«У Карибского моря»

БИБЛИОТЕКА «КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДЫ» №11

КУБА — ДА!

Издательство «ПРАВДА»

Москва, 1962 г.

О.Игнатьев. У Карибского моря. .................................................................стр.42-49

О. ИГНАТЬЕВ

У КАРИБСКОГО МОРЯ

«Кто же тебя победил, старик? — спросил он себя.

— Никто,— ответил он».

Эрнест ХЕМИНГУЭЙ «Старик и море».

В саду резиденции министерства иностранных дел Кубы собралось человек двадцать. Время перевалило за полночь, а Фидель все рассказывал. Сняв берет, положив руки на маленький столик, то и дело зажигая тухнущую сигару, герой Кубы, делился с советской миссией доброй воли планами своей страны, говорил о годе образования, о борьбе с контрреволюционерами и больше всего о сельском хозяйстве.

— Поднять сельское хозяйство — это для нас очень важно, — подчеркнул Кастро. — Фактически его у нас не было. Янки считали выгодным для себя сбывать на острове свои продукты. После освобождения рассчитывали сломить нас голодом. Не вышло. Мы сейчас производим почти столько же, сколько экспортировали к нам североамериканские дельцы. Но продуктов, особенно птицы и мяса, не хватает. Покупательная способность крестьян, рабочих возросла в несколько раз. Люди, которые раньше месяцами не имели возможности купить мяса, сейчас в состоянии покупать его каждый день. А мы не имеем права, забивать скот. Но каждый день приближает нас к разрешению этой проблемы.

Очень хорошо проходит объединение крестьянских хозяйств в кооперативы. Они, — Кастро улыбнулся, — похожи на ваши колхозы. Вначале крестьяне присматривались: что, мол, получится из этой затеи. А после первого года, когда кооперативщики получили урожай в два — два с лишним раза выше, чем на индивидуальных участках, кооперативы стали возникать, как грибы. У нас есть и рыболовецкие кооперативы. Я часто бываю у рыбаков. Хорошо идут дела в Кохимаре, недалеко от Гаваны. Это там, куда любил ездить Хемингуэй. Между прочим, в его доме мы решили сделать музей...

Фидель затянулся, но сигара опять потухла. Нашел в кармане гимнастерки спички, прикурил. Слабый огонек на мгновение осветил усталое лицо Фиделя. После секундной паузы Кастро продолжал свой рассказ.

В ту ночь он уехал из резиденции советской делегации около трех часов утра, а мы жалели, что время прошло так быстро.

Меня особенно заинтересовали несколько фраз Фиделя о рыбацких кооперативах. Было бы неплохо увидеть людей и места, о которых писал Хемингуэи. И вот на другой день я со своим другом, корреспондентом «Известий» Камыниным, выезжал из Гаваны по дороге, ведущей в рыбацкий поселок Кохимар.

Кохимар стоит на самом берегу Карибского моря. Центральная: улица поселка протянулась вдоль шоссе. По правую сторону обрывистый берег. Прямо у дороги — таверна. На углу улицы Реаль и Риос группа мужчин в рыбацких робах. Здесь находится правление «Кооператива рыбаков Кохимара». Спрашиваем председателя. Его нет, но должен скоро подойти. Рыбаки интересуются, кто мы такие, зачем нам нужен председатель. Это не просто любопытство, а мера предосторожности: бдительность в такое тревожное время отнюдь не излишня.

Показываем наши корреспондентские билеты. Говорим, что хотим встретиться с людьми знавшими Хемингуэя.

«О, советские журналисты!» На лицах широкие улыбки. Моментально исчезают и настороженность и скованность.

— О Хемингуэе каждый может рассказать, но лучше всего это сделает Ансельмо Эрнандес.

— Вы, конечно, читали «Старик и море»? Так Ансельмо и есть тот самый старик.

Нам не терпится найти этого Ансельмо. Спрашиваем, кто может показать, где он живет.

— Да его дом каждый знает. Он находится на улице Чакон. А потом возвращайтесь к нам. Не каждый день сюда приезжают советские люди.

— Хорошо, — отвечаем мы.

Через две минуты наша машина останавливается у одноэтажного домика на улице Чакон, метрах в пятистах от моря.

Из открытой двери выглядывает ребячья физиономия.

— Скажи, малыш, где живет дедушка Ансельмо? Из комнаты выходит женщина. Повторяем свой вопрос.

— Здесь, здесь. Заходите.

Входим в комнату и сразу же видим древнего старика, сидящего в высоком деревянном кресле. Представляемся.

— Ансельмо, — говорит старик, протягивая сухую, жилистую руку.

Мы объясняем цель нашего прихода. Собственно говоря, цели никакой нет. Просто нам хотелось увидеть героя повести Хемингуэя.

— А, сеньор Эрнесто, — старик кивает головой, улыбается. — Очень хороший человек был Эрнесто. Много, много раз мы с ним выходили в море. Потом он стал выходить с моим сыном.

— У вас есть сын?

— Как же. Не только сын, но и внуки и правнуки!

Чему мы удивляемся? Почему старому Ансельмо не иметь многочисленной родни? Ведь Хемингуэй писал не очерк, а повесть.

— Где работает ваш сын?

— Он рыбак и член кооператива. Когда кооператив, организовали, много легче стало.

В разговор вступает одна из женщин:

— Сейчас мы больше не сидим без рыбы и без денег.

Мы вспоминаем, что у-хемингуэевского старика не было на лодке паруса. Есть у семьи Ансельмо парус?

— Конечно, есть!

Мы задаем деликатный, вопрос: ловил ли Ансельмо на своем веку очень больших рыб? Старик неопределенно, кивает головой.

— Жизнь прожита длинная, и все бывало — попадались большие рыбы, а иногда приходилось возвращаться с моря пустым.

Затем дипломатично переводит разговор в область «международной жизни».

— Вы знаете, что на Кубу недавно приезжал Гагарин?

Мы отвечаем утвердительно.

— Может быть, у вас есть значок со спутником? Герой повести Хемингуэя интересуется спутниками!

Через минуту старик Ансельмо с удовольствием рассматривает приколотый на рубашке значок с портретом Гагарина.

— Гагарин, — говорит он и поднимает вверх большой палец.

Пора расставаться с гостеприимными хозяевами. На прощание просим разрешения сделать снимок. Ансельмо тяжело поднимается с кресла и выходит на улицу.

Машина трогается, но до самого поворота видна его чуть сутулая фигура с лицом, обращенным в сторону моря.

* * *

Спустя час мы созвонились с виллой Хемингуэя. Мэри, вдова, писателя, была дома и согласилась принять советских журналистов.

Снова по обеим сторонам дороги замелькали маленькие домики, окрашенные в веселые голубые, розовые, зеленоватые тона, ряды стройных пальм и плакаты над шоссе, аршинными буквами или напоминавшие каждому о необходимости принять участие в ликвидации неграмотности, или с гордостью возвещавшие о том, что «народ Кубы — свободной территории американского континента — строит социализм!». Мимо то и дело проносятся доверху груженные строительными материалами автомашины Горьковокого завода. За рулем — улыбающиеся кубинцы. Наша техника им пришлась по вкусу. На перекрестках — девушки-регулировщицы в форме народной милиции, с автоматами через плечо. Это Куба, год 1961-й.

Минут тридцать бешеной гонки, и мы въезжаем в селение Сан-Франциско де Пауло. Спрашиваем, где дом Хемингуэя.

— Вилла «Виехийа»? Прямо и первый переулок налево.

Открываем сами старую калитку и подъезжаем по посыпанной гравием дорожке к дому, что стоит на пригорке в центре участка. Мэри Хемингуэй уже ждет нас на крыльце.

Невысокого роста седая женщина с доброй, немного растерянной улыбкой. Одета в легкую блузку, спортивные брюки и тапочки. Здоровается, просит пройти в дом и заранее просит извинить за беспорядок. Внизу четыре комнаты, почти сплошь заставленные книгами. Книги лежат на столах, на шкафу, подоконниках. На одной из полок замечаем московское издание произведений Хемингуэя. Мэри поясняет:

— Подарок от вашего вице-премьера Микояна.

Надо бы сказать нам несколько слов соболезнования по поводу недавней смерти ее мужа, но не успеваем улучить подходящий момент, как Мэри сама затрагивает эту тему.

— Я приехала на Кубу всего на несколько дней и стараюсь никого не принимать, но советским я не могла отказать и знаете почему? Когда умер «папа», то больше всего писем и телеграмм с соболезнованиями пришло из Советского Союза. Меня глубоко поразило, что муж был так известен в России. Я не смогу всем ответить лично. Если вы будете что-нибудь писать о «папе», передайте мою благодарность его читателям.

Мы обещали это сделать и спросили, почему Мэри называет Хемингуэя «папа».

— Так называли его местные жители, рыбаки. Потом мы привыкли и тоже стали его звать только «папа».

Мэри дружески улыбается и, разговаривая, все время находится в движении — то подходит к полкам с книгами; то поправляет висящую на стене шкуру льва или переставляет безделушки на серванте.

— Кубинское правительство,— рассказывает она, — сообщило о своем желании открыть здесь музей мужа и попросило помочь организовать его. Я уверена, «папа» одобрил бы эту идею. Нужно только сделать не простой музей, а пусть сюда приходит молодежь и читает книги.

— Читальный зал?

— Да, читальный зал. «Папа» всю жизнь собирал книги. Бальзак, Тургенев, Гюго. Очень интересные специальные издания. Например, это — о течениях в Карибском море, а это — о морских водорослях. Как вы думаете, пригодится такая коллекция?

Безусловно.

— Кто-то из соседей пытается меня уверить, что не следует оставлять библиотеку на Кубе, мол, на второй день растащат. Но я не верю.

— Вы правы. Народ будет бережно хранить память о Хемингуэе.

Мы поинтересовались, как думает распорядиться Мэри бумагами писателя.

— Я,— ответила Мэри,— сделала так, как того желал «папа». Я сожгла все его письма. Их было очень много, от разных людей, но «папа не хотел, чтобы кто-нибудь читал его личную переписку

— А его произведения?

— Они хранятся у меня. Я взяла их из сейфа национального банка Кубы. Это два романа.

— Они написаны от руки?

— Частично отпечатаны на машинке. Вот здесь,— Мэри провела в соседнюю комнату,— у этого пюпитра, прибитого к стене, писал «папа». Когда мы приобрели этот дом, то я оборудовала наверху башенку и думала, что «папе» будет удобно там работать. Но он никогда не писал там. Он говорил, что любит работать, слушая разные домашние шумы.

— Скажите, сеньора Мэри, «папа» видел кинофильм «Старик и море»?

— Да, видел, но картина ему не понравилась. Он говорил, что фильм не раскрывает главного — духа повести, мыслей старика.

— Мы сегодня были в Кохимаре и виделись со стариком — прототипом героя Хемингуэя.

— Как зовут старика?

— Ансельмо Эрнандес.

— Да, это он. А то есть еще один старик, который говорит туристам, что,«папа» имел в виду его. На этом основании «лжестарик» собирает мзду с туристов. «Папа» знал о его проделках и подарил Ансельмо магнитофон с лентой, на которой своим голосом подтверждал, что Ансельмо — его настоящий герой.

Мы поинтересовались планами Мэри.

— Мне хочется написать о «папе», о том, какой он был. Он очень любил людей, любил жизнь.

Незаметно наступили сумерки. Мы поблагодарили Мэри за беседу.

— Приходите еще раз, — сказала она и грустно улыбнулась.

Мэри проводила нас до машины. Выезжая из виллы «Виехийа», пришлось остановиться, чтобы закрыть за собой ворота. В этот момент к нам подошла женщина с ребенком на руках.

— Вы были у «папы»? — спросила она.

— Да, сеньора.

— Говорят, что здесь будет музей для народа?

— Правильно.

— «Папа» был хороший человек.

— Конечно, сеньора. Он был хорошим человеком.

* * *

Мы обещали снова приехать к рыбакам. Признаться, у меня была тайная мысль попросить рыбаков взять меня на ночь в море. Жалко было упускать случай порыбачить в Карибском море. Добравшись до знакомого уже дома правления, я выложил напрямик свою идею члену правления кооператива товарищу Габриэлю Моралесу.

— Мне кажется, — ответил Моралес,— это можно устроить. Только нужно сообщить пограничникам.

Он позвонил куда-то по телефону, объяснил, что советский корреспондент выйдет в море, сказал, кто из рыбаков пойдет на этой лодке, и через минуту вопрос был разрешен.

Приближался момент выхода в море. Но тут позвонили из метеоуправления и сообщили, что ветер усиливается и рыбакам выходить в море не разрешается до двух часов ночи. Надо было набраться терпения и ждать.

Моралес, уходивший на несколько минут вернулся в правление, одетый в форму народной милиции, с автоматом в руке: наступил час его дежурства. Мы вместе вышли на улицу. Около таверны толпился народ. Рыбаки с женами и детьми в праздничных костюмах пили кофе, фруктовую воду и сок сахарного тростника, который хозяйка таверны тут же отжимала из стеблей на примитивном прессе.

— У нас сегодня праздник, — объяснил Моралес,— начало кампании по ликвидации неграмотности. Сейчас народ возвращается с танцев.

— А вам приходится в праздник дежурить,— посочувствовал было я.

— Это, товарищ, необходимо. У нас все члены кооператива состоят в народной милиции, по сменам несут свою вахту и работают. Контрреволюция разбита, но не выкорчевана до конца.

— Много людей в вашем кооперативе?

— Семьдесят семей. Все работают. Только с того момента, как власть стала наша, мы и стали жить по-настоящему. На что мы могли раньше рассчитывать? Сплошное «старик и море» и больше ничего. Разве то была жизнь?

— Скажите, Моралес, после разгрома интервентов у Плайя-Хирон контрреволюционеры не успокоились?

— Как же! Конечно, притаились. Но ухо нужно держать востро. Они могут и лодки порубить и кооператив поджечь. Сегодня,— Моралес вынул из кармана какой-то конверт,— подкинули мне письмо. Грозятся убить, если не выйду из кооператива. Но ничего из их угроз не выйдет. Мы крепко стоим на земле.

Кто-то вышел из правления и громко спросил, здесь ли еще корреспондент. Получена новая сводка из метеоуправления. Выход в море запрещен до утра. Ничего не поделаешь! Приходилось не солоно хлебавши возвращаться в Гавану. Моралес остановил проезжавший мимо патруль народной милиции и попросил его довезти меня до города. Я распрощался с гостеприимными хозяевами, и через минуту Кохимар с кооперативом, рыбаками, праздником остался позади. Завтра; если погода уляжется, рыбаки обязательно выйдут море.

Попутного вам ветра и богатого улова, компаньерос!

Гавана.