«Путь Геракла : история банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову»

Николай Кротов Путь Геракла: история банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову

Издателем руководила и та мысль, что фантастичность рассказов нимало не устраняет их административно-воспитательного значения

М. Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

Про мою жизнь лучше не спрашивай. Она у меня вся как расхожая Библия: каждому на свой лад. Кому для чего сгожусь, тот и дергает.

В. И. Белое «Плотницкие рассказы»

Политик в состоянии заглянуть вперед ровно настолько, насколько он в состоянии оглянуться назад.

Франсуа де Ларошфуко

Предисловие

Думаю, никто не будет спорить: нет в нашей банковской истории более яркой фигуры, чем Виктор Владимирович Геращенко. У него есть горячие поклонники, есть не менее уверенные в своей правоте противники. Но ни один человек не говорит о нем равнодушно. Сам Виктор Владимирович неоднократно заявлял, что писать мемуары не будет, поэтому к созданию этой книги мы шли постепенно.

Мы сразу договорились: книга не должна стать простыми воспоминаниями героя. Работать будем в жанре эмоциональных хроник. Интересно было посмотреть жизнь с разных сторон: оценить, насколько правильно было сделано то или иное дело. Поэтому в книге появились не только рассказы друзей Виктора Владимировича, но и неотредактированные воспоминания его противников.

Конечно, при этом последнее слово всегда было за нашим героем.

В общем, как говорил Ролан Быков в фильме «Айболит-66», «если вы смотрите на жизнь с разных сторон, то вы видите все, как бывает на самом деле».

Сразу договорились, что в книге не будет ненужного пафоса, а будет много иронии (незлой, убедился, это не свойственно герою) — к событиям, партнерам, начальству, а самое главное — к себе.

Память избирательна. В результате многие интересующие читателя вопросы в книгу не вошли — они не показались важными для нашего героя. К тому же Виктор Владимирович признавался мне: «Память у меня плохая на события. Иногда говорят: «Помнишь, как мы сидели в… или ездили в…?» И удивляются до обиды, что я не помню! А я действительно быстро забываю многие происшествия, особенно если дело свершилось без серьезных проблем! Зачем все это в башке держать?! Вот если что-то пошло набекрень, не совсем так, как задумывали, оказалось ж…ой или удалось плохо начинающееся дело превратить в нечто приличное, то такой случай запоминаешь крепко. Так что не могу я помнить рутину! Уж извините».

Не все, что хотелось, вошло в книгу, еще и потому, что любое коллективное дело — компромисс. Да и объем ее грозил превысить все допустимые пределы (мы только наговорили часов на 70, а сколько поднято и переработано материалов в архивах!). Поэтому решили повествование о жизни В. В. Геращенко ограничить его работой в банковской системе. Об остальном — как-нибудь позже…

А теперь о важном и необходимом.

Хочу поблагодарить тех, кто помог подготовить и выпустить это издание.

Председателя совета директоров дружественного ОАО «Народный доверительный банк» Александра Константиновича Илькевича, предоставившего мне кров и возможность работы.

С большим количеством очень интересных документов, посвященных моему герою и его окружению, мне удалось познакомиться в Российском государственном архиве экономики. В этом мне помогли чрезвычайно благожелательные и влюбленные в свое дело профессионалы: директор архива Елена Александровна Тюрина, заместитель директора Сергей Иванович Дёгтев, заведующая архивохранилищем планово-финансовых органов и статистики Татьяна Станиславовна Амелина и ведущий специалист Татьяна Васильевна Подшивалова.

При подготовке книги я обращался к прессе прошлых лет, ее электронные версии предоставила мне интернет-библиотека Public.ru, за что коллективу, а также генеральному директору Олегу Александровичу Владесу и заместителю генерального директора Инне Петровне Майоровой большое спасибо.

Наконец, особая благодарность Виктору Владимировичу Геращенко за терпение.

Николай Кротов

Часть 1 Мои корни

Откуда мы

Мама, Анастасия Васильевна Клинова, родом из деревни Акулинино Галичского района Костромской области. Традиционным заработком в районе был отхожий промысел. Мой дед по материнской линии, Василий Митрофанович, вместе с двумя старшими сыновьями организовал бригаду и занимался малярным делом в Петербурге и сумел еще до революции купить маленькую двухкомнатную квартиру в рабочем районе на Петроградских линиях.

Зарабатывал, видимо, он хорошо, специалистов тогда ценили. Алексей Николаевич Косыгин вспоминал, что его отец был квалифицированным слесарем и получал 100 рублей в месяц, и это были очень неплохие деньги.

Отец, заполняя многочисленные анкеты, писал о профессии отца жены: «рабочий», «разнорабочий», «крестьянин». Позже я получил в МИДе анкету своей матери — она заполняла ее, когда ей разрешили вместе с другими женами посетить мужей, находящихся в длительной командировке в Париже на мирных переговорах. Там она красивым почерком про своего отца написала — «малярных дел мастер»! Такое было уважение к профессии.

Дед по отцу был кондуктором в товарном вагоне где-то на западном участке Российской железной дороги. Жил вроде как в уездном городке Двинске Витебской губернии (сейчас это латвийский Даугавпилс), на правом берегу реки Западной Двины. Здесь пересекались Санкт-Петербургско-Варшавская, Риго-Двинская и Двинско-Витебская железные дороги. Каждый третий вагон имел тогда тормозную площадку, на ней находились кондуктор с помощником. По знаку машиниста гудком, когда надо было остановить поезд или притормозить, когда он шел с горки, — они крутили колесо и таким образом тормозили. Отсюда, кстати, и выражение «крути, Гаврила!». В наследство от деда мне достался деревянный сундучок для сменного белья и еды (к сожалению, пустой). Он долго лежал у меня под кроватью, напоминая о нем.

Об отце.

Владимир Сергеевич: годы до окончания войны

Отец был культурный, образованный человек, говорил правильно, а если надо, умел дипломатично промолчать. Он был прекрасный рассказчик. Когда приходили гости, знакомые, мог в кругу семьи поведать ту или иную чрезвычайно интересную историю. А вот письменных воспоминаний не оставил. Мы его уговаривали писать. Предлагали взять стенографистку, но он все откладывал это дело и не успел…

Я вспоминаю: мне лет 12, я слежу, как отец внимательно переписывает свою анкету с ранее заполненного образца. «Пап, а ты что, свою жизнь не помнишь?» — удивленно спрашиваю я. «Сынок, — учит он меня уму-разуму, — тут в одной букве ошибешься — потом две недели будешь объяснять!»

Только в 50-х годах он перестал упоминать о важной своей характеристике — «в оппозиции не участвовал, колебаний не было». Спрашивать перестали.

Отец мой родился 26 июля 1905 года в городе Вильно, но записали в метрике его почему-то как родившегося в селе Галичи, что в Климовичском уезде Гомельской губернии Белоруссии (сейчас это Могилевская область Республики Беларусь). Начал учиться в Климовичах в школе, даже поступил здесь в гимназию. Он вспоминал, что тогда к ним приходил еврейский местечковый купец и предлагал матери: «Пусть твой Володечка ходит в реальное училище, а мой сын пойдет в гимназию вместо него!» — в то время были ограничения для евреев. В гимназии отец учил греческий и латынь, но недолго — года два. В это время в России произошла революция.

В 15 лет, продолжая учиться в средней школе, отец начал работать переписчиком-регистратором уездного продовольственного комитета и счетоводом районной заготовительной конторы в городе Климовичи. Там же с апреля 1921 по июль 1922 года он учится в школе 2-й ступени.

Через некоторое время он принимает, наверное, правильное решение — уезжает учиться в Политехнический институт в Ленинград, избрав финансовое отделение экономического факультета. За время учебы в институте отец изучил 47 различных дисциплин, включая историю экономических учений, теорию политической экономии, теорию денег и кредита, технику банковского дела, статистику, бухгалтерский учет, банковское счетоводство, государственное, гражданское и торговое право и ряд других предметов. Особый интерес он проявлял к изучению иностранных языков, прежде всего немецкого, который в те годы был, как говорят, must для интеллигенции. Там же начинает заниматься исследовательской работой. Высокую оценку научного совета факультета получает его дипломная работа «Проблема специальных банков СССР».

Там, в Ленинграде, он встретил мою маму, Анастасию Васильевну Клинову, родившуюся в Петербурге (она была старше его на полгода). Союз долго был гражданским — до 1946 года. Оформлять брак в то время было необязательно, расписываться в загсе люди стали активно только после войны. Тогда возвращались мужчины, а женщин, желавших иметь мужа или хотя бы ребенка, было выше крыши. Но некоторые, заимев ребенка, потом претендовали и на его отца. В результате появился указ, подписанный Михаилом Калининым, о том, что ребенок, родившийся вне брака, не дает основания претендовать на алименты. Отец работал в это время в МИДе и часто летал за рубеж, в случае его смерти дети могли остаться необеспеченными. Тогда-то они и расписались, а мама поменяла свою фамилию Клинова на Геращенко.

Кстати, мама у меня тоже была финансист высокого класса. И очень разумный человек. Просто свою карьеру она поменяла на воспитание детей. Во всяком случае, периодически мама говорила отцу: «Если бы ты не «нарожал» (!) мне пятерых детей, я сама могла бы стать министром».

Аспирантуру Ленинградского финансово-экономического института отец закончил на кафедре «Денежное обращение и кредит», одновременно работая заведующим отделом кассового плана и денежного обращения Ленинградской областной конторы Госбанка СССР. В 1935 году он защитил кандидатскую диссертацию на тему «Этапы развития советского кредита от Октября до развернутого социалистического наступления». В ней особое внимание уделялось созданию специализированных банков применительно к потребностям основных отраслей народного хозяйства страны. После этого он становится заведующим кафедрой «Денежное обращение и кредит» Ленинградского финансово-экономического института.

На практику он попал в Москву, ходил на улицу Неглинную в Госбанк. Начальник Главного управления ЦБ РФ по Свердловской области С. В. Сорвин говорил, что отец был на практике и в Свердловске. Но спросить об этом уже не у кого.

В банковской системе тогда была особая обстановка. Ее, в частности, характеризует анекдот. Приезжает из Москвы человек, желавший получить кредит. Его спрашивают: «Ну как, получил?» «Да нет!» — отвечает он, расстроенный. «Понятно, там одни евреи!» — «Да нет, когда я выходил из банка, мне швейцар дверь придержал — русский!»

Вскоре отцу предложили стать заместителем директора Ростовского финансово-экономического института по научной части. Приехал он в октябре 1937 года в Ростов-на-Дону, встретил его директор И. А. Майданюк и сказал: «Володя, принимай институт — у меня брата в Москве арестовали! В ближайшие дни снимут и меня». Так отец стал вначале исполняющим обязанности директора, а потом и директором института. Благодаря ему в Ростове появилась кафедра «Денежное обращение и кредит».

Директором РФЭИ Владимир Сергеевич Геращенко был с октября 1937 по ноябрь 1938 года, когда его вызвали в Минфин и предложили стать начальником управления подготовки кадров правления Госбанка СССР. Дело в том, что в то время Госбанк был практически подразделением Минфина. Отец отказался, заявив, что у него интересная работа в институте. Из Москвы на место работы пришла начальственная жалоба. Только он вернулся домой, вызывает его М. А. Суслов, тогда секретарь Ростовского обкома партии, и объясняет, какая важная задача была перед ним поставлена в Москве, и негоже от нее молодому коммунисту отказываться.

Действительно, вопрос кадров в эти годы был основным — люди на ответственных постах, в том числе и в финансовом блоке, по разным понятным причинам менялись часто. К примеру, ни один довоенный председатель Госбанка своей смертью не умер. Хорошую традицию спокойно (относительно) уходить на пенсию начал только Булганин.

Когда мне (уже председателю Госбанка СССР) предложили повесить в Банке портреты предшественников, я убедился, что весь начальный советский период у нас представляет собой белое пятно!

Но вернемся к беседе с лидером ростовских коммунистов. Незадолго до встречи с Сусловым отец вступил в ВКП(б). Тогда для этого надо было получить пять характеристик, из них две от коммунистов с партийным стажем не менее 10 лет. Да и кандидатский испытательный стаж не был определен по времени — можно было хоть пять лет ходить кандидатом, пока не докажешь обоснованность своих претензий. Надо сказать, что в организации кадровой работы тогда было много разумного!

Тогда во время разъяснительной беседы Михаил Андреевич сказал: «Я вот тоже учился в Московском институте народного хозяйства, в Экономическом институте красной профессуры, хотел преподавать, а видите, где я!»

Так, отработав в Ростове всего один год, отец переехал в Москву. На встрече с председателем правления Госбанка СССР Николаем Александровичем Булганиным[1] ему были предложены на выбор три должности: начальника управления иностранных операции (УИНО), начальника планово-экономического управления и начальника управления кредитования машиностроения. «Иностранные операции» звучало для 33-летнего молодого человека наиболее заманчиво — их он и выбрал. Тогда УИНО занималось обслуживанием всех зарубежных операций, Внешторгбанк вплоть до 1961 года специализировался только на иностранцах — частных лицах. Николай Александрович обещал подумать над этим пожеланием, но, введя отца в правление Банка, распорядился по-своему — отправил его руководить планово-экономическим управлением.

Центральное планово-экономическое управление правления Госбанка, включавшее отделы кредитного и кассового планов, было создано в том же 1938 году. Отец, назначенный 14 декабря его начальником (и став членом правления банка), был уже молодым кандидатом экономических наук, что в то время было редкостью. Хотя другой начальник — управления кредитования машиностроения, — назначенный тогда же, оказался еще моложе: Н. Д. Барковскому было всего 26 лет, и он еще учился в аспирантуре. Ставка на молодые кадры, к тому же с научным потенциалом, была не случайной. По свидетельству того же Барковского, обновление специалистов проводилось в связи с тем, что одна часть старых работников была репрессирована, а другая часть уволена по мотивам несоответствия своей должности. С помощью молодых специалистов легче было искать новые пути развития банковской системы.

С 1940 года отец — уже заместитель председателя правления Госбанка СССР.

В июле 1940 года прибалтийские народы с радостью присоединились к Советскому Союзу. Я не шучу — у них был выбор только между немцами и нами. Остаться самостоятельными они не могли. Латвия (наиболее развитая прибалтийская республика) имела самый дешевый по фрахтовым ставкам, но хреновый по качеству флот, который постоянно тонул. Ну, рыбу еще они ловили. Литва продавала за границу сало, вернее, шпек (у них так назывался свиной жир), гусиное мясо, сено и дешевую рабочую силу, в основном в Канаду. Об Эстонии вообще нечего говорить — люди там выживали за счет близости Ленинграда и Финляндии.

После присоединения Прибалтики зампредов Госбанка разослали по новым советским республикам — приводить их банковскую систему в соответствие с советской практикой. Отцу досталась Латвия. 21 сентября 1940 года замнаркома иностранных дел А. Я. Вышинский выписал ему соответствующее удостоверение. Я потом его донимал вопросами — куда он дел латышское золото. Он оправдывался, что до него в республике побывали труженики НКВД, так что ловить уже было нечего! К тому же большая часть золота буржуазным правительством ранее была заложена в Англии и в Банке международных расчетов (Bank for International Settlements— BIS) в Базеле. Банк, созданный в Швейцарии в 1930 году, покупал и продавал золото и иностранную валюту, принимал от центральных банков золото на хранение, предоставлял им ссуды под залог драгметаллов или легко реализуемых краткосрочных обязательств.

В 1940 году после Н. А. Булганина Госбанк возглавил Н. К. Соколов. А в октябре 1940 года он был снят с должности, вскоре осужден на 15 лет и позже расстрелян. А дело было так: возникла проблема по выплате заработной платы в ряде регионов Урала и Сибири. Денег на это не было, торговля не успевала их вернуть из оборота. Квартальный кассовый план не выполнялся. Начался разбор полетов, информация дошла до Сталина. В октябре 1940 года вышел указ о снятии Н. К. Соколова с должности за «самовольное» нарушение кассового плана на IY квартал 1940 года как «провалившегося на работе»! Больше указов с такими резолюциями, кажется, не было.

Председателем Банка второй раз стал Булганин, представлять его пришла делегация во главе с членом Политбюро, зампредседателя Совнаркома А. И. Микояном. Анастас Иванович по заведенному тогда порядку начал разносить сложившуюся в Госбанке при снятом руководстве систему. В частности, заявил, что и с кредитными планами у нас тоже беспорядок! Отца это задело (за этот план отвечал он), и ему хватило мужества выступить с опровержением: «Товарищ Микоян, вы ошибаетесь! Кредитный план строится совсем по-другому, не так, как вы представляете!»

Анастас Иванович зашумел: «Ты кто такой? Сядь и помолчи!» Отец не успокаивается: «А что молчать, если вы не то говорите!» На этом спор закончился, стали ждать его результатов. Через два дня к Владимиру Сергеевичу приезжает помощник Микояна и просит подробнее осветить затронутый вопрос. После этого случая Анастас Иванович постоянно говорил: «Если Геращенко что-то сказал, значит, это так и есть!»

Прямо перед смертью отец рассказал мне еще одну занимательную историю. В 1940 году вызывает его в НКВД заместитель наркома по кадрам Сергей Никифорович Круглов. Фигура преинтереснейшая, даже легендарная. Замнаркома он стал в 1939 году, когда ему было всего 32 года! Перед самой войной доверявший Круглову Лаврентий Берия передал в его владение ГУЛАГ и производственно-строительные управления. В войну Круглов руководил операцией по выселению карачаевцев, калмыков, чеченцев, ингушей в Сибирь, Казахстан, на Алтай. А позже дослужился и до министра НКВД-МВД.

Так вот, этот Круглов вызвал моего отца и сказал ему следующее: «Владимир Сергеевич, в НКВД принято решение создать отдел по борьбе с экономической контрреволюцией. Мы хотим предложить вам возглавить его и стать членом Коллегии комиссариата». Отец рассказывает, что он всеми силами хотел показать, что у него мало опыта, что он слишком молод, дурак на букву «м», не понимает всего, что происходит вокруг него, и вообще недостаточно бдительный. Да, экономически подкованный товарищ, но явно не достойный такого ответственного предложения! Ох как не хотелось, имея пятерых детей, быть со временем расстрелянным! В результате агитаторы поняли, что отец им не подходит: недостаточно жесткий и не амбициозный. Поэтому отстали.

Вскоре началась война. В августе 1941 года наша семья была отправлена в эвакуацию.

Отец остался в Москве. Н. А. Булганин стал членом Государственного комитета обороны, в Госбанке не появлялся, а исполняющим обязанности председателя правления Госбанка всю войну был В. Н. Емченко (умер он вскоре после войны).

Работа в правлении Госбанка в военное время протекала в условиях сталинского стиля работы — до поздней ночи. Часто совещания затягивались до полуночи. Сотрудникам выдавали специальные пропуска, чтобы они могли вернуться домой, ведь в городе был введен комендантский час.

Утром на работу выходили к одиннадцати часам. 24 августа раздался звонок в дверь. На пороге стоял пожилой солдат с винтовкой. Он протянул повестку и, сказав, что видит интеллигентного человека, который, конечно же, вовремя придет на призывной пункт, удалился. Отец собрал вещи, побрился, позвонил в приемную председателя Банка и попросил сообщить, чтобы в связи со сложившимися обстоятельствами его не ждали в 12 часов на совещании. Однако тут же ему было дано новое ЦУ — никуда не ходить, никому дверь не открывать, ждать высланную машину! Тут же переговорили с горвоенкомом, и не сделанная по каким-то причинам бронь была оперативно подготовлена.

В 1944 году активно обсуждалось будущее Югославии. При Броз Тито обосновалась английская военная миссия. Уинстон Черчилль, всегда считавший эту страну важной зоной влияния Великобритании, включил в состав миссии своего старшего сына — Рандольфа. Была и советская миссия, в нее зачем-то были включены зампредседателя Госбанка — мой отец и первый заместитель наркома финансов Михаил Федорович Бодров. Решался вопрос о предоставлении Тито беспроцентного кредита в 10 млн долларов.

Пробыли они там с апреля по июнь 1944 года. У отца тогда появилась полковничья форма. Моего брата Толика во дворе сразу прозвали «полковником», а я остался просто «братом полковника».

Отец прошел курсы по прыжкам с парашютом, кажется, только теоретические. И через Тегеран, Хабани (Ирак), Каир, Барии (Италия) миссию отправили в Югославию. Миссия постоянно попадала под обстрелы немцев и подвергалась нападению хорватских фашистов — усташей, и отцу пришлось вместе со всеми бегать по горам. Другой раз в горах их на бреющем полете обстреливал немецкий истребитель, они спрятались за валуны, пересидели, пока у летчика не стало заканчиваться топливо и самолет не улетел. Сильно жалел отец, что не удалось тогда его сбить из автомата, летел тот достаточно низко. Пехотинцам ведь за это давали звание Героя Советского Союза. «Тебе-то это зачем было нужно?» — интересовался я. «Как зачем? В кино бы без очереди билеты брал!» — отвечал отец. Пришлось удовлетвориться орденом «Партизанской звезды» первой степени.

Во время разрыва с Югославией в 1948 году ордена недружественной страны сдавались. Правда, их вернули, когда дружба наших стран возобновилась. Антиюгославская кампания прекратилась, и 28 ноября 1954 года югославское посольство в Москве устроило прием по случаю Дня независимости. Летом 1955 года в Белград нанесли визит Хрущев, Булганин и Микоян. Вот тогда вспомнили о том, что Геращенко знает все высшее руководство Югославии, и предложили ему поехать туда послом, но он отказался.

Сразу после освобождения Румынии (20 августа — 25 октября 1944 года) отец летит туда в командировку (с 15 октября по 5 ноября). С этой поездкой связан еще один интересный случай. В Бухаресте отцу сказали, что с ним хочет встретиться известный певец Петр Константинович Лещенко — один из самых популярных русских исполнителей 30-х годов XX века. Эмигрантом он, житель Кишинева, стал неожиданно и не по своей воле — в январе 1918 года Бессарабия вышла из состава России.

Отец встретился с ним, он ему запомнился худощавым и чернявым. Лещенко сказал тогда ему, что подал документы на возвращение в Советский Союз, и просил помочь получить разрешение на въезд. Он понимал: выступления в ресторанах Будапешта при фашистах, его высокая популярность среди эмиграции являются серьезным препятствием для этого, — но тем не менее пытался вернуться. Отец знал песни Петра Лещенко, как и многие в СССР, слушал их, поэтому одобрил его решение.

Позже, рассказывают, Лещенко устроил в Бухаресте, где он с 1933 года постоянно проживал, прощальный концерт, где, в частности, спел знаменитую свою песню «Чубчик» со следующими словами:

А мне, бедно-бедному мальчонке, Эх, цепями ручки-ножки закуют. Но я Сибири, Сибири не страшуся, Сибирь ведь тоже русская земля. Эх, вейся, вейся, чубчик кучерявый, Развевайся, чубчик, по ветру…

После этого, как рассказывал отец, якобы был донос, эти слова припомнили певцу и отказали во въезде в Советский Союз.

Владимир Сергеевич: после войны

В 1944 году Советский Союз участвовал в переговорах по созданию Международного валютного фонда и связанного с ним Международного банка реконструкции и развития. Обе эти организации были учреждены на Международной валютно-финансовой конференции Объединенных Наций, состоявшейся в период с 1 по 22 июля 1944 года в Бреттон-Вудсе (США, штат Нью-Гэмпшир). В переговорах приняли участие представители 44 государств. Нам тогда при вступлении в фонд даже сделали исключение и разрешили взнос в золоте держать в стране, не вывозить! Правда, при условии, что представители фонда смогут в любой момент проверять его наличие.

До 1 декабря 1945 года следовало или ратифицировать это соглашение, или не ратифицировать. Министр иностранных дел Вышинский написал соответствующую записку Молотову, что вот, мол, туда-сюда, добились хороших успехов, надо создать комиссию для рассмотрения целесообразности нашего участия в этих организациях, поставить во главе министра финансов товарища Зверева. Молотов синим карандашом, как тогда было принято, пишет на записке резолюцию: «Т. Вознесенскому[2]. Не можете ли Вы взяться за это дело и возглавить комиссию? В. Молотов 3. III». В таких случаях не отказываются, и Н. А. Вознесенский возглавил комиссию.

25 декабря 1945 года отец вместе со своим заместителем А. А. Арутюняном написал записку по данному вопросу, и вопрос рассматривался на президиуме Совнаркома. Вел заседание Молотов, как первый зампред.

Вознесенский выступал на заседании и сказал, что при вступлении в организации мы вынуждены будем предоставить много данных, характеризующих наше экономическое положение. Врать мы не могли, правду говорить было неудобно — из войны мы вышли с голой задницей. Поэтому, хотя членство дает определенные плюсы, нам лучше в МВФ и Международный банк реконструкции и развития не вступать. Так, молча, документ не ратифицировали.

Мы с Олегом Можайсковым искали материалы — слушался ли вопрос на Политбюро, но не нашли ничего. Вряд ли такой вопрос рассматривался без Сталина!

Кстати, нам также предлагали и в плане Маршалла участвовать, но Сталин сказал, что пусть получателями будут не Советский Союз в целом, а Украина и Белоруссия — тем более что они члены ООН. Однако нам сказали: нет, либо СССР, либо никто. Вопросы здесь чисто политические.

В процессе подготовки документов для вступления в МВФ в МИДе появилась необходимость в создании своего экономического отдела. В Госбанке, как я уже говорил, отец курировал управление иностранных операций. По предложению Молотова уже в сентябре 1944 года он возглавил новый отдел в МИДе, став членом коллегии министерства, чрезвычайным и полномочным посланником 2-го класса.

Кстати, интересно: сотрудники в Госбанке и Минфине носили зеленые мундиры. Такую форму в царской России имели мытари (служители налоговой службы и таможни). Вводилась форма по очень банальной причине — после войны людей надо было одеть. Хотели даже ввести эполеты, но оказалось это слишком дорогим делом.

У министра на кителе была одна большая звезда, у председателя Банка — четыре, а у отца — три звезды поменьше, как у генерал-полковника. Разница между ведомствами состояла в том, что в Минфине и Банке звезды были на лацканах, а в МИДе носили полноценные погоны.

Отцу полагалась повседневная серая папаха с кокардой и неведомым филиграном и парадная черная каракулевая. При нахождении за границей ему полагались также лакированные ботинки, смокинг, фрак и даже цилиндр. Но что-то я отца в таком обмундировании не помню.

К черной парадной форме с красивыми галунами и белыми лайковыми перчатками полагался кортик. Когда отец уходил из МИДа, кортик он сдал, несмотря на наши с братом уговоры оставить его на память. Объяснял он свой поступок просто: нежеланием платить за него 200 рублей, — но думаю, что в действительности боялся, что кортик, как выстреливающая на сцене театральная винтовка, проявит себя не должным образом в наших шаловливых детских руках.

С назначением произошел курьез: Молотов подписал приказ, в котором отец ошибочно был назван «Степанычем». Визу ставил замминистра, знаменитый Владимир Георгиевич Деканозов.

Вообще в МИДе тогда было много исторических и интересных личностей. В частности, отец рассказывал о том, как Максим Максимович Литвинов, в то время нарком по иностранным делам СССР, в марте 1938 года вернулся с процесса по делу правой оппозиции. По делу проходили А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и М. П. Томский. Литвинов сказал своему близкому другу, дипломату Я. 3. Сурицу: «Это были не они!» Отец узнал об этом со слов Якова Захаровича, с которым у него сложились очень доверительные отношения. Литвинов дружил со многими осужденными и как министр сидел на процессе недалеко от их скамьи, думаю, поэтому его словам можно доверять.

В этот период отец начал учить английский язык, так как в институте он постигал немецкий. Помню, по воскресеньям собирал нас, малышню, в школу мы еще не ходили, и читал Джека Лондона на английском языке: «Зыс ин зэ…» — после чего переводил текст. Мы же, с трудом выдерживая его потуги (уровень у него был самый начальный), требовали сразу переводить и не пытать нас своим произношением. Хотя объективно мы оценить знания не могли, но, очевидно, интуитивно чувствовали непрофессионализм!

В дальнейшем отец при возможности старался работать с переводчиками. Хотя «виски, плиз» сказать мог!

В качестве руководителя отдела МИДа отец участвовал в Потсдамской конференции, (17 июля — 2 августа 1945 года) ставшей, возможно, важнейшей конференцией XX века (среди прочего, именно на ней Советскому Союзу был передан Кенигсберг). На память о Потсдаме у нас хранится фотография: Сталин, Трумэн и во втором ряду в зале заседания — отец.

Владимир Сергеевич: у руля Госбанка

В марте 1948 года председателем правления Госбанка стал Василий Федорович Попов. Укрепляя кадры, он попросил вернуть в лоно Госбанка отца, который и был назначен заместителем председателя правления и введен в состав правления банка. Отец согласился без особого желания — «что меня, как Фигаро, гоняют», тем более, в МИДе он за пять лет вполне освоился. Но постановление Совета Министров СССР от 17 апреля 1948 года, принятое по его вопросу, оспаривать было трудно. Тем более что оно было подписано председателем Совмина И. В. Сталиным.

10 ноября того же года приказом министра финансов СССР А. Н. Косыгиным В. С. Геращенко был утвержден первым заместителем председателя.

Следует заметить, что до этого при Якове Ильиче Голеве первым замом был Александр Константинович Коровушкин, ставший в 1953 году заместителем министра финансов СССР. В 1958 году он вернулся в Госбанк председателем. С ним был связан курьезный случай: в 1963 году он якобы подшофе позвонил Хрущеву, чтобы согласовать оперативное изменение кассового плана и выдать кому-то зарплату (как, помните, с трагическим результатом делал Соколов). Пожаловавшись, что нет Косыгина и он не может собрать необходимую комиссию, во время разговора Александр Константинович перепутал имя и отчество генсека, назвав его Сергеем Никитичем. Хрущев позвонил Брежневу, отвечавшему в ЦК за кадры, тот прислал к Коровушкину двух людей из соответствующего отдела ЦК КПСС, тело председателя было освидетельствовано, оно оказалось в дребедень. Вспомнили, что к тому же «виновный» во время визита во Францию без согласования с верхами заезжал с женой в Монако. В общем, глупостей накручено было предостаточно! Так по совокупности вины Коровушкин был уволен с занимаемой должности. Было ему 54 года, его карьера скатилась под откос.

Несколько раньше произошла история, непосредственно связанная с Александром Константиновичем и моим отцом. И в какой-то степени со мной. В 50-е каждые два года выходили постановления о сокращении штатов Госбанка на 5 %, В 1957 году, когда в Госбанке шли очередные сокращения, там работали 13 зампредов! Число их тогда уменьшили — кого-то сделали просто членом правления, а вот К. И. Назаркина отправили возглавлять Московскую городскую контору. Коровушкин его в 1961 году начал прессовать, не удовлетворенный уровнем проведения в Москве деноминации и обмена денег. Поэтому председатель Внешторгбанка и одновременно заместитель председателя правления Госбанка СССР Мефодий Наумович Свешников взял Назаркина по его просьбе к себе в банк первым замом. Здесь он и работал до решения о создании Международного банка экономического развития в 1963 году. Так вот, первое предложение возглавить МВЭС Мефодий Наумович сделал моему отцу, но тот, почитав бумаги, посвященные новому банку и идее создания коллективной валюты стран СЭВ — переводного рубля, идти туда отказался, заявив, что ничего путного из этого дела все равно не получится. И тогда председателем банка стал Назаркин.

Вернемся к послевоенному периоду работы отца в Госбанке. Там тогда внедрялись новые технологии кредитования, расширялись кредитные вложения, рос платежный оборот и укреплялось денежное обращение. В стране ежегодно возрастал товарооборот, и на этой основе успешно выполнялись кассовые планы Госбанка. По указанию Сталина отцу был установлен персональный оклад — 18 тысяч рублей, что приравнивалось к заработной плате министра союзного значения.

Как-то, рассказывал он, у Булганина в 1939 году возникла идея выпустить деньги с подписями членов правления Госбанка. Отец, имевший очень приличный почерк, начал оттачивать свой автограф. Но оказалось, что старался зря, мудрый Сталин зарубил идею на корню: «Сегодня вы на деньгах распишетесь, а завтра в тюрьму сядете! Что с деньгами делать?» Первым потешил свое самолюбие в 1992 году Г. Г. Матюхин. Зачем? С точки зрения дополнительной защиты от подделки это бессмысленно… Я, во всяком случае, этим не занимался, мне такая «слава» не нужна была никогда. И без этого всяких хлопот хватает.

В 1954 году отец вместе с министром финансов СССР Арсением Григорьевичем Зверевым и будущим директором Института экономики АН СССР Кириллом Никаноровичем Плотниковым (1959–1965 годы) подготовили постановление Совмина СССР и ЦК КПСС «О роли и задачах Государственного банка СССР». Оно вышло 21 августа. С него началось усиление роли Госбанка, который был наконец выведен из подчинения Минфина. Было также провозглашено укрепление хозрасчета в народном хозяйстве, усиление контроля рублем за действиями предприятий страны.

Тогда Георгий Максимилианович Маленков и предложил отцу возглавить Госбанк. Тот в первую очередь пошел консультироваться с женой. И мама сказала ему: «Володь, ты, конечно, большой ученый, знающий человек, все к тебе ходят, ждут, когда ты их примешь, посоветуешь чего-нибудь. Но ты ведь плохой администратор — дома я все решаю! Да и зачем тебе все это надо? Попов тебя уважает, посылает на все совещания. Что тебе еще надо?!» Отец послушался главного своего авторитета и не принял предложение.

Отец вспоминал интересный случай, связанный со Зверевым. Идут они однажды из Кремля в Минфин (на улице Куйбышева) поправить какие-то бумаги. Арсений Григорьевич ему и говорит: «Володя, что ты все время выступаешь? Выгонят же!» «Ну, выгонят, — отвечает отец, — пойду читать лекции!» «Нет, — продолжает более опытный министр, — если тебя сейчас выгонят, ты, кроме «Вечерней Москвы», ничего читать не будешь!»

В 1950 году был установлен новый курс рубля при курьезных обстоятельствах. Ученые после сложных расчетов определили курс в размере 5,12-5,15, на что Иосиф Виссарионович, задумавшись, сказал: «Мне кажется, наши ученые ошиблись! У нас цены снижаются, благосостояние растет и, в отличие от США, нет инфляции. По-моему, курс должен быть около 4 рублей за доллар!» Ученые посчитали еще раз и удивились, насколько Сталин был прав! При новых скрупулезных расчетах получилось действительно ровно 4! После изменения масштаба цен в 1961 году курс стал 90 копеек за доллар, или, по-старому, 9 рублей.

В конце 1957 — начале 1958 года у рубля стало два обменных курса: 4 рубля — обычный и 10 рублей за доллар — туристический. И вот Микоян решил этот дуализм ликвидировать. Он обратился к отцу, и тот, подумав, предложил провести деноминацию рубля в десять раз. А заодно изменить его золотое содержание. Причем главной целью была все-таки девальвация. Официальный курс рубля не соответствовал его реальной стоимости.

Отец подготовил соответствующую записку по заданию первого заместителя председателя Совета министров СССР. Соблюдая субординацию, он принес ее на подпись председателю Госбанка Попову. Тот отказался брать на себя ответственность и посоветовал: «Я через четыре дня ложусь на диспансеризацию, вот ты сам и подпишешь бумагу».

Когда в 1958 году освободилось место председателя Госбанка после ухода Булганина, отец, естественно, категорически выступил против кандидатуры Попова, объяснив это тем, что Василий Федорович ничего не хочет решать сам. Микоян поинтересовался, не хочет ли стать председателем отец. Но тот однажды уже отказался от этого поста, не собирался менять свое решение и сейчас. В результате банк возглавил замминистра финансов СССР А. К. Коровушкин, когда-то в институте учившийся у отца.

Отцу тогда же его приятели, академики К. В. Островитянинов и В. П. Дьяченко, предложили возглавить Институт экономики АН СССР. Однако Александр Константинович попросил его не уходить из банка, пообещав поддержку. Тем не менее, когда у отца начались сложности по партийной линии, председатель промолчал…

21 октября 1958 года Владимир Сергеевич ушел в отставку. Предшествовал этому неприятный инцидент. Ему вынесли строгий партийный выговор за якобы использование служебного положения при строительстве своей дачи, а райком партии даже усилил наказание. Отец, конечно, сильно переживал эту несправедливость, особенно реакцию ряда сотрудников, посчитавших целесообразным сразу же изменить к нему отношение. Кстати, Комитет партийного контроля, куда обратился отец, снял с него все обвинения и восстановил в партии без разрыва партийного стажа.

Потом он с 1958 по 1995 год преподавал в Московском финансовом институте, затем в Финансовой академии, возглавлял кафедру «Денежное обращение и кредит» (с 1962 по 1975 год). В 1965 году защитил докторскую диссертацию по теме «Вопросы хозяйственного расчета и кредита в промышленности и строительстве», где обосновал необходимость внедрения полного хозяйственного расчета и самофинансирования во всех хозяйственных структурах СССР. После этого получил звание профессора, написал 63 научных труда по проблемам развития экономики и банковской системы нашей страны. Был руководителем авторских коллективов базовых учебников «Денежное обращение и кредит СССР», «Организация и планирование кредита», «Организация и планирование денежного обращения», «Учет и операционная техника в банке». Они неоднократно переиздавались, на них воспитано не одно поколение специалистов в области финансов и банковского дела.

Когда в октябре 1964 года снимали Хрущева, я был в отпуске и заехал к родителям в гости. Мы сидели за столом, и по радио прозвучало официальное сообщение — «сняли по болезни». Я в политику тогда не лез, поэтому всему верил. А отец, помню, сказал: «Витенька, да его просто сняли. Надоел он всем!»

И действительно, на мой взгляд, Хрущев был большим блефуном. На весь мир заявлял: «У нас то будет и это!» Устроил с Кубой блеф — чуть мировая война не началась! За счет сверхсекретности сумели мы тогда создать миф, на Западе думали, что мы всех сильнее, и нас боялись. Как-то я смотрел передачу про Пауэрса и Абеля. Так оказалось, что этот самолет У-2 стал летать над нами еще с 1957 года, а сбили его только в 1960 году. В то же время, пардон, «похерили» очень многие социальные программы, не развивали жилищное строительство, все средства бросали на оборону.

Помню еще одну историю из этого времени — об Алексее Николаевиче Косыгине. Он увлекался плаванием на байдарке и каждое лето обязательно выезжал на две недели в Литву на озера. Занимая столь высокий пост, он спал в палатке и любил именно такой отдых. Не упускал случая прокатиться на байдарке и когда жил на даче в Архангельском. И однажды перевернулся. Дело было в сентябре, вода холодная. Охрана, сидючи на берегу, прозевала. Спас тонущего предсовмина какой-то отдыхающий или работник находящегося рядом санатория Министерства обороны.

И я помню, как моя мама, родившаяся в Ленинграде, но с еще сохранившейся на генетическом уровне деревенской психологией, сказала: «У нас в деревне говорили: кто тонул — тот скоро умрет!» 21 октября 1980 года Алексей Николаевич был освобожден от работы на основании поданного заявления в связи с ухудшением состояния здоровья, 18 декабря того же года он умер. Его действительно жалко. Он стремился ввести прогрессивные элементы рыночных отношений (хозрасчет) в плановую экономику СССР. Восьмая пятилетка (1966–1969), которая прошла под знаком экономических реформ Косыгина, стала самой успешной в советской истории и получила название «золотой».

По прогнозам экономистов, дальнейшее внедрение инициатив премьер-министра в промышленности и сельском хозяйстве могло бы иметь эффект, равный «четырем модернизациям» Дэн Сяопина в Китае. Тогда повысилась производительность труда, за счет этого повышения у директоров предприятий появилось право создавать свой премиальный фонд. Именно в то время директора крупных предприятий стали занимать более значимое положение в обществе, чем партийная верхушка. И поэтому М. Суслов и другие консервативные члены Политбюро заявили: «Не той дорогой идем!» В результате самостоятельность предприятий прижали, а тут еще в Западной Сибири открыли огромные месторождения нефти и газа, вообще о повышении производительности труда думать стало не нужно! Все это и привело к сворачиванию косыгинских реформ.

Скончался отец 1 мая 1995 года. Его многолетняя деятельность отмечена правительственными наградами орденом Ленина, двумя орденами Отечественной войны I степени, югославским орденом «Партизанская звезда» I степени и многими медалями. А вот огромный вклад в развитие банковского дела и подготовку специалистов практически не был отмечен. К 50-летию (в 1955 году) его представляли к награждению орденом Трудового Красного Знамени, но предложение наверху не утвердили. По существу? за долгие годы работы в Госбанке СССР отец получил только медаль «За доблестный труд». Орден Ленина он получил за поездку в Югославию (ему предложили даже писать представление на Героя Советского Союза, но отец не стал этого делать).

Отец обладал незаурядным трудолюбием, работоспособностью и высоким чувством гражданского долга.

Часть 2 Детство, отрочество, юность

Детство

С того разу я и начал грешить, стегать меня враз перестали… Мне хоть после этого и легче стало жить, а только с этого места и пошла в моей жизни всякая путанка.

В. И. Белое «Плотницкие рассказы»

Философ, пошаривши ногами во все стороны, сказал наконец отрывисто: «А где же дорога?»

Н. В. Гоголь «Вий»

Родился я 21 декабря 1937 года в Ленинграде. Вернее, родились, продолжая семейную традицию, мы вдвоем — брат-двойняшка Анатолий старше меня на полчаса. Забирать нас в роддом пришли отец и его младший брат Борис — комсомольский активист. Они высказали свое решение моей маме: «Настя, поскольку ребята родились 21 декабря, старший должен стать Осипом, а второй — Феликсом». Дело в том, что 20 декабря 1917 года постановлением Совета народных комиссаров для борьбы с контрреволюцией и саботажем в Советской России была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК). Ее первым председателем был назначен Феликс Дзержинский. Этот день стал Днем чекиста.

Мама оказалась не столь политически убежденной, не согласилась с предложениями и назвала одного сына Толей, другого Витей.

До нас в 1932 году родились сестры-двойняшки — Валя и Галя. Когда мама родила в третий раз, уже в Москве, то отец пришел в родильный дом им. Н. К. Крупской, что рядом с Лесной улицей, и на поздравление с рождением дочки Ирины удивленно спросил: «А где вторая?»

В мае 1941 года произошло историческое для меня событие. Мне было три с половиной года, у отца, тогда зампреда Госбанка, была какая-то необходимость съездить в воскресенье в Госбанк, я напросился, и он взял меня с собой. Вот так впервые я попал в здание на Неглинной, корпус «Г», где тогда находился Планово-экономический отдел (ПЭО) Госбанка — для всех зампредов мест в основном здании не хватало. Помню, как я выглянул с балкона — внизу во дворе на посту стоял красноармеец. Мое детское воспоминание говорит, что он был в буденовке, хотя их уже тогда не носили. Мне показалось, что было очень высоко, и я всем говорил, что это был четвертый этаж. Однако старожилы однажды меня поправили: «Не ври! До войны в корпусе было только три этажа, надстроили четвертый только после войны».

Семьи сотрудников были отправлены в августе 1941 года в эвакуацию. Мы в конце августа уплыли на пароходе в Казань, помню, было тепло и, не понимая трагичности ситуации, мы с Толькой носились в панамках по палубе. Одно из первых моих воспоминаний: в Казани выучил первые слова на татарском языке — это был русский мат… Прожили мы там до весны, после чего перебрались в Куйбышев. Вначале жили в маленьком домике при областной конторе, потом начальник конторы В. Е. Колосов взял нас к себе домой и выделил две комнаты в своей трехкомнатной квартире. Мы ему безмерно благодарны. После войны до образования ГДР он работал в нашем банке в Германии.

Отец приезжал иногда к нам из Москвы. Жили, как все, достаточно скромно, без каких-либо излишеств. Мы тогда были настолько маленькими и худыми, что клопам было с нами неинтересно.

Кстати, как-то в документальном фильме про Ялтинскую встречу глав антигитлеровской коалиции рассказали, что дочка Рузвельта жаловалась: «Мы промучились всю ночь. Кто-то кусал!» Очевидец рассказывал, что ремонт в доме приема делали наспех, побелили-покрасили, дезинфекцию провели, но клопов, видно, не всех переморили. Так что в то время у нас с Рузвельтом были общие проблемы.

В марте 1944 года нас вместе с семьей писателя Валентина Катаева посадили в инкассаторский вагон, который вез монеты в Москву. Помню, начальник вагона офицер НКВД спрашивает мою мать: «Анастасия Васильевна, а у вас горючие материалы есть?» Она твердо заявляет: «Нет!» А я громко шепчу Тольке: «Врет!» Конечно, мы, как все, везли керосинку с каким-то количеством керосина.

Днем мы втроем с младшей Ириной играли на мешках с деньгами в салочки. У нас под ногами тренькали деньги. И самое время сказать: «Вот тогда я решил стать банкиром!»

Когда отец работал в МИДе и бывал в командировках, мать три раза в неделю ездила с судками на улицу Серафимовича получать паек за отца: суп, второе и третье. Представление о величине пайка явно преувеличено. От некоторых разоблачителей я слышал, что с помощью такого пайка можно было три семьи кормить. Ничего подобного! Его хватало нам троим: мне с братом и младшей Ирине. А себе и старшим сестрам мама еду варила отдельно. Может быть, у министров паек был больше, я этого не знаю.

Помню, как в 1947 году, когда я учился в третьем классе, мне на хлебозаводе писали химическим карандашом на ладони номер очереди. Насколько я помню, тогда уже были не только карточки, но и какие-то деньги. Однако если в магазине я получал сдачу, то соблазнов потратить хотя бы копейку «налево» никогда не возникало. Домашние деньги — это было святое. Попросить на мороженое позволялось, но самому что-то забрать — и в мыслях такого не было. У моего родителя в МИДе был какой-то паек, к тому же у матери было все-таки пять детей, и нам давали достаточно много черного хлеба, который мама на Минаевском рынке меняла на молоко. Ее однажды даже забрали в милицию как спекулянтку. Но она им медаль матери-героини показала, и ее отпустили.

В детстве моем в семье был нормальный образ жизни, деньги направо-налево не разбрасывались, но каждое воскресенье у нас собирались гости: товарищи отца по работе, друзья, какие-то знакомые. Мать всегда пекла пирог с капустой, были винегрет, картошка, домашние котлеты, на стол ставили немножко водки или вина… Так что мы не голодали, хотя и не шиковали.

Из того времени мне запомнился случай. Когда мы вернулись в марте 1944 года из эвакуации в Москву, мне было почти семь лет. Помню, как осенью пришел водопроводчик проверять батареи перед отопительным сезоном. Мать чистила картошку. И водопроводчик, сделав свою работу, попросил у нее очистки. Наверное, именно тогда я осознал, что люди живут по-разному. У нас была картошка, а кто-то был рад и очисткам. Знаете, именно из таких мелких эпизодов вырабатывается определенное отношение к деньгам.

Учились мы в 203-й школе на Новослободской улице, недалеко от Савеловского вокзала, в ней преподавали английский язык. По складу характера я был гуманитарий — читать начал в пять лет и читал много. Правда, Ивана Тургенева и Льва Толстого я не любил — у них слишком много французского языка. Прекрасно давались мне и точные науки, особенно геометрия и тригонометрия. А вот алгебра как не пошла с самого начала, так я с ней до конца школы и мучился. Старая истеричная алгебраичка Ревекка Ноевна много крови мне попортила! «А в квадрате плюс В в квадрате. Кому это нужно?» — с раздражением думал я. Физику знал плохо, так как преподавательница была слабая, с химией проблем не было.

Брат мой был активнее меня. Но когда его дома наказывали, доставалось заодно и мне. Я орал: «Меня-то за что, я был в другом дворе!» Но мне отвечали: «А почему ты не был в том же дворе и не остановил его?!» Толя до 8-го класса висел на мне, я должен был его тянуть по многим предметам, рассказывать содержание книг, поскольку читать он не любил. Я его корил: «Вот ты вылез на полчаса раньше, поспешил, и все у тебя не так!» Однажды в 7-м классе он пришел из клуба завода «Станколит» и в возбуждении стал пересказывать только что просмотренный фильм: «Мужика-моряка ни за что посадили в тюрьму! Он оттуда бежал, нашел остров с сокровищами и туда-сюда!» Я ему говорю: «Толь, да вон у нас книжка толстая стоит, «Граф Монте-Кристо», читай!» В результате брат три вечера читал книгу, чем напугал родителей, никогда не видевших его вечером дома за таким занятием. Но в дальнейшем ныне покойный Анатолий к книгам не тяготел и всю жизнь после службы в армии работал шофером. В семье говорили: «Толя — это наша связь с пролетариатом».

В семье всегда культивировалась любовь к порядку и сохранению традиций. Мама прививала нам чувство ответственности за свое дело. Встал — убери постель, не можешь хорошо, пусть будет плохо, но сам старайся выполнить свои обязанности. Поел — положи посуду в мойку.

Когда я учился в 10-м классе, школьников из разделенных по половому признаку школ объединили в общие. Нам же решили не срывать выпускные экзамены, и я наблюдал, как новое поколение мальчишек гладит коленки соседок по парте. Хотя контакты с противоположным полом были и у нас: в 8-м классе нас учили бальным танцам, для практики приводили девочек из соседней женской школы.

В школе я увлекся баскетболом. За юношескую команду «Пищевик» на стадионе при фабрике «Свобода» я играл с 14 лет. Тренером у нас был бывший тренер сборной СССР Павел Миронович Цейтлин. Первой начала заниматься баскетболом моя младшая сестра Ирина. На даче мы вместе бросали мяч в корзину. Вместе с нами это делал мой ровесник, сосед Вячеслав Хрынин, сын начальника эмиссионного управления Госбанка, окончивший институт физкультуры, ставший членом сборной СССР. Они меня и привели в секцию. Недостаток роста во время игры я компенсировал быстрыми отрывами, у меня была хорошая начальная скорость.

Павел Миронович корил Иру: «Что ты брата так поздно привела?! Вот бы на два года раньше!» И, может быть, стал бы я спортсменом. Хотя вряд ли — у меня уже тогда начались проблемы со зрением.

Еще в школе я решил, что буду поступать в юридический институт, — мне всегда хотелось, чтобы в обществе были справедливость и порядок. К тому же меня с детства раздражало, что на вопросы во дворе, где работает отец, мне приходилось отвечать: «В банке». Тогда большинство людей полагало, что банк — это место, где только считают и выдают наличные, некая большая касса.

Но Юридический институт на улице Герцена, в который я собирался поступать, как раз в 1956 году закрыли. И тогда младший брат моего отца Борис, отслуживший во время войны политработником в военно-воздушных войсках, тот самый, который предлагал меня Феликсом назвать (после войны он окончил ВПШ, работал инструктором ЦК КПСС, наконец стал заместителем министра высшего образования по кадрам), сказал: «Витя, зачем тебе идти в юридический институт? У нас общество и так справедливое. Нам юристов девать некуда. Учись на экономиста!» Отец его поддержал: «Мне не веришь — послушай опытного человека!»

И этот совет, считаю, был правильный. У меня во Внешторгбанке был товарищ — Эдуард Павлович Гостев, работавший потом во многих наших загранбанках: в Лондоне, Цюрихе, Вене. Он учился на юрфаке МГУ, на одном курсе с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, так вот его распределили работать юристом на почту. Только после обязательных трех лет отработки он пошел работать в банк в управление иностранных операций.

Студенческие годы

Можно убедиться, что земля поката, — сядь на собственные ягодицы и катись!

В. В. Маяковский «Юбилейное»

Подал я заявление в Государственный экономический институт на Зацепе (потом его объединили с Плехановским институтом). В Финансовый институт не пошел по принципиальным соображениям — на него был плотно завязан отец, а мне хотелось независимости. Но пришел отец и посоветовал забрать заявление — в Госэкономинституте в тот момент среди преподавателей разразилась большая склока, и за какие-то провинности должны были вот-вот освободить ректора: «Дядя Боря председатель комиссии, и тебя на вступительных экзаменах могут завалить. Поступай в Финансовый, через полгода переведешься куда тебе захочется!» Я так и сделал и в 1956 году поступил на кредитно-экономический факультет Московского финансового института. Через полгода дергаться уже было не принципиально.

Став студентом, я сразу стал играть за сборную института по баскетболу. Следует сказать, что она была в то время достаточно сильной командой среди московских вузов. В то же время из-за периодически повышающегося давления меня записали в гипертоники. Мне это давало возможность «косить» от поездок на целину, но не мешало заниматься спортом. Не передать, с каким удовольствием мы ходили на тренировки, проводимые нашим любимым тренером Юрием Петровичем Герасимовым.

А после тренировок с неменьшим удовольствием шли в так называемые «Паруса» попить пива. Эх, молодость, молодость!

Институт мне много дал, ну а главное — научил аналитически мыслить, уметь за внешней оболочкой явления видеть суть. Эта отличная школа весьма пригодилась в дальнейшем.

После поступления в институт я ежедневно, кроме воскресенья, добирался на трамвае № 5 от остановки «Палиха», что рядом с Бутырской тюрьмой, до остановки «Дом обуви», где неподалеку находился институт. С интересом посещал лекции и семинарские занятия. Но однажды, в начале октября, по причине столкновения трамвая с легковой машиной на улице Образцова в районе МИИТа минут на двадцать опоздал на лекцию по политэкономии капитализма профессора А. Я. Лифшица. Не желая прерывать рассказ лектора о разоблачениях К. Марксом язв капитализма, решил скоротать первую половину лекции чтением «Комсомолки» на втором этаже, не имея понятия, что там же расположен кабинет всеми уважаемого ректора В. В. Щербакова. И вот, заканчивая чтение спортивной полосы, услышал вопрос: «Почему не на лекции? Где ваш студенческий билет?» Передо мной стоял Владимир Васильевич. На мое лепетание о трамвае он провозгласил: «Вы позорите факультет и отца тоже!»

Вот тогда старшие товарищи по баскетболу объяснили: «Если опоздал, то приходи к началу следующей пары и никогда не болтайся в институте, а особенно на втором этаже!» Так я иногда и делал в последующие три года.

Многие думают, что у меня карьера прямая и безоблачная. В целом я согласен с тем, что судьба у меня сложилась неплохо. Но так, чтобы все протекало совсем безоблачно, увы, не получалось. Очень многие вещи, особенно связанные с заграничной работой, меня закалили. А имя отца, широко известное в банковских кругах, карьере на начальном этапе не столько помогало, сколько мешало. Когда я стал студентом, то стипендию не получал, хотя и учился хорошо, объяснялось это тем, что я из обеспеченной семьи. «Стипендию» мне давал отец в том же размере — 22 рубля, и ни копейки больше. Если не хватало, добавки не получал. «Стрелял» до получки, потом возвращал долг, так и крутился. Первый костюм я купил, взяв деньги в кассе взаимопомощи.

Первая самостоятельно купленная крупная вещь — диван-кровать. На нее копили вместе с женой, когда стали жить отдельно от родителей.

Свою жену я приглядел в институте — ею стала однокурсница Нина Дроздкова. Она круглая отличница, была старостой группы, увлекалась комсомольской работой, я — баскетболом. Обоих освобождали от субботников: у нее была большая общественная загрузка, а у меня по субботам — игры.

В институте работал сильный завкафедрой физкультуры бывший лыжник Бычков, он следил, чтобы нас не отвлекали на посторонние дела. Кстати, моя жена — лидер по характеру — до сих пор пытается мною командовать, но я неподдающийся.

Во Внешторгбанке

Окончив Московский финансовый институт, я 17 августа I960 года согласно распределению вышел на работу в управление иностранных операций (УИНО) Госбанка СССР. Дату я запомнил хорошо, так как это произошло на следующий день после зарплаты в банке — ее всегда платили 1-го и 16-го числа. Из нашей студенческой группы в Госбанк пришли практически все москвичи, 15 человек (среди них 4 парня, включая меня).

Все выпускники пришли в операционные отделы простыми бухгалтерами — выбора у нас не было. Прекрасно помню место, где стоял мой первый бухгалтерский стул, — на втором этаже дома на Неглинной, позже здесь был кабинет моего начальника секретариата.

Начальником управления иностранных операций был прекрасный человек и специалист Мефодий Наумович Свешников, на него позже лег основной груз создания Внешторгбанка из нашего УИНО Госбанка.

В Госбанке я проработал недолго — когда произошла реорганизация УИНО Госбанка, я был переведен во Внешторгбанк в тот же отдел на скромную должность инспектора отдела. Устав Внешторгбанка (август 1962 года) устанавливал необычную для Советского Союза форму учреждения — акционерное общество. Акционерами Внешторгбанка были 15 советских организаций: Госбанк СССР, Министерство финансов СССР, Министерство внешней торговли, Государственный комитет по внешним экономическим связям, Ингосстрах СССР, Министерство морского флота СССР, Стройбанк СССР, Центральный союз потребительных обществ СССР и несколько советских внешнеторговых организаций. Клиентами же в начале 1961 года стали 32 внешнеторговых объединения (в середине 70-х годов их станет уже 136). Кстати, переезжать нам никуда не пришлось — Внешторгбанк СССР располагался в одном здании с правлением Госбанка на Неглинке.

Стал я бухгалтером (потом инспектором) в отделе корреспондентских отношений со странами Европы, США и Океании управления валютно-кассовых операций, одного из ведущих в банке, определяющем его политику, сеть корреспондентов за границей, методы расчетов и, наконец, проводящем операции с валютой (дилинг и депозиты). Зарплата у нас была невысокая — от 80 до 100 рублей. Мы много читали — любую попадавшуюся специальную литературу. Все интенсивно учили языки. Через год мы стали получать по 10 % надбавки за знание языка, как и все сотрудники, сдавшие соответствующие экзамены.

Расчеты с капиталистическими странами в условиях холодной войны шли сплошь через аккредитивы. Причем подтвержденные за границей, то есть наш платеж должен был быть гарантирован иностранным банком. Тогда же Внешторгбанк начал не только предоставлять, но и получать депозиты в валюте, покупать и продавать валюту для обеспечения расчетов. Все это было еще примитивно. По каждой валютной операции писалась служебная записка и получалось разрешение у руководства.

Время шло, те, с кем я вместе пришел в банк, как-то двигались по служебной лестнице, переводились в более интересные отделы, а я как сидел, проверяя свои рамбурсы, так ничем новым и не занимался. Хотя со временем и стал получать третий по размеру оклад в отделе после начальника и его зама — 125 рублей плюс 10 % за язык. Но это больше из-за того, что народ расходился: все двигались по пресловутой карьерной лестнице, а я — нет! Причем с делом справлялся! Однажды я даже предложил взять на себя два участка и тянуть их, но чтобы мне платили полтора оклада. «Нет, — говорят, — не положено!»

Как-то подходит ко мне Борис Михайлович Лукашков и говорит: «Виктор, хочешь пойти к нам в отдел загранучреждений валютно-экономического управления?» А он у нас вел политзанятия, и французский мы с ним вместе изучали. Я говорю: «Интересно», — хотя и понимаю, что это не самая увлекательная работа. Но все-таки какая-то экономическая работа, анализ деятельности наших зарубежных банков и т. д. Но не тут-то было! Фамилия оказалась не та! Член правления банка Петр Терентьевич Носко, отвечающий с 1961 года за валютно-экономическое направление, услышав фамилию Геращенко, сказал, что с ней к председателю правления Госбанка А. К. Коровушкину ходатайствовать не пойдет. Правда, тот же товарищ Лукашков, уезжая в ноябре 1962 года на практику в Лондон, все-таки пролоббировал и мою поездку в Моснарбанк, поговорив обо мне с председателем лондонского банка А. И. Дубоносовым.

В декабре 1962 года мне неожиданно предложили поехать на стажировку в Англию. Собирались отправить трех человек, среди которых должен был быть, в частности, и управляющий Ялтинским районным отделением Госбанка. Жена у него была начальником управления продовольственных товаров города. В советское время должность покруче мужниной! Для поездки в то время необходимо было кандидата утверждать на выездной комиссии в райкоме партии, давать ему характеристику. И вот вызвал секретарь РК нашего коллегу и предупредил: «Знаешь, я не советую тебе ехать. Сейчас, если вынести твою кандидатуру на загранкомандировку, столько анонимок на жену придет, не отмоешься!» Он послушался совета и отказался от поездки. В общем, появилась нежданная вакансия.

Председатель Moscow Narodny Bank (Московского народного банка) в Лондоне А. И. Дубоносов был одним из лучших и опытнейших наших банкиров. Возглавил банк он в мае 1959 года.

Узнал я о поездке так. Однажды прибегает ко мне в отдел Инесса Квиткина и говорит: «Тебя Дубоносов ищет!» Встретились с Андреем Ильичом в коридоре, и он мне предложил: «Я народ подбираю на перспективу и хочу, чтобы у них была возможность практику пройти за рубежом. Как вы относитесь к поездке в Лондон?» Я отвечаю: «К поездке отношусь положительно, только у меня с английским языком слабовато — все-таки кредитный факультет заканчивал, а не международный». На этом и разошлись. После этого обо мне не забыли, выделили учительницу, начал я учить разговорный английский язык.

Так я и попал на стажировку в Лондон. В это время (в марте 1963 года), кстати, произошел, вероятно, самый крупный в прошлом веке в Британии скандал с министром обороны Джоном Профьюмо, стоивший консерваторам власти. Этот министр, как говорят, под напором неопровержимых доказательств признался в том, что поддерживал любовную связь с callgirl Кристин Килер, которая, в свою очередь, была в близких отношениях с помощником нашего военного атташе в Лондоне Евгением Ивановым. Я с интересом следил за развитием событий по английским газетам.

Пробыл я в Лондоне недолго. Первая загранкомандировка, а особенно в такую страну, — как первая любовь. После возвращения — что бы вы думали? Я так и продолжал сидеть на своих рамбурсах. Подумалось тогда: «Ну зачем нужно было тогда меня посылать стажироваться? Я ведь за шесть месяцев, как-никак, чему-то научился».

После прохождения практики в Лондоне (март — сентябрь 1963 года) меня вызвали в кадры Госбанка и предложили: есть место в только что открытом Международном банке экономического сотрудничества (МВЭС). В экономический отдел — соответственно, экономистом. Оклад 300–350 рублей! Во Внешторгбанке такие деньги получал член правления! А расти мне до него…

Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: «Что делать?» На этот сокровенный вопрос, занимавший российскую интеллигенцию не один век, мудрый отец дал простой ответ: «Решай сам! Деньги — конечно, это важно, но этот банк будущего не имеет — из переводного рубля ничего не получится! Ну, будешь ты сидеть, изучать конъюнктуру разных стран, составлять по ним справки. Что дальше? Сейчас ты на живом деле. Не движешься, возможно, из-за меня, но это временная проблема. Если хочешь научиться делу, продолжай работать во Внешторгбанке». Я послушал отца и опять не ошибся.

В то же время я сделал, как мне казалось, хитрый ход, пошел к своему бывшему начальнику отдела экспортных операций Юрию Александровичу Иванову. Он к тому времени был членом правления и начальником валютного управления. Пришел и спрашиваю: «Посоветуйте, что мне делать — сижу давно в отделе, выполняю механическую работу, хотя на практику съездил. Для меня что, другой работы нет?!»

А я не просто так пришел, знал, что только что освободилось место начальника отдела корреспондентских отношений со странами Европы и США управления валютно-кассовых операций — уехал на работу за границу Дровосеков, с которым мы были вместе на практике в Лондоне. Кандидаты на должность в отделе, конечно, есть, но, должно быть, в связи с уходом начальника отдела может произойти какое-то кадровое движение с появлением вакансий.

Я, кстати, был к тому времени уже членом партии.

И тут вдруг Юрий Александрович предложил мне вакантное место начальника отдела. Я, правда, помялся: «Не по Сеньке шапка! Есть более опытные…» Но заставлять себя долго уговаривать не стал. Так у меня повысилась зарплата аж на 15 рублей — до 140! Зато и работа была чрезвычайно интересной!

Часть 3 За рубежом

Московский народный банк, Лондон

А где гарантия, что американские эскимосы примут его, бедного чукчу, к себе и поделятся Spearmint?..

Д. М. Липскеров. «Родичи»

Огромную роль в развитии Моснарбанка, да и в моей судьбе тоже, сыграл Андрей Ильич Дубоносов. Это была весьма значимая фигура. Ученик кровельщика, он в 1918 году вступил добровольцем в Красную армию. В 1921-м его направили в Москву на курсы ВЧК, а по окончании — на работу в Особый отдел Московской области. Работая там, он поступил на заочное отделение рабфака, окончив которое, смог перевестись на работу в Госбанк и поступить на вечернее отделение Промышленно-экономического института. После его окончания Андрей Ильич был командирован в 1930 году Госбанком в Харбин на пост директора Дальбанка. Так, оставив работу в «силовых» органах, он начал совсем иную жизнь.

В Китае А. И. Дубоносов проработал два года и вернулся на работу в Госбанк. А летом 1939 года Андрея Ильича командируют в Лондон с проверкой деятельности советской по капиталу, но английской по регистрации Черноморско-Балтийской страховой компании — Black sea and Baltic Insurance company, часто именуемой в России «Блэкбалтси». Но вернулся в Москву он лишь через шесть лет, после окончания войны, став в Лондоне управляющим проверяемой компании. А. И. Дубоносов, в частности, страховал английские суда, возившие в Россию грузы по ленд-лизу (неплохо заработал на этом для страны и вдобавок получил орден Трудового Красного Знамени), потом работал в Главном управлении советского имущества за границей (ГУСИМЗ).

И вот после поездки в Лондон на летнюю банковскую школу Дубоносову предложили возглавить Моснарбанк в Лондоне. В результате Андрей Ильич для Моснарбанка сделал очень много, значительно повысил его рейтинг и как банкир был признан деловыми кругами далеко за пределами лондонского Сити. Уже в первый год на посту «чермэна» (председателя правления) в 1959 году он оставил старое, плохонькое помещение банка, арендовав у английского частного банка «Браун Шипли» большую часть респектабельного пятиэтажного здания на Моргейт-стрит в центре лондонского Сити. Но и этого помещения для банка вскоре стало мало, и он организовал новый переезд — в новое восьмиэтажное здание в двух шагах от Банка Англии.

За девять лет, пока А. И. Дубоносов был на посту председателя правления, банк увеличил свои активы почти в 30 раз — с 8,6 до 250 млн фунтов стерлингов. Естественно, этому способствовал и рост товарооборота Англии с СССР, но, безусловно, и личный вклад Андрея Ильича в эти достижения огромен. Моснарбанк при нем стал активно работать с английскими государственными ценными бумагами, расширил кредитование местных городских проектов и участвовал в деятельности на валютном рынке.

Мое возвращение в Лондон произошло в декабре 1965 года (думаю, что не без участия Бориса Михайловича Лукашкова). Дубоносов продолжал руководить банком, и я по его запросу приехал в ставшее крупнейшим советское кредитное учреждение за рубежом. Было мне 28 лет. Надо отметить, что в 1965 году фактически началась эпоха Леонида Брежнева. На октябрьском пленуме ЦК КПСС в 1964 году за волюнтаризм был смещен Никита Хрущев, и шла активная перестановка кадров. На ответственные посты выдвигались новые люди, так что я в какой-то степени, возможно, попал под кампанию.

Теперь уже я пробыл в Лондоне почти два года. В штате было аж семь советских сотрудников при общей численности работающих в банке около 150 человек. Я вначале отвечал за определенные операции — аккредитивные, кассовые. Тогда банк активно обслуживал экспортные и импортные расчеты Советского Союза с Европой — это мне было хорошо знакомо по работе в Москве. В банке кредитовалось и много небольших компаний. Через некоторое время меня перевели на операции по переучету векселей — в Лондоне существовали дисконтные учетные дома. В 1966 году мы стали осторожно заниматься операциями на фондовом рынке — покупали муниципальные облигации, которые гарантировались Минфином страны. Мы были очень активными участниками рынка — средства нам позволяли это делать. Жесткий лимит нам устанавливался только для банков стран Восточной Европы, с которыми банк также очень активно работал.

Нас курировал не только Госбанк, но и отдел плановых и финансовых органов ЦК КПСС. Часто это помогало. Так, однажды они предупредили о том, что в Болгарии появились внутренние экономические трудности, и мы вовремя приостановили выдачу кредитов болгарскому Внешторгбанку.

Уикэнды мы использовали, чтобы посмотреть Англию, съездить в Оксфорд, Кембридж, Виндзор. Ездили на 2–3 машинах по 5–6 семей. Ночевали, чтобы сэкономить деньги, в пригородных гостиницах. Наше любопытство пытались ограничить территорией в 35 миль от Лондона. Ввели эти меры англичане в ответ на наши ограничения на поездки в СССР, начавшие действовать еще до войны. Только за 48 часов до поездки подав соответствующее заявление в министерство внутренних дел и не получив на него отказа, можно было ехать на более длинные расстояния. Отказывали, впрочем, редко.

В конце 1966 года у Деда — так мы за глаза называли Дубоносова — случился инфаркт. Мы с Эдуардом Гостевым сидели на кухне, пили «чай», очевидно, отмечали праздник 7 ноября. Наши дамы ушли в торгпредство на концерт художественной самодеятельности, оставив мужей сидеть с детьми. Вдруг звонит Дубоносов и говорит, что ему плохо. Гостев побежал в торгпредство за врачом, я же — к Андрею Ильичу. Успели мы вовремя, в больнице ему оказали необходимую помощь, и он стал готовиться к отъезду.

В апреле 1967 года председателем правления стал Николай Васильевич Никиткин. Он был спортсменом — яхтсменом и пловцом. А во время войны — механиком-водителем танка и даже получил ранение. По всем параметрам хороший мужик, но до приезда в Лондон занимался только внутренними банковскими операциями, то есть работал с советской клиентурой. Человек он был энергичный, поэтому сразу после прибытия в банк начал активно вникать в дела, учить английский язык.

В середине 70-х годов должность председателя совзагранбанка была номинальной, в основном определяющей только общую политику банка. Оперативным руководством занимался английский генеральный управляющий Дикс — сильный профессионал, правда, банкир старого плана. Пока все было спокойно, оба эти руководителя хорошо уживались, но при возникновении сложных ситуаций были коллизии. Английский штат был сильный и управляемый, если, конечно, чувствовал логику движения. Если же им пытались что-то навязать, наиболее ценные сотрудники просто увольнялись.

В Англии очень сильный Центральный банк. И поэтому нам из Москвы не предлагали давать кредиты компаниям, связанным с местной компартией и тем более с КГБ. Хотя попытки заставить нас прокредитовать правительство Никарагуа по закупкам сахара делались. Мы понимали, что кредит этот невозвратный, и отказали. Ведь потом пришлось бы эти средства списывать, и обвинили бы в потерях все равно нас. А никто письменных указаний не давал, все по телефону «просили»! Надо сказать, активно нам помогал отбиваться от подобных предложений председатель Госбанка Владимир Сергеевич Алхимов.

Работая с нашими союзниками по СЭВу, именно Моснарбанк и в меньшей степени парижский Евробанк пробили банкам соцлагеря выход на международный и европейский рынки. В частности, у них долго не получалось работать на западных рынках напрямую, и мы часто действовали таким образом: предоставляли союзникам кредиты, используя половину средств банков западных партнеров. В случае же затруднений с возвратом кредита мы выкупали их долю. Благодаря такому так называемому silent participation (молчаливому участию) наш собственный лимит был задействовав меньше. Это было пионерское решение. В результате наши восточноевропейские коллеги затем стали работать с Западом напрямую. И это они помнят до сих пор, по крайней мере должны помнить!

В конце моего срока нахождения в Англии я отвечал за работу на финансовых рынках. В банке этим занимались двое — моим партнером был англичанин. Дело это специфическое, для успешного занятия им необходимо было много общаться с коллегами из других банков, в том числе периодически выпивать с ними в пабах. И не смущаться от отсутствия котелка в ситуациях, когда этот головной убор был водружен на собеседнике. Работали мы и с американцами, хотя значительно меньше, чем с европейскими банками, в первую очередь при больших закупках зерна (в 1963 и 1972 годах). Особенно большая работа была проведена в 1972 году, за что ряд работников внешнеторговых организаций и валютного управления Госбанка вместе с транспортниками были отмечены орденами и медалями. Один мой коллега так называл причину своего награждения: «За неурожай!»

С этим, кстати, связана еще одна забавная и одновременно грустная история. Во время стажировки в Лондоне в 1963 году, проходя кандидатский стаж для вступления в партию, я получил задание подготовить политинформацию на профсоюзном (а фактически партийном) собрании совслужащих торгпредства. Я бодро по материалам наших газет рассказал, как проходит уборка урожая на родине и каких новых успехов достигло наше сельское хозяйство, а буквально через неделю прочитал в английских газетах о том, что зампред Внешторгбанка вылетел в Канаду договариваться о кредитовании закупок зерна. Вот и верь после этого советским газетам! Не случайно говорил профессор Преображенский: «И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет!»

А кандидатом в члены партии я стал так. Еще до выезда на практику летом 1962 года ко мне подсели уполномоченные парткомом люди и спросили, не думаю ли я о вступлении в КПСС. Я всего два года работал в банке, поэтому несколько стушевался. Но оказалось, что нахожусь на хорошем счету как производственник, да и общественной работой я тогда активно занимался — входил в комсомольское бюро УИНО. Хотя, сказать по правде, общественную работу не очень любил. Вступить в партию в то время было нелегко, а для продвижения по карьерной лестнице это было в общем-то необходимо. Сопротивляться я не стал и в 1963 году в Лондон поехал уже кандидатом в члены КПСС.

Возвращаться домой из Англии решил необычным путем. Из Лондона ходил наш пароход по маршруту Лондон — Стокгольм — Копенгаген — Хельсинки — Ленинград. Срок моей стажировки заканчивался в сентябре, пароход приплывал в Советский Союз числа 22-го. И вот вызывает меня в банке старший товарищ и говорит: «Ну что, Вить, билет мы тебе купили, какой ты просил. Он оказался даже дешевле, чем прямой авиационный. Но есть одна проблема — секретарь парткома ВТБ считает, что ты должен быть в банке до 20 сентября, так как у тебя заканчивается кандидатский стаж в партию». Вот тогда я первый и последний раз воспользовался родственными связями. Обратился к своему отцу, поплакался — когда еще будет возможность совершить такой круиз?! Отец меня понял, позвонил М. Н. Свешникову, бывшему у него когда-то членом правления, и мне дали разрешение посмотреть Европу, возвращаясь пароходом. Потом мне отец рассказал, как Мефодий Наумович позвонил секретарю Свердловского РК КПСС, рассказал о создавшемся положении и получил ответ: «Мефодий Наумович, а почему вас так волнуют формальности? Он вам как работник нужен? Если да, то пусть плывет! Если во время практики вас не подвел — вступит в партию после 22-го!»

А за прохождение кандидатского стажа я все-таки волновался. Дело в том, что во время практики меня более опытные товарищи повели на стриптиз. Отказаться было нельзя — отобьюсь от коллектива. Но не меньше боялся, что выйдем с мероприятия, а у дверей работники консульства стоят, нас встречают. И с практики «под жопу», и из партии «под жопу»! Но обошлось вроде, выпили по пиву, посмотрели на толстых голых теток, ничего особенного. Когда вышли, было поздно, около часа ночи, домой отправились на такси. Утром один из сообщников (который вел наш общак) потребовал с меня пять фунтов за сомнительное удовольствие. Вот тогда я по-настоящему расстроился — столько тогда стоили новые кожаные итальянские ботинки!

Получал я в Лондоне, будучи директором, 105 фунтов стерлингов в месяц (во время практики зарплата была 80). Конечно, немного. Кстати, председательская зарплата приравнивалась к зарплате торгпреда и была тоже небольшой. Следует при этом отметить, что наши ставки были несравнимо большими, как в серьезных английских банках, но всю разницу мы сдавали в кассу торгпредства на счет депо Госбанка СССР. Первым перестал сдавать разницу в зарплате во время перестройки один наш коллега — руководитель Донау-банка. Я его отговаривал тогда: «Ты что, с ума сошел? Подожди полгода!» «А почему сын Шеварднадзе, работая в ЮНЕСКО, деньги не сдает?» — веско отвечал он. Тоже мне, нашел с кем сравнивать! Вот тогда будущего руководителя одного из газпромовских банков и освободили от занимаемой должности.

Жили мы в Лондоне все вместе в коттеджном поселке из семи домов, приобретенных банком для своих сотрудников на Хайгейт Уэст Хилл, неподалеку от нашего торгпредства и кладбища, где похоронен К. Маркс. Когда-то это был пригород Лондона. Там очень аккуратные улочки и на них небольшие участки земли, соток 15, на каждом из которых стоит маленький коттеджик. Один англичанин мне как-то сказал, что чуть ли не пол-Лондона были зачаты на хайгейтских полях. Здесь действительно были рощицы, очень располагающие к уединенным прогулкам.

За квартиру мы платили немного, жили по две семьи, деля этажи в двухэтажных домах, предназначенных на одну семью, переделав одну из спален во вторую кухню, чтобы жены не ссорились. В результате у нас была общей лишь гостиная. Мне неоднократно предлагали переехать в главный дом на Makepeace Avenue, где жил Дед, но я по всяким причинам отказывался это делать — так лишний раз и в паб не сходишь. Я говорил жене Дубоносова: «Вера Афанасьевна, спасибо большое, у нас дочь Таня такая шумная, она не даст вам спокойно отдыхать!»

У банка были две машины. Одна у председателя и еще одна общая, разъездная. Когда кто-то ехал в посольство, мы дружно садились на муниципальный автобус и самостоятельно добирались до метро, на такси денег не было. Через два года, после того как я уехал из Лондона, банку разрешили завести еще две машины.

В Лондоне я полюбил порядок. Помню, как нас воспитывала жена управляющего, прекрасная женщина Вера Афанасьевна Дубоносова: «Для дела не важны ваши отношения в семье, но муж должен приходить на работу в свежей рубашке, наглаженных брюках и начищенных ботинках!»

Моснарбанк, зарегистрированный в Англии, был подотчетен Банку Англии, который неофициально называют еще «Старая Леди». Мы туда ежемесячно сдавали отчеты, они нас периодически проверяли. С ними мы согласовывали основополагающие вопросы, в частности выбор аудитора.

Работа в банковско-биржевой столице мира мне много дала. Здесь я получил отличную профессиональную школу — понял, как функционирует мировая банковская система. Конечно, на первом этапе мне помогла фамилия, отца хорошо знали в консервативных банковских кругах лондонского Сити. Мне легче было заводить личные знакомства с местными финансистами и банкирами других стран. А связи, безусловно, полезны. Ведь основа любой банковской сделки — доверие.

Англичане произвели на меня самое благоприятное впечатление — они не чопорны, как многие считают, всегда придут на помощь, если их попросишь, но специально приставать не будут. Правда, и англичане в нашем банке работали особые — левые по убеждениям, некоторые даже пробыли определенное время в местной компартии. Приставленная ко мне педагог английского языка Алмазова, чей муж работал в нашем посольстве, уверяла меня, что переспрашивать «what?» в Лондоне считается неприличным. Лучше говорить «I beg your рагdon», в крайнем случае просто «pardon». Но первый же лондонец, служащий в банке, во время беседы переспросил меня: «What?»

Шофером в банке работал очень славный и уже пожилой мистер Мэк, по кличке Анкл Джо, поскольку был похож на Сталина, всю жизнь проработавший на индивидуальном такси. Дубоносов, приехав в Лондон, попросил сотрудницу банка коммунистку г-жу Фейген, начальницу кассового отдела, найти ему надежного водителя. И она порекомендовала своего родственника. Мэк обучил водить не одно поколение советских работников Моснарбанка.

Была у него лишь одна необычная для нас привычка: в положенное для англичан время five o'clock, куда бы он ни ехал, останавливал машину и медленно и вдумчиво в течение получаса пил чай. А не дай бог спросить его: «How about а bееr?» Мэк всегда соглашался, тем более что в Англии это не возбранялось. До тех пор, пока министром транспорта не стала дама, у которой был муж — любитель выпить. Водители в пабах стали называть томатный сок Bloody Barbara (министра звали Барбара), по аналогии с популярным коктейлем «Кровавая Мэри». Полицейский в Англии в то время (до прихода нового министра) не мог тебя остановить на дороге, если ты не нарушил правила.

Однажды Мэк приехал в Москву, и на встречу с ним собрались все его ученики, растрогав старого водителя. Я как-то спросил, докучали ли ему специальные службы, и Мэк ответил: «Конечно, но я напраслины никогда не возводил, ребята вы хорошие, а когда выпьете, и английский язык у вас perfect, и вы не стесняетесь в использовании чисто английских выражений!» Рассказал он и забавный случай: один из наших начальников (не первое лицо), крепко выпив, стал требовать у него ключи от машины, чтобы отправиться за новыми приключениями. Мэк понимал, чем это может закончиться, и, чтобы не искушать загулявшего, на его глазах выбросил ключи подальше в заросли кустарника, сказав при этом: «Ищите!» Утром перед Мэком извинились.

Кстати, именно в Лондоне я приобрел любовь к хорошему виски, да и к пиву тоже. Особенность лондонских пабов того времени, кстати, была в том, что их барменов наказывали, если их клиенты выходили пьяными и они не могли доказать, что не наливали клиенту, пришедшему уже в этом состоянии в бар. Запрещено у них было и наливать после 23 часов. Без двух минут хоть три порции виски бери, но как часы показали указанное время — все! Как не вспомнить и наши 11 часов утра («час волка»), когда в советское время начинали продавать крепкие спиртные напитки.

В беспокойном Бейруте

Мы объехали весь свет;

За морем житье не худо.

А С. Пушкин «Сказка о царе Салтане»

Моя интересная и приятная жизнь на туманном Альбионе быстро прошла. Во Внешторгбанке шла постоянная ротация. Получив опыт, коллеги разъезжались по разным банкам.

В 1963 году Моснарбанк открыл отделение в Бейруте. Управляющим туда решили послать Георгия Леонидовича Трусевича. С ним был забавный эпизод в Лондоне. Он попал в небольшую автомобильную аварию. Инцидент был быстро разрешен, и вдруг ему приходит вызов в полицейский участок. Георгий Леонидович доложил своим кураторам в посольстве (Трусевич был майором) и получил соответствующее разрешение. Вопрос в полиции был простой формальностью, но, прощаясь, английские полицейские назвали его коллегой. После чего он получил указание: «Жора, сматывайся быстрее отсюда, тебя вычислили, и, если вышлют, скандал коснется и банка». Через пару недель его в Лондоне уже не было. Когда создавалось отделение в Бейруте, про него и вспомнили, А. И. Дубоносов попросил председателя КГБ В. Е. Семичастного через председателя Совета Министров А. Н. Косыгина вновь командировать Трусевича в распоряжение Госбанка для работы в Ливане.

Однажды летом 1966 года в Лондоне меня вызвал к себе Н. В. Никиткин и сообщил, что я должен ехать в Бейрут заместителем управляющего отделением. Я удивился: к тому времени, проработав всего полтора года, я только обосновался в Моснарбанке, освоил документарные операции и был переведен на работу в финансовый сектор (в частности, я занимался учетом векселей). Начальник тем не менее настаивал, аргументируя свое решение тем, что ему нужно, чтобы была связь Бейрута с головным банком, да тем, что на моем приезде настаивает управляющий в Бейруте А. И. Душатин. (Г. Л. Трусевич к тому времени вернулся в Москву, где его назначили зампредом Внешторгбанка. Его зам Алексей Иванович Душатин возглавлял отделение полтора года.)

Алексея я знал еще с тех времен, когда он был секретарем комитета комсомола УИНО, а я там же курировал производственный сектор. Вместе мы были и на практике в Лондоне. Однажды мне пришлось даже его покрывать. В Англии действовало интересное правило: с иностранными правами можно было ездить на машине целый год, пока не сдашь зачет на получение местных водительских прав. Однажды в 1963 году мы оказались в ситуации, когда все советские держатели прав разъехались, один из водителей ушел в отпуск, в результате на две машины оказался один английский шофер. А надо на работу ездить. Меня шофер подучил, посоветовал во время езды не спешить, особенно на поворотах, и я достаточно уверенно управлял машиной. А вот у Алексея проблем было больше, и однажды он, паркуясь, достаточно сильно помял крыло председательского Jaguar, дубоносов ко мне хорошо относился, поэтому я взял вину на себя. Тем более что через два месяца заканчивался срок моей практики.

Итак, меня вскоре выпихнули в Ливан. Уезжал без особой радости, правда, теперь-то благодарен судьбе, что дело сложилось таким образом.

Надо отдать должное Георгию Леонидовичу: он хорошо организовал дело, собрал хороший коллектив местных сотрудников. В результате, когда новый управляющий в свою очередь укатил в Москву членом правления ВТБЮ и мне предложили занять его место, сделал я это без особой робости.

На новом месте я первый раз столкнулся с ситуацией, когда твое слово — последнее. Это, следует сказать, создает совсем иные ощущения. У меня было два заместителя — ливанец турецкого разлива Эрнест Тамбе и советский Томас Иванович Алибегов (всего в банке было чуть больше ста сотрудников, из них четверо — советские служащие: управляющий, его заместитель, главный бухгалтер и экономист). Но в конце концов, конечно, за все отвечал я.

Когда Московский народный банк из Лондона открывал в 1963 году свое отделение в Ливане, думали, что нефть и газ Ближнего Востока, возрастающее влияние банков с иностранным капиталом в Ливане сделают из этой страны ближневосточную Швейцарию. Этого, к сожалению, не получилось. В 1970 году король Иордании Хусейн выгнал из страны палестинцев, и в Ливане возник так называемый конфликт с палестинскими беженцами, расколовший страну по существу пополам.

Время, когда я приехал в Бейрут, было необычайное — только что закончилась шестидневная арабо-израильская война. Арабские союзники СССР нуждались в срочной помощи, и Советский Союз резко активизировал свою экономическую политику в регионе, действуя, в частности, через ливанское отделение Московского народного банка.

Бейрут, конечно, не Лондон. Однако это был главный банковский центр Ближнего Востока. Там всегда было самое либеральное финансовое законодательство. Так что Моснарбанк наравне с другими иностранными банками мог совершенно свободно осуществлять в Бейруте самые разные операции по финансированию любого своего клиента. С самим Ливаном наша страна тогда торговала мало, но через него проходили большие поставки зерна и муки из Европы в Сирию и Египет.

Однажды за кредитом пришли ливанцы, занимавшиеся с нами понемногу пшеничным бизнесом. Основной бизнес у них был с французской фирмой «Континенталь» и швейцарской «Андре и Ко». Эти компании были нам знакомы, они поставляли зерно также в соцстраны. Западная Европа после шестидневной войны 1968 года отказала арабам в кредитах. Таким образом, в 1969 или 1970 году этот бизнес пришел к нам. И мы развернулись вовсю! Объем финансирования был около 3 млрд долларов, с маржой 2,5 %, запредельно высокой! В те времена сделка считалась удачной, если банку удавалось получить маржу на уровне 0,5 %. Нам досталась шестая часть от этого пирога, остальное — пяти иностранным банкам, в том числе Bank of America. Деньги нам вернули полностью и в срок, поскольку без муки и хлеба в этих странах был бы голодный бунт.

В другой раз нам представилась возможность приобрести два земельных участка в христианской части Бейрута. Принадлежали они одному из трех маронитских боссов. На одном стояла вилла, другой располагался на углу центральной улицы, рядом с банком «Саббах», и был свободным. Находились они рядом, цена на них была вполне приемлема. Запрашивать «большую землю» — Москву было некогда, это было сопряжено с множеством согласований, актуальность вопроса за это время наверняка бы прошла. Поэтому мы с Алибеговым решили действовать на свой страх и риск, если что, можно будет участки оперативно продать. Вилла оказалась неудобной — переделать ее для жилья двух семей было нельзя, а для одной она была слишком большой. В результате участок перепродали с выгодой, а на втором стали строить новое здание банка.

Отделение занималось в основном финансированием торговли. Мы не вкладывали средств в недвижимость, не работали на рынке ценных бумаг. Кредитовали на срок максимум 180 дней. Длинные риски в Ливане никто на себя не брал. Зарабатывали на этом очень неплохо.

Работали мы в Бейруте больше, чем в Лондоне, но делали это с 8 утра до 14 часов (включая субботу). После окончания работы, если у тебя нет делового ланча, можно было путешествовать. В Дамаск мы ездили без визы. Ливан — страна маленькая, живописная, хотя в то время стала практически голой — были вырублены почти все кедры. Погода там хороша только с ноября по май, в остальное время жарко, а летом влажно. В нашем банке работал мой однокурсник по институту Абик Хштоян, а его старший брат Вилли учился в Московском институте востоковедения с Е. М. Примаковым. В конце 60-х годов корреспондент газеты «Правда» Евгений Максимович, закончив работу в Египте, получил полугодовую командировку в Бейрут, Абик нас и познакомил. Вилли, кстати, одно время был заместителем торгпреда в Египте. Человеком Примаков оказался интересным, много знал. У меня свободный график работы располагал к полезному досугу, всегда было время попить пивка, так мы и сдружились. Тем более что тогда будущий премьер и его коллега Игорь Беляев писали диссертации о строительстве социализма в Египте. Тема оказалась настолько интересной, что им сразу присвоили докторские звания! Это я серьезно говорю, без ехидства.

Я был очень доволен работой в Ливане. В своей карьере большего опыта, такого нужного, необходимого для банковской карьеры, чем в Ливане и в Сингапуре, я не получал нигде!

Отработав в Ливане четыре года (слава богу, бизнес развивался неплохо!), я в ноябре 1971 года вернулся в Москву. Отгуляв три месяца накопившегося отпуска, в марте 1972 года стал заместителем начальника управления валютно-кассовых операций Внешторгбанка СССР (руководил двумя отделами — валютного плана и расчетов с соцстранами), а в 1974 году стал начальником этого управления. Заниматься соцстранами мне так и не пришлось: уже существовали созданные в 1963 году Международный банк экономического сотрудничества и в 1970 году Международный инвестиционный банк. А вот контроль за исполнением 11 валютных планов (МВЭТ, Минфина, Минморфлота, Госбанка и т. д.), составляющих валютный баланс страны, осуществляли мы. Эта работа мне много дала, те, кто не прошел такой чиновничьей школы на высшем уровне, смотрят на банковское дело слишком узко. Мы были еще и бухгалтерами, счетоводами валютного платежного баланса страны. Спрятать негатив мы не могли, ежеквартально в бюллетене Банка международных расчетов в Базеле появлялись данные по всем странам. Мы видели, в каких отраслях плохо с реализацией, где цены падают, и докладывали руководству страны обо всех недостатках в импорте-экспорте. По этой причине нас часто называли «гадючниками».

Не знали наши зарубежные коллеги только, какой у нас золотой запас. Золото на продажу в Цюрих перевозили в рейсовых «тушках». В неудобных деревянных ящиках. В самолет без пассажирских кресел вмещалось 7 тонн драгметалла. Швейцарцы предлагали научить нас делать легкие пластиковые ящики. Но у нас, к сожалению, это не сложилось.

Кстати, тогда ко мне приклеилось прозвище Геракл. В начале 70-х большой популярностью пользовалась юмористическая телевизионная передача «Кабачок «13 стульев». Ее называл любимой даже Леонид Ильич Брежнев. Все герои «Кабачка» имели польские имена. Так что у всех моих коллег из отдела валютного плана были уже прозвища, взятые из передачи. Кто-то был паном Пепичиком, кто-то паном Зюзей и т. д. Когда я приехал, все имена были разобраны. И мне присвоили прозвище, образованное из моей белорусской фамилии. После возвращения из Сингапура кличка закрепилась за мной уже крепко.

В это же время я вел переговоры об открытии East-West United Bank SA. Шесть стран, входивших тогда в ЕС, приняли решение о том, что Люксембург будет развиваться как фондовый центр Евросоюза. Бундесбанк ФРГ ввел тогда же ограничения по работе с евромаркой. И немецкие банки стали открывать в Люксембурге свои «дочки», для того чтобы иметь возможность выдавать кредиты во внешних марках.

Видя, как активно развивается этот рынок, мы с товарищем из ВЭУ Госбанка СССР поехали в 1973 году в Люксембург. Смешно вспоминать сейчас про существование советских командированных за границей с отечественными суточными. Мой товарищ, когда нас никто не приглашал на ланч, любил приговаривать: «Солнце село ниже ели, время ср…, а мы не ели!» Я тогда предлагал сходить в магазин за помидорами, тем более что водка у нас с собой была всегда. Но он рационально ждал следующего дня: авось все-таки кто-нибудь пригласит нас на прием и суточные удастся сохранить. Позже мой экономный товарищ был наказан за то, что, работая в Англии, открыл там свои счета в строительных кассах.

Послом в Люксембурге был сын расстрелянного в 1939 году первого секретаря ВЛКСМ А. В. Косарева (его карьера закончилась в 1986 году, когда он не встретил М. С. Горбачева, приехавшего с визитом в Рейкьявик, — соблюдая регламент страны, посол присутствовал на открытии местного парламента). Мы ему доложили о том, что считаем открытие банка в Люксембурге целесообразным. Поддержал нас и только что открытый Ost-West Handelsbank, так же как другие немецкие банки, не имевший права выдавать кредиты во внешних марках. Для них новый банк был решением многих вопросов по привлечению ресурсов. Они были готовы войти учредителями в капитал нового банка. Особых операций тем не менее в дальнейшем банк не проводил — торговли большой у нас с Люксембургом никогда не было. Поэтому, когда руководитель банка «Империал» Сергей Родионов предложил приобрести East-West United Bank, ему не стали препятствовать. В конце же 90-х ко мне пришел основной владелец АФК «Система» Владимир Евтушенков и сказал: «У нас есть интерес в стране, мы имеем в этом регионе определенные связи с братом великого герцога Жана. Продайте нам долю люксембургского банка!» Разрешение они тоже получили. Я же посоветовал им взять руководителем Юрия Валентиновича Пономарева. Проработал он, правда, там недолго.

В 1973 году я получил свою первую квартиру в Тушине, у Химкинского водохранилища. Это была трехкомнатная квартира в хорошем минфиновском доме, построенном с участием Госбанка. Вот-вот должны были достроить станцию метро «Сходненская», соединенную прямой веткой со станцией «Кузнецкий Мост». Но тут у нас разбился в Ливане на машине сотрудник Юрий Лукич Иванович. Меня как бывшего управляющего включили в похоронную комиссию. Занимался всеми приготовлениями я с начальником хозяйственного управления Госбанка СССР. И как-то, возвращаясь из похода в одну из инстанций, коллега спросил меня: «И хочется тебе жить в ведомственном доме? Прийти домой в некондиционном виде нельзя! Все будут обсуждать твое поведение. Давай сдадим твою квартиру, а через Моссовет получим другую». Я подумал и согласился с доводами опытного человека. В результате мне предложили квартиру на улице Барклая де Толли. Единственный ее недостаток был в том, что окна выходили на железную дорогу. Но электрички проскакивали мимо нас быстро, и мы вскоре привыкли. Не было в квартире и балкона — некуда пустые бутылки складывать, но и здесь мне опытный коллега совет дал: чаще сдавай, не будут накапливаться! После переезда до здания Внешторгбанка на Плющихе я стал периодически ездить на автобусе.

А потом мы переехали на улицу Удальцова.

Германия

Мы его женим так, что он и не услышит. Пожалуй, обманем и женим; да ведь для его же пользы, помилосердуйте!..

Ф. М. Достоевский «Дядюшкин сон»

В 1974 году я, став начальником управления, спокойно работал во Внешторгбанке. Неожиданно вызывают меня к руководству и объявляют, что надо срочно лететь на собрание в Моснарбанк в Лондон. Основным его акционером был Госбанк, Внешторгбанк имел небольшую долю, но обеспечивал основную часть бизнеса. На собрании по этой причине присутствовали кто-то из зампредов Госбанка (не знающие, как правило, языка) и наш представитель, выполняющий одновременно должность переводчика. У того, кто в тот раз должен был от Внешторгбанка ехать в Лондон, оказалась какая-то проблема с паспортом, вот меня быстро и снарядили. Работа по организации собрания была не легкой прогулкой, поэтому, кстати, и брали госбанковских зампредов, чтобы им не казалось, что за границей все медом намазано!

В тот раз мы были в Лондоне с зампредом по кадрам Григорием Андреевичем Трифоновым — замечательным, честным и отзывчивым мужиком. Прошло собрание, свозили нас в Эдинбург на экскурсию, и вот мы сидим, освободившись от трудов праведных, и он меня спрашивает: «Не засиделся ли в Москве? А то в Париж надо ехать. У тебя как с французским?» «Читать могу, — отвечаю я, — а через полгода заговорю». «Ну тогда готовься!» — подытоживает разговор Григорий Андреевич. Предложение меня устраивало — в Париже была десятилетка при нашем посольстве. А у меня дочь училась уже в шестом классе и сын собирался в школу.

В августе мы должны были сдавать в Госплан валютный план Госбанка СССР. Приехал на Неглинку, вновь встречаю Григория Андреевича, он меня снова спрашивает: «Ты сколько уже в Москве?» Отвечаю: «Два с половиной года». «Пора собираться», — говорит Трифонов, но в этот раз я чувствую в его голосе какую-то подлянку. «Куда?» — спрашиваю я и получаю неожиданный ответ: «Во Франкфурт-на-Майне!»

Я начинаю отказываться — ведь по-немецки тогда пять слов знал: раз, два, три, картофель и ранец! А условия для руководителей банков у немцев по владению их языком были жесткие. Но мне сказали: «Ничего! Дубоносов [создававший советский банк в Германии, Ost-West Handelsbank] тоже был англоговорящий. Будешь учить немецкий язык, а пока вопрос с тобой решим». На мои отговорки, что семья не поедет — во Франкфурте ни школы, ни детского сада, — Григорий Андреевич заявил: «Значит, поедешь один, мы тебе доверяем, а семья будет на каникулы приезжать». В общем, деваться некуда — поехал.

Сумма баланса банка к концу 1973 года достигла более 1 млрд марок ФРГ. Ost-West Handelsbank был небольшим, но очень интересным банком. На него наше руководство очень рассчитывало — тогда как раз проходили огромные проекты, в частности «газ — трубы» для газопровода Уренгой — Помары — Ужгород. Да и Франкфурт — один из важнейших банковских центров (в отличие от Дюссельдорфа — центра внутреннего немецкого рынка), идеальная отправная точка для быстрого и успешного установления контактов, привлечения клиентов как в Европе, так и за ее пределами. Чем я и воспользовался, присовокупив эти связи к наработанным в Лондоне и Бейруте.

А немецкий язык давался мне трудно. Вначале прикрепили преподавательницу, которая проявляла чрезвычайно большой интерес к Советскому Союзу. Я удовлетворял ее интерес по-английски, так что на выполнение прямых обязанностей у дамы не хватало времени. Злую шутку сыграла также «оккупация» Франкфурта 5-й американской армией (штаб всей американской армии в Европе находился в Гейдельберге, в паре сотен километров от Франкфурта). Для военных было открыто вещание американского телевидения, принимаемое в городе в черно-белом исполнении. Американские телевизионщики были оперативнее немецких, так что новости мы в первую очередь узнавали от них. На немецкие телепередачи, а значит, и на изучение немецкого языка снова оставалось меньше времени! Но языковых проблем практически не было — многие банкиры и в Германии, оказалось, говорили по-английски, а бытовые неудобства сопровождали меня тоже недолго, все-таки я быстро выучил необходимый лексический минимум.

Начало моей работы было осложнено некими обстоятельствами: именно в этом, 1974 году в Германии лопнул небезызвестный Bank Herrstadt, слишком активно и рискованно спекулировавший на валютных рынках. Все банки без исключения ввели жесткие ограничения на объем спекулятивных операций. Многие иностранные банки сильно пострадали от прогоревшего банка, a Ost-West Handelsbank оказался в плюсе, заработав 22 млн марок, чему был, безусловно, рад. Но недолго. Немецкая банковская ассоциация приняла решение всем банкам скинуться на покрытие потерь наиболее пострадавших иностранных банков (в частности, много потерял Barclays Bank) и восстановить имидж германского бизнеса.

Помню, пригласил нас посол В. М. Фалин к себе домой и познакомил с крупнейшими банкирами (многих из них я уже знал). Был на этой встрече и возвращающийся на родину А. И. Дубоносов. Когда ему предложили сдать в общак значительную часть заработанной на банкроте прибыли, он возмутился: «Это же рынок! Мы честно заработали деньги!» Ему ответили: «Да, это рынок, но есть решение, одобренное большинством, и придется ему подчиниться! Здесь же работать вашему сменщику…» Валентин Михайлович подтвердил: «Да, Андрей Ильич, придется подчиниться!» Так что миллионов 15 тогда пришлось отдать.

Банк через некоторое время переехал в здание алмазной биржи, взяв целый блок в девятиэтажном здании. Столько нам тогда не было нужно, но мы рассчитывали на расширение бизнеса. Тем временем у биржи дела не заладились. В то время в мире началась рецессия, кстати, ставшая причиной и кризиса в нашем банке в Сингапуре, о чем речь пойдет дальше. Кредиты, которые брала владелица здания биржи г-жа Микульски под строительство и под приобретение алмазов, следовало отдавать. Часть из них под товары «алмазювелирторга» была взята в Ost-West Handelsbank.

В Германии я проработал полтора года и в августе 1976 года поехал в отпуск. Моя новая преподавательница немецкого языка пожелала счастливой поездки и выразила надежду, что после возвращения мы завершим освоение ее родного языка. Я же сомневался — ну не удавалось мне проработать на одном месте или на одной должности больше полутора-двух лет. Тем более уже прошло сообщение, что в нашем банке в Сингапуре с апреля работает комиссия по проверке его деятельности.

В бананово-лимонном Сингапуре

Я скажу, а вы сделаете вид, что меня не услышали: никакому банку на сто процентов верить нельзя. Даже самому крупному и, как вам кажется, надежному. Даже иностранному. Любой может лопнуть.

В. В. Геращенко

В 1971 году Моснарбанк открыл свое второе отделение (после Бейрута) в Сингапуре и вошел в число двенадцати иностранных банков, получивших банковскую лицензию в этой стране. В дальнейшем иностранные банки в Сингапур не допускались.

Организовывать с нуля отделение послали директора, члена правления Моснарбанка В. И. Рыжкова. Именно послали, так как ехать на голое место никто особенно не хотел. Вячеслав учился со мной на курс ниже, был «мальчиком с улицы Горького», его отец, генерал, был деканом военного факультета Московского финансового института.

Местные английские банкиры порекомендовали отделению в качестве местного специалиста китайца Тео По Конга, оказавшегося нечистоплотным. На смотринах, проведенных в Лондоне, было принято коллегиальное решение, что Тео годен. У китайца были хорошие связи, и банк на первом этапе неплохо развивался. Однако, проводя большой объем операций в Гонконге и Малайзии, и особенно при предоставлении кредитов под операции на бирже, руководство банка потеряло над ними контроль. К тому же, начав успешно работать на бирже, так как местный рынок шел вверх, они не оценили риски изменения конъюнктуры. Наконец, не смогли разобраться с горизонтальными корпорациями, распространенными в Сингапуре, когда одному владельцу принадлежит много разных фирм, внешне не связанных между собой. Из-за этого цена земли, неоднократно перепродаваемой по такой цепочке в рамках одной группы, могла фиктивно увеличиваться в несколько раз. Естественно, при этом росла сумма кредита под раздутое обеспечение. Достаточно было кризиса недвижимости, чтобы пирамида полетела! А тут еще первый энергетический кризис, окончание войны во Вьетнаме.

В первой половине 70-х годов отделение действительно развивалось быстро, как и все виды бизнеса в Сингапуре. Этому, в частности, способствовала даже война во Вьетнаме — для ее ведения американцам нужна была инфраструктура в соседних странах, следовало организовать снабжение топливом, водой, ремонт техники, транспортировку грузов, да мало ли что еще. Использованную вспомогательную технику, кстати, тоже не было смысла возвращать в США, поэтому ее по остаточной цене реализовывали в регионе, да и американским солдатам надо было где-то проводить свои отгулы. А не зная своей завтрашней судьбы, военные тратили свои деньги в Малайзии, на Филиппинах, в Сингапуре легко.

Дошло до того, что головной лондонский Моснарбанк, испытывавший к середине 70-х годов трудности на операциях с ценными бумагами, покрывал убытки доходами своего сингапурского отделения, пусть и полученными, как оказалось, не очень корректным путем. И вот в пятницу 1 сентября 1976 года я присутствую на разборе полетов в Госбанке СССР (день для меня знаменательный — сын пошел в первый класс). Для всего нашего банковского сообщества событие было неожиданное: прогорел филиал советского Московского народного банка — неслыханный скандал для банковской системы СССР.

Тем не менее все шло к тому, что виновные руководители Сингапурского отделения Моснарбанка отделаются выговорами. Но неожиданно зампред Госбанка Г. А. Трифонов объявил принятые, безусловно, наверху решения: главу отделения Вячеслава Ивановича Рыжкова отдать под суд, а председателя Моснарбанка Сергея Андреевича Шевченко, зампреда Госбанка Юрия Алексеевича Балагурова (курировавшего загранбанки) и члена правления, начальника главного валютно-экономического управления (ГВЭУ) Германа Ивановича Скобелкина снять с должностей. Также было оглашено решение послать в Сингапур зампреда Внешторгбанка В. А. Дровосекова для урегулирования ситуации.

В сентябре 1976 года Ю. А. Балагуров был понижен в должности до старшего экономиста в бюро научно-технической информации, исключен из партии, а позже и отдан под суд. Г. И. Скобелкин был переведен с понижением на работу в Гострудсберкассы, тоже исключен из партии и тоже отдан под суд. С. А. Шевченко, сославшийся на участие в войне (он успел захватить самое окончание военных действий), получил амнистию в связи с 60-летием Октябрьской революции.

В середине сентября 1976 года меня вызвал Трифонов и объявил: «Собирайся, надо ехать в Сингапур!» А я как раз хотел по приглашению Лутца, работавшего пару лет зампредом в Ost-West Handelsbank, съездить в Эстонию. Объездив полмира, я никогда не был в этой республике! Я удивленно говорю Григорию Андреевичу: «Я же должен возвращаться в Германию! Полтора года там пробыл, до положенных трех лет еще полтора осталось. Даже и язык уже подучил». В Германии я действительно уже освоился, дела большие пошли. Я успел познакомиться с высшим местным банковским руководством. «Да и почему я? — продолжаю защищаться. — За Сингапур отвечает лондонский Московский народный банк, вот пусть Дровосеков, который в Лондоне курировал отделения, и едет!» Аргумент ответный был весом: «Мы были в ЦК, там считают вашу кандидатуру наиболее подходящей. Дровосекова за Сингапур еще могут привлечь к ответственности, как мы тогда будем выглядеть?»

Вот так я вначале за Владимира Алексеевича поехал работать в Ливан, а теперь в Сингапур! Человек он был активный, с комсомольским задором. Родись он в нынешнее время, точно бы олигархом стал типа Михаила Ходорковского. Но ехать в азиатские страны я не хотел. Не вдохновлял меня на поездку в Сингапур, в частности, местный климат — жаркий и влажный. Мне Ливана хватило! Но если на Ближнем Востоке с конца мая до начала ноября еще можно спрятаться, уехать в горы, то в Сингапуре влажность допекает тебя весь год! А я после того, как в шестом классе в пионерском лагере «Артек» первый раз обгорел, вообще больше люблю среднюю полосу России и Северную Европу.

Отправили меня к Б. И. Гостеву, которого только что назначили заведующим отделом плановых и финансовых органов ЦК КПСС. До этого ему 9 лет (!) пришлось исполнять обязанности заведующего (потом он станет министром финансов СССР). Борис Иванович попросил меня поехать в Сингапур всего на два года! Заведующему отделом ЦК я тогда отказать не мог.

Вопрос с семьей в этой ситуации стоял уже гораздо острее. Одно дело купить билет на поезд до Германии, другое дело — авиационный до Сингапура! Никаких денег на такие поездки не хватит. Поэтому я поставил условие: оплата проезда семьи по примеру дипломатов. Борис Иванович пообещал этот вопрос решить. Однако новый руководитель Госбанка В. С. Алхимов три месяца не подписывал разрешение на оплату купленных билетов моим домочадцам, лишь после напоминания Трифонова об обещании Гостева сдался. Кстати, после этого прецедента стали оплачивать дорогу и семьям моих коллег.

Так я попал в Сингапур, с существенной (примерно 25 %) потерей в зарплате — дело в том, что она устанавливалась в зависимости от уровня цен и зарплат в каждой конкретной стране. В новом месте затрат было меньше, здесь все бизнес-комьюнити и даже правительство ходят практически весь год без пиджаков. И на вечерние приемы позволялось ходить в батиковых рубашках. Так что жить можно. Но у нас, советских, что скрывать, всегда были собственные задачи: скопить деньги на какую-то большую вещь — квартиру, машину, а это сделать в Сингапуре было сложнее.

И вот в этой вселенской провинции вместо двух лет я провел целую пятилетку (1977–1982 годы). Первый раз в Сингапур я попал в ноябре 1975 года. Представителей всех загранбанков пригласили сюда на открытие нового офисного здания. И там мой коллега по Ливану Эрнест Тамбе подошел ко мне и рассказал о зарождающихся неприятностях сингапурского отделения — сбежал клиент с невозвращенным кредитом в 280 млн сингапурских долларов. Но, видимо, уже к тому времени положение было сложным, были и другие фирмы-должники, а в мире и Сингапуре началась общая рецессия — спад производства, надеяться на быстрое решение проблем было сложно. Аудиторы из Peat Marwick, следящие за постановкой учета в отделении, прохлопали проблемы с кредитным портфелем. Сингапурский управляющий выдавал кредиты гонконгским фирмам, с помощью которых их сингапурские владельцы до поры до времени скрывали проблемы.

Забегая вперед, скажу, что общая сумма проблемной задолженности банку оценивалась в 350 млн долларов. А никак не миллиарды, как иногда пишут у нас в прессе. Проверка Госбанка, проведенная через год после моего приезда в Сингапур, подтвердила эту оценку. Усердно работая пять лет, нам удалось снизить эту цифру до 150 млн. Хотя, конечно, помогло нам и то, что за эти годы улучшилась конъюнктура.

Итак, в апреле 1976 года информация о проблемах в нашем загранбанке дошла до председателя Совета Министров А. Н. Косыгина. Он позвонил председателю Госбанка М. Н. Свешникову и устроил ему взбучку, почему тот не докладывал о случившемся. Мефодий Наумович начал оправдываться, что проблемы у банка только с одним крупным кредитором, но премьер был уже в курсе дела и поправил Свешникова: «Вы ошибаетесь, большие проблемы со многими клиентами. — После чего распорядился: — Завтра пусть туда вылетает председатель Внешторгбанка Юрий Александрович Иванов, возьмет с собой всех, кого считает нужным, и докладывает постоянно мне и вам о результатах проверки! Я уже с ним говорил». Осторожные сомнения в возможности получения за такой срок визы были отвергнуты сообщением, что Андрей Андреевич Громыко обо всем уже договорился с сингапурским послом. Судя по всему, сообщил в Москву о плачевном состоянии банка замторгпреда Вячеслав Семенов по посольской линии.

Работа была деликатная — надо было все проделать так, чтобы финансовые власти Сингапура поверили в нашу готовность и желание самим принять меры по исправлению положения. Крах в Сингапуре мог вызвать закрытие главной конторы Московского народного банка в Лондоне, в баланс которого входили показатели отделения. Поэтому Банк Англии внимательно следил за развитием событий на юго-востоке. И все понимали, что закрытие нашего английского банка спровоцирует сильный кризис доверия ко всем остальным советским банкам за границей и в конце концов резкое падение доверия к платежеспособности СССР. Вот какова была цена вопроса!

В некоторых делах (по выданным кредитам на несколько десятков миллионов долларов) мы обнаруживали только короткие справки о компании-должнике! Финансовыми документами, помогающими найти следы пропавших денег, для нас оказывались даже записи в настольном календаре Тео — «такому-то выдать 5 млн»! Оказалось, что по ним выдавали средства! Иногда при встречах с клиентами нам приходилось даже для начала добиваться признания ими факта получения кредита, ибо в банке были только косвенные сведения о нем. Среди залогов у банка оказались каучуконосные и пальмовые плантации, гостиницы, торговые компании, суда, наконец, товар в обороте…

По делам, где не было залогов, а на выданные деньги кредиторы играли на бирже, мы не смогли практически ничего вернуть, а вот по тем, где залоги были, удалось решить многие вопросы. Например, был у нас должник, владелец 25-этажного здания Tunas-building, он не платил лет восемь. Мы не принимали чрезвычайных мер по простой причине — идти против всех судиться не могли, так как после принятия судебного решения потерянные деньги надо было списывать. А за 8 лет стоимость недвижимости в Сингапуре так выросла, что должник смог нам вернуть не только полученный кредит, но и штрафы по нему.

Только я приехал в Сингапур, вызвали в Москву на дачу показаний С. А. Овсейчика. В результате проработали мы с ним всего два или три месяца. После этого со мной в банке остались неопытные С. М. Цветков и А. А. Симаков. Оба практически не знали иностранных языков, так как были присланы из центральной бухгалтерии Внешторгбанка. Местные кадры им под стать. Начальник кредитного отдела Конг лишь полгода как получил эту должность, до этого был инспектором. Я спрашиваю Ю. А. Иванова: «С кем мне работать? Набрали 30 местных кредитных офицеров, а они сами не умеют работать, только окончили колледжи!» Я жалуюсь послу Ю. И. Раздухову, но и тот помочь мне не мог.

Наконец мне прислали замом Владислава Михайловича Косолапова. Это была его первая поездка на работу за границу, и по этому поводу он, естественно, сильно переживал. Долго мы по судам разных стран ходили, возвращая выданные направо и налево необеспеченные кредиты. Участвовали не меньше чем в 125 процессах, большинство выиграли (хотя зачастую только де-юре).

Был у нас запомнившийся контакт с одним из богатейших людей Сингапура, кстати, местным лидером китайской триады. У него был National bank of Brunei в Брунее, тесно связанный с местными братьями-султанами. И вот он, когда в Сингапуре еще был Иванов, попросил у него кредит в 35 млн сингапурских долларов. И Юрий Александрович неожиданно разрешил их дать, причем без покрытия. Банк был нам должен года четыре, аккуратно платил проценты, но все это время Иванов очень волновался и постоянно спрашивал, как дела с возвращением кредита. Закончилась эта история хорошо, свои деньги от банка мы получили, а его владелец Ху Тек Пуат неплохо заработал на торговле недвижимостью в Австралии.

Много накрутил сингапурский заместитель Рыжкова Тео. Не знаю, был ли он жуликом изначально, но, увидев, что банк подсел, а серьезного присмотра за ним нет, китаец пошел на подлоги в целях личной выгоды. Новые кредиты выдавались фирмам на сумму предыдущего невозвращенного кредита и начисленных процентов. В результате в отчетности значились большие доходы, на самом деле их не было. Разобраться быстро с этим было сложно, как и понять, куда уходили деньги. Однако Тео при разборе причин кризиса не смогли ничего инкриминировать. В первую очередь потому, что привлекать к ответственности его пытались, естественно, не по нашим, а по сингапурским законам. А суд сингапурский — не советский, указания ЦК КПСС на него не действовали, дело надо было еще выиграть! Так что до суда дело не дошло. Тем более что полномочия Тео не были должным образом оформлены, а он действовал расчетливо и, как правило, заручался подписью нашего управляющего. Будучи местным управляющим и советником (local manager and adviser), Тео якобы только рекомендовал сделки. Так что привлечь к уголовной ответственности его не удалось. Мы подготовили документы, передали их в суд, но хода делу не дали, и угроза открытия дела висела над Тео до самой его смерти.

Долго ловили жулика Эймоса Доу, взявшего у нас кредитов на сумму свыше 250 млн сингапурских долларов. Доу создал и возглавил группу компаний «Мосберт» («Мос» от Эймос, а «Берт» от имени его партнера Роберта Та). Этот бывший малайзийский почтовый служащий (ему в 1976 году было всего 32 года) достаточно быстро разбогател и активно приобретал недвижимость (особенно любил отели), землю и т. п. К моменту скандала оказалось, что Доу имел огромное количество фирм, в которых реальные активы только подразумевались. После этого он сбежал в США. Пострадали, кстати, от него не только мы, но и Hong-Kong and Shanghai Bank, Standard Chartered Bank. Bсe вместе партнеры по несчастью финансировали расходы по юридическому обеспечению процесса по его экстрадиции из США. Ловкий же малайзиец начал разыгрывать карту КГБ: заявлять, что Моснарбанк — прикрытие советских карательных органов — охотится за ним.

Пять лет английские власти не давали мне визы в Гонконг, где у нас было много должников, куда разыскиваемого должны были привезти. В конце концов в октябре 1981 года, незадолго перед возвращением на родину, я попал в эту английскую колонию за счет английской королевы! Жулика вытащили из США и отдали под суд пострадавшие английские коллеги. Я же приехал на суд как свидетель и три дня жил в самой дорогой гостинице «Мандарин». Возник вопрос — на чем мне давать клятву в суде. Коммунисту подкладывать под руку Библию? Что толку от такой клятвы? Я предложил поклясться на Уставе КПСС, но, видимо, английское правосудие его оперативно не нашло. Обошлись словами, после чего я три с половиной часа давал показания.

Своих судей англичанам не хватало, и они набирали их со всего Британского Содружества, в результате главным судьей был бестолковый новозеландец. Он вынес неожиданное решение о недоказанности вины этого жулика. Тот не стал ждать, быстро сел на самолет и улетел в Таиланд. Дело в том, что у этой страны нет договора с Гонконгом о выдаче преступников. Отсиделся там, женился на какой-то принцессе (даже внебрачный ребенок короля в этой стране сразу становится принцем или принцессой). Еще года через три этот тип потерял бдительность, прилетел для чего-то в Лондон и был задержан. Дело в том, что для прокурора Гонконга «посадить этого гада» стало делом принципа. Дали ему четыре года, не досидев которые он умер от рака.

Следствие в Москве по проблемам сингапурского отделения Моснарбанка длилось почти целый год. Я прилетел в Москву в отпуск, и Ю. А Иванов предложил мне выступить на суде и рассказать о состоянии дел в банке. Помню, перед выступлением меня грозно предупредили, сколько лет лишения свободы я получу в случае отказа от дачи показаний или ложных показаний. Я тогда подумал даже: «А зачем я вообще сюда пришел?!» Однако обошлось. До меня опрашивали Цветкова, и он настолько запутался и продемонстрировал, что ничего не знает, что сразу возникло решение: в Сингапур ему возвращаться нет никакого смысла. В результате нам потом пришлось собирать его вещи и отправлять в Москву; предупреждал я его не отправлять жену заранее.

На следующий день был приглашен бывший глава Госбанка М. Н. Свешников. Мефодий Наумович доказывал, что он ничего не знал о проблемах в банке. Когда ему показали записку Балагурова 1975 года, он сказал, что ничего не видит, так как пришел без очков. Судья предложил свои очки, но Свешников опять заявил, что ничего не видит.

Суд длился около 20 дней, последнее заседание Верховного суда СССР по делу о сингапурском отделении Моснарбанка прошло в сентябре 1977 года. Незадолго до вынесения приговора судья Бризе, бывший генпрокурор Латвии, собрал у себя совещание. Приглашены были председатель Внешторгбанка Ю. А. Иванов, зампред Госбанка В. А. Пекшев, И. Г. Суворов и я. Судья пожаловался, что не знает, что делать, а зампред Верховного суда СССР требует осудить виновных по всей строгости закона. Пообсуждали, не пришли ни к какому выводу, и я уехал в Сингапур.

Незадачливому руководителю нашего отделения Вячеславу Рыжкову огласили суровый приговор — высшая мера наказания. Нам показалось это несправедливым, так как он денег не крал, недвижимости на экзотических островах не покупал (тогда это как-то никому и в голову не приходило) — он всего лишь плохо контролировал местный персонал. В результате определенных действий Госбанка В. И. Рыжкову расстрел заменили на 15 лет. Отсидел почти весь срок — 12 лет с половиной. Сейчас работает в строительной фирме. Ю. А. Балагурову дали 8 лет лишения свободы, в связи с амнистией срок сократили до 4 лет. Г. И. Скобелкину дали условный срок. Герман Иванович предусмотрительно пришел на суд с «узелком», в отличие от Юрия Алексеевича он не был уверен в благоприятном решении суда. Балагуров, отсидев срок, вернулся в Госбанк, но психологически был сломлен.

О приговоре В. И. Рыжкову я узнал уже в Сингапуре. Решение меня поразило. Кроме того, что просто по-человечески было жаль коллегу, у нас было открыто множество судебных дел против должников, и для их успешного завершения Вячеслав Иванович должен был оставаться живым. Дело в том, что по англосаксонскому праву одна из сторон может сослаться на устное обещание другой стороны, и это будет учтено судом. В случае смерти Рыжкова многие кредиторы могли заявить, что управляющий обещал им продлить действие договора, и мы не сможем опровергнуть это утверждение. Я вновь пошел к послу, объясняю: «Юрий Иванович, Рыжков нам нужен как свидетель! Надо через вашу почту срочно отправить соответствующую депешу!» Он предложил встретиться с адвокатом Дэнисом Ли, родственником сингапурского лидера Ли Кван Ю. Встретились мы за ужином, адвокат подтвердил мои опасения. Моя телеграмма через посла ушла в Москву к В. С. Алхимову. Звонит зампред Пекшев, предлагает мне с Дэнисом Ли срочно вылетать в Москву, так как председатель через два дня уедет в командировку.

Пришлось добираться необычным маршрутом — через Токио. Встретились с Владимиром Сергеевичем, рассказали о ситуации в отделении. Алхимов понял нас и написал записку в Президиум Верховного Совета Л. И. Брежневу. Так как Брежнев болел, письмо получил заместитель председателя президиума В. В. Кузнецов, отказавшийся самостоятельно принимать решение. Удалось разрешить вопрос только в конце ноября. К счастью, приговор не был приведен в исполнение, но Рыжков два месяца сидел в камере смертников! Говорят, Брежнев сказал: «Если Володя просит, пусть так и будет». Генсек уважал Алхимова. Кстати, Дэнис Ли очень удивлялся и не мог понять, по каким статьям Уголовного кодекса могли дать Рыжкову 15 лет.

После этого была вторая телеграмма, в которой мы просили разрешить выставлять при необходимости заключенного в качестве свидетеля. По этому вопросу было голосование в Политбюро. Наконец необходимость встречи настала. Летом 1979 года мы с Дэнисом Ли прилетели в Москву, одновременно в Бутырскую тюрьму привезли Вячеслава Ивановича. Мы волновались, как он себя поведет, будет ли готов помогать. Но все прошло хорошо. С Рыжковым встречались Ли, юрист банка Г. А. Титова, А. Г. Воронин и я. Работали мы два или три дня. Помню, было очень жарко и мы постоянно просили воды, а Вячеслав с юморком спрашивал: «Может быть, еще чего-нибудь попросите?»

Отслужив два года, я вопрос об отзыве не ставил, слишком много еще следовало сделать, но через три года начал напоминать о себе. Дела явно начали улучшаться, и можно было в Сингапуре уже обойтись без меня. Давший обещания Б. И. Гостев от меня даже скрываться стал. Когда я был в Москве, со мной встречался его заместитель Н. В. Гаретовский (будущий председатель Госбанка СССР, которого я в 1989 году сменю на этом посту). Замену искали еще два года — коллеги боялись ехать на мое место, не знали, сколько здесь еще хранится «скелетов в шкафу». Дровосеков, к тому моменту уже переставший опасаться суда, тоже всячески избегал положенной участи, объясняя нежелание ехать ухудшающимся зрением. Сдался он лишь когда ему поставили ультиматум: либо едешь, либо по здоровью вон из зампредов! Но даже приехав меня сменять, Владимир Алексеевич долго саботировал и не принимал у меня дела. Сидел и демонстративно читал газеты!

Наконец в 1981 году я сдал дела, получил семь месяцев отпуска (все-таки работал я в тропическом климате) и привез в Москву еще одного члена семьи — австралийского какаду, который, по словам моей жены Нины Александровны, «кусается, как невоспитанная болонка»!

История с Сингапурским отделением очень поучительна и должна войти в учебники по банковскому делу. Она является готовым кейсом, рассказывающим в основном о том, как не надо работать, и о том, какие бывают в банковской работе трудности и риски, наконец, как их оценивать и преодолевать.

Впрочем, в 1998 и 2009 годах мы вновь убедились, что акции и недвижимость могут как подниматься в цене, так и падать, что все подвержено серьезным конъюнктурным колебаниям, и даже самые надежные залоги могут оказываться проблемными. Тогда мы ощутили это на своей шкуре впервые. Узнали мы и то, что, кроме честных заемщиков, существует и множество жуликов. И теперь каждый студент знает, что на каждого клиента необходимо составлять подробное досье, в которое следует вносить всю информацию, касающуюся его: соглашения, оценки залога, переписку с клиентом и другие необходимые материалы. Тогда это было не очевидно для наших сингапурских коллег — некоторые досье состояли у них из одного-двух листиков.

Также следует помнить всем новым русским, приобретшим недвижимость за границей: она требует тщательного анализа и придирчивого оформления. И знания специфики страны. Тем более только после внимательного юридического оформления всех прав под нее следует выдавать кредит.

От Внешторгбанка к Внешэкономбанку

Велики мы безумной надеждой,

Что не вечны сума и тюрьма.

Оттого-то по горло в болоте

Или в рыжей дорожной пыли

Мы на каждом крутом повороте

Что-то пристально ищем вдали.

А Иващенко, Г. Васильев «Горемыки»

По предыдущему рассказу может показаться, что у меня карьера прямая и безоблачная. В действительности, в целом судьба у меня сложилась неплохо. Но не безоблачно.

И многие события, особенно связанные с работой в совзагранбанках, меня закалили… Все это понадобилось для дальнейшей работы на родине.

Итак, в 1982 году я вернулся в Москву окончательно.

Банк, с которым я был связан все 29 прошедших лет, пережил несколько этапов развития. В 60-е годы, после своего радикального реформирования, Внешторгбанк стал держателем валютных резервов страны, размещающим их за границей. Именно он выполнял и роль государственного заемщика. Платежный баланс страны был тогда дефицитным, постоянно менялась конъюнктура на международных рынках. Большое напряжение вызывало падение цен на отечественные экспортируемые товары (в основном, как и сейчас, сырье) и рост цен на товары, в основном машинно-технические, которые мы импортировали. Наш банк вел активную коммерческо-международную деятельность. Вместе с ним и мне приходилось осваивать премудрости рыночной экономики. Полученный в совзагранбанках опыт мне очень пригодился в дальнейшем. Работая в странах со столь различными экономическими моделями, общаясь с местной клиентурой и банками, я получил опыт, который внутри страны в то время нельзя было приобрести.

После возвращения в Москву в ЦК КПСС было отправлено на меня представление на должность зампреда Внешторгбанка. Я прошел собеседование с завотделом Б. И. Гостевым, оставалось дождаться решения секретариата ЦК. Однако находящийся на мою беду в это время в Москве В. А. Дровосеков (сменивший меня в Сингапуре) зашел к В. С. Алхимову и попросил открыть ему в банке лимиты на фирмы Сингапура и соседних стран. Владимир Сергеевич категорически отказал (запрет на это не был еще отменен). На что покойный Владимир Алексеевич наивно ответил: «Ну как же так! Виктор Владимирович все пять лет им кредиты давал!» Председатель рассвирепел и потребовал организовать проверку моей деятельности в Сингапуре. Дополнительно он позвонил в ЦК Б. И. Гостеву и заявил, что они отзывают мое представление. Борис Иванович на это ответил: «Пиши письмо! Он у нас уже собеседование прошел!» Что и было сделано, и в тот раз сорвалось мое назначение. Мне сам Дровосеков потом об этом рассказал.

Проверять мою деятельность послали В. А. Пекшева и А. Г. Воронина. Проверка не обнаружила невозвратных кредитов, выданных банком. Рис, сахар и мыло населению нужны всегда! Смешно не кредитовать под trust receipt (обязательство заплатить за товар, выданный фактически в траст). Если кто-то не платит по шестимесячному trust receipt, подаешь заявление в суд, вопрос рассматривается в немедленном порядке и должника сажают в тюрьму, как за кражу.

У нас портфель был миллионов 300 долларов, и мы в начале 1977 года были вынуждены сначала закрывать эти операции. Но потом стали заниматься ими, даже нарушая некоторые инструкции, и многие убытки банка закрыли за счет прибыли от этих операций. Но я, в отличие от Дровосекова, не спрашивал по очевидным вопросам разрешения в Центре.

Зампредом банка я стал только через год с небольшим после возвращения в Москву. А вначале я, отгуляв с ноября до июня 1983 года накопившийся отпуск, дождавшись, когда Т. И. Алибегов уедет в Париж и освободит мне свое место, стал начальником валютного управления. Кстати, оценивая свою дальнейшую судьбу, я считаю, то, что так произошло, даже к лучшему. На этом месте мне удалось получить много практического опыта, недоступного на более высоких руководящих должностях.

Поработал я около года начальником управления, когда руководитель группы консультантов ЦК И. В. Левчук сделал мне предложение перейти на работу к ним в экономический отдел ЦК КПСС заведующим сектором. Председатель правления банка Ю. А. Иванов, узнав об этом, стал отговаривать, спросив меня тогда: «Зачем тебе это нужно?» «А что здесь сидеть без перспективы, — ответил я, — ничего нового и интересного!»

После этого банковская машина задвигалась, и тут со мной заговорил уже председатель правления Госбанка В.С. Алхимов: «Зачем вам это нужно? Вы же наш кадр, мы уже написали представление вас на должность зампреда Внешторгбанка!»

На Сингапуре моя «совзагранбанковская» деятельность не закончилась. После кризиса в Цюрихе в середине 80-х меня послали туда на полгода разруливать сложившуюся в банке ситуацию. И даже хотели оставить там на хозяйстве, но в тот раз мне удалось отбиться. Примечательно, что все кризисы в совзагранбанках проявились в високосные годы: 1976 — Сингапур, 1984 — Цюрих и 1992 — системный кризис совзагранбанков и Внешэкономбанка СССР.

Что же там произошло? Алхимов настоял на постоянной передаче в наш банк «Восход» в Швейцарии некоторого количества золота, чтобы мы постоянно присутствовали на рынке, а не ждали, когда случится неурожай. Но, даже спекулируя золотом, не следовало забывать, что коммунизм — это учет и контроль, поэтому и отчет у председателя банка Ю. Ю. Карнауха требовали регулярно. Даже когда Юрий Юрьевич докладывал, что целесообразно подождать две недели, пока не поднимется цена на золото, ему приказывали отчитаться за выручку от продажи немедленно, как было указано в плане. Опытный банкир в этих случаях занимал средства на рынке, делал соответствующую запись по счетам, ехал в Берн, докладывал из посольства секретной связью в Москву о продаже, а в действительности золото реализовывал только через неделю, когда цена на него росла. Дополнительную прибыль при этом складывал в резерв.

Местный дилер Петерханс при этом держал обратную валютную позицию — если цена на золото рухнет, то он отыграется на росте доллара. Одним словом, доигрался: однажды цена перестала двигаться вверх и вместо этого упрямо вала вниз, а у Карнауха позиции остались открытыми. Доллар тогда рухнул, и наш банк фактически сел на валютной позиции. Тем не менее Петерханс манипуляцией отчетностью некоторое время скрывал проблемы.

В апреле 1984 года произошла смена руководства — вместо Карнауха председателем правления банка становится Михаил Михайлович Самсонов. Петерханс, понимая, что все раскроется, взял отпуск и написал покаянное письмо. Самсонов с членами комиссии, принимающей дела, А. Я. Демянским и, кажется, О. Н. Куликовым, сидели на лавочке перед зданием банка, читали письмо и все яснее понимали, что банку — конец! После этого поехали в Берн и дали соответствующую телеграмму в Москву.

В общем, потеряли мы тогда в Швейцарии достаточно много денег. Швейцарцы скандала не хотели, не стремились также закрывать наш банк, так как в свое время именно они предложили нам его открыть, чтобы организовать конкуренцию англичанам в развитии рынка золота в Швейцарии. В результате нашли компромисс — банк перестал существовать, но его правопреемником сделали новое отделение Внешторгбанка в Цюрихе. Вот тогда, по аналогии с Сингапуром, решили послать работать в новое отделение Геращенко. Но тут уж я стоял стеной и поехал в Швейцарию 23 февраля лишь для того, чтобы организовать работу нового банка и провести перестановку кадров. Ехал я не торопясь, двое суток поездом. Встречали меня коллеги на двух машинах, когда я удивленно спросил, зачем такой эскорт, мне ответили: «Мы думали, что ты едешь надолго с большим багажом». Я их разочаровал, решительно заявив, что оставаться здесь не собираюсь, и посоветовал управляющим сделать Владимира Николаевича Горюнова, опытного начальника валютного управления, хорошо проявившего себя советником в Центральном банке Афганистана.

Помню, во время проверки мы мучились вопросом: «Где питаться?» Командировочные были маленькие, а общепит в Швейцарии дорогой. В результате один мужик из Партии труда (вроде коммунистической) посоветовал нанять его двоюродную сестру, согласившуюся готовить обеды. Так на шестом этаже банка мы организовали себе столовую. В Цюрихе я провел время до лета 1985 года.

А вот версия председателя того банка с печальной судьбой.

КАРНАУХ Ю. Ю.: в 1995 году у нас был издан перевод книги ветерана разведки. американца Петера Швейцера «Победа» («Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря»). В книге автор описывает многочисленные комбинации по нанесению ущерба СССР, деятельность администрации Рейгана и ЦРУ в этом направлении, о продажах русского золота и о том, как американская сторона боялась совместных действий ЮАР и СССР на этом рынке. Запад, и в первую очередь американцы, боялся создания «золотого ОПЕК». Неслучайно руководитель ЦРУ Вильям Кейси сам приезжал в ЮАР и устраивал там профилактическую обработку руководства Центрального банка и правительства этой страны. Чтобы они и не думали о контактах с советскими! Кейси также сообщил, что в 1978 году в Цюрихе якобы была встреча представителей ЮАР и СССР. Это ложь. Ее не было. Хотя, по моему мнению, такая встреча была бы очень полезна. Более того, швейцарские банки два или три раза передавали нам предложения находившихся в Цюрихе официальных представителей ЮАР, в том числе от руководителя горной палаты ЮАР Томаса Мейна, провести встречу. Однако руководство Госбанка сообщало, что разрешение на это не получено. В ЦК КПСС запрещали «встречу с расистами». Идеологические шоры были выше пользы страны.

В начале 80-х годов ко мне в банк приезжала группа представителей Федеральной резервной системы и Казначейства США во главе с Низенсеном, одним из директоров. Его сопровождал секретарь посольства, явный цэрэушник, по фамилии Бицек. Целью посещения было прощупывание дальнейших наших планов по продаже золота. Люди из американских спецслужб, очевидно, решили: пора с нами кончать! Кстати, сразу после этого визита сменился посол США в Швейцарии. Новый был банкиром по профессии. Все коллеги из гросс-банков сразу отрапортовали мне, что этот дипломат побывал во всех важнейших банках и всех подробно расспрашивал про «Восход» и про Карнауха лично. Судя по всему, именно тогда и был завербован наш главный дилер Вернер Петерханс, а также еще два швейцарских дилера. Тем более что у Петерханса, как оказалось, в США жил брат.

Следующий раз (в 1987 или в 1988 году) меня пытались отправить работать председателем Международного банка экономического сотрудничества. Из банка уходил Джинджи-хадзе. Важу Геронтьевича пригласили в Грузию министром финансов. Уехал он в Тбилиси, а через год услышал по телевизору, что Гамсахурдиа, не приглашая к себе на встречу, снял его с должности. Его инфаркт и хватил.

Гаретовский Николай Викторович, председатель Госбанка СССР, предложил возглавить МБЭС мне. Я ответил, что это неинтересно, все равно из переводного рубля ничего не получится. Как раз в этот момент из Цюриха вернулся Эдуард Павлович Гостев, бывший там после Владимира Горюнова. Он прекрасно знал соцстраны, я посчитал: вот ему и работать в МБЭСе. Предложил Гаретовскому эту кандидатуру. Вскоре ко мне приходит Эдуард и спрашивает: «Вить, а ты чего сам-то не хочешь идти в МБЭС? Гаретовский меня сватает!» «А что там делать?» — отвечаю я вопросом на вопрос. «Так, а как мне отказаться?» — задумался он. Трижды побывав в Цюрихе, он в тот момент был зампредом Внешторгбанка. «Скажи, что занимаешься важной и интересной работой на дилинге! И порекомендуй вместо себя Хохлова! Он же только стал зампредом и еще не прижился», — посоветовал я. Что и было сделано. В результате Виталий согласился. Хохлов до этого работал в ЦК, куда попал столь же случайно, как и в МБЭС.

Кстати, пребывая в Цюрихе, узнал, что пианист Андрей Гаврилов с женой остался в Англии. Все это осталось бы для меня простой светской хроникой, если бы женой Гаврилова не была одна из дочек Алхимова. Председатель Госбанка через полгода после этого ушел в отставку.

Часть 4 Госбанк

Перестройка

С одной стороны, он чувствовал, что ему делать нечего; с другой стороны, тоже чувствовал — что ничего не делать нельзя. Поэтому он затеял нечто среднее.

М. Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

У популярного в середине 50-х годов писателя В. Д. Дудинцева в романе «Не хлебом единым» изобретатель придумывает, как можно по-новому делать трубы. Но его идеи оказались никому не нужны. Действительно, при социализме, особенно в периоды ограниченности средств государственного бюджета (что было постоянно), новаторам жилось весьма сложно. Никакой возможности для частной инициативы не было. Капитализм же и частная собственность позволяют предприимчивым людям внедрять новые идеи, новые продукты зачастую значительно быстрее. За счет своих денег или за счет денег других людей.

Понимание того, что на старой системе, целиком основанной на госсобственности, выехать нельзя, у меня было давно. Экономика страны стала достаточно большой, требования населения весьма разнообразны, все из одной организации — Госплана в 80-е годы уже нельзя было расписать. Тем более, работая за границей, я видел, что уровень жизни там значительно выше.

Было ясно, что нужны разные виды собственности, а значит, и более гибкая политика цен. В понимании этого мне помогало периодическое общение с Валентином Павловым, с которым мы были знакомы еще с того времени, когда играли в одной институтской баскетбольной команде. Отмечая дни рождения, под неким допингом всегда вели профессиональные разговоры о жизни… Так, я утвердился в понимании, что система цен, установленная в 30-е годы, необходимая в период индустриализации страны, сейчас является тормозом экономического роста страны, а налоговая система как таковая в СССР просто отсутствует.

Так что внутреннее убеждение о необходимости перемен мне в середине 80-х конъюнктурно менять не пришлось, впрочем, вся страна была «беременна желанием изменений». И вот в 1985 году, как тогда говорили, «в воздухе запахло переменами»! Сначала много надежд на быстрые изменения к лучшему было связано с именем Горбачева. Однако моя эйфория длилась недолго.

В то время я был заместителем председателя Внешторгбанка СССР, занимался валютным управлением. Работа на международном рынке требовала постоянного отслеживания изменения ситуации. Мы должны были постоянно читать иностранные журналы и газеты, сообщения «Рейтер», поэтому для нас не было секретов, в частности, и о трагической ситуации в Чернобыле. Мы сразу поняли масштаб катастрофы и ждали адекватной реакции советского руководства. И были удивлены молчанием. На Первомайскую демонстрацию, проходившую через несколько дней после аварии, как ни в чем не бывало, во всех городах Советского Союза, даже в Киеве, вывели людей. Я на Красную площадь не пошел — решил посмотреть на поведение вождей по телевизору. День был холодный, руководители были в плащах, приветствовали с трибун ничего не подозревающих соотечественников.

И вдруг я вижу, как Михаил Сергеевич, намахавшись руками, вынул платок и утер им лицо. Я сразу вспомнил фильм «Мертвый сезон». Там ловят Хасса (кажется, так), который травил газом узников концлагеря. У этого типа была привычка: когда он нервничал, то вытирал платком лицо. Меня просто озноб прошиб — насколько картина была похожей. На месте Баниониса, исполнявшего роль нашего разведчика, я бы сразу записал Горбачева в основные подозреваемые!

Когда 2 мая вечером Михаил Сергеевич выступал с сообщением о Чернобыле, в его словах не чувствовалось большой тревоги, я смотрел на него уже по-иному — не верил в то, что он говорил! Подумал тогда: либо ты дурак и не понимаешь того, что произошло в стране, либо циничный политик, которому на все наплевать! Иначе как человек, претендующий на роль реформатора, главного демократа, стремящегося изменить в стране сложившийся образ жизни, может быть столь спокойным к национальной катастрофе!

Вся эта неадекватность генсека в тот конкретный момент заставила вспомнить о его предшествующем поведении за границей. Во время поездки в Лондон (он был еще кандидатом в члены Политбюро) Раиса Максимовна Горбачева в дорогом ювелирном магазине демонстративно накупила на несколько тысяч фунтов стерлингов ювелирных изделий. Об этом поведали местные газеты. Всем было ясно, что на свою зарплату Горбачев такой подарок жене сделать не смог бы! Зачем же нужна была эта показуха?!

Тогда я сказал своему отцу, что Михаил Сергеевич долго у власти не удержится.

Запомнилось и единственное посещение заседания Политбюро, продемонстрировавшее непонимание Горбачевым азов экономики. Было это весной 1991 года, после знаменитого XXVIII съезда КПСС (в октябре 1990 года), на котором членами Политбюро выбрали всех главных коммунистов союзных республик. Добавили дополнительно пяток VIPов, забыв, правда, включить в Политбюро предсовмина Н. И. Рыжкова. Глупость неимоверная! (Раньше такой же глупостью было то, что даже кандидатом в члены Политбюро не был легендарный председатель Госплана Николай Константинович Байбаков!)

Так вот, обсуждался вопрос о земельной реформе, говорилось о новых формах собственности на землю. На заседание были приглашены представители экономических ведомств. От Минфина был Володя Орлов, от Минэкономики — Андрей Шаповальянц, от Госбанка — я… Посадили нас на приставные стульчики. Заседание началось в 10 часов. Итак, идет обсуждение, Горбачев как всегда демагогичен, демонстрирует новое мышление, говорит что-то о частной собственности, после него прошла еще пара выступлений. В 12 часов объявляется перерыв. Мы с Орловым стоим, поглощаем выданные сосиски, к нам подходит первый секретарь ЦК КП Узбекистана Ислам Каримов (ныне президент). Мудрый человек, я к нему и Назарбаеву очень уважительно отношусь. Хотя и Алиев тоже был прекрасным мужиком. А остальные… Не говоря уже про Эдичку Шеварднадзе!

Хорошо зная по Минфину Володю Орлова (Каримов до этого был министром финансов республики), Ислам Абдуганиевич подходит к нам и после нескольких общих фраз сердито говорит: «Чего вы этого болтуна держите?!» Мы немного опешили, я видел столь близко Каримова впервые, а Владимир Ефимович, не в пример предшественникам — Гарбузову и Павлову, был человеком деликатным. «Все это хреново закончится!» — закончил свою образную речь узбекский лидер и пошел дальше. Лучше и не скажешь!

Потом Каримов в своем выступлении обратился к генсеку: «Михаил Сергеевич, страна огромная, в каждом регионе свой ресурс земли. Везде разные традиции и обычаи. Не старайтесь вы для всей страны ввести одинаковые правила! У нас за участок земли в Ферганской долине люди будут убивать друг друга! На земле в республике работают узбеки, в торговле — таджики и евреи, в промьшленности — славяне. Не лезьте вы повсюду со своими идеями!»

Вскоре появился проект нового союзного договора, который, видимо, был действительно необходим, однако там с финансовой точки зрения прописывались откровенно глупые вещи. По инициативе Горбачева договор готовился втайне от руководителей всех экономических ведомств, включая правительство. Но об этом отдельно.

Приход в Госбанк

Я в Англии видел, что все ходят по левой стороне улицы, в Германии и России — по правой стороне улицы, а я предпочитаю передвигаться по той, что удобней.

В. В. Геращенко

Очевидно, у меня есть способность подводить черту под определенным периодом своей жизни и решительно начинать новое порученное дело. Так я менял страны, в которых работал, виды деятельности, периодически погружался в совершенно новые дела. Недолго меня пугало, например, незнание немецкого языка, когда понадобилось поехать на работу в Германию. Или высшая мера (правда, к счастью, не реализованная), к которой приговорили моего предшественника в Сингапуре. Есть такое слово «надо», вот и ехал. Поэтому, когда в 1989 году представился случай попробовать себя в Госбанке, согласился охотно и занялся необходимой, хотя и несколько бюрократической работой по составлению кредитно-денежных и валютных планов и контролю их выполнения.

Хотя, прямо скажем, это назначение было достаточно неожиданным для меня и никак не было связано с тем, чем я занимался до этого.

Я в то время был первым заместителем председателя правления Внешэкономбанка СССР. До меня кандидатом на должность председателя Госбанка СССР был заместитель председателя Госплана СССР В. Г. Грибов (перед этим — начальник отдела финансов, себестоимости и цен Госплана), креатура В. С. Павлова, но его назначение «зарезали» депутаты Верховного Совета СССР. Тогда депутатское чистилище были обязаны проходить все кандидаты в министры и на другие высшие должности государства. Видимо, Грибов, распределяя ресурсы для капвложений, обидел многих директоров, ставших позже депутатами.

Когда мне позвонили и сказали, что в субботу будет совещание у председателя Совета Министров Н. И. Рыжкова по проблемам денежного обращения, на которое приглашают и меня, я удивился. Обычно приходилось ходить на различные совещания, но только тогда, когда на месте не было председателя Внешэкономбанка. Однако выяснилось, что на этот раз хотят видеть именно меня.

Я поехал к Николаю Викторовичу Гаретовскому, который в то время был председателем Госбанка. С ним у нас были хорошие отношения: когда я пять лет «трубил» в Сингапурском отделении Московского народного банка, он был завсектором ЦК КПСС, и мне часто приходилось бывать у него с отчетами.

Приезжаю, спрашиваю: «Что случилось? Зачем понадобился?» — «Знаешь, — отвечает он, — кандидатуру нового председателя Госбанка не утвердили, и возникла, как вариант, твоя фамилия. На тебя хотят посмотреть».

В то время вопросы денежного обращения были от меня, работавшего во Внешторгбанке, не сказать что уж совсем далеко, но и непосредственно этим заниматься не приходилось. Взял я книжку «Современные Соединенные Штаты Америки», вьпущенную Институтом США и Канады, прочитал, как они там живут. По статистике выходило, что большая часть семей в США живет на зарплату, а не на доходы от капитала, как часто можно было слышать. В США в то время только 1 % семей имел в составе своих доходов более 50 % доходов от капитала. Еще у 13 % семей доходы от капитала составляли 25 % в общем объеме доходов. То есть чистых рантье в Америке тогда практически не было. Главным богатством у американцев было жилье. Именно поэтому жилье и ипотека были в значительной степени движущими силами развития экономики США.

Вот примерно в этом духе я и высказался на своем «просмотре», сказав, что и в СССР нужно развивать этот сектор, заниматься жилищным строительством и его кредитованием. Тем более что у нас в то время активно развивалось кооперативное строительство, Промстройбанк давал кредиты на 15 лет под 3 % при первоначальном взносе 40 %. Люди занимали деньги у знакомых, родственников, ездили в стройотряды, чтобы набрать взнос и вступить в кооператив.

После того заседания меня пригласил к себе заместитель председателя Совета Министров Леонид Иванович Абалкин и сказал: «Есть предложение тебе возглавить Госбанк». Говорят, меня рекомендовал посмотреть Н. Я. Петракову В. С. Павлов при встрече с ним. Я подумал и решил: а почему бы нет?! Во Внешторгбанке я уже вроде бы вырос, ничего нового я там не узнаю. Снова ехать работать за границу уже не интересно, да и семья не сможет поехать. А тут — совсем другой уровень задач. Тем более, работая в загранбанках, я постоянно сталкивался с политикой центральных банков разных стран и какое-никакое представление на этот счет имел. В общем, согласился.

Правда, отец мой, узнав об этом, ругал меня: «На кой хрен тебе это надо?!» Он совершенно справедливо считал, что слишком много непонятного происходило тогда в финансовой сфере. Тем более он имел опыт работы в этой «конторе» и не воспользовался случаем ее возглавить. Мнение отца я уважал, но в том случае поступил по-своему.

Я тоже на заре своей карьеры работал в Госбанке на Неглинной улице, 12, и вроде как входил второй раз в ту же реку. Правда, вернуться через 30 лет в «контору» мне не удалось. Николай Иванович Рыжков, став премьером, перестал использовать это слово, ну не понравилось оно ему, очевидно, ассоциировалось с «Рогами и копытами» Остапа Бендера. А зря, «конторщик» — это просто счетовод (от итальянского слова «конто», что значит «счет»).

В июле — августе 1989 года Верховный Совет СССР две недели поименно утверждал всех членов последнего Совета Министров. Тогда же он большинством голосов поддержал мою кандидатуру. Подробностей обсуждения в моей памяти осталось мало, как-то быстро оно произошло. Я даже удивленно спросил депутатов: «И это все? Я думал, будет интереснее»[3].

Придя в Госбанк, я никаких крупных изменений не производил, так как исходил из того, что здесь всегда работал знающий аппарат. Однако банковская реформа 1987 года поставила перед Госбанком задачу видоизмениться, проводить денежно-кредитную политику предстояло в новых условиях, следовало учиться осуществлять надзор над новыми появляющимися спецбанками, а вскоре и коммерческими и кооперативными банками.

Раньше у нас инструментами регулирования были кредитный и кассовый планы. За нами было кассовое исполнение госбюджета. А вот денежно-кредитная политика, регулирование посредством изменения процентных ставок было внове. Тогда же в спецбанки была передана коммерческая работа Госбанка.

За 1990–1991 годы мы очень быстро отказались от квартального кредитного плана и кассового плана и уже больше занимались развитием системы коммерческих банков, а также подступали к вопросам валютного регулирования. Мне сделать это было несложно, так как у меня старого, чиновничьего опыта работы с Госпланом и Минфином в общем-то и не было, поэтому ничто не связывало с прошлым и не пришлось переучиваться. Во Внешэкономбанке мне, правда, некоторое время пришлось заниматься вопросами валютного плана и платежного баланса страны, вот тогда я вынужден был участвовать во всякого рода чиновничьих играх.

В новых условиях мы поняли, что, для того чтобы реформа прошла успешно, следует ездить за рубеж, перенимать опыт, учиться. И если я видел, что кто-то готов это делать, хочет что-то узнать, то он поощрялся. И наоборот. Был у нас начальник управления кассового исполнения бюджета, знающий товарищ, но в возрасте, было ему лет 65. Когда возникали те или иные вопросы по поводу бюджета, я его вызывал и просил на пальцах объяснить суть непонятного мне. Ведь раньше с этим не приходилось сталкиваться. Коллега же часто отвечал: «Виктор Владимирович, не берите в голову, не волнуйтесь, я все знаю, я с вашим папой долго работал, все сделаю, не подведу!» Я настаивал: «Это хорошо, что ты все понимаешь, знаю даже, что ты книжки об этом написал, но тем не менее мне объясни!» Однако он продолжал вертеться, видимо, желая остаться незаменимым.

В результате я вынужден был обратиться за советом к А. В. Войлукову, с которым у меня сложились хорошие отношения, — вопрос денежного обращения тогда был весьма важным, и мы часто с ним встречались и обсуждали разные темы. Арнольд Васильевич и посоветовал мне взять на место «знатока» Татьяну Владимировну Парамонову, сказав, что с ней я буду спокоен за важный участок. В этом он меня не обманул, хотя потом я понял, что таким образом Войлуков еще и освобождался от своего излишне инициативного зама.

Когда правление теряет бразды

Перед глазами возникал образ начальника, который топал ногами и кричал: «Вся страна перестраивается, а они тут черт знает что, понимаешь!

Б. Ш. Окуджава «Как Иван Иваныч осчастливил целую страну»

Я пришел в Госбанк СССР в очень сложный для банковской системы страны период. Октябрьское постановление Совета Министров 1987 года «О перестройке деятельности и организационной структуре банков СССР» явилось только первым шагом на пути к созданию банковской системы, соответствующей требованиям экономической реформы. Большинству участников этой перестройки было ясно, что возникшая структура с Госбанком СССР, стоявшим над пятью специализированными, также государственными банками, не является окончательной, охватывающей весь круг давно назревших потребностей перехода к более гибкой банковской системе.

Уже первые девять месяцев существования спецбанков (нормальным для начала всякой реформы периодом организационных сбоев и неурядиц можно считать первые три месяца) показали, что созданная банковская система не справляется со всем многообразием новых требований. Госбанк поделился своими функциями, но появившиеся тогда Промстройбанк, Агропромбанк и Жилсоцбанк не готовы были взять функции кредитования и расчетов на себя. К тому же руководители спецбанков начали выяснение отношений при дележе региональных подразделений.

В. В. Деменцев и Н. В. Гаретовский, возглавлявшие Госбанк в этот ответственный период реформ, плохо понимали необходимость перемен функционирования банковской системы. Они были из минфиновской системы. Им противостоял энергичный и неугомонный человек (даже сейчас, в конце 2009 года, когда ему уже 94 года!), председатель Стройбанка СССР Михаил Семенович Зотов, известный любитель поиска всего нового. Именно он летом 1986-го написал письмо премьеру Н. И. Рыжкову с предложением коренных реформ в банковской среде.

Я, хотя и не разбирался тогда досконально в системе Госбанка, видел в его предложениях по реформированию много разумного. Система была достаточно закоснелая, так что и сейчас, по прошествии времени, думаю, те первые изменения были необходимы. Конечно, можно было бы их сделать лучше, но только говорить легко! Тем не менее, в частности, незачем было сберкассы переименовывать в сбербанки. На одни вывески сколько средств потратили. Можно было просто дать системе сберкасс дополнительные функции по кредитованию населения. Кстати, позже я предлагал первому председателю Сбербанка А. С. Буркову, плохо понимавшему, что происходит (его взяли из пермских начальников народного контроля), создать на базе системы Сбербанка общую систему расчетов в стране. Эволюционировать самую совершенную в мире систему межфилиальных оборотов — МФО. Мы понимали, что при появлении даже государственных спецбанков МФО в прежнем виде работать уже не сможет. А вот на базе Сбербанка создать новую систему расчетов было можно. В этом случае все вновь открываемые коммерческие банки имели бы счета в подразделениях Сбербанка.

Я объяснял А. С. Буркову, что у него появится дополнительный ресурс, Александр Степанович же видел в этом интригу с моей стороны с целью подчинить его банк Госбанку. Я удивлялся его глупости, а он находил новый аргумент: «У нас техники необходимой нет!» — «Вот и появится возможность приобрести», — увещевал его я, но без особого успеха!

Как же все-таки роль личности влияла на нашу перестроечную историю, да и не только перестроечную! Как часто бывает обидно, и ты не можешь понять — зачем тот или иной человек, облеченный властью, хочет подыграть очередному боссу вместо того чтобы сделать дело, нужное всем.

Совершенно необязательно было создавать и Жилсоцбанк.

Заместителю заведующего Экономическим отделом ЦК КПСС Б. И. Гостеву руководитель отдела Н. И. Рыжков, став членом Политбюро, в августе 1985 года уступил свое место, а вскоре предложил возглавить ЦСУ. Но Борису Ивановичу этого показалось мало. Он, как-никак, проработал в ЦК больше 23 лет! Хорошо был знаком с генеральными секретарями и вообще был человек неглупый.

Став министром финансов, Гостев негативно воспринял новшества с кооперативами и антиалкогольной кампанией, поэтому вскоре испортил отношения с Рыжковым и Горбачевым и в июне 1989-го покинул свой пост, уйдя на преподавательскую работу. А приняв предложение перейти в статистическое управление, был бы там руководителем до ста лет.

В 1988 году в рамках той же реформы Внешторгбанк СССР переименовали во Внешэкономбанк… Слов нет. Я даже в правительство написал письмо с просьбой не менять имя. Ведь это был хорошо раскрученный, как сейчас говорят, бренд. Обычно, если имя получает репутацию, за него держатся, оно увеличивает капитализацию компании. В письме я написал, что такие действия всегда ведут к несчастьям в хозяйственной жизни. Как в воду глядел — в 1991 году Внешэкономбанк СССР стал банкротом де-факто.

В конце 90-х годов в связи с коренными преобразованиями в банковской системе появилось много сложностей. Кардинальные изменения произошли в первую очередь в организации безналичных расчетов. До реформы и в первые годы ее проведения подавляющая часть этих расчетов велась Госбанком СССР, а затем спецбанками через систему межфилиальных оборотов (МФО). В Госбанке эта система действовала весьма эффективно, и практически не бывало сколько-нибудь существенных задержек в расчетах. Она была одной из лучших в мире, а вот после проведения реформы возникли проблемы.

С созданием широкой сети самостоятельных коммерческих банков расчеты стали проводиться через корреспондентские счета, открываемые в Госбанке СССР, а затем в Центральном банке РСФСР, непосредственно между банками, а также через созданные ими расчетные организации (РКЦ).

Система МФО была фактически большой советской тумбочкой и могла эффективно действовать до тех пор, пока вся банковская система была государственной. Наличие счетов МФО позволяло производить бюджетные расходы на местах независимо от поступивших доходов. Балансирование же доходов и расходов союзного бюджета производилось в Госбанке СССР. Существовавшая практика позволяла каждой конторе Госбанка выдавать кредиты независимо от имеющихся у него ресурсов, на основании разрешения (лимита) вышестоящего органа (то есть брать деньги в «семейной» тумбочке). Однако лимиты определялись в соответствии с ежегодно и ежеквартально составлявшимися кредитными планами в целом по стране. Такая практика, безусловно, снижала ответственность банковских работников за своевременный возврат кредитов, а о привлечении ими ресурсов речь вообще не шла. Непогашенные кредиты регулярно брали на себя вышестоящие организации, относя убытки на счет бюджета. Особенно часто это делалось в сельском хозяйстве.

Монополия спецбанков

Все приходилось менять на ходу. В этих условиях было вполне естественно, что реформа банковской системы проходила не так гладко, как хотелось бы. Не обходилось без ошибок. На первом этапе (1988 — первая половина 1990 года) они были связаны во многом с противостоянием Госбанка СССР и союзных спецбанков — Промстройбанка, Агропромбанка и Жилсоцбанка. Каждый из них искал свое место в новой банковской системе. У спецбанков ярко проявлялись центробежные тенденции, и в какой-то мере это было понятно. После многих десятилетий жесткой централизации банковского дела появилась возможность хотя бы частичной его либерализации.

Спецбанки стремились освободиться от опеки Госбанка, а он по инерции не хотел сразу и целиком терять над ними контроль. Это прослеживалось как в центре, так и на местах. В результате «перетягивания каната» далеко не всегда принимались взвешенные решения.

Несомненной и крупной ошибкой было то, что в 1988 году Госбанк лишили низовых звеньев — отделений. Первоначально это делать не планировалось, но спецбанки настаивали на таком решении. Они предлагали ликвидировать даже областные конторы Госбанка, которые, по их мнению, были излишней административной надстройкой, но здесь с ними не согласились. Тем не менее спецбанки хотели получить все и сразу.

Для урегулирования конфликтов между ними был создан Совет банков под руководством председателя правления Госбанка, пришлось некоторое время его возглавлять и мне. Но дрязги руководителей спецбанков я наблюдал и раньше, неоднократно присутствуя на заседаниях совета в качестве зампреда Внешэкономбанка.

Уже тогда я понял, что существовавшая вначале надежда, что преемники Госбанка — спецбанки смогут организовать партнерские отношения с рыночными структурами, не осуществилась. Монополия Госбанка и Стройбанка фактически была заменена монополией созданных спецбанков. Не произошло коренной перестройки отношений банков с клиентурой, неизменной осталась их основа: жесткое закрепление клиентов за каждым банком, лимитирование сверху донизу кредитных ресурсов, отсутствие конкурентности в работе банков и права выбора клиентом обслуживающего банковского учреждения.

Перешедшие на хозрасчет спецбанки старались зарабатывать деньги любыми способами, часто вызывая возражения своих клиентов, привыкших проводить многие банковские операции бесплатно.

С учетом всех этих обстоятельств была сделана ставка на организацию кооперативных, паевых, а затем и акционерных банков. Это должно было ослабить монополизм и породить конкуренцию в банковском деле. Таким образом коммерческие банки могли бы содействовать ускорению перехода всей экономики к рыночным отношениям.

Бардак с регистрацией

Когда в первых числах августа Верховный Совет СССР утвердил меня в должности председателя правления Госбанка, было зарегистрировано уже 144 кооперативных и коммерческих банка. Создание банков на чисто коммерческой основе было разрешено законом «О кооперации в СССР», принятым 26 мая 1988 года. В нем говорилось, что «союзы (объединения) кооперативов имеют право создавать хозрасчетные отраслевые или территориальные банки».

В качестве кооперативного банка рассматривалось кредитное учреждение, которое «на демократических принципах обеспечивает денежными средствами развитие кооператива». Под демократическими принципами здесь понимались, естественно, коммерческие начала. В Законе указывалось, что устав кооперативного банка регистрируется в Государственном банке СССР.

Надо сказать, что в то время отношение к кооперативам было особым и неоднозначным. Но процесс, как говорили, уже пошел. Таким образом, в СССР была создана трехуровневая банковская система, существовавшая в течение ряда лет: Госбанк, государственные спецбанки и коммерческие банки.

А первым в СССР 24 августа 1988 года был зарегистрирован кооперативный банк «Союз» в г. Чимкент (Казахстан) с уставным капиталом в 1 млн рублей. Первым в России 26 августа 1988 года стал Ленинградский кооперативный банк «Патент» (с 1991 года это банк «Викинг»).

Первоначально большинство банков были небольшими, поскольку собрать сразу много денег не удавалось. Первым требованием к коммерческим банкам был минимальный размер уставного капитала. Учредителям коммерческого банка, создаваемого государственными предприятиями, нужно было собрать 5 млн рублей, а кооперативного банка — 500 тыс. рублей. Столь малый уставной капитал позволял создавать банки сравнительно небольшим кооперативам и тем самым, как тогда считали, стимулировал развитие кооперативного сектора — этому тогда придавалось большое значение. Банкам давался один год, чтобы они могли сформировать уставный фонд. Уже при мне, в 1990 году, минимальный размер уставного фонда был удвоен и составлял для коммерческого банка 10 млн рублей, а для кооперативного — 1 млн рублей.

Никаких специальных расчетов необходимого минимального размера фонда никто не делал, цифры эти были взяты практически с потолка. В результате первые кооперативные банки имели уставные капиталы от 0,5 до 1,3 млн рублей, коммерческие банки — от 4 до 20 млн рублей. И только у отраслевых банков уставные капиталы были посолиднее — по 250–300 млн рублей.

Много курьезов было при регистрации первых банков и в ходе их работы.

Рассказывают, что однажды в Госбанк пришел известный детский писатель Эдуард Успенский и предложил создать всесоюзный детский банк, чтобы школьники могли вносить в него средства, заработанные на сборе металлолома и макулатуры, полученные за работу в поле. Затем сами дети принимали бы решения, куда направить деньги — на строительство дома пионеров на БАМе или на приобретение новейшей полиграфической техники для детского издательства.

Хотя коммерческие банки в конце 80-х годов быстро росли и за 1990 год сумма их балансов возросла с 13,2 до 50 млрд рублей, а сумма выданных ими кредитов — с 10 до 33 млрд рублей, их влияние в банковской системе оставалось небольшим. Доля выданных ими кредитов даже на начало 1991 года не превышала 9 % всех кредитных вложений в экономику.

В конце 80-х годов количество коммерческих банков намного увеличилось. И я вынужден был соответствующий отдел преобразовать в управление коммерческих и кооперативных банков СССР. В декабре 1989 года его начальником был назначен хорошо мне знакомый Анатолий Яковлевич Цемянский, имевший многолетний опыт работы в наших банках за границей.

С нарождающимися банковскими олигархами у меня тогда сложностей не было. Не знаю, может быть, потому что они все были молодые и начинающие. А за мной все-таки была не только работа в ЦБ с 1989 года, но и большой опыт работы в коммерческих банках — я в четырех зарубежных банках работал, не считая четырех месяцев, проведенных в Цюрихе… Везде была своя обстановка, свои обстоятельства. Так что полученный опыт давал возможность и посоветовать, и ответить, и по морде, условно говоря, влепить, если нужно. Поэтому с ними у нас были в целом уважительные отношения. Хотя, может быть, я кому-то мешал, не создавал комфорта, но это уже так жизнь устроена. Сплошного комфорта не бывает.

В конце 1990 года возникла ситуация, когда не только вновь учреждаемые банки, но и те, которые получили лицензию до ноября 1990 года (то есть до принятия российского закона о банках), должны были пройти регистрацию и перерегистрацию в своих областных конторах. И им пришлось, по сути дела, выбирать между юрисдикцией Госбанка СССР и Центрального банка России.

Не будет ошибкой утверждать, что во второй половине 1990 года связи правления Госбанка с областными конторами существенно ослабли. Фактически правление оказывалось во все большей изоляции от своего низового уровня, и наши возможности влиять на формирование системы коммерческих банков еще более сузились.

Дело в том, что нормативная база по контролю над коммерческими банками активно формировалась в правлении Госбанка СССР на протяжении 1989 года, и к моменту принятия законов о банках она представляла собой уже довольно разработанную систему. Однако эта система существовала в значительной степени только на бумаге.

Ни у Госбанка СССР, ни тем более у Центрального банка Российской Федерации в 1990 году не было достаточного числа подготовленных работников для практического осуществления надзора за коммерческими банками, количество которых стало стремительно расти по мере начавшегося с лета 1990 года процесса акционирования спецбанков.

Результаты того, что банковский Центр, хотя и временно, утратил бразды правления над коммерческой периферией банковской системы, появились очень быстро. Неуправляемость процесса формирования новых банков, отсутствие должного надзора за банковской деятельностью в сочетании с прочими факторами стихийного развития рыночных отношений в стране породили увлечение руководства многих коммерческих банков неуставной деятельностью, рискованными спекулятивными операциями, склонностью к авантюрному менеджменту.

Последствия пренебрежения мировым опытом регулирования банковской деятельности в полной мере сказались на всем дальнейшем процессе развития отечественной банковской системы. Хочется надеяться, что мы сегодня хоть в какой-то мере научились извлекать уроки из ошибок прошлого.

Сепаратизм

Мне неприятна вся эта суматоха и гласность…

Церемония подписи завещания оказалась гораздо короче, чем я ожидала. По моему мнению, все было сделано с неприличной скоростью.

Ушки Коллинз. Лунный камень

Следует напомнить, что впервые о республиканском сепаратизме заговорили еще весной 1987 года. В Эстонии стали известны планы союзных ведомств по разработке фосфоритных месторождений на Пандиверской возвышенности. В связи с тем, что здесь расположены крупнейшие и плодороднейшие пахотные земли республики, густая сеть поселений, а здешние источники — самые крупные в Эстонии и дают начало множеству рек, против этих планов выступили самые разные слои населения Эстонии, как когда-то в России против проекта поворота рек. Тогдашние руководители Эстонии посчитали возможным замять скандал. Страсти накалялись, и 16 ноября 1988 года Верховный Совет Эстонской ССР принял дополнения к основному Закону республики и декларацию о суверенитете.

Процесс уже нельзя было остановить. Причем лидером в нем стала Латвия, первая провозгласившая требование выхода из Советского Союза. 30–31 марта 1989 года прошел пленум творческих союзов Латвии, призвавший к принятию новой конституции республики.

В начале 1989 года Верховный Совет Эстонии принял концепцию республиканского хозрасчета. Ее автором был экономист Михаил Бронштейн. Вскоре в каждой республике были уже свои Бронштейны. И у них на поводу пошел Горбачев. 14 марта в газете «Правда» для обсуждения были опубликованы «Общие принципы перестройки руководства экономикой и социальной сферой в союзных республиках на основе расширения их суверенных прав, самоуправления и самофинансирования». В них провозглашалось, что союзные республики имеют те полномочия, которые центр, союзные органы власти и управления находят возможным им передать.

И в расширении этих полномочий проект «Общих принципов» пошел весьма далеко. В нем признавался первичный характер суверенитета союзных республик. Было сказано, что приоритет общесоюзных интересов и целей обеспечивается главным образом на базе средств, сосредотачиваемых в руках Союза с согласия республик, а в особых условиях также на базе их добровольных вкладов. Общесоюзные законы принимаются с согласия всех республик, они вправе сопровождать эти законы дополнительными установлениями, действующими на территории республики. Общенародная (общегосударственная) собственность подразделяется на собственность Союза и республик. Было сказано, что проект согласован с республиками. Однако прибалтийские республики к тому времени ушли уже далеко вперед.

В дальнейшем при обсуждении на Верховном Совете СССР большинство депутатов было против введения республиканского хозрасчета, но на заседание пришел Горбачев и уболтал всех, и система пошла вразнос. Решили — пусть республики попробуют жить в новых условиях. Помню, депутат группы «Союз» В. И. Алкснис предупреждал, что надо внимательнее относиться к событиям в Прибалтике, но кто его слушал?!

Но тогда еще ничего страшного не произошло — экономическая зависимость республик от Центра была значительно больше, чем сейчас. В Прибалтике в структурах, отвечающих за экономику, было еще много разумных людей, хорошо помню очень неглупого руководителя Госбанка Эстонии, все понимающего.

В конце июля 1989 года без дополнительных обсуждений сессия Верховного Совета Эстонии приняла Закон «Об основах хозрасчета республики», а Верховный Совет Эстонии — постановление о переходе республики на хозяйственный расчет.

15 декабря 1989 года (за полгода до России) Верховный Совет Эстонии принял постановление о формировании самостоятельной банковской системы республики и учреждении Банка Эстонии, который должен был стать эмиссионным центром республики, регулирующим количество денежных единиц, находящихся в наличном и безналичном обороте, выпускающим в оборот денежные знаки. Был даже объявлен конкурс на лучшее оформление банкнот в кронах. Банк они начали создавать с нуля (в отличие от россиян), действующий параллельно с республиканским отделением Госбанка СССР.

Не осталась в стороне и Украина, говорят, потратившая на введение в стране псевдоденег — купонов — более 18 млн рублей (еще тех, советских) и не получившая от этого удовлетворения.

В сентябре 1990 года на консультативное совещание съехались представители Белорусского, Грузинского, Украинского республиканских банков Госбанка СССР и новых созданных госбанков РСФСР, Латвии и Эстонии. Организаторы ставили целью ускорить растаскивание Госбанка СССР.

Были и очень разумные предложения. В частности, такое.

АКАДЕМИК Н. Я. ПЕТРАКОВ ПОМОЩНИК ПРЕЗИДЕНТА СССР: в январе 1990 года я помогал Горбачеву готовиться к поездке в Литву, к Бразаускусу. и предлагал сразу пресечь все разговоры о республиканской собственности. Большой театр кому принадлежит? Это вопрос не собственности, а финансирования. Из чьего бюджета оплачивается, тому и принадлежит это народное достояние! Другое дело — акционерные компании. Я агитировал Горбачева создавать транснациональные компании. Акционировать Рижский ВЭФ и контрольный пакет оставить в Москве. И уйдет от вас Латвия, не уйдет — собственность уже транснациональная, по всем международным правам. А то сейчас Таллинский порт, который строила вся страна, — эстонский. Но Горбачев это не воспринял, так как вообще плохо понимал, что такое акционирование. Как ни парадоксально, но большой вред принес в этом вопросе государственник Леонид Иванович Абалкин, первым провозгласивший необходимость разделения собственности на федеральную, республиканскую и муниципальную. Это была огромная ошибка. Я ему объяснял, что собственность может быть либо общественной, либо частной — другой нет.

Он был совершенно прав — акционерные (негосударственные) союзные банки, если бы они были созданы, юридически сломать или расчленить было бы гораздо сложнее.

ПЕТРАКОВ Н. Я.: в 1988–1989 годах уже можно было купить любого чиновника. Абсолютно. Началось растление капиталом. Диктат пропал, и либеральная интеллигенция заголосила про рынок, о котором она имела совершенно дурацкие представления: человек должен быть экономически свободен, нам нужны новые экономические отношения. А рынок — это прежде всего собственность. И бюрократы понимали это лучше, чем любой экономист-затейник со степенью. Они сразу сообразили: нужно организовать дело так, чтобы валяющаяся под ногами госсобственность стала их собственностью и чтобы за это ничего не нужно было бы выкладывать.

В этом и весь смысл республиканских хозрасчетов.

Обсуждался вопрос, что делать с резервными средствами, которые были на балансе Госбанка СССР. Ранее некий депутат по фамилии Орлов предложил их разделить между республиками. А мы, представители Госбанка и Минфина, выступали против этого. Говорили: когда разделите баланс, поделите долги между республиками, тогда вот и резервы можно использовать. А просто взять и раздать их сейчас вряд ли будет правильно. Наше предложение было поддержано, в том числе и Борисом Николаевичем. Но главное не это. Я посмотрел, как главы республик обсуждают этот важнейший вопрос… Дилетантство. Они люди политически, может быть, и подкованные, но их понимание экономики было уж слишком упрощенно.

И последнее воспоминание по этой теме. Конец 1991 года. Республики разводятся. Надо разделить нажитое в совместной жизни, а главное — общие долги. Спорили долго, все боялись прогадать. Первым начал договариваться Явлинский, однако не смог ничего добиться.

18–21 ноября в Москве прошла встреча представителей независимых государств, бывших субъектами СССР, с представителями «группы 7». На ней все стороны согласились, что «принимают на себя солидарно и по отдельности ответственность по погашению внешнего долга СССР в полном объеме». Говорилось также о том, что стороны «подготовят необходимые меры для разработки механизма мобилизации ресурсов для погашения внешнего долга» и «готовы вступить в ближайшие 7-10 дней в конкретные переговоры о реструктуризации долга».

В конце концов надо отдать должное Е. Т. Гайдару: он сделал решительный шаг для договоренности — взял внешние долги на Россию, но оговорил, что коллеги после этого не будут претендовать ни на какие советские активы за рубежом.

От СССР коммюнике подписал председатель Межгосударственного экономического комитета И. С. Силаев. Украинцы тоже тогда его подписали, но в дальнейшем, правда, не ратифицировали. Премьер Украины (бывший председатель Госплана республики) В. П. Фокин вел себя при этом безобразно, за него даже было стыдно перед шерпами «семерки»! Хоть под стол от стыда лезь! Постоянно бросал шапку, демонстративно уходил. Хорошо, что Гайдар имел неплохие дипломатические способности (и хорошие нервы), Госбанк сумел довести дело до конца. Витольд выкобенивался перед Кравчуком — раньше на заседаниях советского Совмина он себе такого не позволял!

После того как удалось закончить переговоры, я подошел к шерпу (следящему, чтобы бывшие братские республики окончательно не переругались) Хорсту Келеру, будущему федеральному президенту Германии (тогда статссекретарю министерства финансов страны). Надо сказать, у нас с ним сложились хорошие личные отношения. «Виктор Владимирович, — поделился своей радостью Хорст после трех часов спектакля, — хорошо все-таки, что удалось договориться! А то я уж думал — ни с чем придется возвращаться!»

От США шерпом был первый заместитель министра финансов США Дэвид Мэлфорд, он заявил тогда переговорщикам: «Если вы перед нами будете стирать грязное белье, учтите, вы никаких денег в качестве помощи не получите!» Кстати, потом американец резко критиковал Международный валютный фонд за неразумные советы, данные нам их консультантами. Он тоже подошел к нам выразить свою радость.

А я коллегам рассказал следующий анекдот: «Один араб собрал в деревне деньги и пошел в город за покупками. Долго шел через пустыню. Проголодался, замерз… Спать хочется, да и темнеет, за деньги боязно. Вдруг видит: на горизонте какие-то огоньки. Приблизился — кибуц. И живут там люди не его веры. Тем не менее он подходит к синагоге, проходит через калитку, стучит. Вышедшему раввину объясняет ситуацию, в которую он попал, просит места для ночевки, кусочек хлеба и воды.

Раввин ему дружески отвечает: «Конечно, проходите в сторожку. Задвижку можете не закрывать, здесь все свои. Вам принесут все, в чем вы нуждаетесь».

Путник, видя такое отношение к нему, продолжает: «А нельзя ли у вас оставить пояс с деньгами на сохранение?

А то я плохо буду спать, думать об их сохранности, не отдохну, а мне еще далеко идти».

«Конечно, — отвечает раввин, — будьте спокойны!»

Утром проснулся путник, идет к раввину, благодарит его за гостеприимство: «Я теперь буду всем рассказывать, какие вы хорошие люди!» Наконец спрашивает о поясе.

«Какой пояс?» — удивляется раввин.

«Хватит шутить! Я же вам оставлял свой пояс с деньгами!» — восклицает растерянный путник.

«Кто-нибудь что-то знает о поясе?» — обращается раввин к собравшимся вокруг них прихожанам.

«Он все придумал, чтобы нас опорочить! — дружно закричали все. — Гнать надо иноверца!»

«Ну, мужики, Бог вас накажет!» — в отчаянии промолвил несчастный и пошел восвояси. Только вышел он из калитки, его догнал раввин и со словами «Вот твои деньги!» протянул растерявшемуся путнику его пояс.

«Ты сейчас уйдешь, купишь товар в городе, радостный домой приедешь, а мне с этими здесь дальше жить!» — ответил на недоуменное мычание раввин».

И Келер (кстати, еврей, хотя он выдвинут в президенты от Христианско-демократического союза) засмеялся — он все понял!

Вступление в международные организации

Нет, напрасно мы решили

Прокатить кота в машине:

 Кот кататься не привык —

Опрокинул грузовик.

А Л. Барто «Грузовик»

Не доведенное до конца отцом дело — вступление в международные финансовые организации — судьба доверила завершить мне.

Идея создания Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР) появилась у президента Франции Франсуа Миттерана и президента СССР Михаила Горбачева во время их встреч в октябре 1985 года в Париже и в июле 1986 года в Москве. Задача банка была в содействии валютными кредитами процессам трансформации экономик стран Восточной Европы. Примером стали Азиатский банк развития (Asian Development Bank), основанный в 1965 году, Африканский банк развития (African Development Bank), основанный в 1964 году, наконец, самый старый Межамериканский банк развития (Inter-American Development Bank), основанный в 1959 году, занимающийся предоставлением долгосрочных кредитов странам Центральной и Латинской Америки на развитие экономики.

Идея была поддержана другими европейскими странами, естественно, не остались в стороне и американцы, потому что они всегда имели свои интересы в подобных делах.

Когда начались переговоры, появилось предложение, что все восточноевропейские страны станут реципиентами банка. Все, кроме России. Мы возмутились: как это так, мы тоже перестраиваем экономику и у нас тоже сильно не хватает ресурсов. Еще в 70-е годы у нас были большие совместные проекты с западными партнерами. Хотя бы стоит вспомнить проект «газ — трубы» при прокладке газопровода Сибирь — Западная Европа. Средства нужны были и для развития среднего бизнеса. В конце концов партнеры по переговорам согласились с нашими доводами.

Советский Союз подключился к переговорам о создании ЕБРР с января 1990 года. Пару раз в этих переговорах в Париже приходилось участвовать и мне. Со мной в составе делегации ездили Олег Владимирович Можайсков и Андрей Евгеньевич Бугров, бывший тогда заведующим управления международных экономических отношений МИД СССР. В 1991 году он стал работать в ЕБРР, а с 1992 по 2002 год был представителем РФ при Всемирном банке, исполнительным директором Международного банка реконструкции и развития (МБРР), Международной финансовой корпорации (МФК).

29 мая 1990 года в Париже официально было провозглашено создание Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР). На подписание учредительных документов в Лондон ездил премьер В. С. Павлов. Я тоже был в его делегации и стал первым управляющим от СССР в Совете управляющих ЕБРР.

В число учредителей на первом этапе вошли 40 государств Европы, Северной и Южной Америки, Азии, а также Комиссия европейских сообществ и Европейский инвестиционный банк. Местонахождением нового банка был определен Лондон.

Уставный капитал банка составил на первом этапе 10 млрд экю (12 млрд долларов). Это было в 15 раз меньше капитала Мирового банка реконструкции и развития и в 10 раз — капитала МВФ. Европейское сообщество и его институты внесли 51 %: Франция, ФРГ, Великобритания и Италия — по 8 %, США — 10 %, Япония — 8 %, восточноевропейские страны и СССР в совокупности — около 13,5 %, из них Советский Союз — 6 %, или 720 млн долларов.

Предприятиям госсектора ЕБРР намеревался предоставлять только 40 % кредитов, а вот частным предпринимателям — 60 %, то есть планировалось, что основные усилия банка будут направлены на поощрение и развитие рыночных форм экономической деятельности. Для оказания таким клиентам необходимой технической помощи, включая экспертизу проектов и оформление документации, мы собирались при Госбанке и специализированных банках открыть консультационные отделы. Тем самым предполагали, что все предложения в ЕБРР будут формироваться в конце концов Госбанком СССР, то есть проходить через некое сито.

26 марта следующего года, за пять дней до установленного по условиям соглашения срока ратификации, Верховный Совет СССР ратифицировал подписанное соглашение об учреждении Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР). СССР впервые стал членом крупной международной кредитной организации.

И вот Европейский банк реконструкции и развития 15 апреля открылся в Лондоне. Членами банка успели стать 39 государств, в том числе и СССР. Вначале предполагалось, что в течение лета 1991 года в Москве появится филиал банка, но потом от этого решения отказались, ограничились присутствием в нашей стране наблюдателя.

На официальном открытии присутствовали 30 глав государств и правительств стран-участников, в том числе и наша делегация во главе с председателем кабинета министров СССР В. С. Павловым. Основной «конструктор» банка, советник Миттерана Жак Аттали (JacquesAttali) был избран президентом нового банка.

Было принято решение, что Советский Союз в течение первых трех лет сможет получать кредиты лишь в пределах оплаченного взноса в уставный капитал банка, то есть суммарно не более 225 млн долларов. Это ограничение было объяснено тем, что представителям ведущих стран Запада (в первую очередь США, Японии и Великобритании) курс руководства СССР на формирование рыночной экономики казался недостаточно последовательным. Согласно первой статье устава банка заемщики должны были быть привержены многопартийной демократии, плюрализму и рыночной экономике.

В ЕБРР набиралось 250 сотрудников. Их подбор проводило руководство ЕБРР без какого-либо вмешательства государственных органов стран-пайщиков. Среди первых 80 человек был Б. Г. Федоров, перед назначением в банк — министр финансов РСФСР, который стал начальником отдела инвестиций банка. Перед этим ко мне пришел Олег Можайсков и спросил, как я отнесусь к тому, чтобы дать Борису характеристику, — его готов взять на работу Жак Аттали вне квоты СССР. Я сказал: «Пожалуйста, чем больше наших будет в банке, тем лучше!» — и дал Федорову положительную характеристику. Года через полтора его взяли на работу во Всемирный банк, куда Россия только вступила.

Первым нашим директором в банке стал бывший руководитель Московского народного банка А. С. Маслов, подходивший на этот пост идеально. Александр Степанович блестяще знал всех в Сити, ориентировался в обстановке, к тому же до работы в Лондоне он был зампредом Внешторгбанка.

Однако в 1992 году заместитель председателя правительства A.Н. Шохин настоял на замене Маслова на О. М. Прексина, абсолютно тогда не разбиравшегося в ситуации.

К.Г. Кагаловский с 1990 по 1995 год являлся представителем правительства России по связям с международными финансовыми организациями, в частности Всемирным банком и Международным валютным фондом. За это время он поссорился с директором-распорядителем МВФ Мишелем Камдессю. Я неоднократно говорил Черномырдину: что вы за него держитесь, ведь и в экономике он не разбирается, и характер у него дрянной! Был недолго у Гайдара на подхвате, занимался у него административными делами. И все!

После вступления СССР в ЕБРР все рассчитывали, что это ускорит присоединение страны к другим международным кредитным организациям — Международному валютному фонду, Мировому банку и Международному банку реконструкции и развития. Ориентация Советского Союза на интеграцию в мировую экономику предполагала, в частности, и поэтапное подключение к другим наднациональным международным организациям.

МВФ предназначен для регулирования валютно-расчетных отношений между государствами и оказания финансовой помощи странам-членам путем предоставления им краткосрочных займов в иностранной валюте при возникновении валютных затруднений, вызванных нарушениями равновесия платежных балансов. У нас такие затруднения были в конце 80-х — начале 90-х годов уже хроническими. Кроме того, вступление во Всемирный банк открывало доступ к важному источнику валютных кредитов.

Надо сказать, что вопрос о вступлении СССР во Всемирный банк был поставлен еще при председателе Госбанка B.С. Алхимове в 1985 или 1986 году. Более того, когда начальником ГВЭУ был Д.Я. Пензин, Владимир Сергеевич поручал Дмитрию Яковлевичу проработать вопрос о возможности «восстановления» Советского Союза в Мировом банке.

Дело в том, что мы были в 1944 году отцами-основателями банка, но в силу определенных обстоятельств не вступили в него. Поэтому Алхимов пытался обосновать не вступление, а восстановление в Мировом банке. Но нас, мягко говоря, послали, сказав, что если вы желаете быть членами МБ, то должны вступать в него на общих основаниях.

Заседание Совета безопасности 18 мая 1991 года

Рассматривается записка Павлова о вступлении в МВФ и МБРР

ГОРБАЧЕВ. История вопроса началась с моего письма Миттерану, а тот зачитал его на «семерке». Все, кроме Японии, благожелательно отнеслись к постановке вопроса о налаживании взаимодействия нашей страны с «семеркой». Речь может идти о долгосрочной (на 5 лет) программе привлечения средств в размере до 15 млрд долл. в год. Но есть соображения (Сакс[4] и др.), что надо ставить вопрос о 30 млрд долл. в год, но это вряд ли реально. […]

ПРИМАКОВ. Без Запада нам не обойтись. Терех (министр торговли СССР) в Италии подписал контракт на 1 млрд. без согласования, без гарантий, без проработки. Покупаем обувь, а собственные фабрики стоят из-за отсутствия подошв.

ПАВЛОВ. Самим своих проблем не решить, перевооружение экономики не осуществить. Делать это надо осмысленно. Например, купили лицензию на переработку свиных кож, но нет химикатов, а без них использовать ее нельзя. Надо диверсифицировать связи, развивая их и с Европой, и с Соединенными Штатами, и с восточными странами — Южная Корея, Китай. Не зацикливаться на одном направлении. Американцы могут поставить кубинский вопрос: 8 млрд тратите вы на Кубу.

КРЮЧКОВ. Европа — за, а США против нашего участия в МВФ. Никаких 15 млрд не получим. Политические издержки будут большие. И не надо на это настраивать общественность.

БЕССМЕРТНЫХ. Буш предложил нам ассоциированное членство в МВФ, которое означает только консультационную помощь.

МЕДВЕДЕВ. Разумной альтернативы тут просто нет. Иначе — самоизоляция с введением жесткой дисциплины, диктаторских методов, попытка таким путем сделать новый рывок в экономике. но, во-первых, у нас теперь для этого уже нет необходимого запаса политической и идеологической прочности, а во-вторых, такая попытка все равно не дала бы желаемого результата — выхода на современный технологический уровень.

СИТАРЯН. валютно-финансовая ситуация в мире изменилась очень существенно. возникает острый дефицит финансовых ресурсов. персидский залив оттянет 50—60 млрд. долл. Другая точка приложения финансовых ресурсов — Восточная Германия. Третья — Восточная Европа. и еще мы здесь. В «третьем мире» возникает недовольство, связанное с дефицитом капитала.

ГЕРАЩЕНКО. За полное членство в МВФ. Поддержка там будет, если будет выражено мнение «семерки». предпосылки для этого есть.

ГОРБАЧЕВ. Нам предстоит принять очень важное политическое решение. для этого надо четко ответить на вопрос сможем ли мы решить наши задачи, опираясь лишь на собственные силы? Кто тут больший патриот? Крики о распродаже, об унижении — не что иное, как проявление квасного патриотизма, результат непонимания ситуации. мы живем в другой эпохе. к сожалению, сильно отстали от запада, а наука используется должным образом только в военной области. Альтернатива — зажать все в кулак. Но это гибель. Нужны три вещи. Политическая стабильность, согласие и сотрудничество, продолжение реформ и выдвижение общенациональных интересов на первый план. сотрудничество с Западом в интересах страны, для ее подъема - это и есть патриотизм. А какое это должно быть сотрудничество? Не двустороннее, не эпизодическое, а действительно широкая интеграция. Пусть Явлинский продолжает свои контакты в США. Потом, может быть, поехать туда Примакову и Щербакову. А здесь нам надо широко развернуть подготовку концепции вхождения в мировое хозяйство и моего выступления на встрече «семерки» в Лондоне[5].

В июле 1991 года процесс ассоциирования с МВФ был начат практически с нуля. Однако отдельные контакты информационного и технического характера между СССР и МВФ произошли в конце 1988 года. А в сентябре 1989 года на 44-й сессии Генеральной ассамблеи ООН Советский Союз впервые официально заявил о своем намерении установить постоянные связи с МВФ и Мировым банком.

Тем не менее партнеры по переговорам не спешили идти нам навстречу, в частности опасаясь, что в условиях экономических трудностей СССР не захочет или будет не в состоянии вовремя возвращать занятые у МВФ средства. Американская же сторона вообще в своем официальном документе «Стратегия национальной безопасности Соединенных Штатов» заявляла в 1998 году, что «советская экономическая система остается на данный момент фундаментально несовместимой с участием в институтах свободного мира».

Серьезные изменения произошли только в 1990 году. Вначале в июле в Лондоне сессия совета НАТО на высшем уровне объявила о прекращении холодной войны. А позже, в ноябре 1990 года, в Париже на встрече руководителей стран — участниц Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе была принята знаменитая Парижская хартия для новой Европы. В ней было заявлено о переходе от конфронтации между двумя мировыми системами к разумному «сотрудничеству между всеми странами на основе взаимного учета интересов, утверждению общечеловеческих ценностей».

Тем же летом, в июле, Советский Союз впервые посетил директор-распорядитель МВФ. Это был бывший управляющий Банка Франции Мишель Камдессю. Приезд руководителя МВФ был не случайным. В то время Запад хотел выяснить, каково действительное состояние советской экономики, для того чтобы определить объемы и форму помощи, которую он мог бы предоставить Советскому Союзу для оказания содействия в осуществлении нами программы реформ. Одновременно с Камдессю обсуждались условия вступления СССР в МВФ и Всемирный банк. То есть его визит фактически означал установление прямых официальных отношений между СССР и МВФ.

Вслед за директором-распорядителем в Москве с целью изучения советской экономики побывала специальная миссия экспертов Фонда.

В сентябре 1990 года советская делегация была приглашена на годичную совместную сессию МВФ и Мирового банка в Вашингтон.

После изучения в декабре 1990 года международные организации обнародовали совместный 51-страничный доклад под названием «Экономика СССР». Основная его идея состояла в том, что Советскому Союзу следует взять курс на осуществление «радикальной» реформы, предполагающей «драматический переход от плановой к направляемой рыночными силами экономике». Президент США Джордж Буш-старший предложил установить в качестве промежуточной меры своего рода «особые взаимоотношения» Советского Союза с МВФ и Мировым банком. В этом случае наша страна получила бы возможность руководствоваться рекомендациями Фонда, пользоваться советами и техническим содействием экспертов этих международных организаций. Всем известно, как вскоре руководство Е. Т. Гайдара использует эти возможности!

Прошло еще некоторое время, и 15–17 июля 1991 года во время встречи президента СССР М. С. Горбачева с участниками очередного ежегодного совещания лидеров семи ведущих индустриально развитых стран G7, состоявшейся в Лондоне, была достигнута договоренность о предоставлении СССР статуса «специальной ассоциации» при МВФ. Через несколько месяцев, 5 октября, Горбачевым и Камдессю во время их встречи в Москве было подписано и официальное соглашение об этом. Советскому Союзу была обещана широкомасштабная техническая и экспертная помощь, при этом ни слова не говорилось о финансовой помощи.

Казалось, что дорога в МВФ была открыта, и 22 июля 1991 года была направлена официальная заявка с просьбой о приеме СССР в МВФ в качестве полноправного члена. Однако уже 24 июля сенат США одобрил поправку к американскому закону о помощи иностранным государствам на очередной год, которая обязывала администрацию США противодействовать вступлению СССР в МВФ и МБРР до тех пор, пока там не будут осуществлены радикальные экономические и политические реформы.

Вопросы содействия интеграции СССР в мировую экономику вновь обсуждались 11–12 октября в Бангкоке (Таиланд) на совещании министров финансов и управляющих центральными банками стран G7 и 14–17 октября 1991 года на ежегодной совместной сессии МВФ и Мирового банка. В обоих случаях на встречи приглашалась официальная советская делегация. Я также принимал участие в них. Делегацию возглавлял зампред правительства Григорий Явлинский. Поддержать нас приехали председатель Внешэкономбанка СССР Юрий Московский (а возможно, он был членом делегации) и Владимир Горюнов из Цюриха. Там было также много молодых ребят из команды Явлинского.

В итоговом коммюнике состоявшегося в Бангкоке заседания Временного комитета МВФ говорилось: «Комитет приветствует намерение властей СССР форсировать создание рыночного механизма и интегрирование советской экономики в международную торговую и финансовую систему. Исходя из нынешней обстановки в стране Комитет также тепло приветствует подписание соглашения между СССР и Фондом о предоставлении Советскому Союзу статуса ассоциированного члена МВФ. Он рассматривает это как шаг вперед на пути принятия СССР в качестве полноправного члена Фонда».

Все, конечно, кардинально изменилось после событий августа 1991 года. 7 января 1992 года Россия подала заявку о вступлении в МВФ и Всемирный банк, тогда же был разработан Меморандум об экономической политике Российской Федерации, утвержденный правительством России 27 февраля. В этом документе впервые были изложены планы команды Гайдара. 27 апреля 1992 года совет управляющих МВФ проголосовал за прием в состав МВФ России и 13 других республик бывшего СССР. (Заявку Азербайджана удовлетворили 4 мая.) В тот же день президент МБРР Л. Престон проинформировал о решении совета одобрить это.

22 мая 1992 года принял постановление о вступлении России в МВФ и МБРР Верховный Совет Российской Федерации.

Но это не моя история, в это время я уже не работал в Госбанке СССР и еще не пришел в Центральный банк Российской Федерации.

Госбанк РСФСР

против Госбанка СССР

Отец Елпидий (наклонившись к Груне):

Раз пошел Пушкин в баню…

Груня: Вы про Пушкина мне не рассказывайте, я похабщины не люблю.

Николай Эрдман «Самоубийца»

1990 и 1991 годы характеризуют фактическое двоевластие в банковской сфере. Некоторые журналисты называли этот период даже «войной банков», в которой были жертвы — уволенные банкиры, были потери и трофеи, имевшие немалое денежное выражение, были провокаторы, дезертиры и перебежчики. В газете «Московские новости» № 32 за 1990 год материалу на эту тему предшествовали следующие слова: «Когда воюют банки, клерки не ходят в штыковую. Нет пальбы, бомбежек и жертв. Но убытки от такой войны могут быть не меньше, чем от войны настоящей».

Пробный шар запустила Украина, выдвинув в 1990 году проект выпуска своих «державных грошей». Им тогда оперативно и обоснованно ответили, что в единой экономике разные деньги существовать не могут. В целях, как тогда говорили, «коренной перестройки кредитной и банковской системы» в мае должен был быть принят Указ Президента СССР «О неотложных мерах по перестройке банковской системы».

Готовились коренные изменения и российской стороной. Они должны были привести к тому, что все доходы, получаемые на территории РСФСР, будут попадать в бюджет российского правительства. Оно же станет самостоятельно определять, какую долю и на какие цели передать в союзный бюджет.

Началась яростная кампания против центра, названного «черной дырой», пожирающей российские деньги.

Валентин Павлов оправдывался, что центр в реальности «проедал» меньше 1 % бюджета (3 млрд из 350 млрд рублей). И действительно, он состоял из 113 министров, имевших по 5 замов. С членами коллегий, чиновников высокого ранга набиралось всего-то 2–3 тысячи. Если дойти до уровня советов всех уровней, наберется полмиллиона бюрократов. Несомненно, меньше, чем сейчас!

И вот 12 июня 1990 года Верховный Совет РСФСР принял декларацию о суверенитете Российской Федерации, а через 10 дней, 22 июня, I съезд народных депутатов РСФСР — постановление «О разграничении функций управления организациями на территории РСФСР (Основы нового Союзного договора)». В нем говорилось, что «Союз ССР вступил в период глубокого преобразования Федерации, подошел к необходимости заключения нового Союзного договора». В связи с этим, «руководствуясь Декларацией о государственном суверенитете РСФСР, съезд народных депутатов РСФСР постановляет: поручить Верховному Совету РСФСР и Конституционной комиссии разработать основные начала нового Союзного договора».

Это было первое официальное заявление о необходимости написания Союзного договора, в дальнейшем эта тема, наравне с вопросом, у кого еще занять денег, будет основной для нашего первого и последнего президента СССР.

Кстати, в прибалтийских республиках подобные решения были приняты еще раньше, но созданные там центральные банки не оказывали заметного влияния на всю банковскую деятельность Советского Союза. Республиканские конторы Госбанка СССР и спецбанков по-прежнему были там основными игроками.

В постановлении Верховному Совету РСФСР поручалось:

«Реорганизовать Российский республиканский банк Госбанка СССР в Государственный банк РСФСР, подчиненный Верховному Совету РСФСР, с наделением его полномочиями в области денежно-кредитной политики.

Образовать Внешнеэкономический банк РСФСР, подчиненный Верховному Совету РСФСР.

Заключить договоры с Советом Министров СССР по:

—финансовым операциям, денежному обращению, эмиссии;

—перечислению сумм средств в союзный бюджет расчетно по каждой статье бюджета и союзной программе в соответствии с интересами РСФСР;

—осуществлению валютных операций через Внешэкономбанк РСФСР».

Автором этих революционных решений был Р. И. Хасбулатов, он хорошо усвоил уроки Парижской коммуны, одной из причин поражения которой (а среди экономических причин — важнейшей) было то, что ее вожди оставили национальный банк в руках противников.

ХАСБУЛАТОВ Р. И.: в ходе I съезда народных депутатов, после принятия Декларации о суверенитете России, я предложил Ельцину создать свой, российский банк для организации внешнеэкономической деятельности. Он поддержал это предложение, и постановлением I съезда народных депутатов Верховному Совету и правительству поручалось создание Внешэкономбанка РСФСР. Однако я осознал свою ошибку — название дублировало союзный Внешэкономбанк, поэтому в ходе XI внеочередного съезда народных депутатов я предложил съезду изменить его название на Внешторгбанк, что и было сделано. За основу уставных положений Внешторгбанка мне предложили взять устав одного шведского банка. Наши специалисты, входившие в мою группу консультантов, быстро его доработали и передали в подкомитет Воронину[6]. Более сложной была работа по подготовке нормативных документов Центрального банка (и его агентов), поскольку он занимал ведущее место во всей формирующейся (двухуровневой) банковской системе.

Надо сказать, что свободных интеллектуальных ресурсов у нас для подготовки в целом проектов нормативных документов тогда не было никаких. И для решения первостепенных вопросов я по согласованию с Ельциным заказал Институту системных исследований подготовить концепцию по реализации декларации. Нас интересовало, каков минимальный набор факторов, который надо взять под контроль, чтобы овладеть ситуацией в России. Сам я примерно это себе представлял, но мне для серьезного личного разговора с Ельциным нужен был внешний анализ, причем быстрый, буквально за неделю. И вот мне дали этот «набор из 27 факторов», подчеркнув, что прежде всего нужна «своя банковская система», а также «набор средств воздействия на экономику» (и не только законодательных), которые позволили бы разработать экономическую политику правительства России.

Создание «своего Центробанка» было одним из первых и самых главных условий для децентрализованного управления РСФСР, не говоря уже о самостоятельности России и ее свободном взаимодействии с союзными республиками. И вот встречаюсь я с Ельциным, передаю ему этот документ и говорю: «Борис Николаевич, вот какие нам необходимы инструменты, чтобы у нас был свой объект руководства, то есть Российская Федерация. Тогда мы не будем только жаловаться, что у нас ничего нет (в смысле прав и полномочий) и мы ничего не можем делать, а сможем реально влиять на ситуацию. Сами сможем формулировать и отстаивать свои права и полномочия - и законодательно, и управленчески!»

Ельцин всем этим тогда очень заинтересовался. Я, конечно, не стал загружать президента и подсократил текст до

4–5 страниц основных выводов специалистов. Борис Николаевич вернул документ и дал указание: «Разрабатывайте план неотложных мер для новой власти России!»

13 июля 1990 года, в пятницу, заканчивался XXVIII съезд КПСС, последний съезд компартии Советского Союза, и вечером начался I пленум ЦК. Он проходил два дня — 13 и 14 июля. На этом пленуме был избран новый состав Политбюро и ЦК.

12 июля появилась «ночная записка», подписанная председателем комиссии Ю. М. Ворониным, членами этой комиссии — В. П. Рассказовым и В. В. Скрипченко, министром финансов Б. Г. Федоровым, председателем правления Российского республиканского банка Госбанка СССР О. Н. Тарасовым. Подписантами оказались также начальники нескольких областных управлений Госбанка СССР, их вычислительных центров, а также руководители четырех коммерческих банков. В записке заявлялось, что «делается попытка лишить РСФСР собственной кредитно-денежной системы». И предлагалось: «Считаем необходимым немедленно принять постановление Верховного Совета РСФСР о передаче всей действующей на территории РСФСР сети банков и их учреждений в ведение и собственность Российской Федерации».

13-го был последний день работы Верховного Совета РСФСР. В этот день и вышло постановление Верховного Совета РСФСР «О Государственном банке РСФСР и банках на территории республики».

Зная о готовящемся указе, утром 12 июля я зашел к И. С. Силаеву, дождался его и объяснил абсурдность предлагаемого документа, он со мной согласился, успокоил, сказав, что сам против его принятия: «Не волнуйтесь, эта глупость не пройдет!» После этого я созвонился с Явлинским, тот тоже со мной согласился, сказав, что против принятия этого проекта указа. Спокойным я ушел с заседания Верховного Совета. Часа в 4 или 5 звонит министр финансов В. С. Пав¬лов и спрашивает: «Ты что на партийный съезд не ходишь?» А что мне на него ходить, если я не делегат, пятичасовой доклад Горбачева я прослушал, чуть не помер, а на другие у меня уже и сил нет! Валентин продолжает: «Срочно приходи, сейчас тебя будут избирать в ЦК!» «А на кой?..» — поинтересовался я. «Принято решение в ЦК ввести всех министров экономического блока!» — пояснил мне Павлов.

Делать нечего, я помчался на съезд. Действительно, в состав ЦК попал и я. Запомнился бардак с распределением мест в зале заседания пленума. Я-то думал, что хотя бы здесь порядок — в определенных местах сидят члены ЦК, на других — кандидаты, члены ревизионной комиссии и т. д. Оказалось, что все перепутано, нашел место только на балконе, среди каких-то генералов.

Выступил Горбачев, объявил, что в новых условиях следует подойти по-новому к формированию Политбюро. И предложил ввести туда всех первых секретарей ЦК союзных республик. В результате членами были избраны 24 человека, в Политбюро не вошел ни один из прежних членов, за исключением М. С. Горбачева и В. А. Ивашко. Не было в нем даже председателя Совмина Н. И. Рыжкова!

Я ничего не понимаю в партийном строительстве, но мне хотелось подойти к трибуне и заявить: «Вы что, охренели, что ли?! Как это получилось, что председатель правительства не член Политбюро?»

Продолжение пленума должно было состояться на следующий день. Я пришел домой, включил телевизор и увидел заключительные кадры трансляции заседания Верховного Совета РСФСР — принимают Указ Президента РФ «О Государственном банке РСФСР и банках на территории республики».

Около 12 часов ночи выступил Борис Николаевич Ельцин и сказал, что нужно очень важное постановление принять. А депутатам уже все равно, что принимать, все хотят побыстрее освободиться и результаты работы Совета отметить. Постановление касалось Госбанка СССР и банковской системы на территории республик. В нем говорилось о том, что все российские банки (Госбанк, Сбербанк, Промстройбанк, Агробанк и т. д.) со всеми их активами и пассивами объявляются собственностью РСФСР. То есть одной этой фразой вклады населения в Сбербанке объявлялись собственностью республики. Более глупого экономического перла я вообще в жизни своей не видел.

На следующий день в субботу на пленуме я подхожу к Павлову, говорю: «Валентин Сергеевич, смотри, какую глупость вчера россияне приняли!» Оказалось, что он даже не был в курсе дела, но сразу отреагировал: «Безобразие, пойдем Рыжкову расскажем». Подошли к Рыжкову, спрашиваем: «Как можно пассивы и активы Сбербанка объявлять собственностью страны?! Пассивы — это же деньги населения». Все вместе идем к Горбачеву, объясняем сложившуюся ситуацию. Он выслушал нас и предлагает: «Хорошо, давайте на следующей неделе все соберемся».

Ну, собрались у него А. Н. Яковлев, Ю. Д. Маслюков, В. С. Павлов, от России Р. И. Хасбулатов, И. С. Силаев и Б. Г. Федоров. Н. И. Рыжкова не было.

Я выступаю, объясняю несуразность принятого документа, говорю: «Приняли постановление, а оно по-простому — чушь собачья». Горбачев меня успокаивает. Началась дискуссия. Со мной согласился Яковлев, сказав, что задуманное не очень соответствует тому, что было записано в указе.

Я тогда немножко испортил свои отношения с Хасбулатовым. Я не знал, что он Имранович, и обратился к нему: «Но вы-то, Руслан Абрамович, доктор наук, ну как такую чушь можно было принимать? Я вот дам интервью телевизионщикам и скажу населению, что ваши деньги национализированы российским парламентом. Что вы будете делать?» «Мы не это имели в виду», — отвечает Хасбулатов. Тогда я продолжаю: «Я не знаю, что вы имели в виду, но писать надо как следует, даже когда у тебя есть желание иметь свой Сберегательный банк». Горбачев тогда сказал, чтобы я не кипятился и все так на тормозах спустил. И тем не менее в результате указ пришлось россиянам поправлять.

По горячим следам был подготовлен проект президентского указа, отменявшего решение Верховного Совета России. Горбачев незадолго до тех событий получил от съезда депутатов чрезвычайные полномочия, дававшие ему право отменять или приостанавливать законодательные акты союзных республик, не соответствующие общесоюзному законодательству, Конституции СССР. Так что все было в его руках. И я надеялся, что президент воспользуется своими законными полномочиями. Но увы…

ХАСБУЛАТОВ Р. И.: и вот раздается телефонный звонок, помощник президента Горбачева соединяет меня с ним.

«Руслан, — обращается Горбачев ко мне, — зайди-ка ко мне часов в 7 вечера, есть разговор». «Хорошо, Михаил Сергеевич, буду у вас», — отвечаю. Должен сказать, что ко мне Горбачев относился неплохо, доброжелательно, я часто встречался с ним в Кремле на его многочисленных совещаниях-заседаниях, посвященных разным проблемам — Союзному договору, союзному бюджету. Ельцин тогда Михаила Сергеевича откровенно побаивался и избегал встреч и поэтому направлял на них меня. Эти встречи-заседания продолжались вплоть до августа 1991 года, и за это время я хорошо узнал руководителей и СССР и союзных республик, сдружился со многими из последних. Прибыв в Кремль к Горбачеву, застал у него Геращенко. Михаил Сергеевич пригласил к столу и сразу же приступил к делу[7].

—Мне Геращенко доложил, Руслан, что вы с Ельциным взламываете единую финансово-банковскую систему страны. Этого нельзя допустить. Я подготовил проект указа, вот он, — сказал президент, протянув мне проект своего указа. - Но я хотел прежде предложить вам самим отменить все ваши нормативные документы по созданию российских банковских учреждений. Так было бы лучше. Что скажешь, Руслан?

—Это невозможно, Михаил Сергеевич, да и какой смысл в этом? Видимо, Геращенко ввел вас в заблуждение — никакого взламывания единой банковской системы не происходит! Создавая наши весьма слабенькие банковские учреждения, мы вовсе не претендуем стать ни эмиссионным центром (этого нет в уставе нашего ЦБ), ни главным кредитным учреждением России. Речь идет…

—Нет-нет, мы не будем здесь устраивать дискуссии, — перебивает президент, — я хочу, чтобы ты знал: я подписываю этот указ, если ты не заверишь меня в том, что в ближайшее же время вы прекратите игры с банками и ликвидируете их сами.

—Михаил Сергеевич, такого заверения я вам дать не могу. Это мог бы сделать Борис Николаевич, поговорите с ним, но я выступаю против такого их закрытия. Мы с огромными трудностями сумели создать нечто, похожее на банки, а вы требуете их уничтожения. Да еще собственными руками. Это невозможно. Нам нужны сотни банков, даже на уровне местных советов, муниципальные банки…

—Ну, ты опять в дискуссию, — перебивает меня Михаил Сергеевич. - с Борисом Николаевичем я не говорил и не собираюсь говорить! знаю, что затея с российским банком — это твоя затея! ему нет дела до банков, он занят другими делами, — усмехнулся Горбачев. — вот ты и поговори с ним. Даю срок до завтрашнего дня, позвони мне или Геращенко и сообщи о твоем с Ельциным решении. Если добровольно не пойдете на решение этого вопроса, к вечеру я подписываю указ о ликвидации ваших банков.

— Михаил Сергеевич, в этом случае я вынужден буду созвать внеочередной съезд народных депутатов для преодоления вашего указа, — отвечаю президенту страны. — одного вашего указа недостаточно. к тому же ваш указ будет противоречить Конституции и СССР, и РСФСР. Так нельзя решать эти вопросы…

— Это ваше дело, можете созывать съезд или не созывать, я все сказал. иди и советуйся с Ельциным…

За все время нашего разговора — он длился примерно один час, насколько я помню, — Геращенко не проронил ни слова.

У меня не было зла на Горбачева — я прекрасно понимал, что всю эту возню с указом затеял глава Госбанка СССР Виктор Геращенко, человек весьма далекий от участия в проходящих в стране реформах.

29 июля Горбачев подписал все-таки Указ № 413 «О взаимодействии союзных и республиканских органов по финансово-кредитным вопросам в период подготовки нового Союзного договора». Он был выдержан в мягких тонах и содержал лишь рекомендацию верховным советам союзных республик «воздержаться от принятия и применения законодательных актов, разрушающих сложившуюся финансовую и банковскую систему».

16 августа Президиум Верховного Совета принял постановление, в котором предписывалось: «Передать по состоянию на 1 июля 1990 г. на баланс и в оперативное управление Госбанка РСФСР и его управлений объявленное собственностью РСФСР имущество, а также активы и пассивы российских специализированных банков и подведомственных им учреждений, предприятий, организаций, учреждений Внешэкономбанка СССР, республиканских управлений инкассации…», вычислительных центров Госбанка СССР и специализированных банков СССР на территории РСФСР, включая филиал Главного вычислительного центра в Москве. Специальным пунктом этого постановления объявлялись недействительными «все нормативные акты, противоречащие постановлению Верховного Совета РСФСР от 13 июля 1990 года».

Начинался конфликт российского и союзного законодательства. 24 октября 1990 года россияне даже приняли Закон «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР». В нем предусматривалось, что на территории РСФСР непосредственно действуют только те акты органов власти СССР, что приняты в пределах полномочий, переданных Российской Федерацией Союзу ССР в соответствии с Декларацией о государственном суверенитете РСФСР и постановлением Съезда народных депутатов РСФСР «О разграничении функций управления организациями на территории РСФСР».

7 августа 1990 года председателем Госбанка РСФСР был назначен Г. Г. Матюхин.

МАТЮХИН Г. Г .: нужно было создавать банк и добывать себе место под солнцем. В Москве существовал Российский республиканский банк Госбанка СССР с отделениями во всех областях. Туда я и направился. Но, несмотря на обнародованное постановление Президиума ВС о моем назначении, меня в здание просто не впустили. В. Геращенко, будучи председателем правления госбанка СССР, заявил, что решение этого президиума для него не указ — он подчиняется только решениям союзных органов власти. «Если хотите, создавайте свой банк на пустом месте, как это было сделано в Эстонии», — заключил он.

Тогда я решил пойти на «штурм» с группой российских депутатов во главе с Михаилом Бочаровым. А если бы и на этот раз нам не удалось пройти в здание банка, мы предполагали пригласить корреспондентов радио и телевидения и прямо у входа дать интервью. к счастью. нам «штурм» удался, и Михаил Александрович представил меня сотрудникам банка, сказав, что согласно решению верховного совета должен быть создан Центральный банк, и было бы желательно, чтобы не на пустом месте, а на базе уже существующего банка. Коллектив такую идею поддержал, и мы начали работать. Телегину же удалось уговорить руководителей одного из филиалов Жилсоцбанка СССР преобразовать его во Внешторгбанк России, так что его работа также началась не на пустом месте.

Больше всего от этой войны страдали низовые банковские структуры. С одной стороны, Верховный Совет РСФСР принял законодательный акт, в котором были признаны недействительными все нормативные акты, противоречащие ему, а с другой — указаниями Госбанка СССР предписывалось не подчиняться республиканскому закону. Начавшаяся конфронтация союзных и республиканских органов, разрушение хозяйственных связей между предприятиями разных союзных республик катастрофически влияли на состояние экономики и особенно денежно-кредитной сферы.

В конце октября 1990 года в центральных газетах на правах рекламы стали публиковать следующее сообщение: «Государственный банк РСФСР производит регистрацию уставов коммерческих банков на территории РСФСР. Уставы, зарегистрированные Госбанком СССР, объявляются недействительными и подлежат перерегистрации». При этом российские коллеги брали за перерегистрацию плату (в зависимости от размеров уставного фонда плата составляла от 10 до 50 тыс. руб.). Госбанк СССР выполнял эту работу бесплатно. Чтобы не оставалось памяти об СССР, уставы, зарегистрированные Госбанком СССР, у банков изымались.

С целью привлечения к себе банков Центральный банк России снизил установленные Госбанком СССР нормативы отчислений в фонд обязательного резервирования с 10 до 2 %.

Правда, когда цель оказалась достигнутой, «благодетель» сразу переменил тон и поднял норматив до 20 %.

Вспоминает заместитель председателя Госбанка СССР В. С. Захаров, занимавшийся в том числе и регистрацией банков:

ЗАХАРОВ В. С.: еще до принятия законов о банках и банковской деятельности представители Верховного Совета РСФСР предлагали Инкомбанку перерегистрироваться в так называемый первый российский коммерческий банк «Деловая Россия», который существовал бы на акционерных началах с привлечением иностранного капитала. при этом банку обещали всяческие льготы, в том числе выделение столь желанного помещения в центре Москвы. обо всем этом писал председатель правления банка В. В. Виноградов в газете «Известия» от 8 ноября 1990 года.

В то время большинство коммерческих банков, в том числе и Инкомбанк, располагалось на окраинах столицы. Тем не менее руководители банка отказались от такого заманчивого предложения, чтобы «не участвовать в создании видимости, будто российскому правительству и парламенту удается продвинуть реформу банковской системы». они полагали, что в союзных органах работают более профессиональные специалисты, чем в российских.

Реформы советского правительства

Хотели как лучше, а получилось как всегда!

В. С. Павлов в интервью «Комсомольской правде» после обмена денег. 1991 год

Я в то время был молодым (не по возрасту, а по стажу) председателем Государственного банка СССР. Как вы помните, меня назначили на этот пост в августе 1989 года. В декабре 1990 года Госбанк получил относительную независимость: был принят закон о Госбанке, который вывел его из главных экономических ведомств страны, из правительства. Таким образом, банк не подчинялся непосредственно правительству, однако у меня в то время было много своих ведомственных проблем.

В качестве председателя Госбанка СССР мне регулярно приходилось взаимодействовать с Министерством финансов. Из его руководителей я хотел бы в первую очередь выделить B.C. Павлова — сильного специалиста, который прошел путь от областного управления Минфина до союзного премьера. Достаточно много лет он проработал в системе Госплана и Госкомцен.

В Минфине был еще знающий человек — В.В. Барчук, который ушел с поста министра финансов по состоянию здоровья после 1993 года. Хороший специалист — В.Г. Пансков, хотя он иногда был слишком быстр и на решения, и на то, чтобы от них потом отказаться. Владимир Георгиевич, как и Павлов, в свое время ни за что оказался на нарах: считали, что через него можно подобраться к так называемым деньгам партии, к которым он никакого отношения иметь не мог.

Последним сильным специалистом в Министерстве финансов был первый замминистра В.А. Петров. Тот самый, которого во времена М.М. Задорнова посадили, а потом выпустили. К 1998 году, когда его арестовали, Владимир Анатольевич из своих 44 лет проработал в системе Минфина 23 года. В 1991 году он стал начальником управления, в 1993-м — замминистра, а в 1995-м — первым заместителем министра. Петров досконально знал бюджет и методы его составления.

В 1990 году Госбанк испытывал мощный нажим со стороны правительства. На покрытие различных бюджетных расходов направлялись кредитные ресурсы. По этой причине внутренний государственный долг за тот год увеличился в 1,5 раза и достиг 518,6 млрд руб. Используя свое право командовать Госбанком, правительство часто брало у него деньги без уплаты процентов и даже без установления сроков возврата. Из общего долга бюджета Госбанку 253,1 млрд руб. Минфин использовал бесплатно.

В феврале 1991 года ушел в отставку председатель Совета министров СССР Николай Иванович Рыжков, и на его место был назначен Валентин Сергеевич Павлов. Он вместе с Абалкиным, Ситаряном был одним из основных разработчиков союзных экономических реформ. Интересных реформ. Их проекты подразумевали передачу значительной части союзных функций субъектам хозяйствования на территории страны, требовали усиления политической роли республик. В них говорилось о системе самофинансирования, о необходимости реформы цен. Существующая тогда структура цен, отсутствие современной налоговой системы не позволяли субъектам хозяйствования, будь то большая корпорация, маленькая фабрика, артель или индивидуальный предприниматель, решать, что производить и сколько произведенный товар будет стоить.

Хотелось бы здесь несколько слов сказать и о сравнительно недавно умершем (3 августа 2009 года) Степане Арамаисовиче Ситаряне. Буквально на второй день после избрания генеральным секретарем ЦК КПСС М.С. Горбачева в кабинете С.А. Ситаряна раздался звонок. Горбачев предложил ему стать его помощником и в этом качестве помочь сформулировать и реализовать широкие перестроечные процессы. На следующий день у них состоялась встреча с глазу на глаз, на которой С.А. Ситарян высказал генеральному секретарю отрицательное отношение к его предложению, мотивируя тем, что будет более полезен для страны в Госплане. При этом он отдавал себе отчет в том, что отказ может повлечь для него определенные и весьма негативные последствия.

С назначением председателем Совета министров СССР Н.И. Рыжкова у С.А. Ситаряна открылись новые возможности. Он продолжает работать в Госплане в качестве первого заместителя председателя и одновременно назначается первым заместителем председателя Межведомственной комиссии по совершенствованию хозяйственного механизма страны.

Одним из главных и, быть может, наиболее радикальных законов того периода был закон о кооперации. Работа по его подготовке продолжалась не менее года. Степан Арамаисович был ее руководителем и отвечал за всю идеологию законопроекта. Он делал доклад об этом законе на Политбюро, и на нем лежала вся полнота ответственности за последствия его введения.

Руководство страны, безусловно, видело проблемы советской экономики. Однако в то время доходы, которые приносил стране монополизированный энергетический сектор, использовались для того, чтобы закупать современные машины и оборудование. Другое дело, что, так как у нас все строилось в два-три раза дольше разумных сроков, дорогое оборудование годами валялось под дождем и снегом, не хватало средств и сил для наращивания производства товаров ширпотреба. Сейчас же национальное богатство, которое лежит в наших недрах в виде нефти, газа или каких-то ценных руд металлов, тех же самых алмазов, не очень разумным способом приватизировано. И то, что доходы от них не являются доходами государства, народа, — это большой минус. В том числе для нашей возможности быть кредитоспособными. Уверенность в том, что мы будем платить по своим долгам, не влезая в карман Центрального банка, после того как закончится счастливо доставшийся стабилизационный фонд, сокращается.

Общеизвестны достижения СССР. Экономика страны работала достаточно эффективно. Но подчас, увы, и сверхнеэффективно. Естественно, мы понимали, что должны появиться разные производители — и государственные, и кооперативные, и частные, конечно. На мой взгляд, суть реформ, подготавливаемых в конце 80-х годов, состояла еще и в том, чтобы изменить систему цен. Цены, которые сложились в стране, были совсем неправильные, по существу, не было налоговой системы. Нужно было ввести правильную систему стоимостных ориентиров. То есть взять основные цены на 3–4 компонента в сельском хозяйстве: зерно, мясо, хлопок, шерсть — и б—7 компонентов в индустрии и установить более или менее правильные пропорции, которые должны отражать и соотношения, сложившиеся на мировых товарных рынках, и наши национальные особенности. Естественно, при этом отслеживая два важнейших для экономики нашей страны компонента — стоимость электроэнергии и топлива.

И правительство продумывало различные меры прокладывания нового экономического пути. Реализация задуманного позволила бы избежать сильных потрясений. Однако почти сразу в стране пошли разногласия. Самый сильный конфликт возник между Горбачевым и Ельциным. Последний настаивал в первую очередь на радикальной реформе политической системы. Были предложения вернуться к названию «Социал-демократическая партия» и поделить ее на две части: лейбористскую и консервативную. Но Горбачев на это не решился. И дело дошло до конфронтации и революционной ситуации, когда массы не хотят, а верхи не могут жить по-старому.

Далее последовали самые печальные события: распад страны, «за борт» были выкинуты профессионалы, к власти пришли дилетанты — «Гайдар и его команда». Идеализм соратников Ельцина по поводу того, как легко провести реформы, говорит о том, что они не были готовы к власти. За основу был взят неверный курс шоковой терапии, включая либерализацию цен, ваучерную приватизацию. Людей обманули, пообещав за ваучер по две «Волги», а за него и по стольнику не удалось получить. За один год все сбережения старшего поколения, на которые можно было безбедно прожить до самой смерти, превратились в пыль. И при этом реформаторы заявляли: а кто вам мешал их забрать? Это верх идиотизма и цинизма, потому что на них ничего тогда нельзя было купить. Уклад жизни не был еще готов к таким переменам. Но подробнее об этом позже.

Вернемся к более раннему периоду. Как я уже рассказывал, с 13 июля 1990 года в денежной системе страны фактически сложилось двоевластие. Б.Н. Ельцин в противовес руководству СССР и Госбанку СССР создал Банк России.

Тут же начались крайне опасные популистские игры с денежным обращением. ЦБ РФ и правительство России всеми силами, вплоть до негласных обещаний смягчения контроля, налогообложения и дешевых эмиссионных кредитов, стали перетягивать под свою юрисдикцию коммерческие банки и предприятия. В результате положенные перечисления в союзный бюджет не выполнялись вопреки всем ранее достигнутым договоренностям России и Центра.

Перекупка Белым домом верноподданных и вассалов у обороняющегося Кремля обошлась денежному обращению страны очень дорого. Только когда отступать было уже некуда, в апреле 1991-го М.С. Горбачев собрал в кулак остатки политической воли и согласился на проведение реформы цен. Однако в ее идеологии уже не осталось ничего рыночного. Валентин Сергеевич Павлов пытался лишь подогнать дотируемые розничные цены на продовольствие под фактические затраты на его производство. На другой вариант не пошел бы Горбачев. Ведь если любимому генсеком селу не «простить» все, даже самые сумасшедшие, самые неэффективные затраты, то колхозы-паразиты начнут разоряться. Этого Горбачев допустить не мог — ни как пламенный марксист-аграрник, ни как политик, у которого почти не осталось поддержки.

Так что никаких «свободных» цен реформа Павлова не вводила (и обвинять премьера в этом бессмысленно), ни о какой регулирующей роли ценообразования тогда уже вопрос не ставился. По-прежнему госкомценовской вертикали вменялось в обязанность устанавливать фиксированные цены на миллион без малого товарных позиций.

Единственным плюсом реформы могла бы стать кратковременная сбалансированность потребительского рынка и появление возможности у населения направить мертвые сбережения на покупку хоть чего-нибудь. Но и этого не произошло. Как и в случае с обменом денег, Центр продавили напором российской команды. В качестве компенсаций народу выдали в два раза больше средств, чем планировалось. И это «перевыполнение» пошло опять за счет печатного станка. В результате нулевой результат, рубль помирал в нарастающем темпе, а вся страна билась в истерике, кляла правительство. Получился шок без терапии.

А тем временем мы в Госбанке пытались вдохнуть жизнь в умирающий рубль, наделить его предсмертными экономическими правами, которые и приличествовало иметь цивилизованному дензнаку.

В то же время в стране появлялось много вариантов спасительных программ. Они обещали за короткое время вывести страну в светлое будущее развитого рынка. Помню, попросил Николай Иванович Рыжков нас с Павловым съездить к группе экономистов, готовящих такую программу реформ, ставшую позже называться программой «500 дней». Валентин Сергеевич захватил с собой огромный талмуд (сантиметров 30 толщиной), совершенно секретный документ — бюджет Советского Союза. Приехали, выслушали коллег, после чего Павлов спрашивает главного заводилу Явлинского: «Григорий Алексеевич, вот бюджет страны, здесь все до конца года расписано, все выплаты делаются, хотя с доходами напряженка. Вы предлагаете начать реформу с 1 октября. Скажите мне, что из запланированного с 1 октября сократить?» Явлинский на это залепетал: «Я не знаю, это задача Минфина!» «Да ты пойми, производства работают, ждут поступления средств из бюджета. Что тут сократишь?» — горячится Валентин и в конце концов, махнув рукой и выругавшись, говорит мне: «Ну их… Поехали обратно!»

22 марта 1991 года президентом СССР был подписан указ о возмещении потерь вкладчикам в связи с реформой розничных цен. В соответствии с указом все вклады предполагалось проиндексировать на 40 %, однако большая часть надбавок была заморожена до 1994 года. С замороженной части вклада разрешили тратить деньги только безналичным перечислением на счета государственных магазинов для оплаты крупных покупок.

Естественно, что подобная «отложенная» компенсация не могла ни в какой мере защитить вклады от постепенного обесценивания и только вызвала дополнительное раздражение.

Следует напомнить, что 1 марта население в учреждениях Сбербанка СССР держало более 400 млрд рублей, при средней сумме вклада 1700 рублей. Напомню, что зарплата в 200–300 рублей считалась в 1990 году весьма приличной.

Мне 23 марта пришлось по телевидению комментировать тот указ президента. Объяснять, что все, кто имел вклад больше 500 рублей, средств начисленных в порядке компенсации, не увидят до 1994 года, а как показали дальнейшие события, они не увидели их вообще никогда. Правда, указом было отменено 500-рублевое ограничение на снятие денег со счета, введенное указом президента об обмене крупных купюр 22 января 1991 года. Так что и пряник был в том документе.

Главной же национальной идеей 1990 и 1991 годов стал поиск заемных средств. Горбачев непрерывно колесил по зарубежным странам и просил, просил, просил… Аналогичные задания давались и нам.

Месяца за четыре до начала операции «Буря в пустыне» (17 января 1991 года) меня пригласили на совещание к министру внешних экономических связей СССР К.Ф. Катушеву. Там нам объявили, что в Советский Союз приехали министры финансов Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов. Их целью было заручиться нейтралитетом нашей страны, когда антииракская коалиция будет изгонять Саддама Хусейна из Кувейта. За это арабы готовы были предоставить нам 4 млрд долларов. Половину деньгами и безвозмездно, а другую в качестве кредита на приобретение товаров.

Меня во главе делегации послали в Эль-Риад. Нас было человек семь, после трех дней деловых переговоров мы в правительственной резиденции решили, вопреки всем законам саудитов, отметить это событие. Благо с собой предусмотрительно привезли некое количество национального напитка. Не успели мы начать «отдыхать», стук в дверь — нам сообщают, что началось освобождение Кувейта и всем нам незамедлительно следует спуститься в бомбоубежище. Просидели мы в подвале часов пять, после чего нас днем через Египет вывезли домой. Переговоры наши так ничем и не закончились. После нас в Саудовскую Аравию поехали Е.М. Примаков и Т.Н. Алибегов, и вот им уже удалось какие-то суммы получить.

У Павлова была идея заложить за кредиты наши алмазы. С этой идеей он приставал в том числе и ко мне. Тогда мы обратились по этому поводу в Алмазювелирэкспорт, но специалисты нас разочаровали. Оказывается, необработанные камни заложить очень сложно, за них дадут в лучшем случае полцены, да и вообще этим практически никто в мире не занимается. Если известный фирмач с хорошей репутацией захочет перекредитоваться под свои алмазы на короткое время, то ему пойдет навстречу банк, хорошо его знающий. Но скорее это исключение из правил.

Банковские законы

Цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для того чтобы законодатели не коснели в праздности…

М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

Реформа банковской системы началась в 1988 году без моего участия. Я стал участником второго этапа реформы (1990–1991 годы). Увы, институциональные и функциональные изменения, происходящие в те годы, были вызваны не столько экономическими, сколько политическими причинами. На процесс реформирования банковской системы существенно влияли центробежные политические тенденции.

4 января 1990 года Совет Министров СССР принял постановление № 8 о передаче Сберегательного банка СССР в ведение Госбанка СССР. Председатель правления Сберегательного банка СССР В.А. Хоркин стал одновременно первым заместителем председателя правления Госбанка СССР. Предполагалось, что удастся увеличить количество видов вкладов и услуг, оказываемых населению. Основной же целью очередной реорганизации было создание «на базе учреждений Сберегательного банка СССР системы эмиссионно-кассового регулирования, межбанковских расчетов, кассового обслуживания государственных специализированных, коммерческих и кооперативных банков, межбанковского снабжения денежными билетами, государственными казначейскими обязательствами, облигациями, акциями и другими ценными бумагами».

10 апреля того же года Верховный Совет СССР принял закон «Об основах экономических отношений Союза ССР, союзных и автономных республик». В нем подчеркивалось, что за Госбанком СССР сохраняются права монопольной эмиссии единой денежной единицы — рубля и регулирования денежного обращения. Благодаря этому документу республики получили право участвовать в регулировании денежного обращения. Разрешалось регулировать республиканским законодательством создание и деятельность банков. Этим правом в июле воспользовалась Россия, а затем и другие союзные республики.

Кстати, позже в законе «О Государственном банке СССР» говорилось, что Госбанк образует единую систему центральных банков вместе с центральными банками союзных и автономных (!) республик.

Ситуация с подготовкой закона о Центральном банке вообще смешная, даже карикатурная. Когда в середине 80-х задумывались экономические реформы и готовили проекты законов «О Центральном банке», «О банках и банковской деятельности», мы, естественно, ориентировались на западный опыт и понимали, что нам придется отказываться от кредитного и кассового планов, от плана развития хозяйства с точными цифрами. Вся эта работа уйдет к коммерческим банкам. И параллельно нужен независимый Центральный банк. Естественно, что в нашем законопроекте это было прописано. Но, для того чтобы принять закон, нужно было получить одобрение Совмина СССР.

Помню, как 24 марта 1990 года на совещании в Совете Министров СССР обсуждались вопросы реорганизации банковской системы и подготовки закона о банковской деятельности. В ходе этого совещания предложение о передаче Госбанка в ведение Верховного Совета СССР понято не было. Против этого возражал председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков, под благовидным предлогом не хотел упускать из рук такой важный орган. По его мнению, предлагаемая мера подорвала бы возможность правительства посредством кредитной политики воздействовать на экономическое развитие. Николая Ивановича возмутили слова о независимости главного банка. «Это что, они без нас будут принимать решения?» — вопрошал премьер. Л.И. Абалкин объяснял ему: «Так во всех странах принято. Рыночная экономика». B.C. Павлов говорит о том, что все равно везде денежная политика координируется с бюджетом. А хитрый С.А. Ситарян добавил: «Николай Иванович, да что вы волнуетесь. Ну и не страшно, что он будет независимый. Председатель — член ЦК КПСС, коммунист. Куда он от нас денется?» — «А, тогда ясно!» — успокоился Рыжков.

Таким образом в то время при «руководящей роли КПСС» эту формулировку при поддержке правительства удалось отстоять. Хотя и нам было ясно, что никакой абсолютной независимости быть не может. Она проявляется лишь в том, что совету директоров Банка России не могут давать прямые директивы — по всем вопросам обычно идет дискуссия.

Не был тогда решен и вопрос о переводе спецбанков полностью на коммерческую основу, дающую им гораздо большую свободу в определении стратегии и тактики кредитования. В правительстве боялись, что это приведет к тому, что некому будет кредитовать убыточные государственные предприятия.

В результате этой нерешительностью воспользовались сепаратистски настроенные республики, начавшие действовать самостоятельно.

Именно тогда началась «война» двух законов о банках: подготовленных нами в Госбанке СССР и Российским Центробанком. В конце 1989 года Г.Г. Матюхин, без предварительного изучения вопроса, инициировал экономически чаще всего не обоснованный процесс «демонополизации», «коммерциализации» спецбанков. Сотрудники спецбанков, еще недавно работавшие в отделениях Госбанка СССР, приходили к нам и жаловались, что их насильно заставляют создавать коммерческие банки без всякой объективной финансовой основы, без минимального капитала (откуда у региональных отделений спецбанков районного уровня средства?). В результате значительная часть таких банков оказалась полностью нежизнеспособной, а банковская система до сих пор пожинает плоды этой «демонополизации»: половина ныне существующих банков имеет зарегистрированный уставной капитал менее 150 млн рублей, а многие — даже меньше 30 млн рублей.

Работа над проектами банковских законов продолжалась почти два года. Столько времени понадобилось потому, что разработчики не имели опыта подготовки законов, регламентирующих банковскую деятельность в рыночных условиях. Да и законодатели практически совсем не были знакомы с особенностями банковского дела.

Для нас не было сомнений, что советская банковская система должна быть трансформирована в двухуровневую: с Госбанком на одном уровне и специализированными и коммерческими банками без государственного капитала — на другом. При этом банк банков — Госбанк будет определять эмиссионную политику, проводить контрольную и ревизионную работу.

Итак, в декабре 1990 года вышли сразу четыре закона о ЦБ и банковской деятельности (вначале российский, затем советский), в которых была провозглашена их самостоятельность: «О Центральном банке РСФСР (Банке России)» и «О банках и банковской деятельности в РСФСР» — 2 декабря, а «О Государственном банке СССР» и «О банках и банковской деятельности в СССР» — 11 декабря.

Следует сказать, что наши республиканские коллеги, хотя и успели зарегистрировать свой закон быстрее, содрали его с присланного им на обсуждение нашего проекта, подготовленного Олегом Можайским и Юлией Балашовой. Тем более что проекты Госбанка долго лежали без движения в союзном правительстве, грех было этим не воспользоваться. Кстати, и Эстония тогда подсуетилась — переписала наш проект закона о банках и приняла его в качестве своего, заменив в нем лишь слово «СССР» на «Эстония».

ФЕДОРОВ Б.Г.: В конце лета 1990 года я передал главному банкиру страны Г. Матюхину свои проекты законов о Центральном банке РСФСР и закон о банках и банковской деятельности. Он же с помощью Р.И. Хасбулатова умудрился через Верховный Совет в декабре 1990 года в рекордные сроки пропустить их и выдать за свои, хотя в существенно ухудшенном варианте.

Читая сегодня принятые законы, невольно ощущаешь последствия борьбы, которую тогда вел Центр с союзными республиками. Так, высшим органом управления главного банка страны стал Центральный совет Госбанка СССР, правда, к неудовольствию республик, его решения оформлялись указаниями Госбанка СССР. Еще больше их раздражало то, что в этот совет входили всего 10 представителей республик, назначаемых президентом СССР. Представители остальных республиканских центральных банков могли удовлетвориться работой в консультативном органе — Совете Госбанка по денежно-кредитной политике. Правда, центральных банков тогда было еще мало. Только в РСФСР, Белоруссии, Казахстане и республиках Прибалтики.

ЗАХАРОВ B.C.: Еще 16 августа Госбанк внес на имя Горбачева предложения о формировании Центрального совета Госбанка СССР. Согласие на участие в нем дали руководители центральных (национальных) банков семи союзных республик: Украинской, Белорусской, Узбекской, Казахской, Азербайджанской, Таджикской и Туркменской. Еще два человека должны были представлять Госбанк СССР. Это предложение было возвращено 2 сентября с отрицательной резолюцией И.С Силаева.

Видимо, аллергия на Геращенко продолжала действовать. Центральный совет так и не был создан, и руководство деятельностью госбанка СССР до последних дней его существования осуществляло правление.

Важно, что в этом законе была сделана попытка установить рыночные отношения между центральными банками и министерствами финансов Союза и республик. Кредиты минфинам предполагалось теперь предоставлять на условиях срочности, платности и возвратности. Раньше руководители финансовых органов страны с Госбанком не слишком церемонились. Госбанк тогда принял валютные резервы, которые размещал на международных рынках Внешэкономбанк СССР от своего имени по поручению Госбанка. Сам же Внешэкономбанк СССР выводился из подчинения Государственной внешнеэкономической комиссии Совета Министров СССР, была поставлена задача оперативно превратить его в акционерный коммерческий банк.

Не все, однако, было сделано по уму. В первом варианте закона о банковской деятельности депутаты в эйфории демократии прописали, что Центральный банк — это всего лишь регистратор коммерческих банков. Но ведь такого быть не может. Во всех странах Центральный банк выдает или не выдает лицензию на создание того или иного банка. Ведь банк — это серьезное предприятие, работающее не только с капиталом акционеров, но и, прежде всего, с деньгами своих клиентов, как юридических лиц, так и физических. Поэтому за акционерами, за создателями банка должна быть закреплена определенная ответственность. Они должны при подаче заявления на лицензию прописать свои цели, примерно указать, с кем и как они будут работать, а не просто так, на авось, создавать банк, как у многих это бывает, по принципу «были бы деньги, а прибыль придет». Поэтому у нас в дальнейшем шла борьба именно в этом направлении с целью исправить недочеты законодательства. И в конечном итоге парламент нас поддержал.

И еще один вопрос, который аукается до сих пор. И сегодня ведутся разговоры про загранбанки, Сбербанк, об участии в их капитале Центрального банка. Почему-то никто не вспоминает, что, когда писали закон о ЦБ в 1990 году, там сразу же было зафиксировано: Центральный банк не должен быть акционером ни в каком обществе. Мы стали акционерами по стечению обстоятельств. Правительство заставило ЦБ пойти на этот шаг. Вообще, идея прежнего руководителя Сбербанка П.И. Жихарева акционироваться в тот момент была идиотской. Но во главе ЦБ РСФСР тогда стоял Г.Г. Матюхин, который почему-то считал, что акционирование — вещь правильная, поскольку в некоторых странах Сбербанки существуют в форме акционерных обществ. Вот тогда-то, в отсутствие реальных кандидатов в акционеры, за исключением менеджмента Сбербанка, которому дали поучаствовать в капитале, Центральный банк и сделали акционером.

В законодательстве, регламентирующем банковскую деятельность, было прописано запрещение выступать в качестве учредителей коммерческих банков Советам народных депутатов всех уровней и их исполнительным органам, политическим организациям и специализированным общественным фондам, включая благотворительные. Устанавливая такой запрет, мы предупреждали некомпетентное вмешательство властей разного уровня в банковскую деятельность, попыток решать свои проблемы с помощью банков. Однако, как показала жизнь, у власти достаточно средств внеэкономического влияния на деятельность кредитных учреждений. А вот дорогу муниципальным банкам, успешно действующим во многих странах и способствующим экономическому развитию своих территорий, тогда закрыли.

В соответствии с законом «О банках и банковской деятельности в СССР» и создаваемые центральные банки союзных республик стали выдавать лицензии на ведение банковской деятельности. Однако сложилась забавная ситуация: в некоторых союзных республиках банки, не доверяя собственным регулирующим органам, продолжали регистрировать свои уставы у нас, на всякий случай.

Конец валютной монополии

Если основная масса участников дорожного движения соблюдает правила, то много милиционеров на улице не требуется. Но когда молодые и неопытные участники движения, часто купившие права, ездят как хотят, нужны милиционеры с длинной палкой и правом немедленного наказания нарушителей.

В. В. Геращенко

В СССР существовала строгая валютная монополия. То есть все сделки с валютой могло проводить только государство. Кстати, эта монополия в значительной мере сходна с системой валютного контроля в капиталистических странах до 1956–1958 годов. В СССР она осуществлялась через валютный план и отдельные решения правительства, а органом государства, осуществляющим валютные операции, был с 1961 года Внешторгбанк СССР.

В период «холодной войны» основная часть международных расчетов Советского Союза в конвертируемой валюте осуществлялась через совзагранбанки. Некоторое облегчение ситуации в период «оттепели» 60-х годов совпало с созданием конвертируемости основных мировых валют. Тогда же, кстати, появился и начал бурно расти международный рынок евродолларов.

Индивидуальные счета в иностранной валюте в Банке для внешней торговли (Внешторгбанке), в 1988 году переименованном во Внешэкономбанк, могли открывать только те, кто работал за границей либо получал гонорары из-за рубежа. Внутри страны потратить валюту законными способами было невозможно, а незаконными — очень рискованно. Единственной возможностью расстаться с честно заработанной валютой в СССР был обмен их на чеки Внешпосылторга. В Москве обслуживанием физических лиц — держателей валютных счетов занималось отделение Внешторгбанка в переулке Аркадия Гайдара возле Курского вокзала. Именно там владелец валютного счета мог поменять свои доллары, фунты или франки на чеки Внешпосылторга, которые впоследствии можно было отоварить в магазинах Росинвалютторга «Березка». Также валюту можно было получить в наличном виде при выезде за рубеж, но количество людей, регулярно ездящих за границу, было очень мало.

Спекуляцию иностранной валютой пресекал Уголовный кодекс РСФСР (аналогичные статьи были и в УК других республик). Наказание по 88-й статье предусматривалось от лишения свободы на пять лет до расстрела. Последнее ужесточение появилось в 1961 году ради казни трех «валютных спекулянтов» — Яна Рокотова по кличке Косой, Владислава Файбишенко и аспиранта Дмитрия Яковлева. Причем инициатором поправок к закону выступал сам Никита Сергеевич Хрущев.

Смертную казнь, кстати, в УК ввели уже после вынесения приговора. Через неделю после заседания Верховного Суда РСФСР газета «Гудок» опубликовала пятистрочную заметку с заголовком «Валютчики расстреляны». Людям, не жившим в Советским Союзе, возможно, трудно будет понять, в чем состояла вина трех спекулянтов, обменивавших рубли на валюту и обратно по курсу спроса и предложения. Эта статья УК была отменена только 1 июля 1994 года, когда торговля за валюту была уже обычным делом.

Жесткое валютное регулирование было главным препятствием и для появления у советских людей пластиковых карточек. Ни о каких картах Visa, Eurocard или American Express для жителей СССР не было и речи. Советские граждане, даже работавшие за границей, вообще достаточно редко сталкивались с банковскими услугами, если, конечно, они сами не работали в загранбанках. Многие сотрудники внешнеторговых объединений, а это была, наверное, наиболее заметная по своей численности часть всех наших сограждан, работавших за границей, находясь за рубежом, получали валюту в кассе торгового представительства или посольства.

Демонтаж государственной валютной монополии начался в 1986 году. 19 августа было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 1074 «О мерах по совершенствованию управления внешнеэкономическими связями». 17 сентября следующего года появилось постановление «О дополнительных мерах по совершенствованию внешнеэкономической деятельности в новых условиях хозяйствования».

С 1 января 1987 года право проводить экспортно-импортные операции было дано 20 министерствам и 70 крупным предприятиям. Через год были ликвидированы Министерство внешней торговли и ГКЭС СССР и учреждено Министерство внешнеэкономических связей СССР, которое уже только «регистрировало предприятия, кооперативы и иные организации, ведущие экспортно-импортные операции» (и могло вносить в правительство «предложения по их приостановлению»).

В рамках реформы валютного законодательства тогда же вышло постановление Совета Министров СССР № 1405 от 2 декабря 1988 года «О дальнейшем развитии внешнеэкономической деятельности государственных, кооперативных и иных общественных предприятий, объединений и организаций».

Этот этап можно охарактеризовать как «разрешительный». Тогда начали образовываться прямые связи советских министерств и предприятий с зарубежными партнерами, совместное предпринимательство.

Второй этап начался с выхода 7 марта 1989 года известного постановления № 203 «О мерах государственного регулирования внешнеэкономической деятельности». Этим постановлением устанавливались достаточно жесткие рамки, по сути, свертывающие процесс демократизации внешнеэкономической деятельности. Были введены: обязательность регистрации такой деятельности, процедура квотирования, строгая система планирования.

2 декабря 1989 года был принят Порядок перевода средств в иностранной валюте на счета предприятий, объединений, производственных кооперативов и иных организаций. Таким образом, в 1988 и 1989 годах правительство продемонстрировало готовность ликвидировать государственную валютную монополию.

Предприятиям была предоставлена возможность оставлять себе часть валютной выручки от экспорта товаров, работ, услуг. Была создана система валютных фондов, подразумевающая отчисления от формально принадлежащей государству валютной выручки в виде фиксированного процента (40–50 % для предприятий машиностроительного комплекса, 70 % — для аграрно-промышленного комплекса и более низкие для сырьевых отраслей). Одновременно отраслевые министерства, советы министров республик стали забирать себе до 10 % валютных отчислений подчиненных им предприятий.

С 1989 года валюту разрешили зачислять на счета и использовать экспортную выручку, причем до 25 % ее объема использовать для закупок потребительских товаров, медикаментов для нужд коллектива. Законом 1990 года право внешней торговли было предоставлено даже местным советам.

Данный этап закончился в 1991 году. Сначала отдельные республики, а в декабре 1991 года и Россия заявили о новом подходе к организации внешнеэкономической деятельности. Начался третий этап реформы — этап либерализации внешнеэкономической деятельности. 15 ноября 1991 года в России был принят Указ Президента РФ от № 213 «О либерализации внешнеэкономической деятельности». Вслед за ним появился ряд нормативных актов, определяющих процедуру осуществления внешнеэкономической деятельности.

Все эти процессы напрямую были связаны с моей работой. После того как в 1988 году советские предприятия получили права перечислять часть экспортной выручки на свои счета во Внешэкономбанке, появились тысячи желающих это сделать. Заявления на открытие счета стали приходить чуть ли не от детских садов. Здание ВЭБа на Плющихе, где я тогда работал, превратилось в проходной двор, филиал Казанского или Курского вокзала, требовалось оперативно наладить эту работу.

В частности, было принято решение организовать в банке проведение валютных аукционов. Рабочую группу возглавил зампред Внешэкономбанка Томас Иванович Алибегов.

Сразу был создан Аукционный комитет из представителей всех экономических и финансовых органов СССР. 3 ноября 1989 года, когда я уже перешел на работу в Госбанк СССР, был проведен первый аукцион ВЭБа. В нем участвовало больше ста покупателей и продавцов, в основном, правда, были желающие приобрести валюту.

К концу 1990 года в СССР появились банки с валютной лицензией (их было около десятка). Что интересно: эти банки не входили в список участников внешнеторговой деятельности и не допускались поэтому до аукционов ВЭБа. В отличие от, например, колхозов.

И вот тогда Госбанк получил задание создать в СССР оптовый межбанковский валютный рынок. Отдел валютных аукционов Внешэкономбанка СССР, разросшийся к тому времени до 10 человек, был передан в Госбанк.

27 февраля 1991 года я подписал приказ о создании в Госбанке СССР Центра проведения межбанковских валютных операций. Согласно приказу Центр должен был выполнять функции валютной биржи. Мы решили, что в работе биржи смогут принимать участие Госбанк СССР, Внешэкономбанк и коммерческие банки, имеющие право на проведение валютных операций. Что касается предприятий, то они могут участвовать в работе биржи только через банки, в которых они имеют валютные счета.

Тогда же был подготовлен специальный документ — Правила биржевой торговли валютой. Было введено ограничение на покупку валюты: она продавалась предприятиям только при наличии у них контракта на закупку товаров за границей или других документов, раскрывающих цели покупки валюты. В Правилах также говорилось, что Госбанк будет контролировать расходование банками валюты, купленной у граждан.

В число первых членов биржи вошли: Агропромбанк СССР, банк «Аэрофлот», ВЭБ СССР, Кузбассоцбанк, Международный Московский банк, Мосбизнесбанк, Промстройбанк СССР, Республиканский акционернокоммерческий агропромышленный банк «Украина» (их представитель каждое утро приезжал поездом из Киева!), Сбербанк СССР, ТОКОбанк, акционерное общество «Совфинтрейд». Для вступления в члены биржи необходимо было иметь лицензию на проведение операций с валютой, а также уплатить единовременный членский взнос в размере 20 тыс. рублей и взнос страхового фонда в размере 50 тыс. долларов США и 150 тыс. рублей.

Первые торги прошли 9 апреля 1991 года. Банки собирали заявки своих клиентов и передавали их организаторам, так что тот аукцион очень слабо напоминал сегодняшние торги. Внешторгбанк предоставлял 95–99 % от всех заявок.

По установленным Госбанком правилам курс устанавливался только в том случае, если объем продаж на торгах составлял не менее 10 млн долларов, но этот порог не был перейден.

Вторые торги, прошедшие 16 апреля, мало чем отличались от первых. Незначительный объем продаж снова не позволил установить рыночный курс рубля. Общая сумма продаж на торгах составила 930 тыс. долларов США по курсу 35 рублей, то есть выше официального рыночного курса рубля. Количество покупателей на бирже превысило количество продавцов в четыре раза.

Вначале торги проходили один раз в неделю (через некоторое время стали проводиться два раза в неделю). Госбанку выделили некие резервные фонды (несколько миллионов долларов), хранившиеся во Внешэкономбанке. Выделить — выделили, но не дали. Так что каждая торговая сессия означала очередную девальвацию рубля. И к закрытию Госбанка в январе 1992 года доллар США стоил уже 200 рублей.

По этой причине еще летом 1991 года на советском кредитном рынке появился принципиально новый вид горизонтального (небанковского) кредита: кредитору сообщался долларовый эквивалент запрашиваемой суммы, и возвратить он должен был эквивалент той же суммы в долларах, но уже с учетом изменившегося курса (ориентиром в обоих случаях была валютная биржа Госбанка СССР). Подобный механизм становился единственной возможностью для коммерческих структур получения долгосрочного кредита.

2 апреля 1991 года вступили в силу принятые Госбанком СССР Правила покупки и продажи (перевода) для вывоза за границу иностранной валюты за счет личных средств граждан. В соответствии с ними советские граждане и иностранцы получили право купли-продажи валюты за рубли по рыночному курсу в уполномоченных на это Госбанком СССР коммерческих банках. Для советских граждан вводились жесткие ограничения — при поездках за рубеж по личным делам можно купить не более 200 долларов один раз в год, при выезде за границу на постоянное жительство — не более 100 долларов на каждого выезжающего члена семьи. В обоих случаях при покупке валюты необходимо было предъявить заграничный паспорт с проставленной в нем зарубежной визой.

В июне 1991 года Госбанк СССР разрешил банкам — членам биржи скупать валюту непосредственно у предприятий. Так родился межбанковский валютный рынок.

Для того чтобы сбить повышенный спрос на валюту, я был вынужден 22 июля 1991 года подписать Порядок квотирования покупки иностранной валюты на Валютной бирже Госбанка СССР, который установил лимиты на покупку валюты на биржевых торгах банками — членами биржи. Эта сумма определяется дифференцированно — в зависимости от того, как соотносятся объемы валюты, проданной и купленной банком за все время работы биржи, а также в зависимости от типа банка. Естественно, больше покупать разрешается тем, кто больше продает. Тем самым мы пытались поднять курс рубля. Но безуспешно.

После августовских событий 1991 года ситуация стала быстро меняться.

В начале декабря 1991 года коммерческие банки, уполномоченные на проведение операций с валютой, впервые получили право самостоятельно устанавливать курсы скупки и продажи валюты частным лицам. Хотя я подписал телеграмму о 10 %-ной разнице между этими курсами.

Существенное влияние на ситуацию на валютном рынке оказало банкротство де-факто в декабре 1991 года Внешэкономбанка СССР.

Вас здесь не стояло…

И кабатчик, и конокрады покойно спят, а мы, порядочные люди, раздражаем друг

друга и спорим.

А.П. Чехов «Дом с мезонином»

Вообще Матюхин человек грамотный — написал интересную диссертацию о кредитной функции денег, и, как мне рассказывал отец, вокруг нее было много споров, не со всем можно было соглашаться, но много было и разумного. А вот недовольство его действиями как главы Центрального банка РСФСР стало публичным уже сразу после августовских событий. В сентябре 1991 года открыто заговорили о готовящейся замене председателя.

13 сентября в интервью «Коммерсанту» председатель совета директоров объединения «Менатеп» Михаил Ходорковский заявил, что российский премьер Иван Силаев подготовил записку на открывающуюся 19 сентября V сессию Верховного Совета с предложением об отставке Матюхина и назначении на его место председателя правления коммерческого банка «Возрождение» Дмитрия Орлова. А следует отметить, что в то время Ходорковский был близок к властным структурам и был даже советником премьер-министра России Ивана Силаева.

Активное наступление лично на Матюхина предприняло практически все банковское сообщество. В частности, президент Ассоциации российских банков С.Е. Егоров и председатель совета Московского банковского союза В.В. Виноградов даже обратились 16 сентября к президенту Б.Н. Ельцину с письмом, в котором содержалась настоятельная просьба «укрепить руководство Банка России компетентными и инициативными специалистами». В письме выражался протест против системы отчетности, предоставление которой было затребовано Центральным банком России 12 августа. Позже, 29 августа, 70 коммерческих банков на общем собрании членов МБС даже примут решение не подчиняться ЦБ.

Коммерческие банки, оказавшие большую помощь российской власти во время августовских событий 1991 года, в том числе и материальную, заметно повысили свой авторитет и требовали от президентских структур замены Матюхина на более гибкого председателя ЦБ, готового искать общий с ними язык.

Мало кто в этих условиях сомневался, что дни Матюхина сочтены, однако отставка тогда не состоялась. Вначале вопрос рассматривался на заседаниях Президиума ВС РСФСР, состоявшихся 18 и 19 сентября, затем освобождение Матюхина было вынесено на обсуждение сессии Верховного Совета.

Однако в защиту Георгия Гавриловича выступил Р.И. Хасбулатов, заявивший: «Матюхин человек незаурядный. У него больше отрицательных качеств, чем положительных. Но положительные перевешивают». Главным достоинством Матюхина он назвал жесткую пророссийскую позицию.

Почувствовав такую поддержку, Матюхин решил сменить свою команду. 15 ноября 1991 года он освободил от должностей сразу пятерых своих заместителей (прекрасно знавших банковское дело, но, видимо, недостаточно сепаратно настроенных). А днем ранее сделал своего «комиссара» В.П. Рассказова куратором сразу нескольких департаментов Центрального банка, то есть передал ему практически всю власть в банке. В тот же день большинство сотрудников департамента по регулированию деятельности коммерческих банков во главе с заместителем председателя Центрального банка РСФСР С.С. Родионовым подали заявления об уходе и написали заявление на имя Б.Н. Ельцина. В нем говорилось, что Рассказов является «некомпетентным руководителем и демагогом». Дальнейшие события подтвердили их правоту!

Павловский обмен денег — вашу руку, товарищ Геращенко!

— Но, дорогой Себастьян, не можете же вы всерьез верить во все это?

Ивлин Во «Возвращение в Брайдсхед»

Казначей: Чтоб счастье поскорей распространить на свете, Мы отпечатали сейчас билеты эти: По десять, тридцать есть, затем по пятьдесят…

Император: И эти лоскутки, как деньги, захотят Взять воинство мое и мой придворный штат? Дивлюсь! Пусть будет так, коль это все не ложно. Мефистофель: Да, вместо золота билетик — сущий клад…

И. В. Гете «Фауст»

О проведении в России денежной реформы настойчиво стали говорить еще в середине 1989 года. Обосновывали ее необходимость тем, что в стране скапливаются значительные доходы кооператоров, арендаторов, людей, занимающихся индивидуальной трудовой деятельностью, и теневиков. B.C. Павлов очень опасался влияния на экономику «подпольных миллионеров».

Министр финансов B.C. Павлов вызвал нас с А.В. Войлуковым за полгода до обмена к члену Политбюро ЦК КПСС, председателю Госплана Ю.Д. Маслюкову. На встрече Валентин Сергеевич сказал нам: «Ребята, сейчас очень много денег появилось в обращении. И у нас есть сведения, что много среди них фальшивых. Да и вообще средства все больше концентрируются у людей из серой экономики. Недавно был задержан капитан дальнего плавания с пачками купюр в госзнаковских упаковках».

Министр был уверен, что за рубежом находятся более 10 млрд рублей. На это Войлуков, отвечающий в Госбанке за денежно обращение заметил: «Чепуха все это, выдумки КГБ! Хотя фальшивых денег стало действительно больше, в страну разрешили ввоз различного копировального оборудования, даже без регистрации, вот и пошли подделки! В глубинке, на рынке они даже проходят».

ВОЙЛУКОВ А.В.: в апреле или мае 1990 года меня вызвал к себе Геращенко. Виктор Владимирович сказал:

«Меня вызывал в Минфин В.С. Павлов и предложили готовить обмен 100-, 50- и 25-рублевых купюр». я удивился: «Что они там все, одурели?!» Оказалось, что кураторы из КГБ доложили Горбачеву, что готовится крупная диверсия из-за рубежа с нелегальным ввозом денег, вывезенных за последнее время из СССР.

Делать нечего, мы с Геращенко написали совместную записку, адресованную Н.И. Рыжкову, поехали с ней к Павлову. Он с нами согласился, записку отправили. Однако Николай Иванович затих, и так продолжалось до октября. Реформа, кстати, первоначально планировалась на ноябрь 1990 года. Мы уже печатали 50- и 100-рублевки, и нам удалось убедить В.С. Павлова и заместителя председателя Совета Министров СССР Ю.Д. Маслюкова, что 25-рублевые купюры составляют основной объем денежной массы страны и их обмен слишком хлопотное дело — в экономике коллапс наступит.

Центральный банк всегда вел подробный статистический учет денег, выпускаемых в обращение и возвращающихся через кассу. Да, выезд в соцстраны Восточной Европы стал почти свободным, сфера обращения рубля из-за этого расширилась. Люди едут туда с рублями, там их с удовольствием принимают в оплату товаров, затем эти рубли возвращаются к нам с туристами из этих стран. По нашему мнению, это не значило, что за границей гуляют громадные деньги и что обмен в жесткие сроки отсечет большие суммы и даст государству серьезный доход. Все это соответствует нормальному процессу товарного обмена, и нечего огород городить!

Но нашу аргументацию не приняли — решили все-таки произвести обмен 50- и 100-рублевок. Сказали: черт с вами, давайте проведем обмен, проверим, кто из нас прав. Получился своего рода профессиональный спор…

Арнольд Васильевич сказал: «Мы сейчас печатаем новые купюры, как раз этого достоинства. Такого же вида, но более защищенные. На них будет не 7, а 9 защитных знаков. К Новому году мы сможем провести замену!»

Но великий экономист Маслюков (он ведь скорее инженер, хотя и весьма разумный) спрашивает: «А как быть с купюрой в 25 рублей?»

Войлуков даже руками замахал: «Не-е-ет! Ни в коем случае ее менять нельзя — это у нас самая распространенная банкнота!» Мы бы в этом случае просто захлебнулись при проведении обмена в жесткие планируемые сроки. «Хотя и обмен больших купюр мало что даст!» — добавил он.

Пока печатали эти купюры, слухов не было совсем. Ну, возят инкассаторы новые деньги в хранилище, они практически такие же, как были. Наконец, от руки (чтобы не поручать никому печатать) написали записку (у Войлукова очень красивый почерк) с предложением вечером в понедельник, 21 января, объявить в телевизионных новостях об обмене денег. О ней в Госбанке знали четыре человека: я, Войлуков и два его заместителя — Александр Васильевич Юров и Зоя Александровна Петрова.

Обмен предлагали провести за три дня, имея в виду, что у нас будут про запас пятница и суббота. В эти дни предлагалось выдать зарплату уже новыми деньгами. Специально подгадали, что в эти дни больше всего выдается зарплат, в частности военным.

Все это перед Новым годом согласовали с Рыжковым, объяснили ему порядок действий. Потом передали текст «перестроечнику» — Михаилу Сергеевичу. И вот где-то там записка была распечатана в нескольких экземплярах. В аппарате ЦК решили, что неудобно генеральному секретарю подавать пятистраничную бумагу, написанную от руки, — так произошла утечка информации.

О скрытности операции говорит и такой факт: об обмене денег не знал даже первый заместитель председателя правления Госбанка В.Н. Куликов. Во вторник утром он обратился к нам с Войлуковым возмущенно: «Ну и бл…и вы! Я получил ордер на «Волгу». Только снял деньги со счета! И куда я сейчас с ними пойду?!» Надо сказать, что речь его была еще более эмоциональная. Для таких «обманутых» коллег нам пришлось даже открыть специальную кассу, что, кстати, никак не противоречило общим правилам обмена денег.

ВОЙЛУКОВ А.В.: Все готовилось в режиме строгой секретности. Но как-то поздно ночью, часов в 12, возвращаюсь домой, вдруг звонок в машину: «С вами будет говорить товарищ Крючков». Соединяют. «Слушай, Арнольд, а что если нам поменять в этих указаниях то-то и то-то?» — спрашивает тогдашний глава КГБ. Я отвечаю: «Я ничего обсуждать не буду, у меня телефон не защищен». «А что же ты ездишь с незащищенным телефоном?» — удивляется Крючков и продолжает говорить. Я ему: «Прекратите, я сейчас вернусь на Лубянку или Неглинную, и продолжим разговор».

Был еще случай: когда инкассаторы перевозили новые купюры в денежное хранилище, в них врезалась другая машина. Когда открывали заднюю дверцу, вывалился один из ящиков с деньгами и разбился. Инкассаторы могли лицезреть перевозимый товар. Новые 100-рублевки были похожи на прежние купюры, но все-таки отличались — как я говорил, их защита была выше.

ВОЙЛУКОВ А.В.: Вскоре произошла утечка информации. Надзирающий прокурор Гознака на пермской фабрике увидел новые купюры и разболтал секрет, появились заметки в печати, началась паника. я позвонил Павлову и предложил ложиться на дно и отложить операцию на 7 января. Так и сделали, дав соответствующее опровержение. Перед назначенным сроком Горбачев заявил, что он занят, и просил перенести обмен еще на неделю.

Накануне дня предполагаемой публикации о реформе я встретился с начальником отдела бухгалтерского учета и контроля эмиссионных операций В.Е. Кондратенко и ее заместителем Н.А. Ереминой и вручил им рукописное послание с просьбой проверить правильность указанных мною проводок. узнав об очередном переносе, дал им новое указание: «Валентина Евгеньевна, забудьте на неделю все, что я вам говорил».

Больше никто об обмене не знал. Прямо перед его проведением Виктор Владимирович предложил послать в наиболее важные регионы (Белоруссию, Украину, среднеазиатские республики и др.) зампредов правления Госбанка для контроля за проведением мероприятия. Следовало придумать приемлемое объяснение для одновременной посылки в командировки большого числа начальников. Объяснили все какой-то специальной проверкой, то ли проведения расчетов, то ли по кредитной практике. 22 января, во вторник, собрали всех зампредов и объявили, что вылетать им следует в тот же день.

И вот в среду мне звонит И.В. Левчук и пеняет мне: «Арнольд, ты что делаешь? У меня в сейфе деньги лежат!» За ним из Таджикистана звонит Ю.А. Хомацкий, жалуется: «У меня заначка от жены в сейфе лежит, что, не мог сказать?» Накануне обмена, часов в 8 вечера, Рыжков собрал своих замов, доклад делал Геращенко, меня оставили в приемной ждать. Помню, бежит опаздывающий С.А. Ситарян, спрашивает, зачем собрали, я ответил: «Скоро сам узнаешь» Вышел после совещания Степан Арамаисович, дуется: «Не мог намекнуть, сберкассы уже закрылись».

После объявления произошла людская суматоха. Наибольшее неудобство обмен принес тем, кто был в это время вне пределов страны. Те же, кто столкнулся с необходимостью обмена большого количества купюр, в основном нашли выходы из трудного положения. Вечером в понедельник на Центральном телеграфе образовались большие очереди. Люди, в основном представители кавказских республик, отправляли сами себе денежные переводы старыми купюрами. Московские рестораны, особенно привокзальные, наторговали на такие суммы, как будто истратили в этот день несколько месячных запасов продуктов. Парк культуры и отдыха в Кишиневе продал пятидесятикопеечных билетов на огромную сумму — столько людей парк не вместит, даже если они вплотную друг к другу встанут! Так что кто хотел — лазейки нашел. И экономический результат от этой акции был небольшой!

Однако Горбачев перепугался и, желая показаться самым хорошим, тут же во вторник объявил, что продлевает обмен до пятницы. Кто его за язык тянул! В среду утром прошел слух, что будут менять и 25-рублевые купюры.

Я вызвал в Госбанк телевидение, предложил корреспонденту меня поспрашивать и официально заявил: «25-рублевые купюры обмениваться не будут!»

Корреспондент меня тогда спросил: «А чем вы это можете доказать?» А я только приехал из Саудовской Аравии, где был с важной миссией — выбивал из шейхов кредит в 4 млрд долларов, обещанный за неучастие в иракской войне. Кстати, как только мы туда прилетели, началась война, и нас вывозили через Египет. Несколько встреч тем не менее успели провести. Так вот, там и запомнился рассказ саудита министра финансов о том, что когда они поймают жулика, то отрубают ему руку. Вот этот средневековый ритуал у меня и всплыл в памяти, когда я давал интервью. Я и ляпнул: «Руки даю на отсечение, что не будет обмена четвертных билетов!»

Но журналисты потом переделали, как им удобнее, и пошла ходить легенда, что я обещал, что не будет обмена денег вообще. Такого неграмотного заявления я тем более не мог сделать — ведь тогда прошла никакая не реформа, а просто частичный обмен денег. Да и на третий день происходившего обмена глупо было такие заявления делать!

В принципе подготовились к обмену мы нормально, и с точки зрения тренировки по введению российских денег в 1993 году для нас мероприятие было даже полезным. Выиграли мы, правда, от этого не так много, как хотел премьер: где-то в районе б млрд. Однако замена показала, что в стране большое количество денег находится вне государственного даже не контроля, а сознания. А это показывает, что ведь и правда воруют!..

Согласившись на такое упражнение, которое, конечно, создало определенную напряженность, особенно в первый день, мы все же доказали, что счет в Госбанке ведется правильный, наши специалисты знают свое дело и нечего к нам со стороны с разными легковесными идеями лезть.

О Союзном договоре

Отца спросили, в какие игры он играет для отдыха, и он ответил: «Зачем мне играть в выдуманные игры, когда на свете так много настоящей игры».

К. Воннегут «Колыбель для кошки»

С середины 80-х страна проходила сложный период своего политического развития. Было понятно, что союзный договор, подписанный в 1922 году, уже не отвечает потребностям дня, потребностям экономического развития, пониманию того, как страна должна двигаться через экономические реформы. Тем более что были приняты постановления о госпредприятиях, развитии кооперации, в которых признавалась разные формы собственности. Необходимость преобразований осознавалась еще острее.

Вдобавок к этому уже велись, в том числе и на уровне партийного руководства, дебаты о необходимости изменения организации партийной жизни. Жизнь требовала наличия оппозиционных партий. И этот вопрос обсуждался, начиная уже с 1989 года. Предлагали оставить центристскую коммунистическую партию, переименовав ее в социал-демократическую, создать на базе профсоюзов оппозиционную лейбористскую или еще какую-нибудь партию. Думали, как организовать конкуренцию между ними, чтобы у народа было право выбора.

Был необходим новый союзный договор, так как старый с заложенным в нем распределительным механизмом регулирования экономики на практике ограничивал возможности республик и субъектов хозяйствования.

В общем, страна была, используя небезызвестное высказывание, «беременна необходимостью перемен». Однако проводились эти перемены, на мой взгляд, келейно, междусобойчиком и зачастую неправильно. Насколько я понимаю, может быть, в силу занятости экономическими реформами к переговорам по союзному договору не очень-то привлекался B.C. Павлов. А может быть, у него с кем-то отношения не складывались. Но у меня сложилось впечатление, что он был не очень-то в курсе проекта нового Союзного договора.

Вообще, мои звонки по поводу договора к лицам вполне ответственным ровным счетом ничего не давали. Оказалось, что никто договора толком не видел, что он где-то там делается, а что в нем пишется — никто не знает. Ни в аппарате Совмина, ни даже в аппарате ЦК (а там был, в частности, экономический отдел). Минфин тоже не знал, ничего не могли сказать о нем и в Госплане.

Пришлось применять различные методы дознания и доставать по крайней мере статьи договора, которые касались Центрального банка и денежного обращения. Таких статей оказалось три или четыре. Сказано в них было в общем-то немного, но настолько аморфно, что, по моему мнению, по мнению моих коллег, создавало определенную опасность для денежно-кредитной политики. При существовавшем тогда стремлении республик к самостоятельности подобный подход при единой денежной единице мог внести такую расбалансированность в вопрос проведения денежно-кредитной политики, что мы потом из проблем не выбрались бы.

Когда стало известно, что Михаил Горбачев поехал отдыхать, а после его возвращения из Фороса в августе будет подписываться новый Союзный договор, естественно, мы зашевелились. Что будет в этом договоре? С Центральным банком, с денежным обращением? Нас-то ни о чем не спрашивали. Днем подписания договора, как известно, было объявлено 20 августа 1991 года. 16-го числа мне позвонили и сказали, что завтра, в субботу, в 11 часов состоится заседание президиума Совета Министров СССР с моим участием. Кроме меня участвовали министр внешних экономических связей СССР К.Ф. Катушев, министр финансов СССР В.Е. Орлов и первый заместитель министра юстиции страны с запоминающейся фамилией Вышинский М.П.

На совещании Валентин Павлов поставил вопрос так: «Вот вы, коллеги, члены президиума, уполномочиваете меня, председателя Совета Министров СССР, поставить подпись под этим договором? По-вашему, все в договоре сказано нормально и правильно? Нормальный процесс перехода к новым условиям, к проведению реформ в нем прописан? Или, по существу, он ведет к развалу союзного государства и его экономики?»

И тогда каждый в силу своих знаний, убеждений стал говорить о недостатках договора. Но в результате все выступления сводились к тому, что сделать-то уже ничего нельзя — сегодня 17 августа, где мы раньше были?

В первую очередь премьер обратился к своему заместителю, председателю Госплана Владимиру Щербакову: «Меня не приглашали на заседания комиссии по подготовке документа, специально в отпуск отправили, а ты на них был, и что? Почему не выступил против проекта договора?» Тот замямлил, начал жаловаться, что к его замечаниям особенно не прислушивались.

Тогда Павлов поднял второго первого зама В.М. Величко (ранее министра тяжелого, энергетического и транспортного машиностроения СССР), тот тоже ничего вразумительного сказать не мог. А вот Катушев резко выступил против проекта, так как понимал, чем он грозит внешней торговле страны. Придется возвращать кредиты за построенные в республиках промышленные объекты, и кто это будет теперь делать?

Кстати, косвенной причиной того, что Павлов не назначил председателем Госплана Ю.Д. Маслюкова, был тот же Союзный договор. Валентин Сергеевич на Юрия Дмитриевича обиделся. Рыжков как-то в конце 1990 года поручил им с Павловым объехать республики, объяснить коллегам, что предполагается принять под видом Союзного договора, насколько плохо это в первую очередь для них. В день, когда следовало вылететь, Маслюков неожиданно заявил Валентину, что у него поднялось давление. Павлов понял, что на Юрия Дмитриевича надавили и тот предпочел не портить отношения с «Горби».

В общем, обсуждение продолжалось два или три часа и получилось разумным. Оказалось также, что союзный договор писался без привлечения глав экономических ведомств. В переговорном процессе участвовали только первые секретари республик. Они по степени подготовки были разные. И если Н. Назарбаев имел хозяйственный опыт работы в Госплане республики, работал председателем Совмина республики, и у него при обсуждении Союзного договора был подход человека, который привык отвечать за конкретное дело, а не просто за какую-то политическую идеологию; у президента Узбекистана И. Каримова был опыт работы министром финансов республики, то многие товарищи такого опыта не имели. Кто-то имел за плечами опыт комсомольской работы, кто-то — партийной.

После этого мы разъехались, а помощник Павлова, Борис Григорьевич Пашков, начал обобщать материалы обсуждения, однако Валентин Сергеевич заспешил (он был приглашен на 50-летие артиста Николая Николаевича Губенко), и работу мы не доделали.

Никаким образом Павлов нам не дал тогда понять, что что-то готовится. Перспективы принятия Союзного договора в Госбанке мы уже ощущали. Прибалтике разрешили перейти на хозрасчет, другие республики тоже стали требовать к себе особого отношения. Так, Узбекистан, двигаясь к суверенитету и подписанию нового Союзного договора, в 1991 год не передал в закрома родины 40 тонн золота, которыми он ежегодно пополнял золотой запас СССР.

Все также требовали все больше и больше денег, нам же приходилось ссылаться на выделенные каждой республике лимиты. Заработная плата, в отличие от производительности труда, росла у всех. В результате возвращения денег в необходимом объеме в банк не было. В республиках появились различные купоны, исполняющие роль псевдоденег. Уже не только между областями и республиками — даже между районами внутри областей вставали заставы, запрещался вывоз товаров к соседям. Все это грозило крахом единого рынка, а за ним маячил крах союзного государства.

После принятия Союзного договора предполагалось, что в правлении Госбанка СССР появятся представители республик. Такого не было никогда. Даже М.С. Зотов, став руководителем Российской конторы Госбанка, был выведен из состава правления союзного банка.

Еще до описываемого мною совещания (то есть до 16 августа) я посовещался со своими коллегами в банке и мы решили написать открытое письмо, в котором были бы описаны все последствия такого подхода. Что и было сделано. С помощью журналистов, в первую очередь благодаря Михаилу Бергеру, моя статья была опубликована в «Московских новостях», правда, только 18 августа. Кроме газеты тот же текст был послан председателю правительства и в ЦК КПСС.

Потом мне Горбачев выговаривал: «Ну что ты вынес мусор из избы?» Но почему пытались принять решения по вопросам, напрямую касающимся нас, и при этом даже не посчитав нужным пригласить на обсуждение специалистов?! Ведь даже Валентин Павлов не принимал участия в обсуждениях.

Запомнился еще любопытный случай, относящийся к этому договору. Вопросы, с ним связанные, обсуждались в Новоогаревской резиденции на Рублевке. Депутат ВС СССР А.К. Орлов[8] вдруг выступил, заявив, что у Госбанка есть скрытые денежные ресурсы. Мне пришлось выступить и объяснить, что по решению Политбюро нам периодически выделялось золото для пополнения валютных запасов или платы за зерно. Оно передавалось из Гохрана в хранилище Госбанка, и Внешторгбанк продавал его на мировом рынке. Причем не все сразу, а небольшими партиями, чтобы не сбивать цену золота. При этом если цена на зерно оказывалась более выгодной для нас, то оставались неиспользованными валюта или золото. В этом случае писалось письмо председателю Госбанка. Делался доклад Минфину, наконец, ставили в известность А.Н. Косыгина. Остатки мы не возвращали, но высокое начальство о них знало и учитывало при следующих операциях.

Выслушав меня, депутат тут же предложил эти остатки распределить между республиками. Мы с В.А. Раевским (первым заместителем министра финансов СССР) заявили, что не стоит спешить, вот будет Союзный договор, разделим бюджет страны, появится разделительный баланс Госбанка, тогда станет ясно — кто кому должен. Вот тогда эти средства и понадобятся для подведения итогов дележа. Б.Н. Ельцин наше предложение поддержал.

Мужчины не плачут, мужчины огорчаются (ГКЧП)

Воротишься на родину. Ну что ж.

Гляди вокруг, кому еще ты нужен, кому теперь в друзья ты попадешь?

Воротишься, купи себе на ужин какого-нибудь сладкого вина, смотри в окно и думай понемногу: во всем твоя одна, твоя вина, и хорошо. Спасибо. Слава Богу.

И. Бродский «Воротишься на родину. Ну что ж…»

Бардак

Рано утром, в 7 часов, 19 августа мне позвонил помощник Володя Воскресенский и сказал: «Виктор Владимирович, ГКЧП». Я не понял: «Чего?» Он повторил: «ГКЧП. Включите телевизор. Путч. — И добавил: — Машину я за вами уже послал». Я тут же, конечно, включил телевизор. И увидел диктора, читающего текст. Его, кстати, потом выгнали за это как неблагонадежного. А ведь человек просто выполнял свою работу, была его смена. Такая же история, кстати, произошла с первым заместителем министра иностранных дел Ю.А. Квицинским, его шеф А.А. Бессмертных объявил о своей болезни, и Юлий Александрович, исполняя обязанности министра, пустил по дипканалам сообщение о ГКЧП, так как был обязан это сделать. Когда же происходил разбор полетов, то его признали неблагонадежным. Он остался работать в МИДе, но выше посла в Норвегии так и не поднялся.

Тем временем еду я в Москву и вижу около кинотеатра «Ударник» танки…

Добрался до Госбанка, собрал своих первых заместите лей — В.Н. Куликова и А.В. Войлукова. Сидим в кабинете, обсуждаем, кто чего слышал, кто чего знает, а главное, что делать. Телевизор смотрим, может быть, там что скажут. Я в виде шутки предложил: «Давайте направим кого-нибудь в ЦБ России и скажем им, чтобы выматывались». Но хитрый Куликов отвечает на это: «Нет, спешить не надо, надо посмотреть, что будет дальше!»

Часов в 11 звонит B.C. Павлов и спрашивает: «Ну что сидите, обос. сь? — И уже по делу продолжает: — Виктор (без Владимировича, мы давно друг друга знаем), я Орлова нигде не могу найти. Где он спрятался, не знаешь?» Я отвечаю: «Министр финансов мне не подчиненный». Тогда Валентин Сергеевич предлагает: «Напишите и отправьте в регионы телеграмму, что все задержки в союзный бюджет, которые Россия, с помощью ваших областных контор оставляла у себя на балансе, должны быть немедленно перечислены в бюджет!» Я пытаюсь отвертеться: «Но это все-таки минфиновская ответственность». Павлов: «Вот вы вдвоем ее и напишите. Грамотнее получится, и вам нечего отсиживаться!» Тем более что все равно счета Минфина по исполнению и республиканского, и союзного бюджета в банковской системе. Что делать, соглашаюсь и даю поручение исполнителям.

Помню, что Валентин напоследок сказал, что подробности мы узнаем на пресс-конференции руководителей ГКЧП. Она действительно прошла, но Павлов, как известно, на нее не пришел…

В 15 часов проходит валютный комитет, который ведет первый заместитель премьер-министра СССР В.И. Щербаков. Комитет решал, какие потребности республик в валюте удовлетворять, какие нет. После заседания выхожу, встречаю Владимира Орлова и слышу от него: «Вот телеграмму подготовили, надо бы и тебе ее подписать». Делать нечего. После этого Владимир спрашивает: «Куда собрался?» Я отвечаю: «Меня в Госбанке ждут». «Не спеши, — останавливает Орлов. — Сейчас Павлов будет заседание правительства проводить, тебя все равно вызовут, только время потеряешь ходить туда-сюда». Я не был членом правительства, но понимал, что спорить бессмысленно, тем более что на Пушкинской улице уже было выставлено оцепление — проезд закрыт.

Пришел в 18:00 на заседание правительства, Павлов спрашивает. «Ну чего, мужики, будем делать?» Сам при этом пьет в большом количестве «Нарзан». И тогда бдительный В.А. Раевский[9] мне шепчет: «По-моему, премьер под градусом! Второй раз глава правительства ведет заседание в таком состоянии». (Первый случай был с Н.С. Хрущевым.) Владимир Абрамович человек эрудированный. Я подумал: что-то не так, Валентин Сергеевич, конечно, мужик компанейский, но у него большая административная школа, он хорошо знает, как вести себя на работе. Здесь что-то не то!

Тем временем премьер сказал нам то, что мы и так знали из сообщений ТАСС, и спросил, что мы по этому поводу думаем. Большинство высказывалось туманно. Кто-то более смелый говорил, что в стране должен быть хоть какой-то порядок, нужно разобраться, что у нас творится. В общем, оказалось, что все за экономические реформы, за суверенитет и самостоятельность, но против бардака в стране. Молчал только профессор Николай Николаевич Воронцов, министр природопользования и охраны окружающей среды СССР. Он аккуратно записывал, кто и что говорил. Потом профессор выслужился — все доложил Борису Николаевичу. Хотя зря старался, все равно запись шла, специальные устройства наверняка работали. Забавно, что он сумел донести даже на тех министров, которые на совещании не присутствовали. А в общем, насколько я помню, министр-то он был никакой. Так что прославился только тем, что Минприроды стало единственным министерством СССР, которое официально не поддержало ГКЧП.

Меня тогда Бог миловал, я не был членом правительства и мне никто не предлагал выступать. Хотя, повторяю, я считал и считаю, что в проекте Союзного договора были положения, которые могли привести к развалу денежного обращения страны.

20 августа стало все совсем непонятно. Днем было какое-то совещание, вечером я вернулся в Госбанк на Неглинную и увидел полный двор солдат и два стоящих на улице танка. Я спрашиваю командира: «Кто вас вызвал, на кой черт вы нам нужны? Наличности в банке мы не держим давно. Когда-то были небольшие хранилища, но сейчас их нет». Узнаю, что таково распоряжение командующего Московским округом.

Тем временем улицы заполняются протестующим народом — в городе возникает противостояние. Правда, распространяется оно на небольшой участок — от Кутафьей башни до Белого дома. Остальная же страна безмолвствует. Не поддержал народ и гэкачепистов, они ошиблись в оценке их реакции на свои призывы и нецивилизованно действовали.

А вообще, на мой взгляд, те события — дело темное. Что бы ни говорили, я не могу поверить, что Горбачев ничего не знал о готовящихся действиях своего окружения. Не могу понять я, почему если ты не согласен с проводимой политикой центра и республик, то просто не уходишь в отставку, а пытаешься использовать военную силу для объединения нации. Это же в наше время слишком глупо…

Про увольнение

Путч произошел в понедельник, но путаной была та неделя до самого конца. Телеграмма Госбанком и Минфином была подготовлена и разослана на места. Вот ее-то мне и припомнили потом после разгона ГКЧП. Для меня вся эта история закончилась первым освобождением от должности. В пятницу, 23 августа, я был на приватной встрече. В конце рабочего дня (в 16:00–16:30) пришел в банк, а в предбаннике стоит симпатичный молодой человек, замминистра финансов республики Андрей Зверев, я его еще по Госплану знал. Говорит: «Вот бумага с предложением И.С. Силаева об освобождении вас от должности. С резолюцией Горбачева «Согласиться»». Оказалось, что премьер российского правительства подготовил список «неблагонадежных» людей, в котором человек семь были, в том числе министр финансов Владимир Орлов, председатель Внешторгбанка Юрий Московский и я. На их места он предложил назначить новых людей — комиссаров. Причем не было приказа освободить такого-то, назначить такого-то, был только общий список назначаемых.

ЗВЕРЕВ А.В.: в понедельник 26 августа по вызову И.С. Силаева я, замминистра финансов РСФСР, явился в Белый дом на Краснопресненской набережной… Силаев объявил нам, что на самом верху принято решение назначить представителей правительства РСФСР на ключевые посты в Союзном правительстве.

— Кое-кто оказался путчистом явным, а кто-то и скрытным, — коротко объяснил нам ситуацию Иван Степанович. — Поэтому Борис Николаевич с Михаилом Сергеевичем совместно решили направить вас в качестве своеобразных комиссаров в союзные министерства и ведомства. Силаев взял в руки подписанную Ельциным и Горбачевым бумагу и зачитал нам наши новые назначения. Когда я услышал, что мне предстоит временно возглавлять Госбанк СССР, я разволновался не на шутку. Конечно, я в свое время трудился в правлении Государственного банка и имел представление о сути работы главного банка страны. Но встать во главе госбанка!.. это было слишком ответственно!

— Иван Степанович, — попробовал я обратиться к Силаеву, — может, меня в какое-нибудь другое ведомство направить? уж больно специфичен этот госбанк, да и его руководитель…

— Ничего, не боги горшки обжигают, — прервал меня премьер. — Справишься. — По идее, — продолжил он после паузы, — надо было в Госбанк Матюхина назначать. Но этот гусь улетел перед путчем во Францию, и после 19-го числа его никто найти не может. видно, перепугался здорово!

Я говорю Андрею: «Нет проблем». Раз Иван Степанович так считает (хотя мне наплевать на его мнение, поскольку я этому «специалисту» цену знаю), я уйду. Тем более что и президент СССР дает резолюцию «Согласиться». Он-то, юрист по образованию, должен понимать, что по отношению к председателю правления Госбанка СССР юридически такое увольнение неправомерно. К тому времени был уже принят закон о Госбанке, и снимать и назначать его председателя мог только Верховный Совет СССР. Я, кстати, позже консультировался по этому вопросу с бывшим министром юстиции Александром Федоровичем Яковлевым, который подтвердил неправомочность Комитета по оперативному управлению народным хозяйством или президента решать такие вопросы, это было подтверждено также и Верховным Судом СССР.

Тем не менее я тут же написал бумагу, в которой заявил, что с 18:00 26 августа ни за что в Госбанке больше не отвечаю. После этого комиссар Зверев произнес знаменитую фразу: «Виктор Владимирович, а где ключи?» Видимо, запомнился ему еще с детства фильм «Выборгская сторона». Я переспросил: «Какие ключи? У нас в Госбанке кассы нет. Вот ключи от личного сейфа, я завтра приду, заберу при тебе свои вещи, тогда и ключи отдам». Потом мне моя секретарша сказала, что в моем кабинете новые хозяева долго шкафы поздно вечером двигали. Видимо, искали секретные сейфы.

Вот так телеграмма, которую Павлов просил меня написать, вышла мне боком.

ЗВЕРЕВ А.В.: в здание Госбанка СССР я вошел по своему удостоверению замминистра — без предварительного звонка Геращенко. Хотел, чтобы мое появление и новость о моем «комиссарстве» стали неожиданными. хотя я предусмотрел и вариант, что Геращенко уже все известно. Я поднялся на второй этаж и зашел в приемную председателя правления. Представившись, попросил доложить Виктору Владимировичу о своем приходе. Но оказалось, что его на месте нет.

— Виктор Владимирович гуляет по улице, — сообщила мне секретарша, — дышит воздухом. Скоро будет. Вы подождите. Геращенко появился через десять минут. Увидев меня, поздоровался и пригласил в кабинет.

— Ну что? — мрачно спросил он, беря в руки страничку с моими полномочиями. Он медленно прочитал текст.

— Нашли путчиста, — выругался он, — вокруг себя лучше бы поискали. Андрей, — обратился Геращенко ко мне, — а ведь это все незаконно!

— Да, Виктор Владимирович, возможно, и незаконно; — ответил я. — Но зато легитимно! Да и что сейчас вообще считать законным?

— Ты прав… ты прав. — Геращенко как бы осунулся. — Ладно, давай чай пить!

Он позвонил секретарям и попросил их приготовить чай. Затем взял чистый лист бумаги и стал что-то писать.

— На вот. — Он протянул мне исписанную страницу. — Это моя отставка! надоел бардак! поеду на дачу. буду лучше редиску разводить, чем наблюдать все это! ну их всех на хрен! что еще от меня требуется?

— Виктор Владимирович, прошу вас коротко рассказать о самом срочном, что надо сделать в ближайшее время, — обратился я к нему. — а кроме того, есть еще одна, можно сказать, личная просьба! передайте мне ключи от сейфа в вашем кабинете без первого отдела, для оперативности. На следующий день фельдъегерь привез мне указ Б.Н. Ельцина о запрете деятельности КПСС и других организаций «коммунистической» ориентации. В поручении Б.Н. Ельцина, адресованном лично мне, было строгое указание: немедленно прекратить операции по счетам КПСС и КГБ СССР! Такая телеграмма по системе госбанка СССР была быстро подготовлена, однако можно было наломать много дров, разослав ее немедленно, не подумав. В этих организациях были не только, так сказать, «профильные» службы и подразделения, но и большое количество обеспечивающих, подсобных структур, действовавших в том числе и в социальной сфере! санатории, дома отдыха, детские сады и ясли, больницы, поликлиники, комбинаты бытового обслуживания и т. д.

Закрой операции по всем счетам — и легко представишь реакцию недовольных людей, которые лечились, отдыхали, отправляли своих детей на отдых в пионерлагеря… были выполнены основные меры по стабилизации положения в банковской сфере, налажен контроль за деятельностью подразделений самого госбанка и его подведомственных организаций, за всей банковской системой страны. Во избежание саботажа и попыток усугубить ситуацию я ПОДПИСАЛ приказ о том, что вся исходящая из Госбанка корреспонденция должна предварительно просматриваться мною и визироваться членами оперативного штаба, созданного для управления Госбанком СССР.

Через неделю ко мне подошел депутат Верховного Совета СССР А.П. Владиславлев и сказал: «Мы тут посовещались, возвращайся обратно, работай, они уже ушли». Я вернулся, правда, всего на несколько месяцев. Госбанку СССР тогда оставалось жить совсем недолго, как, впрочем, и самому Советскому Союзу.

ЗВЕРЕВ А.В.: Вся власть перешла к Ельцину. Вдоволь поизмывавшись над поверженным Горбачевым, он начал праздновать победу. В конце августа я увидел Бориса Николаевича со свитой сторонников ходящим по коридорам Белого дома. и сам Ельцин, и его приближенные были хмельны и разудалы. За президентом несли коробку, полную медалей «За отвагу», и он развешивал их всем попавшимся по дороге людям. Случай не обошел и меня, я тоже удостоился медали. — Помню вас, помню, — Ельцин не изменил своей привычке всех называть на «вы». — Госбанк брал; Молодец! Носите на здоровье!

Пальцы плохо слушались его, но иголку медали он мне в пиджак воткнул.

Не знаю, как расценивать эту награду. в войну ею награждали действительно за отвагу. а теперь? во всяком случае я ее ни разу не надевал.

Уже 29 августа мое «комиссарство» закончилось. Я с облегчением завершил свою деятельность и с чувством выполненного долга вышел из здания Госбанка СССР. пересек Неглинку и вскоре сидел в своем, ставшем уже привычным кабинете в Министерстве финансов РСФСР.

Когда появились сообщения об освобождении меня и Ю.С. Московского от занимаемых должностей, то в газете The Times и в еще одной английской газете появилось сообщение, что британские банкиры в шоке, так как выполнение ряда соглашений с привлекаемыми западными деньгами гарантировали снимаемые советские банковские руководители. Нас они хорошо знали, а с кем теперь придется иметь дело — непонятно. Это был скорее вопрос, а не утверждение, однако…

Кстати, Московский вообще никак не был связан с делами путча.

А один раз в субботу вызвал меня начальник следственной группы по делу о путче. Беседовали мы часа полтора. Когда он составлял протокол, я взглянул в список фамилий, лежащий на столе следователя, и спросил: «А вы что, их тоже будете вызывать?» Начальник бодро ответил: «Конечно!» «Так ведь, например, вот этот Талызин, кандидат в члены Политбюро, зампред Совмина, умер год назад! — разочаровал я его. — А вот впереди у вас еще один зампред Совмина, он тоже умер».

Вот такого качества был материал предварительного следствия!

После путча

Прежде всего замечу, что градоначальник никогда не должен действовать иначе, как чрез посредство мероприятий. Всякое его действие не есть действие, а есть мероприятие.

М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

В Москве я однажды прочитал из окна машины на рекламном щите «Демократия плоха», а прочитав, чуть из машины не выпал от такого вольнодумства. Но, дочитав окончание фразы, написанное более мелким шрифтом, успокоился: «…но в мире не выдумано другой, лучшей системы. Уинстон Черчилль».

В Советском Союзе наступая капитализм. Мы увидели, насколько прав был Карл Маркс, по крайней мере в последней главе «Первоначальное накопление капитала» первого тома своего бессмертного произведения. Я помню, читал эту главу как приключенческий роман: крестьян гоняли, рабочие станки ломали, женщины отстаивали свои права, и длилось все это лет пятьсот. Так что и нам ожидать быстрых результатов было глупо, а долго ждать светлого капиталистического будущего никто не желал! У нас это самое накопление капитала происходило очень быстро и не очень цивилизованно.

Я согласен с тем, что либерализм в экономике должен присутствовать, но при этом основная масса населения должна быть защищена и не бояться завтрашнего дня. Когда я смотрю телепередачу «Школа злословия» и слышу, как Павел Гусев, газетный магнат, главный редактор «Московского комсомольца», этим язвительным теткам-ведущим говорит, что думает о сворачивании своего дела, возникает вопрос: если даже у него нет условий для работы, то что другим делать?

После августовских событий 1991 года было ясно, что все изменилось безвозвратно. Все бывшие республики в составе Советского Союза объявили о своей самостоятельности. Необходимо было находить новые формы взаимоотношений.

По инициативе Госбанка СССР 10–11 сентября в Москве прошло совещание представителей всех республиканских национальных банков. На нем обсуждались вопросы согласования кредитно-денежной политики новых государств и была сделана попытка найти компромисс между противоречивыми интересами национальных банковских систем. Переговоры были бурными, в результате ни о чем не удалось договориться, и экспертной группе Госбанка СССР было поручено подготовить проект межбанковского соглашения.

Газеты с надеждой заявляли: «Заинтересованность в выработке общих «правил игры» высказали все члены бывшего Союза ССР независимо от их отношения к новому экономическому соглашению».

Тогда стало понятно, что Госбанк в старом виде существовать больше не будет, все участники требовали замены его консультативным органом, в работе которого будут принимать участие представители всех республиканских национальньгх банков и который примет на себя функцию некоего координатора в «рублевой валютной зоне».

Принципиально не удалось договориться о способе принятия обязательных для исполнения решений — единогласно или большинством голосов. К тому же ЦБ России настаивал на неравном распределении голосов — в зависимости от экономического потенциала участников межбанковского соглашения. Однако почти все республики с этим не согласились, посчитав, что в этом случае Россия будет диктовать им свои условия.

В самом конце октября 1991 года мы выпустили в обращение новые купюры 200-рублевого достоинства, как выяснилось, последние советские дензнаки.

В январе должны были появиться 500-, а вскоре и 1000-рублевые банкноты. Мы хотели оперативно обеспечить страну наличными. В то время рассматривалось несколько способов стабилизации денежного обращения. В том числе и столь непопулярные, как замораживание доходов населения и усиление контроля над выдачей наличных денег организациям.

В стране ходило множество слухов о судьбе денег. Незадолго до появления новых советских купюр 18 октября председатель правления ЦБ России Г.Г. Матюхин, а десятью днями позже и президент Ельцин заявили о возможности введения российских денег. Главной идеей денежной реформы, готовящейся российскими властями, было нанесение на советские банкноты, имеющие хождение в республиках, подписавших экономическое соглашение, пометок, означающих эмитировавший их регион. Рассчитывали благодаря этому в конце года определить баланс налично-денежного оборота между республиками.

На мой взгляд, это была абсолютная глупость, так как такие пометки не решают никаких проблем, а только создают массу дополнительных сложностей, ведь наличные деньги составляли только 10 % общей денежной массы, основные суммы были сосредоточены на счетах предприятий. Определить же баланс республик по расчетам между предприятиями Советского Союза, традиционно имеющих сотни контрагентов во всех уголках страны, было технически и практически невозможно.

13 ноября в своем выступлении в Верховном Совете СССР я заявил, что налицо банкротство страны и без новых кредитов служащие союзной администрации просто не получат жалованья за ноябрь. Однако ВС СССР решительно отказал Горбачеву в кредитах, а председатель контрольной палаты СССР Александр Орлов огласил результаты проверки, из которых явствовало, что Администрация президента СССР допускала чрезвычайные бюджетные злоупотребления.

Не отдали нам, как мы ни просили, и Гознак. Но, понимая надвигающиеся трудности в денежном обращении, мы финансировали в 1991 году приобретение в Германии новых машин для печати денег и поставили их на Гознак, передав в бесплатный лизинг.

У нас были в то время планы выпуска новых купюр с портретами писателей или военачальников, представляющих разные республики. С целью укрепления Союза. Размещали бы на них кроме Пушкина и Суворова — Шевченко и Хмельницкого. Чтобы денежная наличность поддерживала единство страны.

Дела конца года

От него добрые люди кровопролитиев ждали, а он — чижика съел!

М.Е. Салтыков-Щедрин «Медведь на воеводстве»

Во второй половине ноября 1991 года были мы в кабинете заместителя председателя Совета Министров РСФСР И.Т. Гаврилова на совещании. Приглашены были также В.А. Раевский и другие товарищи. Во время заседания вошли Гайдар с Бурбулисом. Егор Тимурович попросил меня выйти для беседы. Зашли мы в комнату отдыха, и там только что ставший вице-премьером Гайдар сказал: «Виктор Владимирович, мы видим, что у Матюхина ничего не получается, как бы вы отнеслись к тому, чтобы стать председателем Центрального банка России, который, естественно, будет основным эмиссионным институтом после роспуска Союза?»

Я ответил, что понимаю, что значение Госбанка СССР сейчас уже не столь велико, как раньше, однако пока существует Союз, я, пардон, не крыса и с корабля бежать не могу. И к тому же меня не устраивает команда, работающая в ЦБ РФ, мне на ключевые должности нужно было бы взять людей из Госбанка.

Гайдар неожиданно со всеми моими доводами согласился, а сидевший рядом Бурбулис сверлил своими глазами навыкате. Тогда же я сказал Гайдару. «Вы только посоветуйтесь с Хасбулатовым, мне кажется, он будет против».

В тот же день или на следующий день вечером у Горбачева в Ореховой комнате состоялось обсуждение бюджетных и банковских вопросов. Их было четверо: Б.Н. Ельцин, Г.Э. Бурбулис, Е.Т. Гайдар и В.В. Барчук, и нас столько же — М.С. Горбачев, В.А. Раевский, я и, кажется, был Ю.С. Московский (председатель ВЭБа).

И вот когда в зал вошел Ельцин, он вдруг сложил руки в тайном приветствии и салютовал мне: «Ты наш!»

РАЕВСКИЙ В. А. (тогда и.о. министра финансов СССР): Разговор был очень конструктивный, совсем не похожий на тот постоянный флер склоки, который мне был знаком ранее по подобным встречам и совещаниям. Все это исторически далеко теперь. Но коль скоро руководители двух сторон стали историческими фигурами, наверно, становятся важными пусть даже субъективные впечатления об этих фигурах, ярко заметная разница их характеров и интеллектов. М.С. Горбачев готовился к беседе недолго, не старался особенно вникать глубоко в детали, но существо вопроса понимал хорошо, во время беседы свободно приглашал к разговору своих помощников и довольно гибко, в пределах разумного, умел маневрировать и искать знаменитый «консенсус». Б.Н. Ельцин предпочитал солировать жестко по заданной программе. Но, ощущая угрозу потери позиции или недостаток аргументов, забирал своих помощников на совещание в соседнюю комнату и возвращался с «новой пластинкой». Из всех участников лишь Г.Э. Бурбулис вызывал антипатию, открыто ориентируясь на конфронтацию, что-то шептал Е.Т. Гайдару о потере ради экономических договоренностей политической позиции, за которую он лично отвечает, и т. п. Но губительность продолжения игр с союзным бюджетом для экономики страны, причем в долгосрочной перспективе, обозначена была все же четко. Союзный бюджет по объему был сравним с суммой республиканских. Финансирование его объектов, отлаженное десятилетиями, продолжалось бесперебойно, несмотря на то что Россия практически полностью, а другие республики в чуть меньшей мере перестали переводить на счета союзного бюджета закрепленные за ним доходы. Но финансирование, естественно, было эмиссионным. По сути, Госбанк СССР кредитовал условно «кассовые разрывы», которые на самом деле имели, конечно, другую квалификацию.

Но беда, и даже трагедия, имеющая прямым последствием будущий «оздоровляющий шок» (шоковую терапию), заключалась в том, что республики и прежде всего Россия за счет «новых» доходов щедро принимали решения по их использованию, носившие при этом характер подачек для переманивания на «свою» сторону каких-то структур или групп населения. например, чуть ли не вдвое увеличилась зарплата в системе республиканского МВД, резко увеличился там и административный аппарат. было очевидно, что это разрушительно для экономики страны, и наше беспокойство находило отражение в договоренностях, в том числе о консолидированном исполнении бюджетов союза и РСФСР, которые, к сожалению, существенно запоздали.

Год заканчивался.

Центральный банк России баланс за 1991 год так и не сделал. Хотя мы в декабре 1991 года предлагали подготовить баланс Госбанка СССР за этот год, чтобы затем от него Банк России мог «плясать». Однако тогда с нами не согласились, поэтому баланс не сделали, из-за этого было много в дальнейшем неразберихи.

Ликвидация Госбанка

Проснувшись, глуповцы с удивлением узнали о случившемся; но и тут не затруднились. Опять все вышли на улицу и стали поздравлять друг друга, лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.

М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

22 ноября 1991 года уже Верховный Совет РСФСР принял постановление № 1917-1 «О финансово-кредитном обеспечении экономической реформы и реорганизации банковской системы РСФСР». В нем единственным на территории республики органом государственного денежно-кредитного и валютного регулирования экономики признавался Центральный банк РСФСР. Ему поручалось до 1 января 1992 года принять в свое полное хозяйственное ведение и управление по состоянию на 22 ноября 1991 года материально-техническую базу и иные ресурсы Госбанка СССР, сеть его учреждений, предприятий и организаций, расположенных на территории РСФСР.

Функции Госбанка СССР по эмиссии и определению курса рубля до создания банковского союза возлагались на Центральный банк РСФСР. Ему же поручалось до 15 декабря 1991 года зарегистрировать Внешэкономбанк СССР в качестве коммерческого банка, выполняющего расчеты по обслуживанию внешнего долга СССР. Кстати, эта часть постановления не выполнена до сих пор и Внешэкономбанк все еще не имеет статуса коммерческого банка.

23 ноября состоялось совещание группы руководителей центральных банков республик теперь уже бывшего СССР, находившихся в то время на семинаре во Франции: представляющих Россию, Белоруссию, Киргизию, Таджикистан, Грузию и Молдавию. На совещании также присутствовали председатели правлений Азербайджанского, Туркменского и Армянского республиканских банков Госбанка СССР (в этих странах самостоятельные центральные банки еще не были созданы). Тогда была достигнута договоренность — до 1 января 1992 года заключить соглашения: о порядке осуществления банковских расчетов и платежей на территории государств, использующих рубль в качестве денежной единицы; о порядке введения национальных валют и урегулирования возникающих при этом межгосударственных кредитных требований и обязательств; о порядке расчетов между сторонами при использовании национальных валют; о порядке раздела активов и пассивов Госбанка СССР, а также фондов, запасов и других средств бывших спецбанков СССР.

На том же совещании договорились организовать на фабриках Гознака печатание банкнот Госбанка с отличительными признаками суверенных государств.

Постановление от 22 ноября почему-то вовремя не было выполнено, и 20 декабря Президиум Верховного Совета РСФСР принял новое постановление № 2066-1 «О ходе выполнения постановления Верховного Совета РСФСР «О финансово-кредитном обеспечении экономической реформы и реорганизации банковской системы в РСФСР» и о Государственном банке СССР». В нем говорилось: «Отметить медленную реализацию постановления Верховного Совета РСФСР «О финансово-кредитном обеспечении экономической реформы и реорганизации банковской системы в РСФСР»» и давалось поручение Г.Г. Матюхину в течение суток образовать комиссию для рассмотрения и решения всех необходимых вопросов. Управлению охраны объектов высших органов государственной власти и управления РСФСР (И.Я. Бойко) указывалось принять незамедлительные меры по охране зданий Госбанка СССР.

Ликвидационная комиссия была создана в тот же день под председательством В.П. Рассказова. Приказ о передаче материально-технической базы Госбанка вышел еще раньше, 17 декабря. С этого дня аппарат Госбанка СССР стал действовать под руководством ЦБ РСФСР. Ответственным за организацию передачи имущества и документов, а также трудоустройство работников Госбанка СССР назначили первого заместителя председателя Госбанка СССР В.Н. Куликова.

Бумагу с сообщением о ликвидации Госбанка нам Рассказов принес 20 декабря 1991 года, я ему еще сказал: «Хороший вы мне подарок ко дню рождения сделали!» По этой бумаге следовало начать ликвидацию и все передать Центробанку России, который находился на Житной улице. Кстати, почему-то их руководство на Неглинную так и не переехало. Но, самое главное, когда они пришли, чтобы забрать печать и другие атрибуты «власти», я их предупредил: «Штат будет сидеть два месяца, как положено по закону. Вы выплатите им за это время зарплату! Но для того чтобы сделать баланс Центрального банка России или национальных банков за 1991 год (заключительные обороты бывают в середине марта), вам 20–30 человек надо оставить в банке. Кого — мы вам подскажем. Из планово-экономического департамента, расчетов, бухгалтерии. Причем следует оставить одного члена правления, необязательно председателя, и бухгалтера. Чтобы они подписали разделительный баланс за 1991 год, иначе вам будет жопа!»

Баланс должен был быть уже разделительным — после Беловежского соглашения все республики стали самостоятельными, хоть и при единой валюте. И еще все страны, входящие ранее в СССР, будут стараться сделать свой баланс, поскольку система межфилиальных, межреспубликанских оборотов у нас осталась, на 31 декабря будут платежи, ушедшие из Таджикистана, но не пришедшие в Россию, и наоборот. Их надо делить: это тебе в баланс, это ко мне. И здесь понадобятся переговоры с доброй волей со всех сторон. Всем надо будет идти на определенные уступки. И скорее всего, именно России придется взять многое на себя. А если вас никто не знает, никто с вами не работал, задача усложняется многократно, становится почти невыполнимой — в Российском Центральном банке работал первый призыв российских банкиров, сделать все это они как следует не смогли бы.

«Спасибо! — сказал заместитель председателя ЦБ РФ В.П. Рассказов. — Все понятно, и вообще лучше бы вы остались руководить банком, а не Матюхин!» Сдал партнера! Хотя, возможно, он меня таким образом провоцировал. Что это за человек — все знают! Со своей революционной политикой он многие вещи просто не понимал. Таким образом, весь департамент А.В. Войлукова был оставлен в банке. Матюхин человек не глупый — он понимал, что все что угодно может произойти, лучше подстраховаться.

2 января в печати было опубликовано сообщение об упразднении Госбанка СССР и создании ликвидационной комиссии, куда его кредиторам следовало обращаться со всеми претензиями.

Грубой ошибкой признает фактическое уничтожение Госбанка ВАЛЕНТИН ПАВЛОВ: Он представлял собой единый расчетно-кассовый центр. Госбанк не только контролировал оборот, но и позволял снизить издержки на расчетно-кассовых операциях, минимизировать наличные деньги, централизовать инкассаторскую службу, концентрировать ресурсы и т. п. Но главное, что Госбанк СССР обеспечивал кассовое исполнение бюджета. Поэтому вопрос о том, куда делись бюджетные деньги, в советской системе просто не мог возникнуть! Любая попытка их «увода» на сторону немедленно попадала бы под статью уголовного кодекса. украсть можно только тогда, когда система позволяет это сделать.

Это был, безусловно, интересный отрезок жизни, хотя в нем было очень много бюрократическо-чиновничьего, что в общем-то характерно для любого госаппарата в любых условиях. С этим мне пришлось тогда столкнуться впервые. Так что я бы сказал, что этот период оказался не только громадной профессиональной, но и жизненной школой.

Золото партии

Любовь Андреевна: Уж очень много мы грешили… Лопахин: Какие у вас грехи…

АЛ. Чехов «Вишневый сад»

— Богат народ! Ах, богат! Веками хранит свое богатство, а отдает даром — нате! Здесь, в этом чемодане, — пуд золота. Могу показать — хотите? — Профессор полез было в чемодан. — Нам ничего не надо! — вскричала Нюра.

В.М. Шукшин «Печки-лавочки»

МАТЮХИН Г.Г.: Следует вспомнить и о том, что когда мы начали в декабре 1991 года работать с Внешэкономбанком, то обнаружили пропажу 12 млрд долларов валютного резерва и 300 тонн золота! Из-за этого мы, сотрудники ЦБ РФ, вынуждены были ездить в командировки за рубеж за счет принимающей стороны.

Когда меня приняли в сообщество коллег и я начал посещать совещания председателей центральных банков в Базеле[10], то поставил вопрос о поиске пропавших денег. мне обещали найти пропажу. Информация о моих поисках дошла до российских верхов. И это стало одной из причин моего быстрого снятия. Гайдар тоже, не зная о моих попытках, нанял американскую фирму для поиска денег, но вовремя остановился. Позже я выяснил, как уходили деньги и золото в октябре — декабре 1991 года. Этими средствами новая власть, видимо, откупалась от старой. На круизном корабле сначала по Волге, затем по Черному морю они покинули страну. а руководила операцией популярная тогда властная женщина, не сходившая с экранов телевизоров.

Коснусь еще одного вопроса, который мне задают непременно, — о «золоте партии». Да что там задают, два раза меня вызывали в прокуратуру по поводу партийных денег. Я ходил. Один раз это было после путча. Все ребята в следственной бригаде тогда были из регионов. И мало понимали в финансовых делах. Вернее, вообще ничего не понимали.

Еще в 1972 году, когда я стал заместителем начальника управления валютно-кассовых операций Внешторгбанка СССР, мне пришлось заниматься вопросами валютного планирования и контроля. Поэтому для меня не было секретом, что в валютном плане Минфина была отдельная строчка, в которой был лимит на покупку валюты для ЦК КПСС. Потом в Госбанке СССР мы сводили платежный баланс страны и тоже кое-что знали. Так вот, по плану неторговых операций лимит по покупке валюты у ЦК КПСС был не настолько большой, как многие считают. В находящихся у нас во Внешторгбанке (Внешэкономбанке), кассе Госбанка СССР, кассе КГБ и кассе ЦК КПСС было примерно по 10 млн долларов в каждой. Периодически партийные уполномоченные брали средства и через диппочту и посольства передавали те или иные суммы нужным иностранным товарищам, в основном для финансирования местной партийной печати.

Выдавали средства из кассы, как правило, три человека: зам. главного бухгалтера, я одно время, как первый зампред Внешэкономбанка, и кассир валютного хранилища. При этом составлялся соответствующий акт, и сотрудник ЦК КПСС забирал наличные.

А вот рублей у них было действительно очень много. В КПСС состояла десятая часть населения страны, поэтому только взносами собирались огромные деньги. Их не смог съесть даже большой партийный аппарат. Не исключено, что, когда отношения между руководством России и руководством Союза особенно обострились, были созданы особые секретные фонды. Но Госбанк в эти интриги не вмешивали. Отвечая же во Внешторгбанке (Внешэкономбанке) до 1989 года за валютные операции, да и затем, уже став председателем правления Госбанка, могу сказать, что суммы в валюте из кассы ЦК КПСС никогда не были большими. Возможно, были другие каналы. Но, скорее всего, это пропагандистский шум, идеологическая борьба. Калька с событий в Германии, когда нацисты, почувствовав приближение окончательного поражения, переводили большие деньги за границу.

Так что никакого золота партии мы не видели, с этим вопросом вы в Минфин обращайтесь. Или лучше сразу задайте этот вопрос Михаилу Сергеевичу, регулярно тогда катавшемуся за рубеж…

Часть 5 Возвращение в главный банк страны

Итоги 1992 года.

Перед приходом в ЦБ

— Бедная Инеза! Ее уж нет. Как я ее любил!

— Но вслед за ней другие были.

— Правда.

— А живы будем, будут и другие.

— И то.

А.С. Пушкин «Маленькие трагедии»

Наш министр финансов спрашивает министра экономики: «Слушай, что происходит в российской экономике?» — «Сейчас объясню». — «Да нет, объяснить-то я и сам могу. Ты мне скажи: что происходит в экономике?»

Анекдот, рассказанный В.В. Геращенко

Пару месяцев после ухода из Госбанка я ничем не занимался, отгуливал накопившиеся отпуска. А весной на меня вышел А.А. Хандруев и пригласил на работу в фонд «Реформа», возглавляемый С.С. Шаталиным. Туда к тому моменту уже дал согласие перейти А.В. Войлуков. Особой работы в фонде не было: писали какие-то справки про денежное обращение, кого-то консультировали, но так как мы были оторваны от информации Центрального банка, то многого сделать не могли.

Финансировался фонд М.Л. Шаккумом, он там занимал какую-то ведущую роль (выглядело же это как спонсорство), а главным менеджером был С.В. Ассекритов. Проработал в фонде я недолго и понять, зачем эта структура была создана, так и не смог.

1992 год был годом неразберихи. ЦБ, несмотря на наши предложения, так и не сделал баланс банка за 1991 год, и этот пробел существует до сих пор.

Министром финансов РСФСР в 1990 году был Б.Г. Федоров. Я помню, как он защищал бюджет России на 91-й год. Сбоку от трибуны стоял И.Н. Лазарев — бывший министр — и подсказывал начальнику ответы на вопросы депутатов.

Силаев после этого позвонил Федорову и сказал: «Боря, ты или возьми бюллетень, или уезжай в командировку. Дай нам бюджет защитить». На что Борис Григорьевич заявил, что Силаев ведет страну не той дорогой, и, уйдя в отставку, уехал на работу в Европейский банк реконструкции и развития. Через год я его спрашиваю: «Борис Григорьевич, как там, в Европейском банке, удалось какие-то проекты реализовать?» «Да нет, — отвечает, — проекты еще не готовы. Зато я большое досье на Аттали[11] собрал».

Специалистом Федоров был неплохим, а вот его человеческие качества несбалансированны для государственных должностей. Кстати, он, несмотря на существующую легенду, у меня не работал. В Госбанке после вуза активно занимался общественной и изыскательской работой. Впервые я столкнулся с Федоровым, когда он уже попал в группу консультантов экономического отдела ЦК КПСС. В зале коллегии Минфина с его приходом стали вешать (пока на стену) портреты всех бывших министров. В результате там висят два портрета Федорова.

Я не думаю, что на Западе была полная информация о происходящем в те годы в России. Однажды я беседовал с крупным итальянским финансистом, спросил: а почему они сразу стали давать постсоветской России почти безлимитные кредиты, создали режим наибольшего благоприятствования? «С крахом СССР, — ответил он, — на Западе с душ нашего бизнес-комьюнити свалился страх. Ведь люди все время жили под напряжением — вот-вот русский медведь развернется, двинет танки из Приднестровья, и нам в Италии, Франции, Бельгии наступит конец».

Когда у Сталина не сложились отношения с Трумэном, началась «холодная война», Белый дом собрал влиятельных местных олигархов и стал с ними обсуждать, как одержать верх над Советским Союзом. Известный миллиардер, который помогал нам строить заводы, сказал: «Ничего у Америки не получится, пока не утвердится в России частная собственность». Генри Форд был прав: частная собственность, предпринимательство, возможность заработать капитал — это, с одной стороны, движущая сила экономического развития, а с другой — сила, которая разделяет общество, образует в нем разные полюса достатка.

Приход в ЦБ. 1992 год

Все это было, было, было,

Свершился дней круговорот.

А.А. Блок «Все это было, было, было»

МЕДВЕДЕВ П.А.: В1992 году на Банк России свалились проблемы расчетов и нехватки наличности, к которым он был абсолютно не готов. Я хотел помочь Матюхину. Последним моим усилием был визит к Е.Т. Гайдару за советом. Егор Тимурович, очевидно, не был доволен деятельностью Матюхина, но не произнес ни слова осуждения, а сформулировал пять принципов, которых Георгий Гаврилович должен был придерживаться в своей работе, чтобы получить поддержку правительства.

Я аккуратнейшим образом передал пожелания Гайдара Матюхину, он признал их правильными и… не выполнил ни одного. В частности, самого простого — не прекратил предоставления банкам бесплатного овердрафта. После этого даже в моем медлительном мозгу созрела уверенность, что Матюхина нужно срочно менять.

Я поделился этой своей мыслью с Р.И. Хасбулатовым. Она ему не понравилась. Но время работало на меня: расчеты практически остановились, наличные деньги стали крайним дефицитом. После третьего или четвертого разговора Руслан Имранович поручил мне подобрать кандидатуру на смену Матюхину. Я побеседовал с десятком банкиров, иногда имевших прекрасные коммерческие, но никогда не имевших центробанковских наклонностей, и начал впадать в отчаяние. Надежду подал Е.Т. Гайдар. Он предложил СМ. Игнатьева.

Идея была прекрасная. Сергей Михайлович тогда был заместителем Матюхина. Но не тут-то было. Первые же мои агитационные беседы с депутатами в пользу Игнатьева натолкнулись на глухую стену. Большинство Верховного Совета было в это время в оппозиции к Гайдару, а Сергей Михайлович воспринимался как член его команды. Едва ли не единственная запомнившаяся мне удача связана с С.Н. Юшенковым. Он не только горячо поддержал идею Гайдара, но и обещал помочь с рекрутированием сторонников. Однако его старания оказались не успешнее моих. Я сообщил Гайдару, что дело безнадежное.

Отчаяние нарастало. И вдруг неожиданная мысль: Геращенко. Я — к Хасбулатову. «Опять (почему «опять»?! — я пришел в первый раз!) вы с этим геращенко! ОН спрятал деньги КПСС!» Я — к Ельцину. Тот как будто подслушал разговор с Хасбулатовым: «Опять вы с этим Геращенко! Он спрятал деньги КПСС!»

Но других предложений не было, финансы страны были в катастрофическом состоянии, а я не прекращал нудить: «Геращенко, Геращенко…» В конце концов и Ельцин, и Хасбулатов согласились. Думаю, что у меня были неизвестные мне союзники в уговорах: уж очень резко первые лица сменили гнев на милость.

Но чтобы назначить Геращенко, нужно было сместить Матюхина. Я согласовал вопрос с ключевыми фигурами в Верховном Совете и тщательно подготовил речь с предложением об освобождении Георгия Гавриловича. И как раз в день голосования, 3 апреля I992 года, в газете «Московский комсомолец» выходит статья А. Минкина «Недобитый Матюхин добивает Родину-мать».

Я проиграл. В России не положено бить не только битого, но даже недобитого! Решение было принято лишь в июне.

ШОХИН А.Н.: Гайдар предлагал Ельцину кандидатуру Геращенко на пост председателя ЦБ дважды. Первый раз Борис Николаевич отверг ее категорически, заявив, что у него на Геращенко полно компромата. Однако Егор Тимурович был упорен и повторно предложил избрать Виктора Владимировича в июне 1992 года. Дело было, кажется, в Новоогарево, где у Ельцина собрались все вице-премьеры правительства. Гайдар вновь высказал Борису Николаевичу свое предложение, которое опять вызвало у президента очень большое удивление.

Однако Егор Тимурович мечтал стать, наконец, премьер-министром, лишившись приставки и.о., для этого ему нужен был баланс из консервативного председателя центрального банка, и он буквально протаранил решение. надо сказать Гайдар переоценил свои силы и в дальнейшем не смог сделать Геращенко своим союзником.

Перед назначением меня пригласил к себе Гайдар, сказал, что в банковской системе накопилось слишком много проблем, и предупредил, что мне Хасбулатовым будет сделано предложение, но перед встречей со спикером попросил поговорить с Чубайсом.

Анатолий Борисович сидел рядом с фондом «Реформа» — второй переулок по улице Разина, сейчас он перекрыт ФСО. Беседовали мы с ним часа полтора на общие темы. Никаких особых обязательств мне брать на себя не пришлось. На следующий день состоялся визит к Хасбулатову.

На следующий день 17 июля решением президиума Верховного Совета я был назначен исполняющим обязанности председателя Центрального банка. Это был последний день заседания Верховного Совета народных депутатов, вызвали меня на заседание президиума уже после того, как сессию официально закрыли. Со мной предварительно не беседовали даже в профильном комитете. Как объяснял Хасбулатов свой маневр, время назначения было выбрано умышленно, так как опасались, что нардепы в виде протеста меня на голосовании провалят. Расчет был на то, что за несколько месяцев ко мне все привыкнут и утверждение осенью пройдет гладко. Расчет оказался верным.

Когда я пришел в Центральный банк, в стране свирепствовала гиперинфляция. «Комсомольская правда» даже завела специальную рубрику, описывая, что случилось в году, совпадающем с курсом рубля к доллару: 988 — крещение Руси, 1654 — воссоединение Украины с Россией, 1991 — Беловежская Пуща. Соотношение курса рубля и доллара было совершенно ненормальное. К тому же новой команде в наследство досталась разрушенная система расчетов: по стране гуляли фальшивые авизовки и чеки. Острейший кризис наличности, неплатежи, развал рублевой зоны. По этим причинам многие предприятия были на грани банкротства.

1992 год был годом неразберихи и в Центральном банке России. В частности, его правление, как я уже говорил, так и не подготовило баланс за 1991 год, и этот пробел, кстати, существует до сих пор. Хотя мы предлагали в декабре 1991 года сделать баланс Госбанка СССР за этот год, чтобы затем от него «плясал» Банк России. Тогда с нами не согласились.

Сразу после прихода в Центральный банк передо мной встали вопросы взаимоотношений с Международным валютным фондом. В 1992 году было подписано заявление правительства, адресованное МВФ (в 1993 году мы написали новое). Через несколько дней я получаю запрос от МВФ: буду ли я как новый глава ЦБ придерживаться параметров, содержащихся в заявлении? Мы посмотрели с коллегами и, хотя кое-что в документе было сделано непрофессионально, ответили: все изложено примерно так, как следует. Нас продолжают допрашивать: «Что значит — «примерно»? Скажите «да» либо «нет». Тогда мы решили: нельзя на третий день работы начинать мельтешить. И подтвердили: раз заявление сделано, его следует выполнять. Однако впоследствии с представителями и руководством фонда всегда пытались тщательно обсуждать все положения готовящихся документов, доказывать, что возможно сделать, что нет. И я не помню случая, чтобы их позиция была настолько жесткой, что мы не смогли бы договориться.

Новые старые кадры

В первую очередь следовало определиться с кадрами. Важно было оперативно собрать команду. Повседневного дерьма вокруг тогда было много, а вот работать в банке оказалось практически не с кем. В российском ЦБ трудилось достаточно толковых людей, но в основном на среднем уровне.

Пара месяцев ушли на то, чтобы вернуть на свои места специалистов, которые после ликвидации Госбанка прекрасно себя чувствовали в коммерческих структурах. Я уговорил их прийти в ЦБ на государственные зарплаты. Для этого необходимо было создать систему поощрения лучших кадров со специальным фондом из прибыли ЦБ, которая в ту пору еще не привлекала внимания депутатов и потому полностью не изымалась в бюджет. Работникам со стажем платили достаточно большие премии, ценные специалисты получали льготные кредиты и жилье.

Выяснилось пикантное обстоятельство. Оказывается, утвержденным в своей должности в установленном порядке (то есть через Верховный Совет) в бытность Матюхина был только председатель Банка. В дальнейшем он почти два года по своему разумению тасовал своих заместителей. Комиссия Совета Республики Верховного Совета РФ по бюджету, планам, налогам и ценам даже вынуждена была отметить, что это «привело к произволу по отношению к высококвалифицированным банковским специалистам, кадровой чехарде…»

Оказалось что в Центральном банке России отсутствовал и совет директоров, во всяком случае, его также не утверждали в установленном законодательством порядке. Все это называется волюнтаризмом!

Я сразу после прихода в банк позвал проверенных руководящих сотрудников бывшего Госбанка СССР — А.В. Войлукова и А.А. Хандруева, потом в июле 1992 года вытащил Т.В. Парамонову, которая на тот момент вместе с И.В. Левчуком работала в Петрокоммерцбанке.

Арнольд Васильевич Войлуков занимал должность первого зампреда с июля 1992 года. Ранее он работал на других крупных банковских должностях, в том числе с 1990 по 1992 год был заместителем председателя правления Госбанка СССР. Общий стаж работы Арнольда Войлукова в банковской системе к тому времени насчитывал 37 лет, из них более 35 лет — в качестве руководителя. В Центральном банке он стал курировать сферы денежного обращения и информатизации.

Валериан Николаевич Куликов тоже занял место первого заместителя и получил в ведение вопросы работы коммерческих банков, расчеты и кредитную политику. Куликов занимался к тому моменту банковской деятельностью в течение 30 лет, также ранее неоднократно назначался на высокие посты в этой сфере. Валериана Николаевича Куликова первый раз взял в Госбанк из Промстройбанка Н.В. Гаретовский.

Однако когда секретариат ЦК утвердил новым председателем Госбанка СССР В.Г. Грибова, тот преждевременно объявил, кого он уволит после своего воцарения. Среди них оказался и Куликов, тут же предусмотрительно перешедший на работу к своему приятелю Г.В. Колбину (тогда председателю Комитета народного контроля СССР). Грибов, как я уже рассказывал, был провален народными депутатами, и я вернул Куликова в Госбанк. Теперь пришел черед возвращать его в банк повторно с поста председателя правления Издатбанка.

Татьяна Владимировна Парамонова и Александр Андреевич Хандруев заняли две следующие строчки в табели о рангах Центробанка. Заместитель председателя банка Парамонова стала работать в контакте с Министерством финансов и курировала методологические функции. В ее введении были сводный экономический департамент и департамент организации исполнения госбюджета и внебюджетных фондов. Общий стаж работы Парамоновой в банковской сфере был 24 года.

Хандруев ранее был преподавателем, затем заместителем директора кредитно-финансового института банков при Госбанке СССР, доктором экономических наук. В его ведение была передана аналитическая служба — департаменты исследований, информации и статистики, информатизации, административный и юридический департаменты, департамент подготовки персонала и главное управление инспектирования коммерческих банков. Кроме того, он же был в Центральном банке и своего рода spokesman, то есть озвучивал политику ЦБ, устраивал «утечки» нужной информации в прессу и т. д.

Помог мне в подборе необходимых специалистов бывший госбанковский заместитель начальника отдела кадров (а также бывший секретарь парткома) Николай Алексеевич Иванов. От нас он уходил в российский ЦБ, где у него не сложились отношения с Матюхиным. Иванов подсказал мне, что следует взять на работу В.И. Соловова. Вячеслава Ивановича я знал давно, он уже работал в Госбанке, когда-то в финансовом институте играл в баскетбол за факультет, правда, так себе. Последнее время он был зампредом ЦБ РФ, но его Матюхин уволил. В.И. Соловов стал у нас курировать вопросы методологии и организации межгосударственных расчетов, а также оргкомитет межгосударственного банка (которому, впрочем, так и не суждено было родиться). Незадолго до этого он в качестве зампреда Сбербанка СССР успешно и безболезненно распределил между бывшими республиками СССР активы и пассивы союзного Сбербанка.

Когда на предварительной встрече с Гайдаром я ему жаловался, что в руководстве банка мало знающих специалистов, то получил ответ: «Ну, вы в этом разберетесь, только не трогайте одного человека — заместителя председателя Игнатьева». Как заместитель, он отвечал за полевые учреждения и за расчеты (начальником подразделения была Т.Н. Чугунова). По словам Е.В. Коляскина (начальник полевых учреждений), Сергей Михайлович предупредил подчиненных, чтобы они не дергали его по мелочам, приходили только при особой необходимости, когда нужна подпись зампреда. Однако к этому заявлению следует относиться осторожно — Евгений может и приукрасить.

19 августа я подписал приказ о назначении зампредов ЦБ и распределил между ними обязанности.

Не оказалось в моей обойме фаворита Матюхина — зампреда В.П. Рассказова. Он заявил мне, что уволить его из банка нельзя, поскольку он является одновременно народным депутатом. И действительно, его коллеги из чувства корпоративной солидарности не согласились сразу на его отставку, сам же он не торопился уходить. Я согласился платить Рассказову зарплату ни за что «до той поры, пока в нем не заговорит депутатская совесть». Она не заговорила, а мне, несмотря на большое сопротивление, удалось его уволить из банка в сентябре 1992 года.

Позже в правление вошли Д.В. Тулин и Р.А. Сетдиков. Дмитрий Владиславович занимался делами департаментов банковского надзора, иностранных операций и главного управления валютного регулирования и валютного контроля, а также управления ценных бумаг. А Ринату Ахметовичу были подведомственны службы инкассации, охраны и различные технические службы вроде управления строительства и материальнотехнического снабжения.

Валериан Николаевич Куликов в ЦБ проработал недолго (до сентября 1993 года), так как не сошелся характерами с Т.В. Парамоновой. Он мне постоянно жаловался, что его непосредственная подчиненная не желает перед ним отчитываться и норовит доклады делать непосредственно председателю.

После этих перестановок совет директоров стал работать как хорошо отлаженный механизм, внутри которого существовало четкое разделение труда. Все это обеспечивало сравнительно быстрое прохождение бумаг.

Кризис наличности

Денег мало, а любить людей нужно много.

Б.Н. Ельцин

Это не обертка и не промокашка, Это же, товарищи, «трояк»!

А Иващено, Г. Васильев. «Шел, вздыхал да охал…»

Я уже рассказывал, что мы неоднократно ставили вопрос о продаже нам Гознака. В советское время печать денежных знаков в общем объеме его работ занимала всего 25–30 %. Остальное время фабрика печатала всевозможные бланки, документы, облигации и т. д. Потом из-за рубежа навезли современные печатные машины, и все (кроме денег) стали печатать вне Гознака, тем самым разгрузив фабрику. Однако там резко увеличился объем печати денег. Мы вынуждены были на свои средства покупать немецкие машины и отдавать их Гознаку в бесплатный лизинг как ни парадоксально, денег у них на это не было! Делали мы это еще тогда, когда я работал в Госбанке.

В Советском Союзе наличные платежи между предприятиями можно было производить лишь на мелкие суммы. В частности, расчеты в пределах одного города на суммы до 10 рублей осуществлялись наличными деньгами (кроме платежей в бюджет и некоторых других). На суммы от 10 до 100 рублей — наличными деньгами или безналичными перечислениями. А выше 100 рублей — только в безналичной форме!

В конце 80-х годов эти запреты ослабли, а в начале 90-х совсем перестали существовать. Раньше карандаши нельзя было без разрешения купить, а теперь хоть самолет! В 1992 году для ускорения платежей и ухода от налогов рубли стали носить в чемоданах.

Критической ситуация была уже к моему приходу в Центральный банк. Вот что говорилось в записке, составленной в июне 1992 года комиссией Совета Республики Верховного Совета РФ по бюджету, планам, налогам и ценам по результатам рассмотрения годового отчета Банка России за 1991 год: «Банк России не обеспечивает надежной организации денежного обращения и кассового обслуживания, особенно в распределении налично-денежной массы по территории республики…» Многие регионы буквально задыхались от недостатка наличности, но «…Архангельская область (от которой избран народный депутат России Рассказов В.П., являющийся в настоящее время не утвержденным Президиумом Верховного Совета РФ заместителем председателя Банка России) недостатка в наличных деньгах не испытывает».

Операции с наличкой в то время были чрезвычайно выгодными. На рубли покупались доллары, и за счет быстрого роста их курса делались состояния. Эти операции давали до 800 % годовых. Естественно, деньги не возвращались в банковскую систему, а 20 % кредитов обналичивалось.

Просчеты допустил не только Центральный банк, но и прежде всего правительство. Встав на путь либерализации цен и увеличения денежных выплат, оно должно было предвидеть, что рост цен номинальных расходов потребует и соответствующего увеличения наличной денежной массы. Точных расчетов сделано не было (если вообще кто-то что-то подсчитывал), и страна оказалась ввергнута в совершенно ненормальный для цивилизованного общества кризис наличности.

Печаталось денег больше, однако их все равно катастрофически не хватало. в июле масштабы наличной эмиссии выросли по сравнению с июнем в 2,1 раза, а в абсолютном выражении — почти на 100 млрд рублей. И по оценкам экспертов газеты «Коммерсантъ-Daily» достиг 16 % ВНП против 7 % по итогам I полугодия 1992 года и 2 % — в 1991 году.

ВОЙЛУКОВ А. А.: в первую очередь я пригласил к себе руководство Гознака и сказал: «Переходите на трехсменную работу, без выходных дней. премии сотрудникам давать будем мы. Центральный банк». Мы уже в августе удвоили наличную денежную массу. к сентябрю положение было практически выправлено. одновременно правильно распределили деньги по регионам, наладили развозку денег.

Следует отметить то, что первый месяц моей работы в Центральном банке (июль) стал переломным моментом в политике правительства в отношении сдерживания выплат заработной платы и пенсий населению. Быстро росла социальная напряженность, что едва не стало предметом разбирательства в Конституционном суде. Правительство и ЦБ были вынуждены перейти к эмиссионной политике, во многих регионах задолженность по зарплате была практически ликвидирована, в стране, однако, произошел инфляционный всплеск.

В августе мы вновь удвоили наличную денежную массу и довели эмиссию до 450 млрд в месяц.

Уже к осени положение было выправлено. Для этого потребовалось лишь сделать чисто механическую черновую работу: правильно распределить деньги по регионам, изменить купюрное строение денежных знаков, наладить развозку денег. Заслуга в преодолении этого кризиса во многом принадлежала департаменту эмиссионно-кассовых операций Центрального банка.

Кризис неплатежей

…на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать: не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.

М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

Мы в ЦБ, и я лично, всегда исходили в своих решениях из прагматических соображений. При либерализации цен, в начале 1992 года, никто не позаботился соответствующим образом проиндексировать оборотные средства предприятий, что привело к проблеме неплатежей на фоне кризиса межбанковских расчетов.

Лавинообразный рост неплатежей между предприятиями не был спрогнозирован, и необходимые меры вовремя не были приняты.

У предпринимателей в условиях изменившегося масштаба цен была возможность увеличить свой капитал, у госпредприятий — нет, а большинство наших предприятий тогда были государственные, и я считал, что долг государства о них заботиться. Правительство не должно вести себя подобно зрителям на корриде, которые, независимо от того, за быка они или за матадора, жаждут одного — крови.

ИГНАТЬЕВ С.М.: Одной из самых серьезных проблем того времени стали взаимные неплатежи. В мае — июне специалистами Центробанка и правительства была разработана концепция нормализации расчетов между предприятиями. Предприятия должны были самостоятельно разобраться с собственными долговыми обязательствами и долгами им со стороны их партнеров и клиентов. Таким образом предполагалось погасить часть задолженности, остальную же планировалось консолидировать и оформить в ценные бумаги, которые должны были поступить в специально созданное Агентство по управлению долгами при Госкомимуществе РФ.

Этой идее не суждено было реализоваться. В середине июля произошла смена власти в ЦБ. Новым председателем стал В.В. Геращенко.

У В.В. Геращенко было свое видение решения проблемы. 28 июля он подписал телеграмму, в которой излагался порядок погашения предприятиями просроченной задолженности. В его варианте взаимозачета предусматривалась значительная кредитная эмиссия.

Для расшивки неплатежей было предложено провести взаимозачет между предприятиями. Здесь очень конструктивно выступил В.И. Соловов. Анализ структуры задолженности давал ему возможность полагать, что в результате предложенных мер около трети общей ее суммы (1 трлн рублей) будет погашено, такую же сумму необходимо будет выделить в качестве кредита.

По этому поводу они сильно спорили с Т.В. Парамоновой. Татьяна Владимировна в Центробанке тоже занималась расчетами и не была уверена в правильности предложенного проекта.

28 июля 1992 года я подписал телеграмму № 166-92, в которой подробно излагался порядок погашения предприятиями просроченной задолженности. В отличие от варианта, предлагавшегося прежним руководством ЦБ, новый порядок предусматривал значительную кредитную эмиссию. Были определены меры по санации просроченной задолженности государственных предприятий друг другу.

Телеграмма вызвала широкий резонанс. Руководство Госкомимущества, и в первую очередь А.Б. Чубайс, не были обрадованы, не увидев в нашей схеме своего детища — Агентства по управлению долгами. Центробанк действительно предлагаемые меры с комитетом не согласовывал. Только после встречи с Гайдаром, 31 июля, я согласился внести в телеграмму небольшие изменения. В результате появилось совместное постановление правительства и Центрального банка Российской Федерации от 1 июля № 458 «О порядке урегулирования неплатежей государственных предприятий».

Наши предложения действительно противоречили решениям правительства и общей экономической политике сдерживания инфляции, проводимой командой Гайдара. Неслучайно я подвергся ожесточенной критике наиболее либеральной части команды реформаторов. Я вступал в явное противостояние с ними.

«Молодая российская демократия в смертельной опасности! Под угрозой экономическая реформа в нашей стране. Надежда россиян на то, что они когда-нибудь будут жить так, как живут граждане в странах Запада, могут никогда не сбыться. То, что год назад не удалось сделать с помощью танков, сегодня может быть сделано с помощью банков. Что заставляет меня говорить эти тревожные слова? 28 июля исполняющий обязанности председателя ЦБР Геращенко разослал телеграмму по местным расчетным центрам банка, в соответствии с которой государство собирается оплатить все долги государственных предприятий.

Если такое произойдет, если у народных депутатов России, у президента не хватит мужества и политической воли остановить экспериментаторов из ЦБ, то можно с уверенностью предсказать, что сначала падет правительство, потом вынужденно уйдет в отставку президент и будет разогнан парламент. Ибо в этом случае к власти придут те, кто захочет вернуть нашу страну к коммунистической распределительной системе, кто захочет установить жесткие цены, жесткую фиксированную заработную плату, и, будьте уверены, установят это. Может быть — через море крови. Пока не поздно, мы должны не допустить такого развития событий».

Из обращения председателя подкомитета ВС по приватизации, сопредседателя Республиканской партии П.С. Филиппова к гражданам России, к народным депутатам, к президенту

1 августа 1992 года, Петербургское телевидение

Петр договорился до того, что пообещал: результатом телеграммы ЦБ станет отказ МВФ от сотрудничества с Россией, прекращение поставок хлеба, всплеск инфляции, недовольство народа и в конечном итоге коммунистический апокалипсис.

ИГНАТЬЕВ С.М.: Я тогда выступил с критикой решений председателя в «Независимой газете». Сейчас я осуждаю себя за тот поступок и считаю его своим грехом. В подобной ситуации чиновник должен уходить в отставку, а потом объяснять, почему он так поступил. Я же продолжал работать.

Федорова В. «Политика Центробанка и правительства должна быть согласована» — считает зампред ЦБР Сергей Игнатьев // Независимая газета. 19 сент. 1992.

Сейчас трудно оценить (понять), кто был прав и какие результаты получились бы при нашем варианте взаимозачета, поэтому бессмысленно гадать об этом.

Суть принимаемых мер заключалась в том, чтобы изолировать движение средств, поступающих в оплату долгов. С этой целью обслуживающие предприятия коммерческие банки открыли им корреспондентские субсчета на сумму просроченной задолженности предприятий по состоянию на 1 июля. Эти средства не могли попадать на расчетный счет предприятия и не могли использоваться ни на какие-либо иные цели, в частности на выплату заработной платы. В конце августа счета с кредитовым (активным) остатком закрылись, а деньги переводились на расчетный счет. Тем предприятиям, которые не смогли к тому времени погасить долги, через обслуживающий банк предоставили кредит. Возврат кредитов гарантировался имуществом предприятия, роль ЦБ сводилась только к подкреплению коммерческих банков ресурсами. В конце октября все субсчета закрыли.

Результат оказался положительным. Здесь я хотел бы передать слово Хасбулатову, прямо скажем, не самому большому моему другу.

ХАСБУЛАТОВ Р.И.: Надо отдать должное и Виктору Владимировичу Геращенко — он многое сделал для ликвидации острейшего кризиса неплатежей летом I992 года. Немногие знают, что правительство Гайдара пало не в декабре 1992 года, отправленное в отставку YII съездом народных депутатов (когда съезд избрал премьером В.С. Черномырдина), а летом 1992 года. оно фактически обанкротилось и самораспустилось под грузом всего того, что сотворило, в наиболее четких очертаниях это банкротство обнаружилось в так называемых неплатежах предприятий из-за отсутствия наличных средств. Такова была политика правительства Гайдара и министра финансов Федорова, вытекающая из рекомендаций МВФ и, в частности, положений «вашингтонского консенсуса», которым они неукоснительно следовали. «Сжатие» денежной массы привело к тому, что 8о% предприятий страны или вообще не работали, или работали не в полную мощность, — денег не хватало не только на поддержание производственных условий, но даже на заработную плату. и это при том, что процесс ежедневного обесценивания рубля продолжался, по каналам негосударственных финансов и частным «теневым» каналам перемещались огромные денежные потоки, финансируя незаконные процессы приватизации и иные сомнительные сделки в Центре и регионах.

Правительство не видело в этих явлениях проблемы для себя, но упрямо душило государственные предприятия, из которых состояла вся экономика (до начала массовой приватизации). в результате в стране к лету 1992 года сложилась крайне взрывоопасная ситуация: ускоренно росли бедность и нищета населения, начиналась новая волна забастовочного движения.

Президиум Верховного Совета принимал нужные постановления относительно взаимозачетов с участием Центрального банка, представителей регионов и директоров предприятий, а также профсоюзов. это была гигантская по сложности задача, требующая наличия большого по численности аппарата работников-исполнителей.

В такой обстановке Геращенко показал себя просто превосходно, возможно, потому, что любой экономический кризис (даже в развитой капиталистической стране) преодолевается прежде всего с опорой на административные методы (а не рыночные), а ему, Геращенко, такие подходы были ближе, соответствовали его менталитету. Но, во всяком случае, я помню этот большой личный вклад Виктора Владимировича в решение самого острого кризиса начала 90-х годов. В первых числах сентября 1992 года кризис был в основном побежден, достигнута относительная стабилизация. В этот момент вдруг оживает правительство Гайдара, затевает новый виток противоречий с Верховным Советом, видимо, осознавая, что близится его конец. Ко мне на прием напрашивается президентско-правительственный «гуру» Джеффри Сакс. Признается, что они потерпели фиаско, просит дать Гайдару (и ему, Саксу) второй шанс. Я иронически говорю, что в настоящее время американская экономика в глубоком спаде, может быть, ему, опытному реформатору, попробовать использовать свои знания у себя на родине, в США? Не понимая иронии, Сакс отвечает: «Ну что вы, Руслан Имранович, кто мне разрешит участвовать в этом деле в США?» Присутствующий при этом руководитель аналитической группы профессор Анатолий Милюков громко смеется. Сакс растерян…

Мы провели несколько раундов внутрироссийского зачета взаимных требований предприятий государственного сектора экономики. В октябре они в основном были закончены. В результате клиринга между Москвой и остальной частью России предприятия столицы оплатили 45 млрд рублей долга, а получили, в свою очередь, платежей на 58 млрд. По итогам взаимозачета кредит был выдан 515 предприятиям под 10 % годовых.

Результатом взаиморасчетов стала серьезная нормализация финансового состояния российской экономики, восстановлен нормальный денежный оборот, произошла активизация производства и товарооборота. Судя по расчетам, выполненным экспертами «Коммерсантъ-Daily» по данным официальной статистики, впервые за долгое время был зафиксирован рост выпуска продукции промышленности в физическом измерении. В октябре он составил по сравнению с сентябрем около 17 %. В еще большей мере на снижение неплатежей реагировала торговля.

Банку удалось решить ключевую с точки зрения дальнейшего развития экономики проблему — санировать кризис взаимных неплатежей предприятий, грозящий полным разрывом хозяйственных связей и остановкой большого числа производств практически без дополнительной эмиссии! Сумму взаимных неплатежей, достигшую к концу первого полугодия 1992 года величины, близкой к 80 % ВНП, удалось сократить за полтора месяца (к 20 августа) почти в три раза (на 2 млрд рублей). А за период с 1 июля по 20 октября объем просроченных платежей был сокращен вообще в 8 раз (с 3192 до 420 млрд рублей).

В ходе санации кризиса значительно (в 2,5 раза) выросли остатки средств коммерческих банков на корреспондентских счетах в ЦБ РФ, что позволило им существенно увеличить скорость расчетов с клиентурой.

Хотя, по существу, зачет занял довольно длительный срок, средства со счетов в банках были разблокированы окончательно в конце ноября. Причем та сумма, которая поступила на текущие счета предприятий и могла быть использована для выплаты заработной платы или каких-то премиальных, была незначительной по сравнению с той суммой, которая пошла на уплату задолженности по налогам в бюджет, на погашение просроченных банковских кредитов и на погашение долгов предприятий друг другу. Поэтому с обвинениями в провоцировании инфляционного взрыва мы никогда не соглашались — наши критики явно передергивали.

1992 год можно было назвать годом рухнувшего рубля, который на глазах обесценился в сотни раз. К сожалению, ничего достаточно утешительного нельзя было сообщить о ближайшем будущем. 1993 год принимал от года ушедшего тяжелейшее наследие финансовых проблем. И что еще хуже — тенденция их усугубления была далеко не исчерпана. Расшивка неплатежей вновь стала необходима.

Тот межотраслевой зачет был наиболее успешным за всю историю государства после октябрьской революции. И весь шум о том, что он создал какую-то инфляцию, выброс денег в обращение — это, пардон, болтовня неквалифицированных комментаторов, а не специалистов. Взаимозачет дал возможность многим предприятиям вздохнуть и пережить самый трудный период либерализации.

Действительно, реальная картина и в дальнейшем была не совсем благостной. Объем взаимных неплатежей предприятий в ноябре 1993 года вновь возрос до 3 трлн рублей. Директора продолжали свою прежнюю политику взвинчивания цен на собственную продукцию и, соответственно, наращивания чужих и своих долгов. Вновь повторить взаимозачет было невозможно, мы пошли на него в 1992 году потому, что хорошо представляли весь механизм и видели саму проблему целиком благодаря существующей тогда картотеке. Когда картотека № 2 была отменена, никто уже не знал суммы неплатежей. На данные, которые давал Госкомстат, полагаться было нельзя. К тому же мы, естественно, понимали, что взаимозачет не лечит проблемы, он дает лишь временное облегчение. А повлиять на платежеспособность предприятий мы были бессильны.

Фимако

Шпак: Эта роль ругательная, и я прошу ее ко мне не применять.

МЛ. Булгаков «Иван Васильевич»

Отдельно следует вспомнить о такой организации, как ФИМАКО. О ней журналистами написано много, и практически все это неправда. Когда в 1990 году вышли законы о ЦБ (вначале российский, затем советский), в которых была провозглашена их самостоятельность, в Госбанке поняли, что надо заниматься валютными операциями и валютными резервами. До этого банк имел только несколько счетов за границей, на которых был минимум средств — тысячи долларов. Всеми же валютными операциями, по поручению Госбанка, занимался Внешторгбанк (с 1988 года Внешэкономбанк). Через него проходили все привлекаемые средства, в нем находилась валютная касса страны.

Разразившийся в начале 90-х годов скандал с владельцем швейцарской фирмы Noga Нессимом Гаоном ускорил наши действия. Шла тяжба по заключенному еще в 1990 году тогдашним аграрным гуру, а позже и первым вице-премьером Куликом контракту, предусматривающему получение продуктов в обмен на нефть[12].

Так вот, в начале 90-х годов Гаон попытался в виде компенсации присвоить средства нашего парижского Евробанка. Но иск Noga стал бы мелочью по сравнению с тем, что могло бы произойти при неблагоприятном развитии событий. Россия в то время, приняв на себя долги СССР, была несостоятельным должником, и нельзя было исключить вероятность инициирования процедуры ареста всех государственных активов, находящихся за рубежом. Тогда многие кредиторы стали бы гоняться по всему миру за нашими самолетами, кораблями и банковскими активами.

В 1992 году, когда Минфин получил первый транш кредита МВФ, эту валюту, естественно, положили на наши счета, встал вопрос: как и куда ее размещать. Внешэкономбанк СССР в 1991 году приказал долго жить, де-факто стал банкротом и без денег. В 1992 году я как раз вернулся в Центробанк России и, столкнувшись с проблемой, сказал председателю правления Внешторгбанка России Юрию Владимировичу Полетаеву: «Юра, людей, специалистов по валютным операциям, у нас нет! Дмитрий Тулин разбирается в общих экономических проблемах, но надо кому-то размещать валютные средства. Пришли мне человека». Следует сказать, что новый Внешторгбанк России, созданный в 1992 году, имел пару дилеров да двух девочек в back-офисе. Полетаев прислал мне своего старшего дилера Александра Потемкина.

Начали работать, вскоре приходит Т.В. Парамонова (она тогда в банке контролировала исполнение госбюджета, расчеты и бухгалтерию) и жалуется: «У нас валютные средства не зачисляются в баланс!» Я вызываю Потемкина, и выясняется, что операции действительно в баланс не вносятся, а действия записываются только на листочке: «Размещено 30 млн долларов через Chase Manhattan Bank с такого-то числа на три месяца по такой-то ставке». И ребята даже дату закрытия не ставят. Я вызываю Тулина: «Вы что там одурели?! Разве так делаются валютные операции? Есть же в банке back-офис, все должно фиксироваться в бухгалтерии».

В это время приезжает из Парижа Юра Пономарев, руководитель Евробанка, и предлагает: «Давайте я буду вести ваши валютные операции за маленькую комиссию! Мы как раз купили небольшую компанию Financial Management Company Limited — FIMACO, зарегистрированную в офшоре». Обычная, кстати, практика, у Моснарбанка тоже была такая дочерняя компания для работы на рынке ценных бумаг, зарегистрированная на острове Мэн. Никаких тайн в этом не было! Мы подписали соглашение.

ПОНОМАРЕВ Ю.В.:В Евробанке находились депозиты Центрального банка РФ, и мы чувствовали себя крайне неуютно. Идея родилась в моей голове, но орденов здесь не дождешься, хорошо, что хоть преследователи перестали злословить. Виктор Владимирович Геращенко одобрил предложенную мною схему после ареста Гаоном денег ЦБ в Швейцарии и Люксембурге. Мы беспокоились за судьбу хранящихся у нас валютных ресурсов Центрального банка, так как понимали, что через суд их могут арестовать держатели просроченных требований на наше государство. Судебных приставов мы ждали со дня на день.

Поэтому, когда B.B. Геращенко был у нас в Париже и ему в моем кабинете сообщили по телефону об аресте средств в Люксембурге, я предложил ему использовать для хранения резервов офшорную компанию FIMACO, купленную Евробанком в ноябре 1990 года у банка Societe Generale. Компания была зарегистрирована на острове Джерси. Виктор согласился, и Центральный банк стал основные свои деньги хранить в этой компании, передав их по договорам на управление. все операции выполнялись по поручению FIMACO французским персоналом банка, находящимся в Париже. С этих пор в отчетах Евробанка стали значиться суммы, привлеченные от корпоративного клиента, располагавшегося на территории европейского экономического сообщества. Раньше аналогичные суммы числились поступившими из Центрального банка РФ. Если бы к нам пришел судебный пристав, мы должны были бы ответить, что у нас нет денежных средств Центрального банка РФ. А на острове Джерси арестовать деньги ЦБ теоретически было можно, но подавать в суд должен был гражданин этого острова, по местному закону иностранец в суд обращаться не может. Далее следовало ждать 30 дней до тех пор, пока дело будет передано в производство. А за это время деньги всегда можно перевести в более безопасное место. и все это легально, не нарушая законов.

Так что средства с тех пор стали проходить следующий путь: со счетов Центробанка на счета ЦБ в Евробанка, с них они отправлялись в FIMACO, после чего возвращались в наш банк от компании для размещения в депозиты, покупки депозитных сертификатов или каких-то других ценных бумаг. Одновременно деньги Центрального банка помогли нам подняться. У нас стало достаточно свободных средств, чтобы завоевать авторитет на европейском рынке. Мы были на нем кредиторами. вкладывали средства мы в самые ликвидные первоклассные ценные бумаги, так как в иные виды рисков по требованию ЦБ РФ их нельзя было вкладывать. Получали мы и небольшую плату за обслуживание проходящих по нашим книгам средств, насколько помню, 1/32 % годовых.

С самого начала все, что делалось через Евробанк, фиксировалось в его книгах, операции входили в его консолидированный баланс, это проверял Pricewaterhouse (еще без Coopers), французское бюро по надзору за Евробанком было в курсе сделок. Никто никогда не пытался оспаривать, что все проводимые через FIMACO операции делались под контролем Центробанка.

Сенсационность этому вопросу придал прокурор Ю.И. Скуратов в 1998 году. В тот момент нам пытались навязать в качестве аудитора компанию «Юникон». Я же, несмотря на все крики и всхлипы в Думе, был против этого, так как уверен, что Центральному банку России нужен серьезный иностранный партнер, компания с мировым именем. Весьма трудные были годы, чтобы экспериментаровать. Для противодействия нам и был раздут скандал, не имеющий ни малейшей иной причины. Что только после кризиса 1998 года у нас не проверяли. Даже о чеченских авизовках вспомнили!

Тогда мы наняли PricewaterhouseCoopers, им все рос-загранбанки открыли свои учетные книги. После проведенной проверки маститые аудиторы подготовили доклад, в котором был вывод, что никакого воровства в системе зарубежных банков с валютными средствами ЦБ не было!

Тогда же на нас давил Международный валютный фонд. В выводах проверки попытался усомниться заместитель директора-распорядителя фонда Стэнли Фишер. Он что-то стал мямлить… Но чья бы корова мычала… Фишер в 90-е годы активно работал с российским правительством, непосредственно участвовал в предоставлении России миллиардных кредитов, в том числе тот знаменитый в июле 1998 года, за несколько дней до августовского кризиса. Оригинальный тип. Вроде как американец, но с израильским гражданством. Родился в Зимбабве, но его родители родом из Литвы. Фишер стал, кстати, в 2005 году управляющим Банком Израиля. Даже председатель PricewaterhouseCoopers не выдержал и высказался по поводу Фишера: «Ну, ты, засранец, хватит голову морочить!» Ну, возможно не такими словами, но смысл я передаю правильно! Его тетчеровские взгляды на экономику хорошо сочетались с идеями, которые пропагандировал премьер-министр и министр финансов Израиля Биньямин Нетаньяху. Они заключались в следующем: снижение уровня поддержки правительством слабых слоев населения, снижение налогов для среднего класса и обладателей крупного капитала в надежде на то, что они и станут тем самым тягачом, который вытащит народное хозяйство из застоя.

ПОНОМАРЕВ Ю.В.: Позже кто-то спровоцировал депутатские запросы и обвинительные статьи в прессе. как-то я ответил в интервью, напечатанном в газете «Известия», что те люди, которые наиболее громко критиковали деятельность FIMACO, очевидно, проецировали ситуацию на себя — сколько бы они в личном качестве заработали, позволь им управлять государственными средствами в офшорной компании. Конечно, такие схемы могут использоваться в исключительных, кризисных ситуациях, но именно такие обстоятельства существовали в то время. Когда кризис прошел, операции с FIMACO закрыли.

Отношение к Правительству и Гайдару

В России появились первые в мире разорившиеся бедняки.

М.М. Жванецкий

Никакому администратору, ясно понимающему пользу предпринимаемой меры, никогда не кажется, чтоб эта польза могла быть для кого-нибудь неясною или сомнительною… Всякий администратор добивается, чтобы к нему питали доверие, а какой наилучший способ выразить это доверие, как не беспрекословное исполнение того, чего не понимаешь?

М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

Августовские события подвели черту под важным, но прошедшим этапом развития нашей страны. Всем в 1991 году было ясно: экономические реформы необходимы. С ними нельзя было тянуть — беременной женщине нельзя долго перехаживать, так как роды в этом случае могут быть очень тяжелыми. Возможен даже их летальный исход. Пришедшие к власти молодые реформаторы были уверены, что панацея от всех бед — быстрая и полная либерализация экономики. Однако такой подход оправдан только в том случае, если уже проведены необходимые предварительные реформы. А в СССР была централизованная и милитаризованная экономика, не подготовленная к шоковым преобразованиям.

В такой стране сразу идти на резкие перемены очень опасно. И я в данном случае не боюсь показаться консерватором. Преобразования 90-х годов, конечно, изменили облик страны. Однако коснулись они в основном Москвы и Санкт-Петербурга. Провинция до сих пор живет очень трудно. Загадка — как народ выживает? На мой взгляд, ощущения демократии и свободы (я без кавычек это говорю), которые появились у россиянина, оплачены слишком высокой ценой. Когда будут учтены интересы большинства населения? А ведь людей волнует всего несколько вещей — и это не курс доллара и инфляции. А будет ли занятость? Медицинское обслуживание? Каким будет пенсионное обеспечение? Все эти вопросы могут решаться только через экономическое развитие страны.

Когда японцам после Второй мировой войны запретили производить оружие, они приняли государственное решение производить автомобили. Первый автомобиль, «Тойота», выставленный на Парижском салоне, был сделан практически на коленках. Сами японцы вспоминают, что на него было страшно смотреть. Но понимая, что автомобилестроение станет хребтом их экономики и затем экспорта, они вложили в эту отрасль деньги. Позже пришла электроника. Таким образом, страна выбрала себе свой путь экономического развития.

А мы? По-моему, уже ежу понятно, что, как бы хорошо к нам Запад ни относился (после слова «хорошо», даже без кавычек, я ставлю много вопросительных знаков), мы как равные партнеры им все равно не нужны. Поэтому нам без своей промышленности, без своего собственного пути экономического развития не обойтись. И при нынешнем жизненном уровне населения развитие экономики — это must. Пусть «жигуленок» не идет в сравнение с «Тойотой», но люди должны иметь возможность купить хотя бы его. Потому что возможность иметь дешевый, даже несовершенный автомобиль все равно меняет менталитет человека. Ему, может быть, уже и не так будет обидно и завидно, что кто-то ездит на «Мерседесе».

Вот этим вещам у нас, мне кажется, реформаторы не придавали большого значения (да и сейчас не сильно задумываются).

Необходимо напомнить, что первое заявление правительства и наших предшественников в ЦБ об экономической политике было сделано в начале 1992 года и нас — новое руководство ЦБ — сразу попросили под этим заявлением также подписаться. Несмотря на попытки немножко «соскочить с крючка» и оставить для себя хоть какие-то возможности маневра, нам этого не разрешили, сказали: подписывайтесь за каждую букву и запятую. Поэтому в 1992 году приходилось заниматься лавированием.

Увы, командой реформаторов в начале 90-х годов было сделано слишком много ошибок. Как кто-то (не помню кто) сказал: «Страшно далеки они были от народа…»

Особых столкновений у меня с Гайдаром не было. Он с либерализацией так закрутился (скажем так, мягко), что ему было не до меня. Помню, пришел я на чуть ли не на первое заседание правительства, которое вел еще Ельцин. После заседания Борис Николаевич меня пригласил к себе поговорить. В это время ему кто-то позвонил, и он решил оперативно поговорить с Гайдаром, которого поймали выезжавшим из Кремля, вернули, и президент стал задавать ему вопросы о ценах на энергоносители. Звонок был, видимо, от сильного лоббиста. В то время очень многие жаловались президенту напрямую. Я видел, как Гайдар тогда оправдывался перед президентом, обещал отпускать цены на нефть, газ и электроэнергию постепенно. Мне его было даже жаль.

У Егора Тимуровича был расчет на то, что либерализация цен, активизация внешнеэкономической деятельности создадут благоприятные условия в российской экономике, и она начнет возрождаться. Но это все из области теории. В действительности на экономику влияли многие другие факторы. Политический распад Советского Союза, осложнение взаимоотношений с государствами ближнего зарубежья, огромное бремя внешнего долга, множество проблем, связанных с ошибками и нерешительностью руководства 1985–1991 годов, когда хотели провести реформы без шока, а получили шок без реформ — все это повлияло на реализацию первых шагов реформ.

Структурной перестройки цен через их свободное плавание, как замышлялось Гайдаром, не получилось. И не по чьему-то злому умыслу, а потому что не была принята во внимание психология самих производителей товаров и услуг. У нас это почти исключительно были государственные предприятия, причем действующие в условиях монополии. Они просто погнали цены, а соответственно, и инфляцию вверх, покрывая все свои затраты. И дай бог, если при этом создавали хоть какие-то резервы для инвестиций.

Гайдар был сторонник того, что человека, не научившегося плавать, надо выбросить из лодки — пусть барахтается. Выплывет — хорошо, не выплывет — не нужен такой человек… А я полагаю, что, если по стечению обстоятельств человек вырос в пустыне и нужно, чтобы он плавал, его прежде следует научить, предварительно набравшись терпения.

Я не был согласен полностью с идеями Гайдара и его команды, так как знал историю — именно неоправданная монетаристская жесткость Федеральной резервной системы (ФРС) в свое время явилась одной из причин Великой депрессии в США. К тому же я был уверен, что предпринимательство не может быть создано путем свободной раздачи чего бы то ни было. Изобретение ваучеров в надежде сделать каждого человека, глубоко советского, собственником — несерьезная затея, напоминающая детскую картонную игру «Монополия».

На VII съезде народных депутатов России я выступил в предпоследний день, 13 декабря 1992 года, в момент наибольшей неопределенности в решении ключевого вопроса о главе правительства. Тема моего выступления ограничивалась лишь наиболее болезненными вопросами очередного кризиса в платежно-расчетных отношениях. Тогда я сказал: «Если будет делаться ставка только на эту вторую часть реформы, то есть на массовую приватизацию, мы можем оказаться в куда более сложной ситуации. Акционировать предприятия в условиях монополизма, не имея возможности создать конкуренцию, в том числе и за счет импорта по причине плачевного состояния платежного баланса, будет еще более грубой ошибкой. Воздействовать на ключевые стоимостные пропорции в народном хозяйстве станет совсем невозможно, и уж тем более сомнительно, что удастся подавить инфляцию.

Раз мы делаем вывод, что «шоковая» реформа цен не изменила их структуру, то сразу возникает вопрос о значении денежной политики в нашем стремлении уравнять массу производимых товаров и услуг с массой денег. Не следует надеяться, что ваучеризация и приватизация решат проблему. Наоборот, они могут породить новые беды, хотя с точки зрения стратегии развития отношений собственности эти меры бесспорны».

Жаркие дискуссии у нас распространялись на вопросы кредитной политики, по вопросам взаимоотношения со странами бывшего СССР (на этом я остановлюсь отдельно), по поводу удержания стоимости рубля. В частности, в начале ноября на торгах Межбанковской валютной биржи произошло серьезное падение курса рубля. Курс рубля стал ниже 400 рублей. Это дало повод для моих критиков заявить, что ЦБ сознательно играл на понижение. Что было абсолютной инсинуацией. Центробанк пытался поддержать курс и вбрасывал доллары, однако валютный резерв ЦБ в то время не превышал 100 млн долларов! И мы не могли радикально изменить ситуацию. Можно было, конечно, продать эту валюту, вместо того чтобы покупать продовольствие и необходимые комплектующие для промышленности. Таким образом мы могли на некоторое время опустить курс, а дальше что делать? Тем более что я тогда не слишком обольщался относительно заинтересованности МВФ в стабилизации российской экономики через получение от них валютных кредитов.

Движения на ММВБ тогда не имели большой экономической подоплеки — осенью 1992 года крупные поставщики спирта в Россию, видимо, одновременно закупали большие партии популярного тогда спирта «Рояль». И им было совершенно все равно, по какой цене покупать доллары, — прибыль в любом случае была огромной.

16 ноября в бюджетную комиссию Верховного Совета мы передали подготовленный по поручению Верховного Совета РФ доклад «О мерах по стабилизации кредитно-денежной системы». В нем была представлена позиция Центрального банка — достаточно мягкая по отношению к производственному сектору и коммерческим банкам и значительно более жесткая в отношении госбюджета и кредитования правительства. В этом заключалось мое представление о том, что такое жесткая монетарная политика.

В декабре VII съезд основательно перетасовал политическую колоду: на авансцену вышли новые люди, а многие привычные персоны существенно поменяли свой статус. Гайдар был заменен на «крепкого хозяйственника» Черномырдина.

Несколько раньше, 16 ноября 1992 года, меня (по представлению Е.Т. Гайдара) указом «в соответствии с частью 3 статьи 123 Конституции Российской Федерации» (даже не помню, что там написано) ввели в правительство, более того — ив президиум правительства. Потому что куда им без денег-то? В тот же день Ельцин подписал два памятных указа — «О мерах по реализации промышленной политики при приватизации государственных предприятий» и «О продаже объектов приватизации за приватизационные чеки».

Еще более знаменательно, что указ «О включении в состав Правительства Российской Федерации Председателя Центрального банка» вышел в день открытия съезда Российского союза промышленников и предпринимателей. Возможно, правительство хотело взять меня в заложники перед ответственной схваткой на съезде с Верховным Советом. Но рассказывали и более простую версию. Очередной раз Борис Николаевич в субботу был в особенно приподнятом настроении, говорили, что в нем он пребывал уже три дня, поводом был удачно завершившийся визит в Венгрию. Трудовая неделя заканчивалась спонтанным подписанием большого количества указов и распоряжений. Среди них оказался и указ о моем назначении. По некоторым данным, в этот момент президент пребывал в хорошем настроении не один, а с Г.А. Бурбулисом и В.Ф. Шумейко. А с Владимиром Филипповичем у меня были неплохие отношения…

Версию об особом настроении президента в момент подписания указа косвенно подтверждает и нетрадиционный второй (и последний) пункт, гласящий, что «указ вступает в силу с момента его подписания». Кстати, эксперты тогда спорили, что значит — председатель ЦБ «введен в состав кабинета»? Он стал при этом членом кабинета?

Напоследок небольшая забавная история про одного из членов команды Гайдара. К нам как-то приходили в Центральный банк Ю.В. Яременко и В.В. Ивантер и предлагали провести для банка различные исследовательские, хозрасчетные работы. Разговорились об ученике Яременко — А.А. Нечаеве, бывшем тогда уже министром экономики. Юрий Васильевич говорил о нем в общем неплохо, но со смехом рассказал о его суетливости. Очень хотелось Андрею Алексеевичу поскорее защититься — прибегал чуть ли не каждую неделю, спрашивал, когда же его выпустят на защиту. Яременко же предлагал соискателю поправить то одну, то другую главу, на его взгляд, работа была еще сырой. Наконец, защита состоялась, и буквально через две недели Нечаев прибежал ко мне и спрашивает: «А не доверите ли вы мне лабораторию?» Юрий Васильевич посмотрел на него и ответил: «Да я тебе не то что лабораторию, я тебе лаборантку не доверю».

Хочу коснуться и больного вопроса возврата населению долгов, образовавшихся вследствие обесценивания в 1991–1992 годах вкладов населения в связи с либерализацией цен по Гайдару. Скажу сразу: это очень сложная проблема, как с точки зрения экономики, так и морали. Я, безусловно, поддерживаю необходимость их возврата в той форме, какая будет обеспечивать интересы пострадавших людей. Будучи председателем Центрального банка, я имел такую же позицию и считал, что ответственность в этом вопросе несут государство и правительство.

Однако шли годы, и поначалу принятие соответствующего закона торпедировали крупные банки, представляющие так называемую семибанкирщину: «Менатеп», Мост-Банк, Онэксимбанк, Инкомбанк, «СБС-Агро», «Русский кредит», Альфа-банк и примкнувший к ним Борис Березовский со своим «ЛогоВазом». Они никак не хотели возвращать деньги населению, и Госдума не принимала закона о возврате вкладов. Правительство в то время заявляло: у населения была свобода выбора — можно было не класть деньги в банк, а вложить куда-нибудь или на что-то потратить. Но это же демагогия. Что можно было купить в те годы? Автомобиль? Квартиру? Смешно тем, кто помнит про дефицит. А во что вложить средства? Кроме того, и накопления-то в своей массе небольшие, как мрачно шутят, «гробовые».

Неверны разговоры такого рода: большая сумма у населения накопилась потому, что в прошлом правительстве деньги не считали, а выпускали столько, сколько нужно. Скажу уверенно: правительство не выпускало и не тратило денег больше, чем ожидался прирост сбережений у населения за год. Эти сбережения объективно просчитывались и были критерием определения величины расходов государства. С учетом вкладываемых населением денег в Сбербанк кредитовалось государство и делались инвестиции в различные отрасли народного хозяйства.

Кстати, я в те годы тоже пострадал, как и все. Правда, несильно, так как сумма вклада у меня была небольшой.

Кредиты

Там царь Кащей над златом чахнет.

А.С. Пушкин «Руслан и Людмила»

Заводы стоят, одни гитаристы в стране, б…, работать никто не хочет!

Сергей Шнуров, группа «Ленинград»

Помню, мы с B.C. Павловым были в США. Он занимался своими вопросами, а я три дня ходил в Федеральную резервную систему, разговаривал с начальниками подразделений о специфике их работы и встречался с руководителем ФРС Гринспеном. Он показал мне таблицу приоритетов ФРС. Я ее даже в Москву привез в назидание коллегам.

На скрижалях Федеральной резервной системы США записаны три задачи: Первая — price-index (индекс цен), т. е. инфляция. Вторая — real income (реальные доходы населения). И наконец, employment (занятость). Я удивился, спрашиваю: «Алан, а при чем здесь занятость? Ты министерство труда, что ли?» И получил ответ: «Виктор, но все же связано. Предположим, у нас предстоят выборы. Инфляции мы можем дать увеличиться, потом мы ее прижмем, важно, чтобы «инком» немного подрос, а безработица уменьшилась. Лучше, чтобы больше счастливого народа пошло голосовать!» Именно эти три фактора создают стабильность и определяют экономическое здоровье нации. Так, даже ярые монетаристы кое-что понимают…

За это все, а не только за уровень инфляции или курс рубля, отвечает и наш Центральный банк. Однако у нас некоторые видят и знают лишь первую строчку, забывая про две другие.

Денежно-кредитная политика ЦБ со второй половины 1992 года имела характер оперативного и во многом вынужденного реагирования на развал финансовой системы и кризис в экономике. В частности, мы были вынуждены предпринять меры по финансовой поддержке госпредприятий для смягчения платежного кризиса. Такая политика Центрального банка позволила приостановить экономический спад, хотя и дорогой ценой — за счет роста инфляции. Хотя я убежден, что инфляция в те годы в основном была следствием либерализации цен в условиях высокомонополизированной экономики.

Однажды мы не поленились и подсчитали. Получилась следующая картина. По состоянию на 14 сентября ЦБ выдал кредитов на сумму 1,386 трлн рублей. Из них Центральный банк по своей инициативе выдал только 76 млрд рублей, то есть всего 6 %! А кем были выданы остальные кредиты? Президиум Верховного Совета РФ выдал под досрочный завоз товаров в районы Крайнего Севера, геологоразведочные работы, транспорт и др. — 263 млрд рублей. Но главное — вторая позиция. Мы выдали 770 млрд рублей правительству России. По его решениям!

Меня постоянно вызывали в Верховный Совет и постоянно просили кому-нибудь помочь. Среди депутатов было множество лоббистов: директоров заводов и руководителей областей. Хасбулатов не был зациклен на теории и понимал, что в ситуации быстрого роста цен и потери предприятиями оборотных средств непредоставление кредита грозит гибелью.

И я это тоже понимаю. Можно долго и красиво говорить о кредитной политике. Но все дело в том, что деньги государству были нужны. Хотя бы для того, чтобы купить зерно. Мы могли встать в позу и заявить: «Денег нет! Вы же нас призываете к жесткой денежной политике — вот мы ее и проводим». Но кому от этого было бы лучше? Или так называемый северный завоз в районы Крайнего Севера. Составляя планы, в правительстве забыли, что нужны сезонные кредиты под завоз товаров. И была целая эпопея оперативного решения этой проблемы. А иначе российские люди, там проживающие, просто бы с голоду и холоду умерли. Однако потом обвиняли ЦБ: ах, какой плохой Геращенко — деньги дает направо и налево! А кто-нибудь поинтересовался, на что он деньги дает? Никого ведь это даже и не интересует! Вместо того чтобы наказать за головотяпство настоящих виновных. Зимой-то в эти регионы не проедешь. При этом тот кредит совершенно не был инфляционный.

Я постоянно тогда говорил, что в инвестиционно-кредитной политике требуются более дифференцированные подходы. Нужно создавать льготы производителям — государственным, акционерным, частным, — имея в виду прежде всего производство товаров и необходимых услуг. В стратегическом же плане сложившийся благоприятный международный климат позволял сосредоточиться на нетрадиционных для нас секторах экономики, отойдя от военной и тяжелой промышленности, естественно, кроме связанной с производством энергии.

Мы тоже были против того, чтобы укреплять рубль ценой гиперинфляции. Но мы были и против того, чтобы за устойчивость денег платить массовой безработицей и массовым закрытием предприятий. Если у вас остановится производство, то вообще не будет никакой валюты — мертвому деньги не нужны!

Да и не с меня все началось. Еще в апреле (я тогда отдыхал от госбанковской деятельности) ЦБ выделил для предприятий кредит в 200 млрд рублей, и уже в мае он стал распределяться через отраслевые банки. Доля кредитов коммерческих банков из этого «подарка» достигла в июле почти 89 % в общей сумме их кредитных вложений. При этом выдавались они по стоимости значительно ниже средней — в пределах 80–90 % годовых. Минимальный уровень был ограничен ставкой рефинансирования ЦБ (в то время — 80 %).

Чеченские авизо

Тридцать восемь снайперов, и у каждого своя цель.

Б.Н. Ельцин. Из выступления 15 января 1996 года в селе Первомайское (Дагестан)

Во времена Советского Союза при переводе денег с одного банковского счета на другой использовалась система авизо — специальных сообщений, отправлявшихся в Госбанк и его территориальные подразделения по телетайпу. В них при помощи паролей и кодов указывалось, какую сумму и куда требуется перевести. Система не давала сбоев в течение десятилетий.

Но вот появились частные компании, за ними негосударственные банки, введена система РКЦ, о которой мы уже говорили, и стройной системе пришел конец. С помощью коррумпированных чиновников аферисты узнавали пароли и шифры и рассылали в подразделения ЦБ поддельные авизо. В них указывалось, что банк-отправитель просит перевести деньги на счет какой-либо структуры в другом коммерческом банке. Такие переводы осуществлялись незамедлительно. Когда выяснилось, что «отправитель» на самом деле ничего не посылал, а фирма-получатель принадлежит аферистам, вернуть средства было уже невозможно. Ущерб для экономики страны от этих сфабрикованных поддельных платежных документов оценивался в триллионы рублей.

Не помню подробности этих разбирательств. Бардака в расчетах было столько, что разобраться с фальшивыми авизовками окончательно удалось только в 1995 или 1996 году. В пресс-релизе Главного управления Центрального банка России по Москве от 13 сентября 1995 года говорилось, что «с декабря 1992 года по сентябрь 1995 года в московских РКЦ было выявлено около 2900 фальшивых авизо на общую сумму более 800 млрд рублей».

Но нельзя говорить, что в 1992–1994 годах ничего не делалось. В 1992 году было заведено 328 уголовных дел, ущерб по рассматриваемым эпизодам составил свыше 94 млрд рублей; в 1993 году — 469 дел (ущерб 148 млрд рублей); в 1994 году — 120 дел (ущерб 175 млрд рублей). Только Следственный комитет МВД РФ в 1992–1994 годах расследовал 11 уголовных дел, по которым проходило 2393 фальшивых авизо на сумму свыше 113 млрд. рублей. В обналичивании похищенных сумм участвовали 892 банка и 1547 предприятий в 68 регионах России.

По данным МВД, за 1992–1994 годы из девяти чеченских банков поступило 485 фальшивых авизо на сумму 1 трлн рублей. Было возбуждено 250 уголовных дел по факту использования 2,5 тыс. фальшивых авизо на сумму более 270 млрд рублей. Для расследования была создана целая следственная бригада. Возглавлял ее высокий чин МВД, ему были приданы сотрудники КГБ. Неоднократно бригада собиралась в ЦБ, при мне, к сожалению, реального результата добиться не удалось…

Единая система МФО, безукоризненно работавшая в советских условиях, не была предусмотрена для работы с большим числом коммерческих банков. Тем более что связь в то время работала плохо, поэтому обычно, когда приходила нечеткая авизовка, приходилось запрашивать посылавший ее банк, просили подтвердить платеж. Но все, конечно, проверить было нельзя. Видимо, какие-то неглупые физики-математики эту аферу организовали.

Утверждение в Парламенте

Бом-тилибом, бом-тилибом,

Будешь упрямиться — стукнешься лбом.

Г. Васильев «Бом-тилибом»

Моя позиция всегда выражалась в том, что Центробанк должен проводить независимую от пожеланий властных структур политику. Вместе с тем я всегда заявлял, что ни в одном государстве Центральный банк не может быть независимым от экономического положения, в котором находится страна.

Приставка «и.о.» меня совсем не ущемляла, тем более что Гайдар был такой же, но работе, следует признать, немного мешала. И вот 30 октября Комиссия по бюджету, планам, налогам и ценам рекомендовала Верховному Совету утвердить меня в должности председателя Центрального банка России.

Прямых противников практически не оказалось. Если не считать таковым старого знакомого Владимира Рассказова, который заявил, что сейчас банковской системе России нужен другой человек. В мою поддержку выступили влиятельные комитет по промышленности и энергетике и плановобюджетная комиссия.

Утверждение Верховным Советом состоялось 4 ноября.

Вслед за моим утверждением Верховный Совет приступил к обсуждению состава совета директоров Центробанка. 6 ноября предложенные кандидатуры были одобрены планово-бюджетной комиссией Верховного Совета, а 10-го — утверждены Президиумом Верховного Совета. Ими были работавшие со мной еще в Госбанке СССР, первые заместители А.В. Войлуков и В.Н. Куликов, а также заместители — Т.В. Парамонова и A.А. Хандруев.

Зарубежные структуры

— Демократия, либерализм — это все слова на вывеске…А реальность похожа, извините за выражение, на микрофлору кишечника. У вас на Западе все микробы уравновешивают друг друга, это веками складывалось. Каждый тихо вырабатывает сероводород и помалкивает…Вот такой организм и называется открытым обществом…А нам запустили в живот палочку Коха…И такой понос начался, что триста миллиардов баксов вытекло, прежде чем мы только понимать начали, в чем дело. И вариантов нам оставили два — или полностью и навсегда вытечь через неустановленную жопу, или долго-долго принимать антибиотики, а потом осторожно и медленно начать все заново…И никакого Мирового банка или там Валютного фонда, которые сначала эту палочку Коха прописывают, а потом тазик подставляют, нам в консультанты не надо. Проходили уже. Мол, отважно взвейтесь над пропастью, покрепче долбанитесь о дно, а потом до вас донесутся вежливые аплодисменты мирового сообщества.

Виктор Пелевин «Священная книга оборотня»

Я уже в предыдущих главах рассказывал, как мы вступали в Международный валютный фонд, Всемирный банк. Сейчас хотел бы коротко остановиться на наших взаимоотношениях с этими влиятельными международными финансовыми институтами, а также Федеральной резервной системой США.

Я бы не сказал, что от нас хотели чего-то особого и что на нас давили руководители зарубежных центральных банков. Коллеги, конечно, просили у нас информацию о том, что происходит в России, чтобы вносить необходимые коррективы в свои планы, но большего «внимания» не проявляли.

Хорошие отношения у нас сложились с президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка Джеральдом Корриганом. Он был активным и влиятельным мужиком, входил в Комитет по открытой политике, принимавший основные решения по денежно-кредитной политике США. Это даже не совет директоров, членов которого назначает парламент, это более узкий круг избранных, принимающий важнейшие вопросы, в частности о величине учетной ставки.

Кстати, именно Корриган писал и корректировал выступление Б.Н. Ельцина в конгрессе США 17 июня 1992 года, в котором тот заявил, что с коммунизмом покончено[13]. Мне это рассказал сам Корриган. Помню также, как он жаловался, что после 11 сентября в Нью-Йорке, когда в городе дали свет, первыми подключили не банки, а бойни и холодильники.

А вот МВФ вел у нас, я считаю, просто неправильную политику. Впрочем, так же как и во многих других странах. У руководителей этой организации есть идейные вдохновители, которые исповедуют теорию школы монетаризма Милтона Фридмана.

Я был хорошо знаком с Западом и считал, что нам надо учитывать особенности национальной экономики (наличие сильных государственных структур, монополизма, инфляцию издержек). И поэтому, на мой взгляд, классические монетаристские методы вряд ли подходили для России. Я прекрасно понимаю, что эмиссия порождает инфляцию, но, с другой стороны, эмиссия предотвращает спад производства, а это в то время было важнее. Особенно если учитывать слабость производства в частном секторе. Деньги в СССР и в России никогда не выполняли функцию меры стоимости. Поэтому надо было идти по пути директивного установления паритетных цен на основные виды сырья и продукции, а не пытаться делать это через рынок. Инфляцию в России могла одолеть не жесткая кредитно-денежная политика, а инвестиционная активность[14].

Отношения с главой Международного валютного фонда Мишелем Камдессю персонально у меня складывались нормально. Человек он деликатный, культурный. Познакомились мы с ним, когда он еще работал в Банке Франции, а я — в Госбанке СССР. Посещая советский Евробанк, я обязательно совершал визит и к нему.

Помню, хитрый Виктор Степанович Черномырдин узнал, что Камдессю родился в каком-то маленьком городке, а отец у него был хозяином небольшого охотничьего магазина, и подарил ему ружье тульского оружейного завода. Подарок, видимо, понравился Камдессю, у них сложились хорошие отношения, и глава МВФ прислушивался к словам Виктора Степановича, не являющегося крупным макроэкономистом, но хорошо схватывающего суть экономических проблем. Именно ему периодически удавалось объяснить Камдессю, почему в России не все рекомендации МВФ нужно принимать немедленно.

Но в связи с тем, что основные вклады в фонд делаются США, их представители претендуют на то, чтобы [самим] все определять. В этом отношении интересна история, которую рассказывал мне предшественник Мишеля Камдессю — Жак де Ларозьер. После утверждения большинством голосов некой кандидатуры на пост председателя какой-то комиссии его заместитель, американец, спросил, почему он, де Ларозьер, не обратил внимания на его позицию: ведь тот поддерживал другого кандидата. Что, он, де Ларозьер, не хочет больше работать в фонде? Казалось бы, вопрос не стоил выеденного яйца — комиссия не самая важная, в ней работало всего 15 человек, но был нарушен установленный «порядок»…

В январе 1992 года правительство России впервые официально обратилось в МВФ за помощью в 6 млрд. долларов для создания фонда стабилизации. Первое соглашение о помощи было подписано М. Камдессю и Е. Гайдаром в начале июля 1992-го. Однако деньги МВФ в размере 1 млрд долларов не использовались до конца 1992 года, поскольку их нельзя было привлекать для платежей по бюджету, а значит, использовать для сдерживания инфляции и стабилизации.

В переговорах с фондом я начал участвовать с конца 1992 года. Мое назначение совпало по времени с заявлением заместителя министра финансов США Олина Уэтингтона в январе 1993 года от имени группы стран «большой семерки» о том, что решение о реструктуризации российского внешнего долга отложено на неопределенный срок. Хотя незадолго до этого, 17 декабря 1992 года, министр внешних экономических связей РФ П.О. Авен договорился с парижским клубом об отсрочке платежа 15 млрд из причитающихся с России в 1993 году 17 млрд долларов. «Большой семерке» якобы не понравились перестановки в российском руководстве — в декабре в отставку был отправлен Гайдар.

К выработке заявления правительства и ЦБ о денежно-кредитной политике на 1993 год мы, естественно, подходили продуманно и взвешенно — от того, каким оно получится, зависело, предоставят ли стране необходимый кредит. Шли дискуссии и споры, в том числе и с экспертами МВФ. Причем, несмотря на то что Борис Федоров выдавал себя за принципиального борца за чистоту идеи, именно тогда он говорил в кабинете у премьер-министра'. «Нам главное подписать заявление и получить деньги, а то, что мы не полностью выполним обязательства и с исполнением бюджета не справимся, — на это наплевать».

У нас в ЦБ подход был более ответственный к выполнению обязательств. Конечно, не все в том году удалось выполнить до конца, но получаться уже стало намного лучше. Складывалось и понимание того, что Центробанк не отвечает за экономическое развитие страны. За это должны отвечать правительство и тот парламент, который политику и решения, ее обеспечивающие, принимает и одобряет. В том числе и направления денежно-кредитной политики.

В принципе, нам, наверное, было бы проще сидеть на Неглинной и говорить, что Центробанк отвечает только за цифры прироста денежной массы, которые определены, а остальное не наше дело. Но мы не были равнодушны к тому, что происходило в стране.

В июне 1993 года МВФ предложил второй кредит — 3 млрд долларов в рамках помощи системным преобразованиям. В отличие от других этот кредит не сопровождался традиционно жесткими условиями и был направлен на помощь странам, «переходящим от системы торговли, регулируемой государством, к рынку». МВФ «всего лишь» требовал, чтобы получатели денег не вводили ограничений торговли. Однако 19 сентября 1993 года МВФ приостановил и эту передачу денег России, из-за того что правительство России не смогло сдержать инфляцию и провести сокращение бюджетных затрат.

В 1994 году переговоры с МВФ были заморожены. Представители Валютного фонда и Всемирного банка нам сильно досаждали! Курировал наши дела в МВФ Олдингтон, сухой, строгий англичанин. Главой миссии МВФ был датчанин Пол Томсен. С ними отношения были более сложными. Но больше всего доставал Лари Саммерс, в 1991–1993 годы главный экономист во Всемирном банке (сейчас он возглавляет у Обамы Национальный экономический совет), который любил хвалиться, что у него два дяди — лауреаты Нобелевской премии по экономике.

Иностранные банки в России

Мы живем в городе братской любви.

Нас помнят, пока мы мешаем другим.

Группа «Наутилус Пампилиус» «Город братской любви»

Ряд моих шагов, оправданных стратегически, в краткосрочном политическом плане были непопулярны. Скажем, я был сторонником допуска в Россию иностранных банков.

Логика тут простая: российской банковской системе нужны ресурсы. Взять их неоткуда, кроме как с мирового финансового рынка, а получать деньги и не пускать в Россию их представителей — так не бывает. Но многие российские банкиры очень боялись конкуренции и резко возражали против такого курса. Поэтому история иностранных банков в России напоминает «американские горки».

13 января 1987 года вышло знаменитое постановление Совета министров СССР «О порядке создания на территории СССР и деятельности совместных предприятий с участием советских организаций и фирм капиталистических и развивающихся стран». Оно фактически объявило о том, что приветствуются иностранные инвестиции в советскую экономику, в том числе и в банковскую сферу.

Практически сразу после появления постановления к нам приехал президент парижского банка Credit Lyonnais Жан-Ив Аберер с целью обсудить возможность создания совместного банка. Он к тому времени недолго возглавлял банк, кажется, только два года, и ему, естественно, хотелось проявить себя перед акционерами. Следует отметить, что в этом банке всегда было сильно влияние французских социалистов. Активно участвовала в переговорах и, безусловно, поддерживала своего руководителя представительница Credit Lyonnais в Москве Натали Ладий. Она долго жила в Советском Союзе и свободно говорила по-русски. Вначале французы, видимо, вели какие-то переговоры в Госбанке, но в конце концов оказались во Внешэкономбанке СССР. Наш председатель правления Ю.С. Московский не дружил с иностранными языками и поэтому все международные дела (если они не касались официальных встреч) перепоручал мне, своему первому заместителю.

Мы оказались в несколько затруднительном положении: банковского законодательства в СССР тогда еще не было, о совместных банках не заговаривали. Да и вообще последние банки с иностранным капиталом закрылись в период НЭПа.

В то же время с аналогичным предложением во Внешэкономбанк обратился и другой наш традиционный крупный корреспондент, с которым у нас тоже были дружеские отношения, — миланский Banka Commerciale Italiana.

Поскольку для нас это дело было совершенно новым, то сначала мы тянули время, не давая ответа. Тем не менее в 1989 году после разного рода советов, совещаний, и не только внутри Госбанка, было решено создать совместный с иностранными партнерами консорциальный банк. Хотя мода тогда на них в Европе проходила, слишком трудно порой было принимать решения по выдаче крупных кредитов — интересы акционеров были чрезвычайно различными.

Пришло время подбора акционеров. Я плохо помню этот период, видимо, подбором в Госбанке СССР занимались еще до моего прихода туда. В связи с тем что у Советского Союза были активные экономические связи с Германией, мы предложили стать нашим партнером по созданию нового банка Dresden Bank, но они, подумав, отказались, а вот банк из Мюнхена Bayerische Vereinsbank AG акционером стать согласился. Этот баварский банк тогда быстро рос и вскоре слился со своим конкурентом Hypo Bank, занимающимся в основном кредитованием жилищного строительства в Баварии. Немаловажным было и то, что хорошие личные отношения сложились у нас с членом правления банка А. Пульманном, отвечающим там за связи с Советским Союзом. Сразу принял наше предложение финский банк Kansalis Osaki Pankki. С ним у нас тоже были добрые отношения (как на уровне руководства, так и на среднем уровне исполнителей), да и был он одним из двух крупнейших банков Финляндии. Пятыми иностранными акционерами стали австрийцы — Creditanstalt Bankverein.

Активность наших зарубежных партнеров резко выросла после появления соответствующего постановления Совмина СССР. Тогда объявились и другие желающие участвовать в капитале нового совместного банка, но было поздно. Сразу была создана группа по подготовке документов. В этой работе я не принимал активного участия. Банк решили назвать Международным Московским (ММБ).

ДОМАНОВ Н.А.[15]: Увидев принесенные Юрием Николаевичем Кондратюком документы, я пришел в изумление — насколько они были объемными и непонятными!

Стопка достигала 10 сантиментов высоты, в ней были даже учредительные документы всех акционеров (нам до этого приносили лишь общий список акционеров). Коллеги сделали все правильно, как я это сейчас понимаю, но мы к этому оказались не готовы. Огромный устав содержал описание всех необходимых процедур (от сбора собраний до выборов и голосований по различным вопросам). К тому же все было представлено на двух языках.

В четверг, 19 октября 1989 года, в 11 часов с минутами меня вызвал B.C. Захаров и, протянув пачку бумаг, сказал: «Вот, надо сделать! Председатель просил побыстрее зарегистрировать». Я ответил, что это будет профанация работы, так как быстро такие документы пропустить не удастся. Вячеслав Сергеевич только развел руками. я продолжал настаивать: «А что делать с визами?» Захаров вновь только развел руками. До этого у нас были авралы, но столь неординарной задачи нам еще не ставили.

Я зашел в свою комнату, посмотрел названия разделов в полученных документах и понял, что даже прочитать их физически невозможно за один день.

Вернувшись в кабинет после обеда, я погрузился в документы, и тут произошло то, чего никогда не было! Раздался стук в дверь, я недовольно поднял голову — страшно не любил, когда клиенты беспокоили во время обеда. Но зашел и.о. начальника валютно-экономического управления О.В. Можайсков, что было невиданно! Олег Владимирович сел на стул и задумчиво сказал: «Николай, надо что-то делать. Как у тебя с документами Международного Московского банка?» я даже опешил: «Вы что, сговорились? я получил их 40 минут назад!» и тут он мне говорит: «А ты знаешь, что подписать их надо сегодня?» Как говорится, немая сцена. «Да ведь это несерьезно!» — только и смог я ответить. «А что я Виктору скажу?» — продолжил Можайсков, имея в виду своего давнего друга, нового председателя правления Госбанка СССР В.В. Геращенко.

Пришлось оценивать сложившуюся ситуацию: «Все, что от меня зависит, я сделаю». В 16 часов раздался звонок. Секретарь объявила: «Приемная Геращенко». я обалдел, впервые услышав голос председателя по телефону! Виктор Владимирович сказал: «Николай, ну ты чего это там тянешь?» Я растерялся и начал оправдываться: «Ну как же так, здесь все не соответствует нашему законодательству, типовому уставу…» Однако Геращенко меня прервал: «Ты что, все хочешь в типовые документы включить? Это же первый международный банк! А самое главное — у ребят уже виски остывает! Нас в 19 часов ждут на банкете по поводу регистрации банка!»

До семи вечера мы успели выполнить задание. Счастливые и довольные, но замерзшие, в полвосьмого мы прибежали к зданию СЭВ, где уже проходила презентация. В центре огромного зала стоял В.В. Геращенко. Когда я проходил мимо него, он заметил меня и спросил: «Ну как, зарегистрировал?» Я ответил утвердительно, на что председатель сказал: «А мы тут уже обмываем! давай наливай, чокнемся!»

Мы стояли с Геращенко и беседовали, в это время к нам подошел наш непосредственный начальник А.Я. Демянский.

Виктор Владимирович обратился к нему: «Твои орлы с заданием справились!» Анатолий Яковлевич, чтобы поддержать разговор, поведал историю: «Много забавного происходило в этом зале. Видите стеклянную дверь на лестнице? Она, в отличие от стеклянных стен, матовая, а не прозрачная. Знаете, почему? Да потому, что однажды на одном из банкетов председатель Национального банка Монголии прошел сквозь закрытую дверь. Причем он был настолько могуч и так хорошо принял на грудь, что не заметил этого!»

Вот как четко запомнились мне детали этого знаменательного дня.

Когда меня назначили председателем Госбанка СССР, я продолжал уделять внимание ММБ. Мы в банке отслеживали работу ММБ, рассчитывали, что он будет успешно работать. Однако сильно волноваться за его судьбу не приходилось, так как там собрался квалифицированный коллектив.

В конце 1992 года Ассоциация российских банков потребовала наложить двухлетний фриз на регистрацию банков с иностранным капиталом. Инициаторами этой акции были российские коммерческие банки, которые, естественно, боялись конкуренции. В результате 18 ноября

1992 года Верховный Совет отложил принятие поправок к постановлению о порядке введения в действие Законов «О Центральном банке Российской Федерации» и «О банках и банковской деятельности». Поправки предусматривали установление моратория на выдачу иностранным банкам лицензий на осуществление операций в России до конца 1993 года.

Я, представляя тогда в Верховном Совете позицию ЦБ, заявил, что проект постановления вызван в значительной мере опасениями российских частных финансовых структур появлением более респектабельных и лучше подготовленных конкурентов. И сказал, что категорически возражаю против введения в России каких-либо ограничений на деятельность иностранных банков, так как это может привести не только к резкому оттоку инвестиций, но и к санкциям против российских банков, действующих за рубежом. А вот правила, регулирующие деятельность иностранных банковских учреждений, ввести необходимо. И в них, в частности, предусмотреть использование ограниченных лицензий на банковские операции, дающих право иностранным банкам привлекать заемные средства на российском рынке только от банковских структур, а от остальных организаций принимать средства только тем банкам, доля иностранного участия в капитале которых не превышает 50 %.

Очень важная инструкция вышла в июле 1993 года. В ней был определен порядок открытия и ведения уполномоченными банками счетов нерезидентов в рублях. Таким образом, мы расширяли круг операций, который может привлечь на российский рынок западных инвесторов. Одновременно вводилось ограничение: отечественным резидентам запрещалось открывать рублевые счета в российских филиалах иностранных банков.

Парадоксы между тем продолжались. Российские банкиры, настаивая на беспрепятственном создании своих филиалов в регионах России и за рубежом, продолжали требовать запрета на создание филиалов иностранных банков в России. И когда этот коммерческий банк выходил за рубеж, его ожидали встречи с тем самым коллегой, которого он теснит у себя в стране. С этим, в частности, столкнулись Владимир Виноградов (Инкомбанк) и Александр Смоленский (банк «Столичный»), да и некоторые другие российские банкиры. Тем не менее со стороны Инкомбанка тогда прозвучали открытые обвинения в моей заангажированности.

22 июля 1993 года российский парламент в предпоследний день VI сессии все-таки принял поправки к законам «О Банке России» и «О банках и банковской деятельности». Одна из статей резолюции обязывает Центральный банк РФ «пересмотреть лицензии, выданные иностранным банкам, их филиалам, а также банкам с участием иностранных граждан или юридических лиц — нерезидентов, доля которых в уставном капитале превышает 50 %, ограничив перечень осуществляемых ими операций исключительно операциями с иностранными гражданами и юридическими лицами…» Постановлением эти банки переводились в офшорный режим сроком на 1994–1995 годы. С 1 января 1994 года стали недействительными ранее полученные ими банковские лицензии.

По поводу Международного Московского банка, имеющего 60 %-ную долю иностранных учредителей, было принято отдельное решение. Решение это не было реализовано в связи с быстрым вето президента. Объяснил он его просто — несоответствием ст. 6 закона «Об иностранных инвестициях в РСФСР». А также нарушением пункта 1 ст. 7 Закона РФ «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках», согласно которым «органам власти и управления запрещается принимать акты, которые создают дискриминирующие условия деятельности отдельных хозяйственных субъектов».

После этого в августе сразу двум иностранным банкам — Credit Suisse (Швейцария) и ING (Голландия) — мы выдали генеральные лицензии на проведение банковских операций. Всего генеральными лицензиями стали располагать шесть дочерних иностранных банков (кроме названных — Credit Lyonnais, Societe Generale, Dresdner Bank совместно с Banque Nationale de Paris и Bank of China). Также ЦБ подписал протокол о намерениях с Chase Manhattan Bank (США) — вторым американским банком (первым аналогичный протокол ранее подписал Citibank), изъявившим желание выйти на российский рынок.

Осенью лицензии получили два уже упоминаемых американских банка, один из крупнейших банков Голландии — ABN AMRO и два российскотурецких банка.

Вице-премьер Гайдар при этом вертелся, как уж на сковородке. В России должны были быть банки, в том числе и со 100 %-ным иностранным капиталом. Круг операций российских банков с иностранным участием не ограничивался. Тем не менее мы в Центральном банке были уверены, что предоставление лицензий таким банкам не представляет большой проблемы. Тем более что тогда же, в 1993 году, ЦБ ввел ограничение иного рода — была установлена предельная доля суммарного капитала иностранных банков в совокупном капитале российских банков (12 %). В 1993 году он не превышал 5 %.

Все вроде шло нормально. 27 октября 1993 года отвечающий за внешнеэкономические связи вице-премьер АН. Шохин завершил переговоры с Комиссией Европейского союза во главе с сэром Леоном Бриттеном. После полутора лет обсуждений был достигнут компромисс: банкам ЕС пообещали режим наибольшего благоприятствования. Но в течение 5 лет после подписания соглашения о партнерстве в российском законодательстве должны были сохраняться положения, обеспечивающие разумную защиту интересов российских банков. Россия также брала на себя обязательства в течение переходного периода не ухудшать условий деятельности тех иностранных банков, которые (на дату подписания соглашения с ЕС) успели открыть в нашей стране филиалы. ЕС, в свою очередь, обещал либерализацию доступа российских товаров и фирм на рынки ЕС.

Осложнение политической обстановки осенью 1993 года неожиданным образом сыграло на руку российским банкам — накануне выборов в Думу появился Указ президента № 1924 «О деятельности иностранных банков и совместных банков с участием средств нерезидентов на территории Российской Федерации», он был подписан 17 ноября 1993 года. Он запретил до 1 января 1996 года иностранным и совместным банкам работать с российскими резидентами (тем, что не начали этого делать до 15 ноября 1993 года). И тем самым очередной раз продемонстрировал непредсказуемость действий Ельцина и президентской команды. От его подготовки тут же открестился замминистра финансов А.П. Починок и, естественно, вице-премьер А.Н. Шохин.

Появление указа явно объяснялось тем, что в ходе предвыборной кампании в Думу некоторые коммерческие банки, опасающиеся конкуренции и желающие развиваться как монополисты, организовали «движения сопротивления» проникновению иностранных банков на российский рынок и оказали соответствующее давление на аппарат президента.

Международный Московский банк этот документ не затрагивал. Но помню, как переполошились зарубежные коллеги. Мы тогда были с Черномырдиным в Давосе. Там он встречался с тремя представителями американских банков: Bank of America, Citibank и Chase Manhattan Bank. Как раз появилось указание о приостановлении переоформления представительств всех иностранных банков в филиалы. У двух банков проблем не было, а представительство Citibank было под угрозой. И вот на переговорах вице-президент банка Уильям Роудс стал жаловаться на дискриминацию. Дело в том, что планы в России у них были большие. Президент Citibank Т/О Moscow Хорват Миленко громогласно заявлял, что в своей деятельности новый банк будет ориентироваться на три основные группы клиентов — крупные российские банки, иностранные компании и СП, зарегистрированные в России, а также российские компании, заинтересованные в выходе на мировые рынки. Банк планировал проводить операции с рублями, делая ставку на внутренний финансовый рынок.

Я тогда посоветовал ему: «А вы проведите какую-нибудь кредитную операцию в России. Выдайте кредит сотруднику своего представительства хотя бы в 1000 рублей. Вот и будет на вашем счету проведенная операция, а у нас появятся основания для допуска банка на территорию Российской Федерации». Коллеги меня послушались, и в России остались работать все три американских банка, из 10 или 11 существующих тогда иностранных банков.

14 января 1994 года в Москве состоялась торжественная церемония открытия банка Citibank Т/О Moscow — дочернего банка нью-йоркского Citibank.

Представители партии «Выбор России» в правительстве однозначно поддержали указ. То же сделали Ассоциация российских банков и Московский банковский союз, подвергнув мою позицию критике. Однако такой позиции придерживались не все. 3 декабря появилось заявление группы российских банкиров, в котором они не соглашались с руководством АРБ и МСБ по этому вопросу. Руководители четырех крупных московских коммерческих банков — Дмитрий Орлов («Возрождение»), Владислав Судаков (Международный Московский банк), Григорий Чудновский («Оптимум») и Виктор Якунин (ТОКОбанк) выступили с ответным заявлением. В нем говорилось, что заявление гг. Егорова и Виноградова не было согласовано с руководителями названных банков и не отражает позиции всех банкиров России. По мнению банкиров, эффективность объявленных в указе от 17 ноября мер представляется сомнительной и отвечает лишь конъюнктурным интересам некоторых влиятельных коммерческих банков. Ограничения, обозначенные в указе, сохранялись до июня 1994 года.

Вначале представители Европейского союза заявили, что воспринимают указ российского президента об иностранных банках как меру, ухудшающую банковский климат в России, что явно противоречило соглашению с ЕС, подписанному нашей страной. А затем и американский сенат предупредил Россию, что барьеры, устанавливаемые для банков США, повлекут ответные американские меры. Тогда же крупнейшие российские коммерческие банки, вознамерившиеся выйти на европейский рынок, на себе почувствовали глухое противодействие со стороны местных властей.

Россия, заинтересованная в поддержании хороших отношений с ЕС, вначале сняла ограничения на деятельность европейских банков. Позднее того же добились американские банки. Запрет на работу с российскими резидентами сохранялся только для еще не рожденных иностранных банков (они, кстати, за тот период и не были созданы).

Вновь возник вопрос о мерах по регулированию деятельности в России иностранных банков в январе 1996 года. Эти банки оказались «без присмотра» после окончания 1 января 1996 года срока действия положений «ограничительного» указа президента 1993 года. Но это уже было, когда я ушел из Центробанка…

Валютное регулирование

Я с детства любила открытые пространства, музыку для всех и обеды в столовой. Я выросла на почве любви и пьянства — как это ни странно — живой и здоровой.

М. Кулакова «Жизнь»

Если основная масса участников дорожного движения ездит по правилам, то на улице не нужно много гаишников. Но когда молодые участники движения, даже не сдав экзамены, а купив права, двигаются, как хотят, нужны милиционеры с длинной палкой и правом немедленного отзыва у нарушителей водительских прав хотя бы на полгода.

Концепция госмонополии внешней торговли была разрушена во второй половине 1991-го и в 1992 году. Когда правительство Гайдара в начале 1992 года в одночасье демонополизировало внешнюю торговлю, то оно палец о палец не ударило для того, чтобы ввести необходимые при этом валютный контроль и жесткое валютное регулирование. Хотя все, естественно, при либеральной политике в области внешней торговли «кинулись в импорт и экспорт». В результате стало катастрофически не хватать валюты для осуществления самых первоочередных выплат, связанных с содержанием наших государственных учреждений за границей, с уплатой определенных взносов в международные организации, с необходимостью наличия валюты для погашения той или иной задолженности государства. К тому же, как я уже говорил, помимо своих долгов правительство России взяло на себя весь внешний долг СССР, сняв его с плеч бывших советских республик, чтобы те не претендовали на активы СССР за границей.

По существу, у нас была вседозволенность: мы позволили в 1991 году населению, а потом и юридическим лицам иметь так называемую валютную позицию против своей национальной валюты. В большинстве же стран для банков есть ограничения на то, сколько средств они могут держать в валюте. Они должны в основном работать в национальной валюте. У нас такого понимания не было и нет. В России, как в песне: «Свобода, брат, свобода, брат, свобода!»

У нас не было при этом сильных ограничений в нашем валютном законодательстве на текущие операции «экспорт-импорт», не было и жестких ограничений на перевод средств населения за границу. 2000 долларов любой человек мог перевезти без получения разрешения. Еще он мог в один день провести через несколько банков денежные переводы за границу, и никакого контроля за этим не было. Нет, определенные ограничения, конечно, существовали, в основном они распространялись на капитальные операции, в частности на переводы деньги для того, чтобы приобрести за границей недвижимость или купить долю в каком-то акционерном предприятии и так далее. Но не более того.

Увод капиталов за границу не только не пресекался, но и, складывается ощущение, довольно длительное время поощрялся. Я затрудняюсь дать прямую оценку, что происходило в этой сфере.

Да, были сторонники идеи: чем больше денег будут держать за границей и не переводить домой, тем будет лучше для России. В тех условиях неуверенности у новых предпринимателей, вышедших из черноты и темноты, предпринимателей с криминальным построением было желание где-то заработать деньги и, естественно, жить за границей. Вдруг что-то случится, новый курс не будет поддержан, провалится, вернется советская власть, а у них никакого загашника не будет. Так заведем загашник в виде долларового счета в загранбанках!

Естественно, возникал вопрос: а какой-то валютный контроль, какое-то валютное регулирование нужны или не нужны вообще? Чтобы такого рода система создавалась, следует что-то делать. Со стороны же соответствующих структур были только обещания создать и специальный комитет, и соответствующее законодательство. Положение оставалось таким, пока перед государством не встал вопрос, как и чем платить за содержание своего дипломатического аппарата за рубежом. Ельцин был вынужден в 1992 году издать указ о том, что 50 % валютной выручки должно обязательно продаваться на торгах (30 % валютной выручки — Банку России по его текущему курсу и 20 % — на внутреннем валютном рынке). Тогда государство получило право покупать валюту за рубли по тому курсу, который определялся Центральным банком.

9 октября 1992 года Верховный Совет принял Закон «О валютном регулировании и валютном контроле» № 3615-1. Он был подготовлен Центральным банком, несмотря на то что банк не имел права законодательной инициативы. Закон предоставлял органам валютного регулирования, то есть прежде всего ЦБ РФ, необходимые полномочия издавать (самостоятельно или совместно с иными ведомствами) все основные документы, относящиеся к валютному регулированию. Он законодательно вводил основополагающие понятия: резидент, нерезидент, уполномоченные банки, иностранная валюта, валютные операции и др.

О намерениях кабинета в этой связи вполне определенно высказался Борис Ельцин еще 6 октября — ввести 100 %-ную обязательную продажу иностранной валюты российскими предприятиями-экспортерами. В настоящее время российские экспортеры обязаны продавать 30 % валютной выручки Банку России по его текущему курсу и 20 % — на внутреннем валютном рынке.

Кстати, складывающийся на валютной бирже курс доллара не являлся репрезентативным, а определялся небольшим количеством спекулянтов и покупателей (в частности, популярного тогда спирта Royal), мы искали выходы из этого положения и даже предлагали в преддверии начала приватизации ввести специальный инвестиционный курс доллара к рублю. Однако и это не было панацеей, в стране, где неверна сама внутриэкономическая структура цен и налогов, не могло быть курса рубля, реально отражающего пропорции обмена.

Предлагали мы ввести и 100 %-ную обязательную продажу валюты. Если нет никаких ограничений для покупки валюты для целей импорта, то какая разница, в чем держать деньги? Продай валюту, ты юридическое лицо; когда тебе будет нужно, ты купишь любую валюту, даже если ты не экспортер. Но по крайней мере весь объем выручки будет идти через счета банков, это будет собственный ресурс для банков в иностранной валюте. Идея эта вполне импонировала Е.Т. Гайдару.

Новый обмен денег

Гибель «Титаника» вчера обрадовала меня несказанно — есть еще океан.

А.А. Блок. Запись в дневнике, 5 апреля 1912 года

ВОЙЛУКОВ А.А.: К концу 1992 года государства Прибалтики и Украина официально отказались от рубля, Белоруссия стремилась ввести свою котировку рубля, в Азербайджане часть обращений уже обслуживалась манатом, но для кредитных расчетов в основном продолжал использоваться рубль. Другие страны СНГ не делали официальных заявлений относительно рублевой зоны, рассчитывая, как им выгоднее поступить.

В мае 1993 года мы с Геращенко поехали к Черномырдину и заявили ему, что через месяц-другой будет катастрофа. Дело в том, что национальные банки новых республик до сих пор получали наличность практически бесплатно: под расписку и без списания средств с корсчетов. Инфляционные деньги перетекали в Россию, а республики к началу проведения реформы требовали еще 2 трлн рублей.

1993 год был связан с тем, что все бывшие республики Союза, даже те, что еще оставались в рублевой зоне, готовили свои денежные знаки. Нам это было ясно с самого начала. Бумага об этом наверх была написана еще осенью 1992 года, после переговоров в Бишкеке. Последней каплей стал провал июньских переговоров в Москве с премьером Казахстана Сергеем Терещенко.

6 июля 1993 года ЦБ объявил о постепенном изъятии из обращения купюр образца 1961–1991 года как денежных знаков несуществующего государства — СССР. Мы обменяли старые и ввели в оборот новые российские купюры. То, что, скажем, министр финансов Б.Г. Федоров не знал о том, что делается на подведомственном ему Гознаке, свидетельствует о том, что все-таки служебная и государственная тайна соблюдалась. Почему B.C. Черномырдин ему вовремя не сказал о готовящейся акции, я не знаю. Но на президиуме правительства это все обсуждали. Хотя мне по закону и не нужно было этого делать.

Получился, конечно, конфуз — как же так, в стране проводится обмен денег, а министр финансов публично заявляет: «Я знать ничего не знаю». Хотя его за язык в Америке никто не тянул, мог бы проявить дипломатичность.

ВОИЛУКОВ А.А.: Критиковали нас тогда жестко. Мне даже пришлось публично заявить, что в случае принятия президиумом Верховного Совета решения о прекращении обмена Центральный банк ему не подчинится, так как такое решение превысит полномочия руководства парламента. Рассказы о том, что для кого-то обмен советских денег в 1993 году стал неожиданностью, вранье. Мы с Геращенко еще осенью 1992 года, после провалившихся переговоров в Бишкеке с коллегами из республик бывшего СССР, послали письма президенту, председателю правительства, министрам финансов и экономики, председателю Верховного Совета РФ Р.И. Хасбулатову о том, что с денежным обращением ненормальная ситуация складывается. Все республики отделились, готовят свои денежные знаки, но продолжают бесконтрольно использовать российский рубль.

Многие считают, что реформа была проведена жестковато. Возможно. Мы исходили из того, что в 1961 году, когда производился обмен всех денег, было установлено, что старые и новые дензнаки будут иметь хождение три месяца. Но население тогда сдало старые деньги за три с половиной недели. Поэтому мы посчитали, что на этот раз успеем произвести обмен за две недели. При этом мы не говорили, что после этого деньги принимать не будем. Через две недели деньги переставали принимать сберкассы, а мы в Центральном банке продолжали принимать.

По существу цель изъятия была одна и совершенно ясная. Реформа была направлена на то, чтобы финансово отделиться от стран, ранее входивших в СССР. В этом была политика.

Я мог написать это Ельцину в секретном письме, но я не мог объявить об этом по радио! К тому же реформа создавала проблемы для тех организаций, которые не платили налоги, не имели счетов в банке. Именно они и подняли бучу.

Тот же Хасбулатов разыгрывал из себя невинного — хотя я ему говорил о готовящемся обмене. Так что критиковали меня нещадно. Ну, нехай говорят. Кстати, этот обмен очень помог нам с точки зрения развития технологии.

Как всегда, условия были изменены в процессе обмена. Президент Ельцин успел позаботиться о населении своим указом от 26 июля, увеличив лимит обмена с 35 тыс. до 100 тыс. рублей, продлив его срок до конца августа и разрешив на это время хождение «старых» купюр по 1, 3, 5 и 10 рублей.

Все изымаемые купюры выше пятерок необходимо было пересчитать: пока это не сделано, нельзя было говорить о результате обмена. Республикам мы не доверяли, поэтому оставили им купюры только маленького достоинства. Так как у нас в банке не было места для их хранения и пересчета, то мы сняли два цеха на заводе им. М.В. Хруничева, к тому моменту в значительной степени простаивающего. Кроме заводской охраны поставили свою. Очень пригодилась их железная дорога. В результате считали деньги пять лет! Купюры высокого номинала были не очень замызганные, их можно было считать машинками. Их, видимо, использовали для хранения под матрасом, особенно в республиках, где за сторублевую купюру давали 106 рублей. Остальное пришлось считать вручную.

Здесь хотелось бы подтвердить, что деньги действительно пахнут. В буквальном смысле тоже, и пренеприятно. Особенно «пожившие», ветхие. Этим они обязаны сложным свойствам материалов, из которых сделаны, в том числе и для защиты от подделок. В них: первоклассная бумага, хлопок, красители, другая химия и т. д. Уничтожение денег во всем мире — это проблема. Может быть, не такая, как их появление на свет, но тем не менее.

Деньги можно только сжечь и только на цементном заводе. Топки металлургических комбинатов не выдерживают, прогорают колосники. КПД сгорания настолько высок, что даже цементные заводы закатывают скандалы, когда им предлагаешь провести эту необходимую процедуру.

Оригинально повела себя, кстати, Эстония, правда, до нашего обмена. Она ввела свою валюту, поменяла гражданам рубли на кроны и прислала нам в ЦБ обращение: «Вот у нас собрано столько-то миллионов рублей, хотим их вам прислать, зачислите их на наш счет. Потом на эти деньги мы будем у вас товары покупать». На это мы им дипломатично ответили: «Вы что там, офигели?! Давайте представим следующую ситуацию: Россия ввела свою новую валюту и отправляет старые рубли к вам! Утонете! У вас мозги есть?! Вы должны прислать купюры и сдать их нам просто так, для уничтожения». Государство все-таки у нас было одно. Рубли выпускались в количестве, необходимом для экономики, исходя из того, что она едина, и имели хождение по всей стране.

Так что, хитроумные эстонцы нас послушали? Нет! Соседи продали рубли за валюту чеченцам, Дудаеву.

Взаимоотношения со странами СНГ

Я думаю, что у нас этот «зайчик» (белорусская денежная единица) будет не только греметь на барабане, но и делать стойку на передних лапках.

В.В. Геращенко

Все у нас проходило не так, как во всем мире. В то время как в Европе страны шли от экономической интеграции к единой валюте, наши республики мечтали о собственной, национальной.

7—8 мая 1992 года в Бишкеке на совещании руководителей центральных банков стран СНГ удалось подписать соглашение об «Основных направлениях по проведению денежной политики в рублевой зоне». Завершился почти годичный переговорный процесс по созданию межбанковского координационного органа, начало которому было положено еще нами — правлением Госбанка СССР. Был подготовлен устав Банковского союза. Казалось, договорились, тем более что в Киргизию приехали представители центральных банков всех 15 республик бывшего СССР.

Союзный договор подразумевал создание некоего банковского совета, определяющего общую денежную политику, но к тому моменту каждый уже тянул одеяло на себя, пытаясь выбить для своей страны побольше возможностей. Механизм межбанковской интеграции определялся, главным образом, позицией ЦБ России, который всеми силами старался захватить лидерство в банковском союзе, мало считаясь с интересами национальных банков других республик и политическими амбициями новых суверенных правительств.

В Бишкеке Центральному банку России пришлось пойти на значительные уступки. В частности, в совете была предусмотрена простая (а не квотная, предпочтительная для ЦБ РФ) процедура принятия решений, согласились и на то, что возглавлять и руководить деятельностью рабочих групп между сессиями будет представитель банка страны — хозяйки прошлой встречи. По этой причине мало кто верил в жизнеспособность этого органа. К тому же в I квартале 1992 года Центральный банк России не выполнил обязательства по снабжению республик наличными деньгами. В стране после реформы цен 2 января была сильная нехватка наличности и было не до соседей.

ИГНАТЬЕВ С.М: Серьезной проблемой были межреспубликанские отношения в области денежно-кредитной политики. По взаимной договоренности с 1 января 1992 года центральные банки России и других республик перешли на систему учета безналичных платежей между республиками. Делалось это, в первую очередь, с целью предотвратить бесконтрольный поток безналичной денежной массы из республик в Россию. Однако сразу стало ясно, что нам не удастся наладить систему контроля.

Помню, 20–21 мая я был участником совещания руководителей центральных банков стран СНГ в Ташкенте. На него приехали представители государственных банковских структур всех 15 республик бывшего СССР. Россию представляли Г.Г. Матюхин, главный бухгалтер ЦБ РФ Л.М. Алякина и я.

В совещании также участвовал руководитель второго европейского департамента МВФ Джон Одлинг-Сми.

Мы считали, что денежную политику, чтобы избежать бесконтрольного увеличения денежной массы, следует скоординировать. Наши коллеги в рамках только что созданного СНГ предлагали провести взаимозачет. Тем самым мы должны были признать ни на чем не основанные рубли, выданные центральными банками соседей в качестве кредитов своим предприятиям и организациям.

Договориться о каких-либо принципах тогда не удалось. Так что совещание прошло неудачно. Представитель Международного валютного фонда до конца пытался помочь достигнуть договоренности, считая, что развал единой денежной системы приведет к серьезным негативным последствиям для экономик всех стран.

Постановление того совещания так и не было выполнено; уже в июне у нас появилась информация, что Украина приняла ряд решений по резкому увеличению кредитной эмиссии. Стало ясно, что эти деньги, примерно 500 млрд рублей, вот-вот окажутся в России.

Указ президента был подготовлен буквально за субботу, 20 июня. Я приехал на Неглинку к своему коллеге Дмитрию Владиславовичу Тулину (я, как и Г.Г. Матюхин, имел кабинет на Житной улице), он сел за компьютер, и мы оперативно подготовили указ президента, уполномочивавший Центральный банк перевести систему межгосударственных расчетов на принципы, обеспечивающие защиту денежной системы нашей страны. Я тут же отвез его Егору Тимуровичу и подумал, что дальше последуют необходимые бюрократические процедуры.

Но на следующий день, в воскресенье, 21 июня, Указ Президента РФ № 636 «О мерах по защите денежной системы Российской Федерации» был подписан. В понедельник мы с Тулиным были вызваны на ковер к Матюхину, который пожурил нас, но, понимая, что в противном случае судьба у документа могла быть весьма трудной и сколько он ходил бы по коридорам власти — неизвестно, не стал нас наказывать за самоуправство. помню, было много протестов, порой вполне справедливых, но действовать тогда надо было быстро.

На основании этого политического решения ЦБ России предложил другим банкам перестроить систему расчетов. С 1 июля она стала функционировать таким образом, чтобы обеспечить сбалансированность расчетов и исключить неконтролируемый поток безналичных рублей из других государств. Корсчета стали реальными, то есть если у страны оказывалось отрицательное сальдо в ЦБ РФ, то она не могла производить расчеты за ту или иную российскую продукцию. Это было очень трудное решение, так как мы понимали, что оно напрямую влияет на реальную экономику, в том числе и отечественную. Многие наши предприятия привыкли производить, отгружать товар заказчикам, а лишь затем беспокоиться о том, чтобы его оплатили. это была как бы уже забота государства. В результате же сложилась действительно непонятная ситуация, когда у партнера, из той же Украины, были на счете деньги, но он не мог ими воспользоваться и рассчитаться с российским поставщиком. Объяснить это было трудно!

Создана была не идеальная система, но она заработала. Россия как бы поставила барьер на пути неконтролируемого передвижения безналичных денег из других республик.

АЛЯКИНА Л.М.: Весной 1992 года в составе делегации мы с заместителем председателя Банка России СМ. Игнатьевым ездили в Ташкент на совещание руководителей центральных банков всех бывших республик СССР. Рассматривался вопрос урегулирования взаимных неплатежей. Все тогда дружно высказались за проведение взаимозачета по платежам, находящимся в картотеке № 2, то есть платежам, не проведенным по причине отсутствия средств на счетах плательщиков. Только Банк России не поддержал это предложение, и оно не было принято.

Дело в том, что «братские» республики нас просто грабили, выкачивая из России товары за счет переводимых к нам необеспеченных рублей, полученных путем бесконтрольной и неограниченной выдачи кредитов. В то же время сами они следили за внутренними рынками и ограничивали вывоз товаров в другие страны.

При вылете делегации Банка России из Ташкента, в аэропорту, после проведения проверки содержимого нашей ручной клади, я за попытку провоза трех мужских сорочек, купленных законным путем в магазине города, была остановлена узбекскими таможенниками.

Результаты, полученные при анализе итогов проведения весной 1992 года первых платежей по новой системе, показали, что все бывшие республики должны России. С учетом этого руководство Банка России (С.М. Игнатьев и Д.В. Тулин) ускорило принятие решения об упорядочении расчетных взаимоотношений с нашими соседями, продолжающими пользоваться советскими рублями.

Страны, находящиеся в рублевой зоне, не могли заниматься выпуском денег, однако они легко обходили это ограничение. Делали это так: для того чтобы покрыть дефицит бюджета, перечисляли некую сумму на счет бюджета, оформляя ее как дебетовые остатки, а задолженность отписывали на свой минфин. Минфин за этот счет начинал производить определенные расходы, тем самым появлялись безналичные платежи тем или иным предприятиям за приобретенное оборудование или поставленные товары. Далее не самая сложная проблема, как их превратить в наличные. Так, Национальный банк Украины раздавал многомиллиардные кредиты своим предприятиям, которые расплачивались этими фиктивными рублями с российскими поставщиками, нанося удар российскому рынку. Если же денег все-таки не хватало, в ход шли различные суррогаты типа купонов.

Это, безусловно, было прямое нарушение правил денежного обращения. Однако народнохозяйственный контроль в стране тогда так ослаб, что подобные схемы легко проходили. Рублевая зона уже не контролировалась.

В связи с тем, что большинство республик не хотело терять рынки сбыта, они продолжали играть в некие игры, надеясь прийти к какому-то решению.

Я не помню, чтобы у нас в 1992 году были идеи создания своего российского рубля, более того, мы разрабатывали проекты единых денег, с изображенными на них национальными героями наших соседей. Мы думали, что и в дальнейшем останемся в одной валютной зоне. Разговора, как будет называться новая валюта, не заходило.

А вот в бывших республиках СССР начали вводиться собственные деньги. В частности, уже в первой половине 1992 года в Литве Национальный банк ввел в оборот «национальные» суррогаты рублевых купюр крупных номиналов (200 и 500 псевдорублей). В августе 1992 года ввел национальную валюту Азербайджан, в ноябре 1992 года — Украина, в мае 1993 года — Киргизия, в июле 1993 года — Белоруссия и, наконец, в августе 1993 года — Грузия. Говорить о единстве и стабильности денежной системы рублевой зоны можно было уже только с оговорками.

В середине 1992 года фактически появился безналичный российский рубль — Центральный банк России перевел кредитно-расчетные связи России с республиками бывшего СССР на корреспондентские отношения.

В конце того же года мы поняли, что нам пора начинать заниматься и наличным российским рублем.

Меня все время мучило непонимание в правительстве того, что потеря связей или их ухудшение со странами СНГ может создать в стране серьезные сложности. Без импорта некоторых товаров из стран СНГ нам просто трудно прожить: это и цветные металлы, и хлопок. К тому же мои коллеги в кабинете министров почему-то забывали, что это большие рынки. Причем оттуда мы получаем, как правило, сырье, а туда поставляем готовую продукцию (в том числе и машиностроения, которая никому другому не была нужна) с добавленной стоимостью.

Почему же мы так боялись сложностей с урегулированием экономических законодательств, кредитно-денежной политики? Мне иногда говорили — ты спекулируешь на местном русскоязычном населении. Но о нем действительно в те годы забыли.

В середине 1993 года, когда мы вводили российский рубль, B.C. Черномырдин поехал в Ташкент к Каримову и взял меня с собой. Мы тогда убеждали лидера Узбекистана в том, что ему не нужно вводить свою валюту, что выгоднее использовать общую денежную единицу. Кстати, это одна из немногих республик, делавших прямой вклад в золотовалютные запасы Советского Союза. При добыче урана Узбекистан ежегодно добывал дополнительно 40 тонн золота и передавал его в общую копилку, и вот в 1991 году золото впервые в Москву не было поставлено.

У меня был тогда разговор с Каримовым: «Если вы меня заставите ввести национальную валюту (а она уже была напечатана), то я ее введу, но это будет в каком-то смысле сигналом для русскоязычного населения — пора уходить».

После ввода новых рублей к нам приехал мой узбекский коллега Файзулла Мулладжанов. Было решено, что часть объема российского госкредита на 1993 год, предоставляемого в соответствии с межправительственным соглашением, подписанным в Москве 21 мая 1993 года, — 50 млрд рублей — будет предоставлена Узбекистану в виде наличных российских рублей в купюрах 1993 года. Но это был единственный случай поддержки соседей. За него Федоров требовал меня наказать. Хотя межправительственное соглашение было подписано с российской стороны самим Борисом Федоровым[16].

7 августа в Москве встретились президенты России, Казахстана и Узбекистана, пытавшиеся ускорить процесс формирования «восточного» крыла Экономического союза. Было принято совместное решение о необходимости создания коллективной денежной системы, основанной на использовании российского рубля.

Мы не сидели сложа руки. В сентябре я подписал приказ об образовании при ЦБ рабочей комиссии, которая занялась объединением денежных систем России, Белоруссии, Казахстана, Узбекистана, Таджикистана и Армении. Комиссия согласовывала действующие на территории всех этих государств банковские и законодательные акты, изучала консолидированные балансы объединяющихся банковских систем. Специально созданную для этого комиссию с участием руководителей практически всех департаментов ЦБ возглавили зампреды А.В. Войлуков и В.И. Соловов.

Уже через месяц в присутствии Виктора Степановича Черномырдина был подписан протокол «заседания двусторонней российско-казахстанской комиссии по обеспечению практических мер по выполнению межправительственного Соглашения об объединении денежных систем». Мы решили, что принципиальные расхождения между основами кредитно-денежного регулирования в России и Казахстане отсутствуют, комиссия сделала вывод, что препятствия для принятия решения об объединении денежных систем отсутствуют. Казахский парламент тут же ратифицировал это двустороннее Соглашение.

Однако уже 3 ноября после встречи премьер-министров России и Казахстана было официально объявлено, что никакого быстрого объединения денежных систем двух республик не предполагается и Казахстан будет вводить свою национальную валюту. Российскому Минфину удалось доказать преждевременность рублевого союза. Как оказалось, Н. Назарбаев к тому моменту свой тенге уже фактически ввел.

Я после этого сообщения дал пресс-конференцию и заявил, что с точки зрения специалиста считаю, что со своей собственной валютой России легче будет проводить реформы. Но как гражданин считаю все происходящее с рублем — близорукой политикой, потерей завоеванного.

Сразу за Казахстаном свою денежную единицу ввел Узбекистан. В «рублевой зоне нового типа» остался один лишь Таджикистан.

В апреле 1994 года мы с премьер-министрами России и Белоруссии — B.C. Черномырдиным и В.Ф. Кебичем — подписали договор об объединении денежных систем двух стран. Договорились, что отныне кредитно-денежная политика на российско-белорусском финансовом пространстве будет определяться одним органом — Центральным банком России. Объединение должно было пройти в два этапа: с 1 мая 1994 года снимались таможенные пошлины в торговле, отменялась плата за транзит российских грузов на территории Белоруссии, Россия начинала бесплатно арендовать белорусские объекты стратегических вооруженных сил, затем должен был начаться обмен белорусских дензнаков, «зайчиков», на рубли по курсу 1:1.

Председатель Национального банка Белоруссии С.А. Богданкевич договор не подписал — у него было много к нему претензий. Я тоже указывал на то, что пока Белоруссия не имеет правовой базы, адекватной объединенной денежной системе, необходимо, чтобы в белорусской конституции Национальный банк не фигурировал как самостоятельное юридическое лицо. Белоруссия должна была внести соответствующие изменения в конституцию республики. Сделать это можно было только через референдум.

3 июля в Минске был подписан протокол к договору об объединении денежных систем России и Белоруссии, в нем говорилось, что порядок эмиссии Центральным банком РФ на территории Белоруссии через Национальный банк РБ будет определен до конца июля и в эти же сроки будет разработан порядок обмена «зайчиков» на российские рубли. Заместитель госсекретаря Белоруссии по делам СНГ Геннадий Козлов заявил: «В августе мы уже будем жить с российскими рублями».

Но на выборах в Белоруссии, как известно, победил Лукашенко…

Внешние угрозы и защита от них

…Больно тема какая-то склизкая, ох, не марксистская, брат, не марксистская.

Александр Галич «Баллада о прибавочной стоимости»

После назначения главой правительства B.C. Черномырдина наши отношения с исполнительной властью стали меняться. Весной 1993-го Центральный банк и Минфин даже подписали соглашение о совместном проведении антиинфляционной политики.

Однако недолго длился медовый месяц…

В начале весны ко мне приехал первый замминистра финансов Андрей Вавилов и попросил выделить денег для расчетов с МВД. На счетах Минфина средств в то время не было. Я объяснил ему, что это не проблема, но требуется письмо от министра с просьбой выделить энную сумму на покрытие внутриквартального разрыва. Тем более просили они немного — несколько миллионов рублей. С Вавиловым мы договорились, что он в тот же день к трем часам придет с письмом и получит деньги на свой (Минфина) счет.

Я сделал соответствующее поручение и с чувством исполненного долга (или еще в таких случаях говорят, «с чистой совестью») пошел с приехавшим из Лондона председателем Моснарбанка Александром Семикозом на ланч. Мы выбрали симпатичный ресторан рядом с Московским художественным театром, тем более что до него было легко добраться пешком.

В связи с тем, что опаздывал, я взял машину. Подъезжаю к Камергерскому переулку, нарушая немного правила, въезжаю в пешеходную зону, и тут звонит первый заместитель председателя Совета министров В.Ф. Шумейко, интересуется, как насчет денег. Я объясняю, что все вопросы решены и я жду Вавилова с письмом. Этот ответ Владимира Филипповича удовлетворил. Я спускаюсь в ресторан (он находился в подвальном помещении и мобильный телефон там не брал), мы сделали заказ, выпили по рюмке, к нам подбегает директор заведения. Видно, что взволнован. Спрашивает: «Вы Геращенко?» Я отвечаю: «Да!» — «Вас Ельцин к телефону вызывает!» Нашли меня через водителя машины.

«Виктор Владимирович, — обращается ко мне президент, — тут такая проблема, очень деньги нужны!» Я опять начинаю объяснять, что вопрос решен, придет Вавилов с письмом, деньги получит, не беспокоитесь. «Ну хорошо!» — говорит Ельцин и на этом разговор заканчивается. Но не сама история!

Вечером я иду на коктейль, затем на ужин. Часов около двенадцати заждавшаяся дома жена меня спрашивает: «Вить, что случилось?»

Оказывается, вечером Борис Николаевич в Большом театре встречался с деятелями искусств, делился своими заботами о творческой интеллигенции, жаловался, что денег у государства нет, поэтому и не хватает их на новые постановки и зарплату артистам. Закончился этот монолог «заботливого» президента тем, что он погрозил пальцем в телевизионную камеру и заявил: «Подожди, Геращенко, будет и 26 апреля[17]…»

В этот день должен был пройти референдум, от результатов которого много зависело.

Потом я посмотрел в поздних новостях этот спич поддатого президента и подобострастное хлопанье в ладоши стоящего рядом О.П. Табакова.

Когда я через некоторое время встретил знаменитого режиссера, то спросил: «Олег, ну ты-то чего хлопал?!» Замялся товарищ и отшутился. Утром я звоню Шумейко: «Владимир Филиппович, вам-то я же все объяснил!» Вице-спикер тоже не знает, что отвечать, говорит, произошло недоразумение, недопонимание, забыл президент о том, что ему доложили.

В конце апреля я поехал на годовое собрание ЕБРР в Лондоне. Мэр Сити Лондона в большом новом зале на набережной устроила прием. Стою со стаканом, слушаю выступление мэра или делаю вид, что слушаю, подходит ко мне незнакомый брюнет лет 40 и спрашивает: «Господин Геращенко, а вы не были на пресс-конференции господина Улюкаева?» Я отвечаю, что нет. «Он вас там очень сильно критиковал!» Я отвечаю: «Привычное дело!» «Нет, — продолжает незнакомец с американским акцентом, — вы учтите, что ваши дни сочтены! Мой друг, с которым я учился, работает в Госдепартаменте, и он был на встрече Ельцина с Клинтоном, проходившей в Ванкувере. Президенты прогуливались по пляжу местного университета, украшенному табличкой «Купальник необязателен!», и вели судьбоносные для России беседы. И вот там после ланча во время беседы на экономические темы министр финансов США Л. Бентсон (старая седая карга, лет под 90[18]) заявила, что проблема для всех экономических преобразований России — это Геращенко!» На что якобы Ельцин ответил: «Ну, это не проблема, мы ее решим!»

Что меня особенно возмутило — нельзя будто было спросить: а почему, в чем его главный вред и т. д. Надо сразу под козырек…

Главная проблема при взаимоотношениях с Ельциным заключалась в том, что президент в принципе не был способен сопоставлять свои вчерашние лозунги с деяниями сегодняшними. Его идеи могла трансформировать любая случайная фигура, имеющая доступ к телу главы государства. Особенно заокеанская.

Прилетаю в Москву, и 30 апреля вызывает меня Черномырдин. Прихожу и узнаю, что у него встреча с предсовмина Таджикистана, тот просит дать кредит на посевную кампанию. Я не возражал, тем более что сумма запрашивалась небольшая, да и таджик был мужиком хорошим, мы с ним были знакомы еще с советских времен. Решили вопрос, и тут секретарь премьера приносит мне записку — в 12:00 меня приглашает на встречу Ельцин.

Время еще оставалось, но я предупреждаю Виктора Степановича, что скоро мне надо покинуть его кабинет. Тогда Черномырдин меня спрашивает: «А на кой ляд ты напросился к президенту?» Я отвечаю, что не напрашивался.

«А зачем же он тебя вызывает?» — «Я не знаю, может быть, вы знаете?» — (Ладно, после встречи позвони мне, расскажи, о чем был разговор!» На этом и расстались.

Ельцин всегда был точен (больше чем на несколько минут начало встречи не задерживал), опаздывать было нельзя. Вызывает, вижу: президент сидит за боковым столом — и рукой катает на столе карандаши. В глаза мне не смотрит. А я не люблю, когда люди разговаривают о серьезных вещах и не смотрят тебе в глаза. Потом вдруг спрашивает: «А может, тебе уйти?» «А чего так? — в свою очередь интересуюсь я. — Я что-то не так делаю?» — «Нет, претензий по работе нет. Но знаешь, как бывает — я вот Гене говорил, что не вписываешься ты в команду!» Я на это отвечаю: «Я вас понимаю, вы играли в волейбол, я в баскетбол, действительно так бывает: и игрок хороший, но с командой не может сыграться. Так что если нужно, я уйду!» — «Ну и хорошо!» — бодро заявляет президент, довольный моей неожиданной покладистостью. «А кому дела передавать?» — спрашиваю я. «Это как?» — переспрашивает Борис Николаевич. «Но это все-таки банк, а не шарашка какая-то!» — отвечаю я. «Ну мы найдем!» — «А вы не Федорова случайно имеете в виду?» — «А что?» — «Да нет, ничего, он мужик-то, в общем, грамотный, энергичный, но с ним никто работать не сможет! Он индивидуалист, не командный человек. Я обещаю, что поговорю со всеми членами правления банка, никто со мной не уйдет, но через некоторое время, выполнив свои обязательства, по тем или иным причинам они уволятся. С Федоровым работать невозможно! Вы в этом убедитесь».

И тут Ельцин задает вопрос многих поколений реформаторов, который меня в этой обстановке умилил: «А что делать?» — «Я не знаю!» — «А у тебя кто-нибудь есть?» — «Можно посмотреть одну кандидатуру. Правда, он сейчас за границей» (я имел в виду Ю.В. Пономарева). Президент спрашивает: «А ты можешь его вызвать?» Я отвечаю: «Могу!»

Повторяю, происходил разговор 30 апреля. Ельцин загорелся побыстрее решить вопрос со сменой председателя ЦБ и, наверное, отчитаться перед американским «парткомом»: «Давай встретимся 2-го!» Я охлаждаю его пыл: «Борис Николаевич, когда же вы будете отдыхать?» — «Ну, давай 3-го!» Я решил ерничать дальше: «Борис Николаевич, вы так много работаете, давайте 4-го!» Ельцин с моим предложением согласился.

Черномырдин узнал о предложении президента раньше, чем я ему позвонил. При этом сказал, что ему жалко со мной расставаться. Я тогда подумал: «…ты! Жалко! Кадры свои надо защищать!» Премьер интересуется, кого я рекомендовал президенту. Я объяснил, что Пономарев опытный специалист, был членом правления Госбанка, его в банке воспримут. Предложение Виктора Степановича удовлетворило, Федорова он недолюбливал. Борис Григорьевич воевал с заместителем председателя правительства, отвечающим за сельское хозяйство, А.Х. Заверюхой, как будто не знал, что они с Черномырдиным земляки!

Премьер попросил меня предварительно прислать кандидата к нему. Юрия Валентиновича я нашел в США, объяснил, что его желает видеть высшее руководство страны. Пономарев Черномырдину понравился, встретился он тогда и с президентом.

Через неделю Виктор Степанович меня спрашивает: «Ну, ты написал заявление об уходе?» «А меня никто не просил», — отвечаю ему я. «А что ты напишешь?» — «Ну, ухожу в связи с желанием начальства омолодить состав Центробанка. Почему я должен писать что-то иное? Писать, что ухожу по состоянию здоровья, я точно не хочу, то, что не справился, тем более не буду писать!»

Вскоре после этого в Москву приехал только что возглавивший правительство Таджикистана Эмомали Рахмон. Я участвовал в протокольной встрече. Ельцин после пары тостов с шампанским заявил, что хватит пить эту кислятину. Принесли водку, и дела пошли веселее. Рахмон договорился до того, что назвал Ельцина «наш отец», председатель нацбанка республики при этом прошептал мне: «Вот м…, отец у каждого из нас один, мог бы старшим братом назвать!» Застолье плавно переходило протокольные границы, молодец Александр Шохин, объяснил всем, что у нас какие-то важные обстоятельства и мы вынуждены покинуть теплую компанию. При прощании Борис Николаевич сложил кисти рук в замок, подмигнув, сказал мне: «Так держать!»

Стало ясно, что Пономарев ему чем-то не понравился. Думаю, что это произошло потому, что Юрий Валентинович особо не желал покидать Париж. Ельцин же печенкой почувствовал, что рядом с ним не тот человек.

9 июля 1993 года я в парламенте делал свой первый годовой отчет Центрального банка. Незадолго до слушаний в Верховном Совете закончилась аудиторская проверка Центробанка фирмой Coopers and Lybrand (C&L). В нем я изложил свое видение причин кризиса в российской экономике и отметил роль Центрального банка в сглаживании его последствий. У банка были видимые заслуги: хотя бы взаимозачет предприятий и развязка кризиса неплатежей.

Парламент отчет за 1992 год утвердил.

Разгон парламента

Наливай, помянем волю

И застойные года.

То ли выплыли мы, то ли

Захлебнулись навсегда.

Поменяли то на это,

Так разэтак, раз уж так…

В. Мищук «Бутылочка с винтом»

Во вторник, 21 сентября 1993 года Б.Н. Ельцин подписал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» и обратился к гражданам России.

Когда указ был готов к подписанию, нас пригласили в правительство. Я по дороге на это мероприятие (оно проходило на Старой площади) встретил Рябова, Степашина и Починка. Узнав о том, что Ельцин готовит разгон народных депутатов, они решили прорваться к Ельцину и отговорить его от этой затеи. Однако даже руководитель Администрации президента Филатов их не принял.

Тем временем заседание, назначенное на 16:00, никак не начиналось, наконец пришел Черномырдин и предложил вместо него послушать выступление Ельцина, транслировавшееся в 17:00 по телевидению. Мы забились в небольшую комнату секретариата бывшего ЦК КПСС, где и узнали последние новости страны. Выступление дало много тем для обсуждения.

У меня было сложное положение: президент заявил о том, что Центробанк должен руководствоваться в своей деятельности только его указами и банковским законодательством. По закону же ЦБ подотчетен Верховному Совету, который избирает и отправляет в отставку председателя банка. Но в то же время я был и членом кабинета министров.

В тот же день президент подписал ряд кадровых указов. Одним из них он признал присвоение А.В. Руцким полномочий президента России незаконным и недействительным. Другим назначил меня председателем Центрального банка. Юридический смысл этого указа я не понимаю до сих пор. Даже когда парламент разогнали, его прежние постановления были действительными, так как Банк России был подотчетен ВС. Вот если бы срок моего переизбрания подошел, тогда другое дело.

22 сентября в среду в ЦБ на Неглинную улицу пришли уполномоченные люди из Верховного Совета и заявили, что хотят снять все деньги с нескольких своих счетов. О чем мне сразу же доложили. Всего набралось 600 млн рублей. Это были деньги ВС, и у меня не было никаких оснований отказать им забрать кредитовый остаток. Тем более что буквально за три дня до этого эти деньги были перечислены им из бюджета. В результате депутаты вовремя получили тогда все причитающиеся им средства.

И хотя позже министр Борис Федоров обвинил меня в финансировании мятежников, перевод денег Верховному Совету производился при соблюдении всех правил.

А дело было так. 23 сентября 1993 года я написал письмо и направил его премьер-министру B.C. Черномырдину.

В нем сообщалось, что 21 сентября на счета ВС РФ были перечислены бюджетные средства по разделу 200 бюджетной классификации «Народное образование, профессиональная подготовка кадров» в размере 18,768 млн рублей; по разделу 201 бюджетной классификации «Культура, искусство и средства массовой информации» — на сумму 91,273 млн рублей; по разделу 222 «Разные выплаты и прочие расходы» — на сумму 190,01 млн рублей. Об указе президента о роспуске ВС, озвученном вечером 21 сентября, Центробанк заранее не уведомили. На следующее утро, 22 сентября, деньги были зачислены на счета ВС[19].

В начале октября 1993 года я с пролетом через Японию отбыл в Китай. В Токио Внешторгбанк открывал представительство или филиал какого-то (уже не помню, какого) совместного предприятия с партнерами из Швейцарии и Германии.

Вечером мы с коллегами поужинали, я вернулся в гостиничный номер, включил телевизор и узнал, что в России происходят весьма непонятные события. Тогда же ночью мне позвонил Войлуков и рассказал, что его разыскали руководители Гознака и сказали, что к ним приехал первый замминистра финансов Андрей Вавилов на своем «жигуленке» (уже смешно!), в джинсах и белых тапочках с каким-то генералом и требует выдать ему миллиард рублей.

Те отказываются выполнить требования, мотивируя тем, что деньги заказаны Центральным банком и принадлежат ему. Не добившись ничего кавалерийской атакой, Вавилов стал искать меня и Войлукова. Меня не нашли, и Арнольд Васильевич спрашивал: «Что делать?» Я ответил, что если высокий чиновник привезет письмо, что они берут деньги с Гознака в счет внутриквартального лимита и обязуются в течение двух недель их погасить, то пусть берут.

После этого я взял обратный билет в Москву, отложив визит в Пекин, поскольку объяснять в Китае, что происходит в высших эшелонах российской власти, у меня желания не было.

Туз к 11 — перебор

Он улетел. Но обещал вернуться

А Линдгрен «Малыш и Карлсон»

18 сентября 1993 года, в субботу, Гайдар, став первым вице-премьером и министром экономики, вернулся в правительство. Он вскоре после этого позвал меня к себе на беседу. Я пришел в бывшее здание Госплана (там, где сейчас заседает Госдума), разговор был на общие темы, видимо, министр меня хотел прощупать. В конце встречи я попросил Гайдара: «Егор Тимурович, заберите от меня Игнатьева. Ну не получается у него с работой. На советах он всегда молчит, своего мнения у него нет. Сотрудники на него жалуются, так как он не хочет брать на себя никакой ответственности. Возьмите его в Минфин».

Действительно, через пару месяцев после этого разговора Игнатьев стал заместителем министра финансов. Однако Гайдар, видимо, после этого разговора затаил на меня личную обиду. Это выражалось, в частности, в том, что в 1994 году, став депутатом Думы, он отворачивал голову, когда я проходил мимо него. Я не выдержал и на одном из приемов подошел к нему и напрямую спросил: «Егор Тимурович, а что вы все отворачиваетесь, боитесь поздороваться, я что, вас чем-то персонально обидел?» Гайдар заюлил: «Да нет, что вы, это получилось случайно!» Здороваться после этого стал, тем не менее черная кошка между нами пробежала.

Игнатьев выступал не раз против решений правления. В частности, против проведения взаимозачета в 1992 году, но я не принимал организационных мер. Считал, что он имеет право высказывать свое мнение.

Дело в том, что Чубайс, Федоров[20], Гайдар всегда чувствовали, что я не свой. Мы были люди разных воззрений, и наши отношения не складывались. Мне все-таки был ближе Верховный Совет, которому мы формально подчинялись. Нормальные отношения с самого начала у меня сложились и с Черномырдиным. Еще когда он приходил в Госбанк весной 1990 года просить деньги для своей отрасли. Помню, я ничего ему не обещал и отослал в Промстройбанк, обивать пороги к Дубенецкому.

После прихода Гайдара мне пришлось иметь дело с дуэтом Федоров — Гайдар. Нестабильным, как показало время. У этих рыночников слишком сильны были личные амбиции. Оба считали себя отцами российских рыночных реформ, крупными знатоками экономики, хорошо разбирающимися к тому же и в государственных финансах, и мировых валютных рынках. Оба оправдывали свое присутствие в правительстве тем, что выбивали кредиты международных организаций. Им было даже трудно определиться, кто будет возглавлять переговоры с Центробанком и вести заседания кредитной комиссии Совмина: начинал все это делать когда-то премьер Гайдар, потом эстафету перехватил министр Федоров…

В чем же были мои разногласия с командой реформаторов? Увы, у них не было никакой экономической политики. Они не знали, что мы хотим достигнуть. Какие секторы экономики для нас являются ведущими. Коллеги говорили: «Появятся новые собственники, новая система управления!» Ну и что с того, что мы раздавали собственность? У сталевара на «своем» заводе «Серп и молот» появилось после этого новое отношение к работе?

Помню, в августе, кажется, 1994 года B.C. Черномырдин встречался с российскими банкирами и призывал их усилить инвестиционный процесс, давать больше долгосрочных кредитов. И почти каждый банкир ему отвечал: «Виктор Степанович, мы согласны, но скажите, какие отрасли вы как правительство считаете, ну, что ли, судьбоносными для страны? Что вы считаете нужным поддерживать?» Ясного ответа не было ни тогда, ни позже. В результате же никто не мог сказать, что государство завтра выкинет! Какого рода налоги, импортные пошлины могут быть введены. Тем более что у нас на памяти много решений и даже президентских указов, подписанных явно без проработки.

«Черный вторник». Отставка

Не верилось ему, что эти два нечестивца совершат такой грех против своего повелителя, но для пораженья врага любое средство пригодно. В таких случаях и неправосудие становится правосудием.

Низами «Искандер наш»

Это Пухова удручало. Он ревниво следил за революцией, стыдясь за каждую ее глупость, хотя к ней был мало причастен.

А.П. Платонов «Сокровенный человек»

В 1993–1994 годах, несмотря на определенные стычки, которые были у нас с руководством Минфина, работа шла в довольно тесном взаимодействии с правительством. Работать было интересно и полезно.

В сентябре 1994 года недальновидно поступил С.К. Дубинин. Ему позвонил Ельцин и сказал: «Сергей Константинович, я еду в Челябинск и Свердловск. Ты бы съездил заранее, решил там проблемы по получению бюджетных денег». Дубинин же попросил разрешения послать на Урал своего зама, потому что у него на завтра путевки в Сочи с женой. Борис Николаевич на это ответил: «Поступай как хочешь!» Повесил трубку, связался с Черномырдиным и как запустил матом: «Кого ты там держишь! Чтоб я его назначил министром — да никогда!» Виктор Степанович перезвонил Дубинину: «Ты что дурака валяешь? Поручение президента надо выполнять без разговоров».

Виктору Степановичу, как он мне рассказывал, ничего не оставалось, кроме как приступить к поиску кандидатуры на эту должность. Я тогда посоветовал премьеру: «Если хотите, чтобы в министерстве был порядок, возьмите Татьяну Парамонову, не разочаруетесь. Хотя для нас в ЦБ это будет серьезная потеря». Парамонова имела определенный опыт: три года в Центральном банке следила за исполнением бюджета, знала всех в Минфине, да и к ней там неплохо относились. После этого я улетел на две недели в отпуск, вернулся в пятницу, вновь встретился с Черномырдиным по вопросам бюджета. На совещании была и Татьяна, сказавшая, что с ней в понедельник хочет встретиться депутат Екатерина Лахова, не объяснившая темы предстоящего разговора. Днем 10 октября Татьяна Владимировна зашла ко мне и рассказала о предложении возглавить Минфин. Видимо, нашими руководителями был избран такой вариант зондажа кандидата. Я объяснил Татьяне Владимировне, какие трудности ее ждут в чужой организации, но сказал, что такой шанс выпадает редко, — ей самой надо решать, что делать.

Следующий день стал «черным вторником».

То, что случилось 11 октября 1994 года, должно было случиться. Причиной обвального падения российской валюты стала фундаментальная слабость российской экономики, которая вызвана чрезмерным падением производства. Да к тому же следует признать, что мы развитие ситуации слегка прозевали, просмотрели, и скачок курса пришелся на момент, когда резервов оставалось всего 300 млн долларов… В августе — сентябре мы потратили на валютные интервенции свыше 3 млрд долларов. С начала октября мы отдали порядка 600 млн долларов. Мы удовлетворили тогда все запросы правительства по кредитам, и к сожалению, у ЦБ не осталось оперативных средств для широкомасштабных интервенций на торги ММВБ. Для поддержания долларового резерва нами была даже куплена часть валютных резервов Минфина РФ.

Объем ВВП России в 1994 году уменьшился на 15 %, а размер бюджетного дефицита превысил планку в 5 % от ВВП. План по поступлениям в бюджет не выполнялся в связи с относительно невысокими поступлениями от экспорта (и тогда прежде всего энергоносителей), а также весьма слабой собираемостью налогов. В стране было поголовное «бегство» денежных средств за рубеж, все больше нам приходилось предоставлять государству кредитов на цели покрытия бюджетного дефицита. К тому же в стране произошла «долларизация» экономики, все больше мы рассчитывали на займы со стороны международных финансовых организаций.

Во второй половине сентября в Испании должно было состояться заседание МВФ. Я был приглашен на встречу, но предварительно решил съездить в отпуск. Выбрал круиз Лондон — Амстердам — Лиссабон — Гибралтар — Атлантическое побережье Марокко (Агадир) — остров Мадейра. Путешествие я затеял, чтобы удовлетворить любопытство. Я с давних времен помнил, как мой родитель жаловался: «Все я в жизни попробовал, но так и не удалось выпить мадеры! А во всех пьесах Островского герои заказывают это вино».

Итак, я решил воспользоваться случаем и, проплыв до острова, погостить на нем с женой, а потом прилететь в Мадрид на заседание. В Москву прилетел в четверг, 6 октября. То, что грядет что-то плохое, я понял от зампреда ЦБ Дмитрия Тулина, прилетевшего в Испанию из Москвы. В пятницу я вышел на работу и практически сразу в субботу улетел в Сочи к Черномырдину, обсуждать бюджет 1995 года.

Во вторник с утра я был на совещании у вице-премьера О.Н. Сосковца. Неожиданно вбежала секретарь Черномырдина и сообщила, что меня вызывает к телефону Виктор Степанович. Звонил он прямо из вертолета и спрашивал меня, что произошло с рублем. Я ничего не знал, так ему и сказал. После этого перезвонил Тулину, тот трубку не поднимает. Звоню директору департамента иностранных операций ЦБ РФ А.И. Потемкину. Его тоже нет на месте. Прошу секретаршу найти кого-нибудь, разъяснить ситуацию. Наконец, нашлись, рассказали, что падает рубль, я их обматерил, сказав, что меня следует держать в курсе дела, чтобы я мог со знанием дела заявить руководству страны: «Пусть падает!»

Итак, за один день на Московской международной валютной бирже курс доллара вырос с 3081 до 3926 рублей за доллар. А 12 октября курс доллара по отношению к рублю снизился до 3736 рублей (за два же дня рубль «потяжелел» на 31 %). В этот день на утреннем пленарном заседании Государственной думы рассматривался вопрос о доверии правительству. Заслушали меня по ситуации на валютном рынке. Я посоветовал депутатам менять имеющуюся у них валюту на рубли.

Первой жертвой валютной паники стал уже 12 октября и.о. министра финансов С.К. Дубинин. В известной степени Дубинин оказался погорельцем на чужом пожаре. Не он принимал решения о валютных интервенциях на бирже. Обычно спокойный глава Администрации Президента Сергей Александрович Филатов, отвечая на вопрос журналистов, за что же именно уволен Сергей Дубинин, эмоционально ответил: «За что? За все, что произошло… — И добавил: — Он… Он… Он давал благодушные прогнозы!..»

Об увольнении Сергей Константинович узнал таким образом. Мы сидели с ним рядом на заседании Государственной думы. Дубинин готовился к выступлению. Вдруг в дверь просунулся Сергей Доренко и сообщил: «А президент подписал указ об освобождении от занимаемой должности Дубинина…» Как после этого идти на трибуну! После этого глава Думы И.П. Рыбкин обратился в зал: «У нас тут есть вопросы к и.о. министра финансов, но думаю, что теперь бессмысленно их ему задавать».

Тем же указом, имеющим знаменательный № 1994, постановлялось образовать государственную комиссию по расследованию причин резкой дестабилизации финансового рынка. Руководителем ее назначили вице-премьера О.И. Лобова.

Дмитрию Тулину я сразу сказал, чтобы он срочно уезжал в Вашингтон. Дело в том, что в Москву был отозван директор Международного валютного фонда от Российской Федерации К.Г. Кагаловский, он умудрился перессориться со всеми, с кем надо и с кем не надо, да и мало чего в деле понимал. Вместо него назначили Д.В. Тулина. Еще двум сотрудникам, замеченным в организации утечки инсайдерской информации о действиях ЦБ на ММВБ, я пригрозил: «Или вы оперативно увольняетесь, либо на вас заводят уголовные дела!» Об этом знали, но за руку их, увы, не поймали. Оба посчитали правильным быстро подать заявления об уходе. Потом один из них стал помощником Касьянова и звонил мне, задания давал.

Потом вызвали меня в Федеральную службу контрразведки (так чуть более года называлась компания КГБ-ФСБ). Начали расспрашивать. Мне это надоело, и я им заявил: «Что вам опять рассказывать, вы сидите на заседаниях комитета Лобова, все слушаете, нового я ничего не поведаю! Вот комитет придет к каким-то выводам, тогда принимайте решения и вы».

И все-таки я покинул Центральный банк. Дело было так. Сразу после происшедших событий меня вызвал к себе руководитель Администрации Президента Российской Федерации Сергей Филатов и «ласково» спросил: «Виктор Владимирович, мы слышали, что ты собрался уходить?» — «А какого… я должен уходить? — переспросил его я и добавил: — Вы скоропалительно создали комиссию, она разберется, кто виноват, тогда и буду решать — уходить или нет. Если я виноват, то я уйду!»

На следующий день меня вызвали на заседание комиссии, которая расследовала причины обвального падения рубля. В тот же день вечером мне позвонил помощник Ельцина Виктор Илюшин и пригласил на встречу с Борисом Николаевичем. Она состоялась в пятницу 14 октября в половине третьего. Я пришел, Ельцин достает листочек и зачитывает три претензии ко мне: в отсутствии концепции кредитно-финансовой политики, в неотлаженности контроля за деятельностью региональных отделений банка и в невыполнении некоторых прежних президентских указов, касающихся, в частности, кадровой ситуации в ЦБ. Объясняю ему, что все они несостоятельны. Тогда он говорит: «Ну, ладно, оставим это… Когда мы тебя нанимали, ты говорил, что уйдешь, когда потребуется. Вот сейчас по политическим мотивам — нужно уйти». Я отвечаю: «Пожалуйста, вернусь в банк, напишу заявление в Думу». Но он потребовал, чтобы я это сделал немедленно и оставил заявление на его имя, об этом у них есть договоренность с Рыбкиным. При этом протянул мне свой блокнот с шапкой «Президент Российской Федерации» на каждом листке. Я еще подумал: может, взять на память на всякий случай. Но заявление на бланке президента решил не писать. Напоследок Борис Николаевич спросил, надо ли мне помогать с устройством на работу. Я поблагодарил и отказался. Оставив заявление, ушел.

Там же в коридорах власти меня отловил корреспондент РИА «Новости», знавший, что меня вызвали в Кремль. Так сведения о моем уходе быстро попали на информационные ленты. Пошли предложения о трудоустройстве. Я же хотел, прежде всего, съездить на 75-летний юбилей Моснарбанка[21] в Лондон. К тому же я состоял членом аудиторской комиссии Моснарбанка и должен был принять участие в ее работе.

По закону заявление я должен был написать спикеру Госдумы И.П. Рыбкину, но Ельцин попросил сделать это на его имя. Спорить я не стал, написал «по собственному желанию». Но буквально через час позвонил начальник Главного государственноправового управления Администрации Президента РФ Руслан Орехов и потребовал у меня, чтобы я забрал заявление, поскольку оно нелегитимно. Я ответил, что на этом настаивал Ельцин, забирать написанное не буду, это их проблема, но готов написать новое — председателю Думы.

Статья 83 действующей Конституции (пункт 2) свидетельствовала, что президент РФ «представляет Государственной Думе кандидатуру для назначения на должность Председателя ЦБ РФ и ставит перед Государственной Думой вопрос об освобождении от должности Председателя ЦБ РФ». Согласно 103-й статье Конституции, к ведению Государственной думы относится «назначение на должность и освобождение от должности Председателя ЦБ РФ».

Увы, Ельцин активно вмешивается в хозяйственные дела, в которых совершенно некомпетентен. Отсюда и быстрота реакции, скорость суда. Однако неслучайно в народе говорят: «Скорый суд — неправый суд».

В тот же насыщенный событиями день позвонил директор ФСК России С.В. Степашин, выразил мне сожаления, я же воспользовался случаем и попросил у него разрешения в субботу вылететь в Лондон, чтобы во вторник принять участие в праздновании, а в среду (19 октября) вернуться в Москву и вновь принять участие в расследовании. Сергей Вадимович не возражал, и я отбыл в Лондон даже раньше, уже на следующий день, 16 октября.

В докладе, который был подготовлен комиссией, говорилось, что основной причиной обвала является «раскоординированность, несвоевременность, а порой и некомпетентность решений и действий федеральных органов власти».

В одном из интервью в тот период я сказал: «Только здоровая экономика может иметь здоровую валюту, поэтому, на мой взгляд, в том «черном вторнике», в резком падении курса рубля мы должны винить не только специалистов, работающих в ЦБР или в банковской системе. Кто-то наверняка спекулировал, как и значительная часть населения. Мы должны искать основные, фундаментальные факторы. Они нам говорят о том, что основу здоровой экономики любой страны составляет не только ее потенциал, но и развитие этого потенциала, чем мы не занимаемся в последнее время…»[22]

Часть 6 Между делом

Уход из Центрального банка

Понятно, что после затейливых действий маркиза де Санглота, который летал в городском саду по воздуху, мирное управление престарелого бригадира должно было показаться и «благоденственным», и «удивления достойным». В первый раз свободно вздохнули глуповцы и поняли, что жить «без утеснения» не в пример лучше, чем жить «с утеснением».

М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города»

Когда я занял пост председателя Центрального банка, в стране были серьезные проблемы с наличностью, снабжением и удовлетворением потребностей в национальной валюте, неплатежей, проблемы расчетов. Система платежей стала давать сбои вследствие непродуманного, неподготовленного перехода к расчетам между коммерческими банками. По этой причине появились в том числе и так называемые чеченские авизовки. Поэтому естественно, что Центробанку, я бы даже уточнил, людям, которые раньше работали в государственном банке, пришлось, как пожарной команде, спасать ситуацию и восстанавливать систему платежей. Я считаю, нам это удалось сделать всего за один год. В 1994 году платежи шли в основном один-два дня, и мы переходили на международную систему расчетов, осуществляемых в 48 часов, а когда нужно, по требованию клиента, и немедленно.

Не собираюсь из какой-то ложной и глупой скромности отрицать собственную роль в этом, но система была придумана и сделана не мной, а усилиями всего 60-тысячного коллектива ЦБ и, в частности, Татьяной Владимировной Парамоновой, которая непосредственно за этот участок отвечала.

Конечно, вопросы модернизации системы расчетов, компьютеризации, введения новой электронной системы оставались актуальными. Для проведения денежно-кредитной политики еще необходимо было создать четкую и стабильную систему контроля за коммерческими банками со стороны Центрального банка. В стране практически не было аудиторских компаний, которым можно было бы в полной степени доверять.

В последнем, перед уходом, разговоре с Ельциным я спросил у него: «А кого вы собираетесь назначить вместо меня? Слухи ходят, чуть ли не Гайдара. Мой совет: поскольку вскоре будут внесены поправки в Закон о Центральном банке и вам необходимо будет его подписывать, лучше всего, если вы определитесь с новой кандидатурой до того, как закон заработает, а пока поставьте исполнять обязанности председателя Т.В. Парамонову. Во-первых, она задействована в процессе подготовки бюджета на следующий год, а во-вторых, активно работает с делегацией МВФ».

О том, что Парамонова назначена и.о. председателя, я узнал во вторник в Лондоне. После возвращения приехал в банк. Татьяна Владимировна, как пел Высоцкий, была «упакована в цветах». Она попросила меня какое-то время, как говорится, побыть недалеко. Когда человек оказывается на новой должности, ему часто бывают необходимы помощь и поддержка. Иногда требуется совет по тому или иному вопросу, даже чисто административному. Ее пожеланием было, чтобы я стал советником председателя. Я на это ответил: «Ни в коем случае! Если хотите, я могу пойти на работу в НИИ банков. Нельзя создавать ситуации, когда недоброжелатели будут думать, что вы не самостоятельны, что я сижу и вами руковожу». Причем работать научным консультантом я согласился на полставки, чтобы не приходить на работу к 9 утра и не сидеть в офисе весь день.

Надоело! Также я сразу заявил Парамоновой, что не буду ходить ни на какие ее совещания.

Действительно, меня зачислили на полставки, но, так как приходилось все равно работать полный день, меня через полгода переоформили.

В то же время было ясно, что я не собираюсь оставаться здесь на всю жизнь. Я все-таки привык, начиная с 1970 года, к самостоятельной работе и, имея предложения от разных банков и организаций, просто откладывал уход до решения вопроса с председателем ЦБ.

Для себя я твердо решил, что сам в четвертый раз на эту должность не пойду. Так что я не сидел и не выжидал, пока меня позовут, как это кому-то, может быть, представлялось.

Обычно по утрам Парамонова сажала вокруг себя дам: Надежду Иванову, Людмилу Гуденко… Они что-то обсуждали. Когда же возникали какие-то вопросы или надо было писать ту или иную записку, посмотреть и оценить некий проект документа, зачастую она меня приглашала посоветоваться. И я всегда был к ее услугам, предлагал, как лучше изложить текст, чтобы он соответствовал установившемуся стилю Центрального банка. Ведь для этого нужен определенный опыт.

Так я работал спокойно до ноября 1995 года.

Но затем Дума отказалась утверждать Т.В. Парамонову председателем ЦБ. Когда Дума провалила ее во второй раз, Б.Н. Ельцин в присутствии B.C. Черномырдина и А.Б. Чубайса заявил, что в третий раз выдвигать ее не будет. Предложит другую кандидатуру на должность председателя.

Татьяна Владимировна тут же выпалила: «Я посмотрю еще, кого предложат, буду ли я с ним работать!»

Черномырдина это развитие событий устраивало — он двигал С.К. Дубинина. Конкурентом у него был А.А. Хандруев и кто-то еще. Но Виктор Степанович обошел всех. Он в решающий момент пришел к А.В. Коржакову и попросил: «Дай-ка мне дела претендентов. Надо их обсудить у Ельцина». И убедил президента.

22 ноября, в среду, на заседании Госдумы на посту председателя ЦБ был утвержден С.К. Дубинин. Он вызвал меня к себе, и мы обговорили форму нашего дальнейшего сотрудничества. Новый руководитель Банка России предложил мне не искать второпях новую работу, но дал понять, что привлекать меня к работе банка особенно не будет. Я поблагодарил его и попросил оставить за мной государственную дачу в Архангельском, пока не окончатся новогодние каникулы у внуков. Сергей Константинович не возражал. Тогда же он высказал пожелание, чтобы из ЦБ ушла ТВ. Парамонова. На что пришлось ответить: «Такие проблемы придется вам решать самому!»

После назначения мы с Дубининым общались еще пару раз, говорили на внутрибанковские темы, потом каждый занялся своими делами.

Еще до Нового года я встретил на одном из приемов председателя правления Внешторгбанка России Ю.В. Полетаева (бывшего тогда и заместителем председателя административного совета ММБ), и он мне поведал, что вскоре появится вакансия на должность председателя правления Международного Московского банка. По пожеланию иностранных акционеров банк покидал В.Б. Судаков. Юрий тогда и сделал мне предложение возглавить ММБ. Ждать при этом предстояло до марта, когда должно было пройти перевыборное собрание.

Были у меня в то время и другие предложения трудоустройства, в частности, пригласили на беседу Л.Б. Невзлин и М.Б. Ходорковский и предложили должность председателя банка «Менатеп». Я отговорился тем, что Дубинин меня не гонит, поэтому у меня есть время принять решение. И тут Невзлин, который был мне не очень симпатичен (и нынешние публикации в прессе здесь ни при чем), нагло заявил: «Ну, с Сережей мы договоримся!» После этого я твердо отказался от их предложения, сказав, что уже дал согласие уйти в Международный Московский банк.

Т.В. Парамонову 8 ноября 1995 года Ельцин освободил от исполнения обязанностей председателя Центрального банка России, 22 ноября Дума утвердила на посту председателя ЦБ С.К. Дубинина. В начале 1996 года Парамонову выселили с Неглинки в здание на Житной улице и стали приглашать на заседания правления только тогда, когда не было кворума или рассматривался вопрос, касающийся непосредственно ее сферы ответственности.

Часть 7 Международный Московский банк

Они сказали насторожившую меня фразу: «Don't be bossy!»

Шел, вздыхал да охал, Не знал, куда шел. Ой, как было плохо, И вдруг хорошо!

А. Иващенко, Г. Васильев «Шел, вздыхал да охал…»

Международный Московский банк был банком интересным, и я туда шел с удовольствием. Перед назначением председателем в феврале 1996 года мне предложили съездить на смотрины в Милан. Буквально на один день. Их организовывал ставший в ноябре 1994 года председателем административного совета ММБ руководитель Banka Commerciale Italiana Риккардо Феррари. Участвовал в беседе и А. Пульманн из Баварии. Немца я знал хорошо, еще с того времени, когда был зампредом Внешэкономбанка СССР, а вот с итальянцем мы не были знакомы. Видимо, я произвел на акционеров благоприятное впечатление, мне пожелали успехов, но сказали насторожившую меня фразу: «Don't be bossy!» На это я объяснил коллегам, что мне приходилось всегда работать совместно с другими членами правлений, а в совзагранбанках в советы директоров и кредитные комитеты входили иностранные банкиры. При этом мы всегда находили общий язык, а если надо, вырабатывали компромиссные решения. Не собираюсь изменять этой практике я и на новом месте работы.

Я, в принципе, человек, как говорится, flexible (гибкий) и, несмотря на внешне удачную карьеру, постоянно, на любом месте, на любой работе, преодолевал определенные трудности. Я бы не сказал, что Международный Московский банк был для меня совершенным открытием. Людей, да и дело я знал, правда, без деталей, и поэтому я не нашел в ММБ каких-то удивительных для себя вещей. Тем более на первом этапе мне помогали, подсказывая, давая необходимую информацию, члены правления банка Юрий Кондратюк, Юрий Тверской, с которыми я работал еще во Внешторгбанке. Много лет мы были знакомы и с Илккой Салоненом, Олегом Можайсковым, Юлией Балашовой и многими другими.

В банке существовала хорошо выстроенная система работы. Еженедельно (а порой и чаще) заседал кредитный комитет. Практически не было проблемных кредитов. Помню только случай с «Дальлеспромом» — одним из крупнейших российских предприятий лесной промышленности из Хабаровского края. Это был первый кредит, выданный банком предприятию Дальнего Востока. Выделил ММБ его в 1994 году в размере 5,4 млн долларов сроком на 3 года для закупки оборудования, заготовки и транспортировки леса. Поставку лесообрабатывающего оборудования осуществляла финская компания. Обеспечением кредита должны были стать валютные поступления от экспорта леса. Однако изменилась конъюнктура: упали цены, японцы уменьшили объемы закупок…

Были и забавные случаи. Помню, как пришли к нам за помощью руководители известного автотранспортного предприятия «Совтрансавто», им требовалось заменить автопарк, но не было окончательного решения, что приобретать — Volvo, Man или Mercedes. Насколько же горячо и со знанием дела спорили наши немецкие и скандинавские члены правления, какие автомобили лучше!

Летом 1996 года мы всем правлением летали в Ульяновск в компанию «Авиастар», рассматривали вопрос кредитования запуска в серию пассажирского самолета ТУ-204. Самолет получился удачным и значительно более дешевым по сравнению с зарубежными аналогами. Он мог неплохо продаваться на Среднем и Ближнем Востоке, да и в Юго-Восточной Азии. Чтобы повысить успешность проекта, мы даже подобрали авиакомпанию в Египте, готовую приобретать новые самолеты. Проект был серьезный и выполнимый, следовало лишь решить вопрос с временным налоговым послаблением. Мы написали письмо нашему премьеру Черномырдину, но он отказал.

Вообще, у нас не было недостатка в предложениях по кредитованию. Помню, приходил молодой Дерипаска, делился планами развития алюминиевой промышленности…

Практически с самого учреждения банка потенциальным акционером был японский участник, однако власти этой страны шесть лет не давали ему разрешения на работу в России. При мне акционером банка наконец стал Industrial Bank of Japan, он, в отличие от других крупнейших японских банков (Bank of Tokyo-Mitsubishi, Mitsui Financial Group и др.), не был корпоративным. В административный совет ММБ тогда вошел молодой член руководства IBJ — К. Сейки — wise man (мудрец) и просто хороший мужик. Для взаимоотношения с банком мы тогда же открыли представительство во Владивостоке.

При мне из числа акционеров вышел Промстройбанк, российская часть уменьшилась до 25 %. Я уговаривал Сбербанк увеличить свою долю, объяснял председателю правления банка А.И. Казьмину плюсы такого участия: «У вас нет филиалов и подразделений, специализирующихся на иностранных операциях. Если ваш клиент будет совершать те или иные импортно-экспортные операции, мы всегда предложим удачную схему. Вы должны за нас держаться!» Однако Сбербанк все свои акции продал.

ММБ в целом успешно развивался, рос кредитный портфель, хотя были определенные проблемы с частью клиентуры, связанные в том числе с конъюнктурой рынка. Но в целом банк: и руководство банка, и кредитный комитет, и правление — подходил достаточно осторожно к подбору клиентов. И я бы сказал, даже иногда сверхосторожно, особенно наши иностранные участники, поскольку для них все-таки Россия была страной слегка неведомой и они привыкли к определенным стандартам деятельности на Западе, которые здесь не всегда имели место с точки зрения обеспечения.

В банке была сильная группа, занимающаяся валютными операциями. Во многом поэтому мы благополучно избежали кризиса 1998 года. В ГКО мы не лезли, понимая, что здесь что-то делается не так.

Кризис 1998 года был вполне объясним и понятен: поскольку положение бюджета страны было в целом очень сложным, приходилось изыскивать пути финансирования дефицита бюджета. И хотя система выпуска государственных казначейских обязательств была совершенно правильно придумана и первоначально Центральный банк обеспечивал обратные операции через форвардные операции с иностранными владельцами, все же были допущены две ошибки. Во-первых, не был установлен лимит на иностранные вложения, о чем, кстати, была дискуссия в Центральном банке, но новое руководство не посчитало нужным прислушаться к предупреждениям. Предложение такое делала Т.В. Парамонова. Но в начале 1996 года ее даже выселили на Житную улицу. Вопрос этот был поставлен в апреле, Татьяна Владимировна настаивала на том, чтобы на первом этапе выделить на всех нерезидентов определенный лимит и следить, чтобы он не превышался. Тем более что в то время все операции по покупке-продаже валюты проводил Центральный банк. Снять потолок можно было через пару лет. И вдобавок нужно было и из валютного коридора, который тогда устанавливался в течение 1995–1998 годов, уходить весной 98-го года, для того чтобы через, так сказать, девальвацию рубля уйти от кризиса. Этого тоже не было сделано, и итог ошибок выразился в том кризисе, который сильно ударил по банковской системе, хотя одновременно помог ее оздоровить, так как часть неспособных развиваться или зарвавшихся банков была вынуждена уйти с рынка.

На нас некому жаловаться. Мы закрыли все свои обязательства и помогли некоторым нашим партнерам. В частности, «Сургутнефтегаз» держал свои средства в трех или четырех банках (в том числе и «Онэксимбанке»), и только мы полностью выплатили ему все вклады.

Из ГКО, как я уже говорил, мы ушли как раз вовремя, настолько удачно, что меня некоторые борзописцы даже обвинили в получении инсайдерской информации.

Министр путей сообщения России Н.Е. Аксененко, отдавший распоряжение Желдорбанку продать ГКО за две недели до кризиса 17 августа, действительно был близок к «семье», и за него отвечать я не буду, но все, хоть чуточку помнящие те времена, должны знать мои отношения с тогдашней властью, в том числе и центробанковской. Мне бы они своих секретов не раскрыли! Любой опытный банкир должен был понимать, что при таких высоких процентных ставках пирамида долго не просуществует. Осторожные иностранцы уходили с рынка.

Я знаю, что в прокуратуре есть список госчиновников, игравших гособлигациями и продавших их прямо перед объявлением дефолта. Меня среди них нет!

Тем временем С.К. Дубинин написал полуторастраничное письмо Ельцину, в котором заявил, что, в связи с тем что Черномырдин обвиняет его во всех грехах, он подает в отставку. Президент собрал банкиров, чтобы посоветоваться, кому доверить Центральный банк в этот раз. И якобы руководители ряда банков назвали мою фамилию. В конце августа по поручению Бориса Николаевича меня вызвал заместитель главы Администрации президента РФ Руслан Орехов. Я ответил, что, если Черномырдин будет премьером, я не пойду, Черномырдин свое слово никогда не держит! Дней через пять на новой встрече к Орехову присоединился Волошин. Черномырдина к тому моменту Госдума первый раз не утвердила[23]. Я вновь отказался, зная, что будет новое выдвижение. После повторного провала экс-премьера мне сказали, что последней попытки президент делать не будет, так как это грозит роспуском Думы. В верхах было принято решение провести переговоры с Е.С. Строевым и Е.М. Примаковым. Мне порекомендовали не выкобениваться.

10 сентября в четверг мне позвонил Евгений Максимович: «Приезжай ко мне в МИД». Там он сказал, что дал согласие стать премьером. В ответ я признался, что тоже дал согласие на ЦБ. 11 сентября Дума меня утвердила.

Я написал заявление правлению ММБ с просьбой приостановить трудовое соглашение со мною. Из Международного Московского банка я уходил с сожалением, так как работа здесь мне нравилась, да и платили неплохо. Чувствовал я себя в ММБ комфортно с точки зрения бизнеса; хорошие отношения сложились и с коллегами.

Но вернуться в Центральный банк меня заставили не только и не столько уговоры со стороны руководства страны, но в какой-то степени корпоративная этика, товарищество. Руководители ряда банков, с которыми я давно работал и к которым я относился с уважением, уговаривали меня принять предложение. «А то опять придет какой-нибудь «любитель» из Минфина» (такая традиция существует еще со времен Советского Союза и частенько плохо сказывается на нашей банковской системе).

Перед приходом в Центральный банк я поставил условие, что все правление банка подаст в отставку, так как единогласно голосовало за объявление дефолта. У меня должны были быть развязаны руки, я хотел набирать людей, а не заниматься их увольнением. Времени было мало. Так и сделали, однако меня предупредили, чтобы я не создавал правление больше семи человек. А то, если я не справлюсь, опять придется всех увольнять, платить выходные пособия!

Дубинин иногда говорит, что я натравливал на бывшее руководство ЦБ прокуратуру, так вот он ошибается. Когда Генпрокуратура стала искать виновных в августовском кризисе, я Ю.И. Скуратову сказал одно: «Вы можете доказывать все что хотите. Единственная просьба: не пачкайте всю организацию».

В Международном Московском банке я преемников не назначал, всем в сентябре занималось правление. И делало это хорошо. Банк и в дальнейшем совершенно адекватно ощущал себя на рынке. Связи с ММБ (теперь — ЮниКредит Банком) я не разрывал, каждую осень, 19 октября, меня приглашают на день рождения банка.

Часть 8 Центральный Банк. Дежавю

Дефолт

Мы всем банкирам откровенно говорим: мужики, договаривайтесь о реструктуризации долгов. Употреблю новомодное словечко, вырванное из лексикона Чубайса: кидать западных партнеров нельзя. Сие чревато.

В.В. Геращенко по поводу дефолта

Рубль будет стоять как и подобает существительному с мужским именем.

В.В. Геращенко по другому поводу

Как все, о дефолте я узнал из сообщений наших СМИ. Позже стало известно, что в понедельник, 17 августа, прошло заседание совета директоров ЦБ РФ, на котором выступили все члены совета в поддержку заявления правительства РФ и ЦБ РФ о мерах по обеспечению экономической стабильности и устойчивости финансовой системы в стране. Вел заседание председатель ЦБ РФ С.К. Дубинин. Кто и что там умного говорил, я не знаю, так как, слава богу, в этом деле не участвовал. Однако я слышал, что обсуждения в правительстве начались еще в субботу, 15 августа. Собрались С.В. Кириенко, А.Б. Чубайс, Е.Т. Гайдар, С.В. Алексашенко, зампред ЦБ, отвечавший за ГКО. Вызвали из отпуска С.К. Дубинина. На совещание пригласили и министра финансов М.М. Задорнова. Сразу стали звонить коллегам, главным образом из «большой семерки»: министрам, замминистрам финансов, — просили оказать давление на МВФ, чтобы фонд дал денег. А там выходные — кто в гольф играет, кто на ранчо уехал. Так что, как мне кажется, везде были получены отказы. И поэтому в понедельник пришлось объявить дефолт.

История развития заимствований ГКО начиналась абсолютно правильно: нашли цивилизованный способ выпускать государственные обязательства, чтобы финансировать дефицит госбюджета.

В 1996 году, когда стали происходить улучшения в экономике и снизилась инфляция, у иностранных инвесторов стал появляться интерес к вложениям в реальную российскую экономику, а впоследствии и к вложениям в ГКО. Возник вопрос, пускать или не пускать иностранных инвесторов на рынок ГКО, а если пускать, то устанавливать или нет ограничения. Зампред ЦБ Т.В. Парамонова выступала на совете директоров ЦБ и сказала, что следует установить лимит, ведь наш рынок еще не сформировался, а спекулятивные деньги, которые свободно переходят с одного рынка на другой, очень подвижны. С ней не согласились, понадеявшись на введенный валютный коридор. Превалировало мнение, что не надо ничего делать, так как у нас все и так прекрасно.

Первоначально было принято решение, что если иностранный инвестор хочет вложить деньги в ГКО, то он покупает бумагу, которая выражена в рублях, через российский банк-корреспондент, для чего продает валюту. А чтобы вновь получить валюту при наступлении срока выкупа облигации, заключался форвардный валютный контракт на три месяца.

Вначале эти контракты заключал ЦБ. Он заключал форвардные контракты для того, чтобы придать больше уверенности иностранному инвестору. Затем в 1996 году, рассуждая разумно, решили, что ЦБ должен гарантировать не контракты, а рамки введенного тогда же валютного коридора. Сначала на полгода, а потом на год. Форвардные контракты переложили на коммерческие банки.

Но вот осенью 1997 года произошел кризис на рынках Юго-Восточной Азии, и этот регион стали покидать инвесторы. Все понимали, что отток иностранного капитала начнется и у нас, что и произошло в 1998 году. Для того чтобы его как-то удержать, по ГКО были установлены огромные ставки (по-моему, самые высокие были 120 %), но инвесторы все равно стали уходить с рынка. А Центральный банк, поддерживая курс рубля к доллару в рамках валютного коридора, продавал и продавал валюту, чтобы поддерживать курс в рамках коридора. Только за июль — август ЦБ потратил на это 10,8 млрд долларов из своих валютных резервов — громадную сумму. Однако правительство и ЦБ охватила эйфория, они считали, что справятся с «временными» трудностями, что инфляция находится под контролем. Вполне вероятно, что повлияла и смена в апреле председателя правительства. Назначили человека явно неопытного, молодого, возможно, способного, но без своего, я бы сказал, станового хребта: Кириенко не Черномырдин, это совершенно разные люди, не только по комплекции, но и по характеру.

ГРИГОРЬЕВ А.В. (тогда президент Межкомбанка): 2 февраля 1998 года прошло знаменитое закрытое совещание двадцати «великих» банкиров вместе с ЦБ и правительством, где состоялась острейшая дискуссия. Виктор Геращенко (тогда он работал в Международном Московском банке), Наталья Раевская (Автобанк) и я выступали одним фронтом за то, чтобы объявить девальвацию, в противном случае мы были убеждены, власть не потянет бюджет. […] Мы тогда посчитали — девальвация до 9 рублей, то есть на 2,5–5 рублей, позволила бы вообще избежать кризиса. Кстати, уже через две недели после отмены валютного коридора доллар стоил 11 рублей. Кириенко и Дубинин нам ответили: мы сами знаем, что делать, не надо нас учить. Минфин их тогда поддержал. Кризис становился неизбежным. Для меня это стало сигналом, Межкомбанк вышел из ГКО.

9 августа я приехал из отпуска, рынок бурлил, 10 августа мы с Александром Зурабовым из Конверсбанка собрали 20 крупнейших банкиров, чтобы обсудить, что делать. все приехали. Предлагаем заморозить ГКО и отпустить курс рубля. Вдруг Раевская высказывается за объявление моратория платежей зарубежным банкам. Этого от Натальи Алексеевны я никак не ожидал! Мы с Геращенко одновременно вскочили даже.

К тому же велись переговоры с МВФ и Мировым банком, ждали финансовой помощи в размере аж 22 млрд долларов. И действительно, первые 4,8 млрд долларов во второй декаде июля были получены. Часть из них (1 млрд) пошла на финансирование дефицита бюджета, 30 % которого уже в первом квартале 1998 года было потрачено на операции, связанные с госдолгом.

Естественно, дефолт сказался на банках. Поскольку банк, получая заказ, продавал рубли, за которые покупал ГКО, и одновременно заключал форвардный валютный контракт, по истечении срока он должен был купить облигации и продать валюту. Таким образом, все валютные контракты оказались у коммерческих банков. И когда на три месяца был объявлен мораторий этих платежей, крайними оказались коммерческие банки.

Это было глупостью. Когда банк не выполняет обязательств, связанных с ГКО, это одно: он просто не выполняет форвардный контракт. Но ведь банкам вообще запретили выполнять свои обязательства перед любыми клиентами! И они не могли, в частности, возвращать депозиты, даже когда могли их вернуть. А это никак не связано с ГКО!

На Западе наши банки перестали кредитовать. Но если ты все время искал и находил средства за рубежом, привлекал их ранее от иностранных партнеров, у тебя сразу возникает дырка в пассиве.

Но еще более страшным было то, что в этом кризисном состоянии стало изымать деньги из банков население. У Сбербанка образовались очереди. Этот банк был одним из крупнейших игроков на рынке ГКО. Пришлось ЦБ, как главному акционеру, ГКО, находившиеся у Сбербанка, выкупать. Только благодаря этому банк продолжал платить по всем депозитам.

А вот 16 других ведущих российских банков прошли некий тест-мониторинг Мирового банка, насколько они способны выжить. Резюме было такое: если правительство хочет оздоравливать банковскую систему, то почти все, а точнее 14 банков, надо пустить под нож. Пару из них (Межкомбанк и Мосбизнесбанк) незаслуженно — они вполне могли выкарабкаться, может быть, с небольшой помощью ЦБ.

Наши банкиры быстро учатся. Когда поняли, что запахло жареным, и почувствовали такое отношение со стороны Мирового банка, они стали идти на вполне понятные и в общем-то законные, хотя и неэтичные вещи. Они стали в небольшие банки, являющиеся их собственностью, переводить хорошие активы своих клиентов, а плохие кредиты оставлять в старом с дыркой в балансе. Потом банк-банкрот ликвидировался. По существу, массово создались параллельные так называемые бридж-банки. Повторяю: формально законы при этом не нарушались… Хотя случалось, конечно, как в банке «Менатеп»: уже внешнее управление было введено, а они вывезли два грузовика документов и утопили их в водохранилище. Так что было много забавного и печального.

Еще когда председателем Центрального банка был С.К. Дубинин, приняли решение, что вклады частных лиц из крупнейших банков могут быть переведены в Сбербанк. Естественно, встал вопрос, что будет обеспечением для Сбербанка по этим обязательствам. Предполагалось, что в Сбербанк будут переданы из коммерческих банков имеющиеся у них ГКО, а потом и другие активы, которые должны были быть направлены на погашение вкладов.

Кстати, МВФ, обещавший финансовую помощь, поддержку стал оказывать только с середины 1999 года, причем в несерьезных размерах — дал примерно 250 млн долларов, которые нам были как мертвому припарки. Да и они пошли на выплаты иностранцам. То есть нам предоставили возможность выкарабкиваться самостоятельно. Получи мы большую сумму, то они могли бы оказать какое-то психологическое влияние на ситуацию, хотя и в этом случае не решили бы все проблемы.

Мне кажется, еще в апреле нужно было отказываться от валютного коридора и в какой-то степени девальвировать рубль или пустить его в свободное плавание. И конечно, после азиатского кризиса 1997–1998 годов следовало вводить лимит на привлечение средств от иностранцев.

Вообще помощь МВФ в то время в основном состояла в болтовне. В последнюю декаду июня 1998 года они дали ЦБ кредит 4,8 млрд на поддержание курсовой политики, при этом отказались выделять деньги Минфину, заявив, что он их бестолково растратит. Тем не менее 1 млрд из предоставленной суммы все равно пошел на закрывание срочных социально значимых платежей в бюджете.

Потом появились обвинения в нецелевом использовании этих денег, вспомнили FIMACO. Начались проверки, мы предоставили необходимые данные, a Price Waterhous провел аудит. Для этого мы даже получили разрешение всех стран нахождения совзагранбанков на проверку средств, размещаемых у них ЦБ. В результате доклад был представлен в Фонд. Противозаконного ничего не оказалось. За 2 месяца, с 1 июля до 1 сентября, ЦБ на поддержание курса рубля в рамках заявленного на 1998 год коридора были потрачены 10,8 млрд долларов, в том числе предоставленные МВФ.

И вот через три или четыре месяца, когда я уже работал в ЦБ, появилась новая идиотская идея о том, что был якобы еще один кредит на такую же сумму в 4,8 млрд долларов и вот он точно был разворован. Упоминали даже три банка, через которые они уходили: United Bank of Switzerland, наш банк в Германии — Ost-West Handelsbank и какой-то третий, совсем неизвестный. Особенно старался депутат В.И. Илюхин, он даже об этом написал письмо двум американским конгрессменам. Началась буча, американские парламентарии выдвинули претензии Фонду, основным спонсором которого является США.

В это время сменился руководитель миссии Фонда. Им стал некий Жерар Беланже. И вот он меня спрашивает: «Вы можете свои банки спросить о кредите?» Я отвечаю: «Во-первых, я уже это сделал, но главное, вам-то проще спросить своего казначея — платил он или нет!» Ничего они, видимо, не понимают в бухгалтерии, одни общие рассуждения. Макроэкономисты!

Кстати, долго иностранные консультанты пытались нас вытолкнуть и из акционерного капитала банка ВТБ. Мы объясняли, что не много в России структур с деньгами, которые могли бы внести деньги в капитал такого банка, имеющего большой авторитет за рубежом, выполняющего важные государственные функции. Потом пристали: почему вы участвуете в капитале загранбанков. Мы отвечали: Банк Франции еще 15 лет назад владел долями в своих зарубежных банках и Внешторгбанке Франции. И в Германии такие банки есть. У каждого своя специфика. Не все же нам сразу сделать, нужно время, процесс должен быть эволюционным, а не революционным.

Роль Международного валютного фонда ясна, ведь даже Анатолий Чубайс после дефолта заявил, что дефолта бы не случилось, если бы МВФ своевременно предоставил стабилизационный кредит.

А вот с точки зрения опыта кризис 1998 года стал и для банков, и для экономики России в целом большим плюсом. Кто помнит полученную «пятерку»? А вот если «двойку» по математике влепили, ты, глядишь, ту пресловутую теорему наизусть и выучишь.

Новое возвращение в Центральный банк

Постучали в дверь,

Открывать не стал,

Я с людьми не зверь,

Просто я устал.

Николай Рубцов «Зимняя ночь»

В пятницу вечером, 11 сентября, 315 депутатов проголосовали за мое избрание председателем Банка России, 63 были против и 15 воздержались.

В коридоре Думы меня встретил депутат Н.И. Рыжков и сказал: «Нечего тебе предлагать список членов совета директоров банка в 16 человек. Давай вначале утвердим минимум, необходимый для принятия решений, в семь человек. А если не справитесь, мы вас всех через три месяца снимем».

Меня это устраивало. Предстояла сложная, но интересная работа, ведь когда все размеренно — неинтересно.

Мораторий был чистой воды глупостью. Ситуацией можно было овладеть и без драконовских мер. но сейчас уже, как говорится, ребенок упал в колодец, — я не вижу пока выхода из создавшегося положения. Я, в конце концов, не фокусник, который достает кролика из рукава.

Лапский В. Геращенко В. О банках, фокуснике и христианстве // Российская газета. 15 сент. 1998.

Моим условием был уход в отставку всего состава совета директоров Центрального банка. Из старого совета я оставил пятерых: главного бухгалтера Л.И. Гуденко, начальника сводно-экономического департамента Н.Ю. Иванову, руководителя ГУ ЦБ по Москве К.Б. Шора, первых зампредов ЦБ А.А. Козлова и А.В. Войлукова. Среди новых лиц, которых мне хотелось видеть в совете, были: В.Н. Мельников, в разное время занимавший посты начальника управления валютного регулирования Центробанка, первого вице-президента «Токобанка», а тогда — замсекретаря Совета безопасности РФ; глава ГУ ЦБ по Санкт-Петербургу Н. А.Савинская и работавший со мной во Внешторгбанке и дочернем ему Донау-банке (Вена, Австрия) А.Е. Четыркин. В результате не прошел только последний. Также не была утверждена кандидатура, предложенная Администрацией Президента, некоего советника Государственно-правового управления (ГПУ) Вячеслава Прозорова. Он как для меня, так и для большинства депутатов оказался темной лошадкой. Его рекомендовал руководитель Администрации Валентин Юмашев, в то время не очень популярная фигура. Тем не менее на меня почему-то долго был обижен начальник ГПУ Р.Г. Орехов.

Однако следовало оперативно приниматься за работу. Уже 15–18 сентября подходил срок возврата коммерческими банками России кредитов почти на 20 млрд долларов, которые они взяли в сотне банков 15 стран мира. Особенно много в Германии. Наши банкиры рассчитывали на то, что к концу 1998 года доллар будет стоить не более 7,5 рубля. Но грянул кризис, и он стоил почти в три раза дороже[24]. Еще столько же мы должны были выплатить в сентябре западным банкам, вложившим средства в наши ГКО. Надо сказать, что разрешение иностранцам покупать ГКО было порождено вопиющей некомпетентностью прежнего состава совета директоров банка, которым в последнее время заправлял не Дубинин, а некое отнюдь не «святое семейство» — первый зампред Д.Г. Киселев со своей женой И.Е. Ясиной.

При этом следует отметить, что к августу 1998 года цена на нефть снизилась до 10 долларов за баррель. В начале 1999 года она упала до 7,5–8 долларов. И лишь весной 1999 года пошла вверх, преодолев в апреле 11-долларовый рубеж. Так что атмосфера, в которой я приступил к работе, была, мягко говоря, непростой.

Уже 15 сентября я восстановил справедливость и подписал приказ о передаче ОПЕРУ-2, занимавшегося надзором за деятельностью крупнейших (системообразующих) банков страны, в подчинение ГУ ЦБ по Москве.

В тот же день я сподобился в Кремле личной встречи с президентом Ельциным. Мы обсуждали стратегические и тактические направления работы Банка России. Борис Николаевич поддержал мое предложение о необходимости возврата к контролируемому эмиссионному кредитованию бюджета взамен выпуска госбумаг.

Я тогда спросил у него: «Борис Николаевич, нельзя ли издать указ, чтобы в сутках было 25 часов, потому что не хватает времени справиться со всеми проблемами?» Очень быстро он ответил: «Эту проблему вы сами сможете в Центральном банке решить без моего указа». Я обрадовался, что у человека быстрая реакция и чувство юмора.

Первые назначения в правительстве России повергли американских политиков в откровенное уныние. «Тройка Примакова» (как окрестили в спортивном духе местные комментаторы команду нового премьера России с участием Ю. Маслюкова и В. Геращенко) в американских СМИ персонифицируется чуть ли не с «секретным оружием Кремля в борьбе с реформами».

Подливают масла в огонь и наши «вчерашние реформаторы». Газеты в США ссылаются на слова Е.Гайдара об «угрозе красного реванша», а «самый прогрессивный реформатор» по американской градации Б. Немцов обильно цитируется в новостях каналов телевидения с характеристиками В. Геращенко как «могильщика реформ» и чуть ли не «красного палача»…

О каких реформах и «стабилизации экономики» с ними можно говорить, сказал мне один из представителей МВФ, работавший «на Россию» и регулярно высказывавший восторженные отзывы о Чубайсе и Дубинине. Ведь они же «коммунисты».

Сигов Ю. В Америке в эти дни вспомнили о Горбачеве // Новые известия. 17 сент. 1998.

БОРИС БЕРЕЗОВСКИЙ: Я не хочу вдаваться в детали экономической программы Примакова, тем более что он пока ее и не провозгласил, но назначения, которые уже сделаны — Маслюков, Геращенко, — свидетельствуют, что он не чувствует, в каком направлении надо двигаться вперед. Татьяна Дьяченко все понимает. Но она дочь… // Вечерняя Казань. 18 сент. 1998.

Итак, потери капитала в банковской системе России в период кризиса превысили 100 млрд рублей, курс рубля плавающий, резервов никаких, долгов до черта, хотя это была и не моя забота. Такова картина начала сентября, когда я вернулся в Центральный банк.

Мы оперативно (еще в сентябре) подготовили отчет-программу «О состоянии денежного обращения, системы расчетов и преодолении кризиса в финансово-банковской системе» — жесткий, небольшой по объему и детально проработанный документ. В первую очередь следовало вывести из комы рынок ценных бумаг, для этого мы уже в сентябре запустили в оборот облигации ЦБ, названные в народе «бобры» (прежние облигации всегда выпускал Минфин). Банкам, взамен ГКО, был предложен достаточно надежный инструмент для работы. Тогда же провели взаимозачет банковских долгов, пробив тем самым тромбы неплатежей. Нажимал на эмиссионную педаль я осторожно, мне не хотелось выпускать из бутылки джинна инфляции. Тем более что в свое время Государственная дума приняла закон, запрещающий Центральному банку кредитовать бюджет. И я не настолько сумасшедший, чтобы пойти на прямое нарушение закона, в то время как Генеральная прокуратура только и искала повод, чтобы обнаружить нарушения закона в ЦБ. Я заявил, что решение о возможной эмиссии должна принимать Дума, которой в этом случае придется нести всю политическую ответственность за последствия.

Операцию зачета ограничили для начала пятью регионами (Москвой, Санкт-Петербургом, Московской, Самарской и Свердловской областями). В акции 18 сентября приняли участие все желающие банки, испытывающие трудности с проведением расчетов. Через неделю мы эту операцию сделали обязательной. Деньги, переданные банкам, были частично изъяты из фонда обязательного резервирования «экстремальных» запасов Банка России, частично даны в долг (невозвратный) под залог ГКО. Через некоторое время прошел третий этап зачета. В результате из общего объема застрявших в комбанках 40 млрд рублей было проведено 30,3 млрд. В бюджеты всех уровней и во внебюджетные фонды по другим обязательствам перечислено 20,6 млрд рублей, в том числе в федеральную казну — 3 млрд рублей. При этом мы контролировали, чтобы освободившиеся деньги не попали напрямую через банки на валютный рынок, а шли в промышленность и сельское хозяйство. Никакого обвала рубля не случилось.

Было принято решение об ужесточении валютного регулирования, в частности об обязательной продаже экспортерами 75 % полученной выручки.

Первым успехом стало одобрение наших шагов президентом Европейского банка реконструкции и развития Хорстом Келером. Проведя переговоры с российским правительством, в которых я тоже участвовал, Келер заявил, что банк продолжит инвестиции в Россию. Одновременно Парижский клуб кредиторов согласился подождать с получением выплат по текущим обязательствам РФ по погашению задолженности странам — участницам клуба. Россия должна была выплатить 600 млн долларов процентов по 40-миллиардному госдолгу, реструктуризированному в 1996 году на 25 лет.

Однако вопросы с выплатами по ГКО по-прежнему решались. В процессе переговоров по ним каждый иностранный партнер старался выцарапать себе больше, чем он хотел или рассчитывал, когда приходил на наш рынок. Мне даже пришлось обратиться к зарубежным коллегам, посоветовать им не быть жлобами, заявив, что жадные и несговорчивые иностранные банки рискуют не получить за ГКО вообще ничего. И, учитывая их предыдущие доходы по ним, это не было бы слишком несправедливо! Следовало искать компромисс, который в конце концов был найден.

В начале октября мы с министром финансов М.М. Задорновым прибыли в Вашингтон и представили проект чрезвычайного бюджета на четвертый квартал 1998 года. Проект предусматривал покрытие бюджетного дефицита за счет кредита МВФ в размере 2,5 млрд долларов. Именно такую сумму российская делегация стремилась выбить у фонда.

Прогнозы Немцова на будущее, при оговорке, что правительство Примакова пойдет по курсу, обозначенному Геращенко, откровенно озадачили американцев: для них инфляция в 8оо%, которая наступит в России, по предсказаниям Немцова, к середине следующего года, настолько же нереальна для осознания, насколько и чудовищна. «При этом, — сказал уже и так напуганным американцам Немцов, — после того как будут отпечатаны тонны новых денег, в стране усилится социальное напряжение, особенно в больших городах, в знак протеста против пагубной экономической политики правительства, — продолжал стращать бывший вице-премьер, — русский люд выйдет на улицы и возьмется за вилы». «Примаков ведет себя как вице-президент», — заявил в Нью-Йорке Борис Немцов. Московские новости. 4 окт. 1998.

Там и произошел веселый случай, который мне припоминают до сих пор. В аэропорту нас атаковали журналисты. Российские были наиболее настырными. Корреспондент, кажется НТВ, стремился узнать, с кем в первую очередь я хочу встретиться. Я и ляпнул, чтобы он отвязался: «С мадам Левински». В Москве меня спросил маленький внук: «Деда, а кто такая Левински?» Пришлось выкручиваться. Кредита тогда, кстати, добиться не удалось. Выход искали самостоятельно.

На недавней встрече боссов думских фракций с Примаковым левые лидеры задали «империалистам из МВФ» настоящую бучу. Зюганов, Харитонов, Николай Рыжков просто изводили нынешних хозяев Белого дома требованиями радикально изменить политику и закончить цацкаться с МВФ. Но тут с места поднялся Виктор Геращенко. Речь верховного банкира была краткой, зато весомой. Суть ее такова. Пока нам не удалось договориться ни с внешними, ни с внутренними кредиторами. Над страной вновь нависла угроза дефолта — неплатежей по займам. в общем, дела и так достаточно плохи. Но если вы, коммунисты, будете и дальше продолжать раскачивать лодку и наезжать на МВФ, то катастрофа и вовсе станет неминуемой.

Борисов А… Ростовский М. // Московский комсомолец. 4 ноя. 1998.

Распоряжением Правительства РФ от 20 ноября 1998 г. № 1642 было создано Агентство по реструктуризации банковской системы (АРКО). Оно занялось санитарной очисткой банковского сообщества от безнадежно больных собратьев. Главным разработчиком плана спасения российской банковской системы стал в ЦБ Андрей Андреевич Козлов. Его поддержал другой зампред — Александр Владимирович Турбанов, ставший генеральным директором АРКО. Я идею одобрил. Чтобы не подвергать опасности провалить проект в Госдуме, мы не стали вносить туда специальный закон об АРКО, а предложили стать соучредителем АРКО правительству.

Денег на реструктуризацию в стране не было, и речь могла идти лишь о поддержке здорового ядра банковской системы. Мы не Верховный Суд и не гестапо, чтобы готовить список смертников, нам следовало с каждым банком работать индивидуально. И коллеги по несчастью не могли рассчитывать, что все они будут вечно живыми.

Все коммерческие банки были разделены на четыре группы: не имеющие проблем; региональные стабильные банки, которые стали опорными в восстанавливаемой банковской системе России; крупные кредитные организации, ставшие банкротами, но которые получили госпомощь ввиду своей социальной и экономической значимости и, наконец, не имеющие перспектив, а потому подлежащие немедленному закрытию.

Особенно сложной была ситуация с банком «СБС-Агро», имеющим более 1 млрд долларов долгов и массу плохих кредитов. По всем правилам его следовало банкротить в первую очередь, но у банка было полторы тысячи филиалов на селе, к тому же он финансировал через фонд льготного кредитования 70 % регионов страны.

Кредиты банкам выдавали под залог 75 % и одной акции. Кроме того, Центробанк брал в залог недвижимость и вводил своего представителя в руководство банка.

Особенно нам досталось за поддержку «СБС-Агро» господина Смоленского, который, по существу, кредитовал в то время почти все сельское хозяйство. Мы выдали банку осенью 1998 года и весной 1999 года по просьбе правительства и местных властей кредит около 5 млрд рублей. Однако выдвинули условие, что в банке будет изменен менеджмент и введены независимые люди, а акции предложены для продажи. Правда, не все получилось, как задумывали, и в конце концов банк пришлось ликвидировать.

Но главный результат того периода: нам удалось сохранить, протащить на пузе, по грязи, как угодно, банковскую систему. Она жива и ни разу не тормозила свою работу, как бы прокуратура ни пыжилась нас обвинить. Я говорил тогда генеральному прокурору РФ В.В. Устинову: «Чего вы по мелочи к нам придираетесь, подайте в суд на правление. Все правление — преступники, раз выдали деньги Александру Смоленскому. Только посмотрите, на что деньги пошли». А кредит был потрачен на расшивку неплатежей одного из самых могучих и крупных банков, на погашение задолженности федерального и местных бюджетов перед поставщиками, которые могли прекратить поставки горючих и смазочных материалов селу и окончательно покончить с нашим сельским хозяйством, сорвав сев.

Нам было известно, что многие коммерческие банки активно участвовали в обналичивании и отмывании денег, нелегальном экспорте капитала за границу. Говорят, в октябре 1998 года на переговорах в Лондоне крупнейшие иностранные банки-кредиторы предложили М.М. Касьянову назвать все счета и суммы, которые наши коммерческие банки, сырьевые и прочие компании увели на Запад. По их оценкам, сумма составила от 700 млрд до 1 трлн долларов. На счетах же российских банков находилось от 25 до 30 млрд долларов.

Евгений Примаков не удержался, чтобы перед журналистами не процитировать высказывание директора-распорядителя МВФ Мишеля Камдессю французской газете «Монд», попросив при этом представителей СМИ в обязательном порядке озвучить сказанное. По словам Камдессю, «в ряде стран Юго-Восточной Азии и Южной Европы, а также в России мы столкнулись с явлениями, которые сильно отличаются от тех, с которыми МВФ имел дело ранее. та модель, которая работала раньше, ныне превращается в препятствие. поэтому при управлении кризисом не следует ограничиваться лишь макроэкономическим подходом. Либерализацию капиталов, которая проводится дезорганизованно, вопреки здравому смыслу, МВФ никогда не поддерживал. И никогда не приветствовал чрезмерную либерализацию спекулятивного капитала, в то время как сохраняются административные препятствия для прямых инвестиций». Зачитав цитату, Примаков оживленно комментировал: «…и это говорит Камдессю:»

Чудеса в решете // Коммерсантъ-Молдова, об ноя. 1998.

В декабре произошло еще одно занимательное событие. Б.Н. Ельцин, под нажимом лоббистов требовавший передачи функций по надзору за банками от Банка России к некоему новому федеральному органу — комитету банковского контроля, подчиненному непосредственно правительству, вдруг изменил свое решение. Он отозвал поправки к закону «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций», назвав их «недоработанными». Переворот не состоялся, угроза лишения независимости ЦБ миновала. На ней настаивал «осколок Чубайса», председатель ФКЦБ Д.В. Васильев. Он предлагал лишить Банк России права регулировать рынок ценных бумаг и, самое главное, исключительного права выдавать и отзывать лицензии кредитным организациям.

Я тогда имел серьезную беседу с председателем Совета Федерации Е.С. Строевым и убедил его в том, что если ЦБ потеряет независимость, то это лишь усугубит кризисную ситуацию.

Наилучшие показатели экономического роста в России отмечались в течение года — с ноября 1998 года по август 1999 года. Тогда темпы роста ВВП оказались самыми высокими как минимум за последнюю треть века. Темпы прироста промышленного производства в среднегодовом исчислении тогда устойчиво держались выше 12 %, в течение одного зимнего квартала — с декабря 1998 года по февраль 1999 года — они превысили даже 20 %. темпы прироста продукции обрабатывающих отраслей в течение полугода составляли 25 %, машиностроения — 30–40 %, легкой промышленности в течение года — 40–50 %, производства электрооборудования — 50–60 %. это был по-настоящему экономический бум. реальный бум. бум на уровне азиатских «тигров» (Гонконга, Сингапура, Кореи, Тайваня). Бум, происходивший в условиях отчасти сходной с проводившейся в них экономической политики — бюджетной, денежной, валютной.

Илларионов А. Слово и дело // Континент. № 134. 2007.

Тогда же Совет Федерации выступил инициатором идеи изменения нынешнего положения ЦБ, планируя внести пакет поправок к закону о Центральном банке. Статус банка они предлагали снизить до статуса государственного учреждения и усилить парламентский контроль над ним. Кроме того, предлагалось запретить Банку России иметь свой пенсионный фонд и прочие фонды для оказания материальной помощи своим сотрудникам, отдать ряд полномочий совета директоров ЦБ Национальному банковскому совету. Эпопея с его созданием была особенно драматичной.

Мой коллега, зампред ЦБ Александр Владимирович Турбанов, курировавший тогда все юридические вопросы, совершенно справедливо сказал, что присвоение ЦБ статуса госучреждения низводит Банк России до «положения какого-то заурядного НИИ или госконторы». Это было (бы) явной ошибкой. Если мы серьезно рассчитывали продолжить рыночные реформы, то зачем было возвращаться назад в смысле развития банковского дела? ЦБ должен оставаться независим в принятии концептуальных решений, принимаемых, естественно, в соответствии с социально-экономической ситуацией в стране.

В апреле 2000 года Комитет по бюджету и налогам рекомендовал Думе принять изменения и дополнения в Закон о Банке России. В предложенном проекте уставной капитал и иное имущество ЦБ провозглашались «федеральной собственностью», а владение, использование и распоряжение ими Центробанк должен был осуществлять от имени РФ. Указывалось так же Банку России продать свои доли в акционерных капиталах других банков — в первую очередь Сбербанка, Внешторгбанка и росзагранбанков. В начале июля проект был принят Думой в первом чтении.

Попытки ограничить полномочия Центробанка тем временем продолжались. В сентябре 2000 года у депутатов Государственной думы и аудиторов Счетной палаты возникли подозрения по поводу неадекватных расходов департамента эмиссионно-кассовых операций Банка России. Палата направила мне письмо с просьбой дать распоряжение о допуске ее сотрудников в центральное и региональные хранилища ЦБ. Пришлось объяснять Сергею Вадимовичу Степашину, что предусмотренных законодательством оснований для проведения ревизии финансово-хозяйственной деятельности хранилищ ЦБ у Счетной палаты нет.

Этот вопрос имеет предысторию. На выходе Банка России из акционерных капиталов банков особенно настаивал после кризиса 1998 года Международный валютный фонд. Мы упирались до 1999 года. Я написал письмо первому заместителю главы МВФ Стэнли Фишеру, объяснил, что мы понимаем озабоченность коллег, что не должны быть там, но в сложившейся ситуации просто некому продать эти банки. Тем более что после кризиса население напугано, поэтому акционирование Сбербанка создаст ненужную панику. С загранбанками же вообще особая ситуация: в некоторых странах центральные банки владеют коммерческими банками в Европе, так что мы не уникальны!

Однако давление продолжалось. Проведение некоей банковской реформы инициировали олигархи, которых представляли председатель совета директоров АКБ «Московский деловой мир» А.Л. Мамут и президент «Альфа-банка» П.О. Авен. Не могли они спокойно смотреть на то, что главный регулятор банковского сообщества владеет контрольными пакетами крупнейших банков. Они призывали правительство поторопить ЦБ выйти из капиталов этих банков. То ли они сами хотели их приобрести, то ли пытались ликвидировать конкурентов, превратив бывшие госбанки в специализированные агентства доставки бюджетных денег до реального сектора.

Виктор Геращенко банковских реформаторов невзлюбил. Настолько, что, как рассказывают, перед заседанием правительства, рассматривавшего будущее банковской реформы, на вопрос одного из руководителей госбанков, скромно ожидавшего вынесения решения: «Ну, как вам реформа?» — сверкнув глазами, ответил: «Какая там, в жопу, реформа!» Вардуль Н. Конец викторианской эпохи // Власть. 26 map. 2002.

Тогдашний премьер-министр М.М. Касьянов меня уговаривал: «Давай формально подпишем обязательство, отвяжемся от МВФ, а потом посмотрим, как дела пойдут…» Однако я предлагал все вопросы о передаче росзагранбанков решать только в рамках законодательства. Скажите, что незаконного в нашем участии в них, я готов выслушать и исправить.

Наконец, в 2000 году я согласился поместить приватизацию загранбанков в перспективный план, и мы с Михаилом Михайловичем подписали соответствующую бумагу в расчете, что никуда не будем спешить. Все было сделано, когда я уже работал в Госдуме.

Еще Счетную палату беспокоило, что доходы сотрудников ЦБ, на ее взгляд, чрезвычайно высоки. Действительно, работники Центробанка обеспечены лучше, чем госслужащие, но это общепринятая практика. Во всем мире служащие центральных банков «болтаются» в своей зарплате между госслужащими и теми, кто работает в коммерческих банках. Но доходы в коммерческих банках при этом существенно выше. В Центральном банке, кстати, зарплату не повышали с 1996 года и до конца 2000 года, когда произошло общее повышение зарплаты госслужащих. Мы также повысили ее с коэффициентом 1,2. Мой официальный оклад составлял 21 тысячу рублей в месяц. К нему имел доплаты за стаж и премии. Так что набегало тысяч пять долларов в месяц.

С В.В. Путиным мы по поводу статуса Центрального банка встречались дважды. Первый раз в октябре 2000 года. Аргументы мои он принимал, так как понимал, что у него и без этих изменений достаточно способов влиять на работу Центрального банка. Правительство одобряет кандидатуры всех членов совета директоров ЦБ, хочет своих людей поставить, может это сделать без проблем, если там думают, что у нас работают непрофессионалы. Оба раза Владимир Владимирович отсылал меня для проработки вопросов к начальнику Государственно-правового управления президента Ларисе Игоревне Брычевой.

В августе 2000 года президент наградил меня орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени и освободил от обязанностей управляющего МВФ от Российской Федерации. Я не был против этого решения, в Международном валютном фонде всегда заседают министры финансов. Я в свое время туда и не просился. В.В. Черномырдин предложил мне после ухода с поста министра В.В. Барчука, больного и не знающего английского языка, временно поездить на заседания МВФ. Я не возражал. Даже когда А.Л. Кудрин попросил меня освободить для него место, я не возражал. На предложение остаться там замом я ответил, что представитель от ЦБ в МВФ уже есть — Т.В. Парамонова.

Так что требовалось лишь оформить изменение указом президента, а СМИ заговорили о моей скорой отставке. Не дождались!

И более подробно о перипетиях с Национальным банковским советом. Идея о создании совета появилась из телеграммы А.Н. Шохина. Он, используя свои дружеские связи с мидовцами (в годы перестройки Александр Николаевич был советником министра иностранных дел СССР Э.А. Шеварднадзе), побывал во Франции и написал, что там существует некий Высший банковский совет. В него входят три члена, назначенные президентом, три человека от двух палат парламента, наконец, три — от правительства. Якобы решают все важнейшие дела банковской системы. Действительно Совет такой во Франции есть, однако выдвигаются в него не депутаты и чиновники, а видные ученые-экономисты, специалисты по денежному обращению. При этом они являются независимыми (nonexecutive) директорами, не имеющими, кроме кабинета и секретарши, ничего. Такие же у них права и обязанности. Никаких решений в day-to-day-бизнесе он не принимает! Да, совет обсуждает глобальные вопросы: изменения ставки рефинансирования, увеличения кредитных окон и т. д. Президента же банка и двух его главных заместителей назначает президент республики. Вот они и отвечают за работу Центрального банка.

Александр Николаевич элементарно напутал и внес сумятицу в мозги наших руководителей. Мне долго портили нервы этими проектами, потом это наследство досталось СМ. Игнатьеву, он спустил этот вопрос на тормозах. В результате у нашего Национального совета сейчас не больше полномочий, чем у французского. Что и требовалось доказать!

ИГНАТЬЕВ С.М.: Много дискуссий было в то время вокруг полномочий Национального банковского совета (НБС). Правительство и ЦБ настаивало на их урезании. Я тоже не готов был доверить НБС утверждение годового отчета Банка России. Отчет — это всегда единый документ, а депутаты предлагали, чтобы Совет утверждал годовую финансовую отчетность. При этом отчет о проводимой ЦБ политике должен был по-прежнему утверждать совет директоров банка. Так что же получится, если одна часть документа будет утверждена, а вторая — нет? При этом у НБС нет своего аппарата, чтобы досконально изучить документы, как же он качественно будет работать с ними?

В результате все-таки было принято решение ограничить полномочия Национального банковского совета и четко прописать их в законе, чтобы избежать конфликта в его взаимодействиях с советом директоров ЦБ. Завести дело в тупик легко, а выходить из него трудно. Не стоило подвергать риску банковскую систему и экономику страны. Следовало исключить все ситуации со смешением полномочий и возможностью вторжения в НЕС в оперативную деятельность Банка России. Предложенный нами набор полномочий и их разделение с советом директоров представлялся оптимальным. В частности, мы были не против того, чтобы НБС устанавливал объем расходов на содержание нашего персонала, пенсионное обеспечение его сотрудников, капитальные вложения и прочие хозяйственные расходы. А вот совет директоров в установленных рамках составлял итоговую смету. Естественно, роль НБС заключается в утверждении отчета ЦБ об исполнении указанных лимитов.

В конце концов, надоело работать, пробивать головой стенки. Срок моих полномочий заканчивался в сентябре 2002 года.

В январе в разговоре с заместителем руководителя Администрации президента И.И. Сечиным я попросил отпустить меня в отставку. Ответ был прямой: «Ты что, одурел?!» (или примерно такой). Я настаивал: «Да у меня диабет, устал, не хочу умереть за рабочим столом».

В феврале примерно такой же вопрос мне задал В.В. Путин. Я опять стал объяснять желание уйти состоянием здоровья. Но Владимир Владимирович жестко спросил: «Небось, к олигархам собрался перейти?!» «Да нет, — ответил я, — все домашние финансовые проблемы я решил, еще работая в Международном Московском банке. — И добавил: — Хорошо бы определиться с моей судьбой до начала депутатских каникул, в мае. Неизвестно, насколько легким будет прохождение нового кандидата через Думу».

Через некоторое время Владимир Владимирович вновь меня приглашает и предлагает: «А что если решить вопрос с вашей отставкой прямо сейчас?» Я возражать, естественно, не стал и сказал, что сделать это лучше всего после моей поездки в Базель, где раз в два месяца мы отчитывались перед главами центральных банков крупнейших стран мира. Возвращался я во вторник, 12 марта.

В тот знаменательный день, 15 марта, я выступал в Думе по поводу создания Наблюдательного совета. По просьбе А.Л. Кудрина, доклад которого был запланирован. Возвращаюсь, в машине раздается звонок Дмитрия Орлова (банк «Возрождение»): «Не слышал сообщения?» Ответил, что нет. Вернулся в Центральный банк, и мои заместители Е.В. Коляскин и Т.В. Парамонова сообщают мне, что в банк звонил президент. Вот тогда я и узнал, что подал в отставку. Для приличия попенял Владимиру Владимировичу: «Владимир Владимирович, вы что, за два дня не могли мне сообщить о моем решении? О нашей договоренности знали только я да моя жена. А сейчас меня разорвут!» Кстати, и Алексей Леонидович Кудрин об указе знал, но молчал, как партизан.

В заключение приведем слова Андрея Илларионова[25]: Настоящий, реальный, устойчивый, или, как говорят на экономическом жаргоне, genuine, экономический рост в России начался в октябре 1998 года. […] За это надо отдать должное правительству Евгения Примакова и новому (старому) председателю Центрального банка Виктору Геращенко. <… > с ним произошло удивительное превращение. Из активного сторонника и организатора денежной эмиссии и инфляции образца 1992–1994 годов в 1998–1999 годах он превратился в некое подобие монетаристского ястреба. Никакой излишней денежной эмиссии, умеренность, аккуратность, сдержанность — вот ведущие принципы политики, проводившейся им теперь.

Причину невероятной метаморфозы, случившейся с Геращенко, следует, видимо. искать в изменении политической обстановки в стране. Одно дело — работать председателем ЦБ при враждебном для него правительстве Гайдара, при президенте Ельцине, бывшем для него воплощением абсолютного зла. И совсем другое дело — работать председателем ЦБ бок о бок с Примаковым, своим многолетним коллегой по спецслужбам. <… >

Конечно, можно сказать, что они оказались счастливыми баловнями судьбы, не вполне понимавшими ни того, что происходит в экономике, ни того, что надо делать. Но, мне кажется, это не вполне справедливо. По крайней мере испортить, остановить, прекратить можно было какой угодно экономический бум. И советчиков, как это сделать, было немало. Да, в общем, и взгляды самих руководителей больших надежд не оставляли. Но — не остановили, не прекратили и не испортили! <… >

Удивительно, каких результатов удается добиваться, если граждане, в том числе и во власти, работают на себя, на свою политическую силу, на свою организацию, на свою власть. <… > Одним из наиболее важных наблюдений для меня тогда стало осознание того, что грамотная экономическая политика в принципе может проводиться и в нашей стране.

Илларионов А. Слово и дело // Континент. № 134. 2007.

Жизнь продолжалась. Когда предложили выбираться в Думу, пошел с интересом: сиди, ничего не делай и повышай свой кругозор. К тому же я понимал, что в законах много дырок и мой опыт может пригодиться при их доработках. На предложение еще и помогать фракции «Родина» я тоже охотно согласился, готов был делать все что потребуется. Если, конечно, будут спрашивать. Однако никто за помощью ко мне так и не обратился.

Вскоре я понял, что никому в Думе не нужен, тем более что запихнули меня в Комитет по собственности, в которой я мало понимаю. Поэтому, когда появилось предложение возглавить наблюдательный совет «Юкоса», я согласился.

Часть 9 Эпилог

Немного о себе, а также о движимом и недвижимом рядом

Глагол «ишачить», он из наших мест,

И я подобно ишаку с печалью,

Задрав башку, к созвездию причалю.

Среди миров в мерцании светил

Ни сена клок, ни ангел не гостил.

Но есть на свете звездочка одна,

И вновь ишачить мне велит она.

Д.А. Сухарев «Среди миров»

Семья

Первой моей любовью была француженка — Симона Синьоре. Я как увидел ее на экране, так сразу и влюбился. Но потом было уже не до нее. Поступил в финансовый институт и в конце первого курса «положил глаз» на свою будущую жену — Нину Дроздкову, но подруливать к ней начал только на третьем курсе — все присматривался. По свиданиям мы особенно и не бегали.

Нина в институте прекрасно училась, увлекалась комсомольской работой, получала стипендию, а мне и стипендии не платили. Хрущев ввел тогда положение, что стипендию получают только те, у кого доход семьи не дотягивает до какого-то уровня. А мой отец работал преподавателем в вузе, сестры же — они были на пять лет старше меня — уже окончили институты и тоже работали. Стало быть, на нас, троих оставшихся детей и маму, доход был по понятиям того времени достаточным. Поэтому родитель мне каждый месяц платил 22 рубля — сумму, которую в качестве стипендии получали студенты первого-второго курсов МФИ. Иногда в конце месяца мне приходилось обращаться к отцу: «Пап, дай 5 рублей авансом до следующего платежа…»

Поскольку я играл в баскетбол с 14 лет за команду «Пищевик», а затем за финансовый институт, свободного времени у меня было мало. В общем, как-то мы с Ниной без больших свиданок поняли, что будем вместе. Поженились мы в июле 1960 года, сразу после окончания вуза. Так что скоро золотая свадьба!

После окончания вуза жена работала кредитным инспектором районного отделения Госбанка в Москве, подавала большие надежды, могла стать управляющим районного отделения банка — все шло к тому, но поработать по специальности ей довелось только первые пять лет, пока мы не уехали в декабре 1965 года в Лондон. Пошли семейные заботы, и Нине Александровне, видевшей меня дома лишь по вечерам, все домашние заботы пришлось взять на себя.

Работая бухгалтером, экспертом, я получал 125 рублей в месяц. Первую большую семейную покупку — диван-кровать, взамен нашей узкой панцирной койки, — мы купили, сложив две наши первые получки плюс немножко заняв у родителей. Этот диван мы потом еще лет тридцать возили по Москве с места на место, и он служил нам верой и правдой — такое было качество. Когда мне нужно было купить костюм, я у отца занимал деньги и в течение года отдавал. И еще на работе была так называемая касса взаимопомощи, там можно было в случае чего перехватить до получки.

В Москве первое время мы жили в двухкомнатной квартире родителей супруги в районе Колхозной площади, поэтому приходилось энную сумму отдавать на питание. В то время у нас вопросов, кто рулит домашним бюджетом, вообще не возникало, поскольку мы деньги отдавали в общий котел, которым заведовала теща. Мебели, кроме дивана, мы не покупали, так что больших расходов не было. Тратились больше на одежду, на билеты в театр. Ну а когда я уже поехал работать в Лондон, в Моснарбанк, там, конечно, жизнь была комфортнее, хватало и на еду, и на тряпки. И, как любому другому «товарищу», не важно, на какую должность посланному за границу, хотелось, естественно, к концу трехлетнего срока накопить чеков «Внешпосылторга» на машину, и чтоб еще осталось на одежду из «Березки». В Англии деньги были у жены. Я, правда, оставлял себе что-то. На представительские расходы, так сказать. Не будешь же у жены просить два фунта, чтобы пойти с англичанином после работы в паб пива попить. Но домашний бюджет вела жена. Когда же меня отправили в Германию, она жила с детьми в Москве.

Когда я стал председателем Госбанка СССР, мой оклад увеличился до 800 рублей. Жена всегда знала, сколько я отдам ей в аванс и сколько в получку. Сто рублей оставлял себе на карманные расходы. Просчитывать и планировать расходы стало уже несложно. При этом мы никогда не тратили больше, чем зарабатывали. Большую заначку я позволял себе оставить, скажем, получив квартальную премию. Ее можно не всю отдать, а по справедливости поделить.

А бывали ведь премии неожиданные. Вот, помню, в 1972 году нам дали государственную награду… Ну и к ней премию, конечно. Так награду-то я жене показал, а премию — нет. Тем более там, знаете, история такая была.

В этом (том) году в стране был неурожай, и выделили много золота на покупку пшеницы в США; у них-то как раз урожай был большой. Переговоры, покупка, транспортировка, то-се… И тех, кто в этом деле был задействован, премировали. Мы между собой эту премию называли «премия за неурожай». Ну, «премию за неурожай» сам бог велел жене не «расшифровывать»! Как-то к нам пришли друзья и спрашивают хозяев: «А вы знаете, что в Москве уже евроремонты делают?» На что мы им ответили: «Ну и пусть делают». В начале 2000-х годов в газете «АиФ» вышел рейтинг богатых политиков. Нина Александровна приехала к родным под Тверь. Поездка была омрачена: местные дамы бурно трясли газетой: «Теперь-то мы знаем, что вы богатеи, а ты все прикидываешься!..» Расстроенная, она вернулась в Москву и начала сетовать: «Ну кому что докажешь? Да и кто поверит, что не взял, если был рядом с сундуком золота?!»

Крупные покупки мы всегда обсуждаем. Например, на даче перегорел трансформатор в холодильнике, мастер сказал: надо менять. Вот и спорили: то ли трансформатор менять, то ли новый холодильник купить! Считали, прикидывали так и эдак, что менее убыточно.

Тем временем возраст Нины Александровны приближался к пенсионному, она могла оказаться «голой королевой», то есть без необходимого пенсионного стажа, поэтому стала настаивать, чтобы я помог устроиться ей на работу, для увеличения пенсии. Знакомые семьи также пытались помочь найти хорошую работу по ее профессии, но я не захотел, чтобы говорили, будто я ее туда устроил. В результате она нашла себе работу на Красногорском заводе художественных изделий, который в числе прочего выпускал знамена и вымпелы. Ее взяли подсобной в бригаду, работавшую на коллективном подряде. Два года Нина Александровна ездила в Подмосковье, красила там вымпелы. Вот характер!

Мне, безусловно, повезло: в жизни мужчины роль женщины — основная, от нее очень многое зависит — и карьера, и уверенность, и здоровье, и как он сам себя чувствует. Семья дает человеку ощущение не только внутренней, но и внешней организованности, порядка. Мужчине необходимо быть ответственным за кого-нибудь — за жену, детей. На мой взгляд, холостяки, люди-одиночки для карьеры совершенно потеряны. А банкир-холостяк — это вообще несолидно.

Мы собираемся на даче в полном составе каждую пятницу. Это самая большая радость для нас и самое святое. Так было заведено еще в семье моих родителей, а теперь это стало нашей традицией. Все-таки семейные традиции — двигатель прогресса. Жена на всех покупает продукты, готовит еду для этих наших посиделок. А когда мы собираемся, она говорит: «И когда нас не будет…» Все смеются, но она продолжает: «…и когда нас не будет, я очень хочу, чтобы вы всегда были вместе — ив радости, и в горе, чтобы сохранилось это единство нашей большой и дружной семьи».

Детей у меня двое. В 1961 году родилась дочь, 8 лет спустя — сын. Дочь Татьяна, как в семь лет вбила себе в голову, что будет учительницей, так и пошла в педагогический институт. Дело в том, что она учиться начала в школе в Ливане, почти деревенской — две учительницы на четыре класса, причем все в одной комнате. Окончив институт в 1983 году, работала учительницей начальной школы, затем, уже во времена перестройки, поняв, что на зарплату учителя при муже военном прожить трудно, окончила заочно экономический факультет Московского финансового института и несколько лет была простой операционисткой в Промстройбанке. Я тогда был председателем ЦБ России. Фамилия у нее мужнина, так что все годы никто из сослуживцев не знал, что она моя дочь. Когда незадолго до ее ухода нечаянно узнали — два дня молчали. Не понимали, зачем скрывала? Теперь Татьяна трудится в страховой компании, дома же организует наши праздники. Она у нас молодец. И магом, и Дедом Морозом побывала. У нее дар организатора — всех задействует. Правда, взрослые внуки уже стесняются участвовать в домашней самодеятельности.

Сын Костя учился в экономико-статистическом институте (специальность «Информатизация — поддержка и ведение машин»), когда пришлось идти в армию, служил на Северном флоте в морской пехоте, и там тоже никто не знал, чье сие есть чадо. Однажды их морскому взводу пришлось участвовать в параде на Красной площади. Благодаря этому младший Геращенко оказался недалеко от дома. Скажите, ну какая мать выдержит и не вытащит сына-солдата домой? Но командование было неумолимо, из казармы его не отпускало. Пришлось Нине уговаривать меня. И тогда мы приехали к командованию на служебной «Чайке». Так, мол, и так, дайте нам хоть на ночь сына. Узнав, что в их части служит сын председателя Центрального банка страны, командиры пошли нам навстречу.

В армии сын получил закалку, возмужал. Хотя и до этого он был крепким, так как в регби играл. Ему даже говорили: бросай учебу, будешь в команде мастеров играть за «Фили». Константин тогда меня спрашивал: что делать? Я ответил: «Кость, ну поиграешь ты пять лет, дай бог, не переломают кости. Потом что, тренером станешь?» И он продолжил учебу. Поработал в Сбербанке по специальности, занимался компьютерным обеспечением, потом перешел в коммерческий банк. И работает сейчас заместителем управляющего в отделении. Было время, его хотели сделать начальником кредитного отдела. Я говорю: ты пройди сначала отдел проблемных кредитов, чтобы знать, где ошибки клиентов, где ошибки банка. Он послушался, однако теперь советуется со мной уже все реже. Иногда мы лишь обмениваемся информацией. Он больше с моим старшим внуком на эти темы разговаривает, тот успел поработать в отделении французского банка.

Когда мы с женой мотались по заграничным командировкам, никогда не отдавали детей в интернат. И до школы, и в школьном возрасте они всегда были у жены на глазах. Хотя, как все дети, не очень-то таким прессингом были довольны. Нина знала расписание уроков, всегда была в курсе всех их школьных дел, то есть держала под контролем абсолютно всю их жизнь. Теперь же дети у нас уже давно самостоятельные. Мы, конечно, в состоянии были материально им помогать, но у нас в семье как-то все привыкли жить независимо.

Внуков четверо — все мальчики: Володя и Юра — дети Константина, Александр и Андрей — дети Татьяны. Младшему 11 лет, правнуку Сергею почти четыре года (в конце 2009 года). Как дед очень переживаю, что юное поколение почти ничего не читает, а все время проводит у телевизора и компьютера. Это не дело!

Я работаю ответственным начальником с 1969 года. Жена считает, что это испортило мой характер. Некоторые думают, что я злой, но это неправда. У меня действительно острый язык, но я человек совершенно не злобный, и к большинству людей у меня отношение ровное. Конечно, на многое я реагирую с юмором, иначе невозможно. Стараюсь во всем находить позитив, но только не в работе, там излишний оптимизм — путь к банкротству.

Злюсь я больше по бытовым причинам, особенно на дорогах, чаще (особенно) когда за рулем молодые особы.

Считаю, что я почти всегда прав. В глубине души понимаю, что это не всегда так, но могу по крайней мере аргументировать свою правоту.

Я банкир по стечению обстоятельств. Так, пожалуй, можно сказать о талантливом дилере. Смотришь иногда, он и человек-то не слишком умный, и интеллигентности ему не хватает, а рынок этот чертов сын чувствует как инструмент, все чужие хитрости разгадывает, ловушки обходит.

Если попытаться ответить на вопрос, что такое талант банкира, то это в первую очередь четкое понимание того, что ты работаешь с чужими деньгами, которые тебе доверили. Банкир — человек с инновационной жилкой, опытом и желанием узнавать новое всюду. На определенных постах к этому добавляется умение строить отношения с людьми. Он должен быть добр к окружающим, но относиться к ним не как к внукам, с чрезмерной терпимостью, а как к детям — с долей строгости. А учился я всему этому в банках, где вынужден был работать с кем доведется, без права уволить сотрудника. В этом случае приходилось убеждать, требовать…

К слухам о своей отставке относился философски: мне не привыкать. И специально под кого-то подлаживаться, чтобы кому-то там понравиться, никогда не собирался. У меня с детства есть одно правило, которому я следую на сто процентов, — не врать! Можно не сказать правду, можно уйти от ответа, но не врать. Я считаю, что этот принцип мне во многом в жизни помогает.

Я живу не на Рублевке, а в месте диаметрально ей противоположном — под Мытищами. В 1993 году я построил там дачу: двухэтажный дом с тремя спальнями, с большой гостиной-столовой. Площадь этажа примерно 100 кв. метров, есть подвал, бильярд. Места всем хватает, даже коту, попугаю и собаке… в будущем. 30 соток земли, недалеко Пестовское водохранилище, санитарная зона… Перейдя на должность в Центробанк, я от госдачи со временем отказался. Потому что сегодня ты на службе, у тебя есть дача от банка, а завтра — пшел вон. Так что лучше уж жить на своей.

Хорошо на даче зимой! Смотришь, как снежинки падают, луна светит — картина идиллическая. Правда, когда с утра надо взять лопату да снег этот расчищать, впечатление несколько иное. Спина при этом ох как отзывается! Недавно купили мини-трактор, вернее, нечто похожее — так называемый Bob-Cat. Были такие машинки в ЦБ, потом их списали, и сотрудники смогли купить по остаточной стоимости. Вот я и приобрел один, теперь периодически снег чистим с его помощью. Я регулярно заливаю каток для внуков. Большой, как теннисный корт. 36 на 25 метров. Они с него не вылезают.

Банковская специфика не оставляет нас даже на даче. Инструменты и банки с вареньем мы храним в списанных банковских сейфах.

Отдыхать я люблю в кресле на балконе, где в клетке живет кусачий попугай Петруша из Сингапура, который обожает яблочные огрызки, початки кукурузы и рис в колосьях. По выходным на даче собирается вся семья, дети и внуки, и в прихожей можно насчитать десятки пар разномастных кроссовок, босоножек и резиновых сапог.

У меня есть хобби — кино. Предпочтение отдаю серьезному европейскому кинематографу. Фильм — это возможность проникнуть в ту жизнь, которая тебе неизвестна. Боевики тоже иногда смотрю, хотя предпочитаю детективы. Они отвлекают, если хорошо сделаны. До сих пор, приезжая за границу, надоедаю всем, предлагая сходить вечером посмотреть какой-нибудь новый фильм.

Кроме того, я с детства очень люблю читать, и всегда читал много. Дома у нас была приличная библиотека. Книги в то время было не очень просто купить, но отец мог их заказывать в так называемой книжной экспедиции, что он и делал. Особенно удавалось уделять времени чтению за границей. Мы подписывались на все толстые журналы. Тогда же надо было приобретать в обязательном порядке и партийную литературу. Когда работал в Сингапуре, всем дал установку: «Я подписываюсь на «Коммунист», ты — на журнал «Агитатор», ты — на «Политическое самообразование»… Плюс я выписываю «Новый мир», ты — «Юность», ты — «Иностранную литературу», ты — «Знамя». В результате у нас была очень хорошая библиотека, тем более что тогда в журналах обкатом выходили все новые вещи. За границей можно было и в посольскую библиотеку сходить, и иностранные книжки, которые было интересно почитать, да и нашу «запрещенку» легче было достать.

А вот уже года с 1989-го, когда стал работать в Центральном банке, и позже, естественно, до выхода на пенсию, я читал уже меньше. В основном книги брал в самолет. Начну читать, а потом в субботу или в воскресенье нахожу время и дочитываю. Хотя не всегда. В частности, «Код Да Винчи» начал читать по-английски, потом по-русски… Жена прочитала, а мне все было недосуг. Да и интереса нет. Так и не дочитал. А одно время я очень фантастикой увлекался, читал и Рэя Брэдбери, и Айзека Азимова. Станислав Лем мне, правда, как-то не показался. Вообще, я люблю определенных писателей. Юрия Трифонова, например. Был еще прекрасный писатель Юрий Казаков, он недолго прожил, но писал, на мой взгляд, лучше, чем Паустовский. Из классиков нравится Михаил Лермонтов. Перечитывать книги не люблю: ведь уже нет ощущения новизны. Сейчас увлекаюсь Джоном Гришемом, он пишет так называемые юридические триллеры и чрезвычайно популярен в мире.

С детства очень люблю автомашины, с 1963 года за рулем. Переездил на многих иномарках — «Мерседес», «Тойота», «Вольво», «Мицубиси Паджеро» — всех не сосчитать. Сейчас вожу в основном по выходным. Езжу всегда с одной скоростью. Называю ее скоростью, обеспечивающей безопасность движения. Она везде разная. В Германии, бывало, и 220 километров в час. А в России, когда жену вожу за грибами за Тверь, там есть участки хорошие, мой «Фольксваген» идет 160–180. Несмотря на это, не помню, когда последний раз платил деньги гаишникам. Отпускают. Когда останавливают, сначала достаю удостоверение личности, а потом уж права. Гаишники сразу: «Виктор Владимирович, а что у нас с курсом доллара будет? В чем копить?» Так иногда замучают, что думаешь — лучше бы штраф заплатил. С депутатским удостоверением, конечно, было легче. Можно нарушить иногда. Слегка.

Но не гнушаюсь я теперь и поездок в метро. Первый раз только было стыдно: я не знал, сколько стоит билет. Да и люди, правда, часто спрашивают (удивленно): «Это вы?!»

Иногда отвечаю: «Нет, это его брат». А иногда признаюсь: «Я». Тогда пытают: «А почему на метро?» «Так быстрее. Пробки на улицах посмотрите какие». И, знаете, некоторые даже сочувствуют: «А вы дорогу найдете?» Что интересно, после «Юкоса», многие начали желать удачи. Один пожилой мужчина как-то поинтересовался: как же я без охраны? Ответил ему: «Я же ничего ни у кого не украл, зачем мне охрана?» И еще одно преимущество поездок на метро: под землей особенно часто замечаю красивых женщин. Раньше я не обращал на них внимания, но сейчас девушки стали лучше одеваться, да и времени у меня теперь больше.

Люблю хороший ужин в хорошей компании. Предпочитаю, конечно, вкусную пищу, но в общем-то в еде непритязателен. Иногда отварная картошка с капустой, килечкой и, возможно, рюмочкой водки или стаканом пива доставляют больше удовольствия, чем прекрасная гусиная печень, поджаренная в ресторане «У Ника» в Дорчестере, в Лондоне, которую тоже, конечно, оцениваешь по достоинству. Как и вина. Люблю хорошее красное вино, но как-то уж сложилось, что я предпочитаю либо водку, либо виски. А сейчас врач вообще рекомендовал пить текилу, как средство борьбы с излишним сахаром в крови. Я ее пробовал и раньше, но она мне не доставляла такого удовольствия, как виски или водка с хорошей закуской. Но недавно мы с друзьями взяли на троих литр текилы, и у меня утром оказались прекрасными анализы. А как-то вечером для пробы выпил 200 граммов водки — сразу сахар плохой.

Светские приемы, презентации являются частью моей жизни. Не могу сказать, что я их очень люблю, но есть определенные обязательства, деловой этикет. И потом, это помогает в работе, сразу можно встретиться с нужными тебе людьми, поговорить. А иностранцам это вообще необходимо, особенно посольским — им важно получать информацию из первых рук.

У меня свое отношение к богатству. Оно в нашей стране, на мой взгляд, вещь весьма относительная. Человек может иметь много денег, но тогда у него возникает вопрос, куда их вкладывать. Конечно, можно получать проценты с вложенных депозитов в ведущих коммерческих банках. Человек может быть богат, если у него есть средства, вложенные в дело: в производство товаров, имеющих спрос на внешнем и внутреннем рынке, или в предоставление определенного рода услуг. В наших нынешних условиях, наверное, человек, имеющий чистый, не заложенный и не обремененный долгами капитал в миллион долларов, может считаться обеспеченным.

Правда, я воспитан в другое время, и для меня богатство означает просто комфортный уровень жизни. Когда человек может иметь квартиру, построить себе загородный дом, купить машину, помочь приобрести жилье детям, обеспечить себя (в старости)… Я в свое время получил трехкомнатную квартиру от Внешторгбанка, которую позже поменял на моссоветовскую. Потом в 1989 году улучшил через Внешторгбанк, еще не перейдя на работу в Госбанк СССР. Новая квартира — все, что мне досталось от нынешней власти. Управделами президента построило дом, часть квартир продали, остальные передали ряду госслужащих. Правда, видимо, строители экономили на звукоизоляции. В результате у нас идеальная слышимость. Причем справа и слева нормально сделано, а вот что делается сверху — все слышно. Ну да бог с ним!

Есть квартира и у сына. На деньги и бонусы, которые мне платили во время работы в Международном Московском банке, где я работал до возвращения в Центробанк, купил квартиру дочери. Есть дача, так что, считаю, я — человек, комфортно устроившийся. У меня была машина после работы за границей — это, естественно, 21-я «Волга», потом 24-я. В Центральном банке меня возили, а сейчас я купил «Фольксваген».

В Сбербанке у меня есть текущий и депозитный счет, на который мне переводят пенсию. В Международном Московском банке остался карточный счет. Так что денег хватает. Если вещь мне необходима — я заплачу сколько надо. Но покупать лишнее никогда не буду. Меня этому отец еще в детстве приучил — не делать бездумных покупок. Деньги нужны, чтобы чувствовать себя комфортно. Хороший костюм, например, я себе куплю. Но на второй, лишний, деньги выбрасывать не буду. И другим на что-то ненужное денег никогда не дам.

Я бы не стал называть себя трудоголиком. Просто всегда серьезно относился к порученному делу. Когда видел, что работа не сделана, было стремление ее закончить. Еще на первой своей должности операциониста очень любил, чтобы у меня был чистый стол, без горы бумаг. А вот умереть на рабочем месте мне никогда не хотелось. Я знаю довольно многих госслужащих, которые так умирали. А вот отец вовремя сменил профессию госслужащего на преподавательскую работу, слава богу, прожил 90 лет. Так что я считаю, что не нужно держаться за стул, за кресло или за место — жизнь разнообразна.

Вставать рано у меня проблемы никогда не было. Даже если я ложусь поздно. А сейчас особенно, потому что документальных передач стало так много и все идут поздно ночью. Образ жизни у меня пока не очень здоровый. Диету не соблюдаю, даже зарядку не делаю. И собаки у меня нет, чтобы с ней гулять. Вот только вес мой постоянен — 90 килограммов.

Как известно, есть три самых полезных для здоровья вида спорта: на первом месте бокс (но там бьют по морде, а мне это не нравится), на втором — лыжи, на третьем — гимнастика. Вот я хочу вновь встать на лыжи, я когда-то на них бегал.

Своим главным достижением я считаю то, что мне и в профессиональной деятельности, и в человеческих отношениях нечего стыдиться…

Я человек некрещеный и неверующий, как тут не начать философствовать?! Я помню, когда еще работал в Сингапуре, как-то там заговорили о вере. И меня спросили, верю ли я в Бога. Я ответил, что в Бога не верю, но верю в судьбу, в Providence, в провидение, предназначение. Я думаю, что меня кто-то в этой жизни вел. А вот все разногласия между верами я считаю чепухой. Человек должен жить так, чтобы не создавать излишних неудобств окружающим. Мне нравится содержание морального кодекса строителя коммунизма. Если его читать внимательно, то он же насквозь христианский, только изложен современным, красивым языком.

А вот внешние проявления религиозности людьми, еще недавно бывшими атеистами, я считаю показухой. А это всегда плохо. Я не помню, когда это началось, наверное, в 1991 году. Помню, показывают: в Елоховском соборе стоят Ельцин с Наиной Иосифовной, а рядом Валентин Сергеевич Павлов с супругой, все держат свечки. Причем многие — в правой руке. Не зря их обозвали «подсвечниками»!

Говорю по-английски, немного по-французски. Лучше всего, конечно по-английски, учить его начал еще в Москве в школе и институте. А потом в Лондоне, в языковой среде осваивал. За 50 лет со столькими иностранцами провел переговоры, что тут даже если не захочешь — бегло заговоришь.

К Англии у меня чувство особое, как к первой любви. Об англичанах говорят, что они чопорные, холодные люди. Это не так. Просто они никогда не будут навязываться, а если их попросить о чем-то, то всегда помогут, посоветуют. Они очень отзывчивые и надежные люди.

Размышляя о прожитом…

Я, побывавший там, где вы не бывали,

Я, повидавший то, чего вы не видали…

Да, говорю я, жизнь все равно прекрасна,

Даже когда трудна и когда опасна,

Даже когда несносна, почти ужасна,

Жизнь, говорю я, жизнь все равно прекрасна!

Ю. Левитанский «Я, побывавший там, где вы не бывали…»

Размышляя о прожитом, мне было бы грех на что-либо жаловаться. Судьба была благосклонна ко мне, а разного рода сложности, случавшиеся на моем жизненном пути, делали его не монотонным, а, пожалуй, даже интересным. Особенно если исходить из известной у нас поговорки «Терпение и труд все перетрут».

Мне повезло, что я вырос в нормальной советской семье, вместе с братом-двойняшкой и тремя сестрами, где слово матери было законом, поскольку видеть родителя и общаться с ним мы имели возможность только по воскресеньям. Мама по натуре была лидером, причем лидером разумным, без каких-либо диктаторских замашек. Отец же по воскресеньям всегда находил время поинтересоваться, как складываются дела — школьные у сестер, да и у нас с братом. Когда по выходным к нам приходили гости, давнишние друзья и знакомые родителей, всегда весело и интересно было послушать их разные поучительные истории или забавные случаи.

Большая семья жила дружно, я не помню, чтобы между нами, детьми, возникали какие-нибудь споры, ссоры или взаимные обиды. Эта атмосфера товарищества, взаимопонимания сопровождала меня и в последующие годы, во время учебы в старших классах школы, да и в Московском финансовом институте. Видимо, занятия баскетболом с 14-летного возраста также развивали во мне чувство локтя и ответственность за командный результат.

Мне, конечно, повезло и с созданием собственной семьи, появившейся по взаимному согласию и любви с моей однокурсницей Ниной Александровной Дроздковой. Несомненно, мой карьерный рост в совзагранбанках в значительной степени произошел благодаря жене. Я чувствовал ее поддержку, когда она была рядом и даже когда нам приходилось быть в отдалении на много часовых поясов друг от друга.

Если перебирать более чем 40 лет работы в банковской системе, то следует сказать, что та атмосфера товарищества, взаимной ответственности, которая существовала во Внешторгбанке СССР и совзагранбанках, создавала хорошие условия для успешной работы. Как не вспомнить мою первую наставницу — Нину Александровну Капустину, научившую меня азам работы с экспортными документами, которые надо было внимательно проверить и обработать, а затем в тот же день, после их получения от внешнеторговых организаций, отправить иностранному банку-корреспонденту.

Мне повезло, что моим первым начальником (да и последним, пожалуй, перед моим уходом в Госбанк СССР) был Юрий Александрович Иванов — человек-глыба, человек большого ума, с природной интеллигентностью, самодисциплиной и умением организовать работу во вверенном ему коллективе Внешторгбанка. Много квалифицированных, энергичных и весьма неординарных специалистов работало тогда в Банке для внешней торговли. Им было по плечу решение любых задач, которые перед ними ставили непростые 60-е и 70-е годы. И мне хотелось бы, конечно, помянуть добрым словом двух своих наставников, сыгравших значительную роль в моей загранработе, — Андрея Ильича Дубоносова (дуайена нашего совзагранбанковского корпуса) и Бориса Михайловича Лукашкова.

Под руководством Дубоносова мне пришлось проходить первую стажировку в Моснарбанке в марте — сентябре 1963 года, а затем работать в Лондоне с поздней осени 1965 года по ноябрь 1967 года. Работа и даже простое общение с ним по различным аспектам деятельности коллектива банка, как советской, так и английской частью, стали для меня школой разума, видения и выстраивания рабочих и человеческих отношений с коллегами.

Борис Михайлович также сыграл важную роль в моей судьбе на ее первоначальном этапе. Именно он вытащил меня из необходимой и полезной для банка операционной деятельности в отделе расчетов по экспорту на более интересную экономическую работу. В том числе и в Моснарбанке, которому я отдал в общей сложности 11 лет, которые создали из меня, как говорят коллеги, «Геракла».

Работая в разное время, в различных условиях, я никогда не стремился создавать вокруг себя коллектив «своих» ребят. При работе в загранбанках это было сделать невозможно. После очередного назначения главным было — наилучшим образом организовать работу с теми людьми, кто уже входил в новый для меня коллектив.

В свое время, зимой 1957 года, будучи с друзьями на даче у отца, я стал копаться в толстых журналах. В одном из них я наткнулся на цикл стихов Бориса Пастернака, из романа «Доктор Живаго». Одно из них меня поразило, им я и хочу закончить эту книгу.

Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись. Цель творчества — самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, Быть притчей на устах у всех. … И должен ни единой долькой Не отступаться от лица, Но быть живым, живьем и только, Живым и только до конца.

Биографии

Геращенко Владимир Сергеевич

Родился 26 июля 1905 года в селе Галичи Климовичского уезда Гомельской губернии Белоруссии (сейчас это Могилевская область Республики Беларусь).

Май 1920 — ноябрь 1920

Переписчик Уездного продовольственного комитета Наркомпрода г. Климовичи (Белоруссия).

Ноябрь 1920 — апрель 1921

Счетовод охотоубойного пункта райзаготконторы наркомпрода г. Климовичи

Июнь 1922 — июль 1923

Безработный г. Климовичи

Сентябрь 1923 — декабрь 1923

Чернорабочий Ленинградского металлического завода

Октябрь 1923 — март 1929

Студент Ленинградского политехнического института им. М. И. Калинина

Сентябрь 1929 — октябрь 1930

Красноармеец 7-й батареи 24-го артиллерийского полка г. Винница УССР

Ноябрь 1930 — июнь 1931

Преподаватель курсов переподготовки банковских работников

Февраль 1932 — май 1932

Инспектор по научно-исследовательской работе Ленинградского финансово-экономического института

Декабрь 1932 — декабрь 1933

Старший экономист, зав. Группой кассового плана и денежного обращения Ленинградской областной конторы Госбанка СССР

Декабрь 1933 — октябрь 1937

Преподаватель Ленинградского финансово-экономического института (с 1936 года — доцент, заведующий кафедрой «финансы и кредит»)

Октябрь 1937 — ноябрь 1938

Директор Ростовского финансово-экономического института

Ноябрь 1938 — октябрь 1940

Начальник планово-экономического управления Госбанка СССР

Октябрь 1940 — сентябрь 1944

Заместитель председателя правления Госбанка СССР

Сентябрь 1944 — апрель 1948

Заведующий экономическим отделом — член коллегии Министерства иностранных дел СССР

Апрель 1948 — ноябрь 1948

Заместитель председателя правления Госбанка СССР

Ноябрь 1948 — октябрь 1958

Первый заместитель председателя правления Госбанка СССР

Октябрь 1958 — февраль 1962

Доцент Московского финансового института

Июнь 1975–1995

Профессор кафедры Московского финансового института

Умер 1 мая 1995 года

Геращенко Виктор Владимирович

Родился 21 декабря 1937 года в Ленинграде. Окончил Московский финансовый институт.

Август 1960 — январь 1961

Бухгалтер в Госбанке СССР

Январь 1961 — ноябрь 1967 года

Бухгалтер, инспектор, эксперт и начальник отдела корреспондентских отношений со странами Европы, США и Океании Внешторгбанка СССР.

Декабрь 1965 — ноябрь 1967 года

Директор Московского народного банка (Moscow Narodny Bank) в Лондоне.

Ноябрь 1967 — ноябрь 1971 года

Заместитель управляющего, затем управляющий отделением Московского народного банка (Moscow Narodny Bank) в Ливане.

Март 1972 — декабрь 1974 года

Заместитель начальника управления, затем с 1974 года — начальник управления валютно-кассовых операций Внешторгбанка СССР.

Декабрь 1974 — декабрь 1976 года

Председатель правления совзагранбанка — OST-West Handelsbank (ФРГ).

Январь 1977 — октябрь 1981 года

Управляющий отделением Московского народного банка (Moscow Narodny Bank) в Сингапуре.

Июнь 1982 — июль 1985 года

Начальник валютного управления, затем заместитель и первый заместитель председателя правления Внешторгбанка СССР.

Июль1985 — август 1989 года

Первый заместитель председателя правления Внешэкономбанка СССР.

Август 1989 — декабрь 1991 года

Председатель правления Госбанка СССР

Январь — июль 1992 года

Руководитель департамента по вопросам кредитно-денежной политики Международного фонда экономических и социальных реформ «Реформа»

17 июля 1992 года

Стал исполняющим обязанности председателя Центрального банка (ЦБ) Российской Федерации.

4 ноября 1992 года

Постановлением Верховного Совета Российской Федерации утвержден в должности председателя Центрального банка Российской Федерации.

1993–1994

Полномочный представитель РФ в совете Межгосударственного банка, председатель совета Межгосударственного банка СНГ (МГБ).

14 октября 1994 года

Подал в отставку с поста председателя Центрального банка.

Октябрь 1994 — ноябрь 1995 года

Экономический советник НИИ банков ЦБ РФ.

С 1995 года

Член совета директоров Сберегательного банка РФ. 4 марта 1996 года

На собрании акционеров избран председателем правления Международного Московского Банка (ММБ, IMB).

11 сентября 1998 года

Утвержден Государственной Думой на пост председателя Центрального Банка.

Ноябрь 1998 года

Указом Президента РФ назначен управляющим от РФ в Международном валютном фонде и управляющим от РФ в Европейском банке реконструкции развития. (В апреле 1999 года освобожден от обязанностей уполномоченного от РФ в ЕБРР и в августе 2000 года от должности представителя России в МВФ).

1 декабря 1998

Стал председателем наблюдательного совета Внешторгбанка.

Декабрь 1998 года

Возглавил правление ОАО «Агентство по реструктуризации кредитных организаций» (АРКО)

26 мая 1999 года

Стал председателем наблюдательного совета Внешторгбанка.

7 июня 1999 года

Введен в состав экономического совета при правительстве РФ

Сентябрь 2000 года

Утвержден руководителем рабочей группы по совершенствованию банковской системы в России при Консультативном совете по иностранным инвестициям в России.

27 июня 2001 года

Избран председателем наблюдательного совета Сбербанка России.

15 марта 2002 года

Подал прошение об отставке с поста председателя Центрального Банка.

16 марта 2002 года

Президент РФ В. В. Путин направил письмо Государственной думы РФ Г.Н. Селезневу, с предложением досрочно освободить В. В. Геращенко от должности председателя ЦБ в связи с личным заявлением об отставке.

20 марта 2002 года

Государственная дума проголосовала за отставку В.В.Геращенко

Апрель 2002—декабрь 2003 года

Главный научный сотрудник Научно-исследовательского института Банка России.

7 декабря 2003 года — 7 июля 2004 года

Депутат Государственной думы РФ четвертого созыва. Зарегистрировался во фракции «Родина».

Декабрь 2003 — 23 января 2004

Член комитета по кредитным организациям и финансовым рынкам.

23 января 2004 года — 7 июля 2004 года

Первый заместитель председателя комитета по собственности, член комитета ГД по кредитным организациям и финансовым рынкам.

24 июня 2004–2007 год

Председатель совета директоров НК ЮКОС.

Награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Почета (1998), орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени (август 2000).

Об авторе

Кротов Николай Иванович — генеральный директор АНО «Экономическая летопись, первый геращенковед страны и ее окружения.

Автор 18 книг по экономической истории СССР и России (в том числе 14 в литературной серии «Экономическая летопись России»), большого количества статей в банковских журналах, «Литературной газете», «МК», «Новом литературном обозрении», журнале Forbes и других изданиях.

Примечания

1

Н. А. Булганин был председателем правления Госбанка СССР три раза — в 1938–1940, 1941–1945 г.г. и марте — августе 1958 г. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

2

Н. А. Вознесенский — в те годы член Политбюро, председатель Госплана, первый зампред Совнаркома. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

3

Голосование проводилось мандатами. Заседание вел Е. М. Примаков, пошутивший: «Так как Геращенко дальтоник, он не разберет, какого цвета поднятые вами мандаты». В итоге большинство было за, 2 — против и 5 воздержались. — Примеч. Н. Kpomoвa.

(обратно)

4

Дж. Сакс — американский эксперт по экономике СССР. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

5

В политбюро ЦК КПСС… По записям Анатолия Черняева, Вадима Медведева, Георгия Шахназарова (1985–1991). М.: 2006.

(обратно)

6

Воронин Ю. М. — председатель комиссии Совета Республики Верховного Совета РСФСР по бюджету, планам, налогам и ценам, затем первый заместитель председателя ВС РСФСР. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

7

Абсолютно не помню такого! — Примеч. В. В. Геращенко.

(обратно)

8

Депутат из Челябинска А.К. Орлов был тогда зампредседателя плановой и бюджетно-финансовой комиссии Верховного Совета СССР. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

9

Раевский В. А. — первый заместитель министра финансов СССР. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

10

Банк международных расчетов (Bank for International Settlements (BIS)) — международная финансовая организация, в функции которой входит содействие сотрудничеству между центральными банками ведущих торговых государств. Каждый учредитель назначает своего представителя в совет директоров; правление собирается не реже десяти раз в год (в частности, каждый первый вторник месяца). Штаб-квартира БМР расположена в Базеле (Швейцария). 9 сентября 1996 года Совет директоров Банка принял решение пригласить Центральный банк Российской Федерации стать членом БМР. Судя по всему, Г.Г. Матюхин приглашался на годовые собрания с более широким представительством. — Прим. Н. Кротова.

(обратно)

11

Жак Аттали в 1991 году возглавил заново созданный Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР). Стал участником ряда крупных финансовых скандалов. в 1993 году по совокупности «заслуг» вынужден был покинуть большую политику. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

12

В 1991–1992 годах правительство России заключило с фирмой несколько контрактов на сумму около 1,4 млрд долларов США: компания обязалась поставлять продукты питания и удобрения в обмен на нефтепродукты. Стороны до сих пор оспаривают выполнение условий соглашения. Россия, по условиям, отвечала за выполнение контрактов своим имуществом. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

13

Сказано было буквально следующее: «Мир может вздохнуть спокойно — коммунистический идол, который сеял повсюду на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, — рухнул! Рухнул навсегда! Я здесь для того, чтобы заверить вас: на нашей земле мы не дадим ему воскреснуть!» — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

14

Кстати, в середине 1992 года Г.А Явлинский сказал: «Лучше жить с инфляцией, чем умереть от монетаризма». — Примеч. Н. Кратова.

(обратно)

15

Доманов Н.А. — с 1988 по 1991 год ведущий, главный специалист отдела коммерческих банков Госбанка СССР. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

16

Согласно договору до конца 1993 года на технические виды кредита странам ближнего зарубежья выделялось 800 млрд. руб., из них квота Узбекистана составляла 125 млрд. руб. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

17

25 апреля 1993 года был проведен знаменитый референдум о доверии президенту и депутатам. В нем ставились следующие вопросы: «Доверяете ли Вы Президенту Б.Н. Ельцину? Одобряете ли Вы социально-экономическую политику, осуществляемую Президентом Российской Федерации и Правительством Российской Федерации с 1992 года? Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов Президента Российской Федерации? Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации?» Президентской компанией был сформулирован тогда лозунг — «ДА-ДА-НЕТ-ДА». — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

18

Эмоциональное добавление В.В. Геращенко. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

19

ГУ ЦБ по Москве позже выпустило пресс-релиз, в котором заявлялось, что деньги были выданы вовсе не ВС, а Управлению охраны объектов высших органов государственной власти и управления. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

20

Осенью 1993 года, когда тучи над Геращенко сомкнулись, министр финансов РФ Б.Г. Федоров в интервью Wall Street Journal заявил о намерении занять место председателя ЦБ после «вынужденного ухода» Виктора Геращенко. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

21

В 1919 году банк стал самостоятельным, преобразовавшись из отделения московского кооперативного банка. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

22

На мой взгляд, это событие не заслуживает столько внимания, сколько ему уделяют. Мало ли было в нашей истории быстрых падений и быстрых подъемов стоимости валюты и биржевых индексов. Да, кто-то на этом изрядно наживался, кто-то использовали эти ценовые прыжки для кадровых чисток. Для оправдания непрофессионализма говорят, что «Титаник» построили профессионалы, и он утонул, а Ноев ковчег, изделие любителя, спас много пар тварей. Забывают добавить, что Ной обладал важной инсайдерской информацией! — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

23

Государственная дума отклонила кандидатуру Черномырдина первый раз 31 августа и повторно 7 сентября 1999 года. — Примеч. Н. Кратова.

(обратно)

24

29 августа доллар стоил 7 рублей 86 копеек. С 31 августа начался бурный рост курса американской валюты. 1 сентября он вырос до 9,33 рубля, а 9 сентября достиг отметки 20,82 рубля. — Примеч. Н. Кратова.

(обратно)

25

Андрей Илларионов течение многих лет был идеологическим противником В.В. Геращенко. — Примеч. Н. Кротова.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Часть 1 Мои корни

Часть 2 Детство, отрочество, юность

Часть 3 За рубежом

Часть 4 Госбанк

Часть 5 Возвращение в главный банк страны

Часть 6 Между делом

Часть 7 Международный Московский банк

Часть 8 Центральный Банк. Дежавю

Часть 9 Эпилог

Биографии

Об авторе X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?