«Самый богатый пещерный человек»

3426

Описание

Отец этого подростка был миллионером, а мать работала в шоу–бизнесе, так что у Дага Батчелора было все, что можно купить за деньги, все, кроме счастья. Он дрался в школе, употреблял наркотики и всерьез подумывал о самоубийстве. Повзрослев, Даг опротивел самому себе. Он был убежден, что жизнь не имеет смысла, поэтому стремился развлекаться и получать как можно больше удовольствий. Но его искания на этом не закончились, и, хотя отец Дага владел яхтой, самолетом и собственной авиалинией, было время, когда молодой человек искал пищу в мусорных баках. Счастье, к которому он стремился, ускользало от него, пока однажды домом Дага Батчелора не стала пещера: именно там он начал читать запыленную Библию, оставленную в пещере в горах возле Палм Спрингз его предшественником — таким же, как и он, искателем счастья. История Дага Батчелора в изложении М. Такер



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Самый богатый пещерный человек

История Дага Батчелора в изложении Мэрилин Такер

Глава 1 Уйти с триумфом

Я сидел на краешке своей кровати, закрыв лицо руками. Плакал я редко, но на этот раз меня словно прорвало: слезы текли по щекам и просачивались между пальцами. С первого школьного дня я всегда участвовал в драках и вот снова попал в переделку. «Неужели, — подумалось мне, — так и не выйдет из меня ничего путного?» Видимо, у меня просто не хватало сил себя сдерживать.

Будь мама дома, мы, наверное, обсудили бы все вместе. Но в тот вечер ее не было. После развода она работала полный рабочий день и не успевала заниматься мной и братом. По вечерам мама либо уходила к друзьям, либо устраивала вечеринки у нас. Мы редко бывали втроем дома, в маминой квартире в Нью–Йорке. К тому же недавно мой брат, Фалькон, мой лучший друг и злейший враг, переехал к отцу во Флориду. У Фалькона кистозный фиброз, и ему необходим мягкий климат. И вот теперь, когда мне так необходимо, чтобы рядом был кто–то любящий, кто–то, кому небезразлично, что со мной происходит, именно в этот момент я один в совершенно пустой квартире.

Я думал о маме. У нее много друзей, в основном актеры, писатели, музыканты. Благодаря своему таланту и красоте она всегда была королевой вечеринок. Шоу–бизнес манил ее, как огонь бабочку, и, насколько помню, она всегда работала в этой сфере. После того как мама сочинила песни для Элвиса Пресли, ее карьера очень быстро пошла в гору. Она писала мюзиклы для телевидения и театра, исполняла эпизодические роли в фильмах и была кинокритиком.

Когда наступали летние каникулы, мама иногда брала нас с Фальконом к себе на работу, и мы, дети, наслаждались вниманием кинозвезд. В перерывах между записями они подходили к нам поболтать и рассказать пару шуток. Они были такими забавными!

Но что–то в этих необыкновенных, талантливых людях меня настораживало. Когда я подрос и стал больше понимать, то заметил, что среди них было пугающе много гомосексуалистов. К тому же нередко они принимали наркотики или пили, а порой имели оба этих пристрастия и были несчастны. «Зачем они так много трудятся, добиваясь известности, если это делает их такими?» — удивлялся я.

Не знаю, замечала ли это мама, но она никогда не говорила о таких вещах. Для нее в первую очередь была важна увлекательность. Когда у нас дома устраивали вечеринки, гости хотели только одного — поболтать да покурить гашиш или марихуану. Они делали всякие глупости — например, тыкали друг другу в спину косточками — и смеялись над своими же глупыми шутками. Некоторые из них потеряли всякую связь с реальностью! Они то погружались в себя, то возвращались к действительности и казались настолько странными и одинокими, что напоминали привидения.

Одиночество. Как я ненавидел его! Вспоминая прошедший день, я так сильно снова и снова переживал драку, испепеляющий взгляд учителя и то, как меня отчитывал директор, что казался себе ничтожнее таракана. Кто я и откуда взялся? Почему я здесь? Эти вопросы были не новы для меня. Я часто задумывался над ними, глядя на свое отражение в зеркале. Мне говорили, что человек — всего лишь следующая ступень в процессе эволюции, не более чем хорошо развитая обезьяна. Но если в этом и заключается жизнь, почему бы не свести с ней счеты?

Умирать было не страшно, ведь после смерти человек просто сгнивает, превращаясь в удобрение, по крайней мере, так нас учили. Все просто.

Я решил принять упаковку снотворного и лечь в постель, чтобы никогда уже не просыпаться. Недолго думая, поднялся, вытер об штаны мокрые от слез руки и направился в ванную. Открыв дверь шкафчика с лекарствами, я уставился на разные бутылочки, аккуратными рядами расставленные на полочках. В какой же из них снотворное? Мама принимала одну–две таблетки перед сном, но я никогда не обращал внимания, где они хранились. Я стал брать один пузырек за другим и читать этикетки, но нигде не было написано «снотворное». Наконец обнаружилась бутылочка с надписью «Принимать по одной таблетке перед сном. Успокоительное». Тогда мне было тринадцать лет, но это слово мне прежде никогда не встречалось. Я поставил пузырек на место и продолжил поиски, но не нашел ничего подходящего и вернулся к успокоительному. Открутив крышку, высыпал все содержимое бутылочки на ладонь и потянулся за стаканом с водой, но моя рука застыла в воздухе. А вдруг это не снотворное, а, например, таблетки для женщин? Что, если они вызовут какую–нибудь болезнь? Болеть я не хотел, в моей жизни и так было достаточно страданий. Я хотел умереть!

На этикетке больше ничего не было. Я постоял немного, раздумывая, что делать, а потом медленно высыпал таблетки обратно в пузырек. Когда–нибудь найдется более надежный способ лишить себя жизни.

Оглядываясь назад, я удивляюсь, как мог не замечать маминой заботы. Она по–своему выражала любовь — писала музыкальные пьесы для нашего класса и давала мне ведущую роль. Мама много репетировала с нами и даже придумывала костюмы. Для этого ей приходилось отрываться от работы, а это означало, что она теряла в зарплате.

До отъезда Фалькона мы любили проводить время втроем: например, смотрели телевизор в гостиной и курили марихуану. Мой брат не мог курить из–за кистозного фиброза, поэтому мама пекла для него печенье, добавляя туда большую порцию марихуаны или гашиша. Гашиш было сложнее найти, потому что он продавался лишь в Турции. Он был у мамы, только когда кто–нибудь из ее друзей привозил, и она добавляла его в печенье для Фалькона. Этим она тоже проявляла свою заботу о нас.

Девичья фамилия мамы была Таршис, что выдавало ее еврейские корни. Бабушка с дедушкой говорили, что мы доводимся какими–то родственниками Савлу из Тарса, но я думаю, что это была шутка. Когда мы переехали в Нью–Йорк, мама обнаружила, что в шоу–бизнесе половина евреев. Она гордилась еврейским происхождением, но не интересовалась религией.

Через несколько недель после той крупной драки выдали табели успеваемости. Я открыл его, дрожа от страха, и быстро просмотрел. Так и знал, оценки — просто ужас! Как показать их маме? Нет сомнения, что она расстроится и станет ругать меня, а может, даже заплачет.

В тот вечер у меня было отвратительное настроение. Мысли опять вернулись к самоубийству. Может, броситься с крыши? Интересно, заперт ли люк? Я поднялся на последний этаж, прошел до конца коридора, повернул ручку люка, и он открылся. Взобравшись на крышу, я подошел к самому краю и посмотрел вниз. Шестнадцать этажей. Снизу был слышен шум улицы: сигналили машины, ревели моторы, где–то вдалеке выла сирена. Люди были так далеко, что казались похожими на муравьев, снующих в спешке туда–сюда.

«Почему все они так суетятся? — спрашивал я себя. — Куда торопятся?» Я знал, что многие из них вертятся, как белка в колесе, стараясь заработать деньги.

Мой папа был богатым человеком — мультимиллионером, хотя и родился не под счастливой звездой. Когда ему было всего семь лет, умер его отец. Будучи старшим из четырех сыновей, он делал все возможное, чтобы помочь прокормить семью, брался за первую попавшуюся работу, например, продавал газеты на улице. Когда его младшие братья немного подросли, стали зарабатывать и вносить свой вклад в семейный бюджет, отец начал самостоятельную жизнь в «зрелом» возрасте шестнадцати лет. Вторая мировая война застала его в авиации.

Демобилизовавшись, он начал заниматься бизнесом. Будучи летчиком, он собрал всю возможную информацию о самолетах. Его острый ум и хорошая деловая хватка помогли ему быстро создать свою собственную империю. В конце концов отец стал обладателем двух авиалиний и многочисленных авиакомпаний. Он так сильно любил полеты, что выбрал имя моему брату в честь реактивного самолета «Фалькон», а меня назвал в честь самолета «Дуглас».

Летать на собственном самолете — любимый вид отдыха моего отца, так же, как и автогонки; за этими занятиями он проводил все свое свободное время, которого было совсем немного. Переехав после развода с мамой во Флориду, он жил на собственном острове, куда попадали только по особому пропуску. Хорошо, что у папы были горничная и лакей, потому что, когда я приезжал в гости, они частенько составляли мне компанию. Каждое утро отец завтракал вместе со мной, но между нами всегда находилась газета. Если я что–нибудь говорил, он иногда опускал ее и отвечал мне, а иногда просто ворчал. Я был мал и не понимал, что в его напряженном графике нет свободного времени, и те несколько минут, которые он выкраивал для утренней газеты, его единственный настоящий отдых. Да, у папы был реактивный самолет, роллс–ройс, охрана и собственная яхта, но он не казался счастливым. Он стал трудоголиком, потому что твердо решил больше никогда не испытывать бедности. Часто отцу приходилось работать по шестнадцать часов в день шесть дней в неделю.

Он вырос в баптистской семье, где ему всячески навязывали веру. Конечно, родные и друзья делали это из лучших побуждений, но папа не пожелал иметь ничего общего с религией. Его первая жена и маленький сын погибли в автокатастрофе, и это уничтожило ту крупицу веры, что в нем была. С тех пор отец считал себя агностиком.

Холодный ветер вернул меня из воспоминаний в реальность. Стоя на самом краю крыши, я наклонился вперед, надеясь, что следующий порыв ветра сдует меня, избавив от необходимости собираться с мужеством и прыгать вниз. И в этот момент мне вспомнилась газетная статья о человеке, который упал с восьмого этажа. Он потерял руку и сломал позвоночник, но не умер. А что, если и я не умру? А вдруг я останусь калекой и буду постоянно мучиться от боли? Сама мысль об этом заставила меня содрогнуться!

Но сдерживало и кое–что еще: любопытство. Умерев сегодня, я, возможно, упущу нечто важное, что произойдет завтра. А раз так, то может быть, мне стоит остаться?

Что хорошо в самоубийстве, так это возможность отложить его. Несколько лет спустя я сказал об этом маме, когда она позвонила и сообщила, что собирается покончить с собой. Мои слова спасли ей жизнь.

Я отошел от края крыши и присел подумать. В моем сознании всплыли слова из рекламного ролика: «Вы живете только один раз. Старайтесь взять все от жизни». Мне понравилась эта идея. Я принял решение брать от жизни все и наслаждаться, как только смогу. А когда это надоест, совершу что–нибудь великое. Зачем умирать, приняв снотворное или бросившись с крыши дома, когда можно уйти не с горькими жалобами, а с триумфом?

Глава 2 Военное училище

Едва у меня начинались серьезные неприятности в школе, как мама тут же переводила меня в другую. Так она старалась помочь мне. За девять лет я сменил четырнадцать школ. Если бы только родители поняли, что мое плохое поведение на самом деле было попыткой завоевать их любовь и внимание, все сложилось бы иначе! Но каждый из них был занят прежде всего не детьми, а своей жизнью. Я все время попадал в истории и в конце концов полностью утратил контроль над собой. Чем больше школ я менял, тем хуже учился. Без сомнения, мне не хватало дисциплины и организованности. Однажды к нам заглянула Милли, мамина подруга.

— Я собираюсь проведать сыновей в военном училище, — сказала она. — Почему бы и тебе не съездить туда со своими детьми? Составишь мне компанию, а мальчикам интересно будет посмотреть училище. Правда, ребята? — обратилась она к нам с Фальконом.

— Конечно, — нехотя ответили мы.

Я помнил, как меня водили на занятия в военное училище Блэк Фокс в Калифорнии. Мне было всего пять лет, и я считался там младшим кадетом. Воспоминания остались довольно приятные, и я решил, что можно посмотреть это училище.

— Это лучшее военное учебное заведение в нашей стране, — с гордостью рассказывала Милли, когда мы уже ехали в машине. — Сюда, в военное училище Нью–Йорка, направляют детей со всего мира.

Даже в самых смелых мечтах я не мог представить себе такую школу. Просторные зеленые лужайки сменяли пестрые клумбы. Каменные здания были увиты плющом. За спортивной площадкой находились футбольное поле с трибуной для зрителей и самый большой крытый бассейн, какой я когда–либо видел. Но больше всего меня поразил огромный спортивный зал. На одной его половине ребята занимались борьбой, а на другой две команды оживленно играли в баскетбол. Я заглянул через боковые двери и увидел, как парни тренируются с боксерскими грушами, играют в настольный теннис, занимаются тяжелой атлетикой и всеми замечательными видами спорта, о которых я только слышал. Все это было так непохоже на огражденные металлической сеткой кирпичные здания, где я учился в Манхэттене. Дорожки там были асфальтированные или цементные, на них не росло ни травинки, и, конечно, не было никаких клумб. Здесь же, помимо всего остального, меня очень впечатлили кадеты в красивой новенькой униформе, занимающиеся строевой подготовкой на плацу.

Может, мне и было сложно себя контролировать, но тупицей я не был и прекрасно понимал — все, что я тут видел, являлось результатом дисциплины, послушания и порядка. Что–то в моем сердце страстно желало именно такой упорядоченности в жизни.

— Мама, я должен здесь учиться! — заявил я, едва мы вернулись домой. — Я все время попадаю в какие–нибудь неприятности и ничего не учу. Это училище — то, что мне нужно!

— Ну, Даг, даже не знаю… — ответила мама. — Это дорого, и я не уверена, что ты впишешься в такую жесткую программу. Там нужно весь день исполнять приказы. Это военное училище.

Я не мог упрекнуть ее за такие сомнения. До сих пор у меня действительно ничего не получалось, и кто мог сказать, будет ли иначе на этот раз?

Вечером того же дня мы все сидели перед телевизором и ели мороженое, я и мама курили гашиш, но мои мысли занимало военное училище, и я вновь заговорил с мамой.

— Пожалуйста, мамочка, — умоляюще попросил я, — спроси, что думает папа. Возможно, это мой последний шанс добиться в чем–то успеха.

— И про меня тоже спроси, — добавил Фалькон, когда телепередачу прервала реклама. — Узнай, не сможем ли мы оба учиться там.

Вдруг мамино лицо просияло, и я понял, что ей пришла в голову какая–то идея.

— А давайте обратимся к планшетке для спиритических сеансов! — воскликнула она.

Хотя у мамы не было определенных религиозных убеждений, она была склонна к оккультизму. Многие из ее друзей по шоу–бизнесу увлекались астрологией, хиромантией и спиритическими сеансами. Мама склонилась над планшеткой, а мы с братом для начала задали ей несколько простейших вопросов. Затем все трое осторожно положили кончики пальцев на индикатор, и мама спросила:

— Отправить ли Дага в военное училище?

Мы ждали затаив дыхание. Стрелка медленно повернулась и указала на слово «да». Для меня в этом не было ничего сверхъестественного — я слегка подтолкнул ее.

— Отправить ли Фалькона в военное училище? — задала мама следующий вопрос. Планшетка немного повернулась, а затем медленно переместилась к слову «нет». А потом произошло что–то удивительное — стрелка двинулась по алфавиту, и получилось слово «оружие». Мы переглянулись.

Я знал, что на этот раз никто не помогал ей, и не мог понять, как такое произошло. Однако маму это не обеспокоило. В тот же вечер она позвонила отцу. Не сразу, но все–таки он согласился дать мне возможность попробовать и обещал выслать деньги, чтобы оплатить эту новую рискованную затею.

В общежитие меня поселили сразу после нового года. Я осторожно разложил свои вещи по ящикам, а рубашки и пальто повесил в шкаф. «Они удивятся, когда увидят такую аккуратность», — удовлетворенно подумал я.

Но я даже не представлял, как сильно ошибался. Для каждого предмета было свое место, и каждая вещь обязана быть именно там, где положено. Существовали правила о том, где и в каком порядке должна висеть одежда, а также правила о том, как и куда складывать свои книги. Были даже правила, определявшие, каким именно образом должно быть сложено наше нижнее белье и в каком ящике лежать!

При любом удобном случае новичков вроде меня высмеивали. Нас часто останавливали в коридоре те, у кого были погоны, и заставляли стоять перед ними по стойке смирно, изо всех сил выпятив подбородок, и повторять: «Новичок — это отброс общества, сэр». Причем слово «сэр» нужно было повторять после каждого слова: «Новичок, сэр, — это, сэр, отброс, сэр, общества, сэр». И все это нужно было произнести прямо в лицо. Если скажешь что–то не так — приходилось повторять снова, что часто и случалось.

Наш день начинался рано — подъем был в шесть утра, и мешкать не стоило. Построение на плацу ровно в шесть тридцать, а до этого нужно обязательно принять душ. Если зимой мы, торопясь на плац, не успевали как следует высушить волосы, они превращались в сосульки прямо на голове. Даже если кадеты задерживались лишь на секунду, это все равно считалось опозданием и влекло за собой соответствующее наказание.

После построения мы спешили убрать в комнатах. Их всегда проверяла специальная комиссия. Если она решала, что убрано недостаточно хорошо, постель ученика сбрасывали с кровати, а в комнате переворачивали все вверх дном, и бедняге приходилось начинать заново. Покрывало должно было быть натянуто так туго, чтобы монетка отскакивала от него. Но обязанность прибирать комнату не оправдывала опоздания. Мы строем ходили в столовую и строем возвращались обратно.

Телесные наказания применялись без раздумий. Проводили их обычно учителя, чаще всего — опытные офицеры. Хорошо помню, как учитель в первый раз велел мне встать и наклониться на парту. Он снял свой армейский ремень с металлическими кольцами и стал лупить меня по мягкому месту. От первого удара я вскрикнул, подскочил вместе со своей партой и врезался в две другие. Класс взорвался смехом. Мне было всего одиннадцать, а учитель, наказывая меня, повторял: «Теперь ты мужчина». Первое время я плакал, звонил домой и жаловался, но быстро отучился это делать, потому что тех, кто так себя вел, школа поднимала на смех.

Не всегда били именно ремнем. Иногда таскали за волосы или давали подзатыльник. Хотя все ребята были из богатых семей, офицеры ни с кем не нянчились. Например, к моему другу Рафаэлю Трухильо, сыну диктатора Доминиканской республики, относились в школе, как к простому парню. Мы с ним были хорошими приятелями, и, когда ему сообщили о гибели отца в автокатастрофе в Испании, я поддерживал его.

Больше всего меня раздражало требование посещать церковь по воскресеньям.

— Ты должен выбрать какую–нибудь церковь и посещать ее регулярно, — заявили преподаватели. Конечно, это требовалось для статистики посещаемости.

— Не могу, — отвечал я. — Если я стану посещать только иудейское богослужение, отец будет взбешен, а если одни протестантские собрания, мама придет в ярость.

Конечно, это никому не нравилось, но что они могли поделать? Я поочередно ходил то на иудейское, то на протестантское богослужение. Однажды в воскресенье я посетил католическую церковь, но мне не понравилось, что священник курил сигареты во время богослужения, поэтому я больше не ходил туда.

У меня было весьма нелестное представление о Боге. На католических и протестантских собраниях говорили, в сущности, следующее: если ты хороший, то попадешь на небо, а если плохой, тогда берегись: у Бога есть комната пыток под названием «ад», где ты будешь вечно жариться и покрываться волдырями в кипящей сере. Мне казалось несправедливым, что Создатель будет наказывать сотворенные Им существа всю вечность за грехи, совершенные лишь в течение короткой жизни. Бог казался мне очень жестоким, и я не понимал, как Его можно любить, поэтому потом очень обрадовался, когда узнал, что такое представление об аде не имеет библейского основания.

То лето мы с Фальконом провели в лагере на Карибских островах — плавали под водой с аквалангом, катались на водных лыжах и делали все то, чем обычно занимаются дети в лагерях. Меня укусил ядовитый паук, и это чуть было не стоило мне ноги (в ней началось воспаление), а затем я попытался украсть парусную лодку и сбежать на необитаемый остров. В остальном это было обычное лето. Но даже наслаждаясь такой свободой, я с нетерпением ждал начала нового учебного года в военном училище.

Наступивший год мало чем походил на предыдущий. В первые недели учебы я стал ротным писарем и получил звание сержанта. У каждой роты было всего по одному писарю, и меня просто распирало от гордости, когда я смотрел на новенькие нашивки на своей форме. Теперь я сам отдавал приказы другим кадетам, а не исполнял их. Я печатал отчеты, доставлял бумаги и лекарства и выполнял разные другие поручения. Эта работа как будто создана была, чтобы привести в порядок мой свободный дух. Теперь я имел законное основание для опозданий и мог ходить где угодно и когда угодно. Но лучше всего было то, что я хорошо себя чувствовал и хорошо делал свою работу.

Родители были трудоголиками, и, подобно им, я старался быть лучше других. Наша комната раз за разом получала первое место за чистоту, и, кроме того, я завоевал медали во многих видах спорта, включая борьбу, футбол и плавание. Оценки быстро улучшались. Впервые в жизни у меня была хорошая успеваемость, и все мои усилия приносили плоды. Мне немало польстила просьба учителей научить других учеников чистить до блеска обувь и пряжки на ремнях. Этот год навсегда остался в моей памяти как один из самых счастливых за весь период учебы. Думаю, что вырос бы разгильдяем, не побывай я в училище.

Но поскольку мы учились в школе для мальчиков, то много думали о девочках. Фактически даже ребята восьми–девяти лет почти ни о чем другом не разговаривали. Уверен, что на самом деле они интересовались ими не так сильно, как притворялись, но им казалось, что так они выглядят настоящими мужчинами.

Вслед за ними и я решил, что девочки для меня — самое главное, но во всем студенческом городке не было ни одной. «Что ж, — решил я, — тогда больше не буду ходить в эту школу. В следующем году пойду туда, где есть девочки!»

Глава 3 Беглец

Лето было замечательным: я нырял с аквалангом, катался на водных лыжах и бегал за девчонками. Но в конце августа пришлось возвратиться в Нью–Йорк — мама нашла для меня частную школу под названием «Бентли», где почти все дети были евреями.

Любого парня, который учился в военной школе, девочки считали шикарным. И вот появляюсь я — образцовый кадет, загорелый, уверенный в себе, со спортивной фигурой. Ребята уважали меня за умение драться, но я так жаждал любви и признания, что сразу завел плохие привычки. Сперва начал каждый день красть у мамы по одной сигарете, чтобы можно было вместе с другими ребятами курить перед школой. Потом стал брать по две сигареты в день, чтобы покурить еще и по дороге домой из школы, а вскоре принялся воровать деньги, чтобы покупать сигареты самому.

Я делал все, к чему толкали друзья. Чем безумнее были мои поступки, тем больше на меня обращали внимание. Однажды в Майами я даже прыгнул с моста в залив. Ребята дали мне прозвище — «дикарь». Оценки становились все хуже, в конце концов я полностью утратил контроль над собой и почувствовал себя глубоко несчастным.

Однажды после уроков мы шатались возле автобусной остановки, курили и болтали. Я заметил двух хорошеньких девушек и, желая произвести на них впечатление, выпалил:

— Школа — это так скучно. Здесь не происходит ничего интересного. Наверно, я сбегу отсюда.

Глаза Лу, симпатичной невысокой блондинки, округлились от изумления.

— О нет, Даг! Ты не сможешь. Да и куда ты пойдешь? — обеспокоенно воскликнула она.

— А чем ты будешь зарабатывать себе на жизнь? — спросила бледная, но привлекательная брюнетка.

— Да он не уйдет! Он просто болтает, — подзадоривал Рон. Будучи далеко не ангелом, он завидовал, что все обращают внимание на меня. Я не успел опомниться, как сам себя загнал в угол: не выполнить свои слова означало стать предметом насмешек, чего я не мог вынести.

Ночь я провел без сна, думая, что же теперь делать, а утром стащил у мамы триста долларов и сел на автобус, направляющийся на север, в мои любимые места. Я поставил палатку на одном из холмов возле военной академии и прожил там несколько дней.

Но в этом лесу я с каждым днем чувствовал себя все более одиноко. С холмов были хорошо видны дома, и мне очень захотелось вернуться. В конце концов я сдался и возвратился. Никто не посмел надо мной смеяться. Оглядываясь назад, я удивляюсь, что мог так огорчать родителей, но тогда мне казалось, что никому нет до меня дела, поэтому и я ни о ком не беспокоился.

Тот первый побег зажег во мне жажду настоящего приключения, и я составил новый план: поехать с парой друзей в Мексику и делать там все, что вздумается, а на жизнь зарабатывать, выращивая коноплю. Особенно мне нравился мой друг Дэвид МакЛин, родом из Индии. Его обаяние, приятная внешность и ослепительная улыбка притягивали девушек, как мед пчел. Рядом с ним я чувствовал себя привлекательным, ему нравились мои дерзкие выходки, поэтому мы с ним подружились. Нам нужна была помощь еще одного человека, но где такого найти?

— Давай позовем Виктора, — предложил Дэвид. — Я слышал, как он говорил что–то о побеге.

— Не знаю… — засомневался я. — Мне кажется, он зануда. Но выбор у нас был небольшой, и в конце концов мы пригласили Виктора. Он с радостью согласился.

— Возьмите с собой паспорта, — сказал я им. — Зачем нам неприятности с мексиканскими властями?

— А где мы возьмем семена, чтобы выращивать коноплю? — поинтересовался Виктор.

— Не беспокойся, — заверил я. — У меня есть приятель, который продаст нам столько семян, что хватит на целую ферму. Проблема в том, как переправить их через границу.

Мы обсудили несколько вариантов, но наконец решили вырезать углубления в Библиях и спрятать там семена. Сначала мне это показалось кощунством, но, поскольку мои друзья считали это прекрасным решением, я заставил свою совесть замолчать.

Все было тщательно продумано и подготовлено, и вот наконец настал день побега.

— Встретимся прямо на вокзале, — предложил я. — Оденьте что–нибудь хорошее и чистое. Если мы будем одеты, как бродяги, нас сразу же засекут.

Но Виктор не послушался. Он заявился в старой куртке, грязной рабочей кепке и рваных джинсах. За спиной у него был узелок с вещами. С таким же успехом он мог бы повесить на грудь огромную табличку с надписью: «Я сбежал!»

Купив билеты, мы стали ждать поезда. В это время появились трое полицейских. Я затаил дыхание. Они прошли мимо нас с Дэвидом, но, окружив Виктора, стали расспрашивать его и вскоре попросили пройти с ними. Мы притворились, будто незнакомы с ним и просто случайно сели рядом.

— Вот это да! Мы чуть не попались. Ты хорошо придумал насчет одежды. Они даже не посмотрели на нас! — возбужденно прошептал Дэвид. Пару часов мы ехали, наслаждаясь свободой, пока в каком–то городке в Пенсильвании несколько полицейских не сели в поезд и не начали медленно идти по нашему вагону.

— Они ищут нас! — шепнул я приятелю. — Давай выйдем через другую дверь.

Но там меня и Дэвида уже поджидали — Виктор выдал полицейским наши планы, имена и приметы. Вскоре мы оказались в камере, где находился десятилетний мальчик, который ради денег убил бейсбольной битой пожилую женщину. От одного его вида у меня мурашки бежали по телу.

Сотрудники отдела по делам несовершеннолетних обращались с нами с особой добротой, но, боюсь, я не оценил их старания. Инспектор был христианином и говорил что–то о Боге и Его любви, но я не хотел ничего слушать, потому что имел множество предрассудков, основанных на том, что мои друзья–евреи рассказывали о христианстве.

Через три дня мы вдруг услышали, как поворачивается ключ в замочной скважине. Дверь камеры распахнулась, и перед нами предстали два инспектора.

— Ребята, вы летите домой. Собирайтесь. В аэропорту Нью–Йорка вас встретят ваши мамы и несколько офицеров полиции, так что советуем не делать глупостей.

До этого я был в напряженном ожидании, но теперь вздохнул с облегчением. Конечно, предстоящая встреча с мамой и полицейскими не радовала, но у меня появилась надежда, что подвернется удобный случай этого избежать.

Когда мы сели в самолет, нам вернули деньги и личные вещи. Ну и ну! Как глупо с их стороны, ведь именно этого мы и хотели!

Прилетев в Нью–Йорк, я и Дэвид вместе с другими пассажирами спустились по трапу и пошли к терминалу. Но, едва заметив встречающих, перепрыгнули через заграждения и побежали.

Мы ожидали услышать раздающиеся вдогонку крики или свисток полицейского, но, похоже, нашего побега никто не заметил. Взяв такси, мы поехали на север. Счетчик отсчитывал километр за километром.

— Остановите на станции, — попросил я водителя, а Дэвиду шепнул: — Не отдавать же все деньги за такси. Поездом гораздо дешевле.

— Хорошо, — ответил он, — а куда мы поедем?

— Они подумают, что мы опять подались на юг, — произнес я. — Давай отправимся на север. Как насчет Хейверстро? Слышал, это неплохой городишко. Там можно купить туристическое снаряжение и потом уйти в горы.

— Я с тобой, — сказал Дэвид.

Приехав на поезде в Хейверстро, мы купили палатку, спальный мешок и отправились в горы. Стемнело рано. Сперва мы двигались вдоль дороги, но потом нам пришлось идти через кладбище.

В детстве меня учили, что Бога нет, жизнь — просто скачок эволюции, и после смерти ничего нет. Но те же люди говорили, что существует потусторонний мир — мир духов и привидений. У нас дома иногда проводились спиритические сеансы, где вызывали души умерших. К тому же я в то время часто смотрел фильмы ужасов. Все это внушило мне, что тем, кто попадает на кладбище ночью, да еще в полнолуние, живым оттуда не выбраться. Мне все время казалось, что оборотень или вампир вот–вот выскочит из земли и убьет нас.

Тогда я еще не знал, что в Библии сказано: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают» (Еккл. 9:5), а чуть дальше говорится, что в могиле нет знания (Еккл. 9:10). Мне также было неизвестно, что Христос сказал: мертвые будут покоиться в могилах, пока не воскреснут при конце света. Было очень страшно идти по кладбищу, и я вздохнул с облегчением, когда мы оказались на приличном расстоянии от могил.

Когда вышла луна, стала видна тропинка, ведущая в горы. Чем выше мы поднимались, тем глубже становился снег. Мы выросли в городе и не понимали, что на вершине будет еще больше снега и, кроме того, гораздо холоднее. Наконец мы добрались до небольшой поляны, и я бросил палатку.

— Кажется, здесь не так уж плохо, — еле дыша сказал я.

— Ага! — согласился Дэвид. — Здесь нас никто не найдет. К тому же я жутко замерз и с ног валюсь от усталости.

Снег отражал лунный свет, так что мы могли кое–что разглядеть, и принялись ставить палатку, а обретя «крышу над головой», забеспокоились о пустых желудках. И хотя пальцы закоченели от холода, нам все же удалось открыть банку с бобами и разогреть ее на походной горелке.

— Я не буду выключать горелку, — сказал Дэвид, когда мы поели. — Может, в палатке станет хоть чуть–чуть теплее.

Измученные, мы, не раздеваясь, забрались в спальный мешок, постепенно согрелись и, невзирая на то, что было очень неудобно, наконец уснули.

А через несколько часов проснулись в луже ледяной воды. Тепло от горелки и наших тел растопило снег под палаткой, и мы промокли до нитки. Окоченевшие, Дэвид и я выбрались из спального мешка и уставились друг на друга. Зубы стучали от холода, а одежда прилипла к телу.

— Не знаю, как ты, но я отсюда сматываюсь, — сказал я Дэвиду.

— Я тоже, — ответил мой друг. — А что будем делать с палаткой и спальным мешком?

— Бросим здесь. Спальный мешок мокрый и тяжелый. И мне слишком холодно, чтобы собирать палатку. Ну, пошли!

Спотыкаясь, мы стали спускаться по тропе, которую к тому времени еще больше занесло снегом. Кажется, я никогда не был таким замерзшим и несчастным.

Наконец мы добрались до города, но единственное, что еще было открыто, это небольшой бар–ресторан. Мы зашли внутрь и огляделись. Там было очень уютно и тепло. В конце зала стоял бильярдный стол, а у стойки бара мы заметили нескольких посетителей, которые ели гамбургеры и картофель фри. Они оторвались от еды и посмотрели в нашу сторону. Уверен, выглядели мы жутко замызганными, но так замерзли и проголодались, что нас это не волновало.

Взобравшись на стул у стойки, я заказал гамбургер и двойную порцию картофеля фри. Гамбургер проглотил, почти не разжевывая. К тому времени, как очередь дошла до картошки, я перестал дрожать, но еще лучше почувствовал себя, когда выкурил пару сигарет. Мы начали шепотом переговариваться.

— Неплохое местечко., — сказал я Дэвиду. — Давай останемся здесь. Мне больше не хочется выходить на холод.

— Но как? — спросил он. — Они скоро будут закрываться, и нам придется уйти.

— Поиграем в бильярд, — предложил я. — Деньги остались?

— Немного.

— Станем играть, пока не закончатся деньги, а потом что–нибудь придумаем.

Мы курили сигареты и играли в бильярд до закрытия. К тому времени наша одежда высохла, и мир уже не казался таким мрачным.

— Ребята, бар закрывается. Вам пора уходить, — сказал хозяин кафе извиняющимся голосом. Мы беспомощно переглянулись.

— Не можем, — выпалил Дэвид. — Я хочу сказать, что… нам некуда идти.

— Да. Мы ищем работу, — соврал я. — Работали в Нью–Йорке, но нас уволили, а на гостиницу нет денег.

Хозяин долго молчал, не зная, по всей видимости, что ответить. Потом велел подождать и направился в кухню, к жене, но вскоре возвратился.

— Хотите остановиться здесь на несколько дней? Вы можете пожить и поработать у нас. А потом, может, подыщете себе что–нибудь.

Дэвид и я с благодарностью приняли его предложение, радуясь теплу, сухой постели и пище. Однако через несколько дней хозяин узнал правду и выдал нас властям. Мы снова оказались в полицейском участке, и на этот раз нечего было даже пытаться провести офицеров — им каждый день приходилось иметь дело с ребятами вроде нас.

Вскоре они связались с нашими семьями. За Дэвидом на следующий день приехали родители, а меня полицейский доставил в нью–йоркский аэропорт, где уже ждала моя мама

— Спасибо, офицер, — сказала она. Я видел, что мама по–настоящему обижена и сердита.

— Как ты мог так поступить со мной, Даг? — воскликнула она. — Я делала для тебя все, что только могла. Больше мне этого не вынести! С этого дня будешь жить с отцом, билет я уже купила. Рейс через час.

Ожидая самолет, мы напряженно молчали. Маму было жаль. Хотя она надела солнцезащитные очки, легко было заметить, что глаза покраснели и опухли. Когда подали самолет, мы холодно попрощались. Плюхнувшись в кресло и уставившись в окно, я был зол на самого себя и на весь мир. Меньше всего мне хотелось жить с отцом. Он такой строгий!

Приехал я угрюмым и подавленным, а в доме отца к тому же почувствовал себя нелюбимым и ненужным. На самом деле я просто не смог победить свою ревность к Бетти, моей мачехе, и ее сыну. Она очень старалась обходиться со мной хорошо, но я не давал ей ни малейшей возможности подружиться и в конце концов сделал жизнь в доме совершенно невыносимой. Тогда Бетти поставила отцу ультиматум: «Или Даг уйдет, или я». Ее категоричность никого не удивила.

Папа переселил меня в одну из своих гостиниц, и каждый день присылал за мной машину. Согласно новому распорядку, мне полагалось полдня работать в аэропорту в ангарах отца, а полдня учиться в школе. Я чувствовал себя рабом, у которого отобрали возможность распоряжаться собственной жизнью, и это приводило меня в бешенство!

Вскоре директор стал звонить отцу и докладывать, что я пропустил занятие, не сделал домашнее задание или сорвал урок. Тогда папа вез меня в ресторан, и мы беседовали. Мне нравилось, как он говорил со мной. Было видно, что он беспокоится обо мне, но ему трудно выражать чувства.

Однако одну мысль он выражал совершенно четко: если я не стану послушным, меня ждет исправительная школа. Было видно, что отец не шутит. Я снова попытался изменить поведение, но в конце концов мне это надоело, и я опять сбежал.

Не прошло и суток, как у меня снова начались неприятности. Мы с моим другом Джо решили поплавать в океане. Ни у него, ни у меня не было с собой плавок, но, поскольку уже стемнело, решили искупаться нагишом. Около получаса мы плавали под мостом, а затем я сказал:

— Что–то кушать хочется. Давай заберем одежду, спрячемся вон в том заброшенном здании и подождем, пока обсохнем.

Мы вылезли из воды, схватили одежду, стремглав бросились к старому дому и проскользнули внутрь. Отворяясь, входная дверь скрипнула.

— Что–то ветер усиливается, — сказал Джо. — Послушай, как хлопают ставни.

— Я заметил. Давай поищем, чем бы нам вытереться. Надо одеться, пока никто не пришел посмотреть, что тут за шум.

Мы стали рыскать по комнате в поисках полотенца, как вдруг дверь распахнулась и вошли двое полицейских!

К своему стыду, должен признать, что меня арестовали за непристойный вид. Я чуть не умер от стыда, но вел себя вызывающе. Нас забрали в участок и допросили, пытаясь установить, кто мы такие, но я тщательно скрывал свое имя, понимая, что как только оно станет известно, меня отправят к отцу. Но этого–то я больше всего и боялся, поэтому сказал, что меня зовут Адам Фишер, а приехал из Нью–Йорка.

Меня держали в тюрьме почти неделю. Я начал задумываться, не совершил ли ошибку: в этой тюрьме белых было совсем немного, а негры и кубинцы обращались с нами довольно жестко, но я держался изо всех сил. Полицейские допрашивали каждый день, пока однажды я случайно не упомянул название школы, в которой действительно учился. Всего за несколько часов они выяснили мое имя и сообщили все отцу.

Со вздохом я забрался в новый отцовский «Линкольн». По дороге он не проронил ни слова, но мы оба знали, что находимся в тупике.

Родители обсудили сложившуюся ситуацию.

— Дагу нужна школа, где он мог бы выразить себя, — утверждала мама. — Я нашла такую: экспериментальная свободная школа в штате Мэн. Она называется Пайнхиндж. Там исходят из идеи, что дети охотно выучат то, что для них важно. Ты знаешь, что Даг никогда не будет заниматься тем, что ему неинтересно. Эта школа словно создана для него!

Мама всегда была готова испробовать новое, и отец, хоть и предпочитал школы с жесткой дисциплиной, все же дал себя уговорить, ведь его методы тоже не сработали.

Глава 4 Свободен наконец!

Мама очень радовалась, отправляя меня в Пайнхиндж. — Тебе здесь точно понравится, Даг! Можешь выбирать любые уроки, здесь нет обязательных предметов. Можешь изучать что угодно и когда угодно. Это «свободная» школа.

«Звучит неплохо», — подумал я. В действительности школа оказалась еще более «свободной», чем мы себе представляли. Учителями здесь были беззаботные хиппи, и в школе было всего три правила, которые все нарушали: запрещались наркотики, секс и драки.

Общежитие было общее — по желанию парни и девушки могли жить вместе, в одной комнате. Всего здесь училось около сорока человек от восьми до восемнадцати лет. Можно было не вставать утром, если не хотелось, не ходить на занятия, если не было желания, и не кушать, если нет аппетита. Последнее, кстати, и привело к тому, что школу в конце концов закрыли.

Нам сказали, что мы можем учиться, чему пожелаем. Мы так и поступали: учились нюхать клей, делать пиво и наркотики. Если хотели, на уроках курили сигареты или марихуану.

В Пайнхиндже я познакомился с Джейем, парнем из Бруклина, который посвятил меня в некоторые тонкости краж со взломом. У нас с ним было много общего. Его мама, как и моя, была еврейкой. Отца убили — он был связан с мафией. Хотя пятнадцатилетний Джей был довольно смышленым, единственное, что он мог прочесть, это слово СТОП на дорожном знаке. Говорил он с ужасным бруклинским акцентом, который даже выходцы из Нью–Йорка понимали с трудом, и, на мой взгляд, был еще более распущенным, безрассудным и склонным к самоубийству, чем я. Зимними вечерами он водил меня по заброшенным дачам на севере штата Мэн и учил, как забираться в дома и где прятать награбленное.

Поскольку на занятия можно было не ходить, в классе мы появлялись очень редко. Я просто убивал время, общаясь с друзьями и бегая за девушками. Но уроки физкультуры посещал, особенно когда катались на лыжах. У большинства из нас был сезонный абонемент на лыжную базу Мт. Абраме, и учителя возили нас туда трижды в неделю. В тот год я неплохо научился кататься на лыжах. Мы с Джейем, бывало, курили марихуану, поднимаясь на кресельном подъемнике, а потом чего только ни вытворяли при спуске с горы! Нас не беспокоило, что так можно получить травмы или даже разбиться. Я подговаривал его прыгнуть с высоты, и он прыгал! Потом он находил место еще выше и подбивал меня. Мы часто теряли равновесие и падали, но почему–то у нас никогда не было серьезных травм.

Однажды я заметил на школьной доске объявлений такую афишу:

УПРАВЛЕНИЕ РАЗУМОМ Вы научитесь:

• Выигрывать в лотерею,

• Исцелять людей,

• Контролировать события и свою жизнь.

«Звучит заманчиво, — подумал я. — Надо сходить».

Занятия продолжались две недели. Преподаватель объяснял нам теорию, потом мы ее обсуждали, задавали вопросы, а затем делились на небольшие группы и тренировались.

— Подсознание гораздо сильнее сознания, — говорил нам учитель. При помощи самогипноза нас учили проникать в глубины сознания. Это представляли как сотрудничество с Господом, которое Он одобряет, хотя на самом деле все было наоборот.

— Иисус, — объясняли нам — открыл, как использовать силу разума. Он Сам именно так исцелял людей. Бог с вами. Вы — боги.

Мы не знали Библию, и потому не понимали, что сотрудничаем с сатаной, который принимает вид ангела света. Никто не говорил нам, что написано в Еф. 6:12 и не объяснял, что Священное Писание запрещает колдовство, поэтому мы просто верили тому, что нам говорили. Во время экспериментов присутствовала какая–то сверхъестественная сила, и все это чувствовали.

Некоторые ученики хвастались только что открытыми в себе способностями. Однажды мы стояли в холле, бурно обсуждая проведенные нами «опыты».

— Я в это не верю! — с насмешкой сказала Лаура. — Вы думаете, что–то происходит на самом деле, но все это только ваше воображение.

Лаура не посещала новых занятий.

— Нет, что–то действительно происходит! — уверенно заявил я. — Та сила реальна, и я могу тебе это доказать.

— Интересно, каким образом? — спросила Лаура.

— Я исцелю кого–нибудь, — сказал я. — Или нет, я поставлю диагноз, а потом исцелю. Назови человека, которому ты желаешь выздоровления, — бросил я вызов.

— Ловлю на слове! — ответила девушка, глядя мне прямо в глаза. — Скажи, где и когда мы увидимся.

Мы договорились встретиться в комнате для отдыха после ужина, в семь часов. Ожидая Лауру, я расставил стулья в тихом уголке.

— Присаживайся, — предложил я, когда она вошла. Мы сели друг напротив друга. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Поставь диагноз одной женщине. Скажи, что с ней.

Я попросил Лауру назвать ее имя и адрес. Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы достичь состояния самогипноза, которое наши учителя называли «альфа–ритм»[1] Перед моим мысленным взором предстала женщина, и я описал ее. «Вижу женщину лет сорока пяти. Она среднего телосложения, носит очки, у нее темные волосы».

— Просто невероятно! Это же моя мама! — ахнула Лаура.

Я стал исследовать тело женщины, чтобы установить заболевание, и дойдя до половых органов, заметил, что не все в порядке.

— Твоя мама бесплодна, — объявил я. — Она не может иметь детей.

Лаура открыла рот от удивления.

— Как ты узнал? Как ты смог определить? Я никогда никому не говорила, что меня удочерили, потому что моя мама не смогла забеременеть! Ты можешь ей помочь?

— Попробую.

Я углубился в подсознание, хотя нам советовали воздерживаться от этого, чтобы не терять контроля, а потом каким–то образом сделал ей экстрасенсорную операцию. Мне до сих пор неизвестны результаты, но если бы я тогда знал о подобных действиях то, что знаю сейчас, я бы испугался.

У меня появился новый друг — парень по имени Эван Оуэнс. Он был довольно незаурядным: всего лишь в тринадцать лет его IQ (коэффициент умственного развития) равнялся 165. Родители отправили его в Пайнхиндж, надеясь, что там найдется что–нибудь достойное внимания гения, но Эвана почти ничего не интересовало. Он, как и все, любил выпивать и курить марихуану.

Некоторые умные ребята, которых я знал, были занудами, чего никак не скажешь об Эване. Он постоянно смешил нас остроумными шутками. И выглядел он забавно. Его прическа называлась «Афро». Волосы длиной около тридцати сантиметров торчали во все стороны, и голова напоминала огромный одуванчик. По утрам Эван выглядел очень странно, поскольку волосы были примяты с той стороны, на которой он спал.

— Давай поедем в город и купим пару упаковок пива, — предложил однажды Эван. — А то здесь слишком скучно.

— Мне нравится эта идея, — ответил я. У меня были водительские права штата Флорида. В них я поменял год рождения с 1957 на 1952, став таким образом достаточно взрослым, чтобы «на законных основаниях» покупать спиртные напитки.

Почтенные, набожные жители Уотерфорда, старомодного городка в штате Мэн, на учащихся Пайнхинджа смотрели с отвращением, и тому были веские основания. Подростки ходили в старой рваной одежде, с длинными грязными волосами. Их поведение было ничуть не лучше внешнего вида, а порой становилось просто оскорбительным: непристойности, вульгарный язык, пропаганда коммунизма и продажа наркотиков детям.

Делая покупки в магазине, я заметил, что какой–то мужчина внимательно разглядывает нас. На нем был камуфляжный костюм и охотничья шапка. У меня внутри все похолодело от страха — этот безумный, исполненный ярости взгляд мне был знаком еще с того времени, которое я провел на улицах Нью–Йорка. Когда мужчина вышел вслед за нами, я окончательно убедился, что он замышляет что–то недоброе.

Он сел в свой пикап, и, мельком взглянув на его заднее окно, я заметил подставку с ружьем и винтовкой. Эван тоже увидел оружие.

Когда мы прошли по дороге метров четыреста, мужчина завел мотор и стал медленно ехать за нами. Было несложно догадаться, что у него на уме. Он собирался дождаться, когда мы, пара хиппи, пересечем черту города и углубимся в лес, а потом подстрелить нас. Никто бы ничего и не заметил, и даже если бы нас нашли, кому какое дело.

Мы с Эваном по очереди оглядывались назад, стараясь сохранять спокойствие. Вдруг Эван выдохнул:

— Даг! Он остановил машину и достает ружье!

— Сматываемся!

Мы бросились с дороги в лес и побежали, продираясь сквозь колючие заросли вереска. Ветки деревьев хлестали нас по лицу. В кровь выделилось столько адреналина, что Эван и я не бежали, а почти летели. Вскоре преследователь остался далеко позади. Мы, почувствовав себя на безопасном расстоянии, нырнули в кусты и замерли, пытаясь затаить дыхание. Кровь стучала у нас в ушах, а в груди чувствовалась боль.

Неожиданно совсем рядом послышались тяжелые шаги. Мужчина остановился, подождал нашего появления, а затем стал стрелять по кустам, пытаясь заставить нас выйти из укрытия. Выстрелы были такими громкими, что листья осыпались от этих звуков. Одна из пуль просвистела прямо над нашими головами и ударила в дерево позади нас. Через несколько минут мы услышали удаляющиеся шаги.

Целую вечность мы лежали на земле. Потом послышался шорох бумажного пакета. Я испуганно посмотрел на Эвана и увидел, что он, стараясь как можно меньше шуметь, достает из пакета банки с пивом.

— Что ты делаешь? — прошептал я, не веря своим глазам. «Возможно, его творческие способности подсказали ему какой–то отвлекающий маневр», — подумал я. Но он просто стал открывать банку. Пиво очень вспенилось, потому что мы сильно трясли его, когда бежали. Эван поднес банку к губам и сделал большой глоток.

— Уж если умирать, так пьяным, — тихо ответил мой приятель.

Жадно выпив вторую банку пива, он встал и начал выглядывать из–за кустов.

— Ушел! — громко прошептал Эван. Я осторожно поднялся, и мы стали на цыпочках пробираться к дороге, оглядываясь по сторонам в поисках укрытия на тот случай, если наш преследователь снова появится.

Мы увидели его метрах в ста тридцати вниз по дороге.

— Вон он сидит в своем пикапе! — произнес я в панике. Видимо, мужчина решил дождаться нас, догадавшись, что рано или поздно нам придется вернуться на дорогу.

— Смотри, едет какая–то машина! — едва дыша, сказал я Эвану. Мы наблюдали за ней с замершими от волнения сердцами, и вдруг увидели за рулем Дотти, одну из учительниц Пайнхинджа. Она везла учеников в школу. Выбежав из леса, Эван и я кинулись на середину дороги, размахивая руками и крича: «Стойте! Стойте!» Дотти пришлось остановиться, иначе машина задавила бы нас. Открыв окно, она сказала:

— Я не могу подбросить вас до школы. Свободных мест нет.

— Вы должны взять нас! — закричал я. — Видите вон там на дороге человека в машине? Он охотился за нами!

Мужчина завел пикап. Дотти моментально оценила ситуацию.

— Быстро садитесь! — поторопила она. Едва Эван и я забрались на колени к другим ребятам и захлопнули дверцу, машина рванула, и мы на бешеной скорости помчалась к школе. Чуть позже Дотти посмотрела в зеркало заднего вида, но нас никто не преследовал, и теперь можно было вздохнуть спокойно.

Некоторые из нас очень редко ходили в столовую, поэтому искали еду в других местах. Сначала мы совершали набеги на кухню и брали, что хотели, но однажды обнаружили на двери висячий замок. Тогда мы просто пробили тоннель в подвал, где хранились продукты, и стали таскать продукты оттуда. Сотрудники школы сменили замки, но о тоннеле так никогда и не узнали. Мы воровали так много продуктов, что в конце концов школа Пайнхиндж обанкротилась и ее пришлось закрыть.

Был ли я счастлив, имея такую «свободу»? Ничуть. Наоборот, это был один из самых жалких периодов моей жизни. Я не видел в ней смысла. В военной школе со всеми ее порядками мне было гораздо лучше, чем в этой свободной школе без всяких правил.

Глава 5 Тайная пещера

До нас доходили разные слухи о колониях хиппи и чудесном климате на юге Калифорнии. Там всегда тепло, даже зимой. Можно жить в палатке и питаться тем, что растет вокруг.

— Вот такая жизнь мне по душе! — сказал я Джею. — Хочу жить за счет даров природы и ни перед кем не отчитываться.

— Отличная мысль, приятель! — восторженно отозвался он. — Нам уже по пятнадцать. Мы вполне можем сами о себе позаботиться. Давай поедем и проверим это!

Во время весенних каникул мы добрались автостопом из Пайнхинджа до южной Калифорнии и разбили палатку в окрестностях Палм Спрингз. Однажды хиппи подвезли нас до города в своем старом фургоне.

— Где здесь тусуются? — спросил я. — Ну, понимаете… место, где можно пожить, перекантоваться какое–то время.

— Таквиц Каньон — вот куда мы едем, — ответил высокий бородатый парень. — Это довольно далеко от города, так что копы не будут доставать нас, и можно курить марихуану, пить пиво и шуметь сколько угодно. Выезжаем после обеда. Хотите с нами?

Мы с Джейем переглянулись и произнесли в унисон:

— Еще бы!

Хотя длина Таквиц Каньона составляет почти двадцать пять километров, большинство хиппи сразу направилось к устью Палм Спрингз покурить марихуану и просто убить время. Меня поразила красота этого места. Здесь, в отдаленной пустынной равнине, росли прекрасные девственные леса. Среди деревьев и трав по огромным гладким валунам каскадом спускался водопад. Он, словно живой, стремительно падал на скалы, а затем поднимался серебристым облаком. Когда солнечные лучи пронизывали капельки, возникала чудесная радуга. Неудивительно, что некоторые режиссеры снимают в этих местах свои лучшие фильмы!

Когда мы все отдыхали и курили марихуану, с каньона спустились мужчина и молодая женщина. Его длинные волосы добела выгорели на солнце, а темная, огрубевшая кожа и бесформенная борода напомнили мне горного козла. Я также заметил, что у него босые ноги. Интересно, как он может ходить без обуви, когда вокруг полно кактусов?

Молодая женщина лет двадцати — видимо, наполовину гавайка, наполовину итальянка — шла следом за ним. Ее красоту невозможно было не заметить — у нее были большие карие глаза, темные ниспадающие волосы и гладкая кожа оливкового цвета. На спине у женщины в специальном рюкзачке сидел забавный малыш. Его загорелая на солнце кожа резко контрастировала с белесыми волосами, которые стояли дыбом, будто ребенка только что ударило током. Как я узнал впоследствии, он родился в Таквиц Каньоне, и его назвали Теви Таквиц.

— Откуда вы? — спросил я мужчину. Он остановился и посмотрел на меня.

— Из дома.

— Вы чё, в горах живете? — я показал на каньон. — Ну… это… где у вас хата? — я попытался подражать жаргону хиппи.

— А, в пещере, — небрежно бросил он.

Я, городской парень, не мог скрыть своего изумления.

— Слушай, друг, мне бы так хотелось посмотреть твое жилье! Не возьмешь меня с собой, когда пойдешь обратно? — спросил я с надеждой.

— Будешь моим гостем, — согласился он. — Мы идем в город, чтобы попросить милостыню на улице, а потом купить продуктов. А еще хотим попытаться сбыть этих щенят койота.

Он показал мне двух очаровательных щенков.

— Помесь собаки и койота, — объяснил мужчина. — Наверно, мы будем проходить здесь обратно через пару часов, и ты сможешь присоединиться к нам.

Я с нетерпением ожидал их. Джей лежал на земле с полузакрытыми глазами, одурев от наркотиков и не понимая, что происходит. Когда они наконец вернулись, я пошел с ними, и мы стали подниматься по каньону.

— Меня зовут Джим, — сказал мужчина, когда мы гуськом шли по извилистой тропинке, — а это моя жена, Санни.

По дороге я задавал много вопросов, но вскоре пологий подъем сменился более крутой и каменистой тропой. Я так тяжело дышал, что уже не мог говорить, и только время от времени спрашивал:

— Еще далеко? Тогда Джим говорил:

— О, уже близко. Сразу за тем холмом.

Я видел небольшой холм впереди и думал: «Ну, такое расстояние я смогу осилить. Однако вскоре обнаруживалось, что Джим имел в виду гору, видневшуюся далеко впереди. Мне потребовалось совсем немного, чтобы понять, каким я стал слабым. Бросив военную школу, я начал курить, и не только сигареты. Марихуану курил и в тот день, что сделало восхождение еще труднее.

Джим и Санни шли не останавливаясь, как будто для них это сущий пустяк. Они переговаривались по пути и смеялись. Он нес рюкзак с продуктами весом около двадцати килограмм, а она — ребенка. Я же нес только себя самого, и при этом еле поспевал за ними.

Солнце село, и становилось все темнее. «Интересно, — думал я, — как они видят, куда идти?» Я мог разглядеть только светлые носки Санни, которые выглядывали из ее обуви. Казалось, будто они скакали вверх–вниз, когда она шла. Пытаясь не отставать от нее, я торопился и порой спотыкался на подъеме, иногда падая на все четыре конечности. Наконец я спросил Джима:

— Вы не хотите передохнуть?

— Не–а, здесь мы обычно не отдыхаем, — ответил он.

К счастью, я пару раз наткнулся на кактус чолья, и, хотя было ужасно больно, по крайней мере, Сани и Джим остановились и подождали, пока я вытащу колючки, и мне удалось перевести дух.

— Еще далеко? — спросил я.

— О, уже совсем близко.

В Нью–Йорке «совсем близко» означает «пара кварталов». А Джим имел в виду три–четыре километра, и притом в гору. Наконец мы добрались до гребня горы, возвышающейся на 1 240 метров над Палм Спрингз. Что за потрясающее зрелище открылось нашему взору! Впереди простиралась темная пустыня, а внизу под нами виднелись несколько городков, окруженных густыми лесами. Пока мы отдыхали, Джим и Санни покуривали марихуану. Только я начал приходить в себя, как они поднялись и снова тронулись в путь.

— Ну, далеко еще? — снова спросил я.

— Не–а… Теперь почти всю дорогу под гору.

Ну да, под гору, однако спуск был настолько крутым, что при каждом шаге ноги подворачивались, и мне приходилось цепляться каблуками, чтобы не скатиться. Затем я услышал журчание воды, и вскоре мы стали петлять вдоль ручья. Мои новые знакомые знали, где камни, а я то и дело соскальзывал в воду, не говоря уже о том, что ветки деревьев постоянно хлестали меня по лицу. Здесь, вверху, возле воды, пустыню сменили джунгли.

В тот момент, когда я подумал, что больше не в состоянии сделать ни шага, мы оказались перед пещерой. Джим зажег свечу, но я слишком устал, чтобы оглядываться по сторонам, и просто наблюдал, как Санни разворачивает влажный спальный мешок.

— Можешь спать здесь, — сказала она. — А мы поднимемся наверх в летнюю пещеру.

— В летнюю пещеру? — с опаской спросил я. Но они уже исчезли во тьме, оставив меня одного в этом жутком месте. Я забрался в сырой спальный мешок и свернулся калачиком. До меня доносилось какое–то шуршание; потом выяснилось, что это мыши, а тогда казалось, будто ползет гремучая змея или крадется пума. Но я слишком устал, чтобы беспокоиться об этом, быстро согрелся и заснул под доносившийся издалека вой койотов и жалобное уханье совы.

Если бы у меня не болело все тело, то, проснувшись, я мог бы подумать, что умер и попал в рай. Ярко светило солнце, а прямо напротив входа в пещеру я увидел тихое озеро с прозрачной водой, которое подпитывали журчащие ручейки. Повсюду весело щебетали птички.

Джим и Санни уже пришли и загорали обнаженными на камне неподалеку от меня. Малыш играл у воды, а рядом растянулась собака–койот, кормя оставшихся щенков. Аромат еды, готовящейся на костре, напомнил мне, как я давно не ел. Пахло так вкусно, что просто слюнки потекли.

Я не знал, как себя вести в присутствии двух полностью раздетых людей. Привыкнуть к этому так и не смог, но со временем нагота стала казаться как бы естественной, так что мне удавалось делать вид, будто я ничего не замечаю.

Их образ жизни во многом пришелся мне по душе. Питалась эта семья в основном дарами природы и тем, что удавалось вырастить на огороде. Они даже сами выращивали марихуану. Санни готовила вкусное блюдо из рогоза.

Вокруг в изобилии росли ягоды и дикий виноград, а по горам бродили канадские бараны. И хотя к тому времени эти животные уже находились под защитой государства, когда хотелось мяса, Джим просто ненадолго уходил со своим ружьем и приносил домой барана или оленя.

Я знал, что не могу остаться — в лагере меня ждал мой друг, но я решил, что однажды стану «пещерным человеком».

На следующий день мы с Джейем снова отправились в путь и к вечеру очутились в Санта–Моника. Солнце склонялось к западу, когда водитель остановил машину на углу.

— Высажу вас здесь, — сказал он. — Я поворачиваю на восток.

— Спасибо, что подбросили, — ответили мы хором, забирая свои рюкзаки и закрывая дверцу.

— Так, а где мы будем ночевать? — спросил Джей. — Не хотелось бы спать на улице, никого здесь не зная.

— Давай спросим у кого–нибудь, где можно недорого снять комнату, — предложил я.

— Послушай, денег у меня осталось совсем немного, — возразил Джей.

— У меня тоже, но вдруг найдется что–то очень дешевое. За углом сидело несколько бродяг. Они курили и разговаривали. Я подошел к ним и спросил:

— Где можно недорого поесть и переночевать? Один из них махнул рукой в конец улицы.

— Вон там в нескольких кварталах отсюда есть ночлежка, за сутки берут по три доллара.

— Да, — заговорил другой, — а через два квартала в ту сторону находится миссия, где вы сможете бесплатно поесть. Единственное, что потребуется, это послушать их проповедь, тогда они вас покормят. Возле миссии надо быть ровно в восемь, потом они закрывают дверь на ключ. Если опоздаете, туда не попадете.

— Спасибо, — сказали мы с Джейем и направились к ночлежке.

Полы в этой старой гостинице почернели, обои местами отклеились и свисали клочьями. Воздух был затхлый, с примесью сигаретного дыма, запаха дешевого вина и мочи.

Заплатив по три доллара, мы получили комплект не совсем чистого постельного белья и полотенца.

— Можете занять номер 218, — сказал служащий гостиницы, протягивая нам ключи. — Уборная в конце коридора, справа.

На следующее утро перед миссией собралось двадцать–двадцать пять человек. Двери открыли ровно в восемь, и все толпой зашли внутрь. Джей и я сели на последнем ряду.

В миссии приготовили прекрасную программу и обращались со всеми предельно внимательно и терпеливо, невзирая на наше ужасное поведение. Какой–то лысый мужчина поднялся и с улыбкой поделился своим свидетельством, а люди вокруг меня в это время разговаривали и шутили. Один бродяга громко отрыгнул, и все засмеялись. Но несмотря на это мужчина продолжал свидетельствовать, а его улыбка излучала подлинное счастье. Кого–то в переднем ряду стошнило прямо на пол, и один из сотрудников миссии подбежал и все вытер, в то время как другой проводил беднягу в уборную. Окончив свое свидетельство, лысый мужчина исполнил для нас песню. Люди то и дело теряли сознание — некоторые от голода или усталости, другие просто были пьяны. Должно быть, ангелы Божьи смотрели на нас с сочувствием.

Среди тех, кто помогал проводить программу, был молодой человек, коренастый и мускулистый, как чемпион мира по боксу. Ему ничего не стоило взять пару–тройку болтунов и пьянчуг и стукнуть их головами друг о друга так, чтобы искры из глаз посыпались. Но он вместо этого встал и рассказал прекрасную историю о том, что совершил для него Иисус Христос. В завершение программы молодой человек пригласил нас также отдать свои сердца Богу. Я заметил, как он огорчился, когда никто не откликнулся.

После завершения программы нас проводили в другое помещение. Там стояли столы, накрытые белыми скатертями, и все выглядело удивительно чистым. Должно быть, я ожидал получить хлеб с водой, потому что помню свое удивление, когда нам подали вкусную, свежую пищу. Постояв немного в очереди, мы получили по большой миске домашнего рагу, увесистому ломтю хлеба и чашке кофе. Нам даже дали десерт — вишневый пирог!

Я совершенно не понимал этого. Ведь мы же грязные, неотесанные, грубые, а к нам относятся с такой заботой и уважением, словно мы добропорядочные люди. Это как–то не сочеталось с тем, что мне рассказывали о христианстве.

Мы узнали еще об одном месте, где тоже бесплатно кормили, это был храм Хари Кришна, там также надо было посетить службу — а она длилась целых два часа.. Однажды я и Джей решили туда наведаться. Многие считают, что это лжерелигия, и служба действительно отличалась от всех христианских богослужений, которые я когда–либо посещал. Мужчины бреют голову, оставляя небольшой хвостик сзади. У них длинные, ниспадающие темно–оранжевые одежды. Женщины также носят длинные одежды розового, голубого и фиолетового цветов. Под монотонный ритм бас–гитары и барабанов люди раскачиваются и подпрыгивают, трясут тамбурины, машут руками и скачут в воздухе. При этом все монотонно повторяют нараспев: «Хари Кришна, Хари Кришна, Кришна, Кришна, Хари, Хари; Хари Рама, Хари Рама, Рама, Рама, Хари, Хари…»

Я достаточно долго вращался в кругах шоу–бизнеса и мгновенно понял, что людей гипнотизируют. При гипнозе используются определенные свойства зрительных и слуховых нервов. Монотонный стук приводит людей в состояние транса. Когда многократно повторяется какая–то бессмысленная фраза, в мозгу формируется подсознательная мысль. Через какое–то время она настолько заполняет разум, что вытесняет все проблемы и реальное восприятие жизни, давая ложное ощущение покоя — что–то вроде эйфории. Этот внутренний покой они считают Богом. Очарованные, люди с радостью оставляют здесь свое имущество и деньги.

Когда я увидел, что происходит, то отправился в уборную и провел там большую часть службы, прежде всего — монотонного пения. Вернувшись, я заметил, что Джею это вроде бы начинает нравиться, и забеспокоился за него. Съев йогурт, от которого я не особенно был в восторге, я схватил Джея, и мы убрались оттуда.

Весенние каникулы закончились несколько дней назад, а мы все еще были на противоположном от школы конце страны.

— Лучше бы нам вернуться в школу, если мы туда вообще собираемся, — сказал я.

— Нам некуда спешить, — возразил Джей. — Ты что, забыл? У нас весенние каникулы.

— Я это помню. Как и то, что они закончились две недели назад, а нам потребуется не меньше недели на обратную дорогу. Собирайся! Мы возвращаемся.

Глава 6 Преступление того не стоит

После учебы в Пайнхиндже я приехал во Флориду, чтобы провести лето с отцом, но ничего не получилось. Пайнхиндж подпитывал мое стремление к неограниченной свободе, и отец совершенно не мог со мной справиться.

— Даг, — сказал он мне однажды, — я в полной растерянности и не знаю, что с тобой делать. Если ты не можешь уживаться с другими людьми и вести себя по–человечески, тебе придется уехать.

Он с разбитым сердцем наблюдал, как я вырывался в большой мир — в марте мне исполнилось всего шестнадцать.

Обиженный, сбитый с толку и разозленный, я отправился в путь, не зная, куда податься. Добрался до шлагбаума и направился на север к автомагистрали. По пути мне встретился высокий парень по имени Скотт. Он был мускулистого телосложения, а благодаря тому, что носил очки, казался образованным, хотя едва ли закончил среднюю школу.

Автостопом мы добрались из Майами до Бостона, где Скотт жил до того, как попал во Вьетнам, а вскоре нашли работу и начали неплохо зарабатывать. Но я быстро сообразил, что Скотт увеличивает свой доход и при помощи воровства. Мало–помалу я оказался втянутым в его темные делишки и сам не заметил, как превратился в закоренелого преступника

В течение следующих нескольких месяцев, падая все ниже и ниже, я стал ненавидеть себя и все человечество.

Мы со Скоттом спали в ночлежках и воровали машины, телевизоры и все, что только можно превратить в деньги.

Если тебе всего шестнадцать, жить в Бостоне самостоятельно довольно сложно, но вскоре мне удалось достать водительские права штата Массачусетс, в которых значилось, что мне уже восемнадцать. Благодаря этому мне удалось найти работу — меня взяли охранником на полставки в компанию под названием «Бизнес Интеллидженс» и выдали униформу, жетон и дубинку полицейского. Я чувствовал себя таким важным, когда, покупая алкогольные напитки, показывал этот жетон, прикрепленный к бумажнику. У меня также появился доступ к секретным сведениям о кражах со взломом.

Работая, я познакомился с молодым мужчиной по имени Брэд, тоже охранником. Этот довольно тихий парень был связан с восточной религией шакти. Брэд знал, что я ворую.

— Даг, — сказал как–то он, — однажды ты поплатишься за свои деяния. Ты не останешься безнаказанным.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Это называется «карма». Что посеешь, то и пожнешь. То, что ты делаешь людям, они сделают тебе.

— Какая чушь, приятель! — воскликнул я. — Украл телевизор и продал его. Я не попался и никогда не попадусь.

— Вот увидишь, — ответил он, улыбаясь.

Через несколько дней кто–то проник в мою квартиру и украл мой телевизор и радио. О, как я был взбешен! Потом все чаще стал замечать, что как только я украду что–либо, это же украдут и у меня. Когда я крал деньги, они исчезали! Позже я узнал, что их у меня воровал Скотт! Я украл машину, и у меня сразу же спустило два колеса. Но по–настоящему меня убедил сущий пустяк — совпадение было таким невероятным, что я не на шутку испугался.

В каком–то доме я украл нераспечатанную упаковку блинной муки «Крустиц» из цельного зерна. На упаковке была выбита цена — 1 доллар 19 центов. (Я пил, курил и употреблял наркотики, но при этом использовал муку только из цельного зерна, потому что это полезно для здоровья!) Вернувшись домой, я обнаружил, что здесь побывали мои друзья. Они открыли новенькую банку джема и опустошили ее. Рядом с пустой банкой валялась крышка, а на ней значилась цена — 1 доллар 19 центов!

«Кошмар! — подумал я. — Есть некто, кто видит меня и знает все, что я делаю!» Впервые в жизни я по–настоящему, всем сердцем поверил, что Бог существует!

Когда через пару дней Брэд пригласил меня пойти с ним на собрание, я сразу же согласился. В последующие недели я ходил туда несколько раз. Мне почти ничего не было понятно из того, что там говорилось, но с каждым разом у меня становилось все больше религиозных книг и все меньше денег.

Однажды вечером я читал газету, как вдруг в коридоре послышался такой пронзительный крик и громкий шум, что я аж подпрыгнул. Приоткрыв дверь, увидел Шугермана — негра–сутенера, моего соседа. Он избивал одну из своих девушек. Наконец она вырвалась и побежала. Он швырнул ей вслед веник, а я закрыл дверь.

«Надеюсь, он не убьет ее», — подумал я, плюхнувшись в кресло. В этих захудалых меблированных комнатах частенько кого–то били, но я так и не смог к этому привыкнуть. Стряхнув пепел с сигареты, я задумался: «Зачем прозябать в этой дыре, где приходится делить ванную с такими подонками? Я даже не могу спокойно спать по ночам из–за всех этих вечеринок и дурацких выходок. Мне надоела эта комната и опротивела такая жизнь!»

В этот момент зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Привет, Даг. Это папа! — послышался голос на другом конце провода. — Я тут проездом по делам в Нью–Йорке. Решил задержаться, чтобы повидаться с тобой.

Его голос был веселым, и я обрадовался, услышав его.

— Хочешь, мы встретимся на часок–другой?

— Конечно, папа. Можно, я приглашу тебя на обед? — спросил я. Мне хотелось показать ему, что у меня есть собственные деньги.

— Вообще–то я сам хотел пригласить тебя, но будь по–твоему. Где мы встречаемся?

Я знал несколько шикарных ресторанов в Бостоне и, желая произвести на него впечатление, назвал самый дорогой, какой только смог вспомнить. Приехав первым, я подождал отца на улице. Вскоре приехало такси, и из него вышел отец. Радость нахлынула на меня, и мне очень хотелось подбежать и броситься ему на шею. Но в нашей семье было не принято обниматься. Мы просто улыбнулись и пожали друг другу руки.

В ресторане официант проводил нас за столик, и какое–то время мы беседовали о том, о сем. Сделав заказ, отец перешел к цели своего визита.

— Даг, я чувствую себя предателем по отношению к тебе и хочу попросить прощения. Ты дашь мне еще один шанс?

Услышав столь неожиданное признание, я едва сдержал слезы, но с ответом торопиться не стал.

— Чего ты хочешь, отец? — осторожно спросил я.

— Ну, это касается твоего образования. Тебе всего шестнадцать. В школу–то все–таки надо ходить

— Но, папа, я неплохо сам о себе забочусь!

Я начал выходить из себя и показал ему, достав из кармана пачку денег. Однако его это не впечатлило.

— К тому же ты знаешь, как я отношусь к школе. Он поднял руку, пытаясь остановить меня.

— Минутку, Даг! Послушай меня. Я разговаривал со своим другом, и он рассказал мне о школе на корабле. Это парусник, который плавает по всему миру. Ученики — его команда. Занятия проходят прямо на корабле, а остановки будут в самых экзотических местах. Можно где угодно выходить на берег и делать все, что захочется. Можно нырять с аквалангом и кататься на водных лыжах; там будет много девушек. Учебный год только начался, и сейчас корабль где–то в Средиземном море. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— А как называется эта школа? — спросил я, стараясь скрыть вспыхнувший интерес.

— «Флинт Скул Эборд».

— Ну, не знаю…

Я колебался. Мы долго сидели молча. У меня были большие сомнения, смогу ли снова вписаться в четкую структуру, где придется исполнять приказы. Тем не менее мне показалось, что там будет интересно, и, честно говоря, я устал беспокоиться о том, как прокормить себя. Наконец я сказал:

— Пожалуй, попробую.

На лице отца выразилось огромное облегчение, а в его глазах я заметил слезы. Внутри у меня все ликовало. Но если бы я только знал, что меня ожидает!

Глава 7 В открытом море

Отец отменил все деловые встречи, чтобы слетать со мной в Геную, в Италию, где сейчас стояла плавучая школа. Нам было хорошо вместе, и я знал, что он переживает за меня. Папа даже похлопал меня по спине, когда мы взошли на корабль. Он помог мне зарегистрироваться и внести вещи, а прощаясь, сжал мою руку.

— Удачи, сынок. Будь прилежным. Я приеду к тебе на Рождество.

— Ладно, папа.

Когда он ушел, я спрятал вещи и пошел осмотреться. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, кто учился в этой школе: дети сенаторов и политиков, такие же распущенные и несдержанные, как и я. Оставаясь дома, они подрывали репутацию отцов, а за пределами страны о них никто ничего не узнает. Были здесь и правонарушители, чьи богатые родители просто переложили свои обязанности на школу, не желая заниматься проблемами детей. Поначалу некоторые ребята в школе приставали ко мне: «Ты привез наркотики?»

То, что сказал о школе отец, было лишь частью правды. В определенном смысле учащиеся были узниками этого парусника. Нам запрещали пить, курить и употреблять наркотики и, конечно, не позволяли общаться с девушками. Перед тем, как отпустить нас на берег, у нас отбирали паспорта, а если вас поймают без документов в такой стране, как, например, Италия, то посадят под замок и выбросят от него ключ. Поэтому мы не отваживались делать ничего такого, что могло бы привлечь к нам внимание. За все время, которое я там провел, я так и не нырнул с аквалангом, не прокатился на водных лыжах, да и вообще не занимался спортом.

В этой школе естественно–научные предметы опирались на теорию эволюции, а тех, кто верил в сотворение, высмеивали и считали идиотами. На уроках показывали фильмы, прославляющие Ч. Дарвина так, будто он — герой.

— Бога нет, — говорил нам учитель. — Вы должны сами о себе заботиться. Если надо переступить через кого–то, чтобы достичь своей цели, переступайте. Если вы этого не сделаете, сделает кто–то другой.

Такая циничная философия заставила меня почувствовать еще большее одиночество и ненужность.

Я продолжал искать Бога через восточные религии — вроде шакти — и не хотел, чтобы мне указывали, во что верить, поэтому все больше времени проводил в своей комнате, медитируя и играя на деревянной дудочке. Ребята смеялись надо мной, но я не обращал на это внимания.

Все ученики были из состоятельных семей, но вы бы никогда не догадались об этом по пище, которой нас кормили. Десерты были такой редкостью, что шоколадный батончик «Сникерс» считался необыкновенным лакомством, на которое можно было обменять все что угодно. Нам приходилось платить за один батончик две с половиной тысячи итальянских лир — то есть в два раза дороже, чем дома.

Однажды в мою каюту заглянул парень по имени Эрик.

— Как плохо, что нет ЛСД, — сказал он. — Я бы многое дал за маленькую пластиночку.

— К сожалению, у меня их нет, — ответил я, а когда он ушел, мой изобретательный на зло ум принялся за работу. ЛСД называют «пластинками», потому что этот наркотик распространяется маленькими прозрачными квадратиками размером два сантиметра. Я достал из бумажника пластиковый карман для фотографий и отрезал два крохотных квадратика. Пластинки выглядели точь–в–точь как ЛСД.

Когда я снова увидел Эрика, то сказал:

— Не поверишь, но я случайно нашел пару пластинок. Его глаза засверкали.

— Здорово! — ответил он с восторгом. — Продашь мне одну? Сколько она стоит?

— Ну, я прошу два батончика за одну пластинку.

— Идет, — произнес он. — Шоколадки в моем шкафчике.

— Подожди, Эрик. Не знаю, годятся ли еще эти пластинки. Я долго таскал их в бумажнике (что, надо сказать, было правдой).

— А, пойдет, — махнул он рукой. — Попробую.

Мы обменялись товаром, и, собираясь уходить, я предупредил Эрика:

— Да, кстати, тебе надо будет ее проглотить. Такие пластинки не тают во рту.

Ухмыльнувшись, я ушел к себе в комнату, сел на кровать, развернул первый батончик и откусил большой кусок. Я медленно разжевывал и смаковал шоколад.

— Мда, приятель! Пока ты обнаружишь, что жуешь мой бумажник, шоколада уже и след простынет, — хихикнул я.

Хотя я перехитрил Эрика, меня мучила совесть.

«Да ладно, — мысленно оправдывался я, — он поступил бы со мной точно так же, если бы додумался до этого».

Я весь напрягся, когда на следующее утро он появился в моей комнате, и подумал: «Ну все, я пропал».

Он закрыл за собой дверь, но сердитым не был. Напротив, Эрик улыбался.

— Ты представляешь, какая пластинка! — воскликнул он. — Сначала я ничего не почувствовал и просто уснул, а потом проснулся среди ночи, и, приятель, такой кайф! Всю ночь галлюцинации!

Он закатил глаза и оперся о дверь, а я широко открыл рот от удивления.

— Эх, да знал бы ты… — пробормотал я. Впоследствии, когда я увидел в Библии слова «по мере веры, какую Бог уделил каждому», то сразу вспомнил Эрика. Несомненно, он верил в этот кусочек пластика!

Говорят, что под пулями не бывает атеистов. Я на собственном опыте убедился, что не бывает атеистов и во время шторма на море. Как–то вечером мы проплывали на довольно большой скорости вдоль острова Сардиния, и за несколько часов легкий бриз сменился неистовством бури. Волны уже не плескались мирно, а поднимались на семь–девять метров. Нос корабля то вздымался на гребне очередной волны, то вдруг снова бросался в морскую пучину, что вызывало ужасную качку, так что молодым матросам ничего не оставалось, как крепко держаться за леер[2], отдавая морю свой недавно съеденный ужин. А многие не успевали добраться до леера, поэтому вскоре вся палуба стала скользкой от того, что прежде составляло содержимое желудков этих бедняг.

— Прочь от леера! — рявкнул капитан. — Если кого–то смоет за борт, мы даже не узнаем. Вы погибнете от шока и переохлаждения, прежде чем удастся найти вас. Мы просто отметим на карте и покажем вашим родителям место, где вы погибли.

Кто знает, блефовал он или нет.

Шторм усиливался, волны обрушивались на нос корабля, заливая палубу тоннами воды, а когда корабль поднимался навстречу новой волне, вода устремлялась на корму, сметая все на своем пути. Вскоре спасательные жилеты, ящики и все, что только было, стало швырять взад–вперед по палубе и уносить в море водой, несущейся с носа на корму. Спасательный плот, ненадежно привязанный тоненькой веревочкой, дергался, угрожая сорваться.

— Быстрее, ребята! — крикнул капитан нам с Ральфом. Все, кроме нас, страдали морской болезнью.

— Закрепите спасательную шлюпку, пока не ударила новая волна.

Ральф, чей отец, миллионер, жил в Виргинии, был высоким светловолосым провинциальным парнем, неисправимым индивидуалистом. Как только нам удалось добраться до цели, волна сбила нас с ног и швырнула на плот. От этого веревка лопнула, и поток воды стал стремительно сносить нас вниз по палубе.

— Круто! — воскликнул Ральф, а я, видя, что мы летим прямо на леера, чуть не умер от страха. Что, если они не выдержат?! Остановка была такой резкой, что нас чуть не выбросило за борт, но мы успели отчаянно ухватиться за леер и повиснуть на нем. Кое–как нам удалось закрепить плот и остаться в живых. Но не успели мы перевести дух, как новая волна еще большей силы ударилась о корабль, и грот[3] лопнул, что было опасно для судна. Если оно перестанет удерживать курс прямо, нас начнет сносить в сторону, и тогда с бортов корабль зальет водой.

Как бы кто плохо себя ни чувствовал, все выбежали на палубу, услышав, как лопнул грот. Бушующий ветер неистово трепал разорванный парус. Потребовалось много усилий, чтобы стянуть его вниз, отцепить и поставить запасной. Когда мы пытались удержать веревки, палубу от качки так заливало водой, что едва не сбивало нас с ног, но в конце концов парус удалось опустить и отцепить. Я видел, как шевелились губы многих моих друзей–атеистов, и знал, что они тогда молились. Наконец запасной парус закрепили, и теперь его надо было поднять на главную мачту. Кому–то предстояло поднять металлическое крепежное кольцо на вершину мачты и зафиксировать там. Если этого не сделать, из–за качки оно не сможет плавно скользить.

— Нужно, чтобы кто–то закрепил кольцо, — прокричал капитан сквозь шум ветра. — Добровольцы есть?

Он с надеждой озирался вокруг. Я не боялся высоты и знал, что если это кому–то под силу, то уж мне и подавно, ведь я все еще оставался физически крепким благодаря подготовке в военной школе. Поэтому и вызвался добровольцем. Кроме того, разве можно было упустить такую возможность порисоваться?!

Итак, я забрался на седло, а мужчины и мальчишки стали тянуть лебедку. Меня медленно поднимали вверх, но когда я поднялся почти на две трети, корабль бросило вперед, отчего кольцо впилось в мачту, так что уже невозможно было подняться выше. Я тянул изо всех сил, но оторвать кольцо от мачты не мог. Было заметно, как натягиваются и трещат веревки оттого, что снизу их все больше натягивают, и я стал опасаться, как бы они не лопнули.

— Стоп! Стоп! — кричал я снова и снова, но ветер так яростно трепал сильно провисший парус, что шум, оглушительный, как раскаты грома, не давал им услышать меня, хоть я находился на высоте каких–то восьми–девяти метров.

Все это время корабль страшно качало, и хвостовая мачта так сильно гнулась из стороны в сторону, что я едва не погружался в воду то с одной, то с другой стороны корабля. Мачта подбрасывала меня в воздухе, как мячик, и я знал — еще немного, и я упаду в воду и утону. Единственным спасением для меня было прыгнуть на сеть, протянутую от борта корабля к «вороньему гнезду». С верхушки мачты можно было бы прыгнуть прямо на сеть, но меня–то ведь подняли всего на две трети, и сеть находилась в нескольких метрах от меня. Руки дрожали от напряжения, силы в них почти не осталось, потому что я долго пытался вытащить кольцо. К тому же, поскольку мы раскачивались над водой, при прыжке я мог попасть не на сеть, а прямо в бушующее холодное море, и тогда мне конец.

— О, Боже! Спаси меня, пожалуйста! — крикнул я. — Не дай мне умереть!

Бросив быстрый взгляд вниз, я прыгнул. Слава Богу, момент оказался подходящим — мне удалось мертвой хваткой зацепиться за сеть руками. Потом я продел в нее ноги и, отдохнув минутку, стал спускаться вниз.

Капитан наконец понял, в чем проблема, и приспустил парус. Руки и ноги у меня дрожали, когда я смотрел на все это.

— Попробуешь еще раз? — спросил капитан.

— Ни за что! Я пошел в свою каюту…

Осторожно обходя обломки, я стал пробираться в свой уголок. Было слышно, как другие ребята стонали в своих каютах, когда их рвало. И пока я дошел до своей двери, от запаха солярки и рвотных масс меня самого стошнило. Мне было все равно, в каком беспорядке оказалась моя комната из–за шторма — я рухнул на койку и уцепился за поручни. «Как повезло, что уцелел! — подумал я. — Интересно, сколько молитв и обещаний в эту ночь вознеслось к Богу? И многие ли из тех, кто молился, на самом деле изменят свою жизнь, если мы выживем?»

Каким–то образом нам все же удалось уцелеть. Наступил штиль, и жизнь пошла своим чередом. Все вели себя так, словно ничего и не произошло, молитвы и обещания были забыты, и мне стало ясно, почему Бог не воспитывает нас при помощи страха: когда проходит опасность, люди обычно возвращаются к прежнему образу жизни.

Поскольку я прибыл в школу с опозданием, все поручения уже были распределены, и мое имя в списке нарядов не числилось. Но были другие дела — например, драить палубу, мыть посуду и иные занятия, которые мне жутко не нравились. В конце концов я взбунтовался: перестал ходить на уроки и выполнять любые задания. Я просто сидел в своей комнате и размышлял. Вскоре в мою дверь постучал капитан.

— Открыто, — отозвался я.

Он ворвался в комнату и разразился грозной тирадой.

— Что значит твое поведение, Батчелор? Ты не посещаешь занятия. Ты не выполняешь поручения. Ты не делаешь ничего из того, что должен делать. Ты что, не знаешь, что ты должен исполнять требования, как и все остальные?

— С какой стати? — вызывающе спросил я. — Мне здесь ужасно не нравится. Я сюда не просился и не собираюсь быть чьим–то рабом!

Его грозные слова меня совершенно не испугали. У меня была золотая медаль по борьбе, я привык сражаться и ни разу не проиграл.

Поняв, что не сможет меня запугать, он изменил тактику.

— Ладно, Батчелор, не будешь работать — не получишь еды! — гневно выпалил он и выскочил из комнаты. Сперва я не знал, что делать, а потом подговорил друзей тайком носить мне продукты, и мое неповиновение продолжилось.

Из–за меня дисциплина пошатнулась во всей в школе. «Почему я должен нести караул, а Батчелор — нет?» «Почему я должен драить палубу, а Батчелор — нет?» Капитан не знал, что отвечать. Озадаченный, он снова пришел ко мне.

— Что мне сделать, чтобы ты вел себя, как положено? Ты разрушаешь моральный дух всего учебного заведения. Неповиновение распространяется, как чума.

Он умоляюще посмотрел на меня.

— Не знаю, — пожал я плечами. — А что вы можете мне предложить?

— Если ты будешь ходить на занятия и нормально вести себя еще пару недель, я скажу твоему отцу, что ты отлично учишься, и отпущу домой на Рождество.

Я глубоко вздохнул, на минуту задумался и согласился:

— Идет.

Он знал, что если я сойду с корабля, то назад уже не вернусь. Мы оба это знали, но молчали. И, конечно, как только нас отпустили домой на Рождество, первым делом я заказал себе пиво и пачку сигарет. Остальные ученики с ужасом посмотрели на меня, а я сказал им: «Вы меня больше не увидите». Так оно и вышло.

Отец так радовался моим хорошим оценкам, что я просто не смог огорчить его, сказав правду. Вместе с другими я отдыхал и развлекался на каникулах, стараясь забыть о школе, а когда пришло время возвращаться, снова отправился в путь.

Глава 8 В пути

Огромный серебристо–красный трактор, громыхая, проехал мимо. «Ну, все, довольно!» — вздохнул я, теснее укутываясь в свой тоненький пиджачок. Взглянул на часы, потом резко повернулся, подставив спину ледяному ветру, и быстро пошел. Ветер задувал в шею, и я в сотый раз задрожал, но все же идти было теплее, чем стоять с поднятой рукой.

— Уже почти восемь часов в этом убогом месте… Эх, кажется, сейчас снова пойдет снег, — бормотал я, еле волоча закоченевшие ноги по обочине дороги на окраине небольшого городка в Оклахоме. В животе урчало, но я не обращал на это внимания, а повернулся к приближающемуся голубому «Кадиллаку» и вытянул руку, но водитель даже не взглянул в мою сторону. Снова засунув руки в карманы, я зашагал дальше.

Мрачные мысли стали закрадываться в мое сознание, в висках стучало, и самому уже не верилось, что еще вчера я в теплой бильярдной в Виргинии играл с друзьями, пил и делал глупые ставки. Чем больше я пил, тем хуже играл, и вскоре потерял все деньги, а теперь готов был рвать на себе волосы: «И почему я не оставил несколько долларов, чтобы поесть? Какой же я дурак!»

Можно ли мне обращаться к Богу? Я не очень умел молиться, но знал, что Бог читает наши мысли, поэтому в своем сердце произнес следующее:

«Боже, я знаю, я — дрянь. Прости за всю боль, причиненную людям, и, пожалуйста, пошли мне еды, немного денег и машину, которая бы меня подвезла. И раз уж Ты займешься этим, пожалуйста, пусть подвезет меня до самой Калифорнии кто–нибудь "нормальный"».

Впервые я отправился путешествовать автостопом, когда мне было всего пять лет. С тех пор у меня приключались довольно странные поездки. Однажды мужчина, куря марихуану, выехал на полосу встречного движения. В другой раз ехали пьяные муж и жена, и машина все время виляла. В конце концов я сказал им: «Выйду здесь, остановите», хотя не доехал до места назначения. Я просто хотел остаться в живых! Как–то меня подобрал мужчина, который всю дорогу пил со своей девушкой. Он хотел произвести на нас впечатление, демонстрируя, как он может ехать в темноте, выключив фары. Иногда гомосексуалисты подвозили меня, пытаясь завязать со мной отношения. А один раз, как оказалось позже, я ехал с преступником. Полицейская машина прижала нас к обочине, тому парню надели наручники и увезли его, оставив меня у пустой машины без ключей. Поэтому, обращаясь к Богу, я подумал, что лучше попросить, чтобы водитель был «нормальный». Едва я закончил свою краткую молитву, как подъехал белый микроавтобус.

— Тебе куда? — весело спросил водитель.

— В Калифорнию, — ответил я.

— Слава Богу! И мне туда же. Залезай! — пригласил он.

— О, нет! Это религиозный фанатик! — подумал я, но с радостью залез в микроавтобус, и мы двинулись в путь. Я был так рад его предложению, что напрочь забыл о своей недавней молитве и вспомнил о ней гораздо позже.

Перебросившись со мной несколькими фразами о холодной погоде, мой благодетель произнес:

— Бьюсь об заклад, ты приехал к кому–то в гости на Рождество, а теперь возвращаешься домой.

— Нет, я жил во Флориде, а теперь переезжаю в Калифорнию, — уклончиво ответил я, не желая обсуждать свои планы с незнакомцем. — А вы?

— Ну, а я еду разыскать друга на юге Калифорнии. Но скажи мне, — и отвернувшись от дороги, он взглянул прямо на меня, — ты христианин?

Это был неожиданный вопрос. Я считал себя очень религиозным и мог поговорить о Боге, медитации, реинкарнации, духовной науке и движении «Новый век», а также изучил многие восточные религии. Но когда он спросил, христианин ли я, я растерялся. Что он имеет в виду — верю ли я Библии или люблю ли я людей? Почти все религии учат, что нужно любить окружающих.

Видя мое замешательство, он уточнил:

— Ты веришь в Иисуса Христа?

Снова я не знал, что ответить. Мне было неизвестно, история о Христе — это обман, сказка или же Он был просто хорошим учителем. Вскоре мы стали беседовать об Иисусе, Библии и религии. Этот человек проповедовал мне до самой Калифорнии! В Колорадо дороги превратились в сплошной каток. Мы видели много машин, съехавших с дороги. Но я заметил, что мой спутник не боится так сильно, как я. Он просто осторожно продвигался вперед, молясь вслух. Наша машина тоже иногда скользила, но с дороги не съехала. Меня это поразило!

Он покупал еду нам обоим и оплачивал номера в гостиницах, а позже он подобрал еще одного попутчика — молодого человека, который оказался христианином. Слушая, как они беседуют между собой, я почувствовал себя немного не в своей тарелке. И он дал этому молодому человеку триста долларов, когда тот вышел!

Подъезжая к Калифорнии, он спросил меня:

— А куда именно тебе надо? В какой город Калифорнии? Хотя мне не понравилось, что он проповедовал, я все же проникся к этому человеку добрыми чувствами, ведь он оказался таким хорошим другом. Думаю, он был поражен моим ответом:

— Я направляюсь в горы возле Палм Спрингз. Буду жить в пещере в горах Сан Джасинто.

Даже глядя прямо перед собой, я догадался, что он удивленно поднял брови.

— А с кем ты будешь жить?

— Ни с кем. Я буду жить один, — ответил я почти вызывающе.

— Да что ты говоришь? Тебе же не больше семнадцати, — в его тоне слышалось скорее любопытство, а не осуждение.

— Мне шестнадцать, и как бы там ни было, я уже давно стал самостоятельным. Со мной будет все в порядке.

Он довез меня прямо до каньона и протянул мне сорок долларов, а когда микроавтобус отъехал, меня вдруг осенило: Бог дал мне все, о чем я просил в тот холодный день в Оклахоме: меня подвезли, покормили и дали денег… Разве что я не был уверен в том, что этот человек был «нормальным»!

Глава 9 Арабы наступают!

Прежде чем направиться к пещере, я зашел в магазин и потратил часть денег, которые дал мне мой добрый знакомый. Но как мало я понимал тогда, какие продукты нужны для такой жизни! Я купил несколько банок консервов и немного мяса — ох, и тяжелой же оказалась эта ноша! Упрятав покупки в рюкзак, я с трудом поднял его и надел на спину. А вскоре нашел тропинку, и город остался позади.

В прошлом году мне запомнилось, что тропинка очень крутая, поэтому я шел медленно. Хотя январь только начался, горячее солнце нещадно палило, и вскоре мне пришлось остановиться. Сев на землю, я снял пиджак и запихнул его в рюкзак. Немного отдохнул, а потом снова взвалил на плечи свои пожитки и двинулся дальше. Я еще раньше решил быть как можно дальше от людей и идти в третью долину.

Вспоминалось, как я старался не отставать от Джима и Санни. Но теперь это казалось мне детской забавой по сравнению с нынешними трудностями. Даже без пиджака я так вспотел, словно находился в сауне. Все тело уже ныло, а дыхание стало прерывистым. Под тяжестью вещей лямки рюкзака впивались в тело, и, поскольку кровообращение было нарушено, заболела голова.

Мне казалось, что я крохотный муравей, карабкающийся по гладким валунам. Иногда я сворачивал не туда и долго шел в неверном направлении, прежде чем обнаруживал это, я ведь всего однажды шел этим путем, да и то почти год назад.

Прошел час, потом другой. Стали появляться мысли о том, можно ли умереть от усталости. И вот наконец я на вершине большого хребта. Внизу, по одну сторону я увидел Палм Спрингз на расстоянии 1 200 метров, и по другую сторону — третью долину на расстоянии 460 метров. Кое–что в ней привлекло мое внимание — огромный серый валун, окруженный деревьями. За ним лежал еще один, поменьше, а дальше стеной поднимались горы. Отсюда казалось, что прямо рядом с огромным камнем течет ручеек. Я решил проверить это и с новыми силами отправился вниз.

Спустившись в долину, я заметил слева верхушку этого огромного валуна. Добирался до него еще минут десять. Наконец перелез через большое бревно, застрявшее между скал, и вот камень оказался передо мной. От его вида у меня захватило дух! Возле этого валуна была пещера, по форме похожая на перевернутую чашу. Входом в нее служила арка шириной метров десять, а внутри все было залито солнцем. Неподалеку действительно протекал ручеек и, перепрыгивая через этот огромный гладкий камень, превращался в изумрудно–зеленое озеро десять метров шириной и три метра глубиной. Вокруг росло много сикомор и лавровых кустов. Слева была ровная площадка, поросшая травой, а замыкали ее заросли кустарника.

Наслаждаясь красотой этого места, я медленно подошел к пещере, поставил рюкзак на землю и осторожно зашел внутрь. По всей видимости, здесь давно никто не жил, но, судя по закопченному своду, кто–то тут уже бывал. Из одной стены выступал камень, образуя низкую полочку. На ней лежала черная книга, покрытая толстым слоем пыли. Я взял ее, сдул пыль и прочел название: «Библия». Положил ее обратно, не открывая, и подумал: «Кто–то еще искал Бога, но, наверное, не нашел Его в этой книге, иначе не оставил бы ее здесь».

Слева, за камнем, я обнаружил еще один вход, но более низкий. Встав на четвереньки, я заполз внутрь, и через мгновение стоял в помещении с низким потолком. Свет сюда едва проникал, но здесь было так уютно, как в медвежьей берлоге. «Как удобно здесь будет спать!» — обрадовался я и энергично стал обосновываться. Мне не терпелось немедленно занять этот маленький рай! Выйдя наружу, я взял рюкзак и занес его в первое помещение. Достал консервы, поставил их на уступ и рядом положил аккуратно сложенное полотенце и кусок мыла. Затем, взяв спальный мешок и одежду, я заполз в «спальню». Одежду я сложил стопкой у стены, а спальный мешок расстелил на полу. Приготовив спальню и кухню, я вытащил из рюкзака гамак и привязал его к двум сикоморам.

В долине между величественными скалами стали собираться тени. Я слегка испугался, вспомнив, что мне придется ночевать одному в этом пустынном месте. Что, если ночью на водопой к озеру придут пантеры и койоты? Лучше я разведу огонь, ведь дикие животные боятся огня. Найдя несколько гладких камней, я выложил из них круг в центре пещеры, а потом пошел собирать дрова и не успокоился, пока не притащил несколько охапок сухих веток и не сложил их кучей возле кострища. Потом я отошел в сторону и, осмотрев свое новое жилище, сказал:

— Вот теперь все готово!

Здесь было так же чисто, как в моей комнате в военной академии!

Мне и в голову не приходило, что в последующие недели буду так занят. Приготовление пищи и наведение порядка занимали почти все утро. Каждое утро я начинал с того, что пек себе на завтрак банановый хлеб. (Один из старожилов Палм Спрингз показал мне, как сделать печь из большого котла с крышкой). А еще надо было помыть посуду и спрятать продукты от мелких животных. Я сделал щетку для посуды из пучка травы, которая росла у ручья. Получилась не хуже, чем магазинная. А еще углубил на шестьдесят сантиметров озеро около пещеры, сделав плотину в том месте, где вытекает вода. Каждый день находилась новая работа.

Из бревен и камней я сделал стул с подлокотниками и накрыл его одеялами. Он оказался таким удобным, что на нем можно было сидеть часами.

Летом я ходил нагишом. Сначала ступни были слишком нежными и острые камни в полу пещеры больно кололись, потом я наносил песка с берегов озера и засыпал пол; мне нравилось, как песок пересыпается у меня между пальцев.

А еще сделал капкан для животных. Я поймал белку, мясо зажарил и съел, а из шкурки сделал сумку. Поймал также гремучую змею, которую тоже попробовал съесть, но она оказалась очень костлявой, зато из ее кожи сделал себе чехол для ножа.

Деньги я добывал разными способами, например, делал курительные трубки и продавал в магазин для наркоманов. Там торговали и другими принадлежностями для употребления героина.

Сначала мне приходилось ходить в город за покупками дважды в неделю, но, привыкнув к новому образу жизни, мне стало хватать одного раза в неделю. Я понял, что лучше покупать сухие продукты — рис, макароны, бобы и муку.

Приготовить рис и макароны было легче легкого — за пятнадцать–двадцать минут они разваривались и становились мягкими. Зато как я намучился с бобами! Первый раз я варил их пятнадцать минут, но они остались твердыми, как камень. Все–таки я поел их, но мне стало плохо. В следующий раз я варил их в два раза дольше, но это не особенно помогло. Когда и после часа варки они все еще остались такими же, я подумал, что, возможно, это бобы какие–то неправильные. Я поделился своей проблемой с другом, а он засмеялся и сказал: «На этой высоте бобы надо варить целый день».

Удовольствия и поиск новых способов их получения — вот что было чуть ли не единственным смыслом моего существования, но теперь я начал искать Бога. Однажды я прочел книгу о том, как американские индейцы ищут Его при помощи растений, вызывающих галлюцинации, и не мог дождаться, чтобы самому попробовать их. Одно из растений, упомянутых в книге, называлось «дурман вонючий» и росло всего в считанных метрах от моей пещеры. Я сорвал несколько листочков и высушил их, а потом скрутил сигарету. Но там не было Бога. Единственное, что я почувствовал после всех моих трудов, было ощущение сухости во рту. В следующий раз я сделал из листьев чай, но снова ощутил то же самое.

Однажды я пошел за продуктами в город и встретил своего приятеля — хиппи по имени Брэд. Поболтав с ним немного, я вытащил из кармана листок и показал ему.

— Ты знаешь, что это?

Брэд взял его, растер пальцами и понюхал.

— Конечно! Это «дурман вонючий». Индейцы используют его как наркотик — это как–то связано с их религией. Содержит сильнодействующее вещество.

— Да ничего оно не действует, я попробовал. И листья курил, и чай варил — ничего.

Брэд засмеялся:

— Ты просто не знаешь, как это делается, парень. Как–нибудь я приду, покажу

Он пару раз бывал в пещере и знал, где я живу. Через несколько дней ко мне заявились Брэд, его брат Стив и еще один малолетний беглец по имени Марк.

— Готов к отключке? — спросил Брэд, представив своих приятелей.

— Я с вами, — ответил я.

Он захватил с собой эту траву и показал, как варить чай из корней. Каждому налили по чашке, но Стив отказался.

— Я лучше посмотрю, — сказал он. Все сели на пол пещеры и стали пить.

— Фу! Никогда не пробовал ничего такого горького! — сказал я.

— Хорошо! — засмеялся Брэд. — Вот это будет отключка! Мы немного подождали, но ничего не происходило.

— Видишь! Я же говорил — не действует.

— Подействует. Дай только время, — заверил меня Брэд.

— Давайте позагораем у озера, — предложил я. Всем эта идея понравилась, и через несколько минут мы уже растянулись на песке. Но вскоре я почувствовал себя немного странно.

— Я пошел спать, — сказал я.

Заметив, что у меня развязались шнурки, попытался было их завязать, но пальцы перестали меня слушаться. Я поднялся и поплелся к пещере, но меня вырвало, и, растянувшись на полу, я потерял сознание.

Когда проснулся, было уже темно, и я зажег свечу. Сначала заметил в пещере автомат с «Кока–колой». «Хорошо! — подумал я. — Во рту пересохло, надо попить». Но вдруг раздался голос.

— Что ты делаешь, Даг? Иди сюда, иди сюда!

Я повернулся и увидел свою бабушку, она стояла около серого микроавтобуса.

— Заходи в автобус! — скомандовала она решительно. Я попробовал открыть дверцу, но микроавтобус превратился в камень.

Еще помню, что оказался на склоне холма, окруженный пигмеями, которые приближались ко мне с луками и стрелами. Я стал как можно быстрее карабкаться вверх по склону и кричать своим друзьям, оставшимся в пещере:

— Помогите! Помогите! — кричал я. — На помощь! Меня убивают! Добравшись наконец до пещеры, я обнаружил, что мои друзья мертвы и плавают в озере.

(Хотя на самом деле они находились в Палм Спрингз за много километров отсюда).

Солнце уже село, но взошла луна, и я видел прижавшиеся к земле, готовые напасть на меня фигуры. Я кричал и пинал их, сбегая с горы. (На самом деле это были кактусы. Думаю, вы догадываетесь, как это обнаружилось). Я не стал спускаться по тропинке, а бежал напрямик к Палм Спрингз. Как я не убился тогда, объяснить могу только тем, что Бог, должно быть, даже тогда меня хранил. Спуск был настолько крут и в крови у меня было так много адреналина, что я делал гигантские скачки. Казалось, один шаг был длиной десять метров, хотя и по сей день я не могу с уверенностью сказать, так ли это было на самом деле.

Оглянувшись назад, я увидел, что по склону прямо на меня катятся танки, а за ними полно арабов с ружьями. Все казалось таким настоящим! Никогда в жизни я не испытывал такого ужаса.

В третьем часу ночи я наконец ступил на ровную землю около Палм Спрингз. В отдалении я увидел свет, исходивший из окон бара, и побежал туда. Он был закрыт, но я слышал голоса внутри.

— Пустите меня! Пустите! — кричал я, стуча кулаком в дверь. — За мной гонятся! Меня хотят убить!

Дверь распахнулась, и двое темнокожих мужчин с широко открытыми глазами втянули меня внутрь и закрыли дверь на замок.

— Я никого не вижу, — сказал один из них. — Кто хочет тебя убить?

— Где телефон? Мне надо позвонить в полицию! — задыхаясь, сказал я, пропустив его вопрос мимо ушей. Они оба показали телефон–автомат в конце бара. Я набрал номер полиции, и мне сразу же ответили.

— Меня зовут Даг Батчелор! — закричал я в трубку. — Я из пещеры в горах, за мной гонятся арабы. Мои друзья уже убиты!

Долю секунды на другом конце провода было молчание, а затем последовал вопрос:

— Где ты находишься?

— Я в баре… Минутку! Я узнаю, — сказал я. Я повернулся к тем двум мужчинам, которые стояли рядом, с тревогой следя за происходящим.

— Где мы? — спросил я. Они быстро назвали адрес, а я предал его человеку на другом конце провода.

— Сейчас мы будем, — ответил он.

Где–то через пару минут перед баром с визгом остановилась полицейская машина. Двое полицейских, выскочив из нее, поспешили внутрь. И вот он я с безумным взглядом. Один из них стал передо мной, понюхал, чем от меня пахнет, и посветил в глаза фонариком.

— Не марихуана, но и не алкоголь, — сообщил он другому офицеру. — Поехали в участок, — сказал он и открыл передо мной дверь на заднее сидение, а второй полицейский сел за руль.

В участок меня ввели через боковую дверь. Снова проверили, не пахнет ли от меня наркотическими веществами, и обыскали, но не нашли ничего, что указывало бы на наркотики. Я был страшно напуган, а в остальном, казалось, со мной все в порядке. Они говорили между собой шепотом, но, поскольку мой слух стал гораздо острее от жизни в горах, я слышал каждое слово.

— Что ты думаешь? — с тревогой спросил один. — Может, это связано с эмбарго на нефть?

— Может быть, — ответил другой офицер. Сержант открыл другую дверь и позвал еще одного полицейского.

— Это строжайший секрет, — шепотом сказал он. — Лучше зайди и запиши все.

Офицер вставил бумагу в печатную машинку, она застучала, а мы продолжили разговор. Я не встречал человека, который бы печатал так же быстро, как он. Ему не составляло труда поспевать за нами. Сержант повернулся ко мне.

— Итак, расскажи нам точно, как все было.

Я решил промолчать о пигмеях, которые гнались за мной с луками и стрелами. Они как–то не вписывались в общую картину.

— Ну, сижу у себя в пещере, — начал я. — Послышались выстрелы. Я вышел и увидел кучку людей, наступающих на меня.

— А ты разглядел, как они выглядят? — спросил сержант.

— Не очень…

— Ты сказал, что это были арабы. Как они выглядели? Как ты определил, что это арабы? — спросил он.

— Светила луна, и я заметил их головные уборы и халаты. Это точно были арабы.

В разговор включился другой офицер, он говорил быстро и шепотом, но я снова–таки хорошо его слышал.

— Арабы бесятся из–за эмбарго на нефть. Должно быть, они планируют напасть на Палм Спрингз!

Все трое заволновались. Здесь дом президента, здесь живет много богатых и знаменитых людей, так что мое сообщение они восприняли серьезно.

— Ты сказал, что они убили твоих друзей. Они стреляли в тебя? — спросил он.

— О, да! Там полно людей. Они стреляли, а я бежал прямо вниз с горы.

Я показал свои порванные ботинки, изрешеченные кактусами.

— Потом эти огромные валуны превратились в танки и поехали с горы по направлению к Палм Спрингз.

Стук печатной машинки замедлился, а потом и вовсе утих. Мужчины смущенно переглянулись, и наконец один из них произнес:

— Ты, похоже, чего–то нанюхался — не знаю, чего, но ты несовершеннолетний, так что пару дней мы подержим тебя за решеткой.

С этими словами он подошел к телефону, позвонил и попросил, чтобы меня забрали сотрудники из отдела по делам несовершеннолетних.

Глава 10 В Нью–Мексико и обратно

Ава дня я провел в тюрьме в Палм Спрингз, питаясь одними пончиками с кофе, пока меня не перевели в Молодежный центр округа Риверсайд (так красиво называли тюрьму для малолетних). Только через два дня прекратились галлюцинации, и я понял, что это просто была неудачная «отключка».

«Что же со мной теперь сделают в суде?» — волновался я. А еще думал о том, как поступил с отцом во Флориде. Я был не вправе винить его, если бы он больше не захотел меня видеть, и даже не подозревал, что, пока меня держали под стражей, он изо всех сил старался решить мои проблемы. О том, чтобы вернуться к маме, не могло быть и речи. Я видел только один выход — убежать назад в пещеру.

В Риверсайде мы с сокамерником (его, кстати, тоже звали Даг) стали планировать побег. Тайком раздобыли спички и по очереди расплавляли пластик вокруг болтов, державших органическое стекло на окнах, пока другой в это время следил, чтобы не увидел дежурный. Мы молча ликовали, когда, потратив шесть коробков спичек, освободили последний болт. Я осторожно снял стекло и выглянул. Поблизости никого не было, но со стороны коридора доносились голоса, поэтому пришлось быстро поставить стекло на место. С удовлетворением мы созерцали плоды своего труда. Места, где стекло подплавилось, были едва заметны, и никто бы не догадался, что кто–то приложил руку к этому окну. Даг и я стали дожидаться подходящего момента для побега.

Но прежде чем мы смогли привести наш план в исполнение, пришел офицер и, открыв дверь, позвал:

— Даг Батчелор!

— Да, — ответил я.

— Пойдем со мной, — скомандвал он. — Тебя выпускают под поручительство твоего дяди, Гарри Батчелора, в Нью–Мексико.

Я не мог поверить своим ушам. Дядя Гарри управлял индейским торговым постом в резервации навахо. Они с тетей Нитой были добрейшими людьми из всех, кого я знал. Дядя любил навахо и не эксплуатировал их, как некоторые другие торговцы. Его честность и справедливость были широко известны среди индейцев, и он помогал им, чем только мог. Он не претендовал на звание христианина, но во многом жил по–христиански.

— Мистер Батчелор встретит тебя в аэропорту, — сообщил офицер.

Я вздохнул с облегчением. «Дядя Гарри не пожалеет, — решил я. — Стану его лучшим помощником!»

И сначала я на самом деле помогал. Дядя и тетя относились ко мне, как к родному сыну. Донни, мой двоюродный брат, был моего возраста, и мы с ним подружились. Я чувствовал любовь и искреннюю заботу о моем благополучии со стороны всех членов семьи. Впервые с того времени, как покинул военную школу, я был доволен собой.

У дяди было два магазина, и я работал в том, что находился в Кимбито, Нью–Мексико. Я раскладывал товар по полкам, подметал пол и наводил там порядок.

— Даг, можешь брать, что захочешь, — бывало, говорил дядя. Он не запрещал мне брать сигареты! Сам курил и мне не запрещал. Я брал сэндвичи, когда был голоден, и патроны, когда мы с Донни ходили в поле пострелять по мишеням.

Мне нравились навахо, особенно девушки. Некоторые молодые люди проявляли интерес к учебе, хотели покинуть резервацию, но они были исключением. Однажды в магазин зашел восемнадцати летний парень приятной внешности. По его живым глазам и умным речам я понял, что передо мной незаурядный молодой человек.

— Я тебя никогда раньше не видел, — обратился я к нему. — Откуда ты? Как тебя зовут?

— Мое имя — Кен Платеро. Живу здесь, в резервации, а учусь в колледже в Вашингтоне. — Он застенчиво улыбнулся. — Вот, приехал домой на весенние каникулы, — пояснил он.

Я был поражен.

— Парень, ты, должно быть, очень умный! — сказал я. — А старик у тебя богатый?

— Да нет, я учусь на стипендию, — ответил он и взял свою сумку.

— Заходи как–нибудь, когда магазин закроется, покатаемся вместе на мотоциклах, — предложил я. Ему понравилась моя общительность, а я был восхищен его умом и внешностью.

Тогда я не подозревал, насколько серьезной проблемой для индейцев является алкоголизм. Их организм так устроен, что они спиваются гораздо быстрее других. Дядя говорил мне, что за все годы жизни в резервации еще ни разу не встречал индейца, который бы мог выпить, закрыть бутылку и отставить ее.

— Они пьют до тех пор, пока не закончатся деньги и выпивка или пока сами они не скончаются, — рассказывал он.

Через несколько дней после знакомства с Кеном мы отправились покататься. Не обратив внимания на слова дяди, я предложил новому приятеля то, о чем потом сожалел всю жизнь.

— Поехали в бар, возьмем упаковку пива, а?

Мне хотелось выпить, и я не думал о последствиях. А Кен прямо переменился в лице. Он опустил глаза, и, как будто стыдясь чего–то, сказал:

— Нет, Даг. Пить — это плохо. Я не хочу иметь ничего общего с этим.

К несчастью, я настаивал.

— Ну, давай, Кен. Один раз — ничего страшного. В любом случае, мне еще не дадут из–за возраста.

Мне еще и семнадцати не было.

— Даг, я не хочу начинать. Выпивка ничего хорошего не приносит. У тех, кто пьет, появляются проблемы.

Я видел, что в нем идет борьба. Здравый смысл заявлял «нет», а любопытство, природная учтивость и желание угодить говорили «да». В конце концов он согласился. Я дал ему денег, мы сели на мотоциклы и понеслись по улице к ближайшему бару. Он зашел и через несколько минут вернулся с упаковкой пива, которую я тут же спрятал под курткой. Потом мы отправились на пустырь, где вместе и осушили все шесть банок пива.

Через день или два мы проделали то же самое, но на этот раз мне уже не пришлось так долго уговаривать Кена. За считанные дни мы не только несколько раз побывали в баре, но я еще и научил его делать пиво из дрожжей и солодового сиропа в пятилитровой канистре для воды. Бедный Кен! В колледж он больше не вернулся.

Я все меньше работал в магазине и все больше гонял на мотоцикле, пил, бегал за девушками и попадал в передряги. Чем больше я терял над собой контроль, тем становился несчастнее.

Наконец дядя Гарри позвал меня для разговора.

— Даг, — сказал он серьезно, — если хочешь быть частью нашей семьи, ты должен вести себя как следует. В противном случае тебе придется уехать.

Таким грустным я дядю еще никогда не видел, и от этого почувствовал себя просто ужасно. Через несколько дней я заложил свои часы за двадцать долларов, купил новый рюкзак и отправился автостопом обратно в свою пещеру в Калифорнии. Я снова сбежал!

Остановившись в Палм Спрингз, я, прежде чем отправиться к пещере, купил все необходимое и, выходя с рынка, услышал, что кто–то зовет меня.

— Эй, Даг!

Я обернулся и увидел Джима, который стоял и внимательно смотрел на меня. Тот самый Джим, который позволил взглянуть на свою пещеру в Таквиц Каньон, когда мне было пятнадцать!

— Это действительно ты? — покачал он головой, все еще не веря своим глазам.

— Конечно я! Только что вернулся с индейской резервации в Нью–Мексико.

Похоже, Джим слышал обо мне от приятелей, которые познакомили меня с дурманом.

— Мы все считали, что ты мертв, — сказал он с ухмылкой. — Тебя не было видно с тех пор, как вы напились дурмана у тебя в пещере. Мы много дней искали твое тело, а потом махнули рукой. Рад, что ты еще жив.

— Спасибо… — пробормотал я. Все произошедшее снова всплыло в моей памяти, я смутился, подумав, какого дурака тогда свалял. И, немного забеспокоившись, спросил:

— А как остальные справились?

— Да не очень, — ответил Джим. — Марк прошелся по горячим углям и так сильно обжег ноги, что очутился в больнице, но уже выписался.

Продолжать он, по–видимому, не хотел.

— А как Брэд? Что с ним? — настаивал я.

Джим лишь покачал головой, и после долгой паузы произнес:

— Никто не знает. Стив сказал, что когда вы отключились, он растянулся на полу в пещере и заснул, а когда утром встал, обнаружил, что все куда–то пропали. Вполне возможно, что тело Брэда где–то на дне ущелья.

Неудивительно, что они думали, будто и меня уже нет! Я с грустью подумал о своем сумасшедшем спуске с горы в ту ночь и удивился, как тогда уцелел.

В тот день, поднимаясь по тропинке в свою пещеру, я серьезно размышлял, и, как бы сильно я ни старался найти разумное объяснение своим чувствам, не получалось отделаться от мысли, что, поступая неправильно, я причиняю боль не только себе, но и окружающим. Вдруг моя глупая идея стоила Брэду жизни? Всю дорогу, пока я шел к пещере, чувство вины тяготило меня больше, чем рюкзак за спиной.

Когда я добрался до третьей долины и свернул с тропы, чтобы обойти огромный валун, то остолбенел от неожиданности: я чуть не столкнулся лоб в лоб с молодым парнем. Мы оба остановились и настороженно посмотрели друг на друга.

— Здрасьте, — сказал я наконец. — Я Даг.

— Я Глен, — ответил он. Мы кивнули друг другу, и он добавил:

— Я тут живу. — Где?

— В своей пещере, — робко ответил парень и махнул рукой куда–то назад.

— Джима и Санни знаешь? — спросил я.

— Ага.

Сперва я подумал: «Что с ним такое? Он что, разговаривать не умеет?» Но быстро понял, что ему нравится эта игра — один вопрос — один ответ, и улыбнулся.

— А я вернулся сюда жить.

И, показав на выступающую впереди скалу, я добавил:

— Живу вон в той пещере под валуном.

Пока мы разговаривали, я внимательно его рассмотрел. Он ростом не больше метра семидесяти, с всклоченной бородой и проницательными карими глазами. Хотя на вид ему было лет двадцать пять, на макушке светлые волосы уже поредели и даже появилась лысина. Кожа у него потемнела от жизни на открытом воздухе.

Что–то в поведении Глена заинтриговало меня. Его нежелание говорить создало у меня впечатление, будто он хранит какую–то тайну, и мне стало интересно узнать ее. Позже я выяснил, что его родители были врачами–миссионерами в Индии. Люди и школы там настолько отличаются, что по возвращении в Америку им потребовалось время, чтобы привыкнуть. Глен с трудом находил общий язык с американскими детьми и держался в основном обособленно. Несмотря на свой острый ум и множество способностей, он так и не женился, а теперь, казалось, просто бежал от жизни. Мы двое стали единственными обитателями этой долины, и несколько месяцев к нам никто не присоединялся. Ему понравилось, что я разговорчив, а меня заинтриговала его молчаливость.

Ну а пока что мы попрощались, обещая вскоре навестить друг друга.

Вернувшись в пещеру, я увидел, что мои запасы исчезли, но ничуть этому не удивился. В конце концов, я провел три месяца в Нью–Мексико, и друзья считали меня мертвым. Но что меня удивило, так это Библия, по–прежнему лежавшая там, где я ее оставил. Внутренний голос сказал мне: «Даг, бери и читай ее», но я заглушил его, решив почитать позже, а сначала заново все обустроить.

Я напевал, раскладывая свои пожитки. Звук журчащей воды напоминал мне радостные голоса детей. Солнце светило над головой, легкий ветерок шелестел между сикоморами, и весело пела коноплянка. Как хорошо вернуться домой!

Однажды, когда я сидел в пещере после обеда и крутил сигарету, послышалось тихое «мяу». Потом снова:

— Мяу….

Так и есть — кот. Здесь обитали рыси и пумы, но то был обычный кот. Интересно, как он оказался здесь, в пустынных горах? Тут я увидел его, прыгающего по камням через ручей. Это был красивейший черно–белый длинношерстный кот персидской породы.

— Откуда ты взялся? — спросил я.

Ответ я так и не нашел, но следующие полтора года «пришелец» жил в моей пещере. Он был отчаянным охотником, и большую часть пропитания добывал самостоятельно, ловя белок, птиц и, конечно, мышей. С появлением Пришельца они не задерживались надолго в моей пещере.

Иногда по ночам, закончив охоту, он забирался ко мне в «спальню» и легонько бил меня по носу лапой, пока я не приподниму одеяло. Он сворачивался под ним клубочком у меня в ногах и урчал. Признаюсь, мне очень это нравилось, хотя однажды, когда он проиграл в споре со скунсом, пришлось на неделю его выселить.

Много счастливых часов я провел, исследуя каньон, пока не изучил все, как свои пять пальцев. С весны по осень любители гор часто приходили на выходные и останавливались, чтобы спросить у меня дорогу или посидеть и поговорить.

Однажды мы с Гленом шли по каньону в город и вдруг услышали стон. Заглянув за ближайший выступ, мы обнаружили, что на краю скалы сидит молодой человек. Его одежда была порвана, тело покрыто царапинами, синяками и засохшей кровью. Он дрожал и стонал, кровь струилась из раны у него на голове и стекала по лицу. Мы бросились к нему.

— Что случилось? — выпалил я. Но парень не отвечал ни слова и продолжал стонать и раскачиваться из стороны в сторону. У него был шок, и он не осознавал нашего присутствия.

Глен посмотрел наверх.

— Похоже, он упал оттуда! — он показал на гребень горы, возвышающейся на тридцать метров над нами. — И как это он не разбился?

— Нужно бежать за подмогой! — сказал я. Склонившись к молодому человеку, я сказал ему:

— Скоро вернемся, приятель. Ты только не сдавайся! Мы с Гленом поспешили вниз, к Палм Спрингз, и, уверен, побили рекорд скорости по спуску с горы.

На рынке Мейфеэ позвонили в службу розыска пропавших.

— Быстрее! — задыхаясь, сказал я. — В Таквиц Каньоне тяжело раненый человек. Он сорвался с тропы и сильно пострадал!

Нам поспешно задали несколько вопросов, после чего сообщили, что высылают на вертолете команду из двух человек. Мы поспешили обратно к потерпевшему, чтобы побыть рядом с ним и подать сигнал, показывая пилоту спасателей, куда лететь.

Вертолет завис, пока двое мужчин с оборудованием выбирались из кабины и спускались вниз.

Мы с Гленом видели, как быстро врачи оказали парню первую помощь, поставили капельницу и привязали его к носилкам.

Ровной площадки — такой, чтобы вертолет мог сесть — поблизости не было, поэтому опытный пилот один полоз поставил на край небольшого утеса, а мы вчетвером осторожно понесли раненого вверх по склону, к вертолету. Бедняга стонал каждый раз, когда кто–то из нас спотыкался. Когда мы приблизились к вертолету, я забеспокоился о собственной безопасности. Было нетрудно заметить, что если этот маленький камешек, на который опирается полоз, покатится вниз, то вертолет рухнет на нас, и мы все превратимся в лепешку. Вращающийся пропеллер так гонял воздух, что пыль стояла столбом, и повсюду летали кусочки кактусов. Однако нам быстро удалось закрепить пострадавшего, и вертолет взмыл в воздух, торопясь в больницу.

Позже я встретил в городе того пилота, и он сказал мне, что пострадавший молодой человек пил, когда упал.

— Ему повезло, что в тот момент вы двое проходили мимо, — сказал пилот.

Я был очень рад тому, что принял участие в спасении. Это происшествие положило начало моему сотрудничеству со службой розыска пропавших Риверсайда. В этих скалистых горах люди постоянно терялись. Зачастую вертолет опускался над моей пещерой и через мегафон меня спрашивали, не проходил ли тут путешественник Я отвечал жестами или махал красным полотенцем. Хотя имелись все основания считать меня нарушителем — поскольку эта земля была резервацией для племени индейцев — никто меня не трогал, потому что я сотрудничал с поисковой службой.

В основном люди срывались со скалы из–за того, что выпивали или принимали наркотики, и не всегда такие истории заканчивались счастливо. Нередко, пробираясь по узкой горной тропинке и смотря под ноги, путешественники забывали о том, что за спиной у них высокий рюкзак. То тут, то там рюкзак цеплялся за нависающую скалу, и человек кубарем катился вниз в каньон.

Некоторые туристы пытались двигаться вдоль ручья, стекавшего с горы, и оказывались в ловушке. Озерца внизу третьей долины манили их. Чтобы добраться до первого, приходилось спускаться с отвесной, почти вертикальной стены. Далее, двигаясь вниз по течению, путешественники достигали второго озера, тоже расположенного у подножия крутой скалы. Заметив третье озеро, они продолжали путь вниз, но им не был виден водопад высотой в тридцать метров, находящийся в конце третьего озера. Когда же они достигали цели, то попадали в ловушку: без специального оборудования они не могли выбраться оттуда. Попробовать забраться назад — все равно, что жуку попытаться вылезти из стеклянной банки. Некоторые умирали от переохлаждения. Другие погибали от голода или укусов змей, а один пожилой мужчина скончался от разрыва сердца, когда упал в холодную воду озера.

Приходя в город за покупками, я поначалу с ужасом смотрел на уличных бродяг, которые рылись в мусорных контейнерах, стоящих за продуктовыми магазинами.

— Чё делаете? — поинтересовался я, увидев их в первый раз.

— О, мы охотники за сокровищами. Магазины выбрасывают много хорошего, особенно бананов.

«Фу! — подумал я. — Никогда бы не взял еду из этого вонючего бака. Эти люди себя не уважают».

Каждый раз, приходя в город, я видел, как бродяги роются в мусоре. Наконец любопытство взяло вверх, и я подошел поближе. Вскоре я стал показывать им пальцем, где увидел пищу, и не успел оглянуться, как наравне с ними сам стал рыться в отходах, как свинья.

Больше всего мне нравилось находить бананы с коричневыми пятнами на кожуре — для продажи они не годились, так как считались переспевшими, а для меня это было как раз то, что надо, — из них я делал банановый хлеб.

За булочной под названием «Николиноз» можно было найти много хлеба и пиццы. Вчерашнюю выпечку они не продавали, а выбрасывали, так что там мы всегда отыскивали, чем поживиться. Позже, став христианином, я подумал: «Грех похож на „сокровища" в мусорном контейнере: сначала он кажется мерзким, но чем больше привыкаешь, тем меньше отвращения это вызывает, пока наконец ты не погружаешься туда окончательно».

Вскоре я подружился в бродягами Палм Спрингз. У них не было нормальных имен — таких, как Боб или Джим. У каждого было какое–то прозвище: Бешеный Дэн, Железнодорожник или Стая Крыс. Однажды парень по имени Нико дразнил меня в присутствии наших приятелей.

— Ты — пещерный человек, — сказал он. — Больше мы не будем называть тебя Даг. Мы назовем тебя У–гу. Точно! Первое слово, которое произнес пещерный человек — У–гу.

— Лучше бы, конечно, меня называли просто Даг или, на худой конец, «Пещерный человек», а не У–гу, — сказал я.

Так меня стали называть Пещерным человеком, и это имя до сих пор в ходу среди тех моих друзей.

Эти уличные бродяги были порой такими забавными! Малыш Ричи, молодой человек ростом всего метр пятьдесят, бывало, ночевал в ящике для сбора гуманитарной помощи. Телосложение позволяло ему забираться туда через отверстие для вещей. Ричи нравилось спать там, потому что старая одежда служила ему мягкой кроватью. Но однажды рано утром, еще до того, как он проснулся, кто–то решил пожертвовать старые кастрюли и сковородки. Можете представить себе удивление Ричи, когда на его голову посыпалась посуда. И каково было изумление хозяина этих кастрюль, когда из ящика он услышал: «Эй, ты это брось!»

А Бешеный Дэн… У него от ЛСД крыша поехала, и он спорил с манекенами, выставленными в витринах магазинов.

Вначале я иногда слушал в пещере магнитофон, но магнитофоны по–своему ограничены, а мне захотелось разнообразия. Когда мой брат в письме спросил, что бы мне хотелось получить в подарок на день рождения, я попросил флейту.

Через пару недель пришла бандероль. Я с нетерпением вскрыл ее и увидел новенькую серебристую флейту «Ямаха» в красивом вельветовом футляре голубого цвета. Оказалось, что научиться играть — совсем не так легко, как мне представлялось, но времени у меня было предостаточно, и в конце концов я стал играть достаточно хорошо, так что у людей создавалось впечатление, будто я знаю, что делаю.

С той поры я начал ходить в город за покупками с флейтой. Обычно выбирал местечко перед книжным магазином, где зависали и другие хиппи, садился, скрестив ноги, на тротуаре и играл. Иногда прохожие останавливались послушать, а иногда бросали монетки в чашку, которую я ставил перед собой. Когда набиралось достаточно денег для моих покупок, я сгребал свой «улов» и направлялся на рынок Мейфеэ, чтобы купить то, чего не нашлось в мусорном баке.

Глава 11 Открывая истину

Ощущение новизны пещерной жизни в конце концов прошло, ничего особенного больше не происходило. Окруженный величественной природой, я стал чаще задумываться о Боге. Мне хотелось обрести тот ускользающий внутренний покой, который вначале привел меня сюда, и много времени я стал проводить за книгами по философии и восточным религиям. Восточные религии учили меня медитировать, смотреть внутрь себя, убеждая, что именно там я найду Бога. Но чем больше я обращал взгляд вглубь себя, тем более неудовлетворенным становился, потому что понимал — внутри полный бардак.

Благодаря влиянию моих родственников–иудеев, которые, конечно же, не приняли Иисуса как Мессию, я с предубеждением относился к христианству: мне внушали, что христианство стало причиной всех войн в истории Европы — крестовых походов, междоусобной резни в период темного Средневековья и войн в Ирландии между католиками и протестантами.

Но кое–что из услышанного мною об Иисусе Христе заинтриговало меня. Кто–то сказал, что Он якобы учил реинкарнации. Я решил узнать об этом подробнее, надеясь найти оружие против этих фанатиков–христиан, которые любят поспорить со мной о религии.

Однажды я взял Библию с каменной полки и вытер с нее пыль. На ней было написано «Версия короля Иакова».

«Интересно, — подумал я, — что это за „бестия" короля Иакова?» (Хотя я окончил девять классов, но читал неважно, поэтому неправильно прочел это слово). На форзаце Библии я обнаружил написанное от руки послание: «Рожден заново 12 июля 1972 года. Молюсь о том, чтобы тот, кто найдет эту Библию, читал ее и обрел подлинные покой и радость, как обрел их я». Под этими словами стояла подпись прежнего владельца Библии.

«Ну, да, я ищу покой, — подумалось мне, — но вряд ли найду его здесь». Тем не менее, сев на стул, я начал читать. Каждый раз, встречая слово «братия», я полагал, что это «браться». «Должно быть, это какой–то духовный термин», — решил я. Вы бы удивились, как много надо «браться» в Книге Деяния святых Апостолов!

Хотя я с трудом разбирал устаревший язык версии короля Иакова, истории меня заинтересовали. Казалось, Сам Бог находился там, убеждая меня, что все это — правда. Мне понравилась история Адама и Евы, и я желал бы, чтобы она оказалось правдивой, тогда я бы лучше стал относиться к себе. Если Бог создал первых мужчину и женщину, значит, я — потомок детей Божьих, а не какой–то амебы или обезьяны! Меня глубоко трогали те далекие события. Я огорчился, узнав, что Адам и Ева не послушались Бога и были изгнаны из Едемского сада.

История о потопе захватила мое воображение. Если вода покрывала всю землю, то неудивительно, что, когда я жил в Нью–Мексико, обнаружил останки морских обитателей на высоте 2 100 метров! Это также объясняло, почему стены каньона такие гладкие на высоте сотен метров. Катастрофический бушующий потоп, несущий тонны ила, был более вразумительным ответом, чем все, что я когда–либо слышал.

Устав сидеть на жестком стуле, я поднялся и пошел к гамаку, чтобы продолжить чтение. Когда от голода свело желудок, неохотно отложил Библию и пошел готовить обед. Затем я сел за «стол» (перевернутое ведро), положил книгу на колено и продолжил чтение за едой.

Иаков напоминал мне себя самого. Его обман привел к проблемам в семье, и ему пришлось убежать, чтобы спасти свою жизнь. Мне вспомнились все мои побеги из дому. Дойдя до места, где он наконец вернулся к отцу, я чуть не заплакал.

Я прочел и перечитал десять заповедей. Оказалось, что это просто совершенный свод правил! Четвертая заповедь предписывала святить седьмой день, поэтому я посмотрел на старый календарь, висевший у меня в «спальне». «Разве седьмой день — суббота?» — удивился я. Потом я прочитал заповеди в третий раз и подумал: «Если бы все люди жили по этим заповедям, как бы изменился наш мир!»

Тяжелее стало читать последние главы Книги Исход со всеми непонятными именами, которые невозможно было выговорить, и я отложил Библию. Однако продолжал постоянно думать об этих историях и стал понимать, что Богу отнюдь не безразлично, что происходит с людьми.

Как–то я встретил в городе одного чудака–христианина, но не стал избегать разговора с ним, как раньше, а сказал, что читаю Библию.

— Но истории закончились, — с грустью сказал я. — Теперь пошли имена и числа, и все повторяется. Что, больше не будет хороших историй?

— Напротив, в Библии историй полным–полно, — ответил он. — Попробуй прочесть Новый Завет, в Евангелиях от Матфея, Марка, Луки и Иоанна рассказывается об Иисусе Христе.

— Не уверен, что верю в Иисуса Христа, — медленно произнес я.

Он не стал спорить.

— Как хочешь, — сказал он.

Но все же я решил почитать Новый Завет. Евангелие от Матфея начиналось с родословной, и я уже подумал было, что ошибся, но вскоре перечисления «родил того–то и того–то» закончились, и я с радостью обнаружил, что это история с сюжетом. Поначалу читал настороженно, но увидел, что Иисус не обманщик и шарлатан, ищущий Своей славы, а отзывчивый, сильный, заботливый и прощающий. Он ходил, уча людей, исцеляя и воскрешая их из мертвых.

Я почувствовал Божественное присутствие, убеждающее меня в том, что Библия говорит правду, но сатана все еще был рядом, сея сомнения. «Ты даже не знаешь, существовал ли Он вообще. Может, это просто выдумка хитрых писак!» — шептал он.

Ну, может, и так, но мне захотелось проверить. Посетив общественную библиотеку в Палм Спрингз, я убедился, что Иисус был не просто исторической личностью — все исторические события отсчитываются с даты Его рождения!

Закончив Евангелие от Матфея, я перешел к Евангелию от Марка, который рассказывал почти то же самое, но описывал больше событий. Мне очень понравилось Евангелие от Луки, особенно история о блудном сыне. Казалось, что я и есть тот непослушный сын, которому надо обратиться к Небесному Отцу.

Лука писал о добром самарянине. Я подумал обо всех людях, которые прошли мимо меня, когда я был совершенно опустошен. И вот встретился тот христианин и, как добрый самарянин, помог мне. Христианство предстало передо мной в новом свете, и все другие религии поблекли по сравнению с ним. Библия учила меня не в самом себе искать силы, а в Иисусе. Он даст мне покой и прощение, которые я так искал.

Евангелие от Иоанна, с его глубоким пониманием Бога и Господней любви, очень меня заинтересовало, и я понял, что меня привлекает Христос.

Закончив все четыре Евангелия, я знал: мне нужно решить, как поступить с Иисусом. Я был убежден, что Он на самом деле жил, но кто Он такой? Одно из трех: Иисус или сумасшедший, или обманщик, или действительно Тот, за Кого Себя выдавал, — Сын Божий.

Всем сердцем я хотел узнать истину. Мне не приходило в голову помолиться, чтобы Бог направил меня, но уверен, Господь знал мое искреннее желание вникнуть в Писание и помогал постигать Его.

«Может, Он был сумасшедшим?» — спросил я себя и вспомнил, как часто Христос всего несколькими словами заставлял Своих врагов умолкнуть. Я подумал о силе Его слов (например, в Нагорной проповеди) и о том, как Иисус читал мысли и намерения человеческих сердец. Нет, решил я, Он не был сумасшедшим. Он обладал блестящим интеллектом.

Тогда, может, Он был лжецом и обманщиком?

Но всю Свою жизнь Христос бескорыстно служил людям, исцелял больных, воскрешал мертвых и изгонял бесов. Всего Себя Он посвятил проповедованию истины и разоблачению лицемерия. Будь Иисус обманщиком, Ему бы не стоило труда соврать на суде и избежать смерти. Я был ужасным лжецом, а, как говорят, рыбак рыбака видит издалека. Нет, Христос обманщиком не был.

Вывод напрашивался сам собой.

Должно быть, Иисус есть Тот, за Кого Себя выдавал, — Бог, ставший плотью и пришедший на землю, чтобы обитать с нами. Когда это дошло до моего сознания, я упал на колени прямо там, в пещере.

— Господь Иисус! — громко воскликнул я. — Верю, что Ты — Сын Божий и мой Спаситель. Верю, что Ты заплатил за мои грехи. Хочу, чтобы Ты вошел в мою жизнь и показал мне, как следовать за Тобой.

Сатана тут же попытался заставить меня пожалеть о сделанном шаге. Я почувствовал, как силы добра и зла стали бороться в моем сердце.

«Что ты делаешь? — спрашивал сатана. — Да ты просто одичал здесь! Смотри, ты уже сам с собой разговариваешь! Как бы там ни было, ты — законченный грешник. Помнишь, сколько зла ты совершил? Ты зашел слишком далеко».

«А что мне терять, кроме своих грехов и чувства вины? — ответил я. — Иисус, я знаю, что сделал много зла и глупостей, и очень сожалею об этом. Пожалуйста, прошу, прости за все и измени меня».

Я еще немного постоял на коленях. Не было вспышки молнии или чего–то сверхъестественного, но я почему–то знал, что Бог услышал мою молитву и простил мне грехи. Сердце стало наполняться таким чудесным миром, какого никогда прежде не было. Я медленно поднялся и огляделся по сторонам. Весь мир казался прекраснее. Шум водопада, чистая вода в моем пруду, качающиеся на ветру деревья, голубое небо — воистину Бог создал для человека чудесный, удивительный мир! Сердце мое пело, и мне не терпелось поделиться с кем–нибудь своим счастьем.

В тот день я не бросил пить, курить сигареты и марихуану. Бог не хотел, чтобы я испытал потрясение, увидев сразу все перемены, которые мне предстояли в жизни. Но Он принял меня, и я знал, что отныне принадлежу Христу. Святой Дух постепенно обличал меня в грехах, по мере моего возрастания в благодати.

Несколько дней спустя мимо моей пещеры проходил баптист. Он остановился побеседовать, и наш разговор сразу перешел на религиозную тему. Я сказал, что посвятил свою жизнь Иисусу.

— Это прекрасно, Даг! Я так рад за тебя! — сказал он искренне. — Но ты еще не был крещен, правда?

— Конечно нет, — признался я. — Еще даже и не думал об этом. Где об этом говорится?

Он взял мою Библию и быстро открыл Евангелие от Матфея.

— Вот, смотри: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28:19).

— Ну, думаю, здесь все довольно ясно, — признал я, — но как же мне креститься? Я даже не знаю ни одного проповедника.

— Не беда, — ответил он. — Вот вода. Я крещу тебя.

— Ну, эээээ… — засомневался было я. — Ладно! Если я должен это сделать, давай. Сейчас принесу полотенца.

Я взял с полочки два полотенца и положил их на берегу озера. Когда мы зашли в ледяную воду, у нас обоих перехватило дыхание.

— Держись за мое левое запястье, — сказал он. Я ухватился за него обеими руками. Он поднял правую руку над моей головой и торжественно произнес:

— Брат Даг, по вере твоей в Христа Иисуса как Сына Божьего крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

Он окунул меня в воду и быстро поднял. Мы оба выбрались из ледяной воды, и я почувствовал себя чрезвычайно счастливым, когда мы вытерлись полотенцами.

Однако моя радость была недолговечной. Позже в тот день я пошел в город, чтобы отпраздновать свое крещение парочкой кружек пива. Какой–то голос внутри меня говорил:

— Нет, Даг, христиане не пьют.

— А разве Иисус не пил вина? — рассуждал я. — Разве Он не превратил воду в вино?

Тогда я еще не знал, что слово «вино» в Библии обычно обозначает «виноградный сок». Если он перебродил, его называли «вино приправленное» или «крепкий напиток». Позже я прочел в Библии, что пить — глупо и неправильно (см. Притч. 20:1).

За свою жизнь я перепробовал множество разных наркотиков, включая возбуждающие, успокаивающие, ЛСД, гашиш, тетрагидроканнабинол, фенциклидин и кокаин, но все это было не так опасно и не так тяжело бросить, как алкоголь. Более половины аварий со смертельным исходом происходит по вине пьяных водителей, да и большая часть людей в тюрьмах, больницах и психиатрических клиниках находятся там из–за алкоголя.

В тот день я не собирался напиваться, но после первой кружки пива моя сила воли ослабела. Я выпил с другом еще и еще, и прямо в день моего крещения меня арестовали за непристойное поведение в общественном месте.

Мой баптистский друг не обратил внимания на следующие, очень важные слова: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам». Он не научил меня жить христианской жизнью. В его оправдание могу сказать, что на это требуется много времени, а он просто проходил мимо моей пещеры в тот день. Бог использовал его, чтобы я стал на путь христианина. Позже другие верующие научили меня жить по–христиански.

Когда на следующий день меня выпускали из камеры, мне было очень стыдно, но я почему–то знал, что Бог готов меня простить, и продолжил читать и молиться, ища свидетельств того, что Господь со мной.

В Писании я прочитал: «Всегда благодарите» и верой принял эти слова. Даже если я ударялся головой или происходило еще что–то неприятное, то говорил: «Спасибо Тебе, Боже». Я не хотел позволять дьяволу заставлять меня чертыхаться и знал, что не смогу благодарить Бога и браниться одновременно.

К моему огромному сожалению, Глен отнесся совершенно равнодушно к моему новообретенному счастью. Я не мог понять его отношения, но не позволял этому портить мне настроение. Мой энтузиазм ежедневно возрастал, и я стал молиться, чтобы Бог открыл для меня возможность свидетельствовать о Нем. «Хотя в моей ситуации может быть слишком трудно даже для Бога, — подумал я. — Здесь ведь никого нет, кроме Глена, а он не желает слушать.

Я даже не подозревал, что Бог готовит для меня — и для Глена тоже! Откуда мне было знать, что Глен интересуется духовными вопросами и через несколько лет заново посвятит свою жизнь Богу.

Глава 12 Герой дня

Через несколько дней после того, как я попросил Бога дать мне возможность свидетельствовать о Нем, я вышел из каньона, чтобы позвонить маме, как всегда, в начале каждого месяца. Услышав мой голос, она воодушевилась.

— О, Даг, ты не представляешь, что я тебе сейчас расскажу! — ее просто распирало от восторга. — Я обедала с репортером теленовостей CBS, и он подумал, что может получиться интересная история о сыне миллионера, живущем в пещере. Этот журналист хочет приехать и сделать репортаж о тебе.

— Замечательно, — ответил я. Сниматься на телевидении — это так заманчиво. Думаю, мне передалась мамина любовь к театральности.

— И когда он приедет?

— Не знаю, позвони мне завтра. Я уже буду знать наверняка, — сказала мама.

Несколько дней подряд мне пришлось проделывать свой долгий путь до города и обратно, но в ответ слышал всегда одно и то же: «Перезвони завтра».

Наконец, разочаровавшись в CBS, мама связалась с NBC. Они тут же ухватились за мою историю. В девять тридцать на следующее утро я встретил свою маму и две телевизионные группы — из CBS и NBC. Обе команды журналистов случайно оказались в одном самолете и прибыли вместе в аэропорт. Они тут же стали громко спорить, кто из них получит этот сюжет. Мне было крайне неловко. Мама вступила в спор и взяла на себя роль судьи.

— Вы упустили свой шанс, — сказала она представителям CBS. — Моему сыну пришлось каждый день спускаться с гор и подниматься обратно, потому что вы давали пустые обещания. Мы отдаем историю NBC.

Представитель CBS стал красным как рак и в ярости закричал на маму:

— Мадам, разве вы не понимаете, скольких трудов стоило все это? Раньше мы никак не смогли бы все подготовить!

— Может, это и так, но NBC организовали все гораздо быстрее, — возразила она. — Они и получат право на эту историю. Все, точка!

— Да вы понимаете, во сколько это обойдется моей компании? Мадам, вы жестоки!

С этими словами он со своей группой стремительно удалился.

Сначала я задавался вопросом: «Боже, почему все случилось именно так?» А позже узнал, что команда из CBS намеревалась превратить все в комедию, изобразив меня похожим на Тарзана. Бог знал, что делал!

На маму же эти злобные речи абсолютно не повлияли. Она быстренько все организовала, и мы отправились в каньон. Пришлось сделать два рейса на вертолете, чтобы доставить всех в третью долину, но это не заняло много времени.

Как интересно было взглянуть сверху на свою тропинку, по которой я так часто хожу! Нашему пилоту, Питу Скотту, потребовалось большое мастерство, чтобы посадить вертолет. Перед пещерой не было для этого места, поэтому Пит нашел большой валун, достаточно плоский, чтобы поставить один полоз, и вертолет висел в таком положении, пока выходили люди и выгружалось оборудование.

Мы с ним хорошо знали друг друга, ведь он работал в службе поиска пропавших и всегда обращался ко мне за помощью, когда они искали пропавшего туриста. Его забавляло то, что вокруг его друга хиппи все так суетятся.

Когда все было готово, мне дали некоторые указания, и съемка началась. Сначала я должен был подняться по тропинке с рюкзаком за плечами. Потом меня попросили развести костер и приготовить что–нибудь. Они снимали мою пещеру изнутри и снаружи, а также мой гамак и стул, маленький водопад и озеро, и даже пластмассовую емкость, которая служила и столом, и контейнером для хранения продуктов от вредителей.

— Чем еще вы занимаетесь, помимо приготовления пищи? — спросил режиссер.

— Ну, иногда я исследую местность, иногда что–нибудь мастерю, иногда читаю, — ответил я. — Иногда купаюсь в озере.

Его лицо просияло.

— А вы могли бы искупаться для нас? — спросил он. — Это будет прекрасный заключительный кадр.

Я заколебался, опустил вниз глаза и наконец сказал:

— У меня нет плавок.

— О, это не проблема, — заверил он меня. — Мои операторы — профессионалы. Они могут сделать несколько хороших кадров с достаточно большого расстояния, так что никто ничего не поймет.

— Ладно, — сказал я, немного подумав, — если вы не против, тогда я тоже, — и разделся.

Операторы отодвинулись как можно дальше. Я залез на валун, возвышавшийся над озером на шесть метров, нырнул и поплавал пару минут, пока камеры разворачивались. Режиссер и операторы были в восторге. Мама стояла рядом и подала мне полотенце, когда я вылез из воды. (Ее ничем не смутить).

Когда я оделся, режиссер пожелал задать мне несколько вопросов для интервью. — Валяй, задавай! — ответил я.

— Твой отец — мультимиллионер, а мать работает в шоу–бизнесе. Ты мог бы стать кем угодно. Почему же решил жить в таком месте, вдали от комфорта и цивилизации?

На мгновение я задумался.

— Думаю, я был трусом, убегающим от дисциплины жизни. Хотел делать все по–своему, всех и вся считал неискренними. Это «цивилизованное общество» живет по законам дикого животного мира. Я постоянно попадал в переделки и теперь понимаю, что был враждебно настроен. Здесь же чувствую себя великолепно. Тут много солнечного света и свежего воздуха, а лазание по горным тропкам — отличная зарядка.

У себя в пещере я нашел Библию, и она рассказала мне об Иисусе Христе. Бог преображает мою жизнь, и я наконец обрел радость и покой, которых так жаждал. Теперь, обретя Христа, хочу рассказать о Нем миру. Отныне я свободный человек, потому что мои грехи прощены. От всего сердца желаю, чтобы каждый человек был бы так же счастлив, как и я здесь, в своей пещере, с Богом, в окружении Его творения».

Когда я закончил свою небольшую речь, они засняли, как я играю на флейте, потом они собрали свою аппаратуру, и мы все вместе вернулись в Палм Спрингз.

— А по телевизору когда покажут? — спросил я режиссера.

— Будут показывать трижды — в пятичасовом выпуске новостей, десятичасовом и одиннадцатичасовом, — объяснил он.

— Да как же они успеют? — недоверчиво спросил я. — Уже почти два часа.

— А вот увидишь! — сказал режиссер, подмигнув мне. — Ты не забыл, что мы профессионалы?

Но я все еще сомневался.

— Еще кое–что, — сказал я. — Пожалуйста, не говорите, где это находится. Не хочу, чтобы моя пещера стала достопримечательностью для туристов.

— Понимаю и передам шефу, — пообещал он.

Когда нас доставили в город, мне захотелось остаться и посмотреть, действительно ли они успеют к пятичасовому выпуску. В пещере телевизора, конечно же, не было, и я подумал, куда мне пойти посмотреть, нельзя же просто позвонить в чью–то дверь и попросить посмотреть пятичасовой выпуск новостей.

Через дорогу я заметил гостиницу. «Вот оно! — сказал я вслух. — Спрошу служащего гостиницы, можно ли мне посмотреть телевизор в фойе». Девушка за стойкой нехотя дала разрешение, я включил телевизор и стал ждать репортажа. Я был так возбужден, что едва мог усидеть на месте. Жаль, что не было возможности сказать своим друзьям, чтобы и они посмотрели, а теперь слишком поздно.

В эту минуту я увидел своего друга, полицейского. Он как раз остановил свою машину возле гостиницы. Я выбежал и сгреб его в охапку.

— Иди сюда. Джо. Я хочу тебе что–то показать! — сказал я возбужденно.

— Что там такое? Я на дежурстве, мне некогда, — запротестовал он.

— Да это всего на пару минут, — заверил его я. — В пятичасовом выпуске новостей покажут местного преступника.

— Да? — он удивленно поднял брови. — И кто же это?

— Увидишь.

Пришлось немного подождать, и Джо уже собрался было уходить, как вдруг на экране показался парящий над каньоном вертолет. «В Таквиц Каньон, всего в нескольких километрах от Палм Спрингз, есть настоящий рай», — начал диктор.

— О, нет! — застонал я. — Они сказали, где моя пещера! Но в тот момент я не очень расстроился, потому что был слишком возбужден, смотря по телевизору, как я иду по тропинке, развожу костер и готовлю еду. Я мельком взглянул на Джо. Он сидел на краешке стула, впившись глазами в экран, и я почувствовал себя знаменитостью. Немного волновался, что покажут, как я ныряю нагишом, но оператор постарался, как и говорил режиссер. Теперь можно было вздохнуть с облегчением. Когда в конце репортажа прозвучало мое интервью, Джо удивленно поднял брови.

— Ты христианин, Даг?

Никто не спрашивал меня об этом с тех пор, как я начал читать Библию. Я не знал, вправе ли я теперь сказать «да».

— Пытаюсь им быть, — ответил я.

— Рад это слышать! — его глаза загорелись. — Я веду занятия в воскресной школе. Так держать, Пещерный Человек. Ты на правильном пути!

Позже один из моих друзей, находившихся в тюрьме, сказал, что трижды смотрел новости в тот день.

Тогда я еще не знал, что моя жизнь уже никогда не будет прежней.

Несколько дней спустя, идя в город, я встретил туриста.

— Привет! Куда идешь? — спросил я.

— Хочу посмотреть на парня из третьей долины. Он живет в пещере — я видел по телевизору! — возбужденно сказал он. Я с трудом удержался от улыбки.

— Правда? — спросил я. — И кто это? Расскажи мне о нем. Он стал рассказывать мне обо мне же, прибавляя такие интересные подробности, которых я сам о себе не знал, и наконец я не выдержал.

—Эй, приятель, — сказал я, — давай лучше я скажу тебе кое–что. Тот парень, что живет в пещере…

— Ну? — он вопросительно посмотрел на меня.

— Это я! Я — тот парень, которого ты видел по телевизору. Он посмотрел на меня и ухмыльнулся.

— Очень смешно. Ты вообще на него не похож. Я бы узнал его где угодно! Последовала интересная беседа, но не уверен, что он мне все–таки поверил.

С тех пор я не знал, когда ожидать посетителей. Иногда они приходили по одиночке, иногда группами. Я угощал их банановым хлебом и делился с ними своей новообретенной радостью. Появилось множество людей, которым я мог свидетельствовать о Боге. Моя пещера стала достопримечательностью для туристов.

Думаю, Бог не зря допустил, чтобы по телевизору сообщили ее местонахождение!

Глава 13 Хождение по церквам

В моем сердце все больше росло желание общаться с другими верующими, и я стал посещать разные церкви. Одно из мест, куда я ходил, — Дом Джошуа. Это был христианский дом. Его хозяин, Хоумер, приглашал людей заглянуть в гости или пожить. Он проводил служение и занятия, чтобы рассказать бродягам о Боге. У него была и программа, в которой принимали участие постояльцы. Мы пели псалмы, молились и делились своим свидетельством. Группа хорошеньких девушек среди гостей делала это место еще более привлекательным для меня, но ни одна из них не заинтересовалась грязным хиппи, который так мало знал, как быть христианином. Хотя там мне нравилось христианское общение, это не было похоже на церковь. Хоумер посещал церковь пятидесятников и нас туда звал.

Я ходил и туда, и в некоторые другие. Одни были харизматическими, и их члены говорили на иных языках. Посещал место под названием «Центр веры», а также встречался с мормонами и свидетелями Иеговы. Я обнаружил, что большинство церквей учат, что их церковь истинная, а остальные заблуждаются. Один пастор сказал: «Если ты не говоришь языками, значит, ты не получил крещения Святым Духом».

Вернувшись к себе в пещеру, я исследовал этот вопрос и узнал, что говорение языками — это один из многих даров, которые Дух дает, как Ему угодно. Кому–то Он дает один дар, кому–то другие, но нигде я не встречал, что надо говорить языками, чтобы иметь Святого Духа. Плод Духа — не языки, а любовь, радость, мир и т. д. Я заметил также, что, когда Святой Дух излился в день пятидесятницы, апостолы говорили на реально существовавших языках, которые понимали окружающие люди. Они не просто славили Бога на каких–то небесных языках, которых никто не знал.

Меня огорчило, что среди христиан существуют распри и что иногда они поступают так не по–христиански друг с другом. Я не мог этого понять. Разве в Библии не говорится: «Одна надежда, одна вера, одно крещение»? Несомненно, где–то у Бога есть Своя истинная церковь, но что это за церковь? Я вернулся в горы, чтобы продолжать изучать Писание и молиться о Божьем водительстве.

Однажды я стоял ночью у своей пещеры, глядя на звезды. Черный бархат неба светился крохотными точками света, и небеса казались такими реальными и такими близкими. «Как велик Бог, поместивший все эти звезды в пространстве!» Затем я подумал о разных церквах, называющих себя истинными, опустился на колени и помолился: «Господь, Ты провел меня длинным путем. И я понимаю, что еще многое мне предстоит пройти, но где–то должна быть церковь, которая полностью придерживается Библии. Мне все равно, какая это церковь. Если Ты просто покажешь мне ее, я пойду туда».

Я не спешил вставать с колен. Мир наполнил мое сердце, и мне стало ясно, что Бог услышал мою молитву.

На следующий день ко мне заглянул Глен. Хотя он не называл себя христианином, он был моим другом, и я излил ему свое разочарование.

— Что мне делать? Одна церковь говорит одно, другая другое, и все говорят, что верят Библии. Я прочитал почти всю Библию, но не все понял. Я не знаю, кто из них прав.

Глен промолчал. Казалось, в его сердце происходила какая–то борьба.

Спустя несколько дней Глен принес мне книгу.

— Что это? — спросил я, с некоторым удивлением глядя на обложку. На ней были изображены две руки, держащие земной шар. Название гласило: «Великая борьба».

— Прочти ее, — просто сказал он.

— А что это?

— Прочти ее, — повторил Глен. Он всегда был немногословен. — Она ответит на некоторые из твоих вопросов.

— Ладно!

Когда Глен ушел, я более внимательно рассмотрел эту книгу. В ней было почти семьсот страниц, а я за всю жизнь не прочел ни одной книги даже вполовину тоньше этой! Ну, прочту пару страничек, чтобы Глен успокоился. В конце концов, больше особо нечем заняться.

Я пропустил введение и начал сразу с первой главы. Автор изображал Иерусалим, распростертый у ног Иисуса. Эта история сразу захватила меня, чего я никак не ожидал. Хотя язык оказался сложноват для моего неполного образования, я продолжал читать, глотая страницу за страницей.

— Вот это да! Кто бы ни написал эту книгу, он говорит авторитетно.

Книга пестрела цитатами из Писания, повествование было непринужденным и красочным, так что страницы оживали в моем воображении.

— Так кто же это написал? — заинтересовался я через часок–другой. Я посмотрел на обложку и прочел фамилию автора: «Елена Г. Уайт».

«После Библии это самая интересная книга, которую я когда–либо читал», — подумал я.

От длительного чтения меня стало клонить в сон. Я заснул, но прочитанное тесно переплелось со снами. Проснувшись, я захотел еще почитать. Так продолжалось много дней.

Встретив Глена, я спросил:

— А кто такая эта Елена Уайт?

— Ну, некоторые верят, что она писала по вдохновению Святого Духа.

— И я так подумал! Через нее говорил Бог. Как я хотел бы однажды с ней встретиться и поговорить!

— Немного опоздал, — Глен слабо улыбнулся. — Она умерла в 1915 году.

Я был разочарован, но продолжил чтение. Моя новая книга рассказывала о субботе, о том, что происходит с людьми после смерти, о битве между дьяволом и Христом и о страданиях церкви в период темного средневековья. Теперь вся Библия предстала целостной и более понятной.

Обычно я читал в гамаке под сикомором, отталкиваясь ногой от камня и раскачиваясь взад–вперед. Это было самое удобное место: тут было много тени, а с каньона всегда дул свежий ветерок, даже когда температура поднималась до пятидесяти градусов. Почитав, я нырял в озеро, чтобы охладиться. Потом чуток дремал и продолжал чтение. Я размышлял над прочитанными главами, и мне часто снилось то, что я узнал. Книга поглотила все мое внимание и расширила мои представления о Боге и Библии.

Не думал, что смогу осилить такую толстую книгу, но каждый раз, когда я готов был сдаться, какой–то голос убеждал меня: «Продолжай, ты сможешь». Через несколько недель я дошел до заключительного абзаца, и моя душа была в восторге от прочитанного:

«Великая борьба окончена. Греха и грешников больше нет. Вся Вселенная чиста. Все бесчисленные творения исполнены согласия и радости. Во все концы безбрежного пространства текут потоки жизни, света и радости от Того, Кто сотворил все. От мельчайшего атома до величайшей системы мироздания — все одушевленное и неодушевленное в своей неомраченной красоте и совершенной радости провозглашает: «Бог есть любовь»»

(Елена Г. Уайт. Великая борьба, с. 678).

— Вот это да! — вставая, воскликнул я от радости, что дочитал такую большую книгу, но прежде всего от того, что Бог одержит окончательную победу над сатаной и грехом. Так много всего я едва мог вместить.

Возвращая книгу Глену, я спросил:

— А еще у тебя есть подобные книги?

— Конечно, полно, — сказал он. Он вырос в христианской семье, и родители продолжали присылать ему христианскую литературу, надеясь возродить его интерес к вере. В последующие месяцы я прочел «Христос — надежда мира», «Путь ко Христу», «Патриархи и пророки» и «Даниил и Откровение». Я просто наслаждался чтением Библии и этих книг.

Одно меня смущало — вопрос о седьмом дне недели как дне покоя. Прочтя Библию и все эти книги, я не сомневался, что суббота — это седьмой день, день покоя, но мне не хотелось принимать это. Я чувствовал, что и так сильно от всех отличаюсь, и мне не хотелось усугубить свое положение еще и соблюдением субботы, когда все остальные соблюдают воскресенье. Кроме того, ни одна христианская церковь не проводила богослужения по субботам.

В конце концов я придумал, как обойти этот вопрос. Конечно, у моих друзей, соблюдающих воскресенье, есть все основания для таких убеждений. Я решил спросить десять служителей, но в результате получил одиннадцать ответов.

Один служитель сказал:

— Закон уже отменен. Нам не надо соблюдать субботу.

— О, — сказал я, — значит ли это, что нам не надо соблюдать все десять заповедей?

— Нет. Мы соблюдаем остальные девять, — признал он.

— Вы хотите сказать, что надо забыть именно ту заповедь, о которой Бог сказал «помни»? Странно!

Другой служитель объяснил так:

— Мы ходим в церковь в воскресенье потому, что в этот день воскрес Иисус, это новая суббота.

— Звучит хорошо, но мне надо знать, где в Писании записана эта новая заповедь, повелевающая нам соблюдать первый день недели, — ответил я. — Если вы сможете показать мне это в Библии, я с радостью присоединюсь к вашей церкви.

— Ну, э–э, мы, э–э, скажем так, — он смущенно заерзал, — у нас нет заповеди, это просто предание, традиция.

Мне не нужны предания. Иисус сказал: «Вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?» Я хотел, чтобы этот перенос был основан на авторитете Библии.

Следующий проповедник был самым изобретательным из всех:

— Во дни Иисуса Навина, когда солнце стояло весь день, и во дни Езекии, когда Бог вернул тень на десять ступеней назад, мы потеряли один день, и суббота стала воскресеньем.

— А, понятно, вы хотите сказать, что когда Иисус был здесь, на земле, Он соблюдал на самом деле не седьмой, а первый день недели? — спросил я.

Проповедник был явно смущен.

— Ну, я в этом не уверен, — признался он.

Я снова прочитал историю сотворения и неожиданно заметил то, чего раньше никогда не видел. Бог благословил седьмой день еще до того, как грех появился в нашем мире. Значит, суббота была совершенной, как и мир, созданный Богом. Для меня это положило конец спору. Будет ли Бог изменять то, что совершенно?

Более того, десять заповедей Бог написал на камне, а то, что впоследствии собираются изменить или стереть, на камне не пишут! Я решил, что христианин должен следовать не за христианами, а за Христом. Иисус поклонялся Богу каждую субботу и никогда не упоминал первый день недели, поэтому я буду поступать, как Он.

Но где же мне найти людей, которые учат всем десяти заповедям?

Я пошел к Глену и, глядя ему прямо в глаза, спросил:

— Скажи, а есть где–то здесь церковь, где верят во все это?

— О, да, повсюду есть, — ответил он.

— Правда? И как она называется?

— Церковь адвентистов седьмого дня, — сказал Глен.

— Церковь… чего седьмого дня? Я никогда не слышал о ней. «Седьмого дня» — это понятно, а что значит «адвентистов»?» — спросил я озадаченно.

— Слово «адвент» означает приход или пришествие чего–то. Адвентисты — это люди, ожидающие Второго пришествия Христа.

Я подумал про себя: «Должно быть, я тоже адвентист, поскольку верю во Второе пришествие Христа». А вслух произнес:

— А откуда ты так много знаешь об этом? Казалось, Глен слегка смутился.

— Я вырос на Библии и этих книгах и в детстве ходил в церковь.

— Ты хочешь сказать, что все это знаешь, но не соблюдаешь? — я удивленно посмотрел на него. — Невероятно!

Сколько раз мы вместе с Гленом курили марихуану и пили спиртное! Я не понимал, как можно знать все о Боге, о Его удивительной любви и жертве ради людей, и жить так, словно никогда ничего такого не слышал.

— Пойдем вместе в церковь в субботу! — с воодушевлением предложил я. — Мне просто необходимо увидеть этих удивительных людей.

— Ну… Не знаю, Даг. Думаю, я пока не готов. Ты сходи, а потом мне расскажешь.

Глен, видимо, не разделял моего энтузиазма, потому что знал, что мне придется испытать. Я представлял себе маленькую старинную церквушку с белыми стенами и крестом на башне. Люди там, конечно же, такие святые, что не ходят, а прямо летают. Они все улыбаются, читают Библии и поют.

В ту субботу я рано встал и надел свой грязный комбинезон, а на босые ноги — горные ботинки. Длинные волосы расчесал, но на этот раз не завязывал их в хвост, хотя они были почти до плеч. Я не стал бриться, а просто пригладил свою редкую всклоченную бородку, которая росла только на втором подбородке, и, держа в руке Библию, отправился в путь по адресу, указанному Гленом. Мое сердце было наполнено великими, радостными ожиданиями.

Но вместо маленькой скромной церквушки я обнаружил современное величественное здание в богатом квартале. Стоянка была заполнена дорогими автомобилями. Я поспешил внутрь. Ноги сразу же утонули в мягком красном ковре. Все мужчины были в хороших костюмах, а женщины — с замысловатыми прическами и в красивых платьях. Я ничего не знал о том, как подобает одеваться христианам, но вдруг почувствовал себя не в своей тарелке.

Все обернулись в мою сторону и, как мне показалось, подумали, что я ошибся адресом. Возле дверей меня встретил мужчина и, пожимая мне руку, произнес: «Рад, что вы пришли». Но мне стало ясно, что он лицемерит. Я хорошо знал шоу–бизнес и легко мог определить, когда человек играет. Но, тем не менее, прошел внутрь, и меня проводили на место в конце зала.

Началась интересная программа, миссионерская история мне понравилась. Когда люди стали расходиться по группам, чтобы обсудить урок субботней школы, я пошел по коридору вместе с другими в комнату, где стулья были расставлены по кругу. Никто со мной не заговорил, хотя некоторые искренно мне улыбнулись. Я сел на стул, остальные тоже расселись, но, хотя людей было много, стулья слева и справа от меня остались пустыми.

Поприветствовав собравшихся, учитель открыл свою Библию.

— Сегодня тема из девятой главы Книги Даниила — о пророческом периоде в четыреста девяносто дней, — начал он.

— Чудесно! — подумал я. Как раз тогда я читал об этом в книге Урии Смита «Даниил и Откровение»! После нескольких вводных фраз учитель задал вопрос:

— Когда начался пророческий период в 490 дней?

Я вдруг почувствовал, что попал туда, куда нужно. Мне было известно, о чем он говорит! Так хотелось выпалить ответ, но я сдерживался, думая, что, возможно, посетителям не положено говорить. Я посмотрел на представительных людей, сидевших в кругу. Учитель ждал, но никто не отвечал, все просто смотрели на пол, дверь или на стены. Больше я не мог молчать и поднял руку.

— Да? — сказал учитель, подняв брови.

— В 457 году до нашей эры, — сказал я пересохшими от волнения губами. Мне давно не доводилось бывать в столь многолюдном месте.

— Правильно! — немного удивленно ответил учитель. — А когда этот период времени завершился? — спросил спустя какое–то время.

На этот раз все посмотрели на хиппи. Поскольку было очевидно, что люди ожидали моего ответа, я произнес:

— В 34 году нашей эры.

— Снова правильно.

На этот раз учитель уже не был так удивлен, а я не мог понять, почему больше никто не отвечает. Разве это не их церковь и не их религия? Может, они просто такие застенчивые или скромные, а может, все пришли в первый раз, как и я…

В ту первую субботу я был немного разочарован — в основном из–за недостатка теплоты и общения. Другие общины были такими дружелюбными, что даже соперничали между собой за мою благосклонность. Мне было очень интересно: если бы адвентисты седьмого дня знали, что мой отец мультимиллионер, они бы по–прежнему так ко мне относились? Возможно, я просто слишком многого ожидал.

Еще пару раз я сходил в ту церковь, но всегда чувствовал себя лишним, поэтому старался соблюдать субботу, насколько понимал, а для христианского общения ходил в церковь по воскресеньям.

Я продолжал свидетельствовать о своей новообретенной вере всем, кто проходил мимо моей пещеры. Иногда собиралась довольно большая толпа желающих послушать меня. Глен, сам того не ожидая, был впечатлен.

— Не знаю, говорить тебе или нет, Даг, — сказал он однажды, — но когда ты рассказываешь людям о Боге, твое лицо начинает светиться.

Моя вера ежедневно возрастала. Чем больше я полагался на Бога, тем крепче она становилась.

Я часто беседовал с одним своим приятелем, которого, как и меня, звали Даг. Мой новый опыт христианства был настолько потрясающим, что я просто не мог не говорить о нем. Даг играл на гитаре, а я на флейте, и, бывало, мы, исполняя на улице музыкальные произведения, вместе просили милостыню. Как–то раз мы долго играли в городе, но никто не останавливался и не давал нам ни гроша, поэтому мы завели беседу и вскоре снова говорили о религии.

— Ну, в Бога я верю, — сказал Даг, — а в Иисуса Христа — нет.

— Я докажу тебе, что Иисус существует, — уверенно сказал я.

— И как ты собираешься это сделать? — скептически спросил он.

— Скажи, сколько нам нужно денег прямо сейчас?

— Ну… Было бы неплохо получить по пару долларов на каждого. Тогда мы смогли бы где–нибудь поесть, — ответил мой приятель.

— Хорошо, — сказал я. — Сейчас я помолюсь Иисусу, и мы получим четыре доллара.

Склонив голову, я произнес:

— Господь, помоги нам получить четыре доллара, чтобы купить хорошую еду, и помоги Дагу понять, что Ты на самом деле существуешь. Прошу во имя Иисуса. Аминь.

Мы снова начали играть, и вскоре какая–то женщина, проходившая мимо, остановилась нас послушать. Когда мы закончили произведение, я спросил, есть ли у нее лишняя мелочь.

— Ну, — задумчиво сказал она, — обычно я так не делаю, но сегодня день рождения моего сына, а он как раз ваш ровесник…

Она порылась в сумочке и достала деньги.

— Четыре доллара вам помогут?

Я уверил ее, что да. Уходя, она, должно быть, недоумевала, почему мой друг, открыв рот, вытаращился на нее.

Вскоре Даг также принял Иисуса Христа как своего Спасителя.

Глава 14 Если не полечится сразу

Когда я впервые увидел Карин, нам обоим было по пятнадцать лет. Несколько девушек как раз вышли с вечеринки и, стоя на углу улицы, болтали, громко смеялись и дурачились. Я подумал: «Что за девчонки! Хорошенькие, но такие глупые!»

Моя внешность ее тоже не заинтересовала. Она предпочитала встречаться с парнями постарше, теми, у кого уже были машины.

Потом я изредка встречал Карин в городе и вспоминал, кто она, но в моей жизни столько всего происходило! Однако года два спустя, когда я только начинал читать Библию, наши пути снова пересеклись. Мы с другом по имени Рико пошли в бильярдную, чтобы развеяться и сыграть пару партий, и я увидел за столиком в другом конце зала Карин с подругой. Оказалось, что другая девушка дружила с Рико, поэтому они познакомили меня с Карин, а сами пошли в бар, оставив нас вдвоем. Мы оказались в неожиданной и неловкой ситуации.

— Хочешь сыграть в бильярд? — спросил я.

— Не очень, — ответила девушка.

— Ладно. Тогда давай погуляем, — предложил я, открывая перед ней дверь. Мы вышли и, болтая, пошли куда глаза глядят. Когда мы подошли к магазину, где продавали спиртное, я зашел и, вопреки здравому смыслу, купил бутылку вина.

— Пойдем в парк и посидим где–нибудь в тенечке, — сказал я. — Вот, купил нам выпить.

— Нет, спасибо, Даг. Я больше не пью, — ответила Карин.

— Как это ты не пьешь? — не веря своим ушам, спросил я. — Все пьют!

Но она настаивала на своем.

— Так ты, наверное, и Библию читаешь? — немного язвительно спросил я девушку.

Она остановилась и удивленно посмотрела на меня.

— По правде говоря, да. А ты откуда знаешь?

— Я не знал. Просто догадался, сопоставив факты. Прикольно… Я тоже читаю Библию.

После этого мы еще долго гуляли по пустынным улицам, наслаждаясь прохладным ночным воздухом. Через несколько недель мы поженились и вскоре переехали в город, но нам не понравилась городская жизнь. Поэтому однажды Карин и я взвалили на спину свои пожитки и автостопом отправились на север калифорнийского побережья. Толком мы даже не знали, куда держим путь, поэтому не спешили. Иногда мы засыпали прямо на обочине шоссе, но в пять утра нас будили поливочные машины.

Однажды, сойдя с шоссе около Биг Сюр, что в Калифорнии, мы с Карин устроились на ночлег в лесу, а когда проснулись, увидели перед собой лесника.

— Я не против, чтобы вы тут расположились, — сказал он, — но вам, наверное, будет интересно узнать, что вы лежите на ветвях ядовитого дуба.

Остаток той недели был очень неприятным! В Юкиа остановилась машина с молодой парой, которая согласилась подвезти нас.

— Вам куда? — спросил парень.

— Сами точно не знаем, — ответил я. — Мы молимся, чтобы Бог показал нам. А вы куда едете?

Немного удивленно он сказал:

— Вы не захотите ехать туда, где мы живем. Это у черта на куличках — маленький городок под названием Ковело. Он окружен густыми лесами.

— Хммм… А там есть пещеры, в которых можно было бы пожить?

— Ну, думаю, да, — произнес молодой человек.

— А церкви там какие–нибудь есть? — спросила Карин.

— Это все, что там есть. Во всем городе даже театра нет.

Мы с женой почувствовали побуждение поехать в Ковело и сразу влюбились в красоту гор, поросших соснами. Некоторое время мы жили в пещере в национальном парке, присматривая участок земли, и вскоре нашли именно такое место, о котором мечтали. Единственной проблемой были деньги. Я смог найти только сезонную работу, и в конце лета нам пришлось вернуться в Палм Спрингз, чтобы содержать нашу растущую семью, так как вскоре у нас должен был родиться ребенок.

Какое–то время я перебивался на случайных заработках, но наконец устроился развозить и продавать мясо. Я сразу понял, что товар покупает посредник, и подумал: «Почему бы не обойтись без него? Ведь можно самому получать эту прибыль».

Отец помог купить неплохой подержанный маленький «Фольксваген». Прежде у меня никогда не было машины, и я почти ничего не знал о ее обслуживании. Я думал, что масло заливают в радиатор, но у «Фольксвагена» не было радиатора! Мне пришлось быстро учиться!

На двери автомобиля сделали надпись: «Оптовая продажа бифштексов высшего сорта». Напечатав визитки и наладив кое–какие контакты, я поставил охладитель в кузов машины. Потом купил кусок говядины, а друг показал мне, как ее разделывать на бифштексы. Вскоре я уже продавал бифштексы оптом. Мой бизнес стал процветать все больше и больше.

Занимаясь продажей мяса, я кое–что узнал. Однажды покупатель спросил меня, могу ли я достать ему свинину высшего сорта. Я знал сорта говядины: высший, отборный, первый и стандартный, а также видел цыплят разных сортов, но относительно сортов свинины мне пришлось обратиться к одному из моих приятелей–мясников. Услышав мой вопрос, он рассмеялся.

— Департамент сельского хозяйства считает, что этим нельзя кормить даже собак. Свинину не делят на сорта, она же вся кишит микробами! Сейчас часто даже буклеты издают, призывающие подвергать свинину тщательной термической обработке, чтобы убить личинки трихинеллеза.

Мне стало тошно, и тогда я вспомнил, как читал в Библии какие–то законы о свином мясе. Некоторые проповедники говорили мне, что они отменены, но это вздор! Разве на человеческий организм пища уже не влияет так, как во времена народа израильского? Разве наше тело больше не подвержено болезням, которые возникают от паразитов?

Это научило меня еще кое–чему. Поскольку я продавал говядину высшего сорта, то решил, что мне следует потреблять собственную продукцию, и вскоре стал есть бифштекс по–нью–йоркски на завтрак, бифштекс с косточкой на обед и нежнейшее филе на ужин. Но я быстро заметил, что все время чувствую себя разбитым и обессиленным. Поведение тоже изменилось. По ночам я теперь сидел перед телевизором и один съедал почти килограмм мороженого — да, почти килограмм! Я чувствовал, что моя духовная жизнь угасает. Желание противостоять искушениям таяло на глазах. Живя в пещере, я питался рисом, бобами, хлебом и фруктами, и эта пища давала мне силу и бодрость. Но л ишь теперь я осознал влияние диеты на мое физическое, духовное и моральное благополучие. Я зарабатывал хорошие деньги на мясе, но почему–то нам с Карин никак не удавалось ничего скопить. Чем больше мы зарабатывали, тем больше тратили.

— Давай еще раз попробуем пожить в Ковело, — сказал я однажды. — Думаю, на этот раз у нас получится.

Мы обменяли свой «Фольксваген» на старый разваливающийся пикап, и, обращаясь с ним очень бережно, проехали больше тысячи километров — до самого Ковело. Мы нашли сто шестьдесят акров прекрасной невозделанной земли и купили на приемлемых для нас условиях. Наша семья жила в палатке, пока из отходов древесины на нашей территории строили небольшой домик. Конечно, это был не дворец, но мы любили его! Вскоре я организовал бизнес по продаже дров.

Мы начали посещать пресвитерианскую церковь, но я не мог забыть о субботе и всем остальном, что узнал раньше. Прямо через дорогу от пресвитерианской была адвентистская церковь, и я подумал: «Может, нам будет лучше в этой общине?» У меня появился друг по имени Дуан, который любил церковь и интересовался религией. Однажды в субботу мы с ним решили посетить адвентистскую церковь, а Карин осталась дома с Рейчел, нашей маленькой дочкой.

В то утро я испытывал и страх, и ожидание чего–то лучшего. «Что, если они недружелюбны? А вдруг им не понравится мой вид? Ну, неважно. Сегодня суббота, и у меня такие же права быть там, как и у них!» Думаю, в тот день я искал повода для ссоры: я достал свой старый комбинезон, дешевую сорочку и надел все это, а волосы завязал в хвост.

Сев на мотоцикл, я поехал забрать Дуана. В те дни считалось круто носить потертые голубые джинсы, и он выглядел на самом деле крутым. Один из карманов сзади был оторван, и голая кожа ясно свидетельствовала о том, что он не носит нижнее белье! Я даже почувствовал себя неловко от его вида, но промолчал.

У дверей нас тепло встретил и поприветствовал мужчина. Он с улыбкой пожал нам руки и пригласил зайти в церковь. Там приятная старушка небольшого роста, поздоровавшись, попросила меня и Дуана записаться в книге для гостей. Потом мы прошли в зал, сели и стали наблюдать, как заходят другие. Я заметил много немолодых людей. На скамью, стоящую перед нами, прошла супружеская пара, но прежде чем сесть, они оба представились нам и пожали руки.

В тот день проповедь просто лилась из сердца пожилого проповедника. Его теплота и искренность тронули меня. Я впитывал слова жизни, как высохшая земля капли дождя. После богослужения нас окружило множество людей, приветствуя и приглашая к себе на обед. Никто, казалось, и не обращал внимания на нашу одежду, и мне стало немного стыдно. Мы были настолько поражены доброжелательностью и вниманием, что просто растерялись. Наконец старый пастор Джо Филипс с супругой уговорили нас, и мы пошли к ним на обед. Уверен, те милые люди даже не подозревали, что однажды этот хиппи станет их пастором!

Мы сели за стол со множеством полезных, просто приготовленных блюд — картошка и два–три вида других овощей, домашний хлеб из муки грубого помола, зеленый салат и яблочный пирог.

— Угощайтесь, — сказал пастор Джо. — Моя жена — лучший повар в городе, и она расстроится, если вы не будете кушать!

Я и Дуан не огорчили ее в тот день — мы почти опустошили все блюда на столе. Хозяева приятно удивились.

После обеда пастор Джо предложил пройти в гостиную — поизучать Библию. Мне понравилась эта идея, и вскоре я, открыв Писание, обсуждал его с пастором и миссис Филипс. Дуан заснул на стуле.

В следующую субботу Карин отправилась в церковь со мной. Мы стали ходить на богослужения каждую субботу, а пастор с женой приглашали нас к себе обедать, потом мы всегда вместе изучали Библию. Но как только пастор заговаривал о какой–либо теме, я сразу понимал, что уже сам изучил ее. Когда мы исследовали книги Даниила и Откровение, я знал всех животных и соответствующие им даты. Однажды пастор Джо сказал:

— Даг, ты почти готов ко крещению.

— Что значит «почти», пастор? Я уже готов! — ответил я. — Во все, чему учит эта церковь, я верю.

Он колебался.

— А как же курение, Даг? Ты готов бросить? Теперь была моя очередь сомневаться.

— Ну, пока не знаю… Не понимаю, какое это имеет отношение к отношениям с Богом. Я ведь бросил все свои по–настоящему плохие пристрастия: марихуану, алкоголь, наркотики, воровство и обман. А курение не так уж плохо. Как бы там ни было, я знаю, что Господь любит меня и отвечает на мои молитвы.

— Правильно, Даг, Он действительно тебя любит, — терпеливо ответил пастор Джо. — Он наставляет тебя и ведет шаг за шагом. Но пока ты продолжаешь курить, ты цепями прикован к дьяволу. Можешь себе представить, чтобы Иисус пускал дым кому–то в лицо, говоря о любви Своего Отца?

Я знал, что Иисус — наш пример, и мысль о том, что Он закурил сигарету, показалась такой смешной, что я засмеялся.

— Понимаешь, — продолжал пастор, — когда ты принимаешь крещение, это символизирует новое рождение, и Господь не хочет, чтобы Его новорожденные дети курили. Согласен, Даг?

— Ну, если так это представлять, то согласен, — признал я и стал вспоминать, как трудно было бросить пить. Я тогда спорил с Богом: «Ну, Боже, мне же так нравится пить! Это увлекательно!»

И Бог ответил: «Ну, давай, пей, Даг». Я не имею в виду, что Он одобрил мое пьянство. Господь просто хотел сказать, что не будет насильно принуждать меня бросить пить.

Постепенно я начал понимать, сколько душевных страданий приносили мои запои. То я просыпался в тюрьме, то весь день меня тошнило, то, проснувшись, я узнавал, в какое глупое положение поставил накануне себя и тех, кто мне дорог. Однажды я обнаружил, что разбил машину, да притом чужую. Я слышал, как Господь говорит мне: «Ну, что, Даг, ты доволен?» В конце концов до меня дошло, что Бог просит христиан отказаться лишь от того, что причиняет им физический или духовный вред. Когда я наконец это понял, я бросил пить, понимая при этом, что бросить курить будет сложнее.

Карин избавилась от этой привычки довольно легко. Врач объяснил ей, что наш ребенок родился преждевременно, потому что она курила. «Сигареты вредят не только вам, — сказал он, — но и вашему ребенку».

Однажды, зайдя в комнату, Карин заметила оставленную ею на краю пепельницы сигарету. Дым несло как раз туда, где спала наша маленькая Рейчел.

— Что же я делаю! — воскликнула моя жена. — Хватит того, что я разрушаю свои легкие. Как я могу разрушать и здоровье своей малышки?

В тот же день, когда я вечером пришел домой, она сказала:

— Даг, хочу проверить, сколько смогу продержаться без сигарет.

Больше она никогда не курила. Крещение Карин приняла без меня.

Некоторым легко бросить курить, а других никотиновый демон мучает и истязает, прежде чем отпустить. Я боролся с собой, пытаясь набраться мужества, чтобы вырваться из плена. Однажды выбросил сигареты и попытался забыть о них, но на следующий день мне так захотелось покурить, что затряслись руки. Тогда я поспешил в магазин и купил новую пачку. «Конечно, это пустая трата денег», — подумалось мне. За несколько часов я выкурил половину пачки, но совесть все время меня мучила. «Ладно, ладно, попробую снова», — решил я. И такая борьба продолжалась долгие месяцы.

Я любил адвентистскую церковь, потому что она твердо держится своих принципов. Можно было бы присоединиться к одной из многих других церквей, не бросая пить или курить, но если я хотел присоединиться именно к этой, мне следовало взять свой крест и пойти за Христом. Одна из любимых поговорок пастора Джо стала и моей любимой: «Если не будешь твердо держаться своих принципов, станешь легкой добычей». Я очень хотел присоединиться к церкви, но пока не мог сделать этого.

Через несколько недель, ведя свой старенький грузовик, я услышал хлопок, потом шипение, а после чего раздались шлепающие звуки. «Ох, опять!» — вздохнул я. Уже второй раз за день спустило шину. Грузовик разваливался прямо на глазах. За последние двадцать четыре часа у него выпала фара, отпал задний борт и задымился мотор.

Приподняв грузовик с помощью домкрата и поменяв шину, я подумал о новом пикапе «Датсан» с приводом на четыре колеса, который увидел в рекламе. Как я хотел такую машину! «Эх, купить бы такой пикап, с вместительной кабиной, где уместилась бы вся моя семья, с пятиступенчатой коробкой передач, с лебедкой спереди и платформой, чтобы перевозить древесину», — стал я мечтать. Закончив наконец ремонт, я закрутил последнюю гайку, защелкнул крышку и завел мотор, мысленно находясь все еще там, с новым пикапом «Датсан». И вдруг выпалил: «Господи, я бы даже курить бросил, если бы Ты дал мне такую машину!»

Я много раз слышал голос Божий сердцем, но никогда — ушами. Однако тут я услышал голос, эхом отозвавшийся в кабине моего старого грузовика: «Ты бы бросил курить ради грузовика, но не бросил ради Меня?» Потрясенный, я несколько минут сидел, ожидая услышать снова этот голос, а затем подумал: «Иисус, умерший ради меня на кресте, просит оставить только те привычки, которые вредят мне, но ради Него я не хочу расставаться с сигаретами…»

— О, Господи, пожалуйста, прости меня! Я не это имел в виду, и с Твоей помощью я больше никогда не буду курить!

Вернувшись домой, я взял сигареты и выбросил их в туалет на улице, потому что знал, что туда я за ними не полезу, и по милости Божьей больше никогда не курил. Две недели спустя я принял крещение.

Ровно через десять лет Бог дал мне пикап «Датсан», с приводом на четыре колеса, лебедкой, огромной кабиной, пятиступенчатой коробкой передач, и даже тем, о чем я и не молился — со стеклоподъемниками и круиз–контролем! «Господи, — удивился я, — почему Ты ждал десять лет?» Бог ответил, что за это время я, перестав курить, сэкономил достаточно денег, чтобы купить машину.

Глава 15 Но, Господи, я никогда не смоги стать проповедником!

С того самого дня, как я в пещере принял Иисуса Христа своим Господом и Спасителем, я говорил людям о любви Божьей и, всегда стараясь перевести разговор на религиозную тему, рассказывал, что Бог сделал для меня. Я говорил со сторожем гаража, с хиппи, с уличными бродягами, с соседями, с теми, кого подвозил на своей машине, — то есть со всеми.

Когда вскоре после моего крещения пастор объявил в церкви, что через две недели начнется евангельская программа, я подумал обо всех тех людях, с которыми беседовал, и решил пригласить их на программу, ведь многие из них, казалось, хотели обрести мир и счастье, как я.

В день начала кампании зал была переполнен. Я стоял у дверей, выглядывая своих друзей. Многие из моих соседей в горах пришли в первый вечер и потом посещали каждую встречу. Когда было первое крещение, десять из двенадцати крещеных были теми, с кем я изучал Библию и кого пригласил на программу. «Как радостно служить Богу! — думал я. — Это такое счастье, и голова потом не болит, как после пьянки».

Однажды ко мне подошел пастор Джо:

— Почему бы тебе не сказать для нас проповедь, Даг? Твоя любовь к Богу и энтузиазм трогают сердца людей, так поделись этим из–за кафедры.

Меня сразу же охватила робость. Говорить проповедь?!

— О, нет, пастор! Я для этого человек не подходящий и никогда не смогу стать проповедником! У меня нет образования, я не представляю, что говорить. Спасибо, пастор Джо, но я просто не смогу.

— Необязательно иметь образование, — уговаривал он. — Просто встань и расскажи людям, что Бог сделал для тебя. Вот и все.

— О, нет, думаю, у меня не получится, — решительно ответил я.

Тогда пастор больше не настаивал, но его слова засели в моем разуме, а Святой Дух взращивал их. Когда пастор Джо заговорил об этом снова, я уже не так сопротивлялся и в конце концов согласился попробовать.

Даже если я проживу сто лет, мне никогда не забыть свою первую «проповедь»! Костюм был не мой, надеть галстук я забыл, но беспокоился я не об одежде. Сидя на сцене, я очень нервничал, ладони мои вспотели, и слышно было, как стучит сердце. Когда я наконец встал, чтобы проповедовать, и положил перед собой Библию, я вцепился в края кафедры, радуясь, что можно за чем–то спрятаться, и присутствующие не увидят, как у меня стучат коленки. Мой голос был совсем чужим, во рту у меня пересохло, поэтому я то и дело сглатывал и облизывал губы.

Но эти чудесные люди! Честное слово, они слушали меня очень внимательно. Пастор и миссис Филипс сидели на первом ряду, и каждый раз, когда я делал какой–то вывод, они кивали и говорили «аминь». Такой отклик на мои невыразительные слова воодушевлял меня продолжать, и каким–то образом мне удалось закончить. Когда у дверей я на прощание пожимал людям руки, многие со слезами на глазах говорили, каким благословением стала для них моя проповедь.

— Благословением? — удивлялся я. Заметив, что несколько верующих, хваливших мою проповедь, пользовались слуховыми аппаратами, я сделал вывод, что, наверное, в то утро они не работали.

С тех пор я говорил довольно часто, и каждый раз мне это давалось все легче и легче.

— Даг, ты обязательно должен поступить в колледж и учиться, чтобы стать служителем, — побуждал меня пастор Филипс. — Господь дал тебе особый талант для этой работы. Ведь ты так любишь делиться свидетельством! Ты нужен для Его дела.

Всматриваясь в лицо этого доброго пожилого джентльмена, я думал: «Если когда–нибудь я стану проповедником, то хотел бы быть таким же, как вы». Как он меня вдохновлял! И я ответил ему: «Конечно, пастор Джо, будем молиться об этом».

В конце концов я пошел–таки учиться. Мой бедный отец! Он всегда хотел, чтобы я получил образование, даже если оно было религиозным, и был счастлив помогать, пока я шесть месяцев учился в Юго–западном адвентистском колледже в г. Кин, штат Техас. Это был один из лучших периодов в моей жизни. В школе я так много валял дурака, что сам себя убедил, будто у меня нет способностей, но в Юго–западном колледже я учился на круглые пятерки и понял, что могу усвоить знания, если захочу.

В библиотеке я взял книгу «Автобиография Бенджамина Франклина». Я удивлялся, читая, как этот человек бросил школу и убежал из дому, но, тем не менее, научился читать и писать на семи языках! Он изобрел двухфокусные очки, почтовую систему, общественные библиотеки и пожарные бригады, усовершенствовал камин. Б. Франклин сделал открытия в области электричества, основал газеты и журналы и был первым послом США во Франции. А еще он был вегетарианцем!

Я подумал: «Раз он смог научиться, то и я смогу. Иисус обещал, что я «все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4:13). Став христианином, я многому научился, о чем даже не мечтал, включая игру на флейте, гитаре, аккордеоне, пианино и трубе. А еще — немного говорить по–испански и водить самолет, кататься на виндсерфинге. В то время я как раз учился петь, хотя друзья умоляли меня бросить это занятие!

После учебы в колледже я какое–то время работал с пастором Марвином Муром в Техасе. Это был высокий дружелюбный человек, чем–то напоминавший Авраама Линкольна. Мы вместе проводили семинары по Откровению и отлично сработались. Господь благословил наши усилия, и многие приняли крещение. В конце того же года меня пригласили в качестве проповедника в знаменитую христианскую музыкальную группу «Певцы наследия». Я все еще учусь петь!

Бог знал, что делал, потому что, когда я вечер за вечером на каждом концерте группы «Певцы наследия» рассказывал аудитории, что Бог совершил для меня, и приглашал их последовать за Иисусом, последние остатки страха перед аудиторией исчезли. Восемнадцать месяцев выступлений по пять раз в неделю с лихвой компенсировали то, что я упустил, учась в учебных заведениях.

Глава 16 Индейские сказки

Однажды, когда я был в офисе «Певцов наследия», зазвонил телефон. — Меня зовут Лерой Мур, — сказал незнакомый голос. — Я руковожу работой адвентистов седьмого дня среди индейцев в Северной Америке. Много слышал о вашем успехе в евангелизации. А не хотели бы вы приехать в миссию Ла Вида и поработать с навахо?

Я вспомнил дни, которые провел среди индейцев, когда жил у дяди в Нью–Мексико. Мне нравились эти люди. Но было то, о чем я очень хотел забыть.

— Извините, мистер Мур, — ответил я. — Наш трейлер уже загружен, мы скоро отправляемся в Калифорнию. Я работаю с «Певцами наследия».

— Понимаю, — произнес он и, немного помолчав, добавил: — Но, раз уж вы все равно будете проезжать через Нью–Мексико, почему бы вам, по крайней мере, не познакомиться с нами? Вы сможете переночевать у нас, в миссии Л а Вида.

— Спасибо, мистер Мур, — сказал я. — Мы заедем, а я помолюсь о вашем предложении и сообщу, какое решение принял.

В глубине души я был уверен, что нам это неинтересно, но Бог имел другие планы. Мы еще не доехали до миссии, как наш трейлер начал странно покачиваться и издавать необычные звуки.

— Хорошо, что мы почти приехали, — сказал я Карин. — Что–то с нашим трейлером не так.

Через несколько минут мы добрались до Ла Вида и едва заехали во двор, как у трейлера отвалилось колесо. Это могло случиться в любой момент на протяжении нашего 3200–километрового пути, но произошло именно во дворе миссии!

— В трейлере надо заменить шаровую опору, — сказал один из местных механиков. Он снял колесо и показал мне стертые детали.

— Сколько потребуется времени? — спросил я.

— Полагаю, это не будет так уж быстро, — ответил мужчина. — Здесь в автомастерских мало что есть. Наверно, придется заказывать детали в Альбукерке. Я бы сказал, уйдет по меньшей мере дня два.

Я вздохнул, но подумал, что такая задержка даст нам возможность немного осмотреться в миссии. И когда мы с Карин увидели нужды индейцев навахо, то поняли: Бог хочет, чтобы мы были именно здесь.

— Мы останемся, — вскоре сказал я Лерою.

Миссия хотела, чтобы мы основали церковь в Уотерфлоу, штат Нью–Мексико, и приобрела там для нас старый дом. Но предыдущие жильцы фактически еще не выехали — не забрали старую мебель, оставили ненужный хлам и мусор, на столе даже были грязные тарелки. Примерно за месяц мы покрасили и убрали дом, и получилось неплохо. По крайней мере, там было много места.

Рядом стоял передвижной домик, принадлежащий миссии. Он был арендован индейской семьей. Обилие пивных банок, валяющихся во дворе, выдавало пристрастие обитателей этого жилища. Во всей округе не было видно ни деревца — только сухая земля и небольшие холмы, стоящие, словно молчаливые стражи этих пустынных мест.

Работу начали с небольшого. Сперва мы превратили старый магазинчик, где раньше продавались гамбургеры, в место собрания, и стали проводить там семинар по Книге Откровение. Господь благословил наши усилия, и вскоре в этом маленьком домике собиралось около сотни человек.

Миссия была всего в ста десяти километрах от торгового поста моего дяди, и я часто думал о нем, его семье и своих друзьях. Однажды во двор, где я работал, еле–еле заполз разваливающийся пикап. Машина была не старая, просто в плохом состоянии: на ветровом стекле трещина, шины стерты, а двери помяты, одна из них даже заклеена. Какой–то индеец медленно выбрался из машины. У него были длинные волосы, висевшие сосульками, блестящее лицо, покрытое шрамами, запавшие глаза и брюшко. На вид я дал бы ему лет пятьдесят. Подковыляв ко мне, он осторожно оглянулся и спросил:

— Вы знаете человека по имени Даг Батчелор?

Я с удивлением услышал свое имя, посмотрел на него пристально, но так и не смог понять, кто он такой.

— Ну да, я Даг Батчелор, — ответил я, все еще теряясь в догадках.

Он на мгновение заколебался, внимательно посмотрел на меня, а затем его лицо просияло.

— Даг! — закричал он. — Даг, ты помнишь меня? Это я, Кен! — Он, шатаясь, шагнул ко мне и, схватив в охапку, обнял. Я тоже обнял его, так и не вспомнив, кто это такой.

— Кен? — спросил я.

— Ага! Кен Платеро. Помнишь? Мы вместе гоняли на мотоциклах, когда ты жил у дяди.

И тут меня осенило — это же был мой приятель, которого я подбил сводить меня в бар, тот самый парень, который говорил, что пьянство — плохо.

— Это ты! А я тебя не узнал! — воскликнул я. — Давно это было, лет десять назад.

— Где–то так… Я услышал от твоего дяди, что ты здесь. Он говорит, что ты теперь христианин. Это правда?

— Правда, Кен. Я — адвентист седьмого дня.

— Я очень рад! — Казалось, он говорит из глубины сердца. — Мне так нужен Бог! У меня в жизни сплошные проблемы!

От тревоги у Кена на лбу пролегли морщинки, и, когда он вздохнул, я понял, что он сильно переживает.

— Что случилось? — спросил я.

— Моя жизнь — кошмар: жена уходит от меня, к тому же возникли большие проблемы с законом… — Кен выглядел глубоко опечаленным. — Мне нужен Бог.

— Понимаю твои чувства, — ответил я. — Я тоже великий грешник. Давай помолимся вместе.

Мы с Кеном преклонили колени прямо во дворе, и я помолился за него и его близких. Слезы струились у него по щекам, когда мы встали. Кен обеими руками взял мою руку.

— Я приду в твою церковь, Даг. А ты, пожалуйста, молись и дальше обо мне и моей семье.

— Буду ждать тебя, Кен, и всегда буду молиться о тебе, — заверил я его.

— Ты всегда был моим лучшим другом, — сказал он, забираясь в машину.

Когда он уехал, я с горечью подумал: «Нет, Кен, я был твоим злейшим врагом и толкнул тебя на неверный путь. О, Боже, что я наделал? Неужели я, будучи молодым и глупым, своим дурным примером разрушил жизнь человека?»

Больше я Кена никогда не видел. Я надеялся, что он как–нибудь придет на наши собрания, но он так и не пришел. Тогда я попытался узнать, где он живет, но не смог найти его адрес. Может, плохо старался. Вспоминать об этом очень тяжело. «Господи, — молился я, — пожалуйста, покажи мне, что делать, если я могу хоть как–то исправить это великое зло!»

Вознося молитву, я стоял перед передвижным домиком, расположенным по соседству с нами. Что за люди живут здесь? Мы с Карин знали, что они умны и красивы и у них трое детей. Позже нам стали известны имена супругов — Том и Эллис Бигей. У нее была хорошая работа — оператор компьютера и офис–менеджер. Он служил во Вьетнаме, бегло говорил как на местном наречии, так и по–английски и был высококвалифицированным электриком. Но в тот день, когда я стоял во дворе и молился, они оставались для нас загадкой.

Мы старались быть хорошими соседями и всячески пытались подружиться с ними. Карин пекла хлеб и печенье и шла угостить их. Эллис приоткрывала дверь, с улыбкой все вежливо принимала, и тут же закрывала ее. Встречаясь с ними, мы всегда здоровались и заговаривали, но они по какой–то причине оставались замкнутыми.

Однажды ночью раздался сильный стук в дверь. Не успел я открыть, как зазвонил звонок и снова постучали. Я распахнул дверь и увидел на пороге одиннадцатилетнюю Трейси, старшую из троих соседских детей. Ее глаза были круглыми от страха.

— Быстрее! — взмолилась девочка. — Папа убивает маму!

На мгновение я заколебался, напряженно думая — может, стоит позвонить в полицию и не вмешиваться самому в дела соседей? Но, поступив так, мне, возможно, никогда не удастся донести до них Евангелие. Я бросился через двор к их двери и начал громко стучать. Изнутри доносились крики, было слышно, как кто–то кого–то бьет. Сообразив, что открывать никто не собирается, я резким движением распахнул дверь и вбежал в дом.

В спальне, прислонясь к стене и тяжело дыша, стоял мужчина и в упор глядел на свою жену. Она сидела на полу, и, прикрывая руками окровавленные нос и рот, всхлипывала и стонала. Ее смуглое лицо опухло и было покрыто синяками.

Когда я вошел в комнату, мужчина едва взглянул в мою сторону. Он пристально смотрел на жену, выкрикивая проклятия то на английском, то на наречии навахо. Он замахнулся, пытаясь ударить ее, но промазал. Он снова замахнулся — и снова мимо. Женщина вскрикивала и сжималась перед ним. Тогда я понял, что сейчас он хочет просто попугать ее, а не бить. В комнате был сильный запах алкоголя.

Я больше не мог просто стоять и смотреть, поэтому встал между ними и помог ей подняться.

— А, так ты позвала проповедника на помощь, да? — рассердился мужчина.

— Прекрати, — ответил я. — Оставь ее в покое!

— Тебя кто–то звал? — зарычал он. — Убирайся вон! Я настойчиво продолжал:

— Успокойтесь, я просто пытаюсь помочь Мог бы вызвать полицию, но не стал — этим проблемы не решить. Если ты так ее ненавидишь, уйди, но не избивай ее.

— Это она виновата! — заорал мужчина. Потом они начали кричать, обвиняя друг друга, и он снова стал размахивать кулаками.

Мой рост — метр восемьдесят, а рост Тома — метр девяносто, но я применил один хороший прием: просунув руки у него под мышками, я пальцами крепко схватил его сзади за шею. Когда женщина увидела, что ему не вырваться, то вцепилась в его волосы.

— Довольно! — закричал я и, оттолкнув его к одной стене, а ее к другой — это было несложно, так как они оба были изрядно пьяны, встал между ними. Мы все тяжело дышали. Двое младших детей забились в угол и тихонько плакали.

Когда мы немного успокоились и остыли, я сказал:

— Почему бы нам не сесть и не обсудить все, как разумным людям?

Том и Эллис, спотыкаясь, прошли в гостиную и сели. Оба были нарядно одеты — по крайней мере, до начала скандала — и собирались пойти в гости. Они не желали общаться между собой, но я решил, что не покину этот дом, пока один из них не уйдет. Через несколько минут Эллис поднялась и вышла, а за ней последовали дети.

Так раскрылся их секрет. Вскоре мы с Карин узнали, что это самая печально известная семья в этих местах. Много лет их фамилия попадала в газетные заголовки. Том был высоким, красивым и грубым, а Эллис — привлекательной и кокетливой. Они ревновали друг друга, а когда напивались — что случалось очень часто — возникали стычки.

Я не знал, как поступить. Стоит ли обращаться в миссию с просьбой, чтобы их выселили? Если я сделаю это, то потеряю всякую надежду когда–либо привести их ко Христу. Как бы повел себя Иисус? Наверное, Он стал бы их другом. «Хорошо, Господи, я попробую», — подумал я про себя.

Когда у Тома возникла проблема из–за того, что он достал пистолет, угрожая человеку, который оскорбил его, я пошел с ним в суд. Когда он попал в тюрьму, я помог ему освободиться.

Карин подружилась с Эллис и детьми. Она готовила печенье и приглашала их в гости. Порой, когда возникали проблемы с Томом, дети (а иногда и Эллис) прятались у нас дома и наблюдали, как две–три полицейские машины с красно–синими мигалками приезжали во двор и офицеры разбирались со случившемся.

Однажды вечером, когда я уехал на несколько дней проводить евангельскую программу, Карин сидела в постели и читала. Вдруг задняя дверь, ведущая в спальню, открылась и вбежала Эллис. Заметив Карин, она бросила: «Извини!» и побежала дальше, а следом за ней с метлой тут же промчался Том. Карин даже не успела встать с кровати.

Мы привыкли к такому поведению. Их пьянки и скандалы отравляли все вокруг. Бывало, Том не пил несколько недель подряд и устраивался на работу, где хорошо зарабатывал. Потом он снова уходил в запой и не только пропивал деньги, но и громил все, что под руку попадется. Однажды он разбил свою новую машину, а в другой раз запустил что–то в собственный дорогой телевизор и сломал его.

Часто, когда Том был трезвым, я говорил с ним о любви Божьей. Сначала он держался настороженно, но мы с Карин просто продолжали дружить и приходить. Наконец он понял, что мы заботимся о них, и начал слушать. У Тома появился интерес к духовным вопросам. Когда–то он прочел несколько христианских книг и одно время даже посещал церковь. Друзья–баптисты немного рассказали ему, что значит быть христианином, но Тому предстояло еще узнать, как важно изучать Библию и лично общаться с Богом в молитве, что значит следовать за Иисусом, как воспитывать своих детей и молиться с ними. Все это было ново для него.

Мы собирались провести очередной семинар по Книге Откровение, и я очень надеялся, что смогу уговорить Тома и его семью прийти. Однажды я заговорил с ним.

— Том, — сказал я, — ты мне кое–что должен.

— О чем это ты?

— Я ходил с тобой в суд, я защищал тебя от полиции и был тебе хорошим соседом. Теперь я ожидаю от тебя услуги.

— Ладно, Даг, чего ты хочешь? — спросил он.

— Хочу, чтобы ты пришел на программу, которую я скоро буду проводить. Мы будем изучать Книгу Откровение. Уверен, что тебе понравится.

— О, нет, Даг, этого я не могу сделать.

— Почему? — не унимался я. — Сходи хотя бы на несколько первых встреч. Если не понравится, можешь перестать посещать их.

— Ладно, я приду, — ответил он.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Я знал, что договариваться с ним надо, когда он трезвый.

Другие общины нас не поддержали. «С навахо ничего не добьешься, — предупредили они. — Хорошо, если придет пятьдесят человек. Но скорее всего будет десять–пятнадцать».

— Давайте поставим цель: сто человек, — сказал я своей маленькой общине. — Мышца Господня не сократилась. Бог может благословить нас.

Итак, мы молились о ста посетителях. В первый вечер пришло триста семьдесят пять человек, включая детей! Спортивный зал был битком забит.

— Среди американских индейцев я такое вижу впервые, — сказал нам Лерой Мур. — Невероятно, что эти люди вдруг захотели послушать Евангелие!

Самым радостным в тот вечер было увидеть там Тома и Эллис вместе с детьми. Люди все приходили и приходили. Наши помощники просто сбились с ног, пытаясь всех зарегистрировать.

— Можно, я помогу? — спросила Эллис у Карин, которая работала не покладая рук.

— Конечно, можно! — с благодарностью ответила Карин, освобождая еще одно место за столом — для Эллис.

Программа проводилась шесть дней в неделю в течение шести недель. Было очень интересно наблюдать за изменениями, происходившими в этой семье на протяжении полутора месяцев. Эллис начала улыбаться. Потом начали улыбаться дети. Том, Эллис и даже Трейси, их старшая дочь, принимали участие в дискуссиях. Они сидели в первом ряду, и я видел, как внимательно они слушают вопросы и записывают ответы. Когда мы обсуждали темы, они поднимали головы и порой сразу были готовы сказать ответ.

Однажды, начав проповедовать, я заметил, что Тома нет в зале. Мое сердце наполнилось грустью, и я внутренне воскликнул: «О, Господи, не дай ему напиться!» Когда через несколько минутой зашел и сел рядом со своей семьей, у меня вырвался вздох облегчения.

Я начал замечать перемены и в их семейной жизни. Однажды, выглянув в окно, я увидел, как Том и Эллис собирали банки из–под пива и складывали их в пакеты. Потом они убрали и почистили двор. Через несколько дней мы с Карин заметили, что вся семья вышла вскапывать землю под сад. Том и Эллис весело поливали друг друга из садового шланга. Дети подбежали к папе и закричали: «И нас, и нас полей!» Том направил на них шланг, и вскоре все были мокрыми, а двор наполнился смехом.

Какой контраст! До того, как начался семинар по Откровению, я никогда не видел, чтобы эти дети улыбались в присутствии родителей, а тем более смеялись. Они даже не играли в своем дворе — только в нашем.

Однажды они неожиданно пришли на субботнюю школу и богослужение. Какая это была замечательная семья, как все аккуратно и красиво одеты — от Тома и Эллис до самого младшего ребенка!

В конце семинара по Откровению почти сто человек заявили о своей вере и выразили желание принять крещение. Нас предупредили не спешить крестить навахо.

— Они очень доброжелательные и так стремятся угодить, — сказал нам Лерой. — Вы должны быть уверены, что они принимают крещение, потому что Святой Дух обратил их, а не просто потому, что они стараются проявить учтивость.

Поэтому перед крещением мы посетили каждого, на что, конечно, потребовалось некоторое время. Пока мы проводили эту подготовку, в церкви продолжались богослужения, и Том с Эллис приходили каждую субботу. Однажды мой переводчик не приехал. Что мне было делать? Я мало говорил на наречии навахо, а многие из пожилых индейцев не понимали по–английски.

— Я буду переводить, — вызвался Том.

На глаза наворачивались слезы, когда я смотрел, как люди наклонялись вперед, чтобы не пропустить ни одного слова, и как сияло лицо Тома, когда он стоял перед навахо. Он не просто переводил. Он учил. Не знаю, кто был счастливее, Том или я. Через несколько месяцев Том и Эллис крестились, и, думаю, мир стал лучше от того, что Евангелие сделало для этой семьи!

Глава 17 Домой

Дверь громко хлопнула, когда я поспешно вошел в дом. — Кто хочет поехать в Ковело? — крикнул я. Прибежали дети и хором закричали:

— Мы хотим, мы хотим!

Карин, поставив последний противень хлеба, вышла из кухни.

— А как так получилось, что мы едем в Ковело? — радостно спросила она.

— Позвонил Дейв и сообщил, что нужно решить кое–какие вопросы в нашем домике. Сколько тебе нужно времени, чтобы собрать самые необходимые вещи?

— Мы не сможем уехать, пока не допечется хлеб, — ответила Карин, — Но вещи я могу собрать прямо сейчас.

— Это слишком быстро, — сказал я. — Мы будем выезжать утром, только очень рано.

На рассвете мы уже были в пути.

— А пастора Джо и миссис Филипс мы навестим? — спросил Майк, когда мы выехали на шоссе. Наши дети очень любили супругов Филипс, ведь они заменили им бабушку с дедушкой.

— Конечно, — заверил я его. — Мы увидим всю нашу церковную семью!

Веселые голоса наполнили машину — все предвкушали радость возвращения домой. Но к полудню разговоры стихли, Карин и дети начали дремать. Я остался один на один со своими мыслями, а машина продолжала отсчитывать километры.

Семья Филипсов… Какие приятные воспоминания наполнили мое сердце! Эти люди очень помогли нам и сильно повлияли на нашу жизнь. «Должно быть, потому, что они живут согласно своей вере», — подумал я и мысленно перенесся в те дни, когда мы только познакомились с ними…

— Что мне делать? — спросил я однажды Карин. — Нам нужна хорошая пила, если я хочу продавать дрова. А это — единственный способ заработать денег, чтобы внести первый взнос за землю, а в банке мне наотрез отказали дать ссуду на покупку инструментов.

— Почему? Что они сказали? — обеспокоено спросила моя жена.

— Карин, они дали понять, что не намерены рисковать ради таких, как я. Для них я просто грязный хиппи.

Не будь я взрослым мужчиной, я бы заплакал. Неужели я потеряю свою землю, не успев даже внести за нее первый взнос?

Когда пастор Джо услышал о моем затруднительном положении, он, не колеблясь ни минуты, полез в карман, достал оттуда чековую книжку и начал в ней что–то писать.

— Вернешь, когда сможешь, — сказал он, улыбаясь и протягивая мне чек на триста долларов. Я был поражен. Мы ведь с ним едва знакомы! Возвращение ему долга было одним из моих главных приоритетов.

Пастор Филипс «вышел на пенсию» и переехал в Ковело, когда меня еще и на свете не было. Там он построил церковь, а впоследствии и школу. Для некоторых служение — это работа с хорошей пенсией, но не для пастора Джо. Он отказался уходить на покой. Он собирался трудиться для Господа до самой смерти.

Как меня поразила его энергичность! В свои восемьдесят лет он построил себе дом в Ковело. Конечно, пастор Джо сделал это не без посторонней помощи, но он трудился наравне со всеми, насколько ему позволял возраст.

Помню, что однажды я сказал Карин: «Должно быть, все дело в вегетарианстве». Они выращивали замечательные овощи и практически жили со своего огорода. Тому было две причины: прежде всего, так супруги Филипс заботились о своем здоровье, но не менее важно для них было экономить деньги. Чем меньше они тратили на еду, тем больше оставалось для проповеди Евангелия. Более половины своего скромного дохода они жертвовали на различные служения и проекты!

Я знаю, что молитвы этого посвященного человека серьезно повлияли на мое решение посвятить свою жизнь Христу. У Джо и Мириам Филипс был список из примерно пятидесяти человек, за которых они возносили молитвы по утрам. Пастор Джо называл каждого поименно и молился о его проблемах и благополучии. Кроме того, он проводил много времени с Библией. Уверен, в этом и заключался секрет его духовной силы. Казалось, он никогда не проявлял даже малейших признаков нетерпения или гнева и в самых напряженных ситуациях всегда сохранял самообладание, доброту и чуткость.

А каким сильным свидетельством была жизнь миссис Филипс! Она всегда работала рука об руку с мужем и даже помогала строить дом. Помню, однажды пастор Джо нес длинную доску, резко развернулся и случайно сильно ударил ее.

— Джо! — произнесла она.

— О, извини, дорогая, — ответил он, и они оба продолжили заниматься своими делами. Я громко рассмеялся, вспомнив об этом.

— Что тебя развеселило? — поинтересовалась Карин.

— О, я думал о семье Филипсов, — сказал я.

— Замечательная пара, правда?

— Думаю, что с тех пор, как миссис Филипс вышла замуж за пастора Джо, ее ангелу–хранителю приходится работать сверхурочно. Помнишь, он чуть не задавил жену, дав задний ход. А случай, когда мы увидели машину, ехавшую по встречной полосе, и оказалось, что это Филипсы?

— Да! Было страшно, — засмеялась Карин. — Теперь это кажется смешным, а ведь они могли бы погибнуть. Забавная пара… Миссис Филипс, наверное, на голову выше пастора Джо, и когда смеется, рот у нее становится до ушей.

Я улыбнулся.

— Из всех, кого я знаю, только она может встать и посреди проповеди перебить проповедника.

— При этом миссис Филипс никогда не бывает грубой, — поспешила ей на помощь Карин. — Мне нравится, как она, закрыв глаза, цитирует Писание без единой ошибки.

— Да, — согласился я. — Ее лицо просто сияет. Кажется, что она получила весть прямо с небес.

— Думаю, так кажется каждому. Все слушают ее очень внимательно. Как бы там ни было, кажется, пастор Джо ее ценит.

Дорога в Калифорнию была тяжелой. Мы практически не делали остановок и, когда заехали во двор, конечно же, рады были увидеть, что наш домик в горах все еще стоит. Мы засиделись в машине, поэтому с трудом выходили.

— Каждый должен что–нибудь занести в дом, — напомнил я детям.

Время в Ковело летело очень быстро. Так много нужно было сделать и так мало было для этого времени! Но мы нашли возможность провести вечер у Филипсов.

— Эй, мам! Смотри, кто приехал! — крикнул пастор своей жене, спеша встретить нас. После объятий, смеха и восхищенных возгласов хозяев «погляди, как выросли дети!» мы все зашли в дом.

Комнаты были наполнены ароматом яблок. Пастор Джо чистил яблоки, а миссис Филипс готовила из них пюре.

— Мы поможем вам, — сказала Карин. — Идемте все на кухню.

Миссис Филипс дала каждому по переднику, и я стал счищать кожуру и удалять сердцевинки.

— Хорошо выглядите! — сказал я пастору Джо. — Сколько вам уже?

— Девяносто три, Даг. Моя жизнь подходит к концу.

— Вы меня поражаете, — сказал я, качая головой.

Он перестал чистить яблоко, которое держал в руке, и оперся о кухонный стол.

— Знаешь, Даг, я совсем плох. Требуются все мои силы, чтобы почистить эти яблоки и повырезать из них сердцевинки. Но я хочу делать как можно больше, как можно дольше, для как можно большего числа людей и как можно чаще.

От его слов я чуть не заплакал, потому что знал, он говорит искренне. Пастор Джо на самом деле жил, чтобы, служа окружающим, быть для них благословением.

Вместе мы быстро управились с яблоками, потом помыли руки и сели за стол.

— Даг, — сказал пастор Джо, пристально глядя на меня слезящимися глазами, — Господь призывает тебя на служение. Я не просто так думаю. Я это знаю. Не имею представления, как это будет. Знаю, что придется тяжело с женой и детьми, но если Бог призывает тебя, это Его проблема. Он позаботится обо всем.

— Надеюсь, — ответил я и подумал обо всех упущенных возможностях в моей жизни. Вряд ли мое образование, полученное в учебном заведении, подготовило меня к служению.

— Поскольку я всем сердцем верю в это, я завещал тебе все свои книги, — сказал пастор Джо. — Пойдем, я покажу тебе библиотеку.

Мы поднялись и вместе с женами прошли в его кабинет. Там аккуратными рядами выстроились полки с книгами. Я тихонько присвистнул. Здесь хватит книг на три жизни!

— Откуда их так много? — спросил я.

— Да отовсюду. Не забывай, что я был служителем больше шестидесяти лет. За это время много можно насобирать.

— А еще он был президентом миссии и много путешествовал, — добавила миссис Филипс. — Куда бы Джо ни поехал, он везде покупает новую книгу.

— Сколько вы здесь пробудете? На субботу останетесь? — спросил пастор.

— Да, в субботу мы будем здесь, а в воскресенье на рассвете выезжаем, — ответил я.

— Хорошо. Тогда почему бы тебе не сказать проповедь? Все твои друзья захотят увидеть и услышать тебя.

— С радостью, пастор, — заверил я его.

Проведя замечательную субботу с друзьями, мы вернулись в Нью–Мексико, чтобы продолжить работу среди навахо. Пару недель спустя пришло известие, что пастор Филипс умер. Он упал с кровати ночью и был слишком слаб, чтобы встать. Жена попыталась поднять его и уложить обратно в постель, но не смогла.

— Не волнуйся, милая, — сказал он. — Просто накрой меня здесь, на полу. Мне тут удобно.

Она накрыла его, надеясь утром позвать кого–нибудь на помощь, но к тому времени пастор Джо уже умер. Я был рад, что две недели назад повидался с ним.

Несколько дней спустя зазвонил телефон.

— Это Ричард Шварц, секретарь конференции в северной Калифорнии, — сказал голос. Я вспомнил, что пару раз встречал этого человека.

— Даг, мы слышали о вашей успешной работе среди навахо и хотели узнать, могли бы вы приехать в северную Калифорнию в качестве пастора и евангелиста. Скажите, вас это интересует?

Интересует ли это меня! Да у меня и дом, и друзья в северной Калифорнии. Это было бы так хорошо, что мне даже не верилось, но я постарался, чтобы мой голос не звучал чересчур взволнованно.

— Вы имеете в виду какую–то определенную церковь? — спросил я.

— Пожалуй, да, — ответил он, — мы рассматриваем несколько общин. Одна из них в маленьком городке Ковело. Наверное, вы о нем никогда не слышали.

У меня закружилась голова. Из ста тридцати адвентистских церквей, расположенных в северной Калифорнии, именно в этой я больше всего на свете хотел бы быть пастором!

Карин шепнула мне:

— Скажи «да»!

И хотя решение в общем–то уже было принято мной, я знал, что все же нужно спросить Господа.

— Мы обсудим предложение и помолимся, — сказал я. — Свяжемся позже.

Моя жена произнесла:

— Пока ты помолишься, я соберу вещи.

Если это не чудо, тогда я вообще не видел чудес! Мне нужна была именно такая община, как в Ковело, — там люди видели, что я зачастую не знаю, как нужно поступить, но все равно меня любили. Наши давние друзья будут счастливы, если я вернусь к ним в качестве пастора.

Когда я наконец попал туда, то обнаружил, что очень многого не знал о пасторской деятельности — даже не умел проводить совет церкви. Я вносил предложения и сам их поддерживал! Но люди терпели меня и любили, несмотря на все это. С Божьими благословениями община росла и процветала. Мы купили соседний участок и сделали пристройку к зданию церкви.

Помимо совершения пасторского служения от меня также ожидалось проведение евангельских кампаний. Свою первую кампанию я провел непосредственно в Ковело.

В первый вечер было около ста человек, и посещаемость была хорошей на протяжении всей программы. По ее завершении двенадцать человек встали на сторону Христа и были крещены в том же году. За время моего короткого пасторского служения община в Ковело выросла с восьмидесяти шести до ста двенадцати членов.

Евангелизм начал занимать все больше моего времени, и в конце концов я обратился с просьбой освободить меня от пасторских обязанностей, чтобы я мог все время посвятить программам. Недавно, снова приехав домой, в Ковело, я произнес проповедь в субботу утром. Глядя на общину, я видел много дорогих мне людей. Чар была одной из первых, с кем мы познакомились, переехав в этот город. В те дни, как и мы, она была хиппи. Я пригласил Чар на программу, и она вскоре крестилась, как и ее мама Полин.

Уступив мольбам бабушки, внучка Филипсов Эдвина посещала кампанию, и теперь она верный член церкви. Миссис Филипс постоянно повторяла: «Если бы Джо видел, что ты вернулся пастором в церковь, которую он построил, он был бы рад за тебя! Если бы Джо знал, что его внучка приняла крещение после твоей программы, он был бы счастлив!» После этих слов она всегда плакала.

А вот Том. Он вырос в адвентисткой церкви, но в молодости ушел из нее и почти тридцать лет посещал пресвитерианскую общину. Когда началась евангельская программа, он постоянно приходил и был первым, кого я в своей жизни крестил. Теперь Том ведет субботнюю школу. Он женился на матери Чар.

А Марта! Едва я увидел ее, как в моей памяти всплыли приятные воспоминания. Это длинная история, но, думаю, ее стоит рассказать. У меня смешанные чувства по отношению к пасхальным богослужениям, которые проводят на рассвете, и, тем не менее, я решил сходить. Мы хорошо пообщались с другими служителями города, а история воскресения Христа никогда мне не надоедает. Меня попросили совершить утреннюю молитву, поэтому я надел костюм и галстук и поехал в центр.

После служения я сел в машину и поехал домой, но возле Скинии Веры пятидесятников испытал сильное побуждение остановиться и зайти туда. Я чувствовал, что должен проповедовать там в тот день. «С какой стати мне это делать? — спросил я сам себя. — Я пастор адвентистской церкви».

И я поехал дальше. Но меня не оставляло сильное чувство, что я не повиновался Богу, поэтому я развернулся и поехал обратно. «Откуда мне знать, что это не мое собственное больное воображение? — я продолжал спорить с самим собой. — Я что, должен зайти в церковь, пройти по проходу и сказать пастору: «Господь велел проповедовать здесь сегодня утром, поэтому вы можете садиться»? Это, должно быть, просто усталость!» И я снова проехал мимо.

Не помню, сколько я кружил на машине, споря с собой и молясь о водительстве Божьем. Наконец я поехал домой завтракать, снял там галстук, положил его на комод, подошел к холодильнику и достал банан, но побуждение вернулось, и я почувствовал, что убегаю, как Иона. «Что ж, Господи, мне это непонятно, но, думаю, придется поехать». Итак, я снова надел галстук и направился к двери.

— Ты куда? — спросила Карин.

— В церковь, — ответил я. На что моя жена всего лишь сказала:

— Да?

Она не удивилась, потому что я часто поступал странно. Припарковав машину у Скинии Веры, я вошел и увидел, что служение идет своим чередом. Пастор как раз пригласил собрание встать на колени и помолиться перед проповедью об излитии Святого Духа. Я незаметно прошел на последний ряд и склонил колени.

В пятидесятнической церкви молятся не так, как в большинстве других конфессий. Здесь молитвы длинные, и верующие не просто молча, в своем сердце обращаются к Богу, а вслух: некоторые молятся громко, другие бормочут, а некоторые говорят на иных языках. Мне показалось, что женщина, молящаяся рядом со мной, упоминала японские мотоциклы. Что касается меня, я просил Бога показать мне, Он ли привел меня сюда или это просто мое воображение.

И вдруг у меня появилась мысль, что, когда закончится молитва, пастор предложит мне произнести проповедь. «А что же я скажу?» — подумал я, стоя на коленях. Тогда будто кто–то дал мне проповедь о Марии Магдалине, символизирующей церковь. Вся проповедь просто пришла ко мне!

Молитвы звучали все громче и громче, а потом, по мере того, как люди один за другим стали занимать свои места, начали стихать. Я встал с колен и сел на свое место. Тогда пастор Рей Халл сошел со сцены и, посмотрев прямо на меня, сказал:

— Я вижу, что сегодня с нами брат–адвентист, пастор. У вас есть сегодня утром несколько слов о Господе?

Я понял, что он имеет в виду. «Есть ли у вас свидетельство?» Мое сердце учащенно забилось, но, вставая, я изо всех сил попытался скрыть свое волнение.

— Пастор, вы знаете, что мы, проповедники, не можем просто сказать несколько слов. — Я улыбнулся и хотел было садиться, но пастор Халл произнес.

— Тогда почему бы вам не выйти за кафедру и не сказать проповедь?

Мое сердце готово было выскочить из груди, и я подумал: «Этого не может происходить на самом деле». Идя вперед с Библией в руке, я еще никогда не был так уверен, что нахожусь именно там, где хочет меня видеть Бог, потому что Он привел меня в эту церковь таким удивительным образом. Я знал, что Господь поддержит и даст, что сказать.

Счастье наполнило мое сердце, когда я подошел к кафедре и открыл Библию на восьмой главе Евангелия от Иоанна. Казалось, все было подготовлено заранее. Я начал говорить о женщине, взятой в прелюбодеянии, и слова просто лились рекой практически без каких бы то ни было усилий с моей стороны. Люди часто говорили: «Аминь», «Слава Богу!» и «Проповедуй, брат!» Это согрело мое сердце и показало мне, что аудитория внимательно слушает. (Хотелось бы, чтобы в адвентистских церквах такого было побольше).

В конце проповеди я призвал людей выйти вперед к сцене, многие откликнулись на призыв, и мы вместе помолились. Когда после завершения служения все ушли, пастор Халл повернулся ко мне, и слезы покатились у него из глаз.

— Пастор Даг, — сказал он дрожащим голосом, — Сам Бог прислал вас сюда сегодня.

Я поинтересовался, откуда он это знает.

— Я заболел, — продолжал он, — и не знал, что мне сегодня делать. Попросил было жену сказать проповедь, но она испугалась до смерти… Я стал молиться об этом, и, как видите, брат Даг, Бог послал вас в ответ на мою молитву.

С того дня я никогда больше не сомневался, что в каждой церкви, независимо от вероисповедания или учения, есть Божьи люди. Господь слышит их и отвечает им на молитвы, и перед пришествием Христа мы все объединимся в одно тело, соблюдая Заповеди Божьи и веря в Иисуса (см. Откр. 14:12). Прощаясь, пастор Халл пригласил меня приходить еще, и я пообещал ему это.

Так произошло мое знакомство с Мартой. Приехав в эту пятидесятническую церковь в следующее воскресенье, я заметил, что передо мной сидит латиноамериканка. Было понятно, что она не говорит по–английски, поэтому я быстро помолился, чтобы Господь помог мне подружиться с ней. Сразу после моей молитвы пастор сказал: «Теперь встаньте и пожмите руку тем, кто сидит рядом с вами». Я увидел, что Бог открывает мне путь, поэтому пока все друг друга приветствовали, сказал этой женщине: «Сото esta usted, hermana?» («Как у вас дела, сестра?») Испанскому я немного научился у своего мексиканского друга, который жил со мной.

Она широко улыбнулась, услышав родную речь, и заговорила быстрее, чем я мог понять.

— Despacio, — сказал я, подняв руку. — Mas lento! («Говорите медленнее».) Затем, запинаясь, спросил ее:

— Вы понимаете, о чем здесь говорится?

— Нет, — сказала она, — но это дом Божий, поэтому я прихожу.

— Я хожу в церковь по субботам, и у нас есть несколько человек, которые говорят по–испански. Приходите к нам в следующую субботу, — пригласил я.

— Gracias, senor («спасибо»), — ответила она и действительно пришла к нам на богослужение через неделю. Вскоре и ее дети тоже стали приходить каждую субботу. Теперь она — постоянный член нашей церкви, а дети ходят в маленькую адвентистскую церковную школу. Поэтому, глядя в ту субботу на церковь, я был рад увидеть Марту с детьми.

Вскоре, проводя молитвенное собрание, мы заметили машину «Скорой помощи» перед домом миссис Филипс. Она перенесла инсульт и через несколько дней умерла, не приходя в сознание. Внучка нашла на столе ее Библию вместе с уроком субботней школы. Миссис Филипс вписывала своим неровным почерком ответы в раздел за среду. Последними словами, которые она записала в то утро, были: «Мы не умрем».

Конечно, каждый умирает первой смертью, но праведные не испытают второй смерти, которая упоминается в двадцатой главе Книги Откровение. В этом миссис Филипс была абсолютно уверена.

Мне выпала честь проводить похоронное служение. Церковь была переполнена людьми — друзьями и соседями миссис Филипс — и повсюду были цветы. Все это чем–то напоминало праздник. Спаситель победил в битве над грехом и сложил Свое оружие. И вот искупленная Им лежит в покое, уже недоступная для сатаны. Я не мог жалеть ее. Пожалуй, я даже завидовал миссис Филипс. Следующее, что она услышит, — это голос Иисуса, зовущий ее из могилы, как обещано в 1 Фес. 4:16, 17. Она почувствует, как вечная жизнь наполняет ее отныне бессмертное тело, и будет вместе со своим любимым Джо. Что это будет за встреча! Вместе они пройдут по золотым улицам славного города, описанного в двух последних главах Библии.

После похорон я пошел навестить ее сына. Он пока так и не отдал свое сердце Богу, но я надеялся, что смогу найти для него несколько слов утешения.

— Вы знаете, ваша мама вас очень любила вас и молилась за вас каждый день, — сказал я. — Она до последнего часа продолжала молиться о вас.

— Да, я знаю, — ответил он, — но вы за меня не молитесь, не рвите душу.

Какие слова я мог сказать этому пьющему мужчине с резким характером и грубой речью, чтобы достучаться до его сердца?

— Если бы вы знали меня несколько лет назад, вы бы ни за что не поверили, что я когда–нибудь стану христианином. Ваши родители во многом повлияли на мою жизнь, и в значительной степени именно благодаря им сегодня я здесь. Они на самом деле были святыми.

— Я знаю. Они были святыми, — тихо повторил он. Глядя вниз, он вертел в руках шляпу. — Но они не всегда были такими. Они стали святыми.

Эти слова дали мне надежду. Я могу стать святым. Когда я взираю на совершенный пример Иисуса, то думаю: «Мне, наверное, еще многое предстоит пройти». Но, оглядываясь назад, я вижу, какой огромный путь Он уже помог мне преодолеть, и это воодушевляет меня. Знаю — Бог еще не закончил трудиться надо мной. Если я позволю Ему, Он завершит то, что начал в моей жизни, и однажды возьмет меня домой.

Глава 18 Скала, которая не поколеблется

Недавно я возил свою семью в северную Калифорнию на небольшие каникулы. Мы нашли неплохой отель в Дезерт Хот Спрингз с прекрасным видом на горы, где я когда–то жил.

— Папа, пойдем в твою пещеру!

Майк, мой второй ребенок и старший сын, всегда зачарованно слушал мои истории о времени, которое я там провел. Рейчел предпочитала ходить с мамой по магазинам, а пятилетний Дэниел был слишком мал для такого изнурительного путешествия.

На следующий день рано утром Карин подвезла нас с рюкзаками до Палм Спригнз. Проходя по городу, я увидел много перемен: старый рынок Мейфеэ закрыли и заколотили досками, моих уличных друзей нигде не было видно, а церковь Центр Веры, которую мы порой посещали, переехала. Даже каньон теперь выглядел иначе — я заметил это, когда мы начали подниматься по нему.

Восемь лет прошло с тех пор, как я здесь взбирался по тропинке. За это время произошли небольшое землетрясение и сильное наводнение, а на горе Сан Джасиенто был страшный пожар. Деревья, которые раньше служили указателями, превратились в почерневшие стволы. Во многих местах старую тропинку смыло или засыпало. Даже ручеек сменил свое русло.

Хотя Майку было всего семь, он карабкался изо всех сил, как настоящий солдат, и ни разу не пожаловался на жару или на рюкзачок, который ему пришлось нести.

Когда мы поднимались в горы, я показал наверх.

— Мы остановимся у Квадратного озера, там удобное место, чтобы передохнуть и поплавать.

Но, добравшись до Квадратного озера, мы обнаружили, что оно заполнено песком. Нам удалось лишь пройти по нему и принять душ в соседнем водопаде.

«Интересно, — подумал я, — а моя пещера еще на месте? Что я там увижу?»

Через два с половиной часа мы достигли высшей точки нашего маршрута — поднялись на высоту одну тысячу двести метров над Палм Спрингз, откуда открывался панорамный вид всех городов пустыни. Минут десять мы сидели, упиваясь захватывающим зрелищем.

После короткого отдыха, выпив немного воды, мы взвалили рюкзаки на плечи и начали спускаться в третью долину. Здесь все стало казаться более знакомым, и мое сердце забилось сильнее — главным образом, от волнения, а не от ходьбы. Обогнув горный кряж и увидев прямо перед собой долину, я на минуту остановился, чтобы перевести дух и насладиться видом.

— Куда ты смотришь, пап? — спросил Майк.

— На мою скалу, — тихо ответил я.

Там кругом были одни скалы, и мой ответ, наверное, показался бы странным человеку, который не видел того, что видели мы. Одна скала выделялась среди других, как баскетбольный мяч в коробке со стеклянными шариками. Я прожил под тенью этого гигантского валуна полтора года. Сотни раз, поднимаясь на высоту 1 200 метров в пустынных горах, где один из самых жарких климатов на земле, я огибал кряж и созерцал «свою скалу». Для меня она олицетворяла покой и прохладу, и кроме того я знал, что отсюда уже недалеко до дома, а значит, до еды и воды. Иногда в тех горах бывали землетрясения. Камни и пыль отовсюду летели вниз, в долину, но я никогда не испытывал страха, зная, что защищен скалой.

Увидев ее спустя столько лет такой же, как прежде, я едва сдержал слезы.

— Пойдем, Майк, — сказал я. — Мы уже почти пришли. Я хотел продолжить путь прежде, чем он заметит мои влажные глаза.

Пройдя примерно десять минут вдоль ручья Таквиц, мы оказались внизу в долине. Я не мог не предаться воспоминаниям.

— Майк, вот здесь, — показал я в сторону от тропинки, — я принимал сауну. Нагревал на костре большие камни, потом лопатой переносил их в пластиковый вигвам, плотно закрывал за собой дверь и лил горячую воду. Через несколько минут мне становилось так жарко, что я вылетал пулей и нырял вон в то большое озеро.

Майк, широко открыв глаза, слушал, как зачарованный.

Потом мы пробрались по бревну между двумя скалами и оказались в моей пещере. Здесь почти ничего не изменилось. Закопченный дымом потолок, мой стул из камня и бревен, камин — все было, как прежде. Часть песка с пола вымылась, но все равно я чувствовал себя, как дома.

Мой сын не мог сдержать возбуждение. Хотя он, я уверен, устал, но, поставив свой рюкзак, отправился все исследовать. Прежде чем разложить вещи и устроить лагерь, я отдохнул несколько минут. Когда Майк вернулся, мы поплавали в озере. В это время года прохладная вода приятно бодрила.

Мы сели обсохнуть в лучах заходящего солнца. Спустя некоторое время я сказал:

— Майк, скоро стемнеет. Надо принести дров, чтобы вечером разложить костер.

К закату у нас была не только целая куча дров, но и волчий аппетит, поэтому мы развели костер и приготовили кое–что из наших запасов.

— Пап, — сказал Майк, доев свою порцию бобов, — а где ты нашел ту Библию, которую читал в пещере?

Я показал рукой:

— Видишь вон тот каменный уступ возле пещеры? Там она и была.

— А что потом с ней случилось?

— Вскоре после того, как я начал читать ее, она случайно упала у меня в ручей, — сказал я. — После этого Библия размокла и читать ее стало трудно, поэтому мой друг Глен подарил мне новую. А что с той первой, я даже не знаю.

Перед сном мы помолились и подбросили веток в костер. Но, забравшись в свой спальный мешок, Майк еще долго засыпал меня вопросами о жизни в этом диком каньоне.

Наконец он умолк, и я понял, что мой сынишка уснул. Свет от костра плясал на стенах пещеры, создавая знакомые образы. Потом по полу пещеры пропрыгала кенгуровая крыса. На мгновение она остановилась и посмотрела на меня, словно спрашивая: «Где ты был все это время?», а потом поскакала прочь. Я пошарил в рюкзаке и достал Библию, которую захватил с собой. Открыл ее наугад и при свете костра прочитал слова Иисуса: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне» (Мф. 7:24,25).

Я подумал: «Как часто в Библии Иисус сравнивается с камнем! Он назван краеугольным камнем, сделавшимся главою угла, верным основанием и камнем, исторгнутым из горы. Даже десять заповедей были записаны на камне, чтобы показать, насколько они неизменны. Один из моих любимых образов Христа — высокая скала в земле жаждущей (Ис. 32:2). Как мой валун выстоял под дождем, ветром, пожаром и землетрясением, неизменный и неподвижный, точно так же Иисус всегда был со мной — надежный, любящий, оберегающий от духовных бурь».

С этими счастливыми мыслями я положил Библию на уступ и залез в свой мешок. Не знаю, то ли земля стала тверже, то ли я привередливее, но довольно долго мне не удавалось удобно устроиться. Наконец я уснул под звуки ручья, что–то рассказывающего мне.

На следующее утро Майк встал с большим трудом. Было забавно наблюдать, как он, глядя заспанными глазами, озирается и пытается вспомнить, где сейчас находится и как сюда попал. А волосы у него были всклочены, как будто он всю ночь расчесывал их взбивалкой!

— Нам надо будет отправиться в путь пораньше, чтобы встретить в городе маму, — сказал я, открыв банку консервов на завтрак.

— Ну, пап, мы же только пришли!

— Знаю, сынок, но отпуск почти закончился. Будем радоваться тому, что смогли здесь побывать.

— Ладно, — вздохнул Майк.

Позавтракав, мы быстренько искупались в озере, собрали вещи и после краткой молитвы пустились в обратную дорогу, оглянувшись напоследок. Когда я покидал поляну перед пещерой, Майк окликнул меня.

— Папа, ты оставил Библию там, на уступе!

— Я знаю, сынок.

Думаю, он все понял, и мы стали спускаться с горы.

— Пап! — заговорил Майк после долгого молчания.

— Да, сынок?

— А ты не жалеешь, что уже не живешь здесь? Мне не нужно было долго думать над ответом.

— Жалею, Майк. Во многих отношениях жизнь здесь была проще. Не было напряжения, стрессов.

— Пап….

Я чувствовал, как извилины в моем мозгу шевелятся.

— Как думаешь, ты когда–нибудь вернешься сюда жить?

— Нет, сын, Бог не призывает нас убегать от этого мира. Иисус сказал, что мы должны идти по всему миру и проповедовать Евангелие.

Мы оба замолчали, спускаясь по тропе. Я думал о своем, а юный Майк, конечно, думал о своем.

Я безмерно благодарен за всех моих детей, а в то утро, когда мы шли вместе с Майком, почувствовал особую близость с ним. Бог через детей открыл нам с Карин многое о Своей любви, а Майк преподал мне один из величайших уроков в моей жизни.

Однажды утром, примерно пять лет назад, когда мы еще жили в Ковело, я обнаружил, что он лежит в своей кроватке и стонет, не мигая уставившись в потолок. Было видно, что с ним случилось что–то серьезное, поэтому Карин схватила его на руки, и мы помчались в ближайшую больницу — за шестьдесят пять километров от дома. Мы ворвались в приемный покой с нашим голубоглазым свертком, и после осмотра молодой интерн, который был тогда на дежурстве, сказал, что опасается, как бы наш Майк не заболел менингитом спинного мозга. Он сказал, что единственный способ проверить это — сделать пункцию спинного мозга, для чего между позвонками Майка необходимо вставить восьмисантиметровую иглу. А позвоночник, как известно, полон нервов, а значит, очень чувствителен.

Майк был в том возрасте, когда уже мог немного разговаривать. Он говорил «мама», «папа» и «банан». «Интересно, — думал я, — что сейчас происходит в его сознании?» Карин вышла из комнаты, сказав, что не сможет на это смотреть. Я стоял рядом, а несколько медсестер держали моего малыша на боку, так чтобы его спина была согнута дугой. Очевидно, процедура причиняла ему страшную боль, потому что Майк начал кричать. Самым печальным было то, что интерн, по его собственному признанию, имел мало опыта по выполнению пункций спинного мозга. Поэтому с разрывающимся сердцем я наблюдал, как три или четыре раза молодой врач вонзал иглу в спину моему сынишке. Только родители могут понять, как больно наблюдать за страданиями детей.

Майк смотрел вверх и то и дело кричал: «Папа! Папа! Папа!» Это разрывало меня на части. Знаю, что он недоумевал: «Почему вы позволяете этим людям причинять мне боль? Разве вы меня больше не любите?» Но в силу его возраста я никак не мог объяснить ему это. Наверное, больше всего я боялся, что Майк может умереть, думая, что я не люблю его.

Как выяснилось, у него и в самом деле был менингит спинного мозга, но, по милости Божьей, пролежав в больнице десять дней, он полностью выздоровел. С тех пор я не могу не вспоминать этот случай, читая, как Иисус висел на кресте и взывал в Своему Отцу: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46). Мне гораздо легче было бы самому испытывать эту боль, чем наблюдать за страданиями моего ребенка, а ведь наш Небесный Отец любил Своего Сына Иисуса гораздо больше, чем я люблю своих детей.

Как Он мог решиться на такое?

Единственный вывод, который напрашивается, — Бог Отец и Христос любили нас настолько сильно, что готовы были пройти это страшное испытание, несмотря ни на какую боль.

Вот почему я сказал Майку, что Бог призывает проповедовать Евангелие. Я чувствую побуждение рассказать всему миру о том Боге, Который так сильно нас любит, и молюсь о том, чтобы читатели этой книги узнали через мое свидетельство, что счастье приходит не от изобилия вещей. Я прошел тяжелый путь и понял, что счастье, которое предлагает этот мир, ненастоящее. Это сплошной обман! Подлинную радость можно обрести, лишь служа Богу и людям. И голова потом не болит, как после пьянки. Я знаю, потому что сам все испробовал!

Примечания

1

Альфа–ритм — один из биоритмов мозга, который характеризуется расслабленным состоянием (прим. пер.).

(обратно)

2

Леер — трос, протянутый в два–три ряда через отверстия в стойках для предупреждения падения людей за борт или в открытый люк (прим. ред.).

(обратно)

3

Грот — большой прямой парус, расположенный на нижнем рее средней мачты (прим. ред.)

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1 . Уйти с триумфом
  • Глава 2 . Военное училище
  • Глава 3 . Беглец
  • Глава 4 . Свободен наконец!
  • Глава 5 . Тайная пещера
  • Глава 6 . Преступление того не стоит
  • Глава 7 . В открытом море
  • Глава 8 . В пути
  • Глава 9 . Арабы наступают!
  • Глава 10 . В Нью–Мексико и обратно
  • Глава 11 . Открывая истину
  • Глава 12 . Герой дня
  • Глава 13 . Хождение по церквам
  • Глава 14 . Если не полечится сразу
  • Глава 15 . Но, Господи, я никогда не смоги стать проповедником!
  • Глава 16 . Индейские сказки
  • Глава 17 . Домой
  • Глава 18 . Скала, которая не поколеблется . . . .
  • Реклама на сайте

    Комментарии к книге «Самый богатый пещерный человек», Даг Батчелор

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства