутск. В мое время это делалось так. Золото обязательно сдавалось в золотосплавочную лабораторию в Иркутске, которая выдавала так называемые «ассигновки»; по ним уже можно было получить из монетного двора в Петербурге золото в монетах или слитках. Продавалось, таким образом, не само золото, а ассигновки на золото, по курсу дня, с учетом процента за срок. Существовал ли в то время этот самый порядок или какой другой, в данном случае несущественно. Отец пишет матери, что для расчета рабочих надо было реализовать золото немедленно по прибытии в Иркутск. При въезде в город ему повстречался посредник, который, подсев к отцу и узнав, что отец едет прямо с прииска и везет продавать золото, тут же спросил цену и заявил, что оставляет золото по назначенной отцом цене за собой. Затем посредник сошел, чтобы принести деньги, а Василий Никитич, подъехав к гостинице, занял номер и заказал самовар. Из принесенной половым газеты отец сразу увидел, что за время пребывания его на приисках произошли какие-то крупные политические осложнения, запахло войной, курсы скачут, бумажный рубль пал, золото вздернулось вверх. Пришедшие вслед приятели, узнав о состоявшейся в пути сделке, признали ее обманной, т. к. посредник воспользовался неосведомленностью Василия Никитича, бывшего некоторое время оторванным на приисках от всяких известий. Советовали золота не сдавать покупателю, а продать по высокой цене. «Но мне жалко стало данного мною слова», – запомнился мне своеобразный оборот отца. И он сдал золото посреднику. Горячо и долго спорили потом купцы в Иркутске о том, как надо было поступить в данном случае. Одни осуждали Василия Никитича. Другие одобряли. А посреднику, воспользовавшемуся неосведомленностью Василия Никитича, пришлось искать работу в Томске, т. к. в Иркутске с ним никто больше не хотел «водиться» [62]…

Недаром говорят, что честное купеческое слово – на вес золота.

Наверное, именно этим руководствовались Апполинария Ивановна Родственная и ее дочь Лидия Алексеевна Шанявская, подыскивающие партнера для создания золотопромышленной компании на Зее. Наверняка они были наслышаны о честном и надёжном кяхтинском купце, который уже имел опыт разработки приисков в Забайкалье и, как видно из рапорта чиновника военному губернатору Амурской области, «пробовался» и на Амуре. Так или иначе, первоначально «поискатели», чьи экспедиции были снаряжены, в первую очередь, на деньги Василия Никитича и Лидии Алексеевны, подавали заявки на имя самой Л. А. Шанявской, её матери и брата, Апполинарии Ивановны и Павла Алексеевича Родственных, на имя В. Н. Сабашникова, его жены Серафимы Савватьевны, его братьев Иннокентия Никитича и Михаила Никитича, невестки Марии Матвеевны, дочери Екатерины Васильевны.

Став однажды компаньонами, Сабашниковы и Шанявские в дальнейшем сотрудничали в большинстве своих начинаний, как в сфере бизнеса, так и в общественной деятельности.

«В лице этих «компаньонов по золотопромышленности, – пишет в «Записках» М. В. Сабашников, – молодые Сабашниковы получили от отца своего наследие не менее ценное, чем доставшееся им от родителей крепкое здоровье и материальное обеспечение. В «делах» постоянно приходится совместно принимать ответственные решения, напрягая свою волю, делить плоды трудов, нести последствия своей неосмотрительности, заменять друг друга и заботиться об интересах друг друга. Естественно, что в процессе работы происходит подбор компаньонов, после которого у серьезных людей деловое сотрудничество нередко приводит с течением времени к испытанной дружбе. Так оно случилось между Василием Никитичем и супругами Шанявскими. Со смертью Василия Никитича Шанявские перенесли свое дружеское участие на его детей. В свою очередь сабашниковская молодежь отвечала им тем же».

Поскольку Альфонс Леонович Шанявский, принявший на себя после смерти Василия Никитича распорядительство Зейскими приисками, часто находился в разъездах по Сибири и за границей, переговоры по компанейским делам велись обыкновенно через Лидию Алексеевну, приезжавшую с этой целью в Москву и останавливавшуюся, как правило, в доме Сабашниковых. Здесь, в московском доме разрабатывались и осуществлялись многие их совместные проекты… Впрочем, обо всем по порядку.

«Обычай вести разработку приисков товариществами или компаниями, как принято было их называть, держался у сибиряков не только в силу необходимости соединять капиталы для дорогостоящих разработок, – отмечает в своих «Записках» М. В. Сабашников. – Компанейское начало закладывалось при самом приступе к поискам золота, каковые производились на государственных или кабинетных землях, так как частной собственности на землю в Сибири не было.

Снаряжение поисковой партии было делом дорогим и неверным, «лотерейным». Естественно было желание приглашением участников снять с себя часть риска неудачи и стремление, вместе с тем, принять участие в снаряжении возможно большего числа поисковых партий. Независимо от того была одна черта наших законов о золотопромышленности, ведшая к тому же. Во избежание спекулятивных захватов в одни руки больших площадей закон ограничивал размер отводимой под прииск площади в ширину шириной долины (естественные границы «от увала до увала»), а в длину пятью верстами. Притом на одно и то же лицо не разрешалось отводить смежных приисков. Таким образом, открыватель был лишён возможности закрепить за собой всю речку, золотоносность которой ему удалось установить.

Это вело к тому, что отправлявшийся на поиски золота поискатель запасался доверенностями от нескольких лиц, и в случае нахождения золота он «столбил» площадь за площадью, делая «заявки» от лица разных своих доверителей. Они, в свою очередь, перед отправлением партии на поиски выдавали главному инициатору поисков обязательства в случае успеха поисков передать безвозмездно все сделанные на их имя отводы на разработку в имеющую быть образованную с этой целью компанию.

Само собой разумеется, при такой обстановке в компанию на снаряжение поисковой партии и в компанию на разработку приисков приглашались люди верные и испытанные. Мало того, и впоследствии, уже при деятельности компании, она обыкновенно ревниво оберегалась от проникновения в неё постороннего элемента. Так, по «уставам» или «компанейским актам» компаньон, пожелавший выйти из дела и реализовать своё участие, обязывался в первую очередь предложить свои участки компаньонам, и продажа их на сторону разрешалась только в случае поголовного отказа компаньонов от приобретения предлагаемых паёв.

Что касается доверенного, ведшего поисковую партию, «поискателя», как он назывался во время ее работ, и «открывателя», каким он становился с момента нахождения им золотоносной площади, то, кроме хорошего вознаграждения и обеспечения семьи на время его отсутствия, ему выговаривалось известное отчисление с каждого пуда золота, какое будет добыто с открытых им площадей. Это оговаривалось в компанейском акте, и открыватель и его наследники в течение десятилетий, вплоть до окончательной выработки приисков и «отпуска их казну», получали свои «попудные» непосредственно из казенной золотосплавной лаборатории, куда обязательно сдавалось все добываемое на приисках золото. Я что-то не припоминаю случая, чтобы кто-либо из поискателей вступил в компанию по разработке приисков. Не такие это были люди. По рассказам, скорей охотники и игроки, чем предприниматели».

Первые семь заявок на открытие в долинах небольших правых притоков р. Зеи (рр. Уган, Кончамуни-Улягир, Джагда-Улягир и Улянкит-Улягир) были сделаны 31 июля (12 августа по новому стилю) 1874 года. Ещё несколько заявок доверенные будущих компаньонов оформили в следующем году, позже заявлялись площади на расположенных неподалёку речках Большой Могот и Дамбукэ. Всего же к концу следующего 1875 года подано было более двадцати заявок.

Тем временем в верховьях реки Буреи, другого притока Амура, уже приступила к добыче золота Ниманская компания, основанная первооткрывателем амурского золота Н. П. Аносовым в том же 1875 году. В. Н. Сабашников и в ней принял участие, хотя его доля в этом случае была гораздо меньшей: он имел три пая из ста.

По названиям открывшихся позже на Зее приисков, некоторые из которых впоследствии так и не разрабатывались по причине малого содержания золота, можно понять, на чьё имя подавалась та или иная заявка. Например, Лидиинский прииск был заявлен на имя Лидии Алексеевны Шанявской, Васильевский – на имя Василия Никитича Сабашникова, Сергиевский – на имя его сына Сергея Васильевича и так далее.

К сожалению, так и не успела стать компаньоншей своего мужа Серафима Савватьевна Сабашникова, на имя которой оформлялся открытый в мае 1876 г. Серафимовский прииск по Джагде-Улягиру. Она умерла в июле 1876 года от родильной горячки.

Возникали и иные обстоятельства, когда названия приисков не соответствовали реальному участию в них компаньонов. Так, Иннокентиевский прииск на Угане был оформлен на А. П. Колесникова. Дело было в том, что Иннокентий Никитич Сабашников изначально не планировал заниматься золотодобычей на Зее и не внёс необходимых для поисков денег. Он нужен был лишь для того, чтобы число заявителей было достаточно большим, иначе могли возникнуть проблемы с оформлением заявок. Но в соответствии с договорённостью будущих пайщиков за него внесли необходимую сумму другие, став, таким образом, обладателями дополнительного числа паёв в будущей компании.

Иннокентиевский прииск по реке Уган стал первым с лихвой окупившим сделанные капиталовложения. Уже сезон 1876 года показал, что средства компаньонов потрачены не зря. Добыча в этот год составила 10 пудов 33 фунта 14 золотников – 177,4 кг! Мало какие создаваемые ныне предприятия золотодобычи так начинают…

В соответствии с предварительными соглашениями, компаньоны 17 августа 1877 года зарегистрировали первую свою золотопромышленную компанию, назвав её Зейской. А буквально через месяц, 17 сентября, стало известно о второй созданной ими компании, Верхнезейской.

Формирование компаний происходило по принципу территориальности: разведанные по Угану и всем Улягирам прииски отошли к Зейской компании, один из притоков Могота стал территорией, на которой занималась разработкой приисков Верхнеамурская компания, остальную часть долины Могота стала позднее разрабатывать Моготская компания, Джаолонская компания сформировалась из приисков, расположенных по одноимённому ключу, впадающему в р. Иликан, по самому Иликану расположились прииски Иликанской компании.

При этом все прииски компаний Сабашниковых – Шанявских располагались сначала достаточно компактно, в местности, позже обозначаемой как Центральный или Дамбукинский золотопромышленный район. И прииски эти снабжались преимущественно из одного склада Инарогда – перевалбазы компаний, на которую грузы доставлялись по реке, по Зее. А для доставки по реке компанейских грузов использовались пароходы Зейской компании «Лидия» и «Павел».

Обе первые золотопромышленные компании, Зейская и Верхнезейская, в создании которых участвовал непосредственно В. Н. Сабашников, учреждались на одинаковых условиях, и в обеих паи распределились следующим образом: наибольшее их количество – сорок восемь – оказалось у Л. А. Шанявской, В. Н. Сабашникову принадлежало 28 паёв, а А. П. Колесникову – 25 [160]. Впрочем, такое распределение отражало скорее формальную сторону дела. Объективную картину подлинного финансового участия пайщиков раскрывает свидетельская записка А. И. Родственной, которую полностью приводит в своих «Записках» М. В. Сабашников:

«Я, нижеподписавшаяся, для устранения всяких могущих быть недоразумений относительно возникновения амурских поисков золота, сим свидетельствую, что идея устроить эти поиски принадлежит всецело дочери моей Лидии Алексеевне, которая уговорила меня участвовать в таких поисках, и также по ее же идее, через г-на Рабцевича,[10] мы предложили Василию Никитичу Сабашникову принять в них участие, а главное, сама моя дочь убедила Александра Петровича Колесникова, для поправления его несостоятельности, отправиться в эти поиски на Амур, причем понадобившиеся на заявку приисков, как на его имя, так и на наши имена, средства он получил главным образом от дочери моей Лидии Алексеевны и Василия Никитича Сабашникова. Сама же я, вследствие пошатнувшихся уже в то время моих дел, вскоре никаких взносов уже делать оказалась не в состоянии и, закредитовавшись в большой сумме у Василия Никитича Сабашникова, не смогла занятую мною сумму уплатить, почему окончательно и навсегда из дела и вышла в 1875 году; дочь же моя, уплатив за меня этот мой долг г-ну Сабашникову, образовала с ним две компании под названием Зейской и Верхнезейской, в которых по болезни ее мужа в первый год распорядителем был избран г-н Сабашников, но по возвращении Альфонса Леоновича Шанявского, мужа моей дочери, в Россию, распорядительство, вместе с официальною передачей ему части паев, перешло к нему. Впоследствии дочь моя и ее муж большую часть своих паев в обеих компаниях передали другому кредитору моему, П. В. Бергу, взамен моего кредита, почему и вступил компаньоном в это дело г-н Берг, не участвовавший в нем вначале.

Вдова полков. Апполинария Ивановна Родственная»[62].

Этот документ исчерпывающим образом объясняет, почему А. П. Колесников, на которого первоначально было записано такое большое количество паев, вышел из состава компаньонов.

А в 1879 году, через три года после смерти жены, скоропостижно скончался и Василий Никитич Сабашников. Соответственно его доля в Зейских приисках перешла детям.

В 1895 году состав участников Зейской и Верхнезейской компаний был таким: Барановской Екатерине, старшей дочери В. Н. Сабашникова, принадлежало 3 3/8 пая, Сергею, Михаилу и Фёдору Сабашниковым – по 7 7/8, Альфонсу Леоновичу Шанявскому – 1/2 и его жене Лидии Алексеевне – 9 1/2, Сергею и Василию Бергам – 42, Петру Александровичу Биршерту – 1 [45].

К этому времени прииски представляли собой прекрасно отлаженный экономический механизм. Краткое и одновременно ёмкое его описание сделал в 1894 году их современник преподаватель Благовещенской мужской гимназии А. Кириллов:

«Зейской золотопромышленной компании прииски – группа золотых приисков, находящихся в Амурской обл., по притокам Зеи, верстах в 650 от Благовещенска, приблизительно под 54° с. ш. Всех открытых и заявленных на имя компании приисков более 50, но обыкновенно разрабатывается три-четыре прииска одновременно. Работы ведутся открытым разрезом. Доставка на машины золотосодержащих песков производится частию по рельсовым путям паровою силою и тягой проволочного каната, частию на таратайках лошадьми. Пески промываются на американских шлюзах. Золота добывается в последние года от 80 до 150 п. ежегодно. Среднее число годовых рабочих до 350 человек, в числе которых 1/3 составляют явившиеся на заработки из Европейской России. Плата мастеровым от 23 до 60 руб. в месяц и чернорабочим от 17 до 75 рублей и на содержание им ежемесячно отпускается: муки яричной по требованию, без веса, мяса 1 пуд 5 ф., крупы 10 фунтов, сала 1 1/2 фунта, соли 3 фунта, чаю 3/4 кирпича и по два раза в неделю водки от одной до двух порций, в размере 1/100 ведра порция. Жалованье служащим от 500 до 3000 рублей в год, при готовом содержании, которое производится ежемесячно в следующих размерах: муки яричной, сколько потребуется, мяса 2 п. 10 ф. одинокому и 3 п. 15 ф. семейному, крупы 7 и 15 ф., масла 4 и 6 ф., соли 2 и 3 ф., чаю байхового 1 1/2 и 2 ф., сахару 5 и 7 1/2 ф. и на улучшение стола по 12 р. 50 к. Помещением для рабочих служат казармы. Для пользования больных есть две больницы на 14 кроватей. Больницею заведует врач… Прииски Зейской комп. открыты в начале 70-х годов и в течение всего времени, со дня разработки, по 1889 г. добыто золота 757 пуд. 8 фун. 12 зол. 78 дол.» [4].

Кириллов описал прииски зейских компаний в пору их расцвета. К тому времени семья Сабашниковых давно уже жила в Москве, ещё в конце 1860-х перебравшись сюда из Кяхты. После смерти В. Н. Сабашникова опекунами трёх младших сыновей стал его брат Михаил Никитич Сабашников, а попечителем дочери Антонины – компаньон по зейским приискам и верный друг семьи Сабашниковых А. Л. Шанявский. В руках Альфонса Леоновича находилось и распорядительство принадлежащих Сабашниковым паям в Джалонской золотопромышленной компании, дававшей неплохой доход.

В целом дела на золотых приисках шли успешно, и до момента достижения Федором, Михаилом и Сергеем совершеннолетия не требовали особого участия. Но уже с середины 90-х годов молодым Сабашниковым пришлось серьезным образом самим браться за дело.

Первые тревожные сигналы приходили еще в годы, когда после смерти в 1880 году первого опекуна Михаила Никитовича Сабашникова опеку возглавил брат мужа старшей сестры Екатерины – Егор Иванович Барановский. Его решение расширить выработку в Евдокимовском руднике, принадлежавшем Ононской золотопромышленной компании, оказалось ошибочным. Средства, вложенные в обогатительную фабрику, не окупились. В 1885–1887 годах золотоносная жила истощилась и прииск стал приносить убытки. Их удалось компенсировать лишь благодаря предусмотрительному размещению Василием Никитичем своих капиталов в разных компаниях. Владение даже небольшим количеством паев в компаниях других золотопромышленников позволяло снизить коммерческие риски.

И Михаил Васильевич и Сергей Васильевич Сабашниковы, достигнув совершеннолетия и взяв управление семейным капиталом в свои руки, постарались самым достойным образом реализовать на практике отцовские уроки.

Наследство было немалым. Кроме паев в золотопромышленных компаниях, братья участвовали в сахарно-рафинадных предприятиях Корюковского завода Черниговской губернии, оказались собственниками имений и лесных хозяйств во Владимирской губернии, откуда еще при Василии Никитиче поставлялся строевой материал для строительства Московско-Нижегородской железной дороги. На начало 90-х пришлись и первые издательские опыты братьев. А уже на рубеже XX века издательская марка «М. и С. Сабашниковых» прочно зарекомендовала себя на книжном рынке.

Федор Васильевич Сабашников не смог добиться такого коммерческого успеха, как младшие братья, но и он вошел в историю как издатель трудов Леонардо да Винчи…

Однако вернемся к нашей главной теме. Вот еще один эпизод их «Записок» М. В. Сабашникова, иллюстрирующий ситуацию в золотопромышленности в те годы.

«Отец был пайщиком Ниманской золотопромышленной компании, и каждому из нас, его наследников, досталось по одному паю в этой компании (из общего, как всегда, числа паев в 100). Отцу пай пришелся в 1000 рублей. Но в начале 1900-х годов паи Ниманской К° ходили по 20 000 руб. пай и выше. Большинство принадлежало Базилевскому, человеку очень богатому и имевшему общие дела с Шанявскими и Родственными. Взаимное участие в предприятиях друг друга широко практиковалось старыми сибиряками золотопромышленниками. Базилевский, как главный пайщик Ниманской К°, управлял ею в должности компаньона-распорядителя и финансировал дело из своих средств. Как видно из приведенной выше расценки пая с 1000 достигшей 20000 руб., ниманское дело получило большой размах. Владеть паем в компании считалось очень выгодным, и ряд высокопоставленных лиц в Петербурге в период быстрого подъема паев понакупали себе этих «участий» в надежде на дальнейший такой же рост. Как часто случается, спекуляция эта не оказалась для них удачной. Не знаю, что пошатнуло Базилевского, но он оказался несостоятельным совершенно неожиданно для своих компаньонов. Чуждые всякой промысловой деятельности, эти высокопоставленные компаньоны совсем не были подготовлены к тому, чтобы после уплаты бешеной цены за паи делать ещё денежные взносы для финансирования дела (как это требовалось уставом и обычаем, но от чего Базилевский во времена своего величия их освобождал). Ещё менее готовы они были взять на себя ведение дела, расположенного на притоке Амура и перекинувшегося на Алдан. Между компаньонами и распорядителями началась свара.

Михаил Васильевич Сабашников в своем рабочем кабинете. 1910-е гг.

Мы никогда не бывали на общих собраниях Ниманской К°, но ввиду создавшегося положения мы решили, что мне надо съездить в Петербург на собрание. Было одно особое обстоятельство, которое заставило нас насторожиться. Как и все прочие золотопромышленные компании, в которых мы участвовали, Ниманская К° была учреждена явочным порядком у нотариуса и по уставу своему представляла собой общество с ограниченной ответственностью, но с переменным капиталом, управляемое компаньоном-распорядителем, ежегодно выбираемым общим собранием, и не обязанное публичной отчетностью. То есть компаньон-распорядитель ежегодно составлял смету на предстоящую «операцию» и по утверждении ее пайщиками собирал с них следуемые на расходы взносы. По окончании операции взносы возвращались пайщикам вместе с дивидендами. Но наши законы совершенно не предусматривали такого рода объединения, и возникал вопрос, как суд будет рассматривать Ниманскую компанию: считаясь с ее непредусмотренными законами особенностями или принудительно втискивая в одну из законом установленных форм, несмотря на полное противоречие тому, имеющееся в уставе и санкционированное как нотариусом, явившим компанейский договор, так и прочими властями, ведавшими золотопромышленностью на протяжении многих десятилетий существования компании. Этот вопрос представлял далеко не один только академический интерес. Если бы суды вздумали считать Ниманскую К° за товарищество на вере, то тогда все пайщики компании становились бы ответственными по делам компании всем своим личным имуществом, что при дурном обороте дел Ниманской К° грозило поглотить личные средства пайщиков и многих из них разорить. Как я потом узнал, вопрос этот, по другому случаю, уже восходил до Сената, который в своем разъяснении закрепил за золотопромышленной компанией особенности ее устава. Но тогда мы этого еще не знали.

Сергей Васильевич Сабашников. 1906–1907 гг.

Я явился на собрание, когда оно уже началось. За длинным столом, покрытым зелёным сукном и освещённым двумя висячими лампами, сидели пайщики компании: гр. Игнатьев в генеральской форме, генерал Галл, его племянник барон А. А. Фитингоф, маркиза Демидова-Сандонато, с брильянтами на шее и в ушах, Ратьков-Рожнов и его два сына, весьма элегантные молодые люди, Чаплин, управляющий делами светлейшей княгини Юрьевской, и, наконец, Базилевский, уткнувшийся в лежащий перед ним лист бумаги и нервно рисовавший на нём женские головки и ножки. За ним в глубине комнаты, плохо освещённый лампой, стоял коренастый, приземистый человек в сюртуке, засунув руку между пуговицами сюртука. Это был Баллод – управляющий приисками, приехавший в Петербург с докладом.

Никого из этих лиц я раньше никогда не видел, знал об их существовании лишь понаслышке, а о причастности их к Ниманской К° был осведомлен лишь по присылавшимся нам отчетам компании, содержавшим, как полагалось, и список пайщиков. Понятно, что я не сразу разобрался в присутствующих…

Когда я вошёл, шла яростная словесная перепалка между хозяевами пайщиками и их управляющим. Высокопоставленные пайщики, перебивая друг друга, запальчиво винили управляющего в разорении дела, а управляющий не менее резко отбранивался, проявляя полнейшее равнодушие к истерическим выпадам хозяев. Если на приисках такая же сумятица, как здесь на собрании, то положение гораздо хуже, чем можно было ожидать, подумал я. В тайгу не доставят к сроку припасов, рабочих не выведут до окончания навигации из тайги, или еще что-нибудь подобное, и выйдет не деловая только катастрофа, а человеческая трагедия.

Я попросил слово и самым спокойным учтивым тоном, называя его по имени и отчеству, задал несколько вопросов Баллоду. Почувствовав иное обращение, он обстоятельно ответил. Получив успокоительные разъяснения, я поблагодарил его. Но здесь уже пайщики стали просить меня: «Продолжайте, пожалуйста, ваши вопросы». Настроение изменилось, и на новые мои вопросы Баллод развил план действий, которые следует предпринять в создавшемся положении. Собрание его, разумеется, тотчас и приняло».

В этом эпизоде отчетливо проявилось созидательное начало, которое вообще отличало Сабашниковых, особая обстоятельность и серьезность подхода к любому делу, за которое они брались. На заседании Ниманской компании, куда Михаил Васильевич попал почти случайно, он своими ясными и четкими вопросами, демонстрирующими его глубокое владение проблемой, сумел переломить сумятицу, владевшую собранием после отчета управляющего Баллода.

В высшей степени культурные и образованные, Сабашниковы, так же, как и Шанявские, были еще и людьми практического действия, для которых капитал, его эффективное приложение, был, прежде всего, средством достижения какой-либо цели, в том числе средством получения прибыли, закладываемой в основание будущих проектов и предприятий. Сабашниковы были истинными предпринимателями, они искали и находили во всех ситуациях как способы умножения этого капитала (неважно, была это чайная торговля, золотые разработки, производство сахара или книгоиздание), так и достойное ему применение. Этими трудами складывалось как их личное достояние, так и общественное.

Сабашниковы, будучи людьми ответственными, прекрасно знали цену риска, тем более в том, что касается неверной приисковой удачи. И, трезво оценивая обстановку, просчитывая расходы и вероятные доходы, сознательно стали вкладывать свои средства в более надежные, сулящие более долгосрочные перспективы проекты.

И это, кстати, даже по человеческому типу принципиально отличало их от Петра Давидовича Баллода, который в тот момент как раз пытался чуть не любой ценой продлить век истощающихся приисков. Впрочем, у нас еще будет возможность сопоставить образ мыслей и действий этих столь непохожих друг на друга героев нашего повествования.

С началом XX века Михаил и Сергей Сабашниковы все больше трудов и усилий направляли на экономическое развитие принадлежащих им землевладений, развитие сахарного производства, земскую работу по обустройству школ и больниц и, наконец, в самый хорошо известный современникам культурно-просветительский проект – «Издательство М. и С. Сабашниковых».

К слову сказать, и издательский бизнес оказался в их руках вполне рентабельным предприятием, не говоря уже об общественной востребованности. С издательством сотрудничали лучшие научные и творческие силы, известные историки, специалисты в области естественных наук, мировой литературы, переводчики, писатели, художники.

Альфонс Леонович Шанявский (1837–1905)

Альфонс Леонович Шанявский более известен общественности как создатель первого в России народного университета. Вот и мне это имя больше ни о чем не говорило, пока я не узнал, что родной мне приамурский городок Зея своим появлением обязан отставному генерал-майору А. Л. Шанявскому…

Что же связывало с Сибирью, а впоследствии с университетом в Москве носителя этой чисто польской фамилии?

Альфонс Леонович родился в феврале 1837 года в местечке Шанявы Седлецкого воеводства, в Царстве Польском.

Поляки, недавние союзники Наполеона, не хотели мириться с проигрышем в войне, названной в России Отечественной. Царство Польское, став в 1815 году частью Российской Империи, жило по своей конституции,[11] одним из авторов которой называют, кстати, некоего Юзефа (Иосифа) Шанявского. Но поляков, и в первую очередь шляхтичей, не устраивало подчинённое положение, при котором царём Польши был император Российский.

В летописи Московского государственного университета есть запись о том, что в 1831 году в общежитии университета студент-медик Г. С. Шанявский произнес речь в честь восставшего польского народа, «понося с дерзостью священнейших особ России». Шанявский был немедленно арестован и сослан в Сибирь.

В числе ссыльных поляков называют также Люциана Шанявского, члена Варшавской конспиративной организации «Содружество польского народа», и участника Венгерского восстания Константы Шанявского. А в госархивах Иркутской и Читинской областях в составленных в 1867–1868 гг. списках государственных преступников, сосланных в Восточную Сибирь после Январского восстания 1863 года, мне встретились имена Яна и Доминика Шанявских, которые попали сюда в то же время, когда здесь служил Альфонс Леонович.

Сейчас мы не знаем, были ли все эти Шанявские связаны родственными отношениями между собой, или они были просто однофамильцами.

Но среди тех, кто восставал против имперского гнёта, был в своё время и Юзеф Каласанты Шанявский. Он «принял видное участие в событиях 1794 г. в Варшаве. В 1821–1833 гг. являлся главным директором училищ Царства Польского и заведующим цензурным комитетом. В 1833 г. был назначен членом Государственного Совета, членом Совета Министерства просвещения»[176].

Именно он, как указывают историографы, организовал для мальчиков рода Шанявских особое семейное воспитательное учреждение на 10 мест – «коллегию». В их числе оказался и Альфонс Шанявский, которому в дальнейшем предстояло стать кадровым офицером Российской армии.

Вот что пишет по этому поводу П. Романов:

«Тульский и Орловский (полковника Бахтина) кадетские корпуса, в которых Альфонс обучался с 1844 г., то есть с семилетнего возраста,[12] и до начала 50-х гг., были одними из лучших губернских военно-учебных заведений. Можно высказать предположение, что традиционно один из сыновей семейства Шанявских выбирал военную карьеру. Но в связи с ликвидацией военно-учебных заведений Царства Польского после ноябрьского восстания, родителям пришлось выбирать один из корпусов на территории России…

Согласно сведениям биографов А. Шанявского, обучение в Тульском и Орловском кадетских корпусах он завершил с отличием, в связи с чем был направлен затем в Петербург, в Константиновское училище. Собственно, в 1852 г., когда он попал туда, это, вероятно, был недавно созданный третий специальный класс так называемого Волонтёрского или Дворянского полка, уже в 1859 г. преобразованного в Военное училище им. Великого князя Константина.

Он вышел «из фельдфебелей» Константиновского кадетского корпуса в Егерский полк. Затем служил в Лейб-Гвардии Гатчинском полку, откуда в чине подпоручика поступил в Николаевскую Академию Генерального штаба. Во время учения там он также слушал курс лекций в Петербургском университете. Академический курс длился в этот период три года. Академия давала высшее военное образование офицерам всех родов сухопутных войск. Биографы Шанявского упоминают об окончании им Академии с золотой медалью. Согласно историческому очерку Академии, подготовленному профессором Николаевской академии Н. П. Глиноецким, это была малая серебряная медаль. 22 января 1862[13] г. в чине поручика А. Шанявский был переведён в Генеральный штаб штабс-капитаном. Затем до 1866 г. следовала служба в Генштабе, присвоение звания полковника в 1870 г. и увольнение по болезни в звании генерал-майора в 1876 г.» [144].

Казалось, что жизнь удалась. Отличная учёба, быстрая карьера. А. Шанявского заметил и приветил новый военный министр генерал-фельдмаршал Д. А. Милютин, который и поручил ему заниматься рекрутским набором. Но вскоре стало ясно, что молодому генералу в сыром Петербурге не жить: туберкулёз, в открытой его форме. Нужно было срочно менять климат. И Шанявский уехал в Восточную Сибирь. Уехал по приглашению (по одной из версий) графа Н. Н. Муравьёва-Амурского, стремившегося заменить старых сибирских администраторов на талантливую молодёжь.

Однако П. Романов замечает, что Шанявский вряд ли мог быть приглашён Муравьёвым, поскольку генерал-губернатор Н. Н. Муравьёв-Амурский навсегда покинул Сибирь и вернулся в Санкт-Петербург в 1861 году, когда Альфонс Леонович ещё только заканчивал Академию. Новым генерал-губернатором в это время становится молодой генерал М. Корсаков, и А. Шанявский, получив должность адъютанта военного округа, оказывается в подчинении помощника генерал-губернатора, другого молодого генерала, поляка Б. Кукеля, известного своими либеральными взглядами.

А на родине Шанявского как раз тогда, когда он осваивался в новой должности, вспыхнуло очередное восстание, после которого в Сибири оказались новые его соотечественники.

Что чувствовал Альфонс Леонович, служа России, встречая в Сибири не только уважаемых там декабристов, но и ссыльных поляков? Несомненно, все эти события наложили свой отпечаток на взгляды и настроения А. Л. Шанявского и без того слывшего либералом.

Во всяком случае, когда судьба свела его с Лидией Алексеевной, дочерью начальника Нерчинских заводов Алексея Фёдоровича и сибирской золотопромышленницы Апполинарии Ивановны Родственных, их взгляды на жизнь оказались очень близки.

В 1872 году Лидия Алексеевна стала женой Альфонса Леоновича.

К этому времени на р. Зее, притоке Амура, уже вовсю работали отряды по поиску золота, снаряжённые сибирскими золотопромышленниками: его инициативной женой Лидией Алексеевной, Апполинарией Ивановной Родственной, Потомственным почётным гражданином Василием Никитичем Сабашниковым и купцом Иннокентием Колесниковым. В 1874 году они подали заявки на разработку 22 приисков по правым притокам Зеи, и в конце следующего года три их заявки были утверждены.

Через два года компаньоны объявили о создании новой золотопромышленной компании, названной ими Зейской. На первых порах компанию возглавил, став компаньоном-распорядителем, В. Н. Сабашников, наиболее опытный из всех пайщиков.

В том же 1877 году те же компаньоны и на тех же условиях создали вторую компанию, Верхнезейскую. А два года спустя, когда шла работа по организации ещё одной золотопромышленной компании, В. Н. Сабашников умер от инсульта. Компаньоном-распорядителем уже действующих и всех вновь регистрируемых компаний стал вернувшийся после лечения из-за границы А. Л. Шанявский.

Большая часть из них в исторических документах фигурирует под общим названием Зейской. Иногда их называют компаниями Сабашниковых – Шанявских, иногда каждую по отдельности.

Такой была, например, Моготская злотопромышленная компания.

«Тысяча восемьсот восьмидесятаго года Апреля пятнадцатаго дня мы, нижеподписавшиеся Генерал-Майор Альфонс Леонович Шанявский, жена его Лидия Алексеевна Шанявская, опекун над имением и малолетними детьми умершаго Потомственнаго Почётнаго гражданина Василия Никитича Сабашникова, Потомственный Почётный гражданин Михаил Никитич Сабашников и дочери покойного Екатерина Васильевна и Антонина Васильевна Сабашниковы и подполковник Павел Васильевич Берг заключили между собою настоящее условие в нижеследующем: 1) отдельными поисковыми партиями в Амурском крае открыты на законном основании, заявлены и отведены нижеозначенные золотосодержащие прииски, находящиеся по речке Могот, в системе реки Зеи: а) Альфонсовский, утверждённый за Альфонсом Леоновичем Шанявским 20 мая 1878 года за № 3733, б) Леоновский, утверждённый за ним же 13 мая 1878 года за № 3721, в) Екатерининский, утверждённый за Василием Никитичем Сабашниковым 20 мая 1878 года за № 3734. Кроме того, по той же речке Могот Василием Никитичем Сабашниковым приобретены в свою собственность от Почётнаго Гражданина Михаила Никитича Сабашникова… прииск Михайловский, утверждённый… 21 июня 1878 года за № 3788 и по акту от Почётной Гражданки Марьи Матвеевны Сабашниковой прииск Мариинский, утверждённый за Сабашниковою 21 июня 1878 года за № 3789, а Лидиею Алексеевною Шанявскою приобретён в собственность от г. Павла Александровича Родственнаго прииск Еленинский… утверждённый за Родственным 26 июля 1878 года за № 3801. Таким образом в означенной местности принадлежит наследникам Василия Никитича Сабашникова три прииска, Альфонсу Леоновичу два и Лидии Алексеевне Шанявской один прииск, всего шесть приисков; для более спешной разработки которых настоящим актом учреждается товарищество на вере под названием «Моготская золотопромышленная компания».

К участию в этой компании приглашён Подполковник Павел Васильевич Берх, причём все вышеозначенные шесть приисков признаются общей собственностью компании. Компания принимает на себя обязательство за прииски Михайловский и Мариинский платить г.г. Михаилу Никитичу Сабашникову и Марии Матвеевне Сабашниковой, согласно заключённым с ними Василием Никитичем Сабашниковым условий, попудное вознаграждение по сто шестидесяти рублей (160) кредитными билетами с каждого пуда шлиховаго золота, добытого на этих приисках, не позднее пятнадцатаго мая каждаго следующего за операциею года; за прииск же Еленинский, согласно условию, Родственного и Шанявской компания должна платить Павлу Алексеевичу Родственному по сто рублей кредитными билетами за каждый пуд добытаго на том прииске золота. Кроме того компания обязуется платить открывателю всех этих приисков Вологодскаму мещанину Хренникову, согласно домашних условий, а относительно Еленинскаго прииска, на основании формального обязательства, выданнаго ему Шанявской, следующие попудныя деньги кредитными билетами, а именно: за золото с приисков Альфонсовскаго и Леоновскаго по триста рублей с пуда, с прииска Еленинскаго по двести рублей и с приисков Екатерининскаго, Михайловскаго и Мариинскаго по триста рублей с каждаго пуда, добытого на этих приисках золота, и платеж этот производить не позднее Мая месяца, следующего за разработкою года. 2) Всё предприятие образуемого ими Товарищества делится на сто равных частей, или паёв, из числа которых принадлежит: Альфонсу Леоновичу Шанявскому десять паёв, Лидии Алексеевне Шанявской три и одна треть пая, Павлу Васильевичу Берх пятьдесят три и одна треть паёв, и наследникам умершего Василья Никитича Сабашникова тридцать три и одна треть паёв. Кроме вышеозначенных шести приисков, и все другие прииски, какие компаниею с общего согласия приобретены будут, должны быть подвергаемы делению на паи, приводящемуся на каждаго компаниона, пропорционально вышеподписанному, если в самом покупном акте не будет изменения этого деления. 4) …Для ближайшего управления делом ежегодно один из компанионов должен исполнять обязанность Компаниона-Распорядителя, по очереди между собою в том порядке, в котором упомянуты имена компанионов на первой странице, то есть первая очередь на операцию настоящего 1880 года по 11 числа Сентября предоставляется Генерал-Маиору Альфонсу Леоновичу Шанявскому… В случае, если обстоятельства не позволят кому-либо из компанионов исполнять в свою очередь обязанность Компаниона-Распорядителя, то он имеет право передать свою очередь другому компаниону… Равным образом, в случае согласия большинства голосов компанионов, может быть избран Компанион-Распорядитель и не в очередь… 12) Условие это всем нам, равно и наследникам нашим, или преемникам наших прав, хранить свято и нерушимо. Подлинное условие должно быть хранимо в приисковой конторе для принятия его приисковым управлением к точному руководству, а копии с него выдаются всем участникам, а также необходимое число копий должно быть представлено, согласно Уставу о частной золотопромышленности, Горному Отделению Главного Управления Восточной Сибири, Горному Депортаменту и Окружному Ревизору Частных Амурских золотых промыслов, и обязанность всех этих представлений возлагается на г. Шанявского, как стоящаго на очереди Компаниона-Распорядителя.

Подполковник Павел Васильевич Берх.

Опекун над имением и малолетними сыновьями умершего Почётного Гражданина Василия Никитича Сабашникова… Почётный Гражданин Михаил Никитич Сабашников…» [166].

Шанявский с энтузиазмом взялся за новое для себя дело. Вслед за Моготской появилась Джалонская компания (1883) за ней – Иликанская (1886), затем Соединённая… И кроме компаний на Зее с теми же компаньонами он организует в Забайкалье Даурскую компанию…

Историков будущего собьёт с толку это обилие золотопромышленных компаний Сабашниковых – Шанявских: откуда, мол, взялись у Шанявского громадные деньги на организацию их всех? Не брак ли с дочерью золотопромышленницы сделал его богатым?

Однако при внимательном изучении документов обнаруживается, что, с одной стороны, в первых зейских компаниях Шанявский сначала не участвовал, да и позже размер его участия был весьма невелик. С другой – и в последующих компаниях его паи не были слишком уж большими. То есть, он получал, конечно, дивиденды пропорционально числу паёв, но собственные его затраты на организацию поисков и разработки россыпей были соответствующими. Откуда же взялось богатство? Представляется это следующим образом.

Альфонс Леонович Шанявский. 1880-е гг.

Итак, первоначально прииски разведывались и открывались без непосредственного участия А. Л. Шанявского, который к тому времени еще служил в Генеральном Штабе, а потом долгое время лечился за границей. После смерти В. Н. Сабашникова среди компаньонов не оказалось никого, кто мог бы возглавить дело, за исключением отставного генерала, имевшего и время, и нужные связи в сибирской администрации.

Став компаньоном-распорядителем, А. Шанявский стал свои доходы вкладывать в дело. Приобрести паи в старых компаниях было, думается, непросто: вряд ли кто из пайщиков горел желанием расстаться со своими долями в доходном бизнесе. Поэтому он продолжил идею В. Н. Сабашникова, заключавшуюся в создании новых компаний, в каждой из которых распределение паёв было уже другим, хотя так же зависело от вклада того или иного компаньона.

Кроме того, участие в различных предприятиях было своего рода страховкой. Возможное банкротство какой-то из компаний не приводило к полному разорению пайщиков. И это тоже было причиной, почему имущественному росту одного предприятия (так росла, например, Верхнеамурская компания) компаньоны предпочли организацию новых.

Иннокентиевский прииск по реке Уган (Зейская золотопромышленная компания), первый из приисков Сабашниковых – Шанявских, давал неплохое золото, но 1879 год (в этом году умер В. Н. Сабашников)был последним, когда Зейская компания вела здесь добычу хозспособом: вся его площадь уже была переработана. Однако доходы с новых приисков могли бы компенсировать издержки, и в тайгу вновь и вновь снаряжались поисковые отряды.

И удача улыбнулась компаньонам: 18 марта 1882 года на имя Альфонса Леоновича была подана заявка на площадь по ключу Джалон, впадающему в Иликан, приток Унахи. Открытый на следующий год Леоновский прииск Джалонской золотопромышленной компании вскоре стал знаменит на всю страну, затмив славу даже Васильевского прииска Верхнеамурской компании. Три сезона годовая добыча на этом прииске площадью всего 145 га превышала тонну, а в 1889-м и в 1890-м годах за год добывали более двух тонн золота! Именно этот прииск сделал богатыми всех участников компании.

Компанейские договоры предполагали сменность компаньонов-распорядителей, но дела вначале шли настолько хорошо, что остальные пайщики ни разу не попытались воспользоваться этим условием.

Несмотря на то что в каждой компании были управляющие, отставной генерал-майор сам выезжал на передовую, в тайгу. Проблемы, возникающие порой на приисках, требовали решительного вмешательства.

«На прииске Зейской К° начались различные стеснения рабочих, вследствие чего стали нередки столкновения этих последних со служащими и самим управлением приисками, – писала газета «Сибирь». – Ныне генерал-майор Ш., неправильно понимая причины этого грустного явления, распорядился не производить наёмок в прежних местах, а именно в Тарбагатайской и Мухоршибирской волостях Верхнеудинского округа»[153].

Приисковые рабочие, о которых шла речь, традиционно нанимались в Забайкалье, в том числе в поселениях староверов-семейских. Этому было несколько причин. Во-первых, в то время запрещался найм рабочих в Амурской области, чтобы не оголить деревни, чтобы крестьяне, приехавшие по переселению, не прельщались заработками, а занимались сельским хозяйством. Во-вторых, семейские считались наиболее пригодными для горных работ. Они были сильны физически и зачастую уже имели опыт, приобретённый на приисках Забайкалья, привычны к коллективной работе.

Но у Шанявского были свои доводы:

«Отказ от наёмки семейских рабочих… вызван крайне неблаговидными поступками этих рабочих, изощрившихся в постоянных вымогательствах и дерзких выходках… Семейские, или старообрядцы-раскольники, люди хотя и с железными мускулами, но зато и с закалёнными характерами, крепко сплочены между собой вековой привычкой бороться общими силами против всяких посягательств кого бы то ни было на то, что они считают своим правом или своим убеждением. В них искони вырабатывается полнейшая самостоятельность, отсутствие всякой привычки подчинения…» [153].

Допустить анархию А. Л. Шанявский, при всем своем либерализме, конечно же, не мог. Кстати, в том же 1884 году к такому же решению – не принимать на приисковые работы семейских – пришли владельцы и Ниманской компании, прииски которой находились в верховьях Буреи, другого крупного амурского притока. И столкновения рабочих со служащими на какое-то время прекратились.

Но годы шли, была выработана площадь Леоновского прииска, принесшего славу компании и богатство владельцам. Другие прииски Сабашниковых – Шанявских тоже вырабатывались один за другим, а новых, столь же рентабельных, не появлялось. «Компаньон-распорядитель Зейских компаний Альфонс Леонович Шанявский, отдавший им много сил, принуждён был по состоянию здоровья отказаться от поездок в Сибирь. Дела стали приходить в упадок. Назревала необходимость реорганизации…» [62].

В какой-то момент компаньоны пришли к выводу, что принцип «разделяй и властвуй» для них уже не удобен, что нужно произвести слияние компаний. Ведь все компании и их прииски находились довольно близко друг от друга; рабочих, продукты и инструменты нужно было завозить одновременно на все участки, используя одни и те же перевалбазы и транспорт. Да и управление всеми компаниями производилось из одного центра управления компаниями. Разными были только паи. И в результате принятого решения в 1894 году появилась ещё одна, Соединённая золотопромышленная компания.

Однако сразу консорциум не получился. Мешало то, что пайщики имели неодинаковые доли не только в разных компаниях, но даже в разных приисках, и просто передать прииски новой компании оказалось невозможно. Чтобы компании всё же объединились, нужно было полностью изменить подход к принципам совладения, саму структуру управления финансами. В итоге родился следующий документ [135].

Проект устава Соединённой акционерной компании.

Цель учреждения, права и обязанности ея.

1. Для расширения деятельности уже существующего товарищества на вере под наименованием «Соединённая золотопромышленная компания» и равно для заявки, приобретения и разработки приисков и рудников в разных местностях Империи – учреждается акционерная компания под наименованием Соединённая акционерная золотопромышленная Компания». В неё же включаются и другие золотопромышленныя компании, в которых большинство нижепоименованных учредителей имеют участие, а именно: Зейская, Верхнезейская, Моготская, Джолонская и Иликанская. Все эти компании принимают одно наименование Соединённой акционерной золотопромышленной компании.

Примечание 1. Учредители компании, Генерал-Маиор Альфонс Леонович Шанявский; жена его Лидия Алексеевна Шанявская; наследники Потомственнаго Почётнаго гражданина Василия Никитича Сабашникова: жена Действительнаго Статскаго Советника Екатерина Васильевна Барановская и братья ея Потомственные Почётные граждане Фёдор Васильевич, Михаил Васильевич и Сергей Васильевич Сабашниковы, наследники Подполковника Павла Васильевича Берга, Потомственный Дворянин Сергей Павлович и Василий Павлович Берг и Высочайше утверждённое Торгово-Промышленное Товарищество Преемник Губкина А Кузнецов и K°…

2. Принадлежащие всем вышеописанным золотопромышленным компаниям, вступающим в состав Соединённой Акционерной золотопромышленной Компании золотые прииски вместе с жилыми и нежилыми постройками, машинами, снарядами, аппаратами, складами материалов и прочим движимым и недвижимым имуществом, равно условиями и обязательствами передаются на законном основании в собственность вновь учреждаемой Соединённой акционерной золотопромышленной компании по надлежащим планам, описям и оценке, с тем, чтобы приобретение означеннаго имущества и перевод онаго на имя акционерной компании были сделаны с соблюдением всех существующих на сей предмет законоположений и совершены надлежащие акты…

3. Соединённая акционерная золотопромышленная Компания принимает на себя все обязательства относительно компанионов и третьих лиц по договорам, какие были обязательны для самих компаний, вступающих в состав Соединённой акционерной компании, т. е. платёж попудных открывателям приисков и прежним владельцам приисков и паёв, сколько каждому и с какого прииска будет следовать на основании разных договоров и условий по сведениям главного учредителя Генерал-Маиора Альфонса Леоновича Шанявскаго…

Единая компания усилиями А. Л. Шанявского все-таки состоялась. Но, пока шло её создание, по инициативе одного из компаньонов, Ф. В. Сабашникова, прииски в 1895 и 1896 гг. вместе с ним обследовал независимый эксперт – французский горный инженер Э. Лева (E. Levat). Он пришёл к выводу, что управление всеми компаниями велось не лучшим образом, что применявшееся оборудование никуда не годится, и написал о результатах своих исследований двухтомный отчёт, изданный в Париже в 1897 г. Однако «Альфонс Леонович отнёсся весьма скептически к предложенным Levat мерам» [62], считая, что иностранец не может разобраться в российской специфике ведения горных работ.

Вслед за Фёдором Васильевичем Сабашниковым на компанейские прииски поочерёдно съездили Сергей Васильевич (1900, 1901) и Михаил Васильевич (1902). Но они лишь поняли, что не могут ничего поправить.

«Моё общее впечатление от обзора приискового дела Соединённой К° в общем совпало с тем, какое вынес брат Серёжа из более тщательного изучения предприятия. Нельзя было продолжать вести дело в прежнем виде. Нужно было ликвидировать это затухающее предприятие либо заново вдохнуть в него жизнь. Но для этого нужны были и новые человеческие силы, и новые материальные средства. Ни того, ни другого в нашем распоряжении не было… Остальные наши компаньоны тоже не располагали возможностью вести и финансировать дело, находящееся в таком отдалении от Москвы. Шанявские и по состоянию здоровья, и по годам своим определённо ставили себе целью упростить свои дела и сосредоточить свои средства в легко реализуемых фондах. Безнадёжно было также рассчитывать, что из работавших в деле на местах людей выделятся нужные организационные силы» [62].

В итоге в 1903 году Соединённая акционерная компания, продав все зейские прииски, самоликвидировалась.

А через два года болезнь Альфонса Леоновича обострилась настолько, что ни для кого не оставалось сомнений, что жить ему осталось недолго. Уже давно на фоне туберкулёза у Шанявского развилась аневризма аорты, и пульсация аорты привела к прободению грудной клетки. Даже кашель или резкое движение могли стать причиной разрыва главной артерии. Жена окружила больного таким вниманием и уходом, какой только был возможен в сложившийся ситуации.

Кроме самой Лидии Алексеевны, к Шанявскому теперь могла входить только Э. Р. Лауперт, которая совмещала работу чтицы с обязанностями сиделки. Вот тогда-то и пришло решение осуществить давнюю мечту, построить в Москве университет для тех, кому путь в государственные вузы был закрыт.

«Живя отшельниками, – вспоминал потом М. В. Сабашников, – в постоянном присутствии подстерегавшей Альфонса Леоновича смерти, супруги решили использовать последнее оставшееся у них время для предсмертных распоряжений. Пригласив меня к себе, Лидия Алексеевна сообщила, что, по соглашению с ней, Альфонс Леонович хочет отдать всё своё состояние на устройство в Москве вольного университета» [62].

Университет для представителей всех сословий был уже не первым опытом Альфонса Леоновича. Вместе с женой Лидией Алексеевной он приложил много усилий к открытию Петербургского женского медицинского института. Кроме того, он основал в Забайкалье сельскохозяйственную школу, выделил средства для гимназии в Благовещенске. Сам некогда лучший ученик, Шанявский придавал образованию большое значение, и стремился к тому, чтобы высшее образование могли получить представители всех сословий, независимо от своего социального положения.

Да и как предприниматель Шанявский отлично представлял, какие проблемы создает низкий уровень образования, отсутствие квалифицированных специалистов. Ведь даже на его приисках среди служащих, которые должны были организовывать горные работы, многие не имели даже среднего образования, рабочие были полуграмотны, а их технические познания минимальны.

Считая недостаточность образования и причиной поражения в русско-японской войне, Шанявский в письме министру народного просвещения генералу В. Г. Глазову от 15 сентября 1905 года писал:

«Несомненно, нам нужно как можно больше умных, образованных людей, в них вся наша сила и наше спасение, а в недостатке их – причина всех наших бед и несчастий и того прискорбного положения, в котором очутилась ныне вся Россия. Печальная система гр. Д. А. Толстого, старавшегося всеми мерами сузить и затруднить доступ к высшему образованию, сказалась теперь наглядно в печальных результатах, которые мы переживаем, и в крайней нашей бедности образованными и знающими людьми на всех поприщах. А другие страны в это время, напротив, всеми мерами привлекали людей к образованию и знанию вплоть до принудительного способа включительно… В 1885 г. я пробыл почти год в Японии, при мне шла её кипучая работа по обучению и образованию народа во всех сферах деятельности, и теперь мне пришлось быть свидетелем японского торжества и нашей полной несостоятельности…» [181].

Незадолго до этого, в 20-х числах августа, Лидия Алексеевна собрала на квартире М. В. Сабашникова «военный совет», в который, кроме братьев Сабашниковых, вошли гласные Думы В. К. Рот, С. А. Муромцев, Н. М. Перепёлкин, Н. И. Гучков, М. Я. Герценштейн, общественные деятели князь С. Н. Трубецкой, В. Е. Якушкин и Н. В. Сперанский.

После этой встречи профессор Московского университета В. К. Рот обсудит планы Шанявских с князем В. М. Голициным, московским городским головой.

Вместе с письмом министру народного просвещения 15 сентября было направлено в Московскую городскую думу заявление А. Л. Шанявского, где он просит принять в дар купленный им в 1887 году дом на Арбате «для устройства и содержания в нём или из доходов с него Народного университета» [62].

25 октября Дума решает принять пожертвование, и на следующий день Альфонс Леонович составляет завещание, по которому всё своё имущество завещает Лидии Алексеевне с тем, чтобы после её смерти оно перешло университету.

Утром 7 ноября 1905 г. пришедший на квартиру Шанявских нотариус заверяет дарственную, а вечером Альфонс Леонович умирает от разрыва аорты.

Генерал-майора, золотопромышленника, основателя Народного университета А. Л. Шанявского похоронили на кладбище Ново-Алексеевского монастыря.[14]

В 1908 году в Народном университете им. А. Л. Шанявского начались занятия с первыми его слушателями.

В университете учились многие и многие. Сергей Есенин, Николай Клюев, Сергей Клычков, Пётр Орешин… Только в первый год здесь насчитывалось 400 слушателей. А в 1912-м его новое здание на Миусской площади приняло почти четыре тысячи студентов. Многие слушатели университета так же, как и названные выше, становились позже известными поэтами, писателями, деятелями науки или партийными функционерами. По-разному складывалась их судьба. Но в анкетах и автобиографиях в графе «образование» все они с гордостью писали: «Народный университет им. А. Л. Шанявского».

В 1919 году университет был закрыт для народа. Его помещения занял сначала Коммунистический университет им. Свердлова, а затем Высшая партийная школа.

А в 1993 году в Российском гуманитарном государственном университете, объявившем себя наследником и продолжателем традиций Народного университета, состоялось открытие бюста А. Л. Шанявского работы заслуженного деятеля искусств России В. В. Герасимова.

Лидия Алексеевна Шанявская (185?–1921)

Лидия Алексеевна выросла в семье, как мы уже знаем, золотопромышленницы (Апполинарии Ивановны Родственной) и военного. Её отец, начальник Нерчинских заводов Алексей Фёдорович Родственный, окончил службу в чине полковника. Военную карьеру избрал и брат, Павел Алексеевич (в старых документах о заявках на золотосодержащие площади среди заявителей встречается имя поручика П. Родственного). А «домашнее» образование детям дали люди весьма образованные, ссыльные поляки. Обучение Павла было доверено потомственному дворянину Петру Боровскому [173], а учителем Лидии стал бывший участник Варшавской организации «Содружество польского народа» Владислав Рабцевич.

Именно Лидия Алексеевна стала инициатором организации поисков золота на Зее, успех которых привёл к созданию целой сети золотопромышленных компаний, ставших потом известными под общим названием компаний Сабашниковых – Шанявских.

Первые заявки на разработку золотосодержащих площадей на правых притоках р. Зеи были зарегистрированы в последний день июля 1874 года. И несколько этих заявок поисковики оформили на имя Л. А. Шанявской. Их названия указаны в сводных списках, составленных более ста лет тому назад [148]: Лидиинский и Преображенский по р. Уган, Софийский на р. Кончамуни-Улягир (Гальчима), Тихоновский на р. Джагда-Улягир (Джигда), Ключевской на р. Безымянке, притоке Могота. Другие заявки оформлялись на В. Н. Сабашникова, А. И. Родственную и А. П. Колесникова.

После открытия первых приисков в Центральном районе поиски в бассейне Верхней Зеи продолжались, и, соответственно, оформлялись заявки на новые площади. Только на саму Л. А. Шанявскую доверенные заявят, кроме названных, около полутора десятков таких площадей. Некоторые из названий оформленных на неё приисков и сейчас хорошо знакомы зейским золотодобытчикам: Благовещенский на Талге, Дождливый на Олонгро Унахинском…

Начавший заниматься золотыми промыслами позже своей супруги, А. Шанявский, став компаньоном-распорядителем всех зейских компаний, не отстанет от неё по количеству оформленных на его имя площадей, их количество тоже достигнет двух десятков. И если в первых, организованных без его участия, компаниях Сабашниковых – Шанявских число его паёв в 1895 г. было ничтожно малым по сравнению с числом паёв Лидии Алексеевны – 1/2 против 9 1/2, то в последующем он постарался изменить ситуацию. Так, при организации Моготской компании это соотношение было уже в пользу Альфонса Леоновича – 10 против 3 1/3 пая.

Впрочем, А. Л. и Л. А. Шанявские не конкурировали между собой. В том же 1895 году супруги-компаньоны достигли здесь паритета, им обоим принадлежало по 3 2/3 пая. Паритет наблюдался и в других компаниях с их участием: в Джалонской (в одной части приисков обоим принадлежало по 1 паю, в другой – по 3), Иликанской (по 16 2/3 в одной части и по 15 в другой), Соединённой (9 паёв у мужа, 8 – у жены).

Точно так же супруги Шанявские стремились быть равными во всех своих начинаниях. Не случайно на состоявшемся 14 сентября 1897 г. открытии Женского медицинского института в Санкт-Петербурге профессор токсикологии и фармакологии В. К. фон Анреп, первый директор института, произнёс такую речь:

«Вы, конечно, знаете, что устройство института встретило немало препятствий. Как при всяком новом деле, пришлось бороться с предубеждениями и с исстари установившимися взглядами на назначение и положение женщины. Много времени и много энергии было потрачено лицами, заинтересованными в создании института, и между этими лицами на первом месте стоят Лидия Алексеевна и Альфонс Леонович Шанявские (муж и жена). Своим существованием институт обязан им так много, что можно сказать, если бы не было Шанявских, много бы еще прошло лет, пока устроился бы институт. Они доставили значительные суммы, больше половины всего, что имеет институт; они же в течение 10 лет с беспримерной энергией прилагали все усилия к преодолению препятствий, мешавших открытию института».

Оценка очень примечательная, тем более что институт – это вторая попытка Шанявских добиться от государственных мужей равного отношения к женщинам, добиться для женщин права заниматься медициной. Первая была предпринята значительно раньше. И инициатором той первой попытки была, безусловно, Лидия Алексеевна.

Идея создания вуза для женщин у неё родилась очень давно, когда она была «юной ещё девушкой». Она участвовала «в разработке приисков с приехавшим из Петербурга молодым, образованным человеком В. И. Базилевским и его университетским товарищем, за крайние его взгляды прозванным Иоанном Безземельным, (и) решила отдать свою долю в приисках на устройство женского университета, что ею и было, с согласия её матушки, надлежащим образом оформлено» [62]. Более того, она заразила своей идеей и своего компаньона Базилевского (не благотворительность ли стала впоследствии причиной его разорения?).

Для реализации этих планов она поехала в столицу, с тем чтобы «пробить» идею через плотные двери чиновничьих кабинетов. Задача была отнюдь не простой, в то время женщины могли рассчитывать в лучшем случае на Институт благородных девиц, а медицина считалась исключительно мужским занятием. Предложенная министром просвещения графом Д. А. Толстым система образования основывалась на сословном принципе, когда «народ» мог рассчитывать только на низшую школу. Дети представителей буржуазии после окончания реальных училищ не имели права поступать в университеты. И лишь дворяне имели доступ к гимназиям и университетам.

В какой-то момент хождений по кабинетам Лидия Алексеевна Родственная встретилась с Альфонсом Леоновичем Шанявским. Их взгляды на необходимость женского образования оказались очень схожими. Шанявский, видимо, сумел помочь увлечённой своей идеей молодой золотопромышленнице из Сибири.

В этом же 1872 году, 10 июня, при Петербургской Имперской Медико-хирургической академии стараниями Шанявских и при поддержке военного министра Д. А. Милютина открылись – в виде опыта – «курсы для образования учёных акушерок». При этом содержаться эти курсы должны были лишь на частные пожертвования и плату за обучение. Лидия Алексеевна пожертвовала на оборудование курсов пятьдесят тысяч рублей.

Через пять лет, когда курсы уже назывались «Высшими женскими врачебными курсами», в России появились первые женщины-врачи. Их имена известны. Среди первых выпускниц была, например, дочь президента Медико-хирургической академии Н. И. Козлова. Доктор П. Н. Тарновская, также приложившая немало усилий к организации этих курсов, стала известной в научном мире своими трудами по антропологии. Н. И. Драгневич, М. М. Мельникова и ряд других слушательниц ещё до окончания курсов отправились во время войны с Турцией в зону боевых действий, где продемонстрировали не только свою готовность к самопожертвованию, но и свою медицинскую подготовку.

Самой Лидии Алексеевне из-за болезни мужа, которому вреден был петербургский климат, пришлось покинуть столицу. Шанявская снова уехала в Сибирь, где занялась сначала одна, а затем вместе с мужем организацией поисков и разработок золотых россыпей на р. Зее, в ещё совсем не освоенном Амурском крае.

Лидия Алексеевна Шанявская

В 1881 году по распоряжению военного министра П. С. Ванновского женские медицинские курсы, которые изначально относились к военному ведомству, были закрыты. Но женщины снова начали борьбу за свои права. Их поддержали профессора, бывшие преподаватели курсов. Вновь начались агитация, сбор средств на возобновление женского медицинского образования. На это благое дело пожертвовал 50 тысяч рублей известный сибирский золотопромышленник и меценат И. М. Сибиряков. 20 тысяч завещал терапевт С. П. Боткин. Перечисляли свои гонорары за чтение лекций гигиенист А. П. Доброславин, патофизиолог В. В. Пашутин, терапевт В. М. Тарновский, микробиолог И. И. Мечников. Небольшие суммы вносили студенты и петербургские обыватели. Конечно же, золотопромышленники супруги Шанявские тоже не смогли остаться в стороне. Они пожертвовали 300 тысяч своих и еще 200 тысяч рублей по завещанию своего бывшего компаньона П. В. Берга [94, 76].

Впрочем, далеко не все можно было решить с помощью денег. Преодолевая сопротивление чиновников, приходилось идти на самые разные хитрости. М. В. Сабашников в своих «Записках» рассказывает о том, как Л. А. Шанявская добилась от члена Государственного Совета К. П. Победоносцева обещания не являться на заседание, на котором должна была решаться участь Женского медицинского института.

Так в 1897 году, через 16 лет после закрытия Высших женских врачебных курсов, в Санкт-Петербурге открылся Женский медицинский институт, первое в России высшее учебное заведение такого рода. Позже в числе очень немногих, удостоенных этого звания, Лидия Алексеевна Шанявская станет его Почетным членом.

Институту тем не менее было отказано в государственной субсидии. Чиновниками были введены и другие ограничения: профессора получали низшие оклады и назывались «частными преподавателями», выпускницам давалось право работать только в женских отделениях лечебных учреждений. При этом плата за обучение была достаточно высока – 100 рублей в год. Однако профессорско-преподавательский состав института был представлен лучшими специалистами отечественной медицины, и конкурс в институт был настолько высок, что с первого раза не могли поступить даже многие из тех, кто окончил гимназию с золотой медалью.

В 1902 году состоялся первый выпуск. В 1904 году институт поступил в ведение Министерства просвещения, и его слушательницы уравнялись в правах со студентами медицинских факультетов университетов.

Таким образом, знаменитый Народный университет не был первенцем у супругов Шанявских. И не меньших трудов стоило его рождение, правда преодолевать эти муки пришлось преимущественно Лидии Алексеевне. Альфонс Леонович умер вечером того же дня, когда нотариус заверил дарственную, по которой его домовладение на Арбате становилось собственностью московской городской Думы.

Но незадолго до своей смерти Шанявский составил завещание, по которому всё остальное имущество хотя и переходило в пожизненное пользование вдовы, но после её смерти должно было также стать собственностью университета. Причём это могло произойти, согласно завещанию, лишь в том случае, если университет откроется в течение трёх лет после его заявления, т. е. до 3 октября 1908 г. [62].

Условие это было поставлено не случайно: Шанявский предвидел, сколько надлежит преодолеть преград, прежде чем университет откроется. Ведь по замыслу Шанявских будущий вуз должен быть доступен всем, вне зависимости от принадлежности к тому или иному сословию. И чтобы в нём могли обучаться не только мужчины, но и женщины. И то, и другое очень многим высокопоставленным чиновникам, от которых зависело, быть или не быть Народному университету, казалось неприемлемым. Достаточно сказать, что в числе противников университета были тогдашний министр внутренних дел П. Н. Дурново и министр народного просвещения А. Н. Шварц.

Сколько разного рода петиций пришлось написать Лидии Алексеевне, сколько пришлось обойти кабинетов! Лишь когда 26 июня 1908 года на положении об университете появилось начертанное рукой императора «Быть посему», стало ясно: победа. Но даже и после этого торжественное открытие университета состоялось только 1 октября 1908 года, а 2 октября, за день до крайнего, обозначенного А. Л. Шанявским в завещении срока, А. Ф. Фортунатов прочитал первую лекцию [62].

Конечно, не было бы университета, будь у него только враги. Конечно, без друзей не обошлось. И по списку тех, кто стал по завещанию А. Л. Шанявского пожизненными членами попечительского совета, мы знаем, с кем был дружен отставной генерал-майор и кому доверял. Так, в попечительский совет А. Л. Шанявский назначил, в первую очередь, свою жену Лидию Алексеевну, Сергея и Михаила Сабашниковых – компаньонов по зейским золотым промыслам. Кроме них пожизненными членами совета стали невропатолог В. К. Рот, юрист, социолог и историк М. М. Ковалевский, юрист и председатель Первой государственной Думы С. А. Муромцев, ботаник К. А. Тимирязев, А. Н. Шереметьевская, химик А. Н. Реформаторский и историк Н. В. Сперанский. Ещё десятерых членов попечительского совета избрала московская городская Дума.

Впрочем, друзей у нового вуза было гораздо больше. Сюда из Московского государственного университета пришли многие преподаватели, для которых была близка сама идея высшего образования для всех сословий. На содержание университета пожертвовали деньги многие известные люди. До 1914 года университетская библиотека комплектовалась исключительно из даров. Причём дарились целые библиотеки! И Лидия Алексеевна Шанявская оказалась в числе наиболее щедрых дарителей: ею передано библиотеке университета 2 600 книг.

Вообще дарение книг публичным библиотекам было в те времена явлением достаточно распространённым и одновременно почётным. Л. А. Шанявская уже не впервые таким образом оказывала содействие распространению знаний. Так, в Красноярске и поныне вспоминают, что в своё время она, ещё носившая фамилию Родственная, подарила городу хорошую библиотеку.

Между тем вольный университет быстро рос и развивался. Увеличивалось число лабораторий, кафедр, преподавателей и слушателей. Довольно скоро ему стало тесно в помещениях, дарованных А. Л. Шанявским, возникла потребность в новом здании. В начале 1910 года лицо, «пожелавшее остаться неизвестным» (М. В. Сабашников раскрыл тайну – это была всё та же Л. А. Шанявская: «Она всегда так делала»), перечислило университету для целевого использования – постройки нового здания – очень крупную сумму в размере 225 000 руб. С этим же условием поступил ещё ряд пожертвований. Город отвёл для строительства хорошие земли, попечительный совет избрал строительную комиссию под председательство М. В. Сабашникова, и 22 июля 1911 года газета «Русские ведомости» сообщила:

«Вчера, в 11 часов утра, на Миусской площади была совершена закладка здания городского народного университета имени А. Л. Шанявского.

…Когда был прочитан текст закладной доски, городской голова Н. И Гучков положил первый кирпич, второй кирпич – В. К. Рот, а затем градоначальник, губернатор, попечитель учебного округа и другие лица»[62].

Университет просуществовал до 1919 года. Новая «народная» власть прекратила его деятельность. В здании разместился Коммунистический университет им. Свердлова, предназначенный для подготовки партийных и советских кадровых работников. Сменились и преподаватели, теперь здесь читали лекции стоявшие у руля большевики. Перед новыми слушателями выступали Троцкий, Бухарин, Сталин…

В 1932 году университет стал называться сельскохозяйственным, а с 1939 года здание заняла Высшая партийная школа.

А что же Лидия Алексеевна Шанявская, которая не в меньшей, чем Альфонс Леонович, степени должна бы претендовать на звание основательницы Народного университета?

«В 1921 году Лидия Алексеевна в сопровождении не покидавшей её Э. Р. Лауперт перебралась в Москву, где поселилась в бывшем её доме на углу Дурновского переулка по Новинскому бульвару. Здесь жил её старший племянник П. П. Родственный. Революции Лидия Алексеевна не понимала. Она была ею нравственно ушиблена, и жизнь её в Москве пошла тускло и уныло… К своему несчастью, ей пришлось пережить свой Университет и видеть, как в стенах его водворился чуждый ей Свердловский коммунистический институт.

В <1921> г. она простудилась и, недолго проболев, кончила свой жизненный путь. На панихиде меня спросили, предполагаю ли я, как душеприказчик Альфонса Леоновича, принимать какие-либо меры в связи с кончиной Лидии Алексеевны, так как все отказанные ей в пожизненное пользование средства имели отойти после её кончины Университету. Но предпринимать было нечего.

Похоронена была Лидия Алексеевна в общей могиле с Альфонсом Леоновичем в Алексеевском монастыре. Кладбище это, как известно, теперь упразднено, и могильный памятник основателям городского народного университета уничтожен»[62].

Пётр Давыдович Баллод (1837–1918)

Если основатели крупных амурских золотопромышленных фирм – Д. Бенардаки, Н. Сабашников, А. и Л. Шанявские – пришли в Приамурье именно для того чтобы организовать здесь собственное дело, то латыш Пётр Баллод долгое время занимался золотодобычей, работая на хозяев приисков. Так же, как Николай Аносов, он непосредственно руководил поисками месторождений золота, хотя и не имел специального образования, что не помешало ему стать главноуправляющим в созданной Аносовым Ниманской компании, а затем и организовать своё дело. Как многие другие золотопромышленники, Баллод был меценатом, однако его благотворительная деятельность была весьма отличной от благотворительности Бенардаки, Сабашниковых, Шанявских. Он охотно поддерживал своими деньгами бывших политкаторжан и оппозиционную власти газету. Храмов он не строил…

Имя амурского золотопромышленника Петра Давыдовича Баллода нынешним горнякам не слишком известно. Его довольно часто вспоминают историки, но они больше пишут о Баллоде-революционере или Баллоде-издателе. Именно об этой деятельности Петра Баллода свидетельствует и статья в Большой советской энциклопедии, именно о ней повествуют и другие энциклопедические и биографические справочники. И в самом деле Пётр Баллод, значительную часть своей жизни потративший на добычу золота и организацию золотодобычи, во многом проявил себя на общественном поприще. Его революционные взгляды проявлялись даже в манере письма: Баллод, например, игнорировал употреблявшуюся в то время букву «ъ» после твёрдой согласной на конце слова.

Пётр Баллод обладал, как говорят, фактурной внешностью, которая сразу выделала его из толпы и, несомненно, привлекала внимание современников.

«При первом же взгляде Баллод поразил меня своей наружностью: это был очень крупных размеров старик лет шестидесяти с чем-то, высокого роста, широкоплечий, с выдающейся вперёд грудью, совершенно белый, с густой шевелюрой на голове и с длинной широкой лопатой бородой; у него были серые глаза и здоровый румянец на щеках. Вид он имел очень серьёзный, говорил отрывисто, густым голосом, никогда не смеялся, но на лице его часто показывалась едкая, но вместе с тем добродушная улыбка. Внешностью, манерами, чисто русским языком, а также костюмом Баллод походил на типичного великоросса, и с трудом верилось, что он латыш», – вспоминал Лев Дейч [51].

«Корни» рода Баллодов прослеживаются со времени лифляндских «братских общин», религиозного движения гернгутеров. Целые сто лет – с середины XVIII до середины XIX века – это движение было едва ли не самой существенной чертой жизни лифляндских крестьян.

Дед Петра Давыдовича Баллода, Андрей из Крекстиней, как звали его до присвоения фамилии, был крепостным крестьянином.

«Андрей Баллод с превеликим трудом и муками добился того, что стал собственником и мог отныне считаться зажиточным человеком; в то же время он втайне присоединился к обществу гернгутеров. Позднее в его доме происходили сходки гернгутеров, на которых Андрей Баллод выдвинулся в качестве чтеца» [180].

Младший сын Андрея Давыд Баллод (Давис Баложу) сначала пошёл по стопам отца. Ещё юношей он, несмотря на свои молодые годы, был выбран волостным старостой.

В 1840 году Давыд Андреевич с семьей переехал в Ригу. Здесь он держал постоялый двор и занимался столярным ремеслом, но по-прежнему оставался активным гернгутером. Сначала он устроил молельню, воспользовавшись помощью пастора Иоганнкирхского прихода. Но вскоре назрел конфликт с пастором, и молельню прикрыли. Это и послужило поводом для перехода Баллода в православие.

Сам став православным, Давыд Баллод стал активно привлекать к православной церкви и других латышей. И уже в мае 1845 года подал ходатайство Святейшему синоду о переводе его из крестьянского сословия в духовное. А позднее при его активном участии была основана Рижская духовная семинария. Эта православная семинария стала первым учебным заведением, в котором учился Петр Баллод…

Пётр Давыдович Баллод родился, как установил П. И. Валескалн [31], 1 декабря 1837 года в Лиелмуйжской волости Рижского уезда.

В семинарии Пётр Баллод учился успешно, особенно легко давались ему языки. Но священником, окончив духовное учебное заведение, он не стал. В архиве хранится справка православной духовной консистории: «В августе 1855 г. с разрешения Платона, архиепископа Рижского и Митавского, по окончании курса в 11-м классе Рижской семинарии (…) Петра Баллода увольняют по собственному желанию из семинарии и из духовного звания» [180].

Почему сын и внук религиозных лидеров не захотел стать священником – неизвестно. Пётр приехал в Петербург в 1856 году, девятнадцати лет от роду, бедняк бедняком, с невидной родословной, и поступил в медико-хирургическую академию (позже переименованную в военно-медицинскую).

В материалах следствия по делу Баллода есть справка, датированная 27 сентября 1858 года. Из неё следует, что в 1856 году Баллод принят в академию по медицинской части, без стипендии, «своекоштным» студентом. В 1857 году его оставили на первом курсе, а в 1858 году исключили из академии. В справке сказано, что Пётр Баллод два года обучался на одном курсе и экзаменов не выдержал.

Однако Пётр и не думал всё бросить и уехать домой. Он взялся (совместно с однокашником А. С. Фаминцыным) за огромный труд – стал переводить трёхтомное руководство по анатомии человека, составленное профессором Венского университета Иосифом Гиртлем, самый популярный в Европе учебник анатомии. Тысяча большеформатных страниц с очень специфическим немецким текстом, изобилующим латинскими терминами! Никаких специальных знаний, кроме знания языка, у Баллода не было.

Уже после ареста Баллода Фаминцин сумел издать книгу Гиртля, и в течение 15 лет это был основной учебник анатомии для студентом-медиков. Одного этого достаточно, чтобы имя Петра Баллода осталось в истории российской науки. Но Баллод учёным не стал, хотя учёбу не бросил.

В 1857 году был разрешён приём в Петербургский университет получивших домашнее образование и лиц низшего сословия (одна из реформ после Крымской войны). Баллод воспользовался этим, и в 1858 году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета.

Сохранилась переписка с попечителем университета об освобождении Петра Баллода как сына священника от платы за обучение. 5 ноября 1858 года попечитель дал положительный ответ – с учётом крайне бедственного положения просителя. При поступлении в университет Баллод сдавал экзамен по физике. Особым прилежанием студент Баллод и здесь не отличался. Поначалу он всё время уделял переводам, позже – подпольной работе. За участие в студенческих беспорядках 5 декабря 1861 года Баллода исключили с третьего курса. Сам университет был закрыт. Последний документ в «личном деле Петра Баллода» – его заявление от 31 марта 1862 года: бывший студент II курса естественного отделения просит допустить его к переводным экзаменам на III курс. Каким-то чиновником сделана отметка на заявлении: «Экзамена не сдавал».

После Крымской войны свободомыслие пустило в России глубокие корни, царский «Манифест» не мог удовлетворить все слои общества. В Петербурге взбунтовались студенты, офицеры, интеллигенция. И Пётр Баллод оказался в самом центре столичных беспорядков. Он оборудовал подпольную печатню, назвав её «Карманной типографией». В марте 1862 года нелегальная «Карманная типография» Баллода начала действовать, выпуская прокламации.

Пётр Давыдович Баллод. 1861 г.

В том же году в ответ на наделавшую много шума антигерценовскую брошюру, подписанную псевдонимом Шедо-Ферроти, Дмитрий Писарев написал статью с резкой критикой этой брошюры, рассчитывая опубликовать её в «Русском слове». Но в публикации ему было отказано, цензура сочла невозможным опубликовать рецензию Писарева.

Баллод предложил сделать это в его типографии. Писарев не сразу согласился на это предложение, но в конечном итоге его рецензия, переписанная заново, в ещё более резком тоне критикующая самодержавие, всё же была напечатана. «Династия Романовых и петербургская бюрократия должны погибнуть… – говорится в заключении статьи. – То, что мертво и гнило, должно само собою свалиться в могилу. Нам останется только дать им последний толчок и забросать грязью их смердящие трупы».

Но тем не менее статья Писарева не дошла до своего читателя: 18 июня 1862 года по доносу Баллод был арестован и доставлен в Петропавловскую крепость, а тираж – изъят. Через пять дней был арестован и Писарев.

Сенатская следственная комиссия по делу Баллода полагала, что студент Баллод не был одинок в своём бунтарстве, для приобретения и содержания типографии нужны были деньги. Однако не смогла добиться от Баллода никаких имён.

«Комиссиею отобраны ответы от содержащегося в крепости бывшего студента С.Петербургского университета Петра Баллода на данные ему 25 вопросов. По рассмотрении ответов оказалось, что Баллод, сознаваясь в своих преступлениях, стремится, однако, к закрытию сообщников» [35].

11 ноября 1864 года «С.-Петербургские ведомости» сообщили о приговоре и резолюции царя: «Быть посему, но с тем, чтобы Баллоду срок каторжной работы ограничить 7-ю годами».

А 20 ноября 1864 года в Петербурге государственный преступник Петр Давыдович Баллод был подвергнут гражданской казни у позорного столба, а затем на семь лет отправлен в сибирскую каторгу. При этом ему, лишённому всех прав, запрещалось и возвращение после отбытия каторги в Санкт-Петербург и Москву… Как политического преступника его препроводили в Сибирь «с почётом» – не пешком, по этапу, а в санях, запряженных лошадьми.

Все прелести каторги, которую он отбывал в Забайкалье, Пётр Баллод испытал сполна. На Александровском заводе он познакомился с Н. Г. Чернышевским.

После отбытия каторги Баллод отправлен на поселение в волостной центр Илга Верхоленского округа. Перед отправкой он написал письмо в Петербург своему старому другу, а в тот момент уже профессору музыки и эстетики Александру Фаминцыну.

«Вы спрашиваете меня, чем я буду заниматься на поселении. У меня, разумеется, планы обширные. Хочется мне заняться какой-нибудь торговлей, и засеять несколько десятин хлеба, и откармливать свиней и – наконец, самое главное, завести свечную и мыловаренную фабрику. Это последнее предприятие, с которым я ближе всего знаком и которое, как мне кажется, должно было бы дать наибольший барыш, менее всего осуществимо, так как на него осенью в октябре месяце мне нужно сделать затрату по крайней мере руб. в 300» [121].

В Илге Пётр Баллод некоторое время служил в волостной управе писарем и тосковал по настоящей жизни. Конторщики-коллеги упрекали его в том, что он не берет с туземцев «благодарностей» за составление прошений.

В 1873 году (или годом позже) он отправляется на золотые прииски. Один, в утлой вёсельной лодчонке, в более чем тысячекилометровый путь по Лене. Однажды, вспоминал Баллод, его хотели потопить – приглянулась лодка. Спасли туман и прочные весла. Он благополучно добрался до Олёкминска и окунулся в старательский водоворот во владениях Ленского золотопромышленного товарищества.

Император Александр II трижды собственнолично решал судьбу Петра Баллода. В первый раз летом 1862 года, когда выразил свою «непреклонную волю… чтобы комиссия обратила преимущественно и безотлагательно внимание на действия арестованного при полиции студента Баллода». Затем в 1864 году, когда уменьшил более чем вдвое определённый ему Сенатом срок каторги – с 15 до 7 лет. Третье вмешательство царя имело место много позже, уже после отбытия Баллодом каторжного срока.

В 1876 году «государственный преступник» Пётр Баллод обращается к начальнику Третьего отделения с просьбой снять с него политический надзор, так как иначе он не может стать уполномоченным. Прошение, естественно, было отвергнуто. Баллод так бы и прозябал рабочим поисковой партии, без всяких прав на самостоятельную деятельность, не протяни ему руку помощи А. С. Фаминцын.

Как свидетельствуют архивные материалы, 28 апреля 1877 года профессор Фаминцын отправил личное письмо петербургскому генерал-губернатору. Тот в свою очередь обратился к министру внутренних дел. 17 мая министр написал Третьему отделению, и 31 мая последовало высочайшее разрешение: «Баллод имеет право всех состояний и на переселение из Сибири в Европейскую Россию на жительство под надзором полиции».

Но 6 июня министерству внутренних дел было сообщено: «Государь Император на освобождение Баллода от надзора полиции с предоставлением ему права разъездов лишь по Восточной Сибири Высочайше соизволил». Так Пётр Баллод получил право стать начальником золотоискательской партии.

Затем – должность главноуправляющего Ниманскими приисками на Амуре. В мемуарах Л. Г. Дейча [51] сказано, что только в этот период Баллоду вернули все права и разрешили приехать в столицу. В начале века он действительно побывал в Петербурге, но находился там под надзором полиции. В первый же вечер к нему на квартиру явились жандармы, сделали обыск и… украли золотые запонки.

Имя Петра Баллода было популярным и в Якутии, и на Амуре. Известно оно было и в Петербурге, поскольку владельцы приисков, на которых он руководил добычей, акционеры Ниманской компании жили в столице.

В своих воспоминаниях В. Г. Короленко посвящает Баллоду отдельную главу в «Истории моего современника», навеяную якутской ссылкой писателя (1881–1884). И пишет о нём с нескрываемым восхищением:

«Именем Петра Давыдовича Баллода была полна Амга, хотя он в ней тогда и не жил… Вообще это был настоящий богатырь, и это подало повод к рассказам, что именно он послужил Чернышевскому прототипом к его Рахметову… Рассказы о его силе, выносливости и чутье местности бывали прямо изумительны… Порой он оставлял партию с проводниками-тунгусами и по какому-то инстинкту отправлялся через горные кряжи напрямик, набивая себе карманы только шоколадом.

Порою думаешь, пропал наш Пётр Давыдович. Даже тунгусы качают головами… А глядишь, через несколько дней подходим к берегу какой-нибудь речушки… Глядь, – горит огонёк, а у огонька сидит наш Пётр Давыдович и дожидается…

…Было какое-то соответствие между его богатырской силой и тем спокойствием, с которым он встречал наши порой страстные возражения на свои взгляды. Я был тогда ещё страстный народник, и рассказы Баллода о его жизни среди сибирской общины, проникнутые взглядами индивидуалиста-латыша, часто встречали во мне горячий отпор. При этом мне всегда вспоминается спокойное достоинство, с которым Баллод парировал мои возражения» [81].

Более десяти лет, проведенных в якутской тайге, даровали Баллоду бесценный опыт. И в 1887 году Баллода – бывшего политкаторжанина, ущемлённого в гражданских правах, – приглашают занять респектабельную, более того, доходную должность главноуправляющего акционерной Ниманской золотопромышленной компании. Весьма высокий пост, для многих предмет вожделений и зависти к человеку, его занявшему. Правление компании находилось в Петербурге, а директором-распорядителем был В. И. Базилевский – приятель Баллода по университету. Последнее, по-видимому, и предопределило назначение Баллода, «политика», как тогда говорили, то есть человека неблагонадёжного.

Богатейшие Ниманские прииски находились в самых верховьях реки Буреи, одного из крупнейших амурских притоков. Места глухие, таёжные, попасть туда нелегко и сейчас. А в то время они были ещё менее доступны.

«Ниманские прииски, благодаря отдалённости от населённых пунктов и неудобству путей сообщения по высоким плоскогорьям, покрытым болотами и лесами, а также вследствие суровости климата, находятся не в особенно благоприятных условиях для разработки и, несмотря на богатое содержание россыпей, не дают их владельцам тех выгод, какими пользуются владельцы приисков, расположенных в более удобных местностях»[44].

Баллод принял дела в возрасте 50 лет. Впервые в жизни он твёрдо стоял на ногах. Вскоре (в 1889 г.) женился на поступившей к нему на службу «недурной наружности» конторщице, 20-летней Елене Константиновне Иордан, отец которой тоже был из «политических». Родились сын Владимир (в 1891 г.) и дочери Вера (1890) и Елена (1892).

О порядках, заведённых им на приисках, вскоре заговорила вся округа. Про Баллода рассказывали легенды. Устроиться на прииски считалось удачей.

«Приисковый клуб, в котором устраивались чтения, вечера, любительские спектакли, много способствовал оживлению местной жизни. Всем служащим отпускались также, сверх столовых, хлеб, соль и спирт по надобности, а семейным, кроме того, и молоко для детей. Квартира с обстановкой и отоплением предоставлялась от компании бесплатно» [162].

Впрочем, существовало и несколько отличное от приведённого описание, принадлежащее некоему Торгашову, тоже «политическому», по приглашению Баллода некоторое время служившему в Ниманской компании.

«…Восемь месяцев мозолистые руки колют мёрзлую тундру, кострами оттаивают каменистые напластования, динамитом и порохом рвут скалы, чтобы снять вековые покровы и добраться до золотосодержащего пласта. Остальные 4 месяца в году, когда тундра оттаивает на 1–11/2 аршина сверху, когда вскрываются горные реки и ключики, драгоценный пласт, обнажённый зимними работами, промывается на особо устроенных машинах с 4-х часов утра до 9 часов вечера…

В эти 4 месяца золотой страды не было ни праздников, ни воскресного отдыха. Раз в месяц назначался один день для отдыха, но если лето стояло сухое и являлось опасение, что не хватит воды для промывки песков, то и день для отдыха откладывался до другого месяца, или же отдыхали по группам, чтобы не останавливать работ…

Даже в таких приисковых районах, как Ниманская тайга, где были школа, библиотека, больница, где зимой служащие устраивали спектакли, – даже здесь для приискового рабочего было мало отвлечения от тяжёлого полузвериного прозябания, была ничтожная крупица для его духовной пищи…

На приисках Ниманской К° во главе дела стоял человек идейный, и попасть на время наёмки на эти прииски было заветной мечтой каждого рабочего, но и тут было немногим лучше, чем на других приисках: нельзя одновременно служить богу и мамоне»…[164].

Анализируя забастовочное движение в золотопромышленности, современники Баллода Л. Л. Тове и Д. В. Иванов подчеркивали, что при Баллоде забастовок на приисках вообще не было. Но мы про себя заметим, что забастовок здесь не было с 1884 года – с тех пор, как Ниманская компания перестала нанимать на работу забайкальских староверов-семейских, о чём уже было сказано в главе об А. Л. Шанявском.

Так или иначе, главноуправляющий Пётр Баллод, занимаясь организацией добычи золота на Нимане, стремился расширить предприятие, снаряжая дорогостоящие экспедиции в Якутию, на притоки Алдана, впадающего в Лену. И вот результат – алданское золото было найдено!

Л. Л. Тове в составленном им совместно с В. Д. Ивановым обзоре золотопромышленности Приамурья так описывает поиски, которыми руководил Баллод:

«Одной из крупных заслуг Ниманской компании, а в особенности инициатора и организатора дальних поисков П. Д. Баллода, следует признать открытие целой системы по р. Делинге, притоку Сутама, впадающего в Гонам, приток Учура, являющегося в свою очередь одним из главных притоков Лены… Одиннадцать интереснейших отводов Ниманской компании оплатились уже податью в 1899 году… Площади, открытые партией ниманской компании, явились первым опорным пунктом золотопромышленной системы Алдана»[162].

Баллод и сам оставил воспоминания о своих золотоискательских трудах и днях, охватывающие восьмилетний период [31]. Начинает он с рассказа об изучении западной части бассейна реки Маи, одного из крупнейших Алданских притоков. Упоминаются Большой и Малый Аим – притоки р. Маи-Алданской. На Омне он едва не погиб с голоду, так как при организации поисков ошибся: на карте Омня значилась длиной 60 верст, а оказалась – около 400. Поиски были безуспешными, пришлось перейти в следующий район – на Маю, её притоки Маймакан, Одолу, Батомгу и Евикан до вершин Станового хребта, откуда видны уже Охотское море и Шантарские острова. Здесь поиски тоже не привели к успеху.

На следующий сезон Баллод с партией перебрался на Учур и его притоки Тыркан, Идюм, Алгому и Гонам. И только там, после восьми лет неотступных поисков, напал на след «настоящего» золота.

В пользу Ниманской компании в Якутии было заявлено восемнадцать площадей, которые компания впоследствии стала сдавать в аренду.

Отправляя поисковые партии к далёкому Алдану, Баллод искал рудное золото и поближе, в верховьях Буреи, там, где уже много лет, исправно промывая россыпи, работали прииски Ниманской компании. И в конце концов удача улыбнулась ему и здесь: Баллод нашёл большое количество обломков кварца с высоким содержанием золота и в 1897 г. оформил две заявки на открытые площади.

Но Ниманская компания не захотела расходовать деньги на разведку, и Баллод решил действовать самостоятельно. Он организовал товарищество «Надежда» и стал искать инвесторов среди иностранцев, готовых вложить деньги в добычу рудного золота. Ему удалось договориться с иностранным Русским товариществом, и разведка оказалась успешной.

«Из всех попыток разведки золотосодержащих кварцевых жил, производящихся в Амурской области за все время её существования, наиболее интересной, бесспорно, является производившаяся в 1898 году разведка ниманских жил… Инициатива разведки принадлежала Баллоду…

… Большая часть разведок встречала разложенную руду; в некоторых местах попадалось много колчеданов, особенно мышьякового. Во всех случаях золото получалось свободное и легко промывалось на американском «рап-е» [162].

Однако, затратив свыше 200 тысяч рублей и не имея уже средств для продолжения каких-либо работ, Русское товарищество прекратило дальнейшие разведочные работы.

«Во время работы главноуправляющим на приисках, – делится позже своими воспоминаниями дочь Баллода Вера Петровна, – к нему очень часто приезжали иностранцы, как, напр., англичане, французы, немцы, поучиться у него, как надо работать на приисках, чтобы столько намывать золота» [31].

Впрочем, Вера Баллод была ещё слишком мала и вряд ли могла понять, почему так часто стала в их доме звучать иностранная речь. Не учиться приезжали иностранцы, а в надежде получить прибыль от своих вложений. А над её отцом тем временем собиралась гроза.

Крупномасштабные поисковые работы, предпринятые Баллодом, требовали значительных дополнительных затрат. Длительное время эти затраты не окупались. Это пришлось не по вкусу хозяевам НЗК. Упали доходы компании, акционеров, и директором-распорядителем вместо вдруг ставшего банкротом В. И. Базилевского стал сенатор В. А. Ратьков-Рожнов. И в 1898 году Баллод был уволен с должности.

Позднее Л. Дейч конфликт с компанейской администрацией связывал с другой причиной, утверждая [51], что беды Баллода начались после доноса некоего Розанова. Тот обвинил Баллода и «политических», набранных им в качестве служащих Ниманской компании, что они, утаивая часть намываемого золота, продавали его затем китайцам с тем, чтобы посылать эти деньги другим «политическим», содержащимся в Карийской тюрьме, для организации побега.

Как бы там ни было, у компаньонов были причины для волнений. До того времени компания лишь трижды имела убытки: в 1876 и 1878 годах, т. е. в самом начале, когда она несла затраты на обустройство приисков, и в 1885 г., после которого был отстранён от должности главноуправляющего М. М. Краевский. В первый год работы П. Д. Баллода, в 1888 г., прибыль компании была максимальной – 1 млн 37 тыс. 578 руб. Начиная с 1891 года добыча стала неуклонно снижаться, а вместе с ней снижалась и прибыль. Причём это снижение было ещё более значительным, поскольку возрастали затраты. И в 1895 году прибыль компании, как показано в составленной по поручению В. И. Базилевского таблице [63], равнялась 114 тыс. 499 руб. И это, как оказалось, был ещё не предел падения!

П. Д. Баллод с семьёй на Ниманских присиках. 1895 г.

Балллод понимал, что россыпи исчерпаемы, но его самого, расходовавшего деньги на поиски новых месторождений, не поняли хозяева.

При отстранении Баллода ревизоры составили крайне суровый акт. Они отметили, что при доме главноуправляющего была молочная ферма на 15 коров. Что на визиты посетителей – главным образом, иностранцев – истрачено 800 рублей. Немыслимым расточительством была объявлена покупка двух пианино, по цене свыше тысячи рублей каждое.

Баллоду припомнили и связи с политическими ссыльными. Снова всплыло происшествие лета 1892 года, когда в глухой тайге был ограблен караван с золотом, направлявшийся из Нимана в Благовещенск. Украли 16 пудов золота, и подозрение пало на Баллода. Пока полиция разыскивала сообщников, настоящие преступники успели переправить золото через границу в Китай…

Уволенный, в 1898 году Баллод с семьей переезжает в Благовещенск. Возраст солидный, пенсионный, но на здоровье он не жалуется. «К этому времени он был уже довольно состоятельным человеком, имел в городе собственный дом, паровую хлебопекарню и булочную-кондитерскую» [178]. Изрядный капитал в банке, накопленный за десять лет службы в Ниманской золотопромышленной компании, позволяет стать купцом второй гильдии. Ему суждено прожить ещё 20 лет. Чему будут посвящены эти годы?

В Благовещенске Баллод реализует, наконец, мечту своей молодости: становится владельцем небольшой типографии и газеты «Амурский край». Правда, неофициально: разрешение на издание газеты оформляется на банковского служащего Г. И. Клитчоглу. Единственный штатный сотрудник редакции – ссыльный Л. Г. Дейч, сподвижник Г. В. Плеханова, член первой марксистской группы «Освобождение труда».

Первый номер газеты выходит 31 октября 1899 года.

На страницах «Амурского края» Баллод с невозмутимостью патриарха вспоминает былое. В девяти номерах 1900 года он помещает статьи о жизни в Нерчинских рудниках в 60-е годы. А когда в 1899 году минуло десять лет со дня смерти Н. Г. Чернышевского, Баллод с теплотой вспоминает о нём.

«Когда иногда выходили между ссыльными какие-нибудь недоразумения, совершенно естественные при тех условиях, в каких мы находились, Николай Гаврилович говорил мне, как старосте: «Да вы бы устроили маленькую пирушку, пригласили бы на неё оппозицию, и поверьте, все бы шло как по маслу. Ведь у нас, на Руси, все так делается, как при начале, так и при конце всяких дел»» [180].

Баллод охотно меценатствовал, поощряя местную культурную жизнь. Помимо газеты организовал народный дом, библиотеку, попечительствовал школам. Обзавёлся и превосходной домашней библиотекой, без малого в три тысячи томов. В ней была не только беллетристика, но и литература по философии, истории, географии, геологии, биологии, химии и другим наукам. Особенно широко в его книжном собрании был представлен геологический раздел. Имелась и марксистская литература, в том числе «Манифест Коммунистической партии» и «Капитал» Маркса. После его смерти библиотека «была взята в народный дом». Куда книги делись потом – не известно, в отделе редких книг Амурской областной научной библиотеки сохранились только две книги из принадлежавших Баллоду (автограф Баллода, впрочем, сохранился только на одной) – «Современные политические деятели» и «История царствования Филиппа II».

В Благовещенске П. Д. Баллод вновь стал активным революционером. Кроме легальной типографии, он основал ещё и нелегальную: в подполе под кухней печатались на гектографе прокламации и литографировались открытки антиправительственного содержания. В доме Баллода устраивались приёмы-чаепития, где обсуждались литературные и общественно-политические вопросы. А сам Пётр Давыдович Баллод в 1905–1906 гг. руководил небольшим кружком молодежи, изучавшей «Капитал» К. Маркса.

Участвовал Баллод и в международных антиправительственных изданиях. С 1901 по 1904 годы в Благовещенске жил латышский марксист Роберт Андреевич Пельше (1880–1955), бежавший из Курляндской губернии с началом арестов среди «новотеченцев». Пельше обратился к Баллоду за материальной помощью «Социал-демократу» – журналу, который издавался в Берне (Швейцария) Фр. Розиньшем-Азисом и другими латышскими социал-демократами. Баллод не однажды давал Пельше значительные суммы. Пельше, вероятнее всего, был автором публиковавшихся в то время в «Амурском крае» статей и заметок о жизни в Прибалтийских губерниях.

«В 1907 г. <Баллодом> был организован при помощи молодёжи побег из тюрьмы Алексеевского, который был арестован по делу захвата почты и телеграфа в 1905 году. Побег был организован артистически, он был препровождён в Китай, а из организаторов побега никто не пострадал. Во всё время самодержавия Алексеевский находился в Бельгии» [31].

Несколько лет Баллод жил в Благовещенске на широкую ногу. В 1902–1903 годах совершил зарубежную поездку в сопровождении собственного повара-китайца. Побывал в Японии, Китае и Египте, где сфотографировался на фоне пирамиды Хеопса.

Вернувшись из-за границы, Пётр Давыдович решил пополнить изрядно растраченный капитал и организовал новое золотопромышленное предприятие, «Баллод и K°», но эта компания потерпела неудачу. Неудача постигла и организованное ранее товарищество «Надежда», управляющий которой Ицкович, обокрав его и компаньонов, удрал с капиталом в Америку. Роскошной жизни благовещенского купца второй гильдии и мецената вскоре пришел конец. Ему снова пришлось искать средства к существованию.

Тут Баллод вспомнил, что Ниманская компания осталась должна ему так называемые «попудные» за алданское золото, добытое на открытых им месторождениях. Он едет в Петербург и пытается отсудить у компании причитающиеся ему 14 920 рублей. Долг внушительный, и «должник» отбивался от истца как мог. Но Пётр Давыдович не отступался.

Будучи весьма стеснён в средствах, он просит помощи у того, с кем познакомился в якутской ссылке и кому доверял – у писателя В. Г. Короленко.

«Владимир Галактионович!

Я обращаюсь к Вам с просьбой. Я живу в Петерб. с февр. и пытаюсь взыскать с Ниманской Кº долг. Издержался окончательно – нет у меня ничего, на тяжбу не хватает.

Не найдёте ли Вы возможным ссудить меня 200–300 р. на некоторое время.

Не знаю адреса Аптекмана. Хочу и его попросить.

Ваш слуга

П. Баллод» [120].

В итоге, как следует из другого его письма В. Г. Короленко, хранящегося среди других подобных писем в отделе рукописей Российской Государственной библиотеки, Баллод добился правды.

«Простите пожалуйста, дорогой Владимир Галактионович, что я так давно не возвращал Вам взятых мною у Вас 300 р. Теперь Вы, надеюсь, их получили. Раньше никак не мог уплатить Вам, так как бился всё время кое-как, пока не покончил с высокопоставленными хулиганами. Теперь я с ними кое-как почти покончил. Кое-как удалось выручить у этих живоглотов причитающиеся мне деньги благодаря Сенату, который не признал решения Окр. Суда и Петерб. Судебной палаты…

Покончив дело в Питере, я предпочёл возвратиться в Благовещ., откуда мне всё-таки ближе до тайги, в какую я всё-таки опять как-нибудь соберусь.

Ваш П. Баллод.

28 июня»[120].

Пётр Баллод не оставил автобиографии или мемуаров. Он не пытался философствовать и подводить итоги. Но осталось несколько тетрадей с выписками и заметками о прочитанных книгах и статьёй о танцах. В ней автор, между прочим, писал:

«…Передовые люди всегда считались и будут считаться нарушителями порядка, нравственности и безбожниками. А так как толпа всегда идет рука об руку со своим обманщиком, грабителем и убийцей, который всегда видит опасность для себя в уме с честностью, то получается всегда благословение толпы для обманщика, а голгофа для честного»[80].

Последние годы жизни Баллод провёл в Благовещенске. Здесь получил известие о смерти сына Николая, мобилизованного на фронт и заболевшего тифом в немецком плену.

Сам Пётр Давыдович Баллод умер в результате паралича 23 января 1918 года, так и не успев насладиться свободой, за которую всю жизнь боролся.

Дом Баллода, «усадьбу помещика», народная власть национализировала.

Сейчас в Благовещенске нет уже ни дома Баллода, ни его могилы. Лишь две книги из его знаменитого собрания хранит отдел редких книг областной научной библиотеки…

Эрик Иванович Аминов (1879–1960)

Имя барона Аминова, давно уже забытое жителями нынешнего Приамурья, всё же нет-нет, да и мелькнёт где-нибудь на газетной странице. Упоминается оно и в некоторых других источниках. Как председатель Совета съезда золотопромышленников Зейского горного округа он отмечен в «Историко-статистическом обзоре города Зеи, Амурской обл. К. Ф. Шмидта» [67]. Как главноуправляющий Верхнеамурской компании упоминается в протоколах съездов золотопромышленников. Как золотопромышленник, владелец приисков Байкал (позже прииск назывался почему-то Боре-Байкал) и Золотая гора – в «Порайонном списке работавшихся в 1915 году предприятий по добыче золота в Зейском горном округе» [129] и газетных материалах 1919 года.

О горном инженере, геологе Эрике Аминове, с уважением отзывался другой горный инженер и геолог – Э. Анерт в своей работе «Богатства недр Дальнего Востока» [6]. Аминов помог Анерту, сообщив новые для того сведения о геологическом устройстве Дамбукинского и Гилюйского приисковых районов, а особенно – рассказав о результатах своих экспедиций в верховья р. Уды.

На одной из конференций историков, проводимых Амурским областным краеведческим музеем, один из участников конференции рассказал, что во время гражданской войны Эрик Иванович Аминов, как многие из тех, кто сотрудничал с японцами, уехал в Харбин, а через некоторое время и дальше, якобы в Австралию. Автор неоднократно пытался связаться с русскими эмигрантами в Австралии, но долгое время попытки были тщетны. Потом выяснилось, что в национальном архиве Австралии есть документы Адольфа Ивановича Аминова, прибывшего туда из Финляндии. Сменив направление поиска, удалось в конце концов получить нужную информацию.

Итак, Эрик Иванович Аминов родился в Финляндии в 1879 году. Получил горно-инженерное образование в Германии, в г. Фрайбург, затем работал в США, Канаде и Мексике. В 1911 году получил предложение занять пост главноуправляющего Верхнеамурской золотопромышленной компании – весьма высокую должность в весьма уважаемой компании. Основанная в 1867 году Дмитрием Бенардаки, эта компания продолжала разрабатывать золотые россыпи на территории нынешних Тындинского, Зейского и Сковородинского районов Амурской области, но старые прииски были давно выработаны, часть их – продана, часть – сдана в аренду. Требовались новые участки, новые идеи, новые технологии. Может потому и решили акционеры пригласить почти русского горного инженера, имевшего большой зарубежный опыт ведения горных работ.

Почти одновременно Аминов занял и другой высокий пост – председателя совета съезда золотопромышленников Зейского горного округа.

Он всегда представлялся не иначе, как «барон Аминов», вспоминали современники. Но не из-за снобизма, а исключительно потому, что гордился своим древним родом и не хотел, чтобы к нему относились как к «чухне», как пренебрежительно великороссы звали финнов. Тем более что и сам род финских баронов Аминовых имел русские корни.

Считается, что Аминовы произошли от Радши, как и некоторые другие русские дворянские фамилии, в частности, Бутурлины и Пушкины. Историки утверждают, что Иван Юрьевич, потомок Радши в десятом колене, носил прозвище Аминь, и от него пошли Аминевы, а потом Аминовы. Но фамилия Аминовых разделилась на две ветви, одна из которых угасла в XVIII веке, а другая переселилась в Швецию и Финляндию, где существует и по настоящее время.

История переселения достаточно любопытна: Федор Григорьевич Аминов, будучи воеводой в Иван-городе, в 1611 году передал свой город шведам и принял подданство Швеции. Был назначен на губернаторство во Гдов, а в 1618 году причислен к шведскому дворянству. Две дочери Федора Григорьевича, выйдя замуж, тоже стали родоначальницами династий: с Аграфены, жены Григория Опалёва, начался род шведских дворян Аполловых, а от Наталии, ставшей женой Никиты Калитина, произошли шведские дворяне Калитины. Один из внуков Федора Григорьевича, последовав в Италию за шведской королевой Христиной, там женился и стал католиком, а другие его внуки приняли в Швеции лютеранскую веру.

Эрик Иванович Аминов

В Швеции двое из рода Аминовых, Густав, ландсгедвинг Саволаксо-Карельской губернии, и брат его, вице-канцлер Абовского университета, Иоанн-Фридрих, 15 октября 1808 года возведены были королём Густавом Адольфом IV в баронское достоинство. Но в это время Финляндия была уже присоединена к России, и соответствующий диплом на баронское достоинство был выдан 6 мая 1812 года уже российским императором Александром I. Впоследствии император Александр I возвел барона Иоанна-Фридриха Аминова в графское достоинство великого княжества Финляндского, но графский титул наследовался только первыми в роде сыновьями, все остальные могли называться только баронами.

Сейчас многочисленный род Аминовых опять почти весь оказался за пределами России. Однако выходцы из Финляндии бароны Аминовы успели за время вхождения её в состав Российской империи оставить свой след. Так, полковник Генерального Штаба барон Аминов наряду со Скобелевым и Федченко упоминается в числе первых исследователей Туркестана. Другой барон Аминов, талантливый инженер-гидротехник и действительный статский советник, прославился тем, что руководил сооружением Обь-Енисейского канала. Правда, этот грандиозный проект, соразмерный со знаменитым Панамским каналом, оказался в итоге невостребованным из-за начавшегося вскоре строительства Транссибирской железной дороги, по которой и пошли грузы. Ещё один барон Аминов, мичман крейсера «Россия», отличился во время крупного сражения с японской эскадрой, состоявшегося 1 августа 1904 года…

Эрик Иванович Аминов оказался, по-видимому, последним главноуправляющим (по-нынешнему – генеральным директором) Верхнеамурской компании. Ему досталось решать не простую задачу: золотой промысел к тому времени измельчал, крупные компании, начинавшие в то же время, что и Верхнеамурская, большей частью прекратили своё существование, и на старых амурских приисках работали преимущественно китайские и корейские артели лоточников-золотничников.

Опытный горный инженер, барон Аминов понимал, что его компания может существовать в дальнейшем только в двух случаях: если максимально механизировать процесс добычи золота и если суметь найти новые месторождения. И, поставив задачу, он взялся за её выполнение.

Первым делом Аминов решил испробовать гидравлический способ добычи на одном из приисков компании. И уже в 1913 году в третьем номере журнала «Золото и платина» появилась статья «Некоторые впечатления из путешествий по Зейской и Алданской тайге», в которой автор отмечал: «Большая заслуга Верхнеамурской компании, что она наконец пошла по новому пути применения успехов техники, достигнутых в других странах, к своим Амурским приискам, применения, основанного на старательских изысканиях (а не на глаз) и на осторожных расчётах» [88].

Последовавшая вскоре первая мировая война, мобилизация и отток рабочих с приисков не позволили развить успех, но с подачи барона Аминова гидравлику стали применять и на других зейских приисках, а затем на некоторое время гидравлический способ добычи золота стал на Зее одним из главных.

Так же рьяно взялся Эрик Аминов и за поиски новых месторождений. Он не просто организовывал и отправлял экспедиции – он сам возглавлял поисковые партии, надолго уходя в тайгу. Сошлюсь снова на публикацию в журнале «Золото и платина» [88], в которой даётся небольшой, но яркий словесный портрет барона-предпринимателя:

«При сообщении о поисках и разведках в Буреинском горном округе приходится упомянуть о партии некоего барона Аминова (так он себя рекомендовал); партия эта производила довольно странное впечатление. Вся она состояла из начальника – барона Аминова, одного служащего и одного рабочего, причём все члены партии передвигались пешком и всё необходимое несли на себе: ни лошадей, ни оленей не было…»

Не всегда эти поиски приводили к нужному результату, но Эдуард Анерт упоминает, что на р. Чогар (бассейн р. Уды) Аминов обнаружил колчеданные прожилки с золотом и платиной. Кроме того, есть сведения, что Верхнеамурская компания в этот период подала несколько заявок на открытие площадей в бассейне Уды. Но так и не приступила к добыче: наступил революционный 1917-й год.

Впрочем, этот год не стал для амурских золотодобытчиков ни переломным, ни вообще сколько-нибудь заметным, разве что именно тогда хищники, т. е. золотодобытчики, не имевшие своих приисков и намывавшие золото украдкой и где придётся, нашли рудную жилу на прииске Золотая Гора. Этот прииск был открыт в 1911 г. мелким золотопромышленником Василием Парыгиным в верховьях Хугдера, правого притока р. Гилюй. Но площадь была занята скорее всего «на всякий случай». В этом районе уже давным-давно разрабатывались прииски, площади которых, плотно примыкавшие друг к другу, не позволяли втиснуться кому-либо ещё, и небольшой прииск Золотая гора, прилепившийся сбоку от других, не казался перспективным. По-видимому, первым владельцем был заложен глубокий шурф, но золота он так и не увидел, а потому в списках разрабатывавшихся прииск Золотая гора не фигурировал.

Сейчас, по прошествии почти ста лет, трудно восстановить события того времени, но возможно кто-то из рабочих, копавших шурф для Парыгина, обнаружил на большой глубине если не золото, то по крайней мере признаки его близкого залегания. От хозяина эту информацию скрыли, надеясь когда-то позже заполучить Золотую гору. И после того как располагавшийся на отшибе прииск остался без контроля, в заброшенный шурф «находчивые» золотничники стали помаленьку «поныривать», каждый раз возвращаясь с богатой добычей. Однако утаить информацию от коллег по промыслу не удалось, вскоре тайна «фартовых» хищников была раскрыта, и им пришлось делиться: в 1917-м году на прииске Золотая гора занималась добычей уже «трудовая артель».

В 1918-м году в Приамурье было объявлено об установлении власти Советов. Одним из первых её постановлений стало постановление о национализации приисков. Повсюду воцарились хаос и сумятица. К распространившимся к тому времени шайкам хунхузов и прочих разбойников стали быстро добавляться всё новые любители поживиться за чужой счёт. Власти опомнились, объявили национализацию поспешной и незаконной и создали комиссию по денационализации приисков, но на местах за право владения приисками шли кровопролитные бои.

Ошарашенные золотопромышленники сопротивлялись, как могли. Они вооружались сами, организовывали собственные охранные отряды, привлекали милицию, слали телеграммы казачьим атаманам, и наконец, отчаявшись, обратились за помощью к японским войскам как к последнему средству. Но воцарившийся после прихода японцев покой оказался недолгим: очень многие, кто до этого времени не одобрял действий грабителей всех мастей, теперь увидели в узкоглазых солдатах главного врага, главного виновника несчастий и бед, и золотопромышленники, чьи прииски охраняли японцы, также оказались отныне общими врагами.

Таким врагом народа стал и барон Аминов – работодатель, который не давал работу тем, кому не доверял, который платил двойное жалованье милиционерам, чтобы привлечь их на охрану своих (и Верхнеамурской компании) приисков, который расквартировал на Сергиевском прииске – расположенной неподалёку от Золотой горы резиденции всей гилюйской приисковой группы – японских солдат. Но главное – Аминову официально был передан прииск Золотая гора, и это также настроило против него всех тех, кто с недавнего времени считал себя здесь хозяином.

Сам Аминов относился к хищникам как к разбойникам, грабившим законных владельцев. И как мог, пытался защитить прииски от грабителей. Среди массы телеграмм, писем, записок и прочих документов того времени, сохранившихся в областном архиве, мне попалась телефонограмма (тогда их звали телефонадами), отправленная Аминовым тогдашнему председателю совета съезда золотопромышленников А. К. Викулову.

«На китайское зимовьё, которое находится в 1/2 верстах от Петровского прииска за последнее время завозили очень много муки. Просите начальника милиции сделать срочное распоряжение прапорщику Салину конфисковать весь товар и закрыть его, т. к. шайка находится поблизости от Сергиевского. Здесь легко могут приобретать необходимые припасы. Аминов» [68].

Но никакие меры не помогали. В начале августа 1919 года на прииски Сергиевский и Золотая Гора было совершено разбойное нападение, о котором написали все издававшиеся в то время в Амурской области газеты. При этом больше пострадал прииск Золотая гора – очень богатый, ещё совсем недавно, при советской власти, считавшийся собственностью «трудовой артели» хищников, но теперь возвращённый владельцу.

«На прииске Аминова грабители похитили 388 золотников золота, 25000 рублей деньгами, разграбили и сожгли амбары и склады; квартиры Аминова и служащих ограблены. Всё, что грабители не хотели или не имели возможности взять с собой, уничтожали на месте», – писала благовещенская «Амурская жизнь» [23].

А вскоре всем стало ясно: надежды золотопромышленников на то, что жизнь вернётся на круги своя, не сбылись. Теснимые в Приморье и на юге Хабаровского края немногочисленные японские войска сняли свои отряды с охраны приисков, а затем и вовсе покинули Амурскую область. И очень многие из тех, кто пользовался их услугами, кто сотрудничал с ними, предусмотрительно предпочли уехать из России. В числе эмигрантов в Харбин был и барон Аминов…

Специалист горного дела, он и здесь не остался без работы. Как написано на посвящённой ему странице интернет-сайта одной из финских горнорудных компаний, он поступил на службу в китайское правительство, работал в Синьхуа, в Гималаях, затем на Филиппинах. А в 1936 году вернулся в Финляндию, которая, выделившись из состава Российской империи, была уже самостоятельным и быстро развивающимся государством. К тому времени он женился на русской, Валентине Ивановне Корняковой, и языками общения в финской семье были русский и французский.

По нашим меркам, Эрик Иванович давно уже мог быть пенсионером, но в 1839-м году его, шестидесятивосьмилетнего, пригласили на службу в горную компанию Oy Vuoksenniska Ab на золотой рудник Хавери, расположенный в сорока километрах от Тампере. И барон Аминов ещё двенадцать лет руководил работами на шахтах рудника.

Финны с уважением вспоминают о его профессионализме и большом опыте, благодаря которым Аминов оказался очень полезен компании. Они вспоминают и присущее барону чувство юмора, и его общительность, и его демократизм, помогавшие улаживать любые, даже самые сложные конфликты. Не забыли, что именно барон Аминов способствовал созданию корпоративного духа на шахтах Хавери, что он был внимателен ко всем, и даже дети шахтёрского посёлка были рады встречам с долговязым весёлым стариком, угощавшем их конфетами. Что он был заядлым рыбаком. И что за бароном повсюду следовал беспородный пёс по кличке Барре, ни на шаг не отстававший от своего хозяина.

Эрик Аминов был высок и худ, любил тёмные пиджаки, под которыми носил жилетки и прожжённые пеплом свитера. Золотые карманные часы работы Фаберже крепились к карманам этих пиджаков шнурками от ботинок…

В 1952 году здоровье всеобщего любимца барона Аминова пошатнулось, и он был вынужден оставить службу в компании. Он прожил еще несколько лет и умер в самом начале 1960 года.

…Прииск Золотая гора с другими приисками золотогорской группы после окончательного установления в Приамурье советской власти был вновь передан трудовой артели «Красные беспартийные», но в конце 1923 года отобран у неё. Образованное на базе объединённых приисков Золотогорское приисковое управление со временем влилось в укрупнённую структуру – госпредприятие «Прииск Дамбуки». Сейчас в умирающем в глухой тайге посёлке Золотая Гора имя владельца одноимённого прииска барона Аминова уже никто не помнит…

Павел Васильевич Мордин (1864–1925)

Пожалуй, одной из наиболее неоднозначных фигур среди дальневосточных золотопромышленников предстает Павел Васильевич Мордин, сведения о котором достаточно обширны и вместе с тем весьма противоречивы.

Между тем П. В. Мордин включен М. Н. Барышниковым в «Историко-биографический справочник» [19] – источник, претендующий на звание одного из наиболее достоверных. По данным Барышникова, Павел Мордин родился в 1864 году в г. Сызрани, а образование получил в Бугульминском уездном училище. Ещё юношей он отправился в Читу в качестве секретаря по торговым делам тамошнего купца 1-й гильдии А. Д. Короткова. Затем Мордин переехал в Благовещенск, где служил в «Торговом доме «И. Я. Чурин и K°», а после воинской службы, в 1890 году, начал карьеру золотопромышленника. Далее, указывает Барышников, Мордин в сопровождении двух рабочих отправился в Унья-Бомский район, где через 9 месяцев открыл месторождение золота. Это открытие позволило ему учредить Алу-Макитское золотопромышленное товарищество и занять в нём пост управляющего делами.

Другие подробности о деятельности П. Мордина на Дальнем Востоке приведены в хранящемся в Амурском областном краеведческом музее машинописном «Историческом очерке о Харгинском дражно-рудном предприятии «Дальзолото»[68], автором которого считают С. В. Зазубрина, служившего с 1916 года на приисках Мордина техником и лично с ним знакомого. Однако при работе с этим источником приходится учитывать непростые личные отношения между Зазубриным и основным персонажем очерка, а также и то обстоятельство, что очерк был написан уже в советское время, когда одна только принадлежность к клану золотопромышленников была отрицательным фактом биографии.

С. В. Зазубрин рассказывает, что П. В. Мордин происходит из крестьян села Жедрина Симбирской губернии.[15] Деловую карьеру он начал в 1886 году, когда после увольнения с воинской службы «по разряду штрафованных» поступил на службу младшим приказчиком в чайно-бакалейном заведении Немерова в Благовещенске. Будучи командирован на знаменитые Желтугинские прииски с товарами на 9 тысяч рублей, Мордин якобы проигрался в карты и остался не у дел. Однако в 1888 году, пишет Зазубрин, благодаря протекции жены доверенного «Торгового дома «И. Я. Чурин и K°» Репиной, поступил на службу в эту фирму и был командирован на реку Бом, уже прогремевшую своим богатством. Здесь им был открыт и заявлен в пользу Репиной участок на Алу-Маките, притоке Бома, к разработке которого золотничным способом Мордин и приступил.

В списке главнейших золотопромышленных компаний и фирм Приамурья, опубликованном в 1897 году в газете «Приамурские ведомости» [45], приводятся данные об основанном с участием Мордина Алу-Макитском золотопромышленном товариществе, уточняющие сведения Зазубрина. И в перечне владельцев указывается вовсе не жена, а сам В. И. Репин, причём с небольшим количеством паёв. И распорядителем золотопромышленного товарищества назван не Мордин, а Иван Неофитович Толмачёв, благовещенский мещанин. Хотя сам Мордин в списке компаньонов и значится, но его доля так же невелика, как и доля Репина.

«Приамурские ведомости» между прочим сообщают, что эта компания с участием П. Мордина была не единственной. В том же районе добычу золота вело товарищество «Предприимчивость в Дальней Тайге» с теми же пайщиками и при том же распределении паёв. Правда, оно было менее успешным, в 1894 г. добыло (официально) всего 34 золотника.

А 24 января 1894 года на свет появляется ещё одно золотопромышленное товарищество на вере «Толмачёв, Мордин и компания», где П. В. Мордин оказывается главным владельцем. Ему принадлежат уже пятьдесят паёв, И. Н. Толмачёву – сорок пять, а «компании», т. е. полковому писарю Я. Ф. Родионову – пять паёв из ста [22]. Заметим, что Репины в числе компаньонов здесь не значатся.

О начале карьеры Мордина можно узнать из рассказа актёра И. Н. Перестиани, режиссера широко известного фильма «Красные дьяволята», работавшего в начале 1890-х годов в Благовещенске в составе театральной труппы. В книге «75 лет в искусстве» он вспоминал:

«В Благовещенском универмаге торгового дома «И. Я. Чурин и K°» в скобяном отделе был приказчик Мордин. Я его знал лично. Очень приятный молодой человек. Как-то он рискнул отпустить в долг двум приискателям нужный для них инвентарь. Вернувшись осенью, эти горемыки указали ему одно из найденных золотых мест. Причём без заявки, а по каким-то сделанным ими зарубках на деревьях. Заявку сделал сам Мордин…» [114].

Впечатление «приятного молодого человека» при встрече с Мординым создавалось, видимо, у многих. Как можно судить по ряду других источников, Павел Васильевич действительно вызывал у людей доверие. Но интересно для его характеристики продолжение рассказа Перестиани.

«И вот наступил день, когда я встретил Мордина в Петербурге. У него был особняк где-то на Моховой, а сам он носил фамилию де Морден. Он приобрел во Франции чей-то майорат и с ним предлог «де», соответствующий немецкому «фон». А главное, он был миллионером» [114].

Присущая Мордину манера выделиться из окружения, с определенной долей авантюризма и своего рода эпатажа, отмечается и в других источниках, особенно носящих характер преданий. Такого рода предания сохранились, в частности, в рассказе ботаника В. Ф. Семёнова, командированного в 1908 году Томским университетом в Амурскую область для сбора ботанических коллекций. Встретив Мордина при ожидании парохода в деревне Мазановой, Семёнов записал в дневнике, сохранившемся в фондах Амурского областного краеведческого музея:

«П. В. Мордин (Поль Мордэн), миллионер и действительный статский советник, был хищником, спиртоносом, и только в 1896 году начал работать на небольшой площади, где до этого работало много хищников, ставших его рабочими, т. е., вернее, кредиторами, т. к. начали сдавать золото только ему, а получать деньги после того, как он сдаст золото в банк. Тогда не было вольной торговли золотом, и волей-неволей его надо было сдавать хозяину прииска. А хозяин многим не уплатил… Да и площадь вышла богатая, нашлись охотники-компаньоны с деньгами, образовали Общество, поставили машину (чуть ли не в 1902 г.). Поль Мордэн – главный воротило, потом завёл себе отдельные прииска, и «за умелое ведение дела» и прочие «труды» в крае, по ходатайству губернатора Путяты, согласно воле его и вопреки отзывам податных инспекторов, аттестовавших Мордина как темную личность, он произведен в генералы» [126].

В рассказе одного из старожилов Благовещенска М. Г. Козьмина, который приводит историк Т. А. Холкина, получило отражение еще одно народное предание: «Мордин был старателем, простым рабочим. Нашел золотую жилу и продал её американцам. Разбогател, в герцогстве Лифляндском купил себе баронский титул. Стал ездить в цилиндре и на рысаках» [171].

Подобного рода историями изобилует и очерк Зазубрина. Так он сообщает, что в 1890 году при обыске на прииске полицейским урядником было обнаружено у Мордина под подушкой 8 фунтов золота, не записанного в казённую книгу. Мордин был якобы отстранён от должности и отдан под суд, однако дело разбиралось в 1895 году, когда Мордин был уже богат, и было прекращено благодаря взяткам.

В следующем эпизоде Зазубрин опять неблагоприятно характеризует Мордина. Он сообщает, что в 1890 году служащий компании «Ельцов и Левашов» И. И. Подосёнов, живший на Воскресеновском прииске по реке Эльге (приток р. Харги) получил сведения, что на устье Жедринского ключа на Харге работают хищники, и послал туда некоего И. А. Винокурова. Винокуров, пробив по нескольку шурфов в Жедринском и Казанском и убедившись в богатстве найденной россыпи, поставил разведочные столбы и выехал с заявками в Благовещенск, где был в это время и Подосёнов. Для постановки детальной разведки была организована компания в составе Подосёнова (34 пая) Толмачёва и Репиной (по 33 пая).

Благодаря протекции последней, пишет Зазубрин, в зимнюю разведку следующего года был послан с Винокуровым и Мордин. Якобы «…по инициативе Мордина Винокуров хорошие результаты разведки скрыл, представив разведочный журнал с плохими данными, благодаря чему Репина и Толмачёв от участия в деле отказались из-за «не благоприятности» россыпи и свои 66 паев и заявки переписали на Мордина, который на средства Репиной и Подосёнова принял отводы Жедринского и Казанского приисков и послал на прииски 20 корейцев, а те за один зимний месяц по выморозке разведочных ям намыли на Жедринском прииске 1 пуд 17 фунтов золота» [68].

Факты, приводимые Зазубриным, впрочем, не так уж однозначны. Во-первых, Подосёнов, изначально владелец наибольшего количества паёв, из компании не вышел. И в случае обмана двух других пайщиков главную роль должен был бы сыграть именно он, так как Виноградов находился в его непосредственном подчинении. Во-вторых, если отводы, как указывает Зазубрин, Мордин принял на своё имя, но на средства Репиной, по сути дела закредитовавшись у нее, говорить об обмане сложно. Видимо, компаньоны все же доверяли Павлу Мордину, коль скоро участвовали вместе сним в товариществах, зарегестрированных позднее обозначенного Зазубриным 1890 года.

Так или иначе, золотопромышленное товарищество на базе открытых в верховьях Селемджи золотых россыпях было создано. И, как отмечает Зазубрин, руководящую роль в новом товариществе занял Мордин, обладатель 2/3 паёв и «человек широкой личной инициативы и предприимчивости».

В первое пятилетие компаньонами золотничным способом разрабатывались только прииски Жедринский и Казанский, зимой – ямами, а летом – открытым разрезом. Годовая добыча золота на них, при 200–300 рабочих, не превышала в этот период десяти пудов.

В 1897 году на прииски был приглашён популярный в то время строитель-самородок Александр Васильевич Алексеев, изобретатель так называемой «алексеевской» бутары. Алексеев построил дамбу, защищающую устье Жедринского ключа от подпора Харгинской воды, установил кулибинку и бочечную машину. Оба промывочных прибора в первый же год дали 12 пудов золота. На следующий год с помощью этих устройств было извлечено уже 27 пудов.

Но в 1898 году, когда компаньоны быстрыми шагами шли к обогащению, Подосёнов утонул. Легенда связала эту смерть опять-таки с Мординым. Широко распространились слухи о том, что Мордин утопил своего компаньона, ударив его веслом по голове, когда тот, будучи выброшенным из лодки во время прохождения порога, пытался выплыть.

О причастности Мордина к смерти Подосёнова говорится в широко известном в своё время бульварном романе «Амурские волки». (В романе фамилия прототипа Мордина легко угадывается в фамилии персонажа Харин.)

Современники усмотрели в гибели Подосёнова выгоду для его компаньона: став единоличным хозяином приисков, уже в 1899 году Мордин получил рекордное количество золота. На Жедринском прииске одной кулибинкой и двумя однобочечными машинами было намыто 70 пудов, а на Казанском золотничными работами – 16 пудов золота. И в этом году Мордин, как сообщает Зазубрин, становится миллионером.

Однако описание смерти Подосёнова Зазубриным на этот раз противоречит легенде. Он, как свидетель происшествия, отрицает причастность Павла Мордина к смерти своего компаньона.

«В этом году для осмотра приисков с целью их покупки приезжали французские капиталисты. Они предлагали 200 тысяч, владельцы же просили 250 тысяч. Сделка не состоялась. При выезде с приисков в лодке гостей сопровождали Мордин и Подосёнов. На одном из опасных перекатов Мордин и французы сошли на берег, в лодке остались Подосёнов, в нетрезвом виде правивший рулём, и рабочие-гребцы. Ударом волны по рулевому веслу Подосёнова выбросило из лодки и разбило в камнях»[68].

В романе «Амурские волки» Харин становится жертвой шантажа. О шантаже со стороны служащего Щебыкина, в руках которого оказался договор между Мординым и Подосёновым, упоминает и Зазубрин. По его версии, Щебыкин, соблазнившись посылом в 5 тысяч рублей, договор отдал, однако денег от Мордина не получил.

Впоследствии между Мординым и наследниками Подосёнова возникла судебная тяжба, в результате которой истцы якобы получили несколько десятков тысяч рублей, что для Мордина с его уже миллионным состоянием было неощутимо.

А в 1900 году Мордин основывает акционерное «Амурское золотопромышленное общество» с правлением в С.-Петербурге на следующих основаниях.

«Устав Амурского Золотопромышленного Общества

Цель утверждения общества, права и обязанности его

§ 1.

Для добычи золота, платины и других металлов в Амурской области, а также и в других местностях Империи, учреждается акционерное общество, под названием «Амурское золотопромышленное общество».

Примечание 1-е. Учредитель общества – Благовещенский купец Павел Васильевич Мордин…

§ 2.

Принадлежащие П. В. Мордину в Амурской области прииски, со всем относящимся к ним имуществом, передаются владельцем на законном основании Обществу, с соблюдением всех существующих на сей предмет законоположений…

§ 11.

Всё… количество акций распределяется между учредителем и приглашёнными им к участию в предприятии лицами, по взаимному соглашению…

§ 16.

При последующих выпусках акций, преимущественное право на приобретение оных имеют владельцы акций предыдущих выпусков, соответствующее числу имеющихся у них акций. Если же акции нового выпуска не будут разобраны, то на остальную часть оных открывается… публичная подписка…» [167].

Из приведённых фрагментов мы видим, что всё «Общество» состоит из одного Мордина, который стал единоличным учредителем, поскольку лишь его прииски составляли имущественную основу фирмы. Но зато это теперь была фирма, акции которой Мордин мог бы продавать по той цене, которая его бы устроила. Он понимал, что на пике эти акции будут оцениваться весьма высоко, тогда как лишь он сам мог знать о перспективах россыпной добычи. Именно поэтому, передав «Обществу» золотороссыпные площади, Мордин оставил за собой заявки, а впоследствии и отводы рудников, которые собирался разрабатывать единолично.

Уставной капитал «Общества» составил 3 миллиона рублей. Продав часть акций, Павел Мордин стал председателем правления и директором-распорядителем фирмы, в которой владел 55 процентами от выпущенных 12 тысяч акций.

В год образования «Общества» начал разрабатываться золотничным способом Златоустовский прииск. И в этом же 1900-м году на этом прииске взбунтовались нанятые на работу золотничники-корейцы.

Предлогом для бунта стала кража так называемых «оборотов», содержащих золото, совершённая якобы промывальщиками, хотя основная причина, по-видимому, заключалась в другом: корейцы были недовольны низкой платой за добываемое на прииске золото. Бросив работы, они собрались возле конторы управляющего, располагавшейся на соседнем Жедринском прииске, и, угрожая расправой, стали требовать двойной оплаты своего труда. Испугавшись угроз толпы в несколько сотен человек, управляющий П. Иорданский, после того как корейцы ворвались с палками в дом и стали бить окна и ломать мебель, отдал приказ казакам стрелять; двенадцать человек были убиты наповал, ещё шестеро – ранены [123].

Несмотря на инцидент, золотничные работы на Златоустовском прииске были развёрнуты в широком масштабе и почти без затрат со стороны владельцев. С прииска убрали промывальщиков, которых обвинили в краже оборотов. Артельщикам предоставлялся кредит, который погашался ими с крупными процентами. На промывке песков работали 87 артелей, 900 человек промывали золото на «алексеевских» бутарах. Присматривали за работами 45 нарядчиков. В первый год существования прииска было намыто 26 пудов золота, несмотря на то что промывочный сезон не был закончен.

Всего с 1900 по 1915 гг. на Златоустовском прииске было добыто золотничными работами 117 пудов золота [68].

Но П. В. Мордин не останавливается на достигнутом. Он продолжает поиски золота и оформление отводов на новые и новые площади. На рубеже веков это становится делать всё труднее: слишком большое количество желающих добывать здесь золото при том, что число приисковых районов не увеличивается. Так, оформив заявку на несколько приисков между ручьями Албын и Догалдын, притоками р. Хэргу, впадающей в Селемджу, Мордин оказался втянутым в судебную тяжбу с претендующей на часть площади мелкой золотопромышленницей А. Юдиной [162].

Кроме селемджинских, Мордин владеет приисками в Зейском горном округе и на р. Амгуни. На приисках он строит школы, церкви, проводит электрическое освещение. Для рабочих и служащих, занимающихся огородничеством, выделяет денежное поощрение. На дорогах, ведущих к приискам из Благовещенска, оборудуются постоялые дворы. Известно, что на свои средства П. В. Мордин организовал обследование самого крупного притока Зеи реки Селемджи и доказал её судоходность. И что на его средства была построена Пророко-Ильинская церковь-школа в Бурхановском посёлке. В 1902 году он пожертвовал Благовещенску 3 тысячи рублей на организацию мероприятий по борьбе с эпидемией холеры. В том же 1902 году за большие заслуги перед городом Мордину присвоено звание почётного гражданина Благовещенска.

Для обеспечения золотодобычи П. В. Мордин разворачивает другие виды производства. В 1899–1901 годах он покупает второе по величине частное владение в Амурской области – с. Отрадное с Петровской пустошью, площадью в 757 десятин, с расположенными на его территории стеклоделательным заводом и мельницей, основывает в Благовещенске кирпично-терракотовый и лесопильный заводы.

В 1902 году Мордин с женой, баронессой Марией Александровной, выехал на постоянное жительство в Санкт-Петербург. Однако контактов с Благовещенском Павел Васильевич не теряет. Живя в столице, он постоянно выполняет поручения городского самоуправления. Он ходатайствует об открытии в Благовещенске горно-технического училища с законченным 3-летним практическим циклом, предлагая вложить в его постройку и организацию 100 тысяч рублей. Единственным условием, поставленным Мординым, было название училища его именем. Открытие училища диктовалось насущными нуждами горной промышленности области и дальневосточного края, однако, оно не было открыто по причинам, не зависящим от Мордина.

В Петербурге Мордин продолжал оставаться членом бюро съездов Амурских золотопромышленников. Его успехи как организатора золотопромышленного производства нашли отражение и в избрании председателем Исполнительного совета 1 Всероссийского съезда золото– и платинопромышленников. Но он продолжает расширять и собственное дело. В 1906 г. на его имя открываются золотоносные площади в системе р. Амгунь [83].

На юге России он организовывает крупное каменноугольное предприятие, которое накануне мировой войны продает за 12 миллионов рублей.

В 1906 году П. В. Мордин на совещании «О путях сообщения в Сибири», проходившем в Иркутске, совместно с купцом и золотопромышленником М. Д. Бутиным выдвигает проект строительства Русской тихоокеанской железной дороги вокруг северной оконечности озера Байкал, через Ленский бассейн, с выходом на Тихоокеанское побережье в районе города Николаевска-на-Амуре. Строительство такой дороги обосновывалось государственными интересами – целесообразностью создания опорного узла морских коммуникаций с Камчаткой и Чукоткой, дублирующего Владивосток и в меньшей мере, чем последний, подверженного японскому контролю. Вместе с тем авторы проекта исходили из того, что водные коммуникации на юге Дальнего Востока в то время обеспечивали перевалку необходимых грузов, были достаточно развитыми. Освоение же богатств Севера требовало надёжных путей сообщения.

Идея строительства дороги была связана и с реализацией стремления сибирских и дальневосточных капиталистов улучшить конкурентные позиции в борьбе с капиталистами центральной России. По мысли М. Д. Бутина, рынком сбыта для экспортных товаров этих регионов в будущем должен стать именно тихоокеанский международный рынок.

Для постройки железной дороги Мордин и Бутин просили разрешения на основание концессии с безвозмездным использованием богатств прилегающих к линии железной дороги территорий. Для доказательства серьёзности своих начинаний инициаторами проекта Русской тихоокеанской железной дороги был внесён в государственный банк залог в сумме 40 тысяч рублей, что составляло примерно 0,026 % общей стоимости осуществления проекта.

Однако идея строительства такой железной дороги не нашла поддержки на совещании и была частично реализована только в советское время в проекте Байкало-Амурской железнодорожной магистрали.

В начале 1910-х годов П. В. Мордин, по-видимому, отходит от непосредственного ведения дел «Амурского золотопромышленного общества». В 1912 году председателем его правления становится М. С. Скорняков. Однако доля Мордина в капитале Общества остаётся преобладающей, до 75 процентов, все члены правления – его ставленники, и на общих собраниях акционеров голос Мордина, как обладателя большинства акций, является решающим.

В эти годы П. В. Мордин становится единственным представителем в России голландского завода драг «Верфь Конрад» и начинает внедрять эти технические устройства на своих приисках. В 1914 году на Златоустовском прииске была пущена в работу первая драга, которая за неполный эксплуатационный сезон дала 7 пудов, а в следующем добыла 9 пудов золота.[16] В 1916 и 1917 годах на прииске собраны и начали эксплуатироваться ещё две драги. В результате Мордину удалось создать лучшее по степени механизации и доходности золотодобывающее предприятие на Дальнем Востоке.

В 1919 году Мордин в последний раз приезжает в Благовещенск, надеясь на месте разобраться в ситуации, возникшей с принадлежащими ему приисками и другой собствееностью в условиях междувластия и гражданской войны. Однако ничего сделать уже не может. У него возникает конфликт с бывшим воспитанником, бухгалтером главной конторы общества Смолиным, которого Мордин отстраняет от должности. Смолин в свой черед в судебном порядке опротестовывает права Мордина на ведение дел. На требование Мордина направлять ему добытое золото С. В. Зазубрин, являющийся управляющим Харгинскими приисками Амурского золотопромышленного общества, требует предъявления документальных доказательств полномочий правления или документов о том, что Мордин является акционером. Этих документов у Мордина, приехавшего в Благовещенск из Ташкента, под рукой не оказывается. И только зимой 1919–1920 годов под нажимом уполномоченного Министерства торговли и промышленности колчаковской администрации Крынина было установлено совместное распоряжение ценностями Мординым и Зазубриным.

Однако положенную в банк значительную часть золота, выработанного в сезон 1919 года, Мордин так и не получает. В феврале 1920 года, за 2–3 дня до вступления в Благовещенск частей Красной армии, он при содействии японцев вынужден бежать в Маньчжурию, в Сахалян (теперешний Хэйхэ).

Перед отъездом, вспоминает Зазубрин, «в течение нескольких вечеров весьма настойчиво, порой и со слезами на глазах Мордин убеждал меня взять золото из банка и поделить. Соглашение не состоялось, и золото, за исключением реализованного в количестве 3 пудов 30 фунтов, перешло Советской власти» [68].

О дальнейшей судьбе Павла Мордина неизвестно практически ничего. Лишь в анкете, заполненной его женой Марией Александровной Мординой для Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжу-Ди-Го, написано: «В 1925 году… я получила известие о смерти мужа…» [103].

Павел Васильевич Мордин – личность незаурядная и в известной степени экзотическая. Во вском случае по числу преданий, связанных с его жизнью. След, оставленный им в истории, теперь уже значительно померк, и в приводимом ниже варианте известной легенды, записанном в 1970 году туристами-водниками со слов местных жителей, отсутствует даже само имя Мордина.

«Два старателя, намыв вожделённого металла и выбравшись из тайги… соорудили плот и начали сплав по реке. Всё шло удачно. Но в одном из нижних порогов плот перевернуло. Старатели оказались в воде, крепко удерживая мешки с намытым золотом. Одному из них удалось вскарабкаться на плот со своей добычей, а другой всё ещё оставался в воде. Компаньон, оказавшийся на плоту, якобы оказывая помощь, протянул руку и вначале взял мешок с золотом приятеля. А в следующую минуту он злодейски убил своего товарища, присвоив свою добычу себе. Этим погибшим и был Подосёнов. Но внизу его поджидал вот этот гордый красавец, которым мы сейчас любуемся. Его грохочущая стремнина поглотила алчного добытчика…» [111].

Приложения

1. Похоронная записка Д. Е. Бенардаки. Личный архив Д. Александрова. Копия

Дмитрий Бенардаки, сын Капитан-Лейтенанта Георгия Никифоровича Бенардаки, родился 1799 года в Июле месяце; в службу вступил 1819 года Октября 25 дня в Ахтырский полк юнкером; 1820 г. Апреля 23 дня произведен в корнеты и 1823 года Января 18 дня уволен от службы по домашним обстоятельствам с чином поручика. 1824 года Октября 19 дня вступил в брак с дочерью Нежинского Грека, Егора Кипури, Анною, скончавшеюся 1846 года Октября 22 дня. 1856 года Сентября 19 дня, во изъявление особеннаго Монаршаго благоволения, за оказанное им работами по заграждению Севернаго и Южнаго Кронштадских форватеров, примерное усердие на пользу Государственную, награжден орденом Св. Владимира 4-й степени и в 1861 году – серебряною на Александровской ленте медалью для ношения в петлице, в память освобождения крестьян из крепостной зависимости; а в 1867 году Мая 6 дня, во изъявление особеннаго Монаршаго благоволения, награжден орденом Св. Владимира 3-й степени. Сверх того пожалован Его Величеством Королем Греции: в 1854 году Командорскими знаками Греческого ордена Спасителя, в 1856 году орденом Спасителя 2-й степени и в 1861 году знаками того же ордена большаго креста; а в 1858 году ему и потомству его предоставлено Греческим Правительством право Греческаго Гражданства. Постановлениями Правительствующаго Сената 28 Ноября 1850 года и 6 Сентября 1861 года утвержден в потомственном дворянстве с детьми его, сыновьями: Леонидом, родившимся Июля 21 дня 1829 года, Николаем, родившимся Декабря 12 дня 1838 г., Константином, родившимся Октября 17 дня 1846 года и дочерьми: Екатериною, родившеюся Октября 4 дня 1825 года. Александрою, родившеюся Июля 18 дня 1832 года, Людмилою, родившеюся Декабря 8 дня 1836 года, Верою, родившеюся Сентября 10 дня 1842 года и Елисаветою, родившеюся Октября 21 дня 1843 года. Скончался Мая 28 дня 1870 года в Висбадене.

2. Рапорт Генерал-губернатору Восточной Сибири /ГААО. Ф. 56-и. Оп. 1. Д. 3. Л. 4.

Генерал Губернатору Восточной Сибири.

Рапорт

31 Августа 1868 г.

№ 25.

Ст. Албазинская.

Доверенный золотопромышленника отставнаго поручика Евграфа Каншина, – Горный Инженер Коллежский Ассесор Александр Шестаков, объявлением от 27 числа сего Авуста в Управлении 1 сотни 1 полк Амурской конной казачьей Бригады заявил, что он в 25 ч. сего Августа осматривая местность, лежащей в вершине р. Джалинды, в участке, заявленнаго в пользу отставнаго Поручика Дмитрия Егорова Бенардаки и зачисленнаго почрезполосности в казну в 10–12 Июня 1867 года, а ныне по воспоследовавшему Высочайшему совещанию, снова отведеннаго в пользу Г. Бенардаки, то потому местность, лежащую выше сделаннаго в 25 Августа н.г. отвода дополнительнаго участка Г. Бенардаки занялся разведкою с 25 по 27-е число Августа н.г. и пробив 4 шурфа открыл золотую розсыпь, которую заявил на имя своего доверителя Поручика Каншина; площадь эта имеет в длину 402 сажени.

Заявка записана 30 Августа с.г. в имеющуюся на сей предмет в Сотенном Управлении шнуровую книгу под № 3-м и копия с нея выдана по доверенности заявителя кяхтинскому мещанину Плюснину.

Верно: И. Д.

Горнаго Исправника, Есаул (подпись)

3. Письмо Д. Е. Бенардаки к М. М. Достоевскому. Писарской рукой. Подпись автограф/ОР РГБ. Ф. 93/ИИ. Карт. 1. Ед. 81. Л. 1

Милостивый Государь Михаил Михайлович!

Вы известили Главную мою Контору, что по выданным Вами на имя А. Н. Демиса векселям, суммою на 6070 р. 20 к., дисконтированным за моим ручательством у Г. Гинцбурга и мною по миновании срока ыплаченным, Вы можете заплатить 3000 руб. в мае и 3070 р. 20 к. в Декабре сего года.

Соглашаясь на эту отсрочку, я прошу Вас покорнейше выполнить платежи в означенные сроки, так как я приказал моей конторе разсчитывать на них при соображениях по моим делам.

Прошу принять выражения совершеннаго моего уважения и преданности.

Дмитрий Бенардаки.

31 марта 1864 г.

4. Договор о создании торгового дома бр. Бутиных. //Администрация по делам торгового дома Нерчинских купцов брат. Бутиных, ея деятельность и борьба с распорядителем дел фирмы М. Д. Бутиным. Часть первая. М.: Кушнерев и K°, 1892. Прил. 2.

Нерчинск, тысяча восемьсот шестьдесят шестаго года сентября двадцать второго дня, мы, нижеподписавшиеся, нерчинские 1-й гильдии купцы Николай Дмитриев и Михаил Дмитриев Бутины, заключили между собой сей договор на нижеследующих условиях: 1) С обоюднаго согласия мы положили торговать заедино под именем «торговаго дома братьев Бутиных», на правах полнаго товарищества. 2) Торговлю производить на общий наш капитал в сто тысяч рублей, отвечая друг за друга всем своим имуществом, движимым и недвижимым. 3) Распоряжаться и править делами нашего торговаго дома, как то: заведывать конторами, вести сношения с торговыми лицами, лично или чрез доверенных и прикащиков, кредитоваться и кредитовать, покупать и продавать товары, вступать в подряды и поставки и вообще заниматься делами торговле свойственными, а также иметь хождение лично или чрез доверенных по этим делам, мы предоставляем Михаилу Дмитриевичу Бутину, как уполномоченному торговаго дома братьев Бутиных, к которому должны обращаться все имеющие с нами сношение по торговле. 4) В случае смерти кого-либо из нас, для продолжения общей торговли мы назначаем прямых наследников. 5) О составлении настоящаго торговаго дома известить на законном основании купечество и внести в Нерчинскую городскую ратушу выписку из сего акта. 6) Договор этот обязуемся хранить свято и ненарушимо с обеих сторон: Николай Дмитриев Бутин, нерчинский 1-й гильдии купец. Михаил Дмитриев Бутин, нерчинский 1-й гильдии купец. Договор этот в Нерчинске у маклерских дел явлен и в книгу под № 245 записан ноября 3 дня 1866 года. За маклера словесный судья Кибасов.

5. Телеграмма братьев Бутиных с просьбой об отсрочке платежа. //Администрация по делам торгового дома Нерчинских купцов брат. Бутиных, ея деятельность и борьба с распорядителем дел фирмы М. Д. Бутиным. Часть первая. М.: Кушнерев и Кº, 1892. Прил.

Телеграмма из Нерчинска, № 89, получена 7/XII 82 г.

От засухи на приисках гибели товара маловодию Амуре потери нашего дома этом году простираются до миллиона рублей, чем поставлены мы в критическое положение и не можем своевременно оправдать платежи. Просим войти наше положение и великодушно оказать снисхождение, сделать разсрочку от сроков платежа половину через год, другую два года, наложением процентов, этим сохранить дело и представится возможность со всеми разсчитаться, так как капитал теперь затрачен в действия заводов и приисков.

Братья Бутины.

6. Духовное завещание М. Д. Бутина. 1904. НКМ 499. ДО 589.

1907 года ноября 27 дня Читинский Окружной Суд по Гражданскому Отделению.

Духовное завещание

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Я, ниже подписавшийся коммерции советник Михаил Дмитриев Бутин, находясь в добром здоровьи, уме и твердой памяти, на случай смерти моей завещаю: какое окажется движимое и недвижимое имущество, находящееся в Нерчинске, заключающееся в землях домах и также двух винокуренных заводах Борщевском и Ново-Александровском (Иркутской губернии), золотых приисках, каменно-угольных копях и заявках за исключением места в Нерчинске (купленнаго у Суханова), по Большой улице и Соборной площади с каменным домом и домами в саду (где жили брат Николай Дмитриевич и сестра Татьяна Дмитриевна Мауриц), в течении трех лет после моей смерти или ранее продать (если невыгодно будит самим эксплоатировать заводы) и все дела в этот срок ликвидировать. Душеприказчиками для исполнения сего завещания назначаю: моего дорогаго друга – жену Марию Александровну, Афонасия Алексеевича Большакова и Михаила Михайловича Бутина. Если кто из упомянутых лиц помрет ранее меня или откажется, то кандидатами за третье лицо сначала инспектора народных училищ Малевича, а за ним Нерчинскаго городскаго старосту, а после них лицо по назначению Нерчинскаго общества. Вырученный капитал из движимаго и недвижимаго имущества и получения долгов распределяю за погашением моих кредитов следующим образом:

1-е Выдать дорогому другу моему – жене Марии Александровне сто тысячь рубл. (100,000), 2-е Сестре Татьяне Дмитриевне Мауриц двадцать тысячь рубл. (20,000), 3-е Воспитаннице Капитолины Александровны Бутиной – Филицате Степановне (бывшей) Павловой (вышедшей теперь замуж) пять тысячь рубл. (5,000), 4-е Афонасию Алексеевичу Большакову пять тысячь руб. (5,000), 5-е Домне Савватеевне Шиловой три тысячи руб. (3,000), 6-е Михаилу Михайловичу Бутину пять тысячь руб. 5,000. 7-е Иннокентию Степановичу Чистохину три тысячи рубл. (3,000). 8-е Иннокентию Александровичу Богашеву три тысячи рубл. (3, 000), 9-е На надстрой колокольни на Нерчинском Соборе и на новый колокол в пятьсот пудов на ту колокольну десять тысячь рубл. (10, 000), 10-е Причту Собора две тысячи рб. (2, 000) которые превратить в процентные бумаги и % с этой суммы выдовать ежегодно, 11-е, Затем, какой окажется свободный капитал за удовлетворением означенных пунктов, а так же какой останется невыданным лицам в случае их смерти, таковой приобщить к свободному капиталу и превратить в процентные Государственные бумаги, на которые содержать в Нерчинске на половину суммы – исхлопотавши у Правительства учреждение ремесленнаго или реальнаго училища (если таковые небудут открыты ранее). Четвертую часть суммы употребить на устройство и содержание приюта в Нерчинске для бедных девочек а остальную четвертую часть на устройство десяти школ в Нерчинском округе, в пунктах по усмотрению душеприкащиков напр. Торге, Хиле, Илиме, Зульзе, Олове, Бянкине, Урульге и пр. Все эти учреждения открыть тогда, когда образуется из процентов достаточный капитал на содержание учреждений, до того же времени вырученный капитал должен быть превращен в государственные бумаги, и проценты с онаго ежегодно причислятся к основному капиталу, и хранится в Государственном банке. 12-е, Каменный дом в Нерчинске с землею и построенными на оной деревянными домами и садом жертвую городу под учреждение ремесленнаго или реальнаго училища (окоторых упоминается в 11 пункте), в тоже училище жертвую библиотеку и коллекции по минералогии, нумизматике и пр., 13-е, Движимое имущество в Нерчинске в каменном доме, наприм. мебель и посуду продать, а остальное картины и зеркала оставить на стенах как есть для училищя, 14-е, Дом в саду с движимостию оставить пожизненно в распоряжении сестры Татианы Дмитриевны, двор же за садом с каменными постройками может быть продан, 15-е, Иркутский дом с землею, постройками на оном и движимостию остается пожизненно во владении моего дорогого друга – жены Марии Александровны, а после смерти ея – продать и вырученный капитал приобщить на учреждения, поименованные в пункте 11. Если же Мария Александровна пожелает жить в Нерчинске, то за ней остается пожизненно та часть дома т. е. те комнаты которые теперь с залом и верхом занимаем мы. 16-е, Прошу душеприкащиков позаботиться поставить мраморные памятники по пяти сот р., каждый на кладбище в двух оградках, где похоронены брат и сестры. 17-е, Дарасунския дачи поддерживать, куда на лето помещать приютских детей, 18-е, Прошу душепричаков позаботиться о спокойствии дорогих мне – жены Марии Александровны и сестры Татианы Дмитриевны, 19-е, Трем душеприкащикам кроме расходов по ведению дела, пока ликвидируются дела, назначаю каждому по две тысячи рубл. 20-е, Попечение о сохранности капитала и наблюдении за учреждениями поименованными в 11 пун. (если таковые откроются), остаются за душеприкащиками, а по прекращении их действий – покорнейше прошу Нерчинское общество заботы, контроль и хлопоты к процветанию учреждений принять на себя. Коммерции советник Михаил Дмитриев Бутин. Иркутск пятнадцатого сентября 1904 года. Свидетелем был Потомственный почетный гражданин Иван Александров Мыльников. Свидетелем был крестьянин Иркутской губернии Алексей Федоров Быков. Свидетелем был Иркутский мещанин Александр Степанов Середкин.

7. Рапорт Военному губернатору Амурской области. ГААО. Ф. 56-и. Оп. 1. Д. 3. Л. 21.

Г. Военному Губернатору Амурской области

790

17 Ноября 1870 года

ст. Албазинская

Доношу Вашему Превосходительству что Доверенный золотопромышленника Кяхтинскаго 1 гильдии Купца Василья Никитина Сабашникова, Селенгинский 2-й гильдии Купец Семен Андреев Тимофеев объявленным от 16 Июля сего года в Управлении 1 сотни 1 полка Амурской конной казачьей бригады, что он прибыв 10 Февраля с.г. на речку Монголи впадающую с левой стороны в Большой Ольдой а сия последняя вливается в реку Амур. По осмотре местности напротяжении пяти вер. нашел ее свободною и никем незаявленною.

Занялся разведкою с 10 Февраля по 1-е Мая 1870 года и одинадцатью разведочными шурфами открыл в пользу своего доверителя Г. Сабашникова золотосодержащую россыпь и, находя ее благонадежною к разработке, в ограждение прав своего доверителя на это открытие, оградил эту местность двумя столбами из срубленнаго стоялаго Лиственичнаго дерева Починным и Окончательным: первый находится на просеке окончательнаго пункта Вознаграждающаго прииска принадлежащаго Нерчинскому 1-й гильдии купцу Михаилу Дмитриеву Бутину отведеннаго в лето <…> 1869 года 21-го июля от окончательнаго пункта столба Вознаграждающаго прииска потечению с правой стороны в 2 1/2 с. на правом берегу русла рч. Монголи, от него в 3 саж. напротив устья рч. Амнунали от правой горы в 115 саж. русло <…> р. Монголи шириною 13 саж., а второй чрез пять верст в вверх по течению на левом берегу речки Монголи, от русла в 10 саж. от левой горы в 43 саж. от правой горы в 48 саж. русло <…> шириною 15 четвертей, на которых по стесанному написано карандашом, напервом починный а на последнем окончательный пункт прииска открытаго в пользу Кяхтинскаго 1-и гильдии Купца Василья Никитина Сабашникова 1870 г. 11/Х и кроме того вырезано на столбах В. Н. С и время занятия т. е. год, мц и число; при обоих столбах вырыты надлежащия ямы. Промытыя пески не определяют сложнаго содержания золота, но показывают присутствие его.

Явка эта записана в имеющюся на сей предмет в Сотенном Управлении шнуровую книгу под № 15 и две засвидетельствовнныя с нея Копии выданы Селенгинскому 2-й гильдии купцу Семену Тимофееву.

8. Доверенность, выданная Лидии Алексеевне Шанявской на право приобретения на имя Альфонса Леоновича Шанявского в аренду золотосодержащих приисков, заключения договоров и контрактов. 1873. Автограф с заверительной нотариальной подписью/ОР РГБ. Ф. 554. К. 1. Ед. 2. Л. 1.

Милостивая государыня

Лидия Алексеевна

Имея дозволительное свидетельство на занятие золотопромышленностью, покорнейше прошу Вас принять на себя труд приобретать на моё имя в арендное содержание золотосодержащие прииски или в них участие, и заключать от моего имяни на этот предмет всякие договоры и контракты какие сочтёте для меня выгодными, равно и подавать эти договоры и контракты к свидетельству узаконенным порядком. Что же Вы по сему законно учините в том я Вам верю и спорить и прекословить не буду. С.Петербург. 28 августа 1873.

Душевно преданный Вам

Полковник Альфонс Леонович

9. Доверенность, выданная Лидии Алексеевне Шанявской на распоряжение имуществом Альфонса Леоновича Шанявского и ведения всех дел по Соединённой акционерной золотопромышленной компании. 1899. 15/27 апр. Ницца. Автограф с заверительной подписью генерального консула/ОР РГБ. Ф. 554. К. 1. Ед. 4. Л. 1.

Милостивая государыня

Лидия Алексеевна

Сим предоставляю Вам вместо меня заведовать и управлять всеми моими собственными делами и имуществом, а равно исполнять вместо меня всё, что от меня потребуется как компаниона Распорядителя Зейской, Верхнезейской, Моготской, Джолонской, Иликанской, «Даурия» и Соединённой золотопромышленных компаний. Поэтому уполномочиваю Вас подписывать и заключать вместо меня всякого рода акты для приобретения или отчуждения имущества, всякия контракты, обязательства, сметы и другия деловыя бумаги без исключения, какия потребуются по Вашему усмотрению для всех выше упомянутых моих собственных или компанейских дел, или по делу учредительства Соединённой акционерной золотопромышленной компании, равно подавать прошения, обяснения, апелляции, жалобы и прочия всякаго наименования бумаги от моего имени во все присутственныя места и начальствующим лицам, не исключая и прошений об изменении Устава Соединённой акционерной золотопромышленной компании или об освобождении меня из числа ея учредителей, и вообще заменять меня как устно, так и письменно во всех делах моих собственных, или где я участвую как выше сказано с правом подачи за меня голоса в компанейских или акционерном Собраниях, и при этом имеете Вы право выдавать доверенности от меня по всем вышеозначенным делам другим лицам по Вашему усмотрению. Также точно доверяю Вам получать из Московскаго Почтамта и его отделений, из таможен и иных мест откуда бы то нибыло всякия посылки, письма и пакеты, денежные, заказные и ценные, равно как и ассигновки за золото, выданныя на моё имя, лично и как Компаниона Распорядителя вышеозначенных компаний, при чём на таковых ассигновках имеете Вы право делать бланковыя или передаточныя надписи от моего имени лично и как Компаниона Распорядителя вышеозначенных компаний. Так же доверяю Вам получать: из Московской Конторы Государственнаго Банка, из Московскаго Купеческаго Общества Взаимнаго кредита и прочих банков или кредитных учреждений процентныя мои бумаги и акции разных наименований равно как и купоны по ним и вносить туда вновь различныя процентныя бумаги на хранение на моё имя, а также получать акции мне следующия при устройстве Соединённой акционерной золотопромышленной компании. Вообще предоставляю Вам поступать для пользы или защиты моих интересов, как и где признаете нужным по Вашему усмотрению, и всякие иска начинайте, продолжайте или прекращайте от моего имени, и заключайте и подписывайте вместо меня всякия мировыя сделки и записи, и вообще действовать как бы я сам мог действовать, для чего и выда тся Вам сия полная и неограниченная доверенность, которую имеете Вы право в частии <…> передоверять другим лицам. Что же Вы или доверенные Ваши по сему законно учините, в том Вам и доверенным Вашим верю, спорить и прекословить не буду.

Доверенность эта принадлежит Жены моей Лидии Алексеевны Шанявской. Генерал-Маиор Альфонс Леонович Шанявский.

Императорское Российское Консульство сим удостоверяет подлинность предстоящей подписи Генерал Маиора Альфонса Деоновича Шанявскаго.

Г. Ницца 15/27 апреля 1899 г.

Генеральный консул (подпись).

10. Письма графа В. К. Сонгайлло в Главное Управление ВАК. Л. 1–4/Личн. арх. авт.

Выписка из копирной книги писем бывшаго Главноуправляющаго графа Сонгайлло в Главное Управление В. А. К. в С.-ПБ-ге.

Конфиденциально.

14 ноября 1910 г. № 280.

Поисково-разведочным работам в Удском крае, организованным текущей зимой, предшествовали геологическия поиски и ориентировочныя работы, произведенныя в зиму 1909/10 опер. года. Описание результатов этих предварительных поисков и составляет предмет моего настоящаго доклада.

Состав экспедиции. Экспедиция состояла из инженера-геолога, служащаго практика, одного нарядчика, 2-х русских рабочих, 4-х орочен, 1-го якута, всего 10 человек, снабженных соответственным количеством оленей, нарт и прочаго.

История экспедиции. Последнее жилое место, служащее исходным местом экспедиции, был Воздвиженский прииск г. Коротина, находящийся на рч Улягире, приток уж Зеи в ея верхнем течении; означенный прииск лежит на разстоянии 370 верст на северо-восток от г. Зея-Пристань. С Воздвиженскаго прииска экспедиция выехала в восточном направлении, пересекла р. Зею, затем рк. Арги в 3-х верстах ниже ея истоков и 25-го января 1910 года перевалила хребет /водораздел/ отделяющий бассейн реки Зеи от т. н. Удскаго Края, т. е. от бассейна реки Уды, впадающей в Охотское море. Здесь перевал оказался очень мягким и покрытый лесом.

Первой более значительной рекой Удскаго края, встреченной экспедицией была река Удыскан, правый приток р Удыхан, в свою очередь впадающей слева в р. Уду. По левому ключу р. Удыскана, называемаго Иннагли, были встречены следы стараго зимовья; со слов орочен здесь лет 15 назад производили поиски Межев /от В. А. З.К./ и Николаевский /от Зейской Соед. Кº/, но шурфы за притоком воды не добили; действительно в кустах были разысканы следы старых шурфов. Ключ Иннагли находится примерно в 20 вестах от водораздельнаго хребта.

Перевалив через крутой перевал экспедиция попала в бассейн р. Курумкан праваго притока того же Удыхына. На Курумкане пришлось дать более продолжительный отдых оленям, а так-как породы были благоприятныя, то попутно, с геологическим изучением местности, была заложена линия в 9 шурфов, по ключу без названия, впадающему справа а Курумкан примерно в 12 верстах от впадения Курумкана в Удыхын. К 12-му февраля 1910 года большинство шурфов были закончены, но нигде не было встречено даже знаков золота. Несмотря на эту первую неудачу был заложен новый шурф у устья того же ключа и одна линия шурфов по самому Курумкану. Здесь экспедиция разделилась: служащий практик, 2 русских рабочих и 1 орочен остались для производства разведок, а другая часть экспедиции пошла дальше. Спустившись по Курумкану экспедиция через р. Удыхан вступила на его левый приток р. Марыля; поднялись по сей последней и перевалив хребет экспедиция попала в р. Утанак, правый приток р. Наму, впадающей в р. Чогар, один из главных левых притоков р. Уды.

С Утанака, затем с Наму экспедиция вошла в Чогар, подвигаясь по сему последнему вверх, недалеко от истоков Чогара были встречены посторонние орочены, которые в разговоре упомянули, что на одном притоке в р. Май находятся остатки дома, некогда построеннаго инженером Аносовым. Горный хребет между Чогаром и р. Май считали для европейца непроходимым и советовали возвратиться на р. Купури, левый приток Верхней Зеи и по ней подняться к верховьям р. Май. Не смотря на это экспедиция вывершила ключ «Шаман-Биракан» (Шаманский Ключ), впадающий слева в р. Чогар и через «Чортов перевал» (Авахэ-Алякит) попала в одно из разветвлений реки Чайдак, праваго притока р. Май. Действительно здесь среди густых зарослей было найдено место дома инженера Аносова; произведенными раскопками открыта была комната с грубо сделанной мебелью, кухня с нарами для рабочих и баня. При дальнейших поисках были найдены несколько линий старых шурфов. Некоторые из шурфов были несколько очищены, с их стен на глубине 10–12 четвертей аршина взяты пробы, которыя во многих местах дали знаки золота; одновременно по близости самой поверхности речной косы были обнаружены хорошие знаки золота.

Дальше отсюда дорога лежала для экспедиции вниз по рч. Май до устья ея леваго притока р. Нимни, поднимаясь по сей последней и ея притокам, экспедиция достигла места, ограниченнаго с севера Становым хребтом, а с востока хребтом, составляющим водораздел между Май и рекой – Яна. Направляться далее в бассейн р. Яна не было смысла, ибо весь бассейн реки Яна находится во владении английской концессии лорда Дугласа.

Возвращаясь обратно, по возможности, новыми дорогами, экспедиция прибыла снова на р. Курумкан, где за это время часть экспедиции отряда, оставленная для разведок, успела закончить три линии шурфов; во многих из них было встречено весовое золото, отдельные зерна котораго весили до 2-х доль, но настоящаго золотоноснаго пласта встречено не было. С Курумкана экспедиция, через Арги, Улягир и Бомнак благополучно возвратилась 2-го мая на Владимировский прииск Зейскаго района.

Командировании предварительной экспедиции в зиму 1909/ 10 оп. года – имело целью выяснить благонадежность той, или другой местности, дабы дальнейшия затраты на более детальныя поиски, не велись на слепо, а были обоснованы некоторыми геологическими и практическими данными. Результаты, полученные экспедицией, позволили нам наметить три местности, заслуживающих внимания в смысле золотоносности и названных нами: Восточный Район, Центральный Район и Западный Район Удскаго Края. Восточный Район расположен в крайне-восточной части н/поисков; с востока он ограничен притоками реки Яна, а западная граница находится в кристалическо-сланцевых горах средняго течения рк. Май. Географически район занимает центральный пояс горнаго хребта т. н. Немериканскаго Хребта. Хребет этот сильно разветвлен и своими отрогами соприкасается с одной стороны на север с Джугджурским хребтом, а с Юга с Тутканским хребтом. Орография местности еще недостаточно освещена предварительными поисками, но зато типично-геологическое строение почвы удалось выяснить сравнительно достаточно; здесь сильно развиты граниты, гранито-гнейсы в гнейсо-анфиболовых породах. Контакт этих двух пород служит во многих местах причиной выступления микропертитоваго и искнатитоваго гранита, эти же породы, как мы знаем из поисков профессора Богдановича, служат источником золота по всему Охотскому побережью. В месте соприкосновения /контакта/ этих пород происходят сильные гидрохимические процессы, результатом которых служат второстепенные минералы, как например эпидот, гранат. На это место будет обращено особенное внимание, ибо практика показывает, что по большей части эти минераллы служат верным указателем местонахождения т. н. «промышленнаго золота». Здесь следует заметить, что граничащий бассейн р. Яна тоже золотоносен, что доподлинно известно, хотя лорд Дуглас и не имеет еще положительных результатов, но трудно их и иметь, если они до сего времени на концессии общей длины около 500 верст пробили около 300 шурфов, во многих из которых золото встречено; вся концессия лорда Дугласа скорее основана на биржевой игре, чем на серьезных технических началах.

В случае благоприятных результатов поисков и разведок в этом районе, он мог бы иметь сравнительно удобное сообщение – с устья рк. Уды /р. Чумикан/ или с Северо-Восточной гаванью, расположенной от устья Уды в 100–150 верстах. Далее от р. Чумикана возможно сообщение на речных пароходах по Уде до устья рк. Май, где некогда находился Удский Острог, откуда бичевником в лодках припасы можно будет довести до устья рк. Чубирикан /название Якутское/, или даже до устья рк. Нимни /название тунгусское/. Не исключена возможность что и р. Май, на известном разстоянии, будет доступна для мелкосидящих речных пароходов. Возможно, что указанные для Восточнаго района пути сообщения дадут возможность разрабатывать розсыпи с меньшим содержанием золота, чем мы ныне имеем возможность работать, теперь например на Тимтоме.

Для дальнейшаго изследования нами этого района встречено неожиданное затруднение в лице Приамурскаго Генерал-Губернатора Унтербергера. Часть этого района находится в 100 верстной береговой полосе, где заниматься частной золотопромышленностью дозволяется с осбаго разрешения Генерал-Губернатора. Мною было подано соответствующее ходатайство; на днях получено через местнаго горнаго исправника известие Канцелярии Генерал-Губернатора, что мое ходатайство о разрешенении Верхне-Амурской Золотопромышленной Компании заниматься золотым промыслом в 100 верстной береговой полосе, Генерал-Губернатором отказано. Очень странная резолюция, ибо я хорошо знаю, что напр. г. Фризер и много лиц во Владивостоке имеют подобное разрешение. Судя по времени извещения могу предполагать, что ходатайство отклонено не лично самим г. Унтербергером, а его заместителем, ибо в то время кажется он сам отсутствовал, находясь на Камчатке. Предполагая недоразумение, думаю уладить, послав соответсвующую телеграмму непосредственно ген. Унтербергеру.

Центральный Район обхватывает бассейн р. Чайдак, праваго притока верхней части р. Май. В этой местности, как указывалось выше, были производимы инженером Аносовым разведки в 1857–58 годах. Геологическое строение этого района совершенно похоже на строение, упомянутаго выше Восточнаго Района. Оба эти района находятся друг от друга в разстоянии примерно 100 верст, но возможно, что оба эти района в геологическом отношении составляют одно целое, что может быть выяснено только дальнейшими разведками.

В существующей литературе нет никаких указаний, почему инженер Аносов разведывал эту реку, а не иную; сравнительная солидность его построек указывает на довольно продолжительное его пребывание в этой местности и что на нее им было обращено довольно серьезное внимание, считая систему рк. Чайдак золотоносной, в чем убедилась и экспедиция, ибо беря пробы на речных отмелях и косах, почти везде были находимы знаки золота.

Можно предполагать, что Аносов найдя золото, всетаки не считал в то время его достаточно богатым, ибо тогда ни Зея-Пристань ни Дамбуки не существовали, ближайшим жилым местном был Удский Острог, состоящий из 3–5 домов, река Зея в то время считалась тоже совсем не судоходной. Работы инж. Аносова концентрированы только в нижнем течении реки Чайдак и его двух притоков Амнускан и Микичик, остальные многочисленные притоки г. Аносовым не были тронуты и в которых наша экспедиция знаки золота также находила.

Способ сообщения с Центральным Районом еще недостаточно выяснен. Возможно, что его можно бы соединить с Восточным Районом, находящимся в разстоянии 100 верст. Было бы лучше, если бы оказалось, что река Чогар /левый приток Уды/ был бы доступен для мелкосидящих пароходов, хотя бы на разстоянии от устья 20–30 верст, тогда бы следующия 30–40 верст по Чогару можно бы вести в лодках бичевником, но и тогда бы еще остаток пути шел через перевал, отделяющий верхний Чогар от бассейна реки Чайдак. Сам перевал не широкий, но в середине находится скалистая гряда в 200–300 сажен вышиной, доступная только пешеходу, ввиду сказаннаго второй варьянт сообщения через Чогар был бы возможен только в том случае, если будет найден более удобный пологий перевал.

В данное время самым удобным сообщением с Центральным Районом следует считать сообщение со стороны Амурской области, середина Цетральнаго района от последней пристани на р. Зее «Бомнакский Склад», находится примерно в 180 верстах; дорога по большей части будет ити вдоль русла р. Зеи и ея притока Купури, водораздельный же хребет Джугджур полог и легко проходим.

Западный Район расположен в средней части бассейна р. Удыхин; геологическое его строение указывает на большое развитие кристаллических сланцев, сильно измятых, кремнистых сланцев и гнейсо-сланцев. Роговая обманка попадается очень часто, как равно и гранит. Во многих местах проходят жилы зелено-каменных пород /Диорит, Диабаз/, также во многих местах роговая обманка переходит в Гастальдит. Все это указывает о сильных динамических изменениях, которым были подвергнуты породы этого района.

Весовое золото было найдено, как указано ранее, при шурфовании речки Курумкан; хотя самаго золотоноснаго пласта не было найдено, но сам факт нахождения весового золота в совершенно новом крае, шурфуя двумя рабочими только в течении 2-х месяцев, надо считать очень хорошим результатом, поэтому продолжать здесь поиски следует, особенно обращая внимание на реки и ключи, проходящие через более динамически измененных пород, занимающих видное место в строении складчатых гор удыхынскаго бассейна.

Пути сообщения Западнаго Района много неблагоприятнее, чем способ сообщения с Восточным или Центральным районами. Хотя Западный Район лежит от Бомнакскаго склада на Зее всего в 150–175 верстах, но дорога отсюда, вследствие многочисленных перевалов, а летом болот – /по местному «мари»/ очень тяжела. Западный Район находится от Центральнаго всего в разстоянии 80 верст, но как указано в начале доклада, единственно известный ныне путь лежит через «Чортов перевал», который чрезвычайно затруднительный для простого передвижения, поэтому о грузовом здесь нечего думать. Но положение Западнаго Района не далеко от Уды указывает на возможность более рациональнаго доставления грузов не со стороны ближайшей Амурской области, а со стороны Охотскаго моря, разумеется при условии, если бы р. Уда оказалась судоходной хотя бы для мелкосидящих судов, от ея устья до впадения в нее р. Удыхын, в чем возможность исключена.

На основании всех этих данных, полученных прошлой зимой, в нынешнюю зиму организована и выслана снова партия, но в более обширном масштабе, которая раздробившись займется более подробными разведками по возможности во всех трех районах. Хотя и есть шансы на нахождение промышленнаго золота, но не следует увлекаться и строить большие планы, во избежание неприятнаго разочарования; было бы большим счастьем, если бы мы уже во втором году напали на богатые залежи, тем более, что в первом году поиски производились на громадном пространстве, с незначительным по количеству составом экспедиции и имевших целью произвести только поверхностное изучение новаго края.

Как всегда полученные результаты остались не для всех и не всем в тайне, поэтому местные мелкие золотопромышленники сплотились, собрали 8000 рублей и в нынешнем году снарядили свою небольшую партию, которой поручили идти за нашей партией, следить и везде столбить вокруг нас.

11. Письмо о возражении управляющего конторою П. В. Мордина Иорданского по поводу помещения в газете «Амурский край» № 96, 101 за 1901 заметки о причинах восстания рабочих корейцев на приисках Мордина/ГААО. Ф.46-и. Оп.1. Д.24. Л.1–6.

1900 г. 9/XII

Возражение.

В №№ 96 и 101 «Амурскаго Края» помещены две заметки, касающиеся одного и того же предмета: бунта рабочих корейцев на приисках г. Мордина. Так как первая из этих заметок касается личных свойств владельца приисков, то она не требует с моей стороны никакого возражения, ибо, по моему крайнему разумению, оценка личных свойств того или другого частнаго лица не только не составляет задачи прессы, но даже, смею думать, выходит из пределов ея компетенции. Но следом за нею в № 101 появилась корреспонденция «С Селемджинских приисков», прямо обвиняющая Управление приисками г. Мордина в явных злоупотреблениях и эксплоатации рабочих и я считаю своим долгом, за отсутствием самого г. Мордина, опровергнуть всё то, что есть неправильнаго, или искажённаго в этой корреспонденции.

Первое. Самый факт бунта рабочих передан неверно. Вот точное содержание акта, составленнаго на приисках за отсутствием Горнаго Исправника, заведующим полицейскою частию: «Акт 1900 года, Августа 13 дня, прииск Жедринский. Я, Заведывающий полицейскою частию на прииске золотопромышленника П. В. Мордина ветеринарный фельдшер Иван Петров Брюхов, при нижеподписавшихся понятых постановил записать в настоящий акт нижеследующее: 13 Августа на Златоустовском прииске золотопромышленника П. В. Мордина, работавшегося старательскими работами китайцев и корейцев командою около пятисот человек, 13 Августа в 7 часов утра из которых два человека корейцев пришли ко мне и зовут меня на Златоустовский прииск и заявляют, что у них украли обороты из ларя и сломали замок, которым был затворен ларь, по прибытии моем на место похищения оборотов где и собралась вся команда старателей китайцев и корейцев где и приступил к разследованию дела оказалось следующее: замок, которым был затворен ларь, сломанный, дужка из скважины замка вытянута, по всем признакам по видимо захвачено концом кайлы ларь открытый в котором находилось 32 эндов с оборотами из которых 22 штуки валялись порожными около ларя, а пески из которых некоторые высыпаны на важгерта которых находилось тут два и некоторые пески в конце важгертов так называемое в хвосте первым долгом я начал разузнавать но корейцы вся команда заявили что это украли промывальщики и караульный казак, тогда я корейцам сказал, что за что я на них составлю протокол и приставлю Мировому Судье на разбирательство, за что будут привлечены законной ответственности и тотчас-же вываленные на важгерта и около важгертов обороты были промыты на лотках и важгертах от промывки которых получено золота 22 золотника 24 доли тогда я обявил артельщикам корейцам и велел передать всей их команде рабочих чтоб они шли на работу а сами же артельщики и еще по одному человеку шли на стан где все это дело вырешится виновных я возьму под арест и напишу протокол где изложу все обстоятельства дела который прочитаю всем из вас несколько человек подпишется, но артельщики мне заявили, что рабочие не пойдут на работу до тех пор пока нам не подпишут еще такое же количество золота сколько нашей командой за все лето намыто на Харге золото т. е. на Златоустовском прииске так что промывальщики у нас воровали все лето половину того золота сколько мы сдавали в Контору и за все это золото чтоб нам поднести по два рубля с полтиною за золотник т. к. они по условию сдавали золото по 1 р. 25 коп. за золотник например если мы на Харге намыли золота за лето 20 пудов то пущай поднесут ещё за 20 пудов, а если этого не будет, не сделают, то наша вот все пятьсот человек говорят, что убьем всех это промывальщика казака и вся служащи, но я видя себя в опасности и передал артельщикам, чтоб вся команда не ходила на главный стан т. е. на Жедринский прииск, а чтобы шли только одни артельщики а если вам одним рабочие не доверяют, то пусть еще придут по два человека с артели рабочих и больше ничего с ними не стал разговаривать, поехал на главный стан, который находился от Златоустовскаго прииска на разстоянии одной версты куда за мною корейцы привалили всей толпой и подошли к конторе и некоторые из артельщиков зашли в контору и начали просить у конторщика все вышеизложенное т. е. просят подписать золота и в то время был в конторе по своим делам китайский переводчик старателей китайцев работавших на Казанском прииске того же золотопромышленника китаец Сун-гуан-цзинь при выходе из конторы таковаго корейцы схватили и начали бить палками, но тут казаки вверенной мне команды бросились освобождать китайца Сун-гуан-цзина, то корейцы бросились за казаком Михайловым за которым и гнались до номеров русских рабочих на разстоянии 40 саженей в это время воспользовались случаем некоторые из китайцев Сун-гуан-цзина утащили в больницу кое-как увещаниями и при помощи некоторых из артельщиков усмирив разъяренную толпу корейцев и упросив их подождать Управляющаго для разбирательства и решения дела, конторщик говорит, что я один без Управляющаго не могу, а Управляющий уехал на Майский прииск куда сейчас послан нарочный кое-как уговорив корейцев идти на свой прииск и придти артельщикам когда приедет Управляющий; по уходе корейцев я пошел в больницу спросить Сун-гуан-цзина за что начали бить его корейцы который сказал, что я сам не знаю должно быть вот за что: я по ихнему понимаю что они говорят, когда они зашли в контору и начали говорить с конторщиком некоторые говорят с ним, а другие говорят что с ним говорить надо брать его, выдернуть сюда отрубить ему голову и только! В это время я его взял да рукой отстранил от двери по выходе из конторы они меня и схватили начли бить и ругать что тебе какое дело зачем суешься. У которого голова была пробитая в четырех местах, но недождавшись Управляющаго не прошло и часа времени корейцы подвалили вторично всей толпой к конторе и разместились по отвалу, но по приезде Управляющаго который не доезжая своего помещения и конторы слез с лошади передав таковую, вступил с ними в разговоры, котораго корейцы окружили со всех сторон, тогда Управляющий сказал артельщикам, что я со всеми говорить не могу а отойдите одни артельщики и по человеку или по два с артели рабочих и обясните в чем дело но корейцы не смотря на все увещания и не слушая меня и Управляющаго говоря, что мы русска закона не знаем нам суд не нужно а нам подпиши 20 пудов золота и расчитай по 2 р. 5 коп. золотник и отдай деньги, наша суд ничего не нужно наши вот пятьсот человек вот все если это не сделашь, то убивать будем, но Управляющий видел себя в опасности забежал себе на крыльцо дома но разяренная же толпа корейцев бросилась за ним туда-же с каменьями и палками разбив в доме Управляющаго и в Конторе все окна и мебель, но я для защиты опасение лиц и имущества согласно параграфа 15-го инструкции данной Его Высокопревосходительством Господином Военным Губернатором Амурской области данной 30 марта 1899 года урядникам и прочим чинам приисковых казачьих отрядов я приказал казакам вверенной мне команды употребить в дело огнестрельное оружие, но предварительно дав залп вверх но корейцы несмотря на это продолжали волнение сильнее, тогда я приказал стрелять прямо по корейцам и при помощи подоспевших русских рабочих корейцы были отражены и я тотчас же дал знать Заведывающему полицейскою частию Воскресенскаго прииска Кº Ельцова и Левашева и просил послать часть отряда для водворения порядка а своим казакам и рабочим приказал собрать раненных и убитых при чем оказалось из русских поувеченными Управляющий Алексеев и двое рабочих Александр Сысоев и Викул Федотов которым подана медицинская помощь из корейцев 6 человек; 12 убиты на повал; а умерших похоронить во временную могилу, тогда я спросил дежурнаго казака Павла Чемяткина который караулил ночь почему он не слыхал и не видал когда т кто ломал замок и воровал обороты который сказал что мне было приказано Заведывающим прииска Константином Сергеевичем Адреевым чтоб охранять более стан то я в эту ночь к оборотам и приходил только два раза но обороты от стана были на разстоянии более 100 саж. но смотря по обстоятельству дела и по всем данным замок сломанный самими корейцами, а также и похищенные обороты с целью вымогательства придраться и завести бунт».

Из содержания этого оффициальнаго документа видно, что сообщение корреспондента «Амурскаго Края» несколько улоняются от истины.

Второе. Не лишено достоверности то сообщение, что только часть золотничных рабочих была нанята в городе. Но только корреспондент для чего-то уменьшает цифру нанятых вдвое: не 8 артелей нанято было в городе, а 15, состоявших из 17 человек каждая, т. е. всего 225 человек. Все эти рабочие были китайцы и наняты были на Казанский прииск, с платою по 1 р. 70 к. за золотник.

Все же корейцы числом 380 человек наняты были в тайге, куда они явились сами. Этот способ поступления на прииисковыя работы корейцы и китайцы практикуют уже не впервые. Они достигают им того, что бродя о тайге и узнавая на местах как условия работ, так и достоинство приисков, они лучше могут определить ту плату, какую выгодно им получать с золотника золота. И само собою разумеется, что там, где золото беднее, или добывание его сопряжено с большею затратою труда, там и плату за золотник они выговаривают большую, и на оборот. Златоустовский прииск г. Мордина есть один из богатейших, с общим содержанием по отработке в 5 дол. 70 доль при весьма незначительном торфе. Ни для корейцев, ни для китайцев эти условия прииска не составляют секрета и весьма понятно, что они предлагают Управлению какия угодно условия, лишь бы им дали возможность работать на этом прииске, – будучи уверены, что богатство золота вознаградит все их труды затраты. Плата за золото на Златоустовском прииске определена была в 1 р. 25 к. и не смотря на такую, по видимому, низкую плату корейцы заработали с Апреля по 13 Августа (день бунта) 79.925 рублей, или по 225 рублей на человека (зачёркнуто: чистой додачи на руки за исключением всех расходов около 100 рублей на человека), а если бы проработали до конца операции, то наверное, получили бы додачи вдвое больше. заработали бы в 1 1/2 раза больше. Следовательно не незначительность заработка, или невыгодность работ были причиною случившагося на приисках г. Мордина происшествия.

Третье. Не отрицаю того, что корейцы прежде чем быть допущенными к работам на Златоустовском прииске, должны были провести дороги между приисками на разстоянии около полуторых верст. Против проведения дорог на приисках, автор корреспонденции повидимому ничего не имеет, но он обвиняет Управление в том, что дорога эта делалась по его мнению безплатно. На это возражаю следующим, что на устройство дороги корейцы затратили 1000 поденщин, или до 1500 рублей. Намыв на Златоустовском прииске 16 пуд. 25 фун. 40 зол. золота, или 64080 золотников, они потеряли на каждом золотнике по 2? коп. Из этого явствует, что если бы Управление предложило корейцам вместо 1 р. 25 к. – 1 р. 22 коп., то нет сомнения, что корейцы одинаково согласились бы на это уменьшение платы и следовательно отдали бы прииску тот же самый свой труд, но в прииложении его не к дороге, а к добыче золота. Сумма же заработка получилась бы та же самая. Таким образом не безплатно корейцы провели дорогу, а за плату, равную той прибавке за золотник золота, которой без этого не получили-бы. Если же на это мне возразят, что размер платы на Златоустовском прииске и без этого ниже платы, существующей на других приисках, я отвечу, что есть прииска, где и 3-х рублевая плата недостаточна вследствие бедности золота, а есть и такие, где рубль за золотник дает хороший заработок.

И всяком случае определение нормы платы за золото на том или другом прииске поддается такому точному вычислению, что каждый приисковый рабочий, а в особенности китаец и кореец, прекрасно высчитает, где сколько выгодно ему получить. И как низкий размер этой платы не свидетельствует об эксплоатации рабочих, на что повидимому намекает автор, так и высокий ея размер не доказывает какого либо вида филантропии. Здесь все дело сводится к простому расчету, точно такому же, как например при плате на железных дорогах за выработку того, или другого грунта платят за один по 2 руб., а за другой по 8 руб. с куба. Впрочем, и сам автор это понимает, так как дальше он говорит, что Товарищество Ельцов и Левашев платят по 2 р. 50 к., Якутское Товарищество – 2 руб. А я к этому добавлю: и у г. Мордина на Казанском прииске платят 1 р. 70 к., а на Златоустовском смежном лишь 1 р. 25 к.

Четвёртое. Очевидно, автор не знаком с договором, заключенным г. Мординым с китайцами, иначе он не сказал бы так много неправды о полугодовом продовольствии, которое якобы китайцы обязаны приносить на прииска и которое берется от них в амбар с целью нажив и пр. Дело стоит так: все китайцы и корейцы, нанимающиеся на золотничныя работы обязаны иметь свое содержание в пути следовании на прииска, а также и провизию на один месяц на приисках, или должны дать обезпечение в размере от 15 до 20 рублей на человека деньгами. Делается это в гарантию того, что прибыв на прииска за счет владельца и прожив там месяц на его содержании, в то время, когда идут ещё подготовительныя работы, а золото ещё не добывается и следовательно заработка ещё нет, китайцы начинают тяготится своим долгом и опасаясь возможности не отработать его, нередко бегут с прииска и не только наносят ущерб владельцу в виде унесённых долгов, но и, самое главное, оставляют прииск без рабочих рук в самоне необходимое время. Примеры этому были нередки и они-то и научили золотопромышленников известнаго обезпечения. В прошлом году такое обезпепечение было взято с подрядчиков китайцев за 225 человек вместо провизии деньгами в размере 900 рублей, или по 3 р. 90 к. с человека. Провизия принадлежащая китайцам если таковую они приносят на прииска, берётся от них в амбар для сохранения не на цену, а количеством и отпускается им так же количеством в размере принятого. Что же касается обвинения в том, что на эту провизию Уравление накладывает какой то процент, то это обвинение составляет ничто иное, как фантазию автора.

Пятое. Все продукты и товары на приисках г. Мордина отпускаются по таксе, утверждённой Присутствием по горнозаводским делам и общей для всех приисков того района, что буквально и оговорено в контракте. Исправники строго наблюдают за этим и не допустят уклонений от требований закона, со стороны золотопромышленников; но кроме того в прошлом году Селемджинские прииска посетил Горный Инженер г. Тове, на котораго г. Горным Начальником возложено было поручение обревизовать некоторые прииска именно с этой стороны. Г. Тове самым внимательным образом просматривал книжки рабочих, сверял их с таксой и нигде уклонения от нея не встретил.

Шестое. Обвинение в том, что какой то промывальщик при сёмках золота обсчитывает корейцев, – наивно. Автору корреспонденции можно дать премию за отыскание где либо такого промывальщика, который бы при удобном случае на съёмке не утаивал золото… Существуют целыя легенды о их ловкости в этом деле и уж конечно не Управление виновно в этом. Промывальщики утаивают золото с одинаковой ловкостью и с хозяйских съёмок.

Седьмое. Наконец, что касается неверных весов, на которых Управление приисков будто бы принимает золото, то так как это составляет уже обвинение в деянии, противном правилам чести, то я не считаю себя вправе ограничиться одним газетным возражением, а ходатайствую в (суде) с сим о розследовании факта обвинения и привлечениии автора заметки к ответственности за клевету.

В заключение скажу, что о бунте корейцев на приисках г. Мордина уже производится следствие. И только оно одно может выяснить безпристрастно его причины. Всякия же преждевременныя догадки, основанныя частию на слухах, частию на личных симпатиях и антипатиях, могут только затемнить дело и вместо пользы принести вред. Факт слишком серьёзен и потому требует самаго серьёзнаго и спокойнаго к себе отношения.

Управляющий Главною Конторой П. В. Мордина

Петр Иорданский.

2 Сентября 1900.

12. Аттестат об обучении Петра Баллода в Санкт-Петебургской медико-хирургичскй академии /ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 12. Л. 186.

Аттестат

Предъявитель сего Петр Давыдов Баллод, от роду 20 лет, православнаго исповедания, из крестьян, из средняго отделения Рижской Семинарии в Сентябре месяце 1858 года принят по экзамену в число своекоштных студентов Императорской СПетербургской Медико-Хирургической Академии по медицинской части в первый курс, в 1857 году оставлен в том же курсе, а 20 Июня 1858 года уволен вовсе из ведомства Академии из I курса, как пробывший два года в этом курсе и невыдержавший переводнаго экзамена с тем, что если он окончит курс в высшем учебном заведении или другими путями приобретет право поступить в государственную службу, то следующия с него за право слушания лекций в Академии сто руб. сер. должны быть удерживаемы из жалованья его по поступлении на службу и доставляемы в Правление Академии, равно обязан он доставить означенную сумму в Академию, если частною службою или другими средствами приобретет возможность уплатить оную. В бытность в Академии Баллод поведения был хорошаго. В удостоверение чего и выдан ему сей Аттестат из Конференции Академии за надлежащим подписанием и приложением казенной печати. С.Петербург. Сентября 27 дня 1858 года.

Президент Академии А. Дубовицкий.

13. Перевод письма Давида Баллода сыну Петру. /ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 22. Л. 676–677.

С латышскаго

Лаудон, 9 августа, 1862.

Любезный сын Петр Баллод

Мы, отец твой, и искренно тебя любящая мать, приветствуем тебя в милости Господа Бога нашего и в любви Спасителя, поручая тебе благости Божия, да действует она в тебе внутри и извне, и если есть что нибудь неправедное в тебе, то Всемилостивейший Бог через Св. Духа Своего бы обратить тебя на путь истины, ибо Священное писание говорит: «Послушание лучше жертвы».

Любезный сын, мы, твои родители, получили теперь дурное известие о тебе, что ты в тюрьме, это наполняет наши сердца большою печалью и страхом, так что мы со слезами ложимся и со слезами же встаем, мы очень о тебе безпокоимся, ибо мы ничего не знаем о тебе за что ты попал в такое место, какая тому причина, об этом мы не слыхали и наверное не знаем, если же это случилось, то я не хочу верить, чтобы ты, сын мой, мог забыть наставления отца и советы милой матери – какую бы радость ты до сих пор нам же доставлял, ты нам много причинил горя, если действительно замешан в какое нибудь неправое дело и в какой нибудь проступок; этим самым уже ты от нас отрекся, бы, к тому же мы желали тебе добра, отдав тебя в ученье и на воспитание, и сделав все для того, чтобы ты стал честным человеком и мог быть самому себе полезен, во славу Господа, к удовольствию Правительства и на радость нам, родителям.

Теперь же, если правда, что ты совершил неправое дело, то мне это тем прискорбнее, что я из за тебя вошел в долги, заняв деньги у своих знакомых, это я сделал по твоей просьбе и по обещании твоему, что по выходе из школы ты сам будешь зарабатывать и заплатишь эти долги, теперь же мне кажется, что я на всегда осужден из затебя на бедность и напрасно взял у своих друзей и знакомых заработанныя ими деньги; все я задолжал для тебя, чтобы сделать тебе добро, теперь я должен уже 600 рублей, и сам не знаю что делать, откуда их взять и как их заплатить? Это для меня слишком затруднительно.

Еще скажу тебе, если ты по своей вине и проступкам попал в такую беду, то сердечно советую тебе, не ожесточайся сердцем против своего начальства, ибо это был бы большой грех против Бога, но люби от всего сердца тех, которые указывают тебе твои грехи, ибо они желают спасти твою душу от смерти, отврати сердце от наклонности к греху, покайся в нем от всего сердца, дабы душа твоя не погибла на веки.

Если бы даже случайно поступили с тобою несправедливо, то все таки не ропщи против Правительства. Это наверно послано тебе по воле Господа, который хочет испытать тебя горем; как золото очищается огнем, так и человек горем. Если он его выдержит терпеливо и без ропота, то сподобится принятия в царство Божие, как говорит Апостол: «Если есть слава на земле, то заключается в том, чтобы, когда карают вас за грехи, вы терпеливо переносили свое наказание. Только тот будет оправдан, который ради Бога претерпевает несправедливости и угнетения».

Так если ты, милый сын, освободишься от заключения, о котором дошла до нас молва, то не медли и воротись к нам, твоим родителям, чтобы сердце наше освободилось от горя; а если не можешь воротиться тотчас, то по крайней мере тотчас опиши нам всю истину, как твое здоровье и от чего ты так долго не писал к нам? Теперь уже более трех месяцев, что мы не получали от тебя и думали, что ты приедешь… Но до сих пор ни тебя, ни письма не дождались, а дождались только горестнаго известия. Но если ты сам по своей вине попал в опасность, то мы, бедный твой отец и твоя мать ничем не можем тебе помочь, пусть тогда Господь и милостивое Правительство накажут тебя, научат, судят или помилуют. Тем, которые назначены от Бога судить людей, не даром дан меч, ибо они должны блюсти общий мир… Я теперь право не знаю что делать, разве только в глубокой скорби о тебе свершенно предаться воле Всевышняго и Всемилосердаго Бога и милости Правительства.

Отец твой говорит тебе: люби Бога и повинуйся Правительству, это первое мое слово и последнее.

Лаудонский Священник Давид Баллод

Перевел: Канц. Чин. Барон (подпись)

14. Телефонада Э. И. Аминова А. К. Викулову. /ГААО. Ф.556. Оп.1. Д.1. Л.78,79.

Телефонада. Срочно Алек. Кир. Викулову. Копии посланы начальн. мил. и японск. штаб

По достоверенным сведениям шайка Драгалина численностью около 40 человек находится между Гилюем и Сергиевским. Сегодня в 2 часа ночи разведчики подходили к нашим постам и обстреливали их Японский отряд с которым я ездил. Стакан вернулся сегодня Каменушку. Срочно переговорите с японским штабом нельзяли временно хоть на одну неделю направить этот отряд Сергиевский. У отряда имеется походный телефон Отряд собирается Зею с Кменушки

Аминов

Уплатите нарочному

15. О борьбе с большевистскими бандами.//Амурское слово. 30 июля (12 августа) 1919 г.

О борьбе с большевистскими бандами

Недавно большевики в количестве свыше 100 человек, пеших и коных, напали на прииск барона Аминова «Золотая гора». Это то самое месторождение золота, весьма богатое, которое большевики значительно расхитили при советской власти, когда они зарабатывали там по 3–4 тысячи на голову в день и, не зная, куда девать деньги, обшивали свои пиджаки «мухинскими» сторублевками.

Нападение хотя и было сделано перед разсветом, но аттакованные не дали себя захватить врасплох и дали отпор, на прииске заблаговременно было построено особое здание, – маленькая крепость с двойными стенами, с промежутком между ними, засыпанным землей. Сорок человек надежных рабочих и служащих, засевши в нем, отогнали 100 большевиков, превосходно вооруженных, и нанесли им значительныя потери.

Этот пример учит нас многому. Надо раз на всегда понять и усвоить себе, что в настоящее время в Центральной Африке или на Соломоновых островах, населенных дикарями-людоедами, безопаснее жить, чем у нас в Амурской области. Поэтому нам и жизнь свою надо устраивать совершенно также, какх всегда устраиваются европейцы среди дикарей, и как совершенно правильно устроился бар. Аминов…

Теперь нам на практике придется проделать многое из того, что мы читали в романах Джека Лондона и даже Майн-Рида и Купера. Кто из нас в детстве не читал, как «бледнолицые» в блокгаузах с запасом пищи и пресной воды отбивались от целой толпы «краснокожих», подобно Аминову?

Этот пример доказывает, что даже без японской военной силы можно, если захотеть, охранить работающие прииски и отдельные населенные пункты. Стоит только захотеть и приложить руки. Но для этого необходимо, прежде всего, понять что мы сами, все благомыслящее население, должны бороться с бандами большевиков. Необходимо понять, что милиции и военных отрядов даже японских, недостаточно, чтобы искоренить возможно скорее большевизм, которым до сих пор еще заражены значительные круги низов населения. Ради этого придется поступиться и своими удобствами, и покоем, и делами, даже рискнуть жизнью, и это будет выгоднее; все равно сейчас большевики нормальную жизнь и работу сделали невозможной. Уж лучше временно потерпеть и побороться по-настоящему, но добиться порядка, безопасности и нормальной жизни, чем жить под вечной угрозой непрекращающихся ограблений, убийств, крушений поездов, остановки дороги и прочей разрухи.

Есть смысл жертвовать на это деньги, время и силы, иначе теперешнее невыносимое положение, которое тянется целый год, еще продлится Бог знает сколько, и убытки каждаго из нас возрастут до неисчислимых цифр.

Вполне возможно, если захотеть, поставить правильно дело охраны отдельных населенных пунктов. В прошлом году в Благовещенске было «союз борьбы с анархией» и добровольная гражданская милиция. Были устроены ночныя дежурства в особых помещениях и велась правильная караульная служба. Все, кто участвовал в этих организациях, подтвердят, что тогда дело скоро наладилось, грабежи и сажания в подполье прекратились, и большевики поняли, что если эта добровольная милиция окрепнет, им совсем плохо будет. Поэтому они двумя провокаторскими выступлениями вызвали вооруженное столкновениие, окончившееся Благовещенскими боями и взятием города, но теперь положение лучше.

Омским правительством издан закон, согласно котораго можно устраивать добровольную милицию граждан.

Горький опыт предохранить нас от прошлогодних ошибок: оружие отнюдь не должно раздаваться всем и каждому, иначе оно попадет к большевикам как при Гамове. Состав этой добровольной милиции должен быть подобран тщательно и с разбором.

Такая добровольная охрана может быть организована не только в Благовещенске, но и в поселках и деревнях; в некоторых местах, как слышно, она уже организована, и результаты уже есть. Надо сделать это везде, где есть опасность и где возможно. Польза от этой меры очевидна, и доказана на практике теми случаями, когда организация была правильна.

Теперь это сделать легче, нежели в прошлом и позапрошлом году. Тагдашния местныя войска были не только ненадежны, но и сами были заражены сплошь большевизмом. Тогда добровольной милиции с ними приходилось бороться; теперншняя же наша армия, слава Богу, похожа на настоящую армию, и может считаться, как и надлежит, оплотом порядка и закона. Так что добровольная милиция и армия теперь будут помогать, а не вредить друг другу.

Кроме того, у нас есть и японския войска и нет во многих местах той непосредственно грозящей опасности, которая была тогда. Так что есть время эту добровольную милицию лучше организовать и обучать.

Необходимо в Благовещенске возобновить «Союз борьбы с анархией, который тогда много содействовал возникновению и развитию добровольной милиции: анархия у нас не прекращается, нельзя прекращать и борьбу с ней.

Нечего ждать, когда большевики соберутся с силами, как это было зимой благодаря вредной политике Алексеевскаго.

Организовавши охрану из жителей в тех населенных пунктах, где возможно, из остальных мест, необходимо вывезти оттуда всех благонадежных жителей – их окажется немного там, где не удастся устроить охраны.

Также необходимо вывезти оттуда все запасы провизии. После этого обявить всю тайгу на осадном положении и воспретить по ней всякое передвижение без действительной надобности. Те, кто имеет действительную надобность передвижения по тайге – их сейчас тоже немного, должны иметь установленный флаг и удостоверение властей. Всякий идущий по тайге, должен останавливаться особыми отрядами, посланными для очистки тайги. Всякий, не имеющий установленнаго удостоверения на право передвижения по тайге, должен быть разстрелян на месте, в сомнительных-же случаях должен арестовываться и препровождаться в город для проверки личности и тех причин, по которым он шел по тайге без удостоверения.

В этом нет ничего новаго или особеннаго: так приблизительно делается везде во время войны в районе военных действий, а у нас именно такое положение.

Кроме военных, в тайгу должны быть посланы отряды из граждан добровольцев, знающих тайгу.

Для этого лучше подойдут те золотопромышленники и служащие, у которых прииски ограблены большевиками. Таких найдется достаточно. Необходимо привлечь и инородцев. Эти отряды должны будут чистить тайгу от большевиков. Они отнюдь не должны давать правильных сражений большевикам и даже принимать боя. Их задача – охота за большевиками, и инородцы тут будут весьма ценны.

Средства на это должны быть мобилизованы золотопромышленниками. Правительство же должно дать оружие, и не берданы, а самое лучшее, какое найдется. Из Омска давно уже идут предписания о необходимости правильной работы приисков, но из предписания в большевиков не выстрелишь, если даже его свернуть в трубочку, а они стреляют из 3 линеек и ручных пулеметов.

Такой отряд, даже небольшой, но при непременном участии инородцев, сделает пребывание в тайге большевиков невыносимым и очистит ее. Пора отбросить колебания и жалкия слова, и действовать практически.

Я не претендую на предложение готоваго, разработаннаго проекта – я указываю лишь путь и отдельныя возможности, и не вижу сейчас други способов борьбы с язвой большевизма. Пусть военные отряды – русские и японские, делают свое дело, но население само обязано придти им на помощь, без чего дело останется по старому Бог знает на сколько времени.

Если же население на это окажется не способно – оно заслужит того, чтобы большевики продолжали его бить, грабить и уводить женщин, как они с успехом делают до сих пор.

Добровольный гражданский милиционер

Литература и документы

1. А.&О. Флоренские о положении дел в Санкт-Петербурге за последние 300 лет//Новая газета. 24 марта 2003 г.

2. Администрация по делам торгового дома Нерчинских купцов брат. Бутиных, ея деятельность и борьба с распорядителем дел фирмы М. Д. Бутиным. М.: И. Н. Кушнерев и K°, 1892. 149 с.

3. Аксакова Т. А. Семейная хроника/Т. А. Аксакова-Сиверс. Париж: Atheneum, 1988. Кн.1. 371 с.

4. Алексеев А. И. Любовь, Амур, счастье: Адмирал Г. И. Невельской (1813–1876)/ Камчатский отд. РГО. Петропавловск-Камчатский, 2003. 195 с.

5. Амурские волки. Коллективный роман из жизни Приамурья. Благовещенск,1996. 448 с.

6. Анерт Э. Э. Богатства недр Дальнего Востока. Владивосток: Книжное дело, 1928. 932 с.

7. Аносов Н. П. О действии Амурской поисковой партии в Амурской области. Корп. Горн. инж. Выписка из отчёта/АмурТГФ. Инв.№ 72. 5 с.

8. Аносов Н. П. Отчёт действии Амурской поисковой партии в Амурской области. //Горный журнал, 1861. Ч.2. С.1–31.

9. Анохин А. Учебники по диверсиям списаны с амурчан//Амурская правда, 2006. 13 июля.

10. Аттестат Петра Баллода, выданный Санкт-Петербургской Медико-Хирургической Академией/ГАРФ. Ф. 112. Оп.1. Д.12. Л. 186.

11. Афанасьев П. Ю. Добыча золота в Зейском районе в XIX веке// Записки Амурского областного краеведческого музея и общества краеведов. Благовещенск, 1996. С. 60–64.

12. Афанасьев П. Ю. Зейское золото. Начало//История геологических исследований и развития горного промысла в Верхнем Приамурье. Благовещенск: РИО, 2001. С.141–160.

13. Баллод Пётр Давыдович//Большая Советская энциклопедия. М: СЭ,1970. 3-е изд. Т.2. С.582.

14. Баллод П. Д. Воспоминания о Н. Г. Чернышевском//Н. Г. Чернышевский. М., 1928. С. 43–54.

15. Баллод П. Д. Заметки//Чешихин-Ветринский В. Е. Н. Г. Чернышевский (1828–1889). Петроград, 1923. С. 157–165;

16. Бараев В. Древо: декабристы и семейство Кандинских. М.: Политиздат, 1991. 270 с.

17. Барсуков И. Граф Николай Николаевич Муравьёв-Амурский. Репр. изд. по изд. 1891 г., Синоидальная Типография, Москва. Хабаровск: Приамурское географическое общество, 1999 г. 704 с.

18. Барышников М. Н. Деловой мир Петербурга: Исторический справочник. СПб: Logos, 2000. 582 с.

19. Барышников М. Н. Деловой мир России: Историко-биографический справочник. СПб, 1998. С. 247.

20. Барышников М. Н., Османов А. И. Петербургские предприниматели во второй половине XIX – начале XX в. СПб: Нестор, 2002. 290 с.

21. Белов С. Книгоиздатели Сабашниковы. М.: Московский рабочий, 1974. 175 с.

22. Бисарнов М. Список главнейших русских золотопромышленных компаний и фирм по официальным данным. СПб: Тип. Суворина, 1896. 181 с.

23. Борьба с большевиками//Амурская жизнь, 1919. 12 августа.

24. Бутин М. Д. Письма из Америки. СПб.: В. Демаков, 1872. 75 с.

25. Бутин М. Д. Описание привилегированного устройства передвижения по рельсам и цепным подъемом торфов и золотосодержащих песков. М.: Н. И. Куманин, 1882. 16 с.

26. Бутин М. Д. К вопросу об улучшении благосостояния жителей Забайкальской области/ Бутин М. Д. Томск: Сибирский Вестник, 1886. 15 с.

27. Бутин М. Д. Сибирь, ея дореформенные суды и условия ведения торговых и промышленных дел до сооружения Сибирской железной дороги. Изд. 2-е. СПб: Народная польза, 1900. 195 с.

28. Бутин М. Д. Духовное завещание, 1904. НКМ 499. ДО 589.

29. Бутин Михаил Дмитриевич//Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири (в четырёх томах)/Ин-т истории РАН, Сибирское купеческое собрание. Новосибирск, 1994. Т. 1. С.159–163.

30. Валескалн П. И. Революционный демократ П. Д. Баллод. Рига, 1957.

31. Валескалн П. И. Революционный демократ Пётр Давыдович Баллод: Материалы к биографии. Рига, Зинатне, 1987. 301 с.

32. Вишняков Михаил. Лики Забайкалья//Сибирские огни. Февраль, 2004.

33. Воспоминания В. П. Шабалиной об отце//Валескалн П. И. Революционный демократ Петр Давыдович Баллод: Материалы к биографии. Рига: Зинатне, 1987. С. 293–298.

34. Воспоминания Е. П. Кротовой-Баллод об отце//Там же. С. 287–292.

35. Выписка из журнала Высочайше учрежденной в С.-Петербурге следственной комиссии. Июля 1862 года/ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 21. Л. 253–254.

36. Выписка из журнала Высочайше учрежденной в С.-Петербурге следственной комиссии от 7 августа 1862 года/ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 22. Л. 507.

37. Выписка из журнала Высочайше учрежденной в С.-Петербурге следственной комиссии от 23 ноября 1862 года/Там же. Л. 738–742.

38. Выписка из копирной книги писем бывшаго Главноуправляющаго графа Сонгайлло в Главное Управление В.-А.К в С.-ПБ-ге/Деловые письма графа Сонгайлло в Главное управление Верхне-Амурской золотопромышленной компании/Личн. арх. авт. Зея, 1910–1912. лл.1–6.

39. Выписка из протокола № 23 заседания Президиума ЦИК Союза ССР «О льготах для работников треста «Дальстрой», полученная руководством треста 10 февраля 1932 г./ .

40. Гавлин М. Л. Роль винных откупов в формировании крупных капиталов в России. Конец XIII–XIX вв.//Экономическая история. Обозрение/Под ред. Л. И. Бородкина. Вып.6. М., 2001. С. 98–102.

41. Гаврюшкин О. П. Вдоль по Питерской (хроника обывательской жизни). Таганрог: БАННЭРплюс,2000. С.314–319.

42. Гаврюшкин О. П. Мари Вальяно и другие (хроника обывательской жизни). Таганрог: МИКМ, 2001. С.70–71.

43. Гамин В. А. Ключи к двум океанам. Хабаровск: кн. изд-во, 1981. С.53–54.

44. Географическо-статистический словарь Амурской и Приморской областей с включением некоторых пунктов сопредельных с ними стран. Сост. А. Кириллов. Благовещенск: Т-во Мокин и K°, 1894. 541 с.

45. Главнейшие золотопромышленные компании и фирмы Приамурского края// Приамурские ведомости. 26 января 1897 г. № 161. С.18–22.

46. Глинский Б. Б. М. А. Бакунин и его бегство из Сибири: Материалы для биографии//Исторический вестник, 1898. Т. 71. № 3. С. 1021–1045.

47. Гоголь Н. В. Мёртвые души. Том 2//Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений. М.: АН СССР, 1951. 434 с.

48. Голубев Е. Из грязи – в князи//Бурятия, 2004. 23 января.

49. Горное дело в Зейском Горном Округе//Краткие сведения о горной промышленности в Приамурском крае: М-лы по изучению Приамурского края. Хабаровск: Тип. Канцелярии Приам. Ген-губ., 1915. С. 50–52.

50. Громаковский И. История открытия и освоения Харгинской золотоносной площади//Недра Дальнего Востока (информационно-аналитический обзор). Благовещенск-Хабаровск-Москва, 2001. № 6 (36). С. 66–72.

51. Дейч Лев. П. Д. Баллод и его сослуживцы: воспоминания// Каторга и ссылка: Историко-революционный вестник, 1929. № 4. С. 143–162.

52. Дело о выдаче заграничного паспорта почётному гражданину Сабашникову/НАРБ. Ф.92. Оп.2. Д.694. 6 л.

53. Дневник П. А. Валуева, министра иностранных дел. М., 1961. Т.1: 1861–1864 гг. 422 с.

54. Договор Д. Е. Бенардаки, В. С. Каншина, А. В. Каншина (по доверенности Н. Д. Бенардаки), А. В. Лубкина и И. А. Иконникова об учреждении Компании на Вере под наименованием «Верхне-Амурская золотопромышленная компания»/РГИА. Ф.57. Оп.1. Д.1. Л. 45.

55. Договор, заключенный 17 марта 1873 года между статским советником г. Н. Д. Бенардаки… о соединении золотых приисков в Средне-Амурскую золотопромышленную компанию. СПб: Скоропечатня Яблонского, 1895. 4 с.

56. Доверенность, выданная Шанявской Лидии Алексеевне на право приобретения на имя Альфонса Леоновича Шанявского в аренду золотосодержащих приисков, заключения договоров и контрактов/ОР РГБ. Ф.554. К.1. Д.2. 1 л.

57. Доверенность, выданная Шанявской Лидии Алексеевне на распоряжение имуществом Альфонса Леоновича Шанявского и ведения всех дел по Соединённой акционерной золотопромышленной компании/ОР РГБ. Ф.554. К.1. Д.4. 2 л.

58. Доклад по поездке Начальника Зейского Горного Округа в Унье-Бомский и Сугджаро-Токский районы с 7/VII по 22/VIII 1924 года// Отчёты начальника Зейского горного округа по поездке в Унья-Бомский и Сугджаро-Токский районы – Суходольского и зав. поиск. развед. партии Унья-Бомского района Колотовкина. Личн. арх авт. Лл. 1–8.

59. Епатко Юрий. Портрет «мумии» хранится в Эрмитаже//Санкт-Петербургские ведомости, 18 мая 1996 г.

60. Заблоцкий Е. Николай Павлович Аносов//Приамурье моё. Благовещенск: Хаб. кн. изд., 1983. С.328–338.

61. Записка из уголовного дела производящегося по Высочайшему повелению о студентах: Баллоде, Рымаренке, Ольшанском и других, судимых за государственные преступления/ГАРФ. Ф. 112. Оп.1. Д.13. Лл. 252–343.

62. Записки Михаила Васильевича Сабашникова, под общ. ред. А. Л. Паниной. М.: Изд. им. Сабашниковых, 1995. – 588 с.

63. Зносно-Боровский А. Э. Таблицы, составленные по поручению г. Директора-распорядителя компании В. И. Базилевского за 20 лет существования Ниманской компании». СПб, 1896. 16 с.

64. Золото в Амурском крае: Письмо действ. чл. Н. П. Аносова к секретарю Географическаго Общества из Албазинской станицы, от 11 июня 1866 г.//Известия Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. СПб., 1866. Т.2. С.151–153.

65. Золотые прииски Амурского горного округа и добыча золота на них по 1899 год /Бюро съезда золотопромышленников. Благовещенск, 1899.

66. Золотых Е. История Кербинского прииска//Амгуньская правда, 20 ноября 8, 22 декабря 1966 г., 10 января 1967 г.

67. Историко-статистический обзор города Зеи, Амурской обл., К. Ф. Шмидта. Зея: Н. М. Синцеровский и Кº, 1914. 100 с.

68. Исторический очерк прииска Харга (рукопись). 1927(?)/ Фонды АОКМ. 24 с.

69. Исторический очерк сношений русских с Китаем и описание пути с границы Нерчинскаго округа в Тянь-дзин: Статья братьев Бутиных. Иркутск: Тип. Н. Н. Синицина, 1871. 99 с., прил.

70. Казак и князь//Забайкальский рабочий. 14 июля 2004 г. № 105.

71. Капасакалидис Я. Греческая церковь (Дмитриевская) во имя святого великомученика Дмитрия Солунского в Санкт-Петербурге// Греческая газета. 11 октября 2004 г.

72. Кириллов В. Е., Афанасьев П. Ю. На золотых промыслах Дальней России: К истории золотодобычи на юге Дальнего Востока. Благовещенск: РИО, 2003. 272 с.

73. Книга памяти жертв политических репрессий Амурской области. Благовещенск: РИО, 2004. Т.1. 430 с.

74. Князев Е. Г. Генерал и его университет//Посев, 1996. № 5. С. 6–9.

75. Князев Е. Не из камней, а из людей строятся университеты: Народный университет им. А. Л. Шанявского и его основатель//Лицейское и гимназическое образование. 2003. № 5. С.76–80

76. Козлов А. Особая «честь»: Из истории сталинских лагерей на Колыме//Рекламная газета, 1989. 21 марта.

77. Козлов А. Они были первыми//Колыма, 1991. № 8–9. С.56–60.

78. Козлов А. Девять поколений Аносовых//Златоустовский рабочий. Златоуст, 1999. Апрель—август.

79. Константинова Н. Н. «На благо торговым делам нашим…»// Пограничник Забайкалья. Чита, 1995. 25 июля.

80. Корин А. Потомок древних афинян стал первым русским миллионером//Русский предприниматель № 11(18). Декабрь 2003 – январь 2004 г.

81. Короленко В. Г. Пётр Давидович Баллод/История моего современника//Короленко В. Г. Собр. соч. М., 1978. Т. 3–4. С. 257–260.

82. Крадин Н. Владения Бутиных в Хабаровске//Нерчинская Звезда, 1990. 13, 15 ноября.

83. Краткий исторический очерк развития горного дела в Приамурском горном округе//ГАХК. Ф.920. Оп.1. Д. 4. Лл. 154–158.

84. Кропоткин П. А. Записки революционера. М.: Мысль, 1990. 526, [1] с.

85. Кулаков Г. Если плавать, то по правилам (о мерах по развитию судоходства на Волге в 30–50 годах)//Большая Волга. 7 февраля 2003 г.

86. Латкин Н. В. Очерк северной и южной систем золотых промыслов Енисейского округа. СПб, 1869. 171 с.

87. Латкин Н. В. На Сибирских золотых промыслах: Из таежных воспоминаний. СПб: Общественная Польза, 1898. 223 с.

88. Летний. Некоторые впечатления из путешествий по Зейской и Алданской тайге//Золото и платина, 1913. № 3.

89. Литвинцев А. С заботой о развитии и обучении музыке//Нерчинская звезда, 8 апреля 2003 г.

90. Литвинцев. С. Наша память//Нерчинская звезда, 29 декабря 1987 г.

91. Личное дело восстановленных в правах Лапиных Ольги и Сергея и Шадеркина / ГААО. Ф.310. Оп.6. Д.24. Л. 12–27.

92. Лунин М. С. Сочинения, письма, документы. Иркутск: Вост. – Сиб., 1988. 576 с.

93. Мамин-Сибиряк Д. Е. Город Екатеринбург: Исторический очерк/ /Седой Урал. М.: Молодая гвардия, 1983. С. 267–330.

94. Манке А. Забытое имя//Зейский вестник, 2000. 31 октября.

95. Материалы к биографии генерал-майора Генерального штаба Альфонса Леоновича Шанявского/ОР РГБ. Ф.554. К.1. Д.1. 4 л.

96. Материалы на лиц, лишённых избирательных прав. ГААО/Ф. 310, оп.4, д.7. Лл. 1–33.

97. Матронов Николай. Генеральский университет//Россия (Москва). 27 ноября 2003 г.

98. Матханова Н. П. Декабрист А. В. Поджио в 50–60-е гг. XIX в.// Политические ссыльные в Сибири (XVIII – начало XX в.). Новосибирск: Наука, 1983. С. 123–136.

99. Матханова Н. П. Полномочия губернатора в России середины XIX века: закон и действительность. 1998/

100. М. Бутин// /.

101. Метрическая выписка/ГАРФ. Ф. 112. Оп.1. Д.12. Л. 190.

102. …Начинание на благо и возрождение России (Создание университета имени А. Л. Шанявского): Сб. документов. М.: РГГУ, 2004. – 352 с.

103. Мордина Мария Александровна/ГАХК. Ф. 830. Оп. 3. Д.27079. 7 л.

104. Неверная информация: Хроника//Амурское слово, 1919. 30 июля.

105. Николаенко А. И. Н. В. Кукольник и Таганрог: Сборник публикаций. Таганрог: Таганрог, 1998. С.77–82.

106. О борьбе с большевистскими бандами//Амурское слово, 1919. 30 июля.

107. О положении золотых приисков Зейского золотопромышленного р-на, технических и экономических возможностей, как и перспектив восстановления золотопромышленности на Зейских приисках: Докл. главноуправл. Зейских приисков Н. П. Глинских/ГААО. Ф. 542. Оп.3. Д.1.

108. Объявление об открывании золотоносной площади доверенным Нерчинского 1-й гильдии купца Н. Д. Бутина почётным гражданином И. А. Котельниковым. 13 мая 1871 г./ГААО. Ф. 56-и. Оп. 1. Д. 3. Л. 24–26.

109. Ограбление приисков: Хроника//Голос тайги, 1919. 27 июля.

110. Ограблены красными прииск г. Аминова «Золотая Гора» и один из приисков Вер. – Ам. Зол. Кº: Хроника//Амурское слово, 1919, 28 июля.

111. Осмачко Н. Воспоминания о Селемдже//Грань-Спорт (Хабаровск). 2003. № 3. С. 38–41.

112. Отношение Иркутского губернского правления военному губернатору г. Иркутска и иркутскому гражданскому губернатору о причислении к крестьянскому сословию ссыльного революционера-шестидесятника П. Д. Баллода/ГАИО. Ф.32. Оп.1. Д.146. Л.3.

113. Павлюченко Э. А. Женщины в русском освободительном движении от Марии Волконской до Веры Фигнер. М.: Мысль, 1988. 272 с.

114. Перестиани И. Н. 75 лет в искусстве. М.: Искусство, 1962. 346 с.

115. Петербургское обозрение//Гражданинъ. 30 апреля 1873 г. № 18.

116. Пешкова В. И. «Империя» Бутина или Как понимали предпринимательскую культуру иркутские купцы//Восточно-Сибирская Правда. 2002, 5 января.

117. Пешкова О. «Бутинский» период истории нашего города//Нерчинская звезда, 25 июля – 1 авг. 2003 г.

118. Пирютко Ю. Плоды просвещения Железного века//Вокруг света, 2003. № 7.

119. Писанко, Сиротин. Краткие сведения о Сугджарском участке: 1941 год. Личн. арх. авт. 13 л.

120. Письма П. Д. Баллода В. Г. Короленко/ОР РГБ. Ф.135. Разд.2. Карт. 18. Д. 40. 13 л.

121. Письма ссыльнопоселенца П. Д. Баллода А. С. Фаминцину/ОР ГПБ. Ф. 805. Карт.1. Д. 466. Л. 1–5.

122. Письмо лаудонского священника Давида Баллода сыну Петру/ ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 22. Л. 676–677.

123. Письмо о возражении управляющего конторою П. В. Мордина Иорданского по поводу помещения в газете «Амурский край» № 96, 101 за 1901 заметки о причинах восстания рабочих корейцев на приисках Мордина//ГААО. Ф. 46-и. Оп.1. Д.24. 7 л.

124. Письмо Михаила Шанявского к Лидии Алексеевне Шанявской/ /ОР РГБ. Ф.554. К.2. Ед.32. Л.1.

125. Письмо Н. С. Лапина главноуправляющему ГПУ Н. П. Глинских/ Фонды ОАО «Прииск Дамбуки».

126. По Амуру – лето 1908 г.: Записки В. Ф. Семёнова//АОМ. 24808/49.

127. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1993. Т.1. 292 с.

128. Покровский Н. Николай Павлович Аносов, 1835–1890//Горный журнал, 1890. Т.4. С. 539–542.

129. Порайонный список работавшихся в 1915 году предприятий по добыче золота в Зейском горном округе/ ГААО. Ф.163. Оп.1. Д.1а.

130. Правительствующего Сената 5-го Департамента 1-го Отделения Арестантское дело по настольному реестру С.Петербургской губернии о студентах Баллоде, Рымаренко Ольшанском и других, судимых за печатание и распространение неагомеренных воззваний/ГАРФ. Ф. 112. Оп.1. Д.12. Лл. 5–11.

131. Предварительный отчёт о работе Сугджарской геопоисковой партии в 1941 году. Личн. арх. авт. 44 л.

132. Предписание председательствующего в совете Главного управления Восточной Сибири генерал-майора К. Н. Шелашникова Нерчинскому горному правлению о предании суду лиц, виновных в «послаблениях» ссыльнокаторжному М. И. Михайлову/ГАЧО. Ф.31. Оп.1. д.2618а. Л.857.

133. Приложение к отчёту за 1913–1914 XLVII операционный год/ Петроградское Главное управление Верхне-Амурской Золотопромышленной Компании. Петроград: Якорь, 1915. 91 с.

134. Программа предстоящего съезда золотопромышленников, протоколы заседаний Совета съезда, заявления золотопромышленников об охране их приисков, переписка Совета с полицейским округом, податным инспектором об охране приисков, продаже вещей и др. вопросам/ГААО. Ф. 556/с. Оп.1. Д.1.

135. Проект Устава Соединённой Акционерной Компании. М.: Печатня С. И. Яковлева, 1897. 29 с.

136. Прибылёв А. П. Д. Баллод//Каторга и ссылка: Историко-революционный вестник, 1924. № 10. С. 41–47.

137. Разгон В. Н. Винные откупа как форма накопления капиталов в Сибири// Предприниматели и предпринимательство в Сибири (XIII – начало XIX в.)/Алтайский госуд. ун-т/ /B-2.html

138. Разрешение следственной комиссии о выдаче А. С. Фаминцину книги и тетради, изъятых при аресте П. Баллода/ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 22. Л. 507.

139. Рапорт А. Ф. Родственного В. Я. Руперту с ходатайством о снятии оков с П. Высоцкого/ГАИО. Ф.24. Оп. 3. Карт. 33. Д.172. Л.1.

140. Рапорт Горному департаменту горного инженер-капитана Аносова об открытии золота по Амуру, от 30 июля 1866 г.//Горный журнал,1866. Ч.4. С.161–163.

141. Рапорт Военному губернатору Амурской области/ГААО. Ф. 56-и. Оп. 1. Д. 3. Л. 21.

142. Рапорт Военному губератору Амурской области о разведке золотоносной площади на р. Б. Талга, проведённой доверенным генерал-майора Альфонса Леоновича Шанявского отставным юнкером Николаем Михневичем//ГААО. Ф. 56-и. Оп. 1. Д. 3. Л.72.

143. Рапорт надзирателя 3 квартала 2-й части С.Петербургскому Обер Полициймейстеру. 6 июня 1852 г./ГАРФ. Ф. 112. Оп. 1. Д. 21. Л. 22–25.

144. Романов П. С. Кто он, «счастливчик» Шанявский?//Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы. Сб. м-лов межд. научн. конф. Иркутск, 2001. С. 238–247.

145. Руносов Н. М. Золото братьев Бутиных//Записки Нерчинского краеведческого музея. Нерчинск, 2005. Вып.1. С.27–38.

146. Руносов Н. М. Дом Бутина в Иркутске//Там же. С.38–41.

147. Русское чудо//Невское время. 25 апреля 2000 г. № 75.

148. Рязанов В. Д. Отчёт по статистико-экономическому и техническому исследованию золотопромышленности Амуро-Приморского района. СПб., 1904. Ч.2. 931 c.

149. Сажин В. Революционер Пётр Баллод и его дело: Об одном из прототипов Базарова// Даугава (Рига), 1986. № 2. С. 106–111.

150. Сахаровская Р. О нашем земляке//Нерчинская звезда, 6 марта 2001 г.

151. Сведения о действии приисков Зейского горного округа за 1911 год//Протоколы 8 Общего Съезда золотопромышленников…

152. Свирский В. Откуда вы, герои книг? М., 1972. С. 117–163.

153. Семевский В. И. Рабочие на сибирских золотых промыслах. СПб: Тип. М. Стасюлевича, 1898. Т. 2. Положение рабочих после 1870 г. 914 с.

154. Слепцова М. За золотом по Амуру. 1914. 15 с. Книжка за книжкой.

155. Смирнова О. Блеск и нищета «Версаля»//Забайкальская магистраль, 29 мая 2003 г.

156. Совет съезда золотопромышленников Зейского горного округа/ /Историко-статистический обзор города Зеи, Амурской обл. К. Ф. Шмидта. Зея: Н. М. Синцеровский и К-о. 1914. С.86.

157. Сообщение военно-судной комиссии при Войсковом правлении Забайкальского казачьего войска в Нерчинское горное правление о результатах следствия о «послаблениях» государственному преступнику М. И. Михайлову/ГАЧО. Ф. 31. Оп. 1. Д. 2618а. Л.864–868.

158. Список участников польского восстания 1863–1864 гг., осуждённых на каторжные работы и отбывавших срок на Карийских золотых промыслах/ГАРФ. Ф. 29. Оп.1. Д.255. Л. 39 об.–49.

159. Стальнов Г. И. Золотоносность Зейского района, 1927//История геологических исследований и развития горного промысла в Верхнем Приамурье. Благовещенск, 2001. С. 52–75.

160. Ступников В. М. Горнодобывающая промышленность Приамурья (1868–1914 гг.)/БГПИ. Благовещенск, 1975. 108 с.

161. Товарищество на вере Ниманская золотопромышленная компания. СПб: Тип. А. Мучника, 1893. 2 с.

162. Тове Л. Л., Иванов Д. В. Отчёт по статистико-экономическому и техническому исследованию золотопромышленности Амурско-Приморского района: Амурская обл. СПб, 1905. Ч.1. 321 с.

163. Толстых В. В. Отчёт о геолого-разведочных и поисковых работах в Сугджарском районе за 1939–1940 годы/Здп «Прииск Дамбуки». Инв. № 334. 1941. 86 л.

164. Торгашов П. И. Сибирские воспоминания: Около золота//Голос минувшего, 1914. № 11. С. 141–151.

165. Указ Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского, из Правительствующего Сената, С.Петербургскому Градоначальнику № 6207//РГИА ДВ. Ф.702. Оп.2. Д.302. Л.304.

166. Условие (договор) об организации Моготской золотопромышленной компании. М.: Э. Лисснер и Ю. Роман, 1880. 4 с.

167. Устав Амурского золотопромышленного общества. СПб: Т-во Художественной Печати, 1900. 36 с.

168. Филинов А. О новом пути в Китай//Нерчинская звезда, 17 янв. 2006 г.

169. Финюкова М. Улица Бенардаки//Объединённая машиностроительная газета. 9–15 апр. 2004 г. № 14.

170. Хавкин О. Дело Бутиных. Чита, 1994.

171. Холкина Т. П. В. Мордин в жизни и легенде//Недра Дальнего Востока: Информационно-аналитический обзор. Июнь, 2000. № 6 (24). С.61–69.

172. Хотенков В., Чернета В. Шанявский и его университет//Высшее образование в России. 1995. № 1. С. 146–156.

173. Целищева В. Н. Вклад поляков в экономическое развитие Забайкалья в конце XIX – начале XX вв. (поляки-золотопромышленники)//Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы. Сб. м-лов межд. научн. конф. Иркутск, 2001. С. 253–256.

174. Целищева В. Н. Золотопромышленность Забайкальского края// Записки Нерчинского краеведческого музея. Нерчинск, 2005. Вып.1. С.19–27.

175. Шабанова А. Н. Очерк женского движения в России. Иваново, 1996.

176. Шанявский Иосиф//Русский биографический словарь: В 25 т. / А. А. Половцов. СПб., 1905. Т. 22 «Чаадаев – Швитков». C. 518.

177. Шанявский Иосиф//Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Энциклопедический словарь. СПб, 1903. Т.XXXIX. С. 162.

178. Шиндялов Н., Лосев А. Человек необычной судьбы/Амурская правда. 1988. 18 февр.

179. Шиповская Анна. Издалека залетевшая чайка/Старая мельница. № 5.

180. Шнепс Манфред. Мятежный род Баллодов//Родник (Рига), 1988. №№ 1–6.

181. Шноль Симон. А. Л. и Л. А. Шанявские и М. В. и С. В. Сабашниковы//Знание – сила. 1996. № 9.

182. Шноль С. Э. Герои и злодеи Российской науки. М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. 464 с.

183. Шноль Симон. Судьба Нобелей в России//Общая газета (сетевая версия). 9 марта 2000 г.

184. Эйдельман Н. Я. Урок истории – вся жизнь//Знание – сила. 1987. № 1

185. Энциклопедия Таганрога. Изд. 2-е, пераб. и доп. Гл. ред. В. И. Тимошенко. Ростов-на-Дону: Ростиздат, 2003. С.155.

186. Якутин Н., Жила Н., Князев А. Здесь всё было на обмане//Экономика и жизнь/ –5–00.htm

187. 1857–1861: Переписка Императора Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича/Сост: Л. Г. Захарова и Л. И. Тютюнник. М.: Терра,1994. 384 с.

188. 1-я телефонада Э. И. Аминова А. К. Викулову/ГААО. Ф.556. Оп.1. Д.1. Л.78,79.

189. 2-я телефонада Э. И. Аминова А. К. Викулову/Там же. Л. 80.

190. Eric Aminoff//

191. Levat Edouard David. L’or en Siberie Orientale. Paris, 1887. T.2. Province Amourienne.

Список иллюстраций

1. Дмитрий Егорович Бенардаки. Портрет работы Карла фон Штейбена.

2. М. Д. Бутин в молодости.

3. Михаил Дмитриевич Бутин в 1904 г.

4. Василий Никитич Сабашников. 1879 г.

5. Михаил Васильевич Сабашников в своем рабочем кабине. 1910-е гг.

6. Сергей Васильевич Сабашников. 1906–1907 гг.

7. Альфонс Леонович Шанявский. 1880-е гг.

8. Лидия Алексеевна Шанявская.

9. Пётр Давыдович Баллод. 1861 г.

10. П. Д. Баллод с семьёй на Ниманских присиках. 1895 г.

11. Эрик Иванович Аминов.

Примечания

1

Возможно, что лишь один из прототипов: в Москве примерно в то же время проживал один из пионеров табачного производства в России грек Михаил Бостанжогло.

(обратно)

2

В некрологе указано, что Дм. Бенардаки родился на греческом острове в Средиземном море.

(обратно)

3

Сибирский комитет (Второй Сибирский комитет) – орган высшего управления и надзора за местной администрацией в 1852–1864 гг.

(обратно)

4

Кабинетные земли – личная собственность императора. Они управлялись Кабинетом его императорского величества и сдавалась в аренду. Находились преимущественно на Алтае, в Забайкалье, в Польше. – Прим. ред.

(обратно)

5

Эту дату, со ссылкой на формулярный список П. П. Аносова, называет Е. Заблоцкий [60].

(обратно)

6

Имена участников «первого сплава» позже были закреплены в названиях казачьих поселений по Амуру, станиц Аносова, Бибикова, Корсакова, Кузнецова, Муравьёва (Муравьёвское), Пермикина (Перемыкинское), Рейнова, Сгибнева, Свербеева.

(обратно)

7

Золотоносная россыпь на р. Кинляндяк, первая, открытая на территории Приамурья, была обнаружена Н. П. Аносовым 1 мая 1858 года. До него на наличие золота в долине Кинляндяка обратил внимание А. Аргунов, руководивший поисковым отрядом Амурской (Забайкальской) военной экспедиции (1852 г.) полковника Агте (Ахте). Хотя данные Амурской экспедиции были засекречены, они стали, по-видимому, известны штабс-капитану Н. П. Аносову, выполнявшему поручение генерал-губернатора Н. Н. Муравьёва-Амурского.

(обратно)

8

На рубеже XX и XXI столетий район Кинляндяка подробно исследует поисковая партия артели «Зея» под руководством Н. Г. Коробушкина, которая вновь отыщет здесь россыпь и подсчитает запасы золота в ней. И исследования геологов подтвердят вывод, сделанный в своё время Аносовым: в те времена этот «клад» действительно было лучше «потерять».

(обратно)

9

Сейчас эта река называется «Мая».

(обратно)

10

Владислав Игнатьевич Рабцевич, бывший ссыльный поляк, был учителем Лидии Алексеевны, пользовался большим уважением в сибирских кругах и охотно покровительствовал своей бышей ученице. Кроме В. Н. Сабашникова он свел Лидию Алексеевну также с В. И. Базилевским, будущим главным пайщиком Ниманской золотопромышленной компании. – Прим. ред.

(обратно)

11

Имеется в виду конституция 1815 года, отменённая после Варшавского восстания 1831 г.

(обратно)

12

Другие авторы, в частности, С. Белов [21] и С. Шноль [181] указывают несколько иную дату поступления А. Шанявского в Тульский кадетский корпус – 1846 г., когда ему было девять лет.

(обратно)

13

По С. Шнолю – в мае 1861 г.

(обратно)

14

В 1930 г. это кладбище было уничтожено вместе с монастырём.

(обратно)

15

Косвенным подтверждением этому может служить название одного из приисков – Жедринский, а также то, что несколько приисков, впоследствии переданных Амурскому золотопромышленному обществу, были заявлены на имя крестьянина Симбирской губернии Степана Васильевича Мордина, по всей вероятности, брата Павла Васильевича.

(обратно)

16

Есть упоминания о том, что ещё раньше Мордин делал попытку организации дражной добычи в Зейском горном округе, но эта его попытка потерпела неудачу [49].

(обратно)

Оглавление

От автора

Дмитрий Егорович Бенардаки (1799–1870)

Михаил Дмитриевич Бутин (1835–1907)

Николай Павлович Аносов (1834–1890)

Василий Никитич Сабашников (1819–1879)

Альфонс Леонович Шанявский (1837–1905)

Лидия Алексеевна Шанявская (185?–1921)

Пётр Давыдович Баллод (1837–1918)

Эрик Иванович Аминов (1879–1960)

Павел Васильевич Мордин (1864–1925)

Приложения

Литература и документы

Список иллюстраций Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg