Пограничники на Афганской войне
Предисловие составителя
Прошло много-много лет, как завершилась война на земле Афганистана с участием наших воинов. Войну эту называли «неизвестной», «необъявленной» и т. д. Но она была… Нельзя предавать забвению память о погибших, так как война эта – часть нашей истории. А ее нужно знать. Да, это наше прошлое, не только то, что уже ушло и не вернется, это – фундамент, на котором народ строит свое настоящее и будущее. Без прошлого не может быть будущего. В последнее время активно идет фальсификация нашей истории, ее дегероизация, очернение человека в военной форме. Через телевидение, кинематограф, литературу и прессу ведется жестокая информационная агрессия. Поэтому нельзя умалять значение этой афганской войны. Жертвы, понесенные после ее завершения, уже давно превысили потери самой войны… Как отметил генерал армии Константин Тоцкий, подтверждением именно такого ее значения было и то, что вернувшихся солдат и офицеров, прошедших ее ад и без того хлебнувших лиха, определенная часть общества – политики, политиканы и их прилипалы, – моделирующая общественное мнение, по сути, отвергла и обвинила. И как нелепо и дико ни звучали эти обвинения для человека военного, выполняющего приказ, дело было сделано. «Афганцы», столько испытавшие, пережили еще и это унижение, нанесшее им непоправимую травму. Но эта беспрецедентная с точки зрения гуманизма и нравственности кампания имела отношение к войне уже опосредованное. Ее смысл был непригляден и несовместим ни с государственным, ни с общественным интересом. Так был нанесен удар по высокому человеческому чувству патриотизма вообще, так происходила дискредитация воинства страны в частности. Те, кто предпринимал эту неприглядную кампанию, вскоре о войне и ее участниках, тем более об их ранах, положении в обществе забыли, переключившись на другие «проблемы». Их неправота со всей определенностью проявляется в том, что с выходом наших войск из Афганистана война там не только не прекратилась, но разгорелась с новой силой, не стихая до сих пор. Более того, вернувшиеся с войны солдаты не нашли ожидаемого покоя уже и на Родине.
Но кроме этого глубокого значения война эта имеет и свои «белые пятна» – чисто исторические. В частности, участие в боевых действиях пограничных войск долгое время замалчивалось. Между тем пограничные войска сыграли в афганской войне роль исключительную, очень важную, прикрыв подступы к границам Советского Союза, обеспечив безопасность приграничья. Сформированные в них десантно-штурмовые и мотоманевренные группы показали удивительную эффективность. Пограничники повсеместно проявили подлинный героизм и мужество. В пограничных войсках не было ни одного военнослужащего, пропавшего без вести, а тем более не было ни одного, перешедшего на сторону противника. Пограничники последними покидали горячую афганскую землю. Замалчивание их участия в этой войне было не просто обидным, оно недопустимо ни с точки зрения истории, ни с точки зрения морали.
В Афганистане за десять лет войны побывали несколько десятков тысяч пограничников, 518 из них погибли. Абсолютное большинство (90,9 %) погибли при ведении боевых действий, непосредственно в боестолкновениях или скончались от полученных ран. При выполнении возложенных на них боевых задач пограничники неизменно проявляли взаимовыручку, мужество и героизм. Ни один из них не попал в плен. Ни один из погибших пограничников не остался лежать в чужой земле. Тысячи воинов границы награждены орденами и медалями. Многие пограничники удостоены высокого звания Героя Советского Союза. В их числе подполковники В. И. Ухабов (посмертно) и Ф. С. Шагалеев, майоры А. П. Богданов (посмертно) и И. П. Барсуков, капитаны Н. Н. Лукашов и В. Ф. Попков, прапорщик В. Д. Капшук.
С 1981 г. подполковник В. И. Ухабов выполнял боевые задачи в Афганистане. В ночь с 11 на 12 октября 1983 г. он лично возглавил сводный отряд, который, действуя в сложных условиях высокогорья, с боем прорвался к нашему разведвзводу, попавшему в окружение. В этом бою В. И. Ухабов погиб.
В 15 боевых операциях участвовал майор А. П. Богданов. В одной из них при ведении боевых действий, рискуя жизнью, майор вынес с поля боя трех раненых. 15 мая 1984 г. в схватке с превосходящими силами противника его группа попала в окружение. А. П. Богданов был несколько раз ранен. Геройски погиб в рукопашном бою.
С 1980 г. в боевых действиях на территории ДРА принимал участие заместитель командира эскадрильи, первоклассный летчик майор Ф. С. Шагалеев. Он совершил свыше 1200 боевых вылетов. В феврале 1980 г. Ф. С. Шагалеев под сильным огнем противника совершил посадку в районе боя и спас экипаж сбитого вертолета. В октябре 1981 г. он успешно эвакуировал из труднодоступной местности попавшую в окружение десантно-штурмовую группу пограничников (80 человек).
Семь лет провел в Афганистане капитан В. Ф. Попков. На его счету более 2000 боевых вылетов. Он участвовал в разгроме бандформирований, вел воздушную разведку и десантирование штурмовых групп, эвакуировал раненых, прикрывал с воздуха транспортные колонны. В одной из боевых операций, когда был сбит вертолет напарника, под огнем моджахедов В. Ф. Попков совершил посадку и спас своих товарищей. После возвращения в его вертолете насчитали 21 пробоину.
Действуя под огнем, мужество и отвагу при спасении товарищей с подбитых вертолетов проявили боевые летчики А. Дубасов, А. Кашин, В. Мусаев, А. Пашковский, В. Петров, М. Пятибратов, А. Райков и многие другие. В критический момент под сильным пулеметным огнем противника прапорщик В. Д. Капшук вынес с поля боя тяжело раненного командира.
В афганских структурах работало 1007 советских военных специалистов, в том числе около 700 советников. Среди них сотни офицеров-пограничников. В их числе генералы Иванов В. С., Нешумов Ю. А., Сагайдак И. И., Власов А. А., Константинов В. И., Макаров Н. И., Голубев Б. М., Романенко А. И. и многие другие. Афганская война все дальше уходит в прошлое. Но она не закончилась и никак не закончится ни для тех, кто ее прошел и остался в живых, стал инвалидом, ни для близких и родных погибших. Она была разной для офицеров и солдат, для тех, кто входил в Афганистан в 1979 году и кто выходил из него последним в феврале 1989 года. Общим у всех было чувство исполненного воинского долга и непроходящая боль за потерянных боевых друзей. Афганская война останется для нас и для новых поколений неизгладимой в памяти меткой, останется нашей памятью, скорбью и гордостью.
Шли годы… Позади Афганская война… Но вот снова военные действия. На этот раз в Чечне. События, происходящие в Северо-Кавказском регионе, стали большим испытанием для России, для всех нас. И снова пограничники активно противостояли бандитам. Об их боевых делах рассказывается в предлагаемой читателю книге. В ней представлена лишь малая часть воспоминаний, документальных рассказов о том, как пограничники проявляли самоотверженность, мужество, борясь за правое дело.
В «Стреляющие горы» авторы-пограничники рассказывают о российских воинах в зеленых фуражках, которые вместе с бойцами других силовых структур участвуют в антитеррористической операции на Северном Кавказе. Чтобы детализировать обстановку, бандитские группировки не гнушаются никакими средствами. В их арсенале убийства мирных граждан и захват заложников, теракты и нападения на приграничные населенные пункты. Но беспредельной жестокости противостоят мужество и долг «зеленых фуражек».
Приведенное в книге доносит до нас героизм и беззаветную преданность Родине пограничников, которые достойно выполняют свой воинский долг.
Юрий Ленчевский,
лауреат премии «Золотое перо границы»
Татьяна Михайлова. Опаленные войной
15 февраля 1989 года из Демократической Республики Афганистан был выведен Ограниченный контингент советских войск. Не подлежит забвению этот день, равно как и память о людях, с честью выполнивших свой долг перед Отечеством
Двадцать четыре года минуло с того дня, как по термезскому мосту из Афганистана ушел последний солдат Советской армии. Ушел с гордо поднятой головой, при знаменах и орденах, ушел, оглянувшись назад без страха и злобы. Воины-интернационалисты достойно представляли нашу армию и народ в тяжелых событиях у южных границ Отечества. И как бы эта война ни рассматривалась современной историей, она навсегда останется образцом честного служения советских военнослужащих своему государству.
Волею судьбы мне посчастливилось общаться со многими воинами-интернационалистами, проходя в свое время службу на таджикско-афганской границе. Среди них были и генералы, и рядовые: Николай Резниченко, Рамазан Джафаров, Владимир Платошин, Анвар Халиков, Владимир Щербаков, Герман Похвощев, Фируз Ахтамов, Андрей Мелюшин, Хусейн Мадаминов и многие другие. Поистине всех их уравнял Афганистан. И для них, воевавших «за речкой», слово «Афган» – не только сокращенное географическое название экзотической страны. Оно включило в себя всю гамму чувств и переживаний: боль и горечь потерь, мужество и войсковое товарищество, радость и гордость от полученных наград. Чтобы понять и помнить афганское братство, надо было его прочувствовать самому. Им, находящимся порой на грани, за которой смерть, как никому другому, дано было ощутить на себе, осознать, что есть истина, а что ее жалкое подобие. Благородство – вот что отличало этих людей. Для них награда за труды – осознание исполненного долга, выполненная задача, спасенные жизни людей.
К великому сожалению, жизнь многих их боевых товарищей оборвалась в пламени афганской войны. Но память об этих людях жива, потому что они живы в сердцах и делах тех однополчан, кто вернулся. Вспоминают они добрым словом всех вместе, невзирая на чины и звания. Афганистан стал для воинов-интернационалистов школой мужества, мерилом человеческих отношений.
Мне припоминается повествование Владимира Щербакова, прошедшего через огненный ад «необъявленной войны». Ему посчастливилось остаться в живых. Он навсегда запомнил коварные афганские горы, где практически на каждом шагу подстерегала опасность. Сегодня ему время от времени напоминают об этом ноющие раны. Эхо афганской войны прокатилось и осталось с ним неизбывной болью и глубокой скорбью. Но главное – ему никогда не забыть товарищей, которые помогали выжить в этой стране. Он безмерно благодарен медикам, которые спасли его от смерти в сентябре 1994 года. Это военные врачи Эмма Макарьянц, Юрий Воробей и Вячеслав Сироткин.
Не забыть годы, проведенные в Афганистане, и Герману Похвощеву. И хотя время неумолимо (оно все дальше и дальше отодвигает его от тех событий), он помнит все до мельчайших подробностей. Когда во время нашего разговора ветеран перебирал старые фотографии, чувствовалось, что на душе у него тоска: учащалось сердцебиение, словно электрическим разрядом тело прошивала дрожь. Наверное, потому, что эти годы вместили в себя все случившееся на афганской земле. Такие события в жизни навсегда остаются в памяти.
Боевая операция в провинции Логар. За успешное ее проведение весь личный состав подразделения был награжден орденом Красной Звезды, лейтенант С. Клименко – орденом Красного Знамени, а лейтенант Похвощев – орденом Ленина. К слову сказать, пограничники показали в ДРА высокий уровень боевой выучки, стойкость и отвагу: 27 тысяч награждены орденами и медалями СССР, наиболее отличившиеся удостоены звания Героя Советского Союза. Славы им добавил и тот факт, что ни один из пограничников за всю историю почти десятилетней афганской войны не был пленен врагом.
… Из информации «мирных» пограничники узнали о бандитском караване, идущем из Пакистана. Маршрут, по которому продвигались душманы, пролегал близ кишлака Бабус провинции Логар. По горной тропе бандитам предстояло переправить свой смертоносный груз: мины, стрелковое оружие, боеприпасы, безоткатные орудия, ПЗРК «Стингер» и «Блоу-пайп».
На пути каравана встали пограничники. Ночной бой разгорался с каждой минутой. Силы были неравными: бандитов было больше примерно в пять раз. Высокое мастерство, выдержку и стойкость демонстрировали все наши парни.
Огненные пунктиры трассирующих пуль прошивали темноту и впивались в те точки, где секунду-другую назад мелькали вспышки выстрелов гранатомета и автоматов душманов. Долго оглашал окрестности грохот ночного боя. Интенсивность огня душманов снизилась, когда к нашим подошла подмога – бронегруппа, которой командовал лейтенант Клименко.
С рассветом бой завершился. Бандитам не удалось осуществить свой замысел. Враг был повержен. К счастью, потерь среди пограничников не было.
В ходе проведенной операции было захвачено 4 ПЗРК «Стингер», 2 ПЗРК «Блоу-пайп количество противотанковых мин, боеприпасы к стрелковому оружию и РПГ, реактивные снаряды и взрывчатые вещества.
О том, насколько огромна роль пограничников-авиаторов в осуществлении боевых операций наземных подразделений, мне поведал Александр Малаев. Зачастую вертолет был единственным связующим звеном между войной и миром, между смертью и жизнью. Когда становилось невыносимо трудно и максимально опасно, у пограничников оставалась надежда только на авиацию. И летчики с риском для жизни выполняли полетные задания.
Работа в горах накладывала свой отпечаток. Каждая посадка на площадку в горном ущелье – это уже высший пилотаж. А горы в Афганистане таили много коварных сюрпризов для винтокрылых машин: разреженный воздух, ограниченность маневра, резкие колебания погодных условий и многое другое. Но боевая необходимость вынуждала широко использовать вертолеты (нередко в запредельных режимах) в условиях высокогорья.
Высочайший уровень летного мастерства, героизм, мужество наших авиаторов имели решающее значение в деле выполнения боевых задач: десантирование подразделений, поддержка их с воздуха, снабжение пограничников всем необходимым в местах полной недоступности… И главное – сотни раненных в боях солдат и офицеров обязаны жизнью этим отважным людям, в том числе Александру Малаеву. Он выполнил более 600 боевых вылетов. За каждым из них – смертельный риск. Летал он тогда на обычном транспортном Ми-8, хотя и оснащенном вооружением, но ничем, по сути, не защищенном. Пули душманов прошивали корпус вертолета с легкостью.
За образцовое выполнение воинского долга и высокую боевую выучку Александр Малаев награжден орденом «За военные заслуги» и многими медалями, среди которых – «За отличие в охране государственной границы СССР».
… Войска вышли из ДРА организованно. Служить Отечеству, оказывать интернациональную помощь – такими были их цели. И в настоящее время для «афганцев» неизменными остаются понятия чести и совести, чувства Родины и ответственности за ее судьбу. А их опыт – ценное наследие пограничной мудрости и боевого мастерства.
Что же касается пограничников, то они из Афганистана вышли последними. Несмотря на самоотверженность и мужество наших военнослужащих, боевые действия в Афганистане унесли много жизней. И об этом забывать нельзя…
Сегодня все больше и больше понимания того, что именно в Афганистане зародился и быстро выпестовался монстр международного терроризма. Многие осознали и тот факт, что тогда, в конце восьмидесятых, Афганистан преподал серьезный урок всему миру. А заключается он в том, что зло обязательно отзовется злом, и наоборот – помощь и забота о самых обездоленных и бедных все же даст свои добрые всходы. Не потому ли спустя годы простые афганцы столь тепло встречали россиян, прибывавших с гуманитарными грузами в освобожденные от талибов города? Время – безошибочный судья. Оно все расставит по местам. А воины-интернационалисты, не щадившие своих жизней ради благородных и высоких целей, свое достойное место в истории уже заняли.Он жив в коротком слове «память»
Память… Она никак не дает угаснуть воспоминаниям о минувших днях и годах и цепко держит в сознании мельчайшие подробности событий, запавших по тем или иным причинам в душу. Так уж мы устроены. И вот что примечательно: чем больше человек живет воспоминаниями, тем больше набирается сил духовных и нравственных.
Всмотритесь в глаза этой русской женщины. Гнетущая тоска тяжелой печатью легла на душу и сердце матери, когда афганская война забрала ее сына. Сквозь горечь слез, отчаяние и немые молитвы с обескровленных женских губ срывался только один вопрос: «Почему так?» – и без ответа повисал в неприветливом сумраке утра…
Прошли годы, но не ожесточилось ее сердце после той страшной трагедии. В память о бессмертном подвиге сына она нашла в себе силы и стала помогать его сослуживцам. Старалась всеми силами поддерживать ребят в их нелегкой службе: им полной чашей пришлось хлебнуть и страданий, и отчаяния, и трудностей. По словам Зои Ивановны Алфимовой, забота о тех, кому тяжело, да и вообще о наших «афганцах» отвлекала ее от душевной боли, а заряд бодрости она получала из писем сослуживцев Александра и встреч с ними. Они, в свою очередь, благодарили ее за выдержку, низко кланялись за материнскую опеку и нескончаемую уверенность в завтрашнем дне. Вот строчки из письма пограничников заставы: «Говорим Вам большое спасибо за Вашего сына. В схватке с душманами у кишлака Ушкан Саша спас нам жизнь. Все мы хотим быть Вашими сыновьями…». И для Зои Алфимовой они поистине стали назваными сыновьями.
В знак уважения ко всем военнослужащим, опаленным войной на афганской земле, Зоя Ивановна организовала инициативную группу по созданию движения «Ветераны Афганистана». В нее вошли люди, которые не понаслышке знают об афганской войне. Она в их душах и сердцах оставила глубокие и незаживающие раны.
А однополчане Александра Алфимова вот уже более 20 лет поддерживают связь с его мамой, помогают ей. Она для них близкий человек. Зоя Ивановна умеет, несмотря ни на что, преданно, бескорыстно и самоотверженно любить теперь уже родных ей людей. К ней они идут со своими радостями и надеждами, обращаются в горе и печали. Она все поймет, простит, всегда пожалеет. Своей щедростью души, преданностью, самопожертвованием, великим терпением эта женщина насыщает их любовью к жизни. А память о Саше, героически погибшем на огненных дорогах Афганистана, для них неизгладимая мета, боль и скорбь…
Им здесь выпало жить и служить
… Афганская война. Было ли страшно находиться там, «за речкой»? Да, наверное. Но это был не конкретный, осознанный страх перед осознанной же опасностью, а скорее обобщенно-обязательный. Ведь любому человеку станет не по себе, если из привычной мирной жизни он вдруг окажется в чуждой, таящей внезапную смерть обстановке.
Первое ощущение чужой земли остается в памяти, по-видимому, навсегда. Четыре пятых территории Афганистана занимают горы. Внешне это красиво: причудливые резные вершины на фоне высокого, яркого неба. Но и опасно: по горным тропам движутся вооруженные колонны, а схватки в горах – это, по сути, бой вслепую, когда стреляют даже камни и откуда-то сверху, с чистого неба, сыплются пули. А еще – яркий, тревожный закат и гнетущее чувство неопределенности…
Здесь, на рубеже двух исторических эпох, различных политических систем и миропониманий, и выпало служить мужественным людям – советским пограничникам.
Пожалуй, в это время никто из них не смог избежать переоценки человеческих ценностей. Афганистан – как индикатор, там сразу было видно, кто ты, на что способен, стоишь ты чего-нибудь или нет. Не миновали эти мысли и Сашу. Родители учили его, что мужчина должен сам принимать решения, совершать поступки и идти своим путем – честным и единственно верным. Преодолевая все преграды, какими бы опасными и сложными они ни оказались, несправедливость в том числе. Вопрос его чести заключался в том, чтобы не только он гордился своими родителями, но чтобы и они гордились им. От отца и матери он перенял удивительную жизнестойкость и оптимизм. «Счастлив тот, кто не ошибся в самом начале пути, – учила сына мама. – Судьба – это наше высшее предназначение, путь, уготованный нам Богом здесь, на земле. Всякий раз, когда мы делаем что-то с радостью и удовольствием, это означает, что мы следуем своей судьбе…». Саша очень ее любил, хотя стеснялся лишний раз показать это.
Как нелегко, а порой мучительно трудно говорить о самом сокровенном, глубинном, что есть в нас. Мы трепетно оберегаем, заботливо лелеем в себе ростки доброго чувства – любви, привязанности, нежности. Боимся быть непонятыми или, хуже того, осмеянными и чутко охраняем свое душевное пространство от всякого грубого вторжения. Но, каждодневно обороняясь от наступающих на нас обыденности, пошлости, мы все глубже и глубже уходим в себя, замыкаясь на все «засовы». Да так крепко, что не в силах «отвориться» даже тогда, когда испытываем насущную потребность в этом. Подчас боимся проявления душевности, искренности, будто стыдимся или стесняемся чего-то.
Но иногда эта боязнь распространяется и на то, чего мы не можем и не должны стесняться, – на нашу сыновнюю и дочернюю любовь, особенно к человеку, подарившему нам жизнь, к маме. При этом мы, по-видимому, забываем или недооцениваем одну из самых очевидных и жестоких истин – время необратимо. Вырастая из коротких штанишек или торопливо убегая на высоких каблучках от косичек с атласными ленточками, мы не перестаем быть детьми наших мам. И айсбергами несправедливости становятся тогда все те многочисленные знаки внимания, которые мы могли бы оказать им, но не оказали. И никакие потоки самых горьких и покаянных слез не в силах смыть с души тяжкий груз вины за то, что недолюбили их, недосказали самого главного…
Только здесь, когда разлука в «полмира» унесла Сашу в далекий Афганистан и оставила один на один с иной средой, он, впервые затосковав до боли в душе по русским просторам, по отчему дому, в письме признался маме в любви. Вот только в этой весточке с войны, хоть и между строк, было горькое предчувствие беды. Видимо, судьба уже витиевато расписывалась в воздухе изящной ручкой…
«Мама, здравствуй, моя родная! Вот решил написать тебе письмо… Я все нахожусь под впечатлением твоей фотографии. Я от тебя редко что скрывал. И сейчас хочу сказать правду. Ты, мама, здорово изменилась. Похудела, стала грустной, только глаза остались те же, ласковые и добрые, как раньше. У меня по-прежнему все хорошо, только по вам всем очень скучаю… Ну, пока все. До свидания, мамочка! Очень жду нашей встречи, на ужине с блинами… Ваш Алфимкин».
Письмо от Саши было написано 30 ноября 1986 года. А уже 1 декабря его не стало. Вот что удалось узнать от очевидца тех событий о последних часах жизни пограничника.
– Нелегко было ребятам в этом бою. В тот декабрьский день застава, пулеметчиком которой был Александр, шла в головном охранении колонны. В горах притаились душманы, они видели цепочку наших солдат и ждали подходящего момента. На входе в кишлак Саша первым заметил неладное. Наверное, он мог рвануть в сторону, спрятаться, притаиться. Но он крикнул: «Духи!» И тут же, не сходя с места, начал стрелять из пулемета. И поэтому на нем одном в ту же секунду было сосредоточено все внимание противника. По нему моджахеды открыли плотный огонь. Однако, вызвав лавину свинца на себя, прикрывая своих товарищей, Александр дал им возможность подготовиться к бою. И пограничники, правильно выбрав позиции, вступили в схватку. В результате бандиты были уничтожены. Колонна беспрепятственно прошла через населенный пункт.
Ведя неравный бой, Александр выиграл то необходимое время, которое было нужно подразделению для занятия выгодной боевой позиции. Он не дрогнул и в тот момент, когда острая боль пронзила его тело, – пограничник продолжал вести смертельную схватку с врагом. Позже его, тяжело раненного, друзья-однополчане перенесли в безопасное место. Но полученные раны были несовместимы с жизнью: Александр Алфимов скончался в вертолете, не долетев до госпиталя. Ему было всего 19 лет.
Те, кто был рядом с ним в том бою и потом выносил его еще живого к вертолету, рассказали, что место, на котором он лежал, было открытым, хорошо простреливаемым со всех сторон. Несомненно, что Саша, после того как заметил засаду, явно подвергая себя риску, осознанно не стал искать укрытия и сразу же открыл огонь по душманам. И отстреливался он до тех пор, пока товарищи не пришли ему на помощь. Но к этому моменту множественные ранения не позволили Александру Алфимову передвигаться. По словам его друзей-пограничников, площадка, где лежал Саша, была просто изрыта вражескими пулями.
Кроме Александра в том бою, к счастью, больше никто из пограничников не пострадал. Безусловно, это большая военная удача. Однако вся застава осознавала и тот факт, что именно действия Алфимова позволили всем выйти из критической ситуации без потерь.
Позже в записной книжке Саши сослуживцы прочитали цитату из статьи известного педагога Сухомлинского: «Умей чувствовать рядом с собой человека; умей читать его душу, видеть в глазах его духовный мир. И думай, что все, что приятно тебе, приятно и желательно другим». А далее следовали слова замученного фашистами генерала Карбышева: «Один раз не сможешь побороть себя, потом всю жизнь будешь казниться. Нет большей победы, чем победа над собой».
Анализируя выписанные Сашей высказывания, можно сделать вывод, что для него, человека, посвятившего себя служению Отечеству, самой большой наградой является благодарность и память людей, ради блага которых он жизни не пожалел.
… За мужество и героизм, смелые и решительные действия в этой операции Александр Алфимов награжден орденом Красной Звезды (посмертно).
По обе стороны границы
Александр Алфимов в начале 80-х годов проходил службу в Таджикской ССР, в Горно-Бадахшанской автономной области, в Ишкашиме, на пограничной заставе «Курчум».
Путь из Хорога – столицы ГБАО – до Ишкашима можно преодолеть на автомобиле часа за три-четыре, в зависимости от погоды. Горное шоссе, проложенное по правому берегу Пянджа, буквально облеплено вполне благоустроенными таджикскими кишлаками, что представляет собой яркий контраст с противоположной стороной. На афганской территории в лучшем случае можно увидеть тропинку, соединяющую редко разбросанные, сложенные из камней домишки афганских дехкан.
Появление отдельных бандформирований, провокации на линии госграницы, обстрелы советской территории, нападение на пограннаряды, демонстративные расстрелы мирных жителей и другие акции, как против советских пограничников, так и против жителей приграничья, вынудили советское руководство принять решение о вводе в Афганистан специальных боевых отрядов и взятии под охрану территории соседнего государства на глубину административного района.
Перед пограничниками стояла конкретная задача: не допустить провокаций на границе и защитить местное население от террора со стороны бандгрупп.
Ишкашимский пограничный отряд – один из самых высокогорных отрядов на советско-афганском участке границы. Основой для его формирования явилась оперативно-войсковая группа Восточного пограничного округа КГБ СССР, которая находилась в оперативном подчинении начальника войск Среднеазиатского пограничного округа.
Управление отряда располагалось на высоте 2595 метров, а самая высокая точка, на которой несли службу пограничники, взметнулась ввысь на 4286 метров над уровнем моря. Разумеется, особенности пограничной службы напрямую зависели от физико-географических условий расположения отряда. Резкие перепады давления, физические перегрузки, испытываемые человеческим организмом в условиях высокогорья, отдаленность от центра, практически автономный режим жизнедеятельности – все это давало основания считать Ишкашим одним из самых экстремальных участков границы.
Взять хотя бы погодно-климатические условия. Иначе как парадоксальными их не назовешь. Ишкашимцы, по сути, не знают, что такое «бархатное» межсезонье. Погода здесь кидается из крайности в крайность. Лето наступает в апреле – мае – неожиданно, резко – и всю пору стоит жаркое, удушливое, влажное. На беспощадном высокогорном солнышке загорать отважится разве что безрассудный – небесное светило вмиг обжигает кожу опасными для здоровья лучами.
О зиме и вовсе разговор особый. Она вступает в свои права где-то в сентябре и ни с чем живым в округе не церемонится. В разгар зимы столбик термометра нередко зашкаливает за отметку минус сорок. Бывали годы, когда она опускалась и гораздо ниже. А если учесть постоянные в этих краях дикие ветры, которые начиная с полудня задувают в узком ущелье, словно в аэродинамической трубе, то приятных ощущений от «проказницы-зимы» маловато. Здесь же и самый большой объем снежных осадков на единицу площади на всем Памире. Снежные заносы на дорогах, на подступах к заставам зачастую могут достигать трех-четырех метров в высоту и тянуться на многие десятки, а то и сотни метров.
И в таких вот сложных климатических условиях пограничники неустанно трудились, преодолевая капризы природы, но уже без своего друга Александра Алфимова. Уже без него на Земле наступала весна.
Кто не бывал на Памире в разгар весеннего цветения, у того не закружится голова при воспоминаниях о здешних красотах. Прозрачный воздух, наполненный ароматами цветущей сирени и горной медуницы, яркие краски сочного неба и буйной зелени земли, голубизна струящихся горных потоков и хрустально сверкающих источников – такова весенняя палитра ишкашимского рубежа. Но и пограничникам она головы не кружит: служба у них такая – на созерцание красот природы времени особо не отпускает. Здесь всюду чувствуется тревожное дыхание границы.
Давно подмечено, что граница отбирает себе самых сильных, самых «мобильных», самых высоких духом людей. Но ведь люди-то все равно разные, со своими неповторимыми характерами, неординарными судьбами, с различными взглядами на жизнь. А служат почти все одинаково – не за страх, а за совесть. Должно быть, талант дает сам пограничный рубеж.
Служба на советско-афганской границе постепенно меняла пограничников. Они становились сосредоточеннее, основательнее. Масштабнее начинали мыслить, рассуждать. Во многом это определялось сложной обстановкой.
Начиная с мая 1980 года и до последних дней вывода войск из Афганистана пограничная часть принимала участие в боевых действиях.
Столкновения с душманами с первых дней стали обычным явлением служебно-боевой деятельности пограничников. Они, героически защищаясь, отбивали атаки бандитов. Во всех боестолкновениях, а их было немало, воины в зеленых фуражках проявляли образцы мужества, героизма и самоотверженности. Тогда, впервые после борьбы с басмачеством, на этой земле поднялся первый скромный обелиск в честь воинов-интернационалистов.
Сегодня можно по-разному объяснять участие Советского Союза в той необъявленной войне. Однако, учитывая, что сейчас такие понятия, как бандформирования, терроризм, стали общегосударственными проблемами во всем мире, война в Афганистане выглядит иначе. А словосочетание воин-«афганец» стало символом порядочности, силы и надежности.
Пока мы живы, раны кровоточат
Александр Алфимов был похоронен на Жуковском кладбище в селе Островцы Раменского района Московской области.
После похорон в краеведческом музее Чулковской средней общеобразовательной школы № 20, в которой он учился, была открыта экспозиция «Они служили в Афганистане».
За 21 год, что существует музей, собран большой фактический материал об Александре Алфимове, его семье, пограничной службе, о его однополчанах. Ему посвящен отдельный стенд, знакомясь с которым, понимаешь: герои не умирают, они навечно остаются в боевом строю, воодушевляя молодых воинов на добрые дела.
В музее размещены также ценнейшие экспонаты – уникальные воинские реликвии, исторические документы, фотоматериалы. История оживает при взгляде на пожелтевшие фотографии, посвященные участникам боевых событий в Афганистане и Чечне, жителям городов Раменское, Бронницы, Жуковский Раменского района.
В это же время в школе была создана группа активистов, которая начала поиск родителей тех солдат, кто не вернулся в район из Афганистана. В этой работе школе помогали В. Демин – сотрудник раменского военкомата, С. Колчин – председатель общественной районной организации «Боевое братство», редакция районной газеты «Грань», администрация сельского поселения «Чулковское» при поддержке главы А. Дроздова.
Из всех выпускников школы в отчий дом не вернулся только Саша, и поэтому было принято решение ежегодно в первую субботу декабря проводить День памяти Александра Алфимова. С тех пор в школе частые гости Сашины однополчане – Андрей Баженов, Александр Белов, Михаил Грузков, Андрей Кукушкин, Олег Пермяков, Анатолий Романов и многие другие.
Однополчане Саши верны и своей второй маме – Зое Ивановне. Ее бесконечная забота и верность отзываются в их душах светом и сердечностью. Ежегодно в День памяти ее сына они собираются в доме Алфимовых. Для Зои Ивановны они всегда находят теплые и душевные слова. Каждому из них есть что сказать этой великой женщине. Для этого случая имеют они что-то в себе, идущее из самых заповедных глубин души. Не стыдятся они открыться ей, чтобы внести свою «строчку» в никогда не устаревающую оду материнской любви. Многие, уже убеленные сединами, в суете повседневности никогда не забывают о том, кому они обязаны жизнью.
Для них, воинов-интернационалистов, готовых к новым испытаниям, неизменными остаются понятия «долг», «честь», «совесть», «ответственность за судьбу Отечества». Они сумели не только сберечь узы военного братства, но и укрепить их в гражданской жизни. Сумели преодолеть физические и моральные травмы, опираясь, прежде всего, на свою солидарность, взаимоподдержку. Они также сумели доказать, что их объединяет не только общая радость побед или горечь потерь и поражений, но и умение работать, помогать друг другу. Россия и сегодня нуждается в таких людях, которые способны преодолевать трудности, решать самые сложные задачи.
Велика роль наших пограничников в поддержании боевых традиций. К их историческому прошлому в Афганистане нужно относиться не иначе как с глубочайшим уважением. На всех этапах той войны пограничники органически соединяли в себе лучшее, что исстари было присуще часовым границы, – верность и преданность Родине, стойкость и ратное мастерство, высочайшую бдительность и самоотверженность. Они своей доблестной службой, а порой и жизнями «писали» славную историю…
В канун 20-летия со дня вывода советских войск из Афганистана группа офицеров из Центрального аппарата Пограничной службы ФСБ России побывала в музее школы. От имени руководства Зое Ивановне Алфимовой и бывшим пограничникам – ветеранам боевых действий были вручены грамоты и ценные подарки.
… Знамена, награды, фотографии, письма – сколько таких молчаливых свидетельств вплетены в прочную нить – Историю! А время течет, заканчивают школу ребята, покидают ее стены, на смену им приходят другие мальчишки и девчонки. Но неизменными остаются традиции учащихся школы, которые рождены не один десяток лет назад и продолжают жить и поныне. Традиции и есть точка опоры в вопросе воспитания молодежи. Память в сердцах учителей и учеников школы будет всегда жить, потому что сердце ее бьется в унисон учащенному пульсу памяти. И не подводит, сбоев не дает.
Навеки двадцатилетний
Я никогда не видела лейтенанта Вячеслава Токарева, о котором пойдет речь. И он никогда не узнает о моем повествовании о нем – по той простой причине, что его нет в живых. В наше мирное время он геройски погиб на таджикско-афганской границе, в бою на временном пограничном посту «Тург». Написать об офицере меня подвигла фотография, попавшая мне в руки. На ней запечатлена мама Вячеслава – Мария Михайловна Токарева, стоящая возле памятника сыну – Герою России. Он был установлен в торжественной обстановке на территории школы № 40 города Бийска, в которой учился Вячеслав Токарев. Будучи заместителем ответственного редактора газеты Пограничного управления ФСБ России в Республике Таджикистан, я неоднократно выезжала в служебные командировки в Московский пограничный отряд. Хотелось составить более полное представление о легендарных подразделениях и людях, которые там служили. Но в одну из таких командировок у меня была иная задача, щемящая душу и сердце: я оказалась в составе группы офицеров управления, которые сопровождали родителей погибших военнослужащих на место трагедии – временный пограничный пост «Тург». Вместе с нами были и непосредственные участники того трагического события. Один из них – Олег Козлов. После боя на «Турге» Указом Президента Российской Федерации ему присвоено высокое звание Героя России. Казалось бы, уже столько написано об этом бое, но каждый раз, когда слышишь рассказы самих участников, по-новому открываешь для себя все происходящее там. Да и как можно уложить в обычные слова всю ту гамму чувств, которые пережили совсем молодые ребята, глядя смерти в лицо. О чем они думали в тот момент, где находили в себе силы противостоять профессионально подготовленным, опытным боевикам, вооруженным всеми видами современного стрелкового оружия, гранатометами? Как объяснить, что происходит в душе человека, который, видя смерть друзей, вызывает огонь на себя… Вероятно, только им одним все это и известно. И мне кажется, чем больше мы будем вспоминать о минувших днях и годах, цепко держать в сознании мельчайшие подробности событий, запавшие по тем или иным причинам в нашу душу, тем больше у нас накопится сил, духовных и нравственных.
Во все века вдвойне жалеют тех, кто уходит из жизни в солдатской форме. Сильнее плачут по ним, потому что солдаты – они молодые и умирают всегда за других. Возможно, кто-то скажет – это судьба. Она сама отыскивает таких ребят и, словно «карты жизненной колоды, легко кладет в фатальный свой пасьянс». Да, наверное, судьба погибших пограничников – отказаться от уюта, покоя, мирного тепла домашних очагов. Ведь они сами выбрали путь, полный тревог и испытаний. Когда надо жить без права на страдание, друзей до срока хороня, когда надо, выбивая из сердца злую боль, уходить в бой и снова возвратиться живыми, когда надо обрести надежду на покой, а над головой палящее солнце, в лицо нещадный ветер и впереди нескончаемая пыль дорог. Видно, удел у них такой – быть повенчанными с границей. Так-то оно так. Но вот только как все это объяснить матери, потерявшей своего сына? Где найти слова утешения для скорбящего отца?..
Поистине завидную выносливость и силу воли проявил отец лейтенанта Вячеслава Токарева, взбираясь по крутым пограничным тропам. «Здесь проходил наш Славик, – говорил он, – значит, и я пройду!» Говорил сквозь слезы, и, преодолевая отчаяние, с обескровленных губ срывался только один вопрос: «Как же так, сынок?»
Приехал Владимир Петрович из далекого Бийска Алтайского края. Олег Козлов провел его по пограничным тропам, показал ему место последнего боя сына и подробно рассказал о том, как мужественно и решительно действовал их командир Вячеслав Токарев в боестолкновении с бандитами. Олег говорил не торопясь. Порой сбивчиво, но это и понятно: вспоминать те события было достаточно тяжело и больно. «В ночь на 19 августа после интенсивного обстрела реактивными снарядами отряды боевиков численностью более 100 человек при поддержке формирований афганских моджахедов и арабских наемников предприняли попытку захватить и уничтожить погранпосты. В ходе боя пограничники отразили более 15 атак противника, не отступив ни на шаг…»
Так сообщали об этой трагедии на таджикско-афганской границе средства массовой информации. Но из этих сухих сводок с экранов телевидения и радиоэфиров мало кто мог до конца понять всю трагичность происходящего. Сегодня же – слово участнику тех событий. Из того, что рассказал мне Герой России Олег Козлов, четко представлялась картина того ожесточенного боя.
Лето 94-го, особенно последний его месяц, стало для российских пограничников в Таджикистане самым напряженным по количеству боестолкновений, по их масштабу, числу жертв. Резкая активизация диверсионных действий и провокаций боевиков в первую очередь была связана с предстоящими выборами президента Таджикистана и референдумом по новой конституции страны. В эпицентре событий снова оказалась 12-я застава Московского пограничного отряда. Она была одним из самых опасных направлений. В отряде не могли отойти еще от событий июля 93-го, боя на пограничной заставе имени 25 Героев. Смерть пограничников была подобна закату солнца. Они сделали все, что могли, и гораздо больше того, что могли. Тогда 12-я застава приняла на себя удар врага и выстояла, доказав, что пограничники не сдаются и не отступают. Враг получил предметный урок. Однако все понимали, что это только начало.
Полученная пограничниками информация не оставляла сомнений в готовящемся нападении на временный пограничный пост «Тург» и другие подразделения на участке 12-й заставы. Остатки сожженной боевиками 12-й заставы «Саригора» остались внизу. Новая пограничная застава переместилась после той злополучной ночи значительно выше. Было сделано все, чтобы люди, проходящие службу на этой заставе, не оказались в аналогичной ситуации. Пограничники приходили сюда служить после основательной подготовки, тщательно подбирались офицеры. Значительные работы были проведены по фортификационному оборудованию заставы. Вокруг нее расположились пограничные посты «Тург», «Меркурий», «Гриф», «Навранга», которые закрывали подступы к ней, перекрывая тем самым важнейшие бандитские тропы, караванные пути к переправе через реку Пяндж.
Это трудный, тяжело охраняемый горный участок. Еще во время афганской войны душманы неоднократно пытались закрепиться на нашей территории. В последнее время подобные попытки участились: пограничные посты обстреливались снайперами, реактивными снарядами, минометами.
На одном из этих постов – временном пограничном посту «Тург», который находился на высоте 2215 метров над уровнем моря и был оборудован для обеспечения прикрытия фланга 12-й пограничной заставы, – в это время располагалась десантно-штурмовая маневренная группа отряда.
Старшим на посту был лейтенант Вячеслав Токарев. Молодой офицер после окончания Новосибирского высшего военного общевойскового командного училища по распределению был направлен для прохождения дальнейшей службы в Забайкальский пограничный округ и назначен заместителем начальника пограничной заставы по работе с личным составом.
Не прошло и года, как по личной просьбе он был откомандирован «для защиты конституционных прав граждан в условиях чрезвычайного положения на территории Республики Таджикистан» и вот уже третий месяц исполнял обязанности заместителя начальника погранзаставы десантно-штурмовой маневренной группы Московского погранотряда.
Тогда Вячеслав, конечно, не мог знать, что судьба уготовила ему встать в один ряд с теми героями-пограничниками, кто ценой своей жизни закрыл здесь границу в кровавом 93-м, оставить короткий, но яркий след на скрижалях нашей памяти.
Начальник отряда подполковник Василий Масюк не сомневался в способности Вячеслава Токарева организовать боевые действия в случае обострения обстановки. За небольшой период службы в отряде офицер зарекомендовал себя как профессионал своего дела. На первый взгляд застенчивый человек, тем не менее он отличался от своих ровесников-лейтенантов открытостью характера, принципиальностью, серьезной взвешенностью оценок, спокойствием, рассудительностью, готовностью всегда прийти на помощь товарищам. И неслучайно снискал любовь и уважение подчиненных и авторитет командования.
И это истинно так. Об этом мне говорили все его сослуживцы. Он не боялся тягот и лишений службы в условиях воюющей границы и уже несколько раз участвовал в боестолкновениях с боевиками. За мужество и героизм, проявленные в боях, Токарев был представлен к ордену «За личное мужество».
Уже с 15 по 17 августа пограничники ощутили на себе «повышенное внимание» боевиков: начались обстрелы реактивными снарядами. Душманы активизировались в своих действиях: перетаскивали какие-то мешки, коробки. Однако пограничникам удалось предупредительным огнем вынудить их отойти. Вот только обстановка в районе поста оставалась напряженной. Некоторый опыт боевых действий в горах Токарев уже имел, поэтому продумывал возможные свои действия в случае нападения на пост. 18 августа… Начинало темнеть. Пограничный пост в это время был подвергнут массированному обстрелу реактивными снарядами. По нему вели огонь из ДШК, РПГ и автоматов «духи», вышедшие к вертолетной площадке и засевшие в «зеленке».
С трех сторон: слева и справа по хребтам, а в центре – прямо по крутому откосу, по камням боевики выходили в тыл пограничного поста под прикрытием пулеметов, безоткатных орудий и реактивных установок. Взаимодействующее с пограничниками подразделение из состава Министерства безопасности Таджикистана, не выдержав натиска атакующих, оставило позиции на левом фланге и отступило в тыл. Это позволяло противнику осуществить выход во фланг и тыл центральной позиции пограничников, создавая угрозу окружения. Видя, что на левом фланге сопротивления нет, противник перенес свои основные силы на правый фланг обороны поста. Лейтенант Токарев понимал, что дальнейшая судьба всей обороны поста зависит от удержания рубежа именно на правом фланге. И он принял единственно правильное в создавшейся обстановке решение: выдвинуться с группой пограничников на угрожаемое направление, занять оборону и принять на себя основной удар противника. Организовав систему обороны, Токарев со своими подчиненными сдерживал натиск врага. Сознавая, что помощь подоспеет еще не скоро, Токарев приказал вести прицельный огонь, используя каждую пулю по назначению. Бой становился все ожесточеннее. Уже около часа семеро пограничников вели неравное сражение, удерживая правый фланг поста и находясь практически в окружении под лавиной огня боевиков. Воспользовавшись численным перевесом, противник занял тактически выгодное положение и окружил группу лейтенанта Токарева. Весь огонь бандиты сосредоточили на позиции токаревцев. Пограничники понесли первые потери…
Натиск атакующих усиливался. Токарев с пограничниками оказались практически отрезанными от основной позиции поста. Оценив обстановку, офицер решил отходить со своими людьми к центральной позиции. Он приказал подчиненным, прикрывая друг друга и используя складки местности, спускаться вниз. Козлову же было приказано оставаться на месте и прикрывать тылы.
Надо сказать, что Олег Козлов тогда был назначен снайпером ДШМГ. С Токаревым он неоднократно участвовал в боевых действиях на участках нескольких пограничных застав отряда. Сам он уроженец города Куляба, хорошо знал местность, имел богатый боевой опыт. Среди пограничников пользовался авторитетом, отличался умением мастерски стрелять из личного оружия. Что, собственно, неоднократно спасало жизнь многим пограничникам.
… Увидев, что боевики пытаются зажать пограничников в кольцо, Токарев поспешил к ним на выручку. До ребят было метров 300. Выскочив из траншеи, офицер, стреляя на ходу из автомата, подбежал к окруженным. Убив очередью трех боевиков, пытавшихся забраться на бруствер окопа, лейтенант Токарев уже прыгал в траншею, когда автоматная очередь сразила его…
Никто не думал, что тыл окажется на одной линии с передовой. Прежде чем на наших пограничников обрушился шквал огня, удар в спину приняли на себя те, кто ушел на подкрепление. «Я сопровождал их в оптический прицел своей «эсвэдэшки», – рассказывает Козлов, – и вдруг увидел боевиков там, где, по идее, их не должно было быть. Я стал кричать по рации. К сожалению, Токарев не видел их. Боевики открыли по нашим огонь. Больно все это вспоминать. Я старался подпустить «духов» поближе и бил наверняка. Остервенело стрелял из винтовки, пока ее не заклинило. Думал, что это боестолкновение будет для меня последним. Все наши ребята яростно сопротивлялись, ломая планы «духов». Плечом к плечу они сдерживали врага до последней капли крови. Никто не дрогнул, не сломался».
Видя, что командир смертельно ранен, к нему, чтобы оказать помощь, пополз сержант Антон Жердев. Но было уже поздно. Подхватив тело лейтенанта Токарева, он вынес его в безопасное место и укрыл на обратной стороне склона за деревом, заложив тело камнями и прикрыв ветками, чтобы не обнаружили боевики, которые часто глумились над погибшими пограничниками.
«Эх, Слава! Слава! – немного помолчав, продолжил Олег Козлов. – Даже отцом не успел стать… Он навсегда в памяти моей останется храбрым воином, который с честью выходил из самых сложных ситуаций. Слов на ветер он никогда не бросал, пользовался уважением, как человек, дорожащий офицерским званием и честью».
Не могу не отметить, что Олег Козлов скромно умолчал о том, что, видя, как боевики на левом фланге пытаются выйти в тыл поста, он короткими перебежками выдвинулся на оставленную взаимодействующими подразделениями позицию и, укрывшись за одним из камней, в одиночку вел огонь по огневым точкам противника, сдерживая напор атакующих. В течение всего боя между снайперами двух противоборствующих групп завязалась «дуэль», в которой победителем вышел пограничник. Несколькими выстрелами он заставил замолчать расчет гранатомета, который вел огонь по посту. Заняв выгодную огневую позицию, Козлов не позволял бандитам выйти во фланг основной позиции поста. Весь израненный осколками пограничник отстреливался до тех пор, пока не потерял сознание.
… Душманы атаковали. После того как прервалась связь со старшим поста лейтенантом Токаревым, командование поста взял на себя Олег Хмелев. Отправив состав поста в укрытие, лейтенант Хмелев со связистом рядовым Шарафутдиновым, находясь практически на открытой местности и рискуя жизнью, корректировал огонь артиллерии пограничного отряда. Снаряды ложились в 100 метрах вокруг позиции поста, вынуждая противника спешно отступать. Понимая всю меру ответственности за жизнь своих подчиненных и за удержание позиции, офицер продолжал вызывать огонь на себя.
Используя огонь артиллерии и возможности подошедшего резерва от Министерства безопасности Таджикистана, лейтенант Хмелев с рассветом следующего дня организовал дерзкую контратаку и, отбив занятую противником позицию, восстановил систему обороны временного пограничного поста «Тург». Важный узел обороны был удержан, никто из солдат, подчиненных лейтенанту, не пострадал.
Не добившись успеха при штурме «Турга», боевики атаковали высоту, оборону которой возглавлял заместитель начальника 12-й заставы старший лейтенант Сергей Медведев. Умело организованная оборона и мужество пограничников позволили дать достойный отпор врагу. В это утро в небо были подняты боевые пограничные вертолеты. С промежутками 30–40 минут 12 вертолетов нанесли несколько ракетно-бомбовых ударов по наступающим боевикам, позициям их огневых средств и переправ. При этом отличились экипажи майоров В. Тарасова и В. Усова. Вскоре к вертолетам подключилась авиация Коллективных миротворческих сил. Подошел резерв Московского погранотряда и мотострелки 201-й дивизии.
Понеся большие потери, противник отступил. Так был удержан важнейший узел в системе обороны заставы и отряда в целом. Коварные планы противника, несшие смерть и разрушение на территорию Таджикистана, были сорваны…
В ходе боя героически пали командир поста «Тург» лейтенант В. Токарев, младший сержант Н. Смирнов, рядовые С. Пеньков, Б. Бекиров, М. Шохназаров, А. Валиев, Д. Исмонов. Получили ранения, но не покинули поля боя старший лейтенант С. Медведев, рядовые С. Белов, В. Буриев, Ш. Шарафутдинов. Кроме них были ранены еще несколько пограничников.
Как стало известно позже, в нападении и попытке захвата временного пограничного поста «Тург» участвовали 60 боевиков Движения исламского возрождения Таджикистана, 40 афганских моджахедов и арабских наемников. Их поддерживала артиллерия с ближайших высот.
За мужество и героизм, проявленные в ходе боестолкновения, старший лейтенант Сергей Медведев и лейтенант Олег Хмелев были удостоены высокого звания Героя Российской Федерации.
Лейтенант Вячеслав Токарев и младший сержант контрактной службы Николай Смирнов удостоены этого высокого звания посмертно…
Покидая заставу, Владимир Петрович Токарев поклонился в пояс обелиску воинам, погибшим при охране границы. Он был установлен на месте боя, геройского подвига пограничников временного пограничного поста «Тург». На мраморной плите выбиты фамилии 12 офицеров, сержантов и солдат, которые погибли в боестолкновениях на «Турге» 18–19 августа и при разминировании бандитского схрона у скалы «Доска почета» в сентябре 1994 года. Поклонился и поблагодарил пограничников за память о его сыне…
События недавнего прошлого, примеры героизма и мужества российских пограничников, ценою своей жизни отстоявших вверенный им рубеж, не должны стереться в наших сердцах, ибо те, кто, презирая смерть, выполнял свой воинский долг, шагнули в бессмертие. И пусть все звезды – и земные на обелисках, и небесные – выстроятся в ряд над ними. И пусть они обязательно им светят!
Похоронен Вячеслав Токарев на Аллее Славы городского кладбища Бийска. Прошли годы. Вот только гнетущая тоска тяжелой печатью легла на души родителей Вячеслава – Владимира Петровича и Марии Михайловны – после той страшной трагедии в Московском пограничном отряде. Понятно, что боль потери никогда не утихнет и скорбь не пройдет. Но они мужественные и сильные духом люди, безмерно горюющие, но не сгибающиеся под тяжестью утраты. Не ожесточились их сердца. Напротив, в память о сыне, о бессмертном его подвиге отец и мать нашли в себе силы жить дальше…
Думается, каким бы скорбным и трагическим ни было событие, о котором велась речь, отрадно, что и в наше непростое, а порой и жесткое время люди не черствеют душой, хотят сохранить память о погибших друзьях. Не только в сердцах, но и в делах. Имя Героя России лейтенанта Вячеслава Токарева было присвоено одной из пограничных застав, расположенной в Республике Алтай.
Решением Бийской городской думы на школе № 40 города Бийска установлена мемориальная доска. В самой школе создан музей, посвященный Герою. А на территории учебного заведения ему установлен бюст. На мемориале героев-выпускников Новосибирского ВОКУ также установлен бюст лейтенанта Токарева. Наверное, глубоко символично и то, что и на доме, где проживал Вячеслав в Бийске, тоже установлена мемориальная доска. И как же для всех нас важно, чтобы люди, проходящие мимо дома, хоть на мгновение задумывались бы над тем, что и в 20 лет можно оставить яркий след в жизни…
Живу и помню
Генерал-лейтенант Резниченко Николай Семенович родился 23 марта 1952 года в станице Кабардинской Апшеронского района Краснодарского края. В 1974 году окончил Высшее пограничное военно-политическое училище им. К. Е. Ворошилова. Проходил службу в должности заместителя начальника пограничной заставы по политической части, начальника пограничной заставы.
В 1982 году окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. В 1994 году – Военную академию Генерального штаба, работал в Центральном аппарате ФПС России.
С 1995 по 1996 г. – начальник штаба – первый заместитель командующего Калининградской группой ПВ РФ, а с 1996 по 1998 г. начальник штаба – первый заместитель командующего Кавказским особым пограничным округом. С марта 1998 года – командующий Группой ФПС России в Республике Таджикистан.
Награжден государственными наградами: орденами Красного Знамени, Красной Звезды, «За личное мужество», медалями.
После окончания Второй мировой войны прошло более 65 лет. Но мирными их можно назвать лишь условно: произошло множество военных конфликтов и войн. Среди них – та, которую в наших средствах массовой информации долгое время называли «необъявленной», «неизвестной», «интернациональной», достойной морального и политического осуждения, а первоначально – оказанием интернациональной помощи дружественному народу Афганистана.
Афганская война, пропустив через свои жернова более полумиллиона человек в наиболее жизнеспособном, активном возрасте, стоила стране около 15 тысяч убитых, около 60 тысяч калек и инвалидов. Своим черным крылом она накрыла практически все нации и народности СССР, оставив не только тысячи могил, но и глубокие, незаживающие раны в душах и сердцах ее участников и их близких.
К великому сожалению, не сделано пока попыток сказать об этой войне всю правду, хотя в свое время о ней писали много. Можно по-разному оценивать военное участие Ограниченного контингента советских войск в судьбе суверенного государства, трудно и противоречиво ищущего свой путь развития в мировом сообществе, но в одном можно быть уверенными: войны проигрываются политиками, а не армией. Солдаты и офицеры войну в Афганистане не проиграли. Верные присяге, убежденные в том, что защищают интересы Родины и оказывают дружественную помощь соседнему народу, они выполняли свой воинский долг.
Наверное, чтобы воссоздать подлинную историю афганской войны, исследователям понадобится не один десяток лет. И тем дороже для нас слова правды о ней непосредственных ее участников. Именно это и подтолкнуло меня написать о некоторых событиях, в которых Николай Резниченко принимал участие с 1984 года до вывода войск в феврале 1989 года, рассказать о мужестве тех солдат и офицеров, на чью долю выпало тяжкое бремя войны…
Долгое время факт присутствия советских пограничников на территории Афганистана старательно умалчивался. Но они там играли далеко не последнюю роль.
Каждое подразделение наших войск имело так называемую зону ответственности. Перед пограничниками стояла задача обеспечения безопасности Государственной границы СССР со стороны Афганистана. Они отвечали за то, чтобы примерно в стокилометровую зону, протянувшуюся вдоль линии границы, не проникли душманы с целью террористических действий. На нашей территории, в пограничных частях, находились подготовленные резервы.
Знакомство с Афганистаном у Николая Резниченко произошло весной 1983 года во время его стажировки в Московском пограничном отряде. Он слышал о том, что весна в Средней Азии прекрасна. Вот только красота ее на фоне войны воспринималась иначе. Всюду по степи, по долинам цвели тюльпаны и маки. Но казались эти обширные пространства алой кровью молодых русских парней, погибших при выполнении воинского долга.
По окончании стажировки он вернулся в Закавказский пограничный округ, в Пришибский отряд. Спустя некоторое время ему было приказано прибыть в Москву к начальнику пограничных войск генералу армии В. А. Матросову. Решался вопрос о его назначении на должность начальника полевой оперативной группы, дислоцированной в Афганистане.
Первые дни пребывания Резниченко в этой стране стали переломными, разграничив время и события на до и после войны. К тому времени был накоплен богатый опыт оперативно-боевой деятельности наших спецподразделений, и, изучив его, офицер смог сориентироваться в сложной, быстро меняющейся обстановке.
Наша вторая мотоманевренная группа, Термезского пограничного отряда, базировалась в Ташкургане. Она была многочисленной и технически хорошо оснащенной. В распоряжении пограничников находились оптические средства, мощное оружие, сильная радиосвязь. В ее состав входила полевая оперативная группа, которой Николай Семеновичу предстояло командовать. В его подчинении оказался сплоченный, опытный, готовый к выполнению любых задач коллектив: заместитель – майор Олег Иванов, заместитель по разведке – майор Виктор Нарожный, старший офицер разведки, переводчик и два солдата. С этими военно-служащими Резниченко довелось вести боевые действия как на границе, так и на территории Афганистана.
Успех операций в боевых условиях решали порой даже не минуты – секунды, поэтому в оперативной группе офицеры знали свои задачи, все было отлажено до автоматизма. Да и сама служба в Афганистане воспитывала выдержку, бдительность, предполагала полную взаимозаменяемость. Самой высокой наградой для Резниченко, как, впрочем, и для любого командира, было то, что в ходе проводимых операций они не потеряли ни одного человека. Это достигалось постоянным соблюдением всех правил, приказов и уставов, жесткой дисциплиной, недопущением даже малейших нарушений. Для воина, совершившего проступок, самым страшным наказанием было признание его недостойным служить в мотоманевренной группе с последующей отправкой в Союз.
Шли месяцы пребывания Николая Резниченко на афганской территории, продолжались его боевые будни. Поначалу мотоманевренной группой в районе Ташкургана проводились оперативно-розыскные мероприятия, операции по очистке кишлаков от бандформирований и работа с местным населением. Некоторые современные политики пытаются обвинить наши войска в том, что они воевали с мирными жителями. Это неправда. Борьба шла не с народом, а с группами, явно настроенными против официальной власти. При этом пограничники стреляли только в ответ на выстрелы. Населению же Афганистана, а точнее – жителям его приграничных районов – воины в зеленых фуражках, доставляли гуманитарную помощь: продукты питания, одежду и обувь, предметы домашнего обихода. Эта безвозмездная помощь оказывалась из фондов наших среднеазиатских республик и за счет войск. Пограничники несли афганскому народу не горе и беды, а добро и цивилизацию. Благодаря их заботе во многих кишлаках были открыты школы, завезена мебель, присланы из Советского Союза школьные принадлежности. Дети этих кишлаков были одеты, обуты и накормлены. Кроме того, в районах дислокации наших гарнизонов была налажена постоянная медицинская помощь населению. Конечно же, все это сыграло положительную роль, принятые меры свели к минимуму враждебные акции на границе, обеспечили сохранение контроля правительственных сил над жизненно важными приграничными районами, сорвали планы по захвату территории провинции и установлению в ней режима, враждебного правительству Афганистана.
Не раз доводилось Николаю Резниченко участвовать в боевых операциях. Афганские названия: Мазари-Шариф, Бармазит, Андхой, Шиберган, Кальдар он узнал не только по карте.
Боевое крещение офицер получил 17 сентября 1984 года во время операции, которая проводилась в районе Балха, недалеко от кишлака Бармазит. Руководил ею подполковник И. Келембет. Планомерность подготовки операции позволила всесторонне обучить личный состав, изучить противника и местность боевых действий, подготовить технику и оружие, сосредоточить материальные средства. Благодаря грамотным действиям разведчиков во главе с сержантом Петровым были раскрыты основные опорные пункты противника, размещение средств ПВО. Все это позволило пограничникам нанести решительный удар, тем самым отсечь мятежников от местного населения. Операция завершилась удачно, без потерь среди наших воинов. В ходе боя были захвачены пленные, трофеи. С одним из пленных Николаю Семеновичу предстояло встретиться. Вместе с Иваном Федоровичем Келембетом, взяв с собой переводчика, они отправились к месту дислокации группы.
Оставалось всего несколько метров, когда бандиты открыли огонь. Они наседали упорно и яростно. Организовав оборону, приняли решение наладить связь, вызвали вертолеты из Мазари-Шарифа для нанесения бомбо-штурмового удара. Едва Резниченко успел подняться на бронетранспортер и надеть шлемофон, как наш БТР был поврежден выстрелом из гранатомета. Результат взрыва – множественные осколочные ранения в грудь, бедро, контузия. Голова его гудела, словно колокол. Наводчика ранило в ногу. Впоследствии из него извлекли около 60 осколков.
Иван Федорович тут же бросился на помощь. Для транспортировки раненых подогнал вплотную бронетранспортер, связался с руководством по рации, доложил обстановку. Затем «успокоил» Николая Семеновича, сказав, что в Термезском госпитале его ожидает операционный стол.
Поистине, дата 17 сентября 1984 года навсегда врезалась в память офицера – это день его второго рождения. Но судьба продолжала испытывать на прочность. По дороге в госпиталь Резниченко проявил неосторожность: попросил водителя БТР принести воды из колодца. Как потом выяснилось, источник был инфицирован палочкой брюшного тифа. Так что тяжелые последствия его ожидали впереди…
После перенесенной операции направили Резниченко в Душанбе, в госпиталь. Болезнь не отступала. В череде заболеваний появилось еще одно – отек легких. Но медики в борьбе за его жизнь вышли победителями. Особо хотелось бы отметить помощь и заботу врача Баромбека Шерикова. Чтобы отвоевать пограничника у смерти, вернуть в строй, он сделал все возможное и даже невозможное. На службу в Ташкурган Николай Семенович вернулся в январе 1985 года.
Душманы активизировали боевые действия против пограничников, применяя все виды оружия. В этом Резниченко пришлось убедиться уже на следующий день после прибытия в группу. В районе Калайи-Заль проводилась боевая операция. Оперативной группе, которой командовал офицер, была поставлена задача по блокированию южной части кишлака. В бой пришлось вступить с ходу. В короткой, но ожесточенной схватке пограничники без потерь достигли цели. Группа возвратилась к месту своей дислокации. Но в этот же день бандиты блокировали 6 наших постов. На них обрушился смертоносный огненный ливень. В отличие от предыдущего, этот бой был продолжительным. С честью и достоинством вышли из него воины, отбив все атаки. В ночь минометная батарея израсходовала около шестисот 120-миллиметровых мин. Ранило офицера Юрия Архипова. Его необходимо было срочно эвакуировать в безопасное место. Осуществлял эвакуацию командир вертолета старший лейтенант А. Просвирнов. Впоследствии он был командиром авиаэскадрильи, дислоцированной в Хороге. Эта операция лишь подтвердила тот факт, что душманы действительно активизировались, проявляя при этом неописуемую агрессию. Они грабили местное население в районе Ташкургана, похищали скот, но главное – обстреливали место дислокации группы. В связи с этим была дана команда – тщательно изучить обстановку, внести предложения по ее стабилизации. Вывод напрашивался один – необходимо провести операцию по ликвидации бандформирований.
Накануне Резниченко неоднократно выезжал в Мазари-Шариф, где проходили совещания и вырабатывались решения на проведение Ташкурганской операции. Последние сомнения развеялись как дым после того, как Николай Семенович увидел опустевшие кишлаки. Уход местных жителей в глубь Афганистана свидетельствовал о неизбежности обстрела Термеза. Трем боевым группам, среди которых была группа под командованием Резниченко – Ташкурганская, Мазари-Шарифская и Мардианская (ею тогда командовал полковник А. Лобов, позже он был заместителем начальника штаба Пограничной группы ФПС России в Республике Таджикистан), было приказано отыскать местных жителей по всей территории зеленой зоны и возвратить их в кишлаки. К моменту окончания этого мероприятия замысел Ташкурганской операции с небольшими поправками был утвержден. Он состоял в том, чтобы с позиции гарнизона нанести огневой удар по базе противника, вертолетами подавить его боевые средства, высадить десант и совместно с подошедшими наземными силами завершить уничтожение группировки душманов, базу ликвидировать. Проведение операции намечалось в двух районах. Десантникам поставили задачу занять непосредственно горные базы вокруг Ташкургана, а пехоте – обеспечить прикрытие десантно-штурмовой группы снизу. В операции задействовались: группа от мотострелкового полка 40-й армии, мотоманевренная группа Пянджского погранотряда, десантно-штурмовая маневренная группа Керкинского пограничного отряда, нештатная десантно-штурмовая застава. Руководил операцией Шляхтин Владимир Иванович – начальник войск Среднеазиатского пограничного округа.
Погода в горах меняется быстро, да еще весной (шел март 1985 года). От пограничников требовалось начать действия только при устойчивой погоде. Однако все произошло не совсем удачно: в тот день стоял туман до самой равнины. Авиация действовать не могла. Руководителем операции была поставлена задача: выставить блокпосты вокруг Ташкургана в тех местах, где возможен прорыв противника. Огромную помощь в ее выполнении Резниченко оказывали: майор Сергей Гордеев, начальник инженерной службы оперативной группы в Душанбе, старший лейтенант Владимир Филин – комсомольский вожак оперативной группы. Дорогу, ведущую к одному из блокпостов, знали хорошо. Ранее по ней ездили наши бронетранспортеры.
Взгромоздившись на броню, пограничники отправились в путь. С колеи никуда не сворачивали. Вроде бы ничего не предвещало беды. Но тишина в горах обманчива. Раздавшийся взрыв подтвердил это. Машина с нашими военнослужащими левым колесом наехала на мину. Пыль, дым, кровь… И водитель, и все, кто сидел на броне, получили ранения. Вновь госпиталь. К счастью, Ташкурганская операция завершилась удачно, но уже без Резниченко. В ходе боя захватили в плен одного главаря, большое количество минометов, пулеметов, реактивных снарядов, противотанковых и противопехотных мин иностранного производства и другого оружия. А самое главное – база противника прекратила свое существование.
Поправившись после очередного ранения, Николай Семенович вернулся в Афганистан. Потянулись будни. Как на всякой войне, и на этой тоже трагическое соседствовало с героическим. В историческом формуляре полевой оперативной группы, которой командовал Резниченко, многие страницы заполнены примерами доблести, мужества, воинского братства. Особой строкой в ней вписана операция в горах Альбурз. Он и сейчас вспоминает ее с особым трепетом в сердце.
… Лето 1985 года. Руководством пограничных войск было принято решение на проведение операции в горах Альбурз, которые находятся в 35 километрах юго-западнее города Мазари-Шариф. Задача стояла следующая: силами мотоманевренной группы обеспечить прикрытие действий десантников.
К месту боя прибыли с рассветом. Местность – хуже не придумаешь: неприступные горные кручи, зной, пыль, выжженная горячим солнцем земля. По краям редких арыков – плотный кустарник.
Две десантно-штурмовые маневренные группы Керкинского и Пянджского пограничных отрядов высадились в ущелье Гордара. У противника на господствующих высотах располагались огневые позиции с крупнокалиберными пулеметами. Небо то и дело вспарывалось всполохами длинных трассирующих очередей. Один из вертолетов был подбит. Приземлился он на площадке, рядом с которой находилась оперативная группа Резниченко. Осмотрев машину, пограничники обнаружили восемь пробоин. Из операции она, естественно, была выведена. Часа через два еще одна «вертушка» попала под обстрел противника. На этот раз все оказалось намного трагичнее. Вертолет начали обстреливать еще на подлете. Но пилоты сумели удачно его посадить и высадить десант. При взлете вертолет вновь попал под огонь ДШК и начал терять высоту. Но благодаря умелым действиям летчиков винтокрылая машина приземлилась. Едва успел экипаж покинуть «вертушку», как она тут же загорелась, а затем и взорвалась.
Временное затишье наступило, когда в горы опустились сумерки. С наступлением утра – вновь трагедия. При подходе к месту высадки был обстрелян третий вертолет. И командир экипажа В. Руцкевич, и второй пилот были убиты. Машина, падая в ущелье Акдара, загорелась.
Десантникам, находящимся на вершине горы, удалось обнаружить обгоревшие трупы погибших летчиков. Спуститься им в ущелье не представлялось возможным. Тогда руководитель операции полковник Коробейников М. М. связался с Резниченко, приказал выдвинуться в ущелье и вынести тела наших боевых товарищей.
Взвесив все за и против, офицер решил, что отправиться на поиски погибших ему необходимо самому. Он собрал группу опытных и хорошо знающих свое дело парней.
В нее входили 21 солдат и 3 офицера – Виктор Пичугин, Игорь Мирошниченко и Василий Пискун. Дорога предстояла долгая и опасная.
Выехали рано утром, перед рассветом. По пути встретили около 50 сарбозов с двумя танками и «ГАЗ-66». Они рассказали о том, что в ущелье душманы оказали упорное сопротивление, использовав отлично оборудованный опорный пункт. Оценив обстановку, Резниченко принял решение: с ходу вступить в бой. Афганцы, в свою очередь, стали поддерживать пограничников боевыми машинами. Они выдвинулись в направлении ущелья. Для такой техники дорога была узкой, а следовательно, труднопреодолимой. Кроме этого, никто не исключал возможности ее минирования.
Танк все-таки сумел вписаться в поворот, но тут же подорвался на мине. Все опасения наших офицеров оправдались. Естественно, движение было приостановлено. Резниченко понимал, что осуществлять буксировку придется под непрекращающимся огнем душманов. С опорного пункта их пулеметы не замолкали ни на минуту. От пуль спасали лишь большие валуны. Он вызвал офицера Василия Пискуна и саперов. Следовало произвести проверку местности, преодолеть поворот, за которым находился подбитый танк, и попытаться зацепить трос, чтобы возможно было отбуксировать его назад.
Саперы обнаружили 500-килограммовую неразорвавшуюся бомбу, под которой для усиления было около 200 килограммов взрывчатки. Лишь по счастливой случайности душманы не успели ею воспользоваться. Благодаря грамотным и решительным действиям пограничников фугас был обезврежен. Однако продвижение в глубь ущелья не представлялось возможным. Душманы били со всех сторон: с одной – пулемет из дзота, противотанковая пушка – с другой. Связавшись со своим руководством, доложив обстановку, Резниченко внес ряд предложений по дальнейшему проведению операции. Дали «добро». На следующий день начали блокировать противника. Проведенный маневр силами и средствами, правильно расположенные пулеметы, гранатометы подавили огневую мощь моджахедов, позволили нам выполнить поставленную задачу.
Мятежники были уничтожены. Продвижению людей и техники на этом участке дороги ничего не угрожало. Наконец-то группе Резниченко удалось добраться до той площадки, где находились останки погибших летчиков. Найти тела двух членов экипажа не составило особых трудностей. А вот с остальными было сложнее. Результатом поиска явился маленький ящичек, в который поместилось все, что осталось от двух других пограничников…
Огневая точка противника не давала покоя. Необходимо было ее уничтожить. С этой позиции моджахеды подбили три наших вертолета. На четвертые сутки с начала операции пограничники вплотную подошли к ней. Для успешного завершения операции Николай Семенович разделил военнослужащих на три подгруппы, две из которых должны были подняться вверх по склону горы. Возглавляли их офицеры Виктор Пичугин и Игорь Мирошниченко.
… Сказочны горы в момент наступления сумерек. Даже война не может уничтожить их величественную красоту. Пейзаж необыкновенен. Хотя ущелье и засыпает напряженным сном, невольно любуешься звездным небом.
Тишину ночи нарушили душманы, открывшие огонь по группе Виктора Пичугина. Не одну яростную атаку отбили ребята. С рассветом в бой вступили остальные пограничники. Огневые точки противника были уничтожены. Опорный пункт прекратил существование, ущелье было свободным.
В ходе этой операции группе Резниченко достались немалые трофеи: автоматы, пулеметы, боеприпасы. Одних только «итальянок» 350 штук. Нельзя не отметить тот факт, что в самой популярной программе тех дней «Время», несмотря на неафишируемый характер боевых действий, исходу этой операции был посвящен целый информационный блок.
Памятна Николаю Семеновичу и операция в районе Тахта-Базар. Душманы намеревались захватить и уничтожить гарнизон «Кайсар», в котором дислоцировалась его мотоманевренная группа. Трое суток пограничники держали оборону. За это время гарнизон систематически подвергался минометному обстрелу. В его расположение упало около 150 эросов и мин. К счастью, никто не пострадал. Командовал действиями группы майор Николай Ветошкин, заместитель командира по политчасти.
В это время Резниченко находился на заседании Военного совета. Как только вернулся в Тахта-Базар, ему сразу же доложили обстановку в гарнизоне. Связавшись с замполитом, уточнил ситуацию, выслушал предложения. Операция пограничниками была четко спланирована. На этот период в подчинении Резниченко была десантно-штурмовая маневренная группа. К месту действия прибыли вертолеты, которые «обработали» позицию душманов ракетными ударами. Пограничники десантировались прямо на опорные пункты моджахедов. Проявив мужество и отвагу, выбили их оттуда. До самого вывода войск в гарнизоне «Кайсар» не раздалось ни одного выстрела. Многие воины в зеленых фуражках были представлены к государственным наградам.
Впоследствии проводились операции по обеспечению безопасности госграницы. Среди них – захват базы Дарбанд, блестяще проведенный генералом А. Н. Мартовицким. В нем принимала участие также мотоманевренная группа Тахта-Базарского отряда.
Наступило время вывода Ограниченного контингента советских войск из Афганистана. Предстояла операция по снятию всех мотоманевренных групп округа, его гарнизонов. На участке отряда под командованием Резниченко первым выходил гарнизон «Кайсар», затем следовали пять других, находящихся на стыке границ двух государств, и гарнизон «Карабах». Далее мотоманевренные группы из Калайи-Нау и Бала-Мургаба. Вместе с группой Калайи-Нау покидали провинцию партийный работник Сергей Тепляков и советнический аппарат. Машина, в которой они следовали, подорвалась на мине. Пострадавших, к счастью, не было. Что касается мотоманевренной группы Бала-Мургаба, то им на протяжении 12 километров, которые требовалось преодолеть, пришлось разминировать 20 мин.
Когда пограничники уходили, как известно, самыми последними, прикрывая вывод всех остальных войск, у многих местных жителей на глазах были слезы. Ликования не было – народ понимал, что он немало теряет с уходом советских войск. Пограничники покидали Афганистан с чувством выполненного воинского долга. Они не допустили ни одного пленения, захвата, не оставили ни одного трупа на чужой земле.
С выводом в феврале 1989 года с территории Афганистана действовавших там частей и подразделений пограничных войск обстановка на советско-афганском участке границы продолжала оставаться напряженной. С учетом этого в войсках Среднеазиатского пограничного округа были приняты меры по увеличению плотности охраны границы за счет формирования новых частей, комендатур и застав. Были усилены резервы пограничных отрядов, в том числе вновь сформированными минометными дивизионами, введением в некоторые отряды боевых машин реактивной артиллерии «Град».
… Сегодня афганская война все дальше уходит в прошлое. Но она не кончилась и никогда не закончится ни для тех, кто ее прошел и остался в живых, стал инвалидом и мается по госпиталям, ни для близких и родных погибших. Она была разной для офицеров и солдат, для тех, кто входил в Афганистан в 1979 году и кто выходил из него последним в феврале 1989 года. Общим у всех было чувство исполненного воинского долга и непроходящая боль за потерянных боевых друзей. Они несли в себе не только мужество, но и огромное и столь нужное сейчас нам чувство справедливости.Виталий Шевелев. За завесой секретности
Моим боевым товарищам,
живым и павшим в Афганистане,
посвящаю
Памирский вариант
В апреле 1978 года национально-демократическая революция провозгласила создание нового государства – Демократической Республики Афганистан. Советские пограничники наблюдали, как там, за Пянджем, ликующие толпы местных жителей под красными флагами и транспарантами собирались на митинги, провозглашали здравицы Тараки и его соратникам, славили новую, народную власть. Вряд ли эти малограмотные, забитые нищетой и непосильным трудом люди ясно представляли, что изменится в их жизни. Но, видимо, появилась в их беспросветном существовании призрачная надежда на лучшее. Прошел год. Чаяниям афганцев не суждено было сбыться. На землю Афганистана пришла война.
До сих пор в нашем обществе еще бытует мнение: дескать, ввод советских войск в Афганистан породил эту ужасную войну. Это не так. Многие пограничники задолго до принятия решения о вводе войск видели, как афганские бандиты резали своих соотечественников на том берегу Пянджа. От душераздирающих воплей истязаемых кровь стыла в жилах. Кровопролитие «за речкой» уже «набрало обороты». Мы ушли из Афгана четырнадцать лет назад. Что изменилось?..
Так вот, тогда, во второй половине 1979 года, обстановка на советско-афганской границе крайне обострилась. Особую тревогу вызывал памирский участок. Душманы выходили к линии границы, грабили население афганского приграничья, зверски расправлялись с теми, кто поддерживал саурскую (апрельскую) революцию. Афганцы молили советских пограничников помочь им, защитить от банд. Жители некоторых кишлаков, бросая обжитые места, переселялись на берег Пянджа, ближе к нашим заставам, в надежде на защиту. За рекой напротив советских застав возникали целые поселения. Просьба о помощи стала центральным вопросом погранкомиссарских встреч. Возникла реальная угроза нападения и для нашего приграничья. Необходимо было предпринимать какие-то меры. И тогда было принято решение о проведении демонстрационных мероприятий.
Здесь следует отметить, что это и почти все последующие решения о действиях пограничников принимались и утверждались на самом высоком уровне. Необходимо отдать должное начальнику пограничных войск СССР генералу армии В. А. Матросову, его заместителю генерал-полковнику И. П. Вертелко, начальнику войск Среднеазиатского погранокруга генерал-лейтенанту И. Г. Карпову и сменившему его на этом посту генерал-лейтенанту Г. А. Згерскому. Эти военачальники со знанием дела вникали во все детали боевых операций, нередко осуществляли непосредственное руководство их проведением, контролировали повседневную деятельность гарнизонов. Кого-то из этих боевых генералов уже нет в живых, а со здравствующими меня давно не связывают какие-либо служебные отношения, и хотя бы поэтому в моих строках подхалимажа быть не может. Я, как очевидец и участник афганских событий, точно знаю, что они сделали все возможное, чтобы сохранить жизнь своим подчиненным, чтобы к тысячам матерей вернулись сыновья.
В соответствии с поставленными боевыми задачами оперативно перестроили свою работу политотдел, штаб погранокруга. Не могу не упомянуть своих боевых друзей, коллег и начальников, с кем вместе окунулись в эту огненную купель: начальник политотдела округа генерал Запорожченко, политработники полковники Панфилов, Филатов, Наумов, представители командования округа генералы Харичев, Ярков, Артыкбаев, Гафаров. С первых дней в боевых подразделениях, сменяя друг друга, работали офицеры Политуправления погранвойск: Мельников, Ходжаев, Луговкин, Карчмит, Мохов, Филатов, Сергеюк, Круглик и другие. В феврале 1980 года на заставе «Иол» Московского отряда были сосредоточены сводные боевые отряды (СБО) и десантно-штурмовые группы для предстоящих операций. В это время здесь побывали генералы Б. И. Коровин, в то время он работал в ЦК партии, и заместитель начальника Политуправления войск В. П. Нагибин. Их встречи с офицерами, личным составом подразделений были очень важны для нас. В беседах были высказаны высокие оценки действиям воинов в этих экстремальных обстоятельствах. А это имело большое значение, особенно в тот, начальный, период.
Но вернемся к демонстрационным мероприятиям. Они осуществлялись следующим образом: подразделения пограничников на бронетехнике, с полным вооружением передвигались вдоль участка границы и выходили на боевые позиции против тех населенных пунктов Афганистана, где появлялись банды. Это оказывало определенное воздействие. Но только первое время… Просьбы афганской стороны о помощи продолжались.
Группа офицеров Главка прибыла в Душанбе за сутки до нового, 1980 года. Задача: вылететь в Хорог, ознакомиться на месте с обстановкой, с действиями наших подразделений и оказать им помощь. Группа была сформирована с явным прицелом на решение боевой задачи: офицер боевой подготовки, артиллерист полковник Кулаков, танкист полковник Фетисов, политработник полковник Мельников, офицеры службы вооружения, тыла (не помню фамилии этих товарищей). Интересно, знали ли они тогда о предстоящем вводе пограничных подразделений в Афганистан? Возможно, и для них это явилось полной неожиданностью. Я не оговорился и подчеркиваю еще раз: именно о вводе боевых пограничных подразделений в ДРА. Обращаю на это внимание потому, что почему-то сейчас официально считается, что ввод произошел в начале 1982 года. Тогда в приграничную зону, на глубину 60—100 километров, вошли мощные, прекрасно подготовленные во всех отношениях мотоманевренные группы. Они формировались с учетом имеющегося опыта, который был наработан сводными боевыми отрядами и десантно-штурмовыми группами за предыдущие два года (1980–1981). Этот боевой опыт оплачен очень дорогой ценой, и замалчивать это не следует. Он был самый трудный, потому что все было в первый раз. Но пока важно было добраться до цели. В качестве представителя местного командования лечу с группой. Учитывая зимнюю памирскую погоду, добраться до Хорога – дело весьма сложное. В нормальных, благоприятных условиях полет от Душанбе длится 40–45 минут. То есть самолет набирает высоту и почти сразу же идет на снижение – начинается авиационный «балет» в узком Рушанском ущелье. Иначе невозможно выйти на посадочную полосу в Хорогском аэропорту. Честно говоря, первый раз жутковато наблюдать, как пилот выруливает в этом извилистом коридоре, едва не касаясь крыльями своего Ан-24 гранитных выступов. Тогда нам повезло. Погода стояла летная, и 31 декабря во второй половине дня мы оказались в Хороге. Представители Москвы начинают работать в местном погранотряде. Алгоритм действий в этих случаях известен: краткое совещание, доклад командования отряда об обстановке, действиях душманов и наших ответных мерах, прогнозирование вероятного развития событий. Начальник отряда Малютин, начальник политотдела Казаков, начальник штаба Файзиев – офицеры в высшей степени профессиональные, глубоко знающие свое дело, несмотря на сравнительную молодость, имевшие большой практический опыт. Поэтому информация четкая, исчерпывающая, максимально сжатая. Но время уходило неумолимо. Выезд в боевые подразделения отложили. Наступила ночь. Двигаться по горной дороге, не включая автомобильных фар, невозможно. А включив даже ближний свет, можно получить пулю из-за реки, и не только по фарам. Да и особой необходимости в спешке не было. Так что алгоритм алгоритмом, а жизнь внесла свои коррективы. Кроме того, ведь на пороге Новый год. Вряд ли в тот момент кто-либо из нас предполагал, какую суровую жизненную страницу открывает он перед нами и тысячами наших боевых товарищей.
Команда на переход границы поступила в первые дни 1980 года. Предстояло сформировать сводный боевой отряд и 7 января переправить его в районе Калайи-Хумба (в то время – правый фланг Хорогского погранотряда) в афганский кишлак Нусай, где располагался пограничный комиссар этого района ДРА и охранявшие его рота солдат и царандой (афганская милиция). Переправу через Пяндж планировалось произвести на вертолетах, что обеспечило бы стремительное десантирование боевого отряда и сводило до минимума возможность противодействия со стороны орудовавших в этих местах бандгрупп. Кроме того, учитывалась сложность преодоления водной преграды, которую представлял собой в этом месте стремительный и довольно широкий Пянжд.
СБО численностью порядка ста человек укомплектовали из состава действующих мангрупп. Строго соблюдая все меры маскировки, группами по одной, две, от силы три машины, личный состав был переброшен в район сосредоточения. Останавливаюсь на этой детали потому, что маршрут передвижения протяженностью около сотни километров проходил вдоль границы, что называется, на глазах у противника. Другой дороги просто не было. Скрытность подготовки боевых действий во многом предопределяла их успех. Вековая история войн вывела эту аксиому. Позднее приходилось сталкиваться с теми, кто отступал от нее и жестоко за это расплачивался своей кровью, кровью подчиненных.
Уже здесь, в Калайи-Хумбе, составу СБО было объявлено о предстоящей боевой задаче. Приказ был краток и предельно ясен: десантироваться на сопредельную территорию в районе населенного пункта Нусай, занять оборону в готовности к отражению возможного нападения вооруженных бандгрупп, обеспечить дальнейшую переправу боевых подразделений.
Позднее эти парни десятки раз выполняли подобные и более сложные задачи. К сожалению, не могу сказать, что всегда им сопутствовала удача. А ведь в этот раз все было впервые. Никто из участников – ни командиры, ни подчиненные – не имел боевого опыта. Да, офицеры были подготовлены в академиях, училищах, участвовали в учениях, наконец, сами их проводили. Солдаты прошли программу учебных пунктов, не менее года прослужили на заставах, с оружием в руках охраняли границу. И офицеры, и солдаты участвовали в демонстрационных действиях, максимально приближенных к боевым. Но это все было не под пулями врага. Поэтому в последние часы перед предстоящей переправой центральной задачей политсостава было довести до сознания каждого, что перед нами в любой момент может появиться не условный противник, а живой, несущий смерть враг. Считаю необходимым перечислить все то, что было сделано в сжатые сроки до утра 7 января. Это короткие деловые совещания-инструктажи с офицерами-политработниками, коммунистами, комсомольским активом. Без излишней агитации ставились конкретные задачи каждому на десантирование, на действия при возможной встрече с противником, указывалось место в боевых порядках. Советовались, как преодолеть возможную робость воинов, нерешительность. Ведь молодые люди, возможно, пойдут в бой и будут вести огонь по живым людям, хотя и по врагам. Преодолеть этот психологический барьер было совсем не просто. Все нужно было предвидеть. С первого же дня было определено: никакой писанины, никаких бумаг, никакой надоевшей канцелярщины. Только живая работа! Ее оценка – состояние дел в подразделении, настроение людей и как основной критерий – выполнение боевой задачи. Личный пример и живое слово ни в какую канцелярскую схему не втиснешь. Мне показалось, больше того, я был уверен, что мы готовы к выполнению задачи. Солдаты сосредоточенны, нет ни малейших проявлений неуверенности. И все же, когда объявили, что необходимо сдать документы, письма, снять пограничные погоны и петлицы, в помещении, где мы беседовали, наступила гнетущая тишина. Наверное, в эти несколько мгновений присутствующие здесь 19—20-летние парни окончательно осознали, насколько серьезно и опасно все то, что им предстоит завтра. Ждали рассвета. С минуты на минуту должно было поступить сообщение о подходе вертолетов. Но все сложилось совсем по-другому. Опять памирская непогода. Плотная пелена мокрого снега напрочь закрыла горы, ущелья, противоположный берег едва просматривался. Ждали, курили. Никакого улучшения. Ждали и на той стороне. Наши поставили в известность афганского погранкомиссара о готовящейся переправе. Тот, в свою очередь, должен был силами подчиненного гарнизона и ополченцев обеспечить боевое прикрытие высадки нашего десанта. Но часа через полтора поступило сообщение: по метеоусловиям вылет вертолетов невозможен. Но приказ! И тогда было принято решение начать переправу на плавсредствах, и немедленно.
По-военному следовало сказать: приступить к форсированию водной преграды. Но легко сказать… Наш «десантный флот» состоял тогда из одной надувной лодки «ДЛ 5», то есть десантная пятиместная, которую разыскали в комендатуре Калайи-Хумба. До сих пор это «судно» использовалось только в сугубо мирных целях, а сейчас ему предстояло выполнить столь значительную роль. В нашем распоряжении были БТРы. Но до сих пор никто и никогда не пытался преодолеть стремительную горную реку на этих машинах. Тогда никто не решился пойти на такой риск, который грозил потерей людей и техники. Об этом варианте не было речи.
К месту переправы вышли группы боевого прикрытия. Видим, за рекой тоже началось движение: на берегу появился погранкомиссар с группой сарбозов, показались местные жители.
Подготовлен экипаж: опытный боевой офицер капитан Ассадулаев, комендант участка лейтенант Паньков, два автоматчика, пулеметчик. На весла садится Ассадулаев. «Готовы!» «Пошел!» Стремительный поток шириной в добрую сотню метров подхватил лодчонку, стремясь унести ее вниз по течению, туда, в каменный коридор с отвесными стенами, где на берег уже не выбраться. Ассадулаев направляет лодку под углом против течения. Медленно, метр за метром она уходит к середине реки. Напряжение растет. Лодка уже там, за границей. А если сейчас из толпы собравшихся на берегу афганцев полоснет по крошечному десанту автоматная очередь? «ДЛ 5» лопнет, как воздушный шарик, и тогда ребят ничто не спасет.
Рядом со мной стоит начальник отряда Николай Малютин. Политработник, на командную должность пришел всего несколько месяцев назад. Волевой офицер, обладает завидной выдержкой. Только плотно сжатые губы да прищур глаз выдают его волнение.
На противоположном берегу пока тихо. Вот уже остается несколько метров до берега. И наконец… Что это? Толпа афганцев аплодирует! Несколько человек вошли в воду, подталкивают лодку, помогают нашим выйти на берег. Так они встретили советских воинов. Начало положено! Четверка остается на берегу. Опять Ассадулаев садится на весла. И еще четверо присоединяются к первым. Лодка продолжала совершать свои рейсы. Афганцы пытались сделать плот. Бесполезно. К концу короткого январского дня по разрешению Москвы со склада НЗ (неприкосновенного запаса) была доставлена 10-местная лодка. Дело пошло быстрее. Но с наступлением темноты перевозку людей пришлось прекратить. Сорок человек составили маленький гарнизон наших пограничников на той стороне. Почти в полной темноте офицер Главка полковник Кулаков и я переправились на афганскую сторону. Хозяева разместили наших солдат в просторном помещении, вдоль стен на полу расстелены ковры. Прямо-таки царский прием. Но до сна ли здесь? Командир СБО майор Базалеев – офицер опытный, руководит десантом уверенно, спокойно. Под стать ему замполит капитан Кундык. Слаженно действуют солдаты. Выставлено боевое охранение. Капитан Ассадулаев контактирует с афганским погранкомиссаром. Все начеку. Сказывается пограничная выучка. Возвращаемся на наш берег. В Москву пошло сообщение о результатах сегодняшнего дня. Там принимает доклад начальник штаба войск генерал Нешумов. Ему эти места и здешняя обстановка хорошо знакомы, несколько лет он командовал Среднеазиатским погранокругом.
Поздним вечером поступили известия о том, что не только на Памире, но и на участке Пянджского отряда произведено десантирование СБО в район порта Ширхан – одного из важных пунктов взаимной транспортировки народнохозяйственных грузов. Операция прошла успешно.
Наступила тревожная ночь. Напряженно ждали рассвета. Что он принесет? Однако опасения оказались напрасными. Лишь только небо засветилось – все пришло в движение. Продолжали переправу людей, вооружения, грузов. То есть действовали по плану. Погода несколько улучшилась. Но долгожданные вертолеты пришли только на следующий день.
До сих пор к полетам из Душанбе на Памир «имел допуск» только один аэрофлотовский экипаж. Вертолетчики были специально подготовлены для спасения терпящих бедствие альпинистов, и летать им приходилось довольно часто. Горы таили много коварных сюрпризов для винтокрылых машин: разреженный воздух, неожиданная смена восходящих и нисходящих воздушных потоков, ограниченность маневра, резкие колебания погодных условий и многое другое. Боевая необходимость вынудила использовать для полетов на ту сторону и экипажи пограничной авиации. Времени на их специальную подготовку не было. Надо! И они полетели. Абсолютное большинство летчиков показало высочайший уровень профессиональной подготовки. Героизм, мужество, мастерство наших авиаторов в целом ряде случаев имели решающее значение для выполнения боевых задач. Десантирование подразделений, поддержка их действий с воздуха, снабжение всем необходимым для боя в местах полной недоступности. И главное: сотни раненых пограничников обязаны жизнью этим отважным людям. Испытав на своей шкуре ракетные и бомбовые удары вертолетов, бандиты окрестили их прозвищем «Шайтан-арба». А ведь летали эти «шайтаны» поначалу на обычных транспортных Ми-8, хотя и оснащенных вооружением, но ничем не защищенных. С горькой иронией летчики называли свои летательные аппараты «буфетами». Пули душманов прошивали корпус вертолета с легкостью. Не слышал, брали ли с собой летчики на боевой вылет сковородку, как утверждают некоторые юмористы, но тогда это, пожалуй, был единственный способ защиты от бандитских пуль. Позднее пришлось чуть ли не кустарным способом усиливать днище кабины. Экипажи надевали бронежилеты. Боевые Ми-24 появились у нас только в 81-м году.
Первым Героем Советского Союза среди пограничников, принимавших участие в афганских событиях, стал вертолетчик капитан Фарид Султанович Шагалеев. К рассказу о нем я еще вернусь. А тогда, 9 января 1980 года, наконец раздался рокот двигателей долгожданных вертолетов. Летчики Шагалеев, Мусаев, Лазарев прорвались сквозь непогоду. К месту переправы прибыл начальник войск округа генерал-майор Карпов, его заместитель, начальник оперативно войскового отдела генерал-майор Гафаров. Прибытие генерала Карпова предвещало дальнейшее развитие событий. Так оно и случилось. В тот день вертолетчики завершили переброску людей, грузов и всего необходимого для жизни и боевой деятельности десанта. Последним рейсом вертолеты перевезли муку, соль, растительное масло и другие продукты, которые послали жители Калайи-Хумба населению афганского кишлака.
Нет нужды говорить о том, какую волну благодарности среди жителей Нусая вызвала эта помощь. Когда видишь, как седобородый старик собирает в миску снег, на который случайно просыпалась соль, только тогда начинаешь в какой-то мере чувствовать степень бедственного положения этих людей. Мы увидели совершенно непостижимый уровень бедности. Но самое странное, что памирские афганцы, как мне показалось, и тогда, и позднее будто бы и не тяготились этим состоянием. Так жили их предки, так живут они, так будут жить их дети и внуки. Из года в год, из века в век, из поколения в поколение.
Меня и моих товарищей еще долго не покидало чувство, что мы не только перешли границу между нашей страной и Афганистаном, но и пересекли рубеж между веками, шагнули в далекое прошлое. Кстати, в 1980 году здесь наступил только 1359 год по мусульманскому календарю. Памирская земля непригодна для земледелия. Для того чтобы вырастить хотя бы горсть зерна, бедняки афганских кишлаков разыскивали и обрабатывали любой клочок земли, подымаясь на немыслимые скалистые кручи.
Первый опыт гуманитарной помощи получил свое развитие. Правительство Таджикистана приняло решение о направлении в афганское пограничье Памира, где население испытывало особую нужду, продовольствия, предметов одежды, обуви и других товаров. В течение лета 1980 года между Калайи-Хумбом и Нусаем силами таджикских строителей был возведен навесной пешеходный мост.
В том, что правительство Таджикистана оперативно приняло решение о гуманитарной помощи, что сверх лимитов выделялось горючее для вертолетов (а это было и тогда очень непросто), что успешно решались другие проблемы, связанные с обеспечением наших действий, большая заслуга начальника оперативно-войскового отдела в Душанбе генерал-майора Гафарова. Весь свой авторитет, все свои контакты и возможности этот известный в республике человек сосредоточил на выполнении названных задач в самый сложный – начальный– период.
Генералы осмотрели позиции СБО и остались довольны. Пограничники при активной помощи жителей Нусая из камня построили укрытия. Майор Базалеев умело организовал систему огня, установил боевое взаимодействие с ротой афганцев. Подготовлена и надежно прикрыта посадочная вертолетная площадка. Конечно, сюда бы еще пару бронетранспортеров. Но они все еще на нашем берегу. Удастся ли их переправить? Довольно рискованный эксперимент.
Карпов, Гафаров беседовали с солдатами, офицерами. Им были представлены и местные руководители. Абдусалом Гафарович не упустил возможность поговорить с жителями. В переводчике необходимости не было. В этих приграничных районах Афганистана проживают в основном таджики. Встреча с депутатом Верховного Совета ТССР, генералом – представителем таджикского народа вызвала не просто интерес, а сенсацию. Собралась толпа. Не знаю, о чем говорил генерал, но слушатели утвердительно кивали, аплодировали, скандировали: «Зинда бод дусти!» – «Да здравствует дружба!» Одна из пограничных застав в Таджикистане впоследствии была названа именем генерала Гафарова.
Иван Григорьевич Карпов. Я горжусь тем, что в течение нескольких месяцев мне довелось быть рядом с ним в сложнейших ситуациях, которые возникали в ходе боевых действий. Во второй половине года он был назначен в Москву, в управление погранвойск, где продолжал заниматься афганскими событиями. Его прекрасная теоретическая подготовка эффективно преломлялась в практических действиях. Этот человек вселял уверенность в подчиненных, точно и быстро принимал решения, на малейшие изменения обстановки отвечал незамедлительной реакцией. А это так важно в бою.
Как и предполагалось, генерал Карпов определил гарнизон в Нусае как плацдарм для контроля выходов банд из Джавайского ущелья и заслон, исключающий их движение в направлении участка Московского отряда. Перед вылетом он дал понять: в ближайшее время события переместятся в глубь территории соседа. Московский погранотряд уже начал подготовку десантных групп для броска на ту сторону.
На второй или третий день после высадки к нам обратились за медицинской помощью. Семеро мужчин учителей, спасаясь от преследования душманов, пришли в Нусай, поселились в доме коллеги. Один из них серьезно болен. Медик лейтенант Машковцев, офицер-переводчик, я и двое автоматчиков отправились к больному. Дом, к которому мы подошли, был похож на все остальные. Глинобитные или же из неотесанного камня, с плоским, тоже глинобитным покрытием, которое служит и крышей, и потолком одновременно. Кстати, в кишлаках Таджикистана много таких же домов. К основному строению примыкал небольшой навес, где были навалены какие-то ящики. Вошли внутрь и были потрясены увиденным. В тесной комнатушке, с одним оконцем, на плите у стены громоздилась какая-то посуда, по диагонали от угла до угла через всю комнату протянута веревка, на ней развешана одежда, на полу, на какой-то немыслимой подстилке под потрепанным лоскутным одеялом – больной. В комнате, а точнее в доме, больше ничего.
За время, проведенное в Афгане, мне приходилось бывать в других домах. Подобного убожества я больше не видел, но везде все было весьма скромно. Позднее мне пришлось наблюдать такую картину: группа ополченцев из Нусая была переправлена на нашу территорию и побывала в доме обычного рядового колхозника, жителя Калайи-Хумба. В доме несколько комнат, в гостиной, как и водится в Средней Азии, два-три ковра, приемник, скромная мебель. «Ты бай!» – заявили они хозяину. «Нет, я простой колхозник», – пытался возразить он. «Нет, ты бай! Ты говоришь неправду! Простые так не живут». Так они и не поверили. Мы по-настоящему ощутили, какой колоссальный путь прогресса прошел таджикский народ за годы советской власти…
Но вернусь к переправе. Боевая необходимость вынуждала предпринимать действия, на которые до этого вряд ли кто-либо решался. Переправа бронетранспортеров на плаву через стремительную горную реку казалась делом невероятным. Проблема усугублялась тем, что выход на противоположный берег ограничивался узкой пологой полосой. Если течение снесет БТР чуть дальше, ему уже не выбраться, там – отвесные стены ущелья, машину спасти не удастся. Но главное – большому риску подвергались люди. Проделать этот «смертельный трюк» предстояло полковнику Фетисову. Александр Павлович – боевой офицер, фронтовик, имеет большой опыт в использовании техники в различных условиях, много лет проработал в Главке. Долгие часы он провел у места предполагаемой переправы. Просчитывал все варианты. Подобрал экипаж для пробной переправы. Старший лейтенант (фамилию, к сожалению, не запомнил) и прапорщик Богославец – оба водители высокого класса. Первоначально предполагалось пустить бронемашину с подстраховкой – на «привязи». Но металлический трос был тяжел и значительно снижал скорость на воде, кроме того, возникала опасность крутящего момента и БТР могло просто перевернуть сильным течением. От этого варианта пришлось отказаться. Наконец решились.
Машина с ходу врезалась в воду. Вздымается пенистый бурун за кормой. Сносит здорово, но БТР плывет. Сколько минут длился этот водный аттракцион, не знаю. Фетисов бледный, на лице капли пота. У меня взмокла спина. Вот, вот, еще немного! Колеса «коробочки» зацепились за прибрежные камни. Все! Небольшая, но победа. Ребята на той стороне даже «ура» прокричали. «Поздравляю, Александр Павлович!» Тот снял шапку, платком вытер лицо, облегченно вздохнул: «Порядок в пограничных войсках!». Что пережил он за эти минуты? Офицера и Богославца вернули назад, и на тот берег ушла еще одна бронемашина. Так делались первые шаги. Потом было проще.
В те же январские дни на левый фланг участка Хорогского погранотряда вышел отдельный мотострелковый полк. Тесное взаимодействие командования погранотряда и полка, присутствие нашего гарнизона в Нусае позволяло полнее контролировать обстановку на всем участке границы отряда. Не берусь объяснить причины, но почти пять месяцев полк оставался в Гульхане. Команда на движение к Файзабаду поступила только в июне. Для того чтобы начать марш, необходимо было выбить душманов с перевала. Эту задачу должны были выполнить пограничники, более приспособленные для действий в горах. Сводный боевой отряд численностью более сотни человек тщательно подбирался и готовился под руководством начальника Хорогского погранотряда подполковника Николая Николаевича Малютина. СБО задачу выполнил. Руководил боем генерал Иван Григорьевич Карпов. Отдельный мотострелковый полк начал свой тяжелый путь к Файзабаду. А в Гульхану и Рабати Чахильтон пришли пограничники. Председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов прислал благодарственную телеграмму участникам боя за перевал Рабати Чахильтон.
Ветеранам свойственно вспоминать былое. Вот и мы с Малютиным, теперь уже полковником запаса, не раз вели разговоры о событиях той поры.
– А знаете, кто командовал тем полком? – спросил он меня.
– Честно говоря, не помню.
– Так вот, – продолжал Малютин, – читаю запись в моем блокноте: командир отдельного МСП подполковник Рохлин Лев Яковлевич.
– Неужели тезка?
– Нет, точно, будущий генерал Рохлин.
Потом комполка стал известным военным, а летом 1998 года трагически завершил свой жизненный путь. Вот такие были у нас встречи тогда, в 1980 году.
В конце января произошло торжественное событие. Начальник войск Краснознаменного Среднеазиатского пограничного округа генерал И. Г. Карпов вручил награды отличившимся при десантировании 7 января. Волнующий ритуал. Волновались те, кто первым плыл на лодке «ДЛ 5», и те, кто видел эту рискованную переправу на «ту сторону». Мы все были рады за мужественных ребят. И вот строй, команды. За образцовое выполнение задания командования… от имени Президиума Верховного Совета СССР капитан Ассадулаев, старший лейтенант Паньков, сержант Мурин и двое рядовых награждены медалями «За отличие в охране государственной границы СССР».
К началу февраля наш КП из Калайи-Хумба переместился в Рохак. Здесь когда-то была застава, пустующий городок которой заняли штаб и подразделения. Рядом с заставой располагалось опытное хозяйство, где в условиях памирского высокогорья выращивались прекрасные лимоны, а у берега реки на солончаковых почвах раскинулся шикарный гранатовый сад. Но, конечно, главным достоинством этого места было наличие прекрасной вертолетной площадки. Именно отсюда начались действия СБО Московского погранотряда, а позднее, вплоть до 1982 года, – десантно-штурмовых и маневренных групп, прибывавших из других отрядов и округов.
Начальник Московского отряда Дмитрий Васильевич Давыдов, начальник политотдела Владимир Анатольевич Криницын, начальник тыла Николай Илларионович Яковенко тщательно подобрали людей для предстоящих действий, учитывая опыт памирцев. Они обеспечили боевой отряд всем необходимым, вплоть до переправочных средств. Сразу скажу, что и воевали эти офицеры грамотно, хладнокровно и мужественно.
Первый рывок на «ту сторону» был подготовлен быстро. Данные об обстановке в районе кишлака Убагн дополнялись тщательным войсковым наблюдением наших застав. Было предусмотрено все. Но вновь памирская погода сыграла с людьми злую шутку. Едва десантники высадились на противоположный берег и заняли позиции, как хлынул проливной дождь со снегом и упала температура. Промокшая до нитки форма начала превращаться в ледяной панцирь. С трудом на сильном ветру натянули малую палатку, установили печурку-буржуйку. Поочередно бойцы подходили туда, чтобы немного согреться. Но это не помогало. Впереди – ночь. Что делать? Выход один: испытанное народное средство. У медиков нашлись запасы спирта. Связываюсь по рации: «Романа на связь!» Старший лейтенант Валерий Роман (ударение на «о») – комсомольский работник Московского пограничного отряда, умница, боевой парень – через пару минут отозвался: «Пятый, Пятый, я на связи. Прием». Я – открытым текстом: «Валерий, сейчас получишь посылку. Посылка специальная. Получишь – поймешь. От моего имени проинформируй командира. Все остальное – под твою ответственность. Каждому бойцу по чуть-чуть, чтобы не замерзли. Как понял? Прием». Еще бы он не понял! «Вас понял отлично! Спасибо! А потом никаких претензий не будет? Прием». – «Будут, если людей заморозишь и пустую посуду не сдашь своевременно». – «Вас понял. Выполняю!» Роман с этой задачей справился отлично. Больных не было.
Всю свою жизнь в войсках я жесточайшим образом боролся с алкогольными излишествами и никак не предполагал, что придется самому выступать в роли организатора вот такой «коллективной пьянки».
Конечно, не раздачей «народного средства» характеризовалась деятельность политработников в тот период. Главным оставалось поддержание высокого настроя личного состава, готовности к неожиданностям и решительным действиям в любой обстановке. В СБО создавались и действовали партийные группы, комсомольские организации. Являясь надежной опорой командиров, они, без преувеличения, играли важнейшую роль в решении боевых задач. Увеличилось количество заявлений от рядовых комсомольцев о приеме кандидатами в члены КПСС. Сейчас эта тема как-то застенчиво умалчивается, но так было.
Большое внимание уделялось тому, чтобы люди за рекой не чувствовали себя оторванными от «большой земли». Пробовали наладить выпуск ежедневного информационного листка через районную редакцию Калайи-Хумба. Райком партии охотно откликнулся на нашу просьбу. Выпустили порядка десяти «боевых листков», в которых отражались положительные примеры из боевой деятельности СБО, содержалась краткая информация о событиях в нашей стране. К сожалению, от этого варианта информации пришлось отказаться по причине безграмотности местных наборщиков – таджиков. Позднее были взяты на вооружение фотолистовки. Политотделы отрядов срочно переадресовали в действующие подразделения значительную часть поступающей периодической печати. Редакция окружной газеты «Дзержинец» начала печатать специальные выпуски для сводных боевых отрядов. ЦК комсомола республики, районные комитеты партии и комсомола направили в Хорогский, Московский и Пянджский погранотряды десятки транзисторных приемников. Именно тогда, в боевой обстановке, выросла роль агитаторов. С радиоприемником, со свежими газетами, письмами они шли на позиции боевого охранения, в блиндажи, в палатки к солдатам. И если в повседневной жизни заставы агитатор отделения чаще являлся фигурой незаметной, то здесь он был в центре внимания.
С возрастанием количества СБО и их численности переадресовка и своевременная доставка писем, посылок превратилась из повседневного, уже отработанного вопроса в целую проблему, которую приходилось постоянно держать на контроле. Родители солдат догадывались о месте пребывания своих сыновей. Есть такая русская пословица: «Шило в мешке не утаишь». А уж такое «шило» не мог утаить даже «мешок» строгой секретности. Родители стремились как-то помочь сыновьям. Во много раз возросли потоки денежных переводов, посылок. Финансистам пришлось открывать специальные счета на солдат и сержантов. В транспортные колонны, уходившие в гарнизоны, включались грузовики с посылками, а порой для их доставки приходилось использовать и вертолеты. Большим и очень ответственным участком работы была политическая пропаганда среди местного, афганского, населения.
Никогда не считал число 13 несчастливым. Но именно 13 февраля произошли первые бои, и именно в этот день погибли наши товарищи, открыв скорбный счет потерь.
Солдат Сергей Мельниченко. Он погиб первым. Тоненький, улыбчивый, светловолосый парнишка. Сережа относился к той категории людей, встреча с которыми освещает тебя радостью, добром. Солдаты называли его «Серый», а офицеры по-отечески: «Серенький».
Утром «уазик» Сергея остановился на берегу Пянджа. Здесь офицеры Климов и Казаков должны были встретиться с одним человеком. Но в назначенный час с того берега раздались выстрелы, автоматные очереди. Завязалась перестрелка. Сергей бросился к машине, да так и упал, не добежав двух шагов. На выручку к пограничникам подоспели десантники. Бандиты, понеся потери, скрылись. «Что с тобой, Серенький?» – не веря в случившееся, бросились к раненому офицеры. Бандитские пули пробили грудь солдата. Так погиб Сергей Николаевич Мельниченко.
Уже во второй половине дня пришло еще одно трагическое известие: возвращаясь после боя из Джорфа, погибли капитан Власенко и четверо его солдат. БТР, в котором они находились, сорвался со скал и упал в Пяндж.
13 февраля был еще один бой. На этот раз обошлось без потерь. Уже несколько дней проводилась проверка в пограничных афганских кишлаках. Афганские подразделения совместно с группами наших солдат блокировали кишлак и проверяли мужское население на предмет выявления бандитов и их пособников. Проводили эту работу афганские командиры вместе с нашими офицерами. Те из проверяемых, кто вызывал подозрение, переправлялись в Нусай, где находился пункт сбора задержанных. Там представители народной власти проводили дальнейшее разбирательство. По итогам расследования часть задержанных возвращалась домой, а выявленные бандиты и их пособники через некоторое время доставлялись в Кабул, где сотрудники ХАДа (госбезопасности ДРА) продолжали с ними разбираться.
В тот день группа под командованием майора Абирова высадилась недалеко от небольшого афганского кишлака и приступила к выполнению задачи. Человек пятьдесят мужчин собрались на окраине. Кстати, в число жителей населенных пунктов входило только мужское население, начиная с годовалых младенцев. Женщины не учитывались. Таковы были порядки в тех краях.
Процедура проверки проходила спокойно. Когда афганские солдаты уже заканчивали осмотр отдельных домов, на противоположном краю кишлака раздались выстрелы. Бой разгорелся мгновенно. С нашего берега видим, как пограничники залегли в кустарнике в центре кишлака, отстреливаются. Абиров по рации передает: «Ведут огонь с ближайшей возвышенности, меня и сержанта заблокировал снайпер. Бьет из укрытия». Отвечаю: «Оставайся на месте. Вызываю вертолет. Дай наводку! Мы поддержим огнем БТРа. Корректируй!» Благо БТР находился рядом, и огонь его крупнокалиберного пулемета был эффективным. Ми-8 прибыл и с ходу ударил НУРСами по позициям бандитов. Один залп, второй… Опять на связи Абиров: «Уберите вертушку. Разлет НУРСов большой. Осколки бьют по нашим!» Вертолет убрали. Решили использовать автоматический станковый гранатомет (АГС). Одна очередь, вторая… Гранаты, задевая за сучья деревьев, рвутся над головами наших ребят. Срочно прекратили стрельбу. И только пулемет БТРа добросовестно долбил в нужные точки по командам Абирова. Но снайпера достать не удавалось. Необходимо было срочно принимать решение. Не помню, по какому случаю здесь оказался подполковник Виталий Стефанович Прокофьев. Но оказался он, как говорят, в нужном месте, в нужное время, да еще со снайперской винтовкой! Через пару минут он обнаружил бандитского стрелка. Выстрел! И тут же Абиров: «Снайпер замолчал. Спасибо. Выходим». Бой затих. Потерь нет ни среди наших, ни среди афганцев.
В этой короткой боевой схватке были применены практически все боевые средства, которыми мы тогда располагали. Можно ли сказать, что это был удачный опыт? Наверное, нет. Ведь вертолет и АГС сработали впустую. Была опасность поражения своих. Хорошо, что обошлось. На следующий день провели «разбор полетов». Разобрали, что называется, «по косточкам» действия и воздушной поддержки, и каждого офицера и солдата на земле. Учились воевать.
Особенно тщательно и методически грамотно проводил после каждого боя подведение итогов командир СБО-1 начальник штаба Хорогского отряда подполковник Файзиев. Об этом офицере и его боевом отряде речь пойдет позднее. Что касается прошедшего скоротечного боя в кишлаке, то выяснилось следующее: наша группа наткнулась на боевое прикрытие, которое оставил главарь душманов Абдул Вахоб, уходя в горы. Ночью он был здесь и ушел на рассвете. С первых дней действий пограничников на «той стороне» предпринимались попытки обезвредить этого «командующего». Хитрый и осторожный, он постоянно ускользал от преследования. Вахоб никогда не ночевал там, где находился днем. Никто не знал, где он будет ночью. Едва появлялись данные о его местонахождении, как он буквально испарялся. Однако через неделю мы все же напали на его след. В праздничный день 23 февраля Абдул Вахоб с группой приближенных был блокирован в своем доме на окраине кишлака Даргак. Но незадолго до этого произошел бой в высокогорном кишлаке Верхний Гумай, о котором необходимо рассказать.
На калайи-хумбском направлении несколько душманских отрядов свили себе гнездо в ущелье, неприступном со стороны границы. Отвесные скалы, как бастионы, перекрывали любые подходы к каменному лабиринту. Необходимо было добраться до расположения банд с противоположной стороны ущелья, вынудить душманов отступить в сторону границы и загнать их в тупик. Эту задачу должен был выполнить СБО-1, созданный на базе Хорогского погранотряда.
Командовал СБО подполковник Зураф Мирзобаевич Файзиев. Суворовское, затем пограничное училища, академия дали ему надежные знания, которые позволяли решать самые сложные служебные и боевые задачи. Умный, требовательный и справедливый, он высоко ценил профессионализм в своем деле. Хладнокровие, выдержка, расчетливая храбрость – эти качества командира вселяли уверенность в его солдат, вызывали чувство уважения у офицеров, которым доводилось воевать рядом с ним. Бандиты охотились за Файзиевым. Однако судьба хранила этого человека. В одном из боев пуля ударила в лобовую часть его каски, сделав глубокую вмятину, но, к счастью, не пробила металл. Боевые дела Зуфара Мирзобаевича были отмечены высокими наградами – орденами Ленина и Красного Знамени.
В тот февральский день СБО-1 десантировался на вертолетах в район боевых действий. Медленно и упорно продвигаясь по крутым скатам ущелья, пограничники оттесняли бандитов вверх, в каменную западню. В боевых порядках шли начальник политотдела Хорогского погранотряда майор Казаков, опытные офицеры подполковники Климов, Прокофьев, майор Александр Казаков, комендант Калайи-Хумбской комендатуры старший лейтенант Паньков (тот, что в числе первых переправлялся в Нусай). Пожалуй, много старших офицеров участвовало в этой операции. Но так было на первых порах.
На исходе дня поступили разведданные о том, что бандиты численностью свыше ста человек, как и предполагалось, сосредоточились в Верхнем Гумае. Отступать им некуда. Значит, будут драться с фанатичным упорством, рассчитывая на то, что подойти к ним по крутым скалистым склонам пограничники не смогут. Возможен и другой вариант: главари, бросив под огонь рядовую массу, попытаются прорваться через наши заслоны. Наступила ночь. Что предпримет противник? Ущелье перекрыли надежно. Ждали. Но бандиты на прорыв не решились. С рассветом в душманский стан были направлены парламентеры из местных жителей. Через некоторое время из Гумая вышли десятка полтора вооруженных людей и начали спускаться в нашу сторону. Но тут сверху раздался громкий гортанный окрик. Шедшие в нерешительности остановились и повернули обратно. А значит – предстоял бой. Причем начинать его надо с крайне невыгодной для пограничников позиции. Ситуация осложнялась еще и тем, что местность исключала возможность эффективного применения вертолетов для поддержки с воздуха. Файзиев принял решение двигаться вперед двумя группами. Во главе одной пошел сам, другую возглавил политработник Валентин Казаков. Группой огневой поддержки руководил капитан Евгений Ким.
Утопая в глубоком снегу, от выступа к выступу карабкались пограничники вверх, медленно приближаясь к засевшим в укрытии «духам». Над наступавшими засвистели душманские пули.
В бой вступила огневая группа Кима, в которой были СПГ-9 [1] , способные вести огонь осколочными гранатами, АГС, пулеметы. Были подавлены обнаруженные огневые средства противника. Тем временем пограничники вышли к окраине Верхнего Гумая. Группа майора Казакова сумела обойти кишлак и оказалась в непосредственной близости от строения, где оборонялись главарь и его приближенные. Решительные действия наступающих вынудили некоторых из них бросить оружие и сдаться. Но ядро банды отчаянно сопротивлялось. Пространство перед домом полностью простреливалось, а каменные стены были неуязвимы даже для огня СПГ-9. В группе Файзиева погиб пограничник. Огонь не утихал. Попытка атаки могла привести к дальнейшим жертвам. Необходимо было срочно принимать решение. Валентин Казаков его принял. «Прикрой», – крикнул он подполковнику Климову, который находился рядом, а сам рванулся под огонь бандитских автоматов, к глухой стене дома. С ходу упал в снег. «Кажется, цел. Теперь туда, на плоскую крышу». Внизу поняли маневр: под ногами Валентина глухо застучали пули. К счастью, плоский настил оказался достаточно прочным. Наклонился над краем крыши и швырнул гранату в огнедышащее узкое окно-бойницу. Следом вторую, третью, четвертую. Огонь прекратился. С бандой было покончено.
Почему в решающий момент боя пошел вперед, навстречу вражеским пулям именно он, начальник политотдела погранотряда майор Валентин Викторович Казаков? Не верил в своих подчиненных? Нет, верил, знал, что любой пойдет и сделает все, чтобы выполнить задание. Но знал он и другое. Молодой парень в первом бою способен допустить ошибку, которая может стоить ему жизни. А он, Казаков, получил прекрасную военную и спортивную подготовку в погранучилище, затем в Туркмении уже офицером служил на заставе, в школе сержантского состава. После учебы в военно-политической академии опять среднеазиатская граница, работа на различных должностях. Все эти годы закалял волю, оттачивал качества профессионального военного. Вот поэтому он, вопреки всем нормам боевых уставов, взял на себя смертельный риск…
Если вам доведется побывать в Центральном музее ФПС России в Москве, обязательно посмотрите экспозицию, посвященную афганским событиям. Начинается она с фотографии молодого человека в каске и маскхалате. Вглядитесь в его открытое, мужественное лицо, в глаза, внимательные и чуточку озорные. Это и есть мой боевой товарищ, ныне полковник в отставке Валентин Викторович Казаков. После завершения службы он проживает в Москве…
23 февраля под руководством генерала Карпова проводилась операция по выставлению нашего гарнизона в кишлаке Калайи-Куф – центре Куфабского ущелья.
Осуществление плана операции возлагалось на СБО Московского погранотряда. «Москвичи» произвели тщательную разведку предстоящего маршрута и обстановки в Куфабе (так мы называли Куфабское ущелье). Это послужило основой успеха. В итоге, когда СБО под руководством подполковника Резниченко подошел к Калайи-Куфу, там уже находился с десантной группой начальник погранотряда полковник Давыдов. Зная прекрасные командирские качества этого офицера, генерал Карпов поручил ему возглавить десант. Дмитрий Васильевич, человек решительный, склонный к разумному риску, максимально использовал фактор внезапности. В центре кишлака один за другим приземлились вертолеты, и через мгновение десантники создали кольцо надежной круговой обороны. Основные силы СБО были уже на подходе. Офицеры Резниченко, Кайтмесов, Яковенко, Базанарчук немедленно приступили к размещению и организации базового лагеря. С тех пор здесь в течение долгих лет находился гарнизон пограничников.
В этот же день, 23 февраля, параллельно с действиями в Куфабе возникла новая ситуация. В полдень генералу Карпову доложили о том, что, по имеющимся сведениям, Абдул Вахоб появился в своем доме в кишлаке Даргак, расположенном в соседнем с Куфабским ущелье.
СБО Файзиева был поднят по тревоге. Первая десантная группа под командой Валентина Казакова вылетела немедленно. Вновь майор оказался, что называется, на острие атаки. При посадке у самой земли вертолет был подбит. К счастью, не загорелся, но завалился на бок и буквально развалился на куски. Обломками винтов и несущей балки большинство людей было ранено, ошпарено разогретым топливом. Один пограничник погиб. Ранен был и Казаков. Правда, об этом он никому не сказал, кроме медика, который остался с ним и наскоро перевязал рану.
«Кто в состоянии держать оружие, прошу остаться со мной!» – обратился Валентин к десантникам. Из добровольцев по решению врача старшего лейтенанта Машковцова пришлось отправить еще нескольких человек – им требовалась медицинская помощь. Горсточка пограничников огневым воздействием не допустила выхода бандитов из дома Абдул Вахоба.
В это время капитан Фарид Шагалеев сумел под огнем противника посадить свой вертолет и спасти раненых десантников и экипаж подполковника Захарова, вывезти убитого.
На помощь Казакову через Пяндж переправилась огневая группа Евгения Кима и часть личного состава СБО-1. Для того чтобы исключить возможность удара бандитов в спину, генерал Карпов решил высадить десант на удаленных подходах к кишлаку Даргак.
Вылетали тремя вертолетами: пограничники и афганские солдаты. Кто-то из штабных связистов отдал мне автомат, боеприпасы, каску. Капитаны Шагалеев, Лазарев, Мусаев – душанбинское звено вертолетчиков – вели свои машины вдоль ущелья, но не находили места для высадки. Наконец вертолеты, вздымая снежные вихри, зависли. «Прыгайте!» И мы поочередно бросились куда-то вниз, в белую круговерть. Взревели двигатели, машины ушли. И тогда появилась возможность оглядеться. Если не учитывать сложность обстановки, то зрелище было довольно забавное. Из ослепительно белых сугробов с трудом выбирались увязшие по грудь «тридцать три богатыря». Мы воткнулись в снег на краю пропасти. К счастью, наше появление не вызвало лавину, которая могла стать для десанта братской могилой. Спустились вниз и двинулись по тропинке цепочкой: впереди афганцы, мы за ними. Шли медленно. Файзиев часто останавливал колонну. Тщательно проверялись места, где могла ожидать засада. Ведь в теснине, на узкой тропе, мы как на ладони. Бандитов не было.
Движение сдерживала также необходимость проверки нескольких небольших кишлаков, которые оказались на нашем пути. Под прикрытием пограничников сарбозы проводили эту работу, результатом которой явилось задержание нескольких бандитских пособников. Их повели за собой.
К исходу дня вышли в район боя. Место расположения Вахоба теперь блокировано надежно. Банда понесла большие потери, но, несмотря на удары вертолетов и огневой группы Кима, продолжает сопротивляться. Казаков доложил обстановку. Он, как всегда, энергичен, бодр. О его ранении мы с Файзиевым узнали только после выхода на нашу сторону.
Ночь в горах наступает быстро, а зимняя тем более. В ущелье, как в таинственном подземелье – только трассы очередей разрезали февральскую темень да там, наверху, проблескивала узкая полоса звездного неба. Бандиты затихли. Мы были уверены, что уйти-то им некуда. Один путь – в горы, но пробиться в ночь и по глубокому снегу невозможно. Вариант ночной атаки бандитского логова отвергли сразу же. К этому мы не готовы. Стоит ли рисковать людьми, даже ради захвата «командующего дарвазским фронтом»? Решили ждать рассвета.
Ранним утром разведчики скрытно подошли к дому Вахоба… Он оказался пуст. Оставшиеся в живых бандиты и их главарь исчезли. Куда за ночь они могли деться? Исследовали все возможные варианты отхода, перерыли все. Безрезультатно. В каких тайных схронах укрылись «духи»? Только гораздо позднее мы узнали, что в афганских населенных пунктах под постройками оборудуется довольно сложная, отработанная веками система водоснабжения и канализации, так называемые «кяризы». Возможно, они послужили убежищем Вахобу. В течение последующих полутора-двух лет этот персонаж, подобно призраку, возникал в зоне наших действий, но особого интереса не вызывал, так как роль его стала совершенно незначительной. Со временем поступили сведения, что Абдул Вахоба где-то пристрелили свои же.
К полудню 24 февраля все вернулись на наш берег. У переправы нас встречал генерал Карпов. Каждому десантнику пожал руку, обнял. Это была сердечная благодарность командира за тяжелый солдатский труд.
Майор Казаков по приказу генерала отправился в Хорог. «Довольно испытывать судьбу. Залечивай рану. Поправляйся. Работай в отряде, на заставах, а на ту сторону ни ногой!» – распорядился Карпов.
В Москву ушло представление к награждению Казакова орденом за героизм, проявленный в бою у кишлака Верхний Гумай, и за бой у Даргака, когда, раненный, он остался в строю.
В этот же день состоялись выборы в Верховный Совет СССР. Проголосовали, приняли боевые сто грамм и завалились спать. Никакой пневмонии не было.
Итак, мы два месяца в Афганистане. 7 марта опять бой. Выбивали бандитов из Хоуна – довольно крупного населенного пункта с небольшим аэродромом. Посадочная полоса – вдоль берега Пянджа, а все жилые постройки – на склонах окружающих гор. Через малую звуковещательную станцию и парламентеров предложили жителям выйти из поселка, а бандитам сдаться. Из Хоуна потянулись женщины, старики, дети, взрослые мужчины. Возможно, среди последних был кто-то из бандитов. Что ж, значит, им повезло.
Ядро банды сопротивлялось ожесточенно. В этот раз результативно действовали вертолеты. Их удары дополнила огневая группа майора Кима. СБО-1 подполковника Файзиева и СБО-2 под командованием начальника Московского отряда полковника Давыдова задачу выполнили. Банда была разгромлена. У нас потерь не было.
Подразделения войск Краснознаменного Среднеазиатского пограничного округа продолжали выполнение задачи обеспечения безопасности советских рубежей, находясь по обе стороны государственной границы.
Где-то была война
Присутствие подразделений советских пограничных войск в Афганистане было строжайшим образом засекречено. Но только для нашей страны, «для внутреннего пользования». Как бы мы ни маскировались, все население афганского приграничья собственными глазами видело действия пограничников. Кроме того, мы вывозили на нашу сторону раненых афганцев, оказывали им помощь в санчастях погранотрядов, некоторых помещали на излечение в пограничный госпиталь в Душанбе. Они выздоравливали, возвращались, и все становилось явным. Уже в январе, через пару дней после переправы через Пяндж, все зарубежные радиоголоса трубили о том, что «вооруженные до зубов банды головорезов Андропова появились на Памире. Подразделения советских погранвойск оккупируют населенные пункты Афганистана, расположенные у границы…» Так что завеса секретности ничего, кроме недоумения, не вызывала. Но приказ есть приказ, и он выполнялся. Именно поэтому остались неизвестными многие героические поступки тех, кто шел в бой и погибал, выполняя боевую задачу. Прошло немало времени, когда наконец был снят запрет на информацию о воинах-афганцах из пограничных войск.
Весна. В пышном цветении утопали сады, алыми тюльпанами покрывались пригорки, пригретые пока еще ласковым южным солнцем, сочная зеленая трава еще не выжжена летним зноем. Душанбе готовился к XIII Всесоюзному кинофестивалю. В это же время здесь начался семинар советских писателей военной темы. В совещании принимал участие и главный редактор журнала «Пограничник», член Союза писателей, автор книг о пограничниках полковник Анатолий Тимофеевич Марченко. Мы знакомы с первых шагов моей пограничной службы, и наша встреча через много лет была доброй и сердечной. «Ты, Виталий, должен рассказать о наших делах в Афганистане…»
Активную политическую работу среди афганского населения и пропаганду, нацеленную против бандформирований и их главарей, мы начали с января 80-го. Для меня основы этой деятельности были знакомы не только по небольшому циклу лекций в военно-политической академии. Произошедшие в 1969 году события на острове Даманском и в районе Жаланашколя вызвали необходимость заниматься этой проблемой. До сих пор в политорганах пограничных войск никогда не было специалистов подобного профиля. Мне было поручено срочно осваивать эту довольно сложную работу. Неоценимая помощь нам была оказана настоящими профессионалами – работниками Главного политического управления СА и ВМФ генералом Шевченко, полковником Долгополовым и их подчиненными. В кратчайшие сроки поставленная задача была решена: в войсках создана необходимая материально-техническая база, включающая новейшие на тот момент образцы звуковещательной техники, подобраны способные вести эту работу офицеры… Таким образом, в Афганистане, имея определенный практический опыт, мне пришлось его просто применить в конкретной боевой обстановке. При организации работы учитывалось то обстоятельство, что зоной наших действий являлась глубокая окраина страны, население было чрезвычайно слабо информировано о текущих событиях, о политической обстановке в ДРА, было малограмотным, обремененным тяжелейшими бытовыми проблемами. Мы стремились доходчиво, без теоретизирования объяснить людям происходящее, цели и задачи находящихся в стране советских войск, разоблачить сущность бандитизма. Командиры, политработники, другие офицеры активно занимались этой работой. Политсостав, конечно, выполнял основную роль. Не могу не отметить начальников политотделов: Пянджского отряда – подполковника Кругляка Юрия Николаевича и Термезского – майора Фетисова Сергея Сергеевича. Умелые организаторы работы в частях, они так же ответственно относились к политическому обеспечению деятельности наших гарнизонов, в составе десантно-штурмовых групп участвовали в боевых операциях, лично устанавливали контакты с представителями народной власти, старейшинами, простыми афганцами. Благодаря активным усилиям группы Политуправления погранвойск, которую возглавлял полковник Владимир Михайлович Луговкин, мы начали получать необходимую звуковещательную аппаратуру, от портативных переносных установок типа «Комар» до мощных звуковещательных станций на бронетранспортерах, которые поступили в действующие подразделения к осени. Кстати, Луговкин не только оказывал помощь, но нередко брал на себя организацию и руководство этой деятельностью при проведении крупных операций.
А на первых порах, используя всего-навсего мегафоны, приходилось идти в места наибольшего скопления людей. Куда? Да на базарные площади. Выступали сами (разумеется, через переводчика), привлекали к выступлениям представителей народной власти. Как и все, что происходило в Афганистане, это было небезопасно. Так, в поселке Рустак после проведения подобного мероприятия стало известно, что в толпе на базарной площади находилась группа бандитов. Они готовили расправу над агитаторами. Спасло то, что наш «УАЗ» сопровождали два БТРа.
Следует отметить, что в разъяснительной работе с местным населением политсоставу помогали другие офицеры. Многие из них были уроженцами среднеазиатских республик и не нуждались в переводчиках. Они хорошо знали обычаи и нравы народов этого региона. Их беседы с различными категориями жителей были результативны. Юлдашев, Абиров, Халиков, Шаназаров, Кайтмесов, Ассадулаев, генерал Артыкбаев показали себя прекрасными пропагандистами. В Рустаке бандиты даже объявили за голову подполковника Равиля Юлдашева награду в 500 тысяч афгани.
Подполковник Байназар Халикназаров обладал каким-то удивительным магнетизмом, который, очевидно, возникал из сочетания гибкого ума, мужества, хладнокровия, яркой восточной внешности, могучего телосложения и еще каких-то необъяснимых качеств. Он говорил с людьми на их родном языке. Сфера его общения распространялась на представителей власти и духовенства, на простых дехкан и старейшин, на рядовых бандитов и их главарей. Были случаи, когда ему удавалось договориться с вожаками банд о прекращении сопротивления и даже о переходе на сторону народной власти.
И еще об одном замечательном человеке. Так сложилось, что при встречах с афганцами меня почти всегда сопровождал старший лейтенант Хусснидин Гиясов из Московского погранотряда. Он был и переводчиком, и прекрасным пропагандистом, и надежным боевым товарищем. В свои двадцать с небольшим этот интеллигентный молодой человек исключительно серьезно, я бы сказал, творчески относился к своей работе. Он изучил Коран и по памяти цитировал суры, наизусть читал стихи афганских поэтов. Он изменился внешне: отпустил усы, бороду. О себе рассказывал, что родился в семье священнослужителей. Афганцы его встречали как родного и меня принимали с большим почитанием. Мне передали, что между собой старики называли меня «седой советский мулла».
Однажды я проводил беседу в одном из кишлаков. Помогал мне, как всегда, Гиясов. Говорили о многом, в частности о дружбе народов нашей страны. Тогда мы имели право этим гордиться. Один из старейшин, продолжая мою мысль, сказал: «Вы рассказываете о дружбе, а мы сами видим, как вы, русский, относитесь к этому молодому таджику – вашему товарищу. Мы верим вам». После беседы старик подошел, взял несколько предназначенных для афганцев брошюр. «Для внуков. Пусть посмотрят, как живут там, откуда я много лет назад пришел. Таких, как я, здесь много». Оказалось, дедок – бывший басмач, воевал против советской власти. А сегодня прежде лютый враг рядом, мирно беседует с нами. Время изменило многое.
Бандиты выискивали и уничтожали наши брошюры, листовки, избивали, а нередко даже расстреливали тех, у кого их находили. Страх жителей перед расправой, конечно, снижал результативность политической работы.
Мой славный помощник старший лейтенант Хусснидин Муфтарович Гиясов погиб 25 августа 1981 года в районе высокогорного кишлака Райдара. Дней за 10 до боя я был в этом гарнизоне и с радостью встретил Хусснидина, поздравил его с рождением сына. В конце дня зашел в палатку, где он жил вместе с начальником заставы старшим лейтенантом Коробковым. Долго беседовали, играли в нарды. Прекрасные офицеры, умные молодые люди. Невозможно было предположить, что видимся мы в последний раз. Через пару дней я улетал, и Гиясов вышел меня проводить.
– Ну, друг, в нарды ты меня разгромил. Следующий раз прилечу отыгрываться.
– Прилетайте, товарищ полковник, всегда рады. Передайте привет «большой земле».
– Обязательно. До встречи, будь здоров!
Бой был жаркий. Громили банду. В радиоэфире слышался голос Гиясова: «Я Двадцать шестой, преследую главаря. Я Двадцать шестой, прием. Я двадцать…» И через минуту голос радиста: «Двадцать шестой погиб. Пуля в сердце».
В этом бою был смертельно ранен старший лейтенант Николай Сергеевич Коробков.
Я когда-то слышал легенду. Будто бы в память о павшем герое над вершинами Памира зажигается яркая звезда. Сколько же их появилось на черном небе в те страшные годы?..
Последние недели весны и лето 80-го оказались временем относительного затишья. В определенной степени на снижение активности бандитов повлияли полевые работы – исключительно мужское дело. Женщины в поле не работали.
В то же время душманы активно готовились к «священной войне». Боевики проходили обучение в специальных лагерях на территории Пакистана. Если в начале года мы столкнулись с плохо организованными и слабо вооруженными бандами, то уже к осени перед нами оказались бандформирования, оснащенные автоматическим оружием, крупнокалиберными пулеметами, минометами и гранатометами.
В начале лета в Чахи-Абе по дороге к источнику на мине подорвалась автомашина-водовозка. Обошлось без жертв. Мы еще не знали, что это начало минной войны, которая развернется по всей стране. На это ЧП центр отреагировал очень болезненно. Последовали упреки и строгие указания: «Просмотрели! Разобраться! Принять меры!» Понятно, что эти распоряжения были излишни, так как предпринималось все возможное, чтобы предотвратить подрывы. Но следующей жертвой явилась новейшая звуковещательная станция на бронемашине. Она шла в составе автоколонны через понтонный мост в Термезе по афганской территории в один из гарнизонов. Колонна имела необходимое боевое обеспечение, но слишком сложно было находить и обезвреживать мины и фугасы. С огромным риском для жизни саперы делали свое дело, и все же мы теряли технику, теряли людей. Бандиты установили расценки и выплачивали большие суммы за взорванную автомашину, бронетранспортер, танк. Минеров подбирали из местных жителей. Поставит такой дехканин-умелец итальянскую мину в пластмассовом корпусе с пятикратным взрывателем – и был таков. Пластмассовый корпус исключал обнаружение мины миноискателем, а пятикратный взрыватель коварно пропускал над собой первую цель, по этой же колее проходило еще три машины, а пятая взрывалась.
Ранним утром 26 апреля 1981 года после завершения ночной операции мы возвращались в гарнизон. Когда до расположения оставалось меньше километра, грохнул взрыв. С БМП сорвало гусеницу, повредило катки, пробило днище. К счастью, члены экипажа отделались контузиями, но больше всех повезло капитану. Он прибыл из Восточного округа в командировку, которая заканчивалась через несколько дней. Буквально перед взрывом, учитывая, что гарнизон недалеко и опасность получить пулю миновала, он со своего командирского сиденья вылез на броню, закурил. В общем-то нарушил установленное правило, но в данном случае это его спасло. Взрывом офицера сбросило на землю, и он отделался легкими ушибами. Но главная его радость была впереди, когда в командирском сиденье мы обнаружили рваную дыру, тут же валялся кусок днища величиной с кулак. Повезло мужику – увез домой этот памятный зловещий сувенир. Наверное, повезло и мне в том, что мой БТР в колонне шел не пятым, а четвертым. Я ведь некурящий, поэтому оставался на своем командирском месте. Недоступные для миноискателей мины в пластмассовых корпусах и фугасы без металлических деталей могли находить только собаки, натренированные на запах взрывчатки. Но овчарки-саперы появились у нас не сразу, и было их немного. Чтобы собаки не улавливали нужный запах, бандиты устанавливали фугасы и мины в целлофановых мешках. Учеба душманов в Пакистане и услуги разнообразных советников давали достаточно эффективный результат…
Боевые действия «за речкой» были тяжелым бременем для округа и воюющих отрядов – Хорогского, Московского, Пянджского. Объем служебных обязанностей офицеров всех управленческих звеньев несоизмеримо возрос. Несмотря на то, что округ максимально задействовал имеющиеся резервы, людей не хватало. Офицеры и личный состав застав и подразделений отрядов таджикского направления несли службу с огромными перегрузками. Усиленная охрана границы, вблизи которой развернулись боевые действия, превратилась в привычную повседневность. Экстремальные обстоятельства неизбежно сказались на положении дел в отрядах. Возникшие чрезвычайные сложности были видны невооруженным глазом, но центр почему-то решил удостовериться в очевидном. Московский отряд, на долю которого пришлась большая часть боев, подвергся инспекторской проверке. Оценки были, прямо скажем, невысокие. Было обидно за слаженный боевой коллектив. И особенно за офицеров, которые приняли командование частью сравнительно недавно. Так, полковник Дмитрий Васильевич Давыдов был начальником политотдела одного из отрядов Среднеазиатского округа. Я, пожалуй, не смогу достаточно объективно говорить об этом офицере. Хотя и были у нас с ним размолвки – в работе все бывает, – но, несмотря на это, нравился мне человек. Прекрасный организатор, командир по складу своего характера, Давыдов и в обычной служебной обстановке, и в боях был смел, решителен. До начала боевых действий командовал отрядом меньше года. Начальник политотдела подполковник Владимир Анатольевич Криницын тоже работал в своей должности сравнительно недолго. На своем посту сменил ушедшего в запас ветерана Среднеазиатского округа полковника Виктора Ивановича Лашнева, который руководил политотделом Московского отряда одиннадцать лет. Работа начальника политотдела сложна и многогранна. Помните лозунг «За все в ответе!»? Так это как раз про него. Ошибка подчиненных или даже командира ложится на его плечи. Почему просмотрел? Почему не обеспечил? Почему не повлиял? Криницын освоился быстро. Сказался не только ранее приобретенный опыт работы, но и личные качества. О нем мало было сказать: грамотный. Это в высшей степени эрудированный человек. Военно-политическую академию окончил с золотой медалью, успешно работал в отряде, в округе на различных должностях. И воевал Владимир так, как будто за плечами солидный боевой опыт. Начальник штаба Сушко, офицеры Абиров, Яковенко и многие другие находились в центре боевых событий, при этом старались не упустить проблемы служебной деятельности, своей, так сказать, основной работы. И все же слишком много сил забирала война. Правда, комиссия выразила эту мысль по-своему: «Увлеклись боевыми действиями в ущерб работе на заставах». Упрек был сделан не только отряду, но и округу. «Увлеклись» – обидная формулировка, но доля правды в этом выводе была. Конечно, дело вовсе не в увлечениях и не в романтических военных приключениях. Командование, офицеры округа и воюющих отрядов считали, что они были обязаны находиться там, где шли в бой их подчиненные. Это было их служебным долгом и, в конце концов, делом офицерской чести. Поэтому основные и лучшие силы были брошены на решение боевых задач.
Результаты инспектирования Московского погранотряда послужили одним из подтверждений необходимости многих важных решений, которые и состоялись в последующем.
Конечно, вряд ли у кого-нибудь могло появиться предположение, что война продлится десять лет. Но тем не менее уже тогда стало ясно, что «ограниченный контингент», и в том числе наши пограничные боевые подразделения, выйдут из Афгана не скоро. Следовало готовиться к длительной и тяжелой «загранкомандировке».
Поэтому главный вывод не требовал каких-либо глубоких анализов и убедительных доказательств – он был понятен и очевиден всем: охрана границы и ведение боевых действий «за речкой» – двуединая тяжелейшая задача, которую нужно было решать ежедневно, ежечасно. Жизнь и служба пограничных застав, охраняющих границу, и боевая деятельность наших СБО, защищающих эту же границу, но с афганской территории, требовали напряженной работы всех управленческих звеньев, включая Главк.
Уже во второй половине 1980 года в ГУПВ была создана оперативная группа, которая занималась только боевыми действиями в ДРА. Руководителем стал генерал Иван Григорьевич Карпов, а командование Среднеазиатским округом принял генерал Геннадий Анатольевич Згерский. Последовал и целый ряд других изменений. В гарнизоны начался завоз стройматериалов, оборудовались помещения к предстоящей зиме. Может быть, не очень существенный штрих, но стоит отметить, что постепенно стали исчезать нелепые вопросы и рассуждения «куда вы расходуете боеприпасы?», «почему вы требуете для солдат дополнительное обмундирование?» и так далее.
По каким-то неведомым причинам все организационные изменения пока еще не отразились на нашей оперативной группе. Ее просто де-юре не существовало. Но командование, Военный совет округа осуществляли постоянное руководство подразделениями на той стороне границы через командование воюющих отрядов и своеобразное ядро, состоящее из офицеров округа и представляющее собой, по сути дела, оперативную группу. Состав ОГ и ее руководство периодически менялись. Так, в течение 1980 года ею командовали генералы Карпов, Гафаров, Артыкбаев, полковники Харичев, Ярков, Данилушкин. Да и мне несколько раз доводилось «брать власть в свои руки». Наверное, такой «вахтовый» метод был не лучшим вариантом, но так было. Тем не менее и эта, далеко не совершенная, организация позволяла решать поставленные задачи.
В Куфабском ущелье
Наступила осень. По имеющейся информации, летом 1980 года в Куфабском ущелье сосредоточились несколько многочисленных и хорошо вооруженных бандгрупп. Таким образом, против участка Московского погранотряда возник бандитский укрепленный район. Обеспечение безопасности наших рубежей на этом направлении требовало неотложных мер.
Когда из Ашхабада сообщили, что к нам вылетают начальник штаба округа полковник Харичев и начальник политотдела округа полковник Запорожченко с большой группой офицеров, стало понятно, что Москва утвердила замысел предстоявшей операции.
В ней должны были принять участие несколько сот человек. Большинство солдат и офицеров уже получили значительный боевой опыт. Но привлекались и новички. В наше распоряжение прибыл отряд офицеров-стажеров: командиров, политработников, связистов и других специалистов. Это позволяло обеспечить надежное руководство всеми элементами боевого порядка. В подготовительный период некоторые из прибывших недоумевали: «Как так? Майоры командуют взводами? Правильно ли используются их знания, служебный опыт?» Ну, скажем, не взводами, а десантно-штурмовыми группами. А это далеко не одно и то же. Прошло совсем немного времени, и боевая практика доказала, что именно тактика согласованных действий небольших групп оказалась единственно правильной в условиях Куфаба – коварного горного лабиринта. «Местные» и прибывшие офицеры Сушко, Климов, Бендерский, Щетинин, Дорожкин, Бушин, Гордиенко, Богутдинов, Стульба, Роман и их боевые товарищи совместно готовились к предстоящим боям.
Впервые была создана крупная вертолетная группа, которая базировалась в аэропорту райцентра Московский. Здесь сосредоточились многие борты округа, а также машины и экипажи, прибывшие с других участков границы. Для окончательного комплектования группы и проверки боеготовности вертолетчиков прибыли начальник пограничной авиации генерал Рохлов, полковник Филатов и другие офицеры-авиаторы. Вскоре сделали вывод: к выполнению сложных задач группа готова, в нее включены профессионалы высокого класса.
Операция началась в двадцатых числах сентября. После мощной авиационной обработки выявленных очагов обороны противника буквально на голову одуревших от обстрела «духов» высадились сразу несколько десантно-штурмовых групп (ДШГ). Туда, где было наиболее трудно, десантировались подразделения под командованием Файзиева, Сушко, Маркова, офицеров штаба и политотдела округа Логинова, Щетинина, Бендерского, Седнева. Наступающие встретили ожесточенное сопротивление пришедших в себя бандитов, которые засели среди скал в сооруженных из гранитных глыб долговременных огневых точках. Пришлось выкуривать их из каменных нор. О том, как проходили эти бои, можно судить по действиям ДШГ под командованием политработника майора Долгова. Расскажу о них, процитировав сухие строки боевых донесений: «26 сентября 1980 года группа пограничников в составе 3 офицеров, 2 сержантов, 16 солдат и 2 проводников из местных жителей вступила в бой с хорошо вооруженной бандой басмачей. Продвижению группы препятствовали две огневые точки, которые перекрывали проход по ущелью. Пулеметная точка на левом фланге была уничтожена гранатами и автоматным огнем. Правая огневая точка продолжала ожесточенно обстреливать пограничников.
Рядовой Шевченко С. В., групкомсорг боевой группы, вызвался подавить ее. Под непрерывным огнем он по крутой скале забрался на небольшую площадку и короткими очередями из автомата заставил замолчать пулемет. В это время открыла огонь огневая точка на левом фланге: увидев Шевченко, басмачи открыли по нему огонь. Пуля пробила на отважном пограничнике маскхалат. Шевченко С. В. повернулся на своем маленьком выступе, чтобы определить место, откуда велся по нему огонь, и в это время вторая пуля впилась в бедро пограничника. Шевченко С. В., зажав рану рукой, по команде командира лег на площадку и притаился. Действия Сергея дали возможность командиру группы провести маневр силами и вывести группу из-под огня, занять более выгодную позицию.
Бой продолжался. Необходимо было вынести из-под огня рядового Шевченко. Между тем огонь не ослабевал, а усиливался. Командир группы приказал замполиту лейтенанту Дементьеву Ю. М. и фельдшеру Жиденко А. М. под прикрытием станкового пулемета и двух автоматчиков выдвинуться к раненому и вынести его с поля боя в безопасное место. По команде командира группа прикрытия короткими очередями заставила замолчать басмаческую огневую точку. Лейтенант Дементьев и фельдшер Жиденко забрались на скалу, добрались до Шевченко С. В. и оказали ему медицинскую помощь. После этого они короткими перебежками вынесли раненого из-под огня.
Эвакуировав раненого, группа продолжала бой. Командир группы майор Долгов вместе с расчетом ПКС в составе ефрейтора Гурец П. и рядового Цибульника Н. выдвинулся в центр боевого порядка для уничтожения оставшихся на вершине скалы бандитов. Басмачи вели сильный огонь, прижимая пограничников к камням. Тогда расчет станкового пулемета выдвинулся вперед и, укрывшись за камнями, открыл огонь по бандитам. Одна пуля ранила рядового Цибульника в правое плечо навылет. Однако отважный пограничник, понимая, что Гурец в такой ситуации один не сможет вести огонь из пулемета, продолжал оставаться на огневой позиции, подавая ленту. Он находился на своем посту до тех пор, пока не окончился бой. Только после этого ему была оказана медицинская помощь, и по приказу командира он ушел на пункт сбора раненых».
Еще один документ: «Бой начался неожиданно. Обходящая группа, которая заходила во фланг бандитским позициям, была встречена сильным ружейно-пулеметным огнем. Пограничники залегли и открыли ответный огонь. Во время перестрелки был ранен в правую руку рядовой Дровников В. Но, несмотря на ранение, он продолжал находиться на поле боя. Действия обходящей группы помогли основным силам сблизиться с противником и вести огонь на поражение. Рядовому Фуфаеву М. пуля попала в предохранитель и заклинила автомат. С помощью штык-ножа рядовой Фуфаев отогнул предохранитель и снова открыл огонь по бандитам.
Бандиты на высоте были подавлены, но не уничтожены полностью. Они засели в хорошо укрытых убежищах типа дотов с многочисленными ходами сообщения и бойницами. С яростью обреченных басмачи вели огонь по пограничникам. Не имея возможности уничтожить бандитов огнем стрелкового оружия, командир группы отвел пограничников в укрытие и вызвал вертолеты. Для обозначения цели младший сержант Артюх по приказу командира зажег на скале сигнальный костер, а сержант Гришаков по радио, под огнем противника, рискуя жизнью, корректировал огонь вертолетов. Остальная группа вела огонь из стрелкового оружия по бандитам, засевшим на сопке. Совместным огнем и ударами авиации бандиты были уничтожены».
Два боя – лишь эпизод двух недель непрерывных боевых действий, потребовавших невероятных усилий солдат и офицеров. Десантно-штурмовые группы нельзя было снять, заменить. В бой вступали новые резервы, усилия постоянно наращивались. Та боевая операция завершилась полным поражением бандформирований в ущелье Куфаб.
Десантники, прошедшие эту огнедышащую теснину, наконец вышли к берегу Пянджа. Закаленные, крепкие парни отдали столько моральных и физических сил, что в прямом смысле валились с ног. Обожженные солнцем лица, воспаленные от бессонницы глаза, потрескавшиеся на злых ветрах губы. Маскхалаты, сапоги превратились в рванье. И все же они были счастливы. Они вышли живыми из этого пекла. Но не все. Потери хотя и немногочисленные, но все же были.
Уже в первых числах октября, в разгар операции, мы готовили ДШГ к очередной заброске в Куфаб. Помню, вечером ко мне обратился сержант Виктор Бутаков:
– Товарищ полковник, сегодня я получил комсомольскую рекомендацию для вступления кандидатом в члены партии. Обращаюсь к вам с просьбой о партийной рекомендации. Завтра я с десантом ухожу на ту сторону.
– Во-первых, я тебя, Виктор, поздравляю с тем, что комсомольцы оказали тебе свое доверие. А во‑вторых, считай, что моя рекомендация у тебя есть. Когда вернешься, оформим, как положено. Успехов тебе!
Виктор был убит через два дня после нашей беседы. В той операции погибли также Ильдар Салахов и Валерий Зуенко.
Командиры делали все, чтобы сберечь своих солдат. Но жесток и коварен был враг. Об этом он напомнил нам еще раз ровно через год, в октябре 1981 года, здесь же, в Куфабском ущелье.
А на тот раз наши успехи в боевой операции были отмечены приветствием и благодарственной телеграммой Коллегии и Председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова. Многих участников тех боев наградили орденами и медалями.
Оперативная группа
Начался 1981 год. В марте состоялось решение, которого ждали в округе. Согласно указанию Главка была сформирована оперативная группа (ОГ) для постоянного руководства боевыми действиями. Ее возглавил заместитель начальника войск полковник Н. Т. Будько. К этому времени в округ для усиления наших пограничных подразделений прибыли личный состав, вооружение и техника с других участков границы. По решению правительства страны КСАПО было дополнительно выделено значительное количество БТР, БМП, вертолетов, автомобильной техники, оружия. На территории Афганистана действовало несколько гарнизонов, вместе с ними в боевых операциях участвовали маневренные группы. Все эти подразделения переходили в подчинение ОГ. В то же время командование пограничных отрядов продолжало решать вопросы политического, технического, тылового обеспечения этих подразделений в полном взаимодействии с оперативной группой. Я был включен в состав данного управленческого звена.
Зона нашей ответственности постоянно расширялась вдоль советско-афганской границы, увеличивалась ее глубина. Плановые и частные операции, боевые рейды и засады в сочетании с другими мероприятиями и постоянной работой с местным населением приносили определенные результаты, но народная власть по-прежнему имела очаговый характер, нормализация обстановки затягивалась. Процесс революционно-демократических преобразований и ход борьбы с контрреволюцией здесь, на окраине страны, практически не имел поступательного движения. Бандформирования опирались на довольно широкую социальную базу и, подобно щупальцам спрута, быстро восстанавливали отсеченные части.
Мы были очевидцами этих процессов и сознавали всю сложность задач, которые предстояло решать вновь созданному коллективу.
В конце марта вся оперативная группа наконец собралась полностью: начальник Н. Т. Будько, его заместитель Б. Г. Мирошниченко, Галиев, В. Ф. Краснов, А. А. Бакум, А. Е. Синицын, Н. М. Безруков, Н. П. Насыпайко. В полном сборе оказался политсостав: помимо меня и В. Жука в группу прибыли Г. Попов и Ю. Зырянов – молодые, энергичные офицеры. С ними я проработал, точнее, провоевал более двух лет. Все трое проявили себя мужественными бойцами, умелыми политработниками, с честью прошли через все испытания «афганского похода».
По прошествии времени меня сменил Герой Советского Союза полковник В. Д. Бубенин.
Солдаты милосердия
Санитарные части Хорогского, Московского, Пянджского погранотрядов и Душанбинский госпиталь оказались в положении прифронтовых уже в феврале 1980 года. Группы врачей развертывали медицинские пункты на нашей территории на исходных позициях предстоящих операций. Не берусь анализировать успехи и, наверное, какие-то просчеты медицинского обеспечения. Но уже то, что после излечения в госпиталях округа в строй было возвращено 93 процента раненых, спасены десятки, сотни жизней, говорит о многом. Сейчас уже трудно вспомнить всех военных медиков, кого видел тогда в боевых порядках, на передовых рубежах. И все же не на словах знаю, как выполняли свой врачебный долг в период событий 1980–1986 годов начальник Душанбинского госпиталя подполковник Е. Н. Золотобоев, как героически трудились его подчиненные офицеры Курочкин, Шериков, Сироткин и многие другие. Я видел в деле умелые, добрые и сильные руки наших хирургов, других медицинских специалистов. Помню, в году 82-м или 83-м в Москве на Лубянке мы встретились с сотрудником госбезопасности из Казахстана (не знаю его должность и звание, он был в гражданской одежде). Этот человек разыскал меня, случайно узнав, что я прибыл из Таджикистана. Немолодой мужчина со слезами на глазах, взволнованно говорил мне: «Я вас прошу обязательно передать благодарность Золотобоеву. Этот замечательный врач спас моего раненого сына».
Именно в Душанбинском госпитале полковник медицинской службы Ю. А. Воробьев с бригадой хирургов провел уникальную операцию. В бою вражеская пуля попала в патрон автоматического гранатомета, и десантник был ранен неразорвавшейся гранатой. Она, словно крупнокалиберная пуля, вошла в его тело. Ее извлечение было сопряжено со смертельным риском. При любом неосторожном движении могло произойти непоправимое. Но виртуозное мастерство и мужество хирурга победили. И врач, и его пациент остались живы. В день операции солдату Виталию Грабовенко исполнилось 20 лет – такое вот совпадение.
Бывая в Душанбе, я всегда посещал госпиталь. Признаюсь, визиты эти были нелегкими.
Встречаясь с молодыми людьми, которые стали инвалидами, чувствовал себя в чем-то виноватым перед ними. Ведь в конечном итоге это ты, живой и здоровый, послал их в бой, в котором они получили свою незаживающую рану.
Кроме опасности погибнуть или получить ранение военных врачей в Афгане подстерегала еще одна – быть похищенными. Такая информация нередко поступала от «хадовцев». Ведь врачебная помощь была необходима и главарям, их родственникам, рядовым боевикам. Бандиты узнавали о хороших врачах от местных жителей, которые обращались с просьбами к нашим медикам. К счастью, бандитам ни разу не удалось осуществить свои планы.
Как известно, афганцы – народ горный, очень неприхотливый. Таблетки пенициллина или тетрациклина оказывали на них чудодейственное влияние. Не знаю, чем объяснялась их удивительная стойкость, а точнее, «живучесть». К нашему гарнизону в Янги-Кале жарким июльским днем подкатил трактор «Беларусь», к которому была пристроена волокуша из двух жердей и нескольких дощечек. На этом жалком подобии носилок каким-то чудом удерживался раненый афганец. Сопровождавшие его объяснили, что прошедшей ночью в дом активиста, члена НДПА, ворвались бандиты и выстрелили в него в упор из автомата. В подтверждение своих слов они подвели меня к раненому и продемонстрировали три раны, заклеенные листом подорожника. Раны оказались в правой стороне груди. Их можно было накрыть пятикопеечной монетой. Я представил, как это выглядело со спины. Самое удивительное, что при моем приближении этот пробитый насквозь человек пытался приподняться со своего ложа. А ведь после ранения прошло часов восемь. Попутным вертолетом афганца отправили на нашу сторону. Говорят, через пару недель он вернулся домой долечиваться.
На первых порах в один из крупных афганских кишлаков была направлена группа таджикских врачей. Работали они, что называется, с рассвета до заката и были потрясены количеством больных, их состоянием и перечнем болезней, о которых наша медицина уже давно не слышала. Из отдаленных кишлаков везли, несли, вели больных стариков, женщин, детей. Огромная очередь выстроилась за лекарствами. Уже поздно вечером измученные непосильной нагрузкой и шокированные всем увиденным врачи вернулись домой. Мы не предполагали, что приезд наших врачей поднимет на ноги всю округу. Стало понятно, что районная медицинская служба не в состоянии продолжать такую работу. Поступило вполне оправданное решение Минздрава республики о прекращении поездок «за речку». Но и на следующий день, и в течение всей недели афганцы собирались толпами, ждали. Очень сложно было объяснить людям, что советские врачи больше не смогут приехать. А ведь у бедных дехкан появилась надежда на «шурави». С нашей стороны была допущена ошибка, но медики честно делали свое дело. Низкий поклон вам, люди в белых халатах!
Жаркая осень 1981-го
В месте нашей первой переправы из Калаи-Хумба в афганский Нусай летом 1981 года таджикские строители возвели пешеходный мост через реку Пяндж. Кроме этого была проведена телефонная линия, которая обеспечила надежную связь с афганским погранкомиссаром. Телефонная связь дублировалась радиосвязью. Рота сарбозов, подразделение царандоя и группа защиты революции вполне надежно прикрывали кишлак и аппарат погранкомиссара. Поэтому было принято решение вывести из Нусая пограничников. Наши люди были нужны на других направлениях. Пограничная застава и подразделения комендатуры «Калаи-Хумб» были в постоянной готовности к оказанию помощи той стороне.
В ночь на 14 сентября поступил тревожный сигнал из-за Пянджа. Погранкомиссар по телефону сообщил, что банда обошла по подступающим к Нусаю скалам сторожевое охранение афганцев и атакует центр кишлака. Заставу и комендатуру подняли по тревоге, усиленные наряды вышли на границу. Комендант капитан Паньков и я на бронетранспортере срочно выехали к мосту, где постоянно находился на боевой позиции в БТРе усиленный наряд. На той стороне уже разгорелся бой. Секунды на оценку обстановки. Паньков пересел в БТР наряда. Дали пристрелочную очередь и открыли огонь. Афганский погранкомиссар корректировал стрельбу. Связь: Нусай – комендатура – наши позиции. Огонь крупнокалиберных пулеметов возымел действие. Бандиты вынуждены были прекратить атаку и теперь уже по берегу реки пытались обойти Нусай.
В конце первого часа боя я вдруг физически ощутил металлический стук по лобовой броне боевой машины. Гадать было нечего – нас обстреливал автоматчик или пулеметчик.
Бил по открытой цели, для моего-то БТРа укрытия нет. На мгновение испытал странное чувство: вот она, костлявая, тянет свою лапу, а разделяют нас всего-то миллиметры металла… Прошло еще полчаса. Паньков передал по рации: «Пятый, по вашему объекту ведет огонь гранатометчик!» – «Понял. Меняю позицию». Рядом невысокий дувал. Подходяще. Стали за него и опять ведем огонь. С рассветом бандиты ушли. У афганцев потерь нет. Банда потеряла несколько боевиков. Бой шел около пяти часов. Утром наряд у моста насчитал пять «хвостов» от гранат, которые метили в мой БТР. А если бы гранатометчик был более точен? Похоже, сегодня капитан Паньков спас жизнь мне и экипажу.
Вечером доложили, что афганский погранкомиссар выходит на встречу. Прибыл с каким-то известием? Нет, с пловом и шашлыком. Ведь и ему мы сегодня спасли жизнь.
В эти же сентябрьские дни в Калаи-Хумб из соседнего погранотряда прибыла мангруппа – боевой, сколоченный коллектив под командованием старшего лейтенанта В. Анохина. С 23 мая 1980 года это подразделение выполняло сложную задачу на границе Афганистана с Пакистаном – перекрывая перевалы Барогиль и Очхил, преграждало выход бандформирований по Вахандарьинской долине в сторону Файзабада и далее к нашей территории. За успешное выполнение первого, наиболее трудного этапа операции личный состав мангруппы был отмечен благодарностью Председателя КГБ СССР генерала армии Ю. В. Андропова.
Чем больше я знакомился с этими людьми и наблюдал за ходом подготовки к предстоящим действиям, тем сильнее проникался уважением и доверием к молодым офицерам и их подчиненным, к самому командиру – старшему лейтенанту В. Анохину, высокому, стройному офицеру с интеллигентным, почерневшим на высокогорном солнце и ветре лицом. Он был всегда спокоен и требователен. Я не сомневался: отличные, сильные парни способны выполнить любую задачу. Дальнейшие события подтвердили эту уверенность. За долгие шесть лет мангруппа участвовала в десятках боев. Были успехи и правительственные награды. Но несли пограничники и потери.
В начале октября предстояло выполнить сложную задачу в Джавайском ущелье, которое выходило из глубины афганского Бадахшана к нашей территории. Руководить операцией поручили полковнику И. П. Данилушкину, моему давнему сослуживцу. Москва одобрила план действий и дала «добро».
Несколько дней десантные группы не могли напасть на след банд. С появлением десантников на вертолетной площадке Калаи-Хумба где-то на афганской территории немедленно вспыхивал костер и над горами подымался столб дыма. Сигнал! С этим ничего нельзя было сделать. Система оповещения отрабатывалась, видимо, веками. Вылеты с других площадок также оказались безрезультатными. И только позднее появилась версия, что банды уходили в Куфабское ущелье. Там главарь Вахоб собирал силы «Дарвазского фронта». Он готовился к встрече…
В середине октября мы опять готовили высадку десанта в Джавайское ущелье. Но последовала команда «отбой». «В чем дело?» «Вертолеты не придут, так как выполняют другую задачу», – последовал ответ. Зародились недобрые предчувствия, и они, к сожалению, подтвердились.
После нашей успешной операции осенью 80-го года в Куфабском ущелье господство бандформирований главаря Абдул Вахоба было сведено на нет. Но прошел год, и щупальца этого хитрого и коварного «командующего Дарвазским фронтом» опять протянулись в Куфаб, превращая его в центр бандитизма на севере афганского Бадахшана, в непосредственной близости от советско-афганской границы. Разрабатывал боевую операцию по уничтожению бандитов в этом ущелье полковник Н. Т. Будько.
О том, что начавшуюся операцию постигла трагическая неудача, Данилушкин и я узнали ночью. В намеченный пункт высадки группы десанта вылетели утром 17 октября. В первом вертолете находился и полковник Будько: он предполагал на месте осуществлять руководство операцией. При подходе месту посадки вертолеты встретил шквальный огонь бандитов. Будько был тяжело ранен. Только благодаря мастерству пилота майора В. Ф. Краснова удалось поднять борт и вывезти раненого.
Вот рассказ одного из участников этой операции полковника запаса А. В. Добрякова. В то время в звании капитана он был заместителем по политчасти командира подразделения капитана С. Н. Богданова: «Я летел в первом вертолете вместе с группой огневой поддержки. В этом вертолете летел и Будько. Нас уже ждали. То ли пролетавшие в этом районе накануне вертолеты демаскировали операцию, то ли к душманам поступила информация из других источников, но главарь Вахоб организовал настоящий огневой мешок.
Первый вертолет расстреливали, как живую мишень. Били влет, не дав приземлиться. Только чудо спасло пограничников от неминуемой гибели. Машина, так и не сев, едва сумела вырваться из огневой пелены и ушла на базу.
Из второго вертолета успели десантироваться лишь несколько человек. Но это были их последние в жизни шаги. Борт, в котором летел капитан С. Н. Богданов, был также обстрелян, командир экипажа старший лейтенант А. Н. Скрипкин убит. Второй пилот едва сумел посадить машину и выпустить на землю десант, как она загорелась, а затем взорвалась. Всего высадилось несколько десятков человек. Контуженный и раненный, Сергей Богданов организовал оборону. Душманы били со всех сторон. Спасали от пуль лишь огромные валуны. Вскоре удалось забросать гранатами бандитский дот. С вертолетов сбросили боеприпасы. Появились патроны, гранаты. Вроде бы дышать стало легче. Так и держались двенадцать часов. Наконец высоко в горах нашли место для высадки основного десанта. Вертолеты «обработали» позицию бандитов ракетными ударами. «Духи» ушли».
Из Калаи-Хумба Данилушкин и я были вызваны в штаб операции, на заставу «Иол» Московского погранотряда, куда прибыл генерал Харичев с группой офицеров округа. Решили провести дополнительную операцию. Задача оставалась прежней: уничтожить бандитов в Куфабском ущелье. Одновременно перекрыть перевалы, ведущие в ущелье, пресечь любое возможное перемещение банд в ту и другую сторону. Подразделение капитана Богданова к операции не привлекалось. Настала пора подразделения Анохина. Эта мангруппа должна была составить основу сводного боевого отряда. Одна застава вместе с «огневиками» майора Евгения Кима являлась группой прикрытия, командовать которой поручили мне. По замыслу штаба, создавалось еще два заслона, под командованием полковника Данилушкина и заместителя начальника штаба Хорогского погранотряда подполковника Якунина. Начало операции назначили на 24 октября.
В нашем распоряжении оставалось два дня на подготовку людей и оружия. Старшего лейтенанта Анохина по каким-то делам вызвали в Мургаб. А в мангруппу после отпуска прибыл его заместитель по политической части капитан Александр Дерендяев – умный, жизнерадостный офицер, потомственный военный. Было видно, как тянутся к нему люди. О таких, как он, в служебных характеристиках, как правило, пишут: «Среди подчиненных пользуется заслуженным авторитетом и уважением». Если он заходил в палатку к ребятам, оттуда вскоре раздавался смех. Александр брал гитару, а играл он прекрасно, и слышались песни. При первом же знакомстве я с удивлением увидел у него на поясе кортик. В этой обстановке, на мой взгляд, как-то неуместно выглядел этот предмет традиционной офицерской парадной формы. Александр уловил мое недоумение. «Это подарок отца. Он полковник запаса. Вот перед отъездом сюда вручил на память: оправдывай, говорит, звание офицера». «Учтите, бандиты ведут охоту за командирами. А это очень заметная деталь». Он обшил ножны и эфес кортика защитной материей и с подарком отца-ветерана ушел в последний бой.
Подготовка мангруппы к операции проходила в Рохаке, что в 20 километрах от погранкомендатуры. Неожиданно офицеры обратились ко мне с просьбой отправить начальника одной из застав маневренной группы старшего лейтенанта Логвиненко за какими-то необходимыми им вещами, которые они якобы оставили в комендатуре. Но я знал истинную причину этой просьбы: в Калаи-Хумб, проделав трудный путь на попутной машине, из Мургаба приехала жена Логвиненко – юная, хрупкая красавица с огромными карими глазами. Видно, какое-то необъяснимое женское предчувствие подсказало любящему сердцу преодолеть опасные километры Памирского тракта, чтобы увидеть мужа в последний раз. Утром 24 октября Логвиненко вернулся.
В Рохак прибыл взвод сарбозов во главе с лейтенантом, а также наши офицеры: капитан Григорьев – из комендатуры «Калаи-Хумб» и капитан Ассадулаев – из Хорогского отряда, тот, что первым 7 января 1980 года переправлялся в Нусай. Они и афганцы должны были войти в состав сводного отряда.
На рассвете 25 октября вертолеты забросили нас на горное плато, расположенное у истоков ущелья, на высоте около 3000 метров. Я со своей группой остался на месте, а сводный отряд под командованием заместителя начальника штаба Московского погранотряда майора Евгения Климова начал действовать. Они спустились в ущелье, будто в какое-то глухое подземелье: почти сразу исчезла радиосвязь. В горах по-другому и быть не могло – надежды на устойчивую связь часто не оправдывались. Как и при проведении операции в 80-м году, в качестве воздушного командного пункта и ретранслятора использовался вертолет. Поэтому мы не знали, что происходит с основной группой. Ждали информации из «Иола».
На этом я прерву свой рассказ и предоставлю слово пограничнику Александру Толстых. Это одно из писем, которые в свое время пришли в адрес создателей Книги Памяти о воинах-пограничниках и чекистах, павших в Афганистане:
«Здравствуйте, уважаемые товарищи! Получил письмо от родителей погибшего друга, что готовится к изданию Книга Памяти. Может быть, мои воспоминания чем-то вам помогут.
Призывались мы весной 1980 года. Отслужили больше года на Памире, а осенью 1981 года были направлены в ДРА. Но сразу туда не попали. У самой границы наша десантно-штурмовая мангруппа проходила долгую подготовку. Через некоторое время началась боевая работа. Нас забрасывали на вертолетах в приграничные афганские кишлаки, но вначале никаких боевых действий не происходило. Как нам казалось, отцы-командиры излишне осторожничали, старались избежать потерь. Даже обижались на них: не дают, мол, «поработать».
В ночь на 25 октября нас подняли по тревоге. Саша Львов со своим взводом отправился в кишлак и там нарвался на засаду. Бой в каменном мешке длился часов 5–6. «Духи» били с двух сторон и не давали поднять головы. Саня с друзьями под огнем вытаскивал раненых и убитых. Потом он рассказал, что вначале был страх, растерянность, а затем только злость и безразличие к смерти.
Мокрые, голодные, смертельно уставшие, они не могли зажечь ни костра, ни даже спички. На каждый огонек или шорох обрушивался шквал свинца. Из своей засады «духи» кричали: «Русские, сдавайтесь!» К утру все стихло, «духи» ушли. Ребята какое-то время оставались на позициях. Не те вчерашние беззаботные ребята, а солдаты, за ночь увидевшие смерть боевых друзей, почувствовавшие ненависть к врагу, познавшие цену жизни. За этот бой Александр Львов был награжден медалью «За боевые заслуги».
Было потом еще множество операций, мы узнали, почем фунт лиха. Но самое главное, мы почувствовали, как дорога нам наша Родина, наша земля, наши люди. Саша всегда говорил: «Лишь бы вернуться домой. Я так боюсь умереть, не увидев мать, отца, сестренку Таню, мой город Златоуст…» И не увидел. Оставались считанные дни до возвращения домой, и в последней операции он подорвался на мине. Произошло это 17 мая 1982 года».
Письмо Александра позволяет в какой-то степени увидеть трагедию глазами рядового участника. Так же, как и 17 октября, сводный отряд попал в засаду. Это произошло 25 октября во второй половине дня.
Взвод афганцев почти полностью бандиты уничтожили сразу. Огонь обрушился на колонну Климова. Сам он был ранен, но пытался принять меры по организации обороны. Вскоре погиб начальник заставы старший лейтенант Валерий Логвиненко. Убит пулеметчик. Его тут же заменил капитан Григорьев, но пуля сразила офицера. Снайпер! Замполит мангруппы капитан Дерендяев по рации связался с вертолетами, навел их на цель. Но «духи» выследили и его. Опять снайпер! Когда вторая пуля пронзила Александра, он прошептал: «Держитесь, ребята».
По позициям бандитов были нанесены авиационные удары, высажены группы десантников, которые спасли окруженных. Под покровом ночи они выводили оставшихся в живых, выносили раненых и убитых.
Группы Данилушкина, Якунина и моя оставались на перевалах еще почти две недели.
Бандиты так и не смогли выйти из ущелья, а авиация сделала свое дело.
За это время мой гарнизон пополнился подразделением десантников, которыми командовал капитан Борис Марков. Это они шли на выручку попавшим в засаду. О таких офицерах, как Борис Иванович Марков, стоит сказать особо. Он командовал тыловыми подразделениями в Пянджском отряде, а капитан Павел Павлович Базанарчук был начальником клуба в Московском отряде. Эти и многие другие офицеры в силу своих служебных обязанностей решали зачастую самые мирные проблемы. Но офицер всегда остается офицером. Время поставило иные задачи, и проявились прекрасные боевые качества этих молодых людей. Они не только отличались личной храбростью, но умело руководили боевыми действиями вверенных им подразделений. К таким энергичным офицерам относятся тогдашние капитан Владимир Жук, старшие лейтенанты Валерий Пекшин, Валерий Роман, Геннадий Попов. Список этот можно значительно расширить.
5 ноября поступила команда на подготовку к вылету. Наша страна готовилась к празднованию 81-й годовщины Октября. Пришла радиограмма: «Вертолеты будут в 11 часов 6-го». Поднял людей затемно. Сохраняя боевое прикрытие, готовились к вылету. Всяческих грузов накопилось множество: боеприпасы, радиостанция, палатки, полевые кухни, печки. Установка была четкая – ничего не оставлять на месте пребывания заслона. Рассвело. Первая тройка вертолетов пришла не в 11, а в 8 часов. Ах, какими добрыми словами я вспомнил тогда известный анекдот о «ефрейторском зазоре»! Грузились быстро. Каждые 20–30 минут приходили «борты». А тем временем погода ухудшалась, с вершин спускалась серая мгла, приближалась снеговая туча. Еще немного времени – и мы окажемся в ее непроглядных «объятиях». Высота-то почти 3000 метров. Надо было успеть снять всех. С последней тройкой вертолетов уходила замыкающая группа: 20 человек прикрытия, ополченцы – ватанпарасты, защитники родины, как они себя называли (ватан – родина), под командованием Базора, моего старого знакомого, того, что сопровождал десантников Файзиева при движении по ущелью к кишлаку Даргак 23 февраля 80-го года, и несколько офицеров. Первый борт забрал 11 десантников. Взревели движки, он начал движение, чуть оторвался от земли и вдруг как-то неестественно накренился и… Такое можно увидеть только в кино, когда смотришь и удивляешься – молодцы киношники, здорово отсняли эпизод! Но в жизни, когда катастрофа происходит в тридцати метрах от тебя, это выглядит страшно. Лопасти несущего винта ударились о землю и разлетелись осколками, хвостовая балка переломилась, как хрупкая хворостинка, корпус завалился набок, появилось пламя. Я увидел, как летчики упавшего вертолета выскочили через люк и бросились к соседней машине, которая немедленно взлетела. Взорвалось топливо, загремели взрывы НУРсов и всего того, чем был начинен вертолет. Но где же одиннадцать десантников? Смогли ли они выбраться из охваченной пламенем машины? Офицеры, которые остались со мной, бросились на поиски. Наши крики заглушались грохотом разрывов. Никто не отзывался. Неужели десантники остались там, в горящей западне? Наконец метрах в 50 от дымящих и стреляющих остатков того, что 20 минут назад было прекрасной винтокрылой машиной, над камнями показался один, другой и – какое счастье! – все одиннадцать испуганных, чумазых ребят. Осмотрели, ощупали всех. Целы!
Заканчивался второй год войны. За это время мы не раз прощались с погибшими товарищами. Самыми тяжелыми оказались неудачи в Куфабском ущелье. Почему? На мой взгляд, основной причиной была недооценка противника, его возросшего боевого опыта. Положительные результаты проведенных в течение двух лет боевых операций сыграли в какой-то степени свою роковую роль. Мы не прорабатывали возможные варианты неудач. Причиной потерь явилась, с одной стороны, недостаточная информация о противнике и, с другой – слишком откровенная подготовка наших действий, которая, по сути дела, демаскировала предстоящую операцию. Да, мудро сказал поэт Шота Руставели: «Каждый мнит себя героем, видя бой со стороны». Поэтому нет смысла сейчас искать и критиковать виновных. Мы все, кто посылал подчиненных в бой, виноваты перед вами, погибшие друзья.
Наступал новый этап в боевой деятельности пограничных войск. Обратимся к воспоминаниям генерал-лейтенанта Николая Ивановича Макарова. В то время он выполнял советнические обязанности в столице Афганистана: «… В резиденции главного военного советника в Кабуле состоялась встреча представителя пограничных войск с советниками Министерства обороны, аккредитованными при правительстве ДРА. Высшие генералы знали друг друга по предшествующей службе, вели себя непринужденно. В соответствии с принятым в Москве на высоком уровне решением о дополнительных мерах по оказанию интернациональной помощи ДРА с 8 января 1982 года в северные провинции Афганистана вводились подразделения советских пограничных войск. Генералам предстояло определить места их дислокации и формы боевого применения.
Общая численность пограничников, солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров, была невелика. Но боеспособность их оценивалась высоко – тщательно отобранный личный состав представлял единый монолит. Пограничники были сведены в пограничные заставы и мотоманевренные группы, хорошо вооружены и оснащены боевой техникой для действий в условиях сильнопересеченной местности…
Начальник пограничных войск генерал армии Вадим Александрович Матросов, обводя указкой зону ответственности войск, иронично комментировал: «Пограничников, дай бог здоровья благодетелям, не обошли вниманием. Очевидно, не без вашей помощи отвалили приличный кусок», – дружески корил он сидевших напротив генералов армии Сергея Федоровича Ахромеева и Александра Михайловича Майорова. В этой зоне оказались центры таких важных провинций, как Герат, Бадгис, Фарьбах, Джауджан, Балх, Саманган, Кундуз, Тахор, Бадахшан, а также северные города, примыкающие к границам Советского Союза, – Хайратон, Мазари Шариф, Шибирган, Тулукан, Файзабад, с населением свыше двух миллионов человек, с добывающей промышленностью, газопроводами, сетью автомобильных дорог, мостов, туннелей. Северные провинции составляли решающую часть аграрного сектора народного хозяйства страны. Пограничники выставляли десятки гарнизонов. Из них большинство постоянной дислокации».
Со многих участков границы уже начали свой путь в Среднюю Азию несколько вновь сформированных мотоманевренных групп. Во второй половине декабря эти подразделения вышли в районы сосредоточения на всем протяжении советско-афганской границы. Формировались различные структуры первичного звена, которые должны были находиться при каждой ММГ. На них возлагалась задача разработки и непосредственного проведения частных операций в зонах ответственности.
Возросшие масштабы предстоящих боевых задач погранвойск предполагали координацию их действий с соединениями 40-й армии, афганскими вооруженными силами, частями и подразделениями царандоя и органами госбезопасности ДРА (ХАД). Этим занимался первый заместитель начальника погранвойск страны генерал-лейтенант Иван Петрович Вертелко. Он, участник Великой Отечественной войны, в полной мере использовал свой боевой опыт, замечательные качества не только военачальника, но и политика. Его книга «Служил Советскому Союзу» – интересный, правдивый документальный рассказ, большая часть которого посвящена афганским событиям и их участникам, подробно раскрывающий специфику той войны.
И еще одно немаловажное назначение состоялось в это же время. Начальником оперативной группы округа стал полковник Е. Ф. Борисов. С Евгением Филипповичем – двенадцатым за два года командиром – я проработал вместе больше года. Совместно и в то же время порознь. Огромный по протяженности фронт боевых действий бросал нас с фланга на фланг. Не скажу, что мы с ним всегда жили душа в душу. Были и острые моменты. Ведь опытному, знающему командиру порой кажется, что необходимо все, или почти все, переделать по-своему, по-новому. Короче говоря, нужно «спасать положение», «наводить порядок» и так далее. А необходимости такой не было. Нужно отдать должное Борисову, он быстро уловил положительное, что было уже наработано, и в то же время, как новый человек, взглядом со стороны, определил то, что необходимо было совершенствовать. О том, как воевал Борисов, говорят целый ряд успешно проведенных операций, уважение подчиненных, правительственные награды и звание генерал-майора. А тогда на его плечи легла чрезвычайно ответственная и сложная задача по вводу вновь сформированных подразделений в Афганистан.
Третий год войны
Мне довелось принимать участие в подготовке и осуществлении марша одной из мотоманевренных групп в город Тулукан. Это была, пожалуй, наиболее сложная часть операции. Маршрут пролегал по горной местности, дороги после снежной зимы были в ряде мест почти непроходимы, но главное – на всем протяжении контролировались бандформированиями. Не случайно генерал армии Вадим Александрович Матросов в конце января вместе с группой офицеров Главка прибыл в Пянджский отряд.
Впервые я встретил этого человека в Армении, в Октемберянском погранотряде. Это была моя первая командировка в должности работника Политуправления пограничных войск. В отряд тогда прибыл начальник Закавказского округа – красивый, энергичный, подтянутый генерал. Выглядел он гораздо моложе своих неполных 50 лет. Произвела впечатление его глубокая внутренняя интеллигентность. Это врожденное качество шлифовалось в суровых условиях границы, где в 1938 году начал свою военную службу солдат из небольшой деревушки, что на Смоленщине, во все последующие годы его непростой офицерской судьбы. Нет, наверное, неправильно утверждение, что обстоятельства формируют человека. Душевной интеллигентности нельзя научиться, это как талант – или он есть, или его нет. А проявляется она во всем, и в первую очередь в отношении к людям. Через много лет в одном из своих последних интервью Матросов сказал: «Я вообще органически не переношу барства. Ни в быту, ни в отношениях не должно быть никакого «тыканья», пренебрежения к младшему, зависимому от тебя по службе человеку».
Конечно, такт, выдержка, обширная эрудиция прекрасно характеризуют человека, но успех деятельности военачальника определяют не только эти качества. Командир и политик, воспитатель и дипломат, пройдя боевой путь от солдата до Героя Советского Союза, генерала армии В. А. Матросов в течение 17 лет руководил пограничными войсками страны, входил в состав руководства Комитета госбезопасности. Этим, по-моему, сказано все.
Подготовка к вводу мотоманевренной группы в Тулукан велась размеренно, с тщательной проработкой каждой детали предстоящей операции. Один из великих полководцев древности сказал: «Героизм полководца – в его терпении». Пожалуй, он был прав. Я видел, как руководил работой подчиненных Матросов. Ни одна проблема не решалась «горлом». Помню, как один из прибывших с Вадимом Александровичем офицеров отдал какое-то важное распоряжение, не согласовав его предварительно с ним. И никакого, ожидаемого в данном случае, разноса. Только несколько резких фраз. По изменившемуся лицу генерала было видно, насколько он возмущен нелепой «инициативой» подчиненного.
… Мы стремились добыть подробные данные о возможных вариантах действий бандитов. Еще до начала движения колонны в нужных местах высадили десанты. С началом операции им пришлось провести несколько боев, предотвратив тем самым бандитские засады. Таким образом, тщательно продуманная организация всестороннего прикрытия, инженерно-технического обеспечения позволила колонне успешно двигаться к намеченной цели. Марш проходил с остановками, в течение нескольких дней.
На заключительном этапе движения передо мной была поставлена задача по проведению рекогносцировки в Тулукане и определению района размещения мотомангруппы.
В назначенную точку я вылетел вертолетом. Там меня уже ждали наш опытный офицер и командир армейского подразделения, размещенного недалеко от города. Немедленно выехали в Тулукан, в управление губернатора. Им оказался современный молодой человек. Объяснились с ним быстро. Возникло два варианта: хлопкоочистительный завод, территория которого была обнесена высокой стеной, и просторный фруктовый сад, некогда принадлежавший сбежавшему от революционных властей местному баю. Я выбрал завод. Для того чтобы еще раз удостовериться в правильности своего решения, поднялся на смотровую пожарную башню, которая возвышалась метров на 20–25 над окружающими строениями. Железобетонные прямые марши лестницы, шириной не более метра, без перил, проходили вдоль круглых стен внутри башни. Получалось так, что, находясь в середине лестничного марша, ты оказывался на узкой бетонной полоске, а справа и слева была пустота. На высоте 10–15 метров, честно говоря, становилось жутковато, появлялась мысль: «А что, если идущий следом за мной афганец чуть-чуть, совсем немного подтолкнет? А внизу цементный пол…» Но надо было идти вверх, а потом, уже увереннее, вниз.
Решили осмотреть и площадь сада. Кстати, туда и перебралась позднее мотомангруппа, предварительно подготовив все оборонительные сооружения. В то время сад обстреливался бандитами, поэтому ограничились осмотром мужской и женской половин пустого байского дома. Сопровождал нас бывший хозяйский слуга. Одна комната мужской половины оказалась закрытой. Губернатор, недолго думая, вышиб дверь ногой. Все помещение было до потолка завалено ярко-зелеными ветками какого-то растения. Пахнуло густым пьянящим ароматом. Реакция губернатора была самая жесткая. Схватив байского прислужника за ворот халата, он долго что-то кричал, многозначительно жестикулируя. «В чем дело?» – обратился я к нашему офицеру. «Это все сырье для наркоты. Губернатор собирается его судить».
Через некоторое время появилось передовое охранение, а следом и вся колонна въехала на территорию хлопкоочистительного завода. В конце дня Матросов побывал в Тулукане. Замечаний по размещению не было.
26 февраля 1982 года генералу армии Вадиму Александровичу Матросову было присвоено звание Героя Советского Союза. Отныне впервые в истории пограничными войсками командовал не только генерал столь высокого воинского ранга, но и человек, удостоенный высшей награды Родины. Каждый из нас понимал, что это высокая оценка не только мужества и мастерства военачальника, сумевшего блестяще организовать и осуществить выполнение поставленной задачи, но и деятельности всех наших боевых подразделений, успешного проведения операции в 1982 году.
С вводом вновь сформированных мотоманевренных групп (ММГ) фронт действий сразу же увеличился более чем вдвое, да и гарнизонов на той стороне стало гораздо больше. Если в 1980–1981 годах фронтовыми были лишь погранотряды на левом фланге КСАПО, то теперь фронтовым являлся практически весь округ. Нашу оперативную группу перевели в Ашхабад, что позволило более эффективно реагировать на все изменения обстановки. Несмотря на то что в течение прошедших двух лет система управления боевыми действиями по вертикали Главк – округ – ММГ постоянно совершенствовалась, все же в создавшейся ситуации оперативная группа округа не могла в полной мере обеспечить решение всего объема задач, стоявших перед подразделениями. Груз этих проблем с первых дней военных действий постоянно увеличивался и на новом этапе перерос в предмет повседневной заботы командования, штаба, политотдела и всех служб округа.
В афганской войне не существовало трудных и относительно легких периодов. Все эти годы были тяжелым испытанием. И все же начало боевых действий в январе 80-го, ввод на территорию Афганистана большого количества людей, техники, вооружения в 82-м и «втягивание» вновь прибывших в круговерть жестокой схватки с хитрым и умелым противником было наиболее трудным делом. Эти испытания с честью выдержал Краснознаменный Среднеазиатский пограничный округ и его командующий генерал-лейтенант Геннадий Анатольевич Згерский. Он постоянно, до мельчайших подробностей вникал во все детали жизни и деятельности боевых подразделений и требовал этого от подчиненных. Вызывало удивление то, как этот человек мог усвоить и держать в памяти самую разнообразную информацию обо всем происходящем по обе стороны границы, данные, которые требовали принятия немедленных неординарных мер, разработки и проведения крупномасштабных боевых операций. Из целого ряда сложнейших решений можно назвать операции в зоне ответственности одного из наших погранотрядов и в районе афганского города Мазари-Шариф. При проведении последней предусматривалась авиационная и артиллерийская поддержка действий пограничников. Планирование операции и руководство ею было поручено генералу Г. А. Згерскому.
Крупная база моджахедов, где хранилось большое количество оружия, боеприпасов и другого военного имущества, располагалась в очень удобном для размещения и обороны месте, вблизи нашей зоны ответственности и центра Балхской провинции – города Мазари-Шариф, в районе горного селения Мармоль.
В одной из своих статей Геннадий Анатольевич Згерский вспоминает: «… селение находилось в котловине, со всех сторон окруженной высокими горами, вершины которых обороняли афганские моджахеды. Единственная дорога от равнинной части предгорья до Мармольской впадины, пригодная для движения гужевого транспорта, проходила по глубокому каньону с отвесными скалами, протяженностью 3,5 километра, ширина которого в самом узком месте составляла 3,6 метра.
В скалах по стенам каньона были сделаны пещеры, где размещались склады. Вход в каньон, а также дорога были заминированы. Управление минными полями было дистанционным. Перед входом в каньон установлены фугасы, состоящие из зажигательной авиабомбы с наложенными на нее минами, управляемыми дистанционно. Предполагалось, что наша колонна, втянувшись в каньон и встретив заминированную узкость, остановится, будет расстреляна охраной базы, а взрыв фугасов в тылу колонны создаст мощную огневую завесу, не позволяющую подойти подкреплению. Базой командовал известный в тех местах полевой командир душманов Забибулло. Такая мощная система обороны базы и ее инженерное обеспечение были организованы после неудачной попытки 40-й армии разгромить эту базу.
В операции участвовало несколько пограничных подразделений нашего округа. Одновременно высаживались десанты.
Боевые действия длились 12 суток. В результате перестали существовать 8 опорных пунктов противника, были разгромлены и захвачены склады с оружием, боеприпасами и различным военным имуществом, уничтожены сотни бандитов, в том числе и сам главарь Забибулло. С нашей стороны потерь личного состава и техники не было, за исключением четырех раненых, впоследствии все они вернулись в строй. Среди них был и командир инженерно-саперных подразделений подполковник Белов, компетентность и отвага которого во многом способствовали успеху операции».
В операции отличились также подполковник Ю. В. Романов, полковник А. Н. Евдокимов, майор В. Н. Вахренев – все эти офицеры позднее стали генералами.
Мармольская операция по праву является яркой страницей в истории боевых действий пограничных войск в Афганистане.
Созданная на территории ДРА группировка наших пограничных войск позволила значительно активизировать их действия. Проводились частные и крупномасштабные операции, как самостоятельно, так и совместно с частями 40-й армии. Осуществлялось взаимодействие с соединениями афганских вооруженных сил, подразделениями пограничных войск ДРА, ротами и батальонами царандоя и министерства госбезопасности Афганистана. Эти формирования к тому времени представляли собой боеспособные единицы, которые были в состоянии противостоять формированиям оппозиции. В зоне ответственности погранвойск постепенно увеличивалось число так называемых отрядов (комитетов) защиты революции, утверждалась народная власть.
Налаживание контактов с местным населением, особенно со старейшинами кишлаков, оказание помощи нуждающимся, доброжелательное отношение к жителям – все это вызывало ответную положительную реакцию. Афганцы видели в нас не захватчиков, а людей, которые пришли защитить их от бандитов.
В этот период пограничники совершали рейды с целью уничтожения в приграничье бандитов и их баз, проводили операции по ликвидации караванов с оружием и боеприпасами, сопровождали транспортные колонны, прикрывали маршруты их передвижения.
Уходил в прошлое третий военный год. По обе стороны границы шла борьба за безопасность среднеазиатских республик, всей нашей большой страны. Необходимость тех героических усилий пограничников со всей достоверностью доказывает сегодняшний день, теперешняя тревожная обстановка на далеких и в то же время таких близких рубежах суверенных государств Средней Азии. Мы выполняли свой воинский долг, побеждая противника и теряя боевых товарищей.
От Куфаба до Имам-Сахиба
Мотоманевренные и десантно-штурмовые мангруппы встречали новый, 1983 год на позициях, в окопах, в боевых дозорах. Обстановка, прямо скажем, была не новогодняя. Суровые условия, испытания, через которые прошли офицеры и их подчиненные, закалили пограничников. Но ведь даже и таким бойцам была необходима хотя бы маленькая частица тепла и заботы. Особенно в новогодние дни. Мы собирали письма, телеграммы, посылки, чтобы доставить их адресатам именно перед Новым годом. В политотделах отрядов готовились магнитофонные записи поздравлений от семей, от командования, записывались концерты любимых исполнителей. Большинство офицеров округа, отрядов, весь состав оперативной группы командировались «за речку». Политработников капитанов Зырянова, Жука, старшего лейтенанта Попова направили на наиболее сложные участки.
Измотанному бесконечными боевыми операциями начальнику оперативной группы полковнику Борисову дали небольшую передышку. Он уехал в Ашхабад, где его ждали жена и дочь. Подменил Борисова заместитель начальника штаба округа полковник Пашеев – мой однокашник по училищу и сослуживец по Ленинаканскому отряду: наши заставы входили там в одну высокогорную комендатуру. Я в шутку подсчитал – мой тринадцатый командир! Решили: он остается «на базе», а я улетаю в Куфаб. Там десантники майора Ивана Петровича Барсукова – позднее Героя Советского Союза, полковника, 29 декабря выбили душманов из кишлака, жители которого еще летом ушли в горы.
31 декабря в Московском отряде загрузили в вертолет почту, посылки, продукты по новогоднему варианту, в том числе пару мешков картофеля (в ту пору для нас это был деликатес), кое-что из боеприпасов и – вперед! Вошли в ущелье. Сели. Нам сообщили, что при заходе на посадку с противоположной стороны ущелья бандиты произвели выстрел из ручного гранатомета. Мы его не видели и не слышали. Но все обошлось. Видимо, гранатометчик был слабо обучен. Промахнулся. С Барсуковым и его замполитом Кудряшовым прошли по позициям, поздравили десантников с наступающим годом. Шли пригибаясь, под прикрытием дувалов. С противоположной стороны наверняка наблюдали, и не просто, а через винтовочный или автоматный прицел. Штаб разместился в полуразвалившейся лачуге. Но внутри ее все было, как положено: карты, рация, дымила печурка. С большими помехами пробивался голос московского радио. В 24 часа поздравили друг друга, съели горячей картошечки. Спиртного ни грамма. Пили чай.
А теперь небольшое отступление. Три года назад мы осуществляли переход через границу сводными боевыми отрядами (СБО). Они стали гарнизонами на той стороне с задачей уничтожить на приграничной территории Афганистана бандформирования. А десантно-штурмовые подразделения базировались на нашей территории. Их действия носили десантный характер. Они стремительно высаживались из вертолетов в неожиданных для противника местах, вели жестокие бои. В них не обходилось без потерь. Подразделения под командованием Зуфара Файзиева, Ивана Барсукова, Олега Малашевича, Валерия Анохина, Сергея Богданова, Бориса Маркова действовали на разных направлениях. В 1981 году они изменились организационно, но задачи остались все те же.
В первые дни нового года тревожная весть пришла из Мазари-Шарифа. Между собой мы называли город и пограничный наш гарнизон, расположенный в непосредственной близости от него, просто Мазари. Так вот, 3 января 1983 года 15 советских специалистов-производственников, как обычно – на автобусе в сопровождении двух солдат царандоя, – выехали на городской мелькомбинат. Но к месту своей работы они не прибыли. Первичные поиски результатов не дали. Только к концу дня стало известно, что бандиты, переодетые в форму царандоя, остановили машину, расстреляли солдат и переводчика-афганца и увезли наших людей в неизвестном направлении. Сразу же был создан объединенный штаб, куда поступала любая касающаяся происшедшего информация. Общее руководство всеми действиями было возложено на генерал-лейтенанта В. И. Фуженко. Подготовкой пограничных подразделений и проведением операции по спасению заложников руководил генерал Г. А. Згерский. Подключили к этому и афганских пограничников.
Вот что рассказал об этой операции генерал Вахренев: «На третий день стало известно, что заложников удерживают в Карамкольском ущелье, в тридцати километрах юго-западнее Мазари-Шарифа. Блокировали этот район. Поскольку от сотрудников ХАДа поступали данные, что заложников ежедневно перебрасывают с места на место, а этой ночью планируют перевести через Карамкольский перевал и далее в труднодоступную местность, было принято решение высадить на перевале десант из резерва, находящегося у командования объединенного штаба. В состав десанта вошли сто афганских пограничников и я в качестве советника… Где-то примерно к 23 часам мы заняли позицию. Наводчик-афганец показал, где какая банда находится в ущелье… Окопались, организовали круговую оборону, наладили связь, и началось выдвижение мотоманевренных групп. Утром планировалась высадка десантников для усиления. Но ночью погода резко испортилась, температура воздуха упала до минус двадцати градусов, пошел сильный снег. А с утра все горы закрыло туманом. Стало понятно, что о поддержке с воздуха не может быть и речи.
Душманы оказали яростное сопротивление. Система огня у бандитов была многоярусной, все подходы к укрытиям они заминировали. Мотоманевренные группы остались у входа в ущелье. А тем временем внизу, в тумане, шел ожесточенный бой. Душманы вели огонь из всех видов оружия. Через сутки, под давлением прорвавшихся в ущелье мотоманевренных групп, мятежники стали отступать, пока не наткнулись на нас. Когда они подошли ближе, мы открыли огонь. Несколько десятков душманов было убито, а остальные стали нас окружать. Мы оказались в кольце. Все пути отхода были отрезаны. Ситуация складывалась патовая: ни мы не могли уйти с перевала, ни они. И так трое суток, без пищи, при ограниченном количестве боеприпасов. К нам прибежал перебежчик и сообщил, что заложников перебросили в другое место еще за три часа до нашего десанта. Их перевели через перевал и укрыли в сорока километрах отсюда, в кишлаке Вашхак. Наконец прилетели вертолеты. Сняли десант. Половина афганцев были обморожены. Но тем не менее никто из них не помышлял о сдаче в плен или же о выдаче меня, советского военного советника, бандитам.
В тот же день мы вновь десантировали наши мотоманевренные группы совместно с афганским подразделением в район кишлака Вашхак, но заложников на месте вновь не оказалось. Только на пятые сутки удалось установить их местонахождение. Они были уже в ста километрах от Мазари-Шарифа. Бандиты планировали отправить их дальше, через Саланг. Для этой цели объединились несколько банд. Они пытались во что бы то ни стало перебросить наших специалистов в Пакистан. Пошел сильный снег. Перевалы оказались закрытыми, и бандиты были вынуждены прятать заложников в ущелье, поочередно меняя кишлаки.
Замечу, что в каждом селении, куда приводили заложников, душманы организовывали митинги и говорили населению, что это советские военные летчики, которые бомбят мирные кишлаки, убивают детей, женщин, стариков. Это была хорошо организованная пропаганда…
Я вернулся на командный пункт, где встретился с одним своим знакомым афганцем. Его послал отец сообщить нам, где находятся заложники. Гость начертил подробную схему. Генерал-лейтенант Фуженко принял решение срочно высадить десант: подразделение мотострелковой дивизии и афганскую роту. А поскольку для руководства десантом был нужен военный специалист, знающий и русский, и афганский языки, то назначили меня. Заняли места в вертолетах – и вперед.
Мятежники нас не ждали. Это нам и помогло. Когда начался бой, заложники отняли у охранников оружие и стали стрелять. Двое наших специалистов погибли в перестрелке, двое были ранены, а остальные одиннадцать человек добрались до вертолетов.
Мы знали, что в кишлаке находятся еще четверо советских рабочих (те самые двое раненых и двое убитых). Высадив десант, еще в течение пяти часов, под непрерывным огнем, зажатые в ущелье, мы продолжали пробиваться к дому, где оставались наши люди. Забрав убитых и раненых, отправили их первым вертолетом… В годы афганской войны командование принимало все меры, чтобы спасти каждого советского человека, будь то военнослужащий или гражданский специалист. Во имя спасения человека не считались ни с чем».
Там, «за речкой», у пограничников постепенно сложился особый характер отношений между офицерами и военнослужащими срочной службы, между старшими и младшими, начальниками и подчиненными. Все мы, независимо от количества звезд, просветов и лычек на погонах, задыхались в раскаленных беспощадным среднеазиатским зноем бронированных корпусах БТРов, глотали теплую, обеззараженную медицинскими препаратами воду и имели почти одинаковые шансы быть ранеными или убитыми. Нас объединяло единое понятие «воин-афганец».
В экстремальных условиях рождались полное взаимопонимание людей, безграничный авторитет боевых командиров, безукоризненное выполнение их команд и распоряжений, с полуслова, с одного взгляда. Укреплялось войсковое братство.
… Уже два года существовала оперативная группа (ОГ) Среднеазиатского погранокруга.
Время подтвердило правильность решения о ее создании. В проведении боевых операций почти не было перерывов. Кроме того, постоянно возникали спонтанные боестолкновения в различных точках широкого фронта действий пограничных подразделений. Офицеры ОГ, являясь авангардным управленческим звеном, выдерживали значительные физические и моральные нагрузки. Состав группы постепенно менялся. В бою 17 октября 1982 года был тяжело ранен Н. Т. Будько, вместо него прибыл Е. Ф. Борисов. Заместителя начальника группы Б. Г. Мирошниченко перевели на другую должность – его заменил Ю. В. Романов – начальник Пянджского отряда. Он уже имел достаточ-ный боевой опыт и с ходу включился в работу. Решительный, знающий свое дело командир и, кроме того, крепкий, красивый человек, мастер спорта по такому довольно редкому виду, как водное поло, в первых же операциях проявил себя храбрым, хладнокровным и расчетливым руководителем. Пройдя через десятки боев, Юрий Васильевич не раз был на волоске от неминуемой гибели. Так, однажды бандитская мина взорвалась под колесами БТРа и кусок гранита, словно пушечное ядро, ударил в грудь стоящего неподалеку полковника. Спасли его врачи, спортивная закалка и автомат Калашникова, принявший на себя страшный удар камня. Впоследствии Ю. В. Романов окончил Академию Генштаба, стал генералом. Ушел из группы подполковник А. Х. Халиков – бесстрашный офицер. Никогда не забуду наш совместный вылет к главарю банды, которого Анвар Хакимович убедил поддержать законное правительство и не поднимать оружие против нас и правительственных войск. На встрече я должен был сыграть роль представителя командования и своеобразного «гаранта» предварительной договоренности.
Вертолет приземлился на окраине кишлака. Мы вдвоем пошли к расположенной неподалеку усадьбе. Навстречу, в сопровождении двух телохранителей, вышел главарь. Не был бы он бандитом, несомненно, можно было залюбоваться этим ладно скроенным, высоченным мужиком с благородными чертами смуглого лица. Беседовали минут десять. Время было ограничено, вертолетчики не глушили двигатели. Учитывали – возможно, пришлось бы немедленно взлетать. О прикрытии не могло быть и речи. Но переговоры прошли успешно. Главарь и его банда выполняли данное ими слово. Долго ли, утверждать не могу. Уезжая, свои дела и связи Халиков передал капитану Минакову, который к тому времени проработал в ОГ без малого два года. Сергея Минакова афганская война долго не отпускала, но все обошлось, он остался жив и невредим.
Состав ОГ пополнился двумя капитанами – Игорем Беловым и Геннадием Логиновым. Пограничные специальности у них были разные, но война объединила их единой целью – ликвидацией бандитских минных заграждений. Бесстрашные офицеры всегда оказывались впереди, под пулями, вместе со своими саперами. Инженер Игорь Михайлович Белов с миноискателями и щупами и Геннадий Григорьевич Логинов с вожатыми и четвероногими помощниками – овчарками-саперами. Эти люди не думали о том, что ежедневно совершают героические поступки, а четко выполняли свои обязанности.
Шли в бой, совершали боевые полеты, проводили транспортные колонны по горным афганским дорогам – словом, честно и мужественно исполняли свой офицерский долг мои боевые товарищи: В. Ф. Краснов, Н. М. Безруков, А. Е. Синицын, Н. П. Насыпайко, А. А. Бакум, Галиев, Терновский, Попов, Жук. Мы вместе радовались успехам и переживали неудачи. Редко собирались вместе, но все равно были единым коллективом. Решали серьезные задачи и иногда позволяли себе пошутить, по-доброму подтрунивали друг над другом.
Прошло уже много лет, но пережитое в Афганистане вспоминается с чувством гордости за боевых друзей, с которыми шел вместе по дорогам той войны.
Я находился в гарнизоне Имам-Сахиб, когда поступило распоряжение об откомандировании меня в Москву, для направления к новому месту службы. Это не стало неожиданностью. Все-таки я был в Афганистане уже четвертый год. Срок немалый. 7 апреля 1983 года вылетел на «большую землю». Прощай, Афганистан! Тогда я, конечно, не знал, что пройдет четыре с половиной года и вновь придется оказаться здесь, уже на юге страны, на афганско-пакистанской границе, в роли советника… Но это уже тема для другого рассказа…
Пограничники-«афганцы» собираются нечасто. Но сколько радости и душевного тепла в этих встречах! Правда, много и печального. С грустью мы узнаем, что из жизни уходят наши боевые товарищи. Нет уже среди нас Вадима Александровича Матросова, Ивана Григорьевича Карпова, Абдусалома Гафаровича Гафарова, Леонида Алексеевича Панфилова, Владимира Карповича Новоселова, Ивана Ивановича Спасибко, Павла Ивановича Сергеюка. «За речкой» навсегда остались Сергей Григорьев, Виктор Кожевников, Герман Кокшаров, Юрий Скрипкин, Александр Милованов, Александр Дерендяев, Валерий Логвиненко, мой земляк со Смоленщины Александр Демидов, Ибрагим Юнусов и другие боевые побратимы. Вечная память им и всем погибшим воинам!
Виталий Беляев. Последний бой командира
В середине 1981 года майор Валерий Ухабов прибыл к новому месту службы (Каракалинский погранотряд) на должность начальника мотоманевренной группы (ММГ).
Осенью ММГ под командованием В. Ухабова вошла в Афганистан. И он, командир, до дня своей гибели в октябре 1983 года вместе со своими подчиненными достойно выполнял интернациональный долг.
1
Ухабов доволен: за плечами двадцать два года офицерской службы, и ясно, что он засиделся в майорах. Пора, брат, пора – новая должность «подполковничья», а погоны с двумя звездами не помешают.
Супруга довольна: Кара-Кала поселок уютный, аккуратный, утопает в садах. И она потихоньку шепнула, что за его старания подарит ему дочь.
А собраться военному человеку – только подпоясаться… Так говорят, но и утверждают – переезд из пункта «А» в пункт «Б» почти равнозначен пожару.
Сколько таких «пожаров» в их жизни, ни Ухабов, ни его супруга не считали. Зачем?
Служить, работать не расхотелось. Он понимает, что мотоманевренная группа серьезное подразделение. Заставой он командовал – там все ясно, а в ММГ – три заставы, минометный взвод, узел связи, техника.
И его командирская обязанность все подразделения в один боевой узелок связать, стоять накрепко и управлять уверенно, без колебаний, как конем на сложном конкуре.
А командовать придется не на гарнизонных парадах в честь всесоюзных праздников, а в горах, полупустыня соседнего государства, в боях против сильного и ловкого противника.
Больше года как на территории сопредельного, недавно еще дружественного государства, действуют специальные подразделения погранвойск.
Валерий Иванович служит не у синего-черного моря, а на советско-афганской границе, и был наслышан о противнике.
И знал о действиях и задачах наших. Они обеспечивали безопасность нашей территории – не допускали прорыва банды, поддерживали стабильную обстановку в приграничных районах, принимали участие в ликвидации горных баз моджахедов, сопровождали колонны автомашин…
Начальник отряда подполковник Николаев при встрече с Ухабовым конкретно поставил задачу: готовить мотомангруппу к действиям в Афганистане.
– Вы опытный офицер, – заключил он разговор. – Боевая подготовка – ваша стихия: стрелять, атаковать, действовать в горах… Обнаружить противника, скрыто сблизиться. Ты умеешь – научи солдат, сержантов и офицеров. Действуй… Время не ждет!
– Есть! – ответил Ухабов. – Выполним… Разрешите идти.
Николаев знал: Ухабов справится, только вчера звонил генерал-майор А. Борисов, заместитель начальника войск округа: «Ты на Ухабова надейся – не подведет, офицер цепкий. Но и помощь – подразделению придется действовать в сложных условиях».
И до звонка Борисова начальник отряда слышал только положительные отзывы о зам. коменданте Шурабадской комендатуры Термезского погранотряда.
И он надеялся…
Ухабов вышел от командира (перед этим он обошел все службы, представился всем начальникам) и пошел… домой. Ему дали квартирку, и надо обустраиваться: супруга красит, белит. В подразделении он появится только завтра, поутру, а пока его подчиненные и без него знают чем заниматься. Все идет по плану. Завтра командир части представит его личному составу мотомангруппы.
Ухабов еще вчера посмотрел на своих бойцов. Застава выходила на полевые занятия (без боевой техники) – смотри, командир…
Вполне организованно. Но поют солдатики строевую песню без энтузиазма (отбывают номер), шаг вялый и по команде: «Застава!» не слышно привычного жесткого топота солдатских сапог, бежать не желают – сто метров бегом, двести – шагом.
На занятие в поле отрабатывалась тема «отделение в обороне», Ухабов смотреть не пошел. Ему все ясно – энтузиазма у личного состава мало: ни шатко, ни валко. И офицеры, видимо, не осознали, что в скором времени им воевать придется. На полном серьезе. По ту сторону границы – война, а она только набирает силу. И афганцы перед шурави не сложат оружие.
Ухабов, дорогой товарищ, не гневись, тебя и назначили командиром, чтобы подготовить подразделение к действиям в сложных условиях.
Он знал, как взбодрить боевое подразделение.
И он взбодрит, но пока… рано утром, еще до подъема, командир в казарме.
И первого, кого встретил в проходах между кроватями беспокойно спящих солдат, был замполит мотомангруппы двадцатишестилетний капитан Александр Вишняков.
Подполковник А. Вишняков вспоминает: «Мы ждали командира – и он прибыл: майор Ухабов Валерий Иванович – быстрый, энергичный, требовательный. Наше знакомство состоялось рано утром, в спальном помещении одной из застав. Иду, вдруг слышу резкий, раздражительный голос: «Дневальный! немедленно закройте окна. «Афганец» повышибает стекла. Не слышали прогноза? Плохо…»
Оборачиваюсь, по проходу, вслед за мной, идет невысокий, чернявый, с широкими бровями, глубокими, чуть раскосыми глазами, офицер.
Подошел, поздоровался – рукопожатие жесткое, чувствуется сила, энергия, желание сразу после знакомства приступить к делу.
– Ухабов. Начальник мотоманевренной группы.
– Капитан Вишняков Александр Николаевич, заместитель начальника ММГ по политической части.
– И прекрасно, что познакомились не в канцелярии. Показывай и рассказывай.
Особо хвалиться замполиту было нечем, в подразделении долгое время отсутствовал командир, отсюда и все проблемы: личный состав «растаскивают»: на хозяйственные работы, на подмену, на замену, на усиление. Боевой учебой особо и заниматься нет времени.
Вишняков запомнил слова Ухабова: «Так больше не будет… Командир части поставил задачу, и мы с тобой обязаны ее выполнить».
Началась их совместная служба: день, два, три… десять. Поначалу Ухабов показался ему хмурым, жестковатым, неинтересным (Вишняков окончил Львовское политическое и считался интеллектуалом) собеседником, но вскоре он понял, что первые впечатления ошибочные. И человеком Валерий Иванович оказался добрым (солдата и сержанта понапрасну не обидит), и собеседником разносторонним – его интересовали и история, и литература, и современная политика.
В добром расположении духа, где-нибудь в перерыве между стрельбами, окруженный солдатами, он начинал слегка юморить. В строгой и четкой командирской речи проскальзывали шутки-прибаутки типа: что может солдат? может копать, а может и не копать; что вы галдите, как в муравейнике; что за беспорядок – кто в трусах, кто в майке, кто в чем! А задиристые строчки из стихов Высоцкого у него выскальзывали постоянно.
Солдатам это нравилось.
Но в обычных, забитых делами буднях он немногословен, хмуроват, сосредоточен. По словам Вишнякова, он поначалу испытывал ощущение, что командир чем-то недоволен, но свое недовольство держит при себе. Но вот-вот не выдержит, взорвется – накричит, накажет, не разобравшись в ситуации. Ухабов не взрывается: и месяц, и два, и три…
На третий день пребывания в должности Ухабов (в присутствии начштаба отряда) поднял подразделение по команде «В ружье!». Недостатков насчитали с воз и маленькую тележку. Еще через несколько дней начштаба утвердил развернутый план (графики, расчеты, схемы и т. д.) по боевому сложению подразделения.
Некоторые офицеры мотомангруппы побывали в краткосрочных командировках в Афганистане, участвовали в боестолкновениях с душманами – и сделали вывод, что противник серьезный: фанатичный, физически сильный, прекрасно вооружен, пользующийся поддержкой населения.
Ухабов сделал для себя правильный вывод (в соответствующих документах об этом не говорилось) – предстоит, по существу, антипартизанская война.
Он понял, что его солдатам не придется действовать в классическом понимании боя. Враг не будет сидеть и ждать их в окопах. Он будет нападать – беспощадно и дерзко, банды оседлают тропы, перевалы, дороги.
Попробуй сунься…
Ведению боя в сложных горных условиях и учил командир своих подчиненных.
2
Пора и честь знать – пора на войну. Октябрь 1981 г. Рядовой Юрий Роменский, впоследствии офицер и военный журналист, служивший в ММГ, так описал день «Ч».
«… Тут еще этот маскарад с переодеванием. Вчера неожиданно поступила команда: всем спороть знаки различия, сдать документы. Взамен полюбившего – зеленого, выдали неопределенного, цвета жухлой травы погоны и петлицы.
На наши возмущенные реплики капитан Вишняков, замполит мотоманевренной группы, менторским тоном, не терпящим препирательств, изрек:
– Понимать надо: мы войска политические…
Но понятнее от этого не стало…»
Солдаты переодевались, не зная еще, что их ждет впереди, а Ухабов в штабе отряда отрабатывал график движения ММГ из места постоянной дислокации в Афганистан.
Его график утвердили, и командир части похвалил Ухабова: штабная культура у вас, майор Ухабов, на высоте!
Тот вяло пожал плечами и пробубнил себе под нос: «Как учили…»
И пошли-поехали…
Александр Вишняков рассказывает: «Мотомангруппа совершила 1125-километровый марш. И без потерь… Ни до нас, ни после пограничные подразделения подобных маршей не совершали.
И командир заслуживает самый высокой похвалы – звездный час майора Ухабова. Колонна шла быстро, дорогу от Кара-Калы до трассы Кызыл-Арват – Ашхабад мы проутюжили в полном составе несколько раз. И сегодня начали марш без сучка, без задоринки.
Ухабов во главе колонны…
Спустились с гор, первая остановка, короткий инструктаж офицеров.
«Не дремать, не дремать, не дремать, – наставляет меня командир. – С людьми работай…»
Я знал, с кем и как мне работать, но неуемное подталкивание начальника заставляло и меня бурлить.
И снова в путь…
Деловито урчат моторы. Убегают под колеса все новые и новые километры припорошенного каракумским песочком шоссе. Кызыл-Арват – Ашхабад. Слева остался Бахарден – в поселке расположено управление Краснознаменного погранотряда.
А справа от дороги в осеннем мареве проплывают отроги Копетдага, слева – железная дорога, а за дорогой, если перешагнуть через рытвины вдоль каракумского канала, пески и пески…
Ухабов мурлычет: «… На берегу реки Арвазки стоит красавец Бахарден». Радио не выключил – и все, кто его слышит, улыбаются: у командира доброе настроение.
Через 18 км развилка: грунтовка идет в сторону гор, до местечка Инжерева.
На развилке – контрольный пост: офицеры управления округа отслеживают движение колонны. Следует доложить: на маршруте без происшествий.
И Ухабов доложил по рации: идем по графику, отстающих не имею.
Там учебный центр погранотряда, и мы с командиром и с офицерами своего подразделения были на показательных занятиях, которые проводил округ.
Действовала мотомангруппа соседнего с нами погранотряда. Тема: уничтожение горной базы моджахедов.
Ухабов смотрел внимательно, делал, по своему обыкновению, пометки в блокноте. Подошел ко мне и очень серьезно сказал: «А наши бойцы действовали бы побойчее».
Я с ним согласился, и у меня такое же мнение сложилось: нашим было бы что показать собравшимся со всего округа офицерам.
Наши побойчее – очень точно определил Валерий Иванович.
А после занятий и подведения итогов нас подвезли к знаменитому подземному Бахарденскому озеру. Накупались мы до одури, и об этом купании будем еще вспоминать с командиром в пронзительные зимние ночи Куфаба.
Дважды на марше подлетал к нам на вертолете зам. начальника войск округа генерал-майор Борисов Анатолий Филиппович, интересовался, как у нас дела.
Однокашник Ухабова – он беспокоился, готов был оказать нам помощь, но у нас все в полном порядке. Мотомангруппа идет и идет по маршруту, слаженно, без отстающих. Без ЧП. Командир уверенно управляет подразделением.
И пришли…
Почерневшее от солнца и забот лицо Ухабова посветлело, в глазах потух азартный, почти болезненный блеск, а спокойная походка выдавала его почти благодушное настроение.
Но все еще было у нас впереди…
3
Боевое крещение подразделения ММГ и командир Ухабов прошли вскорости: было приказано высадиться на остров Дархад – выявить расположение группы моджахедов, блокировать и, по возможности, уничтожить.
Командир, страшновато? Под пули ты еще своих бойцов не водил…
Дело наживное – не ты первый, не ты последний.
И возьмешь ты с собой лучших – стрелков, гранатометчиков, пулеметчиков, минеров. Они не подведут, не дрогнут, а пойдут за командиром. И сам не мандражируй, ты же профессионал высокого класса (так считают старшие начальники) и найдешь выход из самого сложного положения. Но и не обольщайся – шапками, тов. начальник десантно-штурмовой группы, моджахедов не закидаешь.
Как учили: изучи обстановку…
Остров Дархад на Пяндже: широкие, бурные рукава-руки обнимают его со всех сторон. Камыши – и заросли, заросли, заросли…
В них-то и скрываются моджахеды, но и пограничники не лыком шиты и в зарослях не затеряются.
Командование приняло решение десантировать группу Ухабова на вертолетах: и удобнее, и безопаснее.
Ухабов на первом вертолете (как и положено). Их, десантов, в боевой биографии офицера будет немало.
Он всегда первый… То не бравада, не отчаяние, не рисовка, то состояние души: командир ведет в бой своих подчиненных, и прятаться за спины ему не положено.
Высадились, огляделись – наскоро укрепились. Ухабов немедля отобрал группу: в нее вошли прапорщик Русан, сержанты Мищенко, Петров, ефрейтор Самарин, рядовой Реминный (и другие) и пошел в глубь острова.
Идут осторожно, как камышовые тигры, готовые в любую минуту ощериться огнем из пятнадцати стволов.
Но не так страшен черт…
Через двое суток выявлены основные места расположения бандгрупп, и по разведанным целям нанесли удар боевые вертолеты.
Разбежавшихся оставшихся в живых следует или добить, или вытеснить с острова.
Один, два, три дня на острове – и робость у солдат и сержантов прошла.
Действуют бойцы сноровисто, смело, иногда отчаянно, будто они давным-давно на войне.
Ухабов осторожничает, бережет солдат, семь раз отмерит, прежде чем принимает решение на бой.
Десять дней на острове, и задача выполнена: противник выбит… Наша граница на этом участке – в безопасности.
Вышли с острова, отдышались, привели себя в порядок, подвели итоги. Ухабов по полочкам разложил действия каждого офицера, прапорщика, сержанта. Провели собрание с личным составом. По мнению Ухабова, солдаты действовали напористо, но часто неосмотрительно, некоторые «выпадали» из боевых порядков, отсутствовало взаимодействие между отделениями… Ухабов умел подводить итоги и подмечать недостатки, чтобы потом упорно вместе со всеми их устранять.
По воспоминанию Геннадия Цехоновича, Ухабов педантичный офицер. «Пройдет по подразделению… Идет спокойно, неторопливо – и все в блокнотик пишет. Начальнику заставы сообщает: нам с тобой предстоит поработать – устранить, подтянуть, научить. По пунктикам, и пока все пометки не вычеркнет, не успокоится.
Мы его уважали искренне, а он на просьбы подчиненных откликался немедленно. Сидишь иногда на точке два-три месяца, узнаешь: завтра – борт. Не мешало бы в Калай-Хумб слетать, на свою территорию, домой позвонить, прикупить кое-что, передохнуть. Ухабов никогда не откажет: лети, если приспичило…
Сам же не особо рвался с точки: «Если только не по команде…»
Если же поступала команда, Ухабов недовольно морщился, бурчал: «Отвлекают командиров на пустые разговоры…». Но тут же вызывал Пономарева или Вишнякова – и передавал им мотомангруппу, и передавал на полном серьезе (а уезжал-то в Калай-Хумб на трое суток – на совещание).
Передавал и материальные ценности, и оружие с боеприпасами, и… даже минные поля, которые прикрывали десантников от наскоков душманов. Идут по полю, и Ухабов Пономареву указывает на каждую мину: здесь… здесь… здесь…
Тот и сам знает – планировал, вместе с саперами (и Ухабов с ними) минировал, но слушает внимательно: командир говорит – неспроста, что-нибудь выдаст. И точно.
– Вот эту, Дмитрий Николаевич, ложбинку крутую, мы с тобой для душманов оставили. Проходи ночью темной и режь кривыми ножами славных пограничников.
– Заминировать надо?
– Так точно. И до моего отъезда…
Молодые офицеры многому научились у своего командира: позже и Геннадий Цехонович, и Александр Вишняков, и Дмитрий Пономарев закончили военные академии, «вышли» в полковники – и считают, что заслуга в их становлении несомненно принадлежит Ухабову. Их въедливому командиру.
Едва отдышались после Дархада – новое задание: десант на сопредельную сторону напротив Термеза. Зачистка приграничья от банд, а то они очень пристально поглядывают на знаменитый мост через Аму-Дарью.
И месяц, и два зачищали – почти научились воевать: сами не подставляясь, но душманов били основательно, без жалости – и Ухабов только руками разводил: наше дело правое…
Закончили зачистку в приграничных районах в одном месте и марш, марш… Мотомангруппа под командованием Ухабова участвовала в боевых операциях под Мазари-Шарифом, Андхоем, Шибарганом, Кайсаром.
Год на войне, другой заканчивается…
Вспоминает Александр Вишняков: «Наша мотомангруппа, словно пожарная команда, выполняла задачи то в одном, то в другом районе. И справлялась: Ухабов «рулил» без крика, без шума, но жестко, уверенно. Умел задействовать внутренние резервы: инициативу офицеров, авторитет сержантов, солдатскую спайку.
И личный пример… Первая операция в горах, не дорога, а козья тропа, а с нами три БТРа ползут, обдирая бока, скребутся… А впереди боевых машин идет… Ухабов. Идет по тропе и ведет за собой колонну.
Пошли группу саперов… Но саперы – своя братия, могут и проморгать противотанковую мину, а потому и страшновато. И не в минах скорее дело – офицер словно на канате тянет за собой бронетранспортеры, и попробуй струсь, если в пяти метрах командир.
Личная храбрость Ухабова помогала и выручала…
4
Куфаб – это уже Памир, высота за три тысячи метров, излюбленное место для бандформирований.
Здесь они обжились: в горах их базовый район, а это – и их склады с боеприпасами и оружием, запасы продовольствия, подземные госпиталя, узел связи.
Устроились вполне прилично…
Сердобольных союзников у них предостаточно, а потому и матбаза у них вполне приличная. И ходоки они быстрые, и стрелки-снайперы, и чувство страха, по наблюдению офицеров, им неведом.
А мы?
В один из отщелков и «посадили» десантно-штурмовую группу Каракалинского погранотряда под командованием подполковника Валерия Ухабова.
Путь на «точку» один – вертолетами из Калай-Хумба (1 комендатура Хорогского погранотряда), других дорог нет: только горы…
Высадились… почти на голом месте, но им здесь жить, выживать, воевать. Начали с оборудования района обороны: капать тяжелее, чем воевать с душманами.
Но надо, и Ухабов настойчиво требовал от начальников застав, минометного взвода, связистов – копать, копать. И копали… между боями, хлесткими стычками с бандами. И первые потери: погибли сержант Трохимчук, ефрейторы Криворот и Головченко…
Ухабов мрачнел, выговаривал: воюем неаккуратно, прем напролом, обстановку знаем плохо.
И уходил в горы: изучал местность, работал в кишлаках, укреплял связи с подразделениями афганской армии.
По воспоминаниям Вишнякова и Цехоновича, каждый третий день боестолкновение (или они нас обстреливали или мы их долбим), а в месяц – серьезная операция по уничтожению баз боевиков. Операция, как правило, десантная, десантировались с вертолетов на головы моджахедов. Иногда – под кинжальный огонь пулеметов. Ухабов всегда на первом вертолете, первым вырывается из тишины, первым открывает огонь…
Солдаты за ним – без страха, молча, сжав зубы, в бой, как в ледяную воду с закрытыми глазами. Через минуту-другую обстановка прояснится, последуют команды, а пока – огонь и огонь.
Ухабова наградили орденом «За службу Родине» III степени – и все довольны, недоволен только генерал-майор Анатолий Борисов, зам. начальника войск округа. Он при встрече отчитал Ухабова: «Ты не лейтенант, а летишь под пули… Жить надоело? Не лучше ли уйти тебе на заслуженный…»
Товарищ большой начальник, зачем ты так, в лоб, между глаз – офицер воюет, не трусит, людей бережет, пользуется уважением среди подчиненных. А его на заслуженный…
Уже потом, через несколько лет, при встрече однокашников, Анатолий Борисов объяснил: «…Потому и намекнул ему – пора, Валерка, сады сажать, арыки проводить… Отчаянный парниша, Ухабыч, а в его годы не воевать, а в штабе карты разукрашивать».
И у Ухабова мелькнула мысль: а что, если и впрямь отправиться?
Не надоела окопная жизнь? Война, война… Бьешь ты, бьют тебя, а спрашивается, почему ты после двадцатипятилетней выслуги бока подставляешь?
* * *
Прилетали из Калай-Хумба вертолеты, привозили дрова, уголь, боеприпасы, съестные припасы и… письма. Письма ждали и офицеры, и сержанты, и солдаты.
Ждал их от своей разлюбезной супруги и Ухабов:
«Здравствуй, родной мой Валера! Очень соскучилась по тебе, жду не дождусь, когда же ты приедешь, как мне плохо одной, если бы только знал.
Золотце мое родное, у меня на работе все нормально, работаю без выходных и праздничных, зарабатываю дни к твоему приезду, чтобы хоть недельку побыть с тобой как приедешь. Подходит такая знаменательная дата – 28 мая, День пограничника, день рождения 27 мая, День советской прокуратуры. Как все мечтали снова быть у нас в гостях, даже все расстроились, что ты не приедешь к этой дате. Решили, как ты приедешь, будем отмечать эти даты. Весь коллектив передает тебе большой привет и желает скорейшего возвращения. А я как жду тебя! Узнаешь потом. Зацелую, понял!
Дома в Кара-Кала тоже все хорошо, птички поют и передают тебе привет и ждут тебя.
Пишу тебе из Кара-Кала 13 мая, утром в 8 ч. 45 мин., приехала рано утром, передам тебе все и опять уеду на работу.
Величко передают привет, В.М. в Москве, просит, если будешь в отпуске обязательно приехать к нему.
Видишь, какой ты хороший, все тебя любят. А больше всех я. Точно!
Не ругайся, что столько положила, тебе все это будет необходимо. У меня и так сердце изболелось за тебя.
Валера, буду заканчивать свое письмо. До свидания. Целую тебя и очень жду».
Писал и он – коротенькие, на две-полторы тетрадных странички, и Александра Сергеевна их хранит как бесценную память о муже.
Несколько строчек из его письма: «Здравствуй, Саша! 27.11. получил письмо и посылку. Все содержимое посылки очень удачно. За исключением белья. Белья прислала много.
У меня здесь кое-что есть, и я его периодически стираю. У нас здесь есть баня и вода в речке горная, мягкая. Отстирывается очень хорошо. Когда приеду – убедишься, что белье почти в идеальном порядке…
… Погода у нас сейчас хорошая. 15.11. выпал снег, но температура ниже 0 (1–5о) опускается только под утро. Днем опять наступает оттепель, снег подтаивает. Солнце, правда, в ущелье заглядывает с 10.30 до 13.30.
На состояние здоровья не жалуюсь. До 6.11. ежедневно занимался двухчасовой зарядкой и купанием в реке. Потом как-то не стало получаться. И теперь минут 10–15 поразомнусь и обливаюсь по пояс. А как у тебя с зарядкой?
Писал при свете коптилки, поэтому если где не попал на линии – причина уважительная.
Целую Валерий
29.11.82 г.»
Наверное, автору очерка о своем однокашнике не следует и комментировать письма – ясно как белый день: в письмах они откровенны и правдивы. Такие, как в жизни.
А жизнь продолжалась – Александра Сергеевна ждала мужа, а он, воин-интернационалист, выполнял свой долг.
* * *
В последнее время Ухабов спал нервно, урывками, поднимался среди ночи – и долго смотрел в серое оконце командирского блиндажа.
Нервы сдают… скоро на заслуженный отдых, и по обоюдному согласию с супругой место их дальнейшего проживания они избирают Душанбе. Но здесь все понятно и нет причин для беспокойства.
А может, тревожит его душу родимая сторона: недавно он из отпуска, и все свежо в памяти.
В отпуске он побыл недолго: отправив супругу после санатория «Черноморье» домой, в расписной туркменский поселок Кара-Калу (ей на работу), он примчался в свою Большую Малышку.
Не много времени оставалось, но Валерий все же помог родителям. Хотя и мелочи – сшил десятка полтора мешков под картошку, подправил покосившийся забор усадьбы, спилил в саду старые деревья, почистил погреб, поменял подгнившие доски в стайке.
С братом выкосил сочную полянку – сметать не успели: пусть дымится травка три дня, а потом сгребем сено в стожки.
С детства еще Валерий любил пройтись с косой по сочному разнотравью. Рядки, правда, ложились не такие, как у отца, – ровные и высокие, а чуть косят, прыгают, плешавят, но все одно – радость неописуема. Запах мяты, чабреца, медуницы кружит голову…
«Вставай-ка ты, чабрец, – пробубнил Ухабов, – тебя ждут ратные дела».
Ратные дела его ждали…
* * *
День предстоял нелегкий: через несколько дней начинается крупная операция в Куфабском ущелье. Цель – добить, уничтожить базовые лагеря душманов. Окончательно…
Задействованы большие силы: несколько десантно-штурмовых ММГ, несколько эскадрилий вертолетов. Привлекаются части афганской армии.
Мотоманевренной группе поставлена задача: перекрыть один из выходов из ущелья, а при попытке душманов вырваться из окружения уничтожать их всеми имеющимися силами и средствами.
Война войной, а обед подай по распорядку. Вот поэтому-то после зарядки и завтрака он, Ухабов, проверит наличие продовольствия – снимет остаток муки, крупы, сахара, консервов… Беспокоится нечего, вчера борт доставил десантные пайки, их хватит на двухнедельную операцию. Но Ухабов не забыл, как полгода назад вся мотомангруппа ела… варила конину. Благо, животина под боком. Когда-то на месте их расположения стоял СБО (сводный боевой отряд), отряд ушел, а лошади по неизвестной причине остались. Животные почти одичали, но в трудную минуту сгодились – пошли (не все) в пищу. Выручили… И пшеницу, взятую взаимообразно у местного населения, использовали – кашу варили.
Варили с утра до вечера, и не прожуешь. Высокогорье…
Непогода на три недели закрыла их «точку»: вертолетами не пробиться, а других подъездов нет. Нет погоды… И сиди, жуй слюну. Но после того случая командир взял под свой контроль наличие продовольствия.
После инструктажа дежурной смены Ухабов выехал в подразделение афганской армии, провел плановое занятие с их офицерами. Не исключено, что во взаимодействии с ними предстоит выбивать душманов из кишлаков, брать перевал, уничтожать вражеские базы.
Вернулся в расположения ДШММГ, сразу на наблюдательный пост: какие бы дела его ни ждали (если он не на операции), он поднимался на НП. Знал, за их расположением не одна пара острых глаз наблюдает, потому-то и они, погранцы, не должны дремать.
С НП не все разглядишь, не усмотришь за юркими горцами, но кое-что уловить можно. И Ухабов полчаса не отрывается от оптического прибора.
Вишняков как-то не выдержал, с улыбкой выдал начальнику:
– А я представлял, что так долго и внимательно можно рассматривать только пляж. На морских заставах, говорят, отбоя нет от желающих нести службу на НП…
Ухабов шутку принял:
– Представляешь, я недавно с моря, и не догадался подняться на вышку. Под боком застава. А ты здесь посмотри – приглядись и доложи…
– Вижу, – ответил Вишняков, – хвосты трех ишаков. За последний хвостище уцепился моджахед… басмач, однозначно. Отправился в аул, грабить, дань собирать с нищих.
– Ты трех увидел, а я насчитал двадцать, и все груженные под завязку. Отряд душманов уходит, стремительно покидает давно обустроенную высоту. Выводы? Выводы оставим разведчикам, а мы доразведуем…
Вот тебе и три хвоста. Таких поучительных коротких наставлений со стороны командира Вишняков получил немало. И доволен, все поучения-рекомендации сходились в службе.
Охрану района обороны подразделения Ухабов не доверял никому – задачу ставил сам, а разводил солдат по постам начальник штаба.
Такая ответственность – жизнь сотни с лишним пограничников. Внезапное нападение исключалось: минные поля, выставленные посты, часовые… И Ухабов, как тень, по два-три раза за ночь проверял посты.
Не задремлешь…
И сегодня не исключение – сразу на НП…
5
Операция в Куфабском ущелье, как и планировалось, началась в намеченные сроки. После нанесения ракетно-бомбовых ударов авиацией пограничных войск по разведанным целям, подразделения нескольких мотомангрупп начали движение – и приступили к уничтожению группировки моджахедов.
Каракалинская мотомангруппа (командир В. Ухабов) прикрывала один из выходов из ущелья.
Все шло нормально. Но на третий день операции выяснилось, что взвод разведки из соседней мотомангруппы попал в окружение. И его надо выручать, иначе пограничники погибнут, их плотно держит отряд моджахедов…
Попытки днем и прошлой ночью пробиться к окруженным не удалось: душманы все подходы – редкие тропинки, перевал – не только заминировали, но и выставили крепкие заслоны. Почти в три кольца зажали бедолаг и пытались захватить живыми. До сего дня им еще ни разу не удавалась взять пограничника в плен. И такой случай выдался…
Но окруженные отбивались отчаянно, а боеприпасов – на три часа боя. Командование решало: как быть? Атаковать душманов с воздуха? Высадить крупный вертолетный десант? Но ни местность, ни погода – облака, скользкий туман – не давали такой возможности, и вывод: пробиваться, снова и снова идти напролом.
Ухабов был в курсе событий, и он понял – легче всего к окруженным пробиться со стороны расположения его подразделения. А кто поведет группу? Никаких рассуждений – он, командир, возглавит бойцов: он знает местность, он не боится ночного боя, он…
Ухабов изложил свой план, свои предложения, и командование согласилось: другого варианта нет, только подполковник Ухабов…
В горах темнеет быстро. Тени сгущаются, скалы становятся угрюмыми, бесследно растворяются протоптанные солдатскими сапогами и тропинки.
В предночную пору лучше всего сидеть в засаде, подремывать, удерживая палец на спусковом крючке автомата, а при любом подозрительном шуме открывать огонь.
Ухабов ждал появление луны – прорисуются какие-то ориентиры, и его отряд начнет движение на выручку попавших в беду пограничников.
Командир взглянул на небо: в тяжелой дымке покачнулись вершины, в трех-четырех метрах, будто из воды, вынырнул ребристый, приглаженный ветром валун. Удобное место для засады. Пора…
Офицер встал, вдохнул глубоко и, облизнув обветренные губы, вполголоса произнес: за мной. И пошел… За ним след в след его бойцы.
Шли быстро, знали – до рассвета надо обернуться обратно. Их ждут и надеются: истекающим кровью разведчикам сообщили, что им на выручку идет Ухабов.
Ухабов предполагал, что без боя к окруженным десантникам ему не прорваться. И он был готов к ночной схватке. И она, эта схватка, не заставила себя долго ждать.
Их обнаружили – и командир зло сплюнул себе под ноги – не он, а его приметили.
Бывает… Ничего страшного, ночью легче пробиться.
Трассирующие пули грызли, секли, рассекали ночную тьму. Моджахеды начали бой робко – две-три винтовки постреливали. Пограничники навалились сразу. И бой стал жестким, хлестким, как горный ветер. Пять автоматов бьют в одну точку. В одном направлении… И бросок на двадцать метров, еще на десять и лежать, и втиснуться в камни.
Десантники ждут – откуда же последуют выстрелы, винтовочные, одиночные. Есть, не выдержали нервы у испытанных шахмасудовских бойцов. И Ухабов отдает команду: два выстрела из гранатомета по направлению, из «ручников» – короткими… Огонь! Осветительную ракету!
Не боится командир себя обнаружить – берет на испуг противника, людишки-то не из железа.
Синюшный, тревожный отсвет прорисовал склоны горушки, а по нему, как мыши от кошки, торопятся душманы. Отходят. Они уверены – русские пойдут их преследовать и они, горные орлы, устроят огневой мешок.
Но Ухабову туда не надо…
Радист доложил: вас вызывает Цехонович…
Получалось так, что старший лейтенант Геннадий Цехонович, высланный Ухабовым в разведку в тыл к противнику, оказался выше и метрах в восьмистах от окруженных десантников, и единственный, кто слышит их радиста. Помочь окруженным он не мог – с ним всего пять солдат, а душманов – не меньше сотни, но он поддерживал связь. И только через группу Цехоновича окруженные могли сообщать о положении дел.
В этот сеанс связи Цехонович сообщил, что душманы притихли. Прекратили обстрел окруженных пограничников. Они или готовятся к утренней атаке, или… уходят, опасаясь, что на помощь пограничникам идут значительные силы. Но не исключено, и это вероятней всего, приготовились встретить смельчаков, которые попытаются прорваться к окруженным
– Вас понял, – ответил Ухабов. – Принимаем к сведению. До связи…
Разведдозор доложил: впереди слышен разговор, крики и подозрительный шум – беспечно ведут себя горцы. Не заманивают ли? Шумят, гудят, а тихой сапой обкладывают группу Ухабова. И как только закончат – бросятся в атаку, чтобы разорвать в клочья смельчаков.
Но и шурави не лыком шиты.
Ухабов, ссутулившись, остановился – ему принимать решение. Остановить группу, дождаться рассвета, вызвать подкрепление.
– Мысли трусливые, товарищ Ухабов, – бормочет он, и слова застревают в густой, поседевшей бороде и широких усах. – Если бы так можно было решить проблему… Вертолетам в узкие щели не пробиться.
Не пойдет так, паря, до утра разведчики могут и не дожить – загрызут их фанатики душманы. Иди, Ухабыч, вперед, не тебе трусить. За два с лишним года пребывания в Афганистане сколько ты боев провел? По твоим же расчетам, каждый третий день бой или боестолкновение с вражьими партизанами. И ни разу ты не дрогнул…
В фильме, снятом по заявке Центрального музея Пограничной службы Российской Федерации о герое, генерал-лейтенант в отставке Г. А. Згерский об Ухабове говорит: «Ухабов три года воевал в горах… Смело и дерзко. И равных ему по опыту среди командиров мотоманевренных групп не было».
Заявление авторитетнейшего генерала, начальника войск Среднеазиатского пограничного округа. Он, генерал-лейтенант Г. А. Згерский, и подпишет через несколько дней представление на звание Героя Советского Союза подполковнику Ухабову Валерию Ивановичу… Посмертно.
Но пока Ухабов и не догадывается о своем геройстве. Он подзывает к себе прапорщика Русана и пятерых солдат, опытнейших бойцов. Их он отозвал с головного дозора, им новая задача: двинуться вперед, сойтись с душманами и ввязаться в огневой бой. И вперед ни шагу, а пятиться аккуратненько можно – оттянуть бандитов на себя. И крепко держаться, не высовываться, не подставляться. А он, Ухабов, с остальными солдатами обойдет нахальных душманов. Справа. Он знает одну расщеленку, и по ней-то они и пройдут к окруженным. К той самой высотке, где намертво засели наши. Выручим храбрых бойцов.
Не впервой… но, наверное, в последний раз – начальство в лице генерал-майора Анатолия Борисова, заявляет: пора тебе, Валерий, на покой.
Стоп! Зашевелились душманы, бьют из тяжелого пулемета. Они недалеко, в двухстах метрах, их можно и обойти, но лучше отогнать с маршрута. Навалиться всем, а не одному Русану. Они настырничают, не могут угомониться, и не поймешь, чего добиваются.
Посмотрим…
Плотный, как шинельное сукно, огонь пограничников сбил душманов с тропы. И они исчезли в извилистых ночных сумерках.
Маневрируют, хитрят, заманивают? Или уходят, уступают дорогу. Если так, значит, испугались, значит, не так они и сильны. Значит, можно пробиться к своим.
Надо идти. И не прямо по тропе в западню, а по той самой щели, которую обследовал он еще неделю назад.
Передохнуть бы минут пять-десять, выждать, когда уберутся душманы, народ-то устал. Даже он, старый тренированный конь, подсел на ноги. Но и останавливаться опасно – не сдвинешься потом с места, ноги не оторвешь от каменистой россыпи.
Нащупал командир помятую в кармане пачку «Явы» (на Куфабе он начал покуривать), но нет, останавливаться нельзя: сопит за спиной прапорщик Русан. Идут солдаты…
– Шире шаг…
– Есть, – прохрипел Русан. – Разрешите я первым…
– Ты рядом, не отставать!
Тропа, словно его курсантская кобыла Зеландия, вздыбилась… И круто пошла вверх среди редких кустарников.
«Шагать осталось нам немного…» Ухабова догнал лейтенант Изусов.
– Тов… подпол… Цехонович передает: у окруженных все спокойно. Но выход к тропе стерегут душманы. Оставили несколько человек. В пещере огонек-костер жгут.
– Мы им устроим огонек. Передай – разведгруппе не высовываться. Мы подходим, атакуем, и…
Все краски ночи исчезли, слившись в гулкую пелену. Только острый бок скалы помогал ориентироваться. Луна в четвертинку и звезды величиной с арбузы подсвечивали десантникам.
Подъем стал почти пологим, но тропа настолько сузилась, что пришлось идти по одному в затылок друг другу.
Ухабов знал – осталось метров двести. Коротким пружинистым шагом он поднимался вверх. За ним след в след прапорщик Русан и дальше в колонну по одному два десятка надежных бойцов. Пятерых из них он сейчас возьмет с собой и осторожно поползет к пещере. Важно, чтобы их не заметили… Противник уверен – на выручку к окруженным пограничники пойдут рано утром…
Так все и было. Часового снял Русан, а пещеру забросали гранатами. И через пять минут Ухабову докладывал незнакомый сержант: мы еще живы.
– Молодцы-огурцы. Держались отчаянно. Полчаса на сборы – и вниз. Раненных и убитых на плащ-палатки. Напоить, перевязать! И в обратный путь.
(Следует заметить, что за все годы войны в Афганистане ни один пограничник не попал в плен, не сдался врагу.)
* * *
Часа через два Ухабов понял, что солдаты выбились из сил, и у них одно желание – передохнуть. Он и сам устал. Командир споткнулся о камень и присел на несколько секунд. Вскочил и, подбадривая бойцов, отяжеленных плащ-палатками, вышел в голову колонны.
Начинало светать, оставалось метров пятьсот-восемьсот, и отряд Ухабова выйдет из опасной зоны. Выйдет к своим… И там-то их не достанут назойливые, как мухи, душманы. Заслоны десантников из его мотомангрупппы плотно держат оборону своего участка.
Шагать осталось им немного… Но эти сотни метров стали роковыми для командира.
О тех трагических минутах вспоминает полковник (в те времена старший лейтенант) Геннадий Цехонович: «… По всему маршруту движения группы Ухабова я поддерживал с ней связь. Он лично включился в разговор перед тем, как пограничники, высвободив окруженных, приготовились идти обратно.
Я еще предложил командиру сняться с «точки» (из засады) и прикрывать Ухабова с тыла. Тот отверг мое предложение, сказал, что духи поползут из своих базовых районов под давлением наших подразделений, и тогда мы будем очень нужны. Внимательно слежу за движением, идут без стычек, еще чуть-чуть, и они в расположении своих. Вдруг слышу взволнованный голос радиста: «Командира убили… командира убили. Ухабов погиб».
Позже выяснилось, что одна-единственная очередь, выпущенная группой моджахедов, оказалась роковой для нашего командира. Одна пуля из короткой испуганной очереди нашла в утренних сумерках сердце подполковника Ухабова… А мог остаться в живых, поручив выполнению задачи любому офицеру мотомангруппы. Но он не мог этого сделать. Там, где трудно и опасно, – он шел всегда впереди.
* * *
Ухабова похоронили в Душанбе, но затем усилиями супруги – Александры Сергеевны – героя перезахоронили на Кунцевском кладбище в г. Москве.
Ежегодно друзья и однокашники Валерия по училищу 12 октября встречаются на его могиле – кладут к памятнику цветы и поминают добрым словом доблестного бойца.
Юрий Ленчевский. Человек с большой буквы, Или Солдат всегда солдат!
О нем хочу сказать добрые слова. Таким человеком был генерал-лейтенант Геннадий Анатольевич Згерский. Заметна его роль в Афганской войне.
Специальности у пограничников разные, профессия одна. Они пограничники. И этим гордятся. Гордятся, что за десять лет боевых действий среди пограничников не нашлось ни одного дезертира, ни одного предателя.
Генерал-лейтенант в отставке Згерский Геннадий Анатольевич родился в 1928 году. В 1953-м окончил Московское высшее пограничное училище. Прослужил в войсках более сорока лет, из них более половины – в Закавказье, на Дальнем Востоке. С начала афганской войны, с 1980 года командовал войсками воюющего Среднеазиатского пограничного округа. С середины 1984 года – командующий Закавказским пограничным округом. Службу завершил в 1992 году. В настоящее время – Председатель Координационного совета Международного Союза общественных организаций (пенсионеров) пограничной службы.
Главный ветеран пограничного содружества не только в России, но и во всем мире. Это и русский советский поэт, лауреат Ленинской премии Александр Трифонович Твардовский, и русский поэт, Герой Социалистического Труда Михаил Васильевич Исаковский, и дважды Герой Социалистического Труда, авиаконструктор Семен Алексеевич Лавочкин, и Герой Советского Союза летчик-космонавт Юрий Алексеевич Гагарин, народные артисты СССР Людмила Касаткина, Юрий Никулин, Анатолий Папанов.
На Смоленщине родились генерал армии Герой Советского Союза Вадим Александрович Матросов и его друг и земляк дважды Герой Советского Союза главный маршал авиации Александр Иванович Колдунов. Оба удостоены бронзовых бюстов на Смоленской земле. Родом отсюда и Герой Советского Союза, командир спецгруппы КГБ «Зенит» полковник Григорий Иванович Бояринов, павший при захвате дворца Амина в декабре 1979 года…
У Смоленской кремлевской стены похоронен Герой Советского Союза Михаил Александрович Егоров, сержант, разведчик 756-го полка 150-й стрелковой дивизии, 30 апреля 1945 года вместе с Мелитоном Варламовичем Кантария водрузивший Красное знамя Победы над рейхстагом.
Золотыми буквами вписана в героическую летопись Отечества история города-героя Смоленска – города воинской славы и доблести, города-труженика.
Геннадий Анатольевич гордится тем, что его корни из земли Смоленской. Он родился 20 ноября 1928 года. Мама была медицинским работником – фельдшером. Отец участвовал в Гражданской, польской, советско-финляндской, Великой Отечественной войнах, в сражении на Халхин-Голе. В 1935 году он окончил танковое училище. Военным был, что называется, до мозга костей, и сыну своему сумел привить любовь к военной службе, во время редких встреч внушая, что эта профессия – для страны нужная.
Война – это кровь, страдания, смерть, и если это все падает на хрупкие детские плечи, то такое не забывается. Воспоминания военных лет своей тяжестью перевешивают все события мирно текущих дней.
В годы Великой Отечественной войны Геннадий Згерский с мамой были эвакуированы в Узбекистан, где будущий генерал некоторое время учился в школе, а затем начал и свою трудовую биографию – слесарем на машинно-тракторной станции. Позже он работал фрезеровщиком на ремонтно-механической базе ст. Жилево Московской области, окончил Московский инструментальный техникум при заводе «Фрезер».
Училище
Пришло время, и Геннадий Згерский стал курсантом Московского пограничного военного училища. В то время училище было двухгодичным, и будущих пограничников здесь мало отвлекали на общеобразовательные дисциплины, основное время уделяя получению практических навыков избранной профессии.
Геннадий Анатольевич гордится тем, что окончил прославленное училище, которому 4 февраля 2012 года исполнилось 80 лет. Сегодня не только в России, но и на рубежах Содружества нет, наверное, ни одного участка государственной границы, где бы не служили его выпускники. Летопись пограничных войск хранит немало ярких примеров мужества и героизма, проявленных в разное время воспитанниками вуза. Проявил себя в боевых операциях и генерал Геннадий Згерский…
Вехи пути
Пограничное училище Геннадий Згерский окончил в 1953 году и был назначен на должность заместителя начальника заставы по боевой подготовке Мукачевского погранотряда.
Однако вскоре, поскольку в начале 50-х годов в погранвойсках было принято решение иметь на каждой заставе замполита, Г. А. Згерского, в то время уже кандидата в члены партии, перевели на другую заставу там же, в Закарпатье, заместителем начальника заставы по политчасти.
Еще одной причиной очередного переезда к новому месту службы, теперь уже в Закавказье, стало укрупнение Грузинского пограничного округа в связи с событиями на Ближнем Востоке. Геннадий Анатольевич в 1954 году прибыл туда на равнозначную должность – замполитом начальника заставы. Служил он в Сухумском и Хичаурском пограничных отрядах.
Как о родной вспоминает Г. Згерский о заставе «Чарухи» Хичаурского отряда: «Мы с супругой приехали на эту заставу в июне 1957 года на одной из первых автомашин, добравшихся сюда после зимних смежных завалов. Машина везла крупу в мешках. Ее, а вместе с ней и нас швыряло во все стороны, и наше внимание было сосредоточено на том, чтобы не вылететь за борт.
Застава, которой мне, молодому старшему лейтенанту, предстояло командовать, представляла собой несколько обветшавших строений, после зимы выглядевших довольно мрачно. Это впечатление усугублялось из-за сплошного тумана, в котором дальше двадцати-тридцати метров ничего не было видно. Однако встретили нас доброжелательные люди – заместитель по политчасти Александр Артемьевич Кузнецов, общий заместитель Владимир Иванович Дровниченко и старшина старший сержант сверхсрочной службы Иван Юрьев.
В 1964 году Г. А. Згерский окончил заочно Военную академию имени М. В. Фрунзе, был начальником отделения боевой подготовки в Октемберянском отряде. В 1966 году его назначили начальником штаба Пришибского погранотряда. Через три года он принял командование Гадрутским отрядом. По истечении нескольких лет назначен начальником Выборского пограничного отряда. Это был один из самых сложных отрядов на северо-западной границе.
Здесь пригодились его дипломатические способности, культура общения для укрепления связей с финской пограничной охраной.
Автору этих строк довелось в те годы бывать в Выборге, встречаться с начальником отряда Г. Згерским и одним из его подчиненных Героем Советского Союза майором Виталием Дмитриевичем Бубениным, который после окончания Военно-политической академии имени В. И. Ленина служил в должности заместителя начальника политотдела части.
После Выборга Г. А. Згерский был назначен заместителем начальника штаба Северо-Западного пограничного округа, затем начальником Оперативно-войскового отдела на Сахалине, первым начальником штаба созданного Камчатского пограничного округа и в конце 1980 года – начальником войск Среднеазиатского пограничного округа воюющего объединения.
Пребывание советских пограничников на территории Афганистана с начала 1980 до середины 1991 года является еще одной героической страницей истории наших войск. Личный состав который принял всю тяжесть афганской войны [2] .
Вот, что сказал Г. А. Згерский об Афганистане [3] .
Не вдаваясь в подробности политического решения об оказании интернациональной помощи Афганистану, хочу сказать, что для того, чтобы оценивать правомерность тех или иных решений, нужно хорошо знать обстановку времени их принятия, поставить себя в те условия, а затем рассуждать о них, да и то, если являешься профессионалом, а не дилетантом. Пройдя определенный путь одного из руководителей в этой, теперь уже не «последней» войне вправе причислить себя к категории разбирающихся людей, особенно в вопросах участия пограничных войск в Афганистане.
Деятельность пограничных войск на территории Афганистана можно условно разделить на четыре периода, в течение которых войска действовали, исходя из обстановки, и каждый раз в интересах безопасности советско-афганской границы.
Первым периодом можно считать промежуток времени с начала 1980 до января 1982 года. Он характеризовался следующими условиями обстановки: после апрельской революции 1979 года началось сопротивление народной власти, подстрекаемое Соединенными Штатами Америки, материально обеспечиваемое Пакистаном, Саудовской Аравией и другими странами через территорию Пакистана, граничащую, наряду с другими, с Бадахшанской провинцией, имеющей общую границу с СССР.
Вследствие этого на территории афганского Бадахшана появились группы вооруженного противостояния народной власти, занимающиеся оголтелым бандитизмом, грабящие местное население, убивающие сочувствующих новому руководству страны.
Против участков Московского и Хорогского отрядов вблизи границы действовали банды Башира и Вахоба, которые демонстративно убивали людей, а тела убитых и раненых сбрасывали в реку Пяндж. Все это делалось специально, с целью провокации, на глазах жителей приграничья и, естественно, пограничных нарядов. Таким образом, возникла явная, прямая угроза неприкосновенности нашей границы. С учетом всего этого, а также многочисленных просьб местного населения приграничных районов Афганистана о защите от бесчинств бандитов, правительством было принято решение о введении на территорию Афганистана в пункты, обеспечивающие безопасность границы и защиту местных жителей, нештатных подразделений из Среднеазиатского, а затем и Восточного пограничных округов.
Эти подразделения назывались сводными боевыми отрядами (СБО) численность 70–80 человек. Их формирование поручалось пограничным отрядам округа, а возглавлялись они в первое время начальником отряда или начальником штаба.
Каждый СБО получал определенную зону ответственности и конкретную задачу не допустить в этой зоне провокаций на границе и защитить местное население от бандитов. Они несли службу путем выставления засад на путях миграции бандгрупп, организации рейдов вдоль границы обороны ключевых районов на подступах к населенным пунктам. В короткие сроки пограничным подразделениям, при активной поддержке пограничной авиации, проводящей воздушную разведку и наносящей ракетные и бомбовые удары по скоплениям мятежников, удавалось обезопасить границу и защитить местное население, чем заслужили уважение и благодарность жителей афганского приграничья.
Жителей, стоящих вдоль дороги и державших в руках подношения нашим солдатам, попросили старосту селения собраться для беседы. Когда люди робко подошли к командиру, он через переводчика пояснил им, что советское подразделение пришло для оказания помощи местным жителям, поэтому, когда жители будут испытывать нужду в предметах первой необходимости (соль, мука, керосин), то пусть приходят, им будет обязательно оказана помощь.
Этот случай в короткое время стал известен во всех северных провинциях Афганистана и, хотя пограничники и не афишировали свою принадлежность к погранвойскам, от местных жителей скрыть это не удалось. Они поняли, что там, где находятся пограничники, никто их обижать не станет, а наоборот выручат в трудную минуту.
По инициативе местных властей и с активной помощью пограничников была организована приграничная торговля между Таджикистаном и Афганистаном. В это же время активно завозилась и раздавалась нуждающимся гуманитарная помощь. Все это в будущем помогло пограничным органам разведки создать в короткое время надежные оперативные позиции, что во многих случаях помогло упреждать действия противника и избежать больших потерь.
Например, в 1980 году было принято решение заменить батальон 40-й армии, оборонявший район вблизи крупного афганского селения Гюльхана (Северный Бадахшан) подразделением пограничных войск.
Вторым периодом деятельности советских пограничных войск на территории Афганистана можно назвать период с января 1982 года до момента объявления афганским руководством решения о национальном примирении 1986 года.
Это было время самых активных боевых действий, так как в конце 1981 года руководство нашей страны приняло решение о введении пограничных войск в северные провинции Афганистана. Войскам была отведена полоса ответственности на глубину в среднем 100–120 километров, так называемая «зеленка», до рокадной дороги, соединяющей центры северных провинций. Было приказано ликвидировать организованный бандитизм в этой полосе и расположенные в ней и вблизи ее базы хранения оружия, боеприпасов и других материальных ценностей.
Передача полосы ответственности погранвойскам диктовалась развитием обстановки к этому времени. Руководство основными политическими партиями, противоборствующими народному правительству («Исламская партия Аганистана», руководитель Хакматиар и «Исламское общество Афганистана», руководитель Раббани), учитывая втянутость 40-й армии в военные действия в центре и на юге Афганистана и ее слабые позиции на севере, решил активизировать свои действия на территории северных провинций, тем более, что эти места имели наиболее плодородные земли, являлись основной житницей страны.
Учитывая близость советской территории, эта активизация действия значительно обостряла обстановку как на границе, так и вблизи ее, что было совершенно недопустимо.
Третьим периодом действий советских погранвойск на территории Афганистана можно считать действия в период так называемого национального примирения.
На мирную обстановка того времени даже отдаленно похожа не была. Разница заключалась в том, что советская сторона перестала планировать нанесение ударов по бандитам, а действовала в ответ на их активные боевые вылазки, которые не прекращались.
В этот период еще большую роль стала играть разведка всех видов, и, к ее чести, наши войска были хорошо информированы и попадали в тяжелые внезапные ситуации крайне редко.
Четвертым периодом можно считать подготовку к выводу войск на нашу территорию и сам вывод.
В конце марта 1981 года на одной из застав Тахта-Базарского погранотряда душманы захватили и зверски убили двух советских пограничников. Под руководством Г. А. Згерского была проведена операция «Мургаб», в ходе которой отыскали тела погибших, выявили и ликвидировали организаторов и исполнителей теракта.
До января 1982 года у пограничников штатных подразделений в Афганистане не было. Вошла туда 40-я армия, а на участке Хорогского отряда ежедневно наблюдалась с небольшими вариациями такая картина: едет по афганской стороне бандитская группа, на глазах у пограничников режет медработников, учителей, бросает в Пяндж кого живого, кого не очень…
После подобных «демонстраций» было принято решение, «не очень гласное», ввести в Афганистан пограничные подразделения для охраны российской границы со стороны сопредельной территории. Сводные боевые отряды численностью 50–70 человек, легко вооруженные, заняли ключевые позиции в приграничном районе, не позволяя хозяйничать в нем бандитам.
8 января 1982 года в северные провинции были введены штатные пограничные подразделения, которые с ходу начали выполнение поставленной задачи. Уже в феврале 1982 года началась планомерная очистка полосы ответственности погранвойск от бандформирований. Первая такая операция была проведена в Кундузской провинции вблизи селения Калайдаль. Затем в апреле 1982 года был освобожден город Ташкурган (провинция Самонган), ликвидированы бандитские базы и укрепрайоны в Балхской провинции, в городе Андхой.
Операция возглавлялись командованием округа, самые ответственные из них – лично начальником погранвойск округа. Одной из сложных операций по вводу погранвойск в Тулукан (провинция Тахор) руководил лично начальник погранвойск генерал армии Матросов В. А.
Операции планировались на квартал командованием округа, утверждались начальником Погранвойск Союза. В месяц проводилось две-три плановые операции, кроме того, почти ежедневно в различных местах зоны ответственности внезапно возникала боевая обстановка.
В результате сложной и тяжелой работы боевых подразделений к концу 1983 года поставленная задача была в основном выполнена. В полосе ответственности погранвойск организованные банды были разгромлены. Это не значит, что боевые действия прекратились. Бандитам пришлось уйти в горы, но в приграничье осталась пособническая база. Главари бандформирований совершали рейдовые налеты на различные объекты в нашей зоне ответственности, но благодаря четко организованной разведке, нам зачастую удавалось упреждать их действия.
Большой интерес для них представлял газопровод, проходивший от города Джаркудук к границе и далее на советскую территорию. До 1983 года он охранялся мелкими подразделениями 40-й армии и национальными войсковыми формированиями. Диверсанты часто взрывали этот газопровод в различных местах. Летом 1983 года взять трассу газопровода под охрану приказали нашим пограничникам. В районе селения Мурдиан была введена наша специальная мотоманевренная группа.
В ночное время газопровод стал патрулироваться вертолетом с периодическим использованием различной светотехники. С тех пор подрывы газопровода прекратились.
К концу 1983 года, потерпев поражение в нашей зоне ответственности, бандформирования стали создавать базы снабжений и районы сосредоточения в горах за пределами этой зоны.
Пограничники в Афганистане сталкивались с коварством и жестокостью противника.
В 1981 году афганские пограничники получили данные, что мятежники под видом советских военнослужащих, готовятся взорвать мечеть Мазор в Мазари-Шарифе.
Мечеть Мазор – это вторая по значимости в мусульманском мире святыня после Мекки. Колоссальное сооружение из голубого лазурита размером двести на триста метров. В то время она ежегодно собирала до двух миллионов паломников.
Диверсанты, переодев часть своих людей в форму наших солдат и офицеров, подготовили мечеть к взрыву, чтобы показать всему миру, насколько «неправоверные» оскорбляют религиозные чувства мусульман и святыни Востока. Для большей убедительности всех переодетых в нашу военную форму и снабженных советскими документами решено было по завершении операции расстрелять и оставить на месте, в качестве неопровержимых доказательств того, что это варварство – дело рук русских…
Получив разведданные, пограничники прибыли в бригаду афганских пограничников.
Подняли один батальон и разведроту и оперативно окружили бандитов. Они этого не ожидали, поэтому практически не оказали сопротивления. Мечеть была спасена…
В январе 1983 года стало известно, что бандиты в Мазари-Шарифе захватили и угнали автобус с советскими рабочими. Сразу же был создан объединенный штаб по добыче разведывательной информации и планированию операции по спасению заложников. Руководство штабом с советской стороны возглавлял непосредственно командующий Среднеазиатским пограничным округом генерал-лейтенант Г. А. Згерский, а объединенным штабом командовал генерал-лейтенант В. И. Фуженко. Задействованы были все силы, в том числе и мотоманевренные группы.
Уже через сутки было получено несколько разведданных, по которым оперативно принимались решения. То есть проводились частные операции по уточнению полученных сведений и принятию мер по спасению людей.
На третий день стало известно, что заложников удерживают в Карамкольском ущелье. Это в тридцати километрах юго-западнее Мазари-Шарифа.
Тремя мотоманевренными группами, десантно-штурмовой группой, с участием афганских пограничников, а также силами 25-й дивизии наши пограничники блокировали этот район. Поскольку от сотрудников ХАДа поступили разведданные, что заложников ежедневно перебрасывают с места на место, а этой ночью планируют перевести через Карамкольский перевал и далее – в тыл, в труднодоступную местность, было принято решение высадить на перевале десант из резерва, находящегося у командования объединенного штаба. В состав десанта вошли сто афганских пограничников.
Генерал-лейтенант Вахренов Василий Николаевич родился 16 августа 1947 года в селе Красногорском Алтайского края. По окончании средней школы в 1965 году поступил в Московское высшее военное пограничное командное училище. Служил в Среднеазиатском пограничном округе, Керченском пограничном отряде: заместителем начальника заставы, начальником заставы. Закончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. Вновь – Среднеазиатский пограничный округ: офицер штаба, заместитель начальника штаба, начальник штаба Бахарденского пограничного отряда. В 1981 году после окончания Высшей школы КГБ был советником командира афганской пограничной бригады, советником начальника оперативного отдела пограничных войск Афганистана.
В марте 1996 года назначен начальником штаба – первым заместителем командующего Западной пограничной группы.
Награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, полный кавалер афганского ордена Звезды. Заслуженный пограничник Российской Федерации.
С наступлением темноты десантировались. Но, как оказалось, афганские летчики ошиблись на пятнадцать километров. Пришлось совершать марш к перевалу.
Где-то примерно к 23 часам пограничники заняли позицию. Наводчик-афганец показал, где какая банда находится в ущелье. С помощью шанцевого инструмента окопались, организовали круговую оборону, наладили связь, и началось выдвижение мотоманевренных групп. Утром планировалась высадка десантников для усиление пограничников.
Но ночью погода резко испортилась, температура воздуха упала до минус двадцати градусов, пошел сильный снег. Казалось, сама стихия препятствовала освобождению наших людей, но пограничники справились с этой задачей. Советские специалисты были спасены.
Большая и опасная работа проводилась саперами. Мины были установлены везде, причем – на неизвлекаемость. В каждом вертолете в составе десантников обязательно был сапер, и здесь они отличились, обнаружив растяжки, фугасы. Большое количество взрывчатого вещества было в пластиковых пакетах, бычьих пузырях. К ним были прикреплены мины, выстрелы от гранатомета и даже просто камни. Стоило только задеть растяжку, которая, кстати, держалась на бельевой прищепке, и соединенные детонирующим шнуром фугасы, взорвавшись, покрыли бы осколками большую площадь.
До июля 1984 года Геннадий Анатольевич командовал этим округом, планировал операции, лично участвовал в боевых действиях.
Особое значение придавали работе с местным населением приграничья, и в подавляющем большинстве афганцы верили нам, а многие группы мятежников лояльно относились к пограничникам и даже по возможности помогали нам. В свою очередь, мы оказывали афганцам медицинскую помощь, делились продуктами, топливом и даже одеждой.
Большую угрозу нашей южной границе представляло формирование под общим руководством Ермамада, отдельные группы которого выходили на границу, обстреливали наши погранотряды, грабили местное население, похищали скот. Но главное – это формирование имело вблизи нашей границы большие склады с оружием и боеприпасами, средствами подрыва и диверсий.
В связи с этим генерал армии Матросов В. А. дал команду тщательно изучить обстановку на Керкенском направлении и внести предложения по ее стабилизации.
Как правило, пограничники всегда чем-нибудь угощали афганских ребятишек. Наши военнослужащие всегда помогали населению этой беднейшей страны продуктами, хозяйственным инвентарем, бесплатно раздавали муку, одежду, медикаменты, необходимые каждой семье. Как-то не вяжется все это с представлениями о наших воинах как об оккупантах, столь распространенных в свободной и «демократической» прессе. И наоборот, от многих душманских групп соплеменники ждали только грабежа и насилия. Простые афганцы, и это подтвердит каждый бывший там военнослужащий, с большим уважением относились к «шурави» и не видели в них врагов своей страны. Не поэтому ли с такой ненавистью, злобой нападали на наших солдат банды духов, создаваемые в том числе и на награбленные у собственного населения деньги. Разве не подтверждает истинность того печального положения, что с выходом наших войск война не только не прекратилась, но разгорелась с новой силой…
Зона, в которой действовали пограничные подразделения, была относительно спокойной. Умение пограничников воевать не давало распоясаться моджахедам. Поэтому вместо широкомасштабных боевых действий, они выбирали тактику точечных, неожиданных ударов по постам.
Афганцы-пограничники не забудут Геннадия Анатольевича Згерского. В памяти воинов мармольская операция [4] .
В течение 1982—1-й половины 1983 г. боевые формирования пограничных войск Краснознаменного Среднеазиатского пограничного округа проводили боевые операции по очистке зоны ответственности округа от организованных бандформирований. К середине 1983 г. эта задача была выполнена. Недобитые бандитские базы снабжения и районы сосредоточения были перемещены в горы – за пределы зоны ответственности погранвойск. Одна из таких баз, где хранилось большое количество оружия, боеприпасов и другого военного имущества, располагалась в очень удобном для ее размещении и обороны месте, вблизи нашей зоны ответственности и центра Балхской провинции г. Мазари-Шариф в районе горного селения Мармоль.
Это селение находилось в котловине, со всех сторон окруженной высокими горами, вершины которых оборонялись афганскими моджахедами. Единственная дорога от равнинной части предгорья до Мармольской впадины, пригодная для движения гужевого транспорта, проходила по глубокому каньону с отвесными скалами, протяженностью 3,5 км, ширина которого в самом узком месте составляла 3,6 м.
В скалах по стенам каньона были сделаны пещеры, в которых размещались склады. Вход в каньон, а также дорога были заминированы. Управление минными полями было дистанционным.
Перед входом в каньон установили фугасы, состоящие из зажигательной авиабомбы с наложенными на нее минами, управляемыми дистанционно. Предполагалось, что наша колонна, втянувшись в каньон и встретив заминированную узкость, остановится, будет расстреляна охраной базы, а взрыв фугасов в тылу колонны создаст мощную огневую завесу, не позволяющую подойти подкреплению.
Базой командовал заместитель одного из руководителей партии «Исламское общество Афганистана» Ахмад-Шаха Масуда – Забибулло.
Такая мощная система обороны базы и ее инженерное обеспечение были организованы после неудачной попытки 40-й армии разгромить эту базу. Однако допустить ее наличие в непосредственной близости от нашей зоны ответственности и г. Мазари-Шарифа командование сочло недопустимым. Приняли решение силами и средствами войск Среднеазиатского погранокруга ликвидировать базу.
Это была единственная операция за всю войну, проводимая пограничниками по директиве министра обороны СССР маршала Советского Союза Устинова. Директива, кроме вышеуказанной задачи погранвойскам, предусматривала авиационную поддержку силами 24 самолето-вылетов истребителей-бомбардировщиков.
Планировать операцию и руководить ею было приказано Згерскому.
Предварительный план операции был согласован с командующим Туркестанским военным округом генералом армии Ю. П. Максимовым, который своим решением придал пограничникам батарею 122-мм гаубиц, сыгравшую в ходе операции заметную положительную роль.
Батарея была расположена перед входом в каньон на расстоянии 5–6 км. Перед ней заняла оборону ММГ, имевшая задачу прикрыть батарею и имитировать готовность втянуться в каньон.
Замысел операции состоял в следующем: прикрывая вход в каньон силами ММГ и батареи гаубиц, нанести авиационный и артиллерийские удары по бандитской базе и опорным пунктам бандитов на вершинах, окружающих Мармольскую впадину гор, затем одновременной высадкой 10 десантов, по 60–70 человек каждый, уничтожить противника в опорных пунктах на горах вокруг Мармоля и организовать оборону этого района двумя обходящими отрядами 18-й дивизии афганской армии под командованием советника дивизии майора В. Н. Вахренева по сходящимся направлениям по вершинам горного хребта, завершить разгром отходящего противника и не допустить подхода подкрепления к нему.
В последующем методическими огневыми налетами уничтожить минные поля на подходах и внутри каньона. После завершения разминирования района при помощи инженерно-дорожной техники расширить узкость в каньоне, проделать колонный путь, обеспечив продвижение техники ММГ в Мармольскую впадину.
Командный пункт операции был организован в опорном пункте ММГ, расположенном на окраине Мазари-Шарифа.
Кроме вышеперечисленных сил и средств, в операции было задействовано 30 вертолетов пограничного округа, 2 ДШМГ и 3 ММГ – в общей сложности около двух тысяч пограничников. Операция планировалась по карте на основе агентурных данных, так как войсковая разведка не проводилась из соображений маскировки.
Операция проводилась в январе 1984 г. Погода в это время в том районе весьма неустойчива, и в готовности к началу операции войска находились 4 суток. В этот период Згерский получил распоряжение прибыть в Кабул с планом операции к маршалу Советского Союза Соколову. В Кабуле маршалы Соколов и Ахромеев, внимательно выслушав доклад, сравнили имеющиеся у них данные о противнике, географии местности с данными Згерского, одобрили план и обещали всяческую поддержку в случае необходимости. Об их отеческом отношении к Згерскому и пограничникам в целом он с благодарностью вспоминал, хотя те генералы, которые знали маршала Ахромеева лучше, предупреждали о его придирчивости к мелочам.
Очевидно, операция была спланирована правильно, никто к Згерскому не придирался, а наоборот, приняли и проводили очень по-доброму.
С его прибытием на КП был получен положительный метеопрогноз на несколько дней, и операция началась.
Проведена она была точно по намеченному плану без серьезных отклонений, за исключением одного случая, когда один из десантов был высажен в незапланированную точку.
Организованный воздушный командный пункт под руководством подполковника Ю. В. Романова и полковника А. Н. Евдокимова не уследил за одним из вертолетов, пилотируемым заместителем командира авиаполка полковником Тыриным, который высадил группу на похожую местность, но не запланированную. Тырин сам, по возвращении на КП, засомневался в правильности выполненной высадки, доложил Згерскому об этом. В то же время вышел на связь командир этой группы, доложил, что ведет огневой бой с противником, получил необходимые рекомендации и обещание немедленной поддержки. Те же офицеры Романов и Тырин с прикрытием звена боевых вертолетов вылетели исправлять содеянное, сняли десантную группу, нанесли огневое поражение противнику и без потерь пересадили группу в запланированный район.
Других нарушений плана операции не было. Операция длилась 12 суток. Было уничтожено 8 опорных пунктов противника. Частично уничтожены, частично захвачены склады с оружием, боеприпасами и другим военным имуществом противника; уничтожено около 500 бандитов, в том числе и сам Забибулло.
Со стороны пограничников потерь личного состава и техники не было, за исключением 4 раненых, впоследствии вернувшихся в строй, в том числе и руководителя героическими действиями инженерно-саперных подразделений подполковника Белова, компетентность и отвага которого во многом способствовали успеху операции.
Завершив разгром противника и его базы, в Мармоле была оставлена ММГ, которая и находилась там до вывода войск с территории Афганистана. Восстановить выгодную во всех отношениях военную базу моджахедам не удалось.
Эта операция по праву является яркой страницей в истории боевых действий пограничных войск в Афганистане.
Рассказывая о Згерском, пограничниках, воевавших в Афганистане, нельзя не напомнить о генерал-лейтенанте Анатолии Нестеровиче Маршовицком [5] .
Анатолий Нестерович Мартовицкий родился 31 августа 1938 г. на Кировоградчине. Курсантские погоны он получил в Калининградском училище в г. Багратиновские (бывшем Перйсиш-Эйлау) Калининградской обл. Мартовицкий гордится тем, что окончил это училище: многие его выпускники прекрасно проявили себя в боевой службе на границе, став крупным организаторами пограничной службы, отмечены высокими государственными наградами. Один из них – генерал В. С. Донсков. Из преподавателей запомнился А. Т. Марченко, который затем стал известным писателем, 26 лет проработал в журнале «Пограничник».
После окончания училища Мартовицкий оказался на Кольском п-ове, в Алакуртии.
С 1966 по 1969 г. капитан Анатолий Мартовицкий – слушатель Военной академии имени М. В. Фрунзе.
После окончания Академии Мартовицкий продолжил службу в Воркуте.
Результаты деятельности Мартовицкого были замечены, и в 1974 г. его перевели в отдел боевой подготовки Главного управления пограничных войск. Эти четыре года стали заметной вехой в его службе. А в 1978 г. он был назначен начальником отряда в Имане (Дальнереченске). О мужестве и стойкости пограничников этого отряда, о кровавых событиях на о. Даманском 1969 г. знала вся страна.
Позже Анатолий Нестерович служил заместителем начальника штаба Тихоокеанского погранокруга. А в 1983 г. снова оказался в Москве, получив должность начальника отдела боевой подготовки Главного управлении Погранвойск СССР.
В 1985 г. Анатолий Мартовицкий приехал во Фрунзе на должность начальника оперативно-войскового отдела.
Выпали на его долю и события афганской войны. Подразделения погранвойск располагались на афганской территории до 100 км от госграницы в хорошо оборудованных опорных пунктах. На нашей территории, в основном в приграничных частях, находились резервы. Здесь же в полной готовности содержались авиация, бронетехника, необходимые запасы материальных средств, боеприпасы, горючее, продукты питания, обмундирование. На памяти Мартовицкого не было ни одного случая сбоя в обеспечении войск в ходе проведения операций.
– К моему назначению на должность начальника ОВО Восточного пограничного округа в г. Фрунзе уже был накоплен богатый опыт оперативно-боевой деятельности спецподразделений пограничных войск на территории Афганистана, и, изучая его, я смог сориентироваться и войти в новую роль воюющего командира в сложной, быстро меняющейся обстановке, – вспоминал Анатолий Нестерович. – Боевое крещение получил в ходе операции, которую готовили и проводили восемьдесят суток.
Местность для обучения подразделений подбиралась аналогичная той, на которой предстояло действовать. Большое внимание уделялось подготовке саперов и минно-розыскных собак, что впоследствии оказало нам добрую услугу. Так, при входе в Вардуджскую щель душманы заложили два мощных фугаса, соединенных между собой. Они рассчитывали взорвать их, как только колонна войдет в ущелье, парализовать ее образовавшимися завалами и уничтожить. Но, к счастью, фугасы были своевременно обнаружены и обезврежены нашими саперами. Большую роль в этой и других операциях сыграли наши разведчики, которые точно вскрывали основные опорные пункты противника, размещение средств ПВО, базы. Вардуджская операция началась 9 апреля и продолжалась до 7 мая. Бандформирование Наджмудина было ликвидировано.
Осуществляя план проведения этой операции, тщательно подготовили личный состав, изучили противника и местность предстоящих боевых действий, подготовили технику и оружие, сосредоточили материальные средства, развернули полевой госпиталь.
Боевых операций под руководством Мартовицкого было немало. Всех не перечислить.
… Горная база Дарбанд считалась неприступной. Располагалась она в ущелье, имела склады пещерного типа, местность по периметру была заминирована, на господствующих высотах в скалах находились огневые точки со средствами ПВО, пулеметами.
Операция по уничтожению базы Дарбанд готовилась в строжайшей тайне. Перед ее началом в гарнизон прибыл представитель ЦК НДПА генерал-лейтенант Олюми, курировавший вооруженные силы страны, но даже он не был посвящен в планы пограничников. Замысел операции состоял в том, чтобы с позиций гарнизона нанести огневой удар по базе, подавить огневые средства противника боевыми вертолетами, высадить десант и совместно с подошедшими наземными силами и средствами завершить уничтожение группировки душманов и ликвидировать базу.
Операция носила столь внезапный характер, что душманы не успели оказать достойного сопротивления. Буквально за несколько часов база перестала существовать…
Афганистан
«Афганистан, не касаясь политической стороны вопроса, – одна из очень достойных страниц в истории пограничных войск, – говорил Геннадий Анатольевич. – Пограничники там выполнили свою задачу так, как ее и нужно было выполнить. За 10 лет нашей деятельности в Афганистане мы в боях потеряли 494 человека. Ни одного – ни живого, ни мертвого – на афганской земле не осталось. Иногда с риском для жизни вытаскивали тела сослуживцев с поля боя. 93 % раненых из тех, кто должен был вернуться в строй, вернулись без ограничения категории годности – это заслуга летчиков, врачей, командиров, которые своевременно решали вопрос об эвакуации, и т. д. Все эти показатели говорят о том, что пограничники, решая очень важные задачи, выполнили их хорошо».
В 1988 году Геннадий Анатольевич стал помощником начальника Погранвойск КГБ СССР по специальным вопросам (начальник оперативной группы по Афганистану).
«… Недвусмысленная ситуация, в очередной раз подтвердившая верность пограничников традициям чести и боевого товарищества, сложилась при выводе войск. Было принято решение о выводе войск, в том числе и пограничных, 15 февраля 1989 года. Трудно было придумать более неудобное число. Во-первых, погодные условия для переходов в этот период далеко не благоприятны, а во‑вторых, до начала нового года нужно было уволить старослужащих, в результате – или войска остаются в некомплекте, или на территорию Афганистана (в сложную боевую обстановку, когда бандиты только и ждут удобного момента, чтобы взять реванш) приходят необученные новобранцы. Так вот, наши солдаты (инициатива шла снизу!) вышли на командование с просьбой не увольнять их до вывода войск. Пограничную инициативу подхватила 40-я армия. И было принято решение: до вывода войск уволить только тех, у кого этого требует семейное положение. Начали искать таких, но и они не соглашались, не хотели бросать своих товарищей!
По плану вывода войск с территории Афганистана, составленному мной и утвержденному В. А. Матросовым, – вспоминает Г. А. Згерский, – некоторые мангруппы перемещались из опасных мест в менее опасные на территории Афганистана. Одна из таких групп находилась в Мармоле, оказать помощь там при случае было бы очень трудно: узкий проход протяженностью 3,5 км как нельзя более соответствовал планам бандитов отыграться на этом участке. Решено было вывести группу заранее. Я понимал, что без дополнительной санкции делать этого нельзя, но на согласование было бы потеряно время, которое могло стоить людям жизни. Нам с начальником войск округа И. М. Коробейниковым ответственность пришлось взять на себя.
В обстановке полной секретности мы поставили задачу начальнику мангруппы быть в 30-минутной готовности к эвакуации воздухом, летчикам в ночь, когда планировалось решение задачи, выдали письменные распоряжения. На рассвете поднялась авиация, направилась к селению Мармоль. Начали выхватывать мангруппу. Мы с генералом Коробейниковым сидели в Термезе на аэродроме и по радиостанции следили за ходом операции. Погода тем временем портилась, последние вертолеты поднимались уже в тумане, но мангруппа была вывезена в безопасный район.
Надо докладывать. Приезжаю я в отряд, звоню Матросову и докладываю, что в соответствии с утвержденным планом мармольская маневренная группа вывезена в Мазари-Шариф. Конечно, разнос был грандиозный… А мне еще нужно одну группу, кайсарскую, вывезти таким же образом. Предчувствуя гром и молнии, быстренько сел в вертолет и улетел в Керки. Пока меня искали по телефону, я, никого не спрашивая, организовал передислокацию кайсарской мангруппы на тот перевал, где ей надлежало быть чуть позже в соответствии с планом. Люди были спасены».
С марта 1988 года Згерский возглавил оперативную группу Главного управления погранвойск, которая занималась планированием и общим руководством действий войск в Афганистане.
К концу 1988 года был составлен подробный план передислокации и вывода каждого подразделения войск, в котором предусматривалось все до мелочей.
Погранвойскам была поставлена задача обеспечить вывод 40-й армии, затем выводить свои подразделения. Поэтому заявление генералу Громова на «мосту дружбы» в 11.00 15 февраля 1989 года о том, что он последний военнослужащий, покидающий территорию Афганистана, неверно. После вывода 40-й армии на территории Афганистана еще оставалась группировка погранвойск численностью около десяти тысяч человек. Последний БТР пересек границу на Баламургабском направлении в 16.25 того же дня. То есть вся группировка была выведена на советскую территорию за 5 часов без потерь как в 40-й армии при преодолении ею зоны ответственности погранвойск, так и у самих пограничников.
Выводом наших войск руководил из Москвы генерал армии В. А. Матросов и генерал-полковник И. П. Вертелко; на Керкинско-Тахтабазарском направлении – генерал-лейтенант Г. А. Згерский и генерал-майор А. И. Тымко; на Термезском направлении – генерал-лейтенант И. М. Коробейников; на Московско-Пянджском направлении – генерал-майор А. Н. Мартовицкий.
После вывода все войска в прежней группировке были развернуты на границе и активно участвовали в ее охране и обороне.
… Пограничникам было приказано не покидать Афганистан до полного выхода 40-й армии. Генерал Згерский не только планировал эту операцию, но и принимал непосредственно участие в выводе войск – руководил одним из флангов керкинского направления. Кстати, последний бронетранспортер вышел с афганской территории в 16.25 15 февраля именно здесь.
… Операция была проведена успешно, без потерь. Пограничные подразделения встали на советско-афганской границе.
Главный ветеран пограничного содружества
В феврале 1992 года Геннадий Анатольевич ушел в запас. Работал старшим научным сотрудником Центрального музея ФПС России. В 1994 году Г. А. Згерский возглавлял инициативную группу по созданию общественного объединения ветеранских организаций пограничников (пенсионеров) России, Армении, Грузии, Таджикистана и Киргизии. Зная деловые и моральные качества Геннадия Анатольевича, бывшие сослуживцы избрали его председателем Координационного совета Международного союза общественных организаций ветеранов (пенсионеров) пограничной службы. И не ошиблись. Еще дважды его переизбирали на эту должность. Убедились: он умело и настойчиво, с полной отдачей сил выполняет наказы ветеранов, защищает гражданские и социальные права старшего поколения. Так он поступал всегда, видя высший смысл своей жизни в служении добру, людям, своей Отчизне.
Вот уже почти 15 лет генерал-лейтенант в отставке Г. А. Згерский руководит ветеранской организацией пограничников, созданной в 1994 году, – Международным союзом общественных объединений ветеранов (пенсионеров) пограничной службы. На первых порах в этот союз входило 11 региональных и межрегиональных организаций России и 4 – стран СНГ (Грузия, Армения, Таджикистан, Киргизия). В последующем присоединились ветеранские организации погранвойск Украины, Белоруссии. Сейчас в составе Международного союза уже 6 ветеранских организаций погранведомств государств – участников СНГ и 14 российских межрегиональных организаций.
Эта структура на сегодняшний день признана ведущей по России в сфере своей деятельности, она представлена в оргкомитете «Победа», который возглавляет Президент России, тесно взаимодействует с такими ветеранскими организациями всероссийского масштаба, как Комитет ветеранов войны, труда и правоохранительных органов России, Совет ветеранов войны и военной службы, Союз ветеранов стран СНГ, имеет выход на управленческие структуры, в том числе государственного масштаба.
Международный союз общественный объединений ветеранов (пенсионеров) пограничной службы строит свою работу в соответствии с требованиями современности. В связи с недавней реорганизацией пограничных структур по-иному нужно строить и ветеранскую работу. Корректировкой деятельности ветеранской организации в связи с изменением подходов к охране границы ее руководители и занимаются в настоящее время.
На проходившей в начале 2007 года Международной конференции ветеранов СНГ Згерский вновь был переизбран на должность председателя Координационного совета Международного союза общественных организаций ветеранов (пенсионеров) пограничной службы. Заместителем его избран генерал-лейтенант в отставке Евгений Николаевич Неверовский, заслуженный ветеран, имеющий большой опыт пограничной службы.
В ветеранском строю Г. А. Згерский принимал участие в парадах, посвященных юбилею Победы советского народа в Великой Отечественной войне, которые проходили на Красной площади в Москве.
По своей ветеранской деятельности Геннадий Анатольевич много ездит, бывает и в государствах СНГ. И как-то не укладывается в голове, что ему – 80 лет. Столько энергии, задора, планов и замыслов…
Наверное, правду об участии пограничников в афганской войне и о мужестве солдат и офицеров никто, кроме воевавших там, так и не расскажет.
В средствах массовой информации ее называли по-разному: «необъявленной», «странной», «непонятной», «ненужной», «без победителей и побежденных», «неоконченной». Как бы то ни было, длившаяся почти десять лет, с декабря 1979 года по февраль 1989 года, она стала уже достоянием истории. А историю, как известно, изменить немыслимо и невозможно. Ее нужно знать, с уважением к ней относиться, извлекать соответствующие выводы.
Долгие годы на участии пограничников в той, политой кровью наших парней и слезами матерей войне, было наложена политическое табу. Зеленых фуражек как бы и не было на противоположной стороне Амударьи. Но ведь это не так! Практически все время, пока велись боевые действия в Афганистане, пограничники выполняли поставленные перед ними специфические задачи. С целью предотвращения проникновения на нашу территорию бандформирований, наркотиков, оружия была создана так называемая буферная зона вдоль советско-афганской границы глубиной до ста пятидесяти километров. Практически в каждом центре северной провинции Афганистана находились наши оперативные и маневренные группы общей численностью около семнадцати тысяч человек.
Об участии пограничников в полном объеме, объективно и честно тогда не информировали. Строгие бензорские ограничения не позволяли этого делать. Если бы упоминали о наших военнослужащих, то в связи с восстановлением, охраной объектов социально-бытового назначения, обеспечением местных жителей гуманитарной помощью. У наших сограждан могло сложиться впечатление, что советские воины лишь сажают в Афганистане деревья да помогают дехканам в строительстве разрушенных войной дорог и школ. Было, конечно, и это. Но было и другое.
Замалчивание афганской темы привело, к тому, что у многих сформировалось неправильное отношение к ветеранам закончившейся много лет назад войны. А ведь армия сильна не столько имеющимся оружием, сколько мужеством и стойкостью солдат, уважением к ним всего народа.
Как бы ни менялись оценки деятельности пограничных войск в Афганистане, память о тех, кто воевал там, пронизана искренним и глубоким уважением.
Афганская проблема является и по сей день, спустя десять лет «головной болью для пограничников». О вводе подразделений пограничных войск в Афганистан, об их действиях было запрещено писать и говорить, но и в наше время, наверное, по привычке многое умалчивается. В книге генерал-полковника Б. Громова «Ограниченный контингент» в разделе «Прикрытие границы» было сказано о пограничниках буквально следующее: «… Командование пограничных войск вынуждено создавать своего рода «санитарный» кордон, размещая на территории Афганистана выносные посты и заставы. Кроме того, на небольшом удалении от границы постоянно действовали подвижные маневренные группы, которые нередко участвовали в ожесточенных боях с душманами.
Немало героев-пограничников сложили головы в Афганистане.
Общие потери составили 518 человек, из них – 83 офицера. Санитарные потери – 2540 человек, в том числе – 393 офицера.
На территории Афганистана за все годы войны пограничники не допустили ни одного пленения, захвата и не оставили ни одного трупа в чужой земле.
Орденами и медалями награждены около двадцати двух тысяч человек, из них: орденом Ленина – 19; орденом Красного Знамени – 298; орденом Октябрьской Революции – 2; присвоено звание Героя Советского Союза – 8 военнослужащим.
«Мы были всецело преданы делу – тяжелому, трудному, которое по природе своей каждый день, каждый час – на грани подвига… Мы в чем-то могли ошибаться, что-то не знать или не понимать, но Родину свою любили, ей служили и берегли ее, не жалея себя». Эти слова легендарного пограничника Н. Ф. Карацупы вполне применимы и в отношении героев.
Шла война, но командование принимало все меры, чтобы спасти каждого советского человека, будь то военнослужащий или гражданский специалист. К примеру, только на топливо для техники, задействованной в операции по спасению советских рабочих мелькомбината, было затрачено свыше десяти миллионов рублей. Во имя спасения человека не считались ни с чем.
Солдат всегда солдат
«За 41 календарной службы», – говорил Геннадий Анатольевич Згерский, – я ни разу не почувствовал, что моя работа мне в тягость. Не потому, что служил в привилегированных местах и легко было физически (как раз наоборот – я бывал там, где нормальному человеку и выжить-то непросто), но я всегда любил это дело, это было мое!»)
Генерал-лейтенант в отставке Г. А. Згерский – личность в погранвойсках известная, легендарная. Настоящая офицерская выправка и поразительная работоспособность, острый ум и доброжелательность, желание и умение заботиться о людях – эти качества седого генерал-лейтенанта в отставке, да и многие другие достоинства этого удивительного человека восхищали и будут восхищать пограничников не одного поколения.
На него равнялись, а руководство погранслужбы, с вниманием прислушивались к его мудрым советам.
Г. А. Згерский получил заслуженное признание и боевые награды: ордена Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, «За службу Родине в Вооруженных силах» III степени, свыше 30 медалей. Он удостоен звания «Заслуженный пограничник Российской Федерации», кавалер нагрудного знака «Почетный сотрудник госбезопасности».
Г. А. Згерский был хороший семьянин. У него надежная боевая подруга – Валентина Ивановна, прошедшая с ним через весь периметр границ Советского Союза. Он был образцовым отцом – воспитал двух дочерей, гордился внуками. Дочь, Згерская Екатерина, подполковник, служит в Координационной службе Совета командующих Пограничными войсками стран СНГ.
На всех вверенных участках пограничной деятельности Г. А. Згерский проявлял самостоятельность, ответственность, творчество, высокую требовательность к подчиненным и заботу о них. Ему был присущи демократический стиль руководства, коллегиальность в выработке и принятии решений, опора на заместителей, воинские коллективы, педагогический такт, открытость, простой и скромный образ жизни. И оттого у него было много учеников, друзей и среди пограничников, местного населения, руководителей различных ведомств, с которыми ему приходилось общаться в период службы на границе. Он был надежен в воинской дружбе, всегда готов прийти на помощь. А еще у него была неубывающая энергия солдата.
Солдат всегда солдат!
Геннадий Ширяев. Зеленый кант Афгана
Нам не хватало воздуха на горных перевалах,
Мечтали о воде мы в пустыне Регистан,
Кричали мы от боли на койках медсанбатов,
И все-таки по-доброму мы помним наш Афган.
Из песни «Пароль: «Афган», ВИА «Голубые береты»
И сегодня (а ведь с тех пор прошло уже почти четверть века!) я до мельчайших подробностей помню, как майским утром 1985 года транспортный Ан-12 взлетел с ташкентского военного аэродрома Тузель и взял курс на Афганистан. Через полтора часа полета он, резко сбросив скорость, нырнул вниз – на пятачок ровной земли, со всех сторон зажатый высокими горами. Из-под крыльев воздушного «извозчика» в разные стороны понеслись, оставляя косматые следы в чужом голубом небе, дымные всполохи. Транспортник отстрелил обязательные при здешних посадках тепловые «ловушки» – проверенное средство от ракет класса «земля – воздух». Еще через двадцать минут с другими, по-моему, только сейчас начавшими в полной мере сознавать случившуюся резкую перемену в их жизни «заменщиками» я впервые вступил на раскаленную не по-нашенски жарким солнцем бетонку кабульского аэродрома. Здравствуй, Афган!
Тогда я еще не знал, что «обратный билет» на «большую землю» «забронирован» для меня Богом, судьбой и воинским начальством лишь на 18 марта 1987 года. А это значит, что среди местных гор, песков и «зеленки» лейтенанту Ширяеву предстояло провести без малого два года. Какими они остались в памяти? Мне всегда было сложно ответить на этот вопрос однозначно. Ведь всякое пришлось пережить за эти двадцать два месяца жизни «за речкой». Были и радостные моменты, и тяжелые, случались и встречи, и расставания, а еще обжигали порой сердце потери – убитые и искалеченные боевые товарищи мои. В такие минуты, казалось, я готов был проклясть эти стреляющие по нас, горы… Но, видимо, не зря говорят, что время лечит, а большое видится на расстоянии. Поэтому сегодня, перефразируя песню «Голубых беретов», могу с чистой совестью признаться: и все-таки по-доброму я помню свой Афган.
Что мы там делали? Помню, как при прохождении обязательной при убытии в «длительную заграничную командировку в страну с жарким климатом» медкомиссии в госпитале в ожидании приема у врача я разговорился с пожилым офицером. «Понимаешь, лейтенант, если бы наши войска не вошли туда в декабре семьдесят девятого, там бы сегодня уже были американцы. Ведь свято место пусто не бывает…» Я улыбнулся: «Сгущаете краски, товарищ майор». В ответ услышал примирительное: «Возможно. Но что-то мне подсказывает, что когда-нибудь ты еще вспомнишь мои слова». Я не стал спорить: «Посмотрим, время покажет»…
Время показало: через несколько лет мы по доброй воле ушли домой, а войска НАТО, в том числе и американские, напротив, стоят сегодня в Кабуле, Баграме, Кандагаре и других городах Афганистана. Получается, в чем-то прав был тот майор? А это значит, что смысл нашего нахождения в горах Гиндукуша заключался не только в исполнении интернационального долга, состоявшего в военной и иной помощи сторонникам Саурской (Апрельской) революции. Но и в решении задач, связанных с обеспечением национальной безопасности Советского Союза. Ведь Афганистан находился тогда в южном «мягком предбрюшье» нашей огромной многонациональной страны. И если бы натовские ядерные ракеты среднего радиуса действия в разгар «холодной войны» оказались где-нибудь в Регистане или под Мазари-Шарифом, они, в случае надобности, постарались бы вспороть нашу ПВО.
Так, значит, все было не зря? Во всяком случае, мне в это очень хочется верить. Иначе как объяснить, за что погиб младший сержант Алексеенко, «цинк» с телом которого я сопровождал на его родину – в далекий от Афганистана небольшой украинский городок Измаил? За какие идеалы сложили в чужой стране свои головы другие наши офицеры и солдаты? Абсолютное большинство из них в то незабвенное время были молодыми ребятами, почти мальчишками. Но уже умели крепко, по-мужски дружить, рисковать, если надо, собой ради спасения жизней своих товарищей. Там, «за речкой», сформировалась особая «каста» людей. И неважно, кто из них и где служил в «ограниченном контингенте». Все мы были и остаемся боевыми побратимами, одной спаянной и проверенной войной семьей. Такой, как в песне:
В людском потоке улицы мелькнет лицо знакомое —
Обветренные губы, коричневый загар,
Быть может, был в Кабуле он, Шинданде иль в Баграме,
А может, сердце дрогнет при слове Кандагар.
Но мне не так уж важно, откуда этот парень,
Мне важно, что оттуда, мне важно, что был там,
И не пройду я мимо, а лишь скажу тихонько
Единственное слово, пароль один: «Афган».
Помню, в те годы наша печать, рассказывая о военном присутствии СССР в соседней стране, под нажимом указаний сверху публиковала материалы в основном о совместной с афганцами посадке фруктовых садов да оказываемой им помощи в ремонте школ и больниц. Когда грянула перестройка, тон газетных публикаций изменился, и читатели узнали, что в Афганистане все эти годы шла война: жестокая и кровопролитная, как все войны. А еще через несколько лет вошедшие во вкус шельмования всего советского псевдодемократы объявили нас – солдат своей страны! – оккупантами. Теперь, когда грязный вал обидных обвинений спал, побывавшие «за речкой» избавились от обидных «ярлыков» и стали для российского общества теми, кем все эти годы и являлись на самом деле, – воинами, честно выполнившими требования Присяги и приказы.
Кстати, деревья в Афганистане мы все же сажали: совместно с афганцами и без их участия – на территории своих военных городков. И школы строили, и больницы. Это правда. Как правда и то, что нам приходилось стрелять, ходить в поиски и водить по горным серпантинам колонны. На войне как на войне. Все это было. Все это закончилось в феврале 1989 года. С тех пор прошло двадцать лет. Только для памяти тех, кто побывал в Афганистане, этот срок – не срок. Так долго человек может помнить только о хорошем. Уверен, в сердце каждого бывшего «афганца» такого хорошего сохранилось немало. Это и воспоминания об отчаянной, опаленной боями молодости, о верных друзьях-товарищах, о честно выполненном долге – не столько об интернациональном, сколько о воинском – долге солдата перед своей страной и много чего еще. Вот поэтому по-доброму мы и помним наш Афган.
Между прочим, чувства эти взаимные. От корреспондентов российских газет и телевидения, недавно побывавших в Республике Афганистан, мы узнаем: народ этой страны вспоминает советских солдат и офицеров с теплотой. Значит, есть за что. Значит, заслужили! Нет, все же все, что было, было не зря!
Александр Подолян-Лаврентьев. Комбаты
Сергей Басманов и Олег Поляков – два офицера, судьбы которых сошлись в одной из «горячих точек», вспыхнувшей по обе стороны таджикско-афганской границы. Они не раз смотрели смерти в лицо, эти простые труженики войны. И не раз благодаря их командирскому таланту, смелости и удаче подчиненные им подразделения возвращались без потерь с самых опасных заданий. Но так было далеко не всегда, память и горечь о погибших товарищах осталась с Сергеем Басмановым и Олегом Поляковым на всю жизнь…
«Нас не зря называли «кочевниками»
Сбривая перед зеркалом густую щетину, Сергей Басманов всматривался в свое отражение – смуглое, тронутое чуть заметными морщинками лицо, непробиваемая смоль волос, темные, слегка усталые, но молодо поблескивающие глаза. «Для пенсионера не так уж плохо», – усмехнулся Сергей. Да, в тридцать два он уже выслужил половинную пенсию: у войны свой, не календарный, счет времени.
Как стремительно и незаметно уходят годы. Где ты, веселое шампанское торжественного выпуска? Где ты, бокал с первым званием на донышке?
Сразу после выпуска из Тбилисского артиллерийского Басманов попал в Ашхабад.
– Прибыл в ваше распоряжение…
Заместитель начальника войск Среднеазиатского пограничного округа внимательно рассмотрел нового офицера. Испытав его взглядом, полковник чуть заметно улыбнулся: будто себя, молодого, узнал в лейтенанте-артиллеристе.
– Ну что ж, в Афганистане послужишь?
Сергей ждал этого вопроса и заранее знал свой ответ. По лицу Басманова полковник прочитал все, что хотел услышать.
Два года просвистели, будто горячий пыльный ветер «афганец» – боевые операции, дни окопной рутины, снова боевые столкновения… То на позиции батареи налетали «духовские» мины и снаряды, то сама она, дунув в небо из минометных стволов, посылала хвостатые «гостинцы». Первая контузия, первая боль потери.
Командировка подходила к концу, когда ему предложили остаться на второй срок. Уже командиром батареи.
На афганском севере лил дождь. Земля раскисла. Наши бронетранспортеры, натужно расплескивая глиняную жижу, догоняли ушедших вперед «хадовцев», то бишь афганских «гэбэшников». Колонна мотомангруппы подходила к слиянию ущелий. Это место между кишлаками Кудук и Хасар, что в Чахи-Абской зоне, многие поминали недобрым словом… Цепочка вязнувших в глине машин попала под обстрел. Басманов почувствовал, что его БТР сел крепко. Водитель подавал то вперед, то назад, обиженно матеря превращавшийся в мишень бронетранспортер.
Огонь душманов, который те вели с окраин кишлаков, из-за дувалов становился все интенсивнее. Успех операции оказался под вопросом. Басманов оценил обстановку: единственный способ прикрыть растянувшуюся колонну – занять его минометчикам высоту и ударить по огневым точкам.
Комбат выскочил из БТРа и беспокойно огляделся. Все его расчеты тоже увязли, лишь один был поблизости. С ним Басманов и полез на сопку. Ствол, плиту, ящики с минами потащили на плечах.
И вот низина как на ладони. Пока расчет готовился к стрельбе, Сергей засек несколько огневых точек. Скомандовал: «Огонь!» Мины ложились точно. Противник в долгу не остался – обрушился на высотку со всей душманской ненавистью. Но минометчики Басманова не дрогнули.
Вскоре их поддержала вся развернувшаяся батарея. Под ее прикрытием мангруппа постепенно вытесняла «духов» из кишлаков и ущелья.
Дело было сделано. Басманов и расчет с последним ящиком мин уже спускались к подножию сопки, когда по ним ударил уцелевший пулемет. Минометчики с ходу изготовились и врезали в ответ остатками боезапаса.
Басманов оглянулся. Заряжающий – белобрысый, веснушчатый солдат – держал в ладонях последнюю мину. Чуть раньше он бросил в ствол миномета ту, что, возможно, спасла им жизнь. На левом рукаве выбеленной «афганки» парня растекалось пятно крови.
После второго срока пошел у Басманова и третий. Теперь уже таджикский. С той лишь разницей, что не минометной батареей стал командовать, а десантно-штурмовой маневренной группой, и не по ту сторону «речки», а по эту. Впрочем, еще отличие: в Афгане не было проблемы солдат одеть и накормить.
… Майор Басманов сидел у догоравшего костра, устало поглядывал на темнеющее небо и черные тени подступающих все ближе гор. На тлеющих углях прела надоевшая каша.
– Товарищ майор, харч созрел, – сержант Макаров протянул командирский котелок.
Солдаты лениво заработали ложками, а в душе командира повернулась острой иглой обида за них. Он вспомнил, как после переброски ДШМГ в Пянджский отряд, а дело происходило в самый разгар начавшейся тогда таджикской заварухи, хмуро объявил своим бойцам:
– Довольствия нам не дают, сами скребут по сусекам. Придется на подножном… Черт их всех побери.
И пришлось десантникам-пограничникам, присланным на помощь двенадцатой пянджской заставе, на участке которой роился огромный табор беженцев, уходивших с оппозиционерами от правительственных войск, думать не только об обороне, но и о хлебе насущном.
Вскоре беженцы ушли за границу, и стало легче контролировать обстановку: лезешь через Пяндж – получи…
Командир отложил котелок и оглядел потемневшие лица своих «кочевников». «Кочевником» мама называла его, Сергея, отца, переезжавшего с семьей из Закарпатья в Германию, из Германии в Алтайский край… Теперь он и сам такой. Даже «духи», наблюдая за непривычным для оседлых пограничников образом жизни, обозвали парней из ДШ «бродягами» – кочуют по границе без постоянной прописки.
Нынче вот – на двенадцатой. Басманов вспомнил вчерашнюю перестрелку, когда около двадцати нарушителей переправились через Пяндж. Стычка получилась неожиданная, стремительная, как пикирование ястреба на добычу. Сергей нутром чувствует, где устроить засаду, когда застать противника врасплох.
Сейчас Басманов и без разведданных понимал, что главарь банды, сидевшей напротив заставы, посылая одну боевую группу за другой, ищет, где бы проскочить через участок двенадцатой. Он хорошо понимает, что ну не могут пограничники перекрыть весь фланг, и злится, что его люди не в состоянии при этом просочиться, нарываются всякий раз на засаду пограничного спецназа.
Так оно и было. И в конце концов банда несолоно хлебавши, ушла.
Двинулась дальше, вдоль Пянджа, и ДШМГ майора Басманова. Потом был Московский отряд – известные сейчас посты «Тург», «Доска Почета»…
Если весть о том, что Басмач, как зовут Сергея сослуживцы, уехал учиться в Москву, перелетела через границу, то его противники, видимо, не преминули возблагодарить Аллаха.
В окнах общежития академии давно погасли огни. Лишь из одного, что на втором этаже, виделся неяркий свет настольной лампы. Майор Басманов раздраженно перелистывал страницы учебника, прищурив глаза от дыма крепкой сигареты. Накануне Сергей завалил зачет. Срезавший его преподаватель сказал тогда уважительно, но твердо:
– Вы имеете большой боевой опыт. Но ошибаетесь, если полагаете, что только он необходим военачальнику.
Сергей так, конечно же, не полагает, тем, что не отличник, не бравирует. Просто он практик по натуре и потому теорию не очень жалует, и она ему отвечает взаимностью. Ну и, кроме того… На одной из недавних лекций рассказывал преподаватель о принципе работы тепловизора. Кто бы спорил, штука хорошая. Да когда она на границе появится? Знать бы, что хотя бы до конца тысячелетия, – другое дело, тогда стоит «мозги сушить», но учить принципы ради принципа… Нельзя сказать, что не надо, но тяжело.
… Басманов затянулся поглубже и вновь, чертыхаясь, зашелестел страницами. «Видели б меня мои «кочевники», – думал он.
«Я ждал темноты, как милости…»
Поглощая яркое таджикское солнце, жадно добирая резкость, фотоаппараты ненасытно щелкали затворами. Фотокорреспонденты буквально танцевали вокруг обыкновенной боевой машины пехоты. Над ее запыленной броней колыхалось прозрачное марево. На лице командира БМП капельки пота чертили светлые линии, огибая улыбку юношеских губ.
Рядом с башней, по-хозяйски подбоченясь пухловатыми ручонками, крепко стояли две девочки лет пяти – белоснежные платьица, косички-хвостики и жизнерадостные улыбки во всю ширь розовых щечек. Озорные глазки ласково смотрели в объективы.
– Алена, Юля! Ну-ка домой! Нагулялись, есть по-ра! – сдул их с брони мамин голос.
Директор Федеральной пограничной службы, находившийся на участке Московского отряда, прервал доклад начальника десятой заставы Олега Полякова:
– Вы здесь с семьей? – проводил он детей внимательным взглядом.
– Так точно… Жена – поваром. Когда особенно тревожно, уезжает с дочками в отряд.
Олег Поляков не без гордости показывал свою заставу – «десятку». Островерхие крыши построек блестели свежим цинком, вокруг главного здания – мягкий ковер зеленой травы, спасительная тень платанов. Но есть и другая застава, которую случайный человек заметит не сразу. Она скромна и неприметна, но надежна, как любое добротное оборонительное укрепление, – нитки брустверов, блиндажи, ходы сообщения. Все это готово ожить в любую секунду, ощетиниться стволами, только дай команду «В ружье!».
Генерал Николаев, видимо, остался доволен. К тому же, раз жена и дети у начальника заставы здесь, значит, чувствуют надежную защиту. Примета, достоверная еще с древних времен.
А уж что корреспонденты довольны остались, и говорить не стоит: смогли запечатлеть контраст войны и беззаботных детских улыбок.
Популярность дочерей пролила бальзам на сердце Полякова. Он очень хотел мальчишку, сына, и потому с удовольствием подмечал в младшей дочери повадки сорванца-непоседы. Когда она приезжает к бабушке в родной Ленинск-Кузнецк, сразу становится главной фигурой мальчишеской тусовки:
– Мы там в «духов» сверху постреливали, а папины пограничники их ловили…
И мальчишки стыдливо прятали игрушечные пистолеты, завистливо открывали щербатые рты.
Поздний вечер Олег коротал в одиночестве. Юля и Аленка давно посапывали. Жена Светлана – на дежурстве в Домодедове: устроил на КПП на свою голову.
Где-то на этаже заиграла музыка, раздались веселые голоса: в общежитии праздновали чей-то день рождения, а может, чье-то звание. «Пойти, что ли?» – подумал Олег. Он запросто вольется в компанию.
Отвлекшийся было этой мыслью, Поляков снова перечитал обратный адрес на конверте и стал разбирать незнакомый почерк автора письма, напрягая память.
«Егоров… Егоров… Сержант Егоров!»
Вслед за неразборчивыми строчками потянулись таджикские воспоминания.
Начальник Московского отряда сразу приметил Олега Полякова, хорошо проявившего себя на заставе, и вскоре забрал его в штаб, офицером по боевой подготовке. Олег и на новом месте показал себя молодцом. За командиром не заржавело:
– Тебе, Олег Евгеньевич, пришел вызов из академии. В Москву поедешь.
У Полякова, измотанного очередным выездом на заставы, положительные эмоции выразились очень слабо. С большей радостью он влез на полок в парилке отрядной бани.
Олег по второму кругу сгонял прочь вместе с паром надоевшую усталость. Суббота, отдых…
Дверь распахнулась, и посыльный гаркнул в густоту пара:
– «Одиннадцатую» бьют!
Поляков возглавил отрядный резерв – две БМП 201-й дивизии и пограничный десант на броне. Машины жались к скале, сторонясь обрывистого откоса, кивали на колдобинах. Опережая их, пронеслись вертолеты. «Видно, сурово там», – проводил их взглядом Поляков.
И тут обнаружила себя огнем засада боевиков, отрезавшая резерву подход к «одиннадцатой». Тактика старая, проверенная.
Боевые машины прошили навылет гранатовый сад, былую гордость окрестностей, обдав дымом и пылью обожженные стволы и ветви. На выходе из него встретили шквал огня. Проскочить не удалось. Он зажал группу между обрывом и скалой.
Огрызаясь из пушек, БМП пятились назад, прикрывая осыпавшихся с брони пограничников.
Вышли из-под обстрела. Когда облако пыли над головной машиной рассеялось, Поляков увидел, что ствол БМП уныло склонился на броню. В голове мелькнуло: «Подби-ли! Вот и накрылась помощь…» Подавляя отчаяние, побежал к машине, соображая на ходу, что ни огня, ни дыма не видно, может, и обошлось. Он открыл люк.
– Ранен? Жив? – постучал по шлему уткнувшегося в прицел наводчика-оператора. – Почему не стреляешь?! Чтоб тебя, пехота!..
Солдат очнулся, и Поляков поймал его полубезумный взгляд:
– Я видел выстрел. Граната летела прямо в мой прицел… Дальше не помню…
Лицо парня нервно дрожало, толку пока не добьешься. Самому лезть, что ли? Так из машины боя не видно…
– Вылезай. Твоя граната перед машиной рванула, – Поляков стал вытаскивать бойца наружу.
Мимо Олега прошмыгнул в люк сержант Егоров и тут же оживил башню, вздернул ствол.
Поляков со своей группой снова попытался проскочить. Потом – опять. Тщетно. «Духи» отлично пристреляли дорогу.
Поляков ждал не темноты, хотя бы плотных сумерек. До резерва доносились звуки боя на «одиннадцатой». Там ребята уже бог знает как держатся и черт знает как поминают застрявшую подмогу.
Поляков ждал темноты, будто милости свыше. Наконец рванул вперед.
Огонь боевиков стал не таким прицельным, как чуть раньше, и БМП проскочили. До заставы оставалось всего ничего, когда Поляков услышал радиоперехват:
– Танки! К «шурави» пришли танки. Мы уходим! – оправдывался перед кем-то полевой командир, осаждавший заставу…
Грузно опустилась «вертушка». Поляков смотрел, как перевязывали и грузили в нее раненых. Среди них был и его сержант Егоров, весь в бинтах. Полуоткрытым ртом он жадно хватал воздух. Олег рванулся было к носилкам, но дверь вертолета закрылась.
Потом Поляков долго сидел с начальником заставы, отпуская потихоньку нервы. Все случившееся медленно доходило до сознания. Чувства, придавленные скоротечностью боя, просыпались, давали волю запоздалому опасению: «А если бы все не так? Если бы засада машины пожгла? Не сидел бы тут. Заставу сшибли бы. А если бы не Егоров?..» Вот когда приходит страх. Он подстерегает, когда твои нервы не звенят сталью боевого азарта и ты уязвим.
… Поляков вниз не пошел. Что-то голова разболелась.
Чертова контузия. Значит, погода изменится. Олег дочитал письмо: «Спасибо, командир, за все. Приезжайте к нам на Лену. Повод подходящий – женюсь… Сержант Егоров».
Александр Цветков. Бой гремел в окрестностях Кабула…
Дети довольно часто наследуют дела и поступки своих родителей. В семье Семеновых случилось именно так. Маленькому Яше не было еще и года, когда его отец Федор ушел на советско-финляндскую войну. Потом грянула новая – еще более ожесточенная – Великая Отечественная. В конце июня 1941 года мальчик вместе с матерью и другими жителями приграничных деревень Северной Карелии был эвакуирован в Архангельскую область. Там в 1943 году умерла мать. Яша вернулся в Карелию только летом 1944 года. Его взяла на воспитание бабушка по отцу Анастасия. Сын погибшего разведчика рос трудолюбивым мальчиком, помогал бабушке по хозяйству, хорошо учился. В аттестате за среднюю школу он имел только одну четверку. Был чемпионом Лоухского района по лыжным гонкам, имел первый спортивный разряд, занимался в драмкружке, пел в школьном хоре.
В 1957 году Семенов-младший поступил в Петрозаводский государственный университет на лесоинженерный факультет. Материально ему помогал младший брат отца Михаил, несмотря на то что у него была большая семья: жена и четыре дочки.
Студенческие годы Якова прошли под девизом: «Первый в спорте, лучший в учебе!» Все пять лет он входил в сборную университета по лыжным гонкам, а с 1962 по 1964 год выступал за сборную Карелии по биатлону.
В 1967 году недавнему выпускнику университета предложили работу в органах государственной безопасности. Получив основательную специальную и языковую подготовку в стенах Высшей школы КГБ СССР, Яков Федорович был назначен преподавателем специальных курсов. За годы учебы в Высшей школе сдал кандидатские экзамены и поступил в адъюнктуру.
Наступил 1979 год, непростой период в жизни нашего государства. В разгаре была «холодная война», упорное противостояние двух великих держав – СССР и США, выливавшееся в миллиардные расходы, борьбу за сферы влияния, стремление западных держав «взорвать» Советский Союз изнутри, создать тревожную обстановку на его границах, в том числе в Средней Азии. В качестве «узла противоречий» и плацдарма против СССР США и их союзники по НАТО избрали Афганистан – бедную страну с полуфеодальными порядками, неустойчивым государственным строем и богатую ископаемыми. Советскому руководству нужно было принимать срочные меры по упреждению попыток Запада, прежде всего США, утвердиться в этой стране и превратить ее в противника СССР. Было решено начать решительные действия с глубокой разведки политической, экономической и военной обстановки в Афганистане, быта, нравов и обычаев населяющих его народов. Одновременно предпринимались шаги по политической и дипломатической линии, которые сводились к укреплению взаимоотношений нашего государства с демократическими силами Афганистана, пришедшими на смену королевской власти, приобщению вооруженных сил молодой республики к практике Советской Армии, оказанию Афганистану экономической помощи.
Усиление разведки предусматривало главным образом ее активизацию с позиции советского посольства, а также использование под соответствующим прикрытием специальных подразделений. Одним из таких подразделений явилась группа «Зенит-1», созданная в КГБ СССР летом 1979 года. В ее задачу входила тщательная разведка политического и экономического положения в стране, расположения важных государственных и военных объектов в столице Афганистана – Кабуле и его окрестностях, возможностей силовых структур государства. Группу возглавил участник Великой Отечественной войны полковник Григорий Иванович Бояринов (впоследствии Герой Советского Союза, героически погибший при штурме дворца Таджбек). Большая часть зенитовцев и сам Бояринов вернулись в Союз в конце августа 1979 года. Полковник Семенов Яков Федорович был направлен в Кабул 17 сентября 1979 года.
Прибыв в Кабул, группа Семенова быстро освоилась с обстановкой и приступила к тщательному сбору сведений в соответствии с поставленной задачей. Поддерживая постоянную связь с советским посольством, чекисты сумели установить полезные контакты с нашими специалистами, работающими в Афганистане в соответствии с заключенными экономическими соглашениями, журналистами и некоторыми представителями афганской общественности.
Визуальное наблюдение и установленные контакты позволили группе в относительно короткий срок не только собрать необходимые сведения, но и оценить сущность происходящих в Афганистане политических и экономических процессов, более отчетливо представить усилия США по превращению Афганистана в свой плацдарм против СССР, а также существенно дополнить данные, которыми к тому времени располагал наш Генеральный штаб.
В аналитической записке, подготовленной Семеновым, был сделан вывод, что осенью 1979 года антиправительственные вооруженные выступления нашли поддержку у населения в большинстве провинций страны. Видимо, эти сведения, наряду с другими материалами, заставили советское руководство усилить противодействие проамериканским силам в Афганистане и пойти на решительные шаги по оказанию помощи прогрессивным силам страны. В органах безопасности СССР это выразилось в активизации внешней разведки в Афганистане и соседних с ним регионах. С целью проведения специальной операции в конце ноября в Кабул был направлен отряд «Зенит-2». Суть этой операции состояла в том, чтобы внезапными действиями нескольких спецподразделений создать необходимые условия для прихода к власти в Афганистане прогрессивных сил. Важнейшей ее составной частью было овладение пригородным кабульским дворцом Таджбек, в котором располагался Амин.
Якову Федоровичу было поручено возглавить группу «Зенит» в количестве 30 человек и совместно с группой «Гром» Михаила Романова при поддержке «мусульманского батальона», укомплектованного выходцами из среднеазиатских республик, внезапными действиями изолировать Амина.
Дворец Таджбек был крепким орешком. Подходы к этому отдельно стоящему сооружению хорошо просматривались, а стены могли устоять даже при обстреле из мощных артиллерийских систем. Внутри здание представляло собой сплошной лабиринт многочисленных комнат и коридоров, в которых даже в спокойной обстановке можно было легко заблудиться.
Охранялся дворец личной гвардией Амина, которая располагалась в трех казармах на расстоянии 800—1500 метров от главного корпуса, и непосредственной охраной дворца. Подъехать к нему можно было только по дороге-серпантину, преодолев три террасы. Охрана располагала несколькими танками, стрелковым и противотанковым оружием.
Ровно в 19. 00 27 декабря 1979 года в центре Кабула минерами Бориса Плешкунова был подорван коллектор правительственной связи, что послужило сигналом для начала действий отряда «Зенит-2» на различных объектах города. Чуть раньше этого взрыва группа «Зенит» на трех БТРах под прикрытием «шилок» устремилась к дворцу. Семенов находился в первой боевой машине. Все три бронетранспортера попали под плотный огонь крупнокалиберного пулемета, который находился у торца здания.
Первый БТР пробился в «мертвую зону», второй был подбит и сгорел (погиб Борис Суворов, остальные были ранены, двое тяжело). Третья боевая машина под прикрытием второй также проскочила в «мертвую зону». В это время группа «Гром» на семи БМП тоже начала выдвигаться к дворцу. Замыкающим был БТР, где находился полковник Григорий Бояринов и шесть бойцов-«зенитовцев». Шквальный огонь из дворца заставил штурмующих спешиться и на минуту залечь.
Когда огонь на какой-то момент ослаб, Яков Федорович повел своих товарищей в атаку. В первые минуты боя и «Зенит», и «Гром» понесли потери. Примерно половина атакующих вышла из строя.
По паролю «Миша-Яша» «зенитовцы» и «громовцы» объединились и в дальнейшем действовали совместно. Вскоре они пробились к лестнице, ведущей на второй этаж, – где-то там находился Амин. Вперед вырвалась группа Семенова: сам Яков, Виктор Анисимов, Сергей Голов, Виктор Карпухин, Эвальд Козлов и Александр Плюснин. Чуть позже к ним присоединились Александр Карелин и Нурик Курбанов. В ход пошли гранаты. И вдруг среди автоматных очередей со стороны бара раздался пронзительный женский крик: «Амин! Амин!» «Зенитовцы» бросились вперед и рядом с площадкой второго этажа, у стенки бара, обнаружили мертвого афганского диктатора. По рации Семенов доложил руководителю спецоперации: «Задание выполнено!»
Всего 45 минут потребовалось «зенитовцам» и их коллегам из «Грома», чтобы выполнить поставленную задачу. В 12.00 следующего дня чекисты передали дворец под охрану десантникам.
В 2.00 28 декабря 1979 года по радио было передано обращение Бабрака Кармаля – нового руководителя страны – к народу Афганистана. Только тогда у Якова Федоровича и всех участников штурма немного отлегло от сердца. Уже в самолете, по пути в Москву, Семенов полностью пришел в себя и понял, что смертельно устал. Долго не мог сомкнуть глаз – в ушах стоял гул двигателей, смешавшийся с автоматными очередями и взрывами гранат. Потом он словно провалился в бездну… Пришел в себя, когда самолет уже бежал по бетонной дорожке взлетно-посадочной полосы подмосковного аэродрома.
Когда через несколько дней на Кузьминском кладбище в Москве хоронили Григория Ивановича Бояринова, чекисты были немногословны. Им казалось, что, бросая комочки промерзшей земли в могилу своего боевого товарища, они навсегда закрывают небесспорную страницу в истории нашего Отечества. Никто из них не знал тогда, что война в Афганистане только начинается и продлится долгие годы…
За штурм дворца Таджбек Яков Семенов был награжден орденом боевого Красного Знамени.
Жизнь продолжается
Жизнь продолжалась. Как говорил великий русский писатель Лев Николаевич Толстой, «рана душевная, как и физическая, постепенно заживает изнутри выпирающей силой жизни». Впереди у «зенитовцев» были новые дела. Часть из них продолжили службу в Афганистане в составе оперативной группы «Каскад», которую возглавил полковник Александр Иванович Лазаренко, другие вернулись к повседневным делам, в том числе – на поприще подготовки молодых кадров. Якову Федоровичу выпала честь готовить достойную смену ветеранам. Он старательно учил молодежь науке побеждать. Взялся за нелегкое, но полезное дело – разработку кандидатской диссертации по ведению разведки в особых условиях, в том числе в тылу противника. Несмотря на солидный служебный и боевой опыт и наличие документальных материалов, дело с диссертацией двигалось медленно. Но спустя некоторое время, когда первые результаты исследования были одобрены научным руководителем (в роли которого выступал автор этого материала), дела у Якова Федоровича пошли быстрее, и вскоре его работа была представлена в диссертационный совет. О своем труде ему пришлось поспорить даже с самим Ильей Григорьевичем Стариновым, ветераном четырех войн, признанным наставником разведчиков и партизан. Спор касался засады, которую Яков Федорович рассматривал как способ разведки и боевого воздействия на противника, причем он предусматривал устройство и подвижных засад. Илья Григорьевич больше тяготел к боевым засадам. Этот спор завершился миром. Профессор Старинов согласился с доводами Семенова, но посоветовал более доказательно обосновать свои предложения. В результате упорного труда диссертация Якова Федоровича получилась оригинальной, выверенной, основанной на практическом анализе опыта Второй мировой войны и современных локальных конфликтов. Ее защита прошла успешно, диссертационный совет единодушно проголосовал за присуждение Якову Семенову ученой степени. Впоследствии из-под пера ученого вышли многие учебные пособия, монографии, научные статьи, чередуемые с очередными выпусками молодых специалистов. Полковник Семенов упорно шел вперед на поиски неизведанного, так нужного грядущим поколениям чекистов. Потом в его чекистской «географии» были Мозамбик, Ангола, Никарагуа, Лаос.
Прошли годы. 23 августа 1991 года Яков Федорович расстался с военной службой. С начала ноября 1992 по май 1995 года он работал первым директором Национального парка Панаярви на севере Карелии. Вернувшись в Москву, вместе с боевыми товарищами принял непосредственное участие в создании международной общественной организации «Вымпел», объединяющей ветеранов спецподразделений органов безопасности. Сейчас полковник в отставке трудится на одном из предприятий ВПК в должности помощника генерального директора и генерального конструктора по безопасности. Вместе с женой Светланой Владимировной они воспитали двух дочерей и сына. А еще семья Семенова пополнилась тремя внучками и внуком. По-прежнему велика тяга ветерана к своей малой родине – Карелии, в которой он старается побывать при первом удобном случае. Яков Федорович оказывает посильную помощь интернату в Кестеньге, школе на Плотине. Время от времени навещает братскую могилу близ Повенца, где похоронен его отец. Материально помогает в ее сохранении и каждый раз покидает это святое для него место в полной уверенности, что когда-нибудь благодарные потомки все же начертают на могильной плите имя разведчика Федора Яковлевича Семенова и других воинов, павших в годы Великой Отечественной войны за честь и независимость своего Отечества.
* * *
В нынешнем феврале в жизни ветерана органов безопасности полковника в отставке Семенова грядет два славных юбилея. 15 числа он вместе со своими боевыми друзьями-«афганцами» отметит двадцатую годовщину вывода советских войск из Афганистана. А неделей раньше, 8 февраля, родные, близкие и сослуживцы Якова Федоровича будут чествовать его с семидесятилетним юбилеем. Я искренне присоединяюсь к этим поздравлениям и желаю юбиляру всего наилучшего!
Константин Кальнин. Дорог каждый свой
Когда – науку всех наук —
В бою постигнешь бой, —
Еще поймешь, как дорог друг,
Как дорог каждый свой.
Александр Твардовский
Каждый боевой вылет неповторим. Не одной лишь поставленной задачей, не только ходом ее выполнения, сопряженным со множеством непредвиденных ситуаций, – нельзя сбрасывать со счетов и человеческий фактор. Если техника может подчас дать сбой, то человек за штурвалом, принимая за считанные секунды решение, позволить себе подобное не вправе.
Две с половиной тысячи раз поднимался в небо Афганистана Герой Советского Союза Валерий Попков – ныне полковник запаса. Две с половиной тысячи раз испытывал себя на прочность. «На войне как на войне» – заповедь сия неоспорима. Но война, тем более по прошествии двух десятков лет – это и великая память. Об исполненном долге. О чести, запятнать которую ни при каких обстоятельствах нельзя. И, конечно, о боевых товарищах. Где, как не в суровых военных условиях, стремительно всходят ростки офицерского братства? Где еще сполна познаешь, сколь «дорог каждый свой»?
Валерий Филиппович перебирает драгоценные фотоснимки. Их у него не так много, оттого каждый по-особому дорог, памятен. Посетовал мимоходом:
– Если бы мы тогда располагали нынешней фототехникой, наверное, собрал бы большую подборку. А так – приходилось снимать простым аппаратом, от случая к случаю, который и представлялся-то не всегда.
Между тем каждый из немногочисленных снимков словно волнующий рассказ. Начало героическому восхождению этого человека было положено еще в Сызранском высшем военном авиационном училище летчиков, единственном в стране военном учебном заведении, готовящем кадры для вертолетной авиации, куда Валерий, выходец из рабочей удмуртской семьи, поступил после окончания десятилетки. Молодые курсанты, не так давно приступившие к учебе, буквально забросали командование училища рапортами направить их служить в далекую южную, мало кому в ту пору известную страну. Просьбы младшекурсников были приняты во внимание, но не были удовлетворены. До поры. «Успеете, мы именно туда вас и готовим», – слышали ребята в ответ. Так и сталось. В феврале 1982 года в Сызранское училище прибыли представители авиации погранвойск, ознакомились с личными делами курсантов выпускного курса и из трехсот человек произвели выборку тех, кто достоин служить в пограничных войсках Комитета государственной безопасности СССР. В итоге появился основной список кандидатов и резервный.
– Я не очень представлял, какие задачи стоят перед пограничной авиацией, и поначалу даже обрадовался, что попал в резерв, – признается Валерий Филиппович. – В конечном итоге в пограничных рядах оказались все занесенные в списки, в тот и другой. Помнится, в училище сделали на нашу группу дружеский шарж: летит вертолет, а впереди по земле бежит собака…
Выпуск курса Валерия Попкова стал тринадцатым по счету со времени присвоения училищу статуса высшего военного учебного заведения. Если учесть, что летчики – народ суеверный, то на «тринадцатых» смотрели с известной долей предубеждения: и проявили себя за годы учебы не лучшим образом, и вообще непутевые… Впоследствии среди выпускников 1982 года двое стали действующими по сей день генералами, пятерым присвоены звания Героя Советского Союза, Героя Российской Федерации. Трое из пятерки отважных проходили службу в пограничных войсках: Ю. Недвига, В. Попков, а также Л. Константинов, удостоенный высшей награды Родины посмертно. В том же 1982 году перед Валерием и другими молодыми офицерами-вертолетчиками простерлось жаркое афганское небо. 1 июля Попков был зачислен в штат отдельной авиационной эскадрильи. До октября новый летный состав проходил подготовку по специально разработанной программе.
– Выполняли тренировочные полеты, делали в воздухе фигуры различной сложности: висение, движение по кругу, ряд других. Забегая вперед, скажу, что лишь спустя три с половиной года меня пересадили с правого кресла – старшего летчика-штурмана – в левое, командирское. В первом моем полете в новом качестве на борту присутствовал командир эскадрильи, по завершении он произнес всего одно слово: «Готов». Практика показала, что торопиться действительно не стоит, нужно непрерывно учиться, постигать машину «от» и «до», идти от простого к сложному.
В руках Валерия Филипповича старый черно-белый снимок.
– Мы прибыли в только что обустроенный военный городок, в черте Душанбе, где расположилась наша эскадрилья, будучи основной базой отдельного авиационного полка Краснознаменного Среднеазиатского пограничного округа. Открытие городка приурочили к годовщине Октябрьской революции. 7 ноября, как и полагается, весь личный состав вышел в парадной форме. Мы себя уже 27-го считали настоящими пограничниками, однако форма на нас, если присмотреться, все еще Военно-воздушных сил. Даже зеленые фуражки не успели получить. С 16 ноября 1982 года начался отсчет боевых вылетов Валерия Попкова. Ни о какой романтике неба, понятно, не было и речи – только тяжелый, рискованный труд, помноженный на горечь невосполнимых утрат. Первым из однокурсников в том же году погиб Стас Белкин, также направленный в погранвойска. Все имел: красный диплом, заманчивые предложения, а выбрал Афганистан. На следующей из сохраненных фотографий – друзья военной поры Виктор Шипарев и Николай Жорин. Один погибнет в 1985 году, другой через год. Сфотографировались отдельно от остальных, словно предчувствовали…
– Летали много, за год 400–600 часов приходилось на каждого, – продолжил авиатор, обращая внимание на снимок, сделанный высоко над землей, из кабины Ми-8. – Эта фотография дает хоть какое-то представление, как мы идем парой: я со своим экипажем, рядом – Ми-24. Поначалу, конечно, я выходил на задание «праваком», с разными командирами, на разных бортах. Позднее, когда стал командиром вертолета, принял постоянную машину. Экипаж входил в состав отряда спецназначения «Охотник» – чего только ни доводилось выполнять! И командировок хватало: суток где-то двести в году, а то и больше. В таком плотном графике и женились, и праздники совместно отмечали – молоды были!.. 19 января 1989 года, когда до вывода войск оставалось меньше месяца, произошло событие, описанное впоследствии во многих СМИ. Однако мало кто знает, что первый репортаж, что называется, «с колес», был помещен в боевом листке авиационной группы Пянджского погранотряда.
«Шли парой над низкой облачностью, закрывавшей землю, – говорится в листовке, текст которой в дальнейшем заимствовали либо цитировали корреспонденты различных печатных изданий. – В облаках образовалось «окно». Выскочили… С вертолета Попкова увидели, как борт капитана Ильгиза Шарипова окутался вспышкой взрыва… Шарипов с залитым кровью лицом пытался вырвать машину из пике, но искалеченный вертолет не слушался. В грузовом отсеке ревел огонь. Командир еще не знал, что весь экипаж погиб… Поняв, что ничего уже сделать нельзя, Шарипов пошел на затяжной прыжок… Попков быстро и точно оценил обстановку. Он видел прыжок товарища, его приземление, бегущую к нему толпу «непримиримых». Опыт подсказал ему единственно верное решение: атаковать, а потом, воспользовавшись замешательством банды, подобрать Шарипова. Вертолет лег на боевой курс, и вскоре огненнодымные стрелы его НУРСов накрыли цель. Борт пошел на посадку… Потом, на базовом аэродроме, техническая комиссия насчитала в вертолете Попкова двадцать одну пробоину. Одна пуля застряла в аппаратуре пилотской кабины как раз напротив головы капитана Попкова» (приведено с сокращениями. – Прим. авт. ).
Как особую ценность следует расценить помещенный в боевом листке рисунок, сделанный хотя и по восприятию, но по тем же «горячим следам» художником сослуживцем Сергеем Белобородкиным. Затем, в марте, по просьбе редакции душанбинской газеты Валерий был запечатлен в кабине своего Ми-8 с бортовым номером 65. Месяц спустя в Кремле М. С. Горбачев вручил капитану Попкову Золотую Звезду Героя Советского Союза.
– Была большая группа награжденных, – рассказывает летчик. – Среди них известные деятели культуры – Баталов, Стриженов, Глузский… И нас, военнослужащих, двое: Сергей Гущин, офицер Советской Армии, комбат, и я. Затем состоялся прием у Председателя КГБ СССР Крючкова, он мне сразу же присвоил звание майора досрочно. Съемку, кстати, произвел фотокорреспондент журнала «Пограничник» Григорий Бибик. В череде ярких воспоминаний Валерия Филипповича одно стоит особняком. И не случайно, поскольку связано оно с окончанием десятилетней войны.
– Первым делом, сразу после 19 января, мы все силы бросили на починку нашего борта. В Пяндже поменяли лопасти несущего винта, восстановили хвостовую балку. Сами еще удивлялись: как тогда удалось дотянуть до базы? Хотя и раньше случалось всякое, например, полет на одном уцелевшем двигателе… 24 января перелетели в Душанбе, где специалисты доводили машину «до ума». За все это время, вплоть до вывода войск 15 февраля, к ремонту и устранению вновь обнаруженных дефектов нас уже не допускали. Меня ставили в дежурный по санзаданию экипаж, задача – эвакуировать больных и раненых с застав, отрядов и переправлять их в душанбинский госпиталь. Дело не терпело отлагательств, поэтому вылетали при любой погоде. Наш авиаполк возвращался в Душанбе на следующий после вывода день – 16 февраля. И мы, находившиеся в Душанбе, увидели, как большая группа вертолетов летит в направлении от границы, из Московского отряда, из того же Пянджа. Вместе с офицерами были их жены, дети. Когда все борты, один за другим наконец-то сели, вырулили на полосе, командир авиаполка построил личный состав, выступил с речью. Кого-то тут же, не отходя, наградили. И меня обязали выступить. Первое мое, если можно так выразиться, публичное выступление сослужило добрую службу: я стал учиться говорить принародно, и это выработанное умение в дальнейшем пригодилось в период педагогической деятельности. Но это, впрочем, случится много позже, а в день возвращения мы были, повторяю, попросту потрясены грандиозностью происходящего.
Однако полеты пограничной авиации продолжались, теперь для оказания помощи мирному афганскому населению, доставки гуманитарных грузов. Первым как всегда высаживался десант с целью разведки местности, и только следом за ним приземлялись вертолеты. Неизменным участником подобных акций оставалась «восьмерка» с бортовым номером шестьдесят пять.
Летал майор Попков и в следующем, 1990 году, до поступления в Военно-воздушную академию имени Ю. Гагарина. Когда же учеба на новом, более высоком уровне окончилась, Валерий Филиппович продолжил службу в Воркуте, стал командиром эскадрильи. Далее, образно говоря, наступил «земной» этап жизни и деятельности: состоялась защита диссертации на степень кандидата военных наук, настало время передавать знания и опыт слушателям Пограничной академии ФСБ России. От летной практики пришлось отказаться – годы войны оставили свою отметину на здоровье.
Фотоэкскурс завершился очередным, «свежим» снимком. Сколько добра, человеколюбия и удивительной скромности заключено в одном человеке! Сколь трепетна его память!..
Среди множества вопросов психологического тестирования, заданных Валерию, в ту пору кандидату в курсанты, прозвучал и такой: «Кто ваш герой по жизни?» Юноша тотчас нашелся: «Молодогвардеец Сергей Тюленин. Он погиб ради спасения своих товарищей». Как показала жизнь, подвиг летчика Попкова был совершен во имя той же благородной цели. И сегодня Герой Советского Союза, председатель правления Лобненского городского отделения Всероссийской общественной организации ветеранов «Боевое братство» полковник запаса Валерий Филиппович Попков прилагает немалые усилия для улучшения жизни братьев по оружию, а главное – чтобы ни один воин-интернационалист не был забыт.
Андрей Мусалов. Афганские страницы
Можно с гордостью осознать, что пограничники вышли из афганской войны не побежденными, а до конца выполнив свой долг перед Отечеством.
Его выполняли те, кто жил в многонациональном Советском Союзе: украинец и литовец, белорус и казах, таджик и узбек, русский и киргиз. Они вышли из урагана свинца и взрывов настоящими победителями.
О тех, кто участвовал в афганском лихолетье, о нескольких историях рассказывает автор в предлагаемых страницах.
Игорь Орехов. Человек из группы «А»
Записал Андрей Мусалов
Майор запаса Игорь Владимирович Орехов родился 17 августа 1955 года в Москве. Срочную службу проходил в 1973–1975 годах в пограничных войсках. Затем поступил в Московский институт электронного машиностроения. С 1980 года на службе в КГБ СССР. В 1982 году переведен в группу «А» (будущая «Альфа»). С 1982 по 1986 год участвовал в ряде оперативных мероприятий, в том числе в освобождении заложников в Тбилиси, Уфе и Саратове. В феврале 1986 года был направлен в Демократическую Республику Афганистан на боевую стажировку. Награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, рядом других государственных наград.
О группе «Альфа» немного написано книг и снято фильмов. Оно и понятно – статус обязывает. А если что и появляется, то это часто далеко от реальности. Помню, как-то в начале девяностых я стал прототипом героя в одном художественном фильме об «Альфе». Получился некий сексуальный боевик. На премьерный просмотр мы, «альфовцы», пришли с женами. То-то смеху было. Увидев эротические сцены, супруги сказали, мол, теперь мы знаем, чем вы в командировках занимаетесь! После фильма встретились с исполнителями главных ролей. Артисты оказались маленькими и щуплыми. Увидев нас, они немало удивились – мы даже и не представляли, что вы такие! С тех пор отношусь к разного рода боевикам как к мультикам для взрослых. В жизни все по-другому – ни один боевик не сравнится.
В афганских событиях группа «А» (так тогда «Альфа» называлась официально) приняла участие задолго до ввода в Афганистан ограниченного контингента советских войск. Ее бойцы выполняли различные задачи, одной из которых явился штурм дворца Амина 27 декабря 1979 года.
Позже, начиная с восемьдесят третьего года, группа направляла в ДРА своих сотрудников. В течение двух месяцев они проходили так называемую боевую стажировку. Обычно численность направляемых на стажировку не превышала пятнадцати человек. Эти группы не выполняли каких-то спецзаданий. Главным было повысить уровень боевого мастерства, поддержать боеготовность сотрудников.
Стажировка проводилась в стокилометровой зоне ответственности пограничных войск, также входивших в то время в состав Комитета государственной безопасности СССР. «Альфовцы» выполняли те же задачи, что и пограничники: охрана особо важных объектов, поиск и блокирование банд, несение службы на блокпостах, устройство засад на караванных тропах. Кому-то довелось повоевать в пустыне, кому-то в горах, кому-то в «зеленке».
В группу «А» я попал в восемьдесят втором году, был переведен из оперативно-технического управления КГБ. К моменту направления в Афганистан уже успел побывать во многих переделках, понюхать пороху. Боевое крещение принял во время освобождения самолета с заложниками в Тбилиси. Затем такой же самолет, захваченный солдатами-дезертирами, пришлось освобождать в Уфе. Еще была операция в Саратове. Столь же опытными были и мои товарищи. Мы не испытывали иллюзий по поводу того, что ожидало нас в этой командировке. Мы были далеко не новобранцами.
Сотрудники, побывавшие в Афганистане до нас, поделились своим бесценным опытом. Обучили нас всему, начиная от тактических приемов и заканчивая тем, как правильно сшить «разгрузку» для автоматных магазинов. Вообще-то, каждая такая поездка давала для «Альфы» в целом бесценный опыт. Этот опыт очень пригодился в дальнейшем.
Своей супруге, Наталье Михайловне, я, как обычно, сказал что-то успокоительное, вроде «не волнуйся, мы едем на горную подготовку». Но как «чекистская» жена она обо всем догадалась. Помню, впервые попытался ее «успокоить» после возвращения из Тбилиси. Сказал, что был в полевом учебном центре. Во время штурма самолета я получил множество порезов и ожогов – под ногами взорвалась светошумовая граната, и расплавленные капли пластика и продуктов горения попали на лицо. «Не беспокойся, это я в центре на колючую проволоку случайно напоролся». А у Наташи была подруга, муж которой работал в наградном отделе. И когда пришли документы на мое награждение, все всплыло на поверхность. Тем не менее всякий раз, отправляясь в подобную командировку, я придумывал очередную легенду. Тем более что писать из Афганистана нам запрещалось, так же как и фотографироваться,
Базировалась группа в Керкинском пограничном отряде. Действовать предстояло совместно с десантно-штурмовой группой этого же отряда, а также с Мардианской и Шебирданской мотоманевренными группами. Наши предшественники отлично зарекомендовали «Альфу» в глазах пограничников, потому нас воспринимали всерьез. Офицеры-пограничники знали, кто мы такие, на что способны и что два раза нам ничего повторять не надо. Тем не менее перед заходом на афганскую территорию провели для нас стрелковые тренировки. В Керкинском отряде было отличное стрельбище длиной в несколько километров. Приходилось много бегать, но мы были отлично подготовлены. Помню, пограничников удивило, что все учебные упражнения мы выполняли в бронежилетах и шлемах. За выносливость нас прозвали «боевыми слонами».
Помимо обычных задач группе предстояло участвовать в проведении так называемых чекистско-войсковых операций. Во время одной из таких операций мне впервые довелось поучаствовать в общевойсковом ночном бою. Это случилось в районе кишлака Бармазет, где была блокирована банда. В операции помимо пограничников и нас участвовали армейские подразделения. Бандиты были обложены плотным кольцом, но тем не менее продолжали сопротивление. То и дело они прощупывали нашу оборону, выискивая стыки и слабые места, и пытались прорваться.
Погода была отвратительная: зима, холод, ветер с песком. Где-то срабатывала «сигналка», и тут же завязывалась перестрелка. В темноте мельтешили сполохи, проносились трассеры. Красивое зрелище. Прямо как на бразильском карнавале. Поначалу, конечно, было чувство повышенной опасности, трудно было ориентироваться, несмотря на то что рядом боевые товарищи, пограничники. Но, разумеется, мы, «альфовцы», не сидели с раскрытыми от ужаса глазами. Опытный солдат в бою не думает о страхе, его мысли больше сосредоточены на том, как и куда перебежать, как замаскироваться, в конце концов, как лечь поудобнее, потому как лежать, возможно, придется долго.
Мы действовали как положено, несмотря на то что ситуация была нова. Бойцы группы «А» приучены мыслить в рамках, отличных от общевойскового боя, решать куда более тонкие задачи. Приведу такой пример. Из тюрьмы, расположенной где-то под Саратовом, сбежала группа матерых преступников-рецидивистов. Два дня они терроризировали город, затем засели в одном пятиэтажном доме, захватив в заложники семью из трех человек. Заблокировав входную дверь квартиры, преступники стали требовать водку, наркотики и бронетранспортер для доставки в аэропорт. При этом они очень жестоко обходились с заложниками: выставив женщину в оконный проем, избивали ее молотком. Штурм проводила группа из пятнадцати сотрудников «Альфы». Часть бойцов отвлекала внимание преступников действиями у входной двери, остальные при помощи страховочных систем влетели в окна. Заложники были спасены.
В Афганистане специфика была совершенно иной, потому мы во всем полагались на пограничников, на их знания и опыт. Еще одна особенность – отсутствие конкретного, четко обозначенного противника. Днем тебя окружают мирные жители – простые дехкане. Трудятся, ходят туда-сюда с мотыгами, улыбаются, машут приветственно. Заодно выявляют наши огневые точки, расположение постов и подразделений. Ночью они же откапывают свои автоматы и «буры» (английские винтовки) и – в бой! Особо надо отметить, что афганцы – очень достойные противники, вдобавок к концу войны они были хорошо вооружены и оснащены на американские деньги. Это я потому говорю, что ныне многие пытаются представить нас как оккупантов, жестоко расправлявшихся с беззащитным населением. Пытаются приуменьшить, умалить ратный труд и заслуги солдат, прошедших Афганистан. Но ведь сто лет назад и англичане точно так же завязли в этой стране. То же самое постигло бы и американцев, введи они туда свои войска. Мы не были жестоки по отношению к афганскому народу. Напротив, мы все делали для поддержки тех, кто стремился к мирному развитию. Мы воевали лишь против тех, кто поднимал оружие против нас!
Когда меня спрашивают, что самым тягостным было в Афганистане, я отвечаю – потери. Нет, при нас ни в «Альфе», ни среди пограничников потерь не было. Уже позже, в Союзе, нас настигла горькая весть о том, что погиб майор Мархлевский. Это был отличный офицер-пограничник, наш хороший друг.
Но это случилось позже. А пока мы воевали. Мне не пришлось ходить в рукопашную с криком: «Ура!» Современная война выглядит по-другому. Большинство заданий были связаны с контролем дорог и нитки газопровода, который «духи» то и дело норовили подорвать. При этом группа, как правило, действовала автономно, в отрыве от основных сил. Обычно в заданный район выдвигались пятнадцать бойцов «Альфы» и пятнадцать пограничников на трех бронетранспортерах. Иногда в состав разведывательно-боевых групп включались афганские военнослужащие, царандоевцы или хадовцы. Они выполняли роль проводников, переводчиков, а также проводили «рекрутирование» всех молодых людей, начиная с пятнадцати лет, которые попадались по пути.
Внешне от пограничников мы ничем не отличались, разве что шлемами немецкого производства. Никто не должен был даже подозревать о нашем нахождении здесь. С собой брали до пятидесяти килограммов снаряжения: боеприпасы, вода, продовольствие, даже валенки – ночи в Афганистане очень холодные. Это было особенно ощутимо, когда приходилось действовать в пешем порядке, совершать марши. Тогда бойцы самого элитного спецподразделения страны ничем не отличались от матушки-пехоты. На технику особо не надеялись, старенькие бронетранспортеры были совершенно «убитые», могли выйти из строя в любой момент.
Во время поиска караванов с оружием приходилось часто перемещаться, не давая возможности засечь наше расположение. Это походило на игру в кошки-мышки, но скрытность была залогом успеха. Днем группа находилась в засаде, а на ночь подыскивала подходящее укрытие. Обычно это была полуразрушенная кошара, коих там немало. В укрытии занимали оборону: бронетранспортеры выставлялись «звездочкой», в центре размещался миномет. Всю ночь посменно несли дежурство: наблюдатели с НСПУ (ночными прицелами) на БТРах, остальные – у бойниц. За ночь удавалось поспать не больше двух часов.
Так как поддержки не предвиделось, приходилось действовать крайне осмотрительно, взвешивать каждый шаг. Как-то ночью наблюдатели увидели, что из-за горизонта показался свет фар – машина! Группа изготовилась к бою. Поскольку наши подразделения ночью обычно не передвигались, то это мог быть противник. На всякий случай мы все же уточнили по радиостанции, не передвигается ли в этом районе кто из наших. Ответили, что никого быть не должно. Между тем машин стало две, затем три. По мере их приближения нарастало напряжение, появился боевой азарт. Мол, сейчас навоюемся! А машин все прибывало и прибывало. Пять, шесть, семь… Скоро выяснилось, что в колонне пятнадцать машин! Постепенно на смену азарту пришел трезвый расчет – нас было меньше, гораздо меньше. В одиночку мы бы не справились, а на поддержку, повторюсь, рассчитывать не приходилось. Что толку в том, чтобы, вступив в бой, бесполезно погибнуть?! Пришлось дать отбой. Осторожность и трезвый расчет являются на войне, пожалуй, самыми главными качествами. Кроме того, в Афганистане превалировал принцип – беречь людей! Жаль, что сегодня многим военачальникам недостает этого принципа. Так случилось в Буденновске, так было в Первомайском. Начальники не представляли, на что способна «Альфа», и бездумно гнали ее бойцов в атаку, как обычный мотострелковый взвод. А это все равно, что микроскопом гвозди забивать!
Война – тяжкий труд. Здесь выпадает много испытаний не только для души, но и для тела. Нам довелось пройти в Афганистане подлинную школу выживания. Приходилось действовать в сложнейших условиях: жара, холод, всепроникающие пыль и грязь, отсутствие пищи и воды. Помню, при блокировании одного поселка «духи» отрезали нам воду. Банда засела в кишлаке. Наши подразделения обложили его кольцом. Вода текла из кишлака по единственному арыку, его-то они и перекрыли. Пришлось довольствоваться оставшимися лужами. Нам досталась лужа в том месте, где мы умывались. Из нее мы брали воду и тщательно кипятили. Но у чая из этой воды все равно оставался привкус зубной пасты «Арбат». Чай, стало быть, «арбатский».
Меня всегда поражала стойкость и выносливость русского солдата в этих немыслимых условиях. Несмотря ни на что, он был способен выжить, приспособиться и победить. Как-то раз на одном из постов пограничники угостили нас пирожками, приготовленными на костре из консервированного конфитюра. Сколько же полезного и необходимого мы, представители одного из самых элитных подразделений в мире, переняли от простых солдат, тружеников войны! Это касалось даже бытовых мелочей. Например, как соорудить стол в чистом поле, где нет ни деревца, ни камня? Оказывается, его можно… выкопать саперной лопаткой. Хочешь – круглый, хочешь – квадратный. Вырыл ямку, свесил ноги и сиди отдыхай. Позже мне приходилось встречаться с представителями иностранных армий и спецслужб. Так вот, с нашим солдатом им не сравниться!
Когда я думаю о времени, проведенном в Афганистане, на память приходят не только трудности, но и веселые моменты, которые посылала судьба. В одну из ночей, когда мы находились на позиции, наблюдатель неожиданно крикнул: «Духи!» Все мгновенно рассыпались по местам, изготовились к бою. Оказалось, причиной тревоги стал наш же солдат, побредший по нужде не той тропой. Встаем, осматриваемся, вдруг видим – у одного из наших бойцов вместо автомата в руках… лопата. Он спросонья схватил ее и изготовился к бою! То-то смеху было!
Среди пограничников у меня появились настоящие друзья: начальник Керкинской ДШМГ Юра Лапушко, Алексей Лобов из Мардианской ММГ. Мы до сих пор поддерживаем отличные отношения, встречаемся. Наверное, именно благодаря этой симпатии я посоветовал своему сыну Дмитрию поступить в Московский военный институт ФПС. Сейчас он учится уже на пятом курсе.
Я не жалею, что прошел через Афганистан. Наша группа получила бесценный опыт, закалила характеры бойцов. К сожалению, этот опыт нам пригодился в дальнейшем. Впереди «Альфу» ждали Сухуми, Баку, Ереван, Вильнюс…Сталбек Асакеев. На войне как на войне
Записал Андрей Мусалов
С Афганистаном связан большой период моей жизни с 1979 по 1986 год. Шесть лет мне довелось провести на той войне. И каждый день из тех шести лет мог стать последним.
Родился я в 1953 году, в Киргизской ССР, на Иссык-Куле. После школы поступил в институт, но увлекся авиацией. Закончил 111-ю авиашколу. Работал в НИИ имени Чкалова. А в 1973 году был принят в пограничные войска КГБ СССР. Служил в бурундайском авиаполку, под Алма-Атой, бортмехаником. Затем отучился в Кировском училище, стал борттехником.
В семьдесят девятом меня перевели в Афганистан. Причем это случилось еще до ввода войск – в августе. Летели на вертолете в «аэрофлотовской» раскраске, бортовой номер – 25925. Задача была обеспечивать работу советского посольства. Уже тогда работа в Афганистане считалась опасной – в стране вовсю бушевала гражданская война. Вертолеты базировались на аэродроме, а мы жили в первом микрорайоне Кабула, стараясь ничем не выдавать своей военной принадлежности. Ходили только в «гражданке».
Мне хорошо запомнился день 11 сентября 1979 года. За нашим экипажем на «ГАЗ-66» заехал посольский водитель, как сейчас помню, его звал Васей, он тоже был пограничником-сверхсрочником, с Пржевальского отряда. Пограничники охраняли посольство. Так вот этот Вася говорит – срочно выезжаем, в посольстве общий сбор. Ехали по центральному проспекту Кабула – Майвану. Смотрю, что такое – несмотря на раннее утро, весь проспект забит вооруженными людьми. Все чем-то возбуждены, кричат. Откуда-то выезжает танк Т-62 и несется на толпу. Люди разбегаются во все стороны. Стрельбы еще не было, но стало ясно – что-то происходит ненормальное. А у нас с собой только пара автоматов. Мы кричим водителю: «Вася, ты только не останавливайся! Гони до посольства несмотря ни на что!»
В посольстве нам объявили, что ночью был задушен афганский лидер Тараки. Его вроде задушили подушкой, а затем для верности сделали инъекцию с ядом. Теперь у власти в Афганистане стал Амин. Ситуация за воротами посольства быстро накалялась. Скоро в городе началась стрельба.
Затем последовали хорошо теперь известные события. В Кабул прибыли группы «Зенит» и «Гром», а также так называемый «мусульманский» батальон, состоявший из солдат министерства обороны СССР – выходцев из республик Средней Азии. Мы, вертолетчики посольства, обеспечивали подготовку нового переворота. Летали то в Кандагар, то в Кундуз, то в Баграм.
Вскоре в ходе слаженных действий спецгруппы быстро захватили тюрьму Пули-Чархи, где Амин держал своих политических противников, административный центр Кабула и штурмом овладели дворцом Амина, ликвидировав его самого. Среди «зенитовцев» и «громовцев» было много раненых. Были, к сожалению, и убитые. 29 декабря мне довелось быть в составе вертолета, который вывозил погибших и раненых «зенитовцев». Именно тогда я увидел столько крови, и мне стало очень не по себе. Хотя тогда казалось, что скоро все закончится. Никто не предполагал, что война затянется так надолго!
В апреле 1980 года мой экипаж перевели в Душанбе. Там, в городском аэропорту, находилось звено Марыйского авиаполка. Душанбинским звеном поначалу командовал Мирошниченко, затем его сменили, сначала Лазарев, а затем – Шагалеев. Позже, по мере разрастания конфликта, прямо на моих глазах была сформирована эскадрилья, а затем появился и полк. Мы прикрывали ввод войск, передвижения колонны и мотоманевренных групп, вылетали на помощь сводным боевым отрядам. Позже внедряли тактику высадки десантно-штурмовых групп.
Надо сказать, Душанбинский вертолетный полк был уникальной частью. Он был сформирован целенаправленно для войны в Афганистане. Поэтому у нас большое внимание уделялось боевой подготовке, полетам в горах. И личный состав был подобран исключительно удачно. Пилоты полка были высочайшего класса, они были способны посадить машину на площадки, расположенные на запредельных высотах, – в 3500–4000 метров!
Но главное – коллектив был очень крепок в моральном отношении. У нас не было такого, чтобы кто-то отказался от задания или не прикрыл в бою товарища. Трусов не было! Зато была настоящий фронтовая дружба. В этом мне видится заслуга командования части: Шагалеева, Сухова, Дятлова, Пасынка, Мусаева. Они заложили в коллективе принципы поведения, задали моральную составляющую для каждого из нас. Неудивительно, что именно Душанбинский полк взрастил двух Героев Советского Союза и двух Героев России.
Поначалу в восьмидесятом году с нами часто просились полетать специалисты наземных служб – оружейники, техники и так далее. Им тогда казалось, что война – это какая-то экзотика. Однако очень скоро, когда духи научились метко стрелять и вертолеты стали привозить дырки, все эти добровольцы быстро пропали.
Работать в ходе войны приходилось очень много. Ведь мы – борттехники, хозяева вертолетов. На нас во многом лежит ответственность за то, как закончится очередной боевой вылет. Вместе со мной не покладая рук работали другие борттехники: Саша Лутай, Саша Аверин, Слава Зиновьев. Вкалывать приходилось по-черному. Боевые вылеты следовали почти каждый день. Экипаж периодически ротировались. Я поочередно летал на 55, 18, 45-м бортах. И каждый экипаж становился для меня родным. Самым же трудным были те моменты, когда я оставался на земле, а экипажи уходили в бой. Порой так намучаешься, пока ждешь, что думаешь – лучше бы оказаться в самой суровой заварухе.
Но таких заварух нам хватало. Количество операций, в которых были задействованы вертолеты нашего полка, постоянно росло. Росли и потери. Но нашему полку везло. Убитые поначалу в основном были в Марыйском полку. В Душанбинском – только раненые. Мы еще тогда радовались, что у нас обходится без потерь. И как накаркали – в середине войны пошли потери и у нас. Очень непростой в этом смысле выдалась мармольская операция. До обеда было потеряно два вертолета. После обеда – еще два. Для этой операции была создана объединенная вертолетная группировка. Работали с Термеза. Мы тогда потеряли экипаж Валерия Рускевича.
Вертолет Рускевича обстреливал цели в районе площадки для высадки десанта. Он уже отстрелял весь боезапас и взял было курс на базу. Но тут в эфире прошла информация, что на площадке среди десантников появились раненые. Рускевич развернул машину и стал возвращаться за ранеными. На подходе к зоне высадки в вертолет попали. Однако Рускевич не отвернул, он считал своим долгом спасти раненых. Уже на подходе к точке приземления в его борт снова попали, она вспыхнула. Там же находилась машина Сергея Быкова. Быков крикнул по рации: «Валера! Ты горишь!» Тот ответил: «Вижу!» На этом связь прервалась. Как потом рассказывали очевидцы, Рускевич до последнего тянул пылающий вертолет на посадку, однако неожиданно тот потерял управления и полетел вниз – в глубокое ущелье. Очевидно, перегорели дюралюминиевые тяги управления. Я хорошо знал Валеру Рускевича, он пришел к нам в 1976 году из Восточного пограничного округа. Валера был человек с большой буквы и летчик с большой буквы. Его похоронили на родине – в Ташкенте.
В 1984 году меня впервые ранило. Рана была не очень серьезная – осколок попал в колено. 26 сентября был обычный, рядовой вылет. Мы шли с Пянджа в сторону Московского. С афганской стороны по нас открыли пулеметный огонь. Ми-8 как консервная банка, защиты никакой. Меня вдруг словно обожгло, на колене расплылось багровое пятно. Приземлились, мне оказали первую помощь и отправили в санчасть. Тут же пришел Шагалеев и отправил меня в отпуск. По молодости лет я то ранение даже не воспринял в серьез. Это уже с возрастом оно стало часто напоминать о себе.
Следующее мое ранение случилось в 1986 году. На этот раз досталось серьезно. 28 июня 1986 года я помню как сейчас. В мельчайших подробностях. День выдался, как всегда бывает в эту пору, жарким. Небо было голубым и без единого облачка. Утром, после завтрака, прошло построение экипажей вертолетов с постановкой задач на день боевой операции в районе пункта Муштив, в афганской провинции Файзабад.
Командир пограничного авиационного полка полковник В. И. Сухов был краток, четко обозначил порядок и время взлета, какое звено вертолетов будет высаживать десант, а какое звено будет обеспечивать прикрытие с воздуха.
Основной целью операции являлись блокирование бандформирований и очистка от них района, который непосредственно граничил с нашей территорией.
Получив задание, экипажи прошли на аэродром готовиться к загрузке десанта и по команде вылететь в район боевых действий. Наш экипаж, командиром которого был майор А. Райков, вылетал одним из первых. Быстро загрузили десант и подготовились к запуску вертолета, потому как до наступления жары нужно было произвести несколько рейсов в район высадки. Несколько звеньев вертолетов с десантом вылетели по команде в штатном режиме, внизу проплывали знакомые кряжи гор, ущелья, реки, выше нас летели несколько вертолетов прикрытия Ми-24.
В район высадки десанта прилетели быстро и уверенно начали операцию на заранее определенные точки каждому вертолету. Полеты и особенно посадки в горных условиях требуют от летного состава особой подготовки, предельного внимания и высокого чувства ответственности не только за жизнь людей, но и за технику. Все эти качества, могу сказать без преувеличения, были присущи нашим летчикам-пограничникам.
Экипажи вертолетов уверенно, без происшествий, за несколько рейсов произвели переброску десантно-штурмовой группы в запланированный район. К тому времени за плечами у всех был богатый опыт, накопленный несколькими годами боевых полетов в горных условиях Памира.
Первые сигналы о боевых стычках наших десантников с «духами» стали поступать после полудня. Вертолеты прикрытия находились в районе боевых действий и оказывали огневую поддержку с воздуха, сменяя друг друга. В 14.35 пришло сообщение, что завязался бой, и, по видимости, он был жарким и жестким, потому как стали поступать сведения о первых раненых. Мы переживали за наших десантников, и каждый молча молил бога о благополучном исходе боя.
Ближе к 17. 00 мы вылетели к месту боя. По прилете стало ясно, что на гребне в нескольких местах «работали» крупнокалиберные пулеметы (ДШК) «духов». Издалека они сверкали как всполохи электросварки. На склоне горы в нескольких местах шел бой. Мы хотели сразу же открыть огонь, но стало очевидно, что наносить на них бомбовые удары – значит, попасть и в наших. Бой шел в близком соприкосновении. Тогда вертолеты стали заходить к ним со стороны солнца и гасить их огневые точки НУРСами и пулеметами.
Спустя полчаса поступила команда, чтобы мы спустились вниз и на месте, указанном сигнальными ракетами десантников, сняли раненых. Райков поглядел на меня и кивнул – словно спросил, мол, как понял задачу. Загрузка раненых в грузовой отсек лежала в первую очередь на мне. Я в ответ утвердительно кивнул головой.
Сделав еще один боевой заход, мы пошли вниз, следя, куда летят сигнальные ракеты, чтобы определить место для забора раненых. Место, которое показали десантники, определили быстро, стали планировать, откуда и с какой стороны подлета будет удобней забирать раненых, так как ущелье сужалось вверху. Прошли первый раз сверху и сразу поняли, что посадка невозможна, так как крутой склон и огромные отдельно лежащие скальные глыбы и камни мешали посадке. Было принято решение забирать раненых с режима висения.
Заход снизу вверх по ущелью оказался единственно верным: во‑первых, сдвижная входная дверь вертолета – слева и при подлете огромный валун несколько прикрывал вертолет от огня противника. Райков доложил о своем решении и, получив «добро», направил вертолет где были раненые, но на снижении и подлете по нам стали лупить со склона из нескольких мест. Я сдвинул входную дверь и открыл из пулемета огонь на подавление.
Тем временем вертолет завис над ранеными; они лежали в двух местах по несколько человек, над ними суетились фельдшеры. Мне пришлось быстро лечь на порог вертолета и отстреливаться уже из автомата, с земли двое-трое солдат подняли, насколько можно было, раненого. Бросив автомат, я ухватил одной рукой его за шиворот, а второй рукой – за ремень и втащил в вертолет десантника.
При первом заходе и висении над ранеными я принял двух наших солдат, но и вертолет получил несколько пробоин, медлить было нельзя. Райков пошел на второй круг. При втором заходе удалось втащить только одного раненого, так как огонь противника уже сконцентрировался на нас.
При третьем и четвертом заходах на борту было уже шесть раненых, пятый и шестой подлеты были неудачными, только вертолет стал походить на решето. Отстреливаясь и меняя магазины автомата, я думал только о том, чтобы не дать духам сбить наш вертолет.
На седьмом заходе я успел ухватить раненого только за одну руку. Вдруг вертолет качнуло от взрыва, я почувствовал тупой удар и обжигающую боль в правом бедре. Тем временем вертолет с правым разворотом пошел на снижение, солдат висел над пропастью. Перехватив его второй рукой за гимнастерку, я подтянул солдата до порога и вцепился зубами за его воротник. Глаза застилал пот, руки немели, не знаю, какая сила помогла мне перебросить через себя солдата в вертолет.
В это время за шиворот что-то полилось и обожгло шею. Подняв голову, увидел пульсирующую струю розовой жидкости, текущей над входной дверью. В голове мелькнула мысль – пробит трубопровод гидросистемы. Заглянув в кабину, прокричал Райкову о неисправности, командир доложил по радио, что теряет управление и идет на вынужденную посадку. Я вспорол отверткой обшивку вертолета и увидел пробитый пулей трубопровод, откуда под напором била струя гидрожидкости. Ни о чем не думая, зажал рукой пробоину. Обожгло ладонь, а рваные края трубопровода впились в мясо. В глаза бросилась лежавшая в карманчике у входа ветошь, быстро ею туго обвязал пробоину, течь стала меньше, но не прекратилась, пришлось это место опять зажать рукой.
Тем временем меня позвал командир. Он решил совершить аварийную посадку на крохотной площадке. Говорят, в экстремальных случаях в шоке человек способен на невероятные действия. В этот момент каждый член экипажа сумел проявить все, на что он был способен, чтобы притереть терявшую управление машину на тот крохотный пятачок. Удар о землю был сильным, но экипаж и семеро раненых остались в живых. Нас спасло высочайшее мастерство командира экипажа. Да и техника не подвела, несмотря на 29 пулевых пробоин, полученных вертолетом в том бою, двигатели работали до последнего.
Меня эвакуировали в Шуроабад – в полевой госпиталь. Потом долго лежал по госпиталям, сначала в Душанбе, затем в Ташкенте. В одном из госпиталей я встретил семерых раненых пограничников – тех самых, что спас наш экипаж. Слова благодарности от них и их родителей стали для меня высочайшей наградой. Эти слова несравнимы с любыми другими, слышанными мною до тех пор.
Затем мне предстояло вернуться в небо. Это оказалось непросто. Пуля задела бедренную кость, пришлось проводить операцию, чтобы ее извлечь. Но рана долго не заживала, врачи долго не могли понять почему. Затем установили причину – пулю во время операции вытащили, а вот рубашка от нее так и осталась в ноге. Из-за этого на врачебной комиссии меня не хотели допускать до летной работы. Но я упросил врачей отпустить меня в небо.
Мне помог Рохлов Николай Алексеевич, тогдашний начальник авиации пограничных войск. Когда-то он был моим первым командиром полка. Благодаря его поддержке мне разрешили летать, перевели в Воркуту. Там я служил до выхода в запас. Диксон, Нарьян-Мар, остров Средний, Земля Франца Иосифа – мне удалось побывать в самых необычных и далеких местах Заполярья. Но я пристально следил за ситуацией на границе с Афганистаном, переживая за моих сослуживцев.
Гораздо позже – в 2002–2003 мне посчастливилось работать в Кабуле по линии ООН – программы продовольственной помощи. Я побывал в тех местах, где когда-то воевал: Талукан, Янги-Кала, Ходжагар. На машине проезжал через перевал Саланг, добрался до Кундуза, Кабула и Баграма. Там сейчас коалиционные силы, и война вновь продолжается.
Афганистан стал для меня и моих боевых товарищей непростым испытанием. Мы были из разных частей Советского Союза. У всех нас была одна страна и одна граница. Воюя в Афгане, мы знали, что защищаем эту общую родину и нашу границу. Надеюсь, что для современных пограничников, охраняющих общую границу СНГ, наш жизненный опыт пригодится, и, может быть, даже послужит примером. Если бы мне предложили прожить мою жизнь заново, я бы ни на йоту не согласился бы изменить ее.
Евгений Гончаренко. Записки инженера пограничной авиации
Записал Андрей МУСАЛОВ
«Ветеран границы» неоднократно писал о героях неба – летчиках пограничной авиации. Однако не стоит забывать, что каждый вылет самолета или вертолета начинается на земле. Инженеры, техники, радисты, механики – они словно находятся за кулисами событий, но без их ответственного повседневного труда не поднимется ни один летательный аппарат.
Полковник Евгений Гончаренко отдал пограничной авиации свыше двадцати пяти лет. Он занимался ремонтом авиатехники, вносил многочисленные рационализаторские предложения, расследовал авиакатастрофы. При этом, выполняя задачи на самых ответственных участках, Евгений Алексеевич делал все, чтобы полеты были как можно безопаснее.
Рационализаторство – как залог успеха
Родился я в семье пограничника. За время учебы сменил одиннадцать школ, поскольку отца часто переводили с места на место – так тогда было принято. Школу закончил в Закарпатье, в Мукачево. Разумеется, я, как и все мальчишки моего поколения, хотел стать космонавтом. Но в авиационное училище меня не приняли, поскольку на лбу у меня имеется небольшой шрам – врачам он не понравился. Но мечта никуда не ушла, решил реализовать ее с другой стороны – поступил в Казанский авиационный институт, на факультет «Двигатели летательных аппаратов». При этом я выбрал специализацию «жидкостные реактивные двигатели», поскольку здраво рассуждал – где ракеты, там и космос!
После окончания института меня на два года призвали в армию – в ракетные войска стратегического назначения. Служил хорошо, мое отделение всегда было среди первых. Как назло, это понравилось командованию, меня захотели оставить на сверхсрочную. Я отказался, поскольку как потомственный пограничник написал рапорт о переводе меня в Пограничные войска КГБ СССР. Это было в 1972 году.
После зачисления в ряды погранвойск меня как специалиста по двигателям хотели было отправить под Ленинград – заниматься аэросанями. Но затем перенаправили в Алма-Ату, где базировался 10-й авиаполк авиации пограничных войск. По прибытии в технико-эксплуатационную часть (ТЭЧ) полка я представился своему новому начальнику – майору с запоминающейся фамилией Корж. Тот с ходу решил проверить меня на профпригодность. Указал мне на стоявший в ремонте вертолет Ми-4:
– Поменяешь на нем двигатель, значит, годен.
Я согласился, только попросил поставить рядом еще одну такую же машину – как образец. Просьба была исполнена. Еще мне дали кран и пару солдат – снимать и крепить тяжелые детали. Неделю я провозился с заменой двигателя, вникая по ходу в его устройство. По окончании работ Корж внимательно проверил результат моих трудов, нашел всего лишь одну ошибку и торжественно объявил:
– Зачет сдан!
Так я получил «допуск» и стал полноправным инженером ТЭЧ. Участок работы назывался группой СВД – самолеты, вертолеты и двигатели. В просторечии меня с подчиненными называли «маслопупами».
Поработав полгода, я вник в процесс ремонта летательных аппаратов полка и решил… заняться его рационализацией. Мне не понравилось отсутствие технологических графиков работы, характерных для ракетчиков. Эти графики предусматривали, что каждый специалист выполняет строго конкретные задачи, поэтому делает их качественно. В ТЭЧ такого порядка не было. Получалось, что сегодня техник (как правило солдат-«срочник») работает на одном участке, завтра – на другом, а в результате нигде конкретно. Ремонт из-за этого затягивался, качество его ухудшалось. Я всю эту работу упорядочил. Создал графики выполнения работ, каждому подчиненному определил узкую специализацию: двигателист, смазчик, планерист и т. д. Кроме того рационально распределил инструменты, определил порядок работы с запчастями.
Результат не заставил себя ждать! Прежде элита ТЭЧ – радисты и электрики над нами, «маслопупами» посмеивались, мол, они все давно уже сделали, а группа СВД все возится и возится. И вдруг «маслопупы» стали заканчивать свои работы раньше всех, выполнять их качественно. Чтобы улучшить ситуацию, мною для подчиненных была введена классность, немного отличная от официальной. Третий класс предусматривал, что ты можешь выполнять только свою работу. Второй класс – ты отлично работаешь на своем участке и немного знаешь участок соседа. Третий класс – ты можешь одинаково хорошо работать и за себя, и за соседа. А еще мне удалось привить подчиненным интерес и гордость к тому делу, которым занимался каждый из них. Раньше они знали, что, выполнив свою работу в срок, заставят делать другую, и поэтому особо не торопились. Теперь же, напротив – спешили на работу, старались делать все качественно, пытались выходить даже будучи больными. Все потому, что считали себя незаменимыми.
Этим дело не ограничилось. Стремление к рационализаторству и совершенствованию постоянно заставляли меня придумывать что-то новое. Был случай, когда я при всем полку поспорил с инженером эскадрильи майором Шмаковым, что я сменю жидкость в шасси вертолета Ми-8 не за день, как обычно, а за… 20 минут! Он мне, молодому лейтенанту, понятное дело, не поверил. В то время эта операция отличалась сложностью – вертолет поднимали на подъемнике, переднюю ногу шасси отстыковывали, переворачивали, сливали жидкость… У меня к тому времени была готова очередная рационализаторская разработка – в ногу шасси вставлялась специальная трубка. Через заправочный штуцер подавалось давление по этой самой трубке вытеснявшее жидкость. Затем, также под давлением, новая жидкость закачивалась внутрь. На три шасси уходили те самые 20 минут.
Спор я тот, понятное дело, выиграл. Слух о новом способе замены жидкости в шасси пошел гулять и вскоре в полк приехали представители завода-изготовителя. Увидели мою «рацуху», вцепились – отдай! Я – отдал. Все равно за рацпредложения в армии была положена премия в 10 рублей. А вот на предприятии, по слухам, за это получили неплохие деньги. Ну да мне и не жалко!
В конце семидесятых я досрочно получил звание капитана. Моя группа работала как хорошо отлаженный механизм, все задуманное получалось. Казалось бы, теперь можно было успокоиться и спокойно пожинать плоды достижений. Но мне хотелось побывать в новых местах, набраться новых впечатлений. Служба в Пограничных войсках позволяла реализовать эти желания как никакая другая!
Под небом Афганистана
В 1982 году началась новая страница моей биографии. Я был переведен в Москву, в отдел, отвечавший за безопасность полетов. В то время уже вовсю шли афганские события, поэтому меня и моих коллег постоянно посылали в Среднеазиатский пограничный округ. Там мы следили за соблюдением регламентов, помогали организовывать работу на местах и так далее.
В то время было такое указание – для офицеров срок командировки не более сорока пяти суток. На деле это выглядело так: прилетаешь из командировки, меняешь грязную одежду на чистую, получаешь новое командировочное удостоверение, и назад – на границу с ДРА.
В какой-то момент случилась очередная неприятность – в ходе боевых действий были отмечены отказы при стрельбе неуправляемыми авиационными снарядами – НУРСАМи. Был случай, когда они «не сошли», залипли внутри пусковых блоков и взорвались! То, что при этом не было жертв и потерянных машин, можно списать на везение. Из Москвы прилетела большая комиссия, которая пришла к выводу, что в отказах виноваты аэродромные службы пограничных авиаполков – мол, перед снаряжением в пусковые блоки с НУРСов не удаляют консервацию. Было решено разобраться в ситуации на совещании в Москве. По сути, речь шла о публичной порке. Специалист по вооружению отказался ехать, чтобы не позориться. Отправили меня, как самого молодого офицера (я тогда был майором). Хотя к вооружению я никакого отношения не имел, пришлось ехать – отдуваться.
Прибыл в КБ Миля, на совещание. Там сидели военпреды, ведущие инженеры, много людей в форме с большими звездами. Во главе – главный конструктор. Сидит во главе стола, в тени, да так, что он нас всех видит, а мы его лица – нет. Только кожаный пиджак выглядывает из тени. Я тогда, кстати, впервые увидел такую сверхмодную вещь как кожаный пиджак! Я же был одет в скромный гражданский костюмчик, вел себя скромно и старался ничем не выделяться, ожидая получить в свой адрес массу нелицеприятных высказываний. Так и получилось – первым делом один полковник из ВВС отчитал меня:
– Почему это вы, майор, в гражданке?
Отвечаю:
– Потому что я не из ВВС, а из КГБ. Нам так ходить положено.
Ну а затем началось! Каждый из присутствующих вылил на меня ушат грязи: мол, вы, военные, за техникой следить не умеете, и вообще – таким, как вы, ничего сложнее кувалды доверить нельзя. Когда все высказались, генеральный конструктор предприятия предложил послушать обвиняемую сторону, меня то есть.
Я понял, что пощады ждать нечего, поэтому решил отвечать строптиво и напрямик. Встаю и говорю:
– А знаете, те нарушения, о которых вы упомянули, действительно имеются. Более того, мы нарушаем гораздо больше, чем вы можете предположить! Мы заправляем вертолеты «на ходу», не выключая двигателей, что запрещено. Более того, с включенными двигателями мы их снаряжаем ракетами, что категорически запрещено. Но где это происходит? «За речкой» в абсолютно неприспособленных условиях, зачастую под огнем противника. В двухстах-трехстах метрах идет бой, а мы снаряжаем машину!
Смотрю – «кожаные пиджаки» и «большие звезды» притихли. Тогда я решил дожать:
– А знаете, нам ваше оружие не особо-то и нужно! Ненадежное оно! Вон автомат Калашникова в любой пыли работает. И пистолет Макарова работает. А здесь – расконсервируй, законсервируй, выставь мишени, повесь флажки. Целая эпопея! А бой-то идет, наши солдаты на земле надеются на поддержку, пока мы все положенные регламенты соблюдаем. Давайте-ка ваши представители поедут со мной туда – в Афганистан и покажут, как правильно нужно снаряжать и обслуживать это оружие, непосредственно под огнем душманов.
Выпалил все это и замолчал. Воцарилось долгое молчание. Генеральный конструктор вышел из тени, походил туда-сюда по кабинету и наконец сказал:
– А знаете, майор прав! Не нужно наше оружие в боевых условиях, поэтому вот вы, вы и вы, – указывает на нескольких особенно ретивых крикунов, – поедете с майором в Афганистан.
Что тут началось! Все отказываются ехать, перекладывают ответственность друг на друга. Страшно ведь на войну ехать-то! Тогда генеральный говорит:
– Вы, товарищ майор, отправляйтесь на моей машине на аэродром, а мы тут все будем сидеть. Будем сидеть до тех пор, пока не придумаем, как устранить проблему.
Одним из направлений работы моего отдела было расследование летных происшествий. Во время войны в Афганистане, понятное дело, таких было немало. Особо запомнилось ЧП, случившееся в Душанбинском авиаполку. Там прямо на взлетной площадке аэродрома разбился и сгорел Ми-8 МТ. Машина была новехонькой – что же с ней случилось? Стал выяснять обстоятельства катастрофы. Оказывается в тот день в полк приехала комиссия из округа. Ее представители объявили полку тревогу. Все, что требовалось от летчиков, – добежать до своих машин, подготовить технику к взлету, запустить двигатели, не поднимаясь в воздух, доложить о готовности диспетчеру. Вроде все просто. Но тогда почему машина взлетела? И почему пилоты не сумели ее посадить?
В составе комиссии я прибыл на место катастрофы. От машины – одно огромное черное сгоревшее пятно. Уцелела только одна колокольная шестерня и редукторы. По словам очевидцев, во время учебной тревоги машина приподнялась, затем сделала небольшой круг, врезалась в землю и вспыхнула. Тут же отдельные начальники «предложили» мне основную версию – виноват завод, недоделавший машину. Но у нашей комиссии была другая версия: экипаж допустил ошибку при проверке гидросистемы вертолета и к тому же не был пристегнут. Это было ясно из того, что во время падения машины, центробежная сила вышвырнула членов экипажа из кабины. По словам очевидцев, сначала на бетонку вылетел борттехник, затем правый пилот, за ним – левый…
Исследование сгоревших обломков ничего не дало. Приборы объективного контроля тоже сгорели. Правда, когда машина уже горела, один из солдат успел выхватить из огня небольшой кусок пленки бортового самописца. Надежд на этот кусок целлулоида было мало, но все же я решил попробовать его изучить как можно более внимательно. Как оказалось позже, этот кусок пленки подтвердил изначальные предположения комиссии.
Для начала я обратился к специалистам из КГБ. Они осмотрели пленку и сказали – на ней что-то есть. Но проявлять ее сами отказались – слишком мало было шансов на успех. Тогда я отправился в Люберцы. Там размещался один авиационный НИИ. Я туда обратился с просьбой расшифровать пленку. Признаться, шансов было мало. Пленка, похожая на ту, что использовалась в фотоаппаратах, только без перфорации, побывала в костре, на солнце. Что там могло сохраниться! Но я надеялся.
В НИИ пленку взяли в работу. Сказали:
– У нас есть специалист, который занимается проявкой фотопленки чуть ли не с момента создания фотоаппарата. Он сейчас на пенсии, но ради такого случая мы его попросим выйти на работу.
И вот этот самый корифей фотодела сумел проявить поврежденную пленку! Мои надежды оправдались. Данные с пленки показали, что у машины были отключены обе гидросистемы. Для расследования это был ключевой момент.
Постепенно картина стала складываться. Летчики из погибшего экипажа, услышав сигнал тревоги, кинулись к вертолету. При этом они по рассеянности забыли ключ от машины. За ним отправили прапорщика – бортмеханика из состава экипажа. Из-за этого он, слава богу, жив остался. Добежав до вертолета, экипаж занял свои места, но при этом не пристегнулся. Это важно, поскольку в дальнейшем сыграло роковую роль. При этом летчики много говорили не по делу, то есть отвлекались от происходящего. А происходило вот что – экипаж произвел проверку оборудования, поочередно нажав необходимые тумблеры и кнопки, а затем отключив их. Кроме одной кнопки – той, что блокирует гидросистемы вертолета, основную и резервную. При этом лопасти винта вертолета, стремясь прийти в равновесное состояние, устанавливались на положительный угол атаки. Если бы гидросистемы были включены, этого не произошло. А так на винте появилась тяга, и он потащил машину в воздух.
Бортмеханик, тот, что побежал за ключом, уже возвращался, когда увидел, что машина висит в воздухе, при этом странно раскачиваясь то вверх, то вниз. В этот момент внутри машины шла борьба за жизнь. Пилоты висели на ручках управления, стремясь опустить машину. Но без гидросистем для этого требуется большое усилие. А его не удавалось создать, поскольку пилоты не были пристегнуты. Им попросту не во что было упереться! Более того, центробежная сила буквально вышвырнула экипаж из кабины на бетон, после чего машина упала и вспыхнула.
Когда расследование катастрофы Ми-8 подходило к завершению, я отправился на местный базар, купить бритву и подарки родным. Собирался уже возвращаться в Москву. Но не тут-то было, меня прямо тут, на рынке, нашли представители местного командования, посадили в машину и срочно отвезли в управление. Спрашиваю – что случилось? Оказывается, в Московском погранотряде только что разбился Ми-26.
Это случилось утром, когда весь отряд находился на плацу, на построении. У огромной машины вдруг отказал хвостовой винт, она начала стремительно падать. Хорошо, что машиной управлял экипаж пилота Помыткина, у него был похожий случай. Он сумел увести вертолет за территорию отряда, где он рухнула на землю. Один член экипажа тогда погиб.
В составе комиссии я отправился в Московский отряд – проводить расследование. Вертолет Ми-26 на тот момент был абсолютно новой машиной, еще не поставленной на конвейер. Более того, конкретно разбившаяся летная единица была предсерийным образцом, первым в Союзе поступившим на вооружение. Этот образец даже собирали не на конвейере, а вручную, так называемой селективной сборкой. Он стоил в два раза дороже серийной модели. Вертолет поступил в Душанбинский авиаполк в 1983 году и длительное время проходил всесторонние испытания.
В этот раз меня вновь не обманула моя интуиция. Почти с самого начала расследования стало ясно, что редуктор хвостового винта рассоединился с тягой основного редуктора ВР-26. К расследованию подключили представителей завода-изготовителя и КБ Миля, а также летающую лабораторию ВВС. Приехал главный инженер завода с рабочими. Он предложил везти редуктор упавшего вертолета в Москву и там уже разбираться – что с ним не так. Нашей комиссии такой вариант не подходил. А вдруг по пути по серпантинам он упадет в пропасть? Или кто-то на заводе подкинет недостающую деталь? Я настоял, чтобы редуктор оставался в поселке Московский. Более того – попросил генерала Вертелко, возглавившего комиссию по расследованию катастрофы, выставить оцепление вокруг злосчастного редуктора – чтобы даже близко никто не мог подойти!
Путем анализа катастрофы члены комиссии пришли к предварительному выводу, что катастрофа могла произойти из-за отсутвия в редукторе двух стопорных колец. Без колец вал редуктора от вибрации стал постепенно выходить из зацепления с шестеренками. Процесс был долгим – пока вертолет летал. Когда вал окончательно вышел из зацепления, огромная махина рухнула.
Для подтверждения гипотезы редуктор полностью разобрали представители завода. Рядом с редуктором постоянно находился ответственный офицера. «Для чистоты эксперимента» он заставлял рабочих закатывать рукава и даже снимать часы – чтобы в руках не оказалось чего лишнего.
Когда редуктор был разобран, его детали были разложены в огромном корыте с маслом. В один из дней все участники комиссии по расследованию катастрофы выстроились у этой самой ванны. Офицер-охранник по очереди вызывал членов комиссии, чтобы те лично могли убедить в отсутствии недостающих колец. Наконец, очередь дошла до главного инженера завода. Тот отказался шарить в ванной с маслом и сказал своему заму:
– Я и так знаю, что их (колец. – Прим. авт.) там нет. Я не пойду позориться…
Виновной был признан завод изготовитель, точнее молодая приемщица, не уследившая за отсутствием пары маленьких деталей, погубивших самый большой в мире вертолет. Говорят, ее посадили. А пограничным войскам взамен разбившегося Ми-26, завод бесплатно поставил новую машину.
По результатам расследования я написал многостраничное заключение, в котором указывал на различные недостатки новой машины. Особенно я отметил, что недопустимо перевозить в Ми-26 большое количество личного состава, поскольку при падении стенки грузовой кабины не выдерживают массы многотонных двигателей, расположенных над ней. Конструкторы же мечтали впихнуть в Ми-26 вторую палубу, чтобы перевозить сразу до 300 человек! Страшно предположить, какие могли бы быть последствия в случае нештатной посадки.
По следам катастроф
В дальнейшем мне пришлось расследовать катастрофы и аварии почти всех летательных аппаратов пограничных войск КГБ СССР. Разумеется, львиная доля их была связана с войной в Афганистане. Часто расследование приходилось вести с риском для жизни. Как-то разбился очередной вертолет. Я сразу предположил, что виной было не боевое поражение, а лихачество пилотов. Машина летела на сверхмалой высоте, зацепилась за землю и рухнула плашмя. При этом пусковые блоки были полностью снаряжены боекомплектом – неуправляемыми снарядами. Машину не то что исследовать – подходить к ней было опасно! Но делать нечего – нужно работать. Я взял с собой минеров, стали думать, как действовать. Старший минер оказался довольно ленивым. Снял несколько снарядов и подорвал их толовой шашкой. Получилась довольно приличная яма. Туда сложили оставшиеся НУРСЫ – ни много ни мало, 192 снаряда. В ту же яму минер покидал весь оставшийся тол. Я ему говорю:
– Нужно яму присыпать, чтобы снаряды не разлетелись.
Тот в ответ:
– И так сойдет.
Ну, думаю – он же специалист, знает что делает. Подорвали снаряды. Что тут началось! От взрыва ракетные снаряды разлетались во все стороны. Одни переломились пополам, а в других запустились ракетные двигатели и они стали летать по окрестностям. Одна ракета поползла по земле в сторону нашего ГАЗ-66. Мы от нее принялись убегать – она за нами, роет песок! Мы в другую сторону – ракета за нами, как намагниченная! Слава богу, в пяти-шести метрах от машины ракета окончательно зарылась в песок и замерла, не взорвавшись.
После этого я говорю минеру:
– Надо все-таки было присыпать.
Пошли заново собирать неразорвавшиеся снаряды в яму. Сложили для подрыва, а подрывать нечем – минер все шашки использовал для первого подрыва. Я приказал слить керосин из разбитого вертолета. Залили им снаряды и подожгли. А затем часа два сидели, ждали, пока все это взорвется. И еще час выжидали – на всякий случай.
Вообще работа в Афганистане нередко была связана с риском для жизни. Помнится, прилетели с комиссией в ДРА, на катастрофу. Упал вертолет. Его размазало будь здоров – на четыреста метров.
Приземляемся на месте катастрофы, а там неподалеку бой идет. Комиссию встречает лейтенант:
– Сколько вам нужно времени для проведения расследования?
Отвечаю:
– По приказу положено пятнадцать дней.
– Пятнадцать дней не смогу – душманы атакуют. Могу продержаться максимум два часа. Берите танк и приступайте.
Сел я в танк и поехал вдоль места катастрофы. По пути отмечал расположение деталей разбившейся машины, но главное – засечки от винта, то есть те места, где его лопасти бились о землю. Как охотник-следопыт по следам определяет поведение зверя, так и специалист по катастрофам по этим самым засечкам может понять, с какой скоростью падала машина, под каким углом, в каком режиме работал двигатель и многое другое. Большое значение также имеет вид лопастей разбившейся машины, их загиб, а также множество других почти неуловимых для постороннего деталей, позволяющих безошибочно определять как, когда и почему произошла авиакатастрофа.
Искусству ведения следствия (иначе не скажешь) я обучался постепенно. Ведь школы следователей, специализирующихся на авиакатастрофах, не существует. Это узкий круг специалистов высочайшего класса. Мы иногда встречались, обменивались опытом. Но главными были личный опыт, глубокие теоретические и практические знания и вместе с тем – чутье, интуиция, то, чему ни в одной школе не научишься.
Постепенно мне удалось весьма точно моделировать развитие катастроф. Зная, как они происходят, в какой последовательности происходит разрушение летательных аппаратов, я словно отматывал время назад. Компьютеров для образного моделирования не было, приходилось все рассчитывать на бумаге и… в собственной голове. В какой-то момент я достиг такого уровня профессионализма, что уже на месте катастрофы, видя то, как упала машина, как разлетелись обломки, мог выявить причину беды. Как-то в Афганистане был потерян Ми-24. Почти сразу я предположил, что засорилось техническое отверстие в одном из блоков агрегатов. Рассверлили, и точно – именно в предсказанном месте засор. Совсем небольшой, но из-за него потеряли машину.
Хотя, конечно, главной причиной большинства катастроф всегда были не технические проблемы, а безалаберность экипажа и обслуживающего персонала. Вообще беспечность и пренебрежение нормами безопасности были основными причинами авиакатастроф. Подтверждением стал еще один случай, который я расследовал во время войны в Афганистане. Один из экипажей вылетел с аэродрома в Марах на санзадание и «за речкой» пропал. Нашли место падения. А там одни мелкие ошметки, величиной – не больше ладони. Понятное дело – вертолет при падении взорвался. При этом при осмотре места падения нашли целехонькую бутылку шампанского. Закупоренную!
Выясняю, что происходило накануне. Оказывается, была пьянка. Вертолет заправили кое-как. Ему элементарно не хватило топлива – падал он с пустыми баками. А когда машина падает с пустыми баками, взрыв происходит такой, что мало не покажется! Это страшно. Это хуже взрыва артиллерийского снаряда.
В подтверждение своей гипотезы я провел ряд экспериментов. Их целью было доказать, что вертолет был не заправлен. Высчитывали – сколько машина пролетела, с какой скоростью, когда закончилось топливо, какое расстояние она прошла с сухими баками, с какой высоты упала… А ту самую бутылку шампанского я поставил на месте гибели экипажа. Как напоминание. И долго еще та бутылка стояла целой. Лишь через три года ее содержимое исчезло. Может, от времени пробку выбило, а может, местные чабаны выпили.
Из-за пренебрежения нормами безопасности печально заканчивались полеты не только в Афганистане, но и во вполне мирной обстановке. Мне пришлось расследовать катастрофу под Одессой. Дело было так: прибыл из Афганистана экипаж. Такие боевые ребята. Но, что интересно, незадолго до вылета все члены экипажа сдали политподготовку на двойки. Несмотря на это, экипаж привлекли для показательных полетов. Полет-то простой, на три минуты. Нужно было взлететь с нарядом пограничников и собакой с аэродрома «Пионерский», что под Одессой, пролететь над Куяльницким лиманом до учебной заставы и там произвести десантирование наряда. Летчики решили показать класс – пролететь низко над водой, затем резко взмыть над берегом и эффектно произвести высадку.
Как назло, в тот день на озере была идеальная зеркальная поверхность, без ряби и волн. Полет над такой поверхностью имеет свои особенности. Из-за отсутствия ряби на воде пилот не всегда способен точно определить высоту. Вода и небо словно сливаются. Здесь на первый план выходят приборы. Но барометрический высотомер настроен на тот аэродром, с которого взлетает экипаж. Остается радиовысотомер, который прогревается две минуты, экипаж его не включил. Получилось так, что летели, полагаясь на обычный высотомер, который показывал высоту в пятьдесят метров. В какой-то момент бортмеханик (он выжил) взглянул вниз – а вода вот она, прямо под брюхом машины! А экипаж сидит спокойно. Бортмеханик решил, что так и положено, ничего не сказал.
В какой-то момент вертолет на всей скорости ударился об воду. Ничего страшнее, чем удар об воду, я за свою практику не видел. Машина мгновенно разрушилась до десятого шпангоута. Когда я разбирал сам момент столкновения с водой, то поразился – как же переменчива бывает судьба. Кто сидел в грузовой кабине в одной позе, того вода вынесла через снесенные задние створки наружу. Кто сидел в другой позе – того размазало о шпангоуты.
Тот же бортмеханик, сидевший спиной к кабине пилотов, запомнил, как в момент удара его швырнуло к задним створкам. А за мгновение до этого мимо вылетел бортинженер. Техник позже рассказывал, что даже успел увидеть перед собой ботинки инженера, который ударился о задние створки, проломил обшивку и погиб. Самое поразительное, что летевший следом борттехник «вписался» в отверстие пробитое телом инженера и целехонький вылетел наружу! Только немного ногу поцарапал.
Когда на помощь прибыли спасатели, то увидели мрачную картину. Разбитый вертолет в воде. Половина бывших на его борту пограничников погибла. Над местом гибели проводника еще долго плавала собака – все искала погибшего хозяина.
Хотя причина катастрофы вроде бы была очевидна, необходимо было провести доскональное расследование. Ведь причина может быть совсем не такой, как ожидалось изначально. Сколько раз случалось, что винили в халатности экипаж, а причина крылась в отказе техники… И наоборот. Словом, для установления причины мне нужен был вертолет. А его предстояло достать из воды.
Вызвали военных водолазов. Те начали было работать, но быстро отказались – дело было зимой. От холода у водолазов перемерзали регуляторы. Один отказался лезть в воду, так его начальник за это на гауптвахту посадил, за невыполнение приказа. Тем не менее, ребята были молодцы – из донного ила достали автоматы, тела погибших.
По моему запросу на Куяльник прислали несколько понтонов. На них мы установили кран и начали подъем. День мучились – поднять не смогли. Вертолет хоть и неглубоко ушел, но из воды не выходит – прилипает к поверхности. Оставили до следующего дня. Приходим с утра – нет ни понтонов, ни крана! Что за чертовщина? Начали искать. Оказалось ветром понтоны сорвало с якорей и унесло за один из островков, находившихся неподалеку.
Вернули понтоны и возобновили работу. Опять та же история – вертолет почти выходит из воды, а оторвать не можем. При этом понтоны так наклонялись, что думал – опрокинемся! Тут один молодой лейтенантик – командир понтонеров говорит: дайте-ка я попробую. Поплыл сбоку на катерке, ударил по вертолету, и, о чудо, тот оторвался от воды. Уложили его на понтон, отбуксировали к берегу. Смотрю – нет хвоста. А мне, как специалисту, именно хвост нужен. По нему я могу очень многое понять о развитии катастрофы.
Говорю:
– Мне нужен хвост.
Водолаз ушел под воду, долго его не было. Наконец, поднимается – что-то нашел. Достаем – оказывается никакой это не хвост, а здоровенный морской якорь. Командир морской бригады, которой там присутствовал, аж прям весь побагровел. Кричит на водолаза:
– Что ты за моряк такой?! Хвост от якоря отличить не можешь!
С трудом нашли мы тогда хвост. По обломкам восстановили картину случившегося.
Многие задаются вопросом – что именно дает установление истинных причин той или иной катастрофы? В очередной раз повторю старую истину – летные инструкции написаны кровью! По результатам моих расследований во многом удалось усовершенствовать безопасность полетов: изменить инструкции, улучшить конструкцию летательных аппаратов. Но мне так и не удалось переубедить представителей КБ Миля в необходимости изменить размещение в вертолете системы автоматической регистрации полетных данных. Дело в том, что – САРП (он же так называемый «черный ящик») на Ми-8 устанавливался у расходного топливного бака. В результате такого расположения при большинстве катастроф он сгорает, вместе со всеми данными. Сейчас его разместили в хвостовой балке. При летных происшествиях ее часто отрывает и САРП остается целым. Но в хвосте вертолета сильные вибрации, что снижает качество записываемых данных.
Я предлагал милевцам другой вариант размещения «черного ящика» – в кабине пилотов, на потолочной панели. По моим наблюдениям, при любой катастрофе она всегда остается целой. Но представители КБ меня не особо послушали. Возможно, они были не особо заинтересованы в сохранении данных.
Это был не единственный случай, когда мне приходилось «пикироваться» с представителями КБ и заводов. Они весьма неохотно признают свои ошибки. Я с этим часто сталкивался. Был случай, когда мне довелось расследовать аварию Ан-72. Этот самолет летал «по северам», собирал детей пограничников для оправки в пионерлагеря. Одной из точек маршрута был аэродром в Воркуте. Самолет удачно приземлился, на ночь пилоты отправились спать. Утром машина начала взлетать. Уже после взлета пилоты обнаружили, что не убираются шасси и закрылки. Отказала гидросистема. Они тормозить – тормоза не действуют. Пробег увеличился в два раза, а полоса в Воркуте короткая! Пилоты врубили реверс тяги. Но от резервной гидросистемы сработал реверс только одного двигателя из двух. В результате машину развернуло и вышвырнуло с полосы. А там овраг! Повезло, что самолет все же остановился всего в четырех метрах от обрыва, – иначе была бы катастрофа со множеством жертв.
Я приступил к расследованию летного происшествия. Проверил гидросистему. Обнаружилось, что там масла всего на одну трехлитровую банку – остальное вода! Ночью вода замерзла, и гидросистема вышла из строя… Выяснилось также, что незадолго до того этот Ан-72 проходил очередной ремонт на одном из заводов. В выводах я указал на вину завода. Заводские вины признавать не захотели – прислали телеграмму, что выводы расследования не могут быть признаны, поскольку в нем не участвовали представители завода. Я в ответ пригрозил заводскому руководству, что если не возместят ущерб за счет завода, то о преступной халатности станет известно всем газетам. В то время с мнением газет еще считались.
Казалось бы, после увиденного я должен бояться летать на самолетах и вертолетах. Отнюдь! Всего я расследовал катастрофы пятидесяти шести машин. Только три машины было потеряно по техническим причинам. Пять – сбитые огневым воздействием с земли. Остальные – человеческий фактор. Я глубоко убежден – летательные аппараты отечественного производства, особенно такие, как Ми-8, самолеты семейства Ту – надежнейшие машины. Я в них уверен.
Виктор Капшук
Виктор Дмитриевич Капшук родился 15 июля 1965 года в селе Карапыши Мироновского района Киевской области. После окончания средней школы работал слесарем авторемонтного завода в поселке Мироновка. В 1983 году призван в пограничные войска. Службу проходил в различных частях Среднеазиатского пограничного округа. С 10 мая 1984 года по 20 декабря 1985 года – командир боевой группы пограничной заставы ДШМГ. В 1984—85 годах участвовал в боевых действиях на территории Афганистана. В сложной обстановке проявлял хладнокровие, решительность и мужество.
В октябре 1985 года в одном из боев получил тяжелое ранение командир подразделения. Создалась угроза захвата офицера моджахедами. Старший сержант Капшук, не раздумывая, бросился к командиру и под сильным огнем противника вынес его в безопасное место. 6 ноября. 1985 года Указом Президиума Верховного Совета СССР № 3535-XI за мужество и героизм, проявленные при оказании интернациональной помощи ДРА, командиру отделения, старшему сержанту В. Д. Капшуку присвоено звание Героя Советского Союза.
С августа 1985 года старшина Капшук – курсант Высшего пограничного военно-политического училища имени К. Е. Ворошилова. В 1989 году началась его офицерская биография: заместитель начальника пограничной заставы по политчасти, командир взвода роты охраны КПП «Киев-аэропорт», командир строевого взвода отделения оформления пассажиров ОКПП «Борисполь», старший контролер отделения пограничного контроля «Жуляны» ОКПП «Киев», начальник контрольного поста «Черкассы-авиа» ОКПП «Киев», заместитель командира учебной роты, затем учебного батальона по воспитательной работе. Несколько лет был офицером управления воспитательной работы Госкомитета Пограничных Войск Украины. С 29 апреля 2000 года уволен в запас.
Виктор Дмитриевич Капшук в жизни выглядит очень скромно. Аккуратный, подтянутый. О таких говорят «человек без возраста». Лишь только глубокие морщины, прорезавшие лицо, говорят о том, что этому человеку довелось очень многое пережить. Да еще сигареты, которые Виктор, вспоминая прошлое, курит одну за другой.
– Биография у меня начиналась просто, так же, как у всех, – рассказывает Капшук. – родом с Украины, из рабоче-крестьянской семьи. Отец водитель, мать доярка, инвалид второй группы. Закончил десять классов. Школа была очень хорошая. После школы поступал в пожарное училище. Батя очень хотел, чтобы я стал пожарным. Не поступил. Работал слесарем.
В 1983 году для Виктора пришло время идти в армию. Во время «карантина» офицер-«покупатель» предложил ему стать пограничником. Виктор был только за. Незадолго до ухода в армию, в село вернулся со службы в погранвойсках односельчанин – Александр Сытник. Он служил на границе с Афганистаном, имел боевые награды. Парня на родине встретили как настоящего героя. Сытник рассказывал о том, что воевал за границей СССР, но ему не очень-то верили, сила официальной пропаганды в то время еще была сильна. Как будущему пограничнику Сытник подарил Капшуку зеленую фуражку. А всего из его родного села восемь человек отслужили в пограничных войсках, из них четверо прошли Афганистан.
Правда, про Афганистан на карантине речь не шла.
– Офицер сказал, что служить предстоит в Бресте, – вспоминает Виктор. Но все сложилось несколько иначе… В то время в стране уже знали, что в Афганистане воюет наша армия. Но о том, что в войне участвуют еще и погранвойска, никому не было известно. Поэтому, когда я оказался в Средней Азии, то очень удивился.
После пяти дней, проведенных в поезде, Капшук в числе остальных призывников прибыл в учебный центр Тахта-Базарского погранотряда. Там почти сразу стало известно, что пограничники воюют «за речкой». Напротив «учебки» размещалась рота по сопровождению колонн, уходивших в Афганистан. Тогда Виктор впервые увидел раненых «оттуда». Но офицеры успокоили молодых бойцов – служить будете на линейных заставах, в Афганистан отбирают только водителей.
В «учебке» Капшук оказался в числе лучших, особенно в беге и подтягивании. Вскоре его перевели в школу сержантского состава. Перевод Виктор воспринял без особого удовольствия, вопреки присказке: «Який хохол лычки не любит?!», командиром он быть не хотел. Но надо, так надо!
По мнению Капшука, в школе сержантского состава готовили очень профессионально. Спортивная подготовка, ориентирование на местности, стрельба из всех штатных видов оружия. Но главное, ему привили там силу воли, способность выдерживать самые тяжкие физические и моральные нагрузки. Даже спустя много лет, после окончания сержантской «учебки», Виктор использовал приобретенные там навыки.
Обучение в сержантской школе заняло три месяца, после чего Капшука перевели в учебный центр Пянджского отряда командовать отделением. Но там выяснилось, что все сержантские должности уже заняты, и Капшука перевели в Киркинский погранотряд. По сравнению с Тахта-Базарским и Пянджским отрядами, Киркинский считался относительно спокойным местом.
Когда Капшук прибыл в отряд, то узнал – требуются сержанты в новое, только что созданное подразделение – десантно-штурмовую маневренную группу. ДШМГ, или ДэШа в просторечии. Офицер-кадровик предложил Капшуку в этом спецподразделении должность командира боевой группы.
– Вот сейчас многие говорят, что советские солдаты не хотели служить в Афганистане, что их заставляли, – размышляет Виктор. – Я считаю, что это абсурд! Я лично видел, как все солдаты и сержанты рвались на ту сторону. И не потому что преследовали какие-то корыстные цели. Они действительно стремились выполнить свой долг перед Родиной. И никто никогда не говорил о льготах. Зато каждый хотел себя испытать в боевых условиях. Каждый из нас руководствовался принципом «я не хуже других»! Каждый считал, если не я, то кто?!
В ДШМГ командиром Капшука был капитан Лапушко, закончивший, в свое время Алма-Атинское пограничное училище. Солдаты уважительно называли своего командира не иначе как по имени и отчеству – Игорь Михайлович. Он продолжил обучение, начатое в «учебке», прививая им особые навыки, необходимые в бою. Прежде всего Лапушко научил подчиненных не бояться пуль. Для этого во время занятий он проводил имитацию обстрела. Над головами бойцов стреляли боевыми патронами. При этом каждый из них должен был сориентироваться, откуда ведется огонь, укрыться и ударить в ответ. Уже тогда Виктор уяснил, что «своей» пули не слышно, а те, которые свистят, уже пролетели мимо. Эти занятия помогли не цепенеть под обстрелом и позже, в реальных боях спасли немало солдатских жизней.
Кроме того, Лапушко научил обнаруживать и преодолевать минные поля, распознавать мины-ловушки, высаживаться из вертолета, работать с радиостанцией, правильно проводить «прочески» кишлаков. Большое внимание уделялось тактическим приемам, которые в ДШМГ отличались своей спецификой. В ходе боевых действий подразделение дробилась на малые боевые группы из четырех человек, которые могли действовать как совместно, так и автономно. При этом каждая группа обеспечивалась радиостанцией.
Хотя большая часть перемещений проводилась с помощью вертолетов, много времени при подготовке десантников уделялось повышению выносливости. Дело в том, что снаряжение каждого бойца ДШМГ зашкаливало за 50 кило. Помимо боеприпасов для личного и группового оружия каждый десантник тащил на себе сухпай и воду на несколько дней, а также дрова, так как в Афганистане зачастую никакого другого топлива не было.
Особое внимание Лапушко уделял принципам общениям с местным населением – что можно делать и чего – нельзя.
– Позже мне удалось сравнить мою службу со службой тех, кто воевал в Афганистане в составе Вооруженных сил, – говорит Капшук. – Кажется, что мы воевали на разных войнах. У нас было лучше снаряжение и обеспечение. Но главное, у нас гораздо лучше был моральный дух. У нас не было такого отвратительного явление, как наркомания. У нас уважали и ценили офицеров. Офицер для нас был мозговым центром. Отношение к офицерам ДэШа было одновременно как к отцу и матери. Если офицер сумел заслужить наше уважение, то мы делали для них все, что возможно, даже то, чего они не знали. Впрочем, в ДШМГ культивировался принцип полной взаимозаменяемости. Каждый сержант мог заменить офицера, каждый солдат – сержанта.
После прохождения дополнительного обучения Виктор был назначен командиром отделения. Командиром его боевой группы был Владимир Поршнев. Это была своего рода легенда Киркинской ДШМГ. Его множество раз предоставляли к награждению самыми высокими правительственными наградами. Однако в то время за подвиги в Афганистане награждали скупо. И все же Поршнев сумел получить заслуженную награду, причем самым неожиданным образом. Уже демобилизовавшись, по дороге домой, сержант умудрился в одиночку обезвредить банду, состоявшую из нескольких вооруженных преступников. За этот подвиг МВД СССР наградило сержанта Поршнева орденом Красной Звезды.
ДШМГ постоянно жила в напряженном режиме. Первые три дня после возвращения с операции отводились на отдых. Хотя отдыхом это время можно было назвать только условно. В это время бойцы ДэШа занимались чисткой оружия, ходили в баню, готовили ранцы, получали боеприпасы для следующей операции. Спустя три дня, если не было боевых, боевая группа отправлялась в полевой учебный центр (ПУЦ) для проведения тренировок. В учебный центр, расположенный за семьдесят километров, группа двигалась в пешем порядке, попутно отрабатывая различные тактические приемы. Благодаря этому уровень боевой подготовки ДШМГ был на самом высоком уровне.
Первая операция, в которой Капшуку довелось участвовать, началась для него несколько неожиданно. Когда его отделение в очередной раз подняли по тревоге, он решил – вновь предстоит выдвижение на ПУЦ. В районе Киркинского отряда местность на советской и афганской стороне ничем не отличалась. Так же как и местное население, которое говорило на одном языке. Разве что афганские кишлаки выглядели беднее. Поэтому, когда группа пересекла границу, Капшук не заметил разницы и до последнего момента был уверен, что находится в Союзе.
Группу высадили около кишлака с вертолета, после чего была дана команда окопаться. Рядом с позицией находился кишлак, разделенный дорогой. Одна сторона кишлака считалась мирной, поддерживающей шурави, другая – враждебной. Десантники должны были обеспечивать прохождение по дороге советской колонны и прикрывать ее от возможных атак с «вражеской» половины кишлака.
– Стоял конец августа, – вспоминает Капшук. – на полях работали люди, по улицам спокойно, без суеты ходили люди. Я, как положено командиру, выпрыгнул первым, за мной последовали остальные бойцы. Разбежались, залегли, стали окапываться. Местные подошли к нам, с интересом понаблюдали за вертолетами, а после того, как те улетели – разошлись по своим делам. Я думаю, ну точно на нашей стороне высадили. Значит – очередная тренировка. Уселся на бруствере и наблюдаю в бинокль за кишлаком. Тут Лапушко мне говорит: «Ты что, болван, чего на бруствере расселся! Сейчас начнется!» И точно, едва стемнело, как у кишлака засверкали вспышки и по нас как следует долбанули!
Душманы стреляли не прицельно, они стремились заставить пограничников ударить в ответ и вскрыть таким образом систему огня. Но Лапушко разрешил стрелять только в одном случае – при непосредственной атаке на позиции. Ее не последовало, и едва вражеский огонь затих, командир десантников приказал рыть новую позицию, которую духи в темноте обнаружить не могли. В будущем Капшук убедился – на войне побеждает тот, кто сумеет перехитрить противника. Лапушко умел это делать как никто другой!
Так за ночь десантники не сделали ни одного выстрела. На следующий день, когда пошла колонна, душманы не сделали ни одного выстрела. Капшуку запомнилось, как во время прохождения колонны к нашим машинам потянулись местные жители: женщины, старики, дети. Советские солдаты бросали афганцам консервы: горох, перловку, гречку. Те в ответ давали лепешки. Это сильно удивляло, ночью из этого же кишлака стреляли, теперь лепешки дают. Замполит ДэШа капитан Рачук тогда объяснил, что афганцы бывают разные. Одним выгодно с шурави воевать, другим – дружить.
Вернувшись с первой своей операции, Капшук почувствовал себя другим человеком – возмужавшим, уверенным в себе. Он отвечал не только за себя, но и за жизни подчиненных. А ведь на тот момент ему даже не исполнилось девятнадцать! Вскоре ответственность возросла еще – Володя Поршнев ушел на дембель, и Капшук возглавил боевую группу. На прощание Поршнев отдал ему свой трофейный лифчик и напутствовал: «Витя, я тебе оставляю группу номер один. Так что постарайся, чтобы она и дальше была первой!»
Самым обидным было остаться «в резерве». Эта участь доставалась только больным или раненым. Остальные стремились попасть на «боевые» всеми правдами и неправдами. Перед каждой боевой операцией все больные массово выписывались из госпиталя. Бойцы ДэШа делали все, лишь бы вылететь со своими на «ту» сторону. Еще худшим наказанием был перевод из состава десантно-штурмовой группы на линейную заставу – «в тыл».
Киркинская ДШМГ работала не только напротив участка своего отряда, но и других: Тахта-Базарского, Пянджского, Московского. Вместе с другими пограничными подразделениями десантники-киркинцы всегда шли в авангарде. Капшуку особенно запомнилась одна из операций 1985 года. В ней ДШМГ участвовала в штурме крупного ущелья, в котором располагалась крупная база душманов, подчинявшихся Ахмад Шаху Массуду. Поначалу ее с наскока пытались взять части 40-й армии. Попытка оказалось безуспешной. Для второй попытки была создана мощная группировка из частей 40-й армии, пограничников и афганских вооруженных сил.
Перед началом операции замполит довел до личного состава ДэШа, что душманами командовал опытный полевой командир, в прошлом офицер афганских правительственных сил, закончивший Советском Союзе военное училище, а затем переметнувшийся на сторону врага. Духовская база была прекрасно оборудована в инженерном отношении и была способна держать длительную осаду. Большинство укрытий и огневых точек были вырублены в скальном грунте и соединены между собой тоннелями. Вход в ущелье был узким и простреливался с многочисленных позиций ДШК. Пробиться через огневой заслон могли только самолеты, но их бомбы не наносили позициям серьезного вреда. Вертолеты с десантом попадали под шквальный огонь и возвращались с повреждениями. А на подходе к ущелью располагались два густонаселенных кишлака, в которых сидели духовские наблюдатели, сообщавшие о малейших передвижениях шурави.
Группу Капшука высадили в стороне от кишлаков с задачей пройти вдоль ущелья и провести разведку. Группа разделилась на две подгруппы, прочесывавшие обе стороны ущелья.
– Во время разведки обе группы видели друг друга, но их разделяло довольно приличное расстояние, – вспоминает Виктор. – Не помню почему, но мне понадобилось перейти из одной группы в другую. Взял рацию, автомат и пошел. Уже когда был в самом низу ущелья, услышал шорох. Я залег. Смотрю – идут духи, пять человек.
Как позже оказалось, духи шли к нескольким танкам, которые накануне побросали сорбозы. Афганские танкисты пытались войти в ущелье самостоятельно, но напоролись на минное поле. Танкисты повылазили через нижние люки и бежали, оставив боевые машины. Группа душманов, на которую напоролся Капшук, должна были подорвать брошенные танки.
Капшук связался по рации с обеими группами и спросил, видят ли они противника? Но те не видели – духи были в мертвой зоне и не просматривались сверху. Сержант указал, в каком направлении вести огонь. Когда группы начали стрелять, он стал корректировать огонь. Духи заметались по дну ущелья и двинулись прямо на сержанта. Ему ничего не оставалось, как ударить по ним из автомата.
– Если бы они поняли, что я только один, то мне не поздоровилось, – рассказывает Виктор. – Но, к счастью для меня, духи были напуганы неожиданным огневым налетом и, увидев меня, бросили оружие и сдались. Я взял их на прицел. Скоро спустились наши. Лапушко сначала на меня «наехал», мол, за каким чертом тебя сюда понесло! А потом сказал «спасибо».
В ходе последовавшей затем операции ущелье было-таки занято советскими войсками. На разгромленной духовской базе оказались огромные залежи самого разного оружия. На одном из складов командир ДШМГ обнаружил несколько ящиков с необычными гранатами – черными, украшенными изображением змеи. Как оказалось, гранаты были снаряженным отравляющими веществами. Лапушко связался с командованием и доложил о находке. Ему было приказано передать сорбозам все трофеи, за исключением этих самых гранат. Доказать, что душманы применяли химическое оружие, было важно. Неожиданно афганские военные потребовали отдать им и ящики с гранатами. Пограничники заняли оборону, отдавать добычу сорбозам они не планировали. Лапушко с переводчиком долго беседовали с ними, прежде чем удалось убедить их оставить гранаты пограничникам.
После этого неприятного инцидента пограничники помогли сорбозам загрузить трофеи на автомобили. Получилась довольно большая колонна, набитая оружием и боеприпасами. После этого пограничники загрузились в вертолеты и отправились в отряд. Они уже почти долетели до госграницы, когда вертолеты получили команду вернуться.
– Когда приземлились, – вспоминает Виктор, – то увидели ту самую колонну. Машины стояли брошенные, большинство солдат и офицеров перебиты, оружие пропало. Я так понимаю, что произошло предательство. Одна часть сорбозов перебила другую, после чего переметнулась к духам.
Такая та была война…
По мнению Капшука, суть затяжного конфликта в Афганистане была в столкновении цивилизаций. Страна жила по средневековым принципам и вовсе не желала переходить к социализму. Неудивительно, что многие противоречия были просто неразрешимы. Бывало, пограничники брали в плен духа, передавали его афганским властям. Он оказывается чьим-то родственником, переодевается в форму и вот уже готов солдат правительственных войск. Большинство афганцев шли в моджахеды? Вовсе не по идеологическим причинам, а просто подзаработать. Калым за вторую жену заплатить, расплатиться с долгами. Шурави пытались афганцев лечить, но те отказывались, мол, Коран запрещает. Афганским крестьянам раздавали байскую землю, но те отказывались на ней работать, так как она в течение столетий принадлежала байскому роду. А чужое в Афганистане лучше не трогать.
– Привыкать к реалиям той страны было непросто, – размышляет Капшук. – Вот идет женщина в парандже. А вдруг под паранджой скрывается мужчина? Пропустишь его, а он в спину выстрелит. Сколько таких случаев было! Но замполит нас строго учил – не уверен, не трогай. Нет хуже для афганца оскорбления, чем дотронуться до женщины. Правда, со временем мы научились хорошо отличать, кто скрывается под паранджой. С женщинами старались не воевать, но с восемьдесят пятого года ожесточение дошло до того, что среди духов появились и женщины. А женщины в бою упрямы. Если мужик под огнем переползет, укроется, то женщина будет фанатично стрелять до последнего, пока ее не уложишь.
В ходе боевых действий десантникам каждый раз приходилось действовать нестандартно. Одна операция не была похожа на другую. Виктор вспоминает, как его группе довелось штурмовать очередную базу на самой границе с Пакистаном. Она, как обычно, находилась в глубине ущелья, вход в которое прикрывался крупнокалиберными пулеметами. Наскоком ее было не взять. Лапушко поставил Капшуку задачу: ночью скрытно обойти позиции душманов и на рассвете ударить по ним с тыла. Поскольку духи прослушивали эфир, перед выходом капитан передал по радиостанции для первой боевой группы фальшивый приказ – выдвинуться и поставить «сигналки».
Под покровом темноты Капшук повел свою группу к руслу реки. Но карта оказалась неточной. В темноте группа сбилась с маршрута. Когда стало светать, пограничникам стало ясно, что они забрели на пакистанскую территорию. Но не было бы счастья, да несчастье помогло – с афганской стороны база имела минимальное прикрытие.
– Лапушко меня по рации спрашивает: «Ну как, поставил «сигналки»? – вспоминает Капшук. – Что ему ответить?! Я говорю: «Не пойму, какие «сигналки» ставить – красные или зеленые». Лапушко замолчал на секунду, потом открыто спрашивает – ты где?! Я отвечаю – посередине. Он все понял и говорит – пошуми там, как мы начнем. Тут, что называется, настал момент истины. Едва рассвело, наши пошли, а мы ударили с тылу. У духов началась неразбериха, паника, они заметались. Благодаря этому взяли мы эту базу почти без потерь.
На базе были обнаружены склады с оружием и боеприпасами, а также что-то вроде кустарного патронного производства. Пока основная часть ДэШа вела проческу базы, Виктор со своими бойцами оставался на линии афгано-пакистанской границе. Неожиданно он заметил, как в сторону границы двигается группа из трех человек. Сержант поначалу решил, что это уходят бандглавари. Он дал команду перехватить беглецов. Когда их задержали, то оказалась что это съемочная группа западного телевидения. При себе иностранцы имели камеру, монитор, аккумуляторы и видеоматериалы, повествующие о борьбе афганских повстанцев с шурави. Среди журналистов была даже одна женщина-корреспондентка. В условиях той пропагандистской войны, что шла вокруг Афганистана, это было большой удачей!
За это Капшука вновь представили к награде и дали отпуск. Но в отпуск он не поехал – прикинул, пока доедет, пока вернется, дома останется побыть всего ничего. Получится как в фильме «Баллада о солдате». Решил провести отпуск при части. Но бездельничать не получилось. Как только началась очередная операция, Виктор вылетел с остальными, забыв про свой отпуск.
От одной операции к другой опыт Капшука как командира постоянно рос. Скоро он стал старшиной. У него появились свои предпочтения в применении тактических приемов и оружия.
– АГС мне не нравился, – вспоминает Виктор, – шума много, а толку мало – осколки мелкие, душманы такие ранения переносили легко, поскольку они от природы очень хорошо переносили боль. К тому же ночью АГС сильно демаскирует позицию. Не всегда эффективен был автомат калибром 5,45 мм, особенно в «зеленке». Бывает, бьешь по духу, знаешь, что должен попасть, а пули отлетают от веток, и никакого результата. Для этого лучше подходил «АКМ», калибром 7,62 – он давал меньше рикошетов. Такие автоматы были у духов, в основном китайского и египетского производства. Но ввозить на территорию Союза мы не могли. Поэтому у нас сложилась любопытная практика. В районах, где была «зеленка», мы создавали тайники, куда закладывали трофейные автоматы 7,62 мм. А так как воевать приходилось в одних и тех же местах по нескольку раз, эти тайники иногда пригождались. В тайниках оказывалось и совсем экзотическое оружие, такое, как английская винтовка «Ли Энфилд». В просторечии ее называли «бур». Этот «бур» имел сумасшедшую убойную силу и отличную точность, поэтому на операциях очень сильно пригождался. Конечно, это все выглядит партизанщиной. Но подобное лечат подобным.
Постепенно война получала все большее ожесточение. Капшук вспоминает, когда во время прочески одного из кишлаков он со своими бойцами обнаружил труп женщины. Она была местной учительницей. Душманы выкололи жертве глаза, вырвали язык и распяли на кресте. Наших солдат это просто шокировало – до какой степени ненависти и безумства нужно было дойти, чтобы сотворить такое!
– Это была простая женщина, которая хотела, чтобы афганские дети были грамотными, – говорит Виктор. – Не только дети богатеев, но и бедняков. А они с ней такое… Ведь мы там были не только, чтобы воевать. Я видел, как благодаря советской помощи там появлялись дороги, строились школы, предприятия. Но сейчас об этом никто не вспоминает!
Изменился и характер боевых действий. Чувствовалось, что противник постоянно усиливается. Духи постоянно получали новое лучшее снаряжение и вооружение, бороться с ними было все сложнее. Заметно это было и возросшему среди пограничников числу раненых, контуженых, а то и убитых. Летом восемьдесят пятого в группе погиб молодой офицер – лейтенант Колмыков. Капшук особенно остро почувствовал эту потерю, так как все произошло на его глазах.
Неожиданно на той стороне возникла «обстановка». Личный состав ДШМГ подняли по тревоге. Группа построилась на плацу, и тут выяснилось, что всех опытных офицеров отправили в отпуск. За старшего оставался лейтенант Колмыков. Он был совсем неопытным, лишь недавно перевелся в ДэШа. К тому же накануне к лейтенанту из России прилетела жена с ребенком. Словом, по всему Колмыков мог не лететь. Капшук слышал, как начальник отряда предложил вызывать из военного городка более опытного офицера, находившегося в отпуске, либо найти для группы кого-нибудь из штаба. Но Колмыков поступил по совести – отправился на операцию сам.
– Пока мы загружались в вертолет, Колмыков посмотрел на ребеночка, поцеловал его, попрощался с женой, она, конечно заплакала. Но лейтенант успокоил, мол, операция простая, – вспоминает Виктор. – Действительно, нужно было всего лишь прикрыть колонну. Часто такие операции обходились вообще без стрельбы. Но не в этот раз… Высадились, рассредоточились, там был кишлак у подножия небольшой горы. Колмыков и Игорь Чувгай решили разведать эту высотку. Только поднялись, как по ним сверху открыли огонь. Мы тут же рассредоточились и стали окапываться. Но это было трудно – грунт одна щебенка. Слышу – по рации Чувгай кричит: «Лейтенанта ранили!» Сержант Вася Хамко, командир второй боевой группы, говорит, нужно идти на помощь. Побежали – я впереди, за мной Хамко, следом наш доктор – Геннадий Конников. Бежали «переставкой» – я бегу, подавляю огнем противника. Патроны у меня заканчиваются – бежит Хамко. Пока он стреляет, я перезаряжаюсь. Тут выяснилось, что еще одна группа духов засела в одном из домов в кишлаке, справа от группы Капшука, совсем близко. Они отрыли огонь и попали в Хамко, в живот. Доктор с аптечкой кинулся к нему и вдруг кричит: «Витя, смотри справа!» Смотрю – из-за дувала выскакивают трое духов, наверное, хотели нас добить или взять в плен. Мы оказались в пяти-шести шагах. Все происходило почти мгновенно. На автомате я успел как-то перезарядится и навскидку ударил по ним. Они оказались близко друг к другу – положил всех одной очередью. Тут подбежали остальные бойцы, оттащили Хамко в укрытие, а я побежал дальше. Добрался до Колмыкова с Чувгаем – смотрю, все. По лейтенанту определенно стрелял снайпер, попал в голову. Колмыков был без каски, в берете. Хоть и говорят, что от пули каска не спасает, но на большой дальности она, может, и защитила бы. А так пуля точно попала в кокарду на берете и ушла в череп…
Скоро прилетели вертолеты. Душманы пытались отогнать их огнем из ДШК, но их быстро подавили. Раненых загрузили в вертолет, и он полетел в сторону Союза. Доктор сказал: «Если хватит заменителя крови, то их довезут». Но через несколько минут в эфире прошел доклад от вертолетчика: «Один груз-200». Стало ясно, что Колмыков не дотянул. Пограничники очистили тот кишлак от противника. По возвращении Капшук узнал, что его друг Василий Хамко тоже умер, едва вертолет пересек Пяндж. Ему не хватило заменителя крови.
– Василий был моим другом, с Киевской области, из Черкасс, – говорит Капшук. – После окончания срочной службы я съездил к его матери. Это было очень тяжело. Больше всего меня поразило, что мать не верит в гибель сына. Носит деньги гадалкам, те ей врут, что – да, он жив, в плену. Я ее тогда попытался переубедить, что это неправда! Но моя мама (я с ней ездил) сказала – не нужно, пускай верит в то, что хочется. Так ей легче… Хотя мне еще повезло – не пришлось самому везти «цинк». У нас было так: кто отвозит груз-200, тот получает пять дней отпуска. Плюс еще пять дней дает военкомат. Итого пять дней дома. Но те, кто так побывал дома, говорили почти всегда: «Лучше бы я эти пять дней провел на операции, чем так».
А спустя некоторое время и самому Капшуку едва не пришлось попрощаться с жизнью. В один из дней ноября 1985 года Киркинская ДШМГ усиливала Московский погранотряд. После очередной операции она вернулась на советскую сторону, на аэродром поселка Московский. Едва группа выгрузилась из вертушек, как поступила команда взять носимый комплект и погрузиться обратно на борт. Носимый комплект – это восемь магазинов и автомат. Уже в воздухе Лапушко объяснил цель неожиданного задания.– В один из кишлаков за Пянджем с гор спустилась банда, командир которой изъявил желание сдаться на милость официальной власти, – рассказывает Виктор. – Обычно духи «сдавались» накануне зимнего периода. Зимой в горах воевать непросто, а тут можно перекантоваться в тепле, с семьями, а по весне опять отправиться воевать. Это повторялось из года в год и ни для кого не было секретом. Мы же должны были встретить банду подписать акт примирения и разоружить ее. Задание простое, даже можно сказать – рутинное.
Когда группа высадились у кишлака, там была видимость праздника, местные вместе со спустившимися с гор духами пели песни и радушно встретили шурави. Но Лапушко на всякий случай дал группе команду рассредоточиться и окопаться. Капшуку он приказал взять двух бойцов и занять командную высоту рядом с кишлаком. Как говорится, на всякий пожарный. К тому времени о «гостеприимстве» афганцев советским пограничникам было уже много чего известно.
С Капшуком пошли командир первого отделения сержант Виктор Коваленко и пулеметчик Игорь Ковунский. Выйдя на вершину, пограничники обнаружили несколько давно заброшенных окопов. В них они оборудовали небольшую позицию, с которой отлично просматривались окрестности. Однако вскоре налетел ветер-«афганец». Все вокруг заволокло мелкой желтой пылью, через которую едва проглядывало солнце. Лапушко вышел на связь с Копшуком и передал, что вертолеты летать не могут, поэтому следует усилить внимание.
– Я приказал Кавунскому выдвинуться с пулеметом поближе к дороге, а сам остался с Коваленко, – рассказывает Капшук. – Мы с Ковунским и Коваленко были одного призыва, поэтому нам скоро было на «дембель». Как сейчас помню, все разговоры в тот момент были только об этом предстоящем событии. И тут снова на связь выходит Лапушко и говорит: «Нам объявили войну!» Духи в кишлаке заняли оборону и готовы открыть огонь. Мол, если кто-то выстрелит в их сторону, они откроют ответный огонь. Виктор тогда стал кипятиться, мол, что мы тут высиживаем, пока наши там воюют. Но я ему ответил – раз нам приказано удерживать высоту, будем ее удерживать! Тогда Коваленко психанул, пошел в свой окоп и так замаскировался, что я его с трех шагов не мог бы найти, если бы захотел. Кстати мы с Ковунским умели маскироваться не хуже.
Неожиданно с другой стороны от командной высоты появились трое всадников. Они стремительно двигались к кишлаку как раз по дороге, пролегавшей мимо засады пограничников. Капшук доложил о всадниках командиру. Тот сказал задерживать их и при этом ни в коем случае не стрелять в сторону кишлака, чтобы не провоцировать банду. У подножия господствующей высоты всадники спешились и двинулись к ее вершине с явным намерением занять здесь позицию. Следом за всадниками показались густая масса духов, быстро двигавшаяся в сторону кишлака. Стало окончательно ясно, что «перемирие» изначально было провокацией с целью потрепать шурави в конце очередного сезона войны.
Капшук дал команду подпустить противника на минимальное расстояние и только затем открывать огонь. Пыль, затянувшая воздух скрывала позиции пограничников, душманы до последнего момента ни о чем не догадывались. Пулеметчик открыл огонь, когда они подошли к нему буквально вплотную. Все трое были убиты на месте. Услышав выстрелы, основная часть банды, шедшая на кишлак, рассредоточилась и двинулась на господствующую высоту. Они не знали, что им противостоят только трое, поэтому повели по высоте плотный огонь. Пограничники отстреливались, как могли. Виктор вспоминает:
– По нас били из пулеметов, автоматов и гранатометов. Одна из гранат разорвалась рядом с Коваленко. Я переполз в его окоп. Витя был сильно контужен, но жив. Шла кровь из ушей и носа. Когда я стрелял, он кричал, ему было больно от звука выстрелов. Потом Коваленко и вовсе отключился. Тут Лапушко выходит на связь, говорит, что и в кишлаке духи открыли огонь. Таким образом, вся группа оказалась в кольце. Лапушко говорит мне по рации – как хочешь, держи высоту, если они ее займут – накроют всех минометами.
Внизу в кишлаке также разгорался серьезный бой. Там были слышны разрывы гранат и минометных мин, плотная пулеметная и автоматная стрельба. По радиостанции было слышно, как командир запрашивал поддержку с воздуха, но из-за пыльной бури вертолеты не могли подняться в воздух. Между тем, здесь, на высоте, душманы откатились назад и, установив малокалиберные минометы, стали методично обстреливать кишлак и группу Капшука. Он вспоминает:
– Все происходило очень быстро. Прямо у наших окопов стали рваться мины. В какой-то момент меня швырнуло воздух. Я оглох. Только вижу, что Игорь что-то говорит и куда-то показывает рукой. Ничего не слышу, сознание почти не работает, но понимаю – духи идут! Они пошли в атаку, чтобы нас добить. Дальше действовал на автомате. Стрелял, перезаряжал, снова стрелял. В какой-то момент закончились боеприпасы. Игорь притащил боеприпасы, что были у всадников, убитых в начале боя. Но вскоре и они закончились. Духи несли потери, но подходили все ближе и ближе. В какой-то момент они бросились на нас в рукопашную. Били, резали, кололи друг друга. Все это время я балансировал на грани потери сознания. В какой-то момент я осознал, что на моем штык-ноже висит мертвый дух. Казалось, что все, сейчас конец! И тут, словно счастливое видение, над головой появился белый вертолет. Белой эта машина была из-за «аэрофлотовской» раскраски. Но в тот момент показалось, что вертолет мне привиделся. В следующую секунду машина дала по духам залп НУРСами. Духи не выдержали и побежали. А я отключился. Пришел в себя только в госпитале.
Доктора поставили Капшуку диагноз «контузия средней тяжести». Но он попросил не писать об этом в медицинском заключении, так как к тому моменту окончательно решил связать свою жизнь с границей, стать офицером-пограничником. А неудобный диагноз мог поставить крест на его планах.
В феврале Виктору пришло время демобилизоваться. В штабе один из офицеров сказал, что он может собираться домой. Но затем многозначительно добавил – «с заездом в Москву». В тот момент Капшук еще не знал, что накануне все офицеры отряда провели собрание, на котором приняли решение представить его к званию Героя Советского Союза. Виктор до последнего не верил, что ему могут вручить Звезду Героя, поскольку считал, что ее дают либо посмертно, либо – космонавтам.
– В Москве меня первым делом стали обучать… строевой подготовке, – рассказывает Капшук. – В Афганистане, понятное дело, не до строевой, а тут нужно было идти в кабинет самого Чебрикова. Да еще сшили мне на заказ форму с дырочкой в том месте, куда вешается Золотая Звезда. Я растерялся, не столько от того, что оказался в Москве, сколько от того, что увидел разом столько генералов! Ведь прежде самым большим виденным мною начальником был разве что начальник отряда. А тут со мной беседовали начальник политуправления, начальник управления тыла, начальник управления вооружения. Каждый задавал вопросы, касаемые своего ведомства. В конце концов меня принял сам Матросов! Он расспросил меня о житье-бытье, а напоследок прямо перед кабинетом Чебрикова напутствовал – ты там поменьше говори. И вот открывается дверь – заходите. Я, как учили, строевым шагом. Но Чебриков меня успокоил: «Я знаю, вас научили маршировать, но можете идти как обычно, как ходили на той стороне».
Вручив Капшуку награду, Чебриков побеседовал с ним. Расспрашивал о тактике действий, о подготовке личного состава, об особенностях применения оружия. Напоследок Чебриков спросил у Виктора, есть ли у того личные пожелания. Капшук ответил: «Почему Звезду вручили мне, а не капитану Лапушко. Он больше достоин этой награды, чем кто бы то ни было!» Чебриков ответил, что этим занимается наградной отдел. Уже когда Виктор вышел из кабинета Чебрикова, один из офицеров наградного отдела спросил его: «Тебе что, сынок, этого мало? Что ты лишние вопросы задаешь?»
После вручения награды Капшук отправился на родину. А уже спустя месяц поступил в Голицинское пограничное училище. Впереди была непростая судьба офицера границы. Но Афганистан так и остался в жизни Виктора Дмитриевича самой яркой и важной страницей биографии.
Оглядываясь назад, Капшук не жалеет о том, что воевал на афганской земле.
– У нас на Украине говорят, не радуйся тому, что у соседа дом горит, может и на тебя перекинуться, – размышляет он. – Сколько страны Запада сделали для того, чтобы в Афганистане продолжалась война, чтобы мы ушли. Мы ушли. И что теперь? Война в Афганистане продолжается, только теперь там гибнут солдаты из тех самых стран, что поддерживали этот пожар.
Юрий Мирошниченко. Жизнь, отданная небу
Записал Андрей Мусалов
Более сорока лет отдал небу полковник авиации Юрий Мирошниченко. Совершив свой первый самостоятельный полет в 1958 году, Заслуженный военный летчик России, кавалер ордена Красной Звезды, Юрий Александрович остается верен раз и навсегда выбранной судьбе – судьбе пилота пограничной авиации.
О том, что моя жизнь будет связана с небом, я не сомневался никогда. Хотя изначально судьба не давала для этого никаких надежд, поскольку я относился к поколению, взрослевшему в непростые послевоенные годы. Родился я 10 сентября 1941 года, на Украине, в городе Лебедин. В 1958 году в городе Тростенец окончил среднюю школу. Задолго до выпуска я уже грезил о небе и всячески готовил себя к карьере пилота – изучал математику, активно занимался спортом.
Едва окончив школу, я попрощался с родными и отправился поступать в Пугачевское летное училище. После того как я успешно выдержал вступительные экзамены, меня зачислили и направили в Павлоград, где находилось училище первоначального обучения летчиков. Там впервые поднялся в воздух на самолете Як-18. Это неповторимое событие лишний раз укрепило меня в правильности выбранного жизненного пути!
После окончания училища первоначального обучения меня направили в Кировоград, в военное авиационное училище, которое готовило летчиков фронтовой и бомбардировочной авиации. Обучение проходил как будущий пилот самолета Ил-28. Мы, курсанты, тщательно изучали матчасть, тактику, многочисленные инструкции и правила и уже грезили, как получим офицерские погоны и окажемся в кабинах бомбардировщиков. Но судьба вдруг совершила резкий разворот.
В 1960 году, после окончания первого курса, я вместе с курсантами должен был совершить первый полет на Ил-28. Помню, как вечером, накануне полетов, мы, курсанты, уже предвкушали, как поднимемся в небо. Однако утром полеты отменили. «Сверху» пришел приказ – мы попадали под сокращение по организационно-штатным мероприятиям. Это было время, когда Никита Сергеевич решил сократить армию на 1 200 000 человек. В результате мы вернулись за парты, прослушали полный курс теории, после чего были уволены в запас. Обидно было до слез!
Итак, в июле 1960 года мне вновь пришлось стать гражданским человеком. Нужно было как-то устраиваться в жизни, но мечта о небе не покидала меня. Я решил связать свою судьбу с авиацией, чего бы мне это ни стоило! Для начала попробовал поступить в Харьковский авиационный институт. Неудачно. Следующим шагом стало поступление в Харьковский радиотехнический техникум. Это мне удалось, однако нисколько не приблизило к моей мечте.
Не смирившись, я стал строчить письма во все инстанции, надеясь, что меня возьмут в авиацию хоть в каком-то качестве. Неожиданно пришел ответ… из Магадана. Тамошнее управление Гражданского воздушного флота приглашало меня на должность диспетчера. Это было далеко от мечтаний о полетах, но было так близко к небу! Не раздумывая ни секунды, я бросил обучение в техникуме и уехал на Дальний Восток. Это был 1961 год.
В Магадане я в полной мере осуществил свою мечту. Для начала мне удалось добиться разрешения пройти обучение на пилота самолета Ан-2. Меня отправили в училище ГВФ, и в сентябре 1962 года я получил возможность подняться в небо. Пускай это и не был реактивный бомбардировщик, а всего лишь трудяга-«кукурузник», но летал я на нем не во сне, а наяву! Летать мне довелось в 185-м отдельном авиаотряде вторым пилотом. Это была отличная практика – сложные погодные условия, трудные площадки на удаленных точках.
Казалось, теперь мне предназначено быть пилотом малой авиации. Но вдруг судьба совершила очередной замысловатый поворот. В 1963 году меня через военкомат вновь призвали на военную службу. Но не в армейские ряды, а в Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. Короче, в авиацию КГБ СССР. Сразу после зачисления на службу я получил назначение во Владивосток – вторым пилотом самолета Ил-14. Так достаточно неожиданно я связал свою жизнь с пограничной авиацией. В роли авиатора-пограничника довелось пройти множество служебных ступеней. Был летчиком-штурманом, затем командиром экипажа самолета Ил-14, позже, после переучивания, командиром Ан-24.
В 1976 году меня перевели в Душанбе. Сначала был командиром звена, затем – замкомандира отдельной Марыйской авиаэскадрильи. Вновь прошел переучивание, освоил пилотирование вертолетов М-4, Ми-8 и самолета Ми-26. Примечательно, как проходило это переучивание. Начальник авиационного отдела Главного управления пограничных войск Николай Алексеевич Рохлов дал мне на все про все один месяц! Приказ есть приказ, и уже спустя месяц я пилотировал Ми-8.
Правда, в повседневной практике я по-прежнему был больше «самолетчиком», нежели вертолетчиком. Управление вертолетом разительно отличается от самолетного, привыкнуть к нему непросто. Вдобавок в эскадрилье было множество первоклассных пилотов вертолетов, которые пилотировали гораздо лучше меня. Поэтому я старался ограничиваться учебными полетами на винтокрылых машинах. С другой стороны, положение заместителя командира эскадрильи обязывало меня владеть всеми видами авиатехники эскадрильи. Поэтому я постоянно старался шлифовать свои навыки пилотирования вертолетов.
Задачи в Душанбе приходилось решать самые разные. Помимо собственно охраны Государственной границы, наша эскадрилья возила грузы в интересах КГБ СССР как внутри страны, так и за рубеж – в Афганистан. Так, примерно за год до ввода советских войск Афганистан я впервые совершил вылет в Кабул.
Дело было так. В апреле 1979 года моему экипажу поступила команда – готовиться к полету в Кабул. Для подготовки был дан срок – неделя. При подготовке возникли определенные трудности. Прежде всего, никто не знал английского языка на уровне, необходимом для международного полета. Я изучал английский в университете, но этих знаний было крайне мало. «Летный» английский представлял собой сленг, совершенно отличный от обычного – разговорного. Остальные члены экипажа не знали языка совсем.
Обратился за помощью в летно-штурманский отдел управления гражданской авиации Таджикистана. Начальник отдела Староверов пошел мне навстречу и первым делом дал русско-английский летный разговорник. Слева текст на русском, справа – на английском. Кроме того, Староверов дал команду своим подчиненным оказывать мне любую помощь. В службе воздушного движения душанбинского аэропорта договорился о порядке пролета и связи. Они помогли мне составить маршрут, определили порядок действий экипажа. Со штурманом и радистом я отправился в летный отряд, где с нами провели соответствующие занятия. Там же получили «гражданские» документы, в том числе – полетное задание. Фактически мы превратились в «гражданский» экипаж.
В эскадрилье специалисты по ремонту авиатехники Евгений Анатольевич Силин и Владимир Николаевич Резниченко как следует подготовили мой самолет к вылету, проверили его, что называется, до последней заклепки.
Наступил день вылета. Подняв машину в воздух, мы взяли курс на юг. Под руководством диспетчера из Душанбе набрали эшелон, пересекли границу и… полетели дальше. При этом я не выпускал из рук англо-русский разговорник. Все было как комедии «Воздушное приключение», где немец летел через Ла-Манш, вцепившись в инструкцию.
Когда дошли до точки снижения, диспетчер связал меня с Кабулом и сказал:
– А дальше, дорогой, действуй сам. Мои права здесь заканчиваются. Ни пуха, ни пера!
Я послал его к черту и поблагодарил. Затем связался с Кабулом. Передал на английском информацию о воздушном судне. Как ни странно, диспетчер меня понял и в ответ дал условия для посадки. Условия точно совпали с теми, что были в инструкции. У меня прошло волнение, я визуально обнаружил аэродром и стал действовать точно по схеме посадки гражданских самолетов. Следуя указаниям диспетчера, зашел на полосу, приземлился, вырулил на указанную стоянку. Так я впервые оказался в Кабуле. В тот же день после разгрузки мы вылетели обратно – в Душанбе. Благодаря тщательной подготовке первый полет прошел без сучка и задоринки. За нашим экипажем последовал экипаж подполковника Сафиуллы Блинова из Бурундайского авиаполка. Позже по проторенной нами дорожке рейсы в Кабул стали регулярными.
Ближе к концу 1979 года обстановка в ДРА стала накаляться, количество вылетов в Кабул резко возросло. Особенно напряженной выдалась работа перед тем, как наши спецназовцы свергли Амина. Мы тогда почти неделю, что называется, не вылазили из самолетов. Разумеется, мы не знали, кого возим, что за грузы. Получали приказ и – вперед!
После свержения режима Амина интенсивность полетов в Кабул возросла еще больше. Наши самолеты возили советников и грузы в интересах КГБ, но полетные задания нам подписывал посол в Афганистане. Уже во время второго полета мне удалось осмотреть Кабул, побывать на зеленом базаре. Афганский народ тогда поразил доброжелательностью по отношению к нам, советским людям. По городу ходили свободно, без охраны. Разницы между Кабулом и, например, Душанбе, не было никакой. Вообще, хочу отметить, что в первоначальный период войны афганский народ большей частью был на нашей стороне. Позже обстановка на глазах стал меняться. К нам относились все хуже и хуже. Были случаи, когда по шурави применяли оружие даже в Кабуле, места нахождения советских граждан приходилось охранять с помощью многочисленной охраны и БТР.
Помимо полетов в Кабул, пограничная авиация постепенно стала втягиваться в боевые действия непосредственно на линии Государственной границы. Первый экипаж, выполнявший боевой вылет на территорию Афганистана, был прикомандирован в Марыйскую авиаэскадрилью из Тбилиси. Запомнилось, что это было 30 декабря 1979 года. Экипаж тогда получил боевую задачу, вылетел с полным боекомплектом, но в последний момент поступила команда из Москвы прервать вылет и вернуться.
А с 29 апреля по 15 мая 1980 года мне довелось руководить авиационной группировкой в Московском отряде. Там проводилась операция на сопредельной стороне. В операции было задействовано пять-шесть вертолетов. Тогда мне довелось участвовать в боевых вылетах на вертолетах. Во время операции я летал с Владимиром Викторовичем Кутухиным. Этот командир был один из самых опытных пилотов. Он прошел всю афганскую кампанию, что называется, начинал ее первым и закончил одним из последних.
Нужно отметить, что в начале войны у нас было очень плотное взаимодействие с афганскими правительственными силами. Помогали им материально, обучали, выполняли в их интересах санитарные рейсы, боевые вылеты. Они делились с нами информацией. Поначалу мы даже использовали афганцев в качестве авианаводчиков. Правда, после того как выяснилось, что те пытаются использовать нас в своих межклановых разборках, такую практику прекратили.
В ходе той первой боевой операции экипажи в основном выполняли задачи по разведке сопредельной территории, а также по перевозке грузов в места дислокации пограничных подразделений, вводимых в районы Рустака, Янги-Калы, Чахи-Аба и так далее. Наиболее сложный участок был в районе Калай-Хумба. Там, в самом начале Куфабского ущелья, был выставлен пограничный гарнизон, рядом с которым почти невозможно было приземлиться. При посадке на ту площадку лопасти вертолета почти касались окрестных скал. Тем не менее наши пилоты умудрялись там приземляться и снабжать гарнизон!
Противодействия с земли поначалу почти не было. Операция весной восьмидесятого длилась пятнадцать дней без каких-либо происшествий. Однако уже осенью боевые действия приобрели масштабный характер. Тогда в полной мере пригодилась вся та работа по сбору разведданных, что была проведена в ходе весенней операции. Как раз осенью мы потеряли первый вертолет. Была подбита машина Бориса Захарова. Никто не погиб, но экипаж получил ранения и травмы, вертолет пришлось списать.
И все же, несмотря на сложности, потери в авиаэскадрилье на начальном этапе войны были минимальны. Этому способствовало то, что в Душанбе и Марах у нас было много отлично подготовленных экипажей, которые летали просто здорово! С восхищением вспоминаю командиров экипажей – Владимира Мусаева и Виктора Лазарева. Эти высокоподготовленные летчики летали в горах как у себя дома! Да и остальные экипажи не отставали. Могли с грузом сесть на любые площадки, в том числе на пределе возможностей машины. В любое время суток вылетали на санзадания.
Санзадания вообще можно выделить в особую главу истории Марыйской авиаэскадрильи. Сколько жизней спасли наши пилоты! Вспоминается один случай. Необходимо было срочно вылететь в Чахи-Аб за раненым. Думали, что это наш, советский пациент. Оказалось, что сорбоз-афганец. Ранили его ночью, а в Чахи-Аб доставили только к часу дня. Жара в тот день стояла невыносимая. Сорбоза принесли на каких-то самодельных носилках, сбитых из досок. У него из автомата была прострелена грудь – сквозные ранения. Думали – умрет, но не тут-то было. Наш экипаж сумел оперативно доставить раненого афганца в госпиталь, там его прооперировали. Спустя некоторое время он оклемался, встал на ноги. Оказалось, что для организмов афганцев, не избалованных лекарствами, наши антибиотики были панацеей от всех бед – спасали от любых болезней и ран. Ну и, конечно же, сыграла роль оперативная эвакуация в госпиталь.
В том же 1980 году я окончил Душанбинский государственный университет. Вскоре меня перевели в Москву, старшим летчиком-инспектором самолетов Ан-24 и Ан-26. Незадолго до этого в авиацию пограничных войск поступила новая машина – Ил-76. Я не мог упустить возможности изучить пилотирование этого новейшего самолета и в 1983 году научился летать на Ил-76.
В 1985 году я вновь вернулся на Дальний Восток – на этот раз мне довелось служить на Камчатке, начальником авиационного отдела Камчатского пограничного Округа. Однако афганская эпопея для меня не закончилась.
В ходе войны мне постоянно доводилось летать в Афганистан. К 1985 году ситуация там серьезно изменилась. Когда боевые действия в Афганистане приобрели интенсивный характер, схема захода на посадку в кабульском аэропорту была полностью изменена. Посадка и взлет были разрешены только в пределах аэродрома. Это было непростой задачей, требовало от экипажа очень большого мастерства. Да и перегрузки на технику, экипаж и пассажиров были велики.
Несмотря на все старания, угроза быть сбитым сохранялась во время каждого полета над Афганистаном. После одного из таких вылетов обнаружилось, что мой самолет был обстрелян с земли. Но мы об этом узнали лишь после посадки в Ташкенте. Бортинженер Ушаков доложил, что у нашего самолета прострелен обогревательный канал двигателя. Мы во время вылета ни обстрела, ни повреждения даже не заметили. Однако, если бы противник стрелял точнее, у моего экипажа могли быть серьезные проблемы.
За годы войны мне довелось перевезти огромное количество людей и грузов. Примечательно, что и после вывода войск я продолжил летать в Афганистан на Ил-76. Эти полеты проходили по линии КГБ СССР. Последний мой такой вылет произошел уже спустя два года после вывода наших войск. Туда возили грузы для советского посольства и представительства КГБ в ДРА, обратно – дипломатических сотрудников и материальные ценности. Тогда как раз проходило сокращение численности сотрудников посольства. Кроме того, доставляли национальному банку ДРА афганские деньги – их печатали в Советском Союзе. Крайний мой вылет в Кабул состоялся в 1992-м, незадолго до того, как он пал под натиском моджахедов.
Между тем моя летная карьера развивалась поступательно. В мае 1989 года я был переведен в Москву на должность старшего летчика-инспектора. В 1996 году мне было присвоено звание Заслуженный военный летчик России. В дальнейшем мне довелось стать заместителем начальника отдела боевой и летно-методической подготовки департамента авиации ФПС России. На этой должности я прослужил до 2000 года. Военную службу закончил в 2001 году в звании полковника.
Оглядываясь в прошлое, могу сказать, что не жалею о жизненном выборе сделанном в юности. Мне довелось летать с замечательными людьми, выполнять уникальные задания, а главное, служить великой цели – охране рубежей своей Родины!27 календарных
Военный летчик 1-го класса Виктор Неробеев прослужил в авиации пограничных войск 27 лет в календарном и 43 года в «льготном» исчислении. За это время он провел в воздухе около 5000 часов, совершив более тысячи боевых вылетов. Карелия, Арктика, Приморье, Азербайджан, Афганистан, Таджикистан – ему доводилось поднимать вертолет на самых разных географических широтах. Но одно оставалось общим – летать приходилось на грани возможностей машины и человека.
У каждого пилота путь в авиацию особый. Не стал исключением и Виктор Неробеев.
Деревенский паренек из села Максимовки «заболел» авиацией в детстве. Его дед охранял на колхозном поле самолеты-«кукурузники», приданные труженикам полей для борьбы с вредителями. Однажды Виктору даже удалось проникнуть в кабину самолета Як-12. Просидев в ней до самого утра, он твердо решить связать свою судьбу с небом.
В сентябре 1963 года, после окончания средней школы, Неробеев пришел в Воскресенский военкомат и заявил о своем желании стать военным летчиком. После жесткого отбора Виктора зачислили курсантом в Сызранское военное авиационное училище. Через четыре года Неробеев получил распределение в Пограничные войска КГБ СССР.
Первым местом службы стал Петрозаводск, где Неробеев был летчиком-штурманом вертолета Ми-4. Со временем вырос до командира экипажа. Служил в Азербайджане и Грузии.
После окончания Военно-политической академии имени В. И. Ленина он принял эскадрилью во Владивостоке. В те годы обстановка в регионе все еще оставалась неспокойной после известных событий на острове Даманском. Комэск лично проводил аэрофотосъемку территории, занятой агрессорами в результате военного конфликта.
Следующую главу своей военной биографии – службу за Полярным кругом – Неробеев считает самой интересной и насыщенной. Отдельная Арктическая эскадрилья, где Виктор Иванович был заместителем командира, базировалась в Воркуте. Зона ответственности эскадрильи простиралась от мыса Каменый Нос до мыса Шмидта. Воркутинские экипажи доставляли пограничников и грузы на Землю Франца Иосифа, острова Колчуев, Вайгач, Средний. Здесь на долю Неробеева выпало немало полетов в сложных метеоусловиях, с плохой связью и навигацией.
Помимо всего прочего, пограничные авиаторы приобщились к освоению космоса – совместно с представителями Центра подготовки космонавтов они отрабатывали действия по поиску и спасению экипажей спускаемых аппаратов. В ходе этих занятий Неробееву удалось пообщаться с героями космоса – Береговым, Жолобовым, Лазаревым.
Настоящим испытанием в судьбе Неробеева стал Афганистан. Из северной Воркуты Виктор Иванович был переведен в южный Душанбе, где стал начальником политотдела отдельного авиаполка. Должность не предусматривала обязательного участия в боевых действиях, но это было не в характере Виктора Ивановича. Следующие шесть лет во всех боевых операциях полка он личным примером увлекал подчиненных за собой.
Особенно запомнилось 11 мая 1984 года, когда авиаторы полка высаживали десант для захвата душманской горной базы «Анджир». В том бою Неробеев был ведущим авиационной группы из шести вертолетов Ми-8. Его вертолет получил несколько попаданий, но благодаря мастерству экипажа благополучно дотянул до базы.
В июне 1985 года тактическая десантная группа, возглавляемая Неробеевым, на предельно малой высоте сумела незаметно подойти к месту сосредоточения крупного отряда моджахедов и нанести по нему ракетно-бомбовый удар. В результате прямого попадания 250-килограммовой бомбы опорный пункт бандитов был уничтожен. В ходе последовавшего десантирования пограничники угодили под шквальный огонь двух хорошо замаскированных огневых точек. Уничтожив их из бортового оружия, вертолетчики обеспечили конечный успех всей операции.
Но не всегда тактического мастерства бывало достаточно. Часто требовалась готовность идти на смертельный риск. И Неробеев вполне оправдал свою фамилию. В ходе одной из операций был сбит вертолет полка. Он упал на дно ущелья глубиной около 400 метров. Сквозь плотный огонь противника добраться до тел погибших товарищей не представлялось возможным. Однако вертолетчики Душанбинского авиаполка своих не бросали. Экипаж Неробеева прикрепил к вертолету две огромные дымовые шашки. Под прикрытием огня десантников объятая дымом машина нырнула в ущелье. Душманы растерялись, и вертолетчикам удалось забрать погибших. За выполнение этой задачи Неробеев был удостоен ордена Красной Звезды.
Постепенно авиаторы-пограничники совершенствовали тактику борьбы с противником. Обычно транспортные Ми-8 сопровождали вертолеты огневой поддержки Ми-24, которые армейцы любовно называли «горбатыми». Как правило, они летели чуть сзади, прикрывая тылы. В ходе одной из операций Неробеев изменил тактику, пустив Ми-24 вперед. Те успешно подавляли огневые точки душманов, обеспечивая безопасную высадку десанта. Успех этой операции принес Виктору Неробееву орден Красного Знамени. Также за время участия в афганских событиях Виктор Иванович был награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги» и «За отличие в охране государственной границы».
В Душанбинском полку Неробеева ценили не только как отличного боевого офицера, но и как толкового политработника, инженера человеческих душ. Благодаря его инициативе в части появились Аллея героев, музей боевой славы и первый в истории авиации погранвойск памятник авиаторам-интернационалистам.
Через два года после завершения войны в Афганистане полковник Неробеев ушел в запас. Однако на смену Виктору Ивановичу пришел его сын Алексей. Как и отец, Неробеев-младший окончил Сызранское высшее военное училище, занимал различные должности в пограничной авиации. Служил Алексей Неробеев и в Душанбинском авиаполку, где на его долю также выпало участие в боевых действиях. В 1993 году лейтенант Неробеев обеспечивал огневую поддержку 12-й заставе Московского пограничного отряда, героически противостоявшей террористам, за что был награжден медалью «За отвагу». Более 10 лет прослужил Неробеев-младший на таджикско-афганской границе, став военным летчиком I класса, заместителем командира полка.
Сегодня Виктор Иванович Неробеев находится на заслуженном отдыхе, однако продолжает вести активный образ жизни, занимается общественной работой. И, оглядываясь в прошлое, может по праву гордиться каждым годом из тех 27, что были отданы в его жизни небу и пограничным войскам.Небо войны
О том, что станет летчиком, Вячеслав Иванович Сухов знал с самого детства, сколько себя помнит. Родился он 6 мая 1946 г. в Горьковской области, в закрытом городе Арзамас-16 (ныне Саров), где ковался ядерный щит страны. Здесь размещался Всесоюзный научно-исследовательский институт экспериментальной физики. Несмотря на место жительства, Сухов о карьере физика даже не думал. После школы отправился в Балашов, где поступил в Высшее военное авиационное училище летчиков.
– После окончания училища я должен был стать пилотом военно-транспортной авиации, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Проходил обучение на Ан-12. Однако в 1968 г. после распределения оказался в авиации пограничных войск. Помню, в приказе было написано: «Исключить из состава Вооруженных сил и направить для дальнейшего прохождения службы в Пограничные войска Комитета государственной безопасности СССР».
После выпуска судьба забросила в края далекие, сначала Чита, затем Воркута. Хотя Сухов в училище учился пилотировать Ан-12, в пограничной авиации он быстро освоил Ан-26 и Ил-14. В 1974-м поступил в Военно-воздушную академию имени Ю. А. Гагарина. Окончил ее и в 1977 г. получил назначение на Сахалин. Часть, в которой служил Вячеслав Иванович, базировалась под Южно-Сахалинском, на аэродроме «Хомутово». В зоне ответственности авиаполка был обширный район, включавший акваторию Охотского моря и Тихого океана у южной части Сахалина и Южных Курил. Полеты большей частью проходили над морем, часто в сложных метеоусловиях. Охраняли морскую границу и двухсотмильную экономическую зону. Примечательно, что после того, как на «зеленые фуражки» возложили задачу по охране двухсотмильной зоны, в летные части погранвойск на Камчатке, в Петрозаводске и на Сахалине передали большую часть существовавшего тогда парка Ил-14. Это была очень надежная машина, способная подолгу барражировать над морем в поиске нарушителей. Поршневые двигатели почти никогда не подводили, а если все же отказывали, то самолет был способен хорошо планировать. Некоторые воздушные лайнеры до заступления на пограничную вахту использовались для перевозки высшего советского руководства. Пограничникам достался даже бывший самолет Хрущева. Правительственные Ил-14 отличало великолепное техническое состояние и эффектная отделка салона: карельская береза, кожа, хром. Даже штурвалы пилотов были выполнены из слоновой кости.
Впрочем, с Ил-14 у Сухова связаны и другие воспоминания. Как-то ему выпало поднимать машину, прошедшую ремонт. Предстоял ночной вылет.
– Только взлетели, как загорелся правый движок, – вспоминает Вячеслав Иванович, – прорвало трубку в топливной системе. Высота критическая – пятнадцать-двадцать метров. Выпустил фары, приготовился сесть на вынужденную. Внизу было поле, позволявшее посадить машину на брюхо. Но не тут-то было – шел мелкий снег, от которого свет фар экранировал. Ничего не видно, сплошная белесая завеса. Садиться невозможно. Что делать? Принимать решение нужно было мгновенно, счет шел на секунды!.. Пламя бушует, с КП кричат: «Почему не докладываешь, что случилось?!» А какой тут доклад? Вывел движки на максимальный режим и решил вернуться на аэродром. Сумел сделать круг, совсем маленький, развернул машину на полосу. Тут уже смог доложить обстановку, а затем посадил самолет. Нервничал, конечно, но сумел подавить эмоции. Ведь нас этому учили еще с училища, да и каждый из пилотов подспудно готов к подобной ситуации.
Сахалину Сухов отдал шесть лет. За это время сумел пройти все должностные ступени от заместителя командира эскадрильи до командира полка. Между прочим, на момент назначения, в 1981 г., он оказался среди командиров авиаполков одним из самых молодых во всей погранавиации. Наверное, потому что постоянно стремился быть лучшим во всем, изучал все новое, передовое. Например, в 1979 г., будучи заместителем командира полка, Сухов отправился в учебный центр в Тбилиси и переучился на вертолет Ми-8, хотя его профилем были самолеты. Между прочим, для большинства пилотов-«самолетчиков» подобное переучивание – задача с закавыкой.
– Стать вертолетчиком, что называется, «с нуля», нетрудно, – размышляет Вячеслав Иванович. – Но вот переучиваться с самолета на вертолет – это очень непросто. Другие принципы работы. На самолете ноги задействуются мало, в основном работа руками. Вертолетчику постоянно приходится шевелить всеми конечностями. Ноги на педалях, руки на ручке управления и шаг-газе. Особенно трудно приходится на режиме висения. Здесь все тело на инстинктах. Едва заметное движение тут же отражается на положении вертолета. Только подумал, сделал инстинктивное движение, вертолет тут же отреагировал. Поэтому действовать следует как можно нежнее. Если освоил висение, считай, освоил вертолет.
В 1983 г. Сухов получил новое назначение с переводом в Душанбе. Перед этим его вызвали в Москву, на прием к самому Начальнику Пограничных войск заместителю Председателя КГБ СССР генералу армии В. Матросову. Говорят, Вадим Александрович приказал назначить в Душанбинский полк самого опытного командира. Но по какой-то причине кадровики на эту должность подобрали самого молодого кандидата.
– В кабинет к Матросову мы зашли вместе с Николаем Алексеевичем Рохловым, начальником авиационного отдела Главного управления Пограничных войск КГБ СССР, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Вадим Александрович долго и обстоятельно беседовал со мной, а затем неожиданно спросил: «А в горах летал?» Естественно, в горах я не летал, откуда на Сахалине горы? Разве только во время моей службы в Чите доводилось летать над сопками, но и это не то. Я промолчал, а Матросов все понял. Он приказал Рохлову подготовить меня для полетов в горах, составить программу переучивания.
Приказ начальника – закон для подчиненных. Сухову составили программу переучивания, по которой он должен был освоить полеты на вертолете на высотах до 2500 метров. С этой программой его вновь представили Матросову. Тот внимательно ознакомился с программой, после чего одобрил назначение на новую должность. Позже, по прибытии в Душанбе, Вячеслав Иванович первым делом приступил к освоению летных навыков в горных условиях. Через полтора месяца напряженной работы горы Памира были покорены.
В Душанбе Сухов прибыл в последних числах октября 1980 года. Полк, который ему предстояло возглавить, был необычным. Его появление стало следствием войны в Афганистане. Двумя годами ранее в Душанбе была создана отдельная эскадрилья. Ее экипажи не только охраняли Государственную границу СССР, но и действовали в Афганистане, в трехсоткилометровой зоне, за которую отвечали советские пограничные войска. 27 октября 1983 г. появился приказ о создании на основе этой эскадрильи отдельного полка пограничной авиации.
– Там уже много было сделано, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Командовавший до меня Герой Советского Союза полковник Фарит Султанович Шагалеев к тому времени построил здание штаба, аэродром выделил для наших вертолетов стоянки. В 1982 г. Шагалеева перевели в Москву. Мне предстояло продолжить начатое. Постоянно прибывал новый народ, штаты постоянно расширялись. Я продолжил стройку: столовая, казармы.
Сразу же дала знать о себе специфика новой части. В полку на Сахалине все было планово: одни самолеты выполняли учебные полеты, другие – задачи по охране экономзоны, третьи проходили плановый ремонт. Здесь же в работе постоянно было задействовано сто процентов летного парка. Каждый день все вертолеты, кроме тех, что проходили «профилактику», были в воздухе. Экипажи работали не только «за речкой», в Афганистане, но и на советской стороне, где они выполняли задачи по охране государственной границы. Над летным полем ни на минуту не стихал грохот винтов.
Буквально сразу же новый командир окунулся в повседневную боевую работу. В полку было сорок машин, а Сухову по должности положено знать о каждой из них все: какой «борт» сколько налетал часов, на каком пора менять редуктор, у какого – лопасти. В голове постоянно крутились сотни цифр и фактов, которые дополняло множество справок и планов о состоянии машин. Огромную помощь в этой работе оказывали заместители командира полка Владимир Мусаев и Владимир Журавлев. Вместе они добились четкого проведения регламентных работ. Именно тщательное планирование и проведение «регламента» позволяло до минимума сократить количество летных происшествий. Технико-эксплуатационная часть работала в самом напряженном режиме. Все понимали: на том берегу война, и каждый «борт» ценится на вес золота. Но здесь его цена – это успех операции, жизни людей. Бывало, техники меняли вертолетный двигатель за одни только сутки, что является очень хорошим показателем.
– Некоторые начальники предлагали мне ввести для ТЭЧ круглосуточный режим работы, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Мол, пусть чинят вертолеты и днем и ночью. Я на это не пошел. Двойного штата ведь не было, а человеку нужно поспать. Если он не выспится, какое у него будет внимание?! А в деле авиационного ремонта даже самая малая невнимательность чревата большими неприятностями. Война войной – но безопасность превыше всего! Пока я командовал полком, не было ни одного летного происшествия по техническим причинам.
Нужно заметить, что в то время часть имела отличное снабжение. Любые запросы тут же удовлетворялись. Запчасти, топливо, боеприпасы, продовольствие, обмундирование и снаряжение – все поставлялось незамедлительно. Даже сигареты для летчиков привозили прямо на старт.
Между тем боевая работа шла по нарастающей. Обычно на вертолетных площадках у линии границы дежурило два-четыре вертолета, снаряженных боеприпасами и готовых в любой момент прикрыть тот или иной участок госграницы. Площадки располагались на аэродромах местных воздушных линий. Они имелись в поселках Московский, Пяндж, Калай-Хумб, Хорог, Ишкашим, рядом с местами дислокации пограничных отрядов и комендатур. Аэродромы были закрыты для посторонних, так как находились в закрытой пограничной зоне. Даже командующему воздушной армией, базировавшейся в Ташкенте, разрешалось садиться на эти аэродромы, только взяв на борт штурмана-пограничника. Кроме того, периодически на аэродромы прилетали те самые самолеты местных воздушных линий – Ан-2 и Як-40, для которых эти самые аэродромы и были предназначены.
Когда начиналась очередная боевая операция, на площадках сосредотачивались почти все машины полка. В каждом пограничном отряде для вертолетов был создан запас топлива и вооружения. Здесь же дежурили бойцы десантно-штурмовых групп. Постепенно у вертолетчиков и десантников сложилось отличное взаимопонимание. Вместе они выполняли самые сложные, даже уникальные задачи.
Самостоятельно как командир полка Сухов возглавил боевую операцию только в мае 1984 г. А до этого осваивал технику пилотирования в горах, изучал местность и маршруты полетов, дежурил на точках.
– Мой первый боевой вылет состоялся во время шуроабадской операции, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Операцией командовал Юрий Андреевич Попов. Мне предстояло выполнять задание на афганской стороне. В Афганистане летали только парами. Мой Ми-8 прикрывал экипаж, прикомандированный из Тбилиси на «горбатом» (Ми-24). И вот мы летим над Афганистаном. Внизу горы высотой под 3000 метров. Идем на высоте 3500. Вдруг слышу в эфире позывной «горбатого»: «Я борт ноль такой-то – горю!» Что случилось?! Оглядываюсь, и точно – горит. Оказывается, его подбили из ДШК! Пуля попала в компрессор. Я кричу: «Садись!» А куда садись? Кругом горы. Пилот Ми-24 нашел какую-то ложбинку и попытался приземлиться там. Но сел неудачно – вертолет сильно ударился о землю, отчего смялся десантный отсек. Я тоже вниз – ищу площадку для посадки. С трудом притиснул машину на какой-то «пупок», метров за триста-четыреста от Ми-24. Мчимся вниз, к сбитой машине. Подбежали, «борт» пылает. Вытащили из него летчика-штурмана, командира экипажа. А борттехника достать не можем – его зажало в десантной кабине, между двух стоек. Мы и так и сяк, ничего не выходит (он так там и остался – погиб). А пламя все ближе к боезапасу – сейчас рванет. Едва успели отбежать, как жахнуло! С неба посыпались пылающие обломки, осколки. Я сел на корточки, голову руками закрыл. Вот она, думаю, война!
Боевой опыт приходил не сразу. Тактика складывалась постепенно. На севере Афганистана противник поначалу почти не использовал ПЗРК, они оседали на юге – в районе Кандагара. В пограничной зоне ответственности зенитные ракеты – «Стрелы», «Блоупайпы» и «Стингеры» – появились только в 1988 г. Тогда были сбиты сразу два наших вертолета. До этого душманы противодействовали пограничным вертолетам с помощью пулеметов и гранатометов. Поначалу вертолетчики инстинктивно предпочитали забираться повыше – на четыре тысячи метров. Однако высота гор также составляла около четырех тысяч. Стоило установить на такую вершину крупнокалиберный пулемет, и «борт» становился легкой целью. А за каждый сбитый вертолет душманам выплачивалась солидная премия – около миллиона афгани. Было ради чего рисковать. Сухов предложил изменить тактику – летать на малой высоте, тридцать-сорок метров. Так летали американские вертолетчики во Вьетнаме, так же во время Второй мировой действовали пилоты штурмовиков Ил-2. На подобной высоте работать с земли по воздушной цели гораздо труднее. Но и от экипажей требовалось особое мастерство.
– В горах своя специфика, – размышляет Вячеслав Иванович. – Когда вертолет входит в ущелье, он создает мощную звуковую волну. Эхо от работающего двигателя отражается от нависающих гор и буквально давит на пилота. Никакой внезапности, противник слышит приближение вертолета издалека, успевает укрыться. Далее – количество посадочных площадок ограничено, всюду неровности. К тому же они, как правило, располагались внизу ущелий, как на дне чаши. Поэтому в нашем полку летчики-старики учили молодых: где бы ты ни летел в горах, постоянно ищи запасную площадку для экстренного приземления. Перед каждым вылетом пилоты сначала изучали возможные места посадок по карте, а затем во время полета примечали удобные для посадки участки местности.
Самым трудным для работы считалось шуроабадское направление, где находилось Куфабское ущелье. Как называет его Сухов, «самое злое ущелье во всем Афганистане». Там все площадки располагались на высотах 3000–3500 метров. Каждая обстреливалась противником. Хотя вертолетчики использовали только те площадки, которые прикрывались десантом, все равно им доставалось. Со склонов нет-нет да и тянулась к вертолету нитка трассеров.
– Еще до моего вступления в должность был случай, – рассказывает Сухов. – Машина приземлилась на пост СБО – сводного боевого отряда. Борттехник пошел открывать задние створки и погиб от снайперского выстрела. Спрятаться в горах легко. Где его, этого снайпера, там найдешь?
При этом первые модификации Ми-8Т были совсем не защищены. Пули легко прошивали дюраль. Лишь к 1984 г. появилась новая модификация – Ми-8МТ, оснащенная бронеплитами и новыми, более мощными двигателями. Но работа пилотов от этого если и стала безопаснее, то не намного.
С каждым месяцем война набирала обороты. Душманы получали от зарубежных спонсоров все больше и больше денег и оружия, благодаря чему действовали решительно и даже нагло. Появились крупные душманские формирования, такие, как банды Башира и Наби.
Пограничники также наращивали усилия. Группировка в Таджикистане постоянно усиливалась. Росло число экипажей. Новые пилоты прибывали из Магадана, с Сахалина, из Петрозаводска. Они, как правило, не имели горной подготовки, поэтому командованию полка приходилось уже на месте организовывать их переучивание и ввод в строй. Восемь экипажей из состава полка были более опытными. Они воевали с самого начала. Поэтому на наиболее ответственные задания отправляли их. Как говорят, в «бой идут одни старики». Особым мужеством и профессионализмом выделялись Сергей Быков, Александр Кашин, Анатолий Помыткин, Александр Петренко, Владимир Перов, Василий Имангазиев.
1985 г. запомнился особым ожесточением. По мнению Вячеслава Ивановича, это был самый трудный год войны. Боевые операции следовали одна за другой: «Анджир», под Чахи-Абом, «Сариджуй», в районе Рустака и еще ряд других у Мармоля, Ташкургана, Мазари-Шарифа. И всякий раз экипажи 25-го авиаполка шли впереди всех.
Постепенно вертолетчики научились эффективно использовать вооружение своих боевых машин.
– Поначалу пробовали использовать зажигательные бомбы, – вспоминает Сухов, – но в горах они оказались неэффективны. Там нечему гореть, а сами «зажигалки» давали лишь небольшой очаг возгорания. Куда более эффективными в своем боевом применении представлялись осколочно-фугасные бомбы весом в 250 и 500 кг. Кроме того, очень успешно использовались НУРСы и скорострельные подвесные пушки. Здорово работали и шестиствольные пулеметные установки. Они подвешивались на пилонах в больших гондолах. Мы их называли «газонокосилками» из-за высокой плотности огня. Эти «газонокосилки» здорово пригодились во время операции в районе Пянджского отряда. Там плотные заросли камышей, которые эти пулеметы буквально выкашивали.
В этих операциях вертолетчики части окончательно сформировали и отточили уникальную боевую тактику. Перед началом каждой операции создавалась мощная авиационная группировка, в которую входили несколько десятков машин, как Ми-8, так и Ми-24. Сначала наносился мощный ракетно-бомбовый удар, затем под прикрытием вертолетов сопровождения высаживался десант. Десантники закреплялись, после чего вертолетчики создавали воздушный мост. По нему доставлялось все необходимое: продовольствие, боеприпасы, вода и даже дрова. Ведь зачастую вокруг десантников оказывалась голая местность, как на Луне, а в горах даже в разгар самого знойного лета по ночам очень холодно.
Именно по такому замыслу летом 1985-го проводилась операция «Сариджуй». Ее возглавлял генерал Геннадий Згерский. Тогда в районе Рустака было сосредоточено сразу два вертолетных полка – Душанбинский и Марыйский. Одну группу из двадцати десантных машин повел Сухов, вторую – полковник Романюк. Душманы оказали ожесточенное сопротивление. Задачу пограничники выполнили, но в ходе операции был подбит сопровождавший транспортные вертолеты Ми-24. Летчик-штурман выбросился с парашютом и, несмотря на критическую высоту – не более ста метров, смог успешно приземлиться. Командир экипажа, в свою очередь, сумев посадить поврежденную машину, получил серьезное ранение.
Чуть позже досталось и вертолету Сухова. Вместе с начальником оперативной группы КСАПО полковником Иваном Коробейниковым он проводил рекогносцировку. Машину обстреляли, пробили колеса шасси. В этом случае садиться можно только по-«вертолетному». Если пытаться сесть по-«самолетному», то можно перевернуть машину. Сухову тогда повезло, он сумел посадить машину аккуратно.
Другим везло меньше. В том же 1985 г. в районе Имамсахиба вертолет полка напоролся на засаду. Машину обстреляли из гранатометов. Одна граната попала в хвостовую балку, вторая разорвалась в пилотской кабине. Командиру экипажа почти оторвало ногу, и он потерял сознание. Сажать машину пришлось второму пилоту – лейтенанту, совсем еще мальчишке.
– Когда машина заходила на посадку, ее мотало из стороны в сторону, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Лейтенант – молодец, не потерял самообладания, хотя можете себе представить, что бывает, когда в кабине взрывается граната? Хоть его всего и трясло, он сумел сесть. Как потом выяснилось, ему повезло несказанно. Вторая граната, та, что взорвалась у хвостовой балки, перебила тросы управления. Осталась целой только тоненькая нитка. На ней управление и держалось… Да, раненый офицер остался жив, хотя и потерял ногу. Позже он попросил оставить его на службе. Командование пограничных войск пошло навстречу – офицер остался в строю, позже он служил в Одесской эскадрилье.
1986 г. получился не намного легче предыдущего. Сухову запомнилась трудная операция за одно ущелье, превращенное душманами в крупную базу. Оно находилось рядом с Куфабским ущельем и было очень удобно для обороны. В 1983 г. советская сторона уже очищала ущелье от противника. Тогда были потери, было сбито два вертолета. За три года душманы вновь устроили в этом месте свои базы, создав обширную сеть из убежищ, опорных пунктов, пулеметных гнезд. Теперь ущелье предстояло брать во второй раз. И в авангарде наступавших войск должны были идти вертолетчики Душанбинского авиаполка.
– Задача была, что и говорить, самоубийственная, – вспоминает Сухов. – В ущелье было всего четыре площадки, пригодные для высадки десанта. И, разумеется, все давно пристрелянные огнем крупнокалиберных пулеметов и гранатометов. Летчики – народ трезвомыслящий, поэтому запротестовали против атаки «в лоб». Тогда я им сказал: «Мужики, давайте думать, как решить задачу с наименьшими потерями?»
Началась серьезная аналитическая работа. Пилоты и офицеры штаба части предлагали самые разные варианты построения боя, в том числе и экзотические. Сухов принимал любые предложения, так как стандартные действия здесь не подходили. После самых серьезных дебатов и взвесив все предложения подчиненных, командир полка принял окончательное решение.
– Мы решили сосредоточить усилия на двух площадках, – рассказывает Вячеслав Иванович. – Первыми должны были идти двенадцать «горбатых». Они наносили по площадкам и районам вокруг них мощный удар НУРСами, подавляли противника, а кроме того, от взрывов поднимались тучи пыли. Вот в эту пыль и предстояло садиться десантным вертолетам. Чтобы придать уверенности подчиненным, я решил возглавить атаку. Мой вертолет с десантом шел первым.
Замысел полностью оправдался. После ракетного удара душманы оказались неспособны открыть ответный огонь. Вертолеты с десантом нырнули в пыль, за считаные минуты бойцы ДШМГ высыпали на землю, рассредоточились и закрепились. Первая фаза операции прошла без потерь. В последующем за ущелье разгорелась серьезная схватка. Здесь оказалась сосредоточена крупная душманская банда численностью до 300 человек. Пограничники вели упорные бои по ее ликвидации. Вертолетчики Душанбинского авиаполка оказывали им всестороннюю помощь: поддерживали огнем, проводили разведку, но главное – обеспечивали снабжение. И почти всегда под вражеским огнем. В ходе той операции много машин получило пробоины, однако сбитых не было.
Помимо боевых операций на долю вертолетчиков выпадало и много другой работы. Особой страницей в истории Душанбинского авиаполка по праву можно считать санитарные вылеты. Многие десятки пограничников обязаны вертолетчикам полка своим здоровьем, а то и жизнью. Ведь зачастую в горах только вертолет способен прибыть на самую удаленную точку и оперативно вывезти нуждавшегося в медицинской помощи. Не раз доводилось выполнять подобные задачи и самому В. Сухову.
– Летом 1986 года в районе Рустака произошла трагедия. При проведении боевой операции на опорном пункте Тутти взорвался миномет, – вспоминает Вячеслав Иванович. – При взрыве трое минометчиков были тяжело ранены. Вызов пришел ночью. Точка, на которой все произошло, находилась в горах, на высоте около 3000 метров. Летать в горах ночью мало кто способен. У нас уже были приборы ночного видения, но и с ними видимость, по большому счету, не ахти…
Сухов прикидывал, кого отправить на такое сложное задание. Риск был слишком велик, шансов успешно долететь, а главное, безаварийно сесть было немного. Но и медлить было нельзя, до рассвета раненые не дотянули бы. Вячеслав Иванович решил лететь сам. Перед вылетом внимательно изучил карту, разработал схему посадки. Схема была проста и сложна одновременно. На посту, где находились раненые, пограничники должны были включить прожектор, луч которого направлялся строго вверх. Вот вдоль этого луча Сухов и планировал опустить вертолет.
Обговорив детали с начальником поста, он вылетел. Поднял вертолет на четыре тысячи метров. Как и предполагалось, внизу расстилалась кромешная тьма, никаких ориентиров. Идти приходилось исключительно по приборам. Но вот показался луч прожектора. Сухов долетел до него и начал снижение по спирали. Вертолет буквально трясло от перегрузок. Но иначе было нельзя. Пост находился на дне глубокого ущелья. Отклонись вертолет от спасительного луча влево или вправо, столкновение с горами было бы неизбежно. Но обошлось, машина села на площадку. После того как погрузили раненых, Сухов поднял машину, вновь – словно прижимаясь к лучу. Лишь поднявшись на 4000 метров, перевел вертолет в горизонтальный полет. Понятное дело, в тот раз Сухов нарушал все правила пилотирования и инструкции. Но было сделано главное – раненых удалось вовремя вывезти и спасти. А победителей, как говорится, не судят.
Вертолетный полк все время действовал в самом напряженном режиме. И так день за днем. Одни и те же ущелья приходилось брать по нескольку раз, сначала в начале 80-х, затем в середине. Военнослужащие полка, пограничники наземных подразделений и частей Советской армии честно выполняли свою ратную работу. Однако ситуация в Афганистане не улучшалась. По мнению Вячеслава Ивановича, это происходило потому, что в ходе афганской кампании советским руководством с самого начала было сделано немало ошибок.
– Основной ошибкой было во всем прислушиваться к мнению тогдашнего руководства Республики Афганистан, – считает Сухов. – Руководители этой горной страны своей деятельностью противопоставили нас афганскому народу. Мы, по указанию их начальников, что-нибудь сделаем, да не там и не так. Народ озлобляется, в результате противник пополняет свои ряды. Мне доводилось общаться с разными афганцами – и с простыми людьми, и с теми, кто рангом повыше. Как-то мне даже довелось встретиться с губернатором Файзабадского округа. Он мне тогда лепешку мумие подарил… Сами афганцы – народ простой, хороший. Но теперь, с позиций времени, могу сказать режим, на который была сделана ставка, все-таки доверия не заслуживал.
Особенно запомнилось Вячеславу Ивановичу общение с афганскими вертолетчиками. Это были очень опытные пилоты и отчаянные бойцы, которые не боялись выполнять самые трудные задания. Но вот к матчасти относились наплевательски, гоняли свои вертолеты, как автомобили, пока что-нибудь не сломается. О том, что такое регламентные работы и профилактика, они, похоже, даже не подозревали.
В 1987 г. накал боевых действий стал ниже, однако операции продолжали проводиться с той же периодичностью, что и в предыдущие годы. Порой полк нес потери. Однако нужно заметить, что речь шла о потере машин, но не людей. Экипажи старались спасти всеми возможными, а порой и невозможными способами, своих не бросали.
– Во время полетов над афганской территорией я требовал, чтобы мои подчиненные обходили кишлаки, – вспоминает Сухов. – В кишлаке легче укрыться, да и бомбить в ответ не будешь. Мы не воевали с мирным населением. И именно в небе над кишлаками часто теряли машины. У Чашимдары было сбито два «борта». Еще два Ми-8 в разное время потеряли около Имам-Сахиба. Там же был подбит Ми-24, который пилотировал капитан Артемов. Этот Имам-Сахиб вообще считался бандитским гнездом. Помню, один вертолет был сбит рядом с ним. Экипаж мы тогда спасли, но сам «борт» сгорел. От фюзеляжа почти ничего не осталось, сохранилась только хвостовая балка да лопасти. Они так и лежали – крест-накрест.
К концу 1987 г. сказалось постоянное напряжение. Вячеслав Иванович попросил командование о переводе. Хотел перебраться в Петрозаводск, но ему предложили должность в Москве начальником службы безопасности полетов. Уже в столице, в 1988 г., узнал он о гибели командира эскадрильи Карпова. Его сбили «Стингером». Позже, в начале 1989 г., также «Стингером» был сбит вертолет Ильгиза Шарипова. Тогда погибли старшие лейтенанты Долгарев и Щеняев, старшие прапорщики Залетдинов и Клименко. Война в Афганистане заканчивалась и все же продолжала забирать испытанных огнем авиаторов до последнего дня.
Вячеслав Иванович долгое время службы вел трудную работу по профилактике безопасности полетов. В 1997 году по состоянию здоровья ушел на «гражданку», устроился ведущим инженером в КБ Камова. Участвовал в разработке документации для вертолетов.
Геннадий Храмов. После вывода
Записал Андрей Мусалов
Советские войска ушли из Афганистана в 1989 году. Однако советские пограничники продолжали выполнять задачи ДРА еще длительное время. Одним из них был Геннадий Храмов. В 1990–1991 годах он принимал участие в охране советского консульства в Мазари-Шарифе и Хайратоне.
В пограничных войсках я служил с 1979 по 1994 год. Родом я из Ижевска, из нашего региона, как правило, призывали на службу в Сибирь, на Дальний Восток. Меня призвали в Забайкалье, в пограничные войска. Очень хотелось служить непосредственно на границе, но в учебном подразделении меня направили в артиллеристы, затем и вовсе предложили стать сержантом здесь же – в «учебке». Тогда я решил сделать «ход конем» – в «учебке» была школа поваров. Рассуждал, что поваров готовят непосредственно для застав, значит, на границу я точно попаду. И снова не сложилось – меня оставили сержантом в «учебке», уже при школе поваров – учить молодежь. Еще одну попытку я предпринял, попробовав поступить в Голицинское пограничное училище. Но подвела дисциплина, пришлось вернуться в родную «учебку». Кстати, позже в это училище поступил мой сын. Реализовал отцовскую мечту.
Потекли дни службы. Я учил ребят правильно готовить, совершенствовался сам. К концу «срочной» так втянулся, что решил остаться на «сверхсрочную». Командование это оценило и в 1982-м отправило меня в школу прапорщиков, в Камень-Рыболов. Затем служил в окружной школе поваров. Учил будущих поваров всему: от заготовки продуктов до создания самых сложных кулинарных изысков. Ведь на заставе хороший повар – это первое дело. Экзамены принимал строго. Ребята-то многие из деревень – простые, про гигиену слышали мало. До смешного доходило – несет будущий повар кастрюлю с супом, при этом держит кастрюлю так, что большие пальцы оказываются в содержимом. Вот, говорит, приготовил, вкусно очень. Наверное, вкусно, отвечаю, но придется все готовить заново.
В «учебке» прослужил больше десяти лет и думаю, все это время занимался полезным делом. Лично я подготовил более двух тысяч поваров. Почти во всех отрядах Дальнего Востока и Сибири служили мои выпускники. Словом, есть чем гордиться. Некоторых бывших питомцев встречаю и сейчас. Как-то в Новосибирске на железнодорожном вокзале встретил одного. Оказалось, до сих пор работает поваром в вагоне-ресторане. Профессия, полученная на военной службе, кормит человека до сих пор. Мне приятно, значит, неплохо учил!
В 90-м мне предложили новое дело – послужить за границей, в охране зарубежных представительств страны. Я к тому времени дослужился до старшего прапорщика, женился, появились сын с дочкой. Значит, меня, по тогдашним правилам, можно было выпускать за рубеж. Для начала отправили во Владимир на спецкурсы. Там была серьезная подготовка. Учили огневой, тактике, дипломатии, иностранным языкам. Причем не просто тупо вдалбливали знания, но заставляли думать, оценивать обстановку, действовать нестандартно. Например, был такой полковник Мельников. Он постоянно браковал ответы тех, кто действовал стандартно. Спрашивает, например:
– Вы стоите дежурным на КПП посольства. К вам подходит человек и спрашивает: «Есть ли здесь военный атташе?» Ваши действия.
Отвечаю:
– Сказать, что нет.
– А если это разведчик-нелегал и ему срочно нужно передать ценную информацию?
– Тогда скажу, что атташе на месте.
– Опять ошибка. Это может быть не наш разведчик, а вражеский шпион. Он получит ваш ответ и уйдет, потому как узнает точное местонахождение интересующего его человека.
– Так как же действовать?
– Думайте…
Куда меня распределят, я точно сказать не мог. Но, подозревал, что в страны – бывшие доминионы Франции, так как одним из языков, который мне преподавали, был французский.
По окончании обучения меня вернули в мою часть и сказали ждать вызова. Я вернулся в родную «учебку», но вызова долго не было. Наконец, в январе 1990 он последовал. Прибыл в Москву, получил инструктаж, снаряжение. Там меня включили в состав группы и сообщили место будущей службы – Афганистан. Я тогда удивился – как Афганистан?! Ведь наши войска уже год как были выведены из этой беспокойной страны. Выяснилось, что в ДРА оставались наше посольства и консульства. Мне предстояло охранять консульство в Мазари-Шарифе.
Вылетели из Москвы в Душанбе. Там предстояло провести несколько дней перед заездом в Афганистан. Поселили в гостинице «Таджикистан». Неожиданно в городе началось такое, что не снилось в страшном сне. Стрельба, бесчинства, пожарища – натуральная гражданская война! Было довольно жутко. Помню, вышли из гостиницы на улицу, как началась стрельба. Стреляли не по нас, а по толпе у гостиницы. Откуда бьют, непонятно, в толпе раненые, убитые. Рядом со мной женщине в плечо попали. Мы с товарищами ее оттащили, оказали первую помощь, перевязали, передали подъехавшей «Скорой помощи». Через пару дней нас посадили в машину и отправили в Афганистан – в город Хайратон. Со мной в группе был старший прапорщик Виктор Кузьмин. Он был уже опытным – охранял консульство в Сан-Франциско.
В Афганистан ехали через Термез, по тому самому «мосту дружбы» через который в 1989-м выходил Громов. В Хайратон прибыли затемно. Здесь размещалось одно из отделений консульства. Само консульство находилось в Мазари-Шарифе, но из-за постоянной угрозы нападения большая часть дипломатического состава была выведена сюда. В Мазари-Шарифе размещались лишь тридцать дипломатов и охрана – десять пограничников и сотрудников КГБ. Были среди них и женщины, например заведующая канцелярией Полина Зырянова. Ей был всего 21 год, но она не побоялась поехать в Афганистан.
В Хайратоне нас приняли хорошо. С собой у меня была банка селедки, буханка черного хлеба и две бутылки – традиционные «приветы» с родины. Их я передал в «общак», что было встречено с одобрением. На следующий день один из офицеров – капитан Николай Хрипко – устроил мне небольшую экскурсию по городу. Чтобы я мог четко ориентироваться на местности.
Хайратон произвел двоякое впечатление. С одной стороны – средневековая дикость, с другой – страна воюет десять лет, в дуканах все есть. После пустых прилавков в СССР здесь, как казалось, царило изобилие. Продукты какие хочешь, галантерея-трикотаж – всякие, полно аппаратуры: советскому человеку это тогда казалось подлинным изобилием. Платили частью в долларах, частью в афгани. Но по дуканам особенно хаживать не приходилось – не было времени. Народа мало, а объектов для охраны много. Практически постоянно все находились на дежурствах, свободного времени почти не оставалось.
В феврале 1990 года в Кабуле произошел переворот. Когда все началось, я находился на дежурстве. Из столицы пришла мрачная информация – мятежники захватили аэродром в Баграме. Самолеты восставших бомбили город, нанесли удар по посольству, полностью уничтожили здание советско-афганского предприятия АВСОТР. Я связался с Мазари-Шарифом, запросил обстановку. Там было все тихо. Тут на связь вышли «108-е», сообщили, что от них требуют работы. Эта информация буквально взбудоражила всех! «108-е» – позывной советников ракетного полка.
Советники сообщили, что афганские офицеры требуют от них коды запуска и угрожают оружием. Важно было установить, на чьей стороне афганцы, на мятежной или правительственной. Несмотря на угрозу расстрела, наши советники отказывались дать коды запуска. К счастью, выяснилось, что афганцы были на правительственной стороне. Информация об этом ушла в Кабул, к возглавлявшему советников генералу армии Грачеву. Тот через нас передал «добро» на запуск. Полк произвел запуск ракет по аэродрому мятежников в Баграме. Ракетный удар оказался удачным. Одной ракетой было уничтожено два самолета с подвешенными бомбами (они как раз собирались взлетать на бомбежку Кабула), вторая ракета вывела из строя взлетно-посадочную полосу.
После подавления бунта в стране наступило относительное затишье, если понятие «затишье» применимо к такой стране, как Афганистан. На юге и востоке страны происходили бои между непримиримыми и правительственными войсками, но здесь, на севере, было тихо. Мы по-прежнему дежурили в обычном порядке, то в Хайратоне, то в Мазари-Шарифе. Единственное, что было непросто, – ограниченная территория, как на подводной лодке. Поэтому большое значение имели взаимоотношения с теми людьми, которые находились с тобой все 24 часа в сутки. К счастью, все, кто был рядом, были людьми воспитанными, образованными. Конфликтов фактически не возникало. С некоторыми у меня установились отличные дружеские взаимоотношения. Сергей Морозов, Виктор Кузьмин, Александр Гаркун – их с теплотой я вспоминаю и по сей день.
Жили мы в трехкомнатных квартирах по три человека в очень удобных коттеджах дипломатического городка. Городок размещался рядом с подразделениями МГБ Афганистана. Поэтому за безопасность вроде как беспокоиться не приходилось, однако бывалые сотрудники советовали не расслабляться и держать ухо востро. К нам, консульским работникам, или, по-местному – консулгери, отношение со стороны афганцев, на первый взгляд, было нормальным. Но на всякий случай мы никак не должны были выдавать свою военную принадлежность или покидать территорию консульства.
По соседству располагались представительства и офисы самых разных организаций: миссии ООН, Красного Креста. Были среди них и откровенно подозрительные, такие, как, например, турецкие «Серые волки», не скрывавшие своих экстремистских задач. Да и в «правильных» организациях были шпионы, работавшие под прикрытием. Нам периодически доводили, кто есть кто.
Основной задачей пограничников была охрана периметра объекта и КПП. На КПП заступали вдвоем. Система охраны КПП была продумана до мелочей. С помощью системы зеркал дежурный мог контролировать все подходы к воротам. Для связи с ним за воротами было установлено переговорное устройство. Это было очень удобно – ты видишь посетителя, а он тебя – нет.
Были забавные эпизоды. Один французский дипломат периодически захаживал в наше консульство. Как сейчас помню, он всегда был хорошо одет, элегантен. Один раз он пришел, когда на КПП дежурил прапорщик Александр Гаркун. Гаркун изучал французский и, по идее, должен был понимать француза. Но знаний, видимо, не хватило, и Гаркун щедро сдобрил «французскую мову» русской ненормативной лексикой, полагая, что француз не разберет, что к чему. Неожиданно француз на чистом русском ответил:
– Смотри, я говорю по-русски и не коверкаю твой язык. Так будь добр, не коверкай мой!
Незаметно пробежали полгода. Правительственные войска успешно удерживали большую часть Афганистана. Боев в районе Хайратона и Мазари-Шарифа не было. Проблема пришла оттуда, откуда и не ждали. В один из дней в конце марта 1991 года я находился на очередном дежурстве. Как сейчас помню, был выходной – пятница (мы жили по афганскому «календарю»). Примерно в 8.40 к КПП подъехал БТР. С него спрыгнули несколько солдат-афганцев. Гляжу, они залегают прямо напротив моего поста и готовятся к бою. БТР тоже наводит ствол в мою сторону. Мне не по себе – КПВТ как-никак – любую стену пришибет. А у меня только автомат. Еще свежи были в памяти события мятежа 1990 года. Неужели новый переворот?
В здании, в котором находился мой пост, размещалась резидентура. Поэтому я первым делом сообщил о происходящем шифровальщикам. В случае штурма они должны были первым делом уничтожить все коды. Шифры и аппаратуру засекречивания. Затем сообщил офицеру, отвечавшему за безопасность – полковнику Роберту Францису. Роберт Янович был профессионалом экстра-класса. Он провел в Афганистане восемь лет и умел не терять хладнокровия в любой ситуации. Вот и в этот раз он меня успокоил – ничего не предпринимай, веди наблюдение и докладывай обо всех движениях афганцев.
Между тем к афганскому БТРу подъехал «УАЗ». Из него вышел начальник управления МГБ по северному Афганистану генерал-лейтенант Тадж-Махаммад. Он подошел к переговорному устройству перед воротами и по нему сообщил, что желает побеседовать с моим руководством. Полковник Францис спешно разбудил генерального консула – Олега Николаевича Ильина. Теряясь в догадках – чем вызвана такая военная демонстрация, Ильин и Францис прибежали на КПП. Афганский генерал приказал отвести БТР назад и с возмущением начал что-то объяснять советским представителям. Те в ответ что-то успокаивающе объясняли. После продолжительных переговоров Тадж-Махаммад уехал, забрав свое войско.
Оказалось, что причина утреннего инцидента крылась в хамстве и непрофессионализме одного из советских дипломатов. Рано утром афганский генерал позвонил в консульство по какому-то вопросу. Ему ответил этот самый сотрудник. Сотрудник был недоволен, что ему в такую рань звонит какой-то афганец, и бросил трубку. Упрямый Тадж-Махаммад звонил еще три раза подряд и в конце концов напоролся на нецензурную брань со стороны нашего дипработника. Не стерпев такой наглости со стороны шурави, генерал поехал разбираться, прихватив для верности БТР и взвод солдат. Если бы не генконсул и полковник Францис с их подлинными дипломатическими способностями, можно было не сомневаться – дело могло закончиться маленькой, но скоротечной войной.
Вскоре моя командировка закончилась и я вернулся в Союз. Но по возвращении обнаружил той страны, которую покидал, фактически не было. СССР разваливался на глазах. Представление на награду, которую я заслужил во время командировки, было отклонено. Говорят, в тот момент завернули все представления от КГБ с апреля по август 1991 года – из-за ГКЧП. Было немного обидно, но главное – я вернулся живым и здоровым и увидел своего ребенка, который за время командировки сильно подрос. А вскоре в Афганистане рухнул режим Наджибулы. Капитану Сергею Морозову, служившему со мной в Хайратоне, пришлось участвовать в спешной эвакуации посольства. Из Кабула вылетали чуть ли не под обстрелом. За это Морозова наградили медалью «За отвагу». О судьбе афганцев, с которыми довелось встречаться во время командировки, я ничего не знаю. Надеюсь, их судьба сложилась нормально.Примечания
1
Станковые противотанковые гранатометы.
2
Юрий Ленчевский. Главный ветеран пограничного содружества «Граница России». № 43 (689). Ноябрь 2008 г.
3
Геннадий Згерский. Как это было. По обе стороны границы. Москва. Граница 1999.
4
Геннадий Згерский. Мармольская операция. «Ветеран границы» № 1–2/99, с. 29–30.
5
Ю. Ленчевский. Я думал о дозорных тропах Родины. «Ветеран границы», май 2003 г., с. 78–79.
Комментарии к книге «Пограничники на Афганской войне», Автор Неизвестен
Всего 0 комментариев