«Ярослав Мудрый»

Ярослав Мудрый (fb2) - Ярослав Мудрый (Знаменитые украинцы) 606K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Михайлович Духопельников

Владимир Духопельников Ярослав Мудрый

В истории Древней (Киевской) Руси многие русские князья оставили заметный след. Ярослав Владимирович, прозванный Мудрым, среди них по праву занимает ведущее место. Он, продолжив дело своего отца Владимира Великого, собрал воедино отпавшие после его смерти земли, восстановил территорию государства, укрепил государственный аппарат, заложил основы судебной системы, провел очень значительные культурные преобразования. При нем Киевская Русь стала крупнейшим государством Европы. Все это дало основание историкам утверждать, что время правления Ярослава Мудрого (1019 (20) – 1054) – это время наивысшего расцвета Киевской Руси.

Ярослав был человеком, сумевшим преодолеть собственные недостатки. Не обладая большой физической силой, характерной для многих князей того времени, он показал себя смелым воином и бесстрашно вел войска в сражения. Родившись в языческой среде, Ярослав стал истинным христианином. Отодвинутый историей на задворки, будучи лишь четвертым сыном Владимира, Ярослав сумел пробиться к великокняжескому столу и сохранить его в течение почти тридцати пяти лет. При этом он был одним из образованнейших людей своего времени.

«Откуда пошла Русская земля, кто в Киеве начал править»

Далекое прошлое русской, а в настоящее время и украинской, истории вызывало раньше и продолжает сегодня вызывать многочисленные споры, порождает разнообразные, порой диаметрально противоположные точки зрения и выводы. И это вполне закономерно. Первые летописи на Руси начали составлять в Киеве и Новгороде, предположительно с конца X – начала XI столетия. А дошедшие до нас летописи, включающие материал этих ранних свидетельств, датируются концом XIV–XVI столетием. Естественно, за это время на Руси утекло много воды, произошло много событий, изменивших конфигурацию государственных границ. Понятно, что летописцы, писавшие в поздние времена, видоизменяли тексты, вносили свои правки и дополнения. Вспомним пушкинского монаха Пимена, который трудился в тиши монастыря. И труд этот был нелегким, об этом говорит и монах из Нижегородского княжества Лаврентий: «Радуется купец прикуп сотворив, и кормчий в отишье пристав, и странник в отечество свое пришед; так же радуется и книжный списатель, дошед конца книгам. Тако ж и аз худый, недостойный и многогрешный раб Божий Лаврентий мних… А ныне, господа отцы и братья, оже ея [если] где описал, или переписал, или не дописал, чтите [читайте], исправляя Бога деля [ради Бога], а не кляните, занеже [так как] книги ветхи, а ум молод, не дошел». Это единственная сохранившаяся летопись, у которой имеется конкретный автор. А начинается она с «Повести временных лет», написанной еще в начале XII столетия в Киеве монахом Нестором: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля».

Автор «Повести» начинает свое повествование рассказом о том, как разделена была земля между сыновьями Ноя. «По потопе [после потопа] трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Хам, Иафет. И достался восток Симу… Хаму же достался юг… Иафету же достались северные страны и западные… Дунай, Днестр, Кавказские горы, то есть Венгерские, а оттуда до Днепра, и прочие реки: Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга, которая течет на восток в страны Сима. В странах же Иафета сидят русские, чудь и всякие народы…» Далее автор рассказывает о племенах славян, которые в будущем составят Русское государство. «Вот кто только говорит по-славянски на Руси: поляне (жили в среднем Поднепровье. Здесь основан Киев), древляне (рядом с полянами, вдоль реки Припять), новгородцы, полочане (на территории современной Беларуси), дреговичи и радимичи (верхнее течение Днепра), северяне (современная Черниговская и часть Сумской области), бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами. А вот другие народы, платящие дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливонцы – эти говорят на своих языках, они – потомство Иафета, живущее в северных странах». Таким образом, летопись свидетельствует о том, что на этой стадии у славян существовали государственные образования, поскольку они собирали дань с соседних племен. Затем автор характеризует быт и нравы славянских племен: «Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводят ее накануне, а на следующий день приносят за нее – кто что даст. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду и возлагали на эту колоду мертвеца и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах при дорогах…»

Рассказывая о нраве и быте славян, летописец не забыл упомянуть и о том, что «жили они на своих местах, и каждый управлялся самостоятельно». Здесь же помещен рассказ о возникновении на землях полян города Киева: «И были три брата: один по имени Кий, другой – Щек и третий – Хорив, а сестра их была Лыбедь. Сидел Кий на горе, где ныне узвоз Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по нему Хоривицей. И построили городок во имя старшего своего брата и назвали его Киев… и были те мужи мудры и смыслены…» Затем автор приводит другую легенду, вероятно, распространенную в его время: «Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: “На перевоз на Киев”». Но эту версию он отбрасывает, говоря: «Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду; а этот Кий княжил в роде своем, и ходил он к царю, и великие почести воздал ему, говорят, тот царь, при котором он приходил». Умер Кий, как и его братья и сестра, в Киеве.

После смерти Кия и его братьев, по версии русского летописца, в жизни восточных славян наступает черная полоса. Мимо Киева проходят то болгары, то обры, то угры [венгры]. На княжества восточных славян нападают кочевники – хазары. В Новгородской земле хозяйничают норманны – варяги [жители северных стран]. Летописец пишет: «Варяги из-за морья взимали дань с чуди и со славен, и с мери, и со всех кривичей. А хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма».

Восточные славяне воюют друг с другом. Борьба происходит и внутри каждого княжения. Особенно остро она разгорелась на северо-западе, среди племен, живших около озера Ильмень. «И начали сами собой владеть, и не было среди них правды, – пишет летописец, – и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «…поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались Русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти [прозывались]. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля…» Было это в 862 г. «Через два же года «умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик, и стал раздавать мужам своим города – тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах – находники, а коренное население в Новгороде – словене, в Полоцке – кривичи, в Ростове – меря, в Белоозере – весь, в Муроме – мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик».

Приведенный текст позволяет сделать несколько выводов. Во-первых, до призвания варягов Рюрика в славянских землях уже существовали определенные государственные образования: «начали сами собой владеть» или «поищем себе князя». Во-вторых, Рюрик княжит в Руси: «И взяли с собой всю Русь». В-третьих, династия Рюриковичей утверждается первоначально на северо-западных землях.

Поскольку, кроме летописи, никаких других данных о том, как Рюрик был призван в славянские земли, нет, то по сему поводу историки России и Украины уже более двух с половиной столетий ведут между собой ожесточенные споры. Тех, кто поверил летописи, назвали норманистами, а историков, считавших, что призвание варягов – вымысел и князь Рюрик – мифологический персонаж, стали называть антинорманистами. Кроме этих двух точек зрения, существует и третья – об автохтонном (т. е. местном) происхождении славян, русского народа и государства Русь. Эту точку зрения ее сторонники обосновывают топонимикой среднего Поднепровья. Так как исторические споры сторонников этих направлений не вместятся и в десяток пухлых томов, остановимся на наиболее вероятной версии событий. И прежде всего выясним, кто такие варяги.

Термин «варяг» в российской и украинской литературе (в западноевропейской литературе этот термин практически не встречается) в основном употребляется в собирательном смысле: северные люди – норманны. Многие современные исследователи считают, что и викинги – воины или разбойники, торговцы. (В древнескандинавском языке varingr происходит от var – верность, порука, обет; т. е. союзники, члены корпорации.) Именно викинги, или норманны, к концу I тысячелетия достигли берегов Америки, а в VIII–X столетиях они наводили ужас на всю Европу. Смелые воины, разбойники и купцы, вооруженные длинными прямыми мечами, норманны всюду приводили в трепет местное население. В самом начале IX в. норманны проникли на земли восточных славян и стали собирать с них дань. Здесь они соприкоснулись с хазарами. Через посредство хазар варяги начали торговать с арабским Востоком. Через несколько десятилетий после того как был найден путь к хазарам, варяги открыли Днепровский путь, ведший к Византии, – «путь из варяг в греки». Вожди викингов – конунги – захватывали земли в Западной и Восточной Европе и зачастую оседали там, становясь князьями, графами и даже королями. Такая же судьба была уготована Рюрику и его последователям. Так, в летописи мы встречаемся со следующей записью: «И было у него [Рюрика] два мужа, не родственники его, но бояре, и отпросились они в Царьград со своим родом. И отправились по Днепру, и когда плыли мимо, то увидели на холме небольшой город. И спросили: «Чей это городок?» Тамошние же жители ответили: «Было три брата, Кий, Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потомки, и платим дань хазарам». Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. Рюрик же княжил в Новгороде».

Итак, в Киеве появились таинственные Аскольд и Дир. Имена этих князей задали много хлопот историкам, которые и до сего времени не могут установить, сколько их было. Двое или один? Арабские купцы говорили, что у руссов есть сильный князь Дир. А вот историк Ю. А. Сяков отождествляет этих бояр с воеводой эмира Кордовы первой половины IX в. Аскольдом аль-Диром. Такой же версии придерживается и другой историк, А. Б. Широкорад. Конечно, она не бесспорна, но имеет право на существование. Дело в том, что византийские источники говорят о походе руссов на Царьград в 860 г. (Русская летопись этот поход датирует 866 г. и говорит о том, что его возглавляли Аскольд и Дир.) Ряд современных российских и украинских историков утверждает, что поскольку Дира не существовало, поход возглавил Аскольд. Если мы примем за истину свидетельства византийских источников, что поход состоялся в 860 г., то, естественно, Аскольд не мог быть боярином Рюрика, поскольку последний пришел в Новгород только в 862 г. Такое утверждение позволяет некоторым украинским и российским историкам сомневаться в том, что Аскольд был скандинавом. Но пора вернуться к конкретному описываемому событию. Дело в том, что еще в 839 г. к французскому императору Людовику Благочестивому прибыло посольство от греческого императора Феофила. При посольстве находилось несколько людей из народа русь. Не позже 842 г. значительные отряды варяго-руссов, как рассказывается в житии святого Георгия Амастридского, появились на Черном море около города Амастрида (город между Синопом и Константинополем). В скором времени последовал грандиозный поход на Царьград, о котором свои свидетельства оставили русские летописи и византийские хроники. Правда, расходятся они между собой не только в датировке похода, но и в характеристике славян-руссов. Русская летопись этот поход описывает так: «Отправились [в 866 г.] Аскольд и Дир войной на греков, и пришли туда в четырнадцатый год царствования Михаила». Здесь летописец выдерживает хронологию, поскольку ранее он упоминал: «В год 6360 (852), индикта 15, когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля». Далее летопись повествует: «Царь же был в это время в походе на агарян… Эти же вошли внутрь Суда (предместье Царьграда), совершили много убийств христиан и осадили Царьград двумястами кораблей… Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и великие волны, чтобы разметать корабли язычников русских, и прибило их к берегу и переломало так, что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой».

Византийский же источник сообщает, что из устья Днепра около двухсот судов приплыли к Босфору: «Было нашествие варваров, россов – народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они – губительный и на деле, и по имени народ… посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде принести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыни оскверняются: на месте их (нечестивые) алтари, беззаконные возлияния и жертвы, то древнее таврическое избиение иностранцев, у них сохраняющее силу. Убийство девиц, мужей и жен; и не было никого помогающего, никого, готового противостоять…»

Взять Царьград тогда россам не удалось, но они полностью опустошили окрестности столицы Византии и, заключив мир, отправились восвояси. Возможно, в это время Аскольд и часть его дружины приняли в Царьграде христианство. По крайней мере, позже княгиня Ольга над его могилой поставила деревянную церковь в честь святого Николая.

Но возвратимся к событиям, происходившим в русских землях. Под 879 г. летописец записывает: «Умер Рюрик и, передав княжение свое Олегу – родичу своему, отдал ему на руки сына Игоря, ибо был тот еще очень мал». Игорь, согласно данным летописи, родился в 875 г. На Руси начался период правления Олега, прозванного Вещим.

О первых годах правления Олега в Новгородской земле летописец нам ничего не рассказывает. Можно предположить, что это было время собирания большой и сильной дружины, которую Олег планировал использовать для воплощения своих грандиозных планов – продвижения на юг, установления контроля над важнейшим торговым путем «из варяг в греки».

Год 882-й. В летописи находим: «Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, славян, мерю, весь, кривичей, и пришел к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и посадил в нем своих мужей. Оттуда отправился вниз, и взял Любеч, и также посадил своих мужей. И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, и сам отправился к ним вместе с младенцем. И подплыл к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к Аскольду и Диру, говоря им, что-де «мы купцы, идем к грекам от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим». Когда же Аскольд и Дир пришли, все спрятанные воины выскочили из ладей, и сказал Олег Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», а когда вынесли Игоря, добавил: «Вот он сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира… И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: «Да будет матерью городам русским». И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью». Для историков стало традицией считать захват Киева Олегом в 882 г. датой основания древнерусского Киевского государства.

Летописец о правлении Олега повествует скупо, кратко сообщая, что тот совершил несколько походов на славянские племена и заставил их, где силой, где угрозами, платить дань Киеву Начал он в 883 г. с древлян, на следующий год пошел на северян, затем почти двадцать лет ушло на покорение дулебов, хорватов и тиверцев, но кривичей покорить не удалось. Эти походы Олега свидетельствуют о том, что земли восточных славян в это время имели довольно слабые политические и экономические связи как с Киевом, так и между собой. Кстати, это характерно было в тот период для многих стран Европы. Но до 1991 г. ни у одного из историков не возникало сомнений, что у всех славянских племен, входивших в состав Древнерусского государства, был один язык, одни верования, и они были одним народом. Что же касается варяжского элемента в Киевском государстве, то большинство варягов ассимилировалось, а остальные, прослужив несколько лет у киевского князя, отправлялись служить в Византию, а в отдельных случаях возвращались на историческую родину. Но в варяжском происхождении княжеской династии мало кто сомневался.

Сейчас трудно сказать, занял бы князь Олег достойное место в русской истории, не соверши он в начале X ст. свой знаменитый поход на Византию и не прибей щит к вратам Цареграда. Летописец это описывает так: «В год 6415 (907). Пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли греки “Великая Скифь”». Конные воины двинулись берегом, а большинство ратников на 2000 судах. На каждом из судов разместилось по 40 ратников.

Когда русские суда достигли Босфора, то греки перекрыли цепями и бревнами вход в залив Золотой Рог. Тогда, повествует летопись, «вышел Олег на берег, и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам, и разбили множество палат, и церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других замучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море, и много другого зла сделали русские грекам, как обычно делают враги». Далее, возможно, для прославления полководческого таланта Олега, летописец рассказывает легенду: «И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И с попутным ветром подняли они паруса и пошли по полю к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали через послов Олегу: «Не губи города, дадим тебе дани какой захочешь». И остановил Олег воинов…» Греки согласились выплатить Олегу «на две тысячи кораблей по двенадцати гривен на уключину» (одна гривна = 170 г серебра). Кроме того, выплатить дань для русских городов: Киева, Чернигова, Переяславля, Полоцка, Ростова, Любеча «и других городов: ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу… И повесил [Олег] щит свой на вратах в знак победы, и пошли [русские] от Царьграда… И вернулся Олег в Киев, неся золото и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим…» (Сомнительно, чтобы Олег потребовал дань для Переяславля, поскольку этот город основан внуком Игоря Владимиром.)

Успешный поход Олега на Византию завершился не только получением большого выкупа, но и заключением выгодного для Руси торгового договора. Русские купцы, пришедшие в Константинополь, могли в течение шести месяцев торговать беспошлинно. Но место проживания им отвели в пригороде у церкви Св. Мамы. Купцы на время проживания, после переписи их имен, получали продукты питания: хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи. Снабжались они продовольствием и на обратную дорогу домой. Правда, входить в город они имели право только через одни ворота, по 50 человек, без оружия, в сопровождении византийского чиновника. Интересно, что этот договор император Леон закрепил целованием креста, а Олег со своими мужами клятвою оружием и славянскими богами Перуном и Велесом.

Жизнь этого воинственного князя и собирателя восточнославянских земель в единое государство закончилась таинственным образом. Это прекрасно изобразил в своем произведении «Песнь о вещем Олеге» А. С. Пушкин. А вот что об этом говорит «Повесть временных лет»: «В год 6420 (912). Жил Олег в Киеве, мир имея со всеми странами. И пришла осень, и вспомнил Олег коня своего, которого когда-то поставил кормить, решив никогда на него не садиться. Ибо когда-то спрашивал волхвов (кудесников): «От чего мне смерть будет?» И сказал ему один волхв: «Князь! Коня любишь и ездишь на нем, – от него тебе и умереть!» Теперь Олег вспомнил о нем, призвал конюха и спросил: «Где конь мой, которого приказал я кормить и беречь?» Тот же ответил: «Умер». Олег посмеялся и укорил кудесника, сказав: «Не правду говорят волхвы, но все то ложь; конь умер, а я жив». Затем Олег приехал на место, где лежали кости коня, слез с седла и, посмеявшись, сказал: «От этого ли черепа смерть мне придет?» И ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея и ужалила его в ногу. «И от того разболелся и умер он. Оплакивали его все люди плачем великим, и понесли его, и похоронили на горе, называемою Щековица». Киевский стол занял Игорь, сын Рюрика; по нашим подсчетам было ему тогда 38 лет.

Летописец в годы правления на Руси Олега об Игоре упоминает всего два раза: в 903-м и 907 гг. В первый раз говорится о женитьбе Игоря на псковской княжне Ольге, во второй – о том, что Олег, отправляясь в поход на Византию, оставил Игоря в Киеве.

Скупо говорят летописцы и о внутренней политике Игоря. В летописи мы встречаем всего два упоминания о походе Игоря в 913-м и 945 гг. на древлян, которые не захотели давать дань и дружинников Киеву. Причем в первый раз Игорю удалось победить древлян и возложить на них дань большую, чем они платили Олегу. Второй же поход закончился гибелью Игоря. Что же произошло? Летописец описывает это так: «В тот год сказала дружина Игорю: «Отроки Свенельда (воевода Игоря) изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам». И послушал их Игорь – пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошел он в свой город. Когда же шел он назад, поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите с данью домой, а я возвращусь и пособираю еще». И отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства. Древляне же, услышав, что идет снова, держали совет с князем своим Малом: «Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И послали к нему, говоря: «Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань». И не послушал их Игорь; и древляне, выйдя из города Искоростеня, убили Игоря и дружину его, так как было ее мало. И погребен был Игорь, и есть могила его у Искоростеня в Деревской земле…» Существует легенда о страшной казни, которую придумали древляне для Игоря. Пленного Игоря они привязали к верхушкам двух наклоненных деревьев, а затем отпустили их.

Говорит летописец и о том, что в 915 г. впервые на Русь приходили печенеги (кочевой народ южных степей), но заключили мир с Игорем и ушли на Дунай. Позже они стали союзниками Игоря в его походах на Византию.

Больше внимания уделил летописец внешней политике Игоря, прежде всего отношениям с Византией.

Первый поход (десять тысяч кораблей) Игоря на Византийские владения, вероятнее всего на Малую Азию, состоялся в 941 г. Вначале русские дружины имели успех. Летописец сообщает: «Всю страну Никомидийскую попленили, и Суд весь пожгли». Русские вели себя в этой стране как варвары-завоеватели. Но греки собрали свои войска и одержали на суше победу. Оставшиеся в живых русские дружинники сели в свои ладьи и двинулись домой. Однако в море их встретил византийский флот. Греки стали «трубами пускать огонь на ладьи русских», – повествует летописец. И «было видно страшное чудо. Русские же, увидев пламень, бросались в воду морскую, стремясь спастись, – и так оставшиеся их возвратились домой». Здесь они рассказали своим, что греки «будто молнию небесную имеют и, пуская ее, пожгли нас; оттого и не одолели их». Неудача не сломила Игоря. В 944 г. он «собрал воинов многих: варягов, русь, и полян, и славян, и кривичей, и тиверцев – и нанял печенегов, и заложников у них взял, и – пошел на греков в ладьях и на конях, стремясь отомстить за себя». Но сражения не произошло. Греки предложили выкуп, на который и согласилась дружина Игоря. На следующий год между государствами был подписан мирный договор. Правда, он оказался для Руси менее выгодным, чем договор Олега.

Когда через некоторое время после этого похода Игоря убили древляне, на княжеский стол села его жена Ольга, поскольку, как пишет летописец, его сын Святослав был ребенком. И здесь летописцем заложена новая интрига. В. Н. Татищев в своей истории указывает, что Игорь женился на Ольге в 903 г., а Святослав родился в 920 г. Летописец же под 946 г. записывает: «Ольга с сыном Святославом собрала много храбрых воинов и пошла на Древлянскую землю. И вышли древляне против нее. И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав бросил копьем в древлян, и копье пролетело между ушей коня, ударило коня в ногу, ибо был Святослав еще ребенок». Так был Святослав ребенком или 26-летним мужчиной? Кто прав? Летописец или В. Н. Татищев? Предположим, что прав летописец, и Святославу на время похода было лет 5–6. Тогда Игорю было минимум 60 лет, а Ольге – 50–53 года. (Биологи утверждают, что рождение ребенка в таком возрасте возможно.) А что Татищев? Он пишет, что о рождении Святослава говорят только Новгородская летопись и Рогожский летописец. Остальные же летописи об этом не упоминают. Что ж, будем считать, что Святослав был поздним ребенком.

Ольга, судя по имени (греческий император Константин Багрянородный приводит его скандинавскую форму – Хельга), была варяжка из Пскова. Она управляла государством до 964 г. Ольга, согласно преданиям, была мудрой женщиной. Она хитростью мстит древлянам, хитростью берет древлянскую столицу Искоростень, наконец, в Царьграде оказывается хитрее императора. Но не за одну хитрость Ольгу прозвали мудрейшей. Она объехала всю свою землю и повсюду оставила следы своей распорядительности, устанавливая «уставы» (как и что делать) и определяя «уроки» (обязанность, которую должны выполнять жители к определенному сроку, будь то уплата известной суммы денег или какая-нибудь работа и т. п.). Одновременно она определила места (погосты), куда в определенное время года должна была свозиться дань для киевского князя. Таким образом, Ольга сменила архаическую систему полюдья (сбор дани князем, количество которой определялось его жадностью, на строгую систему сбора определенного количества дани. Теперь дань привозили на погосты, где ее принимали княжеские чиновники (тиуны).

Ольга прекратила внешние походы, стоившие людских потерь, а наиболее заинтересованных в таких походах – прежде всего наемных варягов – отправляла в качестве вспомогательных отрядов в Византию, где они сражались с арабами и прочими врагами империи.

Ольга с дипломатическими целями сама ездила в Царьград. Летописец под 955 (957) г. записал: «Отправилась Ольга в Греческую землю и пришла к Царьграду». Но здесь случился казус, который, вероятно, из каких-то политических соображений опустил автор «Повести временных лет». Дело в том, что Ольга просидела на своем корабле, ожидая приема у императора, более двух месяцев, о чем она немного позже напомнит послам императора в Киеве: «Если ты [император] так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе [обещанные подарки]». Но вернемся к пребыванию Ольги в Константинополе.

Когда император увидел княгиню, то был пленен красотой ее лица и разумностью мыслей. Легенда повествует, что император якобы ей сказал: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Ольга поняла это как предложение императора стать его женой, но ответила: «Я язычница; если хочешь крестить меня, то крести меня сам – иначе не крещусь». Император вместе с патриархом крестили Ольгу и нарекли ее христианским именем Елена. Император после крещения вновь обратился к Ольге: «Хочу взять тебя в жены себе». На что Ольга ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это – ты сам знаешь». Император поразился ее мудрости, одарил богатыми подарками и отпустил домой. Таким образом, благодаря крещению Ольга вошла в высшие придворные круги византийского общества, ей в Византии был присвоен титул архонтиссы, то есть начальницы руссов.

«Передышкой» в правлении Ольги воспользовался ее сын Святослав, деятель необычайно энергичный и воинственный, одна из самых ярких фигур русской истории. Святослав начал править еще при жизни матери. Под 964 г. летописец записал: «Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых, и легко ходил в походах, как пардус, и много воевал». Стоит отметить, что, в отличие от матери, Святослава не интересовало внутреннее управление государством, которым Ольга ведала до самой смерти. Святослав почти не сидел в Киеве и все недолгое время своего самостоятельного правления (около 8 лет, с 964-го по 972 г.) провел в далеких походах. Несмотря на все настояния матери, Святослав не захотел принимать христианство и остался язычником. «Как мне одному переменить веру? – говорил он. – Дружина начнет смеяться надо мною». Святослав любил суровую походную жизнь, он в походах, по словам летописца, «не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел; не имел он и шатра, но спал, постилая потник с седлом в головах, такими же были и все прочие воины». Когда же шел войной против кого-то, делал это открыто. «И посылал в иные земли со словами, – записывает летописец, – “Хочу на вас идти”».

Святослав, подобно Олегу и Игорю, начал свою деятельность борьбою с хазарами. После похода на вятичей, данников хазар, он пошел войной и на само царство. Главные города хазар – Саркел (Белая Вежа) на Дону и Итиль на Волге – покорились русскому князю. Однако поход Святослава на хазар имел совершенно другие цели, нежели набеги Игоря. Набеги Игоря – это простой грабеж. Святослав же имел намерение прочно обосноваться в этом районе и обезопасить свой тыл на время планируемых им походов на запад. Можно предположить, что, разгромив хазар, Святослав принял и титул их государя – каган. По крайней мере, преемники Святослава этот титул носили, и в середине XI в. митрополит Илларион величал этим титулом как Владимира Святого, так и Ярослава Мудрого.

Походы Святослава на запад начались в 967 г. с кампании против дунайских болгар. Поход оказался успешным. Святослав захватил город Переяславец на Дунае и в нем утвердился. «Хочу жить в Переяславце, – заявлял князь, – там середина моей земли, туда стекаются все блага: из Греческой земли золото, ткани, вина и плоды, от чехов и угров (венгров) – серебро и кони, из Руси – меха, мед и рабы». Возможно, мечты Святослава и осуществились бы, если бы не появление новых и опасных врагов – печенегов. Дело в том, что, разгромив хазар, Святослав увел оттуда свои дружины и тем самым открыл путь на Русь новым кочевникам – печенегам. Они не заставили себя долго ждать. Уже под 968 г. летописец записывает: «Пришли впервые печенеги на Русскую землю, а Святослав был тогда в Переяславце». После этого похода до 1036 г. были и другие. Часто печенеги появлялись сами, но иногда их приглашали и русские князья, используя в братоубийственной войне.

На западе Святослав, захватив болгарские земли, оказался у границы с Византийской империей. Греки не могли равнодушно смотреть на то, что на Дунае один противник (болгары) сменился другим (руссами). Византийский император Иоанн Цимисхий, один из самых блестящих полководцев Византии, лично повел свои войска на Святослава, одолел его и запер в крепости Доростоле. Святослав должен был заключить мир на условии удаления из Болгарии, в результате чего рушились его дунайские планы. Но коварный император не только добился мира на Балканах, но решил нанести Святославу удар и со стороны степи. Летописец записывает: «А переяславцы (по совету Цимисхия) послали к печенегам сказать: «Вот идет мимо вас на Русь Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и пленных без числа». Услышав об этом, печенеги заступили пороги». На Днепровских порогах Святослав попал в засаду, был убит, и из его черепа печенежский князь Куря сделал себе чашу для питья.

В Киеве начал княжить старший сын Святослава Ярополк, а его младшие братья получили уделы: Олег – в Древлянской земле, а Владимир – в Новгороде. Но мир между братьями был недолог. Уже в 977 г. между ними разгорелась братоубийственная война, которая закончилась только в 980 г. В ходе этой войны были убиты Олег и Ярополк, и на киевском столе утвердился младший из братьев Владимир. Он вошел в историю как Владимир Великий, Владимир Святой, а в народной памяти сохранился как Владимир Красно Солнышко.

Действительно, Владимир оставил по себе светлую память в сознании народа. Особенно важными в этом отношении были не только его равноапостольская деятельность по распространению христианства, но и сохранение мира во всех, собранных им в единое государство, русских землях. В памяти народной остался и его облик – милостивого к дружине и простым людям князя, умеющего, когда надо, карать и воевать, а в добрые минуты готового всех миловать и звать на пир.

Введение Владимиром христианства на Руси было, конечно, делом не одного только политического расчета, но и серьезного внутреннего душевного перелома. Перелом этот нашел отражение в летописи, противополагающей нравственную распущенность Владимира до крещения и чистую жизнь его после принятия христианства.

К сожалению, свои положительные черты Владимир не сумел привить своим многочисленным сыновьям. Сразу же после его смерти на Руси разгорелась жестокая братоубийственная война, унесшая множество человеческих жизней, а также нанесшая значительный хозяйственно-экономический урон государству.

На пути к возмужанию

Летописи ничего не рассказывают нам о детских годах Ярослава. Больше свидетельств имеется о зрелых годах жизни и деятельности князя. Однако часто они противоречат друг другу. «Повесть временных лет», сохранившаяся в ряде позднейших летописных сводов, говорит о том, что Ярослав любил церковные уставы и книги. Позднейшая 1-я Московская летопись только сообщает, что «был же Ярослав хромоног, но умом совершенен и храбрый в бою, христианин, сам читал книги». Скандинавская «Сага об Эймунде», написанная на рубеже XII–XII столетий, рисует Ярослава хитрецом, способным на братоубийство и склонным возложить ответственность за него на других. Характеристика эта противоречит традиционному образу благочестивого и просвещенного правдолюба, но сближается с насмешливой пренебрежительностью к князю со стороны киевской дружины. Упоминание о хромоте князя мы встречаем и у автора «Повести временных лет»: «И стал воевода Святополка, разъезжая по берегу, укорять новгородцев, говоря: “Что пришли с хромцом этим? Вы ведь плотники. Поставим вас хоромы наши рубить!”» Автор Тверского сборника XVI ст. рассказывает о том, что Ярослав в течение долгого времени не мог встать на ноги: он находился при своей матери Рогнеде, «бе бо естеством таков от рождения». Только крещение исцелило Ярослава, как и его отца, от недуга. Он «встал на ноги свои и стал ходить, а прежде того не мог ходить». Эти позднейшие свидетельства порождают много вопросов, вызывали и продолжают вызывать дискуссии среди ученых, выдвигающих различные гипотезы.

Исследования Герасимова, Рохлина и Гинзбурга, связанные с изучением скелета Ярослава Мудрого, обнаруженного в Софийском соборе в Киеве, дают нам некоторое представление о внешнем облике Ярослава. По их мнению, Ярослав был выше среднего роста и прихрамывал с детства, но хромота не могла мешать его ратным подвигам. И только во время сражения со Святополком он получил тяжелую травму от печенежской стрелы, которая на всю жизнь сделала его «хромцом». Но, несмотря на утверждения вышеназванных ученых, версии о тяжелой болезни Ярослава в детстве придерживаются и некоторые современные авторы. Так, А. Карпов в своей книге «Ярослав Мудрый», вышедшей в Москве в 2005 г., утверждает, что тяжелая болезнь не позволяла Ярославу ходить, играть с детворой, что сформировало своеобразную психологию мальчика. Такое состояние сохранялось до его крещения. Иную точку зрения на слова, упомянутые в летописи, в свое время высказал историк Н. И. Костомаров. Он отрицал наличие хромоты у Ярослава, по крайней мере до его ранения, говоря, что воевода Святополка говорил не «хромник», а «хоромник», что означает строитель храмов. Оставим эти дискуссии для исследователей, для нас важно то, что, опираясь на данные различных свидетельств, мы установили: Ярослав был человеком чрезвычайно подвижным и шустрым, превосходным наездником. Иногда он бывал суровым, импульсивным, раздражительным и в то же самое время добрым, отходчивым, сговорчивым. В детские и юношеские годы Ярослав сумел освоить воинскую науку, приобрел те навыки, которые были необходимы правителю. Кроме того, юноша с ранних лет пристрастился к книгам и изучил несколько языков – свободно читал старославянские, византийские, немецкие, латинские и иные рукописные тексты.

Все вышеупомянутые противоречия и несоответствия заставляют нас выдвинуть свою версию биографии князя Ярослава Владимировича Мудрого, причисленного Украинской православной церковью к лику святых.

Ярослав родился (?) от брака Владимира Великого и полоцкой княжны Рогнеды. Знак вопроса, поставленный после слова «родился», это не опечатка, а первый дискуссионный вопрос, относящийся к биографии Ярослава.

Нестор, составитель «Повести временных лет», не указывает год рождения Ярослава. Историк В. Н. Татищев, в результате анализа данных, которые сохранились в летописи (например, под 1054 г. летописец записал: «Преставился великий князь русский Ярослав… Жил же он всех лет семьдесят и шесть»), приходит к выводу, что Ярослав родился в 978 г. Историк С. М. Соловьев датой рождения Ярослава считает 988 г. Этой даты придерживалось и большинство советских, да и современных российских историков. Вместе с тем, авторы «Славянской энциклопедии» (Москва, 2001) останавливаются на 978 г. Отталкиваясь от одной или другой даты рождения, мы должны пересмотреть даты других событий, о которых говорит летопись. Прежде всего следует уточнить год сватовства и женитьбы Владимира на полоцкой княжне Рогнеде. Автор «Повести временных лет» женитьбу Владимира на Рогнеде, убийство киевского князя Святополка и занятие Киева Владимиром помещает под 980 г. Вряд ли Ярослав мог появиться на свет ранее женитьбы Владимира. Нельзя верить и записи В. Н. Татищева, поскольку он в одном случае под 975 г. записывает: «Женился князь Владимир новгородский на Рогнеде, княжне Полоцкой, о которой Нестор в 980-м по причине войны с Ярополком написал», а под 980 г. полностью повторяет статью летописи. Кроме того, он также сначала говорит о рождении Ярослава, а затем о сватовстве и женитьбе Владимира. Странным является и то, что летопись не упоминает о дате рождения Изяслава, старшего из братьев Ярослава. Впервые о нем упоминают под 995 г. «Никоновская» и «Радзивилловская» летописи. Они дают рассказ о событии, происшедшем в с. Предславино, где в это время жила Рогнеда. Она решила убить спящего Владимира. Но князь проснулся, и замысел ее не удался. Рогнеда в слезах заявила Владимиру, что на такой поступок толкнул ее сам князь, который разлюбил ее и их малолетнего сына Изяслава. Но эти слова не разжалобили князя. Владимир решил сурово наказать жену. Он приказал ей надеть свадебные одежды и ждать своей участи. Но когда Владимир вернулся и обнажил свой меч, в комнату вошел юный князь Изяслав и сказал отцу: «Ты не один, о родитель мой! Сын будет свидетелем». Владимир бросил меч на пол и удалился. Кстати, не странно ли, что, рассказывая об отправке Рогнеды со старшим сыном Изяславом в Полоцк, летописцы не упоминают о Ярославе? Предположим, что к этому времени Ярослав уже родился. Могла ли мать, в таком случае, не вспомнить о нем? И почему Владимир отправил Рогнеду только с Изяславом? Запутанность в события вносит и свидетельство летописи о крещении Владимиром своих 12 (!) сыновей в 989 или 990 г. Интересно, откуда у Владимира за такой короткий срок от византийской принцессы родилось два сына – Борис и Глеб? Киевский синопсис, или краткое собрание из разных летописцев, изданный в Киеве в 70-е годы XVII ст., сообщает, что все двенадцать братьев приняли крещение вместе, в одном источнике, получившем название Крещатик.

Можно предположить, что вкравшуюся в первые летописи ошибку в годе рождения Ярослава в какой-то мере старались исправить последующие авторы, запутывая и без того запутанные события.

Но оставим в стороне эти спорные моменты, уважаемый читатель, и перейдем к повествованию о деяниях Ярослава, которые нашли более полное отражение на страницах летописей.

Ярослав, 4-й сын Владимира Великого, в конце 90-х годов X столетия отправляется на правление в Ростовскую землю. В это время Владимир в качестве соправителей рассадил своих старших сыновей по различным городам. «И посадил Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, Святополка в Турове, а Ярослава в Ростове», – писал летописец. Ростов, по замечанию летописи, в тот период времени был «славным и многонародным городом». В Ростовской земле отрок быстро мужал, формировался его характер. Ярослав сумел наладить хорошие отношения с местным населением. Жил душа в душу с боярством и верно служил отцу. К концу своего пребывания на княжении в Ростовской земле он основал город Ярославль – при впадении в Волгу реки Которость (или Которосль).

Вот как об этом говорится в народных песнях:

Ах ты, батюшка, Ярославль город, Ты хорош, пригож, на горе стоишь, На горе стоишь во всей красе, Промеж двух рек, промеж быстры, Промеж Волги-реки, промеж Которосли. С луговой было со сторонушки Протекала тут Волга-матушка, С нагорной да сторонушки Протекала тут река Которосль.

Река Которость образована слиянием рек Вексы и Устья. В древности она являлась главным путем с Волги в Ростов. Одно из преданий об основании Ярославля гласит: «В области этой на небольшом пути от города Ростова, который отстоит примерно на 80 км, на берегу рек Волги и Которосли имелось некое место, на котором позже возник славный город Ярославль… Это было селище, называемое Медвежий угол, в нем же жили люди, поганой веры – язычники очень злые… Они же поклонялись Волосу, богу скота». Далее в предании говорится о том, что идол Волоса стоял среди Волосовой логовины, где находилось святилище, там горел жертвенный огонь и совершались жертвоприношения. У жителей огромным почетом и уважением пользовался волхв, который и отправлял все эти обряды. «Но в некотором году (ученые называют 1010 г.) пришлось благоверному князю Ярославу плыть на ладьях с большой и сильной дружиной по реке Волге, на правом берегу которой и стояло селище, называемое Медвежий угол».

В ответ на жалобы купцов на то, что жители поселка нападают на их караваны, Ярослав приказал своей дружине устрашить обитателей Медвежьего угла и привести их к полному повиновению, что и было незамедлительно исполнено. «И люди эти клятвою у Волоса обещали князю жить в согласии и оброки ему давать, но не захотели креститься. И благоверный князь ушел в престольный град свой Ростов». Однако жители Медвежьего угла, хотя и дали Ярославу клятвенное обещание не грабить купеческие караваны, не выполняли обещания. Тогда Ярослав решил не только наказать непокорных жителей, но и крестить их. На следующий год он вернулся не только с дружиной, но и с многочисленными служителями христианской церкви. «Но когда входили в это селище, – повествует сказание, – люди селища выпустили из клетки какого-то лютого зверя и псов, чтобы разорвали князя и его людей. Но Господь сохранил Благоверного князя; он секирою своей победил зверя…» После этого жители села покорились, «и там на острове, при слиянии Которосли с Волгой» была сооружена церковь Покрова Ильи. Затем князь «повелел народу рубить лес и чистить место, поскольку решил построить город. Город этот Благоверный князь назвал в честь своего имени Ярославлем». Это было воспринято как символ победы христианства над язычеством, поскольку у тех племен медведь («лютый зверь») считался священным животным. Сцена охоты на медведя изображена на одной из фресок основанной Ярославом Софии Киевской. Предполагают, что в образе охотника изображен сам князь. Память об этом поединке с медведем сохранилась в истории Ярославля – на его гербе изображен бурый медведь, держащий на плече протазан[1].

Итак, Ярослав приступил к христианизации Ростовской земли. Поздние свидетельства сообщают и о построении в Ростове деревянного Успенского собора – «дивной и великой церкви», какой «не было никогда и не ведомо, будет ли». «Создана же была [церковь] о древ дубовых и была чудна и зело преудивлена».

В 1010 г. Ярослав приезжает в Киев (возможно, на похороны жены Владимира, царевны Анны). В эти же дни в Киев прибывают новгородские послы с печальным известием о кончине его старшего брата Вышеслава и просят князя Владимира дать им на княжение одного из сыновей. Отец отправляет Ярослава в Новгород Великий. И здесь новая загадка. Сколько лет тогда было Ярославу: 22 или 32?

Ко времени прибытия Ярослава в Новгород город уже был крупным (для своего времени) экономическим и торговым центром. Река Волхов разделяла Новгород на две части: Софийскую и Торговую. На Софийской находился кремль (детинец). Здесь же проживали зажиточные люди Новгорода: бояре, посадник и тысяцкий. Посадником в это время был сын Добрыни Снятии, который приходился Ярославу родственником. На противоположной, Торговой стороне проживали менее знатные жители, так называемые черный люд: ремесленники, купцы, свободные горожане. Здесь же находилась пристань для судов. На этой стороне осуществлялись и торговые операции. Через Новгород велась активная внутренняя и внешняя торговля. В город приезжали купцы из различных уголков Руси, а также иностранных государств. Особенно много было немцев, шведов, норвежцев. Из города новгородские и иностранные купцы отправлялись в Византию по давно известному пути «из варяг в греки».

Ярослав, прибыв в Новгород, обосновывается на правом, торговом берегу Волхова, напротив Новгородского кремля. Почему он выбрал для своей резиденции правую сторону Волхова, источники не сообщают. Можно предположить, что здесь, с одной стороны, князь меньше зависел от новгородского боярства, с другой – он мог контролировать сбор торговых пошлин, что составляло немалую долю доходов Новгорода, а также княжеских поступлений. На отведенном участке Ярослав выстроил великолепный деревянный дворец с многочисленными хозяйственными постройками. Вокруг резиденции соорудили мощную дубовую оборонительную стену. Весь комплекс сооружений получил название Ярославов двор. На дворе проживала княжеская администрация: данщики, мечники, ключник, конюх, старосты, возможно, и часть княжеской дружины. За стенами дворца находилась площадь, на которой не только шла торговля, но часто собиралось и новгородское вече. Недалеко от Новгорода в селе Ракома находился загородный дом Ярослава.

Ярослав часто встречался с купцами, был осведомлен о жизни в соседних странах.

В 1014 г. Ярослав – возможно, с согласия новгородцев и новгородского посадника – отказался платить отцу ежегодную дань Новгорода. А она составляла немалую сумму – 2000 гривен. По сути, это стало первым в истории Древней Руси открытым противостоянием, первой попыткой обособления Новгорода от единого государства, превращения условного держания Ярослава в безусловное. Летопись сообщает: «Когда Ярослав был в Новгороде, давал он по условию в Киев две тысячи гривен от года до года, а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так давали все новгородские посадники, а Ярослав не давал этого в Киев отцу своему. И сказал Владимир: «Расчищайте пути и мостите мосты», ибо хотел идти на Ярослава, на сына своего, но разболелся».

Ярослав, узнав о приготовлениях отца к походу, «послал за море, привел варягов, так как боялся отца своего», и стал готовиться к сражению. Варяги (норманны – жители северных земель) принесли на Русь элементы будущего законодательства, стали наставниками и учителями в воинском искусстве. Русские великолепно использовали опыт, полученный от варягов. Теперь русские дружины наступали не беспорядочными толпами, как славяне в древности, а строем, вокруг своих стягов, сомкнутыми рядами. Многие воинские команды подавались с помощью труб. В русских дружинах была конница, собственная и наемная, а также сторожевые отряды, которые заботились о безопасности всего войска. Готовясь к битвам, дружины занимались воинской подготовкой: учились быстрому, дружному нападению и согласованным действиям, что давало возможность одерживать победы. Дружинники для защиты от стрел и мечей носили тяжелые латы, обручи, высокие шлемы, а вооружены были обоюдоострыми мечами, копьями, луками и стрелами. Русские научились укреплять свои города: строили крепостные стены, хотя и деревянные, но неприступные для противников – варваров и дружин европейских государств, тогдашних соседей Руси. Они владели искусством вести осадные земляные работы; для безопасности окружали глубокими рвами не только крепости, но и свои полевые станы. К тому же русские дружины приобрели опыт осады и штурма городов противника.

В целом Ярослав был готов к сражению с отцом. Но тот медлил с походом. С одной стороны, начать поход не позволяла болезнь, а с другой – Владимир получил известие о походе на Киев печенегов и был вынужден направить против них свою дружину во главе с любимым сыном Борисом.

Варяги, приглашенные Ярославом, от безделья занялись в Новгороде и его окрестностях грабежами и насилием. Новгородцы не стали терпеть унижения от иноземцев, и однажды, во время очередной оргии варягов на некоем Парамоновом дворе, новгородская дружина ворвалась туда и перебила многих. Ярослав посчитал себя оскорбленным такими действиями новгородцев, поскольку убитых наемников пригласил именно он и варяги считались его гостями, а к гостеприимству в Древней Руси относились весьма трепетно, и за всякую обиду, нанесенную гостю, полагалась жестокая кара. Однако сила была на стороне новгородцев, и Ярослав пошел на хитрость. Сделав вид, что его не очень волнует гибель варягов, он пригласил на свой двор новгородских мужей, в основном причастных к гибели наемников, и по знаку князя его слуги расправились с лучшими воинами из новгородской дружины. В это время он получил из Киева от сестры Предславы известие: «Отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса и убить Глеба послал, берегись его очень». Известие сестры опечалило Ярослава. Он тут же послал предупреждение брату Глебу: «Не ходи брат (в Киев), отец твой умер, а брат твой убит Святополком». Теперь Ярослава очень беспокоила и расправа над новгородскими дружинниками: он мог лишиться их поддержки в борьбе со Святополком. В этот момент было уже не до ссор с новгородскими «нарочитыми мужами» и «воями». Они должны были стать опорой Ярослава в предстоящей тяжелой борьбе со Святополком. Пришлось заключить мир с новгородцами. На следующий день Ярослав собрал оставшихся в живых богатых горожан и дружинников и обратился к ним, вытирая слезы, со следующими словами: «О милая моя дружина! Вчера в своем безумии я изгубил тебя, а ныне ты была бы надобна!» А потом Ярослав собрал новгородцев на вече и объявил им: «Други мои и братья! Отец мой умер, а Святополк сидит в Киеве и избивает братьев. Хочу идти на него, помогите мне!» Новгородцы забыли обиду и не отказали князю в поддержке. Летопись сообщает, что они дали князю 40 000 воинов (правда, другие источники называют меньшую цифру, которая представляется более правдоподобной).

Владимир умер в 1015 г. Однако, отмечает летописец, «утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве». (Святополк – старший брат Ярослава. Летописи сообщают, что он был сыном гречанки и Ярополка, брата Владимира. Владимир, после смерти Ярополка, взял ее беременную себе в жены.) Летописец, явно негативно относившийся к Святополку, сообщает, что тот утвердился в Киеве и стал думать: «Перебью всех своих братьев и стану один владеть Русскою землею». Вскоре он убил Бориса, любимого сына Владимира, затем Глеба и Святослава. Вот как об этом говорит русская летопись: «Святополк сел в Киеве… и созвал киевлян, и стал давать им подарки. Они же брали, но сердце их не лежало к нему, потому что братья их были с Борисом». Борис был сыном последней жены Владимира, византийской принцессы Анны. Владимир очень любил Бориса и всегда, даже после того как выделил ему княжение в Ростове, держал подле себя.

Отсутствие Бориса и отцовой дружины в Киеве (как мы помним, Владимир послал его против печенегов) позволило Святополку занять киевский стол. «Когда Борис уже возвратился с войском назад, – повествует далее летопись, – не найдя печенегов, пришла к нему весть: «Отец у тебя умер». И плакался по отце горько, потому что любим был отцом больше всех, и остановился, дойдя до Альты». Далее летописец описывает беседы Бориса с дружиной, которая предлагала Борису идти на Киев, изгнать Святополка и занять отцовский стол. «Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовом столе». На это Борис отвечал: «Не подниму руки на своего брата старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет у меня вместо отца». Такой ответ князя не пришелся по душе дружинникам, и они стали от него уходить.

Святополк же активно искал союзников, чтобы уничтожить брата. В Вышгороде он нашел некоего Путшу (вероятно, варяга) и еще несколько человек и поручил им убить Бориса: «Не говоря никому, ступайте и убейте брата моего Бориса». В. Н. Татищев называет убийц: Путеша, Талец, Елович и Ляшко. Вот эти люди якобы и совершили злодейское убийство.

«Убив же Бориса, окаянные завернули его в шатер, положили на телегу и повезли, а он еще дышал. Святополк же окаянный, узнав, что Борис еще дышит, послал двух варягов прикончить его. Когда те пришли и увидели, что он еще жив, то один из них извлек меч и пронзил его в сердце. И так скончался блаженный Борис, приняв с другими праведниками венец вечной жизни от Христа Бога, сравнявшись с пророками и апостолами, пребывая с сонмом мучеников, почивая на лоне Авраама, видя неизреченную радость, распевая с ангелами и веселясь со святыми. И положили тело его в церкви Василия, тайно принеся его в Вышгород».

Однако не стоит забывать, что существует и иная версия убийства Бориса, представленная в «Саге об Эймунде». Сага эта рассказывает о службе варяжского дружинника Эймунда при дворе Ярослава. Историки отмечали, что, конечно, сагу нельзя расценивать как документальное воспроизведение реально происходившего: с одной стороны, сага – это художественное произведение, и ее повествование подчинено определенным эстетическим нормам, с другой – «Сага об Эймунде» дошла до нас в поздней записи, и хотя она сложилась на основе рассказов дружинников Эймунда, вернувшихся в Скандинавию, объем и характер переработки этих рассказов не поддаются учету.

В саге рассказывается, как Эймунд убил Бурислейфа (Бориса), заручившись якобы согласием Ярислейфа (Ярослава), который вроде бы сказал: «Не стану я побуждать людей к бою с Бурислейфом-конунгом, ни винить, если он будет убит». Эймунд и осуществил этот замысел. Рано утром он со своим помощником Рагнаром во главе отряда в 12 человек покинул город. Варяги переоделись в купеческое платье, захватили припасы и оружие. «Они въехали в лес и ехали весь тот день, пока не настала близкая ночь. Тогда сказал Эймунд-конунг: “Здесь мы остановимся. Я узнал, что здесь будет ночлег у Бурислейфа-конунга и будут поставлены на ночь шатры”». Найдя подходящую поляну, Эймунд и его спутники устроили ловушку. Варяги наклонили дерево к земле и, привязав к его вершине канат, закрепили дерево в таком положении. Вскоре послышался шум. Подошло большое войско. Как и предвидел Эймунд, лагерь разбили на поляне, где поставили для Бурислейфа роскошный шатер: «Было в нем четыре части и высокий шест сверху, а на нем – золотой шар с флюгером». Стемнело. Прибывшие приступили к ужину. Эймунд переоделся нищим и отправился на разведку в княжеский стан. Варяг приметил, «где лежит в шатре конунг». Ночью Эймунд с двумя помощниками привязал вымпел («золотой шар с флюгером») палатки Бурислейфа к вершине дерева, заранее пригнутого к земле (помните ловушку?). К каждому из концов каната, которым было привязано дерево, Эймунд поставил по человеку с топором. По условному знаку они перерубили канат, дерево быстро выпрямилось, сорвало и закинуло шатер князя далеко в лес. Перебив княжескую свиту («убивает конунга и многих других»), Эймунд «взял с собой голову Бурислейфа-конунга. Затем «бежит он в лес и его мужи, и их не нашли».

Вернувшись, домой, варяги рассказывают Ярислейфу-конунгу всю правду о гибели Бурислейфа: «Теперь посмотрите на голову, господин, узнаете ли ее?» Конунг краснеет, увидя голову. Эймунд сказал: «Это мы, норманны, сделали это смелое дело, господин; позаботьтесь теперь о том, чтобы тело вашего брата было хорошо, с почетом похоронено». Ярислейф-конунг отвечает: «Вы поспешно решили и сделали это дело, близкое нам; вы должны позаботиться о его погребении. А что будут делать те, кто шли с ним?» Эймунд отвечает: «Думаю, что они соберут тинг (совет) и будут подозревать друг друга в этом деле, потому что они не видели нас, и разойдутся в несогласии, и ни один не станет верить другому и не пойдет с ним вместе, и думаю я, что немногие из этих людей станут обряжать своего конунга». Выехали норманны из города и ехали тем же путем по лесу, пока не прибыли к стану, и было так, как думал Эймунд-конунг – все войско Бурислейфа-конунга ушло и разошлось в несогласии. И едет Эймунд на просеку, а там лежало тело конунга, и никого возле него не было. Они обрядили его и приложили голову к телу и повезли домой. Весь народ в стране пошел под руку Ярислейфа-конунга.

Тело Бориса «отай» (тайно) было доставлено в Вышгород и зарыто на общем кладбище у церкви Василия. Даже в Вышгороде о погребении «не ведяху мънози». В круговерти династической борьбы смерть ростовского князя не была крупным событием, многое забылось, многие свидетели исчезли. История заканчивалась. Через несколько лет начался миф.

Затем наступила очередь Глеба, младшего брата Бориса, который княжил в Муроме. Обратимся к летописи: «Святополк же окаянный стал думать: «Вот убил я Бориса; как бы убить Глеба». И, замыслив Каиново дело, послал, обманом, гонца к Глебу, говоря так: «Приезжай сюда поскорее, отец тебя зовет: сильно он болен». Глеб тотчас же сел на коня и отправился с малою дружиною, потому что был послушен отцу». По пути его догнал гонец от Ярослава, который сообщил, что отец умер, а брат Борис убит. Глеб направился к Смоленску. Но здесь его настигли убийцы Святополка, убили и бросили на берегу реки между двумя колодами. «Затем, – пишет В. Н. Татищев, – послал [Святополк] на Святослава древлянского и велел его убить, понеже оной имел удел свой ближе ко Киеву. Святослав же, уведав, бежал в Венгры, но посланные, догнавши его в горах Венгерских, убили». (За эти убийства в народе Святополка прозвали Окаянным). Итак, кроме Ярослава, серьезных соперников у Святополка не оставалось. Поэтому-то Святополк и решил обрушиться на Ярослава всей силой своего воинства. Эймундова сага сообщает, что Святополк в своем письме к Ярославу потребовал от него «деревень и городов» и, по-видимому, возобновления дани с Новгорода. Одновременно он искал и союзников. Таким союзником мог стать полоцкий князь Рогволод, выходец из норманнов. К нему и направились послы киевского князя просить руки Рогнеды, дочери Рогволда.

В борьбе за киевский стол

«Сага об Эймунде» сообщает, что Ярослав к началу 1016 г. собрал около 3 тыс. новгородцев (русская летопись называет фантастическую цифру 40 тысяч) и 1 тыс. варягов. Предводитель варягов Эймунд потребовал, чтобы Ярослав платил каждому конунгу по эйриру серебра (около 30 граммов), а кормчим на кораблях – еще по половине эйрира плюс бесплатное питание. Ярослав ответил, что у него нет таких денег, и стороны сошлись на том, что Ярослав будет платить бобрами и соболями. В конце лета объединенный отряд двинулся на Киев. Святополку стало известно о движении войска Ярослава. Он собрал дружину со всей подвластной ему земли, нанял печенегов и выступил навстречу. Противники встретились у Любеча и расположились по разным сторонам Днепра. Друг против друга они простояли три недели, не рискуя напасть. Тогда киевский воевода Волчий Хвост решил разозлить новгородцев. Он ездил вдоль берега Днепра верхом и выкрикивал обидные для новгородцев насмешки: «Зачем вы, плотники, пришли сюда со своим хромым князем? Вот мы вас заставим рубить нам хоромы!» Эти слова разозлили новгородцев. Они пришли к своему князю и заявили: «Завтра же перевеземся на них, а если кто не пойдет с нами, того сами убьем». Ярослав не стал отговаривать новгородцев. Ночью он послал лазутчика в стан врага, где находился его человек, узнать, когда лучше наступать. Ответ пришел быстро: наступать необходимо немедленно, поскольку Святополк в эту ночь, не ожидая нападения, безмятежно пировал со своей дружиной.

Ярослав решил использовать не только эту благоприятную ситуацию, но и не совсем удачное расположение дружины противника, которая находилась на берегу Днепра между двумя озерами, покрытыми не совсем окрепшим льдом. Дружина печенегов располагалась за одним из озер и не могла, в случае необходимости, оказать помощь Святополку.

К рассвету все войско Ярослава переправилось на другой берег Днепра и построилось в боевые порядки. Чтобы никто из воинов не поддался панике, от берега оттолкнули все лодки, ладьи и плоты. Ярослав приказал всем своим воинам надеть на головы белые повязки. Это помогало во тьме отличать своих от чужих. «Была сеча жестокая, – записал летописец, – и не могли из-за озера печенеги помочь; и прижали Святополка с дружиною к озеру». Киевляне вступили на неокрепший лед, и тут же многие ушли под воду. Святополк спасся и с небольшой дружиной бежал к своему тестю польскому королю Болеславу I. Ярослав занял киевский стол. «А было ему тогда, – свидетельствует летопись, – 28 лет» (но возможно, 38). Князь щедро расплатился с новгородскими воинами, с которыми одержал победу, раздал старостам по 10 гривен, а смердам по гривне и отпустил их домой. Все лето и зиму на Руси царило спокойствие.

Однако княжение Ярослава в Киеве оказалось недолгим. В 1018 г. Святополк и его тесть Болеслав I Храбрый объявили ему войну. Одновременно на Киев они навели печенегов, которые нанесли огромный ущерб городу. Выгорел почти весь посад. Ярославу пришлось спешно собрать войско и в кровопролитном сражении одолеть печенегов. В этом бою Ярослав был ранен в ногу, что усилило его хромоту. Но войска польского короля и Святополка, поддержанные наемниками-немцами (300 человек) и венграми (500 человек), представляли серьезную опасность для Киева.

Ярослав двинул свои дружины им навстречу. Противники встретились на реке Буг и стали по ее разные стороны. Здесь повторился сценарий битвы на Днепре. Летопись рассказывает, что у Ярослава был воспитатель и воевода Будый; он, как и год назад воевода Святополка Волчий Хвост, разъезжая вдоль берега, начал смеяться над Болеславом, говоря: «Вот мы проткнем тебе палкою брюхо твое толстое!» Болеслав был настолько велик и тяжел, так что с трудом мог сидеть на коне, но был смышлен; услыхав насмешки, он сказал дружине своей: «Если вы можете терпеть такой укор, то я один пойду на врагов и погибну». Сказав это, он сел на коня и въехал в реку, за ним бросилось и войско его. Ярослав не успел приготовиться, был побежден и бежал только с четырьмя мужами в Новгород, а Болеслав со Святополком пошел к Киеву и штурмом овладел городом. Болеслав вел себя в Киеве, его окрестностях и других городах как в покоренной стране. Он взял в плен мачеху, жену и сестер Ярослава. Причем Предславу сделал своей наложницей, в отместку за то, что когда-то сватался к ней, но получил отказ. Затем он захватил казну Ярослава. Часть своей дружины отпустил в Польшу, а остальным, расселив по городам, приказал добывать себе пропитание самостоятельно. Однако население страны не собиралось терпеть такое насилие. Жители многих городов и селений стали убивать грабителей. В такой ситуации Святополк приказал своей дружине: «Сколько ни есть поляков по городам, бейте их». И поляков перебили. Болеслав, оставшись без дружины, бежал из Киева. С собой он забрал сестер Ярослава Предславу и Мстиславу, многих киевских бояр и «всяких людей множество», прихватил княжеское и церковное добро. По дороге в Польшу Болеслав занял города Червенские. А Святополк начал княжить в Киеве.

Тем временем Ярослав добрался до Новгорода и хотел уже оттуда бежать за море. Но посадник Константин, сын Добрыни, с новгородцами уничтожил его лодки, сказав: «Хотим еще биться с Болеславом и Святополком». Они начали собирать деньги: «от мужа по четыре куны, от старосты по 200 гривен, а от бояр по 18 гривен». На собранные деньги призвали варягов и раздали им жалованье. Таким образом Ярослав собрал значительное войско и двинулся к Киеву. Святополк, узнав о том, что на него вновь идет Ярослав со значительными силами, бежал к печенегам.

На следующий год Святополк, наняв печенегов «в силе тяжкой», вновь двинулся на Киев. Ярослав также собрал большое войско и вышел навстречу брату. Противники встретились на реке Альте, на том самом месте, где по приказу Святополка (Ярослава?) убили Бориса. Бой начался на рассвете. В бою обе рати сходились три раза, бились мечами и саблями, часто схватывались врукопашную, кровь текла по речной долине ручьями. Наконец к вечеру третьего дня Ярослав одолел своего врага. Святополк бежал и где-то на границе между Польшей и Чехией умер. Ярослав вновь сел на киевский стол, «утер пота с дружиною своею, показав победу и труд велик». В руках Ярослава оказались Киев, Чернигов, Переяславль, Ростов, Муром, Смоленск, Новгород.

Победу над Святополком Ярослав, без сомнения, одержал благодаря поддержке новгородцев. И здесь, естественно, возникает вопрос: почему, несмотря на жестокую расправу Ярослава над новгородцами, они оказывали ему поддержку? Вероятно, Ярослав, будучи наместником Владимира в Новгороде, давал знати определенные привилегии. Без ее поддержки он вряд ли осмелился бы не выплачивать дань отцу. Новгородские верхи, оказав помощь Ярославу в борьбе со Святополком, могли рассчитывать и на новые привилегии. Кроме того, знать Новгорода опасалась, что в случае утверждения Святополка на киевском столе она вновь окажется в зависимости от Киева, за спиной которого стояли враждебные Руси «ляхи» Болеслава Храброго. По мере развертывания борьбы за Киев зависимость Ярослава от новгородцев возрастала, и последние все больше могли рассчитывать на его уступчивость. И их надежды в скором времени полностью оправдались.

Утверждение Ярослава в Киеве, однако, еще не означало, что он стал единовластным правителем в Русских землях. В далекой Тмутаракани сидел его младший брат Мстислав. По словам летописи, он был «по природе богатырь, дебелый телом, черный волосом, светлый лицом». Этот мужественный воин, прозванный Храбрым, никогда не знал поражений, был набожен, долготерпелив и милостив ко всем. Больше всего на свете Мстислав любил свою дружину, для которой ничего не жалел.

Летопись скупо рассказывает о княжении Мстислава. Известно, что в 1016 г. он воевал с хазарами и в союзе с византийцами совершил поход на них в Тавриду, взял в плен хазарского кагана. В 1022 г. подчинил касогов и заложил в Тмутаракани храм во имя Пресвятой Богородицы. Предание повествует, что когда Мстислав и его дружина сошлись с косожскими полками, то их князь Редедя, который был тоже богатырем, предложил Мстиславу: «Для чего будем губить свою дружину, лучше сойдемся сами и поборемся. Если ты одолеешь, то возьмешь все мое: имение, жену, детей и всю землю. Если я одолею, то возьму все твое». «Да будет так», – ответил ему Мстислав. Тогда Редедя добавил, что бороться будут не с оружием, а врукопашную. Схватились богатыри. Редедя был велик и силен, и Мстислав стал уже изнемогать. «Пресвятая Богородица, помоги мне, – воскликнул он в молитве и помыслил: если одолею, построю церковь во имя твое». Как только он это сказал, то в ту же минуту ударил Редедю о землю, после чего вынул нож и заколол его.

В 1026 г. Мстислав, недовольный братом Ярославом, который не стал с ним делиться наследством отца, а дал лишь далекую и дикую Муромскую землю, собрав подвластных ему печенегов и косогов, пошел на Киев. В это время Ярослав находился в Суздальской земле, где спасал народ от голода и гонялся по мерянским лесам за волхвами, которые будоражили местный народ и настраивали его против христианства. Ярослав, узнав о походе брата на Киев, быстро возвратился в Новгород. Здесь он собрал новгородскую рать, вновь нанял варягов. На этот раз их возглавлял ярл Якун Слепой.

Тем временем Мстислав подошел к Киеву, но киевляне не приняли его. Тогда Мстислав направился к Чернигову. Город он взял и сделал местом своего пребывания. Узнав о подходе Ярослава, Мстислав повел свои дружины, печенегов и северян (жителей Черниговского края) ему навстречу. У города Листвен, в 40 верстах к северу от Чернигова, на берегу реки Рута, между братьями произошла кровопролитная сеча. Летописец повествует: «Мстислав же с вечера исполчил дружину и поставил северян прямо против варягов, а сам стал с дружиною своею по обеим сторонам. И наступила ночь, была тьма, молния, гром и дождь. И сказал Мстислав дружине своей: «Пойдем на них». И пошли Мстислав и Ярослав друг на друга, и схватилась дружина северян с варягами, и трудились варяги, рубя северян, и затем двинулся Мстислав с дружиной своей и стал рубить варягов. И была сеча сильна, и когда сверкала молния, блистало оружие, и была гроза велика и сеча сильна и страшна. И когда увидел Ярослав, что терпит поражение, побежал с Якуном, князем варяжским, и Якун тут потерял свой плащ золотой. Ярослав же пришел в Новгород, а Якун ушел за море. Мстислав же чуть свет, увидел лежащими посеченных своих северян и Ярославовых варягов, сказал: «Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а дружина моя цела». И послал Мстислав за Ярославом, говоря: “Садись в своем Киеве; ты старший брат, а мне пусть будет эта сторона Днепра”», т. е. Чернигов. Братья заключили мир и разделили Русскую землю по Днепру. «И начали они жить мирно и братолюбно, – отметил летописец, – перестала усобица и мятеж, и была тишина великая в земле». Мстислав оставался совершенно самостоятельным государем своей земли, помогая старшему брату бороться с врагами Руси. В 1031 г., например, он помог Ярославу вернуть города Червенской земли, совершил вместе с ним поход в Польшу, откуда они привели множество пленных.

И только в 1034 г., после смерти Мстислава, Ярослав стал единоличным правителем Киевской Руси и оставался им до своей кончины в 1054 г.

Внешнеполитическая деятельность

Ярослав, утвердившись в Киеве, успешно стал разрешать внешнеполитические вопросы в целом. Уже в 1022 г. летопись сообщает, что он пошел к Бресту, а в 1029 г. на ясов (современная Молдавия), победил их и поселил на реке Рось. В 1030 г. он совершил поход на поляков, взял многие города, в том числе город Белжу, привел на Русь огромное количество пленных и поселил их по русским городам. После похода на Польшу он совершил поход в Ливонию (в Прибалтику). (Летописец подчеркивает, что Ярослав наказал ливонцев за их «противность»). В Ливонской земле князь основал город и назвал его своим именем в крещении – Юрьев. Город стал центром сбора дани со всей Ливонской земли. В этом же году умер польский король Болеслав, что привело к внутренней смуте в государстве. Летопись повествует: «Восстал народ, многих епископов и попов, как и вельмож, побили и разграбили». Положение в Польше дало возможность Ярославу вместе с Мстиславом собрать значительное войско и пойти походом на поляков. В ходе этого похода они нанесли Польше серьезное поражение. Отобрали все Червенские города, а значительное количество пленных поселили на реке Рось и около Чернигова. Н. И. Костомаров считает, что это положило начало заселению польского этноса на территории Киевской Руси. Как уже говорилось, в 1034 г. Мстислав неожиданно заболел и умер. Ярослав стал самостоятельным правителем всей Русской земли, раскинувшейся на просторах от берегов Балтийского моря до Азии, Венгрии и Дакии. Из прежних удельных князей оставался один лишь его племянник – Брячеслав Изяславич Полоцкий (сын старшего брата Ярослава от матери, Рогнеды).

В 1036 г., когда Ярослав уже правил на Руси один, но еще находился в Новгороде, пришла печальная весть о том, что печенеги окружили Киев. Князь быстро собрал войско, пригласил варягов и в скором времени прибыл в Киев. Рано утром Ярослав вывел все войско за стены города в поле. В центре находились варяги, по правую руку – киевляне, на левом крыле – новгородцы. Печенеги, увидя дружину Ярослава, начали наступление. Летописец отмечает, что «был бой жестокий» и только к вечеру русские войска одержали победу. Победителям достался весь обоз противника. Печенеги бежали, и «многие из них потонули в реках Су тени, Сетомли и других». Это был последний поход печенегов на Русь. На месте битвы Ярослав приказал выстроить церковь (храм Святой Софии), а территорию, на которой проходила битва, присоединить к основной территории города и обнести стеною.

Не прошло и двух лет, как Ярослав совершил поход на ятвягов (племя, близкое литовцам). Во время похода войско не стало штурмовать города, поскольку, отмечает летописец, Ярослав «не хотел биться со стенами и терять воинов». Воины заняли много сел, захватили огромные богатства и возвратились в Киев. Через некоторое время князь покорил Литву и заставил население платить дань Киеву. В 1041 г. Ярослав собрал дружину, посадил ее на ладьи и по Бугу двинулся в Мазовию (историческая территория Польши). И в этом походе удача сопутствовала киевскому князю. Дружина разорила многие города, захватила богатую добычу.

Но не всегда удача сопутствовала Ярославу. В 1043 г. князь послал на греков дружину во главе со своим сыном Владимиром и воеводой Вышатой (ряд исследователей считает, что это был последний поход Руси на Византию). К этому времени, подобно другим славянам, русские заимствовали у варягов искусство мореплавания. Однако греки которые еще со времен Игоря в сражениях использовали «страшный» (так называемый греческий) огонь, смогли нанести поражение противнику и спасти Царьград от его флота. Поэтому русские князья всегда желали узнать тайный состав этого огня. Но хитрые греки уверяли их, что это ангел небесный вручил огонь императору Константину и что одни христиане могут им пользоваться. Тогдашние русские корабли, на которые садилось от 40 до 60 человек, были гребными, но благодаря большим парусам их скорость увеличилась. Русские не забывали и о хитрости Олега, которую он применил во время войны с греками, поставив свои корабли на колеса и двинувшись по полю на греческую столицу.

Поводом к войне, как пишет летописец, стала ссора между русскими купцами и греками, во время которой убили одного русского купца. За это Ярослав и решил наказать греков. Более 10 000 воинов сели в ладьи и двинулись к морю. Греческий император Константин Мономах, узнав о движении русской дружины, выслал для переговоров с Владимиром свое посольство. В письме к Владимиру император писал, что тесная и многолетняя дружба между государствами, установленная еще Владимиром Великим, не может быть разорвана из-за такого незначительного случая, что он желает мира и готов наказать виновников убийства. Однако юный Владимир не послушал императора, отпустил послов и продолжал двигаться к Византии. Константин Мономах приказал взять под стражу находящихся в столице купцов и русских воинов, многих сослав в другие города империи. Император во главе своего войска на царской яхте выплыл навстречу противнику. Русские ладьи до Дуная дошли благополучно, вышли в море и стали боевым порядком близ Фара. Император вторично предложил Владимиру мир. «Соглашаюсь, сказал гордый князь Новгородский, – пишет Н. М. Карамзин, – ежели вы, богатые греки, дадите по три фунта золота на каждого человека в моем войске». Тогда Мономах велел своему флоту готовиться к бою. Ловким маневром своих кораблей, применяя огонь, греки зажгли несколько ладей русских. Русские, чтобы огонь не перекинулся на остальные ладьи, стали сниматься с якоря и выходить в море. В это время поднялась сильная буря, гибельная для небольших русских кораблей. Одни из них пошли на дно, другие сели на мель, третьи выбросило на берег. Стала тонуть и ладья, на которой находился княжич. Владимира спас воевода Иван Творимирич. Но 6000 русских воинов буря выбросила на берег. Эти воины решили вернуться домой, но никто из воевод не хотел идти с ними. Тогда Вышата сказал: «Я пойду с ними!» Высадился к ним на берег и сказал: «Если жив буду, то с ними. Если погибну, то с дружиною». Греки, узнав, что русский флот разбит бурею, выслали сильную эскадру, которая принудила Владимира отступить, но не победила. Владимир возвратился в Киев. Печальнее оказалась судьба Вышаты и его воинов. В Болгарии у города Варна его отряд встретило многочисленное и сильное войско греков. В жестоком сражении отряд воеводы потерпел поражение. Многие воины погибли. Воеводу Вышату и остатки его отряда греки взяли в плен, привели в Царьград и здесь, по приказу императора, ослепили. И только через три года, после заключения мира, греки отпустили домой всех слепых воинов во главе с воеводой Вышатой.

В дальнейшем внешнеполитическая деятельность Ярослава становится не такой активной. Летопись скупо сообщает, что в 1044 г. Ярослав совершил свой последний поход на противника: в этом году он вновь ходил на Литву и одержал великую победу.

Конечно, внешняя политика Ярослава не ограничивалась военными походами. Многие вопросы решались дипломатическим путем или с помощью династических браков. Сам князь, находясь на княжении в Новгороде, в 1016-м или 1019 г. женился на дочери шведского короля Олафа, принцессе Ингигерд (русское имя Ирина, христианское – Анна). Свидетельства русских источников сообщают, что Ингигерд при встрече с Ярославом была пленена его красотой. Однако саги рассказывают об этой встрече немного иначе. Ярослав (конунг Ярислейф) якобы пригласил Ингигерд на пир в свои хоромы и сказал: «Видала ли ты где-нибудь такую прекрасную палату и так хорошо убранную, где, во-первых, собралась бы такая дружина, а во-вторых, чтобы было в палате той такое богатое убранство?» На это Ингигерд ответила: «Господин, в этой палате хорошо, и редко где найдется такая же или большая красота, и сколько богатства в одном доме, и сколько хороших вождей и храбрых мужей, но все-таки лучше та палата, где сидит Олаф-конунг, сын Харальда, хотя она стоит на одних столбах» (сага сообщает, что Ингигерд якобы любила этого конунга). Такие слова рассердили Ярослава, и он заметил: «Обидны такие слова, и ты показываешь опять свою любовь к Олаву-конунгу». После этого ударил ее по щеке. На что она ответила: «И все-таки между вами больше разницы, чем я могу, как подобает, сказать словами» – и разгневанная ушла. Нам представляется, что в этом эпизоде много надуманного. Прежде всего, где в Швеции находились богатые хоромы Ярослава? Кто эти хорошие вожди и храбрые мужи? Ездил ли князь Ярослав свататься сам? Традиционно такие вопросы решали княжеские послы. Однако оставим в стороне рассуждения. Главное – Ингигерд вышла замуж за Ярослава. Это был его второй брак (имя первой жены Ярослава летописи не называют). Прожили они в согласии до ее смерти в 1050 г. От этого брака Ярослав имел шестерых сыновей: Владимира, Изяслава, Святослава, Всеволода, Игоря и Вячеслава, а также трех дочерей: Елизавету, Анну и Анастасию.

Семья Ярослава

Ярослав был дальновидным политиком и тонким дипломатом. И не последнюю роль в решении многих международных проблем сыграло его умение заключать выгодные династические браки. Так, Ярослав укрепил договор с польским королем Казимиром, выдав за него замуж свою сестру Марию. Король получил богатые дары от Ярослава: множество серебряных и золотых сосудов и различные драгоценности. Мария приняла католичество, но оставалась верной сестрой Ярослава. Казимир в свою очередь возвратил Ярославу 800 пленных, которых в свое время взял Болеслав, и признал возвращение Руси Червенских городов. Не оставался в долгу и Ярослав. Казимиру он помог усмирить смелого и хитрого Монслава, который, желая овладеть Мазовией и стать независимым государем, поднял мятеж против короля.

Дочь Ярослава Елизавета вышла замуж за норвежского принца Гаральда, который с юношеских лет служил Ярославу и принимал со своими воинами участие в походах князя, особенно на печенегов. Летопись рассказывает, что Гаральд влюбился в прекрасную дочь Ярослава Елизавету, но князь отказал викингу. Это решение князя хотя и смутило Гаральда, но не уменьшило его любви к княжне. Поэтому желая быть достойным ее руки, он со своим отрядом викингов отправляется в Константинополь и поступает на службу к императору. Мужественный и храбрый воин, талантливый командир, он со своим отрядом совершил ряд походов в Малую Азию, Грецию, Сицилию, Италию и одержал блестящие победы. Он также успешно воевал с врагами Византии арабами на суше и на море. Эти победы принесли Гаральду громкую славу – его прозвали Смелым. Он посетил Иерусалим, где поклонился святым местам, и через несколько лет с богатством и славою возвратился на Русь. К тому же Гаральд был не только смелым и отважным воином, но и поэтом-скальдом. Во время своих военных походов он создал песню о своих победах. В песне он вспоминал и воспевал прекрасную Елизавету.

Ярослав на этот раз приветливо встретил отважного воина и согласился выдать за него замуж свою дочь. После свадьбы Гаральд с женою в 1047 г. возвратился на родину и стал королем Норвегии под именем Гаральда III Сегурдсона. Елизавета стала королевой Норвегии. Но счастье молодых оказалось недолгим. Гаральд в 1056 г. погиб в битве с англосаксами. Елизавета, оставшись вдовой, вышла замуж за датского короля Свена II Эстредсена.

Вторая дочь Ярослава Анна вышла замуж за французского короля Генриха I, которому на тот момент было 39 лет. В то время Франция, еще бедная и слабая страна, стремилась найти сильных союзников, каковым и являлась Киевская Русь. Было еще одно обстоятельство, которое заставило Генриха искать себе супругу так далеко от Франции. Папа Римский лишил королевской короны его отца Роберта за то, что он состоял в браке с родственницей в четвертом колене. Такой же участи боялся и Генрих, поскольку, по замечанию Н. М. Карамзина, все принцессы ближайших государств до шестого колена приходились ему родственницами. Вероятно, Генрих, сватаясь к Анне, преследовал и далеко идущие политические цели. В те годы активную завоевательную политику вели германские императоры, польские короли и короли других государств. В такой ситуации заручиться поддержкой сильного государства, каковым была Русь в годы правления Ярослава, означало сохранить свои владения. Привлекали Генриха и слухи о блестящем образовании Анны и ее красоте: «белое лицо и волосы цвета спелого зерна». В 1048 г. Генрих направляет на Русь посольство, состоявшее из вельможи Готье Савейра, епископа Шалонского Роже и отряда воинов, просить руки Анны.

Киевляне торжественно встретили французское посольство у Золотых ворот: нарядно одетые горожане вышли с крестами, иконами и традиционным хлебом-солью. Звучал торжественный звон колоколов многих церквей. Красота Киева поразила членов посольства, которые проезжали мимо многочисленных великолепных храмов, богатых боярских хоромов. Толпы народа стояли вдоль дороги и громкими криками приветствовали послов, торжественно шествующих по улицам. Впереди посольства верхом на лошадях ехали герольды и трубили в трубы. За ними следовал всадник с французским знаменем, на котором сияли три золотые лилии. Потом ехала карета с послами, сопровождаемая воинами, одетыми в латы, с оружием в руках. На возах везли подарки от короля. На Софийской площади навстречу королевским послам вышли высшие духовные чины. Митрополит и епископы были одеты в византийские праздничные ризы. На головах отсвечивали всеми цветами радуги украшенные драгоценностями митры. На площади состоялся молебен в честь счастливого прибытия посольства в столицу. На следующий день в Софийском соборе послы зачитали письмо короля, в котором он просил руки Анны. Ярослав согласился на этот брак, и Анна стала готовиться к отъезду во Францию.

Путь во Францию проходил по обычному торговому пути из Руси в Европу: из Киева на Краков, Прагу, Регенбург и дальше во Францию. Поскольку ехали только днем, боясь, что ночью могут напасть разбойники, во Францию прибыли после более чем двухмесячного путешествия, поздней осенью. В то время местом пребывания королевского двора являлся небольшой городок Санлис в 40 км от Парижа. Здесь и прошли первые месяцы жизни будущей королевы Франции. В мае 1049 г. в Реймсе, старой столице Франции, состоялось ее венчание с Генрихом. Церемония венчания, на которой присутствовали знатные вельможи Франции, состоялась в Реймском кафедральном соборе. В день венчания Анна подарила собору привезенное с собою Евангелие, которое позже получило название Реймского. В оследствии на этом Евангелии, вступая на престол, присягали короли Франции. (Книга сохранилась до наших дней. Она хранится в библиотеке Реймса.) От брака Генриха и Анны родились три сына: Филипп, будущий король Франции Филипп I; Робер, в будущем герцог Бургундский, и Гуго – граф Вермандуанский. Была и дочь, но она умерла в младенчестве. В 1060 г. Анна овдовела и управляла королевством от имени малолетнего короля Филиппа до 1062 г., когда решила удалиться в построенный ею монастырь. Из монастыря ее похитил Рауль де Перонн, граф Валуа-де-Креспи. Анна стала его женой. И хотя папа Римский признал этот брак незаконным, семейная пара счастливо прожила вместе 12 лет. Умерла Анна в 1075 г.

Меньше свидетельств сохранилось о третьей дочери Ярослава Мудрого Анастасии (иностранные документы называют ее Агмунд). Скупые строки летописи сообщают, что Анастасия в Киеве познакомилась с венгерским королем Андреем I, который в это время находился в изгнании. В 1047 г. ее уже называют королевой Венгрии.

Первый сын Ярослава, Илья, умер в раннем возрасте. В 1020 г. уже в браке с Ириной у Ярослава родился первенец, которого в честь знаменитого деда назвали Владимиром. Когда Владимиру исполнилось 14 лет, отец отправил его на правление в Новгород. Здесь он находился до конца своей жизни (умер в 1052 г.), являясь надежным помощником отца. Владимир в Новгороде заложил Софийский собор, где и был похоронен. Скупые строки летописей не называют нам года женитьбы Владимира. Известно только, что его избранницей стала некая Анна. От этого брака родилось два сына – Ростислав и Ярополк. Владимир Ярославич канонизирован Русской православной церковью.

Второго сына Ярослава звали Изяслав. Он после смерти своего старшего брата Владимира унаследовал Новгород. Но в 1054 г., после смерти отца, как старший сын, стал киевским князем. В Новгороде, в качестве посадника, Изяслав оставил своего родственника Остромира. К сожалению, правление Изяслава в Киеве нельзя назвать удачным. Его неудачный поход с братьями Святославом и Всеволодом против половцев обернулся восстанием в Киеве. Изяслав бежал в Польшу где попросил помощи у своего родственника, польского короля Болеслава II. С отрядом поляков Изяслав подошел к Киеву, но киевляне не захотели его принять. Они пригласили княжить в Киев его братьев Святослава и Всеволода. Узнав об этом, польский король отказался помогать Изяславу в борьбе против Святослава. Тогда Изяслав обратился за помощью к германскому императору Генриху IV. Но, как пишет в своих Анналах хронист Ламберт Герцфельдский, «Бурхард [посол Генриха] привез королю столько золота, серебра и хорошего убранства [от Святослава], что никто не помнит, чтобы когда-нибудь такое богатство сразу привозили в германское государство. Русский князь заплатил этими подарками королю за то, чтобы тот не помогал его брату, которого он выгнал из государства». Изяслав вернулся в Киев только после смерти Святослава в 1076 г. Но в 1078 г. он погиб. Похоронили Изяслава в Десятинной церкви. Еще при жизни Ярослава Изяслав женился на сестре польского короля Казимира I Гертруде. От этого брака у него было три сына и дочь, которая впоследствии вышла замуж за сына польского короля.

Третий сын Ярослава – Святослав, он получил от отца в княжение Черниговскую землю – был не прочь изгнать из Киева старшего брата. В 1073 г. он стал великим князем Киевским, однако княжил всего четыре года. В годы его правления построен Успенский собор Киево-Печерского монастыря. На его строительство Святослав пожертвовал 100 гривен золотом (около 13,5 кг). Ярослав женил Святослава на Оде, внучатой племяннице императора Генриха III и папы Льва. Ода жила в немецком монастыре в Ринтельне, откуда ее выкупили и выдали замуж. В этом браке у Святослава родилось шестеро сыновей и две дочери. Впоследствии его старший сын Олег стал инициатором раздоров в государстве, за что и получил прозвище Гориславич. Дочь Святослава Вышеслава стала женой польского короля Болеслава II.

Четвертый сын Ярослава – Всеволод – родился в 1030 г. Он постоянно находился при отце, «бе бо любим им паче всея братия», и похоронил отца в Святой Софии. Сохранилось предание, будто Ярослав перед своей кончиной дал Всеволоду особое благословение: «Благо тебе, сын мой, что покоишь мою старость и радуюсь о кротости твоей. Бог даст, займешь ты после своих братьев Киевский великокняжеский стол – правдою, а не насилием. Когда умрешь, пускай кости твои лягут рядом с моими, в Киеве, у Святой Софии, потому что я люблю тебя пуще братии твоей». Возможно, эта любовь и определила выбор супруги для Всеволода. Ею стала Анна, дочь византийского императора Константина Мономаха. Свадьба состоялась в 1046 г. Этот брак лишь подчеркнул, как вырос за последние десятилетия международный авторитет Руси. Существует предание, что Анна в качестве приданого привезла из Византии царские регалии: шапку, бармы и икону Божьей Матери. Шапкой Мономаха традиционно впоследствии короновали московских князей. Икона Божьей Матери стала символом и покровительницей Северо-Восточной Руси. Анна умерла в 1067 г. Второй раз Всеволод женился на некой Анне, которую летописи называют половецкой княжной. Всеволод был весьма образованным для своего времени человеком. Он знал 5 языков, имел большую библиотеку, много читал. Всеволод Ярославич занимал великий киевский стол с 1078-го по 1093 г. От греческой принцессы Анны у Всеволода родился сын, великий Владимир Мономах, и дочь Анна (Янка). От второго брака у него был сын и три дочери.

Пятый сын Ярослава – Вячеслав – родился в 1033 г. В 1054 г. он получил от отца Смоленскую землю, где и оставался до конца своей жизни в 1057 г. Летописи ничего не сообщают о спутнице его жизни, хотя и известно, что Вячеслав имел двух сыновей и дочь, которую выдал замуж за польского короля Болеслава II Смелого.

Младший Ярославич – Игорь – родился в 1036 г. Отец отдал ему в удел г. Владимир-Волынский. После смерти Вячеслава Игорь получил от отца Смоленск. Умер в 1060 г. Женат был на графине Кунигунде, в браке с которой прижил двух сыновей.

Хорошо известно, что двор Ярослава Мудрого, окруженный блеском величия, служил убежищем для венценосных изгнанников-иноземцев. Здесь некоторое время жил норвежский король Улаф Святой, лишенный на родине престола. Ярослав принимал его с особым почетом и дружелюбием, предлагал в управление какую-либо область из своих владений, но Улаф вскоре вернулся на родину, оставив в Киеве своего юного сына Магнуса. При дворе Ярослава долгое время жили принцы Эдвин и Эдуард, дети английского короля Эдмунда, изгнанного из Англии датским завоевателем – королем Кнутом Великим. В Киеве одно время спасались венгерские королевичи Эндре (Андрей) и Левенте. Нет сомнения, что все они вместе со своими дворами привносили что-то свое в жизнь и быт княжеского двора и бояр Киева, так или иначе влияли на государственное устройство.

Скупые свидетельства документов не позволяют нам детально проследить вклад семей детей Ярослава Мудрого в установление мирных отношений Киевской Руси с европейскими странами, но то, что они в этом сыграли положительную роль, не вызывает никакого сомнения. Русь стала поистине европейской державой. С ее политикой считались в Германской империи, Византии, Швеции, Польше, Норвегии, Чехии, Венгрии и других европейских государствах. На востоке вплоть до низовьев Волги у нее теперь практически не было соперников. Ее границы простирались от Карпат до Камы, от Балтийского моря до Черного. Периметр территории Древней Руси равнялся 7000 км. К середине XI века на Руси проживало около 4 млн человек.

Внутригосударственное строительство

Многие историки обвиняют Ярослава Мудрого в том, что его внешняя политика была нерешительной и он не присоединил к Руси новых территорий. Но стоит заметить, что заслуга правителя заключается не только, а можно даже сказать не столько в том, сколько новых территорий он присоединил, а в том, что он сделал для развития собственного государства. И в этом отношении в истории Киевской Руси, пожалуй, равных Ярославу мы не найдем. Ярослав хорошо помнил обвинения, которые предъявили киевляне его деду Святославу: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул» – и всю свою энергию направил на возврат потерянного и укрепление собственного государства.

А дел в собственном государстве накопилось достаточно. В 1020 г. племянник Ярослава полоцкий князь Брячислав Изяславич напал на Новгород, взял в плен множество его жителей и с богатой добычей пошел к Полоцку. Ярослав, узнав об этом, быстро собрал в Киеве войско и двинулся на Брячислава. Войско за 7 дней преодолело расстояние в 700 верст от Киева до реки Судома, впадающей в Шелонь. Здесь князь догнал племянника и отобрал весь полон. Племянника же не наказал, а отправил в Полоцкую землю. Вскоре Ярослав помирился с племянником и добавил к его владениям еще два города – Усвят и Витебск.

Под 1024 г. летописец отметил: «Восстали волхвы в Суздале; по дьявольскому наущению и бесовскому действию избивали старшую чадь (богатых людей), говоря, что они держат запасы. Был мятеж великий и голод во всей той стране». За скупыми строками летописи видится бедственная обстановка, сложившаяся в Суздальской земле. Конечно же, положение местного населения ухудшалось в связи с ростом налогов, усилением зависимости от князя и его «мужей». Дани и поборы, виры (штрафы) и повоз (подводная повинность), появление на общинных землях новых хозяев – бояр и церкви, экспроприация общинных угодий и земель, закабаление со стороны местной «старой чади», введение христианства вместо язычества и появление на месте капищ и священных рощ церквей, а вместо волхвов священников – все это, по вполне понятным обстоятельствам, в представлении «людья» далеких северо-восточных «весей» (районов) сливалось воедино и в этом виделось нечто, несущее конец их привычному, общинному быту. Замахнуться на «старую чадь» означало выступить против князя. Восстать под предводительством волхва означало борьбу с церковью, т. е. в конечном счете с тем же князем. Эти противоречия накапливались годами. Необходим был только повод, чтобы они вылились наружу. И такое время наступило. Суздальскую землю постиг неурожай, что привело к повсеместному голоду. Это вызвало восстание горожан и крестьян. Во главе движения смердов стали волхвы, служители старых языческих богов, строгие блюстители стародедовских обычаев, руководители языческих празднеств, справляемых из поколения в поколение, хранители чудесных таинств и сверхъестественных знаний. Они призывали население громить храмы, убивать священников и богатых горожан, у которых якобы имелись запасы продовольствия. Ярослав в это время находился в Новгороде. Князь со своей дружиной двинулся в Суздальскую землю и сурово наказал виновников мятежа. Одних он казнил, других наказал кнутом и отправил в отдаленные районы. Н. М. Карамзин пишет, что князь «объявил народу, что не волшебники (волхвы), но Бог карает людей гладом (голодом) и мором за грехи их, и что смертный в бедствиях своих должен только умолять благость Всевышнего». Но не только словом Божиим Ярослав стремился успокоить население. Князь отправил людей в Волжскую Булгарию, где продовольствия имелось в достатке, и в скором времени они возвратились с продовольствием. Голод прекратился. Ярослав, восстановив порядок в Суздальской земле, возвратился в Новгород. Здесь он стал готовиться к походу против брата Мстислава. (О битве братьев говорилось выше.)

При Ярославе началось продвижение русских на север и северо-восток. Летопись сообщает, что в 1042 г. сын Ярослава Владимир ходил на емь (народ, живший на северной стороне Ладожского озера до Двины) и взял много пленных. Однако по дороге домой люди и кони стали умирать «и мало возвратилось, и те едва живы».

В то же время Новгород смог расширить свои владения на восток и север. Жители Перми, окрестностей Печоры, Югры, побережья Белого моря уже в XI столетии являлись новгородскими данниками. Территорию от Белоозера до реки Печоры назвали Заволочьем. Ее постепенно заселили новгородцы, которые принесли туда с собою христианскую веру. В XII столетии на берегах Двины уже существуют православные монастыри. В годы правления Ярослава русские дружины оказались и в предгорьях Урала. Сокровища Урала через югорских данников потекли в Новгород, а оттуда и в Киев.

Ярослав, правя огромной территорией Киевского государства, как и его отец, продолжал укреплять государственный строй Руси. Он усилил свою власть в Новгороде, дав новгородцам «грамоты», но изгнав в 1019 г. влиятельного и опасного для него наместника Константина Добрынича, главу верхушки новгородского общества. Наместником в Новгороде он сажает своего сына Владимира (ранее там некоторое время сидел малолетний Илья). Под 1035 г. летопись сообщает: «Ярослав ходил в Новгород и оставил там на княжении старшего сына своего Владимира». Владимир оказался надежным помощником отцу во всех его делах. Возможно, этому содействовала жена Ярослава и мать Владимира Ингигерд, которая часто навещала сына и жила в Новгороде. Да и Ярослав неоднократно бывал в Новгороде. Третий (второй[2]) сын, Изяслав, получил Турово-Пинскую землю, а когда умер его старший брат Владимир, он получил и «волость» брата. Святослав, четвертый (третий) сын Ярослава, правил на Волыни. Только пятый (четвертый), Всеволод, как и малолетние Игорь и Вячеслав, оставались с отцом.

Среди Русских земель немного особняком стояло Полоцкое княжество, где правили наследники Изяслава Владимировича, старшего брата Ярослава. Но и они, как свидетельствуют летописи, лишь один раз нарушили мир с великим князем. Скупо сообщает летопись и о заточении в 1036 г. брата Ярослава Судислава, который находился в Пскове: «оклеветан бо был ему от ненавистных». Посредством правления сыновей укреплялось единство государства, отдельные земли сохраняли крепкую связь со стольным градом Руси Киевом.

В этот период в государстве складывалась непростая ситуация. С одной стороны, русский народ выражал покорность князьям, но с другой – сохранял некоторые традиции вольности. При решении важных дел, а особенно в минуты опасности, во многих городах, и особенно в Новгороде, население сходилось на общий совет – вече. Так, киевляне заявляли Святославу, что ты, дескать, князь, «ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою оставил». Белгородцы, теснимые печенегами, обсуждали на вече, что им делать. Новгородцы объявили Святославу, что они требуют от него сына в правители или, в случае отказа, изберут себе особенного князя. Сам Ярослав вынужден был выступить на вече Новгорода и обратиться за помощью, а затем неоднократно собирал вече в Киеве. Такие народные собрания в русских городах, бравшие начало в глубокой древности, доказывали, что граждане принимали участие в управлении данной территорией и государством в целом. Вече могло поддержать князя, что придавало ему смелости, или отказать в поддержке, если замыслы князя не отражали интересов горожан. На войне права князя также ограничивались корыстолюбием воинов: он мог брать себе только часть добычи, уступая им прочее. Так, Олег и Игорь взяли дань с греков на каждого из своих ратников, родственники убитых тоже имели в ней долю. Желая один воспользоваться результатом грабежа в Древлянской земле, Игорь удалил от себя войска, следовательно, не только добычею от битвы, но и данью, собираемой с народов, уже подвластных Руси, князья делились с воинами. Ярослав своей «Русской правдой» в определенной степени регламентировал эти отношения, вводя специальные виры (штрафы) в пользу князя.

Свою деятельность по собиранию русских земель в единое государство Ярослав стремился закрепить и рядом церковно-политических актов. Первым шагом в этом направлении стало стремление Ярослава создать Русский пантеон святых. Уже в первые годы утверждения его в Киеве он направляет в Константинополь патриарху и императору прошения о канонизации (причисление к лику святых) княгини Ольги, Владимира Великого, варягов-христиан (отца и сына), убитых язычниками в Киеве при Владимире, и своих братьев Бориса и Глеба. Канонизация Ольги, Владимира и варягов-мучеников была решительно отклонена Византией, но настойчивость Ярослава в отношении Бориса и Глеба сломила упорство императора. Ярославу удалось добиться канонизации своих братьев, князей Бориса и Глеба. Одновременно и на Руси Ярослав делал все возможное, чтобы прославить и возвеличить братьев, показать их беспрекословное послушание и подчинение старшим.

«Сказание о Борисе и Глебе» рисует нам образы братьев. «Сей благоверный Борис был благого корени, послушен отцу, покорялся во всем отцу Телом был красив, высок, лицом кругл, плечи широкие, тонок в талии, глазами добр, весел лицом, возрастом мал и ус молодой еще был, сиял по-царски, крепок был, всем был украшен – точно цвел он в юности своей, на ратях храбр, в советах мудр и разумен во всем, и благодать Божия цвела в нем». Когда Борис готовится принять мученическую смерть, его облик меняется. «Весь облик его был уныл и сердце его святое было сокрушено, ибо был блаженный правдив и щедр, тих, кроток, смиренен, всех он жалел и всем помогал». О Глебе сказано более кратко: «Глеб, юнейший, неотлучно находился при брате, слушал чтение его день и нощь и творил многую милостыню нищим, вдовицам и сиротам». «Повесть временных лет» подчеркивает, что Борис принял именно мученическую смерть: «Посланные же пришли на Альту ночью, и когда подступили ближе, то услыхали, что Борис поет заутреню, так как пришла к нему уже весть, что собираются погубить его. И, встав, начал он петь: «Господи! За что умножились враги мои! Многие восстают на меня»; и еще: «Ибо стрелы твои вонзились в меня; ибо я готов к бедам, и скорбь моя предо мною»; и еще говорил он: «Господи! Услышь молитву мою и не входи в суд с рабом твоим, потому что не оправдается перед тобой никто из живущих, так как преследует враг душу мою». И окончив шестопсалмие и увидев, что пришли посланные убить его, начал петь псалмы: «Обступили меня тельцы тучные… Скопище злых обступило меня; Господи, Боже мой, на тебя уповаю, спаси меня и от гонителей моих избавь меня». Затем начал он петь канон. А затем, кончив заутреню, помолился и сказал так, смотря на икону, на образ Владыки: «Господи Иисусе Христе! Как ты в этом образе явился на землю ради нашего спасения, собственною волею дав пригвоздить руки свои на кресте, и принял страдание за наши грехи, так и меня сподобь принять страдание. Я же не от врагов принимаю это страдание, но от своего же брата, и не вмени ему, Господи, это в грех». И, помолившись Богу, возлег на постель свою. И вот напали на него, как звери дикие, из-за шатра, и просунули в него копья, и пронзили Бориса…»

«Сказание о Борисе и Глебе» говорит нам и о святости Глеба: «Когда убили Глеба, то бросили его в пустынном месте меж двух колод… Но Господь, не оставляющий своих рабов, – как сказал Давид, – сохранит все кости их, и ни одна из них не сокрушится. И этого святого, лежавшего долгое время, не оставил Бог в неведении и пренебрежении, но сохранил невредимым…» Ярослав после вокняжения в Киеве приказал разыскать тело Глеба и похоронить его рядом с Борисом. Далее автор сказания сообщает, что вскоре у могилы страстотерпцев начали совершаться знамения и чудеса. Но об этом Ярославу сообщили только после того, как церковь Святого Василия сгорела по неосторожности пономаря. Ярослав приказал выстроить новую церковь, куда и перенесли мощи святых братьев Бориса и Глеба.

Таким образом, Ярослав, добившись канонизации Бориса и Глеба, не только положил начало пантеону русских святых, но и тем самым увенчал ореолом святости и свою собственную княжескую власть. Установление почитания первых русских святых стало торжеством национальной политики Ярослава и приобрело формы национального культа. Память Бориса и Глеба праздновалась с необычайной торжественностью шесть раз в году. День 24 июля (день убийства Бориса) – главный из этих празднеств – причислялся к великим годовым праздникам.

Вскоре почитание Бориса и Глеба вышло за пределы Руси. В самой Византии был принят этот культ: в константинопольской Софии поставлена икона Бориса и Глеба, в Испагасе построена церковь их имени. Сохранился армянский «Пролог» о Борисе и Глебе, очевидно, переведенный с греческого. Бориса и Глеба почитали и в Чехии: в Созавском монастыре в их честь был выстроен придел.

Государственно-политическое значение культа Бориса и Глеба заключалось в осуждении княжеских распрей, в стремлении укрепить государственное единство Руси на основе строгого соблюдения правил взаимоотношения между князьями: все князья – братья, но старшие должны защищать младших и покровительствовать им, а младшие – безусловно покоряться старшим. Поведением Бориса и Глеба, не поднявших руки на старшего брата даже для защиты своей жизни, освящалась идея родового старшинства в системе княжеской иерархии; князья, соблюдавшие эту заповедь, стали святыми.

К тому же канонизация Бориса и Глеба привела к появлению на Руси особого культа «страстотерпцев». Борис и Глеб не были «мучениками за Христа». Они пали жертвами политической интриги, в условиях княжеской «которы», как многие до и после них. Смерть братьев, прославленная агиографией, – политический долг вассалов, ведь Святополк их вере, разумеется, не угрожал.

Однако со смертью Ярослава Мудрого (1054 г.) завершится период спокойствия на Руси и снова разгорится ожесточенная борьба как между братьями, сыновьями Ярослава, так и между другими родственниками.

«Убьет муж мужа, то мстит брат за брата…»

Во время правления Ярослава Мудрого вся Русская земля формально становилась собственностью великого князя: он мог раздавать города и волости, кому захочет. Практика раздачи во владение земель зарождается еще при Рюрике, который, как сообщает летопись: «сел в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске». Кроме братьев, и другие варяги получили уделы от Рюрика. Например, в Полоцкой земле княжил Рогволод. Получали земли жены и дети великих князей. Так, супруга Игоря Ольга владела Вышгородом, сестра Ярослава Мудрого Предслава селом Предславено. Святослав «посадил Ярополка в Киеве, а Олега у древлян, а Владимира направил в Новгород». С одной стороны, сыновья становились соправителями отца, а с другой – хозяевами в своих владениях. Высший слой дружины, среди них и варяги, тоже именовались князьями, возможно, на условиях поместной системы, и получали во владение города. По крайней мере, о таких русских князьях говорится в договоре Олега: «Мы от рода русского… посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей», и в договоре Игоря: «Послы… посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья…» с греческими императорами. Дети таких князей, заслужив милость великого князя, могли получать те же уделы: бояре Владимира называли Полоцк, где княжил отец Рогнеды (жены Владимира), ее наследственным достоянием, или отчиною. Вместе с тем великий князь, как государь, мог распоряжаться этими княжествами: Владимир отдал своим детям Ростов, Муром и другие области, бывшие со времен Рюриковых уделами норманнских вельмож. Так же поступил и Ярослав, разделив, по примеру отца, землю между своими сыновьями. В то же время многие города и волости непосредственно зависели от самого великого князя: он управлял ими через своих посадников или наместников.

Такой способ внутреннего правления соответствовал простоте тогдашних нравов. Князь часто советовался о земских учреждениях с дружиною. Ему принадлежала верховная законодательная и судебная власть. Владимир, например, по своей воле отменил, а затем вновь ввел смертную казнь. Летописец Нестор упоминает и о гражданских старейшинах, которые летами, разумом и честью, заслужив доверие князя, могли быть судьями в делах народных.

В период становления Киевской Руси основой правосудия являлись совесть и древние обычаи. Но, по мнению историка Н. М. Карамзина, «варяги принесли с собою общие гражданские законы на Русь, известные нам по договорам великих князей с греками и во всем согласные со скандинавскими». Например, и в тех и в других было установлено, что родственник убитого имел право лишить жизни убийцу; что гражданин мог умертвить вора, который не захотел бы добровольно отдаться ему в руки. За каждый удар мечом, копьем или другим оружием надлежало платить денежный штраф. Эти первые законы были основаны на доверии к клятве, следовательно, опирались на совесть людей и на справедливость общества. Так, виновный освобождался от штрафа, если он утверждал клятвенно, что не имеет возможности заплатить его. Похитивший чужое добро наказывался соразмерно с виною и платил вдвое и втрое за всякое похищение. Гражданин, честным трудом нажив богатство, мог при кончине располагать им в пользу своих близких и друзей. «Трудно вообразить, – пишет Н. М. Карамзин, – чтобы одно словесное предание хранило эти уставы в народной памяти. Если не славяне, то, по крайней мере, варяги русские могли иметь в IX и X веке законы писанные, ибо в древнем отечестве их, в Скандинавии, употребление рунического письма было известно до времен христианских».

Великий князь Владимир первым попытался ввести письменный устав (хотя большинство исследователей считает его подложным), по которому, в соответствии с греческими Номоканонами (сборники византийского канонического права, включающие церковные правила и императорские постановления относительно церкви), были отчуждены от мирского ведомства монахи и церковники, богадельни, гостиницы, дома странноприимства, лекари и все люди увечные. Дела этих людей могли разбирать только епископы. В ведении епископов находились также городские меры веса, распри и неверность супругов, незаконные браки, волшебство, отравления, идолопоклонство, непристойная брань, злодеяния детей в отношении родителей, тяжбы родственников, осквернение храмов, церковные разбои, снятие одежды с мертвеца и многое другое. Нет сомнения, что духовенство, прибывшее на Русь в первое время после принятия христианства, по крайней мере, так происходило по всей Европе, решало не только церковные, но и многие гражданские дела, которые относились к совести и нравственным правилам новой веры. Теперь Ярославу предстояло зафиксировать накопленный опыт в официальном документе.

Н. М. Карамзин в своем труде «История государства Российского», давая характеристику времени правления на Руси Ярослава Мудрого, пишет: «Наконец блестящее и счастливое правление Ярослава оставило в России памятник, достойный великого монарха. Этому князю приписывают древнейшее собрание наших гражданских уставов, известное под именем Русской Правды. Ярослав первым издал писанные законы на славянском языке… Сей [закон], подобный двенадцати декам Рима, есть верное зерцало тогдашнего гражданского состояния России и драгоценен для истории».

Появление подобного юридического документа во время правления Ярослава вполне закономерно. В эти годы все большее значение приобретает княжеская администрация. Выросшие из первобытнообщинного родового строя органы власти постепенно превращаются в орудие княжеского управления. Тысяцкие, сотские, десятские превращаются в «княжих мужей», в то время как раньше они возглавляли древнеславянскую городскую десятичную (тысячную) организацию. Теперь же они становятся представителями княжеской администрации, и их активное участие в княжеских пирах, носивших политический характер, свидетельствует о новых целях, которые поставило перед ними историческое развитие Киевской Руси. Летопись повествует, что еще Владимир Великий «каждое воскресенье решил на своем дворе в гриднице устраивать пир, чтобы приходить туда боярам, и гридням, и сотским, и десятским, и лучшим мужам – и при князе и без князя». На таких пирах бывало множество всяких яств, особенно мяса – говядины и дичи. Пили в основном мед – древний напиток всех славянских народов, однако киевляне уже во времена Олега употребляли греческие вина. Летопись повествует, что дружинники, испив хмельных напитков, бывало роптали на князя, говоря: «Горе головам нашим: дал он нам есть деревянными ложками, а не серебряными». Услышав это, Владимир повелел исковать серебряные ложки, сказав так: «Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец с дружиною доискались золота и серебра». Ибо Владимир любил дружину и с нею совещался об устройстве страны, и о войне, и о законах страны, и жил в мире с окрестными князьями».

Эту политику продолжал и Ярослав. В годы его правления княжеская администрация укрепляется, в нее входят княжеские посадники, тысяцкие, данщики (люди, собиравшие дань для князя), вирники (лица, бравшие штраф для князя за убийство свободного человека), мечники, ябедники. Княжеские огнищане (управители княжеского дворца), ключники, конюхи, старосты, тиуны (помощники наместника) управляли домом, дворцом, «градами» и «селами» князя, его обширным хозяйством. «Княжеские мужи» теперь судят не просто по «Закону Русскому» времен Олега, о котором говорит русская летопись, а по официальному закону – «Русской правде».

Вопрос о времени появления «Русской правды» до настоящего времени вызывает дискуссии среди историков. Летописец, рассказывая о первом походе (1016 г.) Ярослава против Святополка, пишет, что Ярослав, одержав победу, наградил щедро своих мужественных воинов. Дал каждому старосте и новгородцу по 10 гривен, а простым людям по гривне (по подсчетам Н. М. Карамзина эта сумма составила 125 пудов серебра). Одновременно Ярослав дал закон новгородцам. Однако большинство исследователей считает, что этот закон появился после событий в Киеве в 1036 г.

Как бы там ни было, но Ярослав своим законом вознаградил новгородцев за их помощь в борьбе за киевский стол. Фактически новгородские бояре получили право неподсудности князю. Это право реализуется новгородцами в конце XI столетия созданием важнейшего республиканского органа – боярского посадничества, а в дальнейшем – изъятием из-под юрисдикции князя и податного населения Новгорода, подчиненного республиканскому тысяцкому. В последующие века князья, приходившие на княжение в Новгород, подписывали договор с новгородцами, составленный на основе грамоты Ярослава. И обязаны были его придерживаться. В противном случае новгородцы указывали князю на дверь.

Ярослав своей «Русской правдой» развил законодательство предшественников. Хорошо известно, что князь Олег еще в 912 г., заключая договор с греками, ссылался на «Закон Русский». Бабка Ярослава, княгиня Ольга, установила нормы дани, которая собиралась для Киева с подвластных земель. Закон Ярослава более четко провел грань между различными социальными слоями в государстве и установил систему наказаний за различные преступления. Эта система показывает, что в государстве существовали еще пережитки родоплеменного строя. «Правда» Ярослава допускает кровную месть, институт, типичный для эпохи, когда не существует государства, берущего на себя функцию наказания за преступления. Впрочем, в статье о кровной мести уже видна тенденция к ее ограничению: «Убьет муж мужа, то мстит брат за брата, или сын за отца, или сын брата, либо сын сестры. Если не будет кому мстить, то 40 гривен за голову. Если будет русин, либо гридник, либо купец, либо ябедник, либо мечник, если изгой будет, либо славянин, то 40 гривен положить за него». На сохранение некоторых традиционных форм судебного разбирательства указывает и следующая статья: «Если муж возьмет мужа за ворот и оттолкнет или притянет к себе, то должен заплатить 3 гривны». Правда, для судебного решения необходимы два свидетеля, либо, если это сделает дружинник, он должен принести клятву. Таким образом, с началом княжения Ярослава в Киеве обычное право Древней Руси с его кровной местью, аморфным понятием «муж», общинным судом, принципом «око за око» уходит в прошлое. Законодатель теперь точно определяет круг близких родственников, имеющих право мстить: отец, сын, брат (в том числе двоюродный) и племянник. Тем самым ставится предел бесконечной цепи убийств, истребивших целые семьи. Уже сыновья Ярослава Мудрого полностью отменят кровную месть и заменят ее денежным штрафом (вирой). Так, в статье 19 «Русской правды» мы читаем: «Если убьют огнищанина (управителя княжеского дома), то платить за это убийце 80 гривен». Впрочем, штраф за убийство варьировался в зависимости от социального положения убитого: от 5 гривен за смерда (крестьянина) и холопа до 80 гривен за служащего князя.

«Русская правда» говорит нам о том, что простое свободное население Киевской Руси (люди) продолжает жить общиной – вервью. Они обладали определенной территорией. Каждая семья обрабатывала выделенные ей отдельные земельные участки. Жители верви несли общую ответственность, если на их территории находили убитого неизвестного человека. «Русская правда» подробно разбирает случаи, когда община помогает своему члену, попавшему в беду, и когда он должен платить сам, «а людем не надобе». «Правда» свидетельствует о существовании в общине неравенства. За убийство людина (мужа) полагался штраф в 40 гривен, а за убийство смерда – в 5 гривен. Смерд не имел права оставить свое имущество непрямым наследникам – оно передавалось князю. Смерды являлись несвободными или полусвободными княжескими данниками, сидевшими на земле и несшими повинности в пользу князя.

Значительное место «Русская правда» уделяет рабам. В «Правде» они именуются по-разному: челядь (единственное число – челядин), холопы (женский род – роба). Термин «челядин» встречается уже в договоре Олега с Византией: «Если будет украден челядин (раб) русский или убежит…» Рабами, как правило, становились пленные. Когда, согласно «Повести временных лет», Святослав перечислял добро, идущее из Руси, то, наряду с мехами, медом и пушниной, он называл и челядь. В «Правде» же Ярослава уже описана процедура судебного разбирательства по делу о краже челядина.

«Русская правда» рисует тяжелое положение холопов, которые были полностью бесправными. Холопа, ударившего свободного, если даже господин уплатил за него штраф, обиженный при встрече мог убить, не неся никакого наказания. В более позднее время холопа жестоко наказывали телесно. Холоп не имел права свидетельствовать в суде. Беглого холопа наказывал сам господин. В то же время денежными штрафами наказывали и тех, кто помогал убежать холопу. За убийство своего холопа господин не отвечал перед судом, а подвергался лишь церковному покаянию.

«Русская правда» Ярослава называет нам и некоторые другие категории зависимого населения, например «рядович»[3]. Можно предположить, что этот человек заключил с кем-то договор (ряд) и выполнял обязанности договора. Такой человек стоял на нижней ступеньке социальной лестницы. Его жизнь оценивалась в 5 гривен. Наряду с рядовичем упоминается и «изгой» (изгнанный человек). Надо думать, что здесь идет речь о человеке, который лишился своего социального статуса. Так, князьями-изгоями называли князей, не имевших собственного княжества. Изгои «Русской правды» – это, видимо, люди, порвавшие со своей общиной, а также, возможно, холопы, отпущенные на волю.

Нормы «Русской правды» во многом соответствовали законодательству европейских государств и распространялись на всю территорию Киевской Руси, которой управлял Ярослав Мудрый. Это указывало на то, что общественные отношения в русских землях развивались, как и на Западе, не по сценарию старых рабовладельческих обществ, а по иным законам, законам раннего средневековья, которые эволюционировали в сторону феодальных отношений. В центре этих отношений стояли зависимый смерд, крестьянин и феодал, а не раб и рабовладелец.

«Ярослав митрополию устави»

Во времена Ярослава христианская церковь получает на Руси более широкое распространение и приобретает определенный вес в обществе. Этому способствовал и сам великий князь, который, по словам современников, отличался набожностью и знанием церковных сочинений. Летописец подчеркивает, что «при нем вера христианская стала плодиться и расширяться, и черноризцы стали умножаться, и монастыри появляться. И любил Ярослав церковные уставы, попов любил немало, особенно же черноризцев…» Правда, главу Русской православной церкви, митрополита, назначал Византийский патриарх, поскольку Русская церковь была объявлена составной частью Константинопольского патриархата. В этой связи на нее распространялся, с некоторыми исключениями, общий порядок управления митрополиями, подчиненными патриарху. Некоторые изменения, внесенные в этот порядок специально для управления Русской церковью, увеличивали власть патриарха и уменьшали права Киевской митрополии. По каноническим правилам, соблюдавшимся в Византии, патриарх «поставляет», т. е. утверждает митрополитом, кандидата, представляемого собором епископов митрополии; конечно, кандидат обычно выставлялся по согласованию с патриархом и с местною гражданскою властью. Но все же у местного епископата имелось право выбора. По отношению к Руси даже эту призрачную выборность сочли ненужной: кандидата в киевские митрополиты патриарх назначал сам, не спрашивая киевского князя.

В литературе дискутируется вопрос о времени появления первого митрополита на Руси. Одни считают, что он появился одновременно с крещением Владимира Великого, другие – во время правления Ярослава. Летопись не указывает точной даты. Но то, что митрополит из греков Феопемт находился на русской кафедре в 30-х годах XI столетия, не вызывает сомнения. Летопись под 1039 г. сообщает: «Освещена была митрополитом Феопемтом церковь Святой Богородицы десятинная, ее же создал Владимир отец Ярослава».

Ярослав до поры до времени терпел киевского митрополита, происходившего из греков. Однако чаша терпения переполнилась, когда князь еще раз потребовал от Константинопольского патриарха канонизации Владимира Великого. Патриарх в просьбе отказал. Тогда в 1051 г. «поставил Ярослав Иллариона митрополитом, русского родом, в Святой Софии, собрав епископов». Таким образом, собор епископов русских земель самостоятельно, минуя Константинопольского патриарха, избрал себе владыку. Одновременно избрание Иллариона подчеркивало силу киевского князя и его противостояние притязаниям Византии на политическое и религиозное господство на Руси. Опыт самовольного назначения епископов из русских у Ярослава уже был. В 1035 г. Ярослав, одновременно с утверждением сына Владимира на новгородском столе, рекомендовал избрать в епископы новгородца Луку Жидяту. Новгородцы так и сделали.

Илларион был священником великокняжеской церкви в селе Берестове, загородной резиденции великих князей. Он был глубоко верующим человеком. «Муж благ, и книжник, и постник», – говорит о нем древний источник. Иллариону принадлежит ряд богословских произведений, среди которых первое место по праву занимает «Слово о законе и благодати». Основная тема произведения – установление равноправия между народами, права Русской церкви на самостоятельность. Три части «Слова» прославляют землю Русскую, «кагана» (царя, князя) Владимира и князя Ярослава. «Хвалит же гласом хваления Римская страна Петра и Павла, коими приведена к вере в Иисуса Христа, Сына Божия, – пишет Илларион, – [восхваляют] Асия, Ефес и Патмос Иоанна Богослова, Индия – Фому, Египет – Марка. Все страны, грады и народы чтут и славят каждые своего учителя, коим научены православной вере. Восхвалим же и мы, – по немощи нашей [хотя бы и] малыми похвалами, – свершившего великие и досточудные деяния учителя и наставника нашего, великого кагана земли нашей Владимира, внука старого Игоря и сына славного Святослава, которые, в своевремение властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах и победы и могущество которых воспоминаются и прославляются и поныне. Ибо правили [они] не в безвестной и захудалой земле, но в [земле] Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли». Как видим, здесь Илларион проводит прямую линию от Рима, Римского государства к Руси. Илларион проводит мысль о равенстве и тождестве действий Владимира с римскими апостолами. Владимир сопоставляется с великими римскими вероучителями, а хвала Владимиру идет на фоне прославления подвигов его предков.

Илларион сравнивает Владимира I с римским императором Константином Великим, потому что киевский князь, как и тот, утвердил веру во всей земле, а «не в едином соборе». Его дело продолжает сын – «благоверный каган» Ярослав, укрепивший силу и могущество Руси. В конце «Слова» Илларион подводит итог заслугам Владимира. Он призывает его встать из гроба и посмотреть на созданное им, на дело Ярослава, расширившего, укрепившего и украсившего Киев, распространившего христианство на многие земли. «Пастыри словесных овец Христовых, епископы, предстали святому алтарю, принося Бескровную Жертву; пресвитеры и диаконы и весь мир благоукрасили и в благолепие облекли святые церкви. Труба апостольская и гром евангельский огласили все грады, фимиам, возносимый Богу, освятил воздух. Встали на горах монастыри, явились черноризцы. Мужи и жены, малые и великие, все люди, преисполнившие святые церкви, восславили [Господа], взывая: «Един свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца, аминь!» Христос победил! Христос одолел! Христос воцарился! Христос прославился! «Велик ты, Господи, и чудны дела Твои!» Боже наш, слава Тебе!»

В «Слове» Иллариона мы не можем не заметить противопоставления Руси Византии. Автор подчеркивает преемственность Руси от Древнего Рима. И этому были свои причины. С одной стороны, греки не хотели канонизировать Владимира; с другой – они пытались навязать Руси свою волю в церковных и политических делах, утвердить притязания Византии на вселенский характер ее церкви и империи.

С именем Иллариона связан и церковный Устав Ярослава. Этот Устав развивал основные идеи, заложенные в Уставе Владимира. В Уставе перечисляются церковные суды и наказания за нарушение церковного Устава. Церковь теперь рассматривала брачные и семейные дела. Например, «умычка» чьей-либо дочери влекла материальную ответственность перед церковной властью (митрополитом или епископом) и перед князем. «Аже кто умычить девку или насилить, аже боярськая дчи, за сором ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота; а менших бояр гривна золота, а епископу гривна золота; добрых людей за сором 5 гривен серебра, а епископу 5 гривен серебра; а на умычницех по гривне серебра епископу, а князь казнить их». Предусматривалась гражданско-правовая ответственность и перед потерпевшей. В Уставе содержатся нормы, регулирующие различные брачно-семейные отношения, например норма, запрещающая родителям принуждать вступать своих детей в брак, или норма о краже женой имущества мужа. «Аже девка не восхочеть замуж, а отець и мати силою дадут, а что створить над собою – отець и мати епископу в вине, а истор (штраф) има платити. Тако же и отрок». Отношения между мирянами регулируются целым комплексом статей. Нормы церковного права помогали формированию семьи, укреплению моногамии в противовес языческому многоженству, объявляли священной частную собственность и княжескую власть. Новый церковный судебник защищал честь женщины, давал ей более широкое представительство в суде. Церковь также выступала защитником христианской нравственности, призывала к гуманизму, умеряла жестокость ранних веков русской жизни.

Илларион сыграл большую роль не только в становлении Русской православной церкви, но и в развитии русского летописания. Его идеи нашли горячий отклик в среде книжников Киево-Печерского монастыря.

Большое значение в жизни Русского государства имели монастыри. В княжение Ярослава, который любил черноризцев до «излиха», монастырей становилось все больше. В святых обителях находили себе приют многие люди, стремящиеся к подвижнической жизни. Здесь готовились кадры для высших должностей в церковной иерархии. Здесь воспитывались ревнители веры и благочестия.

Именно при князе Ярославе вблизи Берестова, на Печерском спуске, возникает Печерский монастырь, который со временем стал самым большим и влиятельным православным монастырем на Руси. Интересные сведения о возникновении Киево-Печерского монастыря сохранила русская летопись и Киево-Печерский Патерик. «И се да скажемъ чего ради прозвался Печерский монастырь». Так начинается пространная летописная статья 1051 г. Согласно этим свидетельствам, Илларион в свое время на горе вырыл пещерку, в которой часто уединялся. К нему пришел Антоний – «некий человек, именем мирским, от града Любеча с юных лет исполненный страха Божьего». Здесь он начал день и ночь копать новую пещеру, «пребывая в трудах, посте, бдении и молитвах». О подвижничестве Антония узнали люди и стали приходить к нему, принося пищу, одежду и утварь. Вместе они «ископаша печеру велику, и церковь, и кельи». Вскоре туда же пришел Феодосий, юноша, отличавшийся скромностью, покорностью и грамотностью. Образ жизни Антония, Феодосия и других братьев привлекал к ним все новых людей. Посещал монастырь и великий князь Изяслав Ярославич со своею дружиной, прося благословения перед своими походами.

Постепенно, когда число иноков увеличилось до 15 человек и пещера для них стала тесной, они построили небольшую церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы над пещерой. Кельи же оставались на старом месте. Спустя немного, когда число иноков еще увеличилось, они вместе с игуменом приняли решение построить монастырь на открытом месте. Это стремление монахов благословил Антоний и послал сказать великому князю Изяславу: «Князь мой! Вот Бог умножает братию, а места у нас мало, отдай нам всю гору, находящуюся над пещерою». Великий князь удовлетворил просьбу монахов. Монахи оградили монастырь, поставили много келий, закончили строительство церкви и украсили ее иконами. «С того времени, – сообщает летопись, – начался в собственном смысле монастырь, названный Печерским, – от пещер, в которых прежде жили его иноки». Переселение братии из пещер в этот новоустроенный монастырь совершилось, по свидетельству летописца Нестора, в 1062 г.

В годы правления Ярослава, как мы отмечали выше, христианская религия с трудом распространялась на новые территории. Поэтому церковнослужители вынуждены были идти на уступки, приспосабливая для нужд христианства старые языческие обряды, обычаи, праздники, священные места и даже самих богов. Так, Перун превратился в святого Илью, а его «гремяцкая неделя» – в «святую неделю»; Волос стал святым Власием, покровителем скота; бог солнца Хоре с его солнечным конем стал Егорием (Георгием); Иван Креститель слился с Купалой и купальскими языческими обрядами; Мокошь стала Параскевой Пятницей; функции покровителя кузнецов Сварога перешли к святым Кузьме и Демьяну; праздник Ярилы стал «всехсвятским заговеньем». Освящены были Купала, Масленица и «навий день», ставший «родительской неделей», святочные гадания, свадебные и погребальные обряды и т. д.

«Заложил Ярослав город великий»

Выше мы уже говорили, что Ярослав, будучи князем Ростовской земли, основал город Ярославль. В Новгороде Великом выстроил княжеский дворец. Став великим князем, основал город Юрьев (современный Тарту) и построил ряд крепостей на южной границе государства. Но больше всего строил он в Киеве.

На новом месте, рядом с градом своего отца, отмечает летописец, «заложи Ярослав город велики Киев, у него же града суть Златая врата». Ярослав возводит свой город, превосходящий по площади «отний». Территория нового города в семь раз превышала кремль Владимира и составляла более 70 га. Вокруг нового города насыпается оборонительный вал протяженностью 3,5 км. Высота вала достигала 11 (вместе с деревянными заборолами до 16 м), а ширина 25 м. Перед валом, там, где он проходил по относительно ровной поверхности, вырыли глубокий ров, а вал дополняла мощная стена из дубовых деревьев. В новый город можно было войти через Золотые, Лядские и Жидовские ворота. Центральным, парадным въездом в Киев, его символом стали Золотые ворота. Именно через эти ворота стремились войти все завоеватели Киева. О красоте и величии этих ворот мы находим упоминания у позднейших авторов. Посетивший в 1596 г. Киев польский дипломат Гейденштейн записал: «Остались, однако, [в Киеве] памятники прежнего величия: стена кругом города, а в ней ворота старинной структуры, все позлащенные и так высоки, что две повозки, поставленные одна на другую, не достигают их вершины». Посланник немецкого императора Рудольфа Э. Лясота замечает: «Кроме того, можно было видеть развалины красивых ворот. Одни говорят, что назывались они золотыми, по словам же других назывались железными воротами. Это было красивое и величавое здание, как можно заключить по уцелевшим остаткам». Петр Алепский, сопровождавший в 1653 г. в поездке по России Антиохийского патриарха, отмечал: «В Киеве имеются развалины высоких ворот с каменной башней, которые называются святыми воротами; они некогда были обложены золотом, но сожжены татарами». (В настоящее время Золотые ворота восстановлены, что позволяет нам увидеть их величие и красоту.) Лядские ворота являлись юго-восточным, а Жидовские ворота – северо-западным въездом в город Ярослава.

Ярослав также ознаменовал свое правление строительством многих храмов. Важнейший из них – храм Святой Софии. Ярослав, разгромив в 1036 г. под стенами Киева печенегов, «возблагодаря Бога, на том месте заложил церковь святой премудрости Божьей и поле то присоединил к городу, веля всему войску обнести его стеною». Строительство храма символизировало рождение нового православного государства, ведь такое же название – Софийский собор – имел и главный храм Константинополя. Храм Святой Софии являлся копией Софийского собора в Константинополе, но имел меньшие размеры. Строительство собора продолжалось более 10 лет. Для постройки храма Ярослав пригласил мастеров из Византии и Руси. Подсобные работы выполняли смерды. В своем первоначальном виде (собор перестраивался в 1685–1707 гг.) он представлял собой огромное пятинефное крестово-купольное здание, окруженное с севера, запада и юга открытой одноэтажной галереей. Позднее, в конце XI или начале XII столетия, на галерее был надстроен второй этаж. Вокруг храма по северной, западной и южной сторонам пристроили новую одноэтажную галерею. Первоначально наружная, а теперь надстроечная, галерея оказалась внутренней. Двенадцать крестообразных в плане столбов делили храм на пять продольных нефов. Центральный неф был вдвое шире других. Все пять нефов на востоке заканчивались апсидами, причем центральная апсида имела пятигранную форму. В центральной апсиде помещался алтарь. В северной – жертвенник (место хранения вина и хлеба для причащения). В южной – диаконник (место хранения сосудов, риз и церковных принадлежностей). Между первым и вторым (от апсид) рядами крестообразных столбов расстояние было вдвое больше, чем между другими. Оно равнялось ширине центрального нефа, и пересечение их создавало основное центрально-купольное пространство храма. На внутренние каменные столбы опиралась целая система арок, сводов и куполов, устремленная к центральной части и создавшая внутреннюю и внешнюю ступенчато-пирамидальную композицию храма. 13 параболических куполов, покрытых свинцом, венчали храм. Около центрального, на уступ ниже, располагались 4 купола меньшего размера, остальные 8 – группами по 3 в юго-западной части и по одному – около боковых апсид. Софийский собор имел позакомарное покрытие. Закомары представляли собой полукруглое завершение верхней части стены церкви, соответствующее внутренней форме свода. Кровля при закомарном покрытии укладывалась непосредственно на своды.

Боковые нефы и западную часть храма занимали поднятые над полом хоры. Наличие хоров во многих храмах древнерусского государства было характерным явлением. Они предназначались для князя, его семьи и знати. Хоры как бы отделяли их от общей массы, возвышали над подданными, приближая к Богу.

София сооружалась из камня и кирпича – «плинфы». Фундамент наружных стен делался из крупных камней на растворе, внутренние стены покоились на каменном фундаменте, сложенном насухо, без раствора. Стены выкладывались из чередующихся рядов камня и плинфы, причем строители применяли здесь метод так называемой «утопленной плинфы», когда ряды кирпича были несколько углублены в стену, а образовавшиеся промежутки заполнены цемянкой, т. е. раствором извести, песка и толченого кирпича. Серый гранит и красный кварцит в сочетании с оранжево-розовым цветом плинфы и розоватым оттенком цемянки придавали фасаду нарядный вид.

Такого характера кладка была и у стен киевской Десятинной церкви, так делали стены и большинства других храмов в Древней Руси.

Софийский собор производил исключительное впечатление. Расположенный на высоком берегу Днепра, блестя свинцовыми куполами, он как бы господствовал над окрестностями. Открытые арки галерей связывали храм с окружающей природой, а декоративные ниши, полуколонны, шиферные карнизы и другие украшения в сочетании с цветовой гаммой стен и общим обликом здания оставляли след в памяти и сердце человека. Не менее великолепным и богатым был храм внутри.

Благодаря умелой внутренней композиции храма внимание вошедшего приковывалось, прежде всего, к алтарной части и пространству под центральным куполом, в центре которого было помещено изображение Христа-Вседержителя. Мозаика покрывала всю центральную часть храма. Даже сейчас, когда сохранилось далеко не все, мозаики покрывают и все подкупольное пространство, предалтарные столбы и алтарную часть. Стены храма, своды и столбы сверху донизу были расписаны фресками.

Одной из самых впечатляющих в храме является мозаичная фигура Божьей Матери – Марии-Оранты, помещенная на «конхе» – внутренней, сферической поверхности апсиды. В молитвенной позе, с поднятыми вверх руками, Мария обращается к Христу. Стоит она на широком помосте, украшенном драгоценными камнями. Ее синие одежды с черными складками выделяются на фоне золотой смальты.

В технике мозаики выполнены изображения Христа-Вседержителя на купольной части, двенадцати апостолов в простенках между окнами центрального барабана и другие сюжеты. Богатейшее сочетание цветов, несомненно, очень сильно воздействует на зрителя. В мозаичной палитре мастеров киевской Софии было найдено около 130 оттенков (25 – зеленого, 23 – коричневого, 19 – синего и золотого и т. д.). Чтобы придать большую выразительность мозаике, художники использовали еще один прием. Кусочки смальты, вдавливаемые в сырую штукатурку, ставились под различными углами. Свет, падавший на них, отражался по-разному, и создавалось искрящееся, хорошо видимое с любого места в соборе мозаичное изображение.

Много места в соборе занимают фрески. Техника фрески давала возможность на длительное время сохранять роспись, однако она требовала от художника большого мастерства и четкости в работе. Фрески писались водяными красками, хорошо впитывавшимися в сырую поверхность грунтовки. И хотя в них не было той яркости, блеска и разнообразия, как в мозаике, фресковая живопись Софии Киевской достигла большой выразительности.

Наряду с чисто церковными сюжетами среди фресок Софии удалось обнаружить два групповых портрета семьи Ярослава Мудрого. На одном сохранились фрагменты изображения двух младших сыновей Ярослава, однако остальные изображения, в том числе и самого Ярослава, погибли. Но общий вид этой фрески нам известен благодаря зарисовке, сделанной художником Вестерфельдом в 1651 г. На ней Ярослав изображен идущим со своими сыновьями, с моделью храма в руках.

Значительно лучше сохранились фрески с изображением женщин из семьи Ярослава. Здесь мы видим четыре фигуры в рост, в разнообразных одеждах, с индивидуальными чертами лиц.

На стенах башен художник, отступив от религиозных сюжетов, запечатлел светскую жизнь. В одной из башен изображена императорская ложа, в которой сидит император в нимбе, придворные, процессия с охраной и др. Фрески с изображением императора, придворных и т. п. могли быть навеяны жизнью византийского двора.

Но особенно интересны многочисленные очень реалистические изображения бытовых сценок, близкие к нравам киевского княжеского дома. В северо-западной башне изображена охота на медведя, на другом рисунке – фигура сидящего музыканта со смычковым инструментом. Ряд фресок: «Человек ведет на поводу верблюда», «Борьба ряженых», «Стреляющий из лука», «Скоморохи», «Кулачный бой», «Акробаты». Здесь же и уже упоминавшееся изображение борьбы Ярослава с медведем. Фрески знакомят нас со многими сторонами жизни киевского общества.

Вслед за киевской Софией на берегах Волхова в Новгороде тоже строится Софийский собор.

Новгородскую Софию строили быстрее киевской (1045–1050 гг.). В композиционном плане это огромное пятинефное крестово-купольное сооружение, хоры, занимающие боковые нефы и западную стену, двухэтажные закрытые боковые галереи с арками.

Однако новгородская София имеет и свои особенности. Вместо многокупольной пирамидальной громады киевской Софии здесь 5 куполов, сгруппированных в центре. Мощные наружные лопатки на гладких стенах из плинфа, цемянки и камня подчеркивают внутреннюю, конструктивную часть собора. Глубокие, длинные проемы окон в сочетании с гладкими стенами и лопатками делают храм как бы еще выше, монолитнее. Три апсиды в алтарной части заканчиваются купольным перекрытием. Двускатные перекрытия чередуются с цилиндрическими сводами, выступают по краям фасада в виде фронтончиков. На восточной стороне цилиндрические четвертные своды сделаны в виде полузакомар.

Законченный лаконичный архитектурный образ новгородской Софии послужил образцом для последующих новгородских построек.

В отличие от киевской Софии в новгородском храме нет богатейших мозаик, мрамора, шифера. Внутреннее убранство соответствует простым, строгим формам объема.

Фресковая роспись собора создавалась не сразу, а постепенно. Законченный в 1050 г., собор стал расписываться только в начале следующего столетия.

Можно предположить, что Ярослав и его супруга Ингигерд (Ирина) часто посещали Новгород и следили за строительством храма. Следует заметить, что новгородская София, в отличие от киевской, не подвергалась перестройке и сохранила свой первозданный вид.

Построили Софийский собор и в Полоцке. Это произошло при детях Ярослава. Это пятинефный храм с тремя апсидами и семью куполами, в основном повторявший архитектурные особенности Софии Киевской.

Софийский храм в Киеве, как только был закончен, стал митрополичим кафедральным собором. Митрополит Илларион, который видел этот храм, писал: «Он [Ярослав] неоконченное тобою [Владимиром] окончил, как Соломон предприятия Давидовы, создал дом Божий, великий и святой, в честь Его Премудрости на освящение твоему граду и украсил его всякими украшениями: золотом, серебром, драгоценными камнями, дорогими сосудами, так что церковь сия заслужила удивление и славу у всех окружных народов и не найдется подобной ей во всей полуношной стране от востока до запада». На протяжении нескольких веков София Киевская являлась центром общерусской митрополии, средоточием политической и культурной жизни страны. Здесь «ставили» на великое княжение и принимали послов, происходили соборы русских епископов, правили молебны в честь блистательных побед русских дружин над половцами и приносили присягу верности. Нередко София оказывалась в центре острой социальной борьбы; на ее дворе собирались веча, выливавшиеся в народные восстания против князей и бояр. При Софийском соборе был построен митрополичий дом, в котором постоянно проживали русские митрополиты. Резиденция киевских митрополитов была ограждена мощной каменной стеной. В этой стене находились ворота, через которые можно было проехать к центральному, западному, входу в Софию Киевскую. Площадь митрополичьего двора достигала 3,5 га. О значительных его размерах говорит, например, летопись под 1147 г., сообщая, что во дворе Софии собралось вече, в котором участвовало множество киевлян.

Вслед за Софийским собором Ярослав воздвиг каменную церковь на Золотых воротах, находившихся на запад от собора. Эта церковь поставлена была на главных городских воротах в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Илларион в своем «Слове о законе и благодати», говоря о Ярославе, сообщает следующее: «Он и славный город твой [Владимира] Киев обложил величием, как венцем, и предал народ твой и город святой всеславной скорой Помощнице христиан Богородице, которой создал и церковь на великих вратах в честь первого праздника Господня – святого Благовещения, так что приветствие архангела Деве можно приложить и к сему городу Деве сказано было: «Радуйся, благодатная, Господь с Тобою». А граду можно сказать: “Радуйся, благоверный граде, Господь с тобою”».

В последующие годы, уже после сооружения Софии Киевской и церкви на Золотых воротах, Ярослав в Киеве строит еще две каменные церкви. Одна строится на запад от Софийского собора по направлению к Золотым воротам, это храм святого Георгия Победоносца. Древние сказания открывают интересные сведения о строительстве церкви Святого Георгия. «Когда ее начали строить, то немного было делателей. Увидев это, Ярослав призвал тиуна и спросил: «Почему мало трудящихся у церкви?» Тиун отвечал: «Так как дело властельское (т. е. сооружается на средства князя), то люди боятся, чтобы за труд они не были лишены платы». Тогда князь сказал: «Если так, я сотворю вот что», – и повелел возить куны (деньги) на телегах под своды Золотых ворот и объявить на торгу людям, чтобы каждый брал себе за труд по ногате (примерно по 12 копеек серебром) на день. И явилось множество делателей, и церковь вскоре была окончена. Освещение ее совершено в 26-й день ноября митрополитом Илларионом. И сотворил в ней великий князь настолование новопоставляемым епископам, а день освещения ее заповедал во всей Руси праздновать ежегодно в честь святого великомученика Георгия Победоносца». Другая церковь сооружалась южнее Софии и носила имя святой Ирины, покровительницы жены Ярослава (при церквях Св. Георгия и Св. Ирины были основаны и монастыри). Не перечисляя других церквей, построенных во время правления Ярослава, летописец замечает: «И ины церкви ставляше по градом и по местам… и радовашеся Ярослав, видя множество церквей…»

Киев в Древней Руси по количеству построек занимал одно из ведущих мест. Великокняжеский двор, дворы князей и бояр, построенные в основном из дерева, поражали своим величием и красотой. Уже Титмар Мерзебургский называет Киев «большим городом», в котором «находится более 400 церквей и 8 рынков», а Адам Бременский именует его «соперником константинопольского скипетра, одним из великолепнейших украшений Греции (т. е. Руси). По сообщению северо-восточной летописи, в 1124 г. в Киеве одних церквей сгорело около шестисот. М. С. Грушевский считал это значительным преувеличением. По его подсчетам, в это время в Киеве и его окрестностях имелось около 30 церквей и один рынок на Подоле. Но как бы там ни было, мы не можем отрицать, что Киев во времена Ярослава превращается в огромный город большой державы. Здесь можно было встретить поляков и венгров, чехов и немцев, греков и хазар, евреев и армян, англосаксов и шведов, норвежцев и датчан.

У подножия горы над Днепром раскинулось Подолье (Подол), торговая и промышленная часть города. Открытая с севера, она была защищена палисадом – «столпьем», которое шло от гор до Днепра. С верхним городом Подолье сообщалось Боричевым узвозом и другим более отлогим спуском под горою Уздыхальницею. На Подоле проживало основное посадское население города. Жили простые люди в полуземляночных или срубных домах. В жилище устанавливалась топившаяся по-черному куполообразная глинобитная печь. Деревянные, срубные жилища преобладали в Киеве, Новгороде и других городах.

На Подоле находилась главная пристань Киева. Сюда, как и в Новгород, приходили корабли с иноземными товарами. Здесь можно было встретить купцов из различных стран Европы и Азии. Русские долбленые ладьи (выдолбленные из бревна, они могли поднимать десятки людей и много груза) везли товары – лес, пеньку, меха, продукты земледелия, мед, воск – из различных районов Руси. Небольшие струги с их небольшой осадкой могли отлично перевозить людей и грузы по мелководью через отмели и перекаты. (На наличие разнообразных судов на Руси указывает и «Русская правда».) Иностранцы привозили ткани, пряности, вина, изделия ремесленников.

На рынках шла бойкая торговля, происходил обмен товарами. Возможно, в этот период основным эквивалентом обмена на Руси становятся металлические, золотые и серебряные монеты. Первоначальной формой денег в Древней Руси были скот и меха. Скот (кожаные деньги), куны (мех куницы) и более мелкие единицы в виде «резаны», «ногаты», «белки» и др. являлись основными измерителями ценности в древней торговле. Но летописи и «Русская правда» уже говорят о скоте и о кунах как о металлических деньгах, лишь сохранивших старое название меховых денег, на которые идет счет при товарообмене, которыми платится дань, взимаются штрафы.

Металлическое денежное обращение сначала распространяется в виде пользования слитками (по весу). В этот период серебро как металлические весовые деньги в слитках конкурирует с кунами как меховыми деньгами. Попытки начать чеканить металлические деньги впервые предпринимаются еще при Владимире, когда стали чеканиться по арабской системе серебряные и золотые монеты. Это продолжалось и при Ярославе. Однако отсутствие на территории Руси того времени разведанных залежей серебра и золота заставляло для этой цели использовать иностранные деньги. Это было невыгодно и неудобно. Поэтому металлическая денежная единица в то время не получила широкого распространения во внутреннем обороте.

Русские купцы активно занимались и внешней торговлей. Первые сведения об этом относятся еще ко времени варяжских князей. Их договоры с греками свидетельствуют, что в X в. в Царьграде жило много русских, которые продавали там невольников и покупали различные ткани. Охота и пчеловодство Руси давали множество воска, меда и драгоценных мехов, бывших, вместе с невольниками, главным предметом торговли русских купцов. Константин Багрянородный пишет, что в Хазарию и на Русь шли тогда из Царьграда пурпур, богатые одежды, сукна, сафьян, перец. К этим товарам, по сообщению Нестора, можно прибавить вино и плоды. Ежегодное путешествие русских купцов в Грецию император описывает следующим образом: «Суда их приходят в Царьград из Новагорода, Смоленска, Любеча, Чернигова, Киева и Вышгорода. Подвластные россам славяне, кривичи, лучане и другие зимою рубят лес на горах своих и строят лодки, называемые однодеревки, ибо они делаются из одного дерева. По вскрытии Днепра славяне приплывают в Киев и продают оные русским, которые делают уключины и весла из старых лодок. В апреле месяце собирается весь русский флот в городе Вышичеве, откуда идет уже к порогам. Дошедши до четвертого и самого опасного, то есть Неясытя, купцы выгружают товары и ведут скованных невольников около 6000 шагов берегом. Печенеги ожидают их обыкновенно за порогами, близ так называемого Крарийского перевоза (где херсонцы, возвращаясь из Руси, переправляются через Днепр). Отразив этих разбойников (печенегов) и доплыв до острова Св. Григория, русские приносят богам своим жертву благодарности и до самой реки Селины, которая есть рукав Дуная, не встречают уже никакой опасности, но там, ежели ветром прибьет суда их к берегу, они снова должны сражаться с печенегами, и, наконец, миновав Конопу, Константию, также устье болгарских рек, Варны и Дицины, достигают Месимврии, первого греческого города». Торговля с Византией, без сомнения, была выгодна Киевской Руси, раз из-за нее наши предки отваживались на столько опасностей, и именно она была предметом всех мирных договоров с Византийской империей. Русские купцы ходили на судах не только в Болгарию, Грецию, Хазарию или Тавриду, но, если верить Константину, и в отдаленную Сирию, недаром Черное море было названо Русским. Русские купцы торговали и с печенегами, когда не находились с ними в состоянии войны. Печенегам они везли традиционные предметы русского экспорта, а закупали множество азиатских коней, овец и быков.

Волжские болгары, по свидетельству Эбн-Гаукаля, арабского географа X века, доставляли из Руси шкуры черных куниц или скифских соболей; но сами на Русь не ездили, потому что там якобы убивали всех иноземцев.

Скандинавские саги и немецкие летописи сообщают и о торговле русских с северными народами. Вся торговля с северными и балтийскими странами велась через Новгород. На новгородском рынке, куда съезжались тысячи купцов, скандинавы покупали драгоценные ткани, домашнюю утварь, богатые одежды, шитые золотом, и меха. Вероятно, что эти богатые одежды и ткани доставлялись купцами в Новгород из Царьграда, по древнему торговому пути «из варяг в греки». Если верить Нестору, то этим торговым путем пользовались новгородцы еще во времена Олега.

Вполне вероятно, что великие князья, следуя примеру скандинавских властителей, сами участвовали в торговых операциях для умножения своих доходов, ведь государственную подать в IX и X веках на Руси собирали в основном натурой. Из разных областей Руси шли в столицу обозы с медом и шкурами, это был княжеский оброк.

Ежегодно приходили и в Киев купеческие флоты из Константинополя. Такие караваны привозили богатые и важные для князя и бояр товары. Князья, ожидая их, даже из самых отдаленных мест присылали войско к Каневу для обороны судов от печенегов, а затем половцев. Днепр в его течении от Киева до моря назывался путем греческим. Им издавна пользовались и русичи. Они привозили в богатый и цветущий Судак горностаевые и другие драгоценные меха, а в Тавриде покупали соль. Здесь же русские купцы приобретали у восточных купцов бумажные и шелковые ткани, различные пряные коренья. В Киеве, как мы упоминали выше, жили греки, евреи, армяне, немцы, а также представители других народов. Сюда их привлекали выгодная торговля и обмен товарами. Немалое значение имело и гостеприимство русских, которые дозволяли христианам латинской церкви свободно отправлять свое богослужение, но запрещали им спорить о вере. По утверждению одного из польских историков, «боясь, чтобы сии проповедники не доказали, сколь вера греческая далека от истины».

Подобно Черному морю и Днепру, Каспийское море и Волга служили другим важным путем для торговли. Болгары, в случае неурожая на Руси, поставляли хлеб в Суздальский край, могли доставлять и ремесленные изделия Востока.

Удачные войны, получение выкупов, торговля русских купцов вели к обогащению высших слоев русского общества. Узнав о пышности константинопольского двора, великие князья, а вслед за ними и бояре, хотели подражать ему. За ними следовали их жены и дети, родственники.

Но не только богатства Византии привлекали русских князей. Владимир Великий, а за ним и Ярослав многое сделали для того, чтобы на Руси прижилась и книжная (то есть имевшая письменность) византийская культура.

«Велика ведь бывает польза от учения книжного»

Народы, которые вошли в состав Русского государства, считал Н. М. Карамзин, «и до пришествия варягов имели уже некоторую степень образования. Так, самые грубые древляне уже жили в городах. Вятичи и радимичи, по описанию Нестора, варвары, издревле занимались хлебопашеством. Вероятно, что они пользовались и выгодами торговли, как внутренней, так и внешней». По мнению Н. М. Карамзина, народы, которые жили в городах и занимались торговлей, не могли быть безграмотными. Посчитать, получить прибыль мог только сметливый и относительно грамотный человек. Они также использовали особые меры: сажень, локоть, пядь, стопа в повседневной жизни и при строительстве.

Конечно, наиболее образованными были высшие слои общества. Так, Новгородский эпос говорит о грамотности боярской молодежи. Былина о Василии Буслаеве рассказывает:

Стали его, Васильюшку, грамоте учить, Грамота ему в наук пошла; Посадили его, Васильюшку, пером писать, И письмо ему в наук пошло.

Но только Владимир Великий положил начало истинному народному просвещению на Руси.

Скандинавы в IX веке знали руническое письмо. Однако руны оказались недостаточными для выражения многих звуков славянского языка. Хотя кириллический алфавит мог быть известен на Руси еще до Владимира (о первых христианах на Руси упоминается во времена Игоря, и им, естественно, необходимо было иметь книги для церковного служения), однако число грамотных людей было, конечно, невелико. Владимир увеличил число грамотных, посылая «собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное», чтобы дать церкви пастырей и священников, «разумеющих книжное писание», и таким образом открыл русским путь к науке и образованию.

Ярослав, по примеру своего отца, который любил «словеса книжные», сам много читал и заботился о просвещении подданных. С этой целью он, во-первых, поставляя по градам и селам священников, платил им из своей казны жалованье, чтобы они чаще собирали народ в церкви и ревностнее учили его вере. Во-вторых, объединил вокруг себя людей образованных, которые переводили по его поручению многие книги с греческого языка на славянский, а другие, «прежде в Болгарии или Руси переведенные», списали, и предлагал эти книги для чтения всем верным. В-третьих, посетив в 1030 г. Новгород, сам основал там училище, в котором сразу же начали обучаться 300 детей старост и пресвитеров. Ярослав, судя по этим опытам, старался и в других городах открывать или, по крайней мере, поддерживать уже существующие училища, которые давали образование народу и готовили священников для церкви. «Житие» Феодосия Печерского повествует о том, что Феодосий «попросил [в Курске] отдать его учителю поучиться божественным книгам, что и сделали. Скоро постиг он всю грамоту, так что поражались все уму его и способностям и тому, как быстро он всему научился. А кто расскажет о покорности и послушании, какими отличался он в учении не только перед учителем своим, но и перед учащимися с ним?» Летописец, к сожалению, не сообщает о количестве таких училищ. Он делает общий вывод о том, что, тогда как Владимир только «взорал и умягчил землю Русскую святым крещением», Ярослав «насеял книжными словесы сердца верных людей» и что даже к концу XI и в начале XII столетия сыны Руси только пожинали посеянное этим достойным князем.

Источники позволяют предположить, что в Древней Руси были школы двух видов. В одних (при монастырях) готовили церковнослужителей. В них преподавали чтение, письмо, пение, богословие. Школы высшего типа, кроме того, для «лучших людей детей», давали знания по философии, риторике, грамматике. Но, очевидно, самым распространенным было индивидуальное обучение. Летопись под 1030 г. сообщает: «Преставился Иоаким, епископ Новгородский, и был у него ученик Ефрем, который нас учил греческому языку». О широком распространении индивидуального обучения говорят многочисленные находки берестяных грамот, найденные в Новгороде, Смоленске и других городах. На бересте писали купцы, горожане, крестьяне. Эта повседневная переписка раскрывает самые различные стороны жизни Великого Новгорода. Учебные тетрадки мальчика Онфима (вторая половина XIII столетия) дают нам представление о системе обучения в Древней Руси. На одном «листе» записи букв и слогов: БА ВА ГА ДА ЖА… БЕ BE ГЕ ДЕ ЖЕ… БИ ВИ ГИ ДИ ЖИ и т. д… свидетельствуют о слоговом принципе обучения. На другом листе записана традиционная формула: «Господи, помози (помоги) рабу своєму Онфиму», рисунок зверя и подпись «Я – зверь». На третьем кусочке бересты рядом с рисунками человечков сделана запись из долгового документа: «На Домире възяти доложзиве». Знал мальчик и числа, набрасывал на бересте начальные фразы богослужебных молитв и песен. Свои надписи на изделиях ставили гончары. На голоснике в новгородском Софийском соборе мастер расписался «Стефан пел» (писал). Иногда эти надписи носят своеобразный, символический характер. Так, у горлышка глиняной амфоры XI столетия киевский мастер сделал надпись: «Благодатна полная корчага сия».

Надо полагать, что просветительская деятельность Ярослава продолжилась и в Киеве. В Софийском соборе при изучении граффити (бытовые надписи, нацарапанные на стенах и сосудах) обнаружен целый ряд надписей, указывающих на то, что софийские дьяки обучали грамоте прихожан. Один из учеников написал на стене: «Пишан писал в дьяки ходи выученики». В помещениях собора есть и другие надписи и рисунки, сделанные служками или учениками. Возможно, при Андреевском монастыре существовала специальная женская школа, где, как писал историк В. Н. Татищев, «младых девиц обучали писанию, також ремеслам, пению, швению и иным полезным ремеслам».

Принятие Русью христианства, естественно, должно было сопровождаться притоком на Русь книжности, разъяснявшей и развивавшей его основные положения. Такая литература приобщала население к более высокой, по сравнению с языческой, христианской культуре. Христианская книжность на первых порах не только расширяла умственный горизонт древнерусского писателя и читателя, но и знакомила его с новыми общественными, нравственными и юридическими понятиями, содействовала усвоению более передовых форм гражданского общежития. Одновременно она пополняла и тот запас средств словесного выражения, который уже имелся в русском языке.

Языческая Русь точно так же, как и другие страны, приобщившиеся к христианству, должна была воспользоваться уже выработанными и устоявшимися видами церковно-христианской литературы. Без знания такой литературы невозможны были укоренение и распространение нового вероучения и нового мировоззрения. Таковыми являлись библейские книги Ветхого и Нового Завета и примыкавшие к ним апокрифические сказания. К ним относились произведения житийной (агиографической) литературы; религиозно окрашенные исторические хроники, излагавшие исторические факты в свете церковно-христианской морали, а также сочинения по вопросам мироздания и устройства вселенной. Обязательными являлись сочинения отцов церкви, посвященные вопросам христианской догматики и морали, и др. По своему происхождению это была в основном литература, созданная или оформившаяся в Византии и в переводах распространявшаяся на Руси. Сличив рукописные евангелия XII века с различными местами Св. Писания, приводимыми Нестором в летописи, с напечатанной в Москве или Киеве Библией, можно убедиться, что русские в XI и XII столетиях имели один и тот же ее перевод. Мы знаем, что Библию несколько раз исправляли: при Константине, волынском князе, в XVI веке, при царе Алексее Михайловиче, Петре Великом и Елизавете Петровне. Однако ж, несмотря на многочисленные исправления, состоящие исключительно в отмене некоторых слов, этот перевод сохранил, так сказать, свой начальный, особый характер, и ученые справедливо признают его древнейшим памятником славянского языка.

Когда и где была переведена Библия для славян? Вот что об этом пишет Н. М. Карамзин: «При великом ли князе Владимире, как сказано в любопытном предисловии Острожской печатной, или она есть бессмертный плод трудов Кирилла и Мефодия? Второе гораздо вероятнее: ибо Нестор, почти современник Владимира, ко славе отечества не умолчал бы о новом русском переводе ее; но сказал: сия бо первая приложены книгы (т. е. Библия) в Мораве, яже прозвася граммота Словенская, еже грамота есть в Руси, он ясно дает знать, что русские христиане пользовались трудом Кирилла и Мефодия. Эти два брата и их помощники основали правила книжного языка славянского на греческой грамматике, обогатили его новыми выражениями и словами, держась наречия своей родины, Фессалоники, то есть иллирического (или сербского), в коем и теперь видим сходство с нашим церковным. Впрочем, все тогдашние наречия менее различались друг от друга, были тогда ближе к своему общему источнику, и предки наши тем удобнее могли присвоить себе моравскую Библию. Слог ее сделался образцом для новейших книг христианских, и сам Нестор подражал ему. Но русское особенное наречие сохранилось в употреблении, и с того времени мы имели два языка, книжный и народный. Таким образом изъясняется разность в языке славянской Библии и Русской Правды, Несторовой летописи и Слова о полку Игореве…».

Главным посредником при переходе на Русь византийской литературы стала Болгария, в X в. – в эпоху царя Симеона – переживавшая «золотой век своей письменности». Но некоторые произведения византийской литературы переводились и в самой Руси, в период оживления переводческой деятельности при Ярославе Мудром. Сейчас трудно определить количество книг, появившихся именно при Ярославе Мудром. Книги гибли во время многочисленных пожаров, уничтожались при иноземных нашествиях, навсегда терялись в результате плохого хранения. Лаврентьевская летопись донесла известие об истребительном пожаре 1124 г. в Киеве и пожаре 1185 г. во Владимире-Залесском, во время которых погибло много книг. Катастрофическим для судьбы русских письменных памятников оказалось монголо-татарское нашествие. В 1240 г. монголо-татары не только разрушили Киев и перебили его население, но и уничтожили книжные богатства, собиравшиеся более чем два столетия. Ученые подсчитали, что до наших дней от XI–XII столетий сохранилось всего 192 рукописи (149 русских, 13 старославянских, 18 болгарских, 10 сербских и 2 не определенных). Но даже это незначительное количество книг позволяет нам установить, с какими книгами знакомились и что читали русские люди. Прежде всего, в XI столетии русский народ знакомился с книгами Ветхого Завета. Особой популярностью пользовались Псалтири с их поэтическими достоинствами, словесной выразительностью, религиозным лиризмом. Эти качества Псалтири сделали ее не только настольной книгой для чтения, но и книгой учебной, и эту роль она выполняла на протяжении многих веков. Из новозаветных книг на Руси обращались евангелия двух типов – так называемые «апракосные», содержавшие отрывки из текстов четырех евангелистов вперемежку, приспособленные к церковной службе, и четвероевангелия, заключавшие в себе полный текст евангелистов в обычной последовательности. Древнейшим дошедшим до нас апракосным евангелием русского извода, содержащим в себе чтения лишь на воскресные и некоторые праздничные дни, является Остромирово Евангелие, переписанное в 1056–1057 гг. диаконом Григорием для новгородского посадника Остромира. Евангелие ценно не только своим текстом, но и художественным оформлением. Написанный на пергаменте в два столбца текст производит неизгладимое впечатление высокохудожественной работы новгородских писцов. Изящно орнаментованные инициалы букв отделяют друг от друга «чтения». Иногда «чтениям» предшествуют раскрашенные, как и инициалы, золотом, зеленой, голубой, красной, белой красками рамки-заставки. Сделанные на отдельных листах миниатюры с изображениями евангелистов Иоанна, Луки и Марка говорят об уверенной руке мастера, пользующегося богатой палитрой красок, высокой для своего времени техникой рисунка. Четвертого евангелиста, Матфея, нет, но для рисунка был оставлен чистый лист. Остромирово Евангелие является образцом книжного искусства Древней Руси, не имеющего себе равных среди памятников старославянской письменности XI столетия.

Огромной популярностью на Руси пользовалась житийная, или агиографическая литература. Святой примером своей жизни должен был утверждать истинность христианского вероучения. От поры Ярослава Мудрого до нас дошли различные «Сказания» о Борисе и Глебе, братьях, убитых Святополком и канонизированных церковью. Позже было написано и «Житие Феодосия Печерского», одного из основателей Печерского монастыря.

Известное распространение на Руси, наряду с каноническими, так называемыми «истинными» книгами, получили и апокрифические, т. е. «ложные», «отреченные», «тайные» сочинения, не признававшиеся христианской церковью. Апокрифы, корнями своими восходящие к античной мифологии, дохристианской и восточной религиям, фольклору и эллинистической философии, как бы дополняли канонические христианские книги своей трактовкой вопроса о происхождении мира, об истории человечества, о жизни, природе, о загробном мире. Среди апокрифов этого времени большое распространение имел отрывок из «Деяний апостолов» (Петра, Андрея и др.), рассказывающий о сказочных путешествиях, а также «Хождение Богородицы по мукам» – о конце мира и о загробной жизни. На Руси в апокрифическую литературу вставляли примеры, взятые из русской истории, памятников устного творчества, легенд и преданий.

Попытка понять происхождение славян, их историческую судьбу, связь русской истории с мировой привела к появлению значительной переводной исторической литературы, главным образом византийской. Исторический процесс в византийских хрониках трактовался по определенной схеме, которая базировалась на утверждении божественного происхождения мира и торжества христианской веры. Составители хроник черпали материал главным образом из Библии, сочинений отцов церкви, историков Древнего мира и Средних веков, античных мифов и устных преданий. Такой характер носила переведенная на русский язык хроника Георгия Амартола. Несколько иной характер имела хроника Иоанна Малалы. Автор попытался примирить античность и античную историю с официальной христианской точкой зрения на исторический процесс. Русским людям были известны сочинение патриарха Никифора «Летописец вскоре» и хроника Георгия Синкелла.

Переводчики того периода творчески подходили к переводу. Они в эти тексты включали и материал по географии, мифологии, литературе из сочинений других авторов, что превращало их произведения фактически в энциклопедию.

На Руси также пользовались популярностью переводные повести и романы, среди них «Александрия», в которой рассказывалось о жизни и подвигах Александра Македонского, «Повесть о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия, «Девгениево деяние» и другие.

Труд переводчика и переписчика был трудным и тяжелым.

Об этом хорошо сказал в XIV столетии монах Лаврентий, писавший летопись для нижегородского князя Константина. «Радуется купец, прикуп сотворив, – пишет Лаврентий, – и кормчий, в отишье пристав… так же радуется и книжный списатель. дошед конца книгам. Тако ж и аз худый, недостойный и многогрешный раб Божий Лаврентий мних… А ныне, господа отцы и братья, оже ея (если) где описал, или переписал, или не дописал, чтите (читайте), исправляя Бога деля (ради Бога), а не кляните, занеже (так как) книги ветхи, а ум молод, не дошел».

При Ярославе получает свое развитие и русское летописание. До сих пор историки спорят о времени начала русского летописания. Но, без сомнения, на протяжении всей первой половины и середины XI столетия летопись, возникшая в конце X или в начале XI в., дополнялась новыми материалами киевского, новгородского, черниговского и иного происхождения. Трудами Нестора, в начале XII столетия, она приобрела свой завершенный вид и получила название «Повесть временных лет».

Распространение грамотности сопровождалось созданием библиотек. Как уже говорилось, князь Ярослав был известен не только тем, что сам «к книгам проявлял усердие, часто читая их и ночью и днем», но и тем, «что собрал книгописцев множество, которые переводили с греческого на славянский язык». Эти книгописцы написали и перевели множество книг, положивших начало библиотеке при соборе Софии, таким образом, основав первую на Руси библиотеку. По подсчетам историков в библиотеке насчитывалось до 950 томов рукописных книг. В ней хранились главным образом богослужебные книги, необходимые для вновь строящихся храмов и новых епископий, открывавшихся в разных частях Руси. Но наряду с этим в фонд библиотеки входили и книги для светского, поучительного чтения, как, например, Изборники 1073 или 1076 гг. Несомненно, что в библиотеке имелись и первые экземпляры переводной литературы. Возможно, библиотека стала и первым Русским архивом, в котором хранились договорные грамоты, княжеские завещания, синодики и другие документы князя. Летописец XI в. прославляет книгу и книжное учение: «Велика ведь бывает польза от учения книжного, книги наставляют и научают нас».

Киевская Софийская библиотека не была единственной. Собрания книг имелись и в других городах. В Новгороде собирательницей и хранительницей книг стала новгородская София. Библиотеки собирались и крупными монастырями. В XI–XII вв. Киево-Печерский монастырь, новгородский Юрьев монастырь имели уже значительные собрания как переводной, так и своей, оригинальной литературы. Книжники этих монастырей принимали участие и в составлении летописей.

Ярослав Мудрый перед смертью разделил земли Киевской Руси между своими сыновьями: «Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир, а Вячеславу Смоленск. И так разделил между ними города», – записал летописец. Одновременно Ярослав сделал им и отцовское наставление: «Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и ссорах, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которые добыли ее трудом своим великим; но живите мирно, слушаясь брат брата». Ярослав запретил детям «переступать пределы братьев и сгонять с их стола» и сказал Изяславу: «Если кто захочет обидеть брата своего, ты помогай тому, кого обижают».

Ярослав умер в Вышгороде в 1054 г. Всеволод, находившийся при отце, перевез тело в Киев. «Плакали по нем люди; и, принеся, положили его в гроб мраморный в церкви Святой Софии. И плакали по нем Всеволод и весь народ», – записал летописец.

Братья первые годы свято выполняли завещание отца. Они совместно боролись против Ростислава Владимировича, захватившего Тмутаракань. Единым фронтом Ярославичи боролись против Всеслава Полоцкого, который в 1065 г. попытался захватить Псков, а затем и Новгород. Однако поражение братьев в 1068 г. от половцев на реке Альте привело к распаду триумвирата (к этому времени умерли младшие братья Игорь и Вячеслав). В борьбу вступали не только братья, но и племянники и их родственники. Активными участниками такой борьбы становились горожане. Завещание Ярослава оказалось забытым.

Без сомнения, годы правления Ярослава Владимировича Мудрого являются наивысшей точкой в развитии Древнерусского государства: в одно целое объединены все русские земли, прекращены усобицы. Значительно окрепла Русская православная церковь. Государство стало сильным, расцвела русская культура. И, наверное, поэтому Ярослав получил прозвище Мудрый. Именно таким он и остался в благодарной памяти потомков.

Литература

1. Восточная Европа в древности и средневековье. – М., 1978.

2. Златоструй. Древняя Русь X–XIII веков. – М., 1990.

3. История Киева. Древний и средневековый Киев. В 3-х томах. – Т. 1 // Под редакцией А. И. Артеменко. – К., 1982.

4. История русской литературы X–XVII веков // Под ред. Д. С. Лихачева. – М., 1980.

5. Ипатьевская летопись // Полное собрание русских летописей. – Т. 2. – М., 1908.

6. Карпов А. Ярослав Мудрый. – М., 2005.

7. Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. 1. – Т. 2. – М, 1988.

8. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. – Т. 1. – М., 1846.

9. Лященко А. И. Эймундова сага и русские летописи – Изв. АН СССР, 1926, т. XX, № 12.

10. Макарий (Булгаков). История Русской церкви. В 6-ти томах. Т. 1. – СПб., 1857.

11. Муравьев А. В., Сахаров А. М. Очерки истории русской культуры IX–XVII вв. – М., 1984.

12. Памятники литературы Древней Руси XI – начала XII века. – М., 1978.

13. Пчелов Е. Рюриковичи. История династии. – М., 2005.

14. Российское законодательство X–XX веков. В 9-ти томах. Т. 1. – М., 1984.

15. Соловьев С. М. Сочинения в 18 кн. Кн. 1. – Т. 1. – М., 1988.

16. Татищев В. Н. История Российская. В 7-ми томах. Т. 2. – М. – Л., 1063.

17. Федотов Г. Святые Древней Руси. – М., 1990.

18. Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации (XI–XIV вв.). – М., 1986.

Примечания

1

Разновидность колющего древкового холодного оружия.

(обратно)

2

Изяслав был третьим сыном Ярослава. Родился он после Ильи и Владимира, но так как старший сын (Илья) умер рано, то часто Изяслава называют вторым – из выживших; по той же причине существует двойная «нумерация» и других сыновей Ярослава.

(обратно)

3

Смерд, попавший во временную зависимость от хозяина в силу договора (ряда).

(обратно)

Оглавление

«Откуда пошла Русская земля, кто в Киеве начал править»

На пути к возмужанию

В борьбе за киевский стол

Внешнеполитическая деятельность

Семья Ярослава

Внутригосударственное строительство

«Убьет муж мужа, то мстит брат за брата…»

«Ярослав митрополию устави»

«Заложил Ярослав город великий»

«Велика ведь бывает польза от учения книжного»

Литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg