«С автоматом в руках»

Янечек Вацлав & Кальчик Рудольф С автоматом в руках

Янечек Вацлав, Кальчик Рудольф

С автоматом в руках

Перевод с чешского Л. Каганова

{1} Так отмечены сноски на примечания. Примечания после текста книги.

Аннотация издательства: Повесть посвящена тревожным будням чехословацких пограничников в тот сложный послевоенный период, когда в стране происходила народно-демократическая революция 1948 года. Авторы умело рисуют образы пограничников, показывают их верность своему долгу по защите рубежей молодой республики от происков реакционных сил. Увлекательный сюжет книги держит читателей в постоянного напряжении. Этому способствует живой и красочный язык повести. Книга рассчитана на массового читателя.

Предисловие

Перед тобой, читатель, повесть о чехословацких пограничниках, об их самоотверженном ратном труде по защите государственной границы своей социалистической родины. Ежегодно 11 июля трудящиеся и воины ЧССР отмечают День пограничных войск, установленный в связи с принятием в 1951 году закона об охране государственной границы. Однако история пограничных войск ЧССР начинается гораздо раньше.

С первых дней после освобождения страны от фашизма Коммунистическая партия Чехословакии проявляла большую заботу об укреплении охраны границ страны. Это было необходимо в интересах защиты суверенитета и предотвращения вмешательства во внутренние дела Чехословакии со стороны империалистических держав. Именно поэтому в пограничные районы сразу же были направлены отряды "революционной гвардии", а с июня 1945 года - подразделения Ударного полка Корпуса национальной безопасности, созданного по инициативе коммунистов из бойцов партизанских отрядов и участников антифашистского движения Сопротивления. Летом 1946 года были сформированы специальные части Корпуса национальной безопасности, предназначенные для охраны государственной границы.

Приграничные районы Чехословакии, особенно в первые послевоенные годы, стали одним из важных участков острой классовой борьбы. Защищая интересы трудового народа и народно-демократического государства, чехословацкие пограничники не раз вступали в этот период в жестокую борьбу с бандами террористов и прочими подпольными фашистскими организациями, действовавшими в ряде районов Чехословакии.

На первых порах чехословацким пограничникам не хватало опыта. Остро ощущался недостаток в преданных народу кадрах. Все эти проблемы решались постепенно. На примере одной из пограничных застав авторы повести "С автоматом в руках" фактически показывают, как создавались и закалялись в борьбе пограничные войска новой Чехословакии.

Трудна и ответственна была задача пограничников в те годы. По существу, они вели непрерывную войну с тайным, коварным и жестоким противником, вели ее днем и ночью, в любую погоду, на любой местности. Чтобы находиться в полной боевой готовности к вооруженному столкновению с врагом, мало было владеть воинским мастерством. Для этого требовались высокая политическая сознательность, подлинное мужество, самоотверженность.

Читатель видит, как в борьбе с врагами мужали молодые пограничники Вацлав Яниш, Иван Олива, Вацлав Храстецкий и их боевые друзья, впервые прибывшие на заставу в июле 1946 года. На наших глазах они становятся опытными, бесстрашными воинами-пограничниками, преданными бойцами Коммунистической партии Чехословакии, которым по плечу любые задачи.

Одно из достоинств повести - ее историческая достоверность. Жизнь небольшого пограничного гарнизона в Лесове, судьбы героев книги развертываются на фоне бурных исторических событий, потрясавших Чехословакию в 1946-1949 годах. Это был период, когда трудящиеся страны под руководством коммунистов вступили в последнюю, решающую схватку с буржуазией.

Своеобразие политической обстановки состояло в том, что после освобождения от фашизма власть в центре и на местах осуществлял Национальный фронт чехов и словаков - блок демократических антифашистских сил, созданный по инициативе КПЧ. В него, помимо коммунистической партии, входили также буржуазные политические партии: национально-социалистическая, народная и словацкая демократическая. Эти партии имели своих представителей в правительстве и органах народно-демократической власти - национальных комитетах.

Коммунистическая партия Чехословакии, опираясь на революционную активность трудящихся масс и используя свой огромный авторитет, завоеванный в борьбе против фашизма, занимала важные позиции в правительстве, государственных учреждениях, в армии и органах государственной безопасности. Однако в силу сложившихся исторических условий рабочий класс и его авангард - КПЧ были вынуждены временно сотрудничать с определенной частью антифашистски настроенной буржуазии. Преодолевая противодействие реакции, колебания и непоследовательность временных союзников, рабочий класс под руководством коммунистов сумел добиться в первые послевоенные годы ряда социально-экономических преобразований. Была проведена национализация крупных промышленных предприятий, банков и шахт. Земли, леса и собственность крупных помещиков и изменников родины были конфискованы и переданы в руки безземельных и малоземельных крестьян. Все это укрепило народную власть.

Осуществление революционных преобразований проходило в условиях острой классовой борьбы. Реакция и ее предводитель президент республики Э. Бенеш стремились в конечном счете восстановить в стране старые, домюнхенские порядки. Реакционные силы опирались на значительные позиции в экономике, торговле, на транспорте и пользовались широкой поддержкой империалистов Запада.

В феврале 1948 года реакционная буржуазия предприняла попытку повернуть колесо истории вспять путем государственного переворота. 20 февраля двенадцать буржуазных министров вручили президенту Бенешу заявление об отставке. Таким образом они рассчитывали вызвать политический кризис в стране и устранить правительство, которое возглавлял Клемент Готвальд.

В ответ коммунистическая партия обратилась к народу с воззванием, разоблачающим действия министров-реакционеров. По всей стране прокатилась волна митингов и демонстраций. Народ поддерживал политику КПЧ и требовал очистить правительство от реакционеров. Чтобы защитить народно-демократический строй и подавить возможные вылазки реакции, отряды Корпуса национальной безопасности вместе с созданными в эти тревожные дни вооруженными отрядами народной милиции установили охрану предприятий, учреждений и других важных объектов. В Прагу были направлены части пограничных войск. С заявлением в поддержку народа выступил министр национальной обороны генерал армии Людвик Свобода. 24 февраля состоялась всеобщая политическая забастовка, участники которой потребовали покончить с происками реакции.

Под давлением трудящихся масс президент Бенеш был вынужден принять отставку министров-реакционеров и утвердить новый состав правительства, ведущее место в котором заняли коммунисты. Вскоре и сам Бенеш ушел в отставку. Первым рабочим президентом республики стал вождь чехословацких коммунистов Клемент Готвальд.

Сложный, насыщенный классовыми битвами период 1947-1948 годов нашел свое отражение в повести В. Янечека и Р. Кальчика. Одни пограничники лесовской заставы принимают участие в ликвидации бандеровских банд в Словакии, другие выполняют ответственные задания во время февральских событий в Праге. И везде молодые воины проявляют высокое классовое самосознание, беспредельную преданность народу.

Действия воинов Корпуса национальной безопасности в февральские дни получили достойную оценку со стороны трудящихся и Коммунистической партии Чехословакии. 28 февраля 1948 года, выступая на Староместской площади в Праге, Клемент Готвальд говорил: "Дорогие друзья, мне вспомнились лозунги, которые произносились недавно на демонстрациях: "Да здравствует Корпус национальной безопасности!" Я думаю, стоит об этом сказать особо. Скажите, можно ли себе представить, чтобы лет пятнадцать назад на Вацлавской площади вдруг раздался возглас: "Да здравствует полиция!"? Видимо, такого человека прохожие посчитали бы за дурака, или же он попробовал бы резиновой дубинки за издевательство над полицией.

Теперь положение изменилось. Когда реакционеры - проводники домюнхенской политики помещиков и капиталистов попытались атаковать наш народно-демократический строй и когда народ выступил против их замыслов, Корпус национальной безопасности стоял вместе с народом, вместе с представителями заводов, шахт и учреждений. Корпус национальной безопасности, уже отличившийся ранее в борьбе против спекулянтов и шпионов и заслуживший за это ненависть реакции, в эти исторические дни стоял в едином строю с народом, чтобы вместе с ним защитить республику и завоевания нашей национально-демократической революции".

Мы расстаемся с героями повести после февральской победы, в конце 1949 года, когда молодая республика стала набирать темпы в строительстве социализма. Однако мы видим, что классовые битвы в стране, в том числе и в пограничных районах, отнюдь не утихли. Внутренняя реакция, международный империализм, зарубежные империалистические шпионские центры по-прежнему испытывают прочность народной власти и государственных границ. Все это, как в зеркале, отражается в жизни отдаленного пограничного гарнизона, в судьбах его воинов.

Лесовские пограничники овладели воинским мастерством, идейно выросли в борьбе с врагами и заслуженно получили повышение по службе. На их место прибыли молодые воины. Органы государственной безопасности разоблачили и обезвредили хитрого и коварного врага Карлика. Вместо него начальником заставы был назначен преданный народу коммунист Яниш. Окрепла дружба пограничников с местным населением.

Читатель закроет книгу с чувством глубокого уважения к защитникам границ Чехословацкой Социалистической Республики, к тем, кто первыми с честью выполнял свой воинский долг по охране передовых рубежей своей страны и всего социалистического содружества.

Полковник С. М. Соколов

Там, еде Влтава-река

Под горою бежит,

Молодой пограничник

На страже стоит.

С автоматом в руках

Зорко вдаль он глядит,

Мир и счастье страны

Он своей сохранит.

Старая песня пограничников

I

- Разойдись!

Конечно же, на учебном плацу остался только их, второй взвод. Обливаясь потом, они опустились на вытоптанную, увядшую июльскую траву, достали из карманов сигареты и закурили. За ними была граница, их отделяло от нее всего лишь несколько часов быстрого марша. Над их опаленными головами висело знойное солнце. У вахмистра Риляка подметки ботинок, как всегда, скрипели. Спокойный и довольный, он раскачивался из стороны в сторону и, казалось, был далек от того возбуждения, которое испытывал второй взвод вот уже дня три. Младший сержант Стромек перевернулся на живот и продекламировал:

Двадцать две буквы на плакате: "Сегодня уж в последний раз!"

- Ох как не хочется на границу пражанам! - сказал малорослый, немного косоглазый Вашек Гула.

- Там, говорят, вервольф?

- Конечно. Это мне и нравится.

- С семейными дело обстоит хуже. Жены будут бояться.

- Так ведь мы же холостые, все отделение! - рассмеялся Ярда{1} Роубик. - Нам не надо упрашивать штабного вахмистра Вигналека, чтобы он вместо границы послал нас куда-нибудь в один из внутренних районов.

Это известие явилось совершенной неожиданностью и поразило слушателей школы КНБ{2}: курс будет выпущен

досрочно, а всех слушателей отправят на границу, чтобы усилить ее охрану и навести порядок в пограничных областях, где полно невыселенных немцев.

Риляк посмотрел сначала на часы, а потом на сидевших перед ним курсантов. Да, пограничники из этих молокососов, которым нет еще и двадцати, будут что надо! Он затоптал сигарету.

- Кончай курить!

Они в последний раз шли по улицам этого старого городка, где немецкие надписи на магазинах и учреждениях были наскоро стерты и прогуливались девушки в немецких национальных костюмах. С девушками ребята здесь не встречались: времени у них не было - все занятия и занятия. А теперь они маршировали, распевая свою любимую песню. Сегодня песня получалась не лучшим образом. На узких улочках было душно, и мысленно каждый находился уже на границе. Их отделение считалось одним из лучших в школе. И теперь они с сожалением думали о том, что скоро придется расстаться, что разъедутся они в разные места и дружбе, зародившейся в школе КНБ, придет конец. Вся их надежда была на Вигналека - командира школы, да, пожалуй, еще на вахмистра Риляка. Сумеют ли они так устроить, чтобы все остались вместе?

С песней вошли во двор казармы. Сразу бросилось в глаза, что выглядел он иначе, чем обычно...

На посту стоял Храстецкий. Прищуренными, чуть сонными глазами он следил за оживлением во дворе казармы. Из здания в здание с документами бегали командиры, просветработники и связные. У каптенармусов работы было по горло: они выдавали новое обмундирование и оружие. Подъезжали запыленные автомашины. Через открытые окна доносились телефонные звонки. Курсанты сновали по двору с уложенными походными мешками, тащили куда-то соломенные тюфяки и железные койки. Эту картину дополняли хриплые голоса:

- Квилда, ко мне! Те, кто отправляются на Квилду!..

- Эти ребята едут в Сушицы!

- Пан вахмистр, вызывает Фольмава!

Храстецкому было жарко. Он со своими ста килограммами тяжело переносил жару. "Забыли меня здесь, - с досадой подумал он, - наверняка быть мне последним. Почти все уже собрались". Из казармы доносились песни и смех. К часовому подошел Риляк и, раскачиваясь из стороны в сторону, заскрипел своими подметками.

- Храстецкий, вы можете идти. Я распорядился, что бы вас сменили.

- Пан вахмистр... Вам что-нибудь уже известно?

- Да. Какой-то Лесов, район Марианске-Лазне. Курорт, надушенные барышни, променад, - усмехнулся вахмистр. - Все под боком.

- А кто?..

- Наше отделение было лучшим. Так что - все.

- Пан вахмистр, - пришел в восторг командир отделения, - очень вам благодарен, пан вахмистр!

- Желаю тебе всего хорошего, Храстецкий! - много значительно произнес Риляк более тихим, чем обычно, голосом и, повернувшись, пошел. Внезапно он остановился. - Ты слышишь? - И махнул рукой в сторону окна, откуда неслась походная песня. - Вот черти! Никогда еще так не пели!

Храстецкий перебежал двор и ворвался в комнату. Ребята сидели на походных мешках, прислонившись к соломенным тюфякам, сложенным у стены.

- Значит, порядок, ребята?! - закричал он. И они дружно рассмеялись. Здесь были Роубик, Яниш, Гула и другие.

- Да, Храстецкий. Мы ведь тут сидели и ждали, когда ты нам сообщишь, что мы все отправляемся в Лесов. Был здесь уже Старик. На-ка, выпей. Ром солдатский напиток.

Храстецкий вытер рот.

- Мне еще надо собраться. Во сколько мы отправляемся?

И опять все расхохотались, а маленький косоглазый Вацлав Гула указал ему на походный мешок, на котором никто не сидел:

- Знай, какие у тебя товарищи! На, догоняй нас.

- Лесов, - вздохнул Яниш, - мне это название кажется несколько подозрительным. Лес... да. Это, конечно, не Вацлавская площадь{3}.

- Что поделаешь? Главное: мы будем все вместе, - ответил малыш Гула.

- Встать! - закричал вдруг кто-то. Они вскочили и встали по стойке "смирно". Командир роты штабной вахмистр Вигналек строго спросил:

- Храстецкий, что вы здесь делаете? Вы же должны быть на посту.

- Меня сменили, и я пришел собрать вещи, пан вахмистр, - доложил младший сержант. Храстецкий стоял по стойке "смирно", руки по швам, с зажатой в одной из них бутылкой.

- Вот и собирайте вещи, а ром хлестать нечего! Младший сержант набрался храбрости:

- Пан штабной... Ведь это в последний раз. Вигналек сначала оцепенел, но затем вдруг взял бутылку и, отхлебнув из нее, вернул Храстецкому:

- За вашу новую службу! Ни пуха ни пера! А пить кончайте. Здесь не место для этого.

Ребята улеглись на тюфяки и, охваченные нетерпением, принялись ждать. Только к вечеру, часов в шесть, было объявлено построение без оружия. Это был последний приказ по школе, последний и самый важный. Никто не запомнил его номера и того, о чем говорилось в вводной части. Все ждали, когда речь пойдет о заставах на государственных границах и будут названы фамилии. Наконец дело дошло и до них:

- На заставу КНБ Лесов, район Планы у Марианске-Лазне: младший сержант Роубик Ярослав, младший сержант Мачек Ярослав, младший сержант Яниш Вацлав, младший сержант Храстецкий Вацлав, младший сержант Стромек Владимир, младший сержант Гула Вацлав!

Шесть раз прозвучало громкое "Есть!", и все вышеназванные с облегчением вздохнули и перестали слушать перечисляемые фамилии. Их интересовала лишь заключительная часть приказа, где указывалось точное время отправления каждой из групп. Лесовчанам предписывалось отправиться в одиннадцать часов вечера. Возвращаться в опустевшую комнату никому не хотелось. Они улеглись в тени под развесистыми деревьями в углу казарменного двора. Это было единственное место, где сапоги курсантов еще не вытоптали редкую траву. Теперь, когда ребята знали, что по-прежнему будут вместе, волнение улеглось, и они молча курили, лежа в траве. Как будет там, на границе?

Стемнело. С гор подул прохладный вечерний ветер. Они сидели тесной группой, почти не разговаривая. Лишь около десяти часов был получен следующий приказ. Они поднялись, пошли в комнату, взяли вещевые мешки и оружие и начали строиться во дворе. В последний раз. Уходила сразу целая рота. За воротами бойцы затянули песню. Окна домов распахнулись. Люди махали руками. Около кинотеатра, откуда как раз выходили зрители, послышались громкие приветствия.

На вокзале в полутьме стояло несколько девушек. Они пришли попрощаться со своими знакомыми. Курсанты хотели лишь одного - побыстрее оказаться в поезде. Они заняли маленькое купе в старом вагоне, сложили вещи и улеглись. Было тихо и тепло. Поезд тащился медленно. Кругом - поросшие лесом горы, скрытые во мгле. Малыш Гула погасил в купе свет, обмотал ремень автомата вокруг запястья, будто делал это уже тысячи раз, и пристроился рядом с гигантом Храстецким на полке, где оставалось немного места. Ему и этого оказалось достаточно.

Это было 5 июля 1946 года.

Рассвело. Приближалась конечная станция, станция их назначения. Стали выбрасывать пустые консервные банки и остатки еды. А кругом - только лес. Ничего, кроме леса... На каждой станции выходила группа товарищей из их роты. Последняя партия рассталась с ними в Тахове. Лесовчане вытащили в коридор вагона свои вещевые мешки. Вот и маленькая станция. Перебрались через железнодорожный путь, поднялись на платформу и сложили в кучу свой багаж. Огляделись. На вокзале - ни души.

- А где же торжественная встреча? - засмеялся Стромек.

- Не нужна она нам, а вот машина в такую жару пригодилась бы, проворчал Храстецкий.

- Надо узнать у начальника станции.

Из здания станции вышел стрелочник и не спеша направился к группе курсантов с красными нарукавными повязками, помеченными буквами "КНБ". Прибывшие были весьма пестро одеты: одни в мундиры, оставшиеся от жандармов или полицейских, на большинстве же была форма немецкого Африканского корпуса Роммеля. Видимо, где-то был захвачен большой склад этого обмундирования. Только ремни и советские автоматы у всех были одинаковые...

- Вам куда, ребята?

- Да вот... какой-то Лесов. А. как туда попасть, мы не знаем. Автобус не ходит?

- Какой там автобус... Только пешком. Километров двенадцать четырнадцать.

- Тьфу ты! - плюнул Храстецкий и сдвинул пилотку на затылок.

Стрелочник пожал плечами.

- Хоть бы какую-нибудь повозку раздобыть.

Они вышли на площадь перед станцией. У сложенных штабелями бревен стояла повозка. На козлах сидел пожилой человек с замызганной белой повязкой на рукаве. Такие повязки носили немцы.

Мачек подмигнул Стромеку:

- Ты ведь был в Германии, знаешь немецкий. Так что действуй!

Стромек подбежал к повозке. Остальные наблюдали. Дискуссия между Стромеком и возчиком носила, видимо, не вполне мирный характер. Младший сержант махал руками у немца перед носом и говорил повышенным тоном. Наконец старик проворно вскочил на повозку и, объехав бревна, направил ее к курсантам.

- Я ему покажу, сукину сыну! Времени у него, видите ли, нет! возмущенно проговорил Стромек и первым бросил свой вещевой мешок на повозку. Немец тронул с места упряжку. За станцией каменистое шоссе поднималось в гору и терялось в лесу. Утомленные жарой лошади шли потихоньку. Храстецкий и Яниш соскочили с повозки и, держась за нее, пошли пешком. Они уже давно сняли куртки. Всех так сильно мучила жажда, что даже курить не хотелось. Проехали несколько деревень, но не встретили там ни души. Кое-где уже поспели хлеба, и на полевых дорогах виднелись крестьянские подводы.

Храстецкий сорвал у маленькой часовни еще зеленые яблоки и бросил их ребятам на повозку. Лошади еле плелись. Проезжали какое-то непривлекательное село. Здания домов казались чужими. Совсем к другим привыкли ребята в своих чешских деревнях во внутренних областях страны.

Выехав из этой деревни, они увидели вдали, на холме, Лесов. Немец молча показал в ту сторону кнутом. Аллея из старых деревьев поднималась на холм к селу с башенкой церкви. Да, в этих лесах, раскинувшихся вокруг, будет их дом. Здесь их ждет граница.

Они поехали по кленовой аллее, которая тянулась до самого села. Прохладный зеленый свод укрыл их от солнца. Миновали несколько хорошо ухоженных особнячков, а там, где аллея кончалась, шоссе переграждал красно-белый шлагбаум. Около него стояли три пограничника. Все были небольшого роста, в сапогах "тропико", с тяжелыми пистолетами на боку и повязками КБ. Со второго этажа особнячка спустились еще три будущих пограничника. Они с интересом рассматривали всех, приехавших на повозке. Храстецкий сунул немцу в руку банкноты. Тот снял фуражку и сказал "данке".

- Вот вы и на месте, - начал один из пограничников. - Я Хлоупек командир отделения. А это Олива и Гаек - тоже командиры отделений.

Все обменялись рукопожатиями, с интересом рассматривая друг друга.

- Здесь хорошо, - продолжал Хлоупек. - Жилищные условия сносные. Начальник заставы сейчас дома. Дайте мне свои предписания, и я отведу вас на квартиры. Там уже все готово. Вы все из школы?

- Да-, - ответил Яниш. - Наконец-то мы добрались. Замучила жажда!

- Охотно верю, - улыбнулся Олива.

Хлоупек и Олива сразу же понравились ребятам. Только Гаек показался хмурым. Он молча помог им перенести вещи.

- Теперь нас, как апостолов, двенадцать, - удовлетворенно произнес Олива. - Должны приехать еще десять человек. Ну, время еще есть. К восьми соберутся все. Те, кто еще не приехал, прибудут со станции КНБ.

Хлоупек повел их к общежитию. Они прошли мимо школы. Там расположились саперы. Они что-то строили на границе. Их было человек пятнадцать. Командовал ими поручик. В Лесове им предстояло пробыть около недели. Новички с интересом рассматривали хозяйственные постройки на перекрестке, где жил лесовский председатель Киндл, и магазин, где продавщицей была его сестра Вршкова. Вот и общежитие.

- Ну вот, ребята. Раньше здесь был трактир. Жить вам пока придется всем вместе в зале, потом найдем что-нибудь получше.

Жилье никому не понравилось. Спальня на втором этаже была буквально забита койками. На одной из них сидел парень, прибывший в Лесов на несколько часов раньше. Он представился: младший сержант Франта Манек. С первого же взгляда было видно - парень что надо. Он писал письмо, вероятно, делился первыми впечатлениями с нового места службы. Вновь прибывшие собрались в углу и держались особняком. Манеку это явно не нравилось. Первым об этом догадался Яниш.

- Послушай, иди-ка в нашу компанию. Вот сюда, поближе ко мне.

Манек, довольный, кивнул и сразу же перенес свои вещи к ним. Потом он показал новеньким во дворе колонку. Все умылись и стали осматривать ближайшие окрестности.

- Здесь будет кухня, - показывал Хлоупек. - А среди вас нет повара или пекаря?..

Все они были квалифицированными рабочими, только Яниш на гражданке покрывал лаком автомашины, а малыш Гула сапожничал.

- В лучшем случае мы можем что-нибудь подогреть, - засмеялись курсанты. - Надо бы позвать кого-нибудь из женщин. А то мы голодные как волки.

Мимо общежития прошли два солдата с девушками. Разговор у них шел на немецком языке.

- Я вижу, здесь гуляют с немками? - обратился Яниш к Манеку, который дневалил и не мог оставить комнату, потому что в ней было оружие.

- А как же. Идут в ресторанчик. Сегодня там вечер. И поесть там можно неплохо.

- Что еще за вечер?

- Ну, танцы. У солдат свой оркестр.

- А девушки эти приезжие?

- Нет, местные. Немки.

- Кто же разрешил проводить такие вечера? - взорвался горячий Стромек.

- Не знаю, мне рассказали солдаты, - ответил Манек.

- Насколько я знаю, общение солдат с немцами запрещено, - продолжал Стромек.

- Пойдем-ка к Хлоупеку, - предложил Яниш и направился к дому командира отделения. Выслушав Яниша, Хлоупек рассердился не меньше Стромека и принялся громко ругаться.

- Я им покажу! - И голос его задрожал. - Разве мы могли танцевать при Гитлере? Пусть и они, такие-сякие, пока подождут.

Уже смеркалось. Они привели себя в порядок, взяли автоматы и отправились к ресторанчику. Он находился на другом конце деревни, почти у самой границы, за ним было лишь здание таможни. По темной тропинке они быстро обошли пруд и лесопилку и уже издали услышали мелодию модной американской песенки. Первым в ресторан вошел Хлоупек, за ним - остальные. Посетители, обернувшись в их сторону, о чем-то зашептались. За столиком недалеко от дверей сидел молодой поручик. Они подошли к нему. Хлоупек отдал честь по уставу и взглядом показал на дверь:

- Можно вас на минутку, пан поручик? - И с ходу задал вопрос: - Нас интересует, кто разрешил устроить этот балаган?

- Хозяин ресторана не имеет ничего против. Вот солдаты и веселятся.

- Хозяин ресторана? - холодно усмехнулся Хлоупек. - И вы тоже?..

- Не вижу в этом ничего плохого.

- А вот мы видим. На танцевальные вечера немцев пускать запрещено. А за порядок в Лесове отвечаем мы. Я замещаю начальника заставы КНБ! Музыкантов от правьте домой. Благодарю вас.

Через полчаса в зале погас свет. Лишь у буфета осталось несколько мужчин. Это были в основном лесорубы. Пограничники попросили смущенного хозяина ресторанчика накормить их ужином. Он присел к ним, а его жена стала подавать одно блюдо за другим, хотя продовольственных карточек у пограничников не было. Хозяин ресторана Киндл доводился братом председателю и пани Вршковой, заведовавшей магазином.

Когда ребята вернулись в общежитие, там было весьма оживленно. Дневальный Манек бегал между койками и, выполняя приказ Оливы, устраивал на ночлег только что прибывших на заставу новичков. Этим повезло: в Плане они достали грузовой автомобиль. Новенькие были из Пльзеньского края, со станций КНБ. Осталось приехать еще троим... Вновь прибывшие, молодые ребята лет двадцати, были одеты как попало. У них можно было увидеть пистолеты самых разных систем и трофейное оружие, захваченное у гитлеровцев.

- Побудки утром не будет, - сказал Олива. - Построитесь по приказу командира.

Они уселись вокруг двух столов на маленькой сцене. Спать не хотелось. Интересно было познакомиться с новыми товарищами. Устроившись за столом, Олива составлял списки. Это была пестрая смесь фамилий. При свете электрической лампочки на груди Оливы сверкал большой значок Ударного полка КНБ. Повернувшись к новичкам, он сказал:

- Послезавтра вы впервые будете нести службу на границе.

- А кто там сейчас? - спросил худой младший сержант из пльзеньской группы.

- Таможенники. Все старички. Их канцелярия рас положена рядом с домом нашего командира. Они приехали сюда после войны с семьями. Есть здесь и станция КНБ. Там, в особнячках, на краю деревни. Ну, да все это вы еще увидите.

- А наш командир?

- Мы знаем его три дня. Как будто ничего. Штабной вахмистр Пачес. Он здесь с женой и двойняшками... В деревне полно немцев, выселения отсюда еще не было. Есть здесь и чехи, и словаки...

- А девушки? Олива рассмеялся:

- Я еще не составил их список. Было половина третьего, когда погасили свет. Младший сержант Манек тихонько вышел в коридор и закончил свое письмо, которое начал писать вечером. Это была его первая дневальная служба на границе.

В восемь часов утра уже все проснулись. Некоторые спустились к колонке, чтобы побриться, но у большинства такой необходимости еще не было. В основном здесь собрались безусые юнцы. Храстецкий, сидя у открытого окна, наблюдал за тем, что делалось во дворе дома напротив. Какая-то словачка кормила там кур. Из окна, куда ни глянь, виднелись леса, а вдали, на холме, какие-то дома. Он поспорил было с Янишем, что это за деревня, но их рассудил сержант Хлоупек:

- Поселок Двур. Относится к Лесову. Мы еще с ним познакомимся как следует... Старик уже на заставе и распределяет вас по отделениям. Первое отделение завтра будет нести службу.

- Пан сержант, - попросил Вашек Гула, - мы хоте ли бы служить вместе с вами. И вы не прогадаете. Мы ведь привыкли друг к другу.

- С этим все в порядке, - успокоил он их. - Мне дали второе отделение, а в нем - вы все. И не обращайтесь ко мне на "вы", я этого не люблю.

Ребята искренне радовались, что попали к Хлоупеку. Он им очень нравился, и особенно пришлось всем по вкусу его предложение обращаться к нему на "ты".

- Значит, мы идем на границу после первого отделения? - спросил Яниш.

- Да. На каждое отделение приходится по двадцать четыре часа, а на границе патрулировать будем по двое. Это приказ по всем заставам, - объяснил им Хлоупек. - А теперь пошли к дому командира!

От дома, где жил начальник заставы, весь Лесов просматривался как на ладони. Отсюда открывался красивый вид на большую часть деревни, окрестные леса и желтеющие поля. По команде Хлоупека пограничники выстроились на заросшей травой площадке у дома начальника заставы. Вскоре вышел Пачес с бумагами в руке, и сержант отдал ему рапорт. Штабному вахмистру можно было дать лет тридцать пять. У него был серьезный, почти суровый взгляд и легкая походка. На нем были жандармский френч, брюки галифе и начищенные сапоги. Он представился, поздоровался со всеми и скомандовал "Вольно".

- Что же, ребята, служба здесь не мед, тяжелая служба. Приказы мои и командиров отделений непререкаемы, ясно? Заместителем начальника заставы является сержант Хлоупек. Это вы, наверное, уже знаете? А теперь садитесь, можно курить. Нам необходимо как-то организовать нашу жизнь. Прежде всего питание. Кто хоть немного умеет готовить и хотел бы этим заняться?

Некоторые рассмеялись, другие втянули голову в плечи. Потом наступила гнетущая тишина.

- Ну что ж вы, ребята? - настаивал Пачес.

- Пан вахмистр, - решился наконец Ярда Мачек. - Я, пожалуй, попробую. Когда мать умерла, мы с отцом готовили сами. Но я мало что умею. Если что не так - не обижайтесь.

- Вот и хорошо. Другого выхода у нас нет. Сержант Гаек уже отнес на кухню все, что удалось раздобыть.

Это была посуда, найденная в пустых домах или подаренная новыми поселенцами. Ребята выбрали ответственного за продовольственное снабжение. На эту должность вызвался младший сержант Душанек. Это был красивый парень. На гражданке он работал продавцом, а по вечерам - музыкантом. В его походном мешке лежал начищенный до блеска тромбон.

- Голодать вы не будете, - подчеркнул Пачес. - Продовольственные карточки у вас высшей категории, как у людей, занятых тяжелым трудом. Раздобудем кое-что еще, а вы оба, - обратился он к новоиспеченным по вару и ответственному за продовольственное снабжение, - можете уже отправляться в магазин к Вршковой и начать готовить обед. Так. Еще нужен конюх. Кто умеет ухаживать за лошадьми?

Ребят это удивило: лошади на заставах были редкостью.

- Сейчас я все вам объясню, - сказал штабной вахмистр. - У меня тут есть две лошади. Жена после родов болела, а врач далеко, вот я и раздобыл лошадей. Они у меня еще с тех пор, когда я служил на границе в Шумаве. Они нам пригодятся и здесь, на заставе: возить лес, продукты и так далее. Конюшня у меня вот здесь, за школой... Ну, так кто?

Вызвался ефрейтор Гофман. Раньше он служил на станции в Плане. Отряду нужен был и писарь. Пачес назначил им ефрейтора Штрупла. Это был серьезный парень, чуть постарше остальных; на гражданке он служил чиновником.

Так на заросшей травой площадке рождалась лесовская застава, хотя собравшиеся там и не отдавали себе в этом отчета. Мимо них прошел патруль таможенной стражи. Таможенники подняли руки к козырькам фуражек и поздоровались с Начесом.

- Мы будем нести службу независимо от них, - пояснил Пачес и тут же привел данные об их численном составе. Затем он ознакомил собравшихся с положением на станции КНБ, назвал число жителей Лесова, рассказал о мероприятиях в отношении немецкого населения, о местности, о соседних селах и заставах, о протяженности вверенного им участка границы, транспорте, почте и телефонной связи. Потом Пачес пригласил в канцелярию Штрупла, Оливу, Хлоупека, Гаека и Гофмана, чтобы обсудить предстоящие задачи. Остальные были свободны.

- Жрать хочется - сил нет, - пожаловался здоровяк Храстецкий.

Они направились к маленькой лавочке на перекрестке, где стрелка-указатель сообщала, что до какой-то Гути отсюда пять километров. Вршкова оказалась брюнеткой лет сорока. Несколько немок покупали хлеб. В магазине были совсем неплохие для того довольно трудного времени продукты: консервы, копчености, сигареты, печенье и молоко. Ребята уселись на пивные бочки в углу.

- Чего желаете, господа? - улыбнулась им Вршкова. "Что же купить? Колбасы, сигарет, а может, и пива?.." Получив разрешение посидеть на бочках, парни принялись за еду.

- Можете курить, - сказала Вршкова, - мужчины здесь курят. Я рада, что вы будете нашими покупателя ми, - засмеялась она и, опершись на прилавок, стала их по очереди рассматривать. Они ей нравились. От этого занятия ее оторвал невысокий, коренастый лесничий. Он с удивлением посмотрел на ребят, рассевшихся на бочках, и, быстро сделав покупки, ушел.

- Ну и чудак этот Лишка! - сказала Вршкова. - Лучше с ним не говорить, особенно о политике. Как толь ко встретятся с моим братом, сразу начинают спорить. Франта - коммунист, а лесничий - национальный социалист{4}...

"Лавка наверняка источник всей информации", - подумал Храстецкий, когда с полными желудками они отправились назад к заставе. В кухне хозяйничали Ярда Мачек и какая-то женщина. Она была из соседнего дома и пришла помочь новоиспеченному повару. Во дворе играл ее малыш. Первый обед удался. Мачек, сияя от счастья, пришел к товарищам с бумагой и карандашом, чтобы совместно составить меню на следующий день.

- Вот только кнедлики я не умею, - извинился он.

- Да вон сколько женщин кругом! Кто-нибудь тебе поможет.

- Где там! Здесь только одна словачка, а словаки кнедликов не готовят. Ну да ладно, как-нибудь справлюсь.

Во второй половине дня приехали связисты, видимо, из Тахова, и принялись монтировать новый телефонный коммутатор, рассчитанный на десять номеров. Провода были уже натянуты. Соседней заставой справа была Скельна Гуть, слева - Ждар. Лесовчанам предстояло охранять участок в тринадцать километров.

После обеда отделение Хлоупека отправилось нести службу на границу. Когда они шли по селу, им вслед из окон смотрели немцы. Здешний лес никто из пограничников не знал и о лесных тропинках не имел никакого представления. У Хлоупека была старая немецкая карта, и они на каждом шагу сверяли по ней свой путь. Где-то у большой вырубки находился перекресток. Там им следовало свернуть на дорогу, которая вела к лесной сторожке. Нет, это была прогулка не из легких: с них градом катился пот. Через каких-нибудь полчаса лес кончился, и они оказались на краю большого луга, откуда открывался вид на Баварию. К берегу маленького ручья жалась старая, заброшенная избушка. Пачес объяснил, что это будет их караульное помещение. Дальше виднелась деревушка - всего каких-нибудь домов пять. Они располагались сразу за белыми пограничными столбами.

- Грифштайн, - прочитал по складам Хлоупек. - Это уже в Германии.

Из трубы сторожки шел дым. Это отделение Оливы ждало смены.

- Ну, что у вас нового? - спросил Хлоупек.

- Ничего. Все спокойно. Мы дважды прошли весь участок. Отличное место.

- А телефон?

- В порядке.

Вскоре отделение Оливы скрылось за деревьями. Ребята Хлоупека обследовали сторожку от чердака до погреба, опробовали телефон, а потом уселись на только что сделанные нары в углу комнаты. Посоветовавшись, они решили соорудить уборную и еще двое нар.

У большой кафельной печки лежали топор, молоток, пила и гвозди. Их оставили ребята из отделения Оливы, которые строили мостик через ручей недалеко от сторожки и заготавливали дрова. Хлоупек встал и сказал:

- Я пойду с Храстецким и Янишем на границу, а вы вдвоем сколотите уборную и дополнительные нары. Мы вернемся к вечеру.

По новому мостику они прошли к границе. Первый дозор... От одного пограничного столба к другому вела протоптанная дорожка. Ребята со всех сторон осматривали эти столбы, стараясь понять, что означают цифры и значки на них. Иногда путь пролегал через болота и трясины. Кое-где они видели следы - отпечатки сапог.

- Наверное, немцы. Гренцполицай{5}.

Запыхавшись, они поднялись на холм, поросший красивыми высокими буками. У его подножия, в долине, у пограничного столба 26/5, кончался их участок границы. На опушку букового леса выскочил олень. Увидев людей, он большими скачками бросился в лесную чащу. Пограничники уселись на пнях, Хлоупек разложил карту и, держа ее в руках, осмотрелся по сторонам.

- Где-то здесь неподалеку должна находиться еще одна сторожка. Вот она на карте. К ней ведет вот эта просека.

Храстецкий в это время вытряхивал из сапог хвою. Вокруг шумел лес. Ребята не спеша рассказывали друг другу о себе, о своей прежней жизни. Слава Хлоупек был из Кладно, где работал на шахте. Отец его умер после несчастного случая в шахте, а мать жила у брата. Слава служил в Праге, а оттуда, как и все из Ударного полка КНБ, попал на границу.

В половине четвертого они разыскали лесную сторожку. Она стояла на небольшой вырубке, деревянная, выкрашенная в коричневый цвет, с зелеными ставнями. Это была лесная сторожка № 6. Отсюда открывался красивый вид. Дом был закрыт и заброшен. На дверях и окнах висела паутина. Яниш вошел через хлев. В сторожке стоял затхлый запах давно не проветривавшегося помещения. В доме была хорошая дубовая мебель, на полках - посуда, на столе - керосиновая лампа. На кроватях остались даже перины. Храстецкий открыл окна, чтобы проветрить комнату. Висевшие на стене старинные часы с кукушкой давно остановились, из окошка над циферблатом высунулась кукушка: у часового механизма уже не хватило силы вернуть ее назад. Лесник оставил дом, видимо, сразу же после окончания войны. Они нашли несколько неотправленных писем с указанием адреса. Хлоупек обнаружил на чердаке красивый охотничий нож и сунул его за пояс.

- Давайте возьмем с собой кое-какие инструменты, - предложил Храстецкий. - Пригодятся нам в карауле.

Они закрыли сторожку, а в сарае собрали массу разных инструментов: пилы, даже рубанок, напильники, бурав и еще всякую всячину.

В шесть часов вечера пограничники вернулись в караульное помещение. Яниш затопил печку. После легкого ужина они пошли на ночное патрулирование. Один дозор остался на месте, другие направились в обход на два часа, а третьи - на четыре. Так им предстояло чередоваться до полудня следующего дня. До наступления сумерек они все вместе отправились к границе, чтобы еще хоть немного изучить местность. Из немецкой деревни к ним заспешил какой-то старик, судя по мучной пыли, покрывавшей его костюм, мельник. Он что-то сказал по-немецки, и Стромек начал объясняться с ним.

- Хорошая новость, ребята, - сообщил Стромек, когда старик ушел обратно. - К сторожке, оказывается, проведено электричество. Видите? Вон те провода... Мельник даст нам ток с мельницы, он сам предложил. Недурно, а?

Они решили позвонить в Лесов, чтобы ребята завтра захватили с собой электрические лампочки. Осматривая местность, они дошли до шоссе, которое вело в Германии? Там, где проходила граница, шоссе было перекопано, к его преграждал массивный красно-белый шлагбаум. Это сделали солдаты-саперы. Старая облупившаяся табличка сообщала, что здесь проходит государственная граница. По ту сторону находились самые разные предостерегающие таблички на немецком языке. Уже смеркалось, и прочитать их не удалось.

- В первую очередь мы должны уделять внимание этому участку, сказал Хлоупек. - Это шоссе идет от самой Планы. А затем вот по той долине на Грифик, - продолжал сержант.

С этого момента ребята и стали называть свою сторожку "Грифик".

Яниш и Храстецкий до полуночи оставались в дозоре у шоссе, наблюдая за дорогой по обе стороны границы. Казалось, даже мышь не могла бы проскользнуть не замеченной ими. Ночь была теплая и тихая. С той стороны границы допоздна доносился шум автомобильных моторов. На нашей стороне все было спокойно. К полуночи ребята вернулись в сторожку. Их сменили Хлоупек и два других товарища. Яниш и Храстецкий моментально заснули, положив оружие под голову, а ремень обмотав вокруг кисти руки. Сержант запер их снаружи и вместе с двумя пограничниками исчез в темноте. Храстецкому и Янишу долго отдыхать не пришлось: около двух часов ночи Хлоупек разбудил их.

На улице стоял густой туман, заполнив собой всю долину. После теплой сторожки они дрожали от холода. Шли не спеша. Казалось, они уже давным-давно знают друг друга. Ребята полностью доверяли друг другу, и от этого было хорошо на душе.

Утром они ополоснулись у колодца и выпили черного кофе.

- Сойдет, - сказал Храстецкий, - однако с едой надо что-то предпринять. Помощник дежурного мог бы привозить нам на велосипеде хотя бы ужин. А уж разогреть-то его мы успеем.

Они вычистили колодец с питьевой водой, прочистили дымоход, разобрались на чердаке, починили окна, сожгли мусор и старые ветки, валявшиеся вокруг сторожки. В одиннадцать часов у старого железного распятия они встретились с отделением Гаека. Ребята шли с песней. "Тоже хорошая компания!" - подумал Яниш. Храстецкий нашел три отличных грибочка прямо в придорожной канаве.

- Эдак можно за пять минут набрать уйму грибов! - заметил Хлоупек и, взглянув на часы, сказал: - Даю на это четверть часа! - И первым исчез в чаще.

Им повезло: место оказалось грибным. "Ребята то и дело радостно вскрикивали. Вскоре каждый из них принес по полной пилотке крепких боровичков.

- Ну вот, еще сюда яичек, и рагу будет что надо! - смеялся Хлоупек. Послезавтра, когда пойдем на дежурство, обязательно приготовим его на Грифике! - Вытащив нож, найденный в доме лесника, сержант принялся чистить грибы прямо на ходу, по дороге домой.

Повар Мачек с нетерпением ждал их: как же прошел первый день на границе? За едой они рассказали обо всем, и ему вдруг стало досадно, что он сделался поваром в нескольких метрах от границы, а увидеть-то ее толком еще не удалось.

Вечером, после ужина с грибами, все отправились в ресторанчик к Киндлу и узнали там новость: немцы из Лесова будут выселены. В районе уже утвердили план. Будут уезжать не позже чем через месяц.

- Ничего особенного в этом нет! - заметил Стромек. - Я это уже пережил в Усти. Их там, знаете, сколько было? Отведем их здесь на границу - и прощай!

- Да, не сладко им придется, - задумчиво сказал малыш Гула. - Здесь они родились, провели всю жизнь, а теперь придется им перебираться на другую сторону.

- Heim ins Reich{6}! - решительно сказал Стромек. - Они всегда туда стремились. А каково было нашим, когда их выгнали отсюда перед войной? Спроси-ка таможенников. По крайней мере будет спокойно. Навсегда.

В зале было уже темно, когда они вернулись от Киндла. Дежурный клевал носом у столика в коридоре. Они хотели проскользнуть мимо него незаметно, но он остановил их и сообщил новость: на заставе появился новый младший сержант, он приехал на велосипеде из Планы. Уже немолодой, по сравнению с остальными очень даже немолодой. Правда, выглядит хорошо. Зовут его Йозеф Ножичка. Никто не знает, зачем его сюда направили. Может, произошла какая-то ошибка? Во время войны он провел два года в концентрационном лагере, а говорит, как пишет.

- В общем, растем, - пробасил Храстецкий. Они забрались под одеяла и быстро заснули.

Утром Пачес принимал у себя в канцелярии седого мужчину в жандармской форме, с несколькими орденскими ленточками на груди. Это был командир местной станции КНБ старший вахмистр Зима. Говорили они, вероятно, о выселении немцев.

Храстецкого осенила идея соорудить волейбольную площадку. Быстро раздобыли кирки, лопаты и грабли. Хлоупек с Янишем и Роубиком принялись размечать площадку. До Пачеса доносились звон кирок и смех. Ребята уже вкопали столбы, а о том, что им нужна также и сетка, никто не подумал.

- Будет у вас и сетка, - сказал штабной вахмистр. - В школе я видел целых две! Пусть кто-нибудь туда сбегает.

Отделение Хлоупека отправилось на дежурство пораньше, чтобы успеть набрать грибов. Яниш потел и жаловался, что в полдень приходится ходить с полным животом.

- А что будет зимой? - вздохнул Храстецкий. - Съезжу-ка я домой за мотоциклом. На нем мы будем все вместе добираться до границы.

- Рассказывай, - смеялись ребята. - Что же это у тебя за чудо-техника?

- "Цундап-120". Сильная машина. Я ее подобрал в Пльзене. Без дела стоит дома в сарае. Вот только где бензина раздобыть?..

- Что-нибудь, пожалуй, можно придумать.

- Как только мне дадут отпуск, я съезжу за ней, - решил Храстецкий.

В сторожке был порядок, подметено и проветрено. Хлоупек прикрепил к деревянной стене листок с расписанием дежурств. В этом, впрочем, не было необходимости: все и так знали, кто с кем пойдет и когда. Об этом говорили чуть не всю дорогу до Грифика. К вечеру погода испортилась. Туман поднимался до самых вершин окрестных гор. В любой момент мог пойти дождь. Стемнело раньше обычного. Лес шумел и стонал под напором сильного ветра, и лишь изредка на мгновение на небе показывался холодный месяц. Франта Манек закрыл дверь сторожки на засов. Он дремал у стола, надвинув пилотку на глаза. Маленькая лампочка светилась тускло. Манек прислушался к завыванию ветра за окном. Где-то на чердаке скрипнула дверца, а может, какая-то доска. Манек насторожился было, но затем опять опустил голову на грубо сколоченный стол.

Незадолго до двух вернулся Хлоупек и мокрыми руками принялся трясти спящих Храстецкого и Яниша, смуглого, черноволосого парня, прозванного Цыганом.

- Вставайте, вставайте. Дождь льет как из ведра. Ярослав Роубик будет в наряде до четырех, ох и достанется же ему!

Посреди комнаты стоял промокший Стромек. Стряхнув с плаща воду, он продул автомат, из которого струилась вода. Мокрые волосы Стромека прилипли ко лбу. Одевшись, Храстецкий и Яниш вышли в мокрую тьму и зашагали вдоль границы вправо. Дождь был мелким и частым. Погода стояла хуже некуда. Вода стекала в трофейные полотняные сапоги, предназначенные в свое время для армии Роммеля. Ребята шли друг за другом по траве.

Дойдя до шоссе, забрались под елку и залегли, вглядываясь в темноту. Храстецкий то и дело нетерпеливо посматривал на циферблат своих больших часов. Минуты казались вечностью. Около трех часов дождь прекратился. Туман медленно, неохотно начал рассеиваться. На небе показалось несколько далеких звезд, но они не могли разогнать кромешную тьму.

Промокшие до нитки, ребята поднялись и прошли лесом к пограничному столбу № 21. Здесь они достали отсыревшие сигареты, закурили и повернули к шоссе. Теперь они ориентировались уже лучше, чем во время первого патрулирования. Иногда останавливались и прислушивались. Нет, никаких подозрительных звуков. Только ветер, не умолкая, шумел в верхушках деревьев, да стучали капли, сбиваемые его резкими порывами. Тяжелые тучи тянулись по небу со стороны Баварии.

Храстецкий, командир патруля, решил подойти поближе к сторожке: до конца их дежурства оставался только час. Они шли заболоченным лугом. Вода хлюпала в сапогах. Вдруг Храстецкий, шедший впереди, остановился, сорвал с плеча автомат и направил его прямо перед собой. Цыган моментально остановился и последовал примеру своего командира.

- Видишь? - прошептал Храстецкий. - Вот там, на лугу, человек.

- Вижу, - шепотом ответил Цыган.

В этот момент месяц бледным светом озарил луг, и в каких-нибудь шестидесяти метрах от себя они увидели человека. Порывы ветра раздували полы его плаща. Оп стоял и явно наблюдал за пограничниками. Цыган ждал, что предпримет Храстецкий. Тот поднял автомат. Ветер подхватил его слова:

- Стой!

Молчание. Храстецкий дал длинную очередь. Автомат Цыгана вторил ему. Пули полетели куда-то в промокший лес. Гильзы из автомата Храстецкого ударили Цыгана по рукаву. Одна из них звякнула о теплый ствол автомата. Следующую очередь они послали над землей, а потом медленно, шаг за шагом, стали приближаться к незнакомцу.

- Тьфу ты! - сплюнул Храстецкий, когда они остановились в десяти шагах от темного силуэта. Храстецкий вскинул автомат на плечо и, сделав несколько прыжков, пнул елочку, одиноко стоявшую посреди луга. Они обо шли деревце, все еще не веря, что за ним никто не скрывается. Никого, только красивая пушистая елочка!

- Подожди, приду я за тобой на рождество, - сердито проворчал Храстецкий.

- Что теперь скажут ребята? Опозорились мы.

- Да они, наверное, ничего не слыхали. Вон как шумит ветер.

Они зашагали вниз по лугу, теперь уже по тропинке. Каждый думал, что сказать в сторожке. Неожиданно раздался топот ног, и перед ними появились Хлоупек и Гула.

- Вы что дурите? - Они с трудом переводили дыхание. - В кого это вы стреляли?

- Да вот, - сердито ответил Храстецкий. - Мы дума ли, что это человек, а оказалось - елка. Темно, не различишь. Вот такой конфуз получился.

- Ну ладно. Елка так елка. Нечего об этом разглагольствовать! - оборвал его Хлоупек. - Ну, стрельнули вы, ничего ужасного не случилось.

В сторожке Храстецкий и Цыган улеглись на нары. Манека эта стрельба так взволновала, что он никак не мог заснуть. Он то и дело поднимал голову и прислушивался. Скоро и он успокоился, и в сторожке воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим храпом малыша Гулы.

Было примерно половина четвертого, когда вдруг кто-то застучал в дверь. Манек сразу же вскочил на ноги и потихоньку подошел к Храстецкому, который уже сидел на нарах и что-то предостерегающе шептал.

- Это не наши ребята, - прошептал с нижних нар Цыган. - Они постучали бы в окно.

Всем пограничникам был известен условный стук в окно при подходе к сторожке, да и знакомых голосов за? дверью не слышалось. Цыган слез с нар и шепнул:

- Я быстро открою дверь, а вы будьте готовы, ясно? Они потихоньку прошли в сени. Чей-то кулак вновь

забарабанил в дверь. Храстецкий и Манек спрятались за полуразвалившейся печкой. Храстецкий держал в руке наготове фонарик. Цыган отодвинул засов, быстро открыл дверь, а сам встал за распахнутой дверью. В предрассветной мгле пограничники увидели на пороге какие-то силуэты. Храстецкий включил электрический фонарик.

- Гутен морген, - нерешительно сказал кто-то снаружи, и в сени вошли двое мужчин, щурясь от яркого света фонарика.

- Морген, - протянул Храстецкий и сделал вошедшим знак, чтобы они проходили в комнату. Вслед за мужчинами в сторожку вошла женщина. Цыган быстро закрыл дверь и включил свет. Посреди комнаты стояли двое мужчин. Один из них был здоровенный детина, второй поменьше ростом. Они с ужасом уставились на трех пограничников. Первым пришел в себя Манек и крикнул:

- Руки вверх! Кругом! Быстро, быстро! Храстецкий с Цыганом стояли по обе стороны двери с автоматами в руках. Это заставило задержанных поднять руки к низкому, закопченному потолку сторожки. Высокий детина чуть не доставал до потолка.

- Ложись! На живот! - крикнул Храстецкий.

Все трое послушно легли на пол. Храстецкий, не выпуская автомата из рук, покрутил ручку полевого телефона и сообщил на заставу о задержании. Цыган внимательно рассматривал задержанных. У обоих мужчин из-под плащей виднелись полосатые брюки. Без слов было ясно, что это за гости. В дополнение к полосатым брюкам из-под воротников торчали такие же полосатые куртки.

- Это заключенные, - резюмировал Храстецкий и сел в угол комнаты, чтобы лучше разглядеть задержанных. Автомат он держал дулом вниз, прислонив к полу, всего в десяти сантиметрах от здоровенных лап лежавшего на полу детины, в пределах досягаемости которого была и ножка стула. Цыган взглядом предупредил об этом Вашека. Храстецкий встал, отодвинул стул и постучал ногой о каблук второго мужчины.

- Вставай. Остальным лежать и не двигаться!

Того, что был поменьше ростом, они молча обыскали, как их учили этому в школе. Ключи, носовой платок, потрепанный бумажник и перочинный нож. Ничего больше. Храстецкий оглянулся, пытаясь найти, чем бы связать задержанному руки за спиной. "Галстуком!" - Манек взглядом показал на шею. Связанного посадили на нары лицом к стене.

Обыскивая второго, пограничники были еще более осторожны. Это был великан, а в школе их предупреждали, что именно такой момент задержанные часто используют как последнюю возможность скрыться. Они направили его в другой угол. Цыган тоже остался без галстука.

- Садитесь к столу, - приказал Храстецкий женщине. Та со злостью посмотрела на него.

- Ну, что вы нам скажете, барышня? Та насупилась и молчала.

- Вы что, немая? Как вы оказались в такой компании?

- Они вам это сами расскажут. Оставьте меня, - ответила она наконец.

- Вы ведь были заодно с ними, не так ли?

- Была.

- Ну так я скажу за вас. Шли вы в Германию. Господам явно не понравилось в том "доме отдыха", куда они попали вопреки своему желанию.

- Я нигде не была. Мне они ничего не говорили. Я не знала, куда они идут, - неожиданно выпалила она. Это была блондинка, очень худая, растрепанная, с остатками помады на губах, невыспавшаяся, промокшая с го ловы до ног. Видно, ей пришлось спать где-то в лесу: к ее изношенному пальто и рваным чулкам пристала хвоя.

- Не дадите ли вы мне сигарету? - обратилась женщина к Манеку, который как раз закуривал.

- После того, как вы образумитесь! - ответил Цыган. - И остальные тоже. Нет смысла отпираться! Вы думали, что находитесь уже в рейхе? Ваш гардероб говорит сам за себя. Так кто начнет?

Ко всеобщему удивлению, из угла комнаты раздался довольно спокойный голос верзилы:

- Бесполезно отпираться. Мы шли в Германию. Все! - И он повернул голову в сторону сидевшей за столом женщины.

- Ну, а теперь дайте мне наконец сигарету, - делан но улыбнулась она. Цыган протянул сигареты ей и муж чинам. Женщина поблагодарила, а мужчины, когда он вставлял им сигареты в рот, кивнули головами.

Манек открыл ставни. За окнами уже начинался день. Послышались шаги и голоса. Это пришли Слава Хлоупек и Ярослав Роубик. Они с удивлением смотрели с порога на открывшуюся их взору сцену.

- Ого, ребята! - засмеялся сержант и кивнул Цыгану, чтобы тот вышел в сени и рассказал ему, при каких обстоятельствах произошло задержание и что за птицы эти трое.

- Так, значит, первый успех за нами? - с удовлетворением заметил Хлоупек. - Как только совсем рассветет, отправляйтесь с ними на заставу. Манек тоже может пойти. Они признались?

- Конечно.

- Хорошо. Выведите их наружу. Пусть подождут. Через две минуты перебежчики сидели на поваленном дереве. А немного позже в сторону Лесова направилась процессия, возглавляемая Цыганом. За ним шли женщина, мужчина невысокого роста и верзила. Замыкали шествие Храстецкий и Манек. Они гордо вели своих первых нарушителей. В эту дождливую ночь все - и пограничники, и трое задержанных - вымокли до нитки.

У перекрестка они усадили перебежчиков на обочину дороги и закурили.

- Как вы рассчитывали перейти границу? - спросил Цыган.

- Ночью, - неохотно ответил тот, что был пониже ростом.

- Почему же не перешли?

- Очень уж сильный был дождь. Мы спрятались.

- Где?

- Где-то в лесу.

Верзила выпрямился и, не дожидаясь вопросов пограничников, принялся объяснять сам:

- Мы доехали поездом до Планы, а потом шли пешком вдоль какого-то ручья. Так добрались до этих мест. Шел дождь, и мы спрятались в ельник, там, у луга, где мы только что проходили.

- Минуточку. Вы говорите, ехали поездом? В этой одежде?

- В последнем вагоне. Там было очень темно... По том мы хотели идти дальше, но кто-то начал стрелять в нас и кричать. Мы обошли луг и решили продолжать путь, когда все будет спокойно. Потом мы увидели этот дом и свет. Решили, что находимся уже в Германии...

Они просто ошиблись. Еще сто метров, и им удалось бы перейти границу. Они видели, вероятно, свет в дверях, когда менялись дозоры. Решив узнать, где они, собственно, находятся, они попали в западню. Храстецкий рассмеялся, поняв, какое большое значение, оказывается, имела их ночная стрельба.

- С этой елочкой я всегда теперь буду здороваться, проходя мимо. А на рождество срублю другую! - хохотал он.

Лесом они спустились к деревне. Жители вставали рано и выглядывали из окон и дверей, с любопытством рассматривая путников. На заставе их уже ждал Пачес. Он сразу же рассадил задержанных порознь: женщину - на койку дежурного, здоровенного детину - в первую канцелярию, а на лестницу в коридоре - того, поменьше ростом. Заспанный Ярда Штрупл вставлял в пишущую машинку бумагу. Командира интересовало, откуда убежали заключенные, что представляет собой задержанная женщина, почему они хотели бежать и почему именно на их участке границы, а также что они имеют при себе и кто сообщил им сведения о границе.

- Об остальном расскажете в другом месте, - сказал он им.

Женщина оказалась сестрой того, поменьше ростом. Мужчины убежали из Бора, а у нее в Пльзене раздобыли пальто. Участок границы они не выбирали, просто двигались в Лесов. Их показания полностью совпадали. Командир послал Храстецкого позвонить в Пльзень и представил подробнейший отчет в Тахов командованию района. Пришел старший вахмистр Зима, командир станции КНБ.

- Значит, "эрфольг"? - сказал он. "Эрфольгом" на границе называли успешное задержание. - Это вы их за держали? - спросил он Храстецкого.

- Так точно.

- Женщину я передам в район, - решил Зима. - Но нашей Милуше придется обыскать ее.

Девушке, которая вскоре пришла, очень не хотелось браться за обыск. Она стыдилась. Зима отослал всех в канцелярию и, объяснив дочери, что от нее требуется, вышел к дежурному. Через пять минут обыск благополучно закончился. Ребята во все глаза рассматривали Милушу. Их собралось в коридоре человек десять, и девушка краснела под их взглядами. Это была полная блондинка с голубыми глазами и красивым бюстом. Ребята как воды в рот набрали. Обычно такие уверенные в себе, сейчас они и слова не проронили. Старший вахмистр с дочерью вскоре ушли.

- Приходите, барышня, еще! - прокричал вслед ей Храстецкий. Она даже не оглянулась и поспешила за отцом на станцию КНБ.

Они сидели на мокрых бревнах у волейбольной площадки, которую строили не спеша, и ждали, когда доставят обед. Понемногу они становились знатоками своего ремесла. По крайней мере, уже знали немного местность, ее особенности, границы их участка, жителей, их национальную принадлежность, социальный состав, политические взгляды, привычки, увлечения и даже грешки. Йозеф Ножичка часто рассказывал ребятам о военных годах. Это был старый коммунист. Он много повидал на своем веку, вел подпольную работу, был узником концентрационного лагеря.

- Мы должны знать людей, - часто повторял он. Ему нравилось, что в отделении Хлоупека много коммунистов.

Как-то Ножичка сказал:

- Надо бы узнать, что представляет собой Пачес. В партии он не состоит, и взгляды его мне не известны.

- Это я легко проверю, - вызвался Стромек. - Узнаю у Зимы или у вахмистра Гендриха. Он единственный там член КПЧ, он-то должен его знать.

В деревне насчитывалось около пятнадцати коммунистов: старый Киндл председатель и несколько рабочих. Среди таможенников не было ни одного коммуниста. Лесничий Лишка во время выборов активно агитировал за национальных социалистов.

- Меня удивляет, что у таможенников нет ни одного коммуниста, - покачал головой Ярослав.

- Ни одного. Двое из них социал-демократы. Это мне сообщили в районе. Я часто хожу туда в наш секретариат. Иногда я могу привозить вам кое-какие материалы, чтобы вы знали, что происходит.

- Старик Зима политикой не интересуется, - заметил Стромек. - Я сам его слушал здесь, на станции КНБ. Он рад, что ему скоро уходить на пенсию.

- В общем-то он хороший человек, - ответил Ножичка и начал рассказывать о двухлетнем плане, который в скором времени должен быть принят. Речь шла и о заселении пограничных областей после репатриации немцев. Репатриация важный политический вопрос. В Лесове пока было спокойно, но кое-где дела приняли уже нежелательный оборот: саботаж, пожары... Так что надо провести хорошую подготовку.

Приказ о выселении немцев из Лесова пришел на заставу в середине августа. Как раз только началась жатва. В канцелярии у Пачеса с самого утра совещались сам штабной вахмистр, старший вахмистр Зима и председатель Киндл. Ефрейтор Штрупл, выбежав на минуточку, шепнул:

- Будут изменения в службе. Подробнее расскажу позже, когда кончится совещание. Речь идет о выселении.

- А когда оно будет? - спросил Цыган.

- Этого я не знаю. Незадолго до его начала из Планы будут получены инструкции. Это чтобы избежать паники.

- Я бы подождал, - вступил в разговор Ножичка, - пока кончится жатва. Пусть уберут урожай и идут себе!

Когда они просто так, чтобы убить свободное время, зашли в магазин и с кружками пива уселись возле широкой лестницы, им показалось, что в деревне стало более оживленно, чем обычно. Неужели уже известно о выселении?

- Внимательно понаблюдай за тем, что будут покупать немки, - прошептал Храстецкий Цыгану.

Женщины выкупали пайки за целый месяц, а на предметы первой необходимости не обращали внимания.

- Если так пойдет и дальше, то через несколько ми нут в магазине ничего не останется, - сказал Храстецкий, а когда женщины ушли, обратился к Вршковой: - Вас не удивляют такие закупки? Они уже знают о выселении, это точно. Вы ведь тоже... от брата, правда? Давайте им только то, что они брали всегда. А мы останемся на всякий случай здесь, у вас.

- Хорошо, без вас я побоюсь.

В магазин вошла следующая группа немцев. Первой была молодая женщина с мальчиком лет четырех, который держался за ее юбку. Храстецкий протянул ему леденец. Малыш застеснялся, но леденец взял. Женщина попросила три кило соли. Яниш поднялся и на пальцах показал ей, что она может взять полкило, не больше.

- Почему? - притворно удивилась она.

- Полкило, - повторил младший сержант и снова уселся на пивной бочонок.

В течение непродолжительного времени им пришлось вмешаться не меньше десяти раз. Пограничники чувствовали на себе враждебные, полные ненависти взгляды.

- Надо рассказать об этом Старику, - предложил Храстецкий.

- Лучше всего выставить здесь пост, - рассудил Цыган. - А вы, пани, лучше закройте пока магазин.

Прямо из магазина они отправились в канцелярию заставы, где еще продолжалось совещание. Пачес в первый момент хотел было выдворить ребят из комнаты, но, внимательно выслушав их сообщение, вопросительно взглянул на Киндла и Зиму.

- Хорошо, - сказал он, подумав. - Дежурьте по очереди там в свободное время. Отпускать только продукты первой необходимости, ничего другого.

Вршкова открыла лавку еще на полчаса, а потом закрыла ее окончательно.

- Неплохой это пост. Сидишь себе с кружкой пива и рассматриваешь женщин, - смеялся Вашек Гула. В магазин никто никого не назначал, но там постоянно сидели два-три пограничника. Ко всеобщему удивлению, на следующий день оптовые закупки и в самом деле прекратились.

На заставе ждали дня, когда будет точно известна дата выселения. Некоторые немецкие семьи уехали отсюда сразу же после окончания войны. Это были главным образом те, кто не имел здесь своей земли и дома и работал в Плане или в Марианске-Лазне, а также семьи, главы которых не вернулись с войны. Другие покинули эти места по политическим соображениям, как, например, ярый фашист Лер - староста Лесова. В опустевшие дома вселились большей частью таможенники со своими семьями. Наверное, кто-нибудь из них и сообщил немцам о намечавшейся репатриации. Отношения между ними сложились хорошие. Жены таможенников как до войны, так и сейчас покупали у немцев масло, яйца и кур. В то время как у ребят с заставы с немцами не было никаких контактов, таможенники и их жены сдружились с ними. Они-то и вели разговоры о том, что глупо было посылать на границу таких молодых парней, не прошедших войну. Ну зачем иметь на границе и таможню, и заставу?

- Вы на такие разговоры внимания не обращайте, - сказал как-то Пачес. Тот, кто нас сюда послал, знал, зачем... Мы с их работой не имеем ничего-общего. Служи те честно, чтобы никто не мог нас в чем-либо упрекнуть. Пока в этом отношении мы выглядим явно лучше.

Эти слова понравились пограничникам. С Пачесом всегда можно было поговорить. Время от времени он заглядывал в кухню и принимал участие в дискуссиях, проходивших в столовой. Поваром Ярдой Мачеком он был доволен: готовил тот хорошо, и в кухне у него была чистота. Интендант дал повару помощницу - молодую вдову Тончу. Она приехала в Лесов вместе с братом. Ей подходила эта работа, потому что она могла брать с собой своего сына Пала. Малыш играл перед кухней на траве, и Тонча имела возможность присматривать за ним. Ни Ярда, ни словачка не умели, однако, делать кнедлики... И за обедом разговор часто заходил об этом. Штабной вахмистр, однако, всякий раз брал Ярду под защиту. Пачес пробовал обед, хвалил и улыбался:

- Со временем вы и этому научитесь. Оба.

И вот наконец настал день, когда Пачес собрал всех на заставе.

- Выселение будет осуществляться послезавтра, - объявил он, а затем рассказал о Потсдамской конференции, о союзническом контрольном Совете и Кошицкой правительственной программе. И только в конце перешел к вопросу о том, как следует надлежащим образом организовать выселение немцев из Лесова.

- Начнется оно послезавтра с утра. Завтра из района сообщат об этом немцам. Нас ждет работенка, и станцию НКБ тоже. Завтра никто не пойдет на границу, будем патрулировать только деревню и ее окрестности.

Подошел Зима и уселся рядом с Пачесом.

- Мы соберем их возле школы в семь утра. Затягивать это дело мы не будем. Каждый немец может взять с собой багаж, но не больше шестидесяти килограммов, не считая продуктов. Об остальном вас проинформируют командиры отделений. После подъема никто не должен покидать заставу.

- Готовность номер один, - прошептал Цыгану Храстецкий.

- Я не хотел бы, - продолжал штабной вахмистр, - чтобы вы вели себя по отношению к ним грубо. Действовать энергично, если это потребуется, но справедливо. На этот счет вы тоже получите указания. Командирам остаться здесь, остальные свободны.

Когда Пачес ушел и ребята остались одни, Ножичка сказал:

- А кто поселится в пустых домах, позаботится о скоте, займется уборкой урожая? Наши люди прибудут сюда не так уж скоро. Я говорил об этом в Плане, но все напрасно. Не вовремя все это, слишком поспешно. Потому, наверное, что Лесов - одна из немногих деревень, где выселение до сих пор еще не проведено.

- В конце концов этой работой придется заняться нам, - заметил Пепик Репка.

- Ребята! - засмеялся Яниш. - Я уже представляю себя хозяином. В повозку запряжены коровы...

Таможенников на совещании не было: они не принимали участия в предстоящей операции. Ребята с заставы беседовали возле дома. В это время показался автомобиль. Подъехав к шлагбауму на дороге, ведущей в Лесов, он остановился. Цыган подошел к машине.

- Куда вы, хозяин? - спросил он лесничего, сидевшего за рулем "унры" (так называли тогда грузовые "форды", поставлявшиеся в страны, пострадавшие от войны).

- Куда хочу. В лесничество, - отрезал лесничий.

- Так я и думал, - улыбнулся Цыган. - Документы, пожалуйста.

- Я езжу здесь каждый день, - возмутился лесничий, - и каждый раз: документы, документы!

- Я вас не знаю и потому спрашиваю их, - спокойно объяснил Цыган, прочитал фамилию в удостоверении и досмотрел на мужчину, сидевшего за рулем. Лишка... Значит, это тот самый?

- Я тороплюсь, - сказал сидевший за рулем человек.

- Пожалуйста, пожалуйста! - кивнул Цыган, возвращая Лишке документы. Храстецкий пошел поднять шлагбаум. Яниш сказал вполголоса:

- Пан лесничий Лишка.

- Что же, охотно пропустим его, - улыбнулся Храстецкий. Раздался яростный рев мотора, и "форд" стремительно рванулся с места.

- Упитанный тип, - рассмеялся Храстецкий, провожая взглядом лесничего. - Торопится он, видно, из-за немцев...

Служебную инструкцию они получили к вечеру. Отделению Оливы предписывалось находиться с пяти часов утра у дороги на государственной границе. Хлоупек со своими людьми должен был обеспечивать сопровождение, а третье отделение - патрулировать деревню и ее окрестности. Опасались, что кто-нибудь из немцев может уйти раньше, отнести за границу какие-нибудь вещи, зарыть ценности или уничтожить имущество. Станция КНБ получила задачу обеспечивать порядок и работу комитета. Сразу после выселения предполагалось создать комиссию, которая закроет все дома и составит опись имущества. Заселение деревни в определенной степени было уже подготовлено.

Когда Пачес разрешил задавать вопросы, поднялся Ножичка. Все знали, о чем он сейчас спросит командира.

- Все это хорошо и понятно, - сказал он. - Но что будет с урожаем на полях и скотом?

- Этим должен был бы заняться район, - ответил Пачес, - но в первую очередь придется нам. Нам предстоит эта работа. Я уже думал о ней. Урожай на полях не такой уж большой. Им можно заняться после выселения.

- Пусть бы немцы убрали его, а уж потом бы их выселили!

- Так, конечно, было бы лучше, но что поделаешь? Теперь этим придется заняться нам и мужчинам из деревни. Сомневаюсь, что район сумеет нам сколько-нибудь помочь.

Вечером отделение Гаека начало патрулирование деревни. Сменяя друг друга каждые четыре часа, пограничники сначала шли задами деревни, а потом шагали но главной улице. Ночью в определенных местах были выставлены дозоры. Почти во всех окнах долго горел свет, слышались возбужденные голоса, время от времени кто-нибудь перебегал улицу, направляясь к соседу. Только часам к двум ночи воцарилась тишина. Но длилась она недолго. На рассвете деревня превратилась в растревоженный улей. Еще неделю назад немцы почтительно здоровались с пограничниками. В это утро все было по-другому. С окон исчезли занавески, в садах и дворах не развешивалось выстиранное белье.

Олива повел свое отделение вдоль ручья по заранее предписанному маршруту. Ребята Хлоупека сидели на бревнах возле школы. Завтракать в кухню они ходили по одному. И магазин, и ресторанчик были закрыты. Выселение должно было начаться в семь часов. Немцы стали собираться уже в начале седьмого. Первыми пришли старый лесничий с дочерью и внуком. Они притащили чемоданы и сумки и, усевшись на старую березовую лавку, принялись ждать остальных. Некоторые везли свое имущество на тележках и тачках. Немцы стояли группками, женщины и мужчины порознь, и о чем-то взволнованно говорили. Многие из женщин плакали, другие их утешали. Каждую новую семью собравшиеся встречали грустными взглядами. Наконец появились и телеги. Немцам разрешали взять с собой четыре подводы для стариков, детей и вещей.

В половине восьмого Киндл начал по списку выкликать собравшихся. Только он один знал всех немцев лично. После этого приехавшая из Планы комиссия в составе четырех человек бегло просмотрела вещи, погруженные на телеги. Багаж не взвешивали. Многие вещи явно были тяжелее предписанных шестидесяти килограммов, но никто к этому не придирался, и за границу отправились две козы, собаки, мужские и дамские велосипеды. Около девяти утра собравшиеся тронулись в путь. Некоторые, покидая свой дом, всплакнули еще утром; другие прощались с обжитыми местами сейчас. Хлоупек с Цыганом шли метрах в ста впереди колонны, остальные из отделения - по сторонам и сзади. Плач стоял по всей деревне. Да, совсем по-другому вели бы себя эти люди перед второй мировой войной, если бы могли тогда предвидеть этот грустный августовский день...

Медленно приблизились к таможне. На опушке леса Хлоупек распорядился сделать привал: в этом нуждались прежде всего пожилые люди. Немцы уселись на обочине на траве. Внизу, под ними, осталась их деревня, уже наполовину скрытая лесом. Долго молча они смотрели туда, хотя уже не могли увидеть своих дворов. Немцы заботливо закрепляли груз на повозках, осматривали лошадей и успокаивали женщин, не перестававших плакать. Через полчаса вся процессия снова тронулась в путь. Шли медленно, тяжело, в молчании. У перекрестка миновали пограничников из отделения Оливы. Лица мужчин при этом стали суровыми. Наконец колонна добралась до государственной границы. Там стояли Олива и Пепик Репка.

- Вам следовало быть здесь намного раньше, - сказал Олива вместо приветствия.

- Мы дали им отдохнуть.

Пограничники собрались у шлагбаума. Стромек обратился к подошедшим немцам: "Битте" - и указал на полевую дорогу, по которой им предстояло идти. Старый лесничий с внуком остановился рядом со Стромеком и подал руку всем пограничникам.

- Прощайте! - сказал он, приподняв шляпу, еще раз взглянул на леса, которые так хорошо знал, а потом взял маленького внука за руку и обошел шлагбаум. На той стороне, в Баварии, не было ни единой живой души. Никто их не ждал. Повозки пересекли границу, и на чешской стороне остались лишь пограничники, стоявшие опершись о шлагбаум.

- Вот и сбылась их давнишняя мечта, - сказал Репка. - Теперь они у своих, в рейхе.

На пограничников обрушился ураган ругательств и угроз. В воздухе замелькали кулаки. Немцы угрожающе махали в их сторону.

- Наше время придет! - кричали они. - Мы вернемся! Позор! Бог вас за это покарает. Мы с вами, коммунисты, за это рассчитаемся!

Только старый лесничий, словно не интересуясь происходящим, спокойно шел по обочине, держа внука за руку. Мальчуган недоуменно смотрел на кричавших.

Храстецкий сплюнул. Это вызвало новую брань.

- Пошли, - сказал Хлоупек.

- Куда?

- А ты собираешься выслушивать все это? Отойдем немного назад, заляжем и подождем, пока они доберутся до Меринга.

Пограничники зашли в ельник и уселись на мох: отсюда хорошо просматривались шоссе и опушка леса. Через четверть часа процессия скрылась за первыми домами Меринга. И сразу наступили тишина и спокойствие, каких уже несколько дней не было.

Пограничники возвращались в Лесов, не зная еще, что их там ждет. Напрасно Цыган планировал прогулку вниз, к лесопилке, где, как он знал, в ручье водились большие форели. Роубику со Стромеком также не удалось совершить неслужебный обход окрестностей вокруг дома Зимы, где они надеялись увидеть очаровательную Милушу.

Их ждал Пачес. В деревне стояла такая тишина, будто все ее жители вымерли. Только время от времени из хлевов раздавалось мычание.

Штабной вахмистр сказал:

- Ну, с этим мы справились, ребята. Комиссия из КНБ проверяет все строения и составляет опись. Мы должны позаботиться о скоте, согнать его в один какой-нибудь двор, пока не получим указаний, что с ним делать. Кто понимает в этом деле?

Вызвались Вашек Гофман и Индра Разл.

- Мало, - констатировал Пачес. - Надо еще двоих.

- Пан вахмистр, сейчас придут Репка с Оливой. Репка в этих вопросах большой специалист.

- Чуть было не забыл о нем, - с облегчением вздохнул Пачес. - Тогда все в порядке. Надо раздобыть корм для скота. Поросят, если они есть, собрать вместе, куда-нибудь к центру деревни. Пожалуй, туда, где жил Гольцнер. А также кур, кроликов, всю живность, какую найдете. Разделитесь на группы.

В деревне осталось голов пятьдесят скота. Пограничники нашли большой хлев, разыскали повозку, косы и все необходимое. Руководил работой Репка. Дела у них шли хорошо. К вечеру они поймали на лугу у пруда последнюю корову, которую кто-то из немцев умышленно выгнал в поле. В хлеву не хватало места.

- Сделаем загон, - решил Репка.

- А как насчет пастуха? - поинтересовался Храстецкий.

- Найдем.

- Мы пришли на границу, а не на работу в имение, - злился Цыган. - А нас еще ждет жатва.

Однако они жаловались не всерьез. Новая работа им в общем-то понравилась. Это была веселая работа, и, делая ее, они чувствовали себя более непринужденно, чем на службе. На длинной повозке с решетчатыми боками они ездили за кормом. Четверо косили, остальные накладывали. Из таможенников им охотно помогал Шпачек и заслужил этим их симпатию. Вместе с председателем он принял их приглашение поужинать. Сидя за столом, они обсуждали, что нужно сделать, чтобы спасти деревню.

Первая ночь в Лесове без немцев была особенно тихой. Только патрули молча расхаживали по деревне. Пепик Репка и Индра Разл расположились во дворе, где был собран скот: долго ли до греха... Репка оказался в своей стихии. Он почти не спал и на заре разбудил всех остальных. Утром на лугу за двором поставили загон. Вашек Гофман, выполнявший на заставе обязанности возчика, привез .им для этого материалы, найденные в одном из оставленных дворов. Только после выселения немцев пограничники как следует узнали деревню, каждый дом, луг или поле. Им помогали Пачес, председатель и Зима.

На третий день после выселения немцев вновь стали нести службу те, кто не ухаживал за скотом. Погода стояла чудесная. Были теплые, даже жаркие, дни, один лучше другого, необычные для конца лета в горах. Во время обходов пограничники знакомились со все новыми и новыми лесными дорожками, тропинками и просеками. Однажды обшарили какой-то стоявший особняком дом. Ознакомились и с деревушкой Гуть, относившейся к их району. Население Гути было немногочисленным: лесничий Кокошка со своей миловидной женой и ребенком да несколько словацких семей, которые жили в старых деревянных избах, разбросанных по склонам холмов. В Гути патруль должен был появляться ежедневно: несколько дорожек и тропинок из нее вели прямо к государственной границе. Желающий перейти границу мог без помех переночевать в любом из пустых домов или хотя бы отдохнуть там. Пачес предусмотрел это, и его патрули часто останавливались у старого Белки, словака из Бардейова. Он работал с сыном в лесу. За его избой находился хороший сад, где паслось небольшое стадо овец. Для ребят в его халупе всегда находился кусок сыра, молоко или какая другая еда, а также крепкий самогон. Белка с сыном были вполне довольны жизнью и ждали скорого приезда своих родственников, которые также должны были поселиться в Гути. Белку патрули часто встречали в лесу. По ударам топора и звуку его пилы они знали, где он работает. Со временем он стал верным помощником пограничников лесовской заставы, так же как и его брат, живший в Лесове недалеко от ресторанчика.

А вот Двур, расположенный на холме километрах в трех от Лесова, был совершенно безлюден. Дворы постепенно зарастали сорняками и низким кустарником. В проемах окон свистел ветер, на земле валялись осколки стекол. В комнатах и хозяйственных помещениях стоял затхлый воздух, было сыро, осыпалась штукатурка. Немцы ушли из Двура сразу же после окончания войны, куда - никто не знал. Деревня осталась брошенной на произвол судьбы. Каждого, кто туда приходил, охватывала тоска. Оборванные телефонные провода запутались в кронах обросших лишайником деревьев... В такие глухие уголки, как Лесов, Гуть и Двур, новые жители если и приезжали, то не скоро. Поля были покрыты сорняками, не обработаны, а там, где еще два-три года назад рос картофель или клевер, уже поднимался кустарник.

Со дня на день ожидали приезда новых поселенцев. Первые появились через четырнадцать дней. Цыган как раз был на дежурстве. Он стоял перед зданием заставы, опершись на шлагбаум, и высматривал свое отделение, которое должно было возвращаться из дозора. В конце аллеи он увидел группу незнакомых людей. Они шли, согнувшись под тяжестью узлов, корзин и другого багажа. Детишки семенили по обочине шоссе, держа ботинки в руках или повесив их через плечо.

- Ребята! - крикнул Цыган в открытое окно канцелярии, где сидел Ярда Штрупл с помощником дежурно го. - По-моему, идут новенькие.

Достаточно было взглянуть на их одежду, чтобы понять, что это словаки. Одна или, пожалуй, две семьи: для одной семьи детей было многовато. Пришельцы остановились у шлагбаума. Мужчины поставили чемоданы на землю, а женщины оперлись узлами о деревья. Пожилой человек протянул Цыгану какие-то документы и бумаги.

- Куда вы, отец? - спросил Яниш.

- В Лесов. Там у меня брат. Я хотел бы поселиться здесь вместе с Ондрой.

Мужчины были в черных помятых костюмах.

- Значит, вы уже на месте, - улыбнулся Цыган. - Жилья и работы здесь всем хватит. Главное, чтоб вы не передумали.

Председатель Киндл уже спешил к толпившимся перед заставой людям.

- Липар? Здесь он, верно. Пойдемте, я вас к нему провожу.

По дороге они приглядели для себя два хороших, рядом стоящих дома недалеко от заставы. Отделение Хлоупека обменялось с новоприбывшими дружескими рукопожатиями. Женщины, увидев пограничников, облегченно вздохнули: близость границы, как они сами признались, пугала их.

- Здесь хорошо, - сказали мужчины, все осмотрев. - Напишем об этом нашим.

Так количество скота, за которым ухаживал Репка, стало с каждым днем уменьшаться. Приехали еще словаки, потом молодой управляющий лесопилкой с женой и ребенком и новый помощник лесничего, и в начале сентября, раньше, чем предполагали ребята с заставы, деревня была заполнена. Это стало особенно заметно в лавке и ресторанчике. В маленьком особняке на краю деревни, где располагалось лесничество, появился новый лесничий. Из Ческе-Будейовице приехал сюда на жительство некто Благоут. К нему вскоре должна была присоединиться семья. Школьники каждый день уже отмеряли путь до школы, расположившейся в бывшем поместье. В сентябре начала работать лесопилка. Людям нашлась работа и в городе. Там стали работать и молодые словацкие девушки, застенчивые, робевшие перед пограничниками. Девушек было пять, и, само собой разумеется, они очень интересовали ребят с заставы. Гонза Майер, молодой пекарь, приехавший с женой, принялся печь хлеб и булки. Работы ему хватало: он снабжал заставу, магазин и тех жителей Лесова, кто ранним утром приходил к нему за свежим хлебом.

Цыгану пришло в голову, что, пока некоторые дома еще свободны, ребята могли бы переселиться поближе к командиру. Как раз напротив пекарни находился свободный домик с садом и палисадником без прилегающих полей. Через неделю ребята уже переезжали на новое место. Председатель Киндл дал свое согласие, а сержанту Хлоупеку удалюсь соответствующим образом обработать Пачеса. Они привели дом и сад в порядок, отремонтировали печь. В доме было четыре комнаты: две - на первом этаже и две - на втором. Храстецкий, Цыган и Стромек выбрали себе маленькую комнату наверху с видом на церквушку и шоссе. Остальные и отделение Гаека (отделение Оливы осталось на старом месте) заняли другие комнаты. Жили они там как бары. В их распоряжении находились шкафы, умывальник в углу, стол и кресла.

- Не надо нам было брать с собой сюда Вашека, - с серьезным видом начал Храстецкий, когда все собрались в саду и уселись на старых бревнах у забора, и кивнул на Гулу.

Никто ничего не понял: ведь Вашек был их школьным товарищем и все его любили.

- Не дури! - одернул Храстецкого Хлоупек.

- Так ведь... напротив церковь и кладбище. Вдруг Вашек испугается? Ведь он еще маленький! - упорство вал Храстецкий и при этом погладил Гулу по его шевелюре, жесткой, как щетина. В следующий момент они уже катались по траве. Стокилограммовый Храстецкий без труда справился с Вашеком и в конце концов усадил его на одну из веток росшей неподалеку яблони.

II

Протяжный свист со стороны шлагбаума услышали почти все, кто был на улице. У шлагбаума стоял Мила Шикл и показывал рукой в сторону деревни. К дому командира патруль вел человека в спортивном костюме, с поднятыми вверх руками. Стромек прибежал к шлагбауму последним. Задержанный был худощавым мужчиной лет тридцати с заросшим, усталым лицом. Он пытался перейти государственную границу на Грифике. Его задержал Франта Влах. Нарушитель говорил, что шел из Пардубиц, что уже три дня пешком пробирался к границе... Он был до смерти перепуган. Взгляд его беспокойно бегал от одного пограничника к другому. Влах провел задержанного в коридор. Их уже ждал Пачес, чтобы произвести допрос.

Пограничники уселись на траве вокруг Йозефа Ножички. Им хотелось поговорить, о незнакомце и узнать подробности. Второй "эрфольг"! Они с интересом слушали замечания Ножички о политике. О многих событиях они ничего не знали. Единственный радиоприемник стоял в канцелярии. Они не раз жаловались на это.

- Ну так читайте по крайней мере газеты. Вы что, живете на необитаемом острове? - говорил Ножичка.

- Да кто нам их пришлет?

- Почта. Я их выпишу. В октябре правительство объявит о двухлетнем плане. Об этом-то вы хоть знаете? Пограничные районы должны быть полностью заселены, и, по всей вероятности, будет отменена карточная система снабжения. Контрреволюционные элементы делают все возможное, чтобы сорвать этот план.

Пограничники подробно расспрашивали Ножичку. Штабной вахмистр тем временем закончил допрос, и Влах повел задержанного на станцию КНБ, чтобы отправить в Плану. Пачес, увидев среди собравшихся Хлоупека, кивком головы подозвал его и принялся что-то объяснять.

- Есть для нас работа, - сказал сержант, вернувшись. - После обеда будем тянуть телефонную линию к нашему дому. Такой я сейчас получил приказ.

- Так я и знал, - проворчал Цыган. - Без дела нас не оставят.

- Опять мои планы срываются, - пожаловался Храстецкий, однако это была лишь поза. Этот парень из Пльзеня только прикидывался лодырем, на самом же деле частенько сам брался за такие дела, которые и не входи ли в его обязанности. После обеда принесли моток проволоки, раздобыли изоляционную ленту, у Благоутов нашли приставную лестницу. Семья Благоутов была в полном сборе - расставляли по местам вещи.

Зима наблюдал за работой ребят из открытого окна.

- А где Богоуш и подвахмистры? - поинтересовался Храстецкий.

- Пока в Гути, несут службу.

В подчинении у Зимы находились два подвахмистра. Они служили в жандармерии еще во времена протектората, так что кое-какой опыт у них имелся, но Зима сомневался, что они будут продолжать службу. Вахмистр Богоуш Гендрих был типичный пражанин, душа человек. Он был женат, ждал приезда семьи и собирался поселиться в Лесове. Зиме он нравился своей энергией. Ребята знали, что Богоуш - член КПЧ. Большей частью он находился на заставе. Здесь он и столовался. С подвахмистрами у него было мало общего.

Зима охотнее всего проводил время на службе, на станции КНБ. Там он чувствовал себя в безопасности от своей супруги, которая вечно его в чем-нибудь упрекала. Время от времени к нему приходил районный командир из Планы капитан Павлик. Зима ему нравился, он хвалил его за порядок на участке. Хорошие отношения, установившиеся между станцией КНБ и заставой в Лесове, в те времена в других местах были, можно сказать, редкостью.

К четырем часам закончили проводку телефонной линии. Ребята проверили ее, а потом начались долгие дебаты о том, куда поставить аппарат. Это была настоящая проблема. Никто не хотел, чтобы телефон ставили к ним в комнату: все знали, что это значит. Наконец решили установить аппарат наверху, в большой комнате. В пользу этого Храстецкий привел веские доводы:

- Поставьте-ка этот звоночек сюда, уважаемые. Вас больше, а нас всего трое. И в конце концов, - соврал он, - так распорядился Пачес.

Потом они с Цыганом взяли длинную лестницу и отнесли ее к Благоутам, которые как раз завершали уборку двора.

- Устали мы - мочи нет, - вздохнул глава семейства. - Мамочка наша не успокоится до тех пор, пока всюду не будет полный порядок.

Хозяйка принесла им две большие кружки молока и принялась рассказывать, какой тяжелой была дорога сюда, как много вещей они везли и скотину тоже.

- Зачем? Здесь ее достаточно! - рассмеялись пограничники. - Вы могли бы взять ее сколько угодно. Здесь все так делают.

Хозяйка от удивления открыла рот, а потом продолжала:

- Ой, ребята, и зачем только мы сюда приехали со своими четырьмя дочерьми? Сама не знаю. Где они здесь будут работать?..

Вскоре пришла одна из их дочерей.

- Это Вера. Она учится на дамскую портниху. Одна у меня старше ее, а две - моложе.

Девушка им понравилась. Ребята робко поздоровались с ней. Вера села рядом с отцом на камень у колонки и. молча слушала пограничников, которые рассказывали, где питаются, как давно живут в Лесове, что интересного в округе. Хозяйка пригласила их приходить как-нибудь в гости и, вздохнув, встала, чтобы продолжить работу по дому.

Вечером до самой темноты ребята играли на новой площадке в волейбол. Только Храстецкий ходил к Зиме. Вернулся он только после десяти, когда все уже засыпали, и сразу же забрался под одеяло. На следующий день им предстояло дежурить целые сутки и надо было хорошенько выспаться. За письмо он взялся только рано утром.

- Спите, спите, - успокоил он обоих заспанных товарищей, выглянувших из-под одеял. - Я должен написать Алене.

Стромек что-то проворчал и натянул одеяло на голову. Цыган же не спал и наблюдал за своим приятелем, размышлявшим над тем, что бы написать своей далекой возлюбленной.

- Передай от меня привет Алене.

- Только этого она и ждет, лапоть ты этакий! - отрезал Храстецкий. - Не мешай!

- А ты с ней давно знаком? - продолжал тем не менее Яниш приглушенным голосом.

- Два года. И с ее родителями я знаком. Я уже был у них.

Ребята знали о подружках своих товарищей. Храстецкий часто говорил об Алене. Она была для него лучше всех, и он радовался, что скоро ее увидит. Местные девушки его не интересовали. Он мечтал попросить у Пачеса разрешения съездить домой и привезти мотоцикл. Конечно, при этом он заехал бы и к Алене...

- Как ты думаешь, пустит он меня? - волновался Храстецкий.

- А может, его возьмет кто-нибудь другой с заставы?

- Чтобы съездить в Пльзень, достаточно моего свободного времени.

- Ну так ты и скажи ему об этом!

- Попробую через Хлоупека, - задумался Храстецкий. - Так будет лучше всего, - и стал продолжать письмо.

После завтрака они работали в саду, вычистили старый небольшой хлев, починили водопроводную колонку, врыли перекладину для выбивания одеял и чуть было не забыли, что надо идти в наряд. По дороге ребята видели, что в деревне появилось немало новых жителей. Встретили Липара, поинтересовались его делами. Он оказался квалифицированным парикмахером, и пограничники сразу же заключили с ним соглашение: они могут к нему приходить в любое время, прямо всей заставой. Вокруг него крутились две хорошенькие девчушки лет пяти. Храстецкий угостил каждую шоколадной конфетой из своего пайка. Домик возле ресторана тоже не пустовал, на заборе уже висели какие-то перины.

Кто-то из ребят озабоченно посмотрел на потемневшее небо. Выглядело оно непривлекательно. Наперекор непогоде Хлоупек затянул песенку, и, распевая, они дошли до границы. В последние недели здесь было очень и очень спокойно. Когда хлынул ливень, ребята помчались по лугу У Грифика и, промокшие, ворвались в караулку. Потом погода прояснилась. Воздух был чистым, бодрящим.

Уже вечерело, когда у шлагбаума пограничники встретились с патрулем таможенников. Это были Долежал и Дворжак. Они были вооружены пистолетами. Дворжак вел немецкую овчарку. Увидев Храстецкого и Яниша, он надел собаке намордник. Все уселись на влажные пни и завели разговор о службе в Лесове во времена старой республики, о жаловании в КНБ и о национализации. Долежал все время заводил речь о политике. Он был большим приятелем лесничего Лишки. Дворжак состоял в социал-демократической партии.

- Говорят, у вас все коммунисты? - с подковыркой спросил Долежал.

- Не все, но многие.

- Вы тоже?

- Тоже, - спокойно ответил Храстецкий, а Цыган кивнул головой.

- Иначе вы бы не могли служить, а?

- С чего вы это взяли? Я был коммунистом еще на гражданке, отпарировал Цыган.

- Да ведь это, кажется, необходимое условие?

- У вас тоже? - поддел его Цыган. - Похоже, что нет.

- Время покажет, ребята, кто из нас прав. Долго так продолжаться не может. Посмотрите на наше пограничье.

- Ну так предпримите что-нибудь! Как мы... - предложил Храстецкий.

- Лучше всего было до войны. Теперь все национализируют, цены высокие. Еще лет десять у нас все будет по карточкам...

- Подождите, вот закончится двухлетка, - возразил Храстецкий.

- Будет еще хуже, - засмеялся Долежал.

- Выборы уже показали, как пойдут дела... - сказал Цыган, - и что думает рабочий класс.

- Вы еще слишком молоды, чтобы заниматься политикой, - вступил в разговор Дворжак.

- Приходите как-нибудь на наши собрания. Мы про водим их в лесничестве у Лишки, - предложил Доле жал. - Там вы услышите совершенно другой разговор.

Пограничники решили промолчать. Вскоре патрули разошлись.

- От Долежала можно было этого ожидать! - возмутился Храстецкий. Прощупывал нас. Если бы здесь был Влада Стромек или Ножичка, дошло бы до драки. Неужели эти таможенники не понимают, что многое измени лось?

Они прошли всю левую часть своего участка, у столба № 21 встретили немецкого пограничника, поздоровались с ним и по идущей вдоль границы тропинке вернулись на Грифик. Вновь собирался дождь, низкие тучи ползли над землей. Ночь обещала быть темной, неприветливой. Помощник дежурного, промокший до нитки, привез на забрызганном грязью велосипеде ужин. Поставив термос на стол, он прижался к печке и пробормотал старую поговорку:

- В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит. А вот мне пришлось в страшный ливень сесть на велосипед и поехать.

- Надо бы тебе лучше взять лошадей, - посоветовал Гофману Цыган.

- Старик с ума бы сошел.

- Таможенников ты встретил?

- У самого Лесова. Промокли до нитки.

- Что они говорили?

- Ничего, да и какой разговор может быть в такой дождь?

- У нас с ними состоялась небольшая дискуссия о политике, - заметил Цыган.

- Гм, - буркнул в ответ Гофман. Его девушка работала в Плане в секретариате национально-социалистической партии. Гофмана там, говорят, видели не один раз, хотя он и был членом КПЧ. Гофман просиживал с Долежалом за пивом, водился, кажется, и с Лишкой. Как только у Гофмана было свободное время, он отправлялся в Плану.

- Ешьте, ребята, - сказал он. - Дождь как раз кончился, так что я поеду!

Гофман вышел в темноту и, ведя велосипед в руках, миновал заболоченный луг, поднялся по заросшему лесом холму, а потом покатил вниз, по дороге к Лесову.

Ночь стояла ужасная: дождь и тьма кромешная. Пограничники пробирались между стволами. Было скользко, и они то и дело падали. Храстецкий ругался:

- В два счета набьешь шишку на лбу. Неужели найдется такой идиот, который попытается сейчас перейти границу?..

Утром тучи исчезли. Наступавший день обещал быть хорошим. Часов в восемь с баварской стороны раздался шум моторов: две американские военные автомашины подъехали к мельнице у самой границы, и сидевшие там люди принялись наблюдать за тем, чем занималось отделение Хлоупека. Многие пограничники в это время как раз умывались у колодца. Храстецкий и Роубик ушли в лес и вернулись с большим мотком стального троса. Смахнув пот со лба, Храстецкий прокряхтел:

- Теперь бы еще раздобыть какой-нибудь старый велосипед, сиденье - и подвесная дорога готова. Останется ее натянуть. Это будет самая сложная часть дела. Один конец привяжем к трубе, другой - к той высокой ели. То-то будет потеха.

- У тебя на уме одни дурачества! - улыбнулся в ответ сержант. Собирайся, Храстецкий, пойдешь с Цыганом патрулировать! В одиннадцать тридцать ты найдешь нас у перекрестка дорог.

Чтобы обойти указанный им участок, времени у них было вполне достаточно. Они подолгу сидели на пнях, особенно над большой вырубкой, откуда открывался замечательный вид на долину. Спустившись к ручью, наблюдали за форелью. Цыган не удержался: разделся, передал автомат Храстецкому и принялся ловить форель старым браконьерским способом. Вода была ледяной, но, . несмотря на это, очень скоро Храстецкий уже нес на срезанной им рогатке восемь замечательных больших форелей. В притоке ручья Цыган поймал еще трех рыб и, весь посиневший, вылез из воды. Взяв рогатку, прикинул вес своей добычи.

- Ну, что скажешь? Вот это рыба так рыба! Как-нибудь придем с удочкой и засядем у омута. Ярда приготовит их в масле, с тмином, - радостно предвкушал он, торопливо одеваясь. - Потом еще выжать на них лимон...

- Где ты возьмешь лимон, скажи на милость? Да ты вообще-то видал его когда-нибудь?

- Когда был мальчишкой. Вот увидишь, получится здорово.

- Ребята уже идут, - сказал Храстецкий, взглянув на долину.

На заставе у них был гость: приехал Содома, их главный начальник из Тахова. Он побывал с Пачесом на границе, прошел по участку, а под вечер побеседовал с личным составом. Его спрашивали главным образом о зимнем обмундировании: будет ли оно вообще, и если будет, то когда. Содома сказал, что все эти проблемы скоро будут решены. Он похвалил их за хорошую службу, прежде всего во время выселения немцев, и рассказал о положении на других заставах. Говорил он быстро и энергично, строго требовал во всем соблюдать порядок и обращал внимание на каждую мелочь. Держался Содома прямо, носил жандармскую форму и высокие сапоги. У него был чин старшего вахмистра, когда-то он служил в пражской полиции. В общем, был хорошим солдатом и знатоком своего дела. Когда он с Пачесом отправился на станцию КНБ, дежурный, по старому доброму обычаю, позвонил Зиме, чтобы Содома не застал того врасплох. Однако старому волку Зиме это было нипочем: Содома не считался его начальником, да и вообще, кроме своей жены, Зима не боялся никого на свете...

Едва уехал Содома, как появился сержант - просвет-работник. Они, наверное, даже встретились по дороге. Сержант приехал не на машине, а на старом дребезжащем велосипеде без заднего щитка, звонка, фонарика и ручного тормоза. Бросив велосипед в канаву, он устремился к Славе Хлоупеку: они были знакомы еще по ударному батальону в Усти.

- Что посеешь, то пожнешь, - рассмеялся Хлоупек, увидев, как обращается сержант со своим велосипедом.

- Славек, я только доложу о своем прибытии и сразу же вернусь, пообещал сержант и исчез в здании.

- Ну, посыпались один за другим, - проворчал Храстецкий.

- Между прочим, Вашек - мировой парень, - вступился за сержанта Лейтера Хлоупек. - Ты его еще узнаешь. Отлично играет в футбол, и башка у него варит.

- У Ножички велосипед лучше, и сам он такой хороший, что его нам вполне достаточно! - рассмеялся Цыган.

Просветработник собрал их на лужайке перед домом. Они говорили о Союзе чешской молодежи, о бригадах помощи деревне, о новых фильмах, политических событиях в Праге и пограничных районах, о работе КПЧ. Лейтер внимательно присматривался к каждому, как бы оценивая. Хлоупек, заметив это, сказал:

- Это, Вацлав, мое отделение. Ребята все что надо, с гарантией.

- Хорошо, - улыбнулся сержант. - Я должен знать, с кем говорю, потому что нам, товарищи, предстоит много работы.

К старшим по званию ребята в соответствии с уставом обращались "пан", слово "товарищи" было для них непривычным, но очень им понравилось.

- Буду говорить откровенно, - продолжал политработник. - Теперь уже совершенно очевидно, что нашей партии придется вести решительную борьбу за республику. От других партий добра не жди, они все смотрят на Запад. А какая свистопляска поднялась вокруг национализации! Вы все из рабочих. Выступайте открыто против наших врагов. Я имею в виду прежде всего членов национально-социалистической партии. Что ни таможенник, то национальный социалист.

Когда к ним стали подходить бойцы из других отделений, заинтересовавшиеся тем, что тут происходит, Хлоупек предостерегающе подмигнул Лейтеру. Тот умолк, а когда подошли Барак и Гофман, завел речь о том, что надо как можно скорее организовать библиотеку, так как зимой иначе будет скучно. Потом Лейтер поговорил с глазу на глаз с Хлоупеком и отправился на своем драндулете к соседней заставе Три Креста.

После ужина Храстецкий, Цыган и Стромек пошли к Благоутам. Эта семья им очень понравилась при первой же встрече. Те сердечно приветствовали их и усадили за стол в кухне. Затем Благоутова, не слушая никаких возражений, провела их по всему дому. Они шли за ней в носках, потому что всюду царили образцовая чистота и порядок. Из дочерей дома была лишь самая старшая. Она хлопотала у плиты и в разговор не вступала.

- Знаете, ребята, сколько в хозяйстве работы? За день так набегаешься, ой-ой!

- Охотно верим, тетя, - поддержал ее Цыган. Это обращение хозяйка приняла как само собой разумеющееся и, предложив им теплых лепешек с маком, пододвинула кувшин с молоком.

- Не откажемся. Наш Ярда приготовил такой ужин, что и есть нельзя, но мы пришли не за этим, - оправдывался Цыган.

Вскоре пришел и Роубик. Он не хотел сначала заходить в дом, его пришлось долго уговаривать. Благоут сидел на цветастой кушетке и полировал валторну. Это был настоящий музыкант. Играл он с юных лет и в армии, в годы первой мировой войны, служил в оркестре.

- Да, посмотрели бы вы, каким молодцом был наш отец! Сегодня у него так уж не получается, а, бывало, танцующие замирали, когда он начинал соло на своей трубе.

Благоут умел играть на всех духовых инструментах, но больше всего любил кларнет. Учился он у своего отца, старого музыканта, а потом с оркестром побывал во всех странах Западной Европы, выступал в концертах для прогуливающейся публики в парижских парках и на всесокольских слетах{7}, на балах и в винных погребках.

- Да, многое мне пришлось испытать, - вздохнул он. - Война застала наш оркестр как раз во Франции. Приехали мы туда подзаработать, а кончилось дело лаге рем. Жена осталась дома одна с четырьмя детьми.

Благоутова посмотрела на часы.

- Пора бы уж девочкам прийти. Нельзя им все-таки каждый день ездить в Плану на велосипеде. А зимой это вообще будет невозможно. Вера подыскала в городе комнатушку, будет снимать. Так и то лучше.

Вскоре в сенях раздался смех, и в кухню влетели две девочки лет пятнадцати, одинаково одетые и очень похожие друг на друга. Увидев необычных гостей, они убежали в комнату. Мать пошла было за ними, но сразу же вернулась.

- Стесняются, - улыбнулась она.

- Мы ведь их не укусим! - рассмеялся Цыган.

- Они еще дети. Славка ходит в школу, уже в девятый класс, а Аленка, младшая, - в восьмой класс. Заботам нет конца. Как только подрастут, пойдут работать. Да, четыре дочери, это, милые мои, не шутка.

- Мы вам поможем от них избавиться, - пошутил Цыган. - Каждому по одной - и порядок.

- Ты свою, наверное, давно уже нашел.

- Где там, времени не было. У Вашека вот есть, тоже Аленка. В Пльзене.

Ужинали дочери Благоутов в своей комнате. После ужина они робко пришли в кухню, подсели к отцу и молча слушали разговор. А когда четверка пограничников отправлялась в тот вечер домой, девушки уже давно спали.

- Придем, придем, - прощались пограничники с Благоутом. - Если нужна будет какая помощь, дайте знать.

Была уже почти полночь, когда они вернулись к себе. Тепло семейного очага согрело их. У многих пограничников завязались в Лесове знакомства с жителями, семьи которых они время от времени посещали. Мачек, Хлоупек и Олива бывали у Киндлов, Барак и Гофман - у таможенников, некоторые - у пекаря Майера. У Мачека установились прекрасные отношения с пани Вршковой, но кнедлики тем не менее у него не получались. Меню изобиловало макаронами, рисом и картофелем. Правда, супы у него получались отменные, и он за них получал благодарности. Когда же у него что-нибудь не выходило, Ярда, бегал по деревне и искал кого-нибудь, кто бы помог ему советом... Интендант Тонда хорошо справлялся со своими обязанностями. Он доставал все, что заказывал повар. Для этого Тонда ездил на велосипеде с моторчиком по окрестным деревням, всюду у него были знакомства и связи.

В обед темой разговора опять были кнедлики.

- Что вы заладили одно и то же, неженки вы эдакие? - ругался Мачек. Если я могу их лопать, то они сойдут и для вас. Все дело в муке! Сколько раз их варили соседки, и получалось то же самое. Оставьте вы меня в покое! А если хотите, чтобы кнедлики были лучше, то купите козу.

Ребята от удивления открыли рты и посмотрели друг на друга.

- Козу?

- Ну да, козу. Бабы говорят, что, если кнедлики замешать на козьем молоке, они получаются более рассыпчатыми и вкусными.

- Купим козу! - захохотал Стромек.

- Ребята, - выступил в защиту предложения Мачека Цыган. - У нас дома тоже была коза, и бабушка делала такие кнедлики, что пальчики оближешь.

- Сколько стоит коза? - спросил кто-то.

Интендант прислушивался к их разговору через окошко в кухню. Он скалил зубы и ждал, что скажет коллектив. Сам он был "за" и уже знал, где можно достать козу по дешевке.

- Прокормится она вместе с лошадьми, - заметил Гофман.

- Уж я о ней позабочусь, - продолжал Ярда Мачек.

- И сам будешь ее доить?

- Ну и что?

- Ничего. Пражанин, столичный житель - и доить рогатую скотину?..

- Варить я тоже не умел, - не сдавался Ярда.

- Ну так я козу достану, куплю в счет довольствия, - заявил интендант. После обеда он взял свой велосипед и куда-то отправился. Ребята видели его, когда сидели в лавке и болтали с Вршковой и ее мужем, который был заядлым пчеловодом и любил поговорить о пчелах.

Однако дискуссия о меде моментально оборвалась, когда в магазине появилась девушка. Никогда прежде ее в Лесове не видели. Стройная, черноволосая, голубоглазая, лет восемнадцати. Красивая, как картинка. Она улыбнулась и подошла к прилавку. Вршкова подмигнула ребятам, а девушка достала длинный список и стала перечислять, что ей нужно. Мачек, опершись о прилавок, дерзко рассматривал ее в упор: ее голубой костюм, красивое лицо, губы, слабо подчеркнутые губной помадой.

Девушка покраснела и промолчала, когда Роубик спросил:

- С каких это пор в Лесов ходят за покупками из других деревень?

- Так далеко и одна? - заметил Стромек.

- Вы разве местная? - присоединился Мачек.

- Да, - тихо ответила она: ей явно не хотелось вести разговор. Замечания сыпались на нее со всех сторон. Она расплатилась за покупки и положила мелочь в кошелек. Вдруг Цыган, не проронивший до сих пор ни слова, соскочил с бочки, взял у девушки тяжелую сумку и сказал, глядя ей в глаза:

- Для вас она слишком тяжела. Я помогу вам?

Не дожидаясь ее согласия, Яниш распахнул дверь, пропустил девушку вперед и, поклонившись, вышел. Первым пришел в себя Ярда Мачек:

- Вот так-то! И слова не сказал, а взял и увел. Яниш шел с девушкой по Лесову и был счастлив, как никогда раньше.

- Не сердитесь на них, - говорил он взволнован но. - Это хорошие ребята, но знаете: в Лесове вдруг такая девушка!.. Вы и в самом деле отсюда?

- Мы приехали неделю назад.

- С родителями?

- Всей семьей. Сестренка, брат. Отец у нас лесничий. Яниш развлекал ее как мог: рассказывал о деревне,

о службе, о товарищах. Девушка слушала его внимательно. Она была рада, что тот из парней, кто вел себя иначе, чем остальные, помог ей, но сказала ему об этом не сразу, а много позже. По дороге в ложбине они подошли к воротам маленького лесного особняка. За воротами залилась лаем охотничья собака, чистокровная гончая.

- Ловка, - позвала девушка собаку. Яниш поставил сумку на землю.

- Извините, что я до сих пор не представился. Я - Вацлав Яниш, но ребята меня зовут Цыган.

- У меня не очень красивое имя, - сказала она, по молчав. - Дома, для своих, я Ярмила, а иногда и Славка. В общем, меня зовут Ярослава.

- А мне это имя нравится. Когда вы опять пойдете за покупками?

- Не знаю. Когда понадобится.

- Буду вас ждать. Мимо меня незамеченной вам не пройти!

- Ну что ж, если вам это удастся... - улыбнулась она.

- Я отнесу ваши покупки до дому.

- Лучше не надо, - поспешно сказала она, - а то папа будет сердиться.

Яниш набрался храбрости и спросил:

- А вечером вы можете выйти? Я буду ждать вас. Приходите хоть ненадолго... Часов в семь.

- Можно, только куда? - неуверенно сказала она.

- А вон туда, к тому развесистому каштану. Я буду ждать там.

Яниш стоял и смотрел, как она вошла в дом, а потом, как мальчишка, бросился бежать назад. Только у самой заставы, чтобы избежать насмешек, перешел на неторопливый шаг.

Вечером она пришла в тонком свитере. Становилось прохладно, и он предложил ей свою куртку. Они шли по мягкой, заросшей травой тропинке к мельнице. "Под ногами грязь, - подумал Яниш, - да и туман. Холодно уже для свиданий". Он держал ее за руку. Их окружала густая тьма. Потом они стояли в дверях какого-то заброшенного домика на краю Лесова. О себе она сказала лишь несколько слов: окончила школу, помогает отцу, наверное, будет работать в канцелярии лесничества. Цыган вспомнил о Лишке, но ничего не сказал, только стоял и курил, а она пыталась погасить его сигарету. Он прятал сигарету, а потом вдруг отбросил ее, обнял девушку и поцеловал. Она почти не сопротивлялась. По дороге к лесничеству Яниш молча шел рядом с ней и проклинал себя: "Боже, я все испортил..." Он боялся спросить, придет ли она опять к нему в холодную лесовскую темноту. У ворот он набрался храбрости.

- Завтра я не могу, - ответила она тихо.

- Я тоже. У меня дежурство. А послезавтра?.. Как ему хотелось видеть ее красивое лицо!

- Может, мне это и удастся, - согласилась она, открывая калитку. Он осторожно взял ее за локоть и поцеловал в щеку. Она увернулась.

- Спокойной ночи, - прошептал он.

Когда Цыган вернулся в свою комнату, Храстецкий еще не спал.

- Пришел, - проворчал он. - Один лучше другого. Стромек тоже где-то бродит... Наверно, с Милушей. Ну, и как у тебя обстоят дела с этой красавицей?

- Хорошо. Холодно только, черт побери, для свиданий...

- Да, неудачное ты выбрал время. Теперь нужна теплая комнатушка. А если ее нет, придется подождать до весны.

- Эту девушку я не оставлю, даже если мне придется замерзнуть.

Храстецкий рассмеялся, встал и, не говоря больше ни слова, подбросил в печку дров.

Придя на Грифик, они сразу же принялись сооружать подвесную дорогу. Обливаясь потом и извергая проклятия, Храстецкий укрепил трос на высокой ели. Дул сильный ветер, и окоченевшему Вацлаву приходилось прилагать большие усилия, чтобы удержаться на вершине дерева. Ребята размотали на лугу трос, с трудом подняли его к трубе караулки, прикрепили к старой бетонной тумбе и натянули. Потом зашли в караулку погреться. Молодец малыш Гула - натопил как следует! Храстецкий положил на пол старый заржавевший велосипед и принялся его разбирать. Снял переднюю вилку и обод и толстой проволокой прикрепил к вилке деревянное сиденье.

- Испытателем надо бы назначить кого-нибудь полегче, - предложил Хлоупек.

- Чего там полегче? Самого тяжелого, - возразил Храстецкий.

Стокилограммовый Вацлав вновь забрался на ель. Он дрожал от нетерпения, как малый ребенок. Стромек залез вслед за ним, таща сиденье. Замечательная получилась подвесная дорога! Пролегая над лугом и окружавшим родник болотцем, она вела к крыше караулки.

- Поехали, господа! - закричал что есть мочи Храстецкий. Вместе со Стромеком он повесил сиденье, укрепил его на тросе, который хорошо вошел в ободок колеса, потом обеими руками крепко ухватился за плечи вилки и помчался вниз. Подвесная дорога нагрузку выдержала, но вдруг Храстецкий вскрикнул: сиденье покосилось и Вацлав съехал с него. В этот момент он находился в четырех метрах от земли. Хуже было то, что авария произошла как раз над родником. Цыган закрыл глаза и только услышал, как Храстецкий всеми своими ста килограммами плюхнулся в болотце, окружавшее родник. Открыв глаза, Яниш увидел, как Хлоупек бежит к Храстецкому, по пояс увязшему в болоте и покрытому таким слоем грязи, что его нельзя было узнать. А сиденье, оттолкнувшись от трубы караулки, медленно проезжало над Храстецким и группой пограничников, вытаскивавших товарища из болота. Выбравшись на твердую землю, Храстецкий запрыгал по замерзшему лугу, отряхиваясь от воды и грязи.

- Вот это да! - кряхтел он, а его товарищи, задыхаясь от смеха, валялись по мокрой траве. Слезы застилали Цыгану глаза. Вашек Гула, помогая Храстецкому соскребать с одежды прилипшие комья грязи, заботливо спросил:

- Ушибся?

- Ничего, только промок, - смеялся Вацлав. - А кататься мы будем. Только вот плохо я эту штуковину при вязал. А здорово было, правда?

- . Правда. Хорошо хоть я не промок, - подшучивал над Храстецким Хлоупек по дороге к натопленной сторожке. Там Вацлав разделся и стал сушить вещи у печки. Цыган вместо промокшего друга взял с собой на дежурство малыша Гулу.

Снега за ночь выпало, как зимой. Вскоре после полуночи вернулись Манек и Роубик. Они походили на снеговиков. Цыган с Храстецким пошли левой стороной участка, заглянули в заброшенную лесную сторожку. Ничего в ней не изменилось, только видны были отпечатки чьих-то копыт.

- Олени. Здесь они водятся, - сказал Храстецкий.

Цыган слушал его рассеянно. Он думал о предстоящем свидании вечером и проклинал снег. Ребята с трудом пробирались по снегу. Ведущего все время меняли, по очереди протаптывая тропинку. Они еще не дошли до столовой, как снег повалил -снова. Резкий ветер хлестал в лицо. Мачек встретил их с березовым веником: пусть стряхнут с себя снег и только потом входят в столовую.

- Самая подходящая для тебя погода! - смеялись ребята над Ярдой. - А то ты все жалуешься: мол, лучше ходить в дозоры, чем возиться здесь в жаре у плиты.

- Зато сегодня на обед кнедлики. Пальчики оближете.

- Ну, если ты их делал сам, - поддразнивали они его.

- Я лично... на козьем молоке. Немного мне помогла пани Пачесова.

- Ну и связи у тебя! - удивлялись ребята.

Жена командира, веселая, молодая женщина, заботливо хлопотала вокруг своих двойняшек и мужественно превозмогала свои недуги. Она редко бывала на людях, но умела себя вести с ними. Кнедлики и в самом деле всем понравились. У ребят было хорошее настроение, и они даже помогли почистить картошку на ужин. Времени у них было достаточно. Хлоупек кратко доложил дежурному о возвращении отделения.

Всю долгую, большей частью теплую осень они спокойно прожили в этом не известном им до недавнего времени краю, лишь выселение немцев нарушило было тишь деревушки, но потом снова воцарился покой. Нарушений границы было мало. Контрабандисты забросили свое ремесло, по крайней мере, на их участке, а сообщения о кражах оставшегося после немцев имущества поступали к ним только с отдаленных застав.

За окном завывал северный ветер. Ничего не поделаешь! Была уже половина ноября, а зимы (ребята это знали от Киндла) в Лесове стояли суровые. Радовать их это не могло. Экипированы ребята были довольно плохо. Форменные куртки, которые они носили и на службе, и в свободное время, потрепались, а у некоторых порвались. На весь взвод имелось лишь два очень длинных черных тулупа. Одним из них пользовался Вашек Гофман - возница, второй носили по очереди. К зиме ребята совсем недавно получили фетровые сапоги, шарфы и вязаные рукавицы - "качественные товары из Германии", как называл Храстецкий обмундирование, оставшееся от немецкой армии.

Цыган смотрел, как за окном валил снег, покрывший уже всю землю. Сегодня дозорам будет еще труднее, чем им. Бесшумно подошел Хлоупек, вернувшийся с совещания. Он часто просиживал в комнате, где жили Храстецкий, Цыган и Стромек. Здесь обычно царила веселая атмосфера.

- Где Храстецкий? - строго спросил Хлоупек.

- Кто знает...

- А мы теперь будем нести охрану по-новому. Я только что был у Пачеса. Мы будем ходить на Грифик, как и до сих пор, но, кроме того, всю ночь будем патрулировать по двое в глубине нашего участка. Мы должны сделать выводы из того, как несли охрану до сих пор. Задержать кого-нибудь прямо на границе это, можно сказать, дело случая. Лучше патрулировать подальше от границы. Я уже это обдумал. Каждую третью ночь один дозор будет патрулировать вокруг Лесова, а два других - на границе.

Цыган согласно кивал головой. Вскоре разговор перешел на более приятную тему - на первый в Лесове танцевальный вечер. Афиши, размокшие от снега, висели на заставе, на сараях и за витриной магазина. Цыган боялся, что Ярка туда не придет, а ему хотелось бы показаться с ней перед всей деревней, так же как и Оливе с Аничкой Киндловой, стеснительной и трудолюбивой. У нее были свободны только вечера, и их целиком заполнял Иван.

К вечеру небо прояснилось, подморозило. Цыган громко проклинал погоду, но никто не знал почему. Никто, кроме Храстецкого, который и выгнал своего товарища на мороз, хотя у Яниша было еще полчаса времени. Цыган собирался писать письмо домой, уже третье за эту неделю. У него вечно возникали проблемы с датой на письме. Не ориентировался он и в днях недели. О том, что наступило воскресенье, он догадывался лишь по тому, что магазин бывал закрыт, а Мачек подавал лучший, чем обычно, обед: шницель, свиную отбивную или копченое мясо. Сегодня была суббота. Зима одолжил Храстецкому двухламповый радиоприемник, который издавал хриплые звуки, если под него подкладывали коробок спичек, а в противном случае упрямо молчал. Старый будильник на столе напоминал Цыгану о времени.

Ярка уже ждала его. Она медленно вышла из дверей "их" домика. "Храбрая", - подумал он и нежно поцеловал ее.

- Пойдем посидим внутри, согласна? - обратился он к ней на "ты" и был счастлив, когда она ответила ему так же. Он зажег спичку и открыл дверь в маленькую комнатушку. У стены находилась старая деревянная лавка, а в другом углу - столик на трех ногах. Маленькое окно было завалено снегом.

- Здесь лучше, чем на улице, - радовался он. - Я как-нибудь забегу сюда, уберусь, раздобуду ключ... Здесь можно и топить, печку я приведу в порядок.

- Чувствуешь, какой здесь затхлый воздух? - проговорила она, вздрогнув. Они просидели в этой сырой ком нате часа два, пока холод не выгнал их в темноту.

Утром следующего дня сразу же после завтрака Цыган взял в сарае клещи, молоток, пилу и гвозди. Он обошел кладбище и задворками направился к домику. Печурка оказалась без одной ноги, и он подложил под нее камень. Сухой веткой смел паутину, а в сарае обнаружил достаточно дров. Они были даже наколоты. Яниш протер снегом лавки. В сарае было много досок, и он сколотил небольшие нары. Работая, время от времени прислушивался, не идет ли кто-нибудь к дому. Однако избушка стояла примерно в ста метрах от дороги и туда мало кто заглядывал. Он сорвал со стены сарая толь и старательно закрыл окно. Свечу он забыл принести. Попробовал затопить печку. Сначала она дымила, дрова были сырые, а потом разгорелась, и в комнате стало тепло. У себя в комнате он взял свечу, замок, спички и старые газеты и все это сложил в сумку. "Храстецкому надо обо всем рассказать, - подумал он. - Несдобровать, если кто-нибудь увидит свет или почувствует дым и сообщит об этом на заставу... Храстецкий сразу же пресечет ложную тревогу..."

После обеда Яниш обо всем рассказал товарищу, и тот так этим заинтересовался, что пошел вместе с Цыганом осмотреть "гостиную комнату".

- Хороша! - похвалил Храстецкий. - Только я бы где-нибудь здесь на чердаке спрятал еще и одеяло.

Цыган сразу же решил вечером последовать его совету. Из проволоки, найденной на чердаке, он сделал подсвечник и повесил его на стену.

Вечером, после шести часов, он был уже в избушке. Затопил печь и обошел домик снаружи. Свет из окна не проникал, только чувствовался дым и время от времени из трубы вылетали искры. Довольный, Яниш растянулся на нарах. В комнате было уже тепло, когда постучала в дверь Ярка. Он поцеловал ее прохладное, пахнущее духами лицо. Она стала греть руки у горячей печки. Яниш разложил одеяло на нарах и предложил Ярке сесть. Потом задул свечу и стал целовать девушку. Она слегка сопротивлялась.

- Ты боишься? - спросил он.

- Знаешь, наши...

- У тебя есть кто-то другой.

Он, конечно, об этом догадывался - слишком она была красивой, чтобы до сих пор не иметь ухажеров, - но хотел знать наверняка. Помолчав, она ответила:

- Есть один такой парень... из Марианске-Лазне. Его, как и тебя, Вашеком зовут. Он ездил к нам до призыва в армию. Он думает, что я уже его невеста. Хотел, чтобы я подождала, пока он вернется из армии...

- И ты ждешь? - сказал он разочарованно и отстранился от нее.

- Как видишь, с тобой, - ответила она и крепко его обняла. - Я знакома с ним недавно. Он несколько раз танцевал со мной, три раза мы встречались. Он узнал, что мы переехали, и уже писал мне сюда. Хочет приехать. У него своя машина. Но, знаешь, все это пустяки... хотя наши и придают этому значение.

Цыган молчал, опершись головой о стену. "Это не должно было произойти", - подумал он, потом встал и подбросил дров в печку. Когда он снова уселся рядом с Яркой, услышал, как она плачет.

- Я не должна была рассказывать тебе об этом, - проговорила она сквозь слезы. - Ты ничего бы не знал, а теперь можешь думать все что угодно. Но ведь между нами ничего не было, Вашек, ничего! Ты мне веришь?

- Не знаю, - вяло сказал он. - Встречаешься ты со мной, видно, от нечего делать.

- Это неправда. Я о тебе самого лучшего мнения, иначе зачем бы я сюда приходила?

"Не буду пока ломать себе над этим голову", - решил он.

Ее горячие пальцы гладили его по лицу. Он взял ее руки и поцеловал. Была уже почти полночь, когда Яниш зажег свечу. Девушка привела себя в порядок, а он смотрел на нее, полный восхищения. Договорились, что оба пойдут на вечер в николин день и он будет танцевать с нею. Он подождал, пока она исчезла в садике, окружавшем ее дом. У нее был ключ от черного хода. Ярка занимала маленькую комнату, расположенную поодаль от комнат родителей и других членов семьи. Уходя на свидание, она оставляла гореть свет, чтобы думали, будто она читает. Сейчас это было единственное светящееся окно во всем Лесове. Оно погасло, когда Яниш уже подошел к темному зданию заставы.

В комнате было нестерпимо жарко, а в печной трубе гудел ветер. Храстецкий и Стромек спали, лежа на одеялах. Цыган забрался в постель. "Кто этот второй, и как будет с нами обоими?" - спрашивал он себя с беспокойством. В окно стучал холодный ночной ветер. Начиналась лесовская зима.

Цыган заступил на дежурство и теперь, сидя в теплой канцелярии, смотрел в окно. Снегопад усиливался. Снег уже покрыл землю толстым слоем, а темные тучи приносили все новый и новый. Храстецкий и Роубик были в дозоре в тылу участка в районе Уезда. Им предстояла немалая работа - километров двадцать обхода и четыре часа так называемой засады. Это означало, что они должны были в указанное время находиться в определенном месте, чтобы проверяющий мог всегда найти их там. Засады устраивались на перекрестках дорог, на лесных просеках и удаленных тропах: в таких местах пограничники могли быстрее наткнуться на тех, кто попытался бы нарушить границу.

Цыган думал о Ярославе. Стояла тишина, только наверху кто-то, наверное Миша Шикл, потихоньку играл на гармошке. Цыган закрыл глаза, из головы не шел вчерашний вечер. Спать ему не возбранялось, только нельзя было проспать телефонный звонок. Уснул он около полуночи, но вскоре его разбудил Храстецкий, патруль которого проходил через Лесов, держа путь на Гуть. У Вацлава был провинившийся и в то же время довольный вид.

- Знаешь, мы выдоили козу Мачека. Сил не было терпеть жажду. Пришлось с ней повозиться. Только не вздумай кому-нибудь рассказать об этом.

- Ярда рассвирепеет, если узнает, - серьезно заметил Роубик. Интересно, что скажет этот кашевар, когда надоит вдвое меньше, чем обычно?..

"Ох уж этот Храстецкий! - подумал Цыган. - Чего он только не придумает!.." Он нравился Цыгану. Они стали хорошими друзьями. Храстецкий любил петь, знал модные танцы, увлекался джазом, разбирался в политике и спорте, всегда был опрятно одет и подстрижен по тогдашней моде - "с зачесом", хорошо играл в ручной мяч, умел ужиться с любым коллективом и так же, как и Цыган, любил природу. Не было такой затеянной пограничниками проказы, в которой не принял бы участия Храстецкий.

- Ну идите, идите, пора уж! - поторопил их Цыган. Храстецкий потянулся, взял, крякнув, автомат, погрел над печкой рукавицы, поднял воротник шинели и, сказав пару нелестных слов о погоде, вышел из комнаты. Возле дома остались их следы. Ребята побрели по глубокому снегу и скрылись за школой. Цыгану больше уже не хотелось спать. Он принялся читать старый номер "Свободного слова", который оставил здесь предыдущий дежурный Гофман. "Этого следовало ожидать, - подумал Цыган, взглянув на заголовок газеты, - других Вашек не читает".

На следующий день он услышал, как Ярда Мачек ругает козу. Повар называл ее мерзавкой, так как она не доилась, бодалась и вообще в последнее время вела себя как-то странно.

- Наверное, и другие догадались, где можно ночью напиться, - прошептал Храстецкий.

Сетования на малый удой продолжались ежедневно. Иногда Ярда даже колотил бедное животное. Кнедлики опять стали такими же скверными, как и раньше, но ребята будто и не замечали этого: они привыкли пить козье молоко. Через несколько дней козу доили все, кому не лень.

- И даже Неповоротливый доил, - признался Храстецкому Хлоупек.

- Какой Неповоротливый?

- Влада Стромек. Так его прозвали ребята. Ты не заметил, как он ходит ночью? Об каждый корень споткнется, а ноги буквально волочит за собой. Манек недавно сказал ему на Грифике, что он неповоротливый, и это прозвище пристало к нему.

- Он не обиделся?

- Да нет.

Козу Стромек доил вместе с Манеком, который оказался парнем что надо.

- Бедная коза, казенная скотина! - сокрушался Цыган, представляя, что будет, когда Ярда обо всем узнает. И момент этот наступил неожиданно быстро.

...Вечеринка в николин день. Ребята пришли в числе первых, гладко выбритые, в отутюженных мундирах. Подготовкой занялись сразу же после обеда: носили уголь, топили печь, расставляли столы и стулья. Не было еще только Ярды Мачека. Одетый святым Николаем, он должен был раздавать подарки.

Это было большое торжественное событие, первое такого рода в истории заставы. Пришли командир с семьей Зимы, Дворжаки, Лишка с супругой, семьи таможенников, Липар и другие словаки. Для Благоутов зарезервировал стол Цыган. В последний момент пришел и лесничий Байер с дорогой виргинской сигарой в зубах. С ним - Ярка. Пришла! Все, кто находился в зале, в том числе и женщины, впились в нее глазами. Цыган пригласил ее танцевать. Она пошла, сохраняя равнодушный вид, но стоило ему положить руку ей на талию, как Ярка сильно сжала его ладонь. Он прижал девушку к себе, но она прошептала:

- Не надо, мама смотрит.

Он пригласил ее выпить рюмочку вишневого ликера, Храстецкий предложил вторую. Обняв друг друга за плечи, к ним направились Хлоупек с Мачеком. Ярка поспешно ушла. За несколькими столиками уже пели. Девушек, как ни странно, оказалось достаточно - шестеро пришли из Уезда, и каждый пограничник мог выбрать себе партнершу.

- У меня что-то начинает болеть голова, - пожаловался Храстецкий. - Уж слишком я мешаю напитки.

- Ну, раз не умеешь пить ром, пей только молоко, - посоветовал ему Цыган.

В этот момент Храстецкий увидел Мачека и, рассмеявшись, обнял повара за шею.

- Раз уж речь зашла о молоке, я тебе, Ярда, кое-что расскажу. Молока я от твоей козы выпил уйму. Да к ней вся застава ходила, все, кто хотел пить. А ты ее, бедняжку, еще бил...

- Негодяи! - закричал повар. - Так я и думал! Я вам покажу молоко! Увидите!

Однако в знак того, что не сердится, он заказал всем выпивку. И они выпили за здоровье казенной козы. Отсутствовал лишь Цыган. Оркестр играл танго, и он танцевал с Яркой. До них доносился громовой смех из буфета: ребята там все еще обсуждали вопросы удойности невинной скотинки.

- Придешь в наш домик? - шепотом спросил Яниш. Девушка кивнула.

Святой Николай давно уж роздал шуточные подарки. Танцующих становилось все меньше, и наконец маленький автобус, привезший гостей и музыкантов из Планы, доставил ребят к заставе. Они уже направились к своему дому, когда Роубик вдруг встал как вкопанный:

- В хлеву свет. Не иначе как Ярда что-нибудь замыслил, пойдемте туда!

Они потихоньку подкрались к двери. Повар стоял на коленях и, обняв козу за шею, которой она вертела из стороны в сторону, со слезами на глазах просил у нее прощения. Храстецкий, забыв о головной боли, растянулся на земле, корчась от смеха. Остальные же издали такой рев, что коза боднула Ярду. Тот не долго думая схватил стоявшие в углу вилы и бросился к двери. Ребята помчались что было духу и совершенно запыхавшиеся влетели в дом.

Цыган между тем шагал к своему домику. Из трубы вылетали искры. А он уж и не надеялся: Байеры ушли с вечера часа два назад.

- Я чуть было не заснула, - упрекнула его Ярка. - Но тебе повезло: наши будут сегодня отсыпаться.

Они были вместе до рассвета. Сказали друг другу много тихих и нежных слов, засыпали и снова просыпались. Печь уже давно остыла, но холода они не чувствовали. Разлучили их лишь утренние сумерки. Цыган вернулся в деревню. Был уже день, но со стороны дома командира все еще раздавалось пение наиболее упорных гуляк. Издалека слышался голос Мачека.

К обеду пришел и командир. Почему - никто не знал. Повар, выбритый и причесанный, стал жаловаться:

- Я просто удивляюсь, господа, что вам хочется есть. Мне делается дурно при одном виде пищи.

Однако аппетит у всех и в самом деле был отменный. Обед состоял из шницеля и картофельного салата к нему. Пачес похвалил обед. Храстецкий, взглянув на Пачеса, шепнул Цыгану:

- Он посматривает то на часы, то на нас. Пора нам отправляться.

Им предстоял нелегкий день. Под утро снова выпал снег. Храстецкий подпрыгивал рядом с Цыганом на одной ноге: подметки его старых немецких фетровых сапог отваливались.

- Сразу же, как только придем, - неистовствовал он, - напишу домой, чтобы мне прислали сапоги. Весь промокнешь, прежде чем доберешься до места.

- Положи ты в сапог газету. Лучше всего обмотай ею ногу. Бесподобная изоляция!

- Газету? - проворчал он в ответ. - Их для чтения - то не хватает, а ты говоришь "в сапог"!..

Только они, вспотевшие и уставшие, добрались до Грифика, как раздался телефонный звонок: Янишу с Храстецким приказывали вернуться, чтобы нести дежурство на заставе. Жене Пачеса стало так плохо, что Гофману и Репке пришлось ехать за доктором. Оба Вашека, таким образом, отправились в обратный путь.

- Сегодня Пачесу не до контроля на Грифике, - сказал Храстецкий. Поэтому он у нас и обедал. Такая красивая женщина - и такие мучения.

Храстецкий, отправляясь в дозор, все же решил испытать в своих сапогах "Свободное слово". Было тихо. Деревушка отсыпалась после вчерашней вечеринки. Никому не хотелось выходить на улицу в такую погоду. Киндл не ошибся, предвещая раннюю и долгую зиму... Интендант отправился рыскать по деревням в поисках добавки к рождественскому столу. Все знали, что праздники проведут вместе. Пачес опасался, что именно под рождество возможны нарушения границы, и поэтому решил, что в отпуск никто не поедет.

Сегодня Цыгану, выполнявшему обязанности помощника дежурного, не нужно было везти на Грифик теплый ужин: в воскресенье выдавался сухой паек - зельц довольно сомнительного происхождения.

- Надо сбегать к Благоутам за молоком, - решил Цыган, поскольку было ясно, что ужина им не хватит и самое большее часа через два они снова почувствуют голод. Зазвонил телефон. Звонили товарищи с Грифика. Они сообщили, что у них дует сильный ветер, началась пурга, пограничные столбы не видны и вдоль границы вообще невозможно идти. Нельзя разглядеть, что делается на расстоянии шага... Телефон стал работать с перебоями. Храстецкий ежесекундно дул в трубку.

- Держитесь! - кричал он. - К вам идет пурга!

- Провод сделался таким тяжелым, как канат. Обледенел. По-моему, он оборвется, - доложил Хлоупек, а Храстецкий распорядился, чтобы для контроля связи с Грификом звонили каждый час.

Цыган быстро оделся и выбежал из дома. Через четверть часа он вернулся с кувшином молока, сладкими пирожками и несколькими яблоками. Это было рождественское угощение.

- Тетя нас опять звала к себе... Предлагала всего, но мне уже просто стыдно у них брать. Как только представится возможность, надо им чем-нибудь помочь. Лучше всего весной, пожалуй.

Пурга подобралась и к Лесову. Снег стучал в окна. Уже не стало видно могучего дерева, стоявшего неподалеку от дома. Телефонная связь с Грификом пока действовала, но все с большими и большими перебоями. В Тахов и к соседям дозвониться уже было нельзя. Даже расположенный поблизости пост таможенников не был виден. Метель продолжалась до десяти часов вечера.

Утром к приходу Пачеса они расчистили снег перед домом, проложили тропинки к шлагбауму. Телефонная связь с Грификом и Таховом уже действовала. Пограничники видели из окна, как на службу отправились таможенники. Этим холод был не страшен! У каждого тулуп, валенки и барашковые шапки-ушанки, а в коридоре их отделения стояло несколько пар хороших лыж.

- Обещали нам и то выдать, и другое... - вздохнул Храстецкий.

- А ты и в самом деле поверил? - улыбнулся Цыган.

- Что же, если хотят, чтоб служба шла как надо...

- Как только придет просветработник, я с ним заведу об этом речь.

На службу отправился и старый Горачек, инспектор таможенной стражи. На заставе его любили. Он часто заводил разговоры с ребятами, рассказывал о своей службе в Словакии и в Подкарпатской Руси{8} в годы первой республики. Молодой Плетарж и Гонза Шпачек тоже хорошо относились к пограничникам, а вот Долежал читал только "Свободное слово". Депутаты его партии Гора и Чижек проявляли исключительный интерес к молодежи в КНБ и таможенной страже. Они разъезжали по пограничным заставам и пытались настраивать молодых коммунистов и членов Чехословацкого союза молодежи против политики КПЧ. Когда у них из этого ничего не получилось, они потребовали распустить пограничные части: для охраны границ, мол, достаточно и таможенной стражи! На одной из застав несколько молодых, горячих пограничников, вместо того чтобы вести с ними дискуссию, бросили этих депутатов в пруд.

- Пусть только они попробуют появиться у пас в Лесове! - смеялись Стромек, Цыган и остальные. - У нас для них воды тоже хватит...

Зазвенел телефон, на линии был Грифик.

- У нас "эрфольг"! - послышался в трубке взволнованный голос Роубика. Какой-то немец лет пятидесяти явился сам, добровольно. Он из Баварии, сельскохозяйственный рабочий. Адольф Пухингер. Говорит, что хочет работать у нас.

- Какой-то ненормальный! - решил Храстецкий. - Чего ему не сидится дома? Вашек, иди скажи шефу, что сейчас приведут задержанного.

Привели его только через полтора часа. Это был старый иззябший человек в изношенном пальто, с каплей на носу и в запотевших очках. На босу ногу были надеты рваные полуботинки.

- Хорош "эрфольг"! - смеялся Храстецкий.

Немца посадили у печи. Начес, только что вернувшийся от Зимы, окинул задержанного взглядом с головы до ног. Немец тоже осмотрел всех собравшихся в комнате и жадно уставился на лежавшие на столе сигареты.

- Хочешь курить? - спросил Пачес, и Цыган протянул немцу сигарету. Немец трясся, вода стекала с его одежды на пол.

Пачес знал немецкий язык и начал допрос, вернее просто беседу, не ведя протокола.

- Дайте ему поесть, - вскоре сказал штабной вахмистр. - Он уже вторые сутки ничего не ел...

- Что с ним делать? - задумчиво проговорил Пачес, когда немца увели. Возвратить его немецкой пограничной страже? Отвести на станцию КНБ? Не знаю. Говорит, будто работал у богатея только за еду, да и то скверную, жил в хлеву со скотом и хозяин часто его бил. Во время войны в солдатах не был, за участие в какой-то забастовке его посадили в концлагерь. Потом он был в больнице... Говорит, что мастер на все руки, на хлеб, мол, заработает. Никаких родных у него не осталось, и возвращаться в Германию не хочет. Что у нас в этом чулане? Убрано там?

- Тонда держит там велосипед с мотором.

- Велосипед придется убрать в другое место. Поставьте туда койку, дайте два одеяла и раздобудьте ключ. Пусть пока там посидит. Посмотрим. Он нам может пригодиться. Он и за лошадьми умеет ухаживать, и сапоги чистить.

В каморку поставили маленькую печурку и затопили ее. Когда привели немца, было видно, что он остался доволен. Немец улегся на койку, чулан закрыли, и инцидент, казалось, был исчерпан.

На следующий день Пачес вновь допросил его. Оказалось, что немец умеет играть на гармонике, паять и делать массу иных вещей и что вообще не такой уж он ненормальный, как они думали при задержании. В конце концов Пачес решил оставить Адольфа на заставе: пусть будет под контролем выполнять разную работу на кухне и ухаживать за лошадьми. Так к личному составу заставы КНБ Лесов прибавился еще один необычный персонаж - Адольф.

Приближалось рождество. Снегу выпало столько, что без лыж и шагу нельзя было сделать. Наконец после неоднократных и настойчивых просьб, передававшихся по телефону, из Тахова привезли лыжи - пар десять. Лыжи теперь были, но мало кто умел ходить на них. Хуже всего обстояло дело на спусках, а их на просеках в районе Лесова оказалось предостаточно. Всюду ребят подкарауливали скрытые под снегом деревья и корпи. Диски автоматов при падениях больно били по затылку, шишкам поначалу не было числа.

За неделю до рождества график дежурств вновь изменился. Прямо с лесовской заставы дозоры уходили на двенадцатичасовое патрулирование, потом двадцать четыре часа они были свободны. Эта система нравилась и им, и Пачесу. Это помогало лучше охранять границу. Во время дежурства патруль имел два свободных часа. Их использовали для отдыха на Грифике, в лесной сторожке № 6, в Гути или где-либо еще в соответствии с планом. Патрульные носили с собой тетрадь, куда записывали маршрут и график движения с указанием места и времени отдыха. Осуществлять контроль поэтому было легко: штабной вахмистр мог поджидать патруль в любом месте, контролируя одновременно и маршрут, и график его движения. Тем самым был положен конец власти командиров отделений. Пачес всем предоставил возможность патрулировать по двое, напарники сами выбирали друг друга. Это было удобно: каждый хорошо знал своего товарища, был уверен, что на него можно положиться. На их участке границы протяженностью больше десяти километров каждый день одновременно несли службу десять патрулей.

То, что Адольфа оставили на заставе, безусловно, противоречило всем правилам. Жил он по-прежнему в чулане. Топил печь в канцелярии у дежурного, чистил конюшню, помогал Ярде Мачеку на кухне. Там он наедался вдоволь и курил. Это была одна из его слабостей, о другой речь впереди... Адольф умел и готовить, и, хотя повар не знал по-немецки ни слова, им всегда удавалось договориться, и еда получалась хорошей. Ярда раздобыл для немца одежду, отвел постричься к Динару, и внешний вид Адольфа изменился до неузнаваемости. Он был трудолюбив и, действительно, умел все: перешил вещи, которые получил; обмазал в кухне печь и в конце концов взялся за починку старого радиоприемника. Особую симпатию он испытывал к ребятам из отделения Хлоупека: носил им дрова, чистил сапоги и гладил брюки. Через четырнадцать дней он уже пользовался полной свободой и мог ходить куда хотел. Без разрешения он ничего не брал, в еде был непривередлив и бывал бесконечно благодарен за пачку сигарет. Вскоре его знали все жители в деревне.

В первый раз беда стряслась с ним незадолго до рождества. Сидя на бочке в магазине, он выпил с Ярдой Мачеком чего-то крепкого. Потом кто-то угостил его еще и пивом, и Адольф пришел в хорошее расположение духа. Между тем он потребовался Пачесу: надо было наколоть дров. Об этом Адольфу за очередной бутылкой пива сообщил Стромек. Немец выпил еще на дорожку и довольно неуверенным шагом направился к дому Пачеса. Он был рад, что в его помощи кто-то нуждается, ему нравилась молодая, болезненная жена Пачеса, и он с удовольствием выполнял разную работу у них дома. Вид у него был не очень здоровый, и Пачесова, чтобы подкрепить его, сварила крепкий грог... В дровяной сарай Адольф пришел пьяный до потери сознания и принялся рубить все, что попало под руку. Он разбил окно, расколол десять здоровенных досок и поломал экипаж штабного вахмистра. Закончив свой труд, Адольф, не попрощавшись, отправился восвояси, но по дороге столкнулся с Пачесом. Штабной вахмистр бросился было прямо в сарай, схватил кнут и помчался к заставе, однако Адольфа и след простыл. Он не пришел даже к ужину и появился только поздно вечером. На следующий день всю вину свалили на добрую пани Пачесову, но Адольф должен был все привести в порядок. Он отремонтировал экипаж, раздобыл новые доски, привел в порядок сарай и вставил стекло в окно. Пачес теперь посмеивался, вспоминая тот случай, но все же предупредил своих подчиненных, чтобы те не давали Адольфу алкогольных напитков. Это распоряжение, однако, не всегда выполнялось...

И вот наступил сочельник, первый для них на границе. Стол ломился от яств, в его сервировке принял участие сам хозяин ресторана Киндл, вызвавшийся помочь Ярде. Зеленая креповая бумага приглушала свет лампы на потолке. Возле каждой тарелки лежал посыпанный сахаром замечательный рождественский пирог, пекла который тетя Благоутова. Хозяин ресторана, дипломированный кондитер, испек фантастические торты; в связи с торжественным случаем он снабдил пограничников и посудой. После обеда ребята навестили в деревне своих знакомых и друзей, пожелали им хорошо провести праздник и немного выпили. Адольфу тоже кое-что перепало. Его нельзя было узнать: в белой рубашке с галстуком бабочкой, в черном костюме, в совершенно новых полуботинках.

- Пижон, - обратился к нему Храстецкий, - где твоя гармошка?

- Здесь, - показал Адольф под кухонный стол, где обычно держал ее.

- Вы что, и в самом деле за праздничный стол вместе с нами посадите немца? - сказал Репка. - Быстро же вы обо всем забыли! Нечего ему здесь делать!

Ребят эти слова привели в замешательство. Стромек, обернувшись к Репке, решительно заявил:

- Ты это оставь! Тебе что, прочитать лекцию о том, что немцы бывают разные? Не все же фашисты. Ты сам рассказывал, что к тебе относились по-разному, когда ты был в рейхе. А Адольф? Если б ты его понимал, то узнал бы кое-что. Это рабочий, такой же, каким был я.

Репка со злостью махнул рукой и вышел из столовой. Адольф робко улыбнулся.

- Дурак, - проворчал Стромек, - как что не по нему, сразу умчится. Ну ничего, сейчас он вернется.

К семи часам пришел Пачес, жена осталась с детьми. Когда уселись за стол, он всех поздравил и с каждым чокнулся, в том числе и с Адольфом, который вместе с Мачеком и Гулой стоял в дверях кухни в роли официанта.

- Ну, поехали, - распорядился повар, и торжественный ужин начался. Репка тоже уже давно сидел за столом. Адольф в белой рубашке разносил блюда, убирал тарелки, поддерживал огонь в печи. Мачек одинаково заботливо относился к каждому отделению. Это был самоотверженный, верный товарищ, хотя иногда и несколько несдержанный.

Интендант Тонда погасил лампу и зажег свечи на елке. Все притихли, вспоминая о доме, о родных, о матерях, которые прислали своим мальчикам на заставу к рождеству массу гостинцев. Все, кроме личных подарков, ребята отдали интенданту и теперь узнавали на блюдах сласти, присланные их мамочками. Репка чокнулся с Адольфом, немец пришел в восторг и выбежал из столовой. Вскоре он вернулся, протирая мокрые от слез очки.

После ужина в приподнятом настроении все как были в рубашках отправились с гармошкой в деревню, пели колядки под окнами у Зимы, у Пачесов и Киндлов, затем снова вернулись в теплую столовую. Мила Шикл принес вторую гармошку, интендант Тонда пришел с тромбоном, Мачек колотил в такт по кастрюле. Все вокруг ходило ходуном.

Цыган незаметно вышел из дома. Яниш сейчас вспоминал светящееся в темноте окошко небольшого лесного особняка, Ярославу, ее поцелуи и объятия. Вслед за ним из дома вышел и Храстецкий. Так они и стояли рядом на морозном воздухе и молчали. "О боже!" - вздохнул Храстецкий: воспоминания охватили и его.

Зима кончилась. Никто из ребят не переболел, и Пачес только радовался. Снег таял. Потоки воды сливались в ручьи, и только просеки да лесные тропинки, по которым ходили пограничники, все еще были покрыты льдом. Теперь уже не надо было топить, и работы у Адольфа поубавилось. Он обладал изумительной интуицией, например, всегда предвидел приезд кого-нибудь из начальства и прятался, а по окончании визита появлялся снова.

С приходом лета увеличилось число задержанных, стремившихся на Запад. Это были главным образом молодые люди, искавшие за границей приключений, о которых читали или слышали. Других толкали за границу родственные связи, семейные неурядицы или боязнь ответственности за совершенное преступление. Как-то пограничники задержали даже марокканца... Большинство задержаний пришлось на долю ребят с заставы, и это был их лучший аргумент в споре с таможенниками. Теперь их уже нельзя было назвать неопытными или слишком юными для выполнения поставленной перед ними задачи. Они не считались со временем и знали на своем участке каждый пень и камень. Однако все равно продолжали учиться и раз-другой в месяц сдавали специальные экзамены. Не дожидаясь инструкций, они организовали коллективную охрану государственной границы. Стоило появиться кому-то незнакомому, как местные жители сообщали об этом на заставу. Не раз местные жители сами задерживали неизвестных. Это не всегда были люди, пытавшиеся перейти границу. На заставу иногда доставляли работников районных организаций, грибников или приехавших в гости, но в таких случаях все быстро выяснялось.

Однажды на рассвете на заставу примчался мальчуган лет десяти, не больше. Прислонив к шлагбауму велосипед, на котором пробирался через глубокий рыхлый снег, сообщил:

- К нам заявился какой-то тип. Хочет перебраться через границу.

- В Гути, что ли? - спросил дежурный и в три прыжка оказался наверху, в спальне ребят. Мальчуган оставил свой велосипед и вместе с несколькими пограничниками побежал к конюшне. Вашек Гофман запряг лошадей в сани, и через пять минут они уже мчались к Гути.

Незнакомец восседал за столом и лакомился бужениной. Ему повезло: он попал в дом, где недавно закололи свинью. Хозяева поставили на стол самое лучшее угощение, лишь бы задержать незнакомца до прихода пограничников. Этот человек знал все, что ему необходимо было, о дальнейшей дороге и уже собирался уходить, как двери вдруг распахнулись и на пороге появились три пограничника с автоматами наизготовку.

По числу задержанных первое место занимал Иван Олива. И дело здесь было не просто в везении: он обладал поразительной наблюдательностью. Так, среди посетителей ресторанчика он сразу же различил парня, зашедшего сюда по пути к "свободе" в последний раз подкрепиться чешским пивом. Допить пиво ему разрешили, но вслед за этим предложили проследовать на заставу.

Однажды у ручья они задержали солдата, работавшего на гражданке официантом. Он расспрашивал мальчишку о том, где расположены дозоры и где граница. При этом все время смотрел на карту, которую затем спрятал в рюкзак. Прошел он метров триста, не больше, когда его взяли. Сказал, что идет, мол, из Планы на свидание с девушкой. Лучше бы он этого не говорил. У него обнаружили карту с нанесенным на ней маршрутом движения к Мерингу, штатские брюки, спортивную куртку и адрес товарища во Франции.

- С какой же? - засмеялся Храстецкий. - Их здесь несколько, и мы знаем каждую.

Тот не ответил. За ним приехал офицер контрразведки. Через несколько дней пограничники узнали, что он ночью в одном нижнем белье пытался бежать из тюрьмы. '% Однако его увидел часовой и в присутствии многих городских зевак водворил обратно.

Как-то в середине марта около полуночи в комнате зазвонил телефон. Никому из ребят не хотелось вставать. Заспанный Яниш поднялся и прошел в соседнюю комнату.

- Чего еще? - проворчал он в трубку, предполагая, что это звонит дежурный.

- Говорит Пачес, - донесся строгий голос с другого конца провода. - Кто у телефона?

- Младший сержант Яниш.

- Слушайте внимательно. Я продиктую вам фамилии тех, кто должен немедленно явиться ко мне. Только без паники. Оружие не берите, явитесь в форме. Хлоупек, вы, Храстецкий, Стромек, Роубик, Мачек, Манек, Репка и Недома. Больше из вашего дома никого. Через десять ми нут быть у меня.

Цыган начал поднимать с постелей тех, кого вызывал Пачес. Ребятам очень не хотелось вставать среди ночи. Больше всех ворчали Роубик и Репка.

Ребята нехотя натягивали на себя брюки и куртки.

- Черт побери, что происходит? С ума, что ли, Старик сходит? Что он тебе сказал?

- Он сам вам все расскажет, - проревел в ответ Цыган, стремясь как можно скорее выйти из дома. Если бы Пачес объявил тревогу, в комнатах давно бы уже не осталось ни одной живой души, а сейчас вот приходится каждому отвечать на глупые вопросы.

В доме командира горел свет. Там их уже ждали другие ребята. Командир стоял у стола, перед ним лежали два небольших ящика. Пограничники построились в маленькой канцелярии в две шеренги. Пачес окинул их взглядом, затем посмотрел на лежащую перед ним бумагу и кивнул головой. Он показался им на редкость веселым. Пачес взял бумагу в руки:

- Согласно приказу командира заставы КНБ от... дня... следующие пограничники заставы Лесов производятся в вахмистры КНБ...

Этого никто не ожидал. Пачес открыл ящик своего письменного стола и высыпал из мешочка на стол горку серебряных звездочек. Все присутствующие стали вахмистрами.

- Пусть каждый приколет себе новые знаки различия. Раз вас повысили, надо, чтобы это было видно, - продолжал штабной вахмистр и роздал каждому по четы ре звездочки.

Ребята прикрепили их друг другу на красные погоны, а "косточки" спрятали в карманы на память. Потом Пачес взял стоявшую у печки железную кочергу и взломал крышки обоих ящиков. В одном из них оказалось вино, и другом ликер.

- А теперь отметим это как положено.

Теперь они поняли, куда командир ездил так поздно вечером.

- Ярда, - обратился Пачес к повару Мачеку, - есть у вас что-нибудь перекусить?

- Есть сардельки, - ответил тот. - Хватит всем.

- Давай их сюда, - приказал штабной вахмистр. - Нужна какая-нибудь закуска.

- А что будет с остальными? - спросил Храстецкий, когда воцарилась тишина.

Пачес сделался серьезным.

- Они повышения не получат. Мне приказано вручить им предписание о переводе с заставы. Что-то у них не в порядке... Может, репрессированы их родители или кто-нибудь из родных... Такое уже бывало. С заставы уедут шесть человек, службу нести нам будет тяжелей...

Бог мой! Ведь с ними сейчас не было Гулы! Такой замечательный парень! Ведь за то, чтобы служить на границе, и за товарищей он отдал бы все...

- Господа вахмистры, - сказал Пачес, - выпьем за здоровье, за дальнейшее продвижение по службе за успехи в Лесове! Пьем до дна!

Прибежал Ярда, принес еще что-то из закуски и хрен.

- Жалко все же, - заметил Хлоупек, - расставаться с такими ребятами, как Вацлав Гула.

- Я знаю только, - ответил штабной вахмистр, - что у отца Гулы были, какие-то неприятности из-за леса, браконьерствовал, что ли. Ну и получил за это сколько положено.

Они затянули песню. Адольф, выйдя из своего чулана, играл на гармошке и каждого титуловал "герр вахтмайстер". Вашек Гула немало удивился, увидев, как его товарищи пришли домой только утром и забрались под одеяла. Он еще не заметил звездочек на куртках, брошенных на стулья.

В девять часов утра Пачес вызвал тех, кто не получил повышения. Он поблагодарил их за службу и сказал, куда они должны обратиться за назначением. Они сдали обмундирование и оружие и еще до обеда отправились в путь. Товарищи проводили Гулу до дома Благоутов. Там они и расстались. Вашек собирался выяснить все в суде. Обратно он, однако, не вернулся... Через некоторое время Гула написал им, что служит где-то недалеко от Домажлице тоже в чине вахмистра. Они были рады за него и надеялись как-нибудь снова с ним встретиться. Об остальных ребята больше никогда ничего не слыхали.

Сразу же после их отъезда Пачес приказал патрулировать по двенадцать часов. Патрули состояли из двух человек, но два раза в неделю каждому приходилось патрулировать в одиночестве. Скучно было ходить по лесу одному, но ничего не поделаешь: подкрепление еще не прислали, а службу надо было нести.

В Лесове между тем народу все прибывало. Переселенцы заняли все дома. Поселок Двур за лесом тоже ожил. У тамошнего лесничего Радвана была дочь лет шестнадцати. Пограничники часто заходили туда, угощались молоком, хлебом или печеньем, но больше всего их интересовала заботливо охраняемая Марушка. Мать не отпускала ее одну даже за покупками в Лесов, и девушку всегда сопровождал двенадцатилетний брат. У Киндлов Хлоупек познакомился с супругой одного генерала, проводившей в деревне отпуск. Это была дамочка лет сорока, очень моложавая и раскрашенная, как картинка. По словам Храстецкого, она буквально поедала глазами парней. Ребятам она не нравилась. Ее супруг ни разу в Лесов не приезжал, а она жила в Праге лишь несколько дней в месяц. В деревне она обосновалась прочно. У нее была восемнадцатилетняя дочь, однако Хлоупек занялся генеральшей. Многие его за это осуждали. Некрасивой эту женщину не назвали бы, но ведь она была вдвое старше Славы!.. Пачес никогда об этом со Славой не говорил: ему это казалось неудобным. Дружба Славы с товарищами от этого не страдала, и они относились к нему так же, как и прежде.

В конце мая наконец приехали два новых вахмистра, которых так долго ждали. Приезд их был как нельзя кстати, потому что число нарушений границы быстро росло. Олива по-прежнему занимал первое место по числу задержаний, но несколько вахмистров серьезно угрожали его позиции лидера. Теперь приходилось патрулировать по одному и ночами... Лишь таможенники служили по-старому, и, кажется, у них так и не было ни одного задержания.

И вдруг пришло известие, которого никто не ждал. Оно поразило всех больше, чем сообщение об их повышении. Штабной вахмистр Пачес по собственной просьбе переводился внутрь страны, в деревню недалеко от Подебради. Переводился он из-за жены, которая все время болела. Ребятам так не хотелось расставаться с Пачесом!

- Если б не жена, - сказал он им, - я служил бы здесь до самой смерти.

Прощание было трогательным и сердечным. Пришла вся деревня. У многих, махавших рукой вслед двум грузовикам, в глазах стояли слезы. Ребята помогли Пачесу перевезти имущество. Лошадей он продал кому-то из Планы.

Новый начальник заставы приехал из Тахова. Он представился лесовскому отряду: прапорщик Павелка. Это был типичный жандарм, и даже форму он носил жандармскую. Ему было, пожалуй, лет сорок пять. Раньше он служил на станции КНБ неподалеку от Праги, был женат, но решил семью в Лесов не перевозить. Всегда гладко выбритый, со строгим взглядом, он держался неестественно прямо и обожал военную выправку. Он видел, как пограничники прощались с Пачесом, и не мог не понять, как они любили своего командира.

При первом же построении прапорщик обратился к ним, будто к новичкам. Осмотрев их мундиры, Павелка остался явно неудовлетворенным: он привык, что на станции все носили одинаковую форму, а не какую-то трофейную смесь. И всех заинтересовала его фраза: в скором времени они получат новую форму цвета хаки, в больших городах уже такую носят.

- Вот чудак, - заметил Храстецкий, когда он их отпустил.

- Заведет здесь такие же порядки, как на станциях.

Павелка готовился к выполнению своих функций весьма тщательно. Прежде всего он проследовал в канцелярию, куда ребятам пришлось отнести кровать, шкаф и другое имущество. Потом он ходил вместе с патрулями к границе, зашел к председателю, к лесничим и другим должностным лицам в Лесове. Был он прямой как жердь, и Храстецкий метко окрестил его Линейкой. Это прозвище так и пристало к прапорщику. К своим подчиненным он, как правило, обращался официально: "пан вахмистр".

Первое столкновение между новым начальником и пограничниками произошло в первые же дни. Он неожиданно вошел в дом, где жил Цыган с товарищами. Даже не осмотревшись как следует, прапорщик обрушился на них:

- Это, господа, вы здесь не выставляйте! - И пока зал на портрет Ленина с красной звездой, висевший между окнами. - Я с этим не хочу иметь ничего общего. Это запрещено, и я требую, чтобы вы убрали портрет. Будет какая-нибудь проверка, и я вовсе не хочу, чтобы меня продернули в газете.

- Портрет не снимем. Мы - коммунисты! - вспыхнул Стромек.

- Ваши политические убеждения меня совершенно не интересуют, - холодно ответил Павелка.

Прапорщик осмотрел их комнату и весь домик, спросил, кто где живет, а в заключение прочитал им лекцию о гигиене. Когда он ушел, Стромек засмеялся и заботливо поправил звезду, висевшую немного криво:

- Боится этих депутатов национальных социалистов - Гору и Чижека, которые ездят по заставам.

- Пусть только приедут! - сказал Храстецкий.

В соседней комнате Павелка схватился с Репкой. Прапорщик принялся расхваливать таможенную стражу и превозносить ее заслуги в последние годы первой республики, однако прапорщика никто не поддержал, и вся комната встала на сторону Репки.

- Надо напустить на него просветработника! - рассвирепел Цыган. - Пусть он кое-что объяснит прапору насчет политики!

В первый же день Павелка пришел к обеду и теперь всегда ел вместе с пограничниками. Это ребятам понравилось. По крайней мере, прапорщик делал все, чтобы питание у них было хорошим. Только Мачек ворчал, зная, что его ждет, хотя к этому времени добился заметных успехов в своем кулинарном искусстве. Во всяком случае, на соседних заставах говорили, что в Лесове готовят замечательно. Ходили даже слухи, будто у них откроются курсы поваров, руководить которыми будет Ярда Мачек.

Пребывание на заставе Адольфа также пришлось прапорщику не по вкусу, хотя Пачес перед своим отъездом рассказал ему всю историю немца. Павелка искал способ, чтобы выжить Адольфа, однако вскоре у прапорщика прибавилось так много новых дел, что он как будто бы забыл о немце.

Однажды в Лесов приехал командир из Тахова и о чем-то долго беседовал с Павелкой. Был с ним и просвет-работник, который приехал не на велосипеде, как обычно, а на машине и по пути в канцелярию многозначительно подмигнул знакомым: мол, кое-что происходит, ребята! Пограничники собрались вокруг шофера Содомы. Шофер знал только, что произойдут какие-то изменения, что некоторые вахмистры отправятся в Словакию, где создается новая застава КНБ для борьбы с бандами, вторгшимися на территорию Чехословакии.

Каждый из пограничников с радостью поехал бы туда, чтобы положить конец разбою. Все знали, что политическая ситуация в стране обостряется. Национальные социалисты, собравшиеся на съезд в Карловых Варах, пытались создать антикоммунистический блок. И в парламенте, и в печати они беспрестанно нападали на КНБ, называя его орудием в руках коммунистов. А тут еще бандиты...

Ребята стояли у старого, ободранного служебного автомобиля и с нетерпением смотрели на окна канцелярии, за которыми время от времени можно было разглядеть Содому, прапорщика и просветработника.

- Ребята, значит, здесь останется всего несколько человек? - вздохнул Стромек.

- У Зноймо ребятам предстоит чертовски много работы. Именно там бандиты стараются прорваться в Австрию.

- Старый Ситар из Гути, - вступил в разговор Цыган, - рассказывал мне, что в их краях теперь нет покоя. Бандиты поджигают дома, убивают коммунистов...

- Что ж, так было и в годы войны. Кое-чему Гитлер их научил, - сказал Олива.

Наконец все трое вышли из канцелярии, и дежурный приказал строиться. К пограничникам обратился Содома:

- Я приехал, чтобы обеспечить выполнение приказа начальника заставы. Создается особая застава КНБ Словакия, которая должна восстановить в стране спокойствие и ликвидировать банды. От вас уйдут шесть человек. Начальнику заставы - обеспечить охрану границы так, что бы поставленная задача была выполнена. Теперь вам придется мобилизовать все ваши силы, чтобы нести суровую пограничную службу. Не буду вас задерживать, еду на следующую заставу. С остальным вас ознакомит командир.

Прапорщик проводил Содому до автомашины. Просветработник, воспользовавшись моментом, обратился к Цыгану:

- Я понимаю, вы все хотели бы отправиться туда. Но вы должны знать, что отбор проведен тоже не случайно. Мы должны правильно распределить силы. Я тоже приложил руку, но об этом вы узнаете позже. Главное - спокойствие! - И, распрощавшись, поспешил к уже заведенному старому "бьюику".

Шестеро вахмистров во главе с Вацлавом Храстецким отправились из Лесова той же ночью. На смену им пришли четыре вахмистра из окрестностей Зноймо, все - родом из Чехии.

Начиналось бабье лето. С полей уже убрали хлеб. Желтела картофельная ботва. Первые порывы холодного ветра напоминали о приближении зимы. Работы было по горло. В наряд теперь ходил и Мачек. Готовить для пограничников стала жена лесника, перебравшегося в Лесор. Это была красивая, смуглая, стройная женщина средних лет, темпераментная, похожая на венгерку. Ее хромой муж казался намного старше. Детей у них не было. Готовила она очень хорошо, а поскольку жила совсем рядом с кухней, то целый день уделяла готовке и наводила чистоту. Ей совершенно определенно нравился Павелка, однако прапорщик оберегал свой авторитет командира и держался по отношению к ней весьма сдержанно. Лесник ни разу не появился в кухне и со временем стал близким другом лесничего Лишки, главы "лесовской знати".

Мачек несказанно обрадовался, освободившись от своих прежних обязанностей, однако он недостаточно хорошо знал границу и потому всегда патрулировал с кем-нибудь еще, чтобы лучше изучить местность. Опытные пограничники в это время постоянно вели длительное двенадцатичасовое патрулирование в одиночку, и не только днем, но иногда и ночью. В субботу и воскресенье Павелка увеличивал число патрулей. Это и понятно: каждый нарушитель пытался воспользоваться именно этими днями, зная, что по месту работы искать его не будут. Когда же спохватятся в понедельник, то будет уже поздно...

Число переходов, вызванных политическими причинами, возрастало от месяца к месяцу. Убегали бывшие владельцы национализированных предприятий: коммунистическая партия медленно, но последовательно осуществляла свою политику. На Запад отправлялись целые семьи бывших фабрикантов и других предпринимателей. "Личные счета" вахмистров росли. Впереди по-прежнему был Иван Олива.

Между деревней Гуть и государственной границей на маленькой вырубке стоял заброшенный домик с полуразобранным сараем. Патрули время от времени укрывались в нем в плохую погоду. В одно осеннее утро вахмистр Коварж и Кёниг обнаружили, что печь в домике еще теплая. Значит, кто-то здесь ночевал. Больше никаких следов не было.

- Иди на заставу, - предложил Коварж, - а я пока подожду здесь. Спроси у таможенников, не они ли случайно здесь были. Зря нечего устраивать переполох. Домишко стоял в пяти километрах от границы. Таможенники в ту ночь в нем не были. Павелка отправил два дополнительных дозора, стремясь усилить охрану границы. Коварж тем временем лежал в укрытии на опушке леса, не спуская глаз с дома. Вскоре прибыло подкрепление - три человека. Командиром группы Павелка назначил Роубика. Они должны были наблюдать за домиком до утра: может, кто-нибудь туда и вернется. Однако этот "кто-нибудь" давно уже мог находиться за границей...

Группа Роубика окружила объект так, чтобы ребята могли видеть друг друга. Роубик и Коварж залегли за погребом в бывшем саду, раскинувшемся в пятидесяти метрах от дома по направлению к деревне. Роубик придумал умный ход: он забаррикадировал двери, вылез в окно и закрыл его. Это было правильное решение: если бы в домик вернулся кто-то вооруженный, его задержание в доме было бы связано с большой опасностью. Роубик прихватил с собой и фонари: возможно, днем никто не придет и ожидать гостей нужно вечером или ночью. Роубик не забыл и об условных знаках (недаром в школе у него всегда были отличные отметки по тактической подготовке), и о различных вариантах в ходе операции.

Погода была хорошей. Лето в том году стояло жаркое, сухое. Ребята залегли в сухом мху и в траве и стали ждать. Кто-то из Гути проехал мимо них на велосипеде, прошли рабочие лесопилки, возвращаясь домой. Протарахтела повозка из лесничества. Роубик знал всех рабочих и никого из них не остановил. Он был уверен: если бы они что-нибудь заметили, то сразу бы пришли к Павелке. Роубик озабоченно разглядывал ясный небосвод: только бы ночь не была темной. Ночью низкая стена домика просматривалась как на ладони. До наступления темноты они в последний раз закурили и приготовили фонарики, чтобы в случае необходимости иметь их под рукой.

И вдруг из лесу со стороны границы вышли два человека. "Только бы это не оказались запоздавшие рабочие лесопилки, - подумал Роубик, - иначе будет ложная тревога". Две сгорбленные фигуры, бесшумные, как тени, направились прямо к домику. Они прошли всего в нескольких метрах от Франты Манека, не спускавшего с них заряженного, снятого с предохранителя автомата. Роубик дал сигнал Коваржу. Это были мужчины. Первый из них шел в двух шагах впереди второго, который что-то нес в руках, кажется хворост. Ну да, это были сухие ветки, поскольку раздался треск, когда он бросил их на землю. Первый взялся за ручку, стараясь открыть дверь. К его удивлению, она оказалась запертой. Они принялись о чем-то шептаться. Сквозь стекла окон они не могли видеть в темноте, что делается внутри. Неизвестные осторожно обошли дом и в нерешительности вновь остановились перед дверью.

Сигнал к началу операции должен был подать Роубик. Когда наступил удобный момент, Роубик привстал на коленях, взял автомат наизготовку и закричал:

- Стой! Руки вверх! - И дал предупредительную очередь над крышей домика.

Неизвестные моментально оказались за углом. В то же самое время загромыхали выстрелы из автомата и пистолета. Роубик пригнулся, а Коварж дал очередь с другой стороны. Пули ударились о каменную стену домика, зазвенело оконное стекло, а с опушки леса донеслась короткая очередь: это Манек дал знать незнакомцам, что они находятся под перекрестным обстрелом. Те выстрелили в его сторону, бросились за другой угол, но сразу же вернулись и залегли, потому что их прижал к земле огонь автомата, заговорившего со стороны леса.

- Стой! Руки вверх! - повторил свой приказ Роубик. Неизвестные сдались. Они встали, что-то крича, однако никто их не понимал. Роубик, еще оглушенный выстрелами, подождал две-три секунды и направил на неизвестных луч фонаря. Манек и Кёниг были уже почти рядом с задержанными, за углом домика, и кричали:

- Бросай оружие!

Роубик и Коварж тоже направились к ним. Гофман продолжал светить фонариком прямо в глаза нарушителям. Это напоминало круговую облаву на зайцев. Добыча была у них уже в руках. Роубик отдавал приказ за приказом:

- Вашек, оружие! Франта, свет!

Держа автомат наизготовку, он приказал задержанным отойти друг от друга. Те сразу же поняли это.

- Автомат и пистолеты, - доложил Коварж. Было слышно, как он щелкает затвором. Вероятно, проверял захваченное оружие.

- Хорошо, - сказал Роубик и крикнул задержанным: - Ложись!

- Тьфу ты! - отплевывался Коварж, развязывая галстук.

- Я сам, - решил Роубик и забросил автомат за спину. Через минуту задержанные уже лежали на земле связанными. Потом, не слишком деликатничая, пограничники помогли задержанным встать на ноги и обыскали их. Никаких документов у них не нашли, только гвоздь, немного спичек да маленький заржавевший перочинный нож. Роубик стал задавать им вопросы. Они стояли, ослепленные светом, и ничего не понимали. Потом, перебивая друг друга, попытались что-то рассказать.

- Бандеровцы, - решил Кёниг.

Подталкивая задержанных дулом автомата в спины, Роубик повел их на заставу. Только теперь вахмистры достали сигареты и закурили. Освещая путь двумя фонарями, они направились к Лесову. Небо затянули тучи, со стороны Гути доносились отдаленные взволнованные голоса. Это, вероятно, местные жители высказывали свои предположения о том, что случилось на границе. Лесничий стоял с охотничьей двустволкой у дверей своего дома и смотрел на быстро приближавшуюся к нему группу людей.

- Неплохая добыча, - приветствовал он ребят. - Beсело было?

- Было, было. Вчера еще они ночевали где-то по соседству. Поблизости от вас. Со всем арсеналом.

- А кто они такие?

- Наверное, бандеровцы, - сказал Коварж. - Теперь вы можете спать спокойно!

- Не бандера, не бандера, - залопотал один из за держанных.

- Заткнись! - прикрикнул на него Коварж. - Я тебе покажу "не бандера"!

На окраине Лесова вздохнули с облегчением. Навстречу им бежали два пограничника. Когда дежурный услышал стрельбу, доносившуюся издалека, Павелка послал к месту перестрелки подкрепление. Правда, теперь уже в нем не было необходимости. Запыхавшиеся от бега ребята рассматривали трофей автомат чужого производства, который нес на плече счастливый Коварж.

Было часов десять, когда, голодные и возбужденные, пограничники подошли к дому командира. Их приветствовала там толпа любопытных: это Павелка приказал всем быть наготове, чтобы в случае необходимости отправиться на границу. Среди собравшихся жителей села был и Лишка. Он тоже рассматривал двух заросших мужчин с беспокойно бегающими глазами.

Их усадили под охраной снаружи на лестнице, а Роубик и другие отправились отдать рапорт прапорщику. Тот был в восторге.

- Чудесно! Фантастично! - кричал он и хлопал ребят по плечам.

Затем задержанных отвели в канцелярию, а ребята Роубика отправились в кухню, чтобы утолить голод. Повариха ждала их возвращения, стремясь узнать все подробности.

- Да, нелегко пришлось, - вздохнул Роубик и старательно пригладил волосы. На заставе Цыган, которого Павелка назначил своим заместителем, подготавливал пишущую машинку и бумагу. Прапорщик начал допрос, но задержанных нельзя было понять. Тогда позвали старого Зиму, который немного знал польский язык.

Роубик торжествовал. Зато Иван Олива ходил в тот вечер как тигр в клетке, досадуя, что не участвовал в такой операции. Вскоре приехал офицер контрразведки из Планы, куда Павелка сообщил о случившемся по телефону. Задержанные получили по сигарете, хлеб с салом, и вскоре Цыган уселся за машинку.

Это были бандеровцы. Они пришли из Словакии, где отстали от большой группы, и теперь пробирались на Запад. Они не знали, далеко ли до границы, а спрашивать не хотели. Они видели рабочих лесопилки и в течение дня наблюдали за ними, стараясь по их разговорам определить свое местонахождение. Первую ночь они провели в домике и на следующий день хотели с утра отправиться в путь. Они знали, что им, возможно, придется столкнуться с дозорами, с "красными", с которыми им уже приходилось иметь дело в Словакии. Да, это правда, они были там, но никому ничего плохого не сделали, а оружие носили только для самообороны. В конце концов они все рассказали.

В полночь конвой отвез их в Плану. Офицера сопровождали Гофман и Коварж. Им здорово повезло: в городке у обоих были девушки, и обычно, чтобы увидеться с ними, ребята шагали километров пятнадцать пешком.

Затем Цыган написал первый рапорт Павелке о применении оружия.

- А что вы скажете, пан вахмистр, - спросил прапорщик, - если мы дадим ребятам возможность съездить домой?

- Скажу, что это очень правильно, пан прапорщик. Мы за них здесь отдежурим.

- Не надо. Сделайте соответствующую запись. Сегодня четверг, а в понедельник утром будут здесь.

- Слушаюсь, - улыбнулся Цыган и открыл большую тетрадь записей. "Нет, прапорщик не так уж плох! - подумал Яниш. - Солдат он что надо, только в политике ему надо бы получше разбираться, надо бы знать, чего хочет партия..."

Рано утром ребята пешком отправились на поезд. После обеда уехал и Павелка. Он вез в Пльзень рапорт о последнем инциденте. Цыган отправил в дозор патруль Оливы. Ивану вместе со Стромеком предстояло пройти деревнями по левому флангу участка, дойти до государственной границы на заставу. Двенадцатичасовой наряд...

- Что ж, Иван, - напутствовал Оливу Яниш, - если вы кого-нибудь приведете, беды большой не будет. Вот бы мы удивили Павелку!

- Постараемся, - усмехнулся вахмистр.

Тучи, затянувшие небо вчера ночью, рассеялись. Дождь так и не собрался. Пограничники направились к Уезду. Цыган заскочил на момент к Благоутам. Тетя Благоутова всплеснула руками. Ночная стрельба ее перепугала.

- Боже, что за люди здесь шатаются!

- Для этого мы здесь и находимся, - засмеялся Яниш. - Так что не надо бояться.

Дома была и Вера. Она все время выглядывала из окна, надеясь увидеть Гаека, который был в этот день свободен. Тетя не питала к Гаеку особых симпатий, а почему - Цыган не знал. Он и не спрашивал об этом, достаточно ему своих забот: его отношения с Яркой становились, все более близкими, но ее жених, этот верзила, приезжал к ней в течение лета несколько раз. Цыган знал, что Ярка колеблется, кого выбрать. Его это мучило, но решения он не находил... Вера наконец дождалась Гаека, и они вместе отправились гулять. Цыган посмотрел на часы и поспешил на заставу.

Едва он дошел до нее, как подъехали две автомашины. Из первой вышли какой-то генерал и два старших офицера, из второй - Стромек и Олива.

- Сюда, пан генерал, - сказал Олива.

Цыган поправил пояс, размышляя, что бы все это могло значить. Строго по-уставному отдал честь. Генерал небрежно кивнул в ответ, настроение у него было далеко не веселое. Иван отрапортовал:

- Разрешите доложить, я доставил пана генерала и офицеров. Они находились вблизи государственной границы. У них нет пропуска, и они не знают пароля.

"Скандал! - подумал Цыган. - Страшный скандал!" Генерал окинул сердитым взглядом Оливу и сказал:

- Я - начальник пльзеньского гарнизона и на границе был не на прогулке, а по делу. И сам выдаю пропуск и назначаю пароли. Соедините меня с Пльзенем!

- Пан генерал, - ответил Цыган, - я все понимаю, но и вы должны иметь пропуск и знать пароль. Поэтому патруль вас и задержал. Я соединю вас с командиром от ряда в Пльзене. Мы выполняем свои обязанности в соответствии с приказом и инструкциями.

Цыган решил действовать энергично. Ему показалось, что генералу это нравится, хотя, когда Яниш брал в руку телефонную трубку, которую ему подал Стромек, взгляд генерала по-прежнему оставался строгим. На другом конце провода трубку взял командир пльзеньского отряда. С первых же слов стало ясно, что он знаком с генералом, обращались они друг с другом на "ты". Генерал описал сложившуюся ситуацию и несколько раз сказал "понимаю" и "хорошо". Затем он передал трубку Цыгану.

- Вахмистр Яниш слушает.

- Алло, Яниш, - раздался голос в трубке, - генерал мне уже все рассказал. Все в порядке. Ладно уж, от пустите его. Забыло начальство, что приказы относятся и к ним. Вчера у вас там, кажется, была перепалка?

Цыган кратко доложил о вчерашнем инциденте. Генерал слушал с интересом, а Стромек и Олива дополнили рассказ Яниша и объяснили, что здесь приходится все время быть начеку. Генерал, который до этого, казалось, спешил, долго беседовал с ними.

- Мы можем вас проводить, - предложил Цыган.

- Не надо, но если эти ребята хотят вернуться на то же место, то пожалуйста. Я пробуду там часа два.

Вскоре обе автомашины помчались по лесовской аллее.

Дней через десять на заставу в Лесов приехал пльзеньский командир. Он объявил благодарность Оливе и Стромеку, а Павелке рассказал, что генерал контролировал охрану границы у Тахова, но там не проверили, кто он такой, не спросили пропуск и пароль, а провели его повсюду и рассказали все, что знали.

- Я им задам жару на обратном пути! - сказал строго командир и отправился на соседнюю заставу.

"Как там поживает Храстецкий? - думал вечером Цыган. - Вот бы он посмеялся над этой историей!.. У него там серьезные дела, бандеровские банды - противник нешуточный. Главное, чтобы он вернулся вместе с остальными живым и здоровым. Пора бы им уже возвращаться..." Яниш направился к заветному домику на лугу. Вокруг - тишина. Вечерние звезды мерцали над головой. Из печной трубы летели искры. Ярослава была уже там. Вот она протянула к нему свои руки, и он уже ни о чем больше не думал.

Приближалась зима, вторая зима для пограничников в Лесове. Адольф приготовил погреб для засыпки картофеля, утеплил соломой водопроводные колонки, навозил песку для хранения овощей и позаботился о запасе дров.

Он починил печь, отремонтировал дымоходы. У него уже скопились деньги, полученные за различные работы, и он мог покупать сигареты сам. Иногда перед получкой он даже давал в долг. Материальное положение вахмистров улучшилось (денежное довольствие они теперь получали регулярно, а иногда им выдавали даже премии), но обходиться с деньгами по-хозяйски они не умели. В свободное время они часто ездили в Плану или в Марианске-Лазне, где покупали все подряд. В свободное время им разрешалось ходить в гражданской одежде, и на нее-то в основном они и тратили деньги. После войны ни у кого из них не было приличной одежды, и теперь, по мере возможности, ребята старались наверстать упущенное. А кроме того, еще существовал и ресторан Киндла... У Стромека накануне зарплаты частенько не было денег даже на сигареты, и вместе с Цыганом они обшаривали свои карманы и даже шкафы и пол в надежде найти закатившуюся туда монетку. Все на заставе, кроме Павелки, курили, и, когда не хватало денег на сигареты, двенадцать часов наряда тянулись нестерпимо долго. Накануне рождества в 1947 году вахмистры организовали в деревне ячейку Союза чешской молодежи. Помог им просветработник из Тахова, который по-прежнему часто приезжал к ним. Цыган, умевший хорошо рисовать и писать, подготовил пригласительные билеты на первое собрание. Их разослали в первую очередь тем, кто до сих пор не принимал участия в общественной жизни: девушкам-словачкам и двум молодым служащим. На заставу присылать приглашения не требовалось. Каждый пограничник считал, что присутствие на собрании само собой разумеется. Только Барак отказался, сказав, что уже слишком стар для этой затеи, а Гофман был занят по службе.

Собрались они в ресторане, где Киндл специально для этого случая подготовил им помещение. Все были приятно удивлены, увидев, что пришли Марушка из Двура со своим братом Йозефом, оба молодых служащих, Ярка и Милушка, все словацкие девушки, Анча Киндлова и даже одна ее подруга из Гути. Новый просветработник Ежек, уже с обеда находившийся на заставе, искренне радовался, что собралось так много народу, и даже сказал об этом, открывая собрание. Потом он объяснил задачи Союза молодежи. Председателем комитета выбрали Роубика, секретарем - Яниша. В комитет вошли Стромек, Кёниг, один из молодых лесников и Милушка Зимова - единственная представительница от девушек. Разговор шел о трудовых бригадах, о танцевальных вечерах и драматическом кружке. Потом Яниш и Мачек попросили у хозяина ресторана патефон, и начались танцы. Танцевали даже застенчивые словачки, которые вначале сидели группкой и о чем-то перешептывались. Поздно вечером вахмистры проводили своих подруг по ячейке домой.

Первым мероприятием, запланированным комитетом, был вечер в николин день. До декабря оставалось немного времени, и им пришлось поторопиться.

- Удивляюсь я, глядя на вас, пан вахмистр, - сказал Цыгану на следующий день Павелка, держась еще более прямо, чем обычно. Яниш в это время занимался поисками бумаги и красок для плаката. - У вас столько служебных обязанностей, а вы еще устраиваете собрания и занимаетесь политикой!

"Значит, он уже все знает? Наверное, Милуша Зимова рассказала своему папочке, а тот передал прапорщику..."

- Какая там политика, пан прапорщик! - возразил Цыган. - Речь идет о молодежной организации. Насколько я знаю, она в КНБ не запрещена. А для службы ущерба нет никакого.

- Вы запланировали массу разных мероприятий, а времени - в обрез.

- Так в этой дыре ничего же нет, пан прапорщик! - ответил Яниш. Ничего. Ни танцев, ни кино, всего не сколько книг! Никуда не выберешься, только служба да служба. Домой можно съездить лишь раз в год. Мы хотим сделать свою жизнь более интересной, да и не только свою. Местные жители тоже скучают, особенно зимой.

Павелка проворчал, склонившись над своими бумагами:

- Ну... мне все равно, пан Яниш. Я знаю, что на заставе большинство составляют коммунисты, но я политикой не интересуюсь и не хочу иметь неприятности по службе. Служу, и с меня достаточно.

В это время в дверях канцелярии с бумагой для плаката появился Стромек. Он вмешался в разговор:

- А где написано, пан прапорщик, что члены КНБ не могут состоять в политических организациях? Ведь такие организации созданы и в армии. Разве раньше, в годы прежней республики, жандармы и полицейские не состояли в политических партиях?

- Официально ничего не разрешено, - сказал прапорщик. - А здесь командую я.

- Этого у вас никто не отнимает, пан прапорщик! - взорвался вспыльчивый Стромек. - Но Союз молодежи - это наше дело.

- Что ж, я здесь пробуду еще пару дней. Я подал рапорт с просьбой о переводе в другое место. Семья у меня бог знает где, да и нервов для такой работы не хватает.

- А мы должны здесь служить все время! Служить, спать, служить, спать... разве это жизнь? - заметил Цыган. - Что мы видали? Оккупацию. Сыты мы ею по горло. А сейчас хотим жить и развлекаться так, как нам нравится. Товарищ Готвальд...

Павелка встал.

- Оставим это, господа. Мои взгляды вам известны, извольте поступать соответственно.

Ребята вышли из комнаты и отправились к дежурному. Там и написали плакаты, извещавшие о предстоящем вечере.

- Вот чудак! - проговорил Стромек. - Поскорее бы он отсюда испарился.

- Только бы не прислали какого-нибудь фрукта по чище этого! - сказал Цыган. - Ну разве это бумага? Только колбасу завертывать... Был бы ватман...

Вечер удался на славу. В сани, запряженные лошадьми, которыми правил молодой служащий Пепик, уселась группа ребят в традиционных костюмах. Сани останавливались у каждого дома, жители выносили подарки для предстоящего вечера. Мачек опять изображал святого Николая. Ему удалось уговорить служку местного костела - жену одного из лесорубов - одолжить ему на время из ризницы кое-какое одеяние. При этом Ярда выглядел таким серьезным и благочестивым, что женщина уступила, тем более что Мачек посулил ей златые горы. Его дополняли Цыган и Олива в длинных, черных, вывернутых наизнанку тулупах. Они громыхали и звенели цепями, заглушая звонок, который святой Николай тоже выпросил в костеле. Вилы, покрашенные серебряной краской, так же как и тяжелые цепи, ребята раздобыли у Благоутов. Милушка Зимова в роли ангела была великолепна. Мамаша сделала для ее успеха все, что могла.

Дети относились к святому Николаю с почтением. Хуже приходилось обоим выходцам из ада: они потели в тулупах и под масками и про себя ругались. Черти заранее знали, что сказать тому или иному юному лесовчанину, кого похвалить, а кому пригрозить. Потом святой Николай раздавал детям подарки, а потные черти тем временем выпивали с главами семейств. Чаще всего подносили самогон. Однако вскоре нечистая сила стала отказываться от дальнейшего угощения: им еще предстояли танцы. Тогда их пришлось заменять святому Николаю, а иногда и ангелу - Милуше... В туго набитых карманах чертей оказалось много домашней колбасы: во многих домах накануне кололи свиней. Черти искусно играли свою нелегкую роль, и только маленький Гонза Шпачек с сомнением в голосе прошептал отцу:

- Папа, это ведь пограничники, правда? - И украдкой взглянул на фетровые сапоги и тулупы чертей.

Ангелу тоже было жарко. Румяна, которыми было покрыто его лицо, пачкали белоснежную одежду. Лесничий Лишка чуть было не доконал их, предложив заграничный ликер. Он не хотел слушать никаких оправданий. Хорошо, что был уже последний дом, и ряженые вздохнули с облегчением: деревня осталась позади.

- А ведь мы еще до этого как следует наелись! - простонал Олива и отбросил тулуп. Подарков они собрали четыре полные корзины.

Потом начался танцевальный вечер, оркестр из Планы гремел вовсю и не злоупотреблял паузами. Во время танго свет гас и светились лишь самодельные разноцветные фонарики. Девушки из ЧСМ сделали замечательные украшения. Сборы были просто фантастическими. Обязанности казначея выполняла Ярослава. Мать Милуши приводила в порядок своего ангела и ругала чертей и святого Николая за то, что они позволили ангелу напиться. Цыган и Олива умылись и вышли во двор подышать свежим воздухом. Усевшись на поленницу, закурили.

- Идите скорее в зал! - закричал им, высунувшись из окна, Ярда Мачек. А то пропустите самое интересное!

Они смотрели со двора на то, что делалось в коридоре, заполненном лесовчанами, и в зале. Тут были и заядлые танцоры, и те, кто просто пришел посмотреть и поразвлечься. В этой суматохе внимание Оливы привлек один мужчина. Он стоял, опершись о стену, и с интересом рассматривал всех вокруг. Иван резко отбросил сигарету.

- Вашек... посмотри. Вон на того, у стены. Ты его когда-нибудь видел? Костюм у него не для танцев.

- Ага, - сказал Цыган и встал. - Кажется, танцы для нас кончаются. Прощупаем его?

Мужчина, думая, что они хотят пройти внутрь, посторонился, давая им дорогу. Ему было лет тридцать пять. На нем был коричневый костюм и легкое серое зимнее пальто. Цыган сразу же обратил внимание на его промокшие полуботинки с прилипшей к ним хвоей.

- Ну, как вечер? Как вам здесь нравится? - начал Олива.

- Хорошо, - ответил тот и сунул руки в карманы пальто.

- Проходите в зал, места хватит всем, - предложил Цыган.

- Но... Я пришел в гости и ищу здесь своих знакомых.

- Конечно, конечно, - усмехнулся Олива, тоже по смотрев на обувь незнакомца. - Я вам их найду. Здесь собралась вся деревня. Как их зовут?

Мужчина заколебался. Было видно, что ему не хочется продолжать разговор.

- Извините, - сказал он и направился к выходу, однако подошедший Мачек, сразу разобравшись в сути дела, загородил ему дорогу с другой стороны коридора.

- Документы! - резко потребовал Цыган.

- Я...

- Руки вверх! - приказал Олива, не повышая голоса. Они внимательно смотрели, как незнакомец медленно

вынимает руки из карманов. Этот момент мог оказаться роковым. Олива быстро захлопнул двери перед носом у любопытных и вытолкнул незнакомца во двор ресторанчика, слабо освещенный фонарем.

- Ну так как? Кто вы такой, куда шли? - задал Олива обычный для пограничников вопрос, помахивая перед лицом мужчины пистолетом, с которым никогда не расставался. Даже нарядившись чертом, Олива держал пистолет при себе.

- Поднимите-ка руки вверх! - приказал Цыган и, по дойдя к задержанному сзади, обыскал его.

Олива многозначительно посмотрел на Яниша, когда тот вытащил из кармана, мужчины пистолет. Иван резко спросил:

- А это у тебя для родственников к празднику? Ну, признавайся! Хотел махнуть через границу, так?

Мужчина побледнел и что-то забормотал, но потом отчаянно махнул рукой. Цыган между тем достал из его кармана несколько патронов. Засмеявшись чему-то, он снял с шеи Мачека парадный галстук и связал задержанному руки. Документов у мужчины не оказалось. Черным ходом пограничники вывели задержанного из ресторана. Ребята досадовали, что самая интересная часть вечера пройдет без них. Заспанный Павелка сразу же приступил к допросу. Когда он услышал об оружии, сон с него как рукой сняло.

- Только не говорите, что шли к знакомым или заблудились. Это нам уже надоело! - заранее предупредил задержанного Цыган.

Мужчина выпрямился на стуле и глубоко вздохнул:

- Запираться нет смысла. Мне всегда не везет. Я шел к брату. Во время войны он был летчиком в Англии, там и остался.

* - Что значит "всегда не везет"? - спросил прапорщик.

- Да однажды я уже пытался. Серьезно... Мы заблудились и нарвались на патруль. Попали в тюрьму, товарищ и я. Теперь снова туда же...

Он был продавцом в каком-то магазине в Бероуне. Жена с ребенком ушла от него. Вот он и отправился к брату.

- С пистолетом?

- Он был у меня с войны, и я думал... просто так. Для храбрости. Стрелять я не хотел.

- Вы были когда-нибудь в армии? Служили? - спросил Цыган.

- Нет.

- Все ясно. Пан прапорщик, посмотрите: пистолет калибра 7,65, а патроны - 6,35. Никогда бы ему не выстрелить!

- А зачем вы пошли в ресторан? - продолжал Павелка, усмехнувшись при взгляде на оружие.

- Я заблудился... как и в тот раз. Страшно мне не везет. Жена... и вообще. Я проголодался, хотел поесть.

- Ведь вы должны были знать, что в ресторане находятся и пограничники.

- Я знал, но думал: они не обратят на меня внимания.

- И на эту хвою на ботинках тоже? - улыбнулся Цыган.

Мужчина посмотрел на свои полуботинки, носки которых были покрыты толстым слоем хвои, и грустно пожал плечами.

- Впервые я пытался перейти границу вблизи Кленчи. Теперь же я доехал до Планы, прошел пешком до леса и потерял ориентировку. Услышав звуки музыки, пошел в этом направлении и так дошел до ресторанчика. Я ре шил подкрепиться, поговорить с кем-нибудь и снова отправиться в путь... Будьте так любезны, дайте мне сигарету.

Павелка не курил, сигарету протянул ему Олива.

- Больше, приятель, ты уж таких попыток не делай, а то в следующий раз постучишь прямо в окно дежурному по заставе, - засмеялся Иван.

Ребята так выразительно посмотрели на часы, что этого не мог не заметить даже прапорщик.

- Позовите дежурного, пан вахмистр, - сказал Павелка. - Протокол я составлю сам. Возвращайтесь на вечер и скажите Зиме, чтобы примерно через часок кто-нибудь из них был на станции.

- Слушаюсь, пан прапорщик! - выпалил Цыган, и вахмистры устремились назад к ярко освещенному ресторанчику Киндла. Девушки, увидев их, улыбнулись. Танцы продолжались, людям не хотелось расходиться по до мам.

В этом году зима тоже легла необычайно рано и сразу же показала свой норов. Пограничники на этот раз вовремя получили, необходимое зимнее обмундирование, которое им так давно обещали, и теперь мороз им больше не был страшен. Ветви деревьев склонялись к земле под тяжестью пушистого снега. Вскоре наступили лютые морозы. Не обошлось без снежных обвалов. Рабочих рук явно не хватало...

- Час от часу не легче, - причитала тетя Благоутова. - Сначала такое сухое лето, теперь такая лютая зима. Брат писал из Будейовице, что у них еще хуже. Скот пришлось ликвидировать, просто нечем кормить. У нас два колодца, да третий внизу, в погребе, а воды в каждом - на дне. Надо бы раздобыть хотя бы два воза сена.

- Где ты их, скажи на милость, раздобудешь? - воз разил ей супруг.

- Если будешь сидеть дома, то, конечно, не раздобудешь. Надо съездить в Гуть или в Уезд, расспросить там.

- Попробую, - сказал Благоут. - Завтра собирается сельскохозяйственная комиссия. Правда, и у других дела обстоят так же.

- Говорят, по карточкам будут давать меньше продуктов?

- Урожай был наполовину меньше обычного, - вступил в разговор Стромек. - Однако Готвальд был в конце ноября в Москве. Нам будет оказана помощь. А национальные социалисты еще говорят, будто коммунисты не умеют вести хозяйство!..

За окном падал густой, тяжелый снег.

- Ну и работенка! - пожаловался Цыган. - Снега по колено, а ты отправляйся на границу и к Двуру. Туда еще кое-как добраться можно, а вот наверху - хуже все го. Там кругом поваленные деревья, приходится все время обходить их. А потом, вспотевшие, ложимся и два - три часа лежим, не двигаясь. На днях были мы в Ждаре, так, прежде чем нам удалось дотащиться до Двура, прошло часа два. Не будь елочек вдоль дороги, за которые мы держались, нам бы туда не добраться. Когда опустился туман, мы пытались стрелять из автомата, но удалось это лишь тогда, когда мы зажгли газеты и отогрели затвор.

- Какой дурак пойдет в такую погоду через границу? - недоуменно сказал Благоут, поднимая глаза от "Руде право".

- Такая погода в самый раз. Идет снег, следов не видно, патрули двигаться быстро не могут. Мы перекрываем лишь ключевые места, те, куда можно добраться.

Два дня назад в страшную метель Олива с Хлоупеком. шли по направлению к Гути. Был такой сильный ветер, что им приходилось кричать во всю глотку, чтобы понять друг друга. Жена Зимы, которая вешала на чердаке белье, когда они проходили мимо, потом совершенно серьезно спрашивала их, из-за чего они так яростно спорили. Ребята рассмеялись в ответ.

- Как там идут дела у Храстецкого? - спросил Благоут.,

- Прислал письмо. Шлет вам привет. Вы ведь знаете: он в Словакии, в горах.

Тетя Благоутова поставила на стол блюдо с ароматными картофельными оладьями.

- Долго они там.

- К рождеству должны были вернуться на заставу. Бандитов, говорят, уже разгромили, в горах остались лишь единицы. Кормят ребят там хорошо, и денег им то же хватает. Они получают там почти вдвое больше, чем мы. И все равно хотят поскорее вернуться в Лесов.

Ребятам надо было спешить на заставу: Цыгану и Манеку предстоял ночной наряд. Павелка, однако, перенес его на воскресное утро с десяти ноль-ноль, а командиром патруля назначил Манека. Погода стояла именно такая, какой они больше всего боялись: завывала пурга, валил снег, суровый северный ветер наносил сугробы вокруг дома, которые росли все выше и выше. Следов Мачека, ушедшего на дежурство полчаса назад, давно уже не было видно.

В воскресенье утром Цыган осмотрел лыжи. Они были в порядке. К нему подошел Манек.

- Ты что думаешь, мы пойдем на них? В такую сумасшедшую погоду?

Цыган понимал, что Манек прав, но он понимал и другое: Манек весело провел время у Вршковых, даже немного выпил, язык у него слегка заплетался, а на губах застыла улыбка.

Они пошли пешком и скоро скрылись в метели. Снег безжалостно хлестал по лицам, слепил глаза. Они не встретили ни одной живой души. Видимость была метров на десять, не больше, а когда ребята хотели что-то сказать друг другу, им приходилось идти, прижавшись плечом к плечу. Опустив головы, дотащились до лесопилки. Однако там Манек не свернул на дорогу, ведущую к Двуру, а продолжал идти прямо. В том направлении находился ресторанчик.

- Ты что, мало хватил? - взревел Цыган, стараясь перекричать шальной ветер.

- У меня кончились сигареты, а стаканчик грога в такую стужу будет в самый раз, - ответил командир патруля. Это было явное нарушение маршрута, но стояла такая отвратительная погода...

В буфете сидело несколько деревенских жителей. Пограничники стряхнули со своих шапок и плеч массу снега, автоматы поставили в угол. Булко, лучший лесовский лесоруб, взглянув в окно, сказал:

- Черт побери, много в такую погоду не заработаешь!

- Ничего не поделаешь, - похлопал его по плечу Цыган. Булко был членом деревенского комитета КПЧ. Во время Словацкого национального восстания он сражался в рядах партизан.

Пограничники выпили по два стакана грога, купили сигареты и вновь отправились в путь. Киндл закрыл за ними дверь и вымел снег из коридора. Поднялись на холм, остановились, отдохнули и опять прошли несколько метров. Дул резкий северный ветер, однако ребята все взмокли. Манек сел на снег.

- Вашек, нам ни за что не взобраться наверх, на Ждар. Хорошо, если доберемся до Двура. В положенное время нам все равно не уложиться.

- Да, скверно, - кивнул головой Цыган.

- Ну так пошли!

И опять они тащились по глубокому снегу. В лесу идти было немного легче, ветер здесь не так мешал им, но зато грозно ревел в кронах деревьев. Они бесчисленное количество раз останавливались передохнуть, прежде чем преодолели эти три километра. К тому времени, когда они завернули за первый сарай в деревне, подвыпивший Манек совсем выбился из сил. Они сняли рукавицы и стряхнули ими снег с одежды, а затем уселись у двери старого сарая. В ближайшем домике никто не жил, только ветер стучал открытой оконной рамой. Ребята испытывали такую усталость, что им даже курить не хотелось.

- Что ты скажешь, если мы зайдем к Радванам? - вдруг спросил Манек, и измотанный Цыган лишь кивнул в ответ на предложение командира патруля. В конце концов Павелка им ничего такого не запрещал, наоборот, он всегда напоминал патрулям, чтобы они в Двуре разговаривали с местными жителями и "собирали сведения".

Лесник Радван жил на краю деревни. К его дому не вели ничьи следы, из трубы валил дым. Значит, хозяева дома одни! Вокруг большого стола, не зажигая света, в полумраке и тепле сидела вся семья Радвана. Марушка предпочла бы видеть Стромека на месте Цыгана и Манека, но тем не менее вскоре она от всей души смеялась и шутила с ними. Жена лесника предложила им пирог. Цыган взял только один кусочек, чтобы не обидеть хозяйку, зато набросился на пол-литровый кувшин чая с ромом. Манек поставил автоматы к печке, чтобы они обсохли, и посмотрел в окно. В этот момент снегопад прекратился, тьма рассеялась и на какой-то миг даже выглянуло солнце. Цыган забеспокоился и отодвинул кувшин.

- Сдается мне, что Старик пойдет проверять посты и будет нас искать.

- Ты с ума сошел? Он забился в канцелярию или сидит у Зимы. Так он и отправится на Ждар на лыжах! Ради твоих прекрасных глаз, что ли, олух ты эдакий?

- Да вы его увидите из окна. Другого пути под сказал Радван.

Однако Цыган не успокоился. Воскресные контрольные "экскурсии" стали для Павелки традицией. Если только прапорщик не ездил к семье, он всегда осуществлял их. "Он, конечно, мог отправиться и на Гуть, проверить другой патруль", - успокаивал себя Яниш, но тем не менее не спускал глаз с опушки заснеженного леса, где проходила единственная дорога из Лесова. Манек разглагольствовал о том, что его одногодки в Германии почти все погибли в годы войны, а Цыган, Марушка и Йозеф стали рассказывать в это время друг другу анекдоты. Яниш знал их массу, память у него на них была отличная. Жена лесника вся тряслась от смеха.

- Боже, ваш начальник! - вдруг вскрикнула она, по смотрев в окно.

- Так я и знал, черт побери! - Яниш схватил авто мат, ремень и шапку.

- Идет на лыжах, - подтвердил усатый лесник.

Супруга Радвана торопливо проводила ребят в соседнюю маленькую комнатку, которую семья использовала как чулан. Марушка смеялась во все горло, так что отцу пришлось ее одернуть. Едва за ребятами закрылась дверь, как Павелка был уже на пороге. Лесник старательно стряхнул с него снег, внес в дом его лыжи и принялся подробно расспрашивать, много ли снегопад поломал в лесу деревьев. Ребята слышали каждое слово, сидя в темноте возле полки, заставленной банками с компотом и копченым мясом.

- Я только на минуточку, - сказал прапорщик. - Хочу догнать патруль. Вы их не видели?

- Как же, видели. После обеда, - врал лесничий. - В самую метель они тащились в сторону Ждара. Кто там был, не знаю, не разобрать было. Шли они пешком.

- Это были они! - воскликнул прапорщик.

Франта Манек с трудом сдерживал душивший его кашель, прижимая воротник свитера к губам. В чулане был собачий холод. От мяса и фруктов исходил благоухающий запах, а ребят мороз пробирал до костей. Павелка ушел только через полчаса. Он отправился в сторону Ждара, хотя лесник старательно отговаривал его от этого. Едва прапорщик вышел, как промерзшие ребята под хохот всей семьи выскочили из чулана и бросились к печке. Манек лязгал зубами.

- Дал он нам жизни! А меня, как назло, кашель чуть не задушил.

У Цыгана было другое настроение:

- Ну и влипли же мы. Ведь он нас не найдет. Надо что-то придумать.

- Предоставь это мне, - махнул рукой Манек. Цыган в отчаянии предложил дойти до пограничного столба № 24 и опередить Павелку: следы же, мол, замел ветер. Однако Манек, командир патруля, решил никуда не ходить. Так и просидели все время дежурства у Радванов, а в восьмом часу вечера той же самой дорогой отправились обратно в Лесов. Следы Павелки! Они шли по ним вниз вплоть до самой мельницы и там решили заглянуть в ее заброшенное здание. При свете карманного фонаря Цыган увидел на деревянном, запорошенном снегом полу чьи-то следы. Он сорвал с плеча автомат. Из соседней комнаты донеслись чьи-то голоса.

- Посвети-ка туда! - прошептал Яниш и осторожно начал открывать дверь. Неожиданно яркий свет изнутри ослепил его. Цыган отскочил за дверь и чуть было не свалил с ног Манека.

- Не дурите, ребята! - раздался изнутри знакомый голос. - Это я, Иван.

Цыган перевел дух. Иван Олива... А что он тут делает? Они вошли в комнату. На лавке у окна сидели Иван и смеющаяся, смущенная Анча.

- Черт побери, ну и перепугал же ты нас! - на пустился на Ивана Манек. - Не мог выбрать для свидания места получше?

- Ты лучше спроси Цыгана, куда он ходит, - не сдавался Иван. Оба вахмистра присели на лавочку к влюбленным.

- Привет, Анча, - сказал Цыган с улыбкой. - А мы уж собрались стрелять.

- Мы слышали, а Иван хотел вас напугать. Манек посмотрел на часы.

- Уже девять. Нам пора. А вы здесь посторожите, ладно?

Они выкурили с Иваном по сигарете и отправились дальше.

- Я не удивлюсь, - улыбнулся, поднимая воротник, Цыган, - если Иван как-нибудь будет сопровождать от сюда не Анчу, а кого-нибудь другого.

- Да, устроился он неважно. Вот у тебя квартирка уютненькая. Ну, скажи на милость, что это за любовь в такой обстановке и холоде?

- А куда ему пойти? Киндлова не позволит же ему приходить к ним на второй этаж!..

Они обогнули общежитие и подошли к заставе. Дежурный стоял снаружи, будто поджидая их. Только они приблизились к шлагбауму, как он негромко сказал:

- Где же вы, негодяи, были? Старик, не найдя вас, совсем ошалел. Послал за вами в Двур Стромека и Тонду.

"Этого еще не хватало!" - подумал Цыган, и ему стало стыдно.

- Так где же вы, собственно, прошли?

- Более коротким путем. Через холм нельзя было идти, - со злостью сказал Манек.

- Мне-то все равно, расскажешь обо всем Старику. Павелка был в канцелярии и, увидев их, вздохнул, как показалось Цыгану, с облегчением. Не дав сказать командиру патруля ни слова, он начал резким тоном:

- Скажите, господин вахмистр, где вы были? Все мои попытки найти вас оказались тщетными. У меня есть все основания подозревать, что вы где-то отсиживались все это время.

Цыган молчал.

- Не говорите так, пан прапорщик! - вспыхнул Манек. - Мы со всем этим барахлом еле влезли в гору у Ждара, даже не поели как следует, а вы нам говорите такое!..

- Да, сегодня нам досталось, - поддержал его Цыган. - Через две минуты любой след полностью заносило, а ветер был такой, что нам приходилось орать во весь голос, чтобы услышать друг друга.

- Ну, ладно, - смягчился Павелка. - Я знаю, что дежурство было не из легких. Я сам прошел весь ваш участок. Прочувствовал, что это значит. Отправляйтесь есть.

Выйдя из канцелярии, Манек остановился, подмигнул и улыбнулся Цыгану: ' - Здорово мы его провели?

- Да, ловко, - сказал Цыган. - Ну, подожди! Когда командиром патруля буду я, ты у меня получишь и ром, и грог, и все удобства. Ты у меня это на всю жизнь за помнишь! Я говорю серьезно. Поступили мы по-дурацки.

Потом им еще влетело от Стромека и Тонды, промерзших и измотанных. Цыгана ждало письмо от Храстецкого " и газеты. Наконец-то в Лесове появился почтальон. Им стал старый Ржига, горец из Крконоши, искусный лыжник. Он поддерживал связь Лесова с остальным миром и пользовался всеобщей любовью и уважением. Письмо из Словакии шло целую неделю... Храстецкий писал, что скоро вернется, что там собачий холод и бандитов осталось уже совсем немного. Скука, караулы и длинные походы. Питание скверное. Мачек в сравнении с местным поваром - просто мастер кулинарного искусства. Они все время в движении, поэтому он и не сообщает своего адреса. Из-за этих бесконечных переездов он и из дому не получает писем...

Стромек, забравшись в постель, принялся читать газету. Это было "Свободное слово", ее принес Вашек Гофман.

- Ну, конечно! - комментировал Стромек передовую статью. - "Армия и КНБ должны стоять в стороне от политики!" Написано будто специально для Павелки! "Слишком много в армии занимаются политикой. Достаточно обычной просветработы, как во времена старой республики... В КНБ слишком увлекаются политикой..." Лучше бы они больше заботились о нашей службе, вечно нам чего-нибудь не хватает. Им бы только загребать монеты, а мы должны их защищать. Не дождутся!

В Лесове подавляющее большинство жителей поддерживало политику КПЧ. Однако день ото дня активизировали свою деятельность и их противники: Лишка, Байер, Долежал... Они агитировали своих подчиненных вступать в свои политические партии, играли на религиозных чувствах людей. Вахмистрам казалось, будто Гофман действует заодно с ними. Он молчал, в дискуссии не вступал, часто тайком ездил в лесничество к Лишке, но ребята это знали: в Лесове тайн не было. Он и в ЧСМ не вступил.

Работа с молодежью тем временем шла успешно. У вахмистров не оставалось почти ни одного свободного вечера. На февраль будущего года они запланировали большой бал, а поскольку от вечера, проведенного на николин день, осталось немало денег, пограничники договорились с оркестром с заставы КНБ в Карловых Барах. Пусть Лесов тоже увидит что-нибудь стоящее!..

Однажды морозным днем Цыган с Оливой шли от Двура к Грифику. Они ворчали на яркое солнце, которое, отражаясь от кипенно-белого снега, слепило глаза. Вдруг издалека, со стороны лесной сторожки, они услышали крики. Что там происходит? Оказалось, это Стромек, Манек, Мачек и Недоба играли на небольшом пруду в хоккей. Еще в начале зимы они расчистили пруд, сделали ворота, залили лед и соорудили хоккейную коробку. Они играли ветками, загнутыми в форме клюшек, а вместо шайбы использовали буковую плашку. Иногда играли даже небольшой банкой из-под свиных консервов. В их экипировку входили резиновые сапоги, похожие на "канадки", и это помогало хорошо скользить. Внутрь они надевали обычные шлепанцы и могли спокойно ходить в сапогах по воде.

Цыган и Олива поставили автоматы в угол сторожки и принялись готовить на горячей печке чай. Игроки тем временем сушились у печки. Они перекусили, и вскоре с большим азартом возобновилась игра: патруль против патруля. Они не сразу заметили, что с той стороны границы за ними наблюдают четыре американских солдата, дрожа от холода в своих коротких шинелях. Американцы притопывали и курили. Первым их заметил Олива. "Стадион" раскинулся в каких-нибудь пятнадцати метрах от границы, и американцы с живым интересом следили за всеми перипетиями игры.

Игроки собирались уже возвращаться в сторожку, но тут американцы стали жестами звать их к себе. Цыган обратил внимание на то, что у американцев точно такие же сапоги. Долговязый сержант энергичными жестами дал им понять, что они тоже хотят сыграть - трое на трое, поскольку их шофер-негр участвовать в матче не собирался. Сержант достал три пачки сигарет "Кэмел" и объяснил, что игра пойдет на них. Негр уселся на шинелях, которые сняли его товарищи, и принялся курить. Оружие они беззаботно оставили в машине.

Играть за ЧСР готовились Олива, Цыган и Манек. - Минуточку, ребята! закричал Манек. Он сбегал в сторожку и рядом с сигаретами положил красивый немецкий трофейный кинжал. Сержант с интересом осмотрел кинжал и пробормотал "о'кей". Договорились играть два периода по десять минут каждый. Так состоялась первая после войны на территории нашей республики встреча ЧСР США. Это был скоростной хоккей: игра шла в атакующем стиле. Лед был безукоризненно гладким, игроков буквально выносило к берегу пруда. Там на шинелях сидели негр и Недоба. Они кричали что есть мочи, как мальчишки.

Первая половина встречи закончилась вничью, 5:5, и игроки отправились на отдых. Цыган хотел было закурить, но негр отобрал у него сигарету, положил в пачку, а сам побежал к автомашине. Вернувшись, он дал каждому игроку по пачке жевательной резинки.

- Вы сейчас запыхались, - объяснил он, - и курить нельзя!

Американцы вели 8:5, но хозяева поля вновь сравняли счет. В конце концов они разделили призы. Взмокшие американцы подарили им сигареты, а они сержанту - кинжал. Глаза американца засверкали.

Когда американский патруль уехал, ребята по-братски разделили сигареты, выпили чаю, и Цыган с Оливой продолжили свой обход. Так они сыграли еще несколько матчей, но потом выпало очень много снега, их "стадион" занесло до самой весны. Соревнованиям пришел конец. Цыган получил в качестве приза пару "канадок", Олива - рубашку-хаки, остальные - другие мелочи. Американцы готовы были играть даже на пистолеты. Их у них было много, трофейных, красиво инкрустированных перламутром, с фотографиями полуобнаженных женщин... В конце концов об этом узнал Павелка и обрушился на них. Ребята пытались было отпираться, но прапорщик знал все: видно, Гофман ему рассказал об этом. Запретив хоккей, Павелка вознамерился решить и другую проблему. Незадолго до рождества он сообщил, что отправит Адольфа или в суд в Тахов, или обратно в Германию. Вахмистров это весьма огорчило. Они уже привыкли к Адольфу, но прапорщик был неумолим. Ребята упрашивали его, но безуспешно.

- Это противозаконно, господа! Я уже указывал на это своему предшественнику. Посудите сами: как я могу оправдать пребывание немца на нашей территории, а тем более на заставе?

Это была холодная, безупречная логика, и всем было искренне жаль Адольфа. От суда его им все же удалось уберечь.

- Конвоирами будут Цыган и Стромек! - приказал Павелка.

- Пан прапорщик, не посылайте нас на это дело, - попросил Яниш. - Это неудобно. Адольф живет у нас уже давно, много сделал для заставы. Пусть его проводят те ребята, которых он мало знал. Им будет легче передать его немецким пограничникам. И не надо будет ехать в Тахов и отвечать там на разные вопросы.

Репатриация Адольфа была осуществлена во второй половине дня. Он знал о ней и уже с утра был грустен. Он, конечно, понимал, что без документов не сможет долго жить в Чехословакии и что из-за него у начальника заставы в любой момент могут быть серьезные неприятности. Хорошо одетый, шел он в сопровождении патруля к границе. С собой он нес сигареты и продукты. В его глазах стояли слезы.

- Я буду приходить посмотреть на вас, на Грифик, - прошептал он Цыгану на прощание.

Яниш потом все ждал, когда Адольф появится у сторожки или окликнет патруль. Напрасно. Только через два года какие-то мужчина и женщина передали на Грифике привет вахмистрам от Адольфа и письмо. Он писал, что живет вполне прилично...

Павелка решил также отпустить на рождество нескольких вахмистров домой при условии, что их товарищи отдежурят за них. Цыган, Стромек, Олива,. Хлоупек, Мачек и Манек договорились, что на рождество будут нести наряды по двадцать четыре часа, а на Новый год возьмут отгул. Домой они решили не ехать: из-за нескольких дней не стоило проделывать такой длинный путь. Вечера они проводили у знакомых в Лесове, на рождество их всех приглашали в семьи. Дочери Благоутов уже съехались, домой, и у них всегда было весело. Обе младшие становились на редкость красивыми девушками. Киндлова даже сердилась на Благоутов: дескать, вахмистры ходят только туда, а не к ним...

Сидели они как-то у Благоутов. Настроение было превосходное: за окном морозный вечер, а они лакомились вкусными вещами, приготовленными тетей к рождеству. И вдруг пришел дежурный.

- Цыган, Стромек и Хлоупек, немедленно к Павелке!

- Что случилось? - заворчали они. - Нет ни минуты покоя.

Особенно был недоволен Цыган. Ему нравилась одна из младших сестер, стройная блондинка, которой только что исполнилось семнадцать лет. Она хорошо училась, и он помогал ей вечерами в рисовании и черчении: эти предметы у него всегда шли хорошо. Ему казалось, что и девушка уделяет ему больше внимания, чем остальным. На танцах он никогда не забывал пригласить ее, даже если там была Ярка Байерова.

Прапорщик сидел в канцелярии над каким-то списком. Рядом лежала открытая книга записи телефонограмм.

- Пан Хлоупек, - обратился он к Славе, - возьми те с собой Яниша и Стромека и немедленно отправляйтесь к лесной сторожке. Около полуночи туда придет человек из министерства. Окажите ему помощь, какую нужно. В чем там дело, я еще не знаю. Приказ пришел сверху. Возьмите с собой оружие... и будьте осторожны.

- Слушаюсь! - ответили они в один голос. Ребята догадывались, в чем там дело, и поспешили подготовиться к выполнению этого специального задания. Через четверть часа они были уже на пути к Грифику. Наверняка речь шла о Дяде. Вахмистры так называли сотрудника КНБ, который жил в Тахове под видом хозяина слесарной мастерской, имел автомашину, отлично говорил по-немецки и часто с их ведома на несколько дней переходил на ту сторону границы. Автомобиль или мотоцикл он оставлял недалеко от границы в ельнике и пешком приходил на Грифик. Он выполнял особые задания в западной зоне Германии. В таких случаях просветработник приносил закрытый конверт и передавал его Хлоупеку. В конверте содержалось задание. Знали об этом лишь несколько человек на заставе. Операции были окружены строгой тайной. Ребята обеспечивали Дяде безопасность перехода границы и возвращение.

Дядя был невысоким, почти совсем лысым, загорелым человеком лет сорока пяти. Почти всегда он носил кожаные брюки гольф, высокие кожаные сапоги, спортивную куртку и фуражку. У него был пистолет. Ездил он или в черном "мерседесе", или на мотоцикле. Он приходил всегда в темноте - ночью или на рассвете. Выпив чаю, обсушив одежду и обувь, он продолжал свой путь - за рубеж или в Тахов.

Однажды осенью ночью (в дозоре тогда были Стромек и Хлоупек) за Дядей по ту сторону границы гнался точно такой же автомобиль, в каком ехал он сам. Дядя промчался полевой дорогой через государственную границу, поставил машину между деревьев, сплюнул и потянулся за сигаретой. Черный "мерседес" по другую сторону границы тут же развернулся и уехал... Тогда, на Грифике, Дядя ничего не объяснял ребятам. Он угощал их заграничными сигаретами и позволял днем ездить на своем мотоцикле, который иногда стоял в лесу целую неделю. Ночью мотоцикл должен был обязательно стоять в укромном месте. Хлоупек часто пользовался мотоциклом и ездил на нем в Тахов, где у него в дополнение к лесовской генеральше была одна знакомая молодая дамочка, жена мясника. От нее он привозил отличную колбасу. Хлоупек первый познакомил вахмистров с Дядей. Они предполагали, что Слава кое-что знает, но не приставали к нему с расспросами: наверняка он обязан был молчать.

В тот вечер около одиннадцати часов они уже сидели в лесной сторожке и ждали Дядю. Тот пришел за несколько минут до полуночи. Увидев при слабом свете знакомые лица, вздохнул с облегчением и тут же начал объяснять, в чем должна заключаться их помощь: прикрывать его переход и отнести багаж на самую границу. Цыгану и Стромеку предстояло отправиться к пограничному столбу № 24, а Дядя вместе с Хлоупеком придут к ним ровно в час ночи.

Все было спокойно, только светилось самое верхнее окно мельницы на баварской стороне. В час ночи пришли Дядя и Хлоупек.

- Ну, как дела?

- Все спокойно, только вон там горит свет, - указал Цыган на окно.

Дядя махнул рукой.

- Пойдемте со мной, - распорядился он. В ста метрах от границы стоял "мерседес".

Дядя объяснил:

- Я должен доставить на границу плиту для мельника. Он работает на нас, но вы об этом никому ни слова. Поставлю ее сзади, у ворот сада. Это все. Вот ключи от машины, но вы ее не трогайте, дорога плохая. Вернусь я дня через два. Ждать меня не надо, я справлюсь сам.

Через десять минут плита была на месте.

- Ну, пока, ребята, - сказал Дядя и потрогал задний карман. Убедившись, что оружие на месте, он у опушки густого леса перешел на немецкую территорию.

- Ну и смельчак! - прошептал Хлоупек.

Они подошли к старому железобетонному доту, закурили и отправились назад, на Грифик. Видел их только месяц, гулявший по небу... Участок у пограничного столба № 24 был не безопасен для перехода через границу; сотрудники немецкой полиции уделяли Грифику и мельнице исключительное внимание. Свет из окна мельницы, как маяк, всегда был виден издалека.

- В три часа мы будем уже в постели, - радовался Стромек, когда они приближались к деревне.

- Об операции ни звука! - напомнил Хлоупек. - Павелке утром я расскажу сам, и то не все. Странно, что с таким делом обратились к нему.

Они вышли из леса и направились к зданию таможни. Стромек шел первым и по обыкновению еле волочил ноги. Вдруг он встал как вкопанный, так что Цыган налетел на него.

- Что случилось? - прошептал Слава.

- Свет. Там, у домика, слева. Будто кто-то чиркнул спичкой.

С минуту они стояли, не двигаясь. У дверей домика и в самом деле засветился огонек.

- Пошли! - принял решение Хлоупек. - Вы вдвоем пойдете низом и обойдете домик со стороны ресторанчика. Я пройду здесь, сверху. Встретимся у старого компоста. И будьте осторожны!

Ребята исчезли в темноте. Хлоупек перебрался по снегу через большую канаву и попал при этом в глубокий сугроб, затем через не огороженный забором сад приблизился к домику. Яниш и Стромек, пройдя мимо ресторанчика, оказались возле угла дома. У компоста пограничники встретились.

- Они внутри, - прошептал Хлоупек. - Подождем.

- Там у дверей должны быть следы, - заметил Цыган.

В доме вновь загорелся свет. Потом тихонько, чуть слышно скрипнула дверь, и наружу вышли двое мужчин. Оба курили, в темноте двигались лишь огоньки сигарет. Они шли тяжелым шагом и вскоре исчезли за кустами у шоссе.

- Буду ждать на опушке леса, - решил Хлоупек. - Если пойдут к границе, я их остановлю. Вы заходите с другой стороны.

И он пустился бегом. Цыган со Стромеком перебежали шоссе и, скрываясь за кустами, пошли к лесу. Хлоупек тяжело дышал: он спешил оказаться на опушке раньше, чем незнакомцы. Его друзья уже опередили их и теперь наблюдали из-за кустов, как те двое шли к лесу. На морозе слышался скрип их шагов. Вскоре патруль взял неизвестных в классическую "вилку". Те шли беспечно, до Цыгана донесся их негромкий смех.

Вот они уже метрах в пятидесяти от Хлоупека, скрытого низким ельником. Хлоупек нарушил тишину:

- Стой! Руки вверх! - и лязгнул затвором автомата. Мужчины будто окаменели, а потом первый из них нерешительно поднял руки над головой, второй же бросился в кусты и скрылся из поля зрения Хлоупека. Вахмистр поднял автомат и дал длинную предупредительную очередь.

Беглец мчался прямо на Цыгана. Яниш дал очередь в снег метрах в двадцати перед бегущим. Стромек тоже стрелял с высокого пригорка. Мужчина остановился и высоко поднял руки.

- Кругом! - приказал ему Цыган.

Привели и второго. Тот без конца просил, чтобы перестали стрелять.

- Да кто стреляет? - рассмеялся Стромек. - Разве ты слышишь выстрелы? А ну, ложись! Быстро!

Задержанные проявили большое проворство и мигом повалились в снег. Пограничники моментально обыскали задержанных. Ко всеобщему удивлению, у незнакомцев ничего с собой не оказалось.

- Пошли! - сказал Хлоупек. - Держитесь подальше друг от друга, господа. И чтоб было тихо, как в могиле.

Не успели они сделать и двух шагов, как столкнулись с патрулем Роубика. Те тоже возвращались из наряда, но, услышав выстрелы у пруда, бросились на помощь.

- Ну и подняли же вы пальбу! - расхохотался Роубик. - Так вы разбудите Павелку.

Однако прапорщик уже не спал, видимо, ждал возвращения патруля, посланного к границе. Задержанные оказались чехами, официантами из Марианске-Лазне. Одного из них Олива даже немного знал. Гладко выбритые, комические в своей элегантности, они тряслись от страха.

- Мы направлялись во Францию, - сказал первый из них.

- А кто вам посоветовал идти через Лесов?

- Один посетитель ресторана. Он сказал, что граница проходит примерно в трех километрах за таможней и до рога туда идет через лес. Он говорил, что жил здесь до' войны.

- Пан прапорщик, - вмешался Цыган, - можно вас на минуточку? Надо бы заглянуть в этот домик.

Павелка согласился, и, пока он продолжал допрос, Цыган и Стромек, уже не на шутку уставшие, отправились назад, к домику. В темном углу на прогнившем полу лежали два чемодана и портфель. На заставе в них обнаружили белье, консервы, сигареты, а также два остро наточенных кинжала, порнографические фотографии, три бутылки ликера и карту с нанесенным на нее маршрутом движения: через Уезд на Лесов, вдоль ручья к лесопилке, таможне, а оттуда к пограничному столбу №22-23. Был здесь и график движения: они хотели перейти границу утром, около половины седьмого, а ночью вышли осмотреть местность. В маленьком блокноте оказалось и несколько заграничных адресов.

- Кто вам их дал? - спросил Цыган, и высокий элегантный мужчина спокойно ответил:

- Это адреса посетителей нашего заведения. Иностранцев. Мы сами выписали из их документов.

- Это проверят в другом месте, - сказал вахмистр. В связи с задержанием пришел и Зима.

- Ну что, наверное, последние в этом году? - улыбнулся он.

- Как бы рождество не оказалось чересчур веселым, - ответил ему Цыган. Ребята попрощались и поспешили к себе в дом, где быстро забрались в теплые посте ли. Через два дня наступали рождественские праздники... Уже во второй раз встречают они их в заснеженном Лесове. Прежде чем заснуть, Яниш пересчитал в уме свои задержания. Оказалось, он уже догнал Оливу.

Накануне сочельника Цыган и Роубик были в наряде, а в первый рождественский вечер им предстояло дежурить ночью. Почта принесла поздравления от Храстецкого и Гулы, а также посылки из дому. Все ждали возвращения ребят из Словакии, но напрасно. Оказалось, они приедут лишь после праздников. Посылки тех, кто собирался на праздники домой, отправились на общую кухню. Дома их никто не ждал, поэтому и прислали в Лесов всякой снеди.

- Пригодится, - удовлетворенно констатировал интендант Тонда.

Когда уехали отпускники, нести службу пришлось двенадцати вахмистрам. Павелка распорядился дежурить с короткими интервалами и охранять прежде всего подходы к границе - деревни и поселки, а также следить за снежной целиной вблизи границы.

Праздничный ужин начался в шесть. За столом собралось всего десять человек. Двое находились в дозоре, а Цыган с Роубиком тоже уже готовились отправиться в наряд. Вкусных вещей было больше чем достаточно. Едва они поужинали и потянулись за сигаретами, как прибежал дежурный и прошептал что-то Павелке. Они разобрали только "поселок Двур". Это название дежурный повторил несколько раз. "Опять нет покоя", - со злостью подумал Цыган. Прапорщик встал и вышел с дежурным из столовой. Какие-то тайны... Вскоре они вернулись.

- Идите посмотрите-ка кое-что, - сказал прапорщик, обращаясь к сидевшим в столовой.

Стоял ясный, тихий вечер. Мороз крепчал.

- Вон там. - Павелка указал в сторону поселка Двур, расположенного на дальнем холме.

И они сразу же все увидели. В доме лесничего то зажигался, то гас свет. Это здание было видно и с немецкой территории. Вахмистры так и ахнули.

- Кто-то подает сигналы! - сказал Стромек.

- Прокеш мне давно не внушает доверия, - прошептал Цыган.

- Да, ребята, в ружье! - скомандовал прапорщик. - Пойдем все!

И вот они во главе с Павелкой остановились перед домом лесничего. Дорога была тяжелой и заняла минут сорок. Сигналы уже прекратились, но в доме горел свет. Павелка постучал в массивную дверь. В светлом прямоугольнике входа появился празднично одетый Прокеш в белой рубахе.

- Добрый вечер! Входите, входите! - проговорил он, несколько удивленный.

- Нет-нет, - отказался прапорщик. - Только один вопрос. Что это за сигналы поступали от вас целый вечер? Розовый свет.

Прокеш на мгновение оцепенел, а потом рассмеялся:

- Какая там сигнализация, ребята? Я купил цветные электрические свечи на елку, да контакт плохой, что ли, не хотят гореть, да и все. Наверное, происходит короткое замыкание. Входите, убедитесь сами.

На втором этаже их приветствовали красивая жена лесничего и дети. Хозяйка сразу же предложила вахмистрам ликер. Выпили. Цыган быстро сбегал вниз и привел Манека, который на гражданке работал электриком. Тот попросил нож, и не успели все выпить по две рюмочки, как елка, к восторгу детей, зажглась. Лесничий налил Манеку заслуженный стаканчик.

- Позор! - сплюнул Павелка, когда они пожелали хозяевам весело провести праздники и распрощались с ними. - Все настроение испортилось. Что он теперь о нас подумает?

Цыган и Роубик прямо от дома лесничего отправились в наряд. Согласно приказу Павелки они пошли по направлению к мельнице и домам. Всю дорогу смеялись. Хорошо, что все это придумал сам Старик! Ох и всыпал бы он кому другому за это!..

Близилась полночь, когда они уселись за ужин в кухне у Благоутов. Яниш отказался от карпа, предпочитая шницель, и смаковал сладкий соус, понравившийся ему еще на прошлое рождество. Пели песни, а потом Яниш развлекал свою белокурую подружку забавными рисунками и ребусами. Когда они опять вышли в рождественскую ночь, было уже около двух часов. На темном небе светились холодные звезды, под ногами скрипел снег. Дом лесничего в Двуре уже скрылся во мгле.

Был конец января нового, 1948 года. Четверг. Цыган сортировал на столе почту и подмигивал в сторону Павелки, читавшего письмо от жены.

- Скорее бы мне отсюда выбраться, - вздохнул прапорщик. - Ведь у меня семья. Вам всем безразлично, где служить, я это понимаю, а мне - нет.

- А что отвечает начальство на вашу просьбу? - спросил Цыган и ткнул пальцем в потолок.

- Жду перевода каждый день. Ведь им даже не надо искать мне замены. Вас тут много таких, кто в любой момент может принять командование. Взять хотя бы тебя или Оливу.

- Вот письмо с приглашением в Марианске-Лазне. Мы должны послать от заставы двух человек на торжественный бал. Вы не хотите поехать?

- Я? - засмеялся прапорщик. - Меня это нисколько не интересует. А вас?

"Я бы пошел, но только с Яркой", - хотел он сказать, но тут же отогнал эту мысль: старый Байер не разрешит, да и этот Яркин дылда жил именно в Марианске-Лазне. И Яниш ответил:

- Да нет... у меня достаточно забот с нашим балом, который мы собираемся организовать в феврале.

- Значит, нам надо туда кого-нибудь откомандировать? Иначе мне устроят в районе нагоняй.

Цыган на минутку вышел и вернулся с довольным видом.

- Поедут Олива и Стромек, пан прапорщик.

- Отлично. Ребята что надо.

- Нам придется отдежурить за них, чтобы они отдохнули хотя бы после бала. Ведь они туда и обратно пойдут пешком, дороги замело...

- Хорошо, - согласился прапорщик.

У обоих посланцев заставы возникли, однако, свои проблемы: что скажут их девушки?

- Если девчата будут о нас расспрашивать, скажи, что нам дали особое задание. А то хлопот не оберешься! - попросил Олива.

- Ведь нас туда откомандировали, не так ли? - оправдывался Стромек.

- Ну разве откомандировывают гулять, шут ты гороховый? Как ты это объяснишь? - возражал Олива. В конце концов все-таки решили сказать, что их послали выполнять особое задание. Пришлось занять денег: после Нового года их финансы находились в плачевном состоянии. Наконец ребята привели в порядок свои мундиры и отправились в путь. Им предстояло преодолеть двадцать шесть километров тяжелой дороги.

Вернувшись на следующий день из дозора, Цыган стал с нетерпением ждать возвращения посланцев заставы: может, опыт этого большого бала удастся использовать при организации вечера у них в Лесове. Воскресный день уже сблизился к концу, а об Оливе и Стромеке не было ни слуху ни духу. Ребята и Павелка напрасно высматривали их. Время шло. Наступил уже вечер, а представителей заставы по-прежнему не было видно, будто в воду канули. Когда Цыган вернулся около полуночи после свидания с Яркой, обе койки еще пустовали. Павелка бегал по канцелярии и неистовствовал:

- Наверняка что-нибудь натворили - и их посадили! Пробовали было дозвониться, но аппарат молчал: связь опять была нарушена. Интендант Тонда по собственной инициативе доехал до ресторана в Уезде: может, ребята застряли там? И в понедельник утром их койки пустовали. На соседней заставе сообщили, что их делегаты уже давно на месте. Дело принимало плохой оборот. Запахло грандиозным скандалом...

Вернулись они лишь к вечеру, бледные, невыспавшиеся и заросшие.

- Где вы были, болваны? - накинулся на них Цыган.

- Лучше и не спрашивай, - вздохнул Иван Олива. - Приключилась история, достойная Швейка.

Вскоре они вышли из канцелярии и направились к дому. Стромек засыпал на ходу. Оба рухнули на койки.

- Ну и дела, - хрипло рассказал Олива Цыгану. - Классный был бал. Гуляли мы вовсю. Встретили знакомых ребят и девушек, а те забрали нас с собой в бар, где мы просидели до утра. Можешь себе представить, в каком мы были состоянии... Ну, взяли мы такси и отправились на вокзал, чтобы доехать до Ходовы-Планы, а оттуда - пешком до дому. Только мы оказались в купе, как засну ли, а проснулись уже в Хебе. Там мы посидели на вокзале с одним вахмистром, который уже вернулся из Слова кии. Он знал Храстецкого. Выпили мы немножко и поехали обратно в Ходовы-Плану. Но опять заснули и очнулись, когда проводник объявил, что поезд прибыл в Стржибрж. Ночью наконец-то доехали до Планы. Там раздобыли банку огурцов и потихоньку пошли к Лесову. Идти было тяжело, ведь мы ничего не ели, так что пришлось остановиться на обед.

Проснувшийся Стромек добавил:

- Пан прапорщик, говорю я ему, в кои-то веки мы попали в цивилизованный мир, ведь скоро мы совсем одичаем...

- Вы не натворили чего-нибудь? - забеспокоился Цыган.

- Не знаю, - зевнул Стромек. - Я мало чего соображал. Кажется, нет. Ну, ладно, будем спать.

Павелка сделал над собой усилие, и никакого взыскания, ко всеобщему удивлению, ребята не получили. Они еще отсыпались, когда дежурный сообщил, что Пепик Репка задержал у границы двух молодых девушек. Те сразу же признались, что пытались перейти на ту сторону. Обе были из Праги.

- Вероятно, это какие-нибудь потаскушки. Милушу ждет работенка, улыбнулся Роубик.

- А тебе это на руку, - осклабился Цыган. - По крайней мере сможешь ее проводить.

Янишу пришлось пригнуться, так как Роубик запустил в него ботинком.

Движимые любопытством, пограничники направились к заставе. Репка уже вел задержанных. При свете уличного фонаря вид у них был жалкий. Девушки дрожали от холода и с презрением смотрели из-под спадающих на глаза растрепанных волос на собравшихся молодых вахмистров.

- Осторожно, Репка, остерегайся неожиданного на падения, - пошутил кто-то.

Павелка посадил девушек к печке, чтобы они согрелись.

- Шеф, - сказала долговязая блондинка в измятых брюках и грязном зеленом свитере, - мы хотим есть. Накормить нас - ваша обязанность. Иначе вы ничего не узнаете. А остальным нечего здесь торчать и пялить глаза, кивнула она на вахмистров, столпившихся в дверях.

- Дамы, ведите себя поприличнее, - побагровел Репка, - иначе выпросите по паре оплеух, красотки! Времени у нас достаточно. Если вам здесь что-то не нравится, мы подождем, пока вы сами попросите составить протокол.

- Приведите Милушу, - приказал Павелка. - Остальным - выйти!

Дежурный согрел чай и принес хлеб с повидлом. Задержанные даже не поблагодарили. Смотрели на всех полными злости подведенными глазами. У младшей даже нос был в губной помаде. Вскоре пришла Милуша.

- Кто это такие? - шепотом спросила она у Цыгана.

- Не знаю. Сейчас сама увидишь.

- Я хочу в уборную, - сказала, младшая.

- Я тоже, - вызывающе добавила блондинка.

- Пан Репка, проводите их по очереди, - приказал Павелка.

- Ой, как страшно! - захихикала блондинка. Репка отвел девушку в туалет и просунул в приоткрытую дверь дуло автомата.

- Не бойся, милок, - засмеялась младшая, - я не смоюсь.

Потом начался допрос. Девушки признались, что хотели сначала перебраться в Германию, а оттуда отправиться еще дальше. Они нигде не работали, шлялись по Праге и, как похвалилась блондинка, прилично зарабатывали. Когда дела шли плохо, они брали у клиентов плату продуктами. Их ближайшей целью было добраться до американского военного бара, заработать денег и поехать в США. Их злило, что они наткнулись на "лохматых". Из-за этого оскорбительного слова они и не получили от вахмистров сигареты, которые просили. Та, что поменьше, во время допроса встала, сняла с себя брюки, повесила их на печь и осталась в одной нижней юбке. Блондинка уселась на стул верхом.

Пришел старый Зима и обеих задержанных послал с Репкой и Милушей на станцию КНБ к Богоушу Гендриху.

- Возись вот с такими мерзавками, - вздохнул он. - Как и с цыганками. Однажды еще молодым я конвоировал цыганку через лес. Вдруг она уселась на пень: дальше, дескать, не пойдет. Я схватил ее за руку и потащил в сторону деревни, чтобы там найти какой-нибудь транспорт и отвезти ее в суд. Ей только того и надо было! Она заорала, что я хочу ее изнасиловать, и стала срывать с себя тряпки. Хорошо еще, что поблизости были лесорубы, которые все видели и слышали... Этим двум нет еще восемнадцати. Через несколько лет им будет место только на свалке.

Цыган пошел спать. Из окна комнаты он увидел обеих девушек возле печки. Напротив них сидел Богоуш Гендрих - старый, прошедший огонь, воду и медные трубы пражанин. "Ну, с этим их штучки не пройдут, - подумал Яниш и улыбнулся. - Он-то знает, как обращаться с пражской шпаной..."

Был час ночи.

III

Наступил февраль.

Политическая ситуация в стране все обострялась. Коммунисты подготавливали съезд заводских комитетов и крестьянских комиссий, чтобы отразить выпады реакционных партий. Лесовские пограничники, патрулировавшие государственную границу, ежедневно сообщали о сосредоточении американских войск. Хоккейные матчи с американцами на Грифике прекратились... Прапорщик Содома усилил требования к подчиненным. На заставу часто приезжал просветработник, который разъяснял пограничникам ситуацию в стране. Состоялось собрание вахмистров - членов КПЧ. Председательствовал Слава Хлоупек. На заставу приехал и Йозеф Ножичка, который служил уже в Плане.

- Возможно, потребуется помощь КНБ, - сказал он. - Иначе социализм погибнет. Мы должны действовать заодно с рабочими, с Готвальдом!

Обстановка в Лесове тоже становилась все более напряженной. Лесничий Лишка созывал одно собрание за другим; в секретариате партии национальных социалистов в Плане он проводил времени больше, чем в лесничестве. Цыган и Стромек решили взять под контроль его деятельность. Кроме того, установили наблюдение за некоторыми работниками таможни.

Однажды после обеда Стромек пришел вне себя от гнева.

- Знаешь что? К Лишке приехало партийное начальство, три автомашины. Одна даже с пражским регистрационным номером. Но я, друг, тоже не так прост: пан председатель национальных социалистов остался без телефонной связи.

С высокого сугроба Стромек забрался на телеграфный столб, отрезал метров десять провода, ведущего к лесничеству, и забросил его за кладбищенскую ограду.

- Чего ты этим добьешься? - спросил его Цыган.

- По служебным делам он может звонить от нас или со станции КНБ. Понимаешь? - проворчал в ответ Стромек. - А здесь пану председателю особенно разговориться не удастся. В случае чего, мы его сразу же вышвырнем. У меня нет желания возвращаться к капитализму,

Однако кроме политики их в те дни волновал и лесовский бал. Вечером они зашли к Киндлу в ресторанчик, чтобы обсудить подробности. Все шло как по маслу.

- Музыка есть, - потирал руки Стромек, - мясо то же, напитков у тебя, Франта, хватит, а об остальном мы позаботимся. А теперь дай-ка нам три стаканчика рому, только в кредит. Себе тоже налей. Заплатим в получку.

- Само собой, - согласился Киндл и опрокинул свой стаканчик раньше, чем вахмистры успели сделать по глотку. - Старуха ругается, - объяснил Франта с кислой миной.

Двери распахнулись, и вошли таможенники Долежал и Гонза Шпачек. Они были на службе и зашли по пути на Двур. Взяв по стаканчику грога, подсели к вахмистрам.

- Так что же слышно насчет бала вашего замечательного подразделения? поддел их Долежал.

- А вы разве не пойдете? - улыбнулся Стромек.

- Все зависит от того, какая там будет музыка, - задумчиво сказал Шпачек.

- Оркестр КНБ из Карловых Вар. Тридцать чело век! Такого еще не бывало. Его будет слышно даже по ту сторону границы!

Долежал не был склонен вступать в разговор. Его одолевали свои заботы: Лишка считал его кандидатом на пост председателя будущего комитета в Лесове. Кто мог в тот момент думать, что через год и след их простынет?.. Когда они расплатились, к ресторанчику подъехала повозка. Байер, отец Ярки, привез подстреленную им косулю. Он распорядился положить тушу в коридоре. Из охотничьей сумки достал три ножа.

- Освежуем ее сразу же. Пани Киндлова сможет засолить мясо. И пусть сделает нам гуляш. Поскольку косулю застрелил я, то, по старому обычаю, требуха при надлежит мне. А вас, господа, - обратился он к вахмистрам, - я угощаю.

Цыган поднялся с места. Ведь это был отец Ярки. И, взглянув на Киндла, Яниш сказал:

- Дай нам, Франта, литр рома. За мой счет. Пришли еще два вахмистра Мачек и Манек. Хозяин

принес гармошку, и через час в ресторанчике стало очень весело. Цыган пил осторожно. Он был свободен от службы и обещал Ярке встретиться вечером, а пока он обнимал за шею ее отца и вместе с остальными распевал народные песни.

- Ты, Вацлав, хороший парень, - повернувшись к Цыгану, говорил Байер, но слишком уж ты увлекаешься политикой, и притом странной политикой. То, чего хо чет ваша партия, не выход из положения...

Это был отец Ярки. "Тесть, - с горечью думал Яниш. - Был бы моим тестем, если б не тот, второй, который сейчас в армии..."

- Оставим политику, - ответил он, склонившись к потному лицу подвыпившего лесничего, - все равно мы ни до чего не договоримся. Время нас рассудит, пан Вайер.

- Жена мне задаст жару, - спохватился лесничий, - ведь я обещал сразу же вернуться домой.

- Я провожу вас, - предложил Цыган.

- Как мою дочку, плут ты этакий! - рассмеялся лесничий.

- Ее еще охотнее, пан Байер, только она ведь уже занята, - съязвил Яниш.

Лесничий неуверенно держался на ногах: слишком много выпил.

- Я тебе покажу Ярку! - шутливо погрозил он. - Для нее у меня есть другой жених.

Цыган отвел глаза. "Знал бы ты", - подумал он. В это время пришли Белка и Липар. В ресторанчике стало шумно и многолюдно. Киндлова с Мачеком вихрем носились в танце, стаканчик следовал за стаканчиком. Вдруг с Цыгана мгновенно слетел хмель. Как раз когда он обнимал лесничего за шею, в дверях появилась Ярка. Она хмурилась.

- Папа, - сказала она, - немедленно иди домой.

- У меня было здесь дело, Яруня, - ответил тот растерянно.

- Он свежевал косулю, - добавил Цыган. - И готовил гуляш. Ну, и мы немножко пели.

- Дай моей дочке грогу, - приказал Байер хозяину. Она села рядом с Цыганом и прошептала:

- Эх ты!

Он понял: не пришел на свидание и выпиваешь с моим отцом...

Из-за стола они встали только около часу ночи. На улице их обдало холодом. Шли втроем - Ярка, ее отец и Цыган. Подвыпивший лесничий без конца повторял что-то. Деревня спала, только на заставе, как обычно, горел свет. Яниш помог девушке довести отца до кухни. Ярка уложила его в постель и вернулась к Цыгану, ждавшему ее внизу, у двери.

- Ему нехорошо, - сказала она, - но мама о нем по заботится.

- Это замечательно! - ответил Яниш. - Значит, я смогу на минутку заглянуть к тебе? - набрался он храбрости.

- А что тебе там делать? - улыбнулась она. Он обнял ее.

- Это я тебе скажу там, Ярка, - шептал он ей на ухо. - Ты уже давно мне обещала, что я как-нибудь буду у тебя, совсем с тобой...

- Ну ладно, на минутку, - уступила она. Яниш снял ботинки и последовал за ней в темноте незнакомого дома. По дороге они поцеловались. Вот и ее комнатка... Свет они зажигать не стали.

В ту ночь в комнате общежития спал один Стромек.

И вот пришел день, которого все так ждали. В этот день в Лесове должен был состояться бал. Все, что можно было сделать силами членов ЧСМ, было сделано на славу. Только оркестр мог испортить всем настроение, если бы вдруг не приехал, но автобус с музыкантами уже прибыл в Лесов. Стромек повел их наверх, в раздевалку, а Цыган подождал дирижера, чтобы договориться с ним о программе.

- Вам повезло, ребята, - сказал дирижер, - у нас уже введена боевая готовность. Долгое время не было известно, поедем ли мы вообще...

Стромек встретил и проводил в зал Павелку, Зиму и капитана Кучеру из Планы; Цыган - Лишку и семьи таможенников. Приехали несколько вахмистров и с соседней заставы. Они сразу же обосновались в буфете. На большом столе лежали всевозможные призы, предназначенные для лотереи. Торты, с помощью которых кавалерам предстояло расплачиваться с дамами после "сладкого" танца, пока еще хранились в холодном чулане. Вахмистры ходили в белых перчатках, наскоро купленных в Плане, и льнули к девушкам в длинных, совершенно новых белых платьях. Народу собралось так много, что те, кто жил поближе, принесли из дому стулья.

Музыканты сыграли туш, и Павелка, поднявшись на сцену, пожелал всем хорошо повеселиться. В первую очередь вахмистры пригласили на танец жен гостей, потом - знакомых, и только лишь через некоторое время очередь дошла до любимых девушек... Прапорщик танцевал то с одной дамой, то с другой и был исключительно галантен и внимателен.

- Старик превзошел самого себя, - сказал Цыгану Хлоупек, сопровождая свою прекрасную генеральшу.

В десять вечера трубач исполнил соло в честь организаторов бала и членов КНБ. После белого танца Цыган и Стромек ненадолго присели к столу Благоутов, выпили с их девушками по рюмочке и отправились дальше. Забот у них было много: как проходит лотерея, есть ли закуска и выпивка у музыкантов, каков кассовый сбор? В одиннадцать часов был объявлен "сладкий" танец. Ребята поставили на стол чудеса кондитерского искусства, автором которых был Франта Киндл. Продавщицами были Милуша и Гита. Мужчины принялись заказывать для своих партнерш соблазнительные лакомства. Буквально через три минуты ничего не осталось.

Затем наступил черед чардаша для местных словаков, лесной польки для лесников и охотников, вальса для таможенников. Капитан Кучера выиграл бутылку коньяка, Зима - ром, а Павелка - без всякой протекции - большой круг колбасы. Некоторые в качестве призов получили живых кроликов, кур или карпов. Интендант Тонда привез все это из Планы. Всеобщее восхищение вызвали несколько пачек американских сигарет, оставшихся после побед на Грифике в хоккейных матчах ЧСР - США. Деньги, вырученные на вечере, ребята положили в сейф у Киндла. Наконец-то и сами организаторы бала могли потанцевать.

Цыган подошел к Ярке. Оркестр заиграл танго. В зале воцарился полумрак. Яннш прижал к себе девушку.

- Я хочу быть с тобой, как сегодня ночью. Я приду к тебе, Ярка.

- Нет, - сказала она, - я так боялась, Вашек. Вдруг Репка хлопнул его по плечу.

- Тебя вызывает Павелка. Там и дежурный. Что-то случилось.

Цыган про себя выругался и направился к выходу, где уже стояли Павелка, Хлоупек и Мачек. По их лицам Яниш сразу понял, что для него бал уже кончился.

- Объявлена боевая готовность, - прошептал Хлоупек. - Мы немедленно выезжаем.

Прапорщик отвел их в сторону и тихо сказал:

- Хлоупек, Яниш, Стромек, Мачек, Манек и Роубик, через час вы выезжаете из Лесова. Остальные в бое вой готовности находятся на заставе. Это не моя выдумка, ребята, приказ пришел из Тахова. Даю вам десять ми нут на прощание со знакомыми. А потом - пошевеливайтесь.

Девушки уже обо всем догадались. Огорченные, они собирались группками. Ярка с трудом сдерживала слезы. Ребята бегом отправились на заставу. Они быстро собрали вещевые мешки, надели форму, получили у дежурного личное оружие, на складе взяли пулемет. Шутить и разговаривать им было некогда,

- Я слушал последние известия, - сказал дежурный. - В Праге, кажется, произошли важные события. Только мне не удалось много послушать - времени не было.

Им было понятно, почему именно они уезжают из Лесова. Остальные коммунисты сражались с бандами. Тонда, как интендант, должен был остаться из-за своих служебных обязанностей. Густа был шофером. Иван Олива, Пепик Репка, Гофман и Гаек оставались в Лесове.

Павелка выдал командировочные удостоверения, проверил обмундирование и оружие. В ожидании автобуса все молчали. Вот так кончился для них бал. Через полчаса пришел автобус, уже наполовину заполненный сонными вахмистрами с соседних застав и из Тахова. При свете фар Цыган увидел тетю Благоутову. Она успела сбегать домой и принесла кое-что "своим" ребятам на дорогу. Слезы стояли у нее в глазах. Они поблагодарили ее, и автобус тронулся с места, взяв направление на Гуть. Они проехали мимо ярко освещенного ресторанчика. Оркестр играл танго...

В автобусе никто не знал подробностей. На соседней заставе к ним присоединилось еще пять вахмистров. Потом они ехали по .незнакомой дороге через пограничные горы. Ребята спали на своих вещмешках, обмотав ремни автоматов вокруг ладоней. Пробираясь по высоким сугробам, автобус раскачивался из стороны в сторону. Не спал только молодой просветработник, сидевший рядом с водителем. Он следил за дорогой. Только этим двоим была известна цель поездки.

Цыган проснулся от холода. Им оставалось проехать еще несколько километров пути. Он потянулся и пытался понять, глядя в замерзшее окно, где они находятся. Просветработник обратился к Янишу:

- Разбуди остальных. Сейчас мы будем на месте.

- Я чувствую себя совсем разбитым, - ворчал Роубик. - И голова болит. Проклятый бал!

- Ничего, вещмешок на спину, и все пройдет, - усмехнулся Мачек.

- Не надо было тебе столько пить вчера, - заметил Стромек, шаря под сиденьем в поисках свалившейся туда фуражки.

Автобус въехал в какую-то деревню. Начинало светать, в окнах зажигались огни. Наконец автобус остановился у большого двухэтажного здания. Сквозь переднее стекло было видно оживление, царившее во дворе. Ребята вышли в морозное утро. Во дворе на вещевых мешках сидели пограничники. Их было человек пятьдесят. Подняв воротники, они курили и тихо разговаривали. Цыган, Стромек и другие увидели здесь и некоторых знакомых по пограничной школе. Мачек сразу исчез куда-то, но вскоре вернулся с котелком горячего чая.

- Без рома, но сейчас и так сойдет...

- Если бы он был с ромом, то я скорее бы замерз, чем прикоснулся бы к нему. После того, что было вчера... - проговорил Стромек, с жадностью глотая горячий чай.

Они закурили. Есть не хотелось. Сверток, принесенный тетей Благоутовой, остался нетронутым, как неприкосновенный запас. Всех мучило любопытство: что будет? Подъехал еще один автобус, полный вахмистров. Только они вышли, как во дворе появился высокий капитан и приказал маленькому прапорщику объявить построение. Офицер принялся проверять, с каких застав и сколько людей прибыло. Оказалось, что некоторые еще запаздывают.

- Подождем, - решил капитан. - Разойдись!

Ребята сидели на морозе, окоченевшие, невыспавшиеся, и ждали. Некоторые шепотом ругались: неужели нельзя было разместить их где-нибудь потеплее? Вскоре, однако, появился старый, ободранный, залепленный снегом автобус. Он привез подкрепление. После новой переклички оказалось, что во дворе собрались все, кроме тех, кто был серьезно болен. Так, по крайней мере, доложили командиры групп.

- Хорошо, - сказал прапорщик. - Теперь пойдемте в учебный класс на первом этаже.

При входе каждый получил по банке мясных консервов; буханка хлеба выдавалась на двоих. Некоторые вахмистры тут же принялись за еду. В восемь в учебный класс вошли трое - капитан, прапорщик и старший вахмистр Трнени, которого лесовские ребята хорошо знали: до того как его перевели на должность просветработника в Пльзень, он служил на соседней заставе. Трнени тоже узнал их, и они улыбнулись друг другу. Потом он обратился ко всем собравшимся:

- Товарищи! Вы здесь для того, чтобы в случае необходимости навести порядок в столице. Реакция выступила открыто, она готовит удар по нашему общественному строю. У нас есть сведения о некоторых действиях, которые она собирается предпринять. Был обнаружен и склад оружия. У наших границ отмечается повышенная активность иностранных войск. Вы относитесь к числу тех, кому можно больше всего доверять. Вы проявили себя как сознательные и дисциплинированные воины. Теперь мы ждем приказа двинуться к Праге. Это все. В классе поднялся шум.

- Спокойно, - приказал только что вошедший прапорщик, - одна рота, которую мы здесь сформировали, отправится немедленно! Остальным оставаться в полной боевой готовности.

Он порылся в списках и принялся читать состав взводов новой роты. Воинские звания он не называл. В списках первого взвода лесовских ребят не оказалось. Они переглянулись: неужели их оставят здесь, когда в Праге дело принимает скверный оборот? Первый взвод направился к дверям.

- Второй взвод, - продолжал прапорщик и первыми прочитал фамилии всех лесовских ребят. Те сразу же схватили свои вещмешки и направились к выходу вдруг начальство передумает. У выхода стоял Трнени. Он по хлопал Стромека по плечу:

- Ну, лесовчане, покажите, на что вы способны! Выйдя во двор, Хлоупек, командир их группы, сказал:

- Надо держаться всем вместе, ребята. При любых обстоятельствах не откалываться.

- Не бойся, - заверил Мачек. - А вот теперь я чего-нибудь съел бы.

- Сейчас не будем ничего разворачивать, - отрезал Яниш. - Потерпи, пока тронемся в путь.

Их построили и повели к маленькому вокзалу.

- Покажите им кузькину мать, этим буржуям! - кричал какой-то усатый железнодорожник. - Смело, товарищи!

- Не бойтесь! Мы постоим за Готвальда! - ответили пограничники. Началась посадка. Цыган оказался в вагоне первым и занял для лесовчан единственное купе первого класса, за что заслужил от товарищей похвалу. Они забросили, свои вещмешки в багажное отделение, а оружие повесили. Мачек снова заныл:

- Я умру с голоду, - а сам тем временем уже ловко разрезал хлеб, вспомнив свое поварское ремесло. Цыган разделил на шесть равных частей добрый кусок копченой свинины.

- Домашнего копчения, - вздохнул он, - это тебе не то же самое, что из магазина. А еще здесь есть сало со шкварками, шпиг и пироги. Золотая тетя Благоутова...

- Как там кончился бал? - вспомнил Цыган.

- Да что там, - проворчал в ответ Хлоупек, - ты же знаешь, что хорошо. Павелка все устроил. Да, жаль, жаль...

Все подумали о том, что было бы там после полуночи: проводы девушек, расставания возле спящих домов, поцелуи. Но все это не состоялось. Их ждала Прага, там происходили важные события. Просветработник довольно долго растолковывал им, что перед ними стоят сейчас и другие задачи, а не только охрана границ. Маленький прапорщик то и дело проходил по вагону, проверяя, чем они заняты.

- Подготовиться, - сказал он, - сейчас мы высаживаемся.

- Что за переполох? - удивился Мачек. - Где мы, кстати, находимся?

- Здице, - ответил Роубик.

На станции их уже ждали грузовики. Пограничники забрались в них, по целому взводу в один грузовик, шофер закрыл борта, натянул брезент, и колонна тронулась в путь через городок. Минут через тридцать, преодолев длинный и крутой подъем, машины остановились во дворе какого-то замка. Все высадились. Их обступили те, кто прибыл сюда еще раньше. Звучали приветствия. Старые знакомые встречались вновь.

- Мы будем находиться здесь в полной боевой готовности, - прозвучал приказ. - Только что прибывшая рота разместится на втором этаже с левой стороны.

Их ждала не комната с койками, а громадный пустой зал. На полу несколько охапок прессованной соломы, а в углу, у дверей, - большая железная печь.

- Холодно, как в Сибири, - проворчал Стромек.

- Долго вы здесь не пробудете, - сказал прапорщик, с утра сопровождавший их. - Мы просто немного передохнем. Думаю, что эти трудности вам по плечу.

Мачек попытался затопить печь, но она так страшно задымила, что всем пришлось выйти в коридор, где было еще холоднее. Однако через полчаса дело наладилось, и в комнате стало тепло. Все расселись вокруг печи. Мачеи подбрасывал в большие железные дверцы быстро горящую солому.

- Сожжешь ее всю, дурень, - ворчал Роубик. - Интересно только, на чем ты будешь спать ночью?

- Не знаю... В таком холоде я все равно не засну. И он сжег всю солому. Около печки становилось все

теплее, но чуть подальше стоял лютый мороз, в оконных рамах зияли щели. Прислонившись к стене, ребята вопросительно смотрели на Мачека, а тот отправился в поисках топлива. Когда он вернулся, с ног до головы покрытый пылью и паутиной, огонь в печи давно уже погас. Однако кое-что он все-таки принес. Мачек отыскал на чердаке старые поломанные картинные рамы. Бросив их на пол рядом с дремлющими товарищами, этот самоотверженный, добрый парень снова ушел. Вернувшись, он развел огонь и с торжествующей улыбкой наблюдал за тем, как ребята все дальше и дальше отодвигаются от раскаленной печки. Чудесный он был товарищ. Потом, довольный, уселся рядом с друзьями.

К полуночи печь остыла. Холод становился все сильнее. Один за другим ребята просыпались. На верхнем этаже бегали и топали ногами продрогшие пограничники.

В два часа ночи был получен приказ строиться. Замок заполнился стуком кованых сапог, лязгом оружия. Во дворе дул такой же холодный ветер, как бывало по дороге на Грифик. Грузовик отвез их обратно в Здице. Их состав с надписью "военный поезд" все еще стоял там. Лесовчане благодаря чистой случайности вновь заняли свое купе первого класса и сразу же уснули. Спали до тех пор, пока их не растормошил Мачек:

- Ребята, Браник. Мы в Праге!

Около часу поезд стоял в Смихове, потом через главный туннель подъехал к Центральному вокзалу и остановился на последнем пути.

- Без команды не выходить! - пронеслось по вагону. Ну, а раз так, ребята продолжали дремать на мягких

сиденьях. Хлоупек достал из вещевого мешка полотняный мешочек и не спеша начал заряжать запасной диск автомата. Остальные молча последовали его примеру. Стромек заменил тонкие носки на более теплые.

- Ноги должны быть в порядке, - сказал он.

- Особенно твои, - рассмеялся Хлоупек. - Ну, здесь тебе ходить будет хорошо: ни камней, ни корней.

Роубик смочил в туалете полотенце. Все протерли лица, причесались, привели в порядок обмундирование и принялись ждать. Около поезда суетилось несколько человек в военной форме, но все оставалось по-прежнему. Курить, курить...

- Больше я не могу, - сказал Мачек и исчез. Вскоре он вернулся с пачкой сигарет: обменял их у кого-то из соседей на консервы. Только они разделили курево, как прибежал связной:

- Строиться по отделениям!

Они вышли из вокзала и строем пошли по улицам" Праги.

Достаточно было сделать несколько шагов, чтобы понять, что в столице царит атмосфера возбуждения. Почти на каждом здании развевался красный флаг, висели наспех написанные лозунги в поддержку коммунистической партии, Готвальда и народно-демократического строя. Вагоновожатые-коммунисты разукрасили свои трамваи. Группами стояли люди, приехавшие из провинции. Уверенной поступью шагали по улицам рабочие патрули - с' по два человека в каждом. Люди останавливались, многие приветствовали марширующих пограничников. Лишь кое-где группки молодежи высказывали свое удивление и пренебрежение.

- Эти нам не рады, - сказал Цыган. - Золотая молодежь.

На Вацлавской площади гремели громкоговорители. Люди слушали, иногда смеялись, иногда возмущенно кричали. Мимо проехал грузовик специальной заставы КНБ Словакия. Среди этих ребят в коротких полушубках, подбитых кроличьим мехом, мог быть и Храстецкий. Лесовчане громко приветствовали их.

Стромек читал лозунги вслух. Цыгану пришлось его одернуть: оставь, парень, смотри себе под ноги, а то вмиг растянешься! Ноги скользили на трамвайных рельсах. Нелегко было идти в тяжелом обмундировании и с оружием. Столько членов КНБ Прага еще не видала! Глядя на их лица, каждый понимал, что шутки с этими ребятами плохи. У каждого на груди висел советский автомат... Они дошли до Вршовиц и направились к заводу.

Двое несших охрану рабочих открыли железные ворота и приветствовали их.

На мощеном и заполненном народом дворе их ждал майор Бук, высокий, стройный командир их пограничного батальона из Пльзеня, бравый офицер с энергичными чертами лица. Затем их отвели в зал, где было центральное отопление. Вдоль стен и между станков лежали приготовленные для них матрацы. Какой-то высокий рабочий в новой спецовке, сопровождавший прапорщика, сказал:

- Отдохните здесь, товарищи. Вам никто не будет мешать, работает тут только ночная смена. Рядом душ, вы можете помыться и побриться.

Ребята бросились на матрацы, но Хлоупек сразу же поднял их.

- После душа спится лучше, ребята. Нужно воспользоваться такой возможностью. Пошли!

Они достали полотенца, кусочки мыла и пошли босиком, в одних трусах, за Славой. Теплая вода привела их в восторг. Они кричали от удовольствия, а Мачек никак не хотел уступать место тем, кто ждал очереди.

- Я взял с собой еще одни трусы с рукавами, - смеялся он. - Одену-ка я их, - размахивал он кальсонами.

Прапорщик вызвал Хлоупека в импровизированную канцелярию. Вахмистр одевался злой, но вернулся довольный.

- Отделение, внимание! Будет выдаваться жалование. Здесь оно у меня, господа. По тысяче на брата и продовольственные карточки для лиц, занятых физическим трудом. Сейчас вы все получите. Я только не знаю, будем ли мы по-прежнему вместе.

Спали они крепко и проснулись только утром. Стромек со взъерошенными волосами уселся на матраце. Он первый заметил, что ночью в цеху работа шла своим чередом. Даже шум станков их не разбудил.

- Спали как убитые, - расхохотался он.

Они уже умылись и оделись, когда какой-то незнакомый вахмистр, стоя в дверях, объявил, что внизу работает столовая, где можно хорошо поесть. При этом он размахивал куском колбасы, в котором было не меньше полкилограмма. Ребята плотно позавтракали: каждый взял то, что хотел. Стромек сумел даже раздобыть газету.

- Ну вот. Снова народные социалисты нападают на КНБ. Съезд делегатов заводских комитетов назначен на 22 февраля. Бенеш якобы поддерживает Зенкла и его коллег. Обстановка начинает проясняться, господа. Приехали мы, кажется, как нельзя вовремя.

- Только бы не проторчать нам эти события здесь, - озабоченно заметил Мачек.

- Вот именно! - засмеялись остальные. - Нас вызвали в Прагу не для того, чтобы набивать брюхо и валяться на матрацах.

В этот момент дверь распахнулась, и в зал вошли майор Бук с прапорщиком. Ребята вскочили и встали по стойке "смирно". Майор обвел взглядом зал и, остановившись на группе Хлоупека, указал на них пальцем.

- Вот вы, шесть человек из Лесова, собирайтесь!

- Есть! - прокричал в ответ Хлоупек, и они сразу же схватили автоматы, моментально уложили в сумки запасные диски, остатки еды и щетку для обуви. Вещевые мешки сложили в кучу и наказали товарищам:

- Ребята, если вы вдруг переедете, не забудьте о нашем барахле!

Остальные смотрели на них с некоторой завистью: идут первыми...

- Возьмите с собой пулемет, - распорядился Бук. Роубик забросил автомат за спину, схватил пулемет и движением головы показал Манеку на ящик. В канцелярии майор уточнил приказ:

- Поезжайте на трамвае к музею. Там у главного входа вас будет ждать поручик КНБ. Вы поступаете в его распоряжение. Когда выполните поставленную перед вами задачу, возвращайтесь сюда. Какая это будет задача, я не знаю. А теперь поторапливайтесь, уже пора.

Дорогу им показывал Мачек, хорошо знавший Прагу. В трамвае крикливо одетые молодые люди смотрели на них враждебно, косились на пулемет Роубика. Через полчаса они были у музея, бегом поднялись по лестнице к главному входу, но двери оказались закрытыми. Поручика нигде не было видно. Тогда они уселись на холодные ступени, наблюдая за движением на площади. Внизу перед зданием издательства "Мелантрих" толпились люди. Что там происходило, ребята не знали. Поручик пришел через полчаса, как раз из "Мелантриха". Ему было лет сорок. Волосы с проседью, атлетического сложения, с большим пистолетом на ремне.

- Вас прислал майор Бук? - спросил он у ребят, вставших по стойке "смирно".

- Да, пан поручик, - ответил Цыган.

- Товарищ поручик, - засмеялся офицер. - Товарищ! Мне нравится, когда ко мне обращаются так.

- Товарищ поручик, командир группы вахмистр Хлоупек, - представился Слава. - Мы с границы, из Лесова, район Планы.

- Значит, найдем общий язык? Есть у меня, ребята, работа для вас. - И он нажал на кнопку звонка в дверях. - Какая, я вам расскажу.

Старый, сгорбленный служитель с улыбкой открыл им дверь. Он, вероятно, уже знал поручика или был предупрежден о его приходе и протянул ему большой ключ. Они пошли за офицером по винтовой лестнице к железным дверям. Климеш (это была фамилия поручика) открыл их и вместе с ребятами вышел на крышу исторического здания. Там гулял холодный ветер, и поручик поднял воротник.

- Так вот, товарищи, вы будете охранять здание музея. Наблюдайте за крышами соседних домов и ближайшими окрестностями, прежде всего за улицами, ведущими от Центрального вокзала, и за Вацлавской площадью. Сейчас я распоряжусь, чтобы сюда, к дверям, поставили телефон. Звонок будет хорошо слышен. Впрочем, пусть лучше один из вас сидит у телефона. Я буду внизу. Вы можете в любой момент обратиться ко мне. Ожидается демонстрация студентов и представителей некоторых партий. Оружие, в принципе, не применять. И старайтесь оставаться незамеченными. Мы не знаем, какой оборот может принять дело. Ясно?

- Ясно, товарищ поручик.

- Значит, лекцию вам мне читать не нужно?

- Нет, - засмеялись они.

- Еда у вас есть?

- Кое-что. Наверное, хватит.

- Что-нибудь придумаем. Ну, привет, ребята. Хлоупек обошел крышу и разделил группу на две

части. Поскольку на лестнице было тепло, а наверху - собачий холод, он решил, что они будут дежурить у телефона по очереди. Цыган, Роубик и Манек взяли под наблюдение перекресток под собой и направление к вокзалу; Мачек со Стромеком - Вацлавскую площадь и крыши домов вокруг нее. Все видно было как на ладони. Толпа, собравшаяся было перед зданием "Мелантриха", уже разошлась, однако возле громкоговорителей еще стоя ли люди. Они слушали последние сообщения правительства и спорили о судьбе республики и ее будущем. Ребята бегали к телефону греться и опять мерзли на крышей! Поручик пришел к вечеру. Они не могли сообщить ему что-либо особенное. Его симпатичное лицо было, однако, очень серьезным, и он дважды подряд позвонил куда-то. Потом сказал, что через час их заменит другая группа, а они получат новую задачу. После семи вечера пришли вахмистры с заставы КНБ Словакия, а лесовчан поручик отправил вниз, в зал.

- Прежде всего сходите поешьте. Только где-нибудь поблизости, чтобы в восемь быть на Центральном вокзале. Будете патрулировать в его помещениях вместе с сотрудником вокзальной станции КНБ. В случае провокации со стороны каких-либо групп или отдельных лиц примете необходимые меры. Задержанных доставляйте на станцию КНБ. К полуночи, когда движение утихнет, вам будет подготовлено временное общежитие. Там, на станции КНБ, знают также, где вы можете меня найти. Действуйте энергично, но корректно. И побрейтесь, чтобы быть в полном порядке.

- С этим дело обстоит хуже: бритвенные приборы у нас на заводе. Что-нибудь придумаем... - сказал Хлоупек. - Если только это возможно, товарищ поручик, не посылайте нас обратно. Раз уж мы за это взялись, мы хотим оставаться с вами.

- Так и будет. Вас направили в мое распоряжение. Довольны?

Они удовлетворенно кивнули головами. Замечательный человек этот офицер. Они вышли из здания, и Мачек сразу же сориентировался, куда пойти. Он привел их в маленькую закусочную, полную приятных ароматов. Красивая барышня в чепце, стоявшая за стойкой, весьма внимательно обслужила их. В момент все было съедено. Пива им даже не хотелось. Цыган, Мачек и Роубик взяли себе горячего молока.

По дороге они встретили несколько патрулей. Патрулировали пограничники со словацкой заставы. В половине восьмого они стояли перед вокзалом. Мачек, как всегда, нашел выход из положения. Он кивнул на парикмахерскую, где четыре дамы в белых халатах скучали без работы. Еще не было и восьми часов, когда подстриженные, побритые и надушенные лесовчане появились на станции КНБ. Два старших прапорщика сидели за столом и ужинали. Вахмистр уже ждал их.

- Пока я покажу вам, где вы потом будете отдыхать.

Он отвел их в заднюю комнату, где для них были приготовлены кровати со свежим постельным бельем. Возле каждой стоял ночной столик. В комнате было фантастически тепло.

- Превосходно, пан вахмистр! - поблагодарил Мачек. - Мы к такому не привыкли.

- А теперь можете начинать, - сказал один из прапорщиков.

- Вот об этом и речь. Ведь мы никогда не дежурили на вокзале.

Те рассмеялись, но сразу же стали серьезными.

- Это важный объект. Поезда привозят представителей рабочих и крестьян, разные делегации, а золотая молодежь уже пыталась устраивать провокации. Если вдруг дело дойдет до чего-нибудь серьезного, нам придется оборонять вокзал. Тогда вахмистр объяснит вам, что делать. А пулемет, ребята, оставьте здесь. Я закрою его в канцелярии. Для пассажиров это, пожалуй, слишком. Вон вы какие молодцы, справитесь и без него.

Вокзал напоминал муравейник. Люди толпились, собирались группами, спали на лавках. Ресторан был забит до отказа. Лесовчане рассказывали вахмистру о своих приключениях на границе, прежде всего о забавных; Патрулировали они у входа и на перронах. Вахмистр завидовал им.

- В Праге, - жаловался он, - работать приходится много, а жалованье маленькое. Жить же в столице толь ко на продовольственные карточки не очень-то сладко.

Оснований для какого-либо вмешательства пока не было. А служба шла. Это была не такая служба, как на границе: оживление здесь наступало, лишь когда приходил поезд. В Прагу съезжались делегаты. Из толпы часто доносилось слово "товарищ", некоторые приезжали в национальных костюмах, под пиджаками голубели рубашки ЧСМ. Около полуночи вахмистр отвел их на станцию КНБ.

- Я тоже часок передохну, - сказал он устало, - и снова пойду до утра, до пяти часов.

- Нелегко тебе приходится, друг, - кивнул головой Стромек. - И ты пойдешь один?

- С прапорщиком, - вздохнул тот и лег на одну из кроватей поверх одеяла.

- Когда вернешься утром, растолкай нас, - сказал Хлоупек.

Они забрались под пахнувшие мылом одеяла.

- Какой тут сон, - жаловался Стромек, - вот в Лесове спишь как убитый, а здесь галдеж, трамваи. Эх, граница, дорогая!..

Утром он и в самом деле поднялся первым и сразу же отправился узнать у дежурного по станции КНБ, не спрашивал ли их кто-нибудь.

- Нет, - проворчал в ответ прапорщик в очках. - Спите, господа, спите, вы еще не знаете, что вас ждет.

Но они больше уже не заснули и начали одеваться, в животах у них бурчало. Цыган отправился на вокзал раздобыть чего-нибудь на завтрак. Принес он только свежие булки и три бутылки молока. Стромек с Цыганом разделили между собой газеты и за едой жадно принялись изучать основные сообщения.

- Ну, что нового в газетах? - спросил Мачек.

- Только число, - язвительно ответил Стромек. - Снова будут обсуждать в правительстве вопрос о КНБ. Не похоже, чтобы Готвальд нас распустил. Сегодня с утра по всей Праге проходят собрания КПЧ и профсоюзных организаций. Реакция хотела бы накануне выборов установить власть чиновников. Почему, черт побери? Вы видели вчера лозунги? Правильно! Заводы принадлежат тем, кто на них работает! Долой реакцию! Привет съезду заводских комитетов! Да... Но где же поручик? Он как будто забыл о нас!

Поручик пришел в восемь и застал свою команду за оживленной политической дискуссией.

- Хлоупек, - обратился он к Славе, - получай следующее задание. Отправляйтесь к зданию ЦК КПЧ. Там вы должны быть в девять. У входа подождите меня. Я дол жен еще кое-куда забежать.

В окно они увидели, как поручик садился в легковой автомобиль. Довольные, что им так доверяют, ребята собрались с быстротой молнии. Поблагодарили за хороший ночлег и как следует убрали после себя комнату. Не все пограничники знали, где находится здание Центрального Комитета КПЧ, но Мачек и Цыган уверенно повели товарищей через привокзальный парк.

У здания Центрального Комитета царило необычайное оживление. Тротуары и прилегающие переулки были заставлены десятками автомашин. Дверь не закрывалась ни на секунду. Здание охраняли сотрудники КНБ. Несколько рабочих с красными повязками на рукавах проверяли документы у входа. Перед зданием стояли толпы любопытных. Может, они интересовались, какие новые меры примет партия коммунистов, а может, ждали своих товарищей, находящихся где-то в здании.

- Наконец-то, - поздоровался с ребятами молодой вахмистр. - Замена?

- Пока не знаем, товарищ. Это станет известно через двадцать минут. Просто мы должны здесь подождать.

- Мы о вас, товарищи, уже знаем, - вступил в раз говор крепкого сложения рабочий в коротком пиджаке. - Проходите внутрь. Климеш должен вот-вот подойти.

Они встали в коридоре у батареи центрального отопления и закурили. Коридоры были переполнены: наряду с посетителями и сотрудниками ЦК здесь можно было видеть вооруженных рабочих и пограничников с заставы КНБ Словакия.

- Вот если бы где-нибудь оказался здесь Храстецкий, - сказал Цыган и направился к ребятам с этой заставы. Нет, те не знали Храстецкого, но, вероятно, он, как и все, расположился в школе на Панцкраце, там его и можно найти...

Пришел поручик.

- Рад вас видеть, товарищи вахмистры, - улыбнулся он. - Вы останетесь здесь и смените охрану здания. Они, бедняги, находятся здесь уже третий день подряд. За мной!

Пограничники поднялись на второй этаж. На лестничной площадке за небольшим, столом сидело несколько товарищей с красными повязками на рукавах. Перед ними лежали какие-то списки.

- Товарищ Кос, я привел охрану, - сказал поручик и поднял руку к козырьку фуражки. Один из сидевших за столом мужчин встал и крепко пожал им руки.

- Задачу я объясню каждому в отдельности, - сказал он им. - Четверо из вас будут находиться внизу у входа. Ио очереди вы всегда можете отлучиться. Контроль осуществляют наши товарищи, а вы там будете на всякий случай. Возможно, к нам пожалуют и незваные гости. После шести часов вечера мы закроем вход и тогда распределим вас по постам в соответствии с ночным графиком дежурств. Двум другим поручается охранять запасный выход. Он закрыт, но всякое может случиться. Остальные будут в нашем распоряжении в качестве связных. Кто у вас командир?

- Вот этот вахмистр, - указал поручик па Хлоупека.

- Распредели своих ребят, товарищ. А если вы захотите есть или пить, то внизу есть маленький буфет. Мы не думали, что нам предстоит такая работа. Я скоро забегу к вам.

Это был трудный, напряженный день. Час неизбежного столкновения приближался. Вахмистрам нравилось нести охрану ЦК. Ночь прошла спокойно. Они урывками спали в глубоких и мягких креслах в одной из комнат. Несколько сотрудников органов безопасности в штатском охраняли те комнаты, где работа шла всю ночь напролет. Их было подавляющее большинство. Ночью тоже приезжали коммунисты из районов и областей, рассказывали, что происходит в их краях, советовались. Буфет был открыт всю ночь. Пожилая женщина готовила там чай. Она была рада ребятам с границы и, когда у нее выдавалась свободная минутка, охотно с ними беседовала.

Утром в здание Центрального Комитета должны были приехать товарищ Клемент Готвальд и другие члены президиума. К двенадцати часам суета прекратилась. Прибыл Готвальд. В руках он держал трубку, с которой никогда не расставался. Его видели все лесовчане, кроме Мачека и Роубика, спавших в креслах после ночного дежурства. Совещание продолжалось со второй половины дня до позднего вечера. Было получено сообщение, что министры - члены национальной социалистической партии заявили президенту Бенешу о своей отставке. Тем же вечером ЦК КПЧ сделал заявление в связи с текущим моментом. В течение всей ночи в здание приходили делегаты от заводов и из деревень, чтобы выразить свою поддержку политике партии. В ту ночь почти никто не спал. Без конца звонили телефоны. Здание было переполнено людьми. Милиционеры сообщили, что в Прагу приехали новые подразделения пограничников, потому что состав пражского отделения КНБ оказался не на высоте в политическом отношении. А момент был ответственный. Поговаривали, что на улицах Праги имели место бесчинства студентов - членов национальной социалистической партии. Лесовчане с радостью отправились бы туда, на улицы, но поручик Климеш забежал к ним только в середине ночи.

- Не горюйте, - успокоил он их, - не век же вы здесь будете сидеть.

- Мы ведь не жалуемся, - соврал Хлоупек, хотя то и дело посматривал на двери: может, Климеш пришлет им замену, а их возьмет с собой.

Утром в половине девятого их всех собрали. По телефону был получен приказ - явиться на Староместскую площадь и присоединиться к своей части. Это было для пограничников неожиданностью. Ребята боялись, что их пошлют обратно, в "казармы", а им, наоборот, хотелось быть "при этом". Одолеваемые противоречивыми чувствами, шли они по улице к площади. По пути навстречу им попался грузовик с вооруженными рабочими в комбинезонах. За Прашной браной собралась большая толпа. Там толкались и несколько подозрительных молодых людей, вероятно студентов.

- Что здесь происходит? - вскипел вспыльчивый Стромек и устремился было к одному из тех, кто беспрестанно кричал о демократии и ругал коммунистов.

- Не ваше дело, - сказал другой в темном английском берете.

- Заберите их, ребята! - Пожилая женщина схватила Цыгана за рукав. Она шла с работы и держала в руках потрепанный портфель и бидон.

Несколько подростков сбились в кучку и бросали на вахмистров угрожающие взгляды. Высокий седоватый мужчина обратился к Хлоупеку:

- Проверьте, товарищи, у них документы. Ругают здесь премьер-министра, без конца болтают о терроре. А мы не хотим возвращаться к капитализму!..

- Разойдитесь, - обратился к собравшимся молодым людям Цыган, а когда те не послушались, резко сказал: - Хорошо, тогда оставайтесь вместе, все пятеро. И вы, товарищи, все пойдемте с нами. Нам нужны свидетели.

Тогда крикуны попытались разбежаться, но рядом с каждым из них молниеносно оказался пограничник и вывел их из толпы. Один молодчик так ожесточенно сопротивлялся, что ударил женщину с бидоном по лицу. В ответ он получил такой удар бидоном, что звон пошел. Скандалистов отвели на ближайшую станцию КНБ. Старый прапорщик составлял там какой-то протокол на двух девиц, доставленных пограничником с заставы КНБ Словакия.

- Ну вот, осталось еще подписать, и все.

Девицы поднялись со своих мест, с ухмылкой подписали протокол и направились к дверям.

- Не торопитесь, - остановил их прапорщик. - Подождите здесь, остыньте. Закон касается каждого. Увести их.

Хлоупек наклонился к прапорщику:

- Через четверть часа мы должны быть на Староместской площади. Вот свидетели и задержанные.

- Что за спешка? - рассердился прапорщик. - Я еще не знаю толком, в чем дело, а ты уже спешишь. Скажи по крайней мере свою фамилию, черт подери! Потом обязательно приходите сюда.

Площадь была переполнена. По всем ведущим к ней улицам шли колонны трудящихся. Ребята безуспешно пытались разыскать свою часть. Они пробирались сквозь толпу, и люди расступались перед ними, полагая, что это идет обычный патруль, следящий за порядком. Площадь была украшена, из громкоговорителей раздавались марши и революционные песни. Наконец возле одного из зданий Стромек увидел ребят из их роты вместе с пограничниками заставы Словакия. Они с трудом протолкались к ним.

Хлоупек негромко отрапортовал прапорщику. Тут они увидели и Климеша.

- Эти останутся здесь только до конца митинга, - сказал Климеш прапорщику. - У меня есть для них другая работа.

- Мне все равно. Майор распорядился, чтобы они были здесь.

- Как только здесь все кончится, возвращайтесь, товарищи, обратно в ЦК.

Ребята узнали, что остальные пограничники из их частей вообще нигде еще не были. Они все время находились в состоянии боевой готовности и жили неподалеку в какой-то школе. О своих вещевых мешках лесовчане могли не беспокоиться: товарищи захватили их с собой.

В десять часов приехал Клемент Готвальд. Он рассказал собравшимся о кризисе в правительстве и сообщил о позиции коммунистов, требующих, чтобы президент принял отставку министров - членов национальной социалистической партии. Готвальд призывал предотвращать провокации, повсюду создавать комитеты действия Народного фронта, очищать их ряды от врагов социализма. Его слова часто сопровождались громкими восторженными криками одобрения и скандированием лозунгов. Готвальд говорил не спеша, но решительно. Потом кто-то прочитал резолюцию, и за нее проголосовали все собравшиеся на митинг люди. Когда руководители ЦК КПЧ покинули митинг, части КНБ отошли в прилегающие к площади улицы. Лесовчан прапорщик отпустил. Все вокруг приветствовали их, мужчины хлопали по плечам. Они еще зашли на станцию КНБ, чтобы узнать о судьбе задержанных студентов.

В здании ЦК их уже ждал поручик. Вахмистров там было намного больше, чем раньше.

- Мы здесь не останемся, - улыбнулся Климеш. - Прошу на улицу, там нас ждет автомашина.

За зданием ЦК стоял старый грузовик. И опять ребята не знали, что им предстоит. Они сидели на ящиках в кузове и гадали, куда везет их этот драндулет. Мачек выглянул наружу.

- Куда-то на Летную.

- Все ясно, - сказал Хлоупек, - везут нас к зданию ярмарки, ребята. Завтра там начинается съезд заводских комитетов.

И в самом деле, грузовик въехал на широкий двор здания ярмарки. Поручик внимательно осмотрел их.

- В первую очередь поесть, а потом побриться и при вести себя в порядок, чтобы прилично выглядеть. Мы должны обеспечивать безопасность работы съезда. На вашу долю приходятся гардеробы, залы ожидания и места сто янки автомашин.

Они нашли запасной вход. Какой-то прапорщик впустил их внутрь. Там было тепло и уютно. Климеш, не говоря ни слова, показал им на умывальню.

- Вот с рубашками дело обстоит хуже, - сказал Хлоупек. - Они, товарищ поручик, путешествуют вместе с нашими вещевыми мешками. У нас есть только те, что на нас. Пожалуй, мы их здесь выстираем, а через два часа они высохнут.

- Придется вам самим позаботиться о рубашках. Ни кто вам здесь не сможет помочь.

- Ясно, - ответил Роубик и решительно направился к умывальне. Там были чистые ванны, теплая вода и зеркала. Ребята принялись стирать под душем свои рубашки, а когда работа была в самом разгаре, кто-то вдруг вспомнил, что ни у кого из них нет с собой бритвенного прибора и бритвы.

- Ну вот, а без рубашек мы никуда и выйти не можем, - принялся сетовать Цыган. Бессильные что-либо сделать, они стали смеяться над этим. Потом выжали рубашки и положили их на батареи центрального отопления. Через некоторое время Цыган застегнул воротник до последней пуговицы и отправился раздобыть бритвенный прибор. Казалось, он и сам мало верил в успех своей миссии, однако не успели товарищи выкурить по сигарете, как Цыган вернулся со всем необходимым.

- От ребят, которые здесь дежурят, щеголи! - И он бросил на колени Мачеку бритвенный прибор. - Так что, цирюльник, нас побреешь. И как следует. Ты ведь знаешь рекламный лозунг: "Быть гладко выбритым - значит иметь успех!"

Рубашки высохли быстро, и вскоре ребят было не узнать, лишь воротнички и манжеты выглядели слегка мятыми. Лесовчане сидели на деревянных решетках в ванной, покуривали и разговаривали.

- Жаль, что не приехал Иван Олива, - сказал задумчиво Стромек, пережевывая зельц. - Парень он что надо. И коммунист.

- А как ты думаешь, - возразил ему Цыган, - надо было и там оставить таких ребят, которые могут присмотреть за порядком? А Ивану есть за кем присмотреть. Возьми хоть Барака. Не наш он какой-то, прямо-таки фанатически верит в бога, читает проповеди словачкам. Чудак...

Вахмистр Барак ходил, например, с женщинами в костел и играл им там на органе церковную музыку. В свободное от службы время он спешил в Уезд: тамошний хозяин ресторана был его земляком. Брат Барака во время войны служил в английской авиации и погиб при налете на Рурскую область. В день его гибели мать потеряла сознание, а придя в себя, заявила, что Карел погиб, что она с ним говорила, видела его якобы в самолете и он сказал ей: "Прощай, мама, я над К". После войны оказалось, что он действительно погиб в этот день и сбили его над Килем. Поэтому Барак часто говорил о передаче мыслей и о боге...

Пришел Климеш и отвел их в большой зал, где несколько товарищей работали над оформлением. Техники старательно проверяли связь и усилители, а несколько сотрудников министерства внутренних дел наблюдали за их работой. Они знали поручика и поздоровались с ним. Климеш сказал:

- Съезд начнется в девять утра. Ночью, когда уйдут техники, вы останетесь в зале и никого, буквально никого, ни при каких обстоятельствах не пускайте внутрь. Телефон находится в этой комнате, а вот - номер, по которому вы должны позвонить в случае необходимости. Дежурство распределите так, чтобы отдыхать по трое. Остальные будут дежурить в зале. Я вернусь утром около шести часов.

Спать хотелось всем, но они привыкли с этим бороться еще на границе. За всю ночь ничего не произошло. Когда Климеш пришел утром, они уже подкреплялись молоком и хлебом. Начались последние приготовления. Техники вновь взялись за свою работу. Вскоре пришли сотрудники государственной безопасности. Миссия лесовчан закончилась. Они ждали в гардеробе дальнейших распоряжений Климеша: у того было столько работы, что он чуть было не забыл о них. Наконец он подошел к ним.

- Теперь сложите где-нибудь здесь автоматы, оставь те только пистолеты и располагайтесь внизу. Вы будете следить за порядком около гардероба, в вестибюле и у входа для делегатов...

Конечно, ребята мечтали о другом, но и это было почетно. Значит, им доверяли. Они гордились, что присутствуют на таком важном съезде, который ставит своей задачей решительно отразить все поползновения реакции. Ребята спокойно несли дежурство, им и в голову не приходило, что вскоре работы у них будет невпроворот. Запотоцкий и Готвальд приехали незадолго до девяти часов. Съезд назначил на 24 февраля одночасовую забастовку.

В зале еще продолжались выступления, когда Климеш вывел их на улицу.

- Будем ездить по улицам, - сказал он. - Ситуация с каждым часом обостряется. Реакция организовала демонстрации и манифестации, а реакционные студенты собираются идти даже к Бенешу в Град.

Едва они выехали, как сразу же увидели толпу студентов. Их было около ста человек. Они несли антисоциалистические лозунги, пели национальный гимн и шли по направлению к Летной. Поручик распорядился развернуть машину, и боковыми улицами они подъехали к зданию министерства внутренних дел, опередив таким образом демонстрантов.

- Выходи, ребята, и за мной! Оружие не применять!

Демонстрация приближалась. Никто из ее участников не подозревал о присутствии пограничников. Поручик вышел навстречу демонстрантам и громко потребовал, чтобы они разошлись. Те же упрямо продолжали шагать. Из толпы раздались оскорбительные выкрики.

- За что вы выступаете? - спросил Климеш стоявших поблизости от него.

- За демократию! - кричали те.

- Вы говорите "демократия", а сами думаете о капитализме. Идите домой!

Гам усилился. Поручик разделил пограничников на две группы и вынул пистолет из кобуры. Лесовчане взяли автоматы и быстро направились к толпе. Несколько студентов бросились бежать.

Стромек ворвался в толпу и принялся разгонять демонстрантов прикладом автомата. Многие из них пустились наутек. Студентки визжали от страха. Поручик, Цыган и Роубик задержали пятерых, самых агрессивных, и повели их к машине. Разгонять демонстрацию помогали пограничникам и те из прохожих, кто до этого был лишь зрителем. Через десять минут улица опустела. Пятеро задержанных отказывались сесть в машину, однако пограничники решительно заставили их это сделать. Их отвезли на Бартоломейскую, где составили протокол. Это был не первый и не последний случай. Коридоры кишели задержанными за разные провокации на улицах. У некоторых задержанных отобрали оружие.

- Готовятся к путчу, - сказал Климеш. Миновав Народную площадь, пограничники медленно шагали по Вацлавской площади к музею. Прага уже вовсю готовилась к генеральной забастовке. Об этом свидетельствовали лозунги, передававшиеся по радио, и листовки. На заводах создавалась народная милиция, несколько ее патрулей уже встретилось по пути. Перед "Мелантрихом" Климеш остановил их на краю тротуара.

- Что-то там происходит. Народу - тьма. Подойдем поближе.

У здания галдела большая толпа молодежи. Это реакционно настроенные студенты требовали, чтобы их пустили внутрь, и остервенело трясли большие железные решетки, не обращая внимания на призывы к порядку со стороны нескольких милиционеров, стоявших за воротами. Высокий молодчик в красном берете беспрестанно что-то выкрикивал: видимо, он здесь верховодил. Прохожие довольно равнодушно наблюдали за происходящим. Нигде не было видно ни одного сотрудника КНБ.

- Именем закона я требую, чтобы вы разошлись, - обратился к толпе Климеш, окруженный ребятами с автоматами на груди. Те, кто стоял у ворот, на шаг отступили. Поручик, воспользовавшись этим, стал протискиваться к входу, где стояли подстрекатели. Стромек и Роубик помогали ему, остальные оттесняли крикунов от здания. Рабочие за решетками, завидев помощь, что-то кричали, но что - понять было невозможно. Стоял такой гам, что вахмистры и друг друга-то почти не слышали.

- Откройте! - кричал Климеш через решетку рабочим из народной милиции. - Пустите их внутрь!

Те поняли и открыли ворота. Тяжелая железная решетка разошлась в обе стороны, и около десятка зачинщиков ворвалось во двор издательства национальной социалистической партии. Поток людей понес внутрь и Цыгана, но он схватился за решетку и укрылся за воротами.

- Хватит, - закричал поручик. - Закрывайте! Началась нелегкая борьба, но лесовчане и рабочие

действовали слаженно, и ворота снова закрылись. Последним удалось попасть внутрь Стромеку. Какой-то студент из толпы плюнул ему в лицо. Тогда вахмистр приоткрыл решетку и влепил студенту звонкую пощечину. Лесовчане вместе с Климешем устремились за группой, которую впустили. "Свободное слово" в тот день не вышло: передовые силы партии отстранили реакционное руководство. В коридорах валялись документы, печатные материалы, бумага.

Скандалистов заблокировали на втором этаже, откуда те не могли сбежать.

- Ну, господа, чего же вы хотите? - спокойно спросил поручик непрошеных гостей.

- Выпустите нас! - закричал мужчина в красном берете.

- Ведь вы же стремились сюда, не правда ли? - усмехнулся Климеш.

- Вы не имеете права держать нас здесь! - напустился на поручика другой.

- Я и не хочу этого делать. Только сначала вы должны объяснить причину устроенного вами дебоша.

- Мы здесь у себя дома! - истерически закричала какая-то девица.

- Этого, мадам, вы можете мне и не говорить, - рассмеялся поручик. Лучше приготовьте документы. Все.

Те с неохотой начали доставать свои удостоверения. Милиционеры по распоряжению Климеша позвонили тем временем в органы государственной безопасности. Студенты уселись на лестнице. Их было больше пятидесяти. Они с презрением смотрели на вахмистров и их помощников. На площади уже воцарилась тишина. Лишь небольшая группа прохожих ждала, что будет с теми, кто оказался в здании. Поручик вызывал одного за другим и вместе с Хлоупеком, вопреки многочисленным возражениям, обыскивал задержанных. Печатные материалы антисоциалистического содержания, свернутые транспаранты и подобный материал поручик складывал на стоящий рядом стул. Он отобрал у задержанных также складные ножи, два кинжала и портфель с каким-то белым порошком. Почти все задержанные уже были обысканы, когда Мачек обнаружил в кармане пиджака щуплого очкастого студента пистолет и патроны.

- А это оружие для чего? - спросил поручик. - Раз решение на него у тебя есть?

- Нет.

- Плохо твое дело, приятель, - сказал один из рабочих.

- Ладно, поговорим с тобой потом.

Лесовчан находка изумила. Будь дело на границе, они не стали бы чересчур удивляться. Другое дело здесь, в Праге, в такое неспокойное время.

Хлоупек передал командиру список задержанных. В это время подъехали машины органов государственной безопасности и вошли четверо: один - в штатском, трое - в форме.

- Сколько их? - спросили они.

- В две машины поместятся, - сказал Климеш и передал вошедшим списки, материалы и пистолет. Чело век в штатском даже присвистнул, взглянув на бывшего владельца оружия.

Между тем наверху, на последнем этаже, шло заседание комитета действия работников издательства "Мелантрих"... Климеш оставил свой отряд в здании издательства, а сам уехал. Лесовчане и рабочие по очереди дежурили и отдыхали в креслах или прямо на полу. Утром им на смену пришли двадцать новых членов народной милиции, товарищи с "Вальдески". Завязался разговор, вспоминали прошлое. Через несколько часов вернулся Климеш. Он присоединился к разговору и рассказал, что участвовал в гражданской войне в Испании, был в интернациональной бригаде. Там он воевал в чине капитана, но на родине ему отказались присвоить это звание. Побывал он и в концентрационном лагере, откуда ему удалось бежать. До войны участвовал в движении Сопротивления в районе Ческе-Будейовице. Детство его было тяжелым. Мать ходила по домам стирать белье, часто ели лишь одну похлебку. Друзья вовлекли его в прогрессивное молодежное движение, а когда началась гражданская война в Испании, он пошел сражаться против фашистов...

- Теперь очередь дошла до нас и здесь, - сказал он. - Нужно решительно выступать против каждого, кто хочет повернуть нас вспять...

Они вышли из здания издательства, обошли вокруг музея и боковыми улицами прошли на Карлову площадь. Здесь собралось несколько сотен людей, которые пришли выразить свою поддержку правительству Готвальда. По пути лесовчане встретили двух сотрудников КНБ, конвоировавших трех юнцов на ближайшую станцию КНБ. Один из задержанных кричал:

- Да здравствует демократия! Да здравствует Бенеш!

Лесовчане остановились рядом с группой членов ЧСМ - делегатов вчерашнего съезда заводских комитетов. Делегаты собирались ехать домой, хотя им и не хотелось уезжать, и очень обрадовались, встретив пограничников из своего края. Вдруг к ним подбежал невысокий мужчина в комбинезоне и кожаном фартуке, видимо дворник, и сообщил:

- В Ресловце вышли на демонстрацию студенты. Они несут флаг!

- Обойдем их, - решил Климеш.

Демонстрацию они увидели уже издали, перед зданием факультета. Студенты шли через Карлову площадь, впереди несли государственный флаг.

- За мной! - приказал поручик и вскочил в пустой трамвай. - Поезжай потихоньку в сторону демонстрации, - сказал он водителю, - только очень медленно. Всем лечь на пол. Как только доедем до первых рядов демонстрантов, я выпрыгну и схвачу того с флагом. Остальных мы разгоним!

Судя по транспарантам, студенческая делегация направлялась к президенту в Град. Здесь собралась реакционная молодежь пражских технических учебных заведений.

Когда до первых рядов демонстрации осталось каких-нибудь двадцать метров, трамвай остановился. Поручик и Хлоупек выскочили первыми и в мгновение ока вырвали из рук растерявшегося студента флаг. Поручик свернул его и протянул в трамвай вожатому. Между тем остальные лесовчане тоже выскочили из трамвая и вклинились в толпу студентов. Большинство молодых людей в панике разбежалось. Тех, кто оказался повоинственнее, пришлось задержать. Водитель и несколько прохожих помогли пограничникам. Через десять минут от демонстрации не осталось и следа. Только Манек заработал себе шишку на лбу. Красивая была шишка, хотя он даже не заметил, как в этой суматохе обзавелся ею. У Мачека кровоточила губа, но он считал, что это пустяк.

На этом их рабочий день кончился. Климеш послал лесовчан на отдых. Однако на заводе их роты уже не оказалось. Стоящие на посту милиционеры направили ребят в одну из вршовицких школ. Там наконец-то они нашли свои вещи и улеглись в настоящие постели. Даже умываться не стали, только поели горячего супа и сразу же уснули. На следующий день - день всеобщей забастовки - им предстояло быть утром на Вацлавской площади.

Было еще темно, когда они позавтракали в каком-то буфете. Продавщица, женщина лет сорока, отказалась взять у них деньги и талоны от продовольственных карточек.

- Мой парень тоже служит на границе, в Срне. Ешь те, ешьте, ребята. Вы это заслужили.

Климеш ждал их на Краковской. В центре Праги мундиры КНБ встречались на каждом шагу. На улицах появились и подразделения народной милиции. Спокойные, уверенные в себе, они ходили по городу. Вой сирен известил о начале всеобщей забастовки. Прага будто замерла. Транспорт остановился, предприятия прекратили работу, автомашины стояли у тротуаров. Несколько иностранных автомобилей тщетно пытались продолжить свой путь. Бастующие преградили им дорогу. Весь день заседал президиум исполнительного комитета социал-демократической партии. Там шла борьба между правыми и "левыми".

- Что, если нам туда заглянуть? - предложил Цыган.

- Это не наш район, - ответил поручик. - Работы нам и так хватит.

И он оказался прав. Во второй половине дня Прага напоминала растревоженный муравейник. Пограничникам то и дело приходилось наводить порядок. Вечером на Вацлавской площади собрались тысячи рабочих, требовавших отставки реакционных министров. В здании секретариата социал-демократической партии борьба шла к концу, правые лишились политической власти. Лесовчане с поручиком всю ночь дежурили в центре Праги. Время от времени они заходили погреться в столовые, в виде исключения работавшие всю ночь накануне решающего дня 25 февраля. Только на рассвете измотанные пограничники уселись на стулья на станции КНБ и задремали...

А утром - снова за работу. Вацлавская площадь голубела от комбинезонов народной милиции. Вся страна с нетерпением ждала результатов встречи Готвальда с президентом Бенешем. На главных площадях до каких-либо инцидентов дело не доходило. Не было ни одного задержания. А в полдень дежурство лесовчан окончилось. На послеполуденную манифестацию они шли уже в качестве зрителей.

- Спасибо за работу, товарищи, - прощался с ними поручик. - Держались вы молодцом. Скоро, кажется, все кончится. Если будет время, заеду к вам в Лесов. Привет!

Он крепко пожал каждому руку и ушел. После обеда лесовчане вместе с другими своими товарищами отправились на Вацлавскую площадь. Командиры ломали голову над тем, как бы так сделать, чтобы форма у всех была однообразной. Ведь одни приехали в высоких кожаных сапогах, другие в валенках, а некоторые в лыжных ботинках. Одетых не по форме решили поставить внутрь походного строя. Жители Праги приветствовали их, слышалось "Слава КНБ!", а когда пограничники запели новую, полюбившуюся всем песню "Здесь живем мы по-солдатски, далеко от дома", которую привезли в Чехию ребята с заставы КНБ Словакия, все подхватили ее.

На Вацлавской площади их приветствовало и местное радио. Манифестация начиналась в шестнадцать часов. Волнение людей, переполнивших площадь, возрастало. То и дело слышалось: "Да здравствует КПЧ!" Однако Готвальд все не появлялся. День был холодный, но все готовы были, если нужно, стоять на этой площади хоть до самой ночи. Наконец около пяти часов вечера Готвальд приехал. Его автомобилю долго не удавалось пробраться к трибуне. И вот Готвальд поднялся на нее. Все узнали: решение принято, президент согласился дать отставку министрам! Было создано новое правительство возрожденного Национального фронта, которое уверенно могло опереться на Советский Союз и рассчитывать на его поддержку и помощь. А по площади неслось:

- Где милиция и КНБ, там нет дороги реакции!..

Манифестация уже окончилась, но люди не расходились. Там, где оказывалось хоть немного свободного места, начинались танцы. Подразделение пограничников покинуло Вацлавскую площадь. Их так восторженно приветствовали, что иногда они даже не слышали "свой духовой оркестр" из железнодорожников. Майор спешил: надо было обеспечить порядок и выслать патрули, так как ожидались провокации со стороны некоторых групп, которые еще не поняли, что пришел конец их надеждам.

Лесовчане остались в школе в дежурном взводе. Быть в дежурном подразделении - хуже всего: неизвестно, когда придет твой черед. Время шло, часы сменяли друг друга. Прошла еще ночь, но ничего не происходило.

- Я даже не знаю, какое сегодня число, - пожаловался Цыган, окинув взглядом своих товарищей.

- Уже двадцать седьмое, - ответил Стромек. - Скорее бы домой. Здесь уже все кончено, а там наверняка весело. Голову могу дать на отсечение. Вы думаете, буржуи будут дожидаться счастья здесь, в республике?

- Неужели они побегут именно через Лесов? - улыбнулся Хлоупек.

- В этом ты убедишься, - сказал Стромек. - И очень скоро.

IV

Лесов встретил их суровой, неприветливой погодой. Они возвращались из Праги в стареньком холодном автобусе. Когда подъехали к заставе, была уже ночь. Крепчал мороз, с запада дул резкий ветер. На заставе были дежурный и его помощники Коварж и Репка.

- Вовремя вы вернулись, - приветствовали они при бывших. - По радио мы слушали все. А вот здесь не знаем, за что в первую очередь взяться. Одно задержание за другим.

В канцелярии зажегся свет. В полумрак коридора в накинутом на пижаму полушубке вышел Павелка.

- Товарищ прапорщик, - доложил Хлоупек, - группа КНБ заставы Лесов вернулась из служебной командировки. Все в порядке.

Павелка встретил их сдержанно, распорядился, чтобы шоферу автобуса приготовили место для ночлега, и ушел.

- А где же Храстецкий? - спросил Коварж. - Мы думали, вы приедете все вместе.

- В Праге мы его не видели.

Храстецкий появился на следующий день. Он вынырнул из-под брезентового верха грузовика, на котором приехал, и закричал от радости, как мальчишка. Его друзья в одних рубашках выбежали ему навстречу и бурно приветствовали Вацлава. Они проговорили до поздней ночи...

Утром прапорщик собрал всю заставу.

- Теперь мы в полном составе. Будем опять нести службу, как положено. На сегодняшний день число попыток перейти границу возрастает. Я хотел бы, чтобы вы относились к своим обязанностям со всей ответственностью, по крайней мере до тех пор, пока я здесь, а это продлится недолго...

Ребята насторожились. Павелка продолжал:

- В следующий понедельник приедет мой преемник. Кто, я не знаю, но наверняка это будет опытный командир. Вопросы есть?

Вопросов не было ни у кого. Лишь Храстецкий попросил прапорщика передать будущему начальнику заставы, что некоторые двойки патрульных хорошо слажены и для обеспечения хорошей охраны границы следовало бы учесть это обстоятельство и не разбивать их.

Прошла неделя, прежде чем ребята освоились. Пока они находились в Праге, Олива добился новых успехов и опять возглавлял список... Бал, который им пришлось оставить, удался на славу, и все о нем вспоминали до сих пор. Своих девушек ребята пока не видели. Цыган напрасно высматривал Ярмилу. Храстецкий с нетерпением ждал письма от Алены. В деревне был создан комитет действия Национального фронта, его председателем стал старый Зима. Из национального комитета вышли Долежал, Дворжак и отец Ярки Байер. Организация национальных социалистов распалась, а социал-демократ Шпачек стал членом КПЧ.

"Хотел бы я знать, что обо всем этом скажет Ярмила?" - думал Цыган. Наверное, конец их любви? А ведь он так скучал по ней, с каждым днем она казалась ему все прекраснее. Ему хотелось, чтобы поскорее наступила весна, первые теплые дни и ласковые вечера. Между тем на границе еще лежал глубокий снег, тяжелый и колючий. Цыган опять ходил в дозор с Храстецким, своим ближайшим другом. Яниш показал ему заброшенную, исцарапанную пулями сторожку, где они схватили двух бандитов.

- Самих бандитов мне не привелось встречать, - улыбнулся в ответ Храстецкий, - а вот что они вытворяли в деревнях, я видел не раз. А голод... Часто мы вообще не могли раздобыть никакой еды.

Как-то они сидели на Грифике и разогревали чай на старой печке. Ждали Павелку. Тот приехал, но, взглянув на часы, отправился в дальнейший путь, объяснив, что ему надо еще съездить попрощаться в Гуть, в лесничество: завтра он передает заставу новому командиру.

. - Завтра Стромек хочет созвать на заставе организационное партийное собрание, - сказал Храстецкий, когда Павелка уехал. - Говорил он тебе об этом?

- Говорил. По-моему, это давно следовало сделать.

- На заставе Словакия партийной организации тоже не было, - продолжал Храстецкий. - По-моему, секретарем нужно выбрать Стромека. Я и предложу его.

- В комитет наверняка захотят выбрать тебя.

- А ты?

- У меня Союз молодежи. Это тоже работа...

В это время Стромек и Роубик привели по глубокому снегу из Двура двух задержанных. Это были брат и сестра, оба студенты. Их отец работал в министерстве иностранных дел и был уволен сразу же после 25 февраля. Молодые люди решили закончить свое образование за границей, опасаясь, что здесь их исключат из высших учебных заведений. Они охотно отвечали на все вопросы, и вскоре старый Зима забрал их с собой.

- Надо тебе перебираться к нам, - посмеялся Стромек. - Если так пойдет и дальше...

Утром из Тахова приехал новый начальник заставы. Это был тоже прапорщик, невысокий, довольно полный, гладко выбритый, в новом мундире, сорока с небольшим лет. Казалось, он совсем не в восторге от своей новой должности. Содома ввел его в курс дела и отправился на соседнюю заставу. Едва он вышел из здания, как дежурный позвонил соседям, чтобы те готовились к встрече высокого гостя. Павелка и новый командир закрылись в канцелярии и занялись передачей и приемом документов.

Храстецкий между тем принялся писать письмо, мечтательно посматривая в окно. Вдруг он взорвался:

- Что ты будешь делать?! Она все время твердит, чтобы я перебирался куда-нибудь поближе к Пльзеню. Что я могу поделать, черт побери? Я уже тысячу раз писал ей об этом. Когда-нибудь придет конец нашей службе здесь, и мы перейдем на станции КНБ. А что делать сейчас?

- Пригласи ее в Лесов. Ведь от нас не так уж далеко от Пльзеня, посоветовал ему Стромек. Цыган одобрил эту идею. Храстецкий дописал письмо и пошел в соседнюю комнату.

После полудня Павелка позвал всех в канцелярию и представил новому командиру прапорщику Карлику.

- Товарищи, - начал свою речь Карлик, и это необычное обращение произвело впечатление, - завтра я приму командование заставой. Я служил раньше в полиции в Праге, а в последнее время - в Кладно. Я не женат, потому, видимо, меня сюда назначили. На границе я никогда не служил, если не считать короткого периода

в тридцать восьмом году. О положении дел у вас мне рассказали в Тахове. А здесь я многое узнал от пана прапорщика. Я думаю: как вы, так и я будем хорошо делать общее дело.

- Пан Хлоупек, - сказал Павелка, - утром вы пойдете с нами на границу. Я покажу пану прапорщику наш участок границы. Питаться он будет вместе с вами, как и я. Пан Хлоупек, прикажите разойтись...

Стромек, пользуясь присутствием всего личного состава заставы, объявил:

- В семь часов вечера у нас в комнате состоится собрание коммунистов. Партийные документы иметь при себе!

Когда они возвращались к себе домой, Карлик высунулся из окна второго этажа.

- Вахмистр, - закричал он, - прошу прощения, но сегодня вечером я не смогу прийти! У меня много работы.

- Хорошо, - сказал изумленный Стромек и добавил, обращаясь к своим товарищам: - Первый из командиров - член партии, и именно у него нет времени.

Они пошли к себе домой, хотели почитать, но тотчас же заснули. Теперь им приходилось быть в наряде днем и ночью и каждый раз - долгих двенадцать часов. Возвращались промерзшие и тут же засыпали.

Вечером состоялось собрание. Всего на заставе было одиннадцать коммунистов. Прогрессивных взглядов придерживались, однако, и многие беспартийные. На повестке дня были выборы комитета. Секретарем избрали Стромека. Потом разбирали дело Вашека Гофмана: у него оказалось два партийных билета - КПЧ и национально-социалистической партии. Иван Олива давно уже знал об этом. Однажды, когда они вместе были в наряде, Гофман свалился с мостика в холодный ручей. Промок до нитки и стал вынимать из карманов содержимое. Вот тогда Иван и увидел оба партийных билета. Теперь об этом и шла речь.

- Я вступил в партию национальных социалистов только из-за Веры, которая работала у них в секретариате, - оправдывался Гофман. - Они не давали мне покоя, и я это сделал, чтобы не ссориться с Верой. В КПЧ я вступил намного раньше, да и нет у меня уже билета национальных социалистов. Я его порвал.

- Ты ходил к Лишке.

- Из-за Веры, - пожал он плечами.

Обсуждение продолжалось долго, но, зная чувства Гофмана к молодой женщине из Планы, ребята отнеслись к нему с пониманием.

- Глупо, Вашек, пытаться сидеть на двух стульях, - сказал Стромек. Вера твоя там уже больше не работает, так что бояться тебе нечего. Ты должен был пере убедить ее, а не она тебя! Я думаю, ты можешь остаться в партии, но должен доказать, что ты - действительно коммунист.

Предложение Стромека было принято. Цыган тем временем многозначительно посматривал на часы. Было без нескольких минут восемь, а они договорились с Яркой о встрече. Назначать свидание на более позднее время он не хотел: слишком долго он ее не видел. Он быстро вбежал в свою комнату. Черт побери, ботинки! Где же они? Это все проделки Храстецкого! Вот негодяй! Он мог бы до утра проискать ботинки: они висели на крючке над дверью, а он тщетно искал их под койками и в шкафах. Наконец Стромек сжалился над ним и указал взглядом, где ботинки.

Ярка, продрогшая, еще ждала его.

- Ты сидишь на своих собраниях, - упрекнула она его, - а я здесь уже с семи... Пойду домой.

- Не ходи, - попросил он.

- Можешь прийти ко мне завтра вечером, - сказала она. - Наши едут в Прагу к врачу: мать беспокоит желчный пузырь. Приходи завтра вечером или днем, когда хочешь. А теперь я должна уже возвращаться домой.

Он поцеловал ее холодное лицо и отправился назад, в общежитие. Храстецкий так и ахнул, когда он распахнул дверь.

- Что случилось, дружище? Еще нет и девяти, а пан Цыган уже дома.

- Холодно, - соврал было Цыган, но получилось у него это весьма неубедительно. Товарищ выслушал его отговорку и многозначительно улыбнулся. Цыган разделся, подбросил дровишек в печь и забрался в постель.

На душе у него было неспокойно: завтра вечером ему предстоял наряд, а ведь он так прекрасно мог провести это время наедине с Яркой... Может, кто-нибудь отдежурит эти двенадцать часов за него? Может, Стромек?..

Прапорщик Павелка распрощался с ребятами на следующий день, с каждым по отдельности, в том числе и с теми, кто отправлялся в наряд. Прощание получилось более сердечным, чем они предполагали. Заставу принял новый начальник прапорщик Карлик.

- В воскресенье Карлик ждет гостью, - прошептал Штрупл. - Сестру. Распорядился поставить в канцелярию еще одну кровать. Гофман только что покрасил ее в сарае.

В воскресенье во второй половине дня возле канцелярии остановилась старая автомашина. Из нее вышла полная блондинка в шубе и радостно улыбнулась прапорщику.

- Ну, как доехала, девочка? - ласково обратился он к ней, поцеловал и проводил в натопленную канцелярию.

- Эта штука в порядке, - кивнула она на автомашину я пробежала взглядом по вахмистрам, расступившимся на лестнице, пропуская ее вперед.

- Красивая, - заметил Штрупл.

- Ничего, во вкусе Славека, - ответил Мачек. Хлоупек покраснел, но промолчал.

Угостив сестру, Карлик повез ее к границе: он явно хотел похвастаться своим участком. Снег начинал таять. Чувствовалось приближение весны. Цыган и Храстецкий, дежурившие у шлагбаума, немало удивились, заметив подъезжавшую автомашину. Они отрапортовали прапорщику, а тот с их помощью принялся объяснять сестре, где находится Германия, где проходит государственная граница, называл деревни по ту сторону пограничной линии и рассказывал прочие подробности.

- Отправляйтесь на Грифик! - сказал ребятам прапорщик. - Идите левой стороной. А я задержусь здесь немного.

К вечеру сестра уехала, ночевать не осталась. Карлик проводил ее до самого Уезда и вернулся домой пешком.

- Красивые у вас здесь есть девушки, - сказал он дежурному. - Одну такую я видел по дороге в лесничество.

- Ярка Байерова, - проворчал в ответ Мачек. - С ней ходит один наш вахмистр.

С наступлением весны у Цыгана кроме Ярки Байеровой появились новые заботы. Число нарушений границы увеличивалось. Убежало несколько человек даже из Планы. Вахмистр ломал над этим голову и как-то сказал Храстецкому:

- Двух дозоров слишком мало, чтобы полностью контролировать границу. Важно узнать, каким путем ходят нарушители. Лесом или через кустарник пойдет не каждый, для этого надо в совершенстве знать местность. Скорее пойдут по дорогам или вблизи них. Вот там и надо караулить. Следует держать под наблюдением деревни, ручей, обе лесопилки, Двур и шоссе Плана - Меринг. За несколько дней после нашего возвращения из Праги за держано двадцать семь человек. А весна еще только начинается. Карлику нужно разработать единую систему охраны вместе с таможенниками и станцией КНБ, подключить и гражданское население. Эх, была бы у нас, дружище, телефонная связь с Гутью, Двуром и Уездом!..

Около дороги появились первые цветы. Лесники принялись расчищать лес от упавших деревьев. Сестра командира приезжала к нему каждое воскресенье, иногда даже и в субботу.

На заставу все чаще поступали сообщения о том, что на других участках границы на Запад прорываются не только отдельные лица, но и целые вооруженные группы, и это следует иметь в виду. Беглецов вела за границу уже не страсть к приключениям. Многие из них руководствовались политическими соображениями, при этом они нередко находили поддержку и убежище у тех людей в пограничных областях, кто ненавидел новую власть.

Карлик усердно занимался службой и переходить куда-либо не собирался. Он казался более доступным человеком, чем его предшественники, общался с вахмистрами и в неслужебное время. В деревне его тоже любили. Хорошие отношения установились у него со старым Зимой и таможенниками. Казалось, наконец-то появился командир, который устранит напряженность в отношениях, существующую между пограничниками и таможенниками вот уже два года. Только Стромек ему почему-то не доверял и глаз с него не спускал.

- Знаешь, Вашек, - говорил он Цыгану, - он не та кой, каким прикидывается.

Ребята продолжали нести свои бесконечные двенадцатичасовые наряды. Всех их это изнуряло, хотя они были молоды и полны сил. Силы, однако, с каждым днем убывали. Весной к тому же они занялись еще и садом и стали приводить в порядок участок возле своего домика. Роубик копал грядки, Цыган выбивал одеяла. Карлик сидел неподалеку у дороги и загорал. Была суббота, и он опять ждал приезда сестры. К нему подошел вахмистр Барак. Он усердно кивал головой, видимо соглашаясь с тем, что говорил ему Карлик. Вскоре они вместе исчезли в лесовской аллее. Роубик посмотрел им вслед.

- Кажется, они хорошо понимают друг друга.

- Барак вертится вокруг него и в канцелярии, - сказал Цыган.

- Да, не бывать тебе, пожалуй, заместителем, - засмеялся Храстецкий.

- А зачем мне это нужно? Только хлопоты с такими шалопаями, как пан Храстецкий. Собачья служба!

Храстецкий вылил ведро помоев и выпрямился.

- Вообще, штаб заставы теперь выглядит по-другому - Барак да еще Штрупл. А мы годимся только для того, чтобы ходить в дозор.

Мимо них проехала начищенная до блеска автомашина. За рулем сидел Карлик, рядом с ним его элегантно одетая сестра.

- Ну, теперь будет тихо, - сказал Стромек. - Он ее привез. А вы заметили? На заднем сидении был Барак...

Вскоре небо затянуло тучами и хлынул ливень, так что средь бела дня пришлось зажечь свет. Гроза продолжалась два часа. Карлик на заставу не возвращался, наверное, он остался в ресторанчике. К вечеру один за другим вернулись патрули. Ребята промокли до нитки. Тех, кто отправлялся им на смену, ждала влажная, мглистая ночь в темных, мокрых лесах да болотистые тропинки - вода на каждом кусту, на каждой ветке. Ребята шли по мокрой траве в резиновых сапогах и плащах.

Карлик между тем уже сидел в канцелярии. Автомашина, вычищенная Бараком, стояла в сарае. Кстати, трофейный вездеход, недавно полученный заставой, был вечно не исправен и мок под дождем на дворе среди луж. Начало воскресного дня было, как всегда, спокойным. Однако в комнате Оливы сидели Иван и Стромек и совещались, прежде чем рассказать остальным пограничникам о том, что их взволновало: кто-то у столба № 22 перешел на ту сторону. Это обнаружил рано утром Олива, человек, для которого на границе никогда не существовало никаких тайн. На размокшей от дождя тропинке он обнаружил четкие следы, направляющиеся прямо к идущей в лощинке по ту сторону границы дороге. Там прошли два патруля, но это были не их следы...

- Таких подметок я еще не видел, - рассуждал Иван. - Кто-то шел напрямик, уверенно. От вырубки до границы следы были заметны на расстоянии примерно ста метров, а потом еще на пятьдесят метров по ту сторону границы.

- Этот человек наверняка шел или во время дождя, или сразу же после него. Но откуда?

- Расскажем об этом ребятам, - решил Олива, - но только нашим. Взглянем-ка на эти следы!

Они достали из сарая старые, разбитые велосипеды, закинули за спины автоматы и, изо всех сил нажимая на педали, медленно покатили вверх по склону к столбу № 22. И в самом деле, следы там были. Нечеткие, расплывчатые, бесформенные. Следы одного человека. На другой стороне границы все было спокойно, только где-то в Трепике лаяли собаки да изредка доносился шум автомобильного мотора. Стромек ползал по тропинке чуть ли не на коленях.

- Поехали домой и расскажем обо всем ребятам. На эту тропинку надо обратить внимание. Подумать только! Прямо на середине нашего участка границы... Мне это совсем не нравится.

- Расскажите об этом шефу, - предложил Храстецкий, когда они поделились с ним новостью. - Пусть знает об этом и почаще посылает туда патруль. Там каждый ориентируется хорошо. Посмотри-ка на карту.

- Охранять пересечение дорог. Прежде всего охранять пересечение дорог, - упрямо повторил Цыган. - Если пойдешь через чащу, глум будет слышен на кило метр. Об этом знает каждый болван.

Карлика это сообщение отнюдь не привело в восторг. Вместе с Оливой он поехал к границе на машине. Ко всеобщему удивлению, вернулись они быстро. Прапорщик махнул на это дело рукой: следы были уже трудноразличимы, и он засомневался, были ли они вообще. Однако через час начался переполох: была объявлена тревога, половина заставы прочесывала местность. В результате поймали двух парней, собиравшихся перебежать границу, чтобы попасть в американскую зону оккупации Германии.

Цыган пошел в ночной дозор и вернулся только к утру. Вопреки своим привычкам, он швырнул автомат на постель Храстецкого, ботинки - к печке и, не раздеваясь, улегся на койку, погруженный в свои мысли. Он испытывал какую-то тяжелую усталость. Этой ночью он был в дозоре с Бараком. У него в ушах все еще звучали без конца повторяемые Бараком слова о жизни, которой правит бог, о том, что коммунизм - это грубое и ошибочное учение, что техника на Западе - иная, чем у нас. Барак вовсю расхваливал Карлика: мол, этот командир отличается от всех остальных. Таким в будущем, безусловно, должен быть каждый, кто хочет удержаться на своем месте. А таможенники? Всю свою жизнь служили республике, а теперь их даже командирами патрулей не назначают. Так он болтал и болтал и все время хныкал, что у него болят ноги, и то и дело присаживался на пенек.

Почти в полдень Цыгана разбудил вернувшийся из дозора Храстецкий. Этот тоже швырнул автомат, проклиная бесконечное патрулирование: по утрам им приходится трястись от холода, а в жаркий полдень обливаться потом.

В следующую субботу они отправились в дневной наряд вместе. Солнце стояло высоко в небе и припекало. Вспотевшие и уставшие, они тяжелым шагом шли по выжженной земле к одиноко стоявшей сосне. Там, по крайней мере, было хоть немного тени. Цыган, прислонив автомат к стволу дерева, уселся рядом с товарищем. Даже курить им не хотелось: жажда мучила их с раннего утра. Правда, внизу, у мельницы, они напились из колодца. Вода была чистой и ледяной, но теперь у них во рту снова пересохло. Перед ними простиралась долина. Все подходы к границам были видны как на ладони. Цыган взял у Храстецкого старый и ржавый бинокль и принялся рассматривать опушки. По дороге тяжело полз грузовик, нагруженный камнем. Больше ничего. Цыган снял свои сапоги. Ноги его горели.

- Сегодня я искупаюсь и кое-что постираю, - сказал он. - Чувствую себя ужасно грязным.

- Разогреем большой котел. Я тоже к тебе присоединюсь. Только к вечеру, сейчас слишком жарко.

Вдруг Храстецкий, державший бинокль у глаз, весь напрягся:

- Карлик! Идет встречать сестричку. - И он показал в сторону аллеи.

Прапорщик дошел до долины и, не спеша, держа фуражку в руке, направился по тенистой аллее к первой мельнице. Ребята по очереди разглядывали его в бинокль. Прапорщик их видеть не мог. Он дошел до косогора и уселся на старых бревнах, оставшихся еще после немцев. Было половина первого, и пограничники уже собирались направиться к Лесову, когда со стороны Ходова появилась знакомая машина. Храстецкий не отрывал бинокля от глаз.

- Уже едет к нему. По ней можно проверять часы. Боится он, что ли, что она к нам попадет? Всегда ее встречает. Ого-го... Вот это да! Вот это поцелуй, скажу я тебе!

Он положил бинокль на траву и обернулся к Цыгану:

- Странно. Брат и сестра, а целуются, как любовники.

- Вижу, - ответил Цыган, держа в руке бинокль. Минут через пять автомашина с Карликом направилась в сторону Лесова. Храстецкий встал и взял автомат. Им пора было возвращаться. Когда они подошли к заставе, прапорщик и его сестра стояли у автомашины. Женщина слегка улыбнулась потным вахмистрам, а Карлик кивнул головой, чтобы рапорт они отдали дежурному. Цыган внимательно присмотрелся к их лицам: вряд ли это были брат и сестра...

В общежитие ребята возвращались вместе со Стромеком. Они рассказали ему о своих наблюдениях.

- А знаете, я уже давно думаю об этом, - ответил тот. - И зачем ему морочить нам голову, что это, дескать, его сестра? Ведь он не женат! Она красива, как картинка... Чего бы ему стесняться?

- Как-нибудь надо все это выяснить, - задумался Храстецкий. - Только к чему? Чтобы удовлетворить свое любопытство?..

В конце концов они сошлись на том, что их это не касается. Ребята улеглись у себя в комнате и так заснули, что даже обед проспали, такие были уставшие. Проснулись только во второй половине дня, но в такую жару есть не хотелось. Вечер, согласно плану, был предназначен для гигиены. Правда, на следующий день тётя Благоутова упрекала их за то, что они не принесли постирать белье.

В тот день Цыган проснулся только около девяти часов. Из маленького костела напротив доносилась органная музыка - религиозные и народные мелодии. "Барак, - подумал он, - у него ключи от костела. Гофман наверняка с ним и кое-кто из девушек-словачек". Иногда, однако, странный вахмистр сидел у органа в одиночестве и играл до позднего вечера. Особенно его почитали и уважали словаки: ведь он был опытным истолкователем библии. Говорил он всегда тихо, немного и рассудительно. Время от времени Барак брал велосипед и отправлялся в Ходов, в гости к хозяину тамошнего ресторана и его жене, которых знал смолоду. Пограничник из него так и не получился. Яниш слушал орган и вспоминал, как за Грификом он вместе с Бараком задержал вооруженного мужчину: набожный вахмистр дрожал тогда от страха. А когда при обучении заходила речь об использовании оружия, у Барака вечно находились какие-нибудь отговорки.

- Небесная музыка, - усмехнулся Храстецкий, кивнув головой в сторону костела. - Он мне уже на нервы действует.

- Играет он, между прочим, довольно прилично. А время уже, если хочешь знать, девять часов.

- Девять, а какая жара...

- Музыка - будто с неба, жара - из пекла, а в умывальне тебе еще предстоит пройти чистилище, - засмеялся Яниш.

По дороге на завтрак их догнал вахмистр Вевода, который только вернулся из поездки в Марианске-Лазне. Не дожидаясь, пока они усядутся за стол, Вевода выпалил:

- Сдается мне, ребята, что я видел Дядю.

- Не болтай, - ответил Мачек, вновь выполнявший обязанности повара. Ты ведь знаешь, он давно уже смылся. После февраля сложил все свое барахло в "мерседес" и махнул за границу.

- Ну и что? - стоял на своем Вевода. - Я почти уверен, что это он был в поезде.

- В каком поезде? - вступил в разговор Иван Олива.

- Когда я в Плане выходил со Штепанкой из поезда, от перрона отправился скорый на Хеб. Я бросился было в поезд, так как в одном из освещенных купе увидел его кожаное пальто, да не успел. Ушел он от меня. А на лица у меня хорошая память, будьте уверены. Наверное, он вернулся?

- Может, и вернулся, - засмеялся Стромек. - Это же опытный агент. Работал на нас, теперь будет работать на них. Это вполне мог быть он. А ты его проморгал, Франтишек.

- Надо бы об этом сообщить. Причем немедленно, - решил Храстецкий. Если он время от времени у нас появляется, органы государственной безопасности уж как-нибудь с ним справятся.

Большинство вахмистров поверило Веводе. Дядя был родом из Тахова, границу знал как свои пять пальцев, знал и местных немцев, еще остававшихся здесь. Ребята отправились к Карлику.

- Утром подам об этом рапорт, - сказал тот. - Сего дня, в воскресенье, все равно никого из начальства на месте нет. А вы будьте начеку, чтобы он не ходил через ваш участок. Ведь здесь он себя чувствует как дома.

- Следы в тот раз, наверное, тоже принадлежали ему, - заметил Штрупл.

Разговоры о Дяде продолжались почти целую неделю. Многие из ребят мечтали встретиться с ним, хотя и знали, какой он был хитрый, острый как бритва и опасный. Решили в первую очередь усилить наблюдение на Грифике, где Дядя чаще всего мог быть в ночное время.

- Что-то здесь происходит, - размышлял Храстецкий, - следы эти появились не случайно... Мы тут носимся как угорелые, а Дядя, наверное, спокойно ходит у нас под самым носом. Может, и знают, что он здесь ходит, да не трогают его, пока не выявят всю компанию? Ну, а потом ловушка захлопнется. Вот бы поймать его!

- Да нет, - возразил Стромек. - Пусть уж лучше он достанется Славе Хлоупеку. Ведь он был любимцем Хлавы. Наш Слава готов был все сделать, чтобы каждая операция Дяди прошла успешно. Теперь бы он из Дяди сделал дуршлаг. Боже, что будет, когда он обо всем этом узнает!..

В конце июля в Лесов приехала группа солдат - два чеха и два словака под командованием молодого поручика. Они должны были сооружать на границе завалы и шлагбаумы, провести небольшие саперные работы. Разместились солдаты в школе, столовались вместе с вахмистрами. На попечении у солдат была лошадь Ферда. Маленькая повозка, которую они неизвестно где раздобыли, служила им для всевозможных целей. Все их оружие составляли винтовки. Каждое утро они отправлялись со своей Фердой к границе, сложив в повозку топоры, пилы, сено и кое-какую еду для себя. Их поручик поселился в Тахове, передав командование ефрейтору, и лишь время от времени наезжал в Лесов. К границе он с ними ни разу не ходил и всегда ждал, когда они вернутся. Солдаты быстро сдружились с вахмистрами. Еда у солдат была, а в свободное время они со своей лошадкой могли заработать у лесовчан и на дополнительную пачку сигарет. Один из них начал усердно посещать домик Зимы, и Милуша наконец-то решилась на первое серьезное знакомство. Вахмистры успеха у нее не имели...

Работали солдаты хорошо, жаловаться на них не приходилось. Они даже ходили вместе с вахмистрами в дозоры и делали это совершенно добровольно по субботам и воскресеньям, когда уезжал домой их ефрейтор. Карлик сначала возражал против этого (что, если солдатам придется прибегнуть к оружию, или вдруг что с ними случится), но в конце концов дал свое согласие. Вскоре один из солдат, Штефан, отличился. Однажды, возвращаясь из Тахова, куда его вызывал поручик, он задержал перебежчика, дошедшего уже до Двура. Задержанным оказался венгр, который возвращался после войны домой с Запада. Стромеку пришлось мобилизовать весь свой запас венгерских слов. Штефан так пышно отметил свой успех в ресторанчике у Киндла, что ему не хватило и четырех солдатских жалований. Пограничникам нравилось ходить в дозор с солдатами. Тот из них, который влюбился в Милушу Зимову, в конце концов остался служить на границе.

В следующее воскресенье Карлик неожиданно уехал домой. Командование он передал Цыгану, а Штруплу поручил канцелярскую работу. Штрупл был родом из Пльзеня и, воспользовавшись случаем, на один день тоже уехал из Лесова. Яниш не боялся новых обязанностей. Опыт в этом отношении он приобрел еще во времена Павелки, и, кроме того, рядом был Зима, который ежедневно заходил на заставу и ненавязчиво справлялся о новостях. В случае необходимости всегда можно было рассчитывать на его помощь.

В понедельник утром несколько вахмистров толкали, пытаясь сдвинуть с места, автомашину, приданную лесовской заставе: стартер у нее не работал. Шофер Густа должен был везти постельное белье в Марианске-Лазне. Для молодого щеголя это всегда была возможность блеснуть в курортном городе. Он ездил один или с интендантом Тондой; при этом оба надевали все самое лучшее из того, что у них было. Мотор никак не заводился. Наконец они решили откатить машину к окраине Лесова, надеясь, что мотор заработает, когда они столкнут машину с крутого косогора. Густа и интендант уселись на переднее сиденье. Простреленное стекло было склеено изоляционной лентой и прикреплено к раме проволокой. Пятеро пограничников уперлись в машину.

Им не удалось еще докатить этот несчастный экипаж до станции КНБ, когда из-за поворота дороги, идущей от границы, появилась вся в пене тощая лошадка саперов, на спине которой восседал взлохмаченный, вспотевший Штефан. Одной рукой он держался за лошадиную гриву, а другой как-то странно махал и что-то изо всех сил кричал пограничникам, толкавшим машину. У самого шлагбаума он резко остановил загнанного коня и чуть было не перелетел через его голову.

- Товарищи, скорее к границе! Там идет бой! Какая - то банда. Не стойте! Объявляйте тревогу!

- Тревога! - закричал Храстецкий. В этот момент мотор наконец завелся.

- Что случилось? - вопрошал Пепик Репка, высунувшись из окошка чердака.

- Пошевеливайтесь же, болваны! - кричал Олива. У него за спиной уже был автомат.

Цыган отдал свой первый приказ:

- Дежурный, бегом к таможенникам и на станцию КНБ. Все в ружье!

Затем он обратился к солдату:

- Штефан, рассказывай. Только спокойно и не спеша. Где стреляют?

- Возле границы мы начали рубить деревья, около столба номер двадцать два. Вдруг Карел, наш ефрейтор, услышал прямо перед собой какой-то треск. В каких-нибудь ста метрах впереди, за лужком, мы увидели группу людей. Карел крикнул им, что они там делают, так как сразу понял, что это не пограничники. А те без предупреждения начали палить в нас. Карел послал меня к вам, а сам открыл по ним огонь. У наших только одна винтовка, остальные мы оставили дома. Границу мы не " переходили.

- Хорошо, Штефан. Тряпки из машины выбросить, и все - туда! Кому не хватит места, на мотоцикле! Встретимся у перекрестка дорог. Быстрее! Поехали!

Таможенники отправились на велосипедах, вахмистры вскочили на мотоциклы. Автомашина помчалась по деревне. Яниш, высунувшись из кабины, кричал попадавшимся им по дороге свободным от службы пограничникам:

- К перекрестку, быстро!

У таможни нескольким ребятам пришлось выскочить из машины, так как крутой подъем был ей не под силу.

- Машина вернётся за вами! - прокричал им Храстецкий, сидевший на заднем сиденье и поторапливавший Густу. Еще не добравшись до перекрестка, они услышали стрельбу.

- Автомат, - констатировал Цыган. - Осторожно, ребята!

На перекрестке лесных дорог у старого распятия они выскочили из автомашины. Густа сразу же поехал за оставшимися. Неожиданно стрельба прекратилась. Цыган собрал людей за перекрестком. Интендант Тонда приехал на велосипеде с моторчиком в одних трусах и рубашке. Некоторые были без курток и поясов. Цыган сказал:

- Стромек, пробирайся к границе в район столба но мер двадцать два и найди ефрейтора. Смотрите, чтобы никто не прошел. Репка пойдет с тобой и доберется до Трепика. Дело серьезное. Стрелять сразу же, не цацкаться. Штефан, оставь лошадь и дуй за ними.

Солдат кивнул головой. В руке он держал автомат, который раздобыл в этой суматохе в доме начальника заставы. Пригнувшись, он побежал по канаве вслед за Стромеком.

- Остальным развернуться в цепь так, чтобы пограничники и таможенники с винтовками и автоматами чередовались. Не терять друг друга из вида.

Человек семнадцать двинулись через лесную чащу. Яниш не забыл и об условных знаках. Знания, полученные в школе, весьма пригодились... В голове роились мысли. Сообщил ли дежурный о случившемся в Тахов? Наверное, Зима посоветовал ему это сделать. И сообщили ли соседям?.. Там Хлоупек, он и без приказа знает, что делать...

Они медленно шли по лесу, пробирались сквозь заросли кустарника и все время держали пальцы на спусковых крючках, готовые открыть огонь. Через каждые двести метров Яниш приказывал останавливаться. Все прислушивались: тишина, благословенная утренняя тишина, только где-то вдали куковала кукушка.

- Дальше, - кивал головой Цыган.

Вдруг совсем близко раздался винтовочный выстрел. Пуля со свистом разрезала воздух. Цыган остановил цепь, но опять кругом было тихо. Только через несколько бесконечно долгих секунд послышались чьи-то голоса. Следующий выстрел раздался тоже где-то неподалеку. Послышались крики, а потом сильный взрыв потряс лес.

- Граната! Ложись! - закричал в этот миг Храстецкий, и все бросились на мох.

- Встать! Вперед!

Цыган постарался, чтобы голос его прозвучал как можно решительнее. И даже в этот момент он не забыл о своем друге:

- Храстецкий, осторожнее!

И снова выстрелы. Длинная автоматная очередь.

- Налево! - закричал Храстецкий. - Туда, где Руда Мразек!

Яниш развернул цепь влево, и вместе с Храстецким они направились к месту перестрелки. У всех перехватывало дыхание.

- Сюда, - раздалось в тишине, и они узнали голос Руды. Вышли на маленькую вырубку. На краю ее стоял Руда с автоматом в руках. Рядом армейский младший сержант с поднятыми вверх руками. По лицу Мразека текла струйка крови. Тут же стоял побледневший Ярда Недоба. Винтовкой он указал Янишу на землю. Там лежали два солдата. Окровавленный сержант валялся на спине. Он был мертв. Возле него на коленях стоял раненый солдат и стонал. У ног Ярды Недобы валялись чужой автомат и пистолеты. Первым нарушил молчание Храстецкий:

- Выше руки! Еще! Позовите сюда фельдшера, он где-то здесь.

- Где остальные? - закричал Цыган младшему сержанту.

- Не знаю.

- Не знаешь? Сколько вас было? Говори!

- Человек десять. Мы разошлись.

- Солдаты?

- Да. Один подпоручик. Я им говорил, что ничего не выйдет...

Из чащи показался фельдшер.

- Перевяжи солдата, - сказал ему Цыган. - И осмотри того, который на земле. А ты, Вашек, возьми ребят и цепью прочешите лес до границы. Посмотрите, не прошмыгнул ли кто-нибудь раньше, чем туда добрался Стромек.

- Этот мертв, - заметил фельдшер. - Получил прямо в сердце. У другого несколько осколков в голове, под самой кожей. Я его отвезу. Густа ждет у перекрестка.

- Задержанного возьмите тоже. Связать его. Мертво го не трогайте. Слава и Зима пусть побыстрее допросят младшего сержанта и сообщат нам о результатах. Что здесь, собственно, произошло, Руда?

- Мы шли вместе с Ярдой. Выбрались из зарослей, подняли головы, и вдруг эти трое уже стоят прямо перед нами и целятся в нас. Этот, раненый, - из .пистолета, младший сержант - из автомата, а у сержанта в руке - граната. "Бросай, - говорят, - оружие!" Ну, мы, понятно, не бросили, а Ярда спросил: "Что вы здесь делаете?" "Работаем", - отвечает сержант. "Вы окружены со всех сторон, - заявил я, - так что руки вверх, господа!" Тот, с гранатой, уже поднял руку, да только Ярда не стал ждать и выстрелил ему прямо в сердце. Тот завертелся на месте, граната выпала у него из рук и оказалась рядом со мной. Я схватил ее и бросил обратно. Она ударилась об елку за нами и взорвалась. От страха они побросали оружие, а в одного из них угодило несколько осколков. Вот и все. Повезло нам. Еще немного, и от нас осталось бы мокрое место.

Пограничники склонились к убитому, достали его документы.

- Красивый парень, черт побери! Врач. Иржи Томашек. Кралупи. Гарнизон Стржибор.

- С гранатой в руке он не был особенно красивым, - проворчал Мразек.

Появился Олива. Увидев убитого, он застыл на месте, потом сказал:

- Через границу никто не прошел. Это велел пере дать Стромек. Он там с Йозефом и солдатами.

- Развернуть цепь, - приказал Цыган, - и прочесать лес в направлении к замку до самой дороги. Если никого не найдем, развернуться и прочесать лес снова. Осмотреть каждый куст... Не могли же они сквозь землю провалиться...

- Кто? - сказал Олива.

- По крайней мере, еще человек восемь, дружище.

- Таких же вооруженных?

- Да, а ведет их подпоручик.

- Здорово живешь! Где же они могут быть? - задумался Иван.

- Где им быть? В лесу. До вечера еще далеко.

На лугу им встретился вахмистр Ланька. Он вел связанного младшего сержанта. За спиной у Ланьки болталось два автомата. Посадив задержанного в канаву, Ланька обо всем доложил Янишу.

- Хорош фрукт! Еще немного, и он бы вел меня! - неистовствовал вахмистр.

Задержанный со связанными за спиной руками не поднимал глаз. Его парадный мундир был порван в клочья.

- Иду я в цепи, - рассказывал Ланька, - немного отстал, и вдруг навстречу мне - пан младший сержант. "Руки вверх!" - говорит. Ну, поднял я руки. Он хотел забрать у меня автомат. Я отдаю его не спеша, а в это самое время за спиной у него из-за елки выскочил испуганный олень. Пан младший сержант обернулся, а мне этого оказалось достаточно, и я выбил у него из рук эту , штуковину. Остальное уже было нетрудным делом.

- Сколько вас шло? - закричал Цыган.

- Человек двенадцать. С нами была и женщина.

- Какая? Откуда?

- Не знаю. Она присоединилась к нам сегодня утром. Вчера вечером мы заходили в деревню. Там были танцы. Она познакомилась с нами.

- В ресторане было два зала, а возле ресторана пруд?

- Да.

- Ясно. Значит, Ходов. А как выглядела эта предприимчивая особа?

- Лет двадцати семи. Блондинка. Знакомая подпоручика Марка, нашего командира взвода.

- А где он сейчас?

- Когда началась стрельба, мы рассредоточились...

- Против вас, герои, была всего одна винтовка, - засмеялся Цыган. - В каком направлении вы удирали?

- В противоположную от границы сторону.

- Увести!

Цыган и Олива вышли на опушку леса. Над границей низко кружил американский военный самолет марки "Пайпер". По ту сторону границы напротив столба № 22 стояли джипы. Несколько человек из немецкой пограничной полиции рассматривали в бинокли, что делается на чехословацкой территории. Буквально в нескольких метрах от них сидел в укрытии Репка. Они его не видели. Стромек расположился на охотничьем помосте, у него был замечательный обзор до самого Трепика. Между ними заняли позиции ефрейтор и Штефан. Все они хорошо видели друг друга и ждали, не выгонят ли кого-нибудь из леса прочесывающие его пограничники.

Яниш и Олива подошли к Стромеку.

- Как дела, Влада?

- Видишь, какая суматоха творится на той стороне? - улыбнулся в ответ Стромек. - Столько их я еще не видел.

- Оставайся здесь, пока не получишь другой приказ, пока тебя не сменят.

Стромек только кивнул в ответ. Цыган знал, что Влада готов просидеть здесь и. несколько дней. Они повернулись и дошли с Оливой до ручья, необычно полноводного в это время.

- Где-то на той стороне лило, наверное, как из ведра, - заметил Иван. А нам надо перебраться через ручей.

Из тихой долины за ручьем снова донеслась стрельба - несколько автоматов и винтовка. Цыган и Олива прислушались, но вскоре опять воцарилась тишина. Они по грудь вошли в мутную коричневую воду, держа автоматы над головой. Промокли до нитки, но сейчас это им было безразлично. По ту сторону ручья росла высокая трава, доходившая им до пояса. Пограничники пытались найти в ней следы. Однако и паутина, и еще сохранившаяся роса свидетельствовали о том, что это бесполезное занятие. С пограничников стекала вода. Олива отбросил размокшие сигареты. Цыган, предусмотрительно спрятавший свое курево за оторочку пилотки, теперь поделился с товарищем.

- Кажется, ребята кого-то обнаружили.

С косогора они увидели вдали группу пограничников. Они шли по труднопроходимой местности метрах в трехстах от них. Олива и Цыган направились в их сторону с оружием наизготовку, держась друг от друга в пяти метрах. Местность перед ними просматривалась хорошо: луга да вырубки, только кое-где была низкая лесная поросль. Иван первый заметил почти совсем сгнивший мостик через лесной ручей. И вдруг он поднял что-то с земли. В руке у него оказалась красная бумага.

- Посмотри, - сказал он возбужденно. - Командировочное предписание.

- Гм. Такое же, как у нас. Бумага мокрая. Видно, они перешли через ручей так же, как и мы. Ты только посмотри! Здесь их фамилии. Все данные.

В командировочном предписании перечислялись одиннадцать фамилий.

- И еще какая-то женщина. Ровно двенадцать голубчиков, как апостолов. Значит, мы пока взяли только третью часть. Остальные тоже должны быть где-то в до лине, ближе к Лесову, чем к границе. Оттуда только что слышалась стрельба. Пойдем туда.

Они тихо, словно тени, стали пробираться по долине. Обзор все время был хорошим, только кое-где обзору мешали отдельные заросли кустарника. Цыган держался берега ручья, Олива шел по вырубке. "Армия? - думал Яниш. - Нет, это не армия. Армия - это Штефан и Карел и много других хороших парней, а не сынки потерпевшей поражение буржуазии и реакционные студенты, поклоняющиеся капитализму, как верующий господу богу..." Цепь была уже на горизонте, у окраины Лесова, когда Цыган услышал резкий голос Оливы:

- Руки вверх! Выходи! Быстро, не то я вас в два счета достану!

Яниш со страхом осознал, что стоит там, куда должна была угодить очередь Ивана. Это знал и Олива, поэтому он и тянул время, чтобы дать возможность Цыгану переместиться. Яниш отскочил назад. Олива тотчас же дал предупреждающую очередь. Раздались крики:

- Не стреляйте! Не стреляйте!

Из кустов один за другим выходили солдаты.

- Кругом, лапы вверх!

Их было четверо. По косогору на помощь Цыгану и Оливе бежал еще один вахмистр. Это был шофер Густа. Он подоспел в тот момент, когда Цыган, забравшись в кусты, вытаскивал оттуда оружие и походные мешки. Там оказался настоящий арсенал. Шофер связал задержанных ремнями их вещевых мешков. Солдаты были сержантами. Они испуганно смотрели на вымокших до нитки, разъяренных вахмистров.

- Куда ты шел? - кричал Цыган, обращаясь к одному из них. - К немцам? К американцам? Это твой авто мат? Лагерь и судьба агента - вот что тебя ждало! Больше ничего. И дорога обратно, и пуля или веревка. И стрелял бы ты в меня, герой. Кто твой отец?

- Кондитер.

- В какой он партии?

- В народной. Бог...

Цыган взял в руку один из захваченных автоматов.

- Это был твой, ты, христианин? А теперь говори, где подпоручик и эта женщина? Обманывать грех, ты ведь знаешь.

- Ну, давай! - взорвался Олива, видя, что тот молчит.

- Не знаю, - ответил тихо сержант. - Я вообще не знаю, где мы.

- Дома. В Чехии, ребята! - резко сказал Цыган и обернулся к подходившим пограничникам.

- Мы взяли всех! - обрадовались ребята. - Кроме женщины. Вы слыхали, какая здесь была канонада?

- Иван отведет их на заставу, - принял решение Яниш. - А мы пойдем снова. Я хочу отыскать эту даму.

Иван рассказал, как он обнаружил этих четверых. Они зарылись в листья и ждали, пока цепь пограничников пройдет мимо. Только плохо замаскировали сапоги, а Иван их не просмотрел. Теперь пограничники отправились обратно.

- Осматривать все кусты, канавы, ямы от поваленных деревьев. Держаться друг от друга в пределах видимости. Вперед!

В это время прибыло подкрепление из Тахова. Вернулся и Карлик. Вдруг откуда-то издалека со стороны границы раздался выстрел, потом второй и послышалась очередь, которую повторило эхо. Храстецкий вытер лоб:

- Кто это там дурака валяет? Неужели вздумали стрелять в женщину?

- Стромек при охране границы шутить не будет, - заметил кто-то. - Это наверняка он. А может, кто-нибудь из немцев?

Ребята опять помчались к границе, к тому месту, где находился Стромек. Увидев приближавшихся пограничников, он направился к Цыгану.

- Скандал, друг! - закричал он издалека. - Пред ставь себе... Когда о наших делах узнали в Тахове, один сотрудник контрразведки направился прямо сюда, на свой страх и риск. И вот я вижу: выходит человек из лесу, в руках автомат, одет в гражданское. Я крикнул ему, а он пустился бежать через луг. Ну я и дал парочку предупредительных повыше его макушки. Он сразу же оказался на земле. Когда я к нему подошел, он встал, достал Удостоверение и заявил, что будет жаловаться. Потом ушел с Пепиком Репкой.

- Надо же как получилось! - вздохнул Цыган.

- Я, конечно, не стал бы стрелять в него. Я бы его догнал. Он был у меня на прицеле, как заяц... А как дела у вас?

- Не хватает только дамы.

- Ну так пойдем к границе, к тому месту, где мы подстрелили одного из них. Там должны быть следы.

- Ты прав. Все ко мне! - приказал Цыган.

Возле убитого находились уже врач и прокурор. Вахмистры сносили к перекрестку все вещевые мешки, разное обмундирование и пачки патронов, собранные после панического бегства вооруженной группы. Против двенадцати человек фактически был всего один ефрейтор Карел со своей винтовкой. Уже в сумерках Штефан нашел дамскую сумочку. Она лежала у пограничного столба №21 как доказательство того, что ее владелице удалось бежать. Женщина оказалась единственной, кто не поддался панике. Она продолжала идти в западном направлении и перешла границу еще до того, как туда добрался Стромек. Жаль. Однако все равно был одержан несомненный успех. Усталые пограничники группами возвращались к дому командира. Весь Лесов был на ногах. Люди высыпали из своих домов на улицу. У дома командира собралось, наверное, полдеревни. Среди красных с каймой шапок вахмистров выделялась белая повязка на голове Руды Мразека. Ничего серьезного у него не было - всего лишь царапина от осколка гранаты.

Возле канцелярии стояла светло-голубая машина командира пльзеньского отряда. Она была не единственной. Столько машин здесь еще никогда не видели! Автомобиль Густы, покрытый грязью и со всех сторон помятый, скромно примостился у сарая.

Цыган вошел в канцелярию. Майор Бук попросил выйти из комнаты всех посторонних. Яниш хотел было отдать рапорт, но обычно строгий майор только обнял его, а всех присутствующих вахмистров похлопал по плечу. В одной комнате сидели задержанные, в другой было сложено их оружие и вещи, собранные в лесу. Какие-то люди в штатском составляли протокол. Это был прокурор и сотрудники государственной безопасности. На кровати Карлика с обиженным видом сидел перепуганный сотрудник из контрразведки.

- Как же эта женщина смогла у вас проскользнуть? - допытывался Бук у Цыгана.

- Ничего не поделаешь, товарищ майор, - стал объяснять вахмистр. - Мы были заняты в первую очередь теми, кто стрелял. А она прошла напрямик, прежде чем мы смогли принять меры. Шла наугад, одна. А может, ей была известна дорога?.. Надо разузнать, кем была эта женщина.

- Верно, - улыбнулся майор. - Она была врачом из Марианске-Лазне.

- Ну, значит, местность ей была знакома, - заметил Репка. Бук кивнул и больше об этом не говорил. Он сказал другое:

- Все равно с заданием вы справились отлично. К попыткам реакционеров перебраться на ту сторону и оттуда вредить нам мы должны быть готовы в любой момент. Если б вы посмотрели хоть один дневной отчет, сводку о том, что делается по всей границе...

В канцелярию вошел Стромек и попросил разрешения доложить.

- Я хочу объяснить, почему я стрелял, товарищ майор. По-моему, в такой момент никто просто так у границы ходить не должен. Я имею в виду товарища из контрразведки.

- Вы его немного обидели. Так мне, по крайней мере, показалось. Но я ему уже свою точку зрения высказал. Нечего ему было там делать! Вопрос этот считайте исчерпанным. И не дуйтесь друг на друга! Яниш! Ночью обеспечьте тщательную охрану границы. Утром вновь осмотрите местность, может, там что-нибудь еще осталось. Об этом случае будет сообщено в служебной информации. Об убитом не беспокойтесь. Это дело прокурора.

Возле здания остановилась грузовая автомашина. Вероятно, приехал конвой для задержанных.

- Не хотел бы я оказаться на их месте, - сказал Олива. - Солдаты. С оружием. Хотели свободы... а попа ли бы в лагерь и в руки агентов.

Поздно вечером увезли и убитого. До этого времени он лежал в покойницкой маленького лесовского костела.

Была уже полночь, но в канцелярии заставы горел свет и работа шла полным ходом. Карлика, казалось, все это не слишком воодушевляло, вероятно, потому, что не ему пришлось руководить операцией, однако он отдавал четкие и ясные распоряжения и по докладам и документам ориентировался в происшедшем.

Спать легли только около половины третьего.

- Как только вспомню, - вздохнул Храстецкий, - что эта компания была всего в ста метрах от границы и ничего у них не получилось... Сразу видно, что они вообще не знали местности. Эта баба, наверное, указывала им дорогу. И опять этот проклятый участок. Прямо какая-то магистраль...

Героем дня был Руда Мразек.

- Подумать только, - удивился Цыган, - подобрать брошенную гранату и швырнуть ее обратно! Представлял ли он, что делает? Ведь граната могла взорваться у него в руке!

- Он до сих пор в себя прийти не может, - улыбнулся Стромек.

Ответа он не дождался. Его друзья засыпали один за другим...

- Ребята, - сказала тетя Благоутова, когда они зашли к ней на следующий день, - эти солдаты были в субботу в Ходове на танцах. Девчата в деревне рассказывали. Они даже танцевали с этим доктором, или кем он там был, этот убитый.

Тетя Благоутова стала серьезной. Казалось, эта смерть взволновала ее.

- Они сами начали стрелять, - сказал Цыган. - А если бы там остался лежать кто-нибудь из нас? Наше дело - охранять границу, вот мы и охраняем. И не позволим каждому авантюристу стрелять в нас.

- Не дай боже, - ответила тетя Благоутова. - Я бы этого не перенесла, ребята. Знаете, почему мы переехали в Лесов? Случилось это сразу после войны. Отец у нас был в деревне командиром гвардии. Они собирали поле сам оружие и патроны, чтобы не было несчастных случаев. Винтовки, автоматы и пистолеты. Отец все это в саду проверял и разряжал. Однажды случайно произошел вы стрел, и пуля угодила в ногу десятилетнему соседскому мальчишке, который все время вертелся возле. Отец был в отчаянии! Каждый день ездили мы к пареньку в больницу, возили ему разные лакомства. Отца судили за неосторожное обращение с оружием. Я плакала целыми днями. Мальчик стал слегка прихрамывать, всякие мысли мучили меня... В конце концов мы решили уехать куда-нибудь, где нам ничто бы не напоминало о случившемся. Нелегко было уезжать из деревни, где мы оба родились, где жили наши родители и родственники. А теперь вот мы здесь...

- Жалеете? - спросил тихо Цыган.

- Да нет... нам здесь хорошо. И с вами, ребята. Цыган быстро сменил тему разговора. Из головы у него не выходили эти танцы в Ходове. Солдаты должны были уйти оттуда часа в два ночи. Но что произошло потом? Где они были все это время? До рассвета в понедельник?

- Где-нибудь дрыхли и присматривались к местности, - предположил Хлоупек.

Они говорили об этом в присутствии Благоутов, ничего от них не скрывая, так как во всем верили им. Благоуты умели молчать.

Надо бы нам заглянуть на обе мельницы и в особняк. Поискать там следы.

- Так ведь они признались, Вашек, - возразил Стромек, - что проспали день и ночь у какого-то ручья в лачуге. Не все ли равно, где это было?

Вскоре они покинули благодатную тень под высоким кленом во дворе у Благоутов, перешли шоссе и, шагая мимо заброшенных домов, направились вниз, к мельнице. Уже год, как в ней никто не жил. Двери и окна были открыты, кое-где протекала поврежденная кровля. Еще недавно это была добротная постройка. Теперь между камнями на дамбе росла трава. "Дому нужны люди, людям нужен дом..." - подумали вахмистры.

- Здесь отдыхать только разбойникам, - ворчал Стромек. - Во внутренних районах страны не хватает квартир, люди мечтают иметь хотя бы одну комнату, а здесь вон сколько домов, да каких отличных.

- Не каждому сюда хочется, - сказал Цыган. - И Благоуты до сих пор оставались бы там, где родились, не случись этакого несчастья. Кое-кто думает, что разбогатеет на границе. Эти люди разламывают печи, обстукивают стены, ищут сокровища, а когда ничего не найдут, убираются назад. Или, к примеру, цыгане. Разведут кос тер посреди комнаты на полу, а когда дом сгорит, отправляются в следующий. Я бы им задал!

Храстецкий обернулся к Роубику:

- А ты бы стал здесь жить?

Роубик вытащил свою голову из гигантской печи, которую осматривал.

- А ты нет? Вон сколько земли, отличные постройки, сад... Был бы только город поближе. Когда-нибудь здесь будет ходить автобус, вот увидите.

Стромек осмотрел чердак. Ничего найти не удалось. "Наверное, ночевали в маленьком особняке", - решили ребята. Его уже осматривал Иван. Они вышли из мельницы и уселись на бетонном лотке над обветшалым мельничным колесом. Из глубины пруда время от времени, охотясь на мух, выскакивала форель.

- Раздобуду удочку, - мечтал Цыган, - и отправлюсь на рыбалку. Вы знаете, что такое форель в масле? А если не поймаю форель, то уж нарушителя - обязательно.

- Еще не известно, кого раньше, - смеялись ребята. - Скорее всего Славку Благоутову. Что-то уж очень ты вокруг нее крутишься. Смотри, чтоб ее отец тебе ноги не переломал. Девчонка-то еще очень молодая.

- Вот Роубику, - защищался Цыган, - как раз и нравится самая младшая. У нее еще достаточно времени для ребят, а он и хочет прослужить в Лесове еще пять лет!

- Не болтай глупостей! - отрезал Роубик и встал. - Пошли обратно к заставе.

- Яниш, Храстецкий, почта! - закричал им из окна дежурный.

И в самом деле, Храстецкого ждало письмо от Аленки. Цыгану написали из дому. Там все было по-старому. Все те же сетования по поводу того, что он никак не приезжает. Бабушка, мол, без конца плачет, скучает. Сообщали, что посылают посылку. Письмо шло к нему через половину Чехии, с Орлицких гор. Родителей он не видел уж второй год... Как-нибудь он обязательно к ним съездит, как только станет немного поспокойнее на границе. Если б только знать, когда придет это время.

- Вот увидите, скоро оно наступит, - утешал их Стромек. - Служба будет не бей лежачего, как у таможенников.

- Не знаешь, когда? - расхохотался Храстецкий.

- Я не княжна Либуша{9}, - вмешался в разговор Роубик, - но завтра утром, ребята, этого еще не случится. И послезавтра тоже. Через год или два, возможно, тоже.

Его пророчество сбылось полностью.

Через несколько дней был получен приказ, касающийся операции против вооруженной группы. В нем подробно описывалась вся операция, отмечалась решительность вахмистров КНБ заставы Лесов, которые всем ставились в пример. Само собой разумеется, приказ был зачитан и лесовчанам. Прапорщик прочитал его от начала до конца. Изложенное строгим военным языком, случившееся выглядело несколько иначе. Больше всего всем понравилась заключительная часть: за отвагу, самоотверженность при охране государственной границы и отличное выполнение служебных обязанностей командир КНБ отделения производит ниженазванных вахмистров КНБ в звание штабных вахмистров: вахмистра Ярослава Недобу, вахмистра Рудольфа Мразека, вахмистра Вацлава Яниша, вахмистра Вацлава Храстецкого, вахмистра Ивана Оливу и вахмистра Владислава Кржовачека. Всем, получившим повышение, по очереди, учитывая положение на заставе, предоставлялся отпуск.

- Ура, ребята! Получайте!

Карлик достал знаки различия, и шесть вахмистров стали штабными вахмистрами. В их честь прозвучало "ура" на маленьком запыленном плацу перед домом командира, и друзья поздравили их. Многие сожалели, что не оказались в их числе. Так, Хлоупек, Роубик и Репка тоже заслуживали бы еще одну звездочку.

- Так, так, негодяи! - смеялся Карлик. - Быстро, быстро вы делаете карьеру. Мне пришлось пятнадцать лет прослужить, прежде чем я получил эту звездочку!

Они решили отметить это событие и собрались у Франты Киндла. Зазвучали старый патефон, гармошка Шикла и веселые голоса вахмистров. В течение часа ресторанчик заполнился до отказа. Пришли и девчата. Начались танцы, и гимн лесовчан не раз звучал в ту ночь в сольном и хоровом исполнении в обычно тихой пограничной деревне.

Цыган сидел с Яркой под могучим каштаном за маленьким особняком. Он и не подозревал, что это одно из последних их свиданий.

Так проходили месяцы и годы. Лесов для ребят постепенно стал родным. У многих вахмистров в деревне или в округе появились друзья, и коллектив, состоявший первоначально из юнцов, стал постепенно распадаться на небольшие группы. С таможенниками общий язык так и не удалось найти. Все они были люди семейные, в возрасте, степенные и не очень обременяли себя заботами о безопасности границы. К тому же многие из них исповедовали другие политические взгляды. Таможенники участвовали в патрулировании только под руководством Карлика. Они жили также в постоянном напряжении, не зная, останутся ли вообще в КНБ и на границе. Некоторые старались приспособиться к новым условиям, но делали это так рьяно, что порождали еще большее недоверие к себе. Вахмистры не любили ходить в дозор с таможенниками, хотя прапорщик, формируя такие дозоры, руководствовался инструкциями, касающимися бывших работников таможенной службы. Не все из таможенников были плохи. Взять хотя бы Алекса или Вилема, самого старшего из них. К ним можно было прибавить, пожалуй, и Шпачека. Эти рассуждали здраво, как и старый Зима.

Цыган командовал патрулем, в который входил и Вилем. Этот таможенник был на тридцать лет старше его. Вилему Яниш нравился. Обоих объединяло увлечение живописью и любовь к природе. По просьбе Вилема Цыган обращался к нему на "ты". Сегодня они вместе вышли в мглистые сумерки. В дозоре в районе Гути им предстояло провести целую ночь.

- Ну и ночь, - вздохнул Цыган.

- У меня позади таких тысячи, Вацлав.

Вилем досконально знал этот участок еще с довоенных времен: люди здесь изменились, ушли немцы, да и характер службы стал другим. Они шли, вопреки инструкции, рядом и тихо разговаривали. Это не мешало им прислушиваться к каждому шороху. Подошли к околице Гути. Когда они вышли из леса, видимость несколько улучшилась, но лежащая в долине деревенька тонула в тумане. Засунув руки в карманы, они шли по вымощенной щебнем дороге вниз, мимо лесной сторожки к перекрестку.

Цыган, поеживаясь от пробравшего его холода, поднял воротник. Не говоря ни слова, они направились к полуразрушенному зданию весовой.

Там находился их контрольный пункт. Отсюда они охраняли перекресток дорог вблизи границы. Стояла тишина, только где-то за белой завесой тумана не переставая лаяла собака. Ей, видно, не нравилась эта ночь, но лучших уже не будет. Жаркое лето кончилось, приближалась осень 1948 года. Отсюда они хорошо видели перекресток.

- Когда немного рассветет, - сказал Цыган, - кто-нибудь из нас сбегает в деревню за молоком. Я очень люблю парное молоко. Мы ходим за ним к Благоутам. А если к нему еще хрустящий рогалик...

Время в дозоре тянулось медленно. Они то и дело посматривали на часы. Им было холодно, но оставить перекресток они не могли, особенно ночью. Они-то хорошо знали, что в это время следует оставаться здесь во что бы то ни стало. Да и куда идти? В домишке было еще терпимо. Наконец над Лесовом занялся рассвет. Яниш стал думать о Ярке. Тень ее жениха, подобно стене, всегда стояла между ними, и он это хорошо чувствовал даже в интимные минуты... Мгла понемногу отступала, на горизонте можно было уже разглядеть контуры леса. Цыган пробежался, чтобы немного согреться. Вилем сидел, сгорбившись, у окошка.

- Вилем, ты не сходишь за коровьим вермутом?

- Я как раз собираюсь это сделать. Только во что взять?

- Что-нибудь я тебе дам. И заплати, чтобы не было разговоров. Потом я отдам.

Вилем исчез в тумане. Недалеко от того места, где они расположились, шоссе проходило по мостику, под которым среди всякого хлама протекал грязный ручей. Там была, по-видимому, свалка. Перекладина, соединявшая межевые знаки, была выворочена и валялась в траве. Она обожгла холодом руки, когда Цыган поднял ее и вставил в паз межевого знака. Уже стали видны и очертания деревни, запели первые петухи. Занимался новый день. Сейчас они выпьют молока и пойдут к лесной сторожке, где когда-то взяли бандитов.

Его мысли прервал шум мотора. "Кого это сюда черт несет?" - удивился он. Шум усиливался. Он взял автомат наизготовку, прищурился, чтобы лучше видеть. С другой стороны приближался Вилем. И вот показалась легковая машина, старый драндулет. Завизжали тормоза. Яниш подбежал ближе к шоссе с автоматом наизготовку. "Вряд ли он мне понадобится, - подумал он, наверное, кто-нибудь заблудился..." Сейчас послышатся извинения и разумное объяснение. Из машины выскочил мужчина и поднял руки вверх.

- Всем выйти! - закричал Цыган и отошел на несколько шагов.

Из автомашины быстро выбрались еще трое и также сразу подняли руки вверх. Цыган увидел, как Вилем поставил на землю банку из-под консервированных огурцов, полную молока, и бросился ему на помощь. Еще не было сказано ни слова и последний из четырех щегольски одетых мужчин только что поднял руки над головой, как вдруг рядом с Цыганом прогремел выстрел. Он испуганно оглянулся. Кто же выстрелил? И заметил винтовку Вилема. Это из нее прогремел случайный выстрел. Пуля угодила в шину, оттуда со свистом вырывался воздух.

- Сдаемся, сдаемся! - кричали мужчины.

- Чего ты дуришь? - взорвался Цыган, обращаясь к Вилему, лязгнувшему затвором винтовки, а потом закричал мужчинам: - Разомкнись! Кругом! Все!

- Случайно. Винтовка была на боевом взводе, - шепнул в ответ Вилем, хорошо еще, что я угодил в шину.

"Если это не перебежчики, - подумал Цыган, - скандала не оберешься".

- Куда вы ехали? - спросил он строго. Один из мужчин ответил:

- Заблудились мы в этом тумане. Хотели в Тахов, а остановились уже около шлагбаума.

Цыган заметил, что автомашина буквально набита багажом.

- Значит, заблудились? - холодно улыбнулся он. - Вилем, проверь-ка груз.

Таможенник сразу же выскочил из машины со старой крупномасштабной картой, лежавшей на переднем сиденье. Дорога из Марианске-Лазне к границе была выделена красным карандашом. Яниш демонстративно лягнул затвором автомата.

- У вас даже карта была. Ну, кто начнет? Признание пойдет вам только на пользу.

- Не удалось, - выпалил вдруг самый маленький из них.

- Собрались на ту сторону?

- Да.

- И по-моему, не издалека? Из Марианок, а?

- Да. Я буду говорить, - сказал маленький.

- Очень хорошо, - улыбнулся Цыган и приступил к обыску задержанных. Сколько раз приходилось ему заниматься этим за последние месяцы! Оружия ни у кого из них не оказалось. Только личные документы и набитые бумажники летели к ногам Вилема. Тот их поднимал и разбирал.

- Можете опустить руки, - распорядился Цыган. - Но одно неосторожное движение, и я буду стрелять. И ни слова. Вилем, займись господами!

Яниш поставил машину на обочину дороги. Задержанные между тем сели и с разрешения Вилема закурили. Троим из них было лет по двадцать пять. Четвертый, тот, что вел машину, был пожилой, уже седоватый франт. Цыган заметил мальчика в ушанке. Тот соскочил со своего велосипеда и во все глаза смотрел на них.

- Пойди сюда, Йозеф, или как там тебя. Езжай в Лесов и скажи пограничникам, чтобы приехали на по мощь. Мы здесь задержали четверых. Понял?

Мальчик вскочил на разболтанный велосипед и исчез за поворотом. Цыган уселся на каменную тумбу и закурил, посматривая на задержанных: гладко выбритые, превосходно одетые, надушенные, как дамы, руки в кольцах.

- Вилем, пойди-ка сюда, - тихо сказал Яниш. - Если эти не проболтаются, считай, что выстрела не было. Понимаешь?

- Спасибо, Вашек, - ответил таможенник. - Стыд какой! Никогда в жизни со мной такого не бывало...

Дрожащими пальцами он достал сигарету. Вскоре к ним подъехали на своих мотоциклах Пепик Репка и Франта Вевода. Четверо задержанных направились в сопровождении Цыгана пешком в Лесов. Туман рассеялся. По дороге они встретили нескольких местных жителей. Для них такое шествие, особенно после февральских событий, было не в диковинку. Вилем с Репкой пытались тем временем починить автомобиль. Задержанные не успели еще дойти по каменистой дороге до опушки ельника у Лесова, как их, тарахтя, догнала старая "Прага" с наполовину накачанной передней шиной. Вилем сидел за рулем, Репка медленно ехал за ним на мотоцикле.

Прапорщик, стоя в дверях, наблюдал за разгрузкой машины, из которой извлекали массу багажа. Дежурный отвел задержанных в канцелярию.

- Кто эти люди? - спросил Карлик Цыгана. - С самого утра работы по горло. Я сейчас вызову Зиму, пусть радуется.

Задержанные признались в попытке перейти границу, да и бесполезно было бы запираться. Они оказались официантами из Марианске-Лазне. Цыган громко рассмеялся:

- Эти официанты меня доконают! Какие это уже по счету? Так, значит, в Марианках вам не понравилось? Не получается бизнеса, а? Да что вы рассчитывали, на Монте-Карло?

Они везли с собой много дорогого белья, какое и не снилось вахмистрам, фотоаппараты, драгоценности, сигареты, изделия из кожи и дорогие костюмы. Около двенадцати ими уже занялся Зима. О выстреле не было сказано ни слова. Цыган медленно направился вдоль деревни домой и, поздоровавшись с Храстецким, крепко заснул.

В тот вечер по дороге на станцию КНБ Храстецкий встретил Ярмилу Байерову. Она возвращалась с покупками. "Странно, - подумал вахмистр, говорим мы с ней, говорим, а о Цыгане ни слова". И он решил взять быка за рога.

- Тоска зеленая так жить, - сказал он. - Женюсь я, пожалуй. Что ты на это скажешь?

- Да ты говоришь это уже год. Женись - и забудешь о скуке.

- А как у вас с Цыганом? Что вы об этом думаете? Она сразу стала серьезной и, встряхнув своими красивыми волосами, проговорила:

- Я, наверное, тоже выйду замуж. Только за другого...

- Значит, Цыгана ты оставишь?

- Он найдет себе девушку, - ответила Ярка, помолчав. - Он знал, что я помолвлена.

- Мне он об этом ничего не говорил, - задумчиво произнес Храстецкий.

- Вряд ли. Знаю я вас.

- Это же серьезное дело, Ярка.

- Он обо всем знал от меня. Была у него возможность выбора, сам он так решил. А кроме того, отец слишком большое значение придает политике. Вы совсем другие, чем он. О маме я и не говорю. Вахмистр в семье... этого и представить себе нельзя! А у Вашека будет девушка в любой момент, как только он захочет.

- Ты так думаешь? Вряд ли.

- Все обойдется. Вон у Благоутов четыре девушки. По-моему, Цыган уже выбирает себе одну из них.

- Что передать ему?

- Ничего. Абсолютно ничего. Если захочет, найдет время и все узнает от меня, - сказала она с невеселой улыбкой. - А теперь я должна идти, Вашек, не сердись.

- Разреши хотя бы проводить тебя, - предложил он и взял ее сумку с покупками. - Очень мне его жалко. Очень.

Она молча шла рядом с ним. "Значит, конец Цыгановой любви, - размышлял Вацлав. - Такой заурядный, плохой конец. Вахмистр должен уступить банковскому служащему, или кто он там такой. Только не пожалела бы ты потом, милая..."

Почти все время проходило у ребят в дозоре. Они и не заметили, как наступила осень. Солнце уже не припекало, как раньше. Золотое и теплое, освещало оно красные рябины и ярко раскрашенные листья, которые даже при полном безветрии медленно слетали на землю. У оленей начался гон. По утрам уже были заморозки; на луга, заборы и телефонные провода ложился первый иней.

Вахмистры вынули из шкафов рукавицы и шарфы. Почти все по очереди побывали в коротком, очень коротком отпуске, и никто из них дома не обещал, что скоро приедет вновь. Такую роскошь могли себе позволить только те, кто жил недалеко от Пльзеня. Крестьяне запахивали стерню на полях, возили из леса дрова. Теперь уже никто не засиживался на лавочках, каждый искал тепла. В столовой уже не стоял кувшин кислого молока, такого приятного в горячие летние дни. Только сестра Карлика продолжала регулярно приезжать, для нее время года не имело никакого значения.

Вилем выходил в эти дни на природу рисовать. Его обычно сопровождал Цыган, его помощник и поклонник. У Цыгана было теперь много свободного времени: встречи с Яркой прекратились. Зато Храстецкий и в самом деле решил жениться. Время его свадьбы приближалось. Он все чаще ездил в Пльзень. Ребята немного ворчали по этому поводу, но по-прежнему держались вместе.

Иван Олива завел новое головокружительное знакомство в соседнем Ходове. Теперь это была дочь венского портного. Она элегантно одевалась и ездила в роскошном американском автомобиле. Говорили, будто в Вене она была замужем за американским офицером. Это знакомство пришлось лесовчанам не по вкусу: черт знает, что могло за ним крыться. Однако ребята молчали. Иван почти выбыл из их компании. Что поделаешь? Они жили в Лесове уже третий год. Теперь это были не просто веселые юноши, как в первые недели и месяцы. Все они возмужали, стали более спокойными и решительными. Выявились и различия между ними...

Пока еще ни один месяц не прошел спокойно, и это было хорошо: служба не казалась монотонной, и они день ото дня все больше осознавали свою роль на границе. Прошли те времена, когда они отвиливали от службы. Ребята уже не боялись темных ночей, не мучило их чувство одиночества и опасности. Улучшилась и их экипировка. Передатчики с той стороны границы продолжали заманивать чехов и словаков в "страну свободы". Но лесовчане стояли на страже. Они привыкли к лесовской заставе, к ее жизни. Только Карлик стал мечтать перейти на другое место и все ждал, когда удовлетворят его просьбу. Однако шансов на успех у него почти не было. Командиров не хватало, а у молодых, считалось, еще нет опыта, хотя на деле это было не так. Да, они не служили при трех режимах, как большинство их начальников, но они были коммунистами и от всего сердца хотели видеть свою страну социалистической.

Осенью они задержали женщину с ребенком, которую проводник пытался перевести через границу. Стромек стрелял в него в темноте и, как оказалось позже, слегка ранил в ногу, так что агенту пришлось обратиться в Баварии к врачу. Кем он был, никто не знал.

"А что, если это был Дядя?" - предположил Хлоупек, который всегда мечтал задержать опасного агента. Сверху о Дяде ничего не сообщали, как будто он сквозь землю провалился, но в Лесове о нем не забыли...

Как это ни странно, вот уже несколько дней на границе было спокойно. Даже ни один обычный перебежчик не попал никому из них в руки.

- Пятница и вдобавок тринадцатое число. Вдвойне несчастливый день, протянул Храстецкий, вставая с постели и собираясь в наряд. Он шел вместе с бывшим таможенником Алексом.

- Идешь к Гути? - спросил Цыган, игравший со Стромеком в домино.

- Ага, а Вашек Коварж - к двадцать второму. Вот и все... Завтра личный состав заставы увеличится на одного человека. К прапорщику приедет его барышня.

- Сестра?

- А кто же еще?

- Ну, господа, адью, - распрощался Вацлав. - Пан Храстецкий направляется на службу.

- Служи хорошо да приведи кого-нибудь. И в нашей бедной хатке сразу будет веселей, ребятки! - прокричал вслед ему Цыган.

Патруль шел вдоль ручья к Гути. С Алексом в дозоре было хорошо. Храстецкий знал, что скучать ему не придется: таможенник каждый раз рассказывал фантастические истории из тех времен, когда таможенная стража только начинала свое существование. При этом он никогда не повторял одну и ту же историю дважды. Они прошли к западной окраине деревни, где у перекрестка дорог находился их пост. Именно такие места чаще всего контролировал командир: здесь он мог легко найти патруль.

Ночь прошла спокойно. Наступали холода, но ребята согревались от быстрой ходьбы, шагая с одного края деревни на другой. Под утро они зашли в полуразрушенный дом, где в прошлом году были задержаны два бандеровца. Храстецкий осмотрел следы в стене и на печи, оставленные автоматом Роубика. В этом здании патрули обычно чем-нибудь подкреплялись или даже кипятили чай во время положенного им отдыха, при этом перекресток всегда оставался в поле их зрения.

Они сидели у теплой печки, прихлебывая чай из жестяных кружек.

- Кабаны! - закричал вдруг Алекс и прильнул к запыленному окну.

По лугу в направлении леса, не торопясь, возглавляемое крупным самцом, шло небольшое стадо кабанов, в котором было и несколько поросят. Время от времени кабаны останавливались, рылись в мерзлой земле и, построившись, как солдаты, по ранжиру в колонну, шли дальше. Алекс потихоньку поставил на боевой взвод свою винтовку.

- Что скажешь, Вашек, если я подстрелю этого вепря?

- Что ж, дистанция небольшая, - согласился командир патруля, попробуй. В Лесове выстрел не услышат, а остальным нет никакого дела.

Алекс просунул дуло винтовки в окно. Стрелок он был хороший, это все знали, и Храстецкий не сомневался, что кабану пришел конец. Алекс начал прицеливаться. Он не спешил. Стадо шло медленно, приближаясь к ним.

- Черт побери, стреляй же, - прошептал Храстецкий.

- Тихо, - ответил Алекс, прицелился и спокойно на жал спусковой крючок. Шедший первым кабан упал и перевернулся. Поросята запищали и скрылись в кустах, росших по другую сторону дороги. Старый вепрь, увы, тоже... поднялся и бросился бежать со всех ног. Правда, его движения не были уверенными.

- Тьфу ты! - выругался Алекс. - Иногда достаточно бывает одной пульки. Пойдем посмотрим, наверняка он ранен.

Они поставили на место кружки, залили огонь и выбежали на луг. Ничего, никаких следов в том месте, где стадо исчезло в кустах. Лишь на самой опушке между кустиками земляники Храстецкий заметил капли крови.

- Кровь! - закричал он.

- Охотники говорят "цвет", - поправил его Алекс.

- Неважно. Главное, что ты попал в него. Как далеко может он уйти?

- Иногда раненый кабан ложится совсем близко, иногда его вообще не достанешь.

- Надо же, - возбужденно проговорил Храстецкий, - пойдем по следам, ладно? Не допустим же мы, чтобы где-нибудь на лугу или в лесу осталась лежать такая гора мяса!

- Конечно. Пойдем потихоньку, найдем его и добьем. Это оказалось нелегким делом. Они то теряли "цвет", то снова его находили, ползали на коленях и снова искали. То и дело в высокой траве им чудился кабан. И опять никаких следов. А солнце уже поднялось. Алекс был готов сдаться, но Храстецкий подгонял его. Они прошли километра четыре и отдалились от предписанного им маршрута движения.

- Да, вот это была бы жратва! - вздохнул Храстецкий. - Я ел такое только один раз. Это была вещь!

Более опытный Алекс давно уже оставил все надежды, но мечта о чудесном жарком гнала Храстецкого все дальше и дальше. Наконец они оказались на просеке, которая вела к столбу № 22.

- Пойдем обратно, Вашек - предложил таможенник.

- Жаль, - проворчал Храстецкий, - я еще посмотрю напоследок на просеке. А ты отправляйся к двадцатке и подожди меня.

Вацлав всматривался в хвою, траву, кусты малины и черники, в гниющие ветки. Приходилось оставить надежды найти кабана. Храстецкий выпрямился и в этот момент услышал донесшиеся откуда-то издалека звуки, похожие на человеческие голоса. Пятясь, он ушел с просеки и, скрывшись за стволами деревьев, принялся напряженно прислушиваться. Нет, это не голоса. Такие звуки может издавать раненый и издыхающий зверь...

В конце просеки рядом с границей он вдруг увидел прапорщика Карлика. Сомнений быть не могло. Конечно же это он. За ним шла его сестра. И еще один человек, мужчина. "Наверное, Барак, - подумал Храстецкий, - вечно они ходят вместе". Троица вошла в лес. Храстецкий вздохнул с облегчением. "Боже, если б прапор меня здесь увидел, досталось бы мне! Командир патруля должен находиться сейчас совершенно в другом месте... Что бы я ему сказал? Как бы объяснил свое присутствие здесь? Конечно же, я должен был знать, что сегодня суббота, а прапорщик в этот день всегда ходит к одному и тому же пограничному столбу - номер двадцать два. Но, насколько я знаю, никогда еще не приходил он так рано..." Прячась за деревьями, он незаметно вернулся к Алексу.

- Везет же нам, - сказал Вацлав вполголоса. - Старик со своей прекрасной сестричкой опять на границе. Я совсем забыл, что сегодня суббота. Живо пошли к Гути, а то еще придет ему в голову нас проверить. Сколько времени?

- Уже начало одиннадцатого, - ответил Алекс.

- Этот вепрь теперь будет мне сниться всю ночь, - вздохнул Храстецкий,

Обратно они шли быстро, теперь уже не лесом, а вышли на шоссе и направились к Лесову. Не доходя до Гути, услышали шум мотора.

- Старик, - констатировал Храстецкий, пытаясь определить, откуда появится машина. Звук мотора, однако, постепенно затих. Машину они так и не увидели.

- Проехали напрямик, - заметил Алекс. Дежурным в тот день был Цыган. Вашек рассказал товарищу о неудачной охоте на кабана.

- И все же нам повезло. Чуть-чуть у границы не наткнулся я на прапорщика и его сестричку. Они были там с самого утра и с эскортом.

- С каким еще эскортом? - улыбнулся Цыган. - Послушай, не бывает ли у тебя галлюцинаций?

- Я страдаю этим с самого детства, - осклабился Храстецкий. - И все же я видел там троих, извольте верить. Видел, понимаешь? Третьего я не узнал. Наверное, это был Барак. Или кто-нибудь другой?

- Вряд ли это был Барак, - сказал Цыган. - Я толь ко что слышал его голос в коридоре. Главное, что тебя никто не видел, иначе был бы скандал. А кабана жаль. Могли бы гульнуть.

- Понимаешь, - начал рассказывать Вацлав, - Алекс и в самом деле выстрелил метко. Будь конец пули граненым, кабану сразу был бы каюк. А так, сначала кровь из него хлестала вовсю, а потом все меньше и меньше... Наверное, направился за границу, мерзавец.

Вечером вернулись из наряда Слава Хлоупек и Ярослав Роубик. Как обычно, они собрались в комнате у Храстецкого, чтобы договориться, как провести субботний вечер. Цыган, Стромек и Роубик намеревались пойти к Благоутам. Их обуревало не только желание встретиться с четырьмя красавицами сестрами. Просто ребята обещали тете Благоутовой нарубить дров.

- Послушай, Слава, - спросил вдруг Цыган Хлоупека, - во сколько Карлик был наверху у шлагбаума?

- Около десяти.

- А как долго он оставался у вас? - заинтересовался и Храстецкий.

Хлоупек посмотрел на Роубика и ответил:

- Примерно полчаса, а что?

- А кто был этот третий? - спросил Храстецкий.

- Какой еще третий? У нас был только командир плюс его обворожительная сестричка.

Храстецкий вдруг помрачнел.

- Их было трое, черт побери! Я же видел. Его, эту даму и еще третьего. Сначала я думал, что это - Барак, органист чертов, но оказалось - нет. Это, видимо, вообще был кто-то не из наших. А до трех я как-нибудь считать умею.

- Позовите-ка Руду, - распорядился Цыган. - Он был тогда у шлагбаума. Он нам расскажет, сколько их выехало из Лесова и кто был этот третий. Чего мы будем болтать впустую?..

- В чем дело? - спросил запыхавшийся от быстрой ходьбы Руда, усаживаясь на койку рядом с Цыганом.

- Скажи, Руда, - Цыган прищурился, - кто сегодня утром поехал со Стариком на границу?

- Кто же еще? Обычный состав. Пан прапорщик с сестричкой.

- И больше никто? Никто из наших ребят? - спросил Цыган.

- Ну что ты пристал? Раз я говорю - никто, значит, никто. Я стоял рядом с ним, открывал шлагбаум, и он сказал, что к обеду они вернутся. Сеструха ласково улыбнулась, и они уехали. Это все, ребята.

- Их было трое, - повторил Храстецкий.

- Это начинает быть интересным, - сказал подошедший Стромек. - Еще не бывало, чтобы он брал в автомобиль кого-нибудь, кроме Барака. Что же мы предпримем?

- Пока не стоит об этом говорить. Пусть все останется между нами, предложил Цыган.

- Надо последить за ними.

Ребята во всем доверяли друг другу. Все они были членами коммунистической партии, и этот случай представлялся им слишком важным, чтобы объяснить все чистой случайностью. Цыган, как заместитель Карлика, иногда планировал наряды. Ребята решили при первой же возможности направить в дозор к пограничному столбу № 22 Храстецкого и еще кого-нибудь из своих. В чем тут было дело, они не знали. Не брал ли с собой к границе Карлик кого-нибудь из деревни? Может, он там с кем-нибудь встречается? Если - да, то зачем? Тем более что совсем не известно, сестрой ли приходится ему эта очаровательная блондинка? Цыган вспомнил сейчас и о Дяде. Нет ли здесь какой-то связи? "Не может быть, - решил он. - Ведь они не знают друг друга..."

В следующую субботу у них ничего не получилось. Карлик уехал еще в пятницу, передав командование Цыгану и Штруплу. На следующей неделе сестра прапорщика опять не приехала. Занятые подготовкой к рождеству, третьему на границе, ребята уже почти забыли об этом случае. Однако за две недели до праздников произошло событие, взволновавшее всю лесовскую заставу.

Однажды вечером Барак не вернулся с прогулки. Он не вернулся и ночью. Правда, это тоже никого не удивило. Такие случаи бывали. Хуже всего было то, что на следующий день в полдень ему следовало заступать в наряд. В последний раз ребята видели его идущим в костел, где он играл на органе. Хозяин ресторанчика Киндл сообщил, что Барак заходил к нему во второй половине дня. Он выпил несколько кружек пива, побеседовал в кухне с хозяйкой, а потом ушел. Карлик приказал всей заставе начать поиски. Они обшарили все разрушенные и заброшенные дома, расспрашивали о Бараке в деревне, но все было напрасно. Оставалась лишь слабая надежда, что оп поспешно уехал домой и там задержался.

Ситуация прояснилась только через день или два: Барак бежал! Все были потрясены. Все знали, что его взгляды на жизнь и политику отличаются от их, но никто не думал, что он зайдет так далеко. Все были удручены, только Карлик сохранял спокойствие. Среди личных вещей Барака нашли письмо, адресованное прапорщику. В нем он сообщал, что давно уже хотел перейти на Запад, что там живут друзья его погибшего во время войны брата - летчика и невестка - англичанка. Он, дескать, не обладает характером, необходимым для сотрудника КНБ, и передает привет всем на заставе и знакомым в Лесове.

Письмо и личные вещи Барака забрали с собой сотрудники контрразведки из Тахова. Однако на заставе осталось позорное пятно, и это после таких успехов!..

- Вот шлюха! - ругался Стромек. - Я не верю ни одному написанному им слову. Что-то он замышляет, вот увидите!

Карлик собрал всех и официально сообщил о случившемся. Он произнес несколько ничего не значащих фраз, и не сделал каких-либо выводов. Ни словом не обмолвился и о возможной угрозе неприкосновенности государственной границы, возникшей после бегства Барака.

- Есть какие-нибудь вопросы?

Вопросов не было. Храстецкий мерил испытующим задумчивым взглядом прапорщика: "А все ли ясно тебе, командир?.." Потом он посмотрел на Стромека, и тот едва заметно улыбнулся. Они поняли друг друга.

- Как-нибудь он нам еще попадется, - сказал Стромек, когда они расходились, и сплюнул.

Потом они сидели в своей комнате, курили больше, чем обычно, и высказывали свои предположения относительно того, что будет с Бараком. Действительно ли он поедет в Англию, или это он написал просто так, а сам еще не знает, куда попадет? Не было ли его бегство за границу кем-то запланировано? Нет, так им не хотелось думать, хотя содержание письма Барака им совсем не понравилось.

Теперь они несли службу еще более бдительно. Те, с другой стороны, наверняка воспользовались случаем, чтобы разузнать у перебежчика как можно больше подробностей о лесовской заставе, о соседях, о службе, о режиме на границе, о характере отдельных вахмистров, о возможных союзниках среди гражданского населения. После февральских событий активность центров шпионажа, работающих против молодого социалистического государства, возросла до гигантских размеров. В американских зонах Германии и Австрии создавались все новые школы агентов, шпионов и террористов.

С каждым днем становилось холоднее. Приближалась зима. Снег, однако, еще не выпал. Непрерывно дул холодный северный ветер. На границе стало поспокойнее. Опять ребята проводили вечера в теплых лесовских домах в знакомых семьях. Члены Чехословацкого союза молодежи усиливали работу. Летом активность не была высокой: слишком много времени отнимала работа на полях. Снова начались репетиции драматического кружка. Только Ярка уже не приходила на собрания лесовской молодежи: ее не пускал жених. Цыган не горевал. Он чаще других навещал Благоутов, будто уже наверняка знал, что одна из четырех девушек станет его женой.

В середине декабря Стромек и Цыган уехали в Пльзень на недельный политический семинар. Карлик такие поездки никогда не приветствовал. Он был против курсов и политических школ и ворчал: мол, слишком мало на заставе людей, чтобы позволять такое. Зимой на заставе бывало спокойнее, чем летом, и потому командование политическую и специальную учебу проводило преимущественно в зимнее время.

Некоторые надеялись провести рождество дома, однако прапорщик и слышать не хотел об этом. Сам он тем не менее сумел выхлопотать себе отпуск. Дежурный, соединявший его с таховским начальством, слышал их разговор. Цыган о рождественском отпуске и думать не смел. Зато Храстецкий мечтал провести хоть несколько часов в семье Алены и в душе надеялся, что Яшин, его лучший друг, предоставит ему такую возможность, взяв на себя его обязанности.

В то время, когда эти двое находились на учебе, в Лесов опять приезжала сестра Карлика. Храстецкий проклинал все на свете: Роубик был как раз где-то в дозоре, Хлоупек - в Тахове, Цыган со Стромеком - в Пльзене. Храстецкий сидел один в своей комнате и рассуждал: "Ну вот, снова мы продули: дамочка здесь, а ребята неизвестно где. Схожу-ка я по соседству к Пепику Репке, он как раз дома..."

На следующее утро с заставы отправился патруль с особым заданием. В Гуть на лесные работы приехала бригада помощи. Сначала они стали готовить себе жилье, чтобы после рождества начать работы в лесу поблизости от границы. Прапорщик послал патруль, чтобы получить (для контроля в будущем) список членов бригады. Командиром патруля назначили Репку, его подчиненным Ярду Недобу. Вышли они утром, а вернуться должны были в семь часов вечера. В их задачу входило получить список и патрулировать в окрестностях Гути.

День был морозный. Ясное с утра небо стало заволакиваться тяжелыми, зловещими тучами.

- Намажу-ка я, пожалуй, себе лыжи, - сказал Вашек Коварж, рассматривая тучи над Двуром. Он в тот день дежурил. Работы у него было немного: в его обязанности входило своевременно отправлять патрули и осуществлять связь па маленьком, рассчитанном на десять метров коммутаторе. Больше всего отравляли ему жизнь телефонограммы о розыске определенных лиц. Кроме того, дежурный должен был топить в комнатах и находился в распоряжении командира. Ночью его сменял помощник, чтобы он мог отдохнуть. В это время они отбирали у возвращавшихся патрулей книжки, где отмечался маршрут движения и время прохождения отдельных его этапов. Здание они не охраняли, только время от времени обходили его.

Снегопад собирался-собирался, но до наступления темноты так и не начался. Вахмистры один за другим приходили в столовую. Там было уютно и тепло. Не один вечер они провели именно здесь: до ресторанчика было довольно далеко, да им и не хотелось просиживать там каждый раз.

В этот вечер столовая была тоже полна. К пограничному столбу № 22 отправлялся второй патруль, вел его Тонда - интендант. Ему очень не хотелось идти в наряд, но приходилось подменять тех, кто был в Пльзене.

- Ничего-ничего, растряси жирок, - улыбнулся Мачек. - Это тебе не козлятину и изюм заготавливать в окрестных селах на рождество.

В восемь часов в столовую пришел дежурный Коварж.

- Плохи дела, ребята. Старик свирепствует вовсю. Патруль Репки все еще не вернулся. Ну и задаст же он им!

- Где же они могут быть? - задумался Франта Вевода. - Неужели им еще не надоело ходить с самого утра?

- Они не заблудятся, - улыбнулся Мачек. - Просто задержались где-то.

В половине девятого Коварж пришел снова.

- Ребята, всем на заставу. Карлик хочет послать кого-нибудь в Гуть.

Пограничники собрались в прокуренной канцелярии. Все ждали, что предпримет прапорщик.

- Они должны были прийти час назад, - сказал тот с беспокойством в голосе. - У кого из вас есть мотоцикл? Надо съездить в Гуть.

- Я поеду, - вызвался Олива и быстро вышел из комнаты.

- Каждый ходит в дозор и с дозора как хочет. А все эта демократия. Раньше все было расписано по минутам.

- Они придут, - защищали ребята пропавший пат руль, - вот увидите. В ресторанчике они не сидят, здесь так не заведено.

- Опросите у лесничего, - крикнул в окно Карлик отъезжающему Ивану, закутанному так, что видны были лишь одни глаза, - когда они там были, когда ушли?

Ребята с нетерпением ждали. В половине десятого послышался шум мотора. Окоченевший Олива сбросил с себя шлем, ушанку, рукавицы и поднялся к прапорщику.

- Нигде никого. У лесничего они были без четверти семь. Взяли список и ушли. По дороге я сигналил, чтобы привлечь их внимание, но безрезультатно.

- А в деревне?

- Там я не спрашивал. Почти нигде уже не горел свет. Надо бы нам походить от дома к дому.

- Так мы и сделаем, - сказал Карлик. - Возьмите шофера, машину, и пусть несколько человек поедут туда. Мы должны в конце концов выяснить, где они находятся. Ну и задам же я им жару!

Машина опять никак не хотела заводиться. Выехали они в половине одиннадцатого. Олива последовал за ними на мотоцикле. Старшим группы был Роубик. Лесничий повторил то, что уже говорил Ивану.

- Когда вы с ними говорили, они не были выпивши? - спросил Роубик.

- Да нет. Виду них был обычный.

- А где живут рабочие этой бригады?

- Вот здесь, за лугом. Двухэтажный дом у пруда, вы проходите мимо него. Будьте осторожны на мостике: можно провалиться.

Они попрощались с лесничим, и Олива принялся объезжать на мотоцикле дома в Гути. Пришлось будить людей. В доме, где разместились рабочие новой бригады, светилось окно. Горела керосиновая лампа. Они постучали. Из дома вышел пожилой мужчина и испуганно посмотрел на вахмистров. Он был один во всем доме, остальные уехали на праздники домой. Да, Репка с товарищем разговаривали с ним часов в пять, немного посидели, покурили и пошли вдоль берега ручья к лесничему.

- О чем вы говорили?

- Да так, о погоде, больше ни о чем.

- Вы с ними не пили?

- Нет, нет, - ответил рабочий, - но что-то такое у них с собой было. Бутылка. В кармане у того, кто поменьше, потоньше.

- Вы ее точно видели?

- Точно, какой-то ликер.

Роубик поблагодарил рабочего и сказал:

- Пошли в магазин, к продавщице.

Она жила не при магазине, и прошло немало времени, прежде чем в ее домике зажегся свет. Их поздний визит испугал ее, хотя она и пыталась скрыть удивление и страх.

- Были сегодня у вас наши патрульные? - спросил Роубик.

- Были. Двое.

- Что они купили?

- Минуточку... Батарейки к фонарикам, по-моему три, сигареты, колбасу и бутылку хлебной водки. Что случилось?..

- Пили они что-нибудь при вас?

- Нет. Один из них положил бутылку в карман. Они попрощались с продавщицей и вернулись к автомобилю.

- Что ж, восстановим обстановку, - размышлял Роубик. - После обеда они были в лавке, сделали здесь покупки, пошли к лесным рабочим, там покурили, но пить не стали, иначе они, конечно же, дали бы глоток и этому деду. Потом они были у лесничего, состояние их было совершенно нормальным. Они спешили домой, знали, что опаздывают. Шли коротким путем. Каким? Не сидят же они где-то на пеньке, даже если вылакали эту хлебную. Не такие они слабачки, чтобы она их одолела, тем более что у них на закуску была колбаса. Пошли обратно, рас скажем Карлику, что узнали, и поищем их в Лесове. Выпивают, поди, у кого-нибудь. Вот скандал!

Карлик их ждал возле дома. Выслушав в канцелярии их сообщение, он, подперев голову руками, задумался, а они, промерзшие, отогревались тем временем у печки.

- Что вы предлагаете? - наконец нарушил молчание прапорщик.

- Осмотреть Лесов, - начал Роубик, - и убедиться, что они не сидят где-нибудь и не трепятся. Если мы их не найдем, то следует осмотреть все тропинки, ведущие сюда от лесничества. Ничего, что сейчас ночь, они все равно нас услышат.

Пограничники, не докурив свои сигареты, быстро распределили задачи и принялись будить жителей Лесопа. Их окрылила надежда, когда они увидели свет в окнах местного магазина. Оказалось же, что Вршковы наклеивали на листы талоны продовольственных карточек и ни о каких вахмистрах не имели понятия. Было уже за полночь, когда ребята опять собрались в доме командира. В Лесове найти пропавших не удалось.

- Ничего нового, - доложили они Карлику. - Только снегопад начинается.

Прапорщик оделся и приказал разбудить даже спящих, отдыхавших перед утренними нарядами. Вскоре вся застава медленно двинулась в направлении Гути.

По дороге ребята кричали, свистели, потом замолкали и прислушивались, ожидая ответа. Шел мелкий, бесконечно долгий снег. Ветер прекратился. В Гути они были через час. Прапорщик и еще несколько человек осмотрели заброшенные дома. У лесной сторожки прапорщик разделил людей на группы по два человека в каждой, приказав обследовать все тропинки, просеки, лесные дороги и некоторые ориентационные пункты до самого Лесова. В Лесов вернулись усталыми и разочарованными: своих товарищей они так и не нашли. Теперь уже всем стало ясно, что случилось что-то серьезное. Может, виновата эта бутылка хлебной? Напились и замерзли? Не выпили ли они еще где-нибудь? А вдруг, чего доброго, они перешли границу?..

Карлик позвонил в Тахов и попросил прислать для подкрепления двадцать человек. К семи часам утра приехало подкрепление. Все - знакомые лица. Все недоумевали: что же произошло в Лесове? Приехавшие согрелись горячим чаем. Вместе с лесовчанами пограничников стало человек тридцать пять. Все сели в автомашины и отправились в Гуть. Наконец прапорщик отдал простой и логичный приказ - образовать цепь и не спеша, тщательно осмотреть местность между Гутью и Лесовом. На заставе остался только невыспавшийся Олива на тот случай, если патруль все же вернется; тогда Иван должен был приостановить операцию.

Когда рассвело, цепь двинулась в путь. Шли медленно, тяжело. Снегу навалило очень много. Только под деревьями и в лесной чаще его еще почти не было. То тут, то там попадались им следы животных, и больше ничего. Храстецкий шел на фланге с Мразеком и Вилемом.

- Что могут делать эти ребята здесь целую ночь? - ворчал Вилем. - Разве только храпеть где-нибудь в кормушке для оленей.

Штабной вахмистр Вевода шел в центре цепи, всего в нескольких шагах от прапорщика. Вевода взял немного правее и вышел на лесную дорогу. Он уже собирался перепрыгнуть через прогнивший мостик, перекинутый через заросшую канаву, как вдруг увидел на сухом месте под мостиком батарейку для фонарика. Плоскую, голубую, слегка отсыревшую. Вевода нагнулся, поднял ее и осмотрелся.

Эти двое наверняка прошли здесь. Один из них и потерял батарейку, перепрыгивая через мостик или поскользнувшись на нем. Вевода позвал соседа по цепи, но никто не отозвался: остальные уже опередили его. Он обозначил это место несколькими стрелками и, внимательно глядя по сторонам, пошел по лесной дороге, которая вскоре резко повернула влево. И застыл на месте.

В нескольких шагах от него на лесной дороге лежали те, кого они искали. Он вздрогнул, а потом подошел немного ближе. Да, это были они. Один лежал на спине, другой рядом с ним на боку. Лица их уже запорошил снег. "Они мертвы!" - дошло наконец до его сознания. Он хотел закричать, но голос его сорвался. Сделав над собой усилие, Вевода крикнул, разорвав лесную тишину:

- Ко мне! Ко мне! Здесь они!

Собственный голос показался ему чужим. Вскоре рядом с ним затрещали кусты и кто-то спросил:

- Что случилось? Чего ты орешь?

Это был Роубик. Вевода схватил его за рукав.

- Не подходи ближе, Ярда. Видишь их? Вон там лежат.

- Господи! - вскрикнул Роубик. - Это они. Что же случилось? Прапорщик Карлик! Прапорщик Карлик!..

Со всех сторон к ним уже бежали пограничники.

- Не подходите туда! Осторожно! - кричали наперебой Вевода и Роубик.

- Всем оставаться на месте! - приказал Карлик и подошел к трупам. Он долго рассматривал их, потом взглянул вокруг, на кроны деревьев и пожал плечами. Репка лежал на боку, рядом с ним автомат; диск и часть ствола торчали из-под снега. Недоба лежал на спине, скрестив руки и закинув голову, на которой не было пи лотки. Автомат лежал у него на руках. Рядом, под развесистой елкой, лежали две пары рукавиц, уложенных так старательно, как укладывают свое белье солдаты-новички. Рядом с рукавицами - мешок Репки. Снег на груди Недобы был красноватого оттенка...

- Где эта бутылка? - спросил Роубик.

- Наверное, под снегом. Сейчас никто не должен к ним подходить. Они давно уже мертвы. Когда начался снегопад?.. Около полуночи. Они погибли намного раньше. Иначе снег под ними растаял бы, - рассуждал вслух прапорщик. - Здесь останутся два человека, всем остальным - вернуться на заставу. И никому ни звука, ясно? Сюда придут врач, следователь и прокурор. Я это организую. Команда из Тахова может возвращаться домой. Операция закончена.

На месте остались Храстецкий и Вевода. Вацлав рассеянно смотрел по сторонам и щурил глаза, в которых стояли слезы. Сколько раз ходили они с Пепиком Репкой и Ярдой Недобой да и многими другими товарищами этими тропинками вдоль границы! Они никогда не думали о смерти, а только о службе и перебежчиках. И вот вдруг пришла смерть и забрала сразу двоих из их числа. Храстецкому хотелось плакать. Он уселся на запорошенный снегом пенек. Вевода тоже молчал. Ему было нелегко. Он жил в одной комнате с Репкой, их койки стояли рядом. Каково будет его родителям? Они с Недобой были из одной деревни и потому любили ходить вместе. А Ярда? Единственный сын, мать его теперь, наверное, с ума сойдет... Ребята сидели молча, курили сигарету за сигаретой на этом последнем посту возле мертвых товарищей.

На пути к заставе пограничники шли по заснеженной тропинке. Потом сидели в канцелярии. Усталости никто не чувствовал. На душе было тяжело и грустно. Непрерывно звонил телефон, Карлик вел разговор за разговором. Они молча слушали и думали об одном и том же: "Кто убил тех двоих и когда? Почему не было слышно выстрелов? Кто мог знать, что они пойдут именно этой тропинкой? Не застрелили же они друг друга? Чушь! Они были друзьями. Значит, убийцей был кто-то третий. Кто? Почему?.."

В наряд в этот день никто не пошел. Прапорщик приказал всем оставаться дома и быть под рукой, когда начнется следствие. Снег шел, не переставая. Первым приехал командир таховского отряда. Не говоря ни слова, он сел рядом с Карликом: ему уже все было известно из рапорта. Через полчаса приехали врач с фельдшером, а еще через час - сотрудники органов безопасности. Они проклинали снег, мешавший быстро ехать.

Промерзший Храстецкий, немного успокоившись, стал осматривать окрестности, как поручил ему Карлик. Наконец к ним подъехала машина с пограничниками и выездной группой. Вацлав усмехнулся, увидев, как люди в штатском идут по глубокому снегу в полуботинках.

К мертвым подошли только один из следователей и доктор в очках. Доктор вернулся первым.

- Смерть могла наступить часов в одиннадцать вечера, - сухо констатировал он и записал фамилии и возраст погибших.

Следователь осмотрел убитых, а его коллега сделал несколько снимков. Потом они принялись ходить вокруг того места, где лежали убитые, будто что-то искали.

- Других следов здесь нет, - наконец сказал старший из них. - И этой бутылки тоже. Возьмите, доктор, кровь для определения алкоголя.

- Во время вскрытия, пан инспектор.

Во второй половине дня приехали следователи из самой Праги. Все принялись искать бутылку хлебной на участке от Гути до места происшествия, шаг за шагом обшаривая полосу шириной в сто метров вдоль маршрута движения погибшего патруля. Искали снова и снова. Нашли все три батарейки, но бутылки не было. Все остальное у погибших осталось нетронутым.

Наконец следователи высказались: оба вахмистра были застрелены из автомата Репки с очень близкого расстояния. Участия третьего лица исключать нельзя. Что же произошло в действительности, было загадкой... Как объяснить эти аккуратно сложенные рукавицы и позы покойников? Наступившая темнота прервала поиски. Репку и Недобу увезли. На следующий день снег растаял, но дальнейшие поиски, в ходе которых лесовчанам приходилось даже ползать на коленях, ничего не дали. Бутылки найти не удалось. На заставе строили самые разные предположения. Ребята могли напиться и перестрелять друг друга. Если же дело было иначе, то кто же третий? Барак? Этот набожный человек?..

На следующий день из Пльзеня вернулись Цыган и Стромек. Они уже знали о случившемся и ломали голову над тем, почему столько специалистов не могли выяснить истину.

- А что, если это был Дядя? - сказал Стромек, Он первым отважился высказать эту мысль.

- Дядя, - возразил Храстецкий, - знает другие дороги. В эти места он не зашел бы, ведь он ходил не здесь... Не нравятся мне их позы. Ярда лежал на спине, а его автомат - на руках на груди. И оба были убиты из автомата Репки. Что ж, выходит, сначала Пепик застрелил Ярду, а потом себя? Ченуха! Ведь мы их хорошо знали. А эти рукавицы, сложенные так аккуратно, как в витрине...

- А на оружии не нашли каких-нибудь отпечатков пальцев? - задумался Иван Олива. - Специалистов как собак нерезаных, а что они нашли? Возьму-ка я мотоцикл и съезжу в Гуть. Кто со мной? Попробую все-таки найти эту бутылку. А что, если мы обнаружим, что в тот день в Гути был кто-то чужой?

Первым откликнулся Стромек:

- Я поеду с тобой, Иван.

- Напрасный труд, ребята, - сказал Храстецкий. - Мы обшарили каждый метр.

Однако ребята все равно поехали в Гуть, мимо того зловещего леса, по которому проходил последний маршрут их товарищей. Вернулись они часа через два. Стромек снял шинель и со злостью швырнул ее на постель.

- Ничего, - сказал он. - А я, как и Иван, все время думаю об этой бутылке. Не могу я спокойно слушать то, что говорят некоторые. С другой стороны, не из-за этой же бутылки их убили!

Все понимали, что теперь Лесов окажется в центре внимания начальства. Первым приехал командир из Пльзеня. Он подсел к вахмистрам, желая узнать их точку зрения. Он тоже не верил, что пограничники могли застрелить друг друга.

- Ситуация сложная, - сказал он им. - Если бы вы знали, сколько в прошлом году было задержаний на границе! Нам известно, что есть люди, которые помогают переходить границу. Время, когда тут шныряли только контрабандисты, ушло в прошлое. Теперь обстановка на границе совершенно иная. Пограничная служба стала более ответственной, более опасной. Мы располагаем некоторыми данными о деятельности шпионских центров и их пособниках по ту сторону границы, о людях, которые переводят через границу, об агентах-курьерах. В вашем случае можно думать и о мести со стороны какого-нибудь выселенного немца, но я в этом сомневаюсь.

- А как обстоит дело на других заставах? - спросил Цыган.

- Так же. А кое-где еще хуже. Например, на Шумаве, где очень сложные условия местности. А бывает и так, что во всем взводе насчитывается не больше десяти человек.

Готовится пополнение, создано несколько центров подготовки. Но ждать помощи можно не раньше чем через год. Так что вы и не думайте, что скоро выберетесь отсюда. Жандармы, полицейские и таможенники будут демобилизованы, а других, вполне надежных людей в политическом отношении, пока мало. Такое положение сохранится еще некоторое время.

Майор был с ними откровенен, тем не менее его слова породили в них надежду на то, что ситуация изменится к лучшему. Только Карлик слушал его, нахмурившись. Слова майора о старых жандармах и полицейских ему не понравились. Они означали, что придется уйти и ему, а пока его всюду считали способным командиром. Пльзеньский командир пообедал у них, похвалил хорошую кухню (на обед был гороховый суп и шарлотка, мяса все еще не хватало) и с улыбкой выслушал жалобы повара, заявившего, что он предпочел бы, как и раньше, ходить в наряды, чем топтаться вокруг плиты.

- В следующем году, - сказал командир пльзеньского отряда. - Раньше, пожалуй, не получится. Надо бы вам завести поросенка и откармливать его. На заставах часто улучшают питание таким образом.

- Я за чушку! - загорелся идеей Мачек. - Пока мы держим только козу.

К вечеру пльзеньский командир уехал к соседям. Их уже предупредил по телефону дежурный о предстоящем визите высокого гостя. Его автомобиль направился к лесу, где погибли Репка и Недоба. После их смерти прапорщик посылал в этот район патруль за патрулем: вероятно, получил соответствующие указания свыше.

Хоронили ребят только через неделю. На похороны Репки в Будейовице поехали с заставы трое. Возглавлял группу Франта Вевода. В Пльзень поехали Руда Мразек, Коварж и интендант Тонда. Хоронили их в один день, только не в одной могиле: темпераментного Репку - утром, Недобу - к концу дня.

И как раз в этот день Иван Олива нашел бутылку.

В район Гути он ездил ежедневно, как только у него оказывалось свободное время. Он не знал покоя, эта идея целиком овладела им. На заставе его совсем не видели, сюда доносился лишь шум мотора его мотоцикла, на котором он мчался к лесу. Бутылку кто-то засунул в штабель двухметровых буковых дров, сложенных недалеко от лесной сторожки у дороги, то есть там, где, по всей вероятности, патруль не проходил и где ее никто не искал. А может, ошибся лесничий, сказав, что ребята пошли через сад? Скорее всего, они пошли через двор, пересекли небольшое поле, перешли дорогу и положили бутылку в штабель дров. Вахмистры как раз обедали, когда Иван принес ее и положил перед ними на стол.

- Где ты ее нашел? - изумились они.

Он им все объяснил. Уважение ребят к нему еще больше возросло: Олива один сумел добиться того, чего не удалось десяткам людей. Он не стал придерживаться принятого всеми предположения о маршруте движения их товарищей, а продумал несколько версий и вот - добился успеха.

- Почти полная! - сказал он торжествующе. - Отпито всего два-три сантиметра. Значит, ребята были трезвые. Время их наряда истекло, вот они и сделали по глотку, чтобы согреться.

Ярда Штрупл, канцелярская крыса, моментально выскочил из-за стола и бросился к телефону.

- Алло, Мила! - закричал он Шиклу, который в тот день был дежурным по заставе. - Вот какое дело: на столе в канцелярии лежит голубая книга, в которой за писаны данные о наших ребятах. Посмотри-ка, когда родились Репка и Недоба. И побыстрей!

Он ждал ответа. Остальные уже догадывались, в чем дело.

- Хорошо, - сказал он в трубку. - А Репка? Четырнадцатого декабря двадцать первого года? Спасибо. Этого достаточно.

В столовой воцарилась тишина. Писарь не спеша положил телефонную трубку на место и повернулся к столам:

- Следующий день был днем рождения Пепика, поэтому он и купил водку. Эта бутылка была предназначена нам. Поскольку у Киндла хлебной никогда не бывало, Репка купил ее в Гуте. Они не хотели брать ее с собой на заставу, собрались приехать на следующий день на мотоцикле. Ведь это недалеко. А пока они спрятали бутылку в дровах.

- Ведь снег еще не шел, - добавил Цыган. - Не прикасайтесь к бутылке. Отдадим ее следователям. Наверняка там должны быть отпечатки пальцев, если только Иван их не стер.

- У меня были на руках перчатки, - заметил Олива.

Карлик распорядился тщательно упаковать бутылку и предложил отдать ее шоферу, чтобы тот отвез в Тахов. Однако Иван Олива вызвался сделать это сам, заявив, что только он сможет точно указать, где ее нашел. Вернувшись, он сообщил, что в бутылке действительно была водка, но ничего нового, к сожалению, в расследование таинственного случая находка не внесла. История гибели товарищей по-прежнему оставалась загадкой.

В письмах и поздравлениях, полученных к рождеству, содержались пожелания счастливо и весело провести праздник. За обильным и, как всегда, красиво сервированным в сочельник столом пустовали места двух погибших товарищей и тех, кто уехал домой. Карлик уехал тоже. В его отсутствие командовал Цыган, благодаря чему Храстецкий тоже получил возможность съездить домой. Выполнение его обязанностей взял на себя Иван Олива. Уже выпало много снегу. На дорогах и в лесу лежали высокие сугробы, их намел холодный северный ветер. Нарушений границы в эти дни не было, и обстановка во время праздников сложилась спокойная и в самом деле праздничная.

За два дня до рождества неожиданно прибыло подкрепление: четыре солдата, откомандированных на заставу на год. Ребята, как на подбор, все были из Праги. Приехали они раньше, чем поступила телефонограмма. Они получили красные погоны, Цыган разместил их в командирском доме, ознакомил со службой и распорядком дня. Им предстояло участвовать в патрулировании. Вахмистры приняли солдат доброжелательно, радушно и без рисовки. Никто не корчил "волков" пограничной службы, ведь и сами они начинали эту службу не так уж давно. Новичкам служба понравилась, они ознакомились с нею сразу же на рождество. Командиры патрулей тоже были ими довольны, особенно связистом Дупалом: он отлично знал свое ремесло и установил телефонную связь повсюду, где только было возможно.

В сочельник Яниш, как всегда, был у Благоутов. В разгар веселья в комнату вошел улыбающийся Храстецкий. Ему повезло: до самого Ходова его подвез хозяин местного ресторанчика, а оттуда он уже добрался пешком.

- Странно, что он тебя захватил, - удивился Стромек. - Не очень-то он нас жалует.

- Он отвозил кого-то на поезд. На обратном пути взял меня.

- И, конечно, расспрашивал тебя о Бараке?

- Начал было. Я ему ответил, как следует... Будет помнить. Была у нас мать Недобы. Расспрашивала, как все это произошло.

- Бедняжка, - вздохнула тетя Благоутова. - Можно себе представить, каково ей в эти праздники...

Потом Храстецкий похвастался, что в феврале женится. Еще два месяца свободы! И он уже приглядел домик, последний по дороге на Гуть.

- Там три хорошие комнаты, - сказала тетя Благоутова.

- Я тебе их покрашу, - предложил Цыган. - Остальные ребята сделают другую работу, и домик твой в момент будет как игрушка. А потом ты отвезешь нас куда-нибудь на воскресный обед.

- Ну, а я буду караулить Аленку, пока ты будешь на службе, - улыбнулся Стромек.

Храстецкий попросил товарищей быть на свадьбе дружками, а сестер Благоутовых - подружками. Цыган задумался: "Какая суровая и прекрасная вещь эта жизнь! Двое погибают где-то на лесной тропе, а другие в это время смеются, клянутся в вечной любви, готовятся к совместной жизни..."

Когда они вышли в темноту, на них набросился резкий северный ветер. К дому они пробирались по сугробам. Пройдет два месяца, и койка Храстецкого опустеет... Цыган плотно прикрыл окно и прижался к печке.

Утром в канун Нового года Тонда-интендант принес почту. Это были главным образом открытки с пожеланиями счастья в новом, 1949 году. Писем было всего несколько. Тонда их, видимо, не просматривал, иначе бы он увидел, что одно из них было адресовано дезертиру Бараку. Это было письмо из Праги. Первым это заметил Стромек, дежуривший в тот день. Письмо, адресованное Бараку, он спрятал, остальные же положил на полочку, откуда их брали вахмистры, приходя со службы или из общежития.

"Кто ему пишет? - думал Стромек. - Конечно, только тот, кто не знает, что Барак давно уже удрал..." Когда в канцелярию вернулся помощник дежурного, Стромек сказал, что сбегает в уборную, и, закрывшись там, вскрыл конверт. Он прочел:

"Уважаемый пан Барак, ждите нас, пожалуйста, в соответствии с нашим уговором в последний день года там, где мы условились. Мы взяли с собой также золовку. Все обстоит так, как мы договорились. Мы надеемся, что тогда вы вовремя вернулись домой. В прошлый раз мы ждали вас в ресторане, но вы, к сожалению, не пришли. Вероятно, были заняты на службе. Теперь уже настало время принимать вам гостей. Мы выедем из Праги утром и будем ждать вас на площади или в ресторане. Постарайтесь с нами встретиться, это необходимо и не терпит отлагательств. Я пишу в канцелярии и ограничиваюсь самым необходимым. Само собой разумеется, на месте мы рассчитаемся. Передайте большой привет знакомым. Ваши Прохазки".

Письмо было написано женским красивым почерком. "Вот он, "божий стрелок"! - улыбнулся про себя Стромек. - Органист, оказывается, водил знакомства с дамами. Никогда ничего об этих знакомствах он не говорил! Кого же это он пригласил на Новый год?.." Чем больше Стромек рассматривал письмо, тем подозрительнее оно ему казалось. Положив письмо в карман куртки, Стромек вышел в коридор.

Вечером он позвал Оливу, Храстецкого, Роубика и Хлоупека и обо всем рассказал им. Цыган был в это время в наряде.

- Съезжу-ка я туда, - решил Олива. - Речь в письме идет, вероятно, о Цлане. К вечеру я должен быть в Ходове, так что моя поездка не должна привлечь внимания. Посмотрим, кто это разыскивает Барака? Что это за золовка? Какие Прохазки?

- Я тоже поеду, - решил Стромек. - К вечеру вернемся домой.

- Только осторожно, ребята. Запишите номер автомашины. А ресторан это, пожалуй, "Черная лошадь". Какой же еще? А если дело примет серьезный оборот, то вы знаете, где КНБ, - давал им советы Хлоупек.

Утром, переодевшись в штатское, они поехали в Плану. Снежные заносы на дороге создавали немалые помехи, ребятам не раз приходилось толкать мотоцикл, но в конце концов они доехали. Вспотевший Стромек заказал три грога, Олива - только один. Иван поехал в Ходов попрощаться с Эрикой, обещал вернуться в полдень. Стромек, удобно устроившись у окна, не спеша тянул свой грог и наблюдал за тем, что происходило на площади, "Кто приедет раньше, размышлял он, - Иван или эта подозрительная компания?.." Мимо проехал автомобиле с солдатами. Из радиоприемника донесся колокольный звон: наступил полдень последнего дня года. У окна остановился мотоцикл. Стромек с облегчением вздохнул: это был Иван.

- Ну как? - спросил тот, окидывая взглядом ресторан.

- Пока ничего.

Было уже почти половина второго, когда на площади остановилась автомашина с пражским номером, большой черный "мерседес", покрытый снегом и тяжело нагруженный. К крыше автомобиля были прикреплены две или три пары лыж.

- Они. Пять человек, - сказал Стромек, придвинул стул поближе к окну и принялся разглядывать приехавших из-за старых, выгоревших занавесок. Две женщины, юноша и два пожилых мужчины. Все в лыжных костюмах. Первый из них, вошедший в зал, был высокого роста, лет пятидесяти. Он окинул взглядом ресторан и, не в силах скрыть удивления, посмотрел на часы, висевшие над буфетом, а потом на свои. Приехавшие уселись напротив Оливы и Стромека за стол, предназначенный для шести человек. Они сделали заказ официанту, однако было вид но, что они кого-то ждут, так как время от времени посматривали на вход. Разговаривали они так тихо, что нельзя было понять ни слова.

- А что, если они едут кататься на лыжах в Лесов? - заколебался Стромек.

- Ты забыл о письме? Па лыжах сейчас кататься, конечно, здорово. Можно даже махнуть через границу.

- Как же мы сможем доказать, что именно Барак должен был им помочь перейти границу?

- Не знаю. А что они сделают, не дождавшись его?

- Уедут.

- Жалко было бы их упускать... - Стромек встал и вышел на площадь, где сначала осмотрел мотоцикл Ивана, а затем весьма внимательно заглянул внутрь автомашины.

- Масса чемоданов и всякого багажа. Мне это не нравится. Послушай, я бы зашел в КНБ. Это здесь рядом, напротив.

Пражане уже, платили по счету, когда Ивану Оливе пришла в голову эта идея. Он и Стромек вышли из ресторана. Иван нагнулся и потихоньку выпустил большую часть воздуха из задней шины своего мотоцикла. Компания уже приближалась к машине.

- Извините, - обратился к ним Иван, - нет ли у вас случайно насоса? Моя задняя шина спустила, а мне еще предстоит дорога в Лесов.

- Сейчас посмотрю, - не очень любезно сказал тот, которому было лет пятьдесят, и открыл багажник. Там тоже было полно чемоданов. - Пожалуйста. А как далеко отсюда до Ходова?

- Километров восемь, - ответил Стромек и попросил у закурившего мужчины разрешения прикурить.

Компания уселась в машину. Взревел мотор, и машина тронулась. А лесовчане бросились на станцию КНБ. Там дежурил вахмистр, которого они хорошо знали: он часто ездил к ним в деревню. Вахмистр быстро набрал какой-то номер и вызвал Марианске-Лазне. Разговор продолжался долго, а когда он кончился, вахмистр пожал плечами.

- Все это хорошо, ребята, но мне сказали, чтобы вы пока держались от этого дела подальше. Наши о них уже знают. Об остальном, дескать, вам сообщат позже.

Ребят это слегка разочаровало. Впрочем, они понимали, что охрана границ - дело сложное, что органы государственной безопасности интересуются не пешками в заснеженном автомобиле с пражским регистрационным номером, а организатором переходов через границу и его пособниками. Когда замерзшие и покрытые снегом пограничники проезжали через Ходов, "мерседес" стоял возле тамошнего ресторана.

- Так я и думал! - прокричал Олива. - Если не Барак, так хозяин ресторана. Я бы их арестовал, и делу конец.

Когда они добрались до лесовского общежития, разговор с товарищами получился оживленный.

. - Между Бараком и хозяином ресторана, - говорил Цыган, - всегда были подозрительные отношения. Видно, они были не только земляками.

- Ты, Иван, сегодня ночью в дозоре у ручья, не так ли? - спросил Стромек.

- Буду там до утра.

- Ну, так смотри в оба.

- Дело, пожалуй, обойдется без нас. За ними наверняка следят. Наш участок будто проклятый, соседям на много легче. Потому что здесь шоссе и ручей: достаточно их придерживаться, и ты по ту сторону. И кто-то еще подыгрывает. Лесов стал каким-то проходным двором. Таможенники уже давно говорили об этом. Мы здесь почти три года, а людей по-прежнему раз-два и обчелся. Вот и вертимся во все стороны. Мне нравится на границе, и если будущая жена не увезет меня куда-нибудь, то я готов проторчать здесь до пенсии, только...

- Согласен с тобой, - сказал Цыган, - только что мы здесь видим? Теперь, после войны, каждый старается чему-нибудь научиться, получить образование, развлекаться, наслаждаться жизнью. А мы? В войну мы ничего хорошего не видели и теперь служим в этой дыре...

Обычно пасмурный Роубик улыбнулся:

- Что вы, ребята, скулите, как старухи? Оставьте вы эти разговоры о службе. Завтра тоже будет день, и будет он, наверное, замечательным. А сейчас, господа, я охотнее всего пошел бы поужинать...

Иван Олива и Руда Мразек шли к пограничному столбу № 22. Было морозно. Под стоптанными фетровыми башмаками поскрипывал снег. Мразек шел по другой стороне запорошенной снегом канавы. Вон там, за деревьями, то место, где ему, можно сказать, здорово повезло с гранатой. "Если б я остался в Праге у отца, - рассуждал тем временем Иван, - то стоял бы сейчас за прилавком и торговал в москательном магазине..."

Вокруг простиралась снежная целина. Двур тоже был покрыт снегом. За линией границы виднелись полузанесенные снегом следы шин американских джипов, а дальше, в снегу, деревушка. Идти было тяжело. Усталые, добрались они до Трепика. Отряхнув башмаки, решили войти в сторожку и немного, обогреться.

- От стакана чаю я бы не отказался, - согласился Мразек.

Иван нашел за карнизом заржавевший ключ и открыл растрескавшуюся дверь. На них повеяло холодом. Электрическая лампочка едва светилась. Вскоре они уже сидели у старой кафельной печки, в которой развели огонь. Руда сходил к колодцу за водой, и они приготовили чай.

- Тогда бывало веселее, - вспоминал Олива.

Они пили чай и рассматривали шутливые надписи на стенах. Оба улыбнулись. Мразек, пристроившись у печки, начал клевать носом.

- Не спи. Пойдем, - сказал Олива и начал собираться.

У пограничного столба № 24 они увидели немецкого пограничника. Тоже продрогший, он медленно, тяжело ступая, шел в направлении мельницы. Олива и Мразек не спеша стали подниматься к Тишине. Не прошли они и трехсот метров, как вдруг Иван прибавил шагу.

Через границу совершенно отчетливо шли следы. Иван нагнулся.

- Кто-то здесь прошел, причем недавно. На нашу сторону.

- Был здесь этот немецкий пограничник.

- Нет, он свернул в лес по дороге, - констатировал командир патруля.

Следы вели к буковому лесу. Они были глубокими, отчетливыми, совсем свежими. Метров через двести Олива сбросил шинель. Мразек последовал его примеру. Они повесили их на елку, единственную во всем этом буковом лесу, и отправились дальше.

- Держи дистанцию, - сдавленным голосом проговорил Олива. - Этот тип, черт побери, все здесь знает. Идет очень уверенно. Только бы он не пошел к дороге. Тогда все пропало: она разъезжена!

Человек, которого они преследовали, шел длинными ритмичными шагами, нигде не останавливаясь для отдыха. Вскоре оба вахмистра сбросили куртки, очистив карманы от содержимого, чтобы оно не мешало им в быстром беге. Остались они только в мокрых от пота рубахах, свитеров на них не было. Рукавицы тоже оставили. Дышали тяжело, почти задыхались, но темпа не снижали, подбадривая друг друга короткими восклицаниями. Так они мчались уже добрых полчаса.

И тогда их опасения сбылись: следы повернули вниз, к дороге.

- Провал! - выругался Руда Мразек. - Уйдет.

Олива, бежавший немного впереди, вдруг обрадованно вскрикнул. Неизвестный учел, что его могут преследовать, и поэтому метров тридцать прошел по дороге, но потом прыгнул в канаву с другой стороны и пошел по чистой снежной целине, выдававшей каждое его движение. Пограничники по-прежнему бежали за ним, правда, не так уже быстро, помедленнее, но безостановочно. Наступило второе дыхание, в боку и спине перестало колоть. Они бежали по следам через лесную чащу, ельники, занесенные снегом вырубки. Следы были такими четкими, что обозначался даже узор на каблуке. Неизвестный шел через вырубку к ручью. Иван на момент остановился.

- Насколько раньше нас он мог здесь пройти?

- На час или два.

На бегу они спотыкались, падали. Человек же, которого они преследовали, шел уверенно и только однажды, поскользнувшись на большом камне, растянулся во всю длину. Мразек остановился, вытирая пот со лба.

- Подожди секунду. Не могу...

- Не дури! Надо! Пошли!

Мразек из последних сил не отставал от командира патруля. Неизвестный прошел вдоль берега ручья, по правой его стороне. Там, по тропинке, свободной от камней и корней, бежать стало легче. Однако и сам Олива уже выбивался из сил.

- Этот тип, - с трудом проговорил он, - опередил нас, по крайней мере, часа на два, иначе мы бы его уже догнали. Теперь надо быть начеку. Похоже, он шел к Лесову...

Мразек ничего не ответил, только кивнул и проглотил горсть снега.

Теперь они шли по лесу, то и дело прислоняя потные спины к холодным, обледенелым стволам деревьев, хватаясь за ветки трясущимися руками. Небо между тем потемнело, повалил снег.

- Вот черт! - выругался Иван. - Этого еще не хватало.

Мразек сжал кулаки:

- Если мы его догоним, я врежу ему пару раз. Слово даю!

Они были уже внизу, под Лесовом. Им так хотелось пойти на заставу, именно пойти, бежать они уже не могли: сил хватало только на быструю ходьбу. Посмотрели на часы. Куда, собственно, идет этот человек? Его следы не кончались и у лесовской мельницы. Мразек оперся о полуразрушенную стену.

- Хоть бы попался кто-нибудь по дороге, чтобы можно было сообщить на заставу. Так нет, каждый сидит на печи...

Олива снова отправился в путь и снова побежал. Он знал, что впереди лес, а за ним - шоссе, где довольно оживленное движение. И тогда все их усилия и страшная усталость могут оказаться впустую. Тогда останется только ходить в Ходове от дома к дому и расспрашивать жителей. А следы повернули к лесу. Иван оцепенел. С. трудом волоча ноги, к нему подбежал Мразек. Шапку он где-то потерял, волосы его слиплись.

- Придется идти в лес, ничего не поделаешь, - решил Иван.

На его изможденное лицо падал снег. На шоссе затарахтела автомашина, но она была уже далеко, до них донесся лишь звук мотора. Они с отчаянием посмотрели ей вслед. Следы привели их к холму, к крутому подъему. Человек, шедший перед ними, знал, чего хочет, где находится, куда идет и чего нужно избегать. Они преследовали его уже полтора часа и за это время преодолели по глубокому снегу семь километров. Следы пошли по лесной дороге. Снега там было меньше. В конце вырубки следы исчезли в мелком, нешироком ручье, перейти который не составляло труда.

- Идет по руслу, - отметил Олива. - Кое-где прислоняется к берегу. С него, кажется, тоже уже довольно.

Дно ручья было твердым - песок и галька. В лесу уже темнело. Они подошли к большой вырубке. Олива пролез под веткой последней елки и оказался на открытом месте. И в этот момент с другой стороны вырубки прогремел выстрел. Иван бросился на землю. Мразек открыл огонь па бегу. В ответ из-за кучи старых пней сверкнула вспышка.

- Стой! Сдавайся! - закричал Олива.

С елки, под которой они залегли, на вахмистров посыпался снег. Следовательно, стрелок целился слишком высоко. Перестрелка продолжалась довольно долго и ни к чему не привела. Их потные спины обледенели. Силы иссякали. Однако они располагали явным преимуществом, так как вели огонь, укрывшись за мощной елью. Их противник находился на вырубке за пнями, и от стены леса его отделяло не меньше пятидесяти метров. Он не хотел идти на риск и проделывать этот путь. Оба вахмистра расстреляли уже по магазину, и им тоже надо было что-то предпринимать. Иван заметил неизвестного метрах в шестидесяти.

- Стреляй не спеша, - приказал он Мразеку, - но сначала покричи ему еще раз.

- Сдавайся и выходи! - закричал Руда.

За пнями никто не подавал признаков жизни. Наступал самый опасный момент.

- Давай, - сказал Иван. В то время, пока Мразек вел стрельбу одиночными выстрелами, Олива привстал и тщательно прицелился. Уже темнело, и Олива мог предположить, что скрывающийся за пнями человек выкинет старый фокус: прикинется, что сдается, а когда внимание пограничников после долгого преследования и перестрелки ослабнет, попытается, петляя, добежать до леса и найти там спасение. Из-за пней показалась рука с пистолетом. Иван совершенно отчетливо видел ее, а также часть тела. Олива выстрелил два раза подряд. С веток посыпался снег. В следующий момент автомат Оли вы отказал, и вахмистр долго давил на спусковой крючок.

На их дальнейшие призывы сдаться ответом было лишь молчание. И только теперь они почувствовали, как мороз пробирает их до костей. Возбуждение на миг оставило их. Но они должны были задержать этого человека! На значительном расстоянии друг от друга, готовые в любой момент броситься на снег, они пошли к куче пней с одной мыслью: он там только и ждет, когда они подойдут поближе. Им снова стало жарко.

Руда первым увидел его и опустил дуло автомата. Неизвестный лежал на боку, пистолет валялся в четверти метра от его безжизненной руки. Высокий, стройный мужчина в лыжном костюме. Олива подошел ближе и оттолкнул ногой парабеллум. Мразек склонился к мертвому.

- Две в голову.

Олива отвернулся, ему стало не по себе.

- Жалко, что не живой, - сказал Мразек. - Не везет мне с ними.

Побледневший командир патруля сел прямо на снег. Руда присел рядом, ежась от холода.

- Ну, Иван, - сказал он, помогая Оливе встать, - иди к дороге. Он от нас уже не уйдет... Сбегай вниз к шоссе за кем-нибудь, а я здесь подожду...

По дороге в ложбине Олива устремился к ручью. Увидев приближающуюся автомашину Густы и услышав крики товарищей, он свалился в канаву возле дороги. Кто-то принялся лить в него водку. Зубы его стучали. На него накинули тулуп.

- Наверху, на вырубке, - прошептал он хрипло. - Не ушел он от нас. Идите туда по этой дороге.

Роубик бросился к вырубке, за ним - остальные. Мразек сидел под деревом и смотрел в сторону кучи пней. Ребята набросили на него шинель, обошли вырубку и вернулись.

- Почему вы здесь оказались? - спросил Роубик. - Ведь вы должны были быть на Тишине?

- Мы там и были, дружок.

- А где ваши шмотки? Шинели, куртки?..

- Валяются где-то по дороге...

- Надо быстрее доставить их домой, - решил Роубик. - В тепло. Двое останутся здесь до прихода ребят с заставы. К убитому без надобности не подходить.

Когда они приехали на заставу, как всегда в таких случаях, начались бесконечные телефонные разговоры. Поздно ночью убитого отвезли в Плану. Олива и Мразек крепко спали в хорошо натопленной комнате. Дежурному дали задание все время держать наготове для них крепкий чай. Карлик разрешил даже ром. На следующий день Оливу с воспалением легких отвезли в больницу.

Все были восхищены успехами патруля Оливы. Их шинели, куртки и другие предметы обмундирования удалось найти без труда. А кем был этот неизвестный, ребята узнали только спустя много недель. Мало кто тогда предполагал, что решающая битва на границе только начинается...

Пошла вторая половина лесовской зимы. Тайна гибели патруля Репки оставалась все еще не разгаданной. Вахмистры задержали десятки перебежчиков, шедших парами или поодиночке. О другом, невидимом фронте борьбы со шпионскими центрами, об их деятельности, направленной против Чехословакии и ее границ, время от времени привозил краткие сообщения Франта Вевода, который ездил на станцию КНБ в Марианске-Лазне, где работала его невеста. Вскоре все узнали, что Дядя и в самом деле ходит через границу, так как после февральских событий американская разведка завербовала его. Это известие так всех обеспокоило, что решили вести розыск на свой страх и риск.

Особенную активность проявлял в этом отношении Стромек. Он специально просидел несколько вечеров в ходовском ресторане, но никаких сведений раздобыть ему не удалось. Поведение хозяина подозрений не вызывало. "Я хожу сюда из-за одной барышни, - объяснил ему Стромек. - Понравились мне ходовские красавицы..." О Бараке не было сказано ни слова. Карлик тоже молчал, хотя часто бывал у начальства и кое-что узнавал на совещаниях, проводившихся командованием. Сестра к нему больше уже не ездила. Наверное, потому, что стало холодно и выпало слишком много снега. Письма он, однако, получал, причем довольно часто, главным образом из Кладно. Прочитав свою корреспонденцию, Карлик немедленно сжигал ее. Правда, так делал на заставе каждый, кроме Храстецкого, который складывал письма Алены в белую коробочку и не боялся, что кто-нибудь может их прочитать. Впрочем, легко можно догадаться, что писала ему Аленка: дело шло к свадьбе. Вацлав все чаще покидал заставу, а будучи в Лесове, то и дело осматривал домик в конце деревни. Вместе с ним ходили туда и его друзья. Домик не нуждался в большом ремонте: застеклить несколько окон, покрасить, уложить линолеум и прибрать вокруг. Сделать все это вызвались его товарищи. Ну, а замок или дверная ручка - с этим Храстецкий справится сам.

И вот наступил день, когда он получил от председателя Киндла ключи. Свадьба должна была состояться 4 марта. В Пльзене Аленка уже подготовила мебель.

- Компания наша распадается, - заметил Стромек.

- Ничего не распадается, - яростно возразил жених. - Служба и все остальное будут идти своим чередом.

- Нет, Вацлав, - вмешались в разговор Цыган и Роубик. - Женишься ты - и прощай. Это вполне естественно, мы ведь понимаем.

Пока же они держались вместе, активно участвовали в работе местной партийной организации и не пропускали ни одного собрания. В январе большинство таможенников были переведены на работу в глубь страны, в Лесове остались только Алекс Плетарж и Гонза Шпачек. Освободилось много квартир. Киндл предлагал Храстецкому занять какую-нибудь из них, но Вашек уже сделал свой выбор.

В столовой у Мачека было очень уютно.

- Явились, обжоры, - приветствовал, он ребят, а когда те, полные любопытства, направлялись к дверям кухни, гнал их к столам. - Садитесь, садитесь, господа, мы приготовили для вас превосходный ужин.

В один из февральских вечеров на ужин были картофельные оладьи. Предвкушая угощение, ребята помогали чистить оставшийся картофель. Ярда жарил оладьи и горячие, ароматные бросал их вахмистрам прямо в ладони.

- Это вам не те оладьи, что продаются на вокзале в Праге. Эти пограничные! А корочка? Ну, а завтра, господа, угощу вас кровяной колбасой!

Мачеку вскоре тоже предстояла свадьба... Старая любовь. Ребята знали ее по фотографии, которую Мачек, гордившийся своей невестой, любил им показывать.

Руда Мразек буквально влетел в столовую. Он сел за стол, вырвал из рук Цыгана горячую картофельную оладью и ошарашил сообщением:

- Пришла телефонограмма, ребята! Едем в Прагу: Храстецкий, Цыган, Мачек, Хлоупек, я, Стромек и Коварж. Послезавтра мы должны быть в КНБ. А сегодня после ужина явиться к Старику.

- А в чем дело? - спросил Храстецкий, которому в связи с подготовкой к свадьбе эта поездка казалась совсем излишней.

- Откуда я знаю? Прочитай телефонограмму сам. Больше там ничего не говорится.

- А с пушками или без?

- Господи, - покачал головой Мразек, - больше я ничего не знаю. Да, форма парадная. Ясно?

- Уж не хотят ли нас перевести из Лесова? - забеспокоился Храстецкий. А что, ребята с соседних за став тоже поедут?

- Конечно.

- Может, организуют какую-нибудь новую заставу? Мне бы очень не хотелось этого, - сокрушенно сказал Цыган. - У меня из-за этого сообщения даже аппетит пропал.

Карлик не сказал им ничего нового.

- Мне придется взять у кого-нибудь напрокат парадную форму, усмехнулся Стромек. - А то выгляжу как пугало.

- Устраивайтесь с этим как хотите, - строго сказал Карлик. В последнее время он стал каким-то странным. - Вас туда отвезет служебная автомашина. Штрупл! Со ставьте соответственно расписание нарядов.

Новость не вызвала у них радости. Да, они сетовали на Лесов, на тяжелую службу, но только теперь понимали, как тяжело им расстаться и оставить деревню, к которой так привыкли. Это чувство испытывал каждый, хотя никто не говорил об этом.

Храстецкий, Стромек, Роубик и Цыган отправились к Благоутам. Под мышкой Цыган нес рубашки.

Лесов еще спал, когда пограничники во взятых напрокат мундирах, гладко выбритые, чисто умытые, невыспавшиеся и возбужденные, поехали на вокзал. Они очень волновались, успеет ли Густа: ведь, чтобы отвезти их всех, ему надо было сделать две ездки. Храстецкий, Цыган и Стромек потихоньку пошли навстречу Густе по занесенной снегом лесовской аллее. Густа со своей машиной встретился им уже почти у самого Ходова.

Скорый поезд опаздывал, так что они успели. Места было достаточно, и ребята улеглись спать. Бодрствовал только Храстецкий: поезд проходил мимо его родной деревни, и он ждал этого момента.

Прага встретила их морозом и солнцем. На следующий день как раз исполнялся год с тех пор, как они приезжали в этот беспокойный, возбужденный, живущий политикой город, в котором тогда решалась судьба всего государства. Теперь все было иначе, чем год назад. Решение было принято, обстановка стала более спокойной. Они зашли в маленькую закусочную самообслуживания у Смиховского вокзала, перекусили и направились к знакомому, выложенному темным кафелем зданию их управления, расположенному неподалеку. Там уже собралось около ста ребят с пограничных застав. Никто из них не имел ни малейшего представления о том, для чего их вызвали. Маленький черный майор отметил их приход и отвел всех в зал, расположенный на одном из этажей здания.

Вскоре пришел высокий худой майор со строгим взглядом в сопровождении двух офицеров и сотрудников в штатском. Это был командир отдела 9600. Прозвучал рапорт. Майор оглядел их ряды, скомандовал "Смирно!" и стал зачитывать списки, которые ему подали:

- Приказом верховного главнокомандующего чехословацкими вооруженными силами и президента республики за заслуги в достижении победы народной демократии в февральские дни 1948 года вы награждаетесь бронзовой медалью. Этой награды удостаиваются те члены КНБ от дела 9600, кто своими действиями и решительностью при выполнении заданий командования на государственной границе и в славные февральские дни доказал свою пре данность народной демократической республике...

Он немного помолчал, обводя взглядом их серьезные, немного удивленные лица. Потом один за другим они делали шаг вперед, и майор вручал каждому папку с дипломом и маленькую красную коробочку. Ребята из Лесова, да и все остальные, растерявшиеся от неожиданной награды и растроганные, не решились сразу взглянуть на свои награды. Только когда прозвучала команда "Разойдись!", они, усевшись за длинные столы, с облегчением вздохнули и пожали друг другу руки.

А пока слово взял командир отдела 9600. Теперь он говорил не о наградах.

- Произойдут изменения, товарищи. Я не говорю, что мы всех заменим на заставах другими, но некоторые из вас смогут постепенно перейти на станции КНБ, в комендатуры, в другие подразделения министерства внутренних дел и государственной безопасности. Мы создаем центры подготовки для ваших преемников. Осенью они должны прийти на границу, а пока они нуждаются в тщательной подготовке.

В зале зашумели. Один из офицеров постучал карандашом по столу.

- Само собой разумеется, заставы по-прежнему будут нуждаться в вас, продолжал майор. - Корпус национальной безопасности омолаживается. Партия начинает осуществлять свою ведущую роль и здесь. Будет улучшено и ваше материальное положение. Мы видим, что напряженность на границе постоянно увеличивается. Это требует лучшей, более эффективной политической работы с кадрами. Выполняйте свои боевые задачи так же добросовестно, как и раньше. Разговоры о том, что на границе находятся молодые, неопытные люди, прекратились. Февральские события и прошедшее после них время показали вашу зрелость...

Многих из них слова майора заставили задуматься. Значит, скоро они покинут свои заставы: четвертый год на границе - не мед. Тянуло посмотреть и другие места. Среди них было много и таких, кого во время войны угоняли в Германию, кто жил под беспрерывными бомбежками среди руин, и такие, кто побывал в концентрационных Лагерях. Их молодость кончалась, но она отнюдь не была самой прекрасной порой их жизни...

Дипломы ребята уложили в багаж Цыгана, а коробочки оставили при себе. В них были медали - красные ленточки с маленькой звездочкой на еще более' темном бархатном основании. Их путешествие в Прагу закончилось, и они в ожидании поезда зашли в привокзальный ресторан, где год назад патрулировали.

В Плане их никто не ждал. Здесь было холоднее, чем в Праге. Уже смеркалось. Группа пограничников медленно вышла к виадуку и отправилась в двенадцатикилометровый поход по темному лесу. Усталые, подошли они к лесовской аллее. На холме светились окна лесовских домов. Ближайшими из них были окна дома Благоутов. Деревня, покой которой они так долго охраняли, приветствовала их тишиной морозного позднего вечера.

В отличие от предыдущих лет в этом году первые же мартовские дни в Чешском лесу оказались необычайно теплыми. Водоразборные колонки, однако, по-прежнему были еще обернуты соломой, а из труб постоянно шел дым: люди не доверяли капризам природы.

Храстецкий с грустью рассматривал свои полуботинки, полученные в прошлом году. Отваливавшиеся подметки уже давно просили замены. Не выдержать им и одного наряда... Зато Цыган удовлетворенно похлопывал по своим массивным спортивным полуботинкам.

- Они, правда, потяжелее твоих, но зато прочные. Завтра разношу их по дороге на Двур.

- Попрошу-ка я ботинки у Роубика, - нашел выход Храстецкий.

Надо было подготовить летнюю форму, и Стромек поднялся на чердак, чтобы найти там что-нибудь полегче из одежды, которую он побросал туда в сентябре. Он рылся в разном хламе и ругался. В шкафу было достаточно места, но Стромек никогда не отличался любовью к порядку.

- Вот придет Иван, он ему скажет пару ласковых слов, - злорадствовал Цыган. Олива был прямой противоположностью Стромеку. Иван все старательно складывал, чистил, и в конце концов ему приходилось выручать своих менее радивых товарищей, и прежде всего Стромека, давая им поносить ту или иную вещь. Сейчас Олива был в Ходове. Он ждал приезда Эрики из Вены. На заставе ему не раз приходилось выслушивать неприятные замечания по этому поводу, но пока он не сумел прекратить своих отношений с прекрасной австрийкой.

Наконец после длительного перерыва приехала на своей автомашине и сестра Карлика, укутанная в шубу, одетая по зимнему сезону. Ранняя весна в Лесове была для нее неожиданностью. На границу они с Карликом не поехали и просидели всю субботу в столовой. Цыган с Храстецким напрасно ждали их у пограничного столба № 22. Не дождавшись, они не спеша пошли вдоль границы в сторону Двура. В полуботинках еще не всюду можно было пройти, и они обходили болотистые места. Ручей шумел, как горная река, кое-где он вышел из берегов и залил тропинки. В таких заливчиках скапливались вывороченные с корнями деревья и бревна, а в корнях ольхи застряла наполовину сгнившая собачья будка. За маленьким особняком, где местность была повыше, идти стало легче: здесь солнце уже высушило каменистую дорогу.

Когда они вышли из лесу, лесничий Прокеш осматривал свой небольшой сад. Этот лесничий долго оставался для ребят загадкой, и, конечно, не из-за смешной "сигнализации" в первое лесовское рождество. К новой власти он относился сдержанно. Это был образованный человек, вел себя рассудительно и спокойно. Рабочие лесопилки его любили, особенно словаки, к которым он относился очень доброжелательно. Стромек еще зимой заверял, что лесничий свой человек и на его помощь можно рассчитывать. Ребята решили откровенно поговорить с ним.

- Нам очень не нравится этот перекресток и вообще район Двура, пан лесничий. Обзор отсюда широкий, а до границы - рукой подать. Нам кажется, что здесь кто-то ходит через границу.

Лицо Прокеша приняло суровое выражение.

- Мы вас не подозреваем, - улыбнулся Цыган. - Наоборот, мы хотели бы попросить вас приглядывать за этими дорогами, особенно утром и вечером.

- Если бы я что такое заметил, ребята, - ответил лесничий, - то сам бы пришел к вам.

- Ваша хозяйка бывает дома целыми днями. Может, она что-нибудь заметит? Пусть тогда нам сообщит, - добавил Храстецкий.

- Иногда мне здесь бывает даже страшно, - призналась Прокешова, молодая, красивая женщина.

- Мы здесь часто патрулируем, хотя вы об этом и не знаете. А в случае чего - звоните. Телефон у вас есть, а если начнет барахлить, дайте знать, мы пришлем вам связиста. Телефон всегда может пригодиться и вам, и нам... А что слышно о Лишке?

- Он где-то в Канаде и, говорят, живет хорошо. Специалист он хороший... Ну, да Коцоурек ему не уступит.

- Придерживайся он других взглядов, мог бы быть в Плане директором.

- Не стойте на улице, заходите в дом, - пригласила их Прокешова.

Они отказались, сославшись на грязную обувь, и в свою очередь пригласил Прокеша как-нибудь прийти в Лесов на пиво.

Ребята продолжали свой обход. На лесной дороге старый Белка ремонтировал деревянный мостик, изрядно поврежденный половодьем. Они уселись рядом на холодные бревна и предложили лесорубу сигарету. Тот отказался: ему больше нравились цигарки, которые он сворачивал сам.

- Паршивая работка, - начал разговор Цыган.

- Паршивая. Под деревьями холодно, как зимой. А после снега все надо чинить: мостики, дороги... Да вот только вчера какой-то шофер разбил здесь машину, спрашивал дорогу, искал ремонтную мастерскую.

- Чужой был этот шофер? - поинтересовался Храстецкий.

- Ага. Нездешний. Местных-то я знаю.

- Молодой?

- Пожилой. Такой угрюмый.

- О чем он вас спрашивал?

- О ремонтной мастерской.

- А где был его автомобиль?

- Не знаю. Сказал, что стоит на горе, на другой до роге.

- А потом он вернулся?

- Нет. Я был здесь до пяти, но его не видал.

- Как он был одет?

- Как шофер. Сапоги, все кожаное. И штаны тоже.

- А откуда он пришел?

- Оттуда... Из леса, - махнул рукой старый Белка.

- Пойдемте с нами. Покажите, где это было, отец, - попросил Цыган, взволнованный сообщением.

Белка подвел их к старому буку, росшему на перекрестке лесных тропинок.

- Значит, так, - принялся вспоминать старик, - я заготавливал бревна для этого мостика и вертелся здесь среди деревьев... Он меня не видел, проходил как раз около того дерева.

- И сказал, что машина его на горе? Где?

- Да, вон на той горной дороге, - ответил Белка, ничего не понимая, и первый стал подниматься по тропинке, петлявшей по крутому склону. Пройдя метров двести, они наткнулись на дорогу, заросшую мхом, влажным, как губка. Под густыми ветвями на ее обочинах кое-где еще лежал мокрый, раскисший снег.

- Здесь? - улыбнулся Цыган. - Да здесь никакая машина не проедет! Не было здесь машины, иначе остались бы следы. - И взглянул на Храстецкого.

- Дядя, - сказал тот, и Яниш кивнул головой. - А ты слыхал, отец, шум мотора?

- Так ведь у воды ничего не слышно. Слышно только, как она шумит. Но я не один час заготавливал лес. Тихо, как в костеле... Он был такой небольшой, черня вый, этот мужик. В обыкновенной шапке. Лет ему было... поди, около пятидесяти.

- Совершенно ясно, - рассуждал Храстецкий вслух. - Цыган, это был Дядя. Какой там шофер?! Что он мог сказать другого, когда папаша застал его врасплох?

Они шли по мокрой, во многих местах еще покрытой снегом дороге. Белка шел с ними. Закурили. Нет, никаких следов автомобиля не было. Дядя не растерялся и нашел хорошую, логичную отговорку. Теперь не стоит поднимать переполоха, но совершенно ясно, что прежде всего нужно охранять район Двура и дороги, ведущие к Плане. Пограничники изменили предписанный маршрут движения и вернулись к Прокешу. Тот был еще в саду и немало удивился, увидев их снова.

- Скажите-ка, - обратился к нему Храстецкий, - к вам сюда приезжают машины за лесом?

- Где там! Пока еще нет. Повозки приезжают, но машины здесь застряли бы в снегу и грязи.

- Так что вчера здесь не было никакой машины из лесничества?

- Наверняка нет. Они начнут ходить сюда не раньше мая. Единственная проезжая дорога проходит мимо нас, но ездить по ней можно будет только после того, как по чинят мостик внизу. А что?

- Да так, что-то мелькнуло вдали, - соврал Цыган. - Вот мы и хотели узнать, что это такое.

Они поблагодарили Прокеша и решили сразу же возвращаться на заставу, хотя до конца их наряда оставался еще час. Надо немедленно доложить обо всем, что они узнали, прапорщику. Тот стоял возле дома и выразительно постучал по часам, когда к нему приблизились пограничники.

- Не слишком ли рано?

- Товарищ прапорщик, у нас есть новость, - доложил Храстецкий. - И важная.

- Тогда пойдемте в дом, - предложил Карлик.

Они рассказали ему о разговоре с Белкой и поделились своими предположениями. Сначала он слушал их, иронически улыбаясь уголками губ, но потом стал серьезным.

- Дорога настолько узкая, что там и мотоцикл-то с трудом проедет, заметил Цыган. - Никакой машины там не было. А по тому, как описал этого человека лесоруб, товарищ прапорщик, мы думаем...

- Вы думаете?..

- ...что это был Дядя.

- И что вы предлагаете?

- Наблюдать за Двуром и шоссе. Постоянно.

- А за остальными участками?

- Тоже.

- Ну, тогда посоветуйте мне, кого туда посылать, - улыбнулся прапорщик. - Семнадцать человек. Они должны и есть и спать, а иногда и отдохнуть. Ваше предложение нереально. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

Вечером в комнате Цыгана состоялся военный совет. Протекал он бурно и продолжался долго.

- Наверняка это был Дядя! - заметил Слава Хлоупек. - Но теперь после встречи с лесорубом он будет чертовски осторожен. В следующий раз пойдет каким-нибудь другим путем. Тропинок он знает много.

Храстецкий согласно кивнул головой.

- Куда же он ходит? Сомневаюсь, чтобы он заходил в глубь нашей территории.

Напрасно пытались они придумать какую-нибудь систему, с помощью которой можно было бы более надежно закрыть всю границу. Не хватало сил для того, чтобы установить постоянный пост в районе Двура, и без того целые участки границы оставались по нескольку часов открытыми. Роубик долго молчал и хмурился, а потом сказал:

- Насколько я знаю, в нашем районе нет такого уголка, где бы что-нибудь не произошло. Взять хотя бы того типа, которого обнаружил Иван. Вот и решайте теперь, где ходят, а где не ходят через границу. А увеличить число патрулей за счет увеличения времени нарядов уже не удастся. Это сверх человеческих сил.

В тот вечер они так и не приняли никакого решения. Было бы на заставе на несколько человек побольше!..

В среду вечером Храстецкий уехал домой, в субботу должна была состояться его свадьба. " - Жду вас в пятницу, Яниш! - прокричал он из кабины Цыгану, который вместе со Стромеком, воспользовавшись выпавшей свободной минутой, грелся на солнышке, высунувшись из окна общежития.

Ребята долго думали над свадебным подарком и в последний момент решили. Весы и часы были отвергнуты, и выбор пал на картину. Олива и Тонда поехали в Марианске-Лазне и там купили ее. Типичный чешский осенний пейзаж. Стоила она недешево, но каждый на заставе внес свою долю. На свадьбу хотели бы поехать все, но прапорщик их приструнил.

- Значит, вы только на словах готовы охранять границу и днем и ночью? Я разрешаю ехать двоим.

Цыган и Роубик, прихватив большую картину, на следующий день отправились вслед за Храстецким. К всеобщему удивлению, прапорщик дал им машину. Они надели отутюженные мундиры с новыми красными ленточками своих медалей и белоснежные рубашки. Общий подарок они сразу же преподнесли жениху и невесте.

Свадьбу отпраздновали пышно, угощение было обильным. Храстецкий чувствовал себя немного неловко в новой для себя роли. Сам он не пил, зато без конца заставлял пить и есть обоих своих товарищей. Они жалели, что с ними не было Стромека, но прапорщик оказался неумолим и не отпустил его. В голове у них шумело, когда под утро они улеглись на приготовленные для них на мансарде постели.

На следующий день ребята собрались уезжать. Их ждала служба.

- Плохо дело, друг, - жаловался Цыган, - идем мы с тобой в ночной дозор, а башка у меня до сих пор трещит...

На обратном пути ребята тряслись в автобусе, испытывая тяжесть от обилия съеденного и выпитого. Сверток, который им дали на дорогу, так и остался не развернутым до самого Лесова.

- Сейчас от него ничего не останется, - смеялся Цыган. - Ребята набросятся, как волки. А когда вернется Храстецкий, последует продолжение.

Везли они и сверток, предназначенный специально для Стромека. Когда они, смертельно усталые, вернулись из дозора, Стромек спал, а на столе вместо свертка лежала жирная бумага да обглоданные кости. К вечеру приехал жених, он привез чемодан лакомств и напитков

- Оставь ты меня с этим в покое! - с отвращением отвернулся от бутылки Роубик, а Храстецкий, на руке которого красовалось совершенно новое обручальное кольцо, как всегда, весело и озорно рассмеялся.

- Завтра пойдем в твой новый дом! - кричали все. - Приведем его в полный порядок!

Через неделю Храстецкий обосновался в новом доме. В его прежней комнате уже не было так весело, как раньше. Чувствовалось его отсутствие, а ребята не могли каждый день ходить к нему. На его койку перебрался Иван Олива, давно уже договорившийся об этом. Алене Храстецкой Лесов в своем ранневесеннем наряде понравился, и она была довольна. Свет в окнах их дома горел до поздней ночи, когда Алена ждала возвращения мужа. Патрулирующие ребята с грустью смотрели на эти светящиеся окна, за которыми была жена, тепло, конец скитаниям по общежитиям... В компании Храстецкий уже не был таким, как прежде, с этим ничего нельзя было поделать.

Первая половина апреля была на редкость спокойной. Погода тоже стояла замечательная. Цыган и Тонда грелись на солнышке на лестнице дома начальника заставы. Спокойствие на границе только нервировало вахмистров. Цыган все время посматривал в сторону Двура, где над несколькими крышами возвышалась башенка дома лесничего. Яниш думал о Дяде, который как сквозь землю провалился. "Все спокойненько, - недоумевали ребята, - и ничего нового ни об этом убитом, ни о патруле Репки. А о Бараке мы вообще ничего не знаем..."

- Карлик снова ждет гостью?

- Ждет. Говорил об этом.

- Теперь барышня снова станет приезжать сюда каждую субботу. Да и нечему удивляться! Весной и летом здесь чудесно.

Интендант мечтал о том, что его переведут на станцию куда-нибудь поближе к Пльзеню или к Карловым Варам. Вот это будет жизнь!..

- А знаешь? - подтолкнул он локтем Цыгана. - Ярка Байерова в мае выходит замуж.

- Она меня уже не интересует, - ответил Яниш.

- Через год такая же судьба ждет других, и прощай наш Союз молодежи, наши забавы, - загрустил Тонда. - Следующий на очереди Франта Вевода, потом Вашек, Коварж, Гофман. И я через год тоже распрощаюсь со свободой.

- Я жениться не буду, - отрезал Цыган.

- Ну да... У Благоутов ты проводишь времени больше, чем на заставе. Их Славка где работает?

- В Марианках, в управлении лесного хозяйства, - ответил Цыган. - Она еще очень молода, и тетя Благоутова глаз с нее не спускает.

- И правильно делает. Она ведь красавица! Не упусти ее.

- Есть хочется, Тонда, - сменил Цыган тему разговора. - Нет ли у тебя чего-нибудь?

- Только булочки, больше ничего, - предложил запасливый Тонда.

- И то хорошо. Сбегаю к Благоутам за молоком. Тонда разложил булочки с маком. Цыган вернулся

только через час: от этих людей, которых он полюбил, он никогда не возвращался быстро. Старого Благоута дома не было, он уехал куда-то за лесом для починки забора вокруг дома Храстецкого. Когда Яниш возвращался к заставе, где он был в тот день дежурным, небо покрылось тучами. "Пойдет дождь, - подумал он. - Не грянула бы первая весенняя гроза, а то ребята промокнут..."

Бремя на дежурстве тянулось медленно. Карлик, вернувшись от Зимы, занимался чем-то в канцелярии часов до девяти вечера, а потом погасил свет. Цыган читал, сидя на койке, Мила Шикл - около телефона. Вскоре Шикл закрыл книгу и лег спать, чтобы в два часа ночи сменить Цыгана. Тот тем временем решил после долгого перерыва написать письмо домой. Было тихо, телефон молчал.

Вся застава спала. В полночь Яниш разбудил Руду и Оливу, которым предстояло идти в наряд. Вышли они в половине первого. Цыган закрыл дверь и забрался с книгой на койку. Спать ему не хотелось, но и от чтения болели глаза, так как освещение в канцелярии было слишком слабым.

"Почищу-ка я автомат", - решил он. Разобрав оружие, Яниш не спеша занялся своим делом. В четверть второго работа была закончена. Он вставил диск, поставил автомат рядом с койкой и в это время услышал шум подъезжающей автомашины. Цыган отдернул занавеску и увидел, что возле здания штаба остановились две легковые автомашины.

"Что бы это могло значить?" - подумал Яниш. Из машин вышли несколько человек и направились к зданию. Цыган различил у них на голове шляпы. Штатские приехали на заставу? Сейчас, ночью? Дверь была заперта на ключ и закрыта на засов. Цыган взял автомат и стал ждать. Кто-то негромко постучал в дверь. Цыган вышел в коридор, держа наизготовку оружие. В его голове мелькали разные, не очень веселые мысли. Может, надо разбудить Шикла? А зачем, собственно?..

- В чем дело? - спросил он и прижался к стене.

- Откройте. Это майор Бук, - послышался тихий голос из-за двери.

Командир... Контроль? Так поздно ночью он еще никогда не приезжал.

- Это Бук, - послышалось снова. - Откройте.

Яниш зажег свет в коридоре и отодвинул засов. Оружие он все еще держал наизготовку. В дверях показалась высокая фигура командира пльзеньского отряда, который вместе с ними был в феврале в Праге. Цыган начал было рапортовать, но Бук жестом остановил его.

Вслед за Буком в коридор вошли еще трое в штатском. Они кивком головы ответили на приветствие штабного вахмистра.

- Где командир? - тихо, почти шепотом, спросил майор. Цыган встал по стойке "смирно".

- Спит. Рядом, в своей канцелярии.

- Хорошо. Где он держит оружие? "Странный вопрос", - подумал Цыган и ответил:

- У себя. Автомат, служебный пистолет и свой собственный.

- Свой собственный?

- Да. Калибра семь шестьдесят пять, - ответил, не мешкая, Цыган. - Я это точно знаю.

- Пошли, товарищи, - сказал Бук штатским. - А вы, Яниш, закройте дверь.

Штабной вахмистр не мог понять, в чем дело. "Где спит командир? Где его оружие?.. Эти трое наверняка из государственной безопасности, откуда же еще?.." Он открыл им первую канцелярию, предназначенную для дежурного, и молча показал на комнату, где спал Карлик.

- Идемте с нами, - приказал Бук и постучал в дверь, за которой спал прапорщик.

- Кто там? - донесся из темноты сонный голос.

- Майор Бук.

- Минуточку, - ответил прапорщик, и в комнате за жегся свет.

Бук и штатские вошли в канцелярию Карлика. Яниш последовал за ними, по-прежнему держа автомат в руках. Самый старший из штатских подошел к одетому в пижаму прапорщику. Карлик в это время надевал домашние туфли.

- Вы прапорщик Карлик?

- Да, - волнуясь, ответил тот и пригладил волосы.

- Именем закона вы арестованы, - произнес мужчина и показал Карлику документ, который держал в руке. Цыган вздрогнул. Карлик побледнел.

- Но... - пролепетал он.

- Одевайтесь, - последовал приказ. Двое штатских тем временем открывали ключами, которые они нашли на столе, все выдвижные ящики. Карлик одевался, руки его дрожали. Ему приказали взять с собой самые необходимые личные вещи. Оба его пистолета сложили в портфель, а автомат передали Янишу. Карлик не знал, что взять с собой, и один из штатских давал ему советы. Личные бумаги и дневники у прапорщика отобрали. Кар лик не сказал при этом ни слова. Он не смотрел ни на майора, ни на Цыгана. Прапорщик закрыл шкаф, и майор взял у него ключи.

- Есть у вас здесь служебные документы? - спросил Бук.

- Нет, - тихо ответил Карлик, закончивший сборы. В дверь заглянул Мила Шикл. Яниш подмигнул ему и незаметно пожал плечами. Арестованного увели, обоим своим подчиненным он не сказал ни слова. С собой он взял большой, до отказа набитый портфель. Майор про шел с Цыганом в комнату дежурного.

- С сегодняшнего дня начальником лесовской заставы будете вы, Яниш, удивил его Бук. - Карлик уже не вернется. В Лесове об этом особенно не распространяйтесь. Потом узнаете обо всем.

- Слушаюсь, товарищ майор, - выпалил Цыган и хо тел было проводить Бука к дверям.

- Не надо, - сделал знак майор и пошел к машине. Они сразу же уехали.

Яниш никак не мог прийти в себя. Он закрыл главный вход, задвинул засов и медленно вошел в комнату дежурного.

- Что здесь произошло? - спросил Шикл. Он стоял у окна и смотрел вслед удаляющимся машинам.

- Арестовали Карлика, - сказал Цыган.

- Арестовали?

- Государственная безопасность...

- А почему?

- Откуда я знаю? Приехали полчаса назад, отобрали у него оружие... А все остальное ты видел сам.

- А кто теперь будет командиром?

- Я. Бук мне так сказал.

- Наверное, что-нибудь серьезное, Цыган? Ни с того ни с сего... Не разбудить ли нам ребят?

- Пусть спят. Наверняка приедет еще кто-нибудь из Тахова. У меня сон как рукой сняло.

Цыган долго ходил по комнате, потом позвал Шикла и предложил ему заглянуть в канцелярию Карлика. Постель его осталась незастланной, на столе лежали какие-то документы. Цыган взял автомат Карлика и отнес его в шкаф дежурного, потом закрыл канцелярию.

- Послушай, сегодня же суббота. Приедет его сестра! - вспомнил Шикл.

- Интересно, интересно, - улыбнулся Яниш.

Ему было не по себе. "Теперь ты командуешь заставой, - говорил он себе, - ну и работка тебе предстоит, парень! Замещать начальника - легко, и совсем другое дело - командовать, нести всю ответственность..." Было три часа. Кто-то постучал в дверь. Цыган и Шикл переглянулись.

- Осторожно, - сказал Яниш. Это был первый его приказ.

В дверях стоял Стромек. Услышав шум моторов, не утерпел и пошел к зданию штаба.

- Садись, - приветствовал его Цыган. - Тебя ждет сюрприз. Старика забрали.

- Не дурите!

- Да нет, мы не шутим.

- Готов поспорить, что эта особа сегодня не при едет, - неожиданно сказал Стромек.

- Наверное, какие-то старые дела, может, со времен войны? - рассуждал Цыган. - А мне приказано командовать заставой.

- Это хорошо! - обрадовался Стромек. - По крайней мере, будет порядок.

- Людям скажем, что он заболел и ему пришлось срочно уехать, - решил Цыган.

Утром, в начале седьмого, в здании штаба собралась почти вся застава. Канцелярия была заполнена дымом сигарет, вахмистры без конца дебатировали. Цыган выгнал всех, приказав всюду убраться и навести порядок. К семи часам он отправил в дозор патруль и стал ждать приезда таховского начальства. Прапорщик Содома и его заместитель Лихи приехали только к полудню. Содома не стал выслушивать рапорт и сразу же обратился к Янишу:

- Что ты скажешь об этом, командир?

- Жду, что вы мне хоть что-нибудь объясните, - улыбнулся Цыган.

- Значит, все мы информированы одинаково. Мы при ехали ввести тебя в должность. Тоже не спали полночи. Мне сообщили об этом по телефону из Пльзеня около трех, - вздохнул Содома.

- Сегодня должна приехать эта особа, сестра Кар лика, - заговорил Цыган. - Теперь уже можно об этом рассказать. Нам кажется, что это вовсе и не сестра. Сходства между ними никакого, а отношения у них были странные. Как-то мы с Храстецким наблюдали за ними у Лесова. Вели они себя, как любовники, целовались, обнимались...

- Часто она к нему ездила? - спросил Лихи.

- Почти каждую субботу. Зимой реже.

- Она ночевала здесь? - кивнул прапорщик на вторую постель.

- Конечно... Однажды они ходили с кем-то возле самой границы, у столба номер двадцать два. На расстоянии нельзя было разглядеть, кто этот третий.

- И вы ничего не предприняли? - строго спросил Содома.

- А что мы могли предпринять? Спросить его? Доложить ему об этом? Ведь он был командир.

- Командир! - проговорил резко Содома. - Здесь мы все допустили ошибку. Ну, ладно, оставим это. Поедим и займемся делами. Делопроизводство пусть ведет Штрупл. Ты же был заместителем начальника заставы, так что много времени у нас на это не уйдет.

Заместителем Цыгана стал Иван Олива. Храстецкого таховское начальство в расчет уже не принимало: он женился и осенью наверняка переберется куда-нибудь на станцию. Яниш понимал: что бы теперь ни произошло осенью, они с Иваном останутся в Лесове. И, как ни странно, эта мысль не вызывала у него протеста.

Они составили последний протокол. Прапорщик Содома уселся на койку и внимательно посмотрел на Цыгана.

- Так, Яниш. До сих пор в Лесове был порядок. Теперь начальником заставы стал ты, один из штабных вахмистров. Пусть ребята не думают, что могут делать все, что захотят. Ты - командир, понимаешь? Я не хо тел именно сейчас услышать что-нибудь плохое об этом участке. Чтобы все было в порядке, Яниш! Рядом с то бой достаточно толковых парней, действуй заодно с ними. А если у тебя будут какие-нибудь затруднения, тебе по может старый Зима.

- Не беспокойтесь, товарищ прапорщик, - заверил Цыган, - все будет не хуже, чем при Карлике. Только вот нас все убывает...

- Вам же прислали четырех солдат! В общем, у вас такое же положение, как и в других местах.

- Это все так, но все-таки людей мало, - стоял на своем Цыган: он рассуждал уже как командир.

- Оставим эту тему, - вздохнул прапорщик. - Ничего другого не остается... Вы должны выдержать.

- Не много же мы от них узнали, - улыбнулся Стромек, когда таховское начальство уехало.

Олива взглянул на часы:

- Пора бы уже приехать сестре Карлика.

Однако она не приехала ни днем, ни вечером. Цыгана качали по поводу вступления в новую должность. Это обошлось ему в две бутылки рома. Взял он их в долг. Потом пошел к Благоутам. У него было назначено свидание со Славкой, но ему пришлось перед ней извиниться: после бессонной тревожной ночи он и в самом деле чувствовал себя усталым. Кончилась его беззаботная жизнь. Он обещал удержать дисциплину на заставе на высоком уровне и был уверен, что справится с этим.

В воскресенье утром, составляя график нарядов, он повел со своими вахмистрами совершенно откровенный разговор.

- Теперь я отвечаю за все. Между нами все остается по-старому, кроме одного: теперь я - командир. И здесь не ждите от меня никаких поблажек. Я рассчитываю на вашу помощь, ребята, иначе я это дело оставлю. Тогда придет другой, кто затянет гайки вместо меня,

- Все ясно, товарищ штабной, - необычно серьезным тоном ответил Стромек. - Для этого мы здесь и находимся, Цыган.

В понедельник утром к нему пришел Храстецкий.

- Товарищ штабной, - сказал он смущенно, - як вам с заявлением... Нужна рекомендация.

Цыган знал, что лежит перед ним на столе. Это было заявление штабного вахмистра Вацлава Храстецкого с просьбой перевести его на станцию КНБ в район Пльзеня.

- Ты ведь знаешь, Вашек, что рекомендацию я тебе дам, - ответил Цыган с невеселой улыбкой. Он хорошо понимал, что в тот день, когда Храстецкий уедет из Лесова, будет дописана последняя страница их большой и прекрасной дружбы.

V

В начале мая в маленьком лесовском костеле венчалась Ярка Байерова. Все пограничники во главе с Цыганом с автоматами на плече сомкнутым строем промаршировали к массивным дверям костела. Вахмистры посматривали на командира: вот, Вацлав, твоя любовь пойдет к алтарю с другим. Однако лицо их командира казалось бесстрастным: оно не выражало ни волнения, ни грусти, ни гнева. И когда новобрачные вышли из костела, Яниш первым их поздравил. Ярка была очень бледной. Она попыталась улыбнуться, но безуспешно. Салют из автоматных очередей провожал ее до самого дома. Цыган тоже салютовал в ее честь, направив дуло автомата в весеннее небо.

С двумя бутылками домашней сливовицы к ним подошел старый Байер.

- Ну, молодые люди, я приглашаю вас всех к нам на вечер. Отпразднуем как следует это событие. Чокнемся? - обратился он к Цыгану.

Они выпили по стаканчику. Лесничий пожал плечами:

- Что поделаешь? Все получилось иначе, Вацлав. Выпили еще.

- За здоровье Ярки и за счастье их обоих! Пусть мирной и спокойной будет вся их жизнь! - произнес Яниш, и слова его были искренними.

Ярка и в самом деле была уже в прошлом. Вспоминая о ней, Яниш не испытывал уже боли, как это бывало когда-то. Последний танцевальный вечер он провел со Славкой Благоутовой. Это была девушка иного склада, искренняя, откровенная. Яниш пообещал лесничему прийти на свадебный ужин, хотя знал, что не сдержит своего слова: он собирался к Благоутам.

Однако туда он не попал. Старый Липар привел на заставу двух молодых людей, которые, видимо, полагали, что у вахмистров такие же часы работы, как и у каменщиков, а потому отправились в воскресенье из Пльзеня с намерением перейти границу. Район Двура охранялся патрулем, но двое перебежчиков даже не добрались до вахмистров, встреча с которыми была бы неминуемой. В полукилометре от наряда они наткнулись на Липара, который как раз возвращался от своего брата из Ждара. Липар сумел взять их голыми руками и привел на заставу. Так Цыгану пришлось распрощаться с мыслью пойти в гости к Славке Благоутовой, а Ивану Оливе - на Яркину свадьбу. Они сидели в канцелярии, допрашивали задержанных и составляли протокол. Старый Зима ругался на чем свет стоит, когда его потревожили за свадебным столом:

- Не могли выбрать другой день! Послушай, Богоуш, - обратился он к опытному вахмистру Гендриху, - сделай это сам. Большого искусства здесь не требуется. Ты все это так же знаешь, как и я, а я потом подпишу эту бумажонку. Ну, не таращи так глаза, выпей-ка лучше! Засыпая поздно вечером, Цыган слышал доносившиеся издалека пьяные голоса и нестройное пение свадебных гостей: "Сколько ты со мной гуляла, сколько ты со мной стояла, только, видно, не судьба, за другого замуж ты пошла..."

"Что поделаешь?.. Вышла замуж, вышла, выбрала другого... Лучше вовремя распознать женщину, чем потом..." - убеждал он сам себя и изо всех сил старался побыстрее уснуть. Стромек вернулся со свадьбы под самое утро и пытался разбудить Яниша.

- Послушай, Вашек...

- Отстань, - заворчал на него Цыган.

- Она все время была такой грустной, будто ждала тебя. Все время была такой грустной, понимаешь?

- Иди спать!

- Иду, иду, - отвечал тот, с трудом раздеваясь. - Если бы ты ее видел... Каждому было ясно, что ей не до смеха.

Яниш промолчал. В комнате запахло сливовицей.

Небо над Двуром покрылось тучами. Был душный летний день. Роубик и Руда Мразек отправлялись в наряд.

- Будет гроза, - заметил Роубик, показывая в сторону леса, над которым собирались тучи. Мразек вытер вспотевшее лицо и надел автомат на ремень.

Единственным незагоревшим человеком на заставе был Ярда Штрупл, вечно сидевший в канцелярии над бумагами, однако в последние дни и его кожа стала приобретать коричневый оттенок. Цыган приказал Штруплу тоже ходить на контроль патрулей, чтобы он хоть немного бывал на свежем воздухе. Сейчас писарь и дежурный торопились закрыть окна в здании штаба, так как приближалась гроза и вдали гремели раскаты грома. Над Двуром блеснула молния. Лесовчане поспешили с полей к своим домам, чтобы спрятаться под крышей. В канцелярии воцарился полумрак. Сидевший там Иван Олива выглянул в окно:

- Погода как раз для нарушителей границы.

- Когда начнется ливень, ничего не будет видно на расстоянии шага, - с досадой сказал Мила Шикл: его с Коваржем ждал ночной наряд.

- Ничего не поделаешь, Мила, - ответил Цыган. - Вам предстоит охранять район Двура, готовьтесь.

Вашек Коварж про себя проклинал предстоящий тяжелый наряд, и в первую очередь его огорчало обмундирование. Резиновые сапоги и плащ во время дождя пригодятся как нельзя кстати, но, когда гроза кончится, плащ придется таскать с собой, а ноги в резиновых сапогах моментально взопреют. Двадцатичетырехчасовой наряд в таких сапогах выдержать вообще нельзя, но и двенадцати часов бывает достаточно, чтобы вымотать человека. Стромек как-то проходил весь день босиком, перебросив связанные резиновые сапоги через плечо, а в другой раз он взял старый поломанный зонтик, из-за чего у него были стлокновения с Павелкой.

- Ну и сумасшедший этот Стромек! - улыбнулся Цыган, глядя в окно. Сегодня только вернулся из на ряда, как отправился пешком на свидание в Тахов, а ту да и обратно - двадцать четыре километра. - Первые тяжелые капли смочили пыль. - Как пить дать угодит под ливень.

В этот момент погас свет.

- Черт побери! - выругался Штрупл. - Наверное, выключили перед бурей.

Цыган и Олива надели длинные, доходящие почти до пят плащи и побежали в столовую на ужин. Коридор стал мокрым от воды, стекавшей с плащей, уже висевших на вешалке. Мачек зажег свечи. Буря за окнами свирепствовала вовсю, потоки воды с шумом обрушивались на землю.

- Хлеба полягут, - заметил кто-то. Цыган узнал голос Роубика.

В столовую вбежали Храстецкий и Гофман. Они были в наряде налегке и попали под ливень, когда не спеша возвращались домой.

- Я промок насквозь, - отплевывался Храстецкий.

- Неужели вы не могли где-нибудь укрыться? - удивился Роубик.

- Не могли, - раздраженно ответил полураздетый Гофман. - Хотелось бы мне оказаться дома, у мамочки.

- Ну и ливень! - проговорил Храстецкий. - Махну я на все рукой и пойду в трусах.

Он большими глотками выпил горячий чай, который приготовил Мачек. Повар улыбнулся:

- То-то Алена рот раскроет, когда ты ввалишься к ней в исподнем...

- Ну так одолжи мне шмотки, - проворчал Храстецкий, и Мачек охотно предложил ему даже белый фар тук. Вацлав взял только куртку и брюки. Гофману ничего не досталось. Храстецкий уже собирался уходить, когда в комнату вошли промокшие до нитки Коварж и Шикл. Цыган вскочил из-за стола:

- Что вы здесь делаете? Вы должны находиться в районе Двура.

- Мы были там, Цыган. Объявляй тревогу. Перед самой грозой кто-то прошел в направлении Планы. Прокеш видел его, когда закрывал окна.

Цыган взглянул на ребят и стал одеваться.

- Он был во всем кожаном?

- Нет. Шел налегке. Одет был в голубую спортивную куртку.

- Чего же вы не сообщили об этом по телефону, черт побери?

- Так ведь он не работает, и света нет.

- Ребята, а я одолжил Вашеку свои вещи, - запричитал Мачек. - Если б знать, что предстоит такая операция...

- Одеться! Всех позвать сюда - и в путь! - приказал Цыган. - Коварж и Мила, вы дуйте ко второй мельнице и займите там позицию у ручья. Храстецкий и Гофман пойдут вместе со мной на Двур. Олива с Тондой - к тому лесу, где тогда попался этот тип, и выходите, Иван, на дорогу. Не может же он идти лесом! Вевода и Роубик, в Ходов! Проверять любого и каждого до самого утра! Мачек, беги на станцию к Зиме и все расскажи ему.

- Пусть кто-нибудь спустится к мельнице у дерев ни, - посоветовал Храстецкий, и Яниш направил туда Штрупла и Мачека: это ближе всего, так что утром повар сможет приготовить завтрак.

- В случае чего - стрелять! Мы все знаем, кто где. Они выбежали из столовой. Гроза утихала, только время от времени опять начинал идти дождь. Воздух был чистым, начало уже смеркаться. Цыган и Храстецкий побежали через сад вниз к ручью, прямым путем на Двур.

- Я так и знал, что в Двуре обязательно что-нибудь случится, отплевывался на ходу Храстецкий, делая мощные скачки вслед за Янишем. Бежать по слякотной полевой дороге было скользко. По бревну, которое они сами когда-то туда принесли, они перешли мутный бурлящий ручей. На небе загорелись первые звезды, но пограничники не видели их. Мокрые ветки стегали по лицам. Ребята уже промокли насквозь: особенно стокилограммовый Храстецкий. Горя нетерпением, теперь он мчался впереди. Вот и шоссе. Еще двести метров - и они на горе. Вдруг Храстецкий резко остановился, и Цыган наткнулся на его мокрую спину.

- Кто-то бежит внизу, - прошептал Храстецкий.

Человек приближался, на каменистой дороге был слышен каждый его шаг. Цыгану даже показалось, будто он видит, как тот бежит вниз по ложбине.

- Стой! - закричал Храстецкий и поставил автомат на боевой взвод.

- Не дурите, ребята. - Они узнали голос Стромека.

- Что ты здесь делаешь? Ты же пошел в Тахов!

- Я вернулся из-за грозы, хотел попросить плащ у Прокеша и от него узнал о случившемся.

- Пистолет у тебя есть? - спросил Цыган. - Покажи! Годится, пошли с нами.

В деревне царила тьма. После бури наступила тишина. Стромек тяжело дышал.

- В сторону Тахова он не пошел, а то бы я его встретил.

- Прокеш видел, как он направлялся к Плане.

Они побежали по лугу мимо домишек, через ограды и кусты и наконец оказались на шоссе. Там остановились.

- Он наверняка здесь шел, - сказал Храстецкий. - Только ливень все смыл, все следы. Он был здесь на два часа раньше, чем мы. Я предлагаю пройти дальше по шоссе и заглянуть в большую кормушку для оленей, а также на старую лесопилку наверху. Ребята уже давно на перекрестках и в Ходове.

Они помчались дальше по шоссе, которое шло то вниз, то взбиралось на холмы. Было не так уж темно, как им сначала показалось. Мостик, где когда-то проходил Дядя, давно уже починили. Под ним бежал такой же бурный поток, как и в тот раз, когда они впервые напали на след Дяди. Около большой кормушки ребята остановились. Гофман посветил большим фонарем. Остатки сена, намоченного дождем, заглушали их шаги. Они внимательно все осмотрели, кормушка была пустой, никаких следов.

Ребята вернулись на дорогу и прибавили шагу. Была здесь еще старая, наполовину разрушенная лесопилка. Они вышли из лесу. Перед ними раскинулись заболоченные просторы. Вдалеке чернела лесопилка. Сначала они обошли здание. Большие дубовые двери были распахнуты настежь. Ребята вошли внутрь, только Стромек остался снаружи наблюдать за окрестностями. Однако и здесь не было никаких признаков того, что кто-то искал тут убежища от грозы: на покрытом слоем пыли полу остались бы отпечатки ботинок. Как поступить дальше? На своем участке они предприняли все, что было возможно. Куда идти теперь? Что делать? Пока они здесь стоят и рассуждают, ребята внизу, наверное, что-нибудь разузнали. Цыган обдумывал, как поступить. Храстецкий предложил:

- По-моему, нам надо разделиться. Двое пойдут в направлении Ходова, а двое - на Плану. Нам нельзя долго размышлять. Надо идти до самой Планы с обеих сторон. Если тот тип не ждал, пока кончится дождь, а продолжал свой путь, значит, он идет наверняка. Его целью может быть только Плана.

- Хорошо, - одобрил предложение Цыган, - я с Владой пойду на Плану, а вы двое - на Ходов. Внизу вы встретитесь с ребятами. Нет смысла идти по местности, шагайте по шоссе.

Стромек со злостью отбросил промокшие сигареты. Яниш предложил ему сухие и стал шарить по карманам в поисках спичек. Гофман осветил часы, потом курильщиков и вдруг бросился обратно через луг к лесопилке. Спустя несколько секунд он вернулся.

- Спички, ребята! - ликовал он. - Я знал, что найду там что-нибудь.

Он осветил коробочку спичек, которую держал на ладони.

- Немецкие! Из рейха!

- Мокрые, - заметил Цыган. - Где они лежали, Вашек?

- У самых дверей в первой комнате.

- Значит, кто-то там был. Назад! - приказал Цыган, и четверка пограничников вернулась на лесопилку. Гофман показал, где нашел спички. Стромек осмотрел потолок. Дождь не мог попасть в комнату.

- Отсырели они не здесь, - заметил Гофман. - Кто-то их выбросил, как Стромек свои сигареты. Потому я и вспомнил о них.

Все вернулись на дорогу.

- Пойдем, как я говорил, - решил Цыган и спрятал спичечный коробок в карман.

Ребята бросились в темноту. След, на который они наткнулись, вновь разжег в них азарт, придал новые силы. Они прошли по скользкой обочине грязной дороги и остановились на холме, где росла одинокая сосна. В это время внизу, в долине, прогремел в отдалении выстрел, за ним второй. Цыган и Стромек вздрогнули и посмотрели друг на друга.

"Кто там мог стрелять? - размышлял Цыган. - Наверное, Иван. Что-то случилось. Храстецкий сейчас будет там, он идет прямо к ним и, конечно, тоже слышал..."

- Мы туда пойдем? - спросил Стромек.

Ему не хотелось идти на Плану, но Цыган был неумолим.

- Если там кто-то есть, то ребят там достаточно, чтобы справиться. Но ведь этот тип мог пойти, и нашей дорогой...

Не говоря больше ни слова, Цыган продолжал путь. Стромек следовал за ним.

Храстецкий бежал лугом к Лесову, когда услышал выстрел. Несколько секунд он прислушивался, не вернется ли Яниш, а потом бросился в сторону ручья. За второй мельницей он встретился с Оливой.

- Ты стрелял? - закричал он Ивану, который так быстро поднимался по косогору, что Тонда отстал от него.

- Нет, Вашек. Это откуда-то со стороны Ходова. Там Роубик и Франта Вевода!

- Мы думали, это ты палишь, - сплюнул Гофман.

- А где Цыган?

- Он пошел на Плану. Кто-то был на старой лесопилке. Мы нашли там мокрые немецкие спички. Тогда мы разделились и вдруг услышали выстрелы.

- В Ходов! - приказал Олива.

Четверка пограничников во главе с Храстецким направилась по грязной дороге вдоль ручья к Ходову. Возле крайнего дома их встретил яростный лай собаки, не привыкшей к таким поздним гостям. Они тихо прошли мимо садов.

- Стой! - вполголоса приказал кто-то из ложбины.

- В чем дело? - резко ответил Храстецкий.

- Идите сюда, ребята, - сказал из темноты голос Роубика.

- Это ты стрелял? - спросил его Олива.

- Да. Только не здесь, а еще там, возле ручья. Пойдем, покажу кое-что.

Роубик осветил перед собой размокшую от дождя землю. В грязи отчетливо отпечатались следы ботинок. Они вели к деревне. Кто-то прошел туда после дождя, иначе бы сильный ливень смыл следы.

- Кто мог идти от леса к деревне после ливня - это ясно, - заметил Иван. - А вот куда он шел, неизвестно.

На другом краю деревни в одном из домов загорелся свет.

- Это трактир, - сказал Роубик. Свет в окне опять погас, и Роубик снова наклонился к следам.

- Если этот тип остановился в деревне, мы его разыщем, - сказал Храстецкий, дрожа от холода. - Ну, а если он двинулся дальше, наше дело плохо. Ведь он мог пойти и в направлении Марианок.

Олива молчал, раздумывая, потом закурил, пряча огонек сигареты. Где-то у трактира залилась лаем собака. Деревня спала. Промокшие пограничники изучали следы на земле. Эх, была бы сейчас хорошая собака-ищейка! Но такой собаки не было, а они стояли в темноте, в грязи, перед темными домишками.

- Кто это там зажигает свет в трактире? - нарушил молчание Олива. Через секунду свет опять погас. - На сколько я знаю, все там живут на первом этаже, а отец Эрики спит в задней комнате. Наверху находятся только комнаты для гостей. Кто бы это мог быть там так поздно?

- А ты точно знаешь, что наверху никто не живет? - спросил многозначительно Храстецкий.

- Абсолютно, - ответил Олива. - Однажды я там был... У нее.

- А может, кто-то остановился у них? - предположил Роубик.

- В этой дыре в будний день? - рассмеялся Храстецкий. - Да там никто никогда не ночевал, кроме Ива на. А ведь мы имеем право посмотреть, что там происходит? Как вы думаете? Пусть хозяин скажет, что у него нет гостей, но, раз наверху зажигался свет, мы должны проверить, в чем там дело.

Они обошли деревню и задворками подошли к трактиру. Олива остался у черного хода, Гофман встал у входной двери. В одной из комнат было полуоткрыто окно. Храстецкий, не говоря ни слова, показал на него Роубику. Тот постучал в окно спальни хозяина. Ответа не последовало, лишь зажегся слабый свет. Наверное, настольная лампа. Окно медленно открылось. Вахмистры тем временем спрятались, перед домом остался один Иван Олива.

- Это я, пан Фримл, - отозвался он.

- Что так поздно? - услыхали они сердитый голос.

- Да есть маленькое дельце. Есть у вас кто-нибудь наверху?

Хозяин не ответил и в свою очередь поинтересовался:

- Почему вы об этом спрашиваете?

- Да просто так. Разыскиваем мы кое-кого. Не просился ли кто у вас переночевать?

- Нет.

- Хозяйка ваша дома? И дедушка Прохазка тоже?

- Спят здесь, внизу, можете сами убедиться. - И хозяин трактира хотел было закрыть окно, но Иван, сорвав с плеча автомат, сказал:

- Откройте, пан Фримл. Именем закона!

- Сейчас. Подождите минуточку, дайте одеться! Прошло довольно много времени, прежде чем хозяин открыл дверь. Ребята терпеливо ждали. Они знали, что улизнуть никому бы не удалось. Олива сразу же направился к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Фримл включил свет на лестнице и настежь открыл двери всех трех комнат. Три постели сияли чистотой.

- Это все, господа, - спокойно сказал Фримл. Роубик прошел по комнатам. Нигде никаких следов.

Олива остановился в задней комнате. Постель в ней показалась ему застланной не так старательно, как в остальных комнатах. Заметил он и торчащий угол простыни. Медленно вошел в комнату, оставив дверь распахнутой настежь. Осторожно засунул руку под перину. Постель была еще теплой. Иван резко повернулся к хозяину трактира и направил автомат ему в лицо. Фримл отшатнулся и глазами показал на дверь, ведущую на чердак. На полу у двери валялся кусок свежей газеты. Иван открыл в коридоре окно, выходящее во двор, и тихонько свистнул.

- Здесь он. Будьте внимательны. А вы, пан Фримл, откройте-ка эту дверь!

Хозяин нерешительно нажал на дверную ручку и отступил в сторону. Иван крикнул в черный проем двери:

- Вы окружены! Руки вверх! Выходите в коридор! Ответа не последовало.

- Выходите, а то будем стрелять!

На чердаке было тихо. Олива лязгнул затвором автомата, то же самое вслед за ним сделал Роубик. Со двора до чердака тоже донесся холодный металлический звук.

- Считаю до трех! - повысил голос Олива.

И вот на чердаке послышались медленные, осторожные шаги. Кто-то шел к лестнице. Олива и Роубик отошли от двери. Их пальцы лежали на спусковых крючках автоматов. Хозяин, белый как мел, стоял у полуоткрытого окна. Кто-то спускался по лестнице. Сначала они увидели промокшие ботинки, потом мокрые, забрызганные грязью брюки, темно-синюю куртку и, наконец, лицо. Знакомое лицо. Это был Барак.

- Если вздумаешь пошевелиться, - тихо сказал Олива, сохраняя невозмутимое выражение лица, - я тебя нафарширую свинцом. В этом можешь не сомневаться. Ребята внизу будут рады встрече.

- Встать лицом к стене! - приказал Роубик. Осторожно и тщательно они его обыскали. Оружия у

него при себе не оказалось. В этот момент возле дома остановился автомобиль, из которого выскочили Цыган и несколько сотрудников государственной безопасности из Планы. Они увидели пограничников у трактира и подоспели в самый нужный момент.

- Дай-ка лапы, - процедил сквозь зубы Стромек и достал наручники. Барак молча протянул руки. - Что у тебя с собой?

- Портфель, - услужливо ответил хозяин, прежде чем Барак успел вымолвить слово.

- Вас эти браслеты тоже ждут, - улыбнулся ему Цыган. - Если не сегодня, то завтра.

Шофер из Планы воскликнул:

- Я же его знаю! Он ведь у нас служил. Товарищ вахмистр...

Из темноты вышел человек в штатском.

- А, знакомый, - проговорил он спокойно. - Будет, пожалуй, лучше, если мы тебя сразу же возьмем к себе. Время не терпит, да и ребята, по крайней мере, отдохнут.

Конвоировали задержанного Стромек и Храстецкий. Яниша успех окрылил. Может, наконец-то прояснятся те загадочные случаи, в отношении которых до сих пор строили лишь предположения. И добились этого ребята самостоятельно, хотя порой, казалось, уже теряли всякую надежду. Олива тем временем присматривал за хозяином, удобно устроившись напротив него за бильярдным столом.

- Четыре пива, если вас это не затруднит, - сделал он заказ.

Ждали Стромека и Храстецкого. Промерзшие, усталые и невыспавшиеся, они вернулись из Планы только на рассвете.

- Поехали домой, - сказал Цыган. - Шофер спешит, а я должен еще написать кучу рапортов.

У мельницы они остановились, и Яниш велел Стромеку, как и было условлено, дать очередь из автомата. Это был сигнал об окончании операции. Стромек стрелял и кричал во все горло. Эхо возвращало грохот выстрелов и его голос. Цыган не стал дожидаться утра и попросил соединить его по телефону с Содомой. Поначалу прапорщик был раздражен, но тон его резко изменился, когда Яниш доложил о результатах ночной операции.

. - Сейчас я к вам приеду, - сказал Содома и повесил трубку.

Ребята разошлись, но Цыгану еще предстояла работа. Он взял журнал заставы и, хотя глаза его слипались, коротко, но точно записал в пего все о проведенной операции. Лучше всего получилась у него заключительная часть... К этой записи он приложил подтверждение, что бывший вахмистр КНБ Йозеф Барак передан им станции КНБ Плана в Марианске-Лазне. Хозяином трактира, как ему сказал Стромек, органы государственной безопасности займутся завтра.

Содома провел на заставе весь день. В полдень вернулся ездивший за покупками интендант Тонда. Он сообщил, что хозяина трактира уже увезли.

- Если понадобится, будите меня хоть среди ночи, - сказал Цыгану прапорщик, прощаясь с ним.

Большинство вахмистров так устали, что даже не пошли в столовую. Один за другим они улеглись спать. Цыган тоже бросился на койку и сразу же уснул. На границу в тот день вышел только один патруль.

На станцию КНБ в Лесов приехали сотрудники государственной безопасности из Марианске-Лазне, чтобы расследовать некоторые обстоятельства всего случившегося в последнее время в деревне и на заставе.

Зима послал за Цыганом.

- Стромек и Вашек, пойдете со мной, - позвал Яниш товарищей. К ним присоединился Олива.

У Зимы сидели трое в штатском. Один из них, уже пожилой, представился как надпоручик Крал.

- Это как раз те четверо, которые участвовали во всех этих делах, улыбнулся Зима. Вахмистры уселись.

- Начну с того, - сказал надпоручик, - что Карлик и Барак действовали, вероятно, заодно. Задержание вами этого набожного дезертира позволило выявить некоторые связи.

Надпоручик, наверное, думал этим удивить ребят, но ошибся. Стромек только кивнул головой:

- Так мы и предполагали.

- Барак, следовательно, знал о махинациях Карлика.

Как это произошло, еще не совсем ясно. Надо устроить очную ставку. Совершенно определенно можно сказать, что Карлик был инициатором многих переходов через границу и самым прямым образом способствовал им.

Вот это сообщение надпоручика действительно произвело на них сильное впечатление. Они недоумевающе смотрели друг на друга: ну да, эта его сестра, частые визиты, поездки к границе, подозрения Храстецкого, тот третий...

Зима только посмеивался: он-то узнал обо всем еще до их прихода.

- Эта женщина, - начал Крал не спеша, - была ему не сестрой, а любовницей.

- Мы это подозревали, - заметил Цыган. - Потом вам расскажем обо всем...

- В последние месяцы многий из "бывших людей" Кладно смылись на Запад. Потом от них стали приходить письма - из Германии, Франции и других стран. Это, понятно, заинтересовало наших ребят. Они стали искать, кто же из жителей Кладно выполняет роль проводника, где начинается тот канал, что ведет за границу. Долго их усилия не давали никаких результатов. Потом обнаружилось, что некоторые из бывших полицейских и жандармов Кладно служат теперь на границе. Мы принялись осторожно прощупывать одного за другим. Так добрались и до Карлика. Второй конец оказался здесь, в Лесове. Стали изучать методы работы Карлика и его помощников. Его любовница - дочь крупного торговца. Она регулярно приезжала к нему в Лесов, и не одна...

Цыган хотел было что-то сказать, но Крал движением руки остановил его и продолжал:

- Несколько раз мы следили за ней от Кладно до Лесов. Разведенная пани Кихлова, любовница Карлика, по пути в Лесов всегда делала только одну единственную остановку - в ресторане у Стржиба. Там ее каждый раз ждал спутник, которого присылал туда ее бывший муж.

- Как это? - вырвалось у Цыгана. - Мы только однажды обнаружили следы, а вы говорите, что границу переходили многие... Мы столько времени провели на границе!..

Надпоручик улыбнулся и развел руками:

- Им приходилось мириться кое с какими неудобствами: в багажнике этой великолепной большой машины надо было выдержать до самого Лесова. Там подсаживался горевший нетерпением Карлик и ехал со своей дамой к границе... нарвать брусники, собирать грибы или любоваться заходом солнца. Какие еще объяснения придумывал он, чтобы дурачить вас?

- Так вот что означали эти прогулки! - Стромек по стучал себя по лбу.

- И не только это, - припомнил Цыган. - А отмена патрулирования в районе пограничного столба номер двадцать два?..

- Именно так, - подтвердил надпоручик. - Потом достаточно было вытащить пассажира из багажника и пожелать ему счастливого пути. Не бесплатно, конечно. Наличные приходовала "сестра" Карлика. Оригинальная троица: она, любовник и бывший муж...

- Однажды я оказался совсем рядом с этой свинской компанией! - вспыхнул Храстецкий и рассказал надпоручику о преследовании раненого кабана и о том, кого видел у пограничного столба № 22.

- Этого нельзя было так оставлять, вы должны были что-нибудь предпринять, - упрекнул его надпоручик.

- Сейчас легко об этом говорить, когда все ясно, - проговорил Цыган. Но вы войдите в наше положение. Ведь он был командир... Ну, а что Барак?

- Сейчас его допрашивают в Праге. Мы пока ничего не знаем. Известно только, что между ними существует какая-то связь.

- Обидно, что оба были в наших руках, в корпусе, - нахмурился Яниш. Надпоручик продолжал;

- Не огорчайтесь, ребята. Это ведь классовая борьба, а теперь, после февральских событий, она особенно обострилась и усиливается с каждым днем. Буржуазия по терпела поражение, но не смирилась с этим. Она продолжает сопротивляться. В первую очередь надо очистить наши ряды от чуждых элементов. Такая ответственная задача ложится на вас, на тех, кто целиком и полностью предан социализму. Такие, как вы, должны составлять Корпус и чем быстрее, тем лучше... Один - бывший жандарм (не сердись, товарищ Зима!), любовник дочери крупного торговца, второй - глубоко верующий человек. Ну разве место им в Корпусе? Подобные люди легко идут на измену.

- Как можно ошибиться в человеке, - задумчиво проговорил Зима. - Он казался таким надежным. Никогда бы не подумал, что он может обратиться ко мне с каким-нибудь непорядочным предложением.

- Ты - честный человек, - сказал надпоручик. - Он знал, что ты бы дал ему отпор. Не все, кто служил раньше, одинаковы.

Зима промолчал. Цыган знал, о чем он думает: о том, что, может, очень скоро настанет и его время и ему, несмотря ни на что, придется покинуть заставу.

О Дяде, как ни странно, надпоручик ничего не знал: им, вероятно, занималась другая группа или другой отдел. Однако он записал все данные по этому делу, сообщенные ему вахмистрами. Надпоручика это крайне заинтересовало. Обстоятельства гибели пограничников в лесу под Гутью все еще оставались невыясненными. Не была пока установлена и личность человека, застреленного Оливой. Стромек обратился к Кралу:

- По-моему, здесь существует какая-то взаимосвязь. Дядя знает не только наш участок, но и весь район вокруг Тахова. По старому опыту знает, как у нас охраняется граница. Он - немец по происхождению и обоими языками владеет в совершенстве. А тот тип, которого подстрелил Иван, как раз шел по одному из маршрутов Дяди.

- Мы в этом разберемся, - ответил Крал.

- Почаще бы вы приезжали, - посоветовал Храстецкий.

Надпоручик невесело улыбнулся:

- Очень много работы, ребята, а нас так же мало, как и вас. Переходите к нам, в органы.

- Можно, - вздохнул Стромек, - только кто меня отсюда отпустит?

- Нас четверо, а должно быть семь, - констатировал Зима.

Они еще долго говорили о борьбе со спекуляцией, об антигосударственных группах, о школах шпионажа за рубежом, где быстрыми темпами готовили множество агентов, о политической деятельности эмигрантов. Большое красное солнце уже клонилось к западу, когда Крал встал, чтобы попрощаться. Два его товарища и так уже несколько раз заглядывали в прокуренную комнату.

- Не огорчайтесь, ребята. Что было, то было. Не ваша это вина. И постоянно будьте начеку. Февраль это только начало пути, а вы, судя по вашим орденам, тоже внесли в это свой небольшой вклад...

Старая Зимова прохаживалась возле здания, явно нервничая.

- Иду, иду, - успокоил ее, высунувшись из окна, супруг.

- Пану Храстецкому уже тоже пора идти домой, - донесся снаружи ее тонкий голос.

Они дружно рассмеялись, выражая этим мужскую солидарность, и, пожав друг другу руки, вышли на улицу.

- Вот так-то, - улыбнулся Храстецкий на лестнице, - выпроваживают нас домой. Она как только увидит нас вместе, так сразу начинает подозревать карты.

Храстецкий угадал. Когда они отправились улицами Лесова, оказалось, что старой Зимовой не так уж и спешно требовался ее супруг. Было уже темно, а до Цыгана все еще доносился с перекрестка их смех. Никому не хотелось идти домой. Стоял прекрасный теплый вечер, один из тех, которые надолго остаются в памяти.

Утром Цыган собрал всех пограничников и ознакомил их с теми сообщениями, которые сделали товарищи из государственной безопасности. Яниш подчеркнул, что не стоит об этом распространяться в деревне, так как дело касается только заставы. Все с ним согласились. О Карлике они уже знали почти все. Однако до сих пор оставалась загадкой гибель Пепика Репки и Ярды Недобы. Проходя по лесу у Гути, ребята вспоминали своих товарищей. Пограничники и так были всегда начеку, а там становились особенно бдительными. Некоторые из пограничников уже получили направления в другие места, в другие подразделения. Однако, если бы им приказали остаться на границе еще на пять лет, ребята не стали бы роптать. Слава, Иван, Стромек, Роубик, Храстецкий, Коварж, Руда, Мила, Тонда, Гофман, Мачек и другие выходцы из рабочих отдавали все силы службе на границе. "Есть ли еще такая дружная группа где-нибудь на другой заставе? - думал Цыган. - Наверняка есть. Но наши прошли трудную школу. Хорошо быть вместе с ними, даже в роли их командира... Каждый из них мечтает однажды встретиться с Дядей, привести его, обезоруженного, на заставу, доказав тем самым, что те, кого он предал и обманул, уже далеко не желторотые юнцы... Неужели уже в этом году нам придется расстаться? Такой дружной группе!.. Если они разъедутся, я все равно останусь здесь, - решил Яниш. - Останусь, пока смогу, и не только из-за той светлокудрой девушки, что живет в доме Благоута. Я расскажу новичкам о службе, о своих товарищах. Нам есть о чем рассказать..."

В полдень к нему пришли Олива и Густа - новоиспеченный секретарь партийной организации заставы.

- С чисткой уже все решено, - объявил он еще в дверях. - Мы будем проходить ее в местных организациях.

- Так у нас же есть своя организация, разве не так? - запротестовал Стромек.

- Конечно, но имеется соответствующая инструкция, - настаивал на своем секретарь.

- Ну, мне-то все равно, я этих проверок не боюсь, как и каждый из нас. Партия заинтересована в том, чтобы избавиться от явных врагов и от тех, кто пролез в ее ряды из-за выгоды. Мы что? Мы честно выполняем свой долг. А не будь нас, кто знает, как бы выглядела партийная организация в деревне. Крестьяне тянутся к партии, но им не хватает теоретической подготовки, знания марксизма.

Цыган решил составить график нарядов таким образом, чтобы члены партии смогли принять участие во всех собраниях.

- Мы должны выступить на них, - сказал он. - Мы ведь хорошо знаем, кто здесь придерживался каких взглядов, у кого были сомнения, кто работал, а кто - нет. Коцоурек, пожалуй, будет выглядеть не блестяще, когда-то Лишка обрабатывал его вовсю. Некоторые рабочие лесопилки тоже. Пусть побольше читают. Мы должны им это сказать.

- А как быть с женщинами? - прищурился Стромек. - Я имею в виду их религиозность... Нечего ханжествовать! Пусть придерживаются линии партии и в этом вопросе.

- Так рассуждать нельзя, - спокойно возразил Гус та. - Этим ты делу не поможешь. Женщины у нас боль шей частью из Словакии, где была иная жизнь, иные традиции, чем у нас. Нужно терпение, необходима разъяснительная работа.

- Нельзя же верить в бога и быть коммунистом!

- Женщинам это еще трудно преодолеть. Церковь существовала веками...

Они долго обсуждали одну семью за другой, и на следующий день руководители десяток уже обходили членов партии и приглашали на собрание в пятницу вечером у Киндла. Народу пришло уйма. Чистка интересовала каждого. Так собирались всю неделю, правда, не в таком количестве, как в первый раз. Наконец чистка была закончена. Во всей деревне из партии исключен был лишь один Коцоурек. Застава с честью выдержала испытание.

Наступил август. Жатва была в разгаре. Цыган помогал Благоутам. Работая на поле, он не забывал о своих командирских обязанностях. Как-то вечером, стряхивая пепел с сигареты, Цыган сказал, обращаясь к Благоуту:

- Похоже, что это последняя наша жатва у вас. Решение уже принято.

Они только что отвезли в амбар фуру пшеницы и теперь сидели рядом у колодца.

- Да где же они возьмут сразу столько людей? - пытался утешить его Благоут. - Кто знает, что еще может произойти?..

- Да нет, это точно. Только я никуда спешить не буду, хотя и отслужил здесь положенный срок. Эти новички прибудут в октябре.

- Что ж, тут неплохо. Мы сначала не могли привыкнуть к новому месту, ну, да теперь это позади. И матери здесь нравится. Только вот зима здесь очень длинная. У нас дома об эту пору все бывало уже под крышей.

Цыган налил себе кислого молока и с наслаждением выпил.

- Может, здесь тоже когда-нибудь станет полегче, - рассуждал он вслух. - Не будут же люди без конца убегать?

- Всюду хлеб с коркой. Только попробуй объясни им это, - согласился Благоут. Он-то знал, что такое жизнь на чужбине, сыт был ею по горло.

Яниш с нетерпением ждал приезда Славки. Когда она вышивала, он мог сидеть рядом с ней часами. Прошли те времена, когда он делал за нее чертежи, за которые она получала пятерки.

Не успел он умыться ледяной водой, которую накачал из колодца, как запыхавшаяся Славка соскочила с велосипеда.

- Как ты хорошо загорел! - сказала она.

- Так ведь все время на солнце.

Славка ушла на кухню, куда позвала ее мать. Девушке нравился Яниш. Нравилось его бронзовое от загара лицо, волосы цвета воронова крыла. Именно поэтому не любила она Ярку Байерову и старалась не встречаться с ней. Цыган был ее первой любовью, и Славка хотела, чтобы он принадлежал только ей. Когда она вернулась с кухни, они уселись под каштаном.

- Ребята собираются уезжать отсюда, - сказал ее отец. Он стоял посреди двора и расчесывал мокрые волосы.

Девушка испуганно взглянула на Цыгана.

- Еще не скоро, - успокоил он ее, - наверное осенью. Но я-то здесь останусь. Не хочется мне уезжать

Она с облегчением вздохнула:

- Некоторые из ваших наверняка здесь останутся, вот увидишь.

Благоут закончил причесываться и подошел к ним.

- Когда ребята уедут, ты можешь поселиться у нас. Новенькие будут помоложе, а тебе, как командиру, надо жить не в канцелярии, а где-то отдельно. Наверху у нас есть вполне подходящая маленькая комната. Если только она тебе подойдет...

Такое предложение явилось для Яниша неожиданностью, причем приятной. Благоут пошел на кухню обсудить это с женой. Славка улыбнулась.

- Было бы здорово. Ты мог бы у нас питаться, если захочешь. Мама хорошо готовит.

Может, в семье уже была речь об этом? Ему не раз казалось, что тетя Благоутова уделяет ему внимания больше, чем остальным ребятам с заставы. Правда, Цыган объяснял это тем обстоятельством, что был в Лесове командиром. Что, если Славка не захочет выйти за него замуж?.. Когда вахмистры впервые пришли к Благоутам, она еще ходила с ранцем на спине в школу.

- Вот увидишь, еще кто-нибудь из ваших здесь останется, а потом и женится, как Храстецкий.

- Он собирается перевестись в пльзеньский край.

- Ну, так Олива и Стромек.

- Иван - может быть, а у Влады несколько другие планы... Здесь каждый спешит к алтарю, боится опоздать.

- Может, ты еще скажешь, чтобы и я вышла замуж? - проговорила она и опустила глаза. Цыган стал серьезным.

- Не скажу. Но, знаешь, я подожду, когда ты сама захочешь это сделать.

Вечером они пошли погулять, однако домой вернулись еще до наступления темноты: оба безоговорочно выполняли приказ тети Благоутовой. Яниш очень уважал мать Славки и ни за что не хотел бы лишиться ее доверия. Семья Благоутов стала его вторым домом.

В последнюю неделю августа Яниш перебрался к Благоутам. Столовался же по-прежнему на заставе. Его тянуло и к своим ребятам, и к семье, где жила его любовь.

Вскоре на заставе произошли большие изменения. Это было как гром среди ясного неба. Как-то Ярда Штрупл принялся размахивать перед Цыганом и Роубиком желтым конвертом.

- Первая ласточка, господа! Пан Храстецкий нас покидает.

Цыган вздрогнул.

- Кто, ты говоришь, нас покидает?

- Храстецкий получил новое назначение. Вот, читай. Черным по белому: районное отделение КНБ Пльзень.

Яниш медленно встал, взял конверт и вынул из него документы, приложенные к заявлению. Среди них он увидел и свою рекомендацию.

- Начало конца, - сказал Цыган. - Теперь этого можно ожидать от каждого.

Ему стало грустно. Эта бумага означала расставание с лучшим другом, какой у него когда-либо был. Даже женитьба Храстецкого ничего не изменила в их отношениях. И вот теперь Вацлав уезжает, перебирается в другое место. Роубик положил командиру руку на плечо.

- Ничего не поделаешь, Цыган. Где Храстецкий, в наряде?

- Дома... Пошли за ним дежурного. Пусть придет на заставу.

Храстецкий прибежал буквально через пять минут. Он был в штатских брюках и легкой летней рубашке, мокрой от пота.

- Я работал в саду, - весело сказал он, входя в канцелярию, но по выражению лиц Цыгана и остальных сразу понял, что сейчас не до шуток. У командира был слишком серьезный вид. Не говоря ни слова, Яшин протянул ему конверт. Храстецкий узнал свое заявление. Он с интересом принялся рассматривать резолюцию, потом улыбнулся:

- - Удовлетворили мою просьбу, а я даже не верил, что так будет.

- Я тоже нет, - тихо сказал Цыган. - Ну вот, Вацлав, ты положил начало. Аленка будет рада.

- Сам знаешь. К Лесову она и привыкнуть не успела.

- Что поделаешь, - вздохнул Роубик, - кому-то из нас придется быть здесь и последним. Интересно, кто это будет? Ему останется стенд с нашими фотографиями. - И взглянул на Цыгана, что тот скажет в ответ, однако штабной вахмистр лишь улыбнулся товарищу.

- Чего ты ждешь, друг? Беги расскажи Аленке, - сказал он Храстецкому.

- Пока еще я не уезжаю, - похлопал Храстецкий рукой по конверту. - Этот перевод действителен с первого числа, а до той поры еще много времени.

- Но ты все-таки скажи Алене. Пусть не спеша собирает чемоданы.

Храстецкий кивнул в ответ и поспешил домой. Все с грустью думали о предстоящем расставании с этим самоотверженным, замечательным парнем, вместе с которым им всегда было так хорошо. Штрупл положил заявление в папку.

- Замены, как всегда, никакой, - добавил он.

Сначала Цыган хотел зайти к Вашеку на квартиру, но потом передумал: пусть наслаждаются этим приятным известием вдвоем. Наверняка они строят планы на будущее. И он был прав. До поздней ночи горел свет в окнах домика Храстецкого. Штабной вахмистр Храстецкий отправился в один из своих последних дозоров на государственной границе.

Не спеша, как патруль, которому предстоит долгое дежурство, подбиралась к Лесову осень. Пограничникам нужно было позаботиться о дровах, хотя никто из них не знал, останутся ли они греться у горячих печек. Ежедневно по двое ребята работали в лесу у мельницы, складывая у границы срубленные деревья. Чаще всех работали там Руда Мразек и Роубик. У них уже был опыт: эту работу они выполняли и в прошлом году. Цыгану не приходилось их поторапливать или спрашивать, как обстоят дела. Роубик сам докладывал ему об увеличивающихся запасах дров. Углем на заставе, да и вообще во всем Лесове не топили, там не знали трудностей с получением нормированного топлива и его доставкой, как в других районах страны.

Храстецкий служил в Пльзене. Время от времени он присылал Цыгану короткие письма. И хотя Вацлав был доволен новым местом, в его письмах нет-нет да и проскальзывала грусть по ребятам на границе.

Их осталось только четырнадцать. Участок границы по-прежнему был большим, а продолжительность нарядов не увеличишь до бесконечности. На каждом собрании Цыган слышал одни и те же сетования: нас мало, уже два года просим прислать подкрепление.

Штабной вахмистр встал и положил на стол писаря маршрутные дневники трех патрулей.

- Вот так, Ярда. Один - днем и два - ночью. Все.

Штрупл даже не оглянулся. Прислонив дневники к календарю, он невозмутимо продолжал заниматься своим делом. Штрупл составлял сводку о числе задержанных. Цыган выпрел из канцелярии. Штрупл продолжал писать. Он никогда не отличался разговорчивостью. Самый старший из них по возрасту, Штрупл был довольно замкнутым. Неловкий на занятиях по боевой и физической подготовке, он был незаменимым в канцелярской работе. После службы на границе Штрупл надеялся устроиться куда-нибудь в канцелярию. Служба с ружьем не привлекала его: не то чтобы он робел, а просто это не соответствовало его складу характера. Он не курил и не пил, умел ладить с людьми, и ребята любили его. Рапорт о задержанных получался длинным. Утром Тонда должен был отвезти его в Тахов. Еще час-два, и на сегодня бумагомаранию придет конец. Штрупл и не подозревал, что ему придется переделывать все заново...

Уже стемнело. Было туманно. Шел одиннадцатый час. Лесов давно спал. В это время кто-то заколотил в окно дежурного и закричал. Руда Мразек, дремавший у стола, быстро вскочил на ноги. Он узнал голос лесничего Коцоурека.

- Что случилось? - спросил Руда и выбежал из дома.

- Звонили из Гути, из лесничества. Какие-то неизвестные угрожали оружием старому Штульрайту, который живет у пруда, и требовали еды. Он накормил их, а когда они ушли, старик, дрожа от страха, прибежал к лесничему. Ну, а тот позвонил мне, - хрипел Коцоурек, не в силах справиться с одышкой: ведь ему пришлось пробежать немалое расстояние - от сторожки до здания штаба.

Мразек попросил его не спеша повторить свое сообщение, затем поблагодарил и хотел было идти будить Ивана Оливу, но тот уже стоял рядом.

- Буди ребят, - торопливо проговорил Руда, - в Гути какие-то вооруженные типы.

Олива не стал долго раздумывать.

- А ты что стоишь?! - закричал Мразек на своего помощника. - Дуй наверх, к ребятам, и за Цыганом.

Вашек Гофман бросился в темноту. Коцоуреку пришлось в третий раз рассказывать о случившемся заспанному Янишу. Густе никак не удавалось завести машину. Несколько вахмистров во главе с Оливой и Цыганом поехали к Гути на мотоциклах.

- К лесничеству! - прокричал Яниш в ухо Ивану. Туман, темнота и щебень, которым была покрыта дорога, мешали быстрой езде. Тонда ехал на своем велосипеде с моторчиком. Тем временем Густа и Гофман пытались привести в движение автомашину. Они старались изо всех сил. Тонда вдруг остановился, и Олива с Цыганом чуть было не налетели на него.

- Что случилось? - закричал Яниш.

- Прокол, черт побери! - выругался Тонда. - Поезжайте дальше!

Он прислонил свой велосипед к столбу и рысью бросился вслед за ними. Олива гнал на большой скорости. Вдруг Цыган услышал стрельбу. Но кто это мог стрелять? Ведь пограничников в Гути не было, они патрулировали на другом участке в районе Двура, который считался наиболее ответственным. Однако откуда-то издалека снова донеслась автоматная очередь. Да, там стреляли.

- Кто-то стреляет, - крикнул Олива, стараясь перекричать шум мотора.

- Уже во второй раз!

Наконец Яниш и Олива, а вместе с ними Мила, Роубик и Вевода добрались до дома лесничего. Он ждал их, стоя в открытых, освещенных дверях, и держал в руках дробовик. Цыган подбежал к нему через сад.

- Вы пойдете с нами. По дороге расскажете подробности.

Лесничий погасил свет, закрыл дом, вскинул дробовик на плечо и вместе с Янишем направился к группе, ожидавшей их на дороге.

- Здесь, ребята, нам делать нечего, - сказал Цыган. - Двое неизвестных потребовали у Штульрайта что-нибудь из еды. Они вооружены пистолетами. По-чешски говорят плохо. Старик дал им хлеба и сала. Было это в восемь часов, а сейчас - одиннадцать. Соседняя застава поднялась на ноги раньше. Произошло это совершенно случайно: они приехали сюда на машине делать покупки... Иван, возьми с собой кого-нибудь, а ты, Роубик, возьми, пожалуй, Тонду и поезжайте к границе. Пере кройте там дороги: ты, Иван, - у пограничного столба двадцать один, а ты, Роубик, - за Каетаном. Только не подъезжайте на мотоциклах к самой границе! С холма спуститесь, выключив моторы, тихо, а вниз, у ручья, спрячьте мотоциклы. Я подожду пока здесь Густу, если же его не будет, поеду с кем-нибудь к двадцать второму. Те, кто пойдет пешком, перекроют Гвезду, и кое-какие просеки. Будьте внимательны, у них есть пистолеты. В случае чего - три очереди в воздух.

Получившие задание пограничники моментально исчезли. В это время подъехал злой, потный и перепачканный Густа. К ним подсел лесничий, и они направились вниз от сторожки вдоль ручья. Два дозора Цыган выставил на просеках. Темнота и туман сгустились. Кругом стояла прямо-таки гробовая тишина.

- Главное - будьте внимательны! - прошептал он дозорным. - Когда все кончится, я приеду за вами. Особенно внимательны будьте под утро. Сам я расположусь у шлагбаума.

Лесничий остался с одним из дозоров. Густа поехал на соседнюю заставу, чтобы получить сведения, известные уже дежурному Мразеку, и передать их Цыгану. Мужчин и в самом деле было двое. Заросшие, вооруженные, в полувоенной одежде. По-видимому, бандеровцы, которые еще кое-где скрывались в районе Санока.

Цыган и Мила Шикл залегли у столба № 22 и стали ждать. Всюду царила тишина, только внизу, у Треника, время от времени отрывисто лаяла собака. С той стороны границы отдаленно слышался гул машин на дороге. Висел противный, злой, холодный туман. Он забирался под легкие куртки. Была полночь. Цыгану отчаянно хотелось курить, но он подавил это желание. Они сидели, опершись друг о друга спинами, и наблюдали за шоссе и примыкавшей к нему просекой. Мила начал дремать, Цыган легким толчком разбудил его.

- Ты же знаешь, Вашек, я ведь только пришел из дозора, - извиняющимся тоном проговорил усталый Шикл, дрожа от холода.

Они подняли воротники курток и продолжали сидеть, неподвижные, молчаливые, как два каменных истукана, погруженные в туман и тьму. Около половины второго до них донесся звук мотора, и оба сразу же узнали машину Густы - этот старый немецкий военный автомобиль, прозванный "свиньей". С выключенными фарами машина подъехала вплотную к шлагбауму. Они подошли к ней.

- Поехали домой, - сказал Густа, - их взяли ребята с соседней заставы.

- Вот идиотство! - проворчал Мила и усталой походкой направился к машине.

- Отлично, - заметил Цыган, - хотя, конечно, лучше бы было, если бы они попались нам. Ну, да главное, что они не прошли.

- Они взяли их у самой границы и говорят, что это вовсе не легко было сделать, - сказал шофер.

Машина с затемненными фарами медленно ехала к Лесову.

Около таможни Цыган велел остановиться.

- Мы с Милой пойдем пешком. Ты забери тех ребят, которые у Гути и внизу, у Гвезды. Остальное узнаем по телефону.

- Соседи послали телефонограмму. Дежурный ее получит.

Не говоря ни слова, они направились к заставе. Мила мечтал выспаться, Цыган же думал о том, как прошла операция. Несколько вахмистров уже сидели у дежурного. Они кое-что разузнали и обсуждали операцию соседей.

- Один из них спекся, другой остался в живых, - сообщил Вевода. - Эти гады открыли по ребятам стрельбу, и нашим не оставалось ничего другого...

- Видно, они свернули с дороги и шли к границе наискосок, - задумался Цыган. - Пойди они прямо, вы шли бы к двадцать второму...

В далеком районе Марианске-Лазне и окрестностях Тахова издавна проходили каналы, по которым бандеровские курьеры следовали на Запад. Вероятно, ими воспользовались и остатки этих банд.

Цыган отправил всех спать, назначил время выхода утреннего патруля и вернулся на свою мансарду у Благоутов. Он немного сожалел, что успех выпал не на их долю. Правда, они сделали все, что могли. Он вспомнил убитых в лесу у Гути пограничников: "Пока еще никто не заплатил нам по этому счету..." Подумал о Бараке, Карлике, о массе операций у границы. Всех их уже и не вспомнишь...

В первой половине дня Цыган и Олива находились на совещании в Тахове. Содома особенно подчеркивал значение сотрудничества с местными жителями: необходимо находиться с ними в постоянном контакте, внимательно следить за их действиями и настроением, привлекать к совместной работе возможно большее число граждан.

- В вашем районе бывает Дядя, - обратился Содома к Цыгану. - Я убежден в этом.

- Мы тоже, - согласились с ним Цыган и Олива. - Только бы не переключился он на другой участок. Границу он знает на большом протяжении. А мы считаем, что за ним должок.

- То, что я говорю вам, слыхали от меня и другие. Не стану утверждать, будто он все время ходит одними и теми же путями. Пока ему все сходило с рук. Но,, как говорят, сколько веревочка ни вьется...

Напрасно командиры застав просили Содому прислать еще людей.

- В свое время, - коротко бросил он. Казалось, будто Содома что-то знает о предстоящих изменениях, но не хочет раньше времени мутить уставших, измотавшихся людей на заставах и заниматься сейчас кадровыми вопросами в большей степени, чем это было необходимо.

Цыган и Иван пошли пешком. Конечно, они могли взять на совещание Густу с его ветхой машиной, однако решили дорогу в Тахов и обратно использовать для патрулирования. Они распрощались со старыми друзьями, с которыми виделись только на совещаниях и разных курсах, и направились к Лесову. Им предстояло пройти семнадцать километров. Выйдя из города, пошли напрямик, лугами и лесами. Поднявшись в гору у Шдярже, оказались на своем участке и направились по знакомой лесной дороге. Стоял прекрасный теплый день. Янишу и Оливе было о чем потолковать друг с другом. Они были знакомы с сорок пятого года, сотни часов провели вместе в дозорах, у них не было друг от друга никаких тайн. Цыгану нравилось, что Иван не завидует его командирской должности и всегда, при любых обстоятельствах, поддерживает его. Их политические взгляды всегда совпадали, а если они и спорили, то быстро приходили к соглашению. А спорили в основном по вопросам охраны границы. Они любили друг друга и чувствовали, что нужны друг другу. Сейчас они проходили как раз через Ганапарт, лесную вырубку с тремя заброшенными здесь домишками. Здесь когда-то они зажигали с Храстецким сигареты трассирующими пулями... Цыган улыбнулся. Чурбан с отметинами пуль все еще стоял в дверях сарая.

Еще через полчаса они были у Двура. По пологому откосу спустились к пруду. По обе стороны дороги тянулись чудесные березовые рощи и ельники.

- Я проголодался как волк, - пожаловался Олива. Цыган предложил:

- Давай-ка наберем грибов, дружище. Вечером их приготовим. Что ты скажешь на это? Пойдем напрямик к лесопилке.

Мачек так и ахнул, когда они в одних рубахах ввалились в кухню. У каждого в руках была полная куртка грибов - подосиновиков и лисичек. Хватит на всех! На ужин будут пончики с грибами! Мачеку хотелось посидеть с друзьями, поболтать, но Цыган и Иван спешили на заставу.

В пятницу вечером ребята, свободные от субботних нарядов, не собирались куда-либо идти. Ни в одной из соседних деревень никаких танцев не предполагалось. Цыган, Стромек и Роубик договорились отправиться в субботу на рыбную ловлю. К вечеру погода испортилась, пошел дождь и заметно похолодало. Настроение у ребят ухудшилось, особенно у тех, кому предстояло идти в наряд. Цыган не спешил уходить к себе. Этот вечер он хотел провести вместе с ребятами в общежитии.

Олива предложил собрать комитет партийной организации заставы: надо было подготовить характеристики на всех членов партии. Все знали, что на заставах предстоят большие кадровые изменения, хотя и не подозревали, что эти изменения коснутся почти каждого из них. За эти годы ребята возмужали и набрались опыта. Молодой Корпус национальной безопасности нуждался в таких людях. Им предстояло заменить тех, кто служил при старом режиме и не поддерживал политику коммунистической партии. В комнату вошел промокший Густа. Иван уселся за пишущую машинку. Остальные тем временем прикидывали, сколько надо составить характеристик и на кого. К понедельнику их следовало доставить в Тахов. Стромек попросил Яниша послать его. Цыган не удивился: Стромек всегда был неутомим.

- Я тоже поеду, - сказал Олива, поставив машинку па стол. - Хочу там кое-что купить.

- Кое-что для Эрики, - ухмыльнулся Роубик.

- Дурень ты, - ответил ему Иван. - С Эрикой давно кончено. Надо было выбирать: либо Эрика и гражданка, либо служба. Ну, я и выбрал...

Время от времени кто-нибудь заглядывал в комнату, но его сразу же выпроваживали. Пустили только промокшего Манека: он был членом комитета. Иван затопил печь. Цыган писал, а Стромек диктовал. Организация была небольшая, и дело уже шло к концу, когда в комнату вбежал дежурный:

- Ребята, сходите-ка в штаб. Коварж привел из Двура двух мужчин. Говорит, интересный случай. Те, дескать, возвращаются из Германии.

- Наши?

- Ну, конечно, чехи.

- Какого они возраста? - спросил Цыган, укладывая машинку в футляр.

- Лет тридцати. Промокли до нитки.

В первой канцелярии сидел вернувшийся из дозора Коварж, а напротив двое мужчин.

- Что у них с собой было? - спросил Яниш.

Коварж показал на два заплечных мешка, промокших так же, как и их владельцы.

- Немного. Какие-то тряпки.

- Хорошо. Роубик и Стромек, возьмите одного, а я с Иваном - другого, решил Цыган и многозначительно подмигнул Стромеку. Так они поступали всегда, когда задержанных оказывалось несколько человек: задержанным запрещалось переговариваться между собой. Обычно в ходе допросов выявлялись разногласия, что позволяло лучше установить, как была организована попытка перейти границу. Мужчин под конвоем отвели в первую канцелярию, а Коварж тем временем коротко рассказал о том, что произошло.

- Они шли от Трепика в сторону Двура. Совершенно спокойно, прямо по шоссе. Возле особнячка на повороте дороги мы на них и наткнулись. Они сразу подняли руки вверх и сказали, что возвращаются добровольно и хотят заявить об этом. Хватит, дескать, с них заграницы. Вели себя спокойно, попросили поесть.

- А когда они перешли туда, не говорили? Нет? Интересно, такого здесь еще не бывало. Начнем допрос, - решил Цыган.

Задержанный пониже ростом попросил сигарету. Яниш дал ему прикурить. Это был уставший, невыспавшийся человек. Время от времени он ежился от холода. Дежурный уже затопил в обеих канцеляриях, и Цыган пересадил задержанного поближе к печке. Мужчина курил, и Янишу он показался на редкость спокойным.

- Ну, что вы нам скажете? - резко спросил Олива.

- Мы идем из Германии и хотели заявить об этом, - довольно робко ответил тот.

- Когда вы туда отправились? - продолжал допрос Цыган.

- Я - после февраля, а Либор, мой товарищ, - еще раньше.

- Откуда вы?

- Из Праги, - ответил из угла комнаты Коварж, просматривавший документы задержанных.

- Вы перешли туда нелегально?

- Да... по глупости, из-за бабы.

- Это расскажите своей бабушке, - с иронией в го лосе произнес Цыган. А о политических причинах вы не помните?

Мужчина молчал, уставившись в пол.

- Где вы перешли в Германию и когда?

- Где-то у Хеба, в ночь на первое мая. В сорок восьмом, - быстро ответил он.

- А тот, другой?

- Не знаю. Тоже где-то там.

- Чем вы занимались в Германии?

- Сначала был в лагере, потом работал ассенизатором.

- А до того, как отправились за границу?

- Был грузчиком в пражских молочных. Жена начала у меня дурить, мать меня ругала... а жена ждала ребенка...

- Вы ей писали?

- Нет. Не знаю, где она сейчас. Мать была больна... Тоже не знаю, как она теперь. Не хотелось мне писать. Предлагали нам поступить в иностранный легион, но меня туда не влекло. А с осени я начал работать на канализации и стал подумывать о возвращении...

- А почему вы перешли границу именно в этом месте?

- Ну... С нами был один парень, он тоже удрал из-за бабы, вот он нам и посоветовал. Объяснил, что сам вернуться не может, показал нам дорогу, проводил почти до самой границы, а потом дал какую-то бумагу, чтобы мы показали ее при допросе в государственной безопасности.

Он порылся в подкладке потрепанного промокшего пиджака, достал оттуда мокрый конверт без адреса и передал его Цыгану. Обычное письмо на дешевой бумаге. Яниш оставил Оливу и Коваржа с допрашиваемым, а сам пошел к Стромеку. Тот занимался политической обработкой "своего" задержанного. Яниш отвел его в сторону и показал письмо.

- Ну да, этот тоже говорит, что у них есть кое-что с собой. Так что когда я увидел, что ты сюда направляешься, то сразу понял, в чем дело. По-моему, надо съездить в Марианки, на станцию госбезопасности. А то как бы мы чего не проморгали, понимаешь? Пусть Иван возьмет мотоцикл, поедет туда и разыщет Крала.

Вскоре Олива отправился в путь. Цыган и Стромек закончили допрос. Задержанные поели, обсушились и заснули у печки. Яниш отпустил патруль, но Коварж, переодевшись в сухое, тотчас же вернулся. Его интересовало, чем кончится дело, когда приедут сотрудники государственной безопасности.

Из Марианске-Лазне приехал надпоручик Крал в сопровождении промокшего до нитки Оливы и еще одного сотрудника государственной безопасности, который показался лесовчанам знакомым.

- Разбудили мы вас, - улыбнулся Цыган.

- Все в порядке, - махнул рукой Крал, оглядел обоих мужчин, спящих у печки, и бегло просмотрел запись об их задержании.

Цыган взял промокшее письмо.

- Это мы должны передать вам, поэтому и вызвали вас. Наверное, вы заберете этих двоих с собой?

Надпоручик положил конверт в нагрудный карман. Напрасно они ждали, что он вскроет конверт.

- Это я сделаю у нас, сегодня же. Разбудите их, дайте им их вещи. Я заберу их с собой.

Коллега Крала отнес к машине два промокших мешка. Не прошло и двадцати минут, как сотрудники государственной безопасности вместе с задержанными уехали. Цыган сделал соответствующую запись в книге заставы, а протоколы положил в папки Штрупла, чтобы тот отослал их. Стромек уже передавал телефонограмму в Тахов. Любопытные разошлись. Возле теплой печки остались только Цыган, Стромек, Роубик и промокший Олива. За окном беспрестанно лил дождь. Невзирая на мерзкую погоду в путь отправлялся очередной патруль. Было два часа ночи. Их мысли занимал человек, который передал с этими двоими письмо для органов государственной безопасности. Кто он? И что могло быть в письме?..

Само собой разумеется, утром никто не пошел на рыбную ловлю... Только к вечеру они отправились по еще мокрой траве к мельнице, неся с собой самодельные удочки. Вода в ручье была мутной.

- Форель хорошо ловится на червяка, - заметил Роубик и, остановившись под обвалившимся мельничным лотком, первым закинул удочку.

Понедельник начался очень шумно. В этот день в соответствии с приказом заставу КНБ в Лесове покидал очередной пограничник. Это был Франта Манек, и переводили его не куда-нибудь, а в Прагу, хотя сам он был доволен жизнью в Лесове и о переводе не просил. Ему предписывалось явиться в министерство внутренних дел. Манек точно не знал, куда его направят, и огорчался, что уезжать ему приходилось одному и в большой спешке.

Расстроенный, он готовился к отъезду.

Яниша, Стромека и Оливу срочно вызвали в Тахов.

Они взяли с собой партийные характеристики. Вез их Густа, прихвативший с собой канистру, полную бензина. Никто не знал, где он его достал, но достал... В восемь часов они уже были на месте. Им бросилось в глаза, что других начальников застав или начальников штабов не было. Их сосед справа приглашения не получил.

- Зачем мы понадобились Содоме? Похоже, что вы звали только нас, заметил Цыган, осматривая просторный пустой двор.

Содома уже ждал их. Он был не один. В канцелярии находился майор Бук, а также несколько человек в штатском, которых они не знали. Там был также Пепик Душек, их сосед слева. Бук многозначительно взглянул на часы. Было восемь ноль пять.

- Для чего я вас вызвал? - начал майор. - Речь идет о выполнении особого задания на границе. Из достоверных и надежных источников стало известно, что примерно пятнадцатого-шестнадцатого сентября на нашем участке границу должна перейти группа лиц, которым поручено совершить на нашей территории несколько диверсий. Сколько их будет - неизвестно, но мы знаем, что они будут хорошо вооружены. Место перехода известно приблизительно: Лесов, Галже или Вишини, а может, и еще правее. Операция будет осуществляться отсюда, из Тахова, под моим командованием. В ней примут участие и сотрудники станций КНБ, а также некоторые военнослужащие и сотрудники органов государственной безопасности. Вы получите план операции и в соответствии с ним будете охранять границу. Эту операцию следует держать в глубокой тайне и пока об этом говорить на заставах не следует. Когда получите наш приказ, тогда и ознакомите патрули с ситуацией. Патрули должны, как правило, состоять из трех человек. Оба пулемета заставы должны находиться с патрулями на главном направлении. Мы рассчитываем перекрыть все пути от государственной границы, все просеки и те места, по которым группа могла бы ориентироваться.

Майор подошел к карте, висевшей у одного из окон просторной канцелярии Содомы.

- Вот, в правой стороне, дорога от пограничного столба номер девятнадцать к Каетану, на Гуть и в Марианске-Лазне. Дальше главная дорога в Лесов. Ну, понятно, внизу Гамерский ручей, дорога Треппешптейн - Двур, а потом на Плану и Ждар.

Бук последовательно рассмотрел все возможные маршруты движения ожидаемой группы. "Наконец-то порядочная операция", - подумал Стромек и подмигнул Цыгану. Майор продолжал:

- Начиная с восемнадцати ноль-ноль четырнадцатого сентября все заставы прапорщика Содомы находятся в состоянии боевой готовности. Людям следует дать возможность отдохнуть до обеда. К операции приступать только после того, как по телефону будет получен приказ из Тахова. После совещания каждый нанесет на карту местонахождение дозоров. Не забудьте пароль! На каждую заставу четырнадцатого сентября прибудут товарищи из государственной безопасности и со станций КНБ. Ждите человек пять, не больше. Больше будет только в Лесове. Включите их в состав ваших дозоров. Командирами во всех случаях будут наши вахмистры. Ясно?

- Ясно, - ответило сразу несколько голосов.

- Своевременно проверьте связь с Таховом. Тот, у кого на участке имеется станция КНБ, ознакомит с ситуацией ее командира. Больше никого. Необходимо, - обратился майор к Содоме, - точно знать количество людей на заставах. Операция будет продолжаться до тех пор, пока от меня не поступит приказ об ее окончании. Командирам следует совместно установить связь на местности, чтобы не было никаких недоразумений. Ясно?

- Ясно, - ответили собравшиеся.

- А сейчас, товарищ прапорщик, рассмотрите с каждым командиром план охраны его участка. Мы пока по дождем товарищей из Марианок.

Только теперь майор протянул каждому руку. Его знаменитая фуражка, измятая и выцветшая, продолжала лежать на столе как символ его присутствия.

- Не очень-то я верю тому, что нам здесь рассказывают, - прошептал. Иван. - Знаю я эти проверенные сообщения.

- Не удастся нам перекрыть весь участок, - вздохнул Цыган и враждебно посмотрел на карту, - даже если нам помогут. Мало нас. Теперь вот еще и Франта уходит. Где мы возьмем столько командиров дозоров? Мачеку необходимо остаться на кухне, Ярде Штруплу - у телефона. Придется ему там справляться одному...

Всего им необходимо было шестнадцать командиров дозоров. "Тогда еще что-то можно сделать, - подсчитывал Цыган. - Остальные пусть будут из подкрепления. Один пулемет отправить к Гути, второй - к Двуру. В Лесове необходимости в них не будет..." Лесов возьмут на себя станция и Стромек, Двур - Олива, а Цыган будет в районе Гути. Роубик с двумя помощниками возьмет под контроль ручей у небольшого особнячка и у мельницы. Связь функционирует только из Двура. Густа будет в районе Гути. Это самый удаленный участок.

Настал их черед. Содома одобрил их план без каких-либо замечаний. Он приказал ввести в Лесове состояние боевой готовности уже с десятого сентября. Перед домом остановилась автомашина. Стромек увидел выходившего из нее Крала и других сотрудников государственной безопасности. Они приехали на совещание к майору...

Ребят дома ждал Манек. Началось долгое прощание. Он позвал их в свою комнату, где были припасены бутылки рома, кусок копченой свинины, жареная курица и торт. Друзья выпили по рюмочке за успехи Манека на новом, еще не известном пока месте службы.

- "Прощаюсь я с вами, с моими друзьями..." - затянул было Франта, но его никто не поддержал. У ребят было испорчено настроение. Не давала покоя новость, о которой они узнали в Тахове. Что это за группа? Кто пойдет? Кто их поведет?.. В конце концов ребята все-таки запели. Они просидели у Манека всю вторую половину дня. Мила Шикл, как всегда, играл на гармошке. Франта всех обнимал и плакал, как ребенок. Всем было нелегко. Ребята любили Манека. Отец его, партийный работник, умер в концентрационном лагере. Брат занимал высокий пост в министерстве внутренних дел. Некоторые даже подозревали, что перевод Манека - дело его рук. Однако, как выяснилось позже, это не соответствовало действительности. Манека, как и многих, направили в школу, где готовили будущих начальников пограничных застав.

Застолье продолжалось до самой ночи. Дежурный тоже хотел было принять в нем участие, но Цыган безжалостно отправил его к телефону. Яниш знал, что положение серьезное.

- Нагоняй, что ли, устроил вам Старик в Тахове? - удивился Вашек Коварж. - Слова от вас не услышишь. А ведь сегодня мы прощаемся с товарищем, отличным парнем! Черт побери!

- Что ты выдумываешь? Все идет как следует, - соврал Стромек. - Вот только устали мы немножко.

Утром Мачек, лучший друг Манека, обвязал голову мокрым полотенцем.

- И аппетит у меня пропал, черт побери! - ругался он. - Сходите кто-нибудь, господа столующиеся, снимите пробу, чтобы всем не отравиться.

Завтрак с учетом ситуации можно было признать классным: суп из рубцов.

Франта Манек уезжал десятого утром. Густа отвозил его на станцию. В тот же день в Лесове было объявлено состояние повышенной готовности. Цыган созвал всех пограничников и объяснил им обстановку. Он заранее определил состав дозоров, так как уже точно знал, сколь ко они получат подкрепления, и знал даже этих людей по именам и званиям. Тринадцатого сентября Яниш отменил наряды и приказал отдыхать. Возражений против этого не было. Все с нетерпением ждали, что принесут ближайшие дни и часы. Каждый хотел встретить нарушителей на своем участке.

- Никаких "Стой!" - горячо рассуждал Коварж. - Сначала очередь, а только потом: "Стой!" Я, например, не хочу, чтобы какие-то уроды меня укокошили. Пусть только появятся. Буду иметь честь их приветствовать.

Стромек потянул Цыгана за рукав:

- Послушай, Вашек, а что, если там будет и Дядя?

- Я давно уже думаю об этом, - ответил Яниш. - А знаешь, это сообщение вполне могли передать те двое, которых задержал Вашек Коварж. Оно могло быть в письме.

- Вполне возможно. Безусловно, и там у нас есть свои люди.

К ним присоединился Олива.

- После совещания я все думаю о Дяде, хотя и не решаюсь в этом признаться, - улыбнулся он. - Наверное, так же, как и вы. Хорошо бы заполучить его живым. Мертвые молчат.

- Иван, - сказал Цыган, - в Двуре необходимо под рукой иметь телефон. Что, если нам сделать отвод от Прокеша? По-моему, то, чего мы ждем, может произойти именно там. У тебя будет там кто-нибудь со станции КНБ и один человек из госбезопасности. Главное - не дать им уйти обратно через границу. Хорошо бы также оставить кого-нибудь на горе у Трепика.

- Там можно поставить хотя бы двоих. Это уже группа.

- Двоих или десятерых, но я свой участок приведу в готовность уже четырнадцатого сентября. Главное внимание надо уделить этим тропинкам перед перекрест ком, - решил Олива.

Цыган хорошо знал Ивана и был совершенно спокоен за район Двура. О Гути же он позаботится сам. Заранее, как и Иван, он обойдет там все и то же самое посоветует сделать Стромеку. Ребята тем временем гоняли мяч на площадке перед заставой, выдумывали разные изысканные кушанья, но прежде всего ждали.

В тот день лесовские пограничники очень рано собрались в канцелярии у дежурного по роте. На станции КНБ подчиненные Зимы, коротая время, ждали сигнала от Цыгана. Восемь человек прибыло из Марианске-Лазне, а из Тахова приехали два сотрудника контрразведки.

Цыган встретился с ними на станции. Выход он назначил на восемнадцать часов. В девятнадцать следовало быть на месте. Яниш распределил подкрепление по группам. Сам Зима оставался на станции у телефона, для ночных дозоров он уже не годился. Ужин, назначенный на пять часов, быстро закончился. Мачеку пришлось готовить пищу на два дня и выдать ее пограничникам с собой: никто не знал, когда закончится операция.

В путь отправились к вечеру. Одни группы пошли задворками, другие - по дороге, остальные вышли несколько позже. Цыган не хотел устраивать в деревне излишнего переполоха, чтобы не вспугнуть связного вражеской группы, который, возможно, мог быть и здесь.

Сам он с Густой и одним сотрудником государственной безопасности из Марианске-Лазне направился к Гути. На заставе остался один Гофман. Он ругался на чем свет стоит, но наконец все-таки понял, что кто-то должен остаться.

Съестных припасов Цыган нес с собой больше чем достаточно. Тетя Благоутова приготовила ему столько еды, что от половины ему пришлось отказаться. Она смотрела на него испуганно и в то же время сочувственно, хотя и не знала, что ему предстоит: он им сказал только, что на несколько дней уходит из деревни.

- Будьте осторожны, Вашек. И возвращайтесь поскорее, - сказала тетя Благоутова, когда они прощались, и окинула его заботливым взглядом. Да, опасная профессия у того, кого выбрала Славка...

- Послезавтра, тетя, я вернусь обязательно, - улыбнулся он.

Когда стемнело, Иван Олива распределил обязанности в своей группе, улегся у пулемета на ароматный мох и закурил последнюю сигарету. Ночь предполагалась темной, поэтому курить запрещалось. Внизу, у воды, в холодном тумане, со своими людьми залег Роубик. Он расставил их так, чтобы контролировать всю долину. Через чащу никто не пойдет, так как шум сразу же выдаст нарушителя. Таким образом, оставались только тропинки вдоль ручья и перекресток возле Лесова. Их он взял под контроль. С людьми из своей группы он наладил простую связь - с помощью тонкой веревки, привязанной к руке. Стромек со своей компанией устроился весьма удобно - под крышей полуразрушенной мельницы. Отсюда дорога и тропа просматривались наилучшим образом.

Цыган выставил два дозора возле Гути, чтобы перекрыть нарушителям путь в деревню. Со своей группой он расположился в пустом доме, откуда без труда можно было наблюдать за ближайшей опушкой леса. Ветер прекратился, только тихо шумел лес. Тишина стояла такая, что они сразу же должны были услышать любой подозрительный звук. Густа поставил свою автомашину под крышу расположенного неподалеку амбара. Внизу, в деревне, лаяли собаки. Это был их обычный вечерний концерт. Ребята Цыгана и Стромека могли и покурить. Для этого они ходили в коридор, откуда огонек спички не был виден.

До утра на всем участке ничего не произошло. Когда рассвело, Густа потихоньку поехал к заставе разузнать ситуацию. У соседей ночь тоже прошла спокойно. Командирам групп нужно было позаботиться об отдыхе своих подчиненных. Спали по очереди на месте: один спал, другие в это время продолжали наблюдение. Никто ведь не говорил, что нарушители должны перейти границу обязательно ночью. Цыган считал, что такая попытка может быть предпринята и днем.

Зловещие ночные тучи исчезли. Был замечательный теплый осенний день. Высокий синий небосвод оставался чистым с утра до вечера.

- Будет холодная ночь, - высказал опасение Густа.

- Зато ясно, - заметил Цыган. - А наверное, черт возьми, что-нибудь этой ночью все-таки произойдет!

Все с нетерпением ждали вторую ночь. День тянулся долго. Ели урывками, хотя еды хватало. Ребята делились друг с другом своими запасами. Густа привез чай во фляжках, так что ребята Цыгана от жажды не страдали. Хуже было в этом отношении тем, кто расположился внизу, у леса...

Вторая ночь и в самом деле была холодной и ясной. Спать никому не хотелось. Олива днем проверил свои сети и громко проклинал какого-то зверя, который в первую же ночь их порвал. Иван, конечно, как опытный пограничник, хорошо знал, что сделал это именно зверь. Подтверждением тому служили и следы, оставленные во влажном лесу.

Наступила полночь. Всюду было совершенно спокойно. Деревни спали, только вахмистры бодрствовали в темноте и ждали. Некоторые уже начали сомневаться в достоверности "проверенных сообщений". Если до утра ничего не произойдет, значит, вся эта затея впустую. А когда наступил рассвет, всем стало ясно, что опять ни один человек не пытался перейти границу.

И Тахов молчал. Ни звука. Запасы еды подходили к концу, питья - тоже. Операция же должна продолжаться до тех пор, пока не будет получен приказ. Что делает Бук? Известно ли ему что-нибудь? Ребята беспокоились, нервничали, но ждали. До полудня Цыган разрешил ребятам из своего дозора поспать. Сам он, опершись подбородком о пулемет, внимательно наблюдал за опушкой леса и дорогами, ведущими к деревне. Вот проехали мимо на велосипедах несколько лесорубов. Они и не подозревают, что за ними ежедневно наблюдает замаскированный дозор. Вот из лесу вышла косуля и стала пастись на ближайшем лугу. Заяц прискакал почти к самому дому полакомиться сладким клевером. Двое из ребят Цыгана тем временем спали в комнате, держа в руках оружие. Густа растянулся на сиденье своей автомашины. В полдень Густа сменит Цыгана.

После полудня Яниш лег спать. Из еды уже ничего не оставалось. Такое же положение было и в группе Стромека, расположившейся внизу, на мельнице. Хуже всего, что кончились сигареты. До Лесова было рукой подать, а курить нечего. Мимо мельницы шли на работу люди. Вот бы остановить их, попросить сигарету, но Стромек не сделал этого, не вышел из своего укрытия и другим не разрешил.

Иван Олива находился под Двуром. Он наблюдал за домом лесничего. Запахи кушаний, которые готовила жена Прокеша, раздражали его. Он испытывал голод.

Это был длинный день и такой трудный, что и сказать нельзя. Олива с облегчением вздохнул, когда наступил вечер и стало темнеть. На вырубки опустился низкий серый туман. Вдруг Олива вскочил на ноги. Из дома вышел Прокеш с ружьем за спиной и собакой. "Нельзя ему никуда идти", - подумал Иван и вышел из кустарника. Лесничий испуганно вздрогнул, но тут же узнал Оливу.

- Пан Прокеш, - сказал тихо Иван, - сегодня вам придется от этой затеи отказаться. Мы проводим одну операцию.

- Да я просто хотел прогуляться. Ну, если так...

- Лучше завтра утром. Или вечером. А сейчас запри те дверь и никому, кроме нас, не открывайте. Если что-нибудь понадобится, я дам вам знать. Мы ждем кое-каких гостей.

- Хорошо. Заходите к нам, - улыбнулся лесничий. - Вместе поужинаем!

Разговаривая с Оливой, Прокеш не подозревал, что всего в нескольких метрах от него замаскировались еще два голодающих.

- Случай слеп, - шепотом сказал ребятам Олива, вернувшись на свое место. - Пусть лучше сидит дома, а то произойдет ненужный переполох.

Он сдул с пулемета хвоинки и устремил взгляд в серый туман. Над границей пронесся самолет, вероятно американский "пайпер". Его звук становился все слабее, потом исчез совсем. И опять кошмарно бесконечная тишина, холодная ночь, туман. Они ждали.

Не спеша занимался рассвет. И вдруг бесконечной тишине пришел конец.

- Сто-ой! Стой!

Протяжный крик донесся со стороны соседней группы и потонул в очередях двух-трех автоматов. Иван вскочил из-за пулемета. Стреляли меньше чем в километре от них. Короткие очереди трещали в ложбине и отражались от стены леса. Эхо многократно повторяло их.

- Пошли! - закричал Иван. Дорогу он знал хорошо. Она была узкой и каменистой, скрытой в темноте, но Олива и его люди мчались по ней во весь дух. Олива тащил пулемет.

Стрельба утихла. Только доносившиеся издалека голоса вели группу Оливы к уединенному дому, где произошла перестрелка. Вот они добежали до поворота. Навстречу им, тяжело передвигая ноги, шел по дороге какой-то человек.

- Стой! - закричал Олива и дал очередь над голо вой неизвестного. Человек остановился в нескольких шагах от Ивана.

- Руки вверх и не шевелиться! - закричал Иван.

В этот момент за поворотом снова раздались сначала пистолетные выстрелы, а затем автоматные очереди. Олива стоял возле задержанного. Другие пограничники даже отскочили в сторону, держа оружие наизготовку. Олива осторожно приблизился к человеку в длинном темном плаще.

- Уложи его на землю, негодяя, - вмешался кто-то из группы Оливы и тут же приказал: - Ложись!

Незнакомец быстро улегся на каменистую дорогу и развел руки и ноги в стороны, будто его долго этому учили.

- Обыскать и связать! - распорядился Олива, а сам побежал дальше. Из-за поворота доносились возбужденные голоса. Со стороны Ждара приближался мотоцикл.

- В чем дело? - на бегу закричал Олива, направляясь к группе людей, силуэты которых вырисовывались на другом конце сада, где совсем недавно Цыган и Стромек устраивали привал во время своей поездки в Тахов.

- Взяли мы их! - закричал кто-то. Олива подошел к столпившимся людям. И хотя было темно, он узнал ребят, с соседней заставы справа.

- Мы тоже взяли одного, прямо в руки та нам угодил. Двое мужчин, подняв руки, стояли у края канавы.

Пограничники направили на них автоматы.

- Один в саду. Получил очередь, - взволнованно объяснял командир патруля Ивану. Подъехал мотоцикл. Это был еще один патруль из Ждара. Командир ждарского патруля и Олива, не сговариваясь, быстро связали обоих задержанных. Иван закричал, обращаясь к одному из за держанных:

- Сколько вас было? А ну отвечай, не то я тебя сей час нафарширую.

- Четверо, - поспешил ответить связанный.

Иван осветил их лица. Те заморгали. Незнакомые физиономии, взволнованные, удрученные и злобные: их путешествие не состоялось. Рассветало. Мотоциклист направился по высокой пожелтевшей траве вниз, к саду. Иван вслед за ним перепрыгнул канаву. Под яблоней, возле которой они часто отдыхали во время патрулирования и лакомились ее плодами, лицом вниз неподвижно лежал человек. В мокрой руке он все еще сжимал пистолет.

Олива застыл на месте. Этого человека он хорошо знал. Иван нагнулся к мертвому и прошептал:

- Дядя.

Это был тот, за которым они так долго охотились. Его кожаная куртка была продырявлена пулями. Судьба оказалась благосклонной к ребятам с соседней заставы. Ивана передернуло.

- Ты его знаешь? - спросил мотоциклист.

- Конечно. Это Дядя. Агент высшего класса.

Привели троих задержанных. Вахмистр с соседней заставы, немного успокоившись, послал мотоциклиста позвонить в Тахов и сообщить о случившемся.

- Мертвого не трогать, - крикнул он Ивану, который тоже возвращался из сада.

- Не шуми, это любому ясно, - сказал Иван. - Ты его знаешь? Это Дядя, он ходил через границу на нашем участке.

Задержанные лежали в канаве со связанными за спиной руками. Пограничники сторожили их.

- Я уж думал, что так ничего и не произойдет. Ведь третья ночь впустую. И вдруг вижу: идет по тропинке этот тип, - кивнул в сторону яблони старший группы. - Осторожно подошел к шоссе и стал прислушиваться. Он был рядом с нами, нас разделяло только шоссе. Хорошо еще, что мы так здорово замаскировались и я не поторопился. Я уже хотел крикнуть ему "Стой!", когда вон там, наверху, из-за того дерева показались остальные. Они спустились вниз, огляделись и вышли на дорогу. Как только я начал действовать, они бросились врассыпную. Ребята дали несколько очередей у них над головами. Тот, которого взяли вы, помчался вниз по дороге. Дядя перепрыгнул канаву у сада. Тогда я и выстрелил ему вдогонку. Правда, боялся, как бы не задеть кого из наших. Ведь мы сгрудились здесь, как на пятачке...

"Значит, в этих местах и переходил границу Дядя, - подумал Иван. - А мы искали его у Лесова и Гути. Жаль, очень жаль, что он мертв. Но это лучше, чем если бы он убежал..."

Подъехала автомашина с другими пограничниками под командованием Пепика Кроупа с соседней заставы. Он был счастлив.

- Замечательно, ребята!

Он осмотрел задержанных и убитого, лежащего в саду.

- Ты его знаешь, Иван?

- Да, у него перед нами кое-какой должок... К сожалению, достался он вам.

- Не хнычь. Главное, что он от нас не ушел.

- Где майор?

- Сейчас приедет. Ему уже сообщили.

Вскоре приехали Бук и Содома. Первое, что произнес Бук, это:

- Объявите операцию законченной!

В обе стороны отправились связные на мотоциклах. Вскоре прибыли Крал и другие сотрудники государственной безопасности. Надпоручика больше всего интересовал мертвый. Раздосадованный, он отошел от остывающего тела: Дядю нужно было взять живым... Теперь предстояла другая работа: врачи, прокурор, составление актов, показания патрулей, допрос задержанных. Их отвезли в автомашине майора Бука. Сам же майор остался на месте действия. Операция была успешно завершена.

Через час лёсовские вахмистры по приказу майора отправились домой. Это была их последняя операция, хотя ни Цыган, ни Олива и вообще никто из уставших, невыспавшихся ребят, возвращавшихся в здание штаба и в свое общежитие, не подозревал об этом.

Через четырнадцать дней в Лесов пришел приказ, в котором объяснялись события последнего времени.

Наконец-то Иван Олива узнал, кого они с Рудой Мразеком так долго преследовали в тот зимний день, а потом застрелили во время перестрелки. Это был опасный агент вражеской разведки, брат Дяди. Па совести людей из шпионского центра, руководимого Дядей, были и жизни Пепика Репки и Ярды Недобы. В тот день агенты возвращались из внутренних районов страны. Они были голодны и решили напасть на лесную сторожку в Гути, чтобы раздобыть там еду, а также деньги и документы, весьма ценившиеся за границей. В этом им помешал патруль Репки, спешивший прямым путем домой, на заставу. Около сторожки Репка и Недоба задержали троих - Дядю, его брата и еще одного агента. Ребята не учли, видимо, каких-то обстоятельств, и матерый агент сумел обезоружить пограничников и убил их их же оружием... Снег, выпавший тогда, скрыл следы преступников. Бутылки, которую так долго искал Олива, в это время у ребят с собой уже не было. Она предназначалась для товарищей, чтобы отметить день рождения Репки, и ребята спрятали ее в бревнах еще до того, как наткнулись на агентов. Дядя был связан и с Карликом, переправлявшим людей через границу. Пока еще не удалось выяснить роли Барака, но он явно входил в другую группу и к Дяде не имел отношения.

Октябрь 1949... Самый долгожданный и самый грустный месяц их четырехлетней жизни на заставе КНБ Лесов.

Р один из первых дней октября уезжал отсюда один из лучших лесовских пограничников Влада Стромек. Сбылась его мечта: он переходил па работу в органы государственной безопасности. Ребята не стали выпивать на прощание, но расставание было долгим. Стромек, только когда получил приказ о своем переводе, понял, как не хочется ему уезжать из Лесова. Он не мог представить себе службу где-то в другом месте, в другой среде. Однако все понимали, что Стромек будет везде работать самоотверженно и четко, как и на границе, которую покидал.

- Прощай, Вашек, - сказал он Цыгану. - Командуй здесь как следует. Как-нибудь встретимся и тогда от метим это событие. А здесь я оставляю часть своего сердца...

Через пять дней после Стромека уезжали Роубик и Мила Шикл. Оба они направлялись в Прагу в специальное подразделение. Мила сыграл напоследок на гармошке, а Роубик угостил товарищей ромом. Закончили они проводы у Благоутов. Тетя Благоутова всплакнула. Она любила Роубика.

- Так-то, ребята... Кто будет следующий? - сказал Цыган, когда машина с Милой и Роубиком исчезла в лесовской аллее.

Все молчали. Двадцатого октября пришел официальный приказ: застава получает пополнение из молодых выпускников спецшкол; на местах останутся только командиры (в Лесове - штабной вахмистр Яниш, начальник заставы, и штабной вахмистр Иван Олива, его заместитель) остальные направляются на станции КНЁ, в школы, в органы государственной безопасности и специальные подразделения.

Смена пришлась на среду. Согласно приказу старые пограничники должны были оставаться на заставе еще сорок восемь часов, чтобы ознакомить новичков с местностью, традициями и особенностями участка границы, и только потом выехать на новые места назначения. Итак, утром в среду десять пограничников лесовской заставы, надев парадные мундиры, ждали приезда тех, кто должен был заменить их на границе. Новички приехали в десять. Штабной вахмистр, командовавший ими, приказал им построиться у здания заставы перед старыми пограничниками. Это был незабываемый момент. Новички во все глаза смотрели на бывалых пограничников, на бескрайние леса, раскинувшиеся вокруг. Экипированы они были хорошо, куда лучше, чем когда-то Яниш и его друзья.

Яниш приветствовал их и представил тех, кто еще оставался на заставе. Они обменялись рукопожатиями. Все новички были в звании младших вахмистров. На следующий день состоялся торжественный ужин. Играла музыка. И в этом отношении у новичков все оказалось лучше: гармошка, скрипка и саксофон дополняли их снаряжение.

У новичков был первый день на границе. У тех, кто отслужил, последний. Последний вечер, последняя ночь.

На следующее утро машина, которая должна была их отвезти, никак не могла тронуться в путь. Все время не хватало кого-нибудь из отъезжавших. Жители деревни пришли попрощаться со своими друзьями, вместе с которыми видали и хорошее, и плохое. Было пролито немало слез... Мачек, Вашек Коварж, Вашек Гофман, Франта Вевода и остальные обнялись с Оливой и Янишем.

- Да, вот это была компания, - тихо сказал Цыган, когда машина наконец тронулась. Ему стало не по себе. Еще ни разу в жизни не был он так взволнован. Яниш не стеснялся своих слез, глядя в молодые, бесхитростные лица своих подчиненных.

В канцелярию влетел Иван Олива.

- Вашек! - Ивану хотелось казаться веселым, но голос его дрожал. Значит, это у нас уже позади. Может, начнем? Граница ведь не охраняется.

- Хорошо. Разделим их на две группы и поведем вдоль границы. Ты налево, я - направо, - решил Цыган.

Жители, приходившие на проводы, расходились. Цыган открыл окно и высунулся наружу.

- Застава, строиться! - приказал он.

Выходя из канцелярии, он с грустью посмотрел па стенд с фотографиями бывших пограничников заставы КНБ Лесов.

Он знал, что навсегда сохранит этот стенд.

Примечания

{1} Ярда - уменьшительное от Ярослав. - Прим. ред.

{2} КНБ - Корпус национальной безопасности. - Прим. ред.

{3} Площадь в центре Праги. - Прим. ред.

{4} Член национально-социалистической партии. - Прим. ред.

{5} Пограничная полиция (нем.). - Прим. ред.

{6} Heim ins Reich! (Домой в рейх!) - лозунг судетских фашистов, требовавших перед 1938 годом присоединения этих районов Чехословакии к гитлеровской Германии. - Прим. ред.

{7} Всесокольские слеты - слеты массовой спортивно-гимнастической организации "Сокол". - Прим. ред.

{8} Устаревшее название Закарпатской Украины. - Прим. ред.

{9} Прорицательница, персонаж чешской мифологии. - Прим. ред.

Реклама на сайте