«Воспоминания о академике Е. К. Федорове. «Этапы большого пути»»

Воспоминания о академике Е. К. Федорове. «Этапы большого пути» (fb2) - Воспоминания о академике Е. К. Федорове. «Этапы большого пути» (Международный полярный год) 8213K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Фёдорович Барабанщиков

Академик Е.К.Федоров. “Этапы большого пути” Автор-составитель: Ю.Ф. Барабанщиков

Краткое предисловие

Эту книгу трудно классифицировать. Это не подробная биография великого человека. Хотя заинтересованный читатель найдет основные вехи жизни главного героя в статье С.И. Авдюшина. Это – и не сборник подробных воспоминаний о нем как о личности и как государственном муже. Время беспощадно, и многих, кто лично знал героя этой книги, уже не попросишь поделиться воспоминаниями. И все же, из записок дочери, Ирины Евгеньевны, из коротких воспоминаний Ю.А Израэля и С. И. Авдюшина можно узнать многое. Тем более, что двое последних сменили Е.К. Федорова на посту руководителей организаций, которые он фактически создал и которыми долго руководил – Росгидромета и Института прикладной геофизики.

Да, воспоминаний немного. Но они написаны очень по-разному и разными людьми. И в этом их ценность. Потому, что каждый увидел в Евгении Константиновиче что-то свое. Каждый отметил какие-то детали, которые не заметили (или они стерлись из памяти) другие. Развитие научного флота Росгидромета (Н.А. Корнилов), развитие системы мониторинга радиационного загрязнения от ядерных испытаний (Н.К. Гасилина), создание экспериментального полигона в Обнинске и превращение его в полноценный институт (А.Д. Орлянский) и многие другие моменты многогранной деятельности Е.К. Федорова затрагиваются в этих воспоминаниях.

Завершают книгу дневники самого Е.К. Федорова. И это – очень ценно. Его слова, его мысли, его оценки событий дополняют тот его образ, который складывается после чтения воспоминаний других людей. Образ, несомненно, выдающегося человека – Героя Советского Союза, Академика, участника знаменитой Папанинской эпопеи, Евгения Константиновича Федорова.

А. Д. Данилов

Федоров Константин Николаевич – отец

Глава I И академик и герой

10 апреля 2010 г. общественность нашей страны отмечает 100-летие со дня рождения Евгения Константиновича Федорова. Кто же он такой – Е.К. Федоров, оставивший след в истории нашей страны и в сердцах людей, которые его знали?

Евгений Константинович родился 10 апреля 1910 года в городе Бендеры Бессарабской губернии в семье кадрового русского офицера, служившего в Бендерской крепости. Раннее детство Евгения Федорова было сложным – семья несколько раз переезжала и лишь в конце 1916 года осела в Нижнем Новгороде. Здесь началась учеба юного Евгения Федорова.

Евгений Федоров

Он стал учиться в опытно-показательной школе при Нижегородском педагогическом институте. Занимаясь на вечерних курсах, овладел английским языком. В те годы все более популярным становилось радио. Евгений стал посещать радио-лабораторию в Нижнем Новгороде, при которой создалось общество радиолюбителей, и по окончании школы в 1927 году он стал работать техником в магазине радиотоваров. Эта работа была сопряжена с поездками по области, где надо было устанавливать радиоприемники в избах-читальнях, ведь в то время шла радиофикация всей страны.

Окончив школу в 1927 году, юный Евгений Федоров поехал в Ленинград получать высшее образование. Поступление в ВУЗ далось ему нелегко и далеко не с первого раза – сказалось трудное, связанное с переездами детство. К тому же, вначале он не был уверен изучению каких наук хочет посвятить свою жизнь.

Е.К. Федоров

Но, в конце концов, он понял, что его привлекают такие дисциплины, как физика, математика и электронная техника, и что именно здесь, где точные науки применяются к познанию явлений природы, лежит его путь. И он уверенно поступил на физический факультет Ленинградского государственного университета, выбрав своей специальностью – геофизику.

Молодого Евгения Федорова привлекали путешествия. Уже после первого курса он поехал в первую самостоятельную экспедицию на Северный Урал для выполнения геомагнитной съемки. По результатам этих работ была опубликована его первая научная статья.

После окончания Университета Е.К. Федоров был распределен во Всесоюзный Арктический институт в Ленинграде и направлен на работу в обсерваторию в бухте Тихой на Земле Франца-Иосифа. Начальником этой обсерватории был И.Д Папанин.

Страстный любитель путешествий, Е.К. Федоров с каюром совершил в апреле-мае 1933 года дальний поход по льдам проливов Земли Франца-Иосифа. По пути следования он выполнял маршрутные, магнитные измерения. Он провел полуинструментальную топографическую съемку астрономическими методами еще не нанесенного на карты архипелага с определением координат пунктов. Результаты этих работ легли в основу первых серьезных научных публикаций.

Е.К. Федоров

В 1934 году было решено расширить (а, по существу, построить заново) полярную станцию на мысе Челюскин на полуострове Таймыр. Начальником станции был назначен И.Д. Папанин Он пригласил некоторых своих соратников по работе на Земле Франца-Иосифа, в том числе и Евгения Федорова с женой.

На новом месте работы Е.К. Федоров активно продолжал научные исследования. Кроме стационарных магнитных наблюдений он провел также магнитную съемку всего полуострова Таймыр. Магнитные и гидрологические измерения, топографическая съемка, определение координат пунктов в районах Таймыра в чрезвычайно трудных условиях обогатили экспедиционный опыт Е.К. Федорова и, в то же время, дали важные научные результаты. Были заложены основы изучения магнитного поля Земли и связи этого поля с деятельностью Солнца и полярными сияниями.

Когда Е.К. Федоров в 1935 году вернулся с Таймыра, уже велась подготовка к организации дрейфующей станции на льду вблизи Северного полюса. Предполагалось, что дрейфующая станция в районе Северного полюса могла бы давать прогнозы погоды на середине пути планировавшихся тогда трансарктических перелетов из СССР в США, а так же и для прогнозов по трассе Северного морского пути. Энтузиастами этой идеи были И.Д. Папанин, О.Ю. Шмидт, известный полярный летчик М.В. Водопьянов.

И.Д. Папанин, который к тому времени уже хорошо знал деловые и человеческие качества Е.К. Федорова по их совместной работе, предложил ему должность геофизика экспедиции. Вторым ученым экспедиции был Петр Петрович Ширшов – опытный полярник, морской биолог, имевший за плечами уже несколько рейсов по трассе Северного Морского Пути.

Радистом стал Эрнст Теодорович Кренкель, тоже известный к тому времени полярник, радист в экспедициях на дирижабле «Граф Цеппелин», участник Челюскинской эпопеи. Возглавил четверку участников экспедиции сам И.Д. Папанин. Начальником экспедиции был назначен О.Ю. Шмидт.

Е.К. Федоров

Высадка на лед произошла не сразу. Почти два месяца экспедиция, вылетевшая из Москвы 22 марта 1937, совершала перелеты по северным аэропортам – ждали погоды. Наконец, 21 мая погода оказалась подходящей, и самолет М.В. Водопьянова вылетел на север и совершил посадку на мощной льдине вблизи Северного полюса. Через несколько дней прилетели и другие самолеты, и 6 июня состоялось торжественное открытие станции.

Е.К. Федоров

(слева направо) И.Д. Папанин, Е.К. Федоров, О.Ю. Шмидт

Во время дрейфа, который длился 274 дня, Е.К. Федоров вел регулярные магнитные и гравиметрические наблюдения, определял астрономическим способом координаты станции и помогал товарищам в других трудоемких наблюдениях. 14 февраля ледоколы, пробившиеся к тому, что осталось от некогда мощной льдины, сняли героических полярников.

Научные достижения и самоотверженный труд участников ледовой эпопеи были высоко оценены советским Правительством, советской и международной научной и культурной общественностью. Им присвоили почетные звания, их избрали в различные общественные и научные организации. За проявленный героизм всем четверым было присвоено звание Герой Советского Союза. Так герой этой заметки стал Героем. Ну, а академиком? Всему свое время – взлет его еще только начинался, хотя участие в Папанинской эпопее уже поставило его в один ряд с такими великими первопроходцами Севера, как Седов, Нансен, Пири, Амундсен.

Академическая наука признала научные достижения Евгения Константиновича. Еще до начала войны он был избран членом-корреспондентом Академии наук, а в 1960 г. стал академиком и в течение трех лет являлся главным ученым секретарем Президиума Академии Наук.

После знаменитого ледового дрейфа начинается научно-организационная деятельность Евгения Константиновича. В 1939 году его перевели в Москву на пост начальника Главного управления Гидрометеорологической службы при Совете Народных Комиссаров СССР (Гидрометслужбу).

Реорганизация Гидрометслужбы, расширение ее наблюдательной сети, экспериментальной и научной базы и, наконец, круга проблем, входящих в сферу ее деятельности, явились основной заслугой Евгения Константиновича наряду с Папанинской эпопеей.

Е.К. Федоров

При Е.К. Федорове расширилось строительство гидрометеорологических станций и постов, многие из которых были созданы в труднодоступных местах, были организованы центры сбора гидрометеорологической информации и прогнозов, развивалась сеть аэрологических станций. Было запланировано создание предприятий разработки и производства гидрометеорологических приборов. В службе прогнозов началось составление карт барической топографии, что повышало надежность прогнозов погоды. Началась разработка перспективного плана развития сети станций и постов гидрометеорологических наблюдений.

М.И. Калинин, Е.К. Федоров

Началась война, и встал вопрос о том, как дальше организовать работу Гидрометеорологической службы для более эффективной и оперативной помощи Советской армии. И уже в июле 1941 года Главное Управление Гидрометеорологической службы со всеми своими подразделениями было включено в состав Вооруженных Сил страны и стало Главным Управлением Гидрометеорологической службы Красной Армии. Начальником Управления был назначен Евгений Константинович Федоров. Он был подчинен непосредственно начальнику Генерального штаба Красной Армии.

Работа Гидрометслужбы в суровые годы войны заслуживает отдельного рассказа. Здесь отметим что, не смотря на непрестанно меняющуюся ситуацию, потерю многих пунктов наблюдения и центров сбора информации, а также другие обстоятельства, резко затрудняющие работу в военный период, Гидрометслужба под руководством Евгения Константиновича Федорова обеспечивала подразделения Красной Армии необходимой метеорологической и гидрологической информацией, а командование Красной Армии – сведениями, необходимыми для назначения времени намеченных операций и уточнения их характера.

О хороших результатах обеспечения гидрометеорологической информацией действий наших войск свидетельствуют награды и звания, полученные работниками Гидрометслужбы во время Великой Отечественной войны. Сам Евгений Константинович Федоров закончил войну в звании генерал-лейтенанта. Он являлся руководителем Гирометеорологической службы во время войны. В перестройке и развитии деятельности Гидрометеослужбы во время Великой Отечественной войны проявился талант Е.К. Федорова как организатора.

После выхода наших войск за рубежи государственной границы началась работа по созданию территориальных организаций Гидрометслужбы. Создавались временные фронтовые управления на территориях, освобождаемых нашими войсками, а затем оказывалась помощь при создании национальных метеорологических служб в каждой освобожденной стране. И эта последняя задача Гидрометеорологической службы Советской Армии была также успешно решена в течение немногих послевоенных лет.

Е.К. Федоров очень многое сделал для Гидрометеослужбы и в последующие мирные годы. Он создал и развил до уровня научных институтов целый ряд гидрометеорологических организаций. И основным его детищем следует, конечно, считать Институт прикладной геофизики, который ныне носит его имя.

Е.К. Федоров

Институт был создан в 1956 г. В то время только начинали развиваться два важных направления в геофизике – ракетные исследования верхних слоев атмосферы и изучение загрязнения окружающей среды, которое теперь составляет основу новой науки – экологии. Развитие этих направлений стало основными задачами Института.

Е.К. Федоров

Для решения одной из этих задач в Институте прикладной геофизики стали активно развиваться исследования на геофизических и метеорологических ракетах, а чуть позже – и искусственных спутниках. За уникальные результаты измерений на третьем советском искусственном спутнике Земли группа сотрудников института была удостоена Ленинской премии.

Появилось понятие «космическая погода» как совокупность взаимосвязанных явлений на Солнце, в межпланетном пространстве, магнитосфере, ионосфере и атмосфере Земли. При поддержке Евгения Константиновича Гидрометслужба взяла на себя функции ионосферно-магнитной службы (которую теперь часто называют службой космической погоды), в задачи которой входило обеспечение заинтересованных министерств и ведомств страны информацией о солнечной и геомагнитной активности, состоянии ионосферы и условиях распространения радиоволн. Головным институтом по этим работам стал Институт прикладной геофизики, который стал также выполнять функции одного из пяти мировых региональных центров так называемой Службы Урсиграмм и Мировых Дней, которая обеспечивала обмен на международном уровне информацией о событиях на Солнце, магнитных и ионосферных бурях. Большая созидательная работа велась в Институте прикладной геофизики и по развитию второго основного направления. Была поставлена задача разработки средств и создания системы мониторинга всех составляющих окружающей геофизической среды – суши, воды, воздуха. Особое внимание уделялось загрязнениям радиоактивными продуктами при проведении ядерных испытаний. Сотрудники Института ежегодно выезжали в десятки экспедиций (как внутри страны, так и за ее рубежи), где проводили тщательные измерения различных типов загрязнений окружающей среды. Накопленный за десятилетия этой работы опыт помог коллективу Института в трудный час Чернобыльской катастрофы встать в первые ряды тех, кто помогал оценить размеры и опасность бедствия и помочь в ликвидации его последствий.

Кроме Института прикладной геофизики, Е.К. Федоров был причастен к организации и развитию целого ряда учреждений Росгидромета. Он добился перевода в Обнинск части ИПГ, которая очень быстро стала самостоятельным Институтом экспериментальной метеорологии, а со временем превратилась в крупное научно-производственное объединение «Тайфун». Он курировал работу Высокогорной геофизической экспедиции (ВГЭ) и способствовал созданию Высокогорного института в городе Нальчике, возглавлял работу геофизической комплексной экспедиции (ГКЭ), возглавлял Арктический и Антарктический Институт. Именно во время работ во ВГЭ и ГКЭ Е.К. Федоров выдвинул идею научно обоснованного метода воздействия на процессы облакообразования для стимуляции выпадения из них жидких и твердых осадков. Использование этого метода со временем не только стала реальностью, но и принесло огромные выгоды народному хозяйству страны.

Евгений Константинович организовал Всесоюзный научно-исследовательский институт гидрометеорологической информации (ГосНИЦИПР), Среднеазиатский НИГМИ и Западно-Сибирский НИГМИ, которые быстро превратились в ведущие учреждения в своей отрасли и в своих регионах.

Е.К. Федоров был инициатором расширения морских и океанских исследований ГУГМС. Для морских исследований был построен специальный научно-исследовательский флот, состоящий из разных типов научно-исследовательских судов: четыре судна типа «Профессор Визе», восемь судов типа «Пассат», пять судов типа «Академик Шулейкин», шесть судов типа «Рудольф Самойлович», семь судов типа «Вадим Попов», научно-исследовательский ледокол «Отто Шмидт», научно-экспедиционное судно «Михаил Сомов» и другие суда.

Постройкой научно-исследовательского судна «Профессор Визе» началась новая серия океанских судов для Гидрометеорологической службы СССР. Судно построено в 1966 г. на верфи имени Матиаса Тезена в г. Висмар (Германская Демократическая Республика). Первый рейс судна начался в ноябре 1967 г. по программе 13-й Советской антарктической экспедиции. Начальником первого рейса был руководитель Гидрометслужбы, знаменитый участник первой папанинской дрейфующей станции «северный полюс» академик, Герой Советского Союза Е.К. Федоров. Командовал судном капитан С.Г. Пегосов.

Исследования проводились в акваториях всех широт по национальным и международным научным программам охватывающим широкий комплекс дисциплин, включая ракетное зондирование верхних слоев атмосферы и ионосферы.

Причал ДВНИГМИ. Порт Владивосток

Многогранна и полезна для нашей страны и всей мировой общественности была международная деятельность Е.К. Федорова. В 1958 году начались международные переговоры о прекращении испытаний ядерного оружия. Руководителем советской делегации на этих переговорах был назначен Е.К. Федоров. Занимаясь много лет прикладными вопросами геофизики, он хорошо понимал и научную сущность, и общественную значимость рассматриваемых на переговорах вопросов. Е.К. Федоров выступил с докладом, который касался вопросов выработки рекомендаций по организации системы контроля наблюдений за ядерными взрывами в разных средах. К сожалению, женевские переговоры зашли в тупик и в 1962 году были прекращены. Но СССР предложил договор о запрещении испытаний в атмосфере, космосе и под водой, и этот договор был подписан в 1963 году, чему в немалой степени способствовали разработки, научные доказательства и другие результаты работы группы экспертов под руководством Е.К. Федорова.

Евгений Константинович неоднократно был руководителем переговоров об ограничениях и полном прекращении испытаний ядерного оружия. Он представил от имени СССР на Генеральной Ассамблее ООН резолюцию об ответственности государств за сохранение природы Земли. Он выступал как активный деятель Антифашистского комитета советской молодежи и Всемирной организации демократической молодежи, был заместителем председателя, а затем и председателем Советского комитета защиты мира. Е.К. Федоров принимал самое активное участие в разработке и осуществлении плана создания Всемирной службы погоды, утвержденного Всемирной Метеорологической Организацией, вице-президентом которой он являлся.

Причал ДВНИГМИ. Порт Владивосток

В 1979 году Е.К. Федоров возглавил советскую делегацию на первой Всемирной конференции по климату и был одним из главных докладчиков. По его инициативе был принят важный документ – «Призыв к нациям», предупреждавший народы мира о возможных катастрофических последствиях изменения климата Земли в связи с военной и промышленной деятельностью. Сегодня реальность таких последствий и опасность, которая в связи с этим грозит человечеству, понятны каждому.

Евгений Константинович активно участвовал в общественно-политической жизни нашей страны. Он был депутатом Верховного Совета СССР нескольких созывов, кандидатом в члена ЦК КПСС, членом Президиума Верховного Совета СССР. Правительство нашей страны высоко оценило деятельность Евгения Константиновича. Е.К. Федоров имеет звание Героя Советского Союза, награжден 6-ю орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, орденом Кутузова II ст., 2-мя орденами Трудового Красного Знамени, медалями. Он лауреат Сталинской (1946) и Государственной (1969) премий СССР, почетный гражданин городов Обнинска и Бендер.

Евгений Константинович Федоров прожил интересную, творческую, богатую событиями жизнь. Он являл собой пример успешного сочетания талантливого ученого, страстного путешественника, прекрасного организатора, крупного общественного и политического деятеля.

(Слева направо) Е.К. Федоров, Р. Никсон, Е.И. Чазов, А.Ф. Добрынин, руководитель Управления по охране окружающей среды – Р. Трэйн

Евгений Константинович умер 30 декабря 1981 года и похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Имя Е.К. Федорова присвоено Институту прикладной геофизики в Москве, одной из улиц Москвы, и одной из центральных улиц города Бендеры (1982), площади и соревнованиям по лыжным гонкам в Обнинске, полярной станции на мысе Челюскин (1983), научно-экспедиционному судну Росгидромета (1987), премии Федеральной службы России по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды за лучшие научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, имеющие большое научное и практическое значение для Росгидромета (2002).

Е.К. Федоров – директор Института прикладной геофизики

Глава II О Моем отце

Рассказать о моем отце, осмыслив его жизнь, его научную и общественную деятельность, теснейшим образом, связанную с историей нашей страны, непростая задача. Сейчас я ограничусь отдельными воспоминаниями, а на помощь мне придут архивные документы и вещи, которые он держал в руках.

Федоров Константин Николаевич – дедушка

 Георгиева Сабина Иокимовна – бабушка

Вот «Послужной списокъ» поручика 33-го Сибирского стрелкового полка Константина Николаевича Федорова, составленный 13 января 1912 года. Из него видно, что дедушка был храбрым офицером. Он отличился в русско-японской кампании и «за походы противъ японцевъ» получил орден Святого Станислава третей степени с мечами и бантом и Святой Анны четвертой степени с надписью «За храбрость». После русско-японской войны его перевели служить в Бендерскую крепость в Бессарабию. Эта территория в ХIX веке неоднократно переходила из состава Российской империи в состав других государств и являлась чрезвычайно важной в стратегическом отношении, охраняя подступы к Российской империи с юга. А Бендерская крепость – была основным форпостом государства в регионе. В Бендерах Константин Николаевич женился на местной красавице, дочери губернского секретаря Сабине Иокимовне Георгиевой. Там же 10 апреля 1910 года родился мой отец, Евгений Константинович Федоров.

Послужной список Федорова Константина Николаевича

Вот папка, полная рисунков на пожелтевшей бумаге. С этими рисунками связаны мои самые ранние воспоминания.

Письменный стол в папином кабинете со светло-зелеными стенами и вишневыми шторами. На полу лежит шкура белого медведя. В те годы и стол, и кабинет казались мне огромными: в них заключался целый мир. На столе помещалась лампа в виде бронзовой девушки, державшей в руках факел. Когда зажигали свет и блики начинали играть на ее теле, девушка оживала. Рядом с лампой возвышалась необъятных размеров чернильница на львиных лапах. Чернил никогда в ней не было, и я не могла понять, зачем эта чернильница, которая принадлежала еще папиному дедушке, вообще нужна. Тут же на столе моя кукла и я сама. Все остальное место занимают папины книги и бумаги, сложенные аккуратными стопками. Мне велено сидеть тихо, не ерзать, не приставать и ничем не шуршать. Можно только рассматривать картинки в какой-нибудь книжке. Папа читает документы, потом пишет, потом снова читает. Но вот, наконец, он отрывается от бумаг, смотрит на меня, улыбается и начинает рисовать. Рисовал он замечательно. Из-под его карандаша рождались реальные и сказочные звери, которые занимались важными звериными делам. Они охотились и дрались, вылизывали детенышей и забирались в норки, грелись на солнышке и мокли под дождем. Тихо сидеть на письменном столе и смотреть на то, как папа рисует, можно было бесконечно.

Потом я узнала, что папин дедушка коллежский асессор Николай Федоров был художником, папин отец, Константин Николаевич Федоров много рисовал, а сам папа учился в художественной школе, и ему прочили успешное будущее. Рассматривая его рисунки конца двадцатых – начала тридцатых годов, можно увидеть управдома, сошедшего со страниц рассказов М.М. Зощенко, «очень подозрительного нищего», окруженного огромными ушами, «демона пыли» В.Я. Брюсова, эскизы различных плакатов и городские пейзажи. Художественные навыки пригодились и в экспедициях, там рождались зарисовки быта первых зимовок на Земле Франца Иосифа и на острове Рудольфа, изображения добытых на охоте птиц, выловленных рыб и северные пейзажи, которые он так любил. За рисунками стоит человек, смотревший на окружавший его мир с доброжелательной улыбкой. Эта улыбка во взгляде на мир во многом стала для меня неожиданностью, потому что папа не был говорливым, не любил шуметь и шутить. Я привыкла видеть его очень серьезным, а зачастую, и озабоченным.

Ответить на вопрос, почему папа отказался от профессий, связанных с искусством, очень трудно. Скорее всего, победило желание путешествовать, видеть новые страны и отгадывать загадки, которые загадывает природа.

Вот, в руках у меня русско-киргизский и киргизско – русский словарь. Издание 30-х годов прошлого века. Вспоминаю, что папа постоянно учил иностранные языки. Начав изучать английский язык в 1932 году на вечерних курсах, он впервые воспользовался своими знаниями во время зимовки на Земле Франца-Иосифа. Специалист по атмосферному электричеству из Потсдамской обсерватории Штольц И., принимавший участие в зимовке в рамках Международного полярного года, не знал русского языка. И в течение полутора лет папе приходилось работать переводчиком, пока немецкий ученый не выучил русский язык. Киргизский язык понадобился ему после избрания депутатом Верховного Совета СССР от Киргизской Советской Социалистической республики. Наряду с английским языком он стоит в плане аспирантских занятий аспиранта Е. Федорова. Необходимости изучать этот язык не существовало, потому что переводчиков в молодой советской республике было достаточно. Однако именно в их руках сосредотачивалась вся власть. Что они говорили местному населению от имени союзного начальства, никто не знал. Поэтому крайне важно было убедиться в том, что переводчики правильно переводили все сказанное.

Уже в зрелые годы, будучи председателем Советского Комитета Защиты Мира и начальником Главного управления Гидрометеослужбы и постоянно бывая в научных командировках, папа изучал французский и испанский языки. Мне – студентке филологического факультета МГУ резала слух его манера речи, и я фыркала носом, слушая, как он произносил какие-либо французские или английские слова, да еще и с неправильной интонацией. Но, когда я впервые приехала с папой в Швейцарию на сессию Всемирной метеорологической организации и услышала, как он разговаривал с представителями различных стран, разговаривал с англичанами, французами и испанцами на их родных языках, я поняла, что была не права. Он говорил с ошибками, с неправильной интонацией, но его понимали и радостно приветствовали, потому что на многих языках он мог донести до слушателя свои мысли. А его простые, искренние слова, произнесенные далеко не «по-филфаковски», убеждали людей гораздо лучше, чем витиеватые речи переводчиков.

Вот один из очень важных документов. Он лежит в металлической папке. Сама папка, отделанная бронзой и давно потемневшая, наводит на мрачные мысли. Это копия письма, адресованного товарищам Сталину И.В., Жданову А.А. и Ворошилову К.Е., после суда чести, состоявшегося в начале октября 1947 года. Письма с просьбой решить вопрос о дальнейшем месте работы. «Сейчас, после сдачи дел, не знать, где будешь работать дальше, очень тяжело», – пишет отец.

Суды чести были заимствованы из прусской армии и существовали для рассмотрения проступков, несовместимых со званием офицера, дворянина или должностью чиновника. В Советском Союзе в различных учреждениях были выбраны члены судов чести, которые рассматривали, как правило, дела руководителей этих ведомств, в основном обвиняемых в передаче заграницу союзникам по антигитлеровской коалиции якобы секретных данных. Причины, по которым над отцом был устроен этот судебный процесс, выяснить сейчас, скорее всего, невозможно.

По одной версии, накануне майских праздников 1947 года Главгидромет выдал прогноз, говорящий о том, что 1 мая должна была быть хорошая погода. Однако перед демонстрацией трудящихся начался настолько сильный ливень, что Сталин боявшийся простудиться, разгневался и приказал ее отменить. Говорят, что этот факт послужил поводом для снятия с должности начальника Главгидромета, которую занимал отец. По другой версии, виновным в антипатриотических поступках его предложил назначить секретарь ЦК ВКП(б) А. Кузнецов, который с завистью смотрел, как складывалась общественная карьера молодого ученого, в двадцать восемь лет ставшего Героем Советского Союза и членом корреспондентом АН СССР, генерал-лейтенантом, председателем Антифашистского комитета советской молодежи. Именно он выступил перед аппаратом ЦК с обвинениями против отца.

(Слева направо) Е.К. Федоров, И.Е. Федорова, Р. Уайд

Сам отец рассказывал мне, что он вызывал раздражение очень влиятельных людей того времени своим независимым поведением. Ведь он был молодым героем и считал, что всенародная любовь является защитой от любых неприятностей. Например, его раздражало что человек, который в силу своих должностных обязанностей должен был постоянно следить за ним, не отличался большим умом. Отец записался на прием к Л.П. Берии и попросил вызвать следившего за ним сотрудника соответствующих органов. Он заявил Л.П. Берии, что понимает, что за ним положено следить, но «нельзя же назначать подобных идиотов». (Цитирую дословно) «Неизвестно, что при этом подумал Берия, – но этот конкретный человек исчез», – вспоминал отец.

Гнедич Анна Викторовна – жена

Обвинения на суде чести были традиционными: передача сотрудниками Главгидромета союзникам по антигитлеровской коалиции данных, в которых содержалась ссылка на якобы секретные материалы. Интересно здесь вспомнить некоторые детали того, как проходил этот суд. После обвинений Золотухина, который в то время возглавлял парторганизацию Главгидромета и с пристрастием допрашивал отца, поливая его помоями, взяла слово уборщица. Она была старым членом партии и имела дореволюционный партийный стаж (что в те годы было весьма весомым) и единственная стала горячо защищать отца.

Еще одну красочную деталь рассказала мне супруга В.И. Корзуна, большого друга моего отца, присутствовавшего на этом судилище. Вел заседание Л.З. Мехлис, член Оргбюро ЦК ВКП(б), страдающий пародонтозом и кровоточивостью десен. Во время заседания он непрерывно курил и окурки, наполнившие пепельницу, были испачканы в крови из его больных десен. Это создавало дополнительный жуткий эффект.

Близкий друг отца Я.С. Либин, бывший его заместителем, и напрямую отвечавший за контакты с иностранцами, застрелился, услышав как люди из черной машины, подъехавшей к подъезду дома, в котором он жил, позвонили в квартиру. Его вдова вспоминала, что выстрел раздался в тот момент, когда она открывала дверь. Начальник Иностранного отдела ГУГМС К.Д. Сперанский, в попустительстве преступной – шпионской деятельности которого отца обвинили, был арестован и осужден.

Насколько тяжело отец переживал потерю друзей, снятие с должности, разжалование из генерал-лейтенанта в солдаты и отсутствие какой-либо работы, нам представить сейчас очень трудно. По его словам, через какое-то время ему предложили стать директором Политехнического музея, от чего он отказался и начал работать в Геофизическом институте АН СССР, занимаясь важными научными проблемами.

На мой взгляд, выдержать это суровое испытание ему, в первую очередь, помогла моя мама, Анна Викторовна Гнедич, с которой они делили и радости, и невзгоды на протяжении более чем сорока лет и которая была самым дорогим для него человеком. Кроме этого, ему помогла преданность делу, которому он служил, преданность науке. Он неоднократно говорил, что только глубокие научные знания могут обеспечить человеку независимость в обществе.

«Я люблю тебя!» – летело через Арктику

Давно это было, в тридцатые годы. Но вспоминая о первой встрече со своей будущей женой – Анной Викторовной Гнедич, маститый академик Федоров разволновался так, словно случилась она лишь вчера…

А.В. Гнедич и Женя Федоров (младший)

А между тем произошло все очень буднично – в лаборатории, среди неуклюжих шкафов, забитых приборами. Федоров пришел сюда на практические занятия и ждал, когда появится наконец научный сотрудник, который будет их вести. «Научным сотрудником» оказалась невысокая девушка в потертом рабочем халате. Ни один из них не воспринял это знакомство как событие, с которого каждый начнет новый отсчет собственной жизни. Только потом, спустя годы, оба сознаются: что-то возникло тогда между ними, сверкнула какая-то искра. Но, как часто бывает, они ее просто на бегу не заметили. Федоров уехал на Север и лишь время от времени вспоминал Аню, улыбаясь мечтательно неизвестно чему. Даже от мыслей о ней на душе почему-то становилось тепло и покойно. Конечно же, он не знал, вспоминает ли она точно так же о нем.

Дети Е.К. Федорова (слева направо)Ирина, Евгений, Юрий

Но однажды в бухту Тихую, на Землю Франца-Иосифа, где Федоров должен был зимовать вместе с другими полярниками, пришел ледокольный пароход «Малыгин» со всяким снаряжением и оборудованием для длительной экспедиции. Федоров в тот день стоял на причале рядом с Папаниным и вглядывался в шлюпку, что отвалила от борта «Малыгина». В ней сидела одна женщина, и, конечно же, это была Аня Гнедич… Тогда он впервые подумал, что это, наверно, судьба. Всего несколько дней стоял в Тихой «Малыгин», но именно те дни и решили все самое важное в их отношениях.

Кончался полярный день, близилась долгая ночь. Анна должна была уехать, и оба знали, что теперь они увидятся не скоро. На память о себе она оставила обычную серую варежку. Федоров повесил ее на гвоздь в лаборатории, над своим рабочим столом. И однажды глухой полярной ночью, глядя на эту варежку, Федоров решился на поступок, о котором назавтра говорила вся Арктика: через ночь, через пустынные ледяные пространства, от станции к станции полетела радиограмма о том, что полярник Евгений Федоров любит некую Анну Гнедич и просит ее руки!

Ответная радиограмма не заставила себя долго ждать. Пожалуй, это первый известный мне случай, когда влюбленные признались в своих чувствах таким вот необычным образом… В экспедиции на мысе Челюскин в 1934 году они уже вместе. Оба, несмотря на то, что им всего по двадцать четыре года, уже опытные полярники, с внушительным списком научных работ. Вместе с женой Папанина Галиной Кирилловной Аня стала одной из самых первых женщин-полярниц. Они делали общую работу, у них были общие друзья. И когда не вернулся самолет с их товарищами Воробьевым и Шиповым и Федоров на собачьей упряжке готовился уйти на поиски – в ночь и в пургу, Анна, глотая слезы, собирала его в дорогу. Уж она-то хорошо представляла себе, чем может кончиться такая поездка. Но не пустить – не могла. Как и потом в экспедицию на Таймыре, в которую Федоров ушел вдвоем с товарищем – пешком, без рации, на целых три месяца. А возвращения мужа из знаменитого дрейфа четверки смельчаков на льдине, за которым с замиранием сердца следил весь мир, Анна ждала уже на материке вместе с первенцем, сыном Женькой…

В 1946 г. у Евгения Константиновича родился второй сын – Юрий, а в 1951 г. – дочь Ирина.

Жизнь Евгению Константиновичу всего отпустила сполна – и обретений, и утрат. Он академик, ученый с мировым именем, вице-президент Всемирного совета мира. Но к тому времени, как мы встретились, уже три гола не было в живых Анны Викторовны. Ее не стало, но для него она оставалась рядом. Как тогда, в далекие времена, когда меж ними лежали необозримые пространства льдов и снегов…

Глава III Воспоминания А.Д.Орлянского

У меня и у многих ветеранов Обнинских гидрометеорологических учреждений навсегда сохранились самые тёплые воспоминания о Е.К. Фёдорове – знаменитом полярнике, выдающемся учёном, государственном и общественном деятеле, крупном организаторе научных исследований, прекрасном человеке.

Люди моего поколения со школьной скамьи знали и гордились именами «папанинской» четвёрки. Можно представить мои чувства в далёком 1957 году, когда один из этой четвёрки член-корреспондент АН СССР, директор ИПГ АН СССР Фёдоров Е.К. подписал приказ о приёме меня, молодого специалиста, на работу. В это время Е.К. Фёдоров настойчиво осуществлял свои планы по созданию Филиала в г. Обнинске.

Я являюсь свидетелем деятельности Е.К. Фёдорова в г. Обнинске.

Создание полигона, отделения, филиала ИПГ в г. Обнинске

При организации ИПГ Е.К. Фёдоров предусмотрел создание для него неподалёку от Москвы Филиала с достаточно мощной и уникальной экспериментальной базой для изучения гидрометеорологических процессов и разработки методов активного воздействия на них, а также для исследования радиоактивного и химического загрязнения природных сред.

Определяющим условием при выборе места строительства Филиала была возможность сооружения высотной метеорологической мачты (ВММ). После рассмотрения нескольких вариантов Е.К. Фёдоров остановился на участках земли в Боровском районе Калужской области, неподалёку от посёлка Лаборатории «В» (ныне Физико-энергетический институт в г. Обнинске), на опушке леса вблизи деревни Самсоново.

Для обеспечения своевременного составления планового задания на проектирование объектов ИПГ в Калужской области Е.К. Фёдоров приказом по ИПГ от 19 мая 1956 года создал комиссию, в которую вошли известные учёные: канд. хим. наук Ефим Наумович Теверовский, канд. физ. – мат. наук Лев Михайлович Левин и другие.

Распоряжением Совета Министров СССР от 24 мая 1956 года Академии наук СССР было разрешено строительство комплекса зданий для ИПГ на территории Лаборатории «В». Этим же распоряжением были установлены основные лимиты строительства. По вопросу создания Филиала было издано Распоряжение Президиума АН СССР от 16 июня 1956 года.

На совещании дирекции Лаборатории «В» с дирекцией ИПГ АН СССР 22 июня 1956 года была достигнута договорённость о месте расположения участка под строительство производственных зданий ИПГ на территории Лаборатории «В» и по другим градостроительным вопросам. Протокол совещания был подписан директором Лаборатории «В» Красиным А.К. и директором ИПГ, чл. – корр. АН СССР Фёдоровым Е.К.

В сентябре 1956 года был утвержден акт о выделении Лабораторией «В» ИПГ земельного участка площадью 9 га, а в октябре-ноябре в установленном порядке были оформлены документы на выделение земельного участка площадью 16 га (примерно в 2 км от первого) для строительства ВММ.

В том же году были назначены проектные организации и генеральный подрядчик строительства.

В проектном задании на строительство в соответствии с поставленными перед ИПГ задачами и выделенными лимитами предусматривалось построить для Филиала главный лабораторный, аэрозольный и радиометрический корпуса, ВММ высотой 310 м с подсобными помещениями, объекты подсобного назначения.

В 1956 году Е.К. Фёдоров предполагал построить для сотрудников Филиала два жилых дома на 32 и 48 квартир и 25 коттеджей с жилой площадью каждого 100 кв.м. (гостиная, столовая, кабинет, две спальни, комната домработницы). Однако согласно Распоряжению Совета Министров СССР в 1957 году было запланировано строительство в первую очередь 100 квартир: два 32-х квартирных и один 48-и квартирный жилых дома.

В проектном задании на строительство предусматривались затраты ИПГ на долевое участие в градостроительстве.

В проектной документации выделенные для строительства участки имели свои наименования, однако в процессе реализации проектов прижилось данное строителями название – «фёдоровская площадка».

В 1957 году на «фёдоровской площадке» начались строительные работы, и к февралю 1958 года были построены на основной площадке складское здание и, как временное вспомогательное сооружение, барак, а на территории будущей ВММ-310 были выполнены фундаменты самой мачты и восьми опор ее мощных оттяжек. Прибывшие монтажники-высотники начали монтаж ВММ-310.

В апреле 1958 года был введен в эксплуатацию построенный по заказу ИПГ первый жилой дом (32 квартиры). В г. Обнинск начали переезжать на постоянное место жительства научные сотрудники и специалисты ИПГ и Высокогорной геофизической экспедиции на Эльбрусе. Для Евгения Константиновича была зарезервирована 3-х комнатная квартира, в которой он жил в конце 1950-х начале 1960-х годов во время своих многократных приездов в г. Обнинск.

Приказом по ИПГ с 1 июля 1958 года в Обнинске было организовано шесть групп научных отделов ИПГ по направлениям, которые Е.К. Фёдоров планировал развивать в будущем Филиале. Свыше пятидесяти сотрудников ИПГ, в том числе семь кандидатов наук, получивших жилье, были переведены на постоянную работу в составе этих групп. Рабочие места сотрудников были организованы в тесных каморках в одной половине барака. Здесь же в 1958–1960 годах был рабочий «кабинет» Евгения Константиновича (примерно 10 кв. м).

На данном этапе становления образованное подразделение получило наименование «Обнинский полигон ИПГ». Так Е.К. Фёдоров зародил новый научный коллектив.

Интенсивными темпами велся монтаж ВММ-310 в теплое время 1958 года. Четкая организация работ, идеальная технологическая дисциплина монтажников-высотников, подкреплявшаяся очень высокой оплатой их труда, постоянное внимание, всесторонняя помощь Евгения Константиновича, его контроль за графиком выполнения запланированных работ – все это позволило выполнить монтажные работы в кратчайшие сроки, в течение одного сезона. Немаловажным фактором было и то, что в каждый приезд в г. Обнинск Е.К. Фёдоров встречался с монтажниками-высотниками, подробно интересовался ходом работ, возникающими трудностями и неурядицами как производственными, так и бытовыми. Монтажники-высотники очень уважали Евгения Константиновича.

Обнинская высотная метеорологическая мачта (Федоровская вышка) Начало 1960-х г.

В итоге 8 октября 1958 года высотная метеорологическая мачта была введена в эксплуатацию. Горожане прозвали её «фёдоровской вышкой».

Для оперативного решения вопросов организации и проведения комплексных научных работ на полигоне в апреле 1959 года Е.К. Фёдоров своим приказом создал научно-технический совет.

Е.К. Федоров на верхней площадке ВММ-103. Начало 1960-х гг.

В середине 1959 года Е.К. Фёдоров для работы на полигоне пригласил из Челябинска-40 опытного радиохимика, д-ра хим. наук Глеба Аркадьевича Середу.

Во исполнение Постановления Бюро Президиума АН СССР от 27 мая 1960 года Е.К. Фёдоров своим приказом предписал создать в институте радиохимическую лабораторию. Такая возможность появилась в Обнинске после ввода в эксплуатацию первой очереди главного лабораторного корпуса. Уже в июле лаборатория была организована, и распоряжением Президиума АН СССР от 1 августа 1960 года её создание было узаконено.

В середине 1958 года Е.К. Фёдоров дал указание создать на полигоне научно-техническую библиотеку. В середине 1960 года НТБ была создана, она занимала в главном лабораторном корпусе три помещения, общей площадью 117 кв.м.

Большое внимание Е.К. Фёдоров уделял созданию на полигоне механических мастерских. В 1958 году первые станки, оборудование и верстаки были установлены в помещении склада, и началось выполнение заказов. После ввода в эксплуатацию в 1961 году второй очереди главного лабораторного корпуса были выделены для мастерской существенные рабочие площади (около 400 кв.м.).

Были приняты меры по созданию служб полигона, обеспечивающих ввод в эксплуатацию и поддержание в надлежащем состоянии зданий, рабочих помещений, территории полигона, жилых домов.

Учитывая большой объем в ИПГ экспедиционных работ, постоянно уделялось внимание работе автомобильного транспорта.

В 1959 и 1960-х годах для сотрудников полигона были построены два жилых дома (80 квартир).

Президиум Академии наук СССР своим Постановлением от 23 декабря 1960 года признал необходимым организовать отделение ИПГ АН СССР в г. Обнинске. Для руководства Обнинским отделением предусматривалась в штатном расписании ИПГ дополнительная должность заместителя директора Института. В начале февраля 1962 года на эту должность Е.К. Фёдоров назначил Г.А. Середу.

Е.К. Фёдоров начал формировать самостоятельные научные подразделения Отделения. Первым из них стала в середине 1961 года Лаборатория нижнего слоя атмосферы, вторым (в начале 1962 года) – отдел ядерной метеорологии.

В октябре 1961 года Е.К. Фёдоров перевёл для работы в Отделении д-ра физ. – мат. наук Левина Л.М. В том же месяце он утвердил комиссию во главе с Л.М. Левиным по подготовке проведения научно-исследовательских работ в строящемся аэрозольном корпусе, по оснащению установок корпуса специальной контрольно-измерительной аппаратурой и приспособлениями.

В конце 1961 года личные дела и трудовые книжки, работающих в г. Обнинске, были переданы из ИПГ в Отделение. Е.К. Фёдоров разрешил также издавать приказы по Отделению по личному составу. Приказ № 1 по Отделению, подписанный Е.К. Фёдоровым, был издан 30 ноября 1961 года.

В марте 1962 года Е.К. Фёдоров издал распоряжение по ИПГ, предписывающее приём и увольнение сотрудников института, имеющих высшее образование, производить приказом директора Института без права замены.

В 1961 году были введены в эксплуатацию вторая очередь главного лабораторного корпуса, небольшое здание проходной, в 1962 году – жилой дом (54 квартиры).

Главный лабораторный корпус. 1962 г.

В соответствии с Распоряжением Совета Министров СССР от 5 апреля 1963 года Институт прикладной геофизики с филиалом в Обнинске был передан по состоянию на 1 января 1963 года в ведение Главного управления гидрометеорологической службы (ГУГМС) при Совете Министров СССР.

Аэрозольный корпус. Май 1964 г.

В декабре 1963 года в связи с приближающимся завершением строительства аэрозольного корпуса Е.К. Фёдоров в соответствии с постановлением Ученого совета ИПГ и разрешением ГУГМС создал в составе Филиала научный отдел аэрозольных исследований (заведующий Левин Л.М.). Началась отладка и ввод в эксплуатацию комплекса экспериментальных установок аэрозольного корпуса, позволяющих проводить лабораторные исследования в области физики облаков и физики аэрозолей.

В январе 1964 года Е.К. Фёдоров создал в составе отдела ИПГ научную лабораторию с местом работы в Обнинском филиале, в задачу которой входили разработка и внедрение самолётных измерений влагозапасов в верхнем слое почвы и на её поверхности методом гамма-съемки.

В январе 1964 года Е.К. Фёдоров назначил Г.А. Середу директором Обнинского филиала ИПГ. Началось формирование структуры и административно-управленческого персонала Филиала.

Е.К. Фёдоров создал с 1 апреля 1964 года Лабораторию гидрометеоприборов, послужившую началом создания Центрального конструкторского бюро гидрометеорологического приборостроения.

В апреле 1964 года Е.К. Фёдоров впервые утвердил штатное расписание Филиала, и с 1 мая 1964 года на штатные должности были назначены 490 сотрудников, из них в трех самостоятельных научных подразделениях Филиала и пяти лабораториях, входивших в научные отделы ИПГ, работало 250 сотрудников, в том числе два доктора и шестнадцать кандидатов наук. Штатное расписание и расстановку сотрудников Филиала на 1965 год также утверждал Е.К. Фёдоров, в последующие годы он утверждал только распределение обязанностей между членами дирекции Филиала.

Е.К. Фёдоров во исполнение приказа ГУГМС организовал с 1 мая 1964 года в Обнинском филиале отдел сельскохозяйственной метеорологии, послужившим зародышем будущего института.

Е.К. Фёдоров постоянно уделял внимание вопросам капитального строительства в г. Обнинске. Уже к началу 1965 года было построено всё, что намечалось проектным заданием 1957 года с уточнением в 1958 году на строительство Филиала. В 1966–1967 годах дополнительно были построены здание экспериментальных приборостроительных мастерских и небольшой административный корпус с проходной. В 1958–1967 годах для сотрудников Филиала, а затем (с 1965 года) и для сотрудников вновь создаваемых учреждений ГУГМС были построены 8 жилых домов (всего 304 квартиры), семейное общежитие для молодых специалистов (150 комнат), две школы, ясли-сад.

Создание Института экспериментальной метеорологии (ИЭМ)

С большой долей вероятности можно утверждать, что Е.К. Фёдоров уже к середине 1966 года решил, что научный и научно-технический потенциал филиала ИПГ в г. Обнинске достиг уровня, достаточного для преобразования его в самостоятельный научно-исследовательский институт и начал предпринимать реальные шаги для осуществления своего решения.

Подбирая опытного специалиста на должность директора будущего института, Е.К. Фёдоров остановился на кандидатуре директора Среднеазиатского научно-исследовательского гидрометеорологического института, д-ра геогр. наук Михаила Арамаисовича Петросянца. В начале 1967 года Е.К. Фёдоров переводит М.А. Петросянца на работу в Обнинск и назначает его заместителем директора ИПГ по научной работе – директором Обнинского филиала ИПГ. В 1967 году была проведена вся подготовительная работа для организации института, в том числе в течение нескольких месяцев обсуждался вопрос о названии института. Как известно, в 1932 году был создан (и работал до 1941 года) Ленинградский институт экспериментальной метеорологии (ЛИЭМ), который возглавил выдающийся метеоролог, основатель экспериментальной метеорологии Владимир Николаевич Оболенский. В Филиале и в будущем институте в методах исследования атмосферных процессов значительную долю занимает эксперимент. Это и обусловило выбор названия института и позволяло ИЭМу считать себя духовным наследником ЛИЭМа.

В соответствии с решением Государственного комитета Совета Министров СССР от 2 февраля 1968 года приказом начальника ГУГМС Е.К. Фёдорова от 16 февраля 1968 года на базе филиала ордена Трудового Красного знамени ИПГ в г. Обнинске был организован Институт экспериментальной метеорологии. Директором ИЭМ был назначен М.А. Петросянц.

В утвержденной Е.К. Фёдоровым структуре ИЭМ предусматривалась организация шести научных отделов: ядерной метеорологии, физики нижнего слоя атмосферы, физики облаков и активных воздействий, физики верхней атмосферы, средств и методов исследований верхней атмосферы, сельскохозяйственной метеорологии и самостоятельной лаборатории самолетных методов измерений влагозапасов. Было организовано 14 лабораторий (в составе научных отделов), шесть научно-технических, четыре оперативно-производственных, шесть обслуживающих и десять административно-управленческих подразделений. За институтом Е.К. Фёдоров закрепил научную тематику и задачи, ранее выполняемые Обнинским филиалом ИПГ.

На штатные должности по основной деятельности (науки) были назначены 720 сотрудников, в том числе в научных подразделениях – 320 сотрудников, из них 5 докторов и 28 кандидатов наук; в научно-технических подразделениях – 150 сотрудников. Были оформлены три постоянно действующие экспедиции отделов: физики верхней атмосферы, средств и методов исследований, сельскохозяйственной метеорологии и полевая экспериментальная агрометеорологическая база. На штатные должности этих подразделений были назначены около 300 сотрудников. В состав института были включены жилищно-коммунальный отдел и ясли-сад.

За неполные десять лет зародившийся научный коллектив усилиями Е.К. Фёдорова, его заместителей и руководства Филиала превратился в полноценный научно-исследовательский институт ГУГМС. Только после организации ИЭМ Евгений Константинович руководство ИПГ полностью передал Юрию Антониевичу Израэлю.

Через 18 лет в 1986 году на базе ИЭМ (1380 сотрудников) и части подразделений ЦКБ ГМП (100 сотрудников) было создано Научно-производственное объединение «Тайфун». Прошло еще двадцать лет и в начале 2006 года Государственное учреждение «Научно-производственное объединение «Тайфун» было реорганизовано путем присоединения к нему Государственного учреждения «Центральное конструкторское бюро гидрометеорологического приборостроения» с филиалом «Комет» (г. Долгопрудный) и Государственного учреждения «Региональный центр «Мониторинг Арктики» Росгидромета (г. Санкт-Петербург).

В настоящее время ГУ «НПО «Тайфун» – одно из ведущих научно-исследовательских учреждений Росгидромета.

Создание Центрального конструкторского бюро гидрометеорологического приборостроения (ЦКБ ГМП)

В октябре 1962 года академик Е.К. Фёдоров вновь занял пост начальника ГУГМС. В 1963 году в ГУГМСе по его указанию была разработана и утверждена Научно-техническим советом Службы Генеральная схема комплексной автоматизации гидрометеорологической службы. С именем Евгения Константиновича правомерно связывается принятие Постановления Совета Министров СССР от 9 сентября 1963 года «О мерах по улучшению гидрометеорологической службы СССР». В постановлении, в частности, предусматривалось «…организовать в 1964 году Центральное конструкторское бюро по гидрометеорологическому приборостроению (с местонахождением в г. Обнинске Калужской области), возложив на него разработку и широкое внедрение средств автоматизации и механизации в основные виды гидрометеорологической службы». Этим же постановлением были установлены основные лимиты на производственное (9000 кв. м) и жилищное (10000 кв. м) строительство, определены министерства и ведомства, ответственные за разработку проектно-сметной документации, строительство комплекса ЦКБ ГМП в г. Обнинске, сроки выполнения работ и порядок их финансирования.

9 апреля 1964 года Е.К. Фёдоров подписал приказ по ИПГ о создании в составе Обнинского филиала Лаборатории гидрометприборов (заведующий А.И. Паршин). Евгений Константинович установил, что прием на работу в Лабораторию оформляется в Обнинске приказами по Филиалу: для инженерно-технических сотрудников за подписью директора ИПГ, для остальных работников – директора Филиала. По состоянию на 1 февраля 1965 года в Лаборатории работало 13 сотрудников (научные сотрудники и инженеры), через год – 88 сотрудников, из них 41 – научные сотрудники и инженеры. Сотрудники Лаборатории работали во временно приспособленных помещениях вокруг камер аэрозольного корпуса Филиала.

С 1965 года в Лаборатории начались работы по модернизации приборов, разработанных в ряде НИИ и выпускавшихся заводами Главгеофизприбора. В том же году Лаборатория включилась совместно со специалистами Лаборатории нижнего слоя атмосферы Филиала в работы по созданию автоматизированного телеметрического комплекса для высотной гидрометеорологической обсерватории на строящейся Останкинской телевизионной башне (в 1967 году была введена в эксплуатацию первая очередь комплекса). В конце 1965 года для обеспечения экспериментальных работ в Лаборатории была создана группа опытного производства.

В соответствии с приказом ГУГМС приказом по Филиалу от 31 декабря 1966 года были освобождены от работы и направлены в порядке перевода в созданное ЦКБ ГМП 158 сотрудников Лаборатории гидрометприборов и 7 сотрудников из других подразделений Филиала. Организационный период становления ЦКБ ГМП закончился 1 января 1967 года. Некоторое время ЦКБ размещалось в аэрозольном корпусе Филиала. В 1967 году было введено в эксплуатацию первое производственное здание ЦКБ, полностью строительство было завершено в 1969 году.

Лаборатории гидрометприборов – ЦКБ ГМП Е.К. Фёдоров поручил разработать и изготовить опытно-промышленную партию из 50 штук одной из модификаций унифицированной автоматической гидрометеорологической станции – УАТГМС-4. В 1969 году для первой очереди автоматизированной гидрометеорологической системы ЦКБ ГМП поставило 50 УАТГМС-4 типа М-106. Затем производство УАТГМС было организовано на Рижском заводе. В 1970 году экспериментальная система в Белоруссии была полностью построена. В 1971 году была разработана модернизированная станция М-106М. Всего было произведено около 200 станций этих типов. Станции М-106 и М-106М успешно работали в Антарктиде на станции Мирный в периоды зимовок 1968–1969 и 1972–1973 годов.

В 1968–1969 годах в ЦКБ ГМП были созданы также модификации автоматических станций для научно-исследовательских судов, для аэродромов.

В 1965–1969 годах в ЦКБ ГМП сформировалось другое направление работ по автоматизации гидрологических и океанологических наблюдений. Были созданы экспериментальные образцы автоматического гидрологического поста, комплексы для глубоководного зондирования океана.

В 1969 году Е.К. Фёдоров принял решение о необходимости укрепления руководства ЦКБ ГМП. Начальником и главным конструктором ЦКБ был назначен В.П. Тесленко. В апреле 1970 года в состав ЦКБ был переведен из ИЭМ отдел средств и методов исследований верхней атмосферы и постоянно действующая экспедиция отдела. Коллектив ЦКБ пополнился значительным числом специалистов, прошедших конструкторскую школу оборонно-промышленного комплекса. Это сыграло решающую роль для прогресса развития ЦКБ в последующие годы. Большую роль сыграли и значительные структурные преобразования, осуществленные в это время.

Важным фактором стало также привлечение ЦКБ с 1971 года к работам в области создания автоматизированных систем наблюдения и контроля загрязнения окружающей среды.

В 1970–1971 годах, через восемь лет со дня зарождения Лаборатории гидрометприборов, закончился период становления Центрального конструкторского бюро как признанной мощной конструкторской организации в области гидрометеорологии. Основная заслуга в этом принадлежит Е.К. Фёдорову.

Создание Всесоюзного (ныне Всероссийского) научно-исследовательского института гидрометеорологической информации – Мирового центра данных (ВНИИГМИ-МЦД)

Академику Фёдорову Е.К. удалось решить очень важную задачу, имеющую первостепенное значение, как для метеорологов нашей страны, так и мирового метеорологического сообщества.

Идея создания в стране специализированного научно-исследовательского учреждения, оснащенного современной техникой, обеспечивающего хранение и обработку больших объемов метеорологических данных, неоднократно выдвигалась передовыми учеными-метеорологами еще в довоенные годы. И в этом направлении предпринимались реальные шаги.

Но качественно нового решения этого вопроса на правительственном уровне добился Евгений Константинович. Постановлением Совета Министров СССР от 3 января 1964 года был создан в г. Москве Мировой метеорологический центр с Отделением хранения и статистической обработки гидрометеорологических данных Мирового метеорологического центра в г. Обнинске (ОГМЦ). В постановлении были определены министерства и ведомства, ответственные за финансирование, разработку проектно-сметной документации и строительство комплекса зданий ОГМЦ в г. Обнинске.

Запланированные работы по созданию комплекса успешно выполнялись. И в августе 1971 года приказом начальника Главного управления гидрометеорологической службы академика Фёдорова Е.К. был организован с 1 октября 1971 года на базе Обнинского отделения Гидрометеорологического научно-исследовательского центра СССР Всесоюзный научно-исследовательский институт гидрометеорологической информации (ВНИИГМИ-МЦД).

В настоящее время ВНИИГМИ-МЦД – одно из крупнейших научных учреждений Росгидромета.

Создание Всесоюзного (ныне Всероссийского) научно-исследовательского института сельскохозяйственной метеорологии (ВНИИСХМ)

17 апреля 1964 года академик Фёдоров Е.К. издал приказ по Главному управлению гидрометеорологической службы «О создании в Институте прикладной геофизики Отдела сельскохозяйственной метеорологии». Этим же приказом в штат ИПГ была введена должность заместителя директора по науке (по агрометеорологии). И с 1 мая 1964 года заместителем директора по науке – заведующим отдела сельскохозяйственной метеорологии ИПГ был назначен канд. с.-х. наук Виктор Васильевич Синельщиков. Во исполнение приказа по ГУГМС от 17 апреля 1964 года директор ИПГ академик Фёдоров Е.К. своим приказом организовал с 1 мая 1964 года в Институте прикладной геофизики (Обнинский Филиал) отдел сельскохозяйственной метеорологии с четырьмя лабораториями: 1) методов агрометеорологических прогнозов, 2) агроклиматических обоснований агротехнических приемов, 3) агроклиматологии, 4) методики агроклиматических наблюдений и экспериментальной агрометеорологии. Этим же приказом с 1 мая 1964 года в порядке перевода из Центрального института прогнозов (ныне Гидрометцентр России) были зачислены в штат отдела и назначены на должности 47 сотрудников (23 из них – в московскую группу отдела).

Приказом по ГУГМС с 1 ноября 1964 года в Обнинском филиале ИПГ была открыта очная и заочная аспирантура по специальности «Агрометеорология», куда с 1 ноября 1964 года были зачислены в порядке перевода из ЦИПа 6 аспирантов очной и 4 аспиранта заочной аспирантуры.

Для обеспечения экспериментальных работ отдела в декабре 1964 года была создана Обнинская полевая экспериментальная агрометеорологическая база ИПГ.

Приказом по Филиалу, подписанному академиком Фёдоровым Е.К., с 1 января 1965 года московская группа отдела была перебазирована в г. Обнинск.

Не все переведенные из Москвы сотрудники переехали на постоянное место жительства в г. Обнинск. В соответствии с утвержденным штатным расписанием Филиала на 1965 год на штатные должности отдела были назначены с 1 февраля 1965 года 36 сотрудников, из них только 14 – бывшие сотрудники ЦИПа, в том числе 8 кандидатов наук. Приехавшие в г. Обнинск высококвалифицированные агрометеорологи при всесторонней поддержке руководства Филиала, Института и ГУГМС сумели в очень короткие сроки создать полноценные научно-исследовательские лаборатории отдела. На штатные должности отдела с 1 февраля 1966 года были назначены 78 сотрудников, а с 1 апреля 1967 года – 89 сотрудников, из них 30 – научные сотрудники, в том числе 2 доктора и 9 кандидатов наук.

Интенсивно наращивались объемы работ Обнинской полевой экспериментальной агрометеорологической базы. В январе 1965 года штат базы составлял 18 сотрудников, а к концу 1967 года – 93 сотрудника.

В утвержденной Е.К. Фёдоровым структуре вновь организованного Института экспериментальной метеорологии был предусмотрен как научное подразделение отдел сельскохозяйственной метеорологии. Среди оперативно-производственных подразделений – полевая экспериментальная агрометеорологическая база и постоянно действующая экспедиция отдела.

В соответствии с рекомендацией Ученого совета ИЭМ в составе отдела СХМ в октябре 1970 года была создана пятая лаборатория – математического моделирования агрометеорологических процессов. В 1971 году в отделе была организована шестая лаборатория – регулируемых метеофакторов и пять самостоятельных групп. Начала работать постоянно действующая аэрофотометрическая экспедиция отдела.

В ноябре 1972 года приказом по ИЭМ Отдел сельскохозяйственной метеорологии был реорганизован в Сектор сельскохозяйственной метеорологии в составе четырех отделов: 1) отдела математического моделирования и агрометеорологических прогнозов в составе двух лабораторий: методов агрометеорологических прогнозов и математического моделирования агрометеорологических процессов; 2) отдела агрометеорологического обоснования агротехники и экспериментальных исследований в составе двух лабораторий: агрометеорологического обоснования агротехнических мероприятий и экспериментальных исследований экстремальных агрометеорологических условий, в состав которой была включена группа технического обеспечения моделирования агрометеофакторов и группа автоматических методов измерения агрометеофакторов; 3) отдела агроклиматологии в составе двух лабораторий: агроклиматических ресурсов и методов машинной обработки и анализа агрометеорологической информации, созданной на базе группы объективного анализа агрометинформации; 4) отдела методов агрометнаблюдений в составе лаборатории методики агрометеорологических наблюдений и вновь созданной лаборатории спутниковых методов исследования агрометеорологических объектов. В состав отдела вошла постоянно действующая аэрофотометрическая экспедиция.

Приказом по ИЭМ лаборатория самолетных методов измерений влагозапасов и экспедиция при лаборатории были переданы с 1 июня 1973 года в состав отдела методов агрометнаблюдений Сектора сельскохозяйственной метеорологии.

С 1 июля 1973 года экспедиции отдела и лаборатории были объединены путем создания постоянно действующей аэрометрической экспедиции отдела методов агрометнаблюдений в составе трех отрядов: аэрофотометрической съемки посевов сельскохозяйственных культур на территории СССР; аэроснегосъемки южных районов ЕТС и аэроснегосъемки северных районов ЕТС.

Как известно, в 1974 году Евгений Константинович подал заявление с просьбой освободить его от должности начальника Главного управления Гидрометеослужбы. Его просьба была удовлетворена.

К этому времени Сектор сельскохозяйственной метеорологии успешно работал по установленным Главным управлением основным направлениям научной деятельности.

Приказом по Главному управлению от 25 июля 1977 года в соответствии с решением коллегии Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике от 28 июня 1977 года был организован с 1 октября 1977 года в системе Главного управления гидрометеорологической службы при Совете Министров СССР Всесоюзный научно-исследовательский институт сельскохозяйственной метеорологии (г. Обнинск) на базе Сектора сельскохозяйственной метеорологии Института экспериментальной метеорологии. С 1 декабря 1977 года 306 сотрудников сектора были уволены из ИЭМ в порядке перевода в созданный институт.

Памяти Е.К. Фёдорова

Жители г. Обнинска чтят память об Евгении Константиновиче Фёдорове.

Когда в 1957 году на окраине города началось строительство Филиала ИПГ строители присвоили стройке наименование «фёдоровская площадка» и оно прижилось лет на двадцать-тридцать. Но молодые жители этого уже не знают. А вот высотную метеорологическую мачту горожане по-прежнему называют «фёдоровская вышка».

Обнинское городское Собрание, высший орган самоуправления города, приняло несколько решений об увековечении памяти о Е.К. Фёдорове.

От 24 июня 1996 года.

О присвоении звания «Почетный гражданин города Обнинска».

Рассмотрев обращения ряда коллективов научных учреждений Федеральной службы по гидрометеорологии и контролю природной среды в городе Обнинске, совета Дома ученых города Обнинска и обращение заместителя председателя Государственной думы Чилингарова А.Н. о присвоении звания «Почетный гражданин города Обнинска» академику Фёдорову Е.К., организатору Гидрометеослужбы страны и пяти научных учреждений в городе, Обнинское городское Собрание РЕШИЛО:

За выдающиеся научные достижения и особый вклад в развитие города присвоить звание «Почетный гражданин города Обнинска» академику Фёдорову Евгению Константиновичу (посмертно).

От 15 июля 1996 года.

О присвоении площади имени академика Фёдорова Е.К.

Рассмотрев обращения коллективов учреждений Роскомгидромета, НПО «Тайфун», ВНИИСХМ, ВНИИГМИ-МЦД, ЦКБ, протокол Комиссии по топонимике, охране памятников истории и культуры от 27.06.96 года, учитывая выдающиеся заслуги перед Отечеством и городом Обнинском Героя Советского Союза, полярника и руководителя Гидрометеослужбы, академика Евгения Константиновича Фёдорова, Обнинское городское Собрание РЕШИЛО:

Присвоить территории между ВНИИГМИ-МЦД и ЦКБ площадь имени академика Фёдорова Евгения Константиновича.

От 22 декабря 1997 года.

Об установлении мемориальных и памятных знаков.

Рассмотрев материалы Комиссии по топонимике, охране и использованию памятников истории и культуры, Обнинское городское Собрание РЕШИЛО:

Поручить Администрации города организацию установки мемориальных и памятных знаков академику Фёдорову Е.К. до 9 мая 1998 года.

Аэрозольный корпус. Май 1964 г.

В 2008 году в Музее истории города Обнинска была открыта экспозиция «История Обнинска – города науки. 1940-е – 2000-й годы». В экспозиции представлен раздел: «Учреждения гидрометслужбы в г. Обнинске». Здесь размещены материалы обо всех учреждениях Гидрометслужбы в г. Обнинске и о создателе этих учреждений – академике Е.К. Фёдорове.

В 2009 году в здании Администрации г. Обнинска была открыта Галерея портретов Почетных граждан города. Среди них портрет Евгения Константиновича.

По инициативе физкультурно-спортивного актива, при поддержке администраций и общественных организаций учреждений Гидрометслужбы в г. Обнинске – НПО «Тайфун», ЦКБ ГМП, ВНИИГМИ-МЦД и ВНИИСХМ – в феврале 1987 года состоялись первые массовые лыжные старты на приз академика Фёдорова Е.К.

Это начинание оказалось удачным – старты стали ежегодными, число участников увеличивалось с каждым годом. Многие приходили на старты с детьми и внуками. Росло число участников стартов, работающих в учреждениях других ведомств.

В 1991 году на лыжню вышли около 300 человек, впервые среди них были (в группе сильнейших) лыжники из Калуги, Протвино, Серпухова, Балабаново. Материальную поддержку лыжных соревнований начали оказывать и спонсоры.

В первые годы каждый участник соревнований после прохождения своей дистанции получал свидетельство и памятный значок с символикой соревнований. Победителям в каждой возрастной группе и в группе сильнейших вручались также памятные спортивные шапочки с надписью «Приз Фёдорова» с указанием года.

Лыжные соревнования на приз академика Фёдорова Е.К. стали городским спортивным праздником, вошли в список Всероссийских соревнований. Это несомненная заслуга руководителей учреждений Гидрометслужбы в г. Обнинске и оргкомитета. Во все годы самым активным организатором и членом оргкомитета соревнований был и остается сотрудник ВНИИСХМ Анатолий Павлович Погудин.

Начиная с 1992 года финансирование соревнований со стороны Обнинских учреждений Гидрометслужбы, ведомства и города поддерживалось на минимальном уровне. И тут в полной мере раскрылся талант А.П. Погудина ежегодно плодотворно работать со спонсорами. В результате привлечения к организации соревнований многочисленных спонсоров удается выставлять солидные призы. Эффективно проводится реклама соревнований. Немаловажным фактором приезда на соревнование спортсменов из других мест является и тот факт, что соревнования всегда проводятся в третье воскресенье февраля. Это время выбрано не случайно – работа дрейфующей станции «Северный полюс-1» завершилась 18 февраля 1938 года.

21-е лыжные соревнования на приз академика Фёдорова Е.К. состоялись 21 февраля 2010 года.

Видно, что лыжные соревнования на приз академика Фёдорова Е.К. проводятся на достаточно высоком спортивном уровне. С 1995 по 2009 год включительно соревнования проводились 12 раз. В лыжных гонках мужчин на 30 км 6 раз побеждали мастера спорта международного класса, 4 раза – мастера спорта и 2 раза – кандидаты в мастера спорта. В лыжных гонках женщин на 15 км 4 раза побеждали мастера спорта международного класса, 7 раз – мастера спорта и один раз кандидат в мастера спорта.

Оргкомитет ежегодно приобретает награды победителям с символикой соревнований: 2 кубка, 2 медали за первые места, 2 медали за вторые места, 2 медали за третьи места, настольные квартальные отрывные календари, вымпелы, значки. Спонсоры передают оргкомитету многочисленные материальные ценные призы.

В последние годы лыжные соревнования проводятся в шести группах:

1) юноши – бег на 15 км;

2) девушки – бег на 7,5 км;

3) мужчины – бег на 30 км;

4) женщины – бег на 15 км;

5) ветераны – мужчины – бег на 10 км.

(старше 45 лет)

6) ветераны – женщины – бег на 15 км.

Награждаются лыжники, занявшие первые шесть мест в беге мужчин на 30 км, и первые три места – в остальных группах. Всем вручаются настенные календари, вымпелы и значки. За победу в беге мужчин на 30 км и женщин – на 15 км вручаются кубки и медали, занявшим вторые и третьи места вручаются соответствующие медали.

Старт мужчин на 30 км и женщин на 15 км 20 февраля 2002 г.

Всем победителям и призерам вручаются ценные призы спонсоров (всего 21). За первые места в беге мужчин на 30 км и женщин – на 15 км установилась традиция вручать современные цветные телевизоры.

Оргкомитет соревнований вручает всем, кто принимал участие в организации и спонсорам соревнований настенные календари и карманные календарики.

Глава IV Воспоминания Ю.А.Израэля

Стиль работы Е.К.Федорова в сложных условиях

Все в нашей стране знают великого исследователя, папанинца, национального героя академика Евгения Константиновича Федорова.

Евгений Константинович прошел сложный жизненный путь – полярный исследователь, многолетний начальник Гидрометеослужбы страны, военный (во время войны), политик и дипломат.

И главное в нем – это железный, несгибаемый характер, желание всегда сделать что-то новое, опередив время, умение увлекать людей важным делом, доброжелательность и требовательность.

В его жизни, осененной талантом и несгибаемостью, были взлеты и падения, удачи в крупных делах и сложности.

Его закалка началась, конечно, в Заполярье, а затем на легендарной, организованной впервые в мире, дрейфующей ледовой станции «Северный полюс – 1», на которой он вместе с Папаниным, Ширшовым и Кренкелем в течение года исследовал свойства полярного льда, его дрейф, состояние окружающей среды в районе Северного полюса Земли. Об их жизни и работе на знаменитой дрейфующей станции написано много книг и статей.

После зимовки папанинцы стали истинно национальными героями – их встречали так, как, наверное, только Юрия Гагарина. Возвращаясь с зимовки, они ехали по праздничным улицам Москвы. Толпы народа приветствовали их, их засыпали цветами, приветственными листовками с самолетов. Это было незабываемо.

Вскоре после зимовки Евгений Константинович Федоров был назначен начальником гидрометеорологической службы Советского Союза (1939 г.). Он с энтузиазмом взялся за дело. Расширение сети станций, особенно полярных (вспомните фильм «Семеро смелых») – дело его рук. В начале войны Гидрометеослужбу включили в состав Красной Армии, и Евгений Константинович возглавлял службу все эти тяжелые годы. Особенно много в это время служба сделала для авиации, для дальних полетов.

К 1947 г. служба имела статус Главного Управления Гидрометеослужбы при Совете Министров СССР, а возглавлявший ее, Евгений Константинович в возрасте 35 лет был уже генерал-лейтенантом.

Но я в начале воспоминаний о нем сказал, что были у Евгения Константиновича и взлеты, и падения. В 1947 г. по навету злоумышленников и по указанию Мехлиса Евгений Константинович подвергся «товарищескому суду». Ему инкриминировали якобы передачу гидрометеорологической информации американцам и англичанам (нашим союзникам в великой войне). Сейчас такое обвинение показалось бы просто нелепым, а в то время Евгений Константинович был уволен с работы и разжалован в рядовые.

Евгений Константинович в гражданском кургузом пиджаке пошел в большую науку.

Он организовал на Кавказе высокогорную геофизическую лабораторию для исследования процессов в атмосфере, а затем и отдел физики облаков в составе Геофизического института Академии наук СССР, которым руководил в то время академик Г.А. Гамбурцев. Вскоре Федоров стал заместителем директора и организовал у себя ячейку, которая работала в Средней Азии по поискам урана-235 – это было тогда очень важной задачей.

Е.К. Федоров задумал, конечно, расширение всех названных работ, начал подбирать молодежь по всей стране. Вот тогда и произошла моя личная встреча с Евгением Константиновичем. Это было в Ташкенте. Там я жил и учился в университете на физическом факультете.

Мое первое впечатление о Евгении Константиновиче Федорове: плотный, энергичный человек среднего роста и среднего возраста. Во всех проявлениях чувствовалась неиссякаемая энергия, умение доводить дело до нужного результата. Умные, доброжелательные глаза. Проездом из экспедиции в южные республики Средней Азии он заехал в Ташкент к декану физического факультета университета Скворцову (он с ним был знаком ранее) и попросил отобрать 6 лучших студентов с 5 курса для работы в его будущем Институте. «Ведь в Москве хороших студентов-физиков не добыть, отправляют в далекие атомные городки», которые в то время создавались. После краткой беседы моя судьба была решена, хотя в Ташкенте мне сулили аспирантуру и отдельное научное направление.

Это было время, когда для Е.К. Федорова начался новый великий этап деятельности. Он хорошо продумал стратегию действий своей группы, а впоследствии Института.

Радиоактивность при испытаниях ядерного оружия, распространяющаяся на большие расстояния (пусть даже в небольших количествах) будоражила людей, да и ученые и конструкторы должны были иметь надежную информацию о таком распространении и о составе этих фрагментов. Федоров поставил первую задачу – откуда распространяется радиоактивность, зафиксированная в 1953 г. на Алтае. И вот состоялась встреча И.В. Курчатова с Е.К. Федоровым, на которой было принято решение об организации научной ячейки (а в последствии и Института).

Е.К. Федоров получил высокие полномочия и занялся делом. Вот где пригодилась молодежь – ведь готовых специалистов по этому профилю практически не было.

Федорову была поставлена уникальная задача с 1 января 1954 г. составить программу исследований радиоактивности при проведении ядерных испытаний, создать методики и аппаратуру и в сентябре – октябре 1954 г. начать практическую работу на полигоне. И все это своими силами – руководя молодыми, которых он подбирал; старше нас был вначале только один Р.М. Коган (лет 35). Мы взялись за работу.

Е.К. Федоров показал истинную ширину мышления, изобретательности, воли. Пользуясь полномочиями, он задумал авиационные исследования, для которых отобрал 10 самолетов. В числе отобранных 2 огромных мощных винтовых бомбордировщика ТУ-4 аналоги американской летающей крепости В-29 – для измерений на больших высотах и расстояниях. 3 ИЛ-28 двухмоторные прямокрылые небольшие реактивные бомбордировщики – для установки автоматической рентгенометрической аппаратуры; два ИЛ-12 (или 14) для измерений в нижней части радиоактивного облака («шлейфа») и 3 небольших ЛИ-2 для измерений на небольших высотах (100–200 м) радиоактивных «следов», оставшихся от прошедших радиоактивных облаков взрыва.

Кроме того были грандиозные планы по наземным измерениям автомобильным и автоматическим наземным приборам, в которых лента продергивалась и фиксировались выпадения радиоактивных частиц из облака в течение каждой минуты.

На начальном этапе подготовки особенно выделялась научно-организационная роль Евгения Константиновича. Он лично объездил все конструкторские бюро, лично осмотрел выделяемые самолеты, наметил вместе с нами размеры и установку приборов на самолетах. Предполагалось, что все приборы будут создаваться в нашем Институте. В Институте были для этого специалисты, в основном, молодежь. Федоровым были созданы конструкторское бюро и мастерские. Основные самолеты были в воинских частях, а впоследствии и на судах. Мы вместе с Е.К. Федоровым Объясняли задачу, советовались с экипажами и конструкторами.

Так, например, транспортная авиация размещалась в Люберцах, и Федоров, взяв меня, отправился в гости к летчикам. Собрался офицерский состав, обсудили не только установку приборов, но маневр самолетов при выполнении задач. Например, при съемке следа радиоактивного облака, сформировавшегося на земле, необходимо было, следуя за облаком взрыва, пересекать образующийся след, фиксировать показания приборов (что делалось автоматически) и, главное, осуществить как можно более точную привязку к местоположению самолетов при съемке, особенно точно при разворотах (для того, чтобы сразу же после съемки построить карту радиоактивного загрязнения местности).

За столом президиума генерал, командир Люберецкой дивизии с офицерами и Е.К. Федоров спокойно обсуждали предстоящую операцию. По уверенности Федорова при этом обсуждении, я понял, что дело находится в надежных руках.

Лето прошло быстро – в трудах и заботах. Мы сталкивались иногда с непреодолимыми препятствиями (как нам казалось). Например, за несколько дней до отъезда всей команды в экспедицию, вызывает меня Евгений Константинович и так спокойно говорит: «Юрий Антониевич, нам выделили еще один самолет ИЛ-14, нужно его срочно оборудовать. Поезжай в Люберцы, попробуй договориться». Мне показалось, что Федоров даже улыбнулся. Я с ужасом вспомнил, сколько времени и денег мы потратили на оборудование первого ЛИ-2. Тогда работала большая бригада из Ильюшинского КБ. С подготовленными гигантскими чертежами (а речь шла о расположении и надежном креплении большого числа приборов на борту самолета) они прибыли на аэродром и сверяли, сверял… А здесь – осталось пару дней и никакого КБ…

Я поехал на аэродром. Переговорил со многими летчиками, техниками, но они лишь отрицательно махали головой и руками. И лишь один указал на край аэродрома, где одиноко стоял небольшой домик. А дальше, как в сказке. Я подошел к домику, там сидели двое: один пожилой старшина и второй молодой солдат, его подручный. Старшина спокойно выслушал меня, задал несколько вопросов по существу, на папиросной пачке попросил нарисовать некоторые детали и задумался… Через несколько минут я спросил возможно ли что-либо сделать в оставшееся время? Старшина поднял на меня глаза и ответил: «Можно, но стоить тебе это будет недешево». Я похолодел, вспомнив, что КБ взяли за всю разработку сотни тысяч рублей. А старшина: «Да, не дешево – полтора литра чистого спирта». Сердце мое подпрыгнуло от радости, и я впервые понял, что значит русская смекалка. Я вспомнил улыбку Евгения Константиновича, когда он посылал меня в Люберцы. Вот она – мудрость и уверенность в наших людях, вера в мастерство и русскую смекалку. За два дня все было сделано, и мы были готовы к отлету.

Теплым сентябрьским днем мы загрузились в два самолета ЛИ-2 (пятнадцать членов экспедиции и много разной аппаратуры) и полетели неизвестно куда. Никто не знал адрес нашей будущей работы. Летели на восток, после Омска свернули к югу. И вот пирамидальные тополя вдоль всей полосы, небольшие домики, в общем, вид среднеазиатский. Мы стали гадать, что это за место. И вдруг всплыло слово – Семипалатинск… Да, мы приземлились на семипалатинском полигоне. Часть нашей группы (с самолетной аппаратурой) осталась здесь же – нам выделили небольшое помещение и разместили в аэродромной гостинице. Другая часть, которая должна работать с наземной аппаратурой, поехала ближе к полигону в пункт «М» (теперь этот городок называется Курчатов).

Е.К. Федоров прилетел на пару дней позже и сразу поехал в пункт «М» налаживать связи.

И вот 3 октября все началось. Накануне у нас на аэродроме побывал Курчатов – поднялся к нашим приборам по лесенке, посмотрел на приборы внимательно, сказал задумчиво: «ну-ну» и ушел.

3 и 5 октября Евгений Константинович летал на ИЛ-12, «засекал Шлейф» облака, измерял, отбирал пробы вместе с двумя сотрудниками, а я летал на ЛИ-2, измеряя радиоактивность на следе облака, а вечером воспроизводил этот след на длиннющей миллиметровке (5 октября след получился длиной до двух метров (масштаб 1 километр на 1 см бумаги). Измерения проводились до фоновых значений.

6 октября Федоров устроил «смотрины в районе «М». Академики Семенов Н.Н. и Зельдович Я.Б. приехали посмотреть «след», долго изучали его с помощью сильной лупы и остались довольны. Так состоялась первая проверка «системы Федорова» на прочность.

Тем временем трудилась и наша теоретическая группа: В.Н. Петров и А.Я. Прессман Они из добытого нами материала клеили модели, предсказывали уровни загрязнения при очередном взрыве, пытались рассчитать оптимальную высоту взрыва и т. д. Это была ювелирная работа, и Е.К. Федоров с особой тщательностью руководил ею.

На полигоне в это время собрались крупные ученые. Кроме ученых – атомщиков были академик Федоров Е.К., Семенов (лауреат Нобелевской премии), Зельдович, Садовский. Все внимательно следили за получением уникальных экспериментальных данных.

Серия испытаний осенью 1954 г. была интересна еще и тем, что нам удалось на мощном четырехмоторном самолете пересечь по центру большое облако от ядерного взрыва 26 октября и ряд пересечений облака на реактивных ИЛ-28. Это позволило получить данные по структуре облака, исследовать его динамику.

Начался и заканчивался 1955 год. Е.К. Федоров с частью команды переехал на Новую Землю, где осваивался новый полигон. Федорову удалось с помощью специально собранного локатора исследовать подводный атомный взрыв.

Все участники работ на Семипалатинском полигоне готовились к сбросу с самолета крупной термоядерной бомбы мегатонного класса. В это время мы начали перегонять американских специалистов – они еще не сбрасывали с самолета термоядерных бомб.

При подготовке этого испытания на Семипалатинском полигоне особое внимание уделялось высоте взрыва. Это в значительной степени обеспечивало безопасность и эффективность испытания. Е.К. Федоров с нашими теоретиками особенно тщательно работали над этой задачей и, конечно, сильно нервничали. И вот в ноябре 1955 г. испытания состоялись. Я был в составе первого экипажа ЛИ-2 (единственный гражданский участник), направившегося в эпицентр этого воздушного (но не на большой высоте) взрыва. Сразу после взрыва – для измерений радиоактивности в эпицентре и для наблюдения за произведенными эффектами.

После этих работ испытания всех крупных «изделий» перешли на Новоземельский полигон, где и были впоследствии испытаны самые крупные в мире термоядерные заряды.

Е.К. Федоров в 1957 г. привлек на Новую Землю команду по активным воздействиям на облачность – чтобы освободить нужный участок от облаков, обеспечить точный сброс изделий. Далее у Евгения Константиновича появилось много новой работы.

Е.К. Федоров переживал, что в его родной Гидрометеослужбе дела идут не очень ладно, обратился в ЦК КПСС с просьбой назначить его начальником Гидрометеослужбы СССР, и через некоторое время получил согласие. Это был, я думаю, единственный случай в нашей стране, когда руководитель на крупной должности через 16-летний перерыв был вновь назначен на эту должность. Евгений Константинович с головой окунулся в порученную работу.

По вопросам ядерного оружия он участвовал в переговорах в качестве главы делегации по ядерному разоружению.

Его возвращение в Гидрометеослужбу потребовало от Евгения Константиновича новых усилий, проявления его воли и обязательности. Он занялся перестройкой службы, ее автоматизацией, установкой метеорологических локаторов. Впервые в мире в нашей службе появились автоматические станции и многое другое. Он организовал крупный научный центр в Обнинске с прекрасными лабораторными корпусами и жильем, организовал несколько новых научных институтов.

Однако, его тянуло назад в свой родной Институт прикладной геофизики. Он сумел убедить меня перейти в Гидрометеослужбу на его место, а сам вернулся в Институт. Произошла своего рода «рокировка».

Е.К. Федоров задумал заниматься институтом, писать книги. Однако его активность, его воля снова толкнули его на большие дела: его выбрали Председателем Всесоюзного комитета защиты мира, он был членом Верховного Совета СССР, окунулся в общественную деятельность. Его научная деятельность отмечена избранием в академики, работой главным ученым секретарем Академии наук СССР. Его книга «Экологический кризис и социальный прогресс» – лишь один пример глубоких идей и всей работы в это время.

И лишь нелепый несчастный случай оборвал в 1981 году его прекрасную, светлую жизнь.

Я остановился в этом очерке лишь на небольшом, но очень важном этапе жизни Е.К. Федорова. Но мы видим, с какой настойчивостью и волей он мог выполнить сложнейшие задачи.

Он воспитал многих учеников, он создал свой «федоровский» стиль работы – стиль патриота своей родины и мы с благодарностью следуем его путем.

Глава V Воспоминания С.И.Авдюшина

Академик Фёдоров Е.К. – основатель Института прикладной геофизики

В пятидесятых годах Советский Союз создавал ракетно-ядерный оборонительный щит. В это время выдающийся геофизик, известный полярник, член – корреспондент АН СССР Фёдоров Е.К. в Геофизическом институте АН СССР возглавлял работы по исследованию физики образования облаков и их разрушения, физики формирования и распространения радиоактивных аэрозолей в атмосфере, а также выпадения их на поверхность Земли. Решение поставленной проблемы было весьма важно для проведения ядерных испытаний при метеорологических условиях, обеспечивающих минимальное радиоактивное загрязнение, а также при планировании и размещении атомных электростанций.

Е.К. Фёдоров для выполнения поставленной проблемы создаёт отделение прикладной геофизики при АН СССР и возглавляет его. 6 января 1956 года отделение Решением Академии Наук СССР преобразуется в самостоятельный Институт прикладной геофизики АН СССР, директором Института назначается член-корреспондент АН СССР Фёдоров Е.К. В ИПГ Е.К. Фёдоров развивает три направления:

– воздействие на облака с целью вызывания дополнительных осадков и подавления града;

– контроль и прогноз радиоактивного загрязнения природной среды при ядерных испытаниях с учетом развития атомной энергетики;

– исследование верхней атмосферы и околоземного космического пространства.

К этим работам он привлек известных ученых докторов наук Н.И. Вульфсона, Г.И. Голышева, А.М. Гусева, Р.М. Когана, Л.М. Левина, С.М. Полоскова, Е.Н. Теверовского, Г.Ф. Хильми.

Создавая коллектив ИПГ, Е.К. Фёдоров уделял большое внимание набору молодежи. Из Ташкента он пригласил на работу к себе Ю.А. Израэля и В.Н. Петрова. Он был для молодежи не только руководителем, но и учителем, товарищем. В пятидесятые годы пришли работать: В.А. Варфоломеев, А.Д. Данилов, Ф.Л. Дликман, Г.С. Кирдин, И.А. Колосков, Ю.М. Кулагин, А.Г. Лактионов, В.В. Михневич, И.М. Назаров, М.В. Никифоров, Н.К. Переяслова, Ф.Я. Ровинский, П.М Свидский., Ю.С. Седунов, О.П. Тищенко, Г.Ф. Тулинов, Ш.Д. Фридман, Ф.Я. Яковлев.

Мне тоже посчастливилось влиться в работу коллектива в 1959 году. Летом 1959 года, будучи еще студентом Московского инженерно-физического института, я совмещал учебу с работой в ИПГ. Мне посчастливилось встретиться с Е.К. Федоровым в тот момент, когда завершив работу в отделе Р.М. Когана, я собирался уволиться из ИПГ. Разговор, который состоялся между нами, произвел на меня глубокое впечатление в плане перспектив развития геофизического мониторинга. Было решено, что я остаюсь работать в ИПГ, и Е.К. Федорову пришлось приложить немало усилий, чтобы молодого специалиста МИФИ С.И. Авдюшина направили на работу в ИПГ.

В это время (1959 год) перед ИПГ АН СССР была поставлена задача создания радиационного мониторинга в космосе. С этой целью необходимо было разработать и изготовить бортовую радиометрическую аппаратуру для ракет и ИСЗ и принять участие в испытаниях высотных ядерных взрывах по исследованию радиационных параметров взрыва.

Решение о проведении цикла испытательных высотных взрывов было принято в ответ на американские испытания ядерного оружия в космосе «Операция Аргус». Для представления операции Аргус приведем цитаты из современного издания Энциклопедии «Космонавтика» А.Г. Железнякова. «Одной из самых секретных операций, проведенных армией США во время реализации программы создания ракетно-ядерного оружия, стал эксперимент «Argus». Он был осуществлен в августе-сентябре 1958 года и та завеса секретности, которая окружала операцию, была сравнима, разве что, с подготовкой и проведением первого взрыва ядерной бомбы на полигоне Alamogo (штат Нью-Мексико, США) 16 июля 1945 года. Основной целью проводимого эксперимента являлись исследования действия поражающих факторов ядерного взрыва, произведенного в условиях космического пространства, на земные радиолакаторы, системы связи и электронную аппаратуру спутников и баллистических ракет. Кроме того предполагалось изучить взаимодействие радиоактивных изотопов плутония, высвобождавшихся во время взрыва, с магнитным полем Земли».

Подготовку и участие в испытаниях осуществлял Р.М. Коган с группой молодых ученых, пришедших в Институт после окончания МГУ им. М.В. Ломоносова и МИФИ.

Исходная информация была очень ограниченной. Она сводилась к следующему. Ионизирующие излучения ядерного взрыва имеют «мгновенную» и «запаздывающую» компоненты. Мгновенное гамма-излучение возникает в момент деления ядер, и его длительность определяется временем протекания ценной реакции в веществе боеприпаса, зависящем, очевидно, от конструктивных параметров бомбы, нам совершенно неизвестных. Несколько проще была ситуация с запаздывающим гамма излучением осколков деления, поскольку оно меньше зависит от конструкции «изделия», так как регистрируется после разлета (испарения) этой конструкции.

Разработка и изготовление комплекса аппаратуры «Прочность» для установки на головную часть исследовательской ракеты Р-12 должны быть оригинальными, т. к. аппаратура должна сохранять работоспособность при пролете через эпицентр взрыва и при падении сохранить контейнер с записью результатов измерения.

Руководил разработкой и изготовлением комплекса «Прочность» П.М. Свидский.

Вот как описываются в Энциклопедии «Космонавтика» А.Г Железнякова высотные испытания ядерного оружия в СССР.

«Серия испытаний получила в документах условное наименование «Операция» «К» и была призвана исследовать влияние высотных ядерных взрывов на работу радиоэлектронных средств, в том числе, а скорее в первую очередь, на работу средств системы противоракетной обороны (система «А»).

Первые два эксперимента были проведены 27 октября 1961 года («К1» и «К2»), три других – 22 октября, 28 октября и 1 ноября 1962 года («КЗ», «К4» и «К5»). К этому времени США провели аналогичные испытания в районе атолла Джонстона в акватории Тихого океана.

В каждом эксперименте производился последующий пуск с ракетного полигона в Капустином Яре двух баллистических ракет «Р-12», направленных в «центр обороны» системы «А» (полигон в Сары-Шагане), причем их головные части летели по одной и той же траектории одна за другой с некоторым запаздыванием друг от друга. Первая ракета была оснащена ядерным зарядом, который подрывался на заданной для данной операции высоте, а в головной части второй были размещены многочисленные датчики, призванные измерить параметры поражающего действия ядерного взрыва. Как я уже отметил, «основная партия» в экспериментах принадлежала системе ПРО и именно перед ней ставились основные задачи: обнаружить и сопровождать радиолакационными средствами вторую ракету (без ядерного заряда) и осуществить ее перехват противоракетной «В-1000» (Главный конструктор – Петр Дмитриевич Грушин) в телеметрическом варианте (без боевой части).

Высота взрывов ядерного заряда составляла: в операциях «К1» и «К2» -300 и 150 километров при мощности головной части в 1,2 килотонны. Высота подрыва ядерных зарядов в операциях «КЗ», «К4», «К5» -300, 150, 80 километров соответственно при существенно больших мощностях зарядов, чем в первых двух операциях (300 килотонн).

Кроме системы «А» в эксперименте участвовали специально привлеченные технические средства, сосредоточенные вдоль трассы полета баллистических ракет, здесь же работали ионосферные станции, производились запуски метеозондов и геофизических ракет. На всех радиоэлектронных средствах фиксировались нарушения их работы, вызванные ядерными взрывами.

Информация об этих испытаниях до сих пор остается лишь косвенной. Официальные документы о них не опубликованы и вероятнее всего еще долго останутся закрытыми.

Даты проведения испытаний удалось выяснить, воспользовавшись публикациями в американской серии «Nuclear Weapons Databook Working Papers».

Полученные прямые наблюдательные данные о характеристиках проникающих излучений высотных (космических) ядерных взрывов позволили готовиться к реализации программы подготовки космической системы мониторинга и радиационной обстановки в ОКП с целью контроля за соблюдением моратория о прекращении ядерных испытаний в космосе. Возможность надежного контроля была одним из важных условий для заключения таких соглашений и активно обсуждалась, в частности, на международных переговорах в 1958 году, когда советскую делегацию возглавлял Е.К. Фёдоров. К этому туру переговоров рядом видных советских ученых (В.Л. Гинзбург, Р.М. Коган, Я.Л. Альперт) были подготовлены соображения и оценки по возможным методам обнаружения взрывов.

Поскольку конечный результат работы системы контроля зависит от соотношения величин «полезного сигнала» и уровня помех, уже в 1961 году начали проработку вопросов об измерении таких характеристик космического фона радиационных потоков, которые важны при реализации конкретных методов обнаружения. В институте своими силами были разработаны и изготовлены макетные образцы аппаратуры, которые были использованы для установки на первых спутниках серии «Космос». В частности, 21.12.1961 в 12:30 UTC с космодрома Капустин Яр, стартовый комплекс «Маяк»-2, был осуществлен пуск ракеты-носителя «Космос-63С1», который должен был вывести на околоземную орбиту советский спутник «ДС-1» серии № 2 (1961 1221F), с такой аппаратурой. Аппаратуру к пуску подготовил С.И.Авдюшин. К сожалению, спутник на орбиту не вышел из-за аварии ракеты-носителя на 354-й секунде полета. 20.10.1962 в 4:00 UTCc космодрома Капустин Яр, стартовый комплекс «Маяк-2», осуществлен пуск ракеты-носителя «Космос-63С1» который вывел на околоземную орбиту советский спутник «Космос-11» (00441/1962 Бета Тэта 1). КА типа «ДС-А1», сер.№ 1 выведен на орбиту с параметрами: наклонение орбиты – 49 градусов; период обращения – 96,1 минуты; минимальное расстояние от поверхности Земли (в перигее) – 245 километров; максимальное расстояние от поверхности Земли (в апогее) -921 километр.

Это был первый советский спутник с запоминающим устройством, рассчитанным на запись в течение 800 минут.

В мае следующего года был уже успешный запуск точно такого же спутника, который получил обозначение ИСЗ «Космос-17» (запуск 22 мая 1963 г., высоты 260–788 км, угол наклона 49 градусов). На нем были получены важные данные о величинах и микроструктуре потоков проникающих излучений, возникающих при взаимодействии энергичных космических лучей с веществом аппарата, данные о вариациях интенсивности ГКИ и частиц, захваченных в геомагнитную ловушку. В частности, получены величины потоков энергичных электронов, инжектированных при американском ядерном испытании «Старфиш» 9 июля 1962 года. Работа с материалами этого спутника послужила прологом к развитию в ИПГ нового направления по обеспечению радиационной безопасности полетов пилотируемых космических кораблей.

В начале июня 1963 года по запросу Комиссии по исследованию и использованию космического пространства институту было поручено оценить радиационные условия на трассах пилотируемых КА "Восток". Работа велась с иcпoльзoвaнием данных измерений потоков ионизирующих излучений гейгеровскими и сцинтилляционными счетчиками в составе аппаратуры ИПГ на «Космос-17».

Как выяснилось позже, полученная оценка – 15 миллирад/сутки оказалась близкой к значениям, зарегистрированными бортовыми дозиметрами в последовавших вскоре космических полетах В.Ф Быковского и В.В Терешковой (старты 14 и 16 июня 1963 года, соответственно).

Это был первый опыт ИПГ по радиационному обеспечению пилотируемых космических полетов, послуживший прологом к официально оформленной лишь через 10 лет (в 1973 г.) Службе контроля и прогноза радиационной обстановки в ОКП. Он позволил определить и опробовать некоторые подходы и принципы, реализованные затем в Службе.

В целом, полученные результаты и накопленный опыт, с одной стороны, а также развитие международных отношений в сторону разрядки напряженности, с другой, позволили нам сформулировать новые «мирные» инициативы по созданию регулярной службы прогноза радиационной обстановки в околоземном космическом пространстве для нужд обеспечения космических полетов. Е.К. Федоров, возглавивший к тому времени Гидрометслужбу страны, выступил с таким предложением. Эта инициатива, однако, не встретила должного понимания и поддержки у «космических академиков», возможно, определенную роль при этом сыграли и конъюктурные соображения.

– Ну и шут с ними, – сказал нам Е.К. Федоров – вот сейчас ведется подготовка первого спутника для создаваемой Космической метеорологической системы. Сумеете быстро разработать комплекс бортовой аппаратуры, обеспечивающей регулярные непрерывные измерения необходимых параметров радиационной обстановки, провести наблюдения и оперативную обработку данных, тогда разговор будет другим.

Разработку и изготовление экспериментального радиометрического комплекса (РМК-1) для спутника «Метеор» возглавил Главный конструктор С.И. Авдюшин, так что на первом же спутнике «Метеор-1» № 1 (запущен 26 марта 1969 г., высоты 630–713 км, угол наклона орбиты 82 градуса) начал работать радиометрический комплекс РМК-1. Он впитал в себя идеи и опыт наших прежних разработок и по ряду параметров соответствовал или даже превосходил мировой уровень для того времени. Широкий набор детекторов, включавший гейгеровские и сцинтилляционные счетчики разных размеров, с различной экранировкой и с соответствующим выбором порогов дискриминации выходных сигналов, был рассчитан для получения суммарных и раздельных данных о потоках энергичных электронов и протонов, проникающих за определенные значения защиты, начиная от 4 10 г/кв. см, и до нескольких и более г/кв. см; соответствующие пороговые энергии выбирались по протонам – 5, 15, 25 и 40 МэВ (по электронам это – 150 и 500 кэВ, 1,6 и 3,1 МэВ), а также 65 МэВ и в энергетическом окне 30–80 МэВ. Необходимый широкий динамический диапазон регистрируемых плотностей потоков достигался засчет различия геометрических факторов детекторов излучений и применением электронной цифровой квазилогарифмической системы регистрации скоростей счета импульсов. Созданием оригинальной Бортовой автоматической регистрирующей системы (БАРС), включающей электронные схемы с цифровой регистрацией и сжатием информации и запоминающее устройство с емкость на 800 минут, были разработаны и изготовлены коллективом талантливых разработчиков лаборатории В.О. Вяземского в ЛЭТИ – Ленинградском электро-техническом институте им. Ульянова-Ленина.

Цифровая форма бортовой регистрации передачи данных по телеметрии позволила быстро ввести в действие систему оперативной обработки на ЭВМ (тогда это была «Минск-26») принимаемой с ИСЗ информации.

Первые же результаты наблюдений показали удачность как выбора космической платформы, так и разработанной аппаратуры для мониторинга радиационных условий в ОКП. Уже через четыре дня после запуска, 30 марта 1969 года, была зарегистрирована вспышка солнечных космических лучей, а 11 апреля – еще одно вторжение в магнитосферу Земли потоков энергичных протонов от хромосферной вспышки 10 апреля, продолжавшееся более 10 дней, причем интенсивность в максимуме в тысячи раз превышала обычный фоновый уровень.

14 октября 1970 г. были зарегистрированы повышенные потоки гамма-излучения при прохождении спутника над территорией Китая, что интерпретировалось как излучение радиоактивного облака от проведенного приземного ядерного взрыва.

Были также получены новые данные о динамике потоков электронов и протонов радиационных поясов Земли.

Оперативно обрабатываемая космическая радиационная информация («штормовая» – сразу после приема данного витка и «глобальная» – в форме суточной карты в изолиниях потока на орбите ИСЗ) предоставлялась руководящим органам космической отрасли, в том числе руководству в те времена сравнительно краткосрочными полетами пилотируемых кораблей «Союз», начиная с № 9.

Поэтому, когда Е.К. Федоров повторно в 1973 году обратился в ВПК с предложением о создании при ГУГМС Службы радиационной обстановки в ОКП, это предложение получило поддержку. Было дано Поручение подготовить соответствующее Решение Совета Министров СССР. При согласовании материалов к этому решению от Президента АН СССР М.В. Келдыша, который считал, что Академии следует вести только фундаментальные исследования, поступило предложение передать в ГУГМС из АН действовавшую там Ионосферно-магнитную службу.

Как результат межведомственных согласований, Постановление Совета Министров СССР от 12 ноября 1973 года предусматривало сосредоточение в ГУГМС работ по обеспечению заинтересованных Ведомств и других потребителей оперативной информацией и прогнозами состояния верхней атмосферы и космоса, организации с этой целью Службы контроля и прогноза радиационной обстановки в околоземном космическом пространстве.

Е.К. Фёдорову была свойственна широта и глубина экспериментальных исследований. Он организует высокогорную экспедицию на Эльбрусе, которая затем выросла в Высокогорный Геофизический Институт, филиал ИПГ в г. Обнинске впоследствии преобразованный в Институт экспериментальной метеорологии.

В 1960 г. Е.К. Фёдоров был избран академиком и утвержден ученым секретарем АН СССР, но ИПГ он не покинул и продолжал руководить Институтом по совместительству без оплаты. В период шестидесятых годов в ИПГ бурно развивались работы по исследованию верхней атмосферы и околоземного космического пространства, а также планет Венера и Марс. Началось создание системы и прогноза радиационной обстановки околоземного космического пространства. За космические исследования, выполненные на третьем ИСЗ, четверо сотрудников ИПГ были удостоены Ленинской премии (В.Г. Истомин, Б.А. Миртов, В.В. Михневич, Т.Н. Назарова.)

Продолжались исследования по использованию ядерных взрывов в мирных целях (в народном хозяйстве). Эти работы возглавлял молодой ученый Ю.А. Израэль.

В конце 1962 г. Е.К. Фёдоров был назначен начальником Главного управления Гидрометеослужбы при Совете Министров СССР. В этот же период ИПГ был переведён из АН СССР сначала в Министерство среднего машиностроения, а затем в ГУГМС, т. к. Е.К. Фёдоров понимал, что только в сочетании с гидрометеорологической службой, найдут практический выход те научные результаты, которые уже имелись в Институте.

В 1968 г. Е.К. Фёдоров передаёт пост директора Института в руки ещё молодого ученого, но уже завоевавшего авторитет в научных кругах, Ю.А. Израэля. В этом же году Институт за успешное внедрение геофизических исследований в прикладные проблемы награждается орденом Трудового красного знамени.

До 1972 г. Институтом руководит Ю.А. Израэль. За этот период был сделан большой вклад в развитие системного подхода к изучению природной среды и заложены основы экологического мониторинга окружающей среды. На первом этапе это был контроль и прогноз загрязнённости окружающей природной среды.

В 1970 году Ю.А. Израэль был избран член-корреспондентом АН СССР, а в 1972 году назначен первым заместителем начальника ГУГМС. Временно руководить Институтом было поручено мне.

В 1974 году Е.К. Фёдоров покинул пост начальника ГУГМС, передав его Ю.А. Израэлю, и вернулся на пост директора ИПГ. В семидесятые годы Фёдоров Е.К. с большим энтузиазмом начал работать над проблемой охраны окружающей среды в СССР и во всём мире. Был поставлен вопрос о необходимости развития изучения экологической обстановки у нас в Стране и Мире в целом. С этой целью была организована самостоятельная Лаборатория мониторинга окружающей среды и климата, директором которой является Ю.А. Израэль.

Обрели целостность и направленность исследования, связанные с изучением атмосферы и околоземного космического пространства. Развиваются геофизические службы, которые затем оформились в Службу "Погоды в космосе".

В конце 1981 г. после операции Е.К. Фёдоров скончался. Ушёл безвременно из жизни в расцвете творческих сил. Институт в память о его создателе носит теперь его имя.

Институт прикладной геофизики имени академика Е.К. Фёдорова продолжает работы по пути, начертанному Е.К. Фёдоровым, и успешно внедряет в практику свои научные достижения.

Глава VI ВоСПОМИНАниЯ Л.И.БОЛТНЕВОЙ

ИПГ – ИГКЭ…

На Глебовской улице в доме 20-б ИПГ «поселился» летом 1957 г. Институтом руководил Евгений Константинович Федоров – легендарный папанинец, мужественный, мудрый и доброжелательный Человек.

В составе института было много молодых специалистов: физиков, геофизиков, математиков, химиков – выпускников вузов Москвы, Ташкента, Ростова-на-Дону и др. городов.

Атмосфера в институте способствовала интенсивной творческой деятельности – заседания Ученого совета и его секций, отдельские семинары активно посещались сотрудниками, происходили оживленные дискуссии, всегда было много вопросов и выступлений, критических и порой довольно острых, но Е.К. Федоров выдержанным, спокойным тоном направлял течение дискуссии в правильное русло. Это стало традицией после перехода Е.К. Федорова в Гидромет.

В институте, как это было принято в стране в те времена, была активная общественная и спортивная жизнь: партийные, профсоюзные собрания проходили в остром полемическом стиле, были созданы условия для занятия спортом: в здании ИПГ процветали шахматы, модный в те времена пинг-понг, арендовались залы для волейбола и плавательные бассейны. Молодежь, естественно, принимала участие во всех аспектах жизни института. Активно действовала и комсомольская организация, возглавляемая Ю.А. Израэлем – инициатором и постоянным участником спортивных игр и соревнований, часто проводимых в Обнинске сотрудниками филиала ИПГ.

Жилищные проблемы для сотрудников ИПГ решались путем предоставления жилплощади в домах на Звенигородском полигоне (дер. Шихово), а впоследствии и в Обнинске. Регулярная связь сотрудников с самим институтом осуществлялась путем организации поездок в Москву на специальных автобусах. В дальнейшем, было возможно, участие в строительстве кооперативных домов, а потом и строительство институтских домов и в Москве.

В институте отмечались все государственные праздники по устоявшейся программе: торжественная и художественная, часто силами самодеятельности. После празднования дня Восьмого марта был сфотографирован женский коллектив института. С улыбкой вспоминается участие в демонстрациях по торжественным дням, о встречах на вокзалах приезжающих в Москву зарубежных политических и государственных деятелей; работу на овощных базах и подмосковных совхозах. Все-таки в известной мере, эти мероприятия способствовали более тесному общению и сплочению сотрудников.

Экспериментальные исследования в институте имели большое значение. ИПГ был создан на базе Геофизической комплексной экспедиции (ГКЭ), действующей в составе Института физики Земли АН СССР. Эта экспедиция продолжила свою работу и в составе ИПГ. Она действовала в отделе, руководимом Р.М. Коганом, впоследствии в отделе И.М. Назарова.

В связи с развитием атомной энергетики и промышленности в стране вообще активизировались поисково-разведочные работы с целью обнаружения месторождений радиоактивных руд. Основной задачей ГКЭ была самолетная гамма-съемка более перспективных, с точки зрения возможностей обнаружения месторождений, радиоактивных руд территории Средней Азии и Казахстана.

Начальником экспедиции был И.В. Ягодовский – опытный геолог немного романтического стиля, после его ухода из ИПГ начальником экспедиции стал В.П. Чирков – фронтовик, офицер, активный, неравнодушный человек. Характерным для обоих было то, что кроме выполнения непосредственно своей организационной работы они принимали непосредственное участие в проведении самолетных измерений и наземных полевых исследований. Хозяйственным обеспечением ведал П.Л. Миронов. Научным руководителем был И.М. Назаров – геофизик, выпускник МГРИ, где им уже была подготовлена кандидатская диссертация.

На первом этапе экспедиционных работ проводилась гамма-съемка, которая состояла в регистрации суммарного гамма-излучения естественных радиоизотопов в диапазоне энергии 0,3–3,0 МЭВ на стандартной аппаратуре с датчиком на гейгеровских счетчиках. С развитием научно-технического прогресса стало необходимым изучение спектра гамма излучения с учетом характерной для различных радиоизотопов энергии гамма излучений. Для этих целей был разработан инженерами – физиками А.В. Дмитриевым, В.А. Ионовым самолетный вариант гамма спектрометра на основе лабораторного, довольно объемного, стоканального амплитудного анализатора импульсов (АИ –100 –1) с датчиком на натриево-йодистом кристалле. Специально была разработана система достаточного крепежа аппаратуры для нормального функционирования ее в условиях полета, особенно при посадке и взлете самолета, повышенной турбулентности атмосферы; укреплены внутренние элементы электронных схем; разработана защита анализатора и датчика от влияния электромагнитного и радиоактивного излучений. Спектрометр устанавливался вначале на самолете АН-2, затем на ИЛ-14. Также была разработана методология самолетных измерений, обеспечивающая качественные и количественные результаты: методы эталонирования и контроля стабильности работы спектрометра, расчеты концентрации измеряемых радиоизотопов, выбор высоты полета самолета, время набора спектра, привязка маршрутов и др. Подготовка эталонировочных площадок достаточного размера с различными соотношениями концентраций радиоизотопов и геологическая интерпретация результатов самолетных измерений были выполнены инженерами-геологами В.Н. Василенко и З.В. Кузнецовой и их сотрудниками. Радиохимический анализ проб почв выполняла группа химиков под руководством Е.И. Юшкан. Обработка и интерпретация полученных экспериментальных данных проводилась в камеральном отряде под руководством Л.И. Болтневой. Графическое оформление и построение большого количества карт выполнялись мастерами чертежного дела С.Д. Абрамовской, А.Ф. Поповой и А.В. Фрыгиной.

К работе в ГКЭ привлекались сотрудники других отделов института и студенты. Первые полученные спектрограммы гамма-излучения земной поверхности, опубликованные в 1961 г. в журнале «Атомная энергия», содержали энергетические пики гамма излучения естественных и искусственных радиоизотопов и показали целесообразность и перспективность реализации самолетного метода для решения задач регионального масштаба. На основе результатов, выполненных самолетных гамма спектральных измерений совместно с другими сотрудниками ИПГ была подана заявка на изобретение с приоритетом от 23 августа 1963 г. «Способа определения с самолета, (вертолета) или автомашины плотности и радиоизотопного состава осколочных продуктов, загрязняющих местность», зарегистрированной в Государственном реестре изобретений СССР 11 января 1965 г. (опубликовано: 27.12.2009. Бюллетень №№ 6). Среди авторов изобретения были сотрудники ГКЭ: Л.И. Болтнева, А.В. Дмитриев, В.А. Ионов, И.М. Назаров.

В 1968–1973 гг. была проведена гамма спектральная съемка территории СССР. В ее выполнении принимали участие В.В. Фрыгин, Б.П. Абрамовский и С.И. Патракеев. В процессе самолетных измерений глобального осколочного загрязнения было повсеместно обнаружено загрязнение территории коротко живущими изотопами циркония и ниобия и долгоживущим радиоизотопом цезием-137. Была построена карта распределения запаса цезия-137 на территории СССР и мощность дозы гамма-излучения, которые были востребованы как фоновые уровни для оценки последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Впервые, также, по результатам гамма-спектральной съемки были составлены поэлементные карты распределения урана, тория и калия практически (около 85 %) для всей территории страны, исключение составили высокогорные области. Изучены региональные особенности в распределении естественных радиоизотопов, получены фоновые (природные) уровни, оценена вариабильность содержаний в почвах и горных породах различного происхождения, построены карты мощности суммарной дозы гамма излучения естественных радиоэлементов. Проведены исследования закономерностей в пространственном распределении радона-222 и продуктов его распада в нижней тропосфере, которые являются основным источником радиоактивности нижней тропосферы и в заметной степени определяют ее ионизацию и электрическую проводимость.

Полученные разнонаправленные результаты применения самолетной гамма спектрометрии природных образований докладывались на всесоюзных конференциях и совещаниях по применению этого метода и многократно публиковались в таких журналах как «Атомная энергия», в Известиях и Докладах АН СССР, «Советская геология» и др. Достигнутые результаты метода дистанционной гамма-спектрометрии в стране послужили основанием для выдвижения, а затем и присуждения Государственной премии СССР 1 ноября 1979 г. авторскому коллективу ИПГ совместно со специалистами институтов Мингео СССР «За теоретическую и экспериментальную разработку и внедрение в народное хозяйство гамма-спетрометрического метода дистанционного изучения природных сред, поисков и обнаружений месторождений цветных редких и благородных металлов». Среди лауреатов Госпремий были сотрудники ГКЭ – Л.И. Болтнева, А.В. Дмитриев, В.А. Ионов, И.М. Назаров.

Выдвижение работы на соискание Госпремий активно поддержал Е.К. Федоров, который в своей статье, опубликованной в «Правде» подчеркнул принципиальные возможности метода дистанционной гамма-спектрометрии для решения спектра геофизических, геологических и медико-биологических задач.

После завершения цикла самолетной гамма спектрометрии в ГКЭ выполнялись самолетные исследования загрязнения атмосферного воздуха соединениями серы и азота, металлами и экологическими последствиями их влияния на состояние лесов в наиболее загрязненных регионах страны. Отбором проб растительности руководил Р.Т. Карабань, проб почв И.А. Руднева. В итоге экспедиционных исследований была создана самолет-лаборатория на базе самолета ИЛ-14. Интересные исследования с использованием самолет-лаборатории выброса в атмосферу газообразных и аэрозольных продуктов извержения вулкана Толбачек (Камчатка). Активное участие в самолетных работах этого направления принимали Б.П. Абрамовский и С.И. Патракеев.

Несколько слов о жизни в экспедиции. Экспедиционный быт определялся спецификой выполнения полетов и проведения наземных полевых работ: был установлен ненормированный рабочий день; организовано трех разовое питание сотрудников, стоимостью от 1 до 1,5 руб. в день в зависимости от стоимости продуктов в местах базирования экспедиции. В предоставляемые выходные дни устраивался, как правило, коллективный отдых – поездки на близлежащие водоемы для купания, рыбалки, посещение интересных в историческом и географическом аспекте мест. На базе создавались условия для занятий спортом: шахматы, пинг-понг, волейбол, бадминтон, иногда выпускались полевые стенгазеты, был случай регистрации брака в одном из загсов Казахстана С.Д. Чебурашкиной и Б.П. Абрамовского.

Многих сотрудников, постоянных участников ГКЭ: А.В. Дмитриева, В.А. Ионова, П.Л. Миронова, И.М. Назарова, И.В. Ягодовского и др. к большому сожалению уже нет среди нас, но пока мы живы – жива и светлая память о них.

В связи с началом перестройки и последующих революционных событий самолетные исследования были прекращены из-за прекращения их финансирования.

Глава VII Воспоминания Н.К.Гасилиной

Массовые испытания ядерного оружия в 50-е годы прошлого столетия вызвали необходимость контроля за радиоактивным загрязнением природной среды.

По инициативе Е.К. Федорова в 1956 году на 190 авиаметеостанциях были организованы регулярные наблюдения за радиоактивными выпадениями. Для этого применялись специальные марлевые планшеты, марля с которых, после суточной экспозиции самолетами направлялась в Москву для передачи в Институт атомной энергии для анализа на суммарную бета-активность.

Для развития этих работ в штат Главного управления гидрометеорологической службы при Совете Министров СССР (ГУГМС) и его республиканских и территориальных управлений (УГМС) в 1957–1958 годах была введена должность радиометриста.

Меня приняли в Центральный аппарат ГУГМС, однако для развития указанных работ была необходима помощь ученых.

И вот в 1959 году я, месте с занимавшим тогда должность заместителя начальника ГУГМС Валентином Игнатьевичем Корзуном, поехали в Институт прикладной геофизики (ИПГ) Академии наук СССР к его директору Федорову Е.К. Надо сказать, что принял он нас сразу. На встречу с нами вышел простой, приветливый, немного усталый человек, который выслушав нас, сразу же согласился нам помочь и поручил одному из ведущих сотрудников института Е.Н. Теверовскому осуществлять научно-методическое руководство этими новыми работами.

Более того, учитывая важность проблемы, Е.К. Федоров, спустя некоторое время, организовал филиал ИПГ в г. Обнинске Калужской области. И уже в мае 1960 года, постановлением Бюро Президиума Академии наук СССР Обнинскому филиалу ИПГ было поручено организовать радиохимическую лабораторию, которую возглавил доктор химических наук Середа Г.А.

Специалистами ИПГ и его Обнинского филиала в короткий срок были разработаны методы наблюдений за бета – и гамма – излучениями поверхности почвы, методы отбора и анализа проб воздуха, почвы и пресных вод. В УГМС были созданы радиометрические лаборатории, в которых оперативно анализировались пробы на суммарную бета – активность. Радиоизотопный анализ проб проводился в Обнинском филиале ИПГ.

В феврале 1961 года вышло постановление Совета Министров СССР, которым ГУГМС поручалось на базе действующих подразделений создать Общегосударственную службу наблюдений и информации о радиоактивном загрязнении воздуха, водных объектов, поверхности почвы, осадков и снежного покрова.

В 1962 году Е.К. Федоров, после некоторого перерыва, вторично возглавил Главное управление гидрометеорологической службы при Совете Министров СССР, и уже в апреле 1963 года в ГУГМС были переданы из состава Академии наук СССР ИПГ с его филиалом в г. Обнинске, а также Гидрохимический институт, расположенный в г. Новочеркасске Ростовской области.

Таким образом, этот период можно считать началом развития нового направления – наблюдения за химическим загрязнением природной среды, основу которого заложил Е.К. Федоров.

В сентябре 1963 года, постановлением Совета Министров СССР № 944 «О мерах по улучшению деятельности Гидрометслужбы», поручалось организовать регулярные наблюдения за химическим составом атмосферного воздуха, вод суши и морей.

В апреле 1964 года Е.К. Федоров подписал приказ «Об организации службы наблюдения и информации за химическим составом атмосферного воздуха, вод суши и морей».

Этим приказом институтам ГУГМС поручалась не только разработка методов наблюдений, анализа и обобщения данных о химическом загрязнении природных сред, но также разработка методов расчета рассеивания загрязняющих веществ в атмосфере и гидросфере при различных гидрометеорологических условиях, а также методов прогноза возможного содержания этих веществ в природных средах в зависимости от совокупного воздействия гидрометеорологических условий, выбросов и сбросов от предприятий.

Федоров Е.К. придавал большое значение международному сотрудничеству.

Впервые в 1964 году по линии научного туризма в «верхах» было решено направить советскую делегацию в Швецию на международный симпозиум по радиоактивному и химическому загрязнению атмосферы. Е.К. Федоров предложил мне возглавить делегацию, в которую вошли специалисты Главной геофизической обсерватории им. А.И.Воейкова, ИПГ, Центрального института прогнозов (нынешний Гидрометеорологический центр). При этом, стоимость поездки составляла сумму, превышающую примерно в два с половиной раза мой месячный оклад. Когда я сказала, что не приму участие в поездке, Евгений Константинович спросил, чем вызвано такое решение. Я ему честно ответила: "А где я возьму такие деньги?" (такая же ситуация была и у других сотрудников). Тогда Е.К. Федоров сказал, что нам будет оплачена стоимость перелета из Москвы в Швецию и обратно, а уж остальное мы возьмем на себя. Таким образом, наша поездка в те далекие годы состоялась. Члены делегации выступили с интересными докладами, и вообще мы в Швеции имели успех.

В 60-е годы было налажено сотрудничество по линии Совета экономической взаимопомощи с социалистическими странами. А в 1974 году советская делегация была направлена в США для ознакомления с работами по нашей линии. Полученный во время этой поездки опыт в дальнейшем пригодился при организации в нашей стране работ по инвентаризации и нормированию выбросов в атмосферный воздух, сбросов в водные объекты, а также при создании и оборудовании станций фонового мониторинга в биосферных заповедниках.

С приходом Е.К. Федорова в ГУГМС, на Службу возлагались все новые и новые задачи.

В 1969 году постановлением Совета Министров СССР «О порядке проведения работ на континентальном шельфе», на ГУГМС были возложены задачи центрального органа, осуществляющего контроль за радиоактивным загрязнением континентального шельфа. Научно-методическое обеспечение этих работ было поручено преобразованному к тому времени из Обнинского филиала ИПГ Институту экспериментальной метеорологии.

В связи со строительством Байкальского целлюлозно-бумажного комбината (БЦБК) и Селенгинского целлюлозно-картонного комбината во второй половине 60-х годов, ЦК КПСС и Совет Министров СССР поручили Главгидрометслужбе подготовить прогноз загрязнения озера Байкал от этих предприятий и осуществлять контроль за их сбросами в озеро и выбросами в атмосферный воздух. Прогноз, выполненный специалистами Государственного гидрологического института и Гидрохимического института, впоследствии оправдался.

Вспоминаю такой случай. На Байкал была направлена специальная комиссия, в состав которой входили академики, министры, другие высокопоставленные лица. Евгений Константинович взял меня с собой. По ходу работы комиссии я готовила ему необходимые материалы.

Вообще, для регулярного выполнения различных гидрологических и гидрохимических работ на Байкале Главгидрометслужбе необходим был большой корабль. Мы же в то время располагали лишь судном водоизмещением 100 тонн, на котором невозможно было выполнять указанные работы качественно и в полном объеме. Когда я сказала об этом Е.К. Федорову, он то ли в шутку, то ли всерьез, предложил мне попросить необходимый для работ корабль у принимавшего участие в работе комиссии, тогдашнего Министра рыбного хозяйства СССР А.А. Ишкова, принадлежащий министерству сейнер. Он, мол, Вам не откажет. Как я не отнекивалась, Федоров Е.К. настоял на своем, и мне пришлось обратиться к Министру. И вот, во время завтрака в столовой БЦБК, я подсела за столик к Министру, изложила суть просьбы и попросила о помощи. Вопреки моим опасениям, как ни странно, А.А. Ишков вник в суть проблемы, распорядился передать нам с баланса на баланс сейнер водоизмещением 370 тонн, а также дал задание переоборудовать его для наших исследований в Листвянке (небольшой порт на западном побережье Байкала). Этот корабль, который получил название «Меркурий», верой и правдой служил нам более 40 лет и лишь недавно был списан на металлолом. До сих пор для меня остается загадкой роль в этой операции Е.К. Федорова, но, думаю, без его помощи здесь не обошлось.

В декабре 1972 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об усилении охраны природы и улучшении использования природных ресурсов».

Этим постановлением ГУГМС поручалась организация «Общегосударственной службы наблюдений и контроля за уровнем загрязнения атмосферы, почвы и водных объектов по физическим, химическим и гидробиологическим (для водных объектов) показателям и обеспечение экстренной информацией о резких изменениях уровня загрязнения атмосферы, почв, вод суши и морей». То есть, на организуемую службу возлагалось обеспечение заинтересованных организаций информацией и прогнозами о загрязнении природной среды.

В республиканских и территориальных УГМС начали создавать Центры по наблюдению и контролю природной среды.

В центральном аппарате было создано Управление наблюдений и контроля природной среды. На работу в это управление были приглашены опытные, очень хорошие специалисты и прекрасные люди: С.Г. Емшанов, М.Н. Иванов, Е.С. Кузнецов, В.С. Таиров, Ю.С. Цатуров, И.В. Цветков, а также молодежь: М.Н. Попов, Т.Д. Хамазюк, В.В. Челюканов, А.А. Шеховцов, Т.В. Юхнина и другие. Меня назначили начальником этого управления. Этот коллектив обеспечивал организацию новой в стране Службы.

Е.К. Федоров заботился не только о работе, но и о людях, с которыми он работал и оценивал их по деловым качествам, а не по личной преданности. При Евгении Константиновиче, в том числе и благодаря его усилиям, многие сотрудники центрального аппарата получили новые квартиры.

Е.К. Федоров принадлежал к тому редкому типу руководителей, который всегда думал о «Деле», абсолютно не заботясь о том, какие впоследствии за это будут получены награды или порицания.

В 1974 году Евгений Константинович передал руководство Главгидрометслужбой своему ученику Ю.А. Израэлю, ставшему впоследствии академиком Российский Академии наук.

Глава VIII Воспоминания А.Ф.Трешникова

Писать о Евгении Константиновиче Федорове для меня оказалось и легко, и трудно. Я много встречался с ним в путешествиях, на работе, на научных собраниях, международных конференциях. Часами мы летали на самолетах. Жили вдвоем в экспедиционных условиях в палатке или домике. Много говорили о жизни, обсуждали разные планы. Многолетнее общение помогло мне оценить этого человека – его человечность и доброту, широту взглядов на жизнь и дела.

Вместе с тем это был человек замкнутый, державшийся несколько официально, умело скрывавший свои чувства и страсти. Его редко можно было «разговорить» на воспоминания о жизни, своей семье, о пристрастиях. Трудность жизнеописания заключалась и в том, что уж очень разнообразной была его жизнь: ученый, крупный организатор, политик, путешественник – все это соединялось в одном лице. К тому же его деятельность пришлась на чрезвычайно сложный период истории нашей страны, когда никто не был застрахован от репрессий, когда все дела находились под „колпаком" строгой секретности. Поэтому многое из его деятельности осталось незафиксированным, и практически никаких доступных архивных источников найти не удалось.

В 1967 году я возглавил 13-ю Советскую антарктическую экспедицию, сезонную, и плавал на борту дизель-электрохода «Обь». Снова, после нескольких лет, я оказался в ставшей мне родной стихии: среди льдов, айсбергов, вблизи ледниковых барьеров Антарктического континента. Мы разгружались на рейде станции Мирный. «Обь» врубилась в ледяной припай, и началась разгрузка. По прямой от судна до Мирного было 8 миль, а в обход приливных трещин дорога, по которой ходили трактора с грузами, равнялась 12 милям. Середина декабря – разгар лета в южном полушарии. Над ледниковым куполом Антарктиды и в прибрежной зоне ярко сияло солнце, синели грани ледникового барьера и айсбергов.

Из Ленинграда примерно месяц тому назад вышло к берегам Антарктиды новое научно-исследовательское судно «Профессор Визе». На его борту находилась основная часть новой смены зимовочной части 13-й САЭ. По радио я узнал, что возглавляет рейс академик Евгений Константинович Федоров, начальник Главного управления Гидрометеорологической службы при Совете Министров СССР.

Несколько раз в предшествующие годы я просил Федорова отпустить меня и Антарктику хотя бы на летний антарктический сезон. Он отказывал мне в этом, говоря, что в институте (а я тогда возглавлял Арктический и антарктический институт) дел много. А вот осенью 67-го отпустил. Теперь я понял, что он задумал сам сходить на новом судне в Антарктику, и я ему нужен был, чтобы на месте показать разворот советских антарктических исследований.

К моменту подхода «Визе» к ледовому поясу я и капитан «Оби» Э.И. Купри на самолете Ил-14 совершили ледовую разведку, составили карту распределения льда и наметили путь подхода нового судна к Мирному через западную часть моря Дейвиса.

«Профессор Визе» хотя и имел ледовый класс, но не смог бы преодолеть самостоятельно плотные скопления льдов на намеченной трассе подхода. Поэтому было решено провести его к припаю с помощью «Оби».

19 декабря 1967 года, закончив в основном разгрузку, «Обь» вышла встречать «Визе». Суда встретились у северной кромки ледового пояса. На вельботе я был доставлен на борт «Профессора Визе» у трапа меня встретили Евгений Константинович Федоров, начальник зимовочной части Владимир Александрович Шамонтьев и капитан Иван Александрович Ман. По сравнению со старушкой «Обью» «Визе» выглядел щеголем: сверкающие белизной борта, отполированные широкие лестницы-трапы, ведущие с одной палубы на другую. Люди на нем еще были в летних одеждах и имели вид туристов. Я же был в экспедиционной одежде и чувствовал себя как-то неуютно среди всего этого великолепия.

Федоров провел меня в свою каюту, тоже новенькую, сверкающую лаком, просторную и удобную. За чашкой чая я коротко рассказал Евгению Константиновичу о делах в Антарктике. Он заявил, что хотел бы посетить по возможности все антарктические станции.

– Времени у нас мало, – ответил я. – Вы опоздали с приходом сюда уже на три дня по сравнению с графиком. Поэтому, если позволит погода, мы будем много летать. Самолеты готовы, и их рейсы спланированы с таким расчетом, чтобы за четыре-пять дней нам побывать на станциях Восток, Молодежная, Новолазаревская и подлететь к санно-гусеничному поезду, который вышел из Мирного несколько дней тому назад и везет горючее и грузы на внутриконтинентальную станцию Восток.

Обсудив некоторые детали предстоящего полета, мы пообедали, а потом капитан показал мне новое экспедиционное судно. От Мана я узнал, что оно построено в ГДР на судостроительной верфи имени Матиаса Тезена в городе Висмаре по специальному заказу Гидрометеорологической службы СССР. На судне имеются лаборатории океанологии, гидрографии, аэрологии, метеорологии, а также ЭВМ для обработки комплекса наблюдений. Словом, оно оборудовано по всем правилам современной науки и техники.

Иван Александрович Ман, известный всей Арктике полярный капитан, провел первое советское судно, «Обь», к берегам Антарктиды в 1955 году. Я плавал с ним на «Оби» во второй и третьей антарктических экспедициях в 1956–1958 годах. Нынешнее плавание было последним антарктическим рейсом капитана Мана.

После возвращения из экспедиции на Северный полюс Е.К. Федоров вернулся на работу в Арктический научно-исследовательский институт в Ленинграде, где продолжил обработку материалов и подготовку трудов дрейфующей станции к печати. Здесь же его принимают в члены ВКП(б).

Положение в институте и в Главном управлении Северного морского пути создалось неблагополучное. После удачных плаваний грузовых судов по трассе Северного морского пути в навигацию 1935 и 1936 годов, в 1937 году во льдах застряли десятки грузовых судов и ледоколов. Основной причиной было незнание гидрометеорологических условий. Ледовые прогнозы и рекомендации об условиях плавания во льдах основывались на малых рядах наблюдений и были еще ненадежны. Ученые и мореплаватели сделали правильные выводы о необходимости мобилизации научных сил на разработку основ ледовых прогнозов в Арктическом институте. При руководстве Главсевморпути в Москве был создан сектор информации ледовой службы и службы погоды, подчиненный Арктическому институту. Для сбора оперативной информации о состоянии льдов в арктических морях была налажена регулярная ледовая авиаразведка.

Эти и другие меры позволили в последующие годы избежать крупных просчетов и аварий. Трасса Северного морского пути постепенно продолжала осваиваться. Но тогдашнему руководству страны казалось, что причины первых неудач в новом деле крылись во вредительстве. Полоса сталинских репрессий распространилась и на арктические дела. Был репрессирован создатель и многолетний директор Арктического института Рудольф Лазаревич Самойлович. По обычаю того времени его обвинили в шпионаже. Он погиб где-то в сибирских лагерях, реабилитирован был только после смерти Сталина.

На встрече полярников по поводу 30-летия СП-1. (слева направо) Е.И. Толстиков, И.Д Папанин, Э.Т. Кренкель, Е.К. Федоров, А.Ф. Трешников. Ленинград, 1967 г.

В этот же период были репрессированы другие полярные исследователи и руководители. Отто Юльевич Шмидт был снят с поста начальника Главного управления Северного морского пути. Его не решились арестовать – по-видимому, потому, что слишком была велика его популярность в мире. Его откомандировали в Академию наук.

В 1939 году начальником Главсевморпути был назначен Иван Дмитриевич Папанин, а директором Арктического института – Евгений Константинович Федоров.

Но в том же году Федорова переводят в Москву на более высокий пост – начальника Главного управления Гидрометеорологической службы при Совете Народных комиссаров СССР.

Одновременно Федоров старается активно выполнять свои депутатские обязанности. (Еще на дрейфующей станции он, как и другие его товарищи, был избран депутатом Верховного Совета СССР.) Обязанности депутата Верховного Совета были в те годы в основном почетными, но со свойственной ему деловитостью и добросовестностью он периодически ездит в Киргизию, в Иски-Наукатский район Ошской области, к своим далеким избирателям, стремится сделать для них что-нибудь полезное.

Обстановка того времени при приезде депутата была парадной, тем более торжественно были обставлены приезды всемирно известного легендарного героя-полярника.

В Москве же начиналась большая, ответственная научно-организационная и государственная деятельность по организации и развитию гидрометеорологической службы Советского Союза.

Е.К. Федоров знал, что еще Ломоносов писал: «Если бы люди умели правильно перемены погоды предвидеть, то ничего больше от бога им не следовало бы требовать».

Основой гидрометеорологической службы является сеть станций. Эти станции создавались еще до Великой Октябрьской социалистической революции, но их было мало, и принадлежали они разным ведомствам. В период гражданской войны многие станции были разрушены. В начальный период восстановления народного хозяйства обнаружили недостаток сведений о климате, режиме рек и других систематических данных о природных явлениях. Созданы были гидрометеорологические подразделения при Военно-Морском флоте, при Красной Армии, Наркомземе. При Наркомпросе в 1919 году был создан Российский гидрологический институт (впоследствии Государственный гидрологический институт).

Проектирование и осуществление плана ГОЭЛРО потребовало резкого увеличения объема гидрологических сведений. В 1920 году приказом ВСНХ была основана Северная научно-промысловая экспедиция – впоследствии Арктический научно-исследовательский институт. В 1920 году в Москве была организована Аэрологическая обсерватория для изучения высоких слоев атмосферы. Эти и другие организации создавали станции, посты, лаборатории. Но нужна была единая общегосударственная гидрометеослужба. Начало ей было положено декретом Совета Народных Комиссаров РСФСР, подписанным В.И. Лениным в 1921 году, – «Об организации метеорологической службы в РСФСР». Декрет определил роль Главной физической (впоследствии – геофизической) обсерватории как центрального органа страны по научно-исследовательскому и научно-методическому руководству всеми метеорологическими наблюдениями в стране.

Окончательное формирование единой гидрометеорологической службы было определено постановлением ЦИК СНК СССР «Об объединении гидрологической и метеорологической службы Союза СССР» от 7 августа 1929 года. В постановлении было сказано, что при Совете Народных Комиссаров Союза СССР создается Гидрометеорологический комитет Союза ССР в целях организации единой гидрологической и метеорологической службы на территории СССР и наилучшего обслуживания всех отраслей народного хозяйства и обороны страны. Вскоре были созданы соответствующие подразделения в союзных республиках.

Позднее Гидрометеорологический комитет был преобразован в Главное управление Гидрометеорологической службы при Совете Министров СССР.

В тридцатые годы были созданы сотни гидрометеорологических станций. Многие из них располагались в труднодоступных местах – на высоких горных хребтах, на ледниках, в пустынях, на необитаемых островах. Была создана сеть научно-исследовательских институтов, появились центры сбора оперативной гидрометеорологической информации и прогнозов. Кроме наземных наблюдений на многих станциях было введено радиозондирование атмосферы до высот 20–30 километров.

При Е.К. Федорове в службе прогнозов погоды началось составление карт барической топографии. Это позволяло определять барические, термические поля, атмосферные фронты, определять ветер на разных высотах, а следовательно, повышало надежность прогнозов погоды.

Федоров быстро разобрался в сложном хозяйстве Гидрометслужбы и умело руководил ее разнообразной деятельностью. Было запланировано создание заводов для производства гидрометприборов. Он призывал конструкторов разрабатывать – и создавал условия для этого – новые приборы, автоматические метеорологические станции, активно участвовал в обслуживании новых методов прогнозов.

Арктика напоминала о себе время от времени. В 1939 году внимание прессы и радио приковал к себе ледокольный пароход «Седов», еще осенью 1937 года попавший в ледовый плен севернее Новосибирских островов и через два с половиной года вынесенный в Гренландское море. Весна 1941 года была отмечена посадкой самолета «СССР-Н-169» в районе «полюса относительной недоступности», выполненной в ходе экспедиции под руководством Я.С. Либина, который после переезда Федорова в Москву стал директором Арктического института. Экспедиция выполнила интересные наблюдения с дрейфующего льда. Об этом тоже был «шум» в прессе.

Но для Федорова все это было в прошлом. Иногда он сожалел, что не может больше участвовать в экспедициях, но только иногда – у него были теперь свои заботы, более прозаические.

Под его руководством разрабатывался перспективный план развития гидрометеорологической сети станций и постов.

Но в одно мгновение все изменилось – на Советский Союз напала гитлеровская Германия, началась война. Все было перестроено на оборону.

15 июля 1941 года постановлением Государственного Комитета обороны и Ставки Верховного Главнокомандующего Гидрометслужба была подчинена Народному комиссариату обороны. Многие работники Службы стали военными. Е.К. Федоров получил звание бригадного инженера, а позднее – генерал-лейтенанта.

В связи с войной изменился характер работ. Все усилия были направлены на обеспечение фронта. При фронтах и армиях создавались подразделения по гидрометеорологическому обеспечению военных операций. Развернулись работы по составлению разного рода климатических и гидрологических описаний, работы прикладного характера – изучалась проходимость различных форм местности для механического транспорта.

В связи с тем, что из западных районов СССР, захваченных врагом, перестала поступать информация в органы службы погоды, потребовалось срочно изыскивать другие источники метеоинформации. Разрабатывались методы прогнозов погоды по «обрезанной» синоптической карте. В тылы противника сбрасывались на парашютах автоматические метеорологические станции. Они испытывались в партизанских районах, а их конструкторы месяцами воевали в партизанских отрядах, наблюдая за работой своих автоматических устройств. В 1942 году в Москве было организовано специальное конструкторское бюро по созданию метеорологических станций и приборов. (В 1948 году это бюро было реорганизовано в Научно-исследовательский институт гидрометприборостроения – НИИГМП.) В Свердловске, Москве и Ташкенте были созданы заводы гидрометеорологического приборостроения. Морской отдел Государственного гидрологического института перестал функционировать в блокадном Ленинграде. Поэтому в Москве на его базе был создан Государственный океанографический институт (ГОИН) для обслуживания военных операций на морях.

Для обобщения и хранения всей собираемой информации в 1943 году был создан Центральный государственный архив, который начал оснащаться парком счетно-аналитических машин. Для составления климатических справочников, разного рода военно-географических описаний, разработки методов прогнозов требовался длительный ряд гидрометеорологических наблюдений по всем регионам страны, а по возможности – по всему земному шару, что повлекло за собой необходимость механизированной обработки материалов.

Во время войны впервые в метеорологии стали применяться методы радиолокационных наблюдений – сначала для определения ветра на разных высотах, а затем для наблюдений за облачностью и другими метеорологическими явлениями. Особого внимания требовало обслуживание военной авиации, летавшей в тыл врага. Одни и те же условия погоды – например, низкая облачность в районе цели – иногда затрудняли действия бомбардировочной авиации, но в то же время облегчали скрытый подход и внезапное появление из-за туч над целью самолетов-штурмовиков. Туман в районе аэродрома мешал взлету и посадке базировавшихся на них самолетов, но и предохранял их от бомбежки авиацией противника. Кучевая облачность средней мощности облегчала действия истребителей, но мощная кучевая и грозовая облачность сковывала действия всей авиации.

Во время войны проявился талант Е.К. Федорова как большого организатора науки и оперативной деятельности. По существу, многие разделы и направления гидрометеорологической службы пришлось в это время не только перестраивать, но и создавать заново. А это было нелегко в условиях войны и трудного взаимодействия с Государственным Комитетом обороны, и со И.В. Сталиным в частности. Но Федоров блестяще справился и с этим, о чем свидетельствуют правительственные военные награды: два ордена Отечественной войны I степени (один орден – за обеспечение военных операций Красной Армии, второй – за руководство научными исследованиями, выполненными в эти годы и имеющими государственное значение), орден Кутузова II степени.

Когда началось победоносное продвижение советских войск на запад, Федоров занялся восстановлением гидрометеорологической сети на освобождаемых территориях. Он часто выезжал на места, отыскивал старых специалистов, назначал новых, помогал доставать приборы и оборудование для оснащения станций, восстанавливал органы управления Гидрометслужбой, бюро погоды.

В 1945 году Федоров ездил в Потсдам под Берлином для восстановления работы расположенной здесь крупной геофизической и гидрометеорологической обсерватории, исследовательских институтов. В значительной мере благодаря Федорову здесь в скором времени сосредоточилось управление гидрометеорологической службы Германской Демократической Республики.

В период войны Евгению Константиновичу пришлось часто встречаться и вести дела с представителями дипломатических миссий наших союзников – англичанами и американцами: бывать на дипломатических приемах, обмениваться научной литературой, наставлениями по прогнозам, вести беседы, принимать специалистов этих стран, договариваться об обслуживании перелетов из Советского Союза в Англию и Америку и из Америки и Англии в Советский Союз. Особенно ответственным было обслуживание самолетов, доставлявших членов правительств и правительственных делегаций. Со всеми этими задачами Федоров и его помощники справлялись успешно, без каких-либо замечаний.

Одновременно Федоров вел большую общественную деятельность. Он был первым председателем созданного во время войны Антифашистского комитета советской молодежи. В 1945 году он был избран делегатом Всемирной конфедерации демократической молодежи, заседания которой проходили в Лондоне и Париже. Тогда же была создана Всемирная организация демократической молодежи. Тридцатипятилетний советский ученый был одним из инициаторов ее создания.

В сентябре 1945 года Гидрометеорологическая служба из Министерства обороны была передана в ведение Совета Министров СССР и снова стала называться Главным управлением Гидрометеорологической службы при СМ СССР.

В 1946 году Е.К. Федоров возглавил советскую делегацию на международной метеорологической конференции в Женеве. В том же году он был удостоен Сталинской премии по науке.

Великая Отечественная война кончилась. Надо было приступать к переводу Гидрометслужбы на мирные рельсы. На коллегии Главного управления Гидрометслужбы был обсужден и принят план развития и размещения сети станций и постов, составленный в канун войны и по понятным причинам отложенный. В этом плане была утверждена классификация сети, типовые табели оборудования и штатов.

В Главной геофизической обсерватории (ГГО) и Центральной аэрологической обсерватории (ЦАО) начались систематические исследования в области активных воздействий на процессы погоды. Координировал их Евгений Константинович Федоров, инициатор этих важных работ. Создавались экспериментальные базы при Государственном гидрологическом институте (ГГИ), ГГО, ЦАО.

После войны в стране с новым размахом начались аресты, фабрикация дел против лучших людей. Машина сталинского режима заработала с новой силой. По указанию тогдашнего министра Госконтроля Мехлиса, скорее всего по чьему-то доносу, в ГУГМС была прислана комиссия этого ведомства. В сути научной и оперативной работы комиссия не разбиралась, да, по-видимому, этими вопросами не особенно и интересовалась, а состряпала свое заключение по вопросам связи с иностранцами в годы войны. Начиналась борьба с так называемыми космополитами. Без каких-либо объяснений 22 августа 1947 года постановлением Совета Министров СССР, подписанным И.В. Сталиным, Е.К. Федоров был снят с должности начальника ГУГМС, лишен воинского звания генерал-лейтенанта, разжалован в рядовые и предан суду чести. Суды чести были созданы Постановлением СМ СССР и ЦК ВКП(б) от 28 марта 1947 года за № 748.

Федорова, к счастью, не арестовали, но его первого заместителя, Якова Соломоновича Либина, соратника и друга по зимовкам в бухте Тихой, на мысе Челюскин, пришли арестовывать. Во время обыска в квартире Либин застрелился.

Почему не арестовали Федорова? Сказать трудно. Может быть, потому, что он был слишком известен в стране и в мире, а может быть, Сталин вспомнил, как он в 1938 году пестовал папанинцев.

В это же время был освобожден от руководства Главным управлением Северного морского пути Иван Дмитриевич Папанин, правда, с оставлением всех материальных привилегий и воинского звания контр-адмирала.

Суд чести был сформирован из подчиненных Федорова. Председателем суда был назначен А.А. Ющак, тогдашний директор Центрального института прогнозов.

Суд проходил с 3 по 6 октября 1947 года. Кроме Федорова к суду были привлечены руководители иностранного отдела службы. Подсудимые обвинялись в «антипатриотических и антигосударственных поступках».

Что же выяснилось на этом суде? Если смотреть с позиции сегодняшнего дня, то предъявленные обвинения кажутся смехотворными, но тогда они были трагическими.

Обвиняли, например, в том, что при консультировании английских пилотов в специально оборудованной приемной о погоде на предстоящей трассе полетов, на которой присутствовали представители английской и американской миссий, ведавшие метеослужбами своих стран, с ними велись разговоры не о погоде на трассе, а о применяемых методах прогноза погоды, системе взаимной передачи гидрометеорологической информации.

По просьбе британской миссии и по указанию Федорова англичанам были переданы образцы радиозонда, аэростатного метеорографа, самолетного метеорографа, самолетного психрометра и гигрометра, некоторой справочной литературы и наставлений, причем приборы являлись серийными, а литература была совершенно открытой. Но подсудимые обвинялись, тем не менее, не в передаче секретных сведений, а в заискивании перед иностранцами. Хотя от наших союзников мы получали такого же рода вещи. Подсудимых обвиняли также в том, что они, зная английский язык, вели на нем разные разговоры на приемах в иностранных миссиях, а лично Федорова – еще и в том, что он посещал вечера и банкеты на квартирах у иностранцев и приглашал иностранцев к себе на дачу.

Федоров не отрицал этих фактов, но сказал, что он информировал о своих деловых связях заместителя министра иностранных дел А.Я. Вышинского, которому В.М. Молотов поручил определять порядок взаимоотношений с иностранцами.

По официальному разрешению иностранным представителям была дана возможность ознакомиться с работой регионального управления Гидрометслужбы. Таковым было выбрано управление в Горьком. Но Федорову было предъявлено обвинение в том, что он допустил поездку на пляж, причем кроме мужчин в купании участвовало несколько женщин – сотрудниц Горьковского управления. С особым пристрастием об этом допрашивал на суде секретарь партбюро ГУГМС Золотухин, придавая событию аморальную окраску. Евгений Константинович сообщил, что на пляж он не ездил, но по информации своих подчиненных знает, что ничего аморального на пляже не произошло.

Федорову и его помощникам по иностранным делам было предъявлено обвинение, что, подписывая письма, они употребляли выражения «искренне Ваш», «сердечно преданный», «искренне благодарный», «рад сообщить Вам». Это было расценено судом как «потеря элементарного политического чутья».

Вот и все, что удалось наскрести для обвинительного заключения. Суд чести объявил Е.К. Федорову общественный выговор за антигосударственные и антипатриотические поступки, выразившиеся главным образом в том, что он разрешил передачу за границу некоторых научных трудов (в порядке обмена) и сведений, передавать которые якобы не следовало, а также за то, что плохо контролировал работу иностранного отдела ГУГМС, вследствие чего в ней было много промахов. Суд чести режиссировал сам Мехлис. Хотя он и не был на суде, но активно участвовал в некоторых заседаниях предварительного следствия и инструктировал членов суда. Однажды на предварительном следствии Мехлис обвинил Федорова в пьянстве с иностранцами. Федоров не отрицал, что он в четырех-пяти случаях выпивал с иностранцами, может быть больше, чем нужно. Мехлис, по-видимому, остался недоволен слишком мягкой, с его точки зрения, формулировкой приговора суда чести, так как на совещании в ГУГМС в связи с вступлением в должность нового начальника службы Шулейкина В.В. он выступил с погромной речью в адрес Федорова.

Как относился Федоров впоследствии к суду чести, как расценивал поведение своих коллег, участвовавших в этом спектакле? Много позднее, когда он снова вернулся в Гидрометслужбу, я спросил его об этом. Он ответил, что последствий для них событие не имело.

– Ребят, которые участвовали в этом суде, я понимал – они ничего не могли поделать и вели себя по отношению ко мне по-дружески, за исключением некоторых злобных товарищей, – говорил Евгений Константинович. – С последними я постарался больше не иметь дела, избегал каких-либо встреч с ними, а с председателем суда Анатолием Анатольевичем Ющаком мы остались друзьями, и когда я снова стал начальником Гидрометслужбы, он долгие годы работал директором Государственного океанографического института, входившего в систему Гидрометслужбы.

В ноябре 1947 года Евгений Константинович Федоров перешел в Академию наук СССР и был назначен заведующим лабораторией атмосферного электричества Геофизического института.

Так закончился этот этап жизни Федорова, связанный со сталинской эпохой, эпохой великих и трагических событий в жизни советского народа, когда многие и многие сначала возвеличивались и прославлялись, а потом низвергались. Сейчас, когда заново осмысливается культ личности Сталина, тех, кто подвергался репрессиям, в том числе людей смелых, бесстрашных, проявивших героизм и презрение к смерти в войнах, часто обвиняют в трусости и беспринципности. Такие категорические суждения свойственны больше всего людям поколений, сформировавшихся после сталинской эпохи, когда многое стало ясным. Они просто не могут понять психологию людей сталинской эпохи. Я застал это время уже взрослым человеком и пережил сложные и противоречивые чувства. Я знал о фактах произвола и был уверен, что большинство людей репрессированы несправедливо. Так думали многие и в мыслях страдали от этих жестоких несправедливостей. Но молчали. Слишком тонкой психологически была система подавления, и многие понимали, что бесполезно жертвовать своей жизнью. Это было бы все равно, что пытаться остановить мчащийся поезд. Дело в том, что в нас были воспитаны на примере лучших представителей советского народа, истории страны высокие патриотические чувства. Ради этих чувств мы были готовы жертвовать всем, даже жизнью. Это ярко проявилось в войну, когда перед тобой был конкретный враг и умереть за народ, за Родину было осознанной необходимостью, так как сознание, что тебя и твой поступок будут помнить не только родные и близкие, но народ и Родина, вселяло бесстрашие и презрение к смерти.

Вот этим-то высоким чувством любви к народу, к Родине и воспользовались Сталин и его помощники. Всех своих противников они объявили «врагами народа» и «предателями Родины». Причем делалось это от имени народа, в интересах народа и во благо Родины. Ну, скажите честно, кому могло хотеться умереть с таким клеймом, без надежды на реабилитацию даже после смерти?

Поэтому и подписывались ложные показания, угодные палачам. В надежде купить этим жизнь. И многие делали это не из трусости, а для того чтобы выжить и снять с себя груз чудовищных обвинений, оправдаться перед потомками. А пытки, истязания, моральные и физические? Ими людей доводили до полного безразличия.

Ну и что самое главное, – ведь Сталин был великим актером-лицедеем, сумевшим уверить многих, что он олицетворяет собой народ, знает, по какому пути вести государство, и что никто, кроме него, не знает того, что знает он. Большинство людей верили ему беспредельно. А его демагогический лозунг о неизбежности усиления классовой борьбы по мере продвижения «к лучшему будущему человечества» гипнотизировал людей, заставляя их мириться с мыслью о том, что жертвы на этом пути закономерны, по принципу «лес рубят – щепки летят».

(слева направо) А.Ф. Трешников, Е.К. Федоров. Снимок сделан в Архангельской области.1972 г.

Кроме того, отсутствие какой-либо информации или, как мы сейчас говорим, гласности, давало многим повод думать, что сам Сталин в репрессиях не участвует, что, более того, он не знает о творящихся беззакониях. Недаром полководец Якир перед расстрелом прокричал: «Да здравствует товарищ Сталин!» За малейшую информацию о репрессиях, квалифицировавшуюся как «распространение злостных слухов», любой человек изолировался от общества и уничтожался. Средства массовой информации оправдывали действия вождя и его «мудрую» политику. История знает немного других примеров того, когда за столь короткий исторический срок искусной пропагандой массы людей удавалось обратить в исполнителей злой воли.

Глава IX Воспоминания Н.А.Корнилова

Воспоминание о Евгении Константиновиче Федорове

Я считаю, что мне здорово повезло в жизни. Повезло, прежде всего, в том, что я был знаком с такими замечательными людьми каким был Евгений Константинович – выдающийся ученый, крупный организатор, политик и полярник.

Имя Е.К. Федорова вместе с именами других папанинцев я знал с раннего детства. Все мы, пацаны, тогда играли в папанинцев. В то время я жил с родителями в городе Шуя Ивановской области. Город этот небольшой, стоит на берегу реки Теза. Так мы во время половодья, когда при разливе реки образуются многочисленные заливы, катались на льдинах, изображая наших героев. Иногда эти катания заканчивались купанием в холодной весенней воде, за что нам крепко попадало.

А познакомился я с Евгением Константиновичем в августе 1963 года, когда нас троих Павла Кононовича Сенько, Дмитрия Дмитриевича Максутова и меня привез к нему на Павлика Морозова Евгений Иванович Толстиков. Тогда в Москве, в ГУСМП нас утверждали в 9 Советскую Антарктическую Экспедицию: П.К. Сенько – начальником зимовочного состава экспедиции, Д.Д. Максутова – главным инженером, а меня – начальником станции Молодежная. После того, как процедура в ГУСМП была закончена, и нас утвердили, Е.И. Толстиков сказал: «А теперь поедем к нашему будущему начальству. Я вас представлю Евгению Константиновичу Федорову». Как раз в это время уже был решен вопрос о передаче ААНИИ в ведение Гидрометеослужбы. В это же время и Е.И. Толстиков перешел в Гидрометеослужбу на должность одного из заместителей Е.К. Федорова.

Евгений Константинович встретил нас в своем кабинете, усадил за стол и попросил каждого из нас рассказать о предстоящих работах в Антарктиде. Беседа наша затянулась, несмотря на то, что рабочий день давно закончился. Он живо интересовался буквально всем: какие новые виды наблюдений будут в 9 САЭ, в каких условиях живут полярники, какая новая техника завозится в Антарктиду. На нас он произвел очень приятное впечатление высоко эрудированного ученого руководителя и, как мне показалось, простого в общении с подчиненными человека. На прощание он пожелал нам успешной работы на шестом Континенте и заверил, что по возвращению из экспедиции мы будем вызваны на Коллегию Гидрометслужбы, где доложим результаты нашей работы в течение года в Антарктиде. Слово он сдержал, в 1965 году мы были вызваны на Коллегию и докладывали результаты нашей работы: Павел Кононович за всю зимовочную экспедицию, в основном, научную часть, Дмитрий Дмитриевич – технические вопросы, а я – работу и строительство на станции Молодежная. Вообще-то начальники других наших антарктических станций на Коллегии не отчитывались, исключение Молодежная, как в перспективе будущий Антарктический Метеорологический Центр (АМЦ) советских исследований в Антарктике. Отчитались без особых замечаний.

Следующая наша встреча с Евгением Константиновичем Федоровым произошла в Антарктиде в конце декабря 1967 года, когда они с Алексеем Федоровичем Трешниковым прилетели к нам на Молодежную, где я снова был начальником, но уже в 13 САЭ. Алексей Федорович в то время был начальником 13 САЭ, а Евгений Константинович – руководителем первого рейса в Антарктику НИС «Профессор Визе». За время короткой стоянки судов (Оби и Визе) у обсерватории Мирный, Евгений Константинович, пользуясь случаем (ведь высокое начальство, имеется ввиду Правительство, не часто отпускает в такие длительные командировки), решил посетить все советские антарктические станции. Алексей Федорович, как начальник экспедиции и имеющий опыт зимовки в Антарктиде, его сопровождал. Первой была наша – Молодежная.

Мы, вместе с Георгием Васильевичем Коноваловым – начальником гляцио-географического отряда, встречали высоких гостей у трапа самолета. Знакомство со станцией началось сразу же, не заезжая в отведенный для отдыха медпункт. На вездеходе спустились с полосы к сопке Озерной и остановились. Отсюда хорошо было видно всю станцию. Вот как о том, что они увидели, написал в своей книги «Академик Федоров» А.Ф. Трешников: «Под сопкой Озерной стоят прочные дома на сваях. Около них нет скоплений снега. Перед тремя озерами – Лагерным, Овальным и Глубоким – построены различные научные павильоны. Стены строений окрашены в веселые цвета. Рядом с метеоплощадкой стоит домик с рогами антенн аэрологического локатора, раскрашенный в яркие шахматные клетки. Это аэрологический павильон. Он имеет балкон, обращенный к обрыву. С этого балкона запускаются радиозонды. Положение балкона над обрывом облегчает запуск радиозондов в сильный ветер.

Вдали от основных сооружений расположен магнитный павильон. Он отнесен подальше, чтобы железные предметы не влияли на магнитометры и магнитографы. Этот дом построен, как и все магнитные павильоны в мире, без единой железной детали. Евгений Константинович Федоров особенно пристрастно рассматривал приборы магнитного павильона». Это были современные приборы, которых во время работы Е.К. Федорова в Арктике, в период Второго МИГ (1932–1934 гг.), не было. Тогда он работал со стареньким учебным магнитометром, взятым из университетской лаборатории. Магнитолог показал ему самописцы, которые непрерывно записывают состояние магнитного поля Земли.

Я доложил, где будет строиться ракетный комплекс для запуска метеорологических и геофизических ракет, где передающий мощный радиоцентр, оснащенный современным радиооборудованием. Потом мы поехали на новую дизельную электростанцию (ДЭС). При осмотре ДЭС, где установлены четыре дизель-генератора мощностью по 360 киловатт каждый, главный инженер-наладчик Анатолий Захарович Коган предложил нам запустить по одному дизель-генератору. Сначала мы дружно отказывались, но он и его механики так нас уговаривали, что пришлось согласиться. Дизель-генератор № 1 запустил в работу простым нажатием кнопки Евгений Константинович, дизель-генератор № 2 – Алексей Федорович и третий доверили мне. Все остались довольны. А.З. Коган доложил, что в марте 1968 года новая электростанция будет передана нам в эксплуатацию, а старая ДЭС останется как запасная.

Е.К. Федоров знакомился со станцией со свойственной ему основательностью и дотошностью. Он вникал в методические вопросы разнообразных наблюдений, в организационно-хозяйственные дела, в перспективы развития, не уставал повторять, что каждый наблюдатель должен быть исследователем и стремиться не только собирать, но и обобщать данные наблюдений.

На следующее утро они улетели на Новолазаревскую. Евгений Константинович там познакомился со станцией, которая первая из советских станций была построена в оазисе, целиком на выходах коренных (скальных) пород.

Пробыли они там целый день и к вечеру вернулись на Молодежную. Станцией они остались довольны.

После возвращения с Новолазаревской, провели собрание с коллективом Молодежной, где Е.К. Федоров рассказал о своем впечатлении, о посещении наших станций и перспективе их дальнейшего использования.

После собрания он ответил на многочисленные вопросы полярников. Не заметили как наступило утро и наши гости улетели в Мирный, где их ждал полет на станцию Восток (наиболее интересную для Е.К. Федорова), а потом снова каюта НИС «Профессор Визе» и дальше морские работы и возвращение в Союз.

Пребывание Е.К. Федорова в Антарктике привело к качественно новому этапу в исследованиях полярных районов Земли. Именно во время его пребывания в Антарктиде, Евгений Константинович принял далеко идущее решение об оснащении ААНИИ научно-исследовательским флотом. Вот как это было.

Перед тем как суда расстались в Мирном, Е.К. Федоров поставил перед А.Ф. Трешниковым вопрос о передаче НИС «Профессор Визе» ААНИИ. Он мотивировал это тем, что Северо-Западное управление Гидрометслужбы, к которому приписано судно, не справляется с его эксплуатацией и управлением. Алексей Федорович сказал, что он подумает над этим предложением и просил окончательное решение этого вопроса отложить до его (Трешникова) возвращения из экспедиции в Ленинград. На что последовал ответ (привожу его из книги А.Ф. Трешникова «Академик Федоров»): «Дайте указание вашим заместителям в Ленинграде тоже подумать и подготовиться к приему судна – мягко сказал Е.К. Федоров». Мягко, но тверже некуда, а это значит, что он уже принял окончательное решение о передаче новых современных судов ААНИИ для исследований в Северном и Южном Ледовитых океанах и другого быть не может.

И снова встретился я с Евгением Константиновичем через десять лет, в апреле 1977 года. На этот раз в Арктике, когда мы довольно большой делегацией летали на дрейфующие станции «Северный полюс – 22» и «Северный полюс – 23». В этом полете, кроме Федорова Е.К., приняли участие: Знаменский Евгений Борисович – сотрудник отдела науки ЦК КПСС, Попов Вадим Михайлович – начальник Морского, арктического и антарктического управления ГУГМС, Петров Владимир Николаевич – секретарь Парткома ААНИИ и я, как заместитель директора ААНИИ. А сопровождал нас – начальник ВВЭ «Север-29» Красноперов Михаил Николаевич. Стартовым пунктом на побережье стал Черский, где находился штаб ВВЭ «Север-29». Здесь нас и ждал М.Н. Красноперов. Евгений Константинович прилетел сюда на ИЛ-14 из Тикси, а мы на АН-12 из Якутска на час позже. На этом самолете (АН-12) мы вчетвером летим из Ленинграда с продуктами для дрейфующих станций. По нашему плану мы должны были встретиться с Федоровым Е.К. в Тикси. Куда он и прилетел из Якутска. (В Якутске он встречался со своими избирателями). В связи с закрытием Тикси по погоде для нашего типа самолета, мы вместо него сели на запасной в Якутск, когда Е.К. Федорова там уже не было. Из Якутска через несколько часов мы вылетели в Черский.

В Черском местные власти накормили нас прекрасным ужином. И через полтора часа уже в полном составе вылетели на «СП-23», куда прилетели в начале суток 19 апреля. Пробыли на станции около суток. И, как обычно, Евгений Константинович очень детально осматривал станцию, научные павильоны и лаборатории, расположенные в специальных полярных домиках ПДКО (Полярный домик Канаки Овсянникова) и палатках. Он подробно расспрашивал полярников о приборах, о методике наблюдений. Посетили и научный городок, расположенный на другом конце ледяного острова. Здесь выполняются специальные программы, изучающие физику и динамику ледяного покрова, акустические свойства льда и воды, распространения сейсмических волн.

Дрейфующие станции «СП-22» и «СП-23» созданы на ледяных островах, которые откололись от шельфовых ледников островов Канадского Арктического архипелага.

Через сутки мы перелетели на «СП-22», здесь также очень внимательно академик ознакомился со станцией, программа которой была значительно шире, чем на «СП-23». Дрейфующую станцию «Северный полюс-22» без всякого преувеличения можно назвать дрейфующей научно-исследовательской обсерваторией.

И здесь, произошел со мной, не очень приятный, но очень запоминающейся для меня, как молодого зам. директора, случай. А произошло вот что: когда составляли план и программу работ для новой смены на «СП-22» на следующий год, я, в связи с ограничением финансирования, закрыл магнитные наблюдения. При обсуждении программы в институте особых возражений это не вызвало. Но когда об этом узнал Евгений Константинович при посещении магнитного павильона, когда увидел, что магнитолог понемногу начал сворачивать наблюдения и паковать приборы, он очень строго поговорил со мной (как говорят «снял стружку»), велел немедленно отменить распоряжение, магнитологу продолжать наблюдения по полной программе и дождаться смены. Сам связался с А.Ф. Трешниковым и просил его срочно прислать замену магнитологу, который уже год проработал на станции. Оказывается в это время «СП-22» находилась ближе, чем любая другая станция, к Северному магнитному полюсу и прекращать наблюдения было нельзя ни при каких обстоятельствах. Наблюдения продолжались и наука не пострадала. На смену магнитологу О.М. Пятибрату очень быстро прилетел магнитолог Е.Е. Морозов.

После проведения собрания, наша делегация разделилась: Е.К. Федоров вместе с Е.Б. Знаменским полетели через остров Хейса на Амдерму и дальше на Москву, а мы втроем через Певек, Тикси, Москву и Ленинград.

Мы вернулись с В.Н. Петровым в Ленинград 1 мая 1977 г. утром, когда шел обильный снегопад.

Через 20 дней я приехал в Москву вместе с другими начальниками дрейфующих станций по случаю 40-летия со дня организации Первой дрейфующей станции «Северный полюс-1». На торжественном заседании, посвященном этому событию, в Президиуме в первом ряду сидели: И.Д. Папанин, Е.И. Толстиков, А.Ф. Трешников, Е.К. Федоров, М.И. Шевелев. Вел совещание Вице-президент АН СССР, министр геологии А.В. Сидоренко С докладом выступил А.Ф. Трешников, а вступительную речь сказал И.Д. Папанин, который снова обвинил летчиков в краже бочонка со спиртом. Из-за чего ему пришлось для консервации пойманных П.П. Ширшовым различных морских организмов (как сказал Иван Дмитриевич: «рачков, паучков») перегонять на спирт коньяк КВ ВК. Что вызвало большое оживление в зале. М.И. Шевелев сказал с места, что летчики не брали никакой спирт, его забыли на острове Рудольфа. Поддержал М.И. Шевелева и Е.К. Федоров.

Торжественное заседание и встреча полярников разных поколений прошла в теплой дружественной обстановке.

В заключение хочу подчеркнуть, что удивительная цельность натуры Евгения Константиновича Федорова проявлялась во всем и большом, и малом. Вероятно поэтому, память о нем как о человеке большой души, преданном делу и долгу, сохраняется у многих поколений исследователей, для которых жизнь Е.К. Федоров – яркий пример беззаветного служения России.

Глава X Воспоминания Ф.С. Терзиева

Я хотел бы поблагодарить судьбу за то, что она в разное время сводила меня с Евгением Константиновичем Федоровым. Особенно части это было в последние годы его жизни.

Прежде всего, я благодарен Евгению Константиновичу и всей четверке Папанинцев, которых я в последствии хорошо знал и работал с ними, за их подвиг на первой дрейфующей станции «Северный полюс 1». Тогда в 1937-38 годах, как впрочем, и сейчас, это воспринималось, как выдающийся подвиг, которому мы, молодые, хотели следовать. Именно тогда, слова «полярник, океанолог, геофизик» были самыми престижными в стране и под влиянием этого, я поступил на океанологическое отделение Феодосийского гидрометеорологического техникума, который окончил во время войны, в 1941 году. В небольшом городе Феодосия было около 10 средних и высших учебных заведений и только в одном – гидрометеорологическом техникуме – был небывалый конкурс – 7 человек на место. С тех пор моя жизнь прочно связана с Гидрометеорологической службой.

Я хотел бы рассказать о некоторых эпизодах, связанных с совместной работой с Е.К. Федоровым в 1960-70-е годы, с этим удивительным, великим и в то же время скромным человеком.

Евгений Константинович уделял огромное внимание развитию всех направлений Гидрометеорологической службы, в том числе, гидрометеорологическому обеспечению народного хозяйства, населения, обороны страны, изучению климата, экологических проблем.

В 1962 году, вскоре после второго вступления Е.К. Федорова на должность начальника Главного управления гидрометеорологической службы при Совете Министров СССР (ГУГМС), он пригласил меня и подробно интересовался мнением по многим вопросам, в том числе, о проблемах изучения морей и океанов, Арктики, обслуживания морских отраслей хозяйства, развития научно-исследовательских учреждений Службы, океанского научно-исследовательского флота.

Е.К. Федоров обладал редким даром руководителя высокого уровня – умением слушать и учитывать мнение сотрудников.

Именно при нем Служба была обеспечена современным научно-исследовательским флотом. Когда в Службе появились большие корабли немецкой постройки «Профессор Зубов» и «Профессор Визе», он предложил эти два корабля мне с базированием в порту Мурманск, т. к. ранее просил обеспечить наше Мурманское управление судами неограниченного плавания для изучения северных морей и Атлантики. Однако я объяснил ему, что эти большие корабли целесообразнее содержать в Ленинграде, т. к. там их содержание обойдется значительно дешевле, да и с укомплектованием кадрами в большом порту проще. Е.К. Федоров все же попросил меня подумать. Я посоветовался с руководителями области, они поддержали меня в этом вопросе. Тогда я позвонил Евгению Константиновичу и подтвердил свое первоначальное мнение, и он со мной согласился. Впоследствии эти корабли были переданы Арктическому и антарктическому научно-исследовательскому институту (ААНИИ) в Ленинград.

Е.К. Федоров был очень внимательным и четким человеком. Вскоре после включения ААНИИ в состав Гидрометслужбы, из Антарктиды возвращалась экспедиция, которую возглавлял известный полярник М.М. Сомов. Евгений Константинович позвонил мне и попросил встретить экспедицию, поскольку она теперь принадлежит Службе. Руководители области, которым я доложил об этом, откликнулись на эту просьбу, и была организована очень теплая встреча, на которой присутствовало много тысяч жителей Мурманска.

Я несколько раз встречал Е.К. Федорова в Мурманске, будучи начальником Мурманского УГМС и одновременно заместителем директора ААНИИ – директором его Мурманского филиала. Этот филиал, как и многие другие научные учреждения, был организован при активном содействии Евгения Константиновича.

Трудно перечислить, сколько новых методов наблюдений и обслуживания народного хозяйства было проведено Е.К. Федоровым, сколько новых гидрометеорологических приборов разработано с его участием. Он впервые нас наставлял, что мы не только должны давать предупреждения об опасных и особо опасных явлениях, которые могли бы нанести большой ущерб хозяйству, экономике, обороне, населению страны, но и ставил задачу проследить, как обслуживаемые нами организации реагировали на наши предупреждения, какие меры были ими приняты. Ведь в то время не было создано природоохранных организаций, Министерства по чрезвычайным ситуациям, а многие из этих вопросов по инициативе Е.К. Федорова ставились и решались Службой и ее подразделениями.

Евгений Константинович активно стимулировал рост научных кадров, в том числе, начальников республиканских и территориальных управлений, иначе говоря, производственников. Многие из них закончили заочную аспирантуру, защитили диссертации, капитаны научных судов получали высшее гидрометеорологическое образование.

Последний раз Евгений Константинович приехал в Мурманск в августе 1977 года в качестве вице-президента Всемирного Совета мира. Он проводил здесь большой слет членов Всемирного Совета мира северных и северо-западных стран Европы. Места для него были знакомы, программа насыщена, и он старался везде успеть.

Мы побывали на ледоколе «Арктика», в Североморске, который готовился к первому своему покорению Северного полюса (вскоре после этого Северный полюс был достигнут). Побывали мы также на уникальной Верхне-Туломской ГЭС, построенной в скале. Эта ГЭС понравилась Е.К. Федорову Руководители области, сопровождавшие Федорова, подготовили спиннинг, лицензию и попросили его выловить хотя бы одну семгу, которая плескалась тут же у плотины. Однако сколько его не уговаривали, он так и не согласился, человеком он был чрезвычайно скромным.

Тогда же Евгений Константинович удивился, почему я нахожусь еще в Мурманске, а не в Москве, куда он давно предлагал мне перебраться.

Впоследствии, когда я все же перешел на работу в Москву директором Государственного океанографического института, мы многократно бывали во всех прикаспийских и среднеазиатских республиках, в связи с проблемами падения уровня Каспийского моря, я неоднократно убеждался в его скромности.

Так, когда Ю.А. Израэль, бывший в то время председателем Госкомгидромета, и его заместитель Е.И. Толстиков узнали, что мы собираемся отправиться в плавание по Каспию на наших малых судах, которые там базировались, они предложили позвонить командующему Каспийской флотилией и просить у него корабль большего водоизмещения. Я ответил им, что предлагал уже такой вариант Евгению Константиновичу, но он отказался, мотивируя это тем, что мы должны посмотреть в каких условиях работают наши сотрудники, хотя к тому времени он уже не был руководителем службы.

Это наше плавание было связано с проблемой Каспия и его залива Кара-Богаз-Гол, и на этой проблеме я хотел бы остановиться подробнее, как один из участников этих событий, т. к. в те годы мы сталкивались с отдельными, не вполне квалифицированными и объективными толкованиями этого вопроса.

Когда мы прилетели в Астрахань, нас встретили руководители области, и мы начали проводить совещание. У областных руководителей был только один вопрос: что делать с Каспием, уровень которого к 1977 году понизился до отметки -29 м балтийской системы, что является самым низким уровнем за все время инструментальных наблюдений, начиная с 1837 года, а площадь водной поверхности сократилась на 27 тыс. кв. км, что примерно равнялось площади Азовского моря.

Рыбная промышленность и ее институты утверждали, что если еще продержится такой низкий уровень, то мы потеряем ценные нерестилища на Северном Каспии в т. ч. и осетровых, которые начинают гибнуть при отметке уровня – 28,5 балтийской системы.

Огромные дноуглубительные работы проводились на Волго-Балтийском канале (длиной 150 км) на подходе к портам, городам, поселкам, нефтяным вышкам. Перекрытие пролива Кара-Богаз-Гол было частью решения проблемы. Дело в том, что к этому времени был подготовлен проект перекрытия дамбой с перемычкой для пропуска 5 куб. км. воды, стоимостью около 20 млн. руб. Но в это время сток воды и так уже был около 5 куб. км в год. В этом мы убедились, будучи в Кара-Богаз-Голе.

Поэтому Минводхоз СССР, Госплан СССР не хотели финансировать эту стройку, и вместе с Минрыбхозом СССР настаивал на перекрытии пролива глухой дамбой, строительство которой обошлось бы впоследствии в один миллион рублей. Руководство Астраханской области полностью поддерживало это предложение.

Второй вопрос, который был решен, это организация филиала ГОИНА или отдельного института в Астрахани, которым ныне является Каспийский морской научно-исследовательский центр.

Следующий пункт – Махачкала. Нас встретил глава Республики Дагестан Магомедов Магомед Салам Ильясович. С ним тоже были оговорены все каспийские проблемы, в т. ч. запрет на проведение буровых работ в г. Избербаш, где запасы нефти были небольшие, а загрязнение от ее добычи могло отрицательно сказаться на поголовье ценных осетровых рыб. Вопрос докладывался Л.И. Брежневу руководством Дагестана, которое просило Е.К. Федорова оказать содействие в решении этой проблемы. В это время в Махачкале проходил Всесоюзный научный семинар на высоком уровне, и руководитель Республики просил Е.К. Федорова выступить с докладом. Евгений Константинович попросил 2 часа на подготовку. Когда мы пришли на заседание, выступал Расул Гамзатов. Он пользовался большой популярностью, как в Республике, так и в стране и его доклад был воспринят восторженно. После этого, председатель объявил, что слово представляется академику Федорову, доклад которого «Взаимодействие природы и общества» был воспринят тепло и с большим интересом. Когда аплодисменты утихли, одна из участниц семинара спросила: «Скажите, пожалуйста, это не тот Федоров, который был на Северном полюсе с Папаниным?». Председатель кратко ответил: «Он самый». И тогда зал разразился бурными аплодисментами. Все встали и долго приветствовали Евгения Константиновича. Проводили нас на судно поздней ночью, и мы отправились в порт Бекташ, где базировался комбинат «Карабогазсульфат» – основной потребитель воды из Кара-Богаз-Гола.

Директор комбината заявил, и мы это знали, что сырье добывается из погребенных рассолов, поэтому перекрытие пролива не скажется в ближайшее время на его качестве. Мы облетели залив, измерили расходы воды в проливе, и на этом же вертолета отправились сначала в Красноводск, а затем в Ашхабат. Здесь мы обсудили вопрос спасения Каспия и перекрытия пролива сначала в Президиуме Академии наук Туркмении, а потом в Правительстве Республики. Предложение о перекрытии пролива глухой дамбой и здесь было встречено положительно.

Дальше наш путь следовал из Красноводска в Баку с заходом на Нефтяные камни.

При подходе мы увидели огромное нефтяное пятно и проинформировали об этом руководство Нефтяных Камней, которое обещало срочно это пятно устранить. При этом ссылаясь на то, что для очищения и предотвращения утечек нефти используется очень дорогое импортное оборудование.

В Баку Е.К. Федорова, как и везде, встречали первые руководители Республики Азербайджан. Все вопросы, в т. ч. связанные с загрязнением Каспия, были согласованы.

По возвращению в Москву была проведена большая работа по подготовке доклада экспертной комиссии соответствующим министерствам, ведомствам и Госплану страны. Был подготовлен проект постановления Правительства об улучшении экологической обстановки на Каспии, куда входило и перекрытие пролива Кара-Богаз-Гол глухой дамбой.

В решении Правительства было указано о необходимости проведения мониторинга состояния залива. Таким образом, по результатам мониторинга принимались практические решения о состоянии залива, а в случае обнаружения негативных явлений в заливе, дамбу следовало открыть, что и было сделано после начавшегося с 1978 г. повышения уровня Каспийского моря.

В заключении хочется сказать, что Е.К. Федоров и его помощники не были инициаторами этой акции, а выполняли ее, особенно Федоров, как член Президиума Верховного Совета СССР, ученый и организатор науки, по указанию Правительства страны. При этом делалась эта работа очень обстоятельно, вопросы обсуждались демократично, а вся работы выполнялась в интересах страны и народа.

Глава XI Воспоминания Р.Т.Карабань

Отдельные воспоминания о творческой и научной деятельности ведущих сотрудников Института прикладной геофизики и его директора – Евгения Константиновича Фёдорова

В конце 50-х годов ХХ столетия информация о действии ионизирующих излучений на природные биогеоценозы и миграции радионуклидов в естественной среде была крайне скудной.

Массовое испытание ядерного оружия в атмосфере привело к глобальным выпадениям радионуклидов на поверхность Земли, что, в свою очередь, послужило началом исследований по изучению миграции этих радионуклидов в биосфере. Глобальные изменения в оболочке Земли, вызванные деятельностью человека, всегда интересовали и беспокоили академика Федорова Е.К. Так и проблема изучения поведения искусственных радионуклидов в биосфере не прошла мимо Института прикладной геофизики. К исследованиям были подключены отдельные подразделения Института во главе с ведущими учёными (Ю.А. Израэлем, Р.М. Коганом, И.М. Назаровым, Е.Д. Стукиным, Ш.Д. Фридманом, и др.)

Осенью 1957 г. на Южном Урале, на комбинате НПО «Маяк» произошла крупная радиационная катастрофа с массированным радиоактивным загрязнением окружающей среды. В результате этой аварии образовался Восточно-Уральский радиоактивный след (ВУРС), в который попали часть территорий Челябинской, Свердловской и Курганской областей. Основным дозообразующим изотопом на следе был долгоживущий стронций-90.

Со слов Г.Ф. Хильми, весной 1958 г. состоялся разговор Е.К. Федорова с ним по поводу радиационной аварии на Южном Урале. Е.К. Федоров попросил его выехать на место аварии и оценить визуально последствия аварии для территорий, попавших в зону следа. Поездка состоялась. Впоследствии была организована биогеофизическая лаборатория во главе с Г.Ф. Хильми и принята программа исследований в лесных экосистемах на территории ВУРСа. Для организации полевых экспедиционных работ в штат лаборатории был приглашён Ф.А. Тихомиров, который и возглавлял эти работы с 1959 по 1969 гг. в составе отряда Комплексной экспедиции Института прикладной геофизики, организованной для проведения исследований непосредственно на следе по многим научным направлениям. Получены уникальные результаты многолетних исследований сотрудников ИПГ на ВУРСе. Некоторые из них были использованы в системе защитных мероприятий на радиоактивном следе Чернобыльской аварии.

За комплекс работ по ликвидации последствий радиационной аварии на Южном Урале и участие в подготовке первых «Рекомендаций по ведению сельского и лесного хозяйств в условиях радиационного загрязнения окружающей среды», зав. отделом ИПГ Е.Н. Теверовскому и старшему научному сотруднику биогеофизической лаборатории ИПГ Ф.А. Тихомирову (в составе коллектива) присуждена Государственная премия СССР.

Е.К. Федоров, как выдающийся учёный и организатор науки, всегда мог оценить масштабы вмешательства человека в окружающую среду и его последствия, часто негативные, и принять правильные своевременные меры по ликвидации или уменьшению их последствий. Примером тому рассмотренные выше две важных проблемы ХХ века: изучение поведения глобальных выпадений искусственных радионуклидов в результате испытаний ядерного оружия и радиационная авария на Южном Урале.

Глава XII Воспоминание В.В.Лукина

«Покорение Северного полюса»

В апреле 1977 года я познакомился с Федоровым Евгением Константиновичем – прославленным папанинцем и руководителем, в то время, Гидрометеорологической службы страны. В этот год исполнялось 40 лет начала дрейфа легендарной четверки папанинцев на льдине по просторам Центрального полярного бассейна. Евгений Константинович решил воспользоваться случаем побывать в тех краях, где формировалась его профессиональная карьера. С этой целью он прилетел на дрейфующую станцию «Северный полюс-22». В поездке его сопровождали заместитель директора ААНИИ Николай Александрович Корнилов и несколько журналистов, среди которых был корреспондент ленинградской молодежной газеты «Смена» Владимир Стругацкий. Вылетев из арктического поселка Черский, Евгений Константинович прилетел на льдину станции СП-23, где в то время работала группа аквалангистов-ледоисследователей из ААНИИ. Они продолжали цикл исследований, который был начат их руководителем Владимиром Грищенко еще на станции СП-18. Владимир Стругацкий был очень дружен с этой группой. Встретившись с ними, он придумал идею осуществить погружение аквалангистов непосредственно в географической точке Северного полюса. Эту идею он предложил Евгению Константиновичу, подводя под нее празднование 40-летия дрейфа папанинцев.

Единственным транспортом, на котором можно было достигнуть точки Северного полюса со станции СП-22, был самолет Ли-2 на лыжных шасси. В те апрельские дни мы как раз завершали свою работу по программе океанографической съемки арктического бассейна, выполняя на этом самолете самые дальние маршруты с посадками на дрейфующий лед. Ситуация осложнялась тем, что это был последний Ли-2 в Советском Союзе. 28 апреля 1977 года заканчивался календарный срок его эксплуатации, и машина должна была обязательно прилететь в этот день на свою базу – аэропорт в поселке Черский. Работу непосредственно в точке Северного полюса, мы уже сделали примерно месяц назад. Лететь туда снова, попросту говоря, было тратой времени. Однако Стругацкий ссылался на указание Евгения Константиновича и всячески подчеркивал политическое значение спуска аквалангистов в точке, где сходятся северные меридианы. Я подошел к Евгению Константиновичу и объяснил ситуацию. «Я Вас понимаю, – ответил Евгений Константинович, – я о Вас много слышал. Вы опытный человек, поэтому поступайте так, как считаете нужным, только сделайте все чисто, чтобы никто ни о чем не догадался. Постарайтесь, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Но, наука, конечно, не должна страдать», – продолжал он. Я пересказал этот свой разговор с Е.К. Федоровым экипажу самолета, и на следующий день, взяв двух аквалангистов и Стругацкого, мы вылетели на задание. Конечно же, ни о каком полете на Северный полюс не могло быть и речи. Однако штурман проложил на карте этот «исторический маршрут». Бортрадист каждые полчаса передавал в эфир не существующие координаты местоположения нашего самолета. А на самом деле мы летели в свою точку, которая находилась примерно в 300 километрах от точки полюса. Совершив посадку и выполнив свои океанологические наблюдения, мы помогли аквалангистам подготовить лунку для погружения и запечатлели на фотопленку эти уникальные кадры спуска и выхода из-подо льда одного из главных участников данного торжества. Володя Стругацкий, да и остальные свидетели и участники этого события, кто не был посвящен в настоящий курс дела, с восхищением делились своими впечатлениями. Мы демонстративно поддерживали их, ликуя в душе, что не затратили зря время. После этой точки мы выполнили еще две посадки с комплексом наблюдений и вернулись на СП-22. вместе со Стругацким мы пришли в домик, где расположился Евгений Константинович. Володя поблагодарил его за поддержку и за понимание. Евгений Константинович сказал, что всегда готов помочь журналистам. Потом посмотрел на меня и спросил с едва заметной улыбкой: «Надеюсь, полет прошел по плану, который мы с вами обсудили?» Я ответил: «Конечно». Евгений Константинович заметил: «Всегда приятно иметь дело с настоящими профессионалами пера и науки».

Эта мимолетная встреча на всю жизнь осталась в моей памяти. Потом я несколько раз встречался с Евгением Константиновичем в Госкомгидромете в Москве и однажды он спросил у меня: «Никаких новых предложений о Северном полюсе не поступало? Вы хорошо знаете, что нужно делать».

Глава XIII Мои первые шаги в Арктике

Евгений Федоров на «Сибирякове»

В 1932 году я окончил университет и сейчас же поехал в Арктику. Зимовка на Земле Франца-Иосифа, куда я попал, оказалась очень удачной по подбору людей. Нам удалось провести успешную работу, организовать экспедиции. Масштаб наших экспедиций был невелик: 300–400 километров, не больше. У нас не было опыта дальних экспедиций, не было собак и многого другого, что необходимо для длительных поездок.

В 1933 году вернулись с Земли Франца – Иосифа. Зиму прожил на Большой земле, а летом опять захотелось в Арктику – Север очень тянет.

Мне и моей жене предложили поехать на мыс Челюскин. Там намечалось большое строительство – хозяйственное и научное. Поле для работы открывалось обширное. Мне предстояло организовать и поставить на Челюскине магнитный павильон, установить все приборы, наладить запись. Жена, ехавшая моим помощником, должна была вести работу по определению радиоактивности. Мы с удовольствием согласились поехать на новую зимовку.

Аппетиты у нас разыгрались большие. Чтобы получить побольше приборов, мы закатили такой план, с которым потом едва справились. Надо сказать, что почти все научные работники на Челюскине увлекались широкими планами.

Нам говорили: «Нужны приборы – составьте план». А раз записали в план – извольте выполнять его!

19 июля 1934 года мы выехали из Архангельска. Повез нас «Сибиряков», нагруженный Папаниным до отказа. Иван Дмитриевич Папанин – бывший матрос, герой гражданской войны, партийный работник. В последнее время он работал в Плановой академии, откуда его взяли в Арктику. Папанин – невероятно талантливый организатор. Он не знает слова «нет». Если для зимовки нужен тот или иной прибор – не сомневайтесь: Иван Дмитриевич достанет его хотя бы из-под земли. В Архангельск для нашей зимовки он взял столько снаряжения, что «Сибиряков» едва отчалил. Но Папанину этого было мало: он загрузил еще и ледокол «Ермак», часть снаряжения взял другой ледокол – «Малыгин».

Станция И. Д. Папанина

Предыдущая зимовка на Челюскине прошла в неблагоприятных ледовых условиях. Выгружать ледоколы было очень трудно, и зимовавшим до нас на Челюскине товарищам не удалось построить станцию как следовало.

Папанин был весьма озабочен, чтобы как можно скорее и лучше выгрузить имущество нашей зимовки. А выгружать предстояло многое: несколько домов в разобранном виде, массу инвентаря, большие запасы продовольствия – Папанин привез на Челюскин восемьсот тонн груза!

Одновременно с выгрузкой предстояло и строительство новых зданий. Серьезное дело!

И.Д. Папанин

Предполагалось, что выгрузка займет четырнадцать суток. Папанин организовал работу так, что удалось укоротить этот срок вдвое. Через семь суток мы, по воле Ивана Дмитриевича, из грузчиков превратились в строительных рабочих: таскали кирпичи, помогали плотникам, каменщикам.

Папанин успевал всюду быть. Он шутил, подбадривал, торопил. Ему хотелось построить как можно больше и лучше. И действительно, нам удалось построить в три раза больше того, что предполагалось по плану.

В домике старой зимовки жили двенадцать человек, по два человека в комнате. Работали зимовщики тут же, в жилом помещении. У гидролога, например, в комнате, где он спал, находились все анализы, аппараты и т. п. Кают-компания в старом домике была маленькая, грязная, кругом висели оборванные электрические провода, печка разрушалась. В комнате начальника станции зимой произошел небольшой пожар, поэтому он всю зиму жил без печки, температура доходила до восьми градусов ниже нуля. При таких условиях люди, которые предполагали вести большую научную работу, конечно, чувствовали себя неважно. То, что мы построили на мысе Челюскин, отличалось от старой зимовки, как небо от земли. Мы построили помещения для тридцати двух человек, но когда спустя год на зимовку приехало пятьдесят человек, то и они с комфортом разместились в наших зданиях. Комфорт, конечно, относительный. Но не забудьте, что все это – в Арктике!

Например, я с женой жил в комнате площадью в шестнадцать метров. В нашей комнате стояли две кровати и письменный стол. Освещение – электрическое. Исправная печка. Пол покрыт линолеумом. Наша лаборатория разместилась в смежной комнате (в жилой комнате мы не работали). В лаборатории – тоже электрическое освещение, светло, тепло, линолеум, все аппараты и приспособления стоят на своем месте. Условия для научной работы – превосходные. Помимо лаборатории, о которой я говорил, в трех метрах от нашего здания специально под магнитные наблюдения был отведен «особняк».

Жилой дом старой зимовки мы переделали под кухню и столовую. Получился большой обеденный зал, в нем стояло несколько столов, покрытых скатертью (как в настоящем ресторане!), здесь же стояло пианино, вывешивались стенная газета и ежедневные сводки нашего метеоролога.

Понятно, что благоприятные условия для зимовки дались нам не даром. Весь август, сентябрь, октябрь и большую часть ноября мы работали в качестве грузчиков, строителей, монтажников, уборщиков, – всех профессий и не упомнишь!

Полярная ночь

В ноябре приступили к научной работе. Но и ей предшествовало много черновых дел. Все приходилось делать самим.

С ноября все лаборатории были пущены на полный ход.

Это время совпало с началом полярной ночи. О полярной ночи рассказывают много «страшного», но, когда у человека много работы и когда работа его интересует, время идет незаметно, времени даже не хватает, и полярная ночь не тяготит. У всех нас было много работы, и никакой хандры.

Помимо обслуживания магнитного павильона, мы вели также наблюдение над полярным сиянием. Вообще-то говоря, полярное сияние – явление чрезвычайно красивое. Оно разгорается неожиданно, светит всеми красками, вырастает в изумительную цветную бурю, потом все это гаснет. Но нам с женой красоты полярного сияния доставили мало удовольствия, – время уходило на то, чтобы регистрировать, отмечать направление сияния, силу яркости и прочее. В такие дни жена то и дело вбегает в комнату и, не раздеваясь, кричит:

– Норд-ост… 30… Интенсивность 2… Постепенно угасает…

Запишет и снова бежит на мороз, потом снова возвращается в комнату. При этом, чтобы лучше наблюдать сияние, ей приходилось лазить на крышу. Правду сказать, сказочное полярное сияние скоро опротивело…

Нередко на зимовку приходили медведи. О приходе гостей нас извещал лай собаки. Тут кто-нибудь из нас вскакивал и кричал:

– Медведь!

Все охотники – храбрые или не совсем храбрые – брали винтовки и в большом ажиотаже выбегали на лед. Зажигали большой прожектор, впрочем, слишком слабый, чтобы уловить медведя на большом расстоянии.

Белый медведь – весьма трусливое животное. Он боится и людей, и собак. Застрелить медведя довольно просто. Но вслед за тем наступает скучное дело. На шею убитого медведя накидывают петлю, и человек десять-пятнадцать с шумом и гамом тащат его по торосам. Приволокут медведя на станцию – ив бане, где тепло и много воды, сдирают с него шкуру.

По вечерам все свободные от работы зимовщики собирались в комнате, отведенной под пошивочную мастерскую. Шить приходилось самые различные вещи – варежки, костюмы. Время идет незаметно, все шьют, а кто-нибудь еще рассказывает. Народ у нас был довольно интересный: участники гражданской войны, старые арктические волки.

Время от времени созывались собрания всего коллектива станции, на которых обсуждались дела станции.

Большая радость для зимовщиков – радиоперекличка с Большой землей. Особенно рады перекличке семейные люди. Обычно ночью (по нашему времени) все собираются в красном уголке. Ждут с нетерпением заветного часа, нетерпение обостряется, так как слышимость меняется каждый час, радисты с напряженным вниманием ловят и стараются посильнее пустить «голос». Вот, наконец, говорят родственники зимовщиков – один за другим. Лица зимовщиков просветленные. Невероятно трогательно, когда говорят дети.

Чудеса! Мы находимся за тысячи километров от родных, к нам – скачи не доскачешь, а голос родных и друзей слышен совсем близко…

Избушка Амундсена

Первая экспедиция, в которую я пошел, до бухты Мод, – сравнительно небольшая по расстоянию, всего около 50 километров. В бухте Мод в 1918–1919 году был Амундсен. Сам по специальности магнитолог, Амундсен вел магнитные наблюдения во время всех экспедиций. Для того, чтобы лучше и полнее изучить земной магнетизм, весьма важно повторить магнитные наблюдения в тех пунктах, где они были проведены раньше. Поэтому я пошел в бухту Мод, чтобы проверить наблюдения Амундсена.

Избушка Амундсена

В экспедицию нас пошло двое – столяр станции Федор Никифорович и я. Мы вышли 9 марта, назавтра после банкета по случаю Международного женского дня. Мороз был—30–35 градусов. В такое время экспедиционная деятельность обычно очень затруднительна, но мы с этим не посчитались. Вышли на двух нартах, с двумя упряжками. С одной упряжкой шли приборы и грузы, с другой – запас продовольствия и горючего для экспедиций в летнее время.

Карты района скверные, в них много ошибок, и верить им нельзя. Поэтому нам было довольно трудно обнаружить избушку Амундсена.

Отойдя приблизительно километров восемнадцать от станции, мы увидели медведицу с двумя маленькими медвежатами. Решили поохотиться, потому что нам нужно было кормить собак, а на станции иссякал запас свежего мяса. Спустили с упряжки трех наименее ценных собак и вслед за ними побежали к медведице. Эта часть охоты, пожалуй, наиболее трудная, потому что приходится бежать в тяжелой одежде, с винтовкой. Метрах в двадцати пяти от медведицы выстрелили, и удачно – убили медведицу и одного медвежонка. Пока мой спутник фотографирует второго медвежонка, к нам подходят собаки с отставшими нартами. Медвежонок сидит на трупе матери, хныкает. К нему рвутся собаки. Пришлось застрелить и второго медвежонка.

Обдираем медведя тут же, потому что замерзшего медведя ободрать будет трудно. После этой операции мы зарываем шкуру и мясо в снег и, поставив опознавательный знак, едем дальше.

Уже смеркается. Разбиваем первый лагерь. По случаю удачной охоты решаем выпить захваченную с собой бутылку портвейна. Но что это? В бутылке что-то стучит. Оказывается, вино совершенно замерзло, вкус его противный.

В палатке тесно, но усталость берет свое, и, несмотря на неудобства, мы засыпаем крепчайшим сном.

На следующий день решаем достичь избушки Амундсена. Идем довольно хорошо. Вот и знак: шест с фанерным кругом, – избушка Амундсена!

Кроме магнитных наблюдений, на нас возложена была еще одна функция: мы – почтальоны, везли первую таймырскую почту. На соседней станции, на острове Самуила, у метеоролога сломался последний термометр. Когда мы выходили с Челюскина, начальник о. Самуила прислал телеграмму: «Захватите необходимые мелочи термометр, конденсатор и прочее».

Острову Самуила можно было доставить необходимые вещи двояким путем: на нартах или на самолете. Избушка Амундсена находится на полпути к острову. Мы поэтому предложили: встретимся с начальником о. Самуила в бухте Мод – он придет туда нам навстречу.

Одновременно с нами наша летная группа спешно снаряжает самолет, потому что на остров Самуила, помимо вещей, надо доставить доктора. Началось состязание: кто первый выедет со станции? кто первый доставит почту для острова Самуила? Наш доктор – человек толстый и грузный – все время колеблется и не знает: лететь ли ему на самолете (холодно и опасно!) или ехать с нами (не опасно, но зато холодно и долго!). В конце концов страх перед холодом побеждает, и доктор решает лететь на самолете.

Мы принимаем почту, вызываем летную группу на соревнование и отправляемся в путь-дорогу. Вышло так, что мы первые достигли избушки, – погода не давала самолету вылететь.

Вот и знаменитая избушка. С некоторым трепетом открываем засыпанную снегом дверь… В избушке сохранилась большая часть той обстановки, которая была при жизни норвежцев. На столе лежит визитная карточка: ТЕССЕМ – плотник, работавший для многих полярных экспедиций. Рядом с карточкой – небольшая керосиновая лампочка с сохранившимся керосином. Немного далее – несколько плотничьих инструментов, а у стен – две койки.

До нас в избушке побывало порядочно советских исследователей Арктики. Но обстановка сохранилась такой же, как при норвежцах.

Оглядевшись, находим записку начальника зимовки на о. Самуила. Он опередил нас на несколько часов. Записка гласит:

– Был здесь, вас не нашел. Сейчас нахожусь в нашем домике, который мы выстроили на мысе Прончищёва. До него отсюда, приблизительно, два часа езды по хорошей дороге. Приезжайте в гости! Есть компот и свежая медвежатина.

Компот! Это, должно быть, очень вкусно, да и с соседями хочется познакомиться. Но сегодня уже поздно, ехать нельзя. И мы решаем ночевать в избушке Амундсена.

В бухте Мод

Еще в Ленинграде я узнал, что Амундсен в бухте Мод сделал магнитные определения в четырех пунктах; я решил проверить наблюдения на всех этих пунктах.

Для того, чтобы определить местоположение ближайшего к избушке магнитного пункта, мы выезжаем на собаках на остров Лаквуда, в семи километрах от избушки. В избушке оставляем записку и привезенные вещи для острова Самуила. Начальнику островной зимовки пишу, что с Лаквуда вернемся вечером, просим либо подождать нас здесь, либо ждать в гости.

У нас не было ни одной передовой собаки, которая понимала бы команду со слов. Наши собаки могли идти только за человеком, идти вперед сами они не могут. В таких случаях человек на лыжах протаптывает и показывает собакам путь, вслед за лыжником идет упряжка с нартами, сзади – другой лыжник, помогающий собакам и направляющий нарты. На остров Лаквуда мы решили поехать на собаках. Довольно! Не хочется больше идти пешком. Что нам до того, что нет передовой собаки! Заставим собак идти в том направлении, которое нам нужно.

Какая радость! Нам это удалось, и всю дорогу мы ехали, сидя на нартах. Что за удовольствие!

Вернувшись вечером с острова Лаквуда, мы увидели, что нетерпеливый начальник острова Самуила уже побывал в избушке, забрал все привезенные ему вещи и снова оставил записку с приглашением.

На следующий день я начал магнитные определения близ избушки, а товарищ по экспедиции поехал в гости. Начиналась пурга, и он взял с собой «неприкосновенный запас» – несколько плиток шоколада. Поздно вечером, когда смерклось, я услышал собачий лай. Вылез на холмик посмотреть, в чем дело. Оказывается, ко мне приехали гости. Шикарная упряжка – шестнадцать здоровенных псов везли нарты. На них сидели мой товарищ и начальник зимовки на о. Самуила. Мы с большим трудом остановили и привязали собак – они громко лаяли и рвались в разные стороны.

Путь экспедиции в бухту Мод

В бухте Мод я пробыл еще один день. Закончив наблюдения, снялись с места. Обратный путь – сорок пять километров – сделали в один переход. Нарты были уже значительно легче нагружены, и идти было довольно легко.

Остров Старокадомского

Дома отдохнуть не пришлось. Надо было проверить походные приборы, выполнить всю накопившуюся в мое отсутствие работу в магнитном павильоне, помочь, жене подвести итоги радиоактивных наблюдений. Пришлось поторапливаться, так как мне предстояло новое путешествие.

28 марта я вышел с Витей Сторожко на остров Старокадомского. С нами пошла гидрологическая партия. Путь наш лежал через пролив Вилькицкого. Пролив обычно замерзает торосистым льдом, и двигаться на санях трудно. Поэтому перед выходом в экспедицию наш самолет совершил разведку. Обнаружив, что среди торосов удобный, почти прямой путь, он зарисовал его для нас, благодаря чему мы могли идти среди торосов, как по улице.

Вначале нам казалось, что гидрологическая работа нас очень задержит. Чтобы пробить лунку площадью в квадратный метр, нужно работать вчетвером несколько часов, и работать весьма усердно. Первую лунку мы так и делали, но от второй нас избавила изобретательность каюра. Он встал раньше всех, взял с собой собак, отличавшихся хорошими охотничьими способностями, и пошел, как он сказал, «гулять». Минут через сорок каюр вернулся и сказал, что в полукилометре от нас есть одна лунка, в полутора километрах – другая:

– Выбирайте любую!

Лунки, объяснил каюр, проделывают нерпы, чтобы иметь возможность вылезать на лед. Сущий клад для гидрологов! В лунки, вырытые нерпами, свободно проходят все гидрологические приборы, которые нужно опускать в воду. Больше ни одной лунки мы не пробивали. За нас работали нерпы, а их находили собаки.

Проводы экспедиции на остров Старокадомского

Через трое суток мы достигли острова Старокадомского. Вот и известный по отчетам экспедиции Амундсена гурий; в нем должна сохраниться записка.

Гидрологи остались на месте для своих работ, а мне и Сторожко надо было обойти остров для магнитных определений и съемки.

Береговая часть острова доставила нам много хлопот. Неожиданно для себя мы обнаружили громадную береговую отмель. Но снежный покров мешал определить направление отмели. Мы не знали, что под снегом – лед или почва? Приходилось забивать в снег палку или рыть яму, чтобы узнать, что внизу.

Когда мы обошли остров, закончили съемку и снова вышли к исходному пункту – к гурию Амундсена, – Витя Сторожко стал ковырять верхушку гурия. Вскоре он с победоносным видом вытащил оттуда ржавую железную банку. В банке оказался хорошо сохранившийся конверт с надписью: «Мод Экспедиционен».

В конверте лежало письмо, завезенное на о. Старокадамского одним из участников экспедиции Амундсена. Часть письма была написана Амундсеном на судне. Оно содержало общие сведения о работе экспедиции и о том, где можно найти другие гурии, где хранятся вещи, имеющие отношение к экспедиции. На обратной стороне письма Амундсена была приписка карандашом. Человек, доставивший записку на остров, писал о работах своей партии, о том, куда он дальше направляется, в каком находится месте; писал, что он и его друзья живы и здоровы, сделали здесь магнитные определения и намерены возвратиться на судно.

Письмо с конвертом и банку я забрал для арктического музея. Чтобы не вводить в заблуждение будущих исследователей, мы вложили в банку новую записку, в ней я дал перевод письма Амундсена и написал о работе своей и Сторожко.

После этого мы вышли в обратный путь. Мороз держался ниже 30°. Работать на таком холоде с точными приборами приходится голыми руками или, в крайнем случае, в тонких перчатках. Металлические части приборов заиндевели, их приходилось согревать дыханием, протирать. Руки коченели. Но работа была столь увлекательной, наблюдения давали такое удовлетворение, что, признаться, о неприятностях я вспомнил только потом, когда экспедиция была закончена.

На месте экспедиции Вилькицкого

Поход на о. Старокадомского и в бухту Мод был для нас репетицией более сложных и долгих экспедиций. Во второй половине апреля я направился в западную часть побережья Таймырского полуострова, к Гафнер-фиорду, куда требовалось доставить продовольствие для будущей экспедиции. На этот раз я шел со столяром Болдиным. Саша Болдин давно работает на стройках в Арктике. Это большой весельчак, на каждый случай жизни у него припасен анекдот, и в экспедиции с ним очень весело.

Первую часть пути мы снова проделали совместно с гидрологической партией. По дороге к Гафнер-фиорду мы должны были зайти на мыс Могильный в заливе Диксона. На этом месте экспедиция Вилькицкого в 1913—15 гг. организовала склад продовольствия: она оставила в самолетном ящике много мясных консервов. Сохранились ли консервы? Ведь они пролежали в Арктике двадцать лет! Нам очень хотелось использовать подарок Вилькицкого, чтоб покормить собак, а при случае и самим питаться.

Идя вдоль берега, мы вели съемку береговой линии, чтобы внести исправления в существующие карты.

Во второй половине апреля мороз в здешних местах спадает, средняя температура держится около 20–25 ниже нуля. Это уже вполне приемлемо для санных экспедиций. В палатке в это время года можно не особенно торопиться лезть в мешок, только что приготовленная пища не стынет так быстро.

На пятые сутки поднялась пурга; пришлось спешно остановиться среди торосов, так как собаки, утомленные сильным встречным ветром, ложились и отказывались идти.

К утру пурга стихла. Мы пошли искать Могильный. Это было не так легко. Знаки, поставленные на мысе, хорошо видны с моря и плохо различимы, когда идешь вдоль берега. Через два часа безуспешных блужданий мы увидели знак: на верхушке мыса торчала вышка из углового железа. Около знака виднелись два креста. Они стоят на могилах двух человек из экспедиции Вилькицкого, умерших во время зимовки судов «Таймыр» и «Вайгач» заливе Дика. С чувством некоторой торжественности, которое испытываешь, когда подходишь к таким старым памятникам, мы поднялись на мыс. Знак Вилькицкого был потрепан, но кресты стояли крепко. Они были обнесены оградой из чугунных цепей. На первом кресте мы прочли лаконичную надпись:

Кочегар Ладоничев

На другом кресте, более солидном, была прибита медная доска с выгравированными стихами. Я их запомнил:

Под глыбой ледяной холодного Таймыра, Где лаем сумрачным испуганный песец Один лишь говорит о тусклой жизни мира, — Нашел покой измученный певец. Не кинет золотом луч утренней Авроры На музу чуткую уснувшего певца… Могила глубока, как бездна Тускароры, Как милой женщины любимые глаза.

По другую сторону мыса, внизу, в овраге мы увидели, как, несколько накренившись, стоит огромный ящик самолета старого типа: он совершенно не был похож на ящики, в которых возят современные самолеты. Это ящик не ящик, дом не дом! Он огромен по размерам, в нем прорублены окна и двери. Пожалуй, это дом.

Внутри этого странного дома мы нашли сложенные в большом количестве ящики с мясными консервами. Стены ящика-дома исписаны теми, кто побывал здесь в разное время после Вилькицкого. Матросы Таймырской экспедиции 1932 года написали на стенках ящика нескладные, но веселые стишки:

Здесь задержала буря нас злая, И пришлось нам ночевать… Ветер бушует по бурному морю, На «Таймыр» не можем мы попасть.

Другая надпись:

Здесь мы убили медведя, песца и зайца.

Дальше еще надпись:

Консервы опробованы Таймырской гидрографической экспедицией 1932 г.

Дальше идут какие-то непонятные начертания участников геологической экспедиции 1932 года. Ничего нельзя разобрать.

Саша с удовольствием замечает, что консервов нам хватит с избытком. Не откладывая дела в долгий ящик, мы тут же вскрываем один из ящиков, чтобы дать собакам попробовать консервы. На банках этикетки: «Консервы фирмы братьев Вихревых в Санкт-Петербурге, заготовки 1910 года для армии». Тут и «Щи с кашею», «Рис с кашею», «Суп рисовый», «Борщ с мясом» – солидные порции. Собаки наши остались довольны продукцией блаженной памяти фирмы Вихревых.

Гафнер-фиорд расположен приблизительно в тридцати километрах от мыса Могильного по прямой линии. Вход, судя по карте, узкий, за ним следует длинный фиорд. В тот же день мы не успели дойти до входа в фиорд и заночевали в одном из мысов залива Диксона. Назавтра мы ищем место входа в фиорд. Идем час-другой, входа нет и нет! Может быть, мы его пропустили, может быть, он неправильно отмечен на карте?.. И вдруг, совершенно неожиданно, открывается вход. На пологом, ничем не привлекательном берегу, как ножом, прорезана узкая щель шириной в 200–300 метров. В глубине щели видна широкая дорога в глубь фиорда.

Несмотря на то, что фиорд выходит в море горлом всего в 200–300 метров ширины, он тянется вглубь материка на сорок пять километров. Какая здесь замечательная бухта для зимовки судов!

Быстро продвигаемся вглубь фиорда. Почти дойдя до конца, ночуем и оставляем крупу, шоколад, какао, молоко и другие продукты, а также ящик консервов, который послужит кормом для упряжки собак. Все это понадобится нам в длительной экспедиции летом. Продукты мы тщательно укладываем в фанерный ящик, поверх него ставим два бидона с керосином, завязываем все это проволокой и заваливаем куском мерзлой земли.

Везде, где можно, я сделал магнитные наблюдения.

Мы уже собираемся уходить, как вдруг – приятная неожиданность. Наверху мыса, на поверхности, оттаявшей под лучами апрельского солнца, находим куст карликовой ивы. Это интересно! Я и не предполагал, что так далеко на севере можно найти древесную растительность.

Первомайский банкет в Арктике

Обратно идем налегке. 28 апреля достигаем мыса Могильного. Хочется обязательно поспеть домой к 1 мая, чтобы прямо с экспедицией попасть в столовую на банкет наших зимовщиков. Осталось еще 150 километров. Вместо того, чтобы идти берегом, по знакомой дороге, я решаюсь идти тундрой; это даст большой материал для магнитной карты района.

Саша Болдин немного нервничает. Хотя он и доверяет мне в прокладке путей, но все-таки побаивается, что в тундре мы пойдем не так уверенно, как по берегу.

– Как бы не опоздать… – говорит Саша.

– Ничего, ничего! – успокаиваю я его. – Не беспокойся.

Чтобы успеть достичь станции к 1 мая, устанавливаем для себя норму: сорок километров в день. Я иду на лыжах впереди, за мной – собаки налегке, а Саша сзади – он лыжник плохой.

У нас с собой – счетчик. Он выкручивается через двадцать один кило метр. Когда счетчик выкручивается, Саша кричит:

– Стой!

Мы останавливаемся, съедаем по плитке шоколада и опять шагаем, пока счетчик не выкручивается второй раз. Тогда останавливаемся на ночевку.

Раскладываем палатку, кормим собак, приготовляем пищу, все это идет уже по раз навсегда заведенному порядку, очень быстро. Через час-полтора после остановки мы с Сашей уже лежим в мешках. Какое блаженство удобно улечься в мешке, распрямить спину, ноги! Каждый переход занимает двенадцать часов. На разборку и сноску лагеря уходит около четырех часов, на сон остается восемь часов.

Третий переход должен привести нас на станцию. Карты этого района сомнительны, примет для ориентировки очень мало, тундра однообразная. Как корабль в открытом море, мы идем по компасу и счетчику. 30 апреля остановились, по нашим подсчетам, километрах в тридцати от станции. Завтра будем дома! Но 1 мая нас ожидает неприятный сюрприз – пурга. Сильный ветер и снег. Провизия у нас на исходе, мы оставили только по плитке шоколада на крайний случай. Идти или нет? Погода такая, при которой рискованно пускаться в путь. Но обидно 1 мая сидеть недалеко от станции и скучать в одиночестве.

– Пойдем, Саша?

– Обязательно!

Свертываем палатку и двигаемся в путь.

Видимости почти никакой; Но у нас – компас. Верный друг, он нас привел точно на зимовку. Ура! Показалась мачта станции. Слышен собачий лай.

Нам навстречу выбегают товарищи. Они уже, оказывается, сели за стол, отчаявшись видеть нас сегодня. Товарищи нас обнимают, поздравляют с первомайским праздником. Все в парадных костюмах.

Тем не менее, мы им оставляем разгружать нарты, а сами идем умыться и переодеться.

Настроение у всех отличное.

Промышленник Журавлев

Уже весна… Из Ленинграда в Москву идут запросы о будущей зимовке. Часть ребят остается зимовать на второй год, часть твердо решила уехать, часть колеблется.

Путь экспедиции на реку Таймыр

В первых числах мая из бухты Прончищевой на собаках приезжает известный промышленник Журавлев. Это один из самых крупных специалистов по полярным делам, великолепный знаток собак, прекрасный охотник. Журавлев зимовал в 1930—32 гг. на Северной Земле вместе с Ушаковым. Это они исследовали Северную Землю. Журавлев интересно рассказывает о сложной и захватывающей работе, об охоте, о собаках, о способах передвижения в Арктике. У нас на зимовке была принята цуговая упряжка собак: собаки запрягались пара за парой. Журавлев предпочитает веерную упряжку. Он предлагает нам испробовать ее. Он вообще знает много и вносит оживление во все экспедиционные дела. Иван Дмитриевич Папанин охотно принимает предложение Журавлева. Папанин особенно внимательно слушает рассказы опытного промышленника. Между прочим, Журавлев рассказывает, что в бухте Прончищевой он соорудил телегу, и ее возили собаки.

– Оказалось, совершенно возможная вещь, – говорит Журавлев. – Простая самодельная телега! Летом я ездил в ней по тундре.

Папанин сейчас же откликается:

– Это дело! К лету у нас будет такая же телега… Только получше журавлевской. – И, чтобы не обидеть Журавлева, прибавляет. – Ведь у нас – свои механики.

Наступает срок новой экспедиции. В середине мая я должен уйти на реку Таймыру, попытаться там пробраться к Таймырскому озеру и провести по всему маршруту магнитные определения. В местах, где карта плохо снята или ее не существует совсем, надо сделать съемку и промер реки, чтобы выяснить, судоходна ли она.

Экспедиция разбивается на две партии: я и Сторожко пересечем Таймырский полуостров, чтобы захватить возможно больший район для магнитных наблюдений. Затем поднимемся по реке. Месяца через два, когда река уже вскроется и снег в тундре сойдет, мы вернемся обратно на станцию. В устье Таймыра мы встретим гидрологическую партию.

Возвращаться придется пешком, так как уже нельзя будет идти на картах. По западному берегу Таймырского полуострова для нас созданы продовольственные базы, это позволит нам тащить с собой меньше груза.

Экспедиция на Таймыр – наиболее серьезная из всех, которые мы до сих пор предприняли. Для меня это тоже первая крупная экспедиция.

На зимовке мы много обсуждали все варианты экспедиции, возможности возвращения, может ли, в случае нужды, помочь самолет. План экспедиции разработан до мельчайших деталей.

Охота на оленей

Во второй половине мая уже тепло. Наибольшая опасность, которая нам грозит, – мы можем не дойти до реки Таймыры. Начинается сильное таяние, как бы нам не очутиться с нартами в бесснежной тундре. Таяние снега на Таймырском полуострове происходит очень интенсивно: дорога портится в несколько дней; там, где вы еще неделю назад могли свободно идти с нартами, – сейчас болото. Мне и Сторожко дали наставление: спешить, скорее добраться к дельте реки, где мы будем в относительной безопасности, ибо на льду снег держится дольше обычного.

Мы идем на Гафнер-фиорд. Местность этой части Таймырского полуострова значительно красивее, чем на мысе Челюскин. Мыс Челюскин – абсолютно однообразная, бесхолмная равнина. Здесь же, на полуострове, небольшие речки, стекающие в бухту, проходят между крутыми склонами; попадаются птицы; парами или большими группами летят белые куропатки; встречается много песцов. Все это радует глаз. Но где олени? Их пока не видать. А ведь мы рассчитываем на оленье мясо. Если оленей не будет, то нам придется возвратиться обратно.

Мой помощник Виктор Сторожко – страстный любитель всяких экспедиций. Мы с ним вместе были на Земле Франца-Иосифа. Он – студент Ленинградского университета, геолог. Но учиться подолгу не может – соблазняют зимовки. С учебы он сорвался на Землю Франца-Иосифа, вернулся, поучился год и уехал на Челюскин. На Челюскине он механик, на Земле Франца-Иосифа работал помощником магнитолога. Для зимовки он человек замечательный, великолепно знает механизмы, чудесный стрелок и вообще мастер на все руки.

Мы собираемся много охотиться, поэтому, помимо обязательного спутника всех полярных экспедиций – винтовки, из которой будем бить крупного зверя, с нами малокалиберные ружья. Мелкокалиберные – такие, как в каждом тире, – дают громадные преимущества в стрельбе по дичи. Кругом масса куропаток.

Мы для них захватили почти тысячу патронов. Куропатки подпускают к себе на 50–60 метров, и, при некотором навыке, мы их бьем.

Когда у Гафнер-фиорда мы вышли на берег и начали спускаться на лед, я увидел стадо оленей. Оно спокойно стояло метрах в двухстах от нас. В такой естественной обстановке на снегу олени очень красивы.

Собаки, почуяв оленей, подняли невообразимый гвалт. Но, то ли потому, что ветер был в нашу сторону, или потому, что олени были не из пугливых, они не убежали. Виктор выхватил из нарты карабин, а я бросился в самую гущу собак, сдавливая им горла и раздавая тумаки. Собаки умолки. Виктор пополз к оленям. Олени стояли спокойно. Когда он показался из-за холма, стадо сорвалось и побежало. Сторожко сделал несколько выстрелов и одним из них свалил самку.

Олени в это время линяют, и из коровы, пока мы ее волокли, клочьями лезла шерсть. Погрузили оленя на нарты, пересекли фиорд и вышли на место нашего склада.

Я произвел астрономические наблюдения и проверил магнитные приборы.

Путь экспедиции к заливу Гафнера

Магнитное поле на Таймырском полуострове гораздо спокойнее, чем я ожидал. По данным Норденшельда, можно было предполагать на Таймырском полуострове сильные магнитные аномалии. Этого не оказалось. Очевидно, наблюдения Норденшельда были сделаны в месте, лишь случайно оказавшемся аномальным.

От Гафнер-фиорда нам предстоял 60-километровый переход в губу реки Таймыры. Местность здесь сильно пересеченная; маленькие овраги, постоянные спуски и подъемы доставляли нам массу неприятностей. Собакам трудно поднимать нарты по крутому склону. Приходится изо всех сил подпихивать нарты сзади. Не менее трудно спустить нарты вниз. Мы оборачивали полозья кнутами, упирали кол в снег, но на крутых спусках это не давало должных результатов: нарты на спусках кувыркались, собаки кидались друг на друга. Нас это и огорчало, и смешило.

В конце концов, вышли на гору, откуда увидели дельту Таймыры. Чтобы дать знать о себе гидрологической партии, мы нашли высокий, далеко видимый мыс, поставили на его вершине шест с флагом, прикрепили записку и уж после этого начали съемку и магнитное определение.

Вскоре после остановки на нас пошло стадо оленей. Виктор пошел в обход стада, но неудачно: олени убежали, и ему не удалось свалить ни одного. На обратном пути он вдруг заорал:

– Нашел избу Фаддея!

Изба Фаддея – историческая. О ней упоминает Миддендорф, первый путешественник, посетивший устье Таймыры. Миддендорф рассказывает, что он на одном из островков в устье реки нашел старую-престарую избу, построенную, по-видимому, в незапамятные времена. Изба эта была названа избой Фаддея и сделалась известной. Нам посчастливилось повидать ее, вернее, ее развалины: несколько бревен, остатки истлевшей утвари – деревянное корыто, железный ковш…

Утром, во время завтрака, услышали собачий лай. То пришли гидрологи Либин и Латыгин. Двигаясь вдоль морского берега, они натолкнулись на наш знак, прочли записку и пошли по нашему следу.

Соединившись, мы двинулись вверх по реке, чтоб выбрать место для водомерного поста. Погода ужасающая! Снег тает с каждым часом все больше и больше. Он уже мокрый, идти по нему трудно.

На клиперботе по Таймыре

5 июня Яша Либин выбрал удобное место для водомерного поста. Надо перетащить на противоположный берег все снаряжение экспедиции. Задача нелегкая! Нарты по самую площадку сидят в жидкой снежной каше, собакам она выше брюха, они барахтаются и не идут. С громадным трудом, в три приема, насквозь промокнув, мы перетаскиваем на себе через реку тяжелые нарты.

Я простудился и слег с высокой температурой. Моя болезнь очень обеспокоила друзей, но я пролежал в мешке только несколько дней и, не принимая никаких лекарств, поправился.

Во время болезни я был предметом всеобщих забот. На острове появилась птица, прилетели гуси и утки. Наш стол был роскошный: варили бульон из гусиных потрохов, ели незнакомой породы уток, ярко окрашенных. Болезнь дала осложнение: у меня распух рот, я не мог есть твердую пищу и питался одним бульоном. Ребята стреляли мелких диких уток, серых с острым хвостиком, варили суп, по вкусу напоминавший осетровую уху.

Когда я поправился, бурное таяние снега уже кончилось. На реке лежал лед без снега. По льду можно было подняться выше по реке. Мы с Виктором нагрузили на нарты клипербот (резиновую лодку), снаряжение и 15-дневный запас продовольствия.

Так как поверхность льда была изборождена трещинами и ямами, то требовалась большая осторожность. Собакам было бы трудно, и мы тащили нарты на себе.

Путешествие изобиловало приключениями. По льду нам удалось совершить лишь один переход. 22 июня мы остановились у островка посредине реки. Островок привлек нас тем, что на нем гнездилась масса чаек. Очень хотелось зажарить из их яиц яичницу.

Когда мы подошли, чайки орали и метались. Мы разглядели, что они гоняют песца, уничтожавшего яйца. Летний песец непривлекателен: он грязно-серый, с темными полосами вдоль спины и лап, морда замурзанная, весь он затасканный, грязный. Песец бегал по острову, чайки со злостью налетали на него, стараясь клюнуть и прогнать с острова.

На острове мы заночевали, а утром увидали, что река окончательно вскрылась. Дальше двигаться на нартах невозможно. Таймыра отличается удивительно быстрым течением. В половодье река подымается очень скоро. Кое-как мы выволокли нарты на берег. Дальше нам предстояло двигаться на клиперботе.

Осторожно пробираясь среди льда, пользуясь пространствами чистой воды, мы медленно, но верно поднимались вверх по реке. Клипербот отлично выдержал испытание. Мы на нем прошли триста километров. Обычно Виктор греб в клиперботе, а я шел по берегу и вел съемку, а время от времени – магнитные определения. На участках, где течение было сильное и грести оказывалось особенно трудно, я брал клипербот на буксир и, как бурлак, тянул его на лямке.

Мы тащили нарты на себе

На пятнадцатый день перехода мы зашли в один из притоков Таймыры. Так как приток до нас никто еще не обследовал, мы двигались вверх по нему до самой последней возможности.

К концу подошли запасы соли, сахара, галет и прочей бакалеи. В изобилии было только мясо и рыба. По вечерам мы забрасывали в воду небольшую сетку и утром вытаскивали килограммов по двадцать, а то и тридцать прекрасной рыбы. Мясо и рыбу приходилось есть без соли, без хлеба. Масло мы заменяли утиным и гусиным жиром. Виктор жарил на нем рыбу.

Наступило время возвращения в лагерь Либина. Продуктов на обратный путь осталось только в обрез.

Вверх по реке мы из-за стремительного течения поднимались с большим трудом. Поэтому нам казалось, что вниз мы пойдем с большим комфортом: будем только сидеть в клиперботе и помахивать веслами. Но не тут-то было! Наша посудина подчинялась главным образом ветру, а ветер на обратном пути был чаще всего встречный. Не раз, выругав клипербот, я брался за лямку и с неимоверным усилием тащил лодку вниз по течению.

14 июля мы пришли в лагерь Либина. Товарищи уже беспокоились о нас и хотели идти на розыски.

Возвращение на станцию

19 июля мы все вместе двинулись вниз по реке и 29-го вышли в море. Здесь мы встретили лед; двигаться на лодке было уже невозможно. Дальше надо идти пешком. Подсчитали и взвесили наше снаряжение, специальную аппаратуру, фотоматериалы. Выяснилось, что на каждого из нас приходится сорок килограммов груза. С таким грузом можно пройти не больше 6—10 километров в сутки. Следовательно, на станцию мы доберемся только через месяц. Это ничего, но наше длительное отсутствие заставит станцию беспокоиться, и, несомненно, Папанин примет меры к нашему розыску. Черт возьми, какие осложнения! Но иного выхода нет, надо идти пешком.

Когда мы сели шить рюкзаки, услышали рокот пропеллера. Недалеко от нас пролетел самолет. Он покрутился над дельтой Таймыры и… исчез. Мы давали всяческие сигналы: жгли костер, махали флагом, но пилот нас не заметил. Какая досада! Самолет мог бы сесть у нашего привала и заменить тяжелый месячный путь двухчасовым. Решаем: двоим, по возможности налегке, отправиться с аппаратурой и самыми необходимыми предметами, а двоим, с собаками и снаряжением, сидеть на месте и дожидаться прибытия самолета или судна. Если же, паче чаяния, ни самолет, ни судно не придут к определенному сроку, значит, пешая партия не добралась до станции и оставшимся нужно пешком возвращаться на станцию.

Федоров и Либин прощаются с товарищами

30 июля я и Либин вышли пешком, налегке (т.-е. с грузом около 30 килограммов). Так как впереди предстояло пересечь Гафнер-фиорд и большую реку, впадающую в залив Дика, мы потащили на себе клипербот. Вначале делали около пятнадцати километров в сутки, потом нам повезло: буксировали клипербот вдоль берега моря, иногда плыли. На мысе Могильном оставили клипербот.

После целого ряда злоключений (мы шли без палатки, без примуса, самым первобытным способом), километрах в ста от станции увидели вышедшую нам навстречу вспомогательную партию. Иван Дмитриевич Папанин, верный своему слову, шел нам навстречу с телегой. Поставленная на автомобильные колеса, телега на резиновом ходу легко и бесшумно катилась нам навстречу.

Оставшаяся на Таймыре партия добралась до станции, испробовав самые различные способы передвижения: пешком, в резиновой лодке, на лыжах, собаках и даже на самолете…

Зимовка на Челюскине подходила к концу.

Глава XIV Полярная эпопея СП-1151

ГОРЬКИЙ, 26 января.

Находясь в городе Горьком, за тысячи километров от дрейфующей станции «Северный полюс», родители комсомольца, депутата Верховного Совета Евгения Федорова внимательно следят за его жизнью и работой. Константин Николаевич, отец Евгения, день за днем отмечает на специальной карте путь смелой четверки во льдах Арктики.

С самого начала экспедиции между сыном и родителями установилась замечательная переписка. Евгений непрерывно сообщает о себе, о своей жизни и работе.

Ответные «письма» родителей полны заботы, внимания, горячего пожелания успехов.

30 ноября Евгений Федоров прислал радиограмму: «Разменяли седьмой месяц и 82-й градус. По-прежнему все хорошо. Работает ли папа. Как живопись. Привет».

Константин Николаевич – художник-самоучка. Недавно он закончил портреты Папанина, Кренкеля, Ширшова и сына и повесил на стене над шкурой белого медведя, подаренной Евгением.

«Я работаю, – отвечает Константин Николаевич на телеграмму сына. – Написал всю вашу четверку».

Родители очень интересуются, как и когда будут сняты папанинцы со льдины. Они послали Евгению телеграмму с запросом. Последовал ответ: «Возвращаться еще рано. Женя».

На снимке: родители Евгения Федорова– Константин Николаевич и Сабина Акимовна слушают «Арктические известия по радио»

В декабре в семье Федоровых был особенно радостный праздник. Константин Николаевич и Сабина Акимовна узнали, что их сын избран депутатом Верховного Совета СССР. Немедленно была отправлена телеграмма:

«Дорогой Женя! Горячо поздравляем тебя, твоих товарищей избранием депутатами Верховного Совета. Желаем успеха в вашей работе. До скорого свидания. Родители».

О.Ю. Шмидт

На СП-1. (слева направо) Э.Т. Кренкель, И.Д. Папанин, Е.К. Федоров

«Четверка» папанинцев (слева направо)П.П. Ширшов, Э.Т. Кренкель, И.Д. Папанин, Е.К. Федоров

Будни на полярной станции. И.Д. Папанин с псом Веселым

Обустройство лагеря экспедиции. (слева направо) Э.Т. Кренкель, Е.К. Федоров

Е.К. Федоров

(слева направо) О.Ю. Шмидт, И.Д. Папанин

Ледоколы подошли к дрейфующей станции СП-1

Поднятие флага СССР на Северном полюсе 6 июня 1936 г.

(Слева направо) И.Д. Папанин, Э.Т. Кренкель, П.П. Ширшов, Е.К. Федоров

Будни полярной станции

Палатка папанинцев

Палатка папанинцев на льдине

Регулярные магнитные и гравиметрические наблюдения, производимые Е.К. Федоровым

Э.Т. Кренкель крутит гидравлическую лебедку

База на острове Рудольфа накануне вылета на Северный полюс. (Слева направо) Э.Т. Кренкель, И.Д. Папанин, Е.К. Федоров, П.П. Ширшов.

Торжественная встреча Героев – папанинцев 1938 г.

Бороться и искать, найти и не сдаваться

С английского: To strive, to seek, to find, and not to yield

Первоисточник – поэма «Уилисс» английского поэта Мьферда Теннисона (1809–1892). Эти строки были вырезаны на надгробном кресте, который был поставлен (январь 1913) в Антарктиде на вершине «Обсервер Хилл» в память английского полярного путешественника Роберта Скотта (1868–1912). Стремясь достичь Южного полюса первым, он тем не менее пришел к нему вторым, спустя три дня после того, как там побывал норвежский первопроходец Руальд Амундсен. Роберт Скотт умер на обратном пути.

В русском языке эти слова стали популярны после выхода в свет романа «Два капитана» Вениамина Каверина (1902–1989). Главный герой романа Саня Григорьев, мечтающий о полярных походах, делает эти слова девизом всей своей жизни.

Вглядываясь в жизнь великого Человека – Е.К. Федорова, понимаешь, что эта фраза всегда была символом всей его жизни, верности своей цели и своим принципам.

Е.К.Фёдоров. Даты жизни и деятельности

Родился 10 апреля 1910 г. в городе Бендеры 

1927 окончил школу в Нижнем Новгороде

1928–1932 студент отделения геофизики физического факультета Ленинградского государственного университета

1932–1933 участник экспедиции Арктического научно-исследовательского института на Земле Франца-Иосифа

1934–1935 участник экспедиции на мыс Челюскин

1937–1938 участник дрейфа на станции «Северный полюс-1» в качестве геофизика

1938 Герой Советского Союза

1939 член-корреспондент АН СССР, депутат Верховного Совета СССР

1939 директор ААНИИ

1939 Начальник Главного управления Гидрометеорологической службы при СНК СССР

1941 начальник Гидрометслужбы Народного комиссариата обороны, генерал-лейтенант Красной Армии

1945 делегат Всемирной конференции демократической молодежи

1946 лауреат Сталинской премии, глава советской делегации на Международной конференции в Женеве

1947–1951 заведующий лабораторией атмосферного электричества Геофизического института АН СССР

1952–1955 начальник Геофизической комплексной экспедиции в Приэльбрусье

1956 директор Института прикладной геофизики

1958 руководитель делегации на международных переговорах о прекращении испытаний ядерного оружия

1959–1962 главный ученый секретарь Президиума АН СССР

1960 действительный член Академии наук СССР

1962 начальник ГУГМС при Совете Министров СССР

1963–1971 вице-президент Всемирной метеорологической организации

1969 лауреат Государственной премии за разработку физических основ и методологию искусственных воздействий на метеорологические процессы

1965 заместитель Председателя Советского Комитета защиты мира

1970–1976 член Президиума Всемирного Совета Мира

1974–1981 директор Института прикладной геофизики

1977 член Президиума Верховного Совета СССР, вице-президент Всемирного Совета Мира

1979 председатель Советского комитета защиты мира, глава делегации на первой Всемирной конференции по климату

Скончался 30 декабря 1981 года.

Е.К.Фёдоров. Награды

1937 Орден Ленина

1938 Медаль Золотая Звезда и Орден Ленина

1944 Орден Отечественной войны 1 степени

1944 Медаль За оборону Москвы

1945 Орден Кутузова 2 степени

1945 Орден Отечественной войны 1 степени

1945 Медаль За победу над Германией

1945 Медаль За победу над Японией

1945 Медаль За доблестный труд в 1941–1945 гг. Великой Отечественной войне

1946 Сталинская премия

1947 Медаль в память 800-летия Москвы

1955 Орден Трудового Красного Знамени

1956 Орден Ленина

1961 Орден Ленина

1964 Орден Трудового Красного Знамени

1965 Медаль Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.

1968 Медаль 50 лет Вооруженных сил СССР

1969 Государственная премия

1969 Орден Кирилла и Мефодия

1970 Орден Ленина

1970 Медаль За доблестный труд в ознаменовании 100-летия со дня рождения В.И. Ленина

1975 Орден Октябрьской Революции

1975 Медаль Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.

1979 Медаль 60 лет Вооруженных сил СССР

1980 Орден Ленина

Оглавление

Краткое предисловие

Глава I И академик и герой

Глава II О Моем отце

  «Я люблю тебя!» – летело через Арктику

Глава III Воспоминания А.Д.Орлянского

  Создание полигона, отделения, филиала ИПГ в г. Обнинске

  Создание Института экспериментальной метеорологии (ИЭМ)

  Создание Центрального конструкторского бюро гидрометеорологического приборостроения (ЦКБ ГМП)

  Создание Всесоюзного (ныне Всероссийского) научно-исследовательского института гидрометеорологической информации – Мирового центра данных (ВНИИГМИ-МЦД)

  Создание Всесоюзного (ныне Всероссийского) научно-исследовательского института сельскохозяйственной метеорологии (ВНИИСХМ)

  Памяти Е.К. Фёдорова

Глава IV Воспоминания Ю.А.Израэля

  Стиль работы Е.К.Федорова в сложных условиях

Глава V Воспоминания С.И.Авдюшина

  Академик Фёдоров Е.К. – основатель Института прикладной геофизики

Глава VI ВоСПОМИНАниЯ Л.И.БОЛТНЕВОЙ

  ИПГ – ИГКЭ…

Глава VII Воспоминания Н.К.Гасилиной

Глава VIII Воспоминания А.Ф.Трешникова

Глава IX Воспоминания Н.А.Корнилова

  Воспоминание о Евгении Константиновиче Федорове

Глава X Воспоминания Ф.С. Терзиева

Глава XI Воспоминания Р.Т.Карабань

  Отдельные воспоминания о творческой и научной деятельности ведущих сотрудников Института прикладной геофизики и его директора – Евгения Константиновича Фёдорова

Глава XII Воспоминание В.В.Лукина

  «Покорение Северного полюса»

Глава XIII Мои первые шаги в Арктике

  Евгений Федоров на «Сибирякове»

  Станция И. Д. Папанина

  Полярная ночь

  Избушка Амундсена

  В бухте Мод

  Остров Старокадомского

  На месте экспедиции Вилькицкого

  Первомайский банкет в Арктике

  Промышленник Журавлев

  Охота на оленей

  На клиперботе по Таймыре

  Возвращение на станцию

Глава XIV Полярная эпопея СП-1151

Бороться и искать, найти и не сдаваться

Е.К.Фёдоров. Даты жизни и деятельности

Е.К.Фёдоров. Награды Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg