«Записки»

Бенкендорф Александр Христофорович Записки

Бенкендорф Александр Христофорович Записки

Из предисловия: Перед нами воспоминания, принадлежащие перу офицера Императорской Главной Квартиры, причем довольно осведомленного о ее деятельности в начале войны в качестве главного военного штаба России. Это видно из того, как пишет автор о начальных военных действиях. Бенкендорфу принадлежит описание рейда отряда Винценгероде в глубь занятой французами Белоруссии, а также боя под Звенигородом. Важен и рассказ о том, что происходило под Москвой в дни, когда в ней была Великая армия, об освобождении Москвы и ее состоянии после ухода неприятеля. Свидетельства Бенкендорфа и его суждения о кампании 1812 года тем более ценны, что они имеют весьма раннее происхождение. Это одни из первых по времени создания столь содержательные мемуары участника войны. […] Отметим определенные литературные достоинства "Записок". Это касается и языка, и стиля — все кратко, ясно, зримо, никаких излишеств, нет претензий на изысканность; это вполне добротная "французская" проза, делающая честь ее автору, не почитавшему себя литератором.

П.Н. Грюнберг. Предисловие

Сыны Бородина, о кульмские герои! Я видел, как на брань летели ваши строи; Душой восторженной за братьями спешил. Почто ж на бранный дол я крови не пролил? Почто, сжимая меч младенческой рукою, Покрытый ранами, не пал перед тобою И славы под крылом наутре не почил? Почто великих дел свидетелем не был? А. С. Пушкин. "Александру", 1815 год

Общеизвестно — граф Александр Христофорович Бенкендорф занимает в истории пушкинской жизни немаловажное место. Достаточно значительно и его место в российской истории пушкинской поры. Пушкинское же время началось, когда смертоносный вихрь, охватив Европу и почти весь мир, обрушился на Россию "грозой двенадцатого года". Отечественная война, непосредственно перешедшая в зарубежные походы 1813–1814 гг., стала началом нового времени России, началом ее новой великой культуры, а ее олицетворение для нас гений Пушкина. События 1812 года, великого года России, были первыми и, наверное, самыми сильными патриотическими и гражданскими переживаниями для отрока Пушкина и его лицейской братии, переживаниями чистыми, незамутненными сомнительными, привнесенными искусителями, политическими страстями и пристрастиями.

Тогда, в 1812 году, как вспоминал поэт:

Со старшими мы братьями прощались И в сень наук с досадой возвращались, Завидуя тому, кто умирать Шел мимо нас…

("Была пора: наш праздник молодой…", 1836 год)

Среди тех, кто вел в сраженья "старших братьев" пушкинских ровесников, был человек, чье имя известно нам с детских лет в числе имен "гонителей Пушкина и организаторов его убийства"[1], - тезка поэта, полковник, затем генерал, Александр Бенкендорф. Перед нами несколько десятков написанных им страниц — краткое повествование о тех событиях великого года России, коим он был прямым или косвенным свидетелем. Что же представляют собой "Записки Бенкендорфа"? И имеют ли они ныне право быть в числе источников по истории Отечественной войны 1812 года и истории России этого времени в целом, а также право на какое-то место в современной пушкинистике? Или ими нужно пренебрегать и сейчас так же, как пренебрегают уже почти сто лет со времени их первой публикации?

Нет нужды давать собственные оценки, когда уже имеются оценки достаточно точные и убедительные. Обратимся к мнению (не новому, ему уже двадцать лет "отроду"), авторитетного ученого, историка-источниковеда Андрея Григорьевича Тартаковского. В своей работе "1812 год и русская мемуаристика. Опыт источниковедческого исследования" (М., 1980, с. 43) он пишет: "Богатейшее мемуарное наследие оставили после себя (следует два, три имени. — П. Г.)… и А. X. Бенкендорф…оно не подвергалось изучению". Характеризуя неопубликованные к 1980 г. мемуары по теме 1812 года, А. Г. Тартаковский говорит: "они почти не содержат, кроме записок Бенкендорфа и… (следуют еще две позиции. — П. Г.) обширных по размерам… повествований, которые охватывали бы крупные периоды наполеоновских войн" (Там же, с. 98). Наконец, А. Г. Тартаковский называет "Записки Бенкендорфа", и из всех мемуаров только их, "мемуарно-историческим сочинением". Определение весьма емкое и точное. Ибо чтение "Записок" убеждает в этом полностью. Перед нами не только и не столько воспоминание об участии автора в великих и грозных событиях. "Записки Бенкендорфа" вмещают краткое повествование обо всем 1812 годе, и рассказ об увиденном и пережитом, и осмысление событий, и характеристики действующих в них сил и лиц. Многие свидетельства мемуариста — о разных сословиях, о некоторых общественных явлениях уникальны и подтверждают правоту Пушкина, который написал в "Рославлеве" "общество было гадко".

О военной стороне мемуаров. Отметим главное. Перед нами воспоминания, принадлежащие перу офицера Императорской Главной Квартиры, причем довольно осведомленного о ее деятельности в начале войны в качестве главного военного штаба России. Это видно из того, как пишет автор о начальных военных действиях. Бенкендорфу принадлежит описание рейда отряда Винценгероде в глубь занятой французами Белоруссии, а также боя под Звенигородом. Важен и рассказ о том, что происходило под Москвой в дни, когда в ней была Великая армия, об освобождении Москвы и ее состоянии после ухода неприятеля.

Свидетельства Бенкендорфа и его суждения о кампании 1812 года тем более ценны, что они имеют весьма раннее происхождение. Это одни из первых по времени создания столь содержательные мемуары участника войны. История их появления такова. В 1817 году в Петербурге при штабе Гвардейского корпуса стал издаваться "Военный журнал", и в одном из первых его выпусков появились "сообщения" 6 действиях отряда генерала Винценгероде в 1812 году, с указанием на их происхождение от А. X. Бенкендорфа. Эти "сообщения" соответствуют содержанию II и III глав "Записок" о 1812 годе, но исключительно в части, посвященной военным действиям. Отсутствуют все "отступления" от собственно военной темы, зато всюду приводятся численность войск, боевые потери и пр.

Подобная публикация в стиле "die erste Kolonne marschiert" соответствовала назначению издания. Перевод ("Записки" написаны на французском языке), весьма точный, но рутинный и сухой, принадлежит редактору журнала Федору Глинке[2].

Отметим, что сопоставление "Записок" с публикацией сокращенных и адаптированных глав в "Военном журнале" наглядно подтверждает определение "Записок" не только как военных мемуаров, но как мемуаров о войне, что по содержанию неизмеримо шире и универсальнее. В том же 1817 году "Военный журнал" опубликовал "сообщение" Бенкендорфа о действиях его отряда в Голландии в конце 1813 года, очевидно, также адаптированное.

После этого "Записки Бенкендорфа" о 1812 и 1813 гг. исчезают и появляются уже в начале XX века. Видный военный историк генерал-майор В. И. Харкевич[3] опубликовал "Записки" — текст французского оригинала и его перевод — в одном из сборников мемуаров и дневников участников Отечественной войны 1812 года, выпущенном им в Вильно в 1903 году. Перевод обладает безусловными достоинствами и вполне передает "дух" оригинала; его предположительно можно приписать издателю, поскольку имя переводчика не указано. Харкевич определил раннее происхождение "Записок" — 1816–1817 годы (он считает публикации в "Военном журнале" адаптированными главами основного текста "Записок"). Можно предположить, что "Записки" созданы в связи с пожеланиями Федора Глинки. Создавались они спонтанно, автор над ними не "работал", о чем свидетельствуют некоторые ошибки и неточности в отношении эпизодов войны, к которым мемуарист непосредственного отношения не имел; подобные "накладки" были бы исправлены при повторном обращении автора к своему тексту.

Отметим определенные литературные достоинства "Записок". Это касается и языка, и стиля — все кратко, ясно, зримо, никаких излишеств, нет претензий на изысканность; это вполне добротная "французская" проза, делающая честь ее автору, не почитавшему себя литератором.

И вот, с самого начала XX века о "Записках Бенкендорфа" — почти ни слова. В юбилейный 1912 год появился лишь повтор рассказа о походе в Голландию, правда, как отмечает А. Г. Тартаковский, "по иной рукописи", т. е. не копия с адаптации "Военного журнала", а перевод оригинала. В 1938 году Е. В. Тарле[4] в книге "Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год" эффектно использовал один убедительный пассаж из "Записок". И все. Более о "Записках" не упоминали вплоть до 1980 года, когда им дал справедливо высокую оценку А. Г. Тартаковский, что, впрочем, нисколько не повлияло на судьбу "Записок", они остались по-прежнему не востребованы. Причина очевидна. Уже давно в обществе возобладало отношение к Бенкендорфу, основанное исключительно на доминирующей политической тенденции. Впрочем, и вся история, и населяющие ее люди стали трактоваться не в поиске исторической истины, а исключительно с прогрессивных "политических платформ". Если бы содержание "Записок" работало на образ Бенкендорфа — "сатрапа", "крепостника", человека бездушного, бессовестного и коварного, каковым его подают многочисленные "единственно верные" идеологи, то, будем уверены, цитаты из "Записок" переходили бы из книжки в книжку, за них боролись бы авторы подобных трудов.

Для пишущего по-французски русского немца Бенкендорфа Россия — такая же родная земля, Москва — такая же священная столица, как и для исконного населения, святыни народа России — это и его святыни (что справедливо и для командира Бенкендорфа, барона Винценгероде[5], который даже и русским подданным не был, а пошел, не зная страха, спасать подготовленный к взрыву Кремль). "Записки Бенкендорфа" свидетельствуют о том, что Россия, Москва и их святыни были святы и для многих из тех, кто пришел тогда служить из разных стран и кто служил им своей кровью отнюдь не из "классовых интересов", не по некоей врожденной "контрреволюционности". Бенкендорф был не из тех "немцев", что, как писал Лев Толстой, "приехали нас учить", и не из тех, "произвести" в которые просил Императора язвительный А. П. Ермолов[6]. Немец по происхождению, полковник Бенкендорф принадлежал к российской военной аристократии и честно, как воины из всех сословий, своей жизнью служил России и ее Императору. И нелепо предполагать, что тогда Россию могли защитить люди, служившие иначе.

Один из выдающихся современных богословов-историков как-то сказал: "Нужно приникать к источникам нашей истории и не судить о ней по легкомысленным наветам историков-публицистов двух последних веков"[7]. Одним из множества источников, обойденных вниманием нашей исторической публицистики, являются и "Записки Бенкендорфа". Пусть о них судят читатели, — они имеют на это все права. Кому-то они будут не по нраву, кто-то увидит в них писания "аристократа-монархиста", кто-то откроет в них новое знание о прошлом, о том времени, что для нашей культуры есть время Пушкина, кто-то узнает новое о его "гонителе" и "убийце" и будет сожалеть, что жестокие обстоятельства воспрепятствовали иному, нежели оно было, общению генерала и поэта.

Краткие биографические сведения об авторе "Записок Бенкендорфа"

Русские Бенкендорфы происходят от некоего Андрея Бенкендорфа, переселившегося в XVI веке из Бранденбурга в Лифляндию и бывшего "королевским комиссаром в Риге". Дед, Иван Иванович (Иоганн Михаэль) Бенкендорф (1720–1775) — генерал-поручик, обер-комендант Ревеля. Его супруга, София Ивановна (в девичестве Левенштерн, 1723–1783), была воспитательницей старших детей цесаревича Павла Петровича — будущего Императора Александра и Великого Князя Константина. Отец, Христофор Иванович (1749–1823) — генерал от инфантерии, военный губернатор Риги. В 1770–1771 гг. участвовал с отличием в Первой русско-турецкой войне. В 1799 г. вышел в отставку и удалился в имение под Ревелем. Мать — баронесса Анна Юлиана Шиллинг фон Канштадт (даты в родословной Бенкендорфов: 1759 — после 1830, даты Русского биографического словаря 1744–1797 представляются менее вероятными) — подруга детства Императрицы Марии Федоровны, с которой вместе прибыла в Россию.

Александр Христофорович Бенкендорф родился в 1783 г. (реже встречается дата, указанная в родословной, — 23 июня 1781 г.). Воспитывался в пансионе аббата Д. Ш. Николя[8]. Службу начал в 1798 г. унтер-офицером Лейб-гвардии Семеновского полка, в том же году — прапорщик, флигель-адъютант Императора Павла I. В 1802 г. назначен в свиту генерала Г. М. Спренгпортена[9] в его поездке по России с секретной инспекционной миссией. В 1803–1804 гг. в Грузии, участвовал в войне с Персией, "был у князя Цицианова"[10]. Отличился при "взятии форштадта крепости Гянджи"[11] и "в сражении с лезгинами", награжден орденами Св. Анны 4-й ст. и Св. Владимира 4-й ст. В 1804 г, командирован на остров Корфу к генералу Р. К. Анрепу[12], где формировал батальоны греческих и албанских добровольцев ("Албанский легион") для экспедиции в южную Италию в предстоящей войне с Францией. В прусской кампании 1806–1807 гг. состоял при дежурном генерале графе П. А. Толстом[13], отличился в сражении при Пройсиш Ойлау[14], награжден орденом Св. Анны II ст. В 1807–1808 гг. уже в чине полковника был в посольстве графа П. А. Толстого в Париже. В 1809 г. "охотником", т. е. добровольцем, отправился на Дунай, в войска, действовавшие против турок. В 1811 г. под Рущуком отличился, возглавив решительно повлиявшую на ход сражения атаку Чугуевского уланского полка (по другой версии, Кинбурнского драгунского полка), за что награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. По возвращении в Петербург — в свите Императора Александра I, его флигель-адъютант. В составе Императорской Главной Квартиры[15] начал кампанию 1812 г. Выполнял исключительно важные поручения, связывая Императора Александра I и главнокомандующего Второй Западной армией Князя П. И. Багратиона[16]. Затем командовал авангардом "летучего корпуса" генерал-адъютанта барона Винценгероде, отличился в рейде к Полоцку, в боях под Велижем и Звенигородом. Во время оккупации французами Москвы в действиях на Петербургской и Волоколамской дорогах его отряд захватил около 8000 пленных. 10 октября 1812 г. с боем вошел в покидаемую противником столицу, где захватил "3000 пленных и 30 орудий". В октябре 1812 г. временный военный комендант Москвы до прибытия властей. Затем в походе до Немана с отрядом генерала П. В. Голенищева-Кутузова[17] взял в плен трех французских генералов и около 6000 солдат. Генерал-майор. В кампании 1813 г. отличился при Темпельберге (орден Св. Георгия 3-й ст.), при взятии Люнебурга (орден Св. Анны 1-й ст.), при Гросс-Берене. В битве "тысячи народов" при Лейпциге командовал кавалерией корпуса барона Винценгероде. Во главе отдельного отряда совершил поход в Голландию, занял Амстердам, Утрехт, Роттердам, Бреду, Мехельн и другие города и крепости. В 1814 г. командовал кавалерией отряда графа М. С. Воронцова[18] в сражениях при Краоне и Лаоне, сражался при Сен-Дизье. Был награжден прусским орденом Pour le merite ("За заслуги"), Большим крестом ордена Шведский меч и др. орденами. В 1815 г. — командующий уланской бригадой, в 1816 г. назначен командиром 2-й драгунской дивизии. В 1816 г. вступил в масонскую ложу "Amis reunis", в 1818 г. перестал ее посещать. С 1819 г. — начальник штаба Гвардейского корпуса, генерал-адъютант Императора. В мае 1821 г. представил Императору Александру I записку о "Союзе Благоденствия", составленную библиотекарем штаба Гвардейского корпуса М. К. Грибовским, предлагал "устранить главных его членов". Доклад был "оставлен без последствий", но некоторое его влияние на последовавшее вскоре запрещение тайных обществ в России нельзя исключить. С декабря 1821 г. генерал-лейтенант, командир 1-й кирасирской дивизии.

Во время наводнения 1824 г. вместе с военным генерал-губернатором Петербурга графом М. А. Милорадовичем[19] возглавил борьбу с бедствием и его последствиями (см. примечание А. С. Пушкина в "Медном всаднике").

А. С. Грибоедов в "Частных случаях Петербургского наводнения" пишет: "…В эту роковую минуту государь явился на балконе. Из окружавших его один сбросил мундир, сбежал вниз, по горло вошел в воду, потом на катере поплыл спасать несчастных. Это был генерал-адъютант Бенкендорф. Он многих избавил от потопления, но вскоре исчез из виду, и во весь день о нем не было вести"[20]. В его ведении был Васильевский остров, наиболее пострадавшая часть столицы, где он, временный военный губернатор этого района Петербурга, своими действиями приобрел авторитет и уважение всех слоев обитателей.

14 декабря 1825 года на Сенатской площади был в свите Императора Николая I. Активного участия в событиях не принимал. В ночь на 15 декабря начальствовал на Васильевском острове и своевременным распространением манифеста предотвратил столкновение с войсками населения, не извещенного об отречении от престола Вел. Князя Константина Павловича. Член следственной комиссии по делу декабристов. Многие декабристы (М. А. Фонвизин, Н. И. Лорер и др.) вспоминали о нем с уважением[21], другие (М. С. Лунин) иначе.

25 июля 1826 г. назначен начальником Главной Императорской Квартиры, а также начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, шефом корпуса жандармов, с 6 декабря 1826 года — сенатор. Во время русско-турецкой войны 1828–1829 гг. в свите Императора Николая I был при Браилове, при Шумле "командовал двумя кареями", охранявшими ставку Императора, участвовал во взятии Варны. В 1829 г. — генерал от кавалерии, награжден орденом Св. Владимира 1-й ст., член Государственного Совета. С 1832 г. — граф, в 1834 г. — орден Св. Андрея Первозванного. Со времени похода 1828 г. по 1837 г. сопровождал Императора Николая I во всех его поездках и путешествиях по России и Европе. Скончался 23 августа 1844 года по пути в Россию из Бадена, где был на лечении. При сообщении о его смерти Николай I сказал так: "Он ни с кем меня не поссорил, а примирил со многими".

У А. X. Бенкендорфа были брат Константин Христофорович, кавалерийский генерал и дипломат[22], и три сестры. Младшая — Дарья Христофоровна (1785–1857), статс-дама, известная княгиня Ливен. Будучи супругой князя Христофора Андреевича Ливена[23], посла в Берлине и в Лондоне, она занимала видное положение в мире политики. Имела влияние на "сильных мира сего", в частности, на князя Меттерниха[24] (что послужило основанием для сплетен, до сих пор бытующих в "исторической публицистике"), и, соответственно, на течение дел в европейской политике в конце царствования Александра I и в начале царствования Николая I.

А. X. Бенкендорф был женат (с 1817 г.) на вдове генерал-майора П. Г. Бибикова Елизавете Андреевне (урожденная Донец-Захаржевская), скончавшейся в 1857 г., и имел трех дочерей — Анну Александровну (замужем за графом Аппони, австрийским послом в Баварии, затем в Пьемонте), Марию Александровну (супруга князя Григория Петровича Волконского, гофмейстера Двора) и Софию Александровну (во втором браке за князем Сергеем Викторовичем Кочубеем).

* * *

Текст "Записок Бенкендорфа" приводится по изданию: "1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба". Составитель генерал-майор В. И. Харкевич. Выпуск II. Вильно, 1903, с. 53–138. Публикуемый текст "Записок Бенкендорфа" об Отечественной войне 1812 года полностью соответствует французскому оригиналу и переводу, опубликованным В. И. Харкевичем в 1903 году. Сохранены абзацы, написания некоторых слов с прописной буквы, но орфография — современная. Пунктуация оригинала сохранена, за исключением явно излишних знаков — они сокращены. Деление на главы принадлежит В. И. Харкевичу, хотя сама структура мемуаров подразумевает подобное деление, о чем говорит наличие соответствующих интервалов и отчерков в рукописной копии. Каждая глава в переводе 1903 года предваряется "легендой", кратким изложением ее содержания, что сохранено и в настоящем издании.

"Записки Бенкендорфа" — не авторское название мемуаров. Это их устоявшееся название, появившееся с тех пор, как о них стало известно в обществе. Вскоре после кончины автора вышла в свет краткая биографическая статья о нем в "прибавлении к части осьмой" "Военного энциклопедического лексикона, издаваемого обществом военных и литераторов" (СПб., 1844, с. 1–3). В ней сказано: "Должно упомянуть еще, что он имел во всю жизнь обыкновение составлять записки о служении своем, также и о важнейших событиях ему современных. Изданные в свет записки сии составят драгоценный материал для истории".

Это первое известие о мемуарах графа Бенкендорфа интересно не только справедливо высокой оценкой их значения "для истории". Именно с этой статьи ведет свое начало устоявшееся наименование мемуаров — "Записки". Истинное (французское) наименование — Memoires du comte Alexandre Benkendorf General cavalerie, Aide de Camp General de S.M.E. L'Empereur de Russie — позднее, относится к 1830-м гг. Возможно, оно не принадлежит самому графу, но появилось при его жизни. Этим наименованием снабжены писарские копии фрагментов, сделанные по просьбе отдельных лиц (А. И. Михайловского-Данилевского и др.). Через двадцать лет после кончины графа появилась первая публикация из "Записок" во втором номере бартеневского "Русского архива" за 1865 год (столбцы 1167–1180). Публикация содержала фрагмент из "Записок" в переводе барона Модеста Андреевича Корфа (лицейского однокашника Пушкина). Фрагмент содержит описание приключений Императора Николая I и его свиты в поездке летом 1836 года по восточным губерниям Империи. Барон М. А. Корф в письме П. И. Бартеневу от 8 января 1865 г. сообщал: "Записки его, о существовании которых не только Император Николай I, но и все близкие и даже родные графа узнали лишь после его смерти, были ведены на французском языке и содержат в себе множество таких подробностей, анекдотов и пр., которые иначе не сохранились". Барон М. А. Корф был не прав — "Записки" были давно известны по копиям фрагментов, хотя и весьма узкому кругу лиц (Император и избранные военные). Корф приводит и небольшой фрагмент о пожаре Зимнего дворца в 1837 году, на которых "Записки" обрываются.

Известные копии значительных фрагментов "Записок" с большими завершенными сюжетами либо снабжены повторением общего авторского названия мемуаров, либо не имеют его вовсе. В настоящем издании они даны с соответствующими их содержанию заголовками, принадлежащими публикаторам.

Около 1865 года известный своей язвительностью князь П. А. Вяземский, ознакомившись с копией некоторых фрагментов "Записок", написал следующую эпиграмму:

Вот как, прочтя сии записки, О сочинителе сужу: Был генерал он всероссийский, Но был ли русский не скажу.

(РНБ, Отдел рукописей, ф. 1123, № 276)

В стишке князя Вяземского заключено противоречие. Вряд ли тот, кто "всероссийский", может быть "нерусским"; только если "русскость" понимать узко и примитивно, вне подлинной исторической обусловленности этого понятия, не "по-пушкински". Князь Вяземский хотел съязвить, но получилась весьма емкая, лапидарная характеристика графа Бенкендорфа, она звучит утверждающе, почти как дифирамб: "Был генерал он всероссийский" (параллель с понятием "император всероссийский" и местом графа при императоре). Так рука пушкинского друга, помимо его воли, возвысила автора "Записок", признав его всероссийский масштаб и значительность, которые будет справедливо перенести и на его мемуары.

К. Дегтярёв. Предупреждения о сопроводительных статьях и комментариях П.Н. Грюнберга

В начале этой статьи следует сказать то, о чем подробнее будет сказано в конце: г-н Грюнберг составил замечательную книгу, во многих отношениях полезную. К сожалению, ценность комментариев и сопроводительных статей не может быть признана столь же безоговорочно, поскольку автор допускает в них не только рискованные суждения, но, в том числе, и грубые ошибки. Не имея возможности подробно разобрать все сомнительные места, г-н составитель рекомендует крайне осторожно подходить к любым "нетрадиционным" мнениям, изложенным автором, т. е., в сущности, ко всем "ярким" идеям, составляющим пафос книги. Одно время г-н составитель даже колебался, стоит ли вовсе публиковать сопровождающие статьи и комментарии, и не ограничиться ли одними первоисточниками; однако он все-таки решился, и вот почему:

1. Поскольку эта книга была задумана и исполнена трудами г-на Грюнберга, было бы некорректно умолчать о его личном вкладе, сколь бы спорным этот вклад не казался.

2. Работы Грюнберга содержат немало ценных фактических данных, которые, по отделении их от рискованных и прямо ошибочных утверждений, могут быть весьма полезны вдумчивому читателю

3. Чтение провокационных публикаций может быть весьма полезным для думающего человека; долг г-на составителя состоит в предупреждении читателя, но никак не в сокрытии от него оригинальных мнений.

Впрочем, следует согласиться с г-ном Грюнбергом в главном: историческая репутация А.Х. Бенкендорфа нуждается в реабилитации. Со всем прочим соглашаться не следует, напротив, каждое мнение уважаемого автора следует рассматривать критически. По сути, каждая строчка г-на Грюнберга, которая не является изложением сухого факта, требует комментария; иной раз это относится и к самим фактам, например здесь:

г-н Грюнберг пишет: Имя майора Марклая можно связать с именами Барклая де Толли и героя Цусимы капитана I ранга Владимира Николаевича Миклухо-Маклая (брата знаменитого путешественника) не шутки ради, а как имена трех героев русской армии и флота, имеющих старинные родовые корни в Шотландии.

Комментарий г-на составителя: [К. Дегтярев — Прим. Hoaxer].

С этим замечанием решительно невозможно согласиться. У Миклухо-Маклаев нет никаких старинных родовых корней в Шотландии. Родоначальник этой украинской дворянской фамилии казак Макуха (Миклуха) носил кличку "махлай" возможно, по причине его лопоухости. Относительно шотландского происхождения Марклая также следует усомниться. Род Markleys (иные написания: Marklay, Markly, Marland, Markland, Merkland, Merland, Mearland, Marlane, Merlane, Mearlane, Marland происходит из Ланкастершира (Англия). В XVII веке Марклаи в больших количествах эмигрировали в Америку и в настоящее время там проживает наибольшее число потомков этого старинного английского рода)

г-н Грюнберг пишет о Ермолове: Вел усиленную интригу против своего начальника главнокомандующего армией М.Б. Барклая де Толли, играя на струнах узко толкуемого русского патриотизма, что не мешало ему позже интриговать против Кутузова. Обладал высокими качествами боевого командира, сочетавшимися с жестокостью к мирному населению. Командующий Грузинским (Кавказским) корпусом и главнокомандующий на Кавказе в 1816–1817 гг. Его карательный поход в Чечню, в котором поголовно уничтожалось население, обернулся для России длительной Кавказской войной, а его дальним отголоском можно считать и современные события в этом регионе. Небезынтересно впечатление Пушкина от общения с Ермоловым, оно неоднозначно: "Улыбка неприятная, потому что неестественна" (в первой главе "Путешествия в Арзрум").

Комментарий г-на составителя:

Этот комментарий является совершенно неприемлемым. В данном случае г-н Грюнберг использует те же недобросовестные приемы очернительства, за которые он сам критиковал советских историков, "испортивших" репутацию А.Х. Бенкендорфа. Одна-единственная сомнительная фраза из "Путешествия в Арзрум" не способна перевесить множества положительных и даже восторженных высказываний Пушкина о Ермолове. Формулировка "поголовно уничтожалось население" также является сугубо пропагандистской по своему построению.

Что касается военно-исторических г-на Грюнберга, то они кажутся более чем дилетантскими и, в то же время, весьма агрессивны в отношении "принятой точки зрения"

г-н Грюнберг пишет: Мемуары Бенкендорфа — против любых мифов о России 1812 года. Они свидетельствуют, что все было сурово и сложно, и единство нации в 1812 году и Отечественная война имели иную основу в обществе и народе, нежели о них писали Лев Толстой, а после многочисленные историки-обществоведы разных направлений. Все межнациональные, сословные и иные противоречия, все проявления обывательского малодушия меркли перед единством тех, кто не мыслил себя иначе, как в противостоянии нашествию, его кровавому насилию и лжи.

Комментарий г-на составителя:

Чем же так не угодил Л.Н. Толстой? Разве он не о том же писал? Разве не такого рода размышления он вложил в уста Андрея Болконского перед Бородинской битвой? Или г-н Грюнберг не читал Толстого, или просто по привычке "пнул дохлого тигра".

г-н Грюнберг пишет: Давно устоялось разделение на Отечественную войну 1812 года и Зарубежный поход 1813–1814 годов. По аналогии с Великой Отечественной войной 1941–1945 годов (ее никто не делит надвое или натрое по датам, к которым Красная армия достигала каких-либо территориальных границ), будем называть Отечественной войной все время с начала нашествия в 1812 году по вступление русской и союзных армий в Париж и заключенный там в 1814 году мир. Это был единый военно-политический процесс, завершивший эпоху революционных и наполеоновских войн, начавшихся в 1792 году.

Комментарий г-на составителя:

Сопоставляя две отечественные войны, г-н Грюнберг забывает отметить существенные различия между ними. Заграничный поход совершался в тесном союзе с Пруссией, причем союзники действовали на одном фронте, бок о бок, а сам союз стал возможен в результате поражения Наполеона в предыдущей кампании. Между кампаниями 1812 и 1813 имелась длительная передышка, в течение которой производилось дипломатическое оформление этой новой войны; что, наконец, в ходе 1812 года противник был полностью уничтожен и в 1813 году объединенным силам русских и пруссаков противостояла заново собранная армия Наполеона. Поменялись цели, союзники, театр военных действий, главнокомандующий. Это была, несомненно, новая война и потому термин "Заграничный поход" представляется более чем разумным, — если, конечно, историк не ставит перед собой какой-то идеологической задачи, то есть опускается до публицистики. Кстати, судя по последней фразе ("Это был единый военно-политический процесс, завершивший эпоху революционных и наполеоновских войн, начавшихся в 1792 году") г-н Грюнберг был бы не прочь и суворовский альпийский поход назвать Отечественной войной, да только незачем.

Впрочем, там где ему нужно, автор с удовольствием использует расхожие клише, давно разоблаченные исследователями:

г-н Грюнберг пишет: Русские армии были спасены предусмотрительной осторожностью Барклая и поистине эпическим подвигом 27-й дивизии генерала Д. П. Неверовского, не позволившей многочисленной кавалерии Мюрата прорваться к Смоленску.

Комментарий г-на составителя

"Эпический подвиг" дивизии Неверовского профессиональные военные оценивают достаточно скромно (напр., Ермолов критикует Неверовского за неспособность построить каре, отчего была потеряна часть артиллерии; с другой стороны, Мюрата упрекают за бессмысленные кавалерийские атаки "малыми пакетами", которые легко отбивались даже новобранцами. Все эти обстоятельства, конечно, не умаляют героизма русских солдат, однако подобные акты героизма происходили в той войне повсеместно, упомянутый бой не представляет из себя чего-то исключительного и его воспевание носит в основном пропагандистский характер. Подобная велеречивость становится ясной в свете попытки автора "вклеить" в ряд "эпических" авангардных боев локальную стычку под Звенигородом, считая себя первооткрывателем истинного значения этого (весьма, впрочем, славного) эпизода войны 1812 года.

г-н Грюнберг пишет: Автор задачей марша Богарне считает только "отрезать русский арьергард" (с. 30). Конечно, общая цель работы не военно-историческая, но коли подобная проблематика присутствует, использовать сколь возможно более полно корпус источников необходимо, тем более, если в числе консультантов Звенигородского музея автор называет такого авторитетного историка 1812 года, как А. Васильев. Не использована возможность должным образом осветить столь значительное историческое событие в контексте истории Саввинского Сторожевского монастыря и в фундаментальном издании Звенигородского музея под редакцией В. А. Кондрашиной. (Саввино-Сторожевский монастырь. М., 1998).

Сказывается и довольно долгая традиция "не пускать" в русскую историю чужаков, "немцев", каковые все поголовно считаются для России зловредными.

Комментарий г-на составителя

На взгляд г-на составителя, тут сказывается традиция здраво смотреть на вещи и не отыскивать "эпические события" в каждом буквально боестолкновении, множество которых в совокупности составили победу русского оружия. Всякий солдат совершает подвиг, подвергая свою жизнь опасности ради спасения отечества и этот подвиг не нуждается в искусственных преувеличениях, он велик сам по себе.

г-н Грюнберг пишет: Здесь не повезло ни Винценгероде, ни одиозному Бенкендорфу. Что касается казаков с братьями Иловайскими во главе, то позднейшие "заслуги" казачества перед освободительным движением известны, а полное взаимопонимание с реакционными "немцами" совсем портит их национальное лицо. Вот и не могут до сих пор они вместе войти в русскую историю.

Комментарий г-на составителя

Сия фраза совершенно непонятна. Кажется, казаки не могут жаловаться на отсутствие симпатии со стороны историков 1812 года.

Ну и так далее — примеров множество и внимательный читатель найдет их без труда. В конце этой критической по своему содержанию заметки хотелось бы все-таки выразить г-ну Грюнбергу глубочайшую признательность за то, что он сумел найти силы и время, чтобы познакомить читателей с наследием А.Х. Бенкендерфа. Благодаря этой книге г-н составитель узнал что он живет буквально в километре от места последнего боя казаков Бенкендорфа с французами, рвущимися к Москве (Хорошевский брод), что кардиологический центр, видимый из окна, построен "на костях" павших воинов, что живописные окрестности Звенигорода — любимого места для лодочных прогулок были свидетелями славного боя отряда Винценгероде. Что же касается мнений, ошибок, они вызывают досаду, но не более и не слишком умаляют значение этой полезной, расширяющей читательский кругозор, книги.

К. Дегтярев

Воспоминания А.Х. Бенкендорфа о компании 1812 г

Глава I

События от начала войны до соединения русских армий под Смоленском. Посылка Бенкендорфа Императором Александром из Свенцян и Видз к князю Багратиону

Поляки даже на глазах Императора не скрывали своих надежд и желания нашей гибели. Ангельская доброта Императора и невозмутимое спокойствие были единственным ответом на заносчивость этой нации, постоянно обманываемой мечтами и постоянно употребляющей во зло милосердие.

Под видом переговоров Наполеон прислал для наблюдения за нашей главной квартирой генерала Нарбонна{1}. Все его полюбили за очаровательные манеры и приятное остроумие. Однажды, находясь в ожидании в зале, где собиралась свита Императора, он спросил фамилии нескольких лиц. Ему назвали их, заметив, что многие из этих лиц владели несколькими сотнями тысяч рублей дохода "вот, сказали ему, люди, про которых ваш император говорил, что они подкуплены английским золотом".

По возвращении в главную квартиру Наполеона на вопрос некоторых генералов, какой дух господствовал при Дворе Императора Александра, Нарбонн отвечал: "Я нашел там настоящий патриотизм без самохвальства и спокойствие на лице Императора и армии".

Между тем давались балы и празднества, и наше затянувшееся пребывание в Вильне походило скорее на приятное путешествие, нежели на приготовления к войне.

Однако Наполеон приближался к Неману, и наши корпуса стягивались. Наша главная армия, под командой генерала Барклая де Толли{2}могла сосредоточиться в окрестностях Вильны, а вторая, под командой генерала Багратиона, дебушируя с Волыни, могла направиться в сердце герцогства Варшавского{3}.

В Шавлях находился еще один корпус под командой графа Витгенштейна{4}, прикрывавший Ливонию.

Первоначальная идея плана кампании, данная генералом Фулем{5}, заключалась в том, чтобы не соединять армий генералов Барклая и Багратиона, а разместить их, как на шахматной доске, подвигая вперед одну, когда другая была бы вынуждена к отступлению, в предположении, таким образом, парализовать успехи Наполеона. Но забывали, что мы могли противопоставить не более 150 тысяч человек предприимчивейшему полководцу, который готов был обрушиться на нас с 450 тысячами человек и который, следовательно, располагал большею, чем ему нужно было, численностью для того, чтобы одновременно подавить обе армии{6}.

В то время, когда еще колебались, обсуждали планы и даже сомневались в неизбежности войны, Наполеон появился на берегах Немана, и Император Александр своим энергичным и проникнутым верою манифестом укрепил решимость и твердость своего народа{7}.

Подобно Ксерксу, Наполеон поднялся на гору близ Ковны и созерцал у ног своих всю свою необозримую армию. Вид русской территории воодушевил его пыл, и, приветствуемый с энтузиазмом множеством солдат, он устремился в борьбу двенадцатого года, в конце которого от всего этого гигантского полчища суждено было сохраниться лишь одним кровавым следам.

Известие о переправе вынудило отойти назад все войска, наблюдавшие вдоль Немана, и заставило сделать в Вильне все необходимые приготовления.

Отъезд императорской квартиры, всех военных и гражданских чиновников, их жен и множества жителей Вильны, которые по различным соображениям разделяли нашу судьбу, представлял настоящий базар.

Остановились и пришли в себя только в Свенцянах, где была расположена гвардия и где собралась вся армия.

Тотчас же по прибытии, Император потребовал меня для доставки его приказаний генералу Багратиону.

Император желал сближения его с армией генерала Барклая, так чтобы, в случае надобности, он мог с нею соединиться. Он мне сказал, отправляя меня: "Передайте князю, что, верный своей системе, Бонапарт вероятно направится по дороге к столице и захочет устрашить Россию, наступая на Москву, но ничто не заставит меня положить оружие, пока неприятель будет в наших пределах"{8}.

Я проехал через Сморгонь и Новогрудок и нашел армию князя Багратиона за Слонимом{9}. Передав ему привезенные мною приказания и объяснив движения, которые предполагала исполнить наша главная армия для прибытия на Дрисскую позицию и принятия там боя, я снова выехал в главную квартиру Императора.

Я вынужден был уже сделать большой объезд, так как неприятельские партии, руководимые Поляками, подвигались из Вильны к Сморгони и старались стать на сообщениях наших обеих армий. Я проехал через Минск и нашел Императора в Видзах.

Наполеон вступил без боя в Вильну и был принят там с меньшей радостью, нежели он на это надеялся. Он высказался Полякам в неопределенных выражениях об их независимости, но убеждал их вооружаться против России и приносить в жертву отечеству людей, деньги и в особенности слепое повиновение его приказаниям{10}.

Переходя границу нашей Империи, он обвинял Россию в том, что она вызвала войну, а нашего посла, князя Куракина, в том, что он объявил ее{11}.

Император отправил к нему в Вильну своего генерал-адъютанта Балашева{12}, который должен был ему объявить, что нота князя Куракина не вызывалась данными ему приказаниями и что, если французская армия отойдет назад за Неман, вторжение не будет считаться совершившимся.

Наполеон отвечал, что ему дали дойти до Вильны и, чувствуя себя здесь хорошо, он здесь и останется; что армия князя Багратиона несомненно отрезана и погибла и что без боя он взял уже несколько тысяч пленных.

Император знал результаты, которые будет иметь посылка генерала Балашева, но, не желая изменить умеренности и скромности, которые отличали все его действия, он хотел дать лишнее доказательство их и не оставить своим подданным возможности сделать ему какой-либо упрек.

Наполеон, уделив некоторое время на устройство польских провинций, назначил Вильну главным пунктом расположения своих магазинов и управления своей армии и сделал ее отправной точкой своих операций. Он двинул вслед за нашей главной армией почти все свои силы, назначил корпус для наступления против Витгенштейна{13} и направил короля Вестфальского{14} с целым корпусом маршала Даву{15} с целью отрезать и раздавить князя Багратиона.

Едва возвратился я в Видзы, как Император послал меня вторично к князю Багратиону; так как мой путь становился очень опасным, он не дал мне письменных повелений, а только поручил мне объяснить все князю на словах.

Я проехал через Дриссу, Борисов и Минск. Приближаясь к последнему городу, я встретил губернатора и всех чиновников, которые поспешно спасались из него бегством. Они советовали мне не ехать туда, заверяя меня, что неприятель должен немедленно вступить в город. Я не мог, однако, избрать другую дорогу и мне удалось счастливо проехать за час до вступления Французов в город. Я нашел армию князя Багратиона в Несвиже и доставил ему известие о занятии королем Вестфальским Минска.

Князь приостановился в Несвиже в то время, как его арьергард, под начальством генерала Платова{16} разбил и совершенно рассеял значительные силы кавалерии, которые неприятель выслал для преследования его по пятам. Это блистательнейшее дело, несколько охладившее пыл польской конницы, дало больше свободы движениям князя Багратиона, и он решился постараться предупредить неприятеля в Могилеве{17}.

Я возвратился с этим решением к Императору; я вынужден был проехать через Бобруйск, Могилев и Полоцк и присоединился к нашей главной армии в Дрисском лагере.

Лагерь этот, расположенный на левом берегу Двины в том месте, где река делает большой изгиб, был избран генералом Фулем: три моста, переброшенные через реку в тылу позиции, являлись единственным сообщением, и только по ним могло быть исполнено отступление; этот лагерь, почти командуемый местностью, которую мог занять неприятель, был укреплен с большим трудом, и в нем были собраны огромные магазины. Позиция не представляла ни одного из тех преимуществ, которых обыкновенно ищут в подобных случаях; она не преграждала какого-либо важного пути и не вынуждала противника атаковать ее или приостановить свое движение. Она могла быть обойдена со всех сторон; неприятель мог переправиться через Двину или избрать совершенно другое направление для того, чтобы проникнуть в глубь Империи, оставив Двину совершенно на своем левом фланге и направившись всеми своими силами на Могилев. Превосходство его сил не могло его заставить опасаться за свои сообщения в стране, где большинство населения было расположено в его пользу. Недостатки лагеря рисует лучше всего комплимент, сказанный генералом Паулуччи{18} генералу Фулю, который, несмотря на ропот всей армии, продолжал оправдывать выбор этой позиции. Он сказал ему: "Этот лагерь был выбран изменником или невеждой — выбирайте любое, Ваше превосходительство".

Император, слишком скромно еще оценивавший собственные военные способности,{19} поверил в этом отношении голосу своей армии и, к счастью, покинул Дрисский лагерь, предав его общей критике. Армия перешла Двину и направилась небольшими переходами вдоль правого берега к Полоцку, куда неприятель высылал уже свои разъезды, обнаружив свое намерение предупредить нас в Витебске.

Граф Витгенштейн переправился через Двину в Динабурге и уже начинал ту смелую борьбу, в которой с корпусом, уступавшим в численности корпусу противника, он сумел сохранить берега Двины театром своих подвигов, послужить щитом для губерний, соседних с Петербургом, и положить на весы успехов войны столь же значительный, как и славный груз.

Между тем король Вестфальский, стараясь отрезать армию князя Багратиона, спешил занять Могилев{20}. Он прибыл туда за несколько минут раньше русского авангарда, и перед городом завязался ожесточенный бой. Генерал Раевский{21} проявил здесь всю свою отвагу, и храбрые войска под его начальством выдерживали беспрестанно возобновлявшиеся атаки неприятельских колонн, между тем как главные силы князя Багратиона переходили Днепр и расстраивали соображения противника. Наполеон был так этим раздражен, что отнял командование у короля Вестфальского и отослал его в Германию{22}.

Император покинул армию в Полоцке и отправился в Москву, чтобы своим присутствием возбудить там энтузиазм и твердую решимость во всех классах народа.

Армия генерала Барклая де Толли прибыла в Витебск, где она снова переправилась через Двину и заняла позицию влево от города, выдвинув сильный авангард за небольшой ручей, впадающий в Двину и образующий довольно глубокую лощину.

Граф Петр Пален{23} командовал этим авангардом. Неприятель подошел сразу и развернул свои силы. Бой был продолжительный и убийственный: наши войска отступали в порядке, пока не подошли к лощине. Там, будучи преследуем только кавалерией, граф Пален сосредоточил свою конницу и атаковал с такой стремительностью, что неприятель, опрокинутый на свою пехоту, не осмелился продолжать движение, и обе армии бивакировали одна в виду другой на расстоянии от 3 до 4 верст{24}.

В Витебске было получено известие об окончательном заключении мира с Турцией, которым были всецело обязаны искусству генерала Кутузова{25}. Мир являлся событием тем более счастливым и удивительным, что вторжение Наполеона должно было оказать содействие Туркам, и его посол в Константинополе обещал, во имя будущих побед своего государя, возвращение Крыма и всех завоеванных Россиею провинций{26}.

Благодарственный молебен, отслуженный с усердием, был для нас как бы предзнаменованием Божественного покровительства и расстроил виды и надежды наших врагов.

Главнокомандующий получил повеление Императора отправить меня в Смоленск под начальство генерала Винцингероде, который собирал там резервные батальоны и эскадроны{27}. Я отправился к моему новому назначению, огорченный тем, что покидал армию.

Генерал Барклай де Толли оставил на следующий день свою позицию под Витебском и, взяв прямое направление на Поречье, двинулся к Смоленску. Его арьергард, под командой графа Палена, имел по сю сторону Витебска весьма удачное кавалерийское дело.

Князь Багратион, с своей стороны, расстроив искусно предположения противника, подвигался также к Смоленску. Отряд его армии, под начальством храброго генерала Неверовского, под Красным целый день сопротивлялся возобновлявшимся усилиям Французов, был почти уничтожен, сам Неверовский ранен, но своим упорным сопротивлением прикрыл отступление князя Багратиона{28}.

Обе армии, не быв расстроены, к большому удивлению Наполеона, наконец, соединились 22 июля в Смоленске{29}.

Часть армии бивакировала на высотах правого берега Днепра, а другая расположилась на левом берегу впереди древней стены, которая в течение столетий служила защитой Смоленску.

Орудия были поставлены вамбразурах, разрушенных временем, и Смоленск, старинный свидетель невзгод России, приготовился к новым бедствиям{30}.

Глава II

Дело под Велижем. Действия отряда Винцингероде от Витебска до Рузы. Дело под Звенигородом

Я сопровождал генерала Винцингероде, который получил приказание отправиться в Духовщину, чтобы принять командование Казанским драгунским и тремя казачьими полками, собранными там с этою целью.

Назначение указанного отряда было служить для связи между большой армиею и армиею под командою графа Витгенштейна, охранять внутренность страны от неприятельских отрядов и фуражиров и действовать в зависимости от обстоятельств на сообщения французской армии, не теряя однако из виду движений графа Барклая де Толли{31}.

Так как Наполеон приближался к Смоленску и неприятельские отряды и корпуса проникли до Поречья, Велижа и Усвята, генерал Винцингероде направился между Поречьем и Велижем, чтобы затруднить неприятелю производство реквизиций, в которых он испытывал уже величайшую нужду.

Узнав, что Велиж занят двумя батальонами, генерал возымел надежду напасть на них врасплох: он вверил мне командование своим авангардом, оставив себе драгунский полк, чтобы овладеть входом в город.

До рассвета я атаковал французские пикеты и согласно диспозиции двинулся влево, чтобы проникнуть в город по другой дороге и очистить место колонне, предводимой генералом. Если бы я стремительно ворвался в город, дело, может быть, имело бы успех, но неприятель, вероятно предупрежденный о нашем движении, встретил казаков столь сильным ружейным огнем, что они не осмелились атаковать, и генерал Винцингероде, опасаясь понести бесполезно большие потери, приказал прекратить бой.

Неприятель, в расчете воспользоваться нашим отступлением, выслал около сотни кавалерии, но она была так энергично встречена и преследована до города, что мы могли спокойно выкормить лошадей в небольшом расстоянии от Велижа.

На следующий день генерал Винцингероде направился к Усвяту. Неприятель уступил эту позицию без сопротивления и был преследован по Витебской дороге.

Так как Усвят по своему положению представлял большие выгоды, мы остались в нем несколько дней, употребив их на прочесывание местности небольшими партиями, всюду нападавшими врасплох на неприятельских мародеров и захватывавшими почти без боя значительное число пленных.

Когда 4 корпус{32} покинул окрестности Суража, чтобы присоединиться к Наполеону, который после кровопролитных боев под Смоленском следовал за нашей армией по дороге на Москву, генерал Винцингероде направился на Витебск, желая, насколько возможно, тревожить сообщения противника.

Он выслал меня с 80 казаками вправо на Городок, чтобы очистить этот край от французских мародеров, главным же образом, чтобы получить сведения о корпусе, бывшем под командой графа Витгенштейна{33}.

Генерал Винцингероде прибыл к воротам Витебска и навел ужас на его гарнизон, поспешивший притянуть со всех окрестностей свои караулы и фуражиров, значительное число которых попало в руки наших казаков; между тем я захватил в Городке неприятельскую партию и оттуда направился на Полоцк.

Во время этого движения, столь же смелого, как и хорошо соображенного, генерал Винцингероде взял свыше 800 пленных, из которых мне посчастливилось захватить 300.

Уже в это время дезорганизация и упадок дисциплины сделали успехи в разнородных войсках, составлявших гигантскую армию Наполеона, и как бы являлись предвестниками бедствий, которые ее ожидали.

Получив известия о направлении, которое принимал граф Барклай де Толли, генерал Винцингероде, с целью приблизиться к нему, двинулся, по очищении всей этой местности, на Велиж, который противник вынужден был покинуть вследствие нашего движения на Витебск. Он прислал мне через посредство еврея приказание идти безостановочно на присоединение к нему{34}.

Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи, заслуживавшие тем большей похвалы, что они должны были опасаться мщения Французов и населения. Но они еще более опасались возвращения польского правительства, при котором подвергались всевозможным несправедливостям и насилиям, и горячо желали успеха нашему оружию и помогали нам, рискуя своей жизнью и даже своим состоянием.

Дворяне этих губерний Белоруссии, которые всегда были поддонками польского дворянства, дорого заплатили за желание освободиться от русского владычества. Их крестьяне сочли себя свободными от ужасного и бедственного рабства, под гнетом которого они находились благодаря скупости и разврату дворян; они взбунтовались почти во всех деревнях, переломали мебель в домах своих господ, уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих мелких тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты.

Французская стража, исходатайствованная дворянами для защиты от своих крестьян, еще более усилила бешенство народа, а жандармы или оставались равнодушными свидетелями беспорядков, или не имели средств, чтобы им помешать{35}.

Я сделал 124 версты в 36 часов и прибыл в Велиж в ту минуту, когда генерал Винцингероде готовился оттуда выступить. Мы направились к большой дороге, идущей из Витебска через Поречье и Духовщину на Дорогобуж.

Одна из наших партий, высланных на Поречье — маленький городок с чисто русским населением, была так мужественно поддержана там усердными и храбрыми жителями, что захватила более 150 пленных.

Так как мы находились совершенно в тылу французской армии, неприятельские партии, наводнявшие со всех сторон страну, сжигавшие и грабившие деревни, стесняли и часто останавливали наши движения; повсюду находили мы следы их погрома и святотатств, и везде мы спешили на помощь несчастным жителям. Их рвение, до прибытия нашего отряда никем не руководимое, придавало им мужество, но в то же время наводило ужас на пункты, удаленные от опасности.

Для устранения указанного неудобства и чтобы успокоить внутренность страны, наш отряд направился на Белый, уже покинутый своим населением. Вид наших войск и пленных, увеличивавшихся на каждом переходе, произвел самое лучшее впечатление и придал смелости нескольким помещикам и исправникам, которые вооружили крестьян и начали систематично и искусно действовать против общего врага.

Не повторялось более явлений, происходивших в Белоруссии. Мы вступили в недра коренной России. Дворяне, священники, купцы, крестьяне — все были одушевлены одним духом. Все соединилось на борьбу и уничтожение дерзких чужеземцев, перешедших наши священные границы. Повсюду мы встречали только самое геройское самопожертвование, слепое повиновение и, что удивило нас самих, трогательную привязанность крестьян к своим господам.

В одной деревне, принадлежавшей некоей княгине Голицыной, и которую французские мародеры мужественно защищали против нас, пришлось спешить драгун и выбивать двери домов, откуда они в нас стреляли. Все они были перебиты. Овладев деревней, мы напрасно искали жителей — все избы были пусты, прекрасный и большой дом княгини был открыт настежь и предоставлен грабежу и разгрому. Осмотрев дом, где уцелели только часы, продолжавшие бить среди разрушения, я отправился посмотреть сад и вошел в прекрасную оранжерею. В конце этой оранжереи я увидел нескольких крестьян. Когда я подходил, один из них прицелился в меня; сильное слово, которое я поспешил ему крикнуть, остановило его и заставило узнать во мне Русского.

Восхищенные сообщенным мною им известием, что Французы перебиты, они вскоре собрали всех жителей и доставили все нужное для нашего продовольствия и корма лошадей. Один из крестьян, обратившись от имени всех, просил позволения утопить одну из женщин деревни. Удивленные этим предложением, мы пожелали узнать причину его. Они нам рассказали, что по отъезде княгини, не сделавшей никакого распоряжения, они сами вырыли ямы в погребе и, уложив туда серебро и наиболее ценную утварь своей госпожи, заложили их камнями и что эта женщина, смерть которой они требовали, имела низость указать эти ямы Французам. Я заметил этим честным крестьянам, что, может быть, женщина была принуждена к тому побоями, и был поражен изумлением, когда они мне отвечали, что ее долго секли, и что она очень больна вследствие этого, но "разве это может оправдать нарушение интересов нашей госпожи?"

На основании такого убедительного доказательства привязанности крепостных к своей госпоже, мы думали, что последняя должна была быть для них ангелом доброты, и наше уважение к этим честным крестьянам еще более увеличилось, когда мы узнали, что она была ими ненавидима{36}.

Из Белого мы двинулись на Покров на Дорогобужской дороге, высылая партии возможно ближе и в разных направлениях на большую дорогу из Смоленска в Москву. Каждый верстовой столб, приближавший нас к столице, печалил нас и солдат. Удрученные скорбью, мы предавали наши губернии и их великодушное население неприятельскому разорению. Сколько проклятий навлек на себя честный и благородный генерал Барклай, который, исполняя своим отступлением мудрые указания Императора, принимал на себя ненависть и проклятия народа и ропот солдат. Это великое самоотвержение было во сто раз достойнее похвалы, нежели все победы, которые увенчали его впоследствии лаврами и доставили ему титул князя и звание фельдмаршала.

От Покрова до Воскресенска, следуя постоянно уступом на несколько переходов позади левого фланга нашей армии, мы направились к Тесову между Гжатском и Сычевкой, причем война, по мере приближения к столице, принимала все более жестокий и разрушительный характер. Женщины, дети и скот искали убежища в лесах, между тем как крестьяне, вооруженные оружием, отбитым у Французов, спешили на защиту своих церквей, поджигали свои дома и готовили муки несчастным, которые попадали в их руки.

Следуя постоянно в том же направлении, генерал Винцингероде направился в Куршеву на прямой дороге из Гжатска в Зубцов. Наши партии продолжали тревожить неприятельских фуражиров, но действия их затруднялись по мере того, как мы приближались к дороге, по которой следовала главная масса французской армии.

Так прибыли мы в Сороч-нево, на дороге из Можайска в Волоколамск. Там генерал Винцингероде получил положительное известие о Бородинском сражении, о котором мы слышали уже от многих Французов, блуждавших по деревням в поисках за пищей и убежищем и приводимых к нам казаками.

Это достопамятное сражение, стоившее стольких храбрецов России, навсегда поколебало силу Наполеона. Его армия получила в нем начало деморализации и в последующее время представляла лишь тень дисциплины и мужества, которые в течение стольких лет обеспечивали ему такой блестящий перевес.

Под Бородиным погибла часть старых легионов, созданных войнами революции, и грозная по своей численности конница была там почти совершенно уничтожена. Россия потеряла в этот день князя Багратиона — рожденного для войны, генерала Тучкова, молодого генерала Кутайсова и многих выдающихся офицеров{37}.

Генерал Винцингероде отправился лично за получением новых приказаний в главную квартиру фельдмаршала Кутузова. Последний народным голосом был призван к командованию армиями и своими талантами и счастьем оправдал выбор нации.

Генералу Барклаю, которого армия громко обвиняла в измене, был необходим преемник. Солдаты, утратив доверенность к нему, отдали ее слепо и с обычным в подобных чрезвычайных обстоятельствах энтузиазмом новому главнокомандующему, присланному им Императором. Генерал Барклай показал себя выше клеветы. Он ревностно служил в роли подчиненного, после того как был начальником и в Бородинском сражении сумел заслужить общее одобрение, подавая пример деятельности и самого неустрашимого мужества.

Генерал Винцингероде, по возвращении из главной квартиры, двинул свой отряд на Рузу. Мы прибыли под вечер к городу, который считался занятым слабой неприятельской партией и которым генерал хотел овладеть силою. Но в ту минуту, когда полки уже двинулись в атаку, мы обнаружили правее города значительный лагерь и линию ведетов{38} с сильными поддержками. Это вынудило нас скрыть хвост нашей колонны и попытаться сначала захватить языка. Несколько неприятельских всадников, сбитых с коней нашими казаками, сообщили нам, что то был 4-й корпус под командой вице-короля Италии, который был отделен от армии Наполеона после Бородинского сражения и должен был обеспечивать с левого фланга его движение. Так как мы, таким образом, были предупреждены на дороге из Рузы в Москву, генерал Винцингероде, заставив весь корпус вице-короля стать в ружье, двигался всю ночь кружными дорогами и, обойдя Рузу, вышел на Звенигородскую дорогу, преградив путь неприятелю. Он тотчас послал свое донесение фельдмаршалу, который, узнав о направлении, принимаемом 4 корпусом, отдал приказание полку егерей, двум конным орудиям и трем казачьим полкам усилить наш отряд.

Между тем неприятель был приведен в недоумение атакой, произведенной нами накануне с тылу на его лагерь, а ночь скрыла от него наше движение и численность наших сил. Он провел целый день в Рузе и только на следующий решился из нее выступить.

Наши пикеты находились в Воронцове, а остальная часть отряда в Велькине. Полк егерей и два орудия прибыли поздно ночью в Звенигород, и генерал послал им приказание ожидать его там. Он поручил полковнику Иловайскому 12-му{39} командование арьергардом на большой дороге и приказал мне с тремя вновь прибывшими казачьими полками облегчить его отступление, следуя вдоль возвышенностей, простирающихся влево от дороги при движении из Рузы в Звенигород. Сам он выступил с драгунским полком, имея в виду занять выгодную позицию для прикрытия Звенигорода.

Неприятель, имевший более 20 тысяч человек, начал с того, что развернул все свои силы. Полковник Иловайский и я — мы отступили медленно и в порядке. Мы соединились в виду Звенигорода с целью попытаться атаковать несколько полков кавалерии, которые отделились от главных сил своего корпуса. Эти полки были отброшены, но на помощь их подоспела артиллерия и пехота, и наши казачьи полки, в свою очередь, были оттеснены. Полковник Иловайский вынужден был поспешно пройти дефиле, находившееся при входе в город, а я был стремительно атакован в тот момент, когда переходил по узкому мосту маленькую речку, близ монастыря впадающую в Москву. Я должен был спешить казаков, вооруженных ружьями, и, таким образом, не без труда отделался от преследования кавалерии.

Генерал Винцингероде защищал вход в Звенигород и заставил Французов понести большие потери. Но так как его отряд с обоими арьергардами не достигал 3 тысяч, он был вынужден уступить и отошел несколько верст за город. Когда смерклось, он отступил до Спасского на Московской дороге. Я должен был сделать довольно большой обход, чтобы соединиться с ним, двигаясь всю ночь при печальном отблеске пожаров. Деревни, хлеб и стога сена, разбросанные в поле, — все делалось добычей пламени и возвещало уже Французам ужасы голода, который должен был скоро увеличить постигшие их во время гибели страдания.

Не без труда весь наш отряд переправился через Москву, где имелся только один паром, который был сожжен при приближении неприятеля, и мы продолжали наше отступление по направлению к Черенкову{40}. Там генерал Винцингероде получил приказание фельдмаршала прибыть лично в его главную квартиру под Москвою. Он мне вверил временное командование отрядом, и в ту же ночь я получил через начальника штаба приказание руководить действиями, не смотря на то, что налицо стояли два генерала{41}, и представлять мои донесения непосредственно фельдмаршалу.

Глава III

Оставление Москвы. Расположение отряда Винцингероде на Петербургской и Ярославской дорогах. Партизанская и народная война. Выступление. Французов из Москвы. Взятие в плен генерала Винцингероде.

В это время в главной квартире фельдмаршала обсуждался важный и тяжелый вопрос, следует ли оставить Москву, древнюю, столько столетий чтимую столицу, соборы которой виднелись залитые золотом — соборы, служившие усыпальницей наших прежних царей, и в которых почивали почитаемые народом мощи. Жители Москвы не могли представить себе, что неприятель может в нее войти, и вся армия требовала защиты этого оплота величия Империи.

Но представлялось крайне рискованным принять бой на невыгодной позиции, имевшей в тылу огромный город, куда неприятель мог проникнуть с другой стороны — город, близость которого вызвала бы беспорядок и который безусловно не допускал совершить в порядке отступление.

С другой стороны, предстояло сражаться с противником, еще превосходным в числе, спасение которого было лишь в победе и который видел перед своими глазами обещанный конец лишений, город с обеспеченным продовольствием, богатства и наслаждения которого предусмотрительный Наполеон обещал предоставить неистовству солдат.

Решено было сдать Москву — решение столь же трудное, сколько неизмерима была потеря. Огромное народонаселение ее хлынуло из всех ворот, распространилось по всем губерниям, всюду принесло ужас и видом своих бедствий еще более увеличило исступление народа.

Неприятель, накануне в бою под Звенигородом точно определив наши силы, не обращал более внимания на слабое сопротивление, которое я мог ему противопоставить, и продолжал марш, очищая себе дорогу при помощи нескольких орудий, выдвинутых им в голову колонны.

Я получил из главной квартиры приказание продолжить движение по дороге из Звенигорода в Москву и оборонять переправу через Москву-реку у Хорошева до последней крайности{42}.

На рассвете неприятель начал движение и отбросил наши аванпосты. После того, как драгунский полк, егеря и два орудия перешли через мост, он был уничтожен, а казаки, которые могли перейти реку вброд, остались по той стороне, чтобы, насколько возможно, задержать движение противника. Им удалось опрокинуть на пехоту несколько полков французской конницы, которые слишком выдвинулись вперед, и захватить у них 20 пленных.

Между тем подошел весь 4-й корпус и построился в боевой порядок. Он, казалось, ожидал сигнала для совместной атаки с главной армией, к которой он почти примыкал.

В эту минуту возвратился генерал Винцингероде. Наша армия проходила через Москву. Он имел приказание двинуться с своим отрядом на дорогу, ведущую из Москвы во Владимир. Так как Наполеон вступал уже в Москву, пришлось тотчас начать наше отступление. Генерал отправил обратно к армии егерский полк. Изюмский гусарский и Л. гв. Казачий полки, высланные накануне из авангарда графа Милорадовича для производства усиленной рекогносцировки на правом фланге расположения нашей армии, не могли уже пройти через Москву и присоединились к нашему отряду, а впоследствии получили приказание остаться в нем.

Мы следовали вдоль окраины Москвы до Ярославской заставы, не будучи преследованы. Там мы остановились, чтобы прикрыть жителей столицы, бежавших от Французов.

Сердца самых нечувствительных солдат разрывались при виде ужасного зрелища тысяч этих несчастных, которые толкали друг друга, чтобы выйти скорее из города, в котором они покидали свои пепелища, свое состояние и все свои надежды. Можно было сказать, что они прощались с Россией. Едва мы услышали нестройный шум народа, который бежал, и неприятеля, вступавшего в Москву, нас охватил ужас, и мы отчаялись в спасении Империи{43}.

К вечеру густой дым поднялся из середины города: он скоро распространился и соединился с другими облаками дыма, от которых потемнело небо и которые скрыли от наших взоров Москву с ее тысячами церквей. Пламя с трудом прорывалось сквозь это темное облако: наконец показался огонь и явил нам Москву, пылавшую на всем пространстве. Это пламенное море производило ужасный треск и далеко освещало отчаяние опечаленных жителей и отступление нашей армии.

Огонь, однако, успокоил наши опасения. Французская армия вступала в ад и не могла пользоваться средствами Москвы. Мысль эта утешала нас, и ночь, освещенная гибелью нашей столицы, сделалась роковой скорее для Наполеона, нежели для России{44}.

Генерал Винцингероде, сознавая всю важность путей на Ярославль и Петербург, которые оказывались беззащитными в случае исполнения им полученного приказания — перейти на Владимирскую дорогу, отправил к фельдмаршалу курьера с докладом своих соображений и ' с просьбою о подтверждении приказания, прежде чем он обнажит обе указанные дороги. В Ярославле только что разрешилась от бремени Великая Княгиня Екатерина Павловна{45}, а Император и вся Императорская Фамилия находились в Петербурге.

Рано утром на следующий день Французы, владея пожарищем Москвы, заняли Ярославскую заставу и двинулись вперед, что вынудило нас отступить до Тарасовки.

Там мы получили ответ фельдмаршала, которым он вверял бдительности генерала Винцингероде охрану обеих дорог — на Ярославль и Петербург. Тогда генерал, оставив казачьего полковника с двумя полками для прикрытия Ярославской дороги, приказал ему о всех движениях неприятеля непосредственно извещать Великую Княгиню и стараться все время сохранять сообщение, с одной стороны — с дорогой на Владимир, для обеспечения сношений с нашей главной армией, взявшей путь на Коломну, и с другой — с дорогой на Петербург, куда направился генерал Винцингероде с остальною частью своего отряда.

Мы двинулись через Виноградове и прибыли в Чашниково на большой дороге из Москвы в Петербург. Полковник Иловайский 12-й остановился там с авангардом, а остальная часть отряда стала биваком у Печковской.

4-й корпус продвинулся по большой дороге, и его аванпосты находились в окрестностях Черной Грязи: прочие французские войска бивакировали на равнине Петровского дворца. Пожар Москвы уничтожил большую часть продовольственных запасов, которые Наполеон надеялся найти в ней; беспорядки и грабеж, вызванные этим ужасным пожаром в его армии, лишили ее последних средств, которые она еще могла извлечь. Неприятель был вынужден отыскивать для себя продовольствие в окрестностях столицы. Он внес всюду беспорядок и грабеж и уничтожал сам то, что могло облегчить его продовольствие. Скоро окрестности города представляли пустыню; приходилось искать дальше, разделяться на мелкие отряды, и тогда-то началась для Французов та гибельная война, которую казаки вели с такою деятельностью и искусством.

Полковник Иловайский получил приказание высылать повсюду партии для захвата неприятельских фуражиров. С каждым днем возрастали смелость и бдительность казаков и ослабевали дух и сопротивление Французов.

Майор Прендель{46} был отправлен с партией к Звенигороду, где ему усердно помогали вооружившиеся уже крестьяне и где он увеличил число пленных, со всех сторон приводимых к генералу.

Между тем неприятель, встревоженный постоянными потерями, которые он испытывал, и лишенный возможности доставать себе необходимое продовольствие и фураж, двинулся вперед в значительных силах. Наш авангард должен был сдать ему, и генерал Винцигероде, не будучи в состоянии поставить преграду его движению, был вынужден отступить до Клина.

Узнав, что в то же время неприятельская колонна двигается на Волоколамск, он выслал меня с гвардейскими казаками и одним казачьим полком. Два эскадрона Тверского ополчения присоединилось к этому маленькому отряду и своим усердием и храбростью соперничали с испытанными войсками.

Одновременно неприятель двинулся вперед по Ярославской дороге и вынудил к отступлению два казачьих полка, оставленных для ее охраны. Он выслал также колонну на Дмитров и, парализовав этим наступательным движением на несколько дней набег наших партий, прикрыл своих фуражиров{47}.

Я быстро двинулся на Волоколамск, откуда неприятель поспешно выступил. Я последовал за ним по дороге, ведущей в Можайск, и продвинулся вперед до Сорошнева. Там я разделил мой отряд на 4 части и указал каждой из них направление, которого держаться, назначив им сойтись на следующую ночь в Грибове.

Множество крестьян последовали за этими маленькими отрядами, которые на следующий вечер благополучно соединились и привели более 800 пленных, много повозок, лошадей и скота.

Генерал Винцингероде, вынужденный оставаться в Клину, имея перед собою значительные силы, и наблюдать Дмитров, находившийся у него на фланге, приказал мне не слишком удаляться от Волоколамска и избрать местом постоянного пребывания Порохов, откуда я должен был ограничиться высылкой партий, чтобы беспокоить неприятеля.

Полковник Иловайский, продолжавший командовать авангардом на большой Московской дороге, имел несколько удачных дел, и его партии снова начали захватывать неприятельские разъезды и фуражиров. Проходил редкий день, чтобы он не взял двести или триста пленных, а иногда и более. Мои партии были не менее счастливы и нападали врасплох на Французов в окрестностях Рузы, Звенигорода и на большой дороге из Смоленска в Москву, где они захватывали почту и курьеров.

Мой брат, бывший поверенным в делах в Неаполе, возвратился в Россию в ту минуту, когда Наполеон, как в новый крестовый поход, ополчил всю Европу против нашей Империи. Он счел своею обязанностью дворянина просить о поступлении на военную службу. Император соблаговолил принять его майором и назначить к генералу Винцингероде, который прислал его ко мне вместе с подкреплением из казаков. Я был приятно удивлен при виде его и поспешил предоставить ему возможность получить боевое крещение. Он начал с того, что атаковал внезапно на большой дороге из Москвы в Смоленск неприятельскую кавалерийскую партию, которую обратил в бегство, и привел из нее более 100 пленных и курьера, везшего очень интересные депеши, выяснившие нам плачевное состояние французской армии.

Мой лагерь походил на воровской притон; он был переполнен крестьянами, вооруженными самым разнообразным оружием, отбитым у неприятеля. Каски, кирасы, кивера и даже мундиры разных родов оружия и наций представляли странное соединение с бородами и крестьянской одеждой. Множество людей, занимавшихся темными делами, являлись беспрерывно торговать добычу, доставлявшуюся ежедневно в лагерь. Там постоянно встречались солдаты, офицеры, женщины и дети всех народов, соединившихся против нас. Новые экипажи всевозможных видов, награбленные в Москве; всякие товары, начиная от драгоценных камней, шалей и кружев и кончая бакалейными товарами и старыми сворками для собак. Французы, закутанные в атласные мантильи, и крестьяне, наряженные в бархатные фраки или в старинные вышитые камзолы. Золото и серебро в этом лагере обращалось в таком изобилии, что казаки, которые могли только в подушки седел прятать свое богатство, платили тройную и более стоимость при размене их на ассигнации. Крестьяне, следовавшие всюду за казачьими партиями и бдительно несшие аванпостную службу, брали из добычи скот, плохих лошадей, повозки, оружие и одежду пленных. Было до крайности трудно спасать жизнь последних — страшась жестокости крестьян, они являлись толпами и отдавались под покровительство какого-нибудь казака. Часто бывало невозможно избавить их от ярости крестьян, побуждаемых к мщению обращением в пепел их хижин и осквернением их церквей. Особенною жестокостью в этих ужасных сценах была необходимость делать вид, что их одобряешь, и хвалить то, что заставляло подыматься волосы дыбом. Однако, при неурядице и среди отчаяния, когда, казалось, покинул Бог, и наступила власть демона, нельзя было не заметить характерных добродетельных черт, которые, к чести человечества и к славе нашего народа, благородными тенями выступали на этой отвратительной картине. Никогда русский мужик не обнаруживал большей привязанности к религии и к своему отечеству, более преданности Императору и повиновения законным властям. На основании ложных донесений и низкой клеветы, я получил приказание обезоружить крестьян и расстреливать тех, кто будет уличен в возмущении. Удивленный приказанием, столь не отвечавшим великодушному и преданному поведению крестьян, я отвечал, что не могу обезоружить руки, которые сам вооружил и которые служили к уничтожению врагов отечества, и называть мятежниками тех, которые жертвовали своею жизнью для защиты своих церквей, независимости, жен и жилищ, но имя изменника принадлежит тем, кто в такую священную для России минуту осмеливается клеветать на самых ее усердных и верных защитников. Этот ответ произвел сильное впечатление, уничтожил опасения, которые старались внушить Императору, и, может быть, навлек на меня вражду некоторых Петербургских интриганов{48}.

Между тем Наполеон начал замечать опасность своего положения. Он рассчитывал на мир, а с ним отказывались от всяких переговоров.

Приближалась зима. Голод и недостаток всех предметов обмундирования и артиллерийских запасов увеличивались. Сообщения были прерваны различными партиями, которые всюду стерегли транспорты и разбивали обозы. Раненые покидались; начали обнаруживаться различные заболевания. Упадок дисциплины возрастал вследствие необходимости каждому заботиться о своем продовольствии. Упадок духа, опасения и ропот овладели, наконец, этой армией, привыкшей к быстрым успехам и богатству средств Германии и Италии.

Наша армия пополнялась из всех губерний Империи, продовольствие притекало к ней в изобилии; доверие и энтузиазм поддерживались настойчивостью Императора и оживлялись частыми стычками, которые постоянно оканчивались в нашу пользу. Армия, которую мир с Турцией отдал в распоряжение Императора, превосходила австрийскую армию, бывшую под начальством князя Шварценберга, и угрожала отрезать путь отступления Наполеону{49}.

Император, совершенно успокоенный относительно намерений шведского королевского принца Бернадотта{50} и рассчитывая на союзные с ним отношения, вывел войска из Финляндии и отправил генерала Штейнгеля{51} с его войсками на усиление слабой армии графа Витгенштейна. Ополчение сформировалось и приближалось со всех сторон. Наконец, фельдмаршал Кутузов поручил генералу Беннигсену{52} нападение на французский авангард под командой Мюрата{53}. Авангард этот был внезапно атакован при Тарутине и почти уничтожен.

Тогда Наполеон увидел, что нельзя более терять времени и что малейшее промедление может похоронить его со всей армией в развалинах Москвы. Он приготовился к отступлению. Приходилось покинуть столицу России; совершив славный подвиг, достигнув высшей степени успехов — обратиться в бегство; лишиться господства над общественным мнением, доставленного ему этим завоеванием; решиться уничтожить в своей армии веру в его неизменное счастье и показать удивленной и готовой стряхнуть иго Европе свою слабость и силу России.

Чтобы скрыть эту настоятельную и тяжелую необходимость, 4-й корпус, остававшийся все время на Петербургской дороге, перешел в наступление.

Генерал Винцингероде приказал мне возвратиться в Клин, повелев оставить только пост в Волоколамске. Сам он выступил с драгунами, несколькими эскадронами гусар и казачьим полком, чтобы напасть врасплох на неприятельский отряд, занимавший Дмитров. В то же время полковник Иловайский получил приказание атаковать их передовые посты на Московской дороге. Неприятель неожиданно покинул Дмитров и повсюду отступил. На него наседали самым настойчивым образом, и он постепенно отошел, преследуемый до самых стен Москвы. Генерал Винцингероде лично двинулся в атаку с двумя полками казаков, которые, будучи ободрены ежедневными успехами и сидя на конях настолько же хорошо кормленных, насколько были плохо кормлены неприятельские, опрокинули в улицы Москвы 3 кавалерийских полка, принявших удар. Казаки многих перебили и взяли более 400 пленных{54}.

Великая армия Наполеона покинула Москву, и генерал получил несомненное известие, что оставленный им в Кремле гарнизон также готовился очистить его и закладывал мины под древней его стеной, с целью оставить лишний след опустошения и святотатства.

Желая спасти Кремль, генерал отправился лично к нашим аванпостам, которые уже проникли внутрь города и находились в виду французского караула, поставленного возле дома губернатора. Генерал приблизился к нему, махая платком и не захотев, чтобы кто-нибудь за ним следовал. Офицер принял его, как парламентера, и собирался послать уведомить маршала Бертье{55}, бывшего в Кремле, когда на генерала бросился пьяный гусар и увел его в плен. Наши казаки находились слишком далеко, чтобы подать ему помощь, а молодой Нарышкин, кинувшийся один разделить участь своего начальника, объявил его имя и звание и был также уведен в плен{56}.

Я получил ночью это неожиданное известие и поспешил на аванпосты. Тотчас же я выслал трубача с письмом, чтобы предупредить, что французские генералы, находившиеся в нашей власти, отвечают своей жизнью за малейшую неприятность, которая случилась бы с генералом Винцингероде.

В два часа утра ужасный взрыв, сопровождаемый светом, возвестил нам разрушение Кремля и освобождение Москвы.

Глава IV

Москва после французов. Назначение Кутузова начальником отряда. Преследование французской армии до Немана. Занятие отрядом Кутузова Тильзита. Действия против Макдональда. Положение дел перед началом похода 1813 года

10 октября 1812 года мы вступили в древнюю столицу, которая еще вся дымилась. Едва могли мы проложить себе дорогу через трупы людей и животных. Развалины и пепел загромождали все улицы. Одни только разграбленные и совершенно почерневшие от дыму церкви служили печальными путеводными точками среди этого необъятного опустошения. Заблудившиеся Французы бродили по Москве и делались жертвами толпы крестьян, которые со всех сторон стекались в несчастный город.

Моей первой заботой было поспешить в Кремль, в метрополию Империи. Огромная толпа старалась туда проникнуть. Потребовались неоднократные усилия гвардейского казачьего полка, чтобы заставить ее отойти назад и защитить доступы, образовавшиеся кругом Кремля от обрушения стен.

Я вступил один с офицером в собор, который видел только во время коронации Императора{57} блистающим богатством и наполненным первыми сановниками Империи. Я был охвачен ужасом, найдя теперь поставленным вверх дном безбожием разнузданной солдатчины этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, и убедился, что состояние, в которое он находился, необходимо было скрыть от взоров народа. Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и расколоты. Все, что могло возбудить или ввести в заблуждение алчность солдата, было взято; алтарь был опрокинут; бочки вина были вылиты на церковный пол, а людские и конские трупы наполняли зловонием своды, которые были назначены принимать ладан. Я поспешил наложить свою печать на дверь и приставить ко входу сильный караул{58}. Весь остальной Кремль сделался добычей пламени или был потрясен взрывом мин. Арсенал, церковь Ивана Великого, башни и стены образовали груды камней{59}.

Большое здание Воспитательного Дома привлекло мое внимание. Несколько сот детей, застигнутых вступлением неприятеля, умирали с голоду; множество женщин и русских раненых, которые не могли спастись бегством, нашли там убежище, и несколько тысяч больных Французов были в нем оставлены. Все просили хлеба, а опустошение окрестностей Москвы не позволяло удовлетворить немедленно такую настоятельную потребность. Коридоры и дворы этого огромного здания были наполнены мертвыми — жертвами нищеты, болезней и страха{60}.

Другие большие здания были завалены русскими ранеными, спасшимися от пожара и едва поддерживавшими существование; без помощи, без пищи, они были окружены трупами и ожидали конца своих страданий.

Неприятель, очищая Москву, поджег то, что еще уцелело от несчастного города; у нас не было никаких средств потушить пожар, который всюду увеличивал беспорядок и бедствия; крестьяне толпою устремились грабить и захватывать магазины с солью, медную монету казначейства и винные погреба. Весь наш отряд, как бы затерявшийся в огромном пространстве Москвы, едва был достаточен, чтобы сдерживать чернь, вооруженную оружием, отбитым у неприятеля.

Только на третий день мы могли немного отдохнуть и считать себя в безопасности посреди этого беспорядка.

Продовольствие было подвезено, и целое многочисленное население прибыло искать среди пепла места, которые занимались их домами, и, не сожалея о своих потерях, возблагодарить Бога за освобождение Москвы{61}.

Генерал Иловайский 4-й{62} остался старшим после генерала Винцингероде, но, будучи неспособен к командованию, поручил мне все, и я поспешил донести Императору относительно необходимости присылки начальника.

Начальником этим был назначен генерал Кутузов. С его прибытием прибыла также Московская полиция, и мы могли покинуть этот печальный и несчастный город, чтобы принять участие в преследовании французской армии.

Из 13 800 дворцов и домов, бывших в Москве, только 1500 уцелели от пожара.

Армия Наполеона, вынужденная маневрами фельдмаршала Кутузова и кровавыми боями под Малоярославцем{63} начать отступление по той же дороге, которая была совершенно опустошена во время наступательного движения, испытывала полный недостаток продовольствия. Упадок дисциплины и духа ускорил это отступление и скоро превратил его в постыдное бегство. Тревожимая со всех сторон, французская армия ежедневно теряла обозы, орудия и значительное число солдат. Наши казаки и крестьяне днем и ночью окружали ее во время марша и остановок на биваках, избивали фуражиров и захватывали все продовольственные средства.

Наконец, небо, казалось, взяло на себя месть за Россию. Поднялся ужасный ветер и принес 25-градусный мороз. Неприятельские лошади, не подкованные на зимние шипы и выбившиеся из сил, падали непрерывно и оставляли в наших руках обозы, парки и артиллерию. Вся добыча, взятая в Москве, досталась казакам. Несчастные Французы в лохмотьях, голодные, застигнутые стужей, почти более не сражались и гибли от лишений. Ненасытный голод обратил их прежде смерти в скелеты, и эти обезображенные тени тащились друг за другом, высматривая, где бы поесть падали или отогреть свои полузамерзшие тела. Длинный след трупов, окоченевших от холода, обозначал путь и страдания армии, выставленной Европой.

Мы встретили в Духовщине корпус вице-короля Италии, который, потеряв всю свою артиллерию и обоз, тянулся к Смоленску, где он соединился с Великой армией{64}.

Между тем граф Витгенштейн взял штурмом Полоцк, а адмирал Чичагов{65} двигался к Минску. Несомненно, армия Наполеона растаяла бы до вступления в Смоленск, если бы фельдмаршал Кутузов ускорил преследование и ежедневно вводил в серьезный бой линейные войска вместо того, чтобы возложить эту задачу на алчных казаков{66}:

В Смоленске она нашла еще некоторое количество продовольствия и продолжала свой марш на Красный. Часть нашей армии предупредила противника. С нашей стороны бой велся там вяло, и Французы, вынужденные все поставить на карту, чтобы проложить себе дорогу, потеряли только около двадцати тысяч человек, в том числе наполовину убитых и пленных.

Адмирал Чичагов, предупрежденный о приближении Наполеона, овладел трудной переправой через Березину. Граф Витгенштейн направился туда, гоня перед собой противопоставленный ему корпус. Если бы наша главная армия преследовала неотступно и безостановочно, как и должно бегущего неприятеля, никогда бы Наполеон, ни один человек из его армии не спаслись бы. Но адмирал, будучи очень плохим военачальником, допустил разбить свой авангард, и едва не был атакован неожиданно сам в Борисове. Граф Витгенштейн прибыл только тогда, когда Французы уже навели мост, а наша главная армия занималась маневрами вместо того, чтобы нанести там последний удар.

Величайшие затруднения, встреченные при наводке моста, несколько пушечных выстрелов и, в особенности, страх, овладевший французской армией, заставил их, однако, дорого заплатить за этот переход. Вся уцелевшая артиллерия, обозы, несчастные женщины и дети, следовавшие за французской армией, исчезли под льдом Березины или были брошены на берегах ее. Несколько тысяч раненых, больные и выбившиеся из сил солдаты — погибли вблизи моста и увековечили эту переправу всеми бедствиями и ужасами, которые только могут постигнуть человечество.

Наполеон, по переправе, в санях обогнал армию, сопровождаемый лишь несколькими доверенными лицами. Он не остановился в Вильне и бежал за Неман, который он с таким высокомерием перешел только за несколько месяцев перед тем, проехал через Германию, и сам привез в Париж известие о всех поражениях{67}.

Малочисленные остатки его огромной армии продолжали отступление до Вильны. Наша армия по-прежнему слабо их преследовала. Вынужденные очистить Вильну, немногие, сохранявшие еще сомкнутость, части исчезли. Не получая приказаний и не думая о каком бы то ни было сопротивлении, каждый принадлежавший к этой пестрой армии бежал, куда хотел, стремясь скорее достигнуть границы России. Несколько казачьих партий преследовали и захватывали множество пленных. Если бы нашему отряду позволили тотчас же перейти Неман и преследовать бегущих в Пруссии, почти все маршалы, генералы и офицеры были бы взяты. Вместо того, они имели время прибыть в Кенигсберг, где, при помощи денег, получили от Немцев все, в чем нуждались{68}.

Несмотря на это, число неприятелей, которые переправились обратно через Неман, нельзя считать свыше 30 тысяч человек. Таким образом, эта 6-месячная война стоила Европе более 400 тысяч человек — цвет ее населения, пожертвованный слепому честолюбию Бонапарта.

Император назначил свою главную квартиру в Вильне и явился туда с целью собрать свою армию и излить свои благодеяния.

Наш отряд ожидал в Юрбурге приказания перейти границу. Он был первым, перешедшим ту преграду, которую могущество Наполеона хотело навсегда поставить России. Наполеон утверждал, что спокойствие Европы требовало, чтобы этот народ Севера был вытеснен в наиболее суровые его области.

Мы направились к Тильзиту. Полковник Тетенборн{69} и мой брат, командовавший нашим авангардом, опрокинули несколько эскадронов прусских гусар, которые хотели защищать вход в город. Население приняло нас там с радостью и энтузиазмом, который обнаружил нам благоприятное настроение, одушевлявшее Пруссаков, и предсказал нам легкость побед.

Тильзит был ареной унижения России и падения Пруссии; он первым увидел посрамление Наполеона, славу России и надежды Пруссии.

Макдональд{70} находился еще в Курляндии, и его корпус, составленный из десяти тысяч французов и двенадцати тысяч Пруссаков, один избег общего уничтожения. Генерал Дибич{71} был выслан из корпуса графа Витгенштейна, чтобы затруднить его отступление и в особенности с целью побудить прусского генерала Йорка{72}отделиться от Французов. Два батальона егерей и два орудия усилили наш отряд, который получил приказание, насколько возможно, приостановить движение неприятеля. Но последний скрыл так хорошо свой марш и так быстро двинулся на Тильзит, что егеря и два орудия были атакованы ранее, чем успели выставить для обеспечения аванпосты, и были взяты неприятелем. Мы вынуждены были уступить город. Между тем генерал Дибич имел успех в переговорах. Пруссаки оставили Французов и, согласно предварительного договора, расположились по квартирам в окрестностях Тильзита, где они сохраняли полный нейтралитет.

При этих обстоятельствах мы наделали ряд ошибок. Русский корпус, противопоставленный в Курляндии генералу Макдональду, вместо того чтобы следовать за ним по пятам, терял время на занятие Мемеля{73}, которого никто не защищал. Граф Витгенштейн, вместо того чтобы ускорить движение со всем своим корпусом, ограничился высылкой нам двух указанных слабых батальонов, которые мы тотчас же ухитрились потерять, а генерал Шепелев{74}, неудачно выбранный для того, чтобы с другим отрядом предупредить неприятеля на дороге в Кенигсберг, дал ему пройти, занявшись провозглашением тостов во славу нашего оружия.

Макдональд, благодаря нам, достиг счастливо Кенигсберга, и его слабый, но сохранивший порядок корпус послужил там маяком для сбора всех беглецов, прибывавших из России, и сделался ядром новой армии.

Все хотели перейти границу, и множество отрядов под командой разных начальников и без общего руководства, устремились со всех сторон, наводнили эту часть Пруссии и ровно ничего не сделали.

Французы, под командой Мюрата, успели все вывести из Кенигсберга, отправить своих больных в Данциг и, наконец, выйти из этого города и перейти Вислу, почти не будучи обеспокоены. Около полудюжины генералов овладели очищенным Кенигсбергом и приписали себе эту славную победу. Наконец, прибыл граф Витгенштейн и положил конец беспорядочным действиям.

Сам Император перешел границы своей Империи. Значительный корпус наступал на Варшаву, и вторая кампания в Германии готова была начаться при самых счастливых предзнаменованиях.

Польше, лишившейся своей единственной поддержки, оставалось только прибегнуть к великодушному милосердию Императора. Слабые остатки ее армии, под командой князя Понятовского{75} получили позволение покинуть их отечество. Вся Германия желала успеха нашему оружию и простирала нам навстречу руки, готовые сбросить оковы. Пруссия решительно и смело готовилась присоединить свои войска к нашим. Австрия радовалась неудачам Наполеона и выжидала еще несколько более благоприятной обстановки, чтобы выступить против него. Швеция вооружалась, чтобы принять участие в этой последней борьбе, и вселенная с изумлением взирала на энергию России и на благородную умеренность ее могущественного Государя{76}.

Описание военных действий отряда, находившаяся под начальством генерала Винценгероде в 1812-м году

По соединении у Смоленска обеих армий: первой под предводительством Графа Барклая де Толли, а второй Князя Багратиона, Генерал Винценгероде получил повеление отправиться в город Духовщину для принятия отряда, из драгунского Казанского и трех козачьих полков состоявшаго.

Отряд сей предназначен был как для сохранения сообщения между главною армиею и войсками Графа Витгенштейна, так и для защиты внутренности края от разсылаемых неприятелем отрядов и фуражиров. Важнейшим же предметом оного было старание действовать, по возможности, на сообщение Французских войск, не упуская однакож никогда из вида движения главной армии Барклая де Толли.

По приближении Наполеона к Смоленску, когда передовые войска 4 корпуса достигли Поречья, Велижа и Усвята, Генерал Винценгероде повел отряд свой по направлению между Поречьем и Велижем, дабы препятствовать неприятелю производить поборы, в которых тогда уже настояла ему крайняя нужда. 26-го послан из села Озерок разъезд для обозрения неприятеля у Поречья. В 12-ти верстах от сего города встретился он с сильным неприятельским патрулем. Тут последовала сшибка, в которой взяты 1 офицер и 18 гусар. От них-то узнали, что Генерал Себастиани с корпусом конницы и 18 пушками находится в Поречье. Оставшиеся от взятого в плен патруля гусары, вероятно, дали знать в Поречье; и Себастиани на другой же день отступил к Рудне.

Сведав, что в Велиже находилось не более двух баталионов, Генерал Винценгероде вознамерился захватить их в разплох. На сей конец поруча авангард Полковнику Бенкендорфу, оставил он при себе драгунский полк, чтоб ворваться с оным в город.

28-го Июля, еще пред разсветом, авангард, дойдя до передовых Французских постов, поворотил в лево с тем, чтоб, следуя предварительному на сей случай распоряжению, войти в город другою дорогою, оставя свободный ход для колонны Генерала Винценгероде.

Ежелиб Полковник Бенкендорф поспешил прямо к городу, то успех был бы, может быть, вернее. Но неприятель, вероятно предуведомленный о приближении нашем, открыл столь сильную ружейную пальбу, что козаки не отважились на дальнейшее покушение и Генерал Винценгероде, опасаясь потерять по напрасну много людей, приказал прекратить бой.

Неприятель, желая воспользоваться нашим отступлением, выслал для преследования нас до ста человек конницы; но козаки так храбро встретили высланных, что, прогнав их до самого города, могли кормить лошадей очень близко от Велижа. Полковник Иловайский 12-й и Ротмистр Князь Волхонский показали в сем случае первый опыт той храбрости, которою всегда в последствии отличались.

Назавтра Генерал Винценгероде пошел к Усвяту. Неприятель, уступивши место сие без дальнего сопротивления, преследуем был по Витепской дороге. Найдя Усвят выгодным для себя положением, мы остались в нем несколько дней, в течении которых разсылали в разные стороны малые отряды. Отряды сии находили повсюду усталых и мародеров неприятельских, и не вступая почти нигде в бой, приводили большое число пленных.

После кровопролитного трехдневного сражения под Смоленском, Наполеон, устремясь к преследованию главной армии нашей по Смоленской дороге, приказал четвертому корпусу поспешить на соединение к нему из окрестностей Суража. Тогда Генерал Винценгероде, желая по возможности вредить сообщению неприятеля, пошел сам к Витепску; вправо же к Городку послал Полковника Бенкендорфа с 80 козаками с тем, чтоб, очистив весь тот край от бродивших там Французских мародеров, стараться получить известия о войсках Графа Витгенштейна.

7-го Августа Генерал Винценгероде, явясь пред самыми воротами Витепска, привел в ужас оставленный там для обороны отряд. Все находившиеся на залогах по помещичьим домам и прочие неприятельские команды, разосланные для фуражирования, поспешали собраться в город: но большая часть из них попали в руки козакам. Полковник Бенкендорф, захватя между тем неприятельскую партию в Городке, следовал к Полотску.

Сие смелое и хорошо обдуманное движение доставило нам: 800 пленных, взятых Генералом Винценгероде, и 300 Полковником Бенкендорфом.

Уже с сего времени безпорядок и неповиновение, явные предвестники будущих бедствий, начали возникать в разных корпусах, составлявших исполинские силы Наполеона.

8-го Августа, по предписанию высшего начальства, один коза-чий полк отряжен был к корпусу Графа Витгенштейна.

Между тем Генерал Винценгероде, уведомленный обстоятельно о движении Графа Барклая де Толли, желая с ним сближиться и очистив уже от мародеров весь занимаемый им край, пошел к Велижу. Неприятель должен был оставить оный по причине движения нашего на Витепск. Полковнику Бенкендорфу послал он тогдаже, чрез одного жида, приказ следовать безостановочно для соединения с ним.

Августа 9-го, собрав весь свой отряд, Генерал повел его по большой дороге, которая из Витепска, чрез Поречье и Духовщи-ну, идет на Дорогобуж. Одна из партий, посланная отрядом нашим в Поречье, столь усердно подкреплена была храбрыми жителями города, что, напав удачно на появившихся там Французов, привела с собою 150 человек пленных.

Наполеон отрядил от Смоленска Итальянскую дивизию, под командою Генерала Пино, для обеспечения тыла своего, особливо же города Витепска, который почитал он в опасности. Стычка нашей партии у Поречья случилась с авангардом сей дивизии в то время, когда она следовала уже на соединение с большою своею армиею. Генерал Винценгероде, разведав о сем обстоятельно, поспешил прямо к Духовщине, чтоб пересечь дорогу и воспрепятствовать, буде можно, соединению дивизии сей.

С сего времени, находясь совершенно в тылу неприятеля, мы не могли уже действовать с прежнею удобностию, по причине великого множества неприятельских партий, которые, разсееваясь по всему краю, жгли и грабили села и деревни. Повсюду встречали мы следы опустошения, разоренные господские домы и поруганные храмы Божий.

Генерал Винценгероде поспешал везде, куда призывали его стоны несчастных жителей. Редкое мужество их, без руководства искусных начальников, обращалось часто к их же собственной пагубе. Для отвращения сего и обеспечения лежавших в стороне от большой дороги мест, отряд наш двинулся к городу Белой, из которого все жители уже удалились…

Появление наших войск, приведших с собою большое количество пленных, оживило новым мужеством жителей. Многие помещики, равно как Вельский и Сычевский Исправники, вооружа крестьян своих, действовали в хорошем порядке и с большим успехом против неприятелей.

Из Белой 19-го Августа пошли мы на Дорогобужскую дорогу в село Покров, разсылая оттуда партии в разные места к большой Московской дороге. Из Покрова перешли в Воскресенск, и следовали все далее, фланговым маршем, в разстоянии нескольких переходов от большой дороги и главной нашей армии. Таким образом дошли мы до села Тесова, находящегося на дороге из Гжатска в Сычевск. Чем ближе подходил неприятель к столице, тем ужаснее становились действия войны.

Крестьяне, укрывая жен и детей, также имущество и скот в леса, с редким мужеством ополчались за храмы Божий и собственные домы свои. Они поражали Французов у них же самих отнятым оружием, и тех, которые попадались им в руки, предавали ужаснейшим истязаниям и мучительной смерти.

Следуя однажды принятому направлению, Генерал Винценге-роде перешел в Куршово, что на дороге из Гжати в Зубцов. Партии его продолжали нападать на фуражиров неприятельских; но не с таким, как прежде, успехом, ибо мы находились уже вблизи главной Французской армии.

27-го Августа прибыл отряд в Сарачинево, лежащее на дороге из Можайска в Волоколамск, и тут то получил Генерал верное известие о сражении Бородинском, о котором и прежде доходили к нам слухи от попадавшихся в руки козакам Французов, которые шатаясь по разоренным селениям, искали пищи и убежища.

Генерал Винценгероде поехал сам в главную квартиру Фельдмаршала Кутузова для получения новых повелений. Возвратясь оттуда, следовал он (28 Августа) с отрядом к Рузе.

Приближаясь вечером к городу, Генерал полагал, что оной занят небольшим только неприятельским отрядом, который и вознамерился было захватить. Но в ту самую минуту, как полки двинулись к городу, увидели мы в праве от оного весьма большой лагерь и линию ведетов. Это заставило Генерала, не выказывая всей своей колонны, стараться достать прежде языка. Козаки тотчас сорвали несколько ведетов, и мы узнали от них, что то был четвертый корпус, под начальством Вице-Короля Итальянского, который после Бородинского сражения отряжен Наполеоном для охранения армии его слева.

Генерал Винценгероде, увидя, что дорога из Рузы в Москву уже пересечена, и удовольствовавшись тем, что принудил весь корпус Вице-Короля встревожиться и встать в ружье, прошел всю ночь насквозь окольными путями, и обойдя Рузу, остановился на Звенигородской дороге ожидать неприятеля. Он отправил в главную квартиру донесение, в следствие которого Фельдмаршал, узнав о направлении 4-го неприятельского корпуса, послал тотчас для подкрепления нас полк егерей, 2 орудия конной артиллерии и 3 козачьих полка.

Между тем неприятель, приведенный в недоумение вчерашним нападением, в тылу его лагеря произведенным, и не имея настоящего понятия о силе нашего отряда, провел весь день в Рузе, и только назавтра решился идти далее.

30-го передовые посты наши находились в Воронцове, а остальная часть отряда в Велькине. Поздно уже вечером прибыл егерский полк с двумя конными орудиями в Звенигород; а потому Генерал и послал приказание ожидать себя там. Полковнику Иловайскому вверил он начальство над арриергардом на большой дороге, а Полковнику Бенкендорфу поручил, прикрывая с 3-мя вновь прибывшими полками отступление его, следовать по горам, которые идут цепью с левой стороны дороги из Рузы в Звенигород; сам же Генерал, взяв драгунский полк, отправился отыскивать выгодную позицию, в которой бы удобно было отразить неприятеля от Звенигорода.

Неприятель, показавшись 31-го числа с 20 000, начал действовать всеми своими силами. Полковники Иловайский и Бенкендорф отступили, но в порядке. Совокупясь вместе, они ударили на несколько конных полков, которые отдалились было от своего корпуса. Удар был весьма удачен; неприятельская конница отброшена назад; но подоспевшая пехота и артиллерия заставили и Козаков в свою очередь уклониться. Полковник Иловайский принужден был с большой поспешностью протесниться сквозь узкое место, находящееся у самых почти ворот Звенигорода; Полковник же Бенкендорф подвергся сильному нападению при переходе через мост небольшой речки, впадающей близ города в реку Москву. Чтоб отбиться от налегавшей на него кавалерии, он принужден был спешить Козаков, которые заменили, в сем случае, егерей.

Мужественно защищал Генерал Винценгероде вход в город и нанес великий урон неприятелю; но как весь отряд его с обоими арергардами не простирался и до 3 000 человек, то и счел он за полезнейшее отступить на несколько верст за город. К вечеру же подался он по Московской дороге к селу Спаскому, ожидая там присоединения Бенкендорфа.

Не без особенного труда переправился отряд через Москву реку, на которой всего один только паром находился, да и тот при приближении неприятеля созжен.

Отряд продолжал отступление свое до Черепкова. Там получил Генерал повеление от Фельдмаршала прибыть в главную квартиру под Москву. Отправляясь туда, поручил он отряд Полковнику Бенкендорфу.

Сентября 1-го. Неприятель, узнав накануне обстоятельно о числе нашего отряда, не заботился более о слабом сопротивлении, которое мы ему могли противупоставить, и шел все вперед, очищая себе путь выстрелами из пушек, находившихся в голове его колонн.

Полковник Бенкендорф получил приказание продолжать движение по дороге из Звенигорода в Москву, и отражать неприятеля, сколько достанет сил его при переправе чрез реку Москву у Хорошева.

На разсвете 2-го Сентября неприятель сбил все наши передовые посты и подвинулся вперед. Драгунский полк, егеря и оба орудия, перейдя мост, сожгли оный; козаки же остались на той стороне с тем, чтоб замедлив сколько можно приближение неприятеля, переправиться потом вплавь. Они зделали удар на передовые Французские полки, и столь удачный, что отбросив оные назад, привели 20 человек пленных.

Между тем весь 4-й корпус остановясь, построился в боевой порядок и ожидал, казалось, только знака к совокупному нападению с армиею Наполеона, которой он, так сказать, подавал руку.

В сию минуту возвратился Генерал Винценгероде. Главная армия проходила через Москву; отряду же нашему велено было стать на Владимирской дороге.

Наполеон вступил уже в столицу, и нам должно было предпринять немедленно отступление. Генерал отослал к армии егерский полк; а полки Изюмский гусарский и Лейб-Гвардии Козачий, посланные накануне Графом Милорадовичем для учинения сильной рекогносцировки на правом крыле армии, не имея более средств пробраться через Москву, присоединились к отряду Генерала Винценгероде, получа потом приказание и навсегда оставаться при оном.

Проходя краем города, мы никем не были тревожимы до самой Ярославской заставы, у которой Генерал остановился, чтобы способствовать выходу из Москвы преследуемых Французами жителей.

В ночи послал он к Фельдмаршалу курьера с письмом, в котором излагал причины, принудившие его не покидать, до вторичного приказания, Петербургской и Ярославской дорог, которые вовсе остались бы без защиты.

Рано утром на другой день. Французы, заняв всю Москву, выступили за Ярославскую заставу, что и понудило Генерала отступить до Тарасовки. Там получил он ответ Фельдмаршала, который вверял предусмотрительности его защиту Петербургской и Ярославской дорог. С того времени Генерал Винценгероде оставил козачьего Полковника с двумя полками на последней из сих дорог, приказав ему извещать прямо от себя обо всех неприятельских движениях ЕЯ ВЫСОЧЕСТВО ВЕЛИКУЮ КНЯГИНЮ ЕКАТЕРИНУ ПАВЛОВНУ, находившуюся тогда в Ярославле. Ему же предписано, стараясь притом не терять никогда сообщения с дорогою Владимирскою, чтоб иметь средство сноситься с одной стороны с большою армиею, а с другой с дорогою Петербургскою, которой охранение взял на себя сам Генерал Винценгероде с остальною частию отряда.

Пройдя Виноградово, мы приостановились в Чашникове на большой дороге, идущей из Москвы в Санктпетербург. Полковник Иловайский остался тут с авангардом, а прочие войска отряда нашего расположились в Пешковском.

4-й корпус взошел на большую Санктпетербургскую дорогу, и передовые посты его появились уже около Черной-Грязи; прочие же Французские войска расположены были на поле около Петровского дворца.

Сожжение Москвы истребило большую часть средств к продовольствию, которое Наполеон льстился доставить солдатам своим. Ужасный пожар столицы и причиненное им опустошение водворили в войсках Французских безчинство и необузданность.

Принужден будучи искать продовольствия в окрестностях города, неприятель разсылал для поисков большие отряды, которые, распространяя повсюду страх и смятение, жгли и разоряли селы, и таким образом собственными руками уготовляли себе гибель, ускоряя приближение голодной смерти. Вскоре окрестности Москвы превратились в пустыни. Должно было разсееваться малыми отрядами на большом пространстве для снискания хлеба. И с сего то времени началась та гибельная для Французов малая война, посредством которой Генерал Винценгероде умел приобрести столь много выгод.

Полковник Иловайский получил приказание разсылать во все стороны партии, которые захватывали неприятельских фуражиров. С каждым днем усугублялась храбрость и бдительность Козаков и дух Французов упадал.

Майор Прендель, посланный к Звенигороду, нашел там вооруженных крестьян, которые с храбростию и усердием, достойным Русских, содействовали ему поражать неприятеля в разных сшибках. Он умножил знатным количеством большое число пленных, приводимых со всех сторон к Генералу.

Между тем неприятель, видя ежедневный урон в людях и не находя никаких средств к продовольствию в ближайших окрестностях Москвы, двинулся с большими силами вперед. Авангард наш должен был уступить ему, и Генерал Винценгероде, несравненно слабейший в силах против наступавшего неприятеля, принужден был отойти к городу Клину.

Получа тогда же известие, что одна неприятельская колонна шла на Волокаламск, он отправил туда Полковника Бенкендорфа с Лейб-Гвардии козачьим и другим козачьим же полками.

И на Ярославской дороге показался неприятель в больших силах и принудил отступить охранявшие оную два полка. Одна неприятельская колонна, направленная на Дмитров, прикрыв своих фуражиров, прекратила на несколько времени действия Козаков наших.

Сентября 14-го Полковник Бенкендорф быстро подступил к Волокаламску, и неприятель, оставя с величайшей поспешностию город сей, преследован был по Можайской дороге до Сорочинева. Там Полковник Бенкендорф разделил отряд свой на четыре части, из которых дав каждой особенное направление, назначил им всем зборное место в селе Грибове.

Крестьяне большими ватагами следовали за каждым из сих отрядов, которые, соединясь по назначению на следующий вечер, привели до 800 пленных.

Генерал Винценгероде, принужденный оставаться в Клине, имея пред собою сильного неприятеля, и наблюдая в тоже время находящийся во фланге его город Дмитров, приказал Полковнику Бенкендорфу не уклоняться далеко от Волокаламска, а занять постоянный пост у Порогова и разсылать оттуда партии.

Полковник Иловайский, начальствовавший всегда авангардом на Московской дороге, имел несколько удачных сшибок, и партии его возобновили опять поиски над неприятельскими фуражирами. Редкий день проходил, чтоб он не взял 200 или 300 пленных, а часто и более. Таковой же успех имели и разъезды Полковника Бенкендорфа: они разбивали и брали в плен Французские партии в окрестностях Рузы, Звенигорода и даже на Смоленской дороге, где, сверх того, перехватывали почты и курьеров.

Сия малая война нанесла неприятелю великий вред, ибо в течении 3-х недель разбито несколько его обозов, взято много скота, лошадей и от 6 до 7 000 пленных.

Движение Французских сил на левое крыло наше и слухи, подкрепленные показаниями пленных, заставили опасаться, чтоб неприятель не устремился на Тверь или Ярославль. При сих обстоятельствах Генерал Винценгероде призвал Полковника Бенкендорфа в Клин, оставя пост в Волоколамске, а сам с драгунским полком, несколькими эскадронами гусар и полком Козаков отправился к Дмитрову, в намерении захватить находившийся там Французский отряд. Полковник Иловайский получил приказание напасть в то же время на передовые посты неприятельские на большой Московской дороге.

2-го Октября. Сие движение наше, внуша неприятелю мысль, что мы получили сильное подкрепление, понудило его, оставив поспешно Дмитров, тот самый вечер, когда Генерал Винценгероде туда пришел, отступить по Московской и Ярославской дорогам. Преследуемый со всевозможною быстротою и храбростию, он переходил с одной позиции на другую, пока уклонился к самой Москве.

Дело 8-го Октября. В сей день Генерал Винценгероде пошел сам на неприятеля с двумя полками Козаков, которые ободрены будучи ежедневными успехами, с таким мужеством ударили на 3 конных неприятельских полка, что, опрокинув, прогнали их до самой заставы. В сей схватке неприятель потерял много убитыми и до 200 пленными.

В это время большая армия Наполеона уже оставила Москву и Генерал узнал наверное, что и последний гарнизон приготовлялся вытти из столицы, но не прежде, как подорвав Кремль, под которым уже окончивали подкопы. Желая спасти сие древнее вместилище памятников славы, священных храмов Божиих и праха Царей Российских, он захотел сам лично вступить в переговоры, и для того отправился к передовым Французским постам, которые 9-го числа загнаны уже были в самую средину города. К нещастию один гусарский офицер нагло бросился на Генерала и взял его в плен. Козаки наши слишком далеко были, чтобы подать ему помощь, и один только Ротмистр Нарышкин, устремясь на помощь Генералу своему, зделался участником жребия его.

В заключение следует сказать, что со вступления Французов в Москву и до сего времени один отряд Генерала Винценгероде, не имевший никогда более 2 или 3000 человек, взял в плен более 12 000 человек. Отряд сей непосредственно содействовал еще и к ускорению отступления Наполеона, тревожа фланги и тыл его войск и лишая оныя способов продовольствия.

Пер. Ф. Глинки; публикация из "Военного журнала". В настоящей публикации сохранена орфография оригинала. Произведены лишь регулярные замены букв ъ, Ъ, i, e (в значении э) и исправлены очевидные опечатки.

Освобождение Нидерландов

Мой отряд состоял из

Тульского пехотного полка — 700 человек

Батальона 2-го егерского полка — 400

Павлоградского гусарского полка… — 800

батареи конной артиллерии и 5 казачьих полков — 1600

Всего 3500{77}

Мною было получено приказание выступить к реке Иссель, в направлении на Девентер; цель этого похода заключалась в оказании сопротивления войскам, которые собирались в Голландии, и в защите этой части Германии от нашествия неприятеля.

В мое распоряжение были предоставлены: отряд Полковника Нарышкина, состоявший из трех казачьих полков, и отряд графа Чернышева, возглавляемый во время его отсутствия Полковником Балабиным, состоявший из пяти казачьих полков{78}.

Первый отряд находился справа от меня, и я приказал ему идти к Цволю{79}, второй — слева, и был мной направлен к Дезбургу.

Итак, я получил в подкрепление восемь казачьих полков.

Я выступил 2 ноября по дороге к Бентгейму.

Отряд мой казался мне слишком многочисленным, чтобы я мог удовольствоваться лишь сторонним наблюдением. Я принял решение вторгнуться в. Голландию. По моему поручению, в Амстердам отправился находящийся у нас на службе голландский полковник{80}, чтобы выяснить настроения в городе и вступить в сношения с предприимчивыми людьми; я уведомил о своих планах Генерала Бюлова, который направлялся к Минстеру{81}, и написал Генералу Винценгероде, чтобы заручиться его согласием.

В ожидании ответа я направился к Девентеру, и во время моего движения мне удалось неоднократно атаковать врага несколькими казачьими партиями, которые своими действиями в разных направлениях разносили весть о моем приходе.

Мне было известно, что Девентер защищаем гарнизоном в 3000 человек, хорошо снабжен провизией и располагает на укреплениях значительным числом артиллерии.

Только неожиданность могла сделать меня господином положения.

Я приказал Башкирскому полку под командою Майора Князя Гагарина{82} перейти реку Иссель; он должен был на той стороне реки показывать, будто хочет занять мост, ведущий в крепость, а я ночью подошел бы к Девентеру, с тем чтобы попытаться занять его.

Предприятие это не увенчалось успехом, но наша попытка стоила нам только нескольких жизней, поскольку темнота позволила отступить незамеченными.

Поскольку я не имел средств взять Девентер, а моей целью была не бессмысленная потеря времени и людей, я поручил наблюдение за крепостью одной из частей моего отряда под командованием полковника Балабина, а сам выступил к Цволю.

Цволь не был готов к обороне: две-три сотни плохо экипированной кавалерии составляли весь его гарнизон. По моему приказу показались всего несколько казаков из отряда полковника Нарышкина, чтобы выманить защитников крепости, которые предприняли вылазку и были опрокинуты. Люди мои вошли в УВОЛЬ, смешавшись с неприятелями, более половины которых попали нам в руки.

Я расквартировал мой отряд в Уволе. Обладание этим городом позволяло мне переправиться через Иссель и вступить в непосредственные сношения с Голландией.

В УВОЛС я нашел голландского Генерала фон дер Платена{83}. Он некогда служил в России и с радостью поддержал мои планы. Генерал сообщил мне точные сведения о силах противника и о настроениях своего народа. Мой посланный прибыл из Амстердама в сопровождении верного человека от Генерала Крайенхова{84}, временного правителя столицы, который обещал мне поддержку воодушевленного народа и просил меня ускорить мои действия.

Об этом я уведомил Генерала Бюлова{85}, прося его подойти как можно быстрее к Голландии.

С тем, чтобы не терять времени и заставить голландцев открыто выступить против Франции, я дал Майору Марклаю 200 казаков, приказав ему следовать безостановочно в Амстердам, избегая встреч с неприятелем и не заботясь ни о своих сообщениях, ни об отступлении{86}.

Этот храбрый и благоразумный офицер смог скрыть свое передвижение от неприятеля, минуя все дороги, и вошел в Амстердам. Народ, вдохновленный видом казаков, захватил находившихся в городе французов и воздвиг знамя независимости{87}. В это же время полковник Нарышкин вышел из Цволя, взял Гардервик и пошел к Амерсфорту;

Генерал Сталь{88} со своим казачьим полком и двумя гусарскими эскадронами, пройдя между Зюйтфеном и Девентером, получил приказ также отправляться к Амерсфорту.

Получив известия от посланца Генерала Крайенхова, Генерал Бюлов выступил, и, захватив внезапно Дезбург, подошел к Арнгейму.

С нетерпением ожидал я ответа Генерала Винценгероде касательно моих намерений. С горьким чувством получил твердый приказ не переходить Иссель; Генерал считал меня слишком слабым, чтобы начинать военные действия в стране, находящейся в благоприятном положении и усеянной множеством крепостей.

Мною уже был предпринят первый шаг: весь Амстердам был в движении, население города умоляло нас о приходе, я был в счастливом опьянении от возможности самостоятельно командовать; я решился ослушаться. Еще ночью я собрал мои войска и перешел реку.

Неприятель находился это время на Исселе, в крепости Девентер; в Арнгейме находилось 4 тыс. человек, в Амерсфорте располагался авангард; в Утрехте корпус от 7 до 8 тыс. человек.

Наарденская крепость, хорошо обеспеченная, обороняема была гарнизоном в 2 тысячи человек.

Мюйден и Гальвиг, две крепости почти у ворот Амстердама, также были в хорошем состоянии.

У меня не было возможности атаковать в лоб, поскольку неприятель значительно превосходил меня силами и находился на земле, где на каждом шагу встречались препятствия, положение усугублялось тем, что выступление Майора Марклая заставило неприятеля удвоить предосторожности.

Я мог бы действовать удачно, только если бы мне удалось ввести неприятеля в заблуждение касательно количества моих сил и лишить его возможности осуществить свои замыслы.

Взбунтовавшийся Амстердам с трепетом ожидал вхождения в город раздраженного неприятеля.

Необходимо было оказать быструю помощь этому центру национального единства и поднять вооруженное восстание.

Гусарский полк и артиллерия под предводительством Генерала Жевахова{89} получили приказ выступить для подкрепления Генерала Сталя и полковника Нарышкина; они имели указание напасть на неприятельский авангард в Амерсфорте.

Я оставил полковника Балабина в Цволе с приказом продолжить наблюдение за Девентером и по-прежнему поддерживать мои сообщения.

Сам же я с пехотою выступил к Гардевику, куда, по моей просьбе, тайно переданной Генералу Крайенхову моим посланцем, мне были посланы из Амстердама корабли.

Покинув Цволь в ночь с 21 на 22 ноября, я прибыл в Гардервик в тот же день, преодолев 6 миль ужасной дороги.

В то же время Генерал Бюлов начал штурм Арнгейма и овладел этой крепостью после напряженной борьбы, что явилось одним из блистательных подвигов этой войны.

Придя в Гардервик, получил я известие, что пост Амерсфорт был оставлен неприятелем и что наша кавалерия преследует врага по дороге на Утрехт. В порту, куда я прибыл, не оказалось достаточного числа кораблей, я был вынужден оставить половину пехоты, которую отправил в подкрепление Генералу Жевахову. В тот же вечер я сел на корабли с остальным войском числом 600 человек. Зюйдер-Зе{90} покрыта была льдинами, и вражеская флотилия, которая принадлежала располагавшейся в Текселе эскадре Адмирала Вергюэля{91}, крейсировала в окрестностях Гардевика.

Моряки предсказывали нелегкое плавание; мы подняли паруса в 11 часов вечера, чтобы под покровом темноты скрыть наше передвижение, и молили о попутном ветре.

На восходе солнца мы увидели колокольни Амстердама и в 8 часов вошли в порт.

Я поспешил к Генералу Крайенхову и только ему сообщил о небольшой численности бывших со мной людей, он ужаснулся. Но поскольку пути назад уже не было, мы составили бумагу, в которой мне приписывалось 6 тысяч человек, и написали обращение к народу, призывавшее его взяться за оружие.

[Два слова нрзб.] вскоре город был в движении, национальная гвардия получила приказ выстроиться на Дворцовой площади, огромная толпа наполнила все улицы, окна были украшены знаменами Оранского дома, и горсть русских, только что сошедших на берег, составила почетный караул под балконом дворца.

Тут же было сформировано временное правительство, и в 10 часов народу читан был акт о восстановлении Голландии. Воздух наполнился восторженными криками, и пушечный залп разнес во все стороны эту великую новость.

Войска прошествовали передо мной при восторженных криках множества людей. Тысячи людей всех сословий, наспех вооруженные, присоединились к солдатам и в опьянении восторга выступили к двум крепостям, которые охраняли Амстердам. Гарнизоны крепостей Мюйдена и Гальвига, устрашенные уже шумом города, едва заметив направляющиеся к ним многочисленные колонны, тут же сообщили о своей капитуляции. 900 человек сдались в плен, и на укреплениях двух крепостей было найдено 26 орудий.

Ничто не может выразить бурную радость, которая охватила жителей этого большого и богатого города. Это поистине было пробуждением нации, чья сила и свобода, усыпленные притеснениями и несчастьем, внезапно заново обрели всю свою энергию.

Новое правительство ускорило вооружение людей и наведение порядка в городе; все спешили оказать содействие обороне, и общественное настроение все более и более исполнялось рвением и твердостью.

Когда завершились первые часы этого великого движения — город был освобожден от тревоги, внушаемой двумя сдавшимися крепостями, — слабость моего отряда не могла быть долее скрываемой, и мысли о будущем стали устрашать предводителей восстания, они пришли, с тем чтобы задать мне следующие вопросы:

Какими средствами вы надеетесь защитить нашу свободу?

Каковы ваши военные планы? И каковы замыслы союзнических государств касательно нашего политического существования? Я запросил у Генерала Винценгероде о том, какого рода речь я должен держать перед голландцами; он мне ответил, что намерения Императора касательно этого ему совершенно неизвестны.

Тем не менее ответить было необходимо без колебаний; малейшая неловкость в моем поведении, малейшая нерешительность разрушили бы все доверие города и превратили бы мою экспедицию в партизанский налет, лишенный определенности и последствий.

Я отвечал: средством защиты вашей свободы является мой отряд, малочисленность которого я не стал скрывать; я объявил также об обстоятельствах, обязывающих Бюлова поддержать это предприятие, я сказал о высадке английских войск, которые, как только сойдут на берег, немедленно поспешат на помощь; о патриотизме голландцев и о неприятеле, захваченном врасплох.

Мои же военные планы заключаются в том, чтобы рискнуть всем для вашей свободы.

Что касается замыслов союзнических государств касательно политического существования Голландии, я имею приказ узнать желания нации, оказать помощь в их осуществлении и сообщить о них Императору. Таким образом, я спрашиваю вас: чего вы хотите? Они мне отвечали: возвращения Принца Оранского. Только этот дом может гарантировать нашу независимость. Было постановлено немедленно отправить депутата к Принцу, чтобы умолять его вернуться и возглавить свой Народ{92}. Несколькими годами раньше этот же самый народ сделал все, что в их силах, чтобы избавиться от семьи Принца.

Принц уже имел сведения о том, что происходило в Амстердаме, и ожидал только благоприятного момента, чтобы покинуть свое убежище в Англии.

Тем не менее, зная, что наши армии находятся в Франкфурте в бездействии, что ведутся переговоры с Наполеоном, и находясь в полном неведении относительно политических настроений кабинетов министров и намерений Императора, я был охвачен беспокойством при мысли о том, что мною было сделано и обещано.

Я отправил курьера в Франкфурт, чтобы сообщить Императору о моем входе в Амстердам, и написал также Генералу Бюлову, прося считать меня под его началом, если он намерен продолжать начатую нами операцию.

Надежды мои исполнились. Неприятель, узнав о нашем приходе в Амстердам, предположил, что отряд мой более многочисленен, чем было на самом деле; и при виде сильной колонны, приближающейся к Утрехту, в уверенности, что вся Голландия последует примеру столицы, начал отступление, в спешке переправился через Лех и Вааль и оставил без защиты местность по эту сторону обеих рек.

Генерал Князь Жевахов остался в Утрехте; под предводительством Генерала Сталя казаки преследовали французов, отступающих к Вику и Вианену, под предводительством полковника Нарышкина казаки направились занять Роттердам и приготовиться там к переправе через эти реки.

Генерал Бюлов, приближаясь к Утрехту, чтобы принять там командование над кантонистами и голландскими волонтерами, окружил Наарден и Девентер.

Я отправил Майора Марклая с его отрядом в Гельдер, чтобы получить сведения через него о передвижениях флота адмирала Вергюеля. Этот отличный офицер сумел принудить адмирала к сдаче; последний, опасаясь за часть своего экипажа, составленного из голландских матросов, оставил крепость Гельдер, где им было покинуто 10 орудий. Он также заключил капитуляцию с Майором Марклаем, согласно которой он обязывался не предпринимать никаких действий, если ему будет позволено по-прежнему покупать свое продовольствие.

Несомненно, впервые в истории отряд казаков вел переговоры с Адмиралом.

Было объявлено о прибытии Принца Оранского; друзья семейства поспешили к нему навстречу, и Амстердам приготовился встретить своего правителя, избранного по праву рождения и по волеизъявлению народа.

Все население этого огромного города вышло встречать Принца и заполнило улицы и площади. Русская гвардия{93} находилась у дверей Дворца, казаки шествовали перед каретой, я ожидал Принца со всеми офицерами и городскими властями внизу лестницы. Выходя из кареты, Принц с трудом удержался на ногах из-за народа, который толпился вокруг него, я устремился к нему навстречу и протянул руку, чтобы помочь ему пробраться сквозь толпу и войти во Дворец. Принц показался на балконе, и шум восклицаний возобновился с удвоенной силой. Он был расстроган этой сценой, но можно было легко увидеть, что ему трудно осознать высоту своего нового положения и оценить этот момент.

Принца сопровождал Английский посол, господин Кланкарти{94}, который и сообщил мне о планах своего правительства относительно Голландии; этот откровенный разговор вполне успокоил меня насчет моих политических предприятий.

Вечером Принц, посол и я вместе сели в карету и отправились в театр. Принц был принят там с шумным восторгом; во всем было видно мощное настроение нации, которая не утратила чувства своей свободы. Голландцы, не имевшие до сих пор привычки видеть в Принце своего главу, теперь воздавали должное первому гражданину Государства; их восклицания были не выкриками слуг, но являлись свидетельством их выбора, указывающим наиболее достойного человека для спасения Государства. Это поражало и придавало величие происходящему. В это время Генерал Жевахов получил приказ сдать пост направляющимся к Утрехту пруссакам и выступить на Роттердам, куда я направил оставшуюся часть моей пехоты.

Генерал Сталь перешел Лех и выставил свои пикеты у Бомеля и Горкума.

Намереваясь присоединиться к своему отряду, я остановился в Ле, чтобы принять участие в военном совете, в который входили Принц Оранский, Генерал Бюлов, английский посол и я. Они считали, что не следует ничем рисковать, а надо попытаться принудить крепости к сдаче. Как только пришел мой черед высказать свое мнение, я объявил, что имею в мыслях всем рискнуть, что я намереваюсь перейти Вааль и попытаться воспользоваться замешательством неприятеля, чтобы занять крепкую позицию на левом берегу и тем обеспечить наши движения и удалить войну от центральных областей Голландии. Это предложение необыкновенно понравилось Принцу и послу; Генерал Бюлов сначала долго не соглашался, затем пообещал прикрывать мое наступление, выслав несколько батальонов для защиты моего передвижения вблизи гарнизона Горкума.

28 ноября я прибыл в Роттердам.

Генерал Винценгероде отозвал три казачьих полка полковника Нарышкина и один из пяти полков полковника Балабина, когда эти части мне были более всего необходимы. Он знал, что я вошел в Голландию против его воли, и был вынужден выказать свое одобрение из-за счастливого окончания предпринятого похода, и тем не менее, попытался противодействать мне, насколько это было в его силах{95}. Мне пришлось расстататься почти с половиной своей кавалерии и попытаться возместить эту утрату.

Генерал Сталь получил приказ переправиться через Вааль и следовать далее, не останавливаясь и избегая столкновенией с неприятелем, и своевременно прийти к Бреде по Антверпенской дороге. Тем временем Бриль и Гельвет-Слюйс были заняты отрядом голландских волонтеров, Дордрехт батальоном 2-го егерского полка, а Капитан Петерсон{96} со 100 казаками и отважными патриотами вытеснял неприятеля из Гог-Свалюва.

Ожидая отряд пруссаков, обещанный мне, но так и не прибывший, я послал батальон Тульского пехотного полка с двумя орудиями для захвата плотины, которая служила для переправы из Горкума к Гардингсфельду{97}. В ту же ночь с остатком отряда я последовал за батальоном. Я привел из Дордрехта батальон егерей, взял с собою Прусского партизана Майора Коломба{98}, в чьем подчинении были пехота и кавалерия, состоящие из 600 чел.

С тех пор этот храбрый офицер не оставлял нас, оказывая нам значительную помощь.

Голландские канонерские лодки, наскоро вооруженные усердием жителей Роттердама, обстреливая Горкум, приближались к укреплениям этой крепости. Горкум защищал гарнизон численностью 7–8 тыс. чел.

Генерал Сталь быстрым и благоразумным маршем внезапно подступил к Бреде. Жители, ободренные его приходом, угрожали французам, и Генерал Сталь, уведомленный о том, что происходит в городе, быстро напал на Антверпенские ворота, штурмовал их и взял в плен 600 французов. Остальные солдаты гарнизона, видя, что они отрезаны от крепостных ворот и преданы жителями, в беспорядке бежали в направлении Антверпена{99}.

Бреда, одна из самых сильных крепостей и ключ Голландии, не имела возможности обороняться: на стенах не было орудий, и сами укрепления находились в плохом состоянии.

Наполеон, владычествуя в Германии и перейдя через Неман, чтобы в Москве продиктовать мир, не заботился об укреплении крепостей Брабанта.

На рассвете, находясь на расстоянии пушечного выстрела от Горкума, я начал переправу на весьма различных по величине лодках. Река была широкой, а ветер — очень сильным; особенно нам трудно было справляться с лошадьми. К счастью, гарнизон крепости нас не беспокоил. Наконец, мы собрались на другом берегу. Нам предстояло еще миновать место, защищенное орудиями Вудрихемской крепости, расположенной на левом берегу Вааля, почти напротив Горкума. Неприятель и не подумал преградить нам путь. Такой удачи мы никак не могли предвидеть.

Для многочисленного отряда и артиллерии не оставалось другой дороги, кроме Гертруйденберга — этого от природы очень сильного места и по сю сторону защищенного водами Бисботского залива. Однако я знал, что гарнизон был очень слаб и не готов к атаке. Генерал Сталь послал уже отряд казаков для наблюдения, а также офицера, чтобы потребовать от коменданта, бригадного генерала Лорсе{100}, сдачи крепости.

В то время Генерал Лорсе прибыл с осмотра караула и при виде моего отряда подписал сдачу крепости, прося лишь о милости вернуться со своим слабым гарнизоном во Францию.

Я прошел только через Гертруйденберг, где вооружались голландцы, формируя новый гарнизон для защиты этой крепости. В тот же день, 1-го Декабря, я прибыл в Бреду.

Мы шли из Роттердама, не тратя на отдых ни одной минуты, и преодолели 11 миль за 36 часов, совершив три переправы через большие реки.

Я сразу же принялся за дело, пытаясь хотя бы немного исправить разрушения стен, что служили для доставки в крепость провианта и фуража. Я думал, как обеспечить войска порохом и артиллерией.

Полковник Чеченский{101} сразу же был откомандирован с двумя полками казаков, чтобы попытаться усмирить Виллемштадский гарнизон. В Виллемштад Полковник прибыл к концу дня. Французы при виде наших войск так стремительно сели на суда, что оставили нам более 100 орудий, 52 канонерские лодки в полном вооружении и множество разной амуниции.

Взятие этой крепости открывало мне возможность защиты Бреды, но было еще важнее тем, что прибывшие английские войска могли сделать здесь высадку. Англичане находили Виллемштад удобным местом и хорошо защищенной гаванью.

Я отрядил эскадрон гусар и 100 казаков под командой Майора Алферьева{102} для занятия аванпостов до того, как будут высажены английские войска. Эскадрон Алферьева оставался в распоряжении Английского Генерала Грагама{103} до тех пор, пока последний не смог заменить его своей кавалерией.

Одновременно Майору Алферьеву поручено было наблюдение за Берген-Опцоомским гарнизоном.

Генералу Сталю приказано было подойти к Вествезелю и разослать свои отряды вплоть до Антверпена, куда только что прибыл Генерал Карно{104}, чтобы принять начальство над этой важной крепостью.

Полковник Чеченский с полком бугских казаков расположился в Турнгуте.

А Прусский Майор Коломб, оставивший пехоту свою в Бреде и подкрепленный Капитаном Петерсоном со 100 гусарами и двумя сотнями казаков, получил приказание направить разъезды к Малину и Лувену.

Генерал Бюлов, узнав о взятии Бреды, Гертрудейнберга и Виллемштада, оставил Утрехт, блокировал Горкумскую крепость и, собрав все свои войска, направился к Бомелю.

Однако неприятель, опомнившийся от первого своего удивления и укрепленный войсками, быстро подходившими с разных сторон, соединил все свои силы. Матросы, находившиеся в Антверпене, снабжены были оружием и зачислены в воинские отряды. Самое деятельное участие в подготовке к бою принимал Генерал Карно. От Наполеона получен был приказ оттеснить русских за рубеж рек и любой ценой вновь захватить Бреду. От парижского курьера, попавшего ко мне в плен, я узнал то, чего так боялся.

Неприятель в числе 17 или 18 000, с отличной артиллерией, однако с малоопытными войсками, вышел из Антверпена{105}.

Неприятель пошел на Вествезелъ и принудил Генерала Стали отступить.

Полковнику Чеченскому приказано было тревожить неприятеля на пути его, не оставляя дороги от Турнгута к Бреде.

Генерал Сталь получил приказ отступать медленно по дороге, по которой двигался неприятель. Для подкрепления я послал навстречу генералу два орудия конной артиллерии и эскадрон гусар; а чтобы его не принудили отступить в беспорядке к крепости Бреда, батальон 2-го егерского полка расположился в незаметном месте, вне крепости, таким образом давая возможность в случае нужды собраться кавалерии{106}.

Удачные распоряжения Генерала Сталя сделали излишней эту предосторожность, и он, оспаривая каждый шаг у неприятеля, вошел в Бреду в полдень 7-го Декабря, в совершенном порядке и без малейшей потери.

Поскольку эспланада{107} вокруг крепости не была еще очищена, вражеские стрелки засели в садах и шалашах, простиравшихся до гласиса. Батареи разместились на весьма небольшом расстоянии от крепости, и начался отчаянный приступ.

Капитан артиллерии Сухозанет{108} разместил орудия на передовых укреплениях. Он открыл такой сильный огонь и так успешно поддержан был огнем нашей пехоты, что противник прекратил атаку и довольствовался обстрелом крепости.

В тот же день ожидал я с надеждой тяжелой артиллерии и резерва снарядов — единственное, что я мог рассчитывать получить для защиты Бреды. Груз должен был прийти по воде из Виллемштада.

Мне стало известно, что неприятель послал отряд для захвата Тергейденского прохода на реке Мерк, через которое должны были проходить эти суда. Оттуда они могли дойти прямо до Гертруйденберга, который был защищен только жителями, а потому мог быть легко взят. К тому времени я был отрезан от всякого сообщения и оказался лишен подкрепления, которого ожидал с таким нетерпением.

Я оставил позицию при вышеупомянутом проходе, и в это время вернулся Князь Гагарин, которого я посылал по правому берегу Мерка с Башкирским полком, эскадроном гусар и двумя орудиями.

Не раздумывая над тем, что враг по числу намного превосходит его, ночью Князь предпринял атаку, закончившуюся полным успехом: Тергейд был отнят, захвачено 200 пленных, а остальные были обязаны своим спасением лишь покрову ночи и труднопроходимой местности{109}.

Часом позже груз достался бы французам.

Прибыла тяжёлая артиллерия. Стараниями наших артиллерийских и голландских офицеров под командованием Полковника Штейнмеца{110} орудия были поставлены на укреплениях: одни руководили установкой платформ, другие ставили орудия на лафеты, большая часть которых нуждалась в серьезной починке; третьи проверяли пушки, подбирали подходящие ядра и заряжали орудия. Вся эта работа сопровождалась неприятельским огнем, отвечать на который у нас не было ни времени, ни средств. Тишина с нашей стороны заставила думать Французского Генерала{111}, что для нас пришло время сдаваться; и он прислал парламентера, требуя сдачи города. Однако Французский Генерал вынужден был отступить. Наша новая артиллерия, состоящая из 40 орудий, начав действовать, лишь доказала, что ему надеяться не на что.

Полковник Чеченский пошел к Тилбургу, чтобы тревожить неприятеля и охранять сообщение мое с Генералом Бюловым. Князь Гагарин, оставшийся в Тернгейде, поддерживал связь с отрядом Майора Алферьева и продолжал сообщать мне известия о действиях английских войск, сделавших высадку в Виллемштаде.

8-го вечером Полковник Коломб и капитан Петерсон вернулись в Бреду. Они были в Лувене и Малине, откуда и привезли 8 орудий, отбитых у неприятеля, и 300 освобожденных англичан, которые были взяты в плен в Испании.

Эта удивительная встреча стала великим событием для армии 1813 г.

Всю ночь враг сильно обстреливал город. Несколько возникших пожаров напугали несчастных жителей, однако усилиями наших войск удалось усмирить огонь и сохранить в городе тишину и порядок.

9-го утром, усилив канонаду, неприятель предпринял попытку нападения на Турнгутские ворота. Атака длилась довольно долго и прекратилась только тогда, когда сделал я вылазку из Антверпенских ворот. Солдаты голландского батальона, наспех Составленного из молодых горожан, шли в бой с радостными криками. Они проявили храбрость, достойную восхищения. В поддержку им выделена была мною сотня лучших солдат из нашей пехоты. Враг понес значительные потери, и канонада утихла. Вечером канонада возобновилась, однако ночь была спокойной.

Англичане не могли содействовать нам: их суда, на которых находились лошади, были задержаны противными ветрами на море.

Бомельверт, покрытый Льдами, был настолько недоступен, что Генерал Бюлов, весьма стремившийся прийти мне на помощь, не смог переправить свои войска.

Всё же французы должны были опасаться прихода англичан и пруссаков и или поспешить со взятием Бреды, или оставить свои позиции.

10-го они захватили все дороги, кроме той, которая вела к позициям, занимаемым Князем Гагариным. Батареи, выставленные авангардом, в течение ночи приближались к крепости и продвигались стремительно. Из-за этого мы потеряли людей, было разрушено несколько домов.

Бастион, на котором я поставил отряд, стал уже почти непригодным для боя, и большинство стоявших здесь орудий было снято.

К концу дня враг яростно атаковал трое ворот.

Антверпенские ворота защищал Князь Жевахов. Его пешие гусары соперничали в отваге с нашей пехотой. Турнгутские ворота защищал Генерал Сталь и пруссаки под командованием Полковника Коломба.

Все были преисполнены удивительнейшею отвагою; на лицах была написана уверенность в успехе.

Я же бросился с резервом к Буале-Дюкским воротам, где атака казалась мне решающей. Место было достаточно открытым, и когда настал вечер, я выступил с тремя эскадронами гусар, отрядом казаков и четырьмя конными орудиями. Мы с ожесточением бросились на противника. Первой же атакой неприятель был отбит и поспешно отступил на довольно значительное расстояние.

Я прекратил преследование, опасаясь, как бы эта слишком легкая победа не таила в себе подвоха. Волей случая в тот самый момент от Князя Гагарина прибыл отряд казаков. С громкими криками казаки бросились в тыл французов. Французы решили, что я действую совместно с войсками Генерала Бюлова, и именно это обстоятельство заставило их так быстро отступать.

Вечером я зажег множество огней и расставил часовых так, что казалось, будто в лагере стояло целое войско.

В других местах приступ был отбит, и неприятель понес значительные потери.

К ночи огонь затих повсюду.

Во всех донесениях с позиций сообщалось, что в лагере французов стоит большой шум. Из-за густого утреннего тумана невозможно было различить позиции врага. В 8 часов я опустил мост и, несмотря на туман, продвинул вперед патрули.

Они и сообщили мне, что осаждающие покинули свои позиции и отошли от Бреды.

Радость от этого известия еще усиливалась тем, что у нас начинал кончаться фураж, а у жителей города — запас продовольствия.

Генерал Сталь получил приказ преследовать врага по Антверпенской дороге. Он мог это делать лишь до Вествезеля, где французы остановились и закрепились. Полковник Коломб с отрядом казаков пошел к Турнгуту.

На следующий день, 12 Декабря, — в день рождения Его Величества — на стенах Бреды мы отслужили благодарственный молебен{112}.

Голландцы и Пруссаки, бывшие с нашими войсками, присутствовали на нашем богослужении и преклоняли колена.

Я просил англичан, Бюлова и голландцев прийти сменить меня, так как не мог смириться с тем, что должен пребывать лишь с гарнизоном крепости. Более того, Генерал Винценгероде посылал мне один за другим приказы о соединении с ним.

Он продвигался с войском к Рейну и хотел, чтобы мы встретились и перешли вместе через Рейн.

Наконец, после многих хлопот с моей стороны, 22-го числа меня сменили 2 английских, 2 прусских и 2 голландских батальона. Я откомандировал их в Бреду, а сам пустился в путь.

Чтобы обмануть неприятеля, я отправился в Тилбург, и ночью два моих казачьих полка атаковали неприятеля.

Через день я пошел в Бомель, где находились войска Генерала Бюлова, а оттуда — в Арнгейм и Эммерих, где я и должен был бы совершить переправу, а Генерал Винценгероде тем временем подошел бы к Дюссельдорфу. Льды несло с такой силой, что, несмотря на все наши усилия, невозможно было соорудить переправу. Я написал об этом Генералу. Генерал считал или же делал вид, что считает меня уклоняющимся от его распоряжений, и послал мне приказ передать командование в более опытные руки. Я не думал, что достоин этого унижения. Это была месть Генерала Винценгероде за мой удачный поход в Голландию, совершенный против его желания.

Утешением для меня послужила награда Владимирским орденом второй степени, которую мне прислал Император, орден Красного Орла высшей степени, дарованный мне Прусским Королем благодаря отчетам Генерала Бюлова, орден Меча высшей степени, который передал мне Шведский Принц. Самыми приятными подарками для меня были сабля от Регента Англии, шпага от Принца Оранского, Государя Голландии, и наградные трубы, переданные Тульскому и 2-му егерскому полкам. На трубах выгравированы были дата нашего прибытия в Амстердам и мое имя{113}.

Со слезами расставался я со своим доблестным отрядом. Отряд не перешел Рейн в Эм-мерихе и направлен был в Дюссельдорф, куда я отправился совершенно один{114}.

(РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3376. Ч. II. Л. 85-114.) Перевод Татьяны Ильяшенко и Марии Тищенко. Французский текст этой части "Записок" печатается по нормам современной орфографии и пунктуации. Сохранены лишь написания некоторых слов с заглавных букв.

Действие отряда Генерал-майора Бенкендорфа в Нидерландах

Генерал Винценгероде находился в Бремене, а вверенный мне отряд расположен был в Оснабрике и его окрестностях. Отряд сей состоял из полков:

Тульского пехотнаго,

Павлоградскаго гусарскаго,

5-ти козачьих

батальона 2-го егерскаго полку, и батареи конной артиллерии.

Составляя авангард, получил я приказание итти к реке Исселю, по дороге к Девентеру; весь же корпус Генерала Винценгероде должен был за мною следовать.

2-го Ноября выступил я, послав вперед Генерала Сталя с тремя козачьими полками.

В Бентгейме получил известие, что корпус еще не может выступить из Бремена, и что мне оставалось действовать сообразно обстоятельствам и открыть сообщения как с отрядом Генерала Чернышева, находившимся тогда под командою Полковника Балабина, так и с отрядом Полковника Нарышкина. Первый из них шел к Дезбургу, а второй к Цволю.

Переправя через реку Иссель Башкирский полк под командою Майора Князя Гагарина, велел ему движениями своими по той стороне реки показывать, будто хочет занять мост, ведущий к Девентерской крепости, меж тем как ночью намеревался я сам напасть на оную. Нападение было безуспешно, ибо укрепления были в хорошем оборонительном состоянии и крепость защищаема была

Так говорит Г. Генерал-майор Бенкендорф, сочинитель описания сего (Прим. Ф. Глинки) гарнизоном из 3000 человек; но и потеря с нашей стороны состояла в нескольких человеках. Итак оставаться противу крепости, достаточно всем нужным к обороне снабженной, было бы безполезно, ибо принудить ее к здаче не был я в силах.

Оставив для наблюдения оной часть моего отряда под начальством Полковника Балабина, взял я направление к Цволю, у самых стен котораго Полковник Нарышкин разбил отряд кавалерии; после чего город не будучи в состоянии обороняться, здался.

Для разведывания о расположении жителей Амстердама и о том, можно ли надеяться на деятельную помощь народа, посылал я вернаго человека. Посланный мой очень удачно исполнил свое дело. Город Амстердам прислал ко мне уполномоченных, прося на все отважиться и ввести часть войск в город, обещая немедленно возстать против общаго врага.

О сем донес я Генералу Винценгероде, а депутатов Голландских отправил к Бюлову, который, находясь в Минстере, скорее мог поспеть в Голландию.

Чтоб не упустить времени, отрядил я Майора Морклая с 200 Козаков, предписав ему безостановочно следовать и войти в Амстердам, неприятелем оставляемый, не заботясь ни о сообщениях своих, ни об отступлении.

Храбрый и благоразумный офицер сей, обойдя занятые неприятелем дороги, вошел в Амстердам. Народ, ободренный при виде Козаков, взволновался и захватил часть остававшихся в городе Французов.

В тоже время Полковник Нарышкин, оставя Цволь, взял Гардервик и пошел к Амерсфорту, к которому приближался и Генерал Сталь, пробираясь в направлении между Зюйтфеном и Девентером.

Генерал Бюлов, по полученным осведомлениям от Голландских депутатов, выступил, и войдя внезапно в Дезбург, приближался к Арнгейму.

Неприятель в сие время занимал:

на Исселе крепость Девентер,

Арнгейм 4000-ми человек;

Амерсфорт авангардом;

Утрехт корпусом от 7 до 8000 человек

Нарденскую крепость, достаточно всем снабженную, защищали 2000 человек; и сверх того имел в руках своих Мюйден и Гальвиг, две крепости в хорошем оборонительном состоянии, почти пред воротами Амстердама.

Итак нападать открыто на неприятеля было для меня не возможно. Превосходство сил его, положение страны, особенно же от окрестностей Утрехта, где на каждом шагу встречались преграды, и самое даже успешное покушение Майора Морклая, после котораго осторожность неприятеля увеличилась; — все сие служило препоною преодолеть его. Но весь успех зависел от совершеннаго освобождения города Амстердама, который страшился мщения раздраженнаго неприятеля.

На сей то конец решившись действовать, послал я гусарской полк и артиллерию, под командою Генерала Жевахова, на подкрепление Генерала Сталя и Полковника Нарышкина, что принудило неприятеля оставить поспешно Амерсфорт, и наши преследовали его по дороге к Утрехту.

Генерал Бюлов взял приступом крепость Арнгейм. Сие действие было одним из блистательных подвигов сей войны.

Оставя в Цволе Полковника Балабина для наблюдения за Девентером и прикрытия сообщения, в ночь с 21-го на 22-е Ноября выступил я из Цволя с пехотою, и 22-го вечером, прибыв в Гардервик, сел тотчас на приготовленные малые суда. Нам должно было пользоваться темнотою ночи и попутным ветром, чтоб избежать крейсировавшей в Зюйдер-Зе неприятельской флотилии, отряженной из Текселя Адмиралом Вергюелем. В 11-ть часов подняли мы паруса, а в 8-м утром благополучно вошли в Амстердамскую гавань.

В 10-ть часов собравшемуся народу читан был акт возстановления Голландии. В тот же день сдались крепости Мюйден и Гальвиг. Гарнизон их, из 900 человек состоявший, объявлен военнопленным, и на крепостных валах найдено 26 орудий.

Ожидание мое исполнилось. Неприятель, узнав о прибытии в Амстердам пехоты, предполагая отряд мой в знатнейших силах, чем в самом деле был, видя сильную колонну, приближающуюся к Утрехту, и не сомневаясь, что вся Голландия возстанет по примеру своей столицы, переправился через Лех и Вааль, оставя без защиты страну по сю сторону сих рек. Генерал Жевахов оставался в Утрехте; отряды же, первый под командою Генерала Сталя, преследовал неприятеля в направлении к Вику и Вианену; командуемый же Полковником Нарышкиным послан был занять Роттердам и обезпечить переправу.

Генерал Бюлов приближался к Утрехту, намереваясь расположиться там; а Голландские волонтеры вызвались блокировать Наарден.

Я получил повеление послать за Иссель отряд Полковника Нарышкина.

Майор Морклай с 200 Козаков пошел к Гельдеру, дабы предупредить меня о действиях флота Адмирала Вергюеля. Отличный офицер сей умел заставить Адмирала, имевшаго более половины Голландцев, очистить крепость Гельдер, оставя там 10 пушек, и заключить капитуляцию, которою обязался ничего не предпринимать, естьли только позволено будет ему покупать припасы для своего продовольствия.

Прибывший в Амстердам Принц Оранский с восторгом провозглашен Государем Голландии.

Генерал Жевахов, здав пост свой Прусакам, выступил из Утрехта к Роттердаму, куда следовала также и командуемая мною пехота.

Генерал Сталь, перешед Лех, подвинул пикеты свои к Бомелю и Горинхему.

В Роттердам прибыл я 28-го Ноября, после свидания с генералом Бюловым. Ему сообщил я намерение свое, переправясь чрез Вааль и возпользовавшись разстройством неприятеля, стараться занять крепкую позицию на левом берегу, и тем обезпечив наши движения, удалить войну от внутренних областей Голландии. Он обещал прикрывать мое отступление, послав несколько батальонов для охранения дороги моей близ Горинхема.

Генерал Сталь, переправясь чрез Вааль, получил приказание без остановки следовать, уклоняясь от неприятеля, и показаться пред Бредою со стороны Антверпена. Между тем Бриль и Гельвет-Слюйс заняты были отрядом Голландских волонтеров, Дортрехт батальоном егерей, а Капитан Петерсон со 100 козаками и храбрыми патриотами Голландии вытесняли неприятеля из Гог-Свалюва.

Ожидая Прусаков, послал я батальон Тульскаго пехотнаго полка с двумя орудиями занять плотину, служащую для переправы через Вааль по дороге из Горинхема к Гардингсфельду, и лежащую на два пушечных выстрела за крепостью. Быстро последовал я сему движению со всем отрядом моим, усиленным батальоном егерей и 600 конницы под командой Майора Коломба.

Голландския канонерския лодки, вооруженныя наскоро ревностными жителями Роттердама, приближась к стенам Горинхема, производили огонь по городу тогда, как я старался пройти. Гарнизон сей крепости состоял от 7 до 8000.

Генерал Сталь быстрым и благоразумным маршем нечаянно напал на Бреду. Жители, бодренные его приходом, угрожали гарнизону, и Генерал Сталь, уведомясь о происходящем в городе, стремительно напал на Антверпенския ворота, вломился в оныя и взял 600 человек в плен.

Бреда, одна из важнейших крепостей и ключ Голландии, не в силах была обороняться: на стенах не было пушек, и укрепления находились в дурном положении. Наполеон, повелевая Германией) и переходя за Немень, дабы в Москве предписать мир Европе, не заботился взять предосторожность, чтоб усилить крепости Голландии.

Горинхемский гарнизон не безпокоил меня на походе, так как и гарнизон крепости Вудрихемской, лежащей на левом берегу Вааля, почти потив Горинхема, который позволил мне даже пройти под стенами своими, не помыслив зделать вылазку.

Артиллерии оставалась одна дорога через Гертруйденберг, — место от природы крепкое и защищаемое с сей стороны заливом Бисботским; но гарнизон был слаб и не готов к выдержанию нападения. По сему Генерал Сталь послал отряд Козаков для наблюдения, а офицера требовать от коменданта, Бригадного Генерала Лорсета, здачи крепости. При виде отряда моего подписал он капитуляцию, коею дозволялось, как ему, так офицерам и солдатам, под командою его находившимся, возвратиться во Францию, с условием в продолжении года не служить против Союзников.

Я прошел только чрез сию крепость, где храбрые Голландцы вооружались для защиты ее, и в тот же день, 1-го Декабря, вечером прибыл в Бреду.

Тогда же Полковник Чеченский был отряжен с двумя козачьими полками, дабы устрашить Виллемштадский гарнизон, куда и прибыл вечером. Гарнизон, к великому его удивлению, столь поспешно сел на суда, чтоб удалиться в Берген-Опцоом, что оставил нам до 100 орудий, 52 вооруженныя шлюбки и множество амуниции. Взятие сей крепости было тем важнее, что прибывшие Англинския войска могли зделать в оной высадку, найдя там выгодную и хорошо укрепленную гавань.

К Английскому Генералу Грагаму отрядил я эскадрон гусар и 100 Козаков, под командою Майора Алферьева, для занятия аванпостов, пока будет высажена Английская кавалерия, и для наблюдения Берген-Опцоомскаго гарнизона.

Генерал Сталь приближался к Вествезелю и разсылал отряды свои даже до Антверпена, куда прибыл известный генерал Карно, чтоб принять начальство над сею важною крепостью.

Полковник Чеченский расположился в Турнгуте, а Майор Коломб, оставя пехоту свою в Бреде, и подкрепленый Капитаном Петерсоном со 100 Павлоградскими гусарами и сотней Козаков, получил приказание делать разъезды к Малину и Лувену.

Генерал Бюлов, узнав о взятии Бреды, Гертруйденберга и Виллемштада, оставил Утрехт, окружил теснее Горинхем и с авангардом пошел сам к Бомелю.

Неприятель, опомнясь от перваго своего удивления, вооружил матросов, бывших на линейных кораблях в Антверпене, соединил все силы свои и по повелению Наполеона, выступив из крепости в числе 17 или 18 000 с многочисленною артиллериею, потянулся на Вествезель, чем принудил Генерала Сталя отступить.

Полковнику Чеченскому приказано было тревожить неприятеля на пути его, не оставляя дороги от Турнгута к Бреде; а Генералу Сталю отступать медленно по дороге, неприятелем занимаемой. Для подкрепления его послал я два орудия конной артиллерии и эскадрон гусар; а дабы не принудили его отступить в безпорядке к крепости Бреде, то батальон 2-го егерскаго полка расположился в закрытом месте, вне крепости, чтобы в случае нужды способствовать собраться кавалерии. Удачныя распоряжения Генерала Сталя зделали безполезною сию предосторожность, и он, оспоривая каждый шаг неприятелю, вошел в Бреду в полдень 7-го Декабря, в совершенном порядке и без малейшей потери.

Эспланада вокруг крепости еще не могла быть очищена; почему Французские стрелки засели в садах и шалашах, простиравшихся даже до гласиса, батареи устроены на близком разстоянии от крепости, и атака зделана была с отличною решительностию. Артиллерии Капитан Сухозанет, поставив орудия свои на передовых укреплениях, так искусно действовал и так удачно подкреплен был огнем нашей пехоты, что неприятель прекратил нападение и довольствовался канонадою по крепости.

В тот самый день ожидал я тяжелой артиллерии и запасу амуниции, отправленных водою из Виллемштада. Неприятель послал отряд для занятия дефилеи Тергейденской на реке Мерке, чрез которую надлежало проходить судам сим, и которая вела прямо к Гертруйденбергу. Крепость сию защищали одни только граждане, а потому она легко могла быть взята. В то время, как я оставил позицию при переходе сем, Майор Князь Гагарин, которому приказал я следовать по правому берегу Мерка с Башкирским полком его, эскадроном гусар и двумя орудиями. Ночью зделал он столь успешное нападение, что захватил до 200 пленных, отнял Тергейд, и, преследуя неприятеля, способствовал провозу транспорта, который часом позже достался бы в руки Французов.

Наконец прибыла тяжелая артиллерия. Стараниями наших артиллерийских офицеров и Голландских под начальством Подполковника Штейнмеца орудия были поставлены, не смотря на неприятельский огонь, на который, по причине занятия работами, не возможно было нам отвечать. Французский Генерал прислал парламентера требовать здачи города; но успешное действие нашей артиллерии лишило его сей надежды.

Полковник Чеченский шел к Тильбургу, чтобы тревожить неприятеля и удержать сообщение мое с Бюловым; Князь же Гагарин отправился, что бы охранять сообщение с Майором Алферьевым, прикрывавшим Виллемштад.

8-го в вечеру, возвратясь в Бреду, Майор Коломб и капитан Петерсон, бывшие в Аувайне и Малине, привезли с собою 8 орудий, найденных в сей последней, и 3000 освобожденных ими Англичан, взятых Французами в плен в Испании.

Неприятель чрез всю ночь сильно бомбардировал город, а 9-го покусился зделать нападение на Турнгутские ворота. Продолжительное нападение сие прекратилось только тогда, когда я велел зделать вылазку из Антверпенских ворот, в которой солдаты и офицеры Голландского батальона оказали отличную храбрость. Потеря неприятеля была очень значительна, и канонада утихла; хотя же вечером опять возобновилась, но ночью все было спокойно.

Хотя Англичане не могли содействовать нам, ибо делали еще только высадку тогда, и противные ветры удерживали в море суда их, на которых находились лошади; а Бомельверт, будучи покрыт льдом, делал невозможною переправу Генералу Бюлову; но Французам должно было опасаться прихода Прусаков и Англичан; и потому оставалось им или ускорить овладение Бредою, или оставить свое на оную предприятие. 10-го заняли они все дороги, кроме ведущей к позиции, занимаемой Майором Князем Гагариным, и вечером зделали нападение на трое ворот. Антверпенския защищал Генерал Жевахов, Турнгутские Генерал Сталь и Майор Коломб, а я с резервом бросился к Буале-Дкжским. Место было открыто, и я, выступив с полком Козаков и 4 эскадронами гусар, заставил неприятеля отступить более чем на версту. К ночи огонь затих повсюду. Густой туман не допустил воспользоваться успехами кавалерии, и только в 8-м часу утра можно было продвинуть вперед патрули.

Неприятель оставил совершенно свою позицию, отступил от Бреды, преследуемый Генералом Сталем по Антверпенской дороге до Вествезеля, где укрепился.

Майор Коломб с козачьим полком пошел к Турнгуту.

Бреда счастливым успехом защиты своей обязана деятельности и неутомимости храбрых наших офицеров, рвению артиллерии нашей Капитана Сухозанета и командира Голландской Подполковника Штейнмеца, особенно же благоразумным советам Голландского Губернатора Фон-дер-Платена, служившаго прежде инженерным офицером в наших войсках.

Вся Голландская экспедиция, стоившая нам 460 человек ранеными и убитыми, была благоприятствуема общим расположением Голландского народа и споспешествуема мудрыми распоряжениями Генерала Бюлова.

12-го Декабря на стенах Бреды принесли мы благодарение Богу за щастливое действие нашего оружия.

22-го сменили нас 2 Английских, 2 Пруских и 2 Голландских батальона, после чего собрав отряд мой, по повелению Генерала Винценгероде, пошел я правым берегом Рейна к Дюссельдорфу, где и присоединился к его корпусу.

(Перевод с франц. Федора Глинки) (ВОЕННЫЙ ЖУРНАЛ издаваемый при Гвардейском штабе. Книжка VII. Санкт — Петербург. В Типографии Гвардейского Штаба. 1817, с. 22–33)

Письма А. X. Бенкендорфа к графу М. С. Воронцову (1811–1815 гг.)

Вступление

Письма графа А. X. Бенкендорфа к его другу графу (позднее Светлейшему Князю) Михаилу Семеновичу Воронцову были опубликованы Петром Ивановичем Бартеневым в 1889 году. Несмотря на столь давний срок публикации, они еще до сих пор не были переведены на русский язык (П. И. Бартенев опубликовал только оригиналы на французском языке), нигде не комментировались и не использовались как исторический источник. Причина невостребованности видится в том, что русскому культурному обществу конца XIX века не были интересны ни автор письма, ни адресат, ни их время. Общество тогда уже выбрало иных героев, выработало или восприняло определенные штампы в восприятии истории и исторических личностей. Люди культурной эпохи Льва Толстого смотрели на всю русскую историю, и не только на историю, с позиций автора "Войны и мира" и его глазами. Ни Михаил Семенович Воронцов, ни Александр Христофорович Бенкендорф не соответствовали тем политизированным вкусам и моде, что господствовали в России в последние два-три десятилетия до революции. Воронцов был всего лишь "полумилорд, полуневежда" пушкинской эпиграммы, а Бенкендорф "шефом жандармов", не более. Позднейшие времена мало что изменили. Кое-что изменилось в конце XX века, но своеобразно. Появилось два "Михаила Семеновича Воронцова". Один — герой Бородина, вполне прогрессивный командир оккупационного корпуса во Франции, благодетель Новороссии и Кавказа. Другой — все тот же "полумилорд", доносчик и подлый мститель молодому Пушкину, почему-то не благодарный ему за шашни с его совсем не строгой супругой. Появились, начиная с Натана Яковлевича Эйдельмана, смелые мнения о Бенкендорфе. Оказалось, что он не только угнетал российскую литературу и ее гениев, но еще и сражался на войне, даже был "партизаном", дружил с будущими декабристами, а те, с которыми он не дружил, написали в своих воспоминаниях, что "шеф жандармов" их не обижал и был достоин уважения. Ныне Бенкендорф уже причислен к солидной категории (почти к партии) "консерваторов", а о знаменитой пушкинской эпиграмме на Воронцова появилось предположение, что она не вполне пушкинская, а в большей мере является редакцией князя П. А. Вяземского. Он получил эпиграмму от Пушкина, усугубил резкость характеристики, и в таком виде она "вышла в свет". Ныне все более очевидно, что штампованные мнения обветшали, ибо в них нет истины. И узнать историческую истину лучше всего непосредственно из источников, а не из квазиисторической публицистики, облеченной в научную униформу.

О таких незаурядных личностях, как Воронцов и Бенкендорф, многое можно узнать из их писем. Письма Бенкендорфа к Воронцову весьма информативны, сообщают многое об авторе и кое-что об адресате и исключительно ценны свидетельствами о событиях и людях. Они охватывают по времени четыре десятилетия, от 1803 года почти до смерти автора.

В настоящую публикацию вошли только письма с датами от конца 1811 года по начало 1815 года, т. е. блок писем за военные годы плюс небольшой "запас". Своим содержанием письма существенно дополняют "Записки Бенкендорфа" о войне 1812 года и об освобождении Голландии. И не только дополняют, но и восполняют те пробелы в "Записках", что неизбежны, когда мемуарист "сохраняет дистанцию" с возможным читателем. Письма весьма доверительны, откровенны. Такие письма пишут только "своим", только истинным друзьям.

Письма необходимо рассматривать в контексте единого источникового комплекса с "Записками", дабы проявились их суммарные возможности, большие, нежели при автономном прочтении. Безусловно, представляют интерес письма не только времен Великой войны 1812–1814 годов. Для их читателя очевидно, сколь познавательно эпистолярное наследие "шефа жандармов" в целом, какой ценный источник оно собой представляет. В том, что придет время, когда будет востребован весь корпус писем Бенкендорфа Воронцову, не приходится сомневаться.

Первая и единственная публикация писем сопровождалась кратким, но весьма содержательным предисловием П. И. Бартенева. Кое-что в нем принадлежит своему времени, но многое не утратило своей значительности и поныне. Вот несколько фрагментов из предисловия П. И. Бартенева к его публикации.

"Выдающееся положение графа Бенкендорфа в нашей истории придает особенное значение его письмам: это, можно сказать, его автобиография".

"Немец по рождению, вполне придворный человек с самой колыбели… Бенкендорф напоминал собой француза по суждениям и внешним приемам. Воронцов был коренной русский человек с английской выдержкой, герой в опасностях, дальновидный, расчетливый и настойчивый, но в то же время великодушный, чрезвычайно общительный, обворожитель товарищей, сослуживцев, подчиненных и целых населений. Не даром на двух краях России по добровольной подписке (курсив Петра Бартенева. — П.Г.) воздвигнуты ему прекрасные памятники.

Граф Бенкендорф принадлежал к числу его сердечных приверженцев и, будучи первым человеком при императоре Николае Павловиче, оставался ему верен, не изменив этим благородным побуждениям души своей, при всей перемене отношений".

"Понятно, как должен был относиться граф Бенкендорф к тем немногим лицам, которые хулили Воронцова и его деятельность. В числе этих немногих, как известно, заявил себя вследствие минутной вспышки и к собственному своему несчастью А. С. Пушкин. Что он горько в этом каялся, граф Бенкендорф мог не знать; но полное безучастие его к судьбе великого поэта, поставленного в зависимость от него, безучастие, в котором винит его история, является вполне естественным".

Последняя цитата нуждается в пояснении. Бенкендорф и Пушкин встретились при самых неблагоприятных обстоятельствах. "Недоразумения" между Пушкиным и Воронцовым только усугубили трудность их общения. Для Бенкендорфа молодой Пушкин тогда был всего лишь талантливый поэт, позволивший себе дважды оскорбить его друга, заслуженного воина: недостойным поведением в его доме и пасквильной эпиграммой. Иного ждать от Бенкендорфа в подобном положении противоестественно. Симпатий Пушкин вызывать у "шефа жандармов" не мог. Но тем более надо отметить, что Бенкендорф не использовал возможностей своего положения во зло поэту — он ему за друга не мстил. Пушкин, безусловно, как и все общество, знал о долгой дружбе Воронцова и Бенкендорфа, и, вероятно, это усугубляло его тревогу относительно генерала. Раскаяние Пушкина во всевозможных "грехах молодости" и безобразиях — неоспоримый факт его биографии. Но культурное общество не желало и не желает это признать, в чем противоречит самому Пушкину. Зато стало привычным разводить Пушкина и Бенкендорфа по разные стороны барьера бесконечного поединка "либералов" и "консерваторов", тем самым искажая реальность исторической жизни, правду истории. К сожалению, мы привыкли за многие годы видеть в исторических личностях не живых людей, а некие манекены с определенными политике-идеологизированными ярлыками.

Петр Бартенев — один из немногих, кто не кадил фальшивый фимиам Пушкину, он говорит правду и о нем, и о Воронцове, и о Бенкендорфе. На самом деле, это не сложно. Ибо ничего "гениального" в пушкинских юных безобразиях не было, да и Пушкин от них отрекся, а уважение к памяти поэта требует безусловного признания нами этого отречения. Это значительно приблизит нас к поэту, к пониманию его творчества и его мятежной жизни. Тогда мы сможем понять печальную суть взаимоотношений Пушкин — Бенкендорф. Читая письма Бенкендорфа и его "Записки…", можно представить, насколько богаче были бы мы, если бы две сильнейшие личности той эпохи оказались в иных отношениях. Без внимания к наследию графа А. X. Бенкендорфа знание пушкинского периода нашей истории неполно.

* * *

Французский текст писем дается в перводе Е. Э. Ляминой по изданию:

Архив князя Воронцова. Книга тридцать пятая. Бумаги фельдмаршала князя Михаила Семеновича Воронцова. Письма графа А. X. Бенкендорфа и С. Н. Марина. М., 1889, с. 110–149.

(Предисловие Петра Бартенева помещено вслед за шмуцтитулом вне пагинации.)

Письма публикуются в хронологической последовательности с указанием в скобках их номеров в публикации Бартенева.

Истинная хронологическая последовательность писем иная, чем в публикации П. И. Бартенева; она уточнена по их содержанию. Номера бартеневской публикации не изменены, дабы не внести путаницу. Истинная хронологическая последовательность писем за 1812–1815 гг. такова: 48–54, 59, 55–58, 60, 62, 61, 63–66.

В публикации эти номера приведены в скобках.

О письме за номером 60. Его содержание и характер, скорее всего, предполагают иного адресата, нежели граф Воронцов. Письмо такого содержания могло быть адресовано только генералу Винценгероде. Очевидно, Бенкендорф переслал Воронцову копию письма, сообщая другу впрямую о том, что для него было тогда столь важно. Оставляем письмо в последовательности писем Воронцову, поскольку его содержание тесно связано с ближайшими по времени написания письмами.

В публикации сохранены примечания и комментарии П. И. Бартенева.

Письма А. X. Бенкендорфа — М. С. Воронцову

1(48){115} С.-Петербург, сего 10 ноября [1811]

Счастье равняется твоим заслугам, любезный друг, и ты далеко пойдешь, если они и впредь не разлучатся с тобою. Поздравляю тебя, любезный Воронцов, от всего сердца, но для меня пребывание здесь весьма тяжело. В этом моя беда, однако винить, кроме себя, мне некого. Урок жесток, но полезен, и на сей раз надеюсь, что молодость покинула меня навсегда. Но и время ушло безвозвратно. Как следует бей турок, да скажи там, чтобы не смели заключать мир; один из твоих здешних приятелей в новом году должен постараться и пойти по твоим стопам. Лента у тебя есть, а если тебе выпадет случай вновь отличиться, то я, быть может, увижу тебя командиром дивизии. Никто не может ни в чем тебя упрекнуть: все находят твою славу справедливой и естественной. Лонгинов{116} торопится.

2(49){117} Получено 8-го февраля 1812

[Адресовано в Черкасск]

С.-Петербург, сего 11 января 1812.

Вот уже десять дней как я в Петербурге, милый мой граф, однако мне от этого не стало лучше, и в свете я провожу мало времени; утомление и рассеянность не покидают меня, и я не могу веселиться. Я угрюм и печален. Впрочем, мне выпало небольшое развлечение: вместе с Сен-При{118} я был на пожаре Аничкова дворца. Ему досталось стоять в почетном карауле, и нас обоих поставили на чердаке. Балки, перекрытия — все рушилось, и нам пришлось с боем прорываться от одного угла до другого, штурмуя каждую ступень лестницы. Наконец, прибыл император и приказал нам покинуть пост; мы выполнили свой долг, любезный граф. Все сгорело! Чтобы спасти зеркала, их бросали из окон. Свои труды мы увенчали тем, что поехали вдвоем ужинать к красавице Пушкина{119}.

Стоит нестерпимый холод, который сделался уже совершенно несносен, а недостаток широких диванов окончательно восстановил меня против этого климата. Государь позволил мне перейти в кавалерию; великий князь очень ко мне расположен. Но поскольку для перевода в тот или иной полк мне следует отнестись именно к нему, я опасаюсь столкнуться с трудностями. Мне говорили о гвардейском драгунском полку. Чичерин{120} должен был бы командовать конной гвардией; мне и соглашаться не хочется, и отказываться боязно. Но тебе уж точно не придется колотить меня палкой.

Сен-При вчера утром уехал в Финляндию; он предполагал вернуться через несколько дней.

Я передал твое письмо княгине, которая возвратилась домой на Крещение. Она не покидает постели; я нашел, что она сильно переменилась; г-жа Нарышкина{121} приняла меня как нельзя лучше — не знаю, почему. Положение Льва еще затруднительнее, чем обычно; ему объявлено, что надежды на его возвращение в службу почти нет; он более не ездит туда, куда влекут его все желания, и в тоске слоняется по городу. Петербург невесел, но увлечен вихрем браков, в который попали и Нессельроде{122} с девицей Гурьевой; вот подходящая пара: плоть и кости — все необходимое для того, чтобы иметь детей; у мужа достаточно одного, а у жены в избытке другого. Моя женитьба рассыпалась в прах или развеялась как дым — что тебе больше по душе. Буду утешаться командованием пятью эскадронами{123}.

3(50) Сего 8 октября, в 40 верстах от Москвы [1812]

Я только что проснулся, и пробуждение было весьма приятно, мой добрый и любезный Воронцов; я даже простил разбудившего меня Резчикова{124}, поскольку он принес мне твое письмо.

Не могу высказать, как я рад твоим вестям; уже очень давно я хотел к тебе писать, но как — не имел ни малейшего понятия. Ты, любезный друг, во всем обходительнее и приятнее других; я тебе премного благодарен за присланного курьера.

Твоя деревня превратилась в приют для храбрецов{125}; ты, должно быть, весьма счастлив, что можешь принимать их у себя и заботиться о них. Твой человек в подробностях рассказал мне об этом госпитале, о ваших ужинах, ваших шутках и ваших ранах; но, друг мой, этак твои длинные ноги никогда не заживут да вдобавок занесут тебя в самую гущу треволнений и опасностей.

Прежде чем говорить о наших действиях, нынешних и предстоящих, уведомлю тебя, что слова твои о свидании с Лористоном возродили мой дух. Мы здесь уже боялись, как бы оно не оказалось предисловием к миру. В сей грустной мысли нас утвердило то обстоятельство, что Ливен, который должен был ехать через несколько дней, отложил свой отъезд. Его, как ты знаешь, назначили послом в Лондоне; недаром говорится: дуракам счастье! У нас тоже дважды были парламентеры, но был отдан приказ стрелять в воздух, и с тем разговоры прекратились{126}.

Сейчас мы занимаем Владимирскую дорогу (там пятьдесят человек); на Ярославской — казачий полк под началом майора Победнова{127}, на Дмитровской — казачья сотня, стоящая в Виноградовке; на Клинской дороге, в Черной Грязи, — два казачьих полка под командованием Василия Дмитриевича{128}, которому в подкрепление даны четыре эскадрона Изюмского полка, и лейб-казачий полк, образующие в целом вверенную мне бригаду. В нескольких верстах от меня — наш храбрый генерал Винцингероде с драгунами Казанского полка, казаками Тверской милиции и двумя пушками. В Воскресенске находится 150 казаков, в Волоколамске — 250, а между Сычевкой и Гжатском полк Чернозубова{129}.

Менее чем с тремя тысячами конных трудно без риска занимать обширнейшее пространство. Вкупе мы слишком слабы, чтобы противостоять движению неприятеля, и нам осталось только прятать свои силы, рассеивая их, и беспокоить врага со всех сторон. Со времени оставления Москвы мы взяли более семи тысяч пленных и больше сотни офицеров. Несколько дней назад я воротился из окрестностей Можайска, Рузы и Гжатска. У меня под началом были лейб-казаки и полк Чернозубова; в течение целой недели наши вылазки были на удивление счастливы: я потерял всего-навсего одного офицера и двенадцать рядовых убитыми и еще около двадцати человек ранеными! Все казаки приобрели немалое состояние, захватывая обозы, груженные московской добычей, экипажи, лошадей, женщин, так что в конце концов мы стали и впрямь походить на разбойников с большой дороги. Партия свежих лошадей для четырех кавалерийских полков, шедшая из Ганновера{130}, попалась к нам в руки, что стоило трех вестовых. Мой брат{131}, три недели назад произведенный в майоры, был в этом деле и пока не возвратился, находя сие ремесло забавным.

Не могу тебе передать, любезный друг, какую храбрость выказывает русский крестьянин. Надобно видеть их рвение, их ожесточение против французов, оскверняющих наше отечество. Неприятель несет неслыханные потери со всех сторон.

Только что получил известие о том, что Иловайский двигается вперед; я также выступаю незамедлительно. Пока не отваживаюсь верить отрадному известию о том, что французы недавно оставили Москву.

Обнимаю тебя от всей души. Лев здесь, он майор{132} в бригаде Винцингероде; постараюсь изыскать средства и сообщить тебе наши новости{133}.

4(51){134} Москва, 14 октября 1812

Мы имели несчастие потерять превосходного, храброго начальника, генерала Винцингероде; он попал в плен вместе с бедным Львом накануне оставления Москвы. По неверным донесениям казаков они продвинулись слишком далеко вперед и, увидев поблизости неприятеля, решили действовать в качестве парламентеров; их отвели к маршалу Мортье, в то время коменданту Кремля, и, как я узнал, объявили пленными и в этом качестве увели с собой. Это настоящее бедствие как для Москвы, так и для задачи преследования неприятеля. Мы вступили сюда вечером 11-го числа. Город был отдан на расхищение крестьянам, которых стеклось великое множество, и все пьяные; казаки и их старшины довершали разгром. Войдя в город с гусарами и лейб-казаками, я счел долгом немедленно принять на себя начальство над полицейскими частями несчастной столицы: люди убивали друг друга на улицах, поджигали дома. Наконец все утихло, и огонь потушен. Мне пришлось выдержать несколько настоящих сражений. Город, разделенный мною на три части, вверен трем штабным офицерам. Дворники исполняют обязанности будочников; крестьян, мною задержанных, я заставил вывозить трупы людей и павших лошадей. Вход в Кремль для всех закрыт, чтобы народ не видел бесчинств, учиненных в церквах. Огромность города, малое число состоящих в моем распоряжении людей, винные погреба и запасы соли, отданные на разграбление крестьянам, — все сие делает весьма затруднительными обязанности полицеймейстера. Я с нетерпением ожидаю прибытия какого-нибудь начальства и войск и того времени, когда я смогу оставить эти развалины, при виде которых разрывается сердце.

Все русские, состоявшие на службе у французов, взяты мною под стражу, у всех них отобраны документы. Наши раненые, оставленные здесь в разных домах, собраны в одно место и обеспечены продовольствием. Около трех тысяч раненых французов взбунтовались; они разоружены и накормлены; дети в Воспитательном доме также больше не умирают с голоду. Мы нашли здесь около тысячи здоровых французов. Их поспешное отступление из Москвы должно быть следствием какого-то события, нам неизвестного. Они пошли по Коломенской и Смоленской дорогам; наши казачьи партии постоянно беспокоят их, нападая со всех сторон, но эти действия ведутся слабее, чем было бы при Винцингероде. Стены Кремля частично взорваны; церкви невредимы, кроме той, что примыкала к Ивану Великому, сама же колокольня устояла. Вид города внушает ужас. Говорят, что Франц II умер, эрцгерцог Карл стал регентом и Шварценберг со своей армией отозван в Вену. Это было бы важным событием{135}.

5 (52) Мариенвердер, сего 8 января [1813]

Будучи нездоров уже две недели, я готов был забыть об усталости ради свидания с лучшим другом и решил вчера направиться к тебе и следовать под твоим началом в Штаргардт. Сегодня утром все переменилось, и наш добрый генерал Сабанеев{136} с обычным в подобных случаях бешенством сказал мне: "Если желаешь, отправляйся к Воронцову и отвези ему отмену приказания двигаться вперед". Мы полагали, что ты находишься в Штейне, а ты на десять миль далее. Итак, я лишаюсь счастия тебя увидеть, любезный друг, и, проведя весь день в надежде заночевать у тебя, принужден остановиться на ночлег у старого генерала Рахманова{137}.

Вот событие: адмирал, главнокомандующий корпусами Витгенштейна и Платова, хотел снять осаду Данцига и продвинуть вас к Штаргардту и далее. Витгенштейн сказался больным; тогда, испугавшись, армию адмирала определили на зимние квартиры, чтобы Витгенштейн мог действовать свободно. У него под началом состоят пруссаки, но Платов должен уходить прочь, если хочет. Витгенштейн завтра приедет в Эльбинг и, как рассказал мне дежурный генерал, предпишет мне состоять при генерале Йорке. Итак, завтра я должен возвращаться в Эльбинг. Они утверждают, что Данциг сдастся Платову; не хватало еще, чтобы казаки брали крепости{138}!

Посылаю тебе маршрут, диспозицию и письмо; все это наверняка будет переменено отсюда в течение двух или трех дней. Все наши планы не выходят за пределы недели. Мы не знаем, что делаем, но Господь все так превосходно устраивает, что Его труды испортить нельзя.

Прощай, любезный, добрый друг; будь здоров и не лишай меня своей дружеской приязни. Впрочем, надеюсь вскоре с тобою увидеться. Ты находишься там, где, согласно диспозиции, должны стоять ваши аванпосты, но отсылай свои новости в главную квартиру, ибо я надеюсь найти тебя в Штейне, откуда вам приказано выступить послезавтра. А. Бенкендорф.

6 (53) Штиглиц, сего 5 февраля, в 5 часов утра [1813]

Сейчас узнал от генерала Чернышева, что ты находишься в Познани, а твой пост — в Оборнике, и потому тороплюсь войти с тобою в сообщение и уведомить тебя о своих маневрах, и весьма прошу также указать мне, как ты рассчитываешь двигаться, чтобы мои рапорты доходили до тебя скорее.

Сегодня я ночую в Дризене, завтра (6-го числа) отправляюсь в Ландсберг, который, полагаю, оставлен неприятелем; они еще держатся в Бирнбауме, и потому нашей переписке придется совершать обходной маневр. Это письмо я посылаю через Чарников и Оборник.

Не знаю, почему Чернышев уходит с этих позиций и направляется вправо, если неприятель, по всей видимости, хочет закрепиться в Мезерице.

Пожалуйста, сообщай мне новости о себе и о том, что происходит в остальной нашей армии. У меня под началом, к прискорбию моему, одни казаки да в качестве подкрепления башкирцы.

7 (54) Дризен, сего 5 февраля [1813]

Неприятель покинул Аандсберг; находившиеся там части направились к Кюстрину, где все готово к обороне. Отряды, осаждавшие Бирнбаум, частично двинулись к Шверину и оттуда, возможно, пойдут к Мезерицу, куда отправились остальные.

Вчерашний день был отмечен отбытием казны и больных в Берлин. Завтра, шестого, я буду в Ландсберге, откуда отправлю партии к Франкфурту и, если это окажется возможным, на дорогу из Мезерица в Глогау.

Рекрутский набор у пруссаков идет с усердием и быстротой, достойными восхищения: нация наконец поднялась на борьбу. Городок Дризен, насчитывающий всего-навсего две тысячи жителей, выставил 27 человек, обмундированных и вооруженных на собственные средства. Это особенно поражает при сравнении с Парижем, который дал от силы 500 человек, а Версаль — 15.

Нетерпеливо ожидаю твоих новостей и советов и обнимаю сердечно.

А. Бенкендорф{139}.

8 (59) В 2 часа пополудни. [1813]

Я отдал приказ Бренделю{140}отправить тридцать казаков и одного офицера к Обрескову{141}, рапорт коего прилагаю.

Покамест мне не удалось добыть необходимое количество хлеба, но завтра получу наверняка; егеря, потрудившись, его достали и сыты.

Из разных мест приходят сюда сообщения о том, что Тилеман{142} взял Наумбург приступом и что семь тысяч под командованием принца Экмюльского вошли в Магдебург.

До сих пор мне удалось найти только триста работников, большей частью женщин и детей; завтра они у меня будут, надеюсь.

Я обнаружил, что за городом переправа через реку очень хороша; все устраивается так, что мы сможем разместить там артиллерию, для коей нужно было расчистить и выровнять дорогу; существует, впрочем, и другая переправа, пониже мельниц, и ты сам увидишь, которую выбрать. Две мельницы стоят на двух больших барках, очень подходящих для сооружения двух огромных отличных паромов; на них также есть четыре якоря; если будет получено разрешение, в течение завтрашнего дня эти мельницы превратятся в прекраснейшие паромы.

9 (55) Гамбург, сего 9 апреля [1813]

Любезнейший друг мой! Сию минуту приехал Скурападский{143}; не могу тебе изъяснить удовольствия, которое доставила мне беседа с ним о моем лучшем друге; весьма опечалило меня лишь известие о том, что ты находишься не в полном здравии и страдаешь от болей в груди: береги себя. Вот и весна пришла! Отвечаю тебе, пользуясь отъездом молодого графа Витгенштейна (он с недавних пор состоит при мне){144}. Надо же такому случиться, что с тобой на меня всегда находит какое-то отупение, и у тебя является причина на меня досадовать: уж после отъезда Скурападского я вспомнил, что не надписал адреса на письме к отцу; впрочем, прошу поверить, что я еще не вовсе отупел и, как говаривал Сен-При, изменился к лучшему.

Увы, я принужден расстаться с превосходным и храбрым Дермбергом{145}, к которому очень привязался. Мое здоровье, расстроенное на протяжении некоторого времени, пришло наконец в такой упадок, что мне стало решительно невозможно продолжать службу; у меня такие боли в груди, что я уже не в силах выносить малейшего движения, мне необходим отдых; к тому же у меня лихорадка и… [отточие в тексте], подхваченные в Люнебурге.

Мне тем досаднее покидать Дермберга, что со мной в сравнении с Чернышевым и Теттенборном обходятся весьма дурно, а это как раз давало бы мне резон продолжать службу, желая доказать, что я могу заслужить такое же хорошее обращение, как они.

Неприятель оставил было Целле, но на следующий день вновь занял его. Дермберг находится в Зульце или Германсбурге, Чернышев — в Ильцене, мой брат командует кавалерией Теттенборна в Ротенбурге.

Хотят, чтобы партизаны вели свою собственную войну; это было легко, когда неприятель отступал и отступал, но теперь он остановился, военные действия закончились на Эльбе, и должна начаться новая кампания — причем начаться она должна сражением или решительным маневром, который заставит неприятеля отступать, чтобы избежать столкновения; вот тогда мы сможем снова беспокоить его и вводить в заблуждение.

Никакого секрета более нет: он знает, каковы наши силы, и отбросит нас за Эльбу, когда ему вздумается; магдебургский гарнизон легко может это сделать. В основной принцип возвели то, что является не более чем дополнительным средством, ведь действия партизанских партий — всего лишь следствие решительно выигранного сражения{146}.

Политические перемены, стремительно происходящие в этом краю, упрочатся при успехе и исчезнут при неудаче: итак, здесь, в средоточии немецкого патриотизма, нам следует вести себя как можно осторожнее. Мы продвигаемся слишком медленно; расстройство в стане неприятеля, его испуг исчезнут, а воодушевление немцев остынет при нашей неторопливости. Европейские правительства, особенно в северных странах, вновь примутся за свои холодные расчеты, и политическое коварство Наполеона в итоге поссорит их друг с другом.

Единственное мое желание — увидеться с тобою и по-прежнему быть достойным твоей дружбы. Прошу усердно кланяться Орурку, Понсету, Красовскому и Арсеньеву{147}.

10 (56){148} Сего 15 июня, в Добране [1813]

Любезнейший друг мой, твое письмо из Плауе получил только сегодня; не могу изъяснить, какое удовольствие ты мне оным доставил, как и приглашением провести время перемирия с тобою, мой добрый друг. Если бы я получил его тремя днями ранее, то уже был бы у тебя; но с позавчерашнего дня я снова нездоров. Благодаря разным процедурам и лекарствам мне уже стало много лучше; но надо же было так случиться, чтобы прехорошенькие девицы приехали сюда из ваших краев и черт меня дернул потратить деньги на их пляски и на то, чтобы себе вредить, прыгая с ними что было мочи: теперь колени у меня снова распухли, грудь болит, и врач предписывает мне покой{149}. Однако ничто не удержит меня от поездки к тебе, где я смогу обнять того, кого люблю как брата.

Не осмеливаюсь приступать к тебе с предложением отправиться на два-три дня для морских купаний в очаровательнейшее местечко — и все же это было бы чудесно. Через пять или шесть дней я буду в состоянии двигаться и отправлюсь к тебе. Как бы это… перемирие не оказалось предвестником мира; и все же я не теряю надежды еще послужить под твоим началом. Не хочу ни о чем просить, но что-то мне боязно начинать кампанию с этим трио — разумею Нальмодена{150}, Дермберга и Теттенборна, за каждым из которых следует рой немцев{151}. Однако мое положение может перемениться оттого, что шведский принц и, как я полагаю, старый Сухтелен{152} верят только тебе и ценят мои слабые способности. В конце концов все это образуется, а если нет — надо будет чем-то утешаться. Отправляю к тебе молодого Лантенгаузена, храбреца из Изюмского полка{153}. Я, как видишь, по-прежнему окружен немцами со всех сторон, но сей господин и в самом деле человек достойный.

Скурападский в порыве увлечения рассек себе руку. Он присоединяется ко мне и также просит прислать к нам Арсеньева. Кланяйся превосходному Понсету. Мой брат проводит время со своей красоткой и еще пожалеет о том, что не сможет вместе с другими отправиться в Плауе.

11 (57)

Сей час получил твое письмо, любезный Воронцов, с вложением для Храповицкого{154}. Единственное неудобство в том, что я вовсе не имею представления, где его искать, но как только получу от него известия, письмо будет к нему доставлено, и твои приказания также отправятся к Нарышкину и Баротци{155}.

Неприятель, вышедший из Миндена и достигший Герфорда, намеревался двигаться через Билефельд на Мюнстер и ночью был атакован казачьей партией Сталя, к коей примкнула сотня местных жителей. Они побили много народу и взяли в плен тридцать человек и двоих офицеров; восемьсот французов и три пушки спешно ретировались и пошли на Галль через Ферсмольд. Я отправил Сталя на Варенроде, где он, вероятно, найдет средства постоянно их тревожить. Мельников{156} в Билефельде; он должен был разослать вестовых, чтобы вступить в сообщение с русскими и прусскими или ганноверскими частями, которые должны находиться в окрестностях Миндена; если удастся, он пошлет людей и в направлении Оснабрюка, а также в ближайшие окрестности этого города.

Чеченский в Бекуме и рассылает партии в направлении Мюнстера и Люнена. Вчера мне был приказ быть наготове к сегодняшнему дню, и по вашему образцу все люди стоят на превосходных квартирах и как следует накормлены. Покамест неизвестно, в каком направлении мне надобно будет двигаться завтра; я об этом тебя уведомлю.

В Мюнстере без малого две тысячи человек; прибавь к ним почти три тысячи, которые прибудут из Оснабрюка, и тех, кто вышел из Миндена, окажется не менее пяти тысяч. Всё это, полагаю, двинется в Везель. Я также был бы рад, ежели бы наш авангард остался в прежнем порядке, но вспомни выражение: "В наш век никто не должен оставаться на своем месте". Книппер{157} мой все-таки вернулся и досаждает мне разговорами о том, как все это великолепно. От болтовни Патона{158} у меня болят уши.

Неприятель, вышедший из Касселя, вчера оставил Унну и движется на Герд; итак, он, кажется, не намерен проходить через Мюнстер и желает только добраться до Рейна{159}.

12 (58)

Перед Девентером, сего 12 ноября [1813] Любезнейший Воронцов, я с некоторых пор не давал о себе знать, но право потому лишь, что не было новостей. В Оснабрюке я получил письмо от г[енерала]{160}, который мне сообщал: "Вся армия через несколько дней тронется с места и устремится через Аинген на Девентер; следственно, выступайте с авангардом и в этом направлении". В тот же день я пошел на Бентейм, чтобы наикратчайшим путем оказаться в виду Девентера. Этим же вечером В. пишет ко мне: "Увидев из вашего последнего письма, что Девентер находится в крепкой осаде, приказываю вам двинуться с вверенными вам полками в окрестности Бентейма, если вы встретите сопротивление". Вечером 9-го числа я прибыл под Девентер и увидел, что этот превосходно укрепленный город с двухтысячным гарнизоном, 86 артиллерийскими орудиями и к тому же окруженный водой на расстояние хорошего пушечного выстрела, нет возможности взять приступом. Мне оставалось только испытать, каково настроение у тамошнего коменданта генерала Шинера{161} и у горожан. Для этого я стал искать и обнаружил два места — единственные, по которым к городу можно было подойти настолько близко, чтобы стрелять из наших небольших орудий. Когда как следует стемнело, я разместил там пушки и в десять часов начал огонь — достаточно сильный, чтобы затруднительно было понять, сколько именно орудий находится в моем распоряжении. В городе возникла ужасная тревога. В то же самое время князь Гагарин, перешедший Иссель ниже по течению, привел два казачьих полка под крепость с другой стороны и вынудил все неприятельские посты вплоть до разбитого моста обнаружить себя ответными выстрелами.

На рассвете я отправил к коменданту офицера с письмом, однако оно не было принято. Я решил, что было бы смешно продолжать осаду крепости, располагая восемью орудиями конной артиллерии, и заставлять людей стоять лагерем в болоте, и отправился на квартиры за семь, восемь и десять верст, держа казачьи посты по обеим сторонам, как можно ближе к городу. Я бы не предпринял этой нелепой попытки, если бы все вокруг не убеждали меня, что жители города поднимут восстание и принудят французского генерала сдаться.

Посылаю тебе копию последнего письма, которое я написал В. Дерсбург, где было всего лишь пятьдесят человек, сдался казакам, которых на следующий день выгнали оттуда две сотни французов, и генерал Оппен снова взял город позавчера. Зуптен был вчера занят прусским отрядом. Нарышкин в Цволле и занял Камней.

Амстердам, Роттердам и Гаага очищены от французов, и над ними реет оранжевое знамя. Наарден, Мюйден, Утрехт и Арнем пока в руках неприятеля, и судя по письмам к коменданту Девентера, которые перехватил Гагарин, в Горкум прибыли шесть тысяч человек, которые должны двинуться на Утрехт. Генерал Оппен{162} увел свои войска от Дерсбурга и идет на Арнем и Утрехт; майор Марклай с 250 казаками позавчера был в Ниенкерке.

Так обстоят дела, и суди сам, любезный друг, хорошо или дурно то, что я предлагаю В. Он ко мне не писал уже шесть дней, и я очень озадачен его молчанием, не решаясь принять на свою ответственность дальнейшие шаги и опасаясь потерять время{163}.

13 (60) [1813]

Генерал!{164}

Сию минуту мною получено известие о том, что Цуптен капитулировал. Поскольку упорное сопротивление Девентера лишено теперь всякого смысла и река Иссель может быть перейдена и слева и справа от города, требуется не более тридцати орудий, чтобы поубавить упрямства у французского коменданта. Коль скоро эта крепость не представляет более особенной важности и в любом случае сдастся рано или поздно, осмеливаюсь просить ваше превосходительство о позволении оставить отряд казаков для наблюдения за Девентером, а самому с остальными частями отправиться к Цволлю.

Полагаю, что теперь, после событий, о которых я имел честь сообщить вашему превосходительству, чрезвычайно важно поддержать усилия голландцев, что можно было бы осуществить, имей я ваше позволение отправиться вплавь по Зейдерзее с пехотой и артиллерией, оставив лошадей в Цволле; на весь путь у меня ушло бы менее суток. Генералы Жевахов и Сталь повели бы кавалерию, к которой присоединился бы гр. Нарышкин с двумя орудиями конной артиллерии, и все они старались бы посуху пробраться к Амcтердаму.

14 (62) [1813]

Любезный граф!

Для начала сообщу, что 250 человек под командованием майора Марклая заняли Амстердам под носом у полковника Нарышкина; тот, будучи прислан задолго до меня, не сумел сформировать отряд для этой операции; он вступил в город и теперь не будет величать меня бароном, ибо, к моему великому удивлению, стал называть себя князем.

Я нахожу, что состояние умов здесь весьма мало готово к нашему появлению — по причине бесконечных контрибуций, которых требовал Лев для корпуса Винцингероде. Я объявил, что по воле Императора эта страна во всех отношениях должна быть трактована как союзница{165}, и услышал в ответ, что мне будет предоставлено все необходимое для войск, лишь бы не употреблялось слово "реквизиции".

Жители Амстердама с неописуемой радостью приветствовали Марклая и его казаков; они подняли знамя Оранского дома, провозгласили новую конституцию и уже избрали всех членов нового правительства. Выбор пал на лиц, отличившихся патриотизмом и талантами. В Амстердаме ожидают оружия и помощи от Англии. Все берутся за оружие.

Действия и поведение Марклая выше всяких похвал.

Я мог бы опасаться за исход амстердамского восстания, если бы силы французов в Голландии были значительны, но вот их положение:

В Наардене без малого тысяча человек и пушки; хотя они, спустив шлюзы, отрезали меня от всякого наземного сообщения с Амстердамом, но ничего не осмелятся предпринять против этого города с его двумястами тысячами жителей, которые готовы обороняться до последнего.

В Утрехте около четырех тысяч человек.

В Горкуме десять тысяч. В Амерсфорте не более тысячи.

В Арнеме от двух до трех тысяч далеко не отличных войск, состоящих из иностранцев, таможенных частей и недавно призванных солдат.

Роттердам, Лейден, Хаарлем и другие города по примеру Амстердама подняли знамя восстания.

Нарышкин с двумя казачьими полками и двумя пушками стоит под Амерсфортом и рассылает свои нартии к Наардену.

Князь Гагарин с двумя казачьими полками находится перед Девентером на левом берегу Исселя; полк Чеченского есть связующее звено между ним и Нарышкиным. Сталь остановился перед Девентером на правом берегу Исселя и сносится с Гагариным через Вике, где по моему приказанию был сооружен понтонный мост.

В Девентере две тысячи человек гарнизона и восемьдесят орудий. Я пробовал было атаковать город ночью, врасплох, что, конечно, не имело успеха, но этим я стремился лишь воодушевить горожан и подвигнуть их к восстанию против гарнизона. Когда это не удалось, мне уже нечего было делать возле хорошо укрепленного и с обеих сторон окруженного водой города. К тому же в окрестностях Девентера не имелось ни малейшей возможности изыскать провиант, и потому я отправился сюда, желая приготовиться к исполнению своего плана передвигаться по воде, о коем я тебе рассказывал в последнем письме, или, в случае отказа, по крайней мере удерживать переправу через Иссель и как следует поддержать маневры генерала Оппена, который выступил из Дерсбурга и должен был направиться через Арнем к Утрехту.

Сегодня утром я получил письмо от генерала Бюлова, который извещает меня, что завтра, 17 (29) числа, он будет в Дерсбурге со всеми своими силами, что, как я надеюсь, подвигнет генерала Оппена не останавливаться перед Арнемом, а идти прямо в Утрехт и оттуда в Амстердам. Все небольшие гарнизоны сдадутся и не осмелятся даже носа показать из своих крепостей. Итак, полагаю, что Голландия спасена и Марклай оказался провозвестником ее освобождения.

Я стал большим барином, любезный друг, и теперь диктую письма, как ты. Нахожу сие весьма удобным, ибо одновременно с этим занятием могу потягивать вино и прогуливаться. Если встретишь в этом письме орфографические ошибки, не приписывай их мне. Непременно пришлю тебе издаваемую в Цволле газету, где объявлено о прибытии сюда ее светлости княгини Нарышкиной, но пока у меня только один экземпляр, коим я очень дорожу.

Впрочем, не пугайся. Лев не женился; помянутая княгиня — дама, которую ты видел у меня в Касселе; твой вестовой захватил ее на следующий день.

А. Бенкендорф. Цволль,

сего 16 (28) ноя[бря] Не спускай глаз со шлюзов{166}.

15 (61) Бреда, 1 (13) декабря 1813

Любезный, любезнейший друг, диктую это письмо, лежа в постели; вокруг меня крепостные стены Бреды, огромные рвы с водой, куртины, демилюны, равелины. Теперь-то мне можно раздеться, и рядом нет Резчикова, который осмелился бы помешать моему отдыху.

Донские казаки еще вчера вечером были у ворот крепости, а сейчас неутомимые посланцы наших степей стоят на парапетах Бреды.

Я нахожусь здесь со всем моим отрядом. Лорсэ, командир дивизии и комендант Гертруденберга, был так добр, что объявил о капитуляции этого города в то мгновение, когда подходила пехота, что проложило нам по-королевски широкую дорогу. На левом берегу устья Горкум, Хейсден, Лёвенштейн и Хертогенбос, и далее Гертруденберг, Бреда, Берг-оп-Зоом и Виллемштадт — казалось, все эти крепости, остававшиеся в руках неприятеля, да еще в столь тесной и разделенной на мелкие части стране, как Голландия, закрывали нам дорогу в Брабант. Генерал Бюлов и слышать не хотел о переправе через устье, однако я почтительнейше заметил ему, что правилам тактики следует иногда предпочесть гибкость, что мы должны согласовывать свои действия лишь в целом и для того только, чтобы усугубить беспорядок, нарастающий на границах Франции; наконец, что две тысячи человек, действуя энергически сейчас, сделают больше, нежели целые армии в несколько месяцев.

Впрочем, мне нечего жаловаться на Бюлова; он ко мне чрезвычайно добр и даже только что разместил свои части так, чтобы охранять мои отряды во время перехода через Хардингсвельд и не терять со мной связи.

Если бы у меня было чуть больше пехоты, я тотчас отправился бы к Антверпену, а покамест постараюсь отойти от Берг-оп-Зоома и таким образом развернуть свою небольшую операцию. Я отослал сильный отряд к Хертогенбосу, но из пяти казачьих полков у меня, увы, осталось менее половины.

Пока не хотят отзывать ни Гагарина, который с двумя полками осадил Наарден, ни Марклая, под чьим началом двести пятьдесят человек дерутся в Северной Голландии с адмиралом Вернхелем.

Не смешно ли? Бюлов стоит в Утрехте, а у англичан в Аейдене и Гааге пятитысячное войско, да и у голландцев должно уже быть десять тысяч под ружьем.

Посылаю тебе, любезный, некоторые бумаги, захваченные там и сям; они кажутся мне интересными и представят тебе картину беспорядка и ужаса, охватившего провинции великой империи{167}. Еще у меня припасено несколько превосходных карт, но они пока остаются при мне — отдам их тебе в собственные руки.

Мне весьма хочется, мой добрый друг, чтобы сия минута настала поскорее; я скучаю без тебя, и у меня почти нет возможности совершать глупости и не получать твоего одобрения, которое мне дороже всего.

Если ты жалеешь о Павлоградском полку, любезный друг, то я не менее живо скорблю о моем храбром и превосходном Апушкине{168}. Г-н Сухозанет совершенное ничтожество, я беспрестанно выказываю ему свое недовольство не устаю повторять, что его общество понемногу делается сноснее. С каждым днем я все более доволен Жеваховым; повышение в чине еще более сделало ему пользы, и трудно пожелать кого-то лучше него. Напротив, получив генеральство, Книппер стал глупее и скучнее прежнего и даже принялся пьянствовать. Патон — несносный путаник, он душит меня рапортами, которых я не слушаю; на каждое мое замечание он отвечает на четырех страницах, и это впрямь дает ему такое весомое превосходство надо мной, что я нашел удачный способ избавиться от этих двух генералов.

Я оставил в Роттердаме свою коляску и отдал наистрожайший приказ о том, чтобы, уходя оттуда, отряд ни в коем случае не брал ее с собой. Поверишь ли: оба моих генерала{169} предпочли не расставаться с колесами!

Сейчас получил донесение о том, что мои казаки заняли Вильгельмштадт и неприятель с такой поспешностью ретировался оттуда, что не успел

16 (63) [1814]

Вот рапорт Чеченского{170}; я отправил пятнадцать человек с офицером к Якобсону с приказанием оставить половину от этих пятнадцати на полдороге из Ахена в Бернбург как сторожевой пикет в том случае, если Якобсон будет вынужден двигаться не к Ахену, а в ином направлении. Офицер проберется к Якобсону, чтобы получить верные сведения, и немедля возвратится.

Егеря прибыли и уже начали работу. Бенкендорф.

Прилагаю также рапорт Обрескова, полученный сегодня ночью.

Сейчас привели полковника Вестфалена, захваченного в Ахерслебене с двенадцатью солдатами; отправляю его к тебе; вид у него дерзкий, но он, кажется, человек светский.

Сию минуту привели Тиреса, английского офицера, бывшего с Якобсоном{171}; он воротился в Бернбург за своей…

17 (64) [1814]

Любезный друг, пользуюсь случаем сказать тебе, сколь я счастлив надеждой вскоре тебя обнять. Все идет расчудесно, мы их бьем одного за другим, и сие выпало тому, кто первый взял ключи Парижа; гадали и интриговали, кто будет губернатором Парижа; французы оказались трусами{172}, Бонапарте — глупцом; получили несколько шлепков и уже не знают, куда деваться; везде видят призраки, каждый крестьянин кажется чертом.

Вот они каковы, наши красавцы из Главной квартиры{173}. Да еще 18-й король{174}: он двух слов написать не умеет и никому не нужен, однако норовит еще увеличить суматоху и даже переговоры наши омрачить и отравить подозрениями. Я только что отправил Льва в Эперне с двумя казачьими полками; с этой сильной партией он будет охранять наше сообщение с большой армией{175}.

Из письма 18 (65) Получено 23 Февраля в Кракове

С.-Петербург, сего 9 января 1815.

Известно ли тебе, что мои полки — уланские{176}, Сибирский и Оренбургский; я превратился в рекрутского чиновника: набираю офицеров и уже нашел много отличных. Среди прочих Ушаков, Орурк, Чеченский и Ламздорф{177} желают перейти, но для сего мне надобно познакомиться с полковыми командирами. Получив бригаду, я ее уже не оставлю и употреблю все средства к тому, чтобы она была хороша.

Прошу тебя, любезный друг, узнать, отправил ли Жевахов мои вещи к генералу Сталю; ежели сие не сделано, будь так добр, займись этим. Карты мне очень дороги; смотри не стащи их. Прибавь к ним какие-нибудь из тех, что ты приобрел в Кельне, и пришли ко мне — я тебе руки расцелую. До сей поры я не получил от Сухтелена{178} шведские кресты и ленту для Жевахова, но дело сделано.

Из письма 19 (66) Получено 23 Февраля 1815 в Кракове

С.-Петербург, сего 25 января 1815.

<…> Бога ради, любезный мой, уведомь меня о моих картах, бумагах и о бедном Петруше, вверенном попечению Жевахова. С присущими тебе мудростью и любезностью изыщи способ доставить их ко мне.

За Сен-Дизье я получил алмазные знаки [ордена св. Анны 1-й степени], что весьма недурно, а за Краон и Лаон и благодарности не дали. Недоволен я тем, что у меня под началом бригада, а не дивизия. Я уже почувствовал расположение в[еликого] к[нязя]{179}: попросив себе в адъютанты корнета Конноегерского полка, я получил следующий ответ: раз неизвестно, имею ли я на это право, решено мне отказать.

Получил письмо от княгини, которая, кажется, не скучает в Вене и будет иметь удовольствие увидеть Париж. Напиши мне, где Лев{180} и что с ним. Его определили в дивизию Витта{181}.

П.Н. Грюнберг. История 1812 года и "Записки Бенкендорфа"

Крупнейший современный источниковед Отечественной войны 1812–1814 гг.[25] А. Г. Тартаковский назвал "Записки Бенкендорфа", вернее их часть, посвященную 1812 году, "мемуарно-историческим сочинением". Он относит "Записки" к числу тех документов, что "проливают новый свет на ряд важных аспектов истории 1812 г.". В этих словах ученого даны и четкое типологическое определение, и качественная оценка содержания мемуаров как уникального произведения о давно отгремевших событиях великой эпохи.

Несмотря на свою почти двухвековую отдаленность, эта эпоха притягивает к себе, увлекает людей науки, литераторов, представителей разных видов искусства и ремесла. События той войны переживают заново тысячи людей. Наверно потому, что та эпоха была временем великих, выдающихся, замечательных людей, людей экстраординарных по талантам и деятельности. Это было не только время героев и подвигов, но и время "классических" личностей и характеров. "Записки Бенкендорфа" написаны человеком той "классической" эпохи, от которой начинается российская классическая культура XIX века, великое русское искусство, великая литература, той эпохи, когда рукой Пушкина были написаны первые поэтические строки.

Пожалуй, лишь "Заметки о русском походе 1812 года" ("1812 год" — в русском издании — П. Г.) знаменитого Карла фон Клаузевица в еще большей мере совмещают в себе качества мемуарного источника и историографии. К историографии же "Записки" можно причислить за те аналитические наблюдения и обобщения, что украшают этот краткий, но весьма емкий труд. Но главное — это замечательный мемуарный источник, не использованный исторической наукой в силу долгой идеологической предвзятости: автор был "идейно чужд" и либеральной, и "освободительной" тенденциям в русском обществе, а позднее и правителям "освобожденной" страны. В силу инерции не используется этот источник и поныне.

Текст писарской копии, выполненной при жизни автора для известного историка А. И. Михайловского-Данилевского, был переведен в начале XX века и издан генералом В. И. Харкевичем. Эта публикация давно стала редкостью и ныне доступна только лицам, специально занимающимся историей этой эпохи. Вторая публикация (с кратким комментарием) была осуществлена в рамках одного из сборников, издаваемых ИМЛИ РАН ("Московский пушкинист", IV. М., 1997, с. 331–382). Значительность содержания и высокая ценность "Записок" как документа эпохи, признание их выдающимся произведением российской мемуаристики делают необходимой новую публикацию.

Обычно публикация исторического источника сопровождается комментарием, в котором источник автономно от иных, напрямую "работает" на освещение каких-либо проблем, чем наглядно иллюстрируется ценность документа, обосновывается его значение. Реже публикуемый источник рассматривают в контексте источнике-вой базы по той теме, к которой он относится. Информативные возможности источника в этих условиях оказываются, как правило, неизмеримо выше. Значение и уникальная ценность "Записок Бенкендорфа" выявляются именно при рассмотрении их содержания в общем проблемном контексте с иными источниками.

Особое значение и ценность "Записок Бенкендорфа" определяется уже тем кругом проблем, которые они помогают осветить. Рассмотрим главные.

Стратегический план высшего командования русских армий на начальном этапе кампании 1812 года

В начале кампании флигель-адъютант полковник Бенкендорф состоял в штате Императорской Главной квартиры и дважды направлялся верховным главнокомандующим всеми русскими армиями Императором Александром I[26] к главнокомандующему Второй Западной армией Князю П. И. Багратиону с особо важной миссией информировать его о предполагаемых движениях Первой армии

Барклая де Толли и рекомендовать желательный маршрут следования Второй армии. Бенкендорф что-то знал об общем плане действий высшего командования. Это видно из текста, хотя впрямую автор об этом не говорит, что вполне объяснимо. Военную тайну, даже по прошествии немалого времени, может раскрывать только тот, кто ею по праву владеет, а не причастное к ней по служебной обязанности лицо.

Рассказывая о событиях 1812 года в порядке их хронологии, Бенкендорф говорит об изначальном расположении русских армий, разбросанных корпусами вдоль границы, следующее: "Наша главная армия под командованием генерала Барклая де Толли могла сосредоточиться в окрестностях Вильны, а вторая под командой Багратиона, дебушируя с Волыни, могла направляться в сердце герцогства Варшавского". Действительно, в Волковыск армия Багратиона прибыла 8 июня за четыре дня до неприятельского вторжения, своим движением от Луцка как бы демонстрируя готовность к исполнению так называемого "Плана Багратиона". Суть его заключалась в нанесении противнику превентивного удара, одной из армий вторгшись в Польшу и отдаляя театр военных действий от рубежей России, когда другая армия должна была поддерживать тыл и фланги первой, обеспечивая ее движения, и угрожать, по возможности, флангам и тылу противника, противостоящему армии вторжения[27].

Бенкендорф подробнее говорит о знаменитом плане генерала Пфуля, который, как считается, был принят к исполнению. Суть его заключалась в действиях двух основных армий. Большая должна была принять на себя удар противника в специально сооруженном укрепленном лагере в Дриссе, а вторая, меньшая, должна была действовать во фланг и тыл атакующего первую армию неприятеля. Укрепленный лагерь занимал фланговую позицию по отношению к двух главным направлениям — на Москву и на Петербург. Пфуль предполагал, что численность неприятельской армии вторжения обязательно будет ограниченной, поскольку у Наполеона весьма ограниченные возможности ее снабжения на русской территории. В любом случае ее численность будет сопоставима с численностью русской армии. При подобном равенстве сил театр военных действий будет ограничен бассейном Западной Двины. План Пфуля был весьма добротен и грамотен, но хорош только в теории, да еще при условии: противник должен занимать определенное положение против второй армии и вообще совершать свои движения как бы "с разрешения" автора плана. Этот план классический образец сугубо кабинетной мудрости. У "плана Пфуля" был тот же изъян, что и у печально знаменитой диспозиции, приведшей в 1805 году к катастрофе Аустерлица — несоответствие действительному положению дел и пренебрежение возможными действиями противника[28].

В реальности соотношение сил было удручающим — почти тройное в пользу неприятеля. Бенкендорф отмечает это главное несоответствие "плана Пфуля" условиям, в которых находились русские армии: "Но забывали, что мы могли противопоставить не более 150 тысяч человек предприимчивому полководцу, который был готов обрушиться на нас с 450 тысячами человек и который, следовательно, располагал большею, чем ему нужно было, численностью для того, чтобы одновременно подавить обе армии". Современные знания о том, что сообщала русскому высшему командованию о численности противника разведка, с какими цифрами приходилось считаться при принятии планов действий, свидетельствуют о том, что план Пфуля не мог быть принят и всерьез не принимался. Бенкендорф называет ту среднюю цифру, 450 000, что выводилась из сведений разведки; она приблизительно соответствовала численности Великой армии Наполеона, вернее, основных ее группировок на центральном направлении, которые вторглись в Россию уже в июне (без учета численности контингентов, перешедших границу позже). С учетом этой начальной численности противника и строило свои планы высшее русское командование в действительности[29].

Но и пфулевский лагерь в Дриссе был сооружен, и армия Багратиона прибыла с Волыни перед самым вторжением противника, заняла у границы Герцогства Варшавского положение, удовлетворявшее требованиям как пфулевского плана, так и "плана Багратиона".

Ясно, что Александр I не мог принять план Багратиона, как и иные планы (например, план Д'Аллонвиля), основанные на превентивном ударе с благородной целью отодвинуть войну и разорение от границ России. Как бы ни были они продуманы и аргументированны в военном отношении, эти планы приносили политический ущерб, давали противнику формальный повод объявить Россию зачинщиком войны, агрессором[30].

"Записки Бенкендорфа" помогают определить многое по проблемам русского стратегического плана начального этапа войны, по вопросам о его реализации и о его "авторстве". Но совместно с иными источниками. Все они опубликованы, все известны, но пока еще не объединены в целостный комплекс, не составляют единый контекст. Рассмотрим последовательно основные и самые доступные из этих источников.

Прежде всего это работа известнейшего военного ученого Карла фон Клаузевица "1812 год" (как и "Записки Бенкендорфа", это "мемуарно-историческое сочинение"). Клаузевиц был назначен адъютантом к генералу Пфулю и имел прямое отношение к судьбе Дрисского лагеря и самого плана. Он сообщает об авторе знаменитого плана и об отношении к нему Александра I следующее: "Император понимал, что"… на Пфуля можно смотреть лишь как на отвлеченный ум и что ему нельзя поручить никакой активной роли"[31]. Клаузевиц был послан с инспекцией в лагерь, дабы проверить его готовность принять Первую армию. Свои печальные наблюдения и выводы по поводу достоинств этого сооружения и его готовности сообщает в городке Видзы собранию в следующем составе: граф А. И. Аракчеев, Князь Петр Михайлович Волконский и его адъютант ротмистр граф М. Ф. Орлов, полковник К. И. Толь, через два дня назначенный на должность Генерал-квартирмейстера Первой армии. Когда Клаузевиц прибыл к ним вместе с Пфулем, им было сообщено об обходе французами фланга армии. Пфуль тотчас же обвинил Барклая де Толли в неверном исполнении его, Пфуля, указаний, в оппозиции его плану и возложил на него ответственность за создавшееся положение. Затем Толь, Орлов и Клаузевиц пытаются у карты найти выход из создавшегося положения, а Волконский и Аракчеев наблюдают сию сцену. Пфуль и Толь приглашаются в кабинет Императора, расположенный в соседней комнате. Сообщение об обходе французами армии поутру оказывается ложным. Результаты этого "совещания"[32] были таковы. По прибытии армии в лагерь, как пишет Клаузевиц, "Император призывал Пфуля, чтобы совместно с ним и несколькими другими офицерами своей свиты объехать лагерь"[33]. При объезде лагеря Александр и свита слушали пояснения Пфуля, затем веские доводы "против" полковника Мишо и уничтожающие слова язвительного маркиза Паулуччи, назначенного начальником штаба Первой армии всего лишь на те несколько дней, что армия находилась в лагере (словно только для того, чтобы вынести этот приговор). Судьба лагеря была решена. Перед лицом всей армии ее определило мнение видных штабных офицеров. Армия покинула лагерь и направилась, прикрываясь Западной Двиной, вверх по ее течению, к Полоцку.

Но еще ранее, с самого начала кампании, Вторая армия Багратиона действовала совершенно не в духе "плана Пфуля". Клаузевиц пишет: "Между тем, военные события в общем слагались отнюдь не так, как то наметил в своем плане генерал Пфуль. Когда с открытием военных действий настал момент отдать приказ генералу Багратиону перейти в наступление против тыла неприятеля, то на это не хватило решимости; или доклады Пфуля, или сознание недостаточности сил привели к тому, что Багратион выбрал такой путь отступления, который дал ему возможность впоследствии соединиться с первой западной армией"[34]. Клаузевиц считает причиной неисполнения условий плана Пфуля "нерешимость" русского командования. Что же было истинной причиной — видно из следующих документов. П. И. Багратион — М. И. Платову

№ 32114 июня Секретно

…повеление, полученное мною № 292, которого копию к вам препровождаю, извещает о переправе неприятеля чрез Неман близ Ковно и о намерении Первой армии сосредоточиться за Вильно;…

Я щитаю долгом поставить для соображений Вашего превосходительства следующее примечание мое на пространство к пунктам предписанного мне отступления.

Неприятель имеет от Ковно до Вильно 102, от Вильно до Минска — 200 вер(ст), от Минска до Борисова — 75; итого — 377.

Если же из Вильны возьмет путь по прямой дороге, весьмаудобной для переходу войск, оставя Минск вправе, то имеет доБорисова 321, следовательно, менее моего тракту 18 верст; ибо отВолковыска до Слонима — 59, до Несвижа от Слонима — 100,от Несвижа до Минска — 105, а от Минска до Борисова — 75, авсего — 339-ть[35]

Здесь ни слова нет о Дрисском лагере, о направлении в тыл противнику, обратившемуся против Первой армии, и пр. Указанный Багратиону маршрут — на Борисов! — таков, что невозможно увязать его направление и его конечный пункт с подобными действиями.

Еще один документ прямо указывает и иную цель этого движения. П. И. Багратион — М. И. Платову № 342 18 дня [июня] 1812 Секретно

С флигель-адъютантом Его Им[ператорского] В[еличест-ва] Бенкендорфом на марше в Зельве я имел щастие получить именное повеление, чтобы тянуться в соединение к 1-й армии, взяв путь на Новогрудок и Вилейку (имеется в виду повеление Александра I Багратиону об изменении маршрута II армии от 16 июня г., - прим. издателей источника).

<…> Его Им[ператорскому] В[еличеству] в заключении своего повеления благоугодно было поставить мне ввиду устремления неприятеля на меня в превосходнейших силах иметь Минск и Борисов пунктами моего отступления…[36]

Итак, маршрут армии Князя Багратиона — на Борисов, и его цель соединение с Первой армией, что никак не может быть указанием "действовать в тыл" французам, преследующим армию Барклая. Сообщения о вторжении близ Ковно были отправлены из штаба Первой армии 13 июня в 3 утра Платову, Багратиону и другим командирам армий и корпусов, расположенных вдоль границы. Получены Платовым и Багратионом 14-го в 3 утра[37]. Тогда же Багратион получил маршрут своего отступления. Он не мог быть выработан в считанные часы по вторжении неприятеля, следовательно, подготовлен заранее. Почему Багратиону назначен путь на Минск — Борисов, какой в этом смысл? И почему он выступил только 18-го, когда Бенкендорф доставил ему повеления Александра? Почему во всей секретной переписке Багратиона Дрисский лагерь и "план Пфуля" ни разу не упоминаются?

И еще. Клаузевиц: "…генерал от кавалерии принц Александр Вюртембергский, дядя императора, в качестве витебского губернатора находился в главной квартире императора со времени прибытия ее в Дриссу, предложил занять намеченную им позицию под Витебском, которая по его описанию была неприступна. Итак, было решено двинуться на Витебск"[38]. Все делалось как бы экспромтом, шло своим чередом, но без тени спешки и суеты.

Отметим, что внезапная "ликвидация" плана Пфуля и отсутствие вообще каких-либо планов не вызвали никаких признаков неуверенности. Будто решили: "…Идем через Полоцк на Витебск. Там дядюшка Царя, Вюртембергский принц, позицию обещал…" И стотысячная армия движется туда, как по семейному приглашению. Но принц Александр Вюртембергский, родной брат матери Александра Императрицы Марии Федоровны, — опытный военный, генерал с изрядным боевым опытом (в Швейцарии спасал остатки разбитых австрийских войск генералов Хотце и Линкена от полного истребления еще в 1799 году)[39].

Далее Клаузевиц сообщает следующую "лежащую на поверхности" истину: "…в Витебске рассчитывали уже во всяком случае соединиться с Багратионом, притом дорога на Витебск продолжалась дальше на Смоленск, где выходила на большой московский тракт; она представляла вполне естественную линию отступления для соединения как с Багратионом, так и с подкреплениями, двигавшимися из центральных областей. Это направление было признано единственным по своей целесообразности"[40].

Если внимательно посмотреть на карту, то увидим, что из Борисова до Витебска только немногим меньшее расстояние, чем от Дриссы до того же Витебска. Багратиону было бь1 легко идти к Витебску водоразделом Днепра и Западной Двины, имея в тылу Березину как прикрытие, где его арьергарды могли бы какое-то время задерживать на переправах преследователей.

Напрашиваются следующие выводы.

Борисов был указан Багратиону еще 13-го июня в расчете на встречу двух армий в Витебске. В Дриссе принц Александр Вюртембергский предложил Витебскую "неприступную позицию" как уже заранее согласованное место встречи двух армий. Дрисский лагерь был неким необходимым пунктом на маршруте Первой армии, но не по "плану Пфуля", а по какому-то иному.

Что же было в реальности? Маршал Даву опередил Багратиона в Минске на один день, и Багратион не стал пробиваться через Минск на Борисов, как позднее пытался пробиться на Витебск через Могилев. Он пошел через Бобруйскую крепость на Могилев, резервируя за собой возможность соединения с Третьей армией Тормасова на случай, если французам удастся блокировать его попытки соединения с Первой армией. В крайнем случае он мог укрыться в Бобруйской крепости, лучшей русской крепости на западе, изобильно снабженной и способной продержаться долгое время.

Помещаемые ниже документы весьма выразительны. Получено из Главной Квартиры Государя Императора 25 июня 1812 года в Новосвержене через Фл-ль-Адъ-та Бенкендорфа.

Взаимодействия между Первой и Второй армиями.

Первая армия отступает к Двине для опоры в своих действиях на Дрисский укрепленный лагерь.

Вторая армия лишь выполняет задачу отвлечения на себя значительных сил неприятеля. Она не должна атаковать превосходящие силы. Она может с пользой выполнять этот маневр, пока неприятель не повернет свои основные силы против Первой армии.

Вторая армия старается удержаться на позиции, которая позволяет ей действовать на линии, проходящей из Вилейки через Минск в Бобруйск. Армия Багратиона должна действовать оборонительно, когда Первая армия будет действовать наступательно. Она (Вторая армия) перейдет к активным действиям, когда Первая армия перейдет к обороне. Между Первой армией и армией Багратиона будет установлена курьерская связь для того, чтобы ежедневно обе армии знали о своих действиях.

Армия Багратиона не перестает держать отряд между Минском и Слонимом.

Князю Багратиону будет послан офицер для сообщений о дальнейших взаимодействиях между Первой и Второй армиями.

Армия Тормасова не будет бездействовать. Она может выдвинуться вперед и производить отрядами диверсии в районе Пинска.

Она может ограничиться наблюдением и направить полки к Мозырю на усиление армии Багратиона.

Сейчас трудно определить, какую из этих двух ролей должна играть армия Тормасова.

Необходимо также послать умного и посвященного в образ действий офицера, чтобы способствовать генералу Тормасову действовать так, как того потребуют обстоятельства.

Курьеры от одной армии к другой направляются по наиболее надежным дорогам.

Сейчас наиболее надежное сообщение от Первой армии к Второй армии проходит от Видзы через Полоцк, Витебск, Минск.

Кратчайшее — проходит через Полоцк, Борисов, Минск.

Если неприятель с превосходящими силами выдвинется на Минск ранее, чем князь Багратион сможет занять местечко Вилейка или даже сам Минск, князь Багратион принимает под свое командование генерала Платова для наилучшего в таких действиях использования казачьего корпуса, направляя его на фланги и в тыл неприятеля[41] (Перевод Ф. Гайды).

Этот документ интересен упоминанием Дрисского лагеря как опоры для действий армии Барклая (каких — не сказано, но что не "пфулевских" определенно) и упоминанием направления на Бобруйск как варианта действий армии Багратиона. Взаимодействие армий Багратиона и Тормасова намечено как автономное от действий армии Барклая. Упоминание о "посвященных в образ действий" офицерах и свободных маршрутах для курьеров с указанием главных пунктов для движения и возможного соединения армий позволяют считать этот документ иносказательным сообщением об истинных основных маршрутах армий. Действительно, Первая армия так и шла из Дрисского лагеря — на Полоцк и Витебск. И Багратиону до 26-го июня был открыт путь на Минск — Борисов Витебск. А курьерам, по положению противоборствующих сторон на 25-е июня, добираться через Витебск означало сильно отклоняться на восток.

Последующие документы вносят определенность в представления об истинных намерениях русского командования. Император Александр I — П. И. Багратиону

28 июня 1812 № 57

Собственноручное Его Величества письмо.

Князь Петр Иванович.

[…] Не имев от вас никаких известий после вашего рапорта от 20 июня из Слонима, поспешаю отправить к вам фл. — ад. кн. Волконского с тем, что удаление ваше на Бобруйск крайне будет вредно для общей связи военных дел; даст возможность Даву-сту пробраться между Двиною и Днепром на Смоленск… Я еще надеюсь, что по получении моих повелений чрез фл. — ад. Бенкендорфа, вы опять обратитесь на прежнее направление. <…>[42]

Император Александр I — П. И. Багратиону

5 июля 1812 № 60

Кн. Петр Иванович.

Получил Я рапорты ваши с фл. — ад. Бенкендорфом и кн. Волконским, также и из Слуцка от 1 июля, с прискорбием усмотрел Я из письма вашего к гр. Аракчееву, что вы сумневаетесь в доверенности Моей к вам. Сия доверенность во мне никогда не колебалась и на сей счет прошу вас быть совершенну покойну. Я умею ценить военныя достоинства ваши и лутчим доказательством оному может вам служить назначение вас в столь важное время главнокомандующим 2-ю армиею. Направление вас сперва на Вилейку, а потом на Минск было сделано в надежде, что быв столь часто в походах с славным нашим полководцем кн. Суворовым-Италийским, вы предупредите неприятеля на сих важных пунктах не столь для того, чтобы совершенно соединиться с 1-ю армиею, как для поставления 2-й армии на направление, имеющее в тылу центр России, чтобы действия обеих армий сделались удобнее и деятельнее. По рапорту вашему, вы могли быть в Минске 27 числа, неприятель же оный занял 26-го и по самым достоверным известиям состоял не более как в 6.000. Посему, продолжая быстро марш ваш на Минск, вы несомненно оного вытеснили и прошед за Минск по обстоятельствам, либо удерживали сие место, либо могли уже свободно отступить на Борисов, где опять наступление неприятеля могло быть предупреждено. Но ныне следует помышлять о будущем, а не о прошедшем. Я твердо надеюсь, что появление неприятеля в Свислочи не остановит вас идти на Бобруйск, дабы после направить путь ваш за Днепр и, прикрывшись оным, иметь в виду предупредить неприятеля на Смоленск. […]

<…> На сих днях ожидаем мы происшествий важнейших. Но не забывайте, что до сих пор везде мы имеем против себя превосходство сил неприятельских и для сего необходимо должно действовать с осмотрительностью и для одного дня не отнять у себя способов к продолжению деятельной кампании. Вся цель наша должна к тому клониться, чтобы выиграть время и вести войну сколь можно продолжительную. Один сей способ может нам дать возможность преодолеть столь сильного неприятеля, влекущего за собою воинство целой Европы. Будьте уверены, что вы найдете всегда во Мне совершенную готовность отдавать полную справедливость всем вашим заслугам. Я уверен, вы не замедлите дать Мне случай на опыте оное вам доказать <…>[43]

Эти документы необыкновенно содержательны и важны, но до сих пор не включены в "научный оборот". Интересен мотив беспокойства и недовольства Императора Александра в связи с "отказом" Багратиона пробиваться через занятый авангардом Даву Минск. Для беспокойства у Императора все основания: обладая значительным численным превосходством, Даву может оставить против Багратиона часть войск, а сам устремится между русскими армиями на Смоленск! Но Александр переоценил возможности стратегического мышления французского командования, хотя сам обнаруживает замечательное стратегическое видение, "играя за французов". Багратион же действовал как генерал с огромным боевым опытом. Можно смоделировать за него возражения на упрек Александра за отказ от атаки Минска. Как бы ни был невелик авангард французов в Минске, он, Багратион, не может обрушиться на него значительными силами своей армии, находящейся на марше. Столкновение авангардов может затянуться, Даву притянет к Минску значительные силы, бой продлится, потери будут значительны. Вскоре у Салтановки под Могилевом так и было. В случае успешного прорыва через Минск Вторая армия имела бы в своем тылу массу вражеской кавалерии и оторваться от нее, даже с платовскими казаками, было бы сложно. С обозами и с ранеными, без связи с Первой армией идти к Борисову с перспективой переправы через Березину, имея "на хвосте" такого жесткого и цепкого противника, как Даву (самый сильный противник из числа наполеоновских маршалов в русском походе) — риск чрезвычайный, с малыми шансами на благой исход.

Александр I указывает Багратиону иную цель, иной пункт соединения армий — Смоленск. Эта цель была достигнута обеими армиями после тяжких боев Багратиона под Могилевом (Салтановка) и Барклая впереди Витебска (Островно). Багратион оказался прав в своем движении через Бобруйск. Даву имел задачу встретиться с ним и разгромить, а не решать "шахматную" задачу стратегического маневра на Смоленск, маневра столь эффективного, что им можно было бы выиграть у русских всю кампанию. Во встрече с Даву Багратион проявил лучшие качества полководца-стратега. Свой тактический неуспех пробиться через Могилев не удалось — он обратил в свою пользу. Энергия, с которой корпус Раевского атаковал позицию у Салтановки, дезориентировала Даву, он ожидал повторных, сильнейших атак, подготовился к ним и, как прикованный, сидел в Могилеве. Багратион же за завесой из казачьих полков Платова ушел другим берегом Днепра на Мстиславль и далее на Смоленск. Такие действия — выше победы со взятием знамен, пушек и пленных. Но и беспокойство Императора Александра о том, что направление Минск — Смоленск не прикрыто, заслуживает уважения.

Какую же роль играли Дрисский лагерь и, в целом, план Пфуля в той схеме действий, что была намечена русским командованием еще до вторжения неприятеля? Что такое Дрисский лагерь в той системе действий, что столь успешно была осуществлена, несмотря на чудовищное численное превосходство противника (правда, осуществили свой план "по второму варианту" соединением двух армий не в Витебске, а в Смоленске)?

Бенкендорф сообщает об обращенных к нему словах Александра I перед его первой поездкой к Багратиону: "Передайте князю, что верный своей системе, Бонапарт вероятно направится по дороге к столице и захочет устрашить Россию, наступая на Москву…" Это совпадает с опасением за возможное направление на Смоленск группировки Даву в письме Александра Багратиону. Но еще это и свидетельство того, что "система Бонапарта" была хорошо изучена в русских "верхах". Знали, что генеральное сражение с многими тысячами убитых, раненых и плененных, в котором Наполеон результативно и эффектно громит своего противника, в этой "системе" обязательно. Аустерлиц, Иена и Ауэрштедт, Фридланд, Ваграм нужны, как и занятые столицы, не только для реноме величайшего полководца всех времен, не только для славы, но и в качестве политического капитала, и в качестве средства психологического давления.

Судя по всему, русское высшее командование неплохо проанализировало все причины таких эффектных побед и пришло к выводу: в успехах Наполеона-полководца огромную, а иногда и решающую роль играет разведка. Так было и до Наполеона (Массена в 1799 году разгромил Римского-Корсакова при Цюрихе за считанные дни до прихода Суворова). Так было при Ульме. Аустерлиц был, по существу, следствием полной осведомленности французского главного штаба о всех намерениях союзников по пресловутой вейротеровской диспозиции. При Иене и Ауэрштедте также все было заранее известно о действиях пруссаков. Но когда подобной информации нет и когда противник не только упорен, но и способен маневрировать не под его диктовку, Наполеон чувствует себя не столь уверенно. А особенно неуверенно, когда маневрирует его противник нешаблонно, талантливо. Так было при отступлении армии Кутузова от Бранау до Ольмюца в 1805 году, так было при Пройсиш-Ойлау в 1807 году, так было при отступлении корпуса сэра Джона Мура к Ла Корунье в 1808 году.

За считанные месяцы были созданы новые системы русской разведки и контрразведки. Благодаря им стало известно многое о противнике. Но они также могли распространять и дезинформацию, что было не трудно, ибо Россия была наводнена наполеоновскими агентами. Исполнение "плана Пфуля" в виде строительства Дрисского лагеря (что стоило немалых средств), в виде соответствующих писаных распоряжений, следование соединенных корпусов Первой армии к лагерю — все это должно было убедить французов в том, что русские действуют "по Пфулю". Эта видимость создавала желаемую иллюзорную перспективу для Наполеона. Не надо поодиночке давить русские корпуса в приграничной зоне.

Пусть сконцентрируются в нелепом лагере, построенном по плану академического чудака. Впереди их окружение в этом лагере и разгром, победа выше Ульма и Аустерлица. А багратионовскую армию, которой эти пигмеи хотели угрожать тылам его войск, направленных на лагерь в Дриссе, легко уничтожить, направив против нее всего четвертую часть от главной группировки армии вторжения.

Убежденность в том, что противники — кретины, способные только повторять одни и те же ошибки из кампании в кампанию и совершать новые, подвела французский главный штаб и излишне самоуверенного полководца. Работа по дезинформации противника русскими проделана была огромная, но "убеждать" его в том, что "план Пфуля" — это серьезно, было огромным риском. Дрисский лагерь был использован для полного сосредоточения вынужденно разбросанных в начале кампании корпусов Первой армии и для выхода на правый берег Западной Двины, следуя по которому через Полоцк, можно легко достичь Витебска, куда из Борисова придет Багратион. Дрисский лагерь полностью оправдал затраты на его строительство. Корпусы Первой армии собрались в Дрисском лагере, до того мало тревожимые французами, и без помех перешли на правый берег Западной Двины. Оставление лагеря было для Наполеона неожиданным[44]. Началось упорное, яростное преследование Первой армии, произошли кровавый бой у Островно и другие боевые столкновения.

Итак, элементы планов Пфуля и Багратиона послужили для дезориентации противника и выполнения собственного стратегического плана, полностью себя оправдавшего.

В какой-то мере Бенкендорф, как офицер Императорской Главной квартиры, знал об истинном плане, о чем-то догадывался. Перед второй поездкой к Багратиону из Видз в Несвиж, "…так как мой путь становился очень опасным, он (Александр I. — П. Г.) не дал мне письменных поручений, а только поручил мне объяснить все князю на словах". Следовательно, Бенкендорф был в кругу лиц особо доверенных, хотя, конечно, далеко не полностью осведомленных.

Кто же знал "все", кто был "в секрете"?

Первый кандидат — генерал-адъютант Князь Петр Михайлович Волконский, возглавлявший Свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части. Клаузевиц пишет о нем так: "Князь Волконский. Он был первым генерал-адъютантом императора и возглавлял в административном отношении генеральный штаб. Поэтому он мог бы смотреть на себя как на фактического начальника генерального штаба на все время войны с момента принятия на себя императором верховного командования. Однако последнее не имело места…"[45] Вот в "последнем", в неучастии Волконского знаменитый Клаузевиц, сильно ошибается.

Князь Петр Михайлович Волконский (1776–1852) имел великолепную, даже для того времени уникальную боевую биографию. В частности, при Аустерлице повел в штыки Фанагорийский гренадерский и Ряжский пехотные полки с знаменем в руках, взял у французов две пушки — заслужил орден Св. Георгия 4-й степени. После Тильзитского мира 1807 года Волконский, бывший в должности начальника военно-походной канцелярии Императора, надолго разлучается с Александром, отправляется во Францию для изучения организации армии и генерального штаба. По возвращении через два года Волконский представил Александру I рапорт, содержание которого стало основой для реорганизации штабной работы. По инициативе Князя П. М. Волконского были созданы Свита Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, Топографическое бюро (Бюро карт), были произведены работы по уточнению "екатерининской" топосъемки всей европейской части России. В 1810–1812 гг., он — главный квартирмейстер русской армии. Но и практическая штабная работа ему удавалась. Когда он прибыл к Кутузову в Тарутино, начальник штаба Ермолов был отправлен "в поле", Коновницын стал дежурным генералом, а Волконский тихо, "нечувствительно", но по сути возглавил главный штаб. Официально он стал начальником штаба лишь в 1813 году.

Волконский был причастен к разработке всех крупнейших операций войны 1812–1814 гг. от окружения Великой армии на Березине до победоносно завершившего в 1814 году войну марша на Париж. Он, неоспоримо, был одаренным стратегом. Его можно считать основателем Российского Генерального штаба.

Князь П. М. Волконский был едва ли ни самым близким лицом к Александру I. С 1797 г. он был его флигель-адъютантом. В ночь на 11 марта 1801 года и в первые дни и часы царствования Волконский находился неотлучно при Александре и оказался единственным человеком, на кого он мог опереться, будучи потрясенным убийством отца и предательством заговорщиков. В день коронации он был произведен в генерал-адъютанты и в последующие годы сопровождал Императора во многих его путешествиях, включая последнее в 1825 году в Таганрог. Николай I сделал Кн. П. М. Волконского министром двора. Почему-то эта важная, может быть, даже ключевая фигура александровского царствования выпала из поля зрения историков, которые произвели в царевы друзья Аракчеева (противовесом которому он, кн. Волконский, был), хотя по своей биографии князь Петр Михайлович Волконский более этому именованию соответствует.

Его участие в разработке и в исполнении начального стратегического плана представляется бесспорным.

Но главная фигура — сам Александр I. Его стратегический талант и "глазомер" видны из помещенных выше писем к Багратиону. Сотрудничество его с Волконским требует пристального внимания. Бенкендорф делает изящный намек на главного автора стратегического плана: "Император, слишком скромно еще оценивавший собственные военные способности, поверил в этом отношении голосу своей армии и, к счастью, покинул Дрисский лагерь, предав его общей критике". Следовательно, Александр, покинув Дрисский лагерь, мог уже не столь "скромно" оценивать свои "военные способности". Он мог даже позволить себе в Полоцке покинуть армию: необходимо было "поднимать Москву", быть у государственного кормила в Санкт-Петербурге. Армии еще не соединились, но в том, что Багратион прорвется, Император не сомневался, как нет сомнений и в искренности его письма от 5-го июля к командующему Второй армией.

В какой-то мере участником разработки этого плана мог быть дядя Императора, брат вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, генерал от кавалерии принц Александр Вюртембергский.

Не случаен и выбор главных исполнителей. Барклай и Багратион на свои должности подходили идеально и своими действиями полностью подтвердили выбор Императора, соединив свои армии в Смоленске.

Никакого письменного документа по "плану Александра I — Волконского" (название, естественно, условное) не было и быть не могло ввиду высокой "степени секретности". Но те источники, что мы имеем, включая "Записки Бенкендорфа", свидетельствуют в пользу мнения о наличии у высшего русского командования совершенно определенного и в дальнейшем успешно реализованного стратегического плана на начальный этап кампании, дают представление о содержании и об авторстве этого плана[46].

"Летучий корпус" генерала Винценгероде

Отряд Винценгероде, временное соединение нескольких конных и казачьих полков Первой Западной армии с необыкновенной даже для 1812 года боевой биографией, до сих пор не имеет собственной истории, несмотря на изобилие источникового материала — документы, эпистолярий, мемуары. Все, что написано об отряде Бенкендорфом в его "Записках", весьма важно, ибо позволяет хорошо сориентироваться в той массе источников, что и по сей день толком не изучены. Первым проблему изучения истории отряда Винценгероде в числе других важнейших проблем представил известный историк 1812 года полковник Н. П. Поликарпов[47]. Ему же принадлежит и неверное "типологическое" определение этого отряда, повторенная затем известным современным историком той же эпохи Н. А. Троицким[48]. Оба называют отряд "партизанским" (Троицкий добавляет "армейский"), оба указывают на приоритет Барклая де Толли и Винценгероде в создании партизанского отряда перед Багратионом, Кутузовым и Денисом Давыдовым. Но назначение отряда Винценгероде с самого начала было иное, чем у "армейских" отрядов, именуемых партизанскими (самые знаменитые — отряды Сеславина, Фигнера, Дениса Давыдова). Первое небольшое, но весьма существенное различие между партизанскими отрядами и "летучими корпусами", к которым, кроме "корпуса" Винценгероде, следует отнести отряды генерал-майора Дорохова, освободившие Верею, и флигель-адъютанта полковника графа А. И. Чернышева. Все командиры партизанских армейских отрядов — волонтеры, добровольцы. Все командиры "летучих корпусов" назначены высшим командованием, и сами корпусы сформированы по инициативе этого командования. "Летучие корпусы" имели иное главное назначение: они не просто участвовали в крупных операциях, проводимых всей русской армией, им отводилась в этих операциях особая ответственная роль. Задания этим отрядам определялотольковысшеекомандование, иот их выполнения "летучие корпусы" редко отвлекались. Взятие Вереи отрядом Дорохова имело большое значение для положения французской армии во время движения на Калугу, ибо прерывало ее связь с коммуникационной линией Смоленск — Москва на участке Можайск Колоцкий монастырь. "Мобильный" отряд А. И. Чернышева служил для связи и координации действий Третьей и Дунайской армий с корпусом Витгенштейна.

В 1813 г. окончательно сложились определения "летучий отряд" и "легкий отряд", их можно увидеть во многих приказах и рапортах времен освободительного похода. "Летучие отряды" (ныне их назвали бы "мобильными") входили в состав армейских корпусов. Кроме того, к концу 1813 г. во многих армейских корпусах на основе "летучих отрядов" были сформированы "авангарды". По сути это были "летучие отряды", усиленные приданной им пехотой и конной артиллерией. Командиров "летучих отрядов" и отделяемых от них "партий" часто по-прежнему называли "партизанами", но их действия носили еще более "регулярный", лишенный примет "партизанщины", подконтрольный вышестоящему командованию характер. (Поход русской армии против Наполеона в 1813 году и Освобождение Германии. Сборник документов. М., 1964, документы № 125,145, с. 127, 146.)

Об изначальном предназначении первого "летучего корпуса" — отряда Винценгероде — в мемуарах Бенкендорфа сказано следующее: "Назначение указанного отряда было служить для связи между большой армией и армией под командой графа Витгенштейна, охранять внутренность страны от неприятельских отрядов и фуражиров и действовать в зависимости от обстоятельств на сообщения французской армии, не теряя из виду движений графа Барклая де Толли".

Сопоставим с тем, что говорит об этом сам Барклай де Толли: "Я поручил генералу Винценгероде начальство над войсками, собранными между Поречьем и Духовщиной, состоящими из одного драгунского и трех казачьих полков. Он обязан был прикрывать с сими войсками дорогу к Духовщине и Белой, освободить Велижский уезд от набегов неприятеля и наблюдать за ним в Поречье, Сураже и Витебске"[49].

Барклай и Бенкендорф дополняют друг друга. Назначение резко отличается от основной приметы партизанского отряда, которую Бенкендорф в записках об освобождении Голландии определяет так: "партизанский налет, лишенный определенности и последствий", т. е. не влияющий на общее положение на театре военных действий. Заметим, что ни Бенкендорф, ни Винценгероде, ни высшее командование нигде не приравнивают их отряд к отрядам армейских партизан, даже когда отдельные партии из их "летучего корпуса" и занимаются партизанской работой: транспорты, мародеры, обозы и т. п.

Сходство с партизанами ощутимо только в тактике, основной для партизан и второстепенной для "летучего корпуса". Малые партии "летучего корпуса", как правило, не совершают самостоятельных нападений на "крупные посты" и "пункты" неприятеля, даже когда они им по силам. Их "партизанщина" носит характер попутной, вспомогательной работы, а основная функция отряда в целом состоит в исполнении задач, связанных с важнейшими движениями или с общим положением "главной армии".

Барклай с самого начала определяет изначальное основное назначение "летучего корпуса" Винценгероде как стратегически важное для всей армии. Отряд призван охранять крайний правый фланг объединенных русских армий при Смоленске от возможного обхода противника (и в случае такового, безусловно, оказать посильное сопротивление). Вторая задача, поставленная отряду Барклаем, говорит о том, что под Смоленском Барклай был намерен всерьез перейти к активным наступательным действиям после соединения с армией Багратиона. Винценгероде должен был создать благоприятную для наступающей объединенной русской армии ситуацию на правом фланге, за счет своей активности (партизанской борьбой с мародерами и "регулярной" атакой на занятые французами "пункты") отвлечь на себя часть сил противника, не подвергая себя большой опасности при встрече с крупными соединениями неприятеля (это был "мобильный отряд" из одной кавалерии без обременительных при скором движении артиллерии и обозов). Бенкендорф говорит и о последней задаче, которую решил непосредственно он сам: установление связи с усиленным Первым армейским корпусом Витгенштейна, защищавшим Петербургское направление. Попутно заметим, что Бенкендорф с полным основанием называет войска Витгенштейна (усиленный армейский корпус) армией, хотя формально они так не назывались.

Таким образом, "летучий корпус" Винценгероде уже при его сформировании получил фактическое значение "армейского отряда стратегического назначения". Отметим, что отряд выполнил все поставленные Барклаем задачи: надежно прикрыл правый фланг армии, угрозу в направлении к Витебску обозначил, Велижский уезд, и не только эту местность, от мелких банд мародеров очистил, с Витгенштейном связь установил, отвлек на себя значительные силы Великой армии. Последнее достижение отряда имело немалое значение даже для соотношения сил в последовавшем через месяц Бородинском сражении: 15-я (итальянская) пехотная дивизия генерала Пино из 4-го армейского корпуса Эжена Богарне настолько "отвлеклась" на отряд Винценгероде, что на день опоздала к генеральному сражению "при Москва-реке" (ко времени сражения в дивизии было ок. 6 000 солдат и офицеров)[50].

Барклай пишет также и о своем намерении по выступлении из Смоленска атаковать сначала левый фланг Великой армии, т. е. 4-й корпус Богарне и приданные ему соединения. Роль отряда Винценгероде в планируемой наступательной операции выглядит, по Барклаю, весьма внушительно. "По обеспечении таким образом правого моего фланга, если б весь край между Суражем и Вели-жем освободился от неприятеля и был занят г. Винценгероде, обе армии подступили бы к Рудне и ударили на неприятеля соединенными силами; если бы, между тем, неприятель приближался от Рудни к Смоленску, 1-я Армия для предупреждения его присоединилась бы к 2-ой одним переходом". Подобного отряду Винценгероде назначения не было и не могло быть у армейских партизанских соединений[51].

Подведем итог: сфера применения партизанских соединений — это так называемая "малая война"; отряд Винценгероде и подобные ему "летучие корпусы" принадлежат к "большой войне", где действуют главные армии и решаются крупные военные задачи.

Но задуманная Барклаем при поддержке Багратиона наступательная операция сорвалась[52]. Вялое наступление еще продолжалось четыре дня, пока не определились действия Наполеона. В это время отряд Винценгероде действовал, имея "соседом" слева казачий корпус атамана Краснова, и рядом с ним преследовал отступающего противника[53]. Когда выяснилось, что Наполеон пытается марш-маневром отрезать русские армии от сообщения с южными областями и Москвой, занять за спиной у них Смоленск, Барклай и Багратион успели вернуться и после двухдневных упорных боев, не давая им перерасти в генеральное сражение, оставили древний город и начали отходить по дорогам к Москве.

Отряд Винценгероде оказался в сложном положении, но сразу же начал отход на соединение с Барклаем по крутой дуге севернее его маршрута. Винценгероде старается сохранить изначальную позицию флангового прикрытия русских армий. Попутные партизанские действия отряда (иногда разбивающегося на "партии", что способствовало сокрытию истинной численности, иногда собирающего все силы воедино) делают еще более значительным этот беспримерный марш отряда, изначально изолированного на занятой противником территории. О собственно партизанских действиях отряда достаточно сказано в "Записках". Самое главное в них — организация сопротивления оккупантам силами и средствами всех слоев населения.

Наиболее значительные действия отряда приходятся на время, когда он догнал главную армию и вступил в непосредственный контакт с ее командованием.

Бой при Звенигороде

27 августа, на следующий день после Бородинского сражения, Винценгероде прибыл из Сорочнево в Можайск и увиделся с Кутузовым и Барклаем. Оба военачальника хорошо знали генерала. Кутузов помнил его еще с 1805 года, когда под Шенграбеном Винценгероде дезориентировал Мюрата и маршалов легендой о будто бы заключенном перемирии и выиграл несколько драгоценных часов, необходимых Багратиону перед неравным боем, а Кутузову, чтобы его армия оторвалась от преследования. Действия в эту кампанию подтверждали высокую боевую репутацию генерала. Кутузов предложил Винценгероде высокий пост в главной армии и после отказа поставил ему задачу контролировать дорогу на Москву через Рузу и Звенигород, т. е. выполнять ту же задачу флангового прикрытия с севера от главной дороги из Смоленска на Москву. Не предполагая на этой дороге крупных сил противника, Кутузов посчитал достаточными силы отряда Винценгероде. Их можно определить только приблизительно.

При формировании "летучего корпуса" в его состав вошли: Казанский драгунский полк (4 эскадрона) ок. 500

Войска Донского казачий Иловайского 4-го полк ок. 400

Войска Донского казачий Иловайского 12-го полк ок. 400

Войска Донского казачий Родионова 2-го полк ок. 400

Ставропольский калмыкский полк ок. 500[54]

Общая численность отряда при сформировании не должна была превышать 2300 офицеров и нижних чинов, включая офицеров штаба и нестроевых.

При отступлении Винценгероде по приказу Барклая отправил полк Родионова 2-го к Полоцку на подкрепление к Витгенштейну. Если считать боевые и небоевые потери отряда за месяц его действий до прибытия в непосредственное распоряжение главного командования около 100–200 человек, то к 27 августа в распоряжении Винценгероде могло быть не более 1700 человек, скорее, менее этого числа. С этими силами 28 августа Винценгероде отправился на Звенигородскую дорогу и под Рузой обнаружил весь 4-й корпус Богарне, а, возможно, и с приданным ему 3-м резервным кавалерийским корпусом генерала Груши. Действия Винценгероде, о которых пишет Бенкендорф, можно считать единственно верными в его положении. Он не позволил противнику определить даже приблизительно численность своего маленького корпуса (правда, большего, чем большинство французских кавалерийских дивизий после Бородина). Используя эффект своей атаки в тыл противнику, Винценгероде ночным маршем обходит Рузу с севера и ставит свой отряд у Воронцово и Велькино на пути следования Богарне из Рузы в Звенигород. Его малые "партии" остаются в тылу у французов для наблюдения и воздействия на их тылы.

Кутузов оповещен им о маневре неприятеля, осложнившем положение его армии. Сразу же он извещает об этом Императора в приписке к рапорту об отступлении и о бородинских потерях.

Из рапорта Главнокомандующего русскими армиями фельдмаршала М. И. Кутузова Императору Александру I 29 августа 1812 г.

В деревне Нара[55]

…Теперь узнал я, что корпус вице-короля италийского находится около Рузы, и для того отряд генерала-адъютанта Винценгероде пошел к Звенигороду, дабы закрыть по той дороге Москву

Кутузов посылает Винценгероде посильную скромную поддержку — три казачьих полка в Велькино, егерский полк и взвод конной артиллерии в Звенигород. Здесь решено удерживать группировку Богарне, используя исключительно выгодную позицию у Саввинского Сторожевского монастыря. Можно с уверенностью предположить, что эта позиция, столь удобная для защиты ее малым числом от значительно сильнейшего противника, была показана Винценгероде квартирмейстерами Первой Западной армии (Винценгероде был в Звенигороде не ранее, чем туда были отправлены егери и орудия).

Насколько серьезно было положение главной армии и насколько ответственная задача стояла перед отрядом у Звенигорода, видно из нижеследующего документа. Главнокомандующий русскими армиями фельдмаршал князь М. И. Кутузов — главнокомандующему города Москвы Ф. В. Ростопчину

30 августа 1812 г. Вязема

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

По сведениям, ко мне дошедшим, неприятель 28-го числа ночевал в Рузе, а об силах его утвердительно знать невозможно. Иные полагают на сей дороге целый корпус 20 тысяч, другие менее. Неприятель, за отделением сих войск, находится в 15 верстах передо мною в виду ариергарда и сегодняшнего дня не атакует. Сие может продолжить он и завтре в том желании, чтобы армия моя оставалась здесь, а между тем зделав форсированный марш на Звенигород и раздавив отряд Винценгероде, состоящий из 2000 кавалерии, 500 пехоты и двух пушек, возымеет дерзкое намерение на Москву.

Войски мои, несмотря на кровопролитное бывшее 26-го числа сражение, остались в таком почтенном числе, что не только в силах противиться неприятелю, но даже ожидать и поверхности над оным. Но между тем неприятельский корпус находится ныне на Звенигородской дороге. Неужели не найдет он гроб свой от дружины Московской, когда б не осмелился он посягнуть на столицу московскую на сей дороге, куда отступит и Винценгероде.

Ожидая нетерпеливо отзыва вашего сиятельства, имею честь быть с отличным почтением вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Князь Г[оленищев]-Кутузов

Прилагаемое при сем повеление к генерал-адъютанту гр. Винценгероде благоволите, ваше сиятельство, отправить поспешнее в гор. Звенигород[56].

Кузузов не располагал достаточными силами, чтобы остановить десятикратно превосходящего отряд Винценгероде противника, он полагал, что отряд будет "раздавлен". В действительности пехоты в отряде было даже меньше, чем он пишет (всего 324 егеря вместо 500). У Богарне и Груши три пехотные и четыре кавалерийские дивизии, пешая и конная итальянская гвардия, до сотни орудий. Голиаф против Давида. Где же та "Московская сила", о которой столько говорил Ростопчин? Если Винценгероде будет "раздавлен", а обещанное Ростопчиным ополчение — только его бессмысленный пропагандистский блеф, то неприятель беспрепятственно марширует через Звенигород к Москве и входит в нее, опережая русскую армию, которая оказывается перед самой Москвой "между двух огней" — между Наполеоном и Богарне. Оборона звенигородского дефиле (узкий проход между Москвой-рекой и возвышенностью, тянущейся от Саввинского Сторожевского монастыря до Звенигорода) и само дефиле, по которому проходит дорога в Москву, становятся для русской армии, для России столь же значимыми, как некогда для античной Греции защищаемые спартанцами царя Леонида Фермопилы, Фермопильский проход.

Богарне весь день 29 августа провел, не продвигаясь вперед, в Рузе. Очевидно, он пытался сориентироваться, понять, насколько сильна та угроза в его тылу, что обозначилась внезапной атакой Винценгероде накануне вечером. Теперь казаки были и впереди по его маршруту. Задержка наступления французов была двойным успехом отряда Винценгероде: главная армия весь день 29 августа шла от села Землино до деревни Крутицы за реку Нара. Вечером того же дня всего четырьмя верстами западнее Крутиц при селе Крымское дворище арьергард Милорадовича принял удар передовых частей Великой армии (пехотные дивизии Роге и Клапареда из Молодой гвардии, пехотная дивизия Дюфура, кавалерийские корпуса Иоахима Мюрата под его общим командованием). Бой продолжался около девяти часов и закончился далеко за полночь. Милорадович со своими полками сражался как лев и полностью удержал свою позицию. Мюрат был отброшен с большими потерями, напор неприятеля на главную армию был остановлен. 30 и 31 августа Винценгероде должен был задержать Богарне на дороге и у входа в Звенигород, иначе подвиг Милорадовича и его арьергарда у Крымского дворища становился напрасным, так как французы еще успевали, идя через Звенигород, опередить Кутузова в Москве.

Уже 29-го было определено место боя — у Саввинского Сторожевского монастыря. 30-го августа Богарне вышел из Рузы и осторожно двинулся на Звенигород, тесня по дороге казаков. Оставленные в тылу у Богарне "партии" произвели несколько атак, тормозя продвижение противника. Казачий есаул Каргин 2-й "30 августа при селении Милятине (на реке Исконе. — П.Г.) разбил найденного им неприятеля, при чем взял в плен 67 рядовых". Поручик Казанского драгунского полка Ласовский в тот же день "30 августа за селением Милятиным, соединясь с казаками (возможно, того же есаула Каргина 2-го. П.Г.), разбил неприятельские партии и взял в плен 22 рядовых. Оттуда получил повеление идти до гор. Рузы и, имея два взвода Казанских драгун и 30 казаков, встретил два французские эскадрона, разбил их и взял в плен 54 человека, из них 39 конных"[57] (вероятно это были эскадроны из 3-го резервного кавалерийского корпуса генерала Груши, шедшего "в хвосте" группировки).

Приведем выдержки из дневника офицера баварской легкоконной дивизии генерал-майора Максимилиана фон Прайзинга-Мооса, обер-лейтенанта фон Флотова, адъютанта входившей в дивизию 21-й легкой кавалерийской бригады. (Баварская дивизия Прайзинга была взята из 6-го корпуса Сен-Сира и прикомандирована к 4-му корпусу Богарне. От Рузы она шла в авангарде следом за 12-й легкой кавалерийской бригадой генерала Гюйона.) "11 сентября (30 августа по ст. стилю. — П.Г.). К двум часам лагерь был поднят по тревоге, были высланы патрули, но так и не стало ясно, чем была вызвана эта тревога. Немного позднее в городе обнаружился пожар, и у вице-короля сгорело семь лошадей. В 6 часов мы выступили маршем и направились к городку Звенигороду; позади наша артиллерия, затем бригада Гюйона и после нее пехота. Пехотный батальон, 10 солдат нашей кавалерии с капралом остались в Рузе в качестве поста для сообщения. По прошествии 3-31/2 лье авангард встретил казаков, которые отступили; мы продвинулись еще немного, расположились на привал и выставили пикеты. Генерал Орнано расположил свою квартиру в деревне неподалеку; штаб-квартира вице-короля была в полутора лье позади…" (Перевод Ф. Гайды)[58].

Судя по тому, как развивались события далее, авангард Богарне достиг села Карийское — "деревня неподалеку" — в 12 верстах западнее Звенигорода.

Вот что представляла собой "группировка Богарне", которой преградил путь отряд Винценгероде[59].

4-й армейский корпус Великой армии

Командующий — вице-король Италии принц Эжен Богарне

13-я пехотная дивизия генерала Дельзона

8-й легкий полк (1-й и 2-й батальоны)

84-й линейный полк (1-й — 4-й батальоны)

1-й кроатский (хорватский) полк (1-й и 2-й батальоны)

92-й линейный полк (1-й — 4-й батальоны)

106-й линейный полк (1-й — 4-й батальоны)

9-я рота 2-го пешего артиллерийского полка 2-я рота 4-го конного артиллерийского полка

2-я и 3-я роты 7-bis артиллерийского обозного батальона 7-я рота 1-го саперного батальона 1-я рота 9-го транспортного батальона

14-я пехотная дивизия генерала Брусье

18-й легкий полк (1-йи2-й батальоны)

9-й линейный полк (1-й и 4-й батальоны)

Испанский полк короля Жозефа Бонапарта (1-й и 4-й батальоны)

35-й линейный полк (1-й — 4-й батальоны)

53-й линейный полк (1-й — 4-й батальоны)

7-я рота 2-го пешего артиллерийского полка

3-я рота 4-го конного артиллерийского полка

1-я и 6-я роты 7-bis артиллерийского обозного батальона

2-я рота 1-го саперного батальона

3-я рота 9-го транспортного батальона

15-я пехотная дивизия генерала Пино

4-й батальон 1-го итальянского легкого полка

2-й итальянский линейный полк (1-й — 4-й батальоны)

Далматский полк (1-й — 3-й батальоны)

3-й итальянский легкий полк (1-й — 4-й батальоны)

3-й итальянский линейный полк (1-й — 4-й батальоны)

14-я рота 1-го пешего артиллерийского полка 2-я рота 1-го конного артиллерийского полка 3-я и 4-я артиллерийские обозные роты 6-я рота 1-го саперного батальона 1-я и 3-я роты 1-го транспортного батальона рота матросов

Итальянская королевская гвардия Командир — генерал граф Теодоро Лекки

Пехотная бригада генерала графа Лекки Пехотный полк (1-й и 2-й батальоны) Полк конскритов (1-й и 2-й батальоны)

Кавалерийская бригада генерала барона Триэра Гвардейский драгунский полк (1-й и 2-й эскадроны) 1-й драгунский полк королевы (1-й — 4-й эскадроны)

Рота пешей артиллерии

Рота конной артиллерии

4-я рота 1-го саперного батальона

1-я и 3-я роты 1-го транспортного батальона

Легкая кавалерийская дивизия генерала графа Орнано

12-я легкая кавалерийская бригада генерала Гюйона 9-й конно-егерский полк (1-й — 3-й эскадроны) 19-й конно-егерский полк (1-й — 3-й эскадроны)

13-я легкая кавалерийская бригада генерала Виллата

2-й итальянский конно-егерский полк Наследного принца

(1-й — 4-й эскадроны)

3-й итальянский конно-егерский полк (1-й — 4-й эскадроны)

Резервная артиллерия:

5-я и 12-я роты 2-го французского пешего артиллерийского полка

5-я рота и отряды из 1-й, 2-й и 6-й рот 7-го bis

артиллерийского обозного батальона

2-я и 7-я роты итальянской пешей артиллерии

5-я, 6-я роты и отряд 9-й роты итальянского артиллерийского обоза

Большой артиллерийский парк

8-я, 10-я и 20-я роты 2-го французского пешего

артиллерийского полка

Отряд из 6-й роты 7-го bis артиллерийского обозного батальона

1-я рота 2-го батальона понтонеров

2-я рота 9-го транспортного батальона

2-я рота итальянских понтонеров

7-я, 8-я и 9-я роты итальянского артиллерийского

обозного батальона

4-я и 5-я роты 2-го итальянского транспортного батальона

2-й итальянский транспортный артиллерийский батальон

Инженерная обозная рота

Из 6-го корпуса Великой армии генерала Гувиона Сен-Сира: Баварская легкая кавалерийская дивизия генерал-майора графа Прайзинга-Мооса (подчинена дивизионному генералу Орнано)

21-я легкая кавалерийская бригада полковника фон Эльбрахта

3-й баварский легкоконный полк "Кронпринц" (1, 2, 4, 5-й эск.) 6-й баварский легкоконный полк "Бубенхофен"(1, 2, 4, 5-й эск.)

22-я легкая кавалерийская бригада

полковника графа фон Зайсселя д'Экса

4-й баварский легкоконный полк "Кёниг" (1, 2, 4, 5-й эск.)

5-й баварский легкоконный полк "Лайнинген" (1, 2, 4, 5-й эск.)

1-я баварская конная батарея (6 орудий)

3-й резервный кавалерийский корпус генерала графа Груши 3-я легкая кавалерийская дивизия генерала барона Шастеля

10-я легкая кавалерийская бригада генерала Жерара 6-й конно-егерский полк (1-й — 3-й эск.) 25-й конно-егерский полк (1-й — 3-й эск.)

17-я легкая кавалерийская бригада генерала барона Домманже

1-й баварский легкоконный полк быв. "Минуччи"

(1, 2, 4, 5-й эск.)

2-й баварский легкоконный полк "Таксис" (1, 2, 4,5-й эск.)

Саксонский легкоконный полк "Принц Альбрехт" (1, 3, 4-й эск.)

25-я легкая кавалерийская бригада генерала барона Готрена

6-й гусарский полк (1-й — 3-й эск.)

8-й конно-егерский полк (1-й — 4-й эск.)

Полурота 6-й роты 4-го конного артиллерийского полка (3 орудия)

6-я тяжелая кавалерийская дивизия генерала Лебрун де Лауссе

1-я бригада генерала Тири

7-й драгунский полк (1-й — 3-й эск.)

23-й драгунский полк (1-й — 3-й эск.)

2-я бригада генерала Серона

(замещал раненого при Бородине командира дивизии)

28-й драгунский полк (1-й — 3-й эск.) 30-й драгунский полк (1-й — 3-й эск.)

5-я рота 4-го конного артиллерийского полка (7 орудий)

Общая численность всей пехоты, кавалерии, саперов и артиллеристов 4-го армейского и 3-го резервного кавалерийского корпусов на 28–31 августа 1812 года — около 24 тысяч солдат и офицеров.

Численность орудий артиллерии 4-го армейского и 3-го резервного кавалерийского корпусов не может быть просчитана точно, ввиду значительности потерь в Бородинском сражении. Ее составляли: полковая и дивизионная артиллерия пехотных дивизий; артиллерия, приданная кавалерийским дивизиям; артиллерия итальянской гвардии роты артиллерийского резерва; роты артиллерийского парка. Приблизительная общая численность — около 90-100 орудий.

Этим войскам противостояло несколько полков русского отряда, большинство из них было казачьих, иррегулярных, собранных только на время боевых действий и не входивших в состав постоянной регулярной армии. Вот первая попытка предоставить сведения о составе отряда по традиционной схеме.

Боевое расписание русских войск под Звенигородом 31 августа (12 сентября) 1812 года.

"Летучий корпус" Первой и Второй Западных армий

Командующий — генерал-адъютант барон Фердинанд Федорович Винценгероде

Дежурный офицер — флигель-адъютант Его Императорского Величества гвардии ротмистр князь Сергей Григорьевич Волконский

Непосредственно под командой генерал-адъютанта Ф. Ф. Винценгероде:

Казанский драгунский полк (4 эскадрона)

Шеф — генерал-майор Иван Иванович Чарныш (не при полку)

Командир — полковник Иван Иванович Юрлов

34-й егерский полк (2 батальона)

Шеф — полковник Георгий Максимович Пиллар

[или: 40-й егерский полк (2 батальона)

Шеф — полковник Николай Федорович Сазонов]

Войска Донского казачий Чернозубова 8-го полк (5 сотен)

Командир — войсковой старшина Михаил Григорьевич Чернозубов 8-й

Взвод конной артиллерийской роты № 5

2-й резервной артиллерийской бригады (2 орудия)

1-й арьергард

Командующий полковник Василий Дмитриевич Иловайский 12-й

Войска Донского казачий Иловайского 4-го полк (5 сотен) Командир генерал-майор Иван Дмитриевич Иловайский 4-й

Войска Донского казачий Иловайского 12-го полк (5 сотен) Командир полковник Василий Дмитриевич Иловайский 12-й

Ставропольский калмыкский полк (5 сотен)

Командир — капитан Оренбургского гарнизонного полка Павел Иванович Диомидий (Диомиди)

2-й арьергард

Командующий — флигель-адъютант Его Императорского Величества полковник Александр Христофорович Бенкендорф

Войска Донского казачий Харитонова 7-го полк (5 сотен) Командир подполковник Константин Иванович Харитонов 7-й

Войска Донского казачий Денисова 7-го полк (5 сотен)

Командир — генерал-майор Василий Тимофеевич Денисов 7-й'

(не при полку, возглавлял бригаду в "летучем корпусе" М.И.Платова в 1-й Западной армии)

Командующий — войсковой старшина Григорий Петрович Победнов 1-й

Перекопский конно-татарский полк (5 сотен)

Командир — подполковник князь Ахмад бей Хункалов 1-й[60]

Конечно, Богарне не мог ввести в бой все войска и даже большую часть своих войск, иначе русский отряд был бы, действительно, в недолгое время "раздавлен". Ни геройское сопротивление, ни выгоды занимаемой позиции не могли бы существенно повлиять на исход боя при десятикратном превосходстве противника, если бы он мог задействовать всю мощь своей артиллерии и бросить на отряд большинство пехотных батальонов. Но большая часть 4-го корпуса была вынуждена проходить многочисленные дефиле и только авангард, правда, достаточно сильный, мог непосредственно с марша атаковать русскую позицию. Эта позиция была хороша тем, что позволяла защищать дефиле между Москвой-рекой и горами по левую сторону дороги от Саввинского монастыря в Звенигород, не только преграждая путь в дефиле, но и создавая фланговую угрозу атакующим вход войскам со стороны возвышенностей вдоль берега речки Разводни (теперь Сторожка), впадающей в Москву-реку у монастыря, и отвлекая на себя значительную часть сил, направленных на дефиле.

Не существует документального описания боя, как нет и рапорта командира отряда. Его сообщение о бое в письме Императору Александру весьма скромно. Основными источниками сведений о бое при Звенигороде, кроме немногих полковых документов, упоминаемых Н. П. Поликарповым, служат с французской стороны — "Дневник дивизии Прайзинга" баварского лейтенанта фон Флотова, с русской — воспоминания С. Г. Волконского и "Записки Бенкендорфа". Приведем сообщение фон Флотова о событиях 31 августа (12 сентября по новому стилю). "12 сентября. Мы выступили в 61/2 часов. Нас сопровождала бригада Гюйона; мы должны были выдвинуть эскадрон в авангард и отделить офицера и 50 всадников арьергарду. Не успели мы продвинуться немного вперед, как уже начали перестрелку с весьма многочисленными казаками, поэтому мы должны были отправить еще один эскадрон для усиления авангарда, который при помощи нескольких орудий заставил вскоре неприятеля покинуть свою позицию. Мы много дефилировали и часто останавливались на привал, чтобы дать время пехоте следовать за нами. Эскадрон 6 полка сменил авангардный, который расстрелял все патроны. В полулье от городка Звенигорода мы вошли в город, имевший очень большую крепость, развернулись вправо и очутились перед рекой Москвой; мы расположились на небольшой равнине позади стрелков". (Перевод Ф. Гайды)[61].

Разобраться в том, что написано баварцем, помогает "екатерининский" план Звенигорода 1783 г. На нем видно, что Саввинский монастырь ("очень большая крепость" фон Флотова) был окружен несколькими селениями, которые из-за их близости были восприняты пришельцами как единый "город". От монастыря все части "города" отделены водой: Саввинская слобода — речкой Разводней, подмонастырская Зарецкая слобода и "деревня Устья" Москвой-рекой. "Перед нами был высокий холм, весь покрытый лесом; время от времени оттуда спускались казаки, чтобы столкнуться с выдвинутыми вперед стрелками. Однажды (будучи, вероятно, численностью с эскадрон) они бросились на них с криками "ура" и сперва опрокинули, однако стрелки соединились, решительно атаковали и преследовали их, несмотря на большое превосходство, вплоть до лесной поросли". (Перевод Ф. Гайды)[62].

Высокий холм — это гора Сторожа и возвышенность, продолжающаяся от горы на север вдоль речки Разводни. "Неприятель также произвел два орудийных выстрела, но орудия были на таком отдалении, что не принесли никакой пользы. Значительное число пехоты и артиллерии было выдвинуто вперед; мы прошли ложбину и город, постоянно перестреливаясь с казаками, и расположились лагерем; перед нами в нескольких сотнях шагов были выставлены пикеты. Генерал Орнано расположил свою штаб-квартиру в городе, вице-король — в монастыре". (Перевод Ф. Гайды)[63].

Фон Флотов создает картину боевых действий довольно живую, но, безусловно, не полную, не соответствующую напряженному шестичасовому бою. Вероятно, по своему местонахождению он мог наблюдать только его начало и действия левого фланга атакующих против бригады Бенкендорфа вдоль Разводни севернее входа в дефиле. Но детали его рассказа весьма информативны.

Приведем еще и записанный значительно позже события рассказ князя С. Г. Волконского."…отряд его (Винценгероде. — П. Г.), подкрепленный одним егерским полком и шестью (в действительности только двумя. — П. Г.) конными орудиями, получил назначение как можно поспешнее занять Звенигород и затруднять по дороге от этого города к Москве те войска, которые будут направлены по этому тракту от неприятеля. Винценгероде, в сопутствии моем опять поскакал (от Кутузова из Можайска 27 августа. — П. Г.)… к отряду, и на пути чуть мы не попались в плен: мы выезжали из одной деревни, когда с другой стороны входил отряд французов. Прибыли к отряду и пошли к Рузе, городу, где застали назначенное нашему отряду подкрепление. Из Рузы мы ретировались по пути, слабо преследуемые французами, и так прошли до Звенигорода; тут довольно выгодная местность дала возможность генералу попытать сделать маленький отпор; это было тем более удобно, что близ Саввинского монастыря, в ущелье, можно было устроить засаду казачью, скрытную от глаз неприятеля. Когда они подошли на уровень этого монастыря, казаки из засады гикнули, причинив расстройство в авангарде французском, и положили некоторых на месте, а некоторых взяли в плен. Весь отряд встал в позицию и тем приостановил на несколько часов, натиск неприятеля. Но нашему отряду не было по силам принять сражение и мы перед рассветом отступили, делая возможный по малочисленности нашего отряда отпор в наступательном движении неприятельских, по этому тракту колонн; и таким образом, соображаясь с мерами отступления главной армии, подошли к святой и милой для каждого русского, и в особенности в то время, белокаменной Москве"[64].

Князь Сергей Григорьевич допускает в своем сообщении некоторые объяснимые большой временной дистанцией неточности. Он не упоминает о резерве из трех казачьих полков, о том, что егери и пушки пришли не к Рузе, а они были доставлены к Звенигороду, тогда как три казачьих полка прибыли под Рузу в Велькино; говорит об отступлении от Звенигорода "перед рассветом", т. е. 1 сентября, а отступить пришлось вечером 31-го августа. Все это корректируется другими источниками. Важнее другое. "Маленький отпор" продолжался "более шести часов", как сообщает и Н. П. Поликарпов со ссылкой на месячные рапорты казачьих полков и некоторые формулярные списки офицеров, участников боя[65]. Князь Волконский подтверждает это. "Маленький отпор" был произведен всем отрядом, "вставшим в позицию". Весьма ценно сообщение о засаде в "ущелье" за Саввинским монастырем, т. е. в большом овраге, по которому к обоим вратам монастыря отходит "ветка" от дороги, идущей через дефиле в Звенигород.

"Записки Бенкендорфа" сообщают то, что позволяет связать все немногочисленные свидетельства и выстроить вполне достоверную схему боя, правда, без уточнений по времени.

Бенкендорф получил в команду три казачьих полка, прибывших в Велькино. Они образовали второй арьергард; первый составляли три "штатных" казачьих полка отряда под командой Иловайского 12-го. Бенкендорф рассказывает о взаимодействии арьергардов против авангарда французов, в состав которого входили два полка конных егерей (стрелки, как пишет фон Флотов), поддержанные сначала одним, а затем двумя эскадронами баварских легкоконников. Этот вид кавалерии идентичен уланам, т. е. конным пикинерам, предназначение которых, кроме самостоятельных действий значительными массами, состояло в прикрытии, чаще всего фланговом, действий тяжелой кавалерии (кирасиры, драгуны), конных стрелков, пехоты. (Современные русские историки-"наполеонисты" называют всех легкоконников "шволежора-ми", но вряд ли стоит называть так, на французский манер, баварских кавалеристов.) Общая численность "первого" авангарда французов — 12-й бригады Гюйона и двух баварских эскадронов была около 900-1000 кавалеристов. За ними шла легкоконная ("шволежорская") дивизия Прайзинга численностью около 1500 человек. Судя по всему, генерал граф Орнано (один из многочисленных родственников Наполеона) был при авангарде и возглавлял его. Из подчиненных ему соединений не упоминается фон Флото-вым лишь 13-я бригада генерала Виллаты — два полка итальянских конных егерей. Уместны следующие предположения.

Первое. Бригада Виллаты следовала за дивизией Прайзинга, перед Звенигородом дивизия Прайзинга, не принимавшая участия в атаках на русскую позицию, пропустила ее вперед вместе с пехотой, и итальянские конно-егери атаковали высоты за речкой Раз-водней (Сторожкой) вместе с французской бригадой Гюйона.

Второе. Бригады Виллаты не было в авангарде генерала Орнано, она шла вместе с другими итальянскими соединениями — 15-й дивизией и гвардией — и была на марше далеко от авангарда.

Третье. Бригада Виллаты сопровождала в качестве флангового прикрытия пехотные дивизии 4-го корпуса.

Наиболее вероятно первое. Иначе дивизия Прайзинга не была бы только зрителем. Она прошла (см. план Звенигорода 1783 года) севернее нынешней Саввинской слободы (G) и через нее, оказалась в центре "города", образуемого, кроме Саввинской слободы, деревней Устья, как она названа в легенде к плану (Н), и слободкой Зарецкой (I), ныне называемой в Звенигороде "посад". Дивизия Прайзинга заняла Саввинскую слободу и местность между дорогой в Звенигород и Москвой-рекой. Бригада Гюйона действовала, в основном, вдоль правого берега Разводни слева от дороги. По дороге прошла пехота, скорее всего, части 13-й дивизии Дельзона (в 4-м корпусе она всегда была авангардной из числа пехотных: и при Бородине, и на дороге в Петербург, и при Малоярославце) и ее полковая и дивизионная артиллерия. Присутствие бригады Виллаты представляется необходимым, т. к. уже утром по пути из села Карийского против первого авангарда французов (около 1000 конных егерей и легкоконников) действовали два русских арьергарда, каждый из которых был по численности сопоставим с французским. Само выделение второго эскадрона баварских легкоконников в авангард, о котором говорит фон Флотов, косвенно свидетельствует о его усилении вдвое. В тактическом соединении тяжелой или других видов кавалерии у французов один эскадрон улан (лансьеров, "шволежоров") обеспечивал фланговое прикрытие достаточно больших масс, в кирасирскую дивизию входил всего один усиленный эскадрон. В силу этого можно предположить с большим основанием, что второй эскадрон баварцев прикрывал не бригаду Гюйона, а прошедшую вперед бригаду Виллаты, которая уравняла численность французского авангарда и двух русских арьергардов. Тогда действия обеих бригад дивизии Орнано перед Звенигородом должны были производиться совместно вдоль Разводни влево от дороги, дивизия Прайзинга прикрывала правый фланг боевого расположения французов от берега Москвы-реки до дороги, также тыл и левый фланг севернее Саввинской слободы, в самой слободе и за нею. Обе дивизии — Орнано и Прайзинга — насчитывали не менее 3 тыс. кавалеристов.

Сколько пехоты и какие части были выдвинуты против входа в дефиле, не ясно. Наиболее вероятно участие в бою первой бригады 13-й дивизии Дельзона (командовал бригадный генерал барон Юар де Сент-Обен) в составе 8-го легкого, 84-го линейного и 1-го хорватского полков. Численность бригады была не менее 3 тыс. человек (с учетом максимальных бородинских и небоевых потерь). Менее вероятно участие в бою, во всяком случае в его начале, второй бригады 13-й дивизии (92-й и 106-й линейные полки), ее потери при Бородине были весьма значительны, а командир, генерал Плозонн, был убит. Но действия 92-го полка во втором эшелоне атаки не могут быть исключены. Всего пехоты перед Звенигородом могло собраться не более 4–5 тысяч, а общая численность войск перед русской позицией не должна была превышать 71/2 — 8 тысяч, т. е. не более трети численности всей группировки Богарне. Эта численность представляется максимальной, которую можно было развернуть против позиции отряда Винценге-роде. Больше местность вдоль правого берега Разводни в окрестностях Саввинской слободы вместить не может, ибо ограничена густыми лесами и берегом Москвы-реки.

Отметим предусмотрительность Винценгероде, сформировавшего два казачьих арьергарда, численность которых составляла около двух третей общей численности всего отряда. Этим имитировалась значительность основных сил отряда, и противник должен был замедлять свое движение, подтягивать в авангард дополнительные соединения и, предполагая в основной позиции русских силы, пропорциональные значительной численности их арьергарда, должен был подтянуть перед атакой соответствующее число пехоты и артиллерии. Все это замедляло движение, создавало паузы в активных действиях противника, русскими выигрывалось драгоценное время.

Большая часть головной пехотной дивизии французов была подтянута к входу в дефиле и частично к правому берегу Разводни выше моста. Достоинство русской позиции у Саввинского Сторожевского монастыря заключалось, помимо прочего, и в том, что противник не мог ввести в бой все те силы, о которых говорит Бенкендорф, и которые могли быть подтянуты на дороге и по сторонам от нее западнее Саввинской слободы. Большая часть пехоты и артиллерии непременно должны были остаться бесполезным скоплением вне сферы боевых действий. Вытягивать войска в ниточку вверх по Разводне казалось небезопасно, ибо численность русских была неизвестна, как было неизвестно и то, что могло скрываться в лесу за тылом тех войск, что потянутся вдоль Разводни обходить арьергард Бенкендорфа с севера. Поэтому северный фланг французов не мог быть протяженным, скорее всего, он оканчивался где-то на уровне половины расстояния между монастырем и скитом Св. Саввы, а вся протяженность фронта — не более километра-полутора вверх по правому берегу речки Разводни от места ее впадения в Москву-реку.

Успех совместной атаки полков Иловайского 12-го и Бенкендорфа на авангардную кавалерию французов был непродолжителен, не позволил выиграть достаточно времени, чтобы всем спокойно перейти мост через Разводню. Неизвестно даже, успели ли казаки уничтожить мост, скорее всего, успели, иначе положение было бы сложнее. В пользу этого говорит то, что Бенкендорф, прикрываясь спешенными казаками-стрелками, занял высоты от входа в дефиле вдоль подножия монастыря и далее над левым берегом Разводни. Этим он обеспечил от обхода противника правый фланг защитников дефиле (слева Винценгероде был прикрыт течением Москвы-реки). Казакам Бенкендорфа надо было биться насмерть, чтобы не пустить неприятеля на занимаемые ими высоты. Иначе судьба войск в дефиле была бы решена: они должны были бы поспешно уходить в Звенигород и далее, но большей частью погибли бы под двойным ударом вдоль дефиле и с высот от монастыря и за ним. Вход в дефиле закрыл 34-й (или 40-й?) егерский полк и взвод артиллерии, в прикрытие которого был выделен эскадрон Казанских драгун во главе с полковым командиром полковником И. И. Юрловым. Возможно, было сооружено небольшое полевое укрепление, позволявшее какое-то время задержаться на этом открытом месте русским артиллеристам, действовавшим против многократно превосходящих сил неприятеля (следы подобного сооружения можно увидеть на рисунке французского офицера художника Альбрехта Адама, выполненном на следующий день после боя).

Казаки Иловайского 12-го заняли овраг за монастырем с дорогой к двум монастырским воротам — восточным и северным, а также высоты вдоль дефиле и над ним, дабы сверху прикрывать главные силы Винценгероде. (Уточним: Бенкендорф называет командиром первого арьергарда полковника Иловайского 12-го, но месячный рапорт за август 1812 г. Донского казачьего Иловайского 4-го полка, на который ссылается Н. П. Поликарпов, говорит, что в день боя их полковой командир возглавлял три казачьих полка. Скорее всего, верны и данные рапорта, и сведения Бенкендорфа. При бригаде были оба брата Иловайские.) Донской полк Чернозубова 8-го и три эскадрона Казанских драгун должны были составлять резерв, который, скорее всего, был введен в бой полностью. При необходимости и драгуны, и казаки могли (конными или спешенными) поддержать егерей и выступить в качестве стрелков, а драгуны, вооруженные, кроме палашей, ружьями со штыками, могли действовать и как тяжелая кавалерия, и как тяжелая пехота.

Бенкендорф предельно краток в описании подвига всего отряда и, в особенности, своей бригады. Он весьма скромен и, в отличие от большинства мемуаристов, не распространяется о собственных заслугах. Но о том, как действовали его казаки, сообщает баварец фон Флотов, а он, как почти все свидетели с "той" стороны, весьма скуп на описания действий русских и говорит о них преимущественно с уничижительной интонацией. То, что фон Флотов пишет о казаках Бенкендорфа, их действиях с высот над берегом Разводни, говорит о значительном впечатлении, которое произвели эти действия на противника, и об их эффективности. Только один Бенкендорф пишет, что его бригада была отрезана от остального отряда и вынуждена вечером уходить на север и далее в обход Звенигорода на встречу с Винценгероде уже за городом, а, может быть, и далее на восток. Отрезать Бенкендорфа от Винценгероде противник мог только одним способом. После того, как французская артиллерия заставила Винценгероде отступить от левого берега Разводни в дефиле, передовые части французской пехоты и конных егерей протиснулись за русскими егерями по дороге и правее сожженного моста (слева был пруд, через который ни пехота, ни кавалерия пройти не могли). Они попали под фланговый удар казаков братьев Иловайских из засады в "ущельи", как пишет Волконский, т. е. казаки атаковали сверху вниз по дороге между Е и F (см. "екатерининский" план Звенигорода). Были взяты пленные, потери наступающих должны были быть значительны. Но уже следующая атака дефиле должна была предусматривать и действия вдоль монастырской дороги снизу вверх (от F к Е), а также атаку левого фланга бригады Бенкендорфа, т. е. горы Сторожи у подножья монастыря. В случае успеха противник захватывал у северных ворот монастыря соединения дороги F-E и дороги Е-А, т. е. дороги, ведущей от северных ворот монастыря к древнейшей части Звенигорода (Княжий городок) по высотам над дефиле. Безусловно, эта борьба должна была затянуться. Бенкендорф долго не уступал подножье монастыря и не ушел по дороге Е-А, несмотря на угрозу окружения, если бы противник начал такие же действия против его правого фланга и пересек бы на высотах дорогу в обход Звенигорода значительно севернее от монастыря (на плане условно обозначена дугой, оборванной на повороте на северо-восток от Е). Своей "неуступчивостью" складывающимся обстоятельствам Бенкендорф создал для Винценгероде возможность как можно дольше держаться в дефиле. Если бы он стал отходить по дороге Е-А, то неприятель занял бы высоты на левом берегу Разводни и имел бы возможность теснить русских по высотам вдоль дефиле по дороге Е-А от монастыря к Звенигороду, обходить их с севера, кроме того, главные силы Винценгероде были бы атакованы сверху, с этих высот. Поспешное, со значительными потерями отступление было бы неизбежно. Видимо, бой за узел дорог у северных монастырских ворот был долгим и упорным, возможно, французам пришлось штурмовать еще и овраги, параллельные первому, находящиеся далее в глубине дефиле. Потери французов неизбежно должны были значительно превысить русские. Не ранее шести часов вечера французам удалось окончательно взойти на высоты севернее и северо-восточнее монастыря. Только тогда и Винценгероде, и Бенкендорф, и братья Иловайские начали с боем отступать. (Ранее у старожилов Звенигорода и его окрестностей сохранялось предание о массовом захоронении французов где-то на высотах и в оврагах между монастырем и Городком. Это вполне соответствует гипотезе о напряженном бое в районе оврага с монастырской дорогой и в других оврагах в дефиле).

Винценгероде отступал по дефиле, братья Иловайские — над ним по высотам, но чуть отставая, чтобы не дать французам сверху обстреливать и атаковать егерей и драгун, а сами атаковали наступающих внизу французов во фланг сверху через спускающиеся к дороге многочисленные овраги. Бенкендорф уходил сначала на север, затем на восток в обход лесов, по крутой дуге; оставляя слева горящие деревни (нынешние Дютьково, Скокове, Коралово, Ер-шово); возможно, он шел левее дороги от монастыря на северо-восток, но контролировал ее, как не мог в своем движении не контролировать и спуски с высот в долину Разводни, откуда исходила угроза возможных действий неприятеля. Лишь на высоте деревни Скокове или в виду усадьбы Ершово он должен был повернуть на северо-восток и начать ближе к ночи обход Звенигорода.

К этому времени необходимый результат боя был достигнут. Группа Богарне — три пехотных и четыре кавалерийских дивизии плюс две бригады итальянской гвардии с артиллерийскими резервом и парком — не смогли в течение дня 31-го августа пройти Звенигород. В Звенигороде и в Саввинском монастыре в ночь на 1-е сентября смогли расположиться только те части, что вели бой, а остальные войска бивакировали западнее. Объединенные армии Кутузова получили еще один день для спокойного движения к Москве. Наполеон не получил ни малейшего стратегического преимущества. К Москве неизбежно первой подходила русская армия.

Почему так важно исследование Звенигородского боя, которому посвящена значительная часть статьи, комментирующей мемуары одного из главных его участников?

В русской, затем в советской и в настоящее время в российской историографии совершенно не освещен краткий, но весьма важный период войны 1812 года — от Бородинского сражения до начала Тарутинского маневра (до оставления Москвы, если принимать во внимание не только собственно военную линию событий). Между тем, этот период весьма важен и показателен. Его содержание важно для осмысления (результатов) предыдущих событий и понимания последующих. Этот краткий период (всего девять дней с 27-го августа по 4 сентября включительно) вместил три крупных арьергардных боя после великого Бородинского сражения 26 августа 1812 года:

Платов против Мюрата при Можайске 27–28 августа;

Милорадович против Мюрата при Крымском дворище 29–30 августа;

Винценгероде против Богарне при Звенигороде 31 августа.

Первый, двухдневный бой при Можайске начался вечером 27 августа, когда Мюрат с Молодой гвардией и кавалерией пытался ворваться в Можайск, но был отбит пехотой генерала Розена, кавалерией и казаками Платова. Вместо Можайска Наполеон вынужден был провести ночь на 28 августа в селе Успенском (Криушино) шестью верстами западнее (более чем неважный результат для полководца, объявившего себя победителем в Бородинской битве после ухода русской армии с поля). Но на следующий день натиск французов был столь яростен и столь велика была угроза обхода и окружения арьергарда, что Платов вынужден был оставить Можайск ранее, чем рассчитывал Кутузов, которому нужна была небольшая передышка для выдержавшей чудовищное напряжение сил при Бородине армии, Кутузов заменил Платова на своего лучшего тогда генерала. Милорадович во главе арьергарда сражался с Мюратом вечером 29-го и в ночь на 30-е августа при Крымском дворище и отбросил его с такой силой и с таким уроном, что генералы и маршалы потребовали у Наполеона отзыва из-под командования Мюрата временно подчиненных ему полков. И репутация арьергарда, и дистанция между армиями Кутузова и Наполеона были восстановлены, тыл главной армии на марше был обеспечен.

Третий бой при Звенигороде был сложным, неудача могла иметь самые печальные последствия. Винценгероде имел против себя не только авангард, но всю группировку Богарне (хотя она и не могла вся действовать одновременно). За ним же не было ни главной армии, ни вообще никакой дивизии, бригады, полка, на которые он мог бы опереться. Никакой надежды на подкрепления, за спиной никаких "своих" войск, только дорога на Москву. Винценгероде должен был не только задержать Богарне как можно дольше. Он должен был сохранить отряд в боеспособности, так как только он был прикрытием северного фланга главной армии. Погибнуть с честью в той ситуации — только полдела, не решение задачи. И неприятелю не удалось ни "раздавить" отряд, ни убрать его с дороги. Отряд Винценгероде "нависал" над Богарне вплоть до Москвы и после — на северном направлении на Петербург.

Результаты всех трех боев, и последнего по времени Звенигородского в особенности, говорят о том, что русская армия после Бородина нисколько не утратила ту боевую энергию и тот боевой дух, что невозможны для потерпевшей поражение армии. Ее командование нисколько не утратило энергию и остроту стратегического и тактического мышления. Все это обеспечило успех арьергардных боев, превратив их в стратегические победы. Фланговый марш-маневр на Москву и вся операция по захвату Москвы и поражению армии Кутузова Наполеону и Великой армии совершенно не удались.

То, что бой при Звенигороде и доселе не оценен по достоинству, видно из недавней статьи научного сотрудника Звенигородского исторического музея[66]. Что баварский генерал фон Прайзинг называется в ней "Трейзинг" не беда, но то, что анализ боя дан на основе только части дневника фон Флотова вне общего корпуса источников с воспоминаниями С. Г. Волконского и А. X. Бенкендорфа, работой Н. П. Поликарпова, рапортами и письмами М. И. Кутузова и без соответствующего комплексного аналитического исследования, приводит автора к интерпретации боя как мелкой стычки, а общий смысл события сводится автором к следующему: "усилиями небольшого отряда Винценгероде корпус вице-короля на 6 часов был задержан у Звенигородского монастыря, русские обозы, шедшие по Звенигородской дороге, сумели благополучно отойти к Москве"[67]. Это утверждается, несмотря на то, что давно известен кутузовский рапорт Александру I от 4 сентября, в котором полководец говорит, что Наполеон, направив Богарне по Звенигородской дороге, "старался действовать на мой тыл от Москвы"[68]. И вины в этом автора статьи, никогда не занимавшегося военной историей, нет. Сказалась запущенность в нашей историографии общей темы 1812 года и ее частных проблем.

Бой при Звенигороде не был оценен еще и в ранней историографии. Первый крупный историограф войны 1812 года Д. П. Бутурлин, работавший под опекой знаменитого Жомини, вообще не упоминает о Звенигородском бое. Позднейшие авторы писали о бое в лучшем случае как о малозначительной стычке. Эта историографическая традиция, к сожалению, продолжена и поддерживается по сей день.

"Хоть Москва в руках французов…"

Отчасти в недооценке Звенигородского боя повинен сам Винценгероде. Его письмо Александру I с рассказом о бое также давно опубликовано и хорошо известно, и также давно пренебрегаемо исследователями. Генерал-адъютант барон Винценгероде — Императору Александру

13-го сентября 1812 г. Давыдовка

Будьте уверены, Государь, что Вы с толикой уверенностию и милостию не обращаетесь к человеку неблагодарному; мне невозможно изъяснить Вашему Величеству чувства, которые обуревали душу мою при чтении рескрипта Вашего от 9-го, полученного мною сего утра. Ваше Величество повелеваете мне описать подробности о том, что побудило главнокомандующего к оставлению Москвы: одна необходимость, Всемилостивейший Государь; ибо мы принуждены были примкнуться к городу в самой мерзкой позиции. Чтобы не говорили, но последствия достаточно доказывают, что сражение 26-го (Бородинское) было проиграно. Армия, а особливо левый фланг, понесли чрезвычайную потерю. Одна из других причин, послуживших к проигрышу сражения, произошла, как меня уверяли, от беспорядка, поселившегося в артиллерийском парке, после того как убили графа Кутайсова; недостаток был также и в амуниции, и не знали, где ее взять.

Хотя и достоверно, что неприятель понес равномерно чрезвычайную потерю и может быть более нашей, но он мог себя подкрепить на следующий день <…>

<…> 28-го неприятель отрядил из Можайска 4-й корпус под командою вице-короля и составленный из четырех дивизий пехотных и 10-ти или 12-ти кавалерийских полков в Рузу, дабы обойти и правый фланг нашей армии, если б она хотела взять позицию. Малый отряд мой, находившийся на сей дороге и который состоял из одного драгунского и трех казачьих полков без артиллерии и пехоты, делал все что можно было для сопротивления сему многочисленному корпусу, но естественно принужден был уступить превосходству; по донесению моему, которое я об оном сделал, мне присланы были на подкрепление 2 орудия, 324 егеря и 330 казаков. Способы сии были недостаточны. 31-го августа вице-король атаковал меня в Звенигороде. Казаки мои оказали в сем случае чудеса; двое из храбрейших их штаб-офицеров были тяжело ранены; мы взяли пленных, не потеряв ни одного человека, а к ночи я велел продолжить отступление, сохраняя притом всегда сообщение с арьергардом армии, которая следовала по Можайской дороге.

1-го сентября тот же маневр и отряд мой провел ночь в 25-ти верстах от Москвы. 2-го я находился в деле с 4-м корпусом в девяти верстах от Москвы, когда я получил известие, что неприятель вступает в город. 1-го поутру князь Кутузов писал ко мне, чтоб я приехал к нему для переговоров. Я сдал команду полковнику Бенкендорфу, отличному и достойному офицеру, и отправился в главную квартиру, находившуюся в-двух верстах от Москвы. Проездом я нашел и увидел армию в так называемой позиции, в которой слишком неблагоразумно было бы ожидать неприятельского нападения. Князь принял меня очень хорошо, но он показался мне нерешительным, а время было дорого. Он предложил мне командовать частью кавалерии, чрезвычайно жаловался на тех, кто ею командовали и на то, что некому было поручить командование оною. Я сделал на сие замечание, что под командою человека моих дарований такое назначение не произведет желаемых последствий, а особливо в тогдашних обстоятельствах и в отношении к кавалерии, которая требует скорой решимости, и так я предложил себя на служение адъютантом генерал-лейтенанта Уварова. За таковой поступок князь изъявил мне свою признательность, принял мое предложение и обещал доставить мне список состояния кавалерии и ее распределения. Это было 1-го числа в полдень; тогда он еще ни на что не решился; говорено было о позиции, об атаке, об отступлении. Славу Богу, что меня не почтили приглашением к совету. Я уже во весь день не видел князя, но узнал, что собран был военный совет и что решено было отступать. Но здесь я должен откровенно сказать, что я сего же был бы мнения, если б меня спросили, судя по положению главной квартиры и дурной позиции, в которую упрятали армию и которая не была даже удобна для составления из нея наступательной колонны, если б положено было покуситься на атаку.

В ночи с 1-го на 2-е получено было известие, что полковник Бенкендорф находился в 25-ти верстах от города, имея пред собою 4-й неприятельский корпус. Князь, решась отступать на рассвете, приказал мне тогда возвратиться к моему корпусу, взять опять команду над ним и прикрывать отступление его армии, правого фланга и арьергарда его по Можайской дороге, потом же самому мне отступить через город и прикрыть Владимирскую дорогу <…>

<…>Неожиданный случай подкрепил меня гвардейскими казаками и изюмскими гусарами, которые, отрезаны быв от армии, присоединились ко мне.

Признаюсь, что мне несколько прискорбно делать описание сие Вашему Императорскому Величеству. Я сим исполняю волю Вашу; в противном случае были бы тут моей стороны сплетни <…>[69].

Вышеприведенное письмо написано, когда Москву занимали французы, Винценгероде тогда опасался, что Императора Александра могут убедить пойти на мировую. Письмо содержит три важных свидетельства: о Бородинском сражении, о бое у Звенигорода и о событиях перед оставлением Москвы. Все, что пишет генерал о сражении при Бородине, нисколько не является его собственными представлениями и убеждениями. Это изложение той пессимистической оценки результатов побоища, что, как известно, принадлежит Барклаю де Толли. Это легко объяснимо. В Филях Винценгероде встречался не только с Кутузовым, но, это совершенно очевидно, и с Барклаем. Барклай был его непосредственным начальником, ибо разделение на две армии еще существовало, как существовал и штаб Первой Западной армии. Все, что пишет Винценгероде, он услышал от Барклая и изложил в письме Императору. Рассказ о Звенигородском бое интересен тем, что названа численность егерей и доставившего их в ночь с 28 на 29 августа в Звенигород Донского казачьего полка. Бой 31 августа закончился тоже только к ночи, видимо, тогда Винценгероде вышел из дефиле и, собрав весь отряд, кроме полков Бенкендорфа, пошел к с. Спасскому (Уборы). Самое важное: Винценгероде сообщает, что он после боя держит связь с арьергардом главной армии, с Милорадовичем. Бой не нарушил его взаимодействий с главной армией. Это подтверждение того, что русская армия после двух исключительно сложных боев при Крымском дворище и при Звенигороде, бывших следствием Бородинского сражения, не потеряла ничего в действенности своего управления, не были нарушены связь и координация ее взаимодействий с отрядами вне колонн главной армии.

Далее Винценгероде пишет о невозможности сражения под Москвой и верности решения Кутузова оставить Москву, о предложении ему возглавить кавалерию главной армии и о своем отказе, прямо пишет о дальнейших задачах своего отряда, который называет "корпусом". Кутузов высоко ценил Винценгероде и как боевого генерала, и как человека чести. И история корпуса Винценгероде впрямую связана с "главной историей" русской армии 1812 года, армии Кутузова, с историей важнейших ее действий, решавших судьбу той войны. Помещаем ниже (в сокращении) письмо Кутузова Винценгероде, которое проливает свет на многое в истории великой войны 1812 года. Генерал-фельдмаршал князь М. И. Голенищев-Кутузов — генерал-адъютанту барону Винценгероде

3-го сентября 1812 г.

<…> Я чрезвычайно одобряю сделанные вами распоряжения и нужным нахожу известить вас об операциях, которые я стану предпринимать, дабы вы могли сообразно с оными действовать. Намерение мое есть сделать завтра переход по Рязанской дороге; потом другим переходом выйду я на Тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу в Подольск. Сим движением я надеюсь привлечь на себя все внимание неприятеля, угрожая ему с тылу. Подольск есть такой пункт, где мне можно будет подкрепить себя и посылать партии по Можайской дороге. Я постараюсь остаться в Подольске три или четыре дня. Изложив вашему превосходительству будущие мои операции, я предоставляю вам действовать по вашему усмотрению с искусством, коему вы неоднократно являли опыты. Первым движением вашим, на которое должно быть обращено внимание ваше, будет занятие снова Клинской или Тверской дороги, оставя на Ярославской один из ваших казачьих полков под командой расторопного офицера, который ответствовать будет за все ложные тревоги, могущие дойти до великой княгини. Сей самый пост должен ежедневно доносить в Ярославль и стараться сохранять сообщение с казачьим постом, который я учрежду в Покрове на Владимирской дороге; сей пост сноситься будет с другим, учрежденным при Георгиевске, откуда учреждены будут мною еще другие до армии. Я предоставляю вашему превосходительству делать сообщения ваши Государю Императору, дабы успокоить его в ложных известиях, кои могут доходить до Петербурга.

P.S. Изюмский гусарский полк останется у вас[70].

Этот документ не входил в состав корпуса источников по 1812 году, несмотря на давний срок публикации, ибо он не может обслужить квазинациональный миф о неприязни "русского" Кутузова к "немцам", о том, что "человек" Александра I, каковым был Винценгероде, обязательно должен был быть Кутузову неприятен и вызывать его недоверие, именно в силу доверия к нему Императора. Письмо показывает степень доверия Кутузова генералу-иностранцу, которого Александр I назвал "орлом". Главнокомандующий сообщает ему концепцию своего, ставшего после знаменитым, стратегического маневра, по сути решившего судьбу кампании, хотя в этом и не было прямой необходимости. За сутки до поворота с Рязанского направления на южное и в штабе у Кутузова почти никто не знал о его намерениях. Это письмо свидетельствует и о том, что план выиграть кампанию маневром, "ногами" своих солдат, и схема его реализации уже были у Кутузова готовы ко времени оставления Москвы. Вряд ли столь продуманная и взвешенная форма сложного при своей видимой простоте маневра выработана Кутузовым в суматохе событий 1-го и 2-го сентября при оставлении Москвы. Кутузов прямо сообщает и основную цель маневра — занять позицию в тылу вошедшей в Москву Великой армии в случае ее движения на север. Эта позиция наилучшим образом защищала северную столицу России — Петербург. В этом заключается главная цель тарутинского маневра: угрожать с тыла Наполеону, если он, разорив Москву, пойдет на северную столицу. Все остальные проблемы, решенные маневром, вторичны, хотя их считают важнейшими, а названную самим Кутузовым главную цель даже не всегда упоминают. Да, Кутузов прикрыл южные губернии, ставшие источником снабжения для русской армии и не допустил их разграбления французами. Да, русская армия в результате маневра заняла фланговую позицию по отношению к коммуникационной линии Великой армии и не только угрожала ей, но и наносила по ней удары своими армейскими "партиями" (Денис Давыдов, Александр Фигнер и др. партизаны). Но главная цель была иная. Движение Наполеона на Петербург стало практически невозможно. Потому-то столь долго и бездейственно стоял в Москве Наполеон, что не мог отказаться от победного движения на Петербург, поскольку его вступление в Москву сверх его ожидания не решило судьбу войны. Надежда обойтись против Кутузова заслоном из войск Мюрата вблизи от Тарутина быстро померкла. Разведка боем, когда все тот же 4-й корпус частью своих дивизий пошел на север и отодвинул отряд Винценгероде (прикрытие фуражиров лишь побочная цель этого движения), о чем пишет Бенкендорф, можно рассматривать и как выступление авангарда всей французской армии, расчищающего путь следующим за ним контингентам. Но под Винковым Мюрат терпит поражение от Беннигсена и Ермолова. Тыл Великой армии более не обеспечен, ее движение на Петербург стало абсолютно невозможно. Остается единственное: идти на Калугу. И 4-й корпус Богарне перебрасывается с петербургского направления на калужское. Приходится Великой армии идти не за победоносным миром в Петербург, а в Калугу, за хлебом на зиму.

Отряд Винценгероде занимает в стратегии Кутузова под Москвой исключительное место. Только этот "летучий корпус" самостоятельно "ассистирует" главной армии, прикрывая направление на Петербург и наблюдая за другими направлениями от Владимирской дороги до Можайска. Он — главный партнер Кутузова в рискованной "игре" с попавшим в сети "Бонапартием".

Кутузов разрешает Винценгероде писать Императору без согласования с ним, с главнокомандующим, ибо уверен в том, что от него, Винценгероде, высшая власть России будет иметь правдивую информацию. Винценгероде становится посредником между Кутузовым и Александром I, и в силу доверия к нему обоих — Императора и Главнокомандующего всеми армиями — он способствует восстановлению тех нормальных отношений между ними, что отсутствовали со времен Аустерлица.

Письмо Винценгероде Императору написано на следующий день по получении кутузовского. Генерал-адъютант барон Винценгероде — Императору Александру

4-го сентября 1812 г. Тарасовка

<…>Сейчас я получил приложенное здесь письмо от главнокомандующего, который одобряет все мои распоряжения и предписывает между тем стараться достичь до Петербургской дороги, что я немедленно и исполню.

Итак, повеления Вашего Величества найдут меня на Тверской дороге. По прибытии же моем на сию дорогу, я каждый день доставлять буду к Вам рапорт о положении дел.

Корпус мой состоит из:

Казанского драгунского полка 250

Изюмского гусарского 324

Лейб-казачьего 200

6 казачьих полков, около 1 200

Всего же около 2 000 строевых и два конных орудия.[71]

Всемилостивейший Государь! Теперь настало критическое время. Я отнюдь не думаю, чтобы неприятель много выиграл взятием Москвы, и я уверен, что последние распоряжения наших начальников, которые ведут армию к Туле и Калуге, весьма важны, беспокоить и препятствовать будут чрезвычайно неприятелю. Я с достоверностию повторяю Вашему Величеству, что неприятельская армия весьма далека от того, чтобы быть ей в хорошем положении.

Наполеон обещал им мир в Москве. Если они еще будут обмануты, то сие произведет весьма дурное над ними влияние.

Сейчас аванпосты мои уведомляют меня, что неприятель перед ними показался.

Винценгероде полностью поддерживает действия Кутузова перед лицом Императора, он убежден, что Наполеон, войдя в Москву, отдал свою армию во власть обстоятельств и стратегического дара Кутузова. Это делает честь его проницательности.

Вскоре в Петербург прибыл еще один иностранец, отдавший свою шпагу России, француз, полковник Александр Мишо де Боретур, также пользовавшийся доверием и Александра I, и Кутузова. Он доставил Императору рапорт главнокомандующего от 4-го сентября и в личной беседе с Александром I сообщил ему, по поручению Кутузова, о положении армии[72]. Письмо Винценгероде, рапорт Кутузова и подтверждающая их дополнительная информация Мишо дали Александру I возможность тогда же, 8-го сентября, обратиться к нации: "Во всенародное известие по Высочайшему повелению[73].

С крайнею и сокрушающею сердце каждого сына Отечества печалию сим возвещается, что неприятель Сентября 3 числа вступил в Москву. Но да не унывает от сего великий народ Российский. Напротив да клянется всяк и каждый воскипеть новым духом мужества, твердости и несомненной надежды, что всякое наносимое нам врагами зло и вред обратятся напоследок на главу их. Главнокомандующий по совету с присутствующими генералами нашел за полезное и нужное уступить на время необходимости, дабы с надежнейшими и лучшими потом способами превратить кратковременное торжество неприятеля в неизбежную ему погибель. Сколь ни болезненно всякому Русскому слышать, что первопрестольный град Москва вмещает в себя врагов Отечества своего, но она вмещает их в себя пустая, обнаженная от всех сокровищ и жителей. Гордый завоеватель надеялся, вошед в нее, сделаться повелителем всего Российского царства и предписать ему такой мир, какой заблагорассудит; но он обманется в надежде своей и не найдет в столице сей не только способов господствовать, ниже способов существовать <…>.

Собранные и отчасу больше скопляющиеся силы наши окрест Москвы не престанут преграждать ему все пути, и посылаемые от него для продовольствия отряды ежедневно истреблять, доколе не увидит он, что надежда его на поражение умов взятием Москвы была тщетная, и что по неволе должен он будет отворять себе путь из нее силою оружия.

Положение его есть следующее: он вошел в землю нашу с тремя стами тысяч человек, из которых главная часть состоит из разных наций людей, служащих и повинующихся ему не от усердия, не для защиты своих отечеств, но от, постыдного страха и робости. Половина сей разнородной армии его истреблена частию храбрыми нашими войсками, частию побегами, болезнями и голодной смертию. С остальными он пришел в Москву. Без сомнения смелое, или лучше сказать дерзкое стремление его в самую грудь России и даже в самую древнейшую Столицу удовлетворяет его честолюбию, и подает ему повод тщеславиться и величаться; но конец венчает дело. Не в ту сторону зашел он, где один смелый шаг поражает всех ужасом и преклоняет к стопам его и войски и народ. Россия не привыкла покорствовать, не потерпит порабощения, не предаст законов своих, веры, свободы, имущества. Она с последнею в груди каплей крови станет защищать их. Всеобщее повсюду видимое усердие и ревность в охотном и добровольном против врага ополчении свидетельствует ясно, сколь крепко и непоколебимо Отечество наше, ограждаемое бодрым духом верных ее сынов. И так да не унывает никто, и в такое ли время унывать можно, когда все состояния Государственные дышут мужеством и твердостию? Когда неприятель с остатком отчасу более исчезающих войск своих, удаленный от земли своей, находится посреди многочисленного народа, окружен армиями нашими, из которых одна стоит против него, а другие три стараются пресекать ему возвратный путь и не допускать к нему никаких новых сил? Когда Гишпания не только свергла с себя иго его, но и угрожает ему впадением в его земли? Когда большая часть изнуренной и расхищенной от него Европы, служа по неволе ему, смотрит и ожидает с нетерпением минуты, в которую бы могла вырваться из под власти его тяжкой и нестерпимой? Когда собственная земля его не видит конца проливаемой ею для славолюбия своей и чужой крови? — При столь бедственном состоянии всего рода человеческого не прославится ли тот народ, который перенеся все неизбежные с войною разорения, наконец терпеливостию и мужеством своим достигнет до того, что не токмо приобретет сам себе прочное и ненарушимое спокойствие, но и другим Державам доставит оное, и даже тем самым, которые против воли своей с ним воюют? — Приятно и свойственно доброму народу за зло воздавать добром.

Боже Всемогущий! обрати милосердыя очи Твои на молящуюся Тебе с коленопреклонением Российскую Церковь. Даруй поборающему по правде верному народу Твоему бодрость духа и терпение. Сими да восторжествует он над врагом своим, да преодолеет его, и спасая себя, спасет свободу и независимость Царей и Царств".

Содержание этого обращения (его можно условно назвать "манифестом о сдаче Москвы", поскольку по сути своей он и был таковым) настолько говорит само за себя, что не нуждается в подробном комментарии. Оно снимает всевозможные измышления о непреодолимых противоречиях во взаимоотношениях Александра I и Кутузова в 1812 году и о негативной роли Императора, "неспособного" будто бы "понять" гениального, а, следовательно, "антимонархически" настроенного полководца. В действительности дистанция между ними была значительно меньше, и в этом сближении роль Винценгероде представляется столь же важной, сколь и служба его отряда для русской армии и России.

Необходимо заметить, что в историографии последнего времени создается совершенно неверный образ Винценгероде. Это характерный пример того, с какой безответственностью историческим личностям даются характеристики, "…барон Фердинанд Федорович фон Винценгероде… был чрезвычайно колоритной личностью, своего рода кондотьером XIX века. Он питал лютую фамильную ненависть к Французской революции и ее "исчадию" — Наполеону". Такую характеристику дает известный историк Н. А. Троицкий.

Заметим, что категорически "не приняли" и "люто ненавидели" Французскую революцию и почитали Наполеона за "врага рода человеческого" не только Винценгероде, но длинный ряд выдающихся генералов и офицеров русской армии, выходцев из европейских государств и из самой Франции: Ланжерон и братья Сен-При, Ламберт и Мишо, Теттенборн и Прендель, Д'Олон и Клаузевиц, Пон-сет и Орурк, Паулуччи и Вольцоген — это только самые известные имена непримиримых "контрреволюционеров", честно служивших России. Они служили не из корысти, не были наемниками, и нет оснований называть их "кондотьерами". Винценгероде был, наверное, одной из самых ярких личностей среди "немцев" русской армии. Личные достоинства, значительное дарование военачальника и боевые заслуги вызывали уважение к нему и у Императора, и у Кутузова, и у Барклая. С полным основанием можно назвать его "рыцарем без страха и упрека"… И преданным без лести.

"…Москва, спаленная пожаром"

Под Москвой отряд Винценгероде остановился у Черепкове (Бенкендорф, а следом и Федор Глинка называют его Черенково). Эта деревня некогда была селом, откуда его владельцем был перенесен в соседнее селение приход. Знаменитое и ныне своим храмом, выдающимся памятником архитектуры XVII века, Троице-Лыково является преемником Черепкове. По старинному местному преданию, по воспоминаниям давно уже ушедших старожилов деревушки, здесь были похоронены вывезенные казаками и скончавшиеся от ран участники Звенигородского боя. Позднее выстроенная около 1879 года Всехсвятская часовня (возможно, это было уже не первое подобное сооружение) воспринималась обитателями Черепкова и окрестностей как воинский храм-памятник войны 1812 года. Часовня долгие годы стояла в запустении, пока не была снесена вместе с остатками деревни в 1984 году. Теперь их место занимает территория известного кардиологического центра, называемого в народе "чазовским". Сохранилось лишь несколько старых фотографий, на которых запечатлены руины часовни-памятника.

Под Москвой отряду Винценгероде была определена новая задача прикрытие северного фланга уходящей через Москву в сторону Рязани армии. Затем, как видно из письма Кутузова Винценгероде от 3-го сентября, прикрытие северных направлений и фактическая блокада оккупированной Москвы от Дмитрова до Волоколамска и даже до Можайска становятся основной задачей. Отряд охраняет пути к северной столице России. Среди свидетельств Бенкендорфа об этом времени обращает на себя внимание следующее. Великолепное в своем лаконизме описание зрелища московского пожара содержит важную деталь: оценку офицерами отряда последствий бедствия для Великой армии. Национальное бедствие, трагедия России не будет торжеством врага, поскольку пожар уничтожает те ресурсы города, что врагу столь необходимы. Наполеон и его армия на них рассчитывали, они, эти ресурсы, были для них самым главным в столице. Их утрата в пожаре невосполнима. Строгий военный взгляд на положение врага помогает воинам отряда пережить всеобщую, воспринимаемую каждым как личную, беду. Можно без тени сомнения перенести это на всю русскую армию, получившую после московского пожара уверенность в том, что этот пожар есть бедствие и для армии неприятелей, уверенность, которая стимулировала процесс восстановления того боевого духа, той воли к исполнению своего воинского долга, что были поколеблены при оставлении Москвы. И доверие к командованию, вера в мудрое смирение Кутузова были восстановлены московским пожаром среди тысяч солдат, не отвечавших на воинское приветствие убеленному сединой полководцу при исходе из Москвы. "Что Москва в руках французов — это, братцы, не беда: наш фельдмаршал князь Кутузов их на смерть завел туда". Источник этой хрестоматийной песни в солдатских впечатлениях от московского пожара.

В рассказе об этих трагических днях воспоминания Бенкендорфа требуют только одного уточнения. Переправа отряда через Москву-реку, которую Бенкендорф блестяще осуществил в отстутствие Винценгероде, происходила не у Хорошева, а ближе к Черепкову у села Троице-Лыково.

Переправа была произведена даже "качественнее" перехода через Разводню при Звенигороде. В виду всего корпуса Богарне произвести столь удачную атаку на его конный авангард мог только очень смелый и уверенный в своем отряде командир, Которого прекрасно понимают все подчиненные от старших офицеров до самого "низшего чина".

Время пребывания французов в Москве стало самым "партизанским" в истории отряда, и Бенкендорф весьма живописно рассказывает об этом времени, описывая свой лагерь около Волоколамска. Но важнейшим его свидетельством, может быть, самым главным из всех воспоминаний, является его описание Москвы в первые часы по уходе из нее Великой армии. Описание Кремля и Успенского собора, в который они с Сергеем Волконским вошли первыми, имеют силу первого свидетельства. Все сведения, сообщаемые Бенкендорфом о состоянии собора, находят подтверждения в иных, позднейших свидетельствах. Но ни у кого более нет столь сильного описания того страшного зрелища, что представилось взорам двух императорских флигель-адъютантов. Никто, кроме Бенкендорфа, не передает с такой силой в столь немногих словах боль и печаль, порождаемые этой картиной безумного кощунственного разрушения.

Бенкендорф немного пишет в мемуарах о своей деятельности в освобожденной Москве. Именно освобожденной, ибо отряд входил в Москву с боем — между Петровским замком и Тверской заставой произошла кавалерийская схватка, в которой верх одержали казаки Иловайского. "На плечах" противника они вошли в Москву, за ними следовала "бригада Бенкендорфа" — лейб-казаки и изюмские гусары, за ними тверское конное ополчение и остальной отряд. Отступление французов превратилось в бегство, казаки преследовали бегущего через центральную часть города противника, захватывали пленных, громили застрявшие в московских улочках "хвосты" уходящих обозов. Бенкендорф, которому старший в чине Иловайский 4-й передоверил командование (полковник, но Его Величества флигель-адъютант, и к "верхам" близок), вынужденно вступил в должность временного коменданта Москвы. Его энергия столь велика, деятельность столь кипуча, сколь велико и то множество проблем, которые должно было решать незамедлительно. Бенкендорф был на высоте того положения, которое он занял в силу экстраординарных обстоятельств.

Вот свидетельство князя А. А. Шаховского, известного драматурга, в 1812 году начальника пешего казачьего полка Тверского ополчения, вошедшего в состав отряда Винценгероде (был расположен между Клином и Тверью), затем начальника походной канцелярии отряда в Москве. "Возвратясь из Кремля в квартиру генерала Иловайского, я уже в ней нашел графа Бенкендорфа, успевшего осмотреть весь квартал Воспитательного дома, привесть в устройство госпиталь, найти пищу голодающим детям и не только нашим, но и неприятельским раненым, брошенным в беспорядке, без присмотра и помощи на произвол судьбы, заставить тотчас убрать тела их товарищей, валявшиеся по коридорам и лестницам, отрядить своих офицеров, с явившимися в мундирах московскими полицейскими, для осмотра и вспоможения в других больницах, для запечатания и расставления часовых по домам, сохраненным стоявшими в них французскими чиновниками, и учреждения караулов на заставах из полков, расположенных по бывшим некогда городским валам"[74].

Воспоминания Бенкендорфа о кошмаре, творившемся в первый день освобождения Москвы, дополняет текст его письма к графу М. С. Воронцову. Необыкновенная картина состояния Москвы в эти дни, описанная Бенкендорфом в доверительном письме старому другу, потрясает своей безжалостной правдой. Флигель-адъютант полковник А. X. Бенкендорф — генерал-майору графу М. С. Воронцову

Москва 14 октября 1812.

<…> Мы вступили в Москву вечером 11-го числа. Город был отдан на расхищение крестьянам, которых стеклось великое множество, и все пьяные; казаки и их старшины довершали разгром.

Войдя в город с гусарами и лейб-казаками, я счел долгом немедленно принять на себя начальство над полицейскими частями несчастной столицы: люди убивали друг друга на улицах, поджигали дома. Наконец все утихло, и огонь потушен. Мне пришлось выдержать несколько настоящих сражений. Город, разделенный мною на три части, вверен трем штаб-офицерам. Дворники выполняют обязанности будочников; крестьян, мною задержанных, я заставил вывозить трупы и павших лошадей. Вход в Кремль для всех закрыт, чтобы народ не видел бесчинств, учиненных в церквах. Огромность города, малое число состоящих в моем-распоряжении людей, винные погреба и запасы соли, отданные на разграбление крестьянам, — все это делает весьма затруднительными обязанности полицеймейстера. Я с нетерпением ожидаю прибытия какого-нибудь начальства и войск и того времени, когда я смогу оставить эти развалины, при виде которых разрывается сердце.

Все русские, состоявшие на службе у французов, взяты мною под стражу, у всех них отобраны документы. Наши раненые, оставленные здесь в разных домах, собраны в одно место и обеспечены продовольствием. Около трех тысяч раненых французов взбунтовались; они разоружены и накормлены; дети в Воспитательном доме также больше не умирают с голоду. <…> (Перевод Е. Э. Ляминой).

Это письмо поразительно простотой и силой в передаче трагической реальности. Не успел уйти враг, а свое воронье уже слетелось на мертвечину. Бенкендорф — свидельством тому многие строки его мемуаров — не равняет народ и тот полуразбойный люд, что собрался в Москву грабить недограбленное. И хотя часто народ, жертвенно отстаивающий свои национальные ценности, и лихая толпа — суть две "физиономии", два проявления одного и того же "национального характера", но склонный к анализу и обобщениям, Бенкендорф "дифференцированно" подходит к каждому конкретному проявлению народных воли, нрава, характера, не уклоняется ни в лесть народу, ни в его порицание.

Мемуары Бенкендорфа не содержат лжи и клеветы ни на народ, ни на видных людей. Нелицеприятие и честность автора подтверждаются воспоминаниями других свидетелей. Эти свидетельства бледнее бенкендорфовских, настолько, насколько их авторы менее талантливы и личностно, и литературно.

Князь С. Г. Волконский: "…если какие-либо и были сделаны распоряжения о преследовании неприятеля (при вступлении отряда в Москву. — П.Г.), то они были сделаны по настоянию и указанию полковника Бенкендорфа. Но если Иловайский 4-й не заботился о распоряжениях по военной части и о внутренних первых мерах устройства Москвы и поруганной святыни, то об этом сейчас озаботился Бенкендорф и, чтоб скрыть все неистовство учиненных в соборе Кремлевском пакостей, он, Бенкендорф, совместно со мною наложил печати на все входы вовнутрь, чтобы скрыть от глаз православных эти поругания до приведения в должное устройство по распоряжению митрополита и духовной части.

Но зато Иван Дмитриевич Иловайский с попечительным вниманием рассматривал отбиваемые обозы у французов, которые без исключения препровождались к нему на личный осмотр. Он тогда имел свое пребывание на Тверской в теперешнем доме Белосельского. Все вносилось в личное его обозрение, и как церковная утварь и образа в ризах были главною добычею, увозимой французами, то на них более обращал внимание Иловайский и делил все на два отдела: что побогаче в один, что победнее в другой. Эта сортировка Бенкендорфу и мне показалась странным действием, и Александр Христофорович спросил его: "Зачем этот дележ? ведь все это следует отдать духовному начальству, как вещи, ограбленные из церквей Московских и следующие обратно в оные". Но на это Иловайский отвечал: — Нельзя, батюшка, я дал обет, если Бог сподобит меня к занятию Москвы от рук вражьих, все, что побогаче, все ценное, доставшееся моим казакам, отправить в храмы Божьи на Дон, а данный обет надо свято исполнить, чтоб не разгневать Бога. — Попало ли все это в церкви на Дон или в кладовые Иловайского, — мне неизвестно, но верно то, что ни убеждения Бенкендорфа, ни мои увещания не отклонили Иловайского от принятого им распорядительного решения"[75].

И еще одно свидетельство в том же духе. "По очищении церквей Божиих от хлама, я запечатал их моей печатью (начальника канцелярии временного коменданта города Москвы. — П.Г.) до возвращения духовенства и, вышед из Кремля, был удивлен уже не небесным, а земным промыслом, — наваленных в кремлевском рву и валявшихся по улицам человеческих тел не стало. Подмосковные крестьяне, конечно самые досужие и сметливые, но за то самые развратные и корыстолюбивые во всей России, уверясь в выходе неприятеля из Москвы и полагаясь на суматоху нашего вступления, приехали на возах, чтобы захватить недограбленное, но гр. Бенкендорф расчел иначе и приказал взвалить на их воза тела и падаль и вывезти за город на удобные для похорон или истребления места, чем избавил Москву от заразы, жителей ее от крестьянского грабежа, а крестьян от греха. Но если подмосковная промышленность встретила неудачу в дурном намерении, то успела в добром. Я нашел на площади против дома главнокомандующего целую ярмарку. Она была уставлена телегами с мукой, овсом, сеном, печеным хлебом, папушниками, сайками, калачами, самоварами со сбитнем, даже с разной обувью, и ясно показывала, что около Москвы не было пропитания только неприятелям, и к народной чести надобно заметить, что цена на съестные припасы ни мало не возвысилась против прежней, а изобилие беспрерывно умножалось по мере наполнения опустелой Москвы"[76].

Это повествование свидетельствует не только о достоверности сообщаемого мемуаристом Бенкендорфом, но и о его скромности: он нигде не говорит о себе и своих делах в частом для мемуаристов стиле "самоутверждения". Даже в письме к Воронцову он не полностью перечислил свои "полицейские" подвиги по организации и нормализации городской жизни в послепогромной Москве. Его административные таланты были не меньше, чем военное дарование, — от импровизированной вывозки мертвецов до организации городской торговли.

Народ, "общество" и автор в "Записках Бенкендорфа"

Все привыкли к таким характеристикам графа Бенкендорфа: самая мрачная личность мрачной эпохи, выразитель интересов крупных землевладельцев-крепостников и сам крепостник, душитель всего лучшего, что было в современном ему обществе и гонитель "лучших" людей, гениальных поэтов, царский сатрап и соучастник, вместе с царем Николаем Первым, в убийстве Пушкина и Лермонтова, гонитель и душитель русской литературы и культуры, жестокий солдафон, член Следственной комиссии по делу декабристов и участник суда над ними, участник казни декабристов и т. д. — словом, "враг народа". Он еще и националист: начинает свои "Записки" с демонстрации ненависти к полякам.

По такому "принципу" формируется и по сей день отношение не только к Бенкендорфу, но и ко всей истории и населяющим ее историческим личностям. И имеет этот "принцип" столь же давнюю традицию, как и "освободительное движение", которое приучило (при деятельном содействии "охранительного направления") российское образованное общество на все смотреть, обо всем и обо всех судить с позиций определенной политической тенденции, а в крайнем виде, и с позиций идеологических, политико-конъюнктурных. Но не с позиций истины, совести и чести. Навыкли признавать истинными "классовую" мораль взамен морали подлинной, "общечеловеческие ценности" — вместо ценности извечных общечеловеческих идеалов, в основе которых лежат критерии совести и милосердия.

Записки Бенкендорфа позволяют взглянуть на истинное лицо (точнее, истинную многоликость) общества и на облик народа в ту грозную и великую эпоху именно с позиций совести и чести.

Бенкендорф: "Дворяне этих губерний Белоруссии, которые всегда были поддонками польского дворянства, дорого заплатили за желание освободиться от русского владычества. Их крестьяне сочли себя свободными от ужасного и бедственного рабства, под гнетом которого они находились благодаря скупости и разврату дворян: они взбунтовались почти во всех деревнях, переломали мебель в домах своих господ, уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты.

Французская стража, исходатайствованная дворянами для защиты от своих крестьян, еще более усилила бешенство народа, а жандармы или оставались равнодушными свидетелями беспорядков, или не имели средств, чтобы им помешать".

Вот что пишет об этом бунте бригадный генерал голландец Дедем де Гельдер из 2-й пехотной дивизии корпуса маршала Даву: "В окрестностях Витебска население проявило революционные чувства. Помещики со всех сторон стали обращаться к витебскому губернатору генералу Шарпантье с просьбой прислать охрану для их защиты от крестьян, которые грабили помещичьи дома и дурно обходились с самими помещиками (я сам видел, как многие семейства переехали в Витебск, заботясь о своей безопасности)"[77].

Маркиз Пасторе, наполеоновский "интендант" Витебской губернии: "…в стране царил самый крайний беспорядок, распространяемый восстанием крестьян, убежденных тайными агентами революции, что свобода, о которой шла речь, состоит именно в безудержном произволе… Дворяне Витебской губернии по собственному побуждению обратились к императору, надеясь, что ему удастся подавить эти беспорядки, наконец раздражавшие их, так как они посягали уже на их права. Император принял их просьбу и приказал мне обнародовать вместе с комиссией и от ее имени прокламацию, которую он лично поправил и в которой несколько строк продиктовано им самим. Губернатору было поручено послать по деревням летучие отряды, которые должны были выполнить двоякое назначение: подавить крестьянское восстание и перехватить мародеров. Благодаря ужасу, повсюду внушаемому этими войсками (можно представить, что это были за бандиты! — П.Г.), и благодаря суровости некоторых дворян (вот это живодеры! — П.Г.) может быть, получивших на то приказ, скоро было подавлено это мимолетное восстание, которым наши враги не сумели воспользоваться, после того как возбудили его"[78].

Оставим на совести наполеоновского чиновника обвинение русских в "возбуждении" бунта, а на совести пехотного генерала наименование бунта "проявлением революционных настроений". Важно, что Бенкендорф ничего не преувеличил, описывая бунт. Рассказ о нем одновременно является и анализом причин, вызвавших бунт. И здесь оказывается, что для Бенкендорфа характерно суждение не с "классовой" или, по старинке, с сословной позиции, не с полицейской точки зрения — бороться с печальными следствиями, не касаясь причин. Позиция автора — нравственная, критерий — этический, древний, как мир. А виновник в "классовом конфликте" для Бенкендорфа тот, чьим "искусством" он создан — "поддонки польского дворянства".

Может быть, в данном случае заметна — "полонофобия"? Бенкендорф служил вместе с поляками: офицерский корпус русской армии был по национальному составу весьма пестр, но его "полонофобия" или "германофобия" и другие "фобии" проявлялись только тогда, когда проявлялись в полной мере насилие, унижение, жестокость; когда попирались нормы морали, когда забывались обязанности по отношению к людям, обществу.

Другая ситуация, в центре России, под Москвой, но Бенкендорф тот же: "На основании ложных донесений и низкой клеветы я получил приказание обезоруживать крестьян и расстреливать тех, кто будет уличен в возмущении. Удивленный приказанием, столь не отвечавшим великодушному и преданному поведению крестьян, я отвечал, что не могу обезоружить руки, которые сам вооружил и которые служили к уничтожению врагов отечества, и называть мятежниками тех, которые жертвовали своею жизнью для защиты своих церквей, независимости, жен и жилищ, но имя изменника принадлежит тем, кто в такую священную для России минуту осмеливается клеветать на самых усердных и верных защитников. Этот ответ произвел сильное впечатление, уничтожил опасения, которые старались внушить Императору, и, может быть, навлек на меня вражду некоторых Петербургских интриганов".

Действительно ли так было? Не преувеличивает ли мемуарист собственное благородство? Зачем ему из-за каких-то мужиков с ружьями вступать в конфронтацию с "сильными мира сего", с теми, чья вражда опасна, с "петербургскими интриганами"?

Е. В. Тарле был единственным из историков "советского периода", кто рассказал об этом эпизоде с "интриганами" и процитировал текст донесения Бенкендорфа. 24 сентября 1812 года в Петербурге Комитетом министров на основании клеветнического доноса было вынесено решение, и "взбунтовавшиеся крестьяне Волоколамского уезда и один священник, соучаствовавший с ними" (так сказано в документе Комитета министров) были обречены на репрессию. Роль главного карателя, который бы "в страх другим велел их повесить" была поручена Винценгероде. Волоколамский уезд был "зоной ответственности" части его отряда("партии") под командой Бенкендорфа. Бенкендорф написал своему командиру донесение (на французском языке), которое Винценгероде, как ответ на "почетное" определение его на роль карателя, отправил в Петербург вместе с рапортом Императору. Такимператорские генерал-адъютант и флигель-адъютант спасли крестьян и возглавлявшего их священника. Тарле приводит (в своем переводе) развернутую цитату из донесения Бенкендорфа: "Позвольте говорить с вами без обиняков. Крестьяне, коих губернатор и другие власти называют возмутившимися, вовсе не возмутились. Некоторые из них отказываются повиноваться своим наглым приказчикам, которые при появлении неприятеля, так же как и их господа, покидают этих самых крестьян, вместо того, чтобы воспользоваться их добрыми намерениями и вести их против неприятеля… Имеют подлость (on a 1'infamie) утверждать, будто некоторые из крестьян называют себя французами. Они избивают, где только могут, неприятельские отряды, отправляют в окружные города своих пленников, вооружаются отнятыми у них ружьями и защищают свои очаги… Нет, генерал, не крестьян нужно наказывать, а вот нужно сменить служащих людей, которым следовало бы внушить хороший дух, царящий в народе Я отвечаю за это своей головой… Я пользуюсь крестьянами для получения известий о неприятеле".[79]

Тарле был весьма смел — цитировал такой документ в 1938 году. Не менее смел был Бенкендорф, поручаясь за крестьян и объявляя их своими соратниками перед лицом Комитета министров. И Винценгероде, имевший в Петербурге и в армии недругов, смел и рыцарствен. И Император, который, ознакомившись с донесением, прекратил "дело", тоже — не "на классовой позиции".

Освобождение от вестфальских мародеров села Самойлове — самый колоритный эпизод "Записок". Здесь крестьяне предстают живо, во всем противоречивом разнообразии народного характера. А сказанное об их хозяйке, "некоей княгине Голициной" совершенно неожиданно для читателя, приученного считать всю русскую общественную элиту того времени неким единством крепостников-эксплуататоров.

Мемуары Бенкендорфа — против любых мифов о России 1812 года. Они свидетельствуют, что все было сурово и сложно, и единство нации в 1812 году и Отечественная война имели иную основу в обществе и народе, нежели о них писали Лев Толстой, а после многочисленные историки-обществоведы разных направлений. Все межнациональные, сословные и иные противоречия, все проявления обывательского малодушия меркли перед единством тех, кто не мыслил себя иначе, как в противостоянии нашествию, его кровавому насилию и лжи. Невозможно было пришельцам использовать противоречия и пороки русской жизни потому, что объединяющая идея в России была сильнее всех ее внутренних разделений, неизмеримо сильнее и той идеи, что влекла в Россию завоевателя и его полчища. Противоречия и разделения в русском обществе были велики, но "линия раздела" в 1812 году шла "по вертикали", через все сословия, классы, национальности. И те, кто собрались под русские знамена из других государств, воевали, в большинстве своем, не для карьеры, не за плату, не за оставленные их предками в далекой родине имения, а потому, что были солидарны с русскими "идеалистами", свою идею отстаивавшими. В 1812 году победило единство тех, кто шел против врага, разоряющего Отечество, за родные святыни и попранное национальное достоинство, и не только русское и российское.

П.Н. Грюнберг. "За Амстердам и Бреду" (Освобождение Голландии по "Запискам Бенкендорфа")

Что связывает историю России и Голландии, что связывает эти два отдаленных друг от друга государства? Что такое Голландия для России и Россия для Голландии? Сразу вспоминаются "саардамский плотник", паруса первых русских кораблей, длинная "голландская" трубка в руках Петра I. Можно вспомнить о нидерландском происхождении такой неотъемлемой принадлежности старого русского быта, как самовар, слов "зонт" и "тент". В России Голландия знаменита тюльпанами и сыром, весьма любима голландская живопись, в Эрмитаже — лучшая в мире коллекция картин Рембрандта.

А что такое Россия для Голландии? Что такое Россия для истории Нидерландов? И все ли мы знаем о пересечениях истории России с историей других стран и государств?

В связи с Голландией есть невеселое историческое воспоминание. В год прославивших Россию Итальянского и Швейцарского походов Суворова, в тот же 1799 год, русский экспедиционный корпус генерала Германа[80] неудачно воевал в Нидерландах с войсками Французской Директории. Взаимодействия с союзниками-англичанами практически не было, настоящего операционного плана, по сути, тоже. Все, что союзники предполагали, знала французская разведка. Жестокое поражение было неизбежно. Всю ответственность за провал экспедиции возлагают на Павла I. Это давняя русская традиция — легко и быстро находить виноватого и вершить над ним скорый суд. Экспансивный же идеалист Павел I весьма подходит (как при жизни, так и по сей день) на роль "козла отпущения" за все и всех грехи и огрехи, что пришлись на его царствование.

Но в конце 1813 года в той же Голландии русские взяли у французов полный "реванш" за фиаско четырнадцатилетней давности, даже и не вспомнив о нем. История экспедиции 1813 года совершенно забыта, так же как и ее политические последствия, весьма немаловажные для дальнейшей судьбы Нидерландов, государства небольшого, но в силу своего положения "на карте Европы" важного для всего континента.

К ноябрю 1813 года после сокрушительного поражения Наполеона в трехдневной "битве народов" при Лейпциге сложилась непростая для обеих сторон ситуация, Наполеон был перед выбором: идти на мирные переговоры с союзниками, которые потребуют, чтобы Франция "вернулась" в свои границы 1792 г. (т. е. до начала республиканской, а затем его, Наполеона, имперской экспансии), или продолжать гибельную для него войну.

В стане союзников были "разброд и шатания". К ноябрю 1813 г. Главная Императорская Квартира Александра I и ставки прусского короля и австрийского императора находились во Шранкфурте-на-Майне, там же сконцентрировались русская гвардия и несколько корпусов союзных армий. Здесь же союзникам пришлось разрешать многочисленные внутренние противоречия и определять свои дальнейшие планы. Австрии очень не хотелось продолжать войну с Францией. При успехе переговоров с нею она могла бы не только вернуть все утраченное за двадцать лет с начала всеевропейской бойни, но и получить в компенсацию что-либо еще (к тому же Наполеон — зять австрийского императора). Два крупных германских государства, Бавария и Саксония, недавние сателлиты Франции, должны были сориентироваться и, используя противоречия главных участников коалиции, скорее выработать необходимую "линию поведения". В ситуации политического хаоса в Германии сразу же после Лейпцига мелкие государства развалившегося наполеоновского Рейнского Союза пытались определиться, к кому из союзников пристать и, в основном, ориентировались на своих ближайших соседей — на Австрию, частью на Пруссию. Пруссия жаждала окончательного возмездия Франции за унижения 1806–1812 гг., но ее не очень устраивало быть только ведомою своей спасительницей Россией. Англия, самая активная из союзников России, старалась добить силами континентальных государств смертельно раненного врага, но при этом строго блюла свои интересы на континенте и не желала, чтобы Россия сохраняла политическую инициативу, поэтому поддерживала ее оппонентов. Швеция во главе с бывшим маршалом Франции Бернадоттом в новом качестве ее, Швеции, наследного принца, интересовалась севером Германии, Данией, Норвегией и желала собственного усиления, возвращения в круг влиятельных европейских государств. Во Францию, где его почитали изменником, Бернадотту торопиться было незачем. Русский Император понимал, что пока Наполеон во главе Франции, мира в Европе не будет и, пока не достигнута окончательная победа, интересы России, ее безопасность не могут быть обеспечены. Александр I и его ближайшее окружение понимали, что, по сути, у России, кроме Пруссии, союзников нет. Но на поход во Францию только в союзе с Пруссией решаться нельзя, ибо при неудачном ходе событий можно легко оказаться "между двух огней". Поэтому перед Александром I стояла нелегкая задача "упорядочивания отношений" между участниками коалиции, не осложняя взаимоотношений, не прекращая военной подготовки перехода через Рейн.

Военная же ситуация была такова, что союзные армии не могли перейти Рейн, не обеспечив фланги на Верхнем и Нижнем Рейне. Наполеон и его маршалы достаточно зорки, чтобы не использовать возможность удара во фланг. И то, что они уступают союзникам в силе, не будет для них препятствием. Обеспечение южного левого фланга союзных армий зависело от участия Австрии. На северном правом фланге Северная армия Бернадотта занималась Ганновером, а к Рейну, в район Дюссельдорфа, от нее направлялся корпус Винценгероде (не "летучий корпус", как в 1812 г., а "настоящий" армейский корпус, состоявший из пехотных дивизий, кавалерии, артиллерии и приданных "летучих отрядов"). За ним к Мюнстеру и севернее двигался еще один корпус Северной армии прусский корпус генерала фон Бюлова. Перед фон Бюловым была территория бывших Нидерландов, а в то время территория Французской империи.

Судьба Голландии в конце XVIII — начале XIX столетий была весьма печальна. С началом экспансии республиканской Франции Нидерланды стали первым государством, утратившим свою независимость. В 1795 г. в условиях французской оккупации была провозглашена Батавская республика, первая из республик-сателлитов (с марионеточными правительствами) на оккупированных республиканской Францией территориях. За Батавской республикой были организованы Гельветическая республика на месте Швейцарии, Цизальпинская республика в Северной Италии, южнее — Партенопейская, и др. Их искусственные названия игнорировали исторически сложившиеся наименования народов и стран.

При "освобождении" Голландии был изгнан последний штатгальтер Соединенных Провинций из древнего Оранского дома, сыгравшего в XVI в. столь важную роль при утверждении независимости и государственности Нидерландов[81]. Изгнавшая его "партия патриотов", при содействии которых Нидерланды превратились в беспомощного сателлита республиканской Франции, скоро утратила свое влияние, энтузиазм получивших свободы "народных масс" также исчез. Причин тому было предостаточно. Голландия — страна "буржуазная", поэтому можно считать, что экономическое положение в большей степени определяет настроения жителей, нежели идеология. До вторжения французской армии знаменитого генерала Пишегрю[82], принесшей "на штыках" вожделенные "свободу, равенство и братство", Голландия была процветающей страной с богатыми колониями в Ост-Индии и в Индии, в Африке, в Центральной Америке, с крупными, влиятельными во всей Европе банковскими домами. Ее собственная торговля необходимыми для всей континентальной Европы товарами дополнялась весьма выгодным посредничеством в торговле других государств, в частности, США. Голландия была торговой соперницей Англии не меньшей, чем Франция, но ряд обстоятельств (в частности, самое упорное противостояние Англии и Франции), смягчал антагонизм англо-голландских отношений, а иногда государства-соперники даже становились союзниками. С приходом "освободителей" все благополучие голландцев рухнуло. Только за труды "по освобождению" Голландия выплатила революционной Франции 100 млн. гульденов, а еще 80 млн. гульденов ей стоило содержание оккупационной армии, снабжение ее всем, вплоть до обмундирования. Колониальное могущество Голландии рухнуло. Сначала "освободительница" Франция "помогала" ей эксплуатировать ее же колонии, а затем "владычица морей" Британия наложила свою тяжкую длань почти на все заморские владения союзной Франции Батавской республики. Цейлон и Голландская Ост-Индия (современная Индонезия), Капская земля в Африке (современная территория ЮАР) — это только самые крупные владения маленькой Голландии, которые с аппетитом поглотила Англия. Остатки колониального богатства Нидерландов присвоила все та же "освободительница", революционная Франция, конечно, не впрямую, не формально, а в реальном потреблении колониальных ресурсов. Война с Англией практически уничтожила морскую торговлю. Соответственно, произошло ухудшение положения в самой Батавской республике. Значительно упал уровень жизни недавно зажиточного населения, промышленность, судостроение и транспорт пришли в упадок. С установлением во Франции империи произошли некоторые изменения и у "батавцев". Они стали снова "голландцами", но это возвращение исконного имени не улучшило их положения. Еще до Тильзитского мира (1807 г.) Наполеон всерьез занялся переоборудованием Европы и приспособлением ее государств под "филиалы" своей империи с устройством-назначением своих родственников на должности королей и герцогов. Зять императора французов, лихой кавалерист маршал Мюрат, получил назначение королем в Неаполь, брат императора Жером был произведен в короли Вестфалии, другой наполеонов брат, Жозеф, был переведен из Неаполя и навязан в короли Испании, где на долгие шесть лет установилось непрерывное кровопролитие. В Италии Наполеон стал королем сам, а вице-королем был определен его пасынок, сын казненного якобинцами королевского генерала Эжен Богарне, которого стали на "вице-королевский манер" именовать Евгением. В 1806 г. Голландию почтили тем, что одновременно с возвращением наименования возвысили не в княжество или в герцогство, а в королевство, и назначили в короли Луи Бонапарта[83], еще одного брата императора. С его "правлением" совпало начало континентальной блокады, совершенно безумной затеи Наполеона, восстановившей против него и против Франции население всей Европы, а в особенности приморских государств. Французские войска и французские таможенники терроризировали все побережье оккупированной Европы от Франции до Пруссии преследованием контрабандного английского товара, взятками и вымогательством. Желая задушить английскую торговлю, Наполеон душил всю Европу. С голландского побережья начинались главные пути проникновения в глубь континента контрабандных товаров, и борьба с контрабандой была фактически борьбой с ее, Голландии, населением. Людовик Бонапарт был человеком здравого ума и твердил своему гениальному брату, что условия континентальной блокады для его страны неприемлемы, что страна уже основательно разорена и разоряется блокадой далее, наконец, потребовал для Голландии особый экономический статус. На это Наполеон не мог пойти, ибо тогда его "система" разваливалась, а менять в ней что-либо он не хотел, ибо предпочитал упорствовать в своих ошибках и просчетах. В условиях, когда устанавливался культ императора, когда во Франции был введен "день Святого Наполеона", совпадавший с днем рождения императора, когда его, Наполеона, воле подчинялась почти вся Европа, признать континентальную блокаду ошибкой для него было невозможно. В 1810 г. Луи Бонапарт эмигрировал за океан, в Соединенные Штаты, а с его "королевством" произошла очередная метаморфоза. Императорским декретом вся Голландия была объявлена "наносом французских рек", недолгое "королевство" упразднено, а его территория включена в состав Французской империи на правах генерал-губернаторства с административным делением на департаменты. Администрация была "наверху", в основном, французская, в низших звеньях — "свои", из местных коллаборационистов. Сие деяние Наполеона свидетельствует, насколько им был утрачен здравый смысл. Император становился опасен для собственного существования: испанская война, континентальная блокада, уничтожение Нидерландов и др. государств, унижение Пруссии — катастрофические ошибки Наполеона, перечень которых завершается провалом авантюры русского похода. Создатель всеевропейской Империи (с филиалами на других континентах), не отдавая себе отчета, работал на ее уничтожение. И создание наполеоновской империи, и ее гибель дорого стоили как Франции, так и остальной Европе. Экономическое, политическое и идеологическое насилие над населением всего континента, да и не только Европы, как бы ни было тяжко, но несравнимо с тем страшным налогом, который этот молох взымал с народов. Война требовала жертв, она поглощала "живую силу", из которой состоят армии, и постоянно нуждалась в ее восполнении. Непрерывные наборы молодежи все новых, досрочных призывов так "омолодили" Наполеонову Великую армию, что к концу империи в ней служили и сражались мальчишки пятнадцати-шестнадцати лет от роду. Ветеранов оставалось все меньше, обучать новобранцев становилось некому. Голландцы платили налог кровью с 1795 г., а с включением их территории в состав империи размеры этого налога возросли безудержно. Голландцам льстили, некоторым давали чины и видные должности (ван Хогендорп, Дедем де Гельдер, Верюэль). Новобранцев преимущественно "растворяли" во французских контингентах, хотя допускались и контингент национальные. В императорскую гвардию включили полк голландских улан. Но из русского похода почти никто не вернулся, как не возвращались и из Испании. Сразу же, в начале 1813 г., были объявлены новые наборы. Начались "возмущения", которые подавлялись пришельцами-французами. В стране снова появились "патриоты", на этот раз более соответствующие своему именованию. Оппозиция наполеоновскому режиму переходила в противодействие. После разгрома Наполеона в Лейпцигском сражении в Голландии появились надежды на возвращение независимости. "Партия патриотов", они же "оранжисты", во главе с графом Гисбертом Карлом ван Хогендорпом была готова при удобном случае провозгласить независимость страны и призвать из Англии сына последнего штатгальтера (что она и исполнила, наскоро образовав 21 ноября 1813 г. в Гааге временное правительство). Но участниками главных событий стали не гаагские оранжисты, а их друзья в Амстердаме.

В то время для Наполеона территория Голландии была исключительно важна в военном отношении. Занимая ее побережье, он препятствовал высадке англичан в поддержку стоявших на Рейне союзников. Занимая всю Голландию, он затруднял их вторжение во Францию, ибо угрожал из Голландии правому флангу союзных армий. Множество превосходных (хотя в большинстве старых) крепостей в Голландии препятствовало быстрой оккупации ее союзниками, и можно было надеяться на какую-то передышку для вооружения новых контингентов в самой Франции. Пока союзники будут увязать в Голландии, где пойдут ощупью, опасаясь дамб, плотин и всеобщего затопления (устроить которое совсем нетрудно), можно вести и интригу сепаратных переговоров с Австрией, попытаться вывести ее из войны.

Наполеон не использовал все эти возможности: не остановил союзников на Рейне ни вооруженной угрозой из Голландии, ни дипломатической интригой с Австрией. Он лихорадочно формировал армию для сражений, которые произошли в 1814 году во Франции, не был уступчив в переговорах и неожиданно потерял Нидерланды.

К началу ноября 1813 г. события в Голландии развернулись неожиданно и для Наполеона, и для союзников. В это время Северная армия наследного принца Швеции Карла-Юхана (т. е. бывшего маршала Бернадотта) разделилась. К Ганноверу пошли шведский корпус Стединга и русские войска графа Воронцова, их усилил русский корпус графа Строганова, переданный из армии Беннигсена, воевавшей с прочно засевшим в Гамбурге маршалом Даву. Эти три корпуса возглавил сам Бернадотт. Прусский 3-й армейский корпус фон Бюлова и русский корпус Винценгероде шли занять Вестфалию и Нижний Рейн. Выходивший из Геттингена по направлению к Рейну у Дюссельдорфа корпус Винценгероде имел несколько попутных задач. Он должен был левым флангом войти в контакт с русским корпусом графа Сен-При, занять столицу Вестфалии Кассель, частью выйти к Бремену, освободить герцогство Ольденбургское, принадлежавшее родственникам российской императорской фамилии. Корпус фон Бюлова имел от Бернадотта задание идти к Оснабрюкке, взять под контроль границу Голландии от широты Оснабрюкке до морского побережья, войдя в Голландию, занять хотя бы одну из крепостей на реке Иссель (Изель), дабы препятствовать возможным действиям французов из Голландии. Идти дальше в Голландию без основательной подготовки представлялось невозможным из-за множества крепостей, сложностей с дорогами, мостами и переправами, плотинами и дамбами.

В корпусе Винценгероде был сформирован авангардный отряд, "летучий корпус", командиром его был назначен генерал-майор Александр Бенкендорф, участник Лейпцигского сражения и многих других боевых действий 1813 г. Винценгероде были подчинены еще несколько "летучих корпусов". Через них он имел связь с другими армейскими корпусами, они несли вспомогательные функции при проведении крупных операций, им поручались посильные самостоятельные действия в рамках общих стратегических задач. Так, отряд генерал-майора графа А. И. Чернышева сходу (вернее — "с налету", настолько стремителен был этот рейд) занял столицу королевства Вестфалия Кассель, где монархом числился и откуда бежал Жером Бонапарт.

Отряд Бенкендорфа получил задание, сходное с заданием корпусу фон Бюлова. Бенкендорф должен был перейти границу Голландии, продвинуться в направлении Девентера, "наблюдая" за активностью французов и препятствуя их возможному проникновению в Германию, занять Девентер либо какую-то другую крепость на Исселе. Иными словами, "зацепиться" на рубеже Исселя и создать там основу для операционной базы корпуса Винценгероде. О том, что произошло далее, рассказывают "Записки Бенкендорфа".

* * *

Фрагмент из "Записок Бенкендорфа", представляющий собой завершенное повествование об освобождении Нидерландов, является авторизованной копией, выполненной для историка войны 1812–1814 гг. А. И. Михайловского-Данилевского. Этот фрагмент образует единый авторский документальный источниковый комплекс с публикацией в Военном журнале за 1817 г. первого варианта этого текста в архаичном переводе Федора Глинки (он имеет небольшие, но важные отличия от позднейшей "версии для Михайловского-Данилевского) и с текстом писем автора мемуаров к графу М. С. Воронцову (№ 58, 60–62 по нумерации Бартенева). Своим содержанием они дополняют и взаимно обогащают друг друга. Этот авторский комплекс, созданный пером командующего отрядом, совершившим поход в Нидерланды, генерал-майора от кавалерии Александра Христофоровича Бенкендорфа, можно рассматривать как единый (составной) источник по истории освобождения Нидерландов. Для удобства, как рабочее наименование, на это источниковое единство можно распространить общее название мемуаров автора — "Записки Бенкендорфа".

Ряд ценных документов по истории похода опубликован В. В. Ранцовым в Приложениях к "Истории 96-го пехотного Омского полка", ч. I. СПб., 1902, с. 43–51 (Омский полк — "наследник" 2-го егерского полка, участника похода в Голландию). Это рапорт А. X. Бенкендорфа Винценгероде от 8 декабря 1813 г. (Приложение XXXIV); письма главнокомандующего Северной армией принца Карла-Юхана к Винценгероде от ноября-декабря 1813 г. (Приложение XXXI); Списки убитых и награжденных 2-го егерского полка за походы 1813–1814 гг. (Приложение XXX); "Ведомость о состоянии авангарда генерал-майора Бенкендорфа", три сводки за 11 ноября — 22 декабря 1813 г. (Приложение XXXII). Все эти документы образуют основу источниковой базы по истории похода в Голландию вместе с главным материалом, заключенном в "Записках Бенкендорфа".

* * *

"Записки" повествуют о таких событиях, какие невозможно представить нигде, кроме самых романтических книг и кинофильмов, которыми увлекаются любители приключенческой тематики разных возрастов.

Командир русского отряда нарушает инструкции и самовольно отправляется в "автономный" поход, вернее, в сверхавантюрную, на первый взгляд, экспедицию. Отряд идет в глубь Голландии, ночью (что весьма романтично) проникает в Амстердам и становится опорой патриотов при провозглашении независимости страны. Казаки изолируют французскую эскадру и ее адмирала от происходящих на берегу событий, командир встречает прибывшего из Англии принца Оранского, только что избранного королем Нидерландов, вооружает восставших против оккупантов голландцев, распоряжается маститыми прусскими и английскими генералами как своими подчиненными. Отряд берет с боем и без боя крепости, выходит в Брабант, на рубежи Бельгии, занимает некогда прославленную кистью Веласкеса старинную твердыню — крепость Бреду (картина "Сдача Бреды" на основе эпизода 1628 г.), выдерживает с "горстью" соратников двукратный приступ пришедших из Франции отборных войск (это была наполеоновская гвардия) и возвращается к своему старому командиру и боевому товарищу. Но ревность того к подвигам подчиненного столь сильна, что прежней дружбы не вернуть…

Интерес, конечно, не в том, что перед нами протосюжет приключенческого романа или кинофильма, могущих стать при искусном изготовлении бестселлерами. Великая война 1812–1814 гг. изобилует героико-романтическими сюжетами, хотя этот — просто "из ряда вон". Перед нами документ, повествующий о действительно исключительном событии, об одной из ярчайших страниц русской военной истории. Кроме того, это и одна из ярчайших страниц истории общеевропейской, и, конечно, на века — первая страница истории того королевства Нидерланды, что существует и по сей день. Дело еще и в том, что это событие, как ни удивительно, забыто всеми и везде!

Рассказ о походе в Голландию и о ее освобождении — в "Записках Бенкендорфа". Их внимательное прочтение, дополненное сведениями, сообщаемыми некоторыми иными источниками, дает возможность сделать следующие выводы.

Голландская экспедиция Бенкендорфа — не только блистательно проведенная военная операция, которая по справедливости должна быть причислена к лучшим образцам старого военного искусства, искусства тех времен, когда армии и их начальники еще не были в зависимости от сложных технических средств ведения войны. Поход в Голландию — это столь же совершенное произведение искусства военно-политического, когда минимальными военными средствами достигается необходимый политический результат.

Невероятная сложность операции и искусство ее проведения состояли в том, чтобы так вовлечь в ее осуществление союзников, чтобы каждый из них действовал по воле инициатора и "работал" на необходимый инициатору результат. Операция проводилась не по "жесткому плану", ее большая часть согласованная импровизация руководителя экспедиции и его ближайших сподвижников. Вся операция заняла ровно пятьдесят дней с 2(14) ноября по 22 декабря 1813 (3 января 1814 г.), а собственно боевые действия заняли сорок дней по 12 декабря.

Попытаемся рассмотреть сугубо военный аспект похода, хотя отделить от "политики" его почти невозможно.

Бенкендорф движется к границе Голландии с тремя отрядами. Основной, с пехотой и артиллерией, прикрыт с флангов меньшими "летучими корпусами" из одних казачьих полков. Эти "мобильные группы" способны на автономные действия, они же — средства связи, разведки на флангах и впереди по маршруту. Правый и передовой отряд Льва Нарышкина послан Бенкендорфом на опережение прусского авангарда генерала фон Оппена (из корпуса фон Бюлова). Он становится как бы первым авангардом для оказавшихся под углом и сзади пруссаков. Затем уже все три отряда перекрывают корпусу фон Бюлова пути в Голландию и становятся ведущими для союзника. Левофланговый отряд полковника Балабина (графа Чернышева) также держит связь с оставшимся позади корпусом Винценгероде.

Бенкендорф "приглашает" Винценгероде идти в Нидерланды, но тот не готов к этому по двум причинам. Винценгероде необходимо решить все задачи в Ольденбурге, Бремене и т. д. и обеспечить себе замену в линии войск, выходящих к Рейну: если его корпус уйдет в Голландию, то между ним и корпусом Сен-При возникнет значительный интервал, в который может ворваться противник (корпус маршала Макдональда). Вторая причина заключается в недостаточной обеспеченности корпуса. В Голландию нельзя было идти без основательной подготовки, полагаясь на ее скромные ресурсы, это неприемлемо и в военном отношении (тысячи солдат могут оказаться на голодном пайке), и в политическом (реквизиции восстановят население против пришельцев, а потому неуместны). Третья причина — мнимая перспектива общего наступления союзников на Францию через Нидерланды. Превращение Голландии в основной театр военных действий не было предметом серьезного рассмотрения для союзного командования. Для Винценгероде — это, скорее, повод удержать "при себе" Бенкендорфа.

Под командованием Бенкендорфа было три небольших "летучих корпуса", неплохо снаряженных, способных к быстрым передвижениям. И командующий нарушает дисциплину, намереваясь самостоятельно освободить всю Голландию. Его действия только на первый взгляд выглядят авантюрой. На самом деле он сводит риск к минимуму. Фон Бюлов еще перед Мюнстером, а Бенкендорф уже на рубеже Исселя. Он ставит фон Бюлова в известность о переходе за Иссель и заручается его поддержкой. Далее Бенкендорф буквально управляет движением и действиями прусского генерала, фактически превратив его в своего подчиненного. Бенкендорфу необходимо взять хотя бы одну из крепостей на Исселе, чтобы она была его опорой для дальнейших движений и действий. Неудача у Девентера полностью компенсируется эффектным взятием Цволля (совр. Зволле) отрядом Нарышкина. Затем вторжение на территорию Французской империи, в Голландию, получает неожиданное развитие. Бенкендорф в своих действиях опирается на ставший его операционной базой Цволль, а фон Бюлову предлагает поддерживать, его выше по течению Исселя. Малым отрядам Бенкендорфа (все три едва ли достигали общей численности в 7 тыс., к тому же состояли почти из одной кавалерии) взятие больших крепостей "не по зубам", сражение "в поле" с крупными соединениями французов им не выдержать (мало пехоты и артиллерии). Бенкендорф производит демонстрации — его казаки появляются перед крепостями в разных местах, этим достигается иллюзия большей, нежели в действительности, численности русских. Но демонстрации служат не только этой цели, ибо одновременно берутся под контроль самые необходимые магистрали — дороги, мосты, плотины (благодаря этому французам не удалось произвести серьезных разрушений дамб и плотин). Французы дезориентированы, их коммуникации нарушены, сами они изолированы в крепостях, где ожидают скорого прибытия вслед за казаками армейских соединений союзников. Они и предположить не могли, что кто-то осмелится прийти в "страну крепостей" почти с одной кавалерией, да еще в малом числе. Прежде чем совершить решающий маневр-бросок, Бенкендорф обеспечивает себя поддержкой. Фон Бюлов подходит к Исселю намного позже русских и всей массой своего корпуса наваливается на крупный город-крепость Арнгейм. Теперь можно быть уверенным, что французские гарнизоны будут еще крепче привязаны к своим твердыням. Тогда Бенкендорф делает самый красивый ход в своей игре и с противником, и с союзниками. Со времени его прибытия в Цволль, всего за две недели втайне все подготовлено к прибытию русских в главной город страны Амстердам. Сюда неведомыми путями уже прокрался маленький авангард смельчаков, двести казаков майора Марклая, здесь уже началось восстание и патриоты ждут поддержки. Судьба Голландии и их судьба зависит теперь от русских. Риск велик, но "смелость города берет"! Через занятую неприятелем страну, через водное пространство залива Зюдер-Зее протягивается тонкая, как струна, "коммуникационная линия". В густых сумерках зимнего вечера скорым маршем прибывает на берег залива в порт Гардервика русская пехота. Ее уже ждут подготовленные патриотами корабли. На темной воде льдины, где-то поблизости в ночной мгле таятся корабли неприятельской флотилии. Все напряжено. Все устремлены вперед. А восставший Амстердам волнуется и ждет. Моряки и солдаты взывают, к небесам, моля о ветре… Вот с востока дохнуло холодом и… Бог — за Россию и Голландию! Устанавливается ровный попутный ветер, ночь безлунна, и неприятельская эскадра вблизи не видна. Утром 24 ноября (6 декабря) 1813 г. после девятичасового плавания маленький русский отряд (всего 600–700 человек!) во главе со своим генералом входит в ликующий Амстердам. За несколько часов страна преображается. Нидерланды — снова независимое государство! Те же голландцы, что недавно отказывались проливать свою кровь во славу всеевропейского диктатора, вооружаются против оккупантов. Ошеломленные гарнизоны двух охраняющих Амстердам извне крепостей капитулируют.

В одной из "полковых историй" написано следующее: "Когда стало известно о прибытии русского отряда, немедленно столица украсилась флагами, а улицы и набережные покрылись множеством народа в праздничных одеждах. С музыкой и барабанным боем двинулся полк при радостных кликах народа и колокольном звоне к Королевскому дворцу, перед которым построился развернутым фронтом. Сюда собрались представители всех сословий города и им генерал Бенкендорф прочитал прокламацию об освобождении страны от французов и возвращении их владетеля принца Оранского.

После прочтения прокламации полк в сопровождении народной стражи и вооруженного народа двинулся к крепостям Мюйдену и Гальвигу, которые были еще в руках французов. При приближении этих войск гарнизоны сдались. Более 1000 человек пленных и 26 орудий достались в руки победителям".

("История 72-го пехотного Тульского полка 1769–1901".

Составил штабс-капитан Ф. Д. Соседко. Варшава, 1901, с. 192.)

Но этот переворот может закончиться плачевно. Французских войск в Голландии еще достаточно, чтобы их командование попыталось подавить восстание, а русский отряд до неправдоподобия мал (в Амстердам направлялась вся русская пехота, но перед отплытием почти половину ее пришлось отрядить к генералу князю Жевахову, чьи гусары, преследуя бегущего неприятеля, приближались к Утрехту). Но Бенкендорфу уже удалось, не вступая в крупные бои, не тратя сил на осады и штурмы крепостей, одним ударом "выбить стул" из-под французов. Если бы их генералы были более проницательны, они еще раньше могли бы уничтожить все полки Бенкендорфа, выйдя из крепостей только частью своих сил. Генерал Молитор мог противопоставить 7 тысячам русских до 14 тысяч своих солдат, но, утратив представление о происходящем, не зная, что русский отряд столь малочислен, начал "эвакуировать Голландию" и ушел из Амстердама в Утрехт (а затем в Антверпен) перед прибытием русских. Русский командующий не теряет ни часу. Пока колонны прусского корпуса фон Бюлова степенно, останавливаясь перед крепостями, маршируют вслед за его солдатами, лихой авангард майора Марклая уже на морском побережье. Ему удается без боя нейтрализовать крейсирующую вдоль берега неприятельскую океанскую эскадру то ли ее адмирал-голландец был настолько шокирован появлением казаков в виду его кораблей, то ли не захотел воевать с освободителями своего народа.

Бенкендорф действует благоразумно и точно. Он подтягивает вторым эшелоном части корпуса фон Бюлова, организует вооружение голландских волонтеров. Но еще перед броском в Амстердам им посланы "партии" кавалерии вперед на Амерсфорт и Утрехт, этим он отодвигает угрозу движения французов к Амстердаму, сохраняет инициативу действий. И французы покидают Утрехт, уходя от стремительной русской кавалерии в Брабант.

Русский генерал не покидает Амстердам до прибытия избранного королем Нидерландов Вильгельма-Фридриха Оранского, сына изгнанного некогда штатгальтера, принца. Таким образом, инициатива России Бенкендорфом и здесь не упущена. Страна обретает независимость, а ее будущий король получает власть из рук русского генерала.

Прусский майор Коломб из солидарности с русскими догоняет их и становится во главе одной из "партий" отряда Бенкендорфа. Бенкендорф координирует свои действия с фон Бюловым, и надо отдать должное этому пожилому многоопытному генералу: он не возмутился тем, что в нарушение военной субординации всем распоряжается молодой русский генерал ниже его чином. Энергия Бенкендорфа и его людей поразительна. Без устали, нигде не задерживаясь, "партии" его отряда стремятся вперед, идут к городам и крепостям южнее Амстердама. Французы частью "эвакуируются", частью заперты в своих цитаделях. Утрехт, Гаага, Роттердам с триумфом встречают русских, несколько крепостей сдаются или берутся вооруженной рукой.

Бенкендорф не позволяет снизиться энергии движения. Последний стратегически важный рывок — на Бреду, крепость на рубеже Бельгии и Голландии, а два фланговых отряда — еще дальше на юго-запад, на Вествезель и Турнгут, и впереди уже недалек один из главных городов Бельгии — Антверпен. Вся Голландия освобождена, русские опередили на ее рубежах пруссаков, англичане тоже опоздали, и правый фланг Бенкендорфа за Вествезелем любезно оказывает британцам помощь, охраняет их десантирование с кораблей. В невероятной спешке генерал сэр Томас Грэхем прибыл из Испании с пехотой и кавалерией, даже один гвардейский полк был в составе его восьмитысячного корпуса.

Но неприятель уже стянул в Бельгию дополнительные силы. Высадка англичан затягивается из-за непогоды, а на Бреду из Брюсселя и из Антверпена идут "в изрядном числе" французы. Наполеон прислал дивизию Молодой гвардии (6 000 пехоты) генерала Роге, усиленную кавалерией генерала Лефевр-Денуэтта (около 1 000 клинков) при 30 орудиях. Поддержанная другими войсками, гвардия должна была непосредственно заняться Бредой. Еще тысячи французов двигались к рубежам Голландии на флангах группировки Роге. Общее командование в Бельгии было поручено Наполеоном генералу Мэзону, сменившему и не удержавшего Амстердам и Голландию Молитора, и поставленного взамен ему генерала Декана, который, в свою очередь, не удержал Бреду, занимаясь подготовкой обороны Антверпена.

Бельгийской группировке французов должен был содействовать маршал Макдональд, войска которого располагались южнее. Он должен был действовать во фланг союзникам, против фон Бюлова. Через десять дней после взятия русскими Бреды войска Роге и Лефевр-Денуэтта подошли к ее стенам. Всего четыре легкие пушки против 30 орудий французской гвардии. В крепости, кроме русских, — голландские волонтеры, немногочисленные пруссаки майора Петера фон Коломба, освобожденные из французского плена безоружные англичане. Первый приступ чудом отбит, ночью также чудом, чудом мужества и отваги, в крепость доставляют трофейные тяжелые орудия и боеприпасы, взятые в Вильгельмштадте генералом Сталем. Утром отпор неприятелю принимает подобие правильной обороны, хотя у пушек импровизированная прислуга — настоящих канониров мало. Силы Бенкендорфа настолько уступают французам — сотни против тысяч, что гибель смельчаков кажется неминуемой. Защитники крепости русские, голландцы, пруссаки и англичане — объясняются между собой при помощи фантастической смеси языков, междометий и жестов. "Защита Бреды напоминала вавилонское столпотворение", — писал М. И. Богданович. Лефевр-Денуэтт был бравым кавалерийским генералом, но крепости никогда сам не брал; тем не менее он командовал у французов колоннами, пошедшими на штурм крепостных ворот. Бенкендорф и его офицеры принимают единственно верное решение: не погибать красиво на стенах, а идти на вылазку, во встречную атаку. Мужество русских солдат, хладнокровие и искусство их командиров организуют и голландских волонтеров, и недавних пленников-англичан. Неприятель уже готов штурмовать крепостные ворота, но все они неожиданно открываются.

Контратака внезапна и яростна. Шранцузская гвардия отбита и с позором бежит к своим пушкам. А на третий день французы вынуждены уходить — на их правом, южном фланге показались колонны пруссаков. Это фон Бюлов, заранее извещенный Бенкендорфом о действиях русского отряда, ускоренным маршем бросил ему на помощь бригаду генерала фон Крафта. И против северного фланга французов стали выдвигаться первые части наконец-то десантировавшихся англичан сэра Томаса Грэхема. Наступление французов из Бельгии провалилось, и Макдональду также пришлось отказаться от наступления. Голландия свободна. Оставшиеся еще в руках французов крепости и их изолированные гарнизоны поручены заботам пруссаков и англичан. Русский отряд не только принес Нидерландам независимость, войдя в Амстердам, но и отстоял ее на стенах и у крепостных ворот Бреды. Через десять дней Бенкендорф и его герои покинули крепость. Небывалый поход окончен.

"Амстредам и Бреда" — такая надпись была выбита на "золотой шпаге", врученной позже Бенкендорфу первым королем Нидерландов. "За подвиги в 1813 году", — написали на подобном же оружии в свойственной англичанам туманной форме неудачливые конкуренты русского генерала.

Голландская экспедиция имеет несколько параллелей в русской военной истории. Обе из 1799 года. Первая параллель — поход отряда моряков-черноморцев и морской пехоты капитан-лейтенанта Белли (эскадра адмирала Ф. Ф. Ушакова) из Бриндизи на Неаполь и Рим[84]. Но еще больше сходства с Итальянской кампанией А. В. Суворова. В ней, конечно, неизмеримо больший масштаб (хотя и Голландия — страна не такая уж маленькая). Но общие стратегические и тактические принципы те же: на территории оккупированной противником страны не задерживаться у "укрепленных пунктов", сразу блокировать или штурмовать только наиболее важные, брать в свои руки коммуникации, магистрали и скорым маршем продвигаться к главным городам. Освобождая их, армия решает и военные, и политические задачи, приобретает нового союзника и с его помощью усиливается. Противник оказывается оттеснен на периферию театра военных действий разрозненными частями, его операционное пространство и свобода действий ограничены.

Успех проведения таких сложных операций, как освобождение Ломбардии, Тосканы и Пьемонта в 1799 г. и освобождение Нидерландов в 1813 г. возможен только при безусловной поддержке населения на этих территориях. Игнорируя это важнейшее обстоятельство, часто пишут о Суворове как о "душителе революции" в Италии. Если бы нидерландская операция была общеизвестна, то, наверняка, последовали бы подобные определения и в адрес Бенкендорфа, и они пополнили бы его "биографию".

Вступление русского отряда в Амстердам и энтузиазм встречавших его голландцев сродни триумфальным встречам суворовских войск в Милане и Турине.

У суворовских походов 1799 г. были бы иные последствия, если бы идея национального освобождения, выраженная в его воззвании "Вставайте, народы Италийские!"[85], была поддержана союзниками-австрийцами. Успех же Бенкендорфа был обеспечен тем, что он опередил союзников. Удача подобной экспедиции, в особенности, такие ее эпизоды, как проникновение авангарда майора Марклая в Амстердам, а затем на морское побережье, невозможны также без успешной работы разведки и наличия доброкачественных карт. Совершенно очевидно, что действия отряда Бенкендорфа были разведкой неплохо подготовлены и осуществлялись во взаимодействии со своей разведкой, а не с союзнической.

Суворов был отдан в полную зависимость от союзников. Он, главнокомандующий, был фактически им подчинен. Австрийцы связали Суворова путами интриг, впрямую противодействовали ему, не дали восстановить национальные итальянские государства — королевство в Пьемонте и Венецианскую республику, пытались использовать его как грубую наемную военную силу, но русский фельдмаршал — не кондотьер. Швейцарский поход обеспечивали картами и оперативными разведданными австрийцы. В итоге Суворову и его героическому войску только ценой нечеловеческих усилий удалось прорваться, преодолев все — врага, природу и предательство союзников. Честь русского оружия была спасена, слава российской армии и его полководца превзошла славу героев античной древности, но сложная, в своей идее превосходная операция была провалена.

Бенкендорфу же в благоприятной политической ситуации удалось взять управление действиями союзников в свои руки. И союзники достались ему получше. Фон Бюлов с ним сотрудничал, скорее даже подчинялся, голландцы с радостью ему содействовали, англичане пришли слишком поздно, чтобы диктовать свою волю. В этом следует видеть и проявление общих тенденций в политике Императора Александра, столь отличной от простоты излишне доверчивого к "друзьям" идеалиста Павла I.

В нидерландской операции нельзя не обратить внимание на истинный шедевр, каковым по замыслу и исполнению представляется марш-бросок из Цволля в Амстердам. В нем отразилась лучшая черта русского военного искусства смелым и простым ходом решать судьбу сложной военной операции, а то и всей кампании. Вспоминаются суворовские марши к Рымнику в 1789 г.[86] и к Треббии 1799 г.[87] — самый близкий образец; Гельсингфорсский маневр Ласси в 1742 г.[88], Рущук 1811 г.[89] и Тарутинский маневр 1812 г.[90] Кутузова. Это качество русского военного искусства неожиданно проявилось недавно, в 1999 г., в марш-броске российского батальона из Боснии в Косово, в Приштину.

В истории похода в Нидерланды много неясного, на некоторые вопросы ответить было бы невозможно, если бы не "Записки Бенкендорфа", пожалуй, единственный столь информативный источник об этом событии.

Вопросы возникают следующие:

Бенкендорф привык к строгой военной дисциплине и субординации. Почему он ослушался своего старого боевого командира генерала Винценгероде?

Почему Бенкендорф выбрал маршрут в глубь Голландии не напрямую от своего изначального расположения, а пошел по правому берегу Исселя поперек маршрута пруссаков, закрывая импуть, и только когда занял позицию их авангарда, информировал фон Бюлова о своих действиях?

Откуда у командира авангарда армейского корпуса взялась" своя" агентура в Амстердаме, центре политической жизни тогдашней Голландии, где уже был подготовлен акт о независимости? Тем более, что его агент весьма значительная фигура, общается с влиятельными национальными лидерами Голландии, способствует их контактам с русским генералом?

Откуда у амстердамских патриотов в гавани залива, на котором крейсирует флотилия оккупантов, в одночасье взялись корабли для ночной переброски через залив русской пехоты?

Каким образом соотносятся отправление с бискайского побережья Испании британских кораблей с корпусом сэра Томаса Грэхема и экспедиция Бенкендорфа? Англичане отправились, узнав о русском "вторжении", или Бенкендорф пошел в Голландию, когда англичане уже плыли к ее побережью? Десантировались же англичане, когда русский отряд уже занял Бреду, свою последнюю крепость в Голландии. Возможны обе версии.

Каким образом в Амстердам пришло подтверждение тому, что дипломатическая работа Бенкендорфа соответствует курсу политики российского Императора?

Почему Бенкендорф получил от Александра I за голландский поход не боевой военный орден — Св. Георгия 3-й степени, а орден Св. Владимира 2-й степени? Эта награда тоже высокая, ею награждали и на войне, и за заслуги на мирном поприще, за крупные дипломатические успехи. Почему награда была, а порицания нарушителю не было? И может ли подобная акция совершаться "в порядке" нарушения воинской дисциплины?

Каковы военные и политические последствия этой благополучно завершившейся операции? Какой смысл в пролитии русской крови за свободу Нидерландов?

В "Записках Бенкендорфа" есть ряд косвенных свидетельств в пользу предположения, что поход в Нидерланды и их освобождение не были случайной импровизацией молодого генерала, не были авантюрой, а были согласованной с голландскими патриотами акцией, в которой командир отряда имел весьма широкие полномочия, и ему была предоставлена весьма большая свобода действий.

В пользу этого предположения и заблаговременная подготовка флотилии для русского отряда, и обращение русского генерала, как власть имущего, с почтенным прусским генералом, с патриотами в Амстердаме, с британским генералом, вторым по старшинству после Веллингтона. Наконец, и та легкость, с какой Бенкендорф берет на себя ответственность за такие деяния, как приглашение принца Оранского на трон короля Нидерландов, за формирование и вооружение новой голландской армии и другие дипломатические шаги и их последствия для России, не может иметь в основе легкомыслие военного, даже если он числится по кавалерии.

Можно предположить, что Бенкендорф был наделен некими особыми полномочиями. Наделить его ими мог либо сам Император Александр, либо кто-то из близких Императору доверенных лиц. Это мог быть все тот же князь Петр Михайлович Волконский, состоявший тогда в должности начальника Главного штаба. В 1812 г. князю Волконскому подчинялась Свита Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, в которой состояли и видные офицеры-разведчики (Чуйкевич, Гавердовский, Траскин). Несомненно, что начальник Главного штаба и в 1813 г. имел под своим началом необходимую разведывательную структуру и владел всей необходимой развединформацией.

Голландия была весьма важна для России. Переход Голландии под контроль союзников был необходим, чтобы сделать возможным проведение боевых операций на левом берегу Рейна, не опасаясь за свой правый фланг. Когда был освобожден Амстердам, активизировались на левом фланге и австрийцы (в декабре 1813 г. вдруг начали наступление через Швейцарию на юг Франции). Приобретение нового союзника, для которого отношения с Россией стали приоритетными, усиливало русские позиции в самой коалиции, особенно по отношению к Англии. Влияние России среди союзников возросло, она подтвердила свое безусловное лидерство в коалиции. Война с Францией на ее территории пойдет скорее, с меньшими потерями и до победного окончания. Усиление влияния России перед окончанием войны с Францией было важно и для положения в будущей послевоенной Европе, для обеспечения безопасности России, для европейского мира.

Успех похода отряда Бенкендорфа удовлетворял всем этим требованиям. Он опередил пруссаков и англичан. Голландия получила независимость из рук России, ценой крови ее людей, пролитой прежде всего за прочный европейский мир и за спокойствие России. И поныне здравствующая в Нидерландах династия утвердилась почти два столетия назад благодаря русской военной поддержке национального движения против французской оккупации.

Почему вездесущие англичане опоздали? Вероятно, на решение Бенкендорфа ринуться в Голландию повлияли пришедшие сообщения не только о начавшемся восстании, но и о скорой высадке англичан. Если принца Оранского (он живет в Англии, и его сын служит в британской армии) посадят на трон англичане, если Нидерланды примут независимость при их поддержке, тогда влияние Великобритании в коалиции возрастет, России будет труднее проводить "свою политику", она может натолкнуться и на непреодолимые препятствия.

Версия о том, что англичане, узнав о русской экспедиции, успели в столь малый срок подготовить флот и доставить восьмитысячный корпус, полностью снаряженный и обеспеченный всем для немедленного вступления в боевые действия, представляется маловероятной. Вскоре англичане доставили голландцам экипировку и снаряжение на тридцатитысячную армию, следовательно, и их десант готовился планомерно. И генерал во главе экспедиционного корпуса был высокого ранга, достаточного для несения высоких полномочий, что тоже не случайно.

Англичане прибыли в Голландию через две с лишним недели после вступления в Амстердам русских. Дальнейшие события в Голландии показали, что "русский вариант" освобождения для нее был лучше, чем "британский". Сэр Томас Грэхем был вторым генералом Великобритании, но, вероятно, не самым лучшим. При нем освобождение крепостей в Голландии затянулось, так же, как и наступление на Антверпен. Его попытки взять крепость Берген-оп-Цоом (Берген-оп-Зоом), куда сбежались от русских гарнизоны нескольких крепостей, были не талантливы, обошлись дорого обеим сторонам. Его закаленные в испанской войне, поддержанные местным населением солдаты не смогли справиться с новобранцами, которым помогала сотня таможенников. Яростное сопротивление обороняющихся возможно объяснить так: крепость Берген-оп-Цоом была твердыней, где накапливались конфискованные праведным и неправедным путем контрабандные товары, и таможенники вкупе с охраной стояли насмерть не только за "императора французов", но и за собственное имущество. И было это уже в марте 1814 г., спустя три месяца после прибытия в Голландию англичан и ухода русских, когда судьба Франции фактически была решена и все можно было закончить без кровопролития. Не случайно голландская экспедиция была последней в биографии сэра Томаса Грэхема, его отозвали, дали отставку и с почетом отправили заседать в парламенте.

Закономерен вопрос, а так ли все это было необходимо России, зачем русским понадобилось ходить воевать за тысячи верст?

Весьма распространено, почти узаконено представление о том, что война 1813–1814 гг. за пределами России была ей не нужна, что это антинациональное деяние Александра I вызвано его личными амбициями и тщеславием, что Кутузов не намеревался переходить границу России, что война эта была чужда русским солдатам и т. п.

Все это не соответствует истине. Кутузов был столь же крупным димломатом и политиком, сколь и военным деятелем. Как и Император Александр I, он понимал, что войну необходимо продолжать потому, что победа в 1812 г. не была еще гарантией безопасности России на будущее, что если не вывести Европу из-под власти Наполеона, то останутся и угроза прямого нападения, и угроза изоляции, и пр. Не за "английские" интересы сражались в Европе русские солдаты. И сражались так хорошо не из приписываемой им слепой покорности и раболепия, а потому, что хорошо знали ту народную мудрость, что сложилась у Суворова в поговорку: "Недорубленный лес опять вырастает". России нужны были новые прочные отношения с теми странами, что недавно считались вынужденными союзниками Франции. Поход через Европу в Париж был прежде всего войной за интересы безопасности России, точно так же нельзя упрекнуть и Англию за войну в Испании и высадку в той же Голландии. Освобождение Европы было прежде всего восстановлением в ней законности. Ибо узурпация власти над ней была делом не только беззаконным, но и для России вредным. В результате победы в 1814 г. и успехов русской дипломатии на последовавшем всеевропейском конгрессе в Вене удалось создать "систему европейской безопасности", основанную на тройственном союзе России, Пруссии и Австрийской империи. Благодаря России Швейцария и Швеция приобрели тот, статус "вечного нейтралитета", который они имеют и в наши дни. Ряд германских государств, как и Нидерланды, впрямую были тогда обязаны России обретением независимости. Освобождая их, Россия не стремилась подчинить их себе в политическом или экономическом отношении или оккупировать. (Пример Польши не характерен: поляки сохранили национальную армию, национальную администрацию и пр., у них ввели конституцию.) Освобождение Нидерландов свидетельствует о том, что влияние России строилось исключительно на ее авторитете, бескорыстно, что в те времена действовало иногда лучше всякой иной "политики" (если правители были такие, как первые короли Нидерландов). Русские войска и их командиры проявили себя в отношениях с Голландией и с голландцами лучше, чем их лукавые союзники. Благодарная память нации и ее правителей в те времена значили весьма много. "Записки Бенкендорфа" свидетельствуют об этом, а потому их следует признать документом, имеющим значение и для истории русской внешней политики начала XIX века.

Итак, России удалось переиграть союзников, победить неприятеля, и в историю Европы освободителями Нидерландов вошли не англичане, а русские. Но вошли более чем скромно. Об освобождении Голландии нет серьезных исследований ни в российской, ни тем более в зарубежной историографии. За рубежом пишут о войне 1813–1814 гг. едва ли не как о русской агрессии, а о походе и об освобождении Нидерландов издавна упоминают вскользь, нехотя, крайне скупо, со значительными искажениями. И российская историография проигнорировала и сами события невероятного похода, и их единственного русского мемуариста.

В известной французской "Истории XIX века" под редакцией Лависса и Рамбо говорится следующее: "Бюлов и Винценгероде вытеснили из Голландии Молитера и Декана, защищавших ее от союзников. Небольшие гарнизоны, оставленные в Гертрюйденберге, Буа-ле-Дкж, Бреда и Берг-оп-Зоом, вынуждены были сдаться. Англичане овладели островами Зеландии. Временное правительство провозгласило независимость Соединенных Провинций. Сменивший Декана Мезон распределил остатки французской армии по бельгийским крепостям"[91]. Вот и все… Особенно любопытно, что фигурирует начальник Бенкендорфа, генерал геройский, но в Голландии не воевавший. Эта версия имеет немецкие корни, поскольку более, чем у кого-либо, у немцев принято дела подчиненных записывать в актив начальству.

В одной из книг современного историка-наполеониста В. Н. Шиканова есть глава, посвященная судьбе крепости Берген-оп-Цоом[92]. Она не только повествует о бездарном штурме англичанами крепости в марте 1814 г. и о ее героических защитниках, но сообщает и предысторию. "После поражения в Лейпцигском сражении… французская армия покинула Германию. Союзники немедленно перешли к преследованию отступающего противника. Их передовые отряды появились в Голландии, где были поддержаны местным населением, восставшим против французов. Положение осложнялось тем, что на территории бывшего Голландского королевства почти не было французских войск…Когда в Голландии вспыхнуло восстание, военный комендант Амстердама французский генерал Молитор с удивлением обнаружил, что в его распоряжении имеются батальон воспитанников гвардии (состоявший практически из подростков) и таможенники. В такой обстановке генерал-губернатор департаментов бывшего Голландского королевства Т.П. Ф. Лебрен (герцог Пьяченцский) был вынужден покинуть Амстердам, и началось общее отступление французов из Голландии"[93]. Все бы верно, но "эвакуировалась" только часть войск, большинство гарнизонов оставалось на местах, т. к. эта частичная "эвакуация" считалась временной. Фактически Молитор только отвел полевые части к Антверпену, где накапливались силы для контрнаступления в Голландию с опорой на ее крепости. Молитор был сменен за то, что не поддержал этими частями крепостные гарнизоны, но более за то, что оставил у Амстердама гарнизоны только в двух крепостях и не остановил отряд Бенкендорфа. Генерал Декан заменял его недолго и был снят за то, что не укрепил и прозевал Бреду. Приведенная же выше цитата вполне характеризует французскую историографию, столь влиятельную для русских "наполеонистов".

Но есть историки, кому известно о нидерландском походе, например, по цитатам из мемуаров С. Г. Волконского. Цитаты следующие. Бенкендорф "положил самое близкое сообщение с Англией" и "первое начало отделению Голландии от французской империи и народному голландскому восстанию". А также: "долг превозмог его страсть к женщинам, и он поспешил установить контроль над возможно большей площадью королевства и взял почти без боя значительную крепость Бреда"[94]. Хотя Д. И. Олейников имеет иные задачи, нежели исследование мемуаров военного деятеля, но им больше, чем кем-либо, сказано справедливых слов об их авторе: "Нет в нынешней российской истории такого действующего лица — Александр Христофорович Бенкендорф. Есть некий вольно трактуемый образ, в создание которого внесли лепту даже авторитетные исследователи прошлого века"[95].

Известнейший русский военный историк генерал М. И. Богданович рассказывает об освобождении Голландии на основе западной, в основном, немецкой историографии. Ему были известны "Записки Бенкендорфа". Он пользовался копией, сделанной для А. И. Михайловского-Данилевского. Михайловский-Данилевский, который изложил нидерландский сюжет, опираясь исключительно на материал Бенкендорфа, значительно обеднил его. Но Михайловскому-Данилевскому принадлежит первая и едва ли не единственная оценка русского похода в Нидерланды: "Блистательный и важный подвиг освобождения Голландии от власти Наполеона принадлежал Бенкендорфу, решившемуся на предприятие вопреки повелений начальства. Говоря о Голландии, нельзя пройти молчанием, что в Амстердаме водружено было русское знамя тем, кто первый из наших генералов, за 13 месяцев до того вступил в испепеленную осиротелую Москву".

Из немногих источников, которыми пользовался Богданович, должен быть интересен Дневник ("Aus dem Tagebuche") генерала (в 1813 г. майора) Петера фон Коломба. В основном, русский историк опирался, довольно некритично, на зарубежную историографию.

Богданович не был оригинален, отдавая предпочтение старшим в чине. У него Бенкендорф вполне подчинен фон Бюлову, который освобождает Голландию. Военно-политический анализ и оценка стратегической ситуации в конце 1813 г. до и после похода Бенкендорфа отсутствуют. Все действия русского генерала представлены у Богдановича неким кустарным изделием военного ремесла, незначительной деталью в немецкой военной машине; действия русского отряда почти второстепенны в сравнении с главными, "регулярными" действиями европейцев. Слабость французов и "правильные" действия пруссаков — главное. В смелости русским не откажешь, но так воевать, как они — варварство. Такие выводы напрашиваются при чтении Богдановича. Русский историк плыл в русле западной историографии, которой вовсе не свойственно отдавать должное русским военным операциям. Это болезненно для немцев, у которых русская армия когда-то чему-то училась, и для французов, которые были побеждены, и для англичан, которые, кроме Ватерлоо, во всех войнах с Наполеоном были "на вторых ролях". Труду Богдановича о 1813 годе вполне присущи те же качества, что и его работе об Отечественной войне 1812 г.[96] Ее весьма справедливо охарактеризовал последний военный историк этой эпохи в предреволюционной России полковник Генерального штаба М. Иностранцев: "…сухой и шаблонный язык и характер изложения, а также и крупные фактические погрешности… умаляют значение этого источника (понятие "источник" у Иностранцева не соответствует современному. — П.Г.), являющегося, впрочем, для всякого исследователя весьма ценным… в виду того, что Г. М. Богдановичу, как и Михайловскому-Данилевскому был, видимо, открыт доступ во все архивы"[97]. И все же Богдановичу надо отдать должное, ибо он ввел в научный оборот "Записки Бенкендорфа" и тем сделал их неотъемлемой частью источниковой базы по войне 1813 г.

О зарубежной историографии. Единственный комментарий к ней заключается в том, что все (!) доступные в России западные исследования умалчивают о событиях ноября-декабря 1813 г. в Голландии. Характерный пример — "The Low Countries 1780–1840" by Ernst H. Kossmann. Oxford, 1978 (английский перевод первого нидерландского издания 1976 г.). Это оксфордское издание лучшей нидерландской книги по "сравнительной истории" Нидерландов и Бельгии посвящает только одну страницу 103 (первая страница главы III "Великие Нидерланды") "уходу" французов и "прибытию" принца Оранского. О русских ни слова. Почти все сто предыдущих страниц посвящены нашествию французов, Батавской республике и пр.

В таком же духе дано представление о начале нового государства, нынешнего королевства Нидерланды, и в соответствующем разделе — Low Counties — последнего издания знаменитой Encyclopaedia Britannica. "Пока империя Наполеона казалась прочной и постоянной, голландцы служили новому монарху, как служили они и королю Людовику, тем более что принц Оранский не возражал против такого сотрудничества. Голландские контингенты продолжали сражаться в кампаниях Наполеона, неся тяжелые потери во время вторжения в Россию. Но как только стало очевидным (после провала русской и испанской кампаний), что наполеоновская империя разваливается, влиятельные голландцы начали готовиться к установлению нового и независимого режима. Считалось само собою разумеющимся, что главой этого режима должен стать принц Оранский, сын Вильгельма V, умершего в 1806 году, и что желательно, чтобы этот режим был установлен голландским народом, а не случайными иностранными победителями. Движение за установление нового режима возглавил замечательный деятель Гизберт Карел ван Хагендорп, человек твердых принципов, который не признавал все правительства Голландии после 1795 года, однако счел необходимым правление принца Оранского в качестве конституционно ограниченного монарха" (Encyclopaedia Britannica 1978, Macropaedia, vol. 11, p. 152). К этому следует добавить, что в действительности у голландцев не было свободы выбора: англичане торопились их освобождать. Что это освобождение будет небескорыстным, "оранжисты" знали наверняка. Поэтому их выбор был в пользу России, и неожиданное появление отрядов Бенкендорфа в Голландии было скорее всего акцией, втайне согласованной между освободителями и освобождаемыми. Их ничем не замутненный альянс в Амстердаме, вероятно, также был следствием заранее согласованной политики. Умолчание авторитетного британского издания вполне объяснимо, ведь англичане "проиграли" русским Голландию и в военном, и в дипломатическом соперничестве.

О современной отечественной историографии. Ее крупнейшее издание "Поход русской армии против Наполеона в 1813 г. и освобождение Германии. Сборник документов." (М., "Наука", 1964) — не содержит ни одного документа по освобождению Голландии. Только в документе № 335 (Журнал военных действий за ноябрь — декабрь 1813 г.) имеются два упоминания. Первый пас саж: "Наследный принц шведский продолжал завоевания свои в Голландии, которая вызвала уже из Англии в Амстердам Принца Оранского" (№ 421). Второй пассаж в № 423: "Неприятельский гарнизон в Бреде (что в Голландии) по приближении к нему двух казачьих полков из отряда генерал-майора Бенкендорфа выступил к Анверу, и Бреда занята союзными войсками со взятием там в плен до 600 чел. Таким образом, союзная Северная армия 4 декабря занимала уже линию от Бреды до Дуссельдорфа". Это все, что было издано про голландский поход за последние 85 лет в благодарном Отечестве.

* * *

"Записки Бенкендорфа" об освобождении Голландии — источник не только по теме войны 1813 года. Без них, как и без их сюжета, невозможны цельные представления о российской (и европейской) военной и политической истории. И вот эта ее блистательная страница предана забвению, как малоинтересная старая кинолента.

Походу в Голландию и его героям не повезло ранее, не везет и поныне. О нем нет ни строчки на досках Храма Христа Спасителя (тексты для них готовила высокая комиссия в Петербурге в те времена, когда либеральный стиль был в России признаком хорошего тона, а упоминание имени шефа жандармов моветоном). Боевая биография Бенкендорфа излагается и сейчас без какого-либо упоминания о походе в Голландию (и о бое при Звенигороде) даже в специальном издании[98].

Есть такие упоминания: "Казачьи части во главе с Бенкендорфом в 1813 г. проделали не менее славный путь по военным дорогам Германии, Голландии и Бельгии: Темпельсберг, Фюрстенвальд, Люнебург, Гросберен (т. е. Гросс-Беерен), Лейпциг, Утрехт, Амстердам, Гавель, Мюнден, Роттердам, Дортрехт, Госувот, Гертрюденберг, Бреда, Вильгельмштадт, Лювен (т. е. Лувен), Мехельн, Дюссельдорф. Бои под перечисленными пунктами неизменно приносили очередную награду будущему шефу жандармов"[99].

Уточним: под Амстердамом боя не было, под Дюссельдорфом Бенкендорф не сражался, в других местах казаки сражались вместе с регулярными частями, а защита Бреды — вообще было дело "интернациональное". Награды, которые Бенкендорф и другие командиры "добывали" казачьей и солдатской кровью, скорее свидетельствуют о том, что "нижние чины" сражались под их командованием не за страх, а за совесть. Если "за страх", то можно добиться победы в одном, двух, трех боях, но победить в стольких битвах двухлетней войны можно лишь, когда — "за совесть". К тому же за поход в Голландию более щедро были награждены "нижние чины" (в 1-м батальоне 2-го егерского — 25 "солдатских Георгиев" и ни одного "офицерского")[100]. То же было и у казаков. Бенкендорф был награжден за весь поход и не получал награды под каждым из перечисленных пунктов.

Несмотря на все пренебрежение, исчезнуть из истории Нидерландский поход не может, как не может потерять и в наше время своего значения его итог. Он запечатлен в монументе, что стоит в столице Нидерландов Гааге, — это памятник независимости Нидерландов. Этот монумент, безусловно, и памятник ее, Голландии, освободителям — русским солдатам и казакам, их командирам во главе с Александром Христофоровичем Бенкендорфом.

П.Н. Грюнберг

Примечания

1

{*1} Сие обвинение написано рукою Э. Г. Герштейн (см. "Литературное наследство", тт. 45–46, с. 426). Подобные утверждения выходили из-под пера многих достойных историков и литературоведов просто "по привычке". Причастность Бенкендорфа к "травле" перед дуэлью и к убийству поэта для них была некой аксиомой. В силу "презумпции виновности" из-под пера иногда выходит нечто совсем замечательное.

Вот фрагмент "судебного определения", написанного П. А. Висковатым: "Хотя обе интриги (приведшие к смерти Пушкина и Лермонтова. — П. Г.) никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях жизни и деятельности характера (sic!) графа Бенкендорфа" (П. А. Висковатый. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1987, с. 364–365). И все же не историки и литературоведы учинили беззаконие — вынесение приговоров по необоснованным обвинениям. Это было в "духе времени". К ним применимы пушкинские слова о том шекспировском герое, что "был не ревнив, а был доверчив". Клеветники же, как и Яго, пребывают всегда "за кулисами".

(обратно)

2

{*2} Федор Николаевич Глинка (1786–1880) — видный литератор, поэт и журналист, общественный деятель. В молодости офицер, участник войны с Францией в 1805 г., Отечественной войны и зарубежных походов1812-1814 гг., адъютант генерала М. А. Милорадовича. Автор известных "Писем русского офицера", первого крупного мемуарно-исторического произведения о событиях 1812–1815 гг. В 1817–1819 гг. редактор "Военного журнала". По его замыслу в программу этого издания должны были войти воспоминания военачальников русской армии о недавних событиях европейских войн. Весьма вероятно, что "заказ" Ф. Н. Глинки на "сообщения", опубликованные в "Военном журнале", послужил поводом к написанию всего текста "Записок Бенкендорфа". Член "Союза благоденствия". Председатель" Вольного общества любителей российской словесности". Удостоился пушкинских эпиграмм ("Кутейкин в эполетах", "Фита").

"Военный журнал" — под этим названием в разное время выходили три издания. Речь идет о ВЖ, издававшемся в СПб. в 1817–1819 гг. при штабе Гвардейского корпуса. Всего вышло шесть выпусков, предваряемых "Кратким начертанием Военного Журнала", в котором третьим пунктом программы обозначено "обозрение различных обстоятельств Отечественной войны 1812 года" и заграничных походов.

(обратно)

3

{*3} Владимир Иванович Харкевич (1856 —?) — генерал-майор, военный историк. Автор ряда работ по вопросам боевых действий в период Отечественной войны 1812 г. Подготовил и издал сборник "1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников" в четырех выпусках, Вильно, 1900–1904 гг. В нем многие ценные материалы были впервые опубликованы и с того времени более не переиздавались. Во втором выпуске были изданы "Записки Бенкендорфа" о 1812 годе.

(обратно)

4

{*4} Евгений Викторович Тарле (1874–1955) — историк, действительный член АН СССР с 1927 г., лауреат трех Сталинских премий. Обладал превосходной школой, значительным писательским талантом. Автор широко популярных книг ("Наполеон", "Талейран" и др.) по истории наполеоновской эпохи. Определенное место в его работе занимало изучение истории 1812 года. В его трудах огромная эрудиция, образованность и безусловный дар большого ученого-историка проявились не менее, чем качества тенденциозного "исторического публициста", что во многом объясняется "обстоятельствами времени".

(обратно)

5

{*5} Барон Фердинанд Федорович Винценгероде (1770–1818) — герой войны 1812 г. и заграничных походов. Происхождением из герцогства Гессенского, родился в Аллендорфе. Сын адъютанта герцога Фердинанда Брауншвейгского. Первая кампания — против Франции в 1793 г. С 1797 г. на русской службе, майор Орденского кирасирского полка. В том же году вступил в брак с графиней Еленой Андреевной Ростворовской. В 1798 г. — подполковник Лейб-Гвардии Измайловского полка и адъютант Великого князя Константина Павловича, вместе с которым участвовал в Итальянском и Швейцарском походах А. В. Суворова. С 1800 г. — генерал-майор и с 1802 г. — генерал-адъютант. В 1805 г. отличился во многих боях с французами, при Шенграбене дезориентировал маршала Мюрата сообщением о перемирии и выиграл для Князя Багратиона перед неравным боем несколько часов. Непримиримый противник Наполеона, Винценгероде в 1809 г. перешел на австрийскую службу, в сражении при Асперне был ранен, получил чин австрийского фельдмаршал-лейтенанта.

В 1812 г. вернулся в Россию, получил назначение сформировать и возглавить отдельный вспомогательный корпус в Смоленске, но вскоре получил в командование "летучий отряд", с которым совершил экспедицию в глубь оккупированной Белоруссии и установил связь с войсками, прикрывавшими направление на Петербург. В главную армию прибыл сразу после Бородинского сражения. Задержал у Рузы и в бою при Звенигороде движение на Москву сильной группировки неприятельских войск. Во время оккупации Москвы прикрывал со своим отрядом дороги из Москвы на Петербург, Ярославль, Владимир, Волоколамск. Утром 10 октября 1812 г. отправился в оккупированную Москву, чтобы предотвратить подготовленный взрыв Кремля. Был схвачен недалеко от дома генерал-губернатора на Тверской улице. Наполеон грозился его повесить, считая своим подданным (Гессен, родина Винценгероде, входил в Рейнский союз, чьим протектором был Наполеон). Александр I объявил, что за жизнь вероломно захваченного — парламентеры в плен не берутся — русского генерала заплатят своей жизнью пленные французские военачальники. Винценгероде был отправлен во Францию, освобожден на дороге из Минска в Вильно (между Тихочином и Минском) казаками урядника Дудкина из отряда генерал-адъютанта графа А. И. Чернышева. Орден Св. Александра Невского и чин генерал-лейтенанта — за 1812 год. Получил в командование отдельный корпус. Под Калишем 1 февраля 1813 г. разгромил 7-й армейский корпус генерала Ренье, взяв в плен командира и большинство офицеров. Кавалер ордена Св. Георгия II степени. В "битве народов" при Лейпциге командовал армейским корпусом, за отличие получил чин генерала от кавалерии. В 1814 г. взял приступом Суассон, сражался при Лаоне и Сен-Дизье. По окончании войны командовал 2-м пехотным корпусом на Волыни, затем Литовским корпусом. В мае 1818 г. поехал на лечение в Германию и 18 июня скоропостижно скончался "от удара" в Висбадене. Пользовался уважением Императора Александра I, М. И. Кутузова, М. Б. Барклая де Толли. Человек, по отзыву декабриста Князя С. Г. Волконского, "высоких нравственных качеств и примерной честности".

(обратно)

6

{*6} Алексей Петрович Ермолов (1777–1861) — выдающийся военный и государственный деятель. Брат одного из екатерининских фаворитов. Участник польской кампании 1794 г. и французских кампаний 1805 и 1806–1807 гг. В1812 г. генерал-майор от артиллерии, начальник штаба Первой Западной армии. Вел усиленную интригу против своего начальника главнокомандующего армией М.Б. Барклая де Толли, играя на струнах узко толкуемого русского патриотизма, что не мешало ему позже интриговать против Кутузова. Обладал высокими качествами боевого командира, сочетавшимися с жестокостью к мирному населению. Командующий Грузинским (Кавказским) корпусом и главнокомандующий на Кавказе в 1816–1817 гг. Его карательный поход в Чечню, в котором поголовно уничтожалось население, обернулся для России длительной Кавказской войной, а его дальним отголоском можно считать и современные события в этом регионе. Небезынтересно впечатление Пушкина от общения с Ермоловым, оно неоднозначно: "Улыбка неприятная, потому что неестественна" (в первой главе" Путешествия в Арзрум").

(обратно)

7

{*7} Это замечание прот. Валентина Асмуса ("Седьмой Вселенский собор787 г. и строй в Церкви") метко, глубоко и справедливо для всего, над чем поработала "историческая публицистика".

(обратно)

8

{*8} Аббат Доминик Шарль Николь (1758–1835) до революции был членом коллегии Св. Варвары в Париже. Эмигрант, прибыл в Петербург в 1793 г., имел репутацию выдающегося педагога. Основал в 1794 г. пансион, в котором воспитывались дети из аристократических семейств. Пансион существовал до 1811 г. В1818-1820 гг. — главное лицо при создании и в первое время существования Ришельевского лицея в Одессе. После изгнания ордена иезуитов из России вернулся на родину. Ректор Парижской академии с 1821 г.

(обратно)

9

{*9} Граф Георг Магнус Спренгпортен (1741–1829). Шведский дворянин родом из Финляндии. Обучался в королевской военной школе в Стокгольме, ученик Эренсверде, строителя Свеаборгской крепости. Позднее в процессе самообразования обучался рисованию и музыке, военным наукам. С 1772 г. на шведской службе, начальник бригады, дислоцированной в Саволаксе, в Финляндии. Приобрел определенную популярность у жителей Финляндии, отстаивая их национальные интересы. В 1778 г. направлен в Париж с дипломатической миссией, по пути побывал в Петербурге. После того, как был отозван из Парижа, ушел со службы, поселился в Финляндии. В 1786 же году выступил с вооруженными сепаратистами против шведских правительственных войск и был разбит при Паросальми. В 1787 г. представил русскому послу в Голландии Кошелеву проект "финляндской республики", так называемой Аньяльской конфедерации. Проект был "оставлен без внимания" Екатериной II. В 1795 г. генерал-лейтенант русской службы. В 1800 г. был в Париже для переговоров с Первым консулом генералом Бонапартом об обмене пленными (все русские пленные корпусов Германа и Римского-Корсакова, а также оставленные в Швейцарии ранеными солдаты суворовских войск вернулись на родину, полностью экипированные за счет Франции).

В 1802–1803 гг. совершил по распоряжению Александра I поездку по ряду южных и восточных губерний России, по Кавказу, Сибири и Поволжью, части Малороссии. Целью ее было "военно-стратегическое описание России", очевидно необходимое в связи с интересами Франции и Англии на Востоке и неудавшейся попыткой вовлечь Россию в их спор за Индию. Результаты "инспекции" нашли отражение в рапорте Спренгпортена Императору Александру I от 31 декабря 1803 г. Во время русско-шведской войны — с ноября 1808 по июнь 1809 г. — первый губернатор Финляндии от русского правительства. На этом посту не удержался, рассорившись с командующим войсками генералом Кноррингом. В 1819 г. удостоен графского титула.

(обратно)

10

{*10} Князь Павел Дмитриевич Цицианов (1754–1806) — генерал от инфантерии, главнокомандующий русскими войсками в Грузии в 1802–1806 гг., астраханский военный губернатор, один из выдающихся русских деятелей на Кавказе и в Закавказье. Возглавлял русские войска в начале русско-персидской войны 1803–1813 гг. При его участии произошло присоединение к России Имеретин и Мингрелии, а также Карабаха и других ханств. Убит на переговорах с бакинским ханом.

(обратно)

11

{*11} При взятии Гянджи (Елисаветполь, Степанакерт) 3 января 1804 г. отличились три молодых офицера. Все трое имеют отношение к Пушкину: Александр Бенкендорф, граф Михаил Воронцов и знаменитый Петр Котляревский, в будущем, по слову Пушкина, "гроза Кавказа", его раненым вынес из боя Воронцов.

(обратно)

12

{*12} Корфу — главный из Ионических островов, на которых в 1799–1807 гг. существовала "Республика Семи островов", созданная адмиралом Ф. Ф. Ушаковым и Императором Павлом I после освобождения островов от французов русской эскадрой в 1799 г. Амьенский мирный договор 1802 г. признал протекторатРоссии над республикой, по Тильзитском миру 1807 г. острова попали под владычество Франции, в 1815 г. республика восстановлена Венским конгрессом под протекторатомВеликобритании. С1830 г. — в составе королевства Греция(Эллада). Генерал Роман Карлович Анреп с дивизией русских войск находился на острове Корфу, русской "военной базе" в Адриатике с 1801 г. Из числа добровольцев албанцев и греков, бежавших в "Республику Семи островов" из сопредельных турецких владений, при его дивизии формировался вспомогательный "Албанский легион". В 1805 г. генерал Анреп во главе этих войск предпринял экспедицию в Неаполь для его защиты от вторжения французских войск Жозефа Бонапарта, но после Аустерлицкого поражения отряд генерала Анрепа вернулся на Корфу.

(обратно)

13

{*13} Граф Петр Александрович Толстой (1761–1844) — военный и государственный деятель. В 1794 г. отличился при штурме Праги Варшавской под командой А. В. Суворова. В 1805 г. возглавлял военную экспедицию в Померанию. В прусскую кампанию 1806–1807 гг. — дежурный генерал при главнокомандующем генерале от кавалерии Л. Л. Беннигсене. В 1807–1808 гг. генерал-адъютант, чрезвычайный посол во Франции. Был отозван по требованию Наполеона. В 1812 г. — командующий резервными войсками, деятельно формировал ополчение. Участник похода 1813 г., отличился при взятии Дрездена. С 1828 г. — главнокомандующий в Петербурге и Кронштадте. В Польскую войну 1831 г. действовал в Литве, где избежал большого кровопролития. Член Государственного совета, генерал от инфантерии.

(обратно)

14

{*14} Сражение при Пройсиш Ойлау (Прейсиш Эйлау) 26–27 января 1807 г. было одним из самых кровопролитных в эпоху наполеоновских войн. Оно не имело ясного итога, но в нем наполеоновская армия впервые не смогла преодолеть сопротивление противника и сама была на грани поражения.

(обратно)

15

{*15} Императорская Главная Квартира (до 1812 г. Императорская военно-походная канцелярия) — "местонахождение и совокупность всех учреждений", состоявших при Императоре; по сути и характеру деятельности личный штаб Императора со своей структурой, своего рода "штаб верховного главнокомандующего". Взаимоотношения Императорской Главной Квартиры с штабами армий в 1812 г. не были регламентированы, что создавало сложности в их взаимодействии.

(обратно)

16

{*16} Князь Петр Иванович Багратион (1765–1812) — выдающийся полководец, потомок древнего рода грузинских царей. В юности воевал на Кавказе, чудом уцелел в одном из походов. Участник войн с Турцией, в Польше(1794 г.). Любимый ученик и сподвижник А. В. Суворова, герой Итальянской кампании и Швейцарского похода в 1799 г. (сражения при Треббии и Нови, Сен-Готард и бой у озера Кленталь, Гларус), войн с Францией в 1805–1807 гг. (знаменитый бой при Шенграбене, Аустерлиц, Пройсиш-Ойлау), войны с Швецией в 1808–1809 гг. ("ледовый поход" по Ботническому заливу) и с Турцией в 1809 г. В 1809 г. — генерал от инфантерии; в 1812 г. главнокомандующий Второй Западной армией. Герой Бородинского сражения, в котором получил смертельное ранение. Князь Багратион был необычайно любим и почитаем в армии и в народе, популярен в русском обществе. Стал легендой при жизни; сохраненный и бытующий по сей день его образ — это идеал русского военачальника.

(обратно)

17

{*17} Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (1772–1843) — в 1812 г. генерал-майор. "Больше царедворец, чем генерал", он был тем не менее участником войны с Турцией в 1806–1812 гг. В октябре 1812 г. назначен командиром отдельного отряда на место генерала Винценгероде, захваченного французами. В1813 г. возглавлял авангард корпуса князя П. X. Витгенштейна, затем в свите Императора. Преемник графа М. А. Милорадовича на должности генерал-губернатора Санкт-Петербурга в 1826 г.

(обратно)

18

{*18} Светлейший Князь, граф Михаил Семенович Воронцов (1782–1856) выдающийся военный и государственный деятель. Сын посла в Англии графа С. Р. Воронцова. Получил образование в Англии. Боевой товарищ А. X. Бенкендорфа, дружеские отношения с которым сложились со времени их встречи в Петербурге в 1801 г. и продолжались до его смерти. В 1803 г. оба "охотниками" участвовали в боевых действиях и отличились в сражениях в Закавказье. В 1806 и 1807 гг. был в сражениях при Пултуске и Фридланде. В турецкую войну отличился при взятии Базарджика. Шеф Нарвского пехотного полка. Генерал-майор. В 1812 г. командир Сводной гренадерской дивизии в армии Князя Багратиона. Герой Бородинского сражения, в котором его дивизия приняла и выдержала первый удар противника, а сам Воронцов был тяжело ранен. Из Москвы вывез в свое имение сотни раненых, оставив все фамильное имущество. В 1813 г. отличился в битве при Лейпциге. В 1814 г. при Краоне во главе своего отряда (части корпуса Винценгероде), в котором кавалерией командовал А: Х. Бенкендорф, геройски противостоял всей армии Наполеона, за что награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. Командир оккупационного корпуса во Франции в 1815–1818 гг. В 1823–1844 гг. — Новороссийский генерал-губернатор. С 1826 г. — член Государственного совета. В 1845–1855 гг. — главнокомандующий на Кавказе. Светлейший Князь. Генерал-фельдмаршал. В запальчивости молодой Пушкин был к нему несправедлив — "полумилорд, полуневежда".

(обратно)

19

{*19} Граф Михаил Андреевич Милорадович (1771–1825) — в 1812 г. генерал от инфантерии. Герой Итальянского и Швейцарского походов А. В. Суворова, участник войн с Францией в 1805 г. и с Турцией в 1809–1812 гг. В начале войны 1812 г. сформировал резервные войска, с которыми присоединился к армии накануне Бородинского сражения. Герой Бородинского сражения и арьергардного боя при Крымском дворище 29 августа 1812 г. После Бородина с большим искусством командовал арьергардом русской армии, обеспечил скрытность марша от Москвы к Тарутино. Отличился при преследовании Великой армии, при взятии Вязьмы, при Дорогобуже и под Красным, а также в сражениях кампании 1813 г. Начиная со сражения при Лейпциге, командовал Гвардейским корпусом. Отличился и в сражениях кампании 1814 г., в том числе при взятии Парижа. С 1818 г. — военный губернатор Санкт-Петербурга. Смертельно ранен П. Каховским на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. выстрелом в спину.

(обратно)

20

{*20} Отношение А. С. Грибоедова к графу А. X. Бенкендорфу и к его брату Константину усматривается также из писем к графу И. Ф. Паскевичу. Он пишет: "Как Александр Христофорович мне говорил…; ей-богу, как патриот…", "…с Константином Христофоровичем, который благороднейший рыцарь в свете…" (см.: А. С. Грибоедов. Сочинения. М., 1988, с. 566). Судя по дате письма (16 марта 1828 г. из Петербурга), Грибоедов, вероятно, встречался с А. X. Бенкендорфом несколько ранее. Можно с уверенностью предполагать, что общались они без взаимного отвращения.

(обратно)

21

{*21} Д. Рац в статье "Отрицательно-добрый человек" приводит ряд цитат из воспоминаний декабристов. В. И. Штейнгель пишет о Бенкендорфе, члене Следственной комиссии: он "с сердоболием смотрел на нас",называет его" кротким". М. А. Фонвизин говорит о его "сердечном сочувствии и сострадании к узникам". Н. И. Лорер свидетельствует о поведении Бенкендорфа при оглашении приговора и при гражданской казни декабристов так: "чтобы не видеть этого зрелища, лежал ничком на шее своей лошади"(см. историко-революционный альманах "Факел". М., 1990, с. 42–55).

(обратно)

22

{*22} Граф Константин Христофорович Бенкендорф (1785–1828). Начинал службу как дипломат. С 1803 г. — камер-юнкер Императорского Двора, состоял при посольствах в Берлине, в Неаполе. В 1812 г. — камергер Двора. С началом войны 1812 года вернулся на родину, поступил в армию майором кавалерии. Начал службу в отряде барона Винценгероде, отличился в ряде боев. В 1813–1814 гг. во главе небольшого кавалерийского отряда проявил незаурядные качества боевого командира. Награжден рядом орденов, закончил войну в чине генерал-майора. В 1816 г. по болезни вышел в отставку. С 1820 г. — снова на дипломатической службе, чрезвычайный посланник при вюртембергском, затем при баденском дворах. В 1826 г., в начале войны с Персией, вернулся в армию. С блеском командовал кавалерийским авангардом, занял Эчмиадзин, разбил персидскую конницу у Абирани. Был произведен в генерал-лейтенанты, награжден золотым оружием, получил звание генерал-адъютанта. В 1828 г. принял участие в войне с Турцией, во главе летучего кавалерийского отряда первым из русских генералов перешел Балканы и вышел в тыл турецким войскам. Это был его последний подвиг. Скончался в августе 1828 г. Кавалер орденов Св. Георгия 3-й степени и многих др. По свидетельству современников, отличался "редким образованием" и знанием литературы. Автор "Писем из Персии", которые успел опубликовать при жизни в "Северной пчеле". Его сын, граф Константин Константинович Бенкендорф (1817–1857), также проявил себя талантливым и храбрым офицером. Начав карьеру в Лейб-гвардии Конном полку, перевелся на Кавказ. В 1845 г. батальонным командиром Куринского егерского полка участвовал в Даргинской экспедиции, был тяжко ранен. Затем был на военно-дипломатической службе. Автор воспоминаний о Даргинском походе (на французском языке), изданных после его смерти в Париже. Их перевод печатался в "Русской старине" за 1910–1911 гг.

(обратно)

23

{*23} Князь Христофор Андреевич Ливен (1777–1838) — генерал от инфантерии, член Государственного Совета, выдающийся дипломат, посланник в Берлине с 1807 г. и в Лондоне в 1812–1834 гг. В конце александровского царствования его дипломатическая деятельность помогла решить многие сложные вопросы в европейской политике без вооруженного вмешательства России. Значительную помощь в дипломатической работе оказывала X. А. Ливену его супруга, Дарья (Доротея) Христофоровна Ливен (1785–1857), сестра графа А. X. Бенкендорфа.

(обратно)

24

{*24} Князь Клеменс Меттерних-Виннебург (1773–1859) — министр иностранных дел в 1809–1821 и канцлер Австрийской империи в 1821–1848 гг. Один из крупнейших политических деятелей своего времени. После Венского конгресса 1814–1815 гг. пытался одновременно достичь усиления роли Священного союза в Европе, использовать этот союз для возвышения Австрии и не допустить укрепления российского влияния на европейские государства. Светская молва приписывает ему в начале 1820-х гг. связь с княгиней Ливен, супругой посла России в Великобритании, но вполне вероятно, что это только устоявшаяся в обществе сплетня. Именно в эти годы увлечения княгиней не мог противодействовать политике России во многих направлениях, что вполне свидетельствует о влиянии на него княгини, имевшей репутацию "музы дипломатии".

(обратно)

25

{*25} Ibidem, c. 199.

(обратно)

26

{*26} Ibidem, c. 199.

(обратно)

27

{*27} С. Г. Волконский. Записки декабриста. СПб., 1902, с. 180–182.

(обратно)

28

{*28} Н. П. Поликарпов, с. 544.

(обратно)

29

{*29} О. Н. Шлеина (Яшина). Саввинский Сторожевский монастырь в 1812году // Москва в 1812 году. М., Мосгорархив, 1997, с. 27–35.

(обратно)

30

{*30} Там же, с. 29–30.

(обратно)

31

{*31} Автор задачей марша Богарне считает только "отрезать русский арьергард" (с. 30). Конечно, общая цель работы не военно-историческая, но коли подобная проблематика присутствует, использовать сколь возможно более полно корпус источников необходимо, тем более, если в числе консультантов Звенигородского музея автор называет такого авторитетного историка 1812 года, как А. Васильев. Не использована возможность должным образом осветить столь значительное историческое событие в контексте истории Саввинского Сторожевского монастыря и в фундаментальном издании Звенигородского музея под редакцией В. А. Кондрашиной. (Саввино-Сторожевский монастырь. М., 1998).

Сказывается и довольно долгая традиция "не пускать" в русскую историю чужаков, "немцев", каковые все поголовно считаются для России зловредными.

[На взгляд г-на составителя, тут сказывается традиция здраво смотреть на вещи и не отыскивать "эпические события" в каждой мелкой стычке, множество которых в совокупности составили победу русского оружия. Всякий солдат совершает подвиг, подвергая свою жизнь опасности ради спасения отечества и этот подвиг не нуждается в искусственных преувеличениях, он велик сам по себе (Прим. Константина Дегтярева)].

Здесь не повезло ни Винценгероде, ни одиозному Бенкендорфу. Что касается казаков с братьями Иловайскими во главе, то позднейшие "заслуги" казачества перед освободительным движением известны, а полное взаимопонимание с реакционными "немцами" совсем портит их национальное лицо. Вот и не могут до сих пор они вместе войти в русскую историю.

[Сия фраза совершенно непонятна. Кажется, казаки не могут жаловаться на отсутствие симпатии со стороны историков 1812 года. (Прим. Константина Дегтярева)].

(обратно)

32

{*32} Н. Дубровин. Отечественная война в письмах современников (1812–1815 гг.). Приложение к XLIII тому Записок Императорской Академии наук. СПб., 1882, с. 136–139.

(обратно)

33

{*33} Н. Дубровин. Там же, с. 121–122. М. И. Кутузов. Сборник документов,т. IV. М., 1954, с. 231–232.

(обратно)

34

{*34} Там же, с. 122–123.

(обратно)

35

{*35} В письме к Императору Винценгероде сообщает также и о численности своего отряда. Она сильно расходится с данными переклички 6 сентября (РНБ,Отдел рукописей, ф. 1000, оп. 2, № 245). Документ озаглавлен так: "Имеет быть в строю полков в отряде состоящем в партии генерал адъютанта и кавалера Венценгероде Сентября 6 — го дня 1812 — го года". Для удобства его содержание дается в изложении, опущены сведения о конском составе.

К этому списку следует добавить нескольких офицеров, составлявших штаб и дежурство при командующем отрядом (полковник Бенкендорф, ротмистр С. Г. Волконский, штаб-ротмистр Л. А. Нарышкин и др.), лекарей, а также немногих нестроевых нижних чинов (денщики и пр.).

Лейб-Гвардии Казачий полк

штаб-офицер 1

обер-офицеров 6

всего 206

унтер-офицеров 25

музыкантов 3

рядовых 171

Лейб-Гвардии Черноморская сотня (прикомандирована к Лейб-Гвардии Казачьему полку)

обер-офицеров 2

унтер-офицеров 5

всего 50

музыкантов 2

рядовых 41

Казанский драгунский полк (4 эскадрона)

штаб-офицер 1

обер-офицеров 18

всего

355

унтер-офицеров 27

музыкантов 11

рядовых 298

Изюмский гусарский полк

(4 эскадрона, сформированы из 8 штатных эскадронов)

штаб-офицер 1

обер-офицеров 20

унтер-офицеров 44

музыкантов 20

рядовых 373

Взвод конной роты № 5

2-й резервной артиллерийской бригады

обер-офицер Т 1

унтер-офицеров 3

рядовых 30

Войска Донского Казачий Иловайского 4 — го полк

генерал 1

обер-офицеров 15

унтер-офицеров 12

рядовых 420

Войска Донского Казачий Иловайского 12 — го полк

штаб-офицер 1

обер-офицеров 12

унтер-офицеров 14

рядовых 383

Войска Донского Казачий Чернозубова 8 — го полк

штаб-офицер 1

обер-офицеров 11

унтер-офицеров 5

рядовых 315

Ставропольский Калмыкский полк

обер-офицеров 11

унтер-офицеров 16

рядовых 341

Перекопский Конно-татарский полк

обер-офицеров 10

унтер-офицеров 10

рядовых 275

Войска Донского Казачий Денисова 7 — го полк (на посту в прикрытии Ярославской дороги)

штаб-офицер 1

обер-офицеров 8

унтер-офицеров 15

рядовых 237

Всего в отряде:

генералов 2

штаб-офицеров 6

обер-офицеров: 114

унтер-офицеров 176

музыкантов 36

рядовых 2784

всего 3118

Это, безусловно, самые полные сведения об отряде после Звенигородского боя и оставления Москвы. Расхождение в численности и составе войск с данными в письме Винценгероде Императору легко объяснимо. Винценгероде пишет о войсках, находящихся у него под рукой, не включает тех, кто находится "в командировках". В расписании 6 — го сентября — полная численность собранного отряда. Расписание 6 — го сентября позволяет судить и о потерях отряда при Звенигороде и о многом другом. При Звенигороде отряд был "концентрирован", но некоторые его "партии" еще не успели к нему присоединиться. Так, по сообщению Н. П. Поликарпова со ссылкой на месячный (за август 1812 года) рапорт Донского Иловайского 12 — го полка, войсковой старшина этого полка Тацын 6 — й совершил нападения в далеком тылу французской армии на Вязьму и Гжатск, "когда наша армия находилась уже под городом Можайском", т. е. 27 и 28 августа. Вряд ли эта крупная "партия" успела прибыть к Звенигороду накануне сражения. Общая численность войск под Звенигородом, согласно Бенкендорфу, — меньше, чем три тысячи солдат и казаков. 6 сентября весь отряд насчитывает 3216 человек (включая двух генералов — самого Винценгероде и старшего Иловайского). Из них под Звенигородом и в командировках было 2502 человека (не было 714 — ти лейб-казаков с черноморцами и изюмских гусар). К этому числу надо добавить казаков Донского полка Харитонова 7 — го, т. е. около 300 казаков (как в полку Денисова 7 — го) и егерей 34 — го (?) полка. Всего участников боя и командированных после Звенигорода было до 3000 человек. Потери бригады Бенкендорфа могли составить до 200 человек при исходной численности около тысячи (полк Денисова 7 — го из этой бригады стал примерно на 70 казаков слабее резервного полка Чернозубова 8 — го, потерявшего не более 15 казаков, и это число, 70, надо утроить по числу полков). Вероятные потери Казанских драгун не менее 50 человек, перед боем его четыре эскадрона должны были иметь не менее 100 человек каждый. Потери бригады братьев Иловайских должны были составлять не менее 150 казаков. Потери егерей и артиллеристов примем за четвертую часть их численности — до 95 человек. Общие потери отряда должны быть не менее 500. Если мы прибавим это число к 3000, то отряд, включая командированных, состоял на утро 31 августа из 3500 человек. Если более 500 казаков и драгун были "в командировках", в разных по численности "партиях" (только Тацын 6 — й, чтобы действовать против вестфальцев в Гжатске и против французов в Вязьме, должен был иметь не менее 250–300 человек), то под Звенигородом было действительно чуть менее 3000 человек, а их боевые потери составляли до 18 процентов. Винценгероде пишет, что взяли пленных, "не потеряв ни одного человека", и этим дает повод интерпретировать бой как мелкую стычку. Но читать надо так, что отряд никого не потерял пленными, а это напоминает результаты Бородинского сражения, где при огромности общих потерь стороны взяли друг у друга пренебрежимо малое число пленных (около 2 % от общей численности потерь). О потерях неприятеля должно судить с учетом того, что атакующая сторона в бою с упорным и умелым противником, находящимся в столь сильной позиции, как звенигородская, неизбежно несет потери значительно большие, нежели сторона обороняющаяся. Их можно предположительно определить, как близкие к 1000 человек. Так, сведения Бенкендорфа "в ансамбле" с показаниями других источников позволяют в какой-то мере судить и о масштабах потерь, хотя, конечно, и со значительной погрешностью.

(обратно)

36

{*36} См.: К. Военский. Две беседы полковника Мишо с Императором Александром в 1812 году. СПб., 1904, с. 12–14.

Известия о военных действиях Российской армии против французов 1812 года. СПб., 1813, с. 337–339.

(обратно)

37

{*37} Единственное, что требует комментария, это указанная в "манифесте" численность наполеоновской армии на момент вторжения. В "манифесте" она сокращена в полтора раза по сравнению с той, что была известна до начала кампании, дабы не вызывать панику у населения и опасения за исход войны в армии. Ведь только первый эшелон армии вторжения был в три раза больше, чем самые крупные европейские армии XVIII — начала XIX века. 300 тысяч — эта численность довольно долго была "официальной", потом ее сменила численность из публикации графа Ростопчина — 575 500 (См.: Подробный список всех корпусов, составлявших французскую армию, вышедшую в поход против России в 1812 году. М., 1813, с. 8). Через десять лет маркиз де Шамбре в своем знаменитом труде Histoire de l'expedition de Russie (Atlas, Paris, 1823, tab. II) привел полную численность войск, перешедших в 1812 году в разное время западные границы России: 647 158 человек. Н. А. Троицкий. Первый армейский партизанский отряд в России 1812 года (отряд Винценгероде) // Военно-исторические исследования в Поволжье. Вып. 2, Саратов, 1997, с. 67.

(обратно)

38

{*38} Князь А. А. Шаховской. Первые дни в сожженной Москве (сентябрь иоктябрь 1812 года) // Пожар Москвы. По воспоминаниям и запискам современников. Часть вторая. М., "Образование", 1911, с. 95.

(обратно)

39

{*39} С. Г. Волконский. Записки декабриста. СПб., 1902, с. 205–206.

(обратно)

40

{*40} Князь А. А. Шаховской. Первые дни в сожженной Москве (сентябрь и октябрь 1812 года) // Пожар Москвы. По воспоминаниям и запискам современников. Часть вторая. М., "Образование", 1911, с. 99–100.

(обратно)

41

{*41} Французы в России. 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев // Россия первой половины XIX века глазами иностранцев. Л., 1991, с. 79.

(обратно)

42

{*42} Там же, с. 83.

(обратно)

43

{*43} Е. В. Тарле. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1938, с. 179–180.

(обратно)

44

{*44} Давно устоялось разделение на Отечественную войну 1812 года и Зарубежный поход 1813–1814 годов. По аналогии с Великой Отечественной войной 1941–1945 годов (ее никто не делит надвое или натрое по датам, к которым Красная армия достигала каких-либо территориальных границ), будем называть Отечественной войной все время с начала нашествия в 1812 году по вступление русской и союзных армий в Париж и заключенный там в 1814 году мир. Это был единый военно-политический процесс, завершивший эпоху революционных и наполеоновских войн, начавшихся в 1792 году.

(обратно)

45

{*45} Комментируя Приказ Военного Министра войскам Западных армий от 13 июня 1812 г., В. М. Безотосный пишет о той простой истине, которую долго не могли себе уяснить историки: "Приказ, бесспорно был согласован с русским Императором. Фраза "предводимым самим МОНАРХОМ" ставит точку в спорах, кто осуществлял единое руководство в первый период войны, и называет это лицо Александр I. Стиль военной терминологии не терпит неточностей. Тем более, что на основании 18 "Учреждения для управления Большой действующей армии", царь, прибывая к войскам, автоматически становился главнокомандующим". (Русский архив. VII, М., 1996, с. 93).

(обратно)

46

{*46} Главная армия идет на Варшаву, вспомогательный "корпус" (пятидесятитысячная армия) должен быть "придвинут… во внутрь герцогства Варшавского", еще один "корпус" брошен через Пруссию для блокады Гданьска. (См.: Генерал Багратион. Сборник документов и материалов. М., 1945, с. 135. План кампании 1812 года, представленный П.И.Багратионом Александру!.) Этот сугубо "военный" план был совершенно неприемлен для Александра по политическим мотивам, ибо ставил Россию в положение "агрессора" по отношению к Польше и Франции и его исполнение давало Наполеону формальный повод вести войну против России, спасая Европу от нашествия хищных русских. Публикаторы документа дают верный комментарий: "План, построенный в наступательном духе, был представлен Александру I и хотя не был целиком принят, но некоторые его элементы были использованы в развертывании военных действий 1812 года". (Там же, с. 130–131).

(обратно)

47

{*47} Кратко и четко говорит о "Плане Пфуля" талантливый военный историк полковник Генерального штаба М. Иностранцев. См.: М. Иностранцев. Операции 2 — й Западной армии Князя Багратиона от Немана до Смоленска, СПб., 1914, с. 31–33.

(обратно)

48

{*48} "В русских штабах численность французских сил определялась в 400–500 тысяч человек. Французские историки определили первый эшелон войск Наполеона в 450 человек". (В. Безотосный. Секретная экспедиция. // Родина. 1992, № 6–7, с. 24.) Так пишет исследователь организации и деятельности русской военной разведки 1812 года. Бенкендорф оперирует наиболее точной цифрой, что говорит об его уровне компетентности и о необходимости внимания не только к его тексту, но и к тому, что в нем дано намеком, "между строк".

(обратно)

49

{*49} Именно тексты этих документов являются поводом для обвинений России в агрессии и оправданием вторжения Наполеона как защитника европейской цивилизации от устремлений "русских варваров". И в наши дни имеются научные работы с опорой на эти документы, оторванные от общего контекста источнико-вой базы по вопросам о причинах и поводах нашествия 1812 года. (См. О. Соколов. Погоня за миражом. Политическая обстановка и план Наполеона накануне войны // Россия, 1992, № 6–7, с. 18–21.)

(обратно)

50

{*50} К. фон Клаузевиц. "1812 год" ("Der Feldzug 1812 in Russland"). M.,1997, с. 25.

(обратно)

51

{*51} Пространное описание см. там же, с. 35–40.

(обратно)

52

{*52} Там же, с. 38.

(обратно)

53

{*53} Там же, с. 38.

(обратно)

54

{*54} Секретная переписка генерала П. И. Багратиона. // "1812–1814". Реляции. Письма. Дневники. Из собрания ГИМ, М., 1992, с. 27.

(обратно)

55

{*55} Там же, с. 36.

(обратно)

56

{*56} Там же, с. 29. Документ № 14.

(обратно)

57

{*57} К. фон Клаузевиц. Там же, с. 39.

(обратно)

58

{*58} Его боевая биография весьма обстоятельно изложена в книге "Галлерея (sic!) гравированных портретов генералов, офицеров, и проч. которые мужеством своим, воинскими дарованиями, или любовию к Отечеству споспешествовали успехам русского оружия в течении войны начавшейся 1812 года". СПб., 1821(второе издание), листы 168–171 (пагинация экземляра РГБ).

(обратно)

59

{*59} К. фон Клаузевиц. Там же, с. 39.

(обратно)

60

{*60} Оригинал на французском языке: Rapport entre la Premiere et la SecondeArmee. См.: М. Иностранцев. Операции 2 — й Западной армии Князя Багратионаот начала войны до Смоленска. Приложение 34 — е. СПб., 1914, с. 450–451 (соссылкой на Бумаги Старынкевича, тетр. I, с. 121).

(обратно)

61

{*61} Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Ученого архива. ТомXVII. Исходящий журнал для записывания Высочайших распоряжений по секретной части, с 16 июня 1812 г. с. 274.

(обратно)

62

{*62} Там же, с. 274–275.

(обратно)

63

{*63} О том впечатлении, какое произвел оставленный Дрисский лагерь на разведку авангарда Великой армии, имеется выразительное свидетельство в воспоминаниях врача вюртембергского 3 — го конно-егерского полка: "…вечером мы приблизились к русскому лагерю у Дриссы и к его окопам. При непрерывном приближении к главным окопам, необычайно высоким и снабженным большим количеством бойниц, у многих, вероятно, сердце забилось удвоенным или утроенным темпом. Чем ближе мы подходили, тем тише становилось все; не слышно было ни звяканья оружия, ни покашливания; ни одна лошадь не заржала; казалось, что и лошади умеют ходить на цыпочках. В любое мгновение мы ждали громового приветствия из этих окопов и из жерл их пушек и тихо подвигались к ним. Вдруг туман, застилавший нам глаза, рассеялся; тишина сменилась шепотом и затем хохотом; за огромными окопами не было ни одной пушки, ни одного солдата. Наверху бродил мужичок, которого раньше приняли за солдата, а посланные патрули скоро принесли известие, что русские на заре покинули свой лагерь и эти окопы". (Г. Роос. С Наполеоном в Россию. Воспоминания врача о походе 1812 г. СПб., 1912, с. 49.)

Рассказ доктора Рооса о действиях конной разведки служит косвенным подтверждением тому, что Наполеон и его штаб принимали Дрисский лагерь, а, следовательно, и весь план Пфуля "всерьез".

(обратно)

64

{*64} К. фон Клаузевиц. Там же, с. 25.

(обратно)

65

{*65} Среди работ по вопросу о стратегическом плане на начало 1812 г. необходимо упоминутъ некоторые.

Автор одной из них (Омельянович. План Пфуля. Этюд из истории Отечественной войны. СПб., 1898) всерьез утверждает, что причиной "неповиновения" Багратиона в отношении Минска было их с Александром I различное понимание слов "соединение армий". Багратион понимал его как "непосредственное соединение", а Александр, который общался с генералами будто бы только через переводчика, понимал "соединение" как "сближение", ибо был слепой последователь Пфуля. По мнению автора, русские исполняли план Пфуля и по оставлении лагеря (ибо они весьма тупы — поголовно все — и неспособны самостоятельно мыслить). Поскольку сей автор не различает обеспечение собственных флангов на сложном марше от угрозы флангам неприятельской армии, то вся работа приобретает оттенок курьеза. Но безусловной заслугой Омельяновича было то, что он назвал Александра Первого главнокомандующим в то время, когда ученые историки мучительно решали вопрос, кто возглавлял русские армии, и писали о том, как Александр мешал Барклаю и Багратиону командовать.

Другой историк, генерал В. И. Харкевич, хотя и не занимался планом Пфуля специально, но был первым, кто обратил внимание на странное "совещание" в Видзах с участием князя П. М. Волконского, Аракчеева, Пфуля, Толя, Орлова и Клаузевица. Правда, Харкевич никак не предполагал, что это всего лишь одна из сцен спектакля с "планом Пфуля", разыгранного для французов русским командованием. Но главное, на что обратил внимание первый издатель "Записок Бенкендорфа", это стратегический "глазомер" (суворовский термин) Александра Первого. Жаль, что Харкевич не занялся проблемой русского стратегического плана глубже. Впрочем, для историка боевых действий и этого достаточно. Он пишет так: "Представляет интерес, что в то время, как Император Александр, разделяя воззрения Фуля (употребительный вариант фамилии ученого немца. — П.Г.) относительно действий 2 армии на сообщения Наполеона, в своих соображениях стремится ее поставить на операционное направление Минск-Смоленск". (В. Харкевич. Война 1812 года. От Немана до Смоленска. Вильна, 1901, с. 138.) В ряду лучших — работа "советского периода" — статья В. В. Пугачева "О форме выработки русского стратегического плана Отечественной войны 1812 года" (Ученые записки Горьковского государственного университета, вып. 78, 1966, с. 625–646). Статья ценна широким анализом историографии и мемуарных источников по данной проблеме. Автор едва ли не первый в недавнюю эпоху писал об исключительной роли Александра I в военном руководстве России и в деле выработки плана, о его статусе главнокомандующего армиями. Главное достижение автора заключается в следующем. В. В. Пугачев пишет: "Что касается уже выработанных планов, то об этом имеется уже довольно много сведений. Однако, следует отметить, что в числе документов нет плана, который был бы утвержден Александром I в качестве официального плана. О его содержании можно узнать из инструкций Барклаю, Багратиону, Тормасову и командирам корпусов о военных действиях". Причина, по мнению автора, опять-таки заключается в том, что при тогдашней форме выработки плана колоссальную роль играл устный элемент и поэтому "письменного плана, с которого списывались бы инструкции Багратиону и т. д., составлено не было" (с. 645). Автор приходит к выводу, что в реальности исполнялся так называемый "план Барклая", но выводы неизбежно будут ошибочны, если не принимать во внимание соблюдение строжайших условий военной тайны ввиду активности разведки противника, а также не включать в круг источников такие мемуары, как "Записки Бенкендорфа".

(обратно)

66

{*66} См. Н. П. Поликарпов. Очерки Отечественной войны // Новая жизнь.1911, № 8.

(обратно)

67

{*67} Н. А. Троицкий. Первый армейский партизанский отряд в России 1812года (отряд Ф. Ф. Винценгероде) // Военно-исторические исследования в Поволжье. Сборник научных трудов. Вып. 2, Саратов, 1997, с. 66–74.

(обратно)

68

{*68} Изображение военных действий 1812 — го года. Сочинение Барклая де Толли. СПб., 1912, с. 8–9.

(обратно)

69

{*69} В Бородинском сражении из 15 — й дивизии участвовала только артиллерия (кроме полковых пушек) полковника Гаэтано Милло, очевидно, опередившая пехоту. Участие в сражении полковника Милло несомненно (свидетельства Ч. Ложье и др.). Вряд ли полковник догнал Великую армию, оставив позади свое подразделение. См. А. И. Попов. Бородинское сражение. Боевые действия на северном фланге. Самара, 1995, с. 50, 69, 100.

(обратно)

70

{*70} Лишь в конце кампании значительно увеличившийся численно отряд Дениса Давыдова осуществил несколько крупных самостоятельных действий (занял Гродно и др.), но все они не могут идти в сравнение с тем, что совершил "корпус Винценгероде" в труднейший период войны.

(обратно)

71

{*71} Причина этому та же, что и в 1805 году под Аустерлицем: французское командование узнало о планах русских еще до начала их наступления. Сообщение Барклая об этом до сих пор как следует "не учтено" в историографии: "В славном кавалерийском деле 27 — го числа (наступление началось 26 июля. — П.Г.)нашелся на квартире генерала Себастиана (Себастиани. — П.Г.) дневной приказ, удостоверивший нас, что неприятель известился о намерении нашем и отступал с умыслом". Барклай пишет и об источниках "утечки информации", не обвиняя никого конкретно в предательстве. "Герцог Виртембергский, генерал Беннигсен, Корсаков, Армфельд имели между Адъютантами ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА и в обеих Армиях приверженцев, распространяющих все, что доходило до их сведения, я скажу более. Сам Начальник моего Главного Штаба, человек с достоинствами, но ложный и интригант, единственно из лести к некоторым вышесказанным особам, к Его Императорскому Высочеству (Вел. Кн. Константин Павлович, командовавший тогда 5 — м корпусом. — П.Г.), Князю Багратиону совершенно согласовался с общим поведением. Что ж до меня в особенности, я и Канцелярии мои были утомляемы людьми, преданными сим лицемерам, алчущим узнать предполагаемые предприятия. Вскоре по исторжении ими какого-нибудь сведения, по их мнению нового, сообщали от себя вымышленные рассказы иногда всенародно на улице; следовательно, не мало неудивительно, что неприятель был обо всем известен. Для прекращения некоторым образом сего неудобства употребил я все, что от меня зависело. Я удалил особ, поспешающих все разведывать и распространять, а именно некоторых Адъютантов ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, Князя Любомирского, Графа Браницкого, Владека (Влодек. — П.Г-.) и многих других. Чрез сие, без сомнения, не доставил я себе друзей между ближними, окружающими RAM IF. ВЕЛИЧЕСТВО, я желал бы также иметь право отправить некоторых особ высшего звания". (Изображение военных действий 1812 — го года. Сочинение Барклая де Толли. СПб., 1912, с. 11–12.)

Русские армии были спасены предусмотрительной осторожностью Барклая и поистине эпическим подвигом 27 — й дивизии генерала Д. П. Неверовского, не позволившей многочисленной кавалерии Мюрата прорваться к Смоленску. Позднее, в Тарутино, Кутузов вынужден был фактически заменить штаб 1 — й армии собственным; начальник штаба А. П. Ермолов был отправлен "в строй", все ключевые должности заняли люди Кутузова и князя П. М. Волконского.

(обратно)

72

{*72} Там же, с. 15.

(обратно)

73

{*73} Десятидневный "Рапорт о летучем корпусе генерала от кавалерии атамана Платова" от 21 мая 1812 г. сообщает о следующей общей (офицеры и нижние чины) численности полков: Иловайского 4 — го — 443 чел.; Ставропольского — 549 чел. Средняя численность донских полков не превышала 450 чел. (М. Иностранцев. Операции 2 — й Западной армии Князя Багратиона от начала войны до Смоленска, СПб., 1914, с. 425.) С учетом боевых и небоевых потерь через сорок дней после начала кампании средняя численность должна была колебаться около 400.

(обратно)

74

{*74} М. И. Кутузов. Сборник документов, т. IV, ч. I. M., 1954, с. 176.

(обратно)

75

{*75} Там же, с. 183–184.

(обратно)

76

{*76} Н. П. Поликарпов. Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны1812 г., М., 1913, с. 542.

(обратно)

77

{*77} "Journal des operations de la division Preysing" par le lieutenant de Flotow //Campagne de la Russie (1812) par G. Fabry, vol. Ill, Document annexe, p. 198.

(обратно)

78

{*78} Относительно состава и численности отряда Винценгероде под Звенигородом нет полной ясности. Н. П. Поликарпов писал, "что о боевых действиях…отряда… имеются только отрывочные… данные". (Полк. Н. П. Поликарпов. Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года. Часть I. Москва, 1913, с. 542. Далее: Поликарпов.) Н. П. Поликарпов не обнаружил рапорт Винценгероде о сражении. Скорее всего, его и не было, некогда и некому было его составлять, отряд был и после Звенигорода в бою. Винценгероде рапортовал Кутузову устно уже в Филях. Н. П. Поликарпов сообщает, что к Винценгероде были посланы Изюмский гусарский полк, Донские полки Денисова 7 — го и Харитонова 7 — го, а также взвод 5 — й конно-артиллерийской роты. Но Изюмские гусары вместе с лейб-казаками вынужденно присоединились к отряду Винценгероде позже, в день оставления Москвы. Бенкендорф пишет о присылке трех казачьих полков в качестве арьергарда к отряду в Велькино под Рузу, а также о полке егерей и двух орудиях, присланных в Звенигород. Это уточнение Бенкендорфа позволяет предположить, что квартирмейстеры уже выбрали местом боя дефиле у Саввинского Сторожевского монастыря при входе в Звенигород и привели туда резерв. Какой из егерских полков прибыл к Винценгероде, абсолютно точно пока не установлено. Наиболее вероятно, что это был 34 — й егерский полк. Его участие с большой степенью вероятия "вычисляется" следующим образом. Невозможно участие егерских полков арьергарда главной армии М. А Милорадовича (это не принимавшие участие в Бородинском сражении 4 — й, 33 — й, 30 — й, 48 — й, а также 11 — й и 36 — й егерские полки) и егерских полков Второй Западной армии, шедшей южнее Первой армии. Полковые истории 20 — го и 21 — го егерских полков (из 3 — й пехотной дивизии 3 — го корпуса, шедшего в северной колонне вслед за 2 — м корпусом) говорят об их следовании к Москве с главной армией. Участие 19 — го и 40 — го полков (3 — я бригада 24 — й пехотной дивизии 6 — го корпуса) весьма маловероятно, ибо они были в средней колонне, шли ближе других полков к арьергарду Милорадовича и, скорее всего, были ориентированы на его возможное подкрепление (2 — я бригада их дивизии была в составе арьергарда). Краткая полковая история 19 — го полка о Звенигородском бое ничего не сообщает. Наиболее вероятно участие егерского полка, шедшего в северной, ближайшей к Звенигороду колонне Первой армии. Ближе всех к Звенигороду должен быть 34 — й егерский полк из 4 — й пехотной дивизии 2 — го пехотного корпуса. Но и участие 40 — го егерского все же полностью исключить нельзя, из-за влияния ряда мелких факторов (возможное близкое к повороту на Звенигород расположение, маршрут транспорта для егерей — в этом качестве послужил Донской полк Чернозубова 8 — го). Но наиболее вероятный (но все же, подчеркнем, гипотетический) кандидат на участие в Звенигородском бою — 34 — й егерский полк. Сведения о его численности также в пользу этой гипотезы. Винценгероде в письме Александру I от 13 — го сентября пишет о присылке в Звенигород 324 егерей. При Бородине на рубеже ручья Огник 34 — й егерский потерял не менее 280 "нижних чинов", т. е. унтер-офицеров и солдат. Полк был в сражении малочисленным, ибо до этого понес значительные потери при Смоленске. 604 нижних чина — вполне вероятная минимальная численность полка при Бородине. Не менее сложно точно определить казачьи полки, прибывшие к Велькино под Рузу и составившие 31 — го августа 2 — й арьергард под командой Бенкендорфа. Поликарпов пишет о полках Денисова 7 — го и Харитонова 7 — го. Участие этих полков в Звенигородском бою подтверждается их полковыми документами, на которые ссылается Н. П. Поликарпов (Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года. М., 1913, с. 545). В расписании отряда Винценгероде от 6 — го сентября отсутствует полк Харитонова 7 — го и записан полк Чернозубова 8 — го численностью 12 офицеров и 320 нижних чинов, а также Перекопский конно-татарский полк общей численностью 295 офицеров и нижних чинов. Под Москвой было два изменения состава отряда: пополнение Изюмским гусарским и Лейб-казачьим полками и отправка в главную армию егерей. Противоречия в сведениях о составе отряда становятся разрешимыми, если мы учтем, что егерский полк оба маршрута — к Винценгероде и к главной армии — проделал не своим ходом, а был доставлен. В Звенигород егерей доставил полк Чернозубова 8 — го, составивший, вероятно, резерв основной части отряда. Винценгероде пишет Александру, что к нему прибыло 324 егеря и 330 казаков, не называя полков. Для трех полков, пришедших под Рузу, численность 330 казаков мала, а для полка, привезшего 324 егеря, вполне достаточна. Полк Чернозубова 8 — го становится участником всех последующих действий отряда. Под Москвой егерей обратно в главную армию доставил полк Харитонова 7 — го, участие которого в действиях отряда ограничивается всего лишь 30 августа — 2 сентября. Третьим полком, прибывшим под Рузу, был Перекопский конно-казачий полк, обозначенный в результатах переклички 6 — го сентября, но отсутствующий у Поликарпова вместе с егерями.

(обратно)

79

{*79} При составлении расписаний войск использованы следующие публикации источников и архивные материалы:

Campagne de Russie (1812) par G. Fabry, vol. IV. Situation de la Grande Ar-mee. Paris, 1903, pp. 285–293, 367–369, 389–390, 393–394.

А. Васильев. Кавалерия Наполеона в Бородинском сражении. // Цейхгауз 1995, № 4, с. 14–15, и № 6, с. 25–26.

А. Васильев, А. Елисеев. Русские соединенные армии при Бородине. Состав войск и их численность. М., 1997, с. 34–35.

Н. П. Поликарпов. Боевой-календарь ежедневник Отечественной войны 1812 г. Часть I. СПб., 1913, с. 526, 531, 540–545.

"Имеет быть в строю полков в отряде, состоящем в партии генерал-адъютанта и кавалера Венценгероде Сентября 6 — го дня 1812 — го года" (РНБ, Отдел рукописей, ф. 1000, оп. 2, № 245).

Journal des operations de la division Preysing par le lieutenant de Flotow // Campagne de la Russie (1812) par G. Fabry, vol. Ill, Document annexe, p. 198.

(обратно)

80

{*80} Иван Иванович Герман (1744–1801). В 1780 г. — полковник Кабардинского пехотного полка. В 1791 — генерал-майор, в 1792–1794 гг. занимал командные должности в русских войсках в Литве и в Польше. В 1797 г. — генерал-лейтенант. Шеф Шлиссельбургского мушкетерского полка в 1796–1798 гг. В 1799 г. был назначен командиром одного из корпусов, направлявшихся в Италию под общим командованием А. В. Суворова, но уже в марте 1799 г. был сменен генерал-лейтенантом М. В. Ребиндером и отозван в Петербург. Получил чин генерала от инфантерии и назначен командующим русским экспедиционным корпусом, направленным в Голландию для участия в совместной с англичанами операции. Экспедиция была плохо продумана, действия союзников не скоординированы, о театре военных действий четких представлений не было, недостаточным было снабжение. Французская разведка знала об экспедиции все, и она закончилась полным провалом. Десантировавшиеся русские войска, несмотря на мужество офицеров и солдат, потерпели полное поражение при Берген-Зоме, генерал Герман был взят в плен. Командующий экспедицией герцог Йоркский 7 октября 1799 г. подписал с французами соглашение об эвакуации остатков союзных войск. По возвращении в Петербург генерал Герман был отдан под суд, но оправдан. На службу не вернулся.

(обратно)

81

{*81} Последний штатгальтер (стадсхаудер) Семи Соединенных провинций Вильгельм (Биллем) V, принц Оранский-Нассау (1748–1806), скончавшийся в изгнании, в Брауншвейге.

(обратно)

82

{*82} Жан-Шарль Пишегрю (1761–1804). Один из знаменитых военачальников республиканской Франции. Начинал солдатом артиллерии в гарнизоне крепости Метц (1780 г.), старший сержант в 1791 г. Командир 2-го полка пешей артиллерии в 1792 г. С марта 1793 г. — капитан, 22 августа — бригадный генерал, 23 августа — дивизионный генерал, 27 октября 1793 г. главнокомандующий Рейнской армией. В конце 1794 г. взял Антверпен, в январе 1795 г. — Гаагу и Амстердам. На месте завоеванных им Нидерландов была основана Батавская республика. Находился в оппозиции правительству Директории. В 1797 г. попадает в Гвиану (Суринам). Установление диктатуры Первого консула для него означало не только окончание военной карьеры: Наполеон старался избавиться от тех генералов, кто мог бы претендовать на большую, чем его, боевую славу и популярность. До сих пор нет полной уверенности, что генерал Пишегрю продался, как утверждало обвинение, англичанам, скорее, сам заговор роялиста Кадудаля, в который впутали Пишегрю и Моро — изделие знаменитого министра полиции Жозефа Фуше. Результат раскрытия заговора — изгнание генерала Моро и смерть генерала Пишегрю, который был найден мертвым в своей камере. Принято считать, что он повесился, но обвинение в убийстве было высказано Наполеону сразу же после свершившегося.

(обратно)

83

{*83} Людовик Бонапарт (1778–1846). Брат Наполеона, сопровождал его в Итальянском походе и в Египетской экспедиции. В 1805 г. назначен генерал-губернатором Пьемонта. Был принужден своим братом принять корону короля Голландии в 1806 г. Также по принуждению женился на красавице Гортензии Богарне (1783–1837), падчерице Наполеона. В результате крупных разногласий с братом оставил Голландию. Во время "Ста дней" Наполеон звал его в Париж, сделал его пэром Франции, но Людовик не поехал, в том же году развелся с Гортензией. Экс-король Голландии был не лишен дара слова: им написан роман на тему собственной любовной истории во время пребывания в Голландии, а также "История английского парламента" и критика на книги о Наполеоне Вальтера Скотта и др. авторов. 3-й сын Людовика Бонапарта — Шарль Луи Наполеон стал императором Второй империи с именем Наполеон III.

(обратно)

84

{*84} Григорий Григорьевич (Генрих Генрихович) Белли (Белле), настоящее имя Генри Белли (? - 1826). Знаменитый офицер русского военно-морского флота, англичанин по происхождению. В чине капитан-лейтенанта командиром фрегата "Счастливый" участвовал в средиземноморском походе черноморской эскадры вице-адмирала Ф. Ф. Ушакова в 1798–1799 гг. Участник освобождения от французов Ионических островов, отличился искусным и смелым проведением десантных операций. Награжден орденом Св. Анны 2 степени. В апреле 1799 г. десантировался у Бриндизи, прошел по побережью и занял города Мола и Бари, затем 12 мая выступил в поход через гористую Апулию к Неаполю, имея около 500 матросов, морских гренадер и артиллеристов с 6 орудиями (по другой версии, с 480 "нижних чинов" с 4 орудиями). Отбросив картечью и штыками направленные против него отряды, он пересек Апеннинский полуостров и появился перед Неаполем. 6 июня штурмом взял ворота Святой Магдалины и несколько замковых укреплений Неаполя, обеспечив победу королевскому ополчению кардинала Руффо. Заключил соглашение о капитуляции с неаполитанскими республиканцами, нарушенное англичанами и жаждущими кровавого возмездия монархистами. Затем продолжил марш, занял Ливорно и Рим. Перешел с отрядом в оперативное подчинение Суворову. За фантастический поход Император Павел I наградил Белли орденом Св. Анны 1-й степени (единственное в истории ордена исключение для награждаемого лица невысокого чина) и произведен в капитаны 2-го ранга. С 1804 г. — командир 66-пушечного линейного корабля "Азия" в чине капитана 1-го ранга, участник войн с Францией (1805–1807 гг.) и с Турцией (1806–1812 гг.) В Средиземном море с 1804 г., в эскадре адмирала Д. Н. Сенявина с 1806 г. Участник Афонского сражения, в котором ему был поручен капитулировавший флагманский турецкий корабль. В 1807 г. — орден Св. Георгия 4-й степени за 18 морских кампаний. В 1808 г. — как английский подданный из-за формально объявленной войны с Англией отозван с эскадры и отправлен в отставку. В 1812 г. — снова на службе на Черноморском флоте, капитан 74-пушечного линейного корабля "Азия" (вторая). В 1816 г. — контр-адмирал, командир Третьей бригады линейных кораблей Черноморского флота.

(обратно)

85

{*85} Суворовское воззвание к итальянскому народу было выпущено перед началом Итальянского похода, датируется 4 апреля 1799 г., днем, когда полководец прибыл в Валеджо и вступил в командование союзной русско-австрийской армией. Оно принадлежит к числу документов, без знания которых невозможно составить достаточные представления ни о политической ситуации в Италии1799 г., ни об Итальянском походе в целом, ни о личности Суворова. Под названием "Обращение А. В. Суворова к итальянскому народу" опубликовано в сборнике "А.В.Суворов. Документы". Том IV. 1799–1800, М., 1952,с. 14–15.

(обратно)

86

{*86} Перед сражением при Рымнике Суворов со своей дивизией совершил марш (85 верст в два дня) по невероятной грязи, 10 сентября 1788 г. он соединился с австрийскими войсками Принца Кобургского, а на следующий день, 11 сентября, атаковал лагерь стотысячной армии визиря Юсуфа, подойдя к нему ночью через реку. Турки имели четырехкратное превосходство, но были разгромлены. Одна из блистательных суворовских побед, открывшая возможность действий за Дунаем вплоть до Балкан. Суворов был награжден орденом Св. Георгия 1-й степени и титулом графа Рымникского.

(обратно)

87

{*87} Суворовский марш-бросок к реке Треббия, когда его войска "пролетели" около 85 верст за 36 часов в пятидесятиградусную жару и утром 6-го июня1799 г. атаковали армию генерала Макдональда, разрушил план французского командования, которым предусматривалась синхронная атака русских армиями Моро и Макдональда. Суворов одним броском поставил свои войска против Макдональда, разгромил его в трехдневном сражении на р. Треббия и отбросил остатки его войск на юг. Выдвигавшаяся из Лигурии армия генерала Моро была у него "на очереди". Но под впечатлением от совершенного суворовской армией подвига генерал Моро (самый сильный и благородный из противников Суворова и наиболее им уважаемый) ретировался обратно в горы Ривьеры и в Геную.

(обратно)

88

{*88} Граф Петр Иванович Ласси (Питер Лэси, 1678–1751). Выдающийся полководец, один из лучших военачальников русской армии "досуворовского" времени". Ирландец по происхождению, первый офицерский чин получил во французской армии в девятнадцать лет. На русской службе с 1700 г., уцелел в первом сражении под Нарвой, отличился во многих боях, в чине полковника был в сражении под Полтавой (1709 г.). Участвовал в Прутском походе 1711 г. Генерал-майор в 1712 г. Воевал в Померании и в Голштинии, Польше и Мекленбурге. В 1719 г. первым осуществил десант на шведский берег около Стокгольма. В 1720 г. — генерал-лейтенант, 1725 г. — генерал-аншеф, 1736 г. — генерал-фельдмаршал. Самые значительные подвиги — редкостный по искусству Крымский поход 1737 г. (вошел в Крым через Арабатскую стрелку и Сиваш) и Гельсингфорская операция, в которой Ласси при равной численности одним маневром отрезал шведской армии пути отступления и вынудил ее капитулировать 26 августа 1742 г. Именно Ласси обогатил русскую военную школу тактикой маневренной войны, умением проводить сложные, основанные на маневре и контрманевре операции и выигрывать сражения "солдатскими ногами".

(обратно)

89

{*89} 1 октября 1811 г. скрытно от турок переправился через Дунай отряд генерала Маркова, в ночь на 2 октября он внезапно атаковал турецкий лагерь у Рущука и разгромил его. Этим маневром Кутузов "поставил в два огня" и блокировал в Слободзее армию Великого визиря Ахмета, который долго держался, но вынужден был сдаться. Судьба русско-турецкой войны 1806–1812 гг. была решена успехом этой операции.

(обратно)

90

{*90} Знаменитый тарутинский маневр — скрытый от французов после оставления русской армией Москвы поворот с Рязанского направления на Калужское. Французы обнаружили русскую армию только через пять дней, 10 сентября 1812 г. В Тарутино армия Кутузова прибыла 20 сентября, заняв позицию, из которой могла угрожать с тыла движению Великой армии из Москвы на Санкт-Петербург, угрожать коммуникациям неприятеля на направлении Москва — Смоленск, защищать от вторжения южные губернии России и, кроме того, еще и производить собственное переформирование и пополнение. "Во всей Истории я не вижу ничего смелее, искуснее и полезнее марша, совершенного нашею армиею в виду торжествующего неприятеля, какой мы начали 5 Сентября с Рязанской дороги на Калужскую", — писал известный русский разведчик-аналитик полковник Свиты Его Величества по квартирмейстерской части Петр Чуйкевич (См. его "Рассуждения о войне 1812 г.". СПб., 1813, с. 13).

(обратно)

91

{*91} "История XIX века" под редакцией Лависса и Рамбо, т. 2. М., 1938,с. 308.

(обратно)

92

{*92} Когда случается невозможное // В. Н. Шиканов. Под знаменами императора. Малоизвестные страницы наполеоновских войн. М., "Рейтар", 1999, с. 77–90.

(обратно)

93

{*93} Там же, с. 77.

(обратно)

94

{*94} Д. И. Олейников. Александр Христофорович Бенкендорф // Русские консерваторы. М., 1998, с. 71.

(обратно)

95

{*95} М. И. Богданович. История войны за независимость Германии по достоверным источникам, т. II. СПб., 1863, с. 610–616. А. И. Михайловский-Данилевский. Полное собрание сочинений, ч. VI. СПб., 1850, с. 397.

(обратно)

96

{*96} М. И. Богданович. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам, в двух томах. СПб., 1859.

(обратно)

97

{*97} Там же, с. 64.

(обратно)

98

{*98} Русские генералы в войнах с наполеоновской Францией в 1812–1815 гг. Подробная роспись имен, фамилий, наград и биографий. Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в1812-1815 гг. // Русский архив VII. История России в свидетельствах и документах. XVIII–XX вв. М., 1996, с. 315–316. (Авторский коллектив члены кружка ревнителей памяти 1812 года. Автор статьи В. Цвиркун.)

(обратно)

99

{*99} В. М. Безотосный. Донской генералитет и атаман Платов в 1812 году. Малоизвестные и неизвестные факты на фоне знаменитых событий. Издание ГИМа. М., 1999, с. 123–124.

(обратно)

100

{*100} М. Иностранцев. Операции 2-ой Западной армии Князя Багратиона от Немана до Смоленска. СПб., 1914, с. XIV–XV.

(обратно)

Комментарии

1

{1} Граф Луи Мари Жак Амальрик Нарбонн (1755–1813) — генерал, в русском походе 1812 г. состоял в свите Наполеона, его адъютант. Из старинного аристократического рода, последний королевский военный министр (1792 г.). Исполнял различные поручения как военного, так административного и дипломатического порядка. Дипломатическая миссия Нарбонна в Вильно скрывала ее истинный, в основном, разведывательный характер.

Начальник воинской полиции (включавшей и контрразведку) Первой Западной армии Я. И. Санглен весьма откровенно пишет о следующем эпизоде пребывания генерала Нарбонна в Вильно: "Нарбон от императора Наполеона прислан был к императору российскому с поздравлениеми с счастливым его приездом в Вильну. От поставленного мною полициймейстера в Ковне, майора Бистрома, получил я чрез эстафету уведомление о приезде Нарбона проселками, дабы он не видел наших артиллерийских парков и проч., что и было исполнено.

По приезде Нарбона в Вильну, приказано мне было Государем иметь за ним бдительный надзор.

Я поручил Вейсу дать ему кучеров и лакеев из служащих в полиции офицеров. Когда Нарбон, по приглашению императора, был в театре в его ложе, перепоили приехавших с ним французов, увезли его шкатулку, открыли ее в присутствии императора, списали инструкцию, данную самим Наполеоном, и представили Государю. Инструкция содержала вкратце следующее: узнать число войск, артиллерии и пр., кто командующие генералы? каковы они? каков дух в войске? и каково расположение жителей? Кто при Государе пользуется большою доверенностью? Нет ли кого из женщин в особенном кредите у императора? В особенности, узнать о расположении духа самого императора, и нельзя ли будет свести знакомство с окружающими его?" (Записки Якова Ивановича де Санглена (1776–1831 гг.). Сообщ. 7-го июля 1882 г. ген. — лейт. М. И. Богданович // "Русская старина", 1883, март, с. 544).

(обратно)

2

{2} Князь Михаил Богданович Барклай де Толли (1761–1818) — выдающийся русский полководец. Получил известность с зимней кампании 1806–1807 гг., когда проявил свои выдающиеся дарования. Отличился также в войне со Швецией в 1808–1809 гг., затем был генерал-губернатором Финляндии. Будучи военным министром в 1810–1812 гг., сделал все для подготовки русской армии к вторжению Наполеона. В 1812 г. — генерал от инфантерии, командующий Первой Западной армией. Не взирая на критику большинства генералитета и общества, своим отступлением сохранил боеспособную армию и изменил соотношение сил с противником, значительно превосходившим русские войска в начале войны. Герой Бородинского сражения. В сентябре 1812 г. покинул армию. По возвращении, с февраля 1813 г., командующий 3-й армией, затем союзными русско-прусскими войсками. Кавалер ордена Св. Георгия 1-й степени за победу при Кульме. За взятие Парижа получил чин генерал-фельдмаршала непосредственно на месте сражения (единственный из российских фельдмаршалов). В последние годы жизни работал над новой тактикой боевых действий и вооружениями, покровительствовал работам по созданию первых русских боевых ракет. Трагическая судьба Барклая в 1812 году отражена в лучшем из того, что написано о нем, — в пушкинском "Полководце", с которым созвучны авторские высказывания в "Записках Бенкендорфа".

(обратно)

3

{3} Герцогство Варшавское — вассальное государство в наполеоновской империи. Образовано в результате Тильзитского мира в 1807 г. из польских земель, находившихся во владении Пруссии по условиям второго и третьего разделов Польши в 1792 и 1795 гг. В 1809 г. к герцогству Варшавскому были присоединены польские земли, отобранные у Австрии по Пресбургскому миру. Польские патриоты надеялись, что герцогство станет основой будущего восстановленного польского государства, но это не входило в планы Наполеона, который лишь эксплуатировал патриотические иллюзии. Герцогство Варшавское стало плацдармом для концентрации и развертывания небывалых по масштабам сил наполеоновской Великой армии перед вторжением в Россию. По решению Венского конгресса 1814–1815 гг. территория герцогства Варшавского снова отошла к Пруссии и Австрии, но часть ее была присоединена к царству Польскому в составе Российской империи. Под протекторатом трех государств была образована республика в Кракове с его округой.

План Багратиона, изложенный в 1811 г. в письме Императору Александру I, заключался в том, чтобы сразу отдалить театр военных действий от пределов России вторжением на территорию герцогства Варшавского, где неприятель должен был быть разбит по частям прежде, нежели ему удастся сконцентрироваться. Этот смелый план был неисполним как из-за невыгодного для русских соотношения сил, так и по причинам общего политического свойства. Сам Багратион, излагая свой проект императору, писал, что это сугубо военный план, его автор — генерал, а не политик. Тем не менее элемент этого плана — выдвижение армии Багратиона из района зимней дислокации на Волыни к границам герцогства Варшавского в Западную Белоруссию — должен был дезориентировать неприятеля, безусловно знавшего о существовавших у русского командования планах кампании. Говоря о возможном вторжении армии Багратиона в Польшу, Бенкендорф свидетельствует, что русское командование затеяло своего рода игру с Наполеоном, показывая своими действиями, что готово следовать известным французскому командованию проектам, но не шло в их исполнении далее демонстрации намерений.

Дебушировать (от франц. deboucher) — проникнуть, развернуться. В военной терминологии этим словом обозначалось движение войск из конкретного пункта в некотором общем (часто стратегическом) направлении.

(обратно)

4

{4} Граф Петр Христианович Витгенштейн (1768–1842) — в начале 1812 г. генерал-лейтенант, затем генерал от кавалерии, командир 1-го армейского(пехотного) корпуса Первой Западной армии. Усиленный дополнительными войсками — кавалерией и артиллерией, его корпус действовал как отдельная группа войск, защищая Петербург от наступления неприятеля из Белоруссии и Литвы. В нескольких сражениях сковал действия трех корпусов Великой армии (2-й — маршала Удино, 6-й — генерала Сен-Сира, 9-й — маршала Виктора). На заключительном этапе кампании группировка Витгенштейна, усиленная частью Финляндского корпуса Штейнгеля, Петербургским ополчением и резервными частями, была по структуре, численности и стратегической функции — небольшой армией.

Витгенштейн заслуженно имел репутацию "спасителя Петрополя" (В. А. Жуковский). При переходе к наступательным операциям действовал менее удачно (на Березине), так же, как и в 1813 г., будучи главнокомандующим союзными армиями, в сражениях при Люцене и Бауцене. Затем отличился при Дрездене и Лейпциге, командуя корпусом. Оставил воинское поприще в чине генерал-фельдмаршала, получил княжеский титул (в 1835 г.).

(обратно)

5

{5} Барон Карл Людвиг Август Пфуль (часто именуемый у разных авторов Фуль) (1757–1826) — прусский военный теоретик. После разгрома Пруссии в 1806 г. перешел на русскую службу, генерал-майор. Был некоторое время в числе военных советников Императора Александра I. Автор известного плана войны с Францией, основанного на использовании укрепленного лагеря в Дриссе. Мнение, что план Пфуля был основой стратегии высшего русского командования в начале кампании вплоть до оставления Дрисского лагеря, нуждается в серьезной критической оценке. С 1816 г. был послом России в Нидерландах.

(обратно)

6

{6} План генерала Пфуля заключался в том, что Первая Западная армия, сконцентрировавшись в укрепленном лагере на Дриссе, должна была привлечь на себя удар неприятельской армии, а Вторая армия — действовать в это время на тыл и фланги и коммуникации противника. Проект не учитывал ни соотношения сил, ни возможных действий противника. Но все же были использованы элементы этого плана. Первая Западная армия смогла без чувствительных потерь сконцентрироваться. Но дожидаться, когда Наполеон эффектно уничтожит или возьмет ее в плен в ловушке, каковой являлся в этой ситуации Дрисский лагерь, русское командование не собиралось. Лагерь был сразу же забракован. Оставление русскими лагеря в Дриссе явно не входило в расчеты Наполеона легкая победа ускользнула. С этого времени начинается яростное преследование французами армии Барклая, но кровавые арьергардные бои произошли уже на подступах к Витебску. Император Александр I мог отбыть из армии в Москву и в Петербург для мобилизации сил страны. Начальный этап войны был выигран — обе русские армии были сконцентрированы и шли к соединению, противник распылил силы и потерял время, фактически подчиняясь стратегической инициативе русских. Первая глава "Записок Бенкендорфа" в согласии с другими источниками свидетельствует в пользу подобного понимания событий начала войны, связанных с "планом Пфуля".

(обратно)

7

{7} Манифест Императора Александра I и приказ по армиям произвели сильное впечатление в войсках и в народе, отозвались и в "обществе", чему еще одно свидетельство — слова автора "Записок". Приказ по армиям был своего рода воззванием, он заканчивался словами, которые вряд ли могли принадлежать постоянному составителю подобных документов государственному секретарю адмиралу А. С. Шишкову (1754–1841). Возможно, их окончательная редакция (исправил или сам написал) принадлежит самому Императору: "Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, Свободу! Я с вами. На зачинающего Бог! Александр". Юный Пушкин вскоре напишет:

Тебе, наш храбрый царь, хвала, благодаренье! Когда полки врагов покрыли отдаленье, Во броню ополчась, взложив пернатый шлем, Колена преклонив пред вышним алтарем, Ты браней меч извлек и клятву дал святую От ига оградить страну свою родную. Мы вняли клятве сей…

("Александру", 1815 год)

(обратно)

8

{8} Представление о плане Императора Александра I на начало войны основывается на материале из ряда источников, в том числе и из "Записок" Бенкендорфа. План опирался на анализ действий Наполеона в прошедших войнах и знание психологии командующего Великой армией и лидеров его окружения.

(обратно)

9

{9} В публикации В. И. Харкевича в русском переводе вместо Слонима ошибочно назван Смоленск.

(обратно)

10

{10} В Литве Наполеон не был встречен с тем энтузиазмом, на который рассчитывал. Литва не стала его базой и плацдармом в войне с Россией.

(обратно)

11

{11} Князь Александр Борисович Куракин (1752–1818) — видный дипломат эпохи императоров Павла I и Александра I. До образования министерств в 1802 г. возглавлял Коллегию иностранных дел. Посол во Франции в 1808–1812 гг. Его "нота" — представление о выдаче паспорта для отбытия из Парижа после того, как все русские мирные предложения были отвергнуты, — не являлась объявлением войны. Любой посол, когда его миссия завершалась неудачей, как правило, отбывал на родину.

(обратно)

12

{12} Александр Дмитриевич Балашов (1770–1837) — генерал-адъютант, министр полиции в 1811–1819 гг. Член Государственного совета. Сразу по получении известия о начале вторжения был послан императором Александром I к Наполеону для переговоров о прекращении военных действий. Участник зарубежных походов в составе свиты императора Александра I, выполнял дипломатические поручения.

Свидетельство А. X. Бенкендорфа о том, что Александр I предвидел бесплодность миссии Балашова и расценивал ее лишь как демонстрацию своей воли к миру перед лицом общественного мнения в России и Европе, противоположно распространенной трактовке: русский царь в страхе перед Наполеоном униженно просит грозного противника удалиться.

(обратно)

13

{13} Против Витгенштейна был направлен 2-й армейский корпус маршала Уди-но, поддержанный вскоре 6-м (баварским) корпусом. Их попытки открыть путь через Полоцк на Петербург, сокрушив корпус Витгенштейна, не имели успеха.

Николя Шарль Удино (1767–1847) — герцог Реджио, маршал Франции. потерпел поражение от Витгенштейна в трехдневном сражении под Клястицами (18–20 июля 1812 г.). Был ранен и сдал командование командиру 6-го корпуса генералу Гувиону Сен-Сиру.

(обратно)

14

{14} Король Вестфальский — Иероним (Жером) Бонапарт (1784–1860), младший брат Наполеона. В начале кампании возглавлял группу войск из трех пехотных и кавалерийского корпусов (ок. 80 тыс. человек), направленную против Второй Западной армии Багратиона. Действовал неудачно, был отстранен от командования. Отбыл в Кассель, а в октябре 1813 г. бежал во Францию.

(обратно)

15

{15} Луи Николя Даву (1770–1823) — герцог Ауэрштедтский, князь Экмюльский, маршал Франции, товарищ Наполеона по военной школе в Бриенне. Один из самых даровитых военачальников Наполеона. В кампанию 1812 г. командовал 1-м армейским корпусом Великой армии, ее самым крупным тактическим соединением. Сменил Жерома Бонапарта во главе группы войск, направленной против Багратиона. Опередил его в Минске, затем в Могилеве, но не смог ни уничтожить Вторую Западную армию, ни воспрепятствовать ее соединению с Первой армией Барклая де Толли. При Бородине также действовал против Багратиона, был контужен. Известен своей жестокостью, проявленной и в занятой Москве.

(обратно)

16

{16} Граф Матвей Иванович Платов (1751–1818) — генерал от кавалерии, атаман казачьего Войска Донского. В 1812–1814 гг. — командир Донского казачьего корпуса. Участник штурма Измаила (1790 г.). Участник почти всех войн России в конце XVIII — начале XIX вв. В начале кампании 1812 г. прикрывал отступление Второй Западной армии. Победитель французской кавалерии в арьергардных боях при Мире и Романове. Его войска отличились при преследовании отступающей Великой армии и в заграничном походе 1813–1814 гг.

(обратно)

17

{17} Автор имеет в виду бой под Миром (27–28 июня 1812 г.) — крупный арьергардный бой Второй Западной армии. Несколько полков Казачьего корпуса Платова совместно с армейской кавалерией разгромили польскую уланскую дивизию генерала Рожнецкого, особенно пострадала бригада генерала Турно: три ее полка были почти уничтожены.

(обратно)

18

{18} Маркиз Филиппе (Филипп Осипович) Паулуччи (1779–1849) итальянец, уроженец Модены. На русскую службу принят из австрийской в 1807 году в чине полковника. Участник войн с Турцией в 1807 г. (адъютант главнокомандующего генерала И. И. Михельсона) и с Швецией в 1808–1809 гг. В 1808 г. — генерал-майор, орден Св. Георгия 4-й степени за отличие в боях в Финляндии. В 1810 г. — генерал-квартирмейстер русских войск на Кавказе, в 1811 г. — за покорение Дагестана награжден орденом Св. Георгия 3-й степени; назначен главнокомандующим в Грузии. В 1812 г. — генерал-адъютант, назначен начальником штаба Третьей, затем Первой Западной армии. На последнем посту пробыл всего около недели. После оставления Первой армией укрепленного лагеря в Дриссе был заменен А. П. Ермоловым и назначен генерал-губернатором в Лифляндию и Курляндию, успешно действовал против корпуса маршала Макдональда под Ригой, вел сепаратные переговоры с командиром вспомогательного прусского корпуса генералом Йорком. Перейдя в наступление, взял город Мемель (Клайпеда). Главным в его деятельности после войны было восстановление разрушений в городах Лифляндии и Курляндии и нормализация жизни их населения после изгнания оккупантов. Занимался делом освобождения крестьян Прибалтики от крепостной зависимости (1819 г.). Генерал от инфантерии в 1823 г. В 1829 г. покинул Россию и стал командующим армией королевства Сардинии и Пьемонта.

(обратно)

19

{19} Незаурядные военные способности Императора Александра I признают даже те историки, кто питает к нему искреннюю антипатию. Личное мужество его неоспоримо — орден Св. Георгия IV степени за Аустерлиц, где он, как простой офицер, отступал в рядах полков четвертой колонны своей армии; в сражениях при Дрездене, Лейпциге, Фер-Шампенуазе, под Парижем также проявил воинскую доблесть. Менее известно о нем как об авторе плодотворных стратегических идей. Ему принадлежат: не выполненный полностью план окружения Великой армии на Березине; идея маневрирования и концентрического сближения союзных армий перед Лейпцигским сражением, что неизбежно привело к поражению Наполеона; инициатива (совместно с Князем П. М. Волконским) решившего судьбу кампании 1814 года и всей войны победного марша на Париж. После Аустерлица Александр не считал себя способным к деятельности полководца, но в 1813 году со времени Дрезденского сражения был не только главой антинаполеоновской коалиции, но и фактически возглавлял ее вооруженные силы. Таланты Александра-политика и дипломата своеобразно проявились в военной сфере. Его военные идеи сходны с политической интригой, с дипломатической игрой.

Бенкендорф вполне достоверен — позже император был лучшего мнения о своем военном даровании. В 1814 г., сразу по вступлении в Париж, в беседе с А. П. Ермоловым Александр не без иронии заметил: "Ну, что, Алексей Петрович? Теперь-то в Петербурге не будут меня считать за простачка?"

(обратно)

20

{20} Бенкендорф не прав: к этому времени Жером Бонапарт уже давно был отстранен от командования и уехал в Кассель. У Могилева, как и в Минске, Багратиона опередили авангардные части войск маршала Даву. Эта крупная ошибка говорит о том, что текст "Записок" создавался спонтанно, не был автором выверен.

(обратно)

21

{21} Николай Николаевич Раевский (1771–1829) — один из прославленных военачальников 1812 года. Состоял в родстве с князем Г. А. Потемкиным и М. В. Ломоносовым. Участник всех войн России с 1787 по 1815 гг. В 1812 г. генерал-лейтенант, командир 7-го армейского(пехотного)корпуса в составе Второй Западной армии. Герой боя под Салтановкой, где лично, вместе с сыновьями, возглавил одну из атак; сражений при Смоленске и Бородине. В1813-1814 гг. — генерал от кавалерии, командир гренадерского корпуса под Лейпцигом и в других сражениях. Младшему сыну генерала — Николаю Николаевичу Раевскому-младшему — посвящены стихотворение Пушкина "Андре Шенье" и поэма "Кавказский пленник".

Бой под Салтановкой, деревней южнее Могилева, происходил 11 июля 1812 г. 7-й корпус Раевского должен был выбить из Могилева авангард корпуса Даву, но уже у Салтановки встретил многочисленного противника на неприступной позиции. В то время как Раевский яростно, но безуспешно атаковал позицию Даву, Багратион получил сообщение Барклая о движении его армии. Багратион сразу же превратил бой в арьергардный, так как необходимость в прорыве через Могилев отпала. В последующие дни Даву напрасно ждал продолжения русских атак, тогда как Багратион переправил армию через Днепр и ушел на соединение с Барклаем.

(обратно)

22

{22} А. X. Бенкендорф неверно указывает время, когда король Жером был отослан в Германию. Это произошло ранее (см. прим. 20).

(обратно)

23

{23} Граф Петр Петрович фон дер Пален 2-й (1778–1864) — сын графа Петра Алексеевича (Петера Людвига) фон дер Палена, вдохновителя заговора против императора Павла I и инициатора его убийства 11 марта 1801 г. В 18 лет участвовал в Персидском походе, в 20 лет — полковник, в 22 года генерал-майор, шеф Каргопольского драгунского полка. В кампанию 1806–1807 гг. проявил талант и храбрость выдающегося кавалерийского генерала, награжден орденами Св. Георгия 4-й и 3-й степеней. В 1812 г. — командир 3-го кавалерийского корпуса в составе Первой Западной армии. С большим искусством командовал кавалерией арьергарда армии Барклая. Из-за болезни отбыл из армии после сражения при Смоленске, вернулся в конце кампании. Генерал-лейтенант. В 1813 г. отличился во многих сражениях, особенно при Бауцене и Лейпциге, в 1814 г. — при Бриенне, Фер-Шампенуазе и под Парижем (орден Св. Георгия 2-й степени). Затем командовал кавалерийскими корпусами, в 1823 г. вышел в отставку. В царствование Николая I вернулся на службу и получил чин полного генерала (от кавалерии), назначен генерал-адъютантом. Участвовал в войне с Турцией в 1828–1829 гг. и в Польше в 1831 г. С 1834 г. был членом Государственного и Военного советов, с 1847 г. — инспектором всей кавалерии.

(обратно)

24

{24} Рассказывая о действиях Петра Палена, Бенкендорф не пишет о больших арьергардных боях под Островно и Витебском 13 и 14 июля 1812 г. Тогда войска генерал-лейтенантов А. И. Остерман-Толстого и П. П. Коновницына сдержали напор крупных авангардных сил Великой армии, что позволило армии Барклая продолжить отход к Смоленску. Эти события опущены автором "Записок", очевидно, потому, что тогда он не был даже косвенным их свидетелем, ибо уже отбыл из армии по новому назначению в Смоленск.

(обратно)

25

{25} Бухарестский мир, итог победного окончания войны с Турцией, был заключен 16 мая 1812 г. К Российской империи была присоединена Бессарабия, признаны право России на защиту христианского населения в Османской империи и ее влияние в придунайских княжествах. Сербия получила статус автономии" под покровительством России".

(обратно)

26

{26} Светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов Смоленский (1745–1813) — великий полководец и выдающийся — дипломат. Участник екатерининских войн с Турцией и герой штурма Измаила в 1790 г. В конце 1805 г. исключительным по искусству маршем с боями вывел свою армию из-под удара главных сил Наполеона, спас ее от окружения и разгрома. Будучи главнокомандующим, под Аустерлицем не выступил против навязанной союзниками-австрийцами диспозиции сражения, которое было проиграно. В конце русско-турецкой войны 1806–1812 гг. возглавил русскую армию, нанес сокрушительное поражение турецким войскам, окружил и принудил к капитуляции, а Турцию к переговорам и заключению Бухарестского мира, столь необходимого и выгодного России, когда она была в ожидании наполеоновского нашествия. За окончание войны с Турцией Кутузов получил титул Светлейшего Князя. С 8 августа 1812 г. — главнокомандующий всеми армиями. За Бородинское сражение получил чин генерал-фельдмаршала. Высший подвиг Кутузова — решение об оставлении Москвы. Переведя армию марш-маневром с Рязанской дороги на Калужскую, к Тарутино, фактически выиграл кампанию 1812 года, ибо не только прикрыл южные губернии и обеспечил армии возможность отдыха, переформирования и пополнения, но и занял позицию в тылу возможного движения Великой армии из Москвы на Петербург и тем самым сделал его невозможным; принудил Наполеона сначала к бездействию, а затем и к гибельному отступлению. При преследовании Великой армии стремился беречь свои войска, что встретило непонимание и трактовалось как медлительность. Его порицали за недостаток энергии и воли, но он со славой закончил кампанию и перенес боевые действия на территорию Германии, и здесь стремительностью движения отдалил основные события кампании 1813 года от русских границ. Кавалер ордена Св. Георгия 1-й степени за изгнание неприятеля из России.

(обратно)

27

{27} Генерал-адъютант Ф. Ф. Винценгероде формировал под Смоленском "обсервационный" корпус из запасных эскадронов и батальонов. Но ко времени, когда две Западные армии должны были соединиться, поручение Винценгероде было изменено. Части корпуса пошли на пополнение прибывших в Смоленск армий, а Винценгероде возглавил отдельный кавалерийский отряд, "летучий корпус", с целью рейда в Белоруссию для установления связи с корпусом Витгенштейна и прикрытия северного фланга соединенных русских армий. Командование авангардом отряда было поручено Бенкендорфу.

(обратно)

28

{28} Дмитрий Петрович Неверовский (1771–1813) — герой войны 1812 г. Участник войн с Турцией, в Польше, с Францией. В 1812 г. — генерал-майор, шеф Павловского гренадерского полка, командир 27-й пехотной дивизии, во главе которой прославился героическим сопротивлением прорывавшемуся к Смоленску авангарду Великой армии. Несмотря на многократное превосходство французской кавалерии, дивизия Неверовского своим мужеством и стойкостью позволила соединенной русской армии первой занять Смоленск. Подвиг Неверовского под Красным почти не имеет сравнений в военной истории и снискал ему и его солдатам славу и уважение обеих противоборствующих армий. А. X. Бенкендорф был в это время с отрядом Винценгероде в Белоруссии, поэтому неудивительно, что он совершает ошибку: понаслышке сообщает о бое под Красным как об арьергардном бое Второй Западной армии Багратиона на пути к Смоленску, тогда как это событие относится ко времени после соединения двух русских армий и завершает неудавшуюся попытку русских армий перейти в наступление. Позднее Неверовский во главе своей дивизии геройски сражался на Шевардинском редуте и на Багратионовых флешах в Бородинском сражении, при Малоярославце. Генерал-лейтенант. Был смертельно ранен в сражении при Лейпциге.

(обратно)

29

{29} Соединением двух русских армий в Смоленске завершился первый этап войны. Подобный итог был большим стратегическим успехом, хотя в начале кампании не предполагали, что армии смогут соединиться на таком значительном удалении от западной границы России. Успех на начальном этапе обусловил требования перехода к наступлению, что было преждевременным. Это хорошо понимал Барклай де Толли, но должен был начать наступление, в котором летучему корпусу Винценгероде отводилась значительная роль. Стечением обстоятельств Барклай был вынужден продолжить отступление. Несмотря на клевету, интриги и противодействие, он выдерживал линию на сохранение армии для предстоящего решающего противостояния, когда противник исчерпает свой наступательный порыв и свои ресурсы, когда соотношение сил изменится.

(обратно)

30

{30} Сражение под Смоленском 4 и 5 августа 1812 г., в котором участвовали с русской стороны только отдельные корпуса и дивизии, отличалось невиданным упорством и кровопролитием. Русские войска потеряли свыше 10 тыс. человек, французские — около 15 тыс. Сохраняя армию, Барклай увел ее из горящего Смоленска, не позволил Наполеону развить сражение в генеральное, чем вызвал резкое недовольство собой в войсках, от генералитета до солдат. Бенкендорф ничего не говорит о предшествовавшей сражению попытке общего наступления, только о рейде в Белоруссию.

(обратно)

31

{31} Рейд отряда Винценгероде в занятую французами Белоруссию не привлек должного внимания историков войны 1812 года и не изучен. Бенкендорф излагает задачи, поставленные отряду в полном согласии с тем, что пишет об этом Барклай де Толли ("Изображение военных действий 1812 года". СПб., 1913,с. 8–9,13).

По проявленному мужеству, боевому искусству и результатам в ряд с этим рейдом невозможно поставить действия иных "летучих" отрядов, кроме рейда отряда графа А. И. Чернышева через всю оккупированную Белоруссию от армии адмирала Чичагова к Витгенштейну осенью 1812 года. "Записки Бенкендорфа" основной источник по истории этой экспедиции. Заметим, что наступление Винценгероде в Белоруссию планировалось Барклаем как часть общей наступательной операции и только из-за ее срыва это наступление стало выглядеть как автономное действие, только как рейд.

(обратно)

32

{32} 4-й армейский (франко-итальянский) корпус был в Великой армии вторым по численности после 1-го корпуса маршала Даву и единственным, включавшим, кроме армейских частей, элитные части — итальянскую пешую и конную гвардию с их артиллерией.

Его командующий — вице-король Италии, герцог Лейхтенбергский, принц Эжен Богарне (1781–1824), пасынок Наполеона, сын Жозефины Богарне. Проявил незаурядные военные способности в кампаниях 1800 и 1809 гг. На исходе 1812 г. после бегства из России Наполеона и отъезда Мюрата в Неаполь возглавил остатки Великой армии и войска в Германии. Затем сражался в Италии с австрийцами. Зять баварского короля, Богарне после капитуляции Парижа удалился в Баварию и отошел от политики. Его сын, герцог Максимилиан Лейхтенбергский, был женат на Великой Княжне Марии Николаевне, дочери императора Николая I.

(обратно)

33

{33} Бенкендорф скромно пишет о подвиге его малой "партии", как тогда называли подобные небольшие временные соединения. Со своими 80 казаками он прошел через занятую противником территорию, не теряя связи с Винценгероде, и установил связь отряда и всей армии Барклая с корпусом графа Витгенштейна, преградившим неприятелю путь на Петербург за Полоцком.

(обратно)

34

{34} Предположение о том, что публикация в "Военном журнале" 1817 г. является адаптацией "Записок", выполненной редактором, возможно на основании следующего наблюдения: вместо этого и последующего абзацев Федор Глинка поместил следующее: "Полковнику Бенкендорфу послал он тогда же через одного жида приказ следовать безостановочно для соединения с ним". Автор всюду указан в третьем лице. Но все же вероятнее наличие сокращенной авторской версии на французском языке для "Военного журнала". Скорее всего, именно она была опубликована в "Бумагах Щукина", т. VII, 1903, с. 249–256.

(обратно)

35

{35} Два последних абзаца (с купюрой слов: "поддонки польского дворянства")приведены Е. В. Тарле в его книге "Нашествие Наполеона на Россию. 1812год" (М., 1938, с. 175). Это единственное обращение к "Запискам Бенкендорфа" в советскую эпоху.

Все сказанное Бенкендорфом подтверждают мемуары французских авторов. О чудовищном угнетении и нищете населения Литвы и Белоруссии чающими свободы польскими помещиками свидетельствует и Карл фон Клаузевиц в одном из писем к супруге, служащих приложением к его книге "1812 год" (М., 1937, с. 161).

(обратно)

36

{36} На пути отряда Винценгероде было село Самойлове Гжатского уезда Смоленской губернии. Хозяйкой его была княгиня Александра Петровна Голицына, урожденная Протасова (1774–1842), воспитанница своей тетки Анны Петровны Протасовой, любимой камер-фрейлины Императрицы Екатерины II; вдова князя Алексея Андреевича Голицына (1767–1800). Любопытные подробности имеются в "Записках декабриста" С. Г. Волконского, который был дежурным офицером при командире отряда и состоял тогда с автором "Записок" в дружеских отношениях.

"Другая стычка, уже полным отрядом, была в селе Самойлове, принадлежащем тогда княгине Голицыной, известной в Петербурге под названием Princesse Alexis. Тоже чрез крестьян узнал Винценгероде, что там вестфальцы грабят и причиняют неистовства. Полным отрядом пустились мы туда на риск. Французы, сторожившие себя, узнавши о нашем приближении, отступили, но мы там еще застали малый отряд, не успевший отступить; разбредших перехватили, но человек сто вестфальцев заперлись близ господского дома, в особенное жилое строение, и нами окруженные, на наше предложение сдаться не соглашались и, стрелявши по нас, убили и ранили несколько казаков. Надо было кончить с ними, и Винценгероде велел спешить два эскадрона драгун, примкнуть штыки и идти на приступ. Храбрые драгуны с спешившимися казаками вломились в строение, и началась там резня раздраженными нашими драгунами и донцами, потерявшими упорством неприятеля несколько товарищей…

Наш отряд переночевал в Самойлове, и мы могли обсудить зверские поступки неприятеля с безоружными жителями, бесполезный грабеж в господском доме и поругание святынь в церкви. И такое святотатство во многих местах, посещенных французами, нам встречалось. При этом горестном зрелище были и сцены смеха: княгиня Голицына, давно уже перешедшая в католицизм, всегда жила в

Самойлове летним временем, окруженная французскими аббатами. Простонародие убеждено было, что эти аббаты навели на Самойлове французскую рать, и в горе своем вопияли: "А вот тебе, княгиня, и аббат Никол, и аббат Саландр, и аббат Мерсье", а они все были моими наставниками (декабрист Князь Сергей Волконский учился в пансионе аббата Николя, как и Бенкендорф, — П. Г.) и эти восклики невольно возбуждали во мне смех. Про Самойлове расскажу еще одно обстоятельство: ночевавши там и зная, что, вероятно, на днях, после нашего отступления, займут его французы, Бенкендорф и я на память взяли, как дань, рисунки, висевшие на стене; но впоследствии княгиня уверяла, что мы оба во главе с подчиненными грабили ее жилище" (С. Г. Волконский. "Записки декабриста". СПб, 1902, с. 176–178.).

Княгиня А. П. Голицына в 1818 г. открыто перешла в католичество, уехала во Францию, в 1826 г. стала монахиней ордена du Sacrecceur, миссионерствовала в Луизиане (США). Имела четырех сыновей и дочь, из коих только двое сыновей остались в православии. Составила сборник молитв и религиозных стихов на французском языке. Скончалась на родине, в Петербурге.

(обратно)

37

{37} Полное и глубокое осмысление Бенкендорфом итогов Бородинского сражения можно поставить в ряд с самыми авторитетными суждениями по этому непростому вопросу.

Именно Бородино, утверждает Бенкендорф, "навсегда поколебало силу Наполеона". Автор "Записок" не приписывает победу ни одной из сторон, но отмечает, что урон, нанесенный Великой армии при Бородине, был для нее невосполним. Следовательно, в общем стратегическом аспекте кампании итог Бородина был в пользу Русской армии. Бенкендорф не рассматривает Бородино как "обычное" сражение и не обращает внимания на количество и соотношение потерь. Его оценка результатов Бородинского сражения разнится с мнением большинства зарубежных историков, воспринявших трактовку Наполеоном самого понятия "сражение" как некоего подобия военно-спортивного соревнования с соответствующими количественными показателями для определения победителя.

В сражении при Бородине погибли два генерала, братья Тучковы: Николай Алексеевич Тучков 1-й (1761–1812) — генерал-лейтенант, командир 3-го пехотного корпуса. Участник войн с Францией в 1799, 1806–1807 гг., войны с Швецией в 1808–1809 гг. Смертельно ранен во время успешной контратаки батареи на крайнем левом фланге русской армии, которую защищал его корпус. Скончался в Ярославле, похоронен в Толгском монастыре.

Александр Алексеевич Тучков 4-й (1777–1812) — генерал-майор, шеф Ревельского пехотного полка, командир бригады в составе 3-й пехотной дивизии, пришедшей в критический момент с крайнего левого фланга к "флешам Багратиона". Тучков 4-й со знаменем в руках возглавил атаку своих солдат и был сражен, когда вошел с ними в укрепление. Тело его не было найдено. На месте его гибели вдовой генерала воздвигнут храм Спаса Нерукотворенного первый памятник героям Бородина. Позднее там же возник Спасо-Бородинский монастырь, первой настоятельницей которого стала игумения Мария (Тучкова).

Скорее всего, Бенкендорф подразумевает младшего из братьев Тучковых.

Граф Александр Иванович Кутайсов (1784–1812) — младший сын Ивана Павловича Кутайсова, известного фаворита императора Павла I. С ранних лет проходил воинскую службу. В 15 лет — артиллерийский офицер, адъютант графа А. А. Аракчеева. Самый крупный талант среди артиллерийских командиров. Кутайсов с блеском его проявил в кампанию 1806–1807 гг. В 1812 г. в чине генерал-майора был начальником артиллерии Первой Западной армии. Под Бородиным отдал знаменитый приказ со словами"…артиллерия должна жертвовать собой…". Погиб во время контратаки перед "батареей Раевского". Его тело не было найдено, как и тело Тучкова 4-го. Один из образованнейших людей своего времени. Знал шесть языков, писал русские и французские стихи, занимался переводами, был превосходным рисовальщиком. Известны его письма, отличающиеся классической красотой стиля и благородной возвышенностью содержания.

(обратно)

38

{38} Ведет (от франц. vedette) — пост конного караула, а также сам конный отряд, назначенный для несения сторожевой службы.

(обратно)

39

{39} Василий Дмитриевич Иловайский 12-й (1785–1860). Один из самых талантливых казачьих командиров в войне1812-1814 гг. Участник кампании1806-1807 гг. в Восточной Пруссии. Уже тогда проявил себя в качестве командира отдельных казачьих отрядов. В 1809 г. за сражение с турками при Батине награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1810 г. — полковник. В1812 г. — командир одного из казачьих полков армии Багратиона. Отличился в бою при Романове. Затем состоял в отдельном отряде Ф. Ф. Винценгероде, командовал бригадой. 10 октября 1812 г. во главе своего полка первым вошел с боем в оставляемую неприятелем Москву. Был произведен в генерал-майоры. В1813-1814 гг. сражался при Люцене, Бауцене, Кульме, Лейпциге, Ганау, Фер-Шампенуазе, под Парижем. Под Кульмом взял в плен генерала Вандамма и его штаб. За Ганау награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. С 1823 г. был наказным атаманом Донских казачьих полков, прикомандированных к Кавказскому корпусу. В 1826 г. — генерал-лейтенант. С 1840 г. — в отставке.

(обратно)

40

{40} Бенкендорф ошибочно называет подмосковную деревню Черепкове — Черенково. В этой деревне, исторически связанной с известным своим храмомXVII века соседним селом Троице-Лыково, хранилось предание о захоронении рядом с ним умерших от ран участников боя при Звенигороде, вывезенных казаками. Деревня и остатки часовни, которую некогда почитали памятной, уничтожены в 1984 году. На их месте ныне расположен известный кардиологический центр.

(обратно)

41

{41} В отсутствие Винценгероде в отряде оставался один генерал И. Д. Иловайский 4-й.

(обратно)

42

{42} Это место в "Записках" является источником небольшого заблуждения. Именно Хорошево принято считать местом переправы отряда, но у Бенкендорфа ничего об этом не сказано, только о необходимости защиты переправы у Хорошева. Отряд форсировал Москва-реку у Троице-Лыково, а Хорошевская переправа была важна для главной армии (овладев ею, неприятель мог угрожать флангу русской армии) и бдительно охранялась левофланговым прикрытием отряда.

(обратно)

43

{43} Все, что написано Бенкендорфом об оставлении Москвы, равно как и о вступлении в нее (в начале IV главы), принадлежит к самым сильным страницам во всей мемуаристике об этих днях 1812 года.

(обратно)

44

{44} Из ряда свидетельств о пожаре Москвы то, что пишет Бенкендорф, выделяется необычным ракурсом и живостью. У Пушкина:

"Русь обняла кичливого врага, И заревом московским озарились Его полкам готовые снега".

("Была пора: наш праздник молодой…", 1836 год)

(обратно)

45

{45} Великая Княжна Екатерина Павловна (1788–1819) — младшая сестра императора Александра I, его друг и советчик. Одна из выдающихся женщин своего времени. В первом браке (с 1809 г.) — супруга принца Георгия Петровича (Петра Фридриха Георга) Ольденбургского (1784–1812), тверского, новгородского и ярославского генерал-губернатора. Во втором браке (с 1816 г.) — королева Вюртембергская.

(обратно)

46

{46} Виктор Антонович Прендель (1766–1852) — выходец из Австрии, уроженец Тироля. На русской службе с 1804 г. В чине майора отличился в 1812 г. под Москвой под командой генерала Винценгероде. В 1813 г. — полковник, командир армейского "летучего отряда", один из героев 1812 года и освобождения Германии.

(обратно)

47

{47} Наступление французов в Петербургском направлении и по дорогам на Ярославль, Дмитров и Волоколамск, помимо прикрытия своих грабителей, рассыпавшихся по Подмосковью, вероятно, преследовало и иную цель. Судя по количеству войск и по энергии их движения, это могла быть и своего рода разведка боем на случай выступления всей Великой армии в направлении на Петербург. На этом настаивали маршалы, Наполеон колебался. Нападение части русской армии на войска Мюрата под Тарутино и их поражение показали французскому командованию, что движение на Петербург невозможно. Оставалось направиться на юго-запад. 4-й корпус Богарне был переведен с Петербургского направления на Калужское, где занял место авангарда.

(обратно)

48

{48} Е. В. Тарле в своей книге "Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год" (с. 179–180) дает эпизоду с "петербургскими интриганами" пояснение. 24 сентября 1812 года "взбунтовавшиеся крестьяне Волоколамского уезда и один священник, соучаствовавший с ними" (так сказано в документе Комитета министров), были обречены на репрессию по клеветническому доносу, направленному в Петербург.

(обратно)

49

{49} Дунайская армия, освободившаяся после заключения Бухарестского мира, была направлена на соединение с Третьей Западной армией, и обе подчинены адмиралу П. В. Чичагову. К концу войны это была самая крупная и свежая группировка русских войск. Частные успехи соединенной армии были значительны, часть Белоруссии от Слонима до Борисова была ею быстро освобождена, но в операции на Березине из-за ошибки Чичагова она не оправдала надежд.

Князь Карл Филипп Шварценберг, герцог Крумадский (1771–1820). Служил в австрийской армии с 1788 г., участник войны с Турцией. Участник всех войн Австрии с революционной и с наполеоновской Францией. В 1805 г. во время катастрофы в Ульме пробился из окружения в Чехию с эрцгерцогом Фердинандом. В 1808 г. — посланник Австрийского Императора в Санкт-Петербурге. Участник сражения при Ваграме в 1809 г. В 1812 году был поставлен во главе вспомогательного австрийского корпуса, выдвинутого на Волынь и в Западную Белоруссию в поддержку 7-му армейскому (саксонскому) корпусу генерала Ренье. Участие Австрии в наполеоновском нашествии было вынужденным, хотя Наполеон и соблазнял австрийцев возможными приобретениями за счет России. Сколько-нибудь серьезных действий против корпуса Шварценберга не велось, ибо учитывали перспективу союзных отношений с Австрией. В 1813 г. — фельдмаршал. В конце 1813–1814 гг. Шварценберг был в числе главнокомандующих союзными армиями, но активностью в ведении боевых действий не отличался.

(обратно)

50

{50} Жан Батист Жюль Бернадотт (1763–1844) — маршал Франции, один из плеяды талантливых военачальников республиканской и наполеоновской армии. В 1810 г. в результате дипломатической интриги был избран риксдагом(парламентом) наследником шведского престола с именем Карл-Юхан и усыновлен бездетным королем Карлом XIII. С этим избранием Наполеон связывал установление своего влияния на севере Европы, но Бернадотт повел независимую политику в интересах Швеции. В 1812 г. он не присоединил Швецию к европейской антирусской коалиции, заключил сепаратный договор с Императором Александром I, по которому гарантировался нейтралитет Швеции во время наполеоновского вторжения в Россию. Это был крупный успех дипломатии Александра I. В августе 1813 г. присоединился к антинаполеоновской коалиции, возглавил Северную армию. Участвовал в ряде сражений, в том числе в "битве народов" под Лейпцигом. С 1818 г. — король Швеции под именем Карл XIV Юхан.

(обратно)

51

{51} Граф Фаддей Федорович Штейнгель (1762–1831) — генерал от инфантерии. Участник войн с Францией в 1806–1807 гг. и с Швецией в 1808–1809 гг. В начале 1812 г. — главнокомандующий войсками в Финляндии, которые находились там на случай, если Швеция примкнет к Наполеону. Но поскольку переговоры Императора Александра I и наследного принца Швеции Карла-Юхана (Бернадотта) завершились в пользу России, Финляндский корпус Штейнгеля получил приказ направиться на защиту Петербурга от французов. В августе удачно действовал против корпуса маршала Ж. Э. Макдональда под Ригой, затем вместе с Витгенштейном освободил Полоцк (7 октября1812 г.), разбил баварский корпус генерала К. Вреде, нанес поражение маршалу К. П. Виктору, дошел до Вислы. По окончании кампании 1812 г. был генерал-губернатором Финляндии.

(обратно)

52

{52} Граф Леонтий Леонтьевич Беннигсен (1745–1826) — генерал от кавалерии. Уроженец Ганновера, на русской службе в 1773–1818 гг. Участник убийства императора Павла I. Командовал русской армией в кампанию 1806–1807 гг. В 1812 г. был направлен в армию одновременно с М. И. Кутузовым, получил несколько неопределенную должность исполняющего обязанности начальника штаба. Возглавлял войска, победившие в Тарутинском сражении. В ноябре 1812 г. выслан Кутузовым из армии за интриги. В 1813–1814 гг. успешно действовал в Германии при освобождении Ганновера и других государств. Получил орден Св. Георгия 1-й степени. Выйдя в отставку, уехал из России. Сочетал талант стратега и военачальника с явными промахами и ошибками в руководстве боевыми действиями.

(обратно)

53

{53} Иоахим Мюрат (1767–1815) — маршал Франции, Неаполитанский король (с 1808 г.). Сын трактирщика, Мюрат сделал блестящую карьеру кавалерийского командира в республиканской и наполеоновской армии. Один из любимцев Наполеона, супруг его сестры Каролины. В 1812 г. командовал всей резервной кавалерией Великой армии в составе четырех корпусов. Во главе авангарда основной группы войск проявил себя достаточно бездарно — не выиграл ни одного боя и "потерял" русскую армию на марше после оставления ею Москвы, потерпел поражение под Тарутино. В конце кампании возглавил брошенные Наполеоном после Березины остатки Великой армии, при этом погубил в Литве без цели и смысла (буквально заморозил) 34-ю дивизию генерала Луазона и неаполитанскую гвардию. Командовал кавалерией в 1813 г. под Дрезденом и Лейпцигом, затем покинул Наполеона. Во время "Ста дней" сделал попытку вернуть себе утраченное королевство, был схвачен и расстрелян англичанами.

(обратно)

54

{54} Этот кавалерийский бой произошел 8 октября в северном предместье Москвы — между Петровским дворцом и Тверской заставой.

Сведения, сообщаемые Бенкендорфом о бое 18-го октября, позволяют составить об отступлении Великой армии из Москвы следующее представление. Занимавший во время оккупации Москвы ее северные окраины и предместья 4-й армейский корпус Богарне был передвинут в авангард Великой армии и уже маршировал в направлении на Калугу. На месте расположения корпуса Богарне осталась группировка легкой кавалерии (бригада или несколько более). Она должна была удерживать район между Петровским дворцом и Тверской заставой от попыток отряда Винценгероде войти в Москву до тех пор, пока последние обозы не выберутся за город на калужскую дорогу, а затем, быстро пройдя Москву, их догнать и составить арьергард, стать для обозов прикрытием. Этот кавалерийский отряд был атакован казаками Винценгероде значительно (на два-три дня) раньше, и гораздо энергичнее, нежели предполагали французы. Успех принесла внезапность нападения — судя по всему, казаки атаковали непосредственно с марша, а французы не ожидали от русских такой прыти и не были готовы дать отпор. Не случайно, даже двумя днями позже, когда в город вошли войска братьев Иловайских и Бенкендорфа, казаки разбивали хвосты застрявших в московских улочках обозов, у которых совсем не было прикрытия. Победа перед тверской заставой 8 октября открыла вход в Москву.

В "Календаре Наполеона" ("1812 год. Мемуары современников и очевидцев". М., 1912, с. 61) под 11(23) октябрем написано: "…Маршал Мортье еще до зари оставляет Москву и отправляется в Верею, после того, как устроил мины под Кремлем. Сначала еще сражения между Мортье и Витцингеродэ (sic!)…" На самом деле Мортье с Молодой гвардией ушел из Кремля еще в ночь на 10-е октября. Скорее всего, в "Календаре" осталась неисправленной дата.

Наполеон уезжает из Кремля к вышедшей из Москвы армии, 8-го Винценгероде разбивает наголову конный арьергард Мортье перед тверской заставой, вскоре узнает о работах по минированию Кремля, утром 9-го Винценгероде лично отправляется в Москву на разведку и схвачен у передового поста французов почти у самого Кремля. 9-го же почти весь его корпус сконцентрирован у тверской заставы и Петровского дворца. В ночь на 10-е Мортье с Молодой гвардией ввиду угрозы со стороны тверской дороги поспешно покидает Кремль. Под утро французы наспех производят взрывы башен и стен Кремля, Арсенала и других строений. Не все взрывы удачны, часть "объектов" заминировать так и не успели. Утром 10-го братья Иловайские и за ними Бенкендорф входят со своими бригадами в город, казаки Иловайских громят оставшиеся без прикрытия хвосты уходящих за Молодой гвардией обозов. Бенкендорф своей бригадой занимает Кремль и ближайшие к нему районы. 11-е октября осталось "плановой" датой ухода войск маршала Мортье и взрыва Кремля в наполеоновском "Календаре".

Следовательно, бой 8-го октября и готовность всего корпуса Вингенцероде с боем войти в Москву уже к вечеру 9-го ускорили эвакуацию французами Москвы и спасли от уничтожения часть зданий Кремля (соборы, Чудов монастырь, Сенат и др.).

(обратно)

55

{55} А. X. Бенкендорф ошибочно называет имя маршала Бертье, речь должна идти о маршале Мортье, остававшемся тогда в покидаемой Великой армией Москве.

Князь Луи Александр Бертье (1753–1815) — герцог Невшательский, маршал Франции. Происходил из старой аристократии, был офицером королевской армии. С 1800 г. возглавлял главный штаб армии Наполеона. Талантливый военный администратор. В 1814 г. присягнул на верность Бурбонам, остался маршалом и пэром Франции. Во время "Ста дней" уехал в Баварию, в Бамберг, где, как считается, покончил жизнь самоубийством (по иной версии, его выбросили из окна неизвестные убийцы).

Адольф Эдуард Казимир Жозеф Мортье, герцог Тревизский, маршал Франции (1768–1835). В армии с 1789 г. Участвовал в завоевании Голландии республиканским генералом Пишегрю в 1795 году. В 1799 г. — бригадный генерал в "Гельветической" (т. е. Швейцарской) армии генерала Массена. Вместе с ним был в сражении у Муотты 25 сентября, где они потерпели поражение от арьергарда суворовской армии генерала Розенберга. За заслуги в кампании 1800 г. получил чин дивизионного генерала. В 1804 г. — маршал империи. В 1805 году назначен командующим гвардейской пехотой Великой армии. В 1806 г. командовал 8-м армейским корпусом в войне с Пруссией, в 1807 г. участвовал в сражении при Фридланде. С 1808 г. — в Испании. В походе 1812 года в Россию получил в командование три пехотные дивизии Молодой гвардии. Комендант оккупированной Москвы с 2 сентября по 8 октября. Прославился тем, что, выполняя приказ Наполеона уничтожить Кремль, взорвал часть стен, башни и другие строения Кремля. В 1813 г. участвовал в сражениях при Люцене, Кенигсварте, Бауцене, Дрездене и Лейпциге. В 1814 г. сражался у Красна и Лаона, вместе с маршалом Мармоном проиграл Александру I и Барклаю сражение у стен Парижа и подписал капитуляцию французской столицы. При Бурбонах сумел удержаться, а при "июльской" монархии "пошел в гору": в 1832 году был назначен послом в Петербург, затем получил пост военного министра. Был убит взрывом "адской машины" в Париже 28 июля 1835 г.

(обратно)

56

{56} Лев Александрович Нарышкин (1785–1846). В юности служил при Императорском дворе, затем в Лейб-Гвардии Преображенском полку, поручик; участник кампаний 1805 г. и 1806–1807 гг.; штаб-ротмистр Лейб-Гвардии Гусарского полка, ранен в сражении при Фридланде и награжден золотым оружием. В 1807 г. вышел в отставку, снова при дворе, камергер. В 1812 году вернулся на военную службу. Ротмистр, командир 8-го эскадрона Изюмского гусарского полка. Сражался под Островно, под Смоленском, где был ранен. С сентября — вместе с полком в отряде генерала Винценгероде, его дежурный штаб-офицер. 8 октября, когда Винценгероде был захвачен французами в Москве, добровольно разделил с ним плен, и вместе с ним был освобожден казаками из отряда графа A. И. Чернышева. Участвовал в боях на Березине, произведен в полковники, вернулся в Лейб-Гвардии Гусарский полк. Был участником походов и многих сражений 1813–1814 гг. Командовал отдельной казачьей бригадой в корпусе Винценгероде. За сражение при Денневице, где взял восемь орудий, награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. Ранен в сражении при Лейпциге. Участник похода в Голландию и кампании 1814 г. во Франции. По окончании войны — генерал-майор; с 1823 г. в отставке. В 1843 г. вновь вернулся на службу, генерал-адъютант, с 1844 г. занимался делами Александровского комитета попечения о раненых воинах. Скончался во время отпуска в Париже, похоронен в Александро-Невской лавре. Его воспоминания о французском плене написаны ок. 1837 г. для историка А. И. Михайловского-Данилевского и опубликованы B. И. Харкевичем в 1903 г.

(обратно)

57

{57} Коронация Императора Александра I состоялась 15(27) сентября 1801 г. в Успенском соборе Московского Кремля.

(обратно)

58

{58} Это свидетельство о Москве и Кремле после оккупации уникально оно "из первых уст".

(обратно)

59

{59} У юного Пушкина:

Где ты, краса Москвы стоглавой, Родимой прелесть стороны? Где прежде взору град являлся величавый, Развалины теперь одни; Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен! Исчезли здания вельможей и царей, Все пламень истребил. Венцы затмились башен, Чертоги пали богачей.

("Воспоминания в Царском Селе", 1814 год)

(обратно)

60

{60} Ошибка Бенкендорфа — колокольня Ивана Великого не пострадала, были разрушены лишь окружающие строения.

(обратно)

61

{61} Воспитательный Дом и его директор генерал Тутолмин вошли в историю оккупации Москвы. В Воспитательном Доме нашли убежище не только его постоянные обитатели, но и русские и французские раненые. Наполеон безуспешно пытался использовать Тутолмина в качестве посредника в переговорах с Императором Александром I.

Полковник Бенкендорф был временным военным комендантом Москвы и Кремля в течение всего двух недель до отправления отряда, теперь под командованием П. В. Голенищева-Кутузова* из Москвы 23 октября.

(обратно)

62

{62} Иван Дмитриевич Иловайский 4-й (1767 — после 1827) — в 1812 г. генерал-майор, командир Донского казачьего своего имени полка, состоявшего вначале войны в арьергарде Второй Западной армии. Отличился в бою при Романове. Затем состоял в отдельном отряде генерал-адъютанта Ф. Ф. Винценгероде. Номинальный, в силу старшинства в чине, командир отряда во время его вступления в Москву. В 1813 г. — участник сражений при Люцене, Бауцене и Лейпциге, в 1814 г. — под Красном и Парижем.

(обратно)

63

{63} Бой под Малоярославцем 12 октября 1812 г., в котором 4-му армейскому корпусу Богарне и двум дивизиям из 1-го корпуса Даву противостояли русские войска из 6-го, 7-го и 8-го корпусов Д. Н. Дохтурова и Н. Н. Раевского. Силы противников были примерно равны. Город восемь раз переходил из рук в руки. Упорный бой закончился, когда вся русская армия подошла и заняла выгодную позицию, преграждая путь на Калугу. Наполеон не принял генеральное сражение и повернул Великую армию к Старой Смоленской дороге, начав отступление.

(обратно)

64

{64} Автор опускает описание движения отряда от Москвы к Смоленску. Отряд вышел из Москвы 23-го октября и направился через Звенигород, Рузу и Гжатск на Духовщину и Смоленск.

(обратно)

65

{65} Адмирал и генерал-адъютант Павел Васильевич Чичагов (1765–1849). Сын знаменитого адмирала В. Я. Чичагова. Из Лейб-Гвардии Преображенскогополка перешел в чине поручика в морскую пехоту, был адъютантом у своего отца с 1782 г. Участвовал в войне со шведами 1789–1790 гг. Награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В царствование Павла I несколько раз отставлялся от службы, был под арестом, но всегда возвращался на службу. В 1799 г. в чине контр-адмирала успешно командовал эскадрой, прикрывавшей десантирование корпуса генерала И. И. Германа в Голландии. Принудил франко-голландскую эскадру в заливе Зюдер-Зее капитулировать, награжден командорским Мальтийским крестом и орденом Св. Анны 1-й степени. 1802 — вице-адмирал; в1807 г. — полный адмирал и военно-морской министр. В 1811 г. ушел с поста министра и назначен командующим Черноморским флотом. В 1812 г. принял командование Дунайской армией и после ее соединения с 3-й Западной армией командовал обеими. Назначение адмирала Чичагова командующим сухопутными армиями было безусловной ошибкой Императора Александра, необходимо было оставить Тормасова во главе Третьей армии и подчинить ему Дунайскую армию. На Чичагова возложили ответственность за неудачу операции на Березине, где Наполеону и части его армии удалось вырваться из окружения. Но вины Чичагова в этом нет, т. к. здесь не сработала разведка, позволившая французам дезинформировать лица (так называемые "борисовские евреи"), пользовавшиеся заслуженным доверием русских. После занятия Белостока и Варшавы в 1813 г. оставил армию и удалился в свое имение, по выходе в отставку в 1814 г. покинул Россию, жил в Италии, во Франции. В 1834 г. отказался подчиниться указу о возвращении на родину в пятилетний срок. Был исключен из службы, лишен звания члена Государственного совета и имущества в России.

(обратно)

66

{66} Бенкендорф не прав. Его упрек Кутузову за недостаточную энергию преследования не оригинален, подобное мнение было достаточно распространено. Более справедлива оценка Карла фон Клаузевица: "Никогда преследование неприятеля в большом масштабе не велось так энергично и с таким напряжением сил, как в эту кампанию. Правда, русские генералы часто проявляли нерешительность…, когда следовало захватить бегущих, но все же заслуживает удивления энергия общего натиска при огромном масштабе фронта" (Карл фон Клаузевиц. "1812 год". М., 1937, с. 149). Бенкендорф говорит как кавалерийский генерал, привыкший к быстрым передвижениям "летучих корпусов". Он не учитывает трудностей движения большой армии в зимнее время по опустошенной местности, а также то обстоятельство, что противник не отступал, а бежал и скорое преследование было возможно только для кавалерии. Кутузов должен был прийти к границе со сколько-нибудь значительными силами. В Вильно его армия имела менее половины от той численности, с которой начинала преследование.(Не выдерживали тягот преследования, в основном, неопытные солдаты из рекрутов и поступившие в строй из ополчения.) Это говорит о том, что "энергия преследования" была предельно высокой.

(обратно)

67

{67} Бегство Наполеона из армии после Березины в последующее время изображалось, в основном, как проявление государственной мудрости, тогда как на самом деле оно являлось неслыханным предательством главнокомандующим собственной армии. Есть возможность сравнения: Александр и Кутузов не оставили свою армию во время разгрома при Аустерлице. Через семь лет их противник бросил всю армию, включая резервные части в Вильно, в Польше и в Германии.

(обратно)

68

{68} Бенкендорф прав как военный, но забывает, что не было возможности перейти границу и идти на Кенигсберг прежде заключения соответствующего соглашения с Пруссией.

(обратно)

69

{69} Барон Фридрих Карл Теттенборн (1778–1845). Один из легендарных героев наполеоновских войн. Уроженец Бадена. Юношей, будучи студентом Геттингенского университета, поступил на австрийскую службу в легкоконный полк графа Кинского. Участник кампаний 1795 г. в Голландии, в 1796 г. в Италии, лейтенант; в 1800 г. участвовал в сражении при Гогенлиндене, ротмистр. В1805 г. во время блокады и капитуляции Ульма не сдался, а пробился из окружения (как и Князь Шварценберг) вместе с немногочисленной кавалерией эрцгерцога Фердинанда. В 1809 г. снова воевал с французами. Подполковник. В1812 г. прибыл в Петербург и 31 августа был принят на русскую службу тем же чином, направлен под Москву в летучий корпус Винценгероде. Участвовал в боевых действиях под Москвой, в преследовании противника, в боях на Березине, при занятии Вильно. Награжден орденом Св. Георгия 4-й степени и произведен в чин полковника. В 1813 г. проявил себя во всем блеске как командир армейского "летучего" отряда. Отличился при занятии Кенигсберга и Берлина, при взятии и защите Гамбурга (два с половиной месяца оборонял город от войск маршала Даву, имея только добровольцев из местных жителей). В марте получил чин генерал-майора и орден Св. Георгия 3-й степени. В 1813–1814 гг. в составе Северной армии освобождал города на севере Германии, воевал в Дании. Был прикомандирован с отрядом к корпусу Винценгероде, взял вместе с ним Бремен, был участником взятия Кельна, сражался при Арси-сюр-Об и при Сен-Дизье. Награда — золотая сабля с алмазами. Назначен командиром бригады 3-й уланской дивизии. В 1815 г. участвовал в последнем походе во Францию. В 1818 г. отбыл на родину в Баден, был назначен послом в Австрию. Скончался в Вене.

(обратно)

70

{70} Жак Этьен Жозеф Александр Макдональд (1765–1840) — герцог Тарентский, маршал Франции. Один из лучших военачальников Великой армии. В1799 г. был разбит на реке Треббия А. В. Суворовым. В 1812 г. командовал 10-мармейским корпусом, действовавшим в Прибалтике, осаждал Ригу, где был отражен Штейнгелем. В 1813 г. участвовал в сражениях при Люцене, Бауцене иЛейпциге.

(обратно)

71

{71} Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский (1785–1831) — сын выходца из Пруссии. В 1812 г. генерал-майор, обер-квартирмейстер 1-го корпуса графа П. В. Витгенштейна. Успех его переговоров с прусским генералом Йоркомфон Вартенбургом стал основой последующего союза России и Пруссии. В1813 г. генерал-квартирмейстер всех русских войск. Один из крупнейших военных талантов, выдвинувшихся в войне 1812 г. За сражение при Лейпциге генерал-лейтенант. В 1818 г. — генерал-адъютант, с 1824 г. — начальник Главногоштаба. Вершина его деятельности — русско-турецкая война1828-1829 гг., когда он перешел Балканы и привел русские войска к предместью Стамбула — Адрианополю. Орден Св. Георгия 1-й степени. Генерал-фельдмаршал. Скончался от холеры во время польской войны.

(обратно)

72

{72} Граф Ханс Давид Людвиг Йорк фон Вартенбург (1756–1828) — прусский генерал-лейтенант. В 1812 г. командовал прусскими войсками, которые должны были содействовать 10-му армейскому корпусу Макдональда в движении через Прибалтику на Петербург. В конце кампании заключил соглашение с русским генералом Дибичем (Таурогенская конвенция) и фактически перешел насторону России. Это действие Йорка способствовало выходу Пруссии из антирусской коалиции и ее превращению в союзника России. В 1813 г. командовал корпусом в соединенной русско-прусской армии.

(обратно)

73

{73} Город Мемель — старое немецкое название современной латвийской Клайпеды.

(обратно)

74

{74} Дмитрий Дмитриевич Шепелев (1771–1841). Кавалерийский генерал. В 23 года получил орден Св. Георгия 4-й степени за сражение при Хелме в Польше. В 1796 г. — участвовал в Персидском походе, в 1799 г. — в походе в Швейцарию, получил чин полковника. В 1802 г. — флигель-адъютант. В 1805 г. участвовал в сражении при Аустерлице. В 1807 г. получил орден Св. Георгия 3-й степени за преследование французов после сражения при Гут-штадте. Был в сражении при Фридланде. Генерал-майор. Воевал с шведами в 1808–1809 гг. Затем вышел в отставку, вернулся на службу в 1812 г. Некоторое время после Бородинского сражения командовал 1-й гвардейской кирасирской бригадой (кавалергарды и конногвардейцы). Участник сражений при Малоярославце и под Красным, после Березины — командир авангардного отряда из 1-го корпуса князя П. X. Витгенштейна, направленного в конце кампании против французских войск в Прибалтике. Его действия были неудачны. В 1813 г. отличился при взятии Кенигсберга, за что получил чин генерал-лейтенанта. Затем действовал при блокаде Гамбурга. После войны командир 5-й гусарской дивизии. В 1816 г. ушел в отставку по болезни.

(обратно)

75

{75} Князь Юзеф Антон Понятовский (1763–1813) — племянник последнего польского короля Станислава Августа. На стороне Наполеона сражался со времени прусской кампании 1806 г. Военный министр герцогства Варшавского. Подготовил к вторжению в Россию польские войска, численностью почти в 100 тыс. человек. Почти все они были распределены между разноплеменными контингентами Великой армии. Только 5-й армейский корпус под непосредственным командованием Понятовского был исключительно польским. Почти все польские полки не вернулись из русского похода. В 1813 г. получил жезл маршала Франции. Прикрывал отступление разбитой наполеоновской армии от Лейпцига, был тяжело ранен и утонул при переправе через р. Эльстер.

(обратно)

76

{76} Патетический эпилог мемуаров не должно считать пустым дифирамбом. В свойственном его эпохе стиле автор излагает сумму тех политических реалий, что сложились к началу зарубежного похода русской армии.

(обратно)

77

{77} Приблизительные сведения о численности войск, сообщаемые Бенкендорфом в "Записках", значительно отличаются от истинных. Ясно, что Бенкендорф не обращался ни к каким документам, писал "на память". Кроме неверной численности войск, частные сведения "Записок", как правило, подтверждаются, когда есть "параллельные места" в иных источниках.

Расписание российских войск, совершивших героический освободительный поход в Нидерланды, — главного отряда генерал-майора Бенкендорфа и летучих корпусов полковника Балабина 2-го (генерал-адъютанта графа Чернышева) и полковника Нарышкина составлено на основе "Ведомости о состоянии авангарда генерал-майора Бенкендорфа" (В. В. Ранцов. "История 96-го пехотного Омского полка", ч. I. СПб, 1902 // Приложение XXXII, с. 50–51), а также сведений, сообщаемых еще в двух "полковых историях" (Ф. Д. Соседко. "История 72-го пехотного Тульского полка, 1769–1901. Варшава, 1901, с. 190–192 и б/а. "Памяти подвигов Донского казачьего Мельникова 5-го полка его потомки…". Замостье, 1914, с. 54–60).

Расписание российских войск, совершивших поход в Голландию 2-го ноября — 22 декабря 1813 года (ст. стиля)

Авангард Армейского корпуса Северной армии

генерала от кавалерии барона Винценгероде:

Командующий — генерал-майор Александр Христофорович Бенкендорф

(численность полков на 11–14 ноября 1813 года)

Пехотная бригада (полная численность 1555 чел.)

Командующий пехотой — генерал-майор Федор Евстафьевич Книппер

Тульский пехотный полк (1-й и 3-й батальоны)

Шеф — генерал-майор Александр Яковлевич Паттон 1-й

Командующий — полковник Тюревников

Генералов — 1

штаб-офицеров — 5

обер-офицеров — 32

унтер-офицеров — 65

музыкантов — 35

рядовых — 922

всего — 1060

2-ый егерский полк (1-й батальон)

Шеф — генерал-майор Федор Евстафьевич Книппер

Командир полка — подполковник Густав Иванович Эссен

Командир батальона — капитан Константин Максимович Шперенберг

Генералов — 1

штаб-офицеров — 2

обер-офицеров — 12

унтер-офицеров — 33

музыкантов — 18

рядовых — 429

всего — 495

Кавалерия и казаки (полная численность 3064 чел.)

Командующий — генерал-майор Георгий Федорович Сталь

Павлоградский гусарский полк (8 эскадронов)

Шеф — генерал-лейтенант Ефим Игнатьевич Чаплиц (не при полку)

Командир — генерал-майор князь Спиридон Эрнстович Жевахов

генералов — 1

штаб-офицеров — 6

обер-офицеров — 34

унтер-офицеров — 69

музыкантов — 20

рядовых — 837

всего — 967

Донская казачья бригада полковника Мельникова 5-го

Командир — командир Войска Донского казачьего имени своего полка полковник Мельников 5-й (не при бригаде)

За него — командир Войска Донского казачьего имени своего полка подполковник Григорий Григорьевич Мельников 4-й

Войска Донского казачий Мельникова 4-го полк (5 сотен) Командир подполковник Григорий Григорьевич Мельников 4-й

штаб-офицеров — 1

обер-офицеров — 16

унтер-офицеров — 18

рядовых — 318

всего — 353

Войска Донского казачий Мельникова 5-го полк (5 сотен)

Командир — полковник Мельников 5-й (не при полку)

Командующий —?

обер-офицеров — 12

унтер-офицеров — 13

рядовых — 275

всего — 300

Вне бригад:

1-й Бугский казачий полк (5 сотен)

Командующий — состоящий по кавалерии полковник Александр Николаевич Чеченский

обер-офицеров — 17

унтер-офицеров — 7

рядовых — 411

всего — 435

Войска Донского казачий Андреянова 2-го полк (5 сотен)

Командир — полковник Иван Иванович Андрианов (Андреянов) 2-й

(не при полку) Командующий —?

обер-офицеров — 10

унтер-офицеров — 13

рядовых — 375

всего — 398

1-й Башкирский конно-казачий полк (5 сотен)

Командующий — майор Павлоградского гусарского полка князь Федор Федорович Гагарин

штаб-офицеров — 3

обер-офицеров — 17

унтер-офицеров — 26

рядовых — 365

всего — 411

Конная артиллерийская рота № 1 (10 орудий)

Командир — капитан Иван Онуфриевич Сухозанет

обер-офицеров — 8

унтер-офицеров — 15

музыкантов — 1

рядовых — 176

всего — 200

На 11–14 ноября 1813 г. полная численность авангарда — 4619 чел.

Летучий отряд генерал-адъютанта графа Чернышева

Командир — генерал-адъютант граф Александр Иванович Чернышев (не при отряде)

Командующий — полковник Степан Федорович Балабин 2-й

Вне бригад:

Войска Донского казачий Балабина 2-го полк (5 сотен)

Командир — полковник Войска Донского Атаманского полка Степан Федорович Балабин 2-й

1-я бригада

Командир Войска Донского казачьего имени своего полка генерал-майор Максим Григорьевич Власов 3-й

Войска Донского казачий Власова 3-го полк (5 сотен)

Командир — генерал-майор Максим Григорьевич Власов 3-й

Войска Донского казачий Жирова полк (5 сотен)

Командир — подполковник (?) Иван Иванович Жиров

2-я бригада (?)

Войска Донского казачий Сысоева 3-го полк (5 сотен)

Командующий —?

(командир — генерал-майор Василий Алексеевич Сысоев 3-й не при полку по болезни с января 1813 г.)

Войска Донского казачий Дячкина полк (5 сотен)

Командующий —?

(командир — генерал-майор Григорий Андреевич Дячкин (Дьячкин) не при полку по болезни с января 1813 г.)

Летучий отряд (Отдельная казачья бригада) полковника Нарышкина

Командующий — полковник Лейб-Гвардии Гусарского полка Лев Александрович Нарышкин

Войска Донского казачий Грекова 9-го полк (5 сотен) Командир полковник Алексей Евдокимович Греков 9-й

Войска Донского казачий Барабанщикова 2-го полк (5 сотен) Командир полковник Федор Акимович Барабанщиков 2-й

Войска Донского казачий Лащилина 1-го полк (5 сотен) Командир полковник Иосиф Григорьевич Лащилин 1-й

Тульский пехотный полк получил две наградные серебряные трубы от короля Виллема I с надписью "Amsterdam 24 Novembre 1813". Вручены 5 июня 1815 г.

*) 2-й егерский полк получил две наградные серебряные трубы от короля Нидерландов Виллема I с надписью "За вступление 2-го Егерского полка в Амстердам 24 ноября 1813 года". Вручены 15 ноября 1815 г. 25 человек "нижних чинов" 2-го егерского полка получили знаки Военного ордена ("солдатский Георгий") за защиту крепости Бреды.

**) 1-я конная артиллерийская рота получила 19 января 1818 года знаки на кивера с надписью "За отличие, за храбрость, оказанную в сражении с французскими войсками при крепости Бреде".

***) Приблизительная численность — ок. 1600–1700 казаков; один из полков отозван командиром корпуса ок. 25 ноября 1813 г.

***) Приблизительная численность ок. 1000 казаков; отозван командиром корпуса ок. 25 ноября 1813 г.

(обратно)

78

{78} Граф Александр Иванович Чернышев (1785–1857) — выдающийся военный деятель России. Начинал придворную карьеру, в 1801 г. — камер-паж. В 1802 г. — корнет Кавалергадского полка. Участник кампаний 1805 и 1807 гг. За подвиг в сражении при Фридланде получил орден Св. Георгия 4-й степени. В 1809 г. — флигель-адъютант Императора Александра I; военный атташе при Наполеоне во время его войны с Австрией в 1809 г. Полковник с 1810 г. В 1810–1812 годах — в Париже, в должности личного курьера Александра I при Наполеоне. Один из выдающихся русских разведчиков; создал и возглавил агентурную сеть в Париже (военное министерство Франции и при дворе Наполеона). Регулярно получал важнейшую стратегическую информацию о численности, дислокации и перемещениях войск Франции и ее сателлитов. В 1812 г. — офицер Главной Императорской квартиры. В сентябре 1812 г. доставил М. И. Кутузову план окружения Великой армии (на Березине). Затем командовал "летучим корпусом" в армии адмирала П. В. Чичагова, обеспечивал ее связь с армией П. X. Витгенштейна, освободил из плена генерала Винценгероде и ротмистра Нарышкина. В конце кампании — генерал-майор и генерал-адъютант. 31 декабря 1812 г. разбил при Мариенвердере войска Э. Богарне. За взятие Берлина получил орден Св. Георгия 3-й степени. Прославился кавалерийским рейдом в Вестфалию и взятием ее столицы Касселя. В кампанию 1814 г. за штурм Суассона произведен в генерал-лейтенанты. Сделал внешне блестящую карьеру при Императоре Николае I, но по результатам она не стала продолжением его боевой службы. В 1827 г. — генерал от кавалерии. С 1828 г. — управляющий Главного штаба. В 1832–1852 гг. — военный министр России. В 1841 г. возведен в княжеское достоинство, в 1849 г. — светлейший князь. С 1848 г. председатель Государственного совета. Скончался и был похоронен в с. Петровском под Москвой. После революции ценнейшая военная библиотека и собрание карт из его имения в Петровском разрозненными частями поступили в различные библиотеки и музеи.

Полковник Войска Донского Степан Федорович Балабин 2-й (1763–1818). Участник почти всех войн России в конце XVIII — начале XIX вв. Воевал на Кавказе и штурмовал Измаил, ходил в Персидский поход (1796). В 1806–1812 гг. — командир Атаманского полка, являвшегося своего рода гвардией Войска Донского. Орден Св. Георгия 4-й степени в 1807 г. Затем снова воевал с турками. В 1810 г. получил чин полковника. Один из лучших казачьих офицеров в Отечественную войну 1812–1814 гг. В 1812 г. в казачьем корпусе М. И. Платова, выполнял отвественные задания высшего командования. Во время Бородинского сражения пять сотен атаманцев полковника Балабина 2-го контролировали несколько важных путей севернее основной русской позиции Гжатский тракт и дорогу на Рузу и Звенигород. Под Малоярославцем казаки Балабина могли захватить в плен Наполеона, но слишком "увлеклись" обозами. В октябре 1813 г. принял в команду Донской казачий полк, сформированный при его главенстве, — полк Балабина 2-го и с ним воевал в Голландии и во Франции. В 1814 г. — в авангарде корпуса Винценгероде под командованием графа А. И. Чернышева, был его главным помощником. В 1814 г. за взятие Суассона награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. Произведен в генерал-майоры по окончании войны.

(обратно)

79

{79} В переводе краткой версии, опубликованной "Военным журналом" Федора Глинки, много присущих русской журнальной практике начала XIX века архаичных написаний географических названий, наименований городов и крепостей Голландии и Германии и других топонимов. В переводе основной версии мемуаров и писем Бенкендорфа для удобства параллельного чтения использованы эти архаичные версии без замены на современные названия. За редким исключением они не оговариваются из-за явного соответствия: Минстер Мюнстер; Цволь — Зволле; Арнгейм — Арнхем; Оснабрике — Оснабркжке, Иссель Эйссель и т. п. Но Горинхейм в публикации "Военного журнала" и в "Записках" называется Горкум и т. п.

(обратно)

80

{80} "Голландский полковник". Бенкендорф нигде не называет его имени; скорее всего, речь идет о военном и политическом агенте высшего русского командования в Голландии. Его пребывание в отряде Бенкендорфа с начала экспедиции представляется не случайным.

(обратно)

81

{81} См. прим. 3.

(обратно)

82

{82} Майор Князь Федор Федорович Гагарин (1786 или 1789–1863). Сын убитого в 1794 г. в Варшаве генерал-майора князя Федора Сергеевича Гагарина. В 1804 г. — портупей-прапорщик Лейб-Гвардии Семеновского полка. Участник кампании 1805 г. и сражения при Аустерлице. В 1806 г. — корнет Кавалергардского полка, в 1807 г. сражался при Прейсиш-Ойлау, Гейсберге и Фридланде. Был адъютантом известного генерала графа А. И. Остермана-Толстого. В1808 г. участвовал в войне с Персией, штурмовал Эривань, произведен в поручики. Затем воевал с турками, в 1811 г., будучи волонтером, отличился при взятии Ловчи. В 1812 г. — один из адъютантов князя Багратиона. В октябре1812 г. — штаб-ротмистр, в январе 1813 г. — майор Павлоградского гусарскогополка. В кампанию 1813 г. особенно отличился в походе в Голландию, где брал крепости с одной кавалерией, награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. Один из героев похода за освобождения Нидерландов. В январе 1815 г. — подполковник, служил в Тираспольском конно-егерском, в Оренбургском уланском полках. В 1819 г. — полковник; командир Гродненского гусарского, затем Клястицкого гусарского полка. В январе 1826 г. был арестован по делу декабристов (был в1818 году членом Военного общества), но вскоре освобожден. В 1827 г. — генерал-майор, командир бригады во 2-й гусарской дивизии. В 1831 г. воевал в Польше, командуя кавалерийским авангардом; брал Варшаву. Награжден орденом Св. Анны 1-й степени. В 1832 г. уволен со службы "за появление в Варшаве на гулянии в обществе женщин низшего разбора". Был восстановлен на службе, но вышел окончательно в отставку в конце 1835 г. Жил в Москве, часто у своей сестры княгини В, — Ф. Вяземской в знаменитом подмосковном имении Остафьево, принадлежавшем его зятю, другу Пушкина князю П. А. Вяземскому. Один из выдающихся кавалерийских офицеров русской армии времен великой войны1812-1814 гг. Человек исключительной храбрости и предприимчивости. Весьма популярная личность в русской армии. Имел репутацию игрока и бретера, а также прозвище "Адамова голова" из-за ранней лысины.

(обратно)

83

{83} "Генерал фон дер Платтен" — граф Балтазар Богислав ван дер Платен(1766–1829). В дневнике полковника А. А. Лёхнера, сопровождавшего русского посланника при Наследном принце Карле Юхане (Бернадотте) генерала П. К. Сухтелена в его путешествии в Швецию, ван дер Платтен назван родственником последнего и "генерал-губернатором" (Дневники офицеров русской армии / 1812–1814. Реляции, письма, дневники. Из собрания ГИМа. М.,1992, с. 384). Сам Бенкендорф также называет его генерал-губернатором в публикации "Военного журнала" 1817 г. Русская политика в Голландии опиралась и на родственные связи влиятельных лиц из числа чиновников высокого ранга. Встреча с ван дер Платтеном в маленьком Зволле вряд ли была случайной. Ван дер Платтен словно ждал там русских. Его административные действия на территории, где находился отряд Бенкендорфа, способствовали успеху экспедиции.

(обратно)

84

{84} Барон Корнелий Рудольф Теодор Крайенхоф (Krayenhoff или Kraiyenhoff,1758–1840). Окончил Высшую школу в Гардевике, в 1777 г. юридическое отделение, в 1779 г. — как философ, в 1783 г. — по отделению медицины. Был энциклопедически образованным человеком, изучил самостоятельно геодезию, астрономию, картографию и фортификацию и еще ряд точных и прикладных дисциплин. В 1795 г., ко времени вторжения французов, был одним из лидеров партии "оранжистов", сторонников исторической законной власти в Нидерландах. Известность Крайенхофа и уважение к нему соотечественников заставили оккупационные власти считаться с ним. При Луи Бонапарте он занимал определенное положение в "высшем свете" мимолетного королевства Голландия. Автор" Гидрографического и топографического описания Нидерландов", он, как никто другой, знал свою страну. Наполеон произвел его в чин бригадного генерала(инженер-генерал) и назначил инспектором фортификационных сооружений в Голландии. Человек, обладающий столь полными знаниями о Голландии, о стране каналов, шлюзов и плотин, должен был, по мнению Наполеона, служить только ему, но Крайенхоф остался верен партии "оранжистов", возглавлявших патриотические силы Голландии к концу французской оккупации. Благодаря генералу Крайенхофу русский отряд в Голландии не испытывал затруднений, располагал необходимыми сведениями о гидросооружениях, дорогах и крепостях. Сыграл значительную роль в деле провозглашения независимости Голландии, а также при избрании и утверждении на троне первого короля Нидерландов Вильгельма (Виллема) I. (См.: Dr. Р. С. Malhuysen, Prof. Dr. P. J. Blok. Niew Nederlandsch Biografisch Woordenboek, vol. 2, Leiden, 1912.)

(обратно)

85

{85} Генерал Фридрих Вильгельм граф Бюлов фон Денневиц (1755–1816). Один из лучших прусских генералов, отличившихся в кампаниях 1813, 1814 и1815 гг. На военной службе с 13-летнего возраста. Первый офицерский чин получил в 1778 г. В кампаниях 1793–1794 гг. — капитан и начальник дежурствау Принца Луи Фердинанда Прусского, за штурм укреплений Майнца получил первый орден "За заслуги" (Pour le merite). 1794 г. — майор, 1795 г. — командир батальона фузилеров. 1803 г. — подполковник; 1805 г. командир пехотного полка принца Луи Фердинанда Прусского. 1806 г. полковник. Участник войны 1806–1807 гг. В мае 1807 г. — бригадир в корпусе генерала Блюхера. 1808 г. — генерал-майор; в 1808–1812 гг. деятельно участвовал в реорганизации прусской армии. В 1812 г. — губернатор Восточной и Западной Пруссии. В марте 1813 г. — генерал-лейтенант, командир 3-го армейского корпуса. Участник многих сражений в 1813–1814 гг. Особенно отличился при Гросс-Беерене и Денневице, в "битве народов" при Лейпциге. В феврале 1814 г. занял Брюссель, затем сражался при Лаоне. По окончании войны в 1814 г. — генерал от инфантерии, получил графский титул ("граф Бюлов фон Денневиц"), ряд орденов. В кампании 1815 гг. командир 4-го армейского корпуса, во главе которого сражался при Линьи. В битве при Ватерлоо корпус Бюлова первым из корпусов армии Блюхера пришел на помощь Веллингтону. Своими атаками правого фланга французской армии у Планшенуа связал корпус Мутона и часть гвардии, выдержал бой до подхода остальных частей армии Блюхера. Это была вершина его боевой славы. Скончался в Кенигсберге, будучи командиром 1-го корпуса

При освобождении Голландии корпус фон Бюлова шел "вторым эшелоном", взял несколько крепостей, своими передовыми отрядами непосредственно содействовал русскому "летучему корпусу" Бенкендорфа. Своим лояльным отношением к инициативам командующего русским отрядом в Голландии и сотрудничеством с ним фон Бюлов способствовал нормальным отношениям между союзниками и успеху в деле освобождения Нидерландов.

(обратно)

86

{86} Экстраординарный подвиг майора Марклая не принес ему известности в русской военной истории. Нет даже единства в написании его фамилии. Сам Бенкендорф в своем рапорте Винценгероде от 8 декабря 1813 г. называет его "Майор Маркле". Это написание повторено А. И. Михайловским-Данилевским. О его подвиге в Голландии упоминается в Военном энциклопедическом лексиконе (часть третья, СПб., 1839, с. 284). Биографические сведения о нем еще предстоит найти. Скорее всего, это кавалерийский офицер, возможно, из Павлоградского гусарского полка. Блистательные рейды на Амстердам и Гельдер, изоляция эскадры Верюэля — это действия исключительного мужества, смелости и высокого искусства. Имя майора Марклая можно связать с именами Барклая де Толли и героя Цусимы капитана I ранга Владимира Николаевича Миклухо-Маклая (брата знаменитого путешественника) не шутки ради, а как имена трех героев русской армии и флота, имеющих старинные родовые корни в Шотландии.

[С этим замечанием решительно невозможно согласиться. У Миклухо-Маклаев нет никаких старинных родовых корней в Шотландии. Родоначальник этой украинской дворянской фамилии казак Макуха (Миклуха) носил кличку "махлай" возможно, по причине его лопоухости. Относительно шотландского происхождения Марклая также следует усомниться. Род Markleys (иные написания: Marklay, Markly, Marland, Markland, Merkland, Merland, Mearland, Marlane, Merlane, Mearlane, Marland происходит из Ланкастершира (Англия). В XVII веке Марклаи в большом количестве эмигрировали в Америку и в настоящее время там проживает наибольшее число потомков этого старинного английского рода) (прим. Константина Дегтярева)]

(обратно)

87

{87} Положение в Амстердаме к прибытию русского отряда было неопределенно. Командующий в Голландии генерал Молитор при появлении перед крепостями казаков не смог сориентироваться и на всякий случай отвел свои войска к Утрехту, когда же и там появились разъезды казаков и гусар князя Жевахова, то оттянул свои части далее, к Антверпену. В Амстердаме оставались лишь незначительные части, а также гарнизоны в двух предмостных крепостях.

Голландский историк Эрнст Коссман сообщает, что гарнизон Амстердама численностью 1800 солдат во главе с Молитором покинул Амстердам через три дня после взятия Бенкендорфом и Нарышкиным Цволля (Зволле); они ушли к Утрехту, где намечена была "концентрация" сил французов (The Low Countries 1780–1940 by Ernst H. Kossmann, Oxford, 1978, p. 103). Еще 900 солдат с 26 пушками были в Мюйдене и Гальвиге рядом с Амстердамом. В Амстердам пришли сначала около 250 казаков Маклая, затем 600–700 пехотинцев во главе с Бенкендорфом. Французы имели изначальное тройное (!) преимущество и могли легко расправиться с горсткой смельчаков. Но они настолько неуютно чувствовали себя в волнующемся Амстердаме, настолько были дезориентированы действиями русских, что не предприняли никакой попытки удержать главный город страны. Русский отряд появился вовремя. Ибо угроза нового появления французов была реальной: уже через три недели Наполеон прислал половину своей гвардии, не считая иные войска, дабы вернуть Голландию; сменил последовательно двух заслуженных генералов, отступивших перед русским авангардом.

Вот краткие сведения о них.

Дивизионный генерал Габриэль Жан Жозеф Молитор (1770–1849). В армии служил с 1791 г., поступил волонтером. В 1799 г. командовал бригадами в дивизиях Удино, Лекурба, Газана в Швейцарии. У озера Кленталь его усиленная бригада была достойным противником авангарда князя Багратиона, хотя и была вынуждена ему уступить. В 1805 г. сражался в Италии под командованием маршала Массена. В 1809 г. участвовал в сражении при Ваграме. В 1810 г. был назначен командующим "обсервационной" дивизией, т. е. оккупационными войсками в Голландии. В конце 1813 г. был сменен в этой должности генералом Деканом после того, как не удержался в Амстердаме и в Утрехте. Сумел выдвинуться при Бурбонах, в 1822 г. стал маршалом Франции.

Его преемник граф Шарль Мари Исидор Декан (1769–1832). Начинал службу солдатом-артиллеристом (1787 г.). В 1793 г. — адъютант знаменитого генерала Клебера. В 1799 г. — в Рейнской армии, в 1800 г. — дивизионный генерал, командовал 3-й дивизией в армии прославленного генерала Моро. В знаменитом сражении при Гогенлиндене действия его дивизии оказались решающими. В 1803 г. послан в колонии (очевидно, как приверженец генерала Моро, столь неугодного Первому консулу). Проявил себя в ряде боев с англичанами на Иль-де-Франс в 1810 г. В 1811 г. вернулся в Европу, на театр военных действий в Испании, участник сражения при Тарагоне в 1813 г. В конце 1813 г. направлен в Голландию; в качестве независимого командующего себя не проявил, уступил крепость Бреда, не поддержав ее гарнизон. Был заменен генералом Мэзоном. При Бурбонах остался в армии, занимал различные штабные посты.

(обратно)

88

{88} Генерал-майор Георгий Федорович Сталь (1771 — после 1816). "Остзейский барон" из-под Ревеля. На военной службе с 1785 г. в Лейб-Гвардии Конном полку. 1792–1794 гг. служил волонтером в чине мичмана на кораблях Балтийского флота. С 1796 г. — капитан Астраханского гренадерского полка. В 1802 г. ушел в отставку в чине подполковника, но через год вернулся на службу. В кампанию 1805 г. участвовал во многих боях, за отличие при Шенграбене получил орден Св. Владимира 4-й степени с бантом. В 1806–1807 гг. был во многих сражениях, в том числе при Пройсиш-Ойлау и при Гайльсберге. С декабря 1807 г. в Павлоградском гусарском полку, полковник в 1811 г. Кампанию 1812 года начал в Третьей армии генерала Тормасова, командовал 2-м батальоном Лубенского гусарского полка в сражениях при Кобрине и Городечной. Орден Св. Георгия 4-й степени за бой у местечка Выжва. Сражался при Березине, под Слонимом и под Брест-Литовском. В 1813 г. участник блокады Магдебурга, сражений при Гросс-Беерене, Деннивице и Лейпциге. С 15 сентября 1813 г. — генерал-майор. Один из героев похода в Голландию. В 1816 г. вышел в отставку по болезни, дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

89

{89} Генерал-майор князь Спиридон Эрнстович Жевахов (Джавахишвили) (1768–1815). Уроженец Черниговской губернии, он, как грузинский аристократ, в 1779 г. был записан в Лейб-Гвардии Преображенский полк сержантом. В 1790 г. в войне с турками начал боевую службу ротмистром Александрийского гусарского полка. В 1794 г. воевал в Польше, в 1796 г. участвовал в Персидском походе Валериана Зубова. В 1799 г. был в походе в Швейцарию. С 1797 г. служил в Павлоградском гусарском полку, с которым не расставался до конца жизни. В кампанию 1805 г. был в боях под Кремсом и при Шенграбене, в сражении при Аустерлице. В кампании 1806–1807 гг. — при Гутштадте и Гайльсберге. В 1807 г. — полковник, с 1810 г. — командир Павлоградских гусар. В кампании 1812 г. — командующий отдельными кавалерийскими отрядами Третьей Западной армии генерала Тормасова. Участник многих боев и диверсий, награжден золотым оружием "за храбрость". С конца 1812 года в "летучем корпусе" генерала графа Чернышева. В сентябре 1813 г. — генерал-майор. Участник Лейпцигского сражения. Один из главных командиров и героев освобождения Нидерландов. В 1814 г. награжден за подвиги в окончившейся войне орденом Св. Георгия 3-й степени. Последняя должность — командир бригады в 3-й гусарской дивизии.

(обратно)

90

{90} Зюйдер-Зе (также Зюдер-Зее и т. п.) — совр. Эйсселмер, большой залив Северного моря, отделенный от него Западно-Фризскими островами. Амстердам расположен на его юго-западном берегу.

(обратно)

91

{91} "Адмирал Верпоэль" — Шарль Анри Верюэль (1764–1845). Уроженец Нидерландов (истинная фамилия — Вернхель?). Начал военную службу кадетом в пехотном полку в 1775 г. Затем стал моряком, в 1779 г. — гардемарин на голландском фрегате "Арго". В 1781 — младший лейтенант голландского флота. Участник нескольких морских сражений. В 1791 г. — капитан фрегата. Затем флаг-офицер адмирала Кингсбергена. В 1803 г. произведен Наполеоном в контр-адмиралы, минуя несколько низших чинов. В 1804 г. — вице-адмирал, командир эскадры в Булони, эскорта для "армады" с армией вторжения на Британские острова. Морской министр Голландии с 1805 г. 5 июня 1806 г. возглавлял депутацию коллаборационеров на церемонии приглашения Людовика Бонапарта на королевский трон Голландии. В том же году стал кавалером французского ордена Почетного Легиона и маршалом Голландии. С 1807 г. посол марионеточного королевства Голландия в Париже. Близкие отношения с Гортензией Богарне, полуразведенной супругой Луи Бонапарта, номинальной королевой Голландии, создали ему дополнительные возможности в парижских "верхах". В1810 г. — президент совета (хунты) по присоединению Голландии к Франции. Командир франко-голландской эскадры в Северном и Балтийском морях в1810-1813 гг. В 1811 г. получил графский титул. В ноябре-декабре 1813 г. мог активно воздействовать на ход событий в Голландии, повернув его в пользу французов, для чего располагал достаточными средствами, но воздержался идти против соотечественников, "заглядывая вперед", понимал, что дело Наполеона уже проиграно. Прикрывшись "соглашением о нейтралитете" с русским майором, фактически капитулировал. Его эскадра впоследствии была частью разоружена, частью возвращена Нидерландам. После освобождения Голландии и окончания войны натурализовался во Франции (декабрь 1814 г.). Через два года попытался вернуться на родину, но "не прижился" и с 1819 г. до конца дней жил во Франции, которой столь усердно служил.

(обратно)

92

{92} Вильгельм (Биллем) Фридрих, принц Оранский, граф Нассау-Диц(1771–1820), сын изгнанного в январе 1795 года последнего штатгальтера(статсхаудера) Семи Соединенных Провинций Вильгельма V, принца Оранского-Нассау (1748–1806). Участник сражения при Ваграме в 1809 году и зимней кампании 1814 года во Франции. Стал суверенным правителем (с княжеским титулом) и избран королем Нидерландов 24 ноября (6 декабря) 1813 г., коронован 4(16) марта 1815 г. как Вильгельм I Фридрих, король Нидерландов. "Он не старее сорока пяти лет, среднего росту и приятной физиогномии. С ним наследный принц, белокурый, пригожий 18-летний юноша. Его называют принцем-героем после полученной им раны" (Н. А. Бестужев. Записки о Голландии 1815 г. // Статьи и письма. М.-Л., 1933, с. 217). Основатель династии, связанной родственными узами с российским Императорским Домом Романовых.

Его сын, Вильгельм (Биллем) II Фридрих Георг Людвиг (1792–1849) до вступления на престол (правление в 1820–1849 гг.) служил в английской армии в Испании (1811–1814), где был старшим адъютантом главнокомандующего герцога Веллингтона, участвовал в сражении при Саламанке; в 1815 году в звании генерал-майора командовал 2-м (англо-голландским) корпусом армии Веллингтона в сражениях при Катр-Бра и при Ватерлоо, где был ранен, а из более 10 тыс. голландцев, состоявших в его корпусе, выбыло из строя около трети.

9(21) февраля 1816 года Наследный принц Вильгельм Фридрих Георг Людвиг Оранский вступил в брак с русской великой княжной Анной Павловной (1795–1865), сестрой Императора Александра I. Их старший сын Вильгельм (Биллем) III Александр Пауль Фридрих Людвиг (р. 1817 г.) — третий король Нидерландов.

Русская королева Нидерландов Анна Павловна воспитывалась ее матерью, императрицей Марией Федоровной, и графиней Шарлоттой Карловной Ливен. В 1810 г. Наполеон после развода с Жозефиной Богарне рассчитывал на брак с Анной Павловной как на средство укрепления своей империи и создания династии. Сватовство было отвергнуто под благовидным предлогом юности Анны Павловны, его просили повторить предложение через два года. Наполеон ждать не стал, вступил в брак с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой. С этого времени разрыв между Россией и Францией стал определяться все явственнее.

Почти за полвека, что она прожила в Голландии, королева Анна оставила о себе долгую, добрую память своими делами благотворительности, попечением о малоимущих (дом инвалидов и госпиталь) и о сиротах (50 детских приютов), о больницах, о тюрьмах. Похоронена в русской (посольской) церкви в Гааге. Ее помнят в Голландии и сейчас — в 1998 году голландцы воздвигли ей памятник, чего удостоены немногие монархи и исторические деятели Нидерландов.

(обратно)

93

{93} Части русской императорской гвардии в походе в Нидерланды не участвовали. Бенкендорф называет своих пехотинцев "гвардией", поскольку в той торжественно-триумфальной обстановке, в которой происходило провозглашение независимости Нидерландов, русские солдаты исполняли роль своего рода" почетной гвардии" в несении парадной, церемониальной службы при особе только что провозглашенного королем принца Оранского.

(обратно)

94

{94} "Английский посол господин Кланкарти" — Ричард Пэр Тренч, виконтКланкарти (в Ирландии второй граф Кланкарти), маркиз Хойсден (1767–1837). Видный британский дипломат. Родом из аристократической ирландской фамилии, принадлежал и к ее ирландской ветви, и к ветви, укоренившейся в Англии. Член ирландского парламента с 1796 г. Сопровождал принца Оранского, будущего первого короля Нидерландов Вильгельма при его возвращении на родину в ноябре 1813 года (высадился вместе с ним в Скевингене). Участник Венского конгресса. Первый посол Великобритании в королевстве Нидерланды в 1815–1822 гг. Получил от короля Виллема I титул маркиза Хойсден. Затем член палаты лордов английского парламента.

(обратно)

95

{95} Относительно Винценгероде автор мемуаров был не во всем прав. Любопытны документы, опубликованные В. В. Ранцовым в его великолепной книге, посвященной 2-му егерскому полку и полкам — его преемникам и наследникам (В. В. Ранцов. "История 96-го пехотного Омского полка", ч. I. СПб., 1902, приложение XXXI, с. 42–43). Это письма к Винценгероде Наследного принца Швеции Карла-Юхана (Бернадотта), возглавлявшего Северную армию, в которую входил корпус Винценгероде. Из текстов писем от 26 ноября и 3 декабря 1813 г. следует: Винценгероде "прикрыл" своего подчиненного, сообщив Бернадотту, что он разрешил Бенкендорфу идти на Амстердам, чего в реальности не было. Благородный поступок Винценгероде остался Бенкендорфу неизвестен, и он пишет только о тех "пакостях" и обидах, которые причинил ему возревновавший к голландской экспедиции командир.

(обратно)

96

{96} "Капитан Петерсон" — предположительно идентифицируется с штабс-капитаном Гренадерского графа Аракчеева полка Петерсоном, который был ранен при Бородине.

(обратно)

97

{97} В "Истории 72-го пехотного Тульского полка" 1769–1901 гг. (Варшава, 1901, с. 192) назван командир маленького отряда (две роты и две пушки, а не батальон, как пишет Бенкендорф), занявшего важную переправу: майор Белемовский. Приводится любопытная подробность: едва Белемовский и его солдаты обосновались на плотине и на мосту, как показались французы. Увидев готовую к отпору русскую пехоту и горящие фитили пушек, они не стали атаковать и ретировались в направлении к Бреде.

(обратно)

98

{98} "Прусский партизан Майор Коломб" — Фридрих Август Петер фон Коломб (1775–1854). Один из лучших кавалерийских офицеров прусской армии в кампании 1813 г. Бенкендорф называет его то майором, то полковником, хотя в конце 1813 г. Коломб еще не был полковником. Службу начал шестнадцати лет юнкером в одном из гусарских полков. В чине корнета участвовал в кампании 1793–1794 гг. В 1797 г. — секунд-лейтенант в лейб-гусарском полку Рудорфа. Участник войны 1806–1807 гг.; при разгроме прусской армии не сдался и ушел с кучкой гусар в Любек. С 1809 г. — в Бранденбургском гусарском полку, премьер-лейтенант с 1807 г. С 1811 г. — штаб-ротмистр ("штаб-риттмейстер"). В кампании 1813 г. отличился при Дрездене и Ноллендорфе, награжден в мае 1813 г. русским орденом Св. Анны 3-й степени по представлению Барклая де Толли. С июня 1813 г. — майор Гвардейского легкого кавалерийского полка. При наступлении корпуса фон Бюлова в Голландию отличился при взятии Арнхема, затем с "летучим отрядом" догнал Бенкендорфа. Был одним из самых деятельных помощников русского командующего. Бенкендорф называет его "партизаном", поскольку фон Коломб прибыл к нему во главе "партии", т. е. небольшого временного кавалерийского соединения, а также и потому, что весной 1813 г. стал известен как "партизан", действовавший в тылу французской армии. Вполне вероятно, что блестящий кавалерист, храбрец фон Коломб, сражаясь рядом с Бенкендорфом, исполнял и роль наблюдателя, порученную ему фон Бюловым. В 1814 г. отличился в бою при Монмирайле. В 1815 г. назначен командиром 7-го гусарского полка; участвовал в сражении при Ватерлоо. В 1818 г. — полковник, затем на видных постах в военном министерстве. В 1829 г. — генерал-майор; в 1838 г. — командир 15-й дивизии и военный комендант Кельна. С 1841 г. военный комендант Берлина и шеф полевой жандармерии. В 1843 г. награжден русским орденом Св. Анны 1-й степени; командир 5-го армейского корпуса. С 1848 г. — военный губернатор Кенигсберга. В 1849 г. вышел в отставку в чине полного генерала от кавалерии.

(обратно)

99

{99} Со взятием генералом. Сталем крепости Бреда была освобождена территория собственно Голландии, и далее перед русским отрядом лежали Брабант, Бельгия. В Бреде генералу Сталю противостояли девятьсот солдат с тремя пушками под командованием бригадного генерала Амбера. Остальные французские войска ушли по приказу генерала Декана к Антверпену, и гарнизон Бреды былоставлен без поддержки.

Жан-Жак Амбер (1765–1851). В юности матрос-волонтер. Командир батальона добровольцев в 1792 г. В 1793 г. быстро выдвинулся: бригадный генерал, через два месяца — дивизионный генерал. Командовал дивизиями в Рейнской и Итальянской армиях, служил под командой прославленного генерала Моро, соперника генерала Бонапарта в воинской славе. Почему и был назначен командиром экспедиционных войск, направленных в Центральную Америку, на Гваделупу. За убылью боевых генералов возвращен в Европу. Направлен в Голландию, с сентября 1813 г. командовал 31-й дивизией в Гронингене. "Эвакуировал" (термин французских историков) крепость Бреду, т. е. ретировался с остатками своих солдат после схватки с кавалерией генерала Сталя. Затем командовал дивизией в 1-м bis корпусе генерала Мэзона в Антверпене.

(обратно)

100

{100} "Бригадный генерал Лорсет" — Жан-Батист Лорсе (1768–1822). Один из опытнейших генералов наполеоновской армии. В 1792 г. — командир батальона Национальной гвардии, в 1793 г. — участник осады Майнца. Затем сражался с роялистами в Вандее под командованием генерала Клебера. С 1795 г. служил в Итальянской армии, участник Итальянских кампаний 1796–1797 гг., отличился в сражениях у Мондови и при Лоди. Сражался под командованием таких известных генералов и маршалов, как Клебер и Массена, Лефевр и Ней. В1799 г. бригадный генерал, отличился при Винтертуре. В 1809 г. — командир авангарда 6-го корпуса в Испании. Занимал крупные посты во французских оккупационных войсках в Испании и Голландии. В 1811 г. — комендант департамента Исселя, с 1812 г. также комендант Фрисландии. В декабре 1813 г. был назначен командиром 3-й дивизии 1-го корпуса генерала Мэзона, но капитулировал перед русскими в Гертруйденберге, на чем и закончил свою военную карьеру.

(обратно)

101

{101} Полковник Александр Николаевич Чеченский. В 1812 г. числился по кавалерии, был в чине ротмистра основным командующим 1-го Бугского казачьего полка. Видный кавалерийский офицер, командующий временными кавалерийскими и казачьими соединениями. Отличился во многих боях кампаний 1812–1814 гг.

(обратно)

102

{102} Майор Алферьев — предположительно, офицер Павлоградского гусарского полка.

(обратно)

103

{103} Английский генерал Грагам — сэр Томас Грэхем, барон Лайндок (1748–1843). Из аристократической фамилии, уроженец Пертшира (Шотландия). Военная карьера сложилась в годы войн с революционной Францией. Служил в Гибралтаре, был адъютантом лорда Малгрева при осаде якобинцами Тулона в 1793 г. Полковник в 1795 г. Военный комиссар при австрийских армиях Вурмзера и Альвинци в Италии в кампанию 1796 г. В 1798 г. занял остров Минорка (Балеарские острова). В 1799 г. — бригадный генерал. Организовал английский десант в Мессину в 1799 г., когда адмирал Нельсон противостоял революционному Неаполю. В 1799–1800 гг. возглавлял блокаду захваченной французами Мальты и принял капитуляцию коменданта Ла-Валетты генерала Пиго. Сотрудник ряда британских дипломатических миссий. С 1808 г. находился в основном в Португалии и Испании. В 1809 г. — генерал-майор. Участник многих сражений и походов английского экспедиционного корпуса в Испании. Сподвижник прославленных британских военачальников — сэра Джона Мура (его дежурный генерал в походе к Ла Корунье) и герцога Веллингтона. В 1810 г. произведен в генерал-лейтенанты, по старшинству второй генерал-лейтенант после Веллингтона. В 1813 г. участник знаменитой битвы при Виттории (командовал левым флангом англо-испанской армии), после которой наполеоновские маршалы вынуждены были уйти из Испании. Первым из английских генералов пересек границу Франции 7 октября 1813 г. Командующий бискайской группировкой британских войск. После высадки в Голландии экспедиционного корпуса под его командованием не смог удачно произвести наступательную операцию и преодолеть французскую оборону Антверпена, отстал от фон Бюлова, занявшего в феврале 1814 г. Брюссель. В феврале — марте 1814 г. предпринял ряд неудачных попыток взять блокированную крепость Берген-оп-Зоом. В связи с этим был в мае 1814 г. отправлен в отставку, получил место в палате лордов английского парламента. Занимал ряд видных, но, скорее, почетных должностей. В 1815 г. выступил с идеей создания международного военного клуба, в основном, для участников недавних всеевропейских войн. С этим проектом посетил ряд европейских столиц, в том числе и Санкт-Петербург и Москву. В 1821 г. получил чин полного генерала.

(обратно)

104

{104} Граф Лазар-Николя Маргерит Карно (1753–1823). Сын адвоката, в молодости офицер королевской армии (с 1769 г.). Инженер-артиллерист. С начала революции ее видный деятель, непримиримый республиканец. В 1791 г. член Военного комитета республики, в 1792 г. его возглавил. Уцелел в годы якобинского и прочих терроров 1790-х гг. После падения Директории и с установлением диктатуры первого консула генерала Бонапарта ушел в тень, хотя и был назначен в 1800 г. военным министром. Не признал наполеоновскую империю. Вернулся к активной деятельности только в конце 1813 года, после поражения Наполеона при Лейпциге. По одной версии, его призвал Наполеон, по другой, — Карно сам предложил ему свои услуги, поскольку положение Франции соответствовало старому революционному лозунгу "Отечество — в опасности". Карно был довольно видным военным инженером, но его знания устарели на двадцать лет, а отсутствие боевой практики делало его бесполезным на полях сражений. Но он был неплохой администратор. Для привлечения левых оппозиционеров в обществе Наполеону нужно было его имя, все еще популярное у "старой гвардии" первых лет революции. Карно получил чин дивизионного генерала и пост губернатора Антверпена. Его деятельность в Бельгии принесла свои плоды: англичане и пруссаки не могли взять подготовленный им к обороне Антверпен до конца кампании 1814 г.

Бенкендорф не упоминает генерала Мэзона, назначенного командиром 1-го корпуса французской армии, в который вошли скопившиеся у Антверпена войска, отведенные из Голландии и пришедшие из Франции. Причина, очевидно, в том, что известность Лазара Карно была неизмеримо большей. Но если Карно, как военный инженер, готовил Антверпен к обороне, то именно дивизионный генерал Мэзон возглавлял войска, готовые к вторжению в освобожденную Голландию.

Николя-Жозеф Мэзон (1771–1840). Начинал карьеру солдатом с первых лет революции, с 1789 по 1791 гг. прошел путь от гренадера до капитана Национальной гвардии. Герой сражений при Жемаппе, Мобеже и Флерюсе. Служил с виднейшими генералами Французской республики — Бернадоттом, Жубером. Участвовал во вторжении в Голландию и в Итальянской кампании Бонапарта. В кампанию 1805 г. начальник штаба 1-го корпуса маршала Бернадотта, затем бригадный генерал в 1-й дивизии этого корпуса. В 1807 г. отличился при Фрид-ланде. Затем воевал в Испании. В 1809–1811 гг. — в оккупационных войсках в Голландии. Участник похода в Россию в 1812 г. В 1813 г. сражался при Лейпциге. С 9(21) декабря 1813 г. сменил генерала Декана во главе 1-го bis корпуса в Антверпене. В Голландию вторгнуться не смог, но долго и успешно оборонялся от англичан и пруссаков в Антверпене в 1814 г. до самой капитуляции (отречения) Наполеона. При Бурбонах бывший гренадер революционной Национальной гвардии получил титул маркиза (1817 г.), а в 1829 г. стал маршалом Франции.

(обратно)

105

{105} "Неприятель… вышел из Антверпена…" — наступление из Бельгии на Бреду повел дивизионный генерал Франсуа Роге с 6-й пехотной дивизией Молодой гвардии и приданной ей кавалерией; всего до 7000 с 30 орудиями. М. И. Богданович (История войны 1813 года за независимость Германии, т. II. СПб., 1863, с. 612–615) ничего не пишет о тех войсках, что скопились у Антверпена ко времени прибытия из Франции Молодой гвардии (части, выведенные из Голландии, чтобы "концентрироваться", моряки и морская пехота, новобранцы из Бельгии). Численность, указанная Бенкендорфом, весьма правдоподобна. Не менее 10 000 французов могли содействовать Роге в наступлении на Голландию, ибо идти только со "своей" дивизией он вряд ли решился. Кроме того, он имел задачу вступить в контакт с изолированной русскими в Горкуме значительной группировкой генерала Рапмона, а для этого требовались дополнительные силы. Маршал Макдональд должен был идти южнее против фон Бюло-ва, его войска к событиям у Бреды прямого отношения не имели, но поражение Роге и Лефевр-Денуэтта у Бреды заставило Макдональда отказаться от активных действий. Вскоре к Антверпену пришли еще одна из двух дивизий Старой гвардии и две не полностью сформированные дивизии Молодой гвардии. Это говорит о том, какое значение придавал Голландии Наполеон и насколько своевременным было вторжение русского отряда Бенкендорфа. Позднее гвардейские части, направленные Наполеоном, стали костяком тех сил, что удерживали союзников у Антверпена до конца кампании 1814 г.

Граф Франсуа Роге (1770–1846). Проделал путь от солдата до генерала. С 1793 г. — в Итальянской армии, в 1799 г. — в армии генералов Жубера и Моро, участник сражения при Нови, в конце кампании стал бригадным генералом. Участник многих сражений наполеоновских войн. Один из высших начальников наполеоновской гвардии. В 1811 г. назначен командиром полка гренадеров Старой гвардии в чине дивизионного генерала. В русском походе 1812 г. командир 2-й пехотной дивизии Молодой гвардии, понесшей большие потери в бою при Крымском дворище 29 августа (10 сентября) 1812 г. и почти полностью погибшей при отступлении. В 1813 г. сражался при Люцене и Бауцене, Дрездене, Лейпциге и Ганау. 13(25) ноября 1813 г. назначен командиром 6-й пехотной дивизии Молодой гвардии, переданной в поддержку корпуса Мэзона.

Граф Шарль Лефевр-Денуэтт (1773–1822). Один из лучших французских кавалерийских генералов, принадлежал к близкому окружению Наполеона. Стал ему известен в Италии в 1797 г. Был адъютантом первого консула генерала Бонапарта в сражении при Маренго. В 1805 г. отличился при Эльхингене и при Аустерлице. С января 1808 г. — командир гвардейских конных егерей. Сражался в Испании. Отличился при Сомо-Сьеррой в 1808 г., при Бенавенте был ранен и взят в плен англичанами. Освобожден только 6 мая 1812 г., а через полтора месяца ушел с гвардией в русский поход. В конце кампании 1813 г. (13/25 ноября н. ст.) назначен командиром кавалерии Молодой гвардии.

(обратно)

106

{106} В арьергардном столкновении с французами перед Бредой 1-й батальон 2-гоегерского полка под командованием капитана Штеренберга проявил высочайшие боевые качества. Потери егерей в длительном стрелковом бою были минимальными: из строя выбыло 11 человек. Сохранились имена четырех погибших егерей: Василий Елисеев, Михаил Иванов, Захар Матвеев и Ян Яне. Штабс-капитан Иван Васильевич Высоцкий был тяжело ранен. Еще были ранены 6 "нижних чинов". (В. В. Ранцов. История 96-го пехотного Омского полка. СПб., 1902,ч. I. Приложение XXX, с. 49).

(обратно)

107

{107} Эспланада — пространство между внешними и внутренними укреплениями крепости, между крепостными стенами и цитаделью. Умелое использование эспланады защищающимися при обороне и атакующей стороной при штурме являлось необходимой составляющей старого военного искусства.

(обратно)

108

{108} "Капитан артиллерии Сухозанет" — Иван Онуфриевич Сухозанет 1-й (1785–1861), в 1813 г. артиллерийский офицер, участник "битвы народов" при Лейпциге. В 1-й конной роте служили и два его брата: Николай Онуфриевич Сухозанет 3-й (1794–1871), который сделал исключительную карьеру: был военным министром России с 1856 г. до назначения Д. Н. Милютина; и Павел Онуфриевич Сухозанет 2-й, который командовал 1-й конной ротой после своего старшего брата; в его командование рота получила награды за подвиги при защите Бреды.

(обратно)

109

{109} Подвиг спасительного для защитников Бреды ночного штурма Торхейда силами одних кавалеристов, совершенный князем Гагариным и его "партией", был отмечен орденом Георгия 4-й степени для командира и несколькими "солдатскими Георгиями" для особо отличившихся "нижних чинов".

(обратно)

110

{110} "Голландский полковник Штейнмец" — скорее всего, прусский полковник Карл Фридрих Франц фон Штайнмец (1768–1837). В 1811 году командир 9-го пехотного полка, в 1812 г. был в русском походе с корпусом генерала Йорка фон Вартенбурга. В 1813 г. — полковник, участник сражений при Люцене и Лейпциге. С 16 декабря '1813 г. — генерал-майор, командир бригады ландвера. В 1815 г. — участник битвы при Ватерлоо. Конкретных сведений о пребывании Карла фон Штайнмеца в Голландии нет, но есть сообщение о том, что в конце 1813 г. он "набирал ополчение" между Везелем и Рейном, что без большой натяжки можно отнести к его деятельности в Голландии (обучение голландских волонтеров). — См.: Kurt Priesdorff. Soldatische Fuhrertum. Hamburg, 1939-41, Vol. 3, № 1241.

(обратно)

111

{111} "Французский генерал" — командир гвардейских конных егерей дивизионный генерал Шарль Лефевр-Денуэтт, возглавлявший под Бредою "блокадный отряд" (См.: М. И. Богданович. История войны 1813 года за независимость Германии, т. II. СПб., 1863, с. 615). Но, возможно, и командир 6-й дивизии Молодой гвардии генерал Франсуа Роге.

(обратно)

112

{112} Одним из полковых священников, отслуживших торжественный благодарственный молебен на стенах крепости Бреда, был о. Михаил Мацкевич, священник Тульского пехотного полка, который "в походах и боях участвовал от начала и до конца войны" (Краткие исторические сведения о священнослужителях воинских частей, участвовавших в Отечественной войне. СПб., 1912, с. 20). Имена участвовавших в походе священников Павлоградского гусарского и 2-го егерского полков неизвестны.

(обратно)

113

{113} Глава "Записок" о походе в Голландию заканчивается перечислением наград (причем Бенкендорф ошибается — на наградных трубах полков-героев нет его имени), а публикация в "Военном журнале" содержит упоминание о потерях. Бенкендорф пишет о 460 убитых, раненых и пропавших без вести. Любопытные сведения о потерях содержатся в его пространном рапорте Винценгероде от 8 декабря 1813 г., в первый день защиты Бреды. В конце рапорта он пишет о 40 убитых и около 150 раненых. Конечно, это округление в сторону уменьшения, но все-таки можно считать, что до защиты Бреды отряд потерял около 200 человек. Следовательно, в последующие 3–4 дня из строя выбыло более 250 человек. Почти все потери приходятся на оборону Бреды и ночной штурм Торхейда. Защита Бреды — самая кровопролитная часть похода, ведь кроме потерь русского отряда, следует учесть потери пруссаков майора фон Коломба, голландских волонтеров и освобожденных из плена англичан. Общие потери защитников могут быть более 300 человек.

(обратно)

114

{114} Разлад между Винценгероде и Бенкендорфом заслуживает некоторого внимания. Обоим генералам нельзя отказать в благородстве. Они столь рыцарственны — заступники крестьян в России, освободители немцев и голландцев; они были готовы лечь костьми друг за друга на поле боя. И вот они обнаруживают слабость и малодушие, обыкновенные для простых смертных. Но будем внимательны и попытаемся их понять. Обратимся к Винценгероде. Его гнев и разочарование обращены не только к Бенкендорфу. Он так верит Императору Александру, так ему предан уже столько лет. Сам Александр знает, что у него мало людей, на которых он может положиться в той же мере, что на него, на Винценгероде. Сколько походов и сражений, сколько лет отдано верному служению русскому Императору, и вот… Самое блистательное дело поручено его подчиненному в тайне от него. И то, что подчиненный — его боевой товарищ, самый его надежный соратник и помощник, только усугубляет обиду. Винценгероде, как и Бенкендорф, никогда "не выносит сор из избы", благородно защищает "ослушника" перед главнокомандующим армией (см. выше: прим. 18). Но тяжкая обида делает его способным и на мелочное возмездие ревнивца. Его приказы с требованием вернуться не исполняются. Тогда он забирает у Бенкендорфа четыре казачьих полка. Причем в тот момент, когда развитие операции в Голландии достигло кульминации, перед марш-броском на Бреду. Когда же поход был окончен, Винценгероде забирает у него и весь отряд. Бенкендорф заканчивает "голландскую" главу своих мемуаров на непривычной для столь безупречного воина чувствительной ноте: "совершенно один". Обида за обиду. Не будем осуждать Винценгероде, не будем осуждать и Бенкендорфа, который не написал ни одного некорректного слова о своих сослуживцах, командирах, соратниках. Ни о ком, кроме самого близкого из них — своего обидчика Винценгероде.

В зимнюю кампанию 1814 г. Бенкендорф отличился рядом со своим другом графом Воронцовым в кровавом бою у Краона. Но вот наступает решающий момент кампании. Наполеон увлечен своим уменьем бить врага по частям и отрывается от своей операционной базы. Теперь надо все силы собрать в кулак и — на Париж, путь к которому преграждают только маршалы. Марш рискованный: если Наполеон немедленно повернет к Парижу, можно оказаться между его армией и корпусами Мармона и Мортье. Наполеона надо связать боем так, чтобы он не вырвался из него ранее, чем армия Александра и Барклая выйдет к столице Франции. И здесь снова потребовались Винценгероде и Бенкендорф. Не случаен был этот "выбор судьбы": оба испытаны всеми ужасами и случайностями войны, оба — пример безропотного исполнения воинского долга.

Они вместе окончили свою последнюю войну. Вместе противостояли при Сен-Дизье "самому" Наполеону. Сражение, в котором на заслон против них было брошено все, что еще оставалось у императора развалившейся империи, было ими "проиграно". Проиграно по меркам историков, воспринимающих боевые действия как некие "военно-спортивные мероприятия", где подсчет "очков" идет по числу сотен и тысяч человеческих жизней, уравненных в ценности с пушками, зарядными ящиками и т. д.

Положение при Сен-Дизье вполне сходно с багратионовским Шенграбеном в 1805 г. и с их Звенигородом в 1812 г.: Винценгероде и Бенкендорф стояли против неприятеля, пока решалась судьба Парижа и всей войны, а затем ушли, когда дело было сделано, отступили, чтобы не нести излишние потери. Слава победителей досталась другим, им не суждено было с триумфом войти в Париж. Но в том, что победное шествие состоялось, их прямая заслуга. Как расстались они — неизвестно. Что у одного из них обида не ушла — очевидно. Но боевая слава в заключительном аккорде великой войны навсегда объединила их имена, и в этом видится суровая красота истории.

(обратно)

115

{115} Автор письма переживает большую личную неудачу. Женился он довольно поздно, возможно, причиною тому были переживания этого времени.

(обратно)

116

{116} Николай Михайлович Лонгинов (1779–1853). Родился в семье сельского священника из Харьковской губернии, начинал службу в причте посольской церкви в Лондоне, где служил его отец. Затем состоял в штате посольства, где на него обратил внимание сам посол граф Семен Романович Воронцов. По его рекомендации был принят в штат министерства финансов. Стал известен членам Императорской фамилии, и с 1812 г. был секретарем Императрицы Елисаветы Алексеевны. По словам современника, "был тайным помощником во всех добрых делах государыни". При Императоре Николае I был статс-секретарем у принятия прошений, затем управляющим Собственной Его Величества канцелярии. Заведовал всеми благотворительными заведениями, состоявшими под покровительством Императрицы Александры Феодоровны.

Его сын Михаил Николаевич Лонгинов (1823–1875) был начальником управления по делам печати при Императоре Александре II, библиографом, знатоком литературы. М. Н. Лонгинов оставил "Заметки о Лермонтове", в которых вспоминает о том, как Бенкендорф выхлопотал у Императора Николая I перевод Лермонтова с Кавказа в гвардейский Гродненский гусарский полк и приехал сам сообщить его бабушке о "царской милости". Автор "Заметок…" пишет о Бенкендорфе как о человеке, хорошо знакомом его семье.

(обратно)

117

{117} Прошло четыре месяца, а пасмурное душевное состояние автора не изменилось. Вероятно, таким он и вступил в войну 1812 года.

(обратно)

118

{118} Один из братьев графов Сен-При. Их отец, граф Франсуа-Эмануэль Сен-При (1735–1821), потомок старинного аристократического рода. Видный французский дипломат, посол в Константинополе в 1770-х гг. Министр иностранных дел с 1783 г. и министр без портфеля в правительстве Неккера с 1788 г. В последние годы перед революцией сторонник сближения с Россией. Видный деятель французской эмиграции, авторитетный в кругах роялистов, но в то же время стороник конституционной монархии. Все три сына долгие годы служили в России.

Его сыновья:

Граф Эмануэль Францевич Сен-При (1776–1814). Родился в Константинополе. Окончил Гейдельбергский университет. Начал службу в корпусе принца Конде. В 1793 году поступил в Артиллерийский и Инженерный кадетский корпус. В 1795 г. — поручик Лейб-Гвардии Семеновского полка. В 1799–1801 гг. в отставке в чине капитана. Затем возвращен на службу с чином полковника в тот же полк. В 1805 году — командир Лейб-Гвардии Егерского батальона, шефом которого был Князь П. И. Багратион. Герой сражения при Аустерлице (орден Св. Георгия 4-й степени). С 1806 г. — командир Лейб-Гвардии Егерского полка (образован из батальона); участник кампании 1806–1807 гг. Шеф 6-го егерского полка. Участник войны с Турцией. В 1810 г. за отличие при штурме Базарджика произведен в генерал-майоры; взял крепости Систов и Ловчу. В 1811 г. назначен командующим 22-й пехотной дивизии; вскоре получил звание генерал-адъютанта. Назначен начальником Главного штаба Второй Западной армии весной 1812 г. В кампании 1812 года — сподвижник своего друга, главнокомандующего 2-й Западной армией Князя П. И. Багратиона. В Бородинском сражении получил тяжелую контузию, сопровождал своего раненого командира в с. Симы Владимирской губернии, где Багратион скончался "на его руках". Вернулся в армию в начале октября, когда только что была освобождена Москва. Кутузов намеревался поручить ему командование отрядом Винценгероде, когда тот был захвачен французами, но его опередило назначение из Петербурга генерал-адъютанта П. В. Голенищева-Кутузова. Генерал-лейтенант. В 1813 г. сражался при Люцене и Бауцене; был командиром 8-го пехотного корпуса в сражении при Лейпциге. В 1814 г. награжден орденом Св. Георгия 2-й степени за взятие Реймса. Там же смертельно ранен и умирающим вынесен из боясолдатами Рязанского пехотного полка, чьи каре прорвались из окружения. Пользовался любовью офицеров и солдат, авторитетом у высшего командования — Кутузова, Барклая, Багратиона.

Граф Арман Эмануэль Шарль Сен-При (1782–1763) на государственной службе в России поднялся до поста губернатора Одессы и Подолии. После реставрации вернулся во Францию, где с 1822 г. заседал в палате пэров.

Граф Эмануэль Луи Мари Сен-При (1789 —?), как и старший брат, отличился на военной службе. Служил в Лейб-Гвардии Егерском полку, с которым прошел всю войну 1812 г. (в чине штабс-капитана), и совершил походы 1813–1814 гг. В Бородинском сражении был дважды ранен и за подвиг в схватке зас. Бородино представлен к ордену Георгия 4-й степени. После реставрации вернулся во Францию.

Из двух братьев-военных вероятнее кандидатура младшего брата графа Эмануэля Луи Мари Сен-При.

(обратно)

119

{119} Предположительно, речь идет о "предмете восхищения" юного Алексея Михайловича Пушкина (1793–1821). По окончании Пажеского корпуса сей Пушкин в 1809 г. поступил поручиком в Гренадерский графа Аракчеева полк. В 1810 г. тем же чином переведен в Свиту Его Величества по квартирмейстерской части, куда отбирали наиболее образованных и талантливых молодых офицеров, способных к выполнению всех видов штабной работы. А. М. Пушкин был в 13 сражениях кампаний 1812–1815 гг., вышел в отставку в 1816 г. Затем преподавал военные науки, с 1820 г. был профессором Царскосельского лицея. Знакомы Бенкендорф и А. М. Пушкин были наверняка, тем более что Бенкендорф был причислен к штату Императорской Главной квартиры. Кандидатуры других петербургских Пушкиных представляются маловероятными.

В пушкинском стихотворении "Была пора: наш праздник молодой…", (1836) строки"…со старшими мы братьями прощались И в сень наук с досадой возвращались, Завидуя тому, кто умирать Шел мимо нас…" имеют и широкое обобщающее, и прямое биографическое содержание. Алексей Михайлович Пушкин троюродный брат поэта, прямой потомок Федора Петровича Пушкина (? - 1727), родного брата прадеда поэта Александра Петровича. Отец Алексея Михайловича Михаил Алексеевич Пушкин (1745–1793) — троюродный дядя А. С. Пушкина, начинал службу в Лейб-Гвардии Конном полку (1759–1776); отставной подполковник Орденского кирасирского полка (1784); статский советник, председатель Санкт-Петербургской Палаты Уголовного Суда (в 1792 г.), был опекуном матери поэта Надежды Осиповны Ганнибал (с 1779 г.). Дед Алексея Михайловича — Алексей Федорович Пушкин (1717–1777) был в 1736 г. прапорщиком Тверского драгунского полка, в 1739 г. "квартирмистр" этого полка, с которым участвовал в штурме Очакова и взятии Хотина и "во всех Турских кампаниях и акциях", служил под командованием фельдмаршала Миниха. В 1746 г. вышел в отставку в чине капитана. Помещик с 350 душами мужского пола в Переяславском, Ярославском, Воронежском, Лебедянском уездах. В известной степени прототип Гринева-отца: биография А. Ф. Пушкина отражена в рассказе героя "Капитанской дочки" о своем отце в первых строках повести. Его сестра Мария Алексеевна Ганнибал (1745–1818) — родная бабка поэта по матери, Надежде Осиповне, похоронена в Святогорском монастыре, рядом со своей дочерью и внуком. Алексей Михайлович Пушкин доводился ей внучатым племянником. (См.: Б. Л. Модзалевский, М. В. Муравьев. Пушкины. Родословная роспись // С. Б. Веселовский, М. Ю. Вегнер и др. Род и предки А. С. Пушкина. М., 1995, с. 422, 424, 426, 429.)

(обратно)

120

{120} Петр Александрович Чичерин (1778–1848). Корнет Лейб-ГвардииКонного полка с 1797 г. Участник кампаний 1805 г. и 1806–1807 гг. Сражался при Аустерлице, Гайльсберге и Фридланде, за подвиг в последнем награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1809 г. назначен командиром Лейб-Гвардии драгунского полка. В 1812 г. награжден орденом Св. Георгия 3-й степени за отличие в бою под Красным. Генерал-майор, продолжал командовать гвардейскими драгунами до конца войны и после ее окончания. В 1813 г. сражался при Люцене, Бауцене, под Кульмом и при Лейпциге. В 1814 г. был в бою при Фер-Шампенуазе и брал Париж. В 1825 г. — генерал-адъютант, в 1826 г. — генерал-лейтенант и командир 1-й гвардейской легкой кавалерийской дивизии. Участник войны с Турцией в 1828-29 гг. и Польской войны в 1831 г., в которой командовал сводным гвардейским корпусом. Закончил карьеру в чине полного генерала. Один из лучших офицеров русской гвардейской кавалерии.

(обратно)

121

{121} Подразумевается Лев Александрович Нарышкин, а ранее упоминается его тетка Мария Антоновна Нарышкина (1779–1854).

(обратно)

122

{122} Граф Карл Васильевич Нессельроде (1780–1862). Сын посланника Екатерины II в Португалии, родился на борту корабля, плывшего в Лиссабон. Один из крупнейших дипломатов в царствования Александа I и Николая I. В 1813–1814 гг. статс-секретарь, сопровождал Императора Александра в зарубежном походе. Был в числе представителей России на Венском конгрессе 1814–1815 гг. Старший статс-секретарь, управляющий министерством иностранных дел с 1816 г. (фактическим министром до 1822 г. был граф И. А. Каподистрия);министр иностранных дел по 1856 гг.; канцлер в 1845 г. Отличался великолепной памятью, высокой эрудицией и работоспособностью. При Александре I исполнял "служебную" функцию, ибо Император был вполне независим в международных делах, был "собственным министром иностранных дел". При Николае I граф Нессельроде играл неизмеримо более самостоятельную роль и дипломатические успехи России стали сомнительными. Его считают виновником дипломатической изоляции России в период Крымской войны. В светской жизни был невероятно скучен и настолько неинтересен, что уже этим сообщал особый колорит обществу, в котором присутствовал. Эта "неинтересность" молодого Нессельроде была общеизвестна и отразилась в лесковском каламбуре — "Кисельвроде". Шуточки Бенкендорфа относительно его бракосочетания — превосходный юмористический штрих к портрету известного дипломата.

(обратно)

123

{123} В полках тяжелой кавалерии — кирасирских и драгунских — было по пяти эскадронов. В легкой кавалерии — у гусар и улан — по восьми. Ожидания Бенкендорфа не оправдались: вместо командования гвардейским драгунским полком он получил весной назначение в Императорскую Главную квартиру.

(обратно)

124

{124} Содержание этого письма дополняет "Записки" рассказом о дислокации "партий" отряда Винценгероде под Москвой и о некоторых их действиях.

Резчиков (в другом письме, по ошибке копииста (?) — Чещиков) вероятно, денщик Бенкендорфа.

(обратно)

125

{125} Деревня — село Андреевское Владимирской губернии, куда М. С. Воронцов привез свыше трехсот раненых всех чинов и званий. В Москве по его приказу было снято с подвод только что упакованное фамильное имущество из Воронцовского дворца — библиотека, картины, мрамор, бронза и пр. Деяние Воронцова легло в основу подобного поступка героини "Войны и мира". Он поместил на подводы раненых воинов и не только вывез их из Москвы, но и превратил свое имение в госпиталь, обеспечил излечение солдат и офицеров из своих(весьма немалых) средств. Любопытно, что этот поступок Воронцова иногда пытаются объяснить честолюбием.

(обратно)

126

{126} Интересное свидетельство о парламентерах, подтверждающее неблагополучие, в котором пребывали Великая армия и ее предводитель в Москве. Не только Наполеон, но все его воинство было дезориентировано поведением "побежденных" русских. "Победители" тяжело переносили изоляцию и искали контактов с противником.

(обратно)

127

{127} Майор Победнов — войсковой старшина Григорий Петрович Победнов 1-й, командующий Донского войска казачьим Денисова 7-го полком.

(обратно)

128

{128} "Василий Дмитриевич" — полковник Иловайский 12-й.

(обратно)

129

{129} Чернозубов — войсковой старшина Михаил Григорьевич Чернозубов 8-й, командир Войска Донского своего имени полка.

(обратно)

130

{130} Партия свежих лошадей — это был трофей "стратегического значения", важнее пленных и пушек. Великая армия терпела большую убыль в конском составе, возраставшую с каждым днем. Спешенных кавалеристов исчисляли тысячами. С потерей этих лошадей французская армия фактически потеряла несколько полков тяжелой кавалерии.

(обратно)

131

{131} Майор Константин Христофорович Бенкендорф.

(обратно)

132

{132} Лев Нарышкин был тогда не майором, а ротмистром.

(обратно)

133

{133} В конце письма П. И. Бартенев поместил следующее примечание: "Село Андреевское, Покровскаго у. Владимирской г., куда переехал раненный на Бородинском сражении князь Воронцов (он командовал сводными гренадерскими батальонами, от которых после боя из 4000 т. солдат осталось всего 300 человек) и куда перевез он своих раненых однополчан; на паркетах тамошнего дома долго сохранялись следы их костылей. Сам хозяин страдал от тяжкой раны в левой ляжке".

(обратно)

134

{134} Письмо интересно своим дополнением к свидетельствам "Записок" о первых днях в освобожденной Москве.

Сообщение Бенкендорфа проливает свет на обстоятельства пленения Винценгероде и Нарышкина. При них не было трубача, который, как правило, сопровождает парламентеров, и это уже позволяло французам отвергнуть их претензии на статус парламентера. Решение стать парламентерами, очевидно, было вынужденным экспромтом. Странно, что этот веский аргумент не был использован французами. Это уточнение не умаляет мужество Винценгероде и Нарышкина.

(обратно)

135

{135} Любопытен московский слух об отпадении от Наполеона Австрии. На тот момент Россия — одна против всей Европы, и авторы слухов "ищут" ей мощных союзников. Выбирают ненадежную Австрию, а не Пруссию, вероятно, по внешним признакам: многонациональная империя и т. п. Как оказалось, слухи значительно опередили события: в 1813 г. Австрия последней примкнула к антинаполеоновской коалиции.

(обратно)

136

{136} Генерал Иван Васильевич Сабанеев (1770–1829). Записан в Лейб-Гвардии Преображенский полк в 1787 г. По окончании Московского университета в 1791 г. определился капитаном в Малороссийский гренадерский полк и принял участие в войне с Турцией. В чине майора был в Итальянском (в сражении при Нови) и в Швейцарском (дважды ранен) походах Суворова. В 1802–1803 гг. — командир 12-го егерского полка. В 1803 г. — полковник, участник" похода за Кубань". С 1805 по 1807 гг. — в отставке. В 1807 г. с 3-м егерским полком участвовал в кампании в Восточной Пруссии, ранен в сражении при Фридланде. В 1808–1810 гг. — командир 3-го егерского полка. С этим полком прошел всю зимнюю кампанию с шведами, совершил знаменитый ледовый переход через Ботнический залив на Аландские острова. Награда — орден Св. Георгия 3-й степени и чин генерал-майора. Затем воевал на Дунае под Силистрией, Шумлой, Журжей, Батином, Рущуком. Чин генерал-лейтенанта получил в 1811 г. Вместе с М. И. Кутузовым был полномочным представителем при заключении Бухарестского мира в мае 1812 г. С 1810 по 1814 гг. — шеф 7-го егерского полка. В Дунайской армии командовал резервным корпусом, после соединения с 3-й Западной армией был начальником штаба адмирала П. В. Чичагова. Участник многих сражений с конца 1812 по 1814 гг. на Березине и при Кенигсварте, при Бауцене и Дрездене, при Кульме и Лейпциге, при Бриенне и Арсисюр-Об, при Фер-Шампенуазе и у стен Парижа. В 1815 г. был одним из немногих русских генералов, которому довелось снова сражаться с французами при блокаде Меца и в Вогезских горах. Служил в оккупационном корпусе во Франции, затем командовал 6-м армейским корпусом. В 1823 г. получил чин "полного" генерала от инфантерии.

(обратно)

137

{137} Генерал Василий Сергеевич Рахманов (1764–1816). Окончил Сухопутный шляхетский корпус, поручик Тульского мушкетерского полка в 1785 г. Участник 2-й русско-турецкой войны и Польской кампании 1794 г. Орден Св. Георгия 4-й степени за отличие в известном сражении при Мацейовицах. В1799 г. был в экспедиционном корпусе генерала Германа в Голландии. Произведен в полковники за отличие в бою у Берген-оп-Зом. В 1803 г. — генерал-майор, шеф Низовского мушкетерского полка. В кампанию 1806–1807 гг. участвовал в сражениях при Пултуске и при Гутштадте, ранен, награжден золотым оружием с алмазами. Во время шведской войны 1808–1809 гг. сражался в Финляндии, затем комендант крепости Улеаборг. В 1812 г. — дежурный генерал Финляндского корпуса генерала Штейнгеля. Сражался в Прибалтике и под Полоцком. В 1813 г. награжден орденом Св. Георгия 3-й степени за взятие крепости Эльбинг; затем участвовал в осаде Данцига. В 1814 г. — генерал-лейтенант, незадолго до смерти был назначен командиром 24-й пехотной дивизии.

(обратно)

138

{138} Бенкендорф и прав, и неправ. Крепости казакам в 1813 году сдавались, но такую твердыню, как Данциг, удалось взять не с налету, а только после многомесячной правильной осады значительными силами регулярной армии при поддержке казачьих полков.

(обратно)

139

{139} Примечание П. И. Бартенева:

На обороте, этого и следующего /т. е. 9(55)/ писем: Его сиятельству господину генерал-майору графу Воронцову генерал-майора Бенкендорфа рапорт.

(обратно)

140

{140} "Брендель" — ошибка в публикации П. И. Бартенева. Имеется в виду майор Прендель (см. прим. к первой части мемуаров).

(обратно)

141

{141} Предположительно, полковник Петр Александрович Обресков (1789–1855), сын генерала от кавалерии Александра Васильевича Обрескова.

(обратно)

142

{142} "Тилеман" — Иохан Адольф Фрайхерр фон Тильман (1765–1824). Саксонец, в саксонской армии с 1780 г. (юнкер, знаменосец). Первый офицерский чин в 1784 г. В боях с 1793 г., служил исключительно в кавалерии. В 1804–1807 гг. — уходил в отставку, возвращался снова, пока не вернулся к саксонскому королю, верному союзнику Наполеона. Был адъютантом маршала Даву в 1808 г. В1809 г. — генерал-майор, в 1810 г. — генерал-лейтенант и командир бригады в составе двух лучших кирасирских полков Саксонии. В 1812 г. командовал кавалерийской дивизией в 7-м саксонском корпусе, но в начале кампании был переведен с кирасирской бригадой в 4-й резервный кавалерийский корпус, с которым проделал весь "русский поход". Храбро сражался при Бородине, проявив себя отличным кавалерийским генералом. Уцелел при катастрофическом отступлении из России. Был назначен комендантом крепости Торгау, но в мае 1813 г. перешел на русскую службу, в июле получил в командование отдельный русско-немецкий кавалерийский отряд, с которым взял несколько городов и участвовал в сражении при Лейпциге и взятии Веймара. Награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. В марте1815 г. перешел на прусскую службу, получил в командование 3-й армейский корпус. Во время битвы при Ватерлоо ему было поручено задержать корпус маршала Груши у Вавра, что он и выполнил в многочасовом бою, создав Блюхеру возможность разгромить французов на поле при Ватерлоо. Карьеру закончил командующим 8-м армейским корпусом прусской армии.

(обратно)

143

{143} Скорападский — установить, кого упоминает автор письма, не удалось.

(обратно)

144

{144} Речь идет об одном из братьев Витгенштейнов — Льве или Александре. Они — сыновья "спасителя Петрополя" графа Петра Ивановича Витгенштейна.

(обратно)

145

{145} Вильгельм Каспар Фердинанд Дернберг (1768–1850). Из герцогства Гессенского, в 1812 г. был принят на русскую службу и в чине генерал-майора служил в Русско-Германском легионе. В 1813 г. за отличие в сражении при Калише под командованием Винценгероде награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. Затем командовал отдельным отрядом, далее авангардом русско-немецкого корпуса генерала Вальмодена. По окончании войны перешел на службу в Ганновер, был посланником Ганновера в Петербурге.

(обратно)

146

{146} По Бенкендорфу, действия партизанских партий — всего лишь следствие решительно выигранного сражения. Это меткое наблюдение, безусловно, верно для партизанских отрядов того времени, когда под партизанами подразумевались малые армейские соединения, а не "гверильясы". Расцвет такого партизанства в начале кампании 1813 г., когда победы следовали одна за другой вплоть до Люцена, после Кульма, после Лейпцига, позволяет связать появление подобных отрядов осенью 1812 г. под Москвой с тем, что Бородинское сражение не было поражением русской армии.

(обратно)

147

{147} Граф Иосиф Корнилович Орурк (1772–1849). Ирландец по происхождению. В детстве был записан в гвардию, службу начал в 1790 г. капитаном Псковского драгунского полка. Участник войны со шведами в 1789–1790 гг., в Польше в 1794 г., в 1799 г. участвовал в Итальянском походе А. В. Суворова. Сражался с французами в кампаниях 1805–1807 гг. Полковник в 1806 г. В 1808 г. сформировал Волынский уланский полк, которым командовал во время русско-турецкой войны. Награжден орденом Св. Георгия 3-й степени за штурм крепости Баня, произведен в генерал-майоры за бой при Туркутае. В конце кампании 1812 г. действовал в составе Дунайской армии у Брест-Литовского и Вильно. В 1813 г. сражался в Саксонии, где отличился в первом бою под Лейпцигом и получил чин генерал-лейтенанта. Затем отличился при Денневице, вторично под Лейпцигом. В 1814 г. командовал кавалерийским резервом в корпусе Винценгероде. За отличие в сражениях при Краоне и Лаоне награжден орденом Св. Александра Невского. Затем командовал уланскими и гусарскими дивизиями, пехотным корпусом. В 1841 г. — получил чин полного генерала от кавалерии. Один из лучших кавалерийских генералов русской армии в 1813–1814 гг.

Михаил Иванович Понсет (Франсуа Мишель де Пенсе, 1778–1829). Один из героев кампаний 1813–1814 гг. Француз по происхождению, получил университетское образование в Германии, в Россию прибыл из Саксонии в 1806 г., определен подпоручиком в 3-й егерский полк. В первом же бою под Пултуском был ранен, за храбрость получил орден Св. Анны 3-й степени. Отличился во всех боях и сражениях кампании 1807 г. В начале Шведской кампании был замечен князем Багратионом и переведен в Лейб-Гвардии Егерский полк. В 1810–1811 гг. сражался с турками, за дело под Шумлой получил орден Св. Георгия 4-й степени. В конце 1811 г. произведен в полковники и определен в Свиту Его Величества по квартирмейстерской части. В 1812 г. находился при главной квартире Дунайской армии. С декабря 1812 г. — в авангардном отряде М. С. Воронцова. В 1813 г. отличился при взятии Бромберга, при блокаде Кюстрина и Магдебурга. В корпусе Винценгероде с осени 1813 г. За подвиг в сражении при Гросс-Беерене, где был ранен, произведен в генерал-майоры. В 1814 г. командир пехотной бригады в составе Тульского и Навагинского пехотных полков (корпус Винценгероде) — при Краоне, сражаясь под командованием М. С. Воронцова, командовал бригадой, не излечившись после ранения, стоя на костылях, и отразил все атаки французской гвардии. Затем участвовал в сражениях при Лаоне и под Парижем. По окончании войны был начальником штабов в различных корпусах, в 1818 г. вышел в бессрочный отпуск. В 1828 г. с началом русско-турецкой войны вернулся на службу, произведен в генерал-лейтенанты. Дошел со своими войсками до Адрианополя, где скоропостижно скончался, не успев получить орден Св. Анны 1-й степени, которым был награжден за Сизополь.

Афанасий Иванович Красовский (1780–1849). На службе с 1795 г. унтер-офицер Бугского егерского корпуса; в 1800 — подпоручик. В 1805 г. участвовал в экспедиции с десентным отрядом на кораблях Черноморского флота к о. Корфу и в Неаполь, в Италии сражался в 1806–1807 гг. Участник русско-турецкой войны 1806–1812 гг. В 1812 г. — полковник и командир 14-го егерского полка в составе 15-й пехотной дивизии 3-й Западной армии. Сражался при Кобрине, под Борисовым, на Березине. Был в авангарде преследовавших французов войск и ежедневно находился в бою. В 1813 г. отличился при осаде крепостей Кюстрин и Магдебург, в сражении при Лейпциге. В кампании 1814 г. отличился при Краоне и Лаоне. После войны — бригадный командир, начальник штаба 4-го пехотного корпуса. В 1826 г. — генерал-лейтенант, затем в должности дивизионного и корпусного командира. В 1826–1827 гг. — участвовал в войне с Персией, воевал в Армении; в 1828–1829 гг. — в войне с Турцией за Дунаем и на Балканах; участник Польской кампании 1831 г.; генерал-адъютант. В 1841 — генерал от инфантерии.

Михаил Андреевич Арсеньев (1779–1838). Семнадцати лет определился рядовым в Кавалергардский полк; в следующем году переведен в Лейб-Гвардии Конный полк; корнет в 1799 г. Полковник в 1807 г. Командовал конногвардейцами в 1812 г. и в Бородинском сражении, где был ранен, а полк снискал славу победителя французской кавалерии. Награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. Участник боев при Малоярославце и при Красном. В 1813 г. — генерал-майор, командовал и полком, и всей гвардейской бригадой 1-й кирасирской дивизии. Участник сражений при Кульме, Фер-Шампенуазе и многих других в кампаниях 1813–1814 гг. В 1819 г. получил в командование 1-ю драгунскую дивизию, но вскоре ушел "за болезнью" на тыловые должности. В 1833 г. вышел в отставку.

Публикация письма сопровождена примечаниями П. И. Бартенева:

* Впоследствии тесть графа Д. А. Милютина (о генерале Орурке).

Интересно следующее примечание:

"Любопытна заметка графини Фосс, относящаяся к этому времени. Под 24 февраля 1813 года эта Прусская придворная особа, имевшая большое значение в королевской семье и, можно сказать, воспитательница будущей нашей императрицы Александры Феодоровны, записала в дневнике своем: Ich hore dass man mit den Staffeten vorsichtig sein muss: General Benkendorff soil in Muncheberg, wo er sich befindet, alle Briefe offnen die er auffangen kann".

(Перевод: Я слышу, что с эстафетами необходима предосторожность: генерал Бенкендорф, в Мюнхеберге, где он находится, вскрывает все письма, которые ему удается перехватить.)

Подобная "подлость" будущего "шефа жандармов" должна быть правильно понята. Бенкендорф, Чернышев, Теттенборн и др. командиры "летучих отрядов" были обязаны задерживать всю подозрительную корреспонденцию, тем более происходящую от лиц из элитарных кругов в стране, еще несколько дней назад числившейся союзницей Франции. Это нормальная функция контрразведки, которую иногда делегировали командованию передовых частей наступающей армии и распространяли на зону их временной дислокации.

О том, какие результаты давала иной раз подобная "перлюстрация", можно судить по следующему сообщению "Журнала военных действий" в числе иных, опубликованных в "Прибавлении к Санктпетербургским ведомостям" от 7 марта 1813 г., № 19. Вот оно: "12 февраля…Отряд генерал-майора Бенкендорфа перехватил письмо, посланное к генералу Жирару начальником Главного штаба. Письмо сие служит удостоверением того, что неприятель не останется на правом берегу Одера…Фельдмаршал князь К-Смоленский". (См.: Поход русской армии против Наполеона в 1813 г. и освобождение Германии. Сборник документов. М., 1961, с. 85).

(обратно)

148

{148} Внимание автора письма к женскому полу некогда было общеизвестно, но здесь он неожиданно предстает в весьма "фривольном положении". Но не стоит принимать сии "фривольности" за чистую монету. Нарочитость изложения позволяет считать эти "откровенности" гротескной формой автошаржа, дабы своими "похождениями", позабавить друга.

(обратно)

149

{149} "Нальмоден" — вероятная ошибка копииста. Это — граф Людвиг Георг Теодор Вальмоден-Гимбурн (1769–1862). Австрийский фельдмаршал-лейтенант. В марте 1813 г. принят на русскую службу с чином генерал-лейтенанта и назначен командиром Русско-Германского легиона. Ему также были подчиненывсе отдельные кавалерийские ("летучие") отряды, действовавшие в Германии, — графа Чернышева, Теттенборна, Дернберга и др. Отличился в сражении при Денневице, награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. Получил в командование корпус, сражался в Северной Германии, одержал победу при Герде. В1815 г. вернулся в Австрию.

(обратно)

150

{150} Характерная фраза, в которой нет неискренности и игры в "русскость". Конечно, Бенкендорф был воспитан "во французском стиле", но в России, а это определяло многое. Он честно служил России, и ее, России, интересы были его интересами. И когда его при жизни и после смерти "производят в немцы" (знаменитые слова А. П. Ермолова, весьма сильно нажимавшего на" национальную педаль") — это неверно. Для "настоящего немца" Россия тогда была лишь союзницей, а для "русского немца" — отечеством. Известный своим ехидным остроумием князь П. А. Вяземский назвал Бенкендорфа "всероссийским генералом", намекая, что не может его назвать "русским". Князь, помимо воли, генерала не принизил.

(обратно)

151

{151} Характерная фраза, в которой нет неискренности и игры в "русскость". Конечно, Бенкендорф был воспитан "во французском стиле", но в России, а это определяло многое. Он честно служил России, и ее, России, интересы были его интересами. И когда его при жизни и после смерти "производят в немцы" (знаменитые слова А. П. Ермолова, весьма сильно нажимавшего на" национальную педаль") — это неверно. Для "настоящего немца" Россия тогда была лишь союзницей, а для "русского немца" — отечеством. Известный своим ехидным остроумием князь П. А. Вяземский назвал Бенкендорфа "всероссийским генералом", намекая, что не может его назвать "русским". Князь, помимо воли, генерала не принизил.

(обратно)

152

{152} Инженер-генерал Петр Корнилович Сухтелен (1751–1836), видный русский дипломат. Выходец из Голландии, на русской службе с 1783 г. Соединял талант военного инженера и дар дипломата. Участвовал в войне с Швецией в 1808–1809 гг. и принимал участие в подготовке Фридрихсгамского мирного договора 1809 г. В 1809–1811 и с 1812 — по апрель 1813 гг. — посланник в Стокгольме. Затем — представитель высшего русского командования при командующем Северной армией, Наследном принце Карле-Юхане (Бернадотте) в 1813–1814 гг., а затем чрезвычайный посол России в Стокгольме. Получил графский титул в 1822 г. Его сын, полковник П. П. Сухтелен, состоял с 1814 г. при штабе наследного принца Карла-Юхана.

Свои родственные связи в Голландии граф П. К. Сухтелен не утратил, вероятно, они сыграли заметную роль в успехе голландского похода. Его родственником был Балтазар ван дер Платтен, занимавший крупные административные посты. О его содействии Бенкендорф кратко сообщает в своих "Записках".

(обратно)

153

{153} "Храбрец… Лантенгаузен". В 1812 г. — корнет Изюмского гусарского полка, отличившийся в арьергардных боях и в Бородинском сражении. Бенкендорф называет юного гусара "храбрецом" в такую пору, когда храбростью удивить было трудно.

(обратно)

154

{154} Подполковник Храповицкий в октябре 1813 г. возглавлял небольшой "летучий отряд", в который входил этот полк. Преследуя отступающие после Лейпцигского разгрома остатки французской армии, Храповицкий разбил при Айзенахе кавалерийскую дивизию генерала Фурнье, а при Ганау его отряд вместе с отрядом генерал-майора Чернышева нанес значительный урон корпусу маршала Мармона и гвардейской кавалерии французов, прорвавшимся через преградивших им путь к Рейну баварские войска генерала Вреде.

(обратно)

155

{155} Яков И. Бароци (Баротци, Бароцкий) — офицер Нарвского пехотного полка, шефом которого был граф М. С. Воронцов. Штабс-капитаном 3-й гренадерской роты своего полка участвовал в Бородинском сражении, отличился при Малоярославце (был ранен?). В начале 1813 г. — капитан, действовал в передовых "партиях" авангарда графа М. С. Воронцова во время наступления в Польше и в Германии. Майор, участник крупных сражений осенью 1813 г. У М. С. Воронцов был своего рода "офицером для особых поручений". В 1814 г. сражался с отличием при Краоне и Лаоне. Кроме русских орденов, был награжден шведским орденом Меча, вероятно, по протекции М. С. Воронцова.

(обратно)

156

{156} Войска Донского подполковник Иван Иванович Мельников 4-й.

(обратно)

157

{157} Генерал-майор Федор Евстафьевич Книппер (1770–1850). В военной службе с 1782 г. Капрал Лейб-Гвардии Конного полка с 1784 г. Подпоручик 2-го артиллерийского батальона с 1788 г. Участник войны с Швецией в 1788–1790 гг., отличился в нескольких сражениях. В 1800–1802 гг. — на Кубанской линии. В 1804 г. — подполковник, командир 14-го егерского полка, которым командовал по 1810 г. Полковник — в 1805 г., участник экспедиции в Южную Италию в 1806–1807 гг. Во время войны с Турцией участвовал в боях у Браилова и Силистрии. С 1810 г. — шеф 2-го егерского полка. Назначен командиром егерской бригады (2-й и 44-й егерские полки) в 1812 г. При штурме Полоцка был тяжело ранен. В 1813 г. сражался в Саксонии, произведен в генерал-майоры в сентябре 1813 г. С батальоном 2-го егерского полка участвовал в освобождении Голландии. По окончании войны командовал бригадами в пехотных дивизиях. В 1819 г. находился в длительном отпуске для излечения многочисленных ранений. Возвратился в строй в 1821 г. и был назначен комендантом Витебска. В 1834 г. вышел в отставку из-за последствий ранений. Скончался и похоронен в Петербурге.

(обратно)

158

{158} Генерал-майор Александр Яковлевич Паттон 1-й (1761–1815). Австриец по происхождению, на русской службе с отрочества. Зачислен в Лейб-Гвардии Преображенский полк солдатом в 1774 г. В 1787 г. "выпущен" в армию с чином капитана. В чине подполковника назначен в 1807 г. командиром Невского мушкетерского (пехотного) полка. В том же 1807 г. — полковник, с 1809 г. — шеф Тульского мушкетерского (пехотного) полка. В кампанию 1812 г. со своим полком в составе 14-й пехотной дивизии участвовал во всех крупных боевых действиях 1-го корпуса П. X. Витгенштейна, сражался при Полоцке и Березине, был ранен. Произведен в генерал-майоры. Участник многих боевых действий кампании 1813 г., в том числе осады Данцига и сражения при Лейпциге. В голландской экспедиции возглавлял Тульский пехотный полк. В кампанию 1814 г. командовал бригадой в 14-й пехотной дивизии. Скоропостижно скончался по возвращении из заграничного похода в Россию.

(обратно)

159

{159} Примечание П. И. Бартенева:

"Адрес: Его сиятельству господину генерал-лейтенанту графу Воронцову генерал-майора Бенкендорфа рапорт".

(обратно)

160

{160} Так автор называет здесь Винценгероде.

(обратно)

161

{161} Генерал Жозеф Франсуа Игнас Максимилиан Шинер (1761–1845). Барон империи. Участник почти всех войн республики и империи. Особенно отличился в кампании 1800 г., сражаясь под командованием одного из лучших военачальников Франции, знаменитого генерала Моро. Участник сражения при Гогенлиндене. Бригадный генерал с 1801 г. Участник сражения при Аустерлице и войны с Пруссией в 1806–1807 гг. В апреле 1813 г. был назначен в Утрехт в качестве командующего группой оккупационных войск. После поражения французов в Голландии его военная карьера оборвалась.

(обратно)

162

{162} Генерал Адольф Фридрих фон Оппен (1762–1834). Начал военную службу штандарт-юнкером кирасирского полка Зеельхорста в 1776 г. Корнет в1778 г., лейтенант кирасирского полка фон Рора в 1785 г. Участник многих боевво время войны с Францией в 1792–1795 гг. Штаб-ротмистр в 1795 г. Ротный командир полка "Garde du Corps" ("гвардейские телохранители") в 1798 г.; чин майора в том же году. Командир драгунского полка Вобезера в 1803 г. Ранен при Пренцлау в кампанию 1806–1807 гг. Лейтенант-полковник (подполковник) и орден "За заслуги" (Pour le merite) в 1807 г. Командир драгунского полка Королевы Луизы в 1808 г. Полковник в 1809 г. и бригадир Померанской кавалерии в 1810 г. Произведен в генерал-майоры и отставлен от службы в 1811 г. В марте 1813 г. возвращен на службу и назначен командиром резервной кавалерии армейского корпуса генерала фон Бюлова. Участник многих боев кампании 1813 г. и сражений при Гросс-Беверене, Денневице и Лейпциге. Награжден русскими орденами Св. Анны 2-й и 1-й степени. Участник взятия Арнема. В январе 1814 г. — генерал-лейтенант. Затем командовал кавалерийскими бригадами. В1816 г. вышел в отставку. Один из лучших командиров кавалерии в прусскойармии. Командовал авангардом корпуса фон Бюлова при его наступлении в Голландию. Бенкендорф определил направление авангарда фон Оппена на Амстердам (см. Письмо № 12/60) и опередил его.

(обратно)

163

{163} Бенкендорф в очень сложном положении. Винценгероде ничего не знает о его, Бенкендорфа, полномочиях. Нарушая субординацию, и мотивируя это нарушение, Бенкендорф словно берет Воронцова в свидетели. Можно предположить, что Александр I и его личный штаб "пересекретили" операцию в Голландии.

(обратно)

164

{164} Это письмо не Воронцову, а генералу от кавалерии барону Ф. Ф. Винценгероде.

(обратно)

165

{165} Этот пассаж можно рассматривать как подтверждение наличия у Бенкендорфа высоких полномочий. Из слов автора письма следует, что он осведомлен о "воле Императора" и уполномочен "волю Императора" реализовывать дипломатическими и военными средствами.

(обратно)

166

{166} Бенкендорф предупреждает Воронцова, которому, возможно, придется также следовать в Голландию. За время русской экспедиции французам ни разу не удалось воспользоваться гидросооружениями, что могло препятствовать продвижению "партий" отряда. Это свидетельство хорошей подготовки экспедиции разведкой, бдительности командиров и поддержки со стороны голландцев.

(обратно)

167

{167} Приметы беспорядка и паники наблюдались и в Голландии. Действия такого незаурядного генерала, как Молитор, адмирала Верюэля и других французских военачальников показывают, насколько они утратили хладнокровие и присутствие духа с прибытием русского отряда.

(обратно)

168

{168} Ошибка при прочтении оригинала публикаторами. Это артиллерийский офицер Петр Васильевич Апушкин. В 1812 году — подполковник, командир 31-й батарейной роты 3-й резервной артбригады. Защищал Малаховские ворота в Смоленске, участник Бородинского сражения, в котором геройски действовал на левом фланге позиции у Князя Багратиона. Прошел весь боевой путь от Бородина до Парижа (ни разу не был ранен?). Участник крупнейших сражений 1813–1814 гг. В конце войны служил в конной артиллерии. В 1814 г. полковник, под командованием графа М. С. Воронцова отличился в сражении при Краоне. Воронцов весьма лестно отзывается о нем в своем рапорте Винценгероде. Очевидно, был хорошо известен Бенкендорфу.

Суть пассажа в письме Бенкендорфа такова. Воронцов сожалеет, что разлучен с такими замечательными воинами, каковы ушедший с Бенкендорфом в Голландию Павлоградский гусарский полк и его командиры. Бенкендорф, утешая его, "в порядке компенсации" сожалеет, что с ним в походе нет такого замечательного артиллерийского офицера, как симпатичный Апушкин, и он вынужден терпеть зануду-"немца" Сухозанета. Характеристика дана Сухозанету не всерьез. О Сухозанете, который был и превосходным артиллерийским офицером, и человеком высокой культуры, Бенкендорф дает вскоре иной отзыв. Капитана Сухозанета должно считать героем защиты Бреды. Весь пассаж с павлоградцами и артиллерийскими офицерами принадлежит к разряду офицерского и генеральского юмора времен "великого похода".

(обратно)

169

{169} Бенкендорф имеет в виду двух своих пехотных генералов — Книппера и Паттона 1-го. Еще два генерала — кавалеристы Сталь и князь Жевахов в колясках для ускоренного передвижения не нуждались.

(обратно)

170

{170} При вступлении во Францию Бенкендорф командовал кавалерийской бригадой в корпусе Винценгероде. Бригаду составляли два полка: Павлоградский гусарский князя Жевахова и 1-й Бугский казачий полковника Чеченского; их командиры обязаны были рапортовать своему бригадному начальнику.

(обратно)

171

{171} Якобсон, полковник Вестфален, "английский офицер Тирес" неизвестны в русских и иных доступных источниках.

(обратно)

172

{172} Неожиданная характеристика французов не случайна. Это сказано не о тех французах, что были храбрецами на поле боя. Идя во Францию, союзники весьма опасались, что поднимется население, что администрация французских городов будет противодействовать армии чужеземцев. Ничего подобного не было, все обстояло вполне порядочно и "буржуазно". Никакого "Отечество в опасности" и никакой романтики, никакого национального сопротивления. Отдельные проявления недружелюбия щедро компенсировались изъявлениями лояльности, а кое-где русских и немцев встречали чуть ли не как освободителей. И еще, когда шли на Париж, знали, что многие во "властных структурах" Парижа ждут союзников (не только Талейран, о нем было известно только на самом "верху"), торопятся припасть к стопам победителей в расчете на их милости. И через несколько дней население французской столицы радостно, как свою, встретило победоносную армию союзников… Это вызвало недоумение у многих русских военачальников и солдат. Позже отношение армии к легкомысленным французам нашло отражение в пушкинском стихотворении "Рефутация г-на Беранжера" (с весьма резкими, "солдатскими" выражениями)."…оказались трусами" — весьма снисходительно для того, кто навсегда запомнил 1812 год и сожженную Москву.

(обратно)

173

{173} В начале кампании 1812 года Бенкендорф и сам состоял в Императорской Главной Квартире, но вряд ли его можно назвать "красавцем". Он — боевой офицер, его мундир и амуниция небезупречны. А штабные и придворные белоручки щеголяют, "красуются" во всем новеньком с орденами за "пребывание" в сражениях (или около них). Шуточка Бенкендорфа носит и оттенок самоиронии, но главная соль в следующем. "Красавцы" всегда стараются показать незряшность своего служебного бытия, а теперь прилюдно и беззастенчиво увлеклись самоустройством на видные и почетные места во временной администрации французской столицы. А ее еще взять надо! И будут ее брать они, Воронцов и Бенкендорф, и их товарищи, солдаты; им еще кровь проливать… Вот каковы бессовестные "красавцы"…

(обратно)

174

{174} 18-й король — автор пишет о будущем короле Людовике XVIII (1755–1824), который не вызывал симпатий в России. Человек неталантливый, он жил давно ушедшим прошлым. В России видели, что эта бледная личность никак не может быть альтернативой лидерам республиканской или императорской Франции. И Павел I, и Александр I понимали, что он никоим образом не может быть "лидером нации". Александр полагал, что Бурбоны вообще не обязательны для посленаполеоновской Франции, что ей может подойти даже республиканское правление, если оно не допустит крайностей. Но французская эмиграция не желала знать иного кандидата на престол. Десять лет пребывания на троне Луи XVIII подтвердили правильность опасений на его счет. После него династия Бурбонов никаких перспектив во Франции уже не имела.

(обратно)

175

{175} Из текста письма следует, что оно написано на марше к Сен-Дизье, куда идет Винценгероде с Орурком, Бенкендорфом, Теттенборном, Мельниковым 5-м и с их драгунами, гусарами и казаками. Большая армия в это время уходит на Фер-Шампенуаз и Париж. Письмо написано незадолго до их последнего сражения с Наполеоном.

(обратно)

176

{176} Бенкендорф получил в командование бригаду из двух полков в 1-й уланской дивизии, дислоцированных в Витебске… Его разочарование явно: служба его не оценена должным образом, если не поручают более крупные, достойные его заслуг и возможностей, соединения — дивизии, корпусы.

(обратно)

177

{177} Возможно, граф Яков Матвеевич Ламсдорф (1784–1835) — сын воспитателя Императора Николая I и Великого князя Михаила Павловича графа Матвея Ивановича Ламсдорфа.

(обратно)

178

{178} Или граф П. К. Сухтелен, или его сын — граф Павел Петрович Сухтелен (1788–1836). В 1813 г. — полковник, начальник штаба Российско-Германского Легиона. С декабря 1813 г. командовал Волынским уланским полком. За отличия в кампанию 1814 г. произведен в генерал-майоры. После заключения мира послан в Стокгольм, где состоял при штабе Наследного принца (Бернадотта). Впоследствии генерал-лейтенант.

(обратно)

179

{179} Великий князь Константин Павлович, с которым у Бенкендорфа, судя по всему, не сложились отношения еще раньше (см. письмо 2(49)).

Фрагменты двух последних писем небезынтересны для биографии их автора. Скорее всего, в неудачах его карьеры повинны все те же военно-придворные "красавцы", что всегда в изобилии теснились около Константина Павловича. Не прошла Бенкендорфу даром и история с подмосковными крестьянами, которых он защищал от "петербургских интриганов". "Интриганы" всегда сильны. Награды Бенкендорфу за "Амстердам и Бреду" и за всю войну, как бы ни казались щедрыми, но не идут в сравнение с тем, как были награждены многие его соратники (граф Чернышев, Теттенборн и др.). Бенкендорф получил в командование только бригаду в армейской дивизии, расквартированной вне Петербурга, в провинции, был отлучен от столицы, от круга родных и друзей (как позднее, при других обстоятельствах, Пушкин). В чине и в должности он с окончания кампании 1812 года не поднялся. Командование дивизией, чин генерал-лейтенанта или назначение генерал-адъютантом, следующая степень ордена Св. Георгия — это те ступени в воинской иерархии, что соответствовали бы его исключительным заслугам в Голландии, при Краоне и Сен-Дизье. В письмах Воронцову Бенкендорф не случайно называет имена кавалерийских офицеров, кто изъявил желание служить с ним и под его командованием. Для них, героев небывалых походов и битв, он — желанный товарищ и командир. Их желание вместе с ним "тянуть лямку" новой, забытой ими мирной службы — вот его награда!

Бенкендорф явно в обиде на Императора Александра (как Винценгероде "за Голландию"), вернее — в обиде "за ситуацию". Но — ни слова упрека, видимо, он хорошо знал ту старинную житейскую правду, что заключается в пословице: "Жалует Царь, да не жалует псарь". Через год он "пойдет вверх", получит в командование дивизию, затем станет генерал-адъютантом, ко времени петербургского наводнения он вместе с Милорадовичем будет вблизи Императора, а тогда он пережил глубокое разочарование. Переживает он его вполне достойно, как подобает солдату, без ропота, упреков и обвинений. А виной тому, безусловно, те, от кого Бенкендорфу досталось в молодости, и кто позже постарался подорвать его репутацию.

(обратно)

180

{180} Лев — все тот же Лев Александрович Нарышкин.

(обратно)

181

{181} Граф Иван Осипович де Витт (1778–1840). Владел огромными поместьями на Украине. Вступил в военную службу в 1792 г. Корнет Лейб-Гвардии конного полка, затем — в Кавалергардском полку. В 1801 г. полковник. Ранен в сражении при Аустерлице в 1805 г. Крупный агент русской разведки. После отставки в 1807 г. вступил волонтером в наполеоновскую армию и был с нею во время войны с Австрией в 1809 г. В 1811–1812 гг. создал агентурную сеть и руководил ею в Великом герцогстве Варшавском. В кампанию 1812 г. сформировал четыре кавалерийских (казачьих) полка, с которыми участвовал в боевых действиях. Генерал-майор. Награжден орденом Св. Георгия 4-й степени за сражение при Калише. В том же 1813 г. сражался при Люцене, Бауцене, Лейпциге, в 1814 г. — при Краоне, Лаоне и под Парижем. Получил в командование кавалерийскую дивизию, расквартированную в военных поселениях на Украине. Генерал-лейтенант. С 1823 г. командовал корпусом. Участник войны с Турцией в 1828–1829 гг.; генерал от кавалерии. В Польскую войну 1831 г. был тяжело ранен; награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. Инспектор резервной кавалерии.

(обратно)

Оглавление

Бенкендорф Александр Христофорович Записки

  П.Н. Грюнберг. Предисловие

  К. Дегтярёв. Предупреждения о сопроводительных статьях и комментариях П.Н. Грюнберга

  Воспоминания А.Х. Бенкендорфа о компании 1812 г

    Глава I

    Глава II

    Глава III

    Глава IV

  Описание военных действий отряда, находившаяся под начальством генерала Винценгероде в 1812-м году

  Освобождение Нидерландов

  Действие отряда Генерал-майора Бенкендорфа в Нидерландах

  Письма А. X. Бенкендорфа к графу М. С. Воронцову (1811–1815 гг.)

    Вступление

    1(48){115} С.-Петербург, сего 10 ноября [1811]

    2(49){117} Получено 8-го февраля 1812

    3(50) Сего 8 октября, в 40 верстах от Москвы [1812]

    4(51){134} Москва, 14 октября 1812

    5 (52) Мариенвердер, сего 8 января [1813]

    6 (53) Штиглиц, сего 5 февраля, в 5 часов утра [1813]

    7 (54) Дризен, сего 5 февраля [1813]

    8 (59) В 2 часа пополудни. [1813]

    9 (55) Гамбург, сего 9 апреля [1813]

    10 (56){148} Сего 15 июня, в Добране [1813]

    11 (57)

    12 (58)

    13 (60) [1813]

    14 (62) [1813]

    15 (61) Бреда, 1 (13) декабря 1813

    16 (63) [1814]

    17 (64) [1814]

    Из письма 18 (65) Получено 23 Февраля в Кракове

    Из письма 19 (66) Получено 23 Февраля 1815 в Кракове

  П.Н. Грюнберг. История 1812 года и "Записки Бенкендорфа"

  П.Н. Грюнберг. "За Амстердам и Бреду" (Освобождение Голландии по "Запискам Бенкендорфа")

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97

98

99

100

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97

98

99

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

141

142

143

144

145

146

147

148

149

150

151

152

153

154

155

156

157

158

159

160

161

162

163

164

165

166

167

168

169

170

171

172

173

174

175

176

177

178

179

180

181

Реклама на сайте