«Всё что есть испытаем на свете»

Анатолий Отян Всё Что Есть Испытаем На Свете

Предисловие

Когда я написал о службе в стройбате и о своём детстве, я обнаружил. что я совершил много неприглядных поступков. Но продумывая эту книгу, я обнаружил у себя проступков столько, что можно только из них написать отдельную книгу. Если бы я писал художественное произведение, я бы из своих только поступков собрал бы 3-4 персонажа. Был бы, естественно, положительный герой, трус, добряк, отпетый негодяй, прекрасный семьянин, выпивоха и можно было бы этот ряд писать до бесконечности. Но я пишу именно о себе и то что было, то было. Кто знал меня, тот вряд ли изменит обо мне мнение, ну а если кто не знал, как я сумею написать, так меня и будет себе представлять.

Некоторые эпизоды умрут вместе со мной, о некоторых живущих ещё людях я не хочу писать так, чтобы обидеть их или, которых нет, попытаюсь не осквернять их память. Действительно, хотелось бы показать себя в лучшем свете, чем я есть и был на самом деле, но без покаяния не может быть прощения. Я прошу поверить мне, что я не хотел никогда делать умышленно плохо другим людям, но как правило, больше всего я, как и все, самую большую боль причинял близким мне людям. И пусть кому я причинял боль по недомыслию, стечению обстоятельств, необходимости, простят меня. И всё же я надеюсь, что если положить на весы то доброе, что я сделал в своей жизни и плохое, то доброе перевесит. Но судить не мне. Для всех нас есть один судья (…и мысли и дела ОН знает наперёд), и хотя я Отян неверующий, надеюсь на лучшее.

КИРОВОГРАДСКИЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ ТЕХНИКУМ

Поступил я в техникум довольно легко, но стипендию первый семестр не получал, а для меня это было очень важно. Я по своей натуре лентяй. И если не хочу чего-то делать, то меня вряд ли можно заставить. А вот убедить меня и заинтересовать можно. В техникуме за четыре года мы должны были пройти полный курс обучения общеобразовательных предметов средней школы, и ещё больший курс предметов по строительной специальности. С первого дня был задан такой темп, что ни в школе тогда, ни в школе теперь такого нет.

Я же привык учиться спустя рукава и по некоторым предметам нахватал двоек. У нас была пятибалльная система оценок, вернее четырёхбалльная, потому что самой плохой оценкой была двойка.

Алгебру я плохо знал и в школе, а здесь только по ней схватил три "пары" подряд Математику читал у нас Лев Яковлевич Варнавицкий. Хотел написать "этот человек", но понял, что это не совсем уважительно с моей стороны. Лев Яковлевич был педагог от Бога, он сыграл в моей жизни главенствующую роль, наверное, сравнительную только с материнской.

Лев Яковлевич обладал среди студентов (так мы себя называли, хотя правильнее называть – учащиеся техникума) колоссальным авторитетом, был по существу кумиром. Когда на общетехникумовских собраниях только упоминалось его имя и фамилия, зал разряжался такими аплодисментами, что им мог позавидовать кто угодно. Вообще Лев

Яковлевич был скромным человеком, высокого роста, с вытянутым лицом, широким носом, у переносицы, в пенсне с толстыми стёклами.. Все четыре года, пока я учился, Лев Яковлевич проходил зимой и осенью в старом коричневом кожаном пальто, которое обновлял, перекрашивая заново. Пару месяцев краска на нём держалась, потом опять трескалась и осыпалась. Он читал у нас кроме математики сопромат и теоретическую механику. Читал он свои предметы настолько блестяще, что нам, кто у него учился, потом, учась в институте, было легко сдавать экзамены по этим предметам, так глубоки были наши знания.

Приведу один забавный пример. В1975 году, через двадцать лет после окончания техникума, мой сын Сергей учился в девятом

"математическом" классе Школы N36.

Вместе с ним учились две девочки: Регина Золотарева и Лена

Пархоменко, дети моих техникумовских соучеников.. Преподавал математику у них лучший преподаватель математики в Кировограде с советской фамилией Красный. Он им домой задал задачу по стереометрии, которую стандартным путём решить было нельзя.

Сергей посидел над той задачей, не решил её и предложил мне попробовать решить. Лев Яковлевич учил нас решать сложные задачи, ища простые варианты. Я покрутил ту пирамиду вокруг оси так, чтобы спроектировать искомые линии на ону из граней, и решение стало простым. Сергей записал это решение и отправился в школу. Но оказалось, что эту задачку из всех учеников смогли решить только… догадываетесь кто? Правильно- Золтарёва и Пархоменко. Без комментариев (No comments), как говорил Черчилль.

Но пока я хватал двойки.

Лев Яковлевич увидел во мне способного к математике лентяя и оставил меня после занятий. У другого преподавателя я бы просто ушёл, но ослушаться Варнавицкого было за пределом понимания любого студента. Лев Яковлевич повёл меня на лекцию в старшую группу, посадил меня за последний стол, дал решать три примера по алгебре и велел решить. Мне было очень стыдно перед старшими ребятами, и я до сих пор помню их ухмыляющиеся и удивлённые лица. К счастью, это оказалась группа не моей сестры. Два часа я корпел над этими примерами, два из них решил, а к третьему Лев Яковлевич показал мне ход решения. Он не выразил удивления, а просто сказал мне, что я умею, но не хочу, и предупредил меня, что будет водить меня по всем группам до тех пор, пока я не стану делать домашние задания.

Перспектива позориться перед всем техникумом меня не устраивала я стал сидеть над домашними заданиями. Чего не мог сделать сам, перед уроками списывал у ребят. У нас это называлось "дай скатать". Оценки у меня исправились на тройки. Я вошёл во вкус учёбы, тем более, что у Льва Яковлевича были интересные подходы, стимулирующие желание делать домашние задания. Он был скуп на оценки, но вместе с обычными задачами давал и сложные "на любителя", за решение которых ставил четыре. Внутри семестра получить у него пятёрку было почти невозможно.

Однажды он задал на воскресенье три сложные задачки по геометрии.

Я сел за них и решил во что бы то не стало их сделать. Потратил на каждую по часу времени и все решил. Когда пришёл в техникум, оказалось, что никто, ни один человек ни одной задачи решить не сумел. И тут сработало "дай скатать". Списали у меня только пять отличников. (Помню их всех пофамильно) Остальные даже этим себя не утруждали. Когда Лев Яковлевич вошёл в аудиторию, он спросил о том, кто решил задачи. Все, кто у меня скатали, подняли руки. Поднял и я.

Он попросил у всех тетради, посмотрел их и поставил всем, кроме меня пятёрки (небывалый случай) в журнал. Мою тетрадь он даже не смотрел.

Я робко спросил, а почему мне не поставили оценку, и мой любимый

Лев Яковлевич отмахнулся от меня как от назойливой мухи и сказал что-то вроде того, что совесть надо иметь, дескать списал так не нахальничай. Обида меня захлестнула через край так, что я чуть не разревелся, но взял себя в руки и постарался не подать и виду. Я не держал зла на Варнавицкого, тем более, что после первого семестра я сдал два экзамена по математике с оценкой отлично и все годы у Льва

Яковлевича, кроме пятёрок других оценок не имел. Тот толчок, который он сумел совершить, вывел меня в люди. Уже потом через много лет он встречал мою маму и говорил ей, что у её сына светлая голова. Я был доволен (не люблю слова горжусь – "усмири гордыню") тем, что заслужил похвалу именно от него.

У Льва Яковлевича был сын, тоже математик, какой-то странный.

Маленького роста и что-то постоянно бубнящий. А дочь была интересная высокая, похожая на Льва Яковлевича женщина, на два или три года младше меня. Интересно, что на наш вопрос, какое учебное заведение он закончил, Лев Яковлевич ответил, что всю жизнь занимался самообразованием. На этом можно было бы закончить рассказ о

Варнвиицком, если бы ещё не один случай, раскрывающий его, как педагога и человека.

Меня посадили за первый стол между двумя девочками, чтобы я был на виду у преподавателей и меньше крутился и разговаривал. Бабушка моего соученика Миши Заславского (умершего здесь, Германии несколько лет назад) жаловалась моей маме: "Толя хитрый, сделает задачи, а потом мешает Мише учиться".

Так вот, на уроке по тригонометрии мы решали задачу на тождества.

Я, не глядя на доску, возле которой решал это задание Сергей Хулга, решал её у себя в тетради. Лев Яковлевич мельком заглянул ко мне в тетрадь и сказал, что я решаю неправильно. Я буркнул в ответ, что правильно, и продолжал решать. Тогда он, разозлившись, вырвал у меня из тетради лист с задачей, скомкал его и бросил в печку.

Была весна и печи уже не топились. Я сидел и ничего не делал, и

Лев Яковлевич меня спросил, почему я не работаю. Я продолжал утверждать, что у меня решение правильное, дескать, он сам говорил, что надо решать более простым путём. И Лев Яковлевич взорвался, наверное, первый раз за всю его педагогическую деятельность. Лицо его перекосилось, он говорил мне какие-то обидные слова и, наверное, мог бы ударить, но я стоял на своём. И Лев Яковлевич присел и полез в печку за бумажкой. Все замерли, ожидая расправы на до мной. Он достал злополучный листок, разгладил его и стал внимательно рассматривать. Потом он подал его мне и сказал, чтобы я заканчивал решение. В аудитории никто не хихикнул. Хотя все тоже торжествовали вместе с Отяном, но и обижать Варнавицкого никто не хотел.

После этого случая он ещё больше вырос в наших глазах.

Один только случай заставил меня задуматься. Когда при Сталине объявили о расправе над врачами-евреями, то Лев Яковлевич клеймил их с трибуны, называя отщепенцами. Через несколько месяцев обвинение с них сняли. И многие стали говорить, что понимали всю абсурдность обвинений. И я подумал, как же мог не додуматься до этого Лев

Яковлевич? И только много позже понял, что его заставили так говорить. Льва Яковлевича уже нет. Вечная ему память.

Директором техникума был Борулин, ему было лет сорок и читал он геодезию. На лекциях он ёрничал, говорил сальности и двусмысленности. Наши девочки, а им было по16-17 лет опускали глаза. Была у нас девушка 19 лет Алла Степаненко. Она была симпатичной девушкой с отличительной чертой. У неё был небольшой рот, и очень широкие плоские губы. Борулин пригласил её к доске, увидел, что она пришла в валенках и начал её подначивать. Она ему отвечала немного дерзко, он стал злиться и на одно из её реплик сказал:

– Дважды повторенная острота является глупостью, – на что она ответила

– Я слышу это от вас второй раз.

Мы засмеялись, а Борулин, видя своё поражение в словесном споре, сказал:

– Ваши шутки неуместны.

– Я думаю, и ваши тоже, – был Аллин ответ.

Больше на лекциях в нашей группе он не ерничал. На следующий год он переехал в другой город, Алла всю жизнь проработала секретарём в приёмной первого секретаря Обкома КПСС. При смене большого начальства мой знакомый ей сказал:

– Аллочка, вы меняете первых секретарей обкома, как перчатки.

– В том то и беда, что перчатки я ношу уже десять лет, а это уже четвёртый первый секретарь..

Позже я узнал, что мой знакомый подарил ей перчатки и она, принимая подарок, спросила его словами Чацкого из комедии Грибоедова

"Горе от ума":

– Собаке дворника, что б ласкова была?

Когда Борулин уехал, директором стал Сужаев Вячеслав Иванович.

Был он очень красивым и ярким человеком, с очень большими чёрными, как угли, глазами. Был он прекрасным человеком, любимцем студентов.

Предмет "части зданий" читала его жена, очень миловидная, красивая женщина, Анна Алексеевна. Она только недавно родила ребёнка

(впоследствии инструктора Обкома КПСС), у неё была пышная грудь, и я, шестнадцатилетний мальчишка, таращился на неё, она чувствовала мой взгляд и смущалась. Моё мальчишеское нахальное самолюбие удовлетворялось её застенчивостью.

Дело было или весной или осенью, я стоял во внутреннем дворе техникума под навесом у циркульной пилы и курил. Ко мне подошёл

Сужаев в дорогом чёрном пальто. Я увидел, что он был под шафе, изрядно выпивши. Шёл мелкий дождик, он сначала сказал о плохой погоде, а потом обращаясь ко мне:

– Слушай, Отян, если ты будешь срывать занятия Анне Алексеевне, я набью тебе морду.

– А что я такого делаю?

– Ты хорошо.знаешь, что ты делаешь. Давай поборемся и схватил меня за шиворот.

Таким образом, он хотел привести свою угрозу в исполнение.

Я к тому времени уже немного подрос, накачал себе силу и ответил ему обхватом. Он считал, что шутя бросит меня на землю, но он был пьян. Я сделал ему подножку, и мы оба упали в грязь. Он сразу отрезвел. Пальто было в грязи.

– Как я домой теперь пойду, и что я скажу Анне Алексеевне?

– На меня свернёте..

– Ну да. Скажет что с сопляком из-за ерунды связался. Идём лучше ко мне в кабинет, там есть щётка, поможешь мне почистить пальто.

Я больше не смущал Анну Алексеевну нахальными взглядами. Двадцать лет тому назад она приняла моё приглашение и была на вечере, организованном нами в честь тридцатилетия окончания техникума. Ещё раньше, не дожив до пенсии, умер Вячеслав Иванович, а несколько лет назад ушла из жизни всеми обожаемая Анна Алексеевна.

Военное дело вёл у нас Александр Иванович Рындин. Среднего роста, смуглый, с лицом римлянина: прямой нос, глубоко посаженые глаза, строгий взгляд из-под подбритых бровей. Подобные лица есть на картинах Рубенса и на древнеримских скульптурах, и скульптурах эпохи возрождения. Всегда выбрит до синевы, в полувоенной форме и в армейской фуражке он являлся образцом военной выправки.

Немногословен, резок в командах, напряжён на строевой подготовке, как натянутая струна. Когда он показывал повороты направо, налево и пристукивал каблуком, приставляя ногу к ноге, всё его тело вздрагивало, и наверное, издавало бы звук, но одежда и фуражка гасили его.

Мы хорошо знали этот предмет, и навыки, привитые нам Рындиным очень помогли мне потом в армии. Когда я демобилизовался и стал абсолютным чемпионом Украины, Рындин, встречая меня в районе, где я и он проживали, останавливал меня, и мы обменивались информацией о здоровье и успехах, и каждый раз он просил у меня фотографию для доски на которой красовались люди, окончившие техникум и добившиеся успехов в военном деле. Я каждый раз обещал. и не помню дал фото или нет.

В средине семидесятых годов ко мне на работе в кабинет зашёл мой давний товарищ Водовозов и сообщил мне, потрясшую меня новость, что

Александр Иванович Рындин арестован и сидит в городе Калинине в тюрьме по подозрению в сотрудничестве с немцами во время войны.

Арестовывали его тоже интересно. Вызвали в военкомат для вручения какого-то нового приказа по преподаванию военного дела и там взяли.

Я не верил своим ушам. Рындин, который прививал нам верное служение советской власти- предатель? Нет, этого не может быть! Я в телефонном справочнике нашёл его домашний номер телефона и позвонил.

Мне ответила его жена. Я назвался и попросил к телефону Рындина. Она мне спокойно, но с плохо скрываемым раздражением, ответила, что я разве не знаю о их несчастье, и положила трубку. Тогда я решил позвонить Сужаеву и спросил его, правда ли то, что говорят, я мол не верю. Ответ его был таким:

– Я тоже не верил, и пошёл в КГБ. Мне там ответили, что у него руки по локоть в крови от убийства советских людей.

Я был потрясён. Потом сообщили в печати о состоявшемся суде и приговоре, в котором, в отношении Рындина было записано – смертная казнь.

Осталось для меня тайной, как могли через тридцать с лишним лет его разоблачить?

Есть три правдоподобных версии. Вот они:

Первая говорит о том, что при ремонте дома в Калининской области нашли документы. оставленные немцами с фамилией Рындин.

Вторая, что Рындин будучи по туристической путёвке в Болгарии, был опознан женщиной, мужа которой он расстрелял

И третья говорит, что арестовали его коллег по зондеркоманде, и они указали на Рындина.

В чём же заключалась его вина?

В начале 1941 года Рындин, кадровый офицер, недавно закончивший военное училище, не по своей вине попавший сначала в окружение а затем в плен, уже по своей воле согласился сотрудничать с врагом и был зачислен в спецкоманду (Sonderkommando), специализирующуюся на поимке советских военнослужащих, попавших в окружение и находящихся на захваченной немцами территории. Он с несколькими немцами, переодетыми в форму советских солдат, уходил в лес и, встретивши наших бойцов, представлялся тоже окруженцем, а когда входил в доверие, разоружал их и уводил в плен к немцам. При оказании сопротивления он уничтожал своих соотечественников без тени жалости.

Немцы, видя в нём хорошего организатора, присвоили ему офицерское звание, и назначили командиром зондеркоманды, состоящей из бывших красноармейцев, ставших на путь предательства. В Калининской (нынче

Тверской) области была проведена неудачная десантная операция, и в лесах находилось много, не вышедших к своим, красноармейцев. Рындин там преуспел в своей грязной кровавой работе и немцы наградили его немецкими орденами и повысили в звании до капитана (Hauptmann). Но когда Красная армия пошла в наступление, он, переодевшись в форму советского офицера и со своими документами, присоединился к ней и дошёл с ней до конца войны. Как его пропустил "Смерш" – не знаю, но воевал он неплохо, был награждён советскими наградами, демобилизован в чине капитана и осел в Кировограде. Женился. Жена его, конечно, не знала о его прошлом. Он прекрасно работал военруком, вступил в коммунистическую партию и даже стал секретарём техникумовской парторганизации. Я его встречал, гуляющим с внучкой, девочкой лет четырёх.

На суде он не признал своей вины, не признал своих друзей по зондеркоманде, не признал тех людей (нашлись и такие), которых он сдавал немцам. Его коллеги по кровавым делам говорили ему, называя по имени: "Сашка, да как ты можешь не помнить, как ты направил на меня автомат и грозил застрелить, когда я забоялся идти в лес, где была стрельба?". "Такого не было, и ты меня с кем-то путаешь",

– твердил Рындин до окончания суда. Тем не мене, суд посчитал его вину доказанной и приговорил его к смертной казни. Приговор привели в исполнение. "

Меня эта история потрясла и сомнения, хотя и совсем маленькие, сидят во мне до сих пор. Я бы поехал на суд, если бы знал когда он будет. Несомненно, Рындин был волевой, неглупый человек, с талантом актёра., сумевший не просто убедить окружающих в своём патриотизме и преданности Родине, а стать образцом такового. Но если всё это правда, будь он и ему подобные прокляты. Мне жалко невиноватую в его предательстве семью. Его семья, насколько я знаю, выехала из

Кировограда.

У меня есть ещё несколько историй об оборотнях, с которыми я сталкивался. Я о них расскажу тогда, когда до них дойдёт очередь.

Мы учились, становились старше, и ещё на первом курсе у меня появилась юношеская влюблённость. Мне понравилась девочка из нашей группы Роза Вольвовская. Она была отличница, читала со сцены стихи

Симонова "Сын артиллериста" и шуточные стихи, (не помню автора)

"Пять, пятнадцать, сорок пять". Читала хорошо. Была она небольшого роста, серьёзная. У неё были красивые вьющиеся волосы. Было два недостатка, о которых она знала и стеснялась их. Она закрывала рот ладонью, когда смеялась и носила длинные платья и юбки. Но для меня это не имело никакого значения. Вначале она даже не хотела со мной разговаривать, я в её глазах был несерьёзным человеком, плохо учился. Но как потом мне она и другие девочки говорили, меня они называли "мальчик с рожицей", видимо, другими достоинствами я не обладал. Но постепенно я добился её расположения, и мы начали дружить. Мы "дружили" с ней пару лет, даже неумело целовались, но как-то всё оборвалось. Я, наверное, не готов был к любви и появилось у мен новое увлечение, длившееся многие голы. Это был парашют. А с

Розой мы остались хорошими друзьями на всю жизнь. Мы переписывались

(она живёт в Мурманске), а когда приезжала в Кировоград, я уделял ей, её мужу и сыновьям (они у неё все моряки) внимание. К сожалению, с моим переездом в Германию наша связь прервалась. Комментировать не буду.

Летом, после первого курса, когда мне было пятнадцать лет, я пошёл работать в строительное управление, которое строило дом на углу улиц К. Маркса и Шевченко, тот, что имеет нечётные номера на обеих улицах. Дом кирпичный, стены уже возведены, над первым этажом сделано железобетонное перекрытие, а над вторым, третьим и четвёртым этажами уложены стальные балки, на которых лежали деревянные балки, ничем не закреплённые. Между этими балками нужно было проложить гипсовые плиты и сверху приклеить горячим битумом рубероид. Не буду описывать всей технологии, скажу, что работа эта очень тяжёлая, всё переносилось вручную, только наверх поднимал подъёмник. Наша бригада, состоящая из трёх человек, уложила перекрытия в угловой части здания, а это половина работы. Вторую половину делали учащиеся строительного училища. Опасной была работа на высоте, а ещё опасней работа с горячим битумом, который мы сами разогревали в больших железных баках, разносили в вёдрах и тряпками, накрученными на палки, мазали битумом поверхность гипсовых плит и бока деревянных балок. Несколько ребят из училища получили сильные ожоги, а меня Бог миловал

В первый день, как только я пришёл на стройку, я поднялся на верхний этаж и по деревянным балкам пошёл к угловому окну, выходящему на ул. К. Маркса. Я постоял, полюбовался с высоты улицей и когда повернулся для того, чтобы идти назад, глянул вниз и у меня засосало под ложечкой от страха. Я понял, что сотворил глупость, идя по незакреплённым деревянным балкам, лежащих на ребре. Стоило такой балке подвернуться и я бы летел вниз пятнадцать метров до железобетонного перекрытия.

Я любил высоту, но сейчас она меня пугала. Ноги стали дрожать, в животе противно ёкало, и я готов был впасть в панику. Звать на помощь было стыдно и бесполезно, спасти меня смогли бы только пожарные или бригада рабочих, проложившая деревянные щиты по балкам.

Но главное, что меня выгнали бы со стройки, и я остался бы без так необходимого мне заработка.

Я постоял, закрыл глаза и стал уговаривать себя, как уговаривал по телевидению Кашпировский: "Толя, спокойно. Сейчас ты стоишь на широкой стене и тебе ничего не угрожает. Стань на первую балку и сделай первый шаг, страх должен пройти. И пойдёшь дальше" Но сделать первого шага я не мог. И я уговорил себя стать на четвереньки и так передвигаться по балкам. Я считал, что если балка подвернётся я успею схватится за неё руками. Я лез на карачках по балкам и мне было ужасно стыдно перед собой, перед всем миром, хотя меня никто не видел, и я был этому страшно рад. Мой позор был сравним с позором, которому ведущий телепередачи подверг храброго боевого уничтожителя змей, Мангуста, который на одном из греческих островов, уничтожив всех змей, опустился до воровства пищи у людей и ел виноград.

Диктор говорил: "О храбрейший из всех и величайший воин

Рики-Тики-Тави, до чего же опустился ты, что воруешь у этих трусливых и неповоротливых людей из корзины себе еду. Ты пал ниже обыкновенной мыши, если ешь ненавистный тебе виноград".

Примерно так я думал, когда очутился на верхней площадке лестничной клетки и опасность миновала.

Но во время работы, у меня страх перед этими балками и высотой прошёл и я бегал по ним, как белка по деревьям, за что меня ругали мои сотоварищи по работе. По окончанию работы меня обманули – выписали мне меньше денег, чем обещали. Я потом эти деньги получал два месяца и с большими трудностями, так как зарплату давали тогда нерегулярно и возле кассовых окошек надо было выдержать бой.

Сегодня 5 марта. Утром проснулся и сразу вспомнил эту дату. 52 года назад умер Сталин. Трудно объяснить сегодняшней молодёжи (и слава Богу!), что он для нас представлял и кем был на самом деле.

Когда я проснулся 52 года назад и услышал это сообщение через чёрную тарелку динамика, висящего над моей головой, то первый вопрос, который обрушился на меня и на всех без исключения людей в Советском

Союзе: "Что будет дальше?" У одних, а их подавляющая часть населения, не понимающих, кто на самом деле был Сталин, преобладало чувство, которое лучше всех передал Маяковский в поэме "Владимир

Ильич Ленин" по поводу смерти другого "друга и учителя": "Ужас из железа выжал стон, по большевикам прошло рыдание." Другая часть, и их тоже миллионы, сидевшие по лагерям и тюрьмам, как "враги народа", в независимости от того, что они о нём думали, ждали от смерти сатрапа облегчения своей участи. Прошли пять траурных дней, когда по радио звучала только траурная музыка. Первой песня, которую спели, прозвучал "Песня о партии" на хорошую музыку Мурадели. Говорят, что из песни слова не выбросишь. Выбрасывали, и ещё сколько! В этой песне вместо слов: "Сталин ведёт нас, в борьбе закалённый, первый в стране коммунист" вставили слова: "Гением Сталина путь озарённый, нас к коммунизму ведёт." И жизнь пошла своим чередом. К власти пришёл Хрущёв, безграмотный и не очень умный человек, пообещавший нам к 1972 году коммунизм, но в той программе были слова: "…если не помешает капиталистическое окружение."

Ясное дело: капиталисты виноваты, что по сей день страдает народ, живущий на территории той страны на которой "Под солнцем Ленина мы крепли год от года."

У меня в это время возникли новые дела, которые в корне повернули мою жизнь, мои мироощущения и направили в другое русло.

Всё начиналось так. В конце февраля 1953 года к нам в техникум пришёл инструктор Аэроклуба Мурзенко Анатолий Владимирович и предложил всем, кто хочет и кому уже исполнилось 17 лет записаться в группу парашютистов. Мне ещё и 16 лет не было, но я записался. Всего тогда записалось человек 20, в основном, мальчишки, с 1го и 2го курсов. В спортзале техникума мы учились укладывать парашют. Мы были совсем детьми и по детски всё воспринимали. Когда Анатолий

Владимирович (АВ) принёс парашют для первого ознакомления, в его комплект входил вытяжной парашютик "паук". Он применялся при самостоятельном раскрытии парашюта и вытаскивал чехол или сам купол из ранца, а потом и стягивал чехол. Я позже объясню понятней.

Вытяжной парашют бал четырёхугольным, со стороной в 50 сантиметров и имел 8 строп. Внутри его бала пружина с четырьмя проволоками, помогающими быстрее открываться и наполняться воздухом этому вспомогательному парашюту. Эти проволоки были похожи на ноги паука, отсюда и название.

Мы сразу схватили этот парашют, побежали сначала на второй этаж, а затем и на трёхэтажную надстройку, именуемой "голубятней", привязали к парашюту галоши и стали бросать его вниз, радуясь этой забаве. Проходящие мимо техникума люди с недоумением смотрели на нас, на всякий случай, переходя на противоположную сторону. Там находилась городская милиция. Сокращённо- Ленина 6

Потом мы ходили в городок десантников для наземной подготовки. И

19 апреля 1953 года нас повезли на Лелековский аэродром для так называемого облёта. В те времена сначала делали ознакомительный полёт на самолёте и только потом производили выброску с парашютом.

Нужно сказать, что когда я находился на летних каникулах после шестого класса в пионерском лагере, нам устроили поход в село

(сейчас город) Чигирин. В семи километрах от Чигирина находится село Суботово, родовое имение Богдана Хмельницкого. А в самом

Чигирине находилась его крепость, располагавшаяся на высокой горе.

Когда мы спустились после экскурсии с горы, увидели стоящий самолёт.

Это был По-2. Возле него стоял лётчик и женщина- кассир. Она оказалась бывшей моей учительницей по второму классу. Звали её Вера

Иосифовна. Она в школе отогревала своими руками мои замёрзшие руки.

Вера Иосифовна пережила страшную трагедию. Её муж полез на столб чинить электричество, попросил шестилетнего сынишку подать ему плоскогубцы, и их обоих убило током. После этого В.И.. перестала работать в школе.

Они предложили нам покататься на самолёте. Билет стоил 2 рубля, столько, сколько стоил билет на детский сеанс в кино. А у меня были

2 рубля! Нас посадили по 3 человека в переднюю кабину, самолёт затарахтел и побежал по полю. Потом он взмыл в небо и сделал круг над Чигириным. Боже, какая Земля сверху красивая. Меня обуяло чувство необыкновенной радости, которое я испытываю до сего времени, когда поднимаюсь в воздух или на высокую гору. Вот и сейчас пишу и в памяти проплывают подо мной аэродромы, реки, озёра, вся Земля. Может в какой-то жизни я был птицей? Если эта теория индусов, что мы после смерти превращаемся в другое физическое состояние верна, то сделай меня, Господи, опять хотя бы воробышком. А вообще, из наших маленьких птиц я больше всего люблю ласточек. Могу часами не отрываясь смотреть, как они летают, как воспитывают и обучают птенцов, как гоняют всей стаей коршунов, как лепят домики.

Говорят, что когда человек во сне летает, значит он растёт. Если бы я рос во время полётов во сне, уже достиг бы роста Гулливера, а остальные люди остались бы лилипутами. Полёт во сне- это один из моих стандартных снов. Снятся они, наверное, тогда, когда я хорошо себя чувствую, что случается сейчас довольно редко. Но когда встречается, я просыпаюсь с необыкновенной лёгкостью в душе и в теле. Недавно мне снился сон, что я лечу без помощи чего либо невысоко над землёй, и подо мной проносятся зелёные луга с высоченной травой, озёра с водяными лилиями, камыши. Летел я в горизонтальном положении головой вперёд и поворачивал её, налево и направо, рассматривая окружающий ландшафт. Планеристы мне говорили, что аисты, пристраиваются к парящему под облаками планеру и тоже вертят по сторонам головой.

Потом я приземлился тоже как аист. Чтобы погасить скорость, принял вертикальное положение, выставил вперёд ноги и не почувствовав толчка о землю, стал на них

Когда я проснулся, то тихонько лежал. Боясь пошевельнуться, чтобы не прогнать впечатление ото сна, а наоборот запомнить его и продлить приятные ощущения. Наверное люди связавшие себя с небом, все переживают такие моменты, но стесняются рассказывать о их. Мы часто стесняемся рассказывать наши положительные эмоции и переживания, которые не входят в общественные стандарты. А напрасно. Думаю, что

Булгаков, описавший полёт Маргариты на лошадях, в ночном небе, видел нечто подобное в своём сне. У Гоголя тоже есть описание ночных полётов: то весёлое на чёрте, то страшное на конском скелете. Я не сравниваю себя с ними, но мои ночные приключения бывают очень интересными.

Но вернёмся на аэродром. Там стояло десяток самолётов ПО-2, или как их назвали во время войны- "Кукурузник". Ещё в Кировограде инструктор А.В. Мурзенко приказал нам хранить в тайне, какую мы технику увидим на аэродроме. Это было ещё до смерти Сталина. Мы его спросили, что в чём же тайна, если там только самолёты ПО-2? Он на полном серьёзе, не моргнув глазом, сказал: "Враг не должен знать, какая у нас плохая и старая техника". В такое время тогда мы жили.

На аэродроме проходили в тот день прыжки.Прыгал так называемый, спец контингент..

Ежегодно военкомат давал аэроклубу задание подготовить определённое количество парашютистов, сделавших по одному прыжку. Их потом призывали в ВДВ (Воздушно – Десантные войска). ДОСААФ

(Добровольное общество содействия авиации, армии и флоту) только считалась общественной организацией. Она существовала на деньги

Министерства обороны, а копеечные взносы, собираемые по всей стране, были только ширмой для международных организаций вроде ФАИ

(Международная авиационная федерация), в которые необходимо было входить, чтобы участвовать в международных соревнованиях. Официально спорт не является политикой. Но политики используют его как инструмент. В 1961 году главный тренер сборной СССР Павел Андреевич

Сторчиенко, на чей-то вопрос с подковыркой, что спорт вне политики, ответил словами, которые ему вдалбливали в ЦК КПСС: "Да, спорт не просто политика, спорт концентрированная политика". Всё это я узнал позже, а пока. Мы, перворазники, "облетались" на самолёте, и я стал просить инструктора Владимира Фёдоровича Лебедева, чтобы и меня сегодня вывезли на прыжок. Я так клянчил, что ему это надоело, и со словами: "Ты мне сегодня всю плешь переел", он надел на меня парашют. Что значит переесть плешь, я и сейчас не знаю. Первый свой прыжок я не помню в деталях, помню только захлестнувшее меня чувство радостной эйфории. Страха совсем не было и после прыжка ещё долго было чувство радостного восхищения, которое много раз повторялось в моей жизни.

Повторюсь и скажу, что когда мне снится, что я прыгаю с парашютом или просто летаю в воздухе, мне эти сны приносят неповторимое ощущение блаженства. Говорят, что только дети летают во сне. Может быть. А может быть, и я ещё не вышел из детства. Первое время, когда я купил компьютер, я всем играм предпочитал всевозможные симуляторы, воздушные бои, полёты на различных типах самолётов и т.д. Я сам над собой смеялся, что впал, дескать, в детство. Но, видимо, я доигрывал то, чего не было в моём детстве. И я не единственный. Просто я этого не стесняюсь. Несколько лет тому назад я был в Великобритании и посетил Виндзорский замок. Там есть комната с игрушечным домиком и игрушечными людьми, животными, различной утварью. Говорят, что королева Виктория приказала сделать этот домик для себя будучи уже взрослой. Просто она в детстве не наигралась.

Второй прыжок оказался для меня совсем другим. Вывозил меня на прыжок С.П. Грачёв. Я всё время крутился, то смотрел вниз на землю через левый или правый борт, то рассматривал приборы и чем-то раздражал Грачёва. Он толкнул меня рукой в спину, и когда я обернулся, стал ругать меня, показывая своё неудовольствие жестами, так как из-за шума двигателя ничего не было слышно. Это на меня подействовало, его нервозность передалась мне, и когда зашли на выброску, я должен был, вылезая на левое крыло, повернуться через правое плечо, а я повернулся через левое и вытяжной фал (верёвка) обвился у меня вокруг шеи. Если бы я прыгнул сразу, без команды, мне бы фалом оторвало башку, ну не оторвало бы, а шейные позвонки порвались бы. Но С.П. заметил это и с руганью снял у меня с шеи верёвку, и дал команду: "пошёл". Я прыгнул вниз, поднял голову и увидел как надо мной медленно раскрывается парашют. Хлопок, и подо мной зелёное поле на границе с аэродромом. Я висел под куполом и видел, что удаляюсь от стартовой точки. Я приземлился, собрал парашют и долго тащил его на себе до старта. Уже по дороге домой, в кузове автомобиля П.А. Банников рассказал мне, как надо управлять куполом, подтягивая различные стропы. Но в те времена это давало незначительный эффект, и только целый комплекс мер с учётом направления и силы ветра дают определённый результат.

Я написал, что купол раскрывается медленно. Но ведь он раскрывается меньше чем за одну секунду. Дело в том, что для человека находящегося в экстремальных условиях, время замедляется._

Это происходит от того, что наша нервная система настраивается на эти условия, и готова действовать быстрее, чем обычно. В обычных условиях секундная стрелка на часах или секундомере движется без остановки. Но в свободном падении нужно остановить взгляд, что бы увидеть что она движется. Но один раз, во время прыжка у меня остановился секундомер, и только после третьего взгляда на него я увидел, что он стоит. Таким образом, я пропадал лишних 300 метров и дёрнул за кольцо вместе с прибором. С земли всё это видели, и я получил "втык".

Как-то в журнале я прочитал воспоминания человека, видевшего, как в его сторону летел артиллерийский снаряд. Многие скажут, что этого не может быть, а я этому человеку верю. Его нервная система напряглась до такой степени, что время для него в то мгновение остановилось.

Я не могу сказать почему, но на третьем прыжке у меня, когда я сел в самолёт начали дрожать коленки, да так, что я их удерживал руками. Так продолжалось несколько прыжков. Но дрожь становилась всё меньше.

Но как только следовала команда приготовиться, я сразу становился собранным и готовым к прыжку. Поэтому моего мандража никто не заметил. Потом мне много раз приходилось испытывать определённое волнение, не страх, а волнение или напряжение.

Так бывало на соревнованиях, при прыжках с незнакомой системой парашюта и т.д. Коленки, конечно, не дрожали, но противно сосало под ложечкой. Но как только нужно было прыгать, всё проходило и была только одна цель: хорошо выполнить прыжок. А сам прыжок и его выполнение это почти всегда радость. Можно быть, конечно, недовольным результатом, но это уже другое дело. Вообще, умение скрыть мандраж, волнение и в нужную секунду собраться- хорошее качество в любом виде спорта, и я гордился тем, что когда-то заслужил похвалу легендарного парашютиста- испытателя, впоследствии

Героя Советского Союза, генерала, а тогда, в 1961 году, капитана, тренера сборной ВДВ Евгения Андреева. Мне передали, что он сказал по одному случаю: "Ну, у Отяна и сила воли!" О моей службе в ВДВ я расскажу отдельно.

Андреев недавно умер. Очень печально. О нём была недавно большая передача по российскому телевидению. Вообще, мне всегда казалось, что я не хвастун. Но, наверное, есть немного, а может и много есть.

Когда-то в техникуме руководитель нашей группы зачитала характеристики учащихся, не называя фамилий. Следовало угадать. Кого угадывали, а кого и не очень. Но когда она после нескольких штрихов сказала: "…любит похвалу…", все хором закричали: "Отяаан!".

С тех пор я старался скрывать свои эмоции, но, вряд ли мне это удавалось.

Первых 4 прыжка я прыгал с принудительным раскрытием купола парашюта. Моё дело было спрыгнуть с крыла самолёта, а парашют раскрывался сам. На пятом прыжке я уже сам дёргал за вытяжное кольцо. На восьмом я падал 5, и только на следующий год, на 23 прыжке 10, и на двадцатом прыжке 15 секунд. Тогда ещё не существовало методики обучения стабильному свободному падению, и многие долго кувыркались в воздухе, пока освоили падение плашмя, с раскинутыми руками и ногами, лицом вниз. Некоторые, вообще не смогли этого освоить. Но П.А. Банников сумел научить меня стабильно падать довольно быстро, и я на второй задержке на 10 секунд, хотя с разными колебаниями и рысканьем, удерживался в нужном положении. Итак, за первый прыжковый год, мне удалось сделать всего тринадцать прыжков, а в следующем 1954, 18 прыжков.

Валя познакомилась с ним на танцах в доме офицеров. Он был сибиряк из-под Иркутска. Отца его в 1937 году расстреляли, а мать рано умерла от туберкулёз.. Однажды он пришёл к нам вместе с двумя солдатами. На всех них были нарукавные повязки с надпись "ПАТРУЛЬ",

Анатолий был при оружии. Он показал мне, как разбирать и собирать пистолет"ТТ", чем сразу подкупил меня.. Мама на всех приготовила яичницу, благо к тому времени мы уже не голодали. Анатолий состоял на службе в качестве техника самолёта Ил.28, первого советского реактивного бомбардировщика. Я очень интересовался авиацией, а

Анатолий поддерживал моё увлечение. Но он посмеивался над моим занятием парашютным спортом, говоря, что я доверяю свою жизнь верёвочкам.

Он помогал Вале овладевать техническими дисциплинами, в которых разбирался. Однажды он ей объяснял работу двигателя внутреннего сгорания, и я тоже внимательно слушал Он так обстоятельно объяснял детали, что я их запомнил навсегда, а так как советский автомобильный сервис желал быть лучшим, я сам обслуживал свои личные, а иногда и служебные автомобили.. Вообще, что касается техники, то Анатолий знал её прекрасно, умел практически всё. Был у него друг, кубанский казак Петро Шустов. Здоровенный красавец парень, до армии работавший водителем автобуса. Однажды он с

Анатолием прикатили к нам во двор на легковом автомобиле "Шкода" довоенного. выпуска. Оказывается они купили его за бесценок в ужасном состоянии и сумели восстановить Самое интересное, что в моторе того авто не было одного поршня. Так эти ребята отлили по образцам поршень, обработали на станках и поставили в двигатель, который работал! Это, я вам скажу, высший пилотаж. Я не знаю больше подобного случая и понимаю, что это история почти невероятная. Петро встречался с девушкой под стать своему росту и её фамилии Бугаёва.

Он договорился с ней о создании семьи, родители подготовили свадьбу, созвали много гостей, все собрались и только жениха не было. Бедные родители не знали, куда девать глаза, а продукты пришлось поедать.

Так свадьба прошла без жениха, который заявился через несколько дней, и его, буквально, под конвоем повели в ЗАГС регистрировать брак, так как у невесты уже показался животик.

Вскорости Петро демобилизовался, уехал на Кубань, и насколько я помню, нормально жил с Любой много лет.

Была у Анатолия одна черта. Он любил выпить, и пил много, но я его никогда не видел пьяным, как говорят у нас, допившимся до поросячьего визга. Он и меня потихоньку приучал к выпивке, но у меня не получалось быть трезвым после выпитого, да и мой организм не мог переносить много алкоголя, и я после вливаний болел пару дней.

К сожалению и его организм не титановый, (железо тоже не выдержало бы). Анатолий несколько лет назад, после нескольких лет болезни, ушёл из жизни.

Весной следующего года я возобновил прыжки в Аэроклубе, но уже на аэродроме Фёдоровка, где он находится по сегодняшний день. Я пока расскажу, что собой представляло в разные годы Клубное начальство.

Для спортсменов все работники клуба, или, так называемый постоянный состав от начальника клуба до охранника, являлись начальством. Поэтому сейчас я расскажу о наиболее запомнившихся мне личностях, не обязательно в хронологической последовательности и соблюдая порядок в табели о рангах. Если я в своих воспоминаниях где-то путаю или ошибаюсь, пусть меня поправят. А если кому то покажется, что я не так о ком-то написал, пусть на меня не обижаются, я в общем, хорошо отношусь к людям, только не терплю отпетых негодяев. Да я и вспомнить таких не могу.

Итак, или как говорят немцы, альзо (also).

Аэроклуб, а с 1959 года -УАЦ (Авиационный учебный центр), был полувоенной организацией, начальник и его зам. по лётной, были кадровыми военными.

Когда я в 1953 году начал заниматься парашютным спортом (в дальнейшем, для краткости, я буду писать "прыгать"), начальником был полковник Макогон, а замом Герой Советского Союза, не помню сейчас звания и фамилию.

Аэродром Аэроклуба был тогда рядом с Кировоградом, возле станции Лелековка. Сейчас это место в районе города, и там что то построено, по моему, филиал завода "Красная звезда".

В 1954 году аэродром перевели под село Фёдоровку, в 22 километрах от города.

Начальником стал полковник Свиридов. Это был плотный, среднего роста, с большим, со следами от оспы лицом. Он казался культурным, интеллигентным человеком, немного с юмором, но с властным характером. Он не знал тонкостей парашютного спорта, и когда я начал прыгать с задержкой раскрытия парашюта, он запретил мне, как ему не доказывали инструкторы, пользоваться секундомером. А в те времена, на соревнованиях очень строго судилась каждая доля секунды открытия парашюта. И вот на моих первых, в 1955 году республиканских соревнованиях на аэродроме Чайка в Киеве, пропадав в свободном падении без штрафа 30 секунд, что при моих 45 прыжках было прекрасно, я вместо того, что бы дёрнуть кольцо раскрывающее парашют, нажал кнопку секундомера, остановив его, а потом выдернул кольцо. На секундомере было ровно 30,00 секунд, а судьи зафиксировали 32,4 секунды время раскрытия парашюта. Ещё 0,1 секунды, и все очки за прыжок были бы аннулированы.

После демобилизации из армии, Свиридов уехал в Николаев и долгое время работал там начальником областной Газораздаточной станции. Я через 10 лет встречал его на различных совещаниях, которые проводил

Минкоммунхоз или Главгаз.

Звук самолета в дали растворился, Мой парашют ни фига не раскрылся. Быстро лечу, до земли – пять минут… И на фига мне теперь парашют?! С.A. Иванченко. "Тато".

В конце 50х Советской Армии понадобилось много лётчиков.

А так как стоимость обучения в ДОСААФ была дешевле, то некоторые

Аэроклубы были переименованы в УАЦ. Были увеличены штаты, курсантов одели в лётную форму и т.д.

Начальником УАЦ был назначен, служивший в Кировоградском лётном училище заместителем командира полка, подполковник, Степан

Алексеевич Иванченко. Злые языки говорили, что его попёрли из армии за то, что он при посадке, уже катясь по полосе, хотел по старой привычке как на Ли-2 развернуться при помощи двигателей и, выскочив за пределы аэродрома, сломал шасси на Ил-28. Предчувствую по этому поводу критику, но пишу то, что мне говорили. Заранее хочу сказать, что он был человеком неглупым, даже умным. Но ум у него работал как у хитроватого крестьянина. Его действия перемешивались с чудачествами, и кое-кто, принимая их за глупость, подшучивал над ним, или прямо его игнорировал, понесли, мягко говоря, неудачу. Так, был выгнан с работы командир отряда, прекрасный лётчик, Мастер спорта СССР, абсолютный чемпион Украины по самолётному спорту

Владимир Фёдоров, который позже пытался покончить с собой, но пуля из малокалиберной винтовки не задела мозг, а повредила нерв и его лицо перекосило. Иванченко уволил за год до получения лётной пенсии инструктора парашютиста, умницу Владимира Фёдоровича Лебедева, который, правда, дождался, когда Иванченко уйдёт на пенсию, доработал этот недостающий год, вышел на пенсию, и до конца своих дней, занимался любительской рыбалкой. А поводом для увольнения обоих послужила банальная пьянка, которой и сам Иванченко не цурался

(гнушался), хотя и не был пьяницей. Поводом, потому что это была акция устрашения для остальных. Шуточки вслух прекратились, а кто и посмеивался, так втихаря. Зато преданных ему людей всячески поощрял: от приглашений к себе на дни рождения, кстати проводившихся в столовой на аэродроме, до предоставления квартир.

А хозяин он был прекрасный. Он много построил помещений на аэродроме, в том числе помещение для парашютистов, освободив нас от ежедневной лишней работы – возить после прыжков парашюты в город.

Говорил он на смешанном украинско-русском, не задумываясь иногда над смыслом сказанного. Так, руководя парашютными прыжками, ничего не понимая в их тонкостях, кричал в мегафон парашютистам бессмысленные фразы типа: "Тормозы, бо нэ дойдэш", или: Тягны лямпочку", значит – тяни за лямку.

Иногда был самодуром: "Сёгодни литать нэ будем. Будэ витэр.

Собака похылывся". И отменял прыжки или полёты. Я с ним поначалу тоже конфликтовал. Однажды, после его чудачеств, мы, спортсмены пошли на него жаловаться. И он, зная, что со мной он сделать ничего не может, избрал тактику пряника. И несмотря на мой, ну не совсем мягкий характер, сумел меня прибрать к рукам. А за глаза он называл меня "ВСЕСОЮЗНЫЙ ДЕМОКРАТ", что по тем временам было почти ругательством. Сам он получил кличку "ТАТО", что по-украински значит

ПАПА.

Однажды приехав на помятой машине, на вопрос что случилось, ответил: "Та чхнув" -это значило, что когда он чихал, то закрыл глаза и не видел, куда ехал..

Надо отдать должное Степан Алексеевичу: за многие годы под его руководством в УАЦ, а после его расформировании АСК, не было ни одной лётной катастрофы. И я считаю, что это была его главная заслуга.

Добавлю, что у этого, на вид простоватого мужика, была красавица, с княжеской осанкой жена, умница дочь Лариса (преподаватель математики в Политехе, где я три года учился на вечернем отделении и, кажется, в нынешней Лётной Академии) и красавец сын Анатолий ( инженер, окончивший Одесскую мореходку, ту же что и Жванецкий, моряк дальнего плавания). Умер С.А. Иванченко ещё не старым человеком, мгновенно, от инфаркта. На его похоронах было очень много народу. Это тоже о чём-то говорит.

Григорий НиколаевичЗАМОЖНИЙ.

Все эти годы вместе с Иванченко, работал заместителем по лётной

Г.Н. Заможний. Мне мало довелось с ним общаться, потому что он редко руководил полётами при прыжках. Заможний был военным лётчиком.

Летал где то в Закавказье на реактивных истребителях.. Помню, как он рассказывал, что с высоты 15 км. видно весь Кавказский хребет и оба моря: Чёрное и Каспийское. Не ручаюсь за достоверность, но у нас говорили, что летая над Турецкой границей, он её пересёк, был сбит турками, катапультировался. При приземлении в горах повредил ноги и был вынесен на нашу территорию посланными за ним пограничниками. Был комиссован и переведен на работу в ДОСААФ. Заможний, небольшого роста, с красивым русским, интеллигентным лицом. Всегда приветлив и улыбчив. У меня к нему осталось тёплое чувство.

И как у нас говорили:

Самое опасное в парашютном спорте – ездить автомобильным транспортом. Так говорил мой товарищ по сборной ВДВ, Мастер спорта, парашютист-испытатель, полковник в отставке Владимир

Бессонов. ‹http:›Адольф Васильевич

Павленко. ‹http:›

После ухода на пенсию Иванченко, начальником АСК стал А.В.

Павленко. Я его помню ещё с тех пор, когда он был инструктором-планеристом. Это был прекрасный человек, с мягким характером, умеющий ладить с людьми. У А.В. было хобби -он собирал вырезки из газет об УФО, и искренне верил в их существование. Он никогда не стеснялся своего имени. За много лет до гласности, он как-то сказал, что Владимиры и Иосифы могут стесняться своего имени не меньше Адольфов. В нем было масса юмора, и он был хорошим рассказчиком. А.В. был родом из Хмелевого, большого села в 70 км. от

Кировограда. Говорил он по-русски с мягким украинским акцентом.

Особенно интересно звучала у него буква Л. Я как-то ехал с ним на аэродром, он бы за рулём служебного

ГАЗ-69. Впереди на дороге лежал раздавленный ёж или заяц.

Павленко вдруг зажмурился, отвернулся, и машина начала вилять. Я схватился за баранку, как мог удерживая направление, чтобы не вылететь с дороги. Благо не было встречных машин… Буквально очнувшись, как от потрясения, А.В. поведал мне историю и её последствия, которые он много лет скрывал от медкомиссии.

Во время оккупации немцами Украины (1941-1944гг) на

Кировоградщине была развёрнута партизанская борьба. Леса у нас небольшие. В одном таком лесу, возле села Подлесное, был один из партизанских отрядов.

Кстати, из этого села родом Юра (ЮРА Гнат Петрович

(188788-1966), украинский актер, режиссер, народный артист СССР

(1940). На сцене с 1907. В 1920 один из основателей, до 1961 главный режиссер (в 1954-61 совместно с М. М. Крушельницким) Украинского театра им. Франко (Киев). Снимался в кино. Государственная премияСССР (1949, 1951).

Этот отряд очень активно действовал, и немецкое командование решило уничтожить его любыми средствами. Против партизан было брошено много немцев, а также "украинских казаков", которые, человек

200, квартировались по ул. Островского в здании, в котором затем была школа N22, и я в ней учился с 4 по 7 класс.

Казаки целыми днями маршировали, и пели " канарей пташечка". Они отправлялись на войну с партизанами с большой помпой и с "канареем пташечкой". Заранее скажу, что возвращались они тихо. Их осталась только треть.

Партизанский отряд немцы хотели тихо окружить, внезапно напасть и уничтожить. Но четверо деревенских мальчика проникли тайно в лес и предупредили партизан об окружении, за что были схвачен фашистами, и живьём закопаны в землю. В Подлесном после войны детям-героям поставлен памятник.

Партизаны хорошо встретили немцев и казаков. Бой продолжался несколько дней. Трупов было несколько сот, они под огнём не убирались, а так как стояла летняя жара, они стали разлагаться.

Смрад стоял на всю округу. И тогда со всех деревень были согнаны подростки для их уборки. Попал туда и Павленко. Собирали ребята трупы под конвоем. За отказ собирать -смерть. Когда эта страшная работа была закончена, их отпустили по домам. Как он добрался до дома, Павленко не помнит, ему потом рассказала мать, что переступив порог своего дома он упал и две недели был без сознания. Придя в себя ещё долго болел и с тех пор не мог смотреть ни на что мёртвое.

Даже когда в Москве его с группой коллег лётчиков повели в мавзолей

Ленина, а нельзя по тем временам было не пойти, А.В. прошёл мимо

"любимого" вождя с закрытыми глазами и Ильича не видел. Он говорил мне, что из-за этой своей, буквально, болезни, со страхом думает о смерти своей уже старенькой матери. Как он к ней подойдёт??? Вот такие проблемы…

Его сын, Олег, или как по примеру отца все его называют Олежка, тоже лётчик, и работает в АСК.

После ухода на лётную пенсию А.В. ещё много лет работал в

ДОСААФ начальником Автомотоклуба.

Адольф Васильевич умер года три назад.

Земля ему пухом, и вечная память.

В парашютном звене в 1953году работали: командир звена Грачёв

Сократ Павлович; инструкторы лётчики-парашютисты Банников Павел

Алексеевич и Курылёв Георгий Николаёвич; инструкторы-парашютисты

Лебедев Владимир Фёдорович и Мурзенко Анатолий Владимирович; техники самолётов Осадчий Николай (дядя Коля) и ещё Василий…(дядя Вася), к своему стыду забыл его фамилию, потому что он вскоре умер от рака.

Сократ Павлович был по характеру мягким человеком, парашютистом стал по необходимости- за 40 прыжков в год инструкторам доплачивали, вот он и вынужден был иногда прыгать, как говорят в таких случаях, на "ведомость", хотя к прыжкам он относился, мягко говоря, с напряжением. У него был привычный вывих правого плечевого сустава и он с такой силой выдёргивал кольцо, что сустав рассыпался, и каждый раз после приземления ему его вправляли. Пусть не обижаются на меня. другие (Сократ Павлович Грачёв умер в 2003 году), о ком мне придётся говорить в таком плане. Страх, боязнь высоты, и вообще какой-то бы ни было опасности, это естественное состояние человека. И тот кто преодолевает его, вернее, боясь делает дело, уже может называться храбрым человеком. Но есть люди, которые преодолевают страх и для них прыжки с парашютом, альпинизм, гимнастика, мото и авто спорт и многие другие приносят удовлетворение, радость, повышенное состояние души, короче, испытывают от этого _счастье. _Но очень плохо, когда с чувством страха пропадает ощущение опасности. И тогда может наступить самое плохое. У меня так погибло несколько друзей. Горько вспоминать. И вот пример, который я взял в интернете:

12.05.2000 г. в 120 ОАО (г. Нальчик) при выполнении 938 прыжка с парашютом погиб начальник ПС и НДС 120 ОАО старший прапорщик Маринич Сергей Васильевич 1969 г. рождения, инструктор

ПДП. Прыжок выполнялся с парашютной системой ПО-17, из вертолета

МИ-8, с высоты 1800м. Задание на прыжок: свободное падение 20 сек На высоте 1000-1100 м. произошло срабатывание ППК-У, парашют раскрылся и парашютист выпал из подвесной системы головой вперед.

Парашютная система, после раскрытия, приземлилась без парашютиста.

На развитие аварийной ситуации оказали влияние следующие факторы:

Неплотная затяжка грудной перемычки.

Неожиданное для парашютиста раскрытие парашюта прибором ППК-У в положении на "пикировании" с вытянутыми вдоль туловища руками.

Возможность сильного динамического удара при раскрытии парашюта.

Начальник 1-го управления ФПСУ полковник Брусс.

Но когда у человека постоянный страх, причём, дикий, необузданный, а он продолжая издеваться над собой, или прыгает с парашютом, или идёт в горы, или просто со страхом водит машину, это плохо кончается. В экстремальных обстоятельствах он не может принять правильного решения, и тогда… Есть такой афоризм:

_ __В ПАРАШЮТНОМ СПОРТЕ ГИБНУТ ТРУСЫ, ДУРАКИ И ЛЕНТЯИ. _

Но если бы только так…

Я отвлёкся, об экстремальных обстоятельствах поговорим позже, а пока…

Но фактическим лидером в звене был П.А.Банников. Первым Мастером спорта и наиболее именитым спортсменом в клубе был Павел Алексеевич

Банников. Работая в аэроклубе с 1949 года, после службы в Сотой,

Свирской прославленной в боях с фашистами, орденоносной, парашютно-десантной Гвардейской дивизии ВДВ сначала инструктором парашютистом, лётчиком -инструктором- парашютистом, затем до конца

1962 года командиром звена, он был членом сборной команды СССР, установил несколько мировых рекордов, был призером чемпионата СССР и в 1959 году абсолютным чемпионом Украины. П.А.Банников проработал пилотом, инструктором – пилотом, летая и на реактивных самолётах до

60 летнего возраста!!! Он продолжал работать в Кировоградской лётной

Академии, но уже сам не летает. Завидное трудовое долголетие! Я ещё позже расскажу, как он установил мировой рекорд с тяжёлой травмой ноги, тем самым совершив, без преувеличения, спортивный подвиг, но его, к сожалению не засчитали из-за того, что во время раскрытия парашюта сломался барограф. Сейчас он инвалид, ему ампутировали ногу, а буквально недавно он упал и сломал руку. Желаю ему скорейшего выздоровления и хорошего общего здоровья.

Я уже написал о нём раньше, но даже если бы я писал роман, то об этом незаурядном человеке, всего не напишешь. Правда, наши достоинства есть продолжение наших недостатков, и чем не ординарней личность, тем больше и того и другого. Однако недостатки у П.А. были такого плана, что благодаря его уму не приносили вреда окружающим.

Так, вспылив он мог наговорить грубостей, но когда отойдёт, то или извинится или всё превратит в шутку, так что обиды не будет. Он был необычайно артистичен, прекрасно пел и читал стихи.

Пал Леексеич, дорогой, Вы не обижайтесь, что я пишу был. Я знаю, Вы и сейчас такой. Это для меня всё в прошедшем времени. Но это тоже другая тема.

П.А. любил нравиться окружающим, и его все любили, а кто и не любил из тупости или зависти, боялись это показывать, зная его острый, как бритва, язык. Он был прекрасным пилотом и парашютистом, но он был из той категории людей, что если бы он был актёром, режиссером, хирургом и даже священником, он всё равно был бы лучшим. Я так увлёкся хвалой, что захотелось написать: "Да святится имя твоё, да сбудется вера твоя". Это меня соседка во время войны выучила молитве: Отче наш. Иже еси на небеси…" Он не был рабом своей профессии, он был её художником. Я строитель, и знаю, как красиво, грациозно может работать каменщик, или наоборот, весело, играя, штукатур, плотник или… Всё это не зависит от профессии, а работа потом получается красивой. И тяжёлая на вид получается работа, у угнетённого человека.

Что- то не клеится в моих шибко умных умозаключениях. А древние Греция и Рим? Строили веселенькие рабы?

Я вспоминаю, как он одевал перчатки, подвесную систему, летал или прыгал- во всём была красота, даже шик. Ну а приземлялся, как после прыжка в балете. Всегда оставался на ногах при полной непринуждённости. Я во всём хотел быть на него похожим (в спорте), и хотя со временем и прыжков сделал больше него, и тоже стал

Мастером спорта, и ещё в кое в чём сравнялся, так шикарно приземляться я так и не научился. Для этого нужен дар Божий или, как говорят, украинцы, "хыст", нечто среднее между талантом и удачей. И ещё он умел, как пилот, прекрасно рассчитывать точку выброски, что в своё время из-за слабой горизонтальной скорости парашютов (1,5 ПД-47 и 2-2,5 метра в секунду Т-2) имело большое значение. Правда, когда и я стал опытным спортсменом, у нас с ним на борту стали возникать незначительные конфликты. Я хотел сам рассчитать точку выброски и, когда с моим расчётом он не был согласен, то приходилось искать, как говаривал Горбачёв "консенсус". Но всё проходило благополучно.

Я сейчас приведу интервью недавно опубликованную в газете

"Украина-центр", которое дополнит мой рассказ. Хотя само интервью мне показалось несколько бледным, потому что Банников более яркая личность, чем сумел показать Юрий Илючек, "УЦ".

Есть некоторые неточности, которые П.А. запамятовал.

Понедельник, 28 февраля 2005

Человек из поднебесья

Идею пригласить в гостиную "УЦ" Павла Алексеевича Банникова подсказал герой недавней публикации "Из рода Мимино" потомок грузинских князей Владимир Мухранский. Владимир Ильич сказал, что его коллеге-пилоту есть о чем поведать читателям: Павел Банников – один из первых мастеров спорта СССР на Кировоградщине и неоднократный рекордсмен мира по парашютному спорту.

Боевое крещение

Свой первый прыжок с парашютом Павел Банников сделал в 1943 году с аэростата – с высоты 400 метров, когда проходил подготовку в школе воздушно-десантных войск в подмосковном Кержаче. В детстве, которое провел в Средней Азии, куда переехал вместе с родителями из

Оренбургской области, Павла укачивало даже на качелях. Он серьезно опасался, что его отчислят из школы ВДВ, где во время учебы успел со многими подружиться. Но страхи остались позади, и все прошло нормально.

Первый полет – вообще был прыжком в неизвестность. Не было даже ощущения свободного полета. Последующие прыжки делались уже более осознанно, а глаза открывались лишь на пятой или шестой попытке.

Благо, автоматический парашют позволял чувствовать себя более-менее уверенно.

Боевой прыжок в тыл противника наш герой осуществил 24 сентября

1943 года в составе 5-й гвардейской Воздушно-десантной бригады в районе Букринского плацдарма. Та операция подробно описана в книгах по истории Воздушно-десантных войск. Она оказалась неудачной, поскольку из-за отсутствия достаточных разведывательных данных десантироваться приходилось прямо на значительно превосходящие силы противника. А снаряженный десантник весил около 120 килограммов, поскольку все обмундирование, вооружение, питание держалось на одном парашюте. Многие боевые побратимы Павла Банникова после той операции обратно на базу в Кержач не вернулись. Ему же посчастливилось вырваться из немецкого тыла и позже, в 1944 году, участвовать в ликвидации Бобруйского котла. Победу Павел встретил в Белоруссии, и его боевые заслуги были отмечены орденами Красной Звезды и

Отечественной войны, а совсем недавно его наградили еще украинским орденом "За мужество".

После войны служил в 100-й краснознаменной воздушно-десантной дивизии, штаб которой в мае 1947 года перевели в Кировоград, и с тех пор наш город стал для Павла Алексеевича родным. К моменту демобилизации из рядов Вооруженных сил в 1950 году на его счету было уже 104 прыжка. К тому же уникальный опыт он получил при войсковых испытаниях парашютов новой системы (ПД-47). Парашюты со снимающимся чехлом понадобились из-за того, что увеличилась скорость самолетов.

До этого прыгали с Ли-2, где на выбросе скорость была 220 километров в час, а на Ил-12 она достигала уже 300.

Вместе с парашютистами-испытателями НИИ, рекордсменами мира по высотным прыжкам Митковым и Романюком участвовал в показательных выступлениях для штаба корпуса. В памяти навсегда остались прыжки на трех (1947, 1949, 1954) воздушных парадах в Москве. Кстати, при подготовке к параду 1954 года Павлу было присвоено звание мастера спорта СССР, которых на Кировоградщине были единицы.

По окончании службы опытного мастера с удовольствием приняли на работу в кировоградский аэроклуб инструктором парашютной подготовки.

И именно с 1950 года начинается спортивная карьера будущего рекордсмена мира.

За полетом – полет

– 1950 год запомнился переходом на гражданскую жизнь. Осваивался на новой работе. Обучал курсантов аэроклуба (наземная подготовка, теория парашютного прыжка) и постепенно осваивал пилотирование самолетов. Именно в 1950 году была сформирована сборная области по парашютному спорту, которая через год приняла участие в первых состязаниях на киевском аэродроме "Чайка". Там мне посчастливилось занять 4-е место в многоборье, а в двух упражнениях стать вторым. И уже в 1952 году на всесоюзных состязаниях в Богодухове под Харьковом прыгал в составе сборной Украины.

Для того, чтобы рассказ был более понятным, следует сказать несколько слов о правилах, которые за 50 лет не претерпели существенных изменений. В программу соревнований входят прыжки на точность приземления с высоты 600, 1000 или 1500 метров. Понятно, что, чем ближе ты приземлишься к центру мишени, тем лучше. Правда, в отличие от нынешнего времени, у нас парашютные системы были тяжелыми. Приходилось прикладывать максимум усилий. Упор делался на силу рук. Сейчас парашюты (ПО-9, ПО-11, ПО-13) легче, и просто нужно быстро соображать.

В мое время мировой рекорд фиксировался при отклонении на 4,8 метра от центра. А на сегодняшний день – 20-30 прыжков прямо в ноль, и счет идет на сантиметры и даже миллиметры.

Еще в соревновательную программу входят комбинированные прыжки с высоты 1500 или 2000 метров. Здесь необходимо пролететь, не раскрывая парашют, 20 секунд, а затем раскрываешь купол и идешь на точность приземления. Чуть позже были введены акробатические прыжки, как минимум, с высоты 2000 метров. Фигуры исполняются в свободном падении. Вначале левая и правая спирали (вращения на 360 градусов), затем сальто. После этого правая и левая спирали и снова сальто, обязательно выдерживая направление головой на стрелу, выложенную на земле. При этом за отклонение плюс-минус пять градусов снимаются очки.

А вот групповые комбинированные прыжки в программу состязаний входили не всегда. Хотя смотрятся они очень эффектно. Ранее чемпионаты проводились по индивидуальной программе, а баллы каждого спортсмена шли в командный зачет. В аэроклубовских командах сначала в состав входили четыре мужчины и одна женщина. Если представительницы слабого пола не было, то за командное первенство мужской коллектив не сражался. Оставалось проявлять себя в личном первенстве.

Но для того, чтобы попасть в сборную области, необходимо было пройти отбор на внутриклубных состязаниях. Здесь, в зависимости от опыта и уровня подготовки, присваивались 3-й, 2-й и 1-й разряды. Для этого необходимо было совершить, как минимум, 75 прыжков. А уж звание мастера спорта присваивалось тогда, когда выполнял необходимые нормативы на крупных соревнованиях.

Следующим этапом были республиканские старты, где формировалась сборная Украины. На всеукраинской арене соревновались команды аэроклубов, которые были практически в каждой области. Конкуренция была невероятная, и, чтобы победить в абсолютном зачете, надо было перепрыгать конкурентов по всем статьям. Мне удалось выиграть чемпионат Украины в 1957 году, – я набрал лучшую сумму баллов во всех упражнениях.

О мастерстве силе украинских парашютистов говорит тот факт, что на всесоюзных соревнованиях ниже третьего общекомандного места мы не опускались. Моим же высшим достижением является второе место в 1955 году на чемпионате СССР в многоборье после москвича Феликса

Неймарка. До этого в Саранске в 1953 году я был серебряным призером в комбинированных прыжках. Кстати, тогда, в Мордовии, вместе со мной в состав сборной Украины входил мой ученик – кировоградец мастер спорта Анатолий Отян.

(здесь неточность, вместе с П.А. я выступал В1858 году в Москве.

А.Отян)

Сейчас Толя живет в Германии, и мы переписываемся. Всего же в кировоградском аэроклубе за то время, что я был командиром парашютного звена, было подготовлено 9 мастеров спорта, а Тамила

Козловская становилась мировой рекордсменкой. Мне также трижды посчастливилось превысить высшие мировые достижения…

В 1955 году в Рязани, на своих первых международных соревнованиях с участием команд Чехии, Болгарии, Венгрии и Польши, в индивидуальных комбинированных прыжках с 600 метров мне удалось приземлиться с отклонением от центра круга в 4 метра 80 сантиметров.

А затем вместе с москвичом Николаем Щербининым и киевлянином

Виктором Першиным мы установили высшее достижение в групповом прыжке с 1000 метров. Рекорды четко фиксировались международной службой

(ФАН). Уровень высоты определялся при помощи барографа.

На третий рекорд в групповом комбинированном прыжке с высоты 1500 метров со свободным падением в 20 секунд мы затратили более 10 попыток. Происходило это событие в Киеве в 1962 году. Этот прыжок необычайно сложный. Необходимо было аккуратно распределиться лесенкой по высотам, так как приземлялись в одно место друг за другом. Главное – не навалиться на партнера и определить, кто в свободном падении потеряет больше высоты. Был случай, когда купол под давлением товарища сложился на высоте пяти метров. Но, к счастью, все обошлось, и парашютист получил лишь небольшие ушибы.

Вообще же за 13 лет моей работы в кировоградском аэроклубе и всю спортивную и судейскую карьеру не случилось ни одной трагедии.

Мелкие неприятности были, но без травм в нашем спорте не обойтись.

За безопасностью всегда тщательно следили. Ограничения по скорости ветра на соревнованиях не превышают 10 метров в секунду. Если же конкуренты находились в неравных условиях по этому показателю, то следовала перепрыжка.

Активные выступления я продолжал до 1962 года. Последний раз участвовал в чемпионате Союза в Краснодаре, где была интереснейшая программа. Получилось даже военно-прикладное многоборье, так как после комбинированного группового прыжка с 1500 метров мы бежали

3-километровый кросс со стрельбой и метанием гранат в цель. Пришлось тогда совершить один из последних ночных прыжков. Обычно перед такой попыткой делается пристрелка при помощи специального грузового парашюта. Он эквивалентен весу прыгающего и площади парашюта. Таким образом, его относ соответствует отклонению парашютиста с этой высоты. В соответствии с полученными показателями делается упреждение. Это уже позже появились небольшие высотомеры. А вообще это на земле и в самолете мы кому-то подчинялись, а в воздухе были предоставлены только себе. И вот тут-то необходимо применять все свои знания, чтобы не случилось непоправимого.

Спортивную же карьеру я закончил тогда, когда понял, что быстрота реакции уменьшается. И считаю, что 40 лет – это предел для спортсмена. Я закончил в 37 лет. Можно было попытаться покорить рубеж в 1000 прыжков, но остановился на цифре 987. Здесь сыграло свою роль увлечение авиацией, с которой я связал свою последующую жизнь, о чем ни капли не жалею.

А памятных и опасных прыжков было предостаточно. Помню, как ночью в Федоровке меня снесло на табун лошадей, и надо было применить все умение, чтобы остаться целым. Уже после приземления подумал, что если бы какой-нибудь рысак влетел в купол, то меня просто размазало бы по аэродрому. Доводилось еще приземляться в воду, на кроны деревьев и в горах зимой. Да разве все упомнишь…

Есть одна у летчика мечта

В гражданскую авиацию Павел Алексеевич Банников пришел в марте

1963 года. А закончить экстерном Саранское училище еще в 1955 году ему помог тренер сборной СССР по парашютному спорту (членом которой наш герой был с 1954 по 1957 годы) Павел Сторчиенко. Благо, налет у его тезки был приличный, поскольку Банников "вывозил" спортсменов в родном аэроклубе. Как выяснилось, впоследствии диплом пилота-инструктора очень пригодился.

Он был командиром корабля Ан-24, осуществлявшего пассажирские и грузовые перевозки, учил курсантов в ШВЛП, КВЛУГА и ГЛАУ, но утверждает, что самыми трудными были…авиахимработы. Это наиболее сложный тип полета, связанный с малыми высотами. К примеру, свеклу необходимо опрыскивать с высоты не более пяти метров. И однажды мальчишки едва не забросили палку в винт самолета. Отказывал двигатель на высоте 50 метров, когда на размышление было не более семи секунд, но удалось посадить машину на поле между копнами. Так что экстремальных ситуаций хватало. Помогали опыт и реакция, приобретенные в спорте.

С летной работы Павла Алексеевича списали в 60 лет, но еще некоторое время он трудился в родной ГЛАУ в тренажерном центре, был заместителем директора музея. И хотя на здоровье он никогда не жаловался и летную комиссию проходил с первого раза, годы взяли свое. К сожалению, напряжение сил и невероятные нагрузки сломили стойкий организм этого мужественного человека, и два года назад

Павел Алексеевич стал инвалидом.

Но он по-прежнему бодр и не теряет оптимизма. Вспоминает, как был строгим, но объективным судьей на соревнованиях парашютистов. Как в молодости занимался боксом и даже имел второй взрослый разряд. Как в детстве участвовал в скачках. Болеет за братьев Кличко и радуется успехам Андрея Шевченко. Правда, немного обижается, что тяжелый труд авиаторов не всегда оценивается по заслугам. А еще мечтает, что сможет дождаться и получить обещанную государством и столь необходимую машину с ручным управлением.

Может, хотя бы к 80-летнему юбилею, который Павел Алексеевич

Банников отметит в этом году, мечта ветерана войны и спорта осуществится…

Юрий Илючек, "УЦ".

Другим пилотом – инструктором парашютистом был Георгий Николаевич

Курылёв. Ему в началё пятидесятых было уже за 40. Небольшого роста, толстенький, подвижный, всегда весёлый, общительный, любивший гульнуть, он всегда имел идеи коммерческого и авантюристического плана, на которых, как правило, прогорал, но потом весело о них рассказывал.

На фронте он не был, летал во время войны лётчиком связи. И однажды утром, проснувшись после крепкого сна, глянул на часы и ахнул. Уже целый час, как он должен был быть на работе. По тем временам за опоздание шли под суд. А это штрафбат, фронт и вину нужно искупить кровью.

Как выход, нужен был больничный лист. Побежал к зубному врачу:

– Срочно рви зуб!

– Так он же у тебя здоровый.

– Рви, я заплачу.

Подвязавши платком челюсть, уже натурально охая и ахая, пошел на аэродром, а часовой его не пускает и всё закрыто.

– ВЫХОДНОЙ сегодня, товарищ младший лейтенант.

Тогда же, во время войны, колоссальным дефицитом была соль.

Узнав, что где-то в Оренбургской, тогда Чкаловской области, есть соляные карьеры, он узнал координаты, и после того, как отвёз на своём "ПО-2 " -"Кукурузнике" почту, на обратном пути отклонился от маршрута, рискуя уже за дело попасть под трибунал. С трудом найдя какую-то гору, приземлился, подрулил, взял подготовленные заранее мешок и лопату, и пошёл к горе. Гора была блестящая и высокая. По его рассказу- такая высокая, что поднимешь голову- шапка падает.

Лизнул. Соль! Но взять её было невозможно. Уж шибко твёрдая была гора. Взявши в самолёте какой-то инструмент наковырял с полкило соли, и улетел на базу, уже вечерело. Потом на несколько дней был отстранён за "вынужденную посадку" от полётов. Писал рапорта. А писать он не любил страшно. Жора, так его все называли, сам признавался, что ему легче яму в два метра выкопать, чем написать страничку. А яму, он добавлял, для того, кто меня писать заставляет.

Поэтому, когда надо ему было что-то писать, за него писал кто-то, чаще всего спортсмен. В общем, не получилось у "Жоры" разбогатеть.

Эти байки он сам мне рассказывал, поэтому ручаюсь за их

"достоверность".

А вот то, что он, работая в Кировограде, оформил себе лётную пенсию в Знаменке, он не распространялся до тех пор, пока его не разоблачили.. Обошлось, кажется, без суда, но всю полученную сумму пришлось возвращать.

О приключениях Курылёва, можно говорить без конца, но я ещё остановлюсь только на некоторых.

Лётчик на самолётё ПО-2 он был замечательный. Помню, за ним был закреплён самолёт серебристого цвета, или как сейчас говорят,

"металик" за N 10. Так он в отсутствие начальства любил даже лихачить. Прекрасно чувствуя самолёт, на взлёте, сразу же после отрыва колёс от земли, закладывал вираж, чуть ли не касаясь крылом земли, и уходил в небо. Красивое, чёрт возьми, было зрелище. А однажды, на площадке вне аэродрома, один из лётчиков совершил грубую посадку. Самолёты были старыё. и от такой посадки отвалилось крыло.

Так Курылёв привязал крыло проволокой (ПО-2!!!), и километров 20 летел до своего аэродрома.

Но вот аэроклуб получил новую технику: самолёт ЯК-12! На борт брали сразу троих парашютистов. КЛАСС! Но тут Жору ждало разочарование. Если ПО- 2 не имел никакой связи с землёй, и пилот в нём был сам себе хозяин, или, как говорил Жора, Бог, царь и вышкварка в масле, то в ЯК-12 стояла радиостанция и надо было поддерживать постоянную связь с землёй. ВОТ ЭТО ЕМУ СТРАШНО МЕШАЛО.

Он нервничал, из-за этого ничего не мог разобрать, и если с ним летели опытные спортсмены, снимал шлемофон и говорил: "Возьми эту говорящую шапку, и скажи мне, что они там говорят."

После выхода на пенсию Георгий Николаевич переехал жить куда-то под Киев, и связь с ним, практически, была утеряна.

Говорили, что он устроился работать кассиром в каком-то совхозе, получил в банке деньги, вёз их в совхоз, на него напали бандиты, избили, забрали деньги, и он вскорости умер.

Начальником штаба в аэроклубе был человек с интересной фамилией -

Зюзя. Он имел Республиканскую категорию спортивного судьи и возглавил судейство, когда Банников собрался бить мировой рекорд на точность приземления с высоты, насколько я помню, 1000 метров. П.А. находился тогда в прекрасной спортивной форме, был членом сборной команды СССР, и к неудовольствию спортсменов больше отсутствовал в клубе, чем присутствовал, а его присутствие нужно нам было для повышения своего мастерства, так как передача опыта, это очень много значит. Я только начал осваивать свободное падение, и приставал к

П.А. с расспросами, а главное, просил инструкторов поднимать меня всё выше для выполнения всё больших задержек в раскрытии парашюта.

Мне нравилось выйти на крыло самолёта, немного наклониться и прыгнуть, оттолкнувшись ногами, чуть вверх под углом градусов 30, разбросать руки и ноги в стороны, лечь на поток воздуха, набегающий снизу и чувствовать не падение, а полёт. Вначале, когда скорость маленькая, тебя может непроизвольно чуть повернуть, но с нарастанием скорости ладони становятся рулями, и чуть поворачивая их, можно удерживаться в нужном направлении. А самолёты ПО-2 очень медленно набирали высоту. Так, для подъёма на высоту 2200 метров, необходимую для совершения свободного падения в 30 секунд, этому самолёту требовалось полчаса. А кроме меня прыжок ожидали ещё спортсмены и перворазники, и стартовое время было ограничено. После нас начинали летать планеристы или курсанты лётчики. На меня бурчали, но я видел, что моя жажда прыгать им нравилась. Но тем не менее прыжок с задержкой на 30 секунд я выполнил только на 49 прыжке перед самыми республиканскими соревнованиями в 1955 году.

Но вернёмся к рекордной попытке Банникова.

Тогда были только два типа парашютов, ПД-47 (парашют десантный), парашют с квадратным куполом, со стягивающимся с купола чехлом, и, использующийся для прыжков с задержкой раскрытия, а также парашют

ПТ-1 (парашют тренировочный) с круглым шёлковым куполом, который применялся для прыжков на точность приземления.

Отсутствие чехла на куполе делало этот парашют не совсем безопасным. Поток воздуха от винта самолёта несколько закручен и не совсем предсказуем. При раскрытии купола рядом с самолётом его завихрением от винта может несимметрично начать раскрывать, из-за чего стропы раньше выходят из специальных сот на ранце и могут перехлестнуть купол, сделав его неуправляемым или "схватить" парашютиста за ноги, если он будет значительно наклонён вперёд. Вот это и произошло в тот день с Банниковым во втором прыжке. Первый прыжок П.А. выполнил идеально. Круглый купол парашюта можно заставить быть управляемым, если подтянуть за лямки одну из групп строп, чем создастся наклон купола, и он как бы заскользит по воздуху, как скользит листок бумаги. Но листок бумаги начинает переворачиваться, а купол начинает крутиться и раскачиваться и нужно перехватывать лямки, что бы сохранить нужное направление. Скажу только, что нужно иметь достаточно сил, опыта и мастерства, чтобы всё это выполнять чётко. Купол можно раскачать так, что на приземлении можно больно удариться о землю (тогда не делали мягких оснований для приземления) и получить серьёзную травму. Банников прекрасно владел этим искусством, погода была тихая, ветерок не больше трёх метров в секунду, и он сразу после отделения от самолёта, как привязанный к невидимой нити, присоединенной к центру круга, опускался на землю. Мне не раз приходилось наблюдать за установлением рекордов в различных видах спорта и это всегда вызывает восхищение работой настоящего мастера. Смею всех заверить, что лёгких рекордов не бывает, бывают фальшивые, но это не сегодняшняя тема. Банников снижался плавно, купол не раскачивался и приземление было достойным всего прыжка. Во первых, П.А. приземлился, как всегда, на ноги, с артистизмом. Сравните приземление гимнастов после работы на снарядах. У одних приземление не получается на ноги, у других получается, но с какой-то натугой, а третьи становятся на ноги с лёгкостью, как это делают цирковые акробаты: "Але оп!", – и аплодисменты. Я знаю, что Банников будет смеяться над моими сравнениями (эту книжку я пошлю ему первому), но я рассказываю о своих ощущениях и говорю правду.

А во-вторых, результат был феноменальный для того времени. Не помню точно, но где-то в районе двух метров от центра. Судьи, во главе с Зюзей, тщательно замеряли результат, и Банников сразу же одел уложенный заранее второй парашют и пошёл в самолёт для выполнения второго прыжка. В то время рекорды на точность приземления регистрировались по среднему результату из двух прыжков, потому что один прыжок может быть случайным высоким результатом.

Так, на Первом чемпионате Вооружённых сил СССР в 1960 году, пристрелочный парашютист на круглом куполе Д-1, который, неуправляем, приземлился в центре круга, так что если бы засчитывали по одному прыжку, то можно было бы считать рекордом, а это заслуга пилотов, идеально рассчитавших точку выброски, и, как минимум, десяток, а то и больше совпадений, приведшим к такому результату.

Думаю, что если заложить все необходимые параметры в компьютер, и посчитать возможную вероятность такого прыжка, то в результате была бы цифра не меньше, чем с десятком нолей.

Самолёт поднялся на необходимую высоту, убрал газ, и мы увидели, как парашютист отделился от самолёта, купол начал раскрываться, но как-то очень быстро и неровно. В момент полного раскрытия мы услышали короткий вскрик, и поза парашютиста была не такой, как обычно. Владимир Лебедев сказал: "Что-то там с Павлом случилось".

Но как и в первом прыжке работа его под куполом была безукоризненна, только одна нога была странно отставлена чуть в сторону и вытянута вперёд. "Что-то у Павла с ногой", – опять сказал

Лебедев. Банников приземлился на одну ногу и упал набок. Он показал на ногу. Его осторожно разули и увидели, что нога уже опухла.

Несмотря на боль, он спросил у судей результат и сказал: "Хорошо хоть рекорд есть, недаром..ой, осторожней!". С него сняли парашют и барограф. Барограф- прибор, показывающий соотношение высоты к прошедшему времени. Он устанавливался по требованию ФАИ при рекордных попытках. Когда посмотрели барограмму, то увидели, что во время второго прыжка, при отделении от самолёта было несколько лишних штрихов. Это произошло от сильного динамического удара в момент раскрытия парашюта..

Банникова все поздравили с рекордом, врач наложил ему шину и отправили к травматологу. Перелома не оказалось, но были растяжения и порывы связок. Некоторое время он не прыгал, а затем всё продолжалось. как и раньше. Полёты, прыжки, тренировки. Мы, свидетели установления рекорда, были потрясены мужеством человека, не взирающего на боль, управлять парашютом, да как управлять!

Поверьте мне, я знаю что говорю, я сам не раз травмировался на земле и в воздухе, но быть адекватным этому поступку я не сумел бы.

Приехав с аэродрома домой, я сел и написал статью в газету

"Комсомольская правда", в которой рассказал о мужестве П.А. Банникова.

Однако статью не напечатали, и через несколько дней пришёл ответ из Москвы, что рекорд не зарегистрирован из-за тех лишних штрихов на барометре. Я не раз потом видел, как во время рекордных попыток всячески манипулировали с барографами, но только не в Кировограде.

Никому, и в том числе Зюзе, не могло придти в голову делать такой хоть маленький подлог.

В 1958 году в Москве, когда мы с Банниковым были на всесоюзных соревнованиях, он мне сказал: "Саша Дунаев, занимающийся регистрацией рекордов в Центральном аэроклубе, пожалел о том, что была такая барограмма, и что жалко, что рекорд нельзя было зарегистрировать, тем более что я повредил ногу. И откуда они узнали?"

Я не сказал, что писал в "Комсомолку", боясь получить по шее, и только через 50 лет признаюсь об этом.

Но, к сожалению. "ничто на земле не проходит бесследно". В прошлом году Павлу Алексеевичу ампутировали ту, травмированную ногу.

Мы тогда очень мало прыгали.

Во-первых, разрешалось в день делать только один прыжок.

Во-вторых, из-за отсутствия более мощных и вместительных самолётов не хватало стартового времени прыгнуть всем. Я не пропускал ни одного прыжкового дня, помогал инструкторам укладывать парашюты для перворазников, а это была большая работа и больше чем я никто из спортсменов в аэроклубе не торчал. Чуть меньше чем я, прыгал в те годы Боря Чижов. Сегодня взял книжку учёта парашютных прыжков и увидел, что первых три года я сделал 13, 18, 20 прыжков соответственно. Причём 3 прыжка из 20 в 1955 году на республиканских соревнованиях. Это очень и очень мало. Для стабильного свободного падения надо было как-то тренироваться, времени падения при совершении прыжков было явно недостаточно. Поэтому искали в те годы любую форму тренировок. Ложились животом на землю и представляли себя в воздухе, выполняя руками и ногами нехитрые движения, потому что тогда нужно было просто стабильно падать. И только в 1958 году появилось требование на соревнованиях выполнять различные акробатические фигуры. И когда ехали на аэродром и с аэродрома, и водитель ехал быстро, становились в кузове лицом против ветра и ловили ладонями набегающий ветер, представляя свободное падение.

Ещё в машине занимались мы устным отсчётом времени. Держали в руке секундомер, и не глядя на него, считали: "двадцать один, двадцать два…, двадцать девять, тридцать", – и выключали секундомер. После этого кто-то спрашивал: "А что говорил Лебедев, когда ты считал?". Надо было ответить. Или говорили порядок определённых движений, которые нужно делать и считать. То есть, счёт нужно было вести во что бы-то ни стало. Я добился того, что на 30 секунд ошибка была 0,1-0,2 секунды. Всё это делалось для того, чтобы не затягивали свободное падение. А секундомеров было мало и их не доверяли новичкам. Но доходило и до абсурда. Я уже упоминал об этом, чуть позже расскажу подробней.

После третьего курса техникума нас послали на прохождение практики в Кривой Рог.

Я ещё с первого курса дружил с Володей Золотарёвым, с ним мы и отправились на практику.

Добирались мы поездом, с пересадкой в Дебальцево. Чтобы попасть на поезд, отходящий через несколько минут, нам пришлось бегать по рельсам, подлезать под вагонами, что было очень опасно, наконец мы приехали. Центр города был уже отстроен и был таким же, как и вначале девяностых, только внутри круга, который является развязкой дорог, стоял а скульптура Сталина, а потом стоял танк. Вообще, в годы правления Брежнева появилась мания везде, где только можно, устанавливать памятники из танков а также из самолётов. Только, если танки Т-34 и ИС в качестве памятников на Украине, где такие танки воевали, понятны, то реактивные самолёты МиГ-15, воевавшие в Корее, совсем, на мой взгляд, были некстати. Давно не был на Украине, и думаю, что самолёты из-за дороговизны алюминия, ободрали на металлолом.

Добирались мы поездом, с пересадкой в Дебальцево. Чтобы попасть на поезд, отходящий через несколько минут, нам пришлось бегать по рельсам, подлезать под вагонами, что было очень опасно, наконец мы приехали. Центр города был уже отстроен и был таким же, как и вначале девяностых, только внутри круга, который является развязкой дорог, стоял а скульптура Сталина, а потом стоял танк. Вообще, в годы правления Брежнева появилась мания везде, где только можно, устанавливать памятники из танков а также из самолётов. Только, если танки Т-34 и ИС в качестве памятников на Украине, где такие танки воевали, понятны, то реактивные самолёты МиГ-15, воевавшие в Корее, совсем, на мой взгляд, были некстати. Давно не был на Украине, и думаю, что самолёты из-за дороговизны алюминия, ободрали на металлолом.

Там же в центре, рядом с горсоветом, находился трест

Криворожстрой, где нас распределили по строительным управлениям на практику.

Мы с Володей получили назначение на рудник им. Кагановича (один из сталинских соратников) И жили там в общежитии. Стройка, на которую прикрепили меня, находилась недалеко, на руднике "Гвардия".

Это была обогатительная фабрика. Там был одноглазый прораб, которому я был совершенно не нужен, и он разрешил мне пойти работать на пилораму, в качестве рабочего.

Пилорамный цех представлял собой деревянный навес, в котором была установлена немецкая пилорама выпуска 1888год. Мне цифры легко запоминаются, особенно такие выразительные. Для примера сообщу вам, что памятник Богдану Хмельницкому в Киеве был установлен в том же году.

Думаю, что эта пилорама была вывезена из Германии после войны.

Тогда в СССР вывозили из Германии всё, что глаза видели. Солдаты и младшие офицеры привозили, что могло поместиться в вещмешках и немецких чемоданах от порнографических карт, мыла, иголок, дамского белья до аккордеонов. Их жёны и невесты ходили в немецких ночных сорочках, думая, что это вечерние платья. Старшие офицеры уже вывозили покрупнее: одежду, ковры, мебель, пианино, рояли, картины и многое другое. Они, их жёны и дети, хорошо и дорого одевались и жили среди роскошной обстановки, пользуясь наружным, общим, грязным туалетом.

Государство вывозило оборудование, автомобили, целые заводы, которые работают до сих пор. Так, ещё в восьмидесятых годах на кирпичном заводе в селе Васино под Знаменкой, работали пресса для штамповки кирпича немецкой фирмы "Dorsten", выпущенные ещё в начале века, а громадный отвальный мост пролежал без дела более тридцати лет, пока его не смонтировали в Морозовском разрезе под Александрией для добычи бурого угля и на весь Союз по телевидению с гордостью объявили, что это самый- самый и очень- очень, и что теперь мы много-много будем иметь бурого угля,. засоряющего наши реки своим песком (Ингул был засорён песком из бурого угля, который сбрасывала в него электростанция, превратив в речку- вонючку)

Так и эта пилорама была, наверное, демонтирована в каком-то дорфе

(селе) и исправно работала на восстановление Советского хозяйства.

Немцы любят старую технику, у них тоже много небольших фирм работает на старинных механизмах. Их показывают по телевидению. Я с.Эммой отдыхал в горах в одном селе в Баварии, где в центре села был установлен, как памятник водяной насос, выпускаемый в этом селе сто лет назад. Я не видел отличия этого насоса от тех, что сейчас выпускает кировоградский завод "Сахгидромаш".

Пилораму обслуживал старик, наверное ровесник этой пилорамы, а помощником у него был студент из какого-то института, прошедший войну и я,. шестнадцатилетний пацан.

Работа была очень тяжёлой. Всё, кроме самой распиловки, делалось вручную. Брёвна ложились на вагонетки, а потом доски убирались и складировались с другой стороны пилорамы. Я не мог поднимать брёвна за комель, за более широкую часть и мы договорились со студентом, что я буду браться только за узкую часть, но буду чистить под пилорамой от опилок. Я согласился, хотя это была не совсем адекватная работа. Но что мне было делать, если у меня силёнок не хватало на подъём тяжёлой стороны бревна?

Вытаскивать опилки мне приходилось, когда дед переналаживал пилораму на другой сорт досок, или в обеденный перерыв и обязательно по окончанию работы. Яма под пилорамой была узкой, мне там было трудно развернуться, а я должен был опилки набрать в вёдра, а потом высыпать их в мешки и вынести по ступенькам наверх, отнести их за

40-50 метров и высыпать на кучу.. Мешков этих набиралось много.

Особенно было тяжело, когда долго и беспрерывно работали. Тогда движущаяся вверх и вниз рама с пилами уплотняла, даже спрессовывала опилки. Было жарко, июнь месяц, опилки набивались в нос, уши, попадали за шею и в рот. Они были смолистыми, горьковатыми, а под рубахой прилипали к телу.

Я. вспоминал Анжерку, и думал, почему не поставили здесь вентилятор для вытяжки опилок, как стоял там? Я спросил об этом деда, и он мне со злостью ответил:

– Да я тридцать раз говорил этому механику, что бы он поставил вентилятор, а он то нету вентилятора, а то скоро поставлю. Никто не хочет идти на эту работу, платят мало, а работа дрянь. Нашли пока вас дурачков. Извините хлопцы, а вот вы уйдёте, и каждый день будут люди меняться. А у пилорамы нельзя каждый день людей менять, пока их научишь… Вот мне с вами легко работать, а прошлый месяц прислали пьянюгу, так он чуть себе башку в пилораму не всунул. Станете начальниками, думайте о рабочем человеке. Он соль земли.

Такую лекцию прочитал нам дедок. Я тогда подумал, что когда буду начальником, всё буду делать для облегчения труда рабочих.

Сумел ли я выполнить данное себе слово? Нет. Не зависело это от меня. Каждый механизм нужно было "выколачивать" или при помощи знакомств, а чаще при помощи взяток. Недаром у нас город Киев называли Хабаровском на Днепре (по-украински слово "хабарь" значит взятка).

Но молодость брала своё.

В воскресенье мы со Злотом (Золотарёвым) и Светой Шляниной, которая жила рядом, поехали к нашим друзьям, живущим в Соцгороде. В

Кривом Роге всё бурое. Земля бурая, машины бурые, шахтёры из шахты выходят бурые, даже воробьи и те бурые. Всё от бурого цвета железной руды, добываемой в шахтах и рудниках. Здесь мы впервые услышали слово "силикоз". Это название болезни, которой болеют местные шахтёры, а образуется силикоз из-за вдыхания окислов железа. Не знаю, лечится ли силикоз сейчас, но тогда была большая смертность среди шахтёров.

Мы шли мимо громадных искусственных каньонов, которые образовались в результате землетрясения, сделанного человеком. Это, когда под землёй вырабатывают много этажей железной руды, залегающей на сотни метров вглубь, а потом завозят несколько вагонов взрывчатки, взрывают её, и всё, что находится вверху, на площади нескольких гектаров опускается вниз на сотни метров. Этот каньон был жилым посёлком, а на следующий день после "опускания" я пытался увидеть на двухсотметровой глубине следы домов или хотя бы ветку дерева – тщетно. Подо мной был лунный пейзаж.

С трудом добрались мы до Соцгорода и стало трудно дышать,.был сильный запах угарного газа Нет! Сильно воняло угарным газом. Нам объяснили, что рядом находится коксохимический завод и завод

Криворожсталь. Через много лет я побывал на этом заводе, увидел, как прокатывают сталь и как отправляют её во все уголки мира, но только не в Кировоградский Облремстройтрест..

Наши друзья жили в общежитии. Мы к ним пришли и первое время сидели и разговаривали, когда в комнату к нам заглянула весьма экзотическая девушка лет двадцати трёх. Перед нами стояла смуглая яркая женщина, с иссини чёрными распущенными непричёсанными и давно немытыми волосами. Губы были вызывающе накрашенными и вся она какая-то непохожая на тот тип девушек, какой мы знали. На ней была цветастая кофточка и яркая юбка. На ногах были комнатные тапочки.

Когда она села, положив ногу на ногу так, что были видны трусы, один тапок слетел и обнажилась грязная ступня.

– Это наша Кармен, – прокомментировал кто-то из ребят.

– А ты чё, со мной спал, что говоришь наша.

– Яне спал, а весь Соцгород спал.

– Ну не весь, а у кого деньги есть, – и уже обращаясь к нам со

Злотом: А на ваших мордашках можно шашлыки жарить. Что, ещё голой девки не видели? Хотите покажу, и начала расстёгивать кофту.

Я и так сидел, отворачивая глаза, чтобы не смотреть под юбку, а сейчас задохнулся, кровь прилила к лицу, ушам, я не мог сказать ни слова и Володя тоже, наверное, был.не в лучшем состоянии, а сидящая напротив Кармен, видя это, захохотала. В её смехе было много артистизма. Сергей, наш друг, сказал обращаясь к нам:

– Да вы не бойтесь её, она всегда дурачится. Она испанка, которую привезли в тридцать шестом или седьмом году из Испании.

– Шестом, – добавила Кармен.

– Она работает на коксохиме, а вечером подрабатывает собой.

Я не мог присутствовать при разговоре, когда говорят о женщине, что она торгует своим телом, а она сидит рядом и не проваливается сквозь землю.

– Ребята, пошли погуляем, взмолился я.

Моё предложение приняли, и мы пошли гулять.

– Наверное сменилось направление ветра, что нет запаха, – сказал я.

– Та нет, Толька, это ты привонялся, -сострил кто-то.

Я не мог отогнать яркий образ испанской девушки, увезенной из родной Испании, чтобы в Кривом роге стать проституткой. Не могу и не буду развивать эту тему. Пусть, кто прочитает, сам додумает. Мы погуляли с друзьями и поехали на попутках к себе в общежитие. В центре города, у памятника Сталину мы дурачились и в три горла орали всем проходящим машинам: "До Кагановича!!!", выставляя Светку вперёд , как приманку для молодых шоферов. Один из них клюнул на эту приманку, остановил свой грузовик, Светку посадил в кабину, и лихача перед девчонкой, погнал машину изо всей мочи на рудник Кагановича.

Мне эта скорость была по душе, я стал лицом вперёд и манипулировал ладонями, представляя свободное падение. Злот надо мною посмеивался:

– Ты, Отян, как дурачок, танцующий танец живота в японском театре теней.

– Не в японском, а в китайском, -возразил я, продолжая манипуляции.

– То, что ты дурачок, ты согласен. У нас только расхождение в национальности.

– Сам ты дурачок, а где мы едем?

– А чёрт его знает, – сказал Вовка, и, нагнувшись к водительскому окну, спросил у водителя:

– Слушай, куда ты нас завёз?

Я не слышал, что ему ответил шофёр, но Злот забарабанил кулаками по кабине и заорал:

– Останови!!! Мы выскочили из кузова, Света вышла из кабины, а водитель что-то стал говорить Злоту.

– Пошёл ты в сраку! -сказал ему Вовка своё любимое выражение, сохранённое им до сих пор, и употребляемое всегда, если он хочет отправить своего собеседника подальше.

– Чего он тебе говорил? – спросил я Свету.

– Женихался, – засмеялась она.

– Куда нам идти? – спросил Злот..

Оказалось, что идти нам не очень далеко, просто мы подъехали с другой стороны и надо было пройти через пустырь, кругом лежали камни, земля была утоптана колёсами машин, всё было красным, как на фантастических картинах о Марсе. Мы шли, обходя камни и спотыкаясь о них. Впереди нас что-то чернело. Когда подошли ближе, то увидели две выходящие из земли на один метр четырёхугольные трубы. Они негромко гудели и было впечатление, что из них с шумом выходит воздух. Когда мы подошли вплотную к ним, так и оказалось. Это были вентиляционные штреки, идущие откуда-то из глубины. Они были закрыты сеткой из арматуры, с ячейкой сантиметров двадцать, чтобы туда нельзя было залезть или упасть. Я поднёс руку навстречу вырывающемуся воздуху и её отбросило с назад. Тогда я поднёс обе руки к воздушному потоку и стал делать манипуляции ладонями,, поворачивая их влево и вправо, как будто управлял ними в свободном падении. Потом я бросил туда маленький камешек и его выбросило воздушным потоком. Я бросил камень побольше и он, стуча о стенки, медленно упал вниз и долго ещё барабанил. Моим друзьям надоели мои упражнения, и Вова позвал меня:

– Отян, хватит дурачиться. Пошли в общагу. Уже и жрать пора.

– Сейчас, сейчас, -я не мог оторваться от этих труб.

– Ну мы пошли, а ты оставайся здесь на ночь.

Они пошли, а я ещё немного поигравшись, побежал их догонять.

С тех пор эти две трубы не давали мне покоя много лет, так как идея, возникшая у меня в голове, была очень простой и настолько на мой нынешний взгляд (боюсь назвать гениальной, чтобы надо мной не смеялись: "Тоже Леонардо де Винчи Кировоградский), во всяком случае рациональной.

Я тогда начал обдумывать установку для тренировки управления телом во время свободного паления. Она была очень проста. Нужно было установить мощный, не менее 30-40 киловатт электродвигатель, одеть на него воздушный винт, сделать направляющую воздух улитку, а далее оградить её снизу и сверху сеткой из прочных канатов, и тренажёр готов. Получалась простая аэродинамическая труба для тренировки парашютистов. Новичков можно было бы для страховки привязывать, а опытных парашютистов тренировать только изменяя обороты двигателя. Я не могу сказать почему я не взялся материализовать эту идею.

Наверное я понимал, что никто не взялся бы её осуществлять, а самому мне это было не под силу. Но наверное я себя просто успокаиваю. Ведь было время, когда я служил в ВДВ, и если бы я сумел в этом убедить генерала Лисова, он бы сумел протолкнуть мою идею и материализовать её.. Но признаюсь, что я проявил обыкновенную слабость, и когда я думаю о великих изобретателях, то понимаю, что их чтят не только за талант, нужно много упорства, терпения и, конечно, удачи, чтобы придти к победному результату. А ведь "моё" устройство сэкономило бы миллионы рублей (долларов), ускорило бы подготовку мастеров и повысило бы их мастерство. Но насколько я знаю, такого тренажёра в

Украине и России нет до сих пор.

В восьмидесятых годах прошлого века, парень из Черкасс предложил нечто подобное, изложив это на бумаге и отправив куда-то в Москву.

Его вызвали в КГБ и потребовали дать расписку о сохранении государственной тайны (которую он сам и придумал) и бросить заниматься этим вопросом (умник нашёлся, Ломоносов Черкасский).

Но увидеть то, что я придумал в 1954 году, мне довелось через сорок лет во Франкфурте на Майне.

В 1994 году франкфуртчане отмечали 1200-летие основания своего города Карлом Великим. Празднование проводилось весь год. Были различные культурные мероприятия, концерты, выставки, фейерверки, аттракционы. Самым значительным из них был аттракцион – шоу. устроенный французским канатоходцем Петитом. Петит по-французски – маленький. Он они на самом деле был небольшого роста, что облегчало ему роль канатоходца. Он шёл по металлическому канату изготовленному и установленному по его заказу и под его руководством на громадной высоте в центре города между двумя церквями – Пауль кирхе и Домом

(собором.) Длина каната была 450 метров, и перепад высот составлял метров 30.

Петит шёл 45 минут снизу вверх, над многотысячной толпой, пришедшей пощекотать себе нервы (а вдруг упадёт), переодеваясь в костюмы от средневековых до современного.

Он сбрасывал с себя и бросал эти костюмы вниз в толпу и было очень эффектно смотреть, когда он сбросил красный плащ и остался в белоснежной рубахе с жабо, в белых чулках до колен, и тёмных панталонах с рюшами.

На фоне голубого неба с белыми кучевыми облаками его фигурка выглядела романтично, и люди, находящиеся внизу, и я у себя на балконе, чувствовали себя живыми и действующими персонажами сказки под названием "Нам 1200" Особенно был интересен момент, когда он оказался в костюме Гёте, сел на канат, что писал, а затем бросил вниз пачку листовок. Они долго падали, переливаясь и блестя на солнце, как снежинки, ещё больше создавая сказочное настроение, у ликующей внизу толпы. Что на них было написано я не знаю, может сам

Гёте расписался, а может Петит. Я всё это наблюдал в бинокль со своего балкона, а Эмма смотрела в телевизоре (запись я сохранил).

Было всё очень интересно и впечатляюще.

В один из дней я увидел на афишной тумбе объявление, что будет шоу с людьми парящими в воздухе, и будут это опытные парашютисты.

Меня это объявление очень возбудило, и я с нетерпением ожидал дня представления. Накануне я уснул с чувством радостного ожидания, как будто завтра я должен встретиться со своей мечтой, со своей давней безответной любовью. И я не обманулся. Утром я побежал на площадь

Рёмер (RЖmerplatz), что означает римская площадь. Это одно из самых посещаемых мест во Франкфурте и одно из самых красивых. Площадь с одной стороны окружена пятиэтажными домами, построенными в немецком средневековом фахверковом стиле. Фахверки- это раскосы из брёвен, делающими деревянный каркас здания жёстким. Каркас заполняется любым материалом: саманом, кирпичом, и это заполнение раскрашивается кому как нравится, а каркас красится в чёрный цвет. С противоположной стороны находится Ратуша, тоже в немецком стиле, но оштукатуренная и с вооружёнными в шлемах и панцирях рыцарями. На ратуше всегда стоят три больших цветных флага: городской, земли Гессен и государственный. Со стороны, примыкающей к реке Майн, стоит кирха, а рядом с ней, в старинном здании, Исторический музей, на входе которого стоит каменный основатель города, один из наиболее почитаемых королей Священной Римской империи – Карл Великий. В проходе к реке находится музей виноделия с бочкой диаметром в два с половиной метра и приспособлением для давки вина. Посредине всей этой площади на клумбе, ограждённой кованным забором, с позолоченными орлами на нём, стоит на пьедестале бронзовая женщина в римской до пят тунике, грациозно облегающей её тело. У женщины завязаны глаза, в одной руке она держит весы с двумя чашками, а в другой она держит меч. Площадь хороша и не давит на посетителей своей величественностью. Она одновременно и торжественная и домашняя. На ней расположены маленькие ресторанчики, летом и зимой на улице стоят столики, люди пьют пиво, едят мороженное и просто отдыхают. В декабре здесь устанавливают ёлку с игрушками, карусели, лавки с угощениями и сладостями, продают глинтвейн -горячее красное вино, стаканчик которого разогревает тело и веселит душу. Втакие дни здесь всегда весело и никогда не бывает пьяных.

Вот на этой площади стояло нехитрое сооружение:. Круглая пятиметровая площадка, поднятая на высоту один метр Пол площадки и шестиметровый цилиндр- корзина были сделаны из плоских, как парашютные лямки, канатов. Рядом с этой большой прозрачной корзиной стоял пульт управления двигателем, вращающим вентилятор под полом корзины.

С другой стороны стоял автомобильный кран с втянутой телескопической стрелой, на которой висела люлька для двоих человек.

Народу было не очень много, люди не понимали, что представление будет не менее интересным, чем проход канатоходца. Я с непрекращающимся волнением и внутренним напряжением, как будто сам должен был выполнять трюки, ожидал начала.

И вот появились исполнители. У пульта стал большой человек, одетый в чёрный цирковой костюм, с закрученными кверху усами, чем напоминал русского циркового борца конца IХХ века, а к крану подошёл парень и девушка. На них были черные костюмы отделанные красным и с красными большими карманами по бокам для большего сопротивления воздуха, как это делают спортсмены для лучшего схождения в воздухе при свободном падении.

Заиграла музыка, парень сел в люльку и стрела крана начала выдвигаться, поднимая его всё выше и выше. Одновременно запустили электродвигатель, "пол" в большой корзине надулся. Кран остановил подъём люльки на высоте тридцати метров, высоты десятиэтажного дома.

В динамиках загремели барабаны, переходя на мелкую дробь. Напряжение людей внизу усилилось, и когда вдруг смолкли и барабаны и музыка, толпа замерла и парень раскинув в стороны руки и ноги полетел вниз.

На высоте метров восемь он остановился в воздухе и, поворачиваясь в стороны, приветствовал зрителей качками вперёд и назад. Толпа заревела от восторга, а парень то взмывал вверх метров на пять, то возвращался вниз. Следующий номер был девушки. Она также поднялась на тридцатиметровую высоту и прыгнула плашмя вниз. Она выполняла то же, что и парень, но эффект её полёта украшали распущенные волосы, рыжим горящим костром поднимающиеся вверх.

Я стоял с замирающим сердцем и представлял себя на их месте, парящим в воздухе. Я чувствовал упругость набегающего потока, полоскание кожи на лице волнами пробегающей по щекам и делающее лицо незнакомым и некрасивым. Это было состояние близкое к абсолютному счастью.

"Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!"

Затем парень выполнял развороты и делал заднее сальто, во время которого сильно проседал вниз, а по окончанию его опять взмывал вверх.

Потом объявили по радио желающих повторить прыжки. Я один поднял руку, и сказал: "Ich will springen -Я хочу прыгнуть" – все обернулись в мою сторону. Одни смотрели с удивлением, другие с интересом, третьи с явным одобрением. Ведущий программу и управляющий пультом человек с закрученными усами, сказал фразу, которую я не понял, и толпа засмеялась, глядя на меня. Я смеялся вместе со всеми, понимая, что выгляжу не то дурачком, не то человеком, заранее подготовленный для этой шутки.

Затем в корзину запустили двух девушек, запустили мотор с такой силой, что девушки только чуть отрывались от сетки, делали неуклюжие движения, а зрители смеялись над ними.

Апофеозом представления был одновременный прыжок парня и девушки с высоты пятьдесят метров. Оба одели на голову каски, девушка взяла парня за лямку, пришитую к костюму и они полетели вниз с высоты пятнадцатиэтажного дома. Остановившись на высоте метров шести, они сделали несколько круговых поворотов – спиралей и плавно стали на ноги. Толпа увеличившаяся, наверное, до нескольких тысяч человек, была в восторге и так громко аплодировала, что я такого давно не слышал.

Когда всё закончилось, мне случайно попался парень, говорящий с девушкой по-русски. Я спросил его, что в мою сторону сказал ведущий.

– Не дадим этому дедушке умереть от страха. Пусть живёт.

Они немного отошли в сторону и я увидел, как парень пожал плечами, и провёл два раза ладонью с растопыренными пальцами перед своим лицом. Я тогда не знал, что означает этот жест. Сейчас знаю – ненормальный. А что можно сказать о пожилом человеке, готовым бросится на глазах у толпы, с громадной высоты вниз?

И тем не менее, спасибо ведущему с закрученными усами, спасибо парню и девушке,. совершающих эти довольно опасные трюки. Я получил такой запас бодрости, что его частичка живёт во мне и сейчас.

После первого семестра четвёртого курса нас отправили на практику в Кривой Рог. Шестеро из нас разместились в одной из комнат в общежитии. Мы все, кроме Золотарёва, захотели заработать немного денег и сразу вошли в состав бригады плотников- бетонщиков на строительстве ЮГОКа (Южный Горно-обогатительный комбинат)

По тем временам это было гигантское строительство. Особенно нас впечатлил громадный опускной колодец. Железобетонный стакан диаметром около пятидесяти метров опускался под землю благодаря тому, что внутри него несколько экскаваторов выбирали землю, и башенными кранами она поднималась наверх, а стены стакана наращивались и под собственным весом опускались на глубину. Затем делалось перекрытие и достраивался над стаканом цех. Это была для

Советского Союза передовая технология, и мы бегали смотреть на эту замечательную работу. Сами мы работали на строительстве цеха агломератов. Не буду описывать всю технологию, скажу только, что мы занимались неквалифицированной работой. Нам в больших машинах подвозили бетон, и мы грузили его лопатами в одноколёсные тачки и развозили его по объекту. Такая механизация была ещё в древнем

Египте. Работа была очень тяжёлой. В бригаде, в которую мы вошли, работал красивый парень лет двадцати шести. Имя его было Егор, и жил он с женой через стенку от нас в том же общежитии что и мы. Жена у него была красавица. Она не работала и приносила ему в обеденный перерыв еду прямо на рабочее место. Голова её была покрыта красным с крупными цветами шерстяным "русским полушалком", что делало её ещё красивей. Вечерами у них в комнате раздавался сначала смех, потом песни, потом любовные вздохи и визг, а иногда это заканчивалось криком с матом, ударами, падающими табуретами, визгом и криками.

Егор ревновал её и, конечно, напрасно. Он постоянно грозил убить её хахаля (любовника), которого у неё, безусловно не было. Только отпетый идиот связался бы с женщиной, у которой дикий муж, да она мужа любила. После таких вечеров она закутывала почти всё лицо полушалком, но несмотря на её старания, всё равно были видны следы побоев.

Он только недавно освободился из заключения (после смерти Сталина была большая амнистия для уголовников). Он с гордостью говорил, что ему добавили в лагере срок за то, что он проиграл в карты лагерного пожарника и прямо на вахте его зарезал на глазах у охраны. А сроки он имел такие, что сидеть бы ему до старости, если бы не та амнистия, когда уголовников выпускали почти без разбору, а невинно осуждённые люди, так называемые политические, ещё два, а то и три года ждали освобождения.

Я Егора немного побаивался, как боятся трамвая или машины, зная, что они без тормозов. Особенно это чувство утвердилось во мне, когда , поймав мой взгляд, явно заинтересованно разглядывающий его жену, он улыбаясь, и прямо глядя мне в глаза спросил:?

– Что, Толя нравится моя Тамарка? -, и я, желая сделать ему приятное, сказал:

– Угу.

– Следующий раз посмотришь на неё так, я тебя зарежу, -так же улыбаясь сказал Егор

У меня что-то ёкнуло внутри, и с тех пор я, когда приходила

Тамара, отходил от греха подальше. Егор, видя, что его шуточная угроза возымела действие подозвал меня при ней и смеясь сказал:

– Да не бойся, ты. Я ведь пошутил. А любоваться такой красавицей всем не запрещается.. Правда Тома? – Тома засмеялась, показав ровные белоснежные зубы.

– Правда, правда, пока ты трезвый.

Я не рискнул поддерживать разговор и отошёл.

Через несколько дней, в воскресенье, мы с Володей Золотарёвым пошли обедать в столовую. Как только мы зашли в тамбур, внутренняя дверь открылась и здоровенный парень, с финским ножом над головой, бросился с криком на меня.

Я не помню кричал я или нет, наверное, не кричал, так как не успел сообразить, что происходит. Человек с ножом, вдруг увидел, что это не тот, кого он хотел убить, и со словами: "Фу ты, чуть не перепутал", – выбежал наружу. Это был Егор. За кем он гнался, мы так и не узнали. Только труп Егора с пулевым ранением нашли на следующий день на крыше сарая. Кто его застрелил, или такие же бандюги, как и он, или милиция, мы тоже не узнали. Только в комнату через стенку поселился другой парень, и Тамара стала его женой. История эта для романа или сценария для кинофильма с названием: "Хабанера" или

"Меня не любишь, но зато тебя люблю я и берегись любви моей".

Услышали вы сейчас мелодию из оперы Бизе "Кармен"?

Что ещё сказать о Кривом Роге? Я последний раз был там в девяностом году, и он изменился и в то же время нет. Появились многоэтажные дома, дороги, троллейбус и даже Метро, чем-то уникальное, автобусное сообщение стало лучше. Но остались прежними рабочие посёлки с их маленькими перекошенными домиками, заборами, сложенными насухо из породы, грязными кривыми улочками и всё это с красным налётом. Прежними остались и их обитатели. Беспросветный тяжёлый и опасный труд, беспробудное пьянство, поножовщина ещё больше усилившаяся в годы "перестройки". XVII-XVIII века, если судить по книгам и фильмам.

В моём родном Кировограде было несколько таких районов: Чичёра,

Кузни и Солодка балка. Чичёру и Кузни снесли и на их месте построили новые районы, а Солодка балка сохранилась. Она находится на берегу

Ингула, ниже электростанции. Глиняные лачуги – землянки поднимаются вдоль крутого склона и напоминают рисунки Лермонтова на Кавказе, только на рисунках подчёркивается величие гор и сила духа горцев, а вид Солодкой балки угнетает своей убогостью и нищетой. Какие могут там жить люди, можно только представлять. Фраза одного нашего общего знакомого, что "бытие определяет сознание" там актуальна, как нигде.

Приехавши из Кривого Рога, мы засели за дипломные проекты. Тема дипломного проекта называлась "Общежитие на 100 мест" Я имел типовой проект такого общежития, и я всё содрал (скопировал) 1:1. Но кое какие задания надо было делать дополнительно. Руководил моим дипломным проектом преподаватель лет 35, но почти совершенно лысый и седой по фамилии Бубис. У меня с ним всё шло нормально, и мы друг к другу претензий не имели. Но у него на голове вырос жировик размером чуть меньше половины куриного яйца. Студенты затеяли игру, задавая вопрос: "Что это у Вас за шишка?"

Он терпеливо отвечал, но игра передавалась из года в год и ему она страшно надоела. Врачи и раньше предлагали ему операцию по её удалению, но он боялся хирургического вмешательства. Наконец решился, и операция прошла успешно. Игра закончилась? Нет. Ему опять стали задавать вопрос: "Говорят, что у вас была шишка на голове,

Куда она делась?" И Бубис решил из-за издевательств по поводу отсутствующей шишки уехать из Кировограда. При появившейся возможности он это и сделал. Некоторое время Бубис наслаждался отсутствием идиотских вопросов (он опять работал в строительном техникуме где-то в России). Но однажды какой то второкурсник опять ему задал вопрос: "Говорят, что у вас была шишка на голове, Куда она делась?" Он спокойно ответил, довёл до конца лекцию, зашёл в комнату преподавателей и ему стало плохо. Вызвали скорую, которая отвезла его в больницу, где у него обнаружили инфаркт. В техникум он не вернулся, пошёл работать в строительную организацию. В семидесятых годах он якобы уехал на постоянное жительство в Америку.

По закону жанра вопрос о шишке должен был дойти до Соединённых

Штатов, но честно вам признаюсь, что дальше о его судьбе мне ничего неизвестно.

Время нашего нахождения в техникуме никто не контролировал, и я пропадал в Аэроклубе. Подошло время защиты диплома, и я его успешно защитил.

Меня и Бориса Чижова готовили к республиканским соревнованиям. Мы были не готовы к соревнованиям такого ранга, но кроме нас никого больше не было. Готовили – громко сказано. Так как я до соревнований в этом году сделал всего 17 прыжков. Что даже по тем временам было ничтожно мало.

В команду вошли Георгий Курылёв, Владимир Лебедев, Анатолий Отян и Нина Мартынова. Нина Мартынова работала мастером на мебельной фабрике. Заранее скажу, что команда была слабо подготовлена.

Банников был на сборах в сборной команде СССР, и не только не было кому нас готовить, а даже и отстоять перед самодурством начальника аэроклуба полковника Свиридова. В принципе, он был неплохим человеком, но погоны откладывают особый отпечаток на действия людей.

Даже гражданские начальники не всегда могут согласиться с мнением подчинённых, а о военных и говорить не приходится. Я знал немногих военных, готовыми согласится с мнением младших по званию, но это, как правило, уже из ряда выходящие случаи. Так вот, Свиридов запретил мне пользоваться секундомером при выполнении свободного падения, которым я, несмотря на небольшое количество прыжков, к тому времени хорошо овладел. Остальные члены команды тоже умели падать стабильно, но это получалось у них не всегда, а Нина вообще падала, как пишут в судейских протоколах, бп (беспорядочное падение)

Итак, 19 июля 1955 года мы отбыли на грузовом автомобиле ГАЗ-АА в город Киев.

Водителем у нас бал Иван Дубина, который несмотря на свою

"дубовую" фамилию, был невысоким, смуглым человеком, с мягким характером, всегда улыбающийся, и всегда помогающий, чем можно нам, парашютистам, и на тренировках и на соревнованиях..

В отличие от Дубины, был у нас водитель Ромах, хороший шофёр, но пожилой, лет под пятьдесят человек, с отвратительным характером, всегда всеми и всем недовольный, а на спортсменов рычащий как цепной… Однажды на площадке приземления, после прыжка я поднёс парашют к машине, и заглянул в кабину. Он не ожидал меня видеть и подпрыгнул на сидении, как подпрыгивают голые женщины при внезапно появившихся неожиданно мужиках. Дело в том, что Ромах при помощи умформера (моторчик – преобразователь тока с переменного в постоянный или наоборот) перекручивал трос спидометра на своём автомобиле. Это делалось для подгонки совмещения километража, пробежавшего машиной и показаниями спидометра. А это было нарушением. Он, увидев меня, стал браниться, вылез из кабины с матерщиной пошёл на меня и видимо, хотел ударить, но подошедши ко мне вплотную, увидел в моих глазах решимость и, поняв, что я не испугался и могу дать сдачи, отошёл в сторону, но продолжал бурчать уже что-то себе под нос. Его никто не боялся, но неприятно было с ним, всегда бурчащим, рядом находиться, как неприятно стоять рядом с дурно пахнущим предметом.

А Ваня, уже ставший Иван Михайловичем, работал позже со мной в ремстройтресте на грузовом УАЗе. Он всегда работал не небольших машинах. После Аэроклуба он работал на Областной санитарно – эпидемиологической станции на УАЗе, типа "скорая помощь.

Мы ехали по дороге, протяжённостью 410 км., через Новоукраинку,

Умань, Белую церковь целый день и прибыли вначале в Киев, на Подол, где находился Республиканский аэроклуб. Само здание аэроклуба находилось на Красной площади, рядом с военнополитическим училище.

На фасаде здания было четыре колонны, а на стене был барельеф, знакомый всем на из школьных учебников истории, изображающих казнённых Декабристов: Рылеева, каховского, Пестеля, Муравьёва -

Апостола и Бестужева – Рюмина. Мне часто приходилось позже бывать в этом здании, пока в средине девяностых оно не сгорело. В подвале загорелась а потом и взорвалась киноплёнка, склад фильмов которой, там находился.

По дороге на аэродром мы остановились ненадолго на Евбазе. Так называлась тогда площадь Победы, единственная площадь Победы в мире, на которой стоит цирк. Евбаз переводится на русский как Еврейский базар, с тех пор ещё, когда на него приезжал продавать молоко Тевье

Молочник (Герой одноименной повести Шолом Алейхема.. Но и Киев тогда им назывался Егупец. Ваня подогнал машину задним бортом под ограждение какой-то стройки., мы размялись, походив по земле, а потом мне захотелось посмотреть, что строится за забором, я стал на задний борт подтянулся, посмотрел, что возводят круглый фундамент, догадался что это Цирк, и только хотел стать опять в кузов, как машина отъехала. Я заорал, машина остановилась в полуметре от мох ног, спрыгнуть на землю я не мог потому что весь забор был усеян торчащими гвоздями, а оттолкнуться от него я не мог, боясь удариться головой о машину, да и водитель мог сдать в этот момент назад, и прижал бы меня к забору. Так я и висел на заборе, а мои попутчики хохотали, сидя в кузове. Я могу теперь утверждать, что первым околоцирковым клоуном Киевского Цирка был я Анатолий Отян Ваня подъехал осторожно к забору, я запрыгнул в кузов, и мы поехали на

Аэродром "Чайка", что под Киевом, в нескольких километрах от городского района Святошино. На этом аэродроме мы не раз ещё будем, поэтому я постараюсь его описать таким, каким он был в те годы..

Если ехать по Брест Литовскому шоссе, то после первого крутого спуска вниз начинается крутой подъём. После подъёма необходимо было проехать примерно километр и слева от шоссе росло громадное раскидистое дерево (сейчас, по-моему, оно находится посреди автострады). Сразу за деревом был (и сейчас есть) поворот налево в сосновый лес. Там была дорога бруковка (из булыжника), на выходе из леса плавно поворачивающая градусов на тридцать вправо. Она упиралась в единственное двухэтажное здание штаба с надстройкой для управления полётами, которой, как мне кажется, никто не пользовался.

Мы, мужчины, все ночевали в одной большой комнате на втором этаже, на двухэтажных кроватях, а женщин было намного меньше, они жили на первом этаже. После чемпионата мира по самолётному спорту, проходившего в конце семидесятых годов, здание штаба переоборудовали под пресс-центр.

Питались мы в столовой Завода Станков и автоматов имени Горького в Святошино. Почему завод носил имя писателя я не понимал тогда и не понимаю сейчас. Не могу себе представить, чтобы в Англии был завод имени Шекспира, или во Франции имени Виктора Гюго. Но несмотря на

"Горькое" название, кормили нас там замечательно. Скажу только, что на протяжении четырёх лет, вплоть до 1958года, условия проживания и организации соревнований ничем не отличались.

Эти Восьмые Республиканские соревнования стали для меня значительным событием в моей парашютной жизни. За исключением

Федчишина, Косинова и Банникова, которые были в то время в сборной

СССР, здесь собрался весь цвет парашютистов Украины.

20 июля состоялось открытие соревнований.

Открытие соревнований проходило по раз и навсегда заведенному ритуалу: представление команд участников, представление судейской коллегии и судей, подъём флага соревнований прошлогодними чемпионам.

Позже стали приглашать видных людей, героев Советского Союза, руководство городов и областей, где проходили соревнования.

А в те годы приходили на открытие люди, чем-то или кем-то заинтересованные. Тогда среди немногочисленных гостей выделялся высокий человек в белоснежной милицейской форме с генерал лейтенантскими погонами. Но тогда в милиции были не генералы, а комиссары. Это был начальник Киевской городской милиции комиссар милиции второго ранга Константин Константинович Мазниченко, отец самой титулованной в те годы украинской парашютистки Любы Мазниченко.

После открытия нас всех пригласили фотографироваться на крыльцо, обращённое к аэродрому. У меня есть четыре фотографии участников республиканских соревнований тех лет на этом крыльце. Интересная метаморфоза происходила с этим крыльцом, показывающая, насколько были "высоки" у нас порядок и качество строительства. На первой фотографии 1955 года в двери есть стёкла, и наличник из штукатурки вокруг двери цел. В следующем 1956 году часть наличника обсыпалась и вместо стекла уже фанера. И 1958 году (в 1957 году республиканских соревнований не было, деньги для их проведения потратили на подготовку сборной Украины к всесоюзным соревнованиям) наличник совсем осыпался, а вместо дверей видны листы сухой штукатурки наглухо закрывшие дверной проём.

Но главное на этих фотографиях люди, многие из которых на многие годы стали моими друзьями, многих из которых уже, к сожалению нет.

В центре фотографии сидит лысый, с оттопыренными ушами. лет сорока пяти мужчина с умным лицом. Это Матвей Генрихович Федоровский.

Матвей Генрихович был в ту пору инспектором – лётчиком – парашютистом ЦК ДОСААФ Украины. Вся парашютная жизнь республики проходила под его руководством. Он был умный человек, прекрасный организатор, он пользовался колоссальным уважением и авторитетом среди спортсменов, называющих его за глаза Мотей, и, думаю, среди начальства, так как несмотря на свою незначительную должность, ему доверялись все парашютные дела без исключения.

Когда Матвей Генрихович ушёл с лётной работы, ему равноценной замены не оказалось. И хотя руководить вместо него брались старшие начальники, у них получалось гораздо хуже. И только намного позже, когда инспектором и тренером сборной команды парашютистов Украины стала Заслуженный мастер спорта Александра Васильевна Хмельницкая, которая взяла стропы правления в свои руки, на Украине наступили хорошие времена для парашютистов и парашютизма.. Но генералам руководство этой "спесивой бабы", как они выражались, не понравилось, и они выжили её из руководящей обоймы ДОСААФ.

Женой Федоровского Была Орлицкая, мастер спорта из плеяды довоенных парашютистов, ставшими символами советской молодёжи, которая были "Рождена, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор"

Она была высокой, красивой женщиной. Всегда улыбалась, но из под бровей на собеседника смотрели умные, оценивающие его, глаза.

Крайней слева на той фотографии сидит Заслуженный Мастер спорта

СССР Александра Дмитриевна Кольчугина. Вряд ли на территории бывшего

СССР и тем более в Украине, найдётся хоть один парашютист не знающий этого имени. Она была главным секретарём почти всех республиканских и всех всесоюзных соревнований. Она много лет работала в Донецком

Аэроклубе, и я помню её ещё прыгающую с парашютом. Начинала А.Д ещё до войны и её имя, как и имя Галины Пясецкой из Москвы, гремело на всю страну.

Рядом с Кольчугиной сидит Сергей Митин. Ему тогда было не больше тридцати лет. Небольшого роста, с красивым смуглым лицом, густыми бровями и длинными ресницами он сразу запоминался. На его небольшой голове сидела копна аккуратно причёсанных, волнами лежащих, волос.

Он был немногослоен, скромен и даже немного застенчив. Он в те годы был лучшим парашютистом Украины и ему на соревнованиях не оказывал никто серьёзной конкуренции. Он и Люба Мазниченко были всегда рядом, дружны и если бы мы не знали, что у Сергея есть любимая им жена, то можно было бы подумать, что они или близки между собой или супруги.

Мне ещё запомнились его квадратные ладони с короткими сильными пальцами и плотно сбитая фигура, как у тяжёлоатлета лёгкого веса.

Жаль только, что он через два гола погиб, как, будет ясно дальше.

Ниже на ступеньку сидит Люба Мазниченко,

Любка, как все называли её за глаза.

Песня "Люба – Любушка, Любушка – голубушка" как будто про неё написана. И хотя у неё не было чёрных кос, обвивающих стан,. но настроение, передаваемое песней, про неё.

Нет на свете краше нашей Любы…

Если Люба песенкой зальется -

На душе и бодро, и светло.

Если Люба звонко рассмеется,

Значит, ясно солнышко взошло!

Люба-Любушка, Любушка-голубушка!

Я тебя не в силах позабыть!

Люба-Любушка, Любушка-голубушка!

Сердцу любо Любушку любить!

Небольшого роста, с короткой стрижкой, всегда весёлая она покоряла всех своей женственность. Все мужики буквально влюблялись в

Любку. Её звонкий голос и непоседливость настраивал всех, кто был с ней рядом, на её тональность.Её белокожее лицо, ослепительно белые ровные зубки, её голубые глаза всегда светились. Она всегда была

"гвоздём любой программы". Всеобщая любимица, держала всех на расстоянии и её острый язычок мог отбрить кого угодно. Одевалась она всегда скромно, но в её одежде виделся достаток. Её пухленькое тело облегала кожаная элегантная курточка, туфли на среднем каблучке, юбка ниже колен.. Люба никогда не была худощавой, несмотря на тяжёлый труд, особенно в сборной СССР. Но она умела пользоваться своей привлекательностью и притягательностью. Ей частенько укладывали парашют её поклонники, но мы не замечали, чтобы кто-то добился её близости.

На до мной Люба подтрунивала. Я всегда любил петь, и пытался петь в любой тональности, а она мне говорила: "Что ты поёшь то как иерихонская труба – басом, то голосом кастрата".

А однажды я в шутку, с серьёзным видом по аналогии со словом

"парашютизм", сказал "мотоциклизм", так она стала называть меня

Мотоциклизма. Было смешно, и было бы обидно, если бы это сказала не

Любка. А на неё обижаться было нельзя.

Люба была врач – педиатр. Ей в 1955 году было всего (а для меня тогдашнего – аж) 24 года.

Говорят, что Люба влезла в ранней молодости в дурную компанию. И неудивительно. Видимо кто-то хотел использовать её, чтобы найти управу на её отца, комиссара милиции, но спас её аэроклуб. Не знаю, но к тому времени, что я узнал Любу, она уже стала мастером спорта и мировой рекордсменкой. Она установила мировой рекорд в ночном затяжном прыжке с высоты более шести километров. Григорий Кузьмич

Мартыненко, в дальнейшем просто Кузьмич, как его все называли, киевский пилот возивший сборную СССР на всех международных соревнованиях, рассказывал, как этот рекорд готовился и совершался.

Из деталей помню, что с самолёта АН-2, не предназначенного для высотных полётов, сняли для облегчения всё, что только можно снять, вплоть до сидения второго пилота, и несмотря на запрещающую инструкцию, Кузьмич даже не взял в самолёт парашют для себя. Он рассказывал, как уговаривал Любу не бояться. Кузьмич по натуре был комик и выдумщик и все смеялись.

В таких, как у меня воспоминаниях трудно соблюдать хронологическую последовательность, и чтобы создать полный образ

Любы Мазниченко, я перескочу через несколько лет.

В марте 1961 года сборная ВДВ тренировалась в Фергане вместе со сборной СССР. Была там и Люба. Она к тому времени вышла замуж за москвича, гражданского испытателя парашютов Славу Томаровича.

Высокий, чуть сутулый он был на голову выше её. Видимо, с неплохим характером (я мало его знал) он хорошо ладил с Любой. После тех сборов я ещё несколько раз видел Любу на соревнованиях.

В средине шестидесятых в журнале "Знание сила" я увидел фотографию снятую в самолёте, где космонавты тренировались на невесомость. На фотографии в невесомости была видна женщина, снятая со спины и, показавшаяся мне очень похожей на Любу.

Я много лет не видел Любу, а в 1983 году я приехал в Киев в командировку и проживал в гостинице "Украина" вместе с главным механиком Юрой Каневским и водителем Иваном Ильичём Минчевым. Я слыхал, что Люба опять живёт в Киеве и захотел позвонить ей.

Справочная служба номера её телефона не знала и я воспользовался уже когда-то испытанным мною способом узнать его. Я позвонил 02 дежурному городского отдела милиции и спросил номер телефона квартиры бывшего начальника милиции Константина Константиновича

Мазниченко. Начались расспросы кто да что, да откуда. Я назвался, сказал где нахожусь и мне обещали перезвонить. Видимо, после необходимых уточнений мне позвонили и назвали номер телефона Любиных родителей. Трубку взяла её мама и дала мне её рабочий и домашний телефоны.

Я позвонил ей на работу и услышал сначала какой-то шум, а затем

Любин голос:

– Девки, тише вы там. Ни черта из-за вас неслышно. Мазниченко слушает.

– Здравствуйте, Любовь Константиновна, это я, Отян, вы меня ещё помните?

– Толька, Мотоциклизма! Привет! Ты откуда звонишь?

– Из гостиницы Украина. Я хотел бы Вас увидеть.

– Что за тон? И сколько тут меня, что ты со мной на Вы. Я так рада тебя слышать. Ты знаешь что. Я сейчас решу здесь со своими девчатами, как мне удрать с работы пораньше и приеду к тебе.

– Люб, только я не один. Со мной сотрудники.

– Мужики, бабы?

– Двое симпатичных мужчин.

– Ну и прекрасно. Ты ведь знаешь, чем больше мужиков, тем лучше я себя чувствую. Подожди секунду у телефона.

– Жду, -и после небольшой паузы:

– Через час буду.

Мы быстро мотнулись в гастроном, взяли шампанского, водку, закуску разную, "Киевский торт" и приготовились ждать. Но ждать не пришлось. Стук в дверь и вошла Любка. И как не было двадцати прошедших лет. Смех, шутки, воспоминания. С моими коллегами она вела себя, как будто всегда была с ними знакома. С удовольствием поддержала нас в части выпивки и закуски.

Мои коллеги засыпали её вопросами, и она охотно отвечала. Только на один вопрос, боялась ли она прыгать с парашютом, она сказала:

– Сколько раз прыгала, столько и боялась.

– Люба, что ты выдумываешь? Разве можно со страхом выполнять акробатические фигуры и показывать на соревнованиях результаты лучше мужских?

– А ты помнишь, как я в Днепре в 1950 обошла всех, даже

Банникова, занявшего первое место?

– Помню, Любочка, помню. Помню как ты плакала, когда тебе за это дали приз – электробритву.

– Ну разве можно было так изощрённо оскорбить женщину?

– Люба, призы-то покупали из расчёта, что большее количество очков наберёт мужчина.

– Так я же замужем тогда не была. Мне её и подарить некому было.

– Папе.

– Папе на работе подхалимы легавые надарили их штук сто.

– Люба, я узнал о трагедии со Славой через несколько дней после случившегося..

Томарович Слава погиб при прыжке на пик Ленина, когда хотели установить рекорд, непонятно какой. Тогда по причине спешки и нашей вечной расхлябанности погибли четыре человека из десяти прыгающих.

Я присмотрелся к Любе. Я знал, что она перенесла трепанацию черепа не то по поводу опухоли, не то по поводу инсульта, и увидел, что из-под причёски чуть виднеется шрам и чуть косит глаз.

Но я не подал и вида и перевёл разговор.

– Люба в каком-то номере "Знание – сила" я видел женщину очень похожую на тебя, в самолёте при тренировках космонавтов.

– Никакого отношения к космонавтам и космонавтике я не имела. И чего меня все об этом спрашивают? А от Славки у меня уже взрослая дочь. Сейчас уже поздно, а то бы я тебя, Мотоциклизма, с ней познакомила. Мне пора. Завтра на работу.

– Я тебя провожу.

Я взял такси и отвёз её домой. Жила она рядом с Дворцом

Бракосочетаний где-то в районе Брест – Литовского шоссе.

Это была моя последняя встреча со всеобщей любимицей. Через несколько лет Люба ушла.

Люба-Любушка, Любушка-голубушка!

Я тебя не в силах позабыть!

Не так давно я в интернете обнаружил статьи с её фамилией.

Привожу выдержки из них.

40 лет назад

Мы обнялись. Поцеловав его в небритую щеку, я спросил о полете, он коротко ответил, что все отлично. Через 20 минут, раздав первые автографы, космонавты Комаров, Феоктистов и Егоров улетели на вертолете Кобзаря. ОТГ спешно готовила объект к эвакуации. А поодаль, укладывая свою амуницию, "незаметно" смахивала слезу врач-парашютистка Любовь Мазниченко – ей разрешили прыжок только после ухода вертолета, чтоб не попасть под винты, и космонавтов она не застала.

Алексей ЛОБНЕВ

В ближайшие дни готовится запуск двух космических кораблей.

Командир одного из них – Валерий Быковский, второго – женщина – ярославская комсомолка Валентина Терешкова. Ее в районе приземления будет встречать Любовь Мазниченко – мастер парашютного спорта.

Состав нашей группы

Посадка кораблей "Восток-5" и "Восток-6" прошла в районе

Джезказгана в Казахстане. В район посадки В.В.Терешковой приземлилась наша сотрудница – врач, мировая рекордсменка по парашютному спорту Любовь Мазниченко. Она заявила протест Валентине

Терешковой в связи с нарушением установленного режима космонавта в районе места посадки космического корабля. Валентина Терешкова все бортовые запасы пищевых продуктов из рациона космонавта раздала местным жителям, окружившим ее. Сама она пила кумыс и ела пищу, переданную ей казахами. Бортовой журнал космонавта был ею экстренно дописан на месте посадки, а не в полете. В корабле был наведен некоторый гигиенический порядок уже после приземления. Этими действиями была искажена истинная картина на месте посадки. Ученые были лишены возможности объективно оценить состояние В.В. Терешковой и состояние внутри корабля.

Начальник 8-го отдела НИИИАМ

подполковник медицинской службы

Яздовский В.И.

Я и по сей день не могу понять, почему Люба не сказала правду?

Если боялась, что раскроет государственную тайну, то в то время уже завеса над тайнами подобного рода была приподнята.

Наверное, она не хотела говорить только кусочки из того, что она могла сказать.

Вернее всего, что она не хотела греться в лучах чужой славы, тем более, что слава Валентины Терешковой была слишком приукрашена, а рассказывать правду Люба не хотела, чтобы никто не подумал, что она это делает из зависти.

Так или не так можно узнать, наверное, у её дочери. Но где я смогу её увидеть?

Прыжки на соревнованиях начались 21 июля. На этих соревнования в зачёте не было групповых прыжков на точность приземления, а только одиночные. Первый прыжок совершался с самолёта АН-2 с высоты 600метров.

Прыжки на точность приземления в ту пору были очень зрелищными.

Разброс в результатах был очень большой, от нескольких метров у мастеров и до нескольких сот метров у неудачников и новичков, чего на соревнованиях нет сейчас. Результат больше метра уже плохой, и зрителям не видно заранее ожидаемого результата, а только слышно, когда по радио объявят сколько сантиметров кто "дал".

Прыжки на точность всегда начинаются с пристрелки. Группа парашютистов (пишу как было раньше) поднималась в воздух. Сначала из самолёта выбрасывался пристрелочный небольшой парашют "Ванька", а по тому где он приземлится, лётчик делал поправку и выбрасывал парашютиста на парашюте с круглым куполом. Обычно это были новички, они выпрыгивали из самолёта и разводили в стороны руки что бы с земли могли убедиться, что он не управляет куполом.

Согласно жребию наша команда прыгала первой. Расчёт и команду на выброску производил Курылёв, я прыгал первым. Пилотом самолёта был

Григорий Кузьмич Мартыненко. Он издалека зашёл на курс, и Курылёв стал командовать:

– Левее, ещё левее! – пилот чуть-чуть отклонялся от намеченного курса, считая, что он верный, но Курылёв продолжал:

– Ещё леве-е-е!

Кузьмичу это надоело, и он значительно изменил курс и дал звуковой сигнал – сирену -"приготовиться.

– Пошёл, -сказал Курылёв и легонько толкнул меня в плечо.

Я выпрыгнул, парашют раскрылся очень быстро, я почувствовал сильный толчок и увидел над собой круглый шёлковый разноцветный купол своего парашюта. Посмотрел на землю, чтобы сориентироваться, куда меня сносит ветром, и убедился, что в круг диаметром 150 метров я не попадаю. Тем не менее я попытался, подтягивая стропы, управлять куполом, но всё бесполезно. Я был вк – вне круга. Та же участь постигла нашу команду.

Конечно, от меня чего-то большего ожидать было трудно, но я не расстраивался. Я стоял и смотрел, как работают в воздухе другие, прислушивался, что говорят мастера, спрашивал у других и со мной охотно делились.

В тот же день состоялись прыжки на задержку в свободном падении на 30 секунд. Нужно стабильно пропадать и вовремя открыть парашют.

За точное время раскрытия и стабильное падение давалось по 100 очков.

Я уже говорил, что начальник аэроклуба запретил мне прыгать с секундомером, но выдержать за 39 секунд точное время очень трудно, ошибка доходит до одной секунды, и я решил прыгать с секундомером.

Прыгали мы уже без Лебедева, он немного травмировал ногу и его поставили на предпрыжковую проверку парашютов. Прыгали мы из одного самолёта с Митиным, Володей Бутовым, одесситом Евгением Олимповичем.

Я по сигналу пилота отделился от самолёта, волнения как не бывало, лёг на воздушный поток, раздвинул руки и ноги, скорость нарастала. Я падал абсолютно стабильно. Теперь бы ещё вовремя раскрыть парашют. Я внимательно слежу за секундомером, закреплённом на левой руке,. Вот стрелка подходит к 30 секундам.Внимание- 29,5 -

29,8 – 29,9 -пора! И я, вместо того, чтобы дёрнуть за кольцо нажимаю кнопку секундомера и останавливаю его, как это делал на земле при тренировках в устном счёте. Но тут же спохватываюсь и дёргаю за кольцо. Парашют плавно раскрывается. Судьи на земле засекли время раскрытия 32,5 десятых секунды. Это был спасительный результат. Если бы я открыл парашют на одну десятую секунды позже, то результат всего прыжка аннулировали бы.

За стиль падения я получил 100 очков, что на тех соревнованиях было редкостью. Если бы я открыл парашют в пределах одной секунды, то попал бы в финал. Надо сказать, что даже многоопытные спортсмены в те времена не все умели хорошо и стабильно падать. Тогда только осваивалось стабильное свободное падение..Когда читаю воспоминания парашютистов-испытателей прыгающих с больших высот, то некоторые из них владели неуправляемым стабильным падением, а стоило им сорваться в штопор или беспорядочное падение, остановить его они не могли.

Управляемое свободное падение является камнем преткновения даже хороших парашютистов. Я не знаю, насколько люди боятся его, но они настолько скованы, что не могут подчинить своё тело и свои руки и ноги правильно двигаться, так и кувыркаются в воздухе до раскрытия парашюта. С улучшением методики тренировок и усилением психологической подготовки, сейчас мало спортсменов, не умеющих управлять своим телом, но они есть.

Вечером того же дня многие участники собрались на крыльце с торца здания. Сколько раз я участвовал в соревнованиях в Киеве, на этом крыльце всегда собирались по вечерам петь под гитару, рассказывать анекдоты и байки, послушать опытных спортсменов и вообще отдохнуть после тяжёлого прыжкового дня. В те первые свои соревнования меня постоянно охватывало радостное возбуждение, которое можно сравнить

(не смейтесь) с таким же настроением, описанным Л.Н. Толстым, на первом балу у Наташи Ростовой. Мне было всё интересно, всё меня веселило и смешило, все люди вокруг меня были замечательными и мир прекрасен. Когда я вспоминаю дни всех своих парашютных соревнований, я в душе улыбаюсь и на некоторое время забываюсь и вижу, нет чувствую себя молодым и хочется продлить это ощущение молодости и радости. И мне это удаётся. Я сейчас вижу знакомые мне лица, вижу их улыбки и слышу голоса.

Напротив меня сидит Кузьмич и рассказывает, как на чемпионате мира он вывозил на выброску спортсменов. У Кузьмича был высокий голос, иногда срывающийся. Все шипящие буквы, вернее звуки, он произносил с чуть заметным присвистом, а вместо звука "Ы" говорил

"И", в глазах у него была лукавинка, он серьёзные вещи рассказывал с юмором, смешные серьёзно и слушать Кузьмича по каждому поводу было просто интересно, даже если его рассказ ты уже слышал несколько раз.

Сейчас он рассказывал о соревнованиях во Франции. Для нас рассказ человека, побывавшего в Париже, был равноценен рассказу очевидца

Куликовской битвы или Бородинского сражения, так как за границу тогда никто не ездил, а первые репортажи наших корреспондентов из

Америки мы услышали только в 1957 году.

Я, возможно, перепутаю некоторые его рассказы хронологически, но суть их я запомнил хорошо:

– Ви представляете, у них во Франции мужские туалеты находятся прямо на улице. И они открити. В Париже, прямо в центре города. на

Елисейском поле, так называется улица, там когда-то било поле барона

Елисея, – кто-то хочет вставить фразу, но Кузьмич ему не даёт:

– Если ти такой умний, то поедь в Париж и расскажи там кто такой

Елисей, а меня не перебивай. В Москве тоже есть на улице Горького

Елисеевский гастроном, так это того же Елисея был до революции магазин. В Париже много всего русского. Там есть мост с золотыми орлами на колоннах, називается мост Александра, не помню какого,

Второго или Третьего. А тебя, будешь перебивать, я отправлю в

Парижский Дом инвалидов. Там такая красивая церковь с золотим

Куполом, как у нашей Софии. Так вот, в самом центре, как у нас на

Крещатике, отгорожено место широкой доской так, что только закрывает задницу и срамное место. А весь ти снаружи. Вот мужики заходят туда и справляют нужду.

– А как женщины?

– Я что, похож на женщину?

– Нет.

– А чего ти тогда спрашиваешь. Ти сегодня приземлился вне круга, а всё потому, что умничаешь. Послушался бы моего сигнала и был бы в финале. А ты: "Левее, правее". Назад бы ещё сказал.

Все засмеялись и наш Курылёв, к которому это относилось, тоже смеялся. Обижаться на шутки, даже едкие, ни у кого не было настроения

– Мне предстояло летать на ихнем самолёте "Стамп". Всего два полёта по кругу с французским пилотом, и лети сам, Мартыненко.

Самолётик неплохой, но похуже нашего АН-2 будет. И мощность не та и, прыгать неудобно. Прибор, указывающий линию горизонта "гирокомпас", стоял немного для меня неудобно, а на выброске надо делжать самолёт строго горизонтально, вот я и придумал себе отвес. Повесил перед собой сушёную рыбку на ниточке и по её отклонению от вертикали сужу о горизонте. Как начали наши приземляться у креста ещё на ознакомительных прыжках, так французы давай меня спрашивать, что это, мол, такое? А я говорю, что талисман. Залопотали: "Талисман, талисман, бин, хорошо значит" А на следующий день у всез в самолёте сушёная рыбка" Если бы мы в лаптях приехали, то и они после того как мы их победили в командном первенстве, а Ваня Федчишин чемпионом мира стал, то они бы тоже лапти одели.

Все от души смеялись, а я, наверное, больше всех. Меня дурманили слова Париж, Елисейские поля, Франция. Удастся ли мне когда ни будь побывать там?

А Кузьмич продолжал опять обращаясь к Курылёву:

– Вот ты, Жора налево, направо и мимо. А на соревнованиях выступала личницей, за себя, девушка из Израиля. Сама смуглая, чёрные глаза как в той песне, а сама в белом комбинезоне. И попала она ко мне в самолёт, подсадили её, так как она была одна и американец был один. Подходит она ко мне и говорит: "Вы, пожалуйста..", -кто-то перебивает Кузьмича:

– А Вы, Кузьмич, и израильский язык знаете?

– Олимпыч,- обращается Кузьмич к командиру звена из Одессы: -

Расскажи етому умнику, что в Израиле говорят на русско-одесском языке. Им только перевод с дурацкого нужен. У этой девочки папа и мама с Украины, да и она здесь родилась. После войны они туда переехали. Так ета девочка просит меня хорошо её выбросить. Мне не жалко. Она не конкурент Вале Селиверстовой. Я ей и говорю,: "Слушай меня, деточка. Я тебе дам сигнал: "пошёл" випригивай, откривай парашют и до двухсот метров ничего не делай. А перед землёй поуправляй немного куполом и будет хороший результат. Она так и сделала. После прыжка подбегает ко мне: "Спасибо, дядя Гриша, я приземлилась 30 метров", стянула колечко с камушком и протягивает мне. Я не взял. Нас предупреждали ничего у иностранцев не брать, может быть провокация. Какая провокация в том колечке могла бить? Не знаю. А девочка меня будет помнить. Всё, ребята, я пошёл отдыхать. А ви сидите пока Мотя вас спать не прогонит.

Подошли Митин и Люба.

– Почему никто не поёт?

– Сейчас запоём.

Загудели на гитаре струны и Роман Берзин, пилот из Киева, запел дурным голосом:

– С деревьев листья облетают, оксель- моксель,

Пришла осенняя пора, робят всех в армию забрали, фулиганов, настала очередь моя, да подстригаться.

Песня была весёлая, залихватская. Потом запели "Мурку". Мне было особенно интересно, что Люба, дочь милицейского генерала запевала:

– Хоронили Мурку весело и дружно, впереди легавых три ряда..

Ещё много других песен пели, пока не подошёл Федоровский и спокойным отеческим тоном сказал:

– Пора спать. Подъём в пять утра.

Мы все ушли в помещение, но ещё полчаса перекрикивались шутками, прибаутками. Особенно преуспел инструктор из Днепропетровска

Палатный. Он рассказывал, что когда они в Днепре едут на аэродром, то проезжают мимо пожарного депо и орут: "Чому нэ спытэ! (почему не спите?)". Пожарникам это надоело и в одно прекрасное утро они из нескольких брандспойтов облили их водой. Мы страшно хохотали, и выражение. "Чому нэ спытэ?" стало у нас нарицательным.

Утром опять прыжки.

Погрузили парашюты, выехали на старт. Утро было свежее, прохладное. Шла низкая облачность. Федоровский сел в самолёт ПО-2.

Подошёл техник со специальным крючком, оббитым войлоком и скомандовал:

– Контакт!

– Есть контакт

– От винта!

– Есть от винта.

Техник дёрнул крючком за винт, мотор чихнул, выбросил из патрубков клубок дыма и затарахтел. Для людей, связанных с авиацией, шум самолётного двигателя на разных этапах его работы запоминается как музыка. Причём самолёты разных марок звучат по разному, как звучат по разному музыкальные инструменты. Больше того, самолёты одной марки звучат с небольшим различием, как, например, по-разному звучат инструменты, изготовленные в разных мастерских. Звуки описывать трудно, даже невозможно, и я слышу сейчас звук того ПО-2, то увеличивающего, то уменьшающего обороты, так как пилот, прогревая двигатель, менял обороты.

Пилот увеличил обороты до максимума, самолёт стал разгоняться, задний костыль оторвался от земли, самолёт подпрыгнул, чуть опять коснулся земли и полетел.

Я тысячи раз наблюдал за взлётами и посадками самолётов, и мне всегда интересно смотреть на это священнодействие человеческого разума. Действительно, "мы родились, чтоб сказку сделать былью" Из моего балкона видно, как взлетают и садятся самолёты в самом большом европейском аэропорту "Франкфурт на майне", который до и во время войны назывался Рейн-Майн. И хотя до него 20 километров, я иногда беру бинокль и наблюдаю за тем, как громадные "Боинги" и аэробусы выполняют эти действия. К сожалению, не видно самого касания и отрыва от земли.

Федоровский поднялся на высоту метров 400-450, и самолёт начал нырять и выскакивать из жиденьких облаков, "неначе човен в синiм морi, то виринав, то потопав".

Самолёт пошёл на посадку, Федоровский мастерски притёр его к земле, не давая подпрыгивать, что на лётном жаргоне, называется

"давать козла". Он вылез из самолёта и распорядился:

– Все свободны до восьми часов. В восемь едем на завтрак.

На завтрак поехали в Святошино, в заводскую столовую. Обслуживали официантки.

Возвращались после завтрака опять той же дорогой, по Брест -

Литовскому шоссе. Тогда ещё эта часть города не была застроена большими домами и между соснами мелькали небольшие деревянные дома с мезонинами и всё напоминало чеховскую или тургеневскую патриархальную Россию. Дома и дачи заканчивались, и начинался сосновый бор. Солнце пробивалось между деревьями и казалось, что его лучи высветят нам медведицу и трёх медвежат с картины Шишкина. Мы радовались солнцу и думали, что сейчас начнём прыгать Нам предстояли комбинированные прыжки с высоты 1100 метров. Но когда по приезду на аэродром Федоровский опять слетал на разведку погоды, то оказалось, что облака проплывают на высоте 800 метров, а дальше погода для нас сегодня не предвидится – идёт сплошная облачность. Нам разрешили до обеда распоряжаться своим временем. Многие решили сходить в лес, и я был в их числе. В лесу росло много земляники, и мы её с удовольствием поедали. Погода сегодня не улучшилась, и мы опять собрались на крыльце. Одессит Евгений Олимпович или просто "Олимпыч" рассказывал, как он, лётчик-истребитель, во время воздушного боя с немецкими ассами с нарисованными драконами на бортах их истребителей, одного сумел сбить но другой зашёл в хвост и

"подленький" подбил и Олимпыча. Из-за часто применяемого слова

"подленький" Олимпыч получил такое же прозвище. Самолёт его остался управляем, но мотор загорелся. Олимпыч бросил его в пике, пытаясь сбить пламя. Пламя он сбил, но заглох двигатель. Под ним было редколесье и болото. Решил садить самолёт на болото, не выпуская шасси. Упёрся в педали, и напрягся, чтобы на приземлении не удариться лицом в приборную доску, прислонился с силой к бронированной спинке сиденья, которая спасла ему жизнь. Сбив несколько небольших деревьев, услышал плеск воды, потом грязью облило весь самолётный фонарь или колпак, под которым сидит лётчик.

В кабине стало почти темно. Отдышался. Пот заливал глаза, струился по всему телу которое плавилось от жары. Открыл фонарь и посмотрел по сторонам. Кругом чёрное болото, кочки. И Олимпыч сделал страшные глаза, зашипел, забулькал ртом, показывая как страшно качалось от каждого движения болото, и как самолёт начал просаживаться вперёд, увлекаемый в болото более тяжёлым двигателем. Мы слушали его с замиранием сердца, и нам становилось страшно вместе с Олимпычем. Он так образно рассказывал, что мы слушали его, как дети слушают сказку и ждут развязки, хотя слушали бы бесконечно, так это интересно.

Но самолёт немного наклонился и остановился. Сидеть долго было нельзя, могли появиться немцы. Он видел, что над ни пролетел два раза их самолёт и даже обстрелял его. Взяв планшет с картой и полётным заданием, пистолет, ракетницу и, подтянувшись на руках, вылез из кабины и стал одной ногой на ближайшую кочку. Она под ним зашаталась, и он почувствовал себя балериной из "Лебединого озера".

Невозможно передать на бумаге всю мимику его лица и жестикуляцию.

У Олимпыча было длинное лицо с высоким лбом переходящим в лысину, большим с горбинкой носом, впалыми щеками, маленьким ртом с выдвинутыми вперёд губами, глубоко посаженными глазами под белесыми бровями. Он был похож на карикатурного немца, которого нам во время войны показывали в кино. Его даже привлекала Одесская киностудия для этой цели. И если его лицо нельзя назвать красивым, то телом он был похож на скульптуру Микеланджело. У него рельефно вырисовывались мышцы, и сам он был очень спортивен. Ему было немного за сорок.

Однажды, когда он предложил новую конструкцию парашюта, его пригласили в сборную команду СССР для показа его сборникам. В то время Павел Андреевич Сторчиенко ввёл усиленную физподготовку для членов сборной, потому что не все, даже классные парашютисты могли подтянуться на перекладине десяток раз, а физические нагрузки всё возрастали. Олимпыч смотрел на их тренировку по подтягиванию и, когда подтягивался Олег Казаков, у него вырвалось: "Слабак". Алюня обиделся и сказал: "Сам попробуй". Его поддержал Сторчиенко и

Олимпычу пришлось раздеваться до пояса. Когда сборная увидала его играющую под кожей мускулатуру, все ахнули. Перед ними стоял гладиатор.

Олимпыч подошёл к перекладине подпрыгнул, чуть подтянулся, повернул голову к зрителям и спросил: "Сколько?". "Двадцать!", -для всех это было пределом возможного.

Олимпыч подтянулся 20 раз и спросил: "Ещё?" "Да!", – был ему ответ. Все хором считали: "Тридцать восемь…, сорок четыре…, сорок девять, пятьдесят!" на этом счёте Олимпыч остановился и спросил: "Ещё?" "Хватит", – сказал Сторчиенко и все закричали и зааплодировали. А парашют Т-2-Тр (по фамилии автора), с закрывающейся перед землёй щелью и превращающийся в круглый купол для лучшего управления, не прошёл.

А тогда, летом сорок четвёртого, залез Олимпыч назад в кабину и понял, что это болото стало его могилой. Или немцы его уничтожат, или в болоте утонет. Два раза вылезал, пытался по кочкам пройти к лесу, но кочки подворачивались и он один раз чуть не утонул.

Перспектива быть засосанным в болото его не устраивала. Два дня он просидел в кабине, а на третий услышал голос. Кричал мальчишка, которого он не видел:. "Дядя, выгляни! Ты русский?"

Услышав утвердительный ответ, этот и ещё один мальчишка направились к нему. Они перепрыгивали с кочки на кочку какими-то зигзагами. В руках у них было две длинных палки, а за плечами

"Шмайсеры"-немецкие автоматы. Когда они подошли ближе и до самолёта оставалось кочек пять, передний бросил палки, расставил на двух кочках ноги, снял автомат, направил его на Олимпыча и громко, не оборачиваясь, сказал своему напарнику:

– Жека, это Фриц!

– Почём ты знаешь?

– Да ты на рожу его посмотри, вылитый Фриц.

– Ребята, – взмолился Олимпыч. – наш я, советский. Вот погоны со звёздами, вот орден Красной звезды.

– А чего ты вроде не по-русски говоришь?

– Из Одессы я, у нас там все так говорят.

– Из Одессы говоришь? А ну-ка спой нам чего-нибудь одесского.

А у Олимпыча вылетели из головы все песни. Он сидел и думал что им спеть. И он запел:

– Сижу я в допере скучаю, в потолок себе плеваю, пить,курить и кушать в меня есть. В допере сидеть не стыдно, но а если вам завидно, можете придти и тоже сесть. (ДОПР- дом предварительного заключения, тюрьма)

– Вроде наш. Оружие есть?

– Пистолет.

– Бросай сюда, -Олимпыч бросил пистолет, мальчишка его не поймал и пистолет булькнул в болото.

– Пистолет нормально бросить не можешь, а ещё лётчик. Возьмись за конец палки, держись. Я соскользну в болото, ты тащишь, тебя я тащить буду. Только наступай на те кочки, по которым мы идём.

И они пошли. Как мальчишки выбирали кочки, но эти 80-90 метров они шли сначала по дуге, а потом зигзагом.

Наконец выбрались на опушку леса, стали на твёрдую почву и

Олимпыч почувствовал, что он уже идёт по Дерибону, Дерибасовской, значит.

Мы, его слушатели облегчённо вздохнули.

– Рано мы радуемся.

– Почему?

– Эти подленькие мальчишки, спасибо им, привели меня в партизанский отряд и мне опять устроили экзамен, не немец ли я. Уж очень похож я на немца переодетого. Но слава Богу, в отряде нашёлся одессит. Он оказался чуть ли не моим соседом. Две недели я пробыл у партизан, а потом самолёт им привёз мины с секретом для подрыва поездов и инструктора по минному делу, и на обратном пути забрали меня в наш тыл. Вот здесь только и началось. Меня особисты из Смерша раз двадцать спрашивали одно и то же. Где я был два дня? Сбили меня тринадцатого, а к партизанам попал пятнадцатого. Я объясняю, что сидел в кабине. Не верят. А почему не шёл к нашим.? Не мог, говорю.

Не верят. Хорошо, что ещё в штрафбат не загремел. Направили в лётную часть, но не мою, а летать не разрешили. А вдруг к немцам улечу. Два месяца я загружал ИЛ – вторые-штурмовики ракетами пока они установили, что я не шпион. У немцев, наверное, спрашивали. Ввели меня в строй, и стал я летать на штурмовиках. Дали мне хорошего парня стрелка. Чуваш он был, как и Чапаев. Два раза он нас спас, один раз "мессера", а второй "фоккера" завалил. Когда нас демобилизовали, рассказал он мне по секрету, что получил он от особиста задание, в случае вынужденной посадки на вражеской территории, пристрелить меня. Я его спросил: "Пристрелил ли бы?" Он сказал: "Да, старшой, я ведь расписку дал" Вернулся я в Одессу, в клубе стал работать. И вдруг отстраняют меня от полётов. Ты, мол, у немцев в тылу был. Поехал я к Каманину, (Один из первой семёрки

Героев Советского Союза), он тогда в председателях ДОСААФ ходил.

Рассказал я ему, что к чему, он мне посочувствовал и говорит, что оставить меня работать в Одессе не может, а может перевести меня в

Кемерово. Спросил я его, где Кемерово находится, а он сказал, что в

Сибири. И говорю я ему тогда: "Товарищ генерал, я пойду грузчиком в порту работать, а если проворуюсь, попаду в Сибирь. Пошёл в порт грузчиком устраиваться, а меня не берут. Вы, говорят должны будете иностранные суда разгружать, а Вам контакт с иностранцами запрещён.

– Олимпыч, почему в Кемерово можно летать, а в Одессе нет?

– Говорили, как будто бы лётчик возивший Тито во время войны, перелетел к нему в Югославию, да ещё на ИЛ-28. И всех подозрительных вроде меня, которые рботали пилотами в радиусе возможного перелёта за границу, отстранили. А из Кемерово не улетишь. Там везде до границы больше тысячи километров. После смерти Сталина запрет сняли, и я опять в клубе. На этом крыльце происходило столько всего, что можно было бы написать сценарий к спектаклю "Песни и рассказы на крыльце у штаба аэродрома Чайка" Но я не драматург, и к крыльцу я вернусь в следующем году, когда приедут на соревнования наши барды, и будет испытывать планера известный планерист и лётчик, Герой Советского

Союза, потерявший глаз на испытании планеров и получивший личное разрешение Сталина летать с одним глазом, Анохин.

Вечером того же дня у одного из ребят, гулявшего в лесу и поедавшего землянику, разболелся живот. Может земляника и не была тому причиной, все ели достаточно много, если много можно назвать один-полтора стакана, но этот спортсмен больше напоминал легкоатлета, чем парашютиста. Он вдруг срывался с места и бежал в направлении туалета, вызывая у всех смех и всевозможные шутки..

Обратиться к врачу он боялся, а вдруг снимут с соревнований. И вечером, когда мы все легли, Слава Багинский лётчик и прекрасный спортсмен из Луганска, не поленился, пошёл к шоферам, взял у них отвёртку, вывинтил где-то шуруп, подкрался на четвереньках к кровати страдальца, который пытался уснуть на втором этаже из кроватей и прикрутил этим шурупом один тапочек к полу. Мы все старались не уснуть и ждали что будет дальше.

Вдруг страдалец соскочил с верхней кровати, сунул ноги в приготовленные заранее и расшнурованные тапочки, сделал один шаг и упал. Потом вскочил, попытался опять дёрнуть ногу, не получилось и он, вынув ногу из одного тапка во втором побежал в нужном ему направлении. Мы смеялись до слёз, и Багинский просил не говорить, что эту пакость сделал он. Когда тот опорожнился и разобрался в чём дело, он ругался, обзывал всех идиотами и придурками и запас ненормативной лексики, которой он пользовался, пополнил наш интеллект. Сейчас понимаю всю жестокость той шутки. Может мы были тогда более жестокими после прошедшей войны, а может просто молодость более жестока, не знаю, но сейчас вряд ли я даже разрешил бы кому-то так "пошутить" над товарищем.

Постарел, Отян, постарел.

Утром распогодилось и после завтрака возобновились соревнования.

Пока производили пристрелку, пока готовились к прыжкам, появились кучевые облака, коротко – кучёвка Нам предстояло разыграть комбинированное упражнение, прыжок с высоты 1100 метров с задержкой раскрытия парашюта 10 секунд. Это было самое дорогое по очкам упражнение. В зачёт по 100 очков шли точность приземления, стиль падения и время раскрытия парашюта. Ветер был небольшим, кучёвка была не густой и прыжки начались Прыгали почему-то с самолётов ПО-2.

Я прыгал в средине и было уже часов одиннадцать. Пилотом у меня тогда был молодой Рома Рудольфович Берзин. Толстенький, кругленький с выпученными в меру глазами, он был хорошим пилотом и парашютистом.

Позже мы с Ромой часто встречались и были дружны. ПО_ долго набирал высоту и когда уже лёг на курс, я у видел, что двух парашютистов отнесло далеко за круг. Значит, усилился ветер, подумал я. Рома дал мне команду "приготовиться", я вылез из кабины, стал на крыло, но не прыгал. Рома посмотрел на меня и кивком головы показал, мне что пора. Я продолжал стоять. Роман покрутил пальцем у виска, показывая мне, кто я такой, а я продолжал стоять, делая.поправку на мнимый ветер. Я и сейчас, по прошествии пятидесяти лет, помню этот прыжок в мелких подробностях. Отделился я от самолёта в конце посадки на границе аэродрома. Стиль падения был безупречным и время раскрытия тоже. Судьи оценили и то и другое по 100 баллов. Только 2 человека показали такой результат- Люба Мазниченко и я. Но когда я раскрыл парашют и сориентировался по ветру, то увидел, что я очень далеко протянул с отделением от самолёта и не дойду до круга. Я развернул купол своего ПД-47 на максимальную скорость в сторону цели, и приземлился рядом с кругом и недалеко от старта, откуда мы взлетали.

Ко мне подошли Лебедев и Курылёв и спросили, почему я так долго не отделялся. Я объяснил, чуть ли не плача, что не понимаю, почему так получилось Они успокоили меня и сказали, что тех парашютистов

"подсосало" под облако. Я и раньше знал об этом, но не придал этому значения. Забегая наперёд, скажу, что такое же со мной случилось и на последних моих всесоюзных соревнованиях и тоже на комбинированном прыжке в 1963 году в Волчанске, когда я уже был опытным спортсменом.

Дело в том, что под кучевыми облаками образуются мощные восходящие потоки. Под ними часами кружат аисты, орлы и планеристы.

Они могут быть такой силы, что не дают парашютисту снижаться, пока он не выйдет из под облака. В Запорожье, когда мы тренировались к чемпионату Союза, харьковчанин Валя Плохой был подсосан под облако, что стал набирать высоту, и скрылся в нём. Потом он из него вышел и сумел приземлиться на аэродроме. А бывали вещи и посерьёзнее, когда спортсменов уносило на жилые кварталы. Так, в Днепропетровске, ещё до войны, погибла на показательных прыжках спортсменка, которую занесло на дома. Её похоронили с почестями в центре города, сделали памятную гранитную плиту.

Несмотря, что я не попал вкруг, я в этом упражнении занял одиннадцатое место. А в финал входило 10 лучших спортсменов .набравших наибольшее количество очков. В те годы прыгали в каждом упражнении только по одному прыжку, потом был финал, который устанавливал чемпиона в каждом упражнении.

Прошу меня понять правильно, что я не ссылаюсь в своих неудачах на внешние обстоятельства. В спорте побеждает сильнейший. Спортсмен, тренер, команда должны учитывать все обстоятельства. И ссылки, которыми богаты СМИ на развязавшийся шнурок, разбитую лыжню, усилившийся ветер, несостоятельны. Конечно, когда специально подстраивают спортсмену форс-мажорные обстоятельства, то можно ещё на это сделать скидку. Но великие спортсмены и это преодолевают.

Соревнования закончились. Победу одержала команда Киева, в личном зачёте победили Мазничекнко и Митин. На втором месте у мужчин стал

Вадим Тихоненко. О Вадиме я ещё много расскажу, так как Вадим один из столпов украинского парашютизма на протяжении второй половины прошлого столетия. Результаты нашей команды были более чем скромные.

Мои результаты в свободном падении были хорошими, и если бы не нулевые результаты в точности, то я бы был ближе к началу таблицы итоговых результатов. Я и этими результатами удовлетворился. Надо сказать о том, что несмотря на то, что я всегда хотел показывать высокие результаты на соревнованиях, я не очень огорчался, если это не получалось. Для меня прыжки с парашютом являлись удовлетворением моих желаний и даже потребностей, а результат соревнований, как производная от этого. Правда от них зависело, как и сколько я буду прыгать дальше, и больше того, сколько я буду получать денег за это.

(В ВДВ за прыжки платили и очень неплохо. Моя семья после моей службы в армии не бедствовала материально)

Главным результатом соревнований стал опыт, который я впитывал в себя.

Я приехал домой и сразу стал собираться в дорогу. После окончания техникума меня распределили по моему желанию в узбекский город

Алмалык, и первого августа я должен быть там. В Алмалык было двадцать мест, и я со средним баллом успеваимости 4,5 был на 20 месте. Многие стремились туда из-за высокой зарплаты, которую там обещали – 1452 рубля в месяц для должности мастера на стройке, превышающая аналогичную зарплату кировоградских мастеров в два с половиной раза. Много направлений было в казахские города Джесказган и Темир-Тау, куда поехали работать наши друзья.

На вокзал, который уже построили в Кировограде, меня провожали мама и Валя. У Вали уже рос живот и скоро ей надо будет рожать.

Интересно устроена наша, а может, только моя память. Когда бы я не вспоминал этот день, вижу нас троих, только подходящими к концу улицы Пушкина. Маму грустно улыбающуюся нашим с Валей шуткам и Валю с выпяченным вперёд животом, и безудержно смеющуюся.

Ехали мы туда компанией из четырёх человек: Роза Вольвовская,

Володя Золотарёв, Николай Коздоба и я. Ехали через Харьков и Москву.

В Харькове на новом вокзале, построенном в украинско-сталинском стиле, и казавшимся нам тогда красивым, проблем с компостированием билетов почти не было, и мы поехали в Москву.

В Москву мы прибыли рано утром на Курский вокзал. Мы вышли на привокзальную площадь, к нам подошёл таксист и предложил свои услуги отвезти нас на Казанский вокзал. Когда мы сели в его машину, а это был ЗИМ, который мы видели впервые, водитель предложил нам заплатить по пятнадцать рублей, и он покажет нам всю Москву. Это было для нас недорого, и мы согласились. Он провёз нас через Красную площадь, по которой тогда ездил транспорт, и повёз на Ленинские горы, где, как пелось в песне тех лет "хорошо рассвет встречать вдвоём". Уже был построен Университет и видны были отсюда все московские высотные дома, своими силуэтами похожими на Кремлёвские башни и оченю украсившими Москву. Запомнились коттеджи, облицованные розовым мрамором. Наш таксист исполнял и роль экскурсовода. Он сказал что это государственные дачи для членов правительства, называя поочерёдно, кто где живёт.

Нам всё было очень ново и интересно.

Привёз он нас на Комсомольскую площадь, или, как говорят москвичи

"площадь трёх вокзалов" к Казанскому вокзалу, спроектированному архитектором Щусевым, которым был спроектирован мавзолей Ленина.

Внутри вокзала было много мозаик и фресок, посвящённых победам русского оружия от Ледового побоища под командованием Александра

Невского до победы в обеих Отечественных войнах. Но места на поезда в нужном нам направлении отсутствовали.. Золотарёв занимался компостированием билетов, а я рассматривал все три вокзала. Наконец, он закомпостировал билет на дополнительный поезд, уходящий на

Ташкент поздно вечером, мы сдали билеты и поехали смотреть Москву.

Вначале мы поехали на Красную площадь и пошли в мавзолей

Ленина-Сталина, в который не было никакой очереди. Нас поразили две тщедушные фигурки маленьких некрасивых людей, Ленина с красной бородой и Сталина с рябым от оспы, противным лицом. Я не мог себе представить, что они держали в руках вначале одну шестую часть

Земли, а потом в страхе весь Земной шар. Но признаться другим в своих ощущениях я тогда ещё не смел. До разоблачительного ХХ съезда и речи на нём Хрущёва, оставалось полгода..

Пошли в Третьяковскую галерею. Внимательно рассматривая картины, многие из которых я знал по репродукциям, остановился как вкопанный у картины Репина "Иван Грозный и сын его Иван", которой в народе дали название " Иван Грозный убивает сына"

Я не мог оторвать взгляда от сгустков крови, протекающих через пальцы сумасшедшего царя, его обезумевших глаз, и это стало моим первым и, наверное, самым сильным потрясением от искусства. Правда, через двадцать один год подобное потрясение я испытал в Дрезденской галерее от "Сикстинской мадонны" Рафаэля. Но там мною владели другие чувства. Не чувства ужаса от убийства, а тихое ощущение умиротворённости, прикосновение взглядом к прекрасному лицу женщины-матери. Были и другие потрясения например от "Джоконды"

Леонардо да Винчи, но это будет много позже, а то было первое и очень яркое и запоминающееся. От видения такого искусства ощущаешь себя лучше, становишься другим.

"И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал", – написал А.С. Пушкин, и лучше пока никто не сказал о назначении искусства.

Вечером мы сели в поезд и поехали на юг. Поезд собрали из довоенных старых ваагонов, правда, в неплохом состоянии. Народу набилось в вагон много и чем южнее мы ехали, тем становилось жарче внутри вагона.. В нашем вагоне ехали два молоденьких лейтенанта, отправляющиеся в часть после училища и они, по сути, ещё также как и мы, не вышли из мальчишеского возраста. Мы вылезали на крышу вагона, там было прохладней от набегающего воздушного потока, мы бегали по крышам вагонов, перепрыгивая с одного на другой. Наши лица становились чёрными от таких прогулок, потому состав тянул паровоз, такой же старый как и вагоны. Дым попадал и внутрь вагонов, всё было липким и грязным от дыма.

От Москвы до Орска с нами в купе ехала девушка, окончившая химический техникум. Я не мог оторвать от неё взгляд, такая она была красивая. Высокая блондинка с толстой светлой косой до пояса(тогда ещё не красили волосы), голубые как летнее небо глаза на белом одухотворённом лице иконописной красавицы с прекрасной осанкой, и в тоже время скромная и простая девочка произвела на меня впечатление, сравнимое с впечатлением от знакомства с Сикстинской мадонной. Но это моё знакомство с ней было таким коротким, что я не успел нею увлечься (наверное не созрел ещё), но попрощавшись, не забыл её образ до сих пор.

Мы ехали долго, поезд шёл без расписания, пропуская вперёд себя и скорые, пассажирские и товарные поезда, останавливаясь на всех разъездах, что давало нам дополнительную возможность покупать у местных жителей продукты. Когда поехали южнее Оренбурга, тогда ещё

Чкалова, казашки или башкирки продавали кислое молоко, кумыс. Мы, смеясь их спрашивали, от какой кобылы молоко, белой или чёрной, и они плохо говоря по-русски отвечали нам: "Белий синок, белий" Мы, довольные своим незатейливым шуткам смеялись, как смеялись надо всем, казавшимся нам смешным, покупали кумыс, хорошо утолявший жажду, пили его, до носа перемазывая губы, а потом облизывали и были счастливы от всего увиденного и услышанного, а вернее всего, счастливы своей молодостью и радостью от жизни.

Проехали, наконец, озеро, называвшееся морем, Арал, тогда ещё подходящее прямо к железной дороге, а сейчас, через 50 лет, уничтоженное людьми. Казахи приносили в вагон сушёную рыбу, продавали её тогда за копейки. Когда на следующий год, я ехал обратно, казах продавал мешок сушённой рыбы по цене буханки хлеба.

Мужчина купил рыбу, но казах потребовал назад мешок, тот сказал, что вынесет, зашёл в вагон, и мешок не вынес. Казах бежал за поездом, кричал: "Дай мешок, дай мешок", но тот мерзавец так мешок ему и не бросил. Нет предела человеческой подлости. И чем я становлюсь старше, тем больше понимаю, что не всякий "человек звучит гордо".

В то время, когда наш состав тянул паровоз, мы успевали, даже будучи в помещении вокзала, догнать свой вагон и стать на подножку.

Это превратилось в своеобразную игру. Приехали на станцию Арысь, я пошёл в вокзал. Когда состав тронулся, я по привычке, не торопясь, выбежал из вокзала и увидел, что поезд едет быстрее чем обычно. Я побежал изо всех сил, но мой вагон удалялся от меня. Я успел только ухватиться за последний поручень последнего вагона, но ноги мои болтались и обувью тёрлись по перрону. Я с трудом подтянулся и залез на подножку. Я ехал на подножке до следующей станции и потом перешёл в свой вагон.

Оказывается, что наш состав прицепили к тепловозу, который был мощнее и скоростнее паровоза.

Утром следующего дня мы были в столице Узбекистана, Ташкенте, который нас встретил жарой.

Золотарёв и я отправились к его тётке, проживающей в частном доме в Старом городе, который поразил нас тем, что окна почти не выходили на улицу, а если выходили, то были зарешёчены металлическими прутьями, и мы шли всё время возле глиняных стен и дувалов (глиняных оград) и только входные калитки, а в некоторых дворах и ворота, напоминали о том, что здесь живут люди. Кое где из-за дувал свисали ветки деревьев без плодов, а иногда с крупными маслинами. Иногда проходил одинокий прохожий, иногда проезжал всадник… на осле, которого я видел впервые Но особенно меня поразили сгорбленные старухи, с паранджей, закрывающей лицо. Мне казалось, что мы попали в средневековье "Тысяча и одной ночи", и сейчас появится человек из сказки "Али Баба и сорок разбойников" и будет проставлять крестики на калитках. Мы слышали, что во время войны правительство запретило носить паранджу, во избежание того, что под паранджёй могут скрываться шпионы.

Ни мощёной дороги, ни тротуаров здесь не знали никогда. Мы нашли необходимый нам номер дома, вошли во двор и услышали истошный крик ребёнка. Он очень долго кричал, как потом мы узнали, из-за того, что его укусил скорпион.

В этом дворе, в одной из квартир жила тётя Золотарёва. Мы спросили у кого-то где вход в её квартиру и когда постучали в приоткрытую дверь нам никто не ответил. Тогда Володя открыл дверь и мы зашли в комнату, в которой увидели странную картину. Вернее не картину, а две толстых женских ноги, оголённых выше колен и большую, прикрытую юбкой, пардон, задницу, обладательница которой, нагнулась к плинтусу и что-то там рассматривала или делала. На наше приветствие она не ответила потому что, наверное, ей было трудно даже дышать. Мы тихонько зашли сбоку и увидели, что она держит в одной руке раздвинутые пальцами ножницы и нацелилась ними на сидящую на плинтусе большую чёрную тварь напоминающую рака, но с задранным кверху, как у собаки лайки, хвостом, с турецким ятаганом (кривым ножом) на конце. Она изловчилась и схватила ножницами, как я догадался, громадного, сантиметров 10 в длину, скорпиона, и попыталась разогнуться, но не смогла. Она из под руки посмотрела на нас выпученными из-за напряжения глазами, и что-то выдохнула, вроде:

"Ну помогите!" Злот взял её под одну руку, а я зашёл с другой стороны и хотел взять под другую, но она в этот момент начала разгибаться, и рукой с ножницами и скорпионом в них провела возле моего лица. Я с такой силой отшатнулся, что ударился головой о стенку. Вовина тётка, а это была она нашла в себе силы шутить со скорпионом в руке: "Не ломайте мне стенку, молодой человек. И зачем мине нужна такая стенка, которая не спасает меня от фашистских скорпионов" Она при разговоре расслабилась, и скорпион освободился и упал на пол. Она закричала что мочи: "Держите его! Он убегает". То ли скорпион испугался её крика, то ли был ранен, но он побежал по кругу и не очень быстро. "Чего же вы стоите? Держите его!".

Я пришёл в себя, сделал широкий шаг, толкнув при этом хозяйку, наступил на мерзость, которая противно хрустнула под подошвой ботинка, и что-то брызнуло из него на ковёр.

"Вова, мало того, что твой дружок мене толкнул, та он ещё и ковёр мне испортил", – но увидев на моём лице недоумение, она продолжила:

"Так он ещё и шуток не понимает. Я сейчас здесь уберу, и займусь вами. Вы наверное, с дороги есть хотите?".

Она оказалась славной женщиной и создала нам на два следующих дня хороший комфорт и отдых.

С тех пор я стал опасаться всяких ядовитых тварей, которых здесь водилось в избытке.

Мы с Вовой познакомились с узбеком, парнем наших лет, живущем в соседнем доме, по имени Турдали.

(Пишу наших лет, хотя Вова – Владимир Семёнович Золотарёв, почти на два года старше меня, и страшно подумать, что ему 23 июля этого года исполняется 70!- СЕМЬДЕСЯТ!!! лет).

Турдали взялся показать нам Ташкент и, когда ближе к вечеру чуть спала жара, мы втроём пошли в город. Я неплохо переношу жару и холод, но для нас было очень жарко, так как температура была под 40(r) . Тем не менее Турдали вырядился в чёрный костюм "тройку", на шею одел галстук и с очень важным видом объяснял нам, по его, наверное, мнению, нищим недоумкам (нищим, потому что одеты только в штаны и рубашки, а недоумков, потому что "восточные" люди считают нас несколько ниже себя по умственному развитию), смысл человеческого существования. На наши вопросы он отвечал с видом мудреца, каждое слово которого не может подвергаться сомнению. Ему было безразлично, что мы позже узнаем от Володиной тётушки, что он имеет пять или шесть классов образования, работает на базаре помощником продавца фруктов, говорил нам что он студент второго курсы университета. На наш вопрос, на каком факультете он учится, ответил: "Коммерческой торговли".

Узнав, что я парашютист, сообщил, что тоже прыгал с парашютом:

– Сколько у тебя прыжков? – спросил я.

– Три-четыре, -небрежно ответил он, как будто речь шла о нескольких сотнях ничего не значащих, каких-то прыжках со скакалкой.

– А с каких самолётов ты прыгал? – не унимался я.

– Всяких, – был его ответ.

– Что означает слово Ташкент?

– Тош, по-узбекски камень, а кент – город. Получается "Каменный город".

– Какой же он каменный, когда весь из глины?

– А Москва, Моссовет, массовые гуляния?

Нам пришлось напрячь свои непонятливые мозги, чтобы понять, что слова Москва и массовые гуляния имеют один и тот же корень. И многое в том же духе.

Но спасибо Турдали за экскурсию по городу.

Ташкент был весь в цветах. Особенно нас восхитили большие красные канны, название которых совпадало с городом на французской Ривьере.

Через сорок два года я побываю в этом городе и увижу всю набережную его в этих замечательных цветах. Листья у них широкие, и длинные, а лепестки красных цветов величиной с книжную страницу. И в Каннах и в

Ташкенте смотрятся они как рубиновое или гранатовое ожерелье на шее у красивой женщины. Сразу вспомнились красивые молодые узбечки, в длинных, очень ярких атласных платьях. Я всегда восхищался их плавной походкой. Они идут так, как будто боятся расплескать воду в кувшине, который, кажется, несут на голове.

Наверное такая походка передаётся им генетически из поколения в поколение, а выработалась она от того, что их бабушки и пра-пра-бабушки, действительно, носили воду в кувшинах на голове, а вода здесь дороже золота.

На молоденьких девушках не было паранджи, но улыбались они только для Турдали. Мы со Злотом были для них невидимками, и мне ни разу не удалось встретиться с ними взглядом, а по нему узнать их внутреннее содержание.

Новинкой для меня были арыки, канала между тротуаром и дорогой, по которым текла вода, орошая цветы, деревья и всю растительность.

Позже я увидел арыки во всех населённых пунктах Узбекистана.

Мы подошли к зданию, входом в который служила громадная двухстворчатая дверь из твёрдого дерева. Она была поразительно красива своим резным орнаментом и как будто сошла с картины

Верещагина, виденной нами несколько дней назад в Третьяковке.

Картина, насколько я помню, называлась "У двери Тамерлана" или может иначе. На ней изображалась такая же, а может и эта дверь, по бокам которой стояли два воина в национальном облачении. Мы долго рассматривали ту дверь, а затем пошли в парк имени Горького.

Там были разные аттракционы и в дном из них мы приняли участие.

Нужно было бить специальным ударником по резиновой площадке, от силы удара об которую вверх взлетала планка. Если ударишь так, что она взлетит за красную линию, следующий удар давался бесплатно. Злот так расходился, что планка, под одобряющий гул толпы, взлетала всё выше и в коне концов остановилась посредине и не опускалась. Хозяин аттракциона стал обвинять Вовку в поломке аппарата, но тут толпа встала на его защиту, а мы в этот момент потихоньку смылись.

Наступила темнота, и мы вышли на центральную площадь города у оперного театра имени узбекского поэта Алишера Навои. Вдруг в центре площади из-под из под земли взметнулись струи воды и осветились разноцветными огнями. Мы остановились как вкопанные и долго наблюдали за феерическим зрелищем.

Я и позже, в разных городах видел цветомузыкальные фонтаны, может больше и красивее, но этот запомнился больше всех. – он был первый увиденный мной.

На следующий день мы с Володей решили искупаться в небольшой быстрой речушке Басу. Не попробовав температуру воды, мы прыгнули в реку и… задохнулись от сжимающего всё тело холода. Вода, при сорокаградусной температуре воздуха, обжигала морозом, приплывшим вместе с ней с гор.. Выскочив из воды, как пробки из бутылки с шампанским и подрожав от холода при такой жаре, ещё раз поняли правильность поговорки- "Не зная броду, не суйся в воду".

Затем мы купались в грязной городской запруде, называющейся

"Комсомольским озером". Та этом пляже, где купались тысячи людей, вода пахла илом и мочой. Как там не было массовых заболеваний я не знаю. В назначенное время мы прибыли в город Алмалык, где в тресте получили направления на работу в разные строительные управления. Я получил самостоятельную работу заканчивать строительств городского овощехранилища и холодильника. Технадзором на этой стройке был старенький инженер по фамилии Добижа. В Первую Мировую войну он служил в авиации механиком самолёта Петра Нестерова, известного лётчика, сделавшего первым в мире "мёртвую петлю" и воздушный таран, при котором погиб. Несмотря на жару, кисти его рук были в перчатках.

Руки Добижа обжёг при тушении пожара, возникшем на аэродроме, и стеснялся их показывать.

Через пару месяцев я закончил строительство этих объектов и предъявил их к сдаче. Приходили комиссии во главе с партийными секретарями, одетыми как покойники во всё белое, но ни холодильник, ни овощехранилище не принимали, потому что класть в них не было чего.

Проживали мы в общежитии в комнате на четыре человека. Кроме нас с Володей жил наш техникумовский однокашник Коля Коздоба и парень из

России Ваня, получивший от нас кличку "Шарнирный", за постоянную подвижность своего тела, при которой руки его описывали странные круговые движения, как у циркового фокусника. Потом Ваню Шарнирного сменил маленький грузин с интересной для нашего слуха фамилией -

Птицхелаури.

Ежедневно по утрам нас будили узбечки-молочницы криком в коридоре общежития: "Кыслый молоко! Прэсный молоко".

После работы мы охлаждали себя в бассейне с чистой водопроводной водой, который находился рядом с общежитием.

Первые дни по приезду в Алмалык мы отъедались фруктами, виноградом, арбузами дынями и другими экзотическими дарами земли узбекской.

В одно из воскресений Золотарёв, Коздоба и я пошли на базар. Там продавались такие громадные дыни и арбузы, каких раньше мы не видели. Выбрав один из таких арбузов, весом не менее двадцати килограмм, и передавая его через несколько минут носки друг другу, несли его, предвкушая райское наслаждение сладкой ягодой, какой и является арбуз. Когда мы подошли к дверям своей комнаты, потные, уставшие от тяжёлой ноши, арбуз вывалился из рук и разбился, нет взорвался на мелкие кусочки. Как здесь не вспомнить собаку, сожравшую картошку, в моём сибирском детстве.

На объекте у меня работала разношерстная публика, всего полтора десятка человек. Надо сказать, что Алмалык и весь Узбекистан, как и

Сибирь, использовались для ссылки неугодных Советской власти элементов и разног сброда, сбежавшего по разным причинам из европейской части Союза: ссыльные и посаженные в 1937 году

"политические", сосланные крымские татары, корейцы, выселенные из

Дальнего востока, освободившиеся преступники, алиментщики, сбежавшие от своих семей, просто люди, приехавшие на этот Клондайк разбогатеть, как и герои Джека Лондона.

И Алмалык по своим природным ресурсам не уступал Клондайку. Здесь добывали медь, свинец, золото и другие цветные металлы.

Соответственно и строились перерабатывающие комбинаты.

Интересная статья была опубликована в семидесятых годах в газете

"Правда". В ней говорилось, что обгоревший и вышедший из строя огнеупорный кирпич, облицовывающий золотоплавильные печи, вывозился на свалку в горы и образовал собой гору поменьше Эльбруса, но достаточно высокую, чтобы портить окружающий ландшафт.

Нашлись несколько человек, которые на месте перерабатывали эту гору мусора, выделяя из неё… золото, платину, серебро и медь.

Естественно, они не отдавали его государству, а сбывал, как у нас говорили "налево" Но абсурдность советского государства состояла в том, что за полезные для него же действия люди наказывались. Не помню точно сколько было переработано сотен или тысяч кубометров мусора, сколько из него десятков килограмм добыто драгоценного металла. Медь они пожалели выбрасывать и сдали её бесплатно государству, на чём и погорели. Нашлись люди, заподозрившие их в чём-то, стукнувшие на них в милицию, а те раскрутили. дальше. Когда узнали о золоте, передали дело в КГБ, которому "золотые" дела входили в круг обязанностей. И за них положен был расстрел. Не помню, расстреляли ли кого-то, пересажали с большими сроками всех

"виновных" и невинных. А что с золотоносным кирпичом? Наверное, до сих пор вывозят на свалку. Вот так богатели на СССР – овском Клондайке.

Вот и у меня на стройке работал крымский татарин лет пятидесяти, сварщик Керим, бригадир бетонщиков спившийся майор в запасе Телегин, башкир Хайрулин, казанский татарин Хабибулин и ещё дети разных народов. Работали два замечательных столяра Ющенко и Васильев.

Ющенко был осуждён в 1935 году после того, как в рабочем коллективе после убийства Кирова сказал: "Убили Кирова, другого на его место назначат". Дали ему пять лет заключения и пять лет ссылки. Во время ссылки он женился, обзавёлся семьёй, построил домик и осел там навсегда.

Васильев вовремя войны попал в плен, работал у немцев на каком-то подземном заводе, выжил, а после освобождения американцами ему предложили уехать в Америку или в другую капиталистическую страну, но он отказался, захотелось, как сам он говорил, к маме, но маму так и не увидел. Сначала дали ему десять лет заключения, где он работал в шахте по пояс в воде, заработал там туберкулёз, был частично амнистирован и сослан в Узбекистан. Мать сыночка не дождалась И большой сильный мужчина, когда рассказывал мне свою печальную историю, плакал, не стесняясь своих слёз. Он говорил: "Если бы я увидал свою мамку, которую очень любил, мне и в той проклятой шахте легче бы работалось. Я и сейчас живу мыслью поскорее увидеться с нею. Ушёл бы раньше к ней, да говорят, если наложишь на себя руки, то и там никого не увидишь. И дочку малую жаль. Ей всего восемь и папку любит. Вот такой замкнутый круг. Туберкулёз я вылечил собачим мясом. Привык к нему. Благо, здесь живут сосланные корейцы и они собачину умеют вкусно готовить". Васильев развернул свой обед принесенный из дому, и протянул мне кусок мяса. Многие рабочие, слышавшие наш разговор, посмотрели в мою сторону, съем я или нет тот кусок собачины. И если некоторые смотрели с простым любопытством, то табельщица Рая смотрела на меня своими серыми глазами, увеличенными толстыми стёклами очков, с ужасом. Мне тоже было страшновато, но я как перед первым парашютным прыжком взял себя в руки, откусил и… ничего страшного не произошло. Мясо как мясо. В этой связи хочу рассказать историю, рассказанную мне одним моим знакомым. Если она покажется неправдоподобной, то могу вас заверить, что тот человек никогда не врал и ему-то и врать не нужно, так как его истории просто невозможно выдумать, если он, конечно,не Стивенсон с его приключениями, придуманными и написанными не выходя из дома.

Наш герой, назовём его Виктор был осуждён в малолетнем возрасте за то, что по чьему-то наущению, прямо на площади Кирова в

Кировограде ударил по лицу прокурора. И хотя его подстрекатели уверяли, что он неподсуден, присудили ему колонию для детей, которая по его словам страшнее в несколько раз, чем для взрослых. Малолетние преступники не знают страха перед наказанием и не знают жалости к себе подобным. Их издевательства друг над другом не имеют границ и поддерживались командованием, которое с удовольствием наблюдало за

"самоперевоспитанием" малолетних преступников. Когда из такой колонии Виктор перешёл во взрослую, она показалась ему санаторием.

Отправили его работать на Север добывать золото, лежащее под землёй в вечно мерзлоте. Однажды их экскаватор отковырял кусок глыбы, которая отвалилась и обнажила вмёрзшее в лёд тело молодого мамонта.

Оно было покрыто шкурой с длинной толстой шерстью Работу сразу прекратили. У их начальства была инструкция, по которой они должны были работы приостановить и доложить по инстанциям о находке. Дело в том, что за такую находку американцы платят миллион долларов. Но то ли в Москве не смогли договориться за цену, то ли посчитали, что убытки от простоя будут дороже полученного миллиона, но вскоре пришёл приказ: "Мамонта выбросить и продолжать добычу металла".

Мужики золотодобытчики решили оставить себе сувениры от мамонта.

Начали срезать с него куски кожи вместе с шерстью. Она была замёрзшая и плохо поддавалась срезке, чуть не написал обрезанию.

Когда шкура срезалась, открывалось красное мясо Кто-то отрезал кусок и бросил собаке. Та его благополучно съела, облизнулась и попросила своим собачьим взглядом добавки. Ей дали, переглянулись между собой и поняли друг друга без слов. В ход пошли ножи, топоры, пилы.

Наковыряли мамонтятины килограмм сто, сто пятьдесят и принялись её варить. Сварили, поперчили, посолили и под разведенный спирт съели.

Понравилось Мясо жёсткое, волокнистое, похожее на оленину. В общем, сожрали мамонта. А кусок шкуры Виктор выменял у знакомого преподавателя биологи на три литра чистого спирта. А вы говорите собачатина.

В Алмалыке я научился водить автомобиль. Я заказывал ежедневно самосвал, и каждое утро он приезжал ко мне на стройку. Я, отдав распоряжения рабочим, ехал за материалами на этом самосвале.

Водители менялись, но не очень часто. Некоторые уступали мне место за рулём, которое я с удовольствием занимал. Особенно мне доверял машину водитель Николай Козлов. Он меня учил ездить на различных скоростях, по горным дорогам, преодолевать труднопроходимую дорогу и т.д. Он и сам, наверное, получал от этого удовольствие.

Автоинспекции мы не боялись На весь город был один автоинспектор, которого шофера давно споили и он рад был получить с утра хотя бы на сто грамм водки, которая была очень дешёвой.

Однажды, когда мы с Козловым ехали через пустынную степь, которых в Узбекистане было больше чем засеянных, перед машиной выскочил дикий козёл (джейран). Козлов заорал: "Догоняй его!" Я повернул в сторону, куда побежал джейран, и дал полный газ. Козлов наклонился вперёд, глаза его горели, и он командовал как и куда ехать, хотя я и сам прекрасно видел. Машина по мягкому грунту не могла ехать быстрее чем 50-60 километров в час, а джейран тоже бежал с такой скоростью.

Если мы его догоняли, он прыгал в сторону и пока машина поворачивала джейран увеличивал разрыв. Бежал он впереди метров десять. Бег его был очень красивый. То он складывал передние и задние ноги вместе, то распрямлялся как пружина и, кажется, что он летел по воздуху а не бежал по земле. И только клубочки пыли вспыхивающие за ним, говорили о том, что земли он всё таки касается. В зеркале заднего вида была видна туча пыли, поднимаемая нашими колёсами. Мы ехали уже минут десять, а может быть и меньше, но казалось, что погоня длится не меньше часа. Нас захватил такой дикий азарт преследования и мы надеялись, что джейран устанет и не сможет дальше бежать, и мы его возьмём голыми руками.

Какое-то мгновение джейран прыгнул выше и летел на доли секунд дольше. Козлов понял причину этого раньше меня и заорал что есть мочи: "Тормози!!!". Но было поздно. Самосвал нырнул передними колёсами вниз, потом резко подпрыгнул, я вцепился в баранку руля, но всё же достал головой крышу кабины и грохнулся об неё так, что искры полетели у меня из глаз, а Козлов держался за специальную руку впереди себя, но всё равно ударился головой об изгиб крыши. Машина остановилась и заглохла. Нас накрыло облако пыли так, что ничего вокруг не было видно. Когда пыль улеглась я увидел Козлова, стоящим возле машины на коленях, и, державшегося руками за голову. Между его пальцев текла кровь, как у Ивана Грозного во время убийства сына, и он (Козлов, а не Грозный) матерился и приговаривал: "Ну на кой матери мне нужен был этот козёл? Сам я Козёл. Да козёл умнее меня дурака.", – и дальше несколько минут в том же духе. У меня на голове вздулась шишка, больше чем у Бубиса раза в четыре, из прикушенной губы шла кровь. Козлов встал и попросил меня осмотреть ранку на голове. Я осмотрел и сказал, что ничего страшного, немного содрана кожа, но, видно, пробит кровеносный сосуд. Надо перевязать Козлов полез в инструментальный ящик, достал ветошь для протирания грязи, намазал солидолом и приложил к голове. Увидев моё удивление, сказал, что это испытанный способ лечения ран на таких дураках как он сам.

Мне на шишку он приложил железяку, от которой мне легче не стало, так как она была не холодной, а горячей.

Потм мы осмотрелись и поняли, что с нами произошло.

Джейран раньше нас заметил овраг от пересохшего ручья и перепрыгнул его Ну а мы разбили две рессоры и сорвали двигатель с креплений. Очухавшись он достал из ящика проволоку, инструмент и стал прикручивать мотор и рессоры. Я ему помогал, и мы оба перепачкались как черти. Ехать в таком виде на работу было нельзя.

Мы доехали до ближайшего арыка, орошающего хлопок и кое как умылись.

Приехали на объект после обеда. Работяги всё время ждали нас, отдыхая. Они "очень сожалели", что были вынуждены стоять и ехидно улыбались, глядя на наш видок.

В общем, поохотились. Я частенько вспоминаю нашу "царскую охоту", когда смотрю по телевизору охоту на лис в Англии или сафари с машин в Африке.

Были там и другие водители, о которых есть что рассказать.

Работал иногда водитель кореец Ким. Не помню, была ли это его фамилия или имя. Парень был, как все корейцы, серьезный, очень опрятный и работящий. Корейцы, живущие в Узбекистане, были между собой очень дружны. Большинство их занимались сельским хозяйством, выращивали рис, овощи. Они необыкновенно трудолюбивы. В восьмидесятых годах их нанимали колхозы на Украине для выращивания лука, овощей, а расплачивались с ними, заранее оговоренной частью урожая, который они потом продавали на базаре. Урожаи, выращенные корейцами и колхозниками на соседних полях, отличались в несколько раз по объёму и качеству.

Ким мне рассказал, что правительство от нас скрывало.

Во время войны, развязанной по указке Советского Союза Северной

Кореей против Южной, корейцев, проживающих в СССР, посылали воевать против корейско – американских войск. Сейчас нам рассказали, что воевали там только лётчики. Но было не совсем так.

Старший брат Кима воевал там в качестве разведчика, потерял руку.

Не знаю, за какие подвиги его наградили… автомобилем "Победа", что по тем временам было невероятно высокой наградой, но ездить на ней он не мог из-за отсутствия одной руки, и иногда его и его семью возил на "Победе" Ким. Машина стояла во дворе, и возле неё и в ней играл шестилетний ребёнок старшего брата. В отсутствие родителей, мальчишка натаскал под машину рисовой соломки и поджёг её.. Сгорела машина и какие-то дворовые постройки. Дом, к счастью, уцелел. Эта история настолько поразила меня, что когда я вижу детей, играющих возле автомобилей, смотрю, нет ли рядом соломы.

Несколько раз работала у нас молодая высокая девушка, напоминающая своей внешностью артистку Клару Лучко в фильме

"Кубанские казаки". Я, видя, что она во время езды очень нервничает и даже боится, сказал ей, что она должна оставить работу водителя, иначе будет несчастье. Но она мне ответила, что давно мечтала стать шофёром, а к езде она привыкнет. К большому сожалению, буквально через несколько дней, он сбила на улице ребёнка, который умер, и её судили. Не помню точно, но кажется, она получила пять лет.

Я тогда сделал вывод и решил для себя, что если я начну бояться ездить за рулём или прыгать с парашютом, я немедленно прекращу это занятие, ибо беды не миновать. Человек, нервничающий в экстремальной обстановке, чаще всего принимает неправильное решение, что ведёт к трагическим последствиям.

9 октября я получил телеграмму, что 8 октября моя сестра родила сына. В этом году ему, моему племяннику Павлу Лузану исполнится 60! лет.

Осенью Золотарёва и Коздобу забрали служить в армию, и я перешёл через некоторое время жить к в комнату к Саше Мялову, нашему сокурснику из параллельной группы. Он был на тринадцать лет старше меня, прошёл войну разведчиком от Сталинграда до Берлина и имел множество боевых наград, которые никогда не одевал. Его крупное удлинённое лицо было изрезано глубокими морщинами, и выглядел он на много лет старше, чем на самом деле. О войне он ничего не рассказывал, как я ни допытывался, а только рассказывал как он участвовал в параде Победы в Берлине, которым командовали Жуков,

Эйзенхауэр, Монтгомери и какой-то французский генерал. Отбирали солдат на парад при наличии не менее трёх наград и не ниже 180 см ростом. Собрали их на каком-то острове на венгерском озере Балатон, где советские участники парада проходили тренировки. Здесь Сашу ожидало такое удивление, что чуть ли не вызвало у него шок. Он увидел на груди дивизионного писаря, не принимавшего участия в боевых действиях, столько наград высокого достоинства, сколько не было у многих прославленных героев. Не было у него только Ордена

Ленина и Звезды героя. Оказывается, тот вписывал себя в наградные реляции, и под общую неразбериху получил много наград. Саша не стал на него никому докладывать, а только после разговора с ним: "Плюнул в его поганую морду, а пачкаться о него не захотел. Из-за таких как он ложится тень на всех нас, поэтому я никогда не одеваю свои награды". Привёз Мялов из Германии только шерстяное одеяло, которое он прожёг утюгом, фарфоровую трубку-чубук и колоду игральных карт с хорошенькими девушками в мини одеждах. Это были все его военные трофеи.

Саша был обладателем проигрывателя патефонных пластинок и покупал одинаковые пластинки по две-три штуки сразу. На мой вопрос, зачем он это делает, Саша смеясь ответил, что когда напьётся, бьёт пластинки об стенку. А так есть надежда, что пластика с любимой песней останется целой. Иногда он приносил водку домой и,выпив полбутылки, прощался.

– Ты что уходишь сейчас?, – спрашивал я

– Нет, просто я сейчас выпью и уже тебя не буду видеть. Так что до свидания..

Потом ещё некоторое время слушал музыку, бил пластинки и засыпал.

Саша работал на стройке, которую строили заключённые и однажды пришёл пьяный со слезами. Оказывается, его, проливавшего свою кровь на войне, ударил по лицу рабочий "зэк".

Саша почти каждый день приходил выпивший и однажды, в марте 1956 года он пришёл трезвый, но выглядел как пьяный. Широко раскрытые удивлённые глаза, сбивающаяся речь.

– Что с тобой, Саша?

– Всё. Конец света. Сталин-враг народа.

Так я узнал о ХХ съезде Компартии, на котором Хрущев разоблачил культ личности.

Боже мой, сколько у нас было "врагов народа", которых потом делали кумирами и наоборот, сколько было и сейчас есть сволочей, приносящих только вред и ходящих в героях.

В апреле приехала в гости ко мне моя мама. Когда она зашла в комнату, то сказала, что нужно вытирать ноги, выходя и нашей комнаты на улицу, так чисто было у нас в доме.

К сожалению, у мамы на следующий день случился острый приступ аппендицита и её забрали в больницу. Операцию делать было нельзя из-за сильного перитонита и ей делали блокаду его. Лечил мать врач по фамилии Бердичевский. Он бы из Кировограда, и был племянником известного кировоградского хирурга с такой же фамилией. Через дней десять маму выписали, я уволился с работы и вместе с не мы уехали в

Кировоград..

Я получил отпускные, зарплату, и немного денег у меня оставалось от ранее заработанных, и мы в московском ГУМе купили мне бобриковое пальто, а в гастрономе накупили продуктов, которые ели уже дома..

Особенно мне понравился копчёный сом. Я его больше никогда не ел.

Побыв несколько дней дома, я через маминого троюродного брата

Семёна Котлярова, работающего заведующим общим отделом Облисполкома, устроился на работу в Облремстройтрест, где меня направили работать мастером на строительство детской библиотеки., что стоит на улице

Шевченко.

Я пришёл на самое начало этой стройки. Единственным механизмом был экскаватор на базе трактора "Беларусь". Другим подъёмным устройством был кран "Пионер". Это по сути была электрическая лебёдка с полутораметровой стрелой, поворачивающейся вручную. Все работы по переноске грузов также выполнялись вручную, вернее вножную.

Но работать было интересно. Архитектором библиотеки был Владимир

Александрович Сикорский, очень приятный человек, преподававший по совместительству с основной работой архитектуру у нас в техникуме.

Он был интересным интеллигентным человеком и мне было приятно с ним общаться. Как-то он рассказал мне, что ему предложили быть главным архитектором западно-украинского города Кржополь, но он отказался только из-за не совсем благозвучного названия. Позже Сикорский работал в Киеве, был инициатором строительств музеев архитектуры под открытым небом и руководил ними по линии Госстроя УССР.

Сикорский заложил интересные решения в наружный облик и кирпичную кладку здания. Так впервые в Кировограде ним запроектирован наклонный цоколь библиотеки, придающий зданию вид непоколебимого, устойчивого, полукруглое крыльцо, позже разрушенное. железобетонное перекрытие над подвалом в разных уровнях, боковые эркеры и т.д.

Но строилось это небольшое здание в муках.

Я и сейчас с ужасом вспоминаю на какой риск шло руководство треста и мой непосредственный начальник прораб Савелий Романович

Клейнер, когда копался фундамент под восточную стену здания, а сверху, на десятиметровой высоте вертикального, не закреплённого котлована стоял сарай Облпотребсоюза. Грунт под самым основанием был песчаным и мог в любую минуту обрушиться и похоронить под собой десяток рабочих. Савелий Романович был в это время на сессии в

Одессе (он учился заочно в институте), а главный инженер Дряпико уехал в командировку, рассчитывая таким образом уйти от ответственности в случае несчастья. Вряд ли ему бы это помогло, потому как я освобождался в течении трёх лет после окончания техникума от уголовной ответственности за нарушения по технике безопасности.

Я же, понимая, что мне также не избежать ответственности моральной, залез в котлован и был там вместе с рабочими, руководя буквально каждым их движением и держа себя в руках, сдерживая, от страха волной подступающему к горлу и вызывающего тошноту. Я и сейчас чувствую холодок в ногах и сжимающее грудь волнение от тех переживаний. Гораздо труднее переживать за жизнь других людей, чем за свою собственную А может я сейчас лицемерю? Не знаю.

Но судьба смилостивилась к нам и особенно к тем людям, которые работали в котловане.

На месте строящейся библиотеки во время войны был лагерь для советских военнопленных. Мы находили там полуистлевшие документы, остатки ботинок, сапог ремней, а однажды нашли истлевшие документы, наверное закопанные от немцев, како-то младшего политрука. Наверное он надеялся после войны найти их там, потому и завернул их в резину от камеры автомобиля. В свёрточке находился партбилет, служебная книжка, письмо жены или невесты и их совместная фотография. Я отнёс эти документы в наш краеведческий музей, а там удивились, зачем я их принёс. Со словами: "У нас этого добра хватает", – у меня их взяли, но я потом много лет жалел о том, что сам не попытался найти родственников или даже самого политрука.

Выкопали мы неразорвавшийся.стопятидесятимиллиметровый неразорвавшийся снаряд. Я позвонил в военкомат, чтобы они его забрали, но мне там дежурный ответил, что все сапёры находятся на разминировании и прислать некого. И сказали мне перенести снаряд в тень, накрыть чем-то, а они за ним приедут. Я дал команду разнорабочим перенести снаряд, но один из них, пьянчуга Иван

Иванович сказал: "Сам пэрэносы. А я щэ пожиты трошкы хочу" Мне не раз приходилось брать в руки неразорвавшиеся боеприпасы, но сейчас захотелось сохранить имидж начальника, и я предложил другим убрать.

Но никто, конечно, не боялся, но уже сыграло стадное чувство неповиновения, и все смотрели на меня, как я найду выход из положения. Я тогда спрсил Иван Ивановича хочет ли он выпить? Тот загорелся:

– А шо? В тэбе горилка е?

– Нет, я тебе отдельный наряд выпишу на двадцать пять рублей.

– Це дуже довго ждаты. Я зараз хочу. Давай зробым так. Ты мэни дай отш двш дощкы, и видпусты додому. Я пэрэнэсу снаряд, пиду продам дошкы, выпью и мы в розраахунку. Идэ?

– Идэ, идэ. Не напьёшься никак.

Все слушающие наш разговор засмеялись, подождали пока И.И. перенесёт и укроит куском рубероида снаряд и пошли работать.

Опять с этим тоже всё обошлось.

Но снаряд пролежал неделю, стройплощадка была маленькая, я его уже сам пару раз перекладывал, а сапёры не приезжали. Я звонил в военкомат, там всё обещали. Опасность состояла в том, что на стройплощадку могут забраться дети тогда… не хотелось даже об этом думать, так как я знал много случаев, когда погибали по несколько мальчишек сразу.

Я решил вывезти снаряд со стройки. Возил ко мне раствор, бетон и кирпич иодитель самосвала Вайсбург. Я знал, что он строит дом в районе Балашовки и предложил ему машину кирпича взамен того что он вывезёт снаряд на свалку, но закопает его там. Он с радостью согласился, набрал в самосвал песка, положил на него злополучный снаряд и вывез на свалку, где под многометровым слоем мусора он лежит до сих пор и, наверное, пролежит там ещё лет сто. Я, правда, опять рисковал, но в другом плане. Если бы Вайсбурга поймала милиция с ворованным нами обоими кирпичом, то здесь меня не спасло бы то, что я недавно окончил техникум. Срок мне грозил определённо. Но тут пронесло.

Нашему тресту не выделяли никакого металла, и снабженцы договорились в Кривом Роге на поставку проволоки "путанки".Она получалась как отходы при прокате её на станках. Это были запутанные клубки, куски из которых вырезались и молотками ровнялись на куске рельса. Из этих кусочков арматурщик вязал сетки для железобетонных плит перекрытия. Арматура для железобетонных монолитных балок сваривалась из кусков арматуры, что техническими условиями запрещено. Перемычки над окнами, где опираются балки, уложены из случайных металлических швеллеров и уголков. В одном месте опора их явно недостаточная, и я понимал, что так строить нельзя. Но меня заставляли: "Делай, что тебе говорят!" И всё тут.

Уверен, что ни в одной цивилизованной стране никто и никогда так не строил. А мы строили! Наше "АВОСЬ" выше нашего сознания и как не странно, иногда выносит. Стоит же Детская библиотека в Кировограде уже пятьдесят лет, авось ещё полсотни лет простоит.

Летом я посещал аэроклуб и в июле поехали в Киев на соревнования.

В команду кроме прежних участников добавился Боря Чижов и дочь замполита, не помню её ни имени ни фамилии.

Я перед соревнованиями сделал всего в этом году пятнадцать прыжков, но несмотря на это в упражнении на точность приземления попал в двадцатипятиметровый круг, что было выше нормы мастера спорта по существующим тогда нормативам. В свободном падении у меня был тоже результат выше мастерского. Тогда и зародилось впервые честолюбивое желание стать Мастером спорта. Я видел, что это достижимо. Но такое звание присваивалось только при наличии не менее двухсот парашютных прыжков. Не знал я тогда, что через год нормативы поднимутся на такую высоту, что при той парашютной технике придётся так потрудиться, как я не трудился никогда.

А пока опять мы собирались на крыльце, и наш коллектив пополнился несколькими новыми персонажами, о которых хочу рассказать.

В первую очередь о двух ребятах, собиравших вокруг себя коллектив, главным образом потому, что они играли на гитаре и пели.

Песни, которые мы подхватывали. Песни были совершенно разной тематики. Но о песнях ниже.

Иван Чумаков, ниже среднего роста, с вьющимся русым волосом, симпатичным лицом героя украинских фильмов на многие годы стал главным исполнителем и аккомпаниатором наших, как сейчас говорят, тусовок. Главной и первой его песней, любимой нами, была песня "На толчке Одессы-града".

"На толчке Одессы-града

Шум и тарарам,

Продаётся всё что надо:

Барахло и хлам"

Эта песня была очень у нас популярной, и Иван исполнял её всегда.

Мы её знали наизусть, и она нам не надоедала. Эта песня известна всем, так как её позже во многих своих концертах исполнял Высоцкий.

Некоторые люди приписывают ему. её авторство Я так не думаю. Просто

Высоцкий взял чью-то песню и исполнял ёё. Я не слышал в записях его концертов, чтобы он объявил эту песню своей.

Другой Ивановой песней была "На катке" Иван её запевал, а припев мы пели хором. Приведу текст её полностью.

Бывать мне на катке, друзья,

Не приходилось никогда,

Но вот кричит жена: "Пойдём",-

И мы отправились вдвоём.

Припев:

Пошли кататься,

Вперёд, назад, Вперёд назад,

А я признаться, совсем не рад, совсем не рад,

Совсем не думал никогда,

Что попаду сюда и я.

Одели быстро нам коньки,

А мы стоим как дураки,

Шагов мы сделали пяток,

Я на ногах стоять не смог,

Я поскользнулся, полетел,

Своей ногой жену задел,

Мы оба грохнулись спиной,

Хватили так, что Боже мой.

Припев,

На крик жены и на мой стон

Несутся к нам со всех сторон.

Бежит сначала офицер,

За офицером инженер

И юнкер прётся во весь дух,

И все на кучу, бух да бух,

Вся куча вертится на мне,

А я на собственной жене.

Припев.

Мы были молоды, нам было весело от незамысловатых песенок и отвлекало от постоянных мыслей о завтрашних соревнованиях.

Чумаков был парнем среднего интеллекта, никогда не блистал особыми результатами и не числился в фаворитах, но умудрился дважды стать абсолютным чемпионом Украины.

Во всех видах спорта есть спортсмены, числящиеся в аутсайдерах, но умеющие обойти многих фаворитов.

Ваня любил выпить и по пьянке "выступать", за что в 1958 году на

"Чайке" после банкета получил от Банникова по зубам так, что перелетел через скамейку., а в!963 году на сборах в Запорожье во время нашего увольнения в город наклюкался так, что чуть не вылетел со сборов. Но в общем, он был неплохой мужик. Я спрашивал в конце восьмидесятых у львовян, где сейчас Чумаков, и чем занят? Но его последнее время никто не видел, говорят, занялся натуральным хозяйством.

Другим гитаристом был Юра Кощеев. Высокий, смуглый, с копной чёрных волос, с крупными чертами лица, он был человеком высокого интеллекта, нравился женщинам, но не афишировал своих связей. Юра был инженером связи. Будучи родом из Горького, он сохранил Нижне -

Новгородское "О"кание. Его любимая песня была о молодом человеке играющего для девушки под её балконом. Закончилось всё тем, что "из окна водой облили новый костюм". Когда я был в армии, чемпионат

Украины проходил в Кировограде и он стал чемпионом. Но в 1961 году, на чемпионате СССР во Владимире, Кощеев, в знак протеста против того, что двум спортсменам, показавшим одинаковые результаты по сумме трёх прыжков, присудили первое и второе место, свистел во время награждения. Его за это дисквалифицировали на несколько лет, без права участия в соревнованиях. С тех пор он не прыгал с парашютом.

Кощеев жил в Запорожье и всегда выступал за его команду. Но после того, как он перестал заниматься спортом и стал уделять больше внимания работе, пошёл на повышение. Его перевели на работу в

Днепропетровск и он занял кресло начальника связи всего Днепровского пароходства. Это большая должность, сравнимая с начальником главка республиканского министерства. Пользуясь служебным положением, он помогал парашютистам с установкой домашних телефонов.

В!980 году я приехал в командировку в Днепропетровск и поселился в одноименной гостинице на берегу Днепра, из которой открывался величественный вид на великую славянскую реку, воспетую Гоголем. У меня сохранилась, сделанная мной фотография ночного Днепра. Днепр совершенно чёрный, а над ним фонари, убегающие вдаль, на мосту и светящиеся фары автомобилей, переезжающих через мост. Вдалеке виднеются. огоньки левобережья.

В эту гостиницу я пригласил Кощеева. Мы с ним славно посидели часов до двух ночи, когда ехать домой ему уже не было чем. Он заночевал у меня в номере, а на утро попросил меня позвонить жене и сказать, что на сей раз он с другом а не… Я позвонил к нему домой и услышал от жены внушение в свой адрес, высказанное вполне вежливо, но довольно колючее. Думаю, что вечером Юре досталось больше, чем

"водой облили новый костюм"

В 2003 году я получил сообщение, что Кощеев Юра ушёл в мир иной.

Очень жаль.

Бессменным в течении многих лет членом сборной Украины был Володя

Бутов или Бутик, как мы его называли. Жил он в Киеве за зоопарком.

Работал рабочим на каком-то крупном киевском заводе. Его постоянно освобождали от работы, чтобы он свободно мог заниматься спортом.

Белобрысый, с высоким лбом, Володя был среднего роста, но длинное туловище, короткие ноги и широкие плечи и грудь делали его приземистым и твёрдо стоящим на земле как кнехт (Стальная или чугунная тумба к которой швартуются корабли).

Бутик был человеком с юмором, и даже с некоторой долей сарказма.

Он много не разговаривал, но давал такие едкие замечания или клички, что они припечатывались к человеку намертво. Поэтому вступать с ним в спор опасались. Но его незлобивый характер и ровное дружеское отношение ко всем, притягивали людей к нему магнитом.

Бутов служил в армии в правительственной эскадрильи, которая состояла из нескольких самолётов ИЛ-14, укладчиком парашютов для членов правительства и политбюро Украины. Летали эти члены без парашютов, которые всегда были в самолёте. Их инструктировали, как этими парашютами надо пользоваться во время аварии. Интересно, что у пилотов парашютов не было. Конечно, люди связанные с авиацией, понимали, что ни один из них воспользоваться парашютом не сумел бы.

Я думаю, что это придумали подхалимы, показывающие, как они дорожат жизнью своих любимых руководителей. О своей службе Бутик говорил с сарказмом вроде: "Одеваю я на этих пердунов парашюты, чтобы подогнать по росту каждого подвесную систему и вижу у них в глазах такой страх, что кажется, что он сейчас наделает в штаны. А ведь я это делаю на земле. Правда, запах от них исходит такой, хоть впору противогаз одевать".

Володя на всех соревнованиях показывал неплохие результаты. В

1953 году он стал инспектором-парашютистом при ЦК ДОСААФ Украины и сразу же закончил свою карьеру.. Но это произойдёт позже. Позже я ещё расскажу о многих, а сейчас я перейду сразу в год 1958, потому что в 1957 году соревнований не было.

Закончил 1957 год с 128 прыжками. Это были прыжки ночью. Они по своему очень интересны и романтичны.

За несколько дней до ночных прыжков мы поехали в медчасть лётного училища, где прошли проверку на адаптацию зрения к темноте и свету.

Наше зрение устроено так, что после яркого света некоторое время не видит предметов в полумраке, и проходит некоторое время, чтобы глаза привыкли и стали различать то, на что взгляд направлен. У разных людей время привыкания (адаптации) разное. У некоторых оно проходит так долго, что не вкладывается в норму установленную для лётчиков и их не допускают к ночным полётам.

Проверка на адаптацию проходит следующим образом. Проверяемый вставляет голову в тёмный ящик в котором на несколько секунд включают очень яркий экран. Затем экран гаснет и появляется в одном из углов еле видимый квадрат. Через сколько секунд проверяемый назовёт в каком углу находится квадрат, будет время его адаптации.

Сначала проверку проходили пилоты и инструктора. Я проходил последним и результат проверки удивил даже проверяющего врача. – адаптация моих глаз к темноте была мгновенной. Он несколько раз перепроверял меня., но результат был неизменный.

На аэродроме из фонарей называемых "Летучая мышь", работающих на керосине, выкладывают габариты взлёта и посадки, а также обозначают место приземления парашютистов.

Прыгали мы из самолёта По-2. Парашютист сидит в передней кабине и видит как из выхлопных патрубков двигателя выскакивают сначала красные и вонючие языки пламени, но по мере увеличения оборотов цвет изменяется до синего и языки, величиной с ладонь светятся впереди на протяжении всего полёта.

При взлёте ничего не видно кроме светящихся фосфорическим светом приборов, да нескольких фонарей впереди самолёта, но по мере подъёма появляется всё больше светящихся точек. Сначала видно огоньки близлежащего села Фёдоровка, а позже открывается вид на светящийся огнями Кировоград. Летом улицы города нагреваются от солнца так, что с наступлением темноты горячие городские улицы нагревают воздух, он поднимается вверх и искажает свет от освещения города и к самолёту он приходит в виде мелькающих, переливающихся огоньков, иногда разноцветных. Это зачаровывающее зрелище, Фата Моргана от которого я не могу никогда оторвать глаз, подлетая к большим городам. Потом, когда самолёт взял курс на выброску, необходимость заставляет смотреть только на площадку приземления и видишь одни только светящиеся точки фонарей.

Отделившись от самолёта в темноту, что само по себе вызывает чувство неизвестности, ждёшь раскрытия парашюта и наполнения купола воздухом. Пытаешься осмотреть купол, и если ночь лунная, его ещё можно увидеть, а в тёмную ночь вспоминаешь о карманном фонарике, являющимся атрибутом ночных прыжков и освещаешь ним купол.

Самое опасное в ночных прыжках – приземления. Если приземляешься рядом с фонарями, то нет ничего сложного приготовиться к приземлению, а если ошибся в расчёте и приземляешься далеко от огней, то земля приходит неожиданно и вовремя не приготовиться, то можно травмироваться и очень сильно. И ещё опасно то, что можешь приземлиться на какое-то препятствие. Я однажды приземлился на границе аэродрома рядом с пограничными, высотой сантиметров 30, заострёнными и покрашенными столбиками представил себе чтобы было бы, если бы я или кто другой приземлился на этот кол или упал бы на него грудью. По моему предложению начальник немедленно дал команду их убрать.

Ночные прыжки мне очень нравились. Они совмещались с тренировкой пилотов летать ночью и у нас появлялось время для отдых после рабочего дня и для того, чтобы пойти на бахчу за арбузами.

Сорвать. на колхозном поле или на бахче – баштане кукурузных початков – кочанов, как говорят на Украине, или несколько арбузов, не считалось в моральном смысле воровством. Вот и пошли мы с Таей

Пекарь, захватив парашютные сумки, на колхозный баштан, граничащий с аэродромом за арбузами. Выбирая на ощупь арбузы покрупнее, мы бродили по баштану, пока чуть не наступили на спящего сторожа. Он, наверное, был пьян, потому что мы вели себя не совсем осторожно, а после встречи с ним, вообще, перестали осторожничать и, включив фонарик, быстро выбрали самых спелых арбузов. В тот день мы сделали по одному прыжку, а на следующий день, 5 сентября!957 года, я задержался долго на работе и не успел к отправлению машины из аэроклуба и пошёл на городской автобус, который довёз меня до

Бобринецкого шоссе. Водители не останавливали ночью попутным пассажирам, но здесь начинался большой подъём и скорость заметно падала. Воспользовавшись этим, я догнал грузовик, ухватился за задний борт и залез в кузов. Проехав километров 15, машина повернула налево и остальные 6 или 7 километров я шёл пешком. Ночь была абсолютно тёмная и мне приходилось внимательно ступать, чтобы не очутиться в кювете. Когда я свернул на "военно-грузинскую" дорогу, названную так по имени работника клуба Георгия Новеича Гвамберидзе, или просто Новича, строившего эту дорогу, до аэродрома оставалось два с половиной километра и самолёт уже был слышен, я заметил, что стало чуть светлее, хотя луна не светила. Я увидел на небе красноватое свечение с синевато белесыми подёргивающимися полосами.

Оно становилось всё ярче и переливаясь образовывало какой-то мифический занавес. На душе стало как-то тревожно и даже страх начал пробиваться под кожу. Страх порождала новизна и неизвестность этого явления. Пришли мысли об Хиросиме, атомной бомбе. Но постепенно страх прошёл, уступив место интересу, и я, задрав голову вверх, несколько раз спотыкался. Всё это продолжалось не мене полчаса. Но вдруг резко начало мелькать, задёргалось и враз погасло, выключенное чьей-то волшебной рукой.

В полной темноте я добрался до аэродрома, где все свободные от полётов обсуждали это явление. Приземлившийся на ПО-2 Боря Киркин говорил, что он пытался долететь до "светящегося" облака", но набрав высоту более двух тысяч метров, видел, что до него ещё далеко.

Через пару дней мы узнали из газет, что в средних широтах над

Украиной наблюдалось очень редкое в этих местах полярное сияние.

В июле 1958 года мы с женой, и тысячи других людей наблюдали такое же сияние, гуляя в городе. Нечто подобное я два раза наблюдал в Томске. Один раз зимой, а второй летом.

Я сейчас думаю о том, что подумав тогда о Хиросиме, я, наверное, был не далёк от истины. Тогда в СССР проводились многократные испытания атомного и водородного оружия в атмосфере, под водой, под землёй, и это могло вызвать дополнительную ионизацию окружающей среды, что и вызывало свечение. Но это только моя догадка, догадка не совсем грамотного человека.

В 1957 году Сократ Павлович Грачёв ушёл на пенсию и вместо него командиром звена стал Банников. На освободившуюся должность пилота инструктора – парашютиста, прислали только что окончившего ЦОЛШ

(Центральную лётную школу ДОСААФ) молодого, симпатичного парня

Бориса Александровича Киркина, сокращённо БэА.

Среднего роста, физически хорошо развит, шатен с хорошим умным лицом Боря обладал многими способностями. Он умел неплохо рисовать, играл на музыкальных инструментах и главное – был прекрасным лётчиком. Он был в полёте совершенно спокоен, никогда внешне не нервничал, что очень передаётся окружающим, а даже был несколько флегматичен. Боря обладал тонким чувством юмора, мог подметить в серьёзном долю смешного, причём всегда кстати. Он не хохотал как я, например, а тихонько смеялся. Мне нравилось с ним летать на прыжки, зная, что он хорошо рассчитывает точку выброски и не сердится, когда я его поправляю, даже неправильно. Он улыбнётся, повернёт ко мне голову, кивнёт с видом: "Ну делай как знаешь", – изменит курс по моему желанию. И если я ошибся, никогда не станет мне выговаривать или подначивать. Только улыбнётся, давая понять, что всё стало на свои места, и всё.

Нe мoгy сказать, что мы с Борисом стали большими друзьями, но между нами были хорошие доверительные отношения.

Работал у нас в тресте заведующий складом лесоматериалов Иван

Моисеевич, не помню сейчас фамилию. У него была дочь Лида, высокая красивая девушка, закончившая строительный техникум и они поженились. Боря организовал помолвку в ресторане "Центральный", правда, тогда и единственный в нашем городе. На помолвке были только его коллеги инструкторы и я. К тому времени инструктора приняли меня в свой коллектив на правах младшего товарища, и я участвовал почти во всех их мероприятиях.

Борис уверенно и хорошо прыгал на точность приземления, показывая на тренировках, результаты выше моих.

А со свободным падением у него не клеилось и не знаю почему.

Иногда он падал стабильно, но чаще срывался в штопор, что спортсмену с его опытом было недопустимо. Борис страдал от этого, но виду не подавал. Мне за него было обидно, он не был трусом, умел держать себя в руках, но что-то не срабатывало. Борис никогда не матерился, умел относиться ко всем вежливо. Девчата спортсменки в него влюблялись, но он улыбаясь им и давая повод на что-то надеяться, был верен Лиде. Может я чего-то не знаю, но если эта книжка попадёт ему в руки, пусть он не обижается, что я его здесь препарировал.

У Киркиных было двое детей, мальчик и девочка. Он гордился детьми и рассказывал об их успехах с удовольствием. Сын окончил лётное училище, а дочь, круглая отличница в школе и институте, стала врачом.. За лет девять-десять работы в аэроклубе, Борис, насколько я знаю не с кем не конфликтовал. Затем он работал много лет в

Аэрофлоте. Однажды я его встретил и он рассказал мне, как попал в грозу под Александрией, и как перед ним в двух или трёх метрах проскочила молния. Голубой столб толщиной сантиметров двадцать был весь в колючках. Он так натурально и красочно мне рассказал, что я себе с тех пор так и представляю молнию.

Боря страстно любил, а может и любит сейчас рыбалку, хотя кушать рыбу не любил. В свободное время он с удочкой уходил на ставок и часами там просиживал. Он не любил когда был обильный клёв и говорил, что у него в таких случаях пропадает интерес к рыбной ловле.

В восьмидесятых годах я встретил Бориса, который шёл после работы со своими коллегами лётчиками в сторону гаражей распить бутылку, что у нас было принято, как мужской закон Он тогда уже не летал, а работал начальником штаба эскадрильи. Я Бориса давно не видел и его вид удручил меня. В очках, сутулый и постаревший он напомнил мне о том. что и я уже далеко не тот Толя, который был в пору своей парашютной юности.

В июне 1958 года мы начали прыгать из самолета ЯK-I2. Это был прогресс по сравнению с ПО-2. Самолет брал на борт трех парашютистов и быстрее набирал высоту и мы стали чаще прыгать_ по 2 прыжка вдень. Этот год был для меня очень трудным и я не знаю, сумел бы я повторить и вынести ту нагрузку, которую выносил тогда. Распорядок дня у меня был такой. Подъем в половине четвертого утра, бегом в аэроклуб, погрузка парашютов, отъезд на аэродром, два прыжка с парашютом, что само по себе не легко,отправление на грузовике в город, работа до 6 – 7 вечера и сразу встреча с Эммой, продолжающаяся, как правило, до часа – двух ночи. Спал всего по 2-3

часа.

В то время не было мягких кругов приземления, не было специальных ботинок с мягкой подошвой, и я часто травмировал ноги. В основном это были растяжения связок и ушибы голеностопного сустава и ушиб пяточной кости (у нас говорили – отсушил пятку). Хромал, но прыжки не прекращал. Прыгал я в кедах, прообраз кроссовок. Я как мог, облегчал себе приземление, подкладывая под пятки губчатую резину, что немножко смягчало удар. Фёдоровский аэродром ранней весной и после дождей размягчал, но во время летней жары грунт пересыхал, трескался и становился твёрдым, как бетон. Приземление становилось очень жёстким и болезненным. Но жадность к прыжкам преодолевала и травмы, и боль, и недосыпание, и усталость. Но за месяц до соревнований, во время выполнения второго прыжка, я разогнал свой купол до максимальной скорости, чтобы попасть в цель, обозначенную крестом из двух белых полотнищ и, приземлившись прямо на полотнище, или как говорят в крест, я почувствовал жуткую боль в правом плече.

Я взялся за него левой рукой, но там где обычно мы чувствуем плечо, его не обнаружил.. Плечо переместилось вперёд и нестерпимо болело. Я вывихнул плечо. Врач, обслуживающий прыжки сказал, что нужно срочно ехать в больницу. При малейшем движении меня пронизывала жуткая боль. Банников, видя это, налил мне полный стакан водки, который я выпил без закуски, посадил в машину "скорая помощь", принадлежащую аэроклубу, и управляемую всё тем же Ваней Дубиной, и отправил меня в город. Я совершенно не захмелел, но боль несколько уменьшилась.

Привезли меня в заводскую больницу, расположенную возле вокзала.

Два корпуса этой больницы были построены для рабочих завода

Эльворти. Я не видел на них охранных досок, говорящих о том, что они являются памятниками архитектуры. Но они настолько хороши и уникальны рисунком своей кирпичной кладки, что трудно подобрать слово для определения их красоты. Они несколько массивны и вычурны, как ожерелье на шее у купчихи.(Кстати там находится сейчас женская больница). Я не могу определить их архитектурный стиль, (наверное,

"Елисаветградский купеческий классицизм") но такими зданиями мог бы гордиться любой европейский город. Я не даром так назвал стиль. В городе несколько зданий с утолщёнными, как пузыри, колоннами образующие крыльца. В первую очередь здание бывшего коммерческого училища недалеко от этой больницы.

Взялся вправлять мне плечо врач Гольдберг или Гольденбег, коренастый крепкий человек.

Он сначала влил мне лошадиным шприцом в плечо грамм сто новокаина, затем тянул мне руку сначала один, потом позвал девушку

(я даже рассмотрел, что она красивая), наверное практикантку, и они вдвоём тянули изо всех сил, но у них ничего не получалось.

Я врачу сразу сказал, что выпил обезболивающий стакан водки и он бурчал, откуда, мол, водка утром на аэродроме, алкоголь нейтрализует новокаин поэтому мышцы не дают вправить руку. Он влил мне повторную порцию новокаина и опять тянул вместе с красивой девушкой, пот лился с нас всех, но плечо не поддавалось. Я терпел, молча, а на лице изображал гримасу наподобие улыбки. Красавица спросила меня почему я улыбаюсь. Я подумал о том, что красота н прибавляет ума, но ответил:

"Чтобы не плакать"

И врач решил применить метод рычага, которым была моя рука, но предупредил, что есть опасность отломить конец кости. Он взял меня за локоть и резко вывернул руку, я заорал так, что студентка отскочила от меня с перепуганным лицом. Боль вдруг стала затихать, и я понял, что мои кости на месте. Я спросил врача, когда я могу приступить к тренировкам, а он сказал, что выпишет мне больничный сначала на месяц, а потом продлит ещё. Мне привязали руку к шее, подложили трёхгранную призму из картона под руку и предупредили держать руку в покое.

А теперь, кто прочитает дальше, поймёт, насколько я был "умный" парень.

На следующий день я поехал на аэродром с повязкой, но когда подъехал к аэродрому и снял её, почувствовал сильную боль во время прыжка из кузова машины.

Можете себе представить с какой болью мне пришлось одевать парашют, прыгать и тянуть за лямки больной рукой, и особенно приземляться. Искры летели у меня из глаз каждый раз, когда я просто задевал чем-то больную руку. Но всё перетерпел и результаты мои с каждым днём улучшались.

Скажу, забегая наперёд, что эта травма окончательно не зажила и давала мне постоянно себя чувствовать При резких движениях в плече возникала резкая боль. Я как мог, пытался её беречь, но это не всегда получалось С 1959 года в соревнования парашютистов в стрельбе и кроссу, введенных раньше, добавили метание гранаты в цель. Я приспособился бросать её раскачивая руку с гранатой, как маятник и попадал в окоп на расстоянии сорок метров. Но плечо всё равно побаливало. Оно болело у меня всегда, а лет шесть назад я не мог уже поднимать руку. Я придумал разные упражнения для руки и сейчас могу нею бриться, но поднять на вытянутой руке два килограмма уже не в силах.

Тогда, в 1958 году нужно было подтянуться минимум восемь раз и я с больной рукой умудрился (от большого ума) подтянуться 18 раз.

В тот год мы получили два новых спортивных парашюта Т-2. Это был громадный шаг вперёд в парашютном спорте. С этими парашютами сборная

СССР стала чемпионом мира в Братиславе, было установлено не менее сотни мировых рекордов, но этот купол принёс и много жертв парашютистов самого высокого класса. Первой жертвой был в 1958 году

Сергей Митин. Я ещё к этому вернусь.

Купол этого парашюта был весь шёлковый, но у него был вырезан один сегмент, из которого выходил воздух, толкая парашют вперёд.

Управлялся купол легко двумя стропами и благодаря его аэродинамическим качествам гораздо легче было попасть в круг диаметром 50-60 метров. Но мы ещё не знали методики обработки цели на небольших высотах и попасть в крест было довольно трудно. Кроме того мне не часто приходилось с ним прыгать, так как инструктора его, как правило, забирали для себя и я решил, что на соревнованиях на точность приземления буду прыгать с круглым куполом,

Неожиданностью для меня стало изменение квалификационных норм для получения звания мастера спорта. Они усложнились в несколько раз.

Точность приземления с 1000 метров стала 15 метров вместо бывших 50.

В свободном падении необходимо было выполнять спирали, а на всесоюзных соревнованиях и сальто, которого не мог ещё на Украине делать никто. Но я несмотря ни на что надежду не терял. Выехали мы на соревнования

18 августа мы выехали в Киев. Мы, это Павел Алексеевич Банников,

Георгий Николаевич Курылёв, Борис Александрович Киркин, Таисия

Пекарь и Анатолий Отян.

Тая Пекарь начал прыгать!956 году. Она закончила ремесленное училище и работала токарем на заводе. Когда я в шутку говорил

Пекарь-Токарь, она обижалась. Она жила с отцом и мачехой. Девочка она была мягкая, покладистая, но какая-то неухоженная и весь её облик говорил о том, что жила она без мамы, нелюбимой. Была она всегда с налётом грусти, даже когда веселилась. Её эмоции никогда не переливались через край. Она параллельно с парашютным спортом занялось обучением летать на самолёте, а потом поступила в ЦОЛШ и вернулась уже в аэроклуб Мастером спорта, инструктором но с другой фамилией – Салтанова..

Был такой случай. После нас должны были летать планеристы. У них летала спортсменка по фамилии Недзельская. Она долго не могла вылететь самостоятельно, но с ней возились потому что на соревнования нужна была девушка. Кто-то из наших инструкторов подначил командира планерного звена Ивана Ивановича Тарнавского:

– Когда твоя Недзельская рекорд установит?

– Тогда, Когда твоя Пекарь станет Мастером спорта, – ответил

Тарнавский.

Не подумайте, что я это придумал, но в 1960 или 61 году, будучи в армии, я прочитал в газете "Советский патриот" следующее:

" На соревнованиях парашютистов в Саранске победительницей в многоборье стала Таисия Пекарь. Она стала чемпионкой трёх республик, выполнив при этом нормативы Мастера спорта".

Второе сообщение в этой же газете:

"В Кировограде на украинских республиканских соревнованиях по планеризму, в упражнении на продолжительность парения,

Кировоградская планеристка Недзельская сумела подняться на высоту более 5000 тысяч метров, что превышает мировой рекорд".

Вспомнив давнюю перепалку инструкторов, я был поражён.

С Недзельской случилось следующее. Она со своим планером попала в мощную кучёвку, когда та начала преобразовываться в грозовое облако.

Все участники, увидев в этом надвигающуюся опасность, пошли на посадку, наша "героиня".сдуру влезла в это облако, и Бог оказался к ней более чем милостив. Она не только не погибла, но и установила мировой рекорд. На следующий день ситуация повторилась. Недзельская залезла в грозовое облако, но мощными турбулентными воздушными потоками её планер разломило на части, но она осталась жива, выпрыгнув с парашютом.

Ещё есть свидетели тех событий, и если я ошибаюсь в деталях, меня поправят.

Пишу свои воспоминания не для широкой публики, но тем не менее хотелось бы, чтобы они читались с интересом. Одни сухие констатации фактов мало кому интересны, поэтому нужно приводить всевозможные события, произошедшие с людьми. Причём события не должны только показывать людей, как образцы для подражания, а нужно изображать их со всех сторон. Все без исключения люди имеют свои недостатки, имеют что скрывать Имею ли я право рассказывать о них всё что знаю? Этот вопрос всегда будет стоять перед людьми "взявшимися за перо". Перьев давно нет, и я сижу, как и многие другие за компьютером, а вопрос остался. Каждый человек решает этот вопрос по своему.

Небольшое отступление. В прошлом году я был на экскурсии в городе Эссене, до которого от Франкфурта 250 км. И если нет штау -пробок на дороге, ехать часа три с остановкой для разминки и перекура.

Главная цель нашей поездки: знакомство с выставкой основателя направления в искусстве "стиля модерн" Поля Сезанна. На выставке было представлено 60 его работ, и сорок работ его последователей:

Писсаро, Пикассо, Гогена, Ван Гога и других. Выставка интересная, но мне особенно понравился портрет женщины кисти Пикассо, голубого периода, когда его картины были более-менее реалистичны. А в постоянной экспозиции музея была прекрасная картина Ренуара – женщина в белом и его же бронзовая скульптура купальщицы. Были несколько замечательных картин других художников и несколько скульптур Родена.

Я не очень хорошо знаю работы Поля Сезанна, но его работу с

Арлекином знают все.

Но главное, о чём я хочу сейчас рассказать, это о том, что когда

Сезанн, сын не крупного банкира учился в престижной школе, к ним в класс прибыл новый ученик, небольшого роста еврейский мальчик. Его поначалу все обижали, ему не давалась математика и рисование, и

Сезанн взял его под своё покровительство, помог в учёбе. Но этот мальчик преуспевал в изучении языков, прекрасно разбирался в литературе, писал небольшие сочинения. Когда стал взрослым, открылся миру как писатель Эмиль Золя. Он и Сезанн много лет были дружны. Но когда Золя опубликовал роман о художнике, и хотя это было художественное произведение со значительной долей фантазии, Сезанн в герое романа узнал себя и страшно обиделся на автора. Он написал гневное письмо Эмилю Золя, и они больше никогда не встречались.

Я не вправе давать оценку великим людям, но сам для себя решил, что ради того, чтобы понравиться читателям, я не могу, не имею права раскрывать известные мне факты из жизни моих друзей, знакомых, которые бы они сами не хотели бы придавать огласке. Многие из парашютистов имели всевозможные любовные истории, по несколько раз, иногда меняли супругов, делали не совсем хорошие поступки и вообще имели секреты, которые я в силу дружбы или близкого знакомства с ними, знал. Большинство из них живы, и я не хочу причинить им неприятность и может даже боль.

Но о мёртвых, уважаемых мною людях, я позволю себе рассказать больше, если знаю, что их близким это не будет неприятно.

Я мало знал мужа Таи, Славу Салтанова. Он работал в аэрофлоте и иногда приезжал в Фёдоровку. Но потом уехал на работу, кажется, в

Иваново. Они снимали квартиру на Черёмушках, а когда Слава уехал, хозяева предложили Тае освободить квартиру, и она с дочкой, симпатичной беленькой трёхлетней девочкой, осталась на улице. Моя мама тогда гостила у моей сестры Валентины в Литве, и я предложил

Тае на недельку-вторую, пока она найдёт жильё, пожить в маминой квартире, но освободить её, как только я попрошу её об этом и главное, не оставить следа о своём присутствии.

Когда мама дала телеграмму о своём приезде, я предупредил Таю, и она пообещала немедленно освободить квартиру. Но когда я привёз маму из аэропорта или вокзала домой, то застал её в квартире вместе с дочерью. В квартире был полнейший тарарам и даже материна постельное быльё было перепачкано. Мать была в шоке, а Тая, хлопая глазами не могла ничего объяснить, и только при нас стала собираться. Мать моя была разъярена, но скандал мне учинять не стала, и жене моей об этом не сказала, думая, наверное, что это моя любовница. Я и по сей день не знаю, знает ли Эмма об этом и что она мне скажет сегодня по прочтению этой страницы.

Во время выброски парашютистов с самолёта АН-2, который аэроклуб заимел уже после моего прихода из армии, в самолёте должен был присутствовать выпускающий, который выпустивший парашютистов, должен был затянуть в самолёт чехлы или фалы. На этом его миссия заканчивалась. Выпускающими были инструкторы Лебедев или Мурзенко, от вынужденного безделья во время набора высоты и посадки научились управлять самолётом, чего по закону права не имели. Однажды Тая вместе с Мурзенко вывозила на выброску парашютистов и уже когда самолёт набрал необходимую высоту, Анатолий Владимирович вдруг увидел, что Тая потеряла сознание. На борту кроме них десять человек молодых парней. Обычно осторожный и предусмотрительный Мурзенко не успел растеряться. Если бы об этом узнали журналисты, они написали бы: "…проявив мужество и находчивость, инструктор Мурзенко совершил подвиг. Он спас от неминуемой гибели государственное имущество-самолёт АН-2, стоящий больших средств, и десять человек".

Так или похоже написали бы советские журналисты, но… об этом не узнал никто кроме узкого круга людей.

Толюха, как его назвали друзья, взял штурвал управления на себя, выбросил парашютистов, дав сигнальную сирену, и пошёл на снижение.

Но снижаться не торопился, ожидая пока Тая не придёт в себя, на вопросы с земли по радио не отвечал и посадил самолёт, когда она открыла глаза. Начальству она объяснила, что отказала радиостанция, а с лётчиками и командиром звена решили никому не говорить, но всегда она должна летать с Лебедевым или Мурзенко, которые могут её подстраховать У женщин во время начальной стадии беременности бывает кратковременное отключение сознания и тогда об этом все и подумали.

Но, наверное, Тая знала что это не так. беременна она, по всей вероятности, не была. Вскоре после ухода на пенсию, а ей не было ещё и сорока лет, она уехала к мужу в Иваново и там врачи обнаружили у неё опухоль мозга и она, ещё сравнительно молодая женщина, умерла.

Но пока мы приехали на соревнования, и я хотел воплотить в жизнь свои честолюбивые планы.

19 августа я лёг спать с таким расчётом, чтобы выспаться, ведь завтра предстоял самый тяжёлый день и в моральном и физическом плане. Предстояло выполнить два прыжка на точность приземления по новым нормативам. Так как я решил (с подсказки Банникова) прыгать с парашютом ПТ-1, то мне предстояло в каждом прыжке 200 секунд, напряжённая работа состоящая в том, чтобы тянуть беспрерывно лямки, хотя при хорошей выброске можно только подкорректировать ошибку в расчете и остальное время сидеть в подвесной системе и не тратить силы. По это только так кажется. Даже при ровном спокойном ветре воздушные массы всё время то ускоряются, то изменяют направление, и в полный штиль воздух всё время колышется. Попробуйте бросить в слабый ветер одуванчик или воздушный шарик и убедитесь, что они летят неровно. Поэтому Павел Алексеевич учил меня всё время работать лямками в том направлении, в каком считаешь правильным, всё время поправляя себя. Лучше сначала находить на крест, а потом притормаживать. Но хорошо было П.А. говорить чтобы я всё время работал лямками, когда у него. да и у Бориса Киркина под кожей играли бицепсы, а я по сравнению с ними выглядел слабаком. Но почти всю ночь я не спал. Одолевали мысли о завтрашнем дне. И наступило завтра.

На "Чайке" чаще всего дует северо-восточный ветер. В тот день он дул со скоростью метра три в секунду, что для прыжков на точность идеально. Первым на пристрелку прыгнул Курылёв, вторым пошёл Киркин, меня П.А. выпустил третьим. Я видел, что и Курылёв и Киркин приземлились в круге и начал тянуть за лямки, устраняя собственные ошибки, так как расчёт Банников произвёл идеально. Если бы я не тягал лямки туда и назад, то, наверное приземлился бы тоже нормально. Где-то на высоте метров сто я почувствовал, что уже выбился из сил, а нужно подойти поближе. Взялся за необходимые лямки, которые от постоянной работы перекрутились и были жгутом. Я быстро снижался, а сил уже не было. Я из последних, нет не последних, а Богом данных сил, подтянул передние лямки, купол качнулся и понёс моё обессилевшее тело к кресту. Я приземлился и от перенесенного физического и психологического напряжения меня стошнило, и я начал рвать. Даже не рвать, а рвотные спазмы меня душили. Боря, спасибо ему, помог мне собрать парашют и донести до старта. Я сел обессиленный на траву и отдыхал, но отдыхал недолго предстоял ещё один прыжок. Результат моего первого прыжка составил 9 метров 22 сантиметра от центра круга, что меня более чем устраивало.

Ведь нужно было не больше 15 метров.

Итак, в первый день соревнований я выполнил 13 поставленной перед собой задачи.

На следующий день мы прыгаем в групповом прыжке на точность приземления и мой личный результат 15 метров и вся команда в круге.

По групповому прыжку команда занимает второе место.

Такого результата мы достигли впервые и благодаря Банникову. Его установка была такая: "Всё делайте в групповом прыжке как я. Всю ответственность за результат я беру на себя. Я промажу, все промажут, я выдам хороший результат, будет хорошее место у команды.

Если кто-то подумает, что я ошибся, что может случиться, и будет делать по-своему и получит хороший результат, то всё равно команда проиграет. Результат одного ничего не стоит".

Я взял этот метод на вооружение и поскольку позднее я был капитаном команды, такая установка приносила хорошие результаты.

Два дня мы не прыгали.

22 августа всем дали отдохнуть и молодёжь рванула через лес на реку Ирпень. Купались и загорали мы прямо у моста на трассе Киев -

Житомир. Веселились до предела, полку молодых спортсменов прибыло.

Из Одессы Олимпыч привёз двух ребят, Валерия Шелуху и Олега

Рудольфа, сделавших за три года большие успехи в спорте и мне придётся с ними не раз быть на сборах.

На прошлых соревнованиях от Одессы выступал Игорь Ткаченко, который сейчас служил в ВДВ. Эти трое ребят погибнут с интервалом в два года между каждым в том порядке, в котором я их привёл. Не помню за какую команду выступал Миша Дашевский. Мне доведётся служить с ним в одной дивизии, и мы будем с ним тренироваться в одной команде.

Потом он переберётся жить в Одессу, и при случайной встрече на

Дерибасовской он мне сообщит о гибели Игоря Ткаченко, в похоронах которого мы будем принимать участие.

Сейчас мы все, забыв о соревнованиях, веселились. В те времена, когда мы прыгали, среди нас царил дух товарищества. Мы дружили, общались, делились опытом, помогали друг другу и радовались успехам не только товарищей по команде, а и своих друзей-соперников.

Результаты соревнований не влияли на наши отношения.

Не знаю почему, но позже всё изменилось и конкуренция на соревнованиях шла с таким ожесточением, как будто шла речь о месте под солнцем.

Вечером опять собрались на восточном крыльце и не помню кто, кажется Мартыненко, рассказал о том, как погиб Сергей Митин. В 1957 году Сергей стал абсолютным чемпионом Советского Союза и был включён в основной состав сборноё страны.

Тогда были нашими конструкторами изобретены купола Т-2 и ими оснастили сборную.

Их купола отличались от куполов ПТ-1 только наличием в них щели, а также тем, что на него натягивался, как и на парашют ПД-47 чехол, что делало более мягким раскрытие и давало тем самым возможность применять парашют Т-2 для прыжков с задержкой раскрытия парашюта. Но наличие щели изменяло аэродинамику купола не только при работе с ним после наполнения воздухом, но и при раскрытии купола. Начались довольно частые перехлёсты куполов. Они могли быть незначительными, когда одна стропа сбоку н перехлёстывала купол и тогда она могла сойти сама, или если подёргаешь её или другие, сходила принудительно. Иногда купола выворачивались, что делало их плохо управляемыми, но не влияло на скорость приземления. Но иногда перехлёст был глубоким, когда одна, а чаще несколько строп перехлёстывали купол ближе к центру и так, что не сходили.

Значительно увеличивалась скорость снижения парашюта, и он начинал быстро вращаться. Перехлёсты иногда случались и с другими куполами, но они не вращались при перехлёсте и даже иногда перворазники открывали запасные парашюты и всё обходилось благополучно. Вращение при перехлёсте Т-2 было опасно тем, что раскрываясь, запасный парашют накручивался на стропы главного, и ещё больше уменьшал площадь его купола, сам при этом не работая. Единственный способ обезопасить раскрытие запасного парашюта – это раскрывать его или пока главный не начал вращаться, что практически невозможно, или попробовать ликвидировать перехлёст, обрезая перехлестнувшие стропы ножом, который всегда крепился на запасном парашюте.

Перехлёст мог случится и беспричинно, но многократно увеличивалась его вероятность при том положении тела парашютиста в момент раскрытия, когда ногами задеваешь за выходящий из ранца чехол или стропы.

У Сергея Митина два раза случался перехлёст, и он, воспользовавшись ножом, обрезал перехлестнувшие купол стропы и нормально приземлялся. Парашюты при этом становились непригодными для использования и отправлялись на завод для ремонта. Парашютов не хватало и кто-то даже, наверное в шутку, сказал, что Сергей оставит сборную страны без парашютов.

И опять на очередном прыжке у Митина случился перехлёст. Он попытался сначала стянуть стропы руками, но у него это не получилось, и он, наверное жалея резать стропы, дёрнул кольцо запаски, отбросил её от себя, но скорость уже была такая, что, раскрываясь, она стала наматываться на стропы основного парашюта. С земли было видно, что Сергей до конца боролся, пытаясь остановить вращение, но он не мог уже ничего сделать. Когда к нему подбежали, он ещё жил, но через несколько часов умер, не приходя в сознание.

Тело его перевезли в Киев и похоронили на одном из кладбищ. На следующий день мы посетили могилу Сергея Митина.

И стоя у его могилы, один из нас сказал: "Кто следующий?". На него зашикали и посмотрели с укоризной, вопрос был пророческим.

Спорт, которым мы занимались, забирал ежегодно из наших рядов свою жертвенную дань.

Но"Так устроен мир, что подолгу не могут корабли у пристани стоять". 24 августа мы разыграли тридцатку, так всегда мы называем прыжок с задержкой раскрытия парашюта на тридцать секунд.

На этих соревнованиях условия выполнения этого упражнения были такими, что надо было, выпрыгнув из самолёта, лечь на воздушный поток лицом вниз,не допуская никаких непроизвольных шевелений вправо или влево, называемых рысканием и шатаний корпуса, при котором голова то поднимается вверх, то опускается- клевки. Каждое такое нарушение устойчивости наказывалось штрафными очками. Затем нужно было выполнить два разворота влево и вправо, что называлось восьмёрками. Я эти фигуры разучил довольно легко и был уверен в их выполнении.

Главная сложность была точно выдержать время раскрытия парашюта.

Это довольно сложно сделать по той причине, что выдернув точно кольцо, раскрывающее ранец парашюта, нет никакой гарантии в том что судьи зафиксируют именно это время.

Кроме того в те времена вытяжным парашютиком был "паук", о котором я уже говорил. Он в момент раскрытия ранца мог лечь на спину парашютиста и судьям некоторое время (до секунды) он был не виден.

Ну а незначительные клевки и рыскания могли судье показаться, особенно тогда, когда двигали зрительную оптическую трубу, называемую в дальнейшем ТЗК (Труба зенитно – координационная) и казалось, что парашютист сделал клевок. В дальнейшем рыскания и клевки до 15(r) не судились, и по времени раскрытия очки не давались, а только снимались при раскрытии парашюта ранее и ли позже чем +,

– 2,5 секунды. А пока я для выполнения мастерских нормативов должен был набрать 85% очков за стиль падения и задержка в раскрытии должна быть плюс-минус полсекунды. При подъёме на высоту очень волновался за результат и, чтобы перебить волнение стал, мурлыкать под нос песню. Я давно вырабатывал в себе эту привычку и ещё учась в техникуме перед ответственными экзаменами пел песни, развлекая своих сокурсников. Позже, когда я стал лидером в своей команде, я пел громко,заглушая рёв самолётных двигателей, и эту привычку поддерживали всегда мои коллеги по учёбе и спорту, считая, что я пою, потому что спокоен. Сейчас я раскрыл свой секрет. Эта привычка, правда, подвела меня один раз. Мой сын, Сергей заболел отитом, и врачи сказали, что нужно прямое переливание крови из вены в вену. Я, как и многие мужики, даже смотреть не могу когда кому-то делают укол, а когда мне делали, то брал себя в руки. А здесь предстояло давать кровь из вены, и я втихаря дёргался и чтобы заглушить волнение стал что-то напевать. Песню услышали моя жена и тёща и Эмма стала мне выговаривать: "Бессовестный, ребёнок болеет, у него температура, а тебе весело. Песенки распеваешь" Я замолк. Мне было стыдно и оправдаться я не мог. С той поры, вообще, прежде чем начать петь, подумаю, можно ли. Мой сослуживец по ВДВ, москвич Виктор

Шапкин Панически боялся уколов и не давал их делать ни под каким видом. А двое моих друзей так боялись, что не дали своим детям кровь из вены. Я, конечно дал, но вовремя того, как у меня её брали, отвернулся и боялся, что упаду в обморок, но обошлось.

Сейчас я при необходимости делаю себе инъекции сам и хотя и нервничаю, когда кровь берут из вены, но уже не очень.

После операции на сердце зимой 2000 года я плохо себя чувствовал, что было вполне нормально и за мной постоянно наблюдали. То делали уколы, то мерили давление, то приносили таблетки, то брали кровь на анализ. Скучать не давали.

Однажды днём ко мне пришла беленькая сестричка измерить кровяное давление. Я был почти безучастным и не следил за процедурой. Я не заметил, что она ушла, повернул голову к ней, и, о боже!!! Рядом со мной сидела чёрная, как смоль девушка, показывая белые зубы. Я не ожидал такой метаморфозы и смотрел на неё, расширив глаза. Она поняла мой молчаливый вопрос по своему и сказала: "Вампир пришёл", и стала доставать шприцы для взятия крови из вены, чем ошарашила меня окончательно. До меня с трудом дошло, что девочки просто сменили друг друга. Это сейчас мне смешно, а тогда…

Я мурлыкал песню, загудела серена "приготовиться", я стал у двери и сразу стал абсолютно спокоен. Дальше уже волноваться было в прямом смысле некогда: сирена "пошёл" и я оттолкнулся от самолёта, разбросал руки и ноги в стороны. Прохладный воздух (на высоте 2000 метров воздух ниже примерно на 12 градусов чем на земле). Скорость постепенно нарастала пока не установилась до равномерной, и воздух стал упругим, позволяющим мне управлять своим телом, как рулём автомобили. Я повернул ладони тыльной стороной влево и начал поворачиваться, сам себе повторяя.:"Ле-ва-яа, пра-ва-яа, ле-ва-яа, пра-ва-я, стоп!" Посмотрел на секундомер, 25, секунд, 27, правую руку выношу вперёд и ноги чуть поджал, чтобы не опуститься головой вниз, большой палец левой руки на кольцо, 29,9 секунд, левую руку с кольцом резко вперёд. Почувствовал как пошёл чехол с куполом, взгляд наверх, купол медленно наполняется, толчок, и я сижу в подвесной системе. Уселся поудобнее, пошёл к земле. Недалеко от меня собирал парашют Борис Киркин и Курылёв. Мы дождались приземления Банникова и

Таи и пошли на старт. Павел Алексеевич казал мне, что он из самолёта смотрел за моим прыжком. у меня должно быть всё в порядке.

Действительно, вечером я узнал, что первый прыжок у меня с прекрасным результатом.

Второй прыжок был мною выполнен чуть похуже, и судьи его так и оценили. Но главное то, что я и в этом упражнении выполнил мастерский норматив. Это уже было две третьих победы!

После двух зачётных упражнений на точность и тридцатку, я в сводной таблице на абсолютное первенство был так близко к первому место, что у меня дух захватывало и гордость переваливала через край. Мне уже виделся пьедестал почёта, и это с моими 197 прыжками и небольшим опытом.

Но… "усмири гордыню". Два последних прыжка на следующий день поставили всё на свои места. Мы соревновались в комбинированном прыжке, в котором учитывался стиль падения и точность приземления.

Погода испортилась основательно, усилился ветер, появились рваные облака. Я в обоих прыжках показал хороший результат в свободном палении, но точность была отвратительная. Я понял, что в этом году мне не получить заветный квадратик с надписью: "СССР, а под ними

МАСТЕР СПОРТА", НО мне сказал Банников:

– Я попрошу сейчас Матвея Генриховича, дать тебе прыгнуть твой последний юбилейный прыжок, и если он разрешит, после десятой секунды сделай сальто. Понял?

– Понял, -ответил я опустивши голову, так мне было досадно за плохие результаты.

Зная заранее, что на всесоюзных соревнованиях нужно, вернее можно будет выполнять заднее и переднее сальто, я тренировался в его выполнении. Продумав его аэродинамику, я на пляже в воде выполнял заднее сальто. Лёжа на воде нужно, резко поджав ноги, опустить загребая воду руки, перевернуться и принять исходное положение. И вся наука.

С передним было похуже, но и его я научился делать.

Подошёл Банников:

– Мотя разрешил. Будешь прыгать после всех. Готовь парашют.

– Спасибо, Павел Алексеевич, – уже радостно сказал я и побежал готовиться к прыжку.

Я только потом понял хитрый расчёт Банникова показать, что мы не лыком шиты.

Вместе с последней командой я зашёл в самолёт и когда они все выпрыгнули, судья на борту сказал мне, что самолёт сделает круг и буду прыгать я.

Высота 1500 метров, команда "пошёл", я в свободном падении, чувство радости овладевает мной, прошло 10 секунд, сальто, ещё пропадав 10 секунд открываю парашют и иду на цель обозначенную внизу крестом из полотнищ. Приземляюсь прямо на полотнище. Меня все поздравляют с выполненным юбилейным двухсотым прыжком.

Это сейчас юбилейными считаются прыжки кратные 500 и 1000, тогда мы мало прыгали, и каждый сотый прыжок был для его обладателя событием.

Судьи, сидящие на трубах ТЗК и судящие свободное падение не знали, что я прыгаю уже вне конкурса удивились и когда увидели что я выполняю сальто, некоторыми из них ещё не виданное.

– Что этот придурок сделал? Испортил весь себе прыжок, сказал один из ни другому.

– Ты что, не видишь, сальто. И он уже вне зачёта. Сворачивай протоколы, пойдём сводить до кучи результаты.

Так потом рассказывали судьи, обсуждая выполненное первое на

Украинских чемпионатах сальто. Оно произвело эффект.

Несмотря на неудачные результаты в последних двух прыжках, я вошёл в десятку, заняв восьмое место. Банников был поближе к призовым.

Когда обсуждался вопрос, кто поедет выступать в Москву, на первую

Спартакиаду народов СССР по прикладным видам спорта, меня в сборную команду Украины не включили. Тогда Банников обратился к Федоровскому:

– Матвей Генрихович, Отян занял восьмое место и будет справедливо включить его в сборную, потому что в сборной восемь человек. Да, он неудачно прыгнул два последних прыжка. Но ведь вы сами смотрели в трубу и видели безукоризненно сделанное им сальто. Он, конечно малоопытен. Но где же набираться опыта, как не на соревнованиях крупного масштаба.

– Да, Паша, ты прав. Включаем его в твою команду.

Когда мне сказали, что я в сборной, летал над землёй, не имея крыльев. Я поеду в Москву! У меня ещё есть возможность стать мастером!

Если бы в этот момент меня услышала моя мама, она бы сказала фразу, которую она любила: "Ура! Мы едем в Америку". Это последние слова мальчика Мотла в книге Шолом Алейхема "Мальчик Мотл".

Последний раз она меня с грустью спросила, когда мы собирались ехать на постоянное место жительства В Германию:

– Что сынок? Ура, мы едем в Америку?

Первое место и звание абсолютного чемпиона завоевал Роман Берзин.

Он тогда был рядовым пилотом в киевском парашютном звене. Он, насколько я помню, единственный раз участвовал в республиканских соревнованиях и выполнил нормативы мастера.

Если мне это звание нужно было для удовлетворения собственного честолюбия, то инструкторам, получающим деньги за сорок парашютных прыжков в год, добавлялось десять оплачиваемых прыжков. Не ахти какие деньги, но всё же прибавка к небольшой их зарплате.

Роман Рудольфович Берзин много лет проработал командиром парашютного звена Киевского Аэроклуба. Он был хорошим пилотом, хорошим тренером, хорошим товарищем. Его жена тоже была лётчицей и как и Роман окончила ЦОЛТШ. Но заболела туберкулёзом и была комиссована с лётной работы. Она потом вылечила эту болезнь, но на лётную работу не вернулась. Я был у них один раз дома. Худенькая, смуглая, в отличие от грузного и рыжеватого Романа, она было симпатичной и радушной женщиной. Кстати, одна деталь. Ромина супруга

(к своему стыду, не помню её имени) была во время учёбы в ЦОЛТШ подругой Марины Попович известной лётчицы и жены космонавта. Они поддерживали отношения до тех пор, пока Попович не стал космонавтом.

Когда Попович первый раз приехал с Мариной с громадной помпой в

Киев, та даже не позвонила подруге. Не хочу никак комментировать, да и Роман, когда мне это говорил, тоже не комментировал. Бог с ними.

Роман позже прыгал немного, он располнел и мог травмироваться.

Выпрыгивал свой лимит и достаточно. Была у Ромы страсть, как и у многих наших мужиков. Выпить он любил и мог много выпить. Я его пьяным не видел. Правда, рассказывали мне, как однажды, будучи в командировке, Берзин перед вылетом в обратный путь хорошо выпил и за штурвалом во время полёта уснул, а в самолёте был только один техник

Виктор, который умел летать по кругу, а как вести самолёт по маршруту не знал. Николай Дешевой, летящий в первом самолёте, от него удрал. В общем это целая эпопея, рассказать которую могли бы подробнее сами участники, но их уже, к сожалению, никого нет. Виктор умер лет пять назад, Николай Дешевой утонул в реке Десне во время зимней рыбалки. Последний раз я встретил Романа в конце семидесятых в Киеве возле завода "Кристалл", куда я приехал по делам службы. Я имел там блат в снабжении и получал для Ремстройтреста кой-какие материалы: кабель, алюминий, провод, инструмент и т.п.

При входе на завод увидел выходящего из проходной Романа. Он работал здесь экспедитором. Мы оба обрадовались встрече и Рома говорит мне:

– Вчера наклюкался, голова гудит. Скорей бы похмелиться.

– Рома, у меня в машине есть бутылка, но нет стакана и закуски.

– А это что? – сказал Роман и показал на рукав, – а без стакана обойдусь, не впервой.

Мы сели ко мне в "Жигули", я дал роману нераспечатанную бутылку

"Московской", он её открыл, поднёс ко рту и водка полилась ему прямо в глотку.

– Рома, что ты делаешь? Ты же окосеешь, а ещё только десять часов. Тебе же работать.

Роман только глаза свои лупатые скосил в мою сторону, допил водку, вытер рукавом губы (закусил). и говорит:

– Во первых, не говори под руку, а то могу захлебнуться, во вторых, бутылка -моя первая утренняя доза, а в третьих, я еду

"газоном" к смежникам в Чернигов, и в машине посплю. Будь здоров,

Отян. Семья есть? Привет семье.

Он засмеялся, сел в машину и уехал. Вскоре с ним случился инсульт, он потерял речь, его парализовало. Когда встал на ноги, вышел на улицу и бросился под троллейбус. Но к своему несчастью, не погиб и некоторое время мучился пока наступил конец. Пишу о Романе, а слёзы непроизвольно капают на клавиатуру компьютера. Жалко Рому, такого хорошего, сильного, доброго человека. В клубе о нём хранят добрую память.

Второе место занял Владилен Тихоненко, которого все звали Вадим.

Вадим на протяжении многих (с 1954 по 1962) занимал вторые места на республиканском первенстве. Одно время выступал за сборную команду СССР. В 1952 году стал абсолютным чемпионом УССР, блестяще выиграв два упражнения из трёх, уступив мне первенство по тридцатке.

Соревнованиями в Москве я буду заканчивать этот раздел, и подробно расскажу о Тихоненко в главах о моём послеармейском парашютном периоде. После соревнований был устроен банкет в столовой аэродрома.

Стол ломился от яств больше чем на большой свадьбе. Водки было тоже много. Я тогда ещё не пристрастился к выпивке, поэтому покушал, побалагурил до тех пор пока были трезвые разговоры и ушёл с Борисом

Киркиным гулять и рассуждать под небольшим хмельком о жизни. Боря понравился одной пылкой женщине из Сталино (Донецка), и она во время соревнований оказывала ему знаки внимания, а когда выпила, буквально вешалась к нему на шею. Борис начала смеялся отшучивался, а когда дело дошло до обниманий, позвал меня на помощь, и мы от неё удрали.

Она вообще славная женщина, но с этим делом она львица, а Боря с кошачьими не водился. У него дома была словная лисичка Лида.

Но некоторые остались добивать или допивать поставленное на стол.

Ну не может наш человек не допить водку. Что о нём за границей подумают? Нагулявшись, мы подошли с Борисом к штабу и увидели как мужики наши бегают друг за другом, тычут кулаками в морды, орут, матерятся. Банников врубил Ивану Чумакову. Мы стояли в сторонке и наблюдали за картиной из Голливудских фильмов.

Через несколько минут всё стихло.

Это была единственная групповая драка среди парашютистов за много лет моего пребывания в этом спорте Мы всегда гордились нашей сплочённостью и дружбой, а тот случай был исключением. Я не знал и не знаю причины из=за которой всё началось. И только в апреле!993 года в Кировоград приехал Тихоненко и мы с ним и Аношиным хорошо посидели в доме, принадлежащем моему кооперативу, и Тихоненко, рассказал, что ту драку организовал, а вернее, спровоцировал он. Но я всё равно не понял причину. Просто по пьянке.

Украина выставила две мужских команды и одну женскую.

В первую команду вошли Берзин, Тихоненко, Багинский и Пеклин. Во второй команде были Банников, Кунгурцев, Кощеев и Отян.

Мы все погрузились в самолёт ЛИ-2 и вылетели в Москву.

Приземлились мы на аэродроме Тушино.

Тушинский аэродром. Для людей моего поколения, интересующимися авиацией и просто советских людей, он был местом, не могу сказать святым, но, наверное, как для римлян площадь Испания после площади

Святого Петра. Во всяком случае второй после Красной площади. На

Тушинском аэродроме ежегодно до 1980 года, (в 1960 Хрущёв устроил грандиозное шоу на другом аэродроме. О том шоу говорили: "Хай тремтять за кордоном", т.е. "пусть дрожат за границей". И дрожали!) и позже проводились воздушные парады.

Здесь летали все знаменитые лётчики Советского Союза: Чкалов,

Коккинаки, Громов и другие. Здесь прыгали все знаменитые парашютисты. Все новейшие самолёты летали в этом воздухе, которым я дышал.

Поселили нас в большом зале ЦАКа (Центральный аэроклуб им.

Чкалова), из которого был выход на легендарный балкон, на котором, подумать только, стояли Сталин, Ворошилов, Каганович и другие нами любимые вожди (до ХХ – го съезда, на котором открылись тайны сталинского произвола,) оставалось полгода). Я выходил на балкон и представлял, как в воздухе кувыркаются самолёты, как сотни куполов покрывают небо. Вдруг я услышал в зале выстрелы. Я забежал в зал и увидел, как Слава Багинский стреляет из пистолета в потолок.

Сбежались на выстрелы все кто их услышал и делали удивлённые глаза.

А Слава смеялся и показывал стартовый пистолет.

Вечером, на первом этаже здания были устроены танцы. Помню, что танцевал я с хорошенькой девочкой, спортсменкой из Литвы Бетой

Матутити, впоследствии ставшей Мастером спорта, судьёй международной категории, известной спортивной журналисткой Васиной, работающей в журнале "Крылья родины". В вестибюле, где мы танцевали стояли чучела двух громадных, двухметроворослых медведей, больше которых я никогда не видел.

Наутро мы стреляли и подтягивались на перекладине. Я стрелял неплохо и выбил из малокалиберки 41 очко из 50, что было совсем неплохо. Подтягиваний я ожидал со страхом, так как болело плечо, а подтянуться надо было 8 раз. Но я сдуру превзошёл сам себя.

Последние разы я подтягивался виляя всем телом, как рыба на крючке, но подтянулся под смех публики 18 раз. Ни до, ни после я столько раз не мог подтянуться. Я ждал прыжков и моя лавная задача была выполнить нормативы мастера в комбинированном упражнении, где надо было два раза попасть в круг диаметром не более 25 метров. Знаю, что для современных спортсменов это смешно, тогда было сложно. В этот же день нам предоставили по одному прыжку опрыгать новый для многих аэродром. Поднявшись в воздух, я жадно смотрел на землю. Подо мною лежал небольшой по размерам аэродром окаймляемый с одной стороны

Москва рекой, а с другой Ленинградским шоссе. Аэродром от реки отделял бруствер. Я заметил интересную деталь, что здание ЦАК, в котором мы расположились, в плане имело форму самолёта, где полукруглый балкон был носовой частью самолёта. Интересно, что во

Франкфурте построили бензозаправку такой же формы.

Мы прыгнули с высоты 8щщ метров и приземлились на очень мягкий аэродром. Ведь когда-то это был заливной луг.

На следующий день предстояли прыжки на точность приземления.

После первого пристрелочного прыжка в воздух поднялась сборная команда СССР, не принимающая участия во Всесоюзной спартакиаде, так как они только накануне прилетели из Братиславы с чемпионата мира, который выиграли по всем статьям.

Мы увидели как приближаются к нам, стоящим у креста, члены сборной Островский, Аникеев, Раевский, Пряхина, и другие. С ними прыгнула сейчас, к моему удивлению Галина Пясецкая, бабушка, как её за глаза называли спортсмены. У них на всех были ботинки с толстой мягкой подошвой.

Нам всем было интересно увидеть сборную, в которой главной сенсацией был Пётр Островский.

После победного для советских спортсменов, чемпионата мира во

Франции, Третий чемпионат мира 1956году проводился в Москве, и его мы с треском проиграли. Абсолютное личное первенство выиграл чех

Коубек, второе место занял тоже член Чехословацкой сборной Егличка и командное первенство заняла тогда Чехословакия.

Федерация парашютного спорта СССР рассмотрела тогда кадровый вопрос и отстранила от должности старшего тренера сборной

П.А.Сторчиенко (он через год опять возглавил сборную) и назначила старшим тренером Лушникова.. Тот в своё время освободился от старшего поколения Федчишина, Косинова и других и сделал ставку на более молодых спортсменов. Сборная тренировалась на базе ВВС, где проходили сборы начальников парашютных служб (ПДС). Один из таких начальников взял с собой укладчиком парашютов паренька третьего года службы, Петю Островского. Он был тихим, скромными исполнительным хлопцем. У него было прыжков 89-85, но он быстро всё усваивал Он успевал уложить парашюты и себе и своему шефу и с удовольствием прыгал. К нему присмотрелся Лушников. Он увидел, что Петя прыгает всё лучше и результаты у него не хуже чем у сборников, и когда начались внутренние соревнования на право участвовать в чемпионате,

Петя показывал наилучшие результаты. Это было непостижимо, но было так как было. Стал вопрос о включении его в сборную. По его результатам ему присвоили звание Мастера спорта и он улетел в

Братиславу. Там он выигрывает два упражнения из трёх и становится абсолютным чемпионом Мира.

Эта история абсолютно неправдоподобна. Практически за один год стать чемпионом Мира? Я и сейчас говорю, что этого не может быть. Но это было. Мне довелось с Петром Островским прыгать в одной команде и я ближе узнал этого феноменального парашютиста, которого я бы назвал парашютным Пеле. . В первый день соревнований на точность приземления погода была благоприятной, и я в обоих прыжках подтвердил мастерский норматив

Предпоследний день соревнований выдался ветреным, и если у земли ветер был в допустимых пределах, порядка 6-7 метров в секунду, допускаемых на соревнованиях такого ранга, то пристрелка показала, что на высоте он в два с лишним раза больше. Мы в условиях

Кировоградской погоды привыкли прыгать при ветре, но сейчас мне предстояли два самых ответственных прыжка, а в такой ветер показать хороший результат было проблематично. Раздались голоса представителей команд, что надо было бы отложить прыжки до наступления боле хорошей погоды, но организаторы соревнований мотивировали, что не хватит денег на продление времени и команды пошли готовиться к прыжкам.

Когда самолёт, в котором мы прыгали, набрал высоту и вышел на боевой курс, я увидел, что мы должны прыгать над городом. Когда я подошёл к двери и посмотрел вниз на крыши многоэтажных домов Тушино, у меня нехорошо засосало под ложечкой и холодок, предвестник сильного страха, залез под шкуру. Я сжал зубы и сказал себе не валять дурака, хотя опасность была реальной в том, что не дай Бог придётся открывать запасный и приземляться в такой ветер на дома… бррр, лучше об этом не думать. Банников крикнул мне, что я должен отделиться над той вон красной крышей. Я посмотрел назад и увидел аэродром, до которого уже было не меньше двух километров. С таким относом мне ещё не приходилось прыгать.

– Пошёл, Толюха!, – крикнул Банников, я оттолкнулся и полетел вниз.

Было жутковато видеть под собой дома, крыши, улицы, увеличивающиеся в размерах, но бояться было просто некогда, взгляд на секундомер, кольцо, рывок и смотрю, как надо мной открывается цветок красивого, красно-синего парашюта Т-2.

Толчок, я сижу в подвесной системе. Надо скорее уходить из района жилых кварталов, но через несколько секунд вижу, что меня несёт со скоростью экспресса и нужно тормозить Разворачиваюсь и смотрю назад, на крест, который вроде остановился. Значит мои действия правильны.

Подо мной проплывает Ленинградское шоссе, здание ЦАКа, и вот я над аэродромом. Приближаюсь к цели и мне кажется, что я не дохожу, решаю развернуться и… ой мамочка!!!, что я делаю? Начинаю разворачиваться на торможение, крест проскакивает подо мной, падаю на мягкую траву, вскакиваю и бегу за поднятым ветром куполом. Вдруг кто-то хватает купол за перемычку щели, я останавливаюсь и вижу, что это Надежда Пряхина, немного скуластая блондинка, новоиспеченная абсолютная чемпионка Мира. Она стала мне выговаривать на мои ошибки, но я её не слушаю, а жду что скажет судья, замеряющий мой результат.

– Двадцать четыре, восемьдесят пять, – говорит тот и я радуюсь, к удивлению Пряхиной – в норматив я вложился.

Второй прыжок был близнецом первого, с той разницей, что я перетормозил и не дошёл до креста 24 метра. Вечером вывесили таблицу результатов и УРА!, я выполнил нормативы мастера.

В последний день соревнований мы прыгали тридцатку, с которой у меня проблем не было.

Погода была облачная и пилот очень долго искал окна в облаках, чтобы мы могли быть видны судьям на трубах во время падения. Летел я в самолёте с Галиной Мухиной, заслуженным мастером спорта, большой, грубоватой на вид, с обветренным лицом, очень скромной и славной женщиной. Мы летали над Москвой и видели знакомые силуэты высоток,

Кремля, стадиона Лужники. На одном из подмосковных заводских аэродромов увидели громадный, треугольный с размахом крыльев на менее 30 метров самолёт. Позже я узнал, что это самый большой бомбардировщик, конструктора Мясищева.

Меня начало укачивать, поташнивало, и я боялся опозориться именно перед Мухиной. Но я достаточно неплохо отпрыгал оба, прыжка выполнив по две восьмёрки сальто.

Главную свою задачу на этих соревнованиях я выполнил.

Вечером мы пошли в кино смотреть фильм Рязанова "Карнавальная ночь" с молоденькой Гурченко в главной роли. По дороге зашли в сквер, где была плита с надписью, что здесь похоронены Федосеенко,

Васенко и Усыскин на стратостате "Осоавиахим-1" достигшие высоты в

22000 метров ещё в январе 1934 года. Когда у стратостата лопнула оболочка, они завернули приборы в парашюты, чтобы доказать установление рекорда, а сами погибли. Усыскину было всего 21 год.

Это ещё один из многих случаев, доказывающий, что в СССР не жалели жизни ради такого пустяка, как рекорд.

Соревнования для меня стали школой, нет, университетом, который закончить нельзя, а учиться можно всё время.

На них я увидел много интересных людей и даже с некоторыми разговаривал.

Так,. к нам подошёл генерал с пышными усами, и мы подумали, что это Будённый. Он понял наши любопытные взгляды и представился

Беловым, командиром кавалерийского корпуса во время войны, а сейчас председателем ЦК ДОСААФ. Мне тогда он показался милым дедушкой и нормальным человеком, потому что был без свиты и когда к нему подбегали подхалимы – полковники, он их отправлял с просьбой не мешать общаться с нами. Мы улетели в Киев тем же ЛИ-2, что и прилетели. В Киеве нам дали четыре парашюта, которые мы привезли домой уже поездом.

Увидел я и полковника Николая Никитина, Заслуженного мастера спорта. В дальнейшем буду называть Змс. За глаза его называли

Колькой Рыжим. Он был тренером космонавтов и они в своих воспоминаниях о нём часто и хорошо отзываются. Погиб он при затяжных прыжках. Когда он уже раскрыл парашют ему на голову свалился сверху парашютист, который обязан был следить за нижним. Своей головой он размозжил и голову Никитина. После этого случая нас обязали прыгать в жёстких шлемах.

После гибели Никитина, парашютным тренером у космонавтов был назначен Слава Крылов, мой коллега по сборной ВДВ. Но его значение при отряде космонавтов упало, потому что ни стали приземляться не как первые космонавты с парашютом, а в капсулах..

На этом я заканчиваю этот раздел и приступаю писать о моей службе в ВДВ, наверное, самом интересном периоде моей жизни.

Апрель 2005, Франкфурт на Майне.

Оглавление

КИРОВОГРАДСКИЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ ТЕХНИКУМ

ПАПА.

Реклама на сайте