«Победа над Эверестом»

Ю.В. Кононов Победа над Эверестом

Об авторе

Юрий Вячеславович Кононов был участником экспедиции советских альпинистов на Эверест в 1982 году. В экспедиции он выполнял обязанности переводчика и радиста.

До выезда с альпинистской экспедицией в Гималаи Ю.В. Кононов около четырех лет работал в Непале в качестве эксперта Организации Объединенных Наций по геохимии. Во время своих многочисленных геологических маршрутов по стране Ю.В. Кононов посетил самые отдаленные и глухие уголки Непала, познакомился с бытом и обычаями многих племен этой загадочной страны.

В основу книги положены личные наблюдения и впечатления автора, дневники, в которых он вел систематические записи, магнитофонные записи переговоров между базовым лагерем и восходителями, встречи и беседы с участниками советской экспедиции и с зарубежными альпинистами, в числе которых были один из первовосходителей на Эверест новозеландец Эдмунд Хиллари, итальянец Рейнгольд Месснер, покоривший Эверест без кислорода, и другие.

Обширный фактический материал, которым обладает автор книги, позволяет ему с документальной точностью передать все перипетии проведения экспедиции, донести до читателя напряженную атмосферу покорения высшей точки Земли по самому сложному пути, убедительно показать коллективизм советских спортсменов, их сплоченность, волю и упорство в достижении поставленной цели. Эта книга заставит читателя вспомнить имена пионеров высотных восхождений — братьев Е.М. и В.М. Абалаковых, А.А. Летавета, Н.В. Крыленко, выдающегося советского географа и альпиниста, руководителя первых украинских научно-спортивных высокогорных экспедиций М.Т. Погребецкого, совершившего первовосхождение на Хан-Тенгри (Тянь-Шань) в 1931 году.

Ю.А. СЕНКЕВИЧ

 

Состав советской экспедиции на Эверест

1.   Руководитель экспедиции Евгений Игоревич Тамм, доктор физико-математических наук, мастер спорта; «Буревестник» (Москва).

2.   Старший тренер Анатолий Георгиевич Овчинников, доктор технических наук, профессор, заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер РСФСР, «Снежный барс»; «Буревестник» (Москва).

3.   Тренер Борис Тимофеевич Романов, кандидат медицинских наук,заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР; «Труд» (Москва).

4.   Руководитель группы № 1 Эдуард Викентиевич Мысловский, кандидат технических наук, мастер спорта международного класса, «Снежный барс»; «Буревестник» (Москва).

5.   Владимир Сергеевич Балыбердин, инженер, кандидат в мастера спорта; «Спартак» (Ленинград).

6.   Николай Дмитриевич Чёрный, мастер спорта; «Буревестник» (Москва).

7.   Владимир Георгиевич Шопин, механик, мастер спорта; «Зенит» (Ленинград).

8.   Руководитель группы № 2 Валентин Андреевич Иванов, инженер, мастер спорта международного класса, «Снежный барс»; «Буревестник» (Москва).

9.   Сергей Игоревич Бершов, маляр-высотник, мастер спорта по альпинизму и спортивному скалолазанию; «Авангард» (Харьков).

10. Сергей Борисович Ефимов, инженер, мастер спорта; «Буревестник» (Свердловск).

11. Михаил Михайлович Туркевич, мастер спорта по альпинизму и спортивному скалолазанию; «Авангард». (Донецк).

12. Руководитель группы № 3 Ерванд Тихонович Ильинский, мастер спорта, заслуженный тренер СССР; Вооруженные Силы (Алма-Ата).

13. Казбек Шакимович Валиев, инженер, мастер спорта; Вооруженные Силы (Алма-Ата).

14. Валерий Николаевич Хрищатый, инженер, мастер спорта; Вооруженные Силы (Алма-Ата).

15.  Сергей Георгиевич Чепчев, инженер-геолог, мастер спорта; Вооруженные Силы (Алма-Ата).

16.  Руководитель группы № 4 Вячеслав Петрович Онищенко, врач, заслуженный мастер спорта; «Труд» (Москва).

17.  Валерий Васильевич Хомутов, научный сотрудник, мастер спорта; «Буревестник» (Москва).

18.  Юрий Федорович Голодов, научный сотрудник, мастер спорта; Вооруженные Силы (Алма-Ата).

19.  Владимир Николаевич Пучков, кандидат технических наук, мастер спорта; «Буревестник» (Москва).

20.  Алексей Вадимович Москальцов, инженер, мастер спорта; «Буревестник» (Харьков).

21.  Заместитель руководителя по хозяйству Леонид Андреевич Трощиненко, преподаватель, мастер спорта; «Буревестник» (Ленинград).

22.  Врач экспедиции Свет Петрович Орловский, кандидат медицинских наук, кандидат в мастера спорта; «Буревестник» (Москва).

23.  Консультант по питанию Владимир Александрович Воскобойников, кандидат технических наук; «Спартак» (Москва).

24.  Переводчик и радист экспедиции Юрий Вячеславович Кононов, кандидат геолого-минералогических наук, мастер спорта; «Спартак» (Киев).

Киногруппа экспедиции:

25.  Валентин Витальевич Венделовский, режиссер студии «Леннаучфильм»; «Спартак» (Ленинград).

26.  Дмитрий Иванович Коваленко, оператор студии «Леннаучфильм»; «Спартак» (Ленинград).

27. Акакий Вахтангович Хергиани, высотный оператор киногруппы экспедиции, мастер спорта; «Гантиади» (Тбилиси). 

Почему так трудно взойти на гималайские вершины

1 — через Южное седло по юго-восточному гребню, классический путь (английская экспедиция 1953 года); 2 — по западному гребню из Западного цирка со спуском на Южное седло (траверс вершины) (США, 1963 год); 3 ― по юго-западному склону («кулуару Бонингтона») с выходом на юго-восточный гребень (Англия, 1975 год); 4 ― с севера через Северное седло Чанг-Ла (Китай, 1975 год); 5 — по западному гребню с выходом на перевал Лхо-Ла с ледника Кхумбу (Югославия, 1979 год); 6 — по контрфорсу юго-западного склона с выходом на юго-восточный гребень (Польша, 1980 год); 7 — с ледника Ронгбук с выходом на западный гребень (Япония, 1980 год); 8 — одиночное восхождение Р. Месснера (1980 год); 9 — по контрфорсу юго-западного склона с выходом на западный гребень (СССР, 1982 год); 10 и 11 — неудачные попытки восхождения соответственно английской и американской экспедиций с севера (1982 год).

История покорения высочайших гималайских вершин началась с 1950 года, когда французские альпинисты Морис Эрцог и Луи Лашеналь вышли на вершину Аннапурны. До этого в течение многих лет десятки экспедиций в Гималаях не могли выйти на вершину выше восьми тысяч метров. Неудачи многочисленных попыток восхождений на восьмитысячники обусловлены рядом причин, важнейшие из них — климатические условия высокогорья и физиологические возможности человеческого организма. К ним можно добавить и организационные проблемы, связанные с отдаленностью и трудностями подходов к гималайским гигантам. Среди климатических особенностей высокогорья в Гималаях важнейшими являются очень низкие температуры на больших высотах и ураганный ветер.

Как известно, большинство восхождений на гималайские вершины планируются и осуществляются во время двух четко ограниченных периодов относительно стабильных метеорологических условий: в предмуссонный (апрель-май) и после-муссонный (сентябрь — ноябрь) периоды. С июня по август с Индийского океана дуют мощные влажные ветры (муссоны), вызывающие в горах жестокие бураны и снегопады.

Но и в наиболее благоприятные для восхождения периоды времени альпинисты должны сохранять работоспособность, пребывая на высоте 8000 и более метров над уровнем моря при температуре ниже — 30-40 градусов и скорости ветра до 100-130 километров в час. Такие экстремальные погодные условия требуют от человека богатырского здоровья и сильной воли. Первостепенное значение на гималайских высотах приобретают адаптационные возможности организма человека, его способность противостоять гипоксии. Кислородное голодание, происходящее вследствие слабого насыщения крови кислородом на больших высотах, вызывает головную боль, тошноту, головокружение.

Недостаток кислорода в крови на большой высоте угрожает организму охлаждением. Когда в кровеносные сосуды рук и ног не поступает кислород, обморожение неизбежно. Поэтому необходимо пользоваться дополнительным кислородом из баллона.

Для компенсации огромных расходов энергии спортсменов необходимо составлять пищевые рационы максимальной энергетической ценности (калорийности) с необходимыми добавками солей и биологически активных веществ.

Попытки восхождений в Гималаях, пусть на первых порах и неудачные, не прошли бесследно. Был накоплен неоценимый опыт высотных восхождений, совершенствовалось качество альпинистского снаряжения, яснее становились вопросы тактики восхождений, осваивались недоступные ранее горные массивы.

Опыт высотных восхождений, использование усовершенствованного снаряжения, кислородного оборудования, возросшее спортивное мастерство в пятидесятые годы нынешнего столетия позволили штурмовать высочайшие вершины мира, и в течение нескольких лет после первовосхождения на самый низкий восьмитысячник Аннапурну (8078 м) были побеждены основные восьмитысячники мира: в 1953 году — Эверест (8848 м) и Нанга-Парбат (8126 м), в 1954 году — Чо-Ойю (8153 м) и Чогори (8611 м, Каракорум), в 1955 году — Канченджанга (8585 м) и Макалу (8470 м), в 1956 году — Лхотзе (8501 м), Манаслу (8126 м) и Гашербрум (8035 м, Каракорум), а также было повторено восхождение на Эверест.

В истории покорения величайших вершин мира можно проследить несколько этапов. На первом из них предпринимались попытки восхождения на вершину, используя для этого наиболее простой или удобный путь. Восхождения в Гималаях — это не вершина искусства горовосхождений. В силу своей природы гималайские вершины подавили стиль лазания, сделав главной целью достижение высшей точки горы. Горы отдалены от населенных пунктов, поэтому необходимы целые караваны носильщиков для доставки снаряжения и продуктов. Из-за низких температур и вечных снегов возникла необходимость в передвижных лагерях на расстоянии дневного перехода один от другого, навесных перилах для помощи носильщикам.

Все это не соответствует методам современных восходителей, которые стремятся преодолеть технические трудности восхождения с минимально необходимым снаряжением. И многие зарубежные альпинисты возвращались домой после своей первой гималайской экспедиции в большом разочаровании, так как вместо ожидаемого предельного лазания они приобрели только опыт перетаскивания грузов на большой высоте.

После достижения первого успеха внимание восходителей переключилось на поиски более трудных путей на вершину — от первовосхождения к первопрохождениям. Некоторые альпинисты стремятся покорить гималайские гиганты, совершив восхождение в чистом виде, в так называемом альпийском стиле, то есть с минимумом подготовительной работы, без армии носильщиков, без кислорода и т.п.

Не альпинистам трудно понять, зачем искать новые пути, если вершина уже покорена. Сутью альпинизма, его внутренним содержанием является борьба человека с природой, именно в этой борьбе человек проверяет себя, мужает и одерживает победу не над горой, а прежде всего над самим собой. Горовосхождения — лишь часть бесконечной, увлекательной, титанической борьбы, в которой природа ставит новые препятствия, а человек соизмеряет с ними свои силы и вступает в единоборство.

В первые годы развития альпинизма восхождения по технически сложным путям и восхождения, требующие выносливости, не зависели друг от друга. Скалолазы не имели длинных маршрутов, требующих выносливости, а альпинисты-высотники редко сталкивались с техническими трудностями. И каждый специалист выработал в себе определенное отношение к другому.

Для скалолаза высотник был неуклюжим увальнем, который никак не мог соревноваться с ловкими ребятами на скалах или льду и поэтому пытался получить удовлетворение на высоких, но легких вершинах, а для высотника «технарь» был талантливым, но заблуждающимся парнем, который никогда не пробовал «настоящего дела» и предпочитал растрачивать свой талант на бесцельное лазание по отдельным скалам и ледовым кулуарам. Однако со временем все усложняются и удлиняются стенные маршруты, совершенствуется техника лазания по скалам. Были пройдены вертикальные и нависающие стены: километровая стена Ель-Капитан в горах Джосемит (Калифорния, США), полуторакилометровая стена Троль в Норвегии, стена Эйгера по прямой в Альпах, в Советском Союзе совершены выдающиеся стенные восхождения на пик Коммунизма, Хан-Тенгри, Ушба и другие.

Вслед за совершенствованием скальной техники происходит революция в технике прохождения ледовых стен. Вырубание ступеней во льду отходит в область преданий, разрабатываются новые системы кошек с направленными вперед зубьями, которые создают прочную опору для ноги и уверенно держат, даже если зубья входят в лед меньше чем на один сантиметр. А на ледовых стенах отпала необходимость вырубать захваты для рук, что так трудно делать с помощью обыкновенного ледоруба. Были созданы специальные ледовые молотки, позволяющие альпинистам использовать их как надежную точку опоры. Имея в каждой руке такой молоток, а на ногах модернизированные кошки, альпинист мог преодолевать ледовые стены на манер скальных, даже с большей надежностью, так как чем больше была нагрузка на клюв молотка, тем сильнее он впивался в лед. Использование жумаров — металлических зажимов на верёвке с удобными захватами для рук — обеспечивало надежное движение по веревочным перилам с минимальной затратой физической силы. Стало возможным прохождение предельно крутых ледовых маршрутов с невиданной до того скоростью.

Пора гребневых маршрутов закончилась, наступила эра стенных восхождений. И если новое альпинистское снаряжение и тактические приемы давали такие поразительные результаты в Альпах, на Кавказе, Памире и других горах, то почему не попробовать их и в Гималаях на восьмитысячниках?

Развитие альпинизма свело восходителей разного класса вместе. С одной стороны, в больших горах понадобились технические приемы коротких скальных и ледовых маршрутов. С другой стороны, для преодоления технически сложных путей уже мало было одного только умения, потребовалась выносливость и коллективные усилия. Люди бросили вызов ранее непроходимым стенам и гребням.

Обычно считалось, чем больше времени потрачено на восхождение, тем ярче продемонстрирована выносливость восходителей и трудность маршрута. В Гималаях все обстоит как раз наоборот. Длительное пребывание на высоте приводит к накоплению усталости, потере сил и, в конечном счете, к прекращению работы экспедиции.

За последние 50-60 лет существования альпинизма как спорта он резко изменился. Конечно, горы остались горами, мало изменилась и натура человека, альпинисты любого времени одинаково испытывают лишения, страдания и нервное напряжение, находясь зачастую в обстановке смертельной опасности. Технические новинки облегчили жизнь альпинистов и сделали её более безопасной, но как бы для балансировки трудностей и усилий на их преодоление оснащенные новой техникой альпинисты стали усложнять маршруты восхождений. Кино и телевидение приблизили горы и альпинистов к многомиллионной армии зрителей и болельщиков, очень многие люди испытывают чувства симпатии и уважения к целям альпинистов, понимая, что это не просто чудаки, пытающиеся сломать себе шею на возможно большей высоте.

И общим для всех знаменитых восходителей всех времен является не список покоренных вершин, а восприятие самого процесса восхождения, приносящего огромное удовлетворение. Проходя современные труднейшие маршруты, многие восходители не ставят себе целью выход на вершину, они и не вспоминают, что можно дойти до вершины, даже если она находится в нескольких минутах легкой ходьбы от конца их трудного маршрута. Крайняя степень трудности восхождения требует всех душевных сил восходителя, все мысли сосредоточены на решении задачи момента и нет места для самосозерцания или расчета времени. Сознание превращается в тонкий пучок концентрированной воли, направленной на преодоление возникшей трудности. Ноги, руки, глаза, мысль работают в полной гармонии, получая мгновенный сигнал от действия друг друга. Ни одна случайная или ненужная мысль не нарушает взаимодействия тела и сознания. Только достигнув такого ясного, сбалансированного психического состояния отрешенности, могут восходители продемонстрировать все свои возможности. И они стремятся достичь такого психического состояния. Оценивая «стиль» восхождения, восходители прежде всего имеют в виду тот стиль, который делает возможным достижение такой полноты и чистоты сознания. Такое состояние можно достигнуть при восхождении вместе с близкими по духу людьми. Восхождение на пределе возможного приносит необыкновенное чувство удовлетворения и восторга, даже экстаза.

Все это в полной мере можно отнести к участникам советской экспедиции на Эверест, совершившим в 1982 году выдающееся восхождение на эту вершину по наиболее сложному из всех до сих пор пройденных маршрутов — по контрфорсу юго-западного склона Эвереста.

1982 год можно назвать годом Эвереста в спортивной жизни Советского Союза, а в длительной истории покорения высшей точки Земли этот год будет, вероятно, назван русским, советским годом.

Советские альпинисты в течение последних 25 лет неоднократно пытались организовать экспедицию в Гималаи для восхождения на Эверест или какую-нибудь другую вершину выше 8000 метров, но по разным причинам экспедиции откладывались. В связи с этим нельзя не упомянуть вошедшее во многие справочники и книги по Гималаям ложное утверждение о том, что в 1952 году была организована советская экспедиция, потерпевшая катастрофу на северных склонах Эвереста. Называется число погибших, фамилии руководителя и других альпинистов, сроки восхождения и т. д. Эта «катастрофа» вошла даже в книгу рекордов Гинесса. Когда в ноябре 1981 года руководство советской экспедиции посетило Непал для последних уточнений и согласований, была организована пресс-конференция с иностранными журналистами, где вопрос о советской экспедиции 1952 года также живо обсуждался. Аргументированный ответ на клеветнические измышления дал Михаил Иванович Ануфриков, заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму. В западной прессе называют имена Павла Датчиоляна, как руководителя экспедиции, Ланицова, Александровича и Качинского как погибших участников.

— Таких имён мы не знаем, — сказал Михаил Иванович. — В этом легко убедиться, просмотрев «Ежегодник советского альпинизма», который начал выходить с 1948 года. Он содержит всю информацию о восхождениях, начиная с маршрутов третьей категории и выше (имена восходителей, маршрут, спортобщество и т.д.). Практически все разрядники тех лет, не говоря уже о спортсменах высокого класса, упомянуты в ежегоднике. И нет среди них имени Датчиоляна, ни других имен, названных выше.

Мировая спортивная общественность с нетерпением ожидала появления альпинистов СССР в Гималаях. Наши спортсмены своими восхождениями в Альпах и горах Северной Америки продемонстрировали высокий класс прохождения сложнейших стенных зарубежных маршрутов, а блестящие достижения советских альпинистов на Кавказе, Памире, Тянь-Шане и других горах СССР, где прохождение сложных скальных и снежно-ледовых маршрутов усложнялось значительной высотой (до семи с половиной тысяч метров над уровнем моря), позволяли надеяться на успех при покорении гималайских горных гигантов.

Гималайский дебют советских альпинистов на Эвересте в 1982 году превзошел все самые смелые ожидания. Преодоление нового самого сложного маршрута в условиях редкой даже для Гималаев непогоды и установление мирового рекорда массовости восхождения на Эверест поразили спортивный мир. Альпинисты СССР заняли заслуженное ими лидирующее положение и в мировом высотном альпинизме.

Мне посчастливилось побывать на отборочном тренировочном сборе экспедиции на Памире в 1981 году, а затем принять участие в работе советской экспедиции на Эверест. Этому в немалой степени способствовало моё знакомство с Непалом, в котором мне пришлось работать около четырех лет, а также знание английского и непальского языков.

Еще работая в Непале в 1980 году, я по возможности помогал руководителю экспедиции Е.И. Тамму при проведении предварительных переговоров в Катманду, а затем выезжал в ноябре 1981 года в качестве переводчика вместе с Евгением Игоревичем для завершения подготовительной работы экспедиции. При проведении экспедиции в 1982 году мне пришлось быть и радистом, так как штатный радист не смог выехать.

В процессе подготовки рукописи я неоднократно пользовался консультациями и помощью всего состава экспедиции, за что всем очень благодарен.

Я искренне признателен Е.И. Тамму, Э.В. Мысловскому, В.Л. Черевко, Ю.Ф. Голодову, В.Д. Моногарову, В.А. Балыбердину, М.М. Туркевичу, М.М. Кононовой, А.С. Левицкой, ознакомившимся с рукописью и сделавшим ряд ценных замечаний и уточнений, а также С.И. Бершову и Д.И. Коваленко за помощь в подборе иллюстраций. 

Подготовка экспедиции 1982 года. Немного истории

Эверест. Вид с юго-запада с гребня Калапаты (5600 м). На переднем плане — снежно-ледовый гребень Нуптзе, который закрывает ледопад Кхумбу и западный цирк Эвереста

  

Массив Эвереста с запада и маршрут советских альпинистов. Характер маршрута комбинированный с чередованием крутых, часто обледенелых скал, снежных и ледовых склонов. Особенно сложный участок находится в верхней части юго-западной стены, где на высоте 7500-8250 м возвышаются отвесные скалы высшей категории трудности

Индуистские божества у входа в храм; Патан, долина Катманду. До настоящего времени не изучены и даже не взяты на учёт шедевры непальского искусства и культуры

Гималаи — самая большая горная система мира. Она тянется в виде пологой дуги на 2000 с лишним километров с запада на восток. Это естественный барьер между тропическими равнинами Индии с юга и пустынным Тибетским плато с севера. Эверест не является технически наиболее сложной горой, а пути на него не самые красивые в альпинистском смысле. Но Эверест — самая высокая точка мира и это выделяет его среди всех вершин. Высота Эвереста как высшей точки Земли была определена как высота безымянного пика XV и составляла 8840 метров. Высота Эвереста уточнялась и в настоящее время она составляет 8848 метров.

Эверест представляет собой огромную трехгранную пирамиду, имеющую три громадных гребня — северный, юго-восточный и западный.

Первые попытки восхождения на Эверест предпринимались наиболее легким путем — по гребням.

С целью восхождения на Эверест начали изучать северный гребень. Средняя крутизна его — около 45 градусов. По этому гребню пролегли основные маршруты английских, а позже и китайских экспедиций на Эверест.

Западный гребень Эвереста по длине и крутизне близок к северному гребню, однако средняя цифра крутизны (45 градусов) может ввести в заблуждение, так как гребень в средней своей части проходит почти на одной и той же высоте (7400-7800 м), в то время как подъем в начале гребня от перевала Лхо-ла (6006 м) идет по очень крутым ледовым склонам, а предвершинная часть гребня — скальная, причем скалы очень крутые. Западный гребень технически самый сложный на Эвересте, и поэтому он был пройден лишь в 1979 году. Третий гребень — юго-восточный, от Южного седла — самого высокого в мире перевала высотой 7986 метров — он поднимается под средним углом 45 градусов к южной вершине на высоте 8750 м, откуда идет к главной вершине Эвереста — 8848 метров. По этому гребню было совершено первое восхождение на Эверест и сейчас его называют «классическим», или «обычным», путем. По западному и юго-восточному гребням проходит граница между Непалом и Китаем.

Пласты горных пород на Эвересте имеют падение на север под относительно небольшим углом 30 градусов и с северной стороны образуют серию перекрывающих друг друга пластин, напоминающих черепичную крышу. Продукты разрушения пород отлагаются на этих слабо наклонных плитах, и для восходителя маршрут с севера скорее неприятен, чем труден. На юго-западном склоне горные пласты выходят почти перпендикулярно, поэтому он гораздо круче. Этот склон более привычен для восходителей, хотя состав пород не совсем подходящий для скалолазания, сланцы сильно выветренные, очень разрушенные. Непосредственно высшая точка Земли снежная, причем высота снежного покрова меняется, это хорошо видно на самой вершине, где установлена двухметровая тренога — триангуляционный знак, едва видимый в настоящее время из-под снега.

Первые попытки выхода на вершину Эвереста были предприняты с севера, так как в предвоенное время королевство Непал было закрыто для посещения его иностранцами.

В 1921 году в Англии был создан специальный Эверестский комитет, который организовал несколько экспедиций на Эверест с севера. Первая экспедиция получила опыт послемуссонных восхождений на Эверест. Английские альпинисты в конце сентября 1921 года достигли Северного седла Эвереста (6985 м), полностью прочувствовав послемуссонный феномен этой горы — ужасный ветер, который днем пытается сорвать восходителей со склона и ослепить их несущимся с огромной скоростью снегом, а ночью не дает ни на секунду покоя. Сильный ветер не позволил альпинистам подняться выше седловины, и они повернули обратно.

Руководитель экспедиции Говард Бури вышел на юго-восточный гребень Эвереста и увидел склоны горы с юга и юго-запада. Позже он писал, что верхняя часть Эвереста с юго-запада выглядит очень крутой, и даже если бы Непал разрешил восхождения с юга, то этот маршрут представляется невероятным и практически непроходимым. Понадобилось шестьдесят лет, чтобы доказать его неправоту.

Уже в первой экспедиции 1921 года для прохождения ледника Западный Ронгбук и затем при выходе на Северное седло альпинисты использовали систему промежуточных лагерей, которую они называли «полярной». Сейчас мы говорим о гималайской тактике восхождения, в отличие от альпийской системы, при которой альпинисты, поднимаясь на вершину, переносят с собой все необходимое снаряжение и питание.

Причины гималайской тактики понятны. На большой высоте очень трудно транспортировать груз на большое расстояние или поднимать его на значительную высоту. За один рабочий день можно с грузом пройти 5-8 километров по леднику или подняться на высоту 400-600 метров, поэтому необходимо организовать несколько лагерей, в том числе и штурмовой, из которого восходители смогут выйти на вершину и в тот же день вернуться назад. Это типичная пирамидальная структура гималайской экспедиции. Восходители и носильщики совершают челночные выходы между лагерями. Такая система сохранилась до настоящего времени.

Вторая попытка восхождения на Эверест в 1922 году была проведена с использованием кислородных аппаратов. Она наглядно продемонстрировала не только эффективность кислорода при работе на высоте, но и его исключительное значение для сохранения жизни на больших высотах.

Имея запас кислорода, альпинисты поднялись до высоты 8321 метра, высшей точки, достигнутой до этого человеком, причем Д. Брус поставил этот рекорд, совершая первое в своей жизни восхождение. Международный олимпийский комитет впервые в истории выдал олимпийские награды членам экспедиции 1922 года за величайший подвиг в альпинизме за последние четыре года. Тринадцать участников экспедиции и два носильщика были награждены серебряными медалями.

В английской экспедиции 1924 года следовали неудачи за неудачами: очень неустойчивая погода, лавины, обморожения, переломы, болезни и смерть нескольких человек. Основные участники экспедиции были измотаны проведенной работой по оборудованию лагерей, и когда они вышли на штурм, то Нортон в одиночку дошел до высоты 8436 метров, рекордной высоты, достигнутой в то время человеком, а Мэллори и Ирвинг не вернулись с восхождения.

За семнадцать лет со времени первой попытки подъема на Эверест было организовано семь экспедиций, но они не дали ни одного удовлетворительного ответа на важнейшие вопросы, относящиеся к покорению Эвереста: какой путь на вершину наилучший, какое время года наиболее благоприятное для восхождения, можно ли совершить восхождение без кислорода, какова наилучшая схема акклиматизации, как бороться с обморожениями, как оценивать состояние снега на склонах, как решать вопросы питания и т.д.

Если бы Эверест был покорен с первой попытки, то это расценили бы как заметное достижение и вскоре бы о нем забыли. Упоминание об Эвересте осталось бы лишь в справочниках как о самой высокой горе в мире. Но повторяющиеся неудачи экспедиций привлекли внимание мировой общественности, и вершина Эвереста стала символом недосягаемости. Эверест превратился из чисто альпинистской проблемы в вызов Природы Человеку.

В 1951 году Непал открыл свои границы для иностранцев. Альпинисты получили доступ к высочайшим вершинам мира, и прежде всего к Эвересту, с территории Непала.

И в 1953 году девятая по счету английская экспедиция, руководимая Джоном Хантом, завершилась успешно: новозеландец Эдмунд Хиллари и шерп Норгей Тенсинг вышли на вершину Эвереста. Эта экспедиция послужила прообразом всех последующих экспедиций на Эверест, хорошо оснащенных, обеспеченных кислородом, высотным снаряжением, лестницами и даже тросами для канатной дороги. Перед такой мощью не устоял ни один восьмитысячник, все они в чёткой последовательности были покорены. Цель оправдывала средства, причём иногда очень большие средства, так как большинство восхождений имели престижный характер.

Казалось бы, после покорения Эвереста экспедицией Ханта интерес к нему угаснет. Хант даже сказал, имея в виду успех своей экспедиции: «Это означает конец эверестской эпопеи». На самом же деле это был конец начала эпопеи Эвереста.

Если правы те, кто видит в восхождениях попытку самоутверждения человека, стремление его познать неразгаданное, победить невозможное, то только достижение высшей точки еще ничего не решало, вернее, решало немногое. Оставался непройденным западный гребень, лишь самые дерзкие смотрели на Эверест с юга, проходя хотя бы мысленно его грозные скальные стены и ледовые кулуары; еще не совершены были послемуссонные, муссонные и зимние восхождения, еще и не помышляли о возврате к идеям Мэллори и Шиптона о восхождении на Эверест в альпийском стиле, никто не мечтал о возможности одиночного восхождения.

За время, прошедшее после первовосхождения на Эверест, были организованы десятки экспедиций и решены все или почти все проблемы спортивного освоения Эвереста. Совершены восхождения по северному (Китай, 1960, 1975) и западному гребням (Югославия, 1979), траверс Эвереста (США, 1963), пройден юго-западный склон (Англия, 1975), совершены послемуссонные и муссонные, а также зимние (Польша, 1980) восхождения, одиночное восхождение (Р. Месснер, 1980), восхождение без кислорода (Р. Месснер и П. Хабелер, 1978), поставлен рекорд массовости восхождения (16 человек, международная германо-французская экспедиция, 1978), рекорд массовости от одной страны (9 человек — Индия, 1965; 11 человек — СССР, 1982), на Эверест вышли женщины (Юнко Табей, Япония, 1975; Фантог, Китай, 1975; Ванда Руткевич, Польша, 1978; Шмидт, ФРГ, 1981), со склонов Эвереста спустились на лыжах (Миура, Япония, 1970). Принимая во внимание престижный характер восхождения на Эверест как высшую точку Земли, по классическому пути через Южное седло прошли экспедиции Швейцарии, США, Японии, Италии, Индии, Южной Кореи, Австрии, ФРГ, Франции, Испании, не считая повторных восхождений англичан и американцев.

В 1982 году Эверест с разных сторон и в разное время в условиях непогоды штурмовали советская, американская, английская, канадская и испанская (Каталония) экспедиции, но успеха добилась лишь советская экспедиция. Маршрут советских альпинистов носит стенной характер и по праву может быть назван «сложнейшим на высочайшей».

Почти все доступные маршруты на Эвересте пройдены. Взгляды альпинистов обращаются к стенам Лхотзе и Нуптзе, к восточным стенам Эвереста с тибетской стороны, и, конечно, в отдаленном будущем — великий траверс подковы Эверест — Лхотзе — Нуптзе.

Советские альпинисты до 1982 года, несмотря на ряд блестящих восхождений в горах Памира, Тянь-Шаня, Альп, Кордильер и Аляски, не были ни на одном восьмитысячнике мира.

Для решения вопросов, связанных с организацией экспедиции на Эверест, в 1980 году был создан Эверестский оргкомитет во главе с заместителем председателя Спорткомитета СССР А.И. Колесовым.

Эверестский оргкомитет провел огромную работу по обеспечению экспедиции высотным снаряжением, кислородным оборудованием и рационами питания, много внимания уделялось выработке тактики восхождения и подбору состава экспедиции.

Перед руководством экспедиции стояла дилемма: совершить восхождение по классическому пути или выбрать новый, а значит, и более сложный маршрут. Остановились на втором, так как высокий уровень отечественного альпинизма вселял уверенность в успехе восхождения даже по технически сложному маршруту. Окончательный выбор маршрута был сделан весной 1980 года группой разведки экспедиции в составе Е.И. Тамма, А.Г. Овчинникова, Б.Т. Романова, Э.В. Мысловского и Е.Т. Ильинского, которые подошли под юго-западный склон Эвереста и оценили все возможные варианты восхождения. В пояснительной записке руководству Спорткомитета СССР описание заявленного советской экспедицией маршрута выглядело так: характер маршрута — комбинированный, средняя крутизна — около 60-70 градусов, перепад высот от верхнего цирка ледника Кхумбу до вершины — 2500 метров. Маршрут проходит по контрфорсам центральной части юго-западной стены и условно разделяется на три участка:

1) нижний, от 6400 и приблизительно до 7100 метров, проходит по размытым гребням с большим количеством ледовых (снежных) участков и обледенелых скал;

2) средний, технически наиболее сложный участок с перепадом высот порядка 900 метров (до высоты около 8000 м). Этот участок проходит по скальным башням. Заснеженность маловероятна, так как скалы очень крутые, переходящие в верхней части в явно выраженный контрфорс, упирающийся в западный гребень вершины;

3) верхний участок, начинающийся примерно от 8000 метров, проходит по вершинной части западного гребня.

Тактическая схема восхождения предполагалась типично гималайская, с организацией и использованием промежуточных лагерей. Всего планировалось 5 промежуточных лагерей с максимальной обработкой маршрута между ними, то есть установлением веревочных перил на всем пути подъема до последнего, штурмового, лагеря.

Тактический план включал: обработку ледопада Кхумбу, организацию маршрута через ледопад и поддержание его в рабочем состоянии; транспортировку через ледопад всех грузов, необходимых для организации промежуточных лагерей, для обработки маршрута и совершенствования восхождения (штурма); организацию промежуточного базового лагеря непосредственно над ледопадом; организацию лагеря 1 на высоте 6400-6500 метров непосредственно у начала маршрута и постоянное его снабжение всем необходимым для организации последующих лагерей; последовательную обработку маршрута и организацию лагерей 2, 3, 4 и, если будет необходимо, лагеря 5 на высоте около 8300-8400 метров; штурм вершины последовательно всеми штурмовыми группами.

Промежуточные лагеря организуются на расстоянии 500-700 метров друг от друга по высоте. Каждый лагерь, кроме первого, оборудуется двумя двухместными высотными палатками, четырьмя спальными мешками, горелками (примусами), запасом газа, бензина, четырьмя комплектами кислородной аппаратуры, необходимым набором продуктов питания и снаряжения.

Для отработки намеченной тактики восхождения на Эверест кандидаты в гималайскую экспедицию совершили в 1981 году на Памире восхождение на пик Коммунизма (7495 м), организовав при этом три промежуточных лагеря. Не все в тот раз вышли на вершину: группа Мысловского вместо восхождения проводила спасательные работы по сигналу бедствия одной из ленинградских групп.

После восхождения провели разбор, на котором выявили решающее значение диспетчера при организации и оборудовании промежуточных лагерей.

Участники советской экспедиции прошли сложный отбор в течение двух лет. Они были наиболее опытными альпинистами Советского Союза, не раз принимавшими участие в высотных стенных восхождениях на Памире и Тянь-Шане. Каждый участник имел отличную индивидуальную физическую и техническую подготовку, высокоразвитое чувство товарищества и взаимовыручки. Среди участников-спортсменов славу ассов высотных восхождений имели альпинисты из Алма-Аты Ю. Голодов, К. Валиев, В. Хрищатый и С. Чепчев. Под руководством заслуженного тренера СССР Е. Ильинского каждый из них неоднократно поднимался на высшую точку Советского Союза — пик Коммунизм.

С. Бершов из Харькова, М. Туркевич из Донецка и В. Онищенко из Москвы были известны как выдающиеся скалолазы, неоднократно демонстрировавшие виртуозную технику преодоления сложного скального рельефа, в рекордное время они прошли многие сложнейшие маршруты на Кавказе, Памире, в Альпах и Северной Америке.

В январе 1982 года на сборе в Крылатском были объявлены имена 9 членов основного состава (В. Балыбердин, В, Шопин, Н. Чёрный, С. Бершов, С. Ефимов, М. Туркевич, К. Валиев, В. Хрищатый, С. Чепчев) и 5 членов вспомогательной группы (В. Онищенко, В. Пучков, В. Хомутов, Ю. Голодов и А. Москальцов).

Кандидаты в экспедицию прошли углубленное медико-биологическое обследование. Большое значение при отборе придавалось контактности кандидатов, их психологической совместимости. Результаты отборочных и контрольных соревнований корректировались экспертными оценками членов тренерского совета. Естественно, выбор участников экспедиции из большого числа примерно равных по силам спортсменов — очень трудное дело.

Кроме спортивных групп в состав экспедиции входили руководители и обслуживающий персонал.

Руководящий состав: руководитель экспедиции Е.И. Тамм, его заместитель по хозяйственной части Л.А. Трощиненко, старший тренер А.Г. Овчинников и тренер Б.Т. Романов.

Обслуживающий персонал, или, как его вместе с тренерами удачно назвал Л.А. Трощиненко, «хоздвор», включал врача С.П. Орловского, радиста В.Л. Черевко, повара В.А. Воскобойникова и переводчика Ю.В. Кононова.

В состав непальского персонала, насчитывающего 14 человек, входило 11 высотных носильщиков-шерпов во главе с сирдаром, повар, кухонный работник и скороход, или письмоносец. Должность письмоносца сохранилась, вероятно, с тех времен, когда радиостанции не были обязательной принадлежностью хорошо оснащенной экспедиции. Еще в экспедиции Ханта в 1953 году письмоносцы занимались своими прямыми обязанностями. В нашей экспедиции письма были принесены в базовый лагерь только один раз и почтальоном был Ю.А. Сенкевич, а штатный письмоносец все время проводил на кухне, являясь резервной силой сирдара.

Высотные носильщики-шерпы являются незаменимыми помощниками в гималайских экспедициях, но в связи с большим количеством экспедиций в Непале найти работоспособную группу профессионалов-высотников — серьезная проблема. Шерпы-носильщики до сих пор не имеют единой организации, представляющей и защищающей их интересы, все переговоры о найме их руководство экспедиции ведет с сирдаром — бригадиром сложившейся группы носильщиков. У шерпов сильны родовые связи, поэтому обычно в одной группе объединяются родственники и их ближайшие друзья. Работа в экспедициях приносит хороший заработок, а попасть в экспедицию можно только через сирдара. Авторитет сирдара непререкаем. Хороших сирдаров и работающих с ним шерпов знают ведущие туристские фирмы, дорожат ими, а экспедиции передают их друг другу как залог будущих успехов. Наш сирдар Пемба Норбу работал с двумя польскими экспедициями на Эвересте, и поляки рекомендовали его нам. Пемба Норбу имел значительный гималайский стаж, принимал участие кроме польских в японских и южно-корейской экспедициях, в составе последней он совершил восхождение на Эверест по классическому пути.

В советской экспедиции для связи базового лагеря с Катманду были установлены отечественные серийные коротковолновые радиостанции «Ангара». В соответствии с Правилами горовосхождений в Непале одна из радиостанций была установлена в базовом лагере, а другая — в министерстве туризма Непала, и только через министерство туризма экспедиция могла осуществлять связь с внешним миром. Непальские власти очень ревниво следили за соблюдением этого пункта, который для них имел, по-видимому, престижный характер.

Связь базового лагеря с группами на маршруте и в промежуточных лагерях осуществлялась с помощью портативных японских ультракоротковолновых радиостанций типа «IRC-621» и отечественных «Каратов». Количество такого типа радиостанций в соответствии с Правилами ограничено 12 экземплярами, их вполне было достаточно для обеспечения связью всех групп, включая отдельные двойки и группу шерпов.

Было обусловлено пять обязательных сеансов связи в день: две (в 10.30 и 16.30) — с Катманду и три (в 10.00, 14.00 и 18.00) — с группами, причем радиостанция в базовом лагере для связи с группами на маршруте почти всегда была включена на «приём». Очень часто вместо пяти в день проводилось гораздо больше сеансов связи как с Катманду, так и с «верхом», как мы говорили, в связи с постоянно меняющейся обстановкой на маршруте и некоторыми непредвиденными событиями. Питанием для «Ангары» служили три аккумулятора, которые почти ежедневно подзаряжались с помощью портативного бензинового генератора «Хонда», а японские станции работали на элементах «316» и низкотемпературных аккумуляторах в последнюю фазу восхождения.

Выбор рабочих типов радиостанций и подготовка всей аппаратуры для работы были проведены одним из лучших радистов страны, чемпионом Европы по коротковолновой радиосвязи киевлянином В. Черевко. Общая схема радиосвязи была отработана на памирском сборе в 1981 году при восхождении участников экспедиции на пик Коммунизма. Дальность связи (4-6 км), профиль маршрута (положение спортивных групп за гребнем по отношению к базовому лагерю) полностью соответствовали обстановке под Эверестом, которую прекрасно представлял себе В.Л. Черевко, мастер спорта СССР, неоднократный чемпион СССР по альпинизму в классе высотных восхождений. Продуманный выбор радиоаппаратуры и тщательный анализ всевозможных вариантов связи на всех этапах, выполненные Черевко, обеспечили безотказность связи в Гималаях, как при обработке маршрута, так и при восхождении на Эверест. Володя Черевко по независящим от него обстоятельствам не смог выехать в Гималаи, но подготовленная им радиоаппаратура работала безотказно даже в руках такого неопытного радиста, как я, прошедшего краткую стажировку у него на Памире летом 1981 года. Все переговоры базового лагеря с Катманду и спортивными группами на Эвересте записывались на магнитофоне, что также было предусмотрено Черевко.

С первых шагов человека по Эвересту возникли споры по поводу использования кислорода при восхождениях. Проблема кислорода многогранна. Споры об этической стороне этой проблемы не затихают до настоящего времени, а по качеству кислородной аппаратуры судят о техническом уровне страны. Сторонники бескислородного восхождения, начиная с Мэллори, считали, что использование кислорода «неэтично», это вызов силе человеческого духа и наступление науки на природные возможности человека, они считали неспортивным дышать дополнительным кислородом при восхождениях, а пользующиеся кислородом, по их мнению, достойны презрения.

Защитники кислорода отмечали, что трудно уследить за логикой оппонентов, которые, отвергая кислород, в то же время используют другие технические и научные достижения, облегчающие восхождение. Преимущества использования кислорода при восхождениях в Гималаях в настоящее время очевидны и признаны всеми.

Хант подчеркивал, говоря в целом о роли кислорода на больших высотах, что именно кислород был жизненно важен для успеха. «Без кислорода мы бы не вышли на вершину», — говорил он.

Советское кислородное оборудование является лучшим в мире на сегодняшний день. За весь период работы экспедиции не было ни одного случая отказа или поломки кислородного снаряжения. Мы взяли в Непал 230 кислородных баллонов, но добрая их треть осталась неиспользованной. Расчеты потребности в кислороде производились по имеющимся рекомендациям зарубежных экспедиций на Эверест, в которых нормой было использование 4 литров кислорода в минуту. Однако советские альпинисты расходовали во время восхождения гораздо меньше — 0,5-1 литр, редко — 2 литра в минуту. Это еще одно из свидетельств отличной физической подготовки участников советской экспедиции.

Казалось бы, простой вопрос — форма и размеры кислородных масок, однако, если они не плотно прилегают к лицу, то происходит утечка кислорода. В международной экспедиции 1971 года, например, ни тип «кавказский», ни «восточный» не подошли шерпам, и никакие переделки на месте не помогли.

В советской экспедиции кислородные маски готовились по индивидуальным меркам участников. Были изготовлены удобные резиновые покрытые изнутри замшей маски, которые, как показала практика, взаимозаменяемы. Когда Э. Мысловский перед лагерем 4 уронил рюкзак, в котором были теплые вещи, верёвка и кислородная маска, то для продолжения восхождения он воспользовался маской В. Хрищатого, и широколицый, с отросшей бородкой Мысловский с успехом пользовался маской узколицего Хрищатого (тот для себя взял запасную кислородную маску из базового лагеря и тоже не испытывал никаких неудобств).

Врач экспедиции С.П. Орловский несколько лет работал в международном альпинистском лагере «Памир» и имел большой опыт оказания медицинской помощи в горах, включая полостную операцию в нулевых условиях на высоте около 4000 метров. Он сам — кандидат в мастера спорта по альпинизму и хорошо знаком с особенностями высокогорья. В аптечки для высотных лагерей он в первую очередь вложил сосудорасширяющие и тонизирующие препараты для первой помощи при обморожениях и физическом истощении.

Предусмотрительность Орловского, основанная на хорошей профессиональной подготовке и опыте, помогла советским восходителям, получившим обморожения, вернуться с Эвереста с минимальными потерями. В каждой палатке, вплоть до штурмовой, находился необходимый набор лекарств, а наличие бесперебойной связи обеспечивало участникам восхождения квалифицированную врачебную консультацию в любом месте и в любое время.

Орловский должен был предусмотреть все возможные и невозможные случаи медицинской помощи. Общий вес «аптеки» составлял около 100 килограммов, включая титановые хирургические инструменты для полостных операций и трепанации черепа; это скорее была не аптека, а походная больница. К счастью, почти ничего не понадобилось из этого внушительного докторского арсенала. Оставшиеся лекарства и медицинское оборудование были в качестве дара переданы в непальский госпиталь в поселке Кунде, обслуживающий население района Соло Кхумбу.

При подготовке советской экспедиции на Эверест много внимания было уделено разработке рационов питания, и участники экспедиции принимали в этом самое деятельное участие. Непосредственно проблемой питания занимался Институт консервной промышленности и специальной пищевой технологии (НИИКП и СПТ). Он разработал рационы питания для всех этапов работы экспедиции: перехода с караваном носильщиков, так называемые маршевые рационы, для базового лагеря, для высотных лагерей, завтраки, обеды, ужины и карманное питание, используемое на маршруте.

Высотные рационы питания при минимальной массе (не более 450 г на сутки) обеспечивали необходимую энергетическую ценность пищи и в значительной степени компенсировали затраты энергии альпинистов. Список продуктов отражал немыслимое их разнообразие: колбасы, ветчина, говядина, баранина, куры, крабы, лосось, сельдь, ставрида, треска, икра черная и красная, сосиски, сыры, печенье, джем, мед, фруктовые соки, молоко, шоколад, конфеты, различные крупы, консервированные фрукты, овощи — любые продукты на любой вкус, но еда не удовлетворяла многих.

При обсуждении рекомендаций по питанию на Памирском сборе 1981 года Володя Черевко задал вопрос:

— Почему в рационах нет сала? Есть какие-либо принципиальные соображения на этот счет?

Представитель НИИКП и СПТ В.А. Воскобойников ответил, что в Институте нет рекомендаций по салу.

— А кто их дает?

— Мы, — вступил в разговор Е.Б. Гиппенрейтер, — наш Институт медико-биологических проблем. Мы не рекомендуем сало по двум главным причинам: 1) сало имеет высокую энергетическую ценность и поэтому требуется много кислорода для его усвоения (сжигания), а кислород на высоте надо беречь и 2) сало на высоте не идет, нет положительных отзывов.

Черевко, опытный высотник, не согласился с этим:

— Если на высоте (имеется в виду высота более 7000 метров) предложить альпинистам сало, икру любую, мясо, то каждый возьмет прежде всего кусочек сала. На высоте икру, шоколад или колбасу ешь по необходимости. Просто нужно съесть, иначе не будешь работать. А вот сало, мясо типа буженины, да еще разрезанное поперек волокон, финики, в которых есть и жир, и белки, и углеводы, чернослив, лимоны, черная смородина идут на высоте очень хорошо.

Сергей Ефимов поддержал Черевко:

— Послушать со стороны список продуктов в рационах, так слюнки потекут. Завтрак, например, икра зернистая осетровая, курица с черносливом, кофе, соки, печенье, масло, сливки. Ну и живут, скажут. А мы спустились с вершины, перебрали пакеты — ничего не хочется. И вдруг видим под пакетами кусочек колбасы. Давай поджарим! И два дня ели жареную колбасу, а когда Серёжа Бершов нашел еще и пол-луковицы, то после этого мы уже ни на что другое смотреть не могли!

— А сало?

— Сало! Сало мы съели еще в третьем лагере!

Участники экспедиции на памирском сборе сформулировали основные принципы комплектования лагерей рационами, которые и были положены в основу стратегии питания на различных этапах работы спортивных групп экспедиции: питание в лагере 1 и, возможно, в лагере 2 должно быть приближено к питанию в базовом лагере, так как здесь предполагается длительное пребывание значительного числа участников, в этих лагерях Должно быть предусмотрено несколько вариантов рационов, так как участники будут находиться в них многократно и питание не должно быть однообразным; обеды в пути должны быть исключены, дневное питание ограничить карманным рационом, варианты которого нужно максимально разнообразить и дифференцировать по высоте, а за счет обеда усилить завтрак и ужин; варианты завтраков, карманного питания и ужинов должны соответствовать расходу воды, в частности, карманное питание должно быть рассчитано на воду, которую участник может взять с собой (до 1 литра) утром перед выходом на маршрут; ужин должен быть рассчитан на восстановление потерянной в течение дня влаги и включать помимо чая питье на ночь (молоко, сублимированные продукты и т.п.); желательно, чтобы в каждый вариант завтрака и ужина входили не только сублимированные продукты и продукты, требующие варки, но и такие, которые можно было бы употреблять сразу же по приходу в лагерь в процессе приготовления ужина; иногда очень важно восстановить силы после дневной работы хотя бы малой дозой пищи, а затем уже заниматься приготовлением ужина; следует увеличить количество острых приправ и добавок (томатные соусы со специями, клюквенные и другие экстракты и пр.), способствующие повышению аппетита, чесночные соусы исключаются; необходимо увеличить количество продуктов с повышенным содержанием витамина С — черной смородины, молотой с сахаром (глюкозой), лимонов с сахаром (глюкозой) и т.п.; в список продуктов для составления рационов следует дополнительно включать сало, мясо натуральное, балык осетровый, финики, соки, компоты консервированные, томаты; для нижних лагерей — овощи и фрукты, свежее мясо.

Представитель НИИКЛ и СПТ В.А. Воскобойников при подготовке рационов учел все пожелания участников экспедиции, он и в Гималаи выехал в качестве консультанта по питанию. Единственное, чего он не смог сделать — это включить в рационы сало, наука оказалась сильнее практики. Но никто и не рассчитывал на быстрый научный прогресс в оценке сала, поэтому альпинисты-украинцы независимо друг от друга привезли по доброму «шматку сала», которого хватило до самого конца экспедиции. И надпись на палатке украинцев в базовом лагере «Сала немає» не соответствовала действительности, она скорее просто отражала популярность и большой спрос на этот продукт в гималайской экспедиции.

Все рационы были расфасованы и упакованы в цветные нейлоновые мешочки, по цвету мешочка легко можно было определить адрес заброски.

Постоянной заботой всего состава экспедиции была подготовка качественного снаряжения: высотных палаток, обуви, кошек, ледорубов, верёвок, рюкзаков, крючьев, лестниц и другого снаряжения. Ничто не должно было быть забытым, ибо любое упущение в условиях Гималаев могло привести к срыву экспедиции. При подборе и изготовлении снаряжения не было мелочей. Альпинисты нашли во многих организациях массу людей, которые искренне желали успеха нашей экспедиции и старались помочь ей, чем могли. Большинство просьб и заказов экспедиции не было предусмотрено плановыми заданиями предприятий и изготовление многих видов снаряжения, хотя оно и производилось с разрешения и ведома руководства, стало возможным только благодаря личной инициативе многих добровольных помощников. Например, высотные палатки изготовляли в Солнечногорске. Душой коллектива швейников был инженер-конструктор В.П. Близнюк. Он предложил конструкции разного типа палаток: для базового лагеря, для штурма, для склада и т.д., и именно ему пришла в голову идея шить палатки из отдельных кусков ткани, создавая дополнительными швами большую крепость палатки. Высотные палатки прошли испытания в аэродинамической трубе, а затем Близнюк выезжал на Памир для проверки их в суровых условиях высокогорья. Он следил за качеством каждого шва. Делал он это просто: наступал ногой на ткань и изо всех сил тянул, проверяя прочность нитей, за саму ткань он был спокоен: на палатки шла каландриновая ткань, из которой шьют парашюты. Палатки Близнюка выдержали штормовые ветры и низкие температуры Эвереста.

Ледорубы и крючья были изготовлены в Таганроге. Пуховое снаряжение подготовил московский Дом моделей спортивной одежды по лекалам и при непосредственном участии С. Б. Ефимова из Свердловска. Ефимов разработал также конструкцию автоклава для приготовления пищи на больших высотах. Ю.Ф. Голодов — старший инженер Института рыбного хозяйства Министерства рыбной промышленности Казахской ССР (г. Алма-Ата) предложил использовать крупноячеистую сеть для усиления днища палаток, и палатка второго была установлена с помощью такой сети.

Энтузиастами в создании лучшего в мире кислородного оборудования были В.М. Божуков, Г.А. Якушкин, Е.П. Захаров, В.С. Барсуков, М.И. Кудрявцев, Н.А. Ермаков и многие другие специалисты, принимавшие участие в подготовке. Божуков лично проверял работу кислородной аппаратуры на Памире в 1981 году, совершив восхождение на пик Ленина (7134 м) из Алайской долины за один день.

Много сделал для экспедиции как тренер, врач и физиолог В.Д. Моногаров. Он возглавлял киевскую группу врачей, проводивших медико-биологические обследования участников на Памире, подготовил методические материалы для тренировки восходителей, как председатель Федерации альпинизма Украины участвовал в отборе кандидатов в экспедицию.

Часть снаряжения, прошедшего испытания в Гималаях, была приобретена в зарубежных фирмах: высотные ботинки «Галибьер» и «Трапер», налобные фонари, жумары (Франция), кошки, часть ледорубов, двойные спальные мешки «Салева» (Австрия), упоминавшиеся выше японские радиостанции, генератор и некоторые другие предметы.

При подготовке нашей экспедиции был учтен опыт организации и проведения экспедиций на Эверест другими странами. Например, необходимость обеспечения шерпов солнцезащитными очками, использование теплых рукавиц с нейлоновым верхом при движении по перилам, применение маркировочных флажков в ледопаде Кхумбу и в Западном цирке, приобретение ламп для освещения кухни, общих и индивидуальных палаток, наличие весов для взвешивания груза вплоть до базового лагеря, использование капроновых бочек для транспортировки, включение кариматов (водоотталкивающих подстилок) в комплект палатки, достаточное количество полиэтиленовых мешков большого размера и т.д.

Груз экспедиции, включая снаряжение и продукты, весил 14 тонн. Доставка груза в Непал, а затем в базовый лагерь была одной из самых серьезных проблем при организации восхождений.

27 февраля в Катманду прилетела первая группа экспедиции: Е.И. Тамм, Б.Т. Романов, Ю.В. Кононов и представитель Спорткомитета СССР И.А. Калимулин.

Первый же вопрос к встретившему нас второму секретарю советского посольства Александру Дмитриевичу Сурскому:

— Есть ли разрешение на посадку нашего самолета в Катманду?

Сурский отвечает, что очень сомневается в разрешении на посадку в Катманду нашего чартера.

Едва мы разместились в уютной гостинице «Вудлендс», как нас пригласил Чрезвычайный и Полномочный посол СССР в Непале Абдурахман Халилович Везиров. Посол поинтересовался планами работы экспедиции.

— Мы планируем 6 марта отправить основной груз экспедиции с караваном носильщиков, — ответил Е.И. Тамм. — И для выполнения намеченного графика решающим является прилет нашего чартера 2 марта.

— Чартера не будет, — твердо заявил посол. — Об этом мне сказал секретарь премьер-министра Непала.

— Я выступил очень резко по поводу такого решения, но боюсь, что это ничего не изменит, — добавил посол. — Осталось недолго ждать официального ответа. А пока отдохните здесь.

Абдурахман Халилович подошел к открытому окну и сказал:

— Вы слышите? Здесь тишина такая, что ломит уши.

Действительно, после Москвы и суеты последних дней здесь была абсолютная тишина. Ничто не нарушало её. Но, конечно, ни о каком отдыхе не могло быть и речи. Мы приехали за неделю до прибытия основной группы участников экспедиции. Если за это время не будет получен груз, все планы экспедиции срываются, экспедиция может закончиться, даже не начавшись. Все наши мысли были о грузе. Что делать, если самолет не получит разрешения на посадку в Катманду?

— Я напишу сегодня письмо нашему послу в Индии с просьбой, чтобы он помог в организации отправки грузов из Дели сюда, если чартер не придет в Катманду, — пообещал Абдурахман Халилович.

Ночь проходит тревожно, но на утро появляются некоторые конструктивные мысли. Деятельный И.А. Калимулин решает, не ожидая официального отказа непальских властей принять чартер, заказать телефонный разговор с Москвой и просить руководство Спорткомитета СССР разрешить отправить грузы рейсовыми самолетами из Дели в Катманду, для чего потребуются дополнительные расходы. Я через центральную телеграфную станцию заказываю Москву. Заказ принимают, телефонная связь с Москвой работает через Токио. Дозвонились до одного из заместителей председателя Спорткомитета СССР. И.А. Калимулин ставит перед ним три вопроса:

1.  В любом случае отправить чартер до Дели 1 марта, т.е. завтра.

2.  Разрешить израсходовать дополнительные средства для перевозки грузов из Дели в Катманду.

3.  Передать с группой, которая вылетает из Москвы 9 марта, эти дополнительные средства.

Едем к послу, где обсуждаем проблемы получения грузов. Нужно отправить кого-нибудь в Дели для организации отправки грузов в Катманду.

— Ильдар Азисович, вы лучше других сможете организовать это дело, — говорит посол А.X. Везиров, обращаясь к И.А. Калимулину.

— Причем даже лучше встретить в Дели наш самолет. Как Вы на это смотрите?

— Я готов вылететь в Дели сегодня же, — отвечает И.А. Калимулин.— Прошу только помочь с оформлением вылета на ближайший рейс. И нет ли кого-нибудь в Дели, кто сможет помочь в аэропорту?

Телефонная линия на Дели не работает, связаться с представителем Аэрофлота в Индии не удается. Но в Катманду непальский представитель Аэрофлота мистер Тапа не только взял на себя все заботы по организации вылета И.А. Калимулина, но и вызывался сопровождать его в Дели.

Они уезжают в аэропорт. Через час оба возвращаются. Хотя они и успели доехать в аэропорт до отлета самолета, билеты на этот рейс им привезли уже после взлета самолета. Вылет Калимулина перенесен на завтра. Мистер Тапа времени не теряет, он договаривается с непальской авиакомпанией о спецрейсе самолета из Дели в Катманду.

Наступает 1 марта — день вылета чартера из Москвы. С утра мы с Е.И. Таммом едем в обслуживающую нас фирму — Непал Трекинг для уточнения последних деталей транспортировки грузов носильщиками. Владелец фирмы заявляет, что он вызвал из соседних сел около трехсот носильщиков. Из Катманду в сторону Эвереста строится автомобильная дорога, уже построено около 100 км, и можно сэкономить несколько дней, если груз и носильщиков отвезти автомашинами на это расстояние.

Для перевозки груза и людей необходимо шесть пятитонных грузовиков, аренда каждого грузовика стоит 300 долларов за один рейс. Е.И. Тамм соглашается на все условия, главное, не сорвать график транспортировки грузов. Грузовики заказываем на 6 марта.

В подземном гараже нового здания посольства нам отводят место для складирования грузов экспедиции.

Как будто все готово для приемки грузов и их дальнейшей транспортировки, нет только самих грузов.

Вечерним рейсов И.А. Калимулин вместе с мистером Тапой без осложнений вылетают в Дели.

2 марта 1982 года. Лишь в середине дня поступает официальный отказ непальского правительства в приёме чартера. Грузы из Дели надо отправлять регулярными пассажирскими рейсами. Их два в день, иногда три. Линию Дели — Катманду обслуживают две авиакомпании: Непала и Индии.

И.А. Калимулин со вчерашнего дня в Дели. В конце дня едем в аэропорт. Грузов нет. 3 марта уже с утра мы в аэропорту. Судьба экспедиции в руках И.А. Калимулина. Сумеет ли он в три дня отправить 14 тонн груза?

С утренним рейсом непальской авиакомпании прибывает В. Венделовский с первой партией груза. А дневным рейсом индийской авиакомпании прилетают А. Овчинников, Э. Мысловский, В. Балыбердин, Н. Чёрный, В. Шопин. Груза нет, но они в руках привезли две рентгеновские трубки для оборудования рентгенкабинета детского госпиталя в Катманду. Два раза рентгеновские трубки отправлялись из Москвы багажом и разбивались по дороге. А без этих трубок не могли открыть детский госпиталь, оснащенный медицинским оборудованием с помощью Советского Союза. Инженер по монтажу сидит в Катманду шестой месяц в ожидании этих трубок. Можно понять счастье сотрудника нашего посольства Александра Георгиевича Бабынина, который принял трубки и тут же исчез. Официальная сдача госпиталя назначена на завтра на 15.00 и нужно еще произвести монтаж рентгеноборудования.

Зная сложности прохождения документов в таможенном департаменте Непала, мы все необходимые для получения груза документы оформили заранее: составили в Москве опись каждого места, отправили списки на 18 страницах в фирму Непал Трекинг, а она получила разрешение на груз. С готовыми документами едем на склад, надеясь сегодня же получить первую партию груза. Однако на складе нет накладной на прибывший груз и получить его нельзя.

Всё переносится на завтра.

На следующий день, 4 марта, прилетели Э. Ильинский и Л. Трощиненко, а с ними еще 4000 кг груза. Уже зная, как важно иметь накладную на пришедший груз, первым делом выясняем, где можно получить эту накладную. В аэропорту накладной уже нет, а в городском офисе — еще нет. Поисками накладной занимаются владелец фирмы и А. Сурский.

Но уже приближается время досмотра груза первой партии. Таможенники готовятся к досмотру, как к военной операции. Наш груз не поступил на склад, а был свезен на край аэродрома и сложен рядом с палатками охраны аэропорта. Когда мы подошли к своему грузу, то увидели целую армию таможенников, полицейских и переодетых офицеров госбезопасности, место досмотра было окружено солдатами с винтовками в руках. Груз наш был обнесен веревкой, и внутрь за веревку пропустили только Е. Тамма и меня. Начинается досмотр.

— Откройте, — показывают жестом таможенники. Наши бочки и баулы запломбированы, с нами нет никаких инструментов. Предусмотрительные таможенники снабжают нас парой плоскогубцев. Срываем проволоку, открываем крышку бочки.

— Что здесь? — спрашивает таможенник.

— Это обозначено в списке. Сверяем номер со списком, в большинстве бочек — продуктовые рационы.

— Продукты, рационы, — отвечаем. В руках у таможенников копии тех же списков, но они в них пока не смотрят.

— Закрывать? — с надеждой спрашивает кто-нибудь из нас. — Тут до самого дна продукты.

— Нет, вынимайте все.

На землю выкладываются наборы продуктов в нейлоновых мешочках. В первых бочках таможенники заставляли разворачивать каждый мешочек и брали в руку каждую упаковку.

— Что здесь?

— Печенье. Суп. Сахар. Чай. Каша. — В зависимости от продукта отвечали мы.

Много консервов: мясных, рыбных, фруктовых и других.

— Откройте банку, — требует таможенник.

В этот момент рядом находился Е. Тамм. Думая, что таможенник что-то недопонял, Евгений Игоревич взял в руки банку консервов и сказал:

— В консервных банках у нас находятся продукты. Вот в этой банке, в моих руках, находится рыба в томате.

— Вот её и вскройте, — невозмутимо говорит таможенник.

— Нож! — резко говорит Е. Тамм. Ему протягивают нож, и он взрезает консервную банку. Оттуда выползает томат, под ним видны куски рыбы. Таможенник говорит:

— Хорошо, смотрим дальше.

Но Евгений Игоревич не может остановиться. Он берет в руки другую банку и, тыча её под нос таможеннику, повторяет: «И эту вскрыть, и эту?!»

Сказывается нервное напряжение последних дней, волнения с доставкой грузов, таможенная волокита и придирки при досмотре. Таможенник отвечает:

— Нет, не надо. Одной достаточно.

И досмотр продолжается. Демонстративная готовность Тамма вскрыть любую банку убедила таможенников в нашей искренности, и они больше не делали попыток проверить содержимое консервов, да и найти ничего, кроме продуктов, они не могли.

При вскрытии одной из бочек в нос ударил запах бензина, таможенники оживились, ведь бензин не значится в списках. Консервные банки с бензином легко узнать, они большие и без этикеток. Объясняем таможенникам, что мы не включили бензин в список, потому что авиакомпании не разрешили бы его провозить. А так как бензин уже здесь, то мы завтра оформим разрешение на его ввоз. Откладываем банки с бензином в сторону. Кое-где темп досмотра сбивается. Легко вытряхнуть содержимое из бочки, но уложить все обратно не так-то просто. В Москве этим занималась целая бригада в течение нескольких дней. Зовем на помощь наших шерпов.

В баулах в основном мягкое снаряжение: палатки, спальные мешки, одежда. Все это снаряжение, естественно, вынимается, но таможенники заставляют развернуть его, а затем методически все прощупывают.

— Они что, думают обнаружить в швах палатки разобранный пулемет?

— Работай, работай, катай — раскатывай. А то я скажу, что у тебя в кармане атомная бомба.

При слове «бомба» таможенник оборачивается, слово знакомое. Е.И. Тамм показывает болтуну кулак.

Часть аэродрома, на котором проходит досмотр, напоминает базар в праздничный день. На земле выложены самые разнообразные красочные товары: синие, зеленые и красные мешочки с продуктами, россыпь консервных банок, поленницы оранжевых палаток, разноцветные баулы, белые бочки, ярко-желтые и красные лестницы, оранжевые станки для рюкзаков, треноги и ящики с киноаппаратурой и т.д. Между вещами копошатся люди: одни подтаскивают еще не вскрытые баулы и бочки, другие выкладывают вещи и ведут переговоры с таможенниками, третьи, самые озабоченные, трамбуют непослушное имущество в прежние емкости. На просмотренных вещах таможенник ставит галочку мелом, помечает номер в списке, и вещи оттаскивают на край площадки. Их количество постепенно растет. До конца дня около 4000 кг груза досмотрено, и мы его завозим в гараж посольства.

Следующий день начался с досмотра кино- и фотоаппаратуры. Этим занимается отдельная группа специалистов. Они с самого начала досмотра с вожделением посматривали на большой полутораметровый высокий прочный ящик. С него и хотят начать досмотр. Кинорежиссер Валя Венделовский обреченно стоит возле своих ящиков: кинооператор Дима Коваленко еще не прилетел, и на все технические вопросы придется отвечать Вале, а он к этому, похоже, не готов. Откидывается крышка большого ящика и глазам предстает удивительный объект — метровая черная толстая труба, напоминающая ствол какого-то оружия, похоже, мортиры. Таможенники бочково-баульных групп замечают резкое движение технических экспертов к стволу мортиры и тоже проталкиваются к загадочному объекту. Правда, английская экспедиция 1953 года имела в составе своего снаряжения и настоящую двухдюймовую мортиру, которую предполагалось использовать для бомбардировки лавиноопасных склонов Лхотзе, но вряд ли кто-нибудь из непальских таможенников помнил об этом. По прямому назначению мортира была использована лишь для победного салюта по случаю первовосхождения на Эверест.

— Что это? — пока без попытки взять трубу в руки спрашивает старший эксперт.

— Это? — переспрашивает Венделовский. — Это уникальный 1000-миллиметровый объектив для кинокамеры. Можете посмотреть.

Слишком неожиданное и простое объяснение, и несколько пар рук тянутся к трубе. Объектив вынут, техэксперты поочередно заглядывают в него с двух сторон — кроме стекол, внутри ничего нет. Азарт сменяется глубоким разочарованием, они не могут смириться вот так сразу с крушением своих надежд. В остальных группах возобновляется работа по досмотру. А старший эксперт пытается спасти положение:

— Продемонстрируйте ваш объектив в действии.

— Как это? Снять кино?

— Достаточно будет соединить его с камерой.

Валя Венделовский спешно открывает все остальные ящики, вынимает несколько кинокамер и пытается накрутить гигантский объектив на любую из них. Вернее, он кинокамеру пытается накрутить на объектив, который с трудом держат двое ребят. Но тщетно. Объектив не подходит ни к одному из кинокамер. Руки у Валентина трясутся, ему очень нужно получить свой груз сегодня — он уже пообещал произвести киносъемку торжественной сдачи детского госпиталя. А Евгений Игоревич даже очень доволен, он говорит:

— Ну и слава богу, не надо будет нести эту бандуру к базовому лагерю, на одного носильщика меньше.

И мы предлагаем таможенникам задержать этот кинообъектив, не выдавать его нам, пока не прибудет кинооператор Коваленко, который должен разобраться, что к чему прикручивать (потом выяснилось, что мы и не могли прикрутить объектив ни к одной кинокамере — он был от камеры «Болекс», которая в этот день находилась еще в Москве).

Я предлагаю Венделовскому:

— Давай, Валя, распустим и пленку в твоих коробках, чтобы они видели, что там есть.

— Да ты что? — кричит он. — А как же я буду снимать!

Венделовский прямо ложится на свои драгоценные коробки, поверив, что их и в самом деле будут вскрывать.

Неожиданно взрывается Сурский. Обычно он очень спокоен, никогда не теряет самообладания. А сейчас его, как, вероятно, и Тамма накануне, возмутила тщательная процедура досмотра. Упорство таможенников с объективом послужило последней каплей. Он подступил к старшему таможеннику мистеру Шарме, с которым был хорошо знаком, и с нажимом спросил:

— Это таможенный досмотр или что-то еще?!

И он еще раз повторил «или что-то еще», намекая, что происходящее здесь больше напоминает предвзятую демонстрацию, чем нормальный таможенный досмотр.

Шарма отвечает:

— Это таможенный досмотр и ничего больше.

— Тогда покажите в правилах, что нужна демонстрация действия ввозимого оборудования.

Шарма ему спокойно отвечает:

— У нас это требование есть в правилах, и вы можете это прочесть.

— Нет! Вы мне напишите это требование. Дайте его в письменном виде,— требует Сурский.

Шарма отвечает, что в обязанности таможенников не входит письменное разъяснение таможенных правил.

— Нет, — настаивает Сурский, — выдайте письменное требование демонстрации ввозимого оборудования.

Опять останавливается работа. Все ждут конца спора. Шарма это заметил и спрашивает:

— Вы хотите, чтобы мы закончили досмотр груза сегодня?

Еще бы не хотеть, сегодня ведь пятница, и если мы не получим груз, то завтра сорвется выход каравана.

— Так давайте работать. Вы же сами задерживаете работу, — упрекает он Сурского.

Тому приходится смириться. Он отходит от Шармы.

К концу дня досмотр проходит уже не так придирчиво. Таможенники убедились, что есть полное совпадение между списком и фактическим наличием вещей. Уже вечер. Таможенники прекращают свою работу. Мы получаем еще одну партию груза, а оставшиеся места ждут последней накладной на последнюю, пятую партию груза. Пятью рейсами он был отправлен из Дели в Катманду.

Однако рабочий день еще не закончился. После ужина мы всем составом экспедиции отправляемся на склад в гараж посольства, где продолжается разборка грузов. Необходимо вынуть все личное снаряжение шерпов, которые попросили выдать его в Катманду, а затем укомплектовать раскрытые баулы, вьюки, тюки и бочки грузом до 30 кг в каждом месте. Кроме того, каждый участник должен был разделить свое личное снаряжение на две части: одну часть взять с собой в самолет в Луклу, а другую, без которой первое время можно было обойтись, отправить с караваном, который придет в базовый лагерь позже.

То и дело слышится чей-нибудь голос:

— В этот баул я положил то-то и то-то. Эдя, запиши.

— Я скомплектовал 2 баула: ботинки, карематы, два костюма. Эдя, запиши.

Все комплектуют и диктуют содержимое баулов Эдику Мысловскому.

Он выделяется среди этого упаковочного бедлама невозмутимостью, спокойствием. На вид Эдик даже слегка медлительный, но работает с огромной производительностью, он проводит учёт и распределение всего экспедиционного хозяйства.

Работа по сортировке груза закончилась поздно ночью.

Утром 6 марта точно в указанное время появились три огромных грузовика, которые мы с помощью шерпов быстро загружаем. Для сопровождения грузовиков выделены Е. Ильинский, Л. Трощиненко, В. Венделовский, В. Онищенко и С. Ефимов.

Сергей Ефимов — очень обстоятельный человек. Конечно, он подготовился к восхождению на Эверест. Но в ближайшие дни он будет идти с караваном по Непалу и хочет предусмотреть всё. Он ярко одет в ветрозащитные красные брюки и красную ветрозащитную куртку, обвешен тремя фотокамерами: «Любитель» на левом боку у пояса, маленькая камера на лямке рюкзака в постоянной готовности на уровне головы и камера с телевиком на длинном шнурке, перекинутом через рюкзак. На правом боку пояса — фотоэкспонометр. В руках у Сергея неразлучная гитара, он несет её в базовый лагерь. Этого мало. Он составляет русско-непальский словарь для самостоятельного общения с носильщиками на тропе.

Ребята рассаживаются по двое в кабину, и грузовики выезжают из посольства. До конца автомобильной дороги с ними едет и корреспондент ТАСС Ю. Родионов. Он хочет проводить груз до начала караванной тропы, вернуться в Катманду, а затем в конце апреля отправиться в базовый лагерь для организации непосредственных репортажей о восхождении. Ожидается большая нагрузка на радио и, естественно, необходим бензин для подзарядки аккумуляторов; Родионов планирует привезти его с собой. Е. Тамм предложил Ю. Родионову бензин отослать с караваном, а в апреле привезти в базовый лагерь фрукты.

Днем из Дели прилетел И.А. Калимулин. Он с энтузиазмом, восторгом, находясь под свежими впечатлениями, рассказывает о том, как тяжело ему приходилось выталкивать наши грузы из Дели. Рассказывает, что уже в первый день он добился, чтобы груз был определен на багажные тележки и отправлен к самолету. Необычайно довольный первым успехом, ушел в гостиницу. А на следующий день обнаружил в аэропорту тот же самый груз на тех же тележках. Его не отправили; оказывается, по правилам делийского аэропорта груз должен обязательно «вылежаться» на складе не менее суток. Пришлось Калимулину выходить, сопровождая груз, на взлетное поле, чтобы лично проследить за погрузкой его в самолет. Он нарушал тем самым режим аэропорта, но иначе сделать не мог. Ведь и на следующий день груз чуть было не остался в Дели: вместе с грузом экспедиции были и ящики с оборудованием для нового здания посольства в Катманду, ящики большие, Негабаритные. Вышло так, что с первой попытки один ящик не вошел в двери грузового отсека самолета, и грузчики бросили его обратно на тележку и готовы были весь груз отвезти обратно на склад.

Калимулину пришлось не только следить за отправкой, а непосредственно грузить вещи в самолет. В том случае с большим ящиком оказалось, что он не проходил в дверь самолета из-за лежащих внутри беспорядочно набросанных тюков, и Калимулин сам залез в багажное отделение самолета, переложил тюки поглубже и после этого в самолет вошло и посольское имущество, и груз экспедиции. В течение трех дней ходил Калимулин в аэропорт на работу как грузчик, проводя там по две смены. И ему удалось в течение этого короткого времени пятью рейсами отправить весь груз экспедиции в Катманду. Когда Калимулин появлялся на взлетном поле, его приветствовали все грузчики. Они улыбались, были готовы выполнить любое его распоряжение. Правда, был израсходован весь запас спиртного, который он конфисковал у группы сопровождения самолета Аэрофлота (Ильинский, Онищенко, Венделовский).

Таким образом, все 14 тонн груза доставлены из Дели в Катманду, однако не все грузы отправлены караваном. Дело в том, что через несколько дней в Луклу летит передовой отряд экспедиции, который быстрым маршем должен дойти до базового лагеря и тут же выйти на обработку ледопада Кхумбу. С этой группой необходимо отправить около 600 кг снаряжения, которое им понадобится с первого же дня. Кроме того, часть груза будет привезена основной группой экспедиции, прилетающей в Катманду 10 марта. Этот груз уже не догонит караван, его необходимо отправлять самолетом в Луклу. И наконец, в аэропорту осталась последняя партия груза, на которую не могут найти накладную.

Поэтому немедленно были начаты переговоры с непальской авиакомпанией об организации специального грузового рейса из Катманду в Луклу. Непальцы охотно идут навстречу и обещают на следующий день, 7 марта, предоставить самолет для грузового рейса.

Но 7 марта грузовой рейс не состоялся. Вообще были отменены все рейсы из-за погоды, и наш передовой отряд не смог вылететь в Луклу. Свободное время используем для закупки солнцезащитных очков для шерпов. Это вызвано необходимостью. Например, в апреле 1953 года выпавший ночью снег принес совершенно неожиданные осложнения передовой группе Хиллари. Пройдя в течение дня по ослепительно белым склонам по долине р. Кхумбу, в Лобуче пришел отряд почти полностью ослепших носильщиков, и руководитель группы Хиллари провел очень тревожную ночь, всерьез опасаясь, что он провалил едва начавшуюся экспедицию.

Обеспечение шерпов советской экспедиции солнцезащитными очками было предусмотрено еще в Москве, но закупка их была отложена до Катманду и превратилась в один из самых веселых аттракционов, который долго вспоминали участники экспедиции.

Евгений Игоревич Тамм закупку очков поручил старшему тренеру Анатолию Георгиевичу Овчинникову. Тот отнесся к поручению очень добросовестно, обошел ряд магазинов оптики, посетил местные «толкучки» и таки нашел торговцев с передвижным магазином солнцезащитных очков с самой низкой ценой — 35 рупий за пару. Когда мы возвращались на автобусе в гостиницу, Анатолий Георгиевич попросил остановиться и пригласил меня пойти с ним завершить закупку 40 пар очков. Оказывается, базар находился тут же, у дороги, на огромном поле, образующем центр города. Свои товары продавцы приносят сюда ежедневно. Большое пространство поля позволяет торговцам свободно расположиться со своим товаром, и недалеко от края дороги мы увидели несколько лотков с очками. На одном из них лежало около 30 пар хороших очков.

— Сколько стоит одна пара? — уточнили мы еще раз цену.

— 35 рупий.

— Значит, за 30 пар надо 1050 рупий, — быстро подсчитал в уме Овчинников и стал расстегивать свою полевую сумку, чтобы достать деньги.

—Подожди, Анатолий Георгиевич, если мы заплатим деньги, не торгуясь, то продавец будет очень недоволен, надо торговаться, хотя бы для формы, —говорю я. — Он даже может обидеться, подумает, что продешевил, если мы просто так возьмем и купим у него очки.

— Хорошо, давай торговаться, только не очень дави,— говорит Овчинников, даже не подозревая, как и я, чем закончится наш веселый торг.

Пока мы договариваемся с Овчинниковым, возле лотка останавливаются несколько человек и молча смотрят на нас. Торговец видит, что мы пришли к какому-то решению и в нетерпении ждет, чем это кончится для него. Он, вероятно, надеется, что продаст нам две пары очков, так как нас двое.

Чтобы с чего-то начать, я опять переспрашиваю:

— Так сколько стоит одна пара?

— Тридцать пять рупий, — подтверждает торговец.

Я беру одну пару, откладываю в сторону, потом беру вторую и кладу рядом с первой.

— Здесь две пары, — говорю я. — Тридцать пять и тридцать пять, за две пары надо платить семьдесят рупий. Мы берем обе за пятьдесят. Согласен?

— О'кей, — демонстрирует свои знания английского торговец.

— О'кей, — скрепляю я сделку.

Затем к отложенным двум добавляю еще восемь пар и говорю:

— Вот здесь десять пар очков. Если каждая пара стоит теперь 25 рупий, то за десять надо платить двести пятьдесят. Правильно?

— Правильно, — кивает торговец.

— За все десять пар двести рупий, уже по двадцать рупий за пару, о'кей?

Торговец отвечает не сразу, он смотрит на стоящих рядом людей, те понимают его сомнения, по-непальски объясняют ему, что за десять пар он получает двести рупий. Мне кажется, что он просто не верит, что он сможет продать за один раз десять пар. Мы стоим спокойно, не торопим торговца. По сути, ритуал торговли завершен, последнее слово за продавцом.

— О'кей,— говорит он.

Я отбираю еще десять пар, присоединяю их к первым десяти и говорю:

— За эти десять пар двести рупий и за эти десять пар двести рупий, скидка будет? — задаю я формальный вопрос, и конечно, продавец отвечает: «нет».

— О'кей,— тут же соглашаюсь я.

Люди толкались, чтобы лучше видеть и не пропустить эффектный финал. И он наступил. Я отобрал еще десять пар очков и сказал продавцу:

— Теперь считай за эти десять пар — двести рупий, за эти десять пар — еще двести рупий и за эти десять пар — тоже двести рупий, всего шестьсот рупий. Берем все за пятьсот.

— Пятьсот пятьдесят, — быстро ответил продавец, уверенный, что, увлеченные торговлей, мы переплатим ему эти пятьдесят рупий.

— О'кей, — махнул я рукой.

Глаза торговца вспыхнули от радости. Овчинников отсчитал 550 рупий, но оставшиеся деньги не прятал, он еще не пришел в себя и был уверен, что, если продавец скажет, то он должен отдать ему еще пятьсот рупий. Но тот сложил деньги в карман и, рассчитывая воспользоваться щедростью, которую мы только что продемонстрировали, сказал, показывая на оставшиеся на лотке шесть пар очков:

— Заберите и эти.

— Хорошо, сколько?

— По тридцать рупий каждая.

— Ну нет, они были по тридцать, когда вот эти, наши, были по тридцать пять рупий. Мы же заплатили за наши по 20 рупий, поэтому за оставшиеся платим меньше. Так сколько теперь за шесть пар?

— Сто пятьдесят рупий.

— Даю девяносто.

— Нет, надо сто десять.

— О'кей.

Забираем оставшиеся шесть пар, торговец тут же складывает свой пустой лоток и уже нас даже не видит, он должен пережить такой удачный для него день где-то в другом месте.

А меня за рукав дергает тот самый советчик, который мешал нашему торгу.

— Посмотрите еще очки, очень хорошие.

— Толя, нам нужны очки?

— Нужны. Нам ведь надо сорок пар, а есть только тридцать шесть.

Характер и настроение нового продавца не располагают к торгу. Отбираем десять пар.

— Сколько?

— Двести рупий.

— Сто.

— Нет.

— Сто пятьдесят.

— Нет.

Толя протягивает продавцу двести рупий, мы забираем очки и уходим. Толпа, которая переместилась за нами к соседнему лотку, расходится, несколько разочарованная — слишком быстро мы сделали вторую покупку. Овчинников дергает меня за рукав.

— Бежим, — говорит, — а то одумаются и отнимут очки.

Он не верит в реальность покупки и потом долго рассказывает всем, как было.

8 марта передовая группа: А. Овчинников, Э. Мысловский, В. Балыбердин, В. Шопин и Н. Чёрный вылетают в Луклу.

Чартерный рейс опять отменяется — в Лукле сильный ветер.

Возвращаемся в посольство. Вскоре приходит грузовик с последней партией груза. Мы её разгружаем, подсчитываем количество мест. В первой партии 46 мест, во второй — 56. Простой расчет показывает: 102 места по 30 кг — это чуть больше трех тонн. На чартер грузится 1200 кг, итого имеем груза на 2,5 чартерных рейса. Тамм говорит:

— Но почему только 1200 кг? Ведь за один пассажирский рейс этот самолет берет 18-20 пассажиров, и каждый пассажир имеет еще право на 35 кг багажа. Я думаю, чартер они не взвешивают. А если взвешивают, то надо ставить ребят на весы.

— Нет проблем, ногу всегда подставим, тем более, что у них старый тип весов, — заявляет Романов.

10 марта, среда. Наконец-то дело с отправкой грузов самолетом сдвинулось с мертвой точки: ушел наш первый чартер.

Наша система взвешивания груза «через ногу» дала осечку. Вначале все шло по отработанной схеме: я подставил ногу под весы. Тамм и Романов стали за моей спиной, чтобы пассажиры из зала не видели мою вытянутую напряженную ногу. Один раз контролер удивленно посмотрел на весы, на груз, стал осматривать все вокруг и увидел мою руку на стойке. Он убрал мою руку со стойки. Я в это время освободил ногу из-под весов, удовлетворенный контролер записал вес. Нам удалось погрузить 46 мест по 30 кг каждый, всего 1380 кг, то есть на 140-180 кг больше нормы. Груз увезли к самолету. Правда, через некоторое время появился пилот. Посмотрев на шасси, он сказал:

— Надо сбросить 200 килограммов. В тот же день прилетела последняя группа участников экспедиции — 13 человек.

Теперь вся экспедиция находится в безостановочном движении к Эвересту. Тронулся в путь и караван носильщиков из Майни Покхари — небольшой деревушки в начале караванной тропы. В течение шести дней пятью группами вышло более трехсот носильщиков. Хвост нашего каравана еще в Майни Покхари, а первая группа уже подходит к Лукле. А от Луклы уже три дня к базовому лагерю движется караван передового отряда экспедиции. 

Долгий путь к базовому лагерю. Жизнь лагеря

Контрасты Непала: субтропические растения в 15 км от снежных вершин Гималаев

Обработанные террасы земли; центральный Непал. Благодаря особенностям геологического строения Гималаев, и прежде всего вследствие огромного сжатия горных пластов, почти на всех гребнях гористой части Непала находятся многочисленные родники, которые позволяют крестьянам заливать рукотворные поля водой и выращивать на них рис

Один из многочисленных мостов через реку Дуд-Коси, вдоль которой идет тропа к базовому лагерю под Эверестом

Гористая часть Непала, по которой шел караван экспедиции

Эдмунд Хиллари — первовосходитель на Эверест (слева) и участники советской экспедиции Л. Трощиненко и Ю. Кононов.

Непальский дом типа пагоды. Такой стиль строения обусловлен климатическими особенностями страны: нависающая крыша защищает от обильных муссонных дождей, а открытая веранда создает некоторый комфорт во время летней тропической жары

Караванная тропа к Эвересту от поселка Лукла, куда часть груза экспедиции была доставлена самолетом

Поселок Намче-Базар (3400 м) — одно из самых крупных селений шерпов

Так выглядит Эверест с тропы выше поселка Намче-Базар: Эверест — пирамидка (слева), которая пересекается почти горизонтальной снежной полосой гребня Лхотзе

Горы Главного Гималайского хребта юго-западнее Эвереста

Монастырь Тьянгбоче (3860 м)

Ледник Кхумбу. На поверхности ледника — кальгаспоры (останцы льда)

Многие туристы посетили базовый лагерь советской экспедиции под Эверестом, среди них Том и Кетрин Джил из Новой Зеландии

Переход от Катманду к базовому лагерю занимает около двух недель, но время в пути не пропадает даром. Участники марша любуются неповторимыми картинами природы Гималаев, знакомятся с жизнью непальцев, получают необходимую акклиматизацию для подъема выше базового лагеря. Для многих западных альпинистов это и тренировочный поход.

В наши дни путешественник может намного сократить длинный пеший переход, прилетев на рейсовом самолете в Луклу, что в двух днях ходьбы от Намче-Базара, и даже приземлиться на взлетной полосе непосредственно над Намче-Базаром в Тьянгбоче, где японцы построили самый высокогорный в мире первоклассный отель «Вид Эвереста». Но такой быстрый набор высоты может вызвать горную болезнь, поэтому большинство экспедиций проделывает весь путь пешком вместе с караваном носильщиков.

Наш караван двигался на восток параллельно Высоким Гималаям, поднимаясь на крутые гребни и спускаясь в глубокие ущелья в направлении долины реки Дуд-Коси, в верховьях которой находится массив Эвереста. Река течет в меридиональном направлении на юг и является левым притоком реки Сун-Коси, несущей свои воды в священный Ганг. Перепады высот от реки до гребня составляют 1500-2000 метров, причем высота гребней возрастает при приближении к меридиану Эвереста.

На высших точках гребня в это время лежал снег, и переход через самый высокий перевал Ламджура был серьезной проблемой для наших легко одетых, босоногих носильщиков. По договору носильщики из Майни Покхари, куда груз доставили на грузовиках, несут его только до Намче-Базара, расположенного на высоте 3400 метров в непосредственной близости к высокогорной зоне Гималаев. Выше они просто не могут подниматься из-за холода, особенно в зоне ледников, которая находится в двух днях пути выше Намче-Базара.

Долина Дуд-Коси является одной из самых больших долин Непала, а её рельеф — типичный для восточной части страны. Долина поражает своей необозримой шириной и огромными перепадами высот — более 3000 метров от гребней до дна долины. Ни один фото- или кинообъектив не может захватить долину целиком, и только пройдя по ней, можно представить её масштабы. Не удивительно, что высочайшая гора мира находится в её верховьях. Чем выше поднимаемся по долине, тем меньше растительности на склонах, а столица шерпов — Намче-Базар расположена выше зоны лесов.

От Кхари-Кхола Эверест ещё не виден. Долину реки замыкает безымянный сверкающий снежный пик. Снежно-ледовый гребень струной тянется к вершине. Наконец-то мы увидели настоящую гималайскую вершину. По мере подъема снежная вершина заслоняется ближними скальными гребнями, появляются новые снежные пики. В лесу, по которому мы идем,— россыпи примул. Слабо-фиолетовые с желтой серединкой цветы растут по краям дороги, в щелях между каменными плитами на тропе.

Мы вышли на популярный туристский маршрут Лукла — базовый лагерь под Эверестом. Туристы уже знают, что на Эверест идет советская экспедиция, по всей тропе от Луклы вверх идут наши группы.

На тропе к Намче-Базару произошла знаменательная встреча с первовосходителем на Эверест Эдмундом Хиллари. Хиллари нам рассказал, что каждый год он проводит в Непале 3-4 месяца. Строит школы, мосты и прочее. Три-четыре месяца проводит в Новой Зеландии и столько же в США и Канаде.

— Выступаете с лекциями?

— Да, — отвечает он. — Читаю много лекций. Но моя главная работа консультант одной из канадских фирм по туристскому снаряжению, в основном палаткам.

Перед расставанием спрашиваю Хиллари:

— Что случилось в Вашей жизни знаменательного после восхождения на Эверест?

Хиллари кратко отвечает:

— Поход через Южный полюс. И поход от моря к небу, когда мы поднялись вверх по течению реки Ганг до её истоков и затем сделали восхождение на гору. Правда, гора была не серьезная, скорее, символическая.

— Что и сколько построено в Непале с Вашей помощью?

— Всего построено 19 школ, 2 госпиталя — в Фаплу и Кунде и два моста. Сейчас идем строить двадцатую школу в селении Кхумджунг.

22 марта, на девятый день пути, проходим поселок Луклу. Сюда две недели назад прилетела наша передовая группа, и за ней — все остальные участники экспедиции. Они уже наверняка в базовом лагере, а нам еще идти до него пять дней.

Выше Луклы в поселке Джорсале — контрольный пункт Эверестского заповедника. Новый деревянный дом, обнесенный деревянной верандой. На стене дома прибита новая карта заповедника масштаба 1:25 000, на которой обозначены её границы, нанесены туристские маршруты, высоты. Рядом с картой — инструкция, как уберечься от горной болезни, списки экспедиций на осень 1981 года: американская медицинская на Эверест по обычному пути, новозеландская — по западному гребню, экспедиции на Амадаблам, Кантега, Нуптзе. И вдруг ниже списков видим прикнопленный листок, на котором по-русски от руки написано: «Участники нашей экспедиции, за вход в заповедник уплачено. Список участников оставлен. 8.00 18 марта 1982 года. Е. Тамм». Стоимость входа в Эверестский национальный парк на срок пребывания в нем две недели — 5 долларов, для альпинистских экспедиций разрешение дается на весь срок работы экспедиции. За контрольным пунктом начинается сосновый лес и сразу же видно, что вы попали в заповедник — ни одного срубленного дерева. А всего в нескольких часах ходьбы от заповедника ниже по долине — масса поваленных деревьев, свежих пней. Лес рубят на дрова, расчищают склоны под поля. Землю распахивают между пнями, выкорчевать пни вручную почти невозможно. При существующих темпах вырубки нужно не более 10-15 лет, чтобы на склонах Дуд-Коси уничтожить не только все деревья, но и кустарник.

Тропа выводит к правому притоку Дуд-Коси, реке Бхоти-Коси, от которой начинается подъем к Намче-Базару.

Крутая тропа зигзагами поднимается вверх, изредка уходя правее на сторону Дуд-Коси, и на одном из поворотов вдруг открывается долина, замыкающаяся горным массивом Нуптзе — Лхотзе — Эверест. На этом месте, где идущие по тропе из Луклы, впервые видят Эверест, оборудована смотровая площадка.

Весь массив Эвереста скрыт расположенной ближе к нам стеной Нуптзе — Лхотзе — грандиозного горного сооружения даже для масштабов Гималаев. Это отвесная скальная стена, взметнувшаяся на два с лишним километра над ледниками и протянувшаяся почти на пять километров от вершины Нуптзе на западе до Лхотзе на востоке. Эти вершины, по сути, лишь незначительные возвышения в гигантском почти горизонтальном на таком большом расстоянии гребне высотою 7500-7800 метров. Эверест выглядывает из-за гребня примерно посредине, и надо знать, что эта скромная пирамида — Эверест, а не пик на гребне Лхотзе.

Намче-Базар расположен амфитеатром в цирке, который закрывает дома от холодных северных ветров. Дома сложены из камня, а крыши покрыты дранкой, прижатой камнями. В нижней части селения выделяется буддистская ступа, рядом с ней — ровная довольно большая площадь. На площади отдельными группами стоят десятки яков, кучей лежат разноцветные тюки, в центре — люди в ярких костюмах. Один из них машет нам рукой.

— Да это Эрик Ильинский!

Быстро спускаемся к нему, здесь же и Сергей Ефимов. Они уже второй день заняты отправкой груза на яках. От Намче-Базара теперь почти весь груз пойдет вверх до базового лагеря на яках. Но такое количество яков! Больше сорока голов!

От Намче-Базара тропа обходит склон почти по горизонтали, затем круто спускается к Дуд-Коси. Новый мост через реку без перил, настил моста слегка наклонен в сторону течения. Ветер. Мост качается, но ширина настила позволяет в случае необходимости сделать шаг в сторону для удержания равновесия.

Здесь мы, наконец, расстаемся с Молочной рекой (Дуд по-непальски молоко) и начинаем двигаться на северо-восток вдоль левого притока Дуд-Коси — реки Имджа-Кхола, берущей начало со склонов Лхотзе. От реки — крутой взлет залесенного склона на 300-400 метров по вертикали, а затем тропа по диагонали пересекает открытый склон и выходит прямо к монастырю Тьянгбоче. Ветер. Начинается снег, который на тропе тает, а на деревьях ложится сначала небольшими пятнышками, а затем покрывает листья целиком.

Тьянгбоче. Туман. Гор не видно. Все постройки здесь группируются вокруг главного здания монастыря. Непосредственно вокруг монастыря — кельи монахов, несколько одноэтажных гостиниц.

Монастырь Тьянгбоче — одно из наиболее священных для буддистов мест. Монастырь построен на альпийском лугу с редкими гималайскими лиственницами в окружении снежных гор, среди которых выделяется Амадаблам и Кантега.

На следующее утро небо было чистое, трава на лугу покрыта инеем, сверкавшим в лучах раннего солнца, рядом с монастырем и ниже по склону замерли посеребренные мхом деревья, на которых не шевелился ни один лист. Южнее гребня залесенные склоны круто сбегали к Дуд-Коси, шум которой не был слышен из-за большой глубины ущелья. А на севере панораму замыкал зазубренный восьмикилометровый гребень Лхотзе — Нуптзе с пирамидкой Эвереста где-то посредине гребня. Но даже эта огромная стена высотой около 7500 метров заслонялась ближними сверкающими льдом стенами Кантега, Тамсерку и других вершин. Вид ступы на фоне неприступной ледовой стены Кантега, тишина в этом уединенном уголке земли вызывали мысли о вечности, единстве, всеобщей гармонии и абсолютном покое.

От Тьянгбоче тропа, неизменно поднимаясь, ведет к леднику Кхумбу, до которого еще два дня пути. Сразу же за Тьянгбоче в рододендроновом лесу лежит снег, открытые участки тропы мокрые, скользкие. Мы догоняем зиму. А каково будет на Эвересте?

Селение Периче расположено на высоте 4200 метров, горы совсем близко подступают к тропе, холодно. Лес остался далеко внизу, отдельными кустами растет можжевельник и арча. Недавно сошел снег и кое-где видны пучки эфедры.

Следующая остановка в селении Лобуче (высота 4930 м) — мы уже в районе ледника Кхумбу, на его правой боковой морене.

От Лобуче — короткий переход к последнему жилью шерпов в Горак Шепе, и от Горак Шепа тропа переходит на ледник Кхумбу. Ледник засыпан нетолстым слоем камней, многие из них лежат на ледяных столбах. Очень декоративны кальгаспоры и изолированные островки чистого льда в виде игл, ножей, пирамид и других фигур.

Горак Шеп — это крошечное зеленое озеро в морене ниже скальной вершины Кала Патар — небольшого пика, служащего основанием Пумори. Ниже морены лежит трог ледника Кхумбу, а напротив через ледник сверкают неприступные гребни Нуптзе. Западный гребень Нуптзе выдается до такой степени, что очень эффективно закрывает ледопад Кхумбу, чему не в малой степени способствует и поворот ледника.

Эверест виден на заднем плане, его огромный треугольный юго-западный склон сразу бросается в глаза, над вершиной горы почти постоянно висит шлейф снежной пыли, сдуваемой со склонов штормовыми ветрами.

Наша группа замыкает караван. Где-то впереди, перед резким поворотом ледника под склонами перевала Лхо-Ла, должен быть наш базовый лагерь. Но странное дело, мы не видим не только базовый лагерь, но и сам ледопад, перепад высот которого достигает 600 метров. Справа — гладкие снежно-ледовые склоны Нуптзе, перед нами — перевал Лхо-Ла, между ними не видно никакого прохода, а ведь здесь должен быть ледопад Кхумбу. Мы, кажется, вплотную уже подошли к перевалу, а справа нет и намека на ледопад. Казалось, вот-вот начнется подъем на перевал.

Еще 30-40 минут хода и мы, наконец, замечаем, как линия гребня Нуптзе отодвигается и проступает хаос ледника Кхумбу. Теперь всматриваемся вперед в поисках оранжевых пятен палаток базового лагеря. Вон они, за ближайшим бугром. Подходим ближе. Нет. Это рыжие скалы. Рыжие камни. Рыжая осыпь камней на леднике. Идем дальше. Кажется, дальше пути нет. И, наконец, видим на белом фоне льда ярко-красную точку. Это наш красный флаг. Подходим ближе. Ниже флага ясно проступает живописная россыпь разноцветных палаток базового лагеря. Мы — дома.

Дома, но в Гималаях, и нас сразу же захватывают заботы и проблемы экспедиции. Для Лёни Трощиненко — это наведение порядка во всем хозяйстве лагеря, для меня — новые и непривычные обязанности радиста экспедиции. Еще при подходе к базовому лагерю в селении Периче произошла неожиданная встреча с офицером связи Бисту, который спускался из базового лагеря в Намче-Базар. Он нес телеграммы Тамма в министерство туризма и советское посольство о том, что базовый лагерь установлен, а связи нет, не работает радиостанция.

— Там уже все пробовали включать, — сказал мне Бисту. — Не работает. Иду на полицейский пост в Намче, у них есть радиостанция.

Работа экспедиции без связи с внешним миром, конечно, немыслима. Однако и помощь полицейской радиостанции в Намче-Базаре не решает проблемы.

О какой оперативной связи, и вообще связи, можно говорить, если в Намче-Базар надо бежать два дня, а оттуда обратно в базовый лагерь — три дня хорошего хода. Пять дней для одного обмена информацией при условии, что связь из Намче-Базара на Катманду будет работать регулярно. Более надежна связь службы аэропорта, они несколько раз в день имеют служебные разговоры с Катманду, но ближайший аэродром, имеющий прямую связь с Катманду, в Лукле, дорога туда и обратно занимает 6-8 дней.

Встретив в Периче офицера связи Бисту, несущего радиограмму Тамма в Намче-Базар, я не поверил в «неисправности» нашей радиостанции. Всю радиоаппаратуру для экспедиции готовил один из лучших специалистов радиодела В. Черевко. Еще в прошлом году на Памире я убедился, насколько досконально знает он радиоаппаратуру и как скрупулезно готовит её для работы в высокогорье. Проверка, опробование и переопробование, испытания при разных режимах и нагрузках. А из запчастей, мне кажется, можно было бы собрать небольшую ЭВМ. Узнав в Катманду, что Черевко не смог выехать в Непал, Евгений Игоревич сказал мне: «Будешь исполнять обязанности радиста. Володя тебя подучил немного?» Да, на Памире Володя меня обучил основным приемам работы на радиостанции, показал, как ведется документация и прочее, мне пришлось даже его подменять в конце сборов.

Конечно, обнаружить неисправность и тем более устранить её я не смогу, но я был уверен, что радиостанция в порядке. Ящик с радиостанциями при транспортировке был под постоянным наблюдением, его нигде не бросали, в рациях никто не копался, значит, все должно быть исправно. Но почему же нет связи?

Как только мы пришли в базовый лагерь, Тамм встретил меня словами: «А, радист явился. Теперь мы будем иметь связь». Это прозвучало, как очень веселая шутка.

— Вы хоть включали станцию? Аккумуляторы подсоединяли? — Тамм даже не ответил на мои слабые попытки поязвить.

Подошло время дневной связи — 15.30. Мне и ходить далеко не нужно было, на правах радиста я устроился ночевать в радиорубке. Правда, Тамм намекнул, что радиорубка должна быть не жилой, в палатке сделаем склад всей радиоаппаратуры, солдат-мотора, запасных батарей, генератора и прочее.

— Вот придет Голодов, и мы поставим себе палатку.

— Хорошо.

Я впервые в этом году увидел нашу радиостанцию «Ангару». По прошлому году помню, что крайняя левая ручка внизу — включение. Проверяю установку волны — 4710, поворачиваю крайнюю левую ручку внизу вправо. Шелчок. Шипение и завывание в эфире. И вдруг сквозь этот шум услышали слабый голос: «Бейс камп, бейс камп, Эверест бейс камп. Министри оф туризм из коллинг» («Базовый лагерь, базовый лагерь, базовый лагерь Эвереста, вызывает министерство туризма»). Микрофон схватил офицер связи Шрестха (экспедицию сопровождали два офицера связи) и быстро-быстро заговорил по-непальски. Приём. Опять монотонный голос оператора из Катманду: «Бейс камп, бейс камп, Эверест бейс камп»,— значит, не слышат нас. Включил настройку, Тамм поворотом ручки добился максимального свечения четырех индикаторных лампочек, переключил на рабочий режим — голос Катманду стал слышнее, мы ответили, нас услышали. Дали счет, подстроились чуть-чуть, Шрестха долго что-то говорил по-непальски. Потом микрофон с той стороны взял А. Сурский, работник советского посольства в Непале.

— Вы почему столько дней не выходили на связь?

— Как не выходили. Это вы молчали.

— Мы каждый день выходили на связь два раза в день.

— Мы тоже.

— Ну, хорошо. Как у вас дела? Что сделано, какие планы?

Состоялся долгий сеанс связи. Ведь в Катманду и в Москве ничего не знали об экспедиции со дня вылета в Луклу основного состава участников 13 марта. В официальной информации о спортивной части работы экспедиции впервые было упомянуто имя Э. Мысловского: «Группа Мысловского установила лагерь 1 на высоте 6500 метров». В Москве эти слова прозвучали тревожным предостережением: что-то не так в экспедиции, какое-то несоответствие согласованным планам и рекомендациям. Дело в том, что Институт медико-биологических проблем (ИМБП) Министерства здравоохранения СССР по просьбе Спорткомитета СССР провел сверхтщательное медицинское обследование участников экспедиции, предложив ряд сложных тестов, часть из которых показана в киноочерке «Леннаучфильма» «Гималайские сборы» — «фильме ужасов», как его назвали альпинисты: ходьба с рюкзаком по бегущей дорожке, велоэргометр, дыхание чистым азотом до потери сознания, суточное пребывание в термобарокамере на «высоте» 5000 метров при минус 40 градусов, подъем в барокамере на максимальную высоту, когда Юрий Голодов поставил рекорд, поднявшись до высоты 11 километров без кислорода — и все это при тщательном биохимическом контроле вплоть до измерения содержания кислорода и азота в кончиках пальцев. В результате проведенных исследований, скорее напоминающих эксперименты по проверке выживаемости человека в экстремальных условиях, Мысловский и Трощиненко были исключены из списка рекомендуемых для восхождения на Эверест: Мысловский по причине нарушений деятельности сердечно-сосудистой системы после теста на максимальную, до изнеможения работу на велоэргометре, а Трощиненко — по причине медленного биения сердца (32 удара в минуту).

— У вас во сне может остановиться сердце, — заявили врачи неоднократному чемпиону СССР по альпинизму, любителю лыжных гонок на 50 км действующему мастеру спорта СССР Леониду Трощиненко.

Мысловскому была выдана рекомендация не подниматься выше 6000 метров, Трощиненко же получил полный запрет на восхождения; по этой причине он и числился в экспедиции на должности заместителя руководителя по хозяйственной части. Эдуард Мысловский, правда, получил моральное утешение от специалистов ИМБП:

— Если бы мы отбирали Вас в космонавты, — заявили ему, — то у нас не было бы никаких претензий к Вам. Но ведь это Эверест…

Можно было только приветствовать столь лестную для Эвереста почтительность со стороны сотрудников ИМБП, если бы она, эта почтительность, не влияла на состав участников и план работы экспедиции.

— Решай сам, — ответил Мысловскому Тамм, когда тот обратился к немуза советом. Долго думал Эдик и наконец решился.

— Буду идти под строгим самоконтролем, — сказал он. — Евгения Игоревича не подведу.

И теперь в Москве знают, что Мысловский поднялся на 6500 метров.

— Вы что, не могли включить радиостанцию? — спросил я Тамма после связи. — Меня ждали?

— Ничего не понимаю, — ответил Тамм. — Конечно, и включали, и настраивали, и вызывали. Загадка какая-то.

Лишь в конце экспедиции было получено разъяснение этой загадки. Как-то в ожидании очередной связи с Катманду возле радиорубки собрались, как всегда, все свободные обитатели базового лагеря: участники экспедиции, группа телерадио во главе с Ю.А. Сенкевичем, корреспондент ТАСС Ю.В. Родионов, работники киногруппы и другие, и по какому-то поводу вспомнили первые напряженные дни работы экспедиции, оказавшейся из-за отсутствия связи в полной изоляции от внешнего мира.

Я в который раз с гордостью повторил рассказ о чудодейственном, ставшим легендарным оживление радио, когда пришел «настоящий радист» и все наладил. И эту легенду развенчал Ю.В. Родионов.

— При чем здесь ты, — сказал он, — это я спас экспедицию. Когда мы на четвертый или пятый день собрались в радиорубке министерства туризма в Катманду и безуспешно вызывали базовый лагерь, я от нечего делать смотрел в окно, потом мой взгляд заскользил вдоль антенны радиостанции и остановился на гнезде, в который был вставлен штырь антенны. На гнезде было написано — Earth (земля). Мое сонное настроение исчезло. Я еще раз убедился, что антенна и заземление поменялись местами, тут же переключил их, и мы услышали: «Министри оф туризм, бейс камп ис коллинг» («Министерство туризма, вызывает базовый лагерь»). Вот и все.

Очередной раз «чудо» разъяснилось самым прозаическим образом. А жаль...

«Наладив» связь, я мог детальнее ознакомиться с лагерем, который уже был хорошо оборудован.

Специально для базового лагеря были изготовлены три большие шатровые палатки: кают-компания и склады для продуктов и снаряжения. Чтобы кают-компанию сделать повыше, сложили из крупных камней стенку вокруг площадки и полотнище поставили сверху, теперь внутри палатки можно было стоять даже с краю. Центральный кол оказался коротковат, под него подложили несколько крупных камней.

С особым старанием готовили место для кухни. Ее разместили напротив входа в кают-компанию, рядом с кают-компанией стояла продуктовая палатка. Позади кают-компании нашли трещину и определили её как мусоросборник.

В кухонной палатке удивляла рациональность размещения всех предметов. Прямо у входа слева стояла газовая плита, газовый баллон был выведен наружу. Снаружи с левой же стороны палатки лежал весь запас газовых баллонов экспедиции, более 50 штук. Напротив газовой плиты ближе к центру палатки стояли 40-литровые бидоны с водой, за водой ходили спускаясь чуть ниже лагеря к ручью на леднике. Дальше по внутреннему периметру палатки слева направо стояли кастрюли, банки, коробки со специями, ящики с расходными продуктами и пр. Ножи, ложки, поварешки аккуратно висели на гвоздях, вбитых в доски и закрепленных в камнях. Рабочий «стол» — большой плоский камень — находился в центре палатки. У выхода с правой стороны лежало несколько камней, на которых можно было сидеть.

Воскобойников ревниво следил за чистотой и санитарией на кухне и терпеть не мог посторонних внутри помещения. Иногда трудно было избавиться от гостей, ожидавших, пока закипит чай или компот, и Воскобойников велел притащить большой камень ко входу в кухню, на этот камень он выставлял ведра с соком, компотом и другой витаминизированной жидкостью. Позже эти питьевые ведра заносились прямо в кают-компанию. Их закрывали крышками, на крышки ставили кружки, и каждый мог подойти и вволю напиться. Особой популярностью пользовался спецнапиток: черносмородинный сок с большим количеством кусочков лимона. Для чистки зубов и умывания выставлялось ведро горячей воды. Особенно упорную борьбу за чистоту помещения Воскобойников вел с шерпами, которые кухню считали своим родным домом и в первые дни норовили и ночевать там. Через несколько дней только сирдар Пемба Норбу сохранил за собой право пребывания внутри кухни в любое время. Он скромно садился на камень с правой стороны от входа и следил за бесперебойной работой кухни, изредка давая указание принести воду, вынести помойное ведро и т.д. На кухне работали три шерпа: Анг Фурба — штатный повар, Сонам и Бирендра — кухонные работники. Сонам в первый же день стал Сеней, а Бериндра — Борей, они охотно отзывались на эти имена.

Базовый лагерь ежедневно посещают туристы. Офицер связи Шрестха, большой законник и педант, буквально на следующий день после нашего прибытия в лагерь предложил обозначить границу лагеря. Для этого со стороны тропы от ледника на плоском камне мы прикрепили крышку от ящика, на которой написали на английском языке: «Территория базового лагеря советской экспедиции на Эверест. Просьба без разрешения не входить».

Наблюдаем за реакцией туристов на запретительную дощечку. К нашему великому удивлению крышка обладает эффектом каменной стены: уставшие туристы бредут по тропе, в 10 метрах видят наши нарядные палатки, уже представляют себе, как они смогут присесть и отдохнуть возле них и вдруг их блуждающий взгляд падает на табличку. Они останавливаются, как вкопанные, а затем медленно опускаются на камень, рюкзак или садятся прямо на лед. Обычно туристы приходят в середине дня, их приближение мы видим заранее и поэтому им не приходится долго ждать, когда к ним подойдет один из офицеров связи, палатки которых стоят ближе других ко «входу» на нашу территорию.

Офицеры связи выясняют, кто пришел, из какой страны. Подходит кто-нибудь из альпинистов. Туристы спрашивают разрешения посмотреть лагерь, и им никогда в этой просьбе не отказывают. Обычно их сопровождает мистер Шрестха или я. Наш красочный палаточный город всем очень нравится.

— Можно фотографировать?

— Пожалуйста.

Делают снимки лагеря, отдельных палаток, не пропускают гору красных газовых баллонов у кухни, штабеля белых упаковок с кислородными баллонами, фотографируют отдельных участников и шерпов.

Обход лагеря заканчивается традиционным приглашением на чашку чая. Сонам или Бирендра на ящиках из-под кислородных баллонов сервируют стол: чай, сахар, печенье, джем. Обычно чаепитие происходит не в нашей кают-компании, а в большой палатке рядом с ней, в которой обычно обедают шерпы. В первые дни «столовая» была общей, но по мере подхода остальных участников кают-компания стала мала для всех и поставили еще одну дополнительную палатку.

Я предложил завести, по примеру солидных организаций, книгу гостей, в которой были графы: порядковый номер, фамилия, страна и примечание, точнее, отзыв об экспедиции. Первых туристов я записывал сам, а когда увидел, что не смогу больше ничем заниматься, по крайней мере, в первую половину дня, кроме регистрации гостей, перепоручил это мистеру Шрестхе. Из каких только стран не приходили люди. Преобладали туристы из Европы: французы, англичане, немцы, шотландцы, итальянцы, шведы, голландцы, датчане, норвежцы и другие, много туристов из США, Канады и Австралии. Был немец из Намибии, две семьи из Новой Зеландии. Была даже девушка-туристка из Непала. За все годы работы в Непале на тропах я не встречал непальцев, идущих просто так, для развлечения.

Добраться до базового лагеря нелегко, нужно крепкое здоровье и поэтому основная масса туристов — молодежь. Но побывали у нас и 75-летняя англичанка в сопровождении двух шерпов, 6-летняя Кэтлин, её 8-летняя сестра, 10-летний брат с родителями из Новой Зеландии.

В некоторые дни лагерь посещало по 12-15 человек, всего побывало у нас несколько сот человек (в конце концов и офицеры связи стали забывать про регистрационную книгу).

День в базовом лагере имел свой ритм. На маршрут группы выходили в 5 часов утра. Володя Воскобойников вставал еще раньше и готовил ребятам плотный завтрак, причем меню согласовывалось заранее, чтобы каждый съел самое для него вкусное.

Е.И. Тамм и часто А.Г. Овчинников провожали каждую группу. Шерпы до выхода группы жгли пахучие травы на жертвеннике, который был специально сложен в начале дороги к леднику. Когда и они шли наверх, то сначала молились возле жертвенника, а с собой брали пачки листков с отпечатанными молитвами. В особо опасных ситуациях шерпы бросали листки с молитвами на скалы. От «злых духов» шерпы оградили лагерь веревкой с развешанными на ней молитвенными флажками.

В 7.00 — общий подъем, но вставали самые волевые товарищи: Воскобойников и Овчинников бежали на зарядку, Тамм шел умываться, а остальные только привыкали к мысли, что уже нужно вставать. Первый сеанс связи с группами на Эвересте был в 8.30 и достаточно было встать в 8.00, чтобы успеть до связи сделать утренний туалет. В это время лагерь еще находился в тени массива Эвереста, было холодно.

Утренняя связь была лишь для уточнения планов на день и общей информации о погоде и проведенной ночи. Большого интереса для публики она не представляла, проводили мы этот сеанс обычно вдвоем с Евгением Игоревичем: он вел разговоры, а я их записывал на магнитофон. Если я накануне не брал магнитофон в свою палатку и оставлял его в радиорубке на ночь, то механизм утром не работал: замерзали батарейки и лентопротяжный механизм.

В столовой на столах постоянно стояли печенье, джем, сахар — это для тех, кто не мет дождаться еды, в ведрах у входа — ягодно-лимонный напиток, представлявший собой смесь сублимированного черносмородинового сока и местного лимона. Размер лимончиков — чуть больше абрикоса, но под тонкой шкуркой — сплошной лимонный сок, выдавишь его, и в руках остается только кожура. Мне кажется, в одной кружке этого напитка мы выпивали месячную долю витаминов крупного санатория. Для более голодных или отощавших участников на столах лежали рыбные и мясные консервы, а рядом в ящике — сухари. До конца экспедиции нам хватило и свежего хлеба — батонов, запаянных в полиэтиленовые пакеты. На высоте эти пакеты раздулись. Говорили, что упаковку батонов производили в парах спирта, поэтому вскрытие пакета сопровождалось сладострастным втягиванием воздуха через нос и блаженным медленным выдохом через рот.

За завтраком обычно намечалась программа дня для обитателей базового лагеря.

Летом 1982 года в районе Эвереста была очень неустойчивая погода, после обеда тучи затягивали небо, шел снег. Все старались поймать редкое солнце. Обычно сразу после завтрака свободные от работы загорали, укрывшись от холодного ветра за палатками. Самое укромное место было перед палаткой доктора, там обычно можно было застать Овчинникова, Романова и вернувшихся с очередной заброски альпинистов. Мысловский и Голодов предпочитали свободное время использовать для прогулок.

Подвижки льда требовали постоянного контроля за состоянием маршрута через ледопад. «Комендант ледопада» Леня Трощиненко регулярно поднимался на него и держал маршрут в рабочем состоянии. 

Ледопал Кхумбу. Выход под юго-западную стену Эвереста

Остатки снаряжения английской экспедиции 1953 года, обнаруженные в донной морене ледника Кхумбу ниже базового лагеря 

Вокруг базового лагеря ежедневно грохочут снежные лавины. Многие из них вызваны обвалами огромных глыб висячих ледников. Куски льда при падении дробятся в мельчайшую снежную пыль, образуя у подножья гор пылевидные снежные лавины

Прохождение ледопада Кхумбу в верхней части маршрута с помощью лестниц, которые легко составлялись из отдельных секций

Юго-западный склон Эвереста и маршрут советских альпинистов. Вид с Западного цирка

Большого внимания заслуживает каждый шаг пути к Эвересту. И первым таким шагом, в настоящее время даже официально включенным в маршрут на Эверест, является прохождение ледопада, расположенного в верхней части ледника Кхумбу. Ледопад не является частью Эвереста, он заполняет перемычку между Западным гребнем Эвереста и Нуптзе, при восхождении на Эверест по Западному гребню и с севера ледопад остается в стороне. Однако все маршруты на Эверест с юга и юго-запада начинаются с ледопада Кхумбу, и экспедиция, получившая право на восхождение с Западного цирка, официально становится полноправным хозяином ледопада, никто во время работы её не может пройти в Западный цирк без разрешения руководителя экспедиции.

Практика предварительных заявок экспедиций на восхождения в Гималаях, с одной стороны, позволяет вести учёт экспедициям в Непале и соответственно их контролировать, с другой — гарантирует свободу действий экспедиций, за что, вероятно, и взимается налог. Необходимость такого порядка особенно очевидна при проведении экспедиции на Эверест, когда одновременное движение различных экспедиций через ледопад и гонка при подъеме на вершину, безусловно, может привести к нарушению всех планов и создать опасные ситуации.

Ледопад является крепким орешком на пути от базового лагеря к Эвересту. Для восхождения на Эверест необходимо организовать промежуточный, или верхний, базовый лагерь в Западном цирке, а для этого все участники восхождения и шерпы должны неоднократно пройти через опасный ледопад. Естественно, технические трудности прохождения ледопада изменяются от сезона к сезону.

Вообще прохождение ледопада в любое время представляет собой серьезное психологическое испытание. В некоторых местах единственно возможный путь проходит под неустойчивыми нависающими многотонными глыбами льда. Многие бы предпочли лазание по скальным стенам походу через ледопад. Обычно, чтобы избежать ледовых обвалов в горах, пытаются пройти такие опасные участки, пока они не освещены солнцем, когда лед еще сцементирован морозом. Такое время можно выбрать почти везде, но не в ледопаде Кхумбу, где солнце светит целый день и, несмотря на высоту около 6000 метров, в узких проходах ледника очень жарко. Время от времени огромные глыбы льда рушатся вниз, погребая все на своем пути. Можно только идти и надеяться.

Одна из главных трудностей прохождения таких больших и сложных ледопадов, как Кхумбу, состоит в том, что альпинисты, находясь в ледопаде, могут видеть путь всего в несколько метров в любом направлении. Путь в ледопаде представляет собой лабиринт, с туннелями, расщелинами и трещинами, расходящимися в разных направлениях, и любой путь может оказаться легким или завести в тупик. Маршрут прокладывается путем проб, основанных на комбинации удачи и опыта. При этом всегда надо помнить об опасности движущегося льда, поэтому часто приходится отказываться от более легкого пути потому, что он проходит под нависающими, ежесекундно готовыми рухнуть стенами или идет по лавиноопасным желобам. Не помогает и опыт предыдущих экспедиций, так как вследствие быстрого движения льда обстановка меняется не только от сезона к сезону, а и от одного выхода к другому.

Ледопад несет постоянную и объективную опасность. Проблема ледопада любой экспедицией всегда решается по-новому. Заранее никогда нельзя предсказать, как изменится ледопад в следующем сезоне. Наверняка можно только сказать, что он будет всегда опасным. Опасность ледопада надо принимать как объективно существующую реальность, которую необходимо преодолеть. За время экспедиций в ледопаде под обломками предательски двигающегося льда гибли альпинисты и шерпы-проводники, но ледопад не остановил ни одну Эверестскую экспедицию. В достижении поставленной задачи люди шли на риск.

Довольно часто какое-то шестое чувство удерживает людей на месте, и в этот момент на их пути впереди происходит обвал.

При выходе на верх ледника все чувствуют широкий простор Западного цирка, расслабляются и, как правило, организуют лагерь. Требуется время для отдыха и разрядки.

В советской экспедиции обработка маршрута через ледопад Кхумбу и установка промежуточного базового лагеря (6100 м) и лагеря 1 (6500 м) выпала на долю группы Мысловского, составлявшей передовой отряд экспедиции и прибывшей на место базового лагеря 16 марта, на неделю раньше основного состава экспедиции.

Базовый лагерь обычно устанавливают на морене ледника Кхумбу в месте его поворота на юг под склонами перевала Лхо-Ла. Выбрав место для лагеря (обычно это беспорядочная осыпь камней срединной морены ледника), руководство экспедиции прежде всего определяет мусоросборник — наиболее глубокую трещину поближе к кухне и складу. Можно не оставить после себя на площадке лагеря ни одной консервной банки или пустой упаковки и все скинуть в трещину, но не пройдет и года, как начнут твориться странные вещи: мусор может очутиться на поверхности ледника или рассыпаться по ледовой ложбине, может оказаться вообще в самых невероятных местах. Виной всему — значительная скорость движения ледника, различная скорость движения отдельных его участков, неравномерное таяние и прочее, а также отсутствие достаточно глубоких трещин.

Однако мириться с капризами ледника нельзя, слишком велико загрязнение. Одно из решений этой, ставшей экологической, проблемы предложил Е.И. Тамм после возвращения в Катманду: включить в Правила горовосхождений в Непале требование уносить с ледника и закапывать в землю хлам экспедиций. Это предложение в министерстве туризма Непала было встречено с большим удовлетворением.

Первым «забил колышек» будущего базового лагеря А. Г. Овчинников. Он сбросил рюкзак и сказал: «Лагерь будет здесь».

На следующий день, 17-го марта, Мысловский и Чёрный ушли просто посмотреть ледопад, увидеть поближе легендарный Кхумбу. Вышли без кошек, захватив верёвки и лестницы, чтобы поднести их поближе к ледопаду. Трудно, конечно, было наметить маршрут, стоя в самом низу ледопада. К тому же пошел снег, и они вернулись в лагерь к обеду. 18-го марта был уже целый день обработки маршрута в ледопаде. Вышла четверка Мысловского в полном составе, Овчинников и три шерпа вместе с сирдаром Пембой Норбу. Вышли пораньше, в 7.15, взяли с собой кошки и к 11.00 подошли к ледовой стене, которую Мысловский помнил по разведочному выходу 1980 года. Тогда под стеной была удобная площадка, где обычно составляли часть вещей. Сейчас площадка была очень маленькой, по ней были разбросаны газовые баллоны и лежали две разорванные палатки.

Всегда больше веря пройденному маршруту, Мысловский попробовал было подняться по ледовой стене в том месте, где два года назад проходил маршрут польской и испанской экспедиций. Он даже забил один ледовый крюк, но понял, что путь этот уже не тот, слишком сложно и опасно идти здесь. Между огромными ледовыми башнями и стенами зияли огромные трещины, некоторые перекрытые легкими снежно-ледовыми мостами, некоторые открытые и бездонные. Ледовые иглы опускались из нависающих глыб и сверкали на солнце, огромные пещеры и пропасти просвечивали голубым и зелёным. Слышны были удары падающих кусков льда в закрытых трещинах.

В. Балыбердин в это время нашел более легкий обход слева. К обеду все должны были возвратиться. Мысловский и Шопин, не удовлетворённые результатами дня, вернулись вовремя на базу, а Балыбердин и Овчинников, вдохновленные найденным путем, продолжали прокладывать маршрут до 17.00, навесив вверх около шести верёвок. Однако остался неясен верхний участок маршрута перед выходом в Западный цирк — это ключевое место ледопада. И на следующий день перед группой Мысловского ставится задача: одна двойка максимально поднимается вверх, не обрабатывая маршрут, остальные подносят грузы и оборудуют маршрут (ставят лестницы, навешивают перила и т.д.). Вперед пошла двойка Мысловский — Чёрный. На их пути то и дело попадались старые лестницы, поломанные вмерзшие в лед, обрывки верёвок, а в одном месте видели все еще натянутую перильную веревку между двумя сераками, но высоко вверху. Ледопад был очень разорван. Мысловский хотел идти вправо по ходу подъема, он надеялся, что, может быть, в верхней части проходим позапрошлогодний маршрут, но двойка попала в западню трещин, каждая из которых шире трех метров. Они поднялись на высоту около 5800 метров, прошли большую часть ледопада, но пора было возвращаться в лагерь. Они оставили на льду три перильных верёвки, а на видном месте на ледовой стене крюком прибили сине-белую тенниску Овчинникова, который отдал её для маркировки пути.

20 марта Мысловский и Чёрный отдыхали, а двум Володям — Шопину и Балыбердину — дается задание выйти на верх ледопада и наметить промежуточный базовый лагерь.

Ночью разыгрался ураганный ветер. Хлопали полотнища палаток, где-то в камнях гремели пустые консервные банки. Хотелось с головой залезть в спальный мешок, забыться, уснуть.

— Эдик, — услышал Мысловский сквозь вой ветра голос Овчинникова,— кажется, у меня авария.

Как не хочется вылезать из теплого спального мешка. А, может быть, и не надо?

— Эдик, ты меня слышишь? — доносится напряженный голос Овчинникова где-то вне палатки.

— Да, да, сейчас.

Мысловский с большой неохотой вылез из спального мешка, медленно оделся и вышел из палатки. Невдалеке, освещенный слабым светом молодой луны, стоял Овчинников, крепко вцепившись в палатку, которую ветер рвал из его рук. Палатку сорвало, когда он лежал в спальном мешке, и Овчинников был в трусах и носках, он дрожал, но палатку не выпускал из рук. Трудно при таком ветре закрепить палатку. Мысловский вспомнил, что у него в рюкзаке есть кусок верёвки, метров 20, веревку набросили на верх палатки и закрепили камнями.

В 5.00 Овчинников, еще под впечатлением ужасной ночи, спрашивал Мысловского: «Ну как, пусть выходят или нет?», имея в виду намечавшийся выход Балыбердина и Шопина.

— Конечно, надо идти, проверить себя, — охотно отозвался Мысловский, который оставался в лагере. Шопин только буркнул что-то в ответ, но начал одеваться. Шерпы в своих палатках даже не пошевелились, хотя по плану должны были сопровождать ребят. Балыбердин и Шопин ушли на ледопад вдвоем.

Оставшиеся в лагере альпинисты закрепили большую шатровую палатку и сделали две площадки для палаток — кемпингов.

Володи вернулись после обеда.

— Как дела?

— Порядок. Вышли на верх ледопада в Западный цирк.

Западный цирк представляет собой корытообразный ледник в форме подковы, открывающийся на запад и питающий ледопад Кхумбу. Северные стены цирка представлены Эверестом, его юго-западным склоном, верховья цирка замыкаются Южным седлом, ниже которого выделяется четкий скальный гребень, так называемый женевский контрфорс, спускающийся к изрезанному многочисленными трещинами леднику.

От Южного седла на юг крутой скальный гребень ведет к Лхотзе (8501 м), четвертой по высоте вершине мира, от Лхотзе на запад тянется многокилометровый пилообразный гребень, обрамляющий ледовый цирк с юга. Высота гребня не опускается ниже 7200-7500 метров, в гребне возвышается нечетко выраженная вершина Нуптзе (7979 м), обрывающаяся в сторону ледника Кхумбу крутыми скалами и висячими ледниками. Между западными, слегка сближающимися гребнями Нуптзе и Эвереста и зажат ледопад Кхумбу.

Котловина Западного цирка, её снего-ледовая поверхность имеет размеры около трех километров в длину и до одного километра в ширину. Ледник имеет наклон от склонов Южного седла и Лхотзе в сторону ледопада Кхумбу и выглядит довольно пологим, однако это несколько обманчивое впечатление, так как фактически приходится подниматься почти на километр высоты от верхней части ледопада Кхумбу до подножья Южного седла.

На следующий день на ледопад вышла четверка Мысловского в полном составе. Два Володи пошли вверх выбрать место для промежуточного базового лагеря (лагерь 6100) и занести туда часть груза, а Мысловский и Чёрный работали в ледопаде: навешивали перильные верёвки, закрепляли лестницы, маркировали красными флажками путь. В этот день в базовый лагерь пришли участники основного состава экспедиции, прилетевшие в Луклу самолетом 13 марта.

Два дня занимались благоустройством лагеря. Наиболее трудоемкая работа была по расчистке мест для палаток. Надо было выбить изо льда и оттащить в сторону камни, после этого срубить все неровности льда, выравнивая площадку.

22 марта состоялось официальное открытие базового лагеря. Недалеко друг от друга в камнях были установлены две бамбуковые мачты и на них в торжественной обстановке подняты флаги СССР и Непала.

В Москве были разработаны тактические схемы прохождения маршрута и восхождения отдельными четверками, которые были пронумерованы: первая, вторая, третья и четвертая. Группа Мысловского уже фактически лидировала и получила номер один, группе Иванова был дан номер два, а группе Ильинского — номер три, эти три группы являлись основным спортивным составом команды.

Четвертая группа, состоящая из пяти человек, именовалась вспомогательной, на долю её выпала задача, в соответствии с тренерскими расчетами, установить последний штурмовой лагерь где-то на высоте 8500 метров и после этого спуститься вниз при весьма проблематичной возможности взойти на Эверест, став в хвое очереди. Члены вспомогательной группы: В. Онищенко, В. Хомутов, Ю. Голодов, А. Москальцов и В. Пучков были заранее поставлены в известность о своей роли в экспедиции. Они были согласны на все.

Первая группа выходила 24 марта, а за ней с разрывом в один день — остальные группы. Тактическая схема предусматривала проведение трех акклиматизационно-тренировочных выходов на Эверест каждой группы, затем продолжительный отдых ниже базового лагеря и штурм вершины.

Первый выход планировался на 3-4 дня, второй — на 6 и третий — на 8 дней, продолжительность отдыха возрастала пропорционально увеличению продолжительности выходов, соответственно 4, 6, 8 дней.

Вновь пришедшим не терпелось познакомиться с ледопадом Кхумбу, и они, за исключением алмаатинцев, вместе с группой Мысловского вышли на первое свидание с ледопадом. Вместо Ефимова, еще шедшего с караваном, с группой Иванова вышел Пучков.

Каждая группа избрала свой темп передвижения. Группа Иванова дошла примерно до высоты 5800 метров, до ледовой стены в верхней части ледопада, и вернулась в базовый лагерь первой. Группа В. Онищенко — вспомогатели, как их продолжали называть, психологически чувствовали себя очень напряженно, они, если хотели претендовать на вершину, должны были делать больше любого из спортсменов основного состава, они не могли позволить себе расслабиться. Группа Онищенко в первый день поднялась в промежуточный лагерь 6100, оставила там грузы и в тот же день спустилась в базовый лагерь.

Группа Мысловского поставила две палатки в промежуточном лагере и осталась там ночевать. На следующий день они прошли несколько часов хода от промежуточного лагеря по направлению к подножью юго-западного склона Эвереста, и на морене ледника ближе к склону поставили первую палатку лагеря 1 (6500 м).

25 марта на маршрут, под руководством К. Валиева, вышла группа алмаатинцев, накануне не поднимавшаяся в ледопад. Это для них был акклиматизационный выход без четко сформулированного задания по обработке маршрута. Они поднялись в лагерь 6100, заночевали, прошли по леднику Западного цирка до лагеря 1, заночевали, спустились в промежуточный лагерь и... заночевали там, хоть ни до, ни после этого никто никогда не задерживался в промежуточном лагере при спуске, потому что от него до базового лагеря было 1,5-2 часа ходу. Трудно сказать, было ли это заранее продуманное решение сберечь силы на будущее или группа Валиева воспользовалась организационной неразберихой первого выхода и ушла в тень. Даже в условиях начальной акклиматизации можно было сделать в последний день еще одну ходку с грузом из промежуточного в лагерь 1 и затем спуститься в базовый лагерь; труднее, но вполне выполнимо было после ночевки в лагере 1 спуститься в промежуточный лагерь и, взяв груз, подняться в лагерь 1, где и заночевать. Ведь именно в тот день, 28 марта, когда группа Валиева спускалась из лагеря 1 в лагерь 6100, группа Онищенко заканчивала вторую в день заброску груза из лагеря 6100 в лагерь 1 — рекорд, не повторенный позже ни одной группой.

Когда что-нибудь случается, мы пытаемся проследить связь событий и установить первопричину происшедшего. И это подчас бывает очень трудно. То, что произошло со Славой Онищенко на втором витке работы экспедиции, во время следующей серии выходов, имеет, конечно, самое различное объяснение, от адаптационных способностей организма Славы до личных качеств руководителя экспедиции, но в немалой степени срыв Онищенко был связан и с тем, что происходило сейчас, во время первой серии забросок.

Итак, 26 марта и для группы Иванова настала очередь идти вверх с заданием найти путь и обработать маршрут выше лагеря 1. Каждый участник при выходе из базового лагеря взял заброску — груз для верхних лагерей, масса рюкзака у каждого была 16-18 килограммов.

В тот же день, только несколько позже, вышли и шерпы с грузом, масса заброски на каждого — 16 килограммов. К ледопаду еще не привыкли, слишком непрочными кажутся ледовые глыбы под ногами, слишком угрожающе нависают над головой ледовые башни, слишком широкие трещины в ледопаде. Ребята начинают улучшать дорогу. Дополнительно положили через трещины две лестницы и переставили одну трёхсекционную лестницу в верхней части ледопада. Большую помощь в улучшении дороги в верхней части ледопада оказала группа Мысловского, которая в этот день спускалась из лагеря 1. Группа Иванова в промежуточный лагерь пришла поздно. К вечеру стала портиться погода. Овчинников не советовал идти дальше, однако промежуточный лагерь не был оборудован для нормальной жизни, даже место для сна в палатке приходилось отвоевывать у рационов питания и снаряжения, сваленных там кучей. Возникло предложение спуститься в базовый лагерь для ночевки, но свежие воспоминания об эмоциональной дороге через ледопад удержали от спуска и группа провела не слишком комфортабельную ночь в тесных палатках. На следующий день за 4 часа с большим трудом добрались до лагеря 1, сказывалась недостаточная акклиматизация.

Лагерь 1 находился непосредственно под юго-западным склоном Эвереста. Группе Иванова выпала честь первой начать прохождение маршрута. Из лагеря 1 вышли в 9.30, поднялись к бергшрунду, который преодолели по снежному мосту, и в 10.30 был забит первый скальный крюк. Сделал это Сергей Бершов. Нижняя часть маршрута представляла собой заглаженные скалы типа бараньих лбов, которые выше сменились сильно разрушенными сланцами.

Бершов в связке с Туркевичем прошли за первый день 15 верёвок, закрепив их в виде перил на скалах, и закончили работу в 17.00. Все верёвки заранее были разрезаны на куски длиною 45 метров, таким образом, альпинисты поднялись вверх примерно на 300-350 метров. Ставить лагерь 2 предполагалось на высоте 7200-7300 метров, но до этой высоты не дошли 300—400 метров — это примерно столько же, сколько прошли за этот день. На 14-й верёвке было место для палатки, однако для лагеря — низко и не безопасно.

Накануне группа Онищенко, выйдя из базового лагеря в 6.00 уже в 11.00 была в лагере 6100, а на следующий день сделали заброску в лагерь 1. Перед выходом Онищенко на утренней связи запросил Иванова, какое снаряжение тому нужно прежде всего в лагере 1, и Иванов ответил: «Ничего не нужно, у нас всё есть. Берите для забросок любой груз». Группа Онищенко взяла продукты и кислородные баллоны.

Этот день был ясный, солнечный, и в Западном цирке, который еще называют Долиной безмолвия, было жарко. Идти с грузом было очень тяжело, и группа Онищенко пришла в лагерь 1 к 13.00. Расположились отдыхать. В 14.00 проходила дневная связь, и ребята услышали разговор Иванова с базой.

База (Е.И. Тамм): Группа 2, где находитесь, каковы ваши планы?

Иванов: Прошли вверх 11 верёвок, до конца дня пройдем еще 4-5 верёвок.

— Молодцы. Где можно поставить лагерь 2?

— До лагеря 2 еще далеко, еще столько же, если не больше.

— Значит, завтра продолжите обработку маршрута и постараетесь дойти до места лагеря 2.

— Нет, завтра мы работать не можем, у нас нет верёвок. Будем спускаться. Нет смысла тратить целый день, чтобы навесить 4-5, верёвок, которые у нас останутся.

Слава Онищенко посмотрел на своих товарищей.

— Вы слышали? Мы не знали, что им нужны верёвки, утром Иванов сказал, что у них все есть. И мы принесли продукты и кислород. А теперь из-за нас может сорваться установка лагеря 2.

— Ясно, Слава. Выходим, — ответил Юра Голодов. Ребята собрались, спустились в лагерь 6100, нагрузились веревками и другим снаряжением и до вечерней связи второй раз за день добрались до палаток лагеря 1, где их уже ждала группа Иванова. На вечерней связи Евгений Игоревич Тамм узнал, что проблема верёвок решена.

— Значит, завтра выходите? И поставите лагерь 2?

— Нет, — отвечает Иванов.— Мы все равно завтра вверх не пойдем. Это будет четвертый день предельной работы, это может выбить нас из колеи.

Иванов на утро собрался и спустился в базовый лагерь. А группа Онищенко на следующий день вышла на стену, чтобы продолжить обработку маршрута и выбрать площадки для лагеря 2. Первой шла связка Онищенко—Хомутов с веревками и крючьями, а за ними несли по 20 килограммов груза Голодов и Москальцов. Поднялись по готовым перилам (15 верёвок) и прошли вверх, закрепив еще 6 перильных верёвок, но площадки для палаток не было. Погода ухудшилась, и альпинисты вернулись в лагерь 1, откуда на следующий день спустились в базовый лагерь.

По принятой в альпинизме практике после каждого выхода групп устраиваются разборы выходов, на которых делается анализ проведенной работы, и вырабатываются рекомендации. На разборах 29 и 31 марта стояли отчеты Иванова и Онищенко.

Первые выходы показали отсутствие диспетчерской службы в экспедиции, никто не мог с точностью сказать, какой груз, где и в каком количестве находится, хотя Б. Романову, несущему ответственность за это, все казалось нормальным.

Он заявил на разборе: «В общих чертах нам известно, что где находится, а конкретно мы, конечно, знать не сможем».

Е.И. Тамм вовремя рассмотрел угрозу дезорганизации работы экспедиции и взял на себя функции диспетчера. 

Обработка маршрута началась. Первые победы, первые потери

На сложном скальном маршруте выше лагеря 3 идет М. Туркевич

А до вершины еще больше километра по вертикали

Лагерь 2. На скалах выложены упаковки с кислородными баллонами. На заднем плане хорошо видна складчатая структура Гималаев

Пройденный маршрут регулярно наносился на карту-схему Эвереста. В. Балыбердин отмечает на схеме положение лагеря 4 — 8250 м, в этот момент Володя не подозревает, что именно он проложит весь дальнейший путь выше лагеря 4 на вершину

В день спуска четвертой группы в базовый лагерь 30 марта наверх вышла группа Мысловского, начиная второй виток эверестской спирали.

Пребывание на высоте — 5 дней. Мысловскому была поставлена задача определить место и поставить лагерь 2, а также занести грузы в лагерь 2,чтобы обеспечить прохождение и обработку маршрута от лагеря 2 до лагеря 3 по сути, доделать работу первой серии выходов. Предыдущие группы прошли 21 веревку, но места для палаток не нашли.

Выполнение главной задачи второго витка — прохождение маршрута от лагеря 2 до лагеря 3 — ложилось на группу Валиева.

Вместе с четверкой Мысловского наверх пошел А. Г. Овчинников. Группа в тот же день поднялась в лагерь 6500. Там уже стояла большая палатка «Зима», кемпинг и высотная палатка. Группа остановилась в «Зиме», в ней просторно, уютно.

На вечерней связи с лагерем 1 Мысловский спрашивает:

— Кононов далеко?

— Нет. Рядом.

— Послушай, Юра, что это такое — излившаяся магматическая порода?

— Ну, липарит, — говорю я первое, что приходит на ум. — Возможно, диабаз, если черного цвета. А какого цвета ваша порода?

— Начинается на «Т» — 6 букв.

— Туффит, — выпаливаю я.

— Кажется, подходит. Спасибо. Да, подошло. СК (связь кончаю), до завтра.

Мысловский привез пачку кроссвордов («Мама целый год для меня собирала») и регулярно брал их с собой на восхождение.

Выше лагеря 1 группа разделилась: вперед ушли В. Балыбердин и В. Шопин с целью найти место для лагеря 2, а Мысловский и Чёрный несли грузы по перильным веревкам, масса рюкзаков была по 15 килограммов каждый.

Первая двойка вышла из лагеря 1 в 9.30 и быстро пошла по перилам вверх. Вторая двойка долго собиралась, сортировала груз и вышла вверх в 11.30. Естественно, за оставшееся время они не смогли подняться до конца перил и остановились на конце 14-й верёвки, где имелось некое подобие площадки. Пришлось поработать по расчистке площадки от камней. Поднялся сильный ветер. Мысловский и Чёрный развернули палатку, но закрепить её не могли из-за сильного ветра. Сели ждать ребят, которые уже начали спуск, найдя место для лагеря. Балыбердину и Шопину пришлось для этого хорошо поработать, они закрепили еще 8 верёвок, пока дошли (около 16.00) до площадки, более или менее подходящей для установки двух палаток. Высота по альтиметру — 7340 метров. Оставили верёвки, крючья и карабины и стали спускаться вниз. Собрались вместе на 14-й верёвке. Оказалось, палатка не была проверена, не хватало стоек для каркаса, палатку смогли поставить лишь вчетвером. Кому оставаться ночевать в палатке? Палатка была поставлена в очень неудобном, даже камнеопасном месте и поместиться в ней в лучшем случае могло только двое. Если вернется в лагерь 1 двойка Мысловский — Чёрный, то на следующий день им надо будет с грузом пройти весь путь лагеря 1 до лагеря 2 (7350 м) — 29 верёвок, что, вероятно, практически невыполнимо, судя по сегодняшнему дню, а для двух Володь, более молодых и сильных, слишком легкий будет следующий день, если они останутся ночевать и потом поднимут груз только от 14-й верёвки до лагеря 2. Мысловский принял решение оставаться в палатке на ночь вдвоем с Чёрным, а Володи спустились в лагерь 1. На следующий день Мысловский и Чёрный в 12.00 дня были со своим грузом на месте лагеря 2, до 15.00 они делали площадку, а затем спустились в лагерь 1. При спуске встретили Балыбердина и Шопина, которые с полной выкладкой поднимались к лагерю 2, туда они пришли в 16.00 и остались ночевать. Предстоял еще один день забросок. В лагере 1 уже была группа Валиева, они вышли раньше, за ними — Мысловский, Чёрный и Овчинников. Группа Валиева поднималась очень медленно, Мысловский и Чёрный плелись за ними, устраивать на перилах гонки с грузом было ни к чему, они просто решили идти до 16.00, а потом спускаться, оставив грузы на перильной верёвке. Шедший впереди Чёрный к 16.00 дошел до 24-й верёвки, где и оставил груз. Мысловский был в это время на 1-2 верёвки ниже. Вдвоем они спустились в лагерь 1. Овчинников спустился раньше, он донес 5 верёвок до 14-й верёвки. Таким образом, лагерь 2 был практически обеспечен необходимым грузом для работы групп выше.

Однако не всегда удавалось выполнить намеченную дневную программу. Позже на разборе было отмечено, что это происходило из-за поздних выходов из лагеря 1. Выходить надо не позже 9.00. Шопин считал даже, что не позже 7.30, чтобы заканчивать работу к 14.00, а не в 18-19.00 (если бы он знал, что скоро рабочий день некоторых участников будет заканчиваться в 22-23.00). Е.И. Тамм не согласился с ранним окончанием.

— Работать надо дольше, — сказал он, — так как все равно на высоте не отдыхаешь.

Замечание Балыбердина на разборе, что логично было бы, если бы их двойка осталась ночевать на 14-й верёвке, а не шла вниз в лагерь 1, говорит только о большой усталости спортсменов, вызванной высокими темпами восхождения, тяжелыми рюкзаками, непогодой и, возможно, еще не полной акклиматизацией.

Итак, группа Валиева выполняла основную задачу второго выхода: найти путь и обработать маршрут до лагеря 3. Положение следующего по высоте лагеря определялось временем, необходимым хорошо акклиматизированной группе подняться к нему с грузом и в тот же день спуститься. Группа Валиева из лагеря 1 также не смогла выйти рано, они вышли около 10.00 (Мысловский и Чёрный вышли еще позже их!). Шли медленно, потому что не рассчитали свои силы и перегрузились, имея рюкзаки по 20 кг каждый. Однако засветло пришли в лагерь 2, с собой принесли 17 верёвок и до темноты успели поставить вторую палатку.

На вечерней связи Тамм спросил Валиева:

— Какие планы на завтра, какие прогнозы, как вам нравится в лагере 2,что у вас есть? Что нужно в первую очередь поднести?

Валиев ответил:

— Здесь нам все нравится, за исключением установки палаток. У нас всё есть. Завтра начинаем обработку стены. Если завтра будут подходить с грузом, пусть несут продукты, бензин, ребята сами это знают.

— Место для приема груза там есть? Или надо будет той группе, которая подойдет, работать?

— В лагере очень много работы. Во-первых, вторую палатку мы поставили прямо на тропе, то есть на перильном углу. И, видимо, надо будет еще кое-что сделать, если у них будет желание.

— Понял вас. Не только по желанию, обязательно надо будет поработать. Как завтра планируем? Двойка начнет обработку, двойка займется лагерем? Или хотите вчетвером работать?

— Я думаю, нет необходимости вчетвером работать. Завтра посмотрим. Главное, погода. СК, до завтра.

Из лагеря 1 раздался голос Овчинникова:

— Женя, Женя, не уходи со связи, не уходи.

Тамм:

— Да, Толя, я слушаю тебя. Приём.

Овчинников:

— Я относительно завтрашнего дня. В общем, ребята (группы Мысловского — Ю.К.) устали достаточно. Двойка Балыбердин — Шопин работала позавчера 10 часов, вчера у них тоже был трудный день. Эдик Мысловский и Коля Чёрный вчера очень поздно пришли и сегодня они колебались, то ли выходить, то ли не выходить. Мне кажется, завтра они захотят спуститься в базовый лагерь. Какое твое мнение? Приём.

Тамм:

— Конечно, я не настаиваю на том, чтобы они остались. Решайте на месте. Если считаете, что нужно возвращаться, возвращайтесь. Перерабатывать сейчас не нужно.

В последнем совете был весь Тамм. Когда обсуждался вопрос, продолжать ли работу на маршруте, Тамм всегда подчеркивал два момента: первый — принимать решение самой группе на месте и второй — не доводить себя до крайности, оставлять запас сил.

Путь к месту лагеря 3 наметили левее скального кулуара, затем переход на скалы, ведущие под «птицу» — широкую снежную полку. В первый день двойка Валиев — Хрищатый навесила 10 верёвок на скалах средней категории трудности, на одну веревку забивали всего 2-3 крюка. В это время С. Чепчев подносил верёвки, а шерп Наванг спустился на 5 верёвок ниже лагеря 2 и забрал продукты, оставленные накануне Чёрным на 24-й перильной верёвке.

Дневную связь в 14.00 4 апреля Валиев проводил прямо с маршрута, он даже опоздал выйти в эфир на несколько минут.

— Извините за опоздание, — сказал он запыхавшимся, прерывистым голосом. — Тут надо было закрепиться хоть чуть-чуть.

Тамм:

— Поняли. Поняли. Мы так и думали, что вам не до связи. Как дела? Как идут дела? Приём.

Валиев:

— Мы находимся у основания стены. В левой части стены над лагерем 2. Прошли 6 верёвок. Скалы в основном второй — третьей категории трудности.

— Как в смысле опасности на маршруте?

— Идем по борту кулуара. Камни до нас не долетают. Дальше рельеф становится сложнее — это одно. И пока неясен региональный путь — это второе. Если мы наберемся храбрости и полезем в кулуар, то сегодня же сможем дойти до снежной полки. Но молотит там довольно прилично.

— Поняли тебя. Сейчас работайте, а в вечернюю связь уточним, что у вас получается и какая перспектива. Какие еще вопросы к нам?

— Веревки нужны. Веревки и крючья, и как можно быстрее в лагерь 2.

— Понял тебя. Это мы организуем, — заверил Тамм.

Утром 4 апреля первый вызов группы Валиева. Тамм:

— Группа 3, группа 3, вызывает База. Приём.

Всегда, когда на маршруте находилось несколько групп, перекличку с лагерями начинали с самого верхнего. Валиев:

— Доброе утро, Евгений Игоревич, мы на приёме.

— Здравствуй, Казбек, доброе утро. Привет всем ребятам. Что у вас делается, как ночь прошла? Приём.

Утренние приветствия и вопрос: «Как ночь прошла» были традиционными. И это не только вежливость. Ночь определяла день.

Валиев:

— Ночь прошла нормально. Сейчас выходим по перилам.

Тамм:

— Вдвоем выходите или четверкой? Палатку будете брать?

— Планы, значит, такие. Сейчас мы с Валерой Хрищатым выходим с веревками и крючьями и будем продолжать обрабатывать маршрут. К 16.00 Серёжа Чепчев и Наванг поднесут палатку и прочее оборудование. По возможности, мы установим там палатку и будем ночевать.

— Понял вас. Что есть к Базе? Приём.

— К Базе особенного ничего нет. Прошу передать Иванову, чтобы он захватил нам побольше сахара. И еще одна просьба. Сейчас мы начнем движение по перилам. Очень много живых камней. Прямо сплошная осыпь. Поэтому прошу группу Иванова все время поглядывать наверх, прикрываться выступами, потому что камни летят без конца.

После ночевки в лагере 2 первая двойка продолжила обработку маршрута, затратив всего два с половиной часа на подъем по 10 закрепленным накануне веревкам. Скалы стали более крутыми, темп лазания уменьшился, и за второй день было закреплено всего 5 верёвок. Решили на один день продлить обработку маршрута. Чтобы не спускаться на ночь далеко вниз (15 верёвок), шедшие ниже Чепчев и Лаванг установили палатку на площадке в конце 12-й перильной верёвки.

— По альтиметру вы привязались? Какая высота? — запросил Тамм Валиева.

— Альтиметр показывает превышение в 310 метров над лагерем 2. Вероятно, по перепаду высоты, по протяженности маршрута и сложности скал целесообразно будет поставить лагерь 3 выше на 2-3 верёвки, где-то в верхней части снежной полки. Так смотрится снизу.

— Я тебе уже говорил, когда вы уходили, вам важно оценить, чтобы по обработанному маршруту был дневной переход акклиматизированной группы. Вот так и решайте. А сейчас вы находитесь где-то в районе высоты 7700. И если завтра немного подниметесь, то это будет 7800. Так?

— Да, в этом примерно разрезе.

В этот день группа Валиева положила начало непрерывной серии высотных рекордов советских альпинистов. Палатка на 12-й верёвке выше лагеря 2 была на высоте примерно 7600 метров — это выше, чем наивысшая точка Советского Союза пик Коммунизма (7495 м). Предполагалось, что в палатке проведет ночь первая двойка, чтобы с утра, не теряя времени, продолжить обработку маршрута. Но Чепчев и Наванг сильно устали, и опасаясь, что на следующий день не смогут подняться сюда еще раз, решили ночевать вместе с первой двойкой. Однако когда они собрались в палатке вчетвером, оказалось, что имеется всего два спальных мешка. Валиев и Хрищатый сняли с себя пуховые костюмы и отдали товарищам, которые легли посередине палатки. Никто не жаловался на холод.

На следующий день по сложным скалам ребята прошли еще две верёвки, но до снежной полки, где предполагалось организовать лагерь 3, не дошли.

Валиев на дневной связи сказал:

— У нас здесь ничего нет. Веревок нет, бензина нет, продуктов почти нет. Поэтому на конце перил оставили одну палатку, два спальных мешка «Салева», два каремата и кузницу. Начинаем спуск.

На очередную заброску В. Иванов уже из базового лагеря ушел обиженный и недовольный. По плану его группе необходимо было выполнять довольно изнурительную, но крайне нужную работу — в течение трех дней проводить заброски груза из лагеря 1 в лагерь 2. На предыдущем выходе группа Иванова поднималась, обрабатывая маршрут, примерно до высоты 7000 метров, и вновь должна была работать не на максимальных высотах, в пределах 6500-7350 метров, со спуском на ночь в лагерь. Иванов решил, что группа не получит достаточной акклиматизации, если не проведет хотя бы одну ночь в лагере 2, и обратился к Тамму за разрешением иметь ночевку в этом лагере. Тамм, как обычно, взвесил все «за» и «против» и ответил, что группа Иванова не может провести там ночь, не будет места в палатках, потому что наши заняты группой Валиева, которой на смену шла группа Онищенко. Овчинников вообще считал, что вполне достаточно для активной акклиматизации ночевка на высоте 6500 метров в. сочетании с подъемом на 7350 метров. Исследованиями советских врачей установлено, что процесс активной акклиматизации начинается выше 4000 метров и не обязательно для преодоления какой-то высоты ночевать на этой же высоте.

В первый же день группа Иванова работала в ледопаде. Подвижки льда опять изменили конфигурацию ледопада, кое-где лестницы упали, а кое-где были деформированы, в некоторых местах открылись новые трещины.

В 10.00 3 апреля на утренней связи Иванов взволнованно говорил:

— Находимся возле первой трещины. Ледопад в очень плохом состоянии. Спускается группа Мысловского, первые уже к нам подошли. Сейчас будем решать, что делать. Наверное, нужно будет перевешивать все. Потому что в первой трещине не сегодня-завтра, а может быть и через час все рухнет, могут быть жертвы. Как поняли? Приём.

Тамм в свойственной ему манере ответил:

— Хорошо. Действуйте по обстановке.

На ледопаде альпинисты подошли к месту, где они были несколько дней назад, и увидели, что произошли огромные изменения, как будто здесь было землетрясение. На большой площади, проходящей поперек ледопада, башни и ледовые стены, под которыми они недавно проходили, лежали в виде разбитых ледовых обломков. Значительная часть ледовой стены нависала над трещиной, но невозможно было предсказать, когда она упадет.

Во время дневной связи голос Иванова звучал удовлетворенно:

— На ледопаде кончили работать давно. Мы спешили скорей выйти оттуда. Все повесили на более крутое, но более безопасное место. Сидим в промежуточном лагере, отдыхаем. Ждем, пока солнце станет меньше печь. И тогда пойдем вверх.

Солнце зашло на гребень Нуптзе, и они по холодку к вечеру пришли в лагерь 1.

Здесь Серёжа Ефимов догнал свою группу. Но идти сразу на заброски в лагерь 2 рискованно, ведь для него это первый выход на высоту. Поэтому решено, что Ефимов вместе со своей группой дойдет до лагеря 1 и там останется для акклиматизации.

Ефимов в составе группы Иванова поднялся в лагерь 1. В то время в промежуточном лагере находился один Хута Хергиани, который накануне поднялся туда вместе с Эриком Ильинским, но Ильинский съел что-то острое и неважно себя чувствовал. Он спустился вместе с шерпами в базовый лагерь. Хута Хергиани присоединился к группе Иванова и поднялся в лагерь 1. Ефимов и Хергиани приводили в порядок лагерь, не участвуя в забросках.

В первый день забросок взяли рюкзаки по 10-12 килограммов и по дороге подобрали оставленный раньше груз на 14-й верёвке и выше (груз Мысловского). Во второй день работы вверх пошли две группы: Иванова и Онищенко, а также Ефимов и Хергиани. На перильных веревках между лагерем 1 и лагерем 2 сразу поднималось 10 человек, это не совсем удобно. Рюкзаки и на этот раз были по 10-12 килограммов.

На третий день была очень плохая погода, но четверка Иванова, взяв по 10 килограммов груза, поднялась еще раз в лагерь 2, в котором была группа Онищенко. Из-за сильного ветра и снегопада они не смогли выйти на маршрут.

6 апреля в лагере 1 возник пожар. Шерп при свете газовой горелки стал заправлять примус. Вспыхнула банка с бензином. Иванов накрыл её спальным мешком, потушил. А шерп выбросил горящий примус на рядом стоящую палатку «Зима». Огонь прожег дыру в крыше. Начала тлеть упаковка кислородных баллонов. Иванов и Ильинский кинулись туда и потушили огонь.

В этот же день из базового лагеря вышли девять шерпов. С ними вместе был Ильинский, он немного оправился после своего недомогания. Ильинский взял на себя функции коменданта промежуточного лагеря и лагеря 1. Возникшая в первые дни неразбериха с комплектацией высотных лагерей все еще сильно сказывалась: в лагере 1 нет продуктов, в лагере 2 всего два спальных мешка, палатки не проверены и не укомплектованы. Это вызывает справедливые нарекания участников.

Иванов, Ефимов и Туркевич единодушно заявили, что, не переночевав в лагере 2 на высоте 7350 метров, они не получили акклиматизацию для этой высоты.

В то же время участники экспедиции подвергли резкой критике поведение Иванова как руководителя группы. Евгению Игоревичу Тамму пришлось призвать всех к сплочению и дружбе.

Координация движения грузов в верхние лагеря поручена Ильинскому. Первое серьезное задание для него — организация работы группы шерпов. Предполагается, что четыре или пять шерпов останутся в промежуточном лагере и будут транспортировать груз от промежуточного лагеря к лагерю 1, а другая четверка — от лагеря 1 к лагерю 2.

4 апреля в лагере 1 встретились группы Иванова и Онищенко и на следующий день начали подъем к лагерю 2. Они растянулись по всем веревкам на стене как разноцветная гирлянда. Все вышли наверх, включая Ефимова и Хергиани. Ильинский в это время вел группу шерпов через ледопад.

О том, что в лагере 2 не хватает двух спальных мешков, Онищенко узнал поздно, когда группа была на перилах между лагерями, ему сказал об этом Иванов. Скажи Иванов об этом в лагере 1 до выхода группы, взяли бы два спальных мешка из имеющихся в лагере, и никаких проблем. Распределение снаряжения по лагерям — главная задача диспетчера, но Тамм не успел еще на ходу перехватить все нити запущенного учёта.

Слава Онищенко не представлял себе, как двое будут ночевать на высоте 7350 метров без спальных мешков. Вопрос Иванова на перилах: «А вы хоть знаете, что в лагере 2 нет мешков?» ошеломил Славу.

«Что делать? Вернуться за мешками? Слишком далеко уже ушли, сегодня не успеть подняться второй раз. Спуститься и остаться в лагере 1, чтобы завтра подняться в лагерь 2 со спальными мешками? Будет потерян рабочий день. Что делать?»

Слава Онищенко вызывает по рации Валиева, который заканчивает обработку маршрута и должен спускаться сегодня вниз.

— Казбек, у меня к тебе такой вопрос. Почему в лагере 2 только два «Салева»? Где еще два? — начал Онищенко дипломатический разговор.

Валиев ответил, что они оборудовали выше лагеря 2 временную ночевку для двоих и занесли туда палатку и два «Салева». И в двух «Салева» с пуховками они ночевали там вчетвером. Онищенко формулирует свою просьбу:

—  Казбек, тогда я тебя попрошу, возьми эти два «Салева» с собой в лагерь 2.

—  У вас, что, не хватает там двух «Салева»?

—  Я тебе потом все объясню, ладно. Возьми два мешка, которые наверху, вниз. А мы потом их опять поднимем.

Казбек Валиев рад помочь товарищу, но не может он как-то сразу смириться с мыслью, что обеспечение лагеря производится сверху, куда с таким трудом затаскивается груз. Он говорит:

— Вообще, Слава, это большой труд был, затащить сюда два «Салева». У меня просто рука не поднимается унести их вниз. В лагере 2 должны быть два «Салева», палатка и два каремата. Мы, вероятно, не будем ночевать там, пойдем ниже. Какие у вас возможности для ночевки?

За время затянувшегося разговора Онищенко потихоньку остыл, успокоился, ссылка Валиева на ночевку вчетвером с двумя спальными мешками на гораздо большей высоте — 7600 метров упростила ситуацию, казавшуюся до того катастрофической, и он ответил:

— Ну ладно. Тогда оставь те два «Салева» наверху, раз тут два есть, мы как-нибудь перебудем. Давай кончать связь. До встречи. А то у нас холодно, у вас, наверное, тоже.

Тамм, слушавший этот разговор, тут же на него отреагировал:

— Ильинский, Ильинский, что есть в лагере 1, сколько свободных спальных мешков?

— Здесь есть два свободных спальных мешка «Салева».

— Отлично. Как я понял, трое шерпов завтра работают от лагеря 1 до лагеря 2.

— Да, правильно поняли. И я понял. Завтра с первой партией отправить в лагерь 2 два «Салева».

— Совершенно верно. СК, до завтра.

Четверка Онищенко поднялась в лагерь 2 к 16.00 и первым делом поставила вторую палатку. Группа Валиева уже была готова к дальнейшему спуску из лагеря, в 17.00 они ушли вниз. Ночь провели вчетвером в одной палатке, Юра Голодов и Онищенко спали без мешков, в пуховых костюмах, ноги они засунули в рюкзак, а с боков грели ребята. Ночью поднялся сильный ветер и пошел снег.

Белый неосязаемый порошок проникал всюду, и через несколько часов в палатке все было занесено снегом. Шлемы были натянуты на глаза, мешки застегнуты под горло, все лежали неподвижно и только надрывный кашель слышался в разных углах палатки. Появились тревожные мысли, что если выпадет много снега, то скалы станут непроходимыми, можно опоздать и не успеть выйти на вершину до муссонов. Временами возникала надежда, что кошмар скоро закончится, скоро будет солнце и не все шансы на восхождение потеряны. Желание идти, вверх оставалось, но нужна была воля, чтобы не потерять его.

Прошла ночь, и тусклый дневной свет просочился через стенки палатки. Свежий пылевидный снег крутился в бесконечных вихрях, идущих с юго-запада. Можно было слышать гудение склонов Эвереста. Завалило вторую палатку лагеря. На дневной связи Онищенко говорил с трудом, с придыханием. Он сказал, что скалы в снегу, надо восстановить палатку, и они, по-видимому, не смогут пойти вверх. Тамм не отреагировал на дыхание Онищенко и вел с ним сугубо деловой разговор. Был еще один нюанс разговора, который должен был бы насторожить чуткого собеседника. После выяснения самочувствия и настроения Тамм сказал:

— Понял тебя. Будем надеяться, что завтра рабочий день будет. Что еще есть к Базе? Вам всем ребята передают привет.

— Спасибо. Всем вам мы тоже передаем привет. СК, до завтра.

— СК, до 18.00, Слава. СК, до 18.00.

Но Онищенко тут же отключился, не отзываясь на наши вызовы. Странным было прекращение Славой связи «до завтра», хотя должна была быть еще обязательная вечерняя связь в 18.00. В моей альпинистской практике в Безенги на Кавказе был аналогичный случай, когда руководитель группы, лежа в спальном мешке, как выяснилось позже, с воспалением легких, тоже сказал на утренней связи: «СК, до завтра», а ночью умер. Вероятно, находясь в тяжелом состоянии, когда трудно не только говорить, но и думать, человек хочет получить более продолжительный отдых, забыться, уснуть и прекращает разговор на более длительный срок — «до завтра». Никто, конечно, слушая такого рода «оговорки», не думает о серьезности положения, тем более, когда говорит руководитель группы. Нужно иметь большую смелость и не бояться быть обвиненным в паникерстве, чтобы взять из рук руководителя группы микрофон и поделиться своими опасениями. И мы тогда, в Безенги, молча стояли вокруг своего руководителя, скованные субординацией. Не решились сказать правду Тамму и участники группы Онищенко. А кто скажет? Ведь в группе нет заместителя руководителя. Да и я, сидя на связи рядом с Таммом, ничего не сказал ему о своих подозрениях. Да и были ли подозрения? На высоте у всех садился голос, прерывалось дыхание, все кашляли. Правда, Эдик Мысловский, когда услышал через два дня о болезни Онищенко по рации (он шел на очередную заброску), тут же сказал:

— Я понял это еще вчера, потому что Слава, когда выходил на связь, немножко сипел, а потом выходил только Хомутов. Я понял, что он плохо себя чувствует.

На вечернюю связь вышел Валерий Хомутов. Тамм:

— Валера, расскажите, какая у вас ситуация.

— Ситуация такова: целый день ветер, позёмка. Отсиживаемся в палатках. Сегодня нельзя было даже нос высунуть. Очень плохо было.

Тамм:

— Считаю, что если на следующий день опять будет непогода, то отсиживаться нет смысла. На случай рабочей погоды целесообразно, по-видимому, поставить лагерь 3 на две-три верёвки выше конца перил, навешенных группой Валиева, то есть выше 17-й верёвки. Но повторяю еще раз, на месте решайте сами. Решайте сами на месте и в плохую погоду не ходите. Используйте обязательно кислород. СК, до завтра, до 8.30.

7 апреля, 8.30. Тамм:

— Группа 4, группа Онищенко, База вызывает. Приём.

Хомутов:

— Доброе утро, Евгений Игоревич.

— Доброе утро. Как ночь прошла?

— Ночь прошла сносно. Экспериментировали с кислородом. Поскольку мы в разных палатках, то «скушали» два баллона. Но вообще-то переход от кислорода к нормальной жизни не очень приятен. Маски замерзают. В общем, льда много. И лучше кислородом пользоваться на больших высотах.

— Понял тебя. Вы с ночными масками были? Или с большими?

— Слава был с большой, я — с ночной. Ночная в общем-то обмерзает. Образуется лед. Хочется её вообще выбросить и спать без ничего.

— Понял тебя, понял. Ладно. Думаю, все с практикой придет. Значит, погода ходовая? По-видимому, будете выходить? Рекомендации все вам даны. Представляется целесообразным перетащить еще на 2-3 верёвки к гребню лагерь, ближе к тому месту, где оставили все заброски валиевцы, то есть 17-ю веревку продолжать еще тремя веревками. Как понял? Приём.

— Понял, Евгений Игоревич. Сейчас мы будем готовить завтрак. Немножко солнышко нас обогреет, будем питаться. Тут еще страшный ветер, и я думаю, солнце и ветер — они дадут какую-то среднюю погоду.

— Будем надеяться, Валера, будем надеяться.

Разговор перешел к необходимости принести в лагерь 2 запасную стойку для палатки. И в заключение Тамм задал традиционный вопрос:

— Что еще есть у вас к Базе, Валера, что есть к Базе?

Хомутов ответил:

— К Базе ничего нет. Я хотел выяснить, вы все время теперь на приёме? Ну, если будет какая-то ситуация, близкая к критической, чтобы мы могли проинформировать вас. Как поняли? Приём.

— Да, все время станция на приёме, все время на приёме.

— Понял. Следующая связь в 14.00. Вот и весь разговор.

После вчерашней дневной связи не появляется в эфире голос Онищенко, связь с Базой ведет один из участников, который вдруг упоминает ситуацию, близкую к критической, и как хочется, чтобы было непрерывное продвижение вверх, чтобы не было сбоев в работе, а ведь уже возникло серьезное отставание в графике: не поставлен лагерь 3, очень мало груза занесено в лагерь 2. Наверху все нормально, все нормально, ведь нет нечего тревожного в сообщениях Хомутова, и ситуацию, близкую к критической, он упомянул вскользь, скорее, теоретически. Зачем гадать, надо решать массу неотложных проблем, ведь самое сложное еще впереди.

Но в лагере 2 находятся опытные высотники, и они понимают, что у Славы Онищенко — горная болезнь. Будь на месте Славы любой другой участник, не было бы никаких проблем: немедленно спустили бы его вниз, в лагерь 1, а если бы и там он чувствовал себя плохо, то и в базовый лагерь. И даже не отрывая других членов группы от выполнения задания: ежедневно из лагеря 1 в лагерь 2 поднимается с грузом группа Иванова, были они в лагере 2 и в день непогоды, из-за которой отсиживалась в палатках группа Онищенко; в лагере 1 находится Е. Ильинский, который мог помочь Славе спуститься вниз, если бы возникла в этом необходимость. Вот именно, если бы возникла необходимость. Но кто мог сказать, особенно в первый день, что состояние Онищенко настолько серьезно и его необходимо спускать? И года не прошло, как Онищенко был на пике Коммунизма (7495 м), всего неделю назад он поднимался с грузом почти до лагеря 2, а перед этим совершил две ходки в один день из промежуточного в лагерь 1. И в лагере 2 он, не умирает, он говорит о выходе наверх с грузом, он проводит связь, он — руководитель группы и не просит никого о помощи и никому не поручает заменить его. Всем известна огромная физическая сила и выносливость Славы, наконец, он — спортивный врач и вполне мог бы объективно оценить свое состояние.

Накануне Валиев дал консультацию Хомутову по раскладке времени при подъеме выше лагеря 2 и характеру маршрута. Хомутов знал, что до конца перил всего 3,5-4 часа хода, и на следующий день ребята ждут Онищенко, который заявил, что он тоже понесет груз. Немножко еще полежит и пойдет. Ждали до часу дня. Голодов и Москальцов решили больше не ждать и с грузом пошли вверх. Слава Онищенко, наконец, зашевелился, начал одеваться к выходу. Подошло время дневной связи — 14.00. Тамм:

— Группа Онищенко, ответьте Базе.

Хомутов:

— Группа Онищенко на связи. Как меня слышите?

— Валера, добрый день. Отлично слышу, слышимость прекрасная. Ну, что там у вас, докладывайте.

— Находимся мы не очень высоко. В 12.50 ушла первая двойка: Голодов и Москальцов. Взяли верёвки, крючья и два «Салева». С целью просмотреть маршрут выше обработанного и попытаться обозначить лагерь 3. Мы со Славой тут. Нас завалило ночью. Мы поправили палатки, сейчас тоже дождались связи и выходим. Как поняли? Приём.

— Понял вас, понял. Значит, вы сегодня, возможно, будете ночевать в лагере 3?

— Возможно. Продукты питания мы взяли. Палатку тоже взяли. Так что посмотрим по ситуации, Евгений Игоревич. Как поняли? Приём.

— Понял. Понял хорошо. Тогда, если у вас ничего нет, не буду задерживать. СК, до 18.00. Станция у нас на приёме.

Пока Хомутов проводил связь, Слава Онищенко опять впал в забытье с ботинком в руке.

— Слава, ты лучше оставайся в палатке, — сказал ему Хомутов, — а я пойду сам.

Слава, ни слова не говоря, отложил ботинок к стенке палатки, залез поглубже в спальный мешок и надвинул глубоко на глаза шерстяной шлем. Хомутов начал подниматься по перилам, первая двойка была уже далеко вверху. Хомутов поднялся на 4 верёвки, закрепил на крюк палатку, которую нес с собой, и спустился обратно в лагерь. Стало ясно, что Слава заболел всерьез, нельзя его оставлять одного надолго.

— Слава, тебе надо идти вниз. Собирайся, я иду с тобой, — заявил ему Хомутов.

— Нет, Валера, — возразил Онищенко. — Спускаться надо всем вместе.

— Хорошо, обождем ребят.

В 18.30 спустились Голодов и Москальцов. Состояние Онищенко ухудшалось. Он не понимал вопросов, был апатичен, стало ясно, что он не способен принимать решения.

Голодов надел на Онищенко кислородную маску и с этого момента до базового лагеря Онищенко дышал кислородом.

Хомутов взял рацию в свои руки, тем самым становясь старшим в группе, кто-то же должен был взять на себя ответственность за дальнейшее.

19.00. Тамм:

— Группа 4, группа 4. База вызывает. Приём.

Хомутов:

— Как меня слышите?

— Хорошо слышу, Валера. Добрый вечер. Где находитесь? Как с ветром?

— Евгений Игоревич, мы тут все вчетвером в одной палатке. Извините за небольшую задержку, мы рацию искали. Но ветер очень сильный, очень сильный, пожалуй, это основная трудность в этом мероприятии. Как поняли?

— Понял вас, что ветер очень сильный, и вы только собрались в палатке. Что успели сделать?

— Голодов и Москальцов дошли до конца перильных верёвок. Юра попробовал оценить маршрут повыше. Его мнение, что нужно в том месте, где кончается 17-я верёвка, сделать бивуак. Места там для двух палаток достаточно. И даже для трех, вот он поправляет.

— Понял вас. Хорошо. Решайте сами. Можете там ставить, в крайнем случае, можете там ставить. Завтра выходит группа Мысловского. Вы завтра работаете, если в состоянии еще, по своей программе, послезавтра начинаете спускаться из лагеря 2, а они поднимутся туда. Вы поняли про группу Мысловского и про нашу программу?

— Да, поняли, поняли. Но вообще состояние мы определим утром.

Ночью опять разыгралась метель. В лагере 1 ветер повалил все палатки. Устояла лишь одна, «Зима», и то только потому, что её прикрыла другая, сорванная с растяжек.

И только утром 8 апреля, на третий день болезни Онищенко, в базовом лагере впервые услышали о его недомогании. Хомутов выполнил это очень деликатно.

Тамм:

— Группа 4, группа Онищенко, База вызывает, приём.

Хомутов:

— А вот тут мы еле разыскали рацию. В общем, сейчас с ребятами посоветуемся, с Москальцовым и с Юрой Голодовым, может быть, организуем одну двойку наверх. Славе нужно спускаться. Как поняли?

— Понял, понял. А что со Славой?

— Да ничего страшного. Просто признаки горной болезни.

Так Хомутов совместил несовместимое: душевный покой руководства («ничего страшного») и горную болезнь на высоте более 7000 метров. Это очень страшно, когда на высоте 7350 метров горная болезнь свалила человека, причем сильнейшего, пожалуй, в экспедиции. С опозданием, но Онищенко получил кислород, который понизил его «высоту» примерно до 5000 метров — но ведь и это высота седловины Эльбруса!

Успокоительный тон Хомутова оказал влияние на Тамма.

Тамм:

— Понял тебя, понял. Хорошо. Одного его не нужно спускать. Одному ему не нужно спускаться. Как поняли? Приём.

Хомутов:

— Вот мы с ребятами посоветуемся, чтобы двойка вниз спускалась.

— Хорошо. Теперь, значит, я все время на связи, все время на связи, когда решите окончательно, тогда выйдете на связь со мной.

— Хорошо. В районе 10.00 мы выйдем на связь.

Голос у Хомутова бесцветный, говорил он медленно, как бы задумываясь над каждым словом.

В 10.00 Хомутов сообщил:

— Евгений Игоревич, мы решили спускаться вниз, потому что здесь условия очень плохие. Спускаемся все.

Тамм:

— Понял вас. А что, двойка не сможет подняться наверх и занести палатку, до конца 17-й верёвки?

— Евгений Игоревич, это занимает много времени и здесь очень холодно. Мы приняли решение спускаться вниз.

— Тогда спускайтесь. Спускайтесь вниз, — сказал Тамм упавшим голосом.

На дневной связи Хомутов передал:

— Евгений Игоревич, первая тройка уже ушла, сопровождая Славу. Очень были длительные сборы, делали ему укол. Сейчас все нормально. Я тут навожу порядок, чтобы все было чисто, уютно.

На вопрос Тамма о состоянии Онищенко Хомутов ответил:

— Сонливость, апатия, нежелание что-либо делать.

Тамм:

— А он сам контролировал, какой укол ему сделать?

— Да, Слава перещупал все ампулы и сказал, что ему нужно вколоть. Юра Голодов делал укол.

Тамм по радио ведет постоянный контроль за спуском Онищенко.

18.00 — Ильинский и Балыбердин с горячим чаем и кислородом вышли из лагеря 1 навстречу спускающейся группе. Позже вышли Мысловский и Шопин.

19.00 — по сообщению Мысловского, до палатки лагеря 1 Онищенко осталось идти 7 минут.

19.30 — Онищенко уже в палатке, состояние нормальное.

На утренней связи 9 апреля Мысловский сообщил:

— Ночь прошла нормально. Слава еще спит. Я думаю, он будет идти вниз нормально. Но хорошо бы было, если бы кто-нибудь встретил его возле лестниц на ледопаде.

Тамма волнует неясность с забросками груза по лагерям, и он просит Хомутова дать список снаряжения в лагере 2.

Через час Ильинский связался с базовым лагерем и дал последние сведения о снаряжении в лагере 1.

Инвентаризация лагерей закончилась. С этого момента Тамм регистрировал движение грузов, начиная со склада базового до лагеря и выше. На каждый лагерь была заведена отдельная карточка. Перемещение груза по маршруту находилось под контролем.

К двум часам дня Онищенко спустился в промежуточный лагерь 6100. Навстречу ему под верхние лестницы в ледопаде вышли Тамм, Романов и Трощиненко. Голодов просит к микрофону врача Орловского. Свет Петрович с утра не отходит от рации.

Голодов:

— Свет Петрович, добрый день. Дела обстоят у нас так. Когда ходили, все было вроде ничего. Но нагрузка большая. Слава идет на кислороде, подача 3,5 литра в минуту, идет очень-очень тяжело. Нужен какой-то стимулятор.

Орловский:

— Прежде чем решить вопрос, что ему ввести, проинформируй подробнее о состоянии Славы. Какая температура, попробуй определить на ощупь, какая частота пульса. В сознании он, засыпает ли, когда вы перестаете его тормошить, или же активный. Жалуется на что-нибудь?

Голодов:

— Очень большая слабость. Всю ночь и все утро — только горизонтальное положение, спит. Сейчас в более или менее нормальном сознании, но говорит с большой неохотой, вид у него, как у человека крайне уставшего.

Орловский:

— Определи, пожалуйста, частоту пульса и посмотри зрачки, одинаковые или неодинаковые.

Голодов:

— Да, сейчас. Валера посмотрит зрачки, одинаковые или нет. По-моему, у него отсутствующий взгляд.

Орловский:

— Пока там Валера смотрит, открой аптечку, которая должна быть у Славы, и посмотри там пузырек, на нем написано «гидрокортизон».

Голодов:

— Сейчас поищу этот пузырек. Вообще-то я вчера ему колол эфедрин слазиксом и коргликон.

Орловский:

— Понял тебя. Ищи этот пузырек. И за это время посмотришь зрачки и пульс. Ждем на приёме.

Голодов:

—  Пульс 80, зрачки нормальные.

Орловский:

—  Какие у него губы и ногти?

Хомутов:

— Губы нормальные, все нормальное.

Орловский:

— Тогда дайте ему только крепкого чая и влейте туда одну ампулу кофеина. Они в серой коробочке. И еще один вопрос в отношении помощи. Может быть, выслать группу навстречу вам?

Хомутов:

— Если выйдет группа на ледник и немножко поможет, то это будет хорошо.

В базовый лагерь Слава Онищенко пришел сам. Ел он очень мало. Его отвели в палатку, где он заснул. К ночи у Славы резко упало артериальное давление — до 50/0 мм рт. ст. Орловский решает прибегнуть к интенсивной терапии — поставить Славе капельницу с введением тонизирующих лекарств.

Очищаются столы в кают-компании, на столах крепится раскладушка. Туда на руках переносят Славу. Между столбами палатки натягиваем веревку и подвешиваем на нее капельницу. Это дебют нашего доктора, первый серьезный случай в экспедиции. Свет Петрович деловит, не суетится. Спокойным тоном, не повышая голоса, отдает распоряжения. Только один раз он отвлекся от дела, когда Романов усомнился в правильности набора лекарств для капельницы.

— Я попрошу, — сказал он Романову, — делать мне замечания не здесь. Я соберу консилиум, когда посчитаю нужным, а пока прошу не мешать мне работать.

На первое ночное дежурство со Славой остается Юра Голодов. К утру Онищенко чувствовал себя хорошо. Его перенесли обратно в палатку. Орловский рекомендует как можно быстрее спускать Онищенко вниз.

В этот же день 10 апреля состоялся разбор восхождения группы Онищенко. Выступления на разборе были очень резкие. Основные упреки адресовались участникам группы, которые поздно сообщили о болезни Онищенко.

Орловский сказал, что произошло ЧП.

Онищенко был спущен вниз в очень тяжелом состоянии. Совершенно очевидно, что была недооценена тяжесть его состояния. Нельзя сказать, что предумышленно, но здесь, в базовом лагере, тоже относились спокойно к состоянию Славы. Надо помнить, что заболевшие на высоте не выздоравливают. И участникам группы необходимо было доложить конкретно и в более ранние сроки состояние Онищенко.

Во время лечения Онищенко и на этом разборе более полно раскрылся С.П. Орловский. Вне служебной своей деятельности Свет Петрович — признанный балагур и острослов. Совсем другим человеком становился он в радиорубке, давая различные врачебные консультации альпинистам на маршруте. Лаконичная и очень точная речь, никаких отвлечений или шуток, полное внимание к говорящему, он даже закрывал глаза, чтобы лучше представить себе ситуацию и дать правильный совет. Глубокое продумывание состояния больного, точный диагноз и уверенное лечение.

На разборе все были единодушны в том, что группа допустила ошибку, не сообщив своевременно в лагерь о болезни Славы Онищенко.

— Нельзя слушать человека, который заболел горной болезнью, — сказал Б. Романов. — Если бы мы задержались еще на полдня, то потеряли бы Славу. Надо было давать ему кислород и спускать вниз без задержки, в холод, ночью.

Е. Ильинский подчеркнул, что спуск был начат с опозданием в двое суток.

— Но в данной ситуации основная вина должна ложиться на Славу Онищенко, — сказал в заключение Б. Романов. — Он имеет большой опыт высотных восхождений, он врач, и он был обязан забить тревогу раньше и не затягивать спуск. Необходимо еще внизу выбирать заместителя руководителя именно на такой случай.

Конечно, отсутствие руководителя в группе сказалось. Хомутов, находясь в одной палатке с Онищенко, свел до минимума информацию для базового лагеря, Тамм так и не понял из разговоров по радио, что Онищенко не выходил из палатки больше двух суток до начала спуска.

10 апреля группа Мысловского начала подъем от лагеря 2, а Ильинский, переночевав в палатке с Мысловским и Чёрным, отправился вниз один по перилам.

К вечерней связи группа Мысловского установила третий лагерь.

Тамм:

— Группа 1, расскажите все по порядку.

Балыбердин:

— От 14.00 до 15.15 мы повесили три с половиной верёвки и вышли к месту лагеря 3. Перепад высот от лагеря 2 до лагеря 3 — 420 метров. После этого мы начали спуск, но когда подошли к 17-й верёвке, внезапно изменилась погода, началась метель, снегопад, все эти наклонные полочки, плиты были покрыты свежим снегом, спускаться было очень неудобно. Отдохну. Приём.

— Отдохни. Я на приёме.

— Мы посовещались на 17-й верёвке и решили после семейного совета подниматься сюда, к месту лагеря 3, и ставить палатку. И ночевать здесь. Я по перилам спустился до 15-й верёвки, захватил все, что там было оставлено, потом с 17-й верёвки мы взяли практически все, поднялись сюда и уже в темноте поставили палатку.

— Значит, вы сейчас все четверо у конца обработанного вами пути в одной палатке. Теплые вещи есть у всех?

— В одной палатке и в невероятной тесноте. Четыре каремата и четыре спальника. Так что, в общем-то, все нормально. Даже консервы есть. И железо принесли, и верёвки. Но, видно, завтра придется делать ходку вниз, потому что верёвок не хватает.

— Кислород у вас есть?

— Кислорода нет.

— Значит, завтра обязательно ходку вниз. Даже при неблагоприятных условиях — ходку вниз, к кислороду. И подниматься хотя бы с минимальным запасом кислорода.

— Поняли.

— Как самочувствие группы? Почему Эдик не выходит на связь? Как самочувствие группы? Эдика можно на связь?

Это Тамм, наученный уже случаем с Онищенко, подозревает, что Мысловскому тоже, может быть, плохо.

Мысловский:

— Да. Слушаю.

— Эдик, как самочувствие и твое, и группы? Дай ответ.

— Я пришел снизу, с 17-й верёвки последним и подобрал все, что там было. Рюкзак у меня был до 30 килограммов, поэтому желания сейчас беседовать на вольные темы нет.

— Понял. У меня не на вольные темы, меня интересует самочувствие группы.

— Самочувствие группы нормальное. Только у Володи Шопина немножко прихватило ноги.

— Понял тебя. Я не буду вас больше мучить, но завтра обязательно спуск вниз к кислороду. Счастливо отдохнуть.

Но Мысловский очень доволен работой, проделанной за день, все уже в палатке, тепло и он продолжает разговор.

Мысловский:

— Да, Женя. Это придавила нас непогода. И другого выхода у нас не было, потому что спуск идет по наклонным плитам, они все сейчас покрыты снегом, мы боялись, что побьем друг друга.

— Правильное решение приняли. Я не осуждаю вас, отнюдь не осуждаю, я только очень прошу, чтобы завтра у вас был кислород. Это единственное категорическое требование к вам. А так молодцы.

— Мы находимся в одной верёвке от гребня. У начала гребня на снегу под стенкой стоит одна палатка. Визуально путь вверх не представляет особой трудности, по крайней мере, на ближайших 300 метров по высоте.

— Понял тебя. Хорошо. Какое твое мнение, Эдик, выпускать завтра группу Валиева или дать им еще один день отдохнуть перед забросками?

— Мне кажется, что Валиева можно придержать. Пусть отдыхают как следует. Вот лично по своей группе могу сказать, что только в конце четвертого дня группа более или менее отдохнула. То есть, 4-5 дней отдыха — это голодный минимум.

— Вы там справитесь, если я его на день задержу?

— Вообще мы надрываться особенно не будем. Здесь у нас мало верёвок, и поэтому попробуем в трудных местах их повесить, а более или менее простые будем проходить в связках. И попробуем застолбить место для лагеря 4.

— Хорошо. Я задерживаю Валиева на один день. Но вы не ставьте себе задачу обязательно застолбить место лагеря 4. Не перегружайтесь. Лучше завтра поднесите снизу все, что необходимо для нормальной жизни, кислород прежде всего. А послезавтра сделаете один нормальный рабочий день. Если вы с кислородом хорошо отдохнете, сделаете один рабочий день. Не обозначите лагерь — не так страшно. Пройдете большую часть пути, давайте так договоримся.

— Теперь, после прохождения участка от лагеря 2 до лагеря 3 закрадывается сомнение о возможности работы здесь шерпов.

— Я на это и не рассчитывал. Шерпы выходят вместе с Валиевым для заброски от лагеря 1 до лагеря 2.

— Ну, тогда все. Привет всем. Спокойной ночи.

На следующий день на дневной связи Мысловский сообщил:

— Мы вернулись опять в палатку. Вверх поднялись и 5 верёвок повесили, вышли на ребро: 2 верёвки до ребра и 3 верёвки по ребру. Свесили ноги в кулуар Бонингтона, посмотрели на него. Последняя наша верёвка где-то на уровне площадки Диренфурта.

— Значит, вы спускаетесь в лагерь 2, а завтра пойдете вверх опять. Правильно я тебя понял?

— А это будет зависеть от здоровья.

— Хорошо. Какие планы на завтра?

— Обычно планы уточняются утром прямо перед выходом. Мне бы хотелось подняться завтра с грузом, а послезавтра закончить обработку нашего участка.

На спуске из лагеря 3 в условиях снегопада и плохой видимости Мысловский сорвался, он проскользил вдоль перил по склонам метров 8-10.

— Но это обычная рабочая обстановка, — сказал он.

Лагерь 2 оказался каким-то невезучим. Всего несколько дней назад здесь заболел горной болезнью Слава Онищенко. И утро 12 апреля в этом лагере началось с того, что Мысловский по рации заявил:

— Я хочу сохранить Колю Чёрного на будущее. Считаю, что ему стоит спуститься на 6500. У Чёрного голос сиплый, пропадает, и он боится, что не сможет активно работать. А общее состояние у него нормальное. Ночью спал с кислородом.

Тамм ответил:

— Раз есть такие опасения, пускай спускается на 6500, там встретится с Эриком и группой Валиева. Остальные в порядке?

— Да, остальные в порядке. Погода вроде неплохая. Мы вот сейчас позавтракаем, загрузимся и пойдем наверх, чтобы завтра поработать и спуститься совсем вниз. С собой берем 12 верёвок, несколько десятков крючьев и карабинов. Кислородный баллон и кислородные маски.

— Погода у нас тоже хорошая. Не видно нигде никаких облаков, чисто, как будто после вчерашней непогоды налаживается.

В 14.00 прошла короткая связь, группа еще не дошла до лагеря 3. Балыбердин:

— Я на конце 14-й верёвки, ребята вышли чуть позже, и они довольно далеко от меня.

Тамм:

— Как погода у вас? Совсем плохая? Или можно двигаться?

— Погода капризная. С утра заманивает, яркое солнце, чистое небо, а сейчас видимость всего на 100 м, ветерок, холодно, страшно, но двигаться можно, все равно идем понемножку. Вышли поздно, надеялись, что снег немножко растает.

— Тогда не буду тебя задерживать. СК, до 18.00.

Балыбердин поднялся в лагерь 3 в 16.00. Он, не теряя времени, начал улучшать площадку под палатку.

18.00 в лагерь 3, кроме Балыбердина, никто не поднялся. Перенесли связь на 19.00, но и на этот раз Мысловский не вышел на связь. А из лагеря 1 от Валиева« пришло сообщение, что к ним спустился Володя Шопин. Наконец, в 19.30 Мысловский вышел на связь и сообщил:

— Володя Шопин вышел вперед, прошел 5 или 6 верёвок, а я топал за ним вверх. Вдруг он начал спускаться. Мы побеседовали с ним, он сказал, что плохо себя чувствует. Я ему посоветовал спуститься вниз и подышать немножко кислородом и если станет легче, то с кислородом идти наверх. Я ждал, пока он спустится до палаток лагеря. Ждал, как он решит. Пришлось с часик посидеть. Потом увидел, что он шел вниз. Тогда я спокойно начал подъем.

А Володя Шопин спустился в лагерь 2, залез на минутку в палатку и забылся, заснул. Когда проснулся, понял, что потерял много времени, и пошел вниз.

Мысловский подчеркнул возросшие трудности маршрута, связанные с ухудшением погоды. Ежедневно после 11.00 шел снег, он засыпал скалы, передвигаться по ним было очень трудно. Скалы стали скользкими, и сложность маршрута резко увеличилась. К возросшим техническим трудностям маршрута прибавилась высота около 8000 метров, на которой еще не бывали советские альпинисты. На каждый шаг им приходилось делать 5-6 вдохов и выдохов, движения замедленные, состояние апатичное.

Наконец, от лагеря 3 и выше группа Мысловского почувствовала еще один феномен Эвереста — холод. Балыбердин, Шопин, Мысловский слегка подморозили ноги.

Лагерь 3 (7850 м) стоит под нависающей скалой на снежном надуве, который пришлось срубить и выровнять для установки двух палаток. Поставить палатки рядом не удалось, слишком большая работа требовалась для этого. Они стоят одна над другой на расстоянии, примерно, полутора метров. Верхняя палатка стоит удобно, хорошо растянута и в ней альпинисты предпочитают проводить ночь. Нижняя палатка установлена плохо, в ней может нормально разместиться один человек. Альпинисты еще не успели расчистить достаточно места для этой палатки, и она стоит однобоко, удерживаемая только двумя стойками, которые закреплены в снежно-ледовый склон, поставить остальные мешает скальная стенка, в которую упирается скат палатки.

Сказывается очень напряженный график движения групп. По сути, высота лагеря 2 — это еще памирская, привычная высота, на которой каждый из участников бывал неоднократно, однако на этой высоте сошла с маршрута группа Иванова, затем заболел Онищенко, ушли вниз Чёрный и Шопин. В группе Валиева плохо спит и ничего не хочет есть Хута Хергиани. Нервничает Иванов, который со своей группой поднялся в лагерь 1, благо, поводов для недовольства хватает. На вопрос Тамма, какие у него предложения, Иванов ответил:

— У меня к базе прежний разговор. Я как считал, так и считаю, что здесь должен быть диспетчер. Вот сейчас так получилось, что у нас в лагере 1 — 14 человек. Что они здесь делают — непонятно. Шерпы практически ничего не носят. Носят по 10-12 килограммов. И я настаивал на том, чтобы здесь, когда работают шерпы, обязательно был координирующий. Это первое. Ну а второе — я не знаю, что шерпы будут завтра делать, потому что они сидят здесь в палатке, и ни они не могут как следует поесть, ни мы, кто и что будет делать — тоже никто не знает.

Тамм возражает против этого, он пытается изложить Иванову график работы групп и шерпов. Однако Иванов настроен непримиримо:

— Меня не интересует, кто куда будет ходить, нашу группу это не интересует, я говорю, чтобы все было четко, координировано.

Он говорит недовольно, напористо.

Валиев предложил отложить выход Иванова на два дня и получил ответ Тамма:

— Нет. Растягивать время нам сейчас невозможно, особенно пока готовимся, и пока стоит погода.

Хорошо получалось на графиках в Москве. Но жизнь уже внесла существенные коррективы, не доработано немало человеко-дней и не донесено много килограммов снаряжения, передовые двойки испытывают постоянный дефицит в веревках, карабинах и крючьях.

12 апреля только в конце дня удалось поговорить с Мысловским.

Тамм:

— Группа 1, где находитесь?

Мысловский:

— Где мы можем находиться?! Под крышей, шумит примус, готовим чай.

— Почему не выходили на связь? Мы очень волновались.

— Ну в такой ситуации, которая была, я даже и тебе не советовал бы выходить на связь.

— Что сделали?

— Очень суровая погода. От сильного мороза мерзли руки, ноги. Ветер со снегом. Снег все время продолжался. Иногда проскакивало солнышко, но оно нас не грело. Что мы могли сделать? Прошли свои верёвки с трудом, все засыпано снегом, прошли еще верёвки 3-4. Вышли уже к башенной части контрфорса.

— Молодцы. Значит, завтра возвращаетесь.

— Да, конечно. Надоело нам здесь мерзнуть. В общем так: маршрут проходим, в верхней части, правда, начинаются трудности, но и из этого трудного кое-что можно выбрать попроще.

Примерно в 100 метрах выше лагеря 3 начинается крутой скальный контрфорс. Он выводит на западный гребень вершины, это около трех верёвок от палаток лагеря 3, от которого вначале маршрут снежно-ледовый, а в верхней трети — скальный, выводящий на гребень контрфорса. Гребень контрфорса снизу выделяется довольно четко, но это только при взгляде снизу. А на самом деле он распадается на несколько отдельных гребешков и скальных кулуаров, дальнейший путь идет не по верху гребня, а правее его. Поднявшись по гребню на 6 верёвок, группа Мысловского где-то здесь и перешла невидимую, но ощутимую границу 8000 метров.

— Эдик, поздравляем вас. Вы первые прошли рубеж в 8000 метров. Молодцы.

— Спасибо. А мне приснилась женщина. Она хотела отнять у меня кислородную маску. Я боролся с ней и маску не отдал.

Хотя муссоны определяют сроки экспедиций на Эверест, часто экспедиции испытывают на себе предмуссонные штормы, и Эверест, как и другие большие горы, имеет свою собственную погоду. Погода на Эвересте не только крайне изменчива, она различна на разной высоте в одно и то же время.

В 1960 году на склонах Эвереста находилось две экспедиции: китайская и индийская. В то время, когда китайские альпинисты вышли на вершину (25 мая 1960 года) и благополучно спустились, индийские альпинисты на противоположной стороне Эвереста в тот же день из-за плохой погоды не могли продолжать восхождение.

В американской экспедиции 1963 года наблюдатели в Западном цирке, видя состояние погоды на вершине Эвереста 1 мая, были уверены, что погода разрешит альпинистам выйти на штурм вершины. С Южного седла погода на вершине представлялась абсолютно непригодной для восхождения, а сами восходители нашли погодные условия почти идеальными и взошли на Эверест.

Самая жестокая непогода, препятствующая многим попыткам выхода на вершину, отмечается после муссонов. Главный враг альпинистов в этот период — ураганный ветер, который просто срывает со склонов людей и снаряжение, рвет палатки и делает немыслимым, физически невозможным передвижение. Погода при этом устойчивая, солнечная, но ветер сметает снег со склонов и скал, позёмка создает местные условия для буранов, снежная пыль проникает всюду, а затем твердеет, как бетон.

Обычно в начале дня небо голубое, абсолютная тишина, характерное для высоких гор состояние покоя и безмолвия, а затем неожиданно с шумом и грохотом налетает ветер, временами удары его следуют один за другим почти без перерыва, а иногда наступают моменты затишья, и, кажется, ветер умер, но вдруг неожиданно ураган возвращается, такой же неистовый, как и раньше. Ветер — опасный враг альпинистов, особенно на большой высоте, где он приобретает новое измерение и безжалостно утверждает свое превосходство не только над слабыми живыми существами, а и над самим Эверестом. Когда передовая двойка экспедиции Бонингтона в 1972 году подошла к основанию скального пояса на высоте более 8300 метров, они не могли пройти вверх по камину, который всего год назад был забит льдом и снегом и считался технически не очень сложным. Год спустя ветер выдул из камина весь снег, содрал лед и камин стал непроходимым. Альпинисты повернули назад.

При работе в Гималаях, особенно в районе Эвереста, очень важно знать прогноз погоды. Наша экспедиция до сих пор его не имеет. Из советского посольства в Катманду обещают в ближайшие дни получить прогноз для Эвереста из Москвы.

На очередной радиосвязи с Катманду мы передали сообщение, что лагерь 3 на высоте 7850 метров установила группа Мысловского, Мысловский и Балыбердин поднялись выше 8000 метров.

На следующий день представитель Спорткомитета СССР И. А. Калимулин передает нам телеграмму Спорткомитета СССР с просьбой неукоснительно соблюдать рекомендации относительно лиц, имеющих ограничения восхождений выше 6000 метров. Фамилии не названы, но указанное ограничение имеет один Мысловский. И его фамилия, как назло, почти в каждом сообщении: группа Мысловского установила лагерь 1 – 6500 метров, лагерь 2 — 7350 метров, лагерь 3 — 7850 метров, прошла 8-тысячный рубеж. Давно надо было ждать сурового напоминания, но телеграмма застала Евгения Игоревича неподготовленным.

— Понял, понял — ответил он, — усилить внимание за безопасностью выше 7000 метров. СК, СК.

—Нет, нет,— протестует Калимулин.

Но мы уже выключились.

На утренней связи Евгений Игоревич передал в Спорткомитет СССР детальный отчет о работе экспедиции, в котором особо подчеркнул:

— Работа Мысловского, одного из сильнейших сейчас участников, хорошо переносящего тяжелые условия и высоту, совершенно необходима для успеха экспедиции.

Чтобы смягчить эффект от игнорирования рекомендаций по Мысловскому, Е.И. Тамм добавил: «Трощиненко, самочувствие которого отличное, работает, как и было обусловлено ранее, только в базовом лагере и на ледопаде».

— Я же не могу нарушать все рекомендации,— улыбаясь, сказал он.

При прохождении ледопада Мысловский в разных местах нашел несколько упаковок кислородных баллонов, всего 10, которые лежали вдоль дороги через ледопад. Это значит, кому-то стало тяжело нести груз, и он оставлял его в укромных местах. Трощиненко и Орловский после завтрака пошли в ледопад переставить лестницы. Вернулись после обеда и принесли с собой два рациона продуктов, которые нашли в ледовой трещине.

Тамм приглашает для беседы сирдара Пембу Норбу. Для нас сомнений нет, что это шерпы оставили груз. С таким явлением мы встречаемся впервые, и разговор идет серьезный. Сирдар искренне удручен происшедшим, обещает провести среди шерпов разъяснительную работу. Вечером Пемба подошел ко мне и сказал:

— При обработке ледопада в первый выход ставили под ледовой стеной палатку. Возможно, палатка порвалась и продукты упали в трещину, а также, возможно, туда приходили собаки и утащили рационы.

Пемба переживает случившееся, ищет любые объяснения для оправдания шерпов.

У советских альпинистов никогда не возникал вопрос, будут ли они сами транспортировать грузы для организации промежуточных лагерей или это исключительно обязанность шерпов.

Носить самим свой груз — норма советских альпинистов.

А в экспедициях западных альпинистов вопрос о том, кто понесет груз, часто приобретал скандальный оттенок и приводил даже к драматическим ситуациям. Достаточно упомянуть международную экспедицию 1971 года, в которой альпинисты из Швейцарии, Италии и Франции категорически отказались носить грузы из Западного цирка вверх к западному гребню.

— Это ниже нашего достоинства,— заявили они.

Это был не просто отказ работать, чтобы сохранить силы для штурма. Отказ альпинистов транспортировать грузы в этой экспедиции привел к более тяжелым последствиям. Как известно, участники экспедиции разделились на две группы, каждая со своим самостоятельным заданием. Одна группа, большинство которой составляли англосаксы (англичане, американцы и немцы), обрабатывала маршрут по юго-западному склону Эвереста, и все альпинисты без колебаний носили груз наравне с шерпами. Так было и в предыдущих английских и американских экспедициях. Во второй группе, целью которой было восхождение по западному гребню, большинство составляли альпинисты из Швейцарии, Италии, Франции и Норвегии. В связи с отказом альпинистов этой группы участвовать в транспортировке поступление грузов для маршрута западного гребня было более замедленным, чем у первой группы. И вместо активного участия в переноске грузов «латинцы», как их потом стали называть, обвинили руководителя экспедиции американца Диренфурта в том, что он отдает предпочтение англо-американцам, ставя под угрозу срыва восхождение по западному гребню. Диренфурт пытался объяснить, что задержка с грузом происходит из-за нехватки шерпов, и положение можно легко исправить, если альпинисты спустятся в Западный цирк, возьмут груз и поднимут его на маршрут. Возмущенный отказом «латинцев» участвовать в переноске грузов, Диренфурт решил личным примером показать, что с тяжелым рюкзаком даже руководитель экспедиции не теряет своего достоинства и авторитета, и отправился в промежуточный базовый лагерь за грузом. Там он упаковал в рюкзак два кислородных баллона (один — для группы гребня, другой — для группы склона, чтобы было справедливо, каждый баллон весил около 6,5 килограмм) и начал подъем. Испортилась погода, снежная лавина накрыла Диренфурта, он потерял дорогу и с трудом дошел до лагеря, где в это время пытались спасти индийского альпиниста Бахагуну, сорвавшегося на ледовом склоне. Бахагуна замерз. Временное сплочение участников экспедиции на похоронах Бахагуны было недолгим.

«Латинцы» покинули экспедицию и причиной было... нежелание носить грузы. Шерпы, молча наблюдавшие за баталией сагибов, не удивлялись. Они были свидетелями случаев, когда западные альпинисты, получив тяжелый груз, «облегчались», вынимая часть вещей из рюкзаков и оставляя их где-нибудь внизу.

Некоторые полностью теряли свой джентльменский лоск и мужское достоинство, когда заходила речь о переноске тяжелых рюкзаков. В экспедиции ФРГ 1978 года участвовала полька Ванда Руткевич, ставшая первой европейской женщиной, покорившей Эверест. Когда эта единственная в экспедиции женщина сказала, что она, несомненно, будет носить груз через ледопад Кхумбу, но вес её груза в сравнении с мужской нормой надо уменьшить, то в ответ услышала: «Здесь нет женщин, здесь все альпинисты!».

«Я ничего не сказала, взяла двойной груз и вышла с ним на верх ледопада»,— улыбаясь, рассказывала мне Ванда в Катманду. Кое-кто мог бы ожидать, что Ванда Руткевич должна была отказаться участвовать в такой недружеской экспедиции, но слишком уж притягателен Эверест, слишком велико было желание у этой женщины победить, и она осталась, вынесла все трудности и победила. Горы любят смелых и настойчивых. 

Кто пойдёт первым на вершину?

 

Перед выходом из лагеря 4. На высоте 8000 метров и выше все участники экспедиции регулярно пользовались кислородом как при передвижении, так и ночью во время сна. Каждое движение на такой высоте требовало больших усилий, а подготовка к выходу на восхождение занимала 2-3 часа. Альпинисты покидали палатку полностью одетые и снаряженные. С. Ефимов проверяет работу своего безотказного «Любителя» перед решающим подъемом к лагерю 5

Последние шаги к вершине

Лагерь 4 (8250 м) на снежном гребне. Подъем к лагерю внизу справа по скалам

День 14 апреля — первый день непальского нового 2039 года — можно назвать большим днем русских на Эвересте. В этот день пятеро шерпов прошли с грузом от промежуточного лагеря до лагеря 1, четверо шерпов — от лагеря 1 до лагеря 2. Группа Валиева поднялась из лагеря 2 в лагерь 3, группа Иванова — от лагеря 1 до лагеря 2. В этот же день Мысловский и Балыбердин спустились в лагерь 1.

В базовом лагере было решено отправить Онищенко в Катманду. До Луклы его будут сопровождать Романов, Трощиненко, Пемба Норбу и наш посыльный Падам. Онищенко очень слаб, поэтому готовится станок для переноски его на спине.

Первым из лагеря Славу несет Леня Трощиненко. Стрекочет кинокамера, оператор Дима Коваленко ловит редкие кадры. Начинается снег, группа скрывается за ближайшим сераком.

Слава Онищенко выдерживает только 10 минут транспортировки, потом становится на ноги и идет сам. На следующий день они дошли до Лобуче и убедились, что Слава без осложнений спустится в Луклу сам. С ним остается Борис Романов, а Трощиненко и Падам возвращаются в базовый лагерь. Сирдар Пемба Норбу пошел в Намче-Базар за мясом и овощами.

Не выдержал заданного темпа восхождения Хута Хергиани. Он вместе с группой Валиева поднялся в лагерь 3, где почувствовал себя плохо. Провел ночь с кислородом. Утром ничего не ел и не пил, все время мечтал о родниковой воде родной Сванетии. Хута не смог продолжать работать и спустился вниз, в лагерь 1. Группа Валиева после этого сделала еще две заброски в лагерь 3, поднимаясь туда и спускаясь за один день. Каждый день идет снег. Если Мысловский при спуске из лагеря 3 на вопрос Иванова, нужны ли кошки выше лагеря 3, ответил определенно: «Кошки не нужны», то после нескольких дней снегопада и Иванов, и Валиев были единодушны в рекомендациях поднимающейся им на смену группе Хомутова:

— Берите кошки с собой.

Непогода действует на нервы, все надеются, что на следующий день погода улучшится, но этого не происходит. Валиев просит передать наверх прогноз погоды.

— Нет у нас прогноза погоды, — ответил Тамм.— Не дают нам его.

Так устроен человек: все мы знаем цену прогнозам погоды, но когда погоды нет, мы рады даже обещаниям на лучшие перемены.

Шерпы с грузами выше лагеря 2 пока не поднимаются, и не только из-за возросших технических сложностей маршрута. Лагерь 2 еще не обеспечен всем необходимым для снабжения верхних лагерей, и шерпы ежедневно челноками курсируют по маршруту: промежуточный лагерь — лагерь 1 и обратно, лагерь 1 — лагерь 2 и обратно.

Энергия Е.И. Тамма концентрируется на двух главных задачах: обеспечение неуклонного продвижения вверх по неизведанному и труднейшему пути на Эверест и подготовка штурма вершины.

Решение первой задачи под силу только альпинистам высокой квалификации, и наши группы самоотверженно работают, прокладывая новый путь и обеспечивая лидеров всем для этого необходимым, прежде всего веревками, кислородом, карабинами, крючьями, лагерным снаряжением и минимумом продуктов.

Шерпы готовят базу для решения второй задачи — обеспечение штурма Эвереста, но все больше растет разрыв между тылами (лагерь 2) и далеко вперед вырвавшимся авангардом, едва обеспечивающим себя самым необходимым. Опорным для штурма надо сделать лагерь 3, снабдив его, прежде всего, кислородом.

Надо отдать должное мастерству восходителей, прокладывающих маршрут: они навешивают перильные верёвки быстрее, чем их подносят к ним снизу, и это на маршруте средней и высшей категории трудности на высотах порядка 8000 метров в условиях жестокой непогоды. На каждом сеансе связи уточняется и согласовывается тот минимум снаряжения, который должен быть поднят в первую очередь, без которого дальнейшая работа немыслима.

Наши ребята уверены в себе и друг в друге, но их волнуют сбои в работе высотных носильщиков, работающих с ними плечом к плечу. Каждый человек на счету. При подъеме к лагерю 2 Валентин Иванов передал:

— С нами сегодня работали 4 шерпа: трое из них дошли до лагеря 2, а один прошел только 9 верёвок и оставил свой груз. Теперь на 9-й верёвке — кучка, за 11 верёвок до второго лагеря — еще кучка, и все это одного шерпа. Создается впечатление, что он не хочет работать или не может. Есть предложение расстаться с ним.

Пример Давы (так звали недобросовестного шерпа) опасен еще и тем, что он может расхолодить остальных шерпов, они и так уже вместо двух ходок в день от промежуточного лагеря к лагерю 1 начали делать только одну. Мы подозреваем, что и выброшенные для облегчения рационы и кислородные баллоны в ледопаде — тоже его рук дело. После спуска Давы в базовый лагерь в присутствии сирдара Пембы и офицеров связи Е.И. Тамм предъявил наши претензии к нему и предложил покинуть экспедицию. Тот молча собрался и ушел, получив окончательный расчет. Тамм, возможно, и не пошел бы на увольнение Давы, но на этом настаивал офицер связи Шрестха, который считал, что Дава своим присутствием разлагает остальных шерпов.

Эрик Ильинский опять в лагере 1, контролирует прохождение грузов, поступающих из базового лагеря и идущих вверх. Но он хочет выйти вверх для лучшей акклиматизации, еще надеясь догнать свою группу по акклиматизации для совместного штурма вершины. Вместо Ильинского в лагере 1 остался Хута Хергиани, но на следующий день Хута, пообещав Тамму остаться, без предупреждения спустился с шерпами в базовый лагерь.

Группа Иванова берет судьбу экспедиции в свои руки. Их задача — установить лагерь 4, а следующая за ними группа Хомутова будет ставить последний, штурмовой лагерь. Несмотря на плохо проведенную ночь накануне в лагере 2 (все еще недостаточная акклиматизация!) участники группы, особенно Бершов и Туркевич, настроены по-боевому. Наконец-то предстоит настоящая работа. Ведь после первых верёвок выше лагеря 1 им так и не пришлось быть впереди, прокладывать путь всей команде. Подчиняясь воле Е.И. Тамма, они многие дни «шерповали», поднимая грузы по готовым перильным веревкам. У Бершова и Туркевича, лучших скалолазов страны, буквально руки чешутся пощупать нетронутые скалы Эвереста, причем, как по заказу, их ждут самые крутые гималайские стены, когда-либо пройденные на такой высоте. Грозный вид скальных башен их не пугает. Много раз Бершов и Туркевич демонстрировали виртуозное мастерство передвижения по скалам, ими пройдены многие труднейшие скальные маршруты на Кавказе, Памире, в Альпах и Северной Америке, причем пройдены в рекордное время. Оба имеют прекрасные природные данные для скалолазания: выше среднего роста, физически прекрасно развитые, уверенные в себе, смелые спортсмены. А живут они на равнине. Сергей Бершов — харьковчанин, а Михаил Туркевич — из Донецка. При отборе кандидатов в эверестскую экспедицию некоторых смущал небольшой высотный опыт С. Бершова и М. Туркевича, и они до выезда в Гималаи совершают несколько восхождений на вершины выше 7000 метров, в том числе на высшую точку Советского Союза — пик Коммунизма по сложнейшему маршруту высшей категории трудности.

И им досталось труднейшее: скальные стены на высоте выше 8000 метров первыми прошли Сергей Бершов и Михаил Туркевич, они закрепили на этом участке верёвки, сделав казавшиеся ранее непроходимыми скалы доступными для всех участников экспедиции.

Все выглядело довольно буднично. О работе первого дня рассказал по рации сам Бершов:

— Вышли из лагеря 3 в 9.30 по перилам, работали с кислородом при подаче 1 литр в минуту, прошли 11 верёвок Балыбердина и навесили еще 5 верёвок.

По общей оценке это были скалы высшей категории трудности и прохождение таких скал в условиях непогоды требовало большого мастерства спортсменов.

— Понравилась мне работа ребят на скалах, — сказал позже Серёжа Ефимов, также один из сильнейших скалолазов страны. — Иногда чуть опасно работают на маршруте, — добавил он.

Обычно для зрителя передвижение по скалам выглядит гораздо «страшнее», чем, может быть, есть на самом деле. Со стороны ведь не видно, на чем держится человек, а для уверенного лазания по скалам достаточно, чтобы прочно стоял кант ботинка и цепко держали первые фаланги кисти. Опытного мастера скалолазания от сильного, но неопытного новичка отличает прежде всего умение оценить степень надежности зацепки или упора на скалах, почувствовать ту грань, за которой следует неминуемый срыв. И там, где малоопытный скалолаз «играет на пианино», перебирая зацепки и сомневаясь в надежности каждой, мастер скалолазания берется рукой за скальный выступ один раз и движется вверх безостановочно. Возможно, он не использовал более удобные или более надежные выступы скал, но он не ищет их, с первого раза оценив надежность опробованных. Это не безрассудный риск, а трезвый, точный расчет, основанный на огромном опыте.

Со стороны жизнь восходителей может показаться опасной и страшной, но страх приходит к альпинистам только тогда, когда группа или отдельный восходитель теряют контроль, когда нарушается психологическая устойчивость. Когда человек ведет, например, автомашину по шоссе с двусторонним движением, его не охватывает страх от мысли, что легкое движение руки влево приведет к моментальной смерти от лобового столкновения со встречной машиной. Также и альпинисты не испытывают постоянного страха от мысли, что их неверный шаг приведет к гибели. Опыт и знание особенностей гор, а также трезвая оценка собственных возможностей позволяют альпинистам испытывать чувство свободы и радости там, где неопытный человек растеряется и почувствует только страх.

Бершов и Туркевич попеременно прошли пять, а на следующий день — три верёвки сложных скал свободным лазанием.

— К сожалению, мы не увидели, что дальше. Надо было пройти еще полторы верёвки, мы не успели, — передавал позже Бершов по радио, — но площадка для лагеря есть, примерно на 11-й верёвке, — попытался он утешить Евгения Игоревича, все мысли которого были сосредоточены в эти дни на одном — поставить, наконец, лагерь 4. Удивительное видение у этого человека: он как будто вместе с первовосходителем прошел маршрут, больше того, уже и заглянул дальше, выше. Тамм сразу ответил Бершову:

— Понял тебя. Но эта площадка может быть только как промежуточная, лагерь надо ставить выше, в начале пологого места.

Е.И. Тамм мысленно прошел весь маршрут до вершины не один раз, сначала по фотографиям, потом по слайдам и рассказам восходителя на Лхотзе болгарина Христо Проданова, который видел наш маршрут с Лхотзе.

И Тамм повторил:

— Палатку надо ставить выше, у рыжих скал, вам нужно навесить еще 5 верёвок.

Это прозвучало уже как приказ. И Бершов, ясно представив себе задачу завтрашнего дня, ответил:

— Вас понял. Но у нас не хватает карабинов и крючьев. Будем их по пути ковырять. Но самое основное горе — сломался большой молоток. Запасной молоток лежит на 4 верёвки ниже. Если бы мы знали, что сломается, мы бы его захватили по дороге.

— Хорошо, что сказали, — ответил Тамм. — Следующей группе подскажем, чтобы захватили молоток и железо.

На следующий день Бершов с Туркевичем прошли еще 3 верёвки и вышли на верх жандарма, где позже был установлен лагерь 4. Вечером того дня Иванов передал по радио:

— Вышли на верх жандарма, видим западный гребень. Ситуация не очень хорошая. Она не такая радостная, как казалось нам. По гребню дальше идти плохо. Поэтому мы палатку не ставили. Повесили все на конце перильных верёвок. Начинаем спуск.

Утром 18 апреля у Иванова было прекрасное настроение и отличное самочувствие после крепкого сна в лагере 3. Но Евгений Игоревич думал о другом.

— Может быть, вы смогли бы сегодня проработать, еще раз проработать вверх и поставить одну палатку, — в голосе Тамма уже слышалась мольба.

Некоторые обстоятельства заставили Иванова отказаться от дальнейшего подъема. Главным была нехватка карабинов и крючьев у передовой двойки, верёвки были, но даже имеющиеся крючья нечем было забить, сломался единственный молоток. Возможно, смущали Иванова трудности пути по гребню, о чем он говорил на предыдущей связи, и, наконец, все еще слабая акклиматизация. Поэтому он, несмотря на просьбы Тамма продолжить восхождение, в тот же день утром, сразу после связи спустился в лагерь 1. В лагере 3 оставшаяся тройка провела большую работу по превращению лагеря в комфортабельное место отдыха. До них никто другой этой работы сделать не смог, так как все группы приходили в лагерь 3 очень поздно. Ребята расчистили место для второй палатки, разровняли площадки, хорошо укрепили палатки. Сменившая их группа Хомутова высоко оценила их работу: «Здорово поработали».

В конце дня спустились в лагерь 1, где их уже ждал Иванов.

А.Г. Овчинников был очень категоричен в оценке поведения Иванова. На разборе работы этой группы он сказал:

— Группа Иванова недоработала один день. Возможно, нам бы удалось спланировать дальнейшую работу так, чтобы это были выходы на восхождение, а сейчас необходимо направить еще одну группу для организации лагеря 5 — и это следствие этой недоработки. Ведь подъем на новую высоту к лагерю 4 очень непростой и занимает 4 дня, а группа Иванова не смогла себя заставить отработать еще один день.

Для проведения штурма необходимо: 1) перебазировать основной груз из лагеря 2 в лагерь 3 и 2) обработать маршрут и установить лагерь 5.

Надо было принимать решение. Привычный ход экспедиции нарушился. По первоначальному плану все группы должны были уходить вниз из базового лагеря на многодневный отдых перед штурмом вершины, но выходить на штурм было рано, не все готово для штурма.

Группа Мысловского, не ожидая решения Тамма, ушла на запланированный отдых в лесу под Тьянгбоче. Тамм сосредоточивается, «проигрывает варианты», беседует с Овчинниковым, Валиевым и Ивановым. Результаты бесед его, по-видимому, не удовлетворяют, он, отвечая на мой вопросительный взгляд, говорит:

— Пора принимать волевое решение. Если люди не понимают, пора принимать волевое решение.

И это решение он объявляет вечером на разборе: завтра, 21 апреля шесть шерпов начинают переносить из лагеря 1 в лагерь 2 360 килограммов груза, в основном кислород. Послезавтра, 22 апреля, Хергиани, Чёрный и три шерпа выходят в лагерь 2 для переноски грузов в лагерь 3, всего 240 килограммов. Шопин — диспетчер в лагерь 1. Всем группам понадобится совершить по 3 ходки.

Шопина и Чёрного отзывают с отдыха, а вместе с ним сокращают свой отдых Балыбердин и Мысловский.

Для обработки маршрута выше лагеря 4 и установки лагеря 5 возникает необходимость дополнительного выхода спортивной группы, которая, выполнив намеченный план работы, сможет сделать попытку восхождения на вершину.

— Только две группы могут решить эту задачу: Валиева или Иванова. Я отдаю предпочтение группе Иванова, — сказал Тамм.

Предложение Тамма выйти на маршрут на пятый день после возвращения группа Иванова восприняла крайне болезненно. Настроение группы выразил Серёжа Ефимов, который зашел ко мне в палатку на следующий день:

— Впечатление такое, что решили загнать группу, — сказал он. — После ночевок на 6500 мы отработали на 7800 с выходом на 8300. Ребятам было очень тяжело. Теперь опять вверх. Без отдыха. Оставив впереди две группы: Валиева и Мысловского.

Я пытался оправдать решение Тамма:

— Никакого злого умысла, конечно, нет. Это простой арифметический расчет. У вас самая боеспособная группа.

Но успокоить Ефимова и других ребят трудно:

— А зачем говорить, что мы не доработали один день? Мы спустились в лагерь 1, где целый день отдыхала группа Валиева, вместо того, чтобы идти вниз. И теперь считается, что они на день больше работали.

Обижены Бершов и Туркевич:

— Думают, что скалолазы — неполноценный народ на высоте. Можно выжать и выбросить. Что за отношение к группе?

Не исправляет дело и поправка, которую предлагает руководство — обождать до выхода группы столько дней, сколько нужно им для отдыха.

Чувствуется приближение решающих событий на Эвересте. 18 апреля на связи с Катманду появился Ю.А. Сенкевич. Он, режиссер Валерий Лещинский и оператор Марк Трахман вылетают в Луклу и идут в базовый лагерь. Почти одновременно с ними летит корреспондент ТАСС Ю.В. Родионов.

Неожиданно для всех в базовый лагерь вернулся Онищенко. Он и Романов дошли до Луклы, но Слава себя чувствовал хорошо, и они решили вернуться. А заодно и принесли корзину с яблоками. Впервые за все время жизни в базовом лагере мы получили по свежему яблоку.

За истекший месяц совместной работы альпинисты близко сошлись и подружились с шерпами. Все тяготы походной жизни делятся поровну. Нет различия между восходителями и носильщиками, все делают общее дело. Советские альпинисты своим самоотверженным трудом и высоким мастерством вызывают восторженное отношение шерпов.

— Мы до сих пор не встречали таких сильных людей в Гималаях, — говорят они.

— С русскими даже невыгодно работать, — шутя, жалуются они. — Альпинисты других стран, японцы, например (наши шерпы работали во многих японских экспедициях), часто по мере подъема оставляли грузы, не могли их нести дальше, и мы за дополнительную плату им помогали. А у вас, русских, все наоборот, вы нам помогаете нести грузы, иногда доделываете за нас нашу работу. Если в первых экспедициях шерпы были только носильщиками, то по мере накопления опыта они превращались в профессиональных альпинистов, совершенствуясь год от года, от экспедиции к экспедиции. И если в экспедиции 1935 года Шиптон настаивал на том, чтобы шерпы несли груз вслед за прокладывающим путь европейским альпинистом, то уже в следующем году на подъеме к Северному седлу первым шел шерп Ринзинг, который рубил во льду ступени как первоклассный альпийский проводник, это был первый в истории Эвереста выход шерпа в лидеры при подъеме на вершину. Если раньше шерпы без особого энтузиазма поднимались на максимальные высоты, то в экспедиции Тильмана (1938 год) они были первыми среди тех, кто хотел продолжать восхождение. Шерпы почувствовали вкус к восхождениям, заметно вырос их профессиональный уровень. Постоянно участвуя в многочисленных гималайских экспедициях, они набирались опыта и умения в совместной работе с выдающимися альпинистами мира.

Подъем на большие высоты — достижение уже не шерпов-одиночек, а целых групп. Например, в международной экспедиции 1971 года семнадцать шерпов вынесли 55 грузов на высоту 7925 метров, двое из них без кислорода. Они вполне созрели для организации своей собственной, шерпской, экспедиции на Эверест.

А на горе не все шло так, как было задумано, а точнее, шло совсем не так. Опять внесла свои коррективы погода. Второй день идет снег, он засыпал все скалы, передвигаться по ним очень трудно. Выше лагеря 2 шерпы могли подняться только на шесть верёвок, дальше пройти не смогли, просят поднести кошки. На следующий день, 25 апреля, они опять вышли вверх, дошли до 6-й верёвки, от которой начинается траверс по скалам, и после нескольких срывов спустились вниз. Шопин и Нима Темба пробились из лагеря 2 в лагерь 3. Но этого мало. Цель дополнительного выхода не достигнута, едва пятая часть запланированного груза доставлена в лагерь 3.

За эти дни определилась очередность выходов групп. Несколько дней Е.И. Тамм не решался согласиться выпустить двойку — Балыбердин — Мысловский для установки лагеря 5.

— Это работа для полноценной четверки,— повторял он в ответ на просьбы Овчинникова выпустить вперед двойку. Настолько сильна инерция мышления Тамма о делении команды на изолированные четверки, что ему даже не пришло в голову, а если и пришло, то он не поверил в реальность создания четверки произвольного состава, вернее, подключения к двойке Мысловского еще двух альпинистов из второй или третьей группы.

Можно провести некоторую аналогию между схемами восхождения английской экспедиции 1953 года и советской экспедиции 1982 года. В обеих экспедициях жизненно необходимой была установка последнего, штурмового лагеря на высоте примерно 8500 метров, с той лишь разницей, что технические трудности маршрута советской экспедиции были неизмеримо сложнее. И первая группа советских альпинистов, которая выйдет вверх из лагеря 4, должна проделать работу по организации штурмового лагеря гораздо более сложную, чем сделала экспедиция Ханта. И после этого попытаться выйти на вершину?!

В победной английской экспедиции на вершину вышла третья по счету двойка.

Первая двойка (Эванс и Бурдиллон) дошли до той же высоты, что и Ламбер с Тенсингом год назад, вторая двойка (Хант и Да Намгъял) поднялись до Южного пика Эвереста, оставив палатку и кислород для следующей группы. И только с третьей попытки, использовав заброшенное предыдущими группами снаряжение и проведя ночь в палатке, оставленной Хантом, Хиллари и Тенсинг смогли выйти на вершину.

Резервов у Тамма больше нет. Шерпы уже полностью закончили свою работу, они все собрались в базовом лагере и шумно отмечали это радостное событие. В изменившейся ситуации необходимо было рассчитывать только на собственные силы экспедиции и не исключать возможность оказания помощи идущим впереди. В таком случае вполне оправданным являлся выход двойки, а за ней — более мощных четверок. Но зачем взваливать на двойку непосильную ношу, чуть ли не планировать оказание ей помощи? Допустимо, что Тамму просто ничего не оставалось делать, как выпускать Мысловского на восхождение. Нарушив все рекомендации и запреты по Мысловскому, Тамм должен был идти до конца и при этом отвести от себя упреки в создании специальных, тепличных условий для друзей.

Возможно, все было проще. Мысловскому и Балыбердину подошла очередь выходить. Они пошли. Пошли работать, как работали больше месяца.

Мысловский и Балыбердин накануне выхода долго обсуждали список необходимого снаряжения, они его пытались урезать до минимума, но все равно масса рюкзаков не становилась меньше 25-30 килограммов. Ведь они должны нести с собой палатку для лагеря 5, два спальных мешка и два каремата, верёвки для обработки маршрута выше лагеря 4, крючья, карабины, молоток, продукты, бензин, примус, рацию и др. 

Вершина! Дальше всё идёт вниз...

В. Балыбердин ведет киносъемку с вершины Эвереста 4 мая 1982 года. Эту кинокамеру он забрал с собой вниз и оставил на склоне. На следующий день С. Ефимов взял её опять на вершину и сделал единственные в экспедиции кинокадры с вершины Эвереста, а пленка, отснятая В. Балыбердиным, потерялась

На вершине Эвереста В. Хомутов (слева) и В. Пучков, 9 мая 1982 года

Перед выходом на штурм Эвереста. Справа налево: В. Балыбердин, Э. Мысловский и непальский офицер связи П. Шрестха

Вид с высотного полюса Земли

Утром 27 апреля на восхождение вышла двойка Мысловский — Балыбердин. Закончились обсуждения возможных вариантов выхода различными группами. Вслед за первой двойкой через день пойдет четверка Иванова, затем — Валиева, замыкать будет группа Хомутова.

На следующий день Тамм, Овчинников и Трощиненко вышли «чинить» ледопад, о заметных подвижках льда и смещении лестниц сообщил накануне Мысловский.

29 апреля вышла на восхождение группа Иванова. Мысловский и Балыбердин ночуют в лагере 3.

Днем до базового лагеря добрался корреспондент ТАСС Ю. Родионов и принес письма и магнитофонные записи голосов родных. Первой ставим кассету Мысловского, микрофон радиостанции кладем прямо на динамик магнитофона.

— Слышно?

— Хорошо слышно, давай!

И вместо разговора, приветствий сразу слышим песню. Поют три женских голоса: жена Эдика Юля и дочери — Анюта и Оксана. Удивительно мелодичные, приятные голоса. Они поют песни Б. Окуджавы.

Нежные женские голоса заставляют забыть ночь, усталость, ноющую боль в руках и тревогу за завтрашний день. Как будто эти любящие сердца здесь, рядом, они все знают и своей любовью хотят защитить, поддержать, ободрить.

— Продолжать дальше? — спрашиваем.

Отвечает Володя Балыбердин:

— Хватит Мысловскому. Он уже кулаком глаза трет и носом шмыгает.

Володе Балыбердину много хороших слов передали его друзья из Ленинграда.

Вызываем лагерь 1 — группу Иванова. Для каждого есть отдельная кассета.

С Ивановым и Бершовым разговаривают жёны и дети. Для Миши Туркевича Борис Сивцов из Донецка передал целый отчет о работе клуба «Донбасс», а Сереже Ефимову прислали запись заседания альпинистской секции Свердловска, с трудом нашли голос его жены.

Забегая вперед, скажу, что после возвращения с Эвереста самой дефицитной вещью в лагере стал магнитофон, каждому хотелось уединиться и еще раз побыть вместе со своими близкими и друзьями.

Трудно было найти более удачное время для такой сердечной передачи. Ребята получили огромный заряд энергии. Их порыв к вершине уже ничто не могло остановить.

В день выхода группы Иванова установилась ясная погода. Ночью впервые за многие дни было звездное небо. Краски вечернего неба переходят от синего, сине-фиолетового над Лхотзе к розовому на западе за Пумори. Полнолуние.

В дни выхода групп на штурм стали поступать прогнозы погоды из Катманду, в которых не было ничего утешительного для больших высот: ветер до 100-120 километров в час при температуре минус 33-38 градусов. 30 апреля был получен долгосрочный прогноз из Москвы.

«По данным отдела анализа мировой погоды Гидрометцентра СССР от 3 до 9-10 мая 1982 года в районе Восточных Гималаев ожидается значительное ухудшение погоды, сопровождаемое значительными ветрами, осадками, существенным понижением температуры. Наиболее тяжелые условия ожидаются 4-10 и особенно 8-9 мая. Наиболее благоприятные условия погоды ожидаются в период с 10-11 по 18-19 мая, а также с 25 мая до конца месяца. Возможно ухудшение погоды 19-24 мая до более высоких температур и более слабых ветров, но при значительных осадках».

Впору было снимать всех с горы, даже при «наиболее благоприятных условиях» в те же дни было «возможно ухудшение погоды». Мы передали этот прогноз по рации наверх в штурмовые группы, но каждый участник надеялся, что бюро прогнозов не изменит своей привычке постоянно ошибаться.

30 апреля Мысловский и Балыбердин должны были прийти в лагерь 4. Весь вечер вызывали Мысловского, он на связь не вышел.

Наступило 1 Мая. На утренней связи услышали голос Мысловского. Оказывается, он вчера пришел в лагерь 4 в 23.00. Задержал шерп Наванг, который не мог идти вверх, жаловался на боль в обожженных глазах, но никак не решался начать спуск. Усталость нарастала с каждой минутой, с каждым шагом, Мысловский с Балыбердиным не выдержали такой чрезмерной нагрузки, сначала они оставили часть груза, а затем Мысловский снял рюкзак, закрепив его на крючьях ниже отвесной стены под лагерем 4. В рюкзаке были баллоны с кислородом, теплые вещи, маски, фотоаппарат, и Мысловский утром 1 Мая вынужден был спуститься за рюкзаком.

Первые слова Мысловского на вечерней связи сразу же нас насторожили, голос у него был расстроенный, упавший. Короткие часы тревожного сна выше 8000 метров не восстановили силы Мысловского, и когда он пытался подняться по отвесной стене, тяжелый рюкзак сорвал его, и он повис вниз головой. Старался хотя бы как-то зацепиться за скалу рукой или опереться ногой, но тщетно — слишком крутая и гладкая была стена. Двадцать минут акробатических движений, напоминающих конвульсии, и Мысловский почувствовал, что вот-вот потеряет сознание — кончился кислород. Была еще мысль попытаться закрепить рюкзак на верёвке. Он освободил лямку рюкзака с одного плеча, пытался удержать рюкзак второй рукой, но... лямка рюкзака вырвалась из пальцев, стало легче дышать, а рюкзак скрылся за перегибом скал далеко внизу. Как будто оборвалась живая нитка, связывавшая человека с друзьями, коллективом. Мысловский почувствовал себя очень одиноким.

В эти часы В. Балыбердин в одиночку прокладывал путь выше лагеря 4. Ведь высота выше 8000 метров — не лучшее место для ожидания или отдыха, срок пребывания на такой высоте ограничен, и поэтому Володя, не ожидая возвращения Эдика, вышел вверх один. Он закрепил на крюке нижний конец верёвки, а затем поднялся вверх на всю длину верёвки. За первый день он обработал 4 верёвки по 45 метров на очень сложном рельефе: острый снежно-ледовый гребень, на котором едва умещался ботинок, в обе стороны гребень круто обрывался двухкилометровыми отвесными скалами. Мысловский просит Иванова принести ему кислородную маску из лагеря 3.

— Еще что? — слышен требовательный голос Иванова.

— Ну, кислород, — нерешительно отвечает Мысловский.

— Еще что? — требует Иванов.

— Пожалуй, всё, — голос Мысловского какой-то бесцветный, он как бы не думает о разговоре с Ивановым, а прислушивается к самому себе, он еще не оправился от случившегося.

В кают-компании после ужина у всех подавленное настроение. Все уверены, что завтра двойка будет спускаться.

Тамм сидит за столом напротив меня, он молчит, думает. Я не могу молчать, говорю Тамму что-то о помощи Мысловскому. Юра Голодов вспоминает, что в лагере 3 в кармане палатки лежит одна кислородная маска — это маска Хрищатого.

В этот день Мысловский и Балыбердин уже вдвоем обработали маршрут еще выше, но места для лагеря 5 не нашли и вернулись в лагерь 4. Днем Серёжа Бершов восстановил «живую» связь с Мысловским: с кислородными баллонами он поднялся выше лагеря 4 до последней перильной верёвки и оставил их там, а сам спустился на ночь в лагерь 3, где предусмотрена дневка группы Иванова. Мысловский и Балыбердин почувствовали дружескую поддержку. Был поднят не только живительный кислород, обеспечивающий движение вперед, до самой вершины. Была восстановлена уверенность в друзьях. С этого момента путь вниз вел только через вершину. Завтра они должны идти вперед и только вперед, найти место для штурмового лагеря и подготовиться для последнего рывка.

Изобретательный Балыбердин приспосабливает чехол от палатки для кислородных баллонов Мысловскому, а сам нагружает свой рюкзак «под завязку» — 27 килограммов груза.

Трудно приходится Мысловскому, сказывается высота, напряжение последних дней, болят руки, примороженные в день потери рюкзака. Из лагеря 4 Эдик выходит лишь в 13.00.

В 18.00 Мысловский и Балыбердин были на 11-й верёвке выше лагеря 4. Эдик вышел вперед навесить еще одну веревку, а Володя решает ставить палатку.

Место для штурмового лагеря выбрано на 1-2 верёвки ниже западного гребня. На скальном гребешке удалось расчистить в сланцах узкую площадку, в днище палатки торчат обломки скал, но плотные карематы смягчают углы. Под карематы расстилают кольцами веревку, в спальные мешки альпинисты залезают одетыми. Ветра нет, относительно тепло, около минус 20 градусов.

Мысловский и Балыбердин почти не разговаривают. И так всё до предела ясно: они на высоте 8500 метров, до вершины — около 350 метров по вертикали, путь по предвершинной части западного гребня знаком по описаниям югославов и американцев. Только сейчас они осознали, что завершено прохождение нового пути по юго-западной стене Эвереста, пройдено два километра снега, льда и скал, на которых висит более 70 верёвок, образующих непрерывную нить — единый нерв, связывающий воедино всех участников восхождения.

Для Мысловского и Балыбердина день 3 мая, пожалуй, самый трудный и напряженный перед штурмом вершины, а группе Иванова тренерским планом предусмотрена дневка в лагере 3, потому что если они сегодня поднимутся в лагерь 4, а завтра — в лагерь 5, то в последнем могут одновременно оказаться шесть человек в одной палатке. Это значит, что никто не сможет отдохнуть. Две палатки лагеря 3 стоят одна над другой, в них сейчас находятся Сергей Бершов и Михаил Туркевич, Валентин Иванов и Сергей Ефимов. Удобно лежать в палатках, площадки ровные, мягкие, как будто знали заранее, что придется иметь дневку здесь, когда вместо заброски в лагерь 4 потратили день на благоустройство третьего.

Утро. Солнце поднимается над гребнем Лхотзе и освещает палатки. Альпинисты лежат в спальных мешках, молчат. Но никто не спит, каждый мысленно возвращается к событиям последних дней, пытается предугадать возможное развитие событий.

Первым не выдерживает Сергей Ефимов.

— А что, если мы поднимаемся в лагерь 4 сегодня? — спрашивает он лежащего рядом с ним В. Иванова. Иванов не готов к этому варианту: «Ты что? — отвечает он.— У нас мало кислорода, поэтому одна двойка пойдет вниз в лагерь 2 за кислородом, а другая двойка занесет в лагерь 4 часть вещей». Ефимов настаивает: «Лучше не ходить вниз за кислородом, а использовать тот, что у нас уже есть, но в работе вверх». «Давай спросим ребят» — предлагает Иванов. «Надо идти вверх,— категорически заявляет Миша Туркевич.— В крайнем случае, наша двойка на ночь спустится в лагерь 4, если будет реальным вариант ночевать вшестером в палатке лагеря 5. Можно и пересидеть ночь вшестером, ничего страшного». «Тогда давайте собираться»,— уже тоном приказа говорит Иванов.

Первыми были готовы Сергей Бершов и Михаил Туркевич, они начали подъем к лагерю 4. Две недели назад они были первыми альпинистами, прошедшими этот сложнейший участок скал.

К концу дня четверо альпинистов были в палатках лагеря 4.

Настал день 4 мая 1982 года. В 6.00 из штурмового лагеря выходят вверх В. Балыбердин и Э. Мысловский. Они нашли в себе силы для последнего штурма.

При восхождении, как во многих других случаях в жизни, риск оценивается в сравнении с целью. Если цель — покорение Эвереста, то и пределы риска будут высокие.

Не найдется в мире альпиниста, который повернул бы назад из-за опасностей ледопада Кхумбу, хотя при других обстоятельствах он просто уйдет от него.

Имеет значение только «впервые» — и это так, потому что первый имеет гораздо большие проблемы, чем те, кто следует за ним. Если что-то уже сделано однажды, то боязнь неизвестного и связанные с этим психологические барьеры устранены.

Юра Голодов и Лёша Москальцов в этот же день 4 мая только начинали свой путь на вершину. Как обычно, в 6.00 они вышли из базового лагеря с намерением заночевать в лагере 1. Через час подошли к первому ледовому взлету ледника Кхумбу, где они обычно надевали кошки. Лёша уже сел на камень и приготовился снять рюкзак, чтобы достать кошки, но Юра Голодов неожиданно сказал:

— Давай, Лёша, поднимемся еще немного и наденем кошки в ледопаде.

Покладистый Лёша не стал спорить, поднялся с камня, и они стали подниматься по некрутым в нижней части увалам ледопада. Ровно через 10 минут после начала подъема раздался страшный грохот, с ледовых склонов перевала Лхо-Ла, где уже нашли могилу под ледовым обвалом шестеро альпинистов из французской экспедиции 1974 года, сорвалась нижняя часть висячего ледника. Сначала падали отдельные крупные глыбы льда, при падении они дробились, вся масса льда грохнулась на ледопад Кхумбу, снежно-ледовое облако перекрыло тропу наших групп в ледопаде. Это был такой грандиозный обвал, что лед перевалил через боковую морену, и когда позже подошли к этому месту, то привал для надевания кошек оказался засыпанным грудой ледяных обломков.

Счастливо избежав ледового обвала и надев кошки, альпинисты подошли к первой горизонтальной лестнице через ледовую трещину. Вдоль лестницы была натянута страховочная верёвка, шедший первым Юра Голодов пристегнулся к верёвке и аккуратно прошел в кошках по перекладинам лестницы.

— Я себя чувствовал прекрасно, — рассказывал позже Лёша,— и шел, как на крыльях. Подошел к трещине и, не останавливаясь, с ходу шагнул на лестницу. А лестница была слегка наклонена в сторону, нога в кошках соскользнула вдоль перекладины. Я потерял равновесие и стал падать.

Уже падая в трещину, он ухватился рукой за страховочную веревку («А ведь надо было пристегнуться заранее», — мелькнуло в голове), Лешу рвануло к верёвке, его тело развернуло ногами вниз, рывок был настолько сильным, что не выдержал металлический клин, на который крепилась верёвка, его вырвало изо льда, и Лёша заскользил дальше в трещину, которая становилась отвесной в 15-20 метрах ниже края. В месте перегиба трещина суживалась, и это спасло Москальцова, его ноги уперлись в противоположную стенку, скольжение остановилось. Он был без сознания, потому что, падая, несколько раз ударился головой о лед.

С момента ледового обвала в базовом лагере рация включена на приём. И в 8.15 раздался голос Голодова:

— Лёша Москальцов упал в трещину. Вылез с моей помощью. Идем самостоятельно. Скоро будем в лагере.

Юра успокоил не только группы на Эвересте, но и руководство экспедиции.

— Идите, ждём, — последовал ответ. На самом деле все обстояло гораздо серьезнее. Лёша Москальцов потерял сознание. Лежал он очень неудобно. Если бы начал двигаться, то мог бы попасть на расширяющуюся часть трещины и навсегда скрыться в бездонной глубине ледопада. Спуститься к нему Голодов не мог, не было времени налаживать страховку для перильной верёвки, да и не выбраться потом вдвоем без помощи сверху. Главное — зацепить Лешу на веревку, чтобы исключить дальнейшее падение (в ледопаде все ходили без связок, так как маршрут был отлично оборудован перилами). Голодов завязывает петлю на конце верёвки и опускает её к Москальцову.

— Лёша, пристегнись! Лёша, возьми веревку, пристегнись! — кричит он в трещину, ему кажется, что Лёша иногда открывает глаза.

— Я не помню, как пристегнулся, — говорил позже Москальцов.

В базовом лагере все-таки решили подняться в ледопад и помочь Москальцову спускаться. Вверх вышел доктор, Трощиненко, Хомутов и Пучков. Последние двое готовились к восхождению на следующий день, но не могли ждать в лагере, не зная, что случилось с другом. Через час они подошли к пострадавшему. Одного взгляда доктора было достаточно для диагноза — сотрясение мозга, левый глаз у Леши набух кровью, посинел и полностью закрылся. Свет Петрович по рации вызывает всех из лагеря для транспортировки Москальцова. Выходят Овчинников, Романов, пятеро шерпов, вместо носилок они несут походную раскладную кровать.

Так на раскладной кровати и занесли Москальцова в палатку, с ним остался доктор.

Эверест, вероятно, не захотел человеческой жертвы. Он только напомнил, что к нему надо относиться с уважением, начиная с первого шага.

На западном гребне Мысловский и Балыбердин попали под холодный порывистый ветер с Тибета. Укрыться было негде. Лишь иногда, заходя под скалы с подветренной стороны гребня, можно было передохнуть и немного отогреться.

Они подошли к серым скалам, это нижняя часть пласта известняков, венчающих вершину Эвереста. Снимая рюкзак под серой стеной, Балыбердин уронил ледоруб. Примерно на такой же высоте 60 лет назад видели в последний раз англичан Ирвинга и Мэллори, идущих вверх, они также потеряли ледоруб. Хорошо, что такая аналогия не приходит в голову восходителям. Преодолеть серые скалы помогает тонкая вспомогательная верёвка-репшнур, оставленный, по видимому, югославами. Репшнур прочно закреплен наверху и хорошо держит.

Четверка В. Иванова начинает подъем к лагерю 5 и к 14.00 доходит до палатки.

Портативная радиостанция группы все время включена на приём, и они слышат разговор первой двойки восходителей с базовым лагерем. В 14.00 В. Балыбердин передает:

— Идем на пределе физических и моральных сил, а вершины все нет и нет. Предвершинный гребень — снежный и не крутой, поэтому каждый перегиб гребня представляется вершиной.

Сообщение Балыбердина с вершины застало нас во время обеда. Произошло это очень обыденно: в 14.35 щелкнул микрофон в рации, включенной на приём, и раздался голос Балыбердина:

— Сколько можно идти? Дальше уже везде вниз.

— Что видишь, Володя?

— Вижу Лхотзе, Пумори, а вот Чо-Ойю не вижу, закрыта облаками. На тибетской стороне вижу какие-то ледники в разрывах облаков.

— Где Эдик?

— Он ниже на веревку (15 м), подходит и не подозревает, что уже вершина.

— Треногу видите?

— Нет. Хотя чуть ниже что-то торчит. Да, это верхушка треноги, она выступает из снега всего на 10-12 сантиметров.

Тамм держит рацию, низко склонив голову, он не может ничего говорить, только повторяет:

— Ребята, спускайтесь, осторожно спускайтесь. Поздравляю. Осторожно спускайтесь.

В глазах у него слезы. Если он еще что-нибудь скажет, слезы выкатятся из глаз.

— Женя, поздравляю тебя, — говорю я ему. — Это и твоя победа.

Он молча кивает. Выходит из кают-компании, быстро идет в свою палатку. Все обнимаются, похлопывают друг друга по плечу, улыбаются.

Ребята в лагере 5 поздравляют друг друга, передают поздравления в базовый лагерь, мы поздравляем их. Все счастливы. Но вскоре возбуждение проходит. Альпинисты знают, что часто спуск опаснее подъема, люди устают, теряют бдительность, у них притупляется внимание. Не однажды печально кончался спуск с Эвереста. Наступает напряженное ожидание. Медленно тянутся минуты. В базовом лагере включены рации в кают-компании, радиорубке, палатке начальника экспедиции. Не думая об экономии питания, включил рацию В. Иванов в лагере 5. Эфир молчит.

Решается судьба экспедиции. Хватит ли сил у В. Балыбердина и Э. Мысловского спуститься к палатке? Пятый день они работают на высоте выше 8000 метров, причем Володя Балыбердин пользовался кислородом только ночью для сна, а у Эдика Мысловского по всем расчетам кислород должен скоро кончиться. Холодная ночевка, без спального мешка и палатки, под вершиной Эвереста могла перейти в вечный сон.

Наступал вечер. Неумолимая логика и расчет говорили о том, что двойка самостоятельно не спустится, нужна помощь. Но нужно было и время, чтобы свыкнуться с мыслью, что два сильнейших альпиниста страны нуждаются в помощи, или нужен был какой-то толчок, сигнал опасности. И около пяти часов вечера в микрофоне раздался прерывающийся голос Балыбердина:

— Боюсь, что мы до темноты не спустимся. У Эдика кончается кислород. Нам бы попить чего-нибудь горячего и Эдику дать кислород.

Гордый Балыбердин не мог даже в такую тяжелую минуту, о которой он позже скажет: «Никогда за всю свою жизнь в горах я не был так близок к концу», не смог прямо попросить помощи. Но все стало ясно. Не успел начальник экспедиции Е. И. Тамм передать Иванову только что закончившийся по радио разговор с Балыбердиным, как Иванов ответил: «Мы все слышали, выходим». Произошла небольшая заминка. Наверх, на помощь двойке первым хотел выйти Сергей Ефимов, он сказал об этом Бершову, но его опередил Туркевич: «Мы уже собрались и выходим»,— сказал он, как отрезал.

И в 18.00 Сергей Бершов и Михаил Туркевич вышли на свое замечательное восхождение. Правда, о восхождении еще никто тогда всерьез не думал. Были только мысли о возможности, теоретической возможности восхождения на Эверест ночью, так как в эти дни стояла полная луна, ветер к ночи стихал, и небо, как правило, было чистое. Такой вариант среди многих других обговаривался, и, когда пришел зов о помощи, мысль о выходе на вершину ночью не казалась уже дикой. Ведь ребята ждут недалеко от вершины (Балыбердин сказал, на высоте 8800 метров), и в верхней части путь довольно простой, а вдруг удастся? Надо, чтобы удалось, во всяком случае надо, чтобы было сделано все от них зависящее для выхода на вершину. Бершов с Туркевичем загружают в рюкзаки дополнительно по два баллона кислорода на каждого, под куртку берут фляги с горячим компотом, фонарь, кошки, кислородную маску, редуктор и выходят вверх.

...Несколько лет назад в международной экспедиции на Эвересте возникла примерно аналогичная ситуация: непогода заставила спускаться с маршрута альпинистов австрийца Акста и индуса Бахагуну. На ледовом траверсе Бахагуна сорвался, повис на верёвке и, обессиленный, не мог подняться и продолжать движение. Акст слышал стоны Бахагуны, но, как объяснил позже, он очень устал, замерз и у него не хватило бы сил вернуться по перилам к Бахагуне.

Через час Акст спустился в лагерь, где было 5 альпинистов, доктор и шерп, и рассказал им о случившемся. Немедленно все вышли на помощь Бахагуне, они нашли его висящим ниже перил на крутом ледовом склоне на длинном конце самостраховки. Грудная обвязка, надетая поверх одежды, задрала его пуховую куртку и теплые вещи, обнажив спину и живот. Бахагуна был еще жив, но предельно изнурен и ослаблен сильным переохлаждением. Подошедшие альпинисты пытались его протащить вдоль ледового склона, но не смогли, мешал штормовой ветер, затем они решили его спускать вниз по склону до трещины, откуда уже можно было транспортировать, но не хватило 10 метров верёвки, и они оставили индуса на перилах, где он и умер. Человек замерз у них на глазах...

Акст, конечно, при спуске с Бахагуной вел себя как крайний индивидуалист, он не взял с собой карабин и грудную обвязку, надеясь на собственные силы и совершенно не думая о необходимости помочь товарищу. Удивляет отсутствие верёвки и даже ледоруба у членов спасательной группы, которые уже знали о происшествии. Эти альпинисты автоматически подчинились долгу оказать помощь терпящим в горах, ни на минуту не задумавшись, как они это будут делать.

И героические усилия сильнейших альпинистов мира, чудом удерживающихся на крутом ледовом склоне без верёвки, без ледорубов под ураганными порывами ветра и безнадежно пытающихся оказать помощь умирающему на их глазах человеку выглядят по меньшей мере саморекламными.

Рации Балыбердина и Туркевича не выключаются. Питания должно хватить! Они ведут короткие разговоры, уточняя положение друг друга. Часа через два устанавливается и голосовая связь. Наконец — встреча.

Прежде всего — пить. Компот из фляг выпит в один присест. Мысловскому подключают новый кислородный баллон, а Балыбердину пришлось налаживать весь комплект: баллон, редуктор и маску. Ребята заметно оживают.

— До вершины далеко? — спрашивает С. Бершов.

— Нет, недалеко, — отвечает Володя Балыбердин, — часа три-четыре ходу.

И Серёжа задает главный вопрос, от которого зависит их альпинистская судьба:

— А сами спускаться сможете? Пока мы сходим на вершину и обратно.

— Конечно, сможем, — тут же отвечает Володя. — Давайте запросим базу.

Установив связь с начальником экспедиции, В. Балыбердин говорит:

— Мы полили горячего, получили кислород и идем вниз. В рации садится питание, поэтому говорите кратко, да или нет. Бершов и Туркевич собираются на вершину, да или нет?

— Нет, нет, нет! — кричит Тамм в микрофон.

Обычно Серёжа Бершов — воплощение невозмутимости и спокойствия, но тут он выхватывает рацию из рук Володи и взволнованно говорит, почти кричит:

— Почему нет? Почему нет? У нас по 350 атмосфер кислорода, до вершины полтора-два часа, ребята могут сами идти вниз. Прошу разрешить идти вверх!

— Идите! — неожиданно без промедления отвечает Е.И. Тамм.

Позже он объяснит причину резкого изменения своего решения так: в считанные секунды он прикинул, что если четверка спустится в лагерь 5, то в палатке соберется 6 человек, никто не отдохнет и может сорваться восхождение следующей группы. Ночное восхождение на Эверест создавало большие трудности для альпинистов, требовало от восходителей максимальной собранности, огромного внимания и больших физических усилий, а руководителю могло принести лишь одни неприятности. Несмотря на это, Тамм разрешает Бершову и Туркевичу выход наверх, исходя из чувства долга перед людьми. Не что иное, как чувство долга перед ребятами, отдавшими столько сил, энергии и таланта Эвересту, лежит и в основе решения Тамма разрешить группе Хомутова продолжать восхождение.

— Спасибо, хорошо, — обрадовано говорит Серёжа. — Мы быстро. И ребят догоним.

Они расстались в 21.30, и уже в 22.15 в микрофоне раздается голос Миши Туркевича:

— Алло, База, мы на вершине. Высота 8848 метров. Чувство глубокого удовлетворения испытывают спортсмены — они вышли на Эверест. В северной стороне от Эвереста просматриваются лишь отдельные горные вершины, которые выглядывают из черноты Тибетского нагорья. Луна клонится к западу, и в её блеске сверкают стены ближайших восьмитысячников — Лхотзе и Нуптзе, а Западный цирк скрыт в глубокой тени Эвереста.

Воспитанник «Авангарда» Сергей Бершов прикрепляет вымпел своего общества к верхушке металлического геодезического знака, Миша Туркевич оставляет на вершине вымпел и значок альпинистского клуба «Донбасс», в котором он работает инструктором. Как свидетельство совершенного восхождения они оставляют на вершине пустые баллоны из-под кислорода.

А где-то там, ниже по склону, остались товарищи. Они не смогут спуститься без помощи: шел снег, скалы становятся скользкими, а кошки Балыбердина — в рюкзаке у Туркевича, который подобрал их рядом с оставленным Балыбердиным рюкзаком недалеко от вершины. Необходимо срочно спускаться. Но спешить нельзя. На скалах снег в очень плохом состоянии: мягкий, как мука, рыхлый, как сахарный песок, не способный дать опору ноге. Обычно движение по заснеженным скалам не так трудно, как опасно, а при таком состоянии снега это было и опасно, и трудно. Туркевич попробовал было быстро «сбежать» по заснеженным скалам, но поскользнулся и стал падать. За время совместных восхождений друзья уже не только понимали друг друга с полуслова, но и чувствовали каждое движение другого: не успел Миша проскользить и двух метров, как верёвка натянулась, и скольжение прекратилось. Это Сергей Бершов автоматическим движением забросил веревку за скальный выступ, а когда верёвка резко рванулась вниз, намертво зажал её в руках. Этой мгновенной остановки было достаточно, чтобы Миша закрепился на скалах. Спуск продолжался более медленно, приходилось идти по очереди, внимательно опробуя скальные выступы. Движение альпинистов проходило в молчании. Разговор затрудняли кислородные маски, да и не было необходимости разговаривать, каждый понимал маневр своего напарника по связке. Наконец, внизу на снегу показались две фигуры, одна из них была неподвижна, а друга шла вниз в сторону южных сбросов гребня.

«Куда он идет? — мелькнула мысль у Бершова.— Там же отвесные стены! Хоть бы не начал спускаться по ним!» — крикнуть не было сил. Да и не услышали бы его так далеко. Но вот внизу фигура остановилась. Видно было, что человек просто рухнул на склон и застыл. Позже Мысловский (это он двигался вниз) объяснит, что он пытался найти обход скал, так как они стали труднопроходимыми из-за свежевыпавшего снега, а когда обход не нашел, остался ждать ребят с вершины.

Страдая от недостатка кислорода, холода и усталости, Балыбердин и Мысловский проявили необыкновенную волю к жизни, их инстинкт самосохранения не дал им замерзнуть.

Полночь. О ночёвке на такой высоте нечего и думать. Надо двигаться, надо спускаться, в движении — жизнь. Все замерзло в эти полуночные часы на Эвересте: нет ветра, не слышно грохота лавин. Холод покалывает пальцы рук и ног, на штормовых костюмах нарастает ледовый панцирь, а на шлеме, кислородной маске, бровях выступает иней. Балыбердин и Мысловский сидят на снегу, безучастные ко всему, их, по-видимому, не тревожат опасности спуска и собственная судьба. Главное, они не одни. Можно расслабиться, забыться в полудреме, полусне, полубессознательном состоянии после 18 часов путешествия по Эвересту выше 8500 метров.

— Будем спускать ребят по перилам, — говорит Бершов.— Пошли.

Бершов первым спускается по скалам на всю длину двадцатиметровой верёвки, находит удобную площадку, на которой можно разместиться вчетвером. Туркевич закрепляет верхний конец верёвки — перила готовы. Наступает очередь Мысловского. А ему уже хорошо на снегу, тепло, уютно, спокойно, только бы не двигаться, ничего больше не делать.

— Эдик, давай я тебе помогу пристегнуться к верёвке, — уговаривает его Туркевич. — Становись здесь, цепляйся за этот конец.

Эдика шатает от усталости, он норовит опять сесть на снег. Туркевич сам пристегивает страховочную систему Мысловского к перильной верёвке, показывает направление спуска. Так как верхний конец верёвки закреплен, Эдик не очень заботиться о технике лазания по скалам, он просто нагружает веревку и медленно спускается по ней, отталкиваясь от скал ногами и слегка протравливая через металлический зажим перильную веревку. Затем таким же манером спускается Балыбердин, последним идет Туркевич. Ему труднее всех. От него верёвка идет вниз, и он не имеет права срываться, так как может в падении сдернуть со скал всю группу. Миша это понимает и спускается очень осторожно.

И вдруг стало темно. Скрылась за горизонтом луна. Двигаться можно только на ощупь. Но так далеко не уйдешь.

— Не унывайте, ребята, — говорит Туркевич. — Сейчас будет свет, — и достает из рюкзака фонарь.

— А у тебя там нет еще случайно четырех спальных мешков? — спрашивает Мысловский. — Они бы нам тоже не помешали.

— Еще немного и все будет, — отвечает Миша. Он забивает крюк в трещину, прикрепляет к нему веревку и, просвечивая себе фонариком, начинает спуск в темноту. Бершов выдает веревку, он весь собрался в ожидании рывка. Веревка почти без остановок уходит вниз. Наконец остановилась. Ослабла. Слышны удары молотком по крюку. Короткий рывок верёвки снизу — значит, можно идти следующему. Последним теперь спускается Бершов. Наверное, больше ему никогда не придется повторить ночную акробатику на скалах, лишь исключительная обстановка на Эвересте потребовала такого сложного опасного лазания. При любом другом восхождении можно было остановиться, дождаться рассвета, не рисковать. При любом другом, но не на Эвересте, не на такой высоте. Обессиленные, измученные альпинисты могут больше не подняться, если остановятся отдыхать, они просто уснут. Они наверняка не смогут двигаться, если кончится в баллонах кислород, а у каждого за плечами последний баллон. Они могут замерзнуть, если поднимется ветер. Балыбердин оставил на спуске даже свою ветрозащитную куртку. И если при лунном свете трудно был правильно ориентироваться в рельефе скал, помогали только белые пятна снега на скальных полках, то после захода луны пришлось лезть по скалам буквально с завязанными глазами. Спуск в такой обстановке гораздо труднее подъема. Надо найти захваты для рук, затем медленно сползти по скалам, нащупывая опору для ног. Став прочно на ноги, где-то ниже опять найти захваты для рук и постараться спуститься еще на полметра-метр. Нога вниз, другая, руки напряжены — остановка. Руки ощупывают скалы, ищут зацепки. Можно делать еще один шаг вниз. Мысловский и Балыбердин в такой обстановке действовали как автоматы и мало что сохранилось в их памяти от тех долгих ужасных часов.

На очередной «пересадке» Мысловский вообще не отозвался на оклик. Его потормошили за рукав пуховой куртки, голова мотнулась от толчка, но Мысловский не пришел в себя, он не реагировал на окружающих, спал. Глянули на манометр кислородного баллона — да у него кончился кислород! Бершов снимает с лица маску, прячет её в рюкзак, она ему больше не нужна. Свой кислородный баллон он отдает Эдику, кислорода должно хватить еще на час, они с Мишей на час позже включили свои баллоны. И сразу наваливается усталость, затрудняется дыхание, появляется тяжесть в голове, но идти можно. Можно и нужно, палатки уже где-то близко.

Рассвет наступает внезапно. Они не сбились с маршрута. Еще три верёвки по гребню. Еще одна, последняя верёвка, её закрепили на скалах Мысловский и Балыбердин, когда пошли на вершину. Вот и палатка! Все. Нет, надо еще заползти в палатку, отодрать от ботинок примерзшие кошки, снять ботинки, засунуть их в спальный мешок поглубже и, наконец, самому залезть в просторный спальный мешок. Страшно хочется спать. Какая благодать горячий чай, который вскипятили Иванов и Ефимов. Тепло расходится по телу, жизнь возвращается.

Иванов и Ефимов сразу же после встречи выходят на восхождение. 6.00. В палатке становится просторнее, теперь уже можно вытянуться в спальном мешке, расслабиться и провалиться в сон.

Трудно измерить проделанную работу: Мысловский и Балыбердин затратили 23 часа на подъем на вершину и спуск в лагерь 5, а Бершов и Туркевич за эти сутки поднялись из лагеря 4 в лагерь 5 и повторили путь первой двойки. Теперь — отдыхать и только отдыхать.

Но что это? Мысловский стаскивает с рук рукавицы, те во многих местах порваны, и показывает ребятам свои руки: пальцы не гнутся, некоторые почернели.

— Чувствуешь руки?

— Нет, — отвечает Мысловский.

Бершов и Туркевич начинают энергично растирать кисти Мысловского. Тот морщится от боли. Боль спасительна, но ведь черные пальцы растиранием не спасешь. Рация базового лагеря находится на постоянном приёме, и Серёжа Бершов просит доктора экспедиции Орловского дать консультацию. Предусмотрительный доктор проследил, чтобы в каждом лагере была аптечка с лекарствами от обморожения, и Туркевич превращается в медбрата: по указанию доктора он делает Мысловскому уколы, вводит тонизирующие и сосудорасширяющие препараты.

Ни о каком отдыхе на высоте 8500 метров не может быть и речи. Лечение — в скорейшем спуске вниз, в лагере 5 уже нет ни одного запасного баллона с кислородом. Казалось, все силы остались там, под вершиной, казалось, что достаточно одних суток непрерывной работы на огромной высоте на пределе физических и моральных сил, чтобы убедиться в силе и выносливости альпинистов и определить предел человеческих возможностей, но никто не мог предсказать и прежде всего сами восходители, что смогут работать еще 12 часов и в тот же день спуститься в лагерь 3. А через день их будут встречать в базовом лагере.

Если бы горы могли говорить, то Эверест 4 мая за один день выучил бы русский язык, который звучал от его подножья до вершины:

лагерь 5 — Мысловский и Балыбердин;

лагерь 4 — группа Иванова;

лагерь 2 — Валиев и Хрищатый;

лагерь 1 — Ильинский и Чепчев;

базовый лагерь — группа Хомутова и другие участники экспедиции.

Идут деловые переговоры между группами по всему огромному склону Эвереста.

Триумф

Высокогорная парикмахерская в базовом лагере. В. Воскобойников готовит В. Балыбердина к «выходу в свет»

Наши верные помощники — шерпы

Базовый лагерь 13 мая 1982 года: Сидят (слева направо): В.Н. Хрищатый, A.В. Москальцов, К.Ш. Валиев, В.А. Иванов, Б.Т. Романов, М.М. Туркевич, В.П. Онищенко, С.И. Бершов, С. Б. Ефимов, В.А. Воскобойников; стоят: Е.И. Тамм, Э.В. Мысловский, А.В. Хергиани, В.В. Хомутов, Л.А. Трощинеико, В.Г. Шопин, Н.Д. Чёрный, С.П. Орловский, В.В. Венделовский, B.Н. Пучков, Ю.Ф. Голодов, В.С. Балыбердин, Ю.В. Кононов, А.Г. Овчинников

Первые газеты на пути вниз

Тройка Хомутов, Голодов и Пучков из базового лагеря выходит 5 мая. Это последняя группа восходителей.

Почти в тот же час из лагеря 5 на штурм вершины идут Иванов и Ефимов. Отдав накануне два кислородных баллона для Мысловского и Балыбердина, Иванов и Ефимов остались без кислорода для сна. Конечно, у каждого есть еще по два баллона, но они — на вершину. Трудно дышать без кислорода, не спится. Мучает неизвестность. Рацию забрали Бершов и Туркевич. Случайно Серёжа Ефимов проверяет один из баллонов, в нем есть несколько десятков атмосфер. Подключили к баллону кислородные маски, включили минимальную подачу (около литра в минуту) и тут же заснули. Проспали часа три, проснулись от тяжести в голове — кончился кислород. Рассветало. Возле палаток услышали голоса — вернулись с победой ребята. Короткие поздравления и двойка Иванов—Ефимов покинула палатку, освободив её для спустившейся с вершины четверки альпинистов.

Без приключений в 14.00 на вершину вышли Иванов и Ефимов. Выше серых известняков нашли рюкзак Балыбердина, в нем кинокамера и груда камней с вершины. Сергей Ефимов забрал с собой кинокамеру. Перед вершиной включили подачу кислорода на три литра в минуту — идти легко, самочувствие прекрасное. На вершине наступило какое-то состояние эйфории — радостного возбуждения. Провели киносъемку прямо с вершины. Иванов передал в лагерь, что свое восхождение советские альпинисты посвящают 60-летию образования СССР. Пытались различить вершины, и только через 40 минут заметили, что не уменьшили подачу кислорода, зря израсходовали его без надобности. Спуск прошел нормально, по дороге забрали рюкзак Балыбердина; часть камней из него, правда, пришлось выложить. Но для ночевки в лагере 5 кислорода уже не было. Провели бессонную ночь, а утром 6 мая Иванов установил еще один рекорд экспедиции: он в один день спустился из лагеря 5 в лагерь 1.

За одни сутки на вершину вышло три группы, всего 6 человек. Это большой успех. При прохождении технически сложных маршрутов выход на вершину одного-двух альпинистов означает полный успех мероприятия. А на пути к вершине еще три группы.

Сказывается напряжение последних дней и бессонных ночей, Евгений Игоревич жалуется на боль в глазах, ослабление зрения и сильную головную боль.

6 мая можно назвать днем кино. Ясный солнечный день, оператор телевидения Марк Трахман спешит заснять самые разнообразные сцены из жизни лагеря: работу доктора в медпункте и с больным Москальцовым, кухню, проведение радиосвязи и т.д. Телегруппа привезла с собой огромный (1x1 м) снимок юго-западного склона Эвереста, на него нанесли установленные лагеря, Евгений Игоревич Тамм у этого снимка рассказывает о ходе работы экспедиции и штурме Эвереста.

На утренней связи с Катманду Евгений Игоревич просит передать письмо участников экспедиции ЦК КПСС, Президиуму Верховного Совета СССР с рапортом о покорении Эвереста советскими альпинистами, посвятившими свое восхождение 60-летию образования СССР.

В конце сеанса радиосвязи Евгений Игоревич попросил всех выйти из радиорубки для личных переговоров с И.А. Калимулиным. О необходимости такого разговора мне Евгений Игоревич сказал еще до связи. Я отошел вместе со всеми подальше от радиорубки и о чем-то громко говорил, чтобы заглушить голос Тамма, ведущего разговор с Калимулиным. Сразу же после связи я встретил Колю Чёрного, который во время разговора стоял напротив радиорубки.

— И зачем эту комедию ломать, — улыбаясь, сказал Коля.

— А в чем дело?

— Да Тамм попросил Калимулина прислать на следующей связи запрет на выход еще каких-либо групп на восхождение. Я бы это мог и сам сделать, сказал бы, но мне удобнее, если это будет приказ сверху.

Графики восхождения групп в течение всего срока работы экспедиции. С каждым выходом увеличивался объем работы, росла высота и лишь время отдыха, казалось, постоянно уменьшалось

В 15.30 на связи с Катманду мы получили «неожиданный» приказ Калимулина запретить каким-либо группам выходить из базового лагеря для восхождения на Эверест, этот запрет имел в виду Н. Чёрного, В. Шопина и X. Хергиани.

Когда Е. Тамм объявил об этом ребятам, Коля Чёрный сказал:

— Ну и правильно. Давно бы так. Не переживайте, Евгений Игоревич, хватит уже народу на вершине.

Спокойная реакция Чёрного и Шопина на запрещение выхода на восхождение произвела большое впечатление на Е.И. Тамма. «Крепкие ребята!» — восхищался он.

7 мая пришла очередь команде альпинистов Алма-Аты покорять Эверест. Валиев и Хрищатый, ночевавшие в лагере 5, утром вышли на штурм. Но погода на Эвересте изменилась.

Все было тихо и спокойно, через несколько секунд природа, казалось, сошла с ума. Горизонт исчез, шум ветра превратился в вой, снег разорвался на слепящие полосы.

Можно представить воздействие такой непогоды на уставших людей. Исчез привычный мир, очки замёрзли, смёрзлись веки, и видеть что-либо было почти невозможно, видимость неожиданно сократилась до 15-20 метров снежной круговерти.

Все попытки пройти вверх по гребню оказались безуспешными, ветер сбрасывал с гребня, верёвка выгибалась дугой и на ней, казалось, можно было подтягиваться как на перекладине. Ни физическая выносливость, ни хорошая акклиматизация, ни пуховое снаряжение не спасает человека от непогоды на больших высотах.

Два часа боролись альпинисты с ветром, но вынуждены были отступить. С трудом им удалось укрепить палатку и заползти внутрь, ожидая каждую секунду, что их или сдует с горы, или ветер изорвет палатку в куски, и они будут предоставлены воле стихии. За тонкими стенками палатки сила ветра достигала 200 километров в час, температура упала до минус 40 градусов. О сне не могло быть и речи, несмотря на смертельную усталость. Ревел ветер, ткань палатки трещала, хлопала, щелкала, била людей по голове.

В это время Ильинский и Чепчев начали движение из лагеря 4 в лагерь 5.

Еще будучи в лагере 3 Ильинский по рации посоветовал Валиеву подождать их и штурмовать вершину вчетвером. Возможно, сегодня произойдет объединение четверки из Алма-Аты. Поражает целеустремленность и упорство Ильинского. Отстав от своей группы по акклиматизационным выходам из-за работы в караване, он упорно догонял её, поднимался из лагеря в лагерь часто один, в одиночку даже спал в каком-нибудь лагере. Ильинский отработал диспетчером в нижнем лагере и добился своего, получил право на восхождение на Эверест.

Сегодня они соберутся вместе в лагере 5, Валиев накануне принес туда 4 баллона с кислородом, два из них для Ильинского.

Заканчивался день 7 мая, к вечеру обычно ветер стихал. Как будто стих он и под вершиной Эвереста. Валиев и Хрищатый в 17.00 вышли на штурм вершины. Родионов пытается первым сформулировать рождение новой тактики восхождений на Эверест — ночью. Овчинников категорически против ночных выходов.

— Это противоестественно, — возмущается он. — Понятно, если восхождение ночью вынужденное, как это было у Бершова и Туркевича, но нельзя его делать нормой. Нельзя, наконец, испытывать так часто фортуну.

В лагере 5 уже нет двух кислородных баллонов для Ильинского, их унесли с собой Валиев и Хрищатый.

И вновь — ночное дежурство на рации. В 2.00 как будто кто-то включался, но голоса не было слышно.

На следующий день Ильинский и Чепчев сидят в лагере 5 в ожидании своих друзей. В 8.30 Эрик Ильинский передает, что установлена голосовая связь с Валиевым. Ильинский и Чепчев выходят из палатки и невдалеке находят Валиева, а чуть дальше и Хрищатого, полностью обессилевших. Они помогают друзьям пройти последние метры, и в 9.30 все уже в палатке.

— В каком состоянии Валиев и Хрищатый? — спросил Тамм.

— Как обычно, поморозились, — ответил Ильинский. — Возможно, будут волдыри на руках.

— В таком случае надо сопровождать ребят вниз.

— Это значит, что мы не идем на вершину, — уточнил Ильинский.

— Да, это значит, что вы не идете на вершину, — на этот раз четко сформулировал Тамм свое решение.

— Я прошу включить связь через 20 минут, — попросил Ильинский.

— Мы все время на приёме, — ответил Тамм.

Через 20 минут Ильинский попросил Тамма отменить запрет на восхождение.

— У ребят нормальные руки, — сказал он, — они сами могут спускаться.

— Нет, — твердо ответил Тамм, — спускайтесь все вместе, это решение моё и тренерского совета.

Это убедило Ильинского окончательно, и он больше не возобновлял разговор о восхождении.

Сложившаяся ситуация поставила ряд вопросов, на которые до сих пор нет вразумительного ответа.

1. Почему Валиев не подождал Ильинского, который пришел в лагерь 5 через полчаса после выхода первой двойки?

2. Почему, когда Тамм, возможно, из-за ослабленного состояния двойки Валиева после восхождения запретил Ильинскому выход на вершину, ни Валиев, ни Хрищатый не взяли рацию в свои руки и не подтвердили, что они могут спускаться самостоятельно, как это сделал Балыбердин двумя днями раньше?

3. Почему сам Ильинский, если он намеревался идти на вершину, не сделал даже попытки выйти наверх в обычное для этого время — до 6.00, а ждал Валиева в палатке и лишь только после прихода первой двойки в 9.30 собрался выходить, хотя это время является поздним для начала восхождения?

Чем ближе конец экспедиции, тем стремительнее разворачиваются события.

В 14.00 все еще из лагеря 5 Ильинский запросил Тамма о разрешении на восхождение Чепчева. Хомутов, который был в это время на подходе к лагерю 4, откладывает ответ до встречи с Голодовым, через полчаса получает отрицательный ответ Голодова, группы Валиева и Ильинского все еще в лагере 5, а в это время начинается радиосвязь с Катманду. И.А. Калимулин поздравляет всех участников восхождения с присвоением им почетного звания «Заслуженный мастер спорта СССР». Однако вслед за поздравлением по поводу присвоения звания И.А. Калимулин просит Тамма принять радиограмму из Москвы: в связи с ухудшением погоды и выполнением задания экспедиции во избежание лишнего риска прекратить восхождение на Эверест, вернуть в базовый лагерь все группы, где бы они ни находились.

— Понятно, — ответил Тамм.

Но Калимулин знает Тамма хорошо.

— Я прошу Вас повторить приказ, — настаивает он.

И Тамм слово в слово повторяет приказ.

— Это очень серьезный приказ, это приказ центра, он не подлежит обсуждению и должен быть немедленно выполнен, — по тону голоса Калимулина ясно, что этот приказ самый серьезный из всех полученных.

На очередной связи в 18.00 передаем вверх новости, сначала о присвоении звания, а затем — о запрете. Тамм говорит Хомутову:

— Вот такие дела, Валера. Смотрите сами, ребята, смотрите сами.

Хомутов просит перенести связь на 20.00, они должны посоветоваться всей группой.

До 20.00 в базовом лагере по инициативе Б. Романова проводится бурное собрание, на котором я, как председатель, обязываю каждого высказаться по поводу приказа о запрете восхождения и большинство (восемь против четырех) голосует за немедленный спуск группы Хомутова.

К вечерней связи собрание закончилось, и Шопин пришел в радиорубку, чтобы поговорить с Хомутовым от имени большинства.

— Валера, — сказал он, — у меня сердце обливается кровью и в глазах слезы, но вам надо спускаться, таково решение собрания, это в интересах дела.

— Володя, — ответил Хомутов, — не переживай. У нас все в порядке. Мы здоровы, полны решимости завтра выйти на вершину. Для этого мы сейчас переходим в лагерь 5.

За Шопиным микрофон беру я. Тамм с охотой передает его мне, он знает, что я хочу сказать. Я говорю:

— Валера, вы остались одни на горе. От вас зависит судьба всей экспедиции. Будьте предельно осторожны.

— Юра, — громко, напористо отвечает мне Хомутов, наверное, не остыл еще от увещеваний Шопина, — мы не маленькие, у нас у самих уже дети. Нам по сорок.

Во время вечерней связи Хомутов сказал:

— Мы готовились к этому восхождению. Мы готовы к нему и постараемся завтра, в День Победы, выйти на вершину. У нас достаточно кислорода, чувствуем себя прекрасно. Мы уже на маршруте к лагерю 5.

— А если бы Тамм запретил вам восхождение? — спросил я Голодова после спуска.

— Как это он мог бы нам запретить? — улыбнулся Юра. — С нами было все, что нужно для восхождения. Мы приехали в Гималаи, чтобы выйти на Эверест. И кто бы нам запретил это сделать, когда мы были от вершины в нескольких часах хода? — счастливый Голодов, конечно, мог внизу бравировать, но и Валерий Хомутов подтвердил то же самое: не было силы, которая бы задержала их при подъеме на вершину.

— Правда, в 20.00, когда была связь и Валера сказал, что мы уже идем к лагерю, мы еще сидели в палатке, ожидая появления луны, которая выглянула через час, но это уже не имеет принципиального значения, — улыбнулся Голодов.

Действительно, ничто не имело существенного значения, кроме вершины.

Утренняя связь 9 мая застала их на маршруте.

— Следующая связь, будем надеяться, с вершины? — сказал Тамм. — У нас рация постоянно на приёме.

— Выключайте, — посоветовал Хомутов. — Включите в 11.00, мы в это время, по-видимому, будем на вершине.

Этот бодрый, уверенный голос Хомутова задал тон всему дню, солнечному и праздничному.

К 11.00 почти все потянулись к радиорубке, дополнительную рацию включил у себя в палатке Е.И. Тамм.

Напряженное и радостное чувство ожидания, но голос Хомутова в 11.30 был неожиданным.

— База, База, мы на вершине, — в лагере все закричали «Ура!», бросились к Тамму, который вел переговоры, я в своей пустой радиорубке следил за записью разговоров на магнитофон.

Сегодня — кульминационный момент в моей карьере радиста, я должен увековечить поздравления советских альпинистов с Днем Победы с высшей точки Земли.

Тамм ни о чем не расспрашивает:

— Ребята, поздравляю. И скорее вниз. Ждем вас. Желаем удачного спуска.

— Что делать с кинокамерой? — спрашивает Хомутов.

— Да оставьте её на вершине, не тащите лишний груз! — отвечает радостно возбужденный Тамм.

— А сейчас вниз, вниз и вниз. Будьте осторожны при спуске.

Неужели так и закончится связь с вершиной Эвереста? Я чувствую нетерпение Тамма, он не даст мне и слова сказать по рации, чтобы не задерживать ребят со спуском. Есть только один предлог перехватить связь — это сослаться на офицеров связи, которые иногда спрашивали, что восходители оставили на вершине. И я говорю:

— Валера, не уходи, у меня к тебе два вопроса.

Тамм даже не сообразил, что это я говорю из соседней палатки, он говорит: — Валера, подожди, тут с тобой хотят поговорить.

— Я слушаю, — отвечает Хомутов.

— В связи с тем, что офицеры связи придают такое большое значение фиксации всего, что есть на вершине, возможно, так они хотят проверить факт восхождения, перечисли, пожалуйста, все, что есть на вершине.

— Пожалуйста. Итак, восемь пустых баллонов от кислорода, вымпелы спортобщества «Авангард» и альпинистского клуба «Донбасс», значки альпинистского клуба и ТАСС, наконец, вымпелы — флаги СССР, Непала и ООН. И пока еще — кинокамера «Красногорск». Юра Голодов оставил фотографию Сарыма Кудерина — основателя казахстанской школы альпинизма.

Пока Хомутов говорит, у входа в радиорубку возникает Тамм, у него на лице явная досада из-за лишних разговоров и задержки группы на вершине.

— И второй вопрос. Сегодня День Победы, Валера, если есть силы, скажи что-нибудь по этому поводу.

Рука Тамма решительно тянется к радиостанции, которую держу я. Если он еще ждал, пока шел разговор по официальному поводу, со ссылкой на офицеров связи, то самодеятельность терпеть не намерен.

— Ни к чему лишние разговоры, — нетерпеливо заявляет Тамм,— кончай.

Но в этот момент раздается голос Хомутова, он как будто и не слышал вопроса — я просто опередил его:

— Мы, советские альпинисты, совершившие восхождение на Эверест 9 мая 1982 года, поздравляем с Днем Победы советский народ, а также народы других стран, боровшихся с фашизмом. Свой успех мы посвящаем этому великому празднику, — четко и громко говорит Хомутов. Стоящие рядом Ю. Сенкевич и Ю. Родионов тянутся к блокнотам, но, увидев работающий магнитофон, останавливаются.

— Дай нам текст обращения Хомутова, — просят они.

— С удовольствием, — отвечаю я,— вот только перекручу пленку.

— Обращение Хомутова — документ экспедиции, поэтому прежде всего перепишешь текст мне, — приказывает мне мой начальник.

Беру три листа бумаги и под копирку записываю с магнитофона слова обращения Хомутова. Первый экземпляр отдаю Тамму, второй — Сенкевичу, третий — Родионову.

Прекрасный солнечный день, праздничное приподнятое настроение. Вечером в кают-компании — торжественный ужин.

Еще один день — группа Хомутова уже в лагере 1 и, наконец, 11 мая все собрались в базовом лагере.

Впервые участники экспедиции все вместе. Все счастливы. Дело сделано. Успешно, триумфально завершен штурм Эвереста, посвященный 60-летию образования СССР, пройден новый маршрут, один из самых трудных, если не самый трудный, на высшую точку Земли. Учитывая плохие погодные условия, подобных которым не помнят даже непальские старожилы, а также отсутствие гималайского опыта, вызывают восхищение стойкость, мужество и упорство советских альпинистов.

Эверест мобилизовал все свои резервы, чтобы задержать смельчаков: ураганные ветры, сильные морозы, обильные снегопады и ледовые обвалы, не говоря об отвесных скалах и ледовых стенах, — и сдался.

Мировым рекордом массовости восхождения на Эверест представителями одной страны завершилась эта выдающаяся экспедиция.

Известные альпинисты мира и вся мировая общественность выразили восхищение успехами советских альпинистов, оценив их восхождение как настоящий подвиг.

ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР поздравили всех участников восхождения, его организаторов, научные и трудовые коллективы с замечательной победой.

История восхождения на Эверест и подготовки восхождения — это история самоотверженного труда и творчества коллективов. Сотни людей, десятки коллективов в течение нескольких лет вели кропотливую работу по подготовке экспедиции, очень многие, независимо от своей профессии и должности, своим творческим отношением способствовали успеху экспедиции. И совершенно справедливо спортивное достижение альпинистов принадлежит всем — и тем, кто поднялся на вершину, и тем, кто обеспечивал работу экспедиции, и тем, кто готовил её, и тем, кто «болел» и переживал за успех. Мысли и горячие пожелания многих и многих знакомых и незнакомых друзей на Родине, тех, кто следил за работой экспедиции, ждал и надеялся, являлись неосязаемой, но действенной силой, которая вселяла бодрость и веру в победу каждому участнику экспедиции.

Сплоченность, спаянность коллектива экспедиции выдержала все испытания на Эвересте. Поразительная собранность, терпимость в отношениях свидетельствовали о высоком уровне культуры и горовосходительской практики. Окрепло чувство товарищества, принесшего успех экспедиции. Дружба и сплоченность нужны были для концентрации усилий в достижении общей цели. Отсутствие сплоченности в коллективе при решении подобных грандиозных и сложных задач не сможет быть заменено ни самым лучшим снаряжением, ни хорошим питанием, ни выдающимися индивидуальными качествами отдельных участников. Только выполнение задачи каждым как части общего дела, подчинение личных планов достижению общей цели может привести к успеху.

Восхождение на Эверест пробудило интерес к приключениям и смелым путешествиям. Восходители на Эверест стали для советской молодежи образцами настойчивости, непреклонной решимости бороться до конца, несгибаемой воли к победе и самоотверженности.

Впереди — новые вершины.

«...Даже если покорение Эвереста станет обычным событием, всегда найдутся более высокие Эвересты; даже если в далеком будущем наша Земля станет местом без тайн, всегда найдутся другие пики для восхождений и другие миры для исследований. Для тех, кто готов отправиться бесстрашно в неизведанные моря и на непокоренные пики человеческих стремлений, никогда не будет недостатка в приключениях для ума и тела», — этими словами Джавахарлал Неру выразил постоянное стремление человека, руководимого высоким духом дерзания, к манящим далям неизведанного.

***

Штурм Эвереста продолжается…

Пройдены новые маршруты на вершину (по восточной стене и северному склону со стороны Тибета); к списку стран, чьи экспедиции на Эверест закончились покорением вершины, прибавились Болгария, Чехословакия, Голландия и Австралия; взошла на вершину пятая в мире женщина Бачендра Пал (Индия); число восходителей на высочайшую вершину мира достигло 163 человек; появились новые рекордсмены — трижды взошли на вершину шерп Сондаре и японец Я. Като. Выросло до 67 число жертв Эвереста, среди них погибшие при спуске с вершины Я. Като — единственный альпинист, совершивший восхождение на Эверест в три разных сезона: летний, осенний и зимний и с обеих сторон (с юга и с севера), выдающийся болгарский альпинист Христо Проданов, чех Йозеф Псотка, совершивший восхождение на Эверест 15 октября 1984 года в возрасте 50 лет.

Наиболее знаменательным явлением в эверестской эпопее последних лет является мощная и массовая демонстрация горовосходителей высокого класса из социалистических стран, с первых шагов в Гималаях занявших ведущее место в мировом высотном альпинизме.

Если 16 октября 1978 года европейские социалистические страны имели только одного покорителя Эвереста — замечательную польскую спортсменку Ванду Руткевич, то ровно через шесть лет их число достигло 27, а вместе с китайскими горовосходителями — 39 человек, намного больше, чем в Австралии, Австрии, Англии, Голландии, Испании, Италии, Канаде, Новой Зеландии, Франции, Швейцарии и Южной Корее вместе взятых. И дело не только и не столько в таком большом количестве покорителей Эвереста, хотя приведенное сравнение говорит о многом. Самым впечатляющим фактором является то, что подавляющее большинство восхождений на Эверест альпинисты из социалистических стран совершили по новым путям, некоторые из них не повторены до сих пор (например, советский маршрут по юго-западной стене), а восхождения по обычному, классическому пути пройдены в экстремальных погодных условиях.

В летописи покорения Эвереста записаны первопрохождение западного гребня с перевала Лхо-Ла (Югославия, 1979), первопрохождение с юга по южному ребру и первое зимнее восхождение по обычному пути (оба — Польша, 1980), первопрохождение по контрфорсу юго-западной стены (СССР, 1982), первый полный траверс Эвереста с запада (по югославскому пути) со спуском по обычному пути (Болгария, 1984) и, наконец, повторение маршрута польских альпинистов с юга по южному ребру (Чехословакия, 1984), не считая более раннего первопрохождения с севера по северо-восточному гребню и повторения этого маршрута (КНР, 1960, 1975).

Альпинисты из социалистических стран успешно штурмуют не только Эверест. Около 100 представителей Болгарии, Польши, Советского Союза, Чехословакии и Югославии побывали на вершинах многих восьмитысячников мира, а некоторые из них — неоднократно: Анджей Чок (Польша) и Нейк Заплотник (Югославия) покорили по три восьмитысячника, а поляк Ежи Кукучка был на шести восьмитысячниках и является вторым после знаменитого Р. Месснера по числу покоренных высотных гигантов.

Кжиштоф Велицки — один из пионеров новой эры в высотном альпинизме, знаменующей отказ от громоздких экспедиций и долговременной осады высокогорных гигантов. За один день он взошел на Броуд-пик (8047 метров), набрав 3140 метров высоты, и в тот же день спустился, затратив на восхождение 22 часа.

Человек расширяет границы привычного, делает сегодня возможным то, что было невозможно вчера. 

***

Эверест,Джомолунгма, Сагарматха — такие названия имеет высочайшая вершина мира. Начиная с 1953 года состоялись 24 успешные экспедиции, на вершине побывало 111 альпинистов из 16 стран. Двадцать пятая экспедиция — экспедиция советских альпинистов — завершилась восхождением на вершину 11 человек по самому сложному маршруту на юго-западной стороне Эвереста.

Оглавление

Об авторе

Состав советской экспедиции на Эверест

Почему так трудно взойти на гималайские вершины

Подготовка экспедиции 1982 года. Немного истории

Долгий путь к базовому лагерю. Жизнь лагеря

Ледопал Кхумбу. Выход под юго-западную стену Эвереста

Обработка маршрута началась. Первые победы, первые потери

Кто пойдёт первым на вершину?

Вершина! Дальше всё идёт вниз...

Триумф

***

*** Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg