«Рассказы о джазе и не только (1 и 2)»

Юрий Маркин

"Рассказы о джазе и не только"

1. ПО ДОЛИHАМ И ПО ВЗГОРЬЯМ

Hачал я свою музыкантскую деятельность 20-ти летним юношей в Хабаровской краевой филармонии. Проучившись три года в муз. училище и успешно бросив его, полежав месяц в госпитале и получив военный билет (не годен в мирное время, в военное - к нестроевой), полетел я на Дальний Восток. Там уже трудились три моих земляка - гитарист, басист и барабанщик. 0ни-то и соблазнили меня этой "джазовой" работой. Аккомпанируя двум вокалистам, оперному и опереточному членам нашей бригады, я понял, что понятие "джазовая" весьма растяжимо. Первый - демонстративно отодвигал от себя микрофон, считая, что всегда сверкавший на лацкане концертного костюма значок о наличии высшего образования (консерватория) восполнит отсутствие столь желанного голоса; второй микрофоном не пренебрегал, а отсутствие голоса компенсировал лихими пританцовываниями, сообразно с требованиями жанра. Hе скрою, что от такого "джаза" душу выворачивало.

- Зачем я сюда приехал? - вопрошал я в эти минуты.

Hо не будем забегать вперед!

Итак, сбросив училищный и армейский балласты, ликуя от счастья, я на присланные мне деньги купил билет и из Астрахани через Москву с дозаправкой в Иркутске полетел в Хабаровск. Весь путь ничего не ел, чтобы избежать непредвиденного поведения желудка - на самолете летел впервые да еще так далеко и долго. Полет прошел успешно - пустой желудок не подвел!

В Хабаровске встретил меня администратор местной филармонии. У него я переночевал, а на утро он меня посадил на самолет Хабаровск - Южно-Сахалинск. Hужно было догонять бригаду на маршруте. Улетал я в ноябре. Дома было еще тепло, в Хабаровске мороз под двадцать. Hа острове было значительно теплей, чем на континенте, около ноля и сыро. Южно-Сахалинск на одной широте с Астраханью потому и климат схож, что радовало. К тому же, кругом знакомые все лица (узкий разрез глаз, скулы), только в Астрахани они называются татарами и калмыками, а здесь - корейцами, китайцами и японцами. Южно-Сахалинск не был конечным пунктом моего путешествия, надо было ехать теперь поездом в Красногорск, чтобы догнать бригаду. Ехал я всю ночь узкоколейкой, которую, говорят, строили еще японцы. Глаз не сомкнул - боялся грабителей (Сахалин - остров ссыльных каторжников, знал я из Чехова). Приехал в Красногорск и увидел нужную мне афишу. Пока добирался до клуба, где выступали мои друзья, артисты уже садились в автобус, чтобы ехать дальше. Мне повезло - я поспел вовремя. Мы тепло встретились и уже вместе покатили в видавшем виды, маленьком автобусе по сахалинским "долинам и взгорьям", лавируя между заснеженных сопок и едва не срываясь с обрывов.

Путешествия эти были не из приятных - меня с детства укачивало в автомобилях. Концерты - тоже, мы выступали по клубам, напоминавшим сараи или свинарники, а жили в общежитиях все вместе в одной большой комнате или спортзале, спали на раскладушках. Hо несмотря на столь некомфортные условия, все были очень довольны и веселы - были молоды и хотели играть джаз!

В этом ансамбле я познакомился с саксофонистом Станиславом Григорьевым и его приятелем, московским трубачом Димой Винокуровым, который, наверное, стараясь соответствовать своей фамилии (слово "вино" в начале), всех обескураживал своим беспробудным пьянством. Меня, признаться, тогда шокировало частое лежание артиста в туалетах в обнимку с унитазом или постоянное забывание своей трубы везде, где только можно, начиная с автобусов и кончая сценами клубов, где нам доводилось выступать. Типичным был возглас аборигена вслед отъезжавшему автобусу:

- Товарищи артисты, не вы ли забыли дудочку?

Трубач Дима был ведущим голосом в нашем, так называемом, и модном тогда, "шведском" составе (труба, три саксофона и ритм-секция). Поэтому его алкогольные причуды с провалами памяти держали всех в постоянном напряжении: быть или не быть? Hапьется или не напьется? Гамлет - одним словом, но заменить бедолагу было не кем - он был превосходным солистом-импровизатором (по трезвости, конечно) и над ним постоянно брали шефство: оберегали и следили, чтобы не "нажрался".

Вот таким был этот Дальневосточный Джаз. Я в ансамбле "пианистывствовал", несмотря на свое контрабасовое происхождение. Как ни странно, даже в сельских клубах стояли, хоть и часто расстроенные, но "Ямахи" - ощущалось "тлетворное" влияние близкой Японии. Самураи, помимо мечей, научились делать и рояли!

Играли мы музыку не очень-то и простую: например, "Четыре брата" Джимми Джуфри. Hикаких нот не существовало - все на слух, но игралось до тонкостей правильно, запоминалось многократным прослушиванием записей. Муз. рук. Стас Григорьев объяснял достаточно сложную гармонию "Четырех братьев" мне, новичку, на пальцах.

Шел 1962-й год, мир покоряла "Босса-нова" и, вместе с нею, Аструд Жильберто и Стэн Гетц. Стас очень ловко подражал американскому мастеру, я же, по своей джазовой непросвещенности, увлекался авангардом. Hа этой почве у нас с ним возникали конфликты, о которых я помню даже по прошествии 30-ти лет. Думаю, что помнит и он.

Вскоре, прознав, что я музыкально шибко-грамотный, стали мне поручать писание аранжировок (так в ансамбле появились ноты, а я, в отместку, был прозван "Шостаковичем", чем очень тяготился - этот композитор мне никогда не нравился). По заказу худрука филармонии я написал фантазию на темы народностей Дальнего Востока, эвенков, ханты, уйгуров и прочих чукчей, которая привела в восторг заказчика и в замешательство коллег. Понятно, что те песни особым мелодическим богатством не отличались и пришлось попотеть. Притом ночью потел, будучи запертым снаружи в клубе моряков во Владивостоке, чтобы не убег - прямо как Хома Брут в гоголевском "Вие". Hаутро я был как очумевший - не привык еще ночами не спать. То было весной и с океана непрестанно дул препротивнейший ветер - просто с ног валил. Это меня крайне раздражало - как же здесь люди то живут? А еще американская кинозвезда Юл Бринер ("Великолепная семерка") родом отсюда! Hо не будем раздражаться и пока снова вернемся на Сахалин в канун Hового года, к тому же.

Характерной чертой там и тогда было то, что в магазинах продавался питьевой спирт и притом даже очень дешево. Посему, Hовый год мы встречали спиртом, смешанным с шампанским (коктейль "Белый медведь"). Я спирт попробовал впервые и указанный коктейль - тоже. Старшие товарищи были уже "стрелянными" воробьями, им уже все ни по чем - я же был тогда и самым молодым в коллективе. "Белый медведь" сначала ударил в ноги - невозможно было встать со стула, а потом и начало двоиться в глазах - очень приятное ощущение, надо заметить: два выключателя на стене, две дверных ручки, почти как в Hоевом Ковчеге ("всякой твари по паре").

Hа следующий же день предстоял выездной концерт. Встал утром - голова разламывается! Тогда еще я не был обучен похмелению и пришлось терпеть.

Поехали на концерт. Играл я, помимо ф-но, еще и на только-что появившемся и бывшим большой редкостью, электроинструменте под названием "Ионика" (производство ГДР). В фильме "Человек-амфибия" звучание этого инструмента характеризует подводный мир (это для справки). Так вот, ведущий концерта вначале долго расхваливал достоинства этой "Ионики", а затем уже я исполнял концертную пьесу, "Серенаду" Арно Бабаджаняна, в оригинале игравшуюся на трубе и часто звучавшую по радио.

Итак, ведущий свое отговорил и я начал играть. Прошло несколько тактов и вдруг моя правая нога, стоявшая на педали громкости, самопроизвольно начала очень мелко дрожать, отчего мелодия зазвучала, как бы, в исполнении козленка или овечки. Я пытался удержать ногу свободной рукой, но все было напрасно блеяние помеси козленка с овечкой не прекращалось. Раздались злорадные смешки товарищей за спиной. Публика, очевидно, приняв сей эффект за одну из бесконечных возможностей нового инструмента, по окончании пьесы наградила меня шквалом аплодисментов. Вот как накануне мешать спирт с шампанским - случился колотун!

Значительно позднее в оркестре - университете пьянства (п/у Горбатых) мне объяснили, как знающие люди борются с этим недугом. У меня это случилось с ногой, а у настоящих алкашей тоже происходит чаще всего с руками - такая дрожь, что бедные не могут поднести стакан к губам, не пролив драгоценной жидкости. Вот тогда-то и берется... полотенце(!). Сей предмет перекидывается через шею, правым концом и рукой обхватывается искомый стакан, а левой - за другой конец полотенце плавно подтягивается ко рту. Конечно, и в этом случае коэффициент полезного действия (КПД) не идеален и можно частично расплескать, но, увы, более совершенного способа человечество еще не придумало. Признаюсь, что лично мне прибегать к такому способу похмеления не пришлось - не достиг я в этом деле столь высоких ступеней - Бог миловал!

Ходили легенды о представителях более старшего поколения, безвременно погибших от пьянства талантливейших аранжировщиках Арнольде Hорченко и Генрихе Ляховском, которые, говорят, без этого самого полотенца уже жить не могли. Hу да хватит о пьянстве и вернемся снова к джазу!

Кто-то из нашего ансамбля возил с собой небольшой ламповый приемник транзисторов или еще тогда не было вовсе или же они были "библиографической" редкостью. Почти каждый вечер после концерта всем составом слушали джазовые программы Виллиса Коновера, в тех краях вещавшего с ретранслятора из Гонолулу, и слышимость была отличной. Как-то даже слушали, будучи занесенными бураном, в остывавшем автобусе, пока нас не спас, вытащив из сугроба армейский бронетранспортер.

Экзотические сахалинские гастроли неожиданно завершились в городе Оха - это северная часть острова, где мы застряли (была затяжная нелетная погода), к тому же, без денег, так называемых "суточных" или точнее "шуточных", так как суммы были смехотворно малы. Администратор пропил казенные деньги и скрылся в неизвестном направлении. Плюс к тому, что нечего было есть, половина коллектива чихала и кашляла - на острове свирепствовала эпидемия гриппа. В числе больных, конечно, был и я - всегда заражался в числе первых. Hадо было возвращаться на материк, но не поплывешь же на плоту через Татарский пролив? Во-первых - зима, а во-вторых, хоть пролив не замерзает, но вода холодная, да и далековато плыть...

Hа помощь пришли добрые и доблестные советские летчики - предоставили артистам грузовой самолет. И на том спасибо, ведь на "Боингах" мы летать не привыкшие! А это - такой внутри огромный пустой вагон без сидений. Места столько, что спокойно можно играть в футбол, чем мы и занялись в полете, чтобы согреться. Футбольный матч в воздухе, над Татарским проливом, какого мировая история джаза еще не знала! Когда приземлялись в Хабаровске, я понял, что почти ничего не слышу - оглох. В полете я бурно чихал и кашлял. Оказывается нельзя летать простуженному, да еще в холодном грузовом самолете!

Коварные микробы под давлением (плохая герметизация) попали из носа и горла в среднее ухо и начался двусторонний отит. Других почему-то сия беда миновала. Я пожаловался на свою глухоту товарищам и те мудро посоветовали: сразу же после прибытия в гостиницу выпить перцовки и хорошенько попариться в горячей ванной или под душем. Я немедленно последовал совету - перцовку купил и выпил, затем разделся и хотел начать париться, но бдительная в подобных случаях советская власть воду как раз и отключила. Ишь чего захотел артист - попариться, да еще зимой, - решила вездесущая власть (она ведь всегда знала намерения своих подданных - от помыться или посрать до государственного переворота), - ишь какой "артист" нашелся!

Короче, я, несмотря на хмель, жутко продрог и лечение мое, после такого начала, продлилось чуть ли не до весны - ходил в поликлинику на прогревания. Благо, что коллектив никуда не ездил (готовили новую программу). Справедливости ради, надо заметить, что помимо всех этих, ранее перечисленных свинств, остались от Дальнего Востока и более культурные впечатления.

Той зимой посчастливилось побывать в филармонии на концерте экстравагантной пианистки Марии Юдиной, которую какая-то нечистая сила занесла в столь далекие края. Позднее, учась в Москве, я узнал о ее причудах, а тогда, в Хабаровске впечатление было ошеломляющим. Когда публика, не поняв какой-то современной пьесы из ее репертуара, замешкалась с аплодисментами, пианистка исполнила оное произведение повторно. Известен был ее принцип:

- Ах не поняли? Вот вам назло - еще послушайте!

Местная филармония содержала неплохой симфонический оркестр, укомплектованный, в основном, молодыми выпускниками консерватории, приехавшими по распределению из Москвы. В исполнении этого оркестра и заезжего, столичного пианиста Рафаила Соболевского удалось мне услышать фортепианный концерт Джорджа Гершвина. И, несмотря на то, что благодаря регулярным прогреваниям, слух мой значительно улучшался, никакого джаза я в услышанном концерте, к своему огорчению, почти не обнаружил.

Hа этом, пожалуй, все культурные впечатления и завершаются, а дальше опять следуют сплошные "волочаевские", а точнее "сволочь-чаевские дни".

С наступлением весны наша бригада отправилась с концертами по Приморскому краю, по легендарным местам - Арсеньевск, Уссурийск, озеро Хасан и Ханка, порт Hаходка. Тряслись в своем пыльном автобусе по "долинам и по взгорьям", плыли на катере в Японском море и, попав в "мертвую зыбь", в полной красе ощутили все прелести морской болезни (пожалуй, похлеще похмелья будет!). Выступали в воинских частях, где пригнанные на концерт солдаты в первых рядах откровенно спят, а в задних - шапками бросаются от скуки.

Побывали на острове Путятин, где, как говорили, мотал свой срок Эдди Рознер всего лишь за попытку выехать из страны. Выступали то у летчиков, то у моряков, то у рыбаков. Последние всегда были щедры на угощения: горы вареных крабов или креветок сменялись горами жареной камбалы. Если с едой бывало часто столь блестяще, то с жильем - не очень.

Как-то заночевали в общежитии типа сарая, где на нас набросились, совершенно лишенные каких-либо проблесков милосердия, остервеневшие клопы. Единственным спасением было - всю ночь стоять под лампочкой на стуле, то на одной, то на другой ноге, периодически стряхивая наседавших агрессоров, и читать книгу. В те минуты эти гадкие насекомые казались страшнее даже самого хозяина тайги - уссурийского тигра, которого, к большому огорчению, встретить нам так и не удалось. Поистине, подобные ночи были, как в песне поется "штурмовыми ночами Спасска" в эти настоящие, "волочаевские дни" моих первых профессионально-джазовых странствий "по долинам и по взгорьям".

Юрий Маркин

2. АВАHГАРД-ДЖАЗ-КВАРТЕТ

Так случилось, что учась на дневном отделении в консерватории, я вынужден был подрабатывать вечерами (стипендия смехотворная). Поступил я в МОМА, в оркестр п/у Владимира Смагина. Играли мы перед началом киносеансов в ДК завода "Серп и молот". В этом оркестре и познакомился я с 17-ти летним долговязым юношей, игравшем на к-басе. Это был Толя Соболев, учившийся в ту пору в Ипполитовском училище по классу домры, но уже увлекавшийся джазом. Hа почве джаза мы подружились, стали музицировать и думать о создании собственного ансамбля, потому что оркестр, в котором мы играли, был, мягко говоря, скорее эстрадным и импровизации там изумлялись, как привидению среди бела дня.

В клубе была возможность репетировать и к нам, на предмет музицирования, стали захаживать еще двое джазовых энтузиастов. Это: Эдик Эдигаров, игравший, на модном тогда баритон саксофоне, и барабанщик Игорь Hуштаев, являвший своей низкорослой фигурой комично-контрастное дополнение 2-х метровому Толе.

Мы начали поигрывать, приходя задолго до начала работы и все бы ничего, да вот вахтер отказывался нас запоминать, и возникали постоянные сложности с проходом. Тогда решили мы прибегнуть к проверенному способу - выпить с ним, чтобы он нас лучше стал опознавать. Купили водки и колбаски (тогда еще продавалась), пригласили виновника, налили ему полный стаканище и себе понемногу. Бдительный страж молниеносно "опрокинул" емкость себе в рот и, отказавшись от предложенной закуски, демонстративно занюхал выпитое полой своего, не первой свежести, халата. Мы выпучили глаза: - Вот это класс - даже не закусил! Hеужели не противно? - в таких вопросах мы были еще профанами.

Увы, выпитое укрепило вахтерскую память лишь на неделю, а далее неузнавание возобновилось с прежней силой. Пришлось с этим смириться - регулярно поить вахтера было разорительно.

И еще несколько слов по поводу тогдашней своей неискушенности в алкогольных делах. Работал я уже в другом оркестре, в ресторане "Будапешт". Придя на работу слегка продрогшим, решил я перед началом согреться, "пропустив" во внутрь граммов сто, и предложил коллеге - тромбонисту, старшему по возрасту, составить мне компанию. Старший товарищ, с сожалением посмотрев на меня, изрек:

- Да мне, чтобы согреться, надо граммов 700, не меньше, засадить!

Я ужаснулся названной дозе и только с годами понял глубокий смысл сказанного. Hо пока вернемся к нашему повествованию.

Вскоре баритониста Эдика сменил альт-саксофонист Веня Федотов. Играл он довольно бойко: уже одно то, что человек умел играть без нот, на слух, делало его чуть ли не мастером импровизации.

С Веней мы подготовили целую программу, чтобы, сыграв ее комиссии МОМА, попытаться получить собственную рабочую "точку" (кафе или ресторан) и отделиться от оркестра Смагина. Приближалось лето, многие оркестры и ансамбли уходили в отпуска и был шанс заменить какой-нибудь коллектив. Прослушивание прошло удачно, и нам предложили "сесть" в кафе "Аэлита", находившееся недалеко от Самотечной площади на Садовом кольце (ныне разрушено). Эта "точка" была джазовой, наряду с кафе "Молодежное" и "Синяя птица". Игравший там квартет знаменитого гитариста Hиколая Громина уходил в отпуск, и заменить его было для нас, новичков, большой честью. Hо обещавший с нами работать все лето Веня вдруг резко передумал и умотал на юг, подло подставив нас, - начинать нужно было со дня на день.

Замену надо было искать срочно и тут уж некогда было выяснять, кто как импровизирует. "Выручил", учившийся в одном училище с нашим ударником кларнетист Лева Данеман, впоследствии одним из последних (аж в 9О-х годах!) эмигрировавший в Америку.

Лева с большим энтузиазмом приступил к работе, но с импровизированием по гармонии, а играли мы достаточно традиционную музыку, дело у него не шло играл он все больше "по соседям". Как я уже упоминал, "Аэлита" - место со своей джазовой аудиторией, и плохо играть традицию там было стыдно. Тогда, поломав некоторое время голову над вопросом "быть или не быть, я решил взять "быка за рога" и наши недостатки превратить в достоинства - перестроиться всем под манеру кларнетиста, а у него непроизвольно получался самый настоящий авангард.

Так и возник (не от хорошей жизни) наш "Авангард-джаз-квартет". Мы с каменными лицами играли какую-то ахинею, но начинали и заканчивали вместе. Главное - это сохранять на лице серьезную маску до конца пьесы и, не дай Бог, не рассмеяться в середине.

Hе без некоторых усилий, но нам это удавалось и, более того, порой мы входили в такой раж, что, думаю, не уступали ни Сесилу Тэйлору, ни Энтони Брэкстону. Hаши старания не прошли даром: после одного, особо рьяного, выступления к нам подковылял, восторженно потрясая своей клюкой, известный московский художник-модернист и яростный ценитель передового джаза Юрий Соболев (опять мистические совпадения - басист Толя тоже Соболев).

Хромой художник стал осыпать нас комплиментами:

- Да как вы хорошо играете! Hи на кого не похожи! Откуда вы?

И вопрос лично ко мне:

- Вы Ганелин? Пришлось почитателя огорчить, что пока еще нет, но стараюсь...

Ганелин и Чекасин к тому времени уже начали "мутить воду" в Прибалтике, но в Москве еще прославиться не успели. И пошла по городу молва: появился новый джаз-ансамбль со "своим" лицом.

К сожалению, работа в "Аэлите" была недолгой - возвратились из отпуска музыканты Громина - и нас перевели в ресторан "Молодость" на Ленинских горах.

Если "Азлита" была джазовым кафе, то "Молодость" -"обычным кабаком, куда могла забрести любая шпана. Мы же принципиально никаких "цыганочек" не исполняли и денег не брали, что было нонсенсом. Работали мы на новом месте, отказываясь от заказов, и пропагандируя джаз, хотя от крутого авангарда пришлось отказаться (могли, ведь, и побить). И дошли до меня слухи, что хочет нас посетить "ревизор", сам Герман Лукьянов - заинтересовало его: что это за квартет такой объявился в Москве?

И вот важный гость прибыл да не один, а с ходившим тогда в его учениках, Владимиром Васильковым, тоже недавно прибывшим из Ульяновска и уже успевшим наделать много шума своими барабанами.

Учитель и ученик были наголо выбриты и, сев за стол, принялись уплетать принесенные с собой проросшие зерна пшеницы. Гуру был в то время "сыроедом" и всех своих приверженцев заставлял страдать тем же недугом. Подкрепившись своим натуральным продуктом, гости изготовились к поединку и джем-сэшн бурно начался.

Мы были наслышаны о том, что "ревизор" в качестве проверки любит играть специально поперек, чтобы запутать и сбить неопытного коллегу, и готовились к подобным "штучкам", блюз, например, играли следующим образом: в середине творится черт знает что, но начало квадрата всегда честно отмечается.

Ревизор, сразу же начав нас испытывать, в итоге, сам "вылетел" из квадрата, а мы с невозмутимым видом продолжали играть правильно. Он сразу зауважал нас и мы торжествовали тихую победу. После такого боевого знакомства я тоже поступил к Герману в обученье и проблемы поедания сырой пищи и меня коснулись.

Злостным сыроедом был и упоминавшийся ранее, Эдик Эдигаров - он тоже отходил свое в учениках. Считалось, что сыроедство, помимо всех прочих достоинств, позволяло быть невосприимчивым ни к жаре ни к холоду. Вот и иллюстрация к сказанному: встретил я как-то Эдика на улице зимой в сильный мороз в одном костюмчике. Hа мой каверзный вопрос: "Hе холодно?" он стоически ответил, что нет, но огромный сине-малиновый фурункул на его носу красноречиво свидетельствовал об обратном. Hо из зимней стужи вернемся снова в лето.

Работа в ресторане продолжалась и гости захаживали к нам. Как-то на сцену полез еле-еле державшийся на ногах лысоватый и неопрятный тип. Мы ему отказали и он ушел огорченный. Тип оказался знаменитым певцом Владимиром Трошиным (помните "Подмосковные вечера"?), жившим поблизости и страдавшим в ту пору запоями. В другой раз подвалил на вид весьма культурный гражданин средних лет и, сделав нам комплимент (Мальчики, как вы хорошо играете!), предложил устроить запись на радио.

Одно то, что мы "хорошо" играем, уже насторожило, а предложение записаться - вдвойне. Подозрение было не напрасным - гражданин поведал, что работает на радио во французской редакции (вещание на заграницу - значит кагэбэшник, к тому же). Мы должны будем ему аккомпанировать, а он будет петь французские песни.

Вот и обозначился личный интерес. Так что, просто так, за "хорошую" игру, никто на радио записываться не позовет, тем более еще вдобавок и авангардистов!

Так мы и работали в этой "Молодости" еще некоторое время. Кларнетиста Леву, так и не сделавшего успехов в импровизации - много лет спустя он стал работать на радио в оркестре Ю.В. Силантьева (!) - сменил саксофонист-баритонист Валера Кацнельсон, но сотрудничество было недолгим: квартет наш потерял актуальность и распался за ненадобностью.