«Царица Савская»

Байер Рольф Царица Савская

Предисловие

Прежде чем читатель приступит к этой книге, мне хотелось бы поблагодарить тех, кто содействовал ее созданию. За то, что она появилась на свет, я особенно благодарен доктору Акселю фон Бломбергу, который во время своей врачебной деятельности в Аддис-Абебе соприкоснулся с эфиопской царицей Савской. Начиная с семидесятых годов, он собрал уникальную коллекцию картин и текстов, на которые я мог опираться. Часть этой богатейшей коллекции картин будет здесь представлена широкой публике впервые. Я также благодарен господину Гюнтеру Гастроку, который положил почин книге и установил контакты с издательством. Я хотел бы также поблагодарить поименно господина Маркуса Грау и доктора Бригитту Лимант за их критическое и плодотворное сотрудничество. Госпожа Кристиана Ландгребе, издавая книгу, не давала мне падать духом, даже если доступ к источникам и картинам был крайне затруднен.

Рольф Байер

Гейдельберг, февраль 1987 г.

Глава 1 БЕЗЫМЯННАЯ ЦАРИЦА

Кажется, что царица Савская скорее происходит из романа, чем из реальной истории. Она обязана своей славой не столько историческим данным, сколько фантазии, которую пробудила во всех видах искусства: она продолжает жить в картинах и скульптурах, в легендах и народных преданиях, ей посвящены романы, она вдохновляла композиторов, Джина Лоллабриджида сыграла ее в кино.

Царица встречает нас везде: как в еврейской культуре, так и в арабской, как в Персии, так и в Эфиопии, как в христианских преданиях, так и в современном афро-американском освободительном движении. Появляясь из мифической древности, она переступает границы между различными религиями, культурами, расами, языками, предстает во все новых обличьях, вызывая надежды и страхи, высочайшее уважение и глубочайшее неприятие.

При этом в начале захватывающей, почти трехтысячелетней истории царицы Савской стоит, на первый взгляд, поверхностное и скудное сообщение, которое содержит больше вопросов, чем фактов.

Речь идет о посещении царицей Соломона, и это единственный по сей день древний источник, который сообщает о ней: «Царица Савская, услышав о славе Соломона во имя Господа, пришла испытать его загадками.

И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены были благовониями, великим множеством золота и драгоценными камнями, и пришла к Соломону, и беседовала с ним обо всем, что было у ней на сердце.

И объяснил ей Соломон все слова ее, и не было ничего незнакомого царю, чего он не изъяснил ей.

И увидела царица Савская всю мудрость Соломона и дом, который он построил. И пищу за столом его, и жилище рабов его, и стройность слуг его, и одежду их, и виночерпиев его, и всесожжения его, которые он приносил в храме Господнем. И не могла она более удержаться.

И сказала царю: верно то, что я слышала в земле своей о делах твоих и о мудрости твоей.

Но я не верила словам, доколе не пришла и не увидели глаза мои: и вот, мне и в половину не сказано. Мудрости и богатства у тебя больше, нежели как я слышала.

Блаженны люди твои и блаженны сии слуги твои, которые всегда предстоят перед тобой и слышат мудрость твою!

Да будет благословен Господь, Бог твой, который благоволил посадить тебя на престол Израилев! Господь, по вечной любви Своей к Израилю, поставил тебя царем — творить суд и правду.

И подарила она царю сто двадцать талантов золота и великое множество благовоний и драгоценные камни; никогда еще не приходило такое множество благовоний, какое подарила царица Савская царю Соломону.

И корабль Хирамов, который привозил золото из Офира, привез из Офира великое множество красного дерева и драгоценных камней.

И сделал царь из сего красного дерева перила для храма Господня и для дома царского, и гусли и псалтири для певцов. Никогда не приходило столько красного дерева, и не видано было до сего дня.

И царь Соломон дал царице все, чего она желала и чего просила, сверх того, что подарил ей царь Соломон своими руками. И отправилась она обратно в свою землю, она и все слуги ее» (Третья Книга Царств, 10,1-13).

Пусть этот текст и содержит элементы истории, историческим сообщением он, конечно же, не является. Доказательством этому служат несколько важных деталей: имени знаменитой царицы не сообщается; остается не выясненным, на каком языке разговаривали между собой царь и царица; не указана также страна царицы и не описан ее маршрут. Вообще географические указания не стыкуются. С одной стороны, предполагается караванный сухопутный маршрут (царица приезжает с верблюдами), с другой стороны, вставлено замечание, сообщающее о плавании в легендарную, богатую золотом страну Офир. Там, правда, вообще речь идет не о царице, а о царе Хираме из Тира. Это место совершенно некстати включено в текст и существенно мешает ходу повествования.

Столь же мало это сообщение похоже на красочный, экзотический рассказ. Отсутствует все, что могло бы сделать его захватывающим. Не приведены загадки царицы, не говоря уж об ответах Соломона. Это предстоит сделать более поздним рассказчикам. До нас дошло собрание загадок, в которых речь идет исключительно о «женском» знании, тайнах пола, косметике и домашнем хозяйстве.

Текст скуп также по поводу того, что касается приема царицы. Многие переводчики лапидарно говорят о «прибытии» царицы. Однако «прибытие» во многих местах Ветхого Завета означает и «удовлетворение» и употребляется как выражение сексуальных отношений.

Загадочным и неоднозначным остается последний стих повествования. Соломон делает царице ответные подарки и дает ей то, чего она не просила. Что это могло быть? Неопределенность широко открывает двери для сексуально-эротических толкований и спекуляций. Снова и снова многословно перифразируется сексуальное «удовлетворение» или о нем вообще умалчивается. И все это делается либо с глубокой симпатией, либо с холодным неприятием. Или это демоническая распутница, или родоначальница эфиопской династии, или злобное перевоплощение первой жены Адама, или образцовая мусульманская монархиня, или невеста Христова, или прототип Марии. Сексуально-эротический интерес либо осветлил, либо очернил образ царицы Савской, составил о ней или возвышенное, или мрачное представление.

Не менее противоречиво мыслятся последствия августейших любовных отношений. То от этой связи родился парализованный сын, то ненавистный разрушитель Израиля Навуходоносор, то основатель эфиопской царской династии знаменитый Менелик.

Текст также ничего не говорит о внешнем виде царицы. Это полностью соответствует стилю библейских сказаний, которые редко останавливаются на описании человека. Более поздние рассказчики сообщили по этому поводу гораздо больше. В иудейской легенде, например, у царицы были волосатые ноги, присущие только демонам. Исламские легенды сообщают об ослином копыте, которое обезображивало царицу. В эфиопских легендах у нее козья нога. Даже христианское предание подхватывает эту тему, снабдив на этот раз царицу гусиной лапой.

Библейская история визита царицы не является ни историческим сообщением, ни красочно составленной легендой. Это созданный во славу Соломона рассказ, в котором подчеркнута универсальность Яхве, бога Израиля. Прибывшая из далекой экзотической страны царица славит Иерусалим, Соломона, его мудрость и его богатство, и бога Яхве, который поступился своим избранным правом, своей враждой к миру и удалением от мирской суеты. Величие Яхве связано здесь с величием Соломонова царства.

Однако повествование не указывает на обращение царицы Савской в религию Яхве. Царица выражает свое глубокое уважение к богу Израиля и возвращается на родину.

Более поздние рассказчики дополнили библейский текст легендами об обращении. Но и вне Библии появились рассказы об обращении царицы. Так, изложенная уже в Коране легенда сообщает, что царица Билкис (мусульманское имя царицы Савской) перешла от культа солнца к почитанию невидимого бога-творца. Это же относится и к эфиопскому эпосу. Христианское предание пошло еще дальше, возвысив царицу Савскую до предсказательницы креста Господня, ясновидящей. Этим ей была предопределена грандиозная, космополитически всеобъемлющая, охватывающая все религии «карьера».

При формировании соответствующих религии легенд образ царицы использовался исключительно для своих целей, неважно, в интересах демонизации или прославления. И вот царица Савская встречается нам как невеста Христова, вернее, как отрекшаяся от мира верующая в персидской мистике, или как воплощение образцовой монархини, сидящей вместе с Соломоном на троне.

Однако она могла появиться и совсем иначе. В мусульманской традиции ей свойственны самоуверенные, воинственные черты «тираноубийцы»; в эфиопских народных сказаниях она ошеломляет как убийца дракона. Почему так случилось? Может быть, наш библейский текст намекает на ее воинственные качества? Действительно, она приезжает к Соломону «с большим богатством». «Богатство» на древнееврейском — chajil, почти исключительно это слово понималось как «военная сила», что проигнорировала христианская легенда: она создает образ миролюбивой царицы, и не без оснований. При Соломоне Израиль переживал эпоху мира, которая больше никогда не вернулась в эту страну.

Мирные отношения укреплялись предусмотрительной брачной политикой, например заключение брака с египетской принцессой. Экономика процветала благодаря договорам о кооперации, таким как знаменитое морское соглашение с сирийским царем Хирамом из Тира. Вследствие строительства торгового флота расширялась торговля Израиля с другими странами, расположенными далеко от палестинской земли в Акабском заливе. Отношения Соломона с другими странами, его внешняя политика открытости образуют кулисы, на фоне которых появляется царица Савская. Однако библейский текст умалчивает, что визит царицы, возможно, был вызван широкими торговыми отношениями.

Золото, подаренное царицей, богатство огромной цены, направило фантазию толкователей и рассказчиков к все более и более смелым умозаключениям. Было ли золото использовано для строительства храма или, может быть, трон Соломона был сделан из савского золота? Царица Савская восхваляет этот трон. Еврейские ученые, которые, как правило, плохо относились к царице Савской, считали, что часть этого золота была положена в сокровищницу храма. И Иуда Искариот, предатель Иисуса, якобы получил свою награду, тридцать сребреников из савской части храмовых сокровищ.

Не золотые монеты, а чашу преподносит Соломону царица Савская в эфиопской церкви. Из нее пил Иисус во время последней вечери. Другие христианские легенды утверждают даже, что подношения трех волхвов происходили из сокровищ царицы Савской.

Не везде богатство играет такую важную роль. Персидские мистики особенно принижают богатство обоих монархов. Эта тенденция прослеживается также и в Библии, а именно — в параллельном сообщении об истории посещения во второй Книге Паралипоменон, которая возникла только в 5 в. до н. э., то есть почти на 450 лет позже, чем текст из Книги Царств. В ней царица восхваляет не земной трон Соломона, а вечный престол у «Господа Бога твоего» (гл. 9,8). Она восхваляет также не его богатство, а его исключительную мудрость (гл. 9,5–6). Причиной этого явного расхождения является катастрофа 587 до н. э. — завоевание Иерусалима Навуходоносором, разрушение храма и насильственный увоз высшего слоя еврейского общества в вавилонский плен на целых шестьдесят лет. Библейским рассказчикам не казалось больше целесообразным прославлять политическое господство и мирское богатство. Соломона наделили высокими духовными качествами, а вместе с ним и царицу Савскую.

Совсем иначе было в эпоху Соломона. Тогда сосуществовали в согласии и религия Яхве, и мирское богатство во всем его великолепии. Женщина из чужой страны объединяет их в своем восхвалении. Черты жизнерадостности и открытости характеризуют этот образ, который со своей стороны был продуктом той эпохи, метко названной «Соломоновым Просвещением».

По не известным до сих пор причинам религиозный человек того времени поворачивается к мирским сферам жизни. Развивается естествознание, и Соломон слывет лучшим его знатоком. Развивается также и светское правосудие, о котором свидетельствует знаменитое «Соломоново решение». Процветают историография и литература. Так, например, в это время создается великолепная повесть об Иосифе. Житейские мудрости, собранные из различных источников, называли изречениями Соломона. Но прежде всего царю приписывалась первоначально чисто мирская «Песнь Песней».

«Историческая Библия» 15 века в какой-то мере позволяет ощутить дух той блестящей эпохи Израиля при Соломоне. Дважды он появляется как проповедник, один раз как мудрый справедливый судья в знаменитом «Соломоновом решении» — в споре двух женщин из-за одного ребенка. Так как каждая утверждает, что является настоящей матерью, Соломон приказывает разрезать ребенка и дать каждой женщине половину. Настоящая мать отказывается, чтобы спасти жизнь ребенку, а ненастоящая соглашается с приказом. Блеск и славу Соломона, как показывает миниатюра, разделяет также и царица Савская.

В атмосфере «Соломонова Просвещения» миролюбивый царь и образованная царица Савская вполне могли встретиться как равноправные партнеры. Царице Савской доказуемо не приписывается ни одного слова о многоженстве Соломона, о его семистах женах и трехстах наложницах. Наоборот, оба монарха обмениваются своими знаниями и мудростью: их встреча совершенно лишена обычного ритуала покорения женщины.

Этот «просвещенный» женский образ был однако бельмом на глазу для многих толкователей, что привело к различным версиям, которые изменили пропорции. Противоречия между положительным и отрицательным образом царицы и вытекающая отсюда напряженность были причиной многочисленных вариаций в изображении царицы Савской в трех великих традициях — в иудействе, исламе и христианстве. Эта увлекательная захватывающая игра образов никогда не прекращалась.

То, что ее образ либо иконизирован, либо демонизирован, становится понятным также, если ближе рассмотреть, как относился к царице Савской Иисус. Судя по всему, он был о ней высокого мнения, правда, довольно противоречивым образом.

По крайней мере, царица Савская появляется в одном загадочном изречении, которое с большой долей вероятности принадлежит Иисусу, а не приписано ему. Там сказано:

«Царица Южная восстанет на суд с родом сим и осудит его, ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой…» (Евангелие от Матфея, 12,42).

Иисус представляет здесь царицу из дальних стран как «свидетельницу» Страшного Суда, ее роль отнюдь не веселая. Она предстает как последний судия, и поэтому улетучиваются ее мирские атрибуты: богатство, любовь к подаркам, любопытство и мудрые загадки. Исчезает ее экзотическое очарование. Как это объяснить? Может быть, Иисус знал предания, которые больше не говорили столь положительно о царице?

Мы этого не знаем и должны придерживаться более поздних свидетельств. Однако в них образ царицы остается неразрешимо противоречивым, колеблется между очернением и прославлением. И это является зеркальным отражением того, какие страхи и надежды история с давних пор предопределила женщинам.

Глава 2 ЗОЛОТАЯ САБА

Библейский текст и безымянная царица, с одной стороны — и красочные реалии легенд, где царица Савская представлена с бесконечной многогранностью и раздражающей противоречивостью, с другой стороны. Так кем же на самом деле была эта царица, которая, как мы увидим, странствовала от Аравии до Персии и Византии, от Эфиопии до Испании, от апулийского Отранто до английского Кентербери, от Бад Тейнаха в Шварцвальде до алеманнской жилой комнаты и даже до гетто чернокожих в Гарлеме? Сколь ясно и понятно, сколь определенно и ярко представлена она в народных преданиях, столь неопределенными и неясными становятся ее следы, когда мы ищем исторические факты.

При этом нам известна ее родина. Это расположенная в юго-западной части Аравийского полуострова древняя Саба, приблизительно на территории современного Северного Йемена. В южной части Аравии, ограниченной на западе Красным морем, на юге Аденским заливом, на востоке переходящей в непроходимую пустыню аравийского нагорья, процветала когда-то одна из богатейших и пышных культур античного мира.

Громадные горные цепи с вершинами высотой свыше трех тысяч метров громоздятся на южном побережье вдоль Красного моря. Их прорезают огромные ущелья, потом горы превращаются в бесконечно растянувшуюся цепь холмов. Только вблизи побережья выпадает достаточное количество дождей, только там есть плодородная почва. На юго-западе находятся оазисные города, например Сана, современная столица Йемена, или Мариб, древняя столица Сабы, в которой, возможно, жила царица Савская. Здесь могла быть пышная растительность, и для древних людей здесь мог располагаться Рай, сад с таинственным названием Эдем. Оно по сей день продолжает звучать в названиях городов и деревень Адена.

«Arabia felix», «счастливая Аравия» — так называли древние авторы эту страну, которая была обязана своим богатством прежде всего торговле ладаном, миррой и курительными веществами. По многочисленным караванным путям и другим ладанным дорогам курительные вещества перевозились из юго-западной Аравии до побережья Красного и Средиземного морей. Оттуда их везли на кораблях в Египет, Персию и даже в Европу.

Значение курительных веществ для древних людей сейчас едва ли постижимо. Для многочисленных обрядов жертвоприношений и культовых праздников ладан был совершенно необходим. Он использовался также как возбуждающее и приносящее озарение ароматическое средство для медитаций и экстаза.

Курительные масла распространяли малоприятный запах, который ввиду отсутствия канализации, а также при сжигании трупов, витал над городами и деревнями. В Египте в культе солнца и на праздниках мертвых курения применялись в огромном количестве, вавилонянам ладан служил для запрашивания оракулов, греки считали, что с его помощью они отгоняют злых духов.

Трудно представить размах употребления курительных фимиамов в Риме. Римский ученый Плиний Секунд Старший с озабоченностью и удивлением констатировал, какое богатство текло из Рима особенно в арабские страны:

«Аравия называет себя «счастливой», ошибочно считая, что это прозвище является даром небесных богов, тогда как она обязана им гораздо больше богам мертвых. Роскошь людей благодаря смерти делает эту страну еще богаче, так как они при погребении мертвых сжигают вещи, которые были первоначально созданы для богов. Сведущие люди утверждают, что Аравия за целый год не производит столько ладана, сколько сжег император Нерон в день смерти своей Поппеи. Теперь посчитайте число похорон за один год и огромное количество рассыпанного в честь мертвых ладана, подносимого богам в виде маленьких кусочков. И те же боги были не менее милостивы к молящим при подношении муки и соли, даже еще милостивее!

Но еще счастливее море Аравии, так как из него она посылает нам жемчуг, и при самом малом подсчете Индия, Сера и этот полуостров вытягивают из нашей Империи каждый год сто миллионов сестерциев. Вот сколько стоят наши удовольствия и женщины! И вот я спрашиваю, сколько из этого идет небесным богам, а сколько — богам мертвых?»

Тело Иисуса тоже было бальзамировано в пропитанном миррой полотне; египетская царица Хатшепсут применяла масло мирры как косметическое средство для тела. Перед тем как еврейская героиня Эсфирь должна была войти в гарем персидского царя Артаксеркса, она «подготавливала» свое тело в течение шести месяцев с помощью масла мирры. То, что более поздняя легенда вложила в уста царицы Савской косметическую загадку, само собой разумеется. Но однозначно не выяснено, добывался ли ладан в самой Сабе из древесной смолы, или савеи выступали только в качестве перепродавцев. Вероятнее все-таки, что ладан выращивался в Индии и африканском Сомали, а из Сабы распространялся по всему миру.

Покрыто мраком неизвестности также и начало Савского царства. Многочисленные надписи датируются временем не ранее 8 в. до н. э. Однако Соломон царствовал в 10 веке. Получается, что царица Савская не могла жить в такое раннее время. Пробел около ста пятидесяти лет научные исследования до сих пор не смогли восполнить.

По сей день не обнаружено ни одной надписи более позднего времени, которая свидетельствовала бы о царице Савской. В первые два века существования Сабы там правили не цари, не говоря уж о царицах, а жреческие князья (мукаррибы). Только в конце 7 в. после правления двенадцати жреческих князей появляется савский царь.

Но это не означает, что отсутствует всякое историческое обоснование существования савской царицы. Савское (савейское) царство даже и сегодня остается в общем и целом terra incognita. Вплоть до шестидесятых годов нашего века экспедиции туда были либо вообще запрещены, либо связаны с чрезвычайными трудностями и опасностями. Только после окончания гражданской войны в 1969 г. Йемен открыл свои границы зарубежным ученым, археологам и географам. Поэтому еще долго не будет установлено, какие надписи и документы отдаст песок пустыни. Не исключено, что будут обнаружены следы царицы Савской.

Но даже без надписей нет сомнений в существовании какой-либо савейской царицы. С первого появления арабов в надписях с 800 по 500 до н. э. названо больше цариц, чем царей. Видимо, в своей ранней истории арабы однозначно отдавали предпочтение женщинам, когда шла речь о политической власти. Очень известным является свидетельство в анналах ассирийского царя Тиглатпаласара III (745–727 до н. э.):

«… В третьем году его царствования он повысил налоги Зазиби, царице арабов; в девятом году получил дань от Шамсийа, царицы арабов, которую перед этим покорил».

Упоминаются также выплаты дани одной арабской царицей из времен Саргона II (722–705 до н. э.); обложен был данью савейский мукарриб по имени Ятха амар. Должны были быть выплачены «пошлины и дани в золоте, драгоценных камнях и слоновой кости, в ладане и драгоценностях, а также в товарах и продуктах из гор». Около 688 г. в анналах ассирийского царя Синаххериба упоминается «Адуму, крепость в Аравии», которой командовала царица Телькхун. Она заключила союз с вавилонянами против ассирийского царя, однако попала в плен. Мукарриб Карибил тоже платил дань ассирийцам.

Б этой связи особенно интересен клинописный текст времен Саргона II. Там идет речь об «Итамре, савеянке». Может быть, эта правительница Сабы из ранней истории была «перенесена», как царица Савская во времена Соломона? Как бы то ни было, достоверно, что женщины-государыни играли важную роль в арабском мире. Только ислам положил конец этому глубокому уважению.

Есть еще и другая возможность узнать о царице Сабы, не засвидетельствованной в надписях. По всей вероятности, савеи, до того как осели в Аравии, вели кочевую жизнъ. То, что речь шла о воинственных племенах, доказывает текст из Книги Иова: «И вот приходит вестник к Иову, и говорит: Волы орали, и ослицы паслись подле них, как напали Савеяне, и взяли их, а отроков поразили острием меча…» (Книга Иова, 1, 14–15).

Может быть, за царицей Савской стоит предводительница воинственного савейского кочевого племени? Это объяснило бы, почему не было найдено ни одного письменного свидетельства, так как кочевые племена, как правило, не имели письменности. Традиции передавались устно. Более поздним толкователям Книги Иова подобное соображение должно было прийти в голову. Они интерпретировали дело так, что «царица Лилит из Смарагда» со своей воинственной свитой напала на семью Иова. Эта царица была отождествлена с царицей Савской.

Согласно ассирийским надписям, кочевники жили, по-видимому, в Северной Аравии; в пользу этого говорит встреча Иова с савеями. Некоторые наблюдения из легендарной биографии дополняют эти предположения. В эфиопских преданиях говорится, что царица Савская получила в подарок от Соломона город Газу. Этот город был конечным пунктом ладанного пути, который вел из юго-западной Аравии через Мариб в Мекку и Медину и дальше через Петру, будущую столицу Набатейского царства, в Южную Палестину.

Одна арабская легенда 9 в. кажется еще более показательной. Она рассказывает, что царица Савская была похоронена не в своей столице Мариб, а в гораздо более отдаленном городе Тадмур, который в античности назывался Пальмирой. По свидетельству Ветхого Завета, он был построен в пустыне Соломоном. На самом же деле речь идет о гораздо более древнем караванном городе, значение которого с давних пор было бесспорным. Пальмира была конечной остановкой идущего из Индии шелкового пути и перевалочным пунктом для купцов, прибывающих по ладанному пути, чтобы отправиться оттуда дальше, в Персию, Индию и Китай. Таким образом, город был как бы создан для встречи различных народов и кочующих племен.

Можно привести еще одно указание на то, что царица Савская правила кочевым народом. Почти все более поздние исламские и эфиопские предания упоминают набожность царицы Савской. Согласно некоторым свидетельствам, она была солнцепоклонницей. Согласно другим, пребывала в особых отношениях с богиней Луны Алмакой, которая стояла во главе савейского пантеона. Алмака была окружена богом солнца Шамсом и Аттар, богиней планеты Венеры. «Алмака» позже стала вторым именем царицы. Для исконной царицы кочевников особенно подобало таким образом быть связанной со своим божеством.

Особое почитание луны характерно для кочевников, так как они передвигались не днем, в солнечный зной, а в прохладе ночи. Поэтому бог солнца Шамс играл для кочевых народов более второстепенную роль, в отличие от оседлых земледельческих культур на Ниле или Евфрате и Тигре.

Даже после того как савеи стали оседлыми, они продолжали почитать богиню Луны. Самым монументальным и значительным храмом в юго-западной Аравии был храм Алмаки в Марибе. Сейчас он называется Махрам Билкис, храм Билкис, а Билкис — это исламское имя царицы Савской.

Исламский ученый Аль-Бакри считает, что храм был построен во времена Соломона для царицы Савской. Однако археологические исследования датируют время постройки 7–8 вв. до н. э., но фундамент, возможно, старше. В 1951 г. Фрэнк Олбрайт с большими трудностями раскопал часть храма Билкис. Несмотря на преждевременное прекращение работы из-за аварии и политических распрей, были обнаружены руины эллипсовидного храма со стенами высотой в девять метров и шириной в четыре. Перед храмом находился колонный зал. Все сооружение отмечено чертами вавилонского архитектурного стиля. Как впечатляющее напоминание о храме Алмаки высятся сегодня восемь огромных монолитных опор, характернейшее свидетельство астрального культа в Марибе. Этот культ прекратил свое существование только когда в 4 в. химьяритский правитель перешел в христианство.

Отрыты были также ступени под арками многих ворот с отчетливыми следами окиси меди, что указывает на облицовку бронзовыми плитками. Особенно ценными оказались таблички с надписями, сделанными на протоарабском языке савеев. Однако имени царицы Савской на них нет.

В процессе становления оседлости и образования высокомеханизированной культуры савейская астральная религия восприняла элементы земледельческой религии. Например, к мистерии плодородия были отнесены боги Солнца, Луны и Венеры. Алмаку стали считать мужчиной, а Шамса — женщиной. Аттар, возможно, считалась двуполой, из-за чего первоначально чисто «абстрактная» астрорелигия кочевников восприняла обряд плодородия, смену посевов и урожаев, цветения и вызревания, смерти и возрождения природы. В песках пустыни найдены похожие на материнское божество женские статуэтки. Иногда у них птичьи головы, длинные шеи, отчасти это пышнотелые сидящие женские фигуры из обожженной глины, то обнаженные, то одетые или увешанные украшениями.

Но арабские легенды никогда не связывают царицу Савскую с земледельческим культом матери, но всегда с астральным культом кочевников, что укрепляет впечатление, что царица некогда была каким-то образом связана с кочевым образом жизни. Полной уверенности, правда, получить нельзя, так как все письменные предания исходят из того, что царица Савская правила оседлым народом.

Если до сих пор нет доказуемых следов царицы Савской, то царство, откуда она происходила, начинает оживать. Хотя изучение савейской культуры только начинается, можно с уверенностью сказать: в Сабе за тысячелетие до исламизации процветала высокоразвитая культура, в которой смешивались разнообразные влияния, что характерно для народа, обязанного своим богатством торговле со всем миром.

Неоценимый вклад внесли савеи в технику орошения. Рек с «вечными» водами, как Нил, Евфрат или Тигр, в этой стране не было. Только немногочисленные речушки на несколько недель в году давали бурный поток воды, но большую часть года они были высохшими. Благодаря системе каналов савеям удалось орошать высокие земляные насыпи и отвоевать у пустыни плодородную землю. К одному из чудес света можно отнести марибскую шестисотметровую водоподъемную плотину. Она состояла из плотно пригнанных тесовых камней, которые были соединены железными скобами. Мощная система накопления и шлюзов регулировала воду Вади Дхана и орошала с помощью накопительных сооружений, перепускных стен и каналов в целом около 1600 гектаров пустыни. Само собой разумеется, что поздняя исламская легенда избрала царицу Савскую строительницей марибской водоподъемной плотины.

Некогда великолепная столица Мариб на ладанном пути сейчас стала незначительным поселением в пустыне (рис. 1). Когда-то население насчитывало десять тысяч человек, сейчас несколько сотен полукочевников влачат там жалкое существование. Раскопки в Марибе пока добрались только до 6 в. до н. э. Тщетно искали дворец царицы, который служил также крепостью. Возможно, он находится под насыпным холмом, на котором расположен современный Мариб.

Этот дворец был построен якобы по приказанию Соломона добрым джинном, как и другие сооружения подобного рода. Так, предполагают, что дворец Гумдан, тоже приписываемый царице Савской, находился в нынешней столице Йемена — Сане. Это, считается, была огромная, двадцатиэтажная башня, с четырех сторон облицованная черными, белыми, зелеными и красными камнями. На плоской крыше возвышался еще один этаж, как это можно видеть даже сегодня на многих жилых башнях в Сане. На четырех углах дворца находились бронзовые львиные головы; легенда рассказывает, что при сильном ветре львиные головы начинали рычать.

Вероятно, царская крепость была разрушена вскоре после исламизации. В 10 в. от всего сооружения, по всей видимости, осталась одна-единственная стена, как раз недалеко от Большой Мечети. Однако многие исследователи исходят из того, что дворец находился под Гаером, современной крепостью на востоке от старого города Сана.

Между тем исчезла и царская крепость Аль-Бауна, которая, видимо, была разрушена эфиопами в 6 в. Древний Аль-Баун (Байнун) в настоящее время — это огромное поле, покрытое развалинами, которые изучаются со времен немецкой экспедиции под руководством В. В. Мюллера.

Однако древние народные предания в Йемене сохранили воспоминания об эпохе расцвета страцы и о царице Савской. В 12 в. арабский летописец Нашван ибн-Саид написал «Химьяритскую книгу царей», романизированную генеалогию савейских царей. Царица Савская носит там исламское имя Билкис и помещена в родословное древо савейских царей. Она якобы была замужем за савейским князем Ду Таба, другое имя Манхеб-эль, который построил в Йемене много замков.

Другие хронисты придерживаются мнения, что сам Соломон взял Билкис в жены. Там сказано:

«После женитьбы он очень ее любил и приказал доброму джинну построить для нее в Йемене три замка, подобных которым по красоте и великолепию люди еще никогда не видели. После того как она вернулась в свое царство, он каждый месяц посещал ее и всегда оставался с нею три дня».

Третья традиция пытается связать воедино оба противоречащих друг другу предания. Согласно ей, Соломон женился на Билкис, но через некоторое время отослал ее обратно в Йемен, и там она вышла замуж за савейского князя Ду Таба.

«Химьяритская книга царей» вдобавок тесно связывает царицу с домом царей Тобба, правление которых воплощало «героическую эпоху» савейской истории. Родоначальник династии Раис I Седед в своем походе дошел до Индии, более поздний правитель — даже до Китая. По этому преданию, тибетцы произошли от группы савейских солдат-колонистов. Сыну Раиса Абрахе наследовал царь Ифрикис, который в своем западном походе дошел якобы до Танжера. Потом появляется Хадхад, отец Билкис, которая заняла после него царский трон. Срок ее царствования указывается по-разному. Аль-Масуди в «Золотых лугах» один раз говорит, что она царствовала 120 лет, а через несколько страниц речь идет только о семи годах. Как бы то ни было, царь династии Тобба Асад числит ее среди своих предков и не устает восхвалять. В «Химьяритской книге царей» он поет бесподобную хвалебную песнь:

Меня породили цари, которые происходят от царицы, Увенчанные диадемой князья величайшей храбрости; Над ними царствовала шестьдесят лет Билкис С мужами, полными силы и большого мужества. И коронованных женщин, как Билкис И Семе, и Лемис числю я своими предками. Ее трон с балдахином — сиденье в шестьдесят локтей, Она обрядила его драгоценностями и украшениями, Жемчугом оправила она его и сапфирами, И рубинами в прекраснейшем орнаменте. У нее было два сада, которые орошались двумя родниками, Что били ключом в построенной дамбе, Ее не волновало, случится ли ливень Сухайл или нет, Так как к ней текла река из дальней дали. Если было бы возможно людям жить вечно, Благодаря ли хитрости или силе или числу, Или царской власти, то мы бы не умерли, Мы были бы из всех царей вечно живущими… Моя тетка соорудила мне Тронный балдахин над прочным царским креслом. Там проводила она свои дни в сиянии власти, Пока ей не прислали удода. Там она жила шестьдесят лет и поработила Ирак до пустыни Зайхед (Халдея).

Идет ли здесь речь в лице прославляемой царицы Билкис действительно о царице дома Тобба, ответить нельзя, пока не будут обнаружены оригинальные источники в Сабе. Однако фантазия легенд подчиняется другим законам, нежели историко-критическое сознание. В южноарабском сказании звучит и скорбь, вызванная крушением савейского царства, которая омрачает воспоминание о легендарной царице. «Химьяритская книга царей» говорит о великой тщетности любой жизни:

И Хадхад, отец ее, давно покинул мир, И разрушены твердыни его обильно орошаемого царства. Или где Билкис, чей трон достославен, Где ее дворец, превосходящий все дворцы? Она посетила пророка Соломона в Тадмуре; Из Мариба прибыла она в набожности, а не с брачными планами; С тысячью воинов из своего народа, А не с исхудавшими верблюдами приближалась она. Она пришла, чтобы исповедовать ислам, Как только получила его послание. Когда он приглашал ее, прислав красноречивого удода. Она склонилась до земли, почтила их всемогущего Творца, Хотя раньше она молилась солнцу».

И этот отрывок содержит элементы, которых нет в библейской истории. Царица приезжает к Соломону с войском, снова упоминается ибис, и она, что само собой разумеется для мусульман, признает Аллаха. Однако над всем этим витает стенание о бренности. И оно приводит нас к вопросу, почему распалась знаменитая савейская культура.

Пророк Мухаммед видел в прорыве Марибской плотины непосредственный повод для гибели этого процветающего государства. Несколько прорывов плотины имели место, но в 542 г. прорыв не рассматривался как зловещее предзнаменование. Мухаммед жил через несколько десятилетий после катастрофы, конец Сабы он описал в 34-й суре Корана:

«У Савеев в их жилище было знамение: два сада справа и слева. — Питайтесь уделом вашего Господа и благодарите его! Страна благая, и Господь милосердный!

Но они уклонились, и послали Мы на них разлив плотины и заменили им их сады двумя садами, обладающими плодами горькими, тамариском и немногими лотосами.

Этим воздали им за то, что они не веровали! Разве Мы воздали кому-нибудь, кроме неверных?

И устроили Мы между ними и теми селениями, которые благословили там, заметные для глаза селения. И направили там путь: «Идите там ночи и дни в безопасности!»

И сказали они: «Господи, увеличь расстояние между нашими путешествиями!» — И обидели самих себя. И обратили Мы их в повествование и разорвали на клочки. Поистине, в этом — знамение для всякого терпеливого, благодарного».

В нашем отрывке из Корана звучат воспоминания о плодородии орошаемой земли, о «благословенных» городах и нажитом на торговле богатстве жителей. Но, говорят, савеи, имея все это, были недовольны. Они так захватнически расширяли свои торговые отношения, что как божественное наказание последовал прорыв плотины. Это инспирированное религией толкование гибели савеев упрощает дело. Причины же конца царства были на самом деле гораздо сложнее.

Савеи когда-то создали свое царство против минеев на Севере, однако постоянно противостоять они должны были катабанам на Юге и жителям Хадрамаута на востоке Юго-Западной Аравии. Господство Сабы было отнюдь не бесспорным. Нет ничего удивительного, что римляне пытались использовать постоянные раздоры. В 25/24 до н. э. под командованием Элия Галла было послано римское войско, чтобы подчинить царство Сабу Римской империи. Однако Мариб был неприступен. Предположительно отсутствие воды, подложные дорожные знаки, предательство и болезни привели к неудаче похода.

С другой стороны, савеи принимали участие в походе египетской царицы Клеопатры против Цезаря. Но, невзирая на римское вторжение, внутренние раздоры не прекратились. Только химьяритский захват власти принес определенную консолидацию. Но теперь столицей был не Мариб, а Зафар. Город располагался дальше, к югу, ближе к Аденскому заливу. В 3 в. химьяритское царство, по-видимому, достигло своих наибольших размеров. В 275 г. был покорен Хадрамаут; и цари управляли царством Саба, Дху Райданом (Катабан), Хадрамаутом и Йеменом, территорией кочевников.

Чревато последствиями для савейской истории было другое развитие событий. Еще в 6 в. до н. э. савеи осели на севере Красного моря и основали в Эфиопии савейскую колонию. С тех пор еще сильнее укрепилось сознание идентичности обеих стран. Например, Библия использует названия «Саба» и «Шеба» и обозначает ими как Юго-Западную Аравию, так и Эфиопию. Для царицы Савской это означало в конечном итоге, что она считалась также и царицей Эфиопии.

Еврейский историк Иосиф Флавий первым сообщает об одной савейско-эфиопской царице. Он называет ее Никаулис и говорит, что она правила Египтом и Эфиопией. В Эфиопии это привело к монументальнейшей разработке савейской легенды.

Начиная со 2 в. эфиопы пытались занять части Сабы. Правда, их удалось временно оттеснить, но на длительное сопротивление им химьяриты были неспособны. С эфиопами в Юго-Западную Аравию проникло христианство. При деятельном участии эфиопского миссионера Фруменция архиепископу Теофилу удалось в период с 352 по 360 г. обратить в христианство всю страну.

Иудейство тоже достигло значительного влияния, после того как в 70 г. Иерусалим был завоеван императором Титом, и евреи начали рассеиваться по всему миру. Между христианами, евреями и язычниками савеями порой разгоралась кровопролитная борьба за господство.

Так, сообщается о некоем Амре из первой трети 4 в., которого называли и Соломоном, что он в кругу своих близких хорошо отзывался об иудействе. Он был якобы сиротой и царствовал очень недолго. После его смерти власть взяла в свои руки вдова. Эта женщина носила два имени: исламское имя царицы Савской Билкис и эфиопское — Македа. Ее отца звали Худхуд, или Хадхуд, предание делает ее «повелительницей зверей», а также «тираноубийцей», так как она насильственно устранила своего мужа Амра-Соломона. Все это — признаки тесной связи с царицей Савской.

Предпоследний химьяритский царь Дху Нувас перешел в иудейскую веру и в 523 г. развязал жестокое гонение на христиан, которое, однако, было направлено прежде всего против эфиопского господства. Уцелевший химьяритский князь Давас Дху Тхалубан после этого попросил помощи у византийского императора Юстиниана, который уговорил эфиопского царя Калеба послать в Юго-Западную Аравию войско предположительно числом в 70000 солдат. Отныне у власти удерживались только савейские марионеточные цари при регентстве эфиопского наместника. Некогда могущественное царство, возникшее в 8 в. до н. э., навсегда потеряло свою независимость.

Прорыв водоподъемной плотины в 542 г. окончательно и бесповоротно решил политическую судьбу Сабы. Последовали вторжения персидских Сассанидов, пока на седьмом году своего бегства в Медину Мухаммеду не удалось подчинить также и Сабу господству ислама. Кроме идеологической и политической нестабильности, в качестве причины конца Сабы можно назвать еще и перемещение торговых путей. С тех пор как все больше начали использоваться морские пути через Красное море в Индию и обратно, традиционные караванные пути утратили свое значение. Многие савеи покинули родину, остальные же, вероятно, как когда-то их родоначальница царица Савская, вели не всегда мирную кочевую жизнь в окружении торговых городов и были лишены всякого политического влияния. Арабский писатель аль-Аса писал:

Пусть это послужит уроком для того, Кто хочет принять этот урок к сведению, И для Мариба, который укрыли плотиной. Химьяриты построили ее из мрамора, Воды покрыли поля и виноградники,

Вода распределялась по часам.

Так жили савеи в счастливом изобилии, Пока их не унесло прорвавшимся потоком. Тогда убежали их князья и полководцы В пустыню, которую покрывал туман.

Как только савеи рассеялись по миру, начала бродить молва о царице Савской в различных культурах, преодолевая географические границы и религиозные барьеры. Символическим образом это проявляется на карте мира позднего средневековья в знаменитом «Каталанском атласе мира», составленном в 1375 г. Авраамом Крескесом и его сыном Яфудой. Все известные тогда части земли были изображены на четырех двухсторонних листах. Хотя и с многочисленными белыми пятнами, карта все же достигает Китая. Нарисована также и Аравия, хотя тогда торговля с мусульманами была запрещена под страхом папской анафемы. Среди аравийской пустыни, которая сейчас называется Руб’эль-Хали, восседает на табурете царица Савская с царской державой в приподнятой руке. Как будто ее слух ласкают посвященные ей любовные песни, лик царицы озарен нежной улыбкой. И наоборот, какие мрачные лица у августейших представителей других стран и частей света, которые охватывает атлас! От нее лучами расходятся линии, подобно мореходной карте указывающие направления ветров. Один из лучей падает на трех волхвов, которые в центре карты скачут верхом туда, где сияет Вифлеемская звезда. Изобилие лучей может символизировать желание распространить по всему миру прелесть и очарование царицы.

Глава 3 ДЬЯВОЛИЦА ЛИЛИТ

Царица Савская в еврейской традиции — это глава, полная неожиданностей. Прежде всего удивляет, как сухо рассматривается посещение царицей Соломона. Талмуд, огромный комментарий послебиблейского иудейства, просто умалчивает о ней, ее же партнеру Соломону, наоборот, посвящает разнообразные легендарные повествования. Загадочный образ царицы не пробудил хваленой раввинской проницательности.

Однако это еще не все. Одно место в Вавилонском Талмуде даже дает понять, что царицы Савской вообще не было в Ветхом Завете. Речь идет о толковании рабби Иоханаана в трактате «Bawa Bathra» (последняя тора, фол. 15 в):

«Тот, кто говорит, что царица Савская — женщина, заблуждается Слово «царица» — malkath должно читаться, как «царство» — malkuth, то есть «царство Савское».

Эта интерпретация использует первоначально лишенный гласных древнееврейский алфавит. Простое изменение гласной «а» на «и» (что в принципе было бы возможно) элегантным образом выпроваживает царицу Савскую из текста.

Метод рабби требует объяснения. Он состоит в превращении царицы Савской в демоническую фигуру. Из просветленного, с широкими интересами, женского образа возникла таинственная демоническая, сатанинская женщина-детоубийца. Однако комментарии к Талмуду не объясняют причину этой демонизации, а приводят только предания, легенды и свидетельства, которые были в обращении наряду с ортодоксальным еврейством. Многое в этой «подпольной» литературе остается загадочным, и связующие звенья между отдельными преданиями можно обнаружить разве что с помощью детективного чутья.

Так, существует небольшая арамейская книга «Targum Scheni», второй targum (перевод-пересказ) Книги Эсфири. Повествование нарушает узкие границы перевода и расширяется в самостоятельную новеллу. Дата ее возникновения спорна: книга была написана или в 3 в., или в 7-м, или даже в 11-м. Тема повествования — судьба досточтимой Эсфири во времена персидского царя Артаксеркса. Но в «Targum» включена также история посещения царицей Савской Соломона. Поводом служит большой праздник, устроенный персидским царем, на который прибывают «цари с Востока и Запада». Он сравнивается с праздником Соломона:

«Как повелитель зверей собрал Соломон вокруг себя птиц, полевых животных, вредных насекомых, духов, ветры и ведьм (Лилит), которые перед ним танцевали и провозглашали его величие. На этой большой сходке животных не было, однако, удода, царской нарочной птицы. Разгневанный царь приказал отыскать его под страхом смерти. Когда Удод наконец вернулся, он сообщил о своем посещении царицы Савской в городе ладана Киторе. То, что он рассказал, повергло царя в изумление.

Песок там дороже золота и серебра и лежит как навоз на улицах. Там растут деревья, какими они были при Сотворении мира. Люди пьют райскую воду. Войн там нет; натягивание лука неизвестно.

Удод предложил доставить в цепях к царю безмерно богатую царицу. Любопытный Соломон послал нарочную птицу с посланием к царице.

В сопровождении огромной птичьей свиты удод встречает в Киторе царицу, которая в этот момент простерлась на земле в молитве солнцу. Опускаясь, стая птиц затмевает солнце, страну покрывают сумерки. Царица в отчаянии рвет на себе одежды. Тогда к ней приближается удод. Царица вынимает у него из-под крыльев письмо и начинает читать:

«От меня, царя Соломона, мир тебе и твоим слугам! Ты знаешь, что всемогущий Бог короновал меня царем полевых животных, птиц, духов, ветров и ведьм. Все цари из всех четырех сторон света покорены мною и пришли ко мне. Если ты захочешь и придешь ко мне, и спросишь о моем самочувствии, я окажу тебе самые большие почести перед всеми другими царями. Если же нет, я пошлю к тебе царей, войска и солдат. Ты спросишь, кто же те, которые принадлежат царю Соломону? Полевые звери — это цари, которые убьют тебя в поле, птицы — это всадники, которые растерзают твое тело, ветры, духи и ведьмы — это солдаты, которые задушат тебя в твоем доме и в твоей собственной постели».

После прочтения письма царица во второй раз разрывает свои одежды. Она совещается со своим тронным советом, который настоятельно не советует ей ехать в Иерусалим. Однако, невзирая на это, царица пускается в путь с кипарисами и жемчугом и драгоценными камнями. Ей удается достичь Иерусалима за три года вместо шести лет.

Незадолго до своего прибытия в город она встречает царского посланника Бенаяху, красота которого производит на нее глубокое впечатление. Прекрасный, как утренняя звезда, когда наступает день; великолепный, как вечерняя звезда, которая светит ярче всех других звезд; и прелестный, как лилия в пруду, — таким видит его царица и так поражается, что принимает Бенаяху за самого Соломона.

После выяснения этого недоразумения Бенаяху сопровождает царицу во дворец. Соломон принимает ее в тронном зале, который сделан из стекла. Поэтому царица подвергается обману зрения. Она думает, что трон Соломона стоит в воде. Поэтому она приподнимает платье, чтобы пройти к царю по воображаемой воде. Ее ноги оголяются. И, о ужас, они волосатые! Это вызывает у Соломона отнюдь не галантное замечание: «Твоя красота — красота женщины, твои волосы — это волосы мужчины. Волосы — украшение для мужчины и позор для женщины!»

Эти пренебрежительные слова являются концом приветствия Соломона и началом наших розысков. Тема волосатых ног в «Targum Scheni» дальше не развивается. Правда, другие предания ими занимаются. «Азбука Сиракида», собрание изречений 12 в., знает, что все тело царицы было покрыто волосами.

В то время длинные волосы у мужчин были признаком аристократического образа жизни, то же самое и в христианских кругах. В средние века специальные распоряжения касательно одежды и волос регулировали подобающую длину волос в соответствии с социальным рангом. Каролингские аристократы обрезали волосы своим врагам или скальпировали свои жертвы, чтобы лишить их дворянского достоинства. В Израиле были так называемые назиреи, которые среди других обетов принимали решение никогда или определенное время не стричь волосы. К ним принадлежал знаменитый Самсон, который потерял свою неимоверную силу, когда Далила обрезала его длинные волос. Пророк Самуил, секта рекабитов, возможно, Иоанн Креститель и, наконец, апостол Павел давали назирейский обет.

А тут царица с волосатыми ногами! Необычное явление, которое не могло остаться без последствий для оценки этой дамы. Фактически исчезает ее добрая слава, правда, в «Targum Scheni» этого не происходит, в отличие от более поздних преданий. В 1702 г. йеменский еврей Бен Иосиф недвусмысленно называет ее дьяволицей.

Характеристика царицы Савской, как волосатой дьяволицы в корне противоречит ее почитанию в исламской и эфиопской традициях. Очевидно, демонизация образа является признаком полемики. (Ответная легенда, направленная против положительных характеристик царицы в легендах других культур, с которыми, соперничая, соприкасались евреи.

В одном из рассказов «Азбуки Сиракида» Соломон не ограничивается унизительным замечанием по поводу волосатых ног царицы. Он приказывает своим придворным колдунам изготовить мазь для удаления волос. Эта косметическая помощь вызвана не чистой любовью к ближнему, а желанием Соломона переспать с царицей, что, собственно, и происходит. Но последствия этого малоутешительны! Ребенок, появившийся от этой связи, Навуходоносор, бич израильской истории, которого ненавидели как разрушителя храма Соломона и виновника вавилонского пленения израильтян. Царица Савская становится матерью несущего погибель царя. Таким образом, она не утратила своего демонического характера, несмотря на волшебную мазь царя.

Причины демонизации становятся яснее, если мы еще раз представим себе, что «Targum Scheni» в отличие от Ветхого Завета считает Соломона просто повелителем, которому, по-видимому, совершенно естественно, должна подчиниться царица. Но речь идет о большем, а именно — о борьбе полов, борьбе между мужчиной и женщиной.

На это указывает прежде всего встреча с царским гонцом Бенаяху. Тогда как царица имеет отвратительный волосяной покров на теле, Бенаяху появляется как «безукоризненно красивый» мужчина. Его красота носит почти божественные черты, это красота утренней и вечерней звезды, символа совершенства. Сама царица переносит высочайший идеал женской красоты на юношу, которому тем самым придается женственность, царице же остается волосяной покров, который Соломон в «Targum Scheni» безапелляционно относит к мужскому признаку.

Происходит смена ролей: мужчина феминизируется, что соответствует его стремлению к красоте и отнюдь не считается позором; женщина приобретает мужские качества. Но это уже означает вторжение в мир мужчин, которое наказывается «изгнанием» в царство демонов.

Еще более удивительным, чем отождествление царицы Савской с волосатой дьяволицей, является ее отождествление с издавна пользующейся дурной славой женской демонической фигурой Лилит.

Образ Лилит уже имел за собой волнующую, более чем двухтысячелетнюю историю, прежде чем он был слит в еврейской традиции с царицей Савской. Еще древняя шумерская культура в междуречье Тигра и Евфрата рассказывает о Лилит («Сказании о Гильгамеше»):

«Инанна (Иштар), богиня войны и любви в древневосточных цивилизациях, взяла под свое покровительство дерево Халуппу, вероятно, дуб. Она пересадила его в свой прекрасный сад в Уруке, столице древнего шумерского царства, чтобы изготовить из его древесины трон и ложе для отдыха. Однако дерево не оправдало надежд, так как под его корнями змея устроила себе логово, а в его ветвях поселилась злая дьяволица Лилиту. Инанна (Иштар) заплакала. Тогда герой Гильгамеш предложил ей свою помощь. Змея была убита, Лилиту изгнана с дерева в пустыню. С тех пор она там живет и подстерегает мужчин».

Лилиту (Лилит) представлялась как дьяволица пустыни, именно здесь находится точка соприкосновения с царицей Савской. Пустыня с незапамятных времен — это местопребывание демонов. Именно в пустыне искушали Иисуса демоны, как и живущего там отшельника святого Антония. Предатель Иуда повесился в пустыне, туда бежали одержимые демонами. Как легко могли быть приписаны свойства пустынной дьяволицы царице, которая прибыла из пустыни!

Доказано отождествление царицы с дьяволицей Лилит в одном арамейском переводе книги Иова. Библейский текст сообщает о нападении савеев, однако в арамейской версии переведено: «Внезапно на них напала Лилит, царица Смарагда, утащила их прочь». Обозначение Лилит как «царицы Смарагда» создало множество головоломок. Возможно, имелось в виду общеизвестное богатство царицы, и вместо него упомянули драгоценный камень. Возможно также, что переводчик прочел вместо «Саба» древнееврейское слово «sebo». Этим словом обозначался один из драгоценных камней на особом кармане израильского первосвященника. В этом нагрудном кармане находились два жребия-оракула, которые в особо важных случаях бросались как кости, и имели силу божественного приговора. Вполне возможно, что царица Савская в качестве Смарагдской царицы характеризовалась как царица магии. Вплоть до наших дней изумруд (смарагд) с его мерцающим зеленым цветом является важным реквизитом при магических действиях. Таинственно уже его происхождение — он якобы выпал из короны Люцифера, падшего ангела. Его сверкающему свету приписываются тайные силы. Один из известных магов 15 в. Гермес Трисмегитс, консультант императоров и королей, озаглавил одно из своих основных произведений «Изумрудная скрижаль».

Но правильно ли мы вообще прочли? Действительно ли речь идет о Лилит, как Смарагдской царице, или это значит «Самаркандская царица»? Такое прочтение тоже может иметь смысл. Уже в «Химьяритской книге царей» встречается Самарканд, знаменитый город драгоценностей в Средней Азии. Например, об одном из ближайших потомков царицы Савской Семмере сообщается, что он в своем походе дошел до Самарканда. Там он, согласно легенде, высек на камне городской стены надпись на савейском языке: «Это царь арабов и варваров Семмер Юис, могущественный царь. Кто продвинется дальше этого места, равен мне; кто пройдет дальше меня, лучше, чем я».

То, что здесь приписывается потомку царицы Савской, является легендарным воспоминанием о событии, которое имело место гораздо позже времени царствования Семмера. А именно — о завоевании Самарканда в 709–772 мусульманами. Исламизация Самарканда длительное время будила фантазию и полемику евреев. Город по всем правилам демонизируется, а вместе с ним и предок Семмера царица Савская, а именно — как свирепейшая дьяволица.

Но отождествление с демонической колдуньей, должно быть, произошло еще раньше. По всей видимости, египетскому христианину принадлежит сочинение «Завещание Соломона», которое перерабатывает множество еврейских легенд. Написано оно между 1 и 4 в. Несмотря на весьма неточное датирование, в нем содержится, безусловно, древнейшее свидетельство, обозначающее царицу Савскую словом «goes», то есть колдуньей. Однако это сочинение не объясняет, было ли ее язычество причиной демонизации. Правда, ее последствия были фатальными. Предполагали, что именно царица Савская подарила Соломону тридцать сребреников, которые позже были выплачены Иуде в качестве вознаграждения за его предательство.

Как тогда распространялись предания, мы не можем в подробностях реконструировать. Но достоверно известно, что «колдунья» царица Савская играла также немаловажную роль в средневековой алхимии, в которой хаотически сливались еврейские, греческие, арабские и христианские влияния. Она даже считалась автором алхимического трактата, почти книги, которая будто бы имела следующее начало: «После того как я поднялась на гору…»

Таким образом, царица Савская вошла даже в алхимические изыскания. Но в отличие от еврейской демонизации она характеризуется там скорее положительно, если мы правильно понимаем завуалированные указания. Один из загадочных текстов находится в «Area Arcani» Иоганна Грассеуса, который в качестве информанта называет августинского монаха Дегенгарда:

«Первичная материя философов, — так говорит Грассеус, — это свинец, который называют свинцом воздуха, где содержится сверкающий белый голубь, кого называют солью металлов, из чего состоит искусство творения. Эта соль является той девственной, мудрой и богатой царицей Савской, одетой в белую вуаль, которая хотела предаться только Соломону. Ни одно человеческое сердце не может все это достаточно изучить».

Для нас едва ли доступно то, что отображено в этом зашифрованном, образном языке алхимии. Однако царица Савская отождествлена с первичной материей, «materia prima», таинственным центром всех алхимических действий Чтобы изготовить эту первичную материю, сооружались плавильные печи, применялись колбы, смешивались жидкости, растворялись вещества, проводились дистилляции, выдерживались конденсации.

Изготовить эту первичную субстанцию никогда не удавалось, однако описывалась она со все новыми подробностями. В нашем тексте она называется «свинцом воздуха», таким образом здесь парадоксально соединены противоположные элементы. Соль также присутствует как одушевленный элемент. Как во вселенском хаосе, нерасторжимо соединены первичные противоположности тяжелого и легкого, твердого и жидкого, материального и духовного. Изготовленная, первичная материя была бы «философским камнем», субстанцией, которая гарантировала бы вечную жизнь и совершенство. Первичная материя отнюдь не означает только материальное бытие, ведь «свинец воздуха» отождествляется со «сверкающим белым голубем». Здесь намек на преображение и совершенствование материального мира, на процесс одухотворения. Но голубь, символ духа, тоже связывается с царицей Савской. Причина этого отождествления открывается нам, когда мы слышим, что царица отдалась Соломону. Это тоже свойство алхимического делания: осуществлять не только одухотворение материального, но и, наоборот, материализовать духовное, для чего могло произойти соединение царя и царицы. Именно так, видимо, следует интерпретировать текст алхимика Пенотуса-а-Порту:

«Ты уже имеешь девственницу Землю, значит, тебе нужен супруг. Она — царица Савская, значит, ей нужен увенчанный диадемой супруг, где нужно его искать? Мы видим, что небесное солнце отдает остальным телам свой блеск, то же будет делать и земное солнце, если его поместить на подобающее ему небо, которое называется «царицей Савской», которая пришла с окраины мира, чтобы увидеть величие Соломона; так наш Меркурий покинул свои собственные земли, оделся в прекраснейшие белые одежды и отдался Соломону».

То, что царица отдалась Соломону — не только свадебное событие. Речь идет о большем: как земное солнце, соединяется она с Соломоном, отражая тайну единения земли и неба. Соитие мужчины и женщины дается в космическом измерении. Однако царица Савская отождествляется также с Меркурием (женское начало), этой двойственной субстанцией алхимиков, которая происходит из одухотворения твердой материи и снова преобразуется в конкретность.

Иногда она изображается голубем, крылатым существом, или вестником богов Гермесом.

Включение царицы Савской в космос алхимического восприятия мира достигает своего апогея в труде «Aurora consurgens» («Восходящая утренняя заря») 13 века, который ошибочно приписывается Фоме Аквинскому. В нем царица отождествляется с Мудростью.

«Это сама Мудрость, царица Юга (regin a Austri), которая должна была прийти с Востока, подобно восходящей утренней заре, чтобы услышать мудрость Соломона, понять и увидеть, и дана была в ее руки власть, честь, сила и владычество. И на голове своей она носит царскую корону из лучей двенадцати сверкающих звезд, как невеста (sponsa), которая нарядилась для своего жениха. На одеждах имела она надпись золотом на греческом, чужеземном и латинском языках: «Как царица, буду я править, и мое царство — это не конец для тех, кто находит меня и узнает с проницательностью, изобретательностью и упорством».

Теперь царице присущи черты Богоматери, той женщины, которую в «Апокалипсисе» Иоанна преследовал дракон, но она выжила как увенчанная звездами небесная царица. В трактате она появляется как персонификация Мудрости, которая является отнюдь не потусторонней, но в лице царицы Савской сочетается браком с миром, порождая единение материального и духовного.

Материализация духовного в алхимических текстах была высказана еще смелее и необычнее. Во всяком случае, мы находим это в коротком тексте Гонория Аугсбургского «Spéculum mysteriis» («Зеркало тайн»).

Смелость этой картины до сих пор едва ли была истолкована соответствующим образом:

«Когда царица Юга свое тело и свою кровь отдала своим сыновьям, прильнул тогда Иоанн к груди Иисуса и испил там из источника мудрости…»

Мы прочли правильно: царица Савская пережила судьбу Иисуса Христа, она отдала свое тело и кровь, как когда-то Иисус. Таким образом, царица Савская стала женским прототипом Иисуса. В этом случае тайна величайшего самопожертвования имеет женское истолкование. И оно однозначно останется в полной превращений истории царицы Савской, которую ей потом припишут.

Какими бы странными ни казались нам алхимические действия, едва ли можно сомневаться в положительной оценке образа царицы Савской. Даже еврейская традиция дала о «колдовской» царице положительный отзыв. Она появляется в волшебных заклинаниях, ее в них вызывают, обращаются с просьбой, как, например, в заклинании 17 в.:

«Если вы хотите увидеть царицу Савскую, возьмите половину лота золота (?), кроме того, немного винного уксуса и немного красного вина и все это смешайте. Потом помажьтесь этой смесью и скажите: «Ты, царица Савская, приди… через полчаса, не нанося вреда и утраты. Я заклинаю вас, тебя и Малкиеля, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Да будет так».

В волшебном заклинании 17 в. упоминается, хотя и очень завуалированно, о магических сеансах, во время которых за столом сидело двенадцать мужчин. Им соответствуют двенадцать гостей за столом царицы Савской. Перешедший в христианство еврей Фридрих Бренц в 1614 г. сообщает следующее об одном заговоре:

«Роскошно одетая молодая женщина, которую они называли царицей Савской, пришла со своими спутницами, танцевала и веселилась, и подошла к ним».

Зачем она пришла, угадать легко. Она была повсюду желанна, как суккуб, «из преисподней», то есть как демон похоти. Запрещенные сексуальные извращения — вот что происходило на тайных собраниях.

Как суккуб была известна также и Лилит. Еще шумерские тексты сообщают о ее страшных деяниях в пустыне. Она поджидает мужчин, соединяется с ними, как блудница, высасывает из них кровь, как вампир; так что они умирают от потери сил. В подобных историях, видимо, находит свое выражение убеждение в более сильной сексуальной «работоспособности» женщин. Открыто это не высказывалось. Тот, кто это делал, наказывался слепотой, как греческий прорицатель Тиресий.

Даже ночью Лилит была на ногах, поощряла спящих в одиночестве мужчин к онанизму вплоть до саморазрушения. В еврейской демонологии ночная дьяволица Лилит играла особую роль. Этому способствовало созвучие имени Лилит с древнееврейским словом «layla» — ночь. Лютер перевел «Лилит» словосочетанием «ночная сова». Как демон онанизма, которого в древние, незапамятные времена особенно боялись, Лилит сделала «карьеру» в средние века среди восточного еврейства.

Так существовало суеверие, что Лилит из бесплодного семени создавала демонические призрачные существа, которые были не из плоти и крови и преследовали онаниста. Позже, при погребении они могли стать для него опасными. Люди боялись борьбы за место между существами, созданными Лилит, и законными, рожденными в браке потомками. Поэтому кровным родственникам умершего запрещалось присутствовать на похоронах.

Но царица Савская в качестве Лилит довольствуется не только этим деянием. Из еврейской общины Вормса исходит история «О царице Савской в доме при свете дня».

К одному почтенному, но бедному человеку однажды пришла удивительно красивая женщина. Более красивой он никогда раньше не видел. Ее волосы были золотистыми и такими длинными, что две служанки клали их в золотую чашу и несли за ней. Женщина была не кем иным, как царицей Савской, которая пообещала бедному вормсскому горожанину золото и серебро, если он каждый день ровно в двенадцать часов будет ее посещать. Однако если он кому-нибудь разболтает об этих тайных встречах, то поплатится жизнью.

Дело дошло до многочисленных свиданий, и бедный человек носил домой сокровище за сокровищем, так что его жена призадумалась. Она требовала, чтобы он открыл источник богатства, однако муж молчал и продолжал свои тайные встречи с царицей.

Теперь его жена стала за ним наблюдать и установила, что он уходит из дому каждый день в одно и то же время. Однажды она пошла за ним и застала его с царицей. Та убедилась, что тайна раскрыта, и стала угрожать своему любовнику, который уверял ее в своей невиновности. Поэтому царица Савская сохранила ему жизнь, но решила задушить его детей.

Через три дня этот человек шел по мосту через Рейн и увидел, что течение уносит маленькую лодку. Он вытащил ее на берег и нашел в ней своих мертвых детей, задушенных царицей Савской.

Более ужасного деяния царице приписать было нельзя. Многочисленные амулеты, которые подвешивали вокруг колыбелек, или в них, показывают, насколько боялись царицу Савскую как душительницу детей Лилит. Точнее, она якобы насылала на детей удушающую болезнь — дифтерию. Амулеты должны были отгонять Лилит от младенцев и поэтому носили имена трех ангелов-хранителей. В большинстве случаев Лилит изображается волосатой — как царица Савская — иногда с вытянутой рукой. Всегда она снабжена охранными заклинаниями. Она была опасна для мальчиков на восьмой день после рождения, для девочек — на двадцатый. Особенно боялись ее нападения на внебрачных детей.

Меры против Лилит предпринимались больше всего среди польских евреев. Проводились ночные бдения, чтобы перекрыть Лилит доступ к колыбелькам во время обрезания. Один рассказ на идиш начинается так: «Ночные бдения раньше были более праздничными, чем в наше время, теперь ставится охрана от Лилит, потому что она крадет детей из колыбелек в первые восемь дней…. и в последнюю ночь происходит ночное бдение».

По всей Европе распространилась молва, что царица Савская душит людей, все более угрожающим становился ее образ в рассказах. Например, Моисей из Кордовы, оккультный философ 16 в., не ждет от нее ничего хорошего. По его мнению, в последние дни людям предстоит нечто ужасное. Лилит (царица Савская) душит не только новорожденных детей. Она идет по улицам Рима и опустошает город. Только появление Мессии кладет конец ее ужасным деяниям. Его защищает амулет со словами «Золото Сабы».

За отождествлением царицы Савской с шумерской дьяволицей пустыни Лилиту кроется еще одна тайна: она восходит к мифу о сотворении мужчины и женщины. Библия дважды сообщает об их возникновении. В 1-й главе Бытия лапидарно сказано: «И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину, сотворил их». Но во второй главе Адам сначала живет один. Только когда одиночество становится невыносимым, Бог создает Еву из ребра спящего Адама. «Азбука Сиракида» рассказывает об этой жене Адама целую историю.

Бог сотворил двоих спиной к спине. Наполовину мужчина, наполовину женщина — таким предстает первый человек, двуполое существо. Однако это единство непрочно. Начинаются ежедневные ссоры: кто кому должен подчиняться? Из-за этой проблемы распалось двуполое единство, и Бог вынужден разделить то, что не могло мирно оставаться объединенным. Так возникли Адам и Лилит. Но хотя теперь каждый имел свое тело, в мире они не жили. Кто господствует в семье, мужчина или женщина? Лилит была первой женщиной, которая оспорила претензии мужчины на господство, Адам же не терпел никаких дискуссий.

Но ее нападки направлены не только против мужчины, но также и против бога Яхве, чье имя она посмела произнести без содрогания — вопреки священному правилу никогда не упоминать имя Господа. Результат был неожиданным: у Лилит выросли крылья, и она поднялась над управляемым мужчиной миром и просто-напросто улетела. Но Адам горевал и в отчаянии звал Лилит, оказавшую ему такое сопротивление. После этого Бог послал трех ангелов, чтобы они уговорили Лилит вернуться к Адаму. Но Лилит настояла на своем решении остаться независимой. Она не согласилась даже тогда, когда ангелы пригрозили убить ее детей от Люцифера, даже если бы пришлось убивать их сотнями. Она скорее готова была броситься в воду, чем вернуться к Адаму и подчиниться его притязаниям на господство. Это произвело впечатление даже на ангелов, и они дали ей власть над всеми новорожденными.

В качестве замены осиротевшему Адаму Бог сотворил Еву. Чтобы снова не разразился спор за господство, она была создана из ребра мужчины. Но Лилит начала ревновать и спланировала с Люцифером, падшим ангелом, известное райское искушение. Люцифер в образе змеи соблазнил Еву вкусить яблока, что имело столь роковые последствия.

Но другое предание утверждает, что змеей была Лилит, которая залезла на древо познания и уговорила Еву совершить запретное деяние.

Христианское искусство часто прибегало к этой теме. На витраже Марбургского собора Ева протягивает Адаму яблоко, а Лилит в обличии змеи подает ей другое. Историю грехопадения изобразили братья Лимбурги в часослове герцога Беррийского. Длинноволосая змея протягивает Еве плод с древа познания; во второй «сцене» Ева предлагает яблоко Адаму. Бог потребовал к ответу обоих за их наготу. Огненно-красный архангел Гавриил изгоняет их из рая, в середине которого расположен источник жизни. Замысел Лилит успешно завершен: Адам и Ева через врата рая выходят в пустынный, неприветливый мир.

Здесь соединяются два предания: Лилит как первая жена Адама, царица Савская — так появляется противоположность Еве, заявляющая свою претензию на самостоятельность, выказывающая упорную готовность бороться против зависимого положения женщины. Несмотря на изображение Лилит как зла вообще, несмотря на демонизацию царицы Савской, их притязания на самостоятельность подавить не удалось.

Глава 4 КОРОЛЕВА ГУСИНАЯ ЛАПА

В качестве дьяволицы царица Савская предстает в самых разнообразных обличьях. До сих пор она отождествлялась с вампиром и демоном-душителем Лилит, и у нее росли волосы на ногах или теле. Теперь она появляется с необычной деформацией ног и изображается с гусиной лапой. Образ королевы Гусиная Лапа широко распространен, особенно в Бургундии и окрестностях Тулузы (Южная Франция). Там она называлась Reine Pédauque (от итал. «piede d’auca» — воронья лапа). То, что в случае с королевой Гусиная Лапа речь шла о царице Савской, было предано забвению, вопреки (а может быть, даже благодаря) таинственным, в большинстве своем устно распространяемым историям. Случилось так, что королева Гусиная Лапа в течение трех веков не давала покоя французским исследователям. По сей день продолжается дискуссия об этой королеве.

Крупный историк искусств и ученый Жан Мабийон в 1682 г. во время научной поездки по Бургундии прибыл в город Дижон и посетил там бенедиктинское аббатство Сен-Бенинь. Некий монах обратил его внимание на одну из портальных статуй, которая стояла в правом углу западного портала. Это была статуя женщины с царской короной, но вместо человеческой ноги у нее был плавник. В Дижоне эту статую прозвали «королева Гусиная Лапа». Это возбудило любопытство Мабийона.

Он произвел тщательные розыски и обнаружил, что эта королева Гусиная Лапа находилась в порталах трех других церквей, в церкви Святого Петра в Невере (Бургундия), в церкви Сен-Пуркен-сюр-Суль(Овернь) и в церкви Девы Марии в Нельла-Репост (Шампань). Мабийон установил, что до него никто не интересовался королевой. Поэтому он попытался выйти на ее след. Ему показалось странным, что именно на таком видном месте, как церковный портал, в натуральную величину была помещена статуя с деформированной ногой, для которой было трудно найти место в библейской теме портала.

Аугсбург, 1470 г. Лилит в короне и с крыльями в образе змея протягивает Еве яблоко.

Кто была эта королева Гусиная Лапа, имя которой стало общепринятым среди жителей Дижона? Мабийон несколько поторопился с ответом. Он отождествил королеву Гусиная Лапа с королевой Клотильдой, которая обратила в христианство меровингского короля Хлодвига. Ее ум и бдительность были якобы причиной появления гусиной лапы, как напоминания о знаменитых гусях, которые своим предупреждающим криком спасли когда-то Рим.

Но это объяснение не было поддержано. Мабийон датировал скульптуры портала 6 в., меровингской эпохой Хлодвига. На самом же деле они были сделаны в 12 в. Еще более серьезным было возражение, что королева Клотильда никак не может быть связана в истории основания церквей со статуей королевы Гусиная Лапа.

Новую попытку решения загадки предпринял аббат Лебеф. В научном сообщении от 30 апреля 1751 г. он раскритиковал гипотезу Мобийона, поставив под вопрос отождествление с каким-либо историческим персонажем вообще. По его мнению, портальные статуи были аллегорическими изображениями Ветхого Завета, которые должны указывать на Новый Завет. В королеве Гусиная Лапа Лебеф признал царицу Савскую, как символический образ церкви. Он действительно мог сослаться на факт, что королева Гусиная Лапа в Тулузе почиталась как «Regina Austri», «Царица Юга». Он признал в ней южную царицу, названную в Новом Завете царицей Савской. Иисус отвел ей там важную роль в Страшном Суде. В средневековье темы и сцены Суда предпочитались в портальных композициях. Верующий человек тех лет, как правило, не умеющий ни читать, ни писать, просвещался библейскими сценами. При входе в церковь ему напоминали о Божием Суде. Это явное предостережение должно было привести к размышлению и покаянию. Королева Гусиная Лапа в качестве вершащей суд царицы Савской — вполне убедительное объяснение этой необычной фигуры.

Но остался неразрешенным вопрос, почему у царицы была гусиная лапа, которая совершенно не подходила для последнего судии. Лебеф был первым, кто связал гусиную лапу с еврейской легендой о безобразных ногах царицы Савской, когда-то увиденных в стеклянном дворце. Аббат, очевидно, забыл, что в средневековой легенде речь шла о безобразной волосатости ног, а не о гусиной лапе. Таким образом, не хватало связующего звена между восточной и западной традициями. Теория Лебефа в полном смысле слова стояла на нетвердых ногах.

В последующее время розыски стали труднее, потому что при крайне прискорбных обстоятельствах все четыре известные статуи королевы Гусиная Лапа были разрушены. Статуя из церкви святого Петра — еще в 1771 г., другие во время смут Французской революции. Но ученые споры разгорелись снова, потому что изображения разрушенных порталов недвусмысленно показывали гусиную ногу царицы — и на дижонском портале, и на портале Нельла-Репост, и на неверском.

Поиски королевы Гусиная Лапа получили стимул, когда стали известны тексты, которые однозначно сообщали, что у царицы Савской была гусиная нога. Средневековый теолог Гонорий в своем произведении «De imagine mundi» («О картине мира») упоминает о предании, согласно которому у царицы была гусиная лапа. То же самое утверждают нюрнбергский учебник для художников 15 в. и стихотворение, напечатанное в 1513 г.:

Она идет по воде реки, Чтобы почтить и уважить дерево, Которое лежало над водой. И тогда по всемилостивейшей воле Господа Ее ужасная гусиная лапа превратилась в человеческую ногу…

Вместе с этим текстом мы подходим к новому отрезку легендарной биографии царицы Савской. Речь идет о ее роли в легенде об обнаружении креста. Она возвращает нас в ситуацию незадолго до посещения царицей Соломона. Добравшись до реки Кидрон, она должна была перейти мост. Перед тем как вступить на мост, ей было видение: в одной из досок моста она узнала деревянный крест, на котором позже будет распят Иисус. Поэтому она не пошла по мосту, а перешла реку по воде. И вот произошло чудо: царица с безобразной гусиной лапой исцелена чудесным образом.

Эта легенда сначала рассказывалась в Византии и оттуда перекочевала на запад, в Германию и Бургундию, где была воплощена в камне порталов. Связующее звено, которого не хватало аббату Лебефу, было, таким образом, найдено. Восточная легенда о царице Савской с волосатыми ногами и западная — с гусиной лапой — соединились благодаря истории с обнаружением креста. Царица Савская (королева Гусиная Лапа), которая не захотела идти по мосту из-за благоговения к Святому Кресту, очень подходила в качестве портальной статуи в месте, где находился, так сказать, «переход» в освященное церковное пространство.

Правда, королева Гусиная Лапа обнаружена только в четырех церковных порталах Франции, и ни одна из этих церквей не находится на севере или западе. Все четыре церкви относительно близко расположены. Для объяснения этой географической близости необходимо обратиться к светской истории.

Покровителем церкви при аббатстве Сен-Бенинь в Дижоне был король из династии Капетингов Роберт (866–923 гг.), прозванный Благочестивым, который в 895 г. женился на Берте Бургундской. Но этот брак был недозволенным по каноническому праву, потому что Роберт являлся кузеном Берты в четвертой степени родства. Поэтому папа Григорий V отлучил его от церкви. Роберту не оставалось ничего иного, как отказаться от любимой женщины. В период церковной анафемы Берта родила сына, незаконность которого была заметна по внешнему виду: голова и шея были деформированы и напоминали как раз гуся. Чтобы все потомки впредь всегда имели перед глазами наказание за нарушение церковных законов, Берта как королева Гусиная Лапа была изображена в церковных порталах в назидание всем верующим.

Французский ученый Ж. Бюлле восторженно отнесся к этому толкованию, однако оспаривал, что королева — это царица Савская. Но при этом он упустил из виду, что идентификация королевы Гусиная Лапа возможна, только если она изображает также и царицу Савскую. Совершенно невообразимо, чтобы капетингская королевская династия позволила выставить на все времена для всеобщего обозрения такую «обесчещенную» фигуру, как Берта с гусиной ногой.

Возможно, народное истолкование перенесло образ царицы Савской на Берту Бургундскую. Если это объяснение соответствует действительности, царица появляется в тройной символике: как царица Савская, указавшая на крест Иисуса, как судия на Страшном Суде и как историческая Берта Бургундская.

Связь символически-религиозного образа с историческим лицом подтверждается еще одной фигурой раннего средневековья. Речь идет о матери Карла Великого Берте, которая известна под прозвищем «Berthe au grand pied», Большеногая Берта. О ней рассказывается следующая история:

«Дочь королевы Бланшфлор, юная принцесса Берта, была известна своей красотой и добродетелью. Поэтому король Пипин попросил ее руки. Мать была согласна, однако послала с дочерью в Париж служанку Маржисту. У той была дочь Алиста, похожая на Берту как сестра, за небольшой разницей: у Алисты были короткие и широкие стопы, у Берты же узкие и изящные. Но на пальцах ног у нее были плавательные перепонки.

Маржиста замыслила подлый план. Она утверждала, что Пипин хочет убить Берту в брачную ночь. Алиста предложила занять место Берты. Итак, дочь служанки облачилась в королевские одежды, а Берта переоделась служанкой. Теперь Алиста утверждала, что Берта посягает на ее жизнь. Поэтому Берту отвели в лес, где ее должны были убить, но солдаты ее пощадили.

Теперь всеми покинутая Берта жила одна в большом лесу, но в конце концов ее взяли к себе два бедных крестьянина. Она никому не открыла ни своего имени, ни происхождения. Девять лет она прожила в уединении. А в это время страна стонала от жестокого правления самозванной королевы Алисты.

Однажды Бланшфлор пожелала навестить свою дочь в Париже. Она и обнаружила обман. Пипин совершил скорый суд. Маржиста была заживо сожжена. Алиста заточена в монастырь.

Во время охоты в глухом лесу Пипин встретил женщину необычайной красоты, которую не портила даже ее крестьянская одежда. Король хотел ее обнять, испуганная Берта разрыдалась: «Не трогай меня! Я Берта, королева Франции!» Так король узнал свою жену. Берту с триумфом привезли в Париж под восторженные приветствия народа. Король и королева жили счастливо. У них родился сын, его имя было Карл Великий!

Ничего не может быть естественнее, чем связать бургундский портал с королевой Гусиная Лапа, а также и с Большеногой Бертой. Портальные статуи средневековья часто являются смешением различных аллегорий.

Как проходил процесс наслоения, сейчас уже точно не установишь. Предположительно, в начале стояло истолкование фигуры как царицы Савской, ведь она в легенде указала на крест Христа. Это ближе всего подходило к религиозному характеру средневекового портала. Народные истолкования фигуры легко смыкаются: странный, необычный сюжет о гусиной лапе должен был долго пробуждать фантазии зрителей. Отождествление с изгнанной Бертой Бургундской, вне сомнений, не было предусмотрено при создании скульптуры, однако образует особую грань образа королевы Гусиная Лапа. То, что королева была в конечном итоге соотнесена с Большеногой Бертой, могло быть вызвано родственной связью Капетингов и Каролингов.

Королева Гусиная Лапа в сознании жителей Тулузы продолжала существовать. На городском плане 1672 г., составленном Жувеном де Рошфором, находятся руины, обозначенные как «Мост королевы Гусиная Лапа». Этот мост был частью акведука, который обеспечивал водой город в римскую эпоху. Известна также баня королевы Гусиная Лапа. Говорят, что она очень любила купаться, что тоже объяснялось гусиной ногой. По слухам, она жила в замке Пейролад, который когда-то был расположен на левом берегу Гаронны напротив Тулузы. Когда королева смотрела из окна, она видела свой мост, который был якобы таким узким, что по нему мог пройти только гусь. Народная легенда знает также могилу королевы. В боковой нише Дорады, одной из стариннейших церквей Тулузы, стоял саркофаг 5 в. Боковой рельеф изображает воскрешение юноши. На верхней раме средней части находятся два гусиных плавника. Этого было достаточно для предположения, что в саркофаге покоятся останки королевы Гусиная Лапа.

Легенды о королеве Гусиная Лапа все больше удаляются от личности царицы Савской. Однако один соблюдаемый в Тулузе обычай еще напоминает предание о судии Страшного Суда. Говорят, что в Тулузе клянутся именем королевы Гусиная Лапа. Кто клянется королевой, убедительно подтверждает этим правдивость своих слов. Значение и происхождение этого обычая до сих пор полностью не выяснены. Можно предполагать, что здесь играет роль новозаветное представление о царице Савской как о последнем судии. Таким образом, народный обычай соединяется с первоначальным преданием о царице Савской. Наша встреча с королевой Гусиная Лапа представила многозначной образ.

Миф, легенда и история неразрывно переплелись. Наряду с христианскими элементами, как обнаружение креста и Страшный Суд, играют роль также и оккультные представления. Нам не дает покоя именно гусиная лапа, которая, как доказывают наши иллюстрации, вцепилась в консольный камень. Консольные камни, как мы знаем по многочисленным примерам, были сплошь покрыты сказочными демоническими существами. Выставленные на порталах и окнах, они имели задачу защищать от своих реальных сородичей. Злых демонов пугали их зеркальным отражением. Кроме того, большие освященные статуи попирали их ногой и этим «лишали власти».

В связи с консольными камнями и демонологией королева Гусиная Лапа может приобрести еще одно значение. Как мы знаем, в еврейской легенде царица Савская отождествляется с Лилит, демоном пустыни из шумерских преданий. Существует вавилонский рельеф из терракоты, принадлежащий, по-видимому, к временам Хаммурапи (1792–1750 до н. э.). На нем изображена нагая женщина с поднятыми вверх руками, держащая измерительные линейку и шнур. На ее голове похожая на тиару корона из рогов, что в древневавилонском искусстве было отличительным признаком богов и богинь. Она стоит на сфинксоподобной паре львов.

Некоторые атрибуты позволяют узнать в ней уже известную нам Лилиту (Лилит). Она представляет собой божественное существо, снабженное крыльями, которые напоминают сову. Ее ноги заканчиваются двумя птичьими когтями, тоже похожими на совиные: в «Сказании о Гильгамеше» Лилиту — птичий демон на дереве Халуппу. Изображение обозначает также «царицу неба», на что указывают ее корона из рогов и крылья. Кроме того, подчеркивается ее способность издавать визжащие звуки, которые похожи на ночные крики совы.

Крылатая Лилит с птичьими когтями Вавилон, 2 в. до н. э.

Этот образ сексуального демона-душителя остался в еврейской демонологии, был перенесен на первую жену Адама, а позже отождествлен с царицей Савской. И теперь царица Савская, изображенная как королева Гусиная Лапа в бургундских церковных порталах, возродилась дьяволицей древних времен. Конечно, демонические свойства уменьшаются: от двух грозных птичьих когтей осталась одна гусиная лапа, сексуальный демон стал портальной фигурой в одежде. Однако демоническое, хотя и скрытое, в королеве Гусиная Лапа осталось, даже если отсутствуют промежуточные звенья между вавилонским рельефом и средневековой портальной статуей.

Так в образе королевы Гусиная Лапа сфокусировались черты характера царицы Савской с его шатким равновесием между положительными и отрицательными значениями. С одной стороны, она благочестивая предсказательница Святого Креста, с другой — обезображенная гусиной лапой дьяволица (Лилит). С одной стороны, это исторический персонаж (обе Берты), помещенный в прошлое, с другой же — последний судия (клятва королевой Гусиная Лапа), указующий на грядущий Страшный Суд. С одной стороны, игриво купающаяся королева в Южной Франции, с другой — вызывающая страх дьяволица.

Эти значения несовместимы, но именно они делают таким завораживающим этот женский образ. Она постоянно вызывала надежды и страхи людей, могла почитаться как образец для подражания — но также вызывала ужас как воплощение кошмара. С одной стороны, ее идеализировали как святую, с другой — презирали как дьяволицу, и по сей день образ этой женщины строиться на определяющей его двойственности.

Глава 5 БИЛКИС, ИСЛАМСКАЯ ГОСУДАРЫНЯ

Совершенно иная аура, чем в иудейской легенде, окружает царицу Савскую в арабско-исламском культурном мире. Поколения хронистов и рассказчиков, околдованных волшебством сказок «Тысяча и одной ночи», попадали в плен чар царицы.

Как показывает 34-я сура Корана, во времена Мухаммеда были еще живы воспоминания о Савском царстве и, конечно же, не только о прорыве Марибской плотины и последовавшем за ним конце царства. В 662 г. Мухаммед бежал от гонителей и врагов из Мекки в Медину и там основал первую небольшую исламскую общину. Влияние ее в год смерти пророка в 632 г. распространилось на половину всей Аравии, а оттуда с невероятной быстротой — почти на весь известный тогда мир.

В Медине пророк соприкоснулся с еврейскими верующими. Они основали в этом оазисном городе самую большую еврейскую общину на Аравийском полуострове. Община подразделялась тогда на различные группы, которые жили в разных кварталах города. Две из этих групп занимались сельским хозяйством, две другие — ювелирным делом, изготовлением оружия и торговлей. Когда Мухаммед прибыл в Медину, евреи управляли экономической и политической жизнью города.

Отношения между евреями и мусульманами с самого начала были крайне сложными. С одной стороны, еврейский монотеизм содействовал внедрению ислама. С другой же стороны, не осуществлялось заветного желания Мухаммеда обратить евреев в ислам, если не считать нескольких одиночек. Дело дошло до вооруженных столкновений. На основные еврейские роды были совершены нападения, в результате которых они были побеждены. Еврейская группа кураицитов за один день потеряла шестьсот человек, которые были жестоко убиты. Захваченные Женщины были распределены или отданы в обмен на лошадей и оружие.

Несмотря на кровавые столкновения между обеими группировками, иудаизм оказал большое влияние на ислам. Почти все крупные фигуры Ветхого Завета были возведены в пророки Аллаха. Библейский Авраам почитался как застройщик Каабы, главного исламского храма в Мекке, и был удостоен звания имама. Соломон стал образцовым мусульманином, который во всем был примером справедливого и мудрого царя. Отрицательные качества Соломона, которые омрачали его образ в Ветхом Завете, такие как его непомерное многоженство и идолопоклонничество, были устранены.

А царица Савская? И ее не забыл пророк и в 27-й суре Корана воздвиг ей величественный памятник. Это отнюдь не разумелось само собой, так как по арабским свидетельствам, например по свидетельству Ат-Таалаби, Мухаммед категорически не признавал женщин с царским саном. Пророк опирается не только на библейские сведения, но явно и на устные источники. Это доказывает часть суры о муравьях, где речь идет о царице Савской и Соломоне.

Когда однажды Соломон осматривал птиц, он сказал: «Как случилось, что я не вижу Худхуда, удода? Он что, отсутствует? Воистину я хочу его жестоко наказать или даже убить, если он не придет ко мне с приемлемым извинением».

Тот, не мешкая, предстал перед Соломоном и сказал: «Я видел страну, которой ты еще не видел. Я прибыл к тебе из страны Саба с верной вестью. Я нашел там женщину, которая правит и владеет всем, что подобает князьям, и у которой есть также великолепный трон. Но я обнаружил, что она и ее народ вместо Аллаха поклоняются солнцу. Сатана подсказал им эти действия и совратил с пути истины: поэтому они будут наставлены на путь истины не раньше, чем поклонятся Аллаху, который выводит на свет божий то, что скрыто в небе и на земле, и который знает, что они делают тайно или явно. Нет Бога кроме Аллаха и он хозяин самого высокого престола».

Соломон ответил: «Мы желаем увидеть, сказал ли ты правду или ты лжешь. Лети к ней с этим письмом, брось его перед ней, затем отойди в сторону и посмотри, что она ответит!»

Когда царица получила письмо, она сказала собравшимся знатным мужам: «О вельможи, мне пришло почетное послание, оно от Соломона, там сказано: «Во имя Аллаха, всемилостивейшего Бога, не восставай против меня, а приди ко мне и подчинись!»

Они ответили: «Мы сильные и храбрые в военном деле, однако тебе приказывать. Поразмысли над тем, что ты думаешь приказать».

На это она сказала: «Когда цари как враги заходят в город, они его разрушают и уничтожают благороднейших жителей. Так же они поступят с нами. Поэтому я хочу послать им подарки и ждать известия, которое мне принесут гонцы».

Когда гонцы пришли к Соломону, он сказал: «Уж не хотите ли вы преумножить мое богатство? Воистину, то, что мне дал Аллах, гораздо лучше, чем то, что он дал вам. Сами пользуйтесь своими подарками и возвращайтесь с ними назад. Мы же придем к вам с войском, которому вы не сможете противостоять, и мы желаем выгнать вас из города, унизить и высмеять». Кроме того, он сказал: «О вельможи, кто из вас хочет принести мне ее трон, прежде чем она придет ко мне и подчинится?»

Тогда ответил Ифрит, злой дух: «Я принесу его тебе раньше, чем ты встанешь со своего судейского кресла, ибо я достаточно ловок и честен для этого».

Но книжник сказал: «Я принесу тебе его раньше, чем ты направишь свой взор на какой-нибудь предмет и сможешь отвести его обратно».

Когда Соломон увидел стоящий перед ним трон, он сказал: «Это милость Господа моего, чтобы испытать меня, буду ли я благодарным или неблагодарным. Но тот, кто благодарен, делает это для своего спасения. Но если кто неблагодарен, воистину, мой Бог достаточно богат и великолепен». Сверх этого он сказал: «Сделайте ее трон неузнаваемым для нее, чтобы мы видели, правильно ли она наставлена или принадлежит к тем, кто наставлен неправильно».

Когда она пришла к Соломону, он спросил ее: «Твой трон похож на этот?» Она ответила: «Да, как будто бы это тот же самый». На это Соломон сказал ей: «Войди в этот дворец!» Когда она его увидела, то подумала, что это глубокая вода и обнажила ноги. Соломон сказал ей: «Это дворец, выложенный стеклом». На это царица сказала: «Воистину, я была несправедлива к самой себе, но теперь я с Соломоном полностью подчинилась Аллаху, повелителю живших на земле».

Уже первое чтение удивляет многочисленными параллелями с еврейской легендой, с которой мы познакомились в «Targum Scheni» к книге Эсфири. И в Коране у царицы нет имени, только позже она будет зваться Билкис. Здесь, как и там, Соломон является повелителем джиннов, добрых и злых духов, а также животных и людей. Коран и «Targum Scheni» одинаково не приемлют солнцепоклонничества царицы. Но сура более отчетливо подчеркивает ее обращение к монотеизму, благодаря этому царица Савская может стать прототипом «благочестивой мусульманки».

И наоборот, в «Targum Scheni» и Ветхом Завете нет упоминаний о богатстве царицы и ее троне. Согласно одной более поздней легенде, книжнику Асафу, сыну Бахарии, удалось колдовством создать это чудо искусства, когда он произнес непроизносимое имя Аллаха.

Существенная разница с иудейской традицией заключается в том, что в суре царица изображена без демонических черт. Как и в «Targum Scheni», сцена визита разыгрывается в стеклянном дворце Соломона. Точно так же царица подверглась обману зрения и приподняла платье, чтобы пройти по воображаемой воде, однако ее ноги не были ни волосатыми, ни деформированными. Она не принадлежит к царству демонов, как в еврейской легенде. Очевидно, в Коране демонизация царицы была сознательно устранена. Отрывок текста, где речь идет о «диагностике зеркалом», похоже, находится не в том месте. Он, собственно, должен располагаться до начала беседы царя и царицы. Это указывает на более позднюю вставку, которая должна была исправить традиционно отрицательное описание царицы Савской.

Соответственно поступали и более поздние исламские авторы, правда, не в пример открыто. Так, историограф Ат-Таалаби в истории пророка рассказывает о двух злых джиннах, которые боялись, что Соломон может жениться на царице Савской, носящей теперь имя Билкис:

«И джинны хотели отвратить от нее Соломона и очернить перед ним ее доброе имя говоря: «Билкис, правда, разумна, но у нее вместо стоп ослиные копыта, а также волосатые икры, потому что ее мать принадлежала к джиннам». В отсутствие Билкис джинны, по приказу Соломона, быстро построили роскошную комнату из стекла, белого, как вода. После этого Соломон призвал Билкис: «Войди в мою роскошную комнату!» Но когда Билкис увидела пол, она приняла его за маленькое озеро и обнажила икры, чтобы подойти к Соломону. Соломон, используя эту возможность, посмотрел и увидел, что ее ступни и икры были такими же красивыми, как у других людей, только на икрах росли густые волосы».

Мы хорошо понимаем, что рассказчик кое-что знал о демонических свойствах царицы. Он знает предания о волосатости ног и даже о дьявольском уродстве ноги. Однако он делает эти знания относительными. Ослиное копыто оказывается злым вымыслом джиннов, а волосатость ног признается, но Соломон и рассказчик не придают этому никакого значения. Таким образом, все оказывается дьявольским заговором против царицы. Умнее джиннов был Соломон, который с помощью изощренной «диагностики зеркалом» убедился в нормальном физическом строении царицы. Увлекательно наблюдать, до какой степени мусульманских миниатюристов занимали ноги царицы. К этой теме особенно часто обращалась персидская придворная живопись 16 и 17 вв., прежде всего во времена шаха Аббаса (1588–1629). Этот выдающийся представитель династии Сафавидов содействовал расцвету книжной живописи. Заслугой Аббаса Великого было объединение раздробленного на мелкие уделы персидского царства в единое государство. Его терпимость к христианам и открытая миру торговая и культурная политика отмечались европейскими путешественниками, равно как и его строительная деятельность в городе Исфахане, который с его мечетями и дворцами и сегодня принадлежит к красивейшим городам мира.

В эпоху Сафавидов относительно самостоятельной была роль женщины. Например, о повальном ношении чадры даже не могло быть речи, несмотря на все попытки шиитов внедрить этот якобы древний мусульманский обычай. Из путевых заметок европейцев можно даже узнать, что персидские женщины не только не носили чадры, но были одеты уж слишком свободно. Это скандализовало христианских путешественников.

Изображения царицы Билкис, всегда нарисованной без чадры, подтверждают этот факт. Сцены встречи с Соломоном на этих картинах никогда не происходят во дворце, а в райском на вид саду. Растения, животные, люди пребывают в полном согласии. Через сад течет ручей, покрытый стеклянной плитой.

На одной, хранящейся в Париже, миниатюре изображен момент, когда царица переходит через покрытый стеклом ручей. Соломон, сидящий на троне в венце с лучами, внимательно смотрит на нее. Его визирь Асаф тоже наблюдает за сценой, на дереве сидит удод, а злой джинн уставился на ноги Билкис. Но на ней белые носочки, художнику не было нужды изображать волосатые икры, так как он нарисовал царицу в полупрофиль. Так он избегает при ее изображении всяких демонических признаков.

Миниатюристы, видимо, прилагали все старания, чтобы завуалировать известные им рассказы о демонической волосатости ног. Интересным примером этому является миниатюра, сделанная для «Majalis al-ushshag» («Собрание любящих»). На заднем плане выстроились джинны, оклеветавшие царицу перед Соломоном. На переднем плане царица, в отличие от всех известных нам легенд, переходит настоящий ручей, вода которого кружится вокруг ее ног.

Почему художник, нарисовавший миниатюру в 1552 г., отказался от изображения стеклянного пола, вряд ли можно однозначно объяснить. Возможно, прав английский ученый Томас Арнольд, к мнению которого присоединился также известнейший знаток персидской книжной живописи У. Робинсон. Объяснение звучит так: художник нарисовал ноги царицы под водой, чтобы избавить себя от неприятного ему изображения волосатых ног. Не только мы, но и зрители на картине потрясены этим положительным оборотом, особенно Соломон, который в знак удивления приложил палец к губам.

Мы видели, что царицу Билкис на миниатюрах с большой изобретательностью освобождают от демонических признаков. Такими же положительными являются изображения сидящей на троне царицы, основой для которых послужил рассказ в Коране. Часто царица сидит напротив восседающего на троне Соломона, как, например, на титульном листе «Khamsa», собрания стихотворений персидского поэта Низами. Или на титульном листе собрания сочинений мистика Саади. Там Соломон советуется со своим визирем Асафом по поводу демона Сакхра; царица Савская сидит на троне, рядом с ней гонец Соломона — удод.

Наконец, есть миниатюры, на которых Соломон и Билкис сидят на троне вместе. Предпосылкой для этого сюжета служит широко распространенная легенда о браке обоих монархов. Это рассказано, например, в народном романе «Семь тронов» персидского писателя Джами. В главе «Salaman va Absal» есть небольшое эссе на классическую тему о неверности женщин. Здесь царица Савская признается в свободном взгляде на половые отношения:

Однажды сидели на троне суда Сулейман и Билкис и открывали друг другу тайны. Оба сердца были обращены к правде, не подверженные влиянию лжи и обмана. Сказал царь истинной веры Сулейман: «Хотя я имею царское кольцо, Не проходит ни один день и ни один человек через мои ворота, Чтобы я не посмотрел на его руки. Только тот, кто приходит не с пустыми руками, Завоевывает уважение в моих глазах». Тогда Билкис смущенно выдала тайну От чистого сердца и сказала: «Никогда, ни ночью, ни днем, не пройдет мимо меня юноша, Кому бы вслед я страстно не посмотрела И не сказала бы себе, Ах, если бы он утолил мою страждущую душу!

Нас удивляет непринужденность изображения придворной жизни в этом тексте. Соломон жаждет подарков, Билкис тоскует по любви и симпатии.

Но художник, изобразивший эту сцену, дает «беспутным мыслям» интересное истолкование: царь и царица равноправно сидят друг с другом на одном и том же троне. Злой дух позади царя изгнан в сад, тогда как сам царь разговаривает с одним из своих крылатых добрых джиннов. Но более содержательно изображена царица: положение головы и направление взгляда по диагонали фокусируют внимание на сцене, которая разыгрывается слева внизу у входа во дворец. Там изображен человек вполоборота, протягивающий милостыню нищему. Как же выглядит этот щедрый молодой человек?

На нем одежда, по окраске и вышивке похожая на Соломонову, а красную накидку он набросил точно, как царица Билкис. То, чего добивался художник этим изображением, удачнее всего можно назвать социальной интерпретацией текста Джами. Книга изображает двух самовлюбленных, эгоистичных монархов: жадного до подарков Соломона и жаждущую любовных утех царицу. А художник показывает щедрость, добродетель царей, которые делятся и с другими. Изображены не берущие царь и царица, а дающий юноша, в котором, вплоть до одежды и черт лица «отображены» царь и царица. Щедрость, говорит нам картина, вот истинная добродетель монарха!

Миниатюра была нарисована для султана Ибрагима Мирзы (1540–1577) и задумана как завуалированный призыв к социальной ответственности государя.

Не в пример жестче осуждает поэт Низами дурные привычки Соломона и Билкис. В своем собрании сочинений он рассказывает о женитьбе и рождении парализованного ребенка. Этот ребенок мог быть исцелен при условии, что августейшая чета откроет Аллаху свои тайные желания. Царица признается, что хочет обмануть своего супруга. Царь же признается, что, несмотря на огромные богатства, вожделеет к чужому добру. Низами предлагает, можно сказать, современное истолкование: тот, кто во время религиозного таинства признается и высказывает сокровенное, получает спасение и исцеление. Наоборот, умолчание влечет паралич и болезнь — глубокомысленный и вполне убедительный для современного сознания вывод.

Царица Билкис изображалась не только как представительница придворной культуры. На миниатюре 1590 г. она лежит под деревом, непринужденно опершись на подушки. Напротив нее на пальме сидит удод с письмом Соломона в клюве. Ее облегающее фигуру одеяние украшает орнамент из вьющихся растений, куда вписаны человеческие и звериные головы. Кажется даже, что растительность пробивается сквозь них. Это переплетение растительных, животных и человеческих элементов отражает не только особую склонность к естественному, живому миру. Здесь ощущается даже некое мистическое единение, которое нас, возможно, удивляет. Ведь ислам часто изображается как жестко следующая законам религия. Этот предрассудок, ввиду тех мистических течений, которые всегда сопровождали религиозный и политический радикализм ислама, особенно отчетливо проявляется в мистике суфизма; с этим направлением исламской религии был тесно связан царский дом Сафавидов.

Мистический портрет царицы Савской создал также крупный персидский писатель Джалаледдин Руми в четвертой книге своего основного произведения «Masnawiye ma’navi». Это духовная дидактическая поэма, поэтический комментарий к Корану в шести книгах с почти пятью тысячами двустиший. В рассказах, раздумьях и аллегориях мистик вновь и вновь клянется в своей любви к Богу и стремлении к этой любви.

В этой книге речь идет о посещении Соломона посланцем царицы Савской, который приводит с собой сорок нагруженных золотыми слитками мулов. Однако по сравнению с богатством Соломона эти подарки кажутся ничтожными и малоценными. Соломон ставит гонца на место:

«Я прошу вас не делать мне никаких подарков, я прошу вас быть достойным подарков, которые я вам даю. Ибо есть у меня редкие подарки от Невидимого… Поклонение звездам дает золото, обратите же свое лицо к тому, кто сделал эти звезды…»

Настоящий подарок состоит в почитании Бога, а не золота. Поэтому Соломон ждет в качестве подарка от царицы «ее чистое сердце», ее признание единственного Творца. Она должна поступиться даже своим политическим господством: тому, кто смиренно склоняет голову перед Богом, он дает сотни царств, которые не принадлежат к этому миру.

Слаще, чем двести царств, пусть теперь будет почитание Бога. Правда, впоследствии Соломон признается царице, что она, если «завоюет» его, Соломона, может сохранить царство. Царица соглашается на предложение Соломона и отказывается от своего царского сана и богатства, как это подобает «возлюбившей Бога». Дворцы и фонтаны кажутся ей теперь «кучей навоза».

Но мистический отказ от всего мирского имеет свои границы. Сердце царицы привязано по крайней мере к одной вещи — ее трону. Соломон догадывается об этом и позволяет его привезти. Рассказано ли это, чтобы показать власть Соломона, или это должно облегчить царице отречение? Мы этого не узнаем, потому что, как ни странно, сам визит не описан. Религиозный комментарий полностью отходит от истории, и остается только призыв мистика к царице: «Поднимись, о Билкис! Иди и посмотри на свое царство! Собирай жемчужины на берегу божественного моря! Сестры твои живут на прекрасном небе…»

«Настоящая» царица поэта вообще не интересует. Образ служит ему только для мистического обращения ко всем читателям его произведения. Билкис становится олицетворением любой души, отказывающейся от мира. Подобно тому, как мистик все больше отказывается от мира, так и образ царицы Савской из любительницы земных радостей трансформируется в смиренную верующую.

Эротически-мирской вариант мистической Билкис мы находим в некоторых стихах персидского поэта Хафиза, имя которого («Тот, кто знает на память Коран») означает: этот поэт считается мастером особо излюбленной в персидской поэзии стихотворной формы — газели, то есть стихотворения состоящего из двустиший от шести (до пятнадцати). В одном из широко распространенных среди индийских мусульман стихотворном сборнике мы находим следующие стихи Хафиза:

Та смугляпочка, с которой я вкусил все наслажденья, Радость с пьяными глазами — только в ней залог спасенья! И хотя на свете много обольстительных красавиц — Только в ней равно прекрасны и уста, и их реченъя. Дивный лик, талант великий, и при этом — непорочность! В ней все помыслы Аллаха воплотились, вне сомненья. Есть на этом дивном лике родинка над верхней губкой… Это — гибель для влюбленных, это — знак уничтоженья! Видит бог: моя смуглянка собирается в дорогу! Как же раненое сердце будет жить без утешенья? Как втолкуешь вам такое: та, которая убила, Лишь одна владеет дивным даром воскрешенья! Можешь смело полагаться на почтительность Хафиза, Ибо ты великодушна и достойна уваженья. (Пер. Германа Плисецкого)

Здесь перечислены достоинства безымянной царицы, но гораздо важнее их «родинка над губкой», ее глаза и ее уста — признаки ее обаяния. И не отделение души от Бога приносит страдание, а расставание с любимой царицей.

В этом стихотворении звучит плач по любимой женщине. Мистическое восхищение царицей выросло в эротическое.

В мистической интерпретации образ царицы Билкис в исламской традиции достиг совершенства. Но наряду с этим представлением есть и другое, резко противоположное восхвалению царицы. Имеется в виду история ее насильственного вступления на трон, подробно рассказанная Ат-Таалаби. В начале ее царствования произошла запутанная история со сватовством и свадьбой с отнюдь не идиллическим результатом — несправедливым убийством соперника в царской власти. Легенда о «справедливом» тираноубийстве звучит так:

«Когда умер ее отец, он не оставил другого потомства, кроме нее (Билкис). Но она стремилась к власти и попросила свой народ покорится ей. Одна часть народа исполнила ее просьбу, другая же не подчинилась. Эта другая часть выбрала царем над собой мужчину. Так образовались две партии. Каждая из них завладела одной частью йеменской земли. Однако мужчина, которого они сделали царем над собой, плохо повел себя по отношению к своим подданным. Дело зашло так далеко, что народ пожелал его свергнуть, но сделать ничего не смог.

Когда Билкис узнала об этом, она вознегодовала и через посольство предложила ему себя в жены. Царь внимательно выслушал послов и велел ей ответить: «Что мешает мне посвататься к тебе, раз я могу на тебя рассчитывать?» Она велела ему сообщить: «Никогда меня не оставляло сильное влечение к тебе. Ты — равная мне по происхождению, достойная партия. Собери мужчин моего народа и при них посватайся ко мне!» Тогда царь собрал мужчин ее народа и пожелал перед ними взять Билкис в жены. Но они ему возразили: «Мы не верим, что она пойдет на это». Но он сказал: «Но она первая затеяла это. Я хочу, чтобы вы ее выслушали и убедились». Мужчины пошли к Билкис и сообщили ей о сватовстве царя. Билкис сказала: «Да, я действительно согласна!» После этого народ выдал ее замуж за царя.

В качестве невесты она была приведена в его дом в окружении большой челяди и других сопровождающих, так что весь царский дворец был ими заполнен. Придя туда, она дала ему выпить вина, чтобы он опьянел. Тогда она отрубила ему голову и в ту же ночь вернулась в свой дом. Когда рано утром люди проснулись и увидели своего царя мертвым, они поняли, что это сделала та, на которой он хотел жениться, что с ее стороны это был ловко подстроенный обман. Они собрались у Билкис и сказали ей: «Ты больше всех достойна власти». Билкис ответила: «Если бы не было позора и оскорбления, я бы его не убила. Но я увидела, что его злые поступки все ширятся, и вознегодовала и поступила с ним так, как только что поступила». После чего мужчины сделали ее царицей, и царство было в большом порядке».

В этом рассказе перед нами предстает не мистически просветленный женский образ. Мы видим воинственную женщину, которой приписана важная роль в истории освобождения народа. Не династические притязания или соображения брачной политики узаконили ее власть, а справедливое «убийство тирана».

Рассказ напоминает историю Юдифи, которая по сходным мотивам убивает персидского тирана Олоферна. По всей вероятности, еврейка Юдифь послужила примером для тираноубийцы Билкис.

История убийства тирана кажется нам интересной также в качестве примера как бы «архаического» женского образа. Не может быть и речи об изнеженности и приниженном положении женщины. Царица Савская не позволила оградить себя, подобно дворцовому декоративному растению. Значит, ислам, ориентированная на мужчин религия, хранил воспоминания о женщинах, которые не «ударили лицом в грязь». Следы доисламской эпохи, когда в арабских странах царицы возглавляли общество, не смог полностью уничтожить даже ислам.

Придворным портретам царицы и мистически углубленному в себя женскому образу противопоставлен тип воинственной женщины. И мы должны признать, что в истории исламской религии этот образ самоутверждающейся женщины не подвергался демонизации и очернению.

Извилистыми тропами весть о «мужеубийце» царице Савской дошла до Европы и там, завуалированная и зашифрованная, появляется на алтарной картине, тайна которой привлекала и отталкивала зрителей. Имеется в виду «Каббалистическая доска принцессы Антонии», которая находится в небольшой церквушке в Бад-Тейнахе, затерянной в долине Северного Шварцвальда, недалеко от Кальва. Странная картина, заказанная вюрттембергской принцессой Антонией, задуманная Иоганном И. Штрелином, Иоганном Л. Шмидлином и Иоганном Валентином Андрее, нарисованная совершенно забытым сегодня придворным художником Иоганном Фридрихом Грубером и, наконец, выставленная в церкви в 1673 г., к пятидесятилетию принцессы. Странной, прежде всего, является идейная подоплека картины: все участники были протестантами, изначально проникнутыми иконоборческой набожностью Реформаций, но между тем достигшими мистической, натурфилософской глубины протестантской веры.

Вокруг принцессы Антонии в Тюбингене сформировалась группа ученых, которые занимались каббалистическими и софистическими «тайными науками». Огромным было значение придворного проповедника Иоганна Валентина Андрее. Еще в 1604 г. он опубликовал «Химическая свадьба Кристиана Розенкрейца», произведение, которое дало непредвиденный стимул для вольнодумного движения розенкрейцеров. Книга привлекла внимание. Ортодоксальные протестанты в 1639 г. в «Признании веры» заставили Андрее отречься от своей книги. Но это ничего не изменило в популярности розенкрейцеровских сочинений, которые пользовались большим авторитетом, особенно среди дворянства и крупной буржуазии.

Все это становится понятным, если вспомнить, что в это время Германию охватила Тридцатилетняя война (1618–1648) и Германская империя была раздроблена и существовала без центральной власти. Что оставалось духовно сильным и любопытным людям во время политических и религиозных смут? Только отправиться в «путешествие во внутренний мир», возвыситься над всем и почувствовать, что они находятся под защитой мистических мысленных построений.

Группа ученых вокруг принцессы Антонии более всего занималась «подземными течениями мысли», которые уже проникли в официальную религию. Это были каббалистические, гуманистические и натурфилософские традиции, которые тесно и непонятно для непосвященных переплелись друг с другом.

Розенкрейцеровские произведения Андрее, вероятно, дали направляющий импульс для алтаря в маленькой тейнахской церквушке, построенной между 1662 и 1665 гг., чтобы избавить высокопоставленных отдыхающих от трудной дороги в церковь. Но картины алтаря натолкнулись на полное непонимание и неприятие и в конце концов были преданы забвению.

Нас особенно интересует наружная сторона створчатого алтаря, где на пяти расположенных друг над другом полотнах изображены многочисленные персонажи, кстати, исключительно женщины. Они в длинной процессии устремляются вверх, к небесной свадьбе. В конце пути Иисус возлагает корону на красивую девушку. Кто она?

Может быть, Суламифь, которая, согласно мистической интерпретации «Песни Песней», движется навстречу жениху? По крайней мере, ее дорогие одежды указывают на это. Но одна пряжка содержит монограмму принцессы Антонии, заказчицы алтаря. Это доказывает ярковыраженную уверенность принцессы, пусть она и принимает корону, смиренно преклонив колена.

На небесную свадьбу с принцессой Антонией, как бы в роли сопровождающих, стремятся многочисленные женские персонажи из Ветхого и Нового Завета. Почти все процессии, вплоть до нижней группы, воспаряют в облаках к небу. Плотно прижатые прикасающиеся друг с другом, поддерживая и торопясь, они представляют собой большое сообщество. Когда в христианском искусстве был оборудован подобный алтарь женщин?

Наш особый интерес вызывает фигура женщины, которая стоит в третьем ряду и привлекает внимание уже потому, что она чернокожая. Эта африканка — царица Савская. На ней дорогие украшения, она держит большой золотой поднос с бесчисленными драгоценностями из золота и серебра.

Особенно бросается в глаза ее соседство со стоящей справа от нее женщиной, которая держит в руках отрубленную мужскую голову. Речь идет о Юдифи, убийство ею персидского царя Олоферна всегда прославлялось. До настоящего времени в исследованиях был отмечен только внешний факт соседства царицы Савской и еврейской героини, но внутренняя связь между двумя женщинами так и осталась необнаруженной. Исламская легенда о тираноубийстве царицы Савской, которую мы знаем из рассказа Талаби, позволяет нам признать их сходство: они связаны друг с другом тираноубийством.

Вероятно, мы можем исходить из того, что исламская легенда о Билкис была известна в кругу принцессы Антонии. В любом случае стоит предположить, что эта группа была положительно настроена по отношению к исламским идеям. Так, придворный проповедник Иоганн Валентин Андрее в своем популярном произведении «Химическая свадьба» сообщает о многолетнем пребывании — Кристиана Розенкрейца в Аравии. Розенкрейц, вернувшись домой, столкнулся с невежеством и неприятием и хотел даже основать «республику ученых», по арабскому и африканскому образцу, возможно, модель для ученых, вокруг принцессы Антонии. По крайней мере, мы можем предполагать, что в таком обществе, которое стремилось свести в единую мистическую систему тайную и сокровенную мудрость всех народов, нашлось место и для царицы Савской как тираноубийцы.

Ответственность за «воинственную» царицу Савскую мы возложили на исламскую традицию. Теперь находим ее в подобной роли в иллюстрированной ру-копией по «военным наукам» позднего средневековья под названием «Bellifortis» («Храбрый в бою»). Ее автор нам известен — Кондар Кюезер, написавший ее в 1405 г.

Это книга о разного рода вооружении, являющихся плодом фантазии военных машинах, об осадных лестницах и катапультах, одурманивающих средствах и порохе. Среди многочисленных цветных миниатюр находится изображение царицы Савской, одно из самых замечательных изображений «черной» царицы вообще. Она стоит на шаре в зеленом, отделанном горностаем платье со скипетром и державой в руках, голову украшает корона, усыпанная драгоценными камнями. Все эти атрибуты характеризуют ее как идеальную государыню.

Но что делает царица Савская в учебнике по военному искусству? Что связывает ее с биографиями таких великих полководцев, как Александр Великий и Цезарь, которым тоже нашлось место в книге? Теперь мы знаем, что Конрад Кюезер в свите будущего венгерского короля и императора Жигмонта участвовал в крестовом походе против турок, который 28 сентября 1396 г. у Никополя, на Нижнем Дунае, закончился сокрушительным поражением. Возможно, воинствующий исламский дух привел царицу Савскую в учебник по военному искусству.

Однако интересно, что миниатюра, принадлежащая пражской художественной школе, выходит далеко за рамки фрагмента из текста. Конрад Кюезер был буквально очарован чернотой царицы, которую он объясняет следующим образом:

Я прекрасна и целомудренна, здесь стоит мой портрет, Созданный художником. Юноши могут увидеть в нем, Что хотят. Но если ее стыдливость будет оскорблена взглядом, Тогда она пугливо спрячется за воздушное покрывало, И оно легким дуновением сбросит черноту с ее лица. Когда она опять здесь, она, как и раньше, Будет оставаться чернокожей.

Не хватало еще, чтобы царица была наделена естественной чернотой! Беззащитная перед назойливыми взглядами похотливых юношей, она сделала себя неузнаваемой с помощью черной пудры или даже сажи. Когда она скрывается от назойливых взглядов, то подставляет себя ветру, который сдувает с нее черноту. Но если она снова возвращается на всеобщее обозрение, то опять наносит черную пудру на лицо, и ее поклонники могут видеть в ней, кому что хочется.

Конрад Кюезер, очевидно, ввел нашу прекрасную и грациозную царицу, чтобы продемонстрировать весьма прозаическую функцию пуховки. И действительно, на портрете царицы появляется рисунок пуховки, а еще раньше были описаны всякого рода «окуривания», среди которых окуривание для волос, чтобы сделать себя неузнаваемым для врагов. Если миниатюрист представлял себе идеальную государыню, то Конрад Кюезер скорее имел в виду хитрую царицу, которая ловко ускользала от мужских взглядов.

Как ни странно, исламские ученые почти не занимались объяснением имени «Билкис». Тем энергичнее этим занялись современные ученые. На их взгляд, «Билкис» является родственным словом греческому «pallakis» и/или древнееврейскому piligesh (pilgesh), с которыми были связаны отнюдь не лестные значения «наложница», «любовница», «младшая жена» и т. д. Эту трактовку оправдывают легендами о царице Савской, где содержится намек на возможные сексуальные отношения между ней и Соломоном.

Наоборот, безобидным выглядит объяснение, которое базируется на ошибочном прочтении: еврейский историк Иосиф Флавий назвал царицу «Ника-улис», что в арабской транскрипции могло быть искажено в «Билкис».

В некоторых арабских текстах царица зовется «Балмака» или «Ялмака», «Ялааммака», «Иллумку», «Алмака» и. т. д. Некоторые арабские ученые считают имя «Балмака» настоящим, а «Билкис» — прозвищем.

Имя «Балмака» (в отличие от «Билкис») этимологизируется. В нем содержится форма имени одной из важнейших савейских богинь, которая на многих надписях зовется LMQH, то есть Алмака. Этой богине посвящено много храмов, а «Б» в «Балмака» объясняется формулировкой посвящения. Это означает «в честь…», «при помощи» — с помощью Алмаки. В этом имени угадывается савейское слово «светить». Алмака — это богиня звезд, которую многие отождествляют с богом Луны, другие же, как например лучший знаток Йемена своего времени аль-Хамдани, — с богиней Венерой.

Исламская традиция связывает эту богиню с образом набожной мусульманки Билкис. Соответственно называется известнейший храм Алмаки в Марибе, сейчас храм Билкис. Правда, имя Алмаки доказано надписями; Билкис же появляется в гораздо более поздних исламских свидетельствах.

У исламских верующих с их последовательным монотеизмом вызывало отвращение зримое воспоминание о доисламском политеизме, почитании солнца, луны, звезд. Поэтому все было сделано для того, чтобы развенчать этих богов, а в Сабе — Алмаку. Вот здесь-тο пришел на помощь образ царицы Савской, которая, по свидетельству Корана, была обращена Соломоном в ислам. Метод кажется простым: древняя богиня Алмака связана с царицей Билкис по имени, и Балмака (Билкис) становится мусульманской царицей. То же самое проделала исламская теология с главным храмом ислама Каабой, который стал исламским после перепосвящения. В Марибе это «унаследование» сложилось успешно; надписи свидетельствуют, что имело место ежегодное паломничество к храму Балмаки, сопоставимое с желанным для каждого мусульманина паломничеством в Мекку.

Билкис завладела не только храмом Алмаки. Недалеко от храма стоят многочисленные опоры, которые у древних арабских авторов называются «троном Билкис». Йеменское население до сих пор почитает колоннаду в Сирвахе (Хаулан), приблизительно в сорока километрах от Мариба, также в качестве «трона Билкис». Он, между прочим, находится в непосредственной близости от другого храма Алмаки. Эта колоннада пробуждает восторженные воспоминания даже в наши дни: «В окрестностях Сирваха был когда-то райский сад, в котором стоял трон Билкис. Он был высотой в тысячу метров…», — так сказал в 1976 г. в одной из телевизионных передач житель Йемена.

Как сообщает аль-Хамдани, царице Билкис были посвящены дворцы и крепости:

«Мухаммед ибн-Халид рассказал, что Соломон, сын Давида, с Билкис, дочерью Или-Шарха, царицей Савской, послал несколько джиннов, чтобы они построили для нее крепость… Один из демонов написал книгу, в которой были перечислены все крепости, построенные вокруг деревень аль-Бауна».

Аль-Хамдани рассказывает, что джинны проломили гору у аль-Бауна для водопровода, который на самом деле относится к химьяритской эпохе. Его руины можно видеть до сих пор. Согласно Ат-Таалаби джинны воздвигли крепости также в Салине, Гумдане и в других местах. Их великолепие и красота были несравненными. Поэты воспевают Салин только оплакивая крепость:

Царскую крепость уничтожила Разрушительная сила судьбы. В ее стенах лают лисицы, Пустынны теперь ее покои.

Обращение в ислам древних храмов, мест культового поклонения и сооружений из-за связи с мусульманской царицей Билкис не ограничилась южноаравийским пространством. Писатель Якут сообщает о двух тронных колоннах, которые стояли в Дамаске. В Анкаре находится колонна высотой свыше сорока метров, которая была воздвигнута, вероятно, императором Юлианом Отступником. Поставленная в его честь колонна сейчас называется Belkiz Minaresi, минарет Билкис. На южном побережье Турции, приблизительно в сорока километрах восточнее Анатолии, находится деревня под названием Билкис. Статуя Вакха в бывшем римском театре называется Bal-Kiz, («медовая девушка»), вероятно, намек на популярность царицы Савской. И, наконец, в Турции, недалеко от сирийской границы находится Tell Belkez, холм Билкис.

В курдской части Персии, между Тебризом и Хамаданом, приблизительно в ста пятидесяти километрах южнее озера Урмия стоит труднодоступная гора высотой в три тысячи метров, увенчанная руинами Tahti-Bilqis («трона Билкис»). Говорят, что Соломон посоветовал царице Савской поправит здесь здоровье. Нет ничего удивительного, что в непосредственной близости расположен Tahti-Suieyman, об этом «троне Соломона» рассказывается в следующей легенде:

«Царь женился на Билкис, но ее любви добиться не смог. Тогда он послал стаю птиц, которые должны были найти самое холодное место на земле. Но на следующее утро птицы вернулись, не добившись успеха. Только одна вернулась домой вечером следующего дня. Она рассказала пославшему ее, что нашла вершину, которая была такой холодной, что ее крылья примерзли к земле.

После этого Соломон пустился в путь и разбил лагерь в этом самом холодном месте на земле. Царица мерзла и наконец превозмогла себя и переселилась в теплую палатку Соломона. Царь выиграл! На следующее утро он колдовством вызвал из недр горы теплый источник, в котором могла купаться царица!»

Под «местом исцеления», возможно, имеется в виду горное озеро Tahti-Suleyman, у которого когда-то находился храм огня. То светло-зеленое, то темно-синее, озеро расположено в вулканическом кратере. Согласно легенде, как в свое время царица Савская, в нем раз в тысячу лет купается дева После этого она родит сына, который станет жрецом огня: намек на древнеперсидский: культ огня.

Особенно интересное предание связано с Тадмуром в современной Сирии, который в древности назывался Пальмирой. Биограф пророка Мухаммеда Хусейн бен Мухаммед бен аль-Хасан рассказывает, что во время правления халифа Валида I (705715) в городе был найден огромный саркофаг со следующей надписью:

«Это саркофаг и носилки благочестивой Билкис, супруги Соломона, сына Давида. Она стала мусульманкой на двадцатом году своего царствования, вышла за него замуж в день Асура и умерла во 2-й день Рабиа на 27-м году своего царствования и была похоронена ночью под стеной Тадмура, и никто об этом не узнал, кроме могильщиков».

Когда подняли крышку саркофага, оказалось, что тело не разложилось. После этого халиф приказал построить над захоронением мраморный склеп.

Еврейская каббалистическая легенда представляет все это совсем иначе. Царица действительно была похоронена в Тадмуре, но не как благочестивая мусульманка, а как злая дьяволица. И с тех пор Тадмур считается зловещим приютом демонов. Отвращение к сирийскому городу могло иметь и другие причины, так как там с 267 по 272 г. жила царица Зенобия, подозрительно относившаяся к евреям, правда, не без оснований. Эта царица осмелилась дать отпор римскому императору. В конце концов Аврелиан приказал доставить ее в Рим, где она и провела старость, недалеко от виллы Адриана в Тиволи, к удивлению, оставленная в покое римским императором. Зенобия для укрепления своей власти предприняла неожиданный ход. Она призвала парфян на помощь против римлян. Сверх того, перешла в иудейство, что категорически отрицает Талмуд. Зенобия симпатизировала также Павлу Самосатскому, чье понимание христианства натолкнулось на ожесточенное сопротивление. Он оспаривал единосущность… Иисуса как человека и Бога, что церковь считала «иудейским» истолкованием и вела с этим борьбу.

Для евреев возникла противоречивая ситуация. Лучше всего было отправить в ад к злым духам симпатизирующую епископу царицу, а также самого епископа Павла, который якобы распространял иудейскую религию.

В какой-то степени царица Савская и царица Зенобия похожи друг на друга, их биографии во многих отношениях совпадают. Например, обе женщины властолюбивы, обе представляли торговые культуры на окраине цивилизованного мира.

Каким бы отрицательным ни был образ царицы Савской и в этой еврейской легенде, такая оценка не смогла помешать исламской религии.

Многие места, носящие ее имя, свидетельствуют о популярности царицы Билкис. Только благодаря связи с «благочестивой мусульманкой» они смогли стать «спасенными» для ислама.

Глава 6 ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ЖИВОТНЫХ

Положительный образ царицы Савской удивляет и завораживает своими разнообразными преломлениями и изменениями. Общей для отдельных вариантов является основная идея «благочестивой мусульманки». Поэтому она могла и должна предстать в персидской книжной живописи грациозной и по-придворному элегантной царицей. В ее связи с Соломоном не было ничего зазорного, поэтому они оба фигурировали как воплощение и образец идеальной царственной пары. С любовью обрисован ее мистически углубленный образ в суфизме, но ею восхищались и как воинственной «тираноубийцей». Глубокое уважение к ней проявилось прежде всего в том, что она как святая освящала культовые места и этим спасала их от гибели.

Однако именно это повлекло за собой то, что на нее была брошена значительная тень. С одной стороны, царица Билкис служила «обращению в веру» доисламских культовых мест, но, с другой стороны, колорит древних культов надолго оставил свой отпечаток даже на ней, «благочестивой мусульманке». Мы помним о рассказанной Ат-Таалаби легенде, где злые демоны оклеветали ее перед Соломоном. Ослиная нога и чрезмерная волосатость обезображивали ее, так утверждали те демоны. Но царь Соломон с помощью своей «диагностики зеркалом» в стеклянном дворце смог доказать, что эти сведения демонов были злокозненной клеветой. Так она, несмотря на все ложные обвинения и слухи, продолжала почитаться, как «благочестивая мусульманка».

Однако мы задаем себе теперь вопрос, не кроется ли за этой легендой об ослином копыте нечто большее, чем клевета демонов.

Поэтому мы занялись некоторыми увлекательными рассказами о происхождении царицы Билкис. Αт-Taалаби сообщает в своей подробной истории Билкис, что «кто-то из ее родителей принадлежал к гениям» (добрым джиннам). Он ссылается на двух информаторов, на Ибн-Маимуна и Абу-Хурайра. Таалаби говорит, что последний основывался даже на свидетельстве Мухаммеда. Но изучение Корана и других канонических текстов, хадитов, не дало никаких результатов. Следовательно, почти невероятно, чтобы сам Мухаммед возводил происхождение царицы Савской к джиннам.

Персидские предания сообщают более точные сведения. Ее отец был князем, а мать — пери (добрым джинном), так сказано у Белами, визиря сасанидского султана Мансура, во второй половине 10 в. Мы придерживаемся следующего мнения: образ царицы Савской не освободился от демонических черт. Вероятно, причиной является близость царицы Билкис к языческим храмам доисламской эпохи. Однако в исламе осталась преобладающей тенденция как-то смягчить эту демонизацию. Даже если один из родителей царицы и принадлежал к джиннам, все-таки он был «добрым джинном».

В одном южноарабском сказании эти связи проявились особенно четко. Легенду многократно повторяли. Нашван ибн-Саид в уже известной нам «Химьяритской книге царей» 12 века пересказывает ее следующим образом:

«Эль Хадхад страстно любил охоту. Однажды во время охоты на львов он заблудился в пустыне по ту сторону границы своего царства и увидел газель, которую преследовал волк. Эль Хадхад забыл цель своей охоты и начал теперь охотиться на волка, который, следуя за газелью, заблудился в скалистом ущелье на склоне горы. Хадхад убил волка и принялся преследовать газель, которая, воспользовавшись возможностью, ускользнула.

После безрезультатной травли царь удалился от своего дворца. Тут он вдруг увидел перед собой большой город из металла, который стоял на четырех колоссальных серебряных колоннах и возвышался над лесом из финиковых пальм и различных фруктовых деревьев.

Изумленный царь остановился у подножья одной из серебряных колонн. Вдруг колонна открылась, и из нее вышел человек, поздоровался с ним и сказал: «О, я вижу, что ты удивлен, но я дам тебе объяснение. Это город Мариб, который носит то же название, что твоя столица, и населен духами и колдунами, я же их царь Талаб ибн-Саб». Когда они разговаривали, к ним подошла девушка необычайной красоты, которая, не обратив на них внимания, вошла в город. Царь Хадхад, как зачарованный, смотрел ей вслед и нетерпеливо спросил царя, каким духом была девушка. «Это моя дочь, — ответил чужеземный царь, — ты ее не узнаешь? Она — та газель, которую ты преследовал, убив волка».

Царь Хадхад тут же попросил девушку в жены. После того как царь Талаб дал свое согласие, было оговорено, что свадьба состоится через месяц в присутствии знатнейших вельмож и свиты обоих царей. Получив обещание, царь развернулся, чтобы пуститься в обратный путь, но буквально через несколько шагов потерял город из виду.

Вернувшись во дворец, царь не сообщил своим придворным, что с ним произошло, но втайне с глубокой уверенностью готовился к свадьбе. Когда наступил установленный день, Хадхад с придворными и всеми вельможами отправился в путь и, к большому удивлению, обнаружил на том месте огромный дворец из сверкающего золота. Его большие стеклянные окна блестели как бриллианты чистой воды. Внутри дворца по металлическим трубам текла вода. Пальмы, кустарники и деревья с изысканнейшими плодами распространяли дурманящий аромат.

Царь духов торжественно встретил в своем дворце Хадхада и его свиту. Едва общество расселось, тотчас, как по мановению волшебной палочки, появились изысканные блюда и напитки. Внутри дворец был роскошно украшен дорогими коврами и золотым убранством. После трех дней пышных празднеств и церемоний была отпразднована свадьба. Так царь Хадхад женился на Харуре, дочери царя Талаба ибн-Саба. Дворец стал местопребыванием царственной четы, и позже в нем родилась царица Билкис».

Другие рассказчики знают еще больше. Ибн аль Атир сообщает, что Хадхад в качестве утреннего дара невесте уступил царю джиннов морской берег от Табрина до Адена. Однако Хадхад никогда не должен был спрашивать жену о причине ее поступков, так как это было бы вторжением в ее тайну. И действительно, произошло нечто странное:

«Родился удивительно красивый мальчик, но отцу не пришлось этому порадоваться. Мать отдала младенца ворвавшемуся в дом пламени, которое тотчас же исчезло вместе с ребенком.

Родившаяся Билкис была отдана на воспитание собаке. Хадхад с трудом подавил свой гнев, но когда, как он считал, произошло третье неприятное событие, прервал молчание. Во время военного похода против бунтовщиков его жена-газель рассыпала драгоценную муку и вылила воду.

Она оправдывала свои поступки тем, что вода и мука были отравлены, пламя и собака были кормилицами, взявшими сына и дочь. Жена-газель ушла навсегда, но дух пламени вернул Билкис, будущую царицу Савскую».

Южноарабские истории интересны не только свойственными жанру сказки особенностями, но прежде всего толкованием происхождения Билкис. Все связанные с Билкис лица — ее отец Хадхад, мать Харура и дед Талаб — имеют странную близость к доисламским культурам, где священные животные играли важную роль.

Хадхад по имени напоминает Худхуда, удода, который играет выдающуюся роль в савейских легендах. Он «обнаруживает» царицу Савскую, только он в состоянии найти воду в пустыне, о чем сообщает Ат-Таалаби в случае путешествия Соломона в Йемен. Согласно другим преданиям, удод защищает Соломона от солнечных лучей и именно он доставляет письмо Соломона:

«Удод взял послание, чтобы доставить его Билкис. Та находилась в местности, которая называется Мариб и расположена от Сабы в трех днях пути. Когда удод прибыл во дворец царицы, ворота уже были закрыты, так как Билкис, ложась спать, закрывала ворота. Ключ всегда лежал у нее под подушкой. Удод вошел туда, где она спала, и бросил письмо ей на шею».

Вахаб ибн-Мунабби рассказывает, что напротив ложа Билкис было окно, в которое светило восходящее солнце. Как только солнце появлялось, Билкис просыпалась, поворачивалась к нему лицом и на коленях возносила ему молитву. Когда Худхуд подлетел к этому окну, он закрыл его своими крыльями, так что Билкис не заметила восхода солнца. Но, подумав, что солнце слишком долго не всходит, она наконец, встала посмотреть на него. В это мгновение птица бросила ей в лицо письмо.

Роль удода особенно подчеркивается на персидских миниатюрах, изображающих Билкис. Удод всегда находится недалеко от царицы. Некоторые миниатюры однозначно тематически определяются, потому что на них присутствует женщина с удодом.

Популярность Худхуда может быть связана с двумя обстоятельствами. Его украшает царский хохолок из перьев, его «придворный поклон» на арабском языке вошел в пословицу. Положение и роль легендарной птицы при дворе Соломона может прояснить один эпизод, рассказанный арабским писателем Казвини:

«Однажды Худхуд пригласил Соломона быть его гостем. «Меня одного?» — спросил Соломон. — «Нет, тебя и все твое войско я приглашаю на остров ко мне на пир».

Когда в назначенный день появился Соломон со своим войском, Худхуд взлетел в небо, поймал кузнечика, разломил его пополам, одну половину бросил в море и сказал: «Теперь ешьте, и кому не достанется мяса, то по крайней мере достанется бульон». Соломон и его люди рассмеялись, отсюда и произошла арабская пословица: «Если тебе не досталось мяса, пей бульон!»

По словам аль-Кисаи, Худхуд первоначально владел волшебным камнем Шамир. Удод зажал волшебный камень в клюве и отнес его Моисею, который нашел ему хорошее применение, использовав его в борьбе против Уга, свирепого чудовища. Позже камень Шамир оказал ценные услуги Соломону при строительстве храма. Строители не знали, чем обтесывать камни. А с помощью волшебного камня дело пошло так хорошо, что не понадобились железные инструменты. Утверждают, что не было слышно никакого строительного шума. В чем смысл истории? Она утверждает как минимум, что царица Савская через своего легендарного предка Худхуда причастна к таким великим таинствам, как строительство храма Соломона.

В других длинных мусульманских преданиях существует еще одна тесная связь между царицей Савской и волшебным камнем. Персидский визирь Белами в своей переработке «Истории мира» Ат-Табари пересказывает странную загадку царицы Савской:

«Соломон был в завоевательном походе против неверных в Йемене, когда узнал от Худхуда, что царица Савская все еще поклоняется солнцу.

Царица, со своей стороны, хотела ввести Соломона в заблуждение подарками. «Пусть он и ищет блага этого мира, — сказала она себе, — все равно он такой же царь, как любой другой, и никакой не пророк». После этого она послала ему один кирпич из золота, а другой — из серебра вместе с ларцом, в котором находился непросверленный рубин. Однако Соломон угадал содержимое ларца и приказал служащим ему демонам принести алмаз, чтобы просверлить рубин».

В других арабских легендах эта загадка передается несколько иначе. Байдвави рассказывает, что царица послала царю непросверленную жемчужину. В других легендах это был оникс с извилистым отверстием, через который нужно было протянуть нить. По совету архангела Гавриила, Соломон велит принести шелковичного червя, другой «белый червь» тянет нитку через оникс. В таком варианте эта самая известная загадка арабского фольклора дошла до наших дней.

Но не только удод связан с легендарным происхождением царицы Савской. В легенде, пересказанной аль-Масуди, Хадхад, отец Билкис, встречает не газель, а двух дерущихся змей, одну белую, другую черную, которая одерживает верх, а белой грозит поражение. Хадхад их разъединяет, убивает черную, белая же змея исчезает. В одной турецкой легенде белая змея оказывается красивым юношей, который велит царю жениться на его сестре, матери Билкис.

Связь со змеей в происхождении царицы не случайна. Культ змеи в ранней савейской культуре играл важную роль. Змеи находятся в тесной связи с культом Алмаки, часто изображены на фризах храмов и в наскальных рисунках вместе с газелями, горными козлами и антилопами. За пределами Южной Аравии змеи тоже считались «лунными животными», часто они выступают парами, возможно, как символ разных фаз луны.

Еще отчетливее, чем у Билкис, тесная связь с протоисламским культом проявляется у легендарного Талаба. С 3 в. до н. э. он известен как божество. Его имя означает «горный козел», а это животное тоже считалось священным в культе Луны.

Талаб в известной степени был «повелителем животных». В его честь устраивались ритуальные охоты, причем нужно было придерживаться определенных правил, которые установил Талаб. До начала охоты за животными ухаживали, и, вероятно, была установлена охотничья квота. Надпись 1 в. сообщает о 2310 убитых горных козлах (и газелях). Из Хадрамаута известны танцы горных козлов, во время которых танцоры носили на голове рога этих животных. Даже сегодня там на зданиях и могилах прикреплены рога горных козлов. Успешные охоты на это животное вплоть до недавнего времени начинались и заканчивались праздниками и танцами.

Талаб был связан не только с горными козлами. Два из его прозвищ, «zbjn» и «ssrm», означают «газель». Родственных ей по виду антилоп называли «дичью Аттара». Аттар был главным богом савейского пантеона, его священным животным была антилопа.

Наконец, Билкис получает прозвище Балмака. Однако божество Алмака в некоторых текстах обозначается как «повелитель горных козлов». В этом качестве Алмака особенно почитался в Сирвахе (Хаулан).

Нашим современникам культовое почитание животных может показаться странным. Как быстро мы прибегаем к понятиям «примитивно» и «дико», когда речь идет о богах-животных. Христианизация и исламизация внесли свою лепту в «изгнание» животных из мира людей. Однако так было не всегда.

В ранних культурах «самоуверенный» человек еще не был полностью «эмансипирован» от природы. Процесс отграничения человека от животного не был тогда еще окончательно завершен: животные обладали завидными свойствами, которые хотел бы иметь человек с ослабленными инстинктами. Быстрота, чутье, сила, плодовитость были теми качествами, которым стремился подражать человек. Целью ранних культур не было управление животными, подчинение или просто использование животных. Культы животных возникли только когда человек через подражание нашел свое место в мире природы и процесс естественной жизни «повторился». То, что дошло до нас в легендах и рисунках, было вызвано к жизни в большинстве случаев прежде всего культовыми танцами. Заинтересовавшие нас танцы горного козла привели к усилению идентификации, сливающей танцующих людей с животными. Таким образом, ритуальные танцы были коллективным процессом, благодаря которому люди сплачивались под «священным животным». Только так становится понятно, почему животным придавалось такое большое значение.

Нечто в духе царицы-газели Билкис рассказывает нам повесть о животных, в центре которой стоит «царство газелей». Рассказ воспроизведен в индийском «Ятакаме», сборнике рассказов о прежних воплощениях Будды. В савейской традиции Билкис обязана жизнью газели, здесь же сам Будда получает новую жизнь в теле газели:

«Однажды, когда Брахмадатта правил Бенаресом, Бодхисаттва получил новую жизнь в теле газели. Золотистого цвета появился он из чрева матери. Как драгоценные камни были его глаза, как серебро — его рога, а морда мягкая и блестящая, как красное сукно. Копыта блестели, как лакированные, а хвост был похож на хвост яка, и тело его было статным, как тело жеребенка. И так жил он в лесу в качестве царя газелей Нигродха в окружении пятисот газелей. Недалеко от него находился другой царь газелей по имени Сакха. Он тоже был золотистого цвета и возглавлял стадо из пятисот газелей.

В это время царь Бенареса страстно увлекался охотой на газелей. Он день за днем созывал на нее горожан, не считаясь с их работой. Тогда люди подумали: «Этот царь мешает нашим занятиям. А что если мы сделаем в парке кормушки для газелей, добудем для них воду, сгоним в парк много животных, потом закроем ворота и передадим их царю». Так они и сделали, после чего пошли к царю и сказали ему: «Государь, если вы день за днем будете занимать нас охотой, вы нанесете вред нашей работе. Поэтому мы пригнали из леса газелей и заполнили ими ваш парк. Довольствуйтесь отныне этими животными». На том и попрощались с царем.

Выслушав их речи, царь направился в парк и посмотрел на газелей. Когда он увидел двух золотистых газелей, он предоставил им право на неприкосновенность. С тех пор он сам убивал одну газель, забирал ее с собой или поручал сделать это своему повару. Животные, завидев смертоносное оружие охотника, в страхе разбегались. Те же, в которых попала стрела, падали и умирали. Стадо газелей сообщило об этом Бодхисаттве. Тот позвал Сакху, другого царя газелей, и сказал ему: «Друг мой, много наших газелей погибают. Если им суждено умереть, то пусть по крайней мере наши газели не погибают от стрелы и лука. Лучше установим очередность, пусть один день идет одна из моего стада, на другой день — одна из твоего. Избранное по жребию животное будет ждать царя или повара у входа в парк. Там пусть положит голову на землю и ждет смерти. Таким образом другие будут избавлены от страданий». С тех пор так и происходило.

Однажды охотники наткнулись на жеребую газель из стада Сакхи. Она отправилась к царю и сказала: «Государь! Я ношу дитя. Когда оно родится, мы оба будем ждать смертный жребий. Поэтому пощади меня на этот раз». Сакха ответил ей: «Нельзя, чтобы твой жребий достался другим. С тобой произойдет то, что тебе суждено. Поэтому ступай!»

Не получив от него никакой помощи, газель пошла к Бодхисаттве и поведала ему свое горе. Выслушав ее, он сказал: «Иди с миром! Я хочу, чтобы этот жребий тебя миновал». И после этого сам отправился к воротам парка, лег и положил голову на место убоя. В этом положении его нашел повар, и когда увидел его, подумал: «Царь газелей, которому дарована неприкосновенность, ждет смерти. Как же это так?» И он сообщил об этом царю.

Царь тотчас же сел в колесницу и поспешил туда вместе со свитой. Когда он увидел Бодхисаттву, он сказал: «Дорогой царь газелей, разве я тебя не пощадил? Почему ты лежишь на этом месте?» Бодхисаттва ответил: «О великий царь! Ко мне пришла жеребая газель и попросила меня, чтобы жребий был отдан другому. Но я не могу обречь другого на смерть. Поэтому я сам вместо нее отдаю свою жизнь». На что царь сказал: «Дорогой золотистый царь газелей, я еще не встречал никого, кто бы имел столько доброты, терпения и сочувствия. Поэтому я тебя помилую. Встань, ибо тебе и твоей газели я дарую бессмертие». — «А как же с остальными, о царь людей?» — «И остальных мы пощадим, господин!»

Змеи, газели, антилопы, горные козлы — это «животные-предки» царицы Савской. Сообщение злого джинна, что у Билкис вместо ноги копыто, возможно, является воспоминанием об этом происхождении. Однако в исламском искусстве Билкис никогда не изображалась с копытом.

Один-единственный раз она изображена с копытом — в напольной мозаике христианского собора в Отранто. Город расположен в Южной Апулии. Это географическое положение сделало из него плавильный котел многих культур. Его оспаривали папа римский, византийский и германский императоры. Но Отранто подвергался и арабским нападениям, в большинстве случаев из арабской Сицилии. Они определили судьбу города на многие поколения. В 982 г. Оттон II прошел через Отранто в походе против сарацин. 13 июля поход закончился поражением. С тех пор этот день называли «черным»: император спасся, бросившись в Ионическое море. Очень много дворян попали в арабский плен, об этом событии рассказывало потом еще несколько поколений.

Напольная мозаика Отранто сделана между 1162 и 1165 гг. во время норманнского господства. Вильгельм I в 1154 г. получил регентство над Южной Италией от своего отца Роберта II (ум. в 1166 г.). Этот последний попытался утвердиться в исламской Африке, после того как Роберт I покорил сарацин. При Вильгельме африканские территории были утрачены, но при его правлении страна жила в мире, который, правда, все время находился под угрозой.

Парадоксально, но норманнская империя проявляла удивительную терпимость в религиозных и культурных вопросах. Например, несмотря на политическую вражду, арабские ученые пользовались симпатией при дворе норманнского короля.

Это было также время крестовых походов; соприкосновение с арабской культурой принадлежит к выдающимся явлениям этой эпохи. Исламская наука проникла в Европу, но, кроме этого, стали известны также мифы, легенды, теологические рассуждения. Примером такого проникновения исламской традиции может служить изображение царицы Савской в Отранто. Мозаика представляет собой нечто вроде истории мира: непосредственно перед алтарем находятся сказочные животные, мифологические персонажи, а на двух медальонах — царица Савская и Соломон. Царица в несоразмерно увеличенной руке держит, золотой шар, по-видимому, подарок, который она хочет преподнести царю. Ее правая нога обезображена копытом.

То, что в христианской церкви появляется такое изображение, не так уж необычно, как можно подумать. Демонические образы были излюбленной темой церковной росписи. Как считалось, они отгоняли угрожающие демонические влияния. Такие отпугивающие образы, которые гримасами, рожами и гротескными формами должны были отпугивать настоящих демонов, называют апотропей. Необычное изображение царицы Савской нужно, видимо, понимать как апотропей. И отпугивались не ветер, непогода, болезни и смерть, а исламская религия как таковая, олицетворением которой была царица Савская. Таким способом вооруженная борьба против ислама в христианской церкви поддерживалась магически-религиозным сопротивлением исламской ереси.

Теперь нас особенно интересует животное генеалогическое древо «ослоногой» царицы Савской, которое мы вспоминаем, когда ближе рассматриваем два медальона, находящиеся под мозаикой с царицей.

До сих пор не удалось расшифровать эти изображения зверей в их внутренней взаимосвязи. Даже Вальтер Хауг, лучший знаток мозаики, спасовал перед этим вопросом. Однако что мы видим на самом деле? Ниже царицы с копытом мы узнаем газель; фактически, очень редкий сюжет в христианкой церкви. Но для нас, знающих исламскую легенду о Билкис, это изображение не является неожиданностью. Ведь мы знаем, что мать и свекор Билкис принадлежали к газельему стаду, мать Билкис однажды даже перевоплотилась в газель. Вероятно, мы можем исходить из того, что мастеру из Отранто была знакома исламская легенда о Билкис, и он даже ознакомился с «доисламским» генеалогическим древом царицы Савской.

Но написанное на мозаике имя представляет загадку. Там стоят буквы GRIS, которые не имеют ничего общего с газелью. Возможно, речь идет об искаженном слове ONAGRIS, что означает «молодой осел». Тогда надпись могла бы указывать на царицу с копытом на расположенной над ней мозаике. Это было бы письменной подсказкой для тех, кто не знаком с исламской легендой о Билкис.

В любом случае надпись остается таинственной. Но мы не хотим сдаваться и предлагаем собственное толкование. Мы бегло осматриваем медальон и видим вычеканенный на нем клинышек. Между мозаикой с газелью и мозаикой с царицей парит птица, которую мы легко можем идентифицировать как удода. Вот и он, известный нам из арабской легенды гонец и предок царицы. Под мозаикой с газелью находится другая птица — журавль, стоящий на одной ноге. В средневековых текстах журавль называется GRUS. Таким образом, GRIS на мозаике с газелью мы можем читать, как GRUS — журавль.

О Худхуде мы знаем, что он однажды нес в клюве камень Шамир, а потом его уронил. Но журавль (так сказано во многих народных сказках) несет в когтях своей согнутой лапы камень. Когда он засыпает, камень выпадает и будит его своим шумом. Но журавль считается также птицей мудрости. То, что он поэтому буквально попал под влияние царицы, разумеется само собой.

Подчеркивается также способность журавля к пророчеству. И этот факт заставляет нас насторожиться, так как царица Савская тоже характеризуется как предсказательница. Словом, GRUS — это наше предложение по толкованию — возможно, указание на царицу Савскую, символ мудрости и пророчества.

Под мозаикой с газелью изображен и дромадер, караванное животное, на котором могла когда-то прибыть к Соломону царица Савская. То, что это животное относится к царице, однозначно следует из библейского сообщения о ее посещении Соломона. Меньше известно, что караванные животные почитались в древнесавейском культе. Разведением верблюдов особенно славилось племя амиров, владевшее нагорьем, расположенным севернее Мари-ба. Амиры рано попали под власть савейских царей. Верблюды имели собственные имена, которые можно найти на надписях с посвящениями. Верблюды посвящались также божеству Луны Алмаке. Алмака же позже слился с царицей Савской (Балмака/ Билкис). Во время походов верблюды несли также непременные племенные святыни.

Под дромадером изображен бык. Он тоже играл выдающуюся роль в савейской религии. Серповидные рога делали его одним из важнейших символических животных в культе Луны. Поэтому на савейских надписях особенно часто изображалась бычья голова. Кроме серповидных есть рисунки рогов в форме лиры, которые являются символическим изображением «пучка молний». Но бычьи головы символизировали также и плодородие, применялись как предметы погребального инвентаря и служили для защиты от демонов. Наряду с горным козлом бык относился к богу Луны Алмаке. А именно Алмака слился с царицей Савской (Балмака/Билкис).

Все это подтверждает наше предположение, что животные в мозаике Отранто появились не случайно. Они относились к царице Савской, чье животное савейское генеалогическое древо и символизировали. Конечно, можно, как Вальтер Хауг, говорить о «бестиарии», когда силы хаоса как бы овладели упорядоченным миром. Можно подумать о кровавых моментах истории Апулии в Отранто или вокруг него. Однако животное генеалогическое древо царицы Савской в первую очередь, как нам кажется, указывает на предысторию человечества, когда человеческое сознание еще не окончательно рассталось с животными. Знание этого, пожалуй, вытесненного и забытого периода заложено в образ царицы из Отранто.

«Звериная» предыстория имела еще одно увлекательное, но единственное в своем роде продолжение. Нам придется вернуться на несколько веков назад, в 1530 г. На одном фламандском настенном ковре изображена встреча царицы Савской. Соломон сидит на троне, царица в короне и пышных одеждах стоит перед ним с поднятыми руками. Сцена в обрамлении листьев и цветов, и это типичный отличительный признак «любовных ковров», которые пользовались большой популярностью, особенно в 16 веке. Этот ковер увязывает встречу обоих правителей с брачными ритуалами, подобные «любовные ковры» принадлежали к приданому женщины.

Царица изображена со своей свитой. На нашем ковре среди свиты находится загадочное животное из легенд, таинственный единорог. Голова животного находится над головой царицы, острый рог торчит параллельно ее короне. Очевидно, царица и единорог теснейшим образом связаны между собой.

Что же могло означать это животное, которого на самом деле не существовало, но тем не менее, а может быть, именно поэтому оно пленяло воображение многих народов и культур? Еще сегодня его называют покровителем аптек: считалось, что из его рога изготавливались лекарства и приворотное зелье, и им можно было нейтрализовать ядовитые вещества. Нет ничего удивительного, что, например, Карл Смелый всегда клал рядом с собой на обеденном столе кусочек рога. Мартин Лютер незадолго до смерти сказал, что принял порошок рога, растворенный в двух ложках вина. Но единорог известен и как чудовище: вместе со львами он угрожал распятым на кресте.

Царица Савская и газель Напольная мозаика в соборе Отранто.

Благодаря «Физиологу», распространенной в эпоху Средневековья книге по естествознанию, единорог получает позитивное значение. Он почитается как «Рог спасения». Но как же его поймать? Недалеко от того места, где он находится, проводят девственницу, он прыгает ей на колени, приручается и переправляется во дворец короля. Так единорог попал на колени к Деве Марии, символизируя мужскую силу и возмужание Сына Человеческого. Или же он превращается в мистический символ божественного Агнца, которого охотники убивают на коленях Марии. Таким образом, аллегория единорога распадается на два значения, символизирующих, с одной стороны, душевный покой и доверительность, с другой стороны, жестокое убийство. Единорога часто рисовали с Марией, иногда даже сидящего у нее на коленях и на ее же коленях жестоко убитого.

И теперь с единорогом появляется царица Савская! Что это может означать? В народном сознании закрепилось предание, что единорог щадит только настоящих девственниц. Если же кто-то притворяется девственницей, то нет никакой защиты от нападения единорога. На нашей картине наглядно подтверждается добродетельность царицы. Царит умиротворенная атмосфера. Идею рисунка сравнить можно только с южноарабской легендой о родстве царицы с газелью.

Глава 7 ЖЕНСКИЕ ЗАГАДКИ

Если рассматривать в совокупности все легенды о царице Савской, то бросается в глаза, что во всех преданиях важную роль играет одна тема, а именно: тема необычайного ума царицы. В библейском повествовании ее любознательность является причиной путешествия в Иерусалим ко двору царя Соломона. При состязании в загадках между ней и Соломоном спрашивает она, а Соломон отвечает.

Но довольно странно, что ничего не сказано о загадках и ответах на них Соломона. То же самое относится к легенде о царице Савской в Коране, который тоже утаивает от нас загадки царицы. Почему на нее произвела такое глубокое впечатление мудрость Соломона, для нас неясно.

Более поздних рассказчиков не удовлетворили эти скудные сведения, так возникли обширные собрания загадок, которые были приписаны царице Савской. «Midrasch Mischle», еврейское собрание проповедей 10 или 11 в. к библейской Книге притчей Соломоновых, сообщает следующие четыре загадки:

«Царица Савская сказала Соломону: «Правда ли то, что я узнала о тебе и о твоем царстве, и о твоей мудрости?» Когда царь ответил утвердительно на ее вопрос, она продолжила: «Дашь ли ты мне ответ, если я у тебя что-нибудь спрошу?» Он сказал ей: «Предвечный дает мудрость». На что царица сказала: «Что это? Семь выходят, а девять заходят, двое готовят напиток, а один пьет?» Соломон ответил: «Воистину, семь — это дни уединения, девять — это месяцы беременности, две груди смешивают, а один (грудной младенец) пьет». «А еще я спрашиваю, — продолжила царица, — что это? Женщина сказала своему сыну: «Твой отец — это мой отец, а твой дед — это мой муж, ты — мой сын, а я — твоя сестра». Соломон ответил: «Это дочери Лота».

И еще нечто подобное проделала царица с Соломоном. Она привела мужчин и женщин одинаковой внешности и в одинаковой одежде, потом сказала: «Отличи мужчин от женщин!» Соломон тотчас же подал знак своим евнухам, которые принесли орехи и булки и разложили их перед ними. Мужчины, которые стеснялись, взяли их в свои платья; женщины же, которые были стыдливы, взяли их в свои платки. После этого Соломон сказал царице: «Вот это мужчины, а это женщины». Тогда сказала царица Соломону: «Ты — великий мудрец».

Она сказала нечто подобное, когда привела обрезанных и необрезанных и сказала ему: «Отличи обрезанных от необрезанных!» Соломон позвал первосвященника, который открыл ковчег: обрезанные согнули только половину тела, и их лица были преисполнены сиянием божественного присутствия (Schechina), необрезанные же упали при виде его.

Тогда Соломон сказал: «Вот эти — обрезанные, а эти нет». «Откуда ты это знаешь?» — спросила царица. «Я это знаю от Билеама, — ответил он, — который написал: «Он упал ниц с открытыми глазами, если бы он не упал, то вообще ничего бы не увидел».

Мы не сразу понимаем, что загадки царицы следуют одна за другой не беспорядочно, но тематически выстроены. Речь все время идет о темах сексуальности и пола. Так, первая загадка говорит о менструации, уединении, беременности и кормлении грудью. Еще более детальная формулировка загадки о беременности находится в сборнике загадок, который был известен среди йеменских евреев, в «Midrasch ha-Hefiz» 14 в.: «Этот загон с десятью дверями. Если одна открыта, девять закрыты: если девять открыты, одна закрыта. Ответ: загон — это материнское тело. Десять дверей — это десять отверстий человека: глаза, уши, рот, ноздри, задний проход, мочевой пузырь и пупок. Когда ребенок является еще зародышем, пупок открыт, а другие отверстия у него закрыты: но когда он покидает материнское тело, пупок закрыт, а остальные отверстия открыты».

Об «отверстиях» речь идет также и в арабской загадке, которая приписана царице Савской. В этой загадке царица спросила об «утоляющей жажду» воде, которая происходит ни от неба, ни от земли. Соломон, проинформированный до этого архангелом Гавриилом, отгадывает эту загадку. Это пот коня, единственный пот животного, который утоляет жажду, потому что он несоленый.

Однако ответ Соломона не менее загадочен, чем сама загадка. Конечно, выделение пота у лошадей сильнее, чем у других животных. Но совершенно исключено, чтобы лошади выделяли столько пота, что он мог быть собран и выпит. На самом деле за этой загадкой стоит проницательное наблюдение за поведением лошадей, когда они потеют. Даже тогда лошади не прекращают ухаживать за собой. Они облизывают друг друга, так что несведущему может показаться, что они пьют свой пот.

То, что лошадиный пот можно пить, потому что он несоленый, тоже является загадочным высказыванием Соломона. Известно, что пот содержит соленую на вкус мочевую кислоту. Но когда лошади потеют, от них исходит сладковатый запах. Несведущему человеку может показаться, что ухаживающие за своей шкурой лошади пьют свой пот, потому что он сладкий.

Теперь перейдем ко второй загадке «Midrasch Mischle». И в ней на первом плане стоят как бы неестественные формы сексуальности и «уединения», определенная архаическая практика женской сексуальности, о которой вспомнили, когда речь шла о дочерях Лота. После разрушения Содома Лот со своими дочерьми ушел в горы. Так как там не было ни одного мужчины, они напоили отца и забеременели от него. В библейском рассказе присутствуют некоторые «моральные» выводы: от этой кровосмесительной связи родились враги Израиля Моаб и Аммон. Однако изначально речь шла о положительно окрашенной истории родоначальниц. Дочери Лота вызывали восхищение и почитались за изобретательность в продолжении рода. И эти, между прочим, до сих пор умалчиваемые образы, стали предметом загадки царицы Савской.

В уже упомянутом йеменском сборнике загадок «Midrasch ha-Hefiz» находится другая загадка, которая тоже напоминает о еще одном «архаическом» образе. Вот она: «Одна женщина была замужем за двумя мужчинами и родила двух сыновей, однако все четверо имели одного отца. Кто это?». Ответ Соломона: «Это Фамарь!».

Многие из нас спросят: кто такая Фамарь? Вот ее история: Иуда, один из сыновей Иакова, женил своего сына на Фамарь. Но этот сын по имени Ир умер, потому что, как коротко и ясно о нем сказано, «был неугоден перед очами Господа». По древнееврейскому обычаю Фамарь должен был взять в жены Онан, брат Ира. Но тот отказался, потому что занимался тем, что (по его имени) называют онанизмом. Он тоже должен был умереть, потому что пренебрег Фамарью. Она опять осталась одна, хотя ее свекор Иуда пообещал ей следующего брата.

Но Иуда не сдержал обещания, и Фамарь поэтому решилась на хитрость. Завернувшись в покрывало, она стала поджидать свекра недалеко от Фамны. Иуда подошел к ней, приняв ее за блудницу. Фамна был известен как вавилонский храмовый город, где процветала культовая проституция. Это был отнюдь не позорный промысел, так как в культовой проституции свершался «священный брак», священная мистерия совокупления и плодородия, как это когда-то показали людям вавилонские боги. Символическое повторение мифической связи праматери Земли и праотца Неба должно было поддерживать космический порядок.

Фамарь воспользовалась анонимной проституцией, чтобы наказать Иуду за нарушение обещания. Ведь ее незаконно лишили младшего сына, и она была обречена на бесплодие. Перед «исполнением» культового совокупления Фамарь получила от Иуды залог: его печать, перевязь и посох. Произошло то, что должно было произойти. Фамарь забеременела, и ее свекор Иуда решил сжечь ее за совершенный блуд. Тогда Фамарь открылась своему «отцовскому» любовнику, показав залог, который он ей дал. Иуда вынужден был уступить. И с тех пор блудница Фамарь продолжает жить как умная женщина в «подпольной» истории не только еврейского народа. В конечном итоге неведомо как она вошла даже в генеалогическое древо Иисуса.

В истории Фамарь поражает абсолютное отсутствие указующего перста, моральной, или религиозной оценки. Поэтому сохранился образ женщины, которая один раз, но внушительно возобладала над миром мужчин. Загадка царицы Савской о Фамари показывает женщину, сексуальное поведение которой еще не было сковано мужскими представлениями о приличии и нравственности.

Ответ на третью загадку в «Midrasch Mischle» дается не словами, а действиями. Царь Соломон должен различить пол одинаково одетых девушек и юношей. Это происходит благодаря тому, что Соломон изучает различные движения при сборе орехов. Юноши засовывают орехи в карманы, девушки же собирают их в свои головные платки. В исламской формулировке решение «загадки на различение» изложено в несколько иной редакции. Соломон подвергает девушек и юношей «испытанию умыванием». Девушки переливают принесенную воду из руки в руку, прежде чем смочить лицо. Более хваткие юноши берут воду обеими руками и сразу же подносят ее к лицу. Согласно Белами, девушки брали воду горстями, а юноши тыльной стороной руки.

То, что связывает друг с другом загадки по различению пола, касается не только внимательного изучения движений, но и указывает на странную практику ношения одежды, о которой мы знаем из ассирийской матриархальной культуры. Во времена царицы Семирамиды в 9 в. до н. э. мужчины и женщины были обязаны носить одинаковую одежду. Семирамида, прославившаяся как подобная амазонкам воительница, выражала свое господство над мужчинами кроме всего прочего, также и в предписаниях относительно одежды. Мужчины лишались возможности показать свои мужские достоинства в подходящей одежде. За загадкой с переодеванием царицы Савской могут, таким образом, стоять воспоминания о характерном обычае общества, управляемого женщинами.

Несколько другую формулировку имеет загадка с одеждой у исламского автора Хусейна. Он не сообщает об одинаковой одежде девушек и юношей, но утверждает, что на юношах были женские одеяния, а на девушках — мужские. Следовательно, была произведена смена одежды. Отказ от естественной половой роли через смену одежды указывает на широко распространенные древневосточные обычаи. Это были преимущественно мужчины, которые отказывались от своей мужской половой роли, чтобы по крайней мере символически стать женщиной. Такой трансвестизм практиковался в религиозных культовых действиях, которые имели место и во времена царицы Семирамиды. Он был не только выражением матриархальной культуры, но также свидетельствовал о глубоко укоренившемся в сознании мужчин желании проникнуть в неведомый для них мир женщин.

Следовательно, как и загадка о беременности, загадка царицы Савской об одежде указывает на некогда цветущую женскую культуру, которая продолжала жить в мудрости загадок. Многие толкователи неправильно поняли характер загадок в «Midrasch Mischle». Во всяком случае некоторые посчитали, что загадки царицы можно поставить в ряд сватовских загадок. На первый взгляд, эта классификация кажется убедительной, но в ней, как всегда, делается попытка спекулировать на «сексуальной атаке» Соломона царицей.

Однако наше предположение пошло в несколько ином направлении, когда мы еще раз рассмотрели четвертую загадку в «Midrasch Mischie». Итак, Соломон должен отличить обрезанных от необрезанных. Соломон приказывает принести ковчег, ларец, где хранятся Десять Заповедей, и вдруг сияние божественного присутствия озаряет лица обрезанных.

Особенно эта последняя загадка царицы наводит на мысль, что в загадках царицы Савской речь идет о приобщении к таинствам. Первоначальное значение обрезания как знака перехода от отрочества к возмужанию просматривается, во всяком случае, уже в формулировке загадки.

В чем состояло первоначальное значение обрезания? Юноша вводился в сообщество мужчин, после того как не только выдержал «испытание на смелость», но и должен был ответить на вопросы загадок, что доказывало знание таинства пола мужчин и женщин. К таким испытательным загадкам могли когда-то принадлежать и пересказанные в «Midrasch Mischle». Вопросы и ответы «приобщают» мальчика к миру взрослых. На этом заканчивается детство.

Почему юноша при переходе в мир взрослых должен был подвергаться болезненной процедуре обрезания, до сих пор полностью не выяснено. Может быть, над подростками совершалось нечто вроде символической кастрации, которая должна была обуздать неуемное сексуальное влечение молодых людей?

Сегодня это общепринятое мнение антропологов и психологов, хотя детский психиатр Бруно Беттельгейм в своей работе «Символические раны» пришел к совсем другим выводам. Он считает, что обрезание — это выражение половой клятвы мужчины, его желание стать сопричастным женской сексуальности. Поэтому «кровавое» и болезненное обрезание имитирует менструацию женщины и позволяет мужчине по крайней мере символически приобщиться к тайне женственности. Беттельгейм подкрепил свое наблюдение изучением детской психологии и сослался на богатый этнографический материал.

Так, например, из этнографии известно странное явление «мужского послеродового периода». Когда жены были беременны, мужчины имитировали родовые схватки и, что довольно парадоксально, получали интенсивный уход от разрешившихся от бремени женщин. И если мужской послеродовый период имитировался только символически, то жестокая процедура «субинцизии» была связана с хирургическим вмешательством. У мужчин разрезался мочеиспускательный канал и на конце разреза делалось отверстие, так что при мочеиспускании образовывалась форма женского полового органа.

У австралийских аборигенов «мочевое отверстие» обозначалось, как «наружные половые органы женщины». В Индии еще сегодня существует полная кастрация, которая известна из древневосточного культа Кибелы. Жрецы Кибелы, «Великой Матери», в религиозном экстазе кастрировали сами себя, а потом принимали в подарок женскую одежду.

Безобидными способами смены пола являются все формы переодеваний, как мы уже видели это в загадке царицы Савской. И обрезание, о котором идет речь в последней загадке царицы, находится тоже во взаимосвязи с усилиями мужчин достичь того, что предназначено только женщинам. Поэтому Беттельгейм подчеркивает, что ритуал обрезания связан не столько с агрессией против «ужасного» полового влечения, сколько с глубоко укоренившимся стремлением мужчин «стать женоподобными».

Он пишет: «Я думаю, что мы в своей дискуссии о приобщении к таинствам и об обрезании сделали слишком большой упор на то, что выглядит как разрушение (повреждение гениталиев), и не учли, пожалуй, скрытого очарования, исходящего от беременности и рождения. Может быть, то, что было тесно связано с кастрацией и действительно представляет разрушение жизни, рассматривалось как происходящее из конструктивных желаний, а именно, из тех, которые были связаны с зачатием, с рождением новой жизни».

Обнаруженная Беттельгеймом взаимосвязь обрезания и женской сексуальности проявляется также и в загадках царицы Савской. Поэтому мы должны еще раз вернуться к первой загадке «Midrasch Mischle», которая, по мнению всех толкователей и самого Соломона, говорит о менструации, беременности и кормлении. «Семь дней уединения» Соломон увязал с Заветом, согласно которому менструирующие женщины должны семь дней жить вдали от мужчин. Но на самом деле правильно ли Соломон отгадал смысл «семи проходящих дней»?

Кажется, есть еще одно решение, которое, возможно, превосходит мудрость Соломона. Семь дней должны были пройти также, прежде чем младенцам делали обрезание. Поэтому мы предполагаем, что царица Савская, вероятно, с тайным умыслом подразумевала в вопросе и менструацию и обрезание. То, что эти семь дней, которые должны были истечь до обрезания, были также и днями «уединения», следует из уже упомянутых «ночных бдений», в течение которых младенец защищался от враждебного окружения амулетами, молитвами и другими средствами.

В любом случае, четвертая загадка, где речь идет об обрезании, сопоставима с загадками, которые выявляют позитивный настрой к явлениям «женской» сексуальности. Менструация, беременность, сильная сексуальность дочерей Лота и загадка с переодеванием были предложены для разгадывания прежде, чем зашла речь о таинстве обрезания. Сущность его, правда, носила религиозный характер: обрезанные не столько принимались в мир взрослых, сколько превращались в «детей» царства Божьего.

Но мы не должны упустить, что загадки загадывает царица Савская. Именно она находится в более сильной позиции, поскольку знает ответы, которые Соломон должен угадать. Показательно, что женщина своими вопросами посвящает в тайну женской сексуальности. Первоначально именно женщины производили обрезание, до того как мужчины присвоили себе эту функцию. Подавляющими являются свидетельства, где происхождение обряда обрезания приписывается женщинам.

Порой трудно решить, какой мотив был сильнее: желание мужчин стать женщинами или желание женщин «превратить в женщин мужчин». В некоторых культурах женщинам дарили крайнюю плоть обрезанного, иногда высушенную, которая использовалась как нашейное украшение, иногда она даже поедалась женщинами как культовая пища. Существовал обычай собирать кровь от обрезания в чашу и употреблять ее как целебное лекарство. Возможно, все это кажется нам сегодня отвратительным и ужасным, но в соответствующих культурах это происходило без страха и отвращения, ведь тогда верили в «плодоносное» воздействие обрезания.

В Ветхом Завете тоже полностью не утрачено воспоминание о доминирующем положении женщины при акте обрезания. Там есть жена Моисея — Сепфора, о которой умалчивали, и поэтому она почти неизвестна. Но почему? Во второй книге Моисеевой находится одна из самых «страшных» историй Библии, в которой речь идет о ней: «Дорогой на ночлеге случилось, что встретил его Господь и хотел умертвить его.

Тогда Сепфора, взявши каменный нож, обрезала крайнюю плоть сына своего и, бросив к ногам его, сказала: ты жених крови у меня. И отошел от него Господь. Тогда сказала она: жених крови — по обрезанию» (4, 24–26).

Совершенно ясно, что эта история не совсем логична. Яхве преследовал Моисея, поэтому, естественно, был обрезан Сепфорой он, а не его сын. Только Моисей может быть «женихом крови», который как бы врасплох был обрезан Сепфорой. Был использован каменный нож, а не металлический, что является доказательством древности обрезания женщиной. Но библейскому рассказчику это обрезание Моисея женой кажется столь невероятным, что он заменяет его сыном.

Отголосок влиятельного положения женщины выражается в том, что царица Савская задает загадку о приобщении к таинствам. Таким образом, женщина находится в более сильной позиции, чем мужчина, потому что она заранее знает ответы, которые Соломон должен угадать.

На утраченной, к сожалению, картине, которая, вероятно, принадлежит к школе Иеронима Босха, на коленях перед Соломоном стоит не царица Савская, а наоборот, он стоит перед ней на коленях. Некоторые толкователи исходят из того, что речь идет не о царице Савской, а об Авигее. Все равно необычно, что царь стоит на коленях перед царицей.

Эта картина, а вместе с ней воспоминание о доминирующем положении женщины являются крайне редким случаем. Обычно ее изображали, как на небольшой картине на стекле 1580 г., гербовом диске Испанского королевства, который находится в швейцарском монастыре Мури. В правом верхнем углу расположена сцена загадок. Только загадки загадывает Соломон: он подвергает царицу «тесту на сообразительность», протягивая ей две лилии, одна из которых искусственная, а другая настоящая. На вопрос, какая из них настоящая, царица велит принести пчелиный улей. И пчелы слетаются на настоящий цветок. Слуга, который приносит улей, в восточной одежде и с кривой саблей — признак того, что он принадлежит к свите царицы. Если спрашивает царица Савская — это подтверждение ее превосходства. Здесь картина меняется: у нее отнята привилегия, а вместе с тем и доминирующее положение.

Глава 8 НЕОБУТАЯ ДЬЯВОЛИЦА

Было бы неправильно думать, что все загадки царицы Савской связаны с эротикой. Совсем другой тип их мы находим в сборнике «Targum Scheni» к Книге Эсфири, сведениями из которого о встрече царя и царицы мы уже обстоятельно занимались.

После того как царь столь негалантно отреагировал на волосатые ноги царицы, он как ни в чем небывало переходит к загадкам, которые жаждет задать ему царица. Это выглядит так:.

«Потом царица Савская начала: «Мой господин царь! Я хочу задать тебе три загадки. Если ты их разгадаешь, я признаю, что ты мудрый человек, если же нет, тогда ты такой же, как все остальные люди». Потом она сказала: «Что это? Деревянный колодец с железными ведрами, которые черпают камни и разливают воду?» Царь ответил: «Это гримировальная трубочка». Царица продолжала: «Что это? Оно выходит как пыль из земли, и пища его — пыль земли, оно выливается как вода и освещает дом?» Соломон ответил: «Это нафтоловое масло!»

Потом царица сказала: «Что это? Когда пролетает штормовой ветер, он издает жалобный крик, его голова, как тростник, он украшение свободных (богатых), позор бедных, украшение мертвых, стыд живых, радость птиц, огорчение рыб». Царь ответил: «Это лен».

Царица сказала: «Я не верила слухам, покуда не пришла сюда, и мои глаза не увидели. Поверь, и половины мне не было об этом рассказано, твоя мудрость и доброта далеко превосходят слух, который до меня дошел. Так здравствуй же ты, твои люди и твои слуги!»

До сих пор ведутся споры о точном значении отдельных понятий в загадках. Но эти загадки характеризует одна черта. Речь идет явно о предметах повседневного обихода, о мире домашних будней, где прежде всего заняты женщины.

Первая загадка посвящена тайнам женской косметики. «Гримировальная трубочка», о которой идет речь, была повсеместно известна на Востоке, а оттуда пришла в Грецию и Италию. Она, как правило, была сделана из тростника и содержала смесь из обожженных и растертых в порошок сурьмы и цинка, который в необработанном состоянии был твердым как камень. Маленький железный стержень, «железное ведро» в загадке, смачивался и потом окунался в порошок («разливает воду»). Смоченным порошком красили и удлиняли брови. Глаза казались больше и блестели ярче, чем раньше. Щеки красили суриком или соками корней, что придавало лицу цветущий вид; на лицо наносили свинцовые белила. На виски — голубую краску, и все эти красители для закрепления накладывались на мазь из меда.

А царица? Была ли она накрашена? Вопрос кажется странным, но уже упомянутый Гонорий в своей книге «Об образе мира» это предполагает: у царицы Савской «глаза были как сверкающие звезды». Косметическая загадка наводит нас на мысль, что царица Савская, видимо, так искусно подкрашивала глаза, что они казались сверкающими звездами.

Бросается в глаза, как непринужденно была загадана и разгадана косметическая загадка. Разумеется, искусство косметики в древневосточной культуре не имело столько почитателей. Пророки не переставали бичевать пристрастие женщин к косметике, как, например, Иеремия: «А ты, опустошенная, что станешь делать? Хотя ты одеваешься в пурпур, хотя украшаешь себя золотыми нарядами, обрисовываешь глаза твои красками, но напрасно украшаешь себя: презрели тебя любовники — они ищут души твоей» (Книга пророка Иеремии, 4, 30).

О мерзкой царице Иезавель сообщается, что она накрасила глаза перед встречей с Ииуем, «Божиим воином», который приказал выбросить ее из окна дворца. Эта накрашенная Иезавель ввела в Израиле «идолопоклоннический» культ, что вызвало сопротивление ортодоксальных израильтян и привело к кровавому дворцовому перевороту. Жертвой его пал весь правящий царский дом.

История Иезавель дает нам важное указание: косметика и подкрашивание были не только вспомогательными средствами женской красоты, они первоначально имели культовое и религиозное значение. На культовых праздниках употреблялись раскрашенные маски. Они делали человека неузнаваемым и способствовали включению празднующих в «анонимное» культовое сообщество. Отголосок этого значения мы находим в белых масках, с помощью которых на масленицу изображались души умерших. Окрашивание же сажей в «сажную» (масленичную) пятницу имело целью отгонять демонов смерти и болезней.

То, что царица Савская задает косметическую загадку, не лишено определенной пикантности. Разве не было в «Тагgum Scheni» сообщено о демонической волосатости ног незадолго до рассказа о загадках? Правда, Соломону не понравилось это уродство, однако, согласно «Азбуке Сиракида», он приказывает изготовить мазь для устранения этих безобразных волос. Это приблизит царя к его цели — переспать с царицей. Здесь явно чувствуется, что мазь была одновременно средством защиты от демонов и косметическим средством.

Что помогло царице, могло быть полезно и для мужчин. Но «Азбука» рассказывает также историю Иисуса бен Сираха, автора многочисленных мудрых изречений, приглашенного ко двору царя Навуходоносора, чтобы подвергнуть испытанию его мудрость. Но он пустил вперед кролика, чья шерсть на бороде и голове была аккуратнейшим образом удалена, и при этом не были использованы ни бритва, ни другой инструмент. Сирах открыл удивленному и заинтригованному царскому двору, что он использовал мазь, которая однажды помогла царице Савской. Мазь Соломона как депилятор для кролика — юмористический вариант рассказа о всесильном средстве против демонической волосатости.

Во второй загадке из «Targum Scheni» речь идет о предмете домашнего обихода. Вопрос был задан о содержащем нефть веществе, которое, как вода, просачивается из земли и применяется для освещения.

Наконец, третья загадка — о текстиле. Нужно было угадать основной материал для изготовления полотна — лен: штормовой ветер бушует над льняным полем, и растения клонятся как тростник, отсюда и звук. Полотно украшает богатых, но для бедных их лохмотья были позором. Льняными покрывалами накрывали мертвых; птицы с удовольствием играют льняной веревкой — может быть, это иронический намек на веревку от виселицы, или же они усердно выклевывают льняные семена, чему и радуются? Для рыб лен был огорчением: ведь их ловили сплетенными из льна сетями.

Но тема не ограничивается безобидными вопросами о косметике, домашнем хозяйстве и текстиле. Уже упомянутый йеменский сборник содержит много исторических загадок, в которых речь идет, например, о таких библейских персонажах, как Иона, ангел Господень, посланный к Аврааму, Даниил в пещере льва и т. д. Нам следует подробно остановиться на Самсоне, одной из крупных фигур ранней истории Израиля. Загадка намекает на конец Самсона: «Дом полон мертвых, никто не пришел ни к ним, ни за ними». Имеется в виду насильственная смерть Самсона и филистимлян, когда плененный Самсон, наделенный огромной физической силой, рушит колонны храма и вместе с филистимлянами погибает под обломками. Но наш интерес пробуждает не этот конец, а два обстоятельства, которые связывают Самсона с царицей Савской.

Физическая сила Самсона исходит от колдовской силы его длинных волос, а о царице Савской известно, что у нее была демоническая волосатость ног. Но еще интереснее другая связь между ними: Самсон — единственная фигура в Библии, чьи загадки дошли до нас. Но они служили ему для того, чтобы посеять раздор среди отгадывающих. Отгадывание превращалось в соревнование, при котором победитель получал тридцать праздничных одежд. Поддавшись вкрадчивым и назойливым речам своей жены, он открыл ей ответ на одну загадку — речь идет об убитом им льве, в котором поселился пчелиный рой.

Загадывающие загадки Самсон и царица Савская имели демоническую волосатость. Их умение озадачить представляет собой «тайное знание», которое указывает на преимущество, но потомкам кажется зловещим. Фактически у царицы Савской все загадки относятся к «привилегии женственности» и к таким далеко недомашним сильным личностям, как дочери Лота или Фамарь. Но мужчинам такие темы могли показаться подозрительными. Конечно, мужчины хотели приобрести знание. Соломон — достойный пример этому. Но воспоминание об ужасном, демоническом характере знания сохранилось.

Особенно отчетливо это выражается в одной странной, дошедшей до нас загадке. Эта загадка об обуви имела хождение в каббалистических кругах и была изложена в «библии» Каббалы «Sefer ha-Zohar», «Книге Блеска», написанной приблизительно в 14 в. Согласно этой книге, царица Савская попросила Соломона изготовить ей сандалии. Но так как царица имела демонически деформированные ноги, сандалии ей совсем не подобали и были не нужны. Соломон раскусил эту хитрость, так как он знал о колдовском характере царицы, и отказался сделать сандалии для этой дьяволицы.

Совершенно ясно: в этой загадке речь идет не о чем-то вообще, должен быть угадан демонический характер самой царицы. Озадачивающая всех царица сама становится «загадкой», и кто ее отгадает, получит над нею власть. Это напоминает очень известную загадку Античности — загадку сфинкса.

На самом деле, возникают удивительные параллели между сфинксом, который обосновался в греческом городе Фивы, и царицей Савской. Оба являются женскими существами, оба происходят от демонических предков, оба — получеловеческие-по-луживотные двуполые существа: сфинкс состоит из женской головы и крылатого львиного тела, царица наделена волосатостью и конечностью животного (ослиное копыто, гусиная лапа, петушья нога). Оба происходят из одной и той же местности, царица — из южноаравийской Сабы, сфинкс — из самой крайней части Эфиопии.

Обоих связывает еще одно грозное свойство. Каждый, как Эдип, проходящий мимо Фив, должен был разгадать загадку сфинкса. Того, кто не сумел этого сделать, сфинкс душил (слово «sphinx» обозначает «душительница»). В еврейской легенде царица Савская тоже была известна, как демон-душитель Лилит.

А теперь загадка сфинкса: «На земле есть вещь, которая имеет две, четыре и три ноги. Из всех существ, которые ползают по земле или передвигаются в воздухе или воде, только оно одно меняет свою природу, и когда оно передвигается на четырех ногах, сила его членов наименьшая». Эдип угадал ответ: «Человек, — сказал он, — так как он ползает в младенчестве на всех четырех, твердо стоит на двух ногах в молодости, а в преклонном возрасте опирается на посох». Объятый ужасом сфинкс спрыгнул с горы Фикион и разбился, ударившись о землю. Благодарные фиванцы выбрали Эдипа царем.

Загадка сфинкса известна в этом изложении. Сам человек является ее решением. И глубокомысленные толкователи увидели в этом «человеческом» значении загадки, что теперь сам человек осознал себя решением всех тайн и этим достиг новой ступени своего самосознания.

Однако в более древней редакции решение загадки сфинкса выглядит иначе. Там ответом является не «человек», а «сфинкс». Его самого нужно угадать, то есть его жуткий облик, как четвероногого животного, двуногого юноши и трехногого осла. Значит, предметом загадки были получеловеческие-полуживотные формы проявления сфинкса, то есть сам его демонический характер. И еще точнее: это многоликое существо было женского пола. Эдип в буквальном смысле слова сломал шею этой дьяволице, когда на место демонического женского существа поставил человека. Этим он освободил Фивы от трехликого чудовища, в котором сосуществовали женщина, животное и мужчина. Магические чары были разрушены. С приходом к власти «мужского» Эдипа окончательно уничтожена власть женской дьяволицы — сфинкса. Состоялась смена власти в пользу патриархата.

Каббалистическая загадка об обуви тоже намекает на демонический характер женщины-государя, чья власть должна быть уничтожена. Того, что удалось Эдипу со сфинксом, достиг Соломон, когда разоблачил демонический характер царицы Савской и этим ее «развенчал». Разумеется, царица Савская не была уничтожена. Еще чего! Она послушно подчиняется и принимает власть Соломона.

Несмотря на послушное подчинение царицы Савской, здесь проступает еще кое-что от бывшего до-минируещего положения царицы: ее роль как загадывающей загадки обеспечивает ей преимущество над отгадывающим. И само содержание загадок обнаруживает в сущности «женское» знание и подчеркивает воспоминание о некогда цветущей матриархальной культуре, которая еще не была полностью уничтожена патриархальными формами правления.

Чтобы пошатнуть это положение царицы, потребовалась мудрость Соломона, который смог отгадать все загадки. Но этого было недостаточно! Сама царица должна была быть угадана как «демоническая» загадка! Тревожащие остатки ее прежнего «женского» доминирующего положения могли быть погружены в подземный мир демонических, но лишенных власти женских образов. Пусть бы она «необутой» продолжала свое существование! Она не могла быть больше опасной для мужчины!

Ничуть не бывало! Как бы возрожденной мы вновь встречаем царицу и ее загадки в спокойном и просветленном мире. Для этой встречи мы должны обратиться к живописным изображениям загадок на настенных коврах конца 15 и начала 17 в. Должно быть, в это время легенды о загадках пользовались большой популярностью. Это тем более удивительно, потому что живописные изображения загадок царицы Савской были, можно сказать, неизвестны. Царица Савская вместе с настенными коврами вошла в безопасный и тихий мир «алеманнской» частной жизни, лишенная всех демонических атрибутов, без культово-религиозного подтекста и без доминирующего положения загадывающей загадки.

Наши настенные ковры все без исключения из верхнерейнского и эльзасского ареала. Именно в эту типично немецкую домашнюю обстановку перекочевали загадки царицы.

Самая известная картина с загадками находится сейчас в Метрополитен-музее в Нью-Йорке. Она эльзасского происхождения, возможно, из Страсбурга, на что указывает турецкая техника ткачества, которая применялась на страсбургских мануфактурах. Сцена происходит в красивом цветнике, окруженном скалистым ландшафтом с крепостью. Надо всем этим небо с легкими облаками. Соломон, изображенный молодым кудрявым царем, сидит под тронным балдахином. Царица, молодая красивая женщина, справа подходит к Соломону. Оба роскошно одеты по моде XV века.

А загадки, которые загадывает царица? Ни еврейские, ни исламские сборники загадок не упоминают. Чтобы мы не остались в неведении, их содержание нам сообщает искусно исполненная надпись. Вот что в ней сказано:

Поведай мне, царь, Цветы и дети Сходны по природе Или несходны.

Это написано на средневековом алеманнском диалекте, и царица действительно держит в руках две розы, одну настоящую, а другую искусственную. Соломон должен отличить их, хотя на вид они одинаковы. Между ними играют двое детей с яблоками, они одинаково одеты и завиты, и Соломон должен угадать их пол. Соломон ответил моментально, его жесты подчеркивают то, что написано на гирлянде надписи:

Пчелы не щадят хорошего цветка, А женскую природу выдает то, что девочка стала на колени!

Стало быть, Соломон видит пчел, которые садятся только на настоящую розу, а искусственной пренебрегают. Пол детей он различает по их манере сбора яблок. Девочка становится на колени и собирает яблоки в подол платья, мальчик стоя срывает одно-единственное яблоко.

Загадка с детьми похожа на еврейскую загадку об орехах и на исламскую с испытанием умыванием. Однако о яблоках речь не шла нигде. До сих пор не удалось выяснить, какого происхождения этот вариант загадки. Самый древний из известных литературных источников — анонимная латинская рукопись «Трактат о различных деяниях римлян и других», написанный в Болонье в 1326 г. В ней находится текст «De regin a Saba» (о царице Савской):

«О царице Савской рассказывали, что когда она приехала повидать Соломона в его дворце, они вместе сидели в парадном зале и говорили на разные темы. Царица привезла с собой рожденных ею близнецов различного пола. И когда эти дети бегали и играли в их присутствии, она спросила Соломона, каков пол каждого из них. Но они были так сильно похожи друг на друга, что Соломон не смог их различить.

Тогда он позвал одного из своих слуг и приказал принести яблоки. Когда его приказание было выполнено, он попросил детей подобрать их. Мальчик поднял полу своего платьица и положил в нее яблоко, тогда как более сдержанная девочка подержала яблоко в руках и тут же протянула его матери. По атим признакам Соломон определил, кто из них был женского пола».

Откуда автор знал эту загадку, однозначно сказать нельзя. Однако есть некоторые указания на то, что он использовал истории из «Книги философов», средневекового текста, который первоначально был написан на греческом языке, в 11 в. переведен на арабский, в 13 в. — с арабского на испанский, а с испанского на латинский. Вполне возможно, что через арабские легенды туда и попала загадка о детях.

Однако между трактатом и настенным ковром существует странное различие. Тогда как в трактате сцена загадок разыгрывается в «aula regia», парадном царском зале, настенный ковер переносит эту сцену в сад, напоминающий рай. Зафиксируем же это наблюдение, так как теперь мы переходим ко второй загадке — о цветах.

Происхождение ее еще таинственнее, чем загадки с яблоками. Дрёвнейшее из известных до сих пор литературных свидетельств найдено у французского поэта эпохи Возрождения Клемана Маро, который в 1527 г. написал пролог к «Роману о Розе». Обыгрывая название этого произведения, он заметил следующее:

«Розу в романе можно сравнить с той, которую благодарная царица Савская, эфиопка, подарила мудрому царю Соломону, как это мы читаем в книге задач, загадок и вопросов, которые она ему задавала, дабы испытать его мудрость… Она взяла две розы, одна была сорвана с куста… а другая была подделкой, похожей на настоящую розу… «Государь, — сказала она, — вот две розы… Скажи мне, какая из них настоящая». Соломон приказал принести пчел… руководствуясь своим знанием природы, что пчелы полетят к настоящей… Поэтому он обнаружил настоящую розу, отличную от другой…»

Откуда поэт узнал загадку о цветах, до настоящего времени не выяснено. Но в любом случае создатель настенного ковра знал ее за пятьдесят лет до того, как ее описал Клеман Маро.

Вероятно, нам нужно еще раз внимательнее присмотреться к настенному ковру. Нас прежде всего завораживает великолепие сада, в котором встречаются августейшие персоны. Бросаются в глаза непомерно большие, с длинными стеблями цветы, прежде всего ландыши и одуванчики. Великолепие цветов действует столь впечатляюще, потому что сад кажется странно изолированным. Его ограничивают возвышающиеся сбоку скалы. Закрывающая горизонт поверхность кажется лишенной цветов, голой и неприветливой. Это дает нам важное указание, ведь закрытый сад (hortus conclusus) был широко распространенным сюжетом живописи 15 века.

Мы сталкиваемся здесь со средневековой любовной мистикой — закрытый сад был символом любви. «Закрытой» в этом саду появляется Дева Мария, которая была символом любви к церкви. На более поздних картинах в нем находятся любящие и любимые «одинокие души». Эта любовная лирика была вдохновлена прежде всего «Песнью Песней», а эту «Песнь Песней» написал не кто иной, как царь Соломон. Пусть даже она служит прежде всего выражением религиозной любви, все равно остается достаточно места, чтобы выразить красоту земной любви, а также тайну эротики и «культа дамы». «Песнь Песней» была первой песнью о любви, которая позже была истолкована как религиозная.

Связь с райским садом и садом любви из «Песни Песней» могла бы дать нам объяснение загадки о детях и цветах. Яблоки и розы, а также лилии появляются в символике историй о рае, равно как и в «Песни Песней». Роза издавна была «священным» цветком и когда-то была посвящена греческой богине любви Афродите, но и в римском культе мертвых она также была удостоена собственного праздника — Розалиев. Оттуда она попала в катакомбную живопись и из-за кроваво-красных лепестков была избрана символом мученичества. Олицетворение земной и духовной красоты она, как и лилия, стала символом Девы Марии. Так, в конце концов мы находим Марию в розовом саду, в «рамке из роз» того закрытого сада.

Однако самый прекрасный образ розы был не нарисован, а описан в стихах. Данте в «Божественной комедии» воспел розу как символ вечности. На небе толпа спасенных душ кажется ему огромной распустившейся розой. На лепестках восседают святые, а в чашечке белой небесной розы расположилась Мария, Матерь Божия. Вокруг, как пчелиный рой летают ангелы, наполняя пространство любовью и всепрощением.

Но и царь Соломон приказывает согнать пчел, чтобы найти настоящую розу. Не стоит ли за загадкой о розе Дантово видение рая? Розы, которые держит в руках царица Савская, нарисованы без шипов, и это тоже отсылает к другим изображениям Девы Марии в розовом саду. Царице Савской могли подойти только розы без шипов, которые не могли ранить ни ее, ни других.

Яблоки, которые дает детям Соломон, тоже когда-то фигурировали в историях о рае. Они были «плодами от древа познания», которых, таково было повеление Бога, нельзя было вкусить. Правда, Библия оставляет открытым вопрос, о каких плодах шла речь, но отцы церкви уже давно говорили о яблоке. То, что царь Соломон с помощью «плодов познания», яблок, продемонстрировал свои собственные знания, кажется нам особенно многозначительным фактом в ряду преданий о загадках царицы Савской.

Яблоки повсюду считались плодами соблазна. Наконец, Ева принудила Адама съесть их! Теперь яблоко предлагает царь Соломон. И разве легенда не рассказывает, что девочка протянула его матери? Соломону тонко и завуалированно была отведена роль соблазнителя.

Теперь мы больше не удивляемся, когда узнаем, что эльзасский ковер связан с так называемыми любовными коврами, которые пользовались большой популярностью, особенно в Швейцарии. Как шкатулки и драгоценности, любовные ковры входили в свадебное приданое невесты. Известен по крайней мере один пример, который подтверждает свадебный характер загадки о цветах. Речь идет о вышивке на полотне, которая выставлена сейчас в Швейцарском музее в Цюрихе. На вышивке изображены гербы жениха и невесты, стоит дата — 1554 г., год свадьбы Генриха Циглера и Анны Хольцкальб. Эту вышивку в качестве свадебного подарка сделала мать невесты.

Но как изменилась загадочная атмосфера! Цветы, правда, там есть, но не они определяют композицию картины. В отличие от эльзасского ковра, цветы и листья появляются в пустом пространстве как обрамление основного сюжета. В середине, наоборот, стоит стол: в картине все напоминает об уютной атмосфере бюргерской кухни. Цветы для загадки, на этот раз лилии, а не розы, стоят в горшках, как комнатные растения, на столе, накрытом для трапезы. Мы видим до блеска начищенные тарелки. На переднем плане находится приличествующий месту характерный круглый сервировочный столик с ведерками для льда.

Соломон выглядит, скорее, не как царь, а степенный хозяин дома, царица Савская тоже больше похожа на домовитую матрону, чем загадочную государыню. Слева слуга, который, как сначала кажется, держит суповую миску, однако если присмотреться, это корзина, откуда вылетают пчелы и летят к настоящей лилии.

Эльзасский настенный ковер 1480 г. переплетает свадебную и любовную тематику религиозного мира Средневековья с тонкими намеками на райский сад и «hortus conclusus» «Песни Песней». А вышивка 1554 г. перемещает ту же тему в мир домовитого бюргерства. Интерес направлен не столько на мудрость, сколько на земное благополучие.

Мы можем еще дальше проследить приземленность темы, если обратимся к швейцарской пекарне 17 в. Там мы находим формы для выпечки, на которых изображена царица Савская среди цветов.

Это уж слишком: загадочную царицу Савскую можно было как бы попробовать на вкус как лукуллово фирменное блюдо, такой вошла она во владения кондитера.

Совсем другая атмосфера царит на раскрашенной гравюре конца 15 в. Израеля ван Мекенема, тоже отображающей загадку о детях и цветах. Сделана гравюра с утраченной картины анонимного художника Э. С., и обычно называется «Праздник цветов», или «Праздник роз». Здесь ничего не осталось от сада, приземленности не может идти речи. Царь Соломон и царица Савская сидят равноправно на троне, расположенном на возвышении и напоминающем театральную ложу. Слева ниже, как бы на просцениуме, изображена загадка о розе, включающая пчелиный рой. На нижней части картины представлено испытание яблоками. Человек, смотрящий на картину, созерцает общую сцену с позиции театрального зрителя, как если бы он находился в первых рядах партера.

Здесь явно показан придворный спектакль, сгруппированный вокруг главных действующих лиц. Загадки выставлены напоказ и с ними царица Савская в образе элегантной придворной дамы. Несмотря на гирлянды с надписями, которые еще напоминают средневековые картины, гравюра пропитана духом придворной культуры.

Прототип религиозной любви, бюргерская невеста и величественная царица — эти три основных воплощения женской сущности мы встретили в изображениях загадок на рубеже нового времени. Если образы в «hortus conclusus» еще напоминают о религиозной свадебной мистике, то бюргерская живопись совершенно лишена религиозного подтекста. В придворных одеждах эпохи Возрождения она представляет нам женское самосознание. Взаимопроникновение, сосуществование, противопоставление этих различных женских образов начала нового времени можно наблюдать кроме рассмотренных нами примеров еще на более чем двадцати картинах. Загадки изображены на изделиях из шерсти, вышивках на полотне и живописи на стекле. Все они находятся в алеманнском культурном пространстве и являются живым примером «региональной» женской культуры.

Глава 9 СЕМИРАМИДА

То, с чем мы до сих пор знакомились так подробно, были различные портреты царицы Савской с множеством разных и противоречащих друг другу свойств. Многим может показаться, что сама царица Савская как бы «умерла» в разнообразии определений и значений.

Вопрос, можно ли свести к единому целому эти отдельные характеристики, приведет многих читателей в замешательство. Однако как бы это невероятно ни звучало, царица Савская является «моделью», «типом» характера, который мы, бесспорно, можем обнаружить еще в одном женском образе древней истории — ассирийской царицы Семирамиды, которую историки относят к тому же времени, что и легендарную царицу Савскую.

В сирийском, персидском и армянском культурном пространстве царица Семирамида когда-то пользовалась таким же уважением, как и царица Савская. Происхождение, жизнь и деяния обеих цариц удивительно похожи. Наше особое внимание вызывает то, что независимые друг от друга художественные силы в первую очередь заинтересовались не историческими фактами, а созданием определенного женского типа. Ведь так оба персонажа получили значение, выходящее за рамки исторических совпадений.

Тогда как царица Савская была отнесена ко времени Соломона, то есть к 10 в. до н. э., царица Семирамида — по-вавилонски Саммурамат, появляется в конце 9 в. до н. э. Она правила страной при трех ассирийских царях или по крайней мере в качестве «хозяйки дворца» могла оказывать большое влияние на государственные дела. Будучи женой царя Шамши-Адада V (824–810 до н. э.), она после его преждевременной смерти взяла на себя управление страной вместо своего несовершеннолетнего сына Адад-Нерари III. Она проявила себя как воинственная царица в походах против мидян (810 до н. э.), Гозана (809 до н. э.), маннеев Армении (808807 до н. э.) и против страны Арпад. Только эта выдающаяся роль объясняет то, что она была изображена на стеле, установленной среди царских стел. Это единственная женщина среди ассирийских царей, удостоенная подобной памятной колонны.

Уже эти черты напоминают царицу Савскую. Как и Семирамида, она тоже считается воинственной царицей: арабский автор Ибн-ал-Атир похвально отзывается о ее войске. Арабский писатель Асад Тобба сообщает даже, что царица Савская поработила Ирак до самой Халдеи. Еврейская легенда тоже сохранила это воинственное прошлое царицы Савской, однако отождествила ее с Лилит, Смарагдской царицей (жертвой нападения Лилит пала семья Иова). Обе воительницы по-особому относились к лошадям, польза которых особенно обнаружилась в ассирийских военных походах. Античный историк Диодор сообщает, что Семирамида верхом отправилась в поход против врага и была изображена на городской стене Вавилона сидящая на коне. От царицы Савской исходит странная загадка о лошадях. Царица Семирамида как «воительница на коне» и царица Савская как сведущая «наблюдательница лошадиных повадок» — удивительное сходство, двух цариц.

Поразительно похожа также и генеалогия обеих цариц. Обе были такими неординарными личностями, что чисто человеческое происхождение казалось совершенно немыслимым. Так, мы узнаем, что у царицы Савской отец был человеком, а мать — царевной джиннов. О Семирамиде нам сообщают, что ее отец был «красивым сирийцем», а мать — сирийской богиней рыб Деркето. И совсем уж приводят в изумление имена отцов: в южноаравийском сказании отца царицы Савской зовут Хадхад; писатель нашей эры Мелитон пересказывает сирийскую легенду, согласно которой отца Семирамиды тоже звали Хадхад.

Но это еще не все! Арабская история о рождении царицы Савской сообщает о том, что ребенок был отдан на кормление и воспитание собаке. А о Семирамиде мы узнаем, что она была подкидышем и за ней ухаживали голуби, птицы Венеры. Голубей царицы Семирамиды можно сравнить с птицей-гонцом Худхудом, с которым так часто связывают царицу Савскую.

Сравнимо также вступление на трон обеих цариц. В арабской легенде говорится, что царица Савская убила своего соперника на троне. Античный писатель Ктесий сообщает о Семирамиде, что она сначала была гетерой. Царь Ассирии влюбился в нее.

После чего она уговорила его передать ей власть на пять дней. Эти дни она использовала для того, чтобы убрать с дороги царя и захватить власть. Николай Дамасский рассказывает даже, что Семирамида приказала убить его восставших против нее сыновей. Следовательно, воинственные действия привели к власти обеих цариц.

Но правительницы характеризуются не только как «воинственные царицы» и уверенно восставшие против мужских притязаний женщины. Обе обессмертили себя как строительницы. В Йемене мы познакомились с многими храмами, дворцами и тронными залами, которые приписываются царице Савской. О Семирамиде рассказывают, что она основала город Вавилон. С восхищением говорили, как она изменила направление вод Евфрата и перекрыла его туннелями, чтобы соединить дворцовые здания, находящиеся по обеим сторонам реки. Царице Савской приписывается водоподъемная плотина Мари-ба. Обеих цариц мы знаем также как устроительниц садов: «висячие сады Семирамиды» вошли в поговорку, а Коран рассказывает о райских садах по обеим сторонам марибской плотины. Их, как это позже сообщали арабские авторы, разбила царица Савская.

Обе царицы близки также и географически. О Семирамиде рассказывают, что она для защиты от всемирного потопа распорядилась насыпать возвышенность, «telal». А в долине Евфрата, где развивала свою деятельность Семирамида, недалеко от города Бира находится Телль Билкис, холм Билкис. С другой стороны, Диодор, историк Семирамиды, говорит о ее походах в Аравию, и прежде всего в Эфиопию, то есть на те территории, где царица Савская пользовалась высочайшим авторитетом. Таким образом, устанавливается также и географическая связь, которая, правда, исторически не имеет никакого значения, но, с «типологической» точки зрения, сближает обеих цариц. Странная, до сих пор не выясненная связь устанавливается через посредство греческого историка Абидена, жившего во 2 в. Он называет вавилонскую царицу (Семирамиду) Белтис, что напоминает арабское имя царицы Савской, хорошо знакомой нам «мусульманской» Билкис.

Похожа также и сексуальная жизнь обеих цариц. По слухам, в парках персидского города Экбатана Семирамида предавалась необузданному разврату и напоследок убивала своих любовников.

А царица Савская? Разве в еврейских легендах ее не изображали высасывающим кровь сексуальным демоном, вампироподобной Лилит? А «Азбука Сиракида» разве не сообщает, что от отвратительной связи Соломона с царицей Савской родился Навуходоносор?

Теперь интересно, что говорит Талмуд. Там. речь идет о Семирамиде, и именно она называется женой ненавистного Навуходоносора. Мы видим, что никто не обращал внимания на исторические факты, особенно когда речь шла о «демонических» явлениях. Иудейская легенда сделала царицу Савскую матерью Навуходоносора, а царицу Семирамиду — женой. В качестве «отрицательных» типов обе царицы не могли ожидать симпатий со стороны евреев.

Если кого-то еще не убедили эти взаимопересечения, указывающие на параллельные черты обоих женских образов, мы приведем совпадение, которое не может быть случайным. Имеется в виду тема переодевания, которая нам известна из преданий о загадках и эфиопской легенды о царице Савской. Этой темой мы займемся подробнее.

Эфиопское предание рассказывает, что царица Савская проникла к царю Соломону в мужской одежде. От Диодора мы узнаем о Семирамиде следующее:

«Ассирийский царь Нинос, основатель города Ниневии, предпринял военный поход на Бактрию. Ему даже удалось захватить страну. Но у столицы он потерпел поражение. Один из его приближенных, по имени Оннес, вспомнил об уме своей жены. Это была Семирамида. Она, переодевшись в мужскую одежду, проникла во вражеский лагерь и в смелой атаке завладела городом.

Когда она позже стала царицей, то распространила вид одежды, который выглядел одинаково для обоих полов. Она также смастерила себе «платье», которое было сшито так, что нельзя было узнать, было ли мужчиной или женщиной одетое в него лицо. Этот наряд имел преимущество в том, что во время путешествий под солнечным зноем не выгорали волосы, и его можно было надеть для всевозможных занятий, так как он не стеснял движений. И вообще он имел такой приятный вид, что мидяне, когда стали повелителями в Азии, заимствовали этот наряд Семирамиды, а позже также и персы».

Основания, которые приводит Диодор для скрывающей пол одежды, выглядят весьма прагматическими. Скорее, это выражение матриархальной культуры, представительницей которой была Семирамида. Царица Савская, со своей стороны, восприняла обычай нейтральной одежды и сформулировала его в загадке с переодеванием.

Напоследок мы хотим сказать о религии обеих цариц. О царице Савской мы знаем, что она от культа солнца перешла в иудейство или, в зависимости от обстоятельств, в ислам. В эфиопской легенде она окружена христианской аурой благодаря встрече с деревом, которое послужит для изготовления креста. Таким образом, она, женщина, выступила как вдохновительница новой духовности. Царица Семирамида тоже прославилась тем, что ввела в Ассирии новое божество, бога Неба, который изначально почитался в Вавилоне. Включение вавилонского культа Неба в ассирийский круг богов было политикой первостепенного значения, оно символизировало государственно-правовое слияние ассирийской и вавилонской сферы влияния. То, что было объединено политически, нашло свое подтверждение и в основании общего культа. Царица Семирамида как интеграционная фигура напоминает царицу Савскую, которая сплотила Эфиопию, разобщенную этнически, религиозно и по языку.

Образы двух цариц объединяются даже в смерти: о Семирамиде сообщается, что она просто «исчезла», была унесена богами, и с тех пор ее никто не видел. В арабской легенде только халифу Валиду I более чем через тысячу лет удалось обнаружить могилу царицы Савской в Тадмире (Пальмире). Мотивом арабской легенды было облеченное в фантастическую форму благочестивое желание — по крайней мере после смерти извлечь на свет божий из тайников истории царицу Савскую.

Можно предположить, что обе царицы были объединены в собирательный образ. Но которая из двух была оригиналом? Историк Моверс в 19 в. рассматривал царицу Савскую как копию царицы Семирамиды. Так далеко заходить не следует, но по крайней мере можно предполагать, что обе царицы были сформированы по общему «женскому типу». Обе представляли собой необычный тип женщин, отсюда и их происхождение от духов. Обе господствовали над миром мужчин; на это указывают их воинственные, даже злодейские черты характера. Для обеих было характерным игнорировать мужские отличительные черты и облачаться в нетипичные для пола одежды. Их сексуальная жизнь складывалась свободно, она еще не была обречена на пассивность и приспособление к мужским нормам, и это, безусловно, является основанием для их частичной демонизации. Но обеим приписывается созидательный дар: они как заказчицы способствовали возведению крупных сооружений, дали новый стимул религиозному сознанию, подобно «прародительницам» основали новые династии.

Женский образ укрепился в исторической памяти, от Ближнего Востока через «счастливую Аравию» он достиг Эфиопии. Пусть даже положение женщин под гнетом патриархальных форм власти и ухудшилось. Но тип женщины, который воплощали обе царицы, несмотря на все полемические искажения, сохранил привлекательность «женского» самосознания.

Глава 10 ЭФИОПКА МАКЕДА

Биографию царицы Савской мы могли проследить в различных культурах.

Наше внимание приковали ее взлеты и падения. Мы были увлечены противоречивыми интересами, которые формировали ее образ и обеспечивали ее «жизнь» в памяти людей, укрепляли непреходящую силу ее очарования. Мы увидели ее многогранный характер, в котором сконцентрировались антагонистические, но постоянно обновляющиеся и раскрывающиеся черты женского естества. Кажется, невозможно втиснуть ее образ в одну точную формулировку. Это является признаком ее постоянно возобновляющейся жизни. Конечно, мы смогли выявить основные доминирующие тенденции, которые определяли ее образ в самых различных культурах. При этом нами руководил интерес к ее переменчивому образу, непрерывно балансирующему между иконизацией и демонизацией. Беспрерывно и параллельно друг другу действовали официозные и скрытые, даже подрывные тенденции к появлению новых граней. Олицетворяла ли она дух Соломонова просвещения в Ветхом Завете или являла миру демонический лик в еврейских легендах; продолжала ли жить как набожная мусульманка в персидской придворной живописи, привлекала ли как мистически-нежная или воинственная царица; как «повелительница животных» напоминала о давно забытой главе становления человека, или как мастерица загадок вводила в таинственный мир женщин, наконец, поселилась ли она в спокойном домашнем мире алеманнских ковров с любовными сценами? Казалось, что нет границ ее общеизвестности и способности к перевоплощению.

И все же мы даже не могли представить себе самой величественной вершины ее «карьеры». Поэтому мы должны отправиться в цивилизацию, удаленную как географически, так и исторически, и окруженную многими тайнами. Имеется в виду культурный ареал Эфиопии на африканском побережье, географически ограниченный, как крепостным валом, неприступным нагорьем и окруженный голой пустыней. Для древних людей это край ойкумены, а для нас — центр Африки.

Чтобы встретить царицу Савскую, нам нужно вернуться в 1974 г., когда произошло совершенно немыслимое для Эфиопии событие. Был свергнут эфиопский император Хайле Селассие, который правил с 1930 г., будучи старейшим монархом мира. Глубокие социальные противоречия, засилие чиновников, катастрофический голод и стремление к современному образу жизни привели к его свержению. На этом закончилась средневековая система правления. Однако у нее была возможность предъявить единственную в своем роде претензию: быть старейшей царской династией в мире и возводить свое происхождение к царице Савской. Еще в пересмотренной эфиопской конституции 1955 г. эта претензия получила силу закона. В статье 2-й говорится:

«Императорский сан останется постоянно закрепленным за потомками Хайле Селассие I, наследника царя Сахле Селассие, линия которого без пресечения происходит от династии Мене лика I, сына царицы Эфиопии, царицы Савской, и царя Соломона Иерусалимского».

Хайле Селассие считал себя 225-м потомком царицы Савской. Ей удалось тысячелетиями сплачивать Эфиопское царство.

Оправдание императорских претензий на власть преемственностью от царицы Савской показалось историкам абсолютной фикцией. Но это не отменяло того, что право на власть соломоново-савей-ской династии, начиная с 13 в. и до 1974 г., неукоснительно соблюдалось. В 1974 г. бесславный конец постиг одну из самых могущественных, исторически доказанных династий. Императорская власть Хайле Селассие, особенно в последние годы ее существования выглядела все более экзотично и анахронично. Однако мы не должны забывать: в результате претензий на господство, основанных на происхождении от царицы Савской, это древнейшее государство могло существовать как единое целое. Это можно считать единственным в своем роде достижением. Ведь Эфиопия, несмотря на изолированное географическое положение, принадлежит к самым неоднородным по языку, культуре, религии и этническому происхождению государствам в Африке.

Различные расы, по-видимому, интегрировались с древнейших времен. Негроидные племена с давних пор объединились с семитскими колонизаторами, которые пришли из южноаравийских территорий по ту сторону Красного моря. Как раз оттуда, где царица Савская почиталась как солнцепоклонница. Вероятно, с севера пришли кушиты, которые в Библии причислены к хамитам и считались потомками Ноя.

Семиты и кушиты ассимилировались и образовали амхарский тип эфиопов. Они тысячелетиями определяли культуру и религиозную жизнь. Они являются создателями специфически эфиопской легенды о царице Савской, которой мы еще займемся подробнее. Но амхариты не были численно самой большой этнической группой, они составляли только треть от общего числа населения. Около сорока процентов всех жителей составляли народы Галла, которые в 16 и 17 вв. проникли в Эфиопию из Центральной Африки, вероятно, из-за эпидемий, неурожаев и перенаселения. Мы не должны забывать также продолжавших жить полукочевой жизнью сомалийцев и данакилов, «сыновей пустыни», которые когда-то нагоняли страх, будучи воинственными племенными союзами. Значила ли для них что-нибудь царица Савская?

У феладшей это не подлежит никакому сомнению! Несмотря на принадлежность к хамитским кушитам, они еще до нашей эры приняли иудейскую религию, которую сохранили в древней форме. Талмуд им незнаком, древнееврейского языка они не знают. Сами они утверждают, что переселились в Эфиопию во времена царицы Савской и происходят из еврейских жреческих и левитских семей. Часть феладшей из-за ужасного голода в 1985 г. переселилась в Израиль.

Такой же многослойной, как и этнический состав, является религиозная жизнь Эфиопии. Из южно-арабско-савейского пространства семитские колонизаторы привнесли культ солнца и луны. Сохранившимися памятниками этой савейской культуры являются надписи, датируемые 7 в. до н. э., кроме того — каменные руины, напоминающие знаменитый трон царицы Савской.

Но среди всех памятников нужно особо отметить монументальный храм в Йехе, который, вероятно, был построен в 5 в. до н. э. и представляет собой яркое свидетельство астрального культа в Эфиопии. Главный савейский бог Алмака почитался и здесь. Будучи «повелителем горных козлов», этот бог луны, как и в Сабе, вдохновил на создание фризов с горными козлами. Например, один из них находится на троне из Хаоулти-Мелазо.

Реконструкция царского трона из Аксума.

Мы не удивляемся легендам, которые рассказывают, что здесь в Йехе, когда-то правила царица Савская. Недалеко от Аксума, будущей столицы Эфиопии, находится искусственный бассейн, который называется Май-Шум. Здесь якобы наслаждалась купанием царица Савская, что напоминает «купающуюся» королеву Гусиная Лапа в Тулузе. Все это доказывает, какими тесными были отношения между южноаравийским пространством и Эфиопией. Это в свое время побудило Иосифа Флавия (38-100 гг. н. э.) ввести в свое повествование царицу Савскую как эфиопскую царицу по имени Никаулис. Так оно и осталось, как это явствует из эфиопской конституции.

С 4 в. при царе Эзане в качестве главенствующей религии утвердилось христианство. Сам Эзан происходил из семьи, в которой еще поклонялись савейским богам, но уже в «современной» форме. Например, савейский бог войны Махрам был назван греческим именем Apec. Переход Эзаны в христианство произошел благодаря двум тирским юношам, которые потерпели кораблекрушение у берегов Красного моря, возвращаясь из Индии. Они были взяты в плен и как рабы попали к царскому двору в Аксуме. Один из них, по имени Фруменций дослужился до писца аксумитского царя и воспитателя его несовершеннолетнего сына. Он-то и обратил царевича в христианство. С тех пор на аксумитских монетах изображался не савейский лунный серп, а христианский крест.

Фриз с горными козлами на троне Хаоулти-Малазо.

Храм в Йехе, легендарная резиденция царицы Савской.

Процесс христианизации происходил постепенно. Важная миссионерская задача выпала, очевидно, на долю девяти святых из Рима. Эти высокочтимые в Эфиопии святые были, по-видимому, сирийскими и египетскими монахами. После Халцедонского Вселенского Собора (451 г.) они вынуждены были бежать, так как заняли уклончивую позицию в затруднительном для тогдашнего христианства спорном вопросе о человеческой сущности Христа. Они придерживались мнения, что человеческая природа Иисуса растворилась в его божественной природе. Это мнение, которое могло привести к отрицанию человеческой сущности Иисуса в его божественной природе, не было поддержано Собором.

Царица Юга ранит ногу на пути к дракону.

Из эфиопской книги.

Рисунок на коже.

Мариб в Йемене, бывшая резиденция царицы Савской.

Лилит в образе змея протягивает Еве яблоко Витраж церкви святой Елизаветы в Марбурге. 13 в.

Пергаментный амулет для защиты новорожденных от дифтерии.

Серебряный амулет для защиты новорожденных от Лилит. Надпись содержит первые буквы из 4-й книги Моисеевой, 6, 22–27 (Благословение Аарона). Фигуру Лилит окружает надпись: «Лилит в цепях»

Царица Савская с доской, из которой будет изготовлен крест, рядом дочери фараона Фермит и Авигея. Ульмский кафедральный собор, Йорг Стирлин. Около 1469–1474 гг.

Царица Савская с чашей перед Соломоном. Витраж, церковь святого Урбана. Около 1270 г.

Царица Савская между Билиамом(слева) и Соломоном. Шартрский собор, портал. 1200–1220 гг.

Царица Савская (слева) и Соломон. Амьенский собо северный портал. 1220–1236 гг.

Преследуемые как «монофизиты», то есть приверженцы учения о только божественной природе Иисуса, эти девять святых, видимо, эмигрировали в Эфиопию. Там, вдали от преследований римской церкви, они могли остаться верными своим убеждениям. Почему мы так настойчиво упоминаем этих девять святых? Они еще встретятся нам (и не раз) в одной странной истории, где важную роль будет играть царица Савская.

Христианизация Эфиопии происходила не без сопротивления. Ведь прежде всего нужно было обратить в христианство приверженцев савейского культа солнца и луны. Какая другая личность, кроме царицы Савской, подошла бы лучше, чтобы продолжить савейскую традицию и внедрить ее в христианскую религию? Царица прекрасно подходила для того, чтобы связать и слить воедино савейско-семитские и христианско-хамитские культурные течения.

Когда началось это превращение царицы Савской в «интеграционную» фигуру, сказать трудно. Во всяком случае, культурный синтез, осуществленный именем царицы, достиг своего апогея, — и это мы знаем совершенно точно — максимум в 14 в. После двухсотлетнего перерыва второе аксумитское царство уже было в полном расцвете. Теперь пришло время письменно зафиксировать с давних пор устно передаваемые легенды о царице Савской. Результатом стал эфиопский национальный эпос «Kebra Nagast» («Величие царей»), созданный приблизительно в 14 в.

Этот монументальный эпос был написан на эфиопском церковном языке Ge'ez. Сначала он появился как свободный пересказ библейских историй, которые сильно урезали, когда затрагивались эфиопские интересы и интересы аксумитского царского дома. Особенно ярко изображалась встреча царицы Савской с царем Соломоном. Воистину захватывающе описаны последствия любовной связи двух монархов. Этой «аксумитской» царицей мы еще подробно займемся, здесь же только упомянем, что обращение к ней всегда оставалось необходимой мерой для легитимизации эфиопского царского дома.

Зафиксированное письменное предание о соломоново-савейском происхождении амхарской царской династии имело свои причины. В 14 в. еще не был забыт эпизод с так называемыми узурпаторами Загве, которые между 1-ми 2-м Аксумитским царством, то есть с 914 по 1268 г., правили Эфиопией из города Роха.

Один из царей династии Загве, по имени Лалибела, был инициатором постройки знаменитых церквей в скале, которые по праву можно причислить к архитектурным чудесам света. Эти церкви были не построены, а буквально выдолблены из скалистого плато. Единственный известный пример, когда строительные работы начались с крыши.

У царей династии Загве, которые увековечили себя таким образом, совесть была все-таки нечиста, что касалось законности их власти. Поэтому они придумали миф — столь же смелый, сколь и фиктивный. По сравнению с аксумитскими соперниками, считавшими себя потомками царицы Савской, еврейские цари династии Загве копнули ещё глубже, выдав себя за потомков Моисея. Но это им не помогло: древняя соломоново-савейская линия тайно продолжалась и была восстановлена в своих правах в 1270 г. царем Йеконо Амлаком. И так оставалось веками.

Савейская монета с головой животного, лунным серпом и диском.

Эфиопская монета Эзаны до принятия христанства с лунным серпом и диском.

Аксумитская монета Эзаны до принятия христианской веры.

Влияние царицы Савской было настолько доминирующим, что более поздние узурпаторы всегда старались возвести к ней свое происхождение. Это произошло, например, в 19 в., когда узурпатору Теодорусу III (1855–1868) удалось победить окрепнувших расов — племенных вождей. Неожиданным стимулом послужила легенда о царице Савской при царе Менелике II (1889–1913), который первым попытался консолидировать Эфиопию, превратив ее в единое современное государство. Это было трудным начинанием, учитывая английские, египетские и итальянские колониальные интересы. Но Менелик II одержал победу. То, что он смог вытащить Эфиопию из засасывающего водоворота колониализации, основывалось на сильной позиции, которую укрепила также его ссылка на царицу Савскую. Усиленно внедряемая популяризация царицы, особенно при Менелике II, представляет собой также попытку найти антиколониальную интеграционную фигуру, которая подходила бы для объединения враждующих сил внутри Эфиопии, чтобы она стала сильной и независимой.

Однако преобладание амхарско-христианской культуры никогда не было бесспорным. С давних пор Эфиопия находилась под давлением исламских миссионеров. Еще в 7 в. ислам захлестнул савейский культурный ареал и почти всю Южную Аравию. Исламские нападения на Эфиопию, вероятно, способствовали ослаблению 1-го аксумитского царства. В 15 в. христианский негус Зара Якоб (1438–1468) вынужден был даже просить поддержки у короля Альфонса Португальского. Исламское наступление достигло наивысшей точки при Ахмеде эль Гази, по прозвищу Левша, войско которого было разбито только в сражении у озера Тана (1543) при царе Клавдии (1540–1559). Однако большая часть населения перешла в ислам. В настоящее время в Эфиопии насчитывается почти одинаковое число христиан и мусульман.

Царица Савская как «благочестивая» Билкис очень много значила для мусульман. Поэтому для амхарской христианской династии было очень важно преодолеть мусульманское почитание Билкис. Это, вне всяких сомнений, удалось сделать в «Kebra Nagast».

Однако все еще остается открытым вопрос: как обстояло дело с языческими племенными группами, которые не примкнули ни к христианству, ни к исламу? Как, например, вели себя племена Галла, которые были приверженцами африканского анимизма? Одним из удивительных явлений эфиопской легенды о царице Савской является то, что мифы древних африканских сказаний о царях тоже слились с мифом о царице. Однако эти кажущиеся крайне архаическими истории можно найти не в официальном государственном эпосе «Kebra Nagast», а в местных легендах. В различных вариантах они рассказывались в провинции Тигре, а также в Эритрее и до сих пор представлены в эфиопском фольклоре. В центре этих сказаний стоит борьба со змеем, в которой участвовала царица Савская.

Из этого первого обзора можно сделать следующие выводы: с одной стороны, царица Савская служила для поддержки царских интересов. С другой же стороны, как в интеграционной фигуре, в ней соединялись и взаимодействовали древнесавейские культы солнца и луны, воспоминание о происхождении еврейских феладшей, мусульманское почитание Билкис, африканский культ царей и христианская царская власть в «Kebra Nagast». Было бы ошибочно рассматривать царицу Савскую только как родоначальницу эфиопского царского дома; как личность, которая интересовала различные культуры, религии, племенные группы, она давала возможность изучить и испытать преемственность и легитимность, интеграцию и сообщество. Какой-либо другой женщине когда-нибудь выпадала на долю такая задача?

Глава 11 ЛАКОМЯЩАЯСЯ МЕДОМ ДЕВУШКА

Книга «Kebra Nagast» играет важную роль для эфиопской царской династии. Это доказывает драматическое событие 1872 г. Тогдашний царь Джоан IV Касса отправил срочное послание английскому министру иностранных дел графу Гранвилю, в котором требовал вернуть оригинал «Kebra Nagast», который был увезен в Англию в 1868 г. в связи с введением английского мандата в Эфиопии. Он написал:

«(У Вас) там есть книга под названием «Kebra Nagast», которая содержит законы Эфиопии, в этой книге есть имена государей, названия церквей и провинций. Я прошу Вас безотлагательно установить, в чьей собственности находится эта книга, и отослать ее мне, так как без этой книги народ в моей стране не будет мне подчиняться».

Попечителей Британского музея в Лондоне удалось убедить, и манускрипт 14 сентября 1872 г. был возвращен царю Эфиопии.

Суть книги «Kebra Nagast» составляет история визита царицы Савской к Соломону. Начиная с 21-й главы, изложение по многим пунктам, а также по всей композиции отличается от всех рассмотренных нами легенд о царице Савской. Здесь царица Савская носит незнакомое имя Македа. История посещения разворачивается иначе, чем в ранее известных источниках. В центре стоит изощренное обольщение царицы Соломоном.

Царица Савская вводится следующим образом:

«Так сказал наш Господь Иисус Христос… «Царица Юга встанет в Судный день и поспорит с ними, и спорное дело с ними уладит, и победит этот род, который не прислушался к проповеди моего слова; ибо она пришла с оконечности земли, чтобы услышать мудрость Соломона».

Упомянутая царица Юга — это царица Эфиопии, а под «оконечностью земли» подразумеваются слабость женской природы, длина пути, зной и голод во время путешествия и жажда. Но она, царица Юга, была очень красива и лицом и статью и (наделена) знанием и познанием, которые ей дал Бог, чтобы она пошла в Иерусалим услышать мудрость Соломона, ибо произошло это по Божьей воле. Но она была очень богата, потому что Бог даровал ей славу и богатство, золото и серебро, дорогую одежду, верблюдов, слуг и купцов. Они занимались для нее торговлей на море и на суше, в Индии и Сиене».

Красота (это качество первый раз открыто отмечается в эфиопской легенде) и богатство внешне характеризуют царицу, которая обрисована совсем по-земному. Ничего не сообщается о сверхъестественных чертах. Это особенно проявляется во вступлении к истории посещения. Больше не появляется также удод, которому как нарочной птице уделялось такое большое внимание в еврейских и исламских легендах. Вместо него фигурируют эфиопский купец Тамрин, который при строительстве храма поставил Соломону «красноватое золото, не подверженное гниению черное дерево и сапфиры». На него произвела глубокое впечатление мудрость правления Соломона, и он после своего возвращения информирует царицу:

«Все это он рассказал ей и ежедневно повторял, что он увидел у царя, и сообщал ей об этом. Она же дивилась тому, что слышала от купца, своего слуги, и в глубине души задумала отправиться к царю: она плакала от тоски над тем, что он ей рассказал, и очень хотела поехать к царю. Ею завладела мысль о путешествии к нему, но она считала путь слишком долгим и трудным. Она снова и снова расспрашивала его, а он снова и снова рассказывал ей; наконец, она решила поехать, чтобы услышать его мудрость, увидеть его лицо, поприветствовать его и преклониться перед его властью. Все свои мысли она сосредоточила на путешествии к нему. Бог склонил ее сердце к путешествию, и она подчинилась».

Этот отрывок важен, так как в основе его лежит не желание царицы пустится в путь, с целью найти подходящего брачного кандидата, что особенно подчеркивалось в еврейских и исламских легендах. Эфиопскую царицу Савскую воодушевило стремление к мудрости. Поэтому в «Kebra Nagast» мы видим одухотворенный образ царицы. Нет ничего удивительного в том, что 24-й главе на все лады прославляется мудрость.

Этот гимн мудрости царицы, равного которому нет в мировой литературе, по своей красоте и глубине является впечатляющим примером знания, которое еще не превратилось в холодную интеллектуальность. Была ли когда-нибудь образнее и проникновеннее, чем в следующем гимне мудрости, воспета ее жизнеутверждающая сила, эстетика и этический дар систематизации?

«Люди мои, услышьте мой голос и внемлите моей речи: я жажду мудрости, и мое сердце ищет познания, ибо я сражена любовью к мудрости, и меня повязали путы познания. Ведь мудрость лучше сокровищ из золота и серебра; мудрость лучше, чем все, что создано на земле. Что под небом сравнимо с мудростью? Она слаще меда и хмельнее вина, она светлее солнца и желаннее драгоценных камней, она питает человека лучше, чем масло, насыщает сильнее, чем сладкие лакомства, делает его прославленным больше, чем золото и серебро, она дает радость для сердца, свет для очей, силу для ног, защитный нагрудник, шлем для головы, пояс для чресел, она провозвестник для ушей, наставник для души, учитель для знающих, утешитель для умных, податель славы для ищущих.

Царство не может существовать без мудрости; куда бы ни ступила нога, она не стоит твердо без мудрости, и то, что произносит язык, не услаждает слуха без мудрости. Мудрость лучше, чем все сокровища: тот, кто копит золото и серебро, не имеет от них никакой пользы без мудрости; но у того, кто копит мудрость, никто не может похитить ее из сердца. То, что собирают дураки, потребляют мудрецы; из-за ошибок глупцов ценятся мудрецы, из-за низости безбожников восхваляются праведники.

Мудрость высока и богата; я желаю любить ее, как мать, и пусть она любит меня, как свое дитя; я хочу идти путем мудрости, и она будет мне принадлежать; я хочу идти ее путем, и она меня не оттолкнет; я хочу опираться на нее, и она будет для меня стеной, крепкой как алмаз. Я хочу искать у нее защиты, и она будет для меня силой и крепостью; я хочу радоваться ей, и она будет для меня величайшей милостью. Ведь подобает, чтобы мы шли путем истины, и наши подошвы ступали на порог врат мудрости. Если мы будем ее искать, мы ее найдем, если мы будем ее любить, она не покинет нас, если мы будем ее преследовать, мы найдем ее, если мы будем просить ее, мы ее получим; так пусть же обратится к ней наше сердце, чтобы мы ее никогда не забыли! Ведь если ты помнишь о ней, ты помнишь также и о себе; при глупцах ты никогда не должен упоминать о мудрости, ибо они ее не почитают, и она (мудрость) тоже их не любит. Почитание мудрости состоит в почитании мудрецов, а любовь к мудрости — в любви к мудрецам…»

Из этого гимна мудрости мы узнаем нечто интересное о царице Савской в эфиопской традиции. Многие обороты речи, где воспевается мудрость, напоминают нам песни о мудрости, известные из Книги притчей Соломоновых в Ветхом Завете. Параллели заметны в мельчайших подробностях: мудрость ценится превыше золота и серебра, ее отгораживание от глупости и прежде всего положение мудрости над всем, что создано на земле. Мысль о приоритете мудрости над остальными творениями также есть в притчах:

«Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий своих, искони:

От века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водой.

Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов».

(Притчи Соломоновы, 22–25, 8). Но глубокий смысл этих параллелей становится ясным, если вспомнить, что не кто иной, как Соломон написал Книгу Притчей. Но в «Kebra Nagast» хвалебную песнь мудрости поет царица Савская. О Соломоне ничего подобного не сообщается. И это происходит до того, как царица собирается в путь, чтобы познакомиться с мудростью Соломона. Таким образом, царица как любящая мудрость государыня занимает место, которое принадлежало Соломону. Она уже «получила наследство» от него, мудрого царя, прежде чем посетить его.

И еще один момент: «мудрость» не мужского, а женского рода. Это показывает грамматика: по-немецки — это die Weisheit, по-латыни Sapientia, по-гречески Sophia, по древнееврейски chokma и т. д. Царица говорит о мудрости, как о «любящей матери». Это выходит за рамки притчей, так как там мудрость сравнивается с «играющим ребенком».

G содержании мудрости мы ничего не узнаем, только ее жизнеутверждающей силе во все новых образах возносит хвалу царица.

Каким же является отношение царицы к Соломону, после того как — мы это видели, — центр тяжести несколько переместился? Сначала царица ведет себя покорно. Она приветствует его так:

«Счастлив ты, мой господин, что тебе даны такие мудрость и познания: я хотела бы стать одной из твоих ничтожнейших служанок, чтобы мыть тебе ноги, преклоняться перед твоей властью и наслаждаться твоей мудростью. Как мне нравится твой ответ и сладость твоего голоса, красота твоей походки и чарующие речи! Красноречие и сладость твоего голоса радуют сердце, украшают уста, делают уверенным шаг. Я вижу, что твоя мудрость безмерна, и твои познания неослабны, как светоч во мраке, как гранат в саду, как жемчужина в море и как лунный свет в тумане, как утренняя звезда среди звезд, как заря и восход солнца на небе».

Это напоминает историю посещения, которую мы узнали из «Targum Scheni» Книги Эсфири. Там это был царский гонец Бенаяху, ослепительная красота которого сравнивалась с утренней звездой. Но в «Kehra Nagast» этими или похожими метафорами восхваляется мудрость. И здесь они относятся не к физической красоте, а к мудрости, которой была потрясена эфиопская царица. Но действительно ли достоин Соломон подобной похвалы? Заслужил ли он восхваления царицы в таком возвышенном тоне? Возникает сомнение, если мы проследим за дальнейшим развитием истории их встречи.

Разумеется, сначала Соломон выставлен в наилучшем свете. Он не ведет себя надменно по отношению к своим подданным. Вместе с мокрыми от пота рабочими он таскает камни для строительства храма, подчеркивая таким образом равенство между ними. И его доводы в пользу превосходства религии Творца над солнцепоклонничеством приводят царицу к смене религии. Но обращение царицы в другую веру не могло произойти столь радикально.

Еще в своем гимне мудрости как высшую сущность она восхваляет не солнце, а мудрость, Разве она не сказала, что мудрость «светлее солнца»? Значит, царица никогда не исповедовала солнцепоклонничество в том примитивном виде, как оно представлено. Она это тоже достаточно ясно выражает: не царица, а народ был привержен культу солнца, сама же она уже давно приняла религию мудрости, поэтому у нее не было оснований «отрекаться», она могла говорить только об обращении своего народа.

Итак, царицу превозносят, Соломон же получает критическую оценку. Это становится предельно ясным в известной сцене обольщения, которую он подстраивает. Соломон хочет переспать с царицей, при этом он совершенно не думает о ее мудрости, его возбуждает «прекрасная внешность». Но это отнюдь не критикуется, ведь многоженство Соломона (говорили о 400 царицах и 600 наложницах!) основывалось на исполнении Божьего завета об умножении потомства. Однако иначе выглядят средства, с помощью которых он хотел сблизиться с царицей. Он устраивает для нее грандиозный прощальный праздник и пытается овладеть ею посредством изощренно продуманной последовательности в подаче блюд:

«Когда они зашли в покои, запах там стоял очень приятный. И уже до того, как они отведали лакомства, их насытила прелесть аромата. Он хитро и мудро посылал ей вызывающие жажду блюда, кислые напитки, рыбу, перец в качестве приправы; все это он готовил и давал царице.

Когда за столом царя три раза и семь раз сменили блюда, когда ушли присутствующие, советники, пажи и слуги, и они остались одни, царь встал, подошел к царице и сказал ей: «Оставайся здесь до утра!» На что она ему сказала: «Поклянись мне своим богом, богом Израиля, что не применишь ко мне насилия. Если это произойдет и я соблазнюсь, уступив человеческой природе, то я отправлюсь в путь в нужде, горе и нищете». На что он ответил: «Я поклянусь, что не применю к тебе насилия, но ты тоже поклянись, что не применишь насилия ни к одному предмету в моем доме!»

Царица улыбнулась и сказала: «Где же твоя мудрость, почему ты говоришь как глупец? Неужели ты думаешь, что я что-нибудь украду или возьму из царского дворца, что не дал мне царь? Не думай, о царь, что я приехала сюда из любви к богатству! Мое царство так же богато сокровищами, как и твое, и у меня есть все, что я желаю. На самом деле я приехала сюда за твоей мудростью».

Тогда он сказал ей: «Раз ты велишь мне поклясться, поклянись и ты; клятва положена двум сторонам, чтобы они не причинили друг другу несправедливости, но если ты не будешь принуждать меня к клятве, я тоже не буду принуждать тебя». Тогда она сказала: «Поклянись, что ты не применишь ко мне насилия, а я тоже поклянусь, что не применю насилия к твоему имуществу». Тогда он поклялся ей и заставил поклясться ее.

После этого царь возлег на ложе на одной стороне, а ей поставили ложе на другой. Тогда он сказал молодому слуге: «Вымой таз и поставь в него кувшин с водой, да так, чтобы царица это видела, потом закрой дверь и иди спать!» Он сказал это на другом языке, которого царица не понимала. Слуга выполнил поручение и пошел спать. А царь не спал, а только притворялся спящим и подсматривал. Во дворце Соломона ночью было так же светло, как и днем. По мудрости своей он вделал в крышу своего дома жемчужины, которые изображали солнце, луну и звезды.

Царица немного поспала. Когда она проснулась, во рту у нее было сухо от жажды, ведь он в своей мудрости дал ей вызывающую жажду пищу. Ей очень хотелось пить, и рот ее пересох. Она попыталась втянуть ртом слюну, но ей это не удалось, ибо никакой влаги не было. Тогда она решила выпить воду, которую видела, огляделась, посмотрела на царя Соломона, и ей показалось, что он крепко спит. Однако он не спал, а с нетерпением ждал, когда она встанет, чтобы украсть воду для утоления жажды.

Она бесшумно встала, подошла к той воде в тазу, вынула ее оттуда, чтобы испить. Но прежде чем ей удалось попить, он схватил ее за руку и сказал: «Почему ты нарушаешь данную клятву». Ты же обещала не причинить насилия ни одному предмету в моем доме?» Тогда она в страхе ответила ему: «Разве выпить воды — это нарушение клятвы?» Царь сказал ей: «Видела ли ты под небом что-нибудь лучше воды?» На что она ответила: «Я погрешила против самой себя, и ты свободен от клятвы, но дай мне выпить воды, чтобы утолить жажду!» И он сказал ей: «Значит, я свободен от клятвы, которую ты велела мне дать?» И царица ответила: «Будь же свободен от клятвы, но дай мне выпить воды!» Тогда он разрешил ей попить, после того как она попила, он осуществил свое страстное желание и они возлегли вместе».

Эта сцена обольщения столь же захватывающа, сколь и необычна. Сразу же бросается в глаза, что ее нет во всех других легендах о царице Савской. К тому же в эфиопской легенде отсутствуют загадки. Почему так просто были опущены загадки, которым уделялось столько внимания в еврейских, исламских и христианских преданиях? Возможно, ответ следует искать в эфиопском переводе Библии, который в этом месте расходится с древнееврейским текстом. Библейская фраза: «Она пришла, чтобы испытать его трудными вопросами» в греческом переводе звучит: «Она пришла, чтобы испытать его загадками» (ainigmata). «Kebra Nagast» однако переводит: «Она пришла, чтобы испытать его мудростью». Это означает кардинальное изменение смысла, потому что мудрость приписывается царице, а не Соломону. Поэтому крупный эфиопист Эдвард Аллендорф с полным основанием предполагает, что в этом свободном переводе эфиопская царица Савская была наделена особыми чертами характера задолго до того, как в «Kebra Nagast» было пересказано большое число отдельных историй.

Итак, в нашей истории вина однозначно лежит на Соломоне. Обольщает не царица, а Соломон. Он использует хитрость, чтобы овладеть царицей. Он прибегает к очень суженному понятию о собственности и в соответствии с ним связывает царицу клятвой. Она должна отдаться Соломону, потому что покусилась на его собственность, когда выпила «его» воду и этим нарушила свою клятву. У царицы были более широкие взгляды, так как, по ее мнению, вода не входит в категорию личной собственности «Разве выпить воду — это нарушение клятвы? — спрашивает она и этим дает понять, что ее понимание собственности свободнее и шире.

Разве это не указывает на то, что имущественные отношения были гораздо шире в обществах, где женщины пользовались равноправием? Во всяком случае Соломон выглядит очень непривлекательно со своим пониманием частной собственности! Жадный к чувственным удовольствиям, он пользуется бездушным правом собственности, чтобы сблизиться с царицей. Еще хуже нам кажется то, что происходит с царицей: она, личность, «овеществляется», как стакан воды, унижается до положения сексуального предмета собственности.

Соломону не пошло на пользу это событие, в ночь «насилия» ему снится страшный сон:

«Ему приснилось сияющее солнце, оно спускалось с неба и ярко светило над Израилем, задержавшись там, оно внезапно удалилось, направилось в сторону Эфиопии и там вечно ярко светило, ибо охотно там осталось».

Сон предвещал зловещие события, и дальнейшая история царицы Савской подтвердит это: исход солнца из Израиля в Эфиопию. Соблазнение царицы Савской в итоге означало «похищение» и «перемещение» Божьей благодати из Израиля в Эфиопию.

Но объясняется ли этим сцена обольщения? Выявляет ли она Соломона как безжалостного «соблазнителя» только для того, чтобы ярче засиял образ чистой и мудрой царицы? В «Kebra Nagast» это было доминирующей тенденцией, однако другая редакция истории обольщения позволяет выделить совершенно другие аспекты. Имеется в виду аксумитская история царицы Савской, которая в 1904 г. была записана востоковедом Энно Литтманом — современная фольклорная история, сохранившая древний колорит.

В ней царица, чтобы проникнуть к Соломону, переодевается мужчиной. Этот сюжет мы уже хорошо знаем из еврейских, исламских и христианских легенд. В них, правда, переодевалась не царица, а дети или юноши, чтобы Соломон угадал их пол. Подобно амазонке, царица скрывает свой пол, она появляется даже с мечом за поясом:

«Царица уложила себе волосы так, что стала похожа на мужчину. Ее служанка сделала то же самое. Тогда она и ее служанка перепоясались мечами и отправились в путь. Когда они приближались, царь Соломон услышал об этом, и ему сообщили: «Прибыл царь Эфиопии!» «Проводите его!» — сказал он. И она вошла в сопровождении служанки, приняла его руку и приветствовала царя. Соломон приказал: «Принесите хлеба, мяса и медового напитка!». И они сели за стол.

За трапезой они ели и пили очень мало. Поэтому царь заподозрил в них женщин. С наступлением вечера он отдал приказ: «Приготовьте постели!» И в одном и том же покое приготовил постели — одну против другой. И взял он чашу с медом и повесил ее в покое, а под нее подставил таз. Потом он проделал в чаше отверстие, чтобы мед вытекал.

У него была такая привычка: когда он спал — держал глаза открытыми, а когда бодрствовал — закрывал их. Когда они ночью отдыхали, царь погрузился в сон, и глаза его были полуоткрыты. И женщины сказали: «Он не спит. Он нас видит! Когда же он уснет?» Когда они это говорили, он проснулся и закрыл глаза. «Теперь он спит», — сказали они и начали лакомиться медом из таза. Так царь удостоверился в том, что они женщины Он подошел к ним обеим и спал с ними. Каждая из них сказала ему: «Я лишилась девственности!»

И эта история соблазнения, точно как в «Kebra Nagast», кончается рождением эфиопского наследника трона. Однако аксумитская редакция имеет другую проблематику: здесь нет речи ни о мудрости Соломона, ни о мудрости царицы. Царь не кажется хитроумным совратителем, а царица — совращенной добродетелью. Царица, скорее, страстно желала лишиться невинности, чем отвергнуть притязания Соломона.

А что же мужская одежда? Она сначала делает царицу похожей на мужчину. Кажется, она еще не примирилась с женской ролью. Но это только исходная точка истории: на самом деле она показывает, как царица-амазонка приходит к тому, что соглашается со своей женской ролью. Из мужеподобной, перепоясанной мечом амазонки она сначала становится любящей сладости, лакомящейся медом девушкой, а из нее — соблазненной и в итоге покоренной женщиной. Следовательно, история этой метаморфозы рассказывается с целью научить женщину стать женщиной, и все это с помощью меда!

Это выглядит скорее анекдотически и шутливо-идиллически. Однако «жадная до меда девушка» — это часто встречающаяся тема, особенно в архаических культурах. Французский этнограф Клод Леви-Страус написал исследование на эту тему объемом в пятьсот страниц. Хотя он использует материал мифов южно-американских аборигенов, его наблюдения могут сообщить нам кое-что и о лакомящейся медом царице Савской.

В мифах мед играет роль, которую вряд ли можно переоценить. Он выступает как соблазнитель, его «жертвы» — это прежде всего разочарованные жены и желающие выйти замуж девушки. Мед губил женщин, однако с помощью меда они обманывали мужей, «жажда меда» вела девушек к владельцу, «хозяину меда», за которого они выходили замуж. Таким образом, мед как средство воссоединения полов, жидкое, влажное вещество с одурманивающим ароматом, употребляемый сырым или кипяченым, если дикий, то чуть-чуть, если искусственный — то не в меру, всегда имел эротический оттенок.

В аксумитских историях о меде встречаются все эти черты. Сексуальный оттенок еще больше усиливается: капающий из сосуда мед и принимающая его чаша являются прелюдией к половому акту. И тем не менее (Леви-Страус выразил это блестящей метафорой) один мед — плохой, «метафорический», соблазнитель, его можно съесть, но невозможно с ним переспать. Вместо «метафорического» соблазнителя — меда — в нашем рассказе выступает реальный соблазнитель, Соломон.

Так мед многого достиг: для царицы Савской он сделал возможным превратиться из «амазонки» в женщину, осознавшую свою сексуальность. Соломону он послужил средством соблазнить и сексуально овладеть царицей. Однако то, что из этого вышло, оказалось для Соломона менее приятным и привело к появлению эфиопского царского сына.

Глава 12 СЫН ЦАРИЦЫ

Как бы различно ни представляли историю соблазнения «Kebra Nagast» и аксумитская легенда, общим для них является рождение сына, который как царский потомок определил историю Эфиопии. И не только это: его рождение приведет к основанию в Эфиопии Соломоново-Савей-ского царского дома, которому непременно должен был принадлежать каждый монарх вплоть до 1974 г. Но и это еще не все: рождение эфиопского Соломонида из чрева царицы Савской повлекло за собой перенос богоизбранности с Израиля на Эфиопию.

Соломон предчувствует это, увидев во сне, как солнце уходит из Израиля в Эфиопию. С другой стороны, «Kebra Nagast» не устает подчеркивать невиновность царицы. Хотя Соломон и пытался заглушить угрызения совести подарками царице, солнце Божьей милости осветило другую страну. Мимолетная любовная связь между Соломоном и царицей как бы повлекла за собой вечные последствия:

«Тогда она уехала и прибыла в город Бала-Зади-Арея через девять месяцев и пять дней, после того как была им (Соломоном) отпущена. Там у нее начались родовые схватки, и она родила мальчика и отдала его кормилице. Сама же осталась там, пока не прошли дни ее очищения, и тогда она с пышностью вернулась в свой город. Ее сановники поднесли своей повелительнице подарки, встретили ее с почестями, преклонились перед ней, и все племенные союзы радовались ее возвращению. Вельможи одели ее в красивые одежды, некоторым она дала золото и серебро, гиацинты и пурпур, все желаемые сокровища дала она им. Она усилила свое царство, и никто не нарушал ее приказов, ибо она любила мудрость, Бог же укрепил ее власть».

Менелик растет при матери, но без отца. Эту судьбу Менелик разделил с другими легендарными персонажами. За этим представлением стоит, вероятно, воспоминание о матриархальном обществе, где происхождение людей велось исключительно по матери. Кто является настоящим отцом, оставалось сомнительным, особенно в обществах с материнским правом, в котором женщины вступали в половую связь со многими мужчинами (полиандрия). Отцовство оставалось только условным, тогда как материнство разумелось само собой, «согласно природе». Более поздние установления, такие как брак и «девственная непорочность», безусловно, способствовали тому, что положение «сомнительного» отца упрочивалось по сравнению с «бесспорными» матерями. Поэтому интересно, что отвечает царица, когда Менелик спрашивает ее о своем отце:

«Между тем тот ребенок подрастал. Звали его Баина-Лекем (Менелик). Теперь ему было двенадцать лет, и он спросил юношей, кто его зачал, и сказал им: «Кто мой отец?» Они ответили: «Царь Соломон». Тогда он пошел к своей матери царице и спросил ее: «О царица, поведай мне, кто мой отец?» Царица говорила с ним с неудовольствием. «Почему ты спрашиваешь меня об отце? Я — твой отец и твоя мать, и больше не спрашивай меня ни о чем!» Тогда он вышел от нее и сел. Потом снова и в третий раз спросил он ее и умолял сказать ему это. Однажды она сказала: «Твоя страна далеко, и путь к ней труден, не ходи туда!» Но Баина-Лекем был красив, всей своей фигурой, телом, посадкой головы он был похож на царя Соломона, своего отца. Его глаза и ноги и все его повадки были похожи на царя Соломона».

Следовательно, мать не имела ни малейшего интереса открыть имя отца. Менелик должен был спросить три раза, пока не получил ответ. Уклончивые ответы царицы кажутся отговорками. Однако в них могло заключаться почти «забытое» понимание отцовства, когда она претендует быть отцом и матерью в одном лице. Это представление соответствует «мифическому» мышлению, согласно которому в начале всего мироздания стояла одна-единственная богиня-мать, от которой вело начало все сущее.

У многих первобытных и культурных народов есть мифы о «первой» богине, которой для зачатия не нужен был мужчина. У шумеров ее зовут Яна, у ассирийцев — Тиамат, у вавилонян — Иштар, у египтян — Изида и Нут, у греков — Гея. Для всех этих богинь общим является то, что они предшествовали мужскому божеству, природному космосу, и самостоятельно, без оплодотворяющей любви, создавали культурные и жизненные распорядки.

Этому мифу о непорочном зачатии без отца, безусловно, благоприятствовало первоначальное незнание связи между совокуплением и беременностью, что засвидетельствовано у многих первобытных народов. Согласно архаическому пониманию, беременность возникает не от совокупления с мужчиной, а «дети духов» извне и самостоятельно находят путь во влагалище. Например, такая трактовка существует у австралийских аборигенов. Во время полового акта мужчине предназначено только «выровнять путь» для «ребенка духов». Подсознательный отзвук этих мифов о «безотцовском» рождении вполне мог иметь место, когда царица Савская заявляет, что она отец и мать, даже если «Kebra Nagast» сводит эту трактовку к заранее продуманной отговорке.

Менелик не удовлетворен уклончивыми ответами матери. Интересно, что в фольклорных историях «вопрос отцовства» освещается несколько иначе, чем в «Kebra Nagast». В них Менелик задавал вопрос не по собственному желанию. В похожей на хоккей игре, называемой «гхенна», Менелик всегда набирал наибольшее количество очков, что вызывало зависть его партнеров. Они начали его дразнить и спрашивать об отце. Царица была вынуждена открыть отцовство Соломона, и Мене лика охватило безудержное желание навестить отца. Мать разрешает ему ехать в сопровождении купца Тамрина и множества вельмож, снабдив его многочисленными подарками, при этом открывает и свой собственный мотив:

«Она приказала им (вельможам) не оставлять ее сына там (в Израиле), но сделать его царем, а потом привести обратно к ней, чтобы он после этого правил ее страной. Но порядок в Эфиопии был таков, что царицей должна быть незамужняя женщина, которая не выйдет замуж ни за одного из мужчин. Но она сказала: «Отныне должен царствовать мужчина из твоего рода, и никогда больше не должна царствовать женщина, и исключительно этот род из поколения в поколение».

Стало быть, отпустить Менелика в Иерусалим царицу побудили два мотива: Он должен был интронизировать сына как царя Эфиопии, а кроме того, — упразднить женское правление. Значение для эфиопской истории перехода от женского к мужскому правлению и будущего престолонаследия Соломонидов-мужчин едва ли можно переоценить.

То, что внедрила царица Савская, означает прежде всего преобразование африканской формы «сакральной царской власти» в институт власти, который следовал примеру царей Ветхого Завета. Однако институт африканской царской власти отличается некоторыми особенностями, которые прослеживаются еще в «Kebra Nagast».

Во-первых, это роль царицы-матери, которая известна из близлежащих культур Египта, а также из африканских племенных преданий в Конго, Зимбабве, Уганде и т. д… Цари получали легитимацию своей власти только благодаря их связи с женскими членами царской семьи. Если положение царя оспаривалось, он делал все возможное, чтобы жениться на принцессе царской крови. Если наследник престола был несовершеннолетним, вместо него правила царица-мать. В Нубии она называлась «кандаце», титул которой был сравним с рангом фараона. Об одной кандаце сообщает античный историк Страбон, когда римские войска штурмовали нубийский город Напату. Эта царица была «мужеподобной» женщиной, слепой на один глаз и очень энергичной воительницей.

Даже если к власти приходил правитель мужчина, царица-мать продолжала играть важную роль. При этом ее положение не зависело от действительного, кровного материнства. Например, в конголезском царстве Лунда правила «лукокеша», незамужняя женщина царского рода. В Уганде царице-матери даже запрещалось выходить замуж и рожать детей. При избрании царя она в качестве приемной матери имела решающее право голоса. Хотя царице-матери был запрещен брак, ей предоставлялась полная свобода выбора и числа любовников. Ее сексуальная жизнь во всех отношениях может характеризоваться как «свободная», что прослеживается еще в «Kebra Nagast». Связь между Соломоном и царицей изображается там, как мимолетный любовный роман, не вылившийся в брак.

Африканскому положению царицы присуща еще одна особенность, которая тоже представлена в «Kebra Nagast»: ее не должны были видеть! Когда устраивался большой праздник в честь царицы Савской, возникли большие хлопоты, куда усадить царицу:

«Соломон одел своих вельмож (в торжественные одежды), увеличил в два раза свой стол и приказал привести в порядок все убранство дома; в тот день дом царя Соломона был тщательно подготовлен. Он изукрасил его с великолепием, радостью, мудростью и нежной любовью, со всей покорностью и смирением; потом был накрыт царский стол сообразно с уставом царства. Царица во всем блеске и великолепии вошла через заднюю дверь и села сзади него там, откуда она могла все видеть, за всем наблюдать и все слышать. Она подивилась тому, что увидела и услышала, восславила в душе бога Израиля и изумилась великолепию жилища, которое увидела. Ибо она могла видеть, но ее видеть никто не мог из-за места, которое он (Соломон) в своей мудрости соорудил и украсил, расстелив пурпур и ковры, отделав мрамором, мускусом и драгоценными камнями, распространив благовония, разбрызгав мирровое масло и душистую корицу, помазав ладаном и гальбаном».

Этот обычай невидимости правителя встречается во многих африканских царских ритуалах. Но и в восточно-римской Византии невидимость императора была вызывающим благоговение средством власти. В Южной Эфиопии, где очень долго сохранялись древние традиции, в племени гангеро так объяснялся этот обычай: царь — это солнце, поэтому он не должен «показываться», ибо невозможно, чтобы над миром одновременно было два солнца. Поэтому он должен показываться только «в темноте». Если же царь все-таки показывался, все разбегались или прятали лицо в землю, потому что никто не мог созерцать царя, при этом не ослепнув. В аксумитской Северной Эфиопии рассказывали, что царь Аизур царствовал только полдня, потому что все жители столицы хватали его за руку. Поэтому много людей умерло вместе с ним. С тех пор цари отгораживались занавесью.

Но «Kebra Nagast» сделала все, чтобы уничтожить пережитки и решающую роль в этом приписать царице Савской. С установлением мужского порядка наследования были ослаблены институт и значение царицы-матери. Поэтому царица Савская была, определенно, не первой, но в любом случае последней правящей в Эфиопии царицей-матерью — так, по крайней мере, понимает «Kebra Nagast».

Фактически так называемое Государственное уложение, в котором до мельчайших деталей был расписан эфиопский закон о царях, умалчивает об институте царицы-матери. Однако то, что эфиопские царицы-матери могли играть важную роль в период несовершеннолетия своих сыновей, рассказывает нам хроника царей Александра, Лебны Денгела и Якова. Осталась в памяти мудрая Елена, которая долгие годы принимала активное участие в судьбе Эфиопии. Слава царицы Саблы Вангел распространилась даже до Португалии, потому что она взяла под свою защиту португальских миссионеров.

Второе распоряжение царицы Савской — допускать к трону только потомков Соломона, имело, безусловно, тяжелые последствия, так как этим была объявлена война африканской форме престолонаследия. В наследовании власти воцарялись преемственность и постоянство, которые не были предусмотрены при отправлении африканских царских ритуалов. Например, совершалось «ритуальное убийство» царя, а после смерти царя в соответствии с правилами наступала «ритуальная анархия». «Священное» убийство царя по закону, как правило, совершалось жрецами, а возможно, иногда и первой женой царя, когда почитаемый как бог царь превысил время правления или были явными признаки слабости, болезни, бессилия и т. д. Считалось, что эти недостатки влекли пагубные последствия для страны и людей.

В Уганде царя душили удавкой, дабы не пролить ни капли царской крови. В других местах царь сам принимал яд. У племени малвал-динкла царя клали на носилки, ломали ему локти и колени и душили коровьей веревкой. Царь племен динкла съедал перед убийством немного зерна, отпивал молока, а оставшееся бросал в восточном направлении и говорил, что идет к своим отцам. У племени бамбара стареющему царю обвязывали вокруг шеи хлопковую ленту, и два человека тянули ее за концы в разных направлениях.

Ритуальное убийство царя было широко распространенным явлением, однако ничего не сообщается о подобном обычае в Эфиопии. Инициированное царицей Савской наследование власти Соломонидами не допускало применения древнеафриканского обычая «ритуального убийства» царей.

Существует народная легенда, проливающая свет на еще один африканский обычай. Эта легенда о мальчике для бития Заго. В ней говорится, что Соломон спал не только с царицей Савской, но и ее служанками. Результатом было два сына: Менелик и Заго. Заго в отличие от Менелика считался простого происхождения. История рисует его глуповатым и ограниченным. Но прежде всего ему была уготована судьба «мальчика для битья». Если нужно было наказать юного Менелика, вместо него пороли Заго. Был найден «козел отпущения», который должен был страдать вместо царя. В нескольких африканских культурах, особенно в Уганде, как известно, что ритуальной смерти вместо царя подвергался «мнимый царь».

В Эфиопии не было также африканского обычая «ритуальной анархии». Африканский царский ритуал после смерти царя не только допускал бунтарские выступления, но даже предписывал их, во всяком случае до тех пор, пока не интронизировался новый царь. Со смертью царя казалось, что рухнул старый порядок, вступало в силу узаконенное в ритуале право на хаос. В Южной Эфиопии у народов галла сохранилось кое-что от этого обычая. Правда, там правил не царь, а определенный класс, так называемый gada. Если происходила его смена, то, по закону племени, на ограниченное время предписывалась анархия, которая заканчивалась только когда торжественно устанавливались три «камня закона».

Для эфиопского царства Соломонидов с его упорядоченным престолонаследием фаза ритуальной анархии не была ни необходимой, ни желательной. Эфиопский царский список потомков Соломона с 1270 по 1755 гг. насчитывает тридцать восемь царей. Двадцать раз трон наследовал сын умершего царя — свидетельство того, что восходящее к царице Савской престолонаследие Соломонидов было неписаным, неукоснительно выполняемым правилом.

Фактически законность Соломоновой династии никогда не оспаривалась. Даже узурпаторы рано или поздно убеждались в безуспешности своих попыток. Их или быстро устраняли, или свергали. Даже если они какое-то время царствовали, на их репутации лежало пятно незаконности. Когда на трон взошел узурпатор Юстус, официозная царская хроника написала о нем: «Он стал царем с помощью насилия». Когда он умирал, высшие сановники царства обвиняли его: «Почему ты царствовал? И вообще, кто ты такой?»

Узурпатор Теодор II (1855–1868) приложил все усилия, чтобы утвердить свою легитимность. Так как он не мог оправдать своих притязаний на власть принадлежностью к линии царицы Савской, он копнул глубже, объявив основателем своей династии Аммона, сына Давида и брата Соломона. Это искусственное построение генеалогического древа кроме всего прочего привело в тюрьму на многие годы нескольких европейских путешественников, потому что они подвергли сомнению генеалогию Теодора.

Одной из причин гибели Теодора II в 1868 г., не считая его поражения в борьбе против англичан, была незаконность его власти. Он не смог убежать от тени царицы Савской, введенный ею порядок престолонаследия остался в силе. Даже во времена таких смут, как в 1755–1868 гг., претензии на трон Соломонидов принципиально не оспаривались.

Но вернемся к сыну царицы, Менелику, который решает посетить отца. Он пускается в путь в сопровождении купца Тамрина и прибывает в Газу, которую когда-то подарил царице Савской Соломон. Это сообщается в 33-й главе «Kebra Nagast». Когда Менелик вошел в «город своей матери», возникло некоторое замешательство. Сходство Менелика с отцом было таким разительным, что Менелика приняли за Соломона. Соломон был тронут, так как Менелик, в отличие от свидетельств библейских преданий, был его старшим сыном, а следовательно, тем, кого имею в виду все библейские пророчества:

«Но Бог дал ему только троих сыновей: его старший сын был царем Эфиопии, сыном царицы Савской, первенцем, о котором он (Бог) говорит в пророчестве. Воистину Бог пообещал Давиду и не раскаялся в этом: «Я хочу посадить на трон кого-нибудь от плоти твоей». Бог оказал милость своему рабу Давиду и предсказал ему, что кровный потомок его и одной девы будет сидеть на троне Господа и вершить суд над живыми и мертвыми, и каждому воздаст по его деяниям; хвала Господу нашему Иисусу Христу во веки веков, аминь. Но и на земле воздал он одному, и тот стал царем Эфиопии…»

Соломон посылает своего военачальника Иоава встретить Менелика. Между ними начинается спор. Иоав упорно и настойчиво утверждает, что Соломон «лучше», чем мать Менелика, и его страна Эфиопия — не та страна, где текут «мед и молоко». Эфиопам не особенно нравится умаление их страны, и те отвечают: «Наша страна лучше, ибо воздух ее хороший, а не горячий и раскаленный; вода нашей страны хорошая и подчас сладкая, и обильно течет в реках; даже вершины наших гор богаты водой. И нет у нас такого, как в вашей стране, чтобы мы рыли колодцы для воды, и мы не умираем от солнечного зноя, но даже в полдень охотимся на диких зверей, оленей, буйволов, птиц и мелких животных. Даже зимой Бог заботится о нас из года в год: весной люди едят зерно, которое они обмолачивают ногами, как в Египте; на деревьях растут вкусные плоды; пшеница и ячмень, и все наши плоды и животные хороши и удивительны».

Это восхваление Эфиопии показывает страну, где не может быть и речи о голоде — полную противоположность тому, что происходит в современной Эфиопии. Но дело не кончается гимном Эфиопии! Отец и сын встречаются, описанию встречи сопутствует не имеющая себе равных похвальная речь в честь царицы Савской.

Подобными словами восхвалялась только Дева Мария. А Менелик воспевается как давно предсказанный мессия: «Благословенна мать, породившая этого юношу, благословен тот день, когда ты (Соломон) соединился с матерью этого юноши! Ибо над нами возвысился человек из рода Иессеева, который будет царем из его семени (Иессея) над нашим племенем, так что никто не спросит его об отце, и никто не будет справляться о его происхождении, настоящий израильтянин из семени Давидова, идеально созданный по образу и подобию своего отца; и он должен быть царем над нами, его рабами».

Так восхваляли эфиопские сановники свою царицу и ее сына. И этим дают «безотцовству» Менелика небезынтересный поворот. Выходит, что Соломон только «промежуточный» отец. Все сводится к тому, чтобы включить эфиопский царский дом в историю древнеизраильских царей. Но сначала Менелику не приносит счастья его «прославление», так как Соломону приходит в голову мысль оставить в Иерусалиме этого мессианского первенца и там сделать его царем. Однако Менелик настойчиво демонстрирует свою любовь к эфиопской родине и все время ссылается на желание матери, чтобы он вернулся:

«О мой господин, в мои намерения не входит покинуть мою страну и мою мать! Ибо моя мать на своей груди заклинала меня не оставаться здесь, а быстро вернуться к ней и не брать здесь себе жены… Я добивался того, чтобы увидеть твое лицо, услышать твой голос, получить твое благословение и благополучно вернуться к матери».

Соломон понял, что Менелика не удержать. Наконец, он также осознал, что Соломонид в Эфиопии может укрепить его господство над двумя странами. Церемония интронизации происходила по древнееврейскому обычаю: Менелик был помазан в храме, состоялся положенный царю объезд верхом на муле, народ приветствовал царя, Соломон благословил его. Вместо барабанов трубили в древне израильский бараний рог, тщательно избегали всего, что могло напомнить об африканском празднестве в честь восшествия на трон.

Но история Менелика не заканчивается его интронизацией. Автор «Kebra Nagast» стремился прежде всего к тому, чтобы показать перенос божественного присутствия и милости из Израиля в Эфиопию не только для одного человека, но и на все времена: сон Соломона о перемещении солнца в Эфиопию необходимо изобразить еще нагляднее. Ведь наказание должен был понести Соломон, который соблазнил девственную Македу и навязал Израилю языческий культ.

История о перемещении Божьей милости дополнена распоряжением Соломона, чтобы первенцы его сановников и священников последовали за царем Менеликом в Эфиопию и там остались. Те, кого это коснулось, были в отчаянии. Жить в чужой стране, отрезанными от божественного присутствия, казалось им невыносимым. Поэтому они приняли решение «похитить» и увезти в Эфиопию ковчег Завета, глубоко почитаемую главную древнеизраильскую святыню.

Похищение ковчега и его водворение в эфиопской столице Аксуме означало для Израиля окончательную потерю Божьей милости, а для Эфиопии — ее приобретение. Моральных или религиозных угрызений совести ни у кого не было. Сыну священника Азайе во сне даже явился ангел, чтобы побудить его к похищению ковчега. Ангел сказал, что так пожелал Бог: «Израиль прогневал Господа, и поэтому он отнимает у него ковчег Завета». Только с переносом ковчега достигает цели эфиопская идея об избранности. Эфиопия как «новый» Израиль: в этом был смысл похищения ковчега, завершающего историю соблазнения царицы.

С ковчегом с давних пор были связаны глубокие исторические и религиозные традиции. Первоначально он был чем-то вроде «тронного кресла», которое несли с собой евреи при переходе через пустыню. Если ковчег ставился на землю, могла начаться «священная война». Только божественное присутствие определяло победу или поражение, военные действия людей были второстепенными. Но ковчег содержал также скрижали Десяти Заповедей и поэтому являлся залогом верности божественному Завету. Моисей перед ковчегом пережил близость и присутствие Бога, который научил его давать распоряжения и возвещать пророчества. Однако голову свою ему пришлось закрыть плащом, так как для него было невыносимо сияние божественного присутствия. Ковчег напоминал также о чудесной манне небесной, которую получили голодающие в пустыне евреи. С тех пор в ковчег была поставлена чаша с манной, чтобы напоминать о благодати Божьей. Таким образом, с ковчегом были связаны счастливые события. Нет ничего удивительного, что Менелик исполнил перед ковчегом танец радости, как когда-то Давид.

В конечном итоге величие ковчега затмевает даже блеск царицы Савской. Правда, царица в возвышенных тонах прославляется как «девственная мать» мессианского Менелика, многословно описывается ее мудрость. Но тем не менее сутью «Kebra Nagast» является теология ковчега. Подобно любимой невесте, он похищается из Иерусалима, возвышается до «небесного Сиона» и восторженно восхваляется как «кормящая мать». Мирская царица Савская возвысилась благодаря религиозному почитанию ковчега.

И так осталось до сегодняшнего дня. Веками в древней царской резиденции Аксуме находился строго охраняемый и содержащийся под замком ковчег. В алтаре каждой церкви хранилась его копия. В деревянном ларце находились таботы, деревянные или каменные таблички с именем святого заступника церкви и символом Святой Троицы. Сегодня во время церковных процессий эти таботы вынимают из ларца и накрывают дорогим парчовым покровом, их несут на голове священники. Что касается этих таботов, то первоначально речь, вероятно, идет о простых алтарных табличках, которые позже были переосмыслены как копии скрижалей Завета в ковчеге.

Оригинал ковчега в аксумском соборе до сих пор тщательно охраняется от посторонних взглядов, так как именно в Эфиопии особенно глубоко укоренилась вера в магию и «дурной глаз». Когда в 1881 г. в Аксуме ученый Герхард Рольфе захотел увидеть ковчег, ему в этом отказали. Никто, кроме избранных Богом священников, не может выдержать вида ковчега — так звучало обоснование первосвященника Небурэеда. Кажется, только армянскому священнику Тимофею одному удалось посмотреть на ковчег, который он описал так:

«Этот ларец представлял собой изготовленный в Индии сундучок. Когда его открыли, мы увидели скрижали с Десятью Заповедями. Мы вынули их и внимательно рассмотрели. Камень был красноватым мрамором, такого вида, какой обычно находят в Египте. Доска была четырехугольной, длиной 24 см, шириной 22 см и толщиной только 3 см. По краям выгравированы цветы; посередине мы увидели другой квадрат в виде тонкой цепочки, а между этими двумя квадратами были начертаны Десять Заповедей — пять на одной стороне и пять на другой. На нижней части таблички находились три буквы, значение которых нам никто не смог объяснить. Камень не казался старым, он был как минимум 13 или 14 века».

Но действительно ли отец Тимофей видел оригинал ковчега или ему подсунули копию? Сколько бы ни спорили историки и ученые, в любом случае «Kebra Nagast» приложила немало усилий в разработке грандиозной государственной теологии, которая проистекала из судьбы царицы Савской. Мимолетная любовная связь основала веками существующую царскую династию и дала стойкую веру в присутствие Божьей милости в Эфиопии.

Эти элементы наложили особый отпечаток на эфиопскую церковь, который отличает ее от всех других проявлений христианской религии, и ее, как это часто бывает, нельзя смешивать с египетской коптской церковью. Государственная теология «.Kebra Nagast» гарантировала преемственность и порядок в обществе с бесчисленными племенами, религиями, языками и традициями. Эпос в историческом повествовании сформулировал надежду на мессианское царство мира в Эфиопии:

«Царь Эфиопии прибыл в свою страну с большой радостью и удовольствием, торопясь туда с песнопениями, флейтами и колесницами. Как рать небожителей, они дошли наконец из Иерусалима до своей страны, в город Вакером. Там он с кораблем послал известие Македе, царице Эфиопии, чтобы сообщить ей, как хорошо они были приняты, как ее сын стал царем, что они привезли с собой небесный ковчег Сиона.

Она с радостью выслушала это сообщение и приказала глашатаю объехать все принадлежащее ей царство и оповестить, что она собирается выехать навстречу сыну, и особенно из-за ковчега, небесного ларца бога Израиля. Впереди нее трубили в рог, и весь народ Эфиопии от мала до велика радовался. Ее ратники тоже шли с ней, чтобы встретить своего царя. Она прибыла в город, который был столицей Эфиопского царства, а позже столицей христианской Эфиопии (Аксум). Туда она велела привезти бесчисленные благовония: из Индии и Балта, из Алсафу и Азазата (?). Сын же ее ехал дорогой от Азъяба до Вакиро (Вакером) и прибыл в столицу Эфиопии, которую она сама приказала построить, и которая была названа в ее честь — «Гора Македы».

Эта Гора Македы, не подверженное влиянию времени свидетельство о царице Савской, находится до сих пор рядом с Аксумом.

Глава 13 БОРЬБА СО ЗМЕЕМ

Помимо «Kebra Nagast» с «официозной» историей царицы Савской и описанием ее значения для возникновения «теологии царства», существует множество народных сказаний. Они глубоко укоренились в мире древних африканских мифов. В центре этих мифов тоже стоит царица Савская, но с чертами характера, которые остались неучтенными в «Kebra Nagast».

Особенно в устных преданиях, популярных в провинциях Тигре и Эритрея, были версии истории о борьбе со змеем, где более или менее замешана царица Савская. Иногда речь идет о змее, иногда о драконе. Царицу теперь зовут Этье Азиеб, что является переводом библейского имени «царицы Юга», в других версиях царицу зовут Македа. Мы перескажем исчерпывающую историю из Эритреи. Начало ее воссоздает мифический мир райского века, который характеризуется иначе, чем в библейской традиции:

«Адам и Ева хотели быть как Бог. Когда они вкусили от запретного плода древа познания, они узнали друг друга и «возлегли». В ту же ночь огромный дракон подполз к близлежащей реке и «замутил» воду своим семенем. Когда Ева утром искупалась на том же месте, она забеременела от змея. В положенное время она родила дочь и маленького дракона. Соседи посещали мать, чтобы пожелать ей счастья, и дивились странным близнецам. Сын дракона подрос и объявил себя властелином страны. В течение четырехсот лет чудовищу платили дань.

Но из страны савеев пришел освободитель, по имени Агабос. Он долго наблюдал за драконом, когда тот ел. С помощью жены он изготовил из плодов маренцевого дерева (strychnos abyssinica) смертельный черный яд и размешал его в лепешке. За этим наблюдала его дочь. Это была Македа, будущая царица Юга. Агабос накормил отравленной лепешкой козу и пустился в путь к пещере чудовища, взвалив козу на спину. Змей жадно съел отравленное козье мясо и нашел бесславный конец. Агабос отсек ему голову мечом и показал народу свой победный трофей. После этого он был провозглашен царем Эфиопии. Казалось, что с властью змея навсегда покончено.

Царь Агабос состарился, страна процветала, но кто должен унаследовать ему, глубокому старику? Агабос предложил в престолонаследницы свою дочь Македу, но народ запротестовал. Агабос умер и был похоронен в соответствии с эфиопским погребальным ритуалом. По истечении сорока дней траура князья предложили Македе отказаться от трона, и она начала борьбу за него. Ей не оставалось ничего другого кроме как использовать средство политического убийства. Ночью она отправилась к могиле отца и молила его вернуть змея назад. И действительно, из пещеры стремительно выскочило чудовище, со страшной жадностью накинулось на людей и животных, посеяло страх и вызывало хаос. Ему было недостаточно одного скота в качестве жертв.

Тогда народ стал умолять Македу уничтожить чудовище. Если ей это удастся, она получит царский трон. Но Македа немного повременила перед тем как приговорить к смерти чудовище за пожирание людей. Она сама исполнила приговор, размозжив камнем голову страшного змея. Македу короновали, и она устроила царский пир. Силы хаоса и анархии были укрощены; царице Савской приписали в заслугу их уничтожение, после того как она сама преднамеренно выпустила их на свободу».

Этот миф о змее является свидетельством о переходе из одного состояния в другое. В его основе явно просматривается обычай «ритуальной» анархии, которая начинается после смерти правителя и заканчивается восшествием на трон нового царя. Этот обычай объясняет также, почему борьба со змеем, то есть с хаосом и анархией, происходит дважды.

Переходу от хаотической анархии к стабильности и порядку соответствует другой — замена «демократического» права при выборе царя народом династическим «правом по крови» при престолонаследовании.

В третьих, в подтексте этой истории описан переход от «природного состояния» к «состоянию культурному». За фазой беззащитности перед необузданными силами природы — здесь их воплощает змей — следует цивилизованное состояние, на которое указывают новые орудия, такие как меч Агабоса, яд и новая династическая царская власть. Но, должно быть, подразумевался еще один переход: освобождение от африканского культа змеи.

Почитание змеи является отличительным признаком многих африканских культов. С ней особенно связывалось плодородие и зачатие. В самом начале нашей истории тоже обращается внимание на оплодотворяющую силу змеи, когда Ева от нее забеременела. Когда Агабос убил змею, земля, на которой ее убили, отличалась особым плодородием. Большие урожаи тефа (вид эфиопского злака) собирают именно на змеиной земле. Во всяком случае это рассказывается в амхарском тексте первой половины нашего века.

Эфиопский список царей называет даже первым царем Арве-змея. Это напоминает царя змей, который появляется в египетской «истории о потерпевших кораблекрушение»: один из потерпевших кораблекрушение спасается на плодородном острове, на котором милосердно царствует змея. Вакаранга (негритянское племя Центральной Африки) рассказывают об одном царе, по телу которого проползла змея, что вызвало вожделенный дождь после длительной засухи. У племени манде в Южном Судане змея Коронго располагает многочисленными волшебными средствами, среди которых — средство омоложения. Африканские племена давра и аура рассказывают, как и эфиопский текст, о достижении власти посредством убийства змеи.

Но мистическая змея играет важную роль не только в Африке. В вавилонском мифе о сотворении мира «Enuma elisch» в начале мироздания стоит чудовище Тиамат, которого убил юный герой Мардук. Из разорванного тела змеи-хаоса образуюте я небо и земля. До нас дошла примечательная история о змее времен странствования евреев по пустыне. Бедствие от змей можно было устранить только с помощью сооружения «железного змея», к которому должны были обращаться обреченные на смерть. Реликт традиции, когда змеи культово почитались?

Почитание змей послужило субстратом для возникших, возможно, независимо друг от друга мифов. Однако ее убийство символизирует многоплановые изменения, которые привносили политические, династические, культурные и религиозные «нововведения». Убийство или ограничение власти змеи было признаком преодоления хаотического состояния, от которого освободился человек.

Рядом с эритрейской легендой о царице Савской следует поставить аксумитскую историю, с отрывком из которой о «соблазнении медом» мы уже познакомились:

«Мать царя Мене лика была девушкой из народа тигре, по имени Этье Азиеб. При ее жизни народ тигре поклонялся дракону. Жертвы, приносимые ему, были следующими: поочередно каждый отец отдавал свою первую дочь, а также дань мясом и молоком. Когда пришла очередь родителей Этье Азиеб, ее привязали для дракона к дереву. В то место, где она была привязана, пришли семеро святых и сели в тени этого дерева. Пока они сидели в тени, Этье Азиеб заплакала, и одна ее слеза упала на них. И когда эта слеза упала на них, они посмотрели вверх, увидели ее путы и спросили: «Кто ты? Ангел или человек?» Она ответила: «Человек». Они снова спросили: «А почему ты здесь привязана?» Она ответила: «Чтобы меня проглотил дракон». Они спросили: «Он на этой или на той стороне холма?» «Он и есть холм», — был ответ. И когда они его увидели, Абба-Цахама схватился за бороду, а Абба-Гарима сказал: «Он меня напугал». А Аббу Ментелит сказал: «Дай-ка мы его схватим». И побежал, набросился на него и оглушил. Тогда они все напали на него, выставили навстречу крест и убили».

Этье Азиеб, царица Савская, в этой истории появляется не как убийца змея, а как жертва чудовища. Из своей героической роли в эфиопской легенде она была вытеснена святыми, которые вместо нее совершают подвиг освобождения. Аксумитская версия христианизировала легенду о царице Савской, святые — это уже известные нам монахи, которые занимались миссионерской деятельностью в Эфиопии. В одном из вариантов легенды речь идет не о семи, а о девяти святых или ангелах.

Некоторые предания о борьбе со змеем приукрашены еще больше. Речь идет о демонической деформации ноги, которая нам встречалась в еврейской легенде как волосатость, в исламе — как ослиная нога, а в Бургундии — как гусиная лапа. Эритрейская легенда сообщает о том, что царица при борьбе со змеем не осталась невредимой. Капли змеиной крови окропили ее ногу, и она превратилась в ослиное копыто. В другой версии рассказывается, что острая кость змеиного скелета ранила ее ногу и она стала косолапой. В аксумитской легенде сказано: «И когда они (святые) ее (змею) убивали, из нее брызнула кровь и окропила их пятки, и они превратились в ослиные копыта».

Характерно, что в уже упомянутом придворном эпосе «Kebra Nagast» не сказано ни слова о демонической деформации ног царицы Савской. Это не соответствовало бы образу благочестивой и мудрой государыни. В аксумитской легенде, возможно, выявляется, что стоит за раной ноги: видимо, речь идет о переработке библейской истории о рае. Там змей, который соблазняет Еву, получает особого рода проклятие от Бога: «И вражду положу между тобой и между женой, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пятку» (Бытие, 3, 15).

Судя по всему, эфиопский читатель Библии это таинственное проклятие змея отнес к царице Савской. Она получает рану в пятку от уже мертвого змея. И именно царица Савская размозжила камнем голову змея, во всяком случае, так говорится в эритрейской легенде. В западном толковании этому месту из Библии придается порой мессианское значение. Может быть, эфиопский вариант тоже содержит это значение, но переносит его на царицу Савскую.

Тогда рана ноги получила бы христианское объяснение, о чем не могло быть речи в еврейской и исламской легендах. У евреев демоническая волосатость была поставлена в связь с дьяволицей Лилит. А в исламских легендах пресловутая ослиная нога могла объясняться ее отношением к доисламскому культовому поклонению животным. Объяснение увечья ноги проклятием змею является новым, специфически эфиопским истолкованием загадочной ослиной ноги.

В любом случае эфиопские «истории о ноге» предлагают убедительную мотивировку желания царицы посетить Соломона. От него она могла ждать исцеления, может быть, как в еврейской легенде, с помощью волшебной мази. В эфиопской легенде об этом речи не идет. Однако она все-таки была исцелена, на первый взгляд, загадочным способом. В аксумитской редакции легенды сказано:

«После этого она услышала следующую весть: в Иерусалиме есть царь по имени Соломон. Тот, кто придет к нему, будет исцелен от любой болезни. Ей было сказано: «Если ты к нему пойдешь, твоя нога станет такой, как прежде, едва только ты войдешь в его дверь…» Когда она приближалась, царь Соломон услышал о ней. Ему сказали: «Идет царь Абиссинии!». Он сказал: «Просите его!» И когда она вошла, ее нога стала такой, как раньше, едва только она переступила порог…»

Что же случилось? Каким образом произошло чудесное исцеление? Сам Соломон кажется совершенно непричастным к этому, он даже не заметил исцеления! С самого начала царица входит к нему «здоровой женщиной». То, что случилось с царицей, заставляет нас углубиться в христианскую легенду о царице Савской, которой подробнее мы займемся дальше. Здесь сказано слишком много: царица Савская касается своей искалеченной ногой дверного порога дворца. Но дерево, из которого сделан порог, происходило из райского сада, было частью дающего бессмертие древа жизни. Извилистыми путями это дерево становится в конце концов крестом Иисуса. Царицу исцеляет соприкосновение с дающим жизнь деревом креста, а не одержимый дьяволом Соломон.

Здесь мы явно чувствуем руку христианского рассказчика легенды, и протягивается линия от древнеафриканского культа змеи через известную из иудаизма и ислама историю посещения до заблаговременной встречи царицы Савской с христианским крестом. В Эфиопии слились друг с другом африканские, исламские, еврейские и христианские мотивы.

Мы до сих пор не знаем, как и когда эти мотивы были объединены, но одно можно сказать определенно: эфиопская легенда о царице Савской пользуется такой популярностью, что постоянно изображается в историях с картинками. Эти «книги с картинками» находятся не в церквях или монастырях, для этого они, вероятно, слишком мирские и политические. Они выставлены на продажу на рынках и в маленьких лавках. Нарисованы они, как comic strip — на пергаменте, холсте или козьей шкуре, но всегда с неповторимой простотой и ясностью — наглядные примеры цветущей народной живописи.

Правила этой живописи напоминают византийское искусство: изображения находятся в середине картины. «Положительные» персонажи изображены фронтально и поэтому приобретают особую значимость. Отрицательные персонажи никогда не изображаются фронтально, а всегда в профиль. Правило изображения в профиль соответствует специфически эфиопскому живописному канону: зритель не должен подвергаться воздействию «злого взгляда». Гамма красок ограничена основными цветами: красным, желтым и голубым. Краска наносится грубыми мазками и обводится черными контурными линиями. Пространственная перспектива и другие зрительные эффекты отстутствуют. Для эфиопского искусства типично изображение очень длинного, поучающего указательного пальца. Притягательно воздействуют огромные, широко открытые глаза, что придает особое очарование картинам.

Одна из этих историй в картинках была нарисована в 1970 г. Афаварком Мангешей. На семидесяти двух картинках он в традиционной форме рассказывает историю эфиопской царицы Савской.

Глава 14 ПО СЛЕДАМ ПАРЦИФАЛЯ

Мы видели царицу Савскую дьяволицей в еврейской легенде, сидящей на троне государыней в персидской книжной миниатюре, дочерью джинна и «повелительницей зверей» в южноарабских сказаниях, подобием Семирамиды и, наконец, основательницей эфиопского царского дома. Разумеется, мы ее встречали также и в европейских преданиях как царицу-газель с ослиной ногой в Отранто или как королеву Гусиная Лапа в Бургундии и Тулузе. А также в домашней обстановке как царицу, загадывающую загадки на алеманнском ковре. Не будем забывать и о царице-«мужеубийце» на алтаре Антонии в Бад-Тейнахе.

Теперь мы займемся одним из крупных средневековых эпосов, «Парцифалем» Вольфрама фон Эшенбаха. Кто-то может недоверчиво покачивать головой, когда мы попытаемся установить связь между «Парцифалем» и легендой о царице Савской. Связующие звенья — текстовые оригиналы, которые мог использовать Вольфрам, нам до сих пор неизвестны Заставляет призадуматься также временной интервал. «Парцифаль» был написан приблизительно в 1200 г., а письменное изложение легенды о царице Савской в «Kebra Nagast» относится к 14 в. Так что скептики имеют все основания быть скептиками! С другой стороны, автор «Парцифаля» в своем романе изображает сцены, происходившие во многих странах Арабские и африканские страны ему так же близки, как Франция или его родная Франкония Парцифаль хочет стать рыцарем Святого Грааля, все его стремления направлены на это. Замок Грааля Мунсальвеш, который хочет отыскать Парцифаль, находится в несуществующем месте. Но при описании замка Вольфрам использует черты, которые ему знакомы по франконским замкам его родины. Так, он упоминает воображаемое ристалище во дворе замка Грааля на Абенбергском лугу: это замок Клейн-Амберг между Шпальтом и Швабахом, приблизительно в двух километрах восточнее Эшенбаха, откуда был родом Вольфрам Он описывает огромные камины замка Грааля, и что же он при этом вспоминает? А то, что в Вильденберге он ничего подобного не видел Вильденберг — это замок менестрелей недалеко от Аморбаха, расположенный в примайнской Франконии. В этом замке, принадлежавшем рыцарю фон Дюрну, Вольфрам часто гостил; там он мог написать главы из «Парцифаля». Близость родины и непреодолимая тоска по неизведанным далям определяют атмосферу эпоса Не встретим ли мы там и царицу Савскую?

Сначала выясним, что нам сообщает Вольфрам о своих источниках Как и все авторы этой темы, он почерпнул материал из эпического произведения провансальского поэта Кретьена де Труа. Однако Вольфрам решительно заявляет, что Кретьен де Труа фальсифицировал историю Парцифаля. Он ссылается на настоящий источник — на провансальского поэта Киота. Тот обнаружил историю о Граале в Толедо, в никем не замеченной арабской рукописи. И автором этой рукописи был якобы языческий естествоиспытатель Флегетанис, который вел свое происхождение от Соломона, но преступно обратился к идолопоклонству и поклонению Золотому Тельцу. Киот и Флегетанис заставили исследователей «Парцифаля» поломать голову, потому что нет никакого свидетельства об этих именах и их произведениях, кроме упоминания Вольфрама.

Многие исследователи видят в обоих «фиктивных авторах» розыгрыш Вольфрама с целью дать своему произведению достойных предшественников. Мы же воспринимаем этих по сей день неизвестных посредников как указание на то, что Вольфраму были известны предания, которые дошли до него, вероятно, в устном виде. Не прячется ли за этим арабско-языческим источником, который так таинственно упоминает Вольфрам — и как-никак семь раз! — эфиопская легенда о царице Савской, разумеется, дошедшая до него в устной форме? Чтобы до конца разобраться в этом вопросе, мы пользуемся только текстом «Парцифаля», который сообщает нам неожиданные сведения.

Начнем с истории Гамурета, отца Парцифаля. Он, отказавшись от наследства, чтобы в дальних странах достичь рыцарской славы, пускается в путь в Багдад (Балдак), в арабскую страну, где служил царю Баруху. Тот совмещал, как и Соломон, светскую и религиозную власть. Но Гамурет побывал также в Марокко и Персии, в Дамаске и Александрии, везде воплощая рыцарский идеал «умеренности и служения даме». Из Багдада он отправляется в царство Зазамак и там встречает ее, «нежную и добродетельную» Белакану, «черную царицу». Вольфрам называет ее мавританкой, и мы имеем все основания отождествить страну мавров с Эфиопией. Тем более, что Гамурет морским штормом (Красное, или Эритрейское море) был выброшен прямо перед дворцом.

Город, где стоит дворец, называется Пателамунт, и никто до сих пор не слышал об этом городе. Гамурет освобождает город и черную царицу от врагов, но не хочет дальше там оставаться, потому что жители были черными «как ночь». Положение меняется, когда он воспылал страстной любовью к черной Белакане. И повторяется любовный роман царя Соломона и царицы Македы. «И тогда насладилась царица нежной любовью с Гамуретом, возлюбленным ее сердца, каким бы разным ни был цвет их кожи». Как когда-то Соломон воссоединяется с языческой царицей Савской, так и сейчас христианский рыцарь воссоединяется с языческой царицей.

Повторяется и кое-что другое: хотя Белакана беременна, происходит расставание, так как Гамурет снова охвачен рыцарским стремлением к подвигам. Так разошлись пути Гамурета и Белаканы. Родился сын по имени Фейрефиц, который был выращен только матерью, как когда-то Менелик, сын эфиопской царицы Македы. Итак, Менелик и Фейрефиц являются сыновьями «матери-одиночки». Но кожа у Фейрефица черно-белая, что объясняет его имя (Фейрефиц — разноцветный сын).

Гамурету все неймется, и он прибывает в испанскую страну Валоис (Валейс). Там в городе Конволейс правит «белая» королева Герцелойда. Гамурет одерживает победы на многочисленных турнирах. И начинается вторая любовная связь. Герцелойда ведет победоносного героя «туда, где его ждала радость и улетучилась вся его печаль».

Но сначала Гамурет был неприступен. «Госпожа, — пытался уклониться он от любовных признаний царицы, — у меня уже есть супруга, и я люблю ее больше жизни». Герцелойда не уступает: «Ради моей любви вы должны оставить мавританку». И благочестивая христианка продолжает: «Благодать крещения сильнее. Откажитесь от язычницы и любите меня по нашей христианской вере, ибо я страстно жажду вашей любви». В конце концов Гамурет не устоял перед ее домогательствами. Королева Герцелойда потеряла свою девственность. Они не щадили своих губ, покрывая друг друга горячими поцелуями, оберегали свою любовь от всякой печали. Но и эта любовная связь преждевременно оборвалась: семейная роль «лежебоки» не была уделом Гамурета. Багдадский царь призывает его к новому рыцарскому служению, во время которого он, к глубокому горю Герцелойды, погибает.

В утешение ей остается только ее сын Парцифаль, которого, она будет растить одна, без отца. Его ограждают от всех «рыцарских подвигов и порывов». В лесной глуши он растет как «недоумок». Однако Парцифаль случайно встречает сверкающих доспехами рыцарей, которые рассказывают ему о дворе короля Артура и рыцарской жизни. Парцифаль требует коня и покидает мать. А она предусмотрительно облачает его в «костюм шута», чтобы насмешки окружающих вернули его к ней. Начинаются приключения Парцифаля и его приобщение к рыцарской жизни, но понадобилось много испытаний и блужданий, пока он стал королем Грааля.

Если мы сравним историю Парцифаля с эфиопской легендой о царице Савской, то обнаружим параллельные построения: Соломон когда-то имел любовную связь с эфиопской царицей Македой, но одновременно спал с ее служанкой. Обе родили по сыну: Менелика и Заго, которые выросли без отца. Но Менелик предпочитается «глуповатому» Заго. Так, например, в одной амхарской легенде говорится, что Заго был не в состоянии с первого раза узнать своего отца Соломона. В народной живописи служанка (в отличие от царицы) более «темная», что относится также к Заго в отличие от Менелика.

А что же рассказ о Парцифале? Гамурет тоже имел по ребенку от двух женищин: от черной язычницы Белаканы из Эфиопии (Зазамас) и от белой христианки Герцелойды. Оба сына — «белый» Парцифаль и «пятнистый» Фейрефиц — растут без отца и стоят, как Менелик и Заго, на разных ступенях социальной лестницы. Парцифаль, подобно Менелику, стал королем Грааля. От сына же Белаканы Фейрефица тайна Грааля скрывалась до тех пор, пока он не крестился.

Только тогда перед ним открылось светлое будущее. Но в отличие от Парцифаля он становится только мирским царем. Правда, от его связи с хранительницей Грааля рождается сын, который как священник Иоанн станет правителем Индии. Новые исследования показали, что этот широко известный в средние века и одновременно таинственный священник Иоанн был царем Эфиопии.

Таким образом, схема обоих повествований одна и та же: отец (Соломон/Гамурет), две женщины-язычницы (Македа/Белакана), два выросших без отца, но не равных по положению сына (Менелик/Парцифаль — Заго/ Фейрефиц). И как когда-то Македа пыталась удержать от отъезда Менелика, так и Герцелойда хочет оградить своего сына Парцифаля от рыцарских странствий и приключений. Случайны ли все эти параллели?

Разумеется, христианин Вольфрам придал своей истории соответствующую окраску. Белакана, черная язычница, ставится ниже, чем христианка Герцелойда, так же как ее сын Фейерфиц — ниже Парцифаля. Если Вольфрам знал эфиопскую легенду, то он переиначил ее на христианский лад. Но доказывает ли все это обязательное знание эфиопской легенды? Разве не существует в мифологии разных народов рождения неравных сыновей, начиная с Иакова и Исава, и разве Иаков не имел двух жен, нелюбимую Лию и любимую Рахиль? Не предпочитал ли он сына Рахили, Иосифа? Или обратимся к античной мифологии, где встречаются бесчисленные неравные пары, например, Аиот и Боиот, Геракл и Ификл, Амфион и Зет, и не забывайте Кастора и Поллукса! Конечно, черная царица Белакана заставляет нас думать об Эфиопии, однако выявленные выше признаки могут быть всего лишь совпадением.

Но мы находим в «Парцифале» и другую тему. Мы думаем о Граале, этом таинственном «Нечто», вокруг которого строит свою рыцарскую судьбу Парцифаль. Достичь Грааля, обладать им является глубочайшим смыслом его рыцарских устремлений. Но что такое Грааль? Мнения по этому поводу расходятся. Грааль — эта тайна из тайн, глубоко укоренившееся страстное желание Парцифаля и высочайшее достояние рыцаря — до сих пор остается загадкой, хотя исследований о нем сотни. Возможно, эфиопская легенда о царице Савской поможет нам луч1пе понять, что кроется за волшебным словом «Грааль».

После долгих безуспешных странствий Парцифаль прибывает в город Грааля, к рыцарской общине которого он непременно хочет принадлежать. Это первое посещение является только преддверием посвящения в рыцари, ведь он повел себя не по-рыцарски и не по-христиански. Там живет чахнущий король Грааля, который будет освобожден от своих телесных страданий только когда какой-нибудь приезжий задаст вопрос о его страданиях. Но Парцифаль молчит, не задает «соболезнующего» вопроса, потому что его наставник Гуреманц учил не задавать некуртуазных, любопытствующих вопросов. Парцифаль, повинуясь рыцарскому обету молчания, попирает этим христианскую добродетель милосердия. Поэтому Парцифаль не допущен к Граалю. Его ждет много испытаний, пока он во время своего второго посещения не задаст «соболезнующий» вопрос и после этого будет провозглашен королем Грааля. Но кое-что из тайны Грааля стало ему известно еще при первом посещении.

Хранительница Грааля Репонз де Шуа вносит на зеленом шелковом платке некую «вещь», воплощение райского совершенства, начало и конец всех человеческих стремлений. Как райский символ жизни, она кажется подобной «корню» и «ветви». Это наводит нас на мысль о символе, представляющем дерево или растение, но этот аспект дальше не развивается.

Только чистыми руками может согреваться и храниться эта вещь, «Грааль». От него исходят чудесные силы, так как всякий раз лежит наготове то, «за чем потянулась рука, и перед (тобой) появляются горячие блюда, холодные блюда, новые блюда, старые блюда из домашней живности, из дикой живности.-» Здесь Грааль представляется как магическая «скатерть-самобранка», на которой непрерывно появляются еда и питье.

Перед своим вторым посещением Парцифаль более глубоко посвящается в тайну Грааля отшельником Тревицентом. Речь идет о рыцарях Грааля, которые живут в замке Мунсальвеш:

«Там живет отважная община, и я хочу вам рассказать, чем они живут. Они получают пищу и питье из безупречно чистого камня, и если вы до сих пор о нем не слышали, я вам его опишу. Он называется «lapsit exillis». Чудесная сила камня сжигает Феникса в пепел, из которого он снова возрождается. Это линька Феникса, и он после этого становится красивее, чем раньше. Если смертельно больной человек увидит камень, то на следующей неделе смерть его не одолеет. Он также не стареет, а его тело остается таким же, как в то время, когда он увидел камень. Если девушка или мужчина в расцвете сил смотрят на камень двести лет, то седеют только их волосы. Камень дает людям такую силу, что тело сохраняет свою молодостью. Этот камень называют также Граалем.

Сегодня на него опустится послание, на котором зиждется его чудесная сила Сегодня Страстная пятница, и в этот день с неба спускается голубка и несет камню белую облатку. Положив облатку на камень, ослепительно белая голубка возвращается на небо. Каждый год в Страстную пятницу она кладет на камень такую облатку, которая дает ему чудесную силу поставлять дорогие напитки и пищу в большом количестве. Все, что приносит земля, а также всю дичь под небом, летает ли она, бегает или плавает. Чудесная сила Грааля обеспечивает существование его рыцарского братства. Теперь послушайте, как становится известно, кто призван к Граалю. На поверхности камня появляется таинственная надпись, она сообщает имя и род девочки или мальчика, которым предопределен спасительный путь к Граалю…»

Мы видим, что в Граале Вольфрама объединена многоплановая символика. Отдельные символические черты трудно стыкуются. Может ли нам помочь эфиопская легенда о царице Савской? Первое значение мы объясняем как часть райского древа жизни, корень и ветви, дающие бессмертную жизнь и исцеление. О царице Савской мы узнали, что она отправилась в Иерусалим из-за увечья ноги и была исцелена соприкосновением с порогом, сделанным из райского древа жизни, из которого позже будет изготовлен крест Иисуса. Отшельник Тревицент позже подтверждает эту взаимосвязь, когда говорит, что в Страстную пятницу Грааль посещает несущая облатку голубка.

Мы должны обратиться к произведению позднеримского географа Гая Юлия Солина, которое было широко известно под названием «Polyhistor». Многое говорит в пользу того, что Вольфрам использовал «Polyhistor». Он мог знать следующий текст:

«По ту сторону Мероэ, на крайнем Востоке, эфиопы называются макробиями. И действительно, их жизнь вполовину длиннее нашей. Они исповедуют справедливость и равенство. Они обладают замечательной силой и красотой; для украшений они используют медь, а из золота делают цепи для злодеев. В стране есть место под названием «Helios trapeza» (стол солнца), где всегда в изобилии находится пища, которой каждый может кормиться. Эта пища, говорят, множится благодаря особой воле богов».

Эта эфиопская «скатерть-самобранка» напоминает о Граале, но мы можем прибегнуть непосредственно к эфиопской легенде о царице Савской для установления этой взаимосвязи. Мы прочли о «похищении ковчега» и установили, что в нем находились не только скрижали Завета, но и манна. Однажды манна была спасением для голодающих евреев. Нельзя не заметить сходства Грааля и ковчега.

Древо жизни и скатерть-самобранка — вот два значения, которые соответствовали как рассказам о Граале, так и эфиопским преданиям. Но это еще не все! Грааль, на который голубка кладет облатку, имеет странное название «lapsit exillis». Для объяснения этого названия существовало много фантастических толкований. Мы не можем здесь представить их полностью, хотя и осмелимся предложить одно толкование, подсказанное эфиопской легендой. Мы помним: ковчег, так рассказывает «Kebra Nagast», бьш ларцом из неподверженного гниению дерева, покрытого чистым золотом. Но этот «земной» ковчег является точной копией «небесного». Что мы узнали об этом «небесном» оригинале? А вот что: он походил на «яшму, гланерц (?), топаз, драгоценный камень, кристалл, свет», значит, бьш изготовлен не из дерева, а из камня. Этот «небесный» ковчег появился на земле в виде деревянной копии. Помогает ли нам это продвинуться дальше в нашем вопросе о «lapsit exillis»?

Многие научные издания «Парцифаля» действительно употребляют это словосочетание, и большинство толкователей подозревают за ним игру слов. За «lapsit» стоит якобы слово «lapis», камень, о котором идет речь дальше. A «exillis» интерпретируется как «ex coelis», с неба. Упавший с неба камень — это было бы вполне возможным истолкованием Грааля. Однако в более старых рукописях — их четыре — написано не «lapsit» и не «lapis», a «jaspis». Тогда речь идет о «яшме с неба». А в «Kebra Nagast» мы встречаем яшму как строительный камень «небесного ковчега». Итак, оба, и Священный Грааль Вольфрама, и ковчег эфиопской легенды при этом толковании — «небесная яшма» — имеют между собой таинственную связь. Но обнаруживаются и другие странные параллели.

В каждой эфиопской церкви, как мы видели, хранится копия ковчега. Эти «таботы» несут во время процессий. То же самое происходит и с Граалем, который несла Репонз де Шуа во время подробно описанной процессии. Еще важнее то, что «таботы» применялись как алтарные плиты, на которых совершалась евхаристическая жертва. А что сообщает Тревицент о Граале? Каждую Страстную пятницу голубка приносит евхаристическую облатку, следовательно, Грааль тоже является символом Тайной Вечери. И наконец, на камне Грааля начертаны буквы: имена тех, кто удостоен бьггь рыцарем Грааля. Мы знаем, что на эфиопских «та-ботах» было выгравировано имя святого покровителя, то есть того, кому была посвящена церковь.

Параллели действительно поразительны: Вольфрамов Грааль как «яшма с неба» (jaspis exillis) имеет свое подобие в «небесном ковчеге» из эфиопской легенды Как эфиопские «таботы», он является евхаристическим символом, в качестве «скатерти-самобранки» он прославлялся как «Helios trapeza» («стол солнца) в Эфиопии, и как «корень» и «ветви» райского древа он напоминает исцеление царицы Савской, когда она коснулась порога из райского древа-креста во дворце Соломона.

Но остается открытым вопрос, можем ли мы из этих параллелей делать вывод о знании Вольфрамом эфиопского эпоса. Мы очень мало знаем об источниках Вольфрама, слишком ненадежны связующие звенья. Это должно предостерегать от поспешных выводов. «Яшма с неба» связывает Вольфрама и эфиопскую легенду, возможно, через традицию, которая, укоренившись в христианском фольклоре, была общей для них обоих.

В «Откровений Иоанна», наконец, тоже речь шла о яшме. Там появляется нисходящий сверху «Новый Иерусалим»: «… Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню Денису кристалловидному…» Возможно, этот отрывок из Библии был общим источником, как для фантазии Вольфрама, так и для теологии «Kebra». Если же мы, несмотря на все, не хотим исключить связи Вольфрама с эфиопской легендой, тогда подумаем со всеми возможными предосторожностями о множестве других параллелей, особенно об истории Парцифаля и Фейрефица и о черной Белакане, при описании судьбы которой нас коснулось дыхание царицы Савской.

Глава 15 ПРИНОСЯЩАЯ ДУШИ и НЕВЕСТА МИРА

Чарующий образ царицы Савской до сих пор был нам известен с точки зрения еврейских, исламских и эфиопских преданий. Разумеется, мы можем проследить, как царица из дальних далей «иммигрировала» в европейское культурное пространство и повсюду перевоплощалась в необычные существа. Это королева Гусиная Лапа (Reine Pedauque) в Бургундии и Тулузе, царица с ослиной ногой в апулийском Отранто, убивающая мужчин царица на Тейнахском алтаре Антонии, царица загадок на алеманнских коврах. С нею связана тайна Грааля. Мы смогли разгадать эти загадочные, необычные перевоплощения только с помощью совокупности всех экзотических преданий.

Именно эти предания долго приковывали наше внимание, захватили нас волшебством завуалированно выраженной матриархальной культуры.

До сих пор мы не встречали специфически христианскую царицу Савскую, что и не удивляет, так как первое тысячелетие христианской культурной истории проявляло сдержанность в отношении царицы. Сначала ей было отказано в самостоятельно развивающейся собственной жизни. Она не могла быть возведена ни в ранг основательницы или интеграционной фигуры целого народа, как в Эфиопии, ни в образец благочестивой верующей, как в исламской легенде о Билкис. К тому же за ней сохранилась демоническая слава, выпавшая на ее долю в еврейских легендах. Христианская религия открывала царицу Савскую постепенно. Сначала руководствовались исключительно интересом найти ей, царице из экзотического далека, место в научной теологической системе. Как исторической фигурой ею совершенно не интересовались. Осталась без внимания ее савейская родина, а также ее загадки. К средневековой царице Савской применялась особая, вызывающая у нас недоумение практика истолкования.

Почти не интересуясь историческими вопросами, средневековые комментаторы придавали ей, как и другим библейским персонажам и событиям, символическое значение. Как правило, на историческом письменном материале строилась символическая трехступенчатая система: на базе аллегорий пытались интерпретировать Ветхий Завет в русле таинств христианской религии, с помощью толкования иносказаний осуществлялось обучение морали, наконец, в мистической интерпретации взору представал «конец света».

Единственно что, интересовало в Ветхом Завете так только соответствие образов и событий с подобным из Нового Завета. При этом соблюдалась схема: персонаж, событие из Ветхого Завета образовывали тезу, соответствующие из Нового Завета — антитезу. Такое соотношение сегодня кажется надуманным и чисто произвольным, но тогда в большинстве случаев изменения ветхозаветного события были необходимы.

И вот царицу многократно вводили в историю Христа и придавали ей соответствующее значение. Ее историю читали не буквально, а пытались с помощью многочисленных интерпретаций представить в ней прообраз для истории Христа. Это происходило с большой долей фантазии и всегда определялось стремлением к позитивному истолкованию.

Для средневековой царицы Савской важную роль играли тексты, в которых ей, «царице Юга», «reginae austri», сам Христос отвел важную функцию. Эти тексты, всегда апокалиптические, говорят о царице Савской как свидетельнице на Страшном Суде:

«Царица Юга выступит на Страшном Суде против этого рода и предаст его проклятию: она пришла с конца земли, чтобы услышать мудрость Соломона. А здесь она больше, чем Соломон».

Эту «роль» царицы Савской имеет в виду неизвестный французский художник «Зеркала спасения», когда изображает встречу царицы и Соломона вместе с Христом-судией.,

Насколько тесно был связан Иисус с царицей Савской, станет понятно, если мы уясним себе, что он отодвигал Страшный Суд не в далекое будущее, а рассматривал наступление конца света как непосредственно предстоящее событие. Следовательно, на приход царицы Савской нужно было рассчитывать уже в скором времени. Но Страшный Суд, а с ним и появление царицы Савской не наступали, и это имело важные последствия.

Апокалиптический образ царицы Савской превратился в символ народов, которые должны были принять христианскую религию. Эти мысли когда-то высказал пророк Исайя, когда говорил о савеях: «Все они придут из Сабы, принесут золото и ладан и воздадут хвалу Господу». Поэтому посещение царицей Савской Соломона стало символом языческих народов, которые стекаются, чтобы поклониться Иисусу. 71-й псалом тоже способствовал этому толкованию, когда возвещал о мессианском князе мира:

«Он будет обладать от моря до моря и от реки до концов земли. Падут перед ним жители пустынь, и враги его будут лизать прах, цари Фарсиса и островов принесут ему дань; цари Аравии и Сабы принесут дары. И поклонятся ему все цари, все народы будут служить ему». (Псалтирь, 71, 8-11).

Так царица Савская со своими дарами воплощает многие народы, которые приходят издалека, чтобы подчиниться миролюбивой власти мессианского царя.

В Средневековье роль царицы Савской как «приносящей души» в большой степени определяет ее христианский образ. Позднеантичный поэт Пруденций убедительно подтвердил это понимание в своей программе возникновения церкви:

«Мудрость строит храм послушными руками Соломона, и царица с Юга накапливает неимоверные богатства в золоте. Близится время, когда Христос построит свой храм в сердцах людей, и греки будут его почитать, и негреческие страны будут его обогащать».

Раннехристианский ученый Исидор из Севильи еще больше расширяет и углубляет значение царицы Савской:

«Соломон воплощает образ Христа, который воздвиг дом Господень для небесного Иерусалима не из камня и дерева, а из всех святых. Царица с Юга, которая пришла услышать мудрость Соломона, должна пониматься как церковь, пришедшая из самых дальних границ мира, чтобы услышать голос Бога».

Царица Савская появляется не только как символ обращенных народов, но и как символ самой церкви. Это означало неслыханный подъем ее авторитета, она становится почти равной Марии.

В одной любопытной рукописи объединены два способа изображения царицы: как приносящей души и как церкви народов. Речь идет о «Hortus deliciarum», «Сад радости». Геррад фон Ландсберг, которая была аббатиссой Хоенбергского монастыря на Одилийской горе.

Картина изображает царя Соломона и царицу Савскую, сидящих вместе на троне. Это напоминает персидские миниатюры, на которых монархи представлены как образцовая пара. Но Геррад фон Ландсберг придает этой сцене совсем иной поворот: «Царица с Юга — это церковь, которая приходит услышать мудрость истинного Соломона, Иисуса Христа».

Другой рисунок пером показывает царицу как приносящую души: она скачет на коне в сопровождении трех мужчин, дары везет верблюд. Объяснение Геррад фон Ландсберг: «Царица Востока означает церковь язычников (ecclesium gentium), которая, услышав имя Сына Божья, спешит к нему…»

Двойное значение (как церкви народов и как приносящей души) дополнено третьей гранью. Царица Савская перекочевала в любовную мистику «Песни Песней» и возвысилась до любимой и любящей sponsa Christi, «невесты Христовой». «Песнь Песней» любви, изначально чисто мирская любовная песня Библии, в Средневековье получала все новые и новые глубокомысленные истолкования. Жених и невеста неудержимо стремились друг к другу, снова убегали, соединялись и расставались, полные горькой тоски, оплакивая разлуку с любимым или клянясь в счастье от его присутствия. Ни один крупный мыслитель Средневековья не отказал себе в истолковании этой песни любви как самой высокой и глубокой любви к Богу. Так, невеста из «Песни Песней» отождествлялась с Богоматерью или с избранной церковью и, наконец, в ней могла узнаваться любящая и любимая «одинокая душа».

Одним из самых глубоких толкований «Песни Песней» мы обязаны сейчас не слишком известному, но в Средневековье очень популярному Гонорию Аугсбургскому, который пытался проникнуть в тайну невесты. Он установил тесную связь между невестой из «Песни Песней» и царицей Юга (regina austri). Автором «Песни Песней» считается Соломон и в первой главе сразу же воспевается возлюбленная:

«… Черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы. Не смотрите на меня, что я смугла; ибо солнце опалило меня…» («Песнь Песней» Соломона, 1, 4–5).

Следовательно, речь идет о чернокожей возлюбленной, напрашивается мысль о царице Савской. До Гонория о черной эфиопке думали и другие комментаторы. Гонорий же не только отождествил эфиопку с царицей Савской, но вдобавок поставил рядом с ней трех других женщин. Таким образом он создал многоплановую символику любви, которая включает символически как различные части света, так и охватывает все времена. Есть «дочь фараона», это церковь, которую Моисей когда-то похитил из Египта и привез в Землю Обетованную. Есть Суламифь — олицетворение еврейства. И, наконец, странный персонаж — Мандрагора. Мандрагора — это название похожего на человека растения, аль-рауны, которое все еще встречается в качестве любовного растения в сказках и легендах. Но у нее нет головы; она представляет «лишенную головы» церковь во времена Антихриста незадолго до того, как на нее была водружена голова Христа.

Дочь фараона, царица Савская, Суламифь и Мандрагора — это символы церкви, приведенной к жениху из четырех стран света. Они одновременно представляют четыре века церкви: дочь фараона с Востока символизирует детство церкви; царица с Юга воплощает время юности. Суламифь представляет стареющую еврейскую церковь, а Мандрагора является предсмертным возрастом церкви незадолго до конца света.

То, что соединено в «многообразной невесте», олицетворяет «единообразный» символ царства мира, в котором уничтожены национальные, религиозные, исторические и культурные границы. Это воистину космополитическое царство, где под знаком брачного союза объединено все человечество. Царица Савская в этом видении играет значительную роль, но весьма воинственного характера. Воинственные черты, которые мы часто в ней наблюдали (мы помним о тираноубийце в арабской легенде, о грозной Лилит в еврейском предании), не исчезли в «возлюбленной» царице Юга. Она участвовала в трех войнах. Но полки, которыми она командовала — это мирные войска. Гонорий описывает их в начале своего третьего трактата о «Песни Песней»:

«Под знаменем утренней зари в кроваво-красном свете «боевые ряды» мучеников; под знаком луны в белоснежном цвете ряды верующих; под изображением солнца в огненном блеске рать мудрецов».

Пусть даже лексика носит воинственный характер, «войска» из мучеников, верующих и мудрецов с любой точки зрения — это мирные войска. Посредством образа невесты из Сабы Гонорию Аугсбургскому удается также придать мирный характер воинственным чертам. Ни какой персонаж Ветхого Завета не смог убедительнее изобразить включение «чужих» миров — язычества, ислама, иудейства — в христианский мир, чем царица Савская. Ей всегда был чужд фанатический менталитет крестоносцев, жестокость и непреклонность тяжелой борьбы за христианизацию. Царица из далекой страны оказалась способной внутренне приблизиться к тайне единения всех людей, и поэтому появляется как примиряющий образ в мире, взбудораженном христианскими завоевательными стремлениями.

Комментарий к «Песни Песней» Гонория иллюстрируют несколько простых рисунков пером. И какими бы они ни казались беспомощными и безыскусными, это один из самых загадочных изображений царицы Савской вообще. Внимательный взгляд на один из этих рисунков, может быть, откроет нам то, что снова перенесет нас в эфиопскую ауру царицы. Рисунок изображает царицу Юга на боевой колеснице, влекомой упряжкой лошадей и сопровождаемой апостолами. За колесницей следуют евреи, которых можно узнать по чрезмерно высоким колпакам. Но, как это часто случалось, они нарисованы не в уничижительной манере, а следующими в мирной процессии за «приносящей души». Обращают на себя внимание колеса повозки с символами апостолов, примечательной кажется также надпись по краю рисунка, в которой говорится о кроткой (mansueta) Сунамит (Суламифь), то есть еврейской возлюбленной, вернувшейся из плена неверия.

Гонорий в конце второго трактата комментирует: «Тогда, в конце времен, Сунамит будет сведена с царицей Юга».

Сунамит и царица Савская, иудейство и язычество, приедут на боевой колеснице как свидетельствуют символы апостолов, это колесница христианства, но одновременно и язычества, так как ею управляет царица Савская, и иудейства, так как это колесница Сунамит. Мистика любви не разъединяет, а соединяет, не разграничивает, а сплачивает то, что в действительности было разъединено и враждебно не только в Средневековье.

Широту толкования Гонория показывает, кроме всего прочего, его обозначение повозки Сунамит «quadriga Aminabadis», то есть колесница Аминабада. Библия нам сообщает о нем. Аминабад был священником, в чей дом был принесен похищенный филистимлянами ковчег. Итак, в комментарии и на рисунке колесница ковчега управляется царицей Савской. Мы видим параллели с эфиопской легендой. Ведь сын эфиопской царицы похитил однажды ковчег и привез его в священный город Аксум. Случайны ли эти параллели?

Один оставленный без внимания отрывок текста из комментария к «Песни Песней» открывает нам глаза. В нем сказано: «Аминабад был священником, на чьей повозке возвращен в Иерусалим ларец, который был захвачен чужими народами». В целом текст соответствует истории о ковчеге в Ветхом Завете, однако потом следует: «Ларец перешел из Иудеи к языческим народам, когда Христос отправился из синагоги в церковь». Речь идет о ковчеге, который символически отождествляется с Христом. Но нас интересует приход ларца от иудеев к язычникам. Этот перенос, который был инсценирован как похищение, был также основной темой эфиопской легенды о царице Савской. Перемещение ларца из Иерусалима в Эфиопию явялется стержнем государственной теологии «Kebra Nagast», которая, правда, письменно была изложена только в 14 веке, но имела долгую устную историю.

Если мы теперь еще раз посмотрим на рисунок к тексту Гонория, то параллели с эфиопской легендой становятся еще более явными. «Quadriga Aminabadis», то есть колесницей, которая когда-то перевезла ковчег, управляет царица Савская. Только художник «по-христиански» окрестил колесницу, так как теперь она представляет христианское Евангелие, узнаваемое по четырем колесам, которые аллегорически указывают на четырех евангелистов. Но если в эфиопской легенде ковчег был похищен из Иерусалима хитростью и с помощью ангелов, то теперь царица Савская едет к Соломону/Христу с иудейской «церковью в свите». Ковчег захвачен не врасплох, евреи не «экспроприированы» в пользу церкви. Гонорий и его иллюстратор вдохновлены видением примирения иудейства, язычества и христианства. Царица Савская еще раз выступает в роли посредницы разобщенных религий. Какая утопическая надежда, если иметь в виду историческую реальность 12 века, когда утверждался религиозный фанатизм и воинственный дух крестовых походов!

В своем прообразе церкви царица Савская приносит в дар Христу души верующих, которые часто изображаются парой молодых мужчины и женщины, как на нашем примере из Венской «Bible moralisée». На верхнем медальоне показана ветхозаветная сцена; нижний медальон изображает ее переложение в Новом Завете.

Созданный богословскими умозрительными построениями образ царицы Савской имеет три разветвления: приносящая в дар души, церковь народов и невеста Христа. Теперь уже ничто не мешало ее скульптурному изображению. В средневековых церквях она удостоилась портальной фигуры в натуральную величину. Около пятнадцати раз она включалась в грандиозные портальные композиции. Некоторые примеры заслуживают более подробного рассмотрения.

Древнейшее изображение приблизительно 1150— 60 г. находится в коллегиальной церкви Пресвятой Богородицы в Корбей. Царица кажется почти бестелесной, втиснутой в одеяние, которое как бы растворяет ее тело. Заметна первоначальная функция колонной фигуры. Материальность принесли в жертву устремленной вверх стройности колонны.

Совсем иначе выглядит, пожалуй, самое прекрасное изображение в портальной композиции Шартрского собора, построенного между 1200 и 1220 гг. Царица, стоящая перед колонной, не связана здесь строгой вертикальностью колонных фигур. Изображение балдахина над ней подтверждает ее статус основной фигуры, и формы тела подчеркиваются легким поворотом. Одежда больше не скрывает фигуру, а подчеркивает, особенно в талии. Речь идет о царице Савской, так как рядом африканская служанка, которая скорчившись сидит на консольном камне цоколя.

Царица, несмотря на ее материальность, вписывается в теологически точно продуманную портальную композицию, неотъемлемой частью которой она является. Слева от нее стоит прорицатель Билиам, который когда-то предсказал «звезду от Иакова», то есть Христа. Царица отвернулась от него и повернулась к стоящему справа Соломону. Все фигуры сфокусированы на Святой Анне. Хотя изображение царицы лишено слишком большой неподвижности, она еще не стала «самостоятельной» фигурой.

Еще одна странная деталь бросается нам в глаза: тогда как ноги других портальных фигур видны, одежда царицы, как будто нарочно удлиненная, падает на ее правую ногу. Это совпадение или же сохранилось воспоминание о королеве Гусиная Лапа, с которой мы уже познакомились на порталах бургундских церквей? Царица Савская с гусиной лапой определенно не подошла бы к порталу Шартрского собора.

Большую самостоятельность получила царица Савская в Реймсе. На западном фасаде Реймсского собора находилось когда-то ее изображение, но не включенное, а выделенное из ряда портальных фигур. Там она стоит фронтально перед широкой портальной опорой, рядом с ней — царь Соломон. В отличие от царицы из Шартра за ней нет колонны. Вместо этого она как памятник стоит на цоколе, и создает впечатление, что идет нам навстречу. Напомним: Реймсский собор в течение столетий занимал особое положение, так как в нем короновались французские короли. Это в значительной степени определило присутствие царицы Савской. В Реймсе она являет собой яркий пример королевского образа жизни, пронизанного духом двора. По сравнению со статуей на колонне в Корбей царица Савская сохранила свою индивидуальность.

Но не все строители соборов заходили так далеко: например, в портале церкви Марии в Амьене царица подчиняется Богоматери: она смиренно сняла свою царскую корону и верноподданнически держит ее в руках.

Достойной любви и совсем не величественной встречаем мы царицу Савскую, когда отвлекаемся от монументального искусства соборов. На креслах алтарной части Бомбергского собора, то есть там, где сидели священники храма, находится чудесная, ручной резьбы фигура царицы. Кажется, что она величественно восседает на троне, но со спины можно увидеть то, что обычно скрывалось, а именно две заплетенные косы. Открытые, свободно падающие волосы были признаком невесты. Только замужняя женщина закалывала косы наверх. Итак, царица изображена как невеста Христа в весьма светском, модном для того времени наряде. Это означает отказ от серьезных, торжественных способов художественного выражения, которые проявлялись до сих пор в христианском искусстве, в пользу почти свободной манеры.

При этом мы еще не видели одного из самых значительных и прекрасных изображений царицы. Имеются в виду картины о посещении ею Соломона, на которых она представлена не столько как «приносящая души», сколько как действующее лицо знаменитейшей истории, рассказанной в Библии: посещения тремя волхвами новорожденного Иисуса. Символическая связь обоих рассказов очевидна, но ведь они еще связаны друг с другом мотивом посещения и даров.

В 72-м псалме речь шла о царице, которая привезла дары из Аравии и Сабы. И у Исайи сказано: «Они все придут из Сабы, принесут золото и ладан и воздадут хвалу Господу». Как легко эти слова можно отнести к посещению Иисуса волхвами!

Заметьте, Матфей очень сдержан в описании истории посещения: речь идет о волхвах, по происхождению они откуда-то с Востока, не указано их количество, а также имена. Однако очень быстро возникло число три, вероятно, из-за трех даров (золото, ладан, мирра). Как цари они определяются только с 6 века. К тому же утверждалось, что они пришли из Сабы. Если и не все трое, то по крайней мере один царь, названный позже Валтасаром, был черным. Потом йеменские христиане утверждали, что их останки находились в Сабе.

Христофор Колумб тоже знал о савейском происхождении трех волхвов. В письме от 28 октября 1495 г. участник экспедиции Микеле де Кунео сообщает, что Колумб во время своего второго плавания хотел достичь не только Индии, но также и того места, откуда отправился один из трех волхвов, чтобы поклониться Христу, «то место называется Саба».

Совершенно отчетливо проявляется эта символическая связь на клостернейбургском алтаре Николая Верденского 1181 г., одном из самых замечательных изделий с эмалью в истории искусств. Установлен алтарь в центре клостернейбургской церкви при монастыре недалеко от Вены. Первоначально цикл картин был задуман как обшивка кафедры для проповедей в среднем нефе, которая отделяла церковное пространство священников собора от прихожан.

На трех лицевых сторонах нас потрясает обилие картин на тему веры: перед законом, «ante lege», под законом «sub lege» и под благодатью, «sub gratia». С правой стороны мы видим ряд картин с различными персонажами, и наш взгляд останавливается на медальоне с царицей Савской. Под ней находится поклонение волхвов, царица с тремя коленопреклоненными служанками оформлена как параллель к трем волхвам.

Но новшество состоит в том, что царица первый раз в западном искусстве изображена черной. Как это объяснить?

Мы знаем, что Николай был родом из Лотарингии и находился под глубоким впечатлением новых течений в теологии и искусстве Франции. В Париже при соборе Сен-Виктор была основана школа, бережно относившаяся к ранней схоластике и стимулирующая развитие церковной музыки и литургии. В баварско-австрийском культурном пространстве с воодушевлением восприняли подобные инициативы, и с этим могло быть связано предоставление заказа лотарингцу Николаю.

Теперь следует подчеркнуть, что Николай свою общую композицию создал в тесной связи с литургическими праздниками, подхватив инициативу, которую развивали особенно ярко в Париже. Здесь нужно упомянуть Адама де Сен-Виктора, который приложил усилия для оживления католической мессы новыми музыкальными формами. Он писал секвенции, свободные музыкальные формы, которые исполнялись в особо праздничные дни. В одной из этих секвенций, занесенной в список торжественных месс церкви Сен-Виктор по случаю праздника трех волхвов, царица Савская упоминается как чернокожая:

Сюда тришла царица Востока, Она убедилась в божественной Мудрости Соломона. Черна она, но красива, Миррой и ладаном вычернена Черная дева.

Соломон и царица Савская (из «Hortus deliciarum»)

Красоту этого стиха перевод не может передать, потому что латинская секвенция зарифмована: красивая (formosa) рифмуется с черной (fumosa), а мудрость Соломона (sapientia) рифмуется с темнокожестью царицы (pigmentaria). Мы вспоминаем о черной возлюбленной из «Песни Песней», которая теперь в музыке восхваляется как царица Савская.

Музыка Адама Сен-Виктора так вдохновила Николая, что он рисует черную царицу Савскую. Величественно выпрямившись, стоит она в середине картины. Ее черный лик находится в высшей точке пирамиды, черная рука указывает на Соломона. Надпись по краю объясняет: «Царица Савская указывает Соломону на веру».

Путешествие царицы Савской к Соломону (из «Hortus deliciarum»)

«Савская» стало именем собственным царицы, и таинственно-символическим образом Соломону предвещается вера в Христа. Ее дары — это не только золото и драгоценные камни, но и труды милосердия (misericordia) и благоговения (timor), оба названы по краям медальона. Красота ее фигуры, прелесть лица, сдержанная элегантность жестикуляции сочетаются с высочайшей духовностью. Когда еще столь великолепно был воплощен образ черной женщины в средневековой алтарной живописи?

В том же веке один из трех царей-волхвов — Валтасар — был изображен черным. И уже давно существовало почитание черного Маврикия, святого-воина, который в 3 в. умер мученической смертью. Он пришел из Мавритании как мавр (Maurus — Mauritius) и продолжал жить в религиозных процессиях и шествиях. А черный царь Валтасар стал любимым народным персонажем и сделал «карьеру» в кукольном театре, где не обходилось без крепких шуток. Но всех их затмила черная царица клостер-нейбургского алтаря, редкий даже для средневековья символ чувственно-духовной красоты.

Еще дальше, чем Николай Верденский пошла рукопись с рисунками «Библия для бедных» (Biblia pauperum) 1330 г. Библии для бедных были широко распространены в средние века, они могли служить книгами с картинками для неумеющих читать, а также давать пищу для размышлений посредством коротких цитат из Писания. На одной миниатюре снова появляется группа из трех фигур, но теперь все три изображены африканками.

Правительница Сабы появляется как черная царица и в церкви в Бриксене в цикле фресок. Но здесь она находится в непривычном окружении: она включена в группу дочерей Иерусалима, каждая из которых символизирует одну из добродетелей. Царица Савская олицетворяет мудрость, что напоминает нам о ее роли в эфиопской легенде, которая сохранилась и в западной традиции.

Следующий интересный поворот предлагает нам переработка Библии, которая была написана в Эльзасе, а потом ходила в списках. Это «Speculum human ае salvationis», дословно — «отражение человеческого спасения». Для этого вида Библии укоренилось сокращенное название — «Зеркало спасения».

Как и «Библия для бедных» она имела широкое распространение и содержала удачно подобранные примеры противопоставлений из Ветхого и Нового Завета.

На представленном здесь кельнском «зеркале спасения» внизу справа, у подножья трона Соломона со львами, находится царица Савская. Над ним надпись: «Трон истинного Соломона — это пресвятая Дева Мария, на нем и в нем Иисус, истинная мудрость». Следовательно, царица находится перед восседающей на троне Богоматерью и ее богоданным сыном, о самом Соломоне речи больше не идет. Рядом с этой сценой — появление Вифлеемской звезды, сверху — поклонение волхвов.

Соединение этих сюжетов разъясняет значение сцен. Один из волхвов точный портрет царицы Савской. Как и у нее, спадают распущенные волосы, его лицо и даже губы точно такие же, плоть от ее плоти, так нам по крайней мере кажется. Вряд ли возможно теснее соединить царицу Сабы с тремя волхвами.

Взаимосвязь истории трех волхвов и легенды о царице Савской находит свое выражение в книжной иллюстрации 15 века к «Часослову» герцога Беррийского. «Часослов» попал в Баварию, и его оформление было закончено во фламандской художественной мастерской. Большая часть рукописи не сохранилась, несколько листов находятся в Тривульзианской библиотеке в Милане. Великолепно выполненный инициал изображает трех спорящих волхвов, один их них показывает на Вифлеемскую звезду. Внизу на миниатюре большего формата — царица Савская со свитой, она одета в чужеземный восточный наряд и протягивает Соломону дары. Во время молитвы читатель «Часослова» видел перед собой текст, в котором шла речь о божественном промысле.

Взаимосвязь сохраняется также и в искусстве малых форм. В Брюсселе находятся два «молитвенных ореха» 15 века, на одном из них изображено посещение царицы, а на другом — посещение трех волхвов. На протяжении столетий царица Савская и волхвы были излюбленным сюжетом, и не только в «Зеркале спасения». Только в Кельнском соборе есть три картины на эту тему. Самое древнее изображение относится к 1250–1260 г., оно находится в капелле Трех Волхвов. Самое позднее, сделанное, вероятно, Хл. Зиппе, находится в северном боковом нефе. Приблизительно в 1280 г. был сделан витраж на библейские темы в капелле святого Стефана. Фигуры кажутся динамичнее и живее, чем на витражах того же времени.

Царь и царица повернулись друг другу, ее лицо выдержано в голубых тонах, указание на то, что царица считалась чернокожей. Две служанки несут шкатулку для драгоценностей, но она закрыта. Что там могло быть?

Мы найдем ответ, если увидим в шкатулке символ трех волхвов. Во всяком случае, у нас создается такое впечатление, когда мы обращаемся к «Истории трех волхвов», написанной в 1364–1365 гг. гильдесгей-мерским епископом Иоганном III. Это была очень распространенная книга, особенно популярная в Кельне, где с 1164 г. в Кельнском соборе поклонялись мощам волхвов. В книге утверждается, что золотые дары волхвов происходили из сокровищ Иерусалимского храма, которые в свою очередь восходили к дарам царицы Савской. Мельхиор, один из трех волхвов, царь Нубии и Аравии, принес тридцать золотых талеров и «золотое яблоко величиной с ладонь».

В средние века в многочисленных версиях рассказывали, как волхвам достались эти дары. То, что дары принадлежали к сокровищам царицы Савской, не давало покоя воображению. Так, например, всплывает ни много ни мало сам Александр Великий, который добрался до сокровищ и одну часть спрятал в Халдее, другую — в Индии, а третью — в Персии. Согласно сирийским легендам, три волхва нашли эти драгоценности в пещере. Приняв дары, Христос оказывается царем (золото), врачом (мирра) и богом (ладан).

Еще в 4 в. н. э. Пруденций написал следующее:

«На берегу Персидского залива, где восходит солнце, волхвы, ученые толкователи, увидели божественный знак. Как только он воссиял, потухли другие звезды, и Люцифер не посмел с этим бороться. Кто он, вопрошали они, тот повелитель, который настолько могуществен, чтобы приказывать звездам? Кто тот, перед кем дрожат небесные светила, кому подвластно солнце и эфир?

Это царь земли, царь иудейского народа, предсказанный Аврааму и его народу. Ибо он знал, что семена, исходящие от него, подобны звездам… Здесь поднимается цветок Давида, выросший из корня Иессеева. Он держит скипетр и обладает всей властью. И взолнованные волхвы обратили свой взор к небу, пошли за звездой и ее сияющим следом. Но она остановилась над младенцем и своим блеском озарила священный лик. Как только волхвы это увидели, они открыли сокровища, принесенные с Востока, пали ниц и поднесли ладан, мирру и царское золото: «Узнай же, дитя, этот сияющий знак твоей силы и твоей царской власти! Золото, аромат савейского ладана возвещают о царе и боге, пыль же мирры — о его прахе».

Так проводится таинственная линия от савейского ладана до рождения и смерти Иисуса. Посредниками были царица Савская и три волхва.

На некоторых картинах обращает на себя внимание особый подарок царицы — она преподносит чашу. На витраже страсбургской церкви Святого Урбана она приобретает довольно помпезные размеры. Конрад Витц впечатляюще воссоздал акт передачи чаши на створке алтаря, который был первоначально установлен в базельской церкви Святого Леонарда. На внутренней стороне створки изображены ветхозаветные сцены, среди прочих — Соломон и царица Савская. Царица преподносит чашу, подобную той, что использовалась во время торжественных христианских месс. Она в голубом одеянии. Соломон — в зеленом атласном наряде. Сидящие на низкой скамье, они оба кажутся приземистыми, почти согнувшимися. Вся картина сфокусирована на подношении чаши, доминирующей в центре.

Может быть, с этой чашей было связано что-то особенное? Была ли более тесная связь между царицей Савской и евхаристической тайной мессы? Или же речь идет только о традиционном атрибуте, который принадлежал царице как языческой церкви?

Здесь следует рассказать об одной примечательной истории, которая снова возвращает нас к эфиопской легенде о царице Савской. Легенда из малоазиатской Цезареи гласит: чаша, из которой пил Христос на Тайной Вечере, когда-то использовалась царицей Савской при молитвенном поклонении солнцу. Эту чашу она привезла в Иерусалим и подарила Соломону. Он хранил ее в царской кладовой, где она оставалась до времен царя Ирода. Тогда она попала в руки Иосифа Никодема. Он в свою очередь передал ее Иисусу. И таким образом из эфиопской чаши царицы Савской пил Иисус на последней вечере. Потом она попала в руки Иосифа Аримафейского, который стоял под крестом Иисуса.

С тех пор стали говорить о «Священном Граале» (тарелка, бокал?), история которого в течение веков будоражила воображение. Это продемонстрировал нам «Парцифаль» Вольфрама. Однако у Вольфрама речь идет о священном камне Граале, а в эфиопской легенде — о кувшине или чаше.

Но наша история еще не закончена. Священный Грааль попал в руки ученика Христа Филиппа, который передал его цезарейской общине. Но и на этом блуждания чаши не завершились. Пришли мусульмане и завоевали город. Сначала, правда, чаша оставалась в церкви, которую превратили в мечеть. Во время первого крестового похода христианские рыцари из Генуи захватили чашу (1101 г.) и привезли ее на родину. Там она находится до сих пор в сокровищнице храма Сан-Лоренцо.

Речь идет о чаше из зеленого стекла диаметром 40 см. Среди ученых нет согласия относительно датировки чаши. Одни датируют ее эпохой римских императоров, другие — более поздним временем. Одни предполагают, что она сделана после основания Восточной Римской империи, то есть в 4–5 вв. Стиль исполнения указывает на сирийские или палестинские мастерские, где был известен сложный процесс изготовления изделий из цветного стекла.

Имеет ли все это значение для позднесредневековых картин, на которых царица Савская преподносит евхаристическую чашу? Или же речь идет о свободном творчестве? Может быть, в основе лежат воспоминания об эфиопской легенде, которая сообщает о подношении царицей этой чаши Соломону? По крайней мере, мы знаем, что в Иерусалиме долго существовал эфиопский монастырь. Он находился там с 4 в. над подземной церковью Гроба Господня и обосновывал свое право на земельный участок тем, что царица Савская получила его в подарок от Соломона.

Возможно, мы должны исходить из того, что здесь были рассказаны специфически эфиопские легенды. Поэтому могло случиться, что царицу Савскую ассоциировали с последней вечерей Христа и ее образ оказался связан с его историей. Нельзя сделать окончательного вывода о возможности эфиопского происхождения мотива о подносящей чашу царице Савской. Зато можно понять, что могла обозначать дарительница чаши для собирательного образа женщины эпохи Средневековья.

Приносящая души или символ церкви народов, мистическая невеста или царица на портале — во всех этих обличьях за теологической прагматикой мы угадываем растущее самосознание средневековой женщины. Разумеется, реальное положение женщины в средние века и до нового времени было ниже положения мужчины. Однако в душе художников оставалось место для отображения растущего самосознания женщины. Портреты царицы Савской и ее многоплановые воплощения отражают это развитие. В ней, обработанный ли учеными или озаренный образно-поэтической фантазией сконцентрировался накопленный опыт, который выходил далеко за рамки роли женщины в Средневековье.

Этот «избыток» религиозной фантазии по сравнению с реальными общественными силами особенно впечатляет в портретах царицы Савской с чашей. Ведь в средние века женщинам вообще запрещалось прикасаться к священным предметам, ритуальной чаше для мессы, например. Это было установлено церковно-каноническим правом. Однако царице Савской как церкви народов удалось уверенно нарушить этот запрет. И она стала символом процесса, когда женщины тоже могли добиться того, в чем им отказывал средневековый мир мужчин и до сих пор упорно отказывает католическая церковь.

Глава 16 ПРОВОЗВЕСТНИЦА КРЕСТА

Едва ли другое явление имеет для христиан такое исключительное значение, как обретение креста и воскресение Иисуса. Действия и мысли, чувства и желания до сих пор сосредоточены на объяснении событий на Голгофе. Много веков вызывали они глубочайшие чувства и находили свое выражение во все новых картинах и мыслях. Сейчас это происходит, скорее, в потаенной сфере личной религиозности, но в средние века разгадкой тайны Голгофы занимались наглядно. Во все новых вариациях рассказывали легенду о кресте, которая воспламеняла религиозную фантазию. С одной из них мы хотим познакомить читателя, так как в ней важную, но, к сожалению, почти забытую роль играет царица Савская.

Сначала перенесемся в 320 г. н. э. 14 сентября этого года Елене, матери первого христианского императора, было суждено найти крест, на котором был распят Иисус. Первым сообщает об этом отец церкви Амбросий, отец же церкви Евсевий, биограф Константина, об этой истории не сообщает. Легенда об обретении креста связана с самим императором, ибо юный Константин был обязан кресту окончательной победой над своим противником Максенцием. Перед исторической битвой у Мульвийского моста в 312 г. Константин — так сообщает Евсевий — увидел крестное знамение, связанное с предсказанием: «Нос signo vinces» («Сим знаменем победиши!»). Поэтому крест стал изображаться на боевых знаменах, и победа не заставила себя ждать. С тех пор повсюду можно было видеть знак креста с монограммой Иисуса. Из символа мученичества ранней христианской общины он превратился в символ жизни и победы. Он обнаружил также и политическую силу — так казалось современникам Константина — и люди с возрастающим любопытством стали спрашивать, что же произошло с настоящим крестом Иисуса. Этот вопрос не давал Константину покоя. Он послал свою мать Елену в Иерусалим, и ей удалось найти некоего Иуду, который под страхом пыток и смерти нашел тайное и забытое место. В 13 в. Яков Ворагинский написал об этом событии следующее:

«И он (Иуда) пошел к месту и помолился ему. И тотчас же зашевелилась земля, и распространился благовонный дым, так что Иуда от удивления хлопнул в ладоши и воскликнул: «Воистину, Христос, ты — спаситель мира!» Но на этом самом месте… был храм Венеры, который построил император Адриан, и поэтому если христианин молился бы на этом месте, получалось бы так, что он служит Венере. Из-за этого туда больше никто не приходил, и это место было почти забыто. Елена приказала до основания разрушить храм и распахать это место. После этого Иуда перепоясался, начал энергично копать и в двадцати футах под землей нашел три креста, он сразу же отнес их Елене…»

Эта легенда не осталась банальной историей, а привела к установлению праздника Обретения Креста Господня, который ежегодно отмечался 14 сентября. Он совпал с церковным праздником в честь освящения базилики Константина в Византии. В Риме праздник отмечался только с 9 в., а в 1960 г. был вычеркнут из римского церковного календаря.

Чтобы встретить царицу Савскую в легенде о кресте, мы должны обратиться к предыстории обнаружения креста. Императрица была отнюдь не первой, кто нашел святой крест! Дерево для креста имело историю, уходящую корнями в гораздо более далекие времена — в райский век! Мы снова читаем в «Legenda aurea» (золотая легенда) Якова Ворагинского:

«Когда Адам заболел, его сын Сиф пошел к вратам земного рая и возжелал масла от древа сострадания, чтобы смазать им тело своего отца и излечить его. Тогда ему явился архангел Михаил и сказал: «Не старайся получить масло от древа сострадания и не плачь о нем, ибо оно тебе ни к чему, пока не пройдет пять тысяч пятьсот лет…» Пишут также, что архангел Михаил дал Сифу веточку и попросил посадить ее на горе Ливан. В той же истории написано… что архангел дал веточку, которой Адам был исцелен».

То, что так лаконично сообщает Яков Ворагинский, было сильно приукрашено. Сиф якобы видел в раю некоторые вещи. Ему это разрешил архангел. Он просовывает голову во врата рая и видит деревья с красивыми плодами и чудесные цветы, раздаются песнопения. Он видит также источник, от которого берет начало райская река. Он замечает одно дерево без листвы и коры — это древо познания, из-за которого когда-то согрешили Адам и Ева. Он может посмотреть и во второй раз. Теперь он видит змею, которая обвилась вокруг голого ствола. Вне себя он бежит к архангелу Михаилу, который разрешает ему посмотреть сад в третий раз.

Теперь он видит дерево, верхушка которого достает до неба. Наверху лежит завернутое в пеленки новорожденное дитя — указание на Иисуса. Корни дерева достигают преисподней, там, в расщелине, он видит погибшую душу своего брата Авеля. Архангел дает сыну Адама Сифу три яблочных зернышка, которые он, так гласит указание, должен положить в рот умершему Адаму. Когда Адам узнает, что увидел Сиф он смеется в первый раз после своего изгнания из рая и готов умереть. Сиф кладет под язык мертвого Адама три яблочных зернышка.

Из могилы в Хеброне выросло три побега: кедр, пиния и кипарис. Они оставались там до времен Моисея и были высотой не более локтя, но с вечнозелеными ветвями. Когда Моисей приходит к могиле, он вынимает изо рта покойника зернышки и заворачивает побеги в полотнище, они распространяют дурманящий запах, который опьяняет Моисея.

Моисей сажает побеги на горе Хереб, где они растут до времен Давида. Давид перевозит их в Иерусалим, причем от них продолжает исходить приятный аромат. Звучат музыкальные инструменты, и Царь начинает танцевать. Больные выздоравливают. Деревца, посаженные в крепости Давида, пускают глубокие корни и пышно разрастаются. Ко времени Соломона они достигают высоты около тридцати локтей.

Соломон начинает строительство храма, и ему нужны деревья, которые были бы выше, чем все остальные. Райские деревья рубят одно за другим и употребляют в строительстве. Но когда их подгоняют для постройки, они на локоть длиннее, чем остальные, а при установке — на локоть короче. Строители гневаются и отбрасывают «неподходящую» райскую древесину. Из нее сделали покрытие для моста через протекающий у Иерусалима Кедрон.

Это происходит незадолго до того, как появляется царица Савская. У Якова Ворагинского сказано так:

«И вот когда царица Савская услышала о мудрости Соломона и решила поехать к нему через озеро, у нее было видение, что из этого дерева будет сделан крест, на котором будет распят Спаситель Мира. Поэтому она не захотела идти по кресту, а стала на колени и помолилась ему… Соломон приказал закопать дерево глубоко в землю. Прошло много времени, и на этом месте был вырыт пруд для овец (bethesda), и там начали выращивать жертвенных животных. И вот произошло волнение воды и исцеление больных не только благодаря пришествию ангела, но и силе креста. Ибо теперь приближались страсти Христовы; дерево всплыло; когда евреи увидели его, они распилили его на доски…»

Каким бы лаконичным ни было сообщение Якова Ворагинского, роль царицы Савской в обнаружении креста является чрезвычайно важной. До ее появления древесина была «только» чудотворной частью древа жизни или райского древа познания. А в видении царицы она предстала как животворящее дерево, из которого будет изготовлен крест. Знанием о райском дереве для креста — и это очень важно — был удостоен не сын Адама, который трижды смотрел через райские врата. И даже не Моисей, не Давид, не Соломон, который при строительстве храма узнал о «сопротивляющемся» райском дереве. Они не удостоились милости открыть великую тайну, только чужеземная царица Савская была посвящена в нее. Это было честью для нее, она одна пока что причастна к истории Христа. То, что это знание было открыто женщине, не может быть случайным. Ведь в преданиях о кресте есть еще один персонаж, удостоенный этого знания. И это опять женщина — Максимилла, которая при случайном соприкосновении с райским деревом начала возвещать о пришествии Христа. Она стала первой мученицей креста.

Тогда как Максимилла выступает только пророчицей, — царица Савская превращается в провидицу, пророчицу и молитвенницу. При этом ей свойственны черты, которые превосходят то, что было присуще положению женщины в Средневековье. Женщине не разрешалось рукоположение в священный сан, она не допускалась к службе в алтаре. Ей также запрещалось говорить на собрании общины в соответствии с указанием апостола Павла. Он недвусмысленно выразил свою точку зрения: женщина является совратительницей мужчин.

Даже священнический сан дьякониссы, введенный в 3 в., в период Средневековья все больше и больше приходил в упадок. Женщины не могли исполнять судейских обязанностей, а также не имели права занимать должностей в городской и феодальной администрации. Свидетельство женщины перед судом считалось неполноценным. Несмотря на ущемление прав в общественной и церковной жизни, женщинам все-таки было разрешено выполнять определенные функции в религиозной жизни.

Дар пророчества, например, признавался как особая сила духа также и у женщин. Он объяснялся не авторитетом священнического сана, а рассматривался как личный дар Божий. Интересно, что знаменитые мистики Средневековья Хильдегард фон Бинген и Елизавета фон Шенау в кругу своих приверженцев ценились прежде всего как пророчицы.

С этой точки зрения, царица Савская являет собой прообраз пророчицы. Ее пророческое знание возвышает ее над знанием мужчин, которые соприкоснулись с райским деревом. И не только это — она подчеркнуто представлена как «поклонница» дерева креста и жизни. Из благоговения перед священным деревом креста она отказывается ступить ногой на мост и переходит вброд воды Кедрона. В легенде об обнаружении креста речь о молящихся вообще не идет. К примеру, Сиф скорее, изумлен, приведен в замешательство и испуган тем, что видит в райском саду; Адам радуется и готов к смерти. Моисей и Давид теряют сознание, а архитекторы храма злятся на «неподходящий» строительный материал. Только царица Савская молится будущему кресту.

Это показательно, так как статус молящейся давал в средние века женщинам существенное повышение в ранге. В системе ценностей той эпохи молящиеся обладали наивысшим рангом. Тот, кто посвятил свою жизнь молитве и жил в монастырях или даже отшельником, вел совершеннейший образ существования. Монахиня была «Христовой невестой» и носила кольцо мистического обручения со Спасителем. В молящейся царице Савской отражается глубокое уважение к молящейся женщине вообще.

Содержание ее пророчества и предмет ее поклонения тоже нельзя не учитывать. Они являются разновидностью набожности, которая имела место в Средневековье, особенно позднем. Имеется в виду культ Страстей Христовых, захватывающая история которого еще не написана.

Раннее Средневековье ориентировалось прежде всего на победоносного, могущественного Христа. До 6 в. ни разу и не пытались изобразить тело Иисуса на кресте. Крест слишком тесно был связан с унижением и позором. И даже на более поздних изображениях распятия Христос повсюду появляется как победоносный триумфатор, а не как подвергнутый пыткам и страданиям человек. Крест и распятие Иисуса представлялись озаренными блеском благодати. Церковь в своей божественной литургии говорила соответственно о «passio beata» — блаженных Страстях Господних.

Факт распятия в позднем Средневековье воспринимался более реалистически. Причиной этому были новые религиозные движения, которые возникли наряду с официальной церковью. Культ Страстей характеризует прежде всего монашеский орден цистерцианцев 12 в., что нашло свое выражение в страстных проповедях Бернара Клервоского. Но глубочайшее развитие культа Страстей принадлежит францисканцам. Век спустя они развили активную деятельность как нищенствующие, странствующие монахи, несущие свое слово повсюду.

Святого Франциска не интересовали ученые теологические умозаключения, для него основным было прославление Христа и следование Евангелию. Абсолютная нищета и проповедь в странствии делали его живым укором официальной церкви, которая заботилась о власти и блеске, а не о мученическом кресте Иисуса. Франциск так углубился в таинство жизни Христа, что ему первому выпала на долю благодать стигматизации. Страстное чувство и задушевность, исходящие от его произведений, имели неожиданные последствия. Францисканская проповедь креста упала на благодатную почву, особенно в городах, значение которых сильно возросло со времени крестовых походов. Глубокая потребность услышать слово Господне, лично приобщиться к божественному опыту и простому наследию Иисуса нашли свое выражение во францисканской проповеди креста.

Наряду с францисканцами появились глубоко религиозные женщины, исповедующие культ креста. В период позднего Средневековья широко распространилось религиозное женское движение, вызывающее недоверие со стороны церкви. Оно объединило в себе черты сильной эмоциональной и мистической углубленности. Первоначально основанные дворянами, женские монастыри открыли двери и для представительниц буржуазных слоев, где непрерывно возрастала потребность в любви к Богу и аскезе. Но прежде всего страстную религиозность женщин вдохновляло «преемство бедного и нагого Христа».

Религиозные женские общины примкнули в первую очередь к францисканцам и доминиканцам, которые контролировали новые религиозные движения. К примеру, святая Клара была вырвана из «злого мира еще Франциском Ассизским. Орден кларисс быстро объединил большую часть неорганизованных религиозных движений в Италии. В Германии женщины попали преимущественно под контроль доминиканцев, которые первоначально занимались борьбой с еретиками. Неорганизованные женские общины постоянно находились под подозрением в лжеучении.

Особенно это относилось к бегинкам. Движение бегинок из Люттиха распространилось особенно на Нижнем Рейне. Сначала не объединенные, бегинки жили в общинных домах. Наряду с глубокими религиозными чувствами существенной причиной для образования домов бегинок послужили экономические и социальные затруднения незамужних и безработных горожанок. При поступлении в общинный дом они не должны были приносить никакого приданого.

В кругах этих религиозных новообразований приобрели влияние новые идеи и образцы для подражания. Проповедническая деятельность и бедность, любовь к Богу, мистика Христовой невесты, идеология смирения и практического следования заповедям Иисуса были основными чертами религиозности, которая противопоставляла себя схоластической теологии официальной церкви с ее пышностью, богатством и стремлением к власти.

Theologia crucis развивалась против theologia gloriae — крест против величия. Само собой разумеется, что в этой страстной религиозности трагедия распятия занимала особое место. Хотя легенда об обнаружении креста своими корнями восходит к 4 в., она получила огромную популярность только в возникшем на энтузиазме «самодеятельном» движении позднего Средневековья. История об обнаружении креста рассказывалась не только в духовной литературе, но и разыгрывалась в духовных спектаклях.

Царица Савская далеко не с самого начала появилась в легенде об обнаружении креста. Первый раз она письменно засвидетельствована в 12 в. у Готфрида фон Витербо и Петра Коместора. У парижского университетского профессора Жана Белета во всех подробностях представлен образ пророчествующей и поклоняющейся кресту царицы Савской: она подходит к Кедрону, не смеет ступить на дерево будущего креста, переходит реку вброд, чтобы пройти к Соломону. Позднее появление царицы в этой легенде явно связано с возникшими религиозными движениями.

В пользу этого говорит то, что живописный образ предсказывающей крест царицы Савской появляется именно в этом кругу. Самое древнее изображение поклоняющейся кресту царицы Савской находится в алтарной части собора Санта-Кроче во Флоренции. Создано оно Аньоло Гадди в 1390 г. Эта церковь является самой большой из известных францисканских храмов. Мы знаем, что легенда о кресте была особенно популярна во францисканских религиозных кругах, отсюда и преклоненная перед крестом царица Савская. Поклонение святому кресту включено в художественную композицию, которая начинается со смерти Адама и завершается портретом императора Восточной Римской империи Гераклия. Царица Савская включена в широкую историческую панораму от начала человечества (Адам) и до событий политической мировой истории. Именно Гераклий не только остановил вторгшихся с Востока персов, но и отбросил их назад после победы у Ниневии (627 г.).

Но Гадди рисует Гераклия не из-за его исторического значения, а потому что он теснейшим образом связан с историей святого креста. При взятии Иерусалима персы забрали драгоценную реликвию, святой крест (614 г.), но Гераклий заставил их вернуть его. В 629 г. произошло повторное воздвижение святого креста в Иерусалиме. С тех пор поклонение кресту получило небывалый размах.

Но какой атмосферой окружена царица Савская на картине Гадди! Перед нами мрачный ландшафт, темный лес покрывает крутую гористую местность. Только Кедрон пробивает путь через горные массивы Мрачный ландшафт должен нас пугать, так как событие страстной пятницы, тоже изображенное Гадди, бросает зловещую тень также и на поклонение царицы.

Но саму царицу Гадди изображает по-другому. Ее свита, особенно четыре придворные дамы, облаченные в дорогие одежды, напоминают об экзотических далях. За ними виднеются факельщик и раб, последний гордо ведет взнузданных лошадей. На другом берегу Кедрона, по приказу Соломона, зарыто дерево, из которого будет изготовлен крест. То самое, которое не дало использовать себя при строительстве храма. И царица в дорогих одеждах и короне величественно опускается на колени, чтобы поклониться дереву креста.

Волшебство восточных далей не исчезло, несмотря на тень Голгофы. Нет ничего удивительного, что портрет царицы, изображенной Гадди, стал образцом для других художников.

Необычайно красивое изображение поклоняющейся кресту царицы савской находится на алтарной фреске церкви святого Франциска в Ареццо. Заказанное дворянской семьей Баччи в 1452 г., это грандиозное произведение было завершено в 1459 г. Художнику Пьеро делла Франческа удалось создать композицию, которая является апогеем раннего Возрождения в Италии. Как и у Гадди, цикл картин начинается смертью Адама. Но в отличие от него заканчивается победой Константина на Мульвийском мосту. Легендарный сюжет закапывания креста нарисован на отдельной фреске.

Ландшафт и архитектура дополняют друг друга в монументальной картине, посвященной царице Савской. Дерево креста с молитвенно преклонившей колена царицей находится точно на срезе открытого природного ландшафта и иерусалимского дворца. Оно отделяет часть ландшафта с группой рассредоточенных на его фоне фигур и придает до сих пор невиданный вес свободному пространству.

Полной противоположностью является замкнутая архитектура дворца, перед которым Соломон со свитой, состоящей из мужчин, встречает свою гостью, окруженную женщинами. Сцена поклонения кресту происходит под открытым небом. Холодный голубой цвет одежд и прозрачное моделирование лиц делают отрешенными поклоняющуюся царицу и ее свиту, но выдержанный в теплых коричневых тонах ландшафт возвращает картине земное звучание.

Открытый ландшафт с его легко и свободно очерченными склонами контрастирует со статичным расположением фигур свиты. В центре картины мы видим райское дерево креста. Сама царица Савская изображена в профиль — совершенный символ ре--лигиозной благоговейной углубленности. Соломон изображен перед монументальным дворцовым зданием с властной солидностью и почти фронтально, что контрастирует здесь тоже с нарисованной в профиль царицей, которая теперь в светло-сером одеянии выглядит невесомой — символ средневековой религиозной отрешенности. Соломон же кажется самоуверенным монархом эпохи Возраждения, и возникает ощущение, что столкнулись два мира.

Множество других циклов фресок свидетельствуют о большой популярности легенды, например, фрески 1410 г. Ченни ди Франческо в часовне общества Креста в Вольтерре. С течением времени царица все больше теряет смиренность своей позы. Вырванная из благочестивой ситуации поклонения, она появляется на картине в церкви Сан-Альвизо в Венеции. Там устремляются навстречу друг другу царь Соломон и царица Савская, оба с не по-царски обнаженными головами. Главной темой являются два лебедя, которые плывут навстречу друг другу под мостом, сделанным из дерева креста. Мотив культа Страстей здесь полностью отсутствует, осталась встреча двух персонажей, она состоялась не под крестом.

В Германии такого не случилось. Йорг Штюрлин, например, изображает царицу с доской для будущего креста в алтарной части Ульмского кафедрального собора.

По-иному изображается поклоняющаяся царица Савская на севере Европы. Там она не появляется на широкоформатных церковных фресках, а входит наряду с другими изображениями в народное искусство. В «Geschiedenis van het heylighe Gruys», голландской иллюстрированной легенде 1483 г., она появляется на гравюрах на дереве. Соответственно, ее облик грубее, чем на элегантных фресках. Но какое доказательство популярности этой легенды и царицы, если она появляется в предназначенном для широкого употребления молитвеннике!

В полном объеме легенда об обнаружении креста излагается в нижненемецкой стихотворной хронике. Первая картина показывает, как мертвому Адаму кладутся под язык три яблочных зернышка с райского древа. Вырастают три дерева (картина 2-я), которые позже будут употреблены для строительства моста. Царица не смеет ступить на мост и вброд переходит воды Кедрона (картина 3-я). Она порицает Соломона за то, что он использовал для мостового покрытия райское древо, на котором однажды будет распят Иисус (картина 4-я). Поклоняющаяся царица Савская превратилась, пожалуй, в поучающую.

Редкое свидетельство популярности легенды находится в церкви святой Варвары в богемском городе Куттенберге. С царским величием увенчанная короной царица переходит Кедрон; молодой Соломон ждет ее на другом берегу. Служанка держит шлейф царского одеяния. В картине почти не улавливается религиозного подтекста. Райское дерево для креста, центр и объект легенды, попало на задний план. В полном несоответствии с легендой по мосту идут слуги, по нему топают ноги ничтожного раба. Доминирующей фигурой картины является царица Савская, она почти заслоняет «древо жизни». Она больше не пророчествует и ничему не поклоняется. Легенда о находке креста служит для показа царицы, а не для почитания святыни.

В легенде царица Савская обретает значение, выше которого почти ничего не было в средние века. Прорицательница, поклоняющаяся кресту, она получила новую роль по сравнению со своим воплощением приносящей души, церкви народов, невесты Христа и подносящей чашу. Мы поставили во взаимосвязь ее значение в истории об обнаружении креста с возникшими в Средневековье религиозными движениями, в которых по-новому воспринималась также и роль женщины. Мы обнаружили, что легенда пользовалась большой популярностью во францисканских кругах и глубоко проникла в повседневную религиозную жизнь. Это нашло свое выражение в часословах и легендах о святых. То, что эта роль царицы Савской в легенде о находке креста могла закрепиться только в 13 в., мы объяснили растущим значением культа Страстей, приверженцами которого были женщины.

Но этими ответами мы исчерпывающе еще не объяснили судьбу царицы Савской в христианском мире. Ведь до сих пор не был учтен важный момент, который способствовал популяризации легенды и роли царицы. Речь идет о религиозной атмосфере эпохи поздних крестовых походов, когда легенда о кресте получила особенно широкое распространение. Царица Савская могла считаться прототипом мирного крестоносца. Как когда-то совершившей паломничество к кресту в Иерусалим, теперь ей подражали пилигримы. Вдобавок можно было противопоставить этот образ исламу, где царица Савская (царица Билкис) достигла высоких почестей как достойная сторона.

Едва ли можно переоценить завораживающую силу воздействия крестовых походов на умы средневековых людей. Даже Франциск, воспевающий птиц и рыб, в юные годы приложил все усилия, чтобы участвовать в первом крестовом походе. То же самое относится и к святой Кларе, основательнице францисканского ордена кларисс. Наконец, можно назвать многочисленные братства Святого Креста. Они возникли в неспокойное время крестовых походов, часто вели паломническую жизнь, строили и обслуживали больницы для пилигримов и играли немаловажную роль в церковной заботе о бедных. Поэтому нет ничего удивительного, что портреты царицы Савской находились не только во францисканских церквях, но были очень популярны в подобных братствах.

История Святого Креста Нидерландская гравюра на дереве. 1483 г.

Картина 1.

Картина 2.

Картина 3.

Картина 4.

Таким образом, нельзя объяснять популярность царицы Савской только мистической углубленностью культа Страстей. Причиной ее известности и широкого распространения в эту эпоху были также интенсивные проповеди крестовых походов, воинственность менталитета и полемическое создание биографии, противоположной биографии «благочестивой Билкис».

Однако царица Савская никогда не появлялась в контексте воинственно-фанатического настроения крестовых походов. Только сообщения паломников позднего Средневековья упоминают ее как провозвестницу и поклонницу креста. Такие пилигримы как Иоганн Полонер (1422 г.) и Мартин Кетцель (1476 г.) уже не были представителями воинствующего духа крестовых походов. Они мирно отправились в Святой Город, пришли к реке Кедрон и вспомнили историю царицы Савской, которая из благоговения к кресту перешла реку вброд. После того как в 1291 г. город Акка окончательно попал в руки мусульман, христианским пилигримам не оставалось ничего другого кроме как отдать предпочтение мирному паломничеству.

Глава 17 ЯСНОВИДЯЩАЯ СИВИЛЛА

Взгляд на восточнохристианский мир дает нам возможность показать еще одну интересную грань образа царицы Савской. Ведь до сих пор не выяснено, откуда взялся ее пророческий дар. Там, где царица Савская появляется как прорицательница, она всегда связана с легендой об обнаружении креста. Однако были и другие сюжетные ответвления, которые показывают царицу как предсказательницу.

Ответ на этот вопрос уводит нас в область, где переплелись греческие традиции, христианская религия и исламская фантазия. В первый раз царица Савская появляется с пророческим даром в византийском культурном пространстве. Ей приписывались пророческие способности, потому что она — и в этом состоит интересное новшество — была отождествлена с греко-римской Сивиллой.

Византийский хронист Георгий Монахос, который жил при императоре Восточной Римской империи Михаиле (842–867 гг.), был первым, кто ввел библейскую царицу Савскую в сивиллин мир грекоримской античности. Он совершенно ясно говорит о царице Сабе: «Саба, таким образом, ее имя — «которая звалась греками Сивиллой…» И эта Сивилла, славящаяся своей мудростью и знаниями, отправилась в Иерусалим, чтобы испытать Соломона загадками. Она представила ему — мы уже знаем эту загадку — переодетых мальчиков и девочек, пол которых должен был угадать Соломон. Вслед за Георгием Монахосом почти теми же словами говорят о царице как о Сивилле Георгий Кедрен ив 12 в. Михаил Гликас.

Кем были Сивиллы, к которым причислили царицу Савскую, в византийском культурном пространстве? Пра-Сивилла, несомненно, происходит с Востока и первый раз появляется в греческих колониях Малой Азии. Одержимая божественным вдохновением, пра-Сивилла в религиозном экстазе предрекает катастрофы и несчастья. Первоначально не связанная ни с каким храмом, свободная и не подверженная жреческому контролю, она предрекает падение Трои и разрушение Карфагена. Эта пра-Сивилла оказалась родоначальницей множества отдельных прорицательниц, которые предвещали беды по всему Средиземноморью. Позднеантичный писатель Варрон насчитывал десять Сивилл. Самая древняя жила в гроте над ручьем в малоазийских Эритреях недалеко от Смирны. Жители соседнего города тоже заявили претензию на то, чтобы быть родиной Сивиллы. В 1891 г. в гроте в Эритреях была обнаружена табличка с надписью:

«Я — Сивилла, ясновидящая служанка Феба, дочь речной нимфы, мой родной город — Эритреи, мой смертный отец — Теодорос. Местом моего рождения был Киссот, где я сразу же после рождения давала предсказания смертным. Здесь, сидя на скале, я сообщала людям о грядущих бедах. В течение жизни три раза по триста лет непорочной девой я странствовала по всей земле».

Эта надпись заслуживает внимания. Смертный отец и речная нимфа, стало быть, демоническая мать. Но это же сказано и о царице Савской в арабских сказаниях!

Настораживает также близость к воде. Ведь в исламской и еврейской легендах царица Савская переходила через покрытый стеклом ручей. В христианской легенде она перешла через Кедрон: не кажется случайностью, что пророческие способности Сивиллы, а также царицы Савской связаны с текущей, неуловимой водой.

Сивиллы из Малой Азии триумфальным шествием направились в Рим. Культовая легенда утверждает, что Сивилла пришла из Эритрей в римские Кумы в возрасте ста шести лет. Свои предсказания она записывала на пальмовых листьях, которые утром разносились ветром по всем направлениям. С течением времени возникло знаменитое Кумское собрание предсказаний, которое было приобретено римским цезарем Тарквинием Гордым.

С тех пор «Сивиллины книги» хранились в подземном помещении Капитолия в Риме, и к ним обращались за советом в критические для государства времена: при страшных происшествиях, политических потрясениях и важных «предзнаменованиях». И так длилось до христианских времен, даже отцы церкви старались привлечь Сивилл на службу церкви. Это было очень просто, ведь многие из сивиллиных предсказаний указывали на Иисуса Христа.

По примеру ветхозаветных пророков число Сивилл увеличилось с десяти до двенадцати. Сохранившиеся языческие, еврейские и христианские пророчества в 6 в. были собраны воедино и оставались в силе как сивиллины прорицания в течение всего средневековья. Эти прорицания были собраны и расшифрованы в Византии, то есть там, где царица Савская удостоилась чести быть причисленной к Сивиллам. В 13 в. она даже считалась тринадцатой Сивиллой, повышение в ранге подтверждает ее избранное положение христианской пророчицы.

Некоторые толкователи предполагают, что причиной отождествления с «мудрой» Сивиллой была просто мудрость царицы. Но это кажется несколько упрощенным. Обращает на себя внимание имя одной халдейской и иудейской Сивиллы, которую античный географ и историк Павсаний называет Саббе. Эта Сивилла якобы появилась у иудеев в Палестине. Некоторые же слили ее воедино с вавилонской, персидской и египетской Сивиллой. Как было бы легко иудейскую Сивиллу по имени Саббе отождествить с царицей Савской! Однако историк Суидас называет Саббе Павсанией Самбефе и дает этому объяснение: он причисляет иудейскую Сивиллу к потомкам Ноя. В так называемых «Скрижалях народов» наряду с внуком по имени Саба появляется некий Сабефа. Сивилла из Сабы по имени Самбефе — так, вероятно, прочел Суидас и связал это с внучкой Ноя. Кто не подумал бы о царице Савской, увидев имя Саба/Самбефе?

Сивиллы были языческими предсказательницами, окруженными харизматической аурой и не легитимированными ни церковью, ни государством. От того, что именно эти «свободные» Сивиллы были отождествлены с царицей Савской, прямо-таки захватывает дух. Однако Сивиллы получили официальный статус в Риме, поскольку были включены в государственный институт оракулов.

Христианская церковь тоже не делала попыток как-то сдерживать Сивилл и препятствовать их неистовым пророчествам. Византийские хронисты, которые первыми заговорили о царице Савской как о пророчице, ограничились только отождествлением царицы и Сивиллы. Они опасались скомпрометировать царицу, окружив ее языческими кликушескими предсказаниями. Христианский паломник Эрнуль, описавший в 1231 г. свое паломничество в Иерусалим, тоже лаконично сообщает о «царице по имени Сивилла».

В чем состояло сивиллино пророчество царицы, не мог сказать ни один из вышеназванных свидетелей. И вот тут-то пригодилась легенда об обнаружении креста. Она связала предсказание царицы Савской с христианской вестью о райском древе, из которого был сделан крест. Языческая Сивилла стала христианской провозвестницей креста. Но это явная натяжка! В 6-й «Сивиллиной книге» находятся знаменитые слова, вложенные в уста Сивиллы, которые явно указывают на крест:

«О благословенное древо, на котором был распят Бог, не земля тебя будет носить, но будешь ты смотреть в широкое небо, когда однажды воссияет новый огненный лик Бога».

Было просто отнести это изречение к предсказанию царицы. Включение пророчествующей царицы Савской в легенду об обнаружении креста произошло только в западнохристианской церкви. Византийские историографы говорили только о царице Сивилле, однако у них отсутствует связь с предсказывающей крест царицей Савской.

С превращением языческой Сивиллы в царицу Савскую меняется также характер сивиллиных пророчеств. В античности Сивиллы предвещали беды и катастрофы. Пророчествующая царица не ограничивается предсказанием несчастий.

В предсказании креста царицы Савской сливаются воедино беда и благо, жизнь и смерть. Крест Христа, в котором таится смерть, — это не беда и катастрофа, а залог жизни и спасения.

Пророчествующая царица Савская получила распространение прежде всего в немецких текстах. Приблизительно в 1275 г. один немецкий поэт, предположительно Генрих фон Фрайберг, пишет «Легенду о Святом Кресте», в которой речь идет не о царице Савской, а о царице Сивилле:

Долгое время лежало бревно Как мост через тот ручей, Пока через много лет Восточная царица Сивилла не пришла на пути К властелину Иерусалима, Чтобы научиться его мудрости, Которая прославилась в далеких странах. И вот подошла она К воротам Иерусалима. Но прежде чем войти в ворота, Она заметила святой ствол. И склонилась царица, Молясь, упала на колени, И приподняла подол платья Босой ногой. Тогда, исполненная благодати, она Сказала, смиренно склонив голову И обратив слова к себе самой: Знак Суда Открылся моему взору: Все на земле будут Купаться в своем поту. И когда она с царем многое Обсудила и цели путешествия достигла, Она попрощалась и отправилась Назад, на родину.

Но в Германии не остановились только на связи царицы Савской с ясновидящей Сивиллой и их обеих — с легендой об обнаружении креста. Наконец, и в немецкие предания проник будоражащий фантазию и отталкивающий сюжет из восточных легенд об уродстве ноги.

Именно из франконско-баварского культурного ареала мы получили сведения о ясновидящей царице Савской с гусиной лапой. Вернемся еще раз к указанию, которое дает нам древнейший текст. Оно находится в «De imagine mundi» («Об образе мира»), среди анонимной рукописи, которую пересказал еще в конце 12 в. Гонорий Аугсбургский. Саба понималась как собственное имя царицы, и Гонорий сообщает, что царица была эфиопкой Сивиллой с гусиной лапой. Когда она дошла до Кедрона и намеревалась пройти по деревянному мосту, она в мостовом покрытии узнала дерево, из которого будет сделан крест Иисуса. Она не осмелилась идти по мосту и перешла ручей вброд. И что же происходит? Чудесным образом ее гусиная лапа превращается в неповрежденную человеческую ногу.

Но Гонорий сообщает еще об одном странном обстоятельстве. Он приписал царице Савской не только гусиную лапу, но и упоминает о ее «сверкающих как звезды глазах». Как могло случиться, что у царицы глаза сверкают как звезды? Здесь нужно вспомнить знаменитые слова языческой Сивиллы, где она предсказывает крест. Крест появится когда «воссияет новый огненный лик Бога», так сказано в 6-й «Сивиллиной книге». Следовательно, обе — и языческая Сивилла и царица Савская — являются провозвестницами креста Иисуса. Сивилла узрела распятие в сиянии божественного лика, у царицы Савской глаза сверкают как звезды — отражение несравненного знания.

Легенда о Сивилле с гусиной лапой из Сабы пользовалась, как видно, большой популярностью. Во всяком случае, она была известна паломникам. Например, Мартин Кетцель из Аугсбурга, который в 1476 г. совершил паломничество в Иерусалим, в своих путевых заметках пишет следующее:

«Там через ручей Кедрон был проложен мост, из него был сделан Святой Крест, на котором умер Господь наш Иисус Христос. Когда Сивилла во времена Соломона это предугадала и не пожелала по нему пройти, а пошла через ручей вброд, ее гусиная лапа стала человеческой ногой».

В Нюрнберге Сивилла с гусиной лапой из Сабы попала даже в учебник для художников. В архивах 15 в. находятся правила, как нужно рисовать легенду о дереве для креста.

В «Шедельской мировой хронике» 1493 г. гравюре на дереве изображает царицу рядом с Соломоном явно как Сивиллу. Текст, расположенный рядом, гласит:

«Когда до царицы Савской дошли слухи о славе Соломона, она отправилась с конца земли послушать его мудрость. И он рассказал ей обо всем, что она спросила. Увидев его дом и челядь, услышав его мудрость, она все это похвалила, и они обменялись многочисленными подарками. Соломон сделал трон с шестью ступеньками, чтобы все люди на земле видели его лик. Так как Саба была прорицательницей, ее называли Сивиллой. Тогда она и предсказала Святой Крест и разрушение Иерусалима» (лист 47й).

В этом тексте обращает на себя внимание то, что царица Савская зовется Сивиллой, но пресловутой истории с гусиной лапой не упоминается. Здесь она появляется не только как Сивилла креста, но и как провозвестница крушения Иерусалима. Эта сюжетная линия до сих пор еще не встречалась.

Хроника перечисляет сыновей Давида и дает их портреты: у него (Давида) в Иерусалиме родились сыновья Салма, Саба, Натан, Соломон от Берсабы, свободной женщины. Библия же говорит только о Соломоне, который родился от Вирсавии. То, что. нас озадачивает, так это наличие брата Соломона по имени Саба, который в Библии нигде не засвидетельствован. Мы не можем его связать с царицей Савской.

Совершенно невероятную историю содержит датская легенда 17 в. Она получила широкое распространение и пользовалась большой популярностью. Легенда в некоторых деталях и особенно в последовательности событий отклоняется от истории обнаружения креста, однако заслуживает внимания из-за народного колорита:

«Во времена Христа жила одна женщина, которую звали Сивилла. Она часто следовала за Христом, была у его креста, когда он умирал, и прожила много лет, после того как он был распят. Но она совершила большой грех, не известно какой, и в наказание нога ее стала гусиной лапой. Крест Христа, после того как он был с него снят, положили как мостик через реку. Однажды туда вместе с другой женщиной пришла Сивилла. Та перешла по кресту через воду, но Сивилла не осмелилась ступить на крест, на котором был распят Спаситель, она сказала, что недостойна прикоснуться к нему. Поэтому она вдоль мостика перешла реку вброд, но когда дошла до другого берега, произошло чудо: ее гусиная лапа стала красивой человеческой ногой. Это случилось потому, что она смирилась перед Господом».

В датской легенде царица становится Сивиллой с гусиной лапой, но она больше не является пророчицей, так как ее встреча с крестом происходит после распятия.

Воистину фантастический масштаб приобретает фигура царицы Савской в народной книге «О сивиллином пророчестве». Древнейшая немецкая рифмованная версия относится к 1321 г… Версия в прозе имела поразительный успех и популярность вплоть до 17 в. И не без оснований! Царица Савская не ограничивается предсказанием креста и поклонением ему. И исцеление гусиной лапы вряд ли могло послужить причиной для продолжительной популярности этой книги. Первая часть, разумеется, содержит повторение легенды об обнаружении креста. Пророчество начинается от сотворения мира, продолжается историей о райской ветви, которая была принесена умирающему Адаму. Она расцвела на его могиле, использовалась при строительстве храма Соломона, но не подошла, была «отвергнута» и стала частью мостового покрытия. Это все нам известно, как и история о царице, не посмевшей ступить на дерево креста при переходе через Кедрон.

Новшеством является то, что царица делает пророчества, которые выходят далеко за рамки предсказания креста. В особенности (и это вызвало успех книги) она прозревает будущее и предсказывает судьбу немецких королей и императоров, причем на манер Сивилл она называет только начальные буквы их имен: Сивилла креста стала политической Сивиллой. Возрождаются надежды и страхи неспокойной эпохи, предсказывается апокалиптический век Видения гибели и конца света, религиозные и политические пророчества тесно переплетаются друг с другом. Об одном из пророчеств мы узнаем из рукописи 15 в., где говорится, что «царица Сивилла» прибывает в Рим и там произносит охватывающее весь мир пророчество о восьми солнцах. Каждое солнце представляет век, начиная с эпохи Августа и рождения младенца Христа. Перед нами предстает страшная эпоха после падения Гогенштауфенов, а также смут 14 в. Борьба за власть между Людвигом Баварским и Фридрихом Австрийским особенно возбуждала фантазию предсказательницы. «Осень Средневековья» описывается в апокалиптических красках. К ужасам войн добавляются чума и голод.

Но предвещается также и золотой век, возвращение всемирной монархии Гогенштауфенов, на стороне которой стоят император Фридрих Барбаросса и Фридрих II, король Сицилии. Впрочем, кажется, что Сивилла считает обоих монархов одним лицом. Апогеем предсказания является установление всемирной монархии в Иерусалиме, когда император в ожидании конца света передает свою корону в руки Иисуса.

«Потом появится царь с величественной фигурой, благородной внешностью и красивым лицом. В те дни появятся большие богатства, и земля будет в изобилии давать свои плоды, так что бочка пшеницы и кувшин вина будут продаваться за один денарий. Этот царь будет самым могущественным и будет властвовать над всеми царствами: над языческими, христианскими и еврейскими. И он призовет язычников к крещению и разрушит всех идолов… И тогда он придет в Иерусалим и вернет свою царскую власть Богу христиан, Отцу и Его Сыну Иисусу Христу и откажется от нее…»

Каким бы блистательным в конце ни оказалось пророчество царицы Савской об императорах, оно еще раз, но слишком поздно, воскрешает исчезающий мир императорского Средневековья. Предсказательнице Сивилле вложено в уста то, что в 14 в. уже давно стало недосягаемой, обращенной в прошлое утопией.

Императорская власть Гогенштауфенов давно рухнула — как минимум когда голова последнего Гогенштауфена — Конрадина — скатилась в песок (1268 г.). Больше не существовало государств-кре-стоносцев. И даже надежная поддержка папства прекратилась с тех пор, как папы и антипапы в Авиньоне воевали друг с другом. В Германской империи наступило тревожное время междоусобных войн. Соперничествующие владетельные князья оспаривали право на господство, отсутствовала центральная власть, было неизбежным развитие суверенных государств. Само собой разумеется, люди надеялись на усмирение страны, страстно желали вечного мира. Они мечтали об императорской власти, которая восстановила бы единство.

То, что предсказала на будущее царица Савская, было мечтой о золотом прошлом. Флюиды предсказания креста улетучились перед лицом таких политических пророчеств. Кажется весьма многозначительным, что царица Савская была произведена в ранг тринадцатой Сивиллы. Означает ли это число счастье или несчастье, мы оставляем на усмотрение читателя.

Если мы еще раз окинем взором христиански окрашенную «биографию» царицы Савской, то перед нами возникает многоплановый образ. Сначала почти незаметная, никогда вообще не считавшаяся историческим лицом, она приобретает индивидуальные черты только в связи с Христом. Как приносящая души она была включена в историю Христа. Как церковь язычников она была зримо повышена в своем значении. Как невеста Христа она приобрела особую красоту в сосредоточенной на внутренних, переживаниях любовной мистике. Изображалась ли она как подносящая чашу или возвышалась портальной фигурой в натуральную величину, апогея своей «карьеры» она достигла как предсказательница креста в легенде о его обнаружении.

Ее значение расширилось благодаря отождествлению с ясновидящей Сивиллой. Царица Савская, провозвестница креста, все больше и больше превращается в политическую Сивиллу, которая воскрешает мирное царство исчезнувшей, закатившейся императорской власти. То, что представляется как предсказания на будущее, отражает исторически обусловленные мечты. Словами проповеди выражаются нужда и несчастья, отягощавшие средневекового человека.

Царица Савская, когда-то отправившаяся к Соломону, стала свидетельницей ухода Средневековья с его формами жизни. Этой последней остановкой закончился средневековый жизненный путь царицы Савской, но ее жизненная сила была еще не исчерпана. Закончились только перевоплощения царицы.

Глава 18 ЦЕНТР ПРИДВОРНОГО ВЕЛИКОЛЕПИЯ

Средневековая царица Савская спешила навстречу драматической судьбе: от прино сящей души до провозвестницы несчастий, катастроф, а также политических утопий. Крах политического пророчества, касающегося императоров, в другое время погрузил бы царицу в пропасть забвения. Но она снова возродилась в эпоху Возраждения и барокко и в связи с тем, что не имело ничего общего с духом Средневековья.

Ренессанс и барокко в отдельных европейских странах развивались по-разному, и в соответствии с этим образ царицы Савской был многоликим. В Италии господство бесчисленных владетельных князей существовало с усилившимся влиянием католической церкви, тогда как во Франции королевская власть находилась с ней в напряженных отношениях. Германия же, расколотая Реформацией, была сильно ослаблена Тридцатилетней войной (1618–1648). Власть императора была существенно урезана, следствием этого было разделение власти между многочисленными удельными князьями.

Повсюду, и в Англии тоже, возникли светские притязания на власть, выражавшиеся разными способами. Так, провозглашалась богоизбранность светского монарха. Теория и практика абсолютной монархии нашла всеобщее одобрение и наложила отпечаток на всю эпоху. Даже в Италии развилось особое понимание власти и ее обладателя, теоретические основы для которого заложил флорентийский ученый Никколо Макиавелли. Во Франции, и особенно в Англии, установился политический примат короля над Церковью, хотя католическая Церковь оказывала упорное сопротивление. Наконец, в католической Италии сами папы мнили себя абсолютными монархами, причем роскошь и великолепие им были дороже, чем следование заветам Христа.

Во всех этих событиях играла роль также и царица Савская, правда, не как смиренная провозвестница креста или Христова невеста, а как представительница придворной жизни. Она призвана была служить воплощением абсолютного монарха, и, таким образом, стала немаловажной фигурой праздничного придворного спектакля. Во дворцах разыгрывался целый церемониал с монументальными лестницами, сооруженными единственно для того, чтобы увековечить момент пышного королевского приема. Это настроение передалось и церковному искусству, и образ царицы Савской приобрел невиданную актуальность.

Этому сопутствовали показательные события. Например, во Франции по случаю триумфальных королевских встреч разыгрывались спектакли встречи «царя и царицы». В 1485 г. в Руане состоялась встреча короля Карла VIII. Было произведено помазание короля, и Карл играл роль Соломона, помазанного когда-то своим отцом Давидом. В 1486 г. состоялся торжественный въезд новой королевы Анны Бретонской. И что же разыгрывалось? Свадьба Соломона!

Когда король Людовик обратил свои взоры на Марию Английскую, опять состоялся торжественный въезд королевы. Людовик поехал на встречу с будущей женой в Аббевиль и сопровождал ее до Парижа, куда они вошли 6 ноября 1514 г. В церкви Святой Троицы состоялся праздничный спектакль, и исполнялась сцена встречи царя Соломона и царицы Савской. Царица Савская, так гласит сообщение современника, принесла «мир, чтобы поцеловать царя, который смиренно ее поблагодарил».

Век спустя поэт Клеман Маро, ожидавший при дворе королеву Венгрии, восторженно воспел ее так: «Как Саба, мудрая и благочестивая царица, ты покинула свой народ и свой кров; ты пришла, чтобы увидеть благородную свиту французского Соломона, нашего короля…» У Клемана тоже все дело в мольбе о мире, и царица Савская была привлечена, чтобы запечатлеть мимолетный момент встречи как знак надежды на осуществление мира. При этом Маро отнюдь не был дешевым писакой и завзятым умником; его чистосердечие и откровенность приводили к конфликтам с властями предержащими.

Встреча двух монархов как символ мира была изображена еще раньше в величайшем шедевре Ренессанса. В восточном портале баптистерия во Флоренции, что напротив фасада кафедрального собора, находится выполненная Лоренцо Гиберти двустворчатая дверь, «Райские ворота». В 1401 г. был сделан заказ Гиберти на первую дверь, который была выполнена между 1403 и 1424 гг. Из-за превосходного качества работы Гиберти получил заказ на третью дверь баптистерия. Над ней он работал до 1452 г.

Наконец, шедевр был закончен. Увидев его, Микеланджело в восхищении воскликнул, что созданы «Райские ворота». Это название дверь носит до сих пор.

На десяти бронзовых рельефах изображены сцены из Ветхого Завета. Наряду с Иосифом в Египте, сценой борьбы Давида с Голиафом, есть также встреча царицы Савской. Гиберти написал к ней комментарий: «Как приходит царица Савская, чтобы посетить Соломона с его большой свитой. На ней богатые украшения, и вокруг нее много народу». Свита царицы заполняет нижнюю половину переднего плана. На служанках царицы тюрбаны, что подчеркивает их восточное происхождение. Слева стоит слуга с соколом на руке.

Пожилой Соломон и зрелая царица приветствуют друг друга на ступенях готического храма. Царица ни в чем не поставлена ниже царя. Она не стоит перед ним на коленях, не поднимается по ступеням трона царя. Они стоят на одном уровне, повернувшись друг к другу. В как бы увековеченном движении они протянули друг другу руки, и это не только символ мира и согласия, но и знак бракосочетания. Никогда ни один художник столь убедительно не выразил равноправного положения женщины в церемониале встречи.

Вероятно, Гиберти вдохновили обстоятельства. В 30-х г. Флоренция готовилась к напряженно ожидаемому Вселенскому Собору, на котором должно было обсуждаться воссоединение римско-католической и греческой Церквей. Христианство было тогда окрылено мыслью преодолеть веками длившееся разделение двух церквей. Когда в 1436 г. собрался Вселенский Собор, присутствовали римский папа, греческий патриарх, германский император Сигизмунд и император Восточной Римской империи (Византии).

Вероятно, и Гиберти обуяли надежды на мир и взаимопонимание. Встреча Соломона и царицы Савской символически отразила объединение двух церквей. Эфиопские делегаты, издавна защитники и заступники царицы Савской, сравнивали Соломона с римской церковью, а царицу они причисляли к восточной греческой церкви. Равноправие разделившихся церквей стало всемирно-историческим фоном для изображения, на котором представлено также и равноправие женщины.

Зрелости этого широко задуманного изображения мира, различных религиозных направлений, рас и обоих полов противостояла «незрелость» церкви. Не произошло примирения расколотой церкви, не удалось хотя бы символически устранить противопоставление мужчины и женщины. Но заслуга Гиберти в том, что он показал картину светлого, не отягощенного распрями будущего, к которому принадлежала и царица Савская.

Итальянский художник Аполлонио ди Джованни воссоздал сцену встречи на многочисленных свадебных ларях. Но роскошь оформления затмевает происходящее. Какое великолепие и пышность открываются нашему взору, когда мы смотрим на отдельные сцены в свите царицы. Восточная роскошь царит в нарядах, стоят углубленные в разговоры отдельные группы, карлик руководит уличным движением, обезьяна, приводя все в беспорядок, скачет на лошади в противоположном направлении.

Взгляд задерживается на отдельные сценах. Встреча монархов со свадебным пожатием рук, несмотря на центральное положение, кажется всего лишь одной из многих сцен.

Изображение на свадебной тарелке неизвестного умбрского мастера (около 1475 г.) воссоздает сравнимую с произведением Гиберти атмосферу. Но тогда как Гиберти отразил «равноправие» мужчины и женщины в личной и общественно-политической жизни, на свадебной тарелке преобладает задушевность.

Совсем иной подход демонстрирует сиенская живопись. Речь снова идет о росписи cassone, свадебного ларя. Сано ди Пьетро создал картину, которая по своей концепции осталась единственной в своем роде (около 1460 г.).

Царица вместе со свитой восседает на свадебной повозке, запряженной двумя белыми лошадьми, вторая повозка въезжает в городские ворота. Это гаремная колесница царя Соломона, где сидят его многочисленные жены. Дамы из гарема оценивающе рассматривают царицу, что является до сих пор не известной завязкой сцены встречи. Соломон при этом не играет никакой роли. Тогда как повозка царицы продвигается прямо, гаремная кажется неуправляемой: нигде не видно ни лошадей, ни подталкивающих слуг. Может быть, речь идет о столкновении царицы с дамами из гарема царя? Или же это намек на сексуально-эротическую встречу царя и царицы? Это не должно нас удивлять, пусть даже эротические фантазии художника и зрителя оживают при виде свадебного ларя, который в конце концов сделан для приданого невесты.

Другие изображения сцены посещения не достигают ни «равноправного» уровня Гиберти, ни многозначительно намекающего способа сиенских мастеров. Не считая, пожалуй, Рафаэля, который между 1517 и 1519 гг. украсил лоджии Ватикана двадцатью пятью монументальными фресками, изучаемыми с тех пор как «Библия» Рафаэля и используемыми в качестве образца для многих скульптурных изображений. На одной фреске представлена сцена посещения. Царица, кстати, черная, поднимается по ступеням трона. Царь, одетый как первосвященник, величаво наклоняется к ней. Сможет ли царица устоять перед могущественным владыкой, увенчается ли успехом ее атака на стоящего «выше» царя или в конечном итоге она подчинится? Фреска удивляет прежде всего тем, что обычно у Рафаэля, несмотря на всю монументальность, ощущается концепция картины, построенная на умеренной согласованности и гармонии. Взрывоопасное же напряжение встречи составляет резкий контраст этому, а также и библейскому толкованию.

С 1510 г. Рафаэль всецело завладел вниманйем гравера по меди Маркантонио Раймонди, который сделал гравюры с картин мастера и широко их распространил. У самого Раймонди есть гравюра, изготовленная в 1518 г., которая повторяет мотив Рафаэля о царице Савской. Царь сидит на троне со ступенями, царица со свитой приближается в страстном, стремительном порыве. Соломон кажется застигнутым врасплох темпераментной атакой царицы. Но чтобы отразить ее, недостаточно одного успокаивающего жеста царя. Он выглядит монументально на своем троне, за ним возвышаются огромные разрушенные колонны, непременные атрибуты его мудрости и власти. За ними видны советники облаченного в священнические одежды Соломона, как будто хотят в страхе спрятаться от царицы. Что же стало с мудростью Соломона? Мертвые развалины колонн и узкое неприступное тронное кресло! В состоянии ли эти «мертвые» реквизиты устоять перед энергичной царицей? Были ли материальные, не мертвые твердыни мира мужчин достаточно крепкими, чтобы выдержать стремительность поднимающейся вверх женщины? Ситуация в конечном итоге остается неразрешенной, а вместе с этим остается нерешенным вопрос, как определялись отношения мужчины и женщины.

Сцена посещения оставалась темой, привлекавшей многих крупных художников, например, Паоло Веронезе и Тинторетто (он рисовал эту сцену семь раз), а также фламандцев Скореля и Рубенса. По композиции многие картины повторяют фрески Рафаэля.

Новый и единственный в своем роде акцент сделал немецкий художник Ганс Гольбейн Младший. Царь Соломон сидит на своем круто возвышающемся троне со ступенями, он в упор смотрит на зрителя, расставил ноги, руками энергично уперся в бока, за ним высится архитектура дворца: типичный абсолютный монарх. Царица Савская, стоящая на нижней ступени трона в окружении столпившейся свиты, говорит с царем издалека. В отличие от царя, она отвернула лицо от зрителя. Никакая другая картина жестче и бескомпромисснее не отразила разницу между двумя образами.

Различие положения подчеркивается еще и надписями, на которых излагается библейская история царицы Савской. Над Соломоном написано благословение, которое когда-то произнесла царица: «Да будет благословен Господь, Бог твой, который благоволил посадить тебя на свой престол». «Свой» престол означает, что Соломон взошел на трон Господа. В библейском тексте речь идет о «престоле Израилевом». Соломон как бы возвышен до богоданного ренессансного владыки. Не забыты также его добродетели; на ступени его трона написано в качестве добавления к 3-й Книге Царств (10, 7): «Ты превзошел молву о своих добродетелях».

Картина, благодаря ее связи со временем, приобретает особое звучание. В царе Соломоне нельзя не узнать черт одного из колоритнейших монархов своего времени, английского короля Генриха VIII (1491–1547) Поэтому нет ничего удивительного, что царица Савская поставлена в подчиненное положение. Ведь Генрих VIII больше, чем кто-либо, презирал женщин. Он отверг свою первую жену Екатерину Арагонскую, обезглавил вторую и пятую жен, Анну Болейн и Екатерину Говард, объявил недействительным свой брак с Анной Клевской. Поэтому если царица Савская изображена «безликой», то тут не обошлось без определенного умысла: она могла олицетворять всех женщин, которые были лишены прав, обезглавлены и отвергнуты.

У Гольбейна отсутствует всякое осуждение и негодование, так что картина определенно не принадлежит к «просветленным» изображениям царицы Савской. Это нас не удивляет, так как Гольбейн не зря взял в руки кисть: он стремился получить должность придворного художника короля. Он ее и получил, но для царицы Савской этот успех Гольбейна означал самую низкую точку ее «карьеры».

На долю царицы Савской выпала противоречивая судьба и в других кругах, например в кругах южноамериканских гуманистов. В 1539 г. появляются иллюстрации с гравюр на дереве Матиаса Апиариуса к книге Джованни Боккаччо «De Claris mulieribus» о знаменитых женщинах. Очарование юной невесты, которое напоминает об итальянских свадебных ларях, страстное волнение, которое производило такое глубокое впечатление у Рафаэля, исчезли.

Перед нами пожилая женщина, которая стоит перед постаревшим царем. Лежащие рядом с ней на полу фолианты указывают на главное: царица убеждает как ученая спорщица, подчеркивая костлявыми пальцами то, что она излагает словами. Она представлена высохшей «ученой женщиной», лишенной всякого экзотического колорита, которая участвует в диспуте 16 в. Было ли это гуманистической интерпретацией загадок царицы, показанных теперь в виде диспута?

Во всяком случае, нет больше речи об эротических играх, о брачных намерениях и не об «увековеченной» в барочном стиле сцене встречи. Все сконцентрировано на дискуссии, из которой исчез малейший оттенок веселья и находчивости. На заднем плане пылает костер. Происходит сожжение книг — явное указание на столкновения между католиками и протестантами. Может быть, между двумя монархами происходит мрачный теологический спор? А царица Савская при этом в роли ревностной протестантки? Иллюстрация позволяет это предположить.

Но сам Боккаччо, живший в 14 в., определенно не имел ничего общего с Реформацией. Но кажется странным его заявление, что царице Савской было несвойственно «женское малодушие». Это могло побудить иллюстратора вовлечь царицу в фанатичные религиозные баталии времен Реформации. Поэтому он вольно обошелся с текстом.

У Боккаччо она является царицей, происходящей из египетского фараонского дома, правительницей Эфиопии, Аравии и Египта (в частности южноегипетского Мероэ). Из-за этого ей даже присваивается титул кандаце. Не обойдены вниманием также ее богатство и любовь к подаркам.

В искусстве Ренессанса и барокко перед нами предстал многогранный образ царицы, и везде — на фоне ее встречи с Соломоном. Но увековечение мимолетного мгновения слегка приоткрывает неразрешенную драму отношений мужчины и женщины. Мы продемонстрировали многие вариации этих отношений, решенные в духе равноправия. Но, к сожалению, довольно часто подчеркивается и подчинение женщины. И все-таки кажется, что царица Савская никогда не играла доминирующей роли. Ей явно было не под силу разорвать путы патриархального общественного порядка. Но не следует умалчивать об одном важном исключении.

Царица Савская загадывает загадки Соломону Гравюра на дереве Матиаса Апиариуса. 1539 г.

Отправимся в Испанию, в двух возвышенного благочестия драматурга Кальдерона де ла Барка, который увековечил царицу Савскую в двух драмах. Первая, появившаяся после 1660 г., — «Сивилла с Востока» — кажется перепевом всех известных нам мотивов. Владычица Индии, Эфиопии и Сабы, она распространила свое господство шире, чем когда-либо раньше. В качестве ясновидящей Сивиллы она в грандиозном завершающем видении открывает тайну креста, как мы это уже знаем из упомянутой ранее легенды. Как роскошная царица она прекрасно вписывается в барочный церемониал двора.

Ее первый выход предваряется хоровым пением:

Великая прорицательница Из великой восточной страны, Императрица Эфиопии И владычица Сабы, Вдохновленная видением свыше, Сошедшим на нее с небес, Углубилась в самосозерщние, И тайное стало явным.

Она предстает как провозвестница райского древа и даже как «философ креста» сразу же после ее выхода на сцену. Она может сказать все о «небесном древе», которое «исцеляет все страдания». Ствол, ветви, листья содержат тайны, которые можно «только увидеть, но не понять». И даже ветер, пролетающий сквозь листву, сообщает о преступлениях и спасении людей. Видения царицы записываются на пальмовых листьях. Они разносятся ветром, когда царица погружается в экстатическое беспамятство. Кто в состоянии расшифровать тайну дерева и листьев?

Хор сопровождает погруженную в глубокие размышления царицу и снова поет о небесном древе. И зловещим предзнаменованием может нам показаться то, что происходит при рубке райского древа жизни. Появляются знамения — гром, молнии и бури, когда люди пытаются срубить «потомка» райского древа жизни для строительства храма в Иерусалиме. Прекрасные листья окрашиваются кровью, «падают красными те, что были зелеными». Здесь речь идет не только о райском древе, на котором будет распят Христос во спасение людей. Показывается само «страдающее и умирающее» дерево. И об «умирающем» дереве царица возвещает не только как предсказательница святого креста, но и как защитница находящейся под угрозой природы. Кто в дереве убивает природу, тот уничтожает людей. Эта истина раскрывается в диалоге:

(Дерево падает. Раскаты грома)

Царица Савская: Разве ты не видишь, как вместе с растением. Душа, которая в нем живет, Дрожит и корчится, Как от угрожающего жеста? Кандасес: Земля, видя, как она теряет Своего прекрасного сына, Хочет открыть свое чрево, Чтобы родить страшное чудовище. Царица Савская: Когда оно склоняет высокое чело, Мир должен впасть в безумие, Миру кажется, что он сошел с ума И погрузился во мрак, Как солнце в ночи. Кандасес: Дерево, душа и жизнь твоя Плачет кровью и терпит страдания. Дерево, кто ты?

Провозвестница креста и защитница природы — уже две эти особенности делают ее гораздо выше Соломона. Но сначала кажется, что они принадлежат друг другу:

Царица Савская и Соломон Кажутся единым целым; По уму и красоте — Она божественное знамение, А он человеческое чудо По славе и мудрости, И имея славу и мудрость, Они кажутся единым целым. Она в странах Востока Держит в равновесии солнце, Как он на вершинах Юга Правит еще большим царством, Присоединяя почести к почестям, Они кажутся единым целым.

Но мы не даем себя обмануть, их единение отнюдь не однозначно, ведь царица характеризуется как «божественное знамение», тогда как о Соломоне сообщается только мирское. Пусть даже на первом плане стоит строительство храма, его право на власть и справедливость. Пусть даже все негативные качества царя Соломона — его ожесточенная борьба за трон, многоженство и идолопоклонство — по возможности затушевываются, все равно преобладает его мирской образ по сравнению с царицей, которая одна удостоена «божественной истины». И эта «божественная истина», высказанная в экстазе, снова вращается вокруг «тайны креста», величие которого пронизывает все слова царицы. Это открытое царицей знание является завуалированным центром всей драмы, оно относится к спасению и освобождению всех людей. По сравнению с этой ролью царицы значительно уменьшается величие Соломона. Разумеется, в конце Соломон тоже удостаивается открытия тайны креста, но все-таки именно царица делает «зрелым» дух Соломона.

Царица появляется как проводник и ознакомитель. Это уже было раньше, когда она вводила своими загадками в мир женского знания. Кальдерон тоже занимался загадками царицы, но только одной, уже знакомой нам загадкой о цветах. В этом виде знания Соломон изображается безупречным. Но что такое мирская загадка по сравнению с открытием божественной тайны, когда возвещается о «древе жизни»?

Кальдерон вывел на сцене еще одну, до сипе пор не упоминаемую роль царицы Савской. Она участвует в «соломоновом решении». Итак, царицу встречают два знаменитых персонажа-изгнанника из раннего периода израильского царства. Иоав, когда-то знаменитый полководец при Давиде, убил последнего восставшего сына царя Авессалома. А Симай проклял Давида и забросал его каменьями. Теперь им была обеспечена месть Соломона. Царица просит пощады для обоих. Но Соломон решает «по-соломоновски»: один из двух должен быть помилован, а один — казнен. Благодаря этому соблюдаются два принципа: справедливость и милосердие. Царица решает в пользу Иоава, который совершил убийство в состоянии помрачения, Соломон же решает в пользу Симая. Мирской ум Соломона, кажется, побеждает молящую о милости царицу. Но что это может значить по сравнению со «спасительным знанием» царицы, которому в конце концов вынужден подчиниться и Соломон? Принижением Соломона и однозначным возвышением царицы Кальдерон, этот драматург едва только зарождавшейся барочной религиозности, показывает путь царицы Савской в современность.

Так замыкается круг: величественная встреча царя и царицы на складной алтарной двери Гиберти и ее выдающаяся роль в пьесе Кальдерона являются яркими примерами значительности образа царицы Савской.

Об инсценировке совсем другого рода речь идет на картине почти неизвестного художника 17 в. Дитриха Поттгиссера. Самой значительной его картиной является портрет семьи Генриха де Гооте.

Хозяин дома одет Соломоном, а его супруга — царицей Савской. В этой костюмированной сцене, возможно, обыгрывается имя жены — Сибилла. Три мальчика и шесть девочек демонстрируют бюргерское семейное счастье, начинается семейный хоровод, в котором вряд ли уместна ясновидящая Сивилла. История посещения снизилась до уровня костюмированного спектакля; Соломон и царица служат для экзотической шутки с переодеванием.

Совсем иначе «уменьшает» значение царицы Савской одна из известнейших картин века барокко. В 1648 г. Клод Лоррен рисует «Отплытие царицы Савской».

Царица почти неузнаваема, и без названия едва ли можно угадать, что речь идет о ней. К тому же Лоррен сильно отклонился от библейского первоисточника, так как его темой является не караванный путь, а отъезд царицы в путешествие по морю. Она выходит из дворца, напоминающего венецианские здания. Сундуки и лари перевозятся в похожих на гондолы лодках. Но люди, включая царицу, уменьшены почти до размера миниатюры. Лоррен не старался передать художественными средствами сюжет картины. Отплытие царицы он использовал в качестве предлога для изображения великолепия природы: восход солнца, медленно освещающий сумерки ночи. Золотистый теплый блеск начинает обволакивать темную патину ночного пейзажа. Два монументальных здания подкрепляют это впечатление. Тогда как храм на левой стороне еще погружен в сумерки, царский дворец отражает сияние восходящего солнца.

«Царица с Востока» получила до сих пор не встречающуюся реализацию. Ее личная сущность как бы «обезличена», растворилась в лучах восходящего солнца. Царица кажется также «поглощенной» в борьбе света и тьмы, но ощущения драмы нет. В деловитой беготне наступают будни, одни фигуры окутаны сумерками, другие залиты светом. Там снуют и медлят, здороваются и прощаются, переносят поклажу на руках или тележках, начинается обывательская защищенная жизнь.

И все же легкое напряжение сквозит в этом утреннем пейзаже. По краям прочно и незыблемо стоят дворец и храм, но сундуки, лари и люди поплывут по обманчивой морской стихии, покинут безопасную гавань. Это произойдет скоро, за их спиной окажется надежный берег, а впереди — грозное бесконечное море. Спокойная жизнь — и тоска по неизведанному, мирное существование — и неизвестные дали, прочные стены — и мерцающие волны, прощание и отъезд — все погружено в восходящее царство света.

Как же произошло, что царица Савская перестает быть главным действующим лицом и растворяется в картине противоречивой жизни? Отдавшись на волю «романтической судьбы», она потеряла то, что укоренилось в легендах и закрепилось в мифах. У нее больше нет «характера». Но, создавая настроение, она приобретает особое очарование. Больше не имеют значения сковывающие традиции истолкования ее образа, царица становится предметом свободного полета фантазии.

Это кажется концом ее «биографии»: костюмированный персонаж и оживляющая фигура в живописи. Грядущая эпоха Просвещения, классицизма и революций не испытывала никакого интереса к мифу о ней. Только 19 в. снова открывает царицу, но — кого это удивит? — уже с новыми качествами.

Глава 19 ИСКУСИТЕЛЬНИЦА

Французский романист Гюстав Флобер в течение всей своей писательской жизни находился под влиянием царицы Савской. Но ее образ не окутан, как у Лоррена, сиянием света, а сгущен в черные фантасмагории. Трижды он брался за перо, чтобы литературно возродить к жизни царицу Савскую. Одним из его персонажей был святой Антоний, тот монах-отшельник, который в 4 в. в египетской пустыне посвятил свою жизнь аскезе и отречению от всего земного. Отказ от мира и всего того, что украшает жизнь — богатство и власть, дружба и любовь, — был одной стороной, которая привлекала Флобера в святом Антонии. Другой же стороной была необузданная фантазия, одолевавшая монаха.

Вот святой Антоний читает Библию, и со страниц поднимаются лица, которые кажутся фантасмагориями изголодавшейся души, плоти и крови. И его одолевают семь смертных грехов, а одним из самых грозных образов является царица Савская. Она, когда-то посетившая царя Соломона, предстает и перед отшельником Антонием. Но то, что она ему предлагает, не имеет ничего общего с приносящими благо дарами. Она — это сладострастие и разврат в одном лице — искушает аскета, говоря ему, чего он лишится, если отвергнет ее.

Она восседает на белом слоне, «на голубых шерстяных подушках, поджав под себя ноги, с полуопущенными веками и покачивая головой… в таких великолепных одеждах, что от нее исходят лучи». Как похотливый вамп соскальзывает она со спины слона.

Но она находится также в союзе с высшими силами. «Ее талия затянута в узкий корсаж, который украшают двенадцать знаков зодиака. Туфли разные: одна черная с серебряными звездами и полумесяцем, другая белая с золотыми крапинками и солнцем посередине». Здесь ее описание явно совпадает с описанием Девы Марии. Вамп с атрибутами апокалиптической мадонны — вот куда занесла царицу Савскую фантазия Антония у Флобера. Но «ее унизанные кольцами руки заканчиваются такими острыми ногтями, что они похожи на иглы». Это напоминает нам об убивающей мужчин Лилит из еврейской легенды, у которой были вместо рук когти.

Но это еще не все: «Ее глаза обведены черной краской. На левой щеке у нее родимое пятно, и дышит она с полуоткрытым ртом, как будто ее стесняет корсаж». Родимое пятно тоже уже было, оно появляется в стихах персидского поэта Хафиза, а о ее «подобных звездам глазах» сообщает в 12 в. Гонорий. Но у Флобера все эти давно известные черты однозначно связаны с эротикой.

«Синтезированный» вамп — это определение наилучшим образом характеризует царицу. В конечном итоге она синтезирована во многих отношениях, т. к. разом собирает в себе все известные черты. Но, с другой стороны, не следует забывать, что эти черты утрируются в потоке разыгравшейся фантазии. Какой бы нереальной ни казалась царица Савская, к отшельнику она подходит так близко, как никакой другой искуситель. «Она дергает его за бороду, тянет за рукава, берет в свои ладони его лицо, требовательно поднимает руки». Она хочет стать для него всем, дать ему все земные сокровища. Среди них есть и стеклянный дворец, о котором мы уже знаем. Но все это не действует, поэтому ей ничего не остается другого, кроме как предложить себя, но странным, неестественным образом. Пусть Антоний смотрит ей в глаза, чтобы она стала такой, как он хочет, скорее плодом его воображения, чем живым существом.

«Возжелай всех, кого ты когда-либо встречал, от поющей уличной девки под фонарем до патрицианки, бросающей розы из своих носилок, возжелай все формы, все образы! Я — не женщина, я — мир. Стоит только упасть моим одеждам, и ты обнаружишь тайны моего тела».

Но Антоний не сдается, и царица улетучивается «с судорожными, прерывистыми рыданиями, которые звучат, как вздох или язвительный смех…»

А как же иначе: женщина, которая является миром, теряет себя как личность. Возлюбленная, желающая стать для возлюбленного всем, растворяется, превращаясь в ничто. Царица Савская, химера, которая хочет быть настоящей, может только уничтожить себя.

Противоречивый, реально-нереальный характер, который увидел зачарованный Антоний, нашел конгениального художника-иллюстратора. В 1888 г. Одилон Редон создал одну из своих самых зловещих литографий. Тонко очерченное лицо, обрамленное мастерски выписанными локонами, бездонные темные глаза — вот какой для него была царица Савская. Но рядом с ней спускается жуткое чудовище, демоническая птица с человеческим лицом, страшная и трудно определимая на вид — это то, во что превратился так хорошо нам знакомый удод Худ-худ. У Флобера царица подзывает его пронзительным свистом как «гонца своего сердца». Теперь он здесь, в полете, готовый опуститься на царицу. Вряд ли более таинственно был изображен загадочный контраст жуткого уродства и изящнейшего облика: глубокий символ необузданной фантазии, материальное воплощение которой было столь же притягательным, сколь и отталкивающим.

Эта крайне «черная» романтизация царицы Савской требовала прямо противоположного образа. Совсем иная царица встречает нас у французского поэта Жерара де Нерва ля. Как и Флобер, он многое почерпнул из популярного тогда справочника ученого Эрбло «Восточная библиотека». К тому же сам Нерваль владел древнееврейским и арабским языками, занимался тайнами Каббалы и совершил много научных путешествий на Восток.

Во 2-м томе его «Путешествия на Восток» есть «История царицы Востока», она содержит богатейший фактический материал и размышления, которые были результатом его религиозных и фольклорных исследований. Но автор приводит и совершенно новую легенду, в которой царица Савская кокетливо ставит Соломона на место.

Как и на персидских миниатюрах, они восседают рядом, облаченные в роскошные одежды и показывающие друг другу свои богатства. Но царь кажется безжизненным, как каменная статуя, с лицом, похожим на маску из слоновой кости. Рядом с ним — «белая дочь Востока», закутанная в легкий прозрачный газ. «Вы — великий поэт», — восклицает царица, намекая на написанную Соломоном «Песнь Песней», но при этом отчитывает польщенного царя перед собравшимся обществом.

Она называет его повелителем рабов, бичует его женоненавистническую жестокость: ведь Соломон прогнал свою воспетую возлюбленную Суламифь. Царица не прощает ему того, что он осмелился сказать: «Женщина горше, чем смерть!» И очаровательным образом напоминает ему о его морщинах, обвиняет в мстительной старческой непримиримости. Все это она делает с сияющей улыбкой и уничтожающим кокетством. Так, царь посрамлен женщиной, «газельи глаза» которой рассказчик не преминул упомянуть. Умудренность Соломона всего лишь возрастная, его мудрость носит черты ограниченности и узости.

Но это еще не самое худшее: пожилому царю выпала судьба отвергнутого любовника. В лице архитектора храма Адонирама у него появляется соперник, по-фаустовски раздвоенный, но по-прометеевски созидающий образ творца, во многом прообраз самого Нерваля. И вот они однажды встречаются: мятущийся, не знающий покоя художник и царица. Оба открывают друг друга, и обнаруживается тайное родство: оба кочевые посланцы пустыни, оба находятся в противоречии с самодовольными и сытыми современниками. Оба происходят от потаенной сущности огня, ищут свое место в будущем и не находят его в настоящем. Нерваль это искусно аранжировал, ведь он возводит происхождение обоих к братоубийце Каину. Поэтому оба принадлежат к отвергнутому, преследуемому каинову роду, к роду строителей городов и золотых дел мастеров, певцов и ясновидящих, как это сказано еще в Библии. Счастья это не приносит, спокойной любви им не суждено. Адонирам становится жертвой инспирированной старческой злобой интриги, его убивают, и царица сразу же после этого возвращается в пустынные дали.

Но и Соломон не стал счастливым. Ножки трона начинает неумолимо подтачивать «цирон», насекомое, которое обычно живет в навозной куче. Однажды трон рухнет, а вместе с ним и власть Соломона. Трон и великолепие царя стоят на «дражащих ногах»! Это место Нерва ль явно отыскал в исламской легенде о царице Савской. Разве однажды царица не показала жемчужины, которую нужно было просверлить? А разве Соломон не принес жука, который это сделал и протянул сквозь просверленную жемчужину крученую нить? У Нерваля жук превратился в навозное насекомое, которое подготовит конец царской власти Соломона. Итак, Адонирам убит, Соломон унижен, его власти грозит конец, царица Савская исчезла в просторах пустыни! Было ли это последним словом Нерваля?

Отнюдь! Если царица столь явно отвергла царя, то поэт должен еще теснее с ней соединиться! И произошло это ошеломляющим образом! Еще в 1841 г. Нерваль был помещен в парижскую лечебницу для душевнобольных, с 1850 г. его состояние все сильнее ухудшалось. Но душевное расстройство сочеталось с ясностью ума. Когда «произошло слияние грез с реальной действительностью», отягощая его все новыми лицами, когда безостановочно происходил распад личности, его память, остроумие и удивительное красноречие сконцентрировались на одолевавших его видениях. Он зафиксировал то, что должно было его уничтожить: он написал хронику деградации, в котором смешались вымысел и правда. Его новелла «Аврелия», последнее произведение Нерваля перед тем, как он повесился в темном парижском переулке, рисует нам историю этой жизни.

Аврелия — это актриса Женни Колон, потеря которой, по-видимому, неизлечимо травмировала Нерваля. Ее смерть побудила его сделать бессмертной свою утраченную возлюбленную в памяти и фантазиях. Она одолевала его во все новых образах, связанных с воспоминанием о матери, но носящих также черты «ангела меланхолии». Он видит сад, который приобретает черты предмета его любви, но картина жизни преображается в мертвый кладбищенский пейзаж. Его одолевает ужас, несмотря на то, что Аврелия воскресает в образе апокалиптической мадонны с лицом Изиды, символа всех образов, которые поэт раз и навсегда полюбил. Но картины безудержно растворяются во фрагментах грез, и вот перед нами последнее появление Аврелии:

«Моя подруга отправилась рядом со мной на белой кобыле с голубым чепраком. Она сказала мне: «Мужайся, брат! Это последний отрезок пути!» Ее широко раскрытые глаза поглощали просторы, и длинные волосы, пропитанные ароматом Йемена, развевались по ветру. Я узнал божественные черты мессии. Мы с триумфом полетели туда, и наши враги лежали у нас под ногами. В небе нас сопровождал удод, и лук из света сиял в руках у Апполиона. Волшебный рог Адониса снова зазвучал в лесах».

Это вознесение Нерваля на небо, инверсия душевного сошествия поэта в ад, происходит в сопровождении Аврелии (царицы Савской), а между ними скачет победоносный мессия. Для нас, узнавших долгую, многовековую жизнь повелительницы Сабы, это является потрясающим документом. Мы снова видим ладановый пейзаж ее йеменской родины, кочевую жизнь царицы, глаза, о бездонности которых сообщал Гонорий, длинные волосы, напоминающие нам о грозной Лилит. Так же как и в Средневековье она появляется «приносящей души». Все это переносится в глубинный поток фантазии угасающего поэтического гения. С полным правом мы можем утверждать: царица Жерара де Нерваля является самым необычным изображением этого персонажа, которое нам до сих пор встречалось.

Рядом с ним бледнеют другие творения романтически родственных душ, например, роман Шарля Нодье «Фея хлебных крошек», написанный еще до Флобера и Нерваля, роман английского романтика Л. Аберкромби «Эмблема любви» и «Билкис и Соломон» Джона Фримена. Артур Саймонс, находящийся под сильным влиянием Нерваля, написал эпическую поэму «Возлюбленный царицы Савской», вышедшую в свет в 1899 г. Там разворачивается история любовного треугольника, Соломон появляется в прежнем блеске, ему не страшен никакой Адонирам. Правда, Саймонс нетрадиционно трактует отношения любви и мудрости и заставляет Соломона говорить неслыханные вещи. Мудрость — это «болезнь» любви, вот что мы слышим, но это совершенно понятно, если иметь в виду чопорность викторианской эпохи. Однако царица продолжает высоко держать знамя мудрости, так что в конце, хотя и немного «невразумительно», любовь и мудрость воссоединяются. Там нет и следа от раздвоенности Антония или Жерара де Нерваля. То, что поэтически выражено в произведении, гармонично сочитается с чувствами и мыслями бюргера.

Это же относится и к истории Вильяма Батлера Йетса, который посвятил царице Савской три стихотворения. В 1919 г. Соломон целует лицо, колени и глаза царицы, и их беседы бесконечно и непрерывно вращаются вокруг таинств любви. Конечный итог земной мудрости таков: любовь «как конь бежит рысью по кругу в огороженном выгоне», но это поэтически так безгранично, что даже мир стал тесным выгоном.

В стихотворении «К женщине» (1919 г.) Йетс пошел еще дальше. Соломон может обрести мудрость лишь когда разговаривает со своими женами; это они способствуют возрастанию мудрости. Но что значит мудрость? Йетс не грезит о безобидном Нечто, наоборот, то, что ему удалось, это непрямая, но тем не менее однозначная «эротизация» того, что до сих пор считалось свойственным царице:

Когда царица Савская была его возлюбленной, Когда она повелевала железом, Когда оно от огня в кузнечном горне Пенясь стекает в воду: Острота ее желания Наполняла и опустошала ее, Счастье приходит во сне, Дрожь сливает ее в одно целое.

В загадочном стихотворении 1921 г. «Соломон и ведьма» Йетс рисует картину «масла и фитиля, которые горят вместе» опять неприкрытый намек на эротически-сексуальное. Но останавливается ли время, заканчивается ли мир в любовных объятиях, фон остается мрачным и тревожным, ибо любовь несет в себе «жестокость». Подобно «паучьему глазу», она запечатлевает кроме радости также боль и страдания. «Быть может, брачное ложе приносит отчаяние», — вздыхает поэт. Но его последние слова таковы: «О Соломон, дай нам еще раз попытаться». Великие «Да» и «Напрасно» совмещаются в царице Савской, которая, возлежа на «поросшем травой лугу», дарит «дикие» лунные минуты.

Проявление «романтической» многозначности свойственно также и норвежскому писателю Кнуту Гамсуну, который называл свою возлюбленную царицей Савской. 9 декабря 1888 г. в «Гетеборгской газете» выходит его статья, обсуждающая картину Юлиуса Кронберга, посвященную царице Савской:

«Она — это современная эфиопка девятнадцати лет, стройная, соблазнительно прекрасная, величие и женщина в одном лице… Левой рукой она приподнимает с лица вуаль и направляет свой взор на царя. Она не темнокожая, даже ее черные волосы скрыты под серебряной диадемой; она выглядит как европейка, которая путешествовала по Востоку и загорела на солнце. Но ее глаза темного цвета, что выдает ее происхождение, их одновременно тяжелый и огненный взгляд заставляет вздрогнуть зрителя…»

Даже Гамсун, отнюдь не романтик, «романтически» относится к царице, она представляется ему двоякой — ее образ переливает разными оттенками, между притягательным очарованием и зловещим демонизмом.

Они были отданы на произвол колониализма в Африке, с 18 в. их увозили в Америку из западноафриканских государств. Оторванные от родины, миллионы рабов гнули спины на плантациях Южной Америки. После Гражданской войны чисто формально уравненная в правах, но не в общественном и культурном отношении, «низшая раса» в течение долгого времени подвержена дискриминации! И не только в Америке и Африке, это относится и к черным африканцам, которые на Антильских островах, на Ямайке и Гаити находились под португальским и французским господством.

И тем не менее их самосознание не было сломлено угнетением, не погибло под жестоким гнетом. Сформировать «черное» самосознание было к тому же бесконечно трудно, потому что не было основной национальности и отсутствовал общий культурный опыт. Только в песнях, танцах и преданиях сохранилась первоначальная общность.

В 1748 г. на острове Барбадос родился некий Принс Холл, сын англичанина и «свободной» негритянки. В 1765 г. он приехал в Америку и обосновался в Бостоне. Днем работал, ночью учился, чтобы стать проповедником. Через десять лет Принс Холл — признанный лидер черной общины в Бостоне. Он принимал участие в борьбе за независимость против англичан и отличился в легендарной битве у Банкер Хилла. Инициатором освобождения чернокожих он стал прежде всего благодаря тому, что являлся основателем «цветного» масонского ордена в Америке. В 1784 г., преодолев многочисленные препятствия, был избран главой «Африканской масонской ложи». Масонское движение быстро распространилось среди чернокожих, в нем действительно царили товарищество и братство.

Глава 20 ЧЕРНАЯ ЦАРИЦА ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ

Царица Савская иногда изображалась как «черная царица». Можно ли считать ее чернокожесть плодом фантазий некоторых «белых» теологов, поэтов и художников? Что думают о ней «черные» люди? Этим вопросом открывается последний поворот ее удивительной истории.

Если до сих пор это были остановки на ее «жизненном пути», который переносил нас в давно ушедшие времена и частично в древние культуры, то теперь мы намереваемся идти по современному следу. В наше время она выросла в освободительную фигуру, олицетворяющую «черное самосознание». В эпоху средневековой романтики и готики она оставалась экзотическим образом, волнующим средневекового человека. Теперь же в среде «черных» людей Африки и Америки она непосредственно вторглась в мечты об освобождении угнетенных черных и цветных, вдохновляла их на освободительную борьбу.

Прошло много времени, пока чернокожим удалось заговорить во весь голос, отстоять свои права.

В июне 1797 г. он произносит речь перед масонами Менотоми штата Массачусетс, в которой взывает к духу черного братства. Не зря эта речь считается первым и значительным свидетельством «черного» голоса Америки. На Принса Холла произвела глубокое впечатление борьба за освобождение, которую цветные в 1791 г. вели на Гаити. Холл заверил гаитян в солидарности всех цветных американцев. При этом он бичевал расовую спесь белых и ссылался на библейские примеры:

«Эфиоп Иофор дал своему зятю Моисею хорошие советы по устройству правления… Следовательно, Моисей не погнушался выслушать поучения черного человека… Царь Соломон не погнушался беседовать с царицей Савской…»

Речь является первой попыткой привлечь царицу Савскую в историю черного освободительного движения. Глубокое уважение, с которым царь Соломон встречал черную царицу, было путеводной звездой для дальнейших попыток мобилизовать библейских персонажей для освободительной борьбы, а также принципиального протеста против «белой» интерпретации Библии.

С давних пор «белые» теологи и политики привлекали соответствующие отрывки из Библии, чтобы обосновать неравенство и развращенность чернокожих. Например, важную роль сыграла история сыновей Ноя — Сима, Хама и Яфета. Хам считался родоначальником чернокожих. Его сын Ханаан был проклят и отдан на вечное рабство потомкам Яфета, Яфет же был родоначальником белых. Черные теологи не могли терпеть это расистское толкование. В конце концов, царица Савская считается потомком хамитов в соответствии со скрижалями народов в 1-й Книге Моисеевой, где она через кушитов происходит от Хама.

Это подчеркивал также Джилберт Хейвен в речи против рабства, напечатанной в 1869 г. в Бостоне. В ней сказано, как относился Соломон к царице Савской: «с благоговением и учтивостью», и что в этой встрече царя отражается равноправие рас.

Столь глубокому уважению к царице Савской способствовал также английский «перевод при короле Джеймсе» Библии 1611 г. В нем древнееврейские и древнегреческие слова, обозначающие «Куш» и «Эфиопия» переводятся одним словом «Ethiopia»; царица Савская считается потомком Куша. Этим самым значительно расширяется значение понятия — в 16 и 17 в. «Ethiopia» обозначала всю черную Африку. Нет ничего удивительного, что черные христиане идентифицировали себя именно с царицей Савской.

В конце 19 в. впервые возникли независимые черные церкви. И в Северной Африке и в Америке они назывались Эфиопской церковью. В 1892 г. священнику Мангене Моконе в Претории (Южная Африка) удалось возвести Эфиопскую церковь в ранг охватывающей все племена национальной черной церкви, которая играла важную роль в южноафриканском освободительном движении. Церковь быстро завоевала многочисленных приверженцев, но длительное время вынуждена была опасаться бурской и английской нетерпимости. «Африка — африканцам!» — таков был лозунг черной церкви. Но где кроме небольшой Либерии в колониальной Африке существовало черноафриканское государство? Поэтому с неослабевающим вниманием следили за Эфиопией, древнейшим черноафриканским государством, которое никогда не было в колониальной зависимости. В 1895 г. «потомку» царицы Савской императору Менелику II удалось отразить натиск итальянской захватнической армии.

После этого крупнейший лидер черной церкви Южной Африки Джеймс Мата Дване написал Менелику II, что Эфиопия должна стать исходным пунктом освобожденной Африки. В афро-американ-ских кругах африканская империя стала страной надежды. В 1903 г. афро-американец Генри Эллис едет в Эфиопию, чтобы осуществить возвращение черных американцев. Но, как и Дване, ему не повезло. Правда, Менелик II радушно принял Эллиса, но возвращения американских чернокожих не поддержал. Гораздо хуже он обошелся с Дване. Император даже не ответил на его письмо.

На Ямайке тоже возникло движение за возвращение в Эфиопию. Там страстно ждали черного мессию. Все взоры были прикованы к Эфиопии, когда в 1930 г. пришел к власти Рас Тафари, более известный нам как Хайле Селассие, 225-й потомок царицы Савской. Называющие теперь себя «раста-фаритами» чернокожие приветствовали его как черного мессию. Но Хайле Селассие отнесся на удивление сухо к этим надеждам. Только в суггестивной музыке растафаритов «регги» продолжали жить надежды на освобождение из оков дискриминации и рабства.

У южноафриканского теолога Дж. Г. Ксаба тоже не выходила из головы история царицы Савской, особенно фраза: «… Но я не верила словам, доколе не пришла, и не увидели глаза мои: и вот мне и вполовину не сказано». Ксаба попытался воспринять вторую половину того, о чем умолчала царица. Для него она состояла в пророчестве из 66-го псалма, (стих 32): «Прийдут вельможи из Египта; Эфиопия прострет свои руки к Богу». В этом стихе из псалма Ксаба увидел тайну, которую не открыла царица Савская. Полный энтузиазма, он 26.10.1896 г. пишет епископу Тернеру, который поддерживал освободительное движение черных африканцев:

«Быть может, дерзко с моей стороны, Ваше Преосвященство, употреблять слова, с которыми обратилась царица Савская к царю Соломону, однако я все время повторяю: «И вот мне и в половину не сказано…»

Пророчество, которое было высказано в 66-м псалме, близится к своему исполнению. И робкое проявление христианства уже ощущается в близком окружении языческих краалей и городов. Я говорю особенно о южной части континента, где чувствуется приближение Евангелия… То тут, то там теплится слабый огонек, но Господь наш, который не различает национальностей, благословит этот труд, чтобы он приобрел силу. Пусть же Господь, князь мира, преумножит и расширит свое царство от западного побережья на весь континент, чтобы распространение Евангелия уничтожило власть невежества, тьмы и греха, и чтобы властвовал только царь Израилев и лев из колена Иудина».

Царица Савская служит теперь не только примером черной царицы, но становится черной пророчицей из Писания, стоит у истоков обещания освобождения чернокожих во всем мире. Конечно, то, что возникло в сознании черного человека, было политически неосуществимо. Но надежда на освобождение, которая содержалась в открытой тайне царицы Савской, не была предана забвению.

Другие лидеры чернокожих избегали конкретного географического определения, но многим из них стало ясно одно: достойная жизнь в Америке едва ли возможна. Несмотря на их участие в борьбе за независимость против Англии, несмотря на отмену рабства и предоставление гражданских прав, чернокожие оставались людьми второго сорта.

В октябре 1877 г. чернокожий журналист Джон Э. Брюс произнес речь, в которой в качестве единственного решения проблемы черных американцев предлагал возвращение в Африку. В речи Брюса появляется также и царица Савская:

«Прежде всего он (цветной американец) должен эмигрировать в Африку, потому что это его родина. Африка — это земля, богатая продуктами и обещающая каждому, желающему туда поехать небывалые сокровища. Существуют особые претензии черных американцев на эту землю. И эти претензии справедливо обоснованны. 150 миллионов наших людей живут по ту сторону Атлантики и прозябают там в темноте и суевериях; 5 миллионов живут на этой стороне, имея все преимущества, которые желательны для приобщения к цивилизации. Наш долг — принести свет тем пребывающим во тьме душам, чтобы вывести их на путь цивилизации. Веками черная раса не получала образования. Но так было не всегда, и история показывает то, что было сделано, и указывает, что могло бы быть сегодня. Африканцы владели Южным Египтом, как было сказано: «Эфиопия прострет руки свои к Богу, и когда царица Савская огромное богатство присоединила к сокровищам Соломона…»

Раса, которой был подарен удивительный континент Африка, может быть просвещенной и может достичь богатства, власти и положения среди наций земли».

Несметные богатства царицы Савской становятся залогом будущего богатства Африки; власть и сан черной царицы освещают из прошлого призрачное будущее. Как естественно был связан ее образ с обещанием спасения в стихе из псалмов!

Несравнимо более ригористичные и радикальные требования выставил негритянский лидер Маркус Гарви, одна из самых противоречивых фигур черного освободительного движения Америки. Он родился в 1887 г. на Ямайке, выучился на печатника и в 1907 г. обосновался в Кингстоне, где руководил стачкой печатников. Затем он уехал в Америку, в 1912 г. прибыл в Лондон, два года спустя вернулся на Ямайку и основал UNIA, «Ассоциацию всеобщего усовершенствования». Через два года он с большим успехом пропагандировал в Гарлеме освобождение чернокожих. В двадцатых годах UNIA выросла в мощнейшую организацию, число ее членов в 1923 г. составляло около шести миллионов. Даже критики, которые считали это число сильно преувеличенным, все же оценивали количество записанных членов в период расцвета UNIA в миллион.

Это массовое движение делало таким привлекательным призыв к «расовой гордости» чернокожих. Гарвей настолько увлекся, что даже пропагандировал «черный расизм», который во многом походил на его «белое» пугало. Гарви неутомимо трудился над возвращением негров в Африку. Он вел переговоры с Лигой Наций по поводу основания колонии в Африке и призывал создать черную армию для изгнания оттуда узурпаторов. В 1921 г. он объявил об образовании «Африканской империи» и сам себя назначил ее первым временным президентом. В Гарлеме он в роскошной униформе принимал грандиозные парады.

Говорят, что при оснащении межконтинентального флота поверенным в делах которого он был, Гарви впутался в сомнительные финансовые операции. Его стремительный взлет внезапно прервался, он предстал перед судом и получил пять лет каторжной тюрьмы. В 1927 г. был помилован американским президентом Кулиджем, но сослан на Ямайку. Последние годы жизни провел в Лондоне.

Жертвой его расового фанатизма чуть было не стала царица Савская. Приверженцы Гарви позволили себе использовать «еврейского» Соломона против «черной» царицы:

«Новый негр гроша ломаного не даст за происхождение от Соломона. Соломон был евреем. Негр — не еврей. Негр ведет свое расовое происхождение от царицы Савской, чем он гордится. Он гордится царицей Савской, но не гордится Соломоном».

Но такой расизм не везде был «гарвеизмом». Крупный теолог этого движения Джордж Александер Макгвайер написал «черный катехизис». Прокламировался «черный» бог, и царица Савская была включена в ряд знаменитых черных персонажей вместе с черным волхвом Валтасаром и черным Симоном Киренским, который нес крест Христа. С другой стороны, Макгвайер заявлял о равенстве перед Богом всех рас.

Среди черных евреев царица Савская тоже пользовалась большим авторитетом. Чернокожие евреи, вероятно, потомки эфиопских феладшей, эмигрировавших в Америку, в отличие от радикальных «гарвеистов», подчеркивают происхождение негров от евреев, как, например, крупный лидер черных евреев рабби Мэтью:

«Негр — это еврей, потому что он прямой потомок Авраама. Исаак, сын Авраама, был отцом Исава… и Иакова, кожа которого была гладкой, как кожа негра. Иаков, известный также как Израель, был отцом двенадцати колен, и царь Соломон, сын Давида, был правнуком колена Иудина. Царь Соломон был женат на царице Савской, которая вернулась в Африку, где родила сына, известного в библейской истории как Менелик I».

Рабби Мэтью повторяет эфиопскую легенду о царице Савской, которая, как доказывает это свидетельство, была значительной фигурой и для черных евреев. И все-таки получается двойственная картина. То, что объединяет оба «образа» царицы Савской — это ее функция символа пробуждающегося сознания черной идентичности. Этому сознанию было трудно развиваться и утверждаться, еще труднее оказалось избежать черного расизма. Но самым трудным оказалось распознать в фигуре черной царицы освобождение и человечность. Могло ли это произойти? Могли ли вообще гармонически соединиться политическое освобождение и неагрессивная человечность?

Воистину нам преподнесен дар — единственный в своем роде документе о царице Савской, который соединяет то, что кажется несоединимым. Речь идет о коллаже чернокожего художника Ромаре Бирдена. Вряд ли эта картина возникла случайно, потому что художник долгое время жил в Гарлеме и встречал там разных представителей «Гарлемского Ренессанса» (культурного движения), которые искали себе подобных в культурных негритянских кругах. Ромаре Бирден, вне всяких сомнений, один из самых крупных черных художников современности, наблюдал в Гарлеме все разновидности выражения «черного» сознания.

Страстно увлеченный негритянской темой, он принадлежит к художникам, которые не избежали влияния развитого искусства «белых». Пусть даже если он время от времени сводит свою палитру к черному и белому, выражая этим расовый конфликт, в конечном итоге он трансформирует сюрреалистические видения в мир жизни и чувств чернокожих. С 1967 г. его композиции приобретают все больше красочности, и в 1970 г. он рисует великолепную «Царицу Савскую».

Черная царица с осанкой статуи в профиль сидит на троне, похожая на египетскую фараоншу. Лицо и тело черные, фон образуют большие цветные поверхности. Ее царский скипетр, скорее, похожий на волшебную палочку, поднят в игривом движении перед задним планом картины, который кажется одновременно открытым и замкнутым. Что она вызывает колдовством? Кого она хочет выманить?

Игривая веселость волшебного символа власти контрастирует с монументальной телесностью царицы в той же степени, что и живописно-богемная шляпка, яркое одеяние и накинутый на плечи шарф. Узор юбки состоит из мексиканских орнаментов и западноафриканских мотивов. За ней в полупрофиль сидит служанка, но в отличие от четкой материальности и радостной живописности царицы, контуры ее тела расплывчаты. Орнаменты теряют четкость в неопределенных, бесформенных, неразборчивых знаках, нанесенных детским почерком. Только рука крепко держится за царицу. Странное напряжение пронизывает картину: величественно восседающая на троне царица, одетая в жизнерадостные тона, весело играющая своим царским скипетром, и ее служанка, нерешительная и беспомощная. Грандиозная картина, в которой непревзойденно выражается прошлое и будущее чернокожих, их самосознание и неуверенность, их притязания на власть и игровое осуществление власти, противоречивый шифр становления их самосознания.

Ромаре Бирден многозначительно назвал свою картину «Sheba», игра слов, в которой связано английское «она» и древнееврейское «приходить». Как когда-то царица Савская пришла к Соломону, так и сегодня она вошла в историю освободительного движения чернокожих. Или только еще придет? Или из ее тысячелетней истории, из бесконечного чередования иконизации и демонизации возникнет новая история?

Царица Савская. Иллюстрация к роману Г. Флобера «Искушение святого Антония» Литография Одилона Редона. 1888 г.

Оглавление

Предисловие

Глава 1 БЕЗЫМЯННАЯ ЦАРИЦА

Глава 2 ЗОЛОТАЯ САБА

Глава 3 ДЬЯВОЛИЦА ЛИЛИТ

Глава 4 КОРОЛЕВА ГУСИНАЯ ЛАПА

Глава 5 БИЛКИС, ИСЛАМСКАЯ ГОСУДАРЫНЯ

Глава 6 ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ЖИВОТНЫХ

Глава 7 ЖЕНСКИЕ ЗАГАДКИ

Глава 8 НЕОБУТАЯ ДЬЯВОЛИЦА

Глава 9 СЕМИРАМИДА

Глава 10 ЭФИОПКА МАКЕДА

Глава 11 ЛАКОМЯЩАЯСЯ МЕДОМ ДЕВУШКА

Глава 12 СЫН ЦАРИЦЫ

Глава 13 БОРЬБА СО ЗМЕЕМ

Глава 14 ПО СЛЕДАМ ПАРЦИФАЛЯ

Глава 15 ПРИНОСЯЩАЯ ДУШИ и НЕВЕСТА МИРА

Глава 16 ПРОВОЗВЕСТНИЦА КРЕСТА

Глава 17 ЯСНОВИДЯЩАЯ СИВИЛЛА

Глава 18 ЦЕНТР ПРИДВОРНОГО ВЕЛИКОЛЕПИЯ

Глава 19 ИСКУСИТЕЛЬНИЦА

Глава 20 ЧЕРНАЯ ЦАРИЦА ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg